Читать онлайн Алая вуаль бесплатно

Пролог

Любопытная вещь, этот аромат воспоминаний. Нужен лишь легкий намек, чтобы перенестись в прошлое, – едва уловимый запах лавандового масла матери, легкий дымок курительной трубки отца. И каждый по-своему напоминает мне о прошлом. По утрам матушка всегда наносила масло, глядя на свое отражение в зеркале и считая новые морщинки на лице. Отец курил трубку, когда принимал гостей. У них были пустые взгляды и поспешные движения, и, кажется, отца это пугало. Меня они определенно пугали.

Но вот пчелиный воск… Пчелиный воск всегда будет напоминать мне о сестре.

Каждый вечер, когда наша нянюшка Эванжелина зажигала свечи, Филиппа тут же тянулась за серебряной расческой. По нашей детской комнате разносился легкий аромат меда, а Филиппа расплетала мне косу и начинала расчесывать мои волосы щеткой. Эванжелина устраивалась в любимое кресло, обитое розовым бархатом, и, щурясь сквозь фиолетовую дымку сумерек, с теплотой смотрела на нас.

Ветер – прохладный в ту октябрьскую ночь – шелестел за окном в ожидании сказки.

– Mes choux[1], – тихо проговорила Эванжелина и достала вязальные спицы из корзины у кресла.

У камина, свернувшись клубком, лежала наша собака – гончая по кличке Пташка.

– А я рассказывала вам о Les Éternels? – спросила она.

Как обычно, Пиппа заговорила первой. Нахмурившись, она перегнулась через мое плечо. В ее взгляде сквозили любопытство и настороженность.

– О Вечных?

– Да, милая.

Внутри у меня все всколыхнулось в предвкушении. Я посмотрела на Пиппу; наши лица разделяли всего пару дюймов. Золотистые крапинки, которые она не смыла после урока живописи, блестели у нее на щеках, словно веснушки.

– А она рассказывала? – Моему голосу не хватало ни мелодичности Эванжелины, ни уверенности Филиппы. – Кажется, нет.

– Точно нет, – с серьезным видом ответила Пиппа и посмотрела на женщину. – Мы бы хотели послушать. Пожалуйста.

Наша нянюшка вскинула брови, услышав властные нотки в голосе Пиппы:

– Неужели?

– Ну расскажи, пожалуйста! – Забыв обо всем, я подскочила и захлопала в ладоши.

Сестра, которой уже было двенадцать, тогда как мне едва исполнилось шесть, схватила меня за ночную сорочку и потянула, чтобы я села обратно. Она положила руки мне на плечи.

– Леди не повышают голос, Селия. Что сказал бы папенька?

К щекам тут же прилил жар, и с виноватым видом я сложила руки на коленях.

– По-настоящему красив лишь тот, кто красиво поступает.

– Именно. – Пиппа снова перевела взгляд на Эванжелину, которая едва сдерживала улыбку. – Пожалуйста, расскажи нам эту сказку. Мы обещаем не перебивать.

– Хорошо.

Привычными движениями Эванжелина начала вязать из шерстяной пряжи нежно-розовый шарф – ее гибкие пальцы двигались легко и непринужденно. Мой любимый цвет. Шарф Пиппы, ослепительно белый, уже был готов и лежал в корзине.

– У тебя на лице краска, милая. Будь добра, умойся.

Пиппа вытерла щеки, и Эванжелина продолжила:

– Отлично. Итак, Les Éternels. Они рождены в земле – холодной как лед и крепкой как камень – без сердца, без души и без разума. Ими движет лишь порыв. Лишь вожделение и страсть. – Последние слова няня произнесла с каким-то особым удовольствием. – Первая Вечная пришла в наше королевство из далеких земель. Она жила в тени, насылая на людей свою болезнь. Заражая своей магией.

– А какая это была магия? – спросила Пиппа, расчесывая мне волосы.

– А что такое вожделение? – Я чуть наклонила голову и сморщила нос.

Эванжелина притворилась, что не услышала меня:

– Страшная и отвратительная магия, милые мои. Очень мерзкая.

Ветер нетерпеливо бил в окна, нетерпеливо ожидая продолжения, но тут вдруг Пташка перевернулась и пронзительно завыла, испортив драматический момент. Эванжелина бросила на собаку раздраженный взгляд:

– Магия, которая требует крови. И смерти.

Мы с Пиппой украдкой обменялись взглядами.

– Dames Rouges, – едва слышно прошептала мне сестра на ухо. – Алые Дамы.

Как-то отец обмолвился о них, о самых странных и немногочисленных сверхъестественных существах, обитающих в Бельтерре. Он тогда разговаривал с каким-то чудаковатым мужчиной в своем кабинете и даже не думал, что мы слышали их беседу.

– О чем это вы перешептываетесь? – резко спросила Эванжелина и ткнула спицей в нашу сторону. – Секретничать неприлично.

Пиппа вскинула голову. Она забыла, что леди не должны и сердито хмуриться.

– Ни о чем, Эванженила.

– Ни о чем, Эванжелина, – тут же поддакнула я.

Нянюшка прищурилась:

– Какие дерзкие, а? Что ж, Les Éternels просто обожают таких дерзких девочек. Считают их самыми сладкими и милыми.

В груди у меня чуть сжалось от ее слов, а когда сестра провела расческой по моим волосам, по шее побежали мурашки. С широко распахнутыми глазами я придвинулась к краю стула:

– Правда?

– Разумеется, нет! – Пиппа с силой бросила расческу на трюмо. Она взяла меня за подбородок и повернула лицом к себе. – Не слушай ее, Селия. Она врет! – твердо сказала сестра.

– Отнюдь нет, – решительно возразила нянюшка. – Я поведаю вам то, что рассказывала мне матушка. В лунном свете Les Éternels бродят по городу, охотятся за слабыми духом и соблазняют порочных душой. И поэтому по ночам мы всегда спим дома, милые мои, и всегда молимся.

Опустилась тишина, даже ветер стих. Слышалось лишь постукивание вязальных спиц.

– Всегда серебряный крест на шею надевайте и парами ходите. – В ее голосе зазвучали знакомые мелодичные нотки. – Ступайте твердо по земле, святую воду при себе держите. А если вдруг сомнения одолели, вы спичку подожгите. И в пламени ужасное создание погубите.

Я села чуть ровнее. Руки у меня дрожали.

– Эванжелина, я всегда молюсь, но сегодня за ужином, когда Филиппа отвернулась, я выпила все ее молоко. Как думаешь, я теперь слаще ее? А вдруг меня захотят съесть злодеи?

– Какая глупость! – фыркнула Пиппа и принялась укладывать мне волосы. Она была явно раздражена, но ее прикосновения оставались нежными. Сестра подвязала мои угольно-черные пряди розовой лентой, сделала красивый бант и перекинула волосы мне за плечо. – Я буду защищать тебя от любого зла, Селия.

В груди у меня разлилось тепло, и сердце наполнилось уверенностью. Филиппа никогда не лгала. Никогда тайком не ела сладости, не обманывала и не давала пустых обещаний. Никогда она и не пила мое молоко.

Филиппа ни за что не позволит, чтоб со мной приключилась беда.

Ветер на мгновение улегся – вновь застучал по окнам, нетерпеливо ожидая продолжения, – а затем недовольно стих. Солнце скрылось за горизонтом, и на небо выплыла осенняя луна. Нежный серебристый свет залил комнату. Оплыв, свечи погасли, тени удлинились, и в комнате внезапно потемнело. Я сжала руку сестры.

– Прости, что выпила твое молоко, – прошептала я.

Пиппа сжала мои пальцы в ответ:

– Я все равно не люблю его.

Несколько минут Эванжелина внимательно на нас смотрела, и ее лицо оставалось невозмутимым. Наконец она встала и положила спицы с пряжей обратно в корзину. Она погладила Пташку по голове и задула свечи на каминной полке.

– Вы хорошие девочки. Добрые и любящие сестры.

Она поцеловала нас в лоб, уложила в постель и поднесла последнюю зажженную свечу поближе. Ее глаза сияли, но я не могла понять, о чем она думала.

– Обещайте, что будете держаться друг за друга.

Мы кивнули, и Эванжелина, задув свечу, подошла к двери.

Сестра обняла меня за плечи и притянула к себе. Я уткнулась в ее подушку, от которой приятно пахло Пиппой – медом из летних цветов. Пахло сестринскими наставлениями, нежными прикосновениями, хмурыми взглядами и белоснежными шарфами.

– Я ни за что не отдам тебя ведьмам, – заверила меня Пиппа. – Никогда.

– А я не отдам им тебя.

Эванжелина замерла у двери и обернулась с хмурым видом. Она задумчиво склонила голову. В это мгновение луна скрылась за облаками, и комната погрузилась во мрак. Ветки деревьев застучали по окну, и я съежилась, но Филиппа тут же крепко обняла меня.

Тогда она ничего не знала.

Как и я.

– Глупышки, – прошептала Эванжелина. – А кто говорит о ведьмах?

И она ушла.

Глава 1. Пустые клетки

Я расшибусь в лепешку, но поймаю этого мерзкого уродца.

Смахнув со лба выбившуюся прядь волос, я снова села на корточки и проверила механизм ловушки. Вчера я потратила уйму времени, чтобы срубить дерево, обломать ветки, покрасить древесину и соорудить клетки. Принести вино. Еще больше времени ушло на то, чтобы прочитать все книги о лютенах, которые я нашла в Башне шассеров. Эти маленькие гоблины больше всего любят ивовый сок – его сладкий аромат отчего-то привлекает их, – и, несмотря на свой неказистый вид, лютены ценят красоту.

Вот зачем нужны разукрашенные клетки и бутылки с вином.

Когда этим утром я запрягала телегу, доверху груженную клетками и бутылками с вином, Жан-Люк смотрел на меня так, словно я сошла с ума.

Возможно, так и было.

Я определенно представляла себе жизнь охотника, а вернее охотницы, куда интереснее и значимее. Уж точно я не думала, что мне придется, скрючившись, сидеть в грязной канаве, обливаясь потом в плохо подогнанной форме, и выманивать в поле проказливого гоблина.

К несчастью, я неверно рассчитала размеры клеток, и бутылки с вином просто не влезли в них. Уже на ферме мне пришлось все их разобрать. Смех шассеров до сих пор звучал у меня в ушах. Их не волновало, что ради этого поручения я научилась забивать молотком гвозди, что в процессе повредила палец. Не волновало их и то, что я купила золотую краску на свои собственные деньги. Нет. Они заметили лишь мою ошибку, и теперь моя кропотливая работа щепками валялась на земле. Жан-Люк поспешил помочь мне собрать клетки – ворча на наших собратьев-шассеров, сыпяших остротами, – но внезапно к нам подбежал разгневанный фермер Марк. Как капитан охотников Жан должен был успокоить его.

Пришлось мне одной выслушивать насмешки шассеров.

– Какая трагедия, – усмехнулся Фредерик, нависнув надо мной. Лучи солнца золотили его каштановые волосы. – Но вышло очень красиво, мадемуазель Трамбле. Они похожи на кукольные домики.

– Прошу тебя, Фредерик, – процедила я сквозь стиснутые зубы, собирая клетку. – Сколько раз мне еще просить тебя называть меня просто по имени? Мы же все равны.

– Боюсь, что еще один раз точно. – Его улыбка стала похожей на оскал. – Вы все-таки леди.

Не говоря ни слова, я просто встала и пошла прочь. Я спустилась с холма, подальше от него и других. Я знала, что спорить с типами вроде Фредерика бессмысленно.

«Вы все-таки леди», – сказал Фредерик.

Я закрыла последнюю клетку и поднялась, чтобы полюбоваться проделанной работой. Сапоги и подол были испачканы в грязи, но меня переполняла гордость. Осталось дело за малым. Лютены, облюбовавшие ячменное поле фермера Марка, скоро почувствуют запах ивового сока и придут на него. Заметив вино, они тут же кинутся к нему – в книгах говорится, что лютены действуют в порыве чувств, – и запрыгнут в клетки. Ловушки захлопнутся, и мы отвезем этих мелких паразитов обратно в Ля-Форе-де-Ю, где им самое место.

Ничего сложного. Как конфетку отнять у ребенка. Но я, разумеется, не стала бы отнимать у детей сладости.

Судорожно вздохнув, я подбоченилась и как-то уж слишком рьяно кивнула. Да, грязь и черная работа стоили того. Пятна на юбке я отстираю, но самое приятное – я отловлю всех лютенов и перевезу их в лес, не навредив им. Отец Ашиль, новый архиепископ, будет мной гордиться. Возможно, и Жан-Люк тоже. Да, все идет хорошо. Загоревшись надеждой, я спряталась в зарослях сорной травы у поля и затаилась в ожидании. Все обязательно получится.

«Должно получиться».

Прошло несколько минут.

– Ну же, – прошептала я, всматриваясь в ячменные колосья и стараясь не теребить балисарду на поясе.

Я дала священный обет несколько месяцев назад, но так и не привыкла к клинку. Рукоять с сапфиром ложилась в ладонь тяжело, чужеродно. Я начала нетерпеливо притоптывать. Октябрь выдался на удивление теплым, и по шее у меня стекали капли пота.

– Ну, давайте же. Где же вы?

Мгновение тянулось бесконечно, за ним последовало еще одно. А может, три. Или десять. За холмом слышался смех братьев. Я не знала, как они собирались ловить лютенов, – они не пожелали поделиться своими планами с единственной женщиной в своих рядах. Впрочем, мне было все равно. Я не хотела от них никакой помощи, а после моего провала с клетками мне уж точно не нужны были зрители.

Перед глазами предстало снисходительное выражение лица Фредерика.

Смущенное лицо Жан-Люка.

«Нет уж!»

Я отогнала прочь мысли о них обоих и раздвинула сорную траву, чтобы проверить ловушки еще раз.

«Не надо было приманивать лютенов на вино. Глупая была затея…»

Моя мысль внезапно оборвалась, когда я заметила, как среди ячменных колосьев показалась маленькая морщинистая ножка. Я резко замерла, переполненная радостью. Стараясь не дышать, я вгляделась в серовато-коричневое существо, ростом мне по колено. Лютен смотрел на вино огромными темными глазами. Казалось, что все в его внешности было слишком… ну, чересчур. Чересчур большая голова. Чересчур острые зубы. Чересчур длинные пальцы.

Откровенно говоря, существо походило на картофелину.

Лютен на цыпочках стал подбираться к вину и, кажется, не замечал ни меня, ни чего-либо вокруг. Его взгляд был прикован к пыльной бутылке. Причмокивая губами, он нетерпеливо потянулся к вину. Существо забралось в клетку, и она тут же со щелчком захлопнулась, но лютен лишь прижал к себе бутылку и заулыбался. Два ряда острых, точно иглы, зубов поблескивали в лучах солнца.

Миг я смотрела на него как зачарованная.

Не сдержавшись, я тоже заулыбалась. Я подошла к лютену и чуть наклонила голову. Он был совсем не таким, каким я себе его представляла, – и вовсе не мерзким. У него были пухлые щечки и круглые коленки. Когда фермер прибежал к нам вчера, он кричал о каких-то рогах и когтях.

Лютен перевел взгляд на меня, и его улыбка померкла.

– Привет.

Я медленно опустилась и положила руки на колени, чтобы лютен мог их видеть.

– Прости, пожалуйста, за ловушку. – Я указала на расписную клетку. – Фермер, который возделывает это поле, попросил перевезти тебя и твою семью. У тебя есть имя?

Лютен смотрел на меня немигающим взглядом, и жар прилил к моим щекам. Я оглянулась через плечо: нет ли позади шассеров. Наверняка сейчас я выглядела ужасно нелепо – и они заклевали бы меня до смерти, если бы увидели, как я болтаю с лютеном, – но мне показалось неправильным поймать беднягу в клетку и даже не поговорить с ним.

– Меня зовут Селия, – сказала я, чувствуя себя все глупее и глупее.

В книгах ничего не говорилось о том, как гоблины общаются между собой, но как-то же они должны это делать. Я показала на себя и повторила:

– Селия. Се-ли-я.

Лютен молчал. Это он или она?

Так. Я расправила плечи и подняла клетку за ручку. Я вела себя смехотворно. Нужно было проверить остальные ловушки. Но сначала…

– Откупорь пробку, – неохотно проворчала я, – и откроешь бутылку. Надеюсь, тебе нравится бузина.

– Ты что, с лютеном разговариваешь?

Покраснев, я выпустила из рук клетку и резко обернулась.

– Жан! – пискнула я тонким голосом. – Я… я не слышала, как ты подошел.

– Очевидно.

Жан-Люк стоял в зарослях, где еще недавно пряталась я. Глядя на мое виноватое лицо, он вздохнул и скрестил руки на груди.

– Селия, что ты делаешь?

– Ничего.

– И почему я тебе не верю?

– Хороший вопрос. Так почему же ты мне не вери…

Внезапно лютен схватил меня за руку, и я резко замолчала на полуслове. Вскрикнув, я отскочила и упала. Нет, не потому, что лютен схватил меня когтями, а потому, что услышала его голос. Как только он дотронулся до меня, в голове у меня зазвучал странный даже не голос – отголосок: «Larmes Comme Étoiles»[2].

Жан-Люк тут же бросился ко мне и выхватил балисарду.

– Стой! Не надо! – Я закрыла собой лютена в клетке. – Да стой ты! Он ничего мне не сделал! Он не желает мне зла!

– Селия, – раздраженно начал Жан-Люк, – а вдруг он бешеный…

– Это твой Фредерик бешеный! Лучше маши своим ножом перед ним. – Я обернулась к лютену и нежно улыбнулась ему. – Прошу прощения, что ты сказал?

Я шикнула на Жан-Люка, когда лютен протянул ко мне ручку и подозвал к себе.

– Ой. – Я с трудом сглотнула, не особо желая брать гоблина за руку. – Ах да, хорошо…

Жан-Люк сжал мне локоть:

– Надеюсь, ты не собираешься касаться этого существа. Мало ли что оно трогало этой рукой!

Лютен нетерпеливо замахал мне – и, пока не успела передумать, я чуть дотронулась до его пальцев. Кожа на них была огрубевшая и грязная. Словно корни дерева.

«Меня зовут Larmes Comme Étoiles», – повторил он, и голос его звучал как ирреальная трель.

Невольно я охнула:

– Звездные Слезинки?

Лютен коротко кивнул и снова схватил вино. Он злобно взглянул на Жан-Люка, который фыркнул и попытался оттянуть меня назад. Чувствуя, как голова у меня шла кругом, я упала в объятия Жана.

– Слышал? – выдохнула я. – Он сказал, что его зовут…

– У них нет имен. – Жан-Люк обнял меня покрепче и пристально посмотрел мне в глаза. – Лютены не умеют говорить, Селия.

Я прищурилась:

– То есть я солгала. Так ты думаешь, да?

Жан вдохнул – всегда-то он вздыхает, – нежно поцеловал меня в лоб, и я чуть оттаяла. От него приятно пахло крахмалом, дубленой кожей и льняным маслом, которым он всегда полировал балисарду. Такой знакомый аромат. Такой успокаивающий.

– Я думаю, что у тебя доброе сердце.

Я знала, что он подразумевал это как комплимент. Я надеялась на это.

– Я считаю, что твои клетки прекрасны, а лютены любят бузину. – Жан-Люк посмотрел на меня с улыбкой. – А еще я думаю, что нам пора идти. Уже темнеет.

– Идти? – растерянно спросила я и перевела взгляд на холм. Я почувствовала, как под моей ладонью напряглись его мышцы. – А как же другие лютены? В книге говорилось, что в норах могут жить по двадцать гоблинов. Наверняка фермер хочет, чтобы мы забрали их всех.

Я нахмурилась. А ведь голосов шассеров уже давно не было слышно. На ферме все стихло. Лишь петух иногда кукарекал.

– А где?.. – Внутри у меня все сжалось от стыда. – А где все, Жан?

Он не смотрел на меня.

– Я отправил их.

– И куда же?

– В Ля-Форе-де-Ю.

Жан-Люк откашлялся и выпустил меня из объятий. Он убрал балисарду в ножны и улыбнулся, подняв клетку. Спустя мгновение он протянул мне руку:

– Готова?

Я посмотрела на его руку, и на меня накатила тошнота. Жан отправил бы охотников в лес только по одной причине.

– Они уже… поймали других лютенов, да?

Жан молчал, и я подняла на него взгляд. Он смотрел на меня настороженно и внимательно, словно я треснутое стекло, готовое разбиться вдребезги от малейшего прикосновения. Возможно, так и было. Я уже не могла сосчитать, сколько трещин на моей «стеклянной» коже и какая из них станет для меня последней. Может быть, как раз эта.

– Жан? – повторила я.

Еще один тяжелый вздох.

– Да, – наконец признался он. – Они уже их поймали.

– Но как?

Жан-Люк покачал головой и вскинул руку.

– Да неважно. Твоя идея соорудить клетки была отличной, а опыт придет со временем…

– Это не ответ.

Меня всю затрясло, но я ничего не могла с собой поделать. Прищурившись, я посмотрела на его бронзовую руку, на блестящие, коротко остриженные волосы. Жан выглядел аккуратно и собрано – хоть и чувствовал себя не в своей тарелке, – моя же прическа растрепалась, пряди прилипли к мокрой шее, по спине стекал пот. Перепачканные щеки горели от усталости и стыда.

– Как они поймали всех лютенов? – Внезапно меня поразила страшная догадка. – Постой, а как долго они их ловили? – с укором спросила я и чуть ли не тыкнула его в нос. – Сколько ты меня уже ждешь?

Звездные Слезинки наконец откупорил бутылку и осушил половину за один глоток. Он немного пошатнулся, когда Жан-Люк аккуратно поставил клетку на землю.

– Селия, не надо так с собой, – примирительным тоном сказал Жан. – Твоя идея с ловушками сработала, а этот лютен… даже сказал тебе свое имя. Такого прежде не случалось.

– Я думала, у лютенов нет имен! – раздраженно воскликнула я. – И не надо со мной снисходительно разговаривать! Как охотники поймали лютенов? Руками не получится, они же шустрые, и… и…

Взглянув на смиренное выражение лица Жан-Люка, я почувствовала, как внутри у меня все опустилось.

– Выходит, они в самом деле поймали их руками. Господи. – Я потерла переносицу. Дышать стало тяжелее. В груди все до боли сжалось. – Мне надо было помочь им, а я с этими ловушками…

Золотая краска на клетках теперь казалась мне глупой и пошлой.

– Я просто впустую потратила наше время.

«Вы все-таки леди».

– Да нет же! – Жан-Люк яростно замотал головой и сжал мои грязные руки. – Ты попробовала что-то новое, и у тебя получилось.

Голова у меня загудела, когда я услышала его ложь. Полгода я только и делала, что усердно старалась. Вскинув голову, я шмыгнула носом и выдавила улыбку.

– Да, ты прав, но уходить пока рано. Вдруг на ферме остались еще лютены. Может, Фредерик упустил одного или двух…

– Этот последний.

– Откуда ты знаешь, что он последний?

Я закрыла глаза. Наконец я все поняла. И сдалась.

– Это ты отправил его ко мне? – тихо спросила я.

Жан-Люк ничего не ответил. Повисло тяжелое молчание. С широко распахнутыми глазами я схватила его за синий мундир и затрясла его.

– То есть ты сначала поймал его, а потом… потом пробрался на поле и выпустил его?

– Не говори ерунды…

– Так или нет?

Избегая моего взгляда, Жан-Люк отвел мои руки:

– У меня нет на это времени, Селия. Сегодня вечером перед мессой у нас срочное собрание. Отец Ашиль прислал весть. Я должен был вернуться в Башню уже несколько часов назад.

– Зачем? – спросила я, не в силах сдержать дрожь в голосе. – И что… что за срочное собрание? Что-то случилось?

Старый вопрос. Избитый и надоевший. Вот уже несколько недель Жан-Люк постоянно куда-то пропадал, о чем-то шептался с отцом Ашилем, когда думал, что я не вижу. Он не говорит мне, о чем они секретничают и отчего их лица мрачнеют с каждым днем. У них есть какая-то тайна – срочное дело, – но, когда я спрашиваю Жана об этом, он всегда отвечает одинаково: «Это не твоя забота, Селия. Не нужно тебе беспокоиться».

Словно заведенный механизм, он повторял одно и то же.

– Идем. Я уже все погрузил. – Он кивнул на лошадей.

Я перевела взгляд на телегу, в которую он аккуратно сложил все клетки, пока я ловила лютена. Всего девятнадцать. Двадцатую Жан держал в руках. Не говоря ни слова, он пошел к лошадям. Привалившись к клетке, пьяный лютен сладко похрапывал в лучах закатного солнца. Другим эта сцена могла показаться вполне милой, может, немного необычной. Кто-то бы даже кивнул одобрительно, увидев серебряный значок на моем корсаже и кольцо с бриллиантом на пальце.

В памяти всплыли слова Жан-Люка, которые он сказал мне осенью:

«Чтобы защищать невинных, размахивать мечом вовсе не обязательно, Селия. Ты как никто другой доказала это».

Время показало, что мы все лжецы.

Глава 2. Прелестный фарфор, прелестная куколка

В первые за полгода я решила пропустить мессу. Когда Жан-Люк, как и подобает, постучался в мою дверь в половине восьмого – нашего вечного сопровождающего, как ни странно, рядом с ним не было, – я притворилась больной. Тоже впервые. Вообще-то, я никогда не лгала, но сегодня мне ни до чего уже не было дела.

– Прости, Жан. Кажется, я немного простудилась.

Покашляв в сторону, я выглянула в скрытый полумраком коридор. Дверь я лишь чуть приоткрыла. Не стоило Жан-Люку видеть меня в ночной сорочке – шелковой, кружевной, цвета слоновой кости. Одна из многих непрактичных вещей, которые я забрала с собой из родительского дома. Разумеется, она не защищала меня от здешних ледяных сквозняков, но в ней я хотя бы чувствовала себя собой. Да и когда я перебралась в Башню, Жан-Люк настоял, чтобы я поселилась в комнате с камином.

Щеки у меня до сих пор иногда горели от стыда, ведь только в моей комнате был камин.

– Как ты себя чувствуешь? – обеспокоенно спросил Жан и пощупал мой лоб, но я-то знала, что у меня жара не было. – Мне послать за целителем?

– Нет-нет. – Я отвела его руку. – Мне всего лишь нужно выпить чашку мятного чая, пораньше лечь спать, и все пройдет. Я как раз расстелила постель.

Жан тут же отдернул руку, словно его ошпарило кипятком.

– Ясно, – неловко сказал он и отошел назад. – Мне… очень жаль. Я подумал, вдруг ты захочешь… Да нет… Лучше отдыхай. – Он поспешно оглянулся и покачал головой, глядя куда-то в темноту. Снова покашлял. – Если к утру не поправишься, скажи. Я поручу твои обязанности другим.

– Не нужно, Жан, – тихо произнесла я, едва сдерживаясь, чтобы не выглянуть за дверь.

Может быть, сопровождающий все-таки пошел вместе с ним. На душе тут же стало как-то тоскливо. Разумеется, Жан привел с собой сопровождающего, как же иначе? Я бы никогда не попросила его прийти ко мне ночью одному, рискуя нашим добрым именем и служебным положением.

– Я и с кашлем могу работать с каталогом.

– Знаю, что можешь, но лучше не стоит, – робко улыбнулся Жан. – Фредерик вполне здоров и читать умеет.

С усилием сглотнув, я выдавила улыбку в ответ, ведь он был не виноват в моей сегодняшней неудаче с лютенами, как и не виноват в нашем постоянном сопровождении. Именно благодаря Жан-Люку и шассерам гоблинам не навредили и перевезли их в Ля-Форе-де-Ю, а фермер теперь сможет спокойно собрать урожай ячменя. Все остались в выигрыше.

Видимо, и я тоже, так?

«Хорошо бы».

Отбросив всякую предусмотрительность, я положила руки ему на грудь, и мое помолвочное кольцо засияло в свете свечей.

– Мы оба знаем, что, если я останусь в постели, ты не станешь никому поручать мои обязанности. Ты сам все сделаешь, и сделаешь прекрасно, но ты не можешь вечно выполнять за меня мою работу.

Невольно я подалась ближе к нему, и Жан последовал моему примеру. Его взгляд был прикован к моим губам.

