Читать онлайн Королевская кобра бесплатно

 «Хорошую религию

 Придумали индусы

 Что мы, отдав коньки,

 Не умираем на совсем»

 В. Высоцкий

Глава 1. Дела земные и отпускные

Не было бы счастья, да несчастье помогло. Причем, даже не мое собственное. Была у меня «любимая» теща, причем настолько, что встречались мы с ней от силы пару раз за двадцать лет достаточно удачного брака. Характеристик, полученных от супруги, хватило на то, чтобы вообще не поддерживать с оной особой отношений. Даже появление довольно позднего ребенка у дочери не сподвигло мадам даже взглянуть на него. Меня это, кстати, вполне устраивало. В один из зимних вечеров звонит дядька супруги и говорит, что теща немного неудачно подождала автобус, присев на скамеечке на остановке. В эту самую скамеечку на полном газу влетел какой-то «стритрейсер». В общем, осталась моя супруга полной сиротой. Ну, то се, пятое-десятое, «какой не есть, а он – родня», это не про дядьку, а про «невинно пострадавшую». Все что требовалось – сделали, даже помянули позже, а через полгода нам принесли довольно солидные неоплаченные долги за трехкомнатную квартиру и «хвостик» из налогов. Супружница решила стать «квартиросдатчиком», меня загнали туда делать ремонт, затем купили новую мебель. После выезда первых же жильцов, мы поняли, что все заработанные деньги, после выплаты долгов и стоимости ремонта, придется вложить в новый ремонт и частичную замену мебели… Малость покумекали и решили избавиться от надоедливого и разорительного недвижимого имущества. Выставили его на продажу, и довольно удачно продали, несмотря на то, что метро было довольно далеко от него, пять остановок на трамвае. Покупатели – нефтяники с Северов, они в наши холодные края греться приезжают. Легкие заморочки возникли на последнем этапе: похоже, что «агентство» решило еще раз «продать» эту же квартиру, так как тормознуло оплату, и покупатель не выдержал и прилетел в Питер. Встретились, поговорили, служили в одно время в Чечне. Сходили к знакомой нотариусу и оформили все через нее, предварительно послав агентство куда подальше. В тот же день деньги «капнули на счет». Паша оформил бумаги и полетел качать нефть. Мы же собрались на большой семейный совет. Жена напомнила мне, что по диплому я, вроде как, специалист по международным финансам. Было дело, дали мне такой, когда армию сокращали как могли, и нас хором отправили «учиться». Но через двое суток после получения этого «импортного диплома» из самого Кембриджа, нас подняли по тревоге и заставили брать Грозный на Новый Год. Ошметки этих «знаний», конечно, остались. Сами по себе деньги за квартиру небольшие, и понятно было, что если оставить их на счету, на карточке, то через некоторое время от них ничего не останется. В общем, я их прокрутил. Здорово помогло то обстоятельство, что Штаты с легкостью вводили санкции против России, плюс наши отвечали потихоньку тем же. Болгары помогли тем, что зарубили «Южный поток», на этом и мы приподнялись.

Но, деньги ради денег – это не для меня! Через два года я настроил работу компании жены так, что утром мы только проверяли: сколько накапало и снимали прибыль, переводя ее на другую карту. Поэтому я предложил немного повидать мир, и показать его сыну. Жена что-то писала по индоевропейским языкам, она у меня лингвист, поэтому выбрали турне по Индии, Шри-Ланка и Бангладеш, с посещением Непала. Непал – это чисто для меня, всю жизнь мечтал оказаться возле «восьмитысячника».

Сказано – сделано! Забронировали билеты, номера в гостиницах, побегали по магазинам и приобрели кучу всякого разного, что с трудом поместилось в трех увесистых чемоданах. Нас потом еще и платить за перевес заставили! Наконец, все позади! Лайнер оторвался от полосы в Пулково в 11.45 и мы приземлились в Дубае. Два дня пожили в каком-то розовом отеле, что арабы хотели этим сказать – не знаю. Назывался он «Атлантик», как в известном фильме, но расположен восточном берегу насыпного острова Пальм Джебел Али. Пляж во внутренней лагуне, со стороны Персидского залива сплошные камни и полный запрет на купание. Все хорошо, но дорого, и, пардон, приходилось бегать в курилку, в Smoking Centre. В общем, я был рад, что мы довольно быстренько оттуда свалили дальше по маршруту. Затем был Бомбей и очень неплохой отельчик в 95 километрах от него на краю города в горах. Что-то вроде местного курорта или дома отдыха. Правда, практически полностью европейская, я бы даже сказал, британская, обстановка, чуть более шумное общество, чем на маленьком островке, где-то в Северном море. Тем не менее, мне там понравилось. Да и вообще, сюда, в Индию, надо приезжать не на несколько дней или недель, а на годы, как Рерих, например. Тогда можно составить хоть какое-то представление об этой удивительной стране. Тот же Дели, где мы провели целых две недели, мне надоел на второй день, но уехать мы не могли, супруга работала в библиотеке и консультировалась с кем-то в университете. Мы же со Славиком были предоставлены сами себе и откровенно скучали. Наконец консультации с научным руководителем закончились (он ранее работал в Питере), и мы очутились на Цейлоне. Язык не поворачивается назвать его по-другому.

Сутки в Коломбо или Коламба, которые ушли на осмотр «исторической части города». История в нем начинается со времен португальской колонизации. А вы как думали? На местном, сингальском, наречии город назывался Коламба (бухта с мангровыми деревьями), которую португалы тут же переименовали в честь Колумба. В итоге, остров достался другому хищнику, Британской империи, и ее постройки объявили историей. Хотя люди поселились здесь чуть ли не ранее, чем в Европе. Взяв в ренту джип «Wrangler», несмотря на возражения супруги, мотивировав это ожиданием ее в Дели, рванули по по-настоящему историческим местам острова. В первую очередь решили посетить монастырь на пике Адама.

По своему расположению монастырь здорово напоминает монастырь на «Черной Горе», в Черногории. Расположен он на вершине довольно высокой горы, 2243 метра высотой. По склонам крутой скалы проложена единственная дорога, большая часть мостов на ней – легкосъемные и подъемные. В общем, неприступное место. При этом на вершине есть «святой источник», так что осаду можно держать долго. Выглядит со стороны это так:

Менее грозно, чем европейские замки и монастыри, но учитывая то обстоятельство, что огнестрела в тех местах не водилось, самым мощным оружием считалась «чакра»: метаемый с помощью указательного пальца заточенный металлический диск, с помощью которого Шива, индийское божество, убил демона Джаламдхару, вполне даже обороноспособно.

Выяснилось, вечером, что местные йоги и брахманы не чужды злоупотребить изобретением Менделеева, в итоге мы приобрели постоянного гида по местным достопримечательностям. Его звали… Впрочем, это просто так не выговорить, мы называли его Гуру, и это полностью его устраивало. Человек он был неприхотливый, ел – все, что дают, пил – все, что горит и предлагается бесплатно, но обладал удивительным свойством общаться. Скорее всего, это была прямая передача мыслей, потому, что он понимал все на любом из языков: русском, немецком и английском, хотя сам владел только сингальским и английским. Самое интересное было в том, что мы понимали его, если он говорил на сингальском, но остальных жителей Цейлона мы не понимали, от слова совсем. Сынишка так вообще неотступно следовал за брахманом, слушался его с полуслова и практически прекратил «хулиганить». В результате мы оказались на севере страны в самых настоящих, почти нетронутых джунглях, где еще недавно действовали боевики «Тигры освобождения Тамил-Илама». Тамил-Илама – гипотетическое государство вдоль северного побережья Цейлона, шириной километров 150. В настоящее время «Тигры» частично контролируют четыре провинции страны, но мы находились в провинции Вавунья, которая контролируется правительственными войсками. Повода для беспокойства не было. Здесь расположена одна из самых больших дагаб или ступ: Абхайягири Дагаба. В принципе, это храм или округлая пирамида, место упокоения праха кого-то важного. Якобы здесь лежат останки самого Будды, разделенные на восемь частей после сожжения его тела. Две части находятся в монастырях на Цейлоне. Шкатулку с зубом Будды, точнее ее фотографию, нам показывали в другом месте, южнее. Эта часть праха была дарована тамилам, «зуб» принадлежит сингалам. После осмотра монастыря, мы отправились искать место для стоянки, которую выбрали на берегу горной речушки с великолепной водой. Здесь, вообще-то, воду почитают, и любят шлепать по ней прямо в обуви. Видимо, таким образом они носки стирают. Супруга осталась в лагере, ей вообще шляться по джунглям не нравится из-за большого количества мокриц и слизней, а мы, втроем, двинулись по реке вверх, посмотреть в каком она состоянии, ибо местные частенько что-нибудь феерическое устраивают у рек. Недавно видели прикованного за ногу слона, который утонул в подобной мелководной речке. Тогда пришлось быстренько менять место дислокации.

Поднялись метров на пятьсот выше, брахман «рассказывал» мне обо мне, какие злые духи обитают вокруг меня. По его словам, меня преследует змея, гнездо которой я разорил. Змеи у нас гнезд не вьют, они у нас яйцеживородящие, так что слушал я его не слишком внимательно, меня больше интересовали странные следы на берегу речки. И тут я присел и увидел крупную круглоголовую змею, примерно в метре от меня. Вначале я не понял с кем имею дело: глаза у нее были круглыми. И у нас, и в Средней Азии, круглые глаза – у неядовитых змей. С единственным исключением: у среднеазиатской кобры тоже круглые глаза. Змея вела себя спокойно, но я застыл и аккуратно сбросил шлевку с ножен НС-43. Он у меня всегда с собой, последнее время для перелетов его приходится разбирать, лезвие укладывать в специально сконструированные ножны прямоугольной формы, а рукоять из карельской березы, гарду и бронзовый затыльник перевозить в разных чемоданах. Он у меня давно и гораздо острее бритвы. Нож оказался у меня в руке с обратным хватом, режущей частью вперед. Я продолжал смотреть в глаза змеи. Она не поднимала голову, как «среднеазиатка», а пыталась издать какой-то звук, немного напоминающий собачий лай. Я для нее слишком крупная добыча, она сейчас уйдет, а то, что она на охоте, я понял по положению ее тела. Со змеями я на «ты». Во втором классе меня цапнула гюрза за средний палец правой руки, а потом я за ними ухаживал в кружке юннатов в Алма-Атинском зоопарке. Затем принял участие в трех экспедициях на Небит-Даге по сбору змеиного яда. Палки под рукой не было, вода и скользко, камни. Ловить такую крупную змею в этих условиях глупо и очень опасно. Приходилось ждать, когда она сама уйдет. И тут слева появился пятилетний сын и присел на корточки рядом. Ох, зря он это сделал! Он змеи не видел, а вот она его заметила. И он для нее – добыча. Она сделала бросок, а я провел удар чуть поднятым вверх лезвием. Я – попал, и голова змеи отделилась от тела, но она висела у меня на запястье и двигала челюстью, пытаясь налезть на руку. У аспидов клыки находятся глубоко в пасти. Пока я перехватывал нож и рассекал ей мышцы челюстей, она успела произвести укус.

Я перехватил руку выше места укуса и начал отсасывать яд. Сын ревел, сильно испугался неожиданного броска неизвестного животного, а брахман, вместо того, чтобы мне помочь, читал мне наставление о том, что я не прислушивался к его словам, чем и навлек на себя гнев богов. Дескать, я ж тебя предупреждал, что на тебя охотится змея, в которую вселился дух человека. Который тебя ненавидел, и чье гнездо ты разорил. Яда было много, очень много, змея была голодна и была очень крупной. Мышцы руки прекратили меня слушаться, еще через некоторое время я почувствовал, что останавливается дыхание. Кажется, все! Сходил за хлебушком!

Глава 2. Посланник Шивы. Челябинск, 27 апреля 1941

А все-таки Нефертити что-то понимала в этом процессе, и выбрала один из самых безболезненных и «гуманных» способов уйти из жизни. Даже боль от укуса «прошла». То есть сигнал о боли был заблокирован, так как яд отключил работу нервов в руке. Начало останавливаться сердце, увеличивая полупериод между своими сокращениями. Слух отключился, исчез шум реки, плач ребенка, и только голос этого козла «Гуру» свободно проникал в мозг. Он бухтел что-то о двуединой задаче и силе духа, с помощью которого, я должен что-то сделать сразу для двух человек. И снизойдет на меня в этом случае благодать ихнего Шивы. Что задача сложная, но все зависит только от меня самого. Что Шива был сердит на меня за мое небрежение, и только мои действия перед смертью убедили божество не переселять меня в камень или баобаб, потому, что змея атаковала не меня, но я вступил с ней в схватку, пытаясь защитить чужую жизнь. Она хотела причинить мне боль, тогда как смерть достаточно безболезненная. Жить с этим гораздо больнее. Гуру сказал, что позвал ребенка проститься со мной, давшего ему возможность жить дважды, что дух отца будет всегда рядом с ним. «Вот сволочь! Нельзя детям смотреть на это!»

– Я сказал ему, чтобы он верил в тебя, от этого, тоже, очень многое зависит.

А временной промежуток между сокращениями сердца все увеличивался и увеличивался. Все, тьма! Какие-то не очень яркие пятнышки света, которые вдруг полетели на меня, превращаясь в линии, беззвучная вспышка, слуха-то нет. Что-то холодное ожгло ноги, а в нос ударило запахом «карасей»1, ваксы, прокисших помоев и отвратительного табака. «Новый хозяин» или «раб», кто его знает, еще не разобрался, спал не раздеваясь на узкой кровати. В животе у него урчало, правая рука немного дергалась, это, скорее всего, из-за меня: он начал тереть другой рукой место укуса. Одно хорошо: его сознание полностью открыто для меня. Челышев Василий Иванович, 1923 года рождения, русский, беспартийный, член семьи врага народа, мать осуждена по статье 58-1в, место жительства – поселок Озерный Челябинской области, образование – 10 классов школы рабочей молодежи данного поселка. Работает на ЧТЗ, «гонщиком» (перегоняет готовую продукцию из цеха на «площадку», там проводит ходовые испытания машины, и с «площадки» – на склад готовой продукции или на погрузку в эшелон). До недавнего времени работал в 9-м цеху (цех выпускал артиллерийские тягачи «Сталинец-2» и танки КВ-1), полмесяца назад переведен в третий цех на С-65, на дизельные трактора. С этим «переводом» связана целая история, которая еще не закончена. Поселок Озерный расположен между поселком Малакуль и заводом. Сейчас на этом месте большой пустырь и пара гаражных кооперативов. Раньше там стояли бараки для строителей завода, часть из которых находилась на спецпоселении. Спецпоселение – это не колония и не тюрьма, люди там живут расконвоированные, но! За нарушение режима или невыход на работу (приравнивалось к саботажу), можно было спокойно получить карцер или конвой в придачу, то есть переселиться из барака с коридорной системой комнат в обычный барак. Вечерние поверки обязательны для всех, кроме особо избранных. Этими «избранными» были местные «короли» преступного мира, уголовники, освобожденные по УДО (условно-досрочно). Именно они «держали масть» в этих поселениях. Администрация иногда вмешивалась в их деятельность, но чаще всего этого не замечала. Мать Василия была красивой женщиной, что ее и погубило. Она «не поняла»: почему ей предоставили комнату в четырехкомнатном коттедже с отдельным входом. Вела себя неподобающе дерзко с «очень уважаемым человеком», так как была женой достаточно крупного военного, которого осудили по ошибке, как она считала. В общем, шесть дней назад она и младшая сестра Василия исчезли. На вечерней поверке вместо матери отвечал какой-то чужой женский голос, малолетняя сестра на поверку еще не выходила по возрасту. Настроение у Василия близко к паническому: деньги и карточки были у матери, в администрацию не заявить, это добровольно «сесть на перо» по местным законам. День рождения только через неделю, и еще потребуется время, чтобы получить заветные карточки на питание. А до зарплаты – две недели. Был еще один путь: пойти на поклон к этому самому уважаемому человеку, но, во-первых, он ненавидел его задолго до того, как пропала мать. У нее не было секретов от сына, а во-вторых, человек этот был очень любвеобильный, и «мальчики» были у него в ходу, а становиться «опущенным» Василий не хотел. Требовалось срочно куда-нибудь «свалить». Вот в такую неприятную ситуацию загнал меня проклятый брахман. Ноги морозило по совершенно другой причине, но об этом чуточку позже. Там пока почти ничего не происходит, вокруг ни души, и только чайки носятся над волнами.

