Читать онлайн Открывашка и пробой бесплатно

Пролог

С потолка, с периодичностью в тридцать секунд, на головы сыпалась побелка.

– Хоть часы сверяй, – буркнул сидящий на верхних нарах Юра.

Повернув голову, он спросил сидящего на нижних толстого, седого, одетого в запылившийся костюм человека:

– Вы в порядке?

– В порядке, – раздраженно отмахнулся тот, посмотрел на меня и ухмыльнулся. – Следующий залп будет означать, что они нам не верят. Не зассышь, сынок? – подпустил в последнее слово сарказма. сынок? – В порядке, – раздраженно отмахнулся тот, посмотрел на меня и ухмыльнулся. – Следующий залп будет означать, что они нам не верят. Не зассышь, сынок? – подпустил в последнее слово сарказма.

– Не зассу, отец, – в тон ему ответил я. отец – Не зассу, отец, – в тон ему ответил я.

Тоже мне, родитель выискался. Но без него у нас ничего не получится, так что придется это терпеть.

Раздался гул, и на голову просыпался белый ручеек.

– Что ж, это их выбор, – с философским видом пожал плечами «отец». – Давай.

Поднявшись с ящика, я повернулся налево и вошел в светящееся, видимое только мне, золотистое пятно. Здравствуй, «тамбур», мы не виделись целых полторы минуты, но я уже успел соскучиться.

Внутри «тамбура» всегда тихо, спокойно, а ходить сюда могу только я или те, кто держит меня за руку. Вокруг сияют мириады пятен – пространственных пробоев. Что скрывает большинство из них мне неведомо – посетить их все короткой человеческой жизни не хватит. Но с момента моего появления в этом мире многое изменилось, и теперь я точно знаю, что вот этот пробой ведет на крышу Собора Святого Петра, а вон тот – прямо к её голодным детям. Спасибо, что научила меня складывать два и два, Сеннит. её Вокруг сияют мириады пятен – пространственных пробоев. Что скрывает большинство из них мне неведомо – посетить их все короткой человеческой жизни не хватит. Но с момента моего появления в этом мире многое изменилось, и теперь я точно знаю, что вот этот пробой ведет на крышу Собора Святого Петра, а вон тот – прямо к её голодным детям. Спасибо, что научила меня складывать два и два, Сеннит.

Левая рука коснулась «Ватиканского» пробоя, правая – ведущего в другой мир. По телу пробежал болезненный, словно от удара током, импульс. Ерунда, ради дела такое я могу потерпеть – где-то там, в жестоком и странном мире по ту сторону «тамбура», войска Его Святейшества убивают моих друзей, и я обязан положить этому конец. Минута, вторая, третья. Все, можно отпускать.

Утерев ладонью пот со лба, немного подрагивая от остаточных импульсов, я вернулся к ведущему в бункер пробою и вошел в него, угодив в крепкие объятия «отца»:

– Молодец, Андрей!

Сам знаю.

Глава 1

– Суп сварил, из пакетика с заправкой, – сковырнув ботинки и бросив рюкзак на пол прихожей, ответил я на мамин вопрос.

Задолбала своей навязчивой заботой, если честно. Каждый день звонит – утром и после учебы. Сына, ты покушал? Ты проснулся? Учебу не проспал?

Но если ругаться – будет хуже. Просто немного потерплю и буду свободен до завтра. Вообще, мама у меня хорошая, и с тех пор как я уехал учиться в город, я стал к ней относиться намного терпимее.

– Там же есть нечего, – неодобрительно заметила она. – И вредно.

– Я картошки с колбасой покрошил, – парировал я, повесив пуховик на крючок вешалки. – Не так уж и вредно.

Зима нынче началась в начале ноября.

– Ладно, раз с картошкой, значит нормально, – успокоилась она. – Ладно, отдыхай, устал поди – четыре пары!

– Устал, – подтвердил я. – Пока.

– Пока. Не забудь руки помыть перед едой, а то в автобусах чего-только не подхватишь. Ты же у меня хороший мальчик, Дюша. Папа бы тобой так гордился.

Отправив подаренный сестрой на поступление айфон в карман брюк, я подхватил рюкзак и пошел в комнату. Их у меня две, но во второй, кроме кровати и пустого шкафа, ничего нет – мне не нужно, а до этого в ней никто не жил.

В жилой комнате, у левой стены, стоит диван – я на нем и сижу, и сплю. У окна – стол с ноутом и тетрадками. Стул – «совковый», с потрепанной зеленой обивкой, но мама обещала подарить на Новый год нормальное кресло на колесиках.

Справа – шкаф с отсеком под шмотки и почти пустыми полками. Не средневековье же книжки и хрусталь складировать, максимум – фигурку Хацунэ Мику, которую стыдно показывать знакомым. Хорошо, что в гости ко мне почти никто не ходит – не хочу превращать квартиру в свинарник, поэтому не говорю одногруппникам о том, что живу один. От «вписок» потом хрен отобьешься.

– Привет! – поздоровался я с «колонкой».

– Привет, Андрей! – поздоровалась она в ответ куском одноименной песни Ирины Аллегровой.

Эту песню я ненавижу настолько – всё детство в остроумии придурки упражнялись – что получаю заряд бодрости каждый раз, когда слышу.

– Поставь плейлист дня, – попросил я виртуального помощника и под музыку переоделся из джинсов и свитера в шорты и футболку.

Теперь нужно перекусить и садиться за учебники. Окончившая мой институт сестра мне говорила, что первый год самый важный: если наполнить зачетку пятерками, преподавателям будет совестно ее портить плохими оценками. Пару лет назад я бы послал сестру с ее советами подальше, но теперь я вырос и поумнел – семнадцать лет, первый курс пединститута, пора уже уметь расставлять приоритеты.

Ладно, посмотрю видосики, пока ем. Никаким супом на кухне и не пахло – надо мне готовить, если сеструха пятьсот баксов в месяц мне на карманные расходы присылает? Обожаю пиццу и ненавижу готовить, поэтому забитая мясом морозилка почти не удостаивается моего внимания.

Сестре повезло – вышла замуж за хорошего (она так говорит по крайней мере) шведского дядьку-директора сантехнической фирмы, родила ему двоих детей и катается, как сыр в масле. Эта квартира – формально ее, купила «что бы было где остановиться, когда приеду погостить на Родину». За четыре года приезжала дважды, и оба раза ночевала у нас с мамой. Для меня она ее купила, это даже мне понятно. Спасибо, Таня, я правда это ценю.

Мне таких быстрых успехов не светит – и пол не тот, и геополитическая обстановка. Даже с переводами теперь заморачиваться приходится, криптовалютой отправлять. Но план у меня есть – закончу учебу и поеду в деревню, мне все эти кафе, клубы и прочие городские прелести не нужны. На деревню мне тоже, впрочем, плевать, но там больше перспектив – если молодой учитель мужского пола не спивается за первые несколько лет, он автоматически в деревенских условиях становится директором. Ну и государство сельских учителей любит, денег даёт.

