Читать онлайн Долина кукол бесплатно

Энн

Сентябрь, 1945 год

Когда она приехала в Нью-Йорк, температура там подскочила до тридцати трех градусов. Город буквально дымился, он напоминал рассерженного железобетонного зверя, застигнутого врасплох страшной, не по сезону, жарой. Но на нее не подействовали ни жара, ни замусоренный перекресток под названием Таймс-сквер. Энн всегда считала Нью-Йорк самым замечательным городом мира, и увиденное не испугало ее.

Девушка в бюро по найму улыбнулась и сказала:

– Ну, твое-то дело верное, даже если у тебя вообще нет опыта секретарской работы. Все хорошие секретарши сейчас поразбрелись в конторы, связанные c обороной, там их работа прекрасно оплачивается. Но честно говоря, лапочка, c такой мордашкой, как у тебя, я бы направилась прямиком к Джону Пауэрсу или Коноверу!

– А кто они такие? – спросила Энн.

– Им принадлежат самые престижные бюро манекенщиц в этом городе. Это то, чем бы я хотела заниматься, да рост у меня слишком маленький, и вдобавок я недостаточно тощая. Но ты именно то, что им требуется.

– Мне кажется, лучше пойти на какую-нибудь секретарскую работу.

– Ладненько, но я считаю, что ты ненормальная. – Она сунула Энн несколько листков бумаги. – Вот это все места перспективные, но сначала сходи к Генри Беллами, есть тут один крупный юрист-администратор в области театра и шоу-бизнеса, а его секретарша только что выскочила замуж за Джона Уолша. – И, видя, что на Энн это не произвело должного впечатления, прибавила: – Только не говори, пожалуйста, что ты впервые слышишь его имя! Он получил трех «Оскаров», и сейчас я только что прочитала в газете: он собирается уговорить Грету Гарбо отказаться от многолетнего затворничества и будет снимать ее в своем новом фильме.

Улыбка Энн убедила ее, что та теперь всегда будет помнить имя Джона Уолша, и она продолжала болтать:

– Теперь, надеюсь, ты представляешь себе, c какими людьми тебе придется встречаться и в каких кругах вращаться. Фирма «Беллами и Беллоуз» – классная контора, а их клиенты – всякие знаменитости. Между прочим, Мирна, ну та девица, что вышла замуж за Уолша, во всем, что касается внешности, тебе и в подметки не годится. Так что ты, я уверена, моментально выудишь золотую рыбку!

– Золотую что?

– Ну, дружка, а может, даже и муженька.

Она взглянула на заполненное Энн заявление о найме на работу.

– Послушай, откуда это ты свалилась? Надеюсь, твой городишко находится здесь, в Америке?

– Он называется Лоренсвиль, – улыбнулась Энн, – и расположен у самого Мыса[3], от Бостона час езды на электричке. И если бы я искала мужа, я могла бы никуда не уезжать. В Лоренсвиле все выходят замуж, едва закончив школу, а я хочу сначала немного поработать.

– И ты оттуда уехала? Да здесь все ищут себе мужей, и я совсем не исключение. Может, отправишь меня c рекомендательным письмом в этот твой Лоренсвиль? Я не против.

– Вы что, хотите сказать, что вышли бы замуж за первого встречного? – удивилась Энн.

– Ну не совсем за первого. Только за того, кто подарил бы мне хорошенькую бобровую шубку, нанял бы приходящую горничную и позволил бы каждый день дрыхнуть до полудня. Парни же, c которыми я здесь общаюсь, хотят, чтобы я не бросала работу, все время готовила им разные вкусности и выглядела бы при этом как Кэрол Лэндис в неглиже.

Когда Энн расхохоталась, она сказала:

– Ну ладно, увидишь сама, как только свяжешься c одним из здешних Ромео. Могу поспорить, что первым же скорым поездом помчишься обратно в свой Лоренсвиль, но не забудь, пожалуйста, по пути на вокзал заскочить ко мне и забрать меня c собой.

Нет, никогда она не вернется обратно в Лоренсвиль! Она не просто из него уехала, она из него сбежала. Сбежала, спасаясь от брака c каким-нибудь добропорядочным лоренсвильским парнем, спасаясь от той размеренной и монотонной жизни, которой жил этот городок. Жизни, которую прожила ее мать, а до нее – ее бабушка. В таком же отлаженном, как механизм, доме, где в Новой Англии протекала из поколения в поколение жизнь каждой почтенной семьи. Обитатели таких домов задыхались от кипевших в них, но невостребованных чувств, выхода которым не давала скрипучая стальная броня «светского воспитания».

Ей припомнились слова матери: «Настоящая леди, Энн, никогда так громко не смеется. Настоящая леди, Энн, никогда не плачет в присутствии посторонних». – «Но, мама, я же плачу у нас на кухне, где никого, кроме тебя, больше нет». – «Но настоящая леди плачет, только когда остается одна, а ведь ты уже не ребенок, Энн, тебе уже исполнилось двенадцать лет, и ты забыла, что c нами на кухне находится твоя тетя Эми. Отправляйся плакать к себе в комнату».

Именно Лоренсвиль заставил ее поступить в колледж Рэдклифф. О да, там многие девушки и смеялись, и плакали, и сплетничали, и вообще переживали все радости и горести настоящей жизни, но они не допускали ее в свой мир. Как будто у нее на лбу было выжжено: «Руками не трогать. Образец новоанглийской надменности и чопорности». Она все больше и больше погружалась в чтение, но и в книгах было одно и то же: получалось так, что все писатели, чьи книги ей попадались, уезжали навсегда из тех городов, где они родились. Так, Хемингуэй жил то в Европе, то на Кубе, то в Бимини. Бедный, вечно озабоченный, талантливый Фитцджеральд также почти всю жизнь провел за границей. Даже рыжеволосый и неуклюжий Синклер Льюис только в Европе нашел романтику и приключения.

Энн чувствовала, что должна обязательно уехать из Лоренсвиля. Другого пути у нее не было. Она приняла решение, еще когда училась на последнем курсе, и во время пасхальных каникул сообщила об этом матери.

– Мама… и вы, тетушка Эми, я после окончания колледжа еду в Нью-Йорк.

– Но в этом ужасном городе как следует не отдохнешь.

– Я собираюсь там поселиться.

– Ты обсудила этот вопрос c Уилли Гендерсоном?

– Нет, а c какой стати?

– Но ведь вы встречаетесь c тех пор, как вам обоим исполнилось по шестнадцать, и все, естественно, предполагали…

– Дело именно в этом. У нас в Лоренсвиле все само собой «естественно предполагается»…

– Ты повышаешь голос, Энн, – невозмутимо заметила ее мать. – Уилли Гендерсон – прекрасный молодой человек. С его родителями я училась в одной школе.

– Но, мама, я его не люблю.

– Мужчину любить невозможно, – вставила тетушка Эми.

– А разве ты, мама, не любила папочку? – Энн уже не спрашивала, она почти обвиняла мать.

– Конечно же, я его любила. – В голосе матери звучало негодование. – Но тетя Эми хочет сказать, что мужчины – они… в общем, они не такие, как женщины, они – другие. Они думают и поступают иначе. Возьмем, к примеру, твоего отца. Понять его было весьма сложно. Человек он был непредсказуемый да к тому же любил выпить. Если бы он женился на ком-нибудь другом, боюсь, он бы плохо кончил.

– Но я никогда не видела, чтобы папа пил, – попыталась защитить отца Энн.

– Разумеется. В то время был сухой закон, и в доме я не держала ни капли спиртного. Я отучила его от этой привычки раньше, чем она им окончательно завладела. Но поначалу c ним трудно было справиться – он был такой необузданный, хотя это легко понять, его бабка была француженкой.

– Эти латиняне всегда немного шальные, – подтвердила тетушка Эми.

– Ничего подобного в отце не было, – возмутилась Энн, вдруг пожалев, что мало знала о нем. Все, казалось, случилось так давно. Тогда ей было всего двенадцать лет. Он сидел именно здесь, в этой кухне, когда его неожиданно качнуло вперед, потом тело его бесшумно сползло на пол и он тихо умер, раньше чем успел приехать врач.

– Ты права, Энн. В твоем отце не было ничего плохого, он просто был мужчиной, правда человек он был хороший. И помни, Энн, что его мать была из рода Банистеров. Элли Банистер училась в одной школе еще c твоей бабушкой.

– Но, мама, неужели ты по-настоящему никогда не любила папу? Я хочу сказать, что, если мужчина, которого ты любишь, берет тебя в свои объятия и целует, это должно быть восхитительно, ведь так? Разве у тебя c папой такого не было?

– Энн, как ты смеешь задавать матери подобные вопросы! – поразилась тетушка Эми.

– К сожалению, поцелуи – это не единственное, что мужчина рассчитывает получить, вступая в брак, – сухо заметила ее мать и осторожно спросила: – Ты когда-нибудь целовалась c Уилли Гендерсоном?

– Да, несколько раз, – поморщилась Энн.

– И тебе это понравилось? – продолжала расспрашивать мать.

– Мне было противно.

Губы Уилли показались Энн какими-то рыхлыми и скользкими, а изо рта у него пахло кислятиной.

– А c другими мальчиками ты целовалась?

Энн пожала плечами:

– Ну да, несколько лет назад, когда мы c Уилли начали встречаться. На вечеринках мы играли в «бутылочку», и, по-моему, я перецеловалась почти со всеми городскими парнями, но, насколько мне помнится, каждый последующий поцелуй был таким же омерзительным, как и первый. – Энн улыбнулась. – Знаешь, мама, мне кажется, что у нас в Лоренсвиле нет ни одного парня, который бы умел по-настоящему целоваться.

К ее матери вернулось хорошее настроение.

– Теперь я вижу, что ты – настоящая леди, Энн. Именно поэтому тебе не нравится целоваться. Настоящей леди такое не может понравиться.

– Ах, мама! Я сама не знаю, что мне нравится и что я сама такое есть. Вот почему я и хочу пожить в Нью-Йорке.

– У тебя, Энн, имеется пять тысяч долларов, – пожала плечами мать. – Твой отец оставил их специально для тебя, чтобы ты распорядилась ими по своему усмотрению. После моей смерти денег у тебя будет гораздо больше. Хотя мы и не так богаты, как Гендерсоны, наша семья хорошо обеспечена и кое-что значит в Лоренсвиле. Я хочу быть уверенной в том, что ты вернешься сюда и поселишься навсегда в этом доме, ведь здесь родилась и моя мать. Конечно, Уилли Гендерсон, может быть, захочет пристроить к нему еще одно крыло, места вполне хватает, но все-таки этот дом так и останется нашим.

– Но, повторяю, мама, я не люблю Уилли Гендерсона!

– В том смысле, в каком ты ее понимаешь, любви просто не существует. Такая любовь встречается только в пошлых фильмах и романах. Любовь, как я ее понимаю, – это желание быть вместе, общие интересы и общие друзья. Секс для тебя неотделим от понятия «любовь», но позвольте мне сказать вам, юная мисс, что если она и существует, то после замужества очень быстро умирает, то есть когда девушка по-настоящему узнает эту самую «любовь». Но я тебе мешать не буду, поезжай в свой Нью-Йорк. И запомни, пожалуйста, Энн, мои слова: через несколько недель ты примчишься обратно домой, ты будешь просто счастлива выбраться из этого грязного Нью-Йорка.

В день ее приезда Нью-Йорк действительно был грязен, раскален от жары и чересчур многолюден. По Бродвею, слегка покачиваясь, бродили солдаты и моряки. В восторженных взглядах, которые они бросали на нее, горел огонек праздничного азарта и лихорадочного волнения, зажженный победой в недавно закончившейся войне. Но в этом смешении грязи, сырости и чужеродности Энн ощущала волнение и кипение жизни. По сравнению c покрытыми мусором и выбоинами мостовыми Нью-Йорка деревья и даже сам воздух Новой Англии казались холодными и неживыми. И улыбка небритого человека, убравшего из окна объявление «Сдается комната», когда она заплатила ему за неделю вперед, удивительно походившего на мистера Кингстона из ее родного городка, была намного теплее.

– Комнатка, сказать по правде, маловата, – признался он, – но потолок высокий, а от этого дышится полегче. Да и я всегда нахожусь поблизости, если вам понадобится что-то починить.

Энн поняла, что понравилась ему, как и он ей. В Нью-Йорке вас принимали такими, какими вы казались, как будто все вокруг только в это мгновение появились на свет, а прошлого, которым бы стоило гордиться или которое следовало бы скрывать, для них уже не существовало.

И теперь, стоя перед солидного вида стеклянными дверями c выгравированной на них надписью «Беллами и Беллоуз», Энн надеялась, что она встретит столь же теплый прием у мистера Генри Беллами.

Генри Беллами не верил своим глазам: неужели эта девушка живая? В своем роде она, пожалуй, была одной из самых красивых девушек, которых он когда-либо встречал, но его этим не удивишь – он их достаточно повидал. Вместо новомодной высоченной взбитой прически и туфель на платформе эта девушка свободно и естественно распустила волосы, и их светло-русый оттенок не оставлял никаких сомнений, что волосы у нее некрашеные. Но особенно его поразили ее глаза, необычайно синие, как небо, но какие-то холодные.

– Почему вы, мисс Уэллс, хотите работать именно у нас?

Он вдруг почувствовал, что без всяких на то оснований начал волноваться, ну да, черт побери, его просто распирает от любопытства. Девушка была одета в строгий однотонный летний костюм, других украшений, кроме маленьких аккуратных часиков на запястье, на ней не было, но что-то подсказывало ему, что особой нужды в работе она не испытывает.

– Я хочу жить в Нью-Йорке, мистер Беллами.

Никаких тебе предисловий, совершенно прямой ответ, но почему-то он заставил его ощутить неловкость, как будто он проявил праздное и нахальное любопытство. Он имеет право задавать вопросы, и, если он слишком упростит всю процедуру приема, она может не согласиться работать у него. С чего это ему в голову взбрела какая-то чушь? Она сидит перед ним, у него в кабинете, не зашла же она на минутку попить c ним чайку. Но почему он опять чувствует себя не хозяином, а просителем, пытающимся произвести на нее благоприятное впечатление?

Генри Беллами взглянул на сопроводительный бланк, присланный бюро по найму.

– Значит, вам двадцать лет, вы закончили колледж Рэдклифф по специальности «английский язык». И не имеете никакого опыта конторской работы. А теперь попробуйте объяснить, каким образом ваше прекрасное образование и происхождение могут пригодиться мне в моей работе. Помогут ли они мне каждый раз справляться c какой-нибудь ведьмой вроде Хелен Лоусон или заставить вечно пьяного дармоеда Боба Вульфа еженедельно сдавать положенный по контракту сценарий для радиопрограммы. Или же убедить знаменитого певца-педика отказаться от услуг фирмы «Джонсон Харрис» и перейти ко мне…

– И я всем этим должна заниматься? – озадаченно спросила Энн.

– Нет-нет, это моя задача, но вам придется мне помогать.

– А я думала, что вы юрист.

Генри, заметив, что она уже берет перчатки, улыбнулся и поспешил успокоить ее:

– Я юридический консультант и администратор по вопросам театра и шоу-бизнеса, а это совершенно иная область юриспруденции. Моя обязанность – составление контрактов для наших клиентов, таких контрактов, в которых даже возможные лазейки были бы им только на пользу. Я также занимаюсь подсчетом и уплатой налогов, помогаю им выгодно вкладывать свои деньги, вытаскиваю их из всяческих неприятностей, разбираюсь в их семейных дрязгах, стараюсь удерживать их жен и любовниц подальше друг от друга, являюсь крестным отцом их детей и нянькой для них самих. Особенно в то время, когда они готовят новую программу.

– А я всегда считала, что актеры и писатели имеют своих импресарио и антрепренеров.

– Все это так. – Он отметил про себя, что она положила перчатки обратно на колени. – Но настоящие знаменитости, а других клиентов я не держу, нуждаются и в моих советах. Например, их импресарио давит на них, заставляя браться за работу, которая дает как можно больше денег, его интересуют прежде всего его десять процентов комиссионных. Но я определяю, какая работа принесет им лично как можно больше пользы. Короче говоря, такой администратор-консультант, как я, должен быть для своего клиента и Господом Богом, и родимой мамочкой, и импресарио в одном лице. А если вы согласитесь у нас работать, вам придется стать их ангелом-хранителем.

Энн улыбнулась:

– Но тогда почему такие администраторы не заменят всех импресарио?

– Так бы, наверное, и произошло, если бы на свете было побольше мишуг вроде меня. – Он мгновенно спохватился: – Извините за это словечко, но, когда я завожусь, я уже не соображаю, что болтаю.

– Какое словечко? «Мишуга»? – повторила она c любопытством. Услышать, как она его повторяет, показалось ему таким невероятным, что он громко расхохотался.

– Слово это еврейское, и настоящее его значение заставило бы вас покраснеть, но сейчас оно стало означать просто «придурок»… и, надеюсь, вас не обманут ни моя шикарная вывеска «Беллами», ни мой вид респектабельного англиканца. Моя настоящая фамилия Бирнбаум. В юности я работал администратором развлекательных программ на круизах, вел корабельную газету, но им не понравилось, что их шикарная газетка будет называться «У штурвала Бирнбаум», и тогда какой-то мужик предложил мне взять мою нынешнюю фамилию. На этих круизах я перезнакомился со множеством важных шишек, и моим первым клиентом стал певец, выступавший в одной из этих корабельных программ. Все знакомились со мной как c Беллами, ну я и решил им оставаться. – Он улыбнулся. – Вот теперь вы имеете обо мне и моей конторе полное представление. Сумеете справиться, как вы думаете?

На этот раз она улыбнулась широко и открыто:

– Хочу попробовать. Печатаю я неплохо, но в стенографии мало что понимаю.

– Не беспокойтесь, – махнул он рукой в сторону приемной, – там у меня сидят две девицы, которые могли бы стать победительницами конкурса по стенографии. А мне нужна не просто секретарша.

– Кажется, я вас не совсем понимаю. – Улыбка ее растаяла.

Черт побери, ведь он ничего такого не имел в виду. Генри раздавил сигарету в пепельнице и тут же закурил другую. Боже мой! Она сидела теперь очень прямо, c неприступным видом, и, сам того не замечая, Генри в своем кресле также весь вытянулся, как по струнке.

– Послушайте, мисс Уэллс, быть не просто секретаршей означает не придерживаться слишком строгого графика пребывания на работе c девяти до пяти часов. Могут быть дни, когда вы сможете приходить не раньше полудня. Если я задержал вас накануне допоздна, я, естественно, не буду требовать от вас быть на работе к девяти утра. Но, c другой стороны, если произойдет что-нибудь непредвиденное, то, даже если вам пришлось накануне работать до четырех утра, вы должны быть на месте еще до открытия, но я уверен, что вы сами того пожелаете. Другими словами, вы сами составляете себе график работы. Но вам также придется иногда быть готовой поработать и вечером.

Он на секунду замолчал, но, не услышав ничего в ответ, продолжал:

– Скажем, я ужинаю в ресторане «Двадцать один» c человеком, который в будущем может стать нашим клиентом. Если ужин будет хорош, а мои доводы убедительны, почти наверняка можно сказать, что он перейдет ко мне. Но так же вероятно, что мне придется выпить c ним несколько рюмок и выслушивать неизбежные жалобы на его нынешнего администратора. Естественно, я буду клясться ему, что со мной он ничего подобного не испытает, и наобещаю ему золотые горы, хоть луну, переименованную в его честь. Конечно же, я не смогу выполнить все то, что ему наболтал. Это никому не по силам. Но я действительно честно хочу постараться избежать ошибок, совершенных его теперешним импресарио, и выполнить выполнимые обещания. Но только ведь на следующее утро я уже все позабуду, все до словечка, и вот тут-то являетесь вы. У вас не будет болеть c похмелья голова, поскольку за весь предыдущий вечер вы выпили только бокал хереса, и вы помните до малейших подробностей все, что я наговорил. Утром вы передаете мне перечень данных мною обещаний, чтобы я мог, протрезвев, внимательно их изучить.

– Итак, мне отводится роль живого диктофона? – снова улыбнулась Энн.

– Совершенно верно. Как, справитесь?

– Ну что же, память у меня отличная, а херес я просто не выношу.

Теперь они оба рассмеялись.

– Ладно, Энн. Начинаете завтра?

Она утвердительно кивнула.

– А мистер Беллоуз? Должна я также выполнять работу и для него?

Генри Беллами, устремив взгляд куда-то в пространство, тихо ответил:

– Мистера Беллоуза не существует. Ах нет! Есть Джордж, его племянник, но он не тот Беллоуз, который значится в названии нашей конторы. Им был дядя Джорджа, Джим Беллоуз, но еще до его ухода на фронт я выкупил у него его долю в нашем деле. Я пытался отговорить его, но не смог, он отправился в Вашингтон, а там ему вскружили голову военно-морская форма и звание офицера. Война – это для молоденьких, – вздохнул он, – а Джиму Беллоузу было пятьдесят три. Он был слишком стар, чтобы воевать, но слишком молод, чтобы погибнуть.

– Он погиб в Европе или на Тихом океане?

– Этот старый идиот умер на подлодке от сердечного приступа.

Резкость его слов лишь выдавала ту привязанность, которую он явно испытывал по отношению к покойному. Затем его настроение вдруг резко переменилось, и Генри снова тепло и приветливо улыбнулся:

– Ладно, Энн! По-моему, мы уже достаточно порассказали о себе друг другу. Я хочу предложить вам для начала семьдесят пять долларов в неделю – вам это подходит?

На столько она и не рассчитывала. За комнату надо было платить восемнадцать долларов, а за еду – пятнадцать. Она ответила Генри, что этой суммы ей вполне достаточно.

Октябрь, 1945 год

Сентябрь оказался для нее удачным месяцем. Она нашла именно ту работу, какую искала, подружку по имени Нили и нежного, преданного и почтительного кавалера – Аллена Купера.

А в октябре в ее жизнь вошел Лайон Берк.

В конторе и телеграфистка, и обе секретарши сразу же признали ее за свою. Каждый день они все вместе обедали в ближайшей закусочной на углу улицы, и любимой темой их разговоров был Лайон Берк. По всем вопросам, касавшимся Лайона Берка, специалистом была мисс Стайнберг, старшая секретарша, поскольку она служила у Генри Беллами уже десять лет и действительно была знакома c Лайоном Берком.

Когда объявили войну, Лайон работал в конторе уже два года, и на следующий же день после нападения японцев на Перл-Харбор он ушел в армию. Раньше Джим Беллоуз предлагал в компаньоны своего племянника, но Генри, не имевший, по сути, никаких претензий к Джорджу, все же постоянно отказывался, утверждая, что бизнес и родственники плохо сочетаются. Но когда и Лайон ушел на фронт, Генри ничего уже другого не оставалось, как взять Джорджа к себе в помощники.

С Джорджем все было нормально. Юрист он был способный, но ему не хватало, по крайней мере по мнению мисс Стайнберг, того магнетизма, которым обладал Лайон Берк. Все служащие c огромным волнением следили за военными успехами Лайона, а когда он получил капитанские нашивки, Генри даже устроил себе на полдня праздничный выходной. Последнее письмо пришло от Лайона в августе, из Лондона. Он был жив и здоров, посылал всем привет, но не сообщал, собирается ли вернуться. Первое время Генри c нетерпением поджидал почту, но, когда пролетел сентябрь, а от Лайона не пришло ни строчки, ему пришлось примириться c мыслью, что Лайон покинул их контору навсегда. Но мисс Стайнберг не падала духом и оказалась права. Телеграмма от него пришла в октябре. Лайон сообщал только необходимое:

ДОРОГОЙ ГЕНРИ ИТАК ВСЕ ЗАКОНЧИЛОСЬ И Я ПО ПРЕЖНЕМУ ЦЕЛЕХОНЕК БЫЛ У РОДСТВЕННИКОВ В ЛОНДОНЕ А ПОТОМ ЗАЕЗЖАЛ В БРАЙТОН ОТДОХНУТЬ И ПОБЫТЬ НА МОРЕ СЕЙЧАС НАХОЖУСЬ В ВАШИНГТОНЕ, ДОЖИДАЯСЬ ОФИЦИАЛЬНОЙ ДЕМОБИЛИЗАЦИИ ВЕРНУСЬ КАК ТОЛЬКО МНЕ РАЗРЕШАТ СМЕНИТЬ ФОРМУ НА МОЙ СТАРЕНЬКИЙ СИНИЙ КОСТЮМ УДАЧИ ЛАЙОН

Лицо Генри Беллами просто сияло, когда он читал телеграмму. Вскочив со стула, он закричал:

– Лайон возвращается! Черт меня побери, я в этом не сомневался!

Последовавшие за этим десять дней в конторе все отделывалось заново, а взволнованные служащие обменивались предположениями и сплетнями о предстоящем прибытии Лайона Берка.

– Мне просто не терпится его увидеть, – вздыхала телефонистка, – кажется, он как раз в моем вкусе!

Улыбка мисс Стайнберг недвусмысленно давала понять, что уж ей-то все хорошо известно.

– Золотко, он кому угодно придется по вкусу. Если тебя не сразит наповал его внешность, то это сделает его британский акцент.

– А разве он англичанин? – удивилась Энн.

– Родился-то он здесь, – начала объяснять им мисс Стайнберг. – Его матерью была Нелли Лайон. Но это было очень давно, вас, да и меня, тогда еще и на свете не было. Она была настоящей знаменитостью, звездой британского варьете. Приехав сюда на гастроли, она вышла замуж за американца – юриста Тома Берка, потом она ушла со сцены и родила Лайона, так что он автоматически стал американским гражданином. Но она сохранила британское гражданство и после смерти мужа – Лайону тогда было лет пять – забрала сына в Лондон. Там она снова стала выступать на сцене, а Лайон начал учиться. Когда же и мать умерла, он вернулся в Штаты и поступил на юридический факультет.

– Я наверняка влюблюсь в него по уши, – вставила молоденькая секретарша.

– Все девушки, которые у нас служили, – пожала плечами мисс Стайнберг, – рано или поздно влюблялись в него. Но мне не терпится, Энн, посмотреть, какова будет его реакция, когда он познакомится c тобой.

– Со мной? – Энн вздрогнула.

– Вот именно. В вас обоих есть нечто общее. Какая-то неприступность, даже надменность. Только Лайон сразу ослепляет вас своей улыбкой, и это поначалу сбивает c толку. Начинаешь думать, что он такой открытый. Но это только кажется, к себе до конца он никого не подпускает. Никому еще это не удавалось. Даже мистеру Беллами. В глубине души он немного его побаивается, и вовсе не из-за его внешности и манеры держаться. Просто Лайону все сразу удается. Попомните мое слово, он в конце концов станет хозяином в этом городишке. Я наблюдала, как наш мистер Б. проворачивал свои блестящие операции, но ему это давалось ой какой кровью: ведь всем известно, как он ловок, и все уже наготове. А стоит появиться Лайону c его британским шармом и внешностью киногероя – и, нате вам пожалуйста, он как на блюдечке заполучает все, что его душеньке угодно. Но со временем начинаешь соображать, что ведь никто не знает его по-настоящему, и вскоре складывается такое впечатление, что ему просто на все и на всех наплевать. Кроме его работы, конечно, вот ради нее он пойдет на все. Но что бы вы о нем ни думали, вы все равно будете его обожать!

Вторая телеграмма пришла в пятницу утром десять дней спустя:

ДОРОГОЙ ГЕНРИ ЗАВТРА ВЕЧЕРОМ ГОТОВЬ МОЙ СИНИЙ КОСТЮМ ПРИЕЗЖАЮ В НЬЮ-ЙОРК ПРЯМО К ТЕБЕ НА КВАРТИРУ НЕ МОЖЕШЬ ЛИ СНЯТЬ МНЕ НОМЕР В ГОСТИНИЦЕ СОБИРАЮСЬ НАЧАТЬ РАБОТАТЬ С ПОНЕДЕЛЬНИКА УДАЧИ ЛАЙОН

Генри Беллами ушел c работы пораньше, чтобы отметить это радостное событие. Когда Энн заканчивала разбирать почту, у ее стола остановился Джордж Беллоуз.

– А не сходить ли и нам сейчас куда-нибудь посидеть по этому поводу? – поинтересовался он как бы между прочим.

Энн не сумела скрыть свое удивление, ведь все ее общение c Джорджем заканчивалось утренним обыденным «здравствуйте». Правда, он иногда еще раскланивался c ней.

– Я приглашаю вас на ланч, – поспешил объяснить Джордж.

– Я очень сожалею, но я уже договорилась c нашими девушками пообедать вместе в одной закусочной неподалеку.

Джордж помог Энн надеть пальто.

– Какая жалость! – посетовал он. – Может быть, это наш последний шанс. – Он печально улыбнулся и удалился к себе в кабинет.

Во время обеда Энн лишь вполуха слушала беспечную болтовню своих коллег о Лайоне Берке, рассеянно размышляя над тем, почему она все-таки отклонила приглашение Джорджа. Почему она это сделала? Из-за опасений по поводу того, к чему это могло бы привести? Неужели ее так испугало какое-то приглашение вместе пообедать? Какая чушь! Может быть, она так поступила из-за уважения к Аллену Куперу? Вряд ли, хотя Аллен действительно единственный мужчина, c которым она здесь, в Нью-Йорке, встречается, и он очень хорошо к ней относится. И это, безусловно, дает ему право рассчитывать на определенную преданность c ее стороны. Энн стала вспоминать тот день, когда Аллен, полный решимости заключить c ними какой-то договор, буквально ворвался к ним в контору. Как Энн выяснила позже, речь шла о страховке. Генри был в тот день не похож на себя, как-то необычайно холоден, и моментально избавился от Аллена. И проделал он все это c такой скоростью, что вызвал у Энн невольное сочувствие к пострадавшему. Провожая Аллена к выходу, она шепнула: «Желаю вам побольше везения в другой конторе», – и тот, как ей показалось, даже вздрогнул от неожиданной теплоты, прозвучавшей в ее голосе. А через два часа у нее на столе зазвонил телефон.

– Говорит Аллен Купер. Вы помните меня? Да, тот самый настырный страховой агент. Вы знаете, мне очень хотелось сообщить вам, что по сравнению c тем, что меня ожидало потом, прием, который оказал мне Генри, можно назвать просто отцовским. К тому же у Генри я встретил вас.

– Вы хотите сказать, что у вас так ничего и не получилось? – Энн было его искренне жаль.

– Увы! Везде получил от ворот поворот. Сегодня, наверное, не мой день, но, может быть, согласитесь скрасить его, приняв приглашение выпить со мной бокал вина?

– Но я…

– Не пьете? Я тоже. Тогда пусть это будет ужин.

Вот так все и началось… и продолжалось. Аллен был очень мил и обладал к тому же прекрасным чувством юмора. Энн считала его скорее своим другом, нежели ухажером и поэтому, встречаясь c ним после работы, не спешила домой, чтобы надеть что-нибудь понаряднее. И вообще, ему, кажется, было все равно, во что она одета. Он всегда был так трогательно благодарен, когда она соглашалась встретиться c ним. Как правило, они ходили в маленькие незаметные ресторанчики, где она всегда выбирала в меню самое дешевое блюдо. Она хотела сказать ему, что будет платить за себя сама, но боялась, что этим заставит его почувствовать себя еще большим неудачником.

На роль страхового агента Аллен явно не подходил, для этой профессии он был слишком мил и робок. Он расспрашивал ее о Лоренсвиле, об учебе в школе, он хотел знать все, что происходит у них в конторе. И чувствовалось по этим вопросам, что для него во всем мире нет более интересной и пленительной девушки, чем она.

Одной из причин, почему Энн продолжала встречаться c Алленом, была и та, что он от нее ничего не требовал. Правда, иногда в кино он брал ее за руку, но, прощаясь, даже не пытался ее поцеловать. К чувству облегчения, которое она при этом испытывала, примешивалось какое-то странное ощущение собственной неполноценности: значит, она не сумела возбудить страсть в бедняжке Аллене. Но Энн не торопила события, такое положение ее устраивало. При мысли о его поцелуях ей снова становилось так же противно, как когда она целовалась c Уилли Гендерсоном из Лоренсвиля, это испытываемое ею отвращение заставляло ее снова и снова сомневаться в своей способности по-настоящему любить. Наверное, она не такая, как все, либо c ней что-то не в порядке физически, или же ее мать права, говоря, что страсть и романтическая любовь существуют лишь в романах.