Мне надоело бездействовать, да и требовалось узнать в каком положении я нахожусь: в роли раба или хозяина, поэтому последовала команда телу: «Подъем!». Да, парень, это не я «попал», это ты «попал». И первое, чем я с ним занялся, была утренняя гимнастика, несмотря на голодное урчание его или теперь уже моего желудка. Но стоит ли обращать внимание на подобную мелочь? Оказалось, что стоит! Через некоторое время закружилась голова, видать с питанием у молодого человека совсем плохо. Выяснилось, что готовить он совершенно не умеет. Прошерстив имеющиеся в наличии шкафчики и полочки, обнаружил немного гороха, ячки, пшенички и других круп. Ну, а то, что на воде, так куда ж деваться! Керосин в керогазе еще был и пара двухлитровых бидонов стояла возле окна. Там было еще темно, ходики на стене не ходили, часов у Василия не было. Но сегодня ему во вторую смену. Где-то через полчаса, каша еще только закипела и начала потихоньку развариваться, прозвучал заводской гудок. Это был «малый гудок», до начала первой смены оставалось полчаса. Выставил ходики, поднял гирьки и толкнул маятник. Взял протухшее ведро, и вышел на улицу. До выгребной ямы было достаточно далеко, а из бараков уже начали выходить работяги из первой смены. Когда вернулся, то понял, что пора завтракать. Горячая каша, пусть и со «стаком», это гораздо лучше, чем постоянное урчание желудка. Покопавшись в памяти «клиента», обнаружил для себя решение, от которого сам клиент просто оторопел:

– Не возьмут! Я же на «броне»!

– Какая бронь? Меня же перевели в третий!!!

В общем, получалось, что одна половина «я» спорила со второй. Но, в спорах рождается истина! Идти было не особенно далеко, по 1-й Пятилетке до Киргородка, а потом по Грибоедова. Комиссариат уже открылся, и попасть на прием оказалось проще простого. Тем более, что в прошлом году Василий дважды посещал это заведение, но не совсем удачно. В прошлый раз у него была только справка, о том, что он – сын врага народа, в этот раз в кармане лежал «серпастый и молоткастый». Место прописки, правда, поселок Озерный, ну да ничего, прорвемся.

– Ты же у меня был, вроде? Че хотел?

– В армию хочу, механиком-водителем.

– А, вспомнил! Ты же хотел в Ленинград в училище поступать, так тебе нельзя сразу по двум причинам: во-первых, ты – член семьи, а во-вторых, в «девятке» работаешь.

– Так, товарищ военком, то ж до войны было, и я не в училище пришел проситься, а работаю я сейчас в третьем, вот пропуск.

– Комсомолец?

– Нет.

– Плохо, очень плохо! Не будет комсомольской путевки, даже не приходи. Свободен.

Сам Василий полностью раскис, и хаял себя, что в такую даль понапрасну стаскался, но я направил его тело не домой, а на завод, и напрямую в комитет РКСМ. Первого секретаря не было, был только второй, а он до этого работал в «9-м», плюс, я находился по всяким инстанциям, да и язык у меня подвешен хорошо, не то, что у Василия, который два слова вместе связать не мог, стеснялся. Очень его зацепила ситуация с отцом, которого он боготворил. Это он его научил танки водить. Поэтому «гонщик» Василий Челышев числился в передовиках производства.

– Так ты поэтому из «девятки» ушел?

– А-то! По-другому с брони не снимают.

– Ну, хорошо, зайди завтра.

– Гена, мне сегодня надо, там команда почти сформирована, ну, что тебе стоит? Ты же знаешь, что не подведу!

– Ладно, посиди здесь.

Не прошло и получаса, как мы отправились в обратный путь к военкомату. Заветная цель уже была совсем рядом.

Военком чему-то ухмыльнулся, и выписал направление на медкомиссию. Хорошо, что пожевать успели. «Годен, без ограничений». Затем парикмахерская во дворе, где остались лежать его длинные, как у Максима Горького, волосы, и назад в призывную комиссию. На руки выдали два предписания, заверенные печатями, и еще до начала второй смены одно из них, без корешка, было передано в отдел кадров завода.

Проработать мы успели только до 17.30: вызвали в третий отдел, где попросили подписать несколько бумаг о неразглашении, затем очередь в кассу, в которой выдали зарплату с выходным пособием и подъемными, как для призывника в РККА.

«А вот домой сегодня можно не ходить! И на вечернюю поверку тоже. Не исключено, что «уважаемый человек» предпримет собственные шаги, чтобы наложить лапу на часть или всю сумму». Информацию о том, что Василий вступил в ряды доблестной Красной Армии и так доведут до «кого следует». В военкомате я видел, что сборные команды из разных мест живут в казарме во дворе военкомата. Так что, не заходя домой, в чем были и без запасного белья, пошагали мы в теперь уже родной райвоенкомат. Доложились о прибытии, отдали дежурному комиссару основное предписание и корешок первого, и были направлены в команду 11203 в распоряжение старшины Нечитайло. Уже в команде выяснилось, что ехать довольно далеко: в Ленинградскую область, в Струги Красные, точнее будет сказано на месте. Впрочем, я это и без них знал: во Владимирские лагеря едем. 62 км от Пскова, 190 от Ленинграда. Первый мехкорпус РККА. Судя по предписанию, в 20 тяжелый танковый полк. Утром, правда, нас чуть не отправили домой, в предписании написано было другое число, третье мая сорок первого года, но мне удалось отбиться, дескать, комнату уже забрали, так как уволился с завода, жить негде, в общем. Берите какой есть, пока доедем – 18-ть исполнится. И точно, вагон под погрузку выделили только через три дня, кормиться, правда, эти три дня приходилось чем попало, благо ребята в команде подобрались с харчами. Наконец, погрузка, деревянные нары, вагон прицепили к пассажирскому поезду, и команда тронулась в путь.

У попытки отправить нас домой была еще одна причина: в первую ночь мы очень неспокойно спали. Срочно требуются курсы по изучению принципа действия и способов блокирования синхронности действий первой и второй пары рук Шивы. Вот только даже Гугла в этом мире нет, и ни одного знакомого брахмана на горизонте. Отбоярились, сказал, что приснился сон, что я дерусь со шпаной.

Глава 3. Балтийское море, Финский залив, 27 октября 1941

Дело в том, что чертов брахман подсунул меня к человеку, историю которого я знал. Называть его настоящую фамилию, имя и отчество я не стану. Прочел я о нем в «Огоньке», незадолго до катастрофы 91-го, в то время, когда на мосту перед Верховным Советом гремели каски шахтеров. Так сказать, классическая «жертва кравАвАва режЫма». По его словам, это было интервью, принимал участие в бою у острова Саарема 27-го сентября 1941 года. Его командир звена опоздал на выход из базы на полчаса, поэтому рассвело, но из-за того самого опоздания, чтобы прикрыть собственную задницу, командир провел самоубийственную атаку днем на отряд немецких кораблей в составе крейсера «Лейпциг», вспомогательного крейсера «Эмден», трех миноносцев и группы тральщиков. Его катер был подбит, но ему никто не оказал помощи, и он попал в плен. Освобожден американцами и передан в руки «кравАвАва НКВД». Получил 10 лет лагерей и 15 лет поражения в правах. После выхода на УДО, добился пересмотра своего «дела», снял судимость, получил новое звание по выслуге лет, активно пропагандировал в школах, в журналах и тому подобное «верный курс товарища Хрущева», а потом затих и стал обычным «заслуженным ветераном войны» до самой катастройки. Вылез опять, выдал вот такую историю. Не знал, подлец, что жив еще капитан 1-го ранга Борис Ущев, в составе звена которого этого лейтенанта не было. Его звено в то время базировалось на «подскоке» в бухте Мынту, а катер этого «героя» находился на базе в Локсе, это восточнее Таллина. К тому же, он служил на катерах «Д-3», а в бою у Сааремы действовали катера «Г-5». Опровержение никто не напечатал, не до того было, готовились растаскивать по карманам достояние советского народа. Доблестные «журнашлюшки» «нашли неопровержимые доказательства», что «все самолеты, корабли и ракеты будущего члена НАТО вернулись на свои базы без потерь», облили грязью Героя Советского Союза, дескать, ни одного корабля противника он не потопил, никого не спас, Вы все врё-ё-ё-ти! Есть свидетель с нашей стороны!» Вот в тело этого человека меня проклятый «джин» и поместил. Помогать ему совершенно не хотелось.

Вода была жутко холодная, 27 октября, на месяц позднее, чем в его рассказе в «Огоньке». Светло, по его данным, находимся за траверзом острова Slätlandsbådan, это шхеры Зундхарунские. Его катер подорвался на мине. Катер командира звена, шедший лидером, ушел в Ленинград, у него на борту начальник штаба базы с пакетом для комфлота. Подрыв произошел два часа назад, было еще темно. У лейтенанта хороший реглан, со встроенным спасательным жилетом, который он надул. Пояс реглана затянут так, что китель еще сухой, ну, а ногам уже холодно. Положение, конечно, слов нет. С севера – финны, с юга – немцы. База в двадцати пяти милях на запад-северо-запад. Хрен доплывешь. На ближайшем острове – финский пост. В голове у лейтенанта – сплошная каша из мыслей, но пробочку из жилета он вытаскивать не спешит. Пару раз трогал ее, но и только. Я в его действия не вмешиваюсь, потому как действий нет. Единственное что сделал: стал более активно работать ногами, дабы согреть их. Так и бултыхались до самого вечера. Около 17 часов над головой пролетел самолет с поплавками и с крестами на крыльях. Лейтенант замахал руками. А говорил, говорил, что немцы его взяли в плен без сознания! Я ему не мешал, только сильнее стал напрягать мышцы ног, стараясь как можно сильнее их разогреть. Нас заметили, сделали круг, второй, видимо, связывались со своими и получали разрешение. Затем сбросили скорость и пошли на посадку. Сели чуть в стороне от нас, на левый поплавок вылез стрелок-радист, а мой «дежавю» сделал то, что сделал и тогда: раскрыл кобуру и утопил свой «ТТ», сволочь! Так что, в плен этот сукин сын сдался добровольно, и не прошел он проверку совершенно справедливо. Носовой стрелок или штурман отслеживал «нас» пулеметом: у немцев, и на флоте, и в авиации, используются капковые спасательные жилеты оранжевого цвета. Капковое дерево у нас не растет, всякие «пено»-материалы еще не придуманы, поэтому наши их не использовали, а делали жилеты надувными из прорезиненного шелка. Пуль они, естественно, не держали. Немец дал реверс, пропуская «нас» между поплавками. Пристегнутый к стойке стрелок умело зацепил нас багром за воротник реглана, специально проволок на скорости за самолетом, чтобы сбить дыхание и заставить наглотаться воды, но я повернул голову набок и спокойно дышал, разогревая самого себя, все-таки, в воде пробыли долго, и последствия должны быть. А лейтенант мне не помощник, становиться «GF» у меня не было никакого желания. Забраться на поплавок «нам» помогли, за шкирку. Мой «подопечный» напряг свои тупые мозги и с сильнейшим акцентом «заданкал». Но его протянутую руку фашист проигнорировал. Пустая кобура его не вдохновила, жестом и пистолетом приказал расстегнуть реглан и поднять повыше руки. Я выдернул затычку из жилета, распахнул реглан. Смотрю, немец на что-то уставился и затарахтел: «Boxer, boxer! Box,box!». Сунул пистолет в кобуру и встал в стойку, сходу залепив что-то вроде пощечины по лицу «литера». «Дафай, дафай, бокс, бокс!». Я не стал ему отказывать, принял боксерскую стойку, чтобы отвлечь внимание, и познакомил его надкостницу под коленной чашечкой с кожаным рантом «моих» хромачей. А затем со «штыком» в горло. Его «вальтер» стал моим, труп пилота пришлось выбросить из кабины, а штурмана успокоить парой выстрелов. Летать на такой рухляди я не умел, да и не пытался, развернул машину на курс 295 градусов по компасу и побежал к базе. 25 миль – это для пловца расстояние, а самолетик разогнался, встал на редан и спидометр показывал 120 км в час. Через двадцать минут пришлось моргать всеми имеющимися огнями, махать красным флагом, уклоняться от огня двух батарей, но все закончилось благополучно: остановкой двигателей в бухте Итасатама. Моему «клиенту» я жестко сказал:

– Ты хотел сдаться в плен, будешь врать – я расскажу все. Я – твоя совесть, о которой ты забыл.

Оказалось, что на борту – два пассажира. Тот самый «боксер», жив-условно здоров, только нога и горлышко побаливают, да остался без брюк, сапог и нижнего белья. Их вода с него сдернула. Он же привязан был к стойке поплавка, так и приехал в плен между поплавками собственного самолета. И штурман был еще жив, его в госпиталь унесли с двумя пистолетными пулями в шее и груди. Береговая база торпедных катеров в Ханко была большей частью отправлена в морскую пехоту, поэтому докладывать лейтенанта отправили прямо к командиру базы генерал-лейтенанту Кабанову. Катера пришли на Ханко недавно: 29-го сентября, и их основным назначением была связь с «Большой Землей». Кабанов просил их прислать с июля месяца, но их не давали. Поводом для их появления послужила дезинформация, что в Або-Аландских шхерах появился линкор «Тирпиц».

Ему пришлось долго сидеть в «приемной» подземного бункера командира базы. Мысли его сбивались, врать он тогда не умел. Пару раз, подлавливая его на будущем вранье, я подавал голос. В итоге он вывалил на Кабанова, бригадного комиссара Расскина и начальника Особого отдела Воронина всю неприкрытую правду. Что струсил и сам подозвал самолет, и не для того, чтобы захватывать его, а чтобы не умирать в 21 год.

– А как же получилось, что ты его захватил? – спросил Воронин.

– Не знаю, совесть проснулась, и дальше действовал, как она велела.

В блиндаже установилась тишина. Комиссар крутил в руках ручку, командир базы смотрел в потолок. Воронин покачал головой.

– Ладно, иди, посиди за дверью! Хорошо, что правду сказал. Не давай совести уснуть.

За ним закрылась дверь, и первым высказался Кабанов:

– Умирать он, видите ли, не хочет! За Родину! К чертовой бабушке, в пехоту! Пусть кровью искупает!

– Да ты остынь, Сергей Иванович! Как ты считаешь, что он скажет в пехоте? Это он сейчас в шоке от произошедшего, видать, контузило парня. А потом он будет говорить, что он захватил «Хейнкель», а его за это с катеров списали. Ну, подумай головой!

Подумать генерал не успел, со всех сторон началась стрельба: били по одиночному самолету, оказавшемуся в пределах досягаемости зенитных батарей Ханко. Темно, по линии ВНОС никаких сообщений не было, но после захвата его прожекторами увидели красные звезды на крыльях. Это был ТБ-3, на котором вернулся на базу капраз Максимов. Не обошлось без крови. Ранен штурман. Еще ночью, вместе с ранеными и двумя пленными, мы оказались на борту этого самолета, который приземлился на Комендантском аэродроме в Ленинграде. Через три часа катером пришли в Кронштадт. Его попытку «потерять» пакет, врученный ему в блиндаже генерала, я пресек. Его телом, да и головой, я распоряжался свободно. У форта Петра Великого нашли, стоящие под сетями, два оставшихся катера звена. Почесав, покрытый суточной щетиной, подбородок, и отдав честь часовому у трапа, поднялся на борт «двенадцатого». Прошел на бак, немного постоял у отдраенного люка форпика, затем спустился вниз, к командиру. Тот спал, и долго не мог проснуться.

