Читать онлайн Цзи бесплатно
Пролог. Неизвестно где
Городок назывался… да хрен его знает как.
Въезжая сюда на автобусе, Андрей Огневский разглядывал дорожный знак с тремя иероглифами, обозначавшими название, – и ни одного не мог прочитать. Его знание китайской грамоты ограничивалось дюжиной слов и символов: «мянь» – 面 – «лапша», «мифань» – 米饭 – «рис», «шуй» – 水 – «вода», «цичэ-чжань» – 汽车站 – «автовокзал» и тому подобное. Самые простые слова, необходимые, чтобы выжить. Ни одного из них в обозначении города не было.
Продублировать латинскими буквами китайцы не удосужились. Наверно, не ожидали, что найдется иностранец, достаточно безумный, чтобы забраться в такую глушь. А вот Огневский забрался. Последние три недели он намеренно ехал прочь от больших городов, от мест, указанных в путеводителях, в самую неведомую глухомань. Говорил себе, что хочет посмотреть настоящую жизнь в глубинке, без вездесущих туристов и торгашей. А может, просто хотелось забиться куда-нибудь подальше…
Больше всего впечатляли электронные табло на автовокзалах. Полсотни строк красными сверкающими иероглифами, из которых ты не можешь прочитать ни одного. Представить только, что за каждой – целая деревня или даже город, скорее всего, почти неизвестные миру за пределами Поднебесной Империи. О них ты не знаешь ничего, даже названия.
Андрею казалось, будто в свои двадцать четыре года он вернулся в раннее детство, в довербальную пору – ладно еще не понимать иностранного языка, но здесь ты не можешь даже прочесть незнакомое слово. А если и прочтешь – не произнесешь как надо, потому что не умеешь выговаривать гласные с правильными тонами.
Об этом Огневский думал, выходя из здания автовокзала в неведомый ему городок. В прохладный, пасмурный день 23 января 2008 года.
Тут что-то заревело в небе прямо над головой, звук знакомый – до ужаса, до смерти. Так рвет атмосферу цилиндрическое тело ракеты «воздух-земля». Снаряд прочертил по небу пылающую полосу, ударил в землю в тридцати метрах перед Огневским. Потом был ослепительный свет и чудовищная, лютая боль…
Нет, тьфу ты!
Андрей открыл глаза и громко выругался по-русски, напугав шагавших мимо китайцев. Он каждый раз злился на себя за эти внезапные, проклятые приступы воспоминаний. Поднял голову, посмотрел в небо – всего лишь пассажирский самолет. Почему-то в Китае аэропорты часто строят прямо посреди города, так что взлетающие суда с ревом проносятся над самой головой у пешеходов.
– Ненавижу этот звук… – пробормотал Огневский и пошел дальше, стараясь успокоиться.
Что происходит с человеком, когда все, чем он жил, погибло? Кто-то спивается, кто-то кончает с собой, кто-то с тихим отчаянием продолжает пытаться жить. Особо сильные и удачливые умудряются построить новую судьбу на развалинах старой. После того как ракета уничтожила его жизнь, Огневский не попал ни на один из этих путей. Теперь он просто куда-то ехал по чужой стране, страдая от воспоминаний. Скитающийся по свету, неупокоенный призрак себя прежнего.
Минут за двадцать дошел до центра городка. Тут возвышалась единственная местная достопримечательность – серая известняковая скала, окруженная зеленым прудом с ивами, увенчанная расписной пагодой. Красиво, но Андрей видел таких уже штук пятьдесят в разных частях страны, так что особого внимания не обратил.
Городок типичный для центрального Китая – ряды серых бетонных коробок, увешанных пылающей рекламой, с редкими пятнами зелени. За исключением пагод и мостов в парках, никакой традиционной архитектуры. Разве что если присмотреться, заметишь иногда ярко-красный храм с изогнутой крышей, зажатый со всех сторон современной застройкой.
Впрочем, унылым и скучным этот бетонный мир не выглядел – кругом кипела жизнь. Тротуары заставлены лотками со всем на свете, вокруг толпятся люди и всюду пахнет едой – острой, пряной, странной. Андрей восхищался жизнелюбием китайцев и втайне от самого себя ему завидовал.
Обходил тележки с лапшой, слушал гул транспорта, летящего куда-то по главной улице. В КНР где угодно, даже в самой глуши, все вечно что-то куда-то везут огромными партиями.
– Лаовай! Лаовай, лаовай!
Андрей почти уже не обращал внимания на подобные выкрики за своей спиной. Это слово, слегка презрительное обозначение иностранца европейской внешности, прилипает к тебе моментально и сопровождает на каждом шагу. Местные выкрикивают его автоматически, как только завидят тебя, что-то вроде рефлекса…
Что поделать, во многих уездах появление на улице некитайца – это целая сенсация, примерно как негр, внезапно возникший где-нибудь на улицах Воркуты.
А еще Огневский выучил слово «бахэнь» – «шрам». Китайцы сразу обращали внимание на эту особенность его внешности. Потрогал пальцами рубец на левой стороне головы – глубокий, красноватый, тот тянулся от затылка до виска. След от касательного ранения осколком ракеты болел уже реже, в основном по ночам или после сильного напряжения. Скоро волосы отрастут подлиннее, будет не так заметно.
– Помо́зите ми! – услышал он за спиной отчаянный женский голос. Кричали почти по-русски, но не совсем. – Help! – опомнилась неведомая женщина, переходя на английский, а потом и по-китайски вспомнила: – Цзюмин!
Обернувшись, Андрей увидел метрах в двадцати от себя высокую брюнетку с большими черными глазами – вот тебе и негр в Воркуте. Она стояла в странной позе с разведенными руками, а маленькая человеческая фигурка быстро удалялась от нее, прижимая что-то к груди.
– My backpack! [Мой рюкзак! – англ.] – закричала девушка, заметив Огневского.
Все ясно, уличный воришка вырвал у дамы сумочку, самый типичный для Азии вид преступлений. Беглец как раз проскочил мимо Андрея по тротуару, Огневский бросился за ним.
В Китае ему уже приходилось иметь дело с этими «хватунами», одного как-то даже удалось поймать и вернуть украденное. Но в этот раз воришка оказался уж очень шустрый, поди догони. А у Андрея еще и собственный рюкзак за спиной – небольшой, на тридцать литров, но все равно…
Сзади, со стороны проезжей части, приближался гул мощного мотора. Краем глаза Огневский разглядел автобус, обклеенный яркой рекламой. Сделал быстрый прыжок.
Ноги угодили на подножку передней двери, руки схватили большое зеркало заднего вида. Оно со скрежетом прогнулось – made in China, блин! – но выдержало. Упитанный водитель по ту сторону стекла ошарашенно уставился на Огневского.
«Негр в Воркуте бросается на общественный транспорт…» – подумал Андрей.
Автобусы в Китае ездят лихо, через несколько секунд Огневский, висевший на зеркале, уже поравнялся с бегущим по тротуару воришкой. Оттолкнулся, пролетел метра полтора и приземлился на китайца, повалив на асфальт. Они покатились кубарем по тротуару, Андрей вскочил, держа в руках кожаный рюкзачок, небольшой, но довольно увесистый. Вор быстро поднялся, мельком взглянул на Огневского со смесью удивления и злобы. Что-то прошипел и бросился в сторону, через пару мгновений исчез в переулке.
Огневский секунду смотрел ему вслед. Что-то было не так с этим ловкачом… Успел его разглядеть: невысокого роста, но уже немолодой, со злым морщинистым лицом и цепкими глазами.
«Как-то не похож на обычного уличного преступника, ворующего, чтобы выжить, – подумал Огневский. – Уж больно рожа какая-то… не знаю, целеустремленная?»
Девушка подбежала к Андрею, ее черные глаза стали совсем огромными от удивления. Он поднялся, отряхнулся и отдал ей рюкзак.
Вокруг успела собраться небольшая толпа китайцев. Один, лет пятидесяти, в очках и фартуке, что-то оживленно говорил. Брюнетка улыбнулась.
– Ему очень стыдно перед нами за Китай, – перевела она на английский, видя, что Андрей не понимает. – Сильно извиняется. И приглашает нас в свою закусочную, накормит бесплатно.
– Я не против, – пожал плечами Огневский.
Он понял, что за время одиноких блужданий соскучился по человеческому общению. И удивился себе – до этого долгие месяцы, наоборот, не хотел никого видеть и слышать… Гляди-ка, неужели путешествия идут на пользу?
А может, просто проголодался. Андрей нормально не ел с утра, только в автобусе перекусил «псевдососиской» – закуской из местного супермаркета, сделанной явно не из мяса.
– Спасибо огромное, – сказала девушка, когда они сели в харчевне за пластмассовым столом.
Заведение было самое скромное, маленькое, человек на десять максимум. На стене висел красный пластмассовый щит с иероглифическим меню.
– В сумке и кошелек, и ключи от машины… – продолжила незнакомка. У нее был чуть заметный акцент непонятного происхождения. – Что бы я в этой глуши делала без них! Называется, решила прогуляться… Два часа вела машину, устала сидеть, пошла размять ноги…
Андрей еле поспевал за ее манерой речи, похоже, брюнетка любит поговорить, быстро и много.
– Меня зовут Стася. А тебя?
– Андрей, – представился Огневский.
– Рус? – удивилась она, – а я србина!
Они стали сбивчиво общаться на смеси своих языков и более-менее понимали друг друга. Это было весело, но утомительно. Скоро все-таки перешли обратно на английский. У Стаси были густые черные волосы, слегка растрепанные из-за путешествия, курносый нос, тонкие брови и озорной взгляд. Андрей залюбовался изящными чертами.
– Вот это акробатика! – поражалась Стася его трюку с автобусом. – Ты что, в цирке работал?
– Вся жизнь – это цирк… – философски заметил Андрей. – Кругом в основном клоуны, дрессированные собаки, а еще – зубастые львы, готовые тебя сожрать.
Подошел владелец в фартуке, стал снова оживленно что-то говорить. Андрей уловил слово «цзинча» – «полиция».
– Бу юн лэ [Не надо. – кит.], – ответила ему сербка и добавила что-то еще.
– Хочет вызвать полицию? – угадал Андрей.
– Ага, но я убедила, что не стоит. Рюкзак у меня, а вора все равно не догнать. Тащиться в участок… зачем оно нам?
Огневский кивнул. Попадать в участок ему было никак нельзя.
Хозяин харчевни еще что-то спросил и показал на меню. Видимо, хочет знать, что приготовить. Стася назвала какое-то блюдо.
А Андрей применил свой обычный метод для заказа еды – пробежался глазами по меню, нашел первую строчку, в которой были иероглифы 牛肉 («говядина») и 面 («лапша»), ткнул в нее пальцем, сказал:
– Чжэгэ. [Вот это. – кит. разг.]
– Ты точно хочешь лапшу с говяжьей кровью и требухой? – удивилась Стася.
– Ой… – Огневский развел руками. – Я смог прочесть, что там говядина и лапша. А что за остальные три иероглифа, не знаю… Всегда так заказываю еду, на удачу. Пищевая китайская рулетка.
– Ты смелый человек, – засмеялась девушка. – Но сегодня отдохни от кулинарных приключений. Я неплохо читаю по-китайски, чего бы ты хотел?
Она помогла ему выбрать, остановились на лапше в костном говяжьем бульоне. Владелец харчевни постарался, принес оба заказа за пару минут.
– Если серьезно, – Стася склонилась над миской чего-то овощного, политого темным соусом, – откуда такие навыки?
– Служил в спецвойсках… – неохотно ответил Андрей.
Касаться службы он очень не любил и давно почти ни с кем не говорил на эту тему. Но с этой незнакомой иностранкой почему-то стало легче, язык развязывался сам собой. Ее странная манера – болтливость и смесь иронии с пафосом – оказалась очень заразительной.
– Меня, кстати, едва не послали на миротворческую операцию на Балканы, – сказал Андрей. – Потому по-сербски немного знаю, готовился. Но в итоге отправили на Кавказ. Там у нас шла собственная большая война… Нашлись миротворцы, блин, – проворчал он, – у самих проблем выше крыши.
Стася вдруг обиженно нахмурилась:
– Если бы не Россия, от нас бы вообще ничего не оставили. Вы были единственными, кто не бросил сербов или хотя бы постарался не бросить. Ну да ладно… – Она торжественно взмахнула в воздухе палочками. – Хватит о прошлом. Ты в Китае, здесь уже будущее! Давно приехал?
– Около месяца назад.
– И что здесь делаешь?
Огневский пожал плечами:
– Не знаю. Куда-то еду…
– Путешествуешь? – не поняла сербка. – В отпуске?
– В вечном отпуске, – угрюмо согласился Огневский, выуживая в густом дымящемся бульоне лапшу.
– А в этот городок как попал? Здесь вообще иностранцев не бывает!
– Тем же способом, которым выбираю еду. Подошел в кассу на автовокзале, ткнул пальцем в первое попавшееся название.
– Оригинально! Надо будет попробовать, – рассмеялась Стася. – А ночевать где будешь, где остановился?
– Пока нигде… – ответил Огневский. – Только что с автовокзала, ищу что-нибудь недорогое.
– Тогда тебе повезло, – заявила Стася, – я остановилась на той стороне от пагоды, отель «Чанбайшань». Комнаты приличные, юаней за пятнадцать возьмешь неплохой номер, я покажу дорогу.
– Пойдет, – пожал плечами Андрей.
Обычно он выбирал места подешевле, но сейчас сильно не хотелось опять бродить по улицам одному.
– А ты живешь в Китае? – спросил Андрей. – Чем занимаешься?
– Работаю на богатого китайца… – как-то неохотно ответила Стася. – Он торгует дорогим антиквариатом, а я отвечаю за контакты с иностранными покупателями и партнерами.
– А здесь, в… – Огневский все еще не знал, как называется город. – В этой глуши у тебя тоже есть клиенты?
– Ну… Вроде того. – Стася наморщила красивый лоб. – Нужно встретиться с одним человеком. Он из наших, из сербов, но… со странностями. Мотается по Китаю в поисках разных древностей, почему-то его занесло сюда, назначил мне встречу в этом отеле.
Огневский не стал допытываться. Стася продолжила:
– Думаю, ты его увидишь, когда заселишься. Вечером посидим, выпьем за единение славян!
– Отлично, – согласился Андрей.
Китайская еда оставалась одной из немногих вещей в жизни, еще радовавших и интересовавших Огневского. Среди сотен местных блюд есть вкусные, очень вкусные, странные, просто отвратительные и откровенно несъедобные. И, заказывая путем «гадания по меню», никогда не знаешь, какая категория тебе попадется.
Благодаря Стасе, Огневскому в этот раз досталась очень вкусная и большая порция. Он с наслаждением втянул последние полоски лапши, они были белые и тугие, допил горячий бульон – по-местному, прямо из миски, громко хлюпая.
– Спасибо, – сказал он сербке. – Это куда лучше крови с потрохами…
Снова появился хозяин и пару минут болтал со Стасей по-китайски, все повторяя: «Дуйбуци, дуйбуци». Это слово Андрей знал – извиняется.
– Ох уж эти китайцы, – усмехнулась Стася, когда они вышли обратно на шумную улицу. – Они вообще ребята простые, извиняются редко, цирлихи-манирлихи тут не в почете. Но с точки зрения хозяина харчевни, воришка опозорил Китай перед нами, лаоваями, а это для местных очень серьезно. Даже ночевать нас тут в какой-то каморке приглашал, еле отказалась…
Они шли вдвоем вдоль ревущей улицы. Темнело, повсюду загорался красный неон.
Раздался хлопок – неподалеку что-то взорвалось. Андрей резко остановился, быстро скользнул взглядом по округе.
– Эй, ты чего? – удивилась Стася. – Это же фейерверки. Лунный Новый год на носу. Он хоть и послезавтра, но некоторые уже начинают веселиться.
– Извини, – произнес Андрей мрачно. – После службы осталась привычка. Очень не люблю такие звуки…
Она посмотрела на него, собиралась что-то сказать, но раздался куда более мирный звук – вызов с мобильного телефона.
– Да, Бо́яне, – ответила в трубку Стася.
На том конце провода что-то возбужденно заговорил мужской голос.
– И́ду, и́ду… – ответила девушка. – Смирите се! Шта се десило?
В ответ собеседник сорвался на крик.
– Я и́ду! – повторила Стася. – Петнадесят минута! – И отключила телефон. – Сранье… – прошептала она поморщившись.
Огневский не стал лезть с расспросами, но Стася, как всегда, сама начала рассказывать:
– Вот придурок… – вздохнула она. – Это Бо́ян, ну тот человек, с которым у меня встреча.
– С ним что-то случилось?
– Да нет… – Стася покачала головой. – У него бывает. Приступы паники. Бедняге начинает казаться, что все за ним следят и хотят укокошить… Он вообще неплохой человек и отличный знаток Китая. Просто ему досталось, угодил во время войны в лапы к албанцам, еле живой остался. Уехал в Китай, но от воспоминаний и здесь не спрячешься.
– Это точно… – вздохнул Огневский. – Я могу как-то помочь?
– Не. – Стася махнула рукой, и уже снова улыбалась. Она, похоже, не умела долго грустить. – Сейчас придем в отель, я его успокою.
Гостиница и правда оказалась хороша для своей цены. За стойкой Огневского встретил прилизанный консьерж в пиджачке, он говорил по-английски, правда, не очень понятно. Номер Андрею достался большой и даже с балконом. Сел на кровать, удивляясь превратности судьбы – почти месяц скитался один-одинешенек, бо́льшую часть времени и не говорил ни с кем. А тут, откуда ни возьмись, какие-то сербы, какие-то славянские страсти с выкриками «Сранье!»…
Что ж, одинокие блуждания среди китайцев успели порядком надоесть. Если так начинается какой-то новый эпизод, Огневский будет только рад, давно пора. Да и, что греха таить, очень хочется побыть еще в компании Стаси.
Андрей не успел переодеться, только скинул шапку, когда в дверь яростно застучали. В номер влетела Стася, с белым лицом, но без единой слезы. В черных глазах скорее что-то вроде угрюмой решимости. Андрей знал этот взгляд – так смелые люди реагируют на страшные события.
– Боян… – проговорила девушка. – Боян, он…
– Спокойно, – сказал Андрей как можно более ровным тоном. И добавил по-сербски: – Сми́ри се. [Успокойся. – серб.] Расскажи, в чем дело.
Девушка молча куда-то потянула Андрея. Он терпеливо пошел за ней.
Поднялись на этаж выше, Стася показала приоткрытую дверь одного из номеров.
Огневский осторожно вошел, сербка шагнула вслед за ним.
Посреди комнаты висело худощавое тело. Обезображенное гримасой смерти лицо, густые кучерявые волосы, черные с белым, как бывает у пожилых балканцев. Шея перетянута черным проводом, наверно кабель питания от телевизора или чего-то подобного. Другой конец привязан к люстре.
Добротно сделан осветительный прибор, выдержал вес повешенного… Впрочем, тот был довольно тщедушный и невысокий.
– Нужно позвать консьержа, – тихо сказал Андрей, – пусть звонит в полицию…
Он взял Стасю за плечи и повел прочь из номера.
– Нет! – неожиданно отказалась та. – Ты не понимаешь. У него… – Она сжала губы, но посмотрела на висящего. – У него с собой был предмет. Небольшая резная шкатулка. Я должна ее забрать, обязательно, я не могу без нее вернуться.
«Ввязался я в какую-то мутную китайско-балканскую историю…» – подумал Огневский. И понял, что жутковатое происшествие с повешенным и загадочными артефактами начинает интриговать. А ведь думал, что навсегда погрузился в апатию.
– Шкатулка должна быть в номере? – спросил он.
– Да, – сказала Стася быстро. – Нужно найти во что бы то ни стало. Пока полиция не узнала и не опечатала номер. Ты ведь можешь? В спецслужбах такому учат! Я хотела сама, но я такая невнимательная…
«Подсудное дело, – подумал Огневский. – Ну и хрен с ним».
Он обернул кисть руки платком, взялся за ручку и попытался закрыть дверь. Не вышло: Андрей только теперь заметил, что она повреждена.
Эй, да дверь выломали! Точнее, выбили ногой: если присмотреться, возле ручки виден след от удара…
Бивший явно был силач – полотно двери толстое, и замок тоже вполне добротный. Требовалось долбануть сильно и умеючи.
– Попробуем, – сказал Огневский. – Только тебе придется придерживать дверь, закрыться не получится… Как твоя шкатулка выглядит?
– Небольшая, – показала Стася, вставая у двери, – с кирпич размером. Зеленая с серебром, но, возможно, она завернута во что-то, бумагу или ткань… Блин, да что же так холодно!
Окно номера и правда было нараспашку. Оно выходило в узкий переулок, за которым виднелась серая стена с пыльным разбитым стеклом в старой раме. Андрей подошел, выглянул наружу – зазубренный край пробоины блеснул, отразив красный неон.
На улице стояла центрально-китайская зима, градусов пять тепла – после России вполне терпимо. Но балканка, похоже, к холодам не привыкла.
Андрей аккуратно закрыл окно, рука все еще была обернута платком.
– У тебя перчатки есть? – спросил он. – Не хочу оставлять отпечатков.
– Есть… Но женские… – неуверенно ответила Стася.
– Давай, – согласился он. – Лишь бы налезли. В нашем цирке сегодня шоу травести!
В тонких кожаных перчатках, которые трещали на его мосластых руках, Огневский стал методично осматривать помещение – его и правда когда-то такому учили.
Комната небольшая. Ничего особенно китайского в интерьере, кроме яркой картины на стене: ало-золотой карп, дух счастья, а над ним иероглиф 福 – «фу». По-русски звучит не очень, но на здешнем языке означает «богатство».
Из мебели – одноместная кровать, тумбочка, шкаф, узкий стол. Да еще небольшой стул – он валяется на полу, недалеко от ног повешенного.
Стася молча наблюдала, как работает Огневский. Он внимательно осмотрел всю мебель, перерыл постельное белье, заглянул под кровать. Пошел в ванную, долго искал там.
Вернулся, еще раз заглянул под кровать. На лбу проступила едва заметная морщина, а шрам на левой стороне головы словно бы слегка потемнел.
Огневский подошел к повешенному, поднял стул, поставил под качающимися ногами, хмыкнул.
– Шкатулки здесь нет, Стася, – произнес он медленно. – Возможно, ее забрали те, кто убил Бояна.
– Что?! – поразилась девушка и сделала шаг к Андрею.
– Тихо, – сказал он, подходя к двери. Оставшись без опоры, та тут же начала открываться. – Нужно уходить. Никто не должен знать, что мы здесь рылись, иначе будут проблемы. – Он посмотрел в глазок. – В коридоре никого, пошли! Камер тоже, слава Богу, нет.
Взяв девушку за руку, повел вниз, на свой этаж.
– Одной тебе лучше не оставаться, – сказал Андрей, когда они вошли в его номер.
Усадил в кресло. Взял с прикроватного столика бутылку воды.
– Пей, тебе нужно успокоиться, – настоял он. – И давай рассказывай. Что это за Боян такой, что за сокровище у него было? Сокровище, ради которого его убили.
– Го мне не простит, что шкатулка пропала… – пробормотала Стася.
– Го? – переспросил Андрей, внимательно глядя на нее. – Объясни, я должен знать, что здесь происходит.
– Это мой начальник… – неохотно начала Стася. – Его зовут Го Лучан. Боян тоже на него работал, уже давно.
– Так, – кивнул Андрей, – давай выкладывай, чем вы все вместе, ты, Боян и Го, занимаетесь на самом деле? Что-то нелегальное – оружие, наркотики? Боян – какой-то сербский мафиозо?
В историю о «торговле антиквариатом» Андрей давно не верил.
– Да какой мафиозо… – хмыкнула Стася. – Он ученый-китаист. Его зовут… звали Боян Вештица. Он был крупнейший в Югославии спец по китайской культуре, археолог, знаток восточных древностей. Даже китайцы считают его большим научным авторитетом. Когда он бежал от войны, то приехал сюда, работал в университете, потом его сманил мой начальник. Го, он кроме прочего, торгует редким антиквариатом. Боян его консультировал, оценивал экземпляры и тому подобное. Но… иногда случались проблемы из-за приступов паники. Он раз или два в год психанет, сбежит куда-нибудь, мотается по стране на поездах и автобусах…
Огневский слегка улыбнулся – вполне похоже на то, чем он сам занимался последний месяц.
– Пару дней назад Бояна опять «пришибло». Уехал из Пекина неизвестно куда, но теперь еще и прихватил с собой важный артефакт, эту самую шкатулку… Она очень ценная, Андрей, я не сильно разбираюсь, но Го был одновременно в ярости и в ужасе, когда узнал. Ведь Боян не в себе, еще потеряет, или украдут… Потом проклятый старик таки вышел на связь, сказал, что он здесь, прячется от кого-то в отеле «Чанбайшань». Го велел мне ехать сюда и во что бы то ни стало забрать шкатулку, без нее не возвращаться. Он вообще человек сдержанный, зря такого не скажет… Я приехала, сразу пошла к Бояну, но он не стал со мной говорить, даже дверь не открыл. Был совсем невменяемый, кричал, что его преследуют, что кто-то хочет его убить… – Она сжала губы. – Я решила прогуляться, пока он не придет в себя. Дальше ты знаешь…
– Он был прав, – пожал плечами Огневский. – Его хотели убить и убили.