Одногруппники над таким планом ржут и презрительно кривятся, но мне плевать – я целостная, лишенная комплексов личность. И мы еще посмотрим, сколько после выпуска пойдет работать в общепит и курьерами, а кто самореализуется в условиях отсутствия конкуренции и будет спокойно распиливать с тетеньками из Районо выданный на ремонт школы кусок бюджета. «Попильная» часть там, если что, изначально заложена, и потолки на головы детям падать не будут – я же себе не враг. Мама вот немножко пилит, но школа при этом считается лучшей в районе – даже губернатор время от времени приезжает, политические агитки снимать.

Съев кусок пиццы и запив ее скрепной, импортозамещенной «Колой», я свайпнул видос и посмотрел, как корейская красавица в медицинской маске исполняет сложную кей-поп хореографию. Эх, а вот с однокурсницами из-за неосторожно озвученного плана на жизнь теперь проблемы – я теперь для них отбракованный материал, даром что на курсе всего пятеро парней. Филфак! Удачи найти богатого папика, овцы. Должна же в моем миллионнике найтись более здравомыслящая девушка, которая здраво оценивает свое место в мире?

Открыв приложение для знакомств, обрадовался паре полученных лайков – я довольно симпатичный, плаванием всю жизнь занимаюсь – в деревне, где моя мама работает директором школы, кроме плавания секций не было. Так, первой пишем «привет, как дела?». Второй – она посимпатичнее – пишем «Привет. Пошли гулять!». Теперь остается ждать поклевки.

Взяв еще кусочек пиццы, вернулся к видосикам. Вот это соевое визжащее существо сразу свайпаем. Грустно, но в чем-то я со стариками согласен: дегенератов-миллионеров в интернете как-то многовато. И хрен бы с ними, но они же рассказывают, что к успеху прийти может каждый – он же смог. И так-то мотивация от этого растет: если вот этот имбецил «взлетел», значит я тем более смогу! Увы, мир работает не так – имбецил порой приходит к успеху именно из-за своей имбецильности. У меня так точно не получится, мне придется долго учиться и работать. Скучно, зато результат почти гарантированный.

Есть и другой вариант – сестра зовет после учебы переехать к ним, в Швецию. Мама не хочет – она в той деревне всю жизнь прожила. А я не хочу ее бросать – поеду в деревню соседнюю. Может и глупо, но за последние пару лет я увидел и услышал столько русофобии, что на Запад – ни ногой, я вам не релокант соевый, у меня самоуважение есть.

Вернувшись в комнату, посмотрел на стоящую на столе семейную фотографию двухлетней давности. Отец умер через неделю после того, как мы ее сделали. Умер очень обидно, глупо и несправедливо – здоровый сорокалетний мужик наклонился завязать шнурок, упал и больше не встал. Вскрытие показало, что в его голове лопнул сосуд. Я потом три месяца наклоняться боялся – вдруг так же?

Папа у меня был хороший – не пил, в лес на охоту и рыбалку водил, научил чинить все, что найдется в доме, своими руками. Теперь, задним умом, я невольно думаю – может знал, что умрет скоро, потому и торопился как можно больше навыков передать? Мама – вот она, улыбается во все свои полные, румяные щеки – тоже хорошая, добрая и готовит вкусно. Совмещает директорские обязанности с преподаванием английского – это от нее у сестры и меня хорошее знание языка взялось.

Бросив телефон на диван, я вздохнул и уселся за стол. Завтра у нас коллоквиум, нужно готовиться. Наклонившись к рюкзаку, расстегнул молнию и достал учебник. Эта штука в институте не настолько полезна, как в школе, но пару тезисов выписать можно. Положив учебник на стол, откинулся на стуле поудобнее и… потерял равновесие, рухнув на спину.

– А-а-а!!! – музыку из колонки сменил испуганный женский визг.

Какого хрена? И почему потолок побеленный, с одинокой, висящей на проводе лампочкой? У меня был натяжной, с няшными светодиодами. Сеструха на ремонт не скупилась, че ей, с мужниной годовой зарплатой в двести тысяч долларов? На «Тесле» по Стокгольму рассекает.

Мысль в голове пронеслась почти мгновенно, состояние из лениво-расслабленного быстро переключалось на напуганное и растерянное, болела ушибленная спина, а уши продолжало резать пронзительное «А-а-а!!!».

Повернувшись на звук, я увидел пытающуюся забиться в угол комнаты, визжащую девушку в розовом топике и черных джинсовых шортах. Почти ровесница, и симпатичная, но…

– Как ты попала в мою квартиру? – спросил я у нее, поднимаясь на ноги.

– Катя, что случилось?! – с этим тревожным вопросом в комнату влетел дородный, гладковыбритый мужик в тельняшке и «трениках».

Я смотрел то на него, то на девчонку, и параллельно успевал оценить окружение, с каждым увиденным предметом все глубже погружаясь в страх и растерянность. Бледно-розовые шторы, набитый книгами в мягких обложках книжный шкаф, белый коврик под моей спиной, непривычно давящая в спину спинка стула – этот явно металлический. На кровати и полках – аккуратно расставленные мягкие игрушки.

– Ты кто, сука?! – рявкнул на меня мужик и без усилий поднял меня над землей, схватив за трещащий от напряжения ворот футболки.

– Я нечаянно! – на чистых рефлексах ответил я и зажмурился в ожидании побоев.

Да что со мной случилось? Головой ударился и лежу без сознания? Или может это галлюцинации или я просто задремал, и теперь меня «кошмарит» сонный паралич?

Надежда испарилась после средней силы пощечины, которая больно обожгла щеку и немного помогла взять себя в руки.

– Насильник? Отвечай, сука!

– Нет! – открыв глаза, заорал я. – Я не знаю, как сюда попал!

– Не зна-а-аешь, – многозначительно протянул мужик.

– Не знаю, – я позорно шмыгнул носом и ощутил как из глаз потекли слезы. – Отпустите меня, пожалуйста, я больше не буду.

Ну и где теперь моя хвалёная «взрослость»?

– Ты мне тут не ной – не в школе! – залепил он мне еще одну пощечину, посильнее. – В окно залез, сволочь?! – тут он посмотрел на закрытое окно, пожевал губами и обернулся на заткнувшуюся и теперь с любопытством смотрящую «представление» дочь. – Это что, хахаль твой? Сама пустила?

– Нет! – протестующе пискнула она. – Я лежала, книжку читала, и тут бах – он на стуле опрокинутом валяется. Может он из этих? – и она с испуганной миной указала на окно.

– Я не из этих! – попытался оправдаться я.

– А из каких? – мужик поставил меня на ноги, но футболку не отпустил.

– Человек я! Русский! Не гей и не либерал!

«Эти» – понятие растяжимое, но неизменно плохое.

– И воришка, – придумал мне новое занятие мужик.

– Нет! Я вообще не понимаю, как сюда попал, я дома сидел, фольклор учить собирался, я студент, в пединституте учусь! Отпустите меня, пожалуйста!