В конце рабочего дня Джордж Беллоуз снова задержался у ее стола.

– Я пришел сделать еще одну попытку, – сказал он. – А как насчет шестнадцатого января? Не может быть, чтобы у вас все уже было расписано на такой большой срок вперед.

– Но ведь до этого дня еще целых три месяца!

– Да я буду просто счастлив, если раньше этого времени представится какая-нибудь другая возможность. Но только что звонила Хелен Лоусон, орала в трубку, требовала позвать Генри, и я сразу вспомнил, что премьера ее программы состоится шестнадцатого.

– Совершенно верно, репетиции программы «Все звезды» начинаются на следующей неделе.

– Прекрасно. Вы как, принимаете мое приглашение или нет?

– С огромным удовольствием, Джордж. По-моему, Хелен Лоусон просто великолепна. Раньше премьеры всех ее программ проходили в Бостоне. Я была совсем еще девочкой, когда отец водил меня на спектакль «Мадам Помпадур», в котором она выступала.

– Значит, мы договорились. Да, один момент, Энн. Когда начнутся репетиции, Хелен наверняка будет врываться сюда довольно часто. И если у вас c ней дело дойдет до личных бесед, пожалуйста, не начинайте все c любезностей типа: «Я вас просто обожала, когда была девочкой». Она может вас за это даже пристукнуть.

– Но я действительно тогда была маленькой девочкой, как это ни странно, хоть и прошло всего десять лет. Но и тогда Хелен была уже вполне взрослой женщиной, лет так тридцати пяти.

– Но у нас все ведут себя так, как будто ей не больше двадцати восьми.

– Джордж, вы, конечно, шутите! Естественно, над Хелен Лоусон время не властно. Она настоящая звезда, и ее талант и индивидуальность делают ее еще более привлекательной. Но я не сомневаюсь, что она достаточно умна, чтобы не считать, что у нее по-прежнему внешность молоденькой девушки.

– Давайте условимся, – пожал плечами Джордж, – что я позвоню вам лет через двадцать и спрошу вас опять, что вы думаете по поводу возраста. Уверенность большинства в том, что они выглядят на двадцать восемь, и есть, по-моему, та самая заразная болезнь, которой они заболевают, когда им исполняется сорок. На всякий случай, Энн, постарайтесь все-таки не затрагивать эту тему в присутствии Хелен и, пожалуйста, не забудьте сделать отметку у себя в календаре насчет шестнадцатого января. А пока желаю хорошего уик-энда, отдохните хорошенько, поскольку в понедельник, когда, чеканя шаг, домой вернется наш герой-победитель, здесь будет настоящее столпотворение.

Телефонистка в этот день пришла на работу в новом, плотно облегающем фигуру платье из модной шотландки, и высоченный начес младшей секретарши взметнулся вверх еще сантиметров на пять. Даже мисс Стайнберг заявилась в костюме, фасоном напоминавшем форму морского офицера. Такие костюмы считались модными весной прошлого года. Энн сидела в своем крошечном уголке приемной у кабинета Генри, пытаясь сосредоточиться на поступившей почте, но, как и все в это утро, нет-нет да и поглядывала на входную дверь.

Лайон Берк приехал в одиннадцать часов, и, несмотря на слухи и сплетни о нем, Энн оказалась все-таки неподготовленной к появлению человека c такой поразительной внешностью.

Генри Беллами был высокого роста, но Лайон был еще выше, сантиметров, наверное, на восемь. Волосы у него были черные, как у индейца, а в кожу, казалось, навечно въелся темный загар.

Генри стал водить Лайона по конторе, представляя ему служащих, его просто распирало от нескрываемой гордости за него. Пожимая Лайону руку, телефонистка вся залилась краской смущения, младшая секретарша жеманно заулыбалась, а мисс Стайнберг от возбуждения чуть не замурлыкала.

Впервые в жизни Энн была рада своему строгому старомодному воспитанию, позволившему ей сохранить внешнюю сдержанность. Она чувствовала, что лицо ее даже не дрогнуло, когда Лайон взял ее руку, но внутренне она вся затрепетала.

– Генри все время писал мне о вас, и теперь, когда мы встретились, я начинаю его понимать.

Британский акцент бесспорно делал его еще неотразимее. Энн пробормотала в ответ какую-то любезность и вздохнула c облегчением, когда Генри потащил Лайона в отделанный заново специально к его возвращению кабинет. Но Генри потребовал, чтобы она шла вместе c ними.

– Потрясающе! – сказал Лайон. – И сколько же мне придется за все это отрабатывать?

Он опустился в кресло и как-то лениво улыбнулся. Энн сразу же стало ясно, что имела в виду мисс Стайнберг, говоря о нем. Лайон Берк действительно улыбался всем, но его улыбка совершенно ничего не выражала.

Генри так и сиял, можно было подумать, что к нему вернулся его долгожданный сынок.

– Можешь оставаться по-прежнему бездельником и лодырем, я все равно распоряжусь каждый год заново отделывать твой кабинет. Все, переходим к делам! Энн, Лайону нужна квартира, и, пока он ее не найдет, он поживет у меня.

Видя ее недоумение, Генри пояснил:

– Вы не поверите! Я так и не смог снять для него гостиницу!

Ее это ничуть не удивило, но было непонятно, при чем тут она.

– Я хочу, чтобы вы подыскали ему квартиру, – сказал Генри.

– Вы хотите, чтобы этим занялась я?

– Конечно, у вас все непременно получится, – убеждал ее Генри. – Это и есть «быть не просто секретаршей».

На этот раз смех Лайона прозвучал вполне искренне.

– Да она просто красавица, Генри! Все точно так, как ты описывал, но она же тебе не фокусник Гудини. – Лайон подмигнул Энн. – Наш Генри ведет жизнь отшельника. Сильно сомневаюсь, что он пробовал сам подыскать себе в Нью-Йорке квартирку.

Генри отрицательно покачал головой:

– Послушай, милый, девушка, стоящая перед тобой, приехала сюда всего два месяца назад и не смогла бы отличить Седьмую авеню от Бродвея. Но она сумела в один и тот же день снять квартиру и не только получить у меня работу, но и заставить меня ходить по струнке.

– Но вряд ли мой маленький закуток можно назвать квартирой…

Прямой взгляд Лайона привел ее в замешательство.

– Моя дорогая Энн, на войне мне доводилось спать в настоящих развалинах, а после них все, что имеет крышу, покажется мне не менее шикарным, чем отель «Ритц».

– Ну, Энн, придумайте что-нибудь, – убеждал ее Генри. – Попробуйте поискать в Ист-Сайде. Ему нужна меблированная квартира c гостиной, спальней, ванной и кухней. Долларов за сто пятьдесят в месяц, но, если понадобится, Энн, можете договориться и за сто семьдесят пять. Начинайте искать сегодня же, прямо сейчас. Завтра на работу можете не выходить, потратьте на это столько времени, сколько потребуется, но без квартиры не возвращайтесь.

– Генри, так мы можем ее больше вообще никогда не увидеть, – предостерег его Лайон.

– Я ставлю на Энн. Она наверняка что-нибудь сообразит.

Квартира Энн находилась на третьем этаже старого кирпичного дома, но сегодня эти два лестничных пролета показались ей непреодолимыми. Стоя внизу у входа, Энн медленно перебирала события прошедшего дня. Весь день она провела, бегая по квартирам, указанным в объявлениях на страницах «Нью-Йорк таймс», которую она сейчас держала в руке. Но напрасны были ее усилия, все квартиры оказались уже заняты. Ноги ломило от усталости, так как утром она ушла, одевшись для сидения в конторе, а не для того, чтобы носиться по городу. Завтра она отправится пораньше и обязательно в туфлях без каблуков.

Прежде чем начать взбираться по лестнице, Энн постучала в дверь квартирки Нили, но там было тихо. Она поплелась вверх по шаткой лестнице и, войдя наконец к себе, c блаженной радостью услышала, как привычно шипит пар в старенькой батарее. Что бы ни говорил Лайон Берк о своем согласии на любую квартиру, она никак не могла представить его в квартире, подобной ее собственной. Нельзя сказать, чтобы ее комната была очень плоха, во всяком случае она чистенькая и удачно расположена. Но по сравнению c ее просторной спальней в Лоренсвиле эта комната кажется просто ужасной! Вид продавленной кровати намекал на то, что ее хватит еще на годик, не больше. Иногда Энн пыталась прикинуть, сколько же людей пользовались ею за все это время – несколько сотен, никак не меньше. Но они были ей неизвестны, и именно эта анонимность позволяла ей считать кровать своей. До тех пор пока она платит за эту квартиру, она имеет полное право считать все в ней своей собственностью. И маленькую побитую тумбочку у кровати, покрытую сетью царапин и прожженных сигаретами пятен, и комод c тремя ящиками, которые нельзя было плотно задвигать, так как они тогда застревали и при сильном рывке от них отлетали ручки, и разбухшее кресло, сиденье которого так и пучило от рвавшихся наружу пружин.

Квартиру, конечно же, можно было сделать понаряднее, но к концу недели денег уже не оставалось, а она дала себе слово не прикасаться к пяти тысячам, лежавшим у нее в банке. К тому же Энн еще не расплатилась c магазином «Блумингдейл» за купленные там черное платье и легкое черное пальто.

Услышав стук в дверь, Энн крикнула, не поворачивая головы:

– Я дома!

Вошла Нили, плюхнулась в кресло, которое жалобно застонало и чуть не разродилось всеми своими пружинами.

– А зачем тебе объявления в «Таймс»? Ты что, собираешься переезжать?

Услышав от Энн рассказ о том, какую задачу ей задали, Нили громко расхохоталась:

– А балкон во всю стену да еще четыре кабинета ему не надо?

И тут же позабыв обо всем как о деле невыполнимом и, следовательно, не стоящем дальнейших разговоров, Нили перешла к тому, что действительно считала вопросом первостепенной важности.

– Энн, так удалось сегодня поговорить об этом?

«Это» подразумевало некоторую услугу, которой вот уже две недели добивалась Нили от Энн.

– Нили, ну послушай, мне это не очень удобно! Особенно сегодня… в день возвращения Лайона Берка.

– Но нам во что бы то ни стало надо попасть в программу «Все звезды». Совершенно не могу понять почему, но Хелен Лоусон понравился наш номер. Нас уже три раза вызывали на прослушивание, и она всегда при этом присутствовала. И если Генри замолвит за нас словечко, дело в шляпе.

«Мы» включало саму Нили и еще двух парней, выступавших c нею в одном номере. Настоящее имя Нили было Этель Агнесса О’Нил («Ну просто застрелиться можно», – сетовала Нили при первом знакомстве c Энн), но прозвище Нили прилипло к ней еще в раннем детстве, а поскольку она была одной из участниц танцевального трио «Гаучерос», необходимость что-либо предпринимать в связи c этими высокопарными именами отпала сама собой.

Поначалу они просто кивали друг другу в знак приветствия, встречаясь внизу в вестибюле, но постепенно их знакомство перешло в настоящую дружбу.

У Нили был курносый носик, огромные карие глаза, веснушки и вьющиеся каштановые волосы. Она походила на искрящегося радостью жизни экспансивного подростка, но этот подросток уже c семи лет разъезжал по стране c труппой бродячего варьете.

Нили действительно была еще совсем девочка, и невозможно было поверить, что она актриса. Но однажды вечером Нили затащила Энн на свое выступление в клубе одной из центральных гостиниц, и там c ней произошла неожиданная для Энн метаморфоза. Толстый слой грима скрыл веснушки, а вычурное, в блестках платье вдруг придало ее детской фигурке зрелые формы. Номер был скучноват и до тошноты знаком. Двое мужчин в потертых сомбреро и узких штанах раскачивали бедрами, притопывали каблуками и пощелкивали пальцами, что должно было заставить вас поверить, что танцуют некий испанский танец. Еще в Лоренсвиле Энн не раз видела подобные представления, но никого, подобного Нили, она еще не встречала. Ей трудно было судить, великолепна ли Нили в этом номере или потрясающе бездарна, но она явно не вписывалась в общий ансамбль «Гаучерос». Нет, она, конечно же, танцевала и кружилась c ними в одном ритме, так же, в такт c ними, раскачивалась, но вы замечали только одну ее, остальных как будто и не было на сцене. Все следили только за ней.

Но, усевшись опять в продавленное кресло и сняв костюм и грим, Нили вновь превратилась в восторженную девочку-подростка. Для Энн она стала первой и единственной подругой.

– Мне очень жаль, Нили, что я ничем не могу тебе помочь. Я не могу беспокоить мистера Беллами своими личными делами, ведь наши отношения чисто деловые, – оправдывалась Энн.

– Ну и что c того? Всем здесь известно, что когда-то он был любовником Хелен Лоусон и она по-прежнему считается c его мнением.

– Кем он был?

– Ее любовником, ее мужиком. Не говори мне, пожалуйста, что ты впервые об этом слышишь.

– Но, Нили, кто это рассказал тебе такую чушь?

– Чушь? Вот так штука! Ты что, хочешь сказать, что тебе этого никто не рассказывал? Было это давно, и c тех пор она уже трижды выходила замуж, но много лет все только и говорят, что про этих ее трех мужей, они-то были знаменитости. Как по-твоему, чего это я к тебе прицепилась насчет разговора c Генри Беллами? Может быть, завтра ты сумеешь напомнить ему о нас?

– Меня весь день завтра не будет, мне надо искать квартиру. И потом, Нили, я тебе уже говорила, мне неудобно смешивать работу и мои личные дела. Это не принято.

– Твои изысканные манеры, Энн, по-моему, тебе еще многое напортят, – глубоко вздохнула Нили. – Если уж чего-то добиваешься, то надо идти напролом, никуда не сворачивая. Идешь и просишь то, что тебе нужно.

– Ну а если получишь отказ?

Нили пожала плечами:

– Подумаешь! Хуже-то не будет. По крайней мере, шансы поначалу были равны, глядишь, и получилось бы.

Энн не могла не улыбнуться такой железной логике. Нили не получила вообще никакого образования, но в ней чувствовалась врожденная сообразительность беспородной дворняжки, сочетавшаяся c какой-то неординарностью, – так один щенок вдруг чем-то выделяется из целого помета. Она действительно была так же неуклюжа, прямолинейна и неудержима, но во всей ее наивности неожиданно проглядывало определенное знание жизни.

Первые семь лет своей жизни Нили провела в разных приютах. А потом ее сестра, которая была на десять лет старше, познакомилась c Чарли, актером из номера «Гаучерос», и вышла за него замуж. Было решено делать номер втроем, и она вытащила Нили из унылого однообразия приютской жизни и обязательной учебы и приобщила ее к кочевой жизни труппы третьеразрядного варьете. Учеба для Нили на этом закончилась, но во время многочисленных поездок в труппе всегда находился человек, желавший научить Нили чтению или арифметике. Из окон поездов она изучала географию, а истории поднабралась у гастролеров-европейцев, время от времени выступавших c их труппой. А о неожиданном приходе инспектора из отдела по образованию их всегда мог предупредить какой-нибудь добренький привратник.

В четырнадцать лет Нили, знавшей до мелочей весь номер, пришлось заменить в нем сестру, поскольку та ждала ребенка, и вот теперь, спустя три года, проведенных в безвестности, все «Гаучерос» решили испытать судьбу, попробовав выступить на Бродвее.

– Может, я сумею поговорить об этом c Джорджем Беллоузом, – задумчиво сказала Энн, подправляя наложенную еще утром косметику, – ведь он пригласил меня на премьеру «Всех звезд».

– Ну, это все равно что идти окольным путем, – сказала Нили, – но и на том спасибо. – Нили наблюдала, как Энн переодевается в твидовый костюм. – Вечером опять c Алленом встречаешься?

Энн утвердительно кивнула.

– Я сразу догадалась, потому что, когда ты идешь куда-нибудь c Беллами, ты каждый раз надеваешь черное платье. Мамочки мои, неужели оно ему еще не надоело?

– Да он на меня в это время и не смотрит. Наши встречи чисто деловые.

– Хо-хо! – фыркнула Нили. – Это надо ж! В вашей шарашке явно не соскучишься, по сравнению c ней наш шоу-бизнес, похоже, просто тоска зеленая! С Джорджем ты ходишь на премьеры, c мистером Беллами шикарно ужинаешь в «Двадцать один», и своего Аллена ты также подцепила у себя на работе. Да еще теперь этот Лайон Берк! Подумать только, Энн, у тебя теперь четыре ухажера, а у меня вообще ни одного!

– Мистер Беллами вовсе мне не ухажер, – засмеялась Энн. – Премьера состоится не раньше января, а для Лайона Берка я всего лишь агент по найму квартир. А Аллен… как тебе сказать, мы просто встречаемся как приятели.

– И все равно это в четыре раза больше того, что имею я. Я никогда ни c кем по-настоящему не встречалась. Мой шурин и Дики – его партнер по номеру – единственные знакомые мне мужчины, но Дики гомосек. Моя так называемая светская жизнь заключается в том, чтобы сходить посидеть в закусочную Уэлгрина и потрепаться там c такими же безработными актерами.

– Неужели ты не могла познакомиться c каким-нибудь актером? Он водил бы тебя в разные места.

– Как бы не так! Ты, видимо, не больно в них разбираешься, раз задаешь подобный вопрос. Дождешься от них, как же! Да они и пяти центов не потратят, чтобы купить девушке стакан кока-колы. Дело не в том, правда, что они такие дешевки, но они так часто сидят без работы, что им приходится быть жмотами. Большинство из них работают по ночам – носильщиками, лифтерами, портье, кем угодно, только чтобы днем иметь возможность искать актерскую работу и встречаться c антрепренерами.

– Ты скоро снова уезжаешь на гастроли? – поинтересовалась Энн, вдруг осознав, как ей будет скучно без Нили.

– Надеюсь, что нет. Сестра рассказывает, что их сынишка уже начинает узнавать своего папочку, и поэтому Чарли работает изо всех сил, соглашаясь на любые выступления в разного рода клубах. Но Дики начинает уже беситься, поскольку на гастролях можно заработать побольше. Нас сейчас приглашают в турне по ночным клубам Буффало, Торонто и Монреаля. Чтобы не ехать туда, нам необходимо заполучить приглашение выступать во «Всех звездах». Программы c Хелен Лоусон всегда имеют успех, и мы смогли бы остаться в Нью-Йорке на весь сезон, а то и дольше. За это время мне, наверное, удалось бы познакомиться c приличным парнем и выйти за него замуж.

– Ты только по этой причине хочешь участвовать в ее программе? Неужели только для того, чтобы познакомиться c кем-нибудь и выйти замуж?

– Вот именно. Тогда я стану важной дамой и буду миссис Важная Персона. У меня будет свое жилье, друзья, и все в округе будут знать, кто я такая.

– Ну а любовь? Не так-то легко встретить человека, которого сможешь полюбить.

– Послушай, – сморщила носик Нили, – я полюблю того, кто полюбит меня. Энн! Если бы ты только смогла поговорить обо мне c мистером Беллами…

– Ладно, Нили, – не смогла сдержать улыбки Энн, – постараюсь при малейшей возможности. Кто знает, из тебя может получиться новая Павлова!

– А это еще кто такая?

– Она была величайшей балериной.

– Ну, это не про меня – все эти разговоры о звездах, – расхохоталась Нили. – Нет, знаешь, мне кажется, я смогла бы стать звездой, правда не c этим номером. Когда я выхожу на сцену, со мной действительно вдруг что-то такое происходит. Танцую я неплохо, но уверена, что, если бы мне хлопали погромче, я бы просто запорхала как птичка. Голос у меня не очень сильный, но, если бы я почувствовала, что нравлюсь зрителям, я бы запела, как оперная примадонна. Когда я на сцене, у меня возникает такое чувство, ну знаешь… как будто весь зал меня обнимает. Ну, ты меня понимаешь… Я уже рассказывала об этом Чарли и Дику, но они считают меня сумасшедшей, потому что сами они ничего подобного не испытывают.

– Нили, может, тебе стоит пойти учиться в какую-нибудь студию актерского мастерства? Тогда у тебя появится шанс пробиться наверх.

Нили c сомнением покачала головой:

– Эти шансы весьма невелики. В нашем деле я встречала слишком много проработавших всю жизнь актеров, которые любили поговорить о том, как они чуть-чуть не стали знаменитостями.

– Но сейчас ты говоришь о людях, которые оказались недостаточно талантливыми, – настаивала Энн.

– Послушай, в шоу-бизнес идут не потому, что их устраивают время работы и хорошие бабки. Любая крошка считает, что уж она-то сумеет обязательно вырваться наверх. Но на каждую Мэри Мартин, Этель Мерман и Хелен Лоусон найдутся тысячи других актрисуль – героинь эпизода, которые, работая в низкопробных бродячих труппах и перебиваясь там c хлеба на воду, так и не смогли стать в один ряд c этими блистательными звездами.

Энн молчала, на столь железную логику было трудно что-либо возразить. Она в последний раз тронула лицо, подправляя макияж, и сказала:

– Хорошо, Нили, я сделаю все, что смогу, по поводу разговора c мистером Беллами. Но, кто знает, может, ты и без него сумеешь попасть в эту программу. Вы, должно быть, кому-то очень понравились, раз вас уже трижды вызывали на прослушивание.

– Это-то для меня и остается загадкой, – опять громко расхохоталась Нили. – Действительно, зачем они снова и снова нас вызывали? Как мог наш дурацкий номер понравиться Хелен Лоусон? Разве что все остальные танцевальные группы в этом городишке вдруг заразились оспой или другой какой болячкой. Пойми, если бы я была уверена, что номер у нас классный, я бы к тебе так не приставала. Я никак не соображу, почему Хелен Лоусон вдруг нами заинтересовалась. Мне кажется, что она положила глаз на Чарли. Говорят, ей сойдет любой, на ком есть штаны, а Чарли, хоть умником его и не назовешь, смотрится вполне подходяще.

– Но что же он будет делать, если он ей на самом деле приглянулся? Ты забываешь о своей сестре.

– Это все ерунда! Конечно же, если надо будет, он переспит c Хелен Лоусон, – невозмутимо ответила Нили. – Он решит, что идет на это в некотором роде и ради моей сестры. Но не думаю, что он получит много удовольствия, трахая Хелен Лоусон, ведь она далеко не красавица.

– Нили, неужели ты хочешь сказать, что не попробуешь этому помешать? Сестра тебе этого никогда бы не простила.

– Ты, Энн, не только ведешь себя как девственница, но и рассуждаешь как проповедник. Послушай, я тоже девственница, но прекрасно знаю, что для мужчины секс и любовь – вещи совершенно разные. Во время гастролей Чарли, бывало, останавливался в самых дешевых гостиницах, а две трети заработка отправлял моей сестре, чтобы она c ребенком ни в чем не нуждалась. Но это вовсе не мешало ему время от времени приударить за какой-нибудь красоткой из нашей труппы, ему просто хотелось заняться сексом… и это не имело ничего общего c той любовью, которую он испытывает к Китти и их ребенку. Я сохраняю свою девственность только потому, что мне хорошо известно, как высоко ее ценят мужчины, а я хочу, чтобы меня полюбил кто-нибудь так, как Чарли любит Китти. Но у мужчин, конечно же, все по-другому, нельзя же действительно рассчитывать, что тебе попадется девственник.

В комнате Энн прозвенел звонок, означавший, что внизу ее уже дожидается Аллен. Она нажала стальную кнопку, давая ему знать, что спускается, и схватила пальто и сумочку.

– Все, Нили, мне надо бежать, Аллен мог взять такси.

– Подожди, скажи, у тебя не осталось хоть немного этого потрясающего шоколадного печенья-пастилок?

Нили стала рыться в маленьком шкафчике.

– Забирай всю коробку, – разрешила Энн, стоя уже у выхода и придерживая для Нили дверь.

– Здо́рово! – Нили вышла из квартиры следом за ней, прижимая к груди коробку c печеньем. – Дома у меня есть литр молока, да еще я взяла в библиотеке «Унесенных ветром», а теперь это печенье. Ух ты! Устрою себе роскошный пир!

Они отправились в маленький французский ресторанчик. Аллен внимательно слушал, пока она рассказывала ему о задании, полученном ею от Генри Беллами. Когда Энн закончила свой рассказ, он быстренько проглотил оставшийся кофе и попросил принести счет.

– Энн, мне кажется, что настало время…

– Время? А для чего?

– Время для полной откровенности. Теперь ты можешь уйти из конторы Генри Беллами в ореоле славы.

– Но я не хочу от него уходить!

– Но тебе придется. – Его улыбка была ей незнакома. В ней чувствовалась уверенность в себе, и вообще вся его манера поведения изменилась. – Полагаю, что раздобыть квартиру для Лайона Берка считалось бы настоящим подвигом?

– Ты хочешь сказать, что у тебя на примете имеется такая квартира?

Он кивнул, продолжая загадочно улыбаться, как будто вспомнил одному ему известную шутку.

Когда они вышли на улицу, он остановил такси и назвал адрес где-то в Саттон-Плейс.

– Аллен, куда мы едем?

– Смотреть новую квартиру Лайона Берка.

– Так поздно? И кстати, чья это квартира?

– Сама увидишь, – сказал он. – Потерпи немного.

Дальше они ехали молча.

Машина остановилась около фешенебельного здания недалеко от Ист-Ривер. Тут же подскочил подобострастный швейцар и поздоровался c Алленом: «Добрый вечер, мистер Купер». Лифтер так же учтиво поздоровался и остановил лифт на десятом этаже. Аллен привычным движением вставил ключ в замок. Когда он включил свет, взору Энн предстала со вкусом отделанная гостиная. Нажатие еще одной кнопки – и в комнате зазвучала приглушенная музыка. Квартира была изумительная, как будто сделанная по заказу специально для Лайона Берка.

– Аллен, все-таки чья же это квартира?

– Моя. Пойдем посмотрим остальное. Спальня очень большая… Много шкафов. – Он раздвинул скользящие двери. – Ванная – здесь, а кухня – вот там, правда, она маленькая, но c окном.

Не говоря ни слова, она следовала за ним. Уму непостижимо! Неужели тихоня Аллен живет в такой квартире?

– Ну а теперь я покажу тебе ложку дегтя.

Он прошел в гостиную, раздернул длинные, до полу, портьеры, и они увидели соседнюю квартиру, окно которой было совсем рядом. До него, казалось, можно было дотянуться рукой.

– Плохо то, – начал он, – что в этом идеальном доме есть все, кроме хорошего вида из окон. Хотя должен признаться, что этот толстяк напротив меня просто заинтриговал. Живет он один, и за два года я ни разу не видел, чтобы он прикасался к еде. Он существует на одном пиве, оно его завтрак, обед и ужин. Смотри сама!

Как будто услышав его слова, в кухню соседней квартиры, тяжело переваливаясь, вошел тучный мужчина в майке и открыл бутылку пива.

Аллен снова задернул занавески.

– Поначалу я очень за него волновался, так как был уверен, что он кончит авитаминозом или чем-то подобным. Но пиво ему явно на пользу. – Аллен подвел ее к дивану. – Ну что? Квартира подойдет мистеру Берку?

– По-моему, она просто чудо, даже c этим толстяком напротив. Но, Аллен, почему ты сам вдруг отказываешься от такой прекрасной квартиры?

– А я нашел другую и могу переезжать хоть завтра. Но сначала мне хотелось бы, чтобы ты на нее взглянула. Главное, чтобы она понравилась тебе.

Боже милостивый! Он собирается сделать ей предложение! Милый крошка Аллен! Она не хотела причинять ему боль. Может быть, она сможет притвориться, что ни о чем не догадывается.

Энн постаралась говорить спокойно и беспечно:

– Аллен, хотя мне и поручили подыскать квартиру для Лайона Берка, это еще не означает, что я специалист в таких вопросах. Сам Лайон Берк не может освободиться, и, чтобы ускорить дела в конторе, это дело поручили мне. И уж если ты сам нашел эту квартиру, то вряд ли нуждаешься в моих советах… – Она понимала, что говорит слишком быстро.

– Ты говорила, что он сможет платить сто пятьдесят долларов, – сказал Аллен. – И даже сто семьдесят пять. Давай решим так: отдадим ее за сто пятьдесят, и в их глазах ты станешь настоящей волшебницей. Он может переарендовать квартиру у меня. Я сам за нее плачу столько же, но мебель – моя. И я ее оставлю в качестве премии.

Она вдруг насторожилась.

– Но ведь мебель тебе понадобится в твоей новой квартире, – возразила Энн. – И к тому же она, вероятно, очень дорогая…

– Это не имеет значения, – сказал он весело. – А Лайон Берк сможет переехать немедленно?

– Не знаю, наверное…

– Наверняка сможет, – сказал Аллен. – Поехали, я хочу показать тебе свою новую квартиру.

Он чуть ли не силком потащил ее из квартиры к лифту, не обращая внимания на ее возражения, что уже слишком поздно.

Когда они оказались на улице, к ним снова подбежал любезный швейцар:

– Вызвать такси, мистер Купер?

– Не надо, Джо, нам недалеко.

Пройдя по улице несколько метров, они вошли в дом, который, казалось, висел прямо над рекой.

Сама квартира казалась сошедшей c киноэкрана: толстый белый ковер, длиной чуть ли не c километр, покрывал пол в гостиной; уголок-бар был отделан итальянским мрамором, высокая лестница явно намекала на множество комнат наверху. Но самым потрясающим был вид, открывавшийся из окна.

Стеклянные двери открывались на огромный балкон, выходивший на реку. Аллен вывел ее на балкон, и холодный ветер оросил влагой ее лицо. Представшая перед ней красота ошеломила ее. Сеть ярких мостовых огней извивалась над рекой, в пролетах плыли крошечные бриллиантики света. Позабыв про Аллена, Энн стояла как завороженная.

– Ну что, выпьем за новую квартиру? – спросил Аллен.

Энн стряхнула c себя наваждение и взяла предложенную кока-колу.

– Аллен, чья это квартира? – тихо спросила она.

– Если захочу, то моя.

– Но кому она принадлежит?

– Человеку по имени Джино, но он говорит, что она для него великовата. Сам он живет в отеле «Уолдорф» – ему так удобнее.

– Но, Аллен, ведь ты не можешь себе этого позволить!

– Ты очень удивишься, когда узнаешь, что я могу себе это позволить. – Он снова улыбался этой чужой, незнакомой ей улыбкой.

Она повернулась, намереваясь возвратиться в комнату.

– Аллен, мне, пожалуй, лучше уйти. Я очень устала… и совершенно запуталась.

– Энн. – Он схватил ее за руку. – Энн, я богат, я очень богат.

Энн молча смотрела на него и вдруг поняла, что он говорит правду.

– Я люблю тебя, Энн. Сначала мне просто не верилось, что ты, встречаясь со мной, ничего не знаешь.

– Не знаю чего?

– Кто я такой.

– Ну и кто же ты такой?

– Все тот же Аллен Купер. Единственное, что ты знаешь обо мне, – это мое имя. Только оно тебе ни о чем не говорит. Ты знаешь меня как невезучего страхового агента. – Он усмехнулся. – Если бы ты только знала, чего мне стоило эти несколько недель прятаться c тобой по дешевым ресторанчикам, наблюдать, как ты заказываешь самые дешевые блюда в меню, знать, что ты волнуешься из-за моей работы. Энн, никогда раньше никто не тревожился из-за меня. Сначала я решил, что все это розыгрыш, что тебе все известно и ты просто меня дурачишь. Ведь со мной подобное проделывали и раньше. Именно поэтому я задавал тебе столько вопросов: откуда ты приехала, что это за Лоренсвиль? А уж потом нанял детектива, чтобы тот все проверил.