– Что ты говоришь? Кому он нужен его убивать, ненормального старого серба-историка?
– Может, им был нужен не он, а эта ваша шкатулка, – ответил Андрей. – Но его убили, это точно.
– Да почему?
– Все просто. На Балканах люди довольно высокие, но Вештица скорее исключение, он ростом метр шестьдесят, не больше. Стул, что валялся под его ногами, тоже довольно низкий, ведь вся мебель рассчитана на китайцев. При таком росте и с такой подставкой, Боян никак не мог бы повесить сам себя на люстре, банально бы не дотянулся, чтобы привязать провод.
Стася резко втянула воздух и закрыла рукой рот.
– Думаю, его отключили, например придушили, сжав сонную артерию. Потом кто-то ростом за метр восемьдесят привязал ремень к люстре. Возможно, иностранец, среди них больше долговязых, хотя и китайцы такие иногда бывают. Бояна приподняли и повесили на проводе. Даже если от рук душившего остались следы, после повешения их видно не будет…
На этот раз оба вздрогнули, когда за окном хлопнул фейерверк. Цветные сполохи на мгновение окрасили комнату.
– Что же касается драгоценной шкатулки, – Андрей потер шрам, тот начал слегка покалывать, – есть небольшая надежда. Оденься – и пойдем. Только при консьерже будем изображать, что у нас все в порядке. Он может быть связан с убийцами и не должен ничего заподозрить.
На выходе из гостиницы пришлось подождать, пока мимо пройдет хмельная процессия празднующих Китайский Новый год. Покричали «лаовай-лаовай», как водится.
Андрей повел Стасю в узкий переулок, к тому самому дому с выбитыми стеклами, на который выходило окно покойного. Оторвал толстую доску, которой была заколочена дверь. Ветхий замо́к сдался с пары тычков.
Похоже, это одно из бесчисленных зданий, предназначенных под снос. В Китае, одержимом строительным бумом, все дома старше лет двадцати без сожаления уничтожаются, чтобы освободить место для новых.
Вошли в пустое, пыльное помещение. Было темно, лишь через грязные стекла пробивался мутный уличный свет. Андрей повел Стасю через сумрак и грязь на второй этаж.
Сербка не спорила, только морщила от пыли изящный нос. На втором этаже Огневский подошел к разбитому окну. Через дыру в грязном стекле падал красный луч неонового света.
– Ага! – Огневский показал на пол.
Стася увидела на полу среди осколков стекла темный сверток. Андрей поднял его – что-то небольшое завернуто в толстую ткань и перетянуто изолентой. Огневский начал стягивать обертку, под ней сверкнуло в красном свете серебро.
– Шта?! [Что?! – сербск.] – воскликнула Стася. – Это она, она! Андрей, какой ты молодец!
– Это Боян молодец, Царство ему, бедняге, Небесное, – ответил Огневский. – Видимо, понял, что за ним пришли… Знал, что в комнате шкатулку точно найдут. Открыл ставни да и бросил сверток через переулок, в окно заброшки. Ты ведь сама заметила, что покойный зачем-то распахнул окошко, несмотря на зиму. Гляжу – а на той стороне стекло разбито. Окно давно не мытое, все в пыли, но пробоина совсем свежая, с блестящими краями. Боян очень не хотел, чтобы эта штука попала в чужие руки… Что там внутри, кстати?
– Ой, – спохватилась Стася, – надо же проверить!
Она сорвала остатки обертки, посмотрела на ларец – он был очень изящно сработан, тончайшие завитки серебра изображали кудрявые облака.
– Хорошо хоть обмотка толстая, – выдохнула она, – вроде бы ничего не повредилось… Иначе Го бы меня убил!
Осторожно открыла ларец, нахмурилась. Внутри оказалась сложенная вдвое стопка каких-то листов, густо исписанных от руки и сшитых скрепкой. Девушка схватила бумагу, быстро глянула, яростно отшвырнула в сторону – и вздохнула с облегчением. В неоновом свете блестели серебром два ряда крохотных кубков, скорее даже рюмок, граммов на тридцать каждая.
– Все на месте… – прошептала Стася, быстро пересчитав. – Шестнадцать штук.
Андрей посмотрел на сшитые листы, сиротливо лежащие на грязном полу.
– А это? – спросил он.
– Не знаю, да неважно! – Стася даже не обернулась. – Какие-то записи Бояна. Он много всего сочинял, больше всякую безумную фигню.
Огневский, сын учительницы литературы, поколебался, но все-таки не смог оставить рукопись валяться в пыли – сказалось с детства привитое уважение к слову. Поднял сшитую пачку листов и положил за пазуху.
Снаружи снова послышались хлопки – неужели и в этом глухом переулке нашлись свои гуляки?
Раздался звон стекла, в одно из окон влетела и закрутилась на полу большая праздничная петарда. Ярко-красная трубка длиной с ладонь вертелась, сверкая огненным хвостом.
Андрей напрягся, Стася подняла руки, чтобы успокоить его, – ерунда, просто хлопушка. Он и сам так подумал в первую секунду. Но какой-то рефлекс, вколоченный прямо в спинной мозг, сорвал Огневского с места. Он кинулся к девушке, сбил с ног и откатился вместе с ней за опорный столб.
Хлопушка рванула так, что стекла вылетели наружу, в бетонном полу осталась маленькая воронка, а осколки вонзились в голые стены.
Спустя мгновение Огневский был на ногах. Стася стонала, но спрашивать, как она, было некогда. В окна влетели еще два снаряда.
– Скорее! – Андрей поднял ее на ноги, потянул по лестнице вниз.
Сбежали на первый этаж, сопровождаемые грохотом и волной пыли. Андрей бросил взгляд в проход, через который они входили с улицы, – туда нельзя, наверняка уже ждут. Вышиб ногой рассохшуюся раму в одном из окон. Подтолкнул Стасю – умница, молча полезла наружу. Они оказались на довольно широкой, но почти пустой улице. Андрей посмотрел по сторонам, лихорадочно соображая, что делать.
– Моя машина! – сказала Стася. – Она вон там, за поворотом!
Подбежали к авто – какая-то неведомая китайская модель, ярко-красная, самый популярный здесь цвет. Стася достала ключ из сумочки – руки не дрожат, но сжимают его так, что побелели.
Андрей успел восхититься самообладанием девушки – редкость среди гражданских.
– Куда? – спросила она, когда машина тронулась.
– Надо убраться из города, – ответил Андрей. – А там разберемся.
Стася кивнула и надавила на газ.
Когда они, проскочив по полупустым улицам, выехали на шоссе, девушка достала телефон.
– Позвоню Го, – сказала она, – Боян со своей шкатулкой впутался во что-то… Чтобы такое случилось в Китае! Убийство, бомбы среди бела дня!
Андрей удивился, когда Стася, дозвонившись до шефа, заговорила по-английски, называя начальника «Алан». Потом вспомнил, что деловые китайцы любят брать себе западные псевдонимы для общения с иностранцами, используют их вместе с китайской фамилией.
«Алан Го» – вполне себе красиво. «Го» ведь, кажется, значит «царство». Как это было бы по-русски… «Алексей Царственный»? Звучит.
Начальник выслушал Стасю не перебивая. Ответил что-то ровным, спокойным тоном.
– Едем в Инчжоу, – объявила девушка, положив трубку. – Отсюда часа полтора. Там у Алана свой отель, он обещал прислать туда охрану на всякий случай. Сможем спокойно отдохнуть, а завтра Го сам приедет заберет шкатулку.
– У вас в Народной Республике всегда так весело? – усмехнулся Андрей. – На Новый год принято друг друга взрывчаткой забрасывать?
Стася в растерянности покачала головой.
– Как тебя отблагодарить? – спросила она спустя какое-то время. – Ты спас и шкатулку, и меня.
– Мой персональный цирк всегда к твоим услугам, – поклонился Огневский. – Выпить бы чего-нибудь… И покрепче. – Огневский машинально потер шрам.
– Сделаем, – улыбнулась девушка. – Вот это навыки, ты настоящий детектив! Вас правда такому учат в разведке? Ну или где там…
– Учили, – кивнул Андрей. – А я даже там выделялся… Это, видимо, с рождения. Чувства обострены, а мозг моментально цепляется за каждую мелочь, все хоть немного нестандартное. Задолбался я уже с этим, если честно… Потому я и не против сейчас принять на грудь. Пара стаканов вырубает этот проклятый радар. Хотя бы на время…
Огневский остался без рюкзака – забирать его из отеля нельзя. Вполне возможно, что тамошний консьерж замешан в деле, пропустил же он к Бояну убийц…
Хорошо хоть, Андрей был опытным скитальцем – рюкзак у него в Китае уже воровали, а потому документы и деньги он всегда носил в «ксивнике», нашейном кошельке под одеждой. Так что в неизвестном городе осталось лишь кое-что из шмоток да пара книг.
Стася выжимала педаль, до Инчжоу добрались довольно быстро.
Отель, принадлежавший Го, назывался аж «Цюрих» и был на порядок лучше «Чанбайшаня». По звонку от владельца Огневскому выделили целый двухкомнатный номер, и снова – с большим балконом. Похоже, в этой части Китая на них особая мода.
Часов после девяти вечера в дверь номера постучали.
– Вот! – провозгласила Стася, входя в комнату.
В руках она держала пузатую бутылку с золотыми иероглифами. Ни одного из них Огневский не знал.
– Лучшее, что здесь есть, – торжественно подняла она неведомый напиток. – Если байцзю, здешняя водка, – это слишком жестко, а вино «Великая стена», наоборот, кислый компотик, то вот эта штука в самый раз. Вроде портвейна, крепкая и терпкая!
Они сидели на балконе, над огнями ночного Инчжоу. Город был похож на все прочие в Китае – огромные здания, ядовито-яркая реклама. Но тут неон растворялся в гладкой воде каналов – начиналась сеть великих рукотворных рек, построенных еще в древности и соединяющих центр Китая с морем.
Было довольно прохладно, Стася достала из шкафа запасное одеяло, большое и белое. Смешно завернулась в него вместе с креслом, на котором сидела. А Огневскому на температуру, как и на все на свете, было плевать. Он даже снял пуховик и повесил на спинку стула.
Сначала не чокаясь выпили за покойного Бояна. Но Стася не умела долго грустить, траурный настрой быстро улетучился.
Они и не заметили, как бутылка неведомого напитка опустела наполовину. Девушка зарумянилась и блестела черными глазами.
– Ой, а это что? – наклонилась она и что-то подняла с пола.
Андрей обернулся, увидел, что его куртка сползла со стула, упала, и из внутреннего кармана вылетел ярко-красный квадратик картона.
Сербка подняла карточку – на алом фоне оттиснут золотой иероглиф. Она нахмурилась вспоминая:
– «Цзи»?.. Это значит «удача», или что-то такое… Наверно, клочок открытки с добрым пожеланием? «Цзи сян жуи» – «Да будет удача».
– Ах вот как это читается! – сказал Андрей. – Друг подарил на память… Чуть не потерялась, елки-палки.
Он взял алую открытку из Стасиных рук, матово белевших в полумраке. Убрал в карман, закрыл его на липучку.
– Значит, Китай для тебя это удача? – улыбнулась девушка.
Андрей пожал плечами, но Стася, провозгласила:
– Обожаю эту страну, хоть здесь и нелегко… – У нее была забавная привычка говорить с пафосом, не поймешь: это она иронизирует или всерьез. – Вот ты здесь уже целый месяц. Почувствовал, что такое для тебя Китай?
Андрей вдруг понял, что они говорят не по-английски, а по-русски вперемешку с сербским. Хмель здорово помогает сближению народов: то ли у Стаси развязался язык, то ли Огневский вспомнил былые уроки, но теперь они неплохо понимали друг друга.
– Не знаю… – честно ответил он. – Не разобрался пока.
Стася не поддалась его занудству:
– А для меня Китай – это новый мир, новая жизнь! Я попала в Китай восемь лет назад, еще девчонкой, родители привезли. Тогда в Инчжоу были в основном одноэтажные трущобы, рядом большая помойка, за ней рисовые поля… А теперь, посмотри вокруг! – Она обвела рукой лес высоток в неоновом мареве. – Как в фантастическом фильме! Китай – это будущее, оно наступило. Скоро Америка с Англией окажутся глухой окраиной мира, а центр всего будет здесь, в Народной Республике. Будущее наступает сейчас, и я хочу быть тут, хочу участвовать в этом, уже участвую!
Огневский впечатлился. Типично славянская черта – прикрываться иронией, а внутри гореть какой-нибудь страстной идеей о светлом будущем.
– Знаешь… – проговорил он медленно, осушив бокал. – Пожалуй, и для меня Китай – это своего рода новая жизнь. Только… это жизнь после смерти.
Она удивленно подняла черные брови, а Огневский заговорил, медленно, чтобы сдержать внезапное возбуждение. Стасина склонность к пафосу и откровениям заразила и его.
– Все, чем я жил, погибло. У меня была любимая работа, где я чувствовал себя воином и мужчиной. Была родная страна, которой я служил. Была женщина, с ней я хотел быть до конца. А теперь… – Он поежился, хотя холода не чувствовал. – Воевать я больше не могу. – Он коснулся пальцами шрама. – Для страны я преступник. А женщина… ее тоже больше нет. Моя жизнь закончилась. Я умер и попал непонятно куда… – Он обвел рукой сверкающие небоскребы и огни пагод, расквашенные в воде пруда. – В какой-то странный загробный мир…
Даже сердце у Андрея забилось быстрее: впервые высказал то, что накопилось за долгое время. Увлеченный своим монологом, он не сразу заметил, что Стасино одеяло сползло на пол, а кресло опустело.
Он почувствовал затылком ее теплое дыхание. Длинные пальцы скользнули по его волосам, обжигая, коснулись шеи, нырнули под воротник.
Часть 1. Осколок
За Стиксом
За месяц до этого Огневский глядел через лобовое стекло в сумерки морозного утра.
Ехали по льду, ветер бросал на стекло колючие снежинки. Из Владивостока выбрались на рассвете, скатились с галечного пляжа на белое замерзшее море. Позади, на востоке, медленно светлело, вдоль берега мерцали желтые городские огни. Шины зашуршали на льду, присыпанному снегом. Старый японский джип бодро побежал прочь от берега, через замерзший залив.
На дворе был декабрь 2007-го, мост на ту сторону еще не построили. Если объезжать залив по дорогам, потратишь пару лишних часов. Куда веселее махнуть напрямую, по замерзшему морю, главное – не угодить в трещину или полынью. Каждый год несколько машин и пешеходов, решивших срезать по льду, проваливались в холодную пучину…
Но Вовка, сидевший за рулем, был человек бывалый, и не боялся. А Огневскому было все равно.
– Красиво… – проговорил Андрей, очнувшись от полудремы, когда половина пути по ледовому полю была позади.
Рассвет у них за спиной разгорался, лед стал розоватым от его холодных лучей. Андрей обернулся: Владивосток таял в рассветной дымке. В серых прямоугольниках домов, разбросанных по невысоким хребтам, гасли последние утренние огоньки.
– Гонять по льду – мое любимое зимнее развлечение! – рассмеялся Вовка. – Жаль, что ты уезжаешь. Мы бы еще на острова прокатились… Надолго покидаешь нас?
– Не знаю… – отмахнулся Огневский. – На границе китайцы ставят визу вроде на месяц. А там видно будет. Поеду дальше, в Индию или еще куда… Боюсь, что назад в нашу ледяную отчизну дороги мне не будет. Прокуратура позаботилась.
Рассвет вошел в полную силу, лед под колесами стал багровым, в небе горели ало-оранжевые облака.
«Прямо прощальный салют…» – усмехнулся про себя Огневский.
Последний привет от Родины неприкаянному сыну – то ли герою, то ли преступнику, а на самом деле просто раненому, потерянному, очень усталому человеку двадцати четырех лет.
После ранения в голову Огневский долго болел. А когда более-менее оправился, наконец выписался из госпиталя и комиссовался, решил уехать из Москвы туда, где вырос, на Дальний Восток. Но домой на Сахалин возвращаться не хотелось – там лишь отец с мачехой, которых Андрей избегает, да могила матери. В нынешнем тоскливо-потерянном состоянии на родной остров лучше не соваться, станет только хуже.
И Огневский взял билет до Владивостока, о котором у него сохранилась пара добрых воспоминаний из юности. Позвонил Вовке Брагину, старому другу, тоже сахалинцу, но недавно перебравшемуся в столицу Дальнего Востока.
Когда им с Огневским было по шестнадцать лет, они, бунтуя против цивилизации в целом и родителей в частности, неделями вместе ходили в походы по диким углам родного острова. Пару раз едва остались живы после ночевок посреди тайфуна и встреч с медведями, что только укрепило дружбу.
С тех пор Вовка перебрался в крупный город, где работал в каком-то институте, занимался непонятными и никому особо не нужными исследованиями. Но все свободное время по старой привычке скитался по дикой природе.
Он очень обрадовался звонку давнего приятеля:
– Приезжай конечно! Вспомним молодость.
В итоге на четыре месяца, с сентября по конец декабря, Огневский стал спутником Вовки в его скитаниях по Приморью. Потерял счет горам и пещерам, которые они покорили вместе, разбитым дорогам, которые прошли и проехали, скалам, с которых поначалу, когда было еще относительно тепло, прыгали в студеное море.
И первое время бродяжничанье вдоль океана помогало погасить боль и тоску. Но увы, срок действия у этой анестезии оказался недолгий.
Постепенно Андрей начал скучать, а больные воспоминания вернулись, едва ли не с большей силой. Впрочем, деваться было все равно некуда. Старая жизнь погибла, а устраивать новую нет ни сил, ни желания. Он продолжал путешествовать по краю, иногда и без Вовки, которому, в отличие от Андрея, временами нужно было ходить на работу.
Но вот однажды в декабре Огневский, завершив очередной одинокий маршрут, выбрался из заснеженного распадка к таежному поселку. Впервые за три дня он оказался в зоне действия мобильной связи, и на телефон пришло оповещение о том, что звонил отец. Настойчиво, уже четыре раза.
Андрей удивился. Отношения с родителем у него были специфические: после нескольких лет скандалов отец и сын сошлись на «вооруженном нейтралитете», постепенно перешедшем во взаимное игнорирование.
Если Огневский-старший пытается выйти на связь – явно случилось что-то из ряда вон.
– Привет, – сказал отец, когда Андрей перезвонил, стоя на перроне в ожидании электрички в город.
Голос был как всегда: уверенный, прямой, слегка угрюмый и, конечно, с приказной ноткой. Сразу слышно, что говорит потомственный военный и командующий ракетной частью. – Как ты?
– Никак, – честно ответил Огневский, глядя, как лохматые снежинки, предвестники грядущего бурана, медленно ложатся на рельсы.
Полгода назад, узнав о ранении отпрыска, отец приехал навестить его в московском госпитале. Но проявлять сочувствие у него получалось плохо, даже когда старался, – не тот характер. Андрей же был в полной апатии и даже особо не запомнил того короткого визита. Отношения быстро вернулись к статус-кво.
– Что случилось? – теперь спросил сын.
– Случились серьезные проблемы. У тебя, – ответил отец. – Ты где сейчас вообще?
– Деревня Кузнецово, Лазовский район Приморского края…
Огневский-старший сердито хмыкнул.
– Пока ты шляешься по гребеням, военная прокуратура готовит на тебя дело. Что-то о хищении… Рассказывай, чего там натворил?
Андрей вздохнул.
– Ничего. Честно. Поссорился с кем не надо.
Отец тихо выругался.
– В общем, – сказал он, – тебя скоро объявят в розыск по подозрению. Мы с Колей, конечно, постараемся тебя прикрыть, – Колей звали дядю Андрея, крупного военного дипломата, – но если не хочешь сидеть в СИЗО, тебе надо уехать из страны. Есть три дня, не больше. Ты в Приморье? Тогда дуй в Китай, это оттуда недалеко. Или в Таиланд, там, говорят, тепло. Деньги нужны?
– Нет, – ответил Андрей.
За время службы он и правда кое-что скопил, а потеряв аппетит ко всему на свете, тратил теперь очень мало.
– Я переведу на твой счет, – отрезал отец. – Собирай манатки – и мотай за бугор, понятно? Мне еще сына-зека не хватало!
– А я думал, ты за меня переживаешь, – угрюмо пошутил Андрей. – Ладно, я понял. Три дня так три дня.
И вот они катили по белому льду в сторону китайской границы. Два дня миновало, начинался третий – завтра, наверно, начнут искать. Но Огневскому было все равно, терять в любом случае нечего. Но раз обещал отцу «дуть за бугор», придется дуть.
Мерный шелест резины по льду сменился рычащим хрустом – машина пересекла залив и снова выбралась на сушу. По галечному берегу въехали в пустынного вида поселок. Пара лодок, вытащенных на сушу, пара бетонных строений да низкие деревянные дома, темные от морской сырости.
«Что ж, ледяной Стикс пересекли», – иронически подумал Огневский.
– Полуостров Песчаный, – объявил Вовка, показывая рукой на зимний пейзаж. У Брагина было добродушное обветренное лицо и веселые карие глаза. – Формально эта территория считается одним из районов Владивостока и слывет глухоманью. Но на самом деле мы въезжаем в сказочные места! Отсюда и до самой границы уникальный природный регион. И флора, и фауна, каких больше нигде нет на свете… Да ведь здесь водятся одновременно амурский тигр и дальневосточный леопард! Я москвичам рассказываю, что у нас здесь леопарды есть, – не верят, болваны! А его ареал именно здесь, на юге Приморья, среди сопок и деревень вот этих. Самый крупный из леопардов в мире, голубоглазый, пушистый, такое чудо! Мы вообще живем тут в стране чудес!
– Бог слишком плотно нашпиговал Россию чудесами, – философски заметил Огневский, – оттого и мучаемся. Передоз.
Вовка рассмеялся.
Остановились у автовокзала в поселке Славянка. Через полчаса отсюда должен отходить автобус в городок Хуньчунь китайской провинции Гирин. Огневский выскочил из машины на мороз, добежал до кассы, купил у хмурой толстой тетки билет.
Вовка отказался сразу уезжать:
– Чего ты будешь мерзнуть в этом вагончике? – Он кивнул на неприметное здание автостанции. – На улице минус двадцать с ветром… Посидим, чай в термосе есть.
Они ждали в машине, пили сладкий чай, вспоминая свои путешествия. Андрей смотрел через запотевшие стекла наружу. Яркий рассвет догорел, наползли вечные приморские облака. Славянка, популярный летний курорт, была зимой пуста, холодна и уродлива.
Прибыл китайский автобус с большими красными иероглифами на бортах. Огневский вышел из машины, закинул на спину рюкзак, на прощание пожал другу руку.
Вовкин джип покатил обратно, а Огневский стоял и ждал перед закрытыми дверьми автобуса – водитель запер машину и куда-то исчез.
– Мать вашу, – прошипел сквозь зубы худощавый парень чуть постарше Огневского, единственный, кроме Андрея, пассажир. Из-под серой шерстяной шапки выбивались тонкие рыжие локоны. – Совсем с ними околеешь! Уже время отправляться, куда этот козел делся?!
Огневский протянул парню термос с остатками горячего чая, выданный на прощание Вовкой.
– Гребаная страна, – проворчал парень, жадно прикладываясь. – Даже когда уезжаешь отсюда, заставляют тебя помучиться!
– Вроде это китайский автобус? – пожал плечами Огневский.
Парень только горько усмехнулся:
– Никогда, сука, сюда не вернусь, никогда!
– Так ты в Китай с концами? – с интересом спросил Андрей.
– Ага, – со злобным торжеством ответил собеседник. – Выучу язык, найду работу, там ее полно сейчас. Никогда в этот проклятый концлагерь не вернусь… Наконец-то свобода!
– Свобода? В Китае? – удивился Огневский. – Там вроде коммунизм… Диктатура пролетариата. Смертная казнь активно применяется, в отличие от России.
– Ну это для китайцев, – отмахнулся рыжий, – а для белых там вольная воля! И куча возможностей! А еще люди хорошие, не то что здешнее быдло.
Андрей вспомнил Вовку и хотел заступиться за соотечественников, но тут появился водитель-китаец. Следом за ним – две русские тетки с большими холщовыми сумками.
– Васенька, ты постарайся в этот раз побыстрее посты проскочить, – сказала китайцу одна из них. – Фуры вперед не пропускай, а то полдня опять простоим.
– Халасо, халасо, – проговорил в ответ водитель со смешным акцентом, – попэлобую.
Огневского очень заинтересовал этот китайский «Васенька» и его две знакомые.
– В общем, – обратилась одна из теток к своей спутнице, – сегодня вечером после семи заходи ко мне. Шмурдяк доковырять надо. В этот раз не повезло, много дунсей хреновых подвезли, сволочи. Но ничего, разберем сегодня, а завтра с новой группой помогаек через границу сплавим… Вон у Васи рейс завтра с утра, на этой же чиче. Да, Васенька?