– Че сидишь? В милицию звони, бегом! – рявкнул он на дочь и поведал мне. – Совсем ворье охренело, среди бела дня лазят, а я тебя отпустить должен?

– Я не знаю! – рявкнул я на не в ответ, закрыл лицо руками и заплакал.

– Тьфу, – сымитировал мужик раздраженный плевок, отпустил футболку и брезгливо вытер руку о тельняшку. – Туда шуруй, в угол, на корточки сядь и чтобы бежать не вздумал, понял?

– Понял! – пискнул напуганный я и сел на корточки между столом и шкафом.

– Дозвонилась? – переключился он на дочь. – Дай сюда, – отобрал у нее телефон. – Улица двадцатилетия победы над иноземными захватчиками, дом 4, квартира 43, воришку поймал. Быстрее! Бирюков Иван Анатольевич, – представился. – Ждем!

Я тем временем осознавал всю «прелесть» моего положения. Я – несовершеннолетний, и вообще не представляю, тянет ли вторжение в чужую квартиру на срок на «малолетке». Может отделаюсь штрафом? Но из института теперь точно попрут, после такого «залета». Плакала мой очень скучный, но надежный план на жизнь.

– Ты как сюда попал-то? – вернув дочери телефон, спросил мужик.

– Да не знаю я! – простонал я. – Дома сидел, улица Вейнбаума, дом 8, квартира 21! Стойте, вы сказали «Улица пятидесятилетия победы над иноземными захватчиками»? – паникующий мозг смог вычленить неожиданную деталь.

– Ты мне зубы не заговаривай, – сагрился Иван Анатольевич. – Нет в городе никакой улицы Вейнбаума! Твою мать! – на его лице мелькнул страх, и он сделал шаг назад. – Так ты «открылся»? Катька, в кладовке сумка синяя, все документы в нее и на улицу.

– Пап?..

– Не «папкай», у нас тут, похоже, неадекватный «открывашка».

– Так у нас «открывашек» уже пять лет не было! – не спешила она выполнять требование. – Может он обкурился?

– Поговори мне еще! – рявкнул на нее мужик, и дочка быстро свалила из комнаты. – А ты – сиди и молчи! – рявкнул на меня.

Мне ничего не оставалось, кроме как сидеть и молчать. «Открывашка»? «Победа над иноземными захватчиками»? Да что тут вообще происходит?! Мужик тем временем подвинул себе стул и устроился в центре комнаты, не сводя с меня глаз.

Тут тьму и безысходность в голове рассеялись, и я понял, кто может решить любую проблему и надежно защитить меня от всех опасностей мира:

– Позвоните маме!

Хозяин квартиры остался верен себе:

– Заткнись!

Ни телефона, ни документов – пара номеров в голове, шорты, футболка да носки, вот и всё, с чем я попал сюда. «Сюда!». Порталы, «иноземные захватчики», необъяснимое перемещение меня! Варианта два: я или шизофреник, или попал в параллельный мир.

Осознание больно ударило панической атакой. Потеряв над собой контроль, я запрыгнул на стол и открыл окно. Где-то в глубине поглощенного единственным желанием – бежать – мозга вяло шевельнулся совет посмотреть вниз, прежде чем прыгать.

– Стоять! – мужик схватил меня за шорты.

Оставив «трофей» мужику, я выскользнул из шорт и рухнул вниз.

Этаж оказался вторым, и на клумбу с цветочками я неведомо как умудрился приземлиться ногами. Потеряв равновесие, шлепнулся в цветы всем телом, уткнувшись в бархатцы и календулу носом.

– Держи его! – раздался сверху ненавистный голос.

Встать самостоятельно я не успел – кто-то заломал мне руки за спину и скрепил их наручниками. После этого меня вполне деликатно подняли, и я увидел добродушно улыбающегося из-под привычного вида фуражки, одетого в непривычную форму, усатого упитанного полицейского.

Вокруг – освещенный теплым солнышком типовой двор между двумя «хрущевками». На детской площадке играет пара ребятишек, растут тополя, а проезды и проходы, разумеется, забиты припаркованным транспортом. Полиция прибыла на «Ладе», вот она стоит, бело-синяя.

Стоп! На ней написано «милиция», а не «полиция»! Остальные машины представляют собой вполне привычный набор: немножко отечественных и много иномарок. Слева – переулок и следующий за ним двор, справа – выход к автобусной останове, а по ту сторону двухполосной дороги видна витрина известного сетевого супермаркета. Да какой тут, нафиг, параллельный мир? Я просто немножко сошел с ума и как-то пролез в Катину комнату. Слава богам, я – дома! А машину просто забыли перекрасить во время реформы или кто-то накосячил. Словом – объяснимо! Теперь нужно постараться сделать так, чтобы меня не выгнали из института.

– Совершеннолетний? – спросил полицейский.

– Несовершеннолетний! – ухватился я за возможность облегчить свою участь и подергал скованными руками. – Снимите, я убегать не буду!

– Врёт! – прокомментировал сверху мужик. – Это «толчок».

Сам ты толчок!!! А если?

– Господин полицейский, он меня похитил и пытался изнасиловать! – завопил я. – Видите, даже шорты снял! Я мусор вышел вынести, а он мне раз – тряпку ко рту, и я очнулся у него дома. Ну сами подумайте – какой из меня вор? У меня даже мешка для добычи нет!

– Та-а-ак, – многозначительно протянул полицейский, посмотрев в окно второго этажа, откуда свисал Иван Анатольевич. – Коля, сходи вызови следователя и инспектора по делам несовершеннолетних. Гражданин Бирюков, вы не переживайте – следствие во всем разберется.

Напарник полицейского – этот потоньше и повыше – отправился разговаривать по рации, а оставшийся со мной достал ключи и снял наручники, напомнив:

– Не убегай.

– Не буду, – пообещал я, разминая запястья.

Справедливости ради – почти не болят, просто так положено. И тут до меня дошло – из богатого на снегопады и мороз ноября я попал в самое настоящее лето! Судя по цветочкам и деревьям – что-то типа июля. Паническая атака начала возвращаться, и мне очень захотелось свернуться в позу эмбриона и завыть от отчаяния.

– Номер мамы или папы знаешь? – достал полицейский кнопочный – нифига себе раритет! – телефон из кармана брюк.

Это простое, понятное и привычное действие послужило якорем, за который мне удалось уцепиться и взять себя в руки.

– Да это сученок – неадекват! В Центр его везите, он сейчас толкнётся и лови его потом, – напомнил голос сверху.

– Следствие разберется, – напомнил ему в ответ полицейский.

– Помню, – запоздало ответил я.

– Диктуй, – велел он, разблокировав экран.

Я продиктовал.

– Набран несуществующий номер, – напускное добродушие тут же исчезло, и он смерил меня подозрительным взглядом, как бы показывая, насколько плохо врать и дал мне шанс исправиться. – Может головой ударился, забыл? Попробуй еще раз.

Я попробовал.

– Это тот же самый номер, – покачал он головой.