– А я на тебя уже похоронку написал! Что с остальными?

– Один я. Возьмите, Абрам Григорьевич. – он протянул запечатанный конверт на имя командира звена. Тот его вскрыл и углубился в чтение. Пару раз понимал на лейтенанта удивленные глаза. Засунул бумаги в пакет. Посидел, всплеснул руками:

– Ты головой-то думал, когда такое ляпнул?

– Сказал, как есть, как было, тащ старший лейтенант.

– Ну, и… – он не закончил. Встал, посмотрел на часы на переборке. – Жди на палубе!

– Есть!

Одетый в кожаную «канадку» Свердлов появился на палубе с незажженной папиросой в зубах.

– Давай, потопали в экипаж! За клизмой, с патефонными иголками.

Через двадцать минут они постучались в кабинет кап-два Черокова.

– Виктор Сергеевич! Разрешите?

– А, Свердлов? Проходи, что там у тебя?

– Ни что, а кто, или нечто.

Лейтенант доложился по уставу.

– Живой, чертяка! А мы уж тебя и твой экипаж помянули. Долго жить будешь! Что с катером?

– Я даже обломков не видел, в пыль.

– Да тут такое дело, Виктор Сергеевич. Он с собой «телегу» привез, подписанную Кабановым, Расскиным и Ворониным. Вот. – пакет перешел в руки командира бригады.

– Дернуло тебя за язык! Зачем? Впрочем, поезд давно ушел. Что сказал Воронин? О том, что сказал Кабанов я и так догадываюсь. Комдиву доложились?

– Нет, нет его.

– Твою мать! Ну, что делать-то с тобой. Вот что, поедешь принимать новые катера для бригады, все равно катера для тебя нет, а там – решим. Язык твой – враг твой! Такое дело провернуть: захватить торпедоносец, и так жидко обо-ться! Книжка твоя где?

– В каюте была, а нет, мы же их в штаб сдали в сентябре.

– Идешь к начштаба и получаешь. Вот это предписание у него подпишешь, и чтоб духу твоего здесь не было сегодня же.

– У меня весь аттестат остался в каюте, только то, что на мне.

– В тылу получишь, здесь не крутись и по складам не бегай. Все, мотай отсюда! Спасибо потом скажешь!

– Есть!

Все от него стали шарахаться, как от чумного. А я не помогал ему, пусть прочувствует «всеобщую ненависть и презрение трудящихся». В полном объеме! После выхода из штаба он расстегнул кобуру, а там пусто. Пистолетик-то тю-тю! Лежит на дне Финского залива, а «Вальтер» ему не отдали.

Лишь через два дня ему удалось перестирать пропитанную соленой водой форму и нижнее белье. Было это уже на берегах реки Вятка, в маленьком городке Сосновка, Кировской области, на номерном заводе 640.

Глава 4. Ленинградская область, Владимирские лагеря, 3-20 мая 1941 мая

Пока «литер» стирался и приводил в порядок свою голову и мысли, мы с Василием поглощали, взятые в аренду у старшины Нечитайло, уставы сорокового года. Для меня это было особенно важно, ибо, сами понимаете, что я изучал эти книжки другого года издания. И мог с легкостью проколоться на каком-нибудь пустяке, типа «так точно» или «Служу трудовому народу». По ныне действующему уставу требовалось отвечать «Да, товарищ и звание начальника» или «Нет, товарищ и звание начальника» и «Служу Советскому Союзу». Были различия в строевом уставе и в уставе караульной службы. Усердие призывника не осталось без внимания старшины, у которого были легкие проблемы с ударениями и русским языком, поэтому он поручил Василию проводить два занятия по уставам в день. Так как поезд еле тащился, и часто, и подолгу, стоял на станциях в ожидании паровоза, несмотря на то, что большинство вагонов в нем были обычными пассажирскими, то занять чем-то будущих красноармейцев было просто необходимо. С помощью Василия им же было организовано горячее питание будущих бойцов РККА, дежурство у дверей вагона и у печки-буржуйки с парой чайников. Еще в военкомате мы с Василием написали рапорт на имя военкома, в котором описали ситуацию с матерью и сестрой и просили военкома разобраться. Теперь это дело государственной важности, ибо сменил статус «член семьи врага народа». Он теперь – военнослужащий и полностью находится в правовом поле Главной Военной Прокуратуры. Рапорт был передан непосредственно в руки военного коменданта района, который приехал на вокзал проводить команду. Вторым адресом указан был Главный Военный Прокурор СССР. Позже из письма матери стало известно, что ее нашли в одном погребов поселка, где ее голодом и побоями приучали к мысли о том, что у нее теперь новый половой партнер. «Генацвали» получил прибавку к сроку и сменил место жительства. А еще через неделю в Озерном появился направленный к новому месту службы комдив Челышев, и увез мать и сестру в Одесский Военный Округ. Нехватка командного состава была настолько велика, что многим из арестованных в 37-38 годах военным отменили приговоры. Отец, конечно, понимал, что Одесса во время войны станет не слишком безопасным местом, но он слишком хорошо знал нравы мест заключения, и понимал, что Челябинск и Озерный для супруги и дочери еще более опасны.

Мы прибыли во Владимирские лагеря ночью. Команду построили на лесной дороге, Нечитайло кому-то доложился и скомандовал:

– Шагом марш!

В руках у большинства призывников баулы и чемоданы «без ручки», неподъемные, что мама насовала, поэтому старшина почти сразу отправил в хвост колонны Василия подгонять и помогать отстающим. Три километра от станции до палаток «карантина» показались всем бесконечными и очень тяжелыми. Этому способствовала пыль и песок на дороге. Еще одно построение, их разделили на четыре подразделения по будущим воинским специальностям. Вместо сна – баня и выдача обмундирования. В течение ночи подошли еще три команды по сорок человек. Здесь на месте уже находилось две команды «старожилов», одни приехали днем, вторые вечером. К утру учебный батальон 1-го тяжелого танкового полка был полностью укомплектован. И началась муштра! «Подъем!», «Отбой!», «Делай раз!», «Делай два!», «Два наряда вне очереди!», «Становись!». И так две недели. Затем построение батальона и торжественный прием присяги. «Карантин» расформирован, люди повзводно направлены в полковую школу. Самая долгая она у механиков-водителей: 4 месяца. Утром 20-го мая, после обязательного марш-броска, взвод прибыл на полигон, основательно пропотев на бегу за эти 4 километра 170 метров. Полк на 75 процентов был укомплектован танками БТ-5, БТ-7, ОТ-130, Т-28 и Т-50. Но первый батальон имел в своем составе 20 танков КВ-1 двух модификаций, четыре КВ-2 и один КВ-3. По имеющимся планам вся первая дивизия к осени 1941 года должна была пересесть на КВ-3 и КВ-2. Их «взвод», восемьдесят человек, собирались готовить именно на эти модификации. Поэтому на полигоне присутствовал лично командир 1-й танковой дивизии Герой Советского Союза генерал-майор танковых войск Виктор Ильич Баранов. Четыре, надраенных до зеркально блеска, красавца КВ стояло перед строем: два КВ-1 с разными пушками, КВ-2 с огромной башней под 152-мм гаубицу и новенький КВ-3 с длинноствольной 107-мм пушкой ЗиС-6.

Приветственные речи, выступление комиссара дивизии и показательные выступления лучших механиков-водителей 1-го полка. А полигон «заточен» под БТ-5 и 7. КВ тронулся, пробежал что-то около трехсот метров и уткнулся в ров, через который БТ-7 просто перепрыгивал, застрял. Второй, с более солидным орудием, ров преодолел, но застрял на «завале», предварительно промазав по мишени танка. Тут надо отметить то обстоятельство, что ЧТЗ к тому времени выпустил всего 15 танков, пробную партию, и сейчас переделывал конвейер в 9-м цеху под выпуск КВ-2 и 3. В конце зимы-начале весны два из 15 танков проходили полные заводские испытания, и водителем второй машины, КВ-3, был именно 17-тилетний Василий Челышев. А майор Баранов командовал некогда батальоном в бригаде его отца. Василий вышел из строя и представился:

– Красноармеец Челышев! – и попросил разрешения показать, что может делать танк КВ. Из нагрудного кармана гимнастерки он достал сложенную Почетную грамоту Наркомата Обороны и Наркомата танковой промышленности за испытания «объекта 223» в качестве механика-водителя. Генерал переспросил его:

– Челышев? Василий?

– Василий, товарищ генерал-майор.

Баранов обернулся и подозвал ординарца. Взял у него собственный шлемофон и забрал шлемофон лейтенанта, передав его Васе.

– Который?

– Двести двадцатый третий. – ответил бывший «гонщик», показав на КВ-3.

– Как отец? Где он?

– Убыл к новому месту службы, под Одессу, тащ генерал.

– Это хорошо, это очень хорошо!

– Тащ генерал, по команде «башня» отворачивайте орудие назад и кладите ствол на корму. Иначе грунт цеплянем.

– Добро, по машинам!

ТПУ немного свистело, но работало. Василий пристегнул ларингофоны, установил связь с командиром, который поменялся местами с наводчиком. С места командира башней было управлять нельзя. Какая-то сволочь вставила болты в механизм поднятия кресла, но это дело одной минуты. Люк в сторону, голова над броней, тронулись.

Комдив показал мастерскую стрельбу, а Василий провел танк по полигону так, что перекрыл норматив в два раза! В результате вместо 4-х месяцев в полковой школе, был переведен в Псков, в Череху, в звании сержанта, механиком на танк командира дивизии. На тот самый КВ-3, который комдив «забрал» себе. Впрочем, всем оставалось учиться только месяц и один день.

Глава 5. 1-я танковая дивизия, Псков, Череха, 21-30 мая 1941

Для меня Череха – это место расположения 76-й ГВДД, оказывается несколько раньше его «освоили» танкисты 1-й танковой дивизии. Рота управления занимала первый этаж в правом крыле здания напротив штаба дивизии (штаб находился в том же здании, что и сейчас у 76-й. А вот старой казармы не сохранилось, теперь там не двух, а трехэтажное здание, которое стоит сразу за небольшим сквером. Вместо сквера был центральный плац.) Бокс управления – в 100 метрах от казармы: пять танков и четыре автомашины. В трехстах метрах от бокса находилась полковая мастерская. Танки и остальная бронетехника 2-го танкового полка стояли в семи больших боксах чуть сзади, автотехника и бронемашины находились западнее танковых боксов, через дорогу. Половина из них стояла на открытых площадках. Дивизия была «показательной», комендант – просто зверь, все, кроме техсостава роты управления, по гарнизону передвигались только строем и с песнями. Все покрашено, все блестит и сверкает, хотя состояние техники и не блещет. Впрочем, это беда общая для всей РККА. В общем, я, со своим автобронетанковым высшим образованием там как раз и нужен. Жаль, что звание у Василия «никакое». Танк из лагеря прибыл 22-го мая, мы с Василием за это время успели найти две «танковые» бочки с двумя пробками, большой и маленькой, в большие пробки вмонтировали воздушный клапан, а к маленьким приспособили топливный кран, заменив коническую пробку электроклапаном. В мастерской заказали четыре откидных крепления для них. Комдив лично пришел в бокс, когда ему доложили, что машину доставили, входит, а Василий ему сразу показал то количество пыли, которое оказалось во всасывающем коллекторе. Бронекапот двигателя был поднят, Василий приступил к исполнению ТО-2. Мы обещали Виктору Ильичу, что сможем решить проблему с очисткой воздуха. Сложнее всего было создать капилляр для подачи масла в циклонный фильтр, так как масло поступало с разных заводов и отличалось по вязкости в горячем состоянии разительно. А танк – не автомобиль, ему капот просто так не откроешь. Поэтому пришлось городить еще и контрольный пост, благодаря которому можно было регулировать подачу масла в фильтр. За четыре дня управились. Затем на двух парах задних катков перебросили на один зуб балансиры, чтобы сделать более жесткой подвеску в задней части и поставили на корму эти самые бочки. Я, вначале, хотел их сделать сбрасываемыми изнутри, но мастерская в дивизии была слабенькой, и каленые хромированные пальцы для этого изготовить не могла. Пришлось делать чисто механическую внешнюю систему сброса загоревшихся топливных танков. Сделали командиру кнопки управления поворотом башни, жаль, что шаговых электродвигателей еще не придумали, точную наводку командир, пока, выполнить не мог, но и это – хлеб.

Комдив увидел все эти переделки в четверг ночью, 30-го мая, когда дивизию подняли по тревоге из Москвы. Кто говорил, что к войне не готовились? В планах на сорок первый год стояло 500 танков КВ-3 со 107-мм орудием. С широкой конической башней и со знаменитой командирской башенкой, с 4-х кратными оптическими перископами, главным коньком всех «попаданцев». Но не успели, и карусельный станок, на котором в Питере протачивали верхнюю броню под башни КВ-2-2 и КВ-3, до Челябинска не доехал, вот и выпускали не совсем удачные и дорогие КВ-1 и КВ-1С вместо «троек» еще два года, а уж потом на ИС перешли.

– А это зачем? – спросил комдив, показав на бочки.

– У нас двигатель стоит В-2СН, мощностью 850 сил, поэтому топливо у нас кончится быстрее всех в дивизии. Не может же командир тормозить всю дивизию из-за этого. – хитро улыбаясь ответил Василий.

– Сколько там?

– Триста восемьдесят пять килограммов, 440 литров. Основной запас 615 литров.

– Так ведь полыхнет это все, даже от пулемета!

– Хуже, если полыхнет тот танк, который засунут прямо в боевое отделение. А эти и сбросить не проблема.

– Что еще нагородил?

– Кнопки грубой наводки для командира танка, ТПУ шипеть перестало и больше не зашипит, увеличена антенна для Р10, и вот телескоп для нее. По дальности должна работать не хуже, чем 5АК. На башню и корму выведены точки подключения к ТПУ для десанта.

– Какого десанта, ты о чем?

– А вы на попутную телегу никогда не запрыгивали, товарищ командир? Танк – та же телега. Подвозить все равно придется, а с брони и с земли цели видны лучше. Без взаимодействия с пехотой, наш танк легко может превратиться в гроб.

– Ну, ладно. Что по матчасти? Замечания есть?

– Заменены и отрегулированы главный фрикцион и оба бортовых. Проведено ТО-3 ходовой и подвески, заменены все балансиры, три катка, два ленивца и обе ведущие шестерни, обе ленты новые, более широкие, чем штатные, от КВ-2, убрано по траку с каждой стороны, товарищ генерал. К маршу готовы.

– Ленты зачем сменил?

– По результатам испытаний, товарищ генерал. На штатных давление на грунт выше и большой износ упора натяжителя. Лента начинает провисать после 75-100 километров. На поворотах слетала неоднократно. Мы начинали на штатных, а затем перешли на те, которые от КВ-2. Застревать перестали.

– Не понял, а причем тут давление на грунт?

– При этом резко возрастает нагрузка на каждый узел трения. У широкой ленты на четыре «уха» больше, чем на узкой, на каждом траке.

Комдив выразительно посмотрел на еще одного члена экипажа, пожилого старшину Родимцева, наводчика:

– Ну, как тебе, Федор Евграфыч, новый мех-вод?

– Старательный и рукастый, остальное – приложится.

– А где Сафонов?

– За харчем пошел, щаз будет.

Роль стрелка-радиста в танке исполнял адъютант комдива старший лейтенант Архипцев, известный на всю дивизию бабник и танцор, поэтому Евграфыч в нагрузку закрепил станцию за Василием. Потому, что толку от лейтенанта было не шибко много. Пока, во всяком случае.

Марш на полигон второго полка прошел не без осложнений, но, во всяком случае без аварий. Три дня учений с боевой стрельбой, и назад. Хотя, конечно, копать пришлось много. То ли еще будет! Пока все без обстрелов и бомбежек, жить можно!