Увидев, как сузились ее глаза, он схватил ее за руки:

– Энн, не сердись на меня. Ты казалась такой невероятной, просто как из сказки. И Джино не мог в это поверить. Но когда все подтвердилось, когда все оказалось правдой: и дом, и овдовевшая мать, и тетушка, и старинный род… Энн, ты – настоящая леди, самый высший класс! Боже мой, когда мне все стало известно, я был вне себя от радости. Ведь я был убежден, что мне нечего надеяться на что-нибудь подобное, чтобы та, кого я обожаю, могла полюбить меня ради меня самого. Неужели ты не понимаешь, что это значит для меня? – Он закружил ее по комнате. – Я тебе не безразличен? Я тебе действительно нравлюсь? Неужели я сам, а не мое богатство?

Энн, задыхаясь, вырвалась из его объятий:

– Аллен, ну откуда мне было знать, кто ты такой, и, вообще, откуда бы я все это узнала, если бы ты мне сам не рассказал?

– Я никак не могу понять, как ты ухитрилась ничего не знать? Мое имя постоянно мелькает в светской хронике. Я полагал, что одна из твоих подружек обязательно сообщила бы тебе про меня. И уж безусловно, сам Генри Беллами не преминул бы это сделать.

– Я не читаю светскую хронику, и, кроме Нили, у меня нет других подруг, а она читает только «Вэрайети». У нас же в конторе свои личные дела я не обсуждаю ни c мистером Беллами, ни c кем другим.

– Ну что ж! Зато теперь ты можешь сообщить им потрясающие новости. О нас c тобой! – Он обнял ее и поцеловал.

Энн стояла, вся обмякнув, но потом вдруг резко высвободилась. Боже! Опять это c нею произошло! Во время поцелуя ее снова затопила волна отвращения.

Аллен же c нежностью смотрел на нее:

– Моя милая маленькая Энн. Я понимаю, что ты, наверное, совершенно растерялась.

Она подошла к зеркалу и подкрасила губы. Руки ее дрожали. С ней явно что-то не в порядке. Почему ей становится так противно, когда ее целует мужчина? Многим девушкам нравится целоваться c мужчинами, даже если они в них не влюблены. И это считается нормальным. Но Аллен ей нравится, он не какой-то посторонний, не чужак. Значит, ни Уилли Гендерсон, ни парни из Лоренсвиля ни в чем не виноваты. Причина, должно быть, в ней самой.

Аллен приблизился к ней снова:

– Энн, я люблю тебя. Я понимаю, что все случилось слишком быстро. От этого у кого угодно голова пошла бы кругом. Но я хочу на тебе жениться, я хочу, чтобы ты познакомилась c Джино, моим отцом.

Он протянул ей ключи:

– Передай их завтра Лайону Берку и скажи, чтобы он позвонил мне на работу. Я немедленно переоформлю аренду квартиры. Кстати, Энн, если эта квартира тебе кажется слишком пошло отделанной, ты можешь все отсюда повыбрасывать и все переделать. Хотя Джино она обошлась в целое состояние, по-моему, она все-таки не в твоем вкусе. Или, если захочешь, мы можем купить дом – все, что ты только пожелаешь.

– Аллен, я…

– Для одного вечера мы и так уже наговорили достаточно. Я тебя люблю, и ты выходишь за меня замуж. Думай только об этом.

Пока они ехали к ней домой, Энн сидела в машине, глубоко задумавшись. Теперь она знает все. Она фригидна. То самое ужасное слово, о котором шептались все девочки в школе. У некоторых девушек это от природы, они такими рождаются, никогда не испытывая настоящей страсти, никогда не достигая оргазма. И она из их числа! Боже, ведь ей даже поцелуи омерзительны! Наверное, ей еще повезло, что она встретила такого человека, как Аллен. Он добрый и, может быть, сумеет ей помочь. Пожалуй, все-таки следует выйти за него замуж. Права оказалась ее мать. Это волшебное чувство блаженства не для «леди», которую тошнит от поцелуев. Но она, по крайней мере, избавилась от Уилли Гендерсона из Лоренсвиля. А ведь некоторым и такого счастья не выпадает.

Он задержал такси, когда они подъехали к ее дому.

– Энн, постарайся увидеть меня во сне. – Легким поцелуем он коснулся ее щеки. – Спокойной ночи.

Она проводила такси взглядом, а когда оно скрылось из виду, вбежала в дом и забарабанила в дверь Нили. Та появилась, читая на ходу «Унесенных ветром». Не отрываясь от чтения, Нили жестом пригласила Энн в комнату.

– Нили, ну оторвись же от своей книги хоть на минутку, у меня важные новости.

– В данный момент ничто на свете не может заставить меня оторваться от Ретта Батлера!

– Нили, ты когда-нибудь слышала об Аллене Купере?

– Послушай, ты что, меня разыгрываешь?

– Я никогда не была более серьезной. Ты не знаешь, кто такой этот Аллен Купер? Тебе его имя что-нибудь говорит?

Нили зевнула, закрыла книгу, аккуратно загнув страницу, чтобы Ретт Батлер вдруг куда-нибудь не исчез.

– Ладно уж, если тебе так хочется порезвиться, то Аллен Купер – это очень милый парень, c которым ты встречаешься раза три-четыре в неделю. Если судить о нем по тому, что я заметила из окна, я бы не сказала, что это настоящий Кери Грант, но видно, что парень он надежный. Вот так-то. А теперь мне можно вернуться к Ретту Батлеру? Он-то мне гораздо более интересен, а Скарлетт, похоже, вообще его не ценит.

– Значит, ты никогда не слышала об Аллене Купере?

– Да нет же! А что, мне следовало бы его знать? Быть может, он снимался в кино и все такое? Мне известны Гэри Купер и Джеки Купер, но не Аллен Купер… – Она пожала плечами.

– Ладно, возвращайся к своему Ретту Батлеру, – сказала Энн, направляясь к выходу.

– Ты какая-то сама не своя, – пробормотала Нили. – Случайно не хлебнула чего-нибудь?

– Нет-нет. Увидимся завтра.

Нили рассеянно кивнула головой. Она уже снова перенеслась к Ретту Батлеру и Скарлетт.

Лежа в темноте, Энн пыталась разобраться в фактах, которые стали ей известны. Итак, Аллен не бедный страховой агент, он просто богач. Но почему все-таки она должна была слышать о нем? Может быть, есть еще что-то, что ей следовало бы знать? И как ей разузнать о нем побольше? И у кого? Ну конечно же! Джордж Беллоуз! Уж он-то наверняка знает все об Аллене, как, впрочем, о всяком, кто заслуживает внимания.

Джордж Беллоуз удивленно поднял голову, когда она вошла к нему в кабинет.

– Энн, ведь ты же должна была бы сейчас носиться по городу в поисках квартиры.

– Джордж, а я могу c тобой поговорить? По личному вопросу?

Он пересек комнату и прикрыл дверь.

– Когда тебе только угодно. Садись и говори как можно откровеннее. Кстати, кофе выпьешь? – Он налил ей чашку из термоса. – Ладно, давай выкладывай все. Тебя что-то беспокоит?

Энн внимательно рассматривала свой кофе.

– Ты знаешь Аллена Купера, Джордж?

– Так кто же его не знает? – Он внимательно посмотрел на нее. – Послушай, ты хочешь сказать, что впуталась c ним в какую-то историю?

– Он просто мой знакомый. И как мне стало известно, он довольно богат.

– Богат? – Джордж неприятно хмыкнул. – Детка, для таких денежек, как у него, стоило бы подобрать другое словечко. Всю их империю, конечно, начал создавать еще его отец, Джино. Им принадлежит половина всей недвижимости в этом городе. По слухам, их партнерами являются эти знаменитые греки-миллионеры, магнаты-судовладельцы. Несколько лет назад журнал «Тайм» напечатал большую статью о Джино. Кстати, попробую поискать для тебя в библиотеке этот старый номер. Там говорилось, что его богатство даже невозможно подсчитать. Они также напечатали и фотографию Аллена. Можешь себе представить, какая это была для Куперов реклама. С тех самых пор девицы преследуют их по пятам. Им, наверное, приходится от них отстреливаться. Поэтому, если ты познакомилась c Алленом, разреши дать тебе один совет: не принимай его всерьез. Он просто гнида.

– Но он кажется таким милым, – упорствовала Энн.

– Ну да, весь гладенький такой, – рассмеялся Джордж, – но, по-моему, внутри он не менее крут, чем его отец. Он сам уже провернул не одно ловкое дельце. Полагаю, что он сумел отвертеться от армии, купив какой-нибудь заводик, производивший парашюты.

– Спасибо тебе, Джордж, – сказала Энн и встала.

– Обращайся в любое время, солнышко. Готов предоставить тебе подробную характеристику на каждого бабника в нашем городе. С твоей внешностью тебе рано или поздно придется перезнакомиться c ними со всеми.

Лицо Генри Беллами разочарованно вытянулось при виде Энн.

– Пожалуйста, не говори мне, что ты уже сдалась! Послушай, Энн, я знаю, что это невероятно трудно. Я сам сегодня звонил в несколько контор по аренде квартир. Но ты все-таки держись, не бросай это дело!

– Я уже нашла квартиру для мистера Берка.

– Да неужели! Вот это да! Ты бесподобна!

Он позвонил в кабинет Лайона и попросил его зайти.

– Ключи уже у меня. Мистер Берк может ее посмотреть сегодня днем.

– А почему утро не подходит? – входя, осведомился Лайон. – Нельзя оставлять им ни минуты на размышления, чтобы не передумали. Энн, вы просто чудо! Говорите адрес, записываю… Местечко великолепное. А она мне по карману?

– Квартира стоит сто пятьдесят долларов в месяц.

Он недоверчиво покачал головой:

– Вы настоящая волшебница. Но откуда у вас ключи? Хозяин что, в отъезде?

– Нет, он, наверное, у себя на работе.

– И как его зовут?

– Аллен Купер.

Лайон невозмутимо записал имя, но Генри вдруг c любопытством взглянул на нее:

– А как ты нашла эту квартиру, Энн? Неужели по объявлению?

– Нет, просто Аллен Купер мой приятель.

Напряженное выражение на лице Генри смягчилось.

– Ну, если он один из твоих друзей, Энн, то это, конечно, не тот Аллен Купер, которого знаю я.

– Но, мистер Беллами, я познакомилась c ним у вас в кабинете.

– Здесь? – Генри был озадачен. – Черт побери! Точно так! – Он поднялся так резко, что стул, повалившись, ударился в стенку. – Энн? Ты и этот Аллен Купер? Не может быть… – Он недоверчиво качал головой.

– Когда я c ним познакомилась, я думала, что он всего лишь страховой агент.

– Этот сукин сын заявился сюда, чтобы мы избавили его от одной хористочки. Она одна из наших менее известных клиенток. И ему надо было, чтобы мы дали ей отступного и хорошенько припугнули вдобавок. Но я быстренько вышвырнул его отсюда. – Он бросил на Энн злой взгляд. – Правда, мне теперь кажется, что я недостаточно быстро все это проделал.

– Перестань, Генри! – резко оборвал его Лайон. – Энн, безусловно, способна сама выбирать себе друзей. – Потом, примирительно улыбнувшись Генри, он прибавил: – Ты несправедлив. Ты даешь Энн заведомо невозможное поручение, а когда она его выполняет, вместо того чтобы похвалить, ты начинаешь ее в чем-то обвинять и вообще лезешь в ее личную жизнь.

– Аллен Купер! – повторил Генри, не веря самому себе. – Лайон, если бы ты только его знал, этого Аллена Купера…

– И знать не желаю, – снова улыбнулся Лайон. – Но мне нужна его квартира.

– Энн просто младенец по сравнению c этим парнем. Она в их игры не играет, и ее неизбежно прикончат, – не сдавался Генри.

Энн продолжала молчать, немного раздражаясь от того, что они говорят о ней, как будто ее здесь нет.

– Ну хорошо! – Генри повернулся и поднял стул. – Меня это действительно не касается. Я просто дал понять, что́ я обо всем этом думаю. С этого момента – ваша игра, господа.

– Не сомневаюсь, что Энн известны все ее правила, – сказал Лайон. Он повернулся и улыбнулся Энн. – Мне очень хочется взглянуть на квартиру. Генри, ты не против, если Энн поедет со мной?

Пока они ехали по городу, Энн не отрывала взгляда от окна такси. Стоял один из тех последних прекрасных октябрьских дней, когда воздух спокоен, а поблекшее солнце как бы старается доказать, что на дворе стоит весна.

– Не сердись, – тихо сказал Лайон. – Генри сорвался только лишь потому, что он к тебе хорошо относится, очень по-доброму, и не хочет, чтобы тебе причинили зло.

– Я и не сержусь, я просто растерялась.

– Поскольку сегодня все, похоже, лезут c непрошеными советами, позволь и мне предложить тебе свой. Никогда не суди ни о ком, исходя из мнения о нем окружающих. Мы все имеем несколько лиц и к разным людям относимся по-разному.

– Вы хотите сказать, что даже Гитлер мог быть нежен и добр c Евой Браун? – улыбнулась она.

– Что-то в этом роде. И Генрих Восьмой не убивал всех своих жен. Если я не ошибаюсь, у последней он вообще был под каблуком.

– Но Аллен на самом деле очень мил, – не сдавалась Энн.

– Не сомневаюсь. А вот и его дом, он действительно впечатляет.

Такси остановилось. Швейцар на этот раз был новый.

– Мы приехали посмотреть квартиру мистера Купера, – начала Энн.

– Мистер Купер меня предупредил, – кивнул швейцар. – Квартира на десятом этаже.

Энн отдала Лайону ключи:

– Я подожду вас внизу, в вестибюле.

– Ну нет! Мне нужна настоящая экскурсия, c гидом! Пошли, девочка. Я рассчитываю, что ты покажешь мне все прелести этой квартиры. Где лежит белье, как включается печка, где спрятан щит c пробками…

Она почувствовала, что краснеет.

– Но я сама была здесь только один раз, и то когда искала для вас квартиру.

– Все равно ты знаешь о ней больше, чем я, – весело ответил он.

Все в квартире Лайону пришлось по вкусу. Он даже стал утверждать, что ему нравится и вид толстяка из квартиры напротив.

– Он придает всему такой домашний вид, как будто мы старые соседи. После обеда я позвоню Аллену Куперу и поблагодарю его. Но сначала я должен отблагодарить тебя. Предлагаю обед в дорогом ресторане за счет Генри.

Они отправились обедать в «Барбарисовый зал». Ей понравился мягкий голубоватый полумрак, крошечные искусственные звездочки, мерцавшие на потолке, и уютные огромные кресла. Энн заказала херес. Все случившееся c ней за последние сутки свершилось так быстро, что поневоле она чувствовала какую-то нервозность и растерянность.

Лайон не старался ее разговорить, а легко и невозмутимо болтал о достоинствах новой квартиры, о том, как вкусна несолдатская пища, и вообще, что он теперь иначе смотрит и на саму «гражданскую» жизнь. Постепенно Энн начала оттаивать. Ей нравился его отрывистый британский акцент, нравилось смотреть ему в лицо, наблюдать за сменой его выражений, за его мимолетной улыбкой, нравилась сама успокаивающая атмосфера ресторанного зала.

– Тебе придется терпеть вмешательство Генри в твою личную жизнь, – говорил он, наклоняясь через стол, чтобы дать ей прикурить. – Но ведь он желает тебе только самого лучшего. Я вижу, что он возвел тебя на пьедестал, как богиню.

– Нет, это вас он туда поместил, – возражала она, – на пьедестал футов семьдесят высотой. В вас он видит будущую славу фирмы «Беллами и Беллоуз».

– Таково было его мнение четыре года назад, – сказал Лайон, – но за четыре года люди меняются.

– Мистер Беллами ничуть не изменил своего мнения о вас.

Он взял ее за руку:

– Энн, нельзя ли нам обойтись без «мистера»? Меня зовут Лайон, а «мистера» Беллами – Генри.

– Хорошо… Лайон, – улыбнулась она. – Ты должен знать, c каким нетерпением Генри дожидался твоего возвращения.

Она вдруг оборвала себя. Ведь это не ее дело. Никогда раньше она не вмешивалась в чужую личную жизнь. Но ей вдруг захотелось защитить Генри, она неожиданно сообразила, почему Генри так настроен против Аллена, – друг именно так и должен был поступить. Она также поняла теперь всю рассудительность объяснений Нили: нельзя быть настоящим другом и одновременно оставаться невозмутимо вежливым. Она обязательно поговорит c Генри о Нили и о ее участии в программе «Все звезды». Она ощущала какую-то новую свободу, как будто лопнула еще одна нить, привязывающая ее к Лоренсвилю.

– Все планы и расчеты Генри мне хорошо известны, – ответил Лайон. – И смею надеяться, что я его не подведу. Но боже милостивый! То, чем мы занимаемся – и юристы, и импресарио, – подчас весьма неприглядно.

– Что ты! Все говорят, что ты просто неутомим в работе. Если тратишь на дело столько сил, значит любишь это дело, ведь правда?

– Да, мне нравилась и настоящая борьба, и кажущаяся невыполнимость задачи, даже все эти закулисные делишки и интриги.

Энн была озадачена. Все, что он говорил, совершенно не соответствовало тому мнению о нем, которое сложилось у нее еще до их знакомства благодаря ходившим о нем рассказам и слухам.

Лайон принял ее молчание за обеспокоенность по поводу Генри.

– Да не волнуйся ты. Меня, наверное, одолела усталость старого солдата, чересчур навоевался.

– Ты в самом деле рад снова работать у Генри?

– Но я же вернулся, так?

Вид у нее по-прежнему был недоумевающий.

– Ты говоришь так, как будто ты предпочел бы заниматься чем-то другим.

– Неужели ты веришь, что кто-то из нас действительно может позволить себе роскошь делать то, что ему или ей хочется?

– Лично я занимаюсь только тем, что мне нравится.

Лайон сверкнул своей ослепительной улыбкой.

– В таком случае я должен считать себя польщенным.

– Я имею в виду, что мне нравится работать у Генри и жить в Нью-Йорке. А чего бы ты, Лайон, хотел для себя?

Он вытянул под столом свои длинные ноги.

– Во-первых, быть настоящим богачом, чтобы иметь возможность поселиться в каком-нибудь райском уголке Ямайки и писать сенсационный роман о войне в окружении нескольких прелестных красоток, как две капли воды похожих на тебя, выполняющих все мои желания.

– Ты хочешь писать о войне?

– Конечно. – Он пожал плечами. – Ведь каждый, кто вернулся c войны, полон уверенности, что только он один сумеет написать о ней по-настоящему правдивый роман.

– Так и пиши!

– Во-первых, работа у Генри потребует всего моего времени и внимания. И эта доставшаяся мне очаровательная квартирка далеко не бесплатна. Боюсь, что если в моем лице литература что-то и потеряет, то Генри от этого только выиграет.

Энн поняла, что Лайон как человек не поддается точному определению, его не разложишь по полочкам. Он вовсе не бесстрастен, но всегда будет скрывать свои подлинные чувства под ничего не значащей улыбкой или какой-нибудь странной фразой.

– Может, это и не так, но ты не производишь впечатления труса, – отважилась заметить она.

Глаза Лайона сузились.

– Извини, но что ты имеешь в виду?

– Я хочу сказать, мне кажется, что ты не из тех, кто сдается сразу, даже без сопротивления. То есть если тебе хочется писать, если ты уверен, что тебе есть что сказать, тогда иди и пиши. Если человеку действительно хочется чем-то заниматься, то он должен хотя бы себя в этом попробовать. Когда становишься старше, то разные жизненные ситуации и определенные обстоятельства вынуждают нас идти на компромисс. Но делать это сейчас, когда ты еще так молод, – это все равно что бросить дело, даже не начав его.

Лайон наклонился через стол и, приподняв за подбородок ее лицо, стал внимательно изучать его. Взгляды их встретились.

– Генри тебя совершенно не понимает. Ты совсем не та девушка, о которой он мне столько рассказывал. Твоя невероятная красота – это пока что единственное, в чем он оказался прав. Но ты, как я вижу, настоящий боец!

Энн расслабленно откинулась на спинку кресла, все силы, казалось, покинули ее.

– Я сегодня вообще какая-то сама не своя, как-то вся развинтилась. В последнее время столько всего со мной произошло, а когда до этого двадцать лет твоей жизни прошли в полнейшем однообразии, наверняка начинаешь вести себя странновато. Я имею в виду всю эту историю c Алленом Купером. Поверь мне, я в самом деле только вчера узнала, кто он такой.

– Да забудь ты все то, что рассказал о нем Генри. Перспектива брать на работу и обучать новую секретаршу вряд ли его может порадовать. Если потребуется, он начнет отбиваться от твоих кавалеров ручными гранатами.

– Но Аллен всего лишь мой приятель…

– Счастлив это слышать. – Говоря это, он глядел на нее и уже не улыбался.

При этих словах Энн почувствовала какое-то волнение, даже смущение и, чтобы скрыть его, торопливо заговорила:

– То, что я говорила раньше, ну, насчет того, что надо хотя бы испробовать себя в том, чем тебе хочется заниматься, – я действительно в это верю. Я все это испытала на себе, когда приехала в Нью-Йорк. Нельзя отказываться от своей мечты, даже не попытавшись ее осуществить.

– Мечты у меня, Энн, нет никакой, да и никогда не было. Мысль попробовать начать писать пришла ко мне только после войны, а до этого я стремился только добиться в жизни успеха да заработать кучу денег. Но теперь я совсем не уверен, что это именно то, к чему я стремлюсь. Больше того, мне кажется сейчас, что я вообще ничего уже не хочу по-настоящему.

Неожиданно его настроение опять переменилось, и он улыбнулся:

– Нет, все-таки кое-чего я хочу. Я хочу каждой клеточкой ощущать, как проходит минута, даже секунда, но чтобы проходили они не впустую.

– Я очень это понимаю, – откликнулась Энн, – совершенно естественное чувство для человека, побывавшего на войне.

– Ты так думаешь? А то я уже было решил, что все женщины здесь давно позабыли, что где-то шла война.

– Ты ошибаешься! Мы все почувствовали, что такое война!

– Позволь c тобой не согласиться. Когда действительно находишься на войне, то есть принимаешь в ней участие, ничего другого в жизни для тебя уже не существует. Ты и представить уже себе не можешь, что где-то люди мирно спят в своих удобных постелях или сидят себе в каком-нибудь ресторанчике вроде этого. В Европе все сейчас выглядит совершенно по-другому. Куда ни придешь, везде видишь разбомбленные дома, которые не дают тебе ни на минуту забыть о войне. Но когда я вернулся сюда, в Штаты, и смерть, и кровь куда-то вдруг отодвинулись и стало казаться, что все это произошло со мной не наяву, а в каком-то кошмарном сне. Передо мной был тот же Нью-Йорк, здание студии «Парамаунт» никуда не провалилось, и часы на нем так же мерно отсчитывают время. Те же трещины на тротуарах, те же голуби или их потомство загаживают центральную площадку «Плазы», те же очереди, жаждущие посмотреть на тех же звезд, выстроились у «Копакабаны».

Вчера вечером я был в ресторане c очаровательным созданием, в течение нескольких часов рассказывавшим мне о том, что ей пришлось пережить во время войны. Не было нейлоновых чулок, не хватало футлярчиков для губной помады, булавок и шпилек… Все было просто ужасно. По-моему, больше всего ее огорчало отсутствие нейлоновых чулок, ведь она манекенщица и важнее ног для нее ничего не существует. Еще она сказала, что страшно рада, что мы изобрели атомную бомбу; когда ее испытывали, у нее оставалось всего лишь шесть пар чулок.

– Мне кажется, что, когда сам участвуешь в войне, главное для тебя – это выжить, – тихо сказала Энн.

– Нельзя ничего загадывать наперед, даже думать об этом, – продолжал Лайон. – Живешь только сегодняшним днем. Если расслабишься и начнешь думать о будущем, о чем угодно, о себе в этом будущем, – теряешь выдержку. Вдруг начинаешь вспоминать, как раньше бездарно и впустую убивал время… вспоминаешь каждое напрасно потраченное, а теперь уже навсегда ушедшее мгновение, вернуть которое тебе не дано. Только тогда понимаешь, что самое ценное в жизни – это время, потому что время – это и есть сама жизнь. Единственное, чего ты не сможешь вернуть ни за что на свете. Можно потерять и снова вернуть свою девушку… или же найти себе другую. Но каждая секунда, вот эта самая секунда, если она уже прошла, не вернется к тебе никогда.

Голос его был тих и задумчив, как у человека, погрузившегося в воспоминания, и Энн вдруг только сейчас заметила тонкую сеть морщинок в уголках его глаз.

– Я видел там одного капрала, мы как-то остановились на ночлег в полуразрушенном амбаре. Спать никому из нас не хотелось, он сидел, разминая между пальцами комок земли, и все говорил, какая там земля хорошая. Кажется, у него где-то здесь, в Пенсильвании, была ферма. Он стал рассказывать мне, сколько неприятностей у него было c персиковыми деревьями, говорил о своих планах по возвращении домой. Он хотел расширить ферму. Он хотел, чтобы его детям, когда они вырастут, досталась хорошая ферма. Но его очень беспокоила земля, почва там была неплодородная. Он только об этом и говорил, да так убедительно, что и меня почему-то стала волновать эта чертова почва, я даже стал давать ему какие-то советы, да так и заснул, и мне снились удобрения и необозримые поля, засаженные персиковыми деревьями. А на следующий день нам крупно не повезло: сначала мы вышли на минное поле, потом нас засекли снайперы… Да и погода стояла просто мерзкая. А вечером мне надо было писать рапорт о том, кто погиб или пропал без вести, и, проверяя солдатские медальоны, я нашел среди них бирку c именем капрала. Я сидел и не мог отвести от нее глаз. Я думал о том, что еще вчера этот человек был жив и он потратил последнюю ночь своей жизни на этой земле на разговоры о почве и удобрениях. А теперь его кровь удобрит почву чужой для него земли.

Лайон взглянул на Энн и опять улыбнулся:

– Сейчас я убиваю уже твое время, рассказывая об этом.

– Нет-нет, пожалуйста, продолжай.

Он снова как-то странно посмотрел на нее:

– Сегодня я и так много чего наговорил, да такого, что лучше было бы держать при себе. – Он сделал знак официанту принести счет. – Я и так отнял у тебя слишком много времени. Потрать оставшуюся часть дня c большей пользой: купи себе новое платье, сделай прическу, ну, что-нибудь в этом роде, такое замечательное, чем должны заниматься все красивые девушки.

– Эта девушка отправляется сейчас обратно в контору.

– Об этом и речи быть не может. Это уже приказ. Генри был уверен, что на поиски квартиры у тебя уйдет несколько дней, и поэтому самое меньшее, что ты заслуживаешь в награду, – это полдня выходных и премия в размере двухнедельного жалованья.

– Но я и не предполагала…

– И слышать ничего не хочу. Я был уверен, что мне все равно придется заплатить какому-нибудь квартирному агенту месячную квартплату в качестве компенсации за его услуги. Пусть это будет моим первым официальным распоряжением в качестве ответственного сотрудника фирмы «Беллами и Беллоуз». Я прослежу за тем, чтобы ты получила эту премию, а сейчас ты свободна до конца дня.

На работу она так и не отправилась, но делать того, что он советовал, тоже не стала. Энн пошла прогуляться по Пятой авеню. Она разглядывала витрины, в которых уже было выставлено все то, что будет модным этой зимой. Потом она посидела на площадке у «Плазы». И все это время Энн не переставая думала о Лайоне Берке. Рядом c ним все мужчины казались карликами. Ее немного ошеломил улыбающийся и неприступный Лайон. Но Лайон, рассказывавший ей о войне, был другим: более открытым и теплым, способным на привязанность. История c капралом явно задела его за живое. Так какой же из двух настоящий Лайон Берк?

Энн встала и пошла снова по Пятой авеню. Вечерело. Ей пора было возвращаться домой, чтобы переодеться, так как за ней должен был заехать Аллен. Ах, Аллен, Аллен! Ей нельзя выходить за него замуж! Это противоречило бы всему тому, в чем она только что пыталась убедить Лайона. Замужество действительно означало бы, что она сдалась, отступила. Но ей еще слишком рано идти на компромисс и отказываться от своей мечты, даже малой части ее. Она расскажет все Аллену за ужином, но очень мягко и тактично. Нельзя же начинать прямо: «Привет, Аллен, замуж я за тебя не выйду». Но во время ужина ей придется его как-то к этому подготовить, сообщить о своем отказе вроде бы свободно и непринужденно, но достаточно твердо. Особого труда ей это, наверное, не составит.

Но Энн ошиблась. Поскольку Аллену уже не надо было прятаться по крошечным французским ресторанчикам, они отправились прямо в «Двадцать один». Там все официанты сгибались перед ним в поклоне, а посетители, c большей частью из которых он явно был хорошо знаком, обращались к нему по имени.

– Между прочим, Энн, тебе нравится жизнь на природе? – неожиданно спросил он. – У нас есть дом в Гринвиче…

Начало было подходящим, и Энн ухватилась за него:

– Нет, я этого насмотрелась в Лоренсвиле, да и, кстати, Аллен, мне нужно тебе кое-что сказать… постарайся меня понять…

Он взглянул на часы и тут же сделал знак официанту подать счет.

– Но, Аллен…

– Продолжай, продолжай, я слушаю тебя… – говорил он, подписывая счет.

– Это связано c тем, что ты говорил вчера и теперь вот о жизни за городом… Знаешь, Аллен, ты мне очень нравишься, но…

– О, хорошо, что напомнила. Я уже переслал Лайону Берку договор на аренду квартиры, а сегодня днем даже разговаривал c ним по телефону. Парень он, кажется, что надо. Ведь он англичанин, так?

– Он вырос в Англии. Но выслушай меня, Аллен…

Он встал.

– Расскажешь мне все в такси…

– Я прошу тебя, сядь, пожалуйста. Здесь мне будет удобнее.

Аллен улыбнулся и подал ей пальто:

– В такси темно и гораздо более романтично, к тому же мы уже опаздываем.

Поняв, что настаивать бесполезно, она поднялась.

– А куда мы едем?

– В ресторан «Эль-Марокко».

Раздавая направо и налево чаевые, что со стороны напоминало просто небрежные рукопожатия, он потащил ее к выходу. В такси Аллен откинулся на сиденье и улыбнулся:

– Сейчас мой отец находится в клубе «Эль-Марокко», я предупредил его, что мы к нему заедем. Давай, что ты начала мне рассказывать?

– Аллен, мне действительно очень приятно, что ты так ко мне относишься. Я также благодарна тебе за квартиру для Лайона Берка. Ты помог мне сэкономить массу времени и трудов и избавил меня, как я теперь понимаю, от многодневных хождений в поисках этой самой квартиры. Ты – один из самых обаятельных людей, c которыми я знакома, но… – Она увидела в окно неоновые огни «Эль-Марокко» и заторопилась: – Но замужество, то, о чем ты говорил мне вчера… Прости меня, Аллен, но я не могу…

– Добрый вечер, мистер Купер! – пропел швейцар «Эль-Марокко», подбегая и помогая им выйти из такси. – Ваш отец уже приехал.

– Спасибо, Пит, – поблагодарил его Аллен, вручая ему одновременно чаевые.

Они вошли в клуб. Энн так и не сумела ему ничего объяснить, а может, он сознательно притворяется, что ничего не понимает?

Джино Купер сидел вместе c группой мужчин за большим круглым столом недалеко от бара. Заметив их, он махнул Аллену рукой, давая знать, что сейчас подойдет. Официант подвел их к столику, стоявшему у стены. Было половина одиннадцатого, для «Эль-Марокко» время совсем детское. Хотя Энн впервые оказалась в этом клубе, в газетах и журналах ей не раз попадались фотографии всяких знаменитостей, завсегдатаев клуба, заснятых раскинувшимися в креслах c известной всем полосатой обивкой. Теперь же, разглядывая зал, она заметила, что полос кругом действительно много, но, кроме этого, ничего особенно выдающегося в нем не было, просто большой зал, где весьма неплохой оркестр наигрывал популярные эстрадные мелодии.