– Номер старшей сестры еще помню, но это в Швецию звонить придется, роуминг дорогой, – схватился я за последнюю соломинку.

– Роуминг у нас казенный, – не смутился он. – Только не Швеция, а Скандинавия. Чему вас только в школах нынче учат?

Скандинавия? Вроде была такая страна или нет? У меня с географией вообще не очень. Сейчас не важно!

Я продиктовал номер, и полицейский с укоризненной миной нажал кнопку громкой связи, дав мне послушать:

– Набран несуществующий номер.

– Портки-то забери! – насмешливо прокомментировал Иван Анатольевич, и рядом на уцелевшие цветы приземлились шорты. – Товарищ милиционер, везите его в центр от греха подальше.

– Как звать-то? – спросил надевающего шорты меня полицейский.

– Андрей, – ответил я и громко пропел. – Привет, Андрей! Ну обними меня скоре-е-ей! – после чего погрузился в истеричный, сдобренный слезами, смех.

Глава 2

В машине – полицейские снова надели на меня наручники – на меня накатила полная апатия. «Добродушный» остался меня караулить, а его напарник в сопровождении прибывшего следователя и женщины-инспектора по делам несовершеннолетних (на меня только взглянула и тут же отдала приказ вызвать «Скорую» на всякий случай) сходили поговорить с долбанным Бирюковым. В чувство меня привело осознание собственной глупости – мое вранье о похищении с целью надругательства (у меня друг на юрфаке учится, нахватался от него) не выдерживает никакой критики. Нужно сознаться!

– Господин полицейский…

– Насмотрятся своего кино, – буркнул он, открывая толстый, почему-то с квадратным экраном, ноутбук. – Не «полицейский», а «милиционер».

– Господин милиционер… – исправился я.

– Не «господин», а «товарищ», – снова поправил он.

«Товаришь» меня добил. Очевидно другой мир – хватит уже прыгать со стадии на стадию, нужно просто принять это как факт и робко надеяться на скорое возвращение домой. Если меня закинуло оттуда сюда, значит и наоборот может? А пока нужно постараться не угодить в лабораторию или тюрьму.

– …я про педофилию наврал, испугался. Простите.

Фыркнув в усы, он махнул рукой:

– Следствие разберется.

Экран ноута тем временем ожил, показал поразившее меня приветственное окно операционной системы «Астра 2022» – я что, еще и на год назад угодил? – и «добродушный» тачпадом выбрал ярлык с грозным названием «База данных МВД».

– Фамилия и имя-отчество, – велел он мне, установив курсор в строку поиска.

– Сульянов, Андрей Иванович, – уныло ответил я.

Потому что в базе меня найдут едва ли.

– Уверен? – даванул меня взглядом милиционер.

– Уверен, – буркнул я.

– Дата и место рождения?

– 23.05.2006, Красноярский край, Березовский район, поселок Липки, улица Лесная, 15.

– Липки? – почему-то напрягся он.

– Липки, – указал я рукой на предполагаемый Север.

Ноутбук загудел вентилятором, силясь отыскать меня в базе данных.

– А у вас тут вай-фай? – спросил я.

– Что такое «вай-фай»? – спросил он в ответ. – Я в ваших сленгах молодежных ни шиша не понимаю – говори как нормальный человек.

– Это когда Интернет беспроводной, – пояснил я.

– А, вроде слышал, – кивнул он. – Американцы вроде разрабатывают.

– А мы с ними враги? – осторожно спросил я.

Вместо ответа я получил совет:

– Ты амнезию не симулируй лучше, мы таким умным быстро память возвращаем. А ты паспорт-то получал вообще? – увидев надпись «не найдено», спросил он.

– Получал, – уныло кивнул я.

– Тогда говори настоящее имя. Все равно узнаем, зачем время в пустую тратить? Или хочешь в КПЗ с бомжами посидеть, до выяснения? И не шути мне тут про Липки, а то возьму и действительно тебя туда отвезу.

А что там, в Липках? Ой, да какая разница!

– Не хочу, – всхлипнул я. – Дяденька милиционер, я не вру. Сидел дома, к коллоквиуму готовился, потом раз – лежу на полу в чужой квартире, Катька орет, этот – бьет, ворюгой называет. Я ничего не понимаю и мне очень страшно!

– Не реви! Надоел. И заканчивай со своими «дяденьками» – здоровый лоб же, блин! – раздраженно одернул меня милиционер. – Я-то тебе верю, с «открывашками» и не такое бывает, но, если мы тебя в базе не найдем, не сможем связаться с твоими родственниками – будешь в спецприемнике сидеть, пока правду говорить не научишься.

– Другого имени у меня нет, – окончательно поник я.

– В участке посмотрят – там база лучше, – проявил он человечность. – Но если опять наврал – я смотрю, ты это дело любишь – не обессудь, будешь в тюрьме сидеть.

Мне конец – выдадут ватник, обреют налысо и заставят валить лес.

Из подъезда вышли милиционеры, и меня из «Лады» пересадили в микроавтобус-«Газель». Рядом со мной села тетенька-инспектор, молодая – лет двадцать пять – сложившая длинные черные волосы в «конский хвост» стройная некрасивая из-за длинного горбатого носа дама, а напротив – следователь, сорокалетний, ни разу не посмотревший на меня прямо, толстый лысеющий мужик с носом-картофелиной и навевающими мысли о больном сердце багровыми щеками. Пока инспектор со следователем вели меня в «Газель», «добродушный» успел отчитаться о ненахождении меня в базе, и они с напарником уехали работать где-то еще. За патрульными тронулись и мы, повернув от двора направо.

Пейзаж в окне более-менее привычный, но названия улиц и большая часть вывесок мне незнакомы – даже сетевуха оказалась «поддельной», совпадает только цветовая гамма, а название – «Семерочка».

– Значит тебя Андреем зовут? – нарушила молчание инспектор.

– Да, – кивнул я, не отрывая взгляда от окна.

Да почти то же самое! Даже вон тот рекламный щит с рекламой тарифа на телефон один в один как в моем времени, только телефон у улыбающейся модели кнопочный.

Тут что, технологическая отсталость лет на двадцать?

Стоп! Я ведь не успел ляпнуть о том, что из другого мира? Подумав, немного успокоился – не успел. И впредь об этом ни слова – меня же на молекулы разберут, буквально, в научных целях. Сами тоже могут такую версию придумать, но сами – не из первых уст, а я буду на все неудобные вопросы говорить «не знаю» и «извините».

– А меня Виктория Александровна. А почему тебя в базе не нашли? – спросила она.

– Я не знаю, – опробовал я новую модель поведения.

– Андрей, если будешь врать и запираться – я не смогу тебе помочь, – задушевным тоном предупредила она.

– Простите, но меня правда зовут Сульянов Андрей Иванович, маму мою зовут Сульянова Василиса Николаевна, она директор БСОШ № 41, ее телефон…

Следователь и инспектор записали все в блокнотики.

– Я сейчас позвоню сначала ей, потом – в школу, – поделилась планами Виктория Александровна, достав кнопочный телефон.