– Утэлом, да, – подтвердил китаец.
Андрей слушал как зачарованный. Казалось, эти трое были из какой-то сказочной гибридной страны, смеси России с Китаем.
Сел в дальнем конце салона у заиндевелого окна. Рыжий парень пристроился рядом, все еще не выпуская термос.
– Челноки… – презрительно кивнул он в сторону теток, видя, как разглядывает их Андрей. – Гоняют через границу тонны всякого барахла. Мы же свои носки и ложки не умеем производить…
– Мальчики, вы когда назад? – обернулась к ним одна из теток. – Можем договориться на хороших условиях: мы вам бесплатную гостиницу на две ночи, а вы по двадцать кэгэ перекинете на обратном пути.
– Это как? – не понял Андрей.
– Да вот так, – женщина даже развела руками, удивляясь его невежеству, – каждый гражданин России имеет право привезти из Китая до двадцати килограмм груза без налогов. Мы тебе гостиницу оплатим, а ты нам через пост две сумки пронесешь. Заодно поможешь дамам, вон здоровый какой!
– Это называется «быть помогайкой», – проворчал рыжий парень, отвернувшись от теток. – Гостиницы для них по знакомству почти бесплатные, на налоговой льготе зарабатывают…
– Ну так что? – не сдавалась торговка.
– Я в Россию никогда не вернусь! – гордо бросил ей рыжий.
– А меня обратно не пустят… – вздохнул Огневский.
Почти час китайский Васенька гнал автобус через пустынные поля южного Приморья. Ледяное море осталось позади, сопки, покрытые голым зимним лесом, серели на фоне белого неба. Желтая трава перебивалась пятнами снега.
– Как тебя зовут? – спросил рыжий, когда они подъезжали к российскому погранпосту.
– Андрей.
– Сева, – представился собеседник. – Слушай, Андрей, я на границе первый пойду, ладно? Очень боюсь, что меня не выпустят, я в госорганах когда-то работал. Ох, лишь бы не стали допрашивать, гады. Боюсь, аж не могу терпеть. Нужно, чтобы поскорее все это кончилось…
– Давай, – пожал плечами Огневский.
– Я был-то там мелкой сошкой, можно сказать, кофе приносил, – стал без приглашения развивать тему Сева. – Хрен пробьешься выше без блата в этой проклятой стране. Еще и обращались как с дерьмом… Потому и хочу свалить отсюда.
«Мне бы твои проблемы…» – подумал Андрей, отворачиваясь к окну, вспоминая про военную прокуратуру. Сева наконец отдал опустевший термос, Огневский засунул его в боковой карман рюкзака.
Автобус притормозил у пропускного пункта. Андрей и Сева встали в очередь посреди холодного пустого помещения. Путешественники по одному перешагивали толстую желтую линию, подходили к будке и давали паспорт пограничнику.
– Ох, точно не выпустят… – все бормотал Сева. – Сейчас уведут в допросную, будут в глаза лампой светить и провоцировать! Не страна, а зона, блин, любой отъезд считают попыткой побега!
Наконец пришла его очередь. Парень запинаясь зашагал к будке паспортного контроля. Усталого вида молоденький сержант шлепнул ему печать в загранпаспорт, не сказав ни слова. Облегченный выдох Севы был слышен даже с расстояния в пять метров.
Огневский в раздражении развел руками. Хотелось подойти к сержанту и настоять: «Ну помучай его хоть немного, он мне все уши прожужжал!»
Теперь очередь Андрея. Перешагивая роковую желтую линию, Огневский подумал, что скорее уж его самого могут из страны не выпустить. Прокуратура могла сработать быстрее, чем за три дня…
Сержант даже не взглянул на Огневского, поставил в девственно-чистый загранпаспорт первый штамп. Тот был в виде забавного маленького грузовичка – пересечение наземной границы.
Когда снова сели в автобус, Сева был чуть ли не в экстазе, зеленые глаза с красными жилками сверкали от радости.
– Все… Свобода, свобода! – бормотал он.
Проехали несколько километров нейтральной полосы, прибыли на китайский пост. Тот был раза в два больше российского, сверкал свежей белой краской и огромными красными иероглифами на стенах. Сева с восторгом глядел на громадный портрет Мао Цзэдуна над входом – тоже, видимо, бывший для него символом «свободы».
Огневский вошел вслед за спутником через большие стеклянные двери.
– Видза н-нада?! – раздался совсем рядом женский голос с сильным китайским акцентом.
Андрей аж дернулся от неожиданности – это из какой-то двери высунулась совсем молодая китайская девчонка в черном мундире и с пачкой визовых анкет.
– Н-нада! – бодро ответил ей Огневский.
Через пять минут ему в паспорт наклеили серый прямоугольник с изображением Великой Стены и сроком пребывания в один месяц.
– Ого, – поразился Сева, когда они стояли в очереди к китайскому пограничнику, – это же категория F, бизнес-виза! Их вообще не положено на границе ставить. Ух, беспредельщики! – Его лицо расплылось в улыбке умиления. – Обожаю КНР!
Мордатый китайский военнослужащий в смешной ушанке и огромном зеленом бушлате шлепнул в паспорт Огневского печать о прибытии.
«Так вот ты какой, Харон…» – подумал Андрей.
Снова сели в автобус.
– Все, дальше только добрый Китай! – радовался Сева.
Метров двести ехали вдоль сетки пограничного ограждения. Андрей смотрел на ту сторону, где тянулась нейтралка, а за ней – российская территория. Пустые, покрытые снегом поля.
Что ж, удалось выскочить – следственный изолятор теперь, видимо, не светит. Из родной страны удалось-таки смыться.
«Кем-кем, а беглым преступником я еще не был», – вздохнул Огневский.
Сева все что-то оживленно говорил, снова вспоминал свои обиды на родину, твердил, что к людям там относятся, как к скоту. Уже и не такой глупой стала казаться эта болтовня…
Но как-то противно было злиться на место, где ты родился и вырос. Где живут друзья и похоронена мать. Это словно унижать самого себя – таким, как Сева, может, и нравится, но Огневскому от подобных мыслей становилось мерзко.
Он грустно улыбнулся и махнул рукой заснеженным пустошам на той стороне забора: «Счастливо! Еще увидимся».
Так в последние дни 2007 года Андрей Огневский впервые попал в Азию.
На китайской стороне были те же поля и сопки, что в Приморье. Скоро начался город Хуньчунь – большой, людный, несуразный. Между цветных иероглифов, пылавших на серых домах, попадались и надписи на русском, со смешными ошибками: «Алтека», «Ристаран»…
– В Хуньке я не останусь, и тебе не советую, – бросил Сева, отворачиваясь от окна при виде кириллицы.
Они вышли в переполненное здание автовокзала. Остро пахло краской и почему-то красным перцем. Вокруг гудела толпа китайцев в одинаковых черных пуховиках.
– Хуньчунь – это почти Россия… – продолжал Сева. – Такое же свинство… Надо брать автобус до Яньцзи, там уже все по-человечески, по-китайски, и ж/д вокзал есть, на поезд до Пекина или Шанхая оттуда можно запрыгнуть. Вон касса, пошли!
Он опять начал что-то говорить, на что-то жаловаться…
Но его голос потонул в криках китайцев – на платформе неподалеку народ шумно грузился в большой автобус. Толстый кондуктор с пачкой билетов махал руками, видимо, зазывая пассажиров. Загудел мотор, машина двинулась, но люди все еще запрыгивали на ходу.
Огневский умел двигаться очень быстро. Метнулся к платформе, проскочил в закрывающиеся двери автобуса.
Удивленное лицо Севы, все еще что-то говорившего, мелькнуло за окном и исчезло, автобус покатил прочь.
Огневский улыбнулся пораженному кондуктору, уселся на свободное место возле какого-то деда в ушанке. По крайней мере, от нытья и жалоб удалось избавиться. А куда он теперь едет – не все ли равно?..
Вечная весна
Автобус был большой и новый, как почти все в Китае. В ноздри бил запах свежего дешевого пластика, видимо, обивка сидений. Это неожиданно напомнило о детстве – так пахли игрушки с китайского рынка в Южно-Сахалинске, которые когда-то приносила Огневскому мать.
Упитанный кондуктор вручил Андрею билет, показал четыре пальца. Огневский протянул четыре бумажки по одному юаню – еще во Владивостоке обзавелся китайскими банкнотами с хитро улыбающимся Мао.
Город за окном быстро кончился, пошла сельская местность. Вместе с новыми, блестящими, словно игрушечными машинами по ней двигались дребезжащие мотоблоки и старики на ржавых велосипедах. Попадались даже живые ослы, тащившие телеги с овощами. И здесь же, у обочины – ряды мощных, новехоньких экскаваторов, готовых ваять светлое будущее исполинскими ковшами.
В глаза бросилась еще одно: почти под каждым мостом спали люди, устраивали целые гнезда из всякого хлама. Бездомных было много, куда больше, чем пресловутых бомжей в России. Похоже, что билетов в будущее хватает далеко не всем…
Пошел сухой колючий снег. Автобус выбрался на пустое шоссе и помчался на запад, в свой неизвестный пункт назначения. Электронное табло над местом водителя показывало температуру за бортом – минус 33 градуса.
«Надо было все-таки ехать в Таиланд… – вздохнул Огневский. – Там хоть тепло. А то променял одну ледяную империю на другую».
– Бу дао Хуанхэ синь бу цы! – заорал где-то рядом мужской голос.
Огневский едва не подскочил, но оказалось, что это всего лишь телевизор.
На экране в передней части салона начался какой-то нелепо-яркий фильм. С воплями и пафосной музыкой носились туда-сюда и лупили друг друга китайцы в одежде под старину. Бюджет у картины был минимальный – декорации явно из фанеры, а про уровень актеров лучше вообще молчать. Впрочем, движения, имитирующие кунг-фу, впечатляли своей замысловатостью.
Пару минут Огневский пытался смотреть местный кинематограф и радовался, что не понимает грозных речей персонажей. Уровень громкости был на максимуме, но пассажиров это совсем не смущало.
«Языковой барьер – это счастье, – подумал Огневский. – Не надо знать, что люди говорят».
В салоне было очень жарко, отопление работало вовсю. Так что, несмотря на вопли киногероев, Андрея стало клонить в сон. Все-таки встать сегодня пришлось в четыре утра, чтобы поспеть к автобусу через границу.
…Темно, лишь изредка луна пробивается через рваные облака. Огневский смотрит под ноги. Его черные берцы ритмично бьют по густой траве.
Почему-то из всего, что было в командировках на Кавказ, вспоминается обычно именно это – долгие часы бега по пустынным горам. Не боевые стычки, не казарменный быт, не полевые испытания новых устройств. Первым в памяти оживает ощущение монотонного, но быстрого движения, вес жилета разгрузки и тяжелого ранца с оборудованием. Сотни минут молчания, прерываемые редкими тихими командами, гул ветра и шорох травы.
В тот день стартовали затемно. Вертолет высадил их на блокпосту, считавшемся относительно безопасным. Служащие на блоке были люди ученые, ничего спрашивать у четверых бойцов спецгруппы не стали, вообще словно не заметили их. Отряд выбрался за периметр и растворился в темноте.
Дальше долго бежали вдоль хребта, обдуваемые сырым ветром. Первым шел Мурзинов, он предпочитал вообще не говорить лишний раз, давал команды знаками. По самому гребню идет неплохая тропа, но на ней группу будет видно из долины, а неподалеку, по сведениям, есть несколько вражеских точек.
Поэтому двигались чуть ниже водораздела, по криволесью на северной стороне. К горам Огневский привычный еще с юности, с походов по Сахалину. Там, правда, не нужно было постоянно ждать нападения.
Уже часа полтора, как они без остановок, не сбавляя темпа, бегут. Интересно, планирует Мурзинов хоть одну передышку? Огневский устать пока не успел, он еще часа два сможет так марафонить, но вот сам старший группы заметно полноват, и слышно, как он тяжело дышит.
Темноту озаряет бледно-желтое пламя. Все четверо на рефлексе бросаются в стороны, залегают в траву, но нет – этот огонь не по их души. Слева, в долине, в километре от группы вспыхивает новый взрыв.
Андрей вспоминает карту – да, там же у наших маленький пост, у моста через узкую речку. Похоже, духи налетели среди ночи, палят из гранатометов. Судя по количеству вспышек, их целая толпа.
Огневский стискивает зубы, представляя, каково сейчас солдатам на том посту. До них всего километр, есть возможность быстро прийти на помощь, но нечего и думать об этом. У отряда свое боевое задание, и рисковать его выполнением, обнаружить себя – немыслимо. Да и что могут четверо, пусть даже спецназовцев, против толпы с гранатометами?
«Хотя не… – думает Огневский, чувствуя на спине увесистый ранец. – Как раз можем, очень даже можем. Но нельзя…»
И от этой мысли только хуже.
Впереди поднимается тяжелая фигура Мурзинова. Быстрый взмах его длинной руки – продолжаем движение…
Андрея разбудил женский голос, что-то протяжно запевший по-китайски. Фильм про древние времена кончился, в салоне автобуса включили музыкальную программу.
Снова разозлился на себя. Чем больше гонишь из башки проклятые воспоминания, тем настырнее они лезут обратно…
Взглянул на часы – проспал чуть больше часа, но голова вся мутная и мышцы затекли, словно полдня продрых. За окном уже метет вовсю, а вот пейзаж не изменился – все то же шоссе, окруженное сопками. В Приморье любят говорить, что на китайской стороне каждый метр распахан и засеян гаоляном, а вот неправда. По крайней мере, тут, в Маньчжурии, как именуют иногда север Китая. Полно пустой земли, заросшей лесом, похоже на окрестности Владивостока… Если бы не гигантские иероглифы на склонах холмов (соцлозунги?).
«Интересно, куда я все-таки еду? – подумал Андрей. – И сколько еще чалиться в этом автобусе, под музычку и вопли из телека?»
Достал из кармана билет, – может, там указан пункт назначения английскими буквами? Нет, только колючие китайские письмена. Красивая штука – иероглифы, выглядят куда занятнее, чем просто буквы. Жаль только, что их много тысяч штук… Как это все вообще можно выучить?
На билете красовались два больших символа: 长春 – это, наверно, и есть название точки, куда несет его неведомая китайская судьба.
За день до отъезда Андрей купил во Владивостоке путеводитель по Китаю. В местном книжном магазине их было на выбор штук десять, взял тот, где меньше всего картинок – а значит, больше текста, информации.
Теперь достал его, полистал, но все географические названия – как назло, кириллицей, без иероглифов.
Дед в ушанке куда-то делся. На соседнем сидении теперь была китаянка средних лет с широким лицом, типичным для жителей Маньчжурии. Она сосредоточенно что-то жевала, глядя за окно.
– How to say that? [Как это произносится? – англ.] – спросил ее Андрей, ткнув пальцем в иероглифы.
Женщина моргнула живыми миндалевидными глазами. Да, соваться к жителям китайской глуши с английским точно не стоило…
– Как прочитать? – переспросил он уже по-русски, зная, что в пограничье некоторые понимают язык Достоевского.
Женщина снова моргнула.
– Харбин? – спросил Андрей, назвав первый пришедший на ум маньчжурский город.
– Хаэрбинь? – удивилась женщина и покачала головой. – Чанчунь!
– Ча?.. – переспросил Андрей.
– Чанчунь!
– Се-се! [Спасибо! – кит.] – ответил Огневский одним из немногих известных ему китайских слов.
Тетка покосилась на него, мол, ты чего, правда не знаешь, куда едешь?..
Поискал в оглавлении – и вправду нашелся такой город. И расположен как раз километров за пятьсот от Хуньчуня, где Андрей пересек границу. То есть на автобусе примерно семь часов.
Что ж, почитаем, что за город такой…
Ого, четыре с лишним миллиона жителей! Это когда во всем Приморском крае и двух миллионов не наберется… Что еще интересного? Оказалось, почти ничего. Для многомиллионного города информации совсем мало. Один из центров китайской автомобильной промышленности – вот где делают эти игрушечные красные легковушки и мопеды для рикш.
А еще здесь в сороковые жил «последний китайским император» – какой-то губастый мужичок, посаженный на трон японцами, занявшими Маньчжурию во время Второй мировой. Можно посетить дворец, где бедный марионетка японских фашистов делал вид, что правит Китаем, от которого ему достался только северный кусок, гордо названный Маньчжоу-Го – «Маньчжурское царство».
На дворце «последнего богдыхана» достопримечательности Чанчуня заканчивались. Что ж, не шибко интересный город, зато название переводится красиво – «Долгая (или даже вечная) весна».
«Ну ладно, – вздохнул Огневский, глядя, как вертятся по ту сторону стекла снежные вихри. – От весны я бы не отказался…»
Огневский вышел из автобуса только под вечер. Автовокзал Чанчуня был раз в пятнадцать больше, чем в захолустном Хуньчуне, и до краев заполнен шумящей черноголовой толпой. Куда все эти китайцы вечно едут?
Когда шагнул через широкие двери на улицу, обожгло морозным ветром, температура явно за минус тридцать – вот тебе и «вечная весна»!
Перед вокзалом тянулась широкая площадь, на ней – высоченный флагшток с алым знаменем, вокруг него – водоворот народа в черных пуховиках. Многие без шапок, хоть температура даже не сибирская, а почти магаданская… Вокруг площади – какие-то здания, увешанные рекламой, по виду торговые центры. Над всем этим гигантские видеоэкраны с аляповатыми роликами, за ними поднимаются высотки, тая в морозном смоге.
«И куда теперь идти?» – с интересом подумал Огневский.
Сперва стоило найти место, чтобы переночевать. Пошел наугад вдоль одной из улиц, забитых транспортом.
«Забавно, – подумал Андрей, глядя по сторонам, – вообще не видно традиционной архитектуры, ни одного здания. А ведь Маньчжурия – древняя земля, со своей большой историей. Неужели всю ее снесли, застроили угрюмыми высотками?..»
Вывески со словом “Hotel” нигде видно не было. Как и любых вывесок латинскими буквами – иероглифы, и только иероглифы. Приморские жители метко называют китайские письмена «пауками», очень похоже.
Вместе с группкой китайцев Огневский перебежал на красный свет ревущую шестиполосную дорогу. Всюду стояли светофоры, но на них никто не обращал внимания – ни водители, ни пешеходы. Автомобили просто ехали, игнорируя красный свет и разметку. А люди выжидали, пока в густом потоке возникнет брешь, и быстро семенили через проезжую часть.
«Анархия – мать порядка», – усмехнулся про себя Андрей. Поправил рюкзак, висевший на одной лямке за левым плечом, зашагал дальше.
Первые полчаса рев транспорта казался оглушительным, но постепенно слух стал привыкать. Натренированный замечать малейшие изменения, Огневский уловил, что сзади приближаются едва слышные, быстрые шаги. Но отреагировать не успел – подрастерял реакцию за полгода без службы и тренировок.
Только повернул голову – и увидел, как на него летит тощая низкая фигура. Китайский мальчишка, не старше лет двенадцати, прыгнул сзади прямо на идущего иностранца. Ручонки совсем тонкие, никогда бы он не смог отобрать сумку у взрослого мужчины. Но с разгона, благодаря силе прыжка, у гаденыша получилось. Сорвал рюкзак с плеча Огневского, ловко приземлился, прижимая добычу к груди, помчался прочь.
«Нехилый навык…» – успел подумать Огневский, а потом вздрогнул. В рюкзаке вещи немудреные, пес бы с ними, но ведь там загранпаспорт! Без него в Китае ни в гостинице не заночевать, ни деньги на юани не обменять. Потерял документы – путь тебе один, в российское консульство, а оттуда – в лапы к военному прокурору. По-другому просто не выживешь, ну разве что стать китайским бомжом… Спасибо, уж лучше на зону.
«Ты дебил?! – обругал себя Огневский. – Нашел время задумываться. Беги за ним!»
Малолетний уголовник уже ловко закинул рюкзак себе на спину. Семеня тонкими ногами в сбитых ботинках, он улепетывал к узкому переулку.
Андрей метнулся следом. Тело, разомлевшее после долгого сидения в автобусе, слушалось плохо. Потребовалось несколько секунд, чтобы дыхание выровнялось, а мышцы и нервы начали работать в полную силу.
И когда это наконец произошло, стало понятно, что мальчишке не уйти. Какой бы он ни был ловкий, но все же не чета взрослому, подготовленному человеку. Да еще ведь и тащит на себе рюкзак, не такой уж маленький, а Огневский теперь налегке.
Они бежали по узкому проходу меж двух серых стен, густо обклеенных ярко-красными объявлениями. Прямо в лицо Андрею ударил столб горячего, пахучего пара – вентиляционная отдушина из какой-то харчевни.
Огневский уверенно сокращал дистанцию, теперь можно было разглядеть, во что одет убегающий, – старый пуховик и спортивные штаны. С большой дырой, через которую, как говорится, видно его пролетарское происхождение.
Впереди бегущих ждала лестница в четыре ступени, за ней переулок заканчивался, выходил на какую-то улицу. На углу, у тележки с чем-то дымящимся, стоял старик в фартуке. Он лениво переворачивал большие клубни батата, жарил их на чем-то вроде высокого мангала с колесиками.
Вот только маленький разбойник тоже понял, что на своих коротких ножках от злого дядьки ему не уйти. Поэтому, взлетев по ступеням, он снова совершил свой коронный резкий прыжок – в сторону торговца бататами. Ударился о старика, оттолкнув его в сторону, и пинком отправил тележку катиться вниз по ступеням, прямо на бегущего по ним Огневского.
Андрей прижался к ржавым перилам, прогнулся в пояснице, уходя от края раскаленного мангала, тот прошел всего в паре сантиметров от его груди. Успел разглядеть, как под решеткой ало светятся пылающие уголья. Горячие бататные клубни разлетались во все в стороны, один едва не угодил Огневскому в лоб.
Торговец яростно что-то заорал, но бегущие уже пересекали улицу, уворачиваясь от машин. Воришка и тут показал изрядную ловкость, уклонялся от сигналящих авто на полной скорости. А вот Андрею пришлось пару раз остановиться, чтобы не угодить под колеса.
Дальше опять был переулок, за ним снова улица, уже без автомобилей – но заполненная толпой. В уши ударила духовая музыка – о, да это парад! Бодрая шеренга китаянок в ярко-алых костюмах маршировала по перекрытой проезжей части. Девушки синхронно поднимали в небо тонкие золотые жезлы.
«Это что, Первомай? – удивился Андрей. – Вроде декабрь на дворе…»
Да нет, вон на плакатах какой-то логотип с большим желтым трактором. День трудящихся в сельском хозяйстве? Или рекламная кампания тракторного завода? В стране, где социализм и капитализм сливаются подобно инь и ян, сложно отличить одно от другого…
Бегущие были уже перед самой колонной. Огневский успел увидеть, как мальчишка шмыгнул между двух красных юбок, женщины взвизгнули, но и только.
Андрей стиснул зубы – ему, бывшему раз в пять больше воришки, так точно не проскочить. И что делать? Не распихивать же дамочек в стороны, воспитание не позволит. Нужно быстро решать…
И он сделал единственное, что пришло в голову. Подбежав, приобнял одну из китаянок за талию, развернулся вместе с ней, словно в вальсе, и оказался по ту сторону шагавших. Получил на прощание по спине золотым жезлом – то ли всерьез, то ли игриво… Выяснять, к сожалению, некогда.
Теперь у вора был серьезный отрыв и неплохой шанс скрыться, шмыгнув в какой-нибудь закуток. Но Андрея уже разбирала ярость от всего происходящего, и она помогла ускориться. В последний момент он увидел, как мальчишка, сверкая дырой на штанине, ныряет в проем под высоким забором.
Огневский еле протиснулся вслед за ним – и закашлялся от пыли. Они оказались посреди большой стройки, бежали теперь среди куч щебня, под рев тяжелой техники.
Паренек двигался уже не так живо, как прежде. Устал, наверно, – рюкзак ведь нелегкий. Да, пожалуй, и перепугался – не часто, видимо, попадались ему настолько сильные и упорные преследователи.
Все тело Андрея горело, шрам на голове пульсировал, но до маленького негодяя оставалось не больше пяти метров.
И Огневский чуть не закричал, когда прямо навстречу мальчишке из-за угла выкатил громадный самосвал, китайский аналог «Белаза» с колесами в человеческий рост.
А вот разбойник не растерялся. Согнулся в три погибели и нырнул прямо под брюхо исполинской машины. Андрей не знал, что с ним стало, да и некогда было думать, самосвал уже ревел в метре перед ним самим. Водитель за толстым стеклом с ужасом глядел вниз на сумасшедшего лаовая, выскочившего прямо под колеса.
Андрей бросился в сторону, громадное рифленое колесо с рыком прошло совсем рядом с его плечом, и тут же еще одно пронеслось с другой стороны – дорога двухполосная, самосвалы катят в обе стороны!
Матерясь Огневский простоял несколько секунд как столб, между двух чудовищных машин, в вихре горячего выхлопа с обеих сторон. Когда они разошлись, Андрей с утроенной яростью, весь серый от резко пахнущей пыли, рванулся дальше.