– Ты не только мой жених, Жан-Люк, – прошептала я, – но еще и мой капитан.

Он с трудом сглотнул, и отчего-то по моему телу разлился жар. Прежде, чем я успела что-то сделать – впрочем, я даже не понимала, что мне делать, – Жан снова оглянулся через плечо. Я тут же представила себе, как сопровождающий хмуро смотрит на него, скрестив руки на груди. Только вместо сурового покашливания вдруг раздался веселый голос. Веселый и такой знакомый.

– Хотите, чтоб мы ушли?

Позади Жан-Люка внезапно возникло веснушчатое лицо Луизы ле Блан, известной как La Dame des Sorcières, или Госпожи Ведьм. Вскинув брови, она озорно улыбнулась:

– Ты же знаешь, как говорят… шестеро – уже толпа.

Я удивленно поморгала:

– То есть шестеро?

– Чепуха, – позади нее раздался еще один знакомый голос. – Семеро – толпа, а не шестеро.

Лу улыбнулась еще шире, хотя казалось, это было невозможно.

– Ты явно говоришь со знанием дела, Борегар. Не хочешь поделиться с нами подробностями?

– Думаю, он точно не откажется.

Каково же было мое удивление, когда Козетта Монвуазен, главная среди Алых дам – немногочисленных, но весьма опасных ведьм Бельтерры, – оттолкнула Жана и подошла ко мне. Раздраженно вздохнув, Жан распахнул дверь, и передо мной предстали сам король Борегар Лион и его брат, Рид Диггори.

Ну, единокровный брат Бо и…моя первая любовь.

Я изумленно на них уставилась. Когда-то я относилась к ним всеми со страхом и настороженностью – особенно к Риду, – но битва за Цезарин все изменила. Словно прочитав мои мысли, Рид неловко помахал мне рукой:

– Я говорил им, что лучше сначала послать тебе весточку.

У Рида одного не было никакого титула, но репутация самого молодого капитана шассеров по-прежнему гремела на все королевство. Конечно, это было давно. До битвы. До того, как он нашел своих родных.

До того, как открыл в себе магический дар.

Но моя улыбка была искренней.

– Не говори глупостей. Я так рада всех вас видеть!

– И мы рады встрече. – Коко чмокнула меня в щеку. – Только умоляю, запрети Бо рассказывать о прошлых подвигах. Поверь, эти россказни нравятся лишь ему одному.

– Ну не знаю. – Лу приподнялась на цыпочках, чтобы тоже меня чмокнуть, и я, не удержавшись, крепко обняла их обеих. – Мне вот понравился его рассказ о свидании с одной девчонкой, которая обожала заик, – договорила она. Голос ее был приглушен моими объятиями.

Тепло разлилось по всему моему телу, когда я отпустила подруг. Бо нахмурился и легонько щелкнул ее по лбу.

– Не надо было тебе об этом рассказывать.

– Ага, – радостно захихикала Лу. – Не надо было.

Друзья посмотрели на меня.

Одни из самых могущественных людей в королевстве, а может, и самые могущественные, стояли у моей комнаты и как будто ждали от меня чего-то. Я же растерянно смотрела на них, не зная, что сказать. До этого они никогда не навещали меня здесь. Церковь редко пускала гостей в Башню шассеров, а у Лу, Коко и Рида, как ни у кого другого, было полно причин никогда не переступать здешний порог.

«Ворожеи не оставляй в живых».

После битвы за Цезарин Жан-Люк постарался полностью стереть эти гнусные слова, но темный отпечаток букв все еще виднелся над входом в жилые помещения Башни. Когда-то мои братья жили, руководствуясь этим заветом.

А Лу, Коко и Рид едва не сгорели на костре из-за этих слов.

Сбитая с толку, я наконец нашла в себе силы спросить:

– Не хотите войти?

В эту секунду из собора Сан-Сесиль де Цезарин раздался колокольный звон. На душе стало еще теплее, и я счастливо улыбнулась друзьям. Даже Жан-Люку, который глядел с молчаливым неодобрением. Должно быть, он пригласил их в Башню и ради этого даже решил пропустить мессу. Колокол наконец смолк.

– Я верно понимаю, что сегодня мы не идем на службу? – спросила я.

– Кажется, мы все простудились, – лукаво улыбнулась Коко.

– И я знаю, как нам вылечить простуду. – Подмигнув, Лу вынула из-под плаща бумажный сверток и гордо помахала им.

На бумаге золотом сияла надпись «Кондитерская Пана», и коридор наполнился сладкими ароматами корицы и ванили. Лу достала булочку и протянула мне. Рот у меня тут же наполнился слюной.

– Излечивают еще и от дерьмового настроения.

– Лу, следи за языком! – Рид бросил на нее пронзительный взгляд. – Мы все-таки в церкви.

В руках он держал прелестный букет из хризантем и фиалок, перевязанный розовой лентой. Когда я поймала его взгляд, Рид чуть несколько раздраженно покачал головой и уже с улыбкой протянул мне букет.

– Надеюсь, ты все еще любишь розовый, – откашлявшись, сказал Рид.

– Кто ж не любит розовый? – спросила Лу, а Коко вынула из-под алого плаща карты.

– Все любят розовый, – согласилась Коко.

– А я вот не люблю. – Не желая оставаться в стороне, Бо достал из-за спины бутылку вина. – Выбирай свой яд, Селия. Что же это будет? Булочки, карты или вино?

– Почему бы не все вместе? – поинтересовалась Коко, и ее темные глаза заискрились весельем. Она шлепнула картами по бутылке. – Откуда же у вас на кровати розовая подушка, если вы так не любите этот цвет, а, ваше величество?

Ничуть не смутившись, Бо оттолкнул ее карты бутылкой.

– Ты же прекрасно знаешь, что эту подушку для меня вышила сестренка. – Бо повернулся ко мне. – Эти три «яда», как известно, исцеляют душевную боль.

«Душевная боль».

– Прекрасно сказано, – с горечью произнесла я.

Я еще не успела решить, что выбрать, как Жан-Люк рассерженно выхватил бутылку вина и карты.

– Вы что, рехнулись? Я позвал вас не для того, чтобы выпивать и играть в азартные игры…

– Так внизу прихожане распивают вино. – Коко закатила глаза.

– Это другое, и ты прекрасно об этом знаешь, – хмуро бросил Жан.

– Убеждай себя и дальше, капитан, – сладким голосом пропела она и повернулась ко мне. – Считай это прелюдией к празднованию твоего дня рождения, Селия. – И она указала на вино с картами.

– Ты уж точно заслужила хорошенько погулять три дня, – с широкой улыбкой сказала Лу. – Но мы поймем, если ты захочешь сегодня побыть одна, – добавила она мягко. – Просто скажи, и мы уйдем.

Лу взмахнула рукой, и воздух наполнился острым ароматом магии. В руке у меня вместо булочки с корицей появилась чашка со свежезаваренным мятным чаем, от которого клубились завитки пара. Она взмахнула еще раз, и вместо букета цветов в руке у меня возникла стеклянная баночка с медом.

– Это для горла, – пояснила Лу.

Я восхищенно посмотрела на друзей.

Конечно, я уже видела магию прежде – хорошую и плохую, – но никогда не переставала ей удивляться.

– Останьтесь, – выпалила я поспешно. У меня не было сил притворяться. Я приподняла чашку с чаем и баночку меда. – Спасибо вам. Мне вдруг стало гораздо лучше.

После сегодняшнего ужасного дня я с огромной радостью готова была провести вечер за вином и карточными играми. Мне хотелось расцеловать Жан-Люка, только вот я повела себя довольно грубо, едва не отказавшись от подарков Лу. Я поднесла чашку к губам и сделала большой глоток. Горячий чай тут же обжег мне горло, и я едва не поперхнулась.

– Ты как? – Жан-Люк озабоченно похлопал меня по спине.

– Все хорошо, – с трудом выдохнула я и поставила чашку на столик.

Лу пододвинула стул и усадила меня.

– Просто обожгла язык, – сказала я. – Ничего страшного…

– Не говори ерунды, – возразила Лу. – Как ты будешь смаковать шоколадные эклеры с обожженным языком?

Я тоскливо посмотрела на бумажный сверток с выпечкой:

– Ты купила шоколадные…

– А как же! – Лу бросила взгляд на Жана, стоявшего рядом с мрачным выражением лица. – Я еще и канеле[3] принесла, так что хватит буравить меня злобным взглядом. Хотя, если память меня не подводит, ты больше любишь ром, – усмехнулась она.

Жан яростно замотал головой:

– Не люблю я ром!

– Убеждай себя и дальше, капитан, – повторила Коко.

Острым ногтем она проколола себе палец. Тут же закапала кровь, и воздух снова наполнился ароматом магии. Лу и Белые дамы черпали свою силу из земли, Коко же и ей подобные полагались на собственное тело.

– Вот. – Коко капнула немного крови и меда мне на палец. – Лу права. Обожженный язык испортит весь вечер.

Не смея смотреть на Жана, я поднесла палец к губам. Разумеется, он не одобрял происходящее. Да, шассеры больше не преследовали ведьм – и в этом есть немалая заслуга самого Жан-Люка, – но магия все еще была ему неприятна.

Однако, как только я проглотила кровь Коко, язык и горло тут же зажили.

«Потрясающе!»

– Лучше? – тихо спросил Жан.

Я взяла его за руку и отвела в сторону. Я так широко заулыбалась, что щеки заболели.

– Да. Спасибо большое, Жан, – прошептала я и взглядом указала на Лу, которая начала выкладывать на столе выпечку. Две булочки она взяла себе, остальным дала по одной. – Я знаю, что ты предпочитаешь проводить свои вечера по-другому, но я так давно хотела научиться играть в карты. – Я сжала ему руку в волнении. – Не такой уж это и большой грех – сыграть в карты с друзьями, да? Лу даже принесла тебе канеле. – Не дожидаясь ответа и в душе страшась его, я обняла Жана и уткнулась ему в грудь. – Думаешь, Лу умеет играть? А она научит нас? Я никогда не понимала всех деталей, но вместе мы точно разберемся…

Жан-Люк мягко высвободился из моих объятий:

– Уверен, у тебя все получится.

Я растерянно заморгала. Покраснев, я прикрылась руками. Я совершенно забыла, что на мне была только ночная сорочка.

– Ты о чем?

Вздохнув, Жан-Люк оправил на себе мундир почти инстинктивным жестом, и мой взгляд невольно упал на его нагрудный карман, в котором обозначилось что-то небольшое и прямоугольное. Кажется, книга.

«Как странно».

Он редко приходил ко мне, когда я работала в библиотеке, и не слишком любил читать.

Но спросить я ничего не успела.

– Селия, я… не могу остаться. Прости, – тихо произнес Жан-Люк и отвел взгляд. – Мне нужно закончить служебные дела, порученные отцом Ашилем.

«Служебные дела, порученные отцом Ашилем».

Я не сразу поняла смысл его слов, и, когда наконец ко мне пришло осознание, я почувствовала, как сердце у меня сжалось. Снова в его взгляде сквозило знакомое сожаление. Снова он ничего не ответит мне, даже если я спрошу. Мне невыносима эта очередная тайна. Очередной отказ.

Повисло неловкое молчание.

– Отец Ашиль хочет, чтобы ты работал во время мессы? – мягко спросила я.

Жан-Люк смущенно потер шею:

– Ну… нет. Он думал, что я приду на службу, но он все поймет…

– То есть у нас есть еще полтора часа, верно?

Жан промолчал, а я взяла халат, висевший на двери. Лу нарочито громко начала восхищаться моей старенькой шкатулкой для драгоценностей. Коко тут же подхватила, а Бо смял бумажную обертку от выпечки и кинул ее в Рида.

– А ты можешь отложить дела до окончания мессы? – тихо спросила я.

Не в силах стоять спокойно, я снова схватила его за руку. Я не хотела портить вечер очередной ссорой и ему тоже не позволю.

– Я соскучилась, Жан, – сказала я, сдерживая мольбу в голосе. – Я понимаю, у тебя много дел, но… мне бы так хотелось проводить побольше времени с тобой вместе.

Он удивленно на меня посмотрел:

– Правда?

– Разумеется, правда.

Я обхватила обе руки Жана и поднесла их к своему сердцу.

– Ты же мой жених. Я хочу разделить с тобой все, даже шоколадный эклер и карточную игру. К тому же кто еще мне скажет, если Лу вдруг начнет жульничать? – тихо добавила я.

Жан неодобрительно покосился на наших друзей.

– Мы вообще не должны играть в карты, – тяжело вздохнул он и легонько поцеловал мои пальцы. – Но я ни в чем не могу тебе отказать. – И он сжал мою руку.

Сладкий аромат шоколада и корицы внезапно показался мне приторным от его лжи, а вкус меда на языке стал горчить. Я постаралась отбросить все эти мысли и всмотрелась в глаза Жана, полные нерешительности. Он тоже хотел побыть со мной. Точно хотел.

– Так твои дела подождут? – спросила я.

– Думаю, да.

Выдавив улыбку, я трижды поцеловала его руки и запахнулась в халат.

– А я уже говорила тебе сегодня, что ты самый лучший жених на свете?

– Нет. Но можешь говорить мне это почаще, – засмеялся он.

Мы наконец присоединились к друзьям. Жан подошел к столу и выбрал для меня самый аппетитный эклер. Себе же он ничего не стал брать, даже канеле.

– Мы с тобой в паре, – бросил Жан.

Эклер тут же показался мне холодным.

– Ты знаешь, как играть в карты?

– Лу и Бо немного научили меня, когда мы распивали бутылку рома. – Жан смущенно откашлялся.

– Вот оно что.

Лу громко хлопнула в ладоши, и от неожиданности я едва не выронила эклер.

– Он дерьмово играл, так что не волнуйся, Селия, ты обыграешь его на раз-два.

В тот миг внизу в церкви заиграла музыка, и свет замерцал при громких звуках органа. Жан-Люк бросил на меня быстрый взгляд, когда я инстинктивно потянулась зажечь свечу. В комнате уже горело больше десятка свечей. Они стояли на прикроватных столиках цвета слоновой кости, на книжных полках, платяном шкафу и каминной полке. С улицы казалось, что у меня в комнате сияло солнце, но сейчас мне не хватало даже его света.

Темнота была мне не по душе.

В детстве мы с Филиппой, прижавшись друг к другу, прятались под одеялом. Хихикая, мы представляли, что в нашей комнате обитали чудовища. Я уже давно не ребенок и знала, что таилось во тьме. Чувствовала влажные прикосновения и гнилостный смрад. И сколько бы я ни терла щеткой тело, сколько бы ни душилась, зловоние тьмы преследовало меня повсюду.

Я откусила побольше от эклера, чтобы унять бешено колотящееся сердце.

У меня было только полтора часа, чтобы насладиться временем с друзьями, поесть эклеров и сыграть в карты, и ничто не испортит мне вечер: ни тайны Жан-Люка, ни мои собственные. Они, как и всегда, будут ждать меня утром.

«С нами все будет хорошо, Селия. Все будет в полном порядке».

«А почему ты не показываешь свои шрамы, Селия? Они означают, что ты выжила».

«Я выжила! Выжила! Выжила…»

– Обещай не жульничать, – сказала я Лу и, подумав, посмотрела на Бо и ткнула в него эклером. – И ты тоже.

– Я? – притворно оскорбился он. – Да все прекрасно знают, что жульничать у нас любит Рид!

Рид тихо рассмеялся и сел на край постели.

– Я никогда не жульничаю. Ты просто в карты не умеешь играть.

– Тебя просто пока никто за руку не поймал, – заявил Бо и взял стул, – а так-то ты жульничаешь.

– Тогда тебе придется подловить меня. – Рид пожал плечами.

– Не все из нас владеют магией…

– Рид не использует магию, – сказала Лу, аккуратно срезая колоду. – Мы просто говорим ему, какие у тебя карты, когда ты отворачиваешься.

– Что? – Бо вытаращил глаза. – Что вы делаете?

Задумчиво покивав, Коко стянула сапоги и села на постель рядом с Ридом.

– Мы рассматриваем это как совместную победу. Селия, мы с тобой вместе играем, – сказала Коко.

Жан-Люк повесил плащ на спинку стула, и книга тяжело оттянула нагрудный карман. Я отвела взгляд, стараясь не думать о ней. Жан уже хотел было возразить, но Коко вскинула руку.

– Ничего не хочу слышать. Впереди у вас долгая жизнь вместе. Вы еще много времени проведете друг с другом.

Я с усилием рассмеялась, думая о том, как же Коко была не права.

Жизнь вместе подразумевала доверие, но Жан-Люк никогда не расскажет мне о своих тайных делах…

А я никогда не расскажу ему, что произошло в гробу моей сестры.

Снова мне снился кошмар.

За окнами бушевала буря. Она сотрясала землю, разрушала дома и вырывала с корнями деревья. Сверкнула молния и рассекла пополам дуб, растущий у нас во дворе. Дерево обрушилось на нашу с сестрой комнату и едва не пробило крышу. Я тут же запрыгнула к Пиппе в кровать и спряталась под одеялом. Она обняла меня.

– Глупышка моя, – певуче протянула сестра, поглаживая меня по голове.

За окном сверкали молнии. Голос Пиппы звучал незнакомо, как будто и не ее вовсе, а пальцы… были неестественно длинными. Она резко схватила меня за волосы и притянула к себе фарфоровыми руками. Мы с сестрой очень похожи: словно черно-белые матрешки.

– Тебе страшно, милая? Тебя пугает магия?

В ужасе я отшатнулась, но Пиппа сжала меня еще крепче и широко улыбнулась. Улыбка у нее была слишком широкой.

– Да, магии стоит бояться, ведь она может погубить тебя, если я того пожелаю. Ты хочешь этого, милая? Хочешь умереть?

– Н-нет, – в очередной раз ответила я.

Я словно мчалась по кругу. Перед глазами все закружилось. Я ничего не видела, не могла дышать. В груди все болезненно сжалось.

– П-п-прошу…

– П-п-прошу, – передразнила меня Пиппа и вскинула руки. На пальцах уже не сверкали молнии – с них свисали нити, как у кукольника.

Эти нити зацепились мне за голову, шею и плечи. Пиппа поднялась с постели, и я беспомощно поплелась за ней. В руках у меня внезапно появилась балисарда. Бесполезная. Пиппа вдруг воспарила над комнатой и потянула меня к разрисованному деревянному домику.

– Иди сюда, милая. Ах, какая же прелестная маленькая куколка.

Ноги у меня подкосились – топ-топ-топ, – взглянув вниз, я хотела закричать, но не смогла. Мои губы стали фарфоровыми, а кожа – стеклянной. Пиппа посмотрела на меня, и я сжалась под пристальным взглядом ее изумрудных глаз. Я пошатнулась и упала на ковер. Балисарда превратилась в оловянный ножик.

– Иди ко мне, – пропела Пиппа. – Иди ко мне и позволь разбить тебя вдребезги.

– П-Пиппа, я не хочу больше играть…

Она зловеще засмеялась и медленно наклонилась ко мне. Сверкнула молния, и в ее свете угольно-черные волосы сестры показались белыми.

Пиппа щелкнула пальцами, и я тут же разлетелась на мириады кусочков. Осколки глаз полетели в кукольный домик, где не было ни молний, ни грома, ни фарфоровых лиц.

Здесь была лишь тьма.

Она проникала мне в нос и рот, пока я не начала задыхаться от смрада гниющей плоти и приторно-сладкого аромата меда. Ломкие пряди волос Пиппы лезли мне в горло, опутывали язык, но я не могла из них вырваться. Руки оказались все в ссадинах, перепачканные кровью, пальцы сломаны, а вместо ногтей – деревянные щепки. Они торчали, словно когти, пока я царапала крышку гроба сестры, пока звала Пиппу и Рида. Я все кричала и кричала, пока голос мой не надорвался.

– Никто не спасет нас.

Пиппа неестественно медленно повернула голову ко мне. Ее красивое лицо осунулось и стало каким-то… неправильным. Я не должна была ничего видеть в темноте, но я видела, и у нее не было половины лица. Всхлипнув, я закрыла глаза, но ее образ не выходил у меня из головы.

– Но ты хотя бы со мной, – прошептала она. – И мы не умрем в одиночестве.

Mariée…

По щекам у меня покатились слезы, перемешиваясь с кровью, грязью, с сестрой.

– Пиппа…

– С нами все будет хорошо, Селия. – Костлявой рукой она коснулась моей щеки. – Все будет в полном порядке.

А потом она вырвала мое сердце и съела его.

Глава 3. Соломенное чучело

Когда я проснулась утром, мне показалось, что я наглоталась осколков стекла. На цыпочках я кралась по оружейной, стараясь ступать тихо и не кашлять – даже чай Лу не смог исцелить мое горло после ночных криков. Солнце еще не взошло, и мои братья пока спали. Если мне повезет, я успею закончить упражняться до того, как шассеры спустятся. И меня никто не увидит.

Жан-Люк заверил, что мне не нужно упражняться так же, как остальным, но без должной подготовки из меня не выйдет охотницы.

Другие шассеры не тратили время на чтение книг и сооружение ловушек.

В темноте я провела холодными пальцами по оружию и едва не порезалась. Грозовые тучи закрыли бледное рассветное небо. Скоро пойдет дождь. Что ж, еще одна причина поскорее со всем покончить. Я наугад схватила какое-то копье, но оно тут же выскользнуло у меня из рук и упало на каменный пол. Своим грохотом оно, скорее всего, разбудило даже мертвого.

– Кости Христовы, – проворчала я и с трудом водрузила копье обратно на место.

Как его вообще можно поднять, а уже тем более ловко орудовать им? Я бросила взгляд на дверной проем и коридор за ним. Если прислушаться, то можно было различить приглушенные голоса слуг на кухне, но узнать, в чем дело, так никто и не пришел. Ночью тоже никто не приходил: ни слуги, ни шассеры, ни капитан. Мы все притворялись, что никто не слышит моих криков.

Меня охватило сильное волнение, и я решила выбрать посох – куда более подходящее мне оружие. Моя балисарда осталась в комнате.

Что ж, сегодня мне все равно никого не понадобится закалывать.

Оглянувшись еще раз, я на цыпочках прокралась на тренировочную площадку. Вдоль кованой ограды стояли соломенные чучела и злобно на меня смотрели. К ним примыкали деревянные столбы, покрытые зазубринами от ударов мечей, и мишени для стрельбы из лука. Посреди располагался большой каменный стол. Полосатый навес укрывал его от непогоды. Жан-Люк и отец Ашиль часто стояли у этого стола и шептались о своих тайнах.

«Это не твоя забота, Селия. Не нужно тебе беспокоиться».

Вот только Жан-Люк считал, что мне не стоило вообще ни о чем волноваться, и я лишь беспокоилась еще больше. Сегодня я даже встала в пять утра, чтобы не столкнуться со своими братьями. После моего первого учебного боя несколько месяцев назад я поняла, что мои таланты шассера предназначались для… чего-то другого.

«Ага, например, для сооружения ловушек?»

Я потерла глаза и, нахмурившись, подошла к соломенному чучелу.

После вчерашнего сна я поняла, что больше не смогу вернуться домой. Обратной дороги не было. Оставалось лишь идти вперед.

– Так.

Прищурившись, я покосилась на уродливое пугало и встала в стойку, как это делали шассеры. Ветер слегка трепал мою синюю шерстяную юбку. Я выпрямилась и покрепче ухватила посох обеими руками.

– У тебя все получится, Селия. Это не так уж сложно. – Кивнув, я запрыгала на носочках. – Помнишь, что тебе сказала Лу? Глаза.

Я взмахнула посохом:

– Уши.

Снова взмахнула, на этот раз сильнее:

– Нос.

И еще раз.

– И пах.

Решительно и яростно я ударила чучело посохом в живот. Пугало так просто сдаваться не собиралось, и посох, отскочив от соломы, ударил меня в живот. Согнувшись пополам, я расстроенно потерла ушиб.

Неожиданно у двери оружейной кто-то захлопал в ладоши. Гром так грохотал, что я едва различила хлопанье, но вот смех я ни с чем не могла спутать. Только он так смеялся! Щеки тут же залил жар. Я резко обернулась. Фредерик в окружении шассеров не спеша шел ко мне. Ухмыляясь, он все так же хлопал в ладоши, отрывисто и выразительно.

– Браво, мадемуазель! Прекрасно получилось!

Фредерик положил руки на соломенные плечи чучела, а его товарищи тихо посмеивались. Утро выдалось морозным, но Фредерик не стал надевать мундир поверх тонкой льняной рубахи.

– Гораздо лучше, чем в прошлый раз. Растете на глазах.

В прошлый раз я запуталась в юбке и едва не сломала себе лодыжку.

Снова громыхнул гром, словно бы вторя моему мрачному настроению.

– Фредерик.

Я неуклюже подняла с земли посох. В моих руках он казался огромным, но таким крошечным в сравнении с полуторным мечом в ножнах шассера.

– Как твои дела? Надеюсь, ты хорошо спал.

– Спал как младенец, – ухмыльнулся он и отнял у меня посох. – Простите мне мое любопытство, мадемуазель Трамбле, но что вы здесь делаете? Кажется, вы-то как раз спали плохо.

Вот тебе и притворство.

– Я пришла упражняться в боевой подготовке, – с трудом ответила я спокойно, хоть и сквозь стиснутые зубы. – Как и ты, Фредерик. Как и вы все. – Я бросила на шассеров многозначительный взгляд.

Они даже не опустили глаза, не смутились, не стали притворяться, что заняты чем-то другим. Да и зачем? Им всегда весело наблюдать за мной.

– Неужели? – широко улыбнулся Фредерик, рассматривая мой посох в своих мозолистых руках. – Но, мадемуазель, мы не упражняемся со старыми, обшарпанными посохами. Такой деревяшкой ведьму не убьешь.

– Мы не убиваем ведьм. – Я вскинула голову. – Больше нет.

– Правда? – спросил он, вскинув брови.

– Правда!

Один из шассеров спрыгнул с забора. Это был Базиль, весьма неприятный тип.

– Зато двумя деревяшками можно! Шестом и спичкой! – захохотал он так громко, словно услышал поистине смешную шутку.

Я сверкнула на него глазами и бросила, не сдержавшись:

– Смотри, чтобы Жан-Люк тебя не услышал.

– Да ладно тебе, Селия, – раздраженно проворчал Базиль и все-таки отвел взгляд, – я же просто пошутил.

– Ой, какая я глупая. Очень смешно вышло.

Фредерик с усмешкой швырнул мой посох на землю.

– Не волнуйся ты так, Базиль, Жан-Люка здесь нет. Откуда он узнает об этом. Ему же никто не расскажет, так? – Он подкинул меч вверх, поймал его за лезвие и протянул мне рукоятью вперед. – Но, если ты и правда хочешь упражняться вместе со всеми, Селия, я с радостью тебе помогу.

Над собором сверкнула молния.

– Мы все поможем, так ведь? – громко спросил Фредерик, стараясь перекричать раскаты грома.

Что-то в его взгляде изменилось.

Что-то изменилось во дворе.

Я отступила на шаг, глядя на шассеров, – они медленно приближались ко мне. Нескольким охотникам стало не по себе – хоть у кого-то из них оставалась совесть.

– Это… это вовсе не обязательно, – произнесла я, с усилием делая глубокий вдох. Пытаясь успокоиться. – Я просто могу поупражняться с чучелом…

– О нет, Селия, так не пойдет.

Я медленно отступала, а Фредерик шел за мной, пока я не уперлась спиной в пугало. Меня захлестнула тревога.

– Оставь ее, Фредерик, – сказал Шарль и, покачав головой, выступил вперед. – Пускай упражняется.

– Жан-Люк нас всех распнет, если ты ей навредишь, – вторил ему другой шассер. – Давай я с тобой проведу бой.

– Жан-Люк, – мягко проговорил Фредерик, но его глаза блеснули сталью, – прекрасно понимает, что его хорошенькой невесте здесь не место. А ты сама как думаешь, а, Селия? – С ухмылкой он снова протянул мне свой меч. – Разве здесь твое место?

В его взгляде и глазах всех шассеров горел немой вопрос: «Ты охотница или просто хорошенькая невеста капитана?»

«Я и охотница, и невеста», – хотелось мне прорычать в ответ. Но они все равно не услышат меня – не пожелают или не смогут. Расправив плечи, я посмотрела Фредерику прямо в глаза и взяла у него меч.