Не успели они сесть, как к их столику подошел Джино. Не дожидаясь, пока Аллен его представит, он схватил Энн за руку и изо всех сил стал трясти ее.

– Так это она? – Джино тихонько присвистнул. – Ты был прав, мой мальчик. Ради такой девушки стоило ждать. Она – настоящий класс, это сразу бросается в глаза, хоть она еще ни словечка не вымолвила.

Он щелкнул пальцами, и, как из воздуха, тут же возник официант, которому Джино, не отводя глаз от Энн, приказал принести шампанского.

– Но Энн не пьет… – начал Аллен.

– Ну уж сегодня-то она выпьет немного, – добродушно сказал Джино, – сегодня у нас праздник.

Энн не могла не улыбнуться, настолько заразительной была сердечность, c которой встретил ее отец Аллена. Он был смугл, коренаст и как-то картинно красив. В его черных волосах уже пробивалась седина, но бурлившие в нем восторженность и энергия делали его похожим на мальчишку.

Когда шампанское было налито, Джино поднял свой бокал и произнес, обращаясь к Энн:

– За новую хозяйку в нашей семье! – Потом, одним глотком осушив бокал и вытерев рот рукой, он спросил: – Ты католичка?

– Нет, я… – начала было Энн, но он не дал ей закончить:

– Тебе придется стать ею, раз ты выходишь за Аллена замуж. Я договорюсь c отцом Келли из Центра Святого Павла, и он быстренько проделает все необходимые формальности.

– Но, мистер Купер… – делая над собой настоящее усилие, перебила его Энн, но тут вмешался Аллен:

– Отец, мы c ней еще не говорили о религии. По-моему, Энн незачем переходить в католичество.

Джино немного подумал и прибавил:

– Нет, конечно, если уж ей этого так не хочется. Но венчаться вы будете в церкви, и она должна дать слово воспитать ваших детей католиками.

– Мистер Купер, послушайте, я не собираюсь выходить за Аллена замуж! – Какое облегчение! Наконец-то она сказала это громко и вслух.

Глаза Джино прищурились.

– Вот как? И почему? Неужели ты так не любишь католиков?

– Вы ошибаетесь, дело здесь не в религии.

– Так что же тебе мешает?

– Я его не люблю.

Сначала Джино бросил на нее недоумевающий взгляд, а затем, повернувшись к Аллену, ошарашенно спросил:

– Какого дьявола, что она такое говорит?

– Она говорит, что не любит меня, – подтвердил Аллен.

– Вы меня разыгрываете? Шутки шутите? Ты говорил мне, что женишься на ней.

– Да, я это говорил, и я это сделаю. Просто сначала мне придется заставить ее полюбить меня.

– Вы что, оба ненормальные? – Джино по-прежнему ничего не понимал.

Аллен улыбнулся своей очаровательной улыбкой:

– Да рассказывал я тебе, папа, что до вчерашнего вечера Энн считала меня неудавшимся страховым агентом. А теперь ей надо попривыкнуть к тому, что это не так.

– И к чему тут привыкать? – спросил Джино. – С каких это пор богатство является помехой?

– Мы ни разу еще, отец, не говорили о любви. Мне кажется, что Энн не принимала меня всерьез, поскольку все это время ее больше всего беспокоило, что я могу потерять работу.

Джино c любопытством разглядывал Энн.

– Неужели ты действительно все эти недели ходила c ним ужинать во всякие забегаловки, как он мне тут рассказывал?

На губах Энн мелькнула едва заметная улыбка. Она почувствовала, что на них все уже стали обращать внимание. Голос Джино, казалось, достигал самых дальних уголков зала, и Энн не сомневалась, что бо́льшая часть присутствующих в нем испытывает настоящее наслаждение, слушая их разговор.

Джино вдруг хлопнул себя по колену и громко расхохотался:

– Ну и ну! Это надо же! – Он стал наливать себе еще шампанского, тут же подскочил официант, пытаясь ему помочь, но Джино отмахнулся от него, как от мухи. – Когда-то я мог открывать эти бутылки просто зубами, а теперь шестеро дармоедов считают, что без них мне не обойтись. – Он снова повернулся к Энн. – Ты мне нравишься! Добро пожаловать в нашу семью!

– Но ведь я уже сказала, что замуж за Аллена я не выйду.

Жестом руки Джино дал понять, что эта тема уже закрыта.

– Если ты смогла полтора месяца есть всякую гадость и встречаться c ним, считая его каким-то никудышным слюнтяем, то уж теперь-то ты его обязательно полюбишь. Допивай свое шампанское. Тебе надо начинать приучать себя к дорогим привычкам, ты можешь себе их позволить. А, привет, Ронни. – Это уже относилось к худощавому молодому человеку, как из-под земли появившемуся у их столика. – Это Ронни Вульф, – представил его Джино, приглашая присесть.

Щелкнув пальцами куда-то в пространство и не поворачивая головы, Джино распорядился:

– Мистеру Вульфу как обычно.

Мгновенно появившийся официант поставил перед незнакомцем полный кофейник.

– Не говори, пожалуйста, что ты о нем впервые слышишь, его статьи читают абсолютно все, – c гордостью заметил Джино.

– Энн совсем недавно в Нью-Йорке, – быстро откликнулся Аллен. – А из газет она знает только «Таймс».

– Хорошая газета, – отрывисто бросил Ронни. Он вытащил из кармана потрепанную записную книжку из черной кожи. Взгляд его темных глаз перебегал c Джино на Энн и обратно. – Ну ладно, давай, как ее зовут? И кто же счастливчик, папа или сынок?

– На этот раз оба, – сказал Джино. – Скоро эта крошка станет моей родственницей. Зовут ее Энн Уэллс, смотри пиши правильно, ведь она выходит замуж за Аллена.

Присвистнув, Ронни взглянул на Энн c каким-то странным почтением.

– Вот это настоящая сенсация! Только что приехавшая в наш город манекенщица заарканивает призового бычка. А может, она актриса? Нет, не говори, попробую сам отгадать. Вы из Техаса?

– Из Массачусетса и работаю секретаршей в конторе, – холодно ответила Энн.

Глаза Ронни смеялись.

– Вы еще скажите, что умеете печатать.

– Навряд ли подобные сведения представляют интерес для вашей газеты. Я также считаю, что вам следует знать, что Аллен и я…

– Да успокойся, Энн, – быстро вмешался Джино. – Ронни – наш друг.

– Перестань, пусть продолжает. – Теперь Ронни смотрел на нее уже чуть ли не c уважением.

– Нет, лучше выпей еще шампанского, – сказал Джино, вновь наполняя бокал Энн.

Она взяла его и пригубила, стараясь сдержать свой гнев. Ей хотелось, чтобы они наконец поняли, что она не собирается выходить замуж за Аллена, но также понимала, что Джино нарочно перебил ее и сделает это опять. Ему неприятно, что c ним спорят при посторонних. Как только Ронни уйдет, она попросит Джино больше никому ничего о них не рассказывать. Она ведь предупредила их обоих, и отца и сына, что этот брак не состоится. Неужели от больших денег человек может ослепнуть или оглохнуть и ничего больше не видеть и не слышать?

– У кого вы работаете? – поинтересовался Ронни.

– У Генри Беллами, – ответил за нее Аллен, – но временно.

– Аллен, прекрати! – разгневанно повернулась к нему Энн, но Ронни снова перебил ее:

– Послушайте, мисс Уэллс, задавать вопросы – это моя работа. – Он улыбнулся искренне и дружелюбно. – Вы мне нравитесь. Так редко встречаешь девушку, которая приехала в Нью-Йорк не для того, чтобы стать актрисой или манекенщицей. – Он внимательно разглядывал ее. – Лицо у вас великолепное, особенно эти высокие скулы; если бы вы пожелали, вы смогли бы заработать на нем целое состояние. Попадись вы на глаза Пауэрсу или Лонгуорту, и вы могли бы стать побогаче вашего дружка. – Ронни подмигнул Джино.

– Если ей захочется поработать, мы купим для нее целую фирму по подготовке манекенщиц, – прогремел Джино. – Но она должна заняться семьей и воспитанием детей.

– Но, мистер Купер… – прервала его Энн, покраснев.

В разговор снова вмешался Аллен:

– Отец, ты слишком торопишься, не опережай событий.

– А вот и твоя девочка, Джино, – рассмеялся Ронни. – Она знает, о чем идет речь?

Они повернулись и увидели, что к их столику подходит высокая, ослепительно-красивая девушка. Не поднимаясь, Джино подвинулся и похлопал рукой по сиденью рядом c собой.

– Это Адель Мартин. Садись, лапочка, и поздоровайся c Энн Уэллс, невестой моего сына.

Подведенные бровки Адель удивленно поползли вверх, и, не обращая на Энн никакого внимания, она посмотрела недоверчиво сначала на Аллена, а потом на Ронни, ожидая, что скажут на это они. Ронни кивнул, подтверждая слова Джино, глаза его блестели, видно было, что его забавляет замешательство Адель. Но девушка быстро справилась c собой. Плотнее прижавшись к Джино, она вяло улыбнулась Энн и спросила:

– Дорогуша, как ты сумела сие провернуть? Я вот уже семь месяцев стараюсь, тащу к алтарю этого павиана, да он все упирается. Скажи-ка мне свое волшебное словечко, и мы устроим двойную свадьбу. – Адель c обожанием смотрела на Джино.

– Но ведь для тебя, Адель, на первом месте твоя работа, – сказал Ронни, насмешливо поглядывая на Джино.

Взгляд, который при этих словах Адель бросила на Ронни, был полон ненависти.

– Знаешь, Ронни, чтобы быть хористкой, надо все-таки иметь немалый талант, и нечего над этим издеваться.

Ронни улыбнулся и спрятал в карман свою записную книжку.

– Да не издеваюсь я над тобой, Адель, по-моему, ты – лучшая хористка в нашем городе.

– То-то, повтори-ка еще раз, – сказала Адель, смеясь. – Я отказалась от двух приглашений сниматься в кино, только чтобы не расставаться c моим мальчиком. – Она повернулась и поцеловала Джино в щеку.

Ронни встал, кивнул всем в знак прощания и удалился. Энн видела, как он подошел к другому столику и около него мгновенно появился официант c полным кофейником. Ронни не торопясь начал прихлебывать кофе, потом снова вынул свою черную книжечку, все время поглядывая на дверь и внимательно изучая каждого нового посетителя.

Аллен заметил, что Энн следит за тем, что делает Ронни, и сказал:

– Ронни – хороший парень, не какой-то там репортеришка на посылках, он сам составляет и постоянно ведет целую колонку в одной из газет.

Адель ехидно хмыкнула:

– Он обожает совать свой нос, куда его не просят.

– Ты бесишься потому, что в одной из своих статей он написал, что у нас c тобой была помолвка в честь помолвки.

– Ну да, ничего себе сказано! В результате я выгляжу просто дурой! – Сказав это, Адель тут же спохватилась и примирительно улыбнулась Джино. – Послушай, дорогой, решай наконец. Не можешь же ты допустить, чтобы сынок тебя опередил и пришел к алтарю первым.

– У алтаря я уже побывал, – ответил Джино. – Со смертью Розанны моя супружеская жизнь закончилась, а настоящий мужчина женится один раз в жизни. Романов у него может быть сколько угодно, но жена только одна.

– И кто же такое придумал? – требовательно спросила Адель.

Энн поняла, что они уже не раз затрагивали эту тему. Джино налил Адель еще шампанского и холодно сказал:

– Я тебе уже говорил, забудь об этом. Если я и женюсь еще раз, то только не на тебе, ведь ты разведена. – Затем, увидев, что Адель надулась, он прибавил: – Да, кстати, я сказал Ирвину доставить тебе на дом две шубки. Выбирай, какую хочешь.

Лицо Адель мгновенно повеселело.

– А они обе норковые?

– А какие еще! Неужели же из ондатры?

– Ах, Джино, – Адель вся так и прильнула к нему, – иногда ты меня доводишь, но я тебя люблю, и мне приходится тебе все прощать.

Джино взглянул на тонкое шелковое, слегка измявшееся пальтишко Энн, лежавшее рядом на кресле.

– Эй, Аллен! Ты не будешь против, если я пошлю Энн шубку в качестве подарка по случаю помолвки? – И, не дожидаясь ответа, он повернулся к Энн. – Какой цвет тебе больше нравится?

– Цвет? – удивилась Энн, всегда считавшая, что норка бывает только коричневой.

– Он спрашивает, что ты предпочитаешь, натуральную или искусственно выращенную норку, – объяснила Адель. – По-моему, натуральная очень подойдет к твоим волосам.

– Боюсь, что я не могу принять такой подарок, – тихо ответила Энн.

– Почему это? – В голосе Джино звучало раздражение.

– Наверное, Энн хочет, чтобы такую шубку подарил ей я после того, как мы поженимся, – быстро пришел ей на помощь Аллен.

– Ты хочешь сказать, – расхохотался Джино, – что если принимаешь норковое манто, то все должно быть оформлено по закону?

– Не вижу ничего противозаконного в том, чтобы принять такую шубку, – сказала Адель. – Мне кажется, что противозаконно отказываться от нее.

Энн чувствовала себя неуютно, к тому же от выпитого шампанского ей стало жарко. Зал был набит до отказа. Танцевальная площадка резко сократилась в размерах, поскольку официанты поспешно ставили новые крошечные столики для все время прибывавших знаменитостей. Люди так и напирали на бархатный канат – ограждение у входа, и там, где сидели они, не оставалось ни дюйма свободного пространства. К своему удивлению, Энн заметила на другой стороне зала несколько свободных столиков, но Аллен объяснил ей, что эта часть зала называется «Сибирь» и, если кому-нибудь взбредет в голову сесть там, его сразу же перестают уважать. Там обычно садятся только приезжие да не посвященные во все тонкости мелкие сошки, завсегдатай клуба сгорел бы со стыда, доведись ему там оказаться.

Зал напоминал бурлящий людской водоворот. Повсюду кого-то c кем-то знакомили. К столику, за которым сидели Энн и Куперы, подходил ненадолго еще один журналист, а потом их кто-то вдруг сфотографировал. Джино заказал еще шампанского. Около них часто останавливались какие-то девушки, как две капли воды похожие на Адель. Они поздравляли Аллена, не забывая бросить сочувственный взгляд на Адель. С Алленом некоторые из них вели себя, можно сказать, даже бесцеремонно, как старые добрые друзья: поздравляя, они целовали, обнимали его, горячо клялись в вечной преданности их семейству, говоря при этом Энн, что она сама еще не знает, как ей повезло. Девицы разглядывали ее c завистью и нескрываемым любопытством.

Энн сидела c таким спокойным, невозмутимым видом, что никому бы и в голову не пришло, насколько она взволнована и растеряна. Чувство замешательства, которое она сейчас испытывала, все усиливалось. Она дала себе слово окончательно решить все c Алленом, когда он будет провожать ее домой, она заставит его выслушать и понять ее. Он должен будет позвонить Ронни Вульфу и этому второму репортеру и объяснить, как на самом деле обстоят дела c его женитьбой.

Энн незаметно прикоснулась к руке Аллена и сказала:

– Аллен, уже час, мне пора домой.

– Куда? Домой? – изумился Джино. – Что за странное словечко? Я его не слышал. Мы же ведь только начали праздновать.

– Но мне утром надо на работу, мистер Купер, – возразила Энн.

– Моя милая крошка, – широко улыбнулся Джино, – единственное, чем теперь тебе придется заниматься, так это любить моего мальчика.

– Но у меня же есть работа…

– Так брось ее, – сказал Джино, наливая всем шампанского.

– Бросить мою работу?

– А почему бы и нет? – На этот раз вопрос задавала уже Адель Мартин. – Если бы только Джино попросил меня стать его женой, я бы тут же отказалась от своей карьеры.

– Что ты называешь карьерой? – расхохотался Джино. – Стоять по два часа подряд каждый вечер в глубине сцены, изображая из себя одну из декораций? – Джино повернулся к Энн. – Это наша «Мисс Америка» обязана являться каждый день на работу, она член какого-то там актерского профсоюза и связана контрактом, но ты же никакого контракта не подписывала.

– Но мне нравится моя работа, и я не собираюсь никого подводить, – упорствовала Энн.

– Ладно, это я могу понять, – пожал плечами Джино. – Ты человек интеллигентный и считаешь, что надо заранее предупредить о своем уходе c работы. Согласен, так и сделай. Завтра скажешь своему боссу и дашь ему возможность подыскать тебе замену. – Джино сделал знак официанту принести счет. – По-моему, для разнообразия мы могли бы себе позволить хотя бы одну ночку прийти домой попозже.

Надевая пальто, Энн думала о том, что вот сейчас, когда они останутся c Алленом вдвоем в такси, она все ему скажет, но их поджидало не такси, а низкий длинный черный автомобиль, c шофером за рулем. Джино пригласил всех садиться в него.

– Залезайте, – сказал он. – Сначала мы завезем домой нашу Тилли-Работягу.

Когда они подъехали к дому Энн, Джино c Адель остались в машине, а Аллен пошел проводить свою невесту до самых дверей ее квартиры.

– Аллен, – прошептала Энн. – Мне необходимо c тобой поговорить.

Он наклонился и легким поцелуем коснулся ее лица.

– Энн, я понимаю, что сегодняшний вечер был какой-то суматошный, но это в первый и последний раз. Тебе ведь надо было познакомиться c Джино, но теперь все уже позади. Завтра мы будем только вдвоем.

– Джино мне понравился. Но, Аллен, ты должен ему сказать!

– О чем?

– Аллен, я не собираюсь выходить за тебя замуж! Я никогда ничего подобного тебе не обещала.

Он нежно гладил ее волосы:

– Я понимаю, почему ты так растерялась. Сегодняшний вечер кого угодно перепугал бы, но ведь завтра все будет по-другому. – Он взял в ладони ее лицо. – Хочешь верь, хочешь нет, но ты будешь моей женой.

– Нет, Аллен, не буду.

– Энн, скажи, может быть, ты в кого-нибудь влюблена?

– Нет, но…

– Этого для меня достаточно. Просто дай мне возможность понравиться тебе.

– Эй! – заорал из окна машины Джино. – Кончай трепаться и поцелуй ее на прощанье!

Аллен наклонился и осторожно поцеловал Энн.

– Завтра вечером я заеду за тобой в половине восьмого. – Он повернулся и побежал вниз по ступенькам подъезда.

Дрожа от холода, Энн провожала взглядом удалявшийся автомобиль. Ну что же, она старалась, как могла, убедить его, и, если теперь Ронни Вульф напечатает сообщение об их помолвке, ему придется потом давать опровержение. Энн побежала к себе наверх и увидела, что к двери ее квартиры приколот белый конверт, на котором детским почерком было написано: «Обязательно разбуди меня, как бы поздно ты ни пришла. Дело срочное! Нили».

Энн взглянула на часы. Было уже два часа ночи. Слово «срочное» было жирно подчеркнуто, и поэтому Энн начала медленно подниматься по лестнице к Нили. Тихонько стуча к ней в дверь, Энн надеялась, что Нили ее не услышит, но ошиблась. За дверью послышался скрип кровати, а внизу у пола появилась полоска света. Потом дверь открылась, и на пороге, потирая со сна глаза, появилась Нили.

– Вот это да! А который сейчас час? – поинтересовалась она.

– Уже очень поздно, но ты написала, что дело безотлагательное, – сказала Энн.

– Ах да! Заходи! – пригласила ее Нили.

– А может быть, отложим до завтра? Я тоже очень устала сегодня.

– Я уже совершенно не хочу спать и жутко мерзну.

Нили переминалась c ноги на ногу, стоя босиком на холодном полу прихожей. Энн пошла за ней в комнату, где Нили тут же нырнула в кровать под одеяло. Там она свернулась комочком, прижав колени к подбородку, и широко улыбнулась.

– А теперь попробуй угадай, в чем дело!

– Нили, Нили, либо говори сама, или я пошла спать.

– Нас взяли в программу!

– Чудесно! А теперь, Нили, если ты не против, я должна…

– И это все? Ты говоришь мне «чудесно» и «спокойной ночи»? Произошло самое потрясающее событие в моей жизни, мы попали в программу «Все звезды», а ты так спокойна!

– Я действительно очень за тебя рада, – сказала Энн, стараясь придать своему голосу побольше восторга. – Не сердись, у меня сегодня был ужасный день.

Нили тут же приняла озабоченный вид:

– Что случилось? В чем дело? Может, Аллен стал к тебе приставать?

– Нет-нет. Он просил моей руки.

– И что же в том такого ужасного?

– Я не хочу выходить за него замуж.

– Так ему и скажи.

– Да говорила, но он и слушать ничего не желает.

– Подумаешь, – пожала плечами Нили, – скажешь ему об этом завтра.

– Но об этом уже будет напечатано в газетах.

Нили c удивлением посмотрела на Энн:

– Послушай, ты опять ведешь себя как-то странно. Ну кого может заинтересовать тот факт, что ты выходишь замуж за какого-то жалкого страхового агента? Кто будет об этом писать или тем более печатать такую ерунду?

– Будет, потому что этот «жалкий страховой агент» на самом деле миллионер!

Когда Нили поняла, что Энн не шутит, она пришла в настоящий восторг, вскочила c кровати и затанцевала по комнате.

– Ах, Энн, Энн! Ты теперь добилась всего!

– Но, Нили, я не люблю Аллена! – возражала Энн.

– Ну, при таких денежках быстренько научишься, – доказывала ей Нили.

– Но я совсем не хочу выходить замуж или бросать свою работу. Впервые в жизни я стала самостоятельной и не собираюсь от этого отказываться. Всего два месяца я прожила, ни от кого не завися, и теперь отказаться от этой свободы… – начала Энн, но Нили ее перебила:

– О какой свободе ты тут рассуждаешь? Что ты называешь свободой? – Нили уже не говорила, а кричала. – Жизнь в квартире, которая, скорее, напоминает спальню, совмещенную c прихожей, подъем в семь часов утра, бешеная гонка на работу и обед в закусочной? Ах нет, прошу прощения! Иногда ты, правда, ужинаешь c Беллами и его клиентами в шикарном ресторане «Двадцать один» и, возвращаясь домой, трясешься от холода в своем тоненьком черном пальтишке. Ты что, хочешь сохранить свою свободу, чтобы продолжать вести подобное великолепное существование? Завтра – еще только первое ноября. Но впереди тебя ждут январь и февраль. Скажу тебе, золотце, что в феврале Нью-Йорк просто неотразим! Кругом видишь один только почерневший полурастаявший снег. К тому же от одной крошечной вонючей батареи у тебя в комнате тепла будет как от спички! Так от чего же такого прекрасного ты должна отказаться? Скажи мне, пожалуйста! – негодовала Нили.

– Я отказываюсь от своего будущего, от сохранения своего «я», то есть себя как личности, может быть, вся моя жизнь станет, по сути, не моей. Я лишаю себя всех возможностей, даже еще и не попробовав жить самостоятельно. Пойми, Нили. В жизни всей моей семьи никогда ничего необычного не происходило. Они просто вступали в брак, имели детей и больше ничего. А я хочу, чтобы в моей жизни что-то постоянно менялось, я хочу чувствовать, что в ней происходят какие-то события…

– Но так оно все уже и получилось! – завопила Нили, перебивая Энн. – Только ты получила все сокровища сразу. Неужели ты злишься потому, что тебе не пришлось много лет работать как проклятой, носить шестидолларовые туфли и одежду, купленную на распродажах уцененных товаров! Да пойми ты, Энн, если ты упустишь такую возможность, другой уже не представится. Или ты думаешь, что, когда тебе надоест разыгрывать работящую секретаршу, в дверь постучит еще один миллионер и скажет: «Ладно, Энн, нам пора пожениться». Как бы не так! Ха-ха!

– Но я не ищу себе денежный мешок! Богатство для меня не имеет особого значения.

– Сразу видно, что ты не знаешь, что такое бедность, – презрительно хмыкнула Нили.

– Нили… позволь мне все объяснить. Ты вне себя от радости потому, что вас включили в программу «Все звезды». Но представь себе, что через несколько недель репетиций в твою жизнь входит такой человек, как Аллен, и предлагает тебе руку и сердце. Тебе надо будет отказаться от выступлений еще до их начала. Как бы ты поступила? Неужели отказалась бы выступать?

– Конечно. Ни на минуту не задумалась бы. У тебя бы голова закружилась, как быстро бы я все это проделала. Слушай сюда: скажем, у меня есть настоящий талант, и вдруг в один прекрасный день у меня появилась возможность это всем доказать. После многих лет огромной работы чего бы я добилась? Конечно же денег, определенного положения и уважения, то есть известности. Все сводится в конечном счете именно к этому. Но чтобы все это заполучить, мне понадобятся многие годы упорной работы. А Аллен преподносит тебе все это мгновенно, на тарелочке c голубой каемочкой!

Энн не верила своим ушам, у нее в голове не укладывалось, что рассуждает об этом столь откровенно крошка Нили, чье отмытое на ночь от косметики личико выглядело гораздо моложе ее семнадцати лет и лишь подчеркивало цинизм ее слов. Энн повернулась и направилась к выходу, она слишком устала, чтобы продолжать дальше этот разговор.

– Спокойной ночи, Нили. Давай поговорим об этом завтра.

– О чем тут еще говорить? Ты должна выйти за него замуж! Кстати, если «Все звезды» провалятся, я брошу все и перееду жить к вам c Алленом.

Ноябрь, 1945 год

Когда прозвенел будильник, Энн проснулась, как обычно, в хорошем настроении. Пока она потягивалась, окончательно сбрасывая c себя сон, она вдруг ощутила какую-то тревогу. Что-то было не так… и тут она вспомнила прошлый вечер, Аллена и Ронни Вульфа. Но ведь она сделала все возможное. Как еще могла она доказать ему, что их брак невозможен?

Энн быстро оделась, дав себе слово, что, как только придет на работу, тут же позвонит Аллену и раз и навсегда покончит c этим делом.

Когда Энн подходила к своей конторе, она увидела, что у входа стоят несколько мужчин. Они расступились, пропуская ее, но тут один из них крикнул, указывая на нее: «Эй, это она!» Сразу же засверкали фотовспышки, и на нее градом посыпались вопросы. Во всем гаме голосов Энн разобрала лишь имя Аллена. Она пробилась сквозь толпу, но они следовали за ней по пятам. Войдя за ней в контору, репортеры продолжали забрасывать ее вопросами. Энн казалось, что она снова очутилась в одном из своих детских ночных кошмаров, когда ей снилось, что за ней кто-то гонится, а помочь ей некому. Войдя в приемную, она увидела улыбающихся телефонистку, секретаршу и мисс Стайнберг. Наконец Энн удалось добраться до своего стола, и, спрятавшись за него, она стояла, вся дрожа и чувствуя себя очень одинокой. Ее тут же окружили, блеск фотовспышек слепил ей глаза. На нее обрушился целый шквал вопросов: «Мисс Уэллс, когда вы познакомились c мистером Купером? Эй, Энни, поверни сюда личико, вот так, хорошо, девочка, а теперь давай улыбнись… Венчание будет в церкви, скажите, мисс Уэллс? Эй, Энни, расскажи нам, как ты чувствуешь себя в роли Золушки, встретившей наконец своего принца?»

Энн чувствовала, что еще немного и она закричит во весь голос. Изловчившись, она прошмыгнула мимо репортеров и буквально влетела в кабинет Генри Беллами. Она сделала это так поспешно, что на пороге споткнулась и упала бы, если бы ее не подхватил Лайон Берк, находившийся в кабинете вместе c Генри. Энн попыталась что-то объяснить, но в этот момент в дверь вслед за ней ворвались репортеры. Ей показалось странным, что Генри, улыбаясь, начал c ними здороваться и что Лайон тоже улыбается. Отечески полуобняв Энн, Генри заговорил:

– Успокойся, Энн. Тебе надо ко всему этому привыкать, ведь не каждый же день у девушки бывает помолвка c миллионером. – Генри почувствовал, что она вся дрожит, и покрепче прижал ее к себе. – Да что c тобой? Расслабься, тебе надо сделать заявление для прессы. В конце концов, этим парням тоже надо зарабатывать себе на кусок хлеба!

Энн повернулась к журналистам и спросила:

– Что вы от меня хотите?

– Им от тебя нужен подробный рассказ о том, как все было.

Протянув руку, Генри взял со своего стола утреннюю газету и показал ее Энн. На первой странице она увидела огромную фотографию, а на ней – себя улыбающуюся и Аллена на фоне знаменитых полосатых, как зебра, стен «Эль-Марокко». Над фотографией жирными черными буквами было написано: «Новая Золушка Бродвея – Аллен Купер женится на секретарше!»

Когда она опустила газету, Генри снова обнял ее и сказал, обращаясь к репортерам:

– Ладно, мальчики. Сделайте еще одно фото, нас вместе, а под ним сделайте надпись: «Генри Беллами поздравляет свою секретаршу-миллионершу».

Снова засверкали фотовспышки. Энн не знала, куда смотреть и кому отвечать: один репортер просил ее улыбнуться, другой хотел снять ее еще раз, третий, ничего не говоря, взобравшись на стул, откуда-то сверху непрестанно щелкал фотоаппаратом, еще несколько голосов призывали ее посмотреть в их сторону… У Энн гудело в ушах, как будто она вдруг оказалась на берегу разбушевавшегося океана, но во всей этой суматохе она продолжала ощущать на себе взгляд Лайона Берка, c едва заметной улыбкой наблюдавшего за ней.

Но наконец-то Генри, выполняя до конца роль гостеприимного и веселого хозяина, пошел проводить гостей к выходу, на ходу пожимая всем руки. Когда за ними закрывалась дверь, до Энн долетели его последние слова: «Да-да, они познакомились здесь, у меня в кабинете…»

Не говоря ни слова, в полном оцепенении, Энн продолжала смотреть на закрывшуюся дверь, наступившая вдруг тишина показалась ей еще более нереальной, чем бывшее минуту назад столпотворение. К ней подошел Лайон и протянул зажженную сигарету. Энн взяла ее, глубоко затянулась и тут же закашлялась.

– Успокойся, – добродушно сказал Лайон.

Энн рухнула в кресло и вопросительно посмотрела на него:

– И что мне теперь делать?

– Да ты прекрасно держишься. Со временем привыкнешь, тебе это может потом даже понравиться.

– Я не намерена выходить замуж за Аллена Купера.

– Не робей! Выше нос! Все поначалу пугаются, увидев свое имя на первых страницах газет.

В кабинет вернулся оживленный Генри. Он рассматривал Энн c настоящей гордостью.

– Чудненько! Но почему все-таки ты позволила мне вчера разыгрывать из себя идиота? Если бы я знал, что у этого парня серьезные намерения, я бы ничего такого не наговорил.

– Энн обладает редким даром, – вставил Лайон. – Она умеет дать человеку выговориться.

Энн почувствовала, что у нее сжимается горло, и сразу же вспомнила слова матери о том, что настоящая леди не плачет в присутствии посторонних. Все происходившее c ней сейчас казалось каким-то безумием: и Лайон c его холодной улыбкой, и Генри в роли гордящегося дочерью отца.

– Я немедленно звоню в бюро по найму, – сказал Генри. – Ты сейчас, должно быть, будешь страшно занята, Энн. Поэтому о работе не беспокойся, мы справимся без тебя, я кого-нибудь себе подыщу.

Чувство опустошенности охватило Энн, голова у нее закружилась. Вся она как-то вдруг ослабела, странная легкость поднималась в ее теле откуда-то снизу все выше и выше, ей казалось, что голова ее отделяется от тела. Она вдруг поняла, что стоит одна, все от нее отошли, а Генри действительно листает телефонный справочник, ища номер телефона бюро по найму.

– Вы думаете, что я уйду c этой работы? – усталым голосом спросила она.

Генри взял ее за плечи и тепло улыбнулся:

– Солнышко, по-моему, до тебя еще ничего не дошло. Подожди, как только начнешь составлять списки свадебных гостей, рассылать приглашения, ходить на примерки, давать интервью… Тебе самой понадобится секретарша.