Едва разглядел через серое марево, как мальчишка перескочил бетонное ограждение дороги и сиганул куда-то вниз. Пара мгновений – и Андрей прыгнул следом, пролетел метра три, приземлился на гору старых покрышек и еще какого-то мусора.
Стройка была позади, а вокруг – какой-то пустырь, заваленный барахлом и деталями ржавых машин. Мальчишка, что-то выкрикнув, кинулся к низкой бетонной будке, из которой выходила вбок толстая труба, обмотанная изоляцией, – теплопровод?
Малолетний вор исчез за дверью, покрытой разводами ржавчины. Огневский подлетел к ней в последнюю секунду и уперся плечом, не дал захлопнуть. С той стороны толкали неслабо, – похоже, сразу несколько человек.
Тяжело дыша от усталости и бешенства, Андрей вломился внутрь. Там было душно, противно пахло, в полумраке видны несколько фигур – все они в страхе попрятались.
Первым делом Огневский нашел воришку, тот сидел на полу и еле дышал от усталости. Андрей отобрал рюкзак, расстегнул, проверил внутренний карман – фу, паспорт на месте…
Быстрым взглядом окинул остальных. После чего немного выдохнул и расслабился, а то тело на автомате приняло боевую стойку. Нападения от этой публики можно было не бояться.
Помимо воришки в дырявых штанах, у стены стояли еще один пацаненок на пару лет младше, женщина с красным обветренным лицом и дед, совсем старый, с обвисшими грязными волосами.
Видок у всех был потрепанный и жалкий.
Огневский хоть и пробыл в Китае меньше суток, но успел заметить изнанку здешнего бурного роста – множество нищих и бездомных, целые семьи, оказавшиеся на обочине дороги к процветанию.
– Ну ядрена мать… – прошептал Андрей, глядя, как младший мальчишка прижимает к груди термос, тот самый, Володькин.
Еще бы, при такой холодрыге для этой нищей семейки, пытающейся согреться у отопительной трубы, возможность сохранить горячий напиток – настоящее счастье.
Огневский не против был бы отдать термос этим бедолагам, не жалко.
Но помешал принцип, усвоенный еще с малых лет, с дикого детства на Дальнем Востоке девяностых. Нельзя позволять, чтобы тебя разводили. Никому, никогда и ни по какой причине. Один раз позволишь себе стать терпилой – им и будешь до конца своих дней.
Он подошел, аккуратно, но твердо забрал у парнишки термос. Достал из кармана сто юаней, положил на пыльный стол.
– Купите себе термос, – сказал он им по-русски (а как еще?). – И малому, – он кивнул на воришку, забившегося в дальний угол, – штаны новые. Удачи…
Развернулся, вышел из пахучего тепла наружу. Закинул рюкзак на спину, пообещав себе никогда больше не носить его на одной лямке. Побрел, ища выход с пустыря на нормальную улицу.
Да уж, как угодно представлял себе первый близкий контакт с китайцами, но не так…
И снова послышались легкие, детские шаги за спиной.
«Ну это уже свинство!» – разозлился Огневский, резко оборачиваясь. Опять тот самый мальчишка. На этот раз он остановился в шагах пяти от Андрея.
Протянул тонкую чумазую руку – в ладошке лежало что-то яркое.
– Это чё? – удивленно спросил Огневский. – Чжэ ши шеньмэ? – перевел он. Пока ехал в автобусе, как раз выучил пару новых фраз.
Пацан робко улыбнулся и сделал шаг вперед, все еще протягивая руку. Андрей осторожно взял с нее маленькую картонную карточку, что-то вроде открытки. Она была помятая, оборванная с одной стороны. Ярко-алая, а в середине оттиснут золотой иероглиф 吉, который Огневский, кажется, где-то видел, но значения вспомнить не смог.
– Спасибо, малой, – улыбнулся Огневский, убирая клочок во внутренний карман куртки. – Давай кончай воровать. Как видишь, рано или поздно поймают.
Пацаненок внимательно выслушал фразу на непонятном ему русском языке, серьезно кивнул и убежал обратно в будку.
Понадобилось минут сорок, чтобы выбраться из зоны строек и пустырей на обжитую улицу. Пришлось снять пуховик и долго сбивать с него пыль, а то прохожие косились на грязного иностранца. Начинало темнеть, становилось все холоднее, а Огневский еще не знал, где будет ночевать. Шел по улицам, ежась от ледяного ветра, ища что-то похожее на гостиницу.
Спустя еще полчаса, изрядно замерзший, решил пристать к какому-то молодому парню, шагавшему навстречу. Может, тот понимает по-английски?
– Excuse me, I’m looking for a hotel [Извините, я ищу отель. – англ.], – неуверенно обратился Огневский.
Парень наморщил лоб за дужкой толстых очков.
Андрей вздохнул, изобразил пантомиму – сложил руки под щеку, закрыл глаза. Китаец, кажется, понял, но завертел головой:
– Цзюдянь? Мэйю!.. – Он смотрел на Андрея, быстро моргая. – А! – воскликнул китаец после продолжительной паузы. Почему-то хихикнул и дал знак рукой, мол, иди за мной.
Привел Огневского к невысокому зданию. Вроде и правда отель: на первом этаже небольшой холл и стойка, почему-то ярко-розового цвета. За стойкой сотрудница. Да такая, что Андрей пожалел о своем незнании китайского, – очень захотелось с ней поговорить.
Довольно высокая для китаянки, с каким-то отрешенно-томным взглядом и приятными формами. Свойственная местным широколикость консьержку совсем не портила, наоборот, скорее подчеркивала чувственный рот. Вот только накрашена слишком аляповато.
Брови девушки подскочили, когда она увидела иностранца. Спутник Огневского стал быстро что-то говорить, девушка кивнула. Андрей достал и положил на стойку свой красный паспорт с византийским орлом.
– Се-се, – искренне поблагодарил он китайца.
Тот широко улыбнулся, взмахнул рукой и пошел к выходу.
Консьержка удивилась, что тот уходит, о чем-то его спросила. Парень засмеялся, покачал головой и вышел.
Девушка вручила Огневскому карту-ключ от номера на третьем этаже. Андрей улыбнулся ей и пошел вверх по густо-бордовым ступеням лестницы. Ну и гостиницы у них, хоть глаз вырви от такой цветовой гаммы…
Войдя в номер, Андрей еще больше засомневался в китайской индустрии гостеприимства. Жизнью в отелях он был не избалован, всего пару раз останавливался в России во время коротких отпусков. Так что сравнивать было особо не с чем.
И все же что-то было сильно не так…
Во-первых, дизайн. Мебель и стены в комнате оказались тоже бордово-розовые, да еще кое-где с сердечками. Во-вторых, на одной из тумбочек у широкой кровати аккуратно разложены коробки презервативов, какие-то тюбики и еще хрен знает что. На другой – пачка комиксов, вроде японской манги. Заглянул – ого-го себе…
Но больше всего впечатляла уборная. Ее не было. Вместо этого санузел находился прямо в углу номера, в метрах двух от кровати. Отгороженный совершенно прозрачной стеклянной стенкой, с большим проемом без двери, даже без занавески.
«Тьфу ты, – ругнулся Огневский, вспоминая усмешку парня, приведшего его сюда. – Это какая-то гостишка для сексуальных утех. Хотя чего сексуального в гальюне без дверцы?!»
Уже потом он прочитал в интернете, что «отель любви» – это специальное заведение, куда китаец и китаянка приходят, чтобы провести ночь вместе. Штука весьма популярная – народу в стране много, живут скученно, и уединиться бывает непросто.
«Мне бы ваши проблемы…» – вздохнул Огневский. В его жизни всегда было наоборот – пространства навалом, а вот с любовью туговато.
Не раздеваясь завалился на пышную кровать.
Вспомнил, как работница удивилась, что молодой китаец уходит, а Андрей остается в отеле один. Думала, что они с парнем собрались воспользоваться гнездышком для того самого?..
«Вот тебе и первая ночь в Китае… – поморщился Огневский. – Страна хочет показать мне, что встречает с любовью? Или что меня тут отымеют?»
Лежать одному в этом «гнезде порока», на огромном «сексодроме» было странно и неприятно. Чтобы отогнать мутные мысли, выбрался обратно на морозную улицу в поисках ужина. Пустой живот уже серьезно протестовал. За день перебраться по земле от Владивостока до Чанчуня – не шутка, больше полтысячи километров. А потом еще и беготня за мелким воришкой через все что угодно – как не проголодаться?
Благо с едой проблем точно не возникнет – запахи ее слышались отовсюду. Андрей миновал пару каких-то заведений, выглядевших совсем уж бедно и мрачно. Наконец увидел харчевню поприятнее: крохотное помещение метра на четыре в квадрате, но с большим окном и отделанное чистой белой плиткой. А главное, через окно виден плетеный лоток с какими-то белыми кругляшами. Как большие пельмени, или скорее кавказские манты. Решил попробовать.
Зашел внутрь, где сидели на табуретках китайские дед с бабкой, с виду совсем древние. Но оба тут же бодро подскочили с криком «Лаовай!» [«Белый иностранец!» – кит.], с интересом уставились на Огневского снизу вверх.
Он показал рукой на лоток с «мантами», поднял пять пальцев. Старики добродушно засмеялись. Бабка засеменила к лотку, стала звенеть тарелками, а дед проводил Андрея за пластмассовый столик.
И вот перед гостем лежали пять дымящихся паровых булок и стоял стакан кипятка из термоса.
Приборов, кроме деревянных одноразовых палочек, не было. Андрей не особо умел такими пользоваться. Видел, как мажоры ими орудуют в московских суши-барах, но самому пока не доводилось. Что ж, теперь пора осваивать.
Наловчился быстро, голод научит и не такому. Андрей не заметил, как уничтожил все пять булок за пару минут, показал бабке еще три пальца. Вскоре и с новой порцией справился. Достал деньги расплатиться. Интересно, на сколько наел? Почем каждая булка? Протянул бумажку в десять юаней.
Дед прищурился, достал пачку банкнот и отсчитал сдачу: восемь юаней и пятьдесят местных копеек, Андрей забыл, как они называются. Вся трапеза стоила полтора юаня! На рубли это вообще нисколько, самый маленький пирожок на вокзале будет дороже.
Порадовался честности старика: ведь сразу видно, что «лаовай» понятия не имеет о местных ценах, обсчитывай не хочу. Но нет, выдал сдачу с точностью до копейки, ну или как эти монетки здесь называются.
«А в Китае очень даже неплохо, – подумал Огневский. – И люди душевные, – Он погладил пальцами открытку во внутреннем кармане пуховика. – Холодновато только. Поеду-ка я на юг… В Даляне, говорят, интересно, и море есть. А оттуда и до Пекина недалеко. Сегодня высплюсь в этом, блин, секс-отеле, а с утра на поезд».
Братья навек
…Отчетливо слышно, как тяжело дышит Мурзинов, но он и не думает сбавлять темп. Рифленые подошвы ботинок месят густую траву, уже упала роса, тучи на востоке теперь не черные, а серые. В полукилометре темнеет лес, за ним – редкие огни села.
Вспоминать все, что потом, очень не хочется. Огневский морщится, прогоняя эту картину. На мгновение получается – темнота и запах мокрой травы развеиваются. Но, по прихотливой логике воспоминаний, Андрея несет дальше в прошлое, на несколько недель раньше, в Москву.
Расположение части на окраине столицы, короткое северное лето. Ребята сидят на чемоданах, в ожидании большой командировки на Балканы. Огневский, командир отделения, проверяет еще раз, чтобы все у его бойцов было готово.
Вдруг его вызывают, да не к кому попало, а к полковнику Троякову, главе их особого отряда при Отделе спецназначения ФСБ. Огневский быстро шагает по коридорам, мысленно готовясь к нежданной встрече с начальником. Троякова он сильно не любит.
Нет, полковник – очень достойный и заслуженный сотрудник. Да что там, благодаря ему во многом до сих пор и существует отряд – довольно смелый эксперимент по созданию хай-тек-подразделения, одного из первых в России.
Многим на самых верхах идея кажется нелепой – это когда страна едва выбралась из нищих девяностых, едва справилась с развалом всего, в том числе и силовых ведомств. Хватило бы ресурсов содержать то, что имеем, а тут какие-то фокусы с дорогими электронными игрушками… Тем более что многие из начальников – люди старой закалки, ничего в цифровых реалиях не понимают и не горят желанием учиться.
Но Трояк, как за глаза зовут полковника и подчиненные, и вышестоящие, раз за разом отстаивал право хай-тек-отряда на существование. Бывал на коврах у самых высших чинов – и почти всегда умудрялся добиться поддержки.
Но вот человек он… противный. Другого слова Андрей не находил. Карьеру в спецслужбах обычно делают люди сдержанные, взвешенные, непробиваемые. Но как-то затесался среди них Трояк – резкий, горячий и сварливый.
Может, потому он так раздражает Андрея, что Огневский сам отличается именно этими, неразведческими чертами характера. Вот только полковник Трояков может их себе позволить в служебном общении, а сержант Огневский – нет.
А ведь когда-то Трояк не был так уж невыносим. Но это раньше, до того, как прикрыли его любимый проект. Умение полковника добиваться поддержки в верхах тогда дало-таки серьезный сбой…
Трояков задумал хай-тек-отряд как орудие против грядущей угрозы – волны техно-терроризма.
«Это сейчас фанатики устраивают захваты заложников и взрывы в людных местах, – любил говорить Трояков. – Это ужасно, но этому мы скоро положим конец. Есть и специалисты по борьбе с подобным, и, увы, немалый опыт. Вот только вряд ли на этом все остановится. Скоро мы, да и весь мир, будем иметь дело с новыми террористами – технологически подкованными. Диверсия на химпроизводстве, на плотине, на атомной электростанции – представьте, сколько жертв «джихаду» принесут подобные акции. Есть и менее разрушительные, но тоже очень болезненные способы атаки – например, взломать компьютерную сеть, управляющую подачей нефти по трубопроводу, и сорвать миллионные поставки… Когда эта угроза наберет силы, мы должны быть готовы».
И года два отряд специализировался именно на этом. Огневский в числе прочих работал с инженерами и архитекторами, изучая устройство и уязвимые места важных техно-объектов, разрабатывая методы их защиты.
Но, к счастью для страны, эпоха техно-маджохедов так и не наступила. Ко второй половине двухтысячных чеченские сепаратисты, раздробленные и зажатые со всех сторон федеральными войсками, могли лишь яростно отбиваться, прячась в глухих горах. Им было не до высоких технологий.
Слава Богу, конечно. Но вот отряд Троякова оказался на грани расформирования. Кое-как полковник отстоял свое детище, хотя пришлось сменить его основное направление. Вместо работы на технологичных объектах отряд перешел к более привычным делам, в основном – боям с уцелевшими бандитами на Кавказе.
Впрочем, уклон на новые технологии остался. «Трояковцы» создавали средства радиоэлектронной борьбы, высокоточного наведения на цель, одними из первых в стране использовали боевые беспилотники.
И вот все вроде бы идет теперь неплохо. Работа тяжелая, опасная, ну так на то и спецвойска. Но Трояков, похоже, не простил кому-то, а может быть, самому себе, крах первоначальной затеи. Он все еще боится грядущей волны техно-террора, злится на себя за бессилие перед ней. И вымещает гнев на подчиненных.
Особенно почему-то на Андрее.
Огневский является в кабинет полковника, докладывает о прибытии. Трояк, худощавый, за пятьдесят, со светлыми волосами и щеткой усов, жестом велит Андрею заходить. Он сидит за столом, оживленно беседует с неизвестным офицером, стоящим у окна.
– …Да, обязательно надо докопаться, кто так облажался, будь он хоть трижды генерал! – говорит Трояков, даже сжимает костлявый кулак. – Ладно… Вот боец, про которого я тебе говорил. – Он кивает в сторону Огневского и обращается уже к нему, все еще не оборачиваясь: – Подойди, сержант. Это майор Мурзинов, Ильдар Ильдарыч. Поступаешь в его распоряжение.
Огневский не сдержавшись вопросительно поднимает брови – а как же грядущая командировка на Балканы, кто будет отвечать за отделение? Но мгновенно вспоминает, где он, и отвечает по уставу, обернувшись к Мурзинову:
– Здравия желаю, товарищ майор.
– Как звать? – спрашивает тот.
Мурзинов довольно грузный, хотя это отчасти компенсируется высоким, под метр девяносто, ростом. Лет сорока, чернявый, с густыми, чуть седеющими волосами.
– Сержант Андрей Огневский.
– «Огневский…» Звучит. И вполне подходит для твоего рода занятий. – Мурзинов говорит очень просто, не по-служебному, и словно с едва заметной усмешкой.
– Не тяни время, сержант, – бросает Трояков закуривая, – расскажи товарищу майору про свое новое устройство.
Это еще одна из невыносимых привычек Трояка: что значит «не тяни», когда никто Андрея ни о чем не спрашивал!
– Разрешите уточнить, – отвечает Андрей. – Речь о целеуказателе?
– Ну а о чем еще?! – начинает заводиться Трояков.
На самом деле есть у Андрея еще несколько разработок, и Трояков это прекрасно знает. Огневский старается не выдать раздражения, напоминает себе: все эти проекты сейчас существуют только благодаря несносному полковнику. Если б не он, никто бы не позволил Андрею, вчерашнему курсанту без инженерного образования, создавать экспериментальные боевые устройства.
– Разрешите вопрос, – невозмутимо продолжает Андрей, обращаясь теперь к Мурзинову, – насколько вы осведомлены о том, как ведутся тактические удары с воздуха?
Трояков уже открыл рот, чтобы осадить сержанта, но Мурзинов поднимает руку – и неожиданно желчный полковник затыкается.
– Представь, что вообще ничего не знаю, – говорит майор с ухмылкой. – Просвети нас с Петром Алексеевичем.
– Тогда, если позволите, начну издалека, – говорит Огневский. – Высокоточные удары с воздуха имеют критическое значение в современных боевых действиях. Кроме того, в борьбе против терроризма на Кавказе авиация – одно из основных преимуществ наших Вооруженных сил. У бандитов ведь нет регулярного воздушного флота. Если бы авиаудары и прочие технологичные средства активнее применялись нами с самого начала кампании…
– Поучи еще нас стратегии, сержант! – Тут уж Трояков взрывается несмотря на примирительные жесты Мурзинова. – Тебя про целеуказание спросили!
– Целеуказание с земли, – невозмутимо продолжает Андрей; его даже начало забавлять, что он читает лекции Трояку, – позволяет авиации вести максимально точный огонь, поражая цели с минимальным уроном для окружения. Мы ведь не американцы, чтобы косить всех подряд ковровыми бомбардировками… Возьмем типичную для нынешнего времени задачу: уничтожить локальную ячейку боевиков или даже отдельного полевого командира. Наши разведгруппы, как правило, способны быстро обнаружить цель, с этим сложностей нет. Но дальше они должны передать ее точные координаты авиации или артиллерии для нанесения удара, и тут все не так просто.
– Короче, Склифосовский, – не унимается Трояк, – про устройство свое расскажи уже!
– Именно для этих целей, – продолжает Огневский, едва дав полковнику договорить, – мной сделана радикальная модификация лазерного дальномера-целеуказателя ЛДУ-4, выпускаемого сейчас Тульским оружейным заводом. Если кратко, принцип работы таков: боец разведгруппы обнаруживает цель, к примеру, дом, в котором скрываются боевики, наводит на него прицельный лазерный луч. Штурмовой самолет на подлете считывает рассеянное излучение, возникающее от отражения луча об объект, например от крыши дома. Пилот производит пуск самонаводящейся ракеты, которая также считывает отраженное излучение и летит прямо на него.
– Да хватит учебники цитировать! – Трояков даже притопнул ногой, но Мурзинов с легким смешком выпускает последнюю струю дыма в форточку и подходит к нему.
– Ладно тебе, Пётр Алексеич, – обращается он запросто, как к старому другу. – Пусть боец выговорится. – И, уже обратившись к Андрею: – Мы поняли, Огневский, что матчасть ты знаешь. Так в чем же твоя «радикальная модификация»?
– Заменено почти пятьдесят процентов электронной части, – отвечает Андрей. – Что прежде всего позволило сократить вес и объем устройства.
– Да, он там пересобрал все потроха, – неожиданно одобрительным тоном добавляет Трояков. – Часть деталей пришлось через Дальний Восток из Китая заказывать. Я туда, – он многозначительно поднял глаза, – об этом еще даже не заикался. Боевое устройство на иностранном железе! Ой, придется мне еще за тебя лещей получить, сержант.
Огневский знает, что это правда и что, пожалуй, полковник уже пару раз получал лещей за своего необычного бойца и его проекты. Трояков был одновременно мучителем и покровителем Огневского. Это-то и бесило больше всего, не позволяло спокойно его ненавидеть.
– Если прежде целеуказатель весил около семнадцати килограммов, – возвращается к теме Огневский, – то моя разработка – меньше восьми. Объем тоже удалось сократить: в сложенном виде прибор помещается в двадцатилитровый ранец. Раньше это был целый ящик, с телевизор размером, а сейчас это вроде очень большого бинокля.
– Неплохо, – кивает Мурзинов. – Но давай начистоту. Насколько это твое чудо техники готово к боевому испытанию? Или это просто смелый проект?
– Собраны три опытных образца. Пока удалось провести только одно полноценное испытание на полигоне, и одно – в боевых условиях полгода назад. В обоих случаях эффективность достигала восьмидесяти процентов. Увы, такого количества испытаний совершенно недостаточно…
– Да как я тебе устрою испытания… – бурчит Трояков. – Это ж нужен полигон и летные часы штурмового бомбардировщика. Скажи спасибо, что хоть раз удалось выбить!
– Хм, – Мурзинов взъерошивает волосы, – маловато испытаний, это точно. Но я не вижу, что еще можно сделать в нынешней ситуации. Ладно, Огневский, заступаешь ко мне. Ты в операции будешь на самый крайний случай, но если до него дойдет – молись, чтобы твое изобретение не подвело…
Андрей вошел с мороза в массивные двери дворца. Когда он рано утром явился на вокзал Чанчуня, оказалось, что ближайший поезд на юг будет только после обеда. Из «секс-отеля» уже выписался, а потому ничего не оставалось, кроме как убить время, изучая город. Тут и вспомнился музей «Последнего императора».
Внутри было светло и довольно прохладно, народу почти никого, кроме смотрителей. Андрей ходил без особой системы по пышным залам, под алыми полосатыми флагами имперской Японии и ярко-желтыми флагами Маньчжоу-Го.
Бродить по музею оказалось на удивление приятно. В России Андрея на это никогда не тянуло – всегда хватало других дел, а разглядывание законсервированной старины казалось скучным. Но теперь – больше делать все равно нечего, да и от реальной жизни уже порядком тошнит. Почему бы не отвлечься от нее, изучая прошлое? И это вдруг оказалось очень интересно.
Постоял перед большим портретом Пу И (как звали марионеточного монарха), тощий скуластый мужичок с полными губами, в круглых очках. Рассматривал золотые печати, статуэтки, церемониальные мечи, принадлежавшие ему. Любил, видимо, очкарик старинные красивые вещи. Да и чем ему еще заниматься, когда реальной власти на грош? Даже официальный язык в его «царстве» был японский…
Больше всего удивил маленький столик в спальне монарха – а на нем Евангелие на французском. Поля книги покрыты множеством отметок, восклицательных знаков и комментариев китайскими иероглифами. Рядом фото: Пу И об руку с европейцем, одетым в черную шелковую сутану – нунций, ну или какой-то еще высокий чин в католической церкви.
Табличка сообщала, что Пу И водил дружбу с представителями Папы, мечтавшими обратить императора в католицизм и этим утвердиться в Китае. Ватикан стал одним из немногих государств, признавших Маньчжоу-Го.
«Чего только не бывает на свете…» – подумал Огневский и перевел глаза на большую картину в традиционном стиле, висевшую над кроватью.
Та изображала китаянку с высокой старинной прической, шагающую по кудрявому облаку. Подпись на английском гласила: «Чанъэ, даосская богиня луны. Пу И особо почитал ее до конца своей жизни».
Огневский улыбнулся: «Ишь какой был – полистает Библию, потом помолится Луне… оригинально».
В четыре пополудни Андрей сел в поезд до Даляня. Тот был совсем новый, блестящий белыми округлыми боками, и от этого с виду слегка «игрушечный». Внутри – восемь рядов узких, но вполне мягких кресел. Вроде нашей электрички, только народу помещается раза в два больше.
Не дожидаясь, пока состав тронется, все пассажиры одновременно достали пакеты с едой – от жареной свинины до шоколадных конфет – и принялись уплетать за обе щеки. Андрею досталось сидение у прохода – хотя бы с одной стороны не слышно хрустения и чавканья.
– Лусский! – воскликнули над ухом Огневского, когда тот уже забросил свои вещи на багажную полку и сел полистать путеводитель. – Ты лусский?!
Андрей обернулся – какой-то китайский дед, лицо все в морщинах от широкой улыбки.
– Да… – неуверенно ответил Андрей.
«Вот вы и попались, Штирлиц!» Как старик догадался? А, ну конечно, на обложке путеводителя же «Китай», большими славянскими буквами.