– Да! – бросила я, надеясь, что они все меня услышали. – Мне здесь самое место! Спасибо, что поинтересовался.

Фредерик глумливо захохотал и отпустил меч.

Не в силах удержать его, я отшатнулась, запуталась в подоле и упала на землю, едва не налетев на лезвие. Фредерик со вздохом ухватил меня за локоть и наклонился ко мне.

– Просто признай уже, ma belle[4], тебе лучше работать в библиотеке.

Я замерла, услышав это уничижительное обращение:

– Нет.

Отдернув руку, я оправила юбку и лиф. Глаза и щеки у меня горели.

– Но я бы предпочла другое оружие. Этим я не смогу сражаться, – твердо сказала я, указав на меч.

– Не сомневаюсь.

– Вот. – Шарль бесшумно подошел ко мне и протянул небольшой кинжал. Первые капли дождя заблестели на его тонком лезвии. – Возьми это.

Раньше, когда я не служила в ордене шассеров, мне, вероятно, были бы приятны его галантность и веселый взгляд. Его сострадание. Я бы представила его рыцарем в сияющих доспехах, который никогда бы не стал общаться с Фредериком и ему подобными. Себя бы я представила девой, запертой в башне. Отбросив желание присесть в реверансе, я просто кивнула ему.

– Спасибо, Шарль.

Глубоко вдохнув, я повернулась к Фредерику, вертевшему меч в руках.

– Начнем? – спросил он.

Глава 4. Наша девочка

Я вскинула кинжал, а Фредерик небрежно взмахнул рукой и выбил клинок у меня из руки.

– Урок первый: нельзя использовать кинжал против полуторного меча. Даже ты должна это знать. Ты же столько древних манускриптов наших уже пролистала… или ты только сказки читаешь?

– Я даже поднять такой меч не могу, болван! – рявкнула я и подняла кинжал с земли.

– А я тут при чем?

Фредерик кружил рядом со мной, играл, словно кошка с мышью, пока остальные шассеры наблюдали за представлением. Шарль смотрел настороженно. Его друг куда-то пропал.

– Ты хоть как-то укрепляла тело? Как ты справишься с лугару, если даже меч поднять не можешь? А может, ты вообще и не захочешь драться с лугару. Может, захочешь подружиться с ним?

– Хватит говорить ерунду! – выпалила я. – Если будет нужно, я все сделаю…

– А это нужно.

– Ты живешь прошлым, Фредерик. – Я сжала рукоять кинжала так сильно, что побелели костяшки пальцев. Как же мне хотелось огреть его по голове! – Шассеры изменились. Нам больше не нужно убивать тех, кто от нас отличается…

– Ты думаешь, что твои друзья спасли мир. Как же ты наивна, Селия. Зло продолжает жить. Может быть, не во всех сердцах, но в некоторых точно. Битва за Цезарин многое изменила, но только не это. Миру все равно нужны шассеры. – Фредерик вонзил меч в соломенное чучело с такой силой, что лезвие задрожало. – И поэтому мы несем нашу службу. Давай. Я буду оборотнем. Я только что полакомился скотиной и цыплятами на ферме. – Он раскинул руки, словно стоял на сцене театра. – Одолей меня.

Дождь усилился. Глядя на Фредерика, я начала закатывать рукава, чтобы хоть как-то потянуть время.

Я ведь даже не знаю, как можно одолеть оборотня.

«Глаза, уши, нос и пах».

Смех Лу прорвался сквозь вереницу беспорядочных мыслей. Мы встретились на тренировочной площадке на следующей день после моей присяги. В тот самый день, когда Жан-Люк сказал, что никому из нас больше не нужно упражняться.

«Неважно, с кем ты сражаешься, Селия. У всех есть слабое место. Тот же пах. Вмажь по нему как следует и беги без оглядки».

Расправив плечи, я чуть шире расставила ноги и вскинула кинжал. Базиль усмехнулся.

Во двор подтянулись еще шассеры. Они смотрели на нас с нескрываемым любопытством.

«У меня все получится».

Я решила ударить Фредерика по лицу, но тот ловко перехватил мою руку, крутанул меня и припечатал лицом к соломенному чучелу. Перед глазами заплясали огоньки. Фредерик прижимал меня к пугалу, удерживая сильнее, дольше, чем следовало. Солома оцарапала мне лицо, и я едва не закричала. Как же это несправедливо! Яростно вырываясь, я ударила локтем ему в живот, и он немного ослабил хватку.

– Ваши огромные глаза выдают вас, мадемуазель, – усмехнулся Фредерик. – Слишком выразительные.

– Какая же ты свинья! – прорычала я.

– Хм-м, какая пылкая.

На этот раз я решила ударить его по уху, но Фредерик снова уклонился, и я, промахнувшись, поскользнулась на мокрой земле.

– Да просто признай уже, что тебе здесь не место, и я тут же отступлю. Возвращайся к своим нарядам, книжкам и теплому огню в камине, а я займусь делом. Вот такая она, наша девочка, – пропел он, пока я силилась что-то разглядеть сквозь мокрые пряди, упавшие на глаза. – Признай, что твоих способностей недостаточно, чтобы помочь нам, и мы отпустим тебя с миром.

– Сочувствую тебе, Фредерик. Тяжело тебе. Но я не твоя девочка и не твоя суженая. Мне жаль всякую женщину, которой ты придешься по нраву.

Я бросилась, чтобы ударить ему по носу, и он тут же сбил меня с ног. Я тяжело упала на землю и закашляла, стараясь не шевелиться. Осколки в горле будто врезались все глубже и глубже, того и гляди пойдет кровь.

«Глупышка Селия, – напевала Моргана. – Ах, какая же прелестная маленькая куколка».

– Вставай.

Фредерик закатал рукава и указал на мой мундир. На его руке я с удивлением заметила татуировку. Его льняная рубаха промокла и стала почти прозрачной, и сквозь ткань проглядывали первые две буквы имени «ФФ».

– Тебе не кажется, что ты заигралась? Примерила чужой костюм?

«Иди ко мне и позволь разбить тебя вдребезги».

– На себя посмотри, – процедила я сквозь стиснутые зубы и толкнула его, но он остался недвижим. – Вытатуировал свое имя дважды, чтобы все точно запомнили, кто ты?

Фредерик не успел ничего ответить – из оружейной раздались голоса, и мы все разом обернулись. Я все еще была на мокрой земле, Фредерик нависал надо мной. И в таком виде мы предстали перед Жан-Люком и его тремя спутницами в бирюзовых мундирах. Посвященные.

Несмотря на то что дождь усилился, превратившись в ливень, Жан-Люк быстро нашел меня взглядом. На миг его глаза широко распахнулись, и он помрачнел. Снова сверкнула молния, озарив собор. Лицо Жан-Люка потемнело, а за его спиной показался товарищ Шарля.

– Какого черта здесь творится? – спросил он, подходя кнам.

Фредерик даже не дернулся, лишь растянул губы в довольной улыбке.

– Ничего особенного. Просто дружеский учебный бой.

Жан-Люк угрожающе вынул балисарду:

– Отлично. Давай тогда проведем бой.

– Как скажешь, капитан. – Фредерик дружелюбно кивнул. – Как только мы закончим.

– Вы уже закончили.

– Еще нет, – выдавила я, тряхнув головой. Грязь с мокрых волос тут же разлетелась в разные стороны. В уши затекла вода, в голове звенело. Фредерик самодовольно смотрел на нас. Я прищурилась, сжимая руки в кулаки:

– Дай мне закончить, Жан.

– «Дай мне закончить, Жан», – едва слышно передразнил меня Фредерик.

Посмеиваясь, он убрал прядь волос с моего лица. По телу у меня тут же пробежала неприятная дрожь – жест был слишком интимным. Жан-Люк что-то кричал, но я не слышала его, так громко звенело у меня в ушах.

– Признай уже, что позоришь его, и я отстану.

«Неважно, с кем ты сражаешься, Селия. У всех есть слабое место».

Во мне вспыхнула ярость, и инстинктивно я ударила его промеж ног. Раздался приятный треск.

Кажется, я просчиталась. Глаза Фредерика широко распахнулись, и он рухнул не назад, а прямо на меня. Отползти я не успела, и он с воем и проклятьями выхватил у меня из руки кинжал и в ярости прижал его к моей шее.

– Ах ты сучка…

Жан-Люк тут же схватил Фредерика и отбросил его. Взгляд моего жениха был мрачен, как черное небо над головой. Снова сверкнула молния.

– Да как ты смеешь нападать на одну из нас? Да еще на Селию Трамбле?

Фредерик не успел уклониться, и Жан схватил его и толкнул в мишень для стрельбы из лука. Не обращая внимания ни на злобный взгляд Фредерика, ни на его размеры, капитан яростно затряс его.

– Ты хоть знаешь, что она сделала для нашего королевства? Хоть представляешь, чем она пожертвовала?

Отшвырнув Фредерика, как мешок с картошкой, Жан обвел взглядом шассеров и указал на меня. Я поспешно поднялась.

– Селия покончила с самой Морганой ле Блан… или вы уже забыли о древней Госпоже Ведьм? Забыли ужас, царивший в этом королевстве, пока она властвовала? Забыли, как в своей безумной мести она убивала мужчин, женщин и детей?

Жан перевел взгляд на Фредерика, который, скривившись, отирал грязь с рубахи.

– Так что? Успел забыть? – спросил он его.

– Я все помню, – прорычал Фредерик.

Шассеры замерли, не смея пошевелиться. Не смея даже дышать.

Насквозь промокшие посвященные жались друг к другу у входа в оружейную и смотрели на нас широко распахнутыми глазами. Их лица не были мне знакомы. Я видела их впервые. И я гордо расправила плечи, ради них и ради себя самой. Внутри горело страшное унижение, но вместе с тем и толика гордости. В прошлом году мы вместе с Лу действительно покончили с Морганой ле Блан. Раз и навсегда.

– Вот и отлично.

Жан-Люк резко убрал балисарду в ножны, а я осторожно подошла к нему. Он не посмотрел на меня.

– Если я еще раз увижу подобные выходки, я лично попрошу отца Ашиля лишить зачинщика звания шассера, – тихо пообещал он. – Мы выше этого.

Фредерик с отвращением сплюнул. Жан-Люк взял меня за руку и повел в оружейную, но не остановился там. Он вел меня все дальше и дальше, и наконец мы пришли к чулану у кухни. С каждым шагом Жан выглядел все более взволнованным. Молча он подтолкнул меня в чулан. Сердце у меня ушло в пятки.

Ради приличия дверь Жан до конца не закрыл.

Он выпустил мою руку.

– Жан…

– Мы же все обговорили, – произнес он и устало потер лицо. – Договорились, что ты не будешь упражняться с другими шассерами. Договорились не ставить себя в такое положение снова.

– Это в какое же?

Толика гордости, теплившаяся у меня в груди, угасла, превратившись в серый пепел. Резкими и грубыми движениями я отжала мокрые волосы.

– В мое положение? – дрожащим голосом спросила я. – Шассерам полагается упражняться в боевых искусствах, разве нет? Вместе с товарищами.

Жан с хмурым видом взял с полки полотенце и протянул его мне.

– Если ты хочешь упражняться в бою, я помогу тебе. Я же говорил тебе, Селия.

– Ты не можешь все время относиться ко мне по-особенному! У тебя нет времени обучать меня, Жан, и… Фредерик верно говорит. Несправедливо, что к ним требования высоки, а ко мне…

– Никто от тебя ничего и не тре… – Жан замолк на полуслове и помрачнел еще больше, пока я вытирала воду с шеи. Он стиснул зубы. – У тебя кровь идет.

– Что?

Жан взял меня за подбородок и наклонил мне голову.

– Фредерик. Этот гад ранил тебя, – сказал он, глядя на мою шею. – Клянусь богом, он у меня весь год будет конюшни чистить…

– Капитан? – в чулан заглянул посвященный. – Отец Ашиль хочет с вами поговорить. Сказал, что дело сдвинулось с места… – Он резко замолк, когда понял, что мы с Жаном были в чулане одни. Да еще и прикасались друг к другу.

Жан-Люк вздохнул и отнял руку.

– Какое дело сдвинулось с места? – требовательно спросила я.

Посвященный – юноша несколькими годами младше меня, может, лет четырнадцати, – тут же выпрямился, словно я ударила его, и растерянно нахмурился.

– Трупы, мадемуазель, – понизив голос, сказал он.

Я изумленно посмотрела на него и перевела взгляд на Жана.

– Какие еще трупы?

– Ну, хватит! – бросил Жан прежде, чем юноша успел мне ответить.

Он вытолкал посвященного за дверь и бросил на меня настороженный взгляд. Жан не позволил мне потребовать объяснений. Не позволил швырнуть в него полотенце, схватить его за мундир или рассерженно закричать. Нет. Он просто покачал головой и развернулся, чтобы уйти.

– Не надо вопросов, Селия. Это не твоя забота, – виноватым тоном произнес Жан и с сожалением на меня посмотрел. – Пожалуйста, не нужно беспокоиться.

Глава 5. Алые розы

Постояв какое-то время в чулане, я прокралась в коридор, молясь, чтобы остальные были на площадке. Мне не хотелось никого видеть. В эти минуты я не желала смотреть на синие мундиры и балисарды.

Нет, мне не было обидно.

Пускай Жан-Люк и дальше хранит свои грязные тайны. Видимо, не так уж и важно, что я «сделала для нашего королевства» и «чем я пожертвовала»; не важно, что он там кричал во дворе. Это были лишь слова – просто чтобы успокоить меня, Фредерика и себя самого. Я всего лишь прелестная фарфоровая куколка. И могу разлететься на осколки от малейшего прикосновения. Смахнув злые слезы, я вбежала в свою комнату, сорвала с себя уродливый мундир, промокшую юбку и швырнула их в угол. В душе я надеялась, что они сгниют там и рассыплются на кусочки, чтобы мне больше никогда не пришлось надевать их.

«Тебе не кажется, что ты заигралась? Примерила чужой костюм?»

Я сжала руки в кулаки.

Я перестала играть в какие-либо игры в пятнадцать лет. Однажды ночью я увидела, как Филиппа тайком выходила из нашей детской. Тогда-то она мне и сказала, что я уже слишком взрослая для игр. В тот вечер я заснула с тиарой на голове и книгой о королеве Февралине в руках, а потом проснулась от звука шагов сестры. До сих пор помню, с каким презрением Филиппа посмотрела на меня и усмехнулась, заметив на мне нежно-розовую ночную сорочку.

– Тебе не кажется, что ты уже слишком взрослая для этих игр? – спросила она.

В ту ночь я не в последний раз плакала из-за сестры.

«Глупышка Селия».

Мгновение я просто стояла – вода капала на пол с моей промокшей сорочки, дышать было трудно, – а потом, тяжело вздохнув, поплелась за мундиром. Замерзшими руками я неуклюже повесила его у камина. Кто-то из слуг уже раздул тлеющие угли и подкинул дров, вероятно, по просьбе Жан-Люка. Он слышал, как я кричала вчера ночью. Он слышал мои крики каждую ночь. По уставу он не мог прийти ко мне и утешить, но он делал все, что в его силах. Дважды в неделю мне приносили новые свечи, а в камине всегда горел огонь.

Прижавшись лбом к каминной полке, я глотала горячие слезы. Повязанная на руку изумрудная лента – мой талисман – развязалась из-за стычки с Фредериком. Бантик почти распустился и теперь выглядел некрасиво и жалко. Прямо как я. Стиснув зубы, я перевязала ленту и достала из платяного шкафа белоснежное платье. Не обращая внимания на грозу, сняла с крючка темно-зеленый плащ и набросила на плечи тяжелый бархат.

Жан-Люк занят.

А я пойду навещу сестру.

Незаметно сбежать я не успела – отец Ашиль заметил меня в вестибюле. Он выходил из часовни и, видимо, направлялся к Жан-Люку. Увидев выражение моего лица, он нахмурился и остановился. В руках он держал небольшую книгу.

– Что-то случилось, Селия?

– Нет, ваше высокопреосвященство. – Я с усилием улыбнулась, хотя знала, что глаза у меня опухли, а нос покраснел.

Я всмотрелась в его книгу, по размеру похожую на ту, что я вчера увидела у Жана, но надпись разобрать не сумела. Выглядела она зловеще: пожелтевшие страницы, потрепанный кожаный переплет. Какое-то темное пятно. Это что… кровь? Уже не скрывая любопытства, я прищурилась, но отец Ашиль кашлянул и спрятал книгу за спину.

– Простите за мой вид, – улыбнулась я еще шире. – Мы упражнялись вместе с Фредериком, и моя форма вымокла под дождем.

– Ах да, – отозвался он, и повисло неловкое молчание.

Отец Ашиль был довольно угрюмым и ворчливым стариком, и он скорее бы прыгнул на балисарду, чем осведомился бы, почему я плакала, и все же – к нашему обоюдному удивлению – он никуда не ушел и сейчас стоял, неловко потирая седеющую бороду. Он только недавно стал архиепископом, и, возможно, его сердце еще не успело зачерстветь, как у его предшественника. Надеюсь, что этого никогда не случится.

– Да, я слышал об этом. Как ты?

Моя улыбка превратилась в гримасу.

– А Жан-Люк разве не сказал, что я победила Фредерика?

– Вот как? – Отец Ашиль кашлянул и снова почесал бороду. Он перевел взгляд на свои сапоги, потом на окно. Епископ старался смотреть куда угодно, лишь бы не мне в глаза.

– Об этом… Жан-Люк не упомянул.

Я с трудом сдержалась, чтобы не фыркнуть. И зачем только Господь повелел нам не лгать?

– Понятно. – Чуть склонив голову, я приложила кулак к сердцу и медленно прошла мимо. – Прошу прощения…

– Селия, подожди, – с печальным вздохом окликнул меня отец Ашиль. – Я не силен в разговорах, но… если ты захочешь поговорить с кем-то, я всегда выслушаю тебя. – Он замолчал, продолжая почесывать бороду.

Про себя я взмолилась к Богу, чтобы пол разверзся и я провалилась вниз. Мне уже не хотелось обсуждать мои слезы. Мне просто хотелось уйти. Отец Ашиль посмотрел мне в глаза и понимающе кивнул.

– Когда-то я был как ты. Не знал, сумею ли найти здесь свое место. И гожусь ли для такой жизни.

– Но вы же архиепископ Бельтерры, – удивленно сказала я, нахмурившись.

– Я не всегда им был.

Отец Ашиль проводил меня до парадного входа собора, и в груди у меня разлилось тепло от того, что он пока не хотел оставлять меня в одиночестве. Дождь уже прекратился, но влага еще не успела испариться со ступенек и листьев.

– Нельзя жить лишь одним и тем же мгновением, Селия.

– Вы о чем?

– Вонзив иглу с ядом в Моргану ле Блан, самую жестокую и сильную ведьму в королевстве, ты совершила великий подвиг для всей Бельтерры. Самый настоящий. Но ты куда больше, чем твой подвиг, чем то мгновение. Пускай оно не определяет тебя и не диктует твое будущее.

Нахмурившись еще сильнее, я спрятала руку под плащ и нащупала изумрудную ленту. Кончики уже немного истрепались.

– Простите, не понимаю. Я выбрала свое будущее, ваше высокопреосвященство. Я – шассер.

– Хм-м.

Отец Ашиль поплотнее закутался в свое облачение и с недовольством посмотрел на небо. Я знала, что в дождь у него болели колени.

– А ты этого хочешь? Быть шассером?

– Разумеется! Я… я хочу служить королевству, защищать его, помогать ему процветать. Я же дала клятву…

– Всегда можно свернуть с выбранного пути.

– О чем вы? – Я растерянно сделала шаг назад. – Хотите сказать, что меня здесь быть не должно? Что мне тут не место?

Отец Ашиль вздохнул и подошел к дверям.

– Я хочу сказать: если ты чувствуешь, что здесь твое место, значит, так и есть, – проворчал он. – А если нет… не позволяй нам украсть у тебя будущее. – Он бросил на меня взгляд через плечо и, прихрамывая, вернулся в вестибюль, чтобы не стоять на холодном ветру. – Ты не глупая. Знаешь же, что твое собственное счастье важно так же, как и счастье Жан-Люка.

Я тяжело вздохнула.

– Ах да. – Он небрежно взмахнул узловатой рукой. – Если ты идешь на кладбище, зайди к цветочнице. Элен собрала свежие цветы для усопших. Возьми букет и для Филиппы.

Когда я остановила телегу позади собора Сан-Сесиль, из нее выпало несколько алых роз. Кладбище окружала высокая ограда из кованого железа. Черные шпили пронзали хмурое небо. Ворота сегодня были открыты и выглядели весьма неприветливо – будто зубастая пасть распахнулась, готовая тебя поглотить.

По спине у меня пробежал знакомый холодок, когда я направила своего коня к мощеной тропе.

Когда в прошлом году адское пламя Козетты Монвуазен уничтожило и старое кладбище, и катакомбы, где были похоронены члены богатых семей, аристократам пришлось возвести новые надгробия. И для могилы Филиппы тоже. Мой отец был против подобного, ведь тогда его любимой дочери придется вечно покоиться рядом с простолюдинами, но ничего нельзя было поделать – наша семейная усыпальница сгорела.

– Но ведь ее тут нет, – сказала я матушке, которая проплакала несколько дней. – Ее душа не здесь.

«А теперь и ее тело тоже».

И все же казалось, что эта новая земля – хоть ее и освятил сам Флорин, Кардинал Клемент, – какая-то разгневанная.

Голодная.

– Тихо, тихо.

Я успокаивающе погладила Кабо, который взволнованно фыркал и мотал головой. Ему не нравилось это место. А мне не нравилось приводить его сюда. Если бы не Филиппа, ноги бы моей тут не было.

– Почти приехали.

Чуть дальше высились ряды жутких надгробий, словно пальцы, выпроставшиеся из-под земли. Казалось, что они хватали моего коня за ноги, дергали за колеса телеги. Я спрыгнула с коня и пошла вдоль рядов, возлагая цветы. По букету роз на каждую могилу – всем, кто отдал свою жизнь в битве за Цезарин. По велению отца Ашиля каждую неделю мы приносили сюда свежие цветы. «Чтобы почтить память погибших», – так он сказал, но мне все же казалось, что мы клали цветы, чтобы успокоить их.

Глупость, конечно. Ведь ни Филиппы, ни других погибших здесь не было, и все же…

По спине у меня снова пробежал холодок.

Словно кто-то наблюдал за мной.

– Mariée…

Голос звучал так тихо, что я решила, будто мне показалось, но ветер тут же подхватил его. Я резко остановилась, быстро осмотрелась по сторонам. Меня захлестнуло чувство дежавю.

«Господи, пожалуйста, нет. Только не снова».

Я уже слышала это слово.

Вздрогнув, я зашагала быстрее, не обращая внимания на внезапную тяжесть в висках. Мне просто показалось. Вот поэтому я не люблю ходить на кладбища. Голоса в голове не были настоящими. Нет. Просто мой разум снова сыграл со мной злую шутку, как тогда в гробу Филиппы. В моей голове тоже звучали голоса, но они были ненастоящими.

«Они ненастоящие!»

Я повторяла эти слова до тех пор, пока не поверила в них. Я шла, считая могилы, чтобы позабыть обо всем.

Я присела рядом с могилой Пиппы и прижалась щекой к искусно вырезанному камню. Он был холодным и влажным, как и другие надгробия. Мох уже начал расползаться по изогнутым краям камня, скрывая простую надпись: «Филиппа Алюэтт Трамбле, любимая дочь и сестра». Смахнув мох, я провела пальцами по буквам. Как же мы ее любили, но ее больше не было. Теперь я видела ее лишь в своих кошмарах.

– Скучаю по тебе, сестренка, – прошептала я, прикрыв глаза. Дрожь пробежала по телу. Я хотела, чтобы это было правдой. Хотела всей душой.

Я желала спросить, что мне делать… о Жан-Люке, Фредерике, о любви, замужестве и о горьком разочаровании. Узнать, о чем она мечтала. Любила ли она того юношу, на встречи с которым убегала по ночам? Любил ли он ее? Мечтали ли они жить вместе или сбежать ото всех до того, как Моргана отняла у нее жизнь?

Или, может, она передумала?

Филиппа так и не рассказала ни о чем, а потом она погибла, оставив после лишь часть себя. Нерассказанные тайны и половину своей улыбки. Половину своего лица.

Возложив розы на ее могилу, я нарочито спокойно поднялась. Я не побегу. Не закричу. Филиппа всегда будет моей сестрой, пускай Моргана и осквернила ее и меня. Глубоко вздохнув, я погладила Кабо и кивнула себе – сейчас я вернусь в Башню и продолжу расставлять по алфавиту книги в библиотеке. Потом, сидя за одним столом с Жан-Люком и своими братьями, отужинаю пресной едой и возрадуюсь мясному пирогу с отварным картофелем, шерстяному синему мундиру и тяжелой балисарде.

– Я смогу вынести это бремя, – сказала я Кабо и поцеловала его в нос. – У меня все получится.

«Я не стану играть в игры и примерять чужой костюм».

Неожиданно Кабо встал на дыбы и резко мотнул головой, едва не разбив мне нос.

– Кабо! – ошеломленно воскликнула я и отскочила.

Не успела я успокоить несчастного коня, как он убежал, а я прижалась к надгробию Филиппы.

– Что… Вернись! Кабо! Кабо! Вернись же!

Не слушая мои оклики, конь в ужасе мчался прочь, волоча по мощеной тропе тяжелую телегу. Алые розы летели во все стороны. Они разлетались по кладбищу, словно пятна крови, только вот…

Только вот…

В ужасе я еще сильнее прижалась к надгробию сестры.

Упав на землю, розы тут же чернели.

Сердце у меня гулко застучало, и его биение болезненно отдавалось в ушах. С трудом сглотнув, я посмотрела под ноги. Розы на могиле Филиппы, кровоточа, завяли; яркие лепестки превратились в пепел. В нос ударил гнилостный смрад.

«Мне только кажется», – отчаянно повторяла я.

Пошатываясь, я пошла прочь. В глазах все плыло, в горле сдавило.

«Мне только кажется. Мне все снится. Это просто кошмар. Просто…»

И едва не пропустила.

Тело лежало на могиле посреди кладбища. Кожа была бледная, серовато-белая. Труп.

– Боже.

Колени у меня подогнулись, когда я всмотрелась. Это была женщина. В ее золотистых волосах запутались листья и веточки, пухлые губы были накрашены алой помадой, покрытые шрамами руки аккуратно лежали на груди, словно кто-то специально положил ее в такой позе. Сглотнув желчь, я заставила себя подойти ближе. Когда я приехала на кладбище, трупа не было. Получается, что…

«О господи, господи!»

Возможно, убийца был где-то рядом.

Я окинула взглядом каждое надгробие, каждое дерево, каждый листочек. Утром бушевала буря, но сейчас стояла тишина. Даже ветер стих, словно знал, что здесь притаилось зло. Кровь стучала в висках, когда я медленно двинулась к трупу. Ближе и ближе. Когда никто не выпрыгнул из тени, я присела на корточки рядом с погибшей. Внутри у меня все сжалось еще сильнее. Я узнала женщину. Бабетта! Куртизанка из борделя мадам Элен Лабелль. Вместе с Коко и Алыми дамами она сражалась с Морганой в битве за Цезарин. Она помогла мне укрыть невинных детей от ведьм и спасла мадам Лабелль.

У горла виднелись две аккуратные ранки, словно уколы от булавочной иглы.

– Ох, Бабетта. – Дрожащими руками я убрала прядь волос с ее лица и закрыла ей глаза. – Кто это с тобой сделал?

На ее платье не было никаких пятен от крови, на теле не было увечий, кроме этих двух маленьких дырочек на горле. Разжав ей руки, я осмотрела ее запястья и ногти. Крест, который Бабетта прижимала к сердцу, выпал у нее из ладони. Я удивленно подняла амулет. Искусно украшенное серебро сияло даже в такую пасмурную погоду. На кресте не было ни капли крови.

Какая-то бессмыслица. Бабетта выглядела так, будто спала. Выходит, убили ее совсем недавно…

– Mariée…

Зашелестели листья березы. Я резко вскочила и начала дико озираться по сторонам, но на кладбище никого не было, кроме ветра. Он хлестал меня по щекам, трепал волосы, подгоняя, вынуждая поскорее уйти отсюда. Мне отчаянно хотелось внять его призыву, но я вспомнила юношу-посвященного и его слова о трупах. Выходит, погибших было несколько.