Глава 6. Сосновка, Кировской области – Москва, Главный штаб РККФ начало ноября 1941

По ходу выяснилась еще одна «коза» от брахмана, и в чем причина и для чего это сделано – я еще не разобрался. Короче, время у каждого из моих подопечных течет с разной скоростью. В первые три дня оно текло примерно одинаково, теперь же у одного оно практически стоит на месте, а у второго прошел целый месяц и шесть дней. То есть Василий как бы стремительно догоняет лейтенанта. В первый день разрыв между ними был четко полгода: 27-е апреля у одного и 27-е октября у другого. Сейчас у первого начался июнь, а второй еще ноябрьские не встретил, у него – 2-е ноября 1941-го. Самолет, на котором его отправили из Ленинграда, сел в Казани на ремонт. Дальше он добирался поездом. Он вышел из вагона на станции Сосновка, а она рядом с заводом. Сунулся туда, а ему сказали, что он несколько рановато прибыл, в плане катера есть, но завод выполняет спецзаказ ГКО на аэросани. И пока заказ выполнен не будет, к катерам даже не приступят. Плюс, месяц назад, еще одним постановлением ГКО, заказ на катера для Балтфлота отменен из-за невозможности поставки. Так что, зачем его сюда прислали – непонятно. Идите в комендатуру и отмечайтесь на общих основаниях, завод вас регистрировать и предоставлять место для проживания не будет. Тех, кто реально приехал за новой техникой и так в избытке. Пришлось возвращаться на станцию, комендант которой исполнял обязанности коменданта поселка.

Сержант ГБ прочитав предписание и командировочное удостоверение, покрутил пальцем у виска, отметил его в журнале и сделал ему замечание за нарушение формы одежды.

– Да нету у меня больше ничего, все было в каюте, а от катера даже щепок не осталось.

– Повезло! А остальным?

Лейтенант отрицательно покачал головой.

– Тогда понятно. – Комендант почесал нос, полистал какой-то гроссбух и выписал ордер на подселение. Сосновка – это село, полностью деревянное, кроме школы, которую построили из кирпича единственной «каменной» церкви. И занималось оно издревле лесозаготовками, канатами и сплавом леса. Еще неподалеку был медеплавильный заводик, от которого к началу ХХ века только водохранилище на реке Пыжманка осталось. При Советской власти на месте лесопилки был построен судостроительный завод, который выпускал кунгасы для Каспия и «кавасаки» для Охотского моря, малые рыболовные суда. Благодаря наличию железнодорожной станции, село постепенно росло. Но, для бывшего командира торпедного катера это село превратилось в место ссылки. Посмотрев на хоромы, в которых предстояло жить, послушав рев двойни и резкий высокий голос старшей хозяйки, летёха направился к ближайшему магазину, и решил залить горе и совесть «огненной водой». Возюкаться с будущим алкоголиком у меня не было никакого желания, поэтому его пальцы никак не могли удержать бутылку, купленную в сельпо. Разбилась. А рюмку, взятую им в местной столовой, я уронил ему прямо на брюки. Двое суток, которые он провел в Сосновке, были просто бесконечными. Сон он тоже потерял, лежал и искал выход из положения. По типу нервной деятельности, он – мой антипод, чем еще более раздражал меня. И я с трудом сдерживался, чтобы не подвести его к проруби на Вятке, и закончить с этим «экспериментом. Повторяю, что время в Черехе просто летело, его круто не хватало, а здесь эта тягомотина здорово меня раздражала. Он валялся на кровати и ничего не предпринимал. Только ковырялся в собственной душе, а заглядывать в это место мне откровенно не хотелось из-за «запаха». На третий день он оторвал задницу от кровати, побрился, зашел на завод и переговорил с одним из командиров формируемого здесь аэросанного отряда, но отряд был армейский, и его командир вполне резонно отказал лейтенанту в переходе в него. Гад, не мытьем, так катаньем желает сдаться противнику! После этого зашел к директору и попросил связи с Питером или Москвой. И в этом ему тоже отказали. Тогда он пошел к коменданту, который ВЧ ему не дал, а к телефону посадил и сунул ему в руки справочник. Тот его полистал, затем вытащил из нагрудного кармана другой справочник, флотский, и через десять минут разговаривал с главным штабом ВМФ, с управлением кадрами. Сказал, что командирован с КБФ и находится на 640-м заводе для получения матчасти. Этой самой «части» нет и в ближайшее время не предвидится, произошла какая-то накладка, просит его принять и у него есть необходимость встретиться с членом Военного совета флота товарищем Роговым. Говорил настойчиво, не врал. Заодно сказал, что ему требуется получить обмундирование, так как вылетел из Ленинграда в том, что было, а весь аттестат потерян при подрыве катера на мине при переходе из Ханко в Кронштадт. Не заходя за водкой, вернулся «домой», по дороге заглянув в столовую. Никакой водки не заказывал, просто быстро поел и вышел. Лег, не раздеваясь, на кровать, поверх одеяла и лежал до позднего вечера. Потом в дверь постучали и вошел посыльный от коменданта. Передал ему записку. Лейтенант оделся и почти побежал на станцию. Через час выехал в сторону Москвы. Сержант ГБ посадил его в санитарный поезд, который двигался практически без остановок в сторону фронта за ранеными, поэтому уже к вечеру следующих суток он был на Малом Харитоньевском переулке. И там, в первую очередь, пошел не в кадры, чем немало удивил меня, ведь ясно было, что ходу бумагам не дали, выносить сор из избы не стали, иначе и кадры бы его отфутболили, а напрямую к армейскому комиссару 2-го ранга Рогову. Я напрягся: «Сейчас начнет врать!» и был готов к тому, что потребуется мое вмешательство. Но лейтенант меня удивил: он честно рассказал «Ивану Грозному» (такую кличку имел на флоте начальник ГПУ флота) что произошло на переходе, в море, на борту «Хейнкеля» и в блиндаже у Кабанова.

– На Ханко знали о подрыве?

– Нет, нам категорически запрещают радиосвязь на переходе во время доставки документов. О подрыве и потери катера доложили только командиру бригады.

– Сколько времени провел в воде?

– Часов 10-12. Сначала ждал своих, а потом понял, что их не будет.

– До этого участие в боях принимал?

– Да, в основном отражал налеты авиации и уклонялся от обстрелов с берега. Всегда в составе звена, самостоятельных выходов не было.

– На Дальний Восток поедешь?

– Нет.

– Понял. Иди в кадры.

Глава 7. Новороссийск-Приморско-Ахтарск, Азовская Военная флотилия. 7-16 ноября 1941

В кадрах мой подопечный получил направление в 1-й дивизион 1-й бригады торпедных катеров Черноморского флота. Пока он бегал по складам и получал аттестат, время продолжало тянуться как жвачка. Домой, а он – москвич, он не зашел, оформил проездные документы, сел в поезд и уснул, сидя. Плацкартный вагон был забит до отказа. И время заметно ускорилось. «Клиент», очень довольный, что все разрешилось, спал, прижав боком свое новенькое обмундирование в двух вещевых мешках, а я потихоньку над ним подсмеивался: на «чьем флоте» был единственный катер Д-3, головной в серии, остальные 86 катеров, это – Г-5, службу на которых он не проходил. Д-3 находится во втором дивизионе, так что сидеть ему на плавбазе и изучать матчасть, ну, а скорее всего его пошлют в морскую пехоту, вот тогда мне придется попотеть, прикрывая его задницу. Пока его поступки меня не вдохновляли, слишком недавно мы познакомились с ним в этом времени, и слишком велика была его провинность, с точки зрения военного человека, в том времени, когда я был еще жив.

Я как в воду глядел! В Новороссийске капраз Филиппов покрутил в руках его направление, поморщился и пошел задавать вопросы по устройству катера типа Г-5. Лейтенант его изучал, в училище, но практику он проходил только на «дэшках». В Севастополь его не пустили, безлошадных там и так хватало. Там оставалось всего 12 катеров, полностью укомплектованных командным составом, и шесть командиров-дублеров. Плюс предстояло выучить и сдать район плавания, весь, от одного берега Босфора до другого. Комбриг снял трубку телефона, назвал пару позывных.

– Аркадий, приветствую! Филиппов. Тут из Москвы прислали командира катера, с Балтики, безлошадного. Командовал на «дэшках», а у меня он один, и, тьфу-тьфу-тьфу, укомплектован. Я слышал, что тебе собираются 7 катеров пригнать. «Г-пятые» сейчас не выпускаются, так что «эСэМки» или «Дэшки» придут, а у тебя будет готовый командир… – комбриг надолго замолчал, внимательно слушая собеседника.

– Думаю, уладим. Добро! – ответил он в трубку и повесил ее. – Вот что, лейтенант, у пятого причала стоит катер, поступаешь в распоряжение капитана 3-го ранга Свердлова, он тебя ждет на причале. Возьми направление и бегом! – комбриг размашисто расписался в какой-то бумажке, вручил ее несколько оторопевшему лейтенанту, которого только что «продали» неизвестно куда, отмахнулся от его «Разрешите идти?» и пошел в сторону своего кресла за столом.

Расспросив у краснофлотца: где находится 5-й причал, «подопечный» быстрым шагом отправился искать катер. Почувствовал подвох он только на причале, возле которого стоял окрашенный в шаровый цвет рыболов. Его бак украшала 45-мм зенитка, а на рубке виднелся пулемет ДШК. Никакого кап-три на причале не было. Вахтенный командир сказал, что отходим как стемнеет, кап-три на берегу, спускайтесь в трюм и отдыхайте, место там найдете.

С родственником или однофамильцем своего бывшего командира лейтенант познакомился через три часа. Катер принадлежал Азовской военной флотилии, одному из соединений Черноморского флота. Имел восемь парадных и десять полных узлов хода, и всю свою жизнь ловил тюльку, за исключением героического 20-го года, когда он был грозой белогвардейцев и флагманом ейских краснофлотцев. Было это 21 год назад, но и тогда он считался довольно старой постройки. Начали поднимать пары в 18.00. В двадцать – отдали концы, и паровая машина сделала первые обороты. До рассвета требовалось попасть в родной порт приписки: Ахтари.

Под утро ошвартовались в Керчи. Здесь планы круто изменились, все «барахло» выгрузили на противоположном берегу, в Ильиче. Свердлов остался там, а «ТЩ-12», вахтенным помощником, а через день его командиром, стал мой подопечный, бывший командир корабля Тимофеев погиб прямо у штурвала во время очередного налета «юнкерсов», «встал на линию» Керчь-Кавказ. Восемь дней «азовцы» и моряки Черноморского флота эвакуировали 51-ю армию с Керченского полуострова. Лейтенант продолжал вздрагивать при каждом выстреле или взрыве, но пока рядом были свои, а я намертво сидел в его мозгах, он выполнял собственные обязанности, и бывший «рыбачок» носился между Крымом и Таманью, выполняя приказ на эвакуацию. 16 ноября получен приказ взять под борт в Керчи такой же паровичок без хода, и следовать в Ахтари. На переходе мы его «потеряли». Открылась течь в машинном отделении, ни упор не поставить, ни пластырь не завести, водоотливных средств не хватило. Получили приказ рубить концы, дождаться и зафиксировать затопление, и следовать домой. На траверзе Ачуевки отразили три воздушных налета, наложили два пластыря, но дошли и встали на слип подвариваться.

Штаб флотилии расположился в самой станице, это ближе к морю, чем порт (ныне этого порта нет, он находился во внутреннем лимане, от которого практически ничего не осталось, сейчас это озеро Соленое). Перейдя железную дорогу, идущую к рыбзаводу, лейтенант и мастер местной судоремонтной мастерской дошли до штаба, расположившегося в доме 55 на Морской улице, и доложились: один о прибытии и переходе, второй о фронте работ. Аркадий Владимирович пожал руку лейтенанту, поздравил с прибытием, но назад к кораблю не отпустил.

– Как и обещал, поедешь в Баку за кораблями и пополнением. Сейчас представишься командованию, и с Богом.

У меня нареканий на него не было, лишь однажды, когда он неожиданно увидел заходящий на малой высоте прямо на него «Мессершмитт», он застыл в ужасе, орудие и пулемет корабля били на левый борт. Пришлось сделать пару оборотов штурвалом самостоятельно, а потом и он подключился. Впрочем, смерти боятся все, кроме тех, кто уже покойник.

Глава 8. 1-я танковая, 3-13 июня 1941

А в Черехе кипела работа! Даже небольшая «прогулка» на полигон, намотали всего 380 километров, дозаправлялись один раз, и то не полностью, закончилась тем, что Василий и Иван, под чутким руководством Евграфыча, выбили пальцы на обоих лентах, предварительно стянув их винтовыми стяжками, и разбирают натяжители на обоих ленивцах. Скользящий подшипник просел, и даже на глаз заметен овал выработки. А все потому, что натяжитель жесткий, неподвижный, как на тракторах. А требуется, чтобы он «ходил» за нагрузкой. Траки довольно большие, и пока трак перекатывается по ленивцу, натяжитель должен держать постоянную нагрузку на ось, то есть «ходить» туда-сюда. А он стоит мертво, и его «бьет» гусеница, вот и появляется выработка. Василий с карандашом в руках показывал Евграфычу, как бы он изменил этот узел, и они не заметили, как сзади подошло «командование». Причем не одно, а с группой гражданских. Один из них не выдержал и включился в разговор. Евграфыч рявкнул «Смирно!» и доложился комдиву, что экипаж проводит техническое обслуживание машины после маршей и учений.

– А в чем дело?

– А вот, товарищ генерал, просели ленты, подшипник натяжителя поплыл, смялся, не рассчитан он на такие нагрузки. Он без изменений «стянут» с КВ-1, а машина тяжелее, причем значительно. – Василий протянул генералу солидной величины шток с подшипником и резьбой, и показал замятый металл в обойме.

Но худощавый, одетый в полувоенную форму, человек, стоявший рядом с генералом, выхватил из рук Василия не шток, а его рисунок, где к балансиру ленивца был пририсован выступ, создана система рычагов, заканчивающаяся упором и пружиной. Для подтягивания ленты требовалось только подтянуть дно стакана. Такая конструкция позволяла ленивцу совершать колебания под действием нагрузки и держать ленту в постоянном натяжении. Ход ленивца был рассчитан на одновременное нахождение двух траков (на самом ленивце и на ведущей шестерне) под углом 90 градусов к нормали. Расчет хода был выполнен рядышком.

– Откуда это у вас?

– Только что он нарисовал, товарищ Зальцман. – ответил Федор Евграфович, который знал директора Кировского. Василию он тоже был знаком, по тем самым испытаниям. Именно Зальцман вручал ему ту самую Почетную грамоту.

– Я уже видел этот рисунок.

– Да, я вам его уже показывал в марте, когда гоняли «223-2».

– Василий? А ты как здесь оказался? Николай Леонидыч, в чем дело? Я же тебе говорил, что механика надо к себе забрать?!

– А ему в Питер нельзя, он – «член семьи», так что забрать не удалось. – ответил главный конструктор Духов. Он подошел к Василию и пожал ему грязную руку, несмотря на то, что тот показывал, что рука вся в грязи и смазке.

– Это не грязь, Василий Иванович, это хлеб, наш танкистский хлеб. – улыбнулся он и тут же спросил, – Сам установить сможешь, новые узлы готовы, но у нас всего два танка: этот, кировский, и тот, на котором ты катался. Он где-то в дороге, пока так и не пришел в СКБ.

– Засверливаться тяжело будет.

– Ну, инструментом мы тебя снабдим.

Так что, это не мое «изобретение, оказывается, это я Васино случайно прихватил. Вот как бывает! А я его у Чобитка изучал. Ну, ничего, я еще их шестиступой коробкой «удивлю»! В тех же размерах, что и их четырехступая.

Конструкторы походили вокруг танка, Василий рассказал, что он придумал с этими бочками, показал чертеж сбросового устройства изнутри танка, новую конструкцию антенны, и подъемного устройства для нее для командирских танков. Я пальцем показал на крышу башни и многозначительно сказал, что пулемет нужен, зенитный, крупнокалиберный, со щитком и смотровой щелью.