«Самсунг-раскладушка»! У меня в далеком детстве такой был, с фонариком и ИК-портом.

– Да, конечно, позвоните, пожалуйста, – попросил я.

Может мент просто пугал, специально перевирая цифры?

Стоп, я же уже смирился с тем, что попал в параллельный мир. А если тут есть копия моей мамы, копия сестры и копия меня? Какая жуть! А если мне придется дружить с самим собой? Да нафиг надо!

Инспектор тем временем безуспешно позвонила на мамин сотовый.

– Точно не ошибся? – показала мне экран.

– Все правильно, – вздохнул я.

Она выбрала номер из телефонной книги и позвонила диспетчеру, запросив номер БСОШ № 41. Немного подождав, записала ответ и набрала школу.

– Здравствуйте, из милиции беспокоят, инспектор по делам несовершеннолетних, – после небольшой паузы спросила у меня. – А ты в этой школе учишься?

– Нет, в пединституте имени Макаренко, – ответил я.

– Нет, не у ваших, – успокоила собеседника Виктория Александровна. – А вы не подскажите, как вашего директора зовут? Нет, никаких претензий у милиции к ней нет, просто сверяю данные в базе. «Не к ней, а к нему»? Мужчина, значит? Степан Георгиевич Лукин, правильно? Спасибо большое, до свидания.

Она отключилась и укоризненно посмотрела на меня.

– А он точно несовершеннолетний? – неприязненно спросил следователь. – Может с ним по-другому поговорить, глядишь память и проснется.

– Да не вру я! – простонал я.

Сейчас еще и пытать начнут. А мне что, в угадайку теперь играть, надеясь, что в базе найдется кто-то похожий с выдуманным мной именем?

– Давай в институт позвоним, – решила Виктория Александровна. – Какой факультет?

– Филологический, – буркнул я и отвернулся к окну.

Нет меня там. Меня вообще нигде нет!

– Что ж, ты у нас потенциальная «открывашка», – вздохнула она, убрав телефон. – В Центр тебя сдадим, а дальше не наши проблемы. Там из тебя быстро правду вытащат. Семен Иваныч, – переключилась на следователя. – На дачу на выходные поедешь?

Остаток пути я молча плакал, глядя на такие знакомые и одновременно совсем чужие улицы.

* * *

Обшарпанный, давно не беленный и покрытый по углам плесенью и паутиной потолок над головой. Вокруг – покрытые бетонной «теркой» стены. В углу – унитаз, прямо в который подает воду кран. В противоположном углу камеры стоит моя металлическая койка. Привинчена к полу! Лежать довольно мягко – мне выдали толстый матрас и чистенькое, белое накрахмаленное постельное белье с инвентарным номером. Укрываться надлежит колючим шерстяным одеялом. В камере тепло, поэтому им я почти не пользуюсь. Хорошо, что насекомых нет. Последнее «интересное» место камеры – железная дверь с двумя окошками: через верхнее со мной разговаривают, через нижнее подают завтрак, обед и ужин. Меню – ужасающее: на завтрак подают манную или рисовую размазню, на обед – жиденькие щи, ломоть черного хлеба и сильно разбавленное картофельное пюре с куском селедки. Ужин – лучше всего, потому что порой в тарелке с манной или рисовой (круг замкнулся) кашей можно найти половинку булочки с сахаром. Впрочем, говорить «порой» пока рано – ужинал я здесь пока всего три раза. Сейчас вот жду четвертый.

Металлическую кружку ублюдки в белых халатах и глазами мертвой рыбы милостиво дозволили оставить в камере.

«Объект № 762, встаньте вот сюда».

«Объект № 762, у вас есть аллергия на…»

«Объект № 762, будет немного больно, но это – совершенно необходимая процедура».

Сопровождавшие меня инспектор со следаком, сдав меня сюда, даже ни разу не обернулись – им плевать, у них выходной на носу. Здесь у меня моим именем даже интересоваться особо не стали – удовлетворились продиктованными инспектором «вымышленными» данными. Первым делом меня загнали в душ, а одежду отобрали – сказали, по протоколу положено сжигать. Так я лишился последней материальной связи с прошлым миром. Уже к голому, стучащему зубами от холода – горячей воды в душе не нашлось – поднесли какой-то похожий на ручной металлодетектор прибор и удрученно покачали головой на вспыхнувшую красную лампочку. Позднее я узнал, что прибор нужен для выявления у «пациентов» необычных способоностей.

Обхватив обтянутые штанами выданной мне серой больничной пижамы коленки, я горько вздохнул и открыл глаза. Первые пару дней было тяжело, а теперь я вроде как привык, и стало почти все равно. Верные последователи доктора Менгиле на этих «необычных способностях» оказались помешанными, и долго пытали меня на предмет их наличия. Пытали почти в прямом смысле – крутили в центрифуге, в первую и вторую ночь не давали спать, включая громкую музыку, водили к какому-то находящемуся на последнем издыхании, бессознательному деду с просьбой попробовать вылечить. По обрывкам их разговоров между собой я понял, что меня вгоняли в стресс, страх и безысходность – именно в таком моральном состоянии пробуждаются способности у местных. Звучит как шизофрения, но в этом мире вообще все не как у людей.

Единственное, о чем я до сих переживаю – это мама и сестра. Если, конечно, время там течет своим чередом. Может если я найду портал отсюда, смогу вернуться в тот же момент, когда «провалился» в другой мир?

Думать о том, как и зачем я сюда попал, вообще не хочется. «Как» – местные не знают, поэтому изучают меня вдоль и поперек. Я такого оборудования в жизни не видел, целые комнаты занимают. Или большой размер – наоборот, говорит об отсталости? Да плевать – ничего особенного научные упыри во мне не нашли, самый обычный человек без имени, семьи, родных и друзей в чужом мире. На вопросы о том, что будет дальше, ученые все как один отвечают: «Это не в моей компетенции». Твари!

Имен своих ученые гниды мне не называют, но время от времени отвечают на вопросы. Для удобства я пронумеровал их внутри головы – от одного до восьми. Больше в Центре, по их словам, персонала нет. Нет здесь и других «пациентов» – только я и сотрудники. Центр изучает и распределяет куда надо «открывашек» – людей со сверхспособностями, которые у редких местных есть, а у меня – нет! Разве попав в другой мир я не становлюсь автоматически самым сильным? Я так не играю!