«Жан-Люк!»

Его имя резко всплыло в потоке мыслей.

Он знал, что делать. Он сразу поймет, что здесь произошло. Я метнулась к собору, но резко замерла. Круто развернувшись, я сняла свой плащ и накрыла им Бабетту. Возможно, я поступала глупо, но я не могла просто так оставить ее здесь одну…

Мертвую.

Стиснув зубы, я закрыла бархатной тканью ее прекрасное лицо.

– Скоро вернусь, – пообещала я и бросилась к кованым железным воротом.

Не останавливаясь и не оглядываясь, я побежала вперед. По земле начал стелиться туман, но я не обращала на него внимания, как и на кровь, оглушительно стучавшую в висках. На ветер, трепавший волосы. Смахнув с лица выбившиеся пряди, я выбежала за ворота. Нужно скорее рассказать о Бабетте!

«Она мертва, мертва!»

В тот миг я вдруг налетела на какого-томужчину, бледнее которого я не видела в жизни.

Глава 6. Холодный человек

Н езнакомец, изогнув бровь, неодобрительно посмотрел на мои растрепанные волосы и дикий взгляд. Выглядела я ужасно, и я это знала. Я схватила его за кожаный плащ – тот облегал его широкую фигуру, как вторая кожа, угольно-черный в сравнении с его бледностью – и, раскрыв рот, уставилась на него. Я была не в силах выразить охвативший меня ужас, который нарастал все сильнее и сильнее.

Мужчина был даже бледнее Бабетты.

И холоднее.

Ноздри его раздувались.

– Все хорошо, мадемуазель? – спросил он. Его глубокий бархатистый голос казался почти осязаемым, охватывая мою шею.

Я едва сдерживала дрожь. Отчего-то было очень неспокойно на душе. У незнакомца были острые скулы, а волосы странно поблескивали серебром.

– Тело! – громко и резко выкрикнула я.

Мужчина придерживал меня за талию, а я сжимала его руки. Стоило лишь чуть потянуться, и я смогла бы дотронуться до его лица. Он пристально смотрел на меня холодными черными глазами.

– Т-там тело. – Я кивнула на кладбище. – Труп…

Медленно он наклонил голову и посмотрел на мощеную тропу.

– И не один, полагаю, – едко произнес он.

– Да нет же, я не об этом… Розы… Они увяли, когда коснулись земли, и…

Он поморгал:

– Розы… увяли?

– Да. Они завяли и погибли, а Бабетта… тоже погибла. Она умерла, но на ней нет ни капли крови, только две ранки на шее…

– Вы точно себя хорошо чувствуете?

– Нет! – это слово я почти выкрикнула, все еще хватаясь за него и лишь подтверждая его предположение.

Впрочем, неважно. У меня не было времени объяснять. Я еще крепче вцепилась в его руки, словно могла заставить его все понять. Мужчины ценят силу, а не истерики. Они не слушают истеричных женщин, а я… я…

– Я действительно плохо себя чувствую! Вы вообще меня слушаете? Женщину убили! Она лежит сейчас на чьей-то могиле, словно принцесса из жуткой сказки, а вы… вы, месье… – Мой ужас наконец уступил место подозрению, и я резко спросила: – Что вы здесь рыщете, у кладбища?

Хмыкнув, незнакомец с поразительной легкостью разжал мою хватку, и мои руки тут же повисли как плети.

– А что вы рыщете на кладбище? – Он скользнул взглядом по моим обнаженным плечами и посмотрел на небо. – Да еще и под дождем. Вы желаете умереть, мадемуазель? Или к вам взывают мертвые?

Чувствуя отвращение, я отшатнулась.

– Мертвые? Разумеется, нет. Просто… – Тяжело вздохнув, я с трудом выпрямилась и вскинула голову. Он не собьет меня с толку. Дождь может смыть следы, которые я не заметила. Мне нужно скорее обо всем рассказать Жан-Люку и шассерам. – Мертвые не взывают ко мне, месье…

– Нет?

– Нет! – твердо ответила я. – И, учитывая обстоятельства, говорить такое весьма подозрительно и странно…

– А если бы обстоятельства были иными?

– Вообще-то, вы весьма подозрительный и странный. – Не обращая внимания на его язвительную усмешку, я продолжила: – Месье, прошу прощения, но вам придется пойти со мной. Шассерам нужно поговорить с вами, так как вы… – Я с трудом сглотнула, когда он наклонил голову и изучающе на меня посмотрел. – Вы главный подозреваемый в будущем расследовании убийства. Или, по крайней мере, очевидец, – поспешно договорила я, отступив на шаг.

Он проследил за мной, и по спине у меня пробежал холодок.

– А если я откажусь? – спросил незнакомец.

– Тогда, месье, я… Мне придется привести вас в Башню силой.

– Как?

Внутри у меня все сжалось.

– Простите?

– Как вы меня приведете к шассерам силой? – заинтересованно спросил он.

И это любопытство, легкая смешинка в его черных глазах, отчего-то казалась еще хуже, чем его презрение. Он сделал шаг ко мне, и я тут же отступила. Его губы дрогнули в усмешке.

– Наверняка ты что-то придумала, иначе не стала бы мне угрожать. Давай, лапочка, приступай. Что ты намеревалась делать? – Незнакомец окинул меня оценивающим взглядом. – Не похоже, что ты спрятала оружие под этим платьем, – уже с вызовом сказал он.

Я посмотрела на свое платье, и к щекам у меня прилил жар. Ткань намокла от дождя и стала почти прозрачной. Но я так и не успела ничего сделать – ни зашвырнуть в него камнем или снятым сапогом, ни выбить ему глаз, – как со стороны раздался крик. Мы с незнакомцем обернулись одновременно. Сквозь туман показался знакомый силуэт. В груди екнуло.

– Жан-Люк! Сюда!

Усмешка тут же исчезла с лица мужчины.

«Слава богу!»

– Отец Ашиль сказал, где ты…

Лицо Жана исказилось, когда увидел, что я не одна. Когда понял, что рядом со мной стоял мужчина. Он ускорил шаг:

– Кто это? И где твой плащ?

Сцепив бледные руки за спиной, незнакомец отошел. Его губы снова чуть изогнулись то ли в улыбке, то ли в усмешке. Было в ней что-то неприятное. Он коротко кивнул Жан-Люку и, изогнув бровь, бросил на меня взгляд.

– Как все чудесно для нас сложилось. Расскажи о розах своему дружку, а я, пожалуй, откланяюсь.

Он отвернулся.

Но тут, к моему удивлению, я схватила его за руку. Он помрачнел. Медленно он опустил холодный взгляд на мои пальцы. Я тут же отдернула руку. Его кожа была подобна льду.

– Капитан Туссен не мой дружок. Он мой… мой…

– Жених! – резко бросил за меня Жан и притянул к себе. – Этот человек досаждает тебе?

– Он… – выдавила я и покачала головой. – Это сейчас неважно, Жан. У нас есть срочное де…

– Это важно мне.

– Но…

– Он досаждает тебе? – зло спросил Жан, выделяя каждое слово.

Я сама едва не закричала от злости. Мне хотелось встряхнуть его, едва ли не придушить. Он мрачно смотрел на незнакомца, а тот в свой черед пристально смотрел на нас. Словно хищник. Он стоял неподвижно. Слишком уж неподвижно. Волосы у меня встали дыбом, но, не обращая внимания на внутреннее чутье, я отвернулась от него и схватила Жан-Люка за лацканы мундира.

– Жан, послушай. Выслушай же меня!

Я скользнула рукой по его ремню и ухватилась за рукоять балисарды. Жан-Люк напрягся, но не остановил меня. Он перевел взгляд на меня и прищурился. Я едва заметно кивнула, и он тут же потянулся к балисарде. Он безоговорочно доверял мне. Да, я не самая сильная и быстрая среди шассеров, но у меня хорошо развита интуиция, и я знала, что этот мужчина опасен. А еще он как-то был связан с гибелью Бабетты. В этом я была уверена.

– Он убил ее, – выдохнула я. – Я думаю, что он убил Бабетту.

Этого было достаточно.

Жан тут же заслонил меня и вынул балисарду, но, когда он метнулся вперед, незнакомца уже не было. Он просто…

Исчез.

Я бы, вероятно, подумала, что его вообще не существовало, если бы на том месте, где он стоял секунду назад, не лежала увядшая роза.

Глава 7. И все же лжец

Н ачался настоящий хаос.

Одни шассеры и констебли искали на улицах холодного незнакомца, другие осматривали кладбище в поисках следов убийцы. Я крепко сжимала крест Бабетты, который спрятала в кармане юбки. Нужно было отдать его Жан-Люку, но мои холодные и дрожащие пальцы отказывались отпускать изысканное серебряное украшение. Острые края царапали мне ладонь.

Я метнулась к Жан-Люку, полная решимости присоединиться к шассерам и помочь им. Он даже не посмотрел на меня. Деловито он приказал Шарлю найти родственников Бабетты, Базилю – предупредить морг о том, что скоро привезут труп, а Фредерику – собрать увядшие розы.

– Отнеси их в лазарет, – тихо велел он Фредерику. – И отправь послание Госпоже Ведьм через его величество. Попроси ее о помощи.

– Я могу сходить к Лу! – По сравнению со спокойным тоном Жана, мой голос прозвучал громко и нервно. Я откашлялась и до боли сжала крест Бабетты. – Я могу поговорить с ней напрямую…

– Нет, – бросил Жан-Люк, покачав головой, так на меня и не взглянув. – Фредерик все сделает.

– Но я могу увидеться с ней раньше…

– Я же сказал нет, Селия! – отрезал Жан не терпящим возражений тоном.

Наконец он посмотрел на меня и суровым взглядом окинул мои мокрые волосы, перепачканное платье и сверкающее кольцо. Он отвернулся к отцу Ашилю, прибывшему вместе с целителями. Я не пошевелились, и Жан оглянулся на меня.

– Иди в Башню и дождись меня в своей комнате. Нам нужно все обсудить.

«Нам нужно все обсудить».

От его слов внутри все сжалось.

– Жан…

Внезапно раздались крики. У ворот кладбища столпились прохожие и, вытягивая шеи, силились разглядеть труп Бабетты.

– Иди же, Селия, – рыкнул Жан-Люк и махнул рукой трем шассерам. – А вы займитесь прохожими.

Они тут же пошли к воротам, а я сердито вперилась взглядом в Жан-Люка и шассеров. С трудом вздохнув, я разжала кулак, в котором сжимала в кармане крест, и поспешила вслед за широкоплечими охотниками в синих мундирах. Я не хуже них могла бы поговорить с прохожими. А еще я могла соорудить ловушки для лютенов, расставить книги по алфавиту и даже помочь в расследовании убийства. Может, мой мундир и балисарда остались в комнате, но я все еще была шассером. Я больше, чем просто хорошенькая невеста Жан-Люка, и, если он или кто-либо еще думали иначе, я докажу им обратное прямо здесь и сейчас.

Я ускорила шаг, чтобы угнаться за шассерами; брызги грязи оставались на юбке. Я схватила за руку самого медлительно охотника:

– Пожалуйста, позволь мне…

Он выдернул руку и покачал головой.

– Иди к себе в комнату, Селия.

– Но я же… – Я резко замолкла, когда шассер велел толпе разойтись, и прохожие тут же подчинились.

Я была здесь не только не желанна, но и бесполезна.

Показалось, будто что-то во мне надломилось.

– С дороги, – раздраженно проворчал Фредерик и оттеснил меня, едва не наступив мне на ногу. В руках он нес розы. Он посмотрел на мое платье и скривился от отвращения. – Наконец-то ты перестала притворяться. И слава богу.

Не говоря больше не слова, он подошел к моей телеге и положил в нее цветы.

– Постой!

Я побежала за ним к воротам кладбища. Я не стану плакать. Ни за что!

– Давай ты соберешь розы в северной части, а я в южной…

Фредерик нахмурился:

– Вы и так уже достаточно сделали на сегодня, мадемуазель Трамбле.

– Хватит говорить ерунду! Отец Ашиль приказал мне прийти сюда…

– Вот как? – Фредерик наклонился, чтобы поднять розу, но я схватила ее быстрее. – Может, он еще приказал тебе испортить место преступления и поболтать с подозреваемым?

– Я… – От его обвинений все внутри сжалось еще сильнее, и я судорожно вздохнула. – Что ты такое говоришь? Не могла же я ее просто так оставить! Она была… Я ничего не портила… У меня и в мыслях не было.

– Да какая разница? – Фредерик выхватил у меня розу, и ее шип оцарапал мне большой палец. – Все равно испортила.

Я стиснула зубы, чтобы не дрожал подбородок, и пошла за ним дальше по кладбищу. Но не успела сделать и пары шагов, как Жан-Люк схватил меня за руку; его глаза сверкали от гнева.

– У меня нет времени на игры, Селия. Я велел тебе вернуться в Башню.

Вырвав руку из его хватки, я окинула взглядом суматоху вокруг. На глазах выступили слезы, и сейчас я ненавидела себя за то, что не могла их сдержать. Ненавидела Фредерика и Жана, ведь они видели, как я плачу. Ненавидела жениха за то, что взгляд его, как обычно при этом, смягчился.

– Почему? – выпалила я, глотая слезы. «Я не заплачу!» – Другие же шассеры здесь! Они все здесь, и все помогают!

Он молча смотрел на меня.

– Бабетта была моей подругой, Жан, – тихо проговорила я, и в моем голосе сквозило отчаяние. – Ты же капитан. Позволь и мне помочь. Пожалуйста.

Тяжело вздохнув, Жан-Люк покачал головой и закрыл глаза, словно ему было больно. Стоявшие неподалеку шассеры замерли, стараясь незаметно прислушиваться к нашему разговору, но я все видела – все чувствовала, – и Жан-Люк тоже.

– Если ты и правда шассер, то подчинишься моему приказу. Я велел тебе вернуться в Башню, – повторил он и уже сурово посмотрел на меня.

Капитан был напряжен, словно натянутая тетива – один рывок, и порвется, – но я вцепилась в него еще крепче. Он посмотрел мне прямо в глаза, и я не увидела в нем моего Жана, моего жениха и возлюбленного. Нет. Сейчас он был капитаном Туссеном, а я – шассером, не подчинившимся приказу.

– Это приказ, Селия.

Наконец я услышала заветные слова. Я должна была обрадоваться, но этого не случилось.

Неподалеку раздался смех, но я не обратила внимания и пристально посмотрела на Жана. По щеке у меня стекла слеза. Я дала обещание, что не заплачу, но не сдержала его – тоже солгала.

– Слушаюсь, капитан, – прошептала я и, смахнув слезы, отвернулась.

Я не стала оглядываться на него. Не стала смотреть на отца Ашиля, Фредерика и шассеров, которые увидели мой позор и пожалели меня. В одиночестве я шла к Башне, а кольцо на пальце ощущалось как никогда тяжело. И впервые за долгое время я спросила себя: а не совершила ли я роковую ошибку?

Время бездействия было моим врагом.

Я потеряла счет часам и минутам, пока, расхаживая по комнате, ждала Жан-Люка. С каждым шагом гнев разгорался все сильнее, разливаясь в ноющей груди. В какой-то степени это было даже приятно. Гнев не был так уж плох. С ним можно совладать.

«Нам нужно все обсудить», – сказал Жан-Люк.

Глядя на тлеющие угли в очаге, я представила суровое лицо Жана и едва не зарычала от разочарования и злости. У него хватило наглости отослать меня в комнату, как будто я была не его подчиненным и даже не невестой, а непослушным ребенком, путающимся под ногами. Свечи в комнате почти догорели, пока я нетерпеливо мерила шагами комнату. Какие-то потускнели, какие-то погасли. Дождь уже прекратился, но тучи все еще затягивали небо, и тусклый серый свет окутывал спальню. Тени удлинились.

«Иди в Башню и дождись меня в своей комнате».

«Дождись меня в своей комнате».

«Это приказ, Селия».

– Это приказ, Селия, – процедила я сквозь стиснутые зубы и зашвырнула огарок свечи в камин.

Пламя весело зашипело и затрещало, и отчего-то мне стало так радостно на душе. Я вынула из подсвечника другой огарок и кинула его в камин. Потом еще один. И еще. Один за другим я швыряла огарки в пламя, пока не почувствовала, как грудь у меня начала вздыматься, как из глаз потекли слезы и разболелась голова. Как же несправедливо! Да как он посмел приказывать мне после того, как долгие месяцы обращался со мной, как с фарфоровой куклой, как с какой-то белоручкой! И еще ожидал, что я подчинюсь!

– Нельзя усидеть на двух стульях одновременно, Жан.

Преисполненная решимости, я с грохотом и наслаждением распахнула дверь. Я ждала, что ко мне подойдет кто-то из шассеров и отчитает меня за шум, но никто не пришел. Еще бы. Они были заняты своими шассерскими делами, ведь они ответственные охотники, не то что некоторые, нарушающие приказы своего капитана. Подождав еще мгновение, я вздохнула и аккуратно закрыла дверь.

– Они ясно дали понять, что я не шассер.

Я тихо кралась по пустым коридорам в поисках Жана.

Он был прав. Нам действительно нужно было все обсудить, и больше я ждать не собиралась.

Я прошла в другой конец Башни, к его комнате, и почти воинственно постучалась в неприметную дверь, но мне никто не открыл. Оглядевшись украдкой по сторонам, я вынула из рукава шпильку для волос и вставила ее в замочную скважину. Этому старому трюку меня научила Филиппа. Замок со щелчком открылся без всякого труда. Я заглянула за дверь, но тут же поняла, что Жана в комнате не было. Кровать стояла нетронутой, ставни на окнах были закрыты, отчего в комнате царил полумрак. Я поспешно притворила дверь.

Раздался звон колоколов. Пробило пять часов вечера. Я заторопилась к тренировочной площадке. Какое бы дело ни задерживало Жан-Люка, оно не могло его задержать на целых три часа.

Я искала его на площадке, в конюшне, в лазарете и даже в кабинете отца Ашиля, но тщетно, и я отправилась в столовую. Время ужина. Может быть, Жан-Люк еще не успел сегодня поесть. Или, может, он решил поужинать со мной вместе, чтобы разрядить обстановку. Однако за длинными деревянными столами сидели лишь несколько шассеров, и Жан-Люка среди них не было.

– Ты не видел капитана Туссена? – спросила я одного из охотников.

Молодой шассер не отважился поднять взгляд, и меня охватило тревожное чувство.

– Он уже вернулся с кладбища?

«Неужели что-то случилось?»

Шассер отправил в рот огромный кусок вареной картошки, медля с ответом.

– Не знаю, – наконец неохотно произнес он.

Я едва сдерживалась, чтобы не накричать на него, но перед глазами возник обескровленный труп Бабетты, а потом и Жан-Люка. На его шее виднелись две ранки, а прекрасный незнакомец, сжав окровавленные руки, склонился над ним. Ухмыльнувшись, он посмотрел на меня, и зубы у него почему-то были очень острые. С трудом я осталась спокойна.

– Ты знаешь, где он может быть? Он задержал подозреваемого? А где отец Ашиль?

Шассер скривился. Пожав плечами, он демонстративно отвернулся и продолжил разговор со своими товарищами.

Ясно.

Меня охватило сильное беспокойство, и я решила снова пойти на кладбище. Возможно, Жан-Люк все еще был там. Может быть, он нашел какую-то зацепку…

Однако, ступив в вестибюль, я услышала его голос, который раздавался из-за двери, ведущей в подземелье. Я замерла. На душе тут же полегчало. Разумеется! Жан-Люк часто уходил в зал совещаний, когда чувствовал напряжение. Он просматривал свои заметки и читал рукописи, чтобы прояснить мысли. Сняв с каменной стены факел, я бесшумно спустилась по лестнице. Неожиданно раздался другой голос, резкий и громкий, словно говорящий злился. Услышав его, я едва не споткнулась.

– А я в очередной раз повторяю, капитан: ведьмы крови этого не делали!

Лу! Несмотря на ужасные обстоятельства, я вздохнула с облегчением. Если Лу здесь, значит, все хорошо… или скоро все наладится. Лу и Жан-Люк часто работали вместе, и они не допустят того, чтобы участь Бабетты постигла кого-то еще. Ведьмы помогали шассерам, и скоро они непременно найдут этого холодного незнакомца.

В ответ раздался приглушенный звук – может быть, Жан-Люк ударил по столу кулаком?

– Труп был обескровлен, Лу! Как еще можно объяснить это убийство? А все остальные?

На душе у меня снова стало неспокойно.

– Ее звали Бабетта, – послышался другой голос, тихий и напряженный.

Нахмурившись, я подкралась ближе к двери. Я понимаю, почему здесь Лу, но Коко? Жан-Люк и ее позвал?

– Бабетта, – уже громче повторила она. – Бабетта Труссе. Прекрати называть ее трупом!

Я осторожно прижалась ухом к двери, стараясь не обращать внимания на растущее беспокойство в груди.

«Разумеется, она тоже здесь, – мысленно упрекнула я себя. – Бабетта была ведьмой крови, а Коко – Алая Принцесса. Неудивительно, что Жан-Люк послал ей весть».

– Труссе? – резко спросил он. Послышалось шуршание бумаг. – У нас она записана как Бабетта Дюбиссон, некогда работавшая куртизанкой у мадам Элен Лаббель в борделе… – Послышалось еще шуршание. – …«Беллероза».

– Бабетта не первая ведьма, взявшая новую фамилию, и точно не последняя, – не менее резко ответила Коко. – Твое братство позаботилось об этом.

– Прошу прощения, – пробормотал Жан-Люк, хотя в его голосе не было ни капли сожаления. – Но вы должны признать, что выглядит все подозрительно. Мы находим уже пятый труп, и…

– Снова ты со своими трупами! – бросила Лу.

– Они и есть трупы, – возразил Жан-Люк, явно теряя терпение. – Может, Бабетта и была ведьмой при жизни, но сейчас она ключевое звено в расследовании убийства.

– Пора уже назвать вещи своими именами, Жан, – раздался тихий, глубокий голос.

В груди у меня все сжалось от тревоги. Рида Диггори не должно быть в зале совещаний. После битвы за Цезарин он ясно дал понять, что не вернется к службе в Башне шассеров.

Но вот он здесь.

Я еще сильнее прижала к двери ухо.

– Среди пятерых убитых был лишь один человек, а остальные имели магическое происхождение. Все были найдены обескровленными и с двумя ранками на шее. Убийства произошли в последние три месяца. При разных обстоятельствах. – Рид замолчал.

За дверью воцарилась гнетущая тишина. В отличие от Жан-Люка и Рида, у меня не было опыта в таких делах, но даже я понимала, о чем шла речь. Мы все понимали.

– Дело рук серийного убийцы, – подытожил Рид.

Мне показалось, что я забыла, как дышать.

– Но это не ведьма крови, – упрямо заявила Коко.

– У тебя есть какие-то доказательства своих слов? – мрачно спросил Жан-Люк. – По мне, все выглядит как магия крови.

– Алые Дамы не убивают своих.

– Возможно, преступник хотел отвести подозрения после того, как убил человека, Белую Даму, лугару и мелузину.

– Мы не можем доказать, что это – серийный убийца, – прозвучал до боли знакомый голос.

Меня словно ножом пронзило чувство унижения. Фредерик тоже был там. Даже Фредерика позвали в зал совещаний, где собрались все мои близкие, но которые, видимо, таковой меня не считали. И хуже всего… Ведь наверняка сам Жан-Люк пригласил его, а значит, свои тайны он доверял ему, а не мне.

– У жертв серийных убийц всегда есть что-то общее. А все наши убитые отличались друг от друга. Они даже не были одной расы.

Внутри у меня все болезненно сжалось, но я заставила себя сделать вдох. Выдох. Происходящее было куда важнее меня и моих оскорбленных чувств, куда важнее вероломства моих друзей. Погибли невинные. А Жан-Люк… Он просто делал то, что считал нужным. Как и все остальные здесь.

– Как бы там ни было, преступник, возможно, убивает не ради острых ощущений, – предположила Коко. – Вероятно, у него другая причина.

– Мы что-то упускаем из виду, – согласился Рид.

– А где Селия? – внезапно спросила Лу.

Сердце у меня ухнуло в пятки, и я невольно отшатнулась, будто Лу могла почувствовать, что я притаилась у двери и подслушивала их разговор. Возможно, так и было. Лу ведь была ведьмой.

– Я же сказал тебе, – с неохотой пробормотал Жан-Люк, и я невольно снова прижалась ухом к двери, словно от его ответа зависела моя жизнь. – Селии это не касается.

Повисла тишина. А затем…

Лу фыркнула:

– Еще как касается. Селия нашла Бабетту, ведь так?

– Да, но…

– Она же все еще шассер?

– И очевидно, самая умная среди вас, – произнесла Коко.

– Спасибо, Козетта, – прошептала я.

Я знала, что Жан-Люк сейчас нахмурился. Со скрипом он выдвинул стул и плюхнулся на него.

– Разумеется, Селия все еще шассер. Едва ли я смогу отправить ее в отставку.

Я судорожно вздохнула.

– Тогда где она? – спросила Лу.

– В своей комнате.

Конечно, через дверь я не видела выражения лица Жана, но его видели Лу и Коко.

– Да не смотрите вы на меня так! Расследование строго засекречено, а даже если бы и не так… в зале совещаний невозможно уместить всех шассеров.

– Ну, его-то ты уместил, – холодно заметила Коко, кивнув в сторону Фредерика, но даже ее слова не приободрили меня. Руки у меня дрожали, а ноги едва не подкосились.

«Едва ли я смогу отправить ее в отставку».

Жан-Люк никогда вслух не признавался в этом… во всяком случае, мне он такого не говорил.

– Селия куда умнее нас, – сказала Коко. – Ей тоже следует быть здесь.

– Ты не можешь вечно от нее скрывать происходящее, Жан, – произнесла Лу.

– Она нашла труп. – Но даже уверенный голос Рида не мог успокоить меня. – Она уже вовлечена в дело, хочешь ты того или нет.

Мне казалось, что меня стошнит.

– Вы не понимаете, – резко возразил Жан-Люк, и меня словно пронзило в самое сердце. – Никто из вас не понимает. Селия… она…

– Хрупкая, – снисходительным тоном подсказал Фредерик. – Говорят, она через многое прошла.

«Она через многое прошла».

«Едва ли я смогу отправить ее в отставку».

– Она каждую ночь кричит. Вы об этом знали? – ощетинившись, спросил Жан-Люк. – Ей снятся кошмары. Жуткие и очень яркие. Как она заперта в гробу с трупом своей сестры. Она вновь переживает те чудовищные вещи, которые с ней творила Моргана… Она желает умереть. У нее в комнате всегда горят свечи, потому что она боится темноты. Она вздрагивает от любого прикосновения. Не могу я… – Он замолчал и уже решительно добавил: – Я больше никому не позволю сделать ей больно.

Воцарилась тишина.

– Понимаю, – мягко произнесла Лу, – но, зная Селию, я думаю, что ты только делаешь хуже, утаивая от нее происходящее. А если бы на месте Бабетты оказалась она? Что, если бы мы сейчас говорили о ее трупе? Она заслуживает знать правду, Жан, – еще нежнее сказала она. – Я знаю, что ты хочешь уберечь ее, – мы все хотим, – но Селия должна понимать всю опасность. Пора все ей рассказать.

«Пора все ей рассказать».

Ее слова бились в такт моему сердцу, а из раны в груди потоком лилась кровь.

«Она так и не затянулась», – только сейчас поняла я.

После всего случившего я так и не исцелилась, а теперь мои друзья – самые мои дорогие и близкие люди – еще сильнее открыли эту рану в груди. Но гнев не был так уж плох. С ним можно совладать.

И, больше не медля, я распахнула дверь.

Глава 8. Волшебное число

Все взгляды устремились ко мне, но я направилась прямо к Жан-Люку. Тот поспешно подскочил, едва не упав со стула:

– Селия!

Все присутствующие расступились и отвели взгляды – они смотрели на свои сапоги, свечи, разбросанные по столу бумаги. Поверх лежал набросок трупа Бабетты, нарисованный углем.