– Генри, мне просто необходимо c вами поговорить.

– Я пошел. – Лайон направился к двери. – Генри имеет право на то, чтобы c ним попрощались лично. – Он кивнул Энн, ободряюще подмигнул и сказал: – Будь счастлива. Ты заслуживаешь всего самого наилучшего.

Энн подождала, пока дверь за ним закроется, а потом снова повернулась к Генри:

– Я не могу в это поверить. По-моему, вам обоим нет до меня вообще никакого дела, вы оба совершенно равнодушны к тому, что я обо всем этом думаю.

Генри пришел в замешательство:

– Что значит – равнодушны? Ты глубоко ошибаешься. Мы счастливы за тебя.

– Но в этом-то все и дело. Вы считаете, что я просто уйду отсюда, вы больше меня не увидите… и вам совершенно все равно. На мое место вы возьмете другую девушку, и жизнь потечет дальше, как и прежде.

– Ты не права. Нам не все равно, – тихо сказал Генри. – Для нас ты имеешь колоссальное значение. Ты действительно уверена, что тебя может кто-нибудь заменить или что мне может понравиться сама мысль о том, что придется заново обучать какую-нибудь новенькую секретаршу? Но какой из меня был бы друг, если бы я дал тебе это почувствовать? А ты разве мне друг, если считаешь, что можешь уйти отсюда и больше со мной не встречаться? Ну нет! От меня ты так легко не отделаешься! Я жду приглашения на свадьбу и собираюсь быть крестным отцом твоего первого ребенка. Да, кстати, черт меня побери! Почему только первого, я буду крестным отцом всех твоих детей. И я, конечно, постараюсь полюбить Аллена. Ведь на самом деле я против него ничего не имею. Он так отвратительно богат, что я решил, что он может c тобой плохо обойтись. Но теперь все иначе, и теперь я даже стану обожать его денежки!

Энн почувствовала, что у нее снова перехватило горло, и она c трудом выговорила:

– Лайону, похоже, тоже все равно.

– Лайону? – Генри был озадачен. – А почему это должно его волновать? Его почтой занимаешься не ты, а мисс Стайнберг и… – Он неожиданно умолк, выражение его лица изменилось. – Боже мой! Не может этого быть! – Он чуть не застонал. – Неужели и ты, Энн? Один паршивый ланч вдвоем и ты уже у него на крючке?

Энн, избегая смотреть ему в глаза, пробормотала:

– Вы ошибаетесь, дело вовсе не в этом… мы немного поговорили… и, по-моему, мы подружились.

Генри тяжело опустился на кожаный диван:

– Знаешь, Энн, будь у меня сын, я бы хотел, чтобы он во всем походил на Лайона. Но будь у меня дочь, я бы велел ей держаться от него как можно дальше!

– Мне не совсем понятно, что вы хотите сказать…

– Солнышко… подчас сами того не желая, некоторые мужчины для женщин крайне опасны. Твой Аллен раньше был таким, но теперь ты его перехватила.

– Опасны? В каком смысле? – допытывалась Энн.

– Им все слишком легко достается, – пожал плечами Генри. – Аллену – из-за его денег. А вот у Лайона все сразу получается просто потому, что он чертовски красив. О, в определенном смысле я вполне могу понять таких парней. С какой стати им довольствоваться одной женщиной, если, и пальцем не пошевелив, они могут иметь их всех. Но ты, Энн, сумела заарканить Аллена, а любой в этом городе раньше готов был поклясться, что это совершенно невозможно. И вместо того, чтобы бежать в церковь ставить благодарственную свечку, ты сидишь тут и куксишься.

– Но, Генри, я не люблю Аллена. Я встречалась c ним все эти шесть недель без всякой задней мысли, по-товарищески. Я понятия не имела, кто он такой. То есть нет, не совсем так. Я считала, что он занимается страхованием. И вдруг, два дня назад, все изменилось.

Прищурившись, Генри спросил ее:

– Он что, кажется тебе каким-то чужаком, да?

– Совершенно верно.

– Но один ланч c Лайоном и ты сразу понимаешь, что вы родственные души?

– Неправда. Сейчас я говорю об Аллене. Я его не люблю, и Лайон здесь ни при чем.

– Ты лжешь!

– Генри, клянусь, Аллен никогда ничего для меня не значил.

– Так почему же ты встречалась c ним все это время? Он что, был хорош, пока не появился Лайон?

– Вы ошибаетесь. Я встречалась c ним, потому что он был единственным, кого я здесь знала. Мне было его жаль, он казался таким безобидным. Между нами и речи не шло о какой-то взаимной привязанности, он даже ни разу, прощаясь, не пытался меня поцеловать. И вдруг, два дня назад… – Энн на секунду умолкла, стараясь справиться c волнением, охватившим ее, а потом тихо продолжала: – Генри, поймите, я уже сказала Аллену, что не люблю его. То же самое я сказала и его отцу.

– Ты сказала это им обоим? – недоверчиво переспросил ее Генри.

– Да, им обоим.

– А что они на это ответили?

– Именно их реакция ставит меня в тупик. Никогда раньше я не встречала людей, подобных им. По-моему, они слышат только то, что хотят слышать, остальное для них не существует. Аллен все время твердит, что любит меня и что я когда-нибудь смогу полюбить его.

– И такое случается, – невозмутимо заметил Генри. – Иногда такая любовь – самая лучшая. То есть когда любят тебя.

– Нет! Мне этого мало!

– Ну конечно же, тебе хочется гораздо большего! – резко оборвал ее Генри. – Например, остаться работать у нас! Хочешь, я опишу сейчас твое будущее в том случае, если ты так поступишь? Ты даешь Аллену от ворот поворот. А почему бы и нет? У нас тут миллионеры, предлагающие руку и сердце, так и валяются под ногами, пятачок – пучок. Пройдет некоторое время, все немного поутихнет, Аллен начнет встречаться c какой-нибудь другой девушкой, и тут-то, по твоим расчетам, Лайон начнет ухаживать за тобой. Ведь сознайся, тебе этого хочется? Ну конечно, вначале все будет замечательно. Но недолго, уверяю тебя, месяц, не больше. А потом в один прекрасный день я приду на работу и увижу твои заплаканные глаза. Ты мне будешь толковать что-то про головные боли, но все время будешь ходить c красными глазами, и мне ничего другого не останется, как объясниться c Лайоном. Он пожмет плечами и скажет: «Все верно, Генри, я c ней встречался, и она мне очень нравится. Но я сам себе хозяин. Пожалуйста, поговори c ней, пусть она от меня отстанет».

– Похоже, что вам уже не раз приходилось повторять такое, – c горечью в голосе сказала Энн. – Вы то же самое говорите всем своим секретаршам?

– Да, и не только секретаршам. Но должен признать, что раньше у нас не было никого, кто бы мог сравниться c тобой. Ты права, мне уже много раз приходилось говорить подобное. И девушкам, гораздо лучше разбирающимся в жизни, чем ты. К сожалению, мне приходилось говорить все это уже после того, как непоправимое свершалось, когда уже невооруженным глазом было видно, что они влюблены в него по уши. Но по крайней мере, перед тем как влюбиться, они не отказывали в своей руке женихам-миллионерам.

– По вашим словам получается, что Лайон настоящий подонок, – возразила Энн.

– Почему сразу «подонок»? Дорогая моя, он – мужчина, свободный и неженатый. И любая девушка, которая в данный момент кажется ему привлекательной, и есть та самая единственная, но… только в этот данный момент. А этих самых моментов подворачивается чертовски много, а единственных для мужчины девушек в этом городе хоть пруд пруди.

– Не могу поверить, что каждый мужчина придерживается такого мнения.

– Но Лайон Берк не «каждый» мужчина. Как и Нью-Йорк не просто город. Не сомневаюсь, наступит время, когда Лайон пресытится наконец и остановится на какой-нибудь одной девушке. Но до этого момента его ждет еще целая жизнь, да и тогда, как мне кажется, одной девушки ему будет недостаточно.

Резко зазвонил телефон, Энн привычно поднялась и хотела снять трубку, но Генри остановил ее:

– Сиди, миллионерша. Запомни, ты у нас больше не работаешь. – Он направился к столу и сам поднял трубку. – Алло, конечно соединяйте. А, привет, Дженнифер. Да, все уже подготовлено. Что ты говоришь? Ах да, насчет этого? Между прочим, она сейчас здесь, рядом со мной. Не сомневайся, она вне себя от счастья. Жаль, что ты ее не видишь. Она мне весь коврик истоптала – так и скачет от радости. – Генри повернулся к Энн и сказал: – Дженнифер Норт передает тебе свои поздравления. – Потом он снова заговорил в трубку: – Да-да, согласен, ей просто повезло. Послушай, детка, все твои контракты должны быть сегодня готовы. Как только я их проверю, я перешлю их тебе на подпись. Чудесно, дорогуша, свяжусь c тобой попозже, часиков в пять. – Генри положил трубку и сказал: – Какая она все-таки умница, эта Дженнифер Норт.

– А кто она такая? – спросила Энн.

Генри даже застонал от удивления:

– Ты что, меня разыгрываешь? Газет разве не читаешь? Она только что развелась c одним князем, и ее имя в последнее время так и мелькает на первых полосах газет. Появилась она в нашем городе совершенно неожиданно, как c неба свалилась, – на самом-то деле она из Калифорнии, приблизительно одного c тобой возраста, – и нате вам! Ей тут же подворачивается этот самый князь. Причем самый натуральный и к тому же при деньгах. Он начинает за ней ухаживать, ну все как положено: дарит ей норковое манто, бриллиантовый перстень и так далее. Об этом подробно пишут все газеты, даже «Ассошиэйтед» и «Юнайтед пресс». Мэр из Джерси совершает брачную церемонию, и можно сказать, что абсолютно все здешние знаменитости приходят к ним на свадьбу. Но ровно через четыре дня новая сенсация – Дженнифер Норт требует признать ее брак недействительным!

– Но вы же не специалист по бракоразводным процессам…

– Конечно нет. У нее есть хороший адвокат, который как раз этим сейчас и занимается. И он ей весьма кстати, потому что для такой смышленой девчонки она уже успела понаделать массу глупостей. Получается, что она подписала некое добрачное обязательство, по которому не получает ни копейки, если вдруг надумает разводиться со своим мужем. А именно это она и намерена сделать. Причину развода она так и не раскрыла, просто хочет избавиться от муженька. Раз так, то ей придется искать работу.

– А талант у нее есть?

– Он ей совсем ни к чему, – улыбнулся Генри. – Ей стоит только глазом моргнуть, и она тут же получит массу предложений сниматься в кино. Уверен, что ты никогда раньше не видала такой мордашки, а уж фигурка у нее… если хочешь знать мое мнение, то Дженнифер Норт – самая красивая девушка на свете. – Он немного помедлил и продолжал: – Хотя, конечно, это неправда. Ты, Энн, гораздо красивее ее. Чем дольше мужчина смотрит на тебя, тем более прекрасной ты ему кажешься. А Дженнифер, знаешь, ее красота сразу разит тебя наповал, от одного ее взгляда тебя как будто бьет током напряжением в тысячу вольт. И ты готов, уже попал в ее сети. Как только она получит развод, она начнет выступать в программе «Все звезды», также не сомневаюсь, что сумею устроить ей хороший контракт c какой-нибудь кинокомпанией.

– А петь она умеет? – спросила Энн.

– Я тебе уже говорил, ничего она не умеет.

– Но ведь если она попала во «Все звезды»…

– Я устроил ей небольшую роль, нечто вроде первой хористки кордебалета, но во всех афишах ее имя будет указано среди исполнителей главных ролей. Хелен не возражала. Я сам ее к этому приучил еще много лет назад. Говорил ей, что центром любой ее программы должна быть она сама c ее талантом, но фоном для него должны быть хорошенькие мордашки. Но что-то я разговорился о Хелен и Дженнифер. Сейчас гораздо больше меня волнуешь ты. Проблемы c ними у меня начнутся немного попозже.

– Генри, я хочу остаться работать у вас…

– Другими словами, ты хочешь попробовать подцепить Лайона Берка, – резко оборвал он ее.

– Если вас это так беспокоит, я головы не поверну в его сторону.

Генри c сомнением покачал головой:

– Ты сама напрашиваешься на неприятности, он разобьет тебе сердце, и я не собираюсь в этом участвовать. Убирайся из моего кабинета – ты уволена! Выходи замуж за Аллена Купера и будь счастлива!

– Ладно, я ухожу. Но замуж за него я все равно не выйду, я найду себе другую работу.

– Давай-давай, пожалуйста. Если ты хочешь испортить себе жизнь, я не позволю, чтобы это совершалось у меня на глазах.

– Вы мне не друг, Генри.

– Я твой единственный настоящий друг.

– Тогда позвольте мне остаться у вас, – умоляла его Энн. – Генри, вы ничего не понимаете. Повторяю, я не хочу выходить замуж за Аллена. Но если я уйду от вас и найду другую работу, она мне может не понравиться. Аллен от меня не отстанет. Если я поменяю работу, пойдут всякие разговоры, да и отец Аллена станет расспрашивать, в чем дело. А вы и представить себе не можете, что начинается, когда Аллен и Джино вдвоем берутся за вас. Собственная воля пропадает, и ты начинаешь делать все, что они от тебя хотят, как будто попадаешь в какой-то водоворот. Генри, прошу вас, помогите мне. Я действительно не хочу замуж за Аллена Купера!

– Но, Энн, у него миллионы, а может быть, даже и миллиарды!

– Я убежала из Лоренсвиля, Генри, спасаясь от Уилли Гендерсона. Может быть, у него и нет таких миллионов, как у Аллена, но денег у него достаточно. И я хорошо знаю и его самого, и его семью еще c самого детства. Неужели вы не понимаете, что деньги не имеют для меня никакого значения?

Генри немного помолчал, а потом решительно сказал:

– О’кей! Можешь оставаться… но при одном условии. Ты не расторгнешь помолвку c Алленом.

– Генри! Вы что, опять ничего не поняли? Вы не слышали, что я только что вам сказала? Повторяю, я не хочу выходить замуж за Аллена!

– Про замужество я и слова не сказал. Я просил тебя не разрывать помолвку. Так ты будешь в большей безопасности.

– Что значит – в безопасности?

– Именно так. По крайней мере, мне не придется беспокоиться о том, что ты свяжешься c Лайоном. Надо отдать ему должное – он не гоняется за чужими невестами.

Энн едва заметно улыбнулась:

– Вы все-таки допускаете, что у него есть чувство порядочности.

– При чем тут порядочность? Зачем ему подобные неприятности? Свободных девиц в этом городе и так более чем достаточно, выбирай любую!

– А что будет со мной? Если наша помолвка остается в силе, как мне тогда вести себя c Алленом?

– Потяни время. Если у тебя хватило смекалки подцепить его на крючок, то ты вполне в состоянии придумать какой-нибудь выход.

– Но ведь это непорядочно. Да, я не хочу быть его женой, но он мне по-прежнему нравится как человек. Было бы нечестно так c ним поступить!

– Ты не права. В конечном счете ты проявишь порядочность по отношению ко всем. Во-первых, по отношению ко мне. Теперь, когда запускается наша программа, у меня своих проблем по горло. Ты окажешься честной и по отношению к Аллену… да-да, не удивляйся. У него появится шанс доказать, что он достоин тебя. Но, и это самое главное, у тебя появится возможность посмотреть правде в глаза и быть честной по отношению к себе самой, поскольку в данную минуту у тебя из головы не выходит Лайон Берк. – Генри поднял руку, не давая ей ничего возразить. – Думай обо мне что угодно, но я вижу, что ты в него втрескалась. Но подожди немного, потолкаешься среди нас подольше, почитаешь бродвейскую светскую хронику и сразу поймешь, что он меняет девиц как перчатки. Наваждение от этого замечательного совместного ланча постепенно пройдет. Таким образом, твое сердечко перестанет болеть и ты сохранишь свою невинность. – Он улыбнулся, увидев, как при последнем слове она вся залилась краской. – Пойми, Энн. Ты – существо среди нас довольно редкое, и мы должны тебя поберечь.

Энн на мгновение задумалась, а потом отрицательно покачала головой:

– Я не смогла бы так поступить, Генри. Это означало бы все время жить во лжи.

– Энн, послушай, – мягко продолжал Генри. – Со временем ты поймешь, что нельзя все в жизни делить только на две краски – черную и белую. Тебе не придется обманывать Аллена. Скажешь ему, что Нью-Йорк тебе все еще в новинку. И ты хотела бы немного осмотреться и побыть самостоятельной, а не бросаться очертя голову замуж. Кстати, когда тебе исполняется двадцать один год?

– В мае.

– Прекрасно. Скажи Аллену, что ты хочешь подождать до своего совершеннолетия.

– А что мне делать потом?

– До мая может произойти все что угодно. На нас может свалиться атомная бомба, Аллен может влюбиться в другую девушку, а Лайон Берк стать педерастом. Кто знает, все может быть. Вдруг ты сама влюбишься в Аллена? В мае ты можешь решить все по-другому. Запомни только, от алтаря дороги назад нет. Впрочем, и от него можно убежать, пока еще не прозвучали последние слова брачного обряда.

– Когда слушаешь вас, все кажется таким простым.

– Таким же простым, как восхождение на Эверест. Нужно лишь ступать медленно и осторожно, никогда не оглядываться назад и не спускать глаз c вершины.

Подходя к своему дому, Энн сразу увидела толпу журналистов и фоторепортеров, поджидавших ее у входа. Спасаясь от них, низко опустив голову, она поспешно взбежала по ступенькам и влетела в здание. Внизу в вестибюле ее поджидала Нили.

– Бог мой, Энн! Я чуть в обморок не упала, когда мне утром позвонила сестра и все рассказала. Вот, держи… – Нили протянула Энн плоский пакет. – Это мой подарок тебе к помолвке.

Пакет оказался огромным альбомом, заполненным газетными вырезками и фотографиями Энн.

– Я весь день над ним просидела, – гордо сказала Нили. – Я уже заполнила шесть страниц, но это только начало. Ты будешь вклеивать сюда все, что будет связано c твоей свадьбой, и тому подобное. Ух ты, Энн! Ты становишься настоящей знаменитостью!

Вечером Аллен приехал уже в собственном лимузине.

– Сегодня ужинаем вдвоем, – сказал он. – Но Джино заедет попозже выпить c нами кофе. Прости, я знаю, что обещал тебе, что мы будем всюду бывать только вдвоем, но он хочет свозить нас на премьеру концерта Тони Полара в «Ла Рондо».

– Тони Полара?

Аллен улыбнулся:

– Энн, ты хочешь сказать, что не принадлежишь к числу его поклонниц?

– Я впервые о нем слышу.

Аллен рассмеялся:

– Он самый знаменитый и удивительный певец после Фрэнка Синатры. – Он наклонился к шоферу и распорядился: – Леон, пожалуйста, через парк. Я скажу вам, где остановиться. – Сказав это, он поднял стекло, отделявшее салон от водителя. – Ты, наверное, умираешь c голоду, но нам нужно немного прокатиться, у меня на то есть особая причина.

Аллен взял ее за руку, но Энн тут же ее отдернула:

– Аллен, мне надо c тобой серьезно поговорить.

– Не сейчас, закрой, пожалуйста, глаза. – Щелкнув замочком, он открыл маленькую бархатную коробочку. – Вот теперь смотри, надеюсь, оно тебе впору.

Даже в полумраке автомобиля, освещенного лишь светом пробегавших мимо уличных фонарей, бриллиант поражал своей красотой. Энн невольно отшатнулась от него:

– Аллен, я не могу его принять!

– Он тебе не нравится?

– Как ты можешь так говорить! Я в жизни не видела подобной красоты. Он – чудо!

– В нем десять каратов, – небрежно бросил Аллен. – Но в квадратной огранке он не кажется слишком вычурным.

– Конечно нет! – Энн взволнованно рассмеялась. – У любой секретарши наверняка имеется точно такое.

– Спасибо, что напомнила! Ты сообщила Генри Беллами, что больше у него не работаешь?

– Нет, и не собираюсь этого делать. Аллен, ты обязан меня выслушать. Мы не помолвлены…

Не слушая ее, он поворачивал кольцо у нее на пальце.

– Энн, оно тебе в самый раз!

Энн настойчиво всматривалась в его лицо, стараясь поймать его взгляд.

– Аллен, ты действительно не понимаешь, что́ я хочу тебе сказать?

– Почему же, мне все ясно. Ты меня не любишь.

– Но зачем ты тогда продолжаешь эту игру?

– Затем что в этом мире можно получить все, стоит только по-настоящему захотеть. Пока я не встретил тебя, мне ничего особенного не хотелось иметь. Ты, Энн, должна быть моей. Дай мне возможность понравиться тебе. Все это время ты считала меня робким простаком, и теперь, проведя месяц со мной настоящим, ты либо полюбишь меня, либо возненавидишь. Я согласен на это и готов рискнуть.

Аллен опустил стекло, отделявшее их от шофера, и сказал:

– Достаточно, Леон. Теперь отвезите нас в клуб «Аист».

Энн продолжала ехать, не говоря ни слова. Она никак не могла решить, действительно ли Аллен уверен, что что-то в их отношениях может измениться. Для нее самой сомнений быть не могло, ведь Аллен – человек из плоти и крови, а это категории постоянные, и Аллен останется Алленом и в дешевеньком французском ресторанчике, и в шикарном «Эль-Марокко».

Энн чувствовала, что теряет почву под ногами, что ей некуда скрыться. Генри легко, сидя у себя за столом и зная только отдельные факты, предлагать свои бесповоротные решения. Ему не приходится иметь дело c самим человеком, он не видит выражения глаз Аллена, когда тот смотрит на нее.

Мрачное настроение не покидало Энн всю дорогу до клуба. Пока они проходили сквозь строй официантов в зал «Молодняка» клуба «Аист» (Аллен объяснил, что зал этот в клубе единственный), пока ей вручали нарядную коробку (Аллен объяснил, что это духи и Шерман, так звали хозяина клуба, посылает такие дары своим самым почитаемым посетителям) и наливали шампанское (Аллен сказал, что отказываться нельзя и нужно все обязательно выпить, иначе Шерман смертельно обидится), она чувствовала, что ей совершенно нечего сказать, да и разговаривать совсем не хотелось.

В десять вечера приехал Джино. Проходя по залу, он громко здоровался, увидев кого-нибудь из знакомых за другими столиками, отчего на лице у Аллена появилось недовольное выражение. Когда Джино подошел наконец к ним и, усевшись, жадно отхлебнул шампанского, Аллен тихо сказал:

– Отец, тебе не следует здесь бегать от столика к столику. Администрация клуба это не приветствует.

– А кого это волнует? – столь же громогласно отреагировал Джино. – Послушай, мой мальчик. Это твое любимое местечко, ты и выполняй их требования. А передо мной им нечего нос задирать. Если уж они берут мои денежки, то я имею полное право вести себя, как мне хочется, и чувствовать себя уютно, а не следовать какому-то дурацкому распорядку. Ты же поступай как знаешь.

Заметно было, что Аллен испытал чувство облегчения, когда они наконец вышли из «Аиста» и отправились в «Ла Рондо». Судя по подобострастному приему, оказанному Джино всеми без исключения администраторами «Ла Рондо», можно было совершенно определенно сказать, что он частенько сюда наведывается. Пока их провожали к одному из лучших столиков в самом центре зала, Джино успел обняться c некоторыми посетителями, которых называл «земляками». Было одиннадцать часов вечера, и зал был уже полон. Джино заказал шампанского и бутылку шотландского виски, объяснив, что виски для Адель, которая после своего выступления должна была приехать к нему сюда, в клуб. Шампанское Адель не любила, считая, что от него толстеют.

Энн наблюдала за собравшимися в зале. Многие из них толпились у столиков; незаметно суя в руку официанта банкноту, они рассчитывали получить столик получше. К Энн и Аллену все время подходили фоторепортеры, нанятые клубом в помощь газетчикам, снимали их и снова возвращались на свое место у входа, дожидаться очередной знаменитости.

В половине двенадцатого, так и не сняв сценического костюма и грима, приехала Адель.

– Почему ты не сняла это дерьмо? – возмутился Джино. – Ты знаешь, что я его ненавижу!

– Но, сладкий мой, я же напудрилась и сняла накладные ресницы. На переодевание и новый грим ушла бы уйма времени, а я боялась что-нибудь пропустить. – Говоря все это, она не переставая оглядывала зал. – Боже мой! Наверное, это самая знаменитая премьера сезона. Здесь, похоже, собрался весь город.

– Пару лет назад все сходили c ума по Синатре, – сказал Аллен. – А сейчас все женщины готовы убивать друг друга из-за Тони Полара. Мне этого не понять.

– Плюнь три раза! – ухмыльнулся Джино. – Они же оба наши земляки!

– Эй, смотрите. – Адель указывала им на кого-то в зале. – Вот там, у дверей. Сама Хелен Лоусон пожаловала. Ну и норка у нее! Да она вся выцвела. И это при ее-то богатстве. Правда, говорят, что она самая жадная… – Адель остановилась на полуслове. – Эй, смотрите, вот это, должно быть, и есть та самая Дженнифер Норт.

– Дьявол меня забери! – рявкнул Джино и забарабанил по столу. – Вот это, я понимаю, формы! Эй, Адель, рядом c ней ты похожа на мальчишку!

Все внимание Энн теперь было приковано к Дженнифер Норт, которую уже окружили репортеры. Девушка, безусловно, была прекрасна: высокая, c потрясающей фигурой. Ее белое платье, расшитое хрустальными бусинками, так и переливалось, а глубина декольте не оставляла сомнений в том, что ее сногсшибательный бюст создала сама матушка-природа. Дженнифер была настолько светлой блондинкой, что ее длинные волосы казались почти белыми! Но особенно поразило Энн ее лицо, красота которого казалась такой естественной, что совершенно не соответствовала крикливо-театральному великолепию ее волос и фигуры. Лицо ее было изумительно, c аккуратным прямым подбородком, высокими скулами и аристократическим взлетом бровей. В глазах светились теплота, приветливость, а короткий прямой носик, ровные белые зубки и девичьи ямочки на щеках довершали его сходство c лицом прекрасной простодушной девочки, глядящей на окружающий ее мир c восторженным волнением и доверчивостью и совершенно не осознающей, какие сенсацию и возбуждение вызывает ее тело. Лицо Дженнифер выражало искренний интерес к каждому, кто к ней обращался, и каждого она вознаграждала сердечной улыбкой. Тело же ее существовало как будто совершенно независимо от лица. Под взглядами замершей толпы и в лучах фотовспышек его изгибы и выпуклости непрестанно плавно извивались и вибрировали, то и дело замирая в какой-нибудь требуемой фоторепортером и привычной для этого тела позе. Но лицо Дженнифер по-прежнему не замечало вызываемого телом волнения и смотрело на окружающих c радостной открытостью человека, пришедшего в гости и нашедшего себе там еще нескольких новых друзей.

Наконец администраторам удалось провести Дженнифер к столику в центре зала, находившемуся прямо напротив столика Куперов, за круглой площадкой для танцев. Только когда Дженнифер и ее компания заняли свои места, Энн увидела среди них Генри Беллами.

– Должен сказать, что твой босс умеет подбирать себе дам, – сказал Энн Аллен. – И Хелен Лоусон, и Дженнифер Норт. Ничего себе расклад!

– Нет, ошибаешься. Смотри, там есть еще один парень, – перебила его Адель. – Видишь, он как раз усаживается. Это, наверное, кавалер Дженнифер. Эге! Да он красавчик!

– Это Лайон Берк, – тихо сказала Энн.

– Так это и есть тот самый Лайон Берк? – сообразил Аллен.

Энн утвердительно кивнула, продолжая наблюдать за тем, как Лайон помогает Дженнифер расправить по спинке кресла меховую накидку, за что та тут же вознаградила его ослепительной улыбкой. Заметив эту улыбку, Аллен присвистнул:

– Интересно, не собирается ли сия золотая Венера покувыркаться сегодня ночью в постельке моей прежней квартиры?

– Дженнифер – клиент фирмы «Беллами», – сухо сказала Энн, – и Лайон, наверное, должен был ее сопровождать.

– А как же иначе? И за такую тяжелую работу он наверняка потребует c Генри оплату сверхурочных, – не удержавшись, съязвил Аллен.

– Надо признать, что, подписав контракт c Хелен Лоусон, Генри действительно нашел золотую жилу, – вставил Джино. – Эта старая корова приносит больше прибыли, чем Американская телефонная и телеграфная компания. Правда, она уже поизносилась, но я по-прежнему не пожалею пятидесяти долларов, чтобы купить у спекулянтов пару билетов на ее концерт. Голосина у нее что надо!

Аллен продолжал показывать Энн вновь и вновь прибывающих знаменитостей, давая каждому из них подробную характеристику и до мельчайших подробностей описывая их личную жизнь. Энн удавалось при этом проявлять должный интерес, но взгляд ее то и дело останавливался на столике Генри Беллами. Все внимание ее было сосредоточено на том, что там происходило. Что уж такого занимательного может рассказывать девушка, подобная Дженнифер Норт? А о чем рассказывает ей Лайон? Видно, что не о разбомбленном сарае или погибшем капрале. Энн увидела, как он откинул голову и расхохотался. Когда они обедали вдвоем, он так не смеялся. Она тогда оказалась всего лишь неприметной секретаршей c его работы, которая ни c того ни c сего начала уговаривать его писать свой роман и так его запутала, что он пустился в воспоминания о пережитых им ужасах. Энн отвернулась, увидев, как Лайон раскурил сигарету и протянул ее Дженнифер.

Неожиданно свет в зале стал гаснуть. Торопливо забегали официанты, принимая последние заказы. Постепенно все замерло, разговоры смолкли, наступила тишина ожидания, потом свет погас совсем, а оркестр заиграл мелодию одной из популярных песен Тони Полара. Вспыхнул прожектор и осветил круглую площадку сцены в центре зала, на которую под громкие аплодисменты вышел Тони Полар. Он поклонился, c очаровательным смущением принимая аплодисменты. Он был высок и хорош собой, в нем чувствовалось что-то мальчишеское, отчего он казался милым и легкоранимым. Девушке захотелось бы довериться ему, а женщине – защитить и помочь.

Несмотря на кажущуюся застенчивость, пел он хорошо и держался уверенно. Видно было, что он знает, как привлечь внимание слушателей. Исполнив несколько песен, он немного ослабил галстук, давая понять, что выкладывается вовсю и весь запарился, взял в руки микрофон и стал ходить по залу, останавливаясь около разных знаменитостей. Стоя у их столиков, он пел, обращаясь только к ним, потом немного пошутил c газетчиками и наконец, выбрав из аудитории нескольких солидных дам, стал подходить к ним, напевая при этом какой-нибудь любовный куплет, в упор глядя на них и робко улыбаясь. Дамы при этом совершенно теряли голову от восторга и выражали это так откровенно, что совершенно забывали о сидевших рядом c ними и сгоравших от стыда мужьях.

Когда Тони проходил мимо Дженнифер, их взгляды встретились. Он на мгновение сбился, пропустил куплет, но не остановился, а продолжал идти дальше. Вдруг, как будто только теперь сообразив, какое видение ему предстало, он медленно пошел обратно и, не спуская глаз c Дженнифер, допел свою песню до конца. Затем Тони поклонился, снова вернулся в центр зала и продолжил свое выступление, до окончания которого он больше ни разу не взглянул в сторону Дженнифер.

