Читать онлайн Nexus. Краткая история информационных сетей от каменного века до искусственного интеллекта. Юваль Харари. Саммари бесплатно
Оригинальное название:
Nexus: A Brief History of Information Networks from the Stone Age to AI
Автор:
Yuval Noah Harari
Знание – сила?
Важнее, чем истина
Человек – существо социальное. Благодаря этому он и преуспел. Мы сильны, но не поодиночке. Другие существа, например муравьи или шимпанзе, тоже умеют находить контакт друг с другом. Однако лишь человек сумел максимально прокачать эту способность.
Чем эффективнее мы обмениваемся опытом, тем более сложные информационные сети[1] создаем – от племени до государства. Более сложные, но не более мудрые и счастливые. Нерон и Гитлер тоже умели выстраивать сети, которые казались весьма эффективными. Как получается, что время от времени общество сворачивает не туда?
Коль скоро общество построено на обмене информацией, может, все дело в ее недостатке? Оптимисты полагают, что просвещение масс может все исправить. Но в таком случае ничего не стоило бы переубедить завзятых националистов и антисемитов. Однако и самые безупречные аргументы тут, как правило, бессильны.
Наша проблема не в недостатке информации. И не в том, что мы бываем дезинформированы. Информация в первую очередь служит тому, чтобы мы действовали сообща. Для этого ей вовсе не обязательно быть правдивой.
Но это полбеды. На протяжении тысячелетий информацию собирали, хранили, утаивали люди. В начале 2020-х мы стоим на пороге беспрецедентного открытия. Мы создали интеллект, который умеет распоряжаться информацией без нашей помощи.
Пока мы называем его искусственным. Вскоре он сам придумает, как ему себя называть.
И как же нам быть?
Сила историй
Человечество создало несколько чрезвычайно эффективных способов делиться информацией. А началось все с того, что люди стали рассказывать друг другу истории. Нам не узнать, о чем велись разговоры вокруг пещерных костров. Может, это были рассказы о богах, которые послали огонь. Может, рассуждения о преимуществах племени, которое составляли собравшиеся, перед соседским. Как бы то ни было, цель таких разговоров вполне понятна, потому что мы продолжаем вести их до сих пор. Мы не просто сообщаем о том, что происходит, – мы делимся представлениями о том, что все это значит для нас.[2]
Всякая история – племени, семьи, страны – распадается на множество микроисторий: это хорошо, а то плохо; мы такие, а они эдакие… Есть объективный мир вокруг нас – со звездами, животными, погодой, домами. Есть субъективный мир каждого из нас – с эмоциями, ощущениями. Но истории создают еще один мир – мир символических реальностей. Он существует только на уровне представлений, но от этого не становится менее влиятельным.
Христианство – это одна символическая реальность, а ислам – совсем другая. Мировая финансовая система, опирающаяся на фиатную валюту, – одна символическая реальность, а мир биткоинов – другая. Когда 4 июля 1776 года Второй Континентальный конгресс принял Декларацию независимости США, была создана новая символическая реальность. Ну и так далее. Эти символические реальности наивно оценивать в понятиях «истина» и «ложь». Они истинны, пока их придерживается некоторое число людей.
Соединяясь в сообщества, мы, конечно, заинтересованы в том, чтобы знать правду о мире. Факты здорово помогают в понимании того, как лечить болезни или добывать еду. Но не менее мы заинтересованы в том, чтобы поддерживать сложившийся порядок вещей. Вот почему итальянские инквизиторы были не в восторге от гелиоцентрической теории Галилея.
Это была правда о мироустройстве, которая грозила поколебать мир социальный. Баланс истины и порядка был актуален во все времена.
Сила письменности
Начало новому социальному порядку дают пророки и сказители. Но чтобы этот порядок сохранить, нужны бухгалтеры. 10 000 лет назад наши предки перешли от собирательства к земледелию[3]. Они перестали кочевать и стали создавать большие поселения, которые постепенно превращались в города. Еды становилось больше, ее требовалось защищать и распределять – возникла специализация труда.