– Что… что ты здесь делаешь? Я же сказал тебе…

– Ждать в моей комнате. Да, помню.

Отчасти мне было приятно видеть ужас и смятение на его лице, но в глубине души я пожалела о своем поступке. Зачем я, собственно, ворвалась сюда? Чтобы своими глазами увидеть предательство друзей? Ведь они все оказались в зале совещаний. Все до единого. Даже Бо был здесь – стоял, не слишком величественно разинув рот. Да, он не обсуждал мое положение, мое прошлое и раны, но все же он тоже пришел вместе с остальными. И молчаливо поддерживал их. Я бросила на него укоризненный взгляд, и он отошел от стены.

– Селия, мы… – начал он.

– Да? – резко спросила я.

– Мы…

Бо замер и растерянно взглянул на Лу и Коко, которые настороженно смотрели на меня. Я же не смотрела на них в ответ.

– Как ты? – неуверенно спросил он и потер шею.

Коко ткнула его локтем в бок.

Я вперилась в Бо взглядом.

Самые могущественные люди в королевстве собрались здесь и обсуждают мою судьбу.

– Надеюсь, ты… – Он опустил руку. – Ты, случайно, не слышала наш разговор?

С высоко поднятой головой я подошла к круглому столу и посмотрела на наброски. Никто не осмелился меня остановить.

– Слышала.

– Тогда знай, что я с самого начала не хотел приходить, и я совершенно согласен с Лу, что тебя тоже надо было позвать…

– При всем уважении, ваше величество… – Я вгляделась в нарисованные углем лица, но не видела ни одного. – Если бы кто-то хотел сегодня видеть меня, я давно была бы здесь.

Если Лу и услышала горечь в моем голосе, поняла, что у меня разбито сердце, она не показала это. Да и с чего бы? Она всегда умело хранила свои тайны. Точно так же, как моя сестра.

– Это убитые? – спросила я Жан-Люка. На него я тоже не смотрела.

Он осторожно дотронулся до моего плеча:

– Селия…

Я отшатнулась, борясь с подступающими слезами:

– Да или нет?

Жан-Люк помедлил.

– Да, – ответил он.

– Спасибо. Это была так сложно?

Я наконец посмотрела на него, и нерешительность в его глазах больно ранила сердце. Он выглядел виноватым, и в его взгляде даже сквозило сожаление, но еще и нежелание. Он не хотел звать меня сюда. Не хотел довериться мне. Не в силах больше смотреть на него, я схватила в охапку наброски, не обращая внимания на выпавшие листы. Развернулась и пошла к двери.

– Я бы хотела сказать, что было приятно с вами увидеться, ваше величество, – сказала я Бо, – но не все могут лгать так же искусно, как вы.

Не глядя на других, я захлопнула за собой дверь, растеряв еще несколько набросков. Но на этот раз я все же подняла их. Меня всю трясло, и слезы закапали на рисунки. Зло я вытерла щеки и выпрямилась. За дверью раздались торопливые шаги, и я тут же бросилась в библиотеку, не желая ни с кем вступать в споры. Во всяком случае, не сейчас. Возможно, кто-то сказал бы, что я бегу или прячусь, но он ошибался. Кто-то сказал бы, что желает уберечь меня, но на самом деле он лишь хотел обращаться со мной, как с ребенком. Хотел управлять мной.

Не бывать этому.

Я покажу им всем.

Я прошла вглубь библиотечного зала, протиснулась между книжными стеллажами и еще раз просмотрела наброски. На этот раз я внимательно изучила каждое лицо. Дверь в коридоре распахнулась, и послышались тяжелые шаги Жан-Люка. Он позвал меня, но я не откликнулась, а лишь подальше протиснулась между полками и гневно уставилась на рисунок лугару. Оборотень лежал в такой же мирной позе, что и Бабетта; его руки, превращенные в волчьи лапы, были сложены на груди. На шее виднелись две ранки.

– Селия, подожди! – воскликнул Жан, пройдя мимо двери библиотеки, и я вздохнула с облегчением. – Вернись. Нам нужно поговорить обо всем…

Только я не хотела разговаривать. Больше нет. Я всмотрелась в деревья у трупа лугару, поднесла набросок поближе и вгляделась в его когтистые лапы, ища глазами крест. Но его, разумеется, не оказалось. Если бы у убитых были найдены кресты, Жан-Люк наверняка бы спросил и о кресте Бабетты. И почему лугару наполовину перекинулся в волка? Возможно, он хотел защититься?

– Селия! – Голос Жан-Люка раздался уже с лестницы, и я, немного расслабившись, прижалась лбом к книжному стеллажу. Глубоко вздохнула. Возможно, у меня получится ускользнуть незамеченной до того, как все разойдутся. В последний раз я просмотрела наброски. Я узнала только одно место: парк Бриндель, священную рощу ведьм.

В детстве я часто смотрела на тоненькие деревца из окна детской комнаты, даже не сосчитать сколько раз. Матушка ненавидела слабый аромат магии, который исходил от листьев и пропитывал сад, а вот мне от него становилось легче на душе. Ничего не изменилось. Для меня магия пахла чудесно: травами, ладаном и диким летним медом.

Я уже много месяцев не бывала дома.

Покачав головой, я вернулась к наброску. Голос Жан-Люка затих наверху. Любопытно, но убитой в парке Бриндель оказалась вовсе не Белая Дама, а мелузина. Ее серебристое лицо невозможно было толком разглядеть, но по рисунку видно, что на жабрах и плавниках не было никаких ран. Выходит, убили ее не в парке. Когда мелузины выходили из воды, их плавники превращались в ноги. Значит, несчастную убили под водой и вытащили ее тело на берег, вот только… зачем?

– Селия? – Голос Жан-Люка зазвучал громче и тверже, а над головой раздались его тяжелые шаги. – Стража не видела, чтобы ты поднималась. Я знаю, что ты внизу. Не отмалчивайся.

Я обвела библиотечный зал напряженным взглядом. Разговаривать с ним не хотелось. Не сейчас. И вообще никогда.

Жан-Люк ворвался в зал прежде, чем я успела сбежать или спрятаться, и тут же нашел меня взглядом. Мне оставалось лишь расправить плечи и выйти ему навстречу, словно все это время я ждала его.

– Долго же ты шел.

– Что ты здесь делаешь? – Он сощурился.

– Изучаю. – Я решительно помахала в воздухе набросками.

Жан-Люк хотел что-то сказать, но я опередила его. Дверь он не закрыл, но мне уже было все равно.

– Убийца перетащил труп мелузины. Возможно, с телом Бабетты он поступил так же. Нужно найти связь между всеми местами преступления…

Он пересек зал всего за несколько шагов, выхватил у меня из рук наброски и аккуратно положил их на полку.

– Нам нужно поговорить, Селия.

Я внимательно посмотрела на него, а потом на рисунки:

– Ты прав. Нужно.

– Я не хотел втягивать тебя в это.

– Это я уже поняла.

– В этом нет ничего личного.

Жан-Люк устало провел рукой по лицу. На еще недавно гладко выбритом лице уже проступила темная щетина, а бронзовая кожа посерела, словно он не спал несколько дней. У меня душа болела за него, за то, какое тяжкое бремя он нес в одиночку, но куда сильнее у меня болела душа за себя саму. Ведь ему не нужно было справляться со всем в одиночку. Я бы разделила эту тяжесть с ним. Я бы понесла его сама, если нужно.

– Расследование тайное. Мы с отцом Ашилем никому не рассказывали об этих смертях, кроме присутствующих сегодня в зале совещаний.

– А как Фредерик оказался среди посвященных?

Жан-Люк пожал плечами и сделал это так безразлично и отстраненно, что я невольно приосанилась.

– Ну, не надо так, – тихо проговорил он. – Первый труп обнаружил Фредерик. Мы не могли держать его в неведении.

– А я нашла тело Бабетты!

Жан поспешно отвел взгляд, не в силах смотреть мне в глаза:

– Это две разные ситуации.

– Ничего подобного, и ты сам это прекрасно понимаешь. – Я схватила наброски с полки и потрясла ими у него перед глазами. – А что насчет этих убитых? Кто нашел их? Они знают об убийце или от них держат все в тайне?

– Ты хотела, чтобы я относился к тебе как к шассеру, – едва сдерживая гнев, проговорил Жан сквозь стиснутые зубы.

Он был уже на грани, но и я сжала руки в кулаки. Не только Жан-Люк мог злиться из-за происходящего.

– И вот я отношусь к тебе как к шассеру. Я не обязан посвящать тебя во все служебные дела и ожидать…

– Тебе стоит посвящать меня во все, что касается тебя, Жан-Люк!

Отшвырнув наброски, я вскинула руку и с отвращением заметила, как ярко сверкало кольцо на безымянном пальце. Вот так мы с Жаном должны сиять рядом друг другом: ярким и красивым блеском, словно бриллиант. И внутри у меня все сжалось, когда я поняла это.

– Разве не это ты мне обещал, когда дарил кольцо? Разве не это я обещала тебе, когда принимала твой подарок? Мы куда больше, чем наше служебное положение, и нам нужно вместе искать путь…

Мрачно нахмурившись, Жан-Люк начал собирать с пола разбросанные рисунки.

– Я не больше, чем мое положение, Селия. Я и твой капитан, и твой жених, а ты… – Он укоризненно посмотрел на меня, отчего мои гнев и обида только усилились. – Ты-то должна понимать, как усердно я работал, чтобы оказаться здесь! Ты же знаешь, чем я пожертвовал. Как же ты можешь просить меня делать выбор?

– Я вовсе не прошу тебя делать выбор…

– Разве?

Сложив аккуратно наброски, он прошел к длинному столу и стульям с высокой спинкой. В прошлом месяце я попросила его принести более удобные стулья – может быть, даже кушетки, чтобы шассеры охотнее приходили в библиотеку и читали, – но Жан-Люк отказал мне в просьбе. Однако после этого он поручил мне расставить книги по алфавиту. Он положил наброски на книги, которые я еще не успела расставить.

– А чего ты тогда просишь? Что ты от меня хочешь, Селия? Ты сама-то хоть знаешь?

– Чего я хочу… – прорычала я, уже не в силах сдерживаться. Я скользнула взглядом по его напряженной спине, негнущимся пальцам, которыми он проводил по стопке книг. – Я хочу, чтобы ты обращался со мной как с личностью, а не как с куклой! Хочу, чтобы ты доверялся мне. И верил, что я могу позаботиться о себе и о тебе! Мы должны быть партнерами…

– Мы и есть партнеры… – Он дернул головой.

– Вовсе нет! – исступленно закричала я, заламывая руки.

Наверняка меня кто-то услышал – может, даже вся Башня, – но я уже не могла остановиться. И не стану.

– Мы не партнеры, Жан. И никогда не были. Ты же все время хочешь запереть меня в стеклянный шкаф и поставить на полку, чтобы никто не смог ко мне прикоснуться. Да вот только я уже поломана. Неужели ты не понимаешь? Моргана разбила меня вдребезги, но даже с этими осколками я сражалась с ней.

Это я убила ее, Жан! Я!

Слезы ручьем текли по моим щекам, но я не стала их вытирать. Я подошла к Жану и взяла его за руку. Чтобы он понял. Чтобы все поняли. И неважно, что они скажут, ведь я чего-то стою и способна на многое. Я справилась с тем, что не удалось другим.

Жан-Люк печально посмотрел на меня. С болью в глазах он поднес мою руку к своим губам. Мой жених покачал головой и скривился, словно не хотел говорить мне что-то неприятное.

И все же сказал:

– Селия, это не ты убила Моргану, а Лу.

Я поморгала, и праведный гнев, полыхающий у меня в груди, вдруг угас и превратился в нечто крошечное и постыдное. Безнадежное. Никогда я не думала, что Жан-Люк мог сказать подобное. Только не он. Мне стало трудно дышать – так неожиданны были его слова. До этой минуты я даже не думала о подобном, но, видимо, Жан думал об этом не раз.

– Что? – выдохнула я.

– Ты не убила Моргану. Возможно, помогла, да – оказалась в нужном месте в нужное время, – но мы же оба прекрасно понимаем, что Моргана перерезала бы тебе горло, не окажись там Лу. Ты застала ее врасплох, когда вонзила в нее иглу с ядом, а… такая удача длится недолго, Селия. Ты не можешь постоянно на нее рассчитывать.

Но мы оба понимали, что Жан-Люк подразумевал: «Я не могу рассчитывать на тебя».

С отчаянием я смотрела на него. Он тяжело вздохнул.

– Прошу, пойми меня. Я делаю все это, чтобы уберечь тебя. Ты моя будущая жена, и я не могу… – Его голос чуть дрогнул, но он тут же откашлялся. – Я не могу потерять тебя. Однако я дал клятву народу Бельтерры. Я не могу защищать их, если буду постоянно беспокоиться о тебе, бегать за тобой по кладбищам и спасать от убийц.

Я выдернула свою руку из ладони, и он опустил голову.

– Прости, Селия. Иди… наверх. Давай договорим после рабочих дел. Я принесу тебе ужин. Что попросишь. Я даже… даже отпущу сопровождающего, чтобы мы могли спокойно поговорить. Ну как, согласна?

Я смотрела на него и не могла понять, что еще он мог мне сказать. Хотя бы слезы высохли. Я еще никогда не видела так ясно.

Снова вздохнув, Жан-Люк подошел к двери и жестом пригласил меня пройти.

– Селия?

Я бездумно последовала за ним. Повисло молчание. Тишина звенела у меня в груди, словно тревожный колокол. Словно предвестник. Жан-Люк дотронулся до моего лица.

– Скажи что-нибудь, пожалуйста.

Нянюшка всегда говорила, что семь – волшебное число. Семь гномов, семь грехов, семь дней недели, семь морей. Может, волшебство и на слова могло действовать? По телу у меня пробежали мурашки. Привстав на цыпочках, я в последний раз поцеловала своего жениха в щеку:

– Я еще докажу, как ты ужасно ошибаешься.

Он отстранился:

– Селия…

Однако я прошла мимо него и вышла в коридор. Сняла с пальца кольцо и положила его в карман. Больше я не могла на него смотреть. Возможно, я уже никогда на него не взгляну.

Не оглядываясь, я направилась в парк Бриндель.

Глава 9. Парк Бриндель

Н адо мной навис дом моего детства. Он стоял в западной части города, в самом богатом районе Цезарина, а за ним раскинулся парк Бриндель. Вечерний ветерок чуть колыхал деревья, скрывая Долер позади. В детстве, когда мы с Пиппой еще не осознавали всей опасности, часто пробирались сквозь эти неземные, сверкающие деревья к берегу реки и опускали ноги в ее серые воды. Я окинула взглядом знакомый ландшафт и сжала кованую железную ограду.

Деревья больше не сияли.

Нахмурившись, я подошла ближе, внимательно глядя на входную дверь.

Возможно, это прозвучит неприятно, но мне не хотелось видеть родителей. Они… не одобряли мою шассерскую службу, и их неодобрение ощущалось не просто как иное мнение, а как оковы на руках, как привязанные к ногам камни, тянущие меня ко дну моря. Всякий раз, когда я думала о родителях – единственных оставшихся в живых членах семьи, – мне становилось тяжело дышать, а в последнее время я и так с трудом оставалась на плаву. Нет. Сегодня я не могла позволить себе утонуть в стыде, боли и гневе. Мне нужно было сосредоточиться на деле.

Если подозрения Жан-Люка верны, то по улицам Цезарина бродил убийца.

Медленно вздохнув, я ощутила, как холодный воздух разлился по телу и остудил бушующие в груди чувства. Я дотронулась до дерева.

Я знала, что оно будет холодным, но не ожидала, что едва не отморожу руку. Цвет коры – некогда серебристый – превратился в угольно-черный. Дерево засохло. Я всмотрелась в крону. Словно почувствовав мой взгляд, услужливо поднялся ветер, и от его порыва ветка рассыпалась в прах. С новым порывом ветра прах опустился на мою руку и чуть заискрился в лучах закатного солнца.

Я нахмурилась сильнее. Много раз матушка подавала прошение королевской семье и просила их вырубить деревья. Однажды король Огюст даже согласился. Но за ночь деревья снова выросли еще выше и крепче – ярче, – и аристократам Западного района пришлось смириться с такими соседями. Деревья парка Бриндель стали неотъемлемой частью здешней округи. Да и всего королевства.

Отчего же они могли… умереть?

Еще одна ветка сломалась, а я подумала о розах на кладбище, о том, как они увядали, едва коснувшись земли. Может быть, это дело рук убийцы? Возможно, и деревья тоже? Запах магии не ощущался, но его могло смыть дождем. Жан-Люк считал, что тут была замешана магия крови, а четверо из пяти убитых были магического происхождения…

Когда еще одна ветка хрустнула, я взвизгнула и обернулась.

– Спокойно. – Лу вскинула руки. Ее лицо было необычайно серьезным. – Это я.

– Луиза. – Я поспешно отряхнула черную труху с платья, делая вид, что не хваталась сейчас за сердце и не пищала, как мышь. – Ты шла за мной?

Лу была одета в белоснежный плащ. Она подошла ко мне и протянула алую шерстяную ткань. Тоже плащ, как я поняла, и по спине побежали мурашки. Своим я накрыла Бабетту на кладбище.

– Коко передала, – сказала Лу, не ответив на мой вопрос. – Она бы тоже пришла, но… отправилась в морг. Она хотела попрощаться. – В ее глазах вспыхнула боль, и она с трудом собралась с духом. – С Бабеттой, – уточнила она спустя мгновение. – Они были очень близки. Очень давно. До того, как Коко встретила Бо.

Она снова замолчала, ожидая моего ответа, и молчание на этот раз казалось еще длиннее и напряженнее. Я так и не приняла плащ.

– Мы подумали, что тебе будет холодно. – Вздохнув, Лу опустила руку, в которой держала плащ.

Шмыгая носом, я едва сдерживала дрожь:

– Вы ошиблись.

– Селия, у тебя уже губы посинели.

– Только не надо делать вид, что тебе не все равно, Луиза.

– Ты серьезно? – Прищурившись, она посмотрела на меня своими бирюзовыми глазами. Потом подошла к дереву, у которого стояла я, и прислонилась к нему. Еще одна ветка сломалась. – Ты вот-вот грохнешься в обморок, а где-то поблизости, возможно, слоняется безумный убийца. Но если ты хочешь обсудить это прямо сейчас, пока мы отмораживаем себе все, что можно, – давай.

Фыркнув, я отвернулась и посмотрела на реку.

– Ты же Госпожа Ведьм. Если на нас кто и нападет, то вряд ли он выживет, даже если это безумный садист.

– Злишься на меня.

Я обняла себя за плечи. Ветер скользнул по моим волосам, словно утешая, и я снова едва сдержала дрожь.

– Не только на тебя, – проворчала я и потянулась за плащом.

Лу тут же протянула мне алую накидку. Набросив ее на плечи, я вдохнула сладкий травянистый аромат Коко:

– Я зла на всех.

– Но на меня сильнее, – догадалась Лу.

– Вовсе нет, – солгала я.

Она скрестила на груди руки:

– Ты никогда не умела врать, Селия.

– Как ты меня нашла?

– Ты пытаешься отвлечь того, кто собаку на этом съел?

Я промолчала. Губы у Лу дрогнули, и показалось, что ее глаза одобрительно блеснули.

– Ну… хорошо. Отвлечемся ненадолго от дел насущных. – Она вынула из кармана кожаных штанов скомканные наброски и кивнула на дом позади. – За тобой я не шла. Я просто подумала, что ты захочешь… начать расследование с убийства мелузины. Возможно, спросить об этом своих родителей. После того, как мы нашли ее тело, Жан поговорил с ними, но они не были настроены на беседу.

– Разумеется, он уже поговорил с ними.

Дрожа от холода, я плотнее укуталась в плащ, но мне это не слишком помогло. Лед, сковавший грудь, теперь уже разлился по рукам и ногам, проник в самое нутро, и мне стало так тяжело, что казалось, я онемела. Жан-Люк поговорил с моими родителями, но не стал говорить со мной. Закрыв глаза, я глубоко вздохнула, но даже аромат, знакомый с детства, пропал и превратился в едва уловимый запах рыбы и моря. Еще одна ветка рассыпалась в прах. И я попыталась не рассыпаться вслед за ней.

– Не стоило мне приходить сюда.

– Здесь был твой дом, – тихо произнесла Лу. – Вполне понятно, что ты хотела найти утешение, когда все… – Она пожала плечами, но у меня этот жест даже не вызвал раздражения, как случалось, когда так делал Жан-Люк. Может быть, потому что в ее взгляде не было жалости, только печаль.

– Разваливается на части?

– Разваливается на части, – кивнула Лу и подошла ко мне. Она коснулась моей руки, и ее прикосновение было теплым. Лу отрешенно посмотрела на Долер. – Деревья парка Бриндель погибли вместе с мелузиной. Я не смогла оживить их.

Эти вести не слишком обрадовали меня.

– Точно так же, как розы.

– Что-то не так, Селия, – еще тише произнесла Лу. – И дело не только в деревьях и розах. Сама земля… будто больна. Моя магия больна.

Я пристально на нее посмотрела, но Лу не замечала моего взгляда и только глядела на реку. Она покачала головой.

– Ты еще что-нибудь нашла на кладбище? – спросила она. – Может, мы что-то упустили.

Я тут же вынула из кармана серебряный крест:

– Только это.

Лу взяла крест и, нахмурившись, осмотрела его.

– Где ты его нашла?

– У Бабетты. Она сжимала его в ладони.

Лу озадаченно опустила руку, но я настойчиво протянула ей крест. Нельзя его больше хранить у себя, это неправильно. Отчего-то мне очень хотелось забрать крест себе, но он был не мой, и хранить его у себя в кармане не было никакого толка.

– Возьми его. Вдруг он поможет найти убийцу.

Лу внимательно посмотрела на меня:

– Ты скрыла его от Жан-Люка?

– Да.

– Почему?

Я растерянно пожала плечами, не в силах ответить правду:

– Просто… мне показалось неправильным отдавать ему крест. Он не знал Бабетту. Если он не нужен тебе для расследования, отдай его Коко. Может… ей будет приятно.

Долгое мгновение Лу пристально смотрела на крест и на меня, потом она взяла у меня тяжелое украшение и положила мне в карман. На душе тут же стало легче. Лед, сковавший мне грудь, чуть треснул.

– Доверяй своим инстинктам, Селия, – серьезно сказала Лу. – Бабетта не верила в христианского бога. Не знаю, почему она хранила этот крест, но наверняка у нее были на то причины. Сохрани его.

«Доверяй своим инстинктам».

Эти слова казались мрачными и тоскливыми, как деревья в парке Бриндель.

– Спасибо, Лу. – Я с трудом сглотнула. – Ты ведь вроде как должна была понять.

Она чуть напряглась, но я уже не могла остановить поток слов, рвущийся наружу. Не могла говорить медленнее. Слова прорвались сквозь трещины во льду и разбили его на кусочки, оставив лишь острые осколки.

– Ты была там. Вытащила меня из гроба сестры. Стряхнула с меня ее останки. Ты пошла за мной в те туннели, ведущие к Моргане, и ты видела, как я вышла оттуда невредимой.

– Никто не вышел оттуда невредимым.

– Значит, живой! – с жаром возразила я и посмотрела на нее. – После всего случившегося ты видела, как я вышла из тех туннелей живой! Ты видела, как я руками и ногами пробивала себе путь наружу, как вонзила иглу в Моргану! Ты! Не Жан-Люк или Рид, не Бо или Коко, не Фредерик, – уже громче заговорила я, чувствуя, как меня охватило горе, ярость, сожаление, обида и… растерянность. – Остальные… Они видят во мне куколку, которую нужно оберегать, поставить за стекло на самую высокую полку, но ты-то должна меня видеть иначе! – воскликнула я срывающимся голосом и показала ей зеленую ленту, повязанную на запястье. – Т-ты ведь вроде как моя подруга, Лу! Мне нужна была твоя поддержка.

Я тут же пожалела о сказанном. Ведь Лу и так моя подруга, а Жан-Люк – мой жених, а все, кто сегодня был в зале совещаний, прекрасно знали свое дело и хотели помочь мне. Возможно, не зря ко мне относились как ребенку. Сейчас я кричала и топала ногами, как самое настоящее дитя.

Лу долго смотрела на мою ленту.

К моему огорчению, она молчала. Она не стала возражать или ругаться; не стала советовать мне успокоиться и не плакать. Не стала она и вздыхать и просить вернуться в комнату. Нет. Она взяла меня за руку и крепко сжала ее, глядя мне прямо в глаза.

Солнце уже село. Сломалась еще одна ветка, и ветер закружил ее прах.

– Ты права, – сказала Лу. – Мне очень жаль. Прости меня.

Семь волшебных слов.

Семь сокрушительных ударов.

– Ч-что? – выдохнула я.

– Прости меня, – повторила Лу. – Я бы хотела как-то объясниться, но у меня нет оправданий. Нужно было рассказать тебе обо всем с самого начала… и ты уже сама бы решала, как поступать, а не я, и уж точно не Жан-Люк.

Она скривила губы, словно вспомнила о чем-то, и я поняла, что она слышала нашу ссору в библиотеке. Да, наверняка все слышали. Жар залил мне щеки.

– Он просто козел и вообще не понимает, что несет. Если бы тебя тогда не оказалось здесь… – Лу обвела жестом парк. Ее плащ колыхнулся, обнажив шрам на шее, – Моргана перерезала бы мне горло. Снова. Я бы умерла в тот день, и даже Рид не смог бы вернуть меня к жизни в третий раз. – В ее глазах полыхнул лукавый огонек, и она зловеще улыбнулась. – Хочешь, чтобы я его прокляла? Жан-Люка?

Я хихикнула и, дрожа от холода, повела Лу по широкой мощеной улице перед домом. Длинный мост пересекал огромный разлом, разделивший королевство во время битвы за Цезарин. В прошлом месяце шассеры и сотни добровольцев уложили последний камень моста. В честь этого Бо и королевская семья устроили празднество и прикрепили у моста табличку с надписью «Mieux vaut prévenir que guérir».

Отец Ашиль выбрал это высказывание – поучительные слова для всех, кто решил пересечь мост.

«Береженого бог бережет».

Я провела пальцами по буквам. Здесь больше не на что было смотреть, да и Лу права: мы уже отморозили почти все, а теперь еще и волосы у нас пропахли рыбой.

– Я была бы не прочь посмотреть на это, но Жан-Люку и так сейчас приходится несладко. Проклятье может все усугубить. А вот когда мы найдем убийцу, смело можешь его проклясть.

Лу картинно вздохнула:

– Точно? Несильное проклятье, может? В прошлом году я очень хотела превратить цвет его волос в голубой, еле сдержалась. Можно сбрить ему одну бровь, допустим. Вот у него видок будет, обхохочешься…

– Строго говоря, у любого с одной бровью будет вид не очень.

Снова хихикнув, я натянула капюшон на мокрые волосы. Лу взяла меня под руку, и мы плавной походкой пошли по мосту. Бушующий поток в груди стих, пока я не услышала, как кольцо в кармане позвякивало о крест.

Сердце у меня сжалось.

Вдалеке раздался протяжный звон колокола собора. За ним, словно тень, зловеще возвышалась огромная Башня шассеров. Выбора не было. Когда мы дошла до конца моста, я выпустила руку.

– Мне нужно идти. Нам с Жан-Люком стоит… закончить разговор.

Вскинув бровь, Лу пронзительно посмотрела на мой палец без кольца:

– Точно? Кажется, все уже закончено.

– Я… – Щеки у меня вспыхнули, и я спрятала руку под плащ. – Я еще ничего не решила.

Она лишь молча сжала губы.

– Правда, не решила, – поспешно добавила я. – А даже если бы и так… Всегда можно свернуть с выбранного пути.

Только у меня нет той уверенности, которая была у отца Ашиля, когда он говорил мне эти слова. Мои плечи поникли.

«Как же я устала».

– Хм-м. – Сжалившись надо мной, Лу толкнула меня бедром и потянула в другую сторону. – Ты права, но тебе необязательно сворачивать с пути сегодня. Я настаиваю, чтобы ты оставила на время нашего дорогого капитана, – пускай поварится пару часов в своей собственной тупости. Коко и Бо заглянут к нам в гости пропустить стаканчик, и Рид будет рад тебя видеть… да и Мелисандра тоже, если ты перед ней извинишься за то, что не пришла в прошлом месяце. Она даже поймала для тебя милый подарочек на день рождения. Наверняка завтра его притащит на праздник, как раз когда мы будем разрезать торт. – Помолчав, Лу посмотрела на дом из светлого камня, увитый плющом. – Или ты хочешь остаться здесь?