– Я учирся в Ленингладе! – радостно объявил дедок, путая «р» и «л». – Солок рет назад, на инженела тэ-лак-тол-ной техники!
– Отлично! – улыбнулся Андрей, когда наконец понял смысл фразы. По-русски он не говорил уже несколько дней, с момента пересечения границы, и теперь было даже слегка непривычно.
– Водки хочешь? – подмигнул дедок.
Все это походило на какую-то карикатурную сценку, но от выпивки Андрей еще со времен службы никогда не отказывался. Дед достал из-за пазухи потертого пиджака плоскую фляжку, налил в крышечку, вручил Андрею.
– Ваше здоровье! – провозгласил Огневский.
С опозданием подумал, что ничего не ел с самого утра. Пожалуй, не лучшая идея закидываться неведомым бухлом на пустой желудок. Да и врачи после ранения советовали от алкоголя держаться подальше…
Но отступать было поздно, не обижать же дедушку-русофила.
Под радостный возглас китайца опрокинул стопку. Уж насколько Андрей был человек опытный и крепкий, а пробрало до кончиков волос. Да и не водка это была. Скорее что-то вроде чачи, градусов под шестьдесят, только вот не из винограда. Из чего-то куда менее ароматного…
Потребовались все силы, чтобы сдержаться и не закашляться, но слезы на глазах выступили.
Дед похлопал Андрея по плечу, налил себе, быстро выпил сам. Помахав рукой и заявив: «Лусский с китайцем блатья навек!», пошел к выходу из вагона, неся на плече увесистую сумку.
Поезд прибыл в Далянь к восьми вечера, уже в темноте. Вкус китайской водки оставался во рту, пока Андрей, выбравшись с вокзала, не забрел в харчевню и не слопал там две порции супа с лапшой и кусками какого-то мяса.
Огневский отправился в Далянь не только из-за близости к морю. Здесь единственное на весь Китай место, где у Андрея было к кому прийти. По крайней мере, Вовка незадолго до отъезда из Владивостока вспомнил, что в Даляне у него челночит тетка.
– Она на китайщине почти десять лет уже, – рассказал он, – замужем за тамошним мужиком, свою гостиницу держат. Ну и барахло гоняют через границу, естественно. Заедешь к ней? Я гостинцев передам.
Огневский пожал плечами – ему было все равно. Тетка так тетка. Обрадованный, Вовка вручил ему увесистый сверток, который Огневский не глядя сунул в рюкзак.
На листке бумаги был написан адрес: Далянь, улица Цзефан-цяо, 864, гостиница «Порт-Артур».
– Я был там у нее, – говорил Вовка, – найти несложно. Проходишь диснеевский за́мок, за ним парк, а дальше ряд гостиниц вдоль набережной, и там большая вывеска по-русски – «Порт-Артур».
– Какой замок? – не понял Андрей.
– Увидишь, – засмеялся Вовка.
И Огневский увидел, как только дошел до центра города. Такое действительно пропустить было сложно. Над длинной даляньской набережной поднималась пологая сопка, а на ней – ну точь-в-точь замок из заставки диснеевских мультиков. Огромный, размером с целый квартал, с коническими башенками и длинной зубчатой стеной.
Вдали за парком виднелись прочие порождения «архитектурного бума» – яркого цвета башни, яйцевидные дома, высотки причудливых форм. Сразу видно, что недавно у китайцев вдруг появилось много денег, которые они не понимали куда девать.
Наконец пошли обещанные гостиницы с русскими названиями, только где «Порт-Артур»?
Калифана и подлюга
Отель нашелся через несколько кварталов, по соседству с «Класной звездой» и «Тулистом». В небольшом холле за стойкой Огневского встретила молодая китаянка.
– Нихао [Здравствуйте. – кит.], – поздоровался Андрей.
– Пливет, – ответила та.
– Я ищу русскую женщину по имени Тамара, – сказал он.
Китаянка наморщила лоб:
– Циво?
– Ну… – замялся Андрей. – Тамара нужна… Тома.
– А… – ответила девушка, обернулась назад и крикнула: – Тома! Тебе калифана плисёль!
Огневский удивился – как это его назвали? А навстречу уже вышла упитанная русская женщина за сорок пять, с копной кудрявых волос.
– Ох, какой молоденький! – поразилась она, оглядев Андрея. – И чего тебе?
– Я от Володи Брагина, – сказал тот, – гостинцев вам привез.
– От Вовки! – обрадовалась тетка. – Отлично! Проходи, проходи! Замерз небось, посидим перекусим.
Она обернулась к китаянке за стойкой.
– Катя, калифана чай давай.
– Да что за «калифана» такая? – спросил Андрей, когда тетя Тома усадила его за столик в небольшом ресторане, занимавшем часть первого этажа. – Всякими словами меня называли, но так…
– Ты откуда такой дикий? – поразилась женщина. – Москвич, что ли?
– Сахалинский я, – пожал плечами Огневский.
– Ну вот, – покачала головой Тома, – дальневосточник, а важных слов не знаешь. «Калифана» – это корефан, ну друг то есть. Так китайцы называют русских, а русские китайцев. То есть мужиков только, для женщин другие слова есть. «Куня», – она кивнула на девушку, принесшую им чайник и две чашки, – это «девочка» на китайском. Или еще можно сказать «подлюга».
Огневский удивленно поднял брови, а китаянка Катя ничего, обернулась на обращение безо всякой обиды.
– Шоколадка нада, – сказала ей Тома и улыбнулась, видя удивленное лицо Огневского. – «Подруга» то есть, – объяснила она, – местные нашу «р» плохо выговаривают. Как тебя звать-то? Ты какими судьбами тут?
– Андрей, – ответил Огневский. – Путешествую…
– А, на Новый год? Сюда многие отмечать приезжают несмотря на холодрыгу.
Андрей совсем и забыл, что пересек границу в конце декабря. Это показывало, насколько ему стало все равно, – скоро главный российский праздник, а Огневский, всегда любивший отмечать, теперь и на это махнул рукой.
– Как там Володька? – спросила Тома. – Все по лесам слоняется?
– Ну да… – ответил Андрей. – И вроде доволен.
– Жениться ему надо, раздолбаю, – вздохнула Тома, разливая по чашкам зеленый чай.
– Он вам тут передал… – Огневский достал из рюкзака увесистый пакет от Вовки, в который ни разу так и не заглянул.
Тома оживилась, развернула подарок.
– Ох, молоток Вовка! – обрадовалась она, доставая два пакета гречневой крупы, пачку черного чая и увесистый шмат соленого сала. – Дефицитов прислал!
– Насчет гречки и сала понятно, – сказал Андрей, – это чисто наши продукты, я слышал, что они редкость за границей. Но неужели в Китае с чаем проблемы?
– Эх, – вздохнула Тома, – ты и не представляешь какие. Есть у них зеленый чай, белый, красный, хоть серо-буро-малиновый, блин. А нормального черного, хоть «Липтона» несчастного, чтобы с сахаром и лимоном попить, нету! Приходится с оказией передавать.
– Тома, – позвала «подлюга» из-за стойки, – вечелинка собилай?
– Собирай! – махнула рукой Тома. И добавила, повернувшись к Андрею: – Извини, сейчас отойти надо. Ты оставайся, где-то через час будем Колькин день рожденья отмечать, это муж мой. Придет человек пятнадцать народа, молодых пара будет, посажу тебя с ними.
– Хорошо, спасибо за приглашение, – ответил Огневский. – А сколько у вас номер сто́ит? Мне нужно где-то остановиться.
– Если хочешь, бесплатно в подсобке спи, – предложила тетя Тома. – Ты не думай, там прилично, просто стоит стиралка для белья, но ночью она выключена.
– Ладно, – пожал плечами Андрей. – Спасибо.
Денег ему сейчас хватало, на будущее было плевать, но не хотелось суетиться – что идет в руки, то и бери.
– Ну и отлично, – сказала Тома, поднимаясь из-за стола. – Скажи куне за стойкой, чтобы тебя в подсобку отвела. Через час приходи сюда, отмечать будем!
Огневский допил чай, подошел к стойке и сказал девушке, подстраиваясь под местную манеру речи:
– Подсобка спать нада.
«Куня» тут же все поняла, отвела его в комнату, довольно большую, завешанную стираным бельем. В углу стояла вполне добротная кровать.
Андрей скинул зимнюю куртку, разулся и лег. Большая стиральная машина в другом конце комнаты монотонно гудела, за дверью слышались голоса и шаги, но Огневский привык отдыхать под шум чего угодно.
– …А это, товарищи, генерал-майор Огневский. – Трояков показывает на Андрея с ядовитой ухмылкой. – Высокое звание позволяет ему опаздывать на вызов начальства.
Андрей едва сдерживается, чтобы сердито не фыркнуть в ответ. Обвинение, конечно же, ложное – он примчался меньше чем за минуту. В комнате, кроме Трояка, Мурзинов и два незнакомых бойца.
– Ну, раз высокое начальство прибыло, – продолжает Трояков, – я вас оставляю. Огневский, поступаешь в группу майора Мурзинова, начинаете подготовку к командировке на Кавказ. Считай это большой честью: заданий такого уровня тебе раньше не давали. И не дадут после, если облажаешься, понял?!
– Так точно, – ледяным от официальности тоном отвечает Андрей.
– Ильдар Ильдарыч, – Трояков поворачивается к Мурзинову, понизив голос, – до отлета твоего можем уже не увидеться. Не нам с тобой сентиментальничать, но… давай, в общем, там, удачи.
Они горячо пожимают друг другу руки.
«Надо же, – удивляется Андрей, – какие теплые чувства, редкость для нашего ворчуна. Выходит, старые друзья…»
За Трояковым щелкает дверь, Мурзинов велит Огневскому садиться.
– Ну что, бойцы, – говорит майор; манера у него совсем не та, что у Трояка, без важности и без яда, скорее простецкая и слегка насмешливая. – Полковник зря не болтает. Задача действительно неординарная и очень непростая. А главное, у нас совсем мало времени на ее выполнение. Покровцев, Кистененко, – обращается он к двум бойцам, – сегодня же начнете подготавливать сержанта Огневского к нашей работе. А сейчас перейду прямо к делу. Огневский, ты не стесняйся, если возникнут вопросы, сразу спрашивай. Мне важно, чтобы каждый из вас все понял досконально.
Мурзинов пока что производит на него хорошее впечатление, особенно по сравнению с Трояком.
– Как вы знаете, – начинает майор, – борьба с террористическим подпольем, оставшимся еще на Кавказе, почти закончена. Больше половины ключевых фигур в так называемом «Эмирате Кавказ» уничтожены. Остальные в основном окопались по лесным лагерям и аулам, готовые драться насмерть. Что ж, мы только за. Зачистка этих господ – вопрос времени. Но не все готовы сразу умирать во имя Аллаха. Поняв, что Чечню они потеряли, некоторые из бандитских командиров уносят с Кавказа ноги. Часть главарей Ичкерии уже отдыхают в Бахрейне и Эр-Рияде… – Мгновение полковник смотрит куда-то в сторону и морщится. – А ведь каждый сбежавший полевой командир – это утечка ценных данных и боевого опыта, накопленного в борьбе с Россией. А главное – еще и потенциальный лидер новых очагов экстремизма. Чечню от фанатиков мы почти освободили, но есть Сирия, Афганистан, много чего еще… Поэтому на нынешнем этапе задача – не давать голубчикам ускользнуть за границу. Если хоть одного пропустим, убрать его вне нашей территории будет очень, очень сложно.
– Разрешите вопрос, – обращается Андрей. – Я не совсем понял, каким образом им удается покинуть Россию? По поддельным паспортам?
Мурзинов кивает.
– Такое тоже возможно, но это сложнее. К сожалению, прямо с территории Чечни есть эдакий «черный выход». Через Панкисское ущелье, на территорию Грузии.
– Неужели грузины их пускают? – удивляется Огневский.
– За всех грузин не скажу, – усмехается майор, – но гражданин Шеварднадзе, которого не зря называли «лисий хвост и волчья пасть», скажем так, никогда этому не препятствовал. Новая грузинская власть в лице Саакашвили, тоже, как ни странно, словно не замечает, что в этом ущелье творится. Уж не знаю, хотят они этим позлить Россию или получают что-то от своих богатых соседей по Востоку… Как бы то ни было, уже несколько лет в ущелье процветает эдакая экстремистская вольница, где, кроме чеченцев, немало арабов, афганцев и прочих святых воинов. По сути, филиал «Аль-Каиды» [Запрещенная в РФ организация. – примеч. автора], с тренировочными лагерями, складами припасов и оружия… Уже не только наши, но даже американцы, главные хозяева Саакашвили, давят на Грузию, чтобы она навела порядок в этом регионе. Но пока что Мише удается отвертеться… Проблема в том, что с российской стороны у подхода к ущелью местность очень пустынна и пересечена, беглецы уходят бесчисленными горными тропами, которые почти невозможно контролировать. Как только группа боевиков шмыгнет в лес – ищи-свищи. Вот мы с вами и отправляемся искать и свистеть, потому что наш нынешний объект не должен уйти, ни в коем случае.
Мурзинов щелкает кнопкой, на экране проектора возникает фотография какого-то человека – чернявого, с острыми чертами лица. Внешность ближневосточная, но со странными серо-зелеными глазами. Огневский удивляется, он ожидал, что цель – очередной полевой командир, но у тех видок совсем другой: длинные бороды, решительно-диковатые рожи. А этот какой-то сильно аккуратный и ухоженный. Сними с него полевую форму – сойдет за бизнесмена из западных стран, чуть подзагоревшего в отпуске на Канарах. Такого проще представить с кейсом и кофейным стаканом, чем с калашом.
– Этот человек известен как Абу аль-Хази́, – говорит Мурзинов. – Слыхали о таком? Нет? Неудивительно. О нем почти никто не слышал. Среди арабских «воинов Аллаха», приезжающих на Кавказ, обычно встречаются два типа. Первый – больные на всю голову фанатики, второй – контроллеры от богатых шейхов, которые хотят видеть, на что идут их нефтедоллары. Но сей господин… Это настоящий уникум. Как бы так сказать… эдакий Штирлиц джихада.
Огневский улыбается этой аналогии, но только на мгновение – по тону Мурзинова слышно, что тот вовсе не шутит.
– Родился в Иордании, в 1963-м, – продолжает майор. – В одной из очень богатых семей, едва ли не приближенных к королю. Отец – важный государственный чин, а мать всего лишь наложница, родом афганка. Говорят, Хази с юности бредил джихадом против неверных, но семья была нерадикальная, люди умеренные, ценящие покой и хорошую жизнь. Когда парню исполнилось восемнадцать, сбежал из дома, собрался ехать воевать в Афганистан – согласно Корану, отправиться на джихад можно даже против воли родителей. Но предки оказались не лыком шиты, перехватили сынка в аэропорту, благодаря связям среди пограничников. В итоге как-то уговорили отложить великие планы и отправили учиться. Да не куда-нибудь, а в Америку, в Гарвард. Надеялись, видимо, что пацан «просветится» там западными ценностями и подрастеряет фанатизм. Что ж, он проучился там три года, но вдруг… Не очень понятная история, американцы потом попытались все замять, но, видимо, влип наш студент во что-то серьезное, наверно, решил-таки кого-нибудь заджихадить. Но его не посадили и даже не депортировали. По дальнейшей биографии несложно понять почему – завербовали голубчика. Тогда, в восьмидесятых, американцы еще не валили все беды мира на «Аль-Каиду». Наоборот, враг номер один у них были известно какой. Мы с вами. Шла афганская кампания, моджахеды воевали с Советской армией на американские деньги. И црушникам позарез нужны были сотрудники восточного происхождения. А наш клиент – наполовину афганец, с детства знает пуштунский, на котором всегда говорила с ним мать. В общем, совсем молодым аль-Хази отправился эдаким эмиссаром от наших заокеанских коллег к бородатым. И, видимо, преуспел там, потому что через год вернулся в США, где стал уже не просто завербованным сотрудником, а получил добротную спецподготовку, а потом и офицерское звание. Совершил еще несколько поездок в Афган, где среди прочего был у истоков милого студенческого кружка под названием «Талибан» [Запрещенная в РФ организация. – примеч. автора].
Мурзинов садится на край стола.
– Не надоела вам моя лекция? – с усмешкой спрашивает он. – Я хочу, чтоб вы поняли, с каким фруктом мы имеем дело. Это вам не тупой головорез из леса. Это матерый спец, с лучшей црушной подготовкой.
– Разрешите вопрос, – обращается один из бойцов, мосластый, с длинным лицом и маленькими глазами.
– Да, Кистененко, говори, – кивает майор.
– Что ж получается? Амеры своих агентов к чеченским сепаратистам засылают? Мы ж теперь вроде заодно, вместе против терроризма, ну и все дела…
Мурзинов недобро усмехается:
– Все плохо, но не настолько. Насчет «вместе», конечно, иллюзий строить не надо. Но нет, хотя бы они чеченских бандитов не поддерживают. Видишь ли, талантливый господин аль-Хази, прослуживший в ЦРУ десять лет, увидевший-таки уход злых русских с мамкиной родины, в какой-то момент, видимо, заскучал. Или вспомнил порывы юношества. Как бы то ни было, наш друг охладел к «свободе и демократии». Тем более что вектор ненависти американцев после развала Союза развернулся на Ближний Восток, на его мусульманских братьев. Внезапно из таких, как Хази, стали лепить образ «вселенского зла». А когда тебе постоянно говорят, что ты злодей и убийца, это не способствует тому, чтобы быть белым и пушистым. В общем, с середины девяностых аль-Хази повел против амеров двойную игру. Причем настолько умело, что его годами не могли раскрыть. Только после терактов с самолетами 11 сентября 2001-го, когда перепуганные амеры стали подозревать всех, кто на рожу араб, вскрылись и его заслуги перед джихадом. Да еще какие… Оказалось, что он был едва ли не главным из агентов внедрения, работавших над организацией знаменитого теракта в Нью-Йорке. Но взять его не смогли. Аль-Хази вам не хрен с горы, убег из Штатов заблаговременно. В Чечню.
– Обалдеть… – неуставно вырывается у Огневского, майор сверкает в его сторону черными глазами.
– Итак, – продолжает Мурзинов, – с 2001 года наш клиент обретается в многострадальных горах Кавказа. И, как вы понимаете, он там не с калашом по лесу бегает. Хази – центр множества важнейших операций, а также один из главных связных между бандитами и мировым исламизмом. Деньги, боевики, оружие – немалая доля этого идет в Чечню через него. По некоторым данным, самые хитрые и дерзкие теракты против населения тоже без него не обошлись. Взять Хази пытались неоднократно. Но, кроме прочего, этот тип обладает лисьей хитростью, осторожностью и каким-то бесовским чутьем, он всегда уходит. Рядом с ним постоянно минимум два телохранителя, прямо мамлюки, из элитных международных боевиков. Но пять дней назад армейский спецназ таки наступил этой лисе за хвост. Хази ехал в колонне из трех джипов, которую удалось перехватить в Веденском районе. Но и тут ему повезло – в стычке погибли почти все, но сам Хази опять ускользнул. Те самые телохранители грызлись за него насмерть. Одного наши таки свалили, оказался, кстати, косовский албанец. Хази, получивший ранение, и второй телохранитель скрылись… А позавчера мы получили ценнейшие сведения: наш иорданец находится в полевом госпитале в деревне Толстой-Чу в Шатойском районе, где перенес несколько операций, видимо, удачных. Еще пара дней на восстановление – и он уйдет в Панкиси, в Грузию, а оттуда – куда угодно.
– Разрешите вопрос, – говорит Огневский, – ведь Грузия теперь сильно дружит с США. Стоит только сообщить американцам, что их заклятый враг, устроивший 11 сентября, собирается туда, они все ринутся его ловить, землю перевернут, но возьмут.
– Эх ты, наивный, а еще генерал-майор… – машет на него рукой Мурзинов. – Во-первых товарищ Саакашвили известен тем, что за деньги сделает кому угодно что угодно. Если арабы предложат за Хази хорошие бабки, Миша его выдаст хоть из-под носа у США. А во-вторых, нам нельзя допустить, чтобы клиент попал к ЦРУ, ни в коем случае. Представь, сколько опыта и сведений сей хитроумный сын Востока накопил за годы войны с Россией. Амеры что угодно, но не дураки, они найдут, как заставить его снова сотрудничать. Вспомни, как они в свое время спасли кого можно из фашистской верхушки и увезли к себе, – все ради их знаний и опыта. Да, мы сейчас с Америкой по одну сторону баррикад. Но и мы, и они прекрасно понимаем, что это ненадолго. С 99-го года, с броска на Приштину, Россия снова заявила о себе, как о военной силе. А это значит, что рано или поздно с ковбоями опять придется бодаться лбами. Нельзя дать им на этот случай весомый козырь в лице аль-Хази…
Если б не субординация, Огневский пожал бы плечами. В политике он действительно разбирается мало, как-то всегда было неинтересно. Хватает просто того, что он служит своей стране. Андрей готов терпеть тяготы службы и риск мучительной смерти ради этого простого понимания, а не ради сложных размышлений о мировом балансе власти…
И именно этого простого чувства родства и причастности Огневскому не хватало теперь, когда он лежал, мучимый воспоминаниями, в подсобке китайской гостиницы, в запахе стираного белья. После того как все погибло.
Желтороссия
– Эй, сахалинец, хватит храпеть! – прозвучал на всю каморку голос тети Томы.
Вообще-то, Андрей не спал, лежал на кровати с открытыми глазами, хмуро смотрел в потолок.
– Давай, давай! – продолжала женщина. Видимо, настырность стала ее второй натурой за годы тяжелой торгашеской жизни. – Гулянка начинается.
Огневский прошел вслед за Томой в ресторан, где уже было людно и шумно. За большим столом сидело человек двадцать, примерно пополам русские и китайские лица.
Тетя Тома усадила гостя на один из стульев, махнула рукой на полного китайца на другом конце стола.
– Это Коля, муж мой, – представила она. – Сорок семь ему сегодня!
– Нихао, – поздоровался Андрей.
Китаец махнул ему рукой и потерял интерес.
– А вон молодые пришли, – заявила Тома, подзывая к себе светловолосую женщину лет тридцати и с ней тощего мужчину, с виду чуть моложе.
– Это Юля и… – запнулась Тома. – Как тебя, напомни, пожалуйста.
– Олег, – не обиделся парень. – Надо себе китайское имя взять, ну как они здесь русские берут. Может, тогда запомните?
– А это… Андрей, – представила Огневского Тома, его имя ей тоже вспомнилось не без труда. – Друг моей семьи, приехал недавно. Ему тут одиноко, смотрите, какая физиономия кислая. Давайте развлеките гостя, расскажите, что у нас на китайщине и как. Щас фуяшки появятся, начнут еду с выпивкой разносить.
Кто такие «фуяшки», Андрей не знал, но спросить не успел.
– Здоро́во, – пожал ему руку Олег.
У него было узкое живое лицо с жидкой бородой, на тонком носу держались очки в модной ярко-зеленой оправе. Еще бросалась в глаза новомодная прическа – голова выбрита по бокам, а сзади волосы собраны в хвост – что странно сочеталось с интеллигентной очкастой физиономией.
Девушка только кивнула, посмотрев на Огневского усталыми большими глазами.
– Чем занимаешься? – спросил его Олег, когда уселись за стол.
И что было ответить? Сказать, что служил в войсках ФСБ, наводил ракеты на полевых командиров, а теперь скрываешься от розыска?..
– Инженер-электронщик, программист, – неуверенно ответил Андрей.
– О! – неожиданно обрадовался Олег. – Наш человек. Я тож по этой части. С такими навыками тебя тут с руками оторвут, хоть даже в Пекине или Шанхае. По-китайски болтаешь?
– Да не… Я приехал-то пару дней назад.
– Ну так выучи. Сейчас такие времена, любой иностранец со знанием китайского сто процентов работу найдет. А уж если в ИТ шаришь, так вообще!
Перспектива найти работу в Китае слегка сбила Огневского с толку. Он как-то и не думал о том, что будет дальше, когда виза истечет и деньги закончатся. Вообще после увольнения со службы почти не задумывался о будущем. Та часть мозга, что отвечает за планирование, была в каком-то оцепенении.
Но теперь, после слов Олега, в душе даже зашевелился какой-то интерес. Целая новая страна, где его навыки востребованы… Но нет – маленький огонек не устоял перед тоскливой ледяной глыбой, заполнявшей сознание Андрея. Снова стало все равно.
– А сам ты? – спросил Огневский без особого интереса.
– Я как раз мучу русско-китайский ИТ-бизнес! – объявил Олег. – Скоро всю страну на уши поставим, обе страны! – Он с энтузиазмом посмотрел на Юлю, все еще не сказавшую ни слова. Та равнодушно опустила тяжелые веки.
– О, фуяшки, наконец-то! – продолжил парень, увидев двух официанток, и замахал им рукой. – Куня, байцзю давай! – выкрикнул он.
Китаянки не обратили на него внимания, отправились к другому концу стола, к имениннику Коле.
Интересно, как его зовут на самом деле? Муж тети Томы сидел с бокалом в руке, оживленно беседовал с несколькими китайцами средних лет. Застолье шло как-то не очень по-русски – единый стол сразу разбился на мелкие компании, не обращавшие внимания друг на друга.