Исаак Моисеевич поинтересовался у генерала, Евграфыча и Василия: «Как им новый танк?

Генерал и наводчик показали большие пальцы вверх на обоих руках. Василий промолчал. Зальцман обратил на это внимание и переспросил его, дескать, очень интересует его мнение о танке. Любил он смотреть на восхищение окружающих.

– Я, может быть, выскажу крамольную мысль, но мне кажется, что эти два танка останутся единственными экземплярами этой, по-своему уникальной, машины.

– Это еще почему?

– А потому, что верхний броневой лист для нее прорезали в Ленинграде. На ЧТЗ нет расточных станков под этот размер бронелиста и этот диаметр погона. Во время войны ориентироваться на единственный станок никто не станет. Или его надо уже сегодня ставить там, где будет наиболее массово производиться эта продукция. И где его не достанет авиация противника.

– Стратегически мыслит мальчишка! – тут же заметил Духов.

– Просто знаю уязвимые места этой продукции. Вот и бью по ним. Так будет делать и противник. А мы должны, вынуждены будем, противодействовать этому. Лучше заранее. Наш вероятный противник имеет заводы Круппа, производящие самые передовые орудия в мире. А бронебойных снарядов 107-мм не производит никто. На первое время хватит шрапнельных гранат, образца 12-го года, но через некоторое время потребуются настоящие и хорошие бронебойки. Плюс у всех КВ есть еще одно больное место: коробка передач и малая скорость хода. Мысли, как это сделать и повесить сюда шестиступенчатую коробку, есть, но я же сын врага народа, хотя отца освободили, и он вновь служит в Красной Армии.

Молчание! Гробовое молчание. Василия хлопнули по плечу, все развернулись и пошли в направлении штаба. Остановился только Духов, черканул что-то на листке бумаги, вернулся к танку и сунул этот листок Васе.

– Готовь чертежи и сразу пиши! Я приеду. Телеграмму давай, что готово.

Виктор Ильич отнесся к просьбам промышленников очень серьезно, дело было в том, что он не хотел, чтобы планы по перевооружению дивизии стали пшиком. Единственное, чем он поинтересовался, было: действительно или нет Василий желает перейти служить в СКБ-1.

– Нет, не хочу, товарищ генерал-майор. Образования у меня нет, служить еще минимум пять лет, после этого я буду староват для студенчества. Да и война намечается. А вот то, что это сделано в дивизии, это я отмечаю. Вот только чертить тяжело, приходится стол в комнате Политпросвета использовать, а оттуда – гоняют.

– Стол мы тебе найдем, и даже не стол, а настоящую чертежную доску, в мастерской стоит, почти никто не пользуется. Завтра же получишь ключи от этой комнаты. А ты – молоток! Здорово нос утер эскабэшникам. Так что считаешь: война будет? – спросил герой прорыва линии Маннергейма.

– Да и вы так же считаете, недавно говорили на учениях.

– Говорил, хоть и не велят этого делать. Тут приказ пришел: военнослужащих и призывников, имеющих полное 10-тиклассное образование направлять в полковые и дивизионные школы для получения звания среднего командного состава. Я тебя записал, без отрыва от постоянного места службы. Так что, через два месяца станешь младшим лейтенантом. Но там контрольные нужно написать и курс лекций по тактике и по уставам прослушать. И по политзанятиям с личным составом. Абраменко доведет расписание. Отнесись серьезно!

– Есть!

– Зайдешь завтра к зампотеху, получишь ключи.

В каморку бокса зашел посыльный, вытянулся и доложил генералу, что из Ленинграда прибыла машина с инструментами и запасными частями к танку КВ-3. В машине лежало два ящика побольше и один совсем небольшой. В первых находились два механизма натяжителя, а в третьем пневматическая дрель и дефицитнейшие сверла с победитовыми накладками, небольшой тюбик с алмазной пастой и несколько комплектов мечиков на 16. Чертежи, технологические карты сборки и таблицы настройки нового натяжителя. Несколько кернов и бумажных прокладок под корпуса устройств. Василий наложил прокладки на бортовую броню в районе снятого ленивца. Новый корпус вставал свободно, ничему не мешал.

– Теперь точно могу сказать: сделаем, товарищ генерал. Будет машинка бегать, а не хромать.

Закрепили на вертикальной броне дрель, с помощью присланной приспособы, настроили подачу масла к сверлу и двое суток, втроем, сверлили и нарезали резьбу на гомогенной броне корпуса. Упрямая вещица! Очень крепкая! Выскочили на площадку и пробежались. Плюс 6 километров к максимальной скорости движения! Намотали 12 кругов, замерили максимальный провис, он не изменился. Минус один недостаток. Василий, несмотря что работал у танка и сверла как все, и даже чуточку больше, успевал к чертежной доске, правда, засыпал пару раз возле нее. Восьмого июня он дал телеграмму Духову, что у него все готово, приезжайте. Эта коробка стояла на всех тяжелых танках, начиная с ИС-3, заканчивая ИС-8. Шесть передач вперед, с постоянным зацеплением всех шестерен, то есть без возможности у механика-водителя повредить шестерни привода, и две скорости назад. Причем геометрические размеры корпуса самой коробки не изменились. Отверстий больше стало, да на каждом валу появились синхронизаторы, за счет которых коробка плавно переключалась.

Духов привез чертеж в Ленинград, где состоялась целая битва! Чертеж был выполнен с соблюдением норм ЕСКД. Лишь в нескольких местах он немного отклонялся от ЕСКД-38, так как я этот документ никогда в глаза не видел. Первое, что сказали конструкторы, не Духов, что парень не тот, за кого он себя выдает. Не иначе немецкий шпион! Вот такое изображение сочленений характерно именно для немецкой школы.

– Да вы с головой-то созвонитесь! Он с 13-ти лет на поселении, и ежедневно кричал «Я» на поверках два раза в сутки. Сам же сидел, знаешь, как это делается! А по какому курсу он учился – я не знаю, и никто не знает. Что было под рукой, то и читал. То, что читал много – заметно. Механик он от бога. По самой конструкции замечания есть?

– Нету, что и удивительно! – злобно ответил Томашевский, маленький сухонький курчавый начальник отдела движения.

– Сколько времени тебе понадобится для проделывания четырех отверстий в корпусе?

– Ты издеваешься, Николай? Корпус будет готов сегодня, если Моисеич разрешит.

– Ну, пойдем. Все, товарищи! Совещание окончено. – сообщил Николай Леонидович остальным участникам. Те, недовольно бурча, встали и потянулись на выход, продолжая обсуждать «подсунутое им решение».

Зальцман принял Духова и Томашевского сразу, без задержки, хотя и не знал цели их визита. Он только приехал из Москвы, где Малышев вдосталь поиздевался над ним за его приказ начать демонтаж большого расточного станка. Тем не менее, сегодня или завтра выйдет постановление Наркомата танковой промышленности об объединении Кировского завода в Ленинграде и Челябинского тракторного. Директором обоих заводов стал Зальцман.

– Вот, вчера привез из Пскова. А это – деревянная модель трех валов коробки. Переключается плавно, без каких-либо усилий.

– Интересненько! Вписался полностью в теперешние габариты! Просто глазам не верю!

– Вот и Самуил – не верит, говорит, что это работа немецкого шпиона.

Зальцман хохотнул, но потом вполне серьезно предложил:

– Самуил Яковлевич, а ты черкани свое мнение по этому поводу, на всякий случай. Вдруг что пойдет криво, так что, не стесняйся в выражениях. НО! Сегодня же приступить к изготовлению двух, нет, пяти таких коробок. И сразу на машины. Использовать оба КВ-3, объект «220», как самый тяжелый, и пару КВ-2. Гонять, гонять и гонять! Так, чтобы комар носа не подточил. Что с фильтрами, Леонидыч? В Москве особо предупредили, что намечается крупная операция на юге, где пыли, сам понимаешь, выше крыши. На пожароопасность проверили?

– Повышается, но незначительно.

– Это – хорошо! Жаль, что мы «его» упустили, теперь вояки в него вцепятся и не отдадут. Я подозреваю, что его они введут в Госкомиссию, так что, хлебнем мы еще с ним горюшка. Поговори с ним, что здесь он будет максимально полезен. Ты же с ним нормально общался и в Челябинске, и в Пскове. Не упускай эту возможность.

– Он, вот, прислал отчет об испытаниях механизма натяжения. Первичный анализ говорит о том, что решение найдено.

– Карты готовы?

– Конечно.

– Меняйте ТЗ! На всех машинах. Что еще?

– Задела верхнего листа хватит только на два с половиной месяца.

– Я в курсе. Успеем! Должны успеть. Тем более, что Челябинск уже наш. Он стал Челябинским Кировским заводом. Сегодня отправляюсь туда принимать дела. Самуил Яковлевич! Я с тебя не слезу! За тобой новая коробка. Вынь да положь! Понял? И про бумажку не забудь. Свободны!

Глава 9. Сводная рота 1-й танковой дивизии, 18 июня – 20 июля 1941

А времечко тикает, его не остановить! Через неделю Духов привез коробку, приехал с целым «взводом» конструкторов, слесарей, лаборантов, инспекторов ОТК и собственным краном. Несчастную «01-ю» опять «раздели», отсоединили бронекапот, вытащили маховик, коробку, радиаторы охлаждения. Довольно быстро заменили все, закрепили, натыкали туда датчиков. В коробке были сделаны дополнительные отверстия для контроля работы. Трое суток: 15-го, 16-го и 17-го июня безостановочно гоняли машину по «малому полигону» южнее Черехи. На восемнадцатое планировали начать марш-бросок на большой полигон во Владимирских лагерях. Но, прозвучал сигнал «Сбор», который принял стрелок-радист, роль которого исполнял запасной механик-водитель из заводчан. Высадили их у домика, в котором заводчане расположились, и рванули в Череху, благо, что недалеко. Василий тормознул у здания казармы, высадил наводчика и заряжающего, а сам свернул к боксу, где было «его» место по тревоге. Несмотря на «учебность», «сбор» оказался «боевым». Из Ленинграда, из штаба округа, за подписью генерал-майора Никишева, пришел приказ об исключении дивизии из состава корпуса. Следовать на погрузку и не позднее 19-го числа дивизия должна была развернуться в районе станции Алакуртти. В 1400 километрах северо-восточнее. Второй полк в полном составе стоял на плацу в ожидании команды, а Баранов кричал в трубку телефона, что данный приказ находится в полном противоречии с планами «пакета №1», в Алакуртти нет топлива и боеприпасов для целой дивизии, и что ему этот приказ совершенно непонятен, так как 16-го числа дивизия была переведена на «готовность №2» приказом по Ленинградскому Военному округу. В итоге, первый танковый полк и два батальона первого мотострелкового полка начали погрузку на станции Владимирские лагеря. А второй полк отпустили в казармы и на полигоны по готовности № 2. Дивизию «располовинили». Более ей не придется действовать как единому соединению. Бодание со штабом округа продолжалось еще три дня, и 2-й танковый полк встретил войну на платформах, находясь на удалении в 400 километров от баз и складов дивизии. В парке Черехи находилось 17 неисправных разномастных танков и танк командира дивизии, с которого снимали дополнительные датчики, глушили отверстия для них в коробке, демонтировали контрольные стенды и ставили на место бронекапот. Ко времени окончания этих работ, первый полк успел понести первые потери от действия финской и немецкой авиации. Второй полк оказался зажат между двумя разрушенными авиацией противника мостами и потерял связь как со штабом Ленокруга, так и с Генштабом.

В Черехе рвал глотку зампотех, пытаясь привести в исправное состояние оставшиеся машины. Громкоговорители на столбах в парке голосом Левитана передавали страшные новости о поражении в двух Особых округах. Немцы продвигались вперед стремительно и неудержимо. Ежедневно Левитан называл все новые и новые города, оставленные нашими войсками. Запчастей не было, связь работала через пень-колоду, в конце концов, через Василия, я донес до мозгов зампотеха, что пора заняться каннибализмом. Подполковник, чья голова была занята, в основном, судьбой своих родственников и семьи, поехавшей отдыхать к родителям в Белоруссию, недоуменно посмотрел на нас, и махнул рукой: «Делайте, что хотите!». Шесть БэТэшек и три Т-28 заурчали двигателями, остальные машины были полностью небоеспособны, их подготовили к эвакуации на ремонтный завод в Питер, оставив немного топлива в танках, чтобы, если отправить не удастся, то сжечь.

На четвертый день войны Баранов сумел выполнить приказ и сосредоточить дивизию у Алакуртти. Но через 11 суток последовала команда «Отставить!». Приказано вновь грузиться в эшелоны и следовать к Красногвардейску. На следующий день Левитан поведал советскому народу, что сводная рота 2-го танкового полка 1-й Краснознаменной танковой дивизии под командованием старшины Родимцева, отразила удар 1-й танковой дивизии немцев в районе Литовского брода. Это в шести километрах от Черехи. Танкистами 1-й Краснознаменной танковой дивизии уничтожено 54 танка противника, большое количество легкой бронетехники и пехоты противника. Максимальный урон немцам нанес новейший советский танк КВ-3, он уничтожил 51 танк в одном бою. Командир и наводчик старшина Родимцев, механик-водитель сержант Челышев и заряжающий младший сержант Сафонов представлены к званиям Героев Советского Союза. Баранов аж присел от неожиданности. Из выступления Левитана было непонятно что там, и как там, какие потери понесла рота. Просто сам факт боя и количество потерь у противника. Через четыре дня стало известно, что наши войска оставили Псков. Где находится «сводная рота» – было неизвестно. А колеса поездов с танками дивизии продолжали стучать на стыках. Фронт и ГШ свой приказ не изменили, дивизия возвращалась под Ленинград, но в составе всего одного танкового полка и нескольких батальонов, оставшихся от моторизованного стрелкового полка и других подразделений дивизии. Еще через неделю, 17-го июля, Левитан вновь упомянул сводную роту 1-й дивизии, теперь уже из-за боев под Большим Сабском, это на Луге, в 115-ти километрах от центра Ленинграда. Там тот же танк уничтожил 31 танк противника. На этот раз Левитан не скупился на слова, передав, что все уничтоженные танки восстановлению не подлежат. «Еще бы!» – подумал Баранов, который знал, что противотанковых снарядов к 107-миллиметровой пушке нет, Родимцев стреляет шрапнельной гранатой, поставленной на удар с минимальной задержкой. Снаряд пробивает броню и 17-ть килограммов тола и стали, с восемью тысячами готовых шрапнелин, рвется внутри танка, а там же укладка! От средних немецких танков этом случае остаются, максимум, ступицы. На этот раз «пострадала» 6-я танковая дивизия немцев. Лужский рубеж пока держится, а дивизия начала выгружаться в Красногвардейске (в Гатчине). Как только развернули дивизионную радиостанцию, так приняли первое сообщение от сводной роты. В ней осталось три БэТэшки, два т-28 и КВ-3. Загружен последний комплект гранат, больше боеприпасов к ЗиС-6 нет. Просят обеспечить подвоз топлива и боеприпасов.