– Нет, – выпалила я.

– Отлично. – Ведьма заправила выбившуюся прядь волос мне за ухо. – Тогда я предлагаю тебе в качестве примирения положить под стол сыр. Главное, чтобы Рид не видел. Ему не нравится, когда Мелисандра ест со стола…

Ноги у меня почему-то отказывались идти, и я невольно остановилась. Не знаю почему. Я соскучилась по кошке Лу – соскучилась по всем друзьям, – и все же я не могла сделать и шага.

– Ты иди вперед, – сказала я и с усилием улыбнулась. – Я догоню.

Лу нахмурилась, но я поспешно закивала:

– Не волнуйся. Я же должна извиниться перед Мелисандрой, так что… Встретимся у тебя дома. Не хочу, чтобы она злилась на меня.

Солнце уже давно село. Лу окинула взглядом темную улицу и посмотрела на меня.

– Ты же понимаешь, что рядом бродит убийца. Опасно ходить в одиночку по ночам.

– Но ты же ходишь, – возразила я.

Она заколебалась.

– Лу. – Я умоляюще сжала ей руку. – Вряд ли я интересую убийцу Бабетты. Он же мог разобраться со мной еще на кладбище, но ведь не сделал этого. Обещаю, я пойду прямо за тобой. Мне просто нужна пара минут, чтобы… собраться с мыслями. Пожалуйста.

Лу вздохнула и покачала головой.

– Да, понимаю. Надеюсь, балисарда у тебя с собой?

Я помотала головой. Лу снова тяжело вздохнула и пощупала мой плащ.

– Как хорошо, что Коко всегда держит в рукавах кинжалы. Вряд ли они тебе понадобятся, но если вдруг что – тянись к левому рукаву. На правом замочек заедает.

Я не подала вида, что удивилась. Разумеется, Коко прячет ножи в одежде.

– Хорошо.

Лу кивнула:

– Увидимся через час?

– Увидимся через час.

– И не забывай, Селия. – Она нажала на замочек в левом рукаве, и острый кинжал скользнул мне в ладонь. – У всех есть слабое место.

Спрятав обратно кинжал, ведьма обняла меня на прощание и отправилась домой. Я смотрела ей вслед с тоской, которую, казалось, только она могла понять… только вот она не понимала. Я закрыла глаза, стараясь не обращать внимания на налитые свинцом ноги. Лу нашла свое место в жизни, обрела дом и семью, а я…

Нет.

И эта мысль отрезвила меня.

Словно услышав мои мрачные мысли, парадная дверь дома распахнулась, и вышла моя матушка, наспех накинувшая блестящий черный халат.

– Селия? – тихо окликнула она, вглядываясь в тени, которые отбрасывали деревья.

Окно ее спальни тоже выходило на парк. Наверное, она заметила меня или услышала наш с Лу разговор и вышла. Я стояла у моста, не шевелясь, желая, чтобы она зашла обратно в дом, и смотрела на мать так пристально, что даже не заметила, как волосы у меня встали дыбом, как ветер стих. Не заметила я и стремительно промелькнувшую тень. Нет. Когда сломалась седьмая ветка, я видела лишь одинокий силуэт матери. Как же страстно я желала снова обрести дом и найти место рядом с ней. Хоть с кем-нибудь.

И как я не поняла?

Нянюшка говорила, что семь – волшебное число, а деревья… возможно, они не погибли. Возможно, они меня помнили. Сверкающий пепел повис в воздухе, словно наблюдая, ожидая, зная… и тут опустилась тень.

Острая боль пронзила мой висок, и мир померк.

Глава 10. Птица в клетке

«Очнись!»

В голове прозвучал знакомый голос, глубокий и бархатистый, и я, повинуясь этому властному тону, тут же открыла глаза. Поморгала и чуть поежилась – стояла непроглядная тьма, словно я и не открывала глаза. Ни единого лучика света вокруг.

Сердце забилось сильнее.

«Тук-тук, тебе…»

«Тук-тук, страшно…»

«Тук-тук, милая?»

Я зажмурилась. Так куда лучше, чем смотреть в эту неизвестную темноту, словно пришедшую из моих кошмаров… Но все-таки где я? Мысли бегали, чувства обострились и переплелись так, что я в них совершенно запуталась. В воздухе стоял резкий и приторный запах, как будто бы металлический – выходит, я больше не у Долера. Может… я дома у Лу? Да! Наверняка я просто заснула на кушетке и поэтому больше не ощущала холода. Может быть, они погасили все свечи, потому что не хотели будить меня.

«Да, так и было…»

Но когда я кивнула, голова закружилась и отозвалась тупой болью.

Поморщившись, я коснулась ноющего виска, и наваждение тут же рассеялось. Это не Лу оставила мне шишку. Это не она подкралась ко мне, и не она обрушила на меня сокрушительный удар.

«Ты же понимаешь, что рядом бродит убийца. Опасно ходить в одиночку по ночам».

О боже.

Я резко вскочила, и голова закружилась, но на плечи мне тут же опустились чьи-то холодные руки. С поразительной силой кто-то усадил меня обратно.

– Ай-яй-яй. Убегать нельзя, – раздался нежный женский голос.

Сердце сжалось.

Неожиданно поодаль от нас загорелась одинокая свеча. Показались какие-то смутные очертание: плотные ковры с красивыми узорами, тяжелые портьеры и… резные ящики из черного дерева. Я разглядела только два, но, может, их было больше. Свет был очень тусклым. Но когда непроглядная тьма хоть немного рассеялась, я смогла собраться с мыслями. Дыхание выровнялось. Сердце перестало бешено колотиться.

Тьма… не настоящая. Где бы я ни была сейчас, я точно не в гробу своей сестры, а Моргана ле Блан мертва.

Она мертва и никогда больше не вернется.

– Боишься? – раздался все тот же голос, но сейчас в нем звучало любопытство.

– А должна?

В ответ раздался невеселый смех.

Сколько времени прошло? Когда мы попрощались с Лу, я должна была прийти к ней домой через час. Если я не приду, она начнет искать меня; все начнут искать меня: Жан-Люк, отец Ашиль и шассеры. Мне нужно потянуть время. Нужно… как-то отвлечь убийцу. Если женщина не захочет разговаривать, я могу пустить в ход ножи, спрятанные в рукавах плаща. Если придется, то я смогу убить.

Я уже убивала.

– Кто вы? – Хоть я и ощущала холодное прикосновение ее рук, мой голос звучал твердо и ясно, звенит, как мог бы звенеть хрусталь в люстре над головой. Я уже устала всего бояться! – Где я?

Женщина наклонилась ко мне; ее темно-каштановые волосы упали мне на плечо, и это прикосновение было легким и теплым. От ее волос веяло ароматом астр и сандалового дерева.

– Что за странный вопрос? Мы на корабле, дорогая. Где же нам еще быть? – Легким движением она откинула алый капюшон с моего лица и всмотрелась в меня. – Я Одисса, а ты так же мила, как о тебе говорят.

Краем глаза я заметила, как она взяла прядь моих волос и потерла между пальцами.

– Только вот шрамов маловато, – хмуро сказала она. – У той были целые созвездия… Она себе на левой ступне вырезала все двенадцать звезд Водвоса.

«Шрамы? Созвездия?»

Я поморгала. Слова казались неуместными. Эта женщина напала на меня, похитила и затолкала в трюм корабля, как какой-то…

Постойте.

«Корабль?»

Нет! О нет-нет-нет…

Пол в ответ покачнулся, и я яростно отмахнулась от накатившего вдруг ужаса и тревоги. Сейчас нельзя терять голову. Нет. Я уже и так сглупила на кладбище с Бабеттой. Я посмотрела на свечу, на широкие окна. Занавески были задернуты, и я не смогла рассмотреть, что скрывалось за ними. Я могла только молиться, что мы все еще были в гавани. Лу жила совсем недалеко, ее дом был всего в паре улиц от пристани. Но если мы уже успели отплыть в открытое море, то…

Я с усилием улыбнулась, не зная, что делать.

– Я… очарована знакомством с вами, Одисса, – сказала я.

– Очарована, – заинтригованно повторила та, словно пробуя на вкус слово, и примостилась на ящике из черного дерева. – Не совсем ложь, но звучит лучше правды. Умница.

Только сейчас я по-настоящему разглядела ее лицо, и у меня перехватило дыхание. На мгновение я даже потеряла дар речи.

– А-а…

– Да? – спросила она с высокомерным видом, изогнув бровь.

Густые волосы обрамляли ее лицо. Большие темно-карие глаза, чуть раскосые, были широко расставлены, делая взгляд кошачьим. Высокие скулы, янтарная кожа, губы бантиком, накрашенные помадой сливового цвета. Этот оттенок хорошо сочетался с атласным платьем с глубоким декольте и роскошным ожерельем. Одисса выглядела поистине… очаровательно. Я мысленно одернула себя.

– Могу я спросить, почему я оказалась на корабле?

– Конечно, можешь.

Одисса, нахмурившись, наклонила голову, и внезапно мне показалось, что она кошка, а я птица в клетке. Я насторожилась. Почему она не связала меня? Где веревки? Цепи? Словно прочитав мои мысли, незнакомка подалась вперед, и ее лицо оказалось наполовину скрыто в тени.

– Какая искусная фраза… Ты вроде бы и вежливо просишь моего разрешения задать вопрос, а потом задаешь его, не дождавшись дозволения.

– Так… – Я поморгала, пытаясь поспеть за мыслью этой таинственной женщины. – Прошу прощения, мадемуазель.

Она лишь молча и пристально смотрела на меня своими огромными глазами, и я попыталась придумать, что сказать. Хоть что-нибудь. Мне нужно лишь пару минут, а там уже Лу и остальные подоспеют.

– Прошу прощения за свое невежество, но я не ожидала, что вы будете такой.

– Да? А какой ты меня ожидала увидеть?

Я нахмурилась:

– По правде сказать, не знаю. Может, жестокой. Злой. Вы же убили пятерых.

– О, она убила куда больше, – раздался голос – тот самый голос, и я едва не подскочила. Вскрикнув, я резко обернулась и увидела его.

Холодного мужчину.

Абсолютно тихо он стоял рядом со мной. Щеки у меня вспыхнули. Прижав руку к бешено колотящемуся сердцу, я попыталась заговорить, не задыхаясь и не выдавая страха.

– Сколько вы уже здесь стоите?

Он тихо засмеялся, и в его смехе слышалась угроза.

– Достаточно долго.

– Довольно грубо вот так… – Однако слова застряли у меня в горле.

Разумеется, грубо было не сказать о своем присутствии, но куда грубее было ударить беззащитную женщину и притащить ее, без сознания, в свое грязное логово. А этот мужчина сделал и то и другое. При всей внешней утонченности, кажется, этикету его не научили.

– Почему я здесь? – спросила я. – Вы хотите обескровить меня, как Бабетту и других несчастных?

– Возможно.

Сцепив руки за спиной, он кружил рядом со мной, как грациозный хищник. Пламя свечи окрашивало его белую кожу, серебристые волосы и черный плащ в золото. Однако это отнюдь не придавало ему мягкости. В его взгляде горела свирепость.

– Рассказала своему дружку о розах?

– Почему вы спрашиваете?

– Лучше ответь ему, – посоветовала Одисса. – Мой кузен становится невыносимым, если не добивается своего.

– Это у нас семейное. – Мужчина впился в нее взглядом черных глаз.

– Не будь таким колючкой, дорогой.

Когда мужчина встал передо мной, я с притворным упрямством посмотрела на него, но на самом деле я просто не могла отвести от него глаз. Никогда я не встречала человека с такими утонченными чертами и вместе с тем такими свирепыми. И все же, когда он одним пальцем приподнял мое лицо за подбородок, внутри меня зашевелилось беспокойство.

– Кто… кто вы? – спросила я.

– Мне больше интересно, кто ты, лапочка.

Картинно вздохнув, Одисса соскользнула с ящика:

– Дорогой кузен, в следующий раз выражайся яснее. Я буква в букву следовала твоим указаниям.

Она вскинула три пальца с длинными, остро заточенными ногтями, выкрашенными черным лаком. На пальце сверкало кольцо с ониксом, от которого к браслету на запястье тянулась тонкая серебристая цепочка.

– Черные волосы, алый плащ, спутница Госпожи Ведьм. Все три пункта совпадают, да и от нее исходит запах Алой Дамы. Только вот… – Одисса поджала сливовые губы. Отчего-то она и ее кузен смотрели на меня подозрительно. – У нее нет шрамов.

И снова Одисса упомянула про шрамы. И почему я пахла, как Алая Дама? Как такое вообще возможно?

И вдруг меня осенило. Внутри все скрутило, когда кусочки головоломки встали на свои места, но я постаралась сохранить бесстрастное выражение лица, понимая, что они пристально на меня смотрели. И что на мне плащ Коко.

Я была не единственной черноволосой спутницей Госпожи Ведьм.

Тут ко мне пришло и другое осознание, не менее пугающее. «У той были целые созвездия… Она себе на левой ступне вырезала все двенадцать звезд Водвоса». Они знали Бабетту. И знали довольно близко, раз видели ее шрамы на ноге. Это они убили ее. Я в этом уверена. Они убили ее, а теперь охотились на Коко. Забавно, но страха я не ощутила; мое сердце не забилось, как у кролика, руки не затряслись. Нет. Я приосанилась и попыталась смахнуть руку мужчины.

Они не получат Коко.

Я не позволю.

– Вот как?

Несмотря на все мои усилия, мужчина еще крепче сжал мой подбородок и заставил меня откинуть голову, ища шрамы. Он посмотрел мне в глаза, скользнул взглядом по щекам, губам, шее. Стиснул зубы.

– Как тебя зовут? – тихо и зловеще спросил он.

Я чувствовала, что лучше не отмалчиваться. Интуиция подсказывала, что вырываться не стоит, а мужчина был не тем, кем казался.

Я тянула время, думая, что сказать. С трудом сглотнула, и это не укрылось от него.

– Зачем вам это знать? – наконец спросила я.

– Это не ответ, лапочка.

– И это тоже.

Недовольно скривившись, он отпустил мой подбородок, но не успела я вздохнуть с облегчением, как он сел передо мной и посмотрел прямо в глаза. Я старалась не обращать внимания на то, как он положил локти на колени и сцепил пальцы. Выглядел он обманчиво небрежно. Руки у него были крупные, и я не понаслышке знала, насколько он был силен. Он мог сломать мне шею за считанные секунды.

– Если будешь помогать, все пройдет куда лучше, – прошептал он, словно прочитав мои мысли.

– А если я откажусь? – повторила я его слова.

– В отличие от тебя, у меня есть способы заставить подчиниться, – мрачно усмехнулся он. – Только вот едва ли они приятны, да и вежливо я уже просить не буду.

В ответ я промолчала и лишь стиснула зубы. Мужчина прищурился. Он легонько задел меня коленом по ноге, и от этого легкого прикосновения по телу пробежала дрожь, а волосы встали дыбом. Сейчас, когда он едва ли не стоял на коленях, он должен был выглядеть покорным и, возможно, даже почтительным, но все было не так – это он держал ситуацию в руках. Он наклонился ближе.

– Поведать, что я сделаю с тобой?

– Я же сказала, что он становится невыносимым.

Одисса подошла к столу, на котором стояла свеча, и вынула свиток. Со скучающим видом она развернула его, но тут же отбросила в сторону и взяла другой.

– Поторопись, Михал! Я хочу убраться отсюда поскорее.

– Ты же хотела подышать свежим воздухом, дорогая кузина.

– Воздух в Цезарине не особо свежий. И что за осуждающий тон? Думал, я не замечу? Дышать свежим воздухом полезно для здоровья. – Она рассеянно помахала рукой, просматривая свитки. – Чего ты такой узколобый? Почаще открывай занавески на окнах…

– Довольно, Одисса!

К моему удивлению, она тут же подчинилась – не стала закатывать глаза и ворчать, – и эта ее покорность выглядела куда более зловеще, чем любые угрозы мужчины. Лу рассмеялась бы ему в лицо. Жан-Люк бросился бы в бой.

И наверняка оба бы погибли.

Этот мужчина – Михал – сдержанно вздохнул и снова перевел взгляд на меня, но я видела, что терпение его иссякало. Он изогнул бровь, и его глаза стали еще темнее.

– Итак? Каким мне быть с тобой, лапочка? Приятным или нет?

Я ответила ему решительным взглядом.

– Что ж… – Он кивнул с мрачным удовлетворением.

– К-Козетта, – выдавила я, смотря ему прямо в глаза.

Искусный лжец никогда не отводит взгляда, не запинается и не колеблется, но я никогда не была искусным лжецом. И сейчас я взмолилась Богу, чтобы он помог мне в этом.

– Меня зовут Козетта Монвуазен.

Понимая, что я солгала, он потемнел лицом.

– Ты Козетта Монвуазен?

– Да.

– Сними плащ.

– Что?

Возможно, он увидел ужас в моих глазах или почувствовал, как я напряглась, и потому наклонился еще ближе. Теперь его ноги были прижаты к моим. Он мрачно усмехнулся.

– Сними свой плащ, Козетта Монвуазен, и покажи шрамы. Ты же Алая Дама, у тебя должны быть шрамы.

Я подскочила – отчасти чтобы изобразить возмущение, отчасти чтобы не чувствовать его прикосновений, – и стул с грохотом упал за спиной. Одисса оторвалась от свитков и с любопытством поглядела на меня. Щеки у меня горели, руки непроизвольно сжались в кулаки.

«Пожалуйста, прошу», – взмолилась я мысленно, но отступать было нельзя. Придется лгать и дальше.

– Да как вы смеете, месье? Я Алая Принцесса и не потерплю такой фамильярности! Вы же сами сказали, что чувствуете запах магии во мне. Я сейчас одна и явно в меньшинстве, поэтому вы с вашей кузиной можете осуществить, что собирались. Не медлите уже. Не будем затягивать эту неприятную ситуацию. Скажите, что вам нужно, и я постараюсь выполнить ваше указание… или убейте меня здесь и сейчас. Я не страшусь смерти! – воскликнула я и кинула на него свирепый взгляд. – Так что не смейте… пугать меня пустыми угрозами!

Он слушал мою тираду со скучающим видом:

– Лжешь.

– Прошу прощения?

– Ты лжешь, лапочка. Каждое твое слово – ложь.

– Вовсе нет…

Он поцокал языком и, укоризненно покачав головой, медленно поднялся, словно превращаясь в огромную тень. Я невольно отшатнулась.

– Так как тебя зовут? – спросил он, и что-то в его голосе и неподвижной фигуре подсказывало мне, что повторять вопрос он больше не намерен.

– Я уже сказала. Меня зовут Козетта Монвуазен.

– Ты жаждешь смерти, Козетта Монвуазен?

Невольно я отступила еще на шаг:

– Разумеется, я не жажду умирать, но это… неизбежно, месье. Однажды смерть найдет нас всех.

– Неужели?

Он возник рядом со мной, будто бы не сдвинувшись с места. В одну секунду он стоял чуть поодаль, а в другую – уже возле меня.

– Говоришь так, словно уже повстречала его.

Я судорожно вздохнула:

– Как вы…

– Может быть, он уже тебя нашел?

Михал вскинул бледную руку. Я напряглась, но он лишь потянул за завязки моего плаща, и тот алой волной упал на пол. Мужчина убрал волосы с моего плеча. Колени у меня дрожали.

– К-кто?

– Мрачный жнец. Смерть, – ответил он и, наклонившись к моей шее, вдохнул аромат.

И хотя он не дотронулся до меня, мне показалось, что я ощутила прикосновение его пальцев. Охнув, я отшатнулась, а он с хмурым видом выпрямился – то ли не понял, то ли ему было все равно – и посмотрел на Одиссу.

– В ее жилах не течет магия крови.

– Не течет, – беспечно отозвалась та, не отрываясь от свитков и не глядя на нас. – Но в ней есть что-то другое.

– Ты узнала запах?

– Нет. – Одисса дернула изящным плечиком. – Но это что-то не совсем человеческое, да?

Оба затихли, а я удивленно уставилась на них. Наверняка я плохо расслышала их из-за своего бешено колотящегося сердца. Но они молчали – никто из них не фыркнул недоверчиво, не засмеялся над шуткой, – и я, покачав головой, подняла с пола плащ Коко:

– Вы ошибаетесь.

Накинув на плечи плащ, я запустила руку в левый рукав. С горящими щеками я нажала на замочек, и кинжал скользнул в ладонь.

Лу должна была уже появиться. Или мои друзья потеряли след, или я далеко в море. Но это уже неважно. Ничего не изменится. Времени у меня было в обрез, а этим… тварям нельзя позволить разгуливать по улицам. Если они сойдут с корабля, то наверняка возобновят свою охоту на Коко, но я все еще могу застать их врасплох. Я скользнула взглядом по лицу Михала, по груди и ниже.

Он насмешливо вскинул бровь.

«Неважно, с кем ты сражаешься, Селия. У всех есть слабое место. Тот же пах. Вмажь по нему как следует и беги без оглядки».

Сделав глубокий вдох, я отбросила всю осторожность и метнулась вперед…

В то же мгновение Михал сдвинулся, и вот он уже стоял не передо мной, а у меня за спиной. Он схватил меня за руку, выкрутил ее и поднес кинжал к моему горлу.

– На твоем месте я бы не стал этого делать, – прошептал он.

Глава 11. Пустующий ад

К огда человек оказывается перед лицом опасности, ему хочется либо бороться, либо бежать. Помню, как Филиппа описывала такое состояние: во рту пересыхает, дышать становится трудно, видишь лишь то, что перед тобой. Но уже тогда я знала, что Пиппа никогда бы не стала убегать.

А я никогда бы не стала бороться.

Сейчас я действовала, не задумываясь – глаза, уши, нос, пах, – резко запрокинула голову назад, ударив Михала в нос, и развернулась, чтобы ударить его коленом в живот. Но он отстранился раньше, схватил меня за талию и притянул к себе, а я, промахнувшись, со всей силы ударила его по бедру. И едва не разбила себе колено. Острая боль пронзила меня, но я все же вырвалась из чудовищных объятий Михала и метнулась вперед, пытаясь в темноте нащупать дверь, любую дверь…

«Нашла!»

Всем весом я навалилась на тяжелую деревянную дверь и подергала ее – один, два, три раза, – и, когда она наконец распахнулась, я рухнула на пол. По рукам и ногам тут же пробежала жуткая боль, но я поднялась и ринулась по коридору. Никто не схватил меня холодными руками, никто не прошептал предупреждений бархатистым голосом.

Они отпустили меня.

«Нет!»

Я тут же отбросила непрошеную мысль, поднимаясь все быстрее по лестнице, и с каждым шагом на душе становилось все легче.

«Нет, я сбежала. Я сбежала из той каюты, и теперь нужно сбежать с корабля…»

Я распахнула еще одну дверь и оказалась на палубе. Внутри у меня все сжалось от холода.

Лунный свет мерцал на воде.

Передо мной простиралось бескрайнее море, и лишь при взгляде на запад можно было увидеть огоньки вдали.

«Цезарин», – с тоской и страхом подумала я.

Мы отплыли уже так далеко, а значит… В горле у меня встал ком, и стало трудно дышать.

Мои друзья никогда не найдут меня.

«Нет!»

Я метнулась к палубе, где слаженно работали моряки. Удивительно ритмично они управлялись с парусами и штурвалом, тянули канаты, завязывали узлы и скребли пол. В отличие от Михала и Одиссы видно было, что труд сказывался на них, – они краснели и потели от усилий, но в глазах стоял мертвый блеск.

– Месье, прошу вас. – Я схватила за рукав ближайшего матроса. – Меня похитили, и мне нужна помощь! – пронзительно воскликнула я, но мужчина прошел мимо меня, словно не видя. Я оглянулась на двустворчатые двери и снова схватила его. – Пожалуйста! На корабле есть шлюпка? Мне совершенно необходимо вернуться в Цезарин…

Он без труда вырвался из моей хватки и пошел дальше, не замечая меня. Я посмотрела на него, чувствуя, как нарастает ужас.

– Месье? – обратилась я к другому моряку.

Мужчина сидел на трехногом табурете и вырезал из дерева фигурку лебедя… во всяком случае, так было сначала. Он снова и снова бездумно строгал по дереву, сточив фигурку до острия. Возможно, я поступила опрометчиво, но я выхватила у него нож, чтобы привлечь внимание. Моряк даже не остановил меня. Он так же двигал рукой, словно все еще точил фигурку.

– Месье, вы… меня слышите?

Я помахала ножом у мужчины перед носом, но он даже не моргнул.

Что-то здесь творилось неладное.

Чуть оттянув ему шарф, я пощупала его шею. Жилка пульсировала. Он был жив. На душе тут же стало легче, вот только…

Я сорвала шарф у него с шеи и отшатнулась, выронив нож.

У горла виднелись две ранки.

Из них все еще капала кровь.

– О боже! Вы ранены, месье. Позвольте мне…

Я прижала шарф к ранкам моряка, чтобы остановить кровотечение, и он забормотал что-то неразборчивое. Бросив еще один взгляд на двери, я наклонилась к нему.

– Всегда молитесь перед сном и ночью крепко спите, – невнятно пробормотал он и, закрыв глаза, начал медленно и ритмично покачивать головой. – Всегда сребряный крест на шею надевайте и парами ходите.

Где-то в глубине души всколыхнулся ужас.

Я узнала стишок! Я помнила его так же явственно, как помнила упрямое выражения лица Пиппы и мелодичный голос нянюшки.

«Господи… Господи, Господи!»

Я отняла руку от его шеи, и он распахнул глаза. Взгляд его уже не был пустым. В его глазах ярким пламенем горел ужас. Моряк с силой ухватил меня за руку. Его затрясло.

– Б-беги, – с усилием выдавил он. – Беги.

Вырвавшись из его хватки, я отшатнулась с судорожным вздохом, а он рухнул на пол, словно поломанная кукла. Однако в следующую же секунду он поднялся как ни в чем не бывало и принялся за бездумное строгание деревянной фигурки, а взгляд его снова стал пустым. Кровь все так же капала из ранок.

Кап-кап.

Кап-кап.

В отчаянии я закрутила головой, ища спасательную шлюпку, но теперь, узнав о ранках, понимала, что мне не сбежать. Куда бы я ни посмотрела, я видела отвратительные отметины на шеях моряков: какие-то были еще свежие и кровоточили, другие уже засохли или воспалились. Это явно не было совпадением. На этих моряков наверняка напали – как на Бабетту и несчастных убитых, как и на меня, – и ранки у горла были тому доказательством. Содрогнувшись, я прижала руку к шее и бросилась к борту корабля. Нас приговорили к смерти, всех нас.

Я лучше брошусь в воду и утону, чем покорюсь той же участи, что постигла этих бедняг.

Едва дыша, я подошла к краю, вглядываясь в черные воды. Море сегодня было неспокойно. Волны бились о корабль, словно пророча возмездие любому, кому хватит глупости выйти в море. Вероятно, я была глупа. Я сбежала из Башни и отчаянно надеялась, что смогу решить загадку, которую не удалось разрешить Жан-Люку и Лу. Я снова оглянулась на двери, но, кажется, мои похитители не спешили преследовать меня. Да и зачем? Они и так знали, что я никуда не сбегу.

Мне стало немного обидно, и я еще сильнее преисполнилась решимости.

Я не слишком хорошо плавала, но все же у меня была надежда, хоть и слабая, что я переживу гнев моря и доплыву по течению до Цезарина. Я была знакома с морской богиней, да и многих мелузин считала друзьями. Возможно, они помогут мне.

Не дав себе передумать, я вскарабкалась на заграждение и про себя горячо взмолилась Небесам. Внезапно кто-то ухватил меня холодными пальцами за запястье и затащил обратно в ад.

– Куда-то собралась? – прошептал Михал.

Я всхлипнула:

– О-оставьте меня.