Публика не желала отпускать Тони, и ему пришлось много раз выходить на поклоны. Вновь ярко вспыхнул свет, но аплодисменты не утихали; подогреваемые доброжелательным топаньем ног и криками «Еще! Еще!», оркестранты, не зная, что им делать, и в ожидании точных распоряжений, сыграли несколько тактов широко известной песни, часто исполнявшейся Тони. Аплодисменты становились все более настойчивыми. Тони больше не уходил c площадки, а стоял и улыбался c выражением по-мальчишески подкупающей благодарности на лице. Он показал себе на горло, давая понять, что устал, но аплодисменты от этого только усилились. Наконец, сдаваясь, он добродушно пожал плечами, перекинулся парой слов со своим аккомпаниатором и возвратился на площадку. Когда зазвучала музыка, Тони повернулся и запел, обращаясь прямо к Дженнифер. Он пел модную любовную балладу, слова которой, как у большинства песен такого рода, могли принимать очень личное, даже интимное значение. Казалось, что они были написаны специально для того, чтобы он, Тони Полар, мог признаться Дженнифер и еще восьмистам слушателям в этом зале, что он вдруг, только сейчас, встретил свою настоящую любовь.

Тони закончил петь, поклонился, повернулся к Дженнифер и так долго и призывно смотрел на нее, что всех присутствующих охватило смущение. Наконец он оторвал от нее взгляд и удалился c площадки. Последовал еще один взрыв настойчивых аплодисментов, но снова зажегся свет, и оркестр заиграл танцевальную музыку.

Аллен пригласил Энн на танец. Вставая, она увидела, что Лайон пригласил Дженнифер и выводит ее на площадку. Лайон поймал взгляд Энн и в знак приветствия помахал ей рукой. Танцуя, обе пары приблизились друг к другу.

– Энн! Это, должно быть, хозяин моей квартиры Аллен? – спросил Лайон, тепло и приветливо улыбнувшись ей.

Покачиваясь в такт музыке, они представились друг другу. Энн все время толкали другие танцующие, стремившиеся подобраться поближе, чтобы получше рассмотреть Дженнифер. Приветливо улыбнувшись Энн, та сказала:

– Ну и теснотища, умереть можно, ведь так? Стоит мне шевельнуться, c моего платья, по-моему, тут же слетает штук сто бусинок. Ужас, да и только!

Не зная, что на это ответить, Энн вымученно улыбнулась. В танце обе пары наконец разошлись, и Аллен увел ее в дальний конец крошечной площадки.

Толпа постепенно редела, публика начала расходиться, остались лишь самые стойкие, еще не допившие свою обычную норму. Энн обратила внимание, что столик, за которым сидела Дженнифер, опустел одним из первых, и ее очень интересовало, куда же это они могли все направиться. Она решила, что они, наверное, пошли поискать местечко c более просторной площадкой для танцев. У нее страшно разболелась голова, ей очень хотелось уйти, но Джино явно считал, что расходиться еще рановато.

– Пошли в «Эль-Марокко», там и выпьем по последней! – пригласил он всех, когда официант принес счет. Энн мысленно поблагодарила Адель, когда та объявила, что время уже позднее, а ей утром выступать.

Через несколько дней имя Энн снова замелькало на страницах светской хроники. На этот раз Ронни Вульф сообщил читателям, какое кольцо она получила в подарок ко дню помолвки. Придя на работу, Энн увидела, что ее c нетерпением дожидаются сгорающие от любопытства мисс Стайнберг и остальные сотрудницы.

– Давай показывай! – c места в карьер потребовала телефонистка. – Когда ты его получила?

– Неужели в нем действительно больше десяти каратов? – недоверчиво вопрошала мисс Стайнберг.

Наконец Энн протянула руку, и они все просто захлебнулись от восторга. До сего дня Энн носила кольцо, повернув его камнем вниз, и никто, естественно, ничего не заметил. Опасаясь оставлять такую ценную вещь в своей меблирашке, Энн дала себе слово как можно скорее вернуть его Аллену, но теперь уже было слишком поздно – об этом подарке кричали все газеты.

Энн разбирала почту, когда пришел Лайон Берк. Он остановился у ее стола, взял ее за руку, легонько присвистнул, увидев кольцо, и сразу же отпустил ее руку, заметив:

– Тяжеленькое, ведь так? – Затем прибавил: – Энн, послушай, он мне показался вполне приличным парнем.

– Да, ты прав, Аллен очень мил, – ослабевшим голосом произнесла она и заметила: – Дженнифер Норт мне тоже показалась очень милой.

Странное выражение промелькнуло на его лице.

– Дженнифер Норт – одна из самых приятных девушек, каких я знаю, – тихо сказал он. – По-настоящему милых. – Лайон сделал особое ударение на слове «милых». Затем повернулся и скрылся в своем кабинете.

Откинувшись на спинку кресла, Энн сидела и чувствовала себя жалкой и несчастной. Неужели он решил, что она говорит неискренне? Но Дженнифер и вправду прелесть, она ничуть не кривила душой. Может быть, то, что она сказала, прозвучало по-другому, не так, как ей хотелось, но его появление смутило и взволновало ее.

Обедать c остальными Энн не пошла, а целый час бесцельно пробродила по Пятой авеню. Уставясь невидящим взглядом в витрину какого-то магазина новинок, Энн вспомнила о Нили. Еще вчера в качестве талисмана она купила ей кроличью лапку: сегодня утром у Нили должны были начаться репетиции программы «Все звезды». Энн чувствовала, что завидует Нили, ее жизнелюбию, живости и умению смотреть на жизнь легко. С такими людьми, как Нили, подумала Энн, ничего плохого не может случиться, наверное, никогда.

Вернувшись в контору, Энн увидела, что у нее на столе, на ее папках, сверху лежит какая-то газета. Решив, что ее положила туда одна из секретарш, чтобы она прочитала очередную статейку о себе и о вызвавшем такой интерес кольце, Энн собралась уже выбросить ее в корзину для ненужных бумаг, когда заметила прикрепленную к газете карточку внутриконторских распоряжений c печатью Лайона Берка, на которой его рукой было написано: «Представляет интерес для Энн Уэллс. Смотри статью на второй странице».

Развернув газету, Энн сразу увидела прекрасную фотографию Дженнифер и… Тони Полара! – под которой огромные черные буквы провозглашали: «Новый любовный роман Бродвея!» Сама статья была написана c плохо скрываемой иронией. В ней приводились слова Тони Полара, якобы заявившего журналистам, что встреча c Дженнифер поразила его, как удар молнии. Дженнифер высказывалась более сдержанно, но, по словам автора, все же призналась, покраснев от смущения, что испытывает к Тони взаимную симпатию. Далее Тони и Дженнифер сообщали, что познакомил их один из их общих знакомых, которого зовут Лайон Берк. «Лайон привел и, можно сказать, вручил мне ее, – рассказывал далее Тони. – Он сказал мне: „Ты помнишь, что я обещал тебе к премьере подарок? Она и есть мой подарок“».

Энн закрыла газету и, вся ослабев от непонятного ощущения охватившего ее счастья, откинулась на спинку кресла. Строчка «Лайон вручил мне ее» не выходила у нее из головы.

Чей-то голос, назвавший ее по имени, вывел Энн из состояния блаженной задумчивости. У ее стола стояла Нили.

– Да знаю я, Энн, что не должна была приходить сюда, но домой идти я не могла. Мне необходимо было повидать тебя. – Лицо Нили было залито слезами.

– А почему ты не на репетиции? – удивилась Энн.

Нили горько разрыдалась. Бросив встревоженный взгляд на закрытую дверь кабинета Генри Беллами, Энн кинулась усаживать Нили в свое кресло, приговаривая:

– Давай-давай садись. Не вставай, тебе говорят, постарайся взять себя в руки. Я сейчас возьму пальто, и мы поедем домой.

– Да не хочу я домой, – заупрямилась Нили. – Пойми, не могла я вернуться к себе в комнату, ведь я так радовалась, когда уходила из нее утром. Даже на своем зеркале помадой написала: «„Гаучерос“ покоряют Бродвей!» Глаза бы мои не видели ее сейчас!

– Но, Нили, тебе нельзя здесь оставаться, а то совсем раскиснешь!

– Кто сказал, что нельзя? Я же не училась в шикарном Рэдклиффе и когда и где захочу в любую минуту могу позволить себе раскиснуть. И поскольку сейчас я здесь… – Слезы градом катились по ее лицу и капали на платье. – А-а-а… – Нили зарыдала еще громче. – Смотри… я в новом платье, а оно уже все в пятнах от слез. Как ты думаешь, оно окончательно испорчено?

– Ну-ка застегивай пальто. Не беспокойся, платье мы отчистим.

Энн наблюдала, как Нили послушно начала застегиваться, думая при этом, что чего-чего, но платья ей совершенно не жалко. Оно было просто ужасно. Энн вспомнила, как Нили впервые принесла его домой и как она стала убеждать ее, что нормальные люди не ходят на работу в платьях из фиолетовой тафты. На что Нили ответила, что Энн может поступать, как ей вздумается, но ей, Нили, необходимо выделяться среди остальных девиц во время репетиций, поэтому она его и купила.

Видя, что Нили не намерена уходить, Энн присела рядом c ней и сказала:

– Ничего не поделаешь, Нили, оставайся, если тебе так хочется. Но расскажи мне, пожалуйста, все по порядку и спокойно. Так почему ты не на репетиции?

– Энн, меня не включили в эту программу.

– Ты хочешь сказать, что «Гаучерос» не взяли?

– Ах, Энн, все было так отвратительно! Нас взяли, но не совсем…

– Ладно, давай c самого начала. Что случилось?

– Утром я пошла на репетицию, даже минут за пять до начала, в полном параде и c кроличьей лапкой в сумочке. После меня явился какой-то тощий педик со стрижкой ежиком и сценарием под мышкой. Затем пришли Дик и Чарли…

– Нили, говори самую суть!

– Да нечего говорить! Я рассказываю тебе все, как произошло. Значит, дальше пришли хористки. И вот тут-то я начала себя чувствовать как бедная родственница, несмотря на свое новенькое платье. Ты бы видела, как некоторые из них были разряжены. Человек шесть были одеты в настоящую норку, а на остальных красовались шубки из бобра и чернобурки. Все без исключения пришли в шубах, ни одна не пришла в пальто! И все прекрасно друг друга знали, кроме нас, конечно. А когда заявилась Дженнифер Норт, то можно было подумать, что нас осчастливила своим посещением сама Рита Хейворт! Помощник режиссера бросился к ней со всех ног, воркуя, как он рад, что она будет участвовать в его программе. Она опоздала на десять минут, а он вел себя так, как будто был вне себя от счастья, что она вообще соблаговолила зайти. Настроение у меня испортилось окончательно, видно было, что наша группа сюда явно не вписывается. Рядом c ними мы казались какой-то дешевой бродячей компашкой. К тому же Чарли плохо выбрился, и вид у него был такой, как будто он не брился неделю, а Дик в этот день еще больше походил на гомика, чем всегда. Мое же платьице стало казаться мне таким дешевым, будто я заплатила за него всего лишь десять долларов и девяносто восемь центов. Следующие пятнадцать минут они здоровались друг c другом, вспоминая все последние программы, где они выступали вместе. Даже мальчишки из хора прекрасно знали друг друга. И наконец прибыл режиссер. По-моему, он тоже гомосек.

– Нили, послушай… – сказала Энн, пытаясь скрыть свое раздражение. – Пожалуйста, говори о деле, что же все-таки c тобой приключилось?

– А я что делаю? Ни малейшей подробности не опускаю. Итак, величаво, как королева Англии, вошла Хелен Лоусон. Режиссер представил ее всем присутствующим как исполнительницу главной роли в спектакле и звезду всей программы. Он сделал это так торжественно, как будто рассчитывал, что мы сейчас все встанем и запоем «Звездно-полосатый стяг», наш гимн, или что-нибудь в таком же роде. Затем он подвел ее к нам и стал представлять ей тех, c кем она еще не была знакома. Когда очередь дошла до нас… – Тут Нили запнулась, и глаза ее вновь наполнились слезами.

– Ну так что? – настойчиво спросила Энн.

– Она кивнула Дику и Чарли в знак приветствия, а на меня даже и не взглянула, как будто меня там вообще не было. Скажу тебе, Энн, от нее так и веет холодом, как от айсберга. Потом она сказала, обращаясь к Дику и Чарли: «Ах да! Вы и есть те самые „Гаучерос“. Нам c вами придется вместе танцевать, и, поскольку вы будете меня крутить и подбрасывать, вам теперь надо получше питаться, особенно есть побольше шпината».

– Крутить и подбрасывать они, получается, будут ее?

– Вот именно. Ее, Хелен Лоусон. Но тут я встала, поздоровалась c ней и сказала, что в «Гаучерос» выступают трое, я одна из них и зовут меня Нили. Даже не взглянув на меня, она повернулась к режиссеру, сказала, что, по ее мнению, этот вопрос уже давно решен, и отошла от нас. Затем, минут через пять, режиссер отозвал Чарли в сторону, и они некоторое время о чем-то шептались. Похоже было, что режиссер собирается его выгонять, а Чарли оправдывается. Потом Чарли подошел ко мне и сказал: «Знаешь, Нили, они выбрали нас не для того, чтобы мы исполняли наш танец. Они хотят сделать комедийный номер-пародию на наш танец. Все действие происходит как бы во сне, и в этом сне мы должны будем подбрасывать героиню, то есть Хелен Лоусон».

– А что будет c тобой? – возмутилась Энн. – Ты же подписала c ними контракт.

Нили отрицательно покачала головой:

– Наши контракты всегда подписывает Чарли. И на этот раз в нем указывалась сама группа «Гаучерос», а не каждый исполнитель в отдельности. Контракт был заключен на пятьсот долларов в неделю. Из них по двести получали Чарли и Дик, а последняя сотня доставалась мне. Теперь Чарли обещает, что я все равно буду получать свою сотню, даже не выступая. Но я ему больше не доверяю. Если он сейчас так легко меня вышвырнул, неужели я поверю, что он будет мне платить? Кроме того, чем же я теперь должна заниматься? Сидеть в этой паршивой комнате и хандрить? Ведь я никого больше не знаю, всю жизнь я только и делала, что выступала.

– Да, ты права, все это действительно ужасно, – согласилась c ней Энн. – Но, знаешь, я могу понять, в каком затруднительном положении оказался и Чарли. Если они только сегодня заявили ему о твоем неучастии, то он, конечно же, не может позволить себе отказаться от таких денег. Наверное, тебе лучше попробовать поискать другую работу, чтобы не расстраиваться и не скучать.

– И чем же я буду заниматься?

– Ну… пошли-ка сейчас лучше домой и там все обсудим. Что-нибудь придумаем. Я могу направить тебя в то же бюро по найму, которое устроило меня сюда…

– Но я не умею печатать, да и диплома об образовании у меня нет. Говорю тебе, я ничего больше не умею делать. И мне так хочется выступать в этой программе! – Нили снова оглушительно зарыдала.

– Пожалуйста, Нили, перестань, – умоляла ее Энн.

Она уже давно чувствовала, что мисс Стайнберг и остальные сотрудницы не спускают c них глаз, но ее худшие опасения оправдались, когда вдруг распахнулась дверь и к ним из своего кабинета вышел Лайон Берк. Он остановился у ее стола и стал разглядывать ревевшую Нили. Изобразив на лице подобие жалкой улыбки, Энн сказала:

– Это Нили. Она немного расстроена.

– По-моему, «расстроена» слишком мягко сказано, – заметил он.

Нили подняла голову, взглянула на Лайона и сказала:

– Уж извините меня. Плакать так плакать, чего стесняться. – Она смотрела на него во все глаза. – Вы случайно не Генри Беллами?

– Нет, меня зовут Лайон Берк.

Нили улыбнулась сквозь слезы:

– Ага, теперь мне понятно, что Энн имела в виду, когда…

– Нили испытала сегодня огромное разочарование, – поспешила перебить ее Энн.

– Это ты называешь разочарованием? Да я умереть готова от расстройства! – Словно подтверждая свои слова, Нили снова разразилась слезами.

– Я думаю, умирать, сидя здесь, на жестком стуле, довольно неудобно, – сказал Лайон и предложил: – Может, перенесем поминальные причитания ко мне в кабинет?

Что они и сделали.

Удобно устроившись в огромном кожаном кресле Лайона, Нили подробно повторила свою печальную историю, то и дело перемежая ее всхлипываниями и воплями. Когда она закончила говорить, Энн посмотрела на Лайона и сказала:

– Все случившееся, безусловно, возмутительно. Это выступление так много для нее значило.

Лайон сочувственно кивнул:

– Не могу поверить, чтобы Хелен Лоусон так поступила.

– Она просто убийца! – орала Нили.

Лайон снова, но уже недоверчиво покачал головой:

– Нет, не подумайте, я ее не защищаю. Она очень грубая, но все равно это не в ее стиле. Она обычно предоставляет кому-нибудь другому выполнять за себя самую черную и неприятную работу.

– Все было так, как я рассказала. Я ничего не выдумала, – упорствовала Нили.

Лайон закурил сигарету и на секунду задумался. Затем он спросил Нили:

– Вы согласились бы участвовать в программе, но не вместе c «Гаучерос»?

– С этими подонками? После того как они меня выкинули, я пойду на что угодно, лишь бы больше c ними не работать. Но что еще я могу делать в этой программе?

– Мюзикл – понятие весьма растяжимое, – сказал Лайон. – Вот мы и попробуем этим воспользоваться.

Он снял трубку телефона, набрал номер и спросил Гилберта Кейса, продюсера программы «Все звезды». Энн и Нили внимательно слушали, стараясь ничего не пропустить. Лайон очень мило поздоровался c Кейсом, поговорил c ним немного о матчах наступающего футбольного сезона. А затем, как будто мимоходом, заметил:

– Кстати, Гил. Ты подписывал контракт на участие в программе c группой «Гаучерос»?.. Да, я слышал, что Хелен собирается исполнять c ними какой-то пародийный танец. Но ведь ты же знал, что эта группа – трио… Да-да, понимаю, это тебя не касается. – Давая Гилу Кейсу выговориться, Лайон прикрыл трубку рукой, повернулся к Нили и прошептал: – Твой шурин действительно подонок. Он продал тебя еще до подписания контракта.

Нили так и взвилась со своего места:

– Вы хотите сказать, что этот пентюх позволил мне прийти на репетицию и так опозориться?! Да я из него…

Лайон сделал ей знак замолчать, но Нили никак не могла успокоиться, ее глаза горели гневным огнем.

– Я сейчас отправлюсь туда и прикончу его, – бормотала она.

– Послушай, Гил, – небрежным тоном продолжил разговор Лайон, – я знаю, что это не твоя проблема. Юридически к тебе не подкопаешься. Если эти ребята сами пообещали тебе позаботиться о своей партнерше, ты, естественно, не мог им не поверить.

Энн увидела, что, слушая объяснения Кейса, Лайон продолжает внимательно изучать Нили, и поняла, что он старается потянуть время. Снова закрыв рукой трубку, он шепотом спросил:

– Нили, сколько тебе лет? Говори только правду!

– Девятнадцать.

– Ей семнадцать, – перебив ее, прошипела Энн.

– В некоторых штатах мне приходится говорить, что мне девятнадцать, чтобы нам разрешили там выступать, – стала доказывать свою правоту Нили.

На лице Лайона появилась торжествующая улыбка, и он весело сказал:

– Знаешь, Гил, никакие неприятности нам не нужны. В этом шоу у нас выступают Хелен Лоусон и Дженнифер Норт, да еще мы пригласили знаменитого хореографа. Нам только на пользу, если все пойдет гладко, без сбоев. Меньше всего мы сейчас нуждаемся в том, чтобы нам предъявили иск о нарушении контракта. Да, я не оговорился, именно иск. Этой маленькой партнерше парней из «Гаучерос» всего семнадцать лет. А они, оказывается, уже давно таскают ее c собой по всей стране, скрывая ее настоящий возраст. И теперь, если ей вздумается подать на них в суд, хлопот не оберешься. Я полагаю, в контракте указано только название группы, но не говорится, что мы имеем право ее распустить. Успокойся, Гил, ты мне уже говорил, что они убедили тебя, что все будет в порядке, но ведь никакого порядка нет. Откуда я знаю, что она подаст в суд? Да она сейчас сидит рядом со мной. – Он подмигнул Нили и не торопясь закурил новую сигарету. – Согласен, Гил, я понимаю, как трудно будет сейчас подыскать другую танцевальную группу. Но, по-моему, мы можем все уладить прямо сейчас, не отходя от телефона. У «Гаучерос» типовой контракт актерской гильдии на пять сотен в неделю, так? Ты имеешь право в течение первых пяти дней c начала его вступления в силу отказаться от их услуг в любой момент, так? Так объясни им все это и выдай им другой контракт, уже на четыре сотни, а на пятую сотню подпиши контракт c их партнершей. Используй ее как хочешь, как хористку, на заменах, в этюдах, да в каком угодно качестве, лишь бы она осталась в программе. На это ты не потратишь ни одного лишнего пенни, и все останутся довольны… Да, конечно, я передам ей, что ты завтра ждешь ее на репетицию. Что ты сказал? Да я буду просто счастлив! В «Копакабане»? Когда? Сегодня вечером? Приду c удовольствием. Ладно, увидимся там.

Лайон положил трубку и, улыбнувшись, посмотрел на Нили:

– Ну что же, юная леди. Поздравляю, вы будете выступать!

Нили промчалась по комнате и бросилась ему на шею в порыве восторженной благодарности.

– Ах, мистер Берк! Вы – чудо, ей-богу! – Затем она подбежала к Энн и обняла ее. – Я тебя обожаю, Энн! Я никогда этого не забуду. Ты мой единственный настоящий друг. Даже мой шурин предал меня! А сестрица?! Наверняка эта гадюка все знала! Чарли ни за что бы не осмелился провернуть такую подлость без ее согласия. Ой, Энн! Если я когда-нибудь добьюсь успеха, если из меня что-нибудь получится или если тебе когда-нибудь что-нибудь понадобится, ты можешь на меня рассчитывать, я сделаю все, клянусь, я…

Энн осторожно высвободилась из ее неистовых объятий.

– Я рада за тебя, Нили. Очень рада, правда!

Зазвонил телефон, Лайон снял трубку, послушал и, прикрыв ее рукой, шепнул им, что это снова звонит Гил Кейс. Энн охватило дурное предчувствие, что все рухнуло, но Лайон вдруг рассмеялся.

– Не знаю, Гил, – сказал он в трубку и повернулся к Нили. – Кстати, как тебя зовут?

Ее детские глаза широко раскрылись.

– Нили, – произнесла она.

– Ее зовут Нили, – повторил Лайон в трубку. – Да, Н-и-л-и.

Он снова выжидательно взглянул на Нили, та медленно кивнула ему, подтверждая, что он все сказал правильно. Потом Лайон спросил:

– Нили… кто? Какая у тебя фамилия?

Нили ошарашенно уставилась на него:

– Ах ты, черт!.. Да не знаю я! То есть я хочу сказать, что она мне никогда не была нужна, поскольку мы всегда выступали как одна группа, просто «Гаучерос». Не могу же я теперь называться Этель Агнесса О’Нил.

Лайон прикрыл трубку рукой и спросил ее:

– Хочешь, я скажу ему подождать до завтра, а ты тем временем что-нибудь сообразишь?

– Но за это время он может передумать! Нет, ни в коем случае! Энн, посоветуй, какую мне взять фамилию? Можно я возьму твою и буду Нили Уэллс?

Энн не могла сдержать улыбки:

– Не сомневаюсь, что ты сумеешь придумать себе более звучную фамилию.

В замешательстве Нили повернулась к Лайону:

– А вы что думаете, мистер Берк?

Он отрицательно покачал головой:

– По-моему, Нили Берк звучит простовато, не завораживает.

Нили на мгновение вся оцепенела, но вдруг ее глаза сверкнули.

– Мое имя будет Нили О’Хара!

– Как?! – воскликнули одновременно Энн и Лайон, чуть не поперхнувшись от удивления.

– Нили О’Хара! Это то, что надо, в самую точку! Я сама ирландка, а Скарлетт – моя любимая героиня…

– Она только что прочитала «Унесенных ветром», – поспешно объяснила Лайону Энн.

– Нили, я уверен, что мы сможем подобрать тебе более благозвучное имя, – предложил Лайон.

– Как вы сказали? «Благозвучное», ну и словечко!

– Нет-нет, Гил, я здесь, слушаю тебя, – сказал в трубку Лайон. – У нас тут маленькое совещание по поводу этой самой фамилии.

– Я хочу быть Нили О’Хара, – упрямо твердила Нили.

– Так вот, Гил, – усмехнувшись, уступил ей Лайон, – ее зовут Нили О’Хара. Да-да, ты не ошибся, именно О’Хара. И приготовь, пожалуйста, контракт к завтрашней репетиции, а то она у нас девочка нервная. Да, еще один момент, Гил. Составь контракт по всем правилам, через Актерскую гильдию, а не временный, как для хористки. Пусть у девочки все пойдет c самого начала как положено. – Лайон повесил трубку и сказал: – Итак, мисс Нили О’Хара, вам теперь надо немедленно отправляться в Актерскую гильдию и официально вступить в ее члены. Я слышал, что там вступительный взнос весьма солидный, может оказаться гораздо больше ста долларов, но если тебе понадобится аванс, то…

– Я скопила уже семьсот монет, – похвасталась Нили, перебивая его.

– Чудесно! И если ты действительно решила оставить себе это имя, я буду рад оформить все необходимые документы, юридически закрепляющие твое право на него.

– Вы хотите сказать, чтобы его не смогли у меня украсть?

– Что-то в этом роде, – улыбнулся Лайон. – Скажем, чтобы упростить в дальнейшем всякие формальности, связанные c разного рода документами. Как, например, твой банковский счет, карточка соцстраха и тому подобное.

– Какой банковский счет? Ерунда, да и когда он мне еще понадобится?

Их снова перебил звонок телефона.

– Ой, надо же! – пробормотала Нили. – Даю слово, что звонит Гил, чтобы сказать, что он передумал меня брать.

Лайон поднял трубку:

– Алло! А, это ты, привет! – Голос его совершенно изменился. – Да, я читал в газете эту заметку. Ведь я же тебе c самого начала говорил, что в данном случае я лишь играю роль Купидона. Да ладно, перестань… – Он расхохотался. – Когда ты так говоришь, я чувствую себя каким-то великаном, которому все удается. Но, ангел мой, Диана, у меня здесь много народу, и я не могу заставлять их ждать. Поговорим обо всем вечером. Хочешь посмотреть варьете в «Копакабане»? Нас приглашает Гилберт Кейс… Прекрасно. Я заеду за тобой около восьми… Умница! Пока.

Положив трубку, Лайон повернулся к Нили и Энн, слегка улыбаясь, как будто извиняясь за то, что их прервали.

Энн встала и сказала:

– Огромное спасибо, Лайон. Извини, что мы отняли у тебя массу времени.

– Вовсе нет. Я ведь перед тобой в неоплатном долгу. Только тебе я обязан тем, что у меня сейчас есть крыша над головой и ложе для ночлега. Теперь я, по крайней мере, хоть частично могу его тебе вернуть.

Когда они вышли из его кабинета и вернулись в приемную, Нили сделала пируэт и вне себя от радости кинулась Энн на шею:

– Ах, Энн! Я так счастлива, что мне хочется орать во все горло!

– Я искренне рада за тебя, Нили!

Нили пристально посмотрела на Энн:

– Эй, в чем дело? Чего это у тебя вдруг такой расстроенный вид? Ты что, злишься, что я так нахально сюда ворвалась? Прости меня. Но Лайон же не рассердился, а мистер Беллами и понятия не имеет, что я приходила. Смотри сама, все получилось чудненько. Умоляю, Энн, скажи, что ты на меня не сердишься, а то весь день у меня будет испорчен!

– Да ничего я не сержусь. Немного устала, вот и все. Честное слово, Нили. – Энн села за свой стол.

По-прежнему недоумевая, Нили сказала:

– О’кей! Наверное, мы обе сегодня переволновались. – Наклонившись через стол, она еще раз обняла Энн. – Энн, дорогая, когда-нибудь я тебя за все отблагодарю по-настоящему… Обязательно, клянусь тебе в этом! – Сказав это, Нили повернулась и чуть ли не вприпрыжку побежала к выходу.

Энн проводила ее взглядом, потом привычным жестом вставила в машинку чистый лист бумаги. Расправляя копирку, она испачкала свое новое кольцо. Энн осторожно протерла камень и начала печатать.

Жизнь Энн теперь так или иначе оказалась неразрывно связанной c шоу «Все звезды». Первое время это выражалось в том, что ей ежедневно приходилось выслушивать Нили, посвящавшую ее в мельчайшие подробности каждой репетиции. Сначала Нили должна была выступать в кордебалете, и первые три дня она прибегала к Энн, чтобы продемонстрировать новое па, которое они разучили. Затем последовала ошеломляющая новость: Нили получила крошечную роль – три строчки произносимого ею текста в одной из массовок. Но верхом везения для Нили оказалось то, что ей поручили дублировать одну из первых ролей.

– Ты только подумай! – втолковывала Нили подруге. – Я буду дублировать Терри Кинг! У нее вторая из главных ролей, и обычно, когда в шоу выступает сама Хелен, они подбирают ей самую невзрачную инженю, какую только можно сыскать. Но Терри Кинг красива и очень сексуальна. Ты можешь представить меня в роли ее дублерши? Мне нечего и пытаться выглядеть красивой или сексуальной!

– Но тогда почему выбрали именно тебя?

– По-моему, им ничего другого не оставалось. У них не было выбора. Я единственная хористка, которая умеет петь. И кроме того, они приглашают настоящих дублерш только для театральных выступлений. А я лишь замена на крайний случай, на время выездных спектаклей.

– А ты хорошо поешь, Нили?

– Как тебе сказать? Так же, как и танцую. Хотя надо признаться, я запоминаю фигуры гораздо быстрее остальных девчонок. – В подтверждение своих слов Нили резко задрала ногу и чуть не сбила ею лампу. – Единственное, чего мне теперь не хватает, так это дружка, и тогда у меня все было бы схвачено.

– А у вас в шоу есть какой-нибудь приятный парень?

– Ты удивишься! Мюзикл – это все равно что секс-пустыня, там хорошо только гомикам. Дики сам не свой от всех этих хористов, у него на них слюнки так и текут. Исполнитель главной роли – мужик нормальный, не гомик, да и красавчик к тому же, но у него есть жена, которую можно принять за его мамочку. Она постоянно сидит на всех репетициях и глаз c него не спускает. Партнер Терри Кинг – плешивый, да и накладку, идиот, не носит. Единственный нормальный мужик – это старый козел, играющий отца Хелен Лоусон. Ему не меньше шестидесяти пяти, но он не дает никому проходу, всех девчонок лапает. На мое счастье, у парня одной из хористок есть друг, которого зовут Мэл Харрис. Он пресс-агент, и она обещала, что мы вчетвером куда-нибудь сходим и я смогу c ним познакомиться. Надеюсь, что из этого что-то получится. Мне страшно подумать, что в день премьеры мне придется пойти одной на праздничный ужин. На премьеру в Нью-Йорке ты идешь c Генри Беллами?

– Конечно нет. Я же… тебе ведь известно – я помолвлена c Алленом.

– Тогда разреши мне купить вам обоим билеты на премьеру в качестве подарка от меня.

– А разве вы не имеете право на пару бесплатных билетов?

– Ты шутишь? На это никто не имеет права, даже Хелен Лоусон. Но она имеет право купить четыре билета в партер на каждый вечер, и, если шоу имеет успех, она продает эти билеты спекулянтам и зарабатывает кругленькую сумму.

– Нет, Нили, я не могу допустить, чтобы ты покупала мне билеты, для этого у меня есть Аллен. Кстати, Нили, если вариант c Мэлом не сработает, на ужин ты поедешь c нами.

На следующей неделе Нили в первый раз встречалась c Мэлом Харрисом. После этой встречи Нили настойчиво стала убеждать Энн, что Мэл – само очарование. Он водил ее в кафе «Тутс-Шор», где все ей о себе рассказал. Ему двадцать шесть лет, он окончил Нью-Йоркский университет и работает теперь пресс-агентом, но надеется вскоре стать продюсером. Живет он в маленькой гостинице в центре города, но каждую пятницу обязательно ездит в Бруклин на семейный обед.

– Видишь ли, для евреев семья – самое главное, – объясняла Нили.

– А он тебе действительно нравится? – допытывалась Энн.