Сверхспособности «совершенно необъяснимым и предположительно непознаваемым образом», как говорит ученый номер три, пробуждаются примерно у трех процентов населения. Способности разные – от понятного телекинеза («толкач», которым окрестил меня мужик в тельняшке – лучше бы я тогда старался убежать лучше, может прибился бы к каким-нибудь бомжам) – это обладатель телекинеза и есть. Кроме него бывает пирокинез, способность усиливать физическую мощь – типа энергии Ки, но такого термина ученые не знают – способность к трансформации – жуть на самом деле, мне показали кусок учебного фильма (дивиди!), там бородатый, тщедушный, похожий на алкаша мужичок превращался в огромного антропоморфного волчару, который с ужасающей скоростью метался по тренировочному полигону, уворачиваясь от стреляющих боевыми пулеметов и разрывая имитирующие врагов манекены. Оборотни, но на фазы луны им плевать – трансформируются по желанию, полностью сохраняя рассудок в обеих формах. Самая распространенная способность в Европе. Еще есть целители – типа высшая каста – и некроманты. Эти нежить не поднимают и не упокаивают, кровавых ритуалов не устраивают, а умеют брать «иноземных захватчиков» под контроль. Не соотечественники термин придумали – из Африки пришел, там некромантов больше всего.

Как ни странно, версию про мое перемещение из параллельного мира никто всерьез не рассматривает, хотя факт наличия этих самых миров здесь является научно неоспоримым. Я в их глазах являюсь «открывашкой», которая сразу после получения дара не справилась с контролем и переместилась в квартиру Бирюковых, тем самым «выгорев»: лишился сверхъестественных сил и – частично – памяти.

«Открывашки» – типа «дар открылся». Звучит не очень-то круто, но термин очень старый – в сорок первом году Анненербе (Гитлер он в любой реальности мразь) что-то сделало в районе Витебска, и там сначала взорвалось – пятикилометрового радиуса глубокий кратер сохранился до «наших» дней – а потом в пятидесяти километрах над землей появился пробой в пространстве (общепринятый местными научный термин), откуда на фашистов и Красную армию повалили агрессивные пришельцы насекомоподобного вида – «богомолы», «муравьи», «блохи», «пауки», «слизняки» и прочее. Отличий от маленьких земных (планета называется так же, как и все остальное «космическое») собратьев хватает, так что эти названия очень примерные. «слизняки» и прочее «Открывашки» – типа «дар открылся». Звучит не очень-то круто, но термин очень старый – в сорок первом году Анненербе (Гитлер он в любой реальности мразь) что-то сделало в районе Витебска, и там сначала взорвалось – пятикилометрового радиуса глубокий кратер сохранился до «наших» дней – а потом в пятидесяти километрах над землей появился пробой в пространстве (общепринятый местными научный термин), откуда на фашистов и Красную армию повалили агрессивные пришельцы насекомоподобного вида – «богомолы», «муравьи», «блохи», «пауки», «слизняки» и прочее. Отличий от маленьких земных (планета называется так же, как и все остальное «космическое») собратьев хватает, так что эти названия очень примерные.

Насекомые хлынули бесконечным потоком, вырезая на своем пути всех подряд и оставляя за собой голую пустыню – даже строения разрушают и абсорбируют специальной разновидностью жука. Тоже из учебного фильма, с вертолета снято: деревенька, а по ней ползает здоровенный слизняк, оставляющий за собой только покрытый слизью песочек. Через час открылся пробой в Австралии. Далее, с интервалом в тот же час, порталы открылись в Канаде, Бразилии, над Шанхаем и в Сахаре. В суматохе и непонимании первых месяцев погибли сотни миллионов людей. Австралия вымерла целиком – сейчас там только сдерживающие редких в эти дни монстров «вахтовики».

Наступательного потенциала жукам хватило на год. На второй их оттеснили к порталам. На третий – поток насекомых стал редеть, и почти все порталы закрылись – остался один Австралийский, может развездку вести, а может и еще чего – кто жуков поймет? День «закрытия» выпал на 9 мая, и этот день теперь – международный праздник «победы над иноземными захватчиками».

Но передышка была небольшой – с периодичностью в два-три года порталы выборочно открываются где «жучиный бог» (существование его наукой не доказано) пошлет, и из них вылезает от одной до сотни-другой особей в неделю. Чаще – сотни. Раз в пятнадцать-двадцать лет – волна крупная, от тысячи особей и больше. Больше всего порталов открывается в Скандинавии. Бдительность, однако, никто не теряет – предсказать, где и когда возникнет «пробой», не получается. Иногда приходится накрывать подвергшийся катастрофе район ракетами вместе с населением, но это – редкость: военные очень хорошо научились стягивать что и куда надо в кратчайшие сроки. В обычное время ракетами стрелять не выгодно, пулемета на залетного «муравья» хватает.

Есть и особо везучие территории: пробоев никогда не появлялось в Италии, Исландии, Мадагаскаре, но почему так – никто достоверно объяснить не может. Япония-то тоже водой окружена, а у них Осаку три десятка лет назад пробоем «смыло».

Противостоят вторженцам в первых рядах как раз «открывашки», первые из которых получили силы одновременно с приходом насекомых. Так эффективней получается, а народ носителей способностей немножко не любит, пусть лучше «границы» охраняют.

Грызня с соседями по карте в эти времена долгое время практически отсутствовала – когда появился внешний враг, пришлось сплачиваться и помогать друг другу. Политическая карта из-за этого очень непривычная. Российская федерация (СССР в этой реальности мягко сошел на нет в результате начатых еще в середине 70-х реформ, без аналога 90-х) в этом мире радует душу размерами – раскинулась Родина широко, от Бергена до Владивостока, поглотив Скандинавию: жуки из самого первого портала охотнее всего шли на Север, и Швеция, Норвегия и Финляндия практически обезлюдели. Потом Красная армия отбила, и теперь там живет много оборотней – какое-то время им было запрещено жить среди людей, поэтому их переселяли туда. Теперь, по словам ученого номер шесть, никаких поражений в правах у «открывашек» всех видов нет, но диаспора сохраняется и множится – им за жизнь в зоне повышенного риска пособия дают.

А еще народ их немножко не любит – лучше держаться своих.

Я бы тоже таких не любил – это же очень обидно, когда у того вон пацана способности есть, а у тебя – нет. Если меня в большой мир выпустят, тоже буду завидовать и немножко не любить. Исключение – целители, которых народ любит еще как: они даже рак наложением рук лечить могут. Но дорого – капитализм же.

Объединившаяся от Ирландии до Германии в единое целое Европа теперь зовется Священной Римской Империей, управляется королем Карлом XXII и папой Римским. Полномочий оба имеют мало – и там, и здесь, и в Америках – тоже две объединенных, Северная и Южная соответственно – государством рулят военные.

Во всем мире формально – капитализм, но начитавшийся политических статей в интернете я назову это фашизмом.

Угнетения особого нет – просто ВПК прожирает львиную долю ресурсов, поэтому народы живут не так хорошо, как могли бы. Прекращение междоусобиц дало огромный толчок экономикам, и того, что остается от ВПК, хватает на производство потребительского добра и выращивания жратвы. Только цифровые технологии плохо развиваются – военные держат монополию. Зато голода даже в Африке нет – негры нашествия жуков банально не пережили, и материк после зачистки пришлось заселять заново, колонистами. Называется Африканский Союз, самая распространенная способность там – контроль вылезающих насекомых. Один-два жука на одного «некроманта», не больше, но на единично просачивающихся насекомых хватает. В отражении «волн» тоже полезно – на шинкующего их подконтрольного собрата насекомые внимания не обращают.