Я попытался вырваться из его хватки, но все мои усилия оказались тщетны; его рука была словно оковы. Я поскользнулась, потеряла равновесие и полетела за борт. Пронзительно закричав, я вцепилась в его руку, которая только и удерживала меня от падения, и повисла над ледяными волнами. Михал без труда держал меня. Наклонив голову, он смотрел, как я билась в воздухе.

– Признаюсь честно, мне даже любопытно. – Он изогнул бровь. – Что теперь, лапочка? Ты решила доплыть до Цезарина?

– Поднимите меня! – крикнула я с мольбой в голосе, отчаянно пытаясь нащупать ногами опору. – Пожалуйста!

В ответ Михал чуть ослабил хватку, и я, снова закричав, соскользнула на дюйм вниз. Бушевал ветер, трепавший мои волосы и платье, продувая тонкую ткань и обжигая кожу льдом. И вся моя решимость растаяла. Мне вдруг отчаянно захотелось жить. Я терзала его руку, пытаясь взобраться наверх, подальше от неминуемой смерти.

Лучше я все-таки буду жить.

– О, прошу… – Он выпустил мою руку еще на дюйм. – Не буду тебя задерживать. Только знай, что через семь минут в воде ты замерзнешь насмерть. Семь, – холодно повторил Михал, лицо его было совершенно спокойно. – Ты хорошо плаваешь, Козетта Монвуазен?

Когда поднялась волна и лизнула мне ноги, я вцепилась ногтями в рукав его кожаного плаща и оцарапала его.

– Н-нет…

– Нет? Как жаль.

Из горла у меня вырвался новый крик – другая волна намочила мне подол, – но я наконец оперлась ногами о борт и начала карабкаться вверх. Михал не отпускал меня – наоборот, обхватил меня за талию другой рукой и плавно поднял на борт, потом осторожно поставил меня на палубу, но взгляд его оставался ледяным. Скривившись от отвращения, он отошел.

У меня подкосились ноги, но Михал не сдвинулся с места, и я рухнула на палубу. Меня била страшная дрожь, и я обхватила себя руками. Подол моего платья тут же заледенел на холодном ветру. Ткань прилипла к телу, и ноги начали коченеть.

Ненавижу Михала. Ненавижу его всей душой!

– Давайте же.

Я взглянула на него, но не стала обнажать шею, не стала искать глазами, куда он мог спрятать тонкие, как иглы, клинки. Он может отнять у меня жизнь, но он не отнимет у меня достоинство.

– Пронзите мне шею. Пролейте мою кровь. Используйте ее для своих грязных целей – вам ведь только это и нужно.

Все так же глядя на меня с отвращением, он присел рядом со мной, закрыв меня от моряков.

«Это уже совершенно неважно», – с горечью подумала я.

Матросы продолжали двигаться, словно марионетки на ниточках. Никто на нас так и не взглянул.

Михал пристально на меня смотрел. Его лицо ничего не выражало.

– Впервые я встречаю того, кто так жаждет смерти.

Я ничего не сказала, и он покачал головой:

– Не бойся. Какой же из меня джентльмен, если я откажу в просьбе леди?

«Леди».

Меня словно обожгло, и я резко села, едва снова не ударив его по носу. Я не люблю насилие. Терпеть не могу вида крови, но, когда фарфоровая куколка разбивается, после нее остаются острые осколки. Где-то в глубине души мне хочется причинить ему боль. Хочется пустить ему кровь.

– Давайте же, – процедила сквозь стиснутые зубы, отбросив прочь злые помыслы. – Чего вы ждете?

Михал улыбнулся, но в глазах его по-прежнему стоял лед.

– Терпение – добродетель, лапочка.

Он сидел совсем рядом, но от него не исходило никакого запаха – словно от снега, или мрамора, или яда в вине, – и это выбивало меня из колеи.

– Я вам не лапочка! – бросила я и даже не узнала свой голос. – И не надо делать вид, что вам знакома добродетель, месье. Вы вовсе не джентльмен.

Михал глухо хмыкнул или – я недоверчиво сощурилась – засмеялся? Он смеялся надо мной?

– Просвети меня тогда. Что делает мужчину джентльменом?

– Что за снисходительный тон?

– Я просто задал вопрос.

Когда я вскочила на ноги, в его черных глазах промелькнуло веселье, которое разгорелось еще сильнее, когда я споткнулась и ухватилась за его плечи. Я тут же отдернула руки. Мне было дурно от ярости и унижения. Я не та, кто ему нужен. Меня даже жалко было убивать.

Михал все еще сидел на корточках, и я решила проскочить мимо него, но снова – за одно короткое мгновение – он оказался передо мной и загородил мне путь. Я взглянула на двустворчатые двери.

Попыталась еще раз.

Он снова возник передо мной.

– Я могу предположить, что ты хочешь найти мою кузину и воззвать к ее сочувствию, может, материнскому состраданию, – безразлично произнес Михал, сцепив руки за спиной. – Позволь мне сразу избавить тебя от разочарования. У Одиссы нет сострадания. Даже если бы она вдруг посочувствовала тебе, то все равно бы не помогла. Она подчиняется мне, – мрачно улыбнулся мужчина и кивнул на матросов. – Они все подчиняются мне.

Бешеный стук сердца отдавался у меня в висках. Я пристально смотрела на него.

Одну секунду.

Две.

Когда я бросилась в сторону, Михал возник прямо передо мной, и я резко остановилась, чтобы не налететь на него. Он посмотрел мне прямо в глазах и помрачнел.

– Раз уж тебя так мало волнует собственная жизнь, позволь мне помочь тебе.

Он взмахнул рукой, и все моряки тут же остановились, выпрямились и зашагали к борту корабля. Не медля и не говоря ни слова, они взобрались на ограждение и стали ждать указаний. Ветер поднимался все сильнее. С ужасом я смотрела на моряков. Они были похожи на оловянных солдатиков, и внезапно в их пустых лицах я увидела свое собственное.

Однажды Моргана сделала и меня такой же безвольной. Магией она заставила меня и Бо сражаться друг с другом, причинять друг другу боль, чтобы донести послание до своей дочери. Я вонзила меч в грудь Бо, но не могла противиться этому, и тогда я думала, что с таким злом я больше никогда не столкнусь. Не встречу подобное чудовище.

Когда один из моряков покачнулся и едва не соскользнул, я обернулась к Михалу, чувствуя, как снова преисполняюсь решимости:

– Прекратите! Сейчас же перестаньте!

– Не тебе мне указывать, лапочка. Если ты попробуешь спрыгнуть и поплыть к Цезарину, моряки последуют за тобой и, к сожалению, тоже замерзнут насмерть. – Его взгляд стал совсем чужим и пугающим, каким-то свирепым. Он накрутил на палец прядь моих волос. – Вот только из-за малокровия они замерзнут раньше. Если повезет, то минуты через четыре. Придется тебе смотреть, как они гибнут. – Он помолчал. – Понимаешь?

«Малокровие?»

Я отшатнулась от борта корабля, словно из него выскочили шипы, и попыталась осмыслить услышанное. Но у меня ничего не получилось, и в груди вспыхнула жгучая ярость.

– Прикажите им спуститься! – требовательно сказала я. – Я не стану больше вам отвечать, пока морякам на корабле будет угрожать опасность!

– На корабле всем угрожает опасность, – тихо и зловеще произнес Михал.

Однако моряки как будто бы поняли его намерения; так же быстро и бесшумно, как они взобрались на ограждение, мужчины спрыгнули на палубу и возобновили свой жуткий «танец». Сейчас они снова стали похожи не на оловянных солдатиков, а на марионеток.

– Мы пришли к некоему согласию? – Михал склонил голову.

– Почему они беспрекословно слушаются вас? – спросила я. – Моряки. Как вы управляете ими?

– Почему у тебя нет шрамов?

– Меня заколдовала Госпожа Ведьм, чтобы скрыть шрамы от чужих глаз, – с неожиданным удовольствием солгала я. Украдкой я бросила взгляд на матроса с колом в форме лебедя. – Мы знали, что вы хотите похитить меня…

– Petite menteuse. – Взгляд Михала потемнел.

«Лгунья».

И хотя он был прав, руки у меня невольно сжались в кулаки.

– Я не лгунья!

– Неужели?

Михал шел за мной, словно хищник, идущий по следу добычи. Терпеливый и смертоносный. Он полагал, что я в ловушке, и, вероятно, так и было.

– Когда ты родилась, Козетта Монвуазен?

– Тридцать первого октября.

– Где ты родилась?

– В Ле-Меланколик, в Хрустальном дворце Ле-Презажа.

Упрямые нотки – нет, скорее, гордые – звучали в каждом моем слове. «Вечные звезды в твоих глазах», – всегда говорила мне Пиппа. Как же я рада, что собирала истории, как мелузины собирают сокровища; как же я рада, что всегда внимательно слушала других.

Михал стиснул зубы:

– Как зовут твоих родителей?

– Моей матерью была легендарная ведьма Анжелика. Она погибла в битве за Цезарин, как и моя тетя Ля-Вуазен, которая вырастила меня. Отца своего я не знаю. Мать о нем никогда не рассказывала.

– Какая жалость, – тихо отозвался Михал, но в его голосе не было и капли сочувствия. – Как ты познакомилась с Луизой ле Блан?

Я вскинула голову:

– Она швырнула в меня комком грязи.

– А с Бабеттой Труссе?

– Мы выросли вместе в Ля-Форе-де-Ю.

– Кто она тебе?

– Она была моей близкой подругой.

– Ты в кого-то влюблена?

– Да, в его величество короля Бельтерры Борегара Лиона.

– А как он сделал тебе предложение?

– Это было неожиданно. Он сделал предложение сразу после моего поступления на службу в Башне шассеров…

В черных глазах Михала вспыхнуло торжество, и он холодно улыбнулся. Слишком поздно я поняла свою ошибку. Я оступилась и едва не упала на колени зачарованному моряку. Его деревянный кол скользнул по моему бедру. Он все еще двигал рукой, словно продолжал строгать по дереву. Стиснув зубы, я выхватила у него кол и спрятала его в складках плаща. Если Михал и заметил это, он ничего не сказал.

Он показал мне знакомое золотое колечко. Бриллиант сверкал в лунном свете.

– Не знал, что Козетта Монвуазен обручена, – сказал он ледяным голосом. – Как любопытно.

Я положила руку в карман, и, когда поняла, что он был пуст, к горлу подступила желчь. Мое кольцо и крест Бабетты пропали – их украл этот человек, который и не был человеком вовсе, а являлся самым настоящим чудовищем. В его черных глазах было что-то потустороннее, да и стоял он слишком неподвижно. Я тоже замерла, едва смея дышать.

– Не знал я и того, что она служит в шассерах, – мягко добавил он. – Насколько мне известно, среди охотников лишь одна женщина, и это не Алая Принцесса.

Повисла тишина. Михал снова вдохнул мой аромат, наклонил голову.

И я отбросила всю осторожность.

Я вынула кол и начала размахивать им, словно ребенок, играющий с деревянным мечом. Лебедь, зажатый меж моих пальцев, словно смеется надо мной.

«Ты же не думаешь его одолеть, – будто говорила мне птица, или, может, это был мой собственный голос. – Ты же не думаешь, что сможешь сбежать от него».

– Не подходите! – Затаив дыхание, я подняла кол еще выше. Голова у меня начала раскалываться.

«У меня все получится. Я разобралась с Морганой ле Блан».

– Я… я для вас ничто. Если не собираетесь убивать, тогда… отпустите меня. Я для вас ничто. Отпустите меня.

Скривившись от отвращения, Михал приближался. Он больше не утруждал себя двигаться молниеносно. Нет. Он подошел ко мне медленно, обхватил мою руку холодными пальцами и с легкостью вырвал у меня кол. Молча он швырнул деревяшку в море. Сердце у меня сжалось.

В следующий миг я вся словно сжалась внутри.

– Больше не пытайся сбежать, – предостерег Михал тихим, угрожающим голосом. – Или я догоню тебя. – Он приблизился. – А тебе это точно не понравится, лапочка.

– Вы не причините мне зла, – твердо заявила я.

– Какая уверенность.

Его тон намекал, что он выполнит свое обещание.

Михал выпрямился и щелкнул пальцами, а моряк позади меня резко поднялся. Он перестал дергать руками. Какую бы магию ни применил Михал, мужчина снова оказался под его полным влиянием. Он смотрел невидящим взором.

– Отведи ее в каюту, – велел ему Михал. – Если она снова попытается убежать, прыгни в море за своим колом. Понятно?

Моряк кивнул и пошел вперед. Я не пошевелилась. Мужчина развернулся и схватил меня за локоть, грубо подтолкнул меня вперед. Упираясь ногами в пол и вцепившись ему в руку, я шипела и ворчала, вырывалась, пинала и даже кусала его, но он все так же неустанно тащил меня к дверям. Во рту я ощущала едкий привкус его крови.

– Мои друзья придут за мной, – прорычала я и оглянулась.

Михал тут же оказался позади меня, и я скривилась:

– Однажды они уже пришли мне на помощь. И снова придут.

Он взял плащ, легко сдернул его с моих плеч и всмотрелся в него…

Внутри у меня все похолодело, когда Михал улыбнулся – искренне и жутко, – обнажив два длинных, острых клыка. Мне показалось, что время замедлилось. Моряки, корабль, море – все превратилось в серый туман. Как зачарованная, я с ужасом смотрела на его клыки.

Клыки.

У него были длинные и острые клыки.

– Очень на это надеюсь, – сказал Михал, сверкнув черными глазами.

И в это мгновение, когда я оказалась в недрах его корабля, я поняла, что ад пустовал и дьявол был здесь.

Глава 12. Остров Реквием

Я так никогда и не узнала, что произошло с моей сестрой в ту ночь, когда она погибла.

А вот ту ночь, когда она пропала, я помнила очень ярко. Мы тогда поссорились. В ту неделю каждый вечер, не говоря мне ни слова, она тайком выбиралась из дома через окно в нашей детской. Я даже не знала, как звали ее возлюбленного. Иногда я пыталась смотреть на происходившее ее глазами: молодая женщина двадцати четырех лет, все еще делившая детскую комнату с младшей сестрой. Молодая женщина двадцати четырех лет без супруга, детей, собственного дома и положения в обществе. Возможно, сестре было стыдно. Возможно, тот мужчина не обладал титулом или состоянием, чтобы просить ее руки, и потому она держала свой роман в тайне. Может быть, там было еще множество других причин, но мне, ее родной сестре, они были не важны, ведь я любила ее. Я бы делила с ней нашу комнату до скончания веков, яростно защищала бы ее таинственного поклонника, и не важно, были у него деньги и титул или нет. Хихикала бы с ней вместе, спрятавшись под одеялом, и смазывала бы петли на окнах маслом, чтобы она бесшумно уходила на свидания.

Но она никогда не рассказывала мне о нем.

Она вообще никогда мне ни о чем не рассказывала.

Иногда я задумывалась: а любила ли она меня вообще?

– Все, хватит, – прошипела я, когда предательски скрипнула половица, а часы пробили полночь.

Отбросив одеяло, я опустила ноги на пол и посмотрела на сестру. Она замерла, держась за оконную раму.

– Филиппа, хватит. Опасно бродить по ночи. Твой возлюбленный не должен просить тебя о таком.

Пиппа выдохнула с облегчением и приоткрыла окно. Ее щеки пылали то ли от радости, то ли еще от чего.

– Ложись спать, ma belle.

– Не лягу.

Я сжала руки в кулаки. В последнее время это ласковое обращение не казалось мне таким уж ласковым. Оно звучало насмешливо и пренебрежительно, словно сестра насмехалась надо мной, потому что я чего-то не знала. И меня это приводило в бешенство.

– Тебя наверняка скоро поймают родители. И накажут нас обеих! И я не увижу Рида целый месяц!

Пиппа закатила глаза и перекинула ногу через подоконник, безуспешно пытаясь спрятать наплечный мешок под плащом.

– Quelle tragédie[5].

– Да что с тобой такое?

– Рид не для тебя, Селия, – раздраженно сказала Пиппа. – Сколько раз я тебе это говорила? Он служит Церкви, и чем скорее ты это поймешь, тем быстрее двинешься дальше. – Покачав головой, она усмехнулась, словно я была глупейшей девушкой на свете. – Он разобьет тебе сердце.

Здесь было что-то другое. Хоть Пиппа и говорила так, раньше ей нравился Рид; когда-то она упрашивала нас играть с ней, ловить снежинки, собирать апельсины, обращаться к ней как с королевой и называть ее великолепной Февралиной, по имени героини из ее любимой сказки. Но в прошлом году что-то произошло между ними. Что-то произошло между нами.

– Ты на себя посмотри! Повисла на водосточной трубе! – огрызнулась я обиженно. – Почему он не представился семье, а, Пиппа? Может быть, он не настроен серьезно? Рид вот думает обо мне уже с первыми лучами солнца.

Изумрудно-зеленые глаза сестры сверкнули.

– Ты ведь никогда не познаешь мир без солнечного света, так? Нет, только не наша дорогая Селия. Ты всегда будешь на свету, в безопасности, и никогда не задумаешься, не оглянешься на тень, которую отбрасываешь. В этом вся сложность с теми, кто живет под солнцем. – Она оперлась ногой о толстую ветвь и, обернувшись, сухо сказала: – Мне тебя жаль, сестренка.

Это были ее последние слова, брошенные мне.

Я посмотрела на лицо Одиссы, по которому плясали отблески свечного пламени. Оказавшись запертой в чреве корабля, я задумалась, пожалела ли сестра, что открыла окно в ту ночь. Что ступила в тени? Разумеется, я никогда не узнаю об этом, но все же я сомневалась, что она покорно приняла свою судьбу. Наверняка Пиппа цеплялась руками и ногами за свою жизнь и билась за нее, пока не ослабла совсем, ведь она была сильной. Порой она раздражала и была скрытной, но она была сообразительной и уверенной. Она была решительной. Непоколебимой.

«Я защищу тебя от любого зла, Селия».

Она бы перевернулась в могиле, узнай, что я сдалась.

Приосанившись, я обратилась к Одиссе:

– Я полагаю, ты не скажешь мне, куда мы плывем.

Она все так же была поглощена чтением свитков и даже не взглянула на меня.

– Верно полагаешь.

– Сколько нам плыть?

– А какая разница? – бросила Одисса.

Я прищурилась. Разумеется, она была права. Неважно, сколько нам оставалось плыть: пять минут или пять часов, сбежать я смогу только на суше. Словно прочитав мои мысли, Одисса насмешливо на меня посмотрела:

– Я чувствую, как от тебя исходит ореол отчаяния и глупости. Снова хочешь сбежать? У тебя ничего не выйдет.

Я вскинула подбородок:

– Откуда тебе знать наверняка?

– Я просто знаю.

– Что ты читаешь?

Она тихо фыркнула и вернулась к свиткам, всем видом давая понять, что разговор окончен. Я подавила желание спросить ее снова. Я и понятия не имела, как сбежать с корабля, когда мы причалим к берегу. Я ничего не знала о своих похитителях, об этих существах, но где-то глубоко в подсознании всплывали смутные воспоминания.

«А я рассказывала вам о Les Éternels?»

Я задумалась, и перед глазами встали образы серебряных щеток для волос, золотистых веснушек и белоснежных шарфов, холодных октябрьских ночей. В голове зазвучал голос Эванжелины: «Они рождены в земле – холодной как лед и крепкой как камень – без сердца, без души и без разума. Ими движет лишь порыв. Лишь вожделение и страсть».

Я покрепче затянула на запястье истрепавшуюся ленту, размышляя о черных глазах Михала и его твердой как сталь коже.

Наконец корабль замедлил ход и выбросил якорь. Одисса тут же взяла меня за локоть своей холодной рукой.

– Где мы? – спросила я, но она лишь вздохнула и повела меня к палубе.

Горизонт уже посерел, когда мы сошли с трапа. Взору открылась поистине неприглядная картина: скалистый остров посреди моря, темные волны, бьющиеся о каменистый берег. Я вглядывалась в волны, в морскую пену, чтобы не впасть в отчаяние. Чтобы подумать. В ту ночь Эванжелина рассказала нам далеко не все. Ее колыбельная сейчас звучала у меня в голове, но я ее толком не слышала.

Стоял страшный грохот.

Глаза у меня широко распахнулись – вокруг творилась настоящая суматоха.

Моряки сновали по гавани, их взгляды были удивительно ясны. Они отдавали приказы и звали своих близких. Даже тот матрос с колом заключил в крепкие объятия какого-то мальчонку. На душе у меня тут же полегчало – он выжил, не утонул в морской пучине, – но, когда Одисса подтолкнула меня, я снова ощутила ее нечеловеческий холод. И снова в голове раздались слова Эванжелины.

«Первая Вечная пришла в наше королевство из далеких земель. Она жила в тени, насылая на людей свою болезнь. Заражая своей магией».

Хотя бы Михала не было видно.

С трудом сглотнув, я посмотрела на маленькую девочку – та проскользнула тенью среди взрослых и стянула у какого-то моряка наручные часы. Ее кожа и волосы отливали серебром, и у нее…

Я открыла рот от удивления.

У нее были жабры!

– А ну отдай!

Матрос кинулся к девочке, но та, хихикая, проскользнула мимо него и прыгнула в море. Ее сверкающие ноги превратились в плавники, и она, игриво взмахнув ими, нырнула глубоко в воду. С ворчанием моряк бросился за девочкой, но ему на ноги наступил огромный белый волк.

– Проклятые оборотни, – прорычал он, поднимая руки и медленно пятясь. – Проклятые мелузины.

Я изумленно посмотрела на мужчину и перевела взгляд на Одиссу.

– Что это за место такое?

– Да ты настойчивая, а? – Она нетерпеливо подтолкнула меня, когда моряк зашел в захудалый трактир. – Ну ладно. Добро пожалось на L’ile de Requiem, как его метко прозвал Михал, который считает себя шибко умным. Постарайся не привлекать внимания. Местным нравится свежая кровь.

Остров Реквием.

Я внутренне содрогнулась – какое жуткое название. И все же я с удивлением оглянулась на оборотня, на женщину, одним взмахом руки исцелившую ранки на шее моряка. Ведьма. Я изумленно открыла рот. Ведьмы, оборотни и мелузины жили на одном острове. Я о таком месте никогда и не слышала.

Мой отец был виконтом и часто посещал далекие земли, но, разумеется, никогда не позволял нам с Пиппой присоединиться к нему. Я заучила каждую карту в его кабинете – Цезарина, Бельтерры, всего материка – и запомнила все интересные места, все озера и реки.

На востоке от Бельтерры не было ничего, кроме моря.

– Это просто невозможно.

Я озиралась по сторонам, желая увидеть все на этом острове, которого не должно было существовать.

– Я ведь… я изучала географию. У отца в кабинете все стены были завешаны картами. И никогда не…

– Конечно, никогда! Этого места нет ни на картах, ни в книгах. – Хотя Одисса пыталась говорить равнодушно, в ее голосе послышались резкие и напряженные нотки. Она крепко сжимала мне локоть. – Дорогая, если хочешь, можешь быть трудной, вот только глупой быть не надо. И ради всего святого, прекрати ты уже пялиться!

Она бросила взгляд через плечо и кивнула двум мужчинам позади нас. Они не были людьми. Вечные. Судя по их крепким телам и нашивкам на плащах, они были чем-то вроде… стражи. Странно. Одисса и сама была очень сильной и быстрой, зачем ей нужна была охрана?

– Кто они? – Я искоса поглядела на мужчин.

– Никто.

– Тебя немного отпустило напряжение, когда ты увидела их.

– Напряжение никогда меня не отпускает.

Я невольно снова украдкой поглядела на наших сопровождающих. Когда они подошли к нам еще ближе, я нахмурилась. На нас смотрели не только ведьмы, оборотни и русалки. Теперь уже из теней к ним присоединились и Вечные. Их глаза жутко и странно поблескивали в свете уличных фонарей. Одисса же шла, вскинув голову и не обращая внимания. Однако когда кто-то из Вечных оскалился на меня, один из стражей практически уперся грудью мне в спину.

– Мне здесь… ничего не угрожает? – неуверенно спросила я.

Глупый вопрос.

Одисса потянула меня вперед, и два наших провожатых молча пошли за нами.

– Скоро взойдет солнце, так что времени осматривать город нет, – сказала она.

Она шла уверенно и целеустремленно, но все же краем глаза поглядывала на Вечных.

– Жаль, понимаю. Реквием прекрасен, один из древнейших городов в мире. Здесь кто только ни живет… Ох, поторопись уже!

Она потянула меня подальше от какого-то заведения, чьи балюстрады были украшены бархатом, а из-за черных с золотом дверей лилась жуткая мелодия и доносился смех. Эти звуки леденили душу и завораживали одновременно, и я невольно остановилась и вслушалась.

Раздался крик, и внутри у меня все похолодело.

Пронзительный крик, от которого кровь стыла в жилах.

Я уже метнулась было к дверям, но Одисса схватила меня за руку и остановила.

– Ай-яй-яй, – усмехнулась она, когда крик женщины оборвался в такт музыке. От внезапной тишины волосы у меня встали дыбом. – Любопытство на Реквиеме погубит кошку, и уже никакое удовольствие ее не воскресит.

– Но ведь ей…

– …уже не поможешь, – завершила мысль Одисса и потянула меня дальше. – Идем. Или ты пойдешь по собственной воле, или тебя понесет один из стражей. Ивану, кстати, такое вряд ли понравится.

Она указала на поджарого темнокожего мужчину. Смотрел тот очень недружелюбно.

– Но выбирать, разумеется, тебе.

«А какая это была магия?»

Голос Эванжелины снова зазвучал у меня в голове, когда мы с Иваном встретились взглядами.

«Страшная и отвратительная магия, милые мои. Очень мерзкая. Магия, которая требует крови. И смерти».

Он медленно обнажил клыки.

«Все понятно».

Я с усилием сглотнула и пошла дальше, стараясь не обращать внимания на странные ощущения. Нужно сосредоточиться. Ведь не мог же этот жуткий и мрачный остров очаровать меня, правда же? И дыхание у меня вовсе не перехватило… Мне просто стало нехорошо – того и гляди упаду в обморок. Да, точно упаду. Если бы Эванжелина была рядом, она бы посоветовала мне собраться с мыслями и не терять голову.

Только вот когда я сделала еще один шаг, мне показалось, что я уже ее потеряла.

По мху на камне растекалась темная жидкость, очень похожая на кровь.

Вскрикнув, я отскочила назад, едва не вывихнув руку, и налетела на Ивана. Он тут же грубо толкнул меня вперед. Я снова опустила взгляд на мощеную улицу; у его сапог тоже растеклась кровь. За нами тянулись алые следы.

– Земля… кровоточит? – тревожно спросила я. – Как такое возможно?

– Вовсе нет, – грубым тоном ответил он. – Присмотрись.

Мох больше не кровоточил, и все следы исчезли.

Словно их и не было вовсе.

Я изумленно ахнула, а Иван снова подтолкнул меня, и я, спотыкаясь, пошла за Одиссой. Но я ведь видела следы – они были на земле, – или мне все же привиделось? Только так можно было объяснить случившееся. На острове все было по-другому, но вряд ли в земле тянулись вены и сосуды. Не могла же она быть живой, а я…

Я с трудом сглотнула.

Мне нельзя терять голову. Крики, кровь и холодные взгляды Вечных не могли отвлечь от моей цели, ведь я хотела спасти Коко от Михала во что бы то ни стало.

Одисса повела меня по мощеной улице, по обе стороны которой выстроились странные магазинчики. Огромные жабы квакали в позолоченных клетках, жуки жужжали в серебристых сахарницах, в хрустальных вазах стояли благовония, и каждый пучок был перевязан черной ленточкой. В другой лавке продавались фиалы с густой темной жидкостью. На одном из них неровным почерком было написано: «Лугару», на других: «Человек», «Мелузина» и «Белая Дама».

Я провела пальцами по фиалу с надписью «Дракон», и меня охватило нехорошее предчувствие. А может, и страх.

Ведь передо мной стояли бутыльки с кровью, а о Вечных я слышала только от Эванжелины. Я прочла все книги в Башне шассеров – все до единой, – и ни в одной не упоминалось о них. О Белых Дамах и лугару, о мелузинах и даже иногда о лютенах – да, но никогда о Вечных.

Кажется, эти чудовища были… чем-то новым.

Я поставила фиал на место и с трудом пошла дальше.