Мы действовали исключительно из засад, достаточно свободно выбирая себе место для боя. От опеки со стороны 41-го корпуса удалось отделаться, так как принимать на себя разношерстную чужую «роту» никто не хотел. ЗиС-6 – нештатная пушка, поэтому, как только заходил разговор о снабжении, так все командиры давали полный назад. Со складов дивизии сумели забрать четыре комплекта по 55 снарядов. Больше гранат на складе не было, только ОФы. Да и автомашин было всего шесть, все восстановленные, а еще требовался бензин и соляр. Остальные танки сидели на подножном корме, «стреляя» и подбирая снаряды к своим орудиям. Литовский брод выбрали потому, что знали, что все мосты, в том числе и у брода, заминированы. Пехота 41-го корпуса рванула на правый, восточный, берег Великой, как только увидела громадную немецкую колонну, которая накатывалась с запада на жидкую систему обороны в этом месте. 25-й УР находился севернее, и немцы хорошо это знали. Более того, на мост немецкая разведка не пошла, переправилась через брод, на котором мин и заграждений не было. «Не успели!» Разведку танкового полка мы тоже пропустили на этот берег, ей далеко не уйти, «основные» силы роты замаскировались правее, дорогу мы заминировали, там, где с двух сторон лес. С одной стороны – танковая засада, а со второй – противопехотное минное поле. «Пожалте бриться!». Наша «троечка» самоокопалась, проделав небольшую дорожку скрепером, который мы приспособили к танку, сняв его с разбитого грейдера вместе со всей гидравликой. Углубление и бруствер скрывали полностью корпус и гусеницы, а танк мог свободно менять позицию, перемещаясь вдоль всего участка с бродом. На этом берегу находилась небольшая команда подрывников от Псковского НКВД, на которую была возложена задача по обороне и подрыву моста. Задачу им поставили не мы, но они очень обрадовались подошедшей танковой роте и небольшому десанту на броне каждого из танков. Так как прямо из Черехи, то боеприпасов было завались, и пулеметов много. Зампотех куда-то слинял, сразу, как стало известно 2-го июля, что немцы возобновили наступление и прорвали фронт на нашем участке, в 140 километрах от Пскова. Поэтому мы вскрыли еще один склад с боепитанием, и вооружили поголовно всех пулеметами ДТ. Почти на всех у них стояли оптические прицелы. Мощная штука, жаль, что сошек не имелось. Бойцам приходилось с собой небольшие пенечки таскать и стрелять с них. Немецкий разведчик чуточку поспешил, и толком ничего не разведав, передал на тот берег, что здесь чисто, противник убегает по дороге. Так и было! Мы беглецов из 41-го не останавливали, чтобы не раскрывать собственные позиции. Двадцать выстрелов Евграфыч сделал с места, быстро и ни разу не промахнувшись. Немцы вначале ни черта не поняли, так как танки начали взрываться после каждого выстрела, давая огромное количество осколков, которые выкашивали цепь пехотного батальона, начавшего переправляться вместе с танками. Хлопчики на Т-28-х быстро разобрались с немецкой разведкой. Потом старшина приказал заводиться и менять позицию, чтобы так же накрыть немцев на левом фланге. Перебрались туда, там было похуже, немцы открыли швальный огонь по движущемуся кусту, бить приходилось с коротких, но промахов в этом бою Евграфыч не допустил. 50 снарядов – 50 танков противника. И пять гранат по скоплению немцев на противоположном берегу. Каша там была замечательная! Шрапнель выкосила огромное количество немцев, плюс загорелось большое количество автомашин. Они отошли, а в воздухе появились «лапотники». Изрыли нашу позицию бомбами, пришлось потом заравнивать. Перед второй атакой на берег вернулись пехотинцы и пять танков 41-го мехкорпуса. Наших снарядов у них не оказалось, и по плану это было их место обороны. Вечером мы отошли в Череху и утром приняли еще один бой за мост через нее. 41-й корпус начал отходить. Устойчивость его подразделений была около нуля. Включая командование корпусом. В Черехе склады просто ломились от боеприпасов! Позиция – удобнейшая! Нет, последовал приказ на отход, и мы двинулись вместе с ними. Противника удалось задержать всего на двое, с небольшим, суток.

Снаряды подходили к концу, это было у Большого Сабжа, маленького села на восточном берегу Луги. Днем отбили наступление 6-й танковой дивизии, неплохо отстрелявшись через неширокую речку с бродом. Пополнили боезапас, раскрыв последние ящики с гранатами, больше их не было. Остатки легли и встали в ячейки под башней. Воздушного прикрытия не было. Отсюда придется тоже уходить, а отходить некуда, в ста километрах от нас – Ленинград. Среди ночи заработала на волне дивизии радиостанция. Старым, довоенным, кодом отдали радиограмму в адрес радиостанции, которая использовала позывной дивизии. Запросили боеприпасы и горючее, от Пскова «едем» на тех запасах, что загрузили в Черехе. Патронов – кот наплакал, слава богу, вчера наткнулись на разбитую колонну, и пополнили запас 76-тимиллиметровок и «сорокапяток» у остальных танков. БэТэшкам требуется ТО, но, все кончилось за полмесяца отступления. У самих топливо только в двух танках из пяти.

Неожиданно в ответ получили радиограмму от Баранова, подписанного его кодом, тоже еще довоенным.

– Ожидайте смены, третья рота первого батальона 1-го полка отправлена вам на помощь. В дальнейшем руководствоваться присланными с ними инструкциями.

Первым батальоном командовал капитан Шпиллер, который, по РДО, направлен в Сабж, вместе с 3-й ротой.

– Иоську знаю лично. А немцы евреев расстреливают, так что подставы не будет, хотя неожиданно. – многозначительно сказал Евграфыч, наводчик и исполняющий обязанности командира роты, как старший по званию и возрасту. Днем немцы еще два раза пытались переправиться через Лугу на резиновых лодках и по броду. Пришлось много стрелять шрапнелью, так как у прикрытия патронов было: кот наплакал. Еще три танка записали на свой счет. Но реальной танковой атаки не было. Около нуля подошла рота тяжелых танков КВ-1, командир – старший лейтенант Колобанов. Иосиф Борисович Шпиллер возглавлял колонну, так что: все путем! Приказ Баранова: танку КВ-3 следовать в Красногвардейск для пополнения боеприпасов, остальным танкам роты помочь третьей окопаться и отходить в Красногвардейск на переформирование и перевооружение в ночь на следующие сутки.

Приказ был «нормальный», несмотря на светлые ночи выступили немедленно, в укладке оставалось семь снарядов. Рота Колобанова подвезла боеприпасы пехоте, сформированной из разных частей в большом количестве. Попрощались с ребятами и через три часа прибыли в Гатчину, пардон, в Красногвардейск. Дивизия еще выгружалась: на Товарной, Варшавской, в Татьянино и в Малых Колпанах. Штаб дивизии находился в лесу под Малыми Колпанами. Второй батальон готовился отбыть к Поречью, где у немцев наметился успех. На танки усаживали пехоту 3-й ДНО. Комдиву было некогда.

– Прибыли? А мы думали, что это все сказки! Так, всем отдыхать, вон палатка, а ты, Борисыч, пойдешь со вторым батальоном в Волосово и на Кингисепп. Здесь будь, под рукой, а вы идите. Не мешайте!

Генерал был занят и чем-то недоволен. Будешь тут довольным, если личный состав и технику размазывают тонкой линией на кучу километров. Он до сих пор не может понять: «Зачем дивизию отправляли под Кандалакшу???» Второй танковый в полном составе остался под Алакуртти и в Петрозаводске, третий батальон 1-го танкового – в Кандалакше, первый батальон мотострелкового полка вывести из боя не удалось, а фронт выделили как на полнокровную дивизию. «Гардэ!» А у немцев прут три моторизованных корпуса!

Проводив колонну, генерал подошел к палатке, возле которой стоял «01-й». На башню была наброшена маскировочная сеть, в которую были натыканы пожухшие уже ветки. Броня башни и корпуса искорежена многочисленными попаданиями. В некоторых местах торчали донышки немецких снарядов. Досталось машине по самое «нехочу», но пробитий нет. 115 и 90 миллиметровая ижорская сталь выдержала испытания. Экипаж спал, даже шум ушедшей колонны их не разбудил. На столике посреди палатки стояли три котелка. В двух из них даже каша осталась. Генерал повернулся к Архипцеву.

– Саш, организуй что-нибудь поесть, для всех, и позови командиров полков и комиссара. Давай шустренько.

Первым прибыл бригадный комиссар Кирилл Панкратьевич Кулик, громогласный, потому, что был глуховат после контузии в 40-м. Чуть позже в палатку зашли подполковник Пинчук, командир 1-го танкового, с майорами Вороничем и Павловым. Вместе с ними незнакомый полковник-танкист, которого командиры полков, почему-то, пропустили вперед и он первым поздоровался с генералом. Экипаж уже встал, и приводил себя в порядок. Позже всех вошел старший лейтенант Архипцев, причем не один, а в сопровождении целой команды в белых куртках, в руках у которых были фаянсовые тарелки (как умудрились сохранить?), тонкие стаканы в подстаканниках. В термосе – молочная каша, в чайниках какао и кофе с молоком, и, конечно, чай. Масло и джем из командирского пайка, печенье и шоколад. Все это быстро расставили, а когда команда вышла, Архипцев выставил две бутылки водки, которые достал из портфеля, и разлил водку по граненым рюмкам. Палатка была штабная, и не хватало только начштаба полковника Вихрова, но генерал не стал дожидаться отсутствующего.

– Федорыча не будет, я его в Ленинград отправил за пополнением для тебя, Павлов. Прошу всех к столу. Разбирайте водку.

Генерал откашлялся, взял в руку рюмку, и продолжил:

– Пока командование нам устраивало экскурсию по северу Карелии, наша Краснознаменная дивизия была дважды упомянута в сводках СовИнформБюро и один раз в приказах Ставки. Как вы помните, в Черехе у нас осталась техника без хода и мой командирский танк, который проходил испытания с новой коробкой передач. Для организации ремонта мною был оставлен на месте зампотех дивизии подполковник Жаркевич. Кстати, а где он, Евграфыч?

– Не знаем, исчез из расположения в ночь на 3-е июля. Больше мы его не видели.

– Так вот, вчера в газетах «Известия» и «Правда» опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении званий Героя Советского Союза трем воинам нашей дивизии. Вот, читай, Кирилл Панкратьевич! – генерал поднял со стола газету и передал ее Кулику. Тот громко прочел Указ.

– От лица командования дивизии, я хочу поздравить экипаж танка «01», действовавшего в отрыве от основных сил дивизии, с тем, что они с честью выполнили свой воинский долг. Сумели скомплектовать сводную роту и, организованно и с боями, соединились с основными силами. За первых Героев нашей дивизии в этой войне!

Все дружно выпили, подошли к экипажу и начали пожимать им руки.

– А как же Борисов? Что с его награждением? Он же погиб еще 22-го июня? – спросил Кулик.

– Пока Указа не было, подождем. Эти-то живые, Панкратыч, я тут, пока они спали, их журнал боевых действий посмотрел: 95 танков, более ста сорока единиц легкой бронетехники и автомобилей, 22 противотанковые пушки и несколько батальонов пехоты.

– А не врут? – засомневался Пинчук.

– Федор Евграфыч со мной с двадцатых годов, он врать не станет. И он всегда был первым в дивизии по стрельбе. А их танк стоит за палаткой. Там на башне и по верхней части корпуса более 100 отметин от немецких снарядов.

– 168, товарищ генерал. Я ночью специально считал. – сказал Архипцев.

– Полковник Волков, первый заместитель начальника АБТУ фронта. – представился незнакомый полковник. – Старшина, танк имел серьезные боевые повреждения?

– Нет, товарищ полковник. Действовали мы от обороны, а сержант Челышев готовил позиции так, что стреляли мы всегда с такого положения, что ходовая у нас всегда была прикрыта. И позиция – это не окоп, а неглубокая траншея с бруствером в сторону противника. Там на корме лежит скрепер от дорожного грейдера, вот им позицию и готовили. Честно говоря, ротой командовал Василий, во всем, что касается боя, а я занимался снабжением, харчами, ну и дисциплиной. И был наводчиком.

– И как? Он справлялся? – переспросил генерал.

– А то! Он – хитрый, немцы на нас спецом охотились после Литовского брода, четыре макета разбили бомбами, а мы – здесь.

– Ну что, Василий Иванович, – спросил Волкова Баранов, – Где обещанные мне КВ-3? Сегодня уже 20-е! По планам дивизия должна полностью перейти на них. Показать бумагу?

– Можете не показывать, товарищ Баранов. Я эту бумагу знаю, но об этих танках заговорили только после боя на реке Великой. До этого вышло постановление подготовку к производству танков КВ-3 на Ленинградском Кировском заводе прекратить.

– Как прекратить? – не выдержал Василий, – У них одних заготовок для корпусов было 340 штук?

– А ты откуда знаешь?

– Он про этот танк все знает! – горделиво сказал Баранов, – Он – испытатель этого танка. Василий Иванович, покажите тезке свою бумагу.

– Вот что, товарищи! – резюмировал он после предъявления документа, – Собирайтесь-ка вы в Питер, да побыстрее. Панкратыч, тебе ехать с ними. Делай что хочешь, но сегодня, максимум завтра, в «Правде» и в «Красной Звезде» должна быть фотография нашего «01-го». И рядом с ней должен стоять Жданов. Без этих танков нам противника такими силами не остановить. Всё поняли?

У меня промелькнула мысль, что комдив хорошо разбирается в рекламе.

Глава 10. Ленинград, народная демократия в действии, 20-22 июля 1941

Быстро оформили бумаги, Волков и Кулик уселись на место командира и стрелка-радиста, и траки зашлепали по грунтовке, ведущей к Красному Селу и к Кировскому Заводу. Через два часа остановились прямо перед проходной завода. Волков и Кулик вошли на территорию, а экипаж вылез на броню. К восьми утра вокруг них образовался «несанкционированный митинг». На заводе пересменка и две смены собрались возле танка. Начальство рвало и метало, не помогли даже вызванные комендантские патрули и включенные сирены воздушной тревоги. В итоге, приказали открыть ворота и митинг перешел на территорию предприятия, чтобы не привлекать посторонних. На броню забирались рабочие и громко требовали перехода на продукцию, проявившую себя в боях и которую требует фронт. К девяти тридцати подъехал Жданов, так как рабочие практически забастовали. Обычно он начинал свой рабочий день в 13.00, на час раньше Сталина. Перед этим с танка говорила кладовщица 18-го склада, на котором лежали неотправленные раскроенные, и даже сваренные, корпуса и башни этих танков. Заготовлено было 412 штук, правда, двигателей было всего 158, на остальных отсутствовали турбонагнетатели. Работяги тут же подсчитали, что имеющегося хватит, для того, чтобы полностью перевооружить дивизию, даже с учетом формирования нового 2-го танкового полка. К появлению Жданова коллектив завода уже голосовал за немедленное начало производства танков КВ-3. Андрей Александрович минут 10 слушал и смотрел, как голосуют рабочие. Затем его подсадили на танк помощники и охрана, и он твердым голосом заявил, что он на стороне коллектива завода.

– Ставьте танки на сборку, а потерянное на митинг время коллективу придется отработать.

– Отработаем, товарищ Жданов! Сделаем все, чтобы отстоять Ленинград!

Ну, а в кабинете директора он снял стружку со всех, особенно досталось Кулику, но тот отбоярился, сказал, что митинг начался стихийно, и он к нему свои руки не прикладывал. Здесь он немного покривил душой: именно он приказал в танке не сидеть и передал большую пачку газет с Указом о награждении экипажа танка, которую расхватали, как горячие пирожки. Свое дело комиссар знал отлично! Фотографии Жданова на танке появились в «Вечернем Ленинграде», без указания на то, что митинг был «не санкционирован», и оттуда перекочевал на страницы центральных газет. Корпус и башню танка сняли со всех ракурсов, во всех газетах были интервью с экипажем КВ-3.

Об инциденте, естественно, доложили в Москву, но Сталин только улыбнулся в усы, и подписал постановление ГКО о переводе обоих Кировских заводов на производство нового танка, без остановки производства старых моделей.

Многострадальную башню «01-го» сняли, и ее тут же забрали себе представители Ижорского завода, сказали, что из нее сделают памятник. Когда выбирали новую, то я сразу показал на башню с креплением для зенитного пулемета и округлой верхней бронеплитой. Из старой башни вытащили все прицелы и перископы, с которыми возились и совершенствовали их еще до войны. Через две смены колонна из 33-х танков, экипажи для которых частично прислал Баранов, а частично забрали с Ленинградского УАБТЦ2, направилась в Красногвардейск. Кировчане, несмотря на бомбежки, обещали за неделю перевооружить единственную танковую дивизию на участке фронта и восстановить 2-й танковый полк. 1-й мотострелковый приступил к формированию у здания Ленсовета. Решением этого органа 1-й Краснознаменной дивизии присваивалось название Ленинградская. Письмо об этом было направлено в Ставку. Демократия – это власть народа, а не денежных мешков.