– Я его люблю!

– Нили! Это невозможно. Ведь вы встречались всего один раз!

– Чья бы корова мычала! Тебе же хватило одного ланча c Лайоном Берком!

– Что ты такое говоришь, Нили! Между нами ничего такого нет! Я и не думаю о нем. Сказать по правде, Аллен мне все больше начинает нравиться.

– Ладно, я уверена, что люблю Мэла. Он так красив! Конечно, не так, как Лайон, но все равно он великолепен!

– И как он выглядит? Какая у него внешность?

Нили небрежно пожала плечами:

– Он чуточку похож на Жоржа Ясселя, но мне он кажется просто изумительным. И руки он не распускает, хотя я и наврала ему, что мне уже двадцать. Я так боялась, что он перепугается и сбежит, если узнает, что мне едва исполнилось семнадцать.

Нили повернула голову к двери и прислушалась. Они разговаривали в комнате Энн, а телефон находился внизу, у комнаты Нили. Для нее это было очень удобно, но ей приходилось вызывать к телефону всех соседей или передавать им, кто звонил и что сказал, что было весьма утомительно.

– На этот раз звонят мне! – заорала Нили, услышав звонок.

Через пять минут она примчалась обратно, задыхаясь от бега, но c торжествующим видом.

– Это он звонил! Он ведет меня сегодня в «Мартинику» – его клиент один из тамошних певцов.

– Похоже, что c деньгами у него все в порядке, – заметила Энн.

– Не очень, он зарабатывает всего сто долларов в неделю. Он работает у Ирвинга Стайнера, который имеет двенадцать крупных клиентов. Но скоро Мэл заведет собственное дело, хотя сейчас он и пытается получить работу в какой-нибудь радиофирме. Ты же знаешь, что из евреев получаются замечательные мужья.

– Я уже слышала об этом. Но как они относятся к ирландкам?

– Нe бойся, – насупила бровки Нили, – я всегда могу ему сказать, что я наполовину еврейка, что я взяла фамилию О’Хара в качестве псевдонима.

– Нили, тебе не удастся его обмануть, ты не сумеешь.

– Сумею, если надо будет. Я выйду за него замуж. Вот посмотришь! – Обхватив себя руками и что-то тоненько напевая, Нили затанцевала по комнате.

– Какая милая песенка. Откуда это?

– Из нашего шоу. Послушай, Энн. Почему бы тебе не принять от отца Аллена норковую шубку, которую он тебе предлагал? Тогда бы ты смогла продать мне свое черное пальтишко. Оно мне очень нужно.

– Нили, спой еще раз эту песню.

– А зачем?

– Спой, пожалуйста!

– Ее должна исполнять Терри Кинг. Но мне кажется, Хелен Лоусон собирается забрать ее себе. Она и так уже одну песню у нее отобрала. У бедняжки Терри остались только две – вот эта и еще одна. Последняя песня очень душераздирающая, и ее Хелен не отберет. Ее персонаж в спектакле не мог бы исполнять подобную песню, это не соответствовало бы замыслу ее роли.

– Спой эту песню, Нили, ну ту, которую ты только что напевала.

– Если я спою, ты продашь мне свое черное пальто, когда получишь норковое?

– Да я тебе его подарю… если я когда-нибудь соглашусь взять шубку. Давай пой.

Нили глубоко вздохнула и, как ребенок, которого взрослые упросили прочитать стишок, вышла на середину комнаты, выпрямилась и запела какую-то любовную балладу. Энн не верила своим ушам. У Нили оказался необычайный голос, звонкий и прозрачный, как хрусталь. Низкие ноты были звучными и мелодичными, а высокие поражали своей мощью и красотой.

– Нили! Ты поешь потрясающе!

– Ну да, петь может каждый, – отмахнулась Нили, смеясь.

– Но не так, как ты! Даже если бы от этого зависела моя жизнь, я все равно умудрилась бы сфальшивить.

– Если бы ты выросла в бродячем варьете, ты бы все умела делать. Я умею танцевать, жонглировать, даже показывать фокусы. Стоя за кулисами и наблюдая за другими актерами, всему научишься.

– Нили, ты поешь замечательно, поверь мне.

Нили пожала плечами:

– Ну что ж, еще пара пенсов, и мне хватит на чашку кофе.

Энн оказалась лично втянутой в подготовку шоу «Все звезды» в конце второй недели репетиций. Однажды, когда она уже собиралась уходить домой, в контору позвонил Генри.

– Энн, это ты? Какое счастье, что я тебя застал. Послушай, солнышко, ты можешь спасти мне жизнь? Я тут застрял в Национальной радиовещательной корпорации. Сегодня в девять вечера у них выходит в эфир новая программа Эда Холсона, им приходится переделывать последние двадцать минут передачи. Эд – настоящий тайфун, от него уже разбежались почти все его сценаристы, а сейчас собираются уходить и последние. Своего продюсера он еще раньше вышвырнул. Поэтому я никак сейчас не могу отсюда вырваться, а меня дожидается Хелен Лоусон. Я должен был представить ей папку документов по ее новым акциям. Она лежит у меня на столе.

– Вы хотите, чтобы я ее передала c курьером?

– Нет, отнеси сама. Но ни в коем случае не говори, где я. Скажи, что я сижу на совещании совета директоров по вопросу о той сделке по продаже недвижимости, которая ее так интересует, и вырваться не могу. Если она будет уверена, что я занят тем, что зарабатываю ей лишние денежки, она не разозлится. Отдай папку ей в собственные руки и, умоляю, бога ради, постарайся, чтобы все эти объяснения прозвучали поубедительнее.

– Сделаю все, что в моих силах, – пообещала Энн.

– Отвезешь папку в театр «Бут», пройдешь за кулисы. Как раз сейчас у них должен быть перерыв. Передай ей, что завтра мы c ней еще раз все обсудим детально.

Энн пожалела, что не ушла пораньше и Генри сумел ее застать. У нее плохо получались подобные поручения. Встреча лицом к лицу c Хелен Лоусон, по ее мнению, не входила в разряд случайных повседневных знакомств. Поэтому, приехав в театр и открывая черную ржавую дверь служебного входа, ведущего на сцену, Энн испытывала необычайное волнение. Старый швейцар, сидевший у батареи и читавший бюллетень тотализатора, имел столь грозный вид, что Энн окончательно перетрусила. Подняв от газеты глаза, он неприветливо осведомился, чего ей надо, чем сразу внушил ей сомнения в достоверности многочисленных виденных ею кинокартин, в которых веселые хористочки ласково называли привратника сцены «папуля». Этот же субъект уставился на нее столь подозрительно, как будто ему надо было опознать преступницу во время очной ставки. Энн поспешно бросилась объяснять свой приход, для убедительности показывая на папку. Он мотнул головой, буркнул «вон туда» и снова погрузился в чтение.

Пробираясь туда, куда ей было указано, она налетела на безумного на вид человека, державшего в руках сценарий. Тот злобно прошипел:

– А вы, черт побери, что здесь делаете?

Энн снова пустилась в объяснения, мысленно проклиная Генри, пославшего ее сюда.

– Так они все еще репетируют, – неприязненно проворчал человек. – Здесь, за кулисами, находиться нельзя. Пройдите вон через ту дверь в зал и посидите, пока не закончится репетиция.

Энн ощупью пробралась в темный пустой зал. Гил Кейс сидел в проходе третьего ряда, низко надвинув на глаза шляпу и тем самым защищая их от слепящего света прожекторов, освещавших совершенно голую, без декораций сцену. В глубине ее, у дальней задней стены, сбившись в тесную маленькую кучку, сидели уставшие хористки. Одни о чем-то тихонечко перешептывались, другие массировали себе икры, а одна из них преспокойно вязала. Нили сидела совершенно прямо и внимательно следила за каждым движением Хелен Лоусон, стоявшей в самом центре сцены. Вместе c высоким красивым актером она исполняла любовный дуэт.

Хелен исполняла этот дуэт в своей знаменитой манере, громко и отчетливо проговаривая слова. Улыбалась она открыто и весело и, даже исполняя лирическую песню, умудрялась сохранять свойственное ей выражение бодрости и уверенности, хорошо знакомое всем, кто ее знал. Когда слова были комичны, в глазах ее сверкал озорной смех, но лицо мгновенно принимало печальное выражение, как только они переходили в неизбежные любовные жалобы. Ее фигура уже выдавала возраст: талия расплылась, и немного отяжелели бедра. Вспомнив, какой Хелен была в молодости, Энн подумала, что сейчас она видит перед собой прекрасный памятник, над которым жестоко надругались варвары. Время было более милостиво к простым людям, но для знаменитостей, особенно женщин, оно превращалось в сокрушительную секиру вандалов, не останавливающихся ни перед чем. Самым соблазнительным в Хелен всегда была ее фигура, и она славилась тем, что обожала играть простонародные комедии в изысканных и моднейших костюмах. Лицо ее в обрамлении густой гривы длинных черных волос нельзя было назвать классически красивым, но оно было полно живости, придававшей ему особую привлекательность. Последняя премьера очередного шоу c участием Хелен состоялась на Бродвее пять лет назад. Этот спектакль продержался два года, за ними последовал год гастрольных поездок по стране, во время которых Хелен и познакомилась со своим последним мужем. Их бурный роман, начавшийся в Омахе, штат Небраска, закончился великолепной, c массой гостей, свадьбой, на которой Хелен сообщила журналистам, что намеревается сразу же после окончания гастролей поселиться на ранчо своего нового мужа Реда Инграма. Этот огромный детина, улыбаясь, поспешил заверить репортеров, что он действительно считает, что Хелен рождена для жизни на его ранчо.

– Я не видел мою крошку ни в одной из ее программ, – говорил он всем. – И это к лучшему. Иначе ей уже давно пришлось бы бросить сцену – я не позволил бы ей выступать. Она должна быть только моей.

Хелен действительно поселилась на ранчо, но ее хватило только на два года такой жизни. Ее имя снова замелькало в сообщениях «Ассошиэйтед» и «Юнайтед пресс», которым она заявила, что настоящий ее дом на Бродвее, а жизнь на ранчо показалась ей сущим адом. Генри быстренько уладил все формальности, связанные c разводом, и Хелен, чтобы развод состоялся без излишних проволочек, пришлось съездить в Рино. К знаменитой актрисе, вновь обретшей свободу, понабежали композиторы и либреттисты, предлагавшие множество новых сценариев. Теперь она опять вернулась в родную стихию, которую ей не следовало покидать. Она начала репетировать свое новое шоу «Все звезды».

Внимательно изучая Хелен, Энн пришла к выводу, что она не может больше представлять интереса как актриса на роли первых красоток-любовниц, для этого у нее слишком отвис подбородок, который имел уже полное право называться двойным. И тем не менее она исполняла любовную балладу, весело сверкая глазами, сохранив всю свою прежнюю бойкость и прежнюю густую копну подстриженных до плеч вьющихся черных волос. Из слов песенки Энн поняла, что Хелен играет роль вдовы, пытающейся найти себе нового любовника. Ничего страшного, она еще вполне может справиться c этой ролью, но почему она все-таки, берясь за нее, не позаботилась о том, чтобы сбросить лишние фунтов пятнадцать? Неужели она действительно не понимает, что годы берут свое и внешне она очень изменилась? Но может быть, такие изменения происходят для самого человека так медленно и постепенно, что он сам ничего и не замечает. «Ведь я видела ее в последний раз, – думала Энн, – лет восемь назад и поэтому так потрясена происшедшими в ее внешности переменами. Сама же Хелен, наверное, считает, что выглядит по-прежнему молодо».

Все эти мысли проносились в голове Энн, пока она смотрела, как Хелен исполняла свой номер. Но она не могла не почувствовать, что очарование Хелен заключается не только в ее лице или фигуре. В ней было что-то такое, что заставляло все время следить за каждым ее движением, и вскоре вы уже не замечали ни ее располневшей талии, ни обвисшего подбородка, вас покоряли ее бесшабашное добродушие и дерзкое беззастенчивое веселье.

Когда Хелен закончила петь, Гилберт Кейс воскликнул:

– Великолепно, Хелен! Просто замечательно!

Актриса подошла к самому краю сцены, посмотрела оттуда на него сверху вниз и произнесла:

– Это не песня, а кусок дерьма!

Выражение лица Кейса осталось невозмутимым.

– Не сомневаюсь, моя дорогая, что со временем она тебе понравится. В самом начале репетиций у тебя всегда такая реакция на лирические дуэты.

– Ты что, издеваешься надо мной? Я любила песню, которую исполняла c Хью Миллером в спектакле «Леди-милашка». Я c первой ноты в нее влюбилась, а Хью оказался туг на ухо, и весь дуэт мне пришлось тащить на себе – я за него отдувалась. По крайней мере, Боб держит мелодию. – Хелен кивнула в сторону своего партнера, стоявшего рядом c ней, – красивого, но c каким-то деревянным выражением лица мужчины. – И не убеждай меня, что песня мне скоро понравится. Это невозможно! Она ни о чем не говорит, дрянь и больше ничего. А ты знаешь, что я ненавижу разбавлять комическую песню всякими сантиментами. Мелодия в ней хороша, но тебе надо заставить Лу придумать к ней другие слова, получше этих.

Хелен повернулась и ушла со сцены. Помощник режиссера громко предупредил всех, что следующая репетиция будет на следующий день в одиннадцать часов, что фамилии тех, кто должен явиться на примерку костюмов, вывешены на доске объявлений и он умоляет их не опаздывать туда, к Бруксу, ни на минуту. Все зашумели и стали собираться, и казалось, что никого совершенно не задели и не заинтересовали нападки Хелен на доставшуюся ей песню. Меньше всех это, похоже, обеспокоило самого Кейса. Он медленно поднялся со стула, закурил сигарету и направился к выходу из зала.

Когда сцена опустела, Энн осторожно поднялась на нее и прошла за кулисы. Тот же самый молодой человек, не выпускавший из рук сценария, показал ей дверь гримерной Хелен. Энн постучала, и хорошо знакомый сотням тысяч слушателей резкий голос прокричал:

– Входите!

Увидев Энн, Хелен удивленно подняла голову:

– А ты, черт побери, кто такая?!

– Меня зовут Энн Уэллс, и я…

Хелен не дала ей закончить:

– Знаешь, я очень занята и к тому же страшно устала. Чего тебе надо?

– Я принесла вам эту папку, – сказала Энн, кладя ее на гримировальный столик. – Ее просил вам передать мистер Беллами.

– Ах да, ладно! А где он сам, дьявол его задери?

– Он не смог уйти c совещания совета директоров по поводу какой-то сделки по продаже недвижимости. Но он просил вам передать, что завтра обо всем c вами переговорит и объяснит, если что-нибудь будет непонятно в этих документах.

– Хорошо-хорошо.

Хелен снова повернулась к зеркалу, снимая грим, и махнула рукой, давая понять, что больше Энн не задерживает. Но когда та направилась к двери, Хелен вдруг окликнула ее:

– Эй, подожди минутку. Ты, случайно, не та девица, о которой я читала в газетах? Ну, которая заполучила Аллена Купера, знаменитое колечко и все такое прочее?

– Мое имя Энн Уэллс.

– Ах так, – хмыкнула Хелен, – рада c тобой познакомиться. Садись давай. Я не хотела нагнать на тебя страху, но и меня можно понять. Если бы ты только видела, какие типы иногда умудряются проскользнуть мимо привратника и пробраться сюда ко мне. И все пытаются мне что-нибудь вручить. Дай-ка взглянуть на твой брюлик! – Она схватила Энн за руку и, увидев кольцо, восхищенно присвистнула. – Мамочки мои, ну и красавчик! У меня есть кольцо c камнем в два раза больше твоего, но я купила его себе сама. – Хелен встала и надела норковую шубку. – Кстати, и ее тоже. Ни один мужчина за всю мою жизнь ничего мне не подарил, – произнесла она жалобным тоном, но тут же пожала плечами, как будто успокаивая себя. – Да ладно! Еще не все потеряно, завтра будет новый день. Может, я еще встречу настоящего парня, который засыпет меня подарками и вытащит из этой крысиной возни. – Заметив удивление Энн, Хелен усмехнулась. – Да, ты не ослышалась, именно из крысиной возни. Ты думаешь, так уж весело целый месяц мотаться на эти вонючие репетиции? А ты знаешь, какой ужас творится на первых допремьерных выездных спектаклях, этих так называемых генеральных репетициях? И даже если программа становится сенсацией, что я c того имею? Подумаешь, невидаль какая! Все равно после спектаклей остаюсь одна, c газетками «Ньюс» и «Миррор» в качестве утешения и развлечения. – Хелен направилась к выходу. – Кстати, ты куда сейчас собираешься? Я на машине и могу тебя подбросить.

– Ну что вы, спасибо! Я вполне могу пройтись, – поспешила отказаться Энн. – Я живу совсем рядом.

– Я тоже, но я всегда включаю в контракт специальное условие, что продюсер обязан предоставлять мне машину c шофером на все время репетиций и выступлений в Нью-Йорке. Но может, мне повезет и подвернется какой-нибудь парень, который сам будет за мной заезжать. – Последнюю фразу она произнесла, широко улыбнувшись.

Когда они вышли из театрального подъезда на улицу, накрапывал мелкий дождик, и Энн ничего не оставалось, как принять любезное приглашение Хелен, которая распорядилась, чтобы шофер сначала отвез ее домой, а потом доставил Энн туда, куда она ему скажет.

Когда машина остановилась перед домом, в котором жила Хелен, она вдруг совершенно неожиданно для Энн взяла ее за руку и сказала:

– Давай, Энн, поднимемся ко мне и выпьем чего-нибудь. Я терпеть не могу пить в одиночестве. Ведь еще только шесть часов, и ты можешь позвонить своему парню от меня, он заедет за тобой прямо сюда.

Энн очень хотелось домой, так как день у нее был долгий и трудный. Но голос Хелен звучал так настойчиво, что не оставалось сомнений в том, что насчет одиночества она не врет. Энн решила принять приглашение и последовала за Хелен в ее квартиру. Когда они обе вошли внутрь, настроение хозяйки квартиры снова переменилось, она сразу повеселела и c горделивым видом огляделась вокруг.

– Ну, как она тебе нравится, Энн? Мне пришлось заплатить целое состояние педику, который ее отделывал. Гляди, вон там на стене подлинный Вламинк, а на другой – настоящий Ренуар.

Квартирка была очень милая и уютная. С истинным восхищением Энн рассматривала картину Вламинка, изображавшую холодный заснеженный пейзаж. Она и представить себе не могла, что Хелен увлекается искусством.

– Да ни хрена я в искусстве не понимаю, – услышала Энн обращенные к ней слова Хелен. – Но я люблю, чтобы меня окружали только первоклассные вещи. В моем возрасте и положении я могу себе это позволить. Поэтому я распорядилась, чтобы Генри подыскал мне несколько хороших картин, которые бы не только соответствовали всему интерьеру квартиры, но и были бы надежным помещением капитала. Ренуар, по-моему, неплох, но этот заснеженный пейзаж – просто кошмар! Но Генри убеждал меня, что картины Вламинка в три раза повысятся в цене. А теперь пошли в мою берлогу, эту комнату я люблю больше всех – бар находится там.

Стены комнаты были сплошь покрыты фотографиями, запечатлевшими разные этапы сценической карьеры Хелен. Сверкавшие глянцем, они были аккуратно вставлены в рамки и так тщательно развешаны, что казались сошедшими c одного конвейера. На одной из них Хелен в короткой юбке и перманенте по моде двадцатых годов писала автограф на бейсбольной клюшке Бэба Рута. На другой Хелен была снята c мэром Нью-Йорка, на третьей – со знаменитым сенатором. Дальше шли фотографии Хелен в компании известного поэта – автора стихов ко многим популярным песенкам, Хелен, получающей премию Первой Звезды Бродвея, Хелен c ее вторым мужем на пароходе, отправляющемся в Европу… и много-много других фотографий Хелен c разными театральными звездами. Кроме них на стенах висело множество вставленных в рамки грамот, дипломов, свидетельств, подтверждавших величие ее таланта и славы.

В комнате также стоял книжный шкаф, заполненный солидными томами в богатых кожаных переплетах. Здесь были книги Шекспира, Диккенса, Бальзака, Мопассана, Теккерея, Пруста, Ницше, из чего Энн сделала вывод, что подбор библиотеки также был поручен Генри. Увидев, что Энн разглядывает книги, Хелен заметила:

– Настоящая классика, правда? Я говорила тебе, что Генри во всем разбирается и понимает, что к чему. Но ни за что не поверю, что всю эту галиматью кто-то может читать. Попробовала я как-то прочитать несколько страниц… Иисусе, чуть c тоски не подохла!

– Некоторые из них действительно очень сложны для восприятия, – согласилась Энн. – Особенно Ницше.

Глаза Хелен удивленно расширились.

– Ты хочешь сказать, что читала все эти книги? Признаюсь тебе, я сама за всю мою жизнь ни одной книжки не прочитала.

– Нет, вы меня разыгрываете, – не поверила ей Энн.

– Нисколечки. Когда я выступаю, я полностью выкладываюсь и после спектакля, если мне повезет, встречаюсь c каким-нибудь парнем. Если же нет, возвращаюсь домой одна и, пока принимаю ванну, читаю коммерческие бюллетени и светскую хронику, уже почти засыпая. Сплю до полудня, потом читаю утренние газеты, разбираю почту, болтаю по телефону c друзьями. К тому времени я уже готова идти обедать. В дни спектаклей я обедаю дома и не пью ни глоточка, разве только после выступления, тогда я люблю хорошенько поддать. Ах да, я отвлеклась. Мы же говорили о книгах. Так вот, во время моего последнего замужества я почти прочитала одну книгу до конца. И именно это позволило мне понять, что мое замужество разваливается. Ты как, пьешь шампанское со льдом?

– Если вы не против, я лучше выпью кока-колы, – сказала Энн.

– Не дури, выпей немного шипучки. Я пью только шампанское, и, если ты меня не поддержишь, я могу прикончить всю бутылку одна, а от винища, позволь тебе сказать, очень толстеешь. – Хелен глубокомысленно похлопала себя по талии. – Я все еще пытаюсь избавиться от веса, который набрала, живя на ранчо. – Она подала Энн бокал c шампанским. – Боже ты мой, что это была за жизнь! А ты когда-нибудь жила на ранчо?

– Нет, я родом из Новой Англии.

– Я уже было начала думать, что мне придется прожить там до конца своих дней. Иди сюда… – Хелен потащила Энн в спальню. – Видишь эту кровать? Ее ширина восемь футов. Ее сделали специально по моему заказу, когда я выходила замуж за Фрэнка. Он был единственным мужчиной, которого я любила. А когда я выходила замуж за Реда, мне пришлось перевозить эту громадину в Омаху, а потом после развода переть обратно сюда. Могу поспорить, что эти перевозки обошлись мне гораздо дороже, чем сама кровать. Вот смотри – это и есть Фрэнк.

Хелен показала Энн на фотографию, стоявшую на столике у кровати.

– Он очень привлекателен, – пробормотала Энн.

– Его уже нет. – Глаза Хелен наполнились слезами. – Он погиб в автокатастрофе через два года после нашего развода. Сука, на которой он женился, довела его до ручки. – От глубокого вздоха все ее тело заколыхалось.

Энн бросила взгляд на часы, стоявшие на том же столике. Увидев, что уже половина седьмого, она спросила:

– Можно позвонить по вашему телефону?

– Иди в мой кабинет и звони оттуда. Там тебе будет удобнее говорить.

Пока Энн звонила Аллену, Хелен налила себе еще шампанского.

– Ты где сейчас? – спросил Аллен. – Я три раза звонил тебе домой и каждый раз попадал на Нили. Я ей порядком поднадоел, так как она готовится к встрече со своей великой любовью. О, хорошо, что вспомнил! Я тут вместе c Джино, и он хочет знать, не будешь ли ты возражать, если он c нами сегодня поужинает?

– Я буду очень рада, Аллен, и ты это знаешь.

– Прекрасно. Через полчаса мы за тобой заедем.

– Хорошо, но я не дома. Я у Хелен Лоусон.

Последовала короткая пауза, потом Аллен сказал:

– Расскажешь мне все за ужином. Заехать за тобой к ней?

Пока он записывал адрес, Энн слышала в трубку, как он говорил Джино:

– Она у Хелен Лоусон. Что? Ты шутишь? – Это также относилось к Джино.

Затем Аллен снова заговорил c Энн:

– Энн, хочешь верь, хочешь нет, но Джино передает, чтобы ты пригласила Хелен поужинать c нами.

– Ладно… а они знакомы? – спросила Энн.

– Нет, а это имеет какое-нибудь значение?

– Аллен, я не смогла бы… – попыталась объяснить ему Энн, но он перебил:

– Спроси ее саму.

Энн не знала, что ей делать. Разве можно было вот так просто приглашать в незнакомую компанию такую знаменитость, как Хелен? Да еще предлагать ей в качестве кавалера Джино! Аллен заметил ее долгое молчание и спросил:

– Энн, ты куда пропала? Ты слушаешь?

Энн повернулась к Хелен и сказала:

– Аллен хочет знать, не хотите ли вы к нам присоединиться. С нами будет и его отец.

– Так это ему я должна составить пару?

– Но знаете ли, нас будет только четверо.

– Конечно же да! – вскричала Хелен. – Я видела его в «Эль-Марокко». Выглядит он очень сексуально.

– Она будет очень рада, – сдержанно сказала Энн и повесила трубку. – Они заедут за нами через полчаса.

– Как – через полчаса? За это время ты не успеешь сходить домой переодеться!

– Я не собираюсь этого делать. Пойду так.

– Но на тебе твидовый костюм.

– Аллен видел меня в этом и раньше и возражать не будет.

Хелен сморщилась и надула губки, сразу став похожей на разжиревшего младенца.

– Да ну тебя, Энн! А я-то хотела принарядиться получше. А теперь не смогу, иначе рядом c тобой буду выглядеть как рождественская елка, а я хочу произвести на Джино приятное впечатление. Он мужик, видно, заводной.

Энн казалось, что ей все это снится. Чтобы Хелен Лоусон стала вести себя как школьница, идущая на первое свидание? И все из-за встречи c Джино. Этот приступ ребячества и кокетства совершенно не соответствовал характеру Хелен – пусть простецки-грубоватому, но полному внутреннего достоинства. Энн надеялась, что надутые по-детски губки останутся единственной странностью, поразившей ее в Хелен.

– Перезвони им и скажи, чтобы заехали за нами попозже, – предложила Хелен. – Тогда ты сможешь сбегать домой и переодеться.

Энн отрицательно покачала головой:

– Я слишком устала, я весь день работала.

– А чем я, черт подери, по-твоему, занималась? – Хелен говорила c интонацией ребенка, которого другие дети не приняли в свою игру. – Я c девяти утра на ногах. Три часа отрабатывала танец c этими деревенщинами из «Гаучерос» и раз шесть умудрилась шлепнуться на задницу. Потом раз сто трендели этот поганый дуэт. И несмотря ни на что, я свежа, как огурчик, и мне не терпится отправиться c тобой на ужин. А я ведь немного постарше тебя. Мне… тридцать четыре.

– Мне не хватает вашей энергии, – сказала Энн, изо всех сил стараясь скрыть свое удивление.

Тридцать четыре! Да, Джордж Беллоуз оказался прав в оценке Хелен Лоусон.

– А сколько тебе лет, Энн?

– Двадцать.

– Эй, давай не п…! Об этом я читала в газетах. Сколько тебе лет на самом деле? – Увидев, что Энн оцепенела, Хелен по-детски улыбнулась и спросила: – Ты что, одна из тех девиц, которые падают в обморок от ненормативной лексики? Моя мамуленька тоже начинает беситься, когда они у меня вылетают. Знаешь, обещаю тебе попробовать их не употреблять. Если сегодня не выдержу и что-нибудь ляпну, ты просто посмотри на меня своим ледяным взором, вот как сейчас, – я и приду в себя.

Энн улыбнулась. Было что-то трогательное в быстрых переменах настроения Хелен. Она казалась такой бесхитростной в своей искренности и очень ранимой, несмотря на свою славу и положение.

– Неужели тебе еще только двадцать лет, Энн? – быстро продолжала говорить Хелен. – Просто не верится, как скоро у тебя все получилось, я хочу сказать, как моментально ты окрутила Аллена. Я надену черное платье и совсем немного украшений. – Не переставая говорить, Хелен направилась в спальню, чтобы переодеться. – Давай иди со мной. Может, у меня и самый сильный голос на Бродвее, но из спальни ты меня не услышишь.

Хелен, переодеваясь, продолжала без умолку болтать. Это был в основном рассказ о всех ее мужьях и о том, как подло они c ней обошлись.

– Единственное, что мне всегда нужно было от них, – это любовь, – жалобно повторяла она. – Фрэнк любил меня, он был художник. Ах, если бы он сейчас видел меня на фоне настоящего Ренуара. Он, конечно, рисовал иначе – не так, как Ренуар, он был художник-иллюстратор. Но в свободное время он занимался тем, что он называл серьезной живописью. Он мечтал о том дне, когда сможет бросить работу иллюстратора и полностью посвятить себя подлинному искусству, то есть рисовать, как ему хочется.

– А вы в то время только начали выступать? – поинтересовалась Энн.

– Как бы не так! Конечно нет! Когда мы поженились, я играла главную роль в спектакле «У Сэди». Это была уже третья ведущая роль, которую я сыграла. Зарабатывала я три тысячи долларов в неделю, а он какую-то жалкую сотню, так что, сама понимаешь, это был действительно брак по любви.

– И тогда почему он не мог заняться серьезной живописью?

– Чтобы я его содержала? Ты что, смеешься надо мной? Если бы я решилась на это, как бы тогда узнала, что он женился на мне по любви, а не ради корысти, не из-за моих денежек? Я сразу все ему выложила. Квартира у меня была большая – не люблю себе ни в чем отказывать, люблю хорошо пожить. Вот я ему и сказала, что он может переехать ко мне. За квартиру буду платить я, поскольку и так за нее платила. Я также сказала, что буду платить горничной, оплачивать весь свой гардероб, еду и напитки. Но при одном условии: если мы куда-то едем, то за все расплачивается он. Он любил поплакаться, все жаловался, что на два ужина в ресторане уходит весь его недельный заработок. И это притом, что еда, жилье и прочее ему вообще ничего не стоили. Бог мне свидетель, я любила его. Я даже старалась заиметь от него ребенка, а ведь мне пришлось бы на год отказаться от выступлений. Теперь ты понимаешь, как я его любила? Но, увы, я так и не забеременела. Иди сюда, застегни мне молнию. Ну и как я выгляжу?

Выглядела она прекрасно, хотя Энн подумала про себя, что c драгоценностями она немного переборщила, но она – Хелен Лоусон, и ей это можно простить. Прозвенел звонок, и Хелен протянула руку, чтобы взять огненно-красную шелковую накидку, отделанную блестками.

Взглянув на Энн, она спросила:

– Как ты думаешь, она не слишком кричащая?

– А почему вы не хотите надеть ту норку, в которой вы были днем? – спросила Энн.

– Тебе очень хочется, чтобы я выглядела поскромнее, да? Черное платье и коричневая шуба, куда уж скромнее? Послушай, я считаю, уж если можешь позволить себе покупать что захочешь, то нужно носить и не стесняться. Я не из этих чопорных зануд-аристократок.

Снова зазвенел звонок.

– Идем, идем! – крикнула Хелен. Секунду помешкав, она взяла норковую шубку и, улыбаясь, сказала: – Твоя взяла, ангелочек. Я знаю, что вкус у тебя первоклассный.

Знакомство Джино и Хелен прошло замечательно. Они сразу понравились друг другу. Оба решили ехать в «Эль-Марокко», который обожали. В клубе они заказывали одинаковые блюда, поглощали реки шампанского, беспрестанно гогоча над шуточками друг друга. То и дело у их столика останавливались репортеры, подходившие поздороваться c Хелен; оркестр все время играл популярные мелодии из наиболее известных спектаклей c ее участием. Энн быстро передалось общее настроение праздничного веселья, и она c удивлением отметила про себя, что громко смеется над отпускаемыми Хелен скабрезными шутками. Но в Хелен нельзя было не влюбиться.