Новая экономическая реальность требовала учета: кто сколько собрал урожая, кто кому должен… Эти сведения непросто держать в голове. И вот в месопотамском поселении на берегу Евфрата под названием Урук (на месте нынешнего Ирака) возникает клинопись.
Огромное преимущество письменности в том, что двум людям не нужно встречаться лично, чтобы совершить какую-либо сделку. Долговые расписки, подати, штрафные квитанции – возник совсем иной мир. Мир архивов, каталогов, библиотек. Мир точной информации. Мир бюрократов.
Впрочем, люди никуда не ушли от историй. Финансовая политика государства опирается на строгую документацию, но, когда в один прекрасный момент министерство финансов вдруг повышает процентную ставку или, чего доброго, объявляет дефолт, что это, как не очередная история?
Бюрократическая реальность контринтуитивна. Наш мозг сохраняет информацию в виде связных сюжетов, а не в виде столбцов цифр. Неудивительно, что бюрократов так часто обвиняют в бездушности, в узком взгляде на мир. Простому человеку не ясна логика канцелярий. Тут чаша весов склоняется на сторону порядка, не истины.
Как избежать риска ошибок
Церковь vs наука
Чем больше сведений накапливало человечество, тем больше возрастал риск ошибок. К тому же ошибка в долговой расписке – одно, а ошибка в священном тексте – совсем другое. Мало создать социальный порядок – важно сохранить его легитимность. В дописьменную эпоху для этого были нужны жрецы и оракулы. Записанные священные тексты объявлялись непогрешимыми.
Но тут не все так просто. Возьмем историю Библии. Этот корпус священных текстов складывался на протяжении веков. В какой-то момент возникли иудейский и христианский варианты священной книги. Огромную роль играли толкователи Писания – раввины в иудаизме, епископы в христианстве. Представление о том, что осознание Слова Божьего не нуждается в посредниках, привело к расколу христианства на католиков и протестантов. Уильям Тиндейл, переведший Новый Завет на английский язык, был сожжен на костре в 1536 году как еретик. Непогрешимость текста постоянно ставилась под сомнение.
Реформация была поддержана развитием книгопечатания, однако широкий доступ к знаниям вовсе не означал торжества истины. Европейским бестселлером XVI века стал не «Трактат о вращении небесных сфер» Коперника, а «Молот ведьм» Генриха Крамера – со всеми вытекающими последствиями. Если мы хотим добыть из информации истину, нам стоит озаботиться не столько свободой ее распространения, сколько созданием адекватного механизма поиска ошибок.
Понимание этого ознаменовало начало научной революции. Католическая церковь убеждала прихожан в непогрешимости всего, о чем сказано в Библии. Коперник и Декарт признавали вероятность ошибок в своих знаниях. Сила науки – в сомнении. Понять природу реальности можно только путем проб и ошибок. И вот чаша весов склоняется на сторону истины, не порядка. Настоящие ученые – всегда бунтари.
Они, впрочем, могут себе это позволить, ведь, строго говоря, поддержание социального порядка – дело не профессоров, а полицейских и политиков. Но существуют ли аналогичные механизмы поиска ошибок в политической жизни?
Диктатура vs демократия
Что отличает демократию от диктатуры? Вовсе не факт наличия выборов главы государства – они проводятся и в КНДР. Отличие в том, что в демократической стране владение информацией никогда не превращается в привилегию одного игрока. Свободная пресса, независимые суды, политическая оппозиция, профсоюзы – все они претендуют на право знать и контролируют друг друга. Они и есть те самые механизмы поиска ошибок.
Демократию часто понимают как власть большинства, однако это не совсем так. В подлинно демократической стране большинство не властно над меньшинством, потому что каждый житель страны имеет гражданские права – еще один механизм коррекции.
Демократию опасно путать с популизмом[4]. Обе эти политические системы подчеркивают, что власть принадлежит народу, однако популисты настаивают, что только их партия представляет народные интересы. Народ при этом понимается не как множество групп с разными потребностями и интересами (как оно и обстоит на самом деле), но как безликое целое, волю которого безошибочно чувствует популистский лидер.