Глава 11. Ленинград-Красногвардейск, 1-я танковая, 23 июля – 8-е августа 1941

Марш обратно прошел не слишком гладко: КВ-3 успели собрать только 21 штуку, остальные двенадцать танков были КВ-1-ЗиС-5 и КВ-2-2 с широким погоном башни и противовесом. Коробки на этих машинах стояли старые, штатные, четырех и пятиступенчатые. Промышленность полный переход на новые коробки так и не осуществила, продолжали устанавливать то, что было на складах. Но в телефонном разговоре комдив сказал, что семь танков пойдут в первый и второй батальоны для замены подбитых и вышедших из строя машин, а остальные войдут в штатный 3-й тяжелый танковый батальон. Две машины – пойдут в роту управления. Так что на марше были остановки, перегревались моторы у КВ-1 и 2. Дважды слетали гусеницы, три танка КВ-3 потеряли подвесные танки, любопытство мехводов подвело: дернули на ходу рукоятку сброса, окрашенную в красный цвет, не специально, ухватились за нее на колдобинах. Последние четыре километра один из КВ-2 тащили на буксире. Его механик до этого служил на БТ-5, и увидев атакующий «мессершмитт» занервничал и сжег главный фрикцион. Для БТ – «мессер» был страшен, а КВ он мог только поцарапать или краску отбить.

Из Ленинграда экипаж возвращался уже со звездами Героев, Жданов сгонял самолет в Москву ради новых фотографий в газетах. ГПУ и Политотдел фронта уцепились за новость, и желали раскрутить маховик рекламы до небес. Включая и сверхоперативную работу ГКО и обкома партии. Что-что, а присваивать себе успех чиновники всегда любили. Впрочем, Жданов не побоялся выступить перед рабочими Кировского, хотя ситуация на фронте была близка к критической, и пролетариату было предельно ясно, что именно руководство «недоработало». Ситуативно Жданов действовал верно: массы требовали, и он поддержал их порыв. На петлицах у Василия красовались четыре кубика, по два на каждой. Его переодели перед выходом на сцену в Смольном, где еще не так давно выступал сам Ильич. Старшина Родимцев получил на кубарь больше. А Иван стал старшиной.

Основные «пряники» раздавали в дивизии: лейтенант Челышев получил под свое начало «усиленную роту тяжелых танков». Родимцев же отказался от больших должностей, благо, что с комдивом у него были теплые и дружеские отношения, и остался наводчиком на танке Василия и его заместителем по строевой. В роте – 14 танков: 10 КВ-3, два КВ-2-2, которых тут же поставили на ремонт для смены коробок и двигателей. Запасные двигатели для «троек» получены на заводе, вместе с новыми коробками. Действовать предстояло взводами, по три танка в каждом, выполняя роль «пожарной команды» комдива. В 4-м взводе было 5 машин. Виктор Ильич снял маску довольного и добродушного начальника, и превратился в «настоящий рубанок», который обещал три шкуры содрать, если через пару дней рота не будет полностью боеготовна и обкатана.

Командиром 3-го батальона стал капитан Александр Лукьянов, прибывший из УАБТЦ, вместе с новыми экипажами. Инженер, из запаса, в армии со времен Финской войны, до этого был зампотехом в третьей танковой дивизии, после потери техники коротко командовал батальоном в учебном центре, но наша дивизия понесла существенные потери, как чисто административные, так и боевые, командного состава не было, а уж опытного было по пальцам пересчитать. Лукьянова комдив знал по той войне, он помогал осваивать тяжелые танки, впервые появившиеся в наших войсках под Выборгскими укреплениями. Назначение было вынужденным: командир первого тяжелого батальона капитан Шпиллер находился под Кингисеппом.

Капитан появился в роте в середине дня, перед обедом, причем именно в тот момент, когда первый взвод готовился цугом вытаскивать из болотца застрявший и малость подтопленный танк командира взвода. Ребята, в основном, были с легких танков, привыкшие к иной проходимости машин, а Василий специально местом для первых учений выбрал болотистый луг. Механики и командиры должны на глаз определять местность и плотность грунта, прежде, чем направить туда почти 60-титонную машину. Плюс тренировка по эвакуации подбитых и поврежденных машин. Пригодится! Заодно получил втык, что оставил без присмотра ремонтирующуюся технику: два КВ-2 и два БТ-7, связных танков взвода управления роты (четвертого). Отговорки, что там остался старший лейтенант Родимцев не помогли. Комбат его не видел, тот ушел куда-то за запчастями. Так что, первый устный выговор был получен. Осмотр подготовленных позиций привел к тому, что капитан собрался писать рапорт командиру полка о неполном служебном соответствии командира первой роты, который забил болт на Боевой Устав танковых войск и в обороне подставлял противнику борт и практически незащищенные дополнительные топливные танки. Приказал готовить оборонительную позицию согласно уставу, сел в свой Т-26 и укатил в полк, докладывать о нарушениях.

Не прошло и часа, как на «лужайке», выбранной в качестве полигона, появились «газики» командира полка, комдива и комиссара дивизии. Лукьянов на этот раз был без танка. «Воены» первой роты в этот момент получали втык от Василия за допущенные промахи на учениях, разбирался каждый элемент. Один экипаж, самый провинившийся, который дважды застрял в болоте, выполнял приказ комбата, вручную окапывая свой танк согласно устава. Подготовленную «нормальную» оборонительную позицию курочить не стали. Она проверена в боях, для танков командиров взводов в Ленинграде готовят скреперы и крепления для быстрой их установки. Будем применять, вне зависимости от решения комбата. Он свои танки уже «положил» на стол Гитлеру, а теперь хочет и новые туда направить.

Комдив о новом устройстве позиции слышал только от Евграфыча, которого он прихватил с собой, поэтому сразу после доклада махнул рукой и направился туда. Василий приказал экипажу «ноль первого» занять свои места, они запустили двигатель, и заняли свою позицию, укрывшись за раскидистым кустом вербы. Сам танк, тоже, представлял из себя куст. Командованию предложили отъехать и посмотреть на маскировку позиции. Показали лампочки, с помощью которых мехводу помогали пятиться задом на второй передаче, и быстро менять позицию. Он же назад не видит. Белая, центральная, красная и зеленая, для каждого фрикциона своя. Езду задом сегодня тоже отрабатывали. И косу, обыкновенную косу, с помощью которой быстро добывалось сено, чтобы скрыть свежепрокопанную «дорожку» от воздушной разведки немцев. «Голь на выдумки хитра!» В общем, после обеда, война – войной, а обед по распорядку, на позиции оказались все свободные от боев командиры экипажей дивизии. Пришлось «показательно» подготовить еще одну позицию, с хронометражем событий. Предстояли тяжелые бои, в данный момент дивизия находилась в резерве фронта, хотя более половины личного состава уже влились в ряды защитников Лужского рубежа. Этот кусок истории мне хорошо известен. Немцам не удалось тогда выбить эти войска с линии обороны, но они прошли южнее, под Новгородом, а здесь, у берега Балтики, отжимали по одному поселки, пока не прорвались у Кейкино. Затем им пришлось окружать Лужскую группировку, но им сопутствовал успех на нашем левом фланге. Там они отрезали Ленинград от большой Земли. С этим вопросом пока ничего не сделать. Звание «лейтенант» и должность «командир роты тяжелых танков» не дают возможности влиять на оперативно-тактические планы командования. Мои права очерчены «его Величеством» Уставом. Мне надлежит исполнять гениальные замыслы командования. Таков мой удел, и величина фронта, на котором я могу развернуться, зависит только от того, какому подразделению я буду придан. Первичный успех, «в отрыве от основных сил дивизии», может быть заслабо аннулирован какой-нибудь внеплановой проверкой со стороны того же Лукьянова, который, судя по всему, здорово обиделся, что ему не рассказали о том, что с подобной позиции мы расстреляли 80 с лишним танков.

Вторые сутки, данные комдивом на подготовку, быстро закончились, тем более, что подвезли ДШК и щитки к ним, судя по всему фронт ограбил флот, ибо доставляли их моряки. Подъем произвели полпервого ночи. Короткое построение, подвезли сухой паек на трое суток, в «ноль первый» забрался сам комдив со своим ординарцем. «Заводи!» Привычное место мехвода, как будто ничего и не произошло. Сдаем задачу самому Баранову, но это не учения, это – война. Вторая, третья, четвертая, пятая передача. Впереди разведдозор на БТ-7-м, колонну замыкает такой же танк. Шлемофон командира роты, даже за рычагами, подключен к Р10. Следуем к Поречью, где вечером немцы вновь захватили плацдарм на правом берегу Луги. Девяносто два километра, три часа непрерывной тряски, большей частью в полной темноте. Даже единственную фару не включить. У Среднего Села приняли встречный бой. Уже светало, и немцы тронулись в путь. Ночью они взяли Ивановское, но плотину НКВД взорвало. Отходящие части мы встретили у Мануйлово, Виктор Ильич усадил их на броню, тех кто поместился, перешли на вторую передачу и двинулись вперед, так, чтобы остальная пехота не отстала. Пехота разношерстная, из нескольких различных частей. Большей частью из Ивановского, довольно крупного села с большим лесопильным заводом и водяной мельницей «районного масштаба». Ивановское было райцентром Среднесельского района. Какой-то дедок с двустволкой уселся на броню и указывал объездную дорогу Василию, по которой все и отходили. Заградители уже привели в боевое состояние минное поле на южной и северной оконечности Среднего Села. Там за разминированием немцев и «поймали».

Дедок скатился с брони при первом же выстреле. Василий кресло не опускал, чтобы больше видеть. Отвечать приходилось за действия всех, ну и что, что в башне сидит комдив. Саперы сказали, что дорогу на Ветки они не минировали, не хватило мин, должны были привезти, но машина не пришла. Комдив скомандовал: «Атака!» Танки пошли вперед, а Василий остановился и развернул машину к деревне. И не напрасно! Три «Т-IV» и один «Т-II» попытались атаковать роту во фланг. Расправившись с боевым дозором немцев, «01-й» двинулся вперед за ушедшей ротой. Позади оставались два «БТ-7» и обе «КаВэшки» с гаубицами. Роту направили в просеку вдоль Кревицы, обходя минное поле. Как только передовые танки вошли в лес, так Василий прибавил ходу и подал команду арьергарду подтягиваться за ними. Из Ивановского вело две дороги: одна через Юрки на Морозово, на второй находилась рота. Взяли под обстрел немецкую колонну, выходившую из леса от переправы, уничтожая, в первую очередь, живую силу шрапнелью. На немцев полетели и 152-мм морские гранаты из-за леса. Головной танк роты, командира первого взвода лейтенанта Иванова, уже выбрался на дорогу и начал давить и сбрасывать в кювет немецкую технику. Двухкилометровый участок дороги от реки до Ивановского был забит техникой 6-й дивизии. Развернув башню, Вадим и его механик творили ад на дороге, стреляя из трех пулеметов, и давя все гусеницами, чуть погодя и остальные танки подключились к этому действу.

Все хорошо! Но на ту сторону Кревицы не переправиться! Плотина взорвана! Немцы перебросили через проран какой-то мостик, и по нему туда ушли их пехотинцы. Выручил тот самый дедок, который умудрился под гусеницы не попасть и вместе с пехотой добежал до села.

– Товарищ генерал, есть дорога! Я провожу!

Дорога начиналась от самой Луги, от сожженного деревянного моста через нее, семь танков, во главе с генералом, осталось в Ивановской и в Поречье, три заняли позиции у реки и повели обстрел противника за рекой, в первую очередь уничтожая понтонный мост. А три КВ-3 двинулись навстречу шуму боя, грохотавшего где-то за Юрками. Немецкая разведка напоролась на отряд пехоты 952-го стрелкового полка 268-й дивизии, находившийся в Юрках на отдыхе и переформировании. Наша пехота (бывшие пограничники) отошла к лесу, и отстреливалась. При появлении очень шумных КВ-3 (из-за воя нагнетателей), обе стороны боя решили сделать ноги, но потом наши разобрались, что танки бьют по немцам, и погранцы вернулись. К тому времени бой был практически закончен.

Тут и пригодилась телескопическая антенна: донесение ушло в штаб. От Морозова и Красного Луча подошла пехота и артиллеристы. Прорыв был ликвидирован. Днем похоронили останки трех экипажей КВ-1 и Т-28, которых немцы расстреляли из крупнокалиберных 210 мм пушек из-за леса. Этим они и обеспечили себе успех на этом участке. Вечером сдали позицию подошедшей роте танков из 24-й дивизии. Баранов долго о чем-то говорил с их командиром. Мы же с Василием заводили два крутых трофея: немецкие полугусеничные тягачи «Tatra FAMO F3», которые решили никому не отдавать. Еще бы! 18 тонн грузоподъемности у каждого! Громадный кузов и гусеницы.

На обратном пути «01-й» вел штатный мехвод, а Василий перегонял одну из «Татр», поэтому с комдивом даже не разговаривал. Связи не было. «Татра» имела встроенную радиостанцию, но на других частотах. «Дома» были «гости», причем «высокие», и в прямом, и в переносном смысле. В штаб дивизии прибыл генерал-лейтенант Попов, бывший командующий Ленинградским округом, командующий Северным фронтом. Именно этот человек дал приказ на передислокацию дивизии 18-го июня. И именно он не выходил на связь с комдивом, предпочитая разговаривать с ним письменно и через начштаба округа. Генерал был высок ростом, имел спортивную фигуру. Комдив, подавший фонариком перед остановкой колонны сигнал «Сбор», не дожидаясь построения роты, отдал рапорт, что проводил проверку вновь сформированной первой роты тяжелых танков третьего батальона первого танкового полка. Рота и сборный батальон из отходящих стрелковых подразделений, ликвидировали плацдарм противника в районе Поречье-Ивановское, и возвратились в расположение дивизии. И у него есть вопрос к командованию. Похоже, что Попов перед этим «принял на грудь», потому, что рассмеялся, и сказал, что этот вопрос он знает.

– По плану развертывания, пакету №1, войска округа, все три армии, должны были развернуться в Северный фронт под моим командованием, генерал. Мне не дали перебросить весь 1-й мехкорпус, хотя там, на севере, разведка установила появление двух немецких дивизий: 163-й и 169-й. Разрешили отправить туда только твою дивизию. А начиная с 22-го июня и остальные части показательного 1-го мехкорпуса были выведены из его состава и растащены для латания дыр в обороне Северо-Западного фронта. Мы сейчас с тобой стоим там, где должен находиться Северо-Западный. Но теперь это полоса моего фронта, и я вынужден снимать и перебрасывать сюда те части, которые держат оборону, и, заметь, не отступают, на всей границе с Финляндией и Норвегией. Ты это хотел спросить? Будь у меня ваш корпус целиком, мы бы справились там с противником. А так, вынуждены теперь отводить 8-ю армию, которую нам «передали» из состава Северо-Западного 14 июля. Пока только с тремя дивизиями имеем связь и поддерживаем их. Остальные находятся в окружении под Таллином. Еще вопросы есть?

И тут вылез неугомонный Вася!

– Есть! Сержа… Лейтенант Челышев, командир 1-й тяжелой роты, 3-й батальон 1-го танкового. Немцы на Лугу не пошли, бьют по флангам, сегодня слышал, что они снова взяли Сольцы. Или «не наше направление»? Тоже Северо-Западный?

– Лейтенант, как вы разговариваете?

– Я задал вопрос, товарищ генерал-лейтенант. Слева там сплошные болота, Мшинские, и всего три дороги: одна на Чудово, вторая во фланг на Лугу и Красногвардейск. А третья: от Овсино прямо на Любань. Оседлать бы надо, пока не поздно. А от Красногвардейска не набегаешься.

– Ко мне! – подал команду Попов. – Показывай!