Еще на карте есть Великая Япония, под шумок отожравшая себе Китай, обе Кореи, Сахалин (непростительно! Отомстим!) с Курилами, Индонезию, Филиппины, Малайзию, Тайланд, Вьетнам, Камбоджу и Мьянму. Выжившие малочисленные китайцы ушли в горы Тибета и Непала, и теперь живут там почти изолированно под руководством Далай-Ламы. Обижать их не дает Единый Совет – местный ООН – он тут типа наднациональный орган с большими полномочиями. Считай – маршалы и генералы решают судьбы мира в открытую. Ядерное оружие контролирует оно же – применялось в этой реальности активнее, по Австралии и Африке, с целью «дезинсекции». Порталам, увы, плевать – они неуничтожимые. «Перманентный» портал Австралийский, он в приоритете был последним – изолировали защитным периметром совсем недавно, в 82-м году.

Уцелела и Индия – от япошек они при помощи соседей с Запада отбились, теперь у них с арабами отдельное государство.

Прямо оторопь берет от таких политических сдвигов – почему бы не объединиться окончательно, раз такая пьянка? Полагаю – угроза ослабла, а значит настало время грызни между собой и с ненавистными соседями. Но мне-то какая разница? Я ужин жду.

Скрип открытого окошка в двери заставил задумавшегося меня подпрыгнуть от неожиданности. Обернувшись, увидел как рука в резиновой перчатке ставит на пол тарелку с рисовой кашей – булочки нет, не повезло – и возвращает задвижку на место.

Через час придет и будет просить тарелку вернуть. Я вчера попробовал немного поспрашивать «а зачем?» и получил мощный подзатыльник от хмурого санитара, который лично зашел объяснить «зачем».

Какого черта меня держат здесь как зэка?

Глава 3

Кабинет, в который меня отвели на пятый день пребывания в Центре, навевал тоску своей безликостью: деревянное, многократно крашенное и оттого местами потрескавшееся окно показывало расположенную с той стороны решетку, за которой расположилась грунтовая накатанная дорога и трехметровой высоты, покрытый колючей проволокой забор.

Перед окном, за потертым письменным столом, на скрипучем стуле сидел дядька в форме армейского лейтенанта. Лет тридцати, стриженный «под бокс», гладковыбритый и довольно-таки тощий. Лицо – нормальное, человеческое, даже вроде как немного сочувствия ко мне испытывает. Если не притворяется, конечно. Если не притворяется, конечно.

Я сижу напротив, на железной табуретке. Слева от меня – картотечные деревянные шкафы, справа – ничего кроме стены и двери выхода из кабинета. За моей спиной – еще один шкаф, с нормальными полками, а над головой лейтенанта висит фотография незнакомого улыбающегося русоволосого мужика средних лет с приятными чертами лица. Местный правитель, президент Михаил Васильевич Данилов. Служащий ему фоном флаг – красный, с серпом и молотом. От СССР сохранился.

– Меня зовут Александр Сергеевич, – представился лейтенант.

– Как Пушкин? – не удержался я.

– Как Пушкин, – поморщился он.

Видимо много кто так шутит.

– Извините.

– Хорошо, что великого русского поэта помнишь, – великодушно простил он меня и открыл лежащую на столе перед ним картонную папку. – Тебе – семнадцать лет, это ученые установили точно.

Он поднял на меня глаза, я кивнул – понял, мол.

– Найти на тебя хоть какие-то документы у нас не получилось. Родственников и знакомых – тоже.

– А что мне теперь делать? – без особой надежды на что-то хорошее спросил я.

Сейчас в детдом засунут, придется там с неблагополучными детьми драться, выгрызая себе право на нормальную жизнь.

– Родина тебя не бросит! – «обрадовал» он меня. – Прежде всего – вот, – он открыл ящик стола и вытащил оттуда красную книжечку. – Паспорт твой – больше не теряй, а то точно в тюрьму посадим! – подвинул мне, снабдив классической угрозой – я за эти дни столько наслушался, что на запугивания уже не реагирую.

– Спасибо, – поблагодарил я.

Фотка на месте – сразу по приезду в Центр и анфас, и профиль отсняли. Данные – упорно мной повторяемые, поэтому ФИО записано правильно. А вот местом рождения указан адрес Центра – тут на стенах кое-где служебные бумажки висят, адрес я узнал из них. Пролистав документ дальше, вздохнул на отсутствие прописки.

– Правильно! – одобрил лейтенант. – Ты у нас получаешься бездомный несовершеннолетний гражданин. А гражданин бездомным быть не может – в этом случае при мобилизации мы не сможем его найти и отправить защищать Родину от насекомых, – ухмыльнулся. – Будь ты на год старше, мы бы тебя отправили сразу в войска, пять лет крыши над головой и трехразовое питание гарантируется.

Пять лет армии!

– Будь ты просто семнадцатилетним бродяжкой – мы бы отправили тебя на годик в детский дом. Но ты – «открывашка», – развел он руками. – И ладно бы функционирующая – тебя бы забрали в спецучилище-интернат для «открывашек». Но ты, как посчитала комиссия, выгоревший, – горько вздохнул он, закончив описывать насколько сильно о меня спотыкается бюрократия.

– Извините, что столько проблем доставляю, – на всякий случай покаялся я.

– Ты – не виноват, Андрей, – изобразил он почти человечную улыбку. – С «открывашками» такое случается – только в этом Центре тридцать восемь задокументированных случаев, очень похожих на твой – «бахнул» на всю катушку, и половина мозгов сгорела, – хмыкнул. – Радуйся, что органических повреждений не получил. Может и найдется еще родня твоя – жизнь длинная. И память вернется нормальная, а не фантазии про телефон из одного экрана. Шизофрении у тебя тоже нет – нормальный, разумный пацан. И пристроим мы тебя в приемную семью, на год. Вот тебе, кстати, приписное, – вынул из ящика стола книжечку синюю. – Не теряй, в день восемнадцатилетия в военкомат как штык чтоб нарисовался, понял? У нас без уважительной причины не служить нельзя – за это пять лет тюрьмы, а в тюрьме – плохо. Понял? – придавил взглядом, подчеркнув серьезность сказанного.

– Понял, – уныло кивнул я.

Придется пять лет в армии казенные сапоги стаптывать.

– Вот оно, новое поколение, – расстроился от моей реакции лейтенант. – Нихрена Родину защищать учиться не хочет. Ничего, ты просто молодой, – тут же простил. – Вот срочную отслужишь, потом возвращаться не захочешь, контракт подпишешь. Чего тебе на «гражданке» делать, если ты, считай, обнулился? А там – настоящая мужская работа с перспективами. Но это только если не дурачок, а ты же не дурачок? Вон коэффициент интеллекта какой насчитали, – потыкал пальцем в папку. – У меня, скрывать не стану, поменьше, так что перспективы у тебя есть, – он поднялся со стула и протянул мне руку, снабдив рукопожатие улыбкой и советом. – Выбирай службу по контракту, Андрей, Родина тебя не забудет!