– Дождешься от них, блин, – проворчал Олег вставая. – Пойду сам выпивки добуду. Завтра еду в Россию на пару месяцев, надо спрыснуть отъезд! – Он энергично поднялся и отправился в сторону кухни.
– Ох уж наш Олежек, – проговорила Юля, глядя ему вслед. У нее оказался приятный хрипловатый голос. – Вечно ему надо кого-то ставить на уши.
Андрей только сейчас внимательно рассмотрел ее лицо. Довольно красивое, с полными, чуть влажными губами. Взгляд очень мягкий, почти нежный, но при этом какой-то утомленный, что, впрочем, почему-то добавляло привлекательности.
А еще Огневскому подумалось, что томность вполне может быть напускная. Где-то там, за этими тяжелыми веками, пожалуй, много всего прячется.
Юля поправила пышные светлые волосы.
– Как тебе в нашей Желтороссии? – спросила она Огневского, закуривая тонкую сигарету.
В Китае, похоже, курить за столом – самое обычное дело, больше половины сидевших уже дымили.
– Где? – не понял Андрей.
– Хм, – усмехнулась девушка, – солдат, а родную историю не знаешь. Тут была когда-то Россия.
– Почему солдат? – нахмурился Андрей.
– А то я не вижу, что ты служивый, – чуть улыбнулась она. – Я не только в истории, но и в мужиках… разбираюсь. Да и вот это явно не за игрой в шахматы получено. – Она коснулась тонким пальцем его рубца.
Андрею стоило усилий не вздрогнуть. Палец был легкий, мягкий и горячий.
– Ты сама не из ГРУ? – усмехнулся Огневский. Первая тревога быстро прошла. В конце концов, зачем ему бояться «разоблачения»? Все давно потеряно.
– Да не, жирно им будет, – ответила Юля, выпуская тонкую струйку сизого дыма. – Но работаю по международной линии. Государственный университет Комсомольска-на-Амуре, специальность «Переводчик китайского и английского языков», – с шутливой гордостью произнесла она. – Пробатрачила в синхронном переводе четыре года, задолбалась до смерти. В итоге сменила профессию. Все еще практикую язык, но теперь… по-другому.
Андрей не сразу ее понял, потом удивленно приподнял бровь. Юля хрипло рассмеялась, блеснув зелеными зрачками.
– Что, смущаю твое нравственное чувство? – спросила она.
Огневский пожал плечами. Он бы не постеснялся высказать, что думает по этому поводу, но ситуация была не та. Когда тебя, незнакомого человека, пригласили на застолье, приставать к людям с нравоучениями – свинство.
– Так что за Желтороссия? – спросил он. – Давно это было?
– Был такой проект, при царе еще, – тоном знатока ответила Юля. – Отжали у Цинской империи земли на северо-востоке страны, рельсы через всю Маньчжурию проложили. Китайская Восточная железная дорога, КВЖД. Харбин и Далянь были русскоязычными городами, медленно началось настоящее смешение наших с китайцами. После Гражданской войны сюда отступили белые, возник русский эмигрантский анклав, чуть ли не самый большой в мире, богатый. В 1938-м в Харбине отмечали 950-летие Крещения Руси, представляешь?! Потом была Второй мировая, явились японцы, поджали все под себя, но в 45-м их выбил отсюда десант Красной Армии. Снова регион у наших под контролем оказался. И только аж в 52-м Сталин вернул всю Маньчжурию китайским товарищам… Единственный, кажется, случай, когда усатый кому-то отдал территорию, не зря местные его до сих пор любят. В общем, полвека тут была Россия, сначала белая, потом красная, но ведь все равно Россия.
Андрей впечатлился. Не только занятным фактам, но и всей странности ситуации. Он сидит посреди ледяной китайской зимы, в русском отеле, и эта эскортница-интеллектуалка читает ему лекцию по истории отечества…
– Обалдеть, – искренне сказал Огневский.
– Угу, до сих пор вон какой интернационал. – Юля кивнула на ту сторону стола, где Тома произносила что-то торжественное про китайского Колю, сидевшего с довольным видом. – «Китаец Коля», каково?! Представь себе русско-китайскую границу, она одна из самых длинных в мире. Территории вдоль нее огромные, больше всей западной Европы. И тут уже идет, медленно, но идет великий синтез Востока и Севера! Теперь никакой колониальной борьбы, никто никого не притесняет и ни с кем не борется. Новый Китай и новая Россия, новый симбиоз.
– Ты китайцам об этом расскажи, – съехидничал Андрей.
– А я рассказываю, – спокойно ответила Юля. – Они не парятся. Это ж не какая-то мелкая страна, которая дрожит за свою шаткую идентичность. Это Китай, малыш. Они русских не боятся, и вообще никого. Наоборот, скорее все государства Азии побаиваются КНР. Наша проблема как раз в том, что большинство стран пугаются России, комплексуют из-за размеров. – Она двусмысленно улыбнулась. – А Китай как раз одно из немногих государств, которые могут с нами общаться на равных…
– Значит, тебе здесь нравится? – сменил тему Андрей, устав от политики.
– Ага. Весело, и то ли еще будет. Только девяностыми слегка воняет. Один язык чего стоит: «шмурдяк» и «корефаны»…
– А по-моему, прикольно, – ответил Андрей. – Колорит.
– Задалбывает этот колорит через пару лет, – поморщилась Юля. – Устаешь «подлюгой» быть…
Вернулся Олег, с двумя бутылками чего-то прозрачного.
– Беленькая пришла! – провозгласил он.
– Это что такое? – с интересом спросил Андрей.
– Ты точно только что приехал… – засмеялся Олег. – Это байцзю! Водяра местная. Поначалу кажется, что совсем жесть, а потом затягивает.
– Как вся жизнь… – проговорила задумчиво Юля. – Наливай давай уже.
Чокнулись втроем и выпили. Оказалось то самое пойло, которым поутру угостил Огневского дедушка в поезде. Андрей поморщился и подумал, что он явно еще на той стадии, когда «совсем жесть», – что в плане байцзю, что в отношении жизни в целом.
– Я понял, на что эта ваша байцзю похожа… – вспомнил Огневский. – В девяностые китайцы контрабандой завозили к нам фиговую копеечную водку в пластиковых пакетах… На Сахалине ее называли «капельница».
– У нас в Приморье тоже! – засмеялся Олег. – Да это она и есть. – Он ударил ногтем по бутылке, глядя в удивленное лицо Огневского. – Качество у этих вот, конечно, получше «капельниц», но суть та же. Во Владике в основном алкаши да бомжи такое пили в 90-х, а на самом деле это древний благородный напиток, у него тысячелетняя история. Ну, за древность!
– Ты хоть и не из разведки, – сказал Огневский Юле спустя час, когда застолье было в самом разгаре, – но, думаю, обратила внимание на мужика, который справа от Коли сидит, через два места?
Юля кивнула.
– Ага, косится на нас весь вечер. Ну со мной это обычное дело… Но он явно всех троих разглядывает.
Она равнодушно посмотрела на широкоплечего китайца, который, сдержанно улыбаясь, беседовал с именинником. Внешность у незнакомца была совершенно обычная, пройдешь мимо – и не обратишь внимания. Но вот взгляд что-то больно цепкий и все время еле заметно скользит в сторону Юли и ее спутников.
– Может, пытается понять, – предположил Огневский, – в каких я и Олег с тобой отношениях?
– Наверно. – Юля пожала изящным плечом. – Посмотрим. Может, еще выпьет и осмелится подойти.
Не осмелился. Часа через три Коля объявил, что пора спать, и все стали расходиться. Таинственный наблюдатель удалился вместе с остальными китайцами. Огневский, Олег и Юля уже не обратили на него внимания – им было очень весело сидеть втроем.
Андрей за полгода почти ни разу не принимал на грудь – Вовка был трезвенником, да и врачи, лечившие Андрееву голову, советовали выпивки избегать.
Но сегодня решил махнуть на это, как и на все прочее, рукой. Посреди мороза, чужой страны, одиночества и отчаяния простое застолье с молодыми соотечественниками неожиданно обогрело его.
Юля была уверенная, циничная, но при этом совсем не злая. Олег был взрывной, шутник и балагур, большой оптимист и словно вечно балансирующий на грани нервного срыва.
На их фоне Андрей был спокойным, холодным, немного, наверное, занудным – в общем, вместе они составили классическую троицу: сангвиник, холерик, меланхолик.
Болтали обо всем на свете. Огневский проговорился про службу, и собеседники долго подбивали рассказать подробности, чего ему совсем не хотелось. В итоге пришлось заявить, что служил не где-нибудь, а войсках Отдела спецназначения ФСБ. И после рассказов Огневскому придется обоих слушателей либо ликвидировать, либо сдать доблестным органам.
Юля расхохоталась, Олег как-то нервно поморщился, и застолье снова перескочило на обсуждение Китая и его великолепных странностей.
– Вот к чему не могу привыкнуть, – говорил Олег, – так это что здесь помидоры с сахаром едят. Серьезно, считается десертом!
– Ага, – подтвердила Юля. – Бывают еще с майонезом и с сахаром одновременно, мое любимое сочетание…
Когда почти все гости разошлись, Андрей тоже думал удалиться в свою каморку, но Олег запротестовал.
– Я только разогрелся! – объявил он. – Требую продолжения банкета, так здорово сидели!
Огневский и Юля не стали возражать. Обе бутылки байцзю опустели, Олег ушел и добыл где-то еще одну.
Девушка стала требовать песен, в итоге исполнили тот самый «Варяг», странно звучавший совсем недалеко от места, где гордый крейсер пошел на дно.
Когда перевалило за час ночи, появилась усталая фуяшка и настояла, чтобы песни и возлияния закончились, – ей нужно убрать последствия и идти спать.
– Пошли гулять! – заявил Огневский. Его раненая пьяная голова довольно сильно кружилась, но еще сильнее было нежелание оставаться в одиночестве.
Они вышли на ночной маньчжурский мороз, с неясным намерением зачем-то добраться до моря. Хохотали, снова что-то пели, скользили по замерзшим лужам. Высматривали в небе, сквозь марево неонового света, редкие, едва заметные звездочки.
Наконец вышли на набережную, где дул лютый дальневосточный ветер.
– Ой, ну вас на фиг! – воскликнула Юля, закрывая ладонями щеки, красные от холода. – Домой хочу, проводите девушку.
– Она недалеко живет, – со знанием дела сказал Олег, – пошли проводим, потом найдем где догнаться. Посидим по-нашему, по-мужицки, без лекций про историю.
С полчаса шли до какого-то квартала, довольно нового и симпатичного. Юля чмокнула Андрея в щеку. Он сразу забыл про мороз и ветер, так все вспыхнуло внутри.
– Увидимся, – только махнул ей рукой Олег и потащил Огневского за рукав. – Пошли, Дюха, тут кабачок где-то был жиешный.
– Какой?! – в очередной раз не понял Андрей местного языка.
– Ну… Как это… Круглосуточный то есть. Слушай, ты в Китае, братан, научись уже говорить по-человечески!
Олег настойчиво тянул Андрея за рукав в сторону ярко освещенной улицы. Она была заполнена народом, вывески на китайском и ломаном русском горели так ярко, что заменяли фонари.
– Отпусти меня уже, – хмельно засмеялся Андрей, видя, что Олег все еще держит его за локоть. – Я не по этой части!
Но спутник сжал его руку еще сильнее и дернул в сторону, потащил в какой-то переулок.
– Говорю тебе, не по этой части! – Андрей легонько оттолкнул его, но, видимо, не рассчитал. Приятель повалился на асфальт и выругался. Но, похоже, не на Огневского, а на кого-то за его спиной.
Андрей обернулся – вслед за ними в переулок вошли два человека. Кажется, китайцы, хотя ли́ца были видны плохо – слишком темно. Они быстро шагали прямо к Огневскому и его спутнику, что-то выкрикивая.
– Валим! – крикнул Олег и, подскочив, бросился по переулку.
Огневский смерил незнакомцев взглядом. Не привык он убегать. Но в пьяном мозгу мелькнула разумная мысль – если Олег сейчас удерет, то как его потом искать? Во-первых, «продолжения банкета» не выйдет. А во-вторых, ну наваляешь двум местным гопникам – невеликий труд. Но так и не будешь знать, в чем причина конфликта, – они небось, как и большинство местных, кроме китайского, языков не знают.
– Идите на хер, пионеры! – бросил им Андрей первое, что пришло в голову, и побежал за Олегом.
Тот улепетывал на удивление шустро для такого количества байцзю в организме. И явно знал дорогу – Андрей еле успевал нырять за ним в повороты. Наконец остановились за мусорным баком в каком-то грязном тупике. Остро пахло перцем и имбирем из жерла вентиляционной трубы над головой у Олега.
Тот согнулся пополам, хватая ртом воздух.
– Не туда свернул, блин, – выругался Олег, озираясь в тупике. – Хорошо, они вроде отстали от нас.
– Какого лешего? – спросил Андрей, слегка протрезвев от всего этого. – Ну быки местные пристали, разберемся. Чего ты бегаешь от них?
– Да что ты понимаешь, – огрызнулся Олег, – сразу видно, вчера приехал. Они из триады. Мафия местная. Попробуй с такими потягайся – лечиться потом долго будешь, до китайской пасхи как минимум…
– Триады? – с сомнением спросил Андрей. Уж слишком по-голливудски все это звучало. – И чего им от тебя надо?
– Должок… – выдохнул Олег. Он разогнулся, подошел и опасливо выглянул за угол. – На бабки я встрял с местными, когда бизнес запускал, немаленькие.
– Тут, я смотрю, все, как у нас, делается, – усмехнулся Андрей.
– Ага, смешно тебе. А я вот очень не хочу к ним в лапы попасть. Грохнуть, может, не грохнут, но придется еще денег занимать, на протезирование. Я потому завтра в Россию и валю – спрятаться, на дно залечь. Соберу бабки – отдам, себе дороже таких врагов иметь… Но время нужно.
Олег был такой бледный, что его лицо едва не светилось в полумраке.
– Кончай ныть! – рявкнул на него Андрей.
Олег в ответ только грязно выругался, но опять не на Андрея. Отскочил от угла и прижался к стене.
– Суки, идут… – прошептал он. – Догнали-таки. А из этого тупика не выберешься!
Андрей вздохнул, снимая шапку и проводя рукой по ежику волос.
– Значит так, – сказал он спокойно. – Вытри сопли и слушай меня.
Он выглянул за угол – китайцы были совсем рядом, заметили Андрея, но это было неважно.
– Сейчас я выбегу к ним, посмотрим, что за триады такие, – объяснил Огневский. – А ты считаешь до трех – и выскакиваешь следом. В драку не вмешивайся, толку с тебя… Пробегаешь мимо и даешь деру со всех сил. На улице берешь такси и едешь… Не знаю куда, ты тут разбираешься, найдешь место, подальше и потише.
Олег пораженно посмотрел на него.
– То есть?.. – проговорил он. – Да ты чего?!
Андрей пожал плечами.
– И не с такими дело имел. Считай это благодарностью за вечер, повеселили вы с Юлькой меня. Запомнил? Считаешь до трех – и бежишь.
Олег неуверенно кивнул.
Больше не говоря ни слова, Огневский выскочил за угол и на ходу ударил ближнего из китайцев ногой в колено. Бандиты, похоже, не ожидали от своих трусливых жертв отпора – ударенный не устоял и повалился на асфальт, а второй едва не пропустил от Андрея правый прямой в голову. Красиво вышло бы, в подбородок, мог и нокаут получиться… Но в последний момент китаец качнулся назад.
И тут же ударил в ответ. Огневский, замедленный алкоголем, едва успел заблокировать.
– Тинся! – крикнул китаец своему напарнику, все еще лежавшему на земле. И так потерял секунду, которой Огневскому хватило, чтобы нанести сильный удар ногой в пах.
Противник согнулся пополам, а Андрей услышал за спиной звук, очень знакомый и неприятный – щелчок затвора. Метнулся в сторону.
Вспышка пистолетного выстрела озарила переулок. На мгновение стали сверхотчетливо видны все трещинки на грязных кирпичах, каждая замерзшая лужа, каждый болт на старом кондиционере над головой. Грохот ударил по ушам, потом еще пару раз, отражаясь от стен.
Пуля выбила пыль из подножия стены, перед которой Огневский стоял секунду назад. По ногам целил, ишь какой милосердный!
Андрей зарычал от злости, не любил, когда по нему стреляют. Но своего рыка он не услышал, а потом понял, что ноги больше не слушаются, почему-то сгибаются. Гул выстрела долго, слишком долго стоял в ушах, а затем сменился пронзительным скрежетом и звоном. Страшно заболел шрам на левой стороне головы. Боль отдалась в глубине черепа, так расходятся звуки от удара по стенке колокола.
В глазах стало черно, Андрей понял, что упал, что, кажется, кто-то теребит его тело. А потом и это стало ему безразлично.
Профсолидарность
Огневский приходил в себя долго. Это было похоже на сон, нестрашный, но болезненный и противный. Когда ты снова и снова пытаешься проснуться, но постоянно проваливаешься в какое-то мутное черно-серое месиво. Андрей пробарахтался в нем долго-долго, и, когда откуда-то изнутри пришла острая, злая боль, он ей даже обрадовался. Боль – признак реальности. Огневский застонал и проснулся.
Понял, что лежит на жесткой койке. Пошевелился – руки и ноги свободны. Пустое, маленькое, но чистое помещение без окна. В потолке одна лампочка дневного света. Очень, сволочь, мощная – бьет так, что глаза слезятся. А может, слезятся сами по себе.
Андрей приподнялся, в голове тут же закружился ураган, а боль еще усилилась, по шраму побежали колючие разряды. Начал глубоко дышать, опустился обратно – стало чуть легче.
Попытался подумать о том, куда попал. Неужто в лапы к знаменитым китайским триадам? Ну что ж, скорее всего, замучают, но, по крайней мере, не банальным утюгом. Будет интересно в этнографическом плане…
Снова поднялся, сел на кровати. Ураган вернулся, но на этот раз Андрей решил не сдаваться. Злясь на проклятое ранение, на собственную слабость, сжал зубы и постарался встать на ноги. В голове сверкнул яркий луч боли, ноги подкосились, и Андрей свалился на холодный пол, ударился плечом и закричал что-то нецензурное по-русски.
Вокруг все поплыло, он ненадолго снова провалился в небытие. Очнулся на койке, рядом стоит китаец в черном – ого, да на нем какая-то форма. На военную не похожа, полиция скорее.
Неужели, пока быки тащили его в машину, всех замели местные стражи порядка? Неплохо бы… А может, триады в сговоре с полицией? Тогда не очень. Очень не очень.
Тот, что в форме, сделал шаг назад – видимо, это он поднял Огневского и уложил на койку. К кровати подошел еще один, в штатском. Тот самый мужик, что был на празднике у Коли и слишком внимательно глядел на Андрея и его друзей!
Он дал знак рукой, китаец в форме – видимо, просто охранник – вышел из комнаты. Оставшийся незнакомец посмотрел на лежащего Огневского сверху вниз.
Да он в очках! Андрей чуть не рассмеялся. Какой интеллигентный бандит. Хотя в Китае, по его наблюдениям, практически все, кто моложе сорока, носят очки. Безочкастые почти одни старики, и это странно. Молодые много учатся, наверно, от копания в иероглифах зрение портится?
Теперь незнакомца удалось рассмотреть поближе: где-то за тридцать пять, довольно мощный, плечистый. Лицо полноватое, с намечающимся вторым подбородком. Глаза умные, внимательные.
– Do you speak English? [Вы говорите по-английски? – англ.] – спросил очкастый. У него был акцент, но не сильный.
– I do… [Да… – англ.] – растерянно ответил Андрей. Уж точно не приходило в голову, что в плену с ним будут говорить на языке Шекспира. – Who the heck are you? [Кто вы, черт возьми, такой? – англ.]
– Капитан Чжао, Министерство госбезопасности Китая, – продолжая говорить по-английски, представился очкастый. Причем так, что сразу поверилось. Видно, что повторяет эту фразу в тысячный раз.
Вот оно как… Ладно, это лучше, чем триада. Наверное.
– Сержант Огневский, Федеральная служба безопасности России, – не удержался Андрей.
Брови китайца взлетели над очками.
– Как это понимать? – спросил он. – Российские спецслужбы ведут оперативную работу на территории Китая? Еще и нападают на офицеров МГБ?! Вы представляете, какой это дипломатический инцидент?
– Да нет, нет… – отмахнулся Андрей. Шутка, похоже, не удалась. – Я в отставке. Комиссован по ранению. – Он показал на шрам. – Да и вообще…
– То есть, – проговорил китаец, – вы не на задании?
– Нет. Из-за этого проклятого шрама у меня теперь не будет заданий. Вы сами видели…
– Тогда что вы делаете в Китае?
– Туризм, – пожал плечами Андрей.
– Ваш туризм предполагает нападение на офицеров нашей госбезопасности?
– Откуда ж мне было знать? – спокойно ответил Огневский. – Вы со своим спутником в том переулке имен и званий не называли. Да и в любом случае я по-китайски не понимаю. Олег сказал, что за ним гонятся бандиты, я и вступился за друга.
– Олег… – повторил Чжао угрюмо. – Вы знаете, что дали уйти опасному преступнику?
– Да ну? – удивился Андрей. – Олежка?
– Послушайте, господин Огэ… извините, плохо запоминаю русские имена… Почему вы так спокойно себя ведете? Вы будто даже забавляетесь. Не понимаете, что арестованы и ситуация очень серьезная? Вам грозит тюремный срок.
– Мне все равно, – честно ответил Огневский. – Не видите, что со мной? От шума одного выстрела свалился в обморок… Вот вы офицер спецслужб. Должно быть, любите службу и гордитесь ею. Представьте, что завтра станете калекой, как я, так что каждая мелкая стычка будет причинять вам страшную боль и доводить до потери сознания. Хрена ли мне после этого терять? Что китайская тюрьма, что русская могила. – Андрей махнул рукой и запрокинул голову на подушке.
– Я вам сочувствую, – проговорил Чжао.
Огневскому понравилось, как это было сказано, без особых эмоций, по-мужски.
Андрей не ответил, и тогда китаец продолжил:
– Тем не менее вы должны понимать серьезность вашего положения. Мы будем вынуждены вас допросить. Подробно. Сейчас вас осмотрит врач, потом принесут поесть. После этого у вас будет час, чтобы отдохнуть. Но затем мы снова встретимся.
– Хао [Хорошо. – кит.], – ответил Андрей одним из немногих слов, которые знал.
Капитан вышел.
Минут через десять явилась немолодая женщина в белом халате, стала спрашивать по-английски о состоянии Огневского. Он назвал свой диагноз: непроникающее ранение головы, приведшее к черепно-мозговой травме средней тяжести, – вроде так…
Честно рассказал, что напился, хотя врачи и говорили, что нельзя. Плюс еще и драка. Потом выстрел… точнее, грохот от него.
Женщина слушала, качая головой, что-то записала в блокноте.
– Вам стоит пройти обследование, – сказала она, – лучше всего сделать томографию мозга. Вы тут надолго?
Огневский усмехнулся:
– Мне не рассказали… Надеюсь, что нет.
– Пока я просто пропишу вам несколько препаратов, чтобы снять симптомы, а дальше посмотрим.
Она ушла, пообещав, что скоро принесут таблетки.
«Прям санаторий какой-то», – сыронизировал про себя Огневский.
Хотя понятно, что китайские гэбисты так заботятся о задержанном не из благодушия. Дело с Олегом, видимо, серьезное, и Андрей нужен им в нормальном состоянии для допроса.
Минут через десять принесли еду – вареный белый рис с какой-то зеленью, стакан воды. На отдельной железной мисочке – четыре таблетки разной формы. Особого аппетита не было, но Андрей знал, что нужны силы. Запихнул в себя, сколько смог, потом горстью закинул в рот лекарства.
Стоило теперь отдохнуть перед допросом. Нормально поспать не получалось из-за бьющей в глаза лампочки, пролежал весь час на боку, в полузабытьи. Наконец дверь щелкнула, вошел Чжао.
– Сесть сможете? – спросил он Огневского.
Охранник в черной форме внес за капитаном два стула.
Андрей молча поднялся, уже почти не шатало. Сел на один из стульев, капитан устроился напротив.
– Как ваше состояние? – поинтересовался тот. – Вам нужно что-нибудь?
Андрею сильно хотелось пить – стакана воды, что дали за обедом, не хватило даже близко. Но покачал головой: еще не решил, стоит ли считать теперешнюю ситуацию попаданием в плен. Китайские силовики не очень-то годились на роль врагов, но все же просить их ни о чем не хотелось. «Не верь, не бойся, не проси» – хороший принцип, и не только на зоне.
– Что ж, приступим, – произнес капитан. – Ваше полное имя, возраст, род войск и звание?
– Огневский Андрей Андреевич, двадцать четыре года, войска Отдела спецназначения ФСБ России. Сержант в отставке.
– Давно в отставке?
– Восемь… – замялся Андрей, особо не следивший за ходом времени. – Восемь месяцев.
– Чем занимались на службе?