Джино одобрительно прорычал, хлопая Хелен по спине:

– Я обожаю эту крошку! Она что думает, то и говорит, без всякой липы. Режет правду в глаза. Знаешь что, Хелен? В день твоей премьеры мы устроим грандиозную гулянку.

При этих словах Хелен совершенно переменилась, перед ними как будто сидел незнакомый человек. На лице ее появилась застенчивая улыбка, и тоненьким, каким-то девчоночьим голосом она сказала:

– Ах, Джино, это было бы великолепно! Я просто счастлива, что ты будешь моим кавалером на приеме после премьеры.

Джино понял, что попал впросак. Энн знала, что он собирался пригласить Адель, и, естественно, он предполагал, что уж кто-кто, но Хелен Лоусон наверняка уже имеет себе партнера на этот вечер.

– А на какой день точно назначена премьера? – медленно спросил Джино.

– Шестнадцатое января. Через две недели мы уезжаем в Нью-Хейвен, а потом у нас три недели гастролей в Филадельфии.

– Мы приедем в Нью-Хейвен, – быстро сказал Джино, – Энн, Аллен и я…

– Ну нет! – запротестовала Хелен. – Нью-Хейвен – это полный облом. У нас там всего три выступления, чтобы прокатать программу перед Филадельфией.

– Но мы не будем слишком придирчивыми, – добродушно сказал Джино.

– Да не в этом дело! – Хелен снова насупилась, гримаса надувшегося младенца очень портила ее. – Первый прогон у нас в пятницу вечером, а на следующий день сразу стоит утренний спектакль, и наверняка в пятницу утром еще устроят репетицию, чтобы мы немного попривыкли к новой обстановке. Если вы приедете, я, конечно, захочу c вами повеселиться и наклюкаться, а в ночь перед утренним спектаклем об этом не может быть и речи.

– До января еще слишком далеко, чтобы я мог уже все конкретно спланировать, – решительно сказал Джино. – И вообще, я могу в это время уехать куда-нибудь за границу по делам. Я человек деловой. Но поездка в Нью-Хейвен вполне реальна, разве что ты не хочешь, чтобы мы приехали.

Хелен придвинулась к нему поближе, обняла за плечи и, кокетливо подмигнув, сказала:

– Ну нет, ничего не выйдет. От меня ты так легко не отделаешься. Согласна на Нью-Хейвен. Ну а если ты будешь в городе во время премьеры в Нью-Йорке, ты на нее тоже придешь?

– Ты хочешь сказать, что я должен смотреть ее дважды?

– Слушай, ты, сукин сын, на мои спектакли приходят по пять раз, – добродушно пожурила его Хелен и, повернувшись к Энн, сказала: – Пошли-ка, Энн, сходим в нашу девичью комнатку, подправим мордашки.

Когда они вошли в дамскую комнату, сидевшая там служительница бросилась к Хелен и восторженно обняла ее. Она оказалась, как объяснила Хелен, ее первой костюмершей.

– Если бы только вы видели ее раньше, – c умилением говорила служительница, указывая на Хелен. – У нее были великолепные ноги, а ласковая же она была, ну как щеночек.

– Ноги у меня и сейчас хоть куда, – заметила Хелен. – Но несколько фунтов сбросить не мешало бы. Впрочем, на гастролях сами слетят.

Она села за столик и начала пудрить лицо. Когда же служительница отошла, встречая новую посетительницу, Хелен повернулась к Энн и в упор бросила:

– Энн, мне нравится Джино.

Сказала она это очень тихо, но лицо ее осталось совершенно спокойным, тем самым только усиливая впечатление глубины и страстности чувства, таившегося за этими словами. Хелен продолжала поправлять волосы и, не отрывая глаз от собственного отражения в зеркале, настойчиво повторила:

– Пойми, Энн, он мне по-настоящему понравился. А я ему? Как ты думаешь?

– Не сомневаюсь, что понравились, – как можно мягче ответила Энн, стараясь придать своему голосу побольше уверенности.

Хелен порывисто повернулась к ней и сказала:

– Мне нужен мужчина. Честное слово, Энни, это единственное, чего мне не хватает, – человека, которого я могла бы полюбить.

Энн почувствовала, как размягчается ее сердце при виде побитого жизнью, жалобного личика и глаз, моливших о понимании и снисхождении. Она вспомнила все жуткие истории, ходившие о Хелен Лоусон и, несомненно, распространяющиеся жалкими людишками, которые либо завидовали ее успеху, либо не могли простить ей некоторой вульгарности и грубоватости манер. Но Энн трудно было понять, как можно было испытывать подлинную неприязнь к женщине, которая под маской внешней нагловатости и даже непристойности старалась скрыть настоящую глубину чувств, тонкость натуры и отчаянную жажду любви.

– Правда-правда, Энни, ты мне так понравилась, мы будем подружками, нас теперь водой не разольешь. И на свидания будем ходить парочками. У меня ведь всегда было мало подружек. Как-то так получалось. Эй, Амелия, – громко окликнула Хелен служительницу. – Дай сюда карандаш и листок бумаги.

Амелия поспешно принесла ей блокнот и робко попросила:

– Мисс Лоусон, пожалуйста, вы ведь все равно пишете, дайте мне автограф для моей племянницы.

– На прошлой неделе я тебе дала целых три, – проворчала недовольно Хелен, но все-таки черкнула что-то в блокноте. – Может, ты ими торгуешь?

Она вернула Амелии блокнот, вырвав сначала из него один листок, на котором она успела написать номер телефона. Вручив его Энн, Хелен сказала:

– Это номер моего домашнего телефона, его нет ни в одном справочнике, так что смотри не потеряй. И ради бога, больше никому его не давай, кроме Джино, разумеется. Если у тебя получится, можешь его на нем вытатуировать. А теперь давай мне свой номер.

– Вы можете позвонить мне на работу, в контору Генри Беллами.

– Да-да, я знаю, но вдруг мне захочется позвонить тебе домой.

Энн ничего не оставалось, как записать номер их общего телефона в доме на Западной 52-й улице.

– Но не забудьте, что c девяти тридцати до пяти часов я всегда на работе, – повторила она. – А по вечерам я обычно встречаюсь c Алленом.

– Ладно, – ответила Хелен, запихивая листок c телефоном в сумочку. – Нам, пожалуй, пора возвращаться, а то они решат, что мы утонули в унитазе.

Было почти три часа ночи, когда огромный черный лимузин подкатил к дому Энн. Сначала они отвезли домой Хелен, Джино уже почти засыпал, да и Аллен выглядел утомленным, одна лишь Энн, взволнованная проведенным вечером, совершенно не чувствовала усталости. Проходя мимо двери в комнату Нили и увидев, что из-под нее пробивается свет, Энн легонечко постучала. Нили еще не легла и сразу же стала рассказывать, как она провела это время.

– Я жду тебя, – говорила она. – Ну и вечерок! Я сказала Мэлу всю правду, что мне еще только семнадцать, но он воспринял все спокойно, не испугался. Он говорит, что я больше разбираюсь в жизни, чем многие двадцатилетние девицы. Кстати, я сказала ему, что я еще девушка. – Она вдруг остановилась и спросила: – Где это ты так припозднилась?

Энн подробно рассказала Нили о вечере, проведенном c Хелен Лоусон, начав c их первого знакомства на репетиции. Когда она закончила свой рассказ, Нили недоверчиво покачала головой:

– Похоже, что ты прекрасно провела время. Ты, может, еще скажешь, что она тебе понравилась?

– Да, очень, Нили. Все эти истории, которые о ней рассказывают, по-моему, сочиняют люди, ее совершенно не знающие. Но когда c ней познакомишься и узнаешь получше, ее нельзя не полюбить. Признайся, что теперь, когда все недоразумения по поводу того, что она захотела выгнать тебя из шоу, улажены, она тебе тоже понравилась! Ведь так?

– Ну как же, она просто изумительна! – c глубоким сарказмом заметила Нили.

– Я говорю серьезно, Нили.

– Ты, случайно, не заболела? – Нили протянула руку и пощупала лоб Энн. – Она мерзкая баба. Ее никто не любит.

– Это неправда. Всякий, кто на нее наговаривает, совершенно ее не знает.

– Слушай меня. Единственно, кто ее обожает, – это зрители, да и то потому, что ее отделяют от них сцена и оркестровая яма. И нравится им не она, а роль, которую она играет. Знаешь, по-моему, многие забывают один момент: Хелен – не только великолепная певица, но еще и потрясающая актриса. Когда она исполняет роли всех этих добреньких, c золотым сердцем девушек, ей веришь. Именно потому, что она прекрасная актриса, она делает это по-настоящему убедительно. Но когда она не играет, она холодна и равнодушна, как машина.

– Но, Нили, откуда тебе знать, какая она на самом деле?

– Мамочки мои! Ну ты даешь, Энн! Ты целый месяц встречалась c Алленом и понятия не имела, что он за человек. А тут раз-два, один вечер, проведенный c Хелен Лоусон, и ты уже специалист по всем вопросам, c ней связанным. Ты становишься на дыбы и начинаешь нападать на людей, которые c ней работали и поняли, кто она такая есть, и поэтому теперь ненавидят и презирают ее. Она грубая, несговорчивая, бесчувственная, вульгарная и вообще отвратительная. Наверное, сегодня c тобой она просто старалась сохранить светские манеры или же ей что-то от тебя понадобилось. Но позволь тебе сказать: если ты вдруг встанешь у нее на пути, она, не моргнув глазом, раздавит тебя, как червяка.

– Это твое мнение о ней, такой ты ее видишь. Ты столько раз слышала всякие сплетни о ней, что даже не желаешь посмотреть на нее собственными глазами. Не сомневаюсь, что в работе она бывает упрямой и несговорчивой, но это ее работа. Ей приходится бороться за то, что ей нужно. Но забудь о работе, и ты увидишь перед собой чуткую, страдающую от одиночества женщину, жаждущую встретить настоящую подругу или друга, человека, которого она смогла бы полюбить.

– Полюбить? Ха-ха-ха! – Нили даже взвизгнула от негодования. – Да пойми, Энн. То чудовище, которое я вижу на репетициях, и есть настоящая Хелен Лоусон. И дело вовсе не в том, что она звезда. Они все такие! Стать такой, как она, просто невозможно, такой нужно родиться. Боже мой! Если бы я когда-нибудь стала звездой, я была бы так благодарна зрителям за их любовь, за то, что они платят деньги, чтобы меня увидеть, за то, что авторы пишут для меня пьесы, – просто в голове не укладывается, что такое могло бы быть, – да я была бы готова всех перецеловать. Послушай, даже Мэл, который и видел-то ее всего лишь раз на какой-то благотворительной акции, назвал ее Джеком Потрошителем.

– Не собираюсь больше c тобой спорить, – устало сказала Энн. – Но, пожалуйста, Нили, больше в моем присутствии не говори о ней плохо. Мне Хелен действительно нравится.

– Это надо же…

За дверью в коридоре задребезжал телефон.

– Какой ненормальный может звонить в такое время? – поразилась Нили. – Наверное, ошиблись номером.

– Я поговорю сама. – Энн вышла из комнаты Нили и сняла трубку.

– Привет, девочка, – звонко раздался в трубке довольный голос Хелен.

– Это вы, Хелен? Что-нибудь случилось? – Энн не могла скрыть своего удивления.

– Хелен? Неужели это она? – заорала Нили сквозь закрытую дверь. – Вот так так! Ты, значит, меня не разыгрывала и вы настоящие подружки!

– Мне просто захотелось пожелать тебе спокойной ночи, вот я и решила позвонить, – весело продолжала разговор Хелен. – Я уже разделась, простирнула чулки и трусики, намазалась кремом, закрутила волосы и теперь лежу в постельке.

Энн, стоявшая в неотапливаемом коридоре, невольно вздрогнула от холода, представив себе, как Хелен сейчас нежится в своей шикарной, шириной почти в восемь футов кровати. Но любопытство взяло над ней верх, и, не обращая внимания на Нили, стоявшую рядом и жадно прислушивающуюся к разговору, она переспросила:

– Хелен, я не ослышалась? Вы сказали, что сами постирали свои чулки и трусики?

– С ума можно сойти! Ты что, смеешься?! – прошипела у ее плеча Нили.

– Ты не ослышалась, я всегда так делаю, честное слово, – ответила Хелен. – Моя мамуся меня к этому приучила, и теперь, хотя у меня есть служанка, я каждый раз, прежде чем лечь в постель, все стираю сама. Наверное, во мне сказывается мое ирландское происхождение, ведь я – О’Лири.

– Это ваша настоящая фамилия? – спросила Энн.

Нили не выдержала:

– Я сейчас вернусь. Наброшу что-нибудь, если уж мы собрались потрепаться. Здесь собачий холод. – Сказав это, она убежала к себе.

– Нет, настоящая моя фамилия – Лафлин, – ответила Хелен. – Она шотландская, ведь в моем роду были шотландцы, французы и ирландцы. Но я поменяла Лафлин на Лоусон, решив, что в огнях рекламы она будет выглядеть посимпатичнее.

– Вы, значит, всегда были уверены, что ваше имя рано или поздно появится в огнях афиш театров и варьете?

– Всегда, не сомневайся! В десять лет я уже пела на благотворительных концертах Актерской лиги, а в шестнадцать начала брать уроки вокала. А еще через два года стала ходить на прослушивания и попала в одно из бродвейских шоу. Роль я там играла крошечную и исполняла одну песенку, но критики оценили мое исполнение очень высоко. Все были удивлены, кроме, конечно же, меня самой. Если бы я не знала, что певица я потрясающая, зачем бы я пошла на прослушивание?

– Значит, у вас c самого начала все пошло гладко, без трудностей, и вам никогда не приходилось искать себе работу?

– У нее сразу все получилось, – подсказала вернувшаяся Нили, уже одетая в теплый халат и жевавшая сушеный инжир. – Именно поэтому она так злобно относится к таким, как я, – она понятия не имеет, чего стоит пробиться наверх, бороться за каждую роль.

– Нет, мне все досталось довольно просто, – продолжала рассказывать Хелен. – Но должна признать, что далеко не всем это удается, хотя если у тебя есть талант, то все равно успех придет. Дело только в таланте. К кому-то, правда, слава приходит не сразу, а со временем, но никто еще, имея настоящие способности, в толпе жаждущих не затерялся. Терпеть не могу все эти дерьмовые разговоры о невезении, которые слышишь повсюду, о гениях, не имевших возможности пробиться. Черт меня возьми, масса девчонок умеет хорошо петь. Я слышала многих солисток самых разных групп, зарабатывающих по семьдесят пять долларов, которые поют намного лучше меня, но в них чего-то не хватает. У них нет изюминки, искры Божьей, вот что!

Энн переступала ногами, дрожа от холода. Пальто ее осталось в комнате Нили, поэтому ей пришлось сказать в трубку:

– Хелен, мне нужно идти ложиться. Здесь отключено отопление, и я совсем окоченела.

– Иди ложись, я тебя подожду.

– Но я не могу… я хочу сказать, что телефон…

– Что, шнур слишком короткий?

– Телефон у меня не в квартире, а на лестнице, в холле.

– Ты шутишь?!

– Нет, он действительно в холле. Я живу в меблированных комнатах, и своего телефона у меня нет.

– Не может быть, ты, конечно же, меня разыгрываешь! На пальце у тебя колечко за пятьдесят тысяч долларов, а телефон в коридоре? Так в каком же это доме, черт меня побери, ты живешь?

– На Пятьдесят второй Западной улице – рядом c кафе «У Леона и Эдди».

– Это же мерзейший район! – Хелен взвизгнула от возмущения, но тут же ее голос снова стал спокойным. – Но я думаю, что можно и перетерпеть, ты ведь вот-вот выйдешь замуж. Одного я понять не могу: как ты можешь жить без своего личного телефона?!

– А мне он не очень нужен.

– Ну, тебе виднее, дорогуша!

В трубку Энн услышала, как Хелен громко зевнула, зашелестела газетами, а потом снова заговорила сонным голосом:

– Ага, вот тут, вижу, обо мне есть две статейки. Ну ладно, ангелочек, иди спать. Завтра после работы заезжай ко мне на репетицию.

– Но я освобождаюсь довольно поздно, а потом сразу бегу домой переодеться к приходу Аллена.

– Да, переодеться тебе явно не мешает. Да поприличнее, надо сказать. Ты действительно смотришься хоть куда, но этот твой твидовый костюм никуда не годится, его нужно выкинуть вон. Помни, самое важное в жизни – это заполучить мужика, который тебя любит. Ради него тебе надо одеваться получше. Я позвоню тебе завтра на работу.

Раздался щелчок брошенной трубки.

Вернувшись в комнату Нили, Энн взяла свои пальто и сумку и направилась к двери. Нили, идя следом за ней, сказала:

– Ничего не понимаю, Энн. – Она, недоумевая, качала головой. – Просто в голове не укладывается. Ни за что бы не поверила, если бы не слышала ваш разговор собственными ушами. – Недоверчивое выражение снова появилось на ее лице. – Но все равно говорю тебе: у нее должна быть какая-то своя причина так к тебе подъезжать.

– Ты ошибаешься, ничего подобного нет. Сегодня она здорово провела время… ведь ей действительно очень одиноко одной. И Джино ей понравился.

– Так вот в чем дело! – завопила, все сразу поняв, Нили. – Ты ей нужна, чтобы заполучить Джино, и больше ничего!

– Неправда! С самого начала, еще до того, как я устроила ей эту встречу, она отнеслась ко мне очень тепло и по-дружески. Даже пригласила к себе домой…

Нили озадаченно хмыкнула:

– А может, наша старая кобыла c возрастом начинает дурить?

– Нили, перестань, как тебе не стыдно?!

– А что, и такое бывало. Пойми, некоторым из этих известнейших звезд, особенно телкам вроде Хелен, обожающим секс, так осточертевают мужики, ни в грош их не ставящие, что они ради кайфа переходят на женщин. Помню, c нами в одном клубе выступала одна престарелая и давно поблекшая кинозвезда, так она…

– Неправда, Нили, в этом смысле Хелен совершенно нормальна!

– Ну ладно! – зевнула Нили. – Что, мне драться c тобой, что ли, из-за нее? Всем известно, что она помешана на мужиках и готова переспать c кем угодно, лишь бы он был в штанах. Она всегда этим славилась и мужа своего первого из-за этого потеряла. Он однажды вернулся домой и застал ее в койке c каким-то гангстером, c которым она встречалась еще в юности.

– Нили, повторяю тебе, что все это сплошная ложь. Она очень любила своего первого мужа.

– Энн, не забывай, что я целыми днями сижу и треплюсь c другими актрисулями. И все прекрасно знают, что Хелен когда-то работала певичкой в бистро, принадлежавшем Тони Лагетта, и она была от него без ума. Но он был итальянцем и католиком, имел жену и семерых детишек. Конечно, он ее трахал, но не более того. Когда же она прославилась после своего первого шоу, появился Генри Беллами и заставил ее бросить Тони. Если бы его жена подала в суд, это могло бы повредить ее репутации, а она уже становилась известной и не могла себе этого позволить. Последовал долгий роман c Генри, но она по-прежнему тайно встречалась c Тони. Все кругом прекрасно всё знали, один лишь Генри ни о чем не подозревал. Он оставался ее администратором, и он-то и сделал из нее звезду и миллионершу. Затем Тони нашел себе другую бабу, и Хелен так ошалела, что выскочила замуж за первого встречного, за этого самого художника. К тому времени такие забегаловки, как это бистро, все повывелись, а Тони открыл лавочку пошикарнее, франко-итальянский ресторанчик, и Хелен стала туда водить своего художника и обжималась c ним на глазах у Тони, чтобы заставить его ревновать. По-моему, можно сказать, что ее тактика сработала, если художник в один прекрасный день застал ее вместе c Тони, отмечающими, так сказать, свое примирение… Художник ее бросил, но он после этого стал совершенно другим человеком. Он попробовал было снова жениться, но кончилось это плохо, ведь он уже превратился в беспробудного пьяницу.

– И где же ты понаслушалась этих сказок?

– Историю c Тони я слышала еще тыщу лет назад. Это надо же! Всякий раз, когда в разговоре всплывало имя Хелен, ее все называли «подружка Тони», а про Генри Беллами и ее первого мужа мне порассказали ребята из нашего шоу. Все знают…

– Опять ты за свое! – нетерпеливо перебила ее Энн. – Ты всё знаешь, как и все, но только через слухи и сплетни. И подобно остальным, передаешь эти басенки дальше всем, кто пожелает слушать. Слухи и обрастают новыми подробностями, как снежный ком. А ты что, сама при этом присутствовала? Ты сама видела их вместе, Хелен и Тони? А я c ней самой разговаривала и знаю, какие чувства она испытывала к своему мужу. Согласна, наверняка Хелен имеет определенные неприятные стороны. По-моему, слава пришла к ней слишком стремительно, и ее талант не успел еще облагородить некоторые нелучшие черты ее характера. Он вынес ее наверх и сделал звездой, но в душе она продолжает оставаться простой девчонкой из Нью-Шошели. Она старается казаться несгибаемой и упрямой из боязни, что кто-нибудь сможет причинить ей зло.

– Ладно, сдаюсь! – сказала Нили. – Она достойна обожания и вообще сама кротость. Похоже, что вы обе будете ходить теперь друг за другом, как нитка за иголкой, и ты, сдается мне, единственный человек, который ее понимает. Может, ты дашь ей понять, что у второй твоей близкой подружки тоже талантишко имеется. Вдруг она кинет мне парочку-другую лакомых кусочков из шоу.

– Ты, Нили, моя подруга, – улыбнулась Энн, – и никто тебя не заменит, не беспокойся!

– Да, так я тебе и поверила! Могу себе представить, как мы втроем собираемся на посиделки, чтобы вдоволь по-девичьи поболтать. Ну и картинка!

– А почему бы и нет? Подойди к ней завтра на репетиции и скажи, что ты моя близкая подруга.

– Ах, конечно, обязательно подойду! – фыркнула Нили.

– Почему же нет?

– Потому что никто к ней так не подходит, чтобы просто поговорить.

– Попробуй, а вдруг все будет иначе, не так, как ты думаешь?

– Ну как же! Конечно, все будет по-твоему! Может, мне поговорить c ней о том, как лучше стирать чулки и какой порошок она предпочитает – «Люкс» или «Айвори»? Или если она таким образом кайф ловит, я могу дать ей постирать несколько своих грязных комбинаций. Вот была бы умора!

– Спокойной ночи, Нили!

– И тебе того же. Но, Энн, я говорю серьезно. Если эта славная дружба продолжится и у тебя появится такая возможность, замолви за меня словечко. Хоть попытайся. Прошу тебя, пожалуйста!

– Вот это я назвал бы необыкновенным квартетом, – сказал Джордж Беллоуз, кладя на стол перед Энн утреннюю газету.

В глаза ей бросилась огромная фотография, сделанная накануне вечером в «Эль-Марокко». На ней Хелен выглядела как-то нелепо-вульгарно, Джино, по своему обыкновению, широко ухмылялся, а Аллена наполовину не было видно. Самой же Энн фотограф явно польстил, она получилась лучше всех и выглядела потрясающе.

Энн заставила себя улыбнуться и, просмотрев записки, оставленные у нее на столе, спросила:

– Кто такой Ник Лонгуорт?

– Ему принадлежит одно из лучших в городе ателье фотомоделей и манекенщиц. А почему ты спрашиваешь? Он что, приглашает тебя работать у него?

– Да не знаю. Я только что пришла и увидела все эти записки c просьбой ему позвонить.

– Эта работенка как раз для тебя, ведь ты прирожденная фотомодель. Рано или поздно ты бы все равно стала ею. От судьбы никуда не денешься – кисмет, как говорят турки.

Джордж взглянул на кольцо у нее на пальце, но в этот момент у нее на столе зазвонил телефон, и, махнув ей рукой, он удалился к себе в кабинет.

Звонил Аллен. Он сразу спросил:

– Ну, пришла в себя после вчерашнего?

– Вечер, по-моему, прошел чудесно, не так ли? – весело ответила Энн.

Аллен ничего не ответил, в трубке долго было тихо, так что Эллен пришлось сказать:

– Аллен, ты слушаешь?

– Мне показалось, что я ослышался.

– Я имела в виду, что мне очень понравилась Хелен Лоусон. – Энн говорила уже как бы оправдываясь.

– И что же тебе в ней понравилось? Неужели ее очаровательные шуточки или изысканные благовоспитанные манеры? Знаешь, Джино тоже не подарок, иногда его только c трудом можно переносить, но он мой отец, и мне приходится c этим мириться. Но что касается Хелен…

– Мне твой отец действительно понравился.

– Не говори это из вежливости, Энн, не надо, я все прекрасно понимаю. Я всегда говорил, что если родственников человек себе не выбирает, то друзей-то может и должен.

– Аллен, ты говоришь ужасные вещи.

– Почему ты так решила? Я просто честен c тобой. Если бы я познакомился c Джино и он не был бы мне родственником, я счел бы его человеком весьма несдержанным на язык и вообще противным и невыносимым. Конечно, я восхищался бы его деловой хваткой ничуть не меньше, чем я восхищаюсь Хелен на сцене. Но в обычной жизни я вполне могу обойтись без них обоих. Как только мы поженимся, мы подыщем себе совершенно новый круг общения, людей респектабельных и воспитанных. Вечером я попробую все это тебе получше объяснить.

Голова Энн вдруг начала раскалываться от страшной боли.

– Аллен, я сегодня очень мало спала, и мне, пожалуй, придется на сегодня отменить нашу встречу. Сразу же после работы я хочу вернуться домой и залезть в постель.

– Кстати, нам нужно обсудить еще один вопрос. Ты долго намерена цепляться за эту работу? Неужели до самого дня свадьбы?

– Я хочу работать, Аллен, пойми это, и я не хочу выходить замуж. Я тебе уже говорила об этом не раз.

Аллен принужденно расхохотался.

– Да, вижу, ты действительно переутомилась. Хорошо, даю тебе свободный вечерок, но прошу тебя, Энн, начинай думать о нашем браке. Знаю, я дал слово, что не буду тебя торопить, поэтому единственное, на чем я могу настаивать, – это чтобы ты начала приучать себя к мысли, что мы должны пожениться.

День тянулся невыносимо долго. Снова был звонок из ателье Лонгуорта. Энн ответила, что ее совсем не интересует перспектива работать у них фотомоделью, но обещала обязательно перезвонить им, если вдруг передумает. После ланча приехал Генри, и, когда Энн принесла ему в кабинет пришедшую почту, он, даже не взглянув на нее, отложил все бумаги в сторону, закурил сигарету и сказал:

– Присаживайся. Мы получили хорошие рецензии на радиошоу Эда Холсона, но должен признаться, этот сукин сын нас просто режет.

– Проблемы c шоу или c ним самим? – поинтересовалась Энн, устало откинув голову на подголовник кресла и массируя себе виски.

– Конечно же Холсон. Что делать, если среди твоих клиентов попадается алкаш? Гений, черт бы его подрал, но жуткий пропойца! – Генри возмущенно тряс головой. – Надрался как свинья в присутствии учредителя шоу. Мне, естественно, пришлось сделать вид, что c ним впервые такое приключилось. Вот козел – получает двадцать тысяч в неделю и имеет наглость наклюкаться вместе c хозяином программы. Но мне еще повезло. У него вчера была только первая стадия запоя, когда он еще сохраняет вежливость по отношению к присутствующим. А то ведь на втором этапе он всех начинает называть жидами-подонками.

– Почему вы c ним все-таки работаете?

– Подсчитай, сколько будет двадцать пять процентов в неделю от двадцати тысяч, вот тебе и ответ. К тому же способности у него незаурядные. В друзья я выбираю только тех, кто мне лично симпатичен, а вот в клиенты – обязательно самых талантливых.

Энн чувствовала, что голова у нее пухнет от боли, казалось, что за глазными яблоками бьют какие-то молоточки.

– По-моему, невозможно до конца и во всем оставаться безупречным, – сказала она, c трудом выговаривая слова.

– Об этом и речи не идет. Я имею в виду порядочность в деловых и профессиональных вопросах. Когда выбираешь самых талантливых, о личных чувствах надо забыть. Если чувства, а не разум берут верх, тут же получаешь по башке.

На столе у Генри зазвонил его личный телефон. Сняв трубку, он сказал:

– Алло! А, привет, лапочка, как у тебя идут делишки? Да, не сомневайся, я видел. Ты, детка, прекрасно выглядела. Конечно, она сидит рядом со мной.

Он передал трубку Энн и, увидев ее вопросительный взгляд, объяснил:

– Это звонит Хелен.

– Привет, – весело заорала в трубку Хелен. – Ну, как дела у нашей работяги?

– Немножко устала.

– Я тоже. В десять мне надо было быть на репетиции, а сейчас у меня пятиминутный перерыв. Послушай, сегодня вечером в «Копакабане» открывается новая программа. Я позвонила Джино и предложила нам вчетвером сходить на нее. Он согласился сразу же. Мы пойдем на второе отделение, тогда у нас c тобой будет возможность маленько соснуть.

– Аллен знает об этом?

– Понятия не имею. – Хелен на секунду замолчала, а затем заговорила голосом маленькой девочки, который Энн уже слышала раньше: – Неужели, Энни, тебе совсем не хочется сходить в «Копа»?

– Ну, как сказать… пожалуй, да. Это было бы интересно. Если только я смогу перед спектаклем немного отдохнуть.

– Конечно-конечно. Да, кстати, принарядись получше – там будет весь город.

– Надо надеть длинное вечернее платье?

– Вовсе не обязательно. Лучше короткое, но поярче. И умоляю, надень меховую накидку или жакет. Твое пальтишко из верблюжьей шерсти никуда не годится!

– У меня есть черное пальто… – начала было Энн, но остановилась, увидев, что в приемную входит Лайон Берк.

За нее разговор продолжила Хелен:

– Прекрасно! Да, кстати, совсем забыла. Когда придешь домой, ты найдешь там небольшой подарок от меня.

– Подарок? Но по какому поводу?

– Сама увидишь, я уверена, он тебе пригодится. Ладно, мне надо бежать зарабатывать денежки. – В трубке раздался щелчок.

– Энн – новая подруга Хелен Лоусон, – объяснил Генри Лайону.

Тот сел, вытянул ноги поудобнее и сказал:

– Энн у нас из крепкой новоанглийской породы. Она уцелеет.

Энн чуть заметно улыбнулась:

– Должна сказать, что я уже устала повторять одно и то же, но мне действительно нравится Хелен Лоусон.

– Очень хорошо, – быстро вмешался в спор Генри, – Хелен необходима настоящая подруга. В глубине души, как мне кажется, она чувствует себя очень одинокой.

– У Хелен что ни сезон, то новая подружка, – засмеялся Лайон.

– Настоящей подруги у нее не было никогда, – продолжал доказывать Генри. – Большинство женщин стараются использовать ее в своих интересах, а сами за ее спиной смеются над ней. Она слишком быстро прославилась и не успела поднабраться хороших манер. Вообще, половина дамочек в этом городе начинают карьеру актрисы, не имея ни малейшего представления, что такое хороший вкус и воспитание. Но со временем они узнают – либо в гримерных, либо от других девиц, – какие книги следует читать или хотя бы делать вид, что читала, и как следует одеваться. И когда к ним приходит известность, они уже успевают немного пообтереться. Хелен пару лет была певичкой в одной кафешке, просто забегаловке, и, естественно, ничему там не научилась. Затем, после первого же выступления в большом шоу, она в одну ночь стала звездой. А от звезды люди все готовы стерпеть. Хелен вдруг оказалась слишком недоступной, ее уже нельзя было учить, как одеваться, выражаться и как себя вести. Окружавшие ее люди лишь добродушно хохотали, слыша ее площадные словечки, а у нее создавалось впечатление, что все считают ее остроумной и колоритной личностью. Будь c ней рядом, Энни! Ей так не хватает такого человека, как ты.