Или, возможно, чем-то очень-очень древним.

«Всегда молитесь перед сном и ночью крепко спите…»

Знакомые строчки, казалось, витали в воздухе, переплетаясь с мурлыканьем котов, бродивших в эту октябрьскую ночь по рынку. Какой-то кот прятался за жабами, другой громко мяукал на торговца. Еще двое смотрели на трехглазого ворона, примостившегося на жердочке. Они сидели совершенно неподвижно, лишь хвостами чуть подергивали. Я поспешно догнала Одиссу:

– Вы не можете избавиться от крыс?

Она с отвращением взглянула на полосатую кошку.

– Мы не от крыс хотели бы избавиться.

– То есть это не ваши питомцы?

– Чума, скорее.

Я недоуменно посмотрела на нее.

– Они появились на острове несколько месяцев назад, – вздохнув, раздраженно ответила Одисса. – Никто не знает, как и почему. Однажды ночью они просто появились, и никто не смеет их прогнать.

Я наклонилась и погладила мохнатого котенка.

– Почему?

– Коты – стражи мертвых, дорогая. Я думала, это все знают.

Я замерла. Я не знала об этом, но признаваться в этом Одиссе мне не хотелось – казалось, что я признаюсь в каком-то жутком недостатке. Поспешно отдернув руку, я решила сменить тему разговора.

– Я все же не понимаю. Почему никто не знает об острове?

– Михал, – просто ответила Одисса, оттолкнув котенка. – Он любит свои тайны, а эту оберегает как зеницу ока. Никто не узнает о Реквиеме, только если мой кузен этого не захочет, и даже тогда… о нем узнают ненадолго.

– То есть?

Но Одисса не успела мне ответить – из переулка показалась компания Вечных и преградила нам путь. Торговцы тут же разбежались в разные стороны. Одни спрятались за тележками с товаром, другие забежали в свои лавки; страх горел в их глазах так же ярко, как хрусталь сиял в витринах. Иван замаячил у меня за спиной, и внутри у меня все сжалось.

– Не шевелись, – произнес он.

Не буду.

Одисса с невозмутимым видом вздернула подбородок и коротко махнула рукой Вечным.

– Bonsoir, mes amis[6]. Кажется, вы заблудились.

Высокий, ужасающего вида Вечный с огненно-рыжими волосами и зелеными глазами наклонил голову и всмотрелся в нас. Взгляд у него был холодный и умудренный опытом. Его спутники молча стояли позади.

– Кто она? – тихо спросил он.

– А это, – ответила Одисса, – не твое дело, Кристо.

– Еще как мое, – скривился он и с укоряющим видом указал куда-то позади нас. – Коты идут за ней по пятам.

Мы все, как один, проследили за его взглядом, и мое беспокойство возросло еще сильнее, ведь этот Вечный не лгал. Шесть котов шли за мной тенью. Нет! Я яростно замотала головой. Что за нелепая мысль! Они следовали за всеми нами. Да, за нами. Кошки, за исключением разве что Мелисандры, никогда особо не льнули ко мне, и я сомневалась, что они решили начать сегодня. Может быть, Иван просто спрятал у себя в кармане рыбу.

Одисса бросила на меня короткий оценивающий взгляд, который невозможно было толком понять, и снова посмотрела на Кристо.

– У тебя, как обычно, разыгралось воображение, дорогой. Коты появились на острове задолго до ее прибытия.

– Он привез ее, чтобы исцелить остров?

– Тебе нужно знать лишь одно, – сказала Одисса. – Она принадлежит Михалу. И любой, кто дотронется до нее, познает его гнев… и гнев всей королевской семьи. – Она жутко улыбнулась, обнажив острые белые клыки.

Я невольно затаила дыхание, пытаясь не привлекать внимания.

Кристо, однако, решительно шагнул к нам.

– Только вот, моя герцогиня, Михала здесь нет. Как пастух может защитить свое стадо, если отказывается быть рядом? – Он помолчал. – Возможно, защитить и вовсе не в его силах.

В мгновение ока наш другой страж прыгнул и пригвоздил Кристо к стене, схватив его рукой за горло. Его спутники зашипели, но не сдвинулись с места, чтобы помочь, – даже когда страж силой заставил Кристо открыть рот. Глядя на Одиссу льдисто-голубыми глазами, он ждал ее указания, пока Вечный дергался и задыхался.

– Ах, Кристо.

Будто бы разочарованная, Одисса двинулась к Вечному, но ее взгляд был суров.

– Какой же ты предсказуемый, а самое неприятное… теперь и мне придется стать такой. Нам с Павлом лично доставить твое сообщение Михалу?

Кристо зарычал, безуспешно пытаясь откусить Павлу пальцы.

Глаза Одиссы радостно сверкали.

– Видимо, да.

Одним ловким движением она засунула ему в рот руку и…

Я изумленно уставилась.

И вырвала ему язык.

Она проделала это так быстро и ловко, что показалось, будто ярко-красная кровь, льющаяся изо рта Кристо, была ненастоящей. Все еще не веря своим глазам, я замотала головой и натолкнулась на Ивана. Еще минуту назад мы говорили с Одиссой о котах, а сейчас… сейчас она держала в руке оторванный язык.

– В следующий раз, дорогой… – Она протянула язык Павлу, и тот с отвращением отпустил Кристо. – Я заставлю тебя сожрать его. Сегодня я сделала жест доброй воли, так что не смей больше угрожать моей семье. Идем, – любезно обратилась она уже ко мне.

Одисса заскользила по улице, не оглядываясь и уже не притворяясь равнодушной.

А я… не могла сдвинуться с места.

Внезапно глупый стишок перестал казаться мне хорошим орудием против этих существ. Откуда могла Эванжелина знать о такой жестокости? Вечные обладали проворством, силой и, что греха таить, красотой. Кто смог бы противостоять им? Как мне противостоять им? Невольно я бросила взгляд через плечо. Спутники Кристо оставили его лежать на улице.

«В следующий раз я заставлю тебя сожрать его».

– Она… она вырвала ему язык, – пораженно прошептала я.

– Он потеряет куда больше. – Павел спрятал язык в карман. – Шевелись давай.

Выбора у меня не было, и я последовала за Одиссой к замку, возвышавшемуся посреди острова. Тяжелые грозовые тучи скрывали его шпили. Сверкнула молния, высветив две острые башни зловещего вида. Я судорожно вздохнула. В небе прогремел гром.

– Добро пожаловать ко мне домой. – Одисса с удивительной нежностью посмотрела на черную крепость. – Если будешь вести себя разумно, тоже почувствуешь себя как дома. Как правило, гостям в замке нравится больше, чем узникам.

В груди у меня все сжалось. Одисса ведь говорила, что мало кто из чужаков знал об острове. Михал сам выбирал, кого из знающих о Реквиеме оставить в живых… а кого нет.

– И сколько у вас обычно гостят?

– Сколько мы того пожелаем.

Так вот что она имела в виду. Ее слова прозвучали зловеще, как раскаты грома. «Будешь жить, пока будешь нам нужна». В отчаянии мне хотелось заломить руки. Ведь не я им нужна, а Коко! И как только она появится на острове, ее тут же убьют! И меня тоже. Я всего лишь наживка, мелкая рыбешка, червяк для крупной рыбы. Когда мы поднялись по ступеням замка – когда Одисса наконец расслабилась, когда она проплыла через вестибюль и поднялась по парадной лестнице, а Иван с Павлом молча покинули нас, – я уверилась в одном.

Коко не должна приезжать на остров.

Глава 13. Бал

Моя комната находилась в восточном крыле.

И хотя в канделябрах горели свечи, теней в пустынном коридоре было не меньше, чем паутины на гобеленах. Впереди показалась дверь. По обе стороны от нее возвышались статуи ангелов, вырезанные из черного мрамора, вот только…

Я замерла. Одисса шла впереди меня.

У ангелов были широкие перепончатые крылья, как у летучих мышей, и они уже не слишком напоминали небесных созданий.

Я провела пальцами по щеке статуи, в глазах которой застыло страдание. Скульптор изобразил человека, превращающегося в демона. Золотые прожилки в белом мраморе не смогли смягчить черты его лица. Искаженное от муки, оно, казалось, воплотило в себе дух самого замка.

Реквием был по-своему прекрасным, необыкновенный и полный жизни, а вот замок казался пустым и мрачным, лишенным всякой причудливости и волшебства. Здесь не было рогатых жаб и трехглазых воронов, ведьмы не целовали моряков, а отцы не обнимали своих сыновей. Не слышалось ни мяуканья котов, ни жуткой чарующей музыки, ни даже леденящих душу криков.

Лишь тени и безмолвие обитали здесь. По безлюдным коридорам гулял сквозняк.

Замок отражал пустоту своего хозяина.

«И любой, кто дотронется до нее, познает его гнев… и гнев всей королевской семьи».

Сдержав дрожь, я отняла руку от лица статуи. Замок отражал пустоту своего короля.

– Пришли.

Одисса со скрипом распахнула дверь. Однако я не решилась войти и неуверенно вглядывалась в темную комнату, освещенную лишь одним настенным подсвечником.

– Если через пару минут я не окажусь в блаженном одиночестве в своей комнате, я кого-нибудь прибью, – вздохнула Одисса и поглядела на потолок. – Если повезет, то не тебя.

Она отступила.

Я так и не сдвинулась с места.

– На закате тебя навестят, – раздраженно сказала Одисса и холодной рукой втолкнула меня в комнату.

– Но…

– Не бойся, дорогая. Ты почетная гостья, и в нашем доме тебя никто не тронет. – Одисса помолчала и неохотно добавила: – И все же замок очень старый и полон дурных воспоминаний, так что лучше не бродить по нему попусту.

Я встревоженно на нее посмотрела, однако не успела ничего сказать, как Одисса захлопнула дверь и заперла. Тихий щелчок эхом разнесся в пронзительной тишине. Я сняла со стены латунный подсвечник и оглядела свою новую клеть. Как и на корабле, комната казалась бесконечной. Огромная, пустая и темная. У двери виднелась широкая лестница из черного мрамора, уходящая куда-то во мрак внизу.

Я сделала глубокий вдох.

Если мне суждено провести здесь много времени, нельзя бояться собственной комнаты.

«Так».

Только я сделала шаг вперед, как воздух резко изменился – словно что-то пробудилось, – и внезапно комната уже не казалось мне пустой. Волоски на шее встали дыбом. Я вытянула руку со свечой, пытаясь найти это нечто, но тени поглотили золотистое пламя. Я сжала пыльные перила.

– Здесь кто-нибудь есть? – тихо спросила я.

Ответом мне была тишина.

Я посмотрела на мраморную лестницу под ногами. Ступени тоже были покрыты плотным слоем пыли, лишь следы от моих сапог виднелись на ней. Очевидно, что долгие годы сюда никто не заходил, а я, кажется, сошла с ума.

«Дыши, – велела я себе. – Ты не в гробу. Ты не в туннелях».

С трудом я начала спускаться, шаг за шагом, и невольно содрогнулась. Нигде я еще не испытывала такого ощущения, словно стены наблюдали за мной. Словно пол дышал. Я покрепче сжала подсвечник и сдавленно усмехнулась.

Хотя вышло скорее нервно.

Но я не стану впадать в отчаяние… Меня похитили и увезли на корабле, я едва не утонула, оказалась на острове, которым правили существа, желавшие убить меня. Только вот мое тело было не согласно. В груди все болезненно сжалось, и я едва могла сделать вдох. Все же я закрыла глаза и постаралась дышать ровно.

Пыль еще никому не навредила, и эта комната… тоже мне не навредит. Просто нужно представиться ей, понравиться, раскрыть ее тайны.

– Меня зовут Селия Трамбле, – прошептала я.

Я была так напугана и измучена, что даже не испытывала смущения, беседуя с пустой комнатой. В глазах щипало. Голова раскалывалась. Колено ныло. Я даже не помнила, когда в последний раз ела и спала.

– Мне не по душе темнота, но ради вас сегодня я готова потерпеть. – Я сделала глубокий вдох и, распахнув глаза пошире, осмотрелась. – Если бы я нашла еще пару свечей, мы бы с вами еще быстрее подружились.

По обе стороны от лестницы стояли ширмы, за одной скрывалась гардеробная, а за другой виднелась умывальня. Я провела пальцами по ширме из тончайшего шелка. Черная ткань была расшита узорами из синих фиалок и золотых гусей.

«Красиво».

– Любезные хозяева сказали, что я буду гостить в замке какое-то время.

Дрожащими пальцами я провела по вышитой гусыне, летевшей рядом со своей парой или, может, с матерью или сестрой. Каждую зиму мы с Пиппой смотрели из окна, как стаи гусей улетали на юг. На меня тут же накатила тоска.

– В прошлом году я оказалась на самом дне моря, но даже тогда я не чувствовала себя так далеко от дома, как сейчас, – прошептала я и еще тише добавила: – Как думаете, птицам бывает одиноко?

Комната, разумеется, мне не ответила.

Мысленно встряхнувшись, я снова взялась за поиски свечей.

Сорвав простынь с роскошной кровати, я тут же закашлялась – в воздух поднялось облако пыли и едва не погасило мою свечу. Я подняла ее повыше и осветила затянутые паутиной книжные стеллажи во всю стену, два мягких кресла у камина, винтовую лестницу в углу. Над головой нависал мезонин.

Глаза у меня широко распахнулись.

«Окна!»

Три огромных окна, закрытых ставнями. Если у меня получится открыть их, то свечи и не понадобятся; за окном уже наверняка рассвело. Гром все еще грохотал, но солнечный свет мог пробиться даже сквозь грозовые тучи. Я метнулась к винтовой лестнице. Металл застонал под моими ногами, но выдержал, и я вбежала наверх по узким ступенькам, чувствуя легкое головокружение.

– Спасибо, – поблагодарила я комнату.

Я провела рукой по ставням, пытаясь найти защелку, но нащупала только потертое дерево. Нахмурившись, я снова провела рукой по шву вдоль нижнего края; подняв свечу, осветила верхний край, но так и не увидела блеска металла. Ни крючков. Ни замков. Ни задвижек. Осмотрела я и другие окна, но ставни на всех трех были надежно закрыты.

Нахмурившись еще сильнее, я поставила подсвечник.

Обеими руками я попыталась сдвинуть ставни. Те не поддались. Воздух, казалось, закружился в ожидании. Он надвигался на меня, и в конце концов я ощутила, как он коснулся моей шеи и скользнул по волосам. Голова заболела сильнее. Я кинулась на ставни и начала их царапать до тех пор, пока щепка не попала мне под ноготь и на пальце не выступила кровь.

– Ой!

Отдернув руку, я отшатнулась и ногой сбила подсвечник. Глаза у меня распахнулись от страха.

– Нет!

Я бросилась к свече, но та уже вылетела из подсвечника, покатилась по полу и упала вниз с мезонина. Пламя тут же погасло.

Комната погрузилась в кромешную тьму.

– О боже.

Я замерла, и горло сдавило от знакомого чувства ужаса.

«Как же так! Боже, Боже…»

Я резко поднялась, чтобы не поддаться страху, и метнулась вниз по винтовой лестнице.

«Ты не в гробу. Ты не в туннелях», – повторяла я, как молитву, но запах… обволакивал меня, словно комната тоже помнила смрад ее трупа. Мерзкое зловоние смерти. Я ударилась об кресло, потом об кровать, едва не сломала палец на ноге, когда споткнулась о ступеньку парадной лестницы. На коленях я заползла наверх и, бросившись к двери, вынула из волос последнюю шпильку. Из головы вылетели все мысли об острых клыках, мрачном взгляде и холодных руках. О предостережении Одиссы и обо всем на свете. Сейчас мне хотелось лишь сбежать отсюда.

«Я не в гробу».

Нужно бежать отсюда.

«Я не в туннелях».

Не могу больше здесь оставаться.

– Пожалуйста, пожалуйста…

Я попыталась вставить шпильку в замочную скважину, но руки у меня страшно тряслись. Я не ощущала рычажков в замке, не могла ни о чем думать, кроме лучика света, льющегося из замочной скважины.

– Выпусти меня, – взмолилась я к комнате.

Я все колола и колола шпилькой замок, пока та не погнулась и не сломалась. С губ сорвалось рыдание, а свет замерцал еще ярче. Послышалась нежная мелодия скипки.

Спустя пару мгновений я наконец пришла в чувство.

«Свет!»

Увидев его, я поначалу растерялась, а потом почувствовала невероятное облегчение. Опустившись на колени, я прильнула к замочной скважине. Свет шел не от свечей; он не был золотистым и теплым, скорее серебристым и холодным, словно мерцание звезд или… отблеск клинка. Мне было все равно. Я жадно впитывала его, буквально заставляя себя дышать, а странная музыка тем временем становилась громче.

«Я не в гробу. Я не в туннелях».

Вдох.

Еще один.

Плечи у меня немного расслабились. Боль в груди ослабла. Наверное, я спала. Больше это никак не объяснить. Увидев знакомый кошмар, мой разум призвал эту странную музыку и причудливый свет, чтобы успокоить меня. Кажется, мелодия и свечение лились из дальнего конца пустого коридора. Только вот на длинных позолоченных стенах не было ни одного окна. Свечи в канделябрах не горели. Я прижалась щекой к деревянной двери.

Останусь здесь – буду сидеть на холодном полу, – пока Одисса не придет за мной. Просижу тут хоть вечность, если нужно.

Серебристый свет замерцал ярче, музыка зазвучала громче и веселее, послышался глубокий голос. Женский смех. Я старалась не обращать внимания. Пыталась считать каждый вдох и каждое биение сердца, желая проснуться.

«Это все не по-настоящему».

И вдруг – когда музыка достигла своего апогея – показались чьи-то фигуры.

Я удивленно открыла рот.

Они вальсировали парами, их полупрозрачные силуэты мерцали. Десятки человеческих силуэтов! Серебристый свет исходил от их кожи, роскошного кружевного платья одной из дам и тяжелых кандалов одного из кавалеров. Когда он поднимал над головой свою спутницу в лохмотьях, цепи волочились за ним. Двое мужчин в туниках играли на скрипках, а дева с красивыми кудрями кружилась в танце.

Никто из них не замечал меня. Они неспешно плыли по коридору, смеясь и празднуя что-то, и вдруг кто-то из них прошел сквозь стену и исчез. В ужасе я смотрела, как силуэты проходили мимо, и поняла, что вовсе не спала, ведь во снах я никогда не призывала призраков.

Скрипачи исчезли, а вместе с ними стихла и музыка, осталось последнее привидение – красивая девушка с густыми волосами. Она радостно смеялась и кружилась, а шлейф ее платья скользил по пыльному полу, оставляя круги. Девушка просунула руку сквозь стену и посмотрела на мою дверь. В замочную скважину.

На меня!

Улыбка исчезла с ее лица. Я отскочила от двери, но было слишком поздно. Она посмотрела в замочную скважину. Мы встретились взглядами, когда в комнате снова потемнело.

– Te voilà, – прошептала она с любопытством.

Последним, что я услышала, были ее слова, а потом я упала в обморок.

«Вот ты где».

Я лежала, свернувшись калачиком, а когда очнулась, надо мной стоял незнакомец. Я испуганно отшатнулась, но что-то в его усмешке, в разрезе темных глаз, в янтарном оттенке кожи было знакомое.

– Добрый вечер, звездочка, – певуче произнес он. – Хорошо спала?

Он протянул мне широкую ладонь, чтобы помочь подняться. Я растерянно на него взглянула.

– Кто… кто вы?

– Лучше скажи, кто ты. – Он наклонил голову и изучающе посмотрел на меня своими кошачьими глазами.

Вздохнув, я отвернулась и устремила взгляд в потолок. Наверное, в потолок. В темноте ничего нельзя было разглядеть, кроме незнакомца. В коридоре зажгли свечи в канделябрах, и золотистый свет падал на его темные волосы и широкие плечи. Отбрасывал тени на его лицо.

За окнами все так же громыхал жуткий гром.

«Я никогда больше не увижу солнечный свет».

Я совсем пала духом. Какая несправедливость! И безысходность.

– Меня зовут Козетта Монвуазен. – На этот раз ложь слетела с моих губ легко. – Но я полагаю, вы и так это знаете.

Он фыркнул:

– Что же вы, мадемуазель, ведь мы станем прекрасными друзьями. Вы можете сказать мне, как вас зовут на самом деле.

– Козетта Монвуазен, вот как меня зовут!

Мужчина лишь весело вскинул брови.

– Итак, я сказала вам свое имя! – бросила я. – Назовите и свое, как того требуют хорошие манеры.

В ответ он засмеялся и, обхватив меня за запястье холодными пальцами, поднял меня в воздух, словно перышко, как будто я ничего не весила, как будто во мне не было ни плоти, ни крови, а лишь эфир.

«Te voilà».

Вспомнив зловещие слова той девушки, я напряглась, и от мысли о прошлой ночи мне стало дурно.

«Призраки».

«Они не были настоящие», – сказала я себе.

Мужчина поднял меня, и я разглядела ямочку на его подбородке.

– Вот это да! А ведь Одисса говорила, что вы очень милы!

– Вы знаете Одиссу?

– Еще бы не знать! Все ее знают, но, увы, я знаю ее лучше, чем другие.

Я непонимающе на него посмотрела, а мужчина царственно поклонился. Он был стройным, с густыми волосами. Он подмигнул мне, изучая меня из-под длинных ресниц.

– Мы близнецы, мадемуазель Монвуазен. Я Дмитрий Петров. Но вы можете называть меня просто Дима. Могу я называть вас Козеттой?

«Близнецы».

– Нет.

– Ах! – Он поднес руку к груди, притворно оскорбившись. – Вы ранили меня в самое сердце, мадемуазель.

Картинно вздохнув, он выпрямился. В его жестах и интонациях я увидела Одиссу. И хотя он был одет в темно-красный бархат, а не фиолетовый атлас – а его глаза горели неподдельным интересом, в то время как взгляд Одиссы всегда где-то блуждал, – у них обоих были одинаково царственные манеры. Ведь они приходились кузенами королю, а значит, были… герцогом и герцогиней? Вечные обладали теми же титулами, что и люди?

Но я прикусила язык и не стала задавать вопросов.

– Если вы так настываете на лжи и формальности, – сказал он и взял меня под руку, – я, разумеется, подыграю вам. Но хочу вас предупредить, что мне нравятся трудные задачи. С этой минуту я буду надоедать вам, пока мы не перейдем на «ты» и не станем называть друг друга по имени. Отныне я буду думать лишь о вас, Коко!

Я неохотно покосилась на него. Как и его сестра – как Иван, Павел и даже Михал, – он отличался невероятной красотой, отчего все становилось только хуже.

– Я знаю вас всего несколько минут, месье, но полагаю, что вы думаете лишь о себе.

– А вы мне нравитесь! Очень нравитесь!

– Где Одисса? Она сказала, что придет ко мне на закате.

– Боюсь, что планы несколько изменились.

Улыбка сошла с его лица. Он проводил меня в коридор. Круги на пыльном полу исчезли.

«Как странно».

– Михал… попросил привести вас к нему в кабинет, а Одисса – ветреница наша – еще спит сладким сном. Я вызвался проводить вас.

– Почему? – настороженно спросила я.

– Потому что хотел с вами познакомиться. Весь замок только и гудит о вас. Пока я шел к вам, раз двенадцать услышал имя Козетта. – Он лукаво взглянул на меня. – Похоже, даже слуги могут называть вас по имени.

Из гостиной вышла женщина в простом платье, со свертком тряпок в руках. Завидев меня, она прищурилась и выронила какую-то тряпицу. Я хотела было поднять ее, но женщина молниеносно схватила ее.

– Excusez-moi[7], – пробормотала она, обнажив кончики клыков. Она посмотрела на Дмитрия и склонила голову. – Я вернусь, mon seigneur[8], – многозначительно произнесла она и поспешно скрылась за углом.

Совершенно сбитая с толку, я посмотрела ей вслед. Та тряпка была пропитана кровью; на полу осталось алое пятно. Я хотела заглянуть в гостиную, чтобы посмотреть, откуда взялась кровь, но Дмитрий загородил дверной проем и порывисто улыбнулся.

– Там ничего нет.

Я посмотрела на пятно:

– Но у кого-то идет кровь.

– Правда?

– Это разве не кровь?

– Пятно вытрут. – Дмитрий нетерпеливо взмахнул рукой, избегая смотреть мне в глаза. – Идем? У Михала отвратительные манеры, и он не любит ждать.

Не дожидаясь моего ответа, он снова взял меня под руку и силой повел вперед.

– Но… – Я тщетно пыталась вырвать из его стальной хватки. – Почему она так на меня посмотрела? Откуда взялась кровь?

Мне стало дурно. Я уперлась ногами в пол, пока Дмитрий буквально тащил меня вниз по лестнице.

– Крови было так много. Кто-то пострадал…

– Какая вы все-таки милая. Одисса ничуть не преувеличивала.

И хотя Дмитрий явно хотел разрядить обстановку, рука его была напряжена. Взгляд тоже. Странная краснота разлилась по его шее. Он так и не взглянул на меня. Я его не знала, но могла предположить, что ему было стыдно.

– Личный вызов, – печально произнес он. – Понравиться мадемуазель Монвуазен. Вы сделаете мне одолжение?

Я пораженно на него посмотрела:

– И какое же?

– Не говорите, пожалуйста, никому об увиденном. Не хочу волновать сестру – ничего страшного не произошло, – и мы с Михалом… – Дмитрий пожал плечами. – Нам не нужны всякие недоразумения. Особенно учитывая его чудовищные манеры. Вы ведь не скажете ему, да?

– А что я должна ему сказать?

Дмитрий пристально посмотрел на меня, в его взгляде читалась нерешительность.

– Ничего, – наконец сказал он, и странный румянец разлился теперь уже и по щекам. – Простите меня. Не стоило мне… Впрочем, неважно. – Он стиснул зубы.

Повисла тишина. Мы подошли к огромным дверям из черного дерева.

– Пришли, – тихо произнес он.

Наконец-то мне удалось вырвать из его хватки. Дмитрий не пытался меня остановить. Он виновато склонил голову и отступил, словно хотел уйти подальше. Отчего-то мне стало дурно. Я ничего не понимала и, наверное, никогда не пойму. Здешнее место, здешние обитатели… они все были больны.

«Что-то странное происходит, Селия. И дело не только в деревьях и розах. Сама земля… будто больна. Моя магия больна».

Увидев мое выражение лица, Дмитрий вздрогнул и низко поклонился.

– Я поставил вас в неловкое положение. Прошу прощения. Я представлял, что все пройдет иначе. Мне жаль.

Голова у меня начала болеть.

– Почему весь замок гудит обо мне? – спросила я. – Почему слуги обсуждают меня?

Он ничего не ответил и пошел назад. На секунду он замешкался, и в его глазах промелькнула печаль.

– Мне жаль, – повторил он. – Милые создания долго не живут на Реквиеме.

С этими словами Дмитрий развернулся и ушел прочь.

Только вот я не успела обдумать его зловещие слова – двери распахнулись, и в проеме показался Михал. Он молчал. Затем изогнул бровь.

– Невежливо стоять у дверей. Прошу… – Он протянул мне бледную руку, пристально глядя на меня черными глазами. – Проходи.

Глава 14. Вопросы и ответы

К моему удивлению, кабинет Михала был совсем небольшим. Камерным. Стены были обиты панелями из зеленого шелка, в центре возвышался высокий лакированный стол. На нем стояли разнообразные диковины: золотые часы с маятником в виде красивой женщины, плавающее серебристое яйцо с жемчугом, темно-зеленый плющ, за которым лежала стопка книг в кожаных переплетах. Выглядели они древними и дорогими.

Все в кабинете выглядело дорого, а я…

Я взглянула на свое некогда белоснежное платье – тонкое кружево было испачкано и порвано. Теперь мой наряд напоминал скорее грязную старую тряпку. Я поежилась, когда Михал бросил на меня холодный взгляд, и ткань неприятно царапнула кожу.

– Прошу.

Он сел за письменный стол и, сцепив пальцы, внимательно на меня посмотрел. Когда я встретилась с ним взглядом, мужчина кивнул на мягкое кресло, стоящее напротив его стола. В камине горело пламя, наполняя кабинет светом и теплом. Только вот, как и в моей комнате, арочные окна были закрыты ставнями. Нас будто запечатали в склепе.