– Участвовал в контртеррористических операциях на юге России.
– Специальность?
– Разведчик. Авианаводчик.
Чжао посмотрел с любопытством.
А у Андрея в мозгу мелькнуло что-то из дюжины шпионских фильмов – интересно, сейчас его на китайскую службу вербовать будут?
– Мы в КНР, знаете ли, следим за тем, как Россия решает конфликт в Чечне, – продолжил капитан. – Боюсь, нам, да и многим государствам, в будущем грозят подобные проблемы. Экстремизм и сепаратизм растут в мире с каждым годом. К примеру, ситуация с уйгурами в провинции Синьцзян во многом схожа с чеченской…
И без какого-либо перехода Чжао спросил:
– Когда была ваша последняя операция? Какую роль вы выполняли?
Андрей покачал головой, отчего опять заболел шрам:
– Я не имею права разглашать вам подробности службы. Это государственная тайна моей страны. Я ведь, кажется, не военнопленный, задержан как гражданский, по подозрению, не так ли? Не думаю, что я обязан раскрывать вам военную информацию.
– Не обязаны, – сухо ответил китаец. – Но я должен понимать, какого рода деятельность вы вели в российских спецслужбах. Тогда я решу, можете ли вы иметь отношение к делу организации «Пу-лэ-га».
– Чего? – переспросил Андрей.
– «Пу-лэ-га», – повторил китаец и, видя, что Андрей не понимает, добавил: – На вашем языке это означает снежную бурю, разве нет?
– А, «Пурга»… – догадался Огневский. – И что за организация такая?
– Давно вы знаете Олега Ла… Лаврова? – спросил Чжао, пропустив его вопрос.
Андрей честно признался, что познакомился с ним только вечером, на застолье, где был и сам капитан.
– И вы бросились в драку, один против двоих, ради случайного знакомого? – с недоверием спросил Чжао.
– Мы быстро подружились, – пожал плечами Андрей. – А за друзей надо вступаться.
– И что вы знаете об этом вашем «друге»?
– Не так уж много… Он сказал, что создает российско-китайский ИТ-бизнес, но без подробностей.
– А о своих ближайших планах он ничего не сообщал? – спросил китаец.
– Нет вроде, – ответил Огневский.
Вообще-то, конечно, Олег говорил, что собирается на время в Россию, но Андрей пока не стал болтать лишнего. Хоть и выглядело так, что приморец обманул его насчет «мафии» и, по сути, серьезно подставил… Но Огневский решил не спешить с выводами. И уж больно Олег, веселый, нервный и слегка нелепый, не походил на опасного преступника. Чем этот восторженный ботаник может быть опасен?
Допрос длился часа полтора. Чжао несколько раз возвращался то к прошлому Андрея и службе на Кавказе, то к Олегу и его загадочному «бизнесу», но получал все те же ответы. Коснулись и причины увольнения из ФСБ. Андрей рассказал про ранение в голову, опустив подробности роковой последней операции. Про розыск и прокуратуру, естественно, молчал.
Наконец Чжао встал со стула.
– Ну что же, товарищ сержант… В ваших силовых структурах ведь тоже используют революционное обращение «то-ва-ли-сь»? – Последнее слово он произнес по-русски, с сильным акцентом. – У нас за пределами армии и правительства его, увы, уже почти не используют, а на молодежном сленге это слово, «тунчжи», вообще означает такое, что сказать стыдно… Ладно, товарищ в исконном смысле слова, я вижу, что вы не имеете отношения к делу, которое меня интересует. Боевая разведка и наведение ракет – почетная служба, но я, знаете ли, занимаюсь более скучными задачами.
В глазах уже почти перестало двоиться, и Андрей смог хорошо рассмотреть лицо собеседника. Вроде бы никакого особенного выражения – но вот уголки рта все время чуть-чуть приподняты. Такая едва заметная издевательская ухмылочка, наверно даже непроизвольная, темперамент такой. Ох, не прост ты, китайский капитан. И все эти приятные слова явно не просто так…
– Ваш друг Олег – продолжил китаец, – глава крайне опасной хакерской группировки, известной как «Пурга». Они совершили несколько очень крупных киберкраж в России. А теперь, похоже, решили выйти на международный уровень и начали действовать в Китае. Скорее всего, объединившись с кем-то из местных преступников. Как бы то ни было, в последние полгода их деятельность принесла нескольким банкам КНР серьезные неприятности…
Огневский вспомнил, откуда ему показалась знакомой эта «Пурга». Действительно, пару лет назад наделала шума в России хакерская банда с этим снежным названием. Цифровые разбойники тогда побили все рекорды, украв под миллиард рублей одновременно из нескольких банков. Но насколько помнил Андрей, их в итоге сцапала милиция. Видимо, не всех…
«Но зачем ты мне все это рассказываешь? – усомнился про себя Огневский. – Уж вряд ли офицеры местного ГБ страдают болтливостью. Какую игру ты затеял, калифана?»
– Имей ваша недавняя служба дело со взломом компьютерных систем, – продолжил Чжао, – мы бы сейчас говорили по-другому.
Огневский ничего не ответил. По части взлома он тоже проходил кое-какую подготовку, хотя практики особой не было – в горах Чечни требовались другие навыки. В любом случае капитану это было знать незачем.
– Но вы просто солдат, – продолжил китаец, не дождавшись ответа, – и у нас это уважают. Я даже готов закрыть глаза на удар ногой ниже пояса, с которого началось наше знакомство.
– Это были вы? – не сдержался Андрей. В темном переулке он не разглядел лиц нападавших. – Извиняюсь… Я честно думал, что вы бандит.
– Это ерунда по сравнению с тем, что вы помешали захвату Лаврова. Нам с большим трудом удалось на него выйти. Я несколько месяцев водил дружбу с хозяином русского отеля, чтобы держать Олега под наблюдением, убедиться, что информация верная. Доказательства были, но все больше косвенные. Мелкий, не сильно успешный предприниматель из Даляня и есть лидер могучей «Пурги»… Нелегко было в это поверить. К концу вечера от моего приятеля я узнал, что объект собирается уезжать в Россию. Было решено взять его прежде, чем это произойдет. Дальше вы знаете.
– То есть вы все еще не уверены, что Олег на самом деле главарь «Пурги»? – спросил Андрей.
– После того как он повел себя, у меня уже нет сомнений, – угрюмо произнес китаец.
– Разве этого достаточно? – возразил Андрей. – Мы оба были пьяны, мало ли кто как может себя повести в таком состоянии.
– Я вас не приглашал участвовать в следствии, – сухо усмехнулся Чжао. – Вообще-то, вас надо бы задержать на более долгий срок и отправить запрос в ФСБ России. Но, учитывая все ранее сказанное плюс состояние здоровья, я вас отпускаю. Считайте это жестом профессиональной солидарности, от одного бойца госбезопасности другому. Но больше связываться с сомнительными личностями и избивать представителей китайского государства я вам не советую. Сейчас вам принесут ваши вещи.
– Спасибо, – просто ответил Андрей.
– И еще, – Чжао протянул Огневскому визитную карточку, – если снова встретитесь с вашим «другом» Олегом, дайте мне знать. Это очень опасный преступник.
«Ага… – понял Андрей. – Тогда понятно, почему отпускают. Не из доброты душевной, конечно же. И не потому, что капитан на слово поверил, будто я тут не при делах. Все в расчете, что смогу вывести на Олега. Пожалуй, и слежку могут установить, этого только не хватало…»
– Кроме всего прочего, – продолжил Чжао, – деятельность «Пурги» может сильно осложнить отношения наших с вами стран. Для вас, как сотрудника госбезопасности, это ведь не пустой звук?
Огневский взял карточку.
– Бывшего сотрудника, – мрачно ответил он.
Ближе к полудню Андрей пришел обратно в «Порт-Артур». За стойкой сидела и курила тетя Тома, слегка утомленная похмельем.
– Вот ты где, сахалинец! – воскликнула она. – Я уж потеряла тебя. В подсобке смотрю – пусто. Ты где всю ночь пропадал?
Огневский растерялся – что ей было ответить? Рассказывать, что попал в китайское ГБ из-за Олега?
– У Юльки, что ли, ночевал? – предположила Тома, блеснув глазами. – Видела я, как вы вчера горячо общались.
Андрей изобразил смущение, и хозяйка гостиницы засмеялась:
– Она с тебя хоть денег не взяла, я надеюсь? С такого молодого и красивого… А то с нее станется! Она вообще девка особенная…
– Так правда, что она… ну, это?..
– Это, – кивнула тетя Тома. – Я вообще в чужие дела не лезу, но вроде как она на панели не стоит, если ты это имел в виду. У ней уровень повыше. Водится с богатыми мужиками, получает с этого доход. Так что не советую тебе влюбляться, сахалинец.
– Мне больше брюнетки нравятся… – пожал плечами Огневский.
– Тогда, может, китаяночку найдешь? У них характер помягче наших-то.
– Тетя Тома, спасибо вам за все, – улыбнулся Андрей. – И за совет, и за ночлег, и за вечеринку. Я сейчас рюкзак соберу – и поеду.
– Куда? – спросила женщина.
– В Пекин, – почему-то ляпнул Огневский.
А почему бы и нет?
– Да, Новый год же послезавтра! – вспомнила Тома. – Местные, вообще-то, его сильно не празднуют, у них свой, Лунный, через три недели. Но в столице полно иностранцев, так что все равно весело будет! Поезд сегодня отходит в два часа, успеешь, если билеты в кассе остались. Колька бы отвез тебя на вокзал, да я его, когда он с бодуна, за руль не пускаю.
– Дойду, не привыкать, – ответил Андрей. – С наступающим 2008-м!
Дымное солнце
Огневский впервые ехал по Китаю ночью. За окном поезда ничего не видно, только иногда пролетают пылающие иероглифы вывесок. Словно Вселенная старается тебе что-то сказать, а ты не понимаешь ее языка…
В поезде до Пекина Андрей взял самое дешевое из лежачих мест, этот класс назывался «ин во», дословно «жесткий спальный». Оказалось вроде российской плацкарты, только полки не в два яруса, а три.
Досталась самая верхняя койка, прямо под крышей вагона – от носа лежащего Огневского до сверкающе-белого потолка оставалось сантиметров тридцать.
«Словно в гробу лежишь…» – подумал Андрей.
Зато только на верхнем ярусе долговязому русскому человеку можно вытянуться во весь рост. Полка ведь рассчитана на китайцев, ноги Андрея заметно свешиваются за край. Но под самым потолком это не страшно, людские головы снуют по проходу внизу, не задевая твоих ступней.
Катить до Пекина почти сутки, а занять себя нечем. Андрей отвернулся от белого потолка, закрыл глаза рукой и скоро задремал.
…На аэродроме под Тверью идет погрузка в самолет до Моздока.
Андрей взбегает по трапу, ощущая на спине приятную тяжесть рюкзака с оборудованием. Как всегда перед боевым заданием, он чувствует себя прекрасно.
Сознание обострено, настроение бодрое. Страх и тревога тоже есть, конечно, но они не давят, не мучают. Огневский всегда чувствовал, что самое тяжелое и невыносимое – это тоскливые человеческие драмы, роковая тупость и мелкие страсти. Со всем остальным, даже с угрозой жизни, ему всегда было проще справляться.
– Огневский! – слышит он из-за спины.
И едва сдерживается, чтобы не пнуть со злости ступеньку трапа. Опять прокля́тый Трояков.
– Ко мне!
Андрей уже взял себя в руки, быстро сходит вниз и смотрит в глаза начальнику.
– Слушай… – говорит Трояк, устало выдохнув. – Я хочу, чтоб ты понял, насколько это серьезное дело.
– Так точно, – отвечает Андрей, не очень понимая, к чему бы это. – Все вводные внимательно прослушал.
– Да не про это я, – отмахивается полковник. – Мы Хази этого уже много лет пытаемся прищучить. Несколько неудачных попыток было, и каждая стоила очень дорого. Майор Мурзинов за прошлую заплатил, считай, всем, что у него было. Теперь – наш последний шанс. Если уйдет, все годы, все жертвы – псу под хвост. Для Ильдарыча это дело всей жизни, да что там, для меня тоже… Так что если вернешься с победой, обещаю тебе блестящую карьеру, понял? Ну а если нет, то пеняй на себя. Ты для этого отряда – оружие последнего шанса, ну так не подведи. Отвечаешь головой. Ну все, пошел, с Богом! – Он подталкивает Андрея к трапу.
Огневский снова звенит берцами по трапу, но на ходу едва не разводит руками от растерянности – это что еще должно означать? «Отвечаешь головой»? Да с каких пор сержант несет ответственность за успех операции, которой командует майор?! Что за неуставная фигня? Чего вообще Трояк вечно от него хочет?..
Их АН-72 летит над бесконечными полями и шоссе. Мурзинов сидит чуть поодаль от остальных, мрачно смотрит в иллюминатор. Бойцы негромко переговариваются между собой.
– Ты чего такой угрюмый, генерал-майор? – спрашивает Кистененко. Прозвище прилипло к Андрею после недавней шутки Троякова. – Не дрейфь, с нами не пропадешь!
У Кистененко узкое некрасивое лицо с резко очерченной челюстью и диковатые озорные глаза, какие бывают у совсем бесстрашных людей.
– Да Трояк докопался с какого-то хрена… – нехотя отвечает Огневский и бегло рассказывает о беседе у трапа. Двое новых сослуживцев ему нравятся, правда, оба чуть более болтливы, чем он привык.
– Переживает, – машет рукой Покровцев, белобрысый, упитанный, с виду почти ленивый, – да и неудивительно. Представь, такая история к концу подходит!
– Да какая история? – не понимает Андрей.
– Ты чего, правда не знаешь?! – восклицают оба.
– Расскажи ему, – подначивает Покровцев Кистененко.
– Ты не мог не слышать… – поражается тот и добавляет, оглянувшись на Мурзинова и понизив голос: – Ты чё, не в курсе, кто такой наш Мурзилка?
– Да нет же, – говорит Андрей. – Честно. Я же больше по железякам. – Он кивает на аккуратно пристроенный на коленях рюкзак с целеуказателем. – Внешним миром мало интересуюсь.
– Задрот есть задрот, – смеется Кистененко. – Ну про взрыв в Манаме ты хоть слышал?
И Андрей припоминает. Это событие было на слуху у всех силовиков, да и в народе тоже. Года полтора назад в столице Бахрейна расстреляли среди бела дня автомобиль с несколькими лидерами «Исламской республики Ичкерия». Говорят, двое работников российских спецслужб подбежали к мерседесу, стоявшему на светофоре, и открыли огонь по пассажирам через стекло. Местный суд приговорил обоих к пожизненному заключению.
Уж что там происходило на дипломатическом уровне, оставалось только гадать. Но после громкого процесса осужденных… депортировали на родину «для отбытия наказания».
По слухам, в России их встретили с воинскими почестями. Но вот беда – после нашумевшего суда лица и имена сотрудников стали известны всему миру, большая проблема для агентов. Огневский и сейчас смутно помнил, как они выглядели, – оба сухопарые, один русый и с усами, а второй лысеющий брюнет.
– Ну ты приглядись к майору, – подмигивает Кистененко, – Мурзиновым он стал недавно. А еще набрал десять кило и пересадку волос сделал.
– Да ладно! – восклицает Андрей, так громко, что даже Мурзинов оборачивается, бросает грозный взгляд. А ведь действительно, убери пышную черную шевелюру, дай ему сбросить лишний вес – и да, будет тот самый, из новостных роликов о суде.
– Ага, – подтверждает Кистененко чуть тише, когда майор отворачивается, – врубился? Напарник его, говорят, ушел на покой, сбрил усы и куда-то на Алтай переехал. Но Мурзик наш не такой, не может без службы. Да и дело не кончено: Хази тогда в машине не оказалось.
– Ладно, ну а Трояк здесь при чем? – не понимает Андрей.
– При том, – добавляет Покровцев, – именно он руководил той операцией, как и вообще всей охотой на аль-Хази, а она длится уже лет семь. И для Трояка, и для майора нашего это дело всей жизни, а они как братья стали, или, скорее, как батя с сыном.
– Да уж… – качает головой Андрей.
Теперь понятно поведение Троякова – желчный полковник горит этим делом и очень ценит Мурзинова. Только от понимания ничуть не легче, скорее наоборот. Угораздило же попасть именно в эту операцию… Зная Трояка и его особое отношение к Огневскому, можно быть уверенным: в случае неудачи придется несладко…
Через два с половиной часа они выгружаются в Моздоке, в вечерних сумерках ждут вертолет до точки старта. Летняя жара, прожекторы аэропорта заливают светом пышные кипарисы. Андрею всегда нравилась южная природа – роскошная, гостеприимная, после родного Сахалина она кажется чем-то невероятным, чудесным. Вот только времени ею насладиться никогда нет, на юг Андрей приезжает воевать. Почему-то именно в этом добром климате люди больше всего ненавидят и убивают друг друга.
Стемнело, но жара непонятным образом усиливается. Огневский понимает, что весь мокрый от пота, а еще противно ноет голова, – и просыпается, видя перед собой белый потолок китайского поезда…
Когда он ложился спать, на верхней полке было довольно прохладно, поэтому укрылся не только одеялом, но и пуховиком. Да похоже, что, набрав скорость, поезд раскочегарил и систему отопления. А может, просто весь теплый воздух собрался под потолком, в любом случае сейчас парило как в бане.
Вокруг просыпались китайцы. Надевали шлепанцы, бегали за кипятком, чтобы заварить огромные порции лапши и термосы зеленого чая. Андрей взглянул на часы – о, так почти приехали!
31 декабря 2007-го Огневский вышел из поезда на огромный Северный вокзал китайской столицы. Пошел, как обычно, пешком – до места, где собирался остановиться, всего восемь километров, часа полтора ходу.
Пекин оказался куда теплее Маньчжурии – в районе нуля, но после жары вагона все-таки зябко.
Сам город поначалу оказалось сложно рассмотреть – в утренних сумерках гудели огромные стройки, освещенные призрачным белым светом, они загораживали все остальное. Интересно, во сколько на них начинают работу, если на рассвете уже все кипит? Да, летом же будет Олимпиада…
Запомнились восьмиполосные дороги и монументальные, прямо сталинские, здания вдоль них. Такой, наверно, была Москва перед Олимпиадой-80.
В Даляне Андрею рассказали, что и тут есть своя «Желтороссия», на улице Ябао, но ему хотелось попробовать что-нибудь новое. В путеводителе вычитал про район Саньлитунь, местный международный анклав, где останавливаются иностранцы всех мастей, решил отправиться туда.
Солнце поднялось над толстой, серо-бурой подушкой смога. Стройки наконец остались позади, и пошел центр города – чистый, богатый, с кучей заведений, китайских и западных.
Уличная толпа перестала состоять из одних китайцев. Огневский, раньше почти и не встречавший других иностранцев, с интересом смотрел на широкогрудых негров, на арабов, даже среди зимы умудрявшихся носить свои белые длинные одежды, на зубастых, хохочущих янки.
Неожиданно такой «интернационал» на улицах Андрею очень понравился. Вспомнил то немногое, что читал по истории Китая, – страна много веков была закрыта для иноземцев, пока в XIX веке те силой не принудили империю открыть им часть территорий. В итоге потребовалось почти двести лет, мировая война и революция, прежде чем «варвары» из внешнего мира смогли спокойно приезжать в Поднебесную. И, похоже, теперь им здесь вполне неплохо живется.
Среди многоязыкой толпы Андрей почувствовал себя довольно комфортно, он наконец никого не шокировал своей некитайской внешностью. Тут местные жители даже «лаовай» не орут, привыкли. Решил погрузиться в «интернационал» еще глубже и вместо китайской гостиницы пошел заселяться в хостел.
Консьержка долго рассматривала его визу, что-то проверяя на компьютере.
– Через какой город вы въехали в Китай? – удивленно спросила она по-английски. – Хунь… Хуньчунь? Это в какой провинции, Хэйлунцзян?
– Гирин, – ответил Андрей.
– Большая редкость, – покачала головой девушка, – никто из наших постояльцев не въезжает через…
– Такую глушь? – улыбнулся Огневский. – Люблю нехоженые тропы.
Прежде чем подниматься в комнату, Андрей сел за один из потрепанных компьютеров в холле, под табличкой «Бесплатный интернет для гостей».
Андрей зашел в свою «Аську», самый популярный мессенджер в России 2007-го года. Увидел сообщение от Вовки:
«Алё, как добрался, чего молчишь? Ты живой?!»
Да, стыдно, за всеми приключениями и забыл написать старому другу, а он вот волнуется.
«Живее всех живых! – настучал Огневский в ответ. – Тетка твоя огонь!»
Было и еще одно новое сообщение. Андрей прочитал и даже невольно обернулся, не подглядывает ли кто в экран. Писал некий пользователь под псевдонимом SnowStorm [Пурга. – англ.]:
«Привет, это Олег. Ради бога, извини, что так вышло. Надеюсь, ты в порядке. Я тебе обязан и в долгу не останусь. Выйди на связь».
Тот самый парень из Приморья, встреченный в Даляне. Как оказалось, лидер хакерской банды международного уровня. Действительно, ведь в ту ночь на русско-китайской вечеринке они обменялись с Олегом и Юлей контактами. Статус показывал, что SnowStorm в сети прямо сейчас.
Скажите, какое благородство, «обязан» он…
«Козел ты, – написал ему Огневский, – подставил меня под китайских чекистов!»
«Те двое были из МГБ?! – тут же пришел ответ. – Я не знал, серьезно. За мной реально кое-кто из бандитов даляньских гоняется, я честно думал, что они. Проблемы серьезные из-за этого? Тебя ведь отпустили?»
«Отпустили, но в кутузке переночевал», – написал Андрей.
«Ядрена мать… – ответил после паузы Олег. – Андрей, за мной должок. Скажи адрес, где ты остановился в Пекине, пришлю тебе что-нибудь в знак благодарности».
«Откуда ты знаешь, что я в Пекине?» – отбарабанил по клавишам Огневский.
Такая осведомленность киберпреступника ему совсем не понравилась.
«Спокуха, – ответил собеседник и поставил хохочущий смайлик. – Я много всего знаю. Не хочешь подарков? Тогда скажи, как мне тебя отблагодарить, чего хочешь?»
«Хочу, чтоб ты сказал, откуда знаешь мое местоположение!» – ответил Огневский.
Не то чтобы Андрей испугался, на большинство вещей в жизни он давно махнул рукой. Но его очень раздражало, когда за ним следят, а именно так это сейчас и выглядело.
«Ой, да ладно. Не переживай, – пришел ответ. – Мы же обменялись телефонами, а я иногда тыкаюсь в системы китайских мобильных операторов. Запеленговать – плевое дело…»
«Значит, ты из “Пурги”? – написал Андрей. – Не нужны мне твои подарки».
«Ладно… – ответил Олег. – Но все-таки я не люблю быть в долгу. Давай так: поработаю тебе золотой рыбкой. Как что сильно потребуется, пиши, чего тебе надобно, старче, попробую срастить. Я не всемогущий, конечно, но возможностей у меня много, и в РФ, и в КНР».
Несколько минут Огневский хмуро смотрел в экран.
Не особо верилось, что Олег и вправду благонамеренно заблуждался насчет Чжао и его напарника, не знал, что они офицеры МГБ. Но гнев Андрея все-таки поутих.
«Ты сам-то сейчас где?» – спросил Огневский без особого любопытства.
«В Приморье. Убег от злых китайцев в родную тайгу. Посижу здесь полгодика, дальше видно будет».
Это как он пересек границу, когда его МГБ ищет? Видать, и правда, «много всего может»…
«Чего ты натворил-то? – заинтересовался Андрей. – Ты правда босс хакерской банды?»
«Сам ты банда, – пошутил Олег, – у меня серьезная организация. Но про это в другой раз. Хороший ты мужик, Андрей, и говорил, что в технологиях шаришь. Еще побазарим. Давай, с наступающим!»
«Давай», – ответил Андрей.
Несмотря на обиду, Огневского все же сильно заинтересовал этот неведомый, прячущийся в тайге хакер. С преступным миром Огневский всегда предпочитал не связываться, но сетевые технологии его и правда очень привлекали. А в современном мире часто именно преступники на передовой инноваций, им по роду деятельности надо придумывать новые, нестандартные решения.
Вернувшись в номер, Андрей стащил с себя одежду – она вся пропахла по́том после жары в поезде. В рюкзаке имелся еще один комплект вещей, чуть более чистый. Надо бы найти способ постираться, как это тут делается? Принял душ и завалился на промятую койку.
За окном висело зимнее солнце, оно поднялось уже высоко, но так и осталось оранжевым, как на заре. Видимо, из-за густого, непробиваемого смога, вечно стоящего над столицей.
Опять сильно клонило в сон, сказался ранний подъем и беспокойная ночь на верхней полке. Андрей понимал, куда, скорее всего, опять утащат его воспоминания… Ну на фиг, лучше пойти перекусить.
Страшный сон Толстого
Огневский пообедал в маленькой харчевне. Что хорошо в Китае, даже на дорогой «иностранной» улице всегда есть несколько копеечных забегаловок для пролетариата. В «Желтороссии» их называют «чифаньки», от глагола «чифань» – «есть».