Василий развернул карту, и показал свои отметки на ней.

– Здесь же нет дороги!

– Есть! Вдоль узкоколейки. Вот одна, а вот вторая.

– Что за карта?

– Генштабовская, царская. У немцев взял. У них она отмечена.

– Хорошо, лейтенант, принято. Но на твой вопрос у меня пока ответа нет. Встать в строй!

– Есть.

– Кто такой? – поинтересовался комфронта, его в Ленинграде несколько дней не было.

– Герой Советского Союза Василий Челышев, сын комдива Челышева. Помните такого? У него, со вчерашними, 99 подбитых немецких танков. Вы что, не слышали? Третьего дня их экипаж награждали.

– Меня не было, был в «гостях» у Собенникова. Там же другая фамилия была: Родимцев. Точно, Родимцев.

– Он – замкомроты в этой роте. Отличный наводчик, а командира вы видели. Мой бывший экипаж.

Маркиан Попов продолжал жить предвоенными установками и планами, и не собирался брать на себя вину за поражение наших войск под Псковом, существенно ухудшившего положение под Ленинградом. Несмотря на то, что никакого отношения командующий фронтом к проведенной операции практически не имел, он объявил благодарность роте за нее. Рассмотрел трофеи, как сами «Татры», так и то, что лежало в их кузовах. Осмотрел новые танки, которых он еще даже и не видел.

В чем-то генерал-лейтенант был прав, как любой командующий, он стремился сделать так, чтобы именно на его участке была самая высокая плотность войск. Но внесенная им неразбериха, умноженная на «неторопливость» исполнения приказов командующими двух «его» армий, привела к тому, что реальной силы 1-я Краснознаменная дивизия сейчас не представляла: два неполных танковых батальона, гаубичный полк, самое мощное подразделение, шесть стрелковых и вспомогательных батальонов, укомплектованных на 50-65%. Примерно 40% штатной численности дивизии. А с техникой дела обстояли еще хуже. Танки с завода пошли, но это была новая техника, которую еще предстояло освоить. А главным «источником кадров» для дивизии был УАБТЦ, в котором, во-первых, таких танков не было, во-вторых, батальон, который готовил танкистов на КВ-1 и 2, был самым неукомплектованным, так как на все выпущенные заводом машины, а это были исключительно танки этих марок, садились военнослужащие именно этого батальона. Ежедневно по 15 экипажей в течение июня-июля месяца. Штатов было не напастись. Приходилось забирать «любых», кто имел соответствующий ВУС. В-третьих, требовалось топливо и боеприпасы для учебы, а их выделяли в ограниченном объеме. Именно на это обстоятельство при разборе рейда и указал командир дивизии. Мазали наводчики! Основной удар был нанесен гусеницами, и это только потому, что немцы скучились и не имели противотанковой артиллерии нужного калибра. Все отметины на броне танков были от снарядов 37мм. Лишь несколько из них соответствовали 75мм танковым пушкам. Наши танки потерь и значительных повреждений не имели. Но дух и настроение в роте поднялось значительно! Большинство этих ребят уже побывали в боях, горели, бросали вышедшую из строя и оставшуюся без топлива и снарядов технику, выходили из окружений, кто по-одному, кто экипажами, кто в составе соединений. Это был их первый победный бой. Наверное, самый важный и самый главный в их жизни. Их поздравили и объявили благодарности, накормили и уложили спать в палатках, после того, как была закончена заправка и погрузка боеприпасов.

– А на противника у тебя нюх! – хлопнув лейтенанта по плечу, сказал генерал.

– Ну, вообще-то, я бы предварительно вперед разведку послал, прежде, чем давать команду «В атаку», тащ генерал. Быстрота и натиск – это хорошо, но только тогда, когда не надо беспокоиться о флангах.

Генерал ничего не ответил, только прикрыл глаза, и слегка кивнул, соглашаясь, что он несколько поторопился.

Глава 12. «Баку – город контрастов», Новороссийск. 20 ноября – 13 декабря 1941

Лейтенант, с командой старшин и краснофлотцев составе сорока двух человек, 4-мя экипажами для своего будущего звена торпедных катеров, вышел из пассажирского вагона поезда на вокзале города Баку. Морячки прифорсились, форма одежды 4: бушлат, застегнутый на две нижние пуговицы, лихо надетые бескозырки с ленточками, старого образца, на которых написано название корабля, а не обезличенный «Черноморский флот». Правда, в основном, на них золотилась надпись: «Торпедные катера ЧФ». Построились, закинув за плечо самозарядные винтовки и несколько автоматов Дегтярева. Большинство из команды успело посидеть «безлошадными», повоевать в морской пехоте, принять участие в обороне Керчи и Севастополя. Разметая клешами вокзальную пыль, отряд двинулся «навстречу своему счастью», пройдя через, украшенный зубцами, как стены в Кремле, вокзал, вышли на набережную и пошагали в сторону Южной бухты, туда, где лениво покачивались серые туши кораблей Каспийской флотилии. Идти довольно далеко, но по дороге сделали остановку у здания штаба флотилии, он находился в городе, примерно на половине пути к месту назначения. Лейтенант поднялся в кабинет начальника отдела комплектования флота, и предъявил свои «мандаты». Дескать, прибыл за получением матчасти. А у флотилии в строю всего 3 торпедных катера, и все старенькие Г-5. Пока разбирались кто-кому и чего должен, дойдя до контр-адмирала Седельникова, морячки успели оприходовать часть сухого пайка и сбегать в лабаз за «красненьким». Заявку Азовской флотилии нашли, выяснили, что катера еще не пришли, но отгружены на железную дорогу сразу с трех заводов. Два катера идут из Молотовска, один из Перми, а четвертый из… Сосновки! А говорили, что катера еще не делают!

Вернувшись к отряду, лейтенант вздрючил мичмана Пелипенко за состояние команды, и они зашагали дальше. Воздействие тыла! Можно сказать: пагубное воздействие. Впрочем, вольница казацкая кончилась прямо у ворот базы флотилии. За внешний вид и состояние краснофлотцев взялся вахтенный командир базы капитан-лейтенант Олейник, который грозных слов и ужастиков про местную гауптвахту не пожалел. «Но Мишенькин совет лишь попусту пропал». Кто-то из строя спросил каплея: «А что ты делал, когда мы танки под Севастополем останавливали? В дежурке сидел?». Не тот контингент пошел! Совсем не тот!

Шесть дней ожидали прибытия катеров, за это время мой подопечный успел лишиться половины жалования, его «подрезали» на местном рынке, вытащив из кармана часть денег. Затем он меня еще раз удивил: стояла зима, Азовское море замерзло, в его командировочном удостоверении срок возвращения был указан: не позднее 25 апреля 1942 года. Но он запретил выгружать катера с платформ, соединил все платформы на станции Хейбат, получил боеприпасы к имевшимся на всех кораблях крупнокалиберным пулеметам, прицепил две теплушки спереди и сзади к четырем платформам, погрузил туда свою команду и выписал требование на следование в порт Новороссийск. По прибытию чуть не утопили катер из Сосновки, он оказался негерметичен, его разбирали на заводе до «нуля», а потом быстренько собрали, плюхнули на платформу и отправили на действующий флот. В отместку, его сняли с выбранного им «Комсомольца», 123-ей серии, и приказали принять «утопленника», такой же катер, которым он командовал на Балтике. Десять дней и ночей он и краснофлотцы конопатили «Д-3» или «ТКА-2» по флотской нумерации, радиопозывной «ТК-88», подтягивали болты крепления обшивки, проверяли все трубопроводы и доводили катер до ума. 13-го декабря катер прошел ходовые и был принят в строй Азовской военной флотилии. Время опять замедлилось, один день тянулся как вечность. Все были в ожидании высадки в Крыму. Предстояла «большая работа». Хотя самого лейтенанта это не касалось! Он зубрил лоцию Азовского и Черного морей, учил на память основные ориентиры, глубины, банки, навигационные знаки, опасности и карту минных полей, полученную под расписку, с занятиями по ней только в специально оборудованном классе. Некогда ему было, от слова совсем. Где-то грохотала Московская битва, здесь же в Новороссийске было тихо, изредка объявляли тревоги из-за пролетавших немецких разведчиков. Азовская флотилия действовала, несмотря на ледостав, оказывала помощью Юго-Западному фронту, который первым из советских фронтов перешел в наступление. Маршал Тимошенко выбил немцев из Ростова и вышел к реке Миус. Пытался форсировать ее и создать на правом берегу плацдарм. Немцы парировали его усилия. Таганрог так и остался в руках противника. Высадка десанта сорвалась в связи со сложной ледовой обстановкой.

Глава 13. Новороссийск-Темрюк-Крымская-Геленджик, 18 декабря 1941 – 08 января 1942 г.

Флаг-штурман флотилии принял у моего подопечного задачу, с оговорками и замечаниями, но принял. Он бы еще немного погонял «балтийца», но у него в кармане лежал приказ Горшкова, в котором говорилось, что уже сегодня ночью катер должен быть в Темрюке, там принять две разведгруппы и высадить их у мыса Зюк, и на пляже западнее Челочка. Поэтому кап-3 Федотов, в основном, гонял лейтенанта по навигационным опасностям в районе мыса Зюк. Там их хватало! Выходили с сокращенным экипажем: четверо моряков осталось на берегу, и прибудут в Темрюк на автомашинах, которые вывезут из Новороссийска имущество экипажа и запасные части к катеру, только что прибывшего с завода. Забулькали выхлопы главных двигателей, этот катер, в водоизмещающем состоянии, имел выхлопы всех трех двигателей в воду. Это немного глушило его звук на малых ходах. Мичман Пелипенко у руля, командир на телеграфе, флаг-штурман отдал честь флагу и зашагал прочь от отошедшего катера по причалу. Лейтенант поправил шлемофон и передвинул рукоятки двигателей на малый вперед. Звук двигателей изменился, «глушители» вышли из воды, огласив окрестности своим ревом. Для «тихого» хода годился только самый малый. Лейтенант ухмыльнулся. Катер был первой серии, впрочем, еще не было даже понятия о второй. «Артиллерийское» вооружение состояло из единственного пулемета «ДШК», 12,7 мм. Две торпеды, кстати, 53-38У, значительно более мощные и дальнобойные, чем на Г-5, четыре «глубинки» на корме, но гидрофонов нет, и для чего они поставлены – полная загадка, да химический дымогенератор на корме. Непривычно было отсутствие «ведомых». На Балтике катера выходили только звеном. Впрочем, три остальных катера звена уже были перебазированы в Темрюк, а катер командира только получил «свободное плавание». Главный боцман, по команде командира, заложил циркуляцию, защелкал ратьер, отдавая позывные и номер приказа на выход. Прошли молы порта, повернули на выходной створ. Впереди был извилистый и необозначенный довольно узкий фарватер, внешние стороны которого ограждали свинцовые рога мин КБ-1, М1908/39 и М-26, массовым порядком выставленные в Цемесской бухте. На среднем ходу, рассматривая инфракрасные створы через специальную насадку на бинокле, лейтенант провел катер по секретному фарватеру. Глубоко выдохнул, когда пересек изобату 200 метров. Боцман тоже смахнул пот с лица. Рукоятки телеграфа легли на упор, затем их командир чуть поддернул вверх. «Полный вперед»! Обороты плавно возросли до оглушающего звука. Берега расступились и ушли назад. Новенькие ГАМ-34Ф, мощностью 1100 «лошадок» каждый, вытащили корпус на глиссирование. Узкая кильватерная струя растянулась на четверть мили. Бурун от винтов взметнулся в небо на пять-шесть метров. Коротко разогнавшись до полного хода между Мысхако и Утришом, командир замерил скорость. Получилось 39 узлов. «Не так и плохо» – подумал он и перевел рукояти телеграфа на экономический: 28. Все машины работали на среднем. Через два часа, на траверзе Панагии, убавились до малого. Впереди опять мины, и уже не только свои! У мыса Тузла перешли на самый малый, и вошли в секретный фарватер для кораблей с малой осадкой. Темень! Маяки не работают. Два краснофлотца на баке впередсмотрящими. Впереди низенькая коса Чушка и маленький круглый песчаный остров. Радара, само-собой, нет. Боцман уцепился взглядом за что-то на крымском берегу и поднял вверх большой палец. Командир нажал тангенту и спросил у него:

– Что?

– Вижу Еникале, и снежок на Чушке, нормально идем!

И тут же сглазил! На противоположном берегу мелькнула вспышка. Лейтенант вздрогнул, и двинул телеграф вперед до самого полного. На Балтике у него был богатый опыт уклонения от артогня, и что это за вспышка, он хорошо знал. Он отодвинул боцмана от штурвала, и сам повел катер на прорыв вдоль косы, держась в паре кабельтовых от нее. Затем резко сбросил ход, чтобы исчезли усы. За счет набранной скорости увеличил дистанцию на кабельтов. Немецкие снаряды разорвались четко на линии курса, которым они должны были пройти. Наблюдатели потеряли катер, несколько минут вели беспокоящий огонь, затем его задробили. Лейтенант прибавил хода за Ахилеонским причалом. Боцман вновь встал на руль. Пройдя узкость и отвернув мористее, лейтенант глянул на часы, и увеличил ход до полного. Они опаздывали. Полный ход спас катер, четко на кильватерной струе взорвалась мина. Лейтенант втянул голову поглубже и весь напрягся: минная постановка была вражеской. Пошли коротким зигзагом, так, как не летают самолеты и не ходят катера-постановщики. Но больше взрывов не было. Проскочили! Ни лейтенант, ни боцман, еще не знали, что через два часа они будут вновь в этом же месте прорываться в обратную сторону. В Новороссийске им передали только половину приказа: прибыть в Темрюк. Наконец – Глухой канал, «стоп!», «малый назад», «машины враздрай», «стоп», «обе назад». «Стоп! Подать швартовы!».

От его доклада, что был взрыв по корме, просто отмахнулись.

– Постановок не было, а мины периодически бросают. Ходом проскакивайте.

Пока бункеровались, на борт поднялись разведчики. Короткая постановка задачи. «Отдать концы! Самый малый назад!». Левую машину толкнули вперед. «Стоп!». И самый малый второй, средней, машиной. Идем на выход из канала. В ходовой рубке стоит капитан-лейтенант Бархоткин, начальник разведки флотилии. Предстоял 180 мильный путь туда и обратно. Темного времени суток на это не хватит, так что придется покрутить штурвал, и пытаться одним пулеметом отбиваться от «мессеров». Так что, полный вперед, десантников укрыли от ветра и брызг в каютах на баке и за надстройкой между торпедами. Подход к берегу осуществляли по совету главного боцмана восточнее мыса Зюк. Он – местный, из Русской Мамы. Там еще была и Татарская. Здесь есть проход в плавнях. Высадка прошла чисто. Отошли в море, обогнули мыс, сунулись ко второму месту. Там ничего не получилось. Еще на подходе с берега забил пулемет, который удачно подавили, но берег начал огрызаться огнем, и Бархоткин дал команду отходить. Светать начало еще до подхода к траверзу пролива. Мессершмитты появились в 08.10. И началось! Ничего, кроме маневра и дыма, лейтенант предложить не мог. Тридцать минут его гоняла пара «мессов», пока, наконец, не появилась четверка «ЛаГГов» и немцы не переключились на нее. Один убитый, трое раненых, двое из них из экипажа. Докладывать пришлось Горшкову, и тут я не выдержал, ведь зарекался помогать этому человеку. В общем, я нарисовал схему вооружения второй серии, где у катера было четыре ДШК и автоматическая 20-мм пушка «Эрликон». Да, лейтенант – боялся, и у него по спине пот тек просто ручьем. Но управление он не бросил, маневрировал с умом и расчетливо. Ранения моряки получили осколочные, у авиационных снарядов очень чувствительные взрыватели. Прямых попаданий не было, он от них увернулся. А за его спиной – две торпеды, 800 килограммов взрывчатки. И сто килограммов морской смеси в четырех глубинных бомбах. Поневоле вспотеешь!