Это, кажется, был рекорд: самый дешевый обед в истории Андреевых скитаний по Поднебесной – один юань. Столько стоила порция паровых пельменей с маленькой миской острого соуса. Напитки в чифаньке не подавали, на столе просто стоял термос с бесплатным кипятком. Огневский уже приучился делать, как китайцы, – носил с собой пластмассовую флягу и пару пакетиков зеленого чая.
Один юань – это вообще сколько? Центов пятнадцать американских… Да уж, при таких ценах, да с деньгами, которые недавно перевел отец (Андрей отказывался, но родитель настоял), можно прожить в КНР довольно долго. По крайней мере, пока работают российские банковские карточки на имя Андрея. Если военная прокуратура всерьез примется за его дело, могут и заблокировать.
С Огневским-старшим созвонились сегодня утром, и новости были скверные: федеральный розыск объявлен, по обвинению в «хищении ценных военных разработок» (что бы это ни значило). Добиться чего-либо по отцовским и дядиным каналам пока не удается.
– Так что сиди в Китае и не рыпайся, – подытожил отец.
«Надо будет снять со счетов все деньги, – думал сейчас Андрей, – и больше карточки не светить. Ладно еще если заблокируют. Но ведь по транзакциям прекрасно видно, где я нахожусь… Возьмут и запросят у китайцев, чтоб депортировали. Хотя вряд ли, много чести начинать дипломатическое дело из-за простого сержанта, чего-то там якобы укравшего…»
Бродил по улицам, пока не стемнело. Вечерний Пекин оказался куда симпатичнее дневного – не видно постылой коричневой дымки. Так же сильно пахнет гарью, но к этому Андрей быстро привык и перестал замечать. Кругом горят вывески, чуть менее яркие и хаотичные, чем в провинциях. Приятно шагать неизвестно куда в этом мареве огней, среди бесконечной азиатской толпы.
Если б не проклятые воспоминания… Уже стало понятно, что прогнать их не удастся, что историю роковой операции придется снова, неизвестно в какой раз, прожить до самого конца. Ладно, пускай пройдет скорее.
…Бег наконец закончился. К селу группа подходит медленно, максимально тихо, чтобы не нарваться на дозор или не словить пулю с «фишки».
А Андрею лезут в голову неуместные мысли об ироничности бытия. Это селение называется Толстой-Чу, в честь Льва Николаича, который прожил тут несколько месяцев во время службы на Кавказе.
Знал бы пацифист и вегетарианец Толстой, трогательно жалевший даже домашнюю скотину, какие дела будут твориться здесь через полтора века. Что это место станет убежищем человека, ответственного за убийства тысяч. И что за ним придет отряд профессиональных бойцов, готовых на все, дабы добраться до его глотки.
План операции все помнят до мелочей. Мурзинов лишь поворачивает голову в сторону Огневского и дает знак рукой. Андрей отделяется от товарищей, начинает пробираться через рощу каких-то деревьев со слегка серебристыми листьями.
Она заканчивается над небольшим обрывом, с которого виден южный край села. И то самое неприметное здание, где по полученным данным оправляется от ран неуловимый господин аль-Хази. Одноэтажный дом, но добротный, каменный. Типичная советская архитектура – раньше тут был то ли сельсовет, то ли еще какое-то учреждение. «Борцы за свободу», естественно, отковыряли с фронтона серп и молот.
Чуть поодаль в черноте угадываются очертания прочих построек. Ни одного огонька кроме тех, что вокруг домика Хази. Еще одно мертвое, пустое село, откуда давно разбежались люди…
«Если когда-нибудь в Чечню вернется нормальная жизнь, – мелькает в голове у Андрея, – это будет настоящее чудо…»
Под прикрытием деревьев Огневский занимает позицию для наведения. Не торопясь достает из рюкзака целеуказатель, проверяет, включает. Ложится на землю, пристраивая прибор на большой серый камень.
Еще в Москве, впервые увидев устройство, Мурзинов одобрительно покивал:
– Ладное изделие. Как ты его назвал?
– «Лорнет», товарищ майор.
– Звучит, – усмехнулся Мурзинов. – И все по нашей традиции. Чем разрушительнее оружие, тем безобиднее должно быть его имя.
Теперь Андрей лежит на холодной земле, смотрит в окуляр целеуказателя на домик Хази. Света немного, возле объекта лишь один еле живой фонарь. Но авианаводчику и не нужно рассматривать цель в деталях. У ракет «воздух-поверхность», которые прилетят по его указанию, радиус сплошного поражения – двадцать метров.
И опять почему-то Огневскому приходит в голову Толстой. Если тому ружья и пушки казались противоестественным ужасом, что бы он сказал о самонаводящихся ракетах, что ревя падают с неба и сносят целые дома…
Теперь остается ждать. Андрей знает, что еще один член отряда, Покровцев, уже тоже отделился от остальных. Он займет восточнее по склону позицию со снайперской винтовкой. А Мурзинов и Кистененко под его прикрытием подберутся к домику и проникнут внутрь.
– Запомни, генерал-майор, – говорил Мурзинов Огневскому перед операцией, (даже он подхватил проклятое прозвище!). – Твой «Лорнет» должен сработать только в двух случаях. Первый, если мы возьмем Хази, но тихо уйти с ним не сможем, если поднимут тревогу. Тогда делаешь так: южнее домика, за помойкой, у духов что-то вроде стоянки транспорта, джипы в основном, но есть даже БТР. Наводишь ракету туда, выйдет знатный трах-бабах. Насчет гражданских не переживай, их давно в селе не осталось, народ разбежался еще во время первой войны. Стояло брошенное, пока недавно боевики госпиталь не устроили. Шарахнешь по технике, отвлечешь их и дашь нам шанс убраться в лес. Надо очень постараться забрать Хази живым, устранять будем только в крайнем случае. Ну и второй вариант… – Майор неожиданно слегка улыбнулся, но совсем невесело. – Это если взять его не удастся. В этом случае ты и будешь «оружием последнего шанса». Тогда наводишь на дом или на любую точку, где будет Хази. Мы постараемся задержать его на одном месте, чтобы тебе хватило времени. Он не должен уйти живым, ни при каких условиях. Понял? Нет, точно понял? Даже если в зоне поражения буду я, – он почему-то проводит рукой по волосам, – все равно ракета должна прилететь. Это приказ, сержант, подтверди, что принял.
– Так точно, – ответил Огневский, хотя внутри его всего обдало холодом.
Андрей вернулся в хостел часам к десяти вечера и наткнулся в холле на оживленную многоязычную толпу. Точно, ведь новогодняя ночь!
– Эй, чувак! – обратился к нему по-английски какой-то веселый негр, уже серьезно поддатый. – Ты похож на того, кто ценит хорошие напитки. Скинемся на бутылку рома?
Андрея слегка покоробило – что, на алкаша стал похож? Но он уже приучился в своем путешествии доверяться прихотливой китайской судьбе. Да и чернокожий парень так искренне и весело улыбался, что язык не повернулся отказать.
Взяли полтора литра «Гавана Клуба», уселись за большой общий стол среди прочих гостей.
После первой оказалось, что новый приятель Огневского – настоящий кубинец. Выпили за Victoria Siempre, Че, Фиделя и Рауля. Парня звали Гидо, он познакомил Андрея со своей подружкой-китаянкой. Та была неразговорчива, но задорно выпивала, наравне с мужиками.
– Еще за этого надо… – объявил кубинец. – Ну как его… Был у вас лидер, лысый такой, смешной.
– Ленин, что ли? – не понял Андрей.
– За Ленина тоже, но потом. Другой, как его, Н-никита!
– Хрущёв? – поразился Огневский. – За него-то зачем?
За этого он, кажется, еще ни разу в жизни не поднимал.
– Да, да! – обрадовался Хоакин. – Khrushchev! Главный друг нашей Революции!
– Ну ладно, за Никиту! – впервые за долгое время рассмеялся Андрей.
Вокруг за столами гудел саньлитуньский «интернационал». Все знакомились, говорили кто откуда, Андрей особо не запоминал.
Где-то четверть составляли молодые китайцы, приехавшие в Пекин из провинций. Для них поселиться в хостеле с иностранцами и попрактиковать английский было, похоже, одним из столичных развлечений. Остальные были западные иностранцы разных мастей, они Огневского интересовали мало. Кто запомнился, так это пара южноазиатов, таец и два малайца. Почему-то запали в душу слова отца про далекий теплый Таиланд. Идея тропической Азии с пальмами, океаном и джунглями на склонах гор как-то исподволь поселилась в сердце – и, похоже, надолго.
Заболтавшись с тайцем, у которого смешной мяукающий акцент, Андрей не заметил, как Гидо с подругой куда-то удалились. Поделился с уроженцем Тайского королевства оставшейся третью рома, чувствуя, что сильно пьянеет. И что сознание почти не в силах удерживать последнее, самое тяжелое воспоминание.
…Огневский лежит в траве.
Очень хочется верить, что «последний шанс» не понадобится. Если все пойдет как надо, Андрей даже не заметит со своей точки, что происходит. По плану Мурзинов и Кистененко должны захватить Хази, тихо вывести его из села на север по руслу ручья и дальше уходить через лес. Как только они покинут Толстой-Чу, на нужной частоте Андрею придет на рацию четыре щелчка. Тогда он отправится к месту встречи, куда за группой должен прийти вертолет.
Самые лучшие операции – это те, что проходят «скучно» и незаметно.
Трава и серебристые листья пахнут невероятно свежо и сладко, почти невыносимо хорошо. Это обострились на время операции все чувства, так у Андрея всегда бывает. Мелькает мысль о том, что он никогда не сможет приехать отдыхать на юг, как все нормальные люди. Для него виды и запахи здешней природы всегда будут напоминать об одном…
Со стороны домика раздается злой, отчаянный вопль.
Веселье в хостеле набирало обороты, до полуночи оставалось полчаса. А в пьяном сознании Андрея реальность словно раздвоилась. Он одновременно жил и здесь, в пылу вечеринки, под смех, гомон, крикливую музыку, и там, в предрассветной темноте, на краю глухого горного села.
Он даже болтал с кем-то еще, в английском это называется small talk – бессмысленный доброжелательный треп. И параллельно смотрел в темноте на дом, в который отправились Мурзинов и Кистененко. Ждал развязки. Страшной развязки, покончившей с его жизнью.
Какая-то китаянка подсела к Огневскому очень близко, потом они танцевали подо что-то, но Андрей знал, что осталась всего пара минут. Извинился, сказал, что голова кружится, сел обратно за стол.
…В тишине ночных гор вопль изнутри дома оглушителен, как пушечный выстрел.
Тут же в селе начинается движение, слышен топот – на крик бегут люди. Ярко вспыхивает прожектор, освещая пыльный двор перед домом.
Все что-то кричат. Дверь дома распахивается, и голоса становятся веселее, доносится злорадный хохот.
Находясь на позиции, нельзя издавать ни звука. Поэтому Огневский лишь крепко стискивает зубы, а трехэтажная матерная тирада раздается внутри его головы.
Из распахнутой двери во двор вылетают два человеческих тела – одно крупное, второе худощавое. Мурзинов и Кистененко.
Стоящие окружают лежащих кольцом. Один дергается, хочет вырваться – Мурзинов, он крупнее. Второй человек лежит без движения, про него скоро забывают.
Под торжествующие вопли из двери выходит высокий плечистый человек, наголо бритый. Он единственный не смеется, держится спокойно и холодно. Следом появляется еще один – темноволосый, низкий, узкоплечий.
Здоровый – видимо, телохранитель. А второй – сам аль-Хази. Вот ты какой, «Штирлиц джихада».
Тут же слева, из-за края оврага, доносится автоматная очередь, потом еще. Покровцев… Его позицию раскрыли.
Мельком Андрей гадает – долго ли ему самому осталось? Бегло оглядывается, прислушивается, но обостренный слух не ловит в роще ни малейшего шороха. Да и не до заботы о собственной шкуре теперь. Первый шок прошел, и Андрей уже знает, что нужно делать.
Операция провалена – почти. Может, недооценили охрану села, слишком хорошо хитроумный Хази подготовился к неожиданностям. Как там говорил майор, «бесовское чутье»… А может, он что-то знал, значит, где-то в цепочке посвященных в операцию случилось предательство. Гадать смысла нет, теперь это неважно.
Важно, что остается тот самый, пресловутый «последний шанс».
Андрей снова прижимает лицо к окуляру целеуказателя. Наводит перекрестье прицела на крышу дома. Хази о чем-то громко говорит и тычет пальцем в Мурзинова.
Огневский выдыхает и плавно нажимает кнопку на правой стороне прибора.
В углу обзора вспыхивает желтый квадратик. Это означает, что радиосигнал устройства принят на ближайшем посту, оттуда по цепочке передан за сто сорок километров к северу, в Моздок, на военный аэродром. Пилот, ждавший в кабине Су-24, начинает взлет.
Андрей смотрит в другой угол обзора, где пошел отсчет, – 330 секунд, 329… Штурмовику нужно пять с половиной минут, чтобы примчаться сюда. Теперь главное – не отрывать перекрестье до конца отсчета и надеяться, что проклятый иорданец не уйдет далеко от домика.
Как только самолет окажется над селом, он считает рассеянное излучение – лазерный луч «Лорнета», отраженный от помятой крыши. Выпустит ракету, которая автоматически наведется туда же. Не останется ни дома, ни Хази, ни боевиков вокруг него, ни Мурзинова, ни покойного уже Кистененко. Даже останков толком не будет.
Толстому такое не привиделось бы и в страшном сне…
Не сдвигая перекрестье, Андрей смотрит на Мурзинова, того держат двое здоровяков в камуфляже.
«Простите, товарищ майор, – беззвучно обращается он к командиру. – И будьте вы прокляты за свой приказ, с которым мне теперь жить».
Секунды еле ползут. Внутри дома какое-то движение, с улицы подходят еще несколько человек.
«Не торопитесь…» – мысленно просит их Огневский.
220, 219…
Несколько человек поднимают Мурзинова. С возгласами, в которых мешаются чеченский язык и русский мат, тащат куда-то в сторону, за край обзора. А скоро и вся толпа уже не видна с позиции Огневского. Хази идет последним.
Яростно выругавшись про себя, Андрей отрывается от окуляра. Что теперь делать? Устройство предусматривает сигнал «отбой» для самолета, но тогда ракетный удар не состоится, уже без каких-либо шансов.
Андрей в растерянности смотрит вниз на опустевший двор. А потом, в очередной раз выругавшись про себя, поднимается.
«Ты прекрасно знаешь, что нужно теперь делать, – говорит он себе. – Просто тебе это очень не нравится…»
Быстрый взгляд в окуляр – 196 секунд.
Должно хватить, село-то крохотное. Андрей вспоминает план местности: майора потащили в ту сторону, где вроде бы небольшая площадь.
Спуститься, увидеть, куда Хази утащил Мурзинова, и успеть навести туда прежде, чем прибудет самолет. Конечно, это огромный риск – чем ближе к селу, тем больше шанс быть схваченным. Но деваться уже давно некуда.
Андрей пробирается вниз через лес. Останавливается у самого края деревьев – сладкого запаха уже нет, сильно почему-то воняет соляркой и бензином.
Село стоит темное и пустое, шумно только в районе площади. Андрей проходит метров сорок под сенью деревьев, пока не находит более-менее подходящее место, с прямой линией обзора.
Посреди площади торчит несколько бетонных столбов, видимо, остались от какого-то разрушенного строения. К одному из них под общий гогот привязывают Мурзинова.
Мелкий и большой – так про себя Андрей стал называть Хази и его телохранителя – стоят рядом, мелкий что-то насмешливо говорит.
«Все не зря», – уверяет себя Огневский, направив перекрестье на площадь. На таймере отсчета 108 секунд. Лишь бы Хази теперь оставался на месте, дальше бегать за ним вряд ли получится. Судя по тому, что происходит на площади, он никуда и не собирается – «веселье» для него только началось.
И хуже всего то, что нельзя оторвать глаз, нужно держать наводку.
Сначала телохранитель и еще несколько человек, стоящих рядом, громко насмехаются над Мурзиновым, бьют его по лицу. Хази стоит в паре шагов от столба, сложив руки на груди, наблюдает за происходящим. Потом что-то говорит телохранителю, тот уходит.
Быстро, едва ли не бегом, возвращается, передает Хази какой-то предмет. Иорданец подходит к привязанному майору и делает что-то, отчего даже Мурзинов, прошедший огонь и воду, кричит в голос.
Сжавшись от гнева и отвращения, Андрей может лишь благодарить темноту и расстояние – не видно, что именно происходит. Отсчет, отсчет… 64 секунды.
«Еще немного, – говорит про себя Огневский Мурзинову, – скоро ваша охота увенчается успехом. А дальше только вечное огненное солнце».
И тут рядом с Андреем раздаются шаги, позади и слева.
Огневский бросается в сторону, за секунду до того, как землю прошивают пули. Прячется за какую-то низкую будку, слыша возгласы на чеченском.
Все. Лазерное наведение теперь не состоится.
Первое чувство, что испытывает Андрей, не страх и даже не жалость к майору, который теперь «огненного солнца» не дождется. Злая досада оттого, что Хази таки уйдет несмотря на весь труд и жертвы.
– Ну нет… – говорит Огневский уже вслух, таиться все равно поздно.
У «Лорнета» есть секрет. На самый распоследний из шансов.
Палец нащупывает на нижней стороне устройства маленький, очень тугой рычажок, тянет до упора. От корпуса отделяется черная коробка размером чуть меньше кирпича – радиомодуль.
Это самая свежая, еще толком не испытанная функция. При отделении модуля на самолет уходит сигнал об отмене лазерного наведения. Теперь, прибыв на место, пилот выпустит ракету другого типа, способную наводиться на радиомаяк, расположенный в этой черной коробке. Нужно лишь забросить ее поближе к цели.
Вот только остается совсем мало времени, сколько? Забыл проверить перед снятием радиомодуля – сейчас, может быть, секунд двадцать…
Андрей выскакивает из-за будки и на пределе скорости несется к площади. Сзади стрекочут выстрелы, приходится пригнуться и менять траекторию. Но фонарей в этой части села совсем мало, пули даже не ложатся особо близко.
Вот Огневский метрах в двадцати от площади, на ней заметили стрельбу, но еще толком не поняли, что происходит. Потом начинают соображать, показывают на Андрея пальцами.
Огневский орет что-то нечленораздельное и кидает маяк прямо к столбу на площади. Бросок выходит удачный, чего там, метание по множеству раз отрабатывали еще в училище. Маяк описывает в воздухе дугу, не долетев до ног Хази метров пять, со стуком падает на асфальт.
Вооруженные бородачи прыгают в стороны и залегают – наивные, думают, граната. Не, ребятки, от такого вас прыжок не спасет… взрыв ракеты – это смертельный удар на двадцать метров вокруг, не считая осколков. Залегать тоже толку нет – асфальт под вами частью расплавится, а остальное разлетится по окрестностям.
Андрей и сам особо не надеется уйти живым, но все же не грех попробовать. Сразу после броска он разворачивается и со всех ног бежит в сторону леса. Над головой уже новый звук, от которого ноги сами бешено молотят по земле, – свистящий, воющий, так рвет атмосферу цилиндрическое тело ракеты.
От этого воя все внутри заполняет горячий бешеный ужас. И тело само, не спрашивая рассудок, делает какой-то невероятно длинный, звериный прыжок вперед, к деревьям.
Саму ракету Андрей так и не успевает увидеть. Уже после воспаленное воображение дорисует ее в воспоминаниях – длинную, серую, с огненным хвостом…
Рев поглощает все звуки, по ушам больно бьет взрывная волна, они перестают работать. Огневского, едва приземлившегося после прыжка, снова отрывает от земли, куда-то швыряет. Вокруг весь воздух заполнен свистящими, пылающими осколками, потом все тонет в белой волне какого-то света.
Следом мгновение боли – очень краткое, но абсолютно уничтожающее. А дальше – ничего.
Андрей осушил последний стакан рома. Встал из-за стола, не обращая внимания на удивленные возгласы соседей. Вышел из хостела наружу, на холодный воздух, пошел, сам не зная куда.
Саньлитунь почти пуст, все празднуют по домам и по заведениям. Огневский не чувствовал холода, хотя был в одной футболке. Что-то захлопало, он вздрогнул, не сразу понял, что это фейерверки, откуда-то издалека, может быть, с центральной площади Тяньаньмынь. Наверно, пробило двенадцать. Цветные сполохи с неба отражались в замерзших лужах и темных витринах закрывшихся магазинов.
Хотелось заорать что-нибудь, но не нашел слов, сжал зубы и несвязно что-то прорычал в сверкающее петардами небо.
Снова пошел куда-то.
…Забытье после взрыва длится долго. Сначала оно абсолютно черно, потом переходит в подобие тяжелого, больного сна, который все не кончается. Наконец Огневский начинает снова воспринимать реальность и узнает, что он в Моздоке, в госпитале.
Тело слушается плохо, но руки нащупывают вокруг головы груду бинтов.
Пробует расспрашивать усталую толстую медсестру о том, что случилось после взрыва. Она только удивленно поднимает черные брови:
– Я-то откуда знаю?
Но скоро появляется какой-то капитан медицинской службы, а с ним – Покровцев, живой и здоровый, даже без видимых ранений, только очень осунувшийся. Капитан начинает расспрашивать Андрея о самочувствии, но тот неуставно перебивает старшего по званию:
– Кто еще выжил, кроме нас? – говорит он Покровцеву. – Кто меня оттуда вытащил?
– Я и вытащил, – угрюмо отвечает тот.
Его глаза все в красных жилках, а лицо – совсем худое, с впалыми щеками, как череп.
– А выжил… – продолжает Покровцев. – Да никто больше. Ни Мурзинов, ни Серёга, ни Хази.
Неохотно рассказывает остальное. Его позицию обнаружили спустя пару минут после того, как раздался вопль изнутри дома.
– Двое подошли, с разных сторон. До последнего старались не шуметь. Но мне-то терять уже нечего, одного почти впритык из ПП прошил, второй залег, а я – деру. Снайперку пришлось бросить, конечно, с одним ПП остался. Ну и что было делать?
Капитан медслужбы не вмешивается в разговор, терпеливо ждет окончания рассказа.
– Я под шумок от второго оторвался, – продолжает Покровцев, – в овраге к востоку залег, вроде помойки там у них, вонь страшная. Укрытие хорошее, хрен отыщешь, да только не видно ничего, что в поселке творится. Но крики слышу, хохот. Все, думаю, хана. Потом еще пальба со стороны твоей точки, ну, думаю, и Андрюха готов уже. И что дальше? Кидаться с одним ПП на всех, надеясь хоть раз в Хази попасть?.. Стал осторожно к селу возвращаться, посмотрю, что да как, а дальше видно будет… И вдруг опять пальба. Высунулся из кустов, а там ты бежишь, один на всех. Огневский, значит, решился, на что у меня кишка тонка оказалась. Ну а дальше ракета… Такого я еще не видал, – Покровцев качает головой, – всех порвало и пораскидало как бумажных кукол. Успел только увидеть, как тебя отшвырнуло в сторону, в лесок. Тогда и понял, что еще пригожусь. Тихонько до того места добрался, стал тебя искать. Кругом ор стоит, все носятся в панике, пожар еще от взрыва начался, потом даже лес загорелся. Нашел тебя – голова вся красная, осколком наверно полоснуло. Кое-как под весь кипиш уволок тебя, духам не до нас уже было. По сухому ручью к месту встречи выполз. Ну и там, как условлено было, вертолеты за нами пришли.
– Хази точно готов? – спрашивает Андрей.
– Точно. В паре метров от него ракета легла. И от майора нашего. Такой шар огня был…
Огневский медленно кивает. Голова и шея слушаются, а вот руки и особенно ноги – не очень. Полного паралича нет, пошевелиться получается, но только очень медленно. В голове периодически распускается алый цветок боли, но медсестра регулярно делает уколы, после них отпускает.
Следующую неделю Андрей в основном спит. Иногда, в короткие отрезки пробуждения, в мутном свете больничных ламп появляется толстая сестра, медицинский капитан или Покровцев. На них Огневский особо не реагирует.
Но вот телесные силы начинают медленно возвращаться. Все-таки организм крепкий, тренированный, да к тому же совсем еще молодой. Но с волей к жизни, не менее важной для выздоровления, сложнее. Осознание, что ты отправил на тот свет своего командира, периодически накатывает и не дает дышать.
Нет, Огневский знает, что поступил правильно, что исполнил приказ и выполнил боевую задачу. Аль-Хази, один из опаснейших террористов мира и злейших врагов России, мертв.
Но от этого почему-то не легче. Моральная правота не отменяет шока, ужаса от содеянного. Самое страшное воспоминание об операции – это не свистевшие вокруг пули, даже не момент взрыва. А то, как Андрей бросает черную коробку радиомаяка под ноги Мурзинову, обрекая того на сожжение.
А еще Огневского тяготит неясность – что с ним самим, с головой, которая вся забинтована и часто страшно болит.
– Товарищ капитан, я служить смогу? – спрашивает он того самого офицера медслужбы, оказавшегося его лечащим врачом.