– А… – попытался спросить я.

– Сейчас опекун твой приедет, можешь тут подождать, – перебил он, направляясь к двери.

– Спасибо, – от всей души поблагодарил я.

– Насиделся в камере-то? – сочувственно спросил лейтенант.

– Насиделся, – поморщился я.

– Больше не попадайся, – гоготнул он и закрыл за собой дверь.

Давящее ощущение неизвестности впервые после момента «попадания» пропало, избавившаяся от гнёта душа взлетела к потолку, по всему телу пробежали приятные мурашки. Меня не будут держать в лаборатории до конца моих дней! Меня не разберут на кусочки, силясь постичь природу «попадания»! На меня вообще всем, кроме военкомата, плевать! Армия? Нет, на контракт я не хочу, а срочную пять лет потерпеть будет даже полезно – сейчас в приемной семье поживу, чуть освоюсь в этом мире, а потом вообще, считай, в тренировочный лагерь, где знания о мире будут вдалбливать по уставу. Демобилизуюсь и пойду работать, параллельно получая заочное образование. А дальше – по старому плану, в деревенскую школу! Хуже, чем в моей реальности – пять лет жизни выпадает – но все еще вполне рабочая стратегия.

Мама…

Настроение полетело в помойку – даже не представляю, насколько им с сестрой сейчас плохо. К черту – мне-то явно хуже: они хотя бы в своем мире, они могут друг друга поддержать, а я – приемный ребенок в чужом мире. И мне что, почти год болтаться без дела? А мне хоть какую-то бумажку о том, что я вообще-то одиннадцать классов на медаль закончил, дадут? Я же сейчас по документам вообще неграмотный!

Дверь открылась без предварительного стука – невежливо вообще-то! – и в кабинет зашла одетая в ярко-оранжевое, расписанное подсолнухами, закрытого фасона платье, повязавшая на голову белую косынку, седая, очень старая бабушка. Долгая жизнь оставила на ее лице «грустные» мимические морщины, но в противовес им на щеках пролегли следы доброй улыбки. Улыбается бабушка и сейчас, глядя на меня снизу-вверх – немножко сутулится – сохранившими живой блеск, явно не нуждающимися в очках, светло-зелеными глазами.

– Здравствуйте, – поздоровался я первым.

– Здравствуй, Андрюша, – выцветшим от времени голосом откликнулась она. – Я опекунша твоя, Зинаида Матвеевна.

– Извините, что так вышло, – покаялся я.

– Что ты, глупый! – улыбнулась она еще шире. – Я старая, мне помощник нужен – вот ты и сгодишься! А я тебя кормить-поить и в меру сил одевать буду, договорились?

– Договорились, – кивнул я. – А вы не знаете, мне аттестат дадут?

– Тю, так вот же, дали уже, – она залезла в потертую, тканевую сумочку и достала оттуда набор документов. – Аттестат, ИНН, страховое, – перечислила. – Приписное и паспорт тебе отдали?

– Отдали, – подтвердил я.

– На вот, – она вручила мне перечисленное и добавила кожаную папку с молнией. – Документы пусть у тебя будут – учись ответственности, в нашей стране все бумажки важные, неважных чай печатать не станут.

– Спасибо, постараюсь не терять, – упаковав документы в папку, я сразу ощутил себя увереннее – теперь не непонятно кто, а полноценный гражданин!

В аттестате четверки и пятерки. Два дня назад я пять часов подряд решал тесты по всей школьной программе в кучу. Видимо, результата хватило на вот это. Очень удобный «экстерн» получился. Ладно, с такими оценками на заочное после армии точно возьмут, а значит все хорошо.

– Идем, – бабушка взяла меня за руку и прокомментировала мой «больничный» наряд. – На вахте тебе одежду отдадут – пронести не разрешили. Тапочки я купила. Остальное дома найдется – у меня сын взрослый, после него кое-что осталось, сгодится тебе на первое время.

Походим в обносках, чего уж теперь. Бабушка, похоже, из «божьих одуванчиков», и это гораздо лучше наполненного настоящими беспризорниками детдома.

Мы вышли в увешанный плакатами гражданской обороны (в случае образования пробоя в пространстве немедленно эвакуируйтесь!) коридор, прошлись по нему до лестницы, спустились вниз и попали в фойе – последний раз я видел его, когда меня сюда привезли. Вахтер в виде лысого деда в толстых очках выдал мне бело-розовые полосатые «семейники», белую футболку, синие – не джинсовые, типа-спортивные – штаны и носки. Все чистое и выглаженное. Бабушка указала на черные резиновые шлёпки – обещанные тапочки. Подхватив все это, я спрятался под лестничным пролетом – тут широкая колонна – и переоделся под ехидное вахтерское «смотри какой, стесняется!». Вахтеру я снятое с себя казенное и отдал.

– Все? – уточнила Зинаида Матвеевна.

– Все! – кивнул я. – Давайте я вашу сумку понесу?

– Такая ноша не тянет, – отмахнулась она.

Обидно – не доверяет что ли?

– Идем, а то на электричку опоздаем, – поторопила она меня и неожиданно бодрым шагом направилась к выходу.

Я пошел за ней и немного залип на крыльце – какое хорошее, пронзительно-синее, безоблачное небо! Как ярко светит давно не виденное солнце! Как приятно чувствовать на лице его лучи и теплый, пахнущий землей, автомобильным выхлопом, теплым асфальтом – словом, городом! – ветерок.

– Засиделся в Центре-то, – догадалась бабушка, взяла меня за руку и потащила к воротам. – Ниче, в деревне надышишься.

– В деревне?

– Поселок Липки, – кивнула она. – Я там всю жизнь прожила, а тебе на год сгодится.

И я шестнадцать лет в Липках жил – в другом мире. К черту, мне нужно взять себя в руки и сконцентрироваться на происходящем здесь и сейчас. Мечты о возвращении – это просто мечты, а реальность с ними редко сочетается. Придется учиться жить в новом мире, и сожаления и депрессия мне здесь не помощники, а значит – пошли вон из моей головы! Прости, мама, прости, Таня, но, если я не научусь здесь жить, значит никогда не найду способа попасть домой. Не переживайте сильно, мы обязательно встретимся!

* * *

За окнами электрички сначала проносился город, потом – немного частных домиков очень пожилого вида, и с тех пор снаружи поселился лес, иногда перемежаемый перронами. У одного из таких (остановка «Родники») мы сейчас и стоим. Наша остановка – следующая. Из окна видно, как из вагонов выбираются пенсионеры и маленькие дети. Первые – с сумками на колесиках, рюкзаками и пакетами. Дети по большей части налегке. Дачники – от перрона на очищенный от деревьев холм ведет утоптанная тропинка, а на самом холме расположились домики с участками. Так себе – ни одного коттеджа, в основном корявенький «самострой» из всего, что под руку попалось. Вон та будка – «домом» это назвать язык не поворачивается – целиком из деревянных обшарпанных дверей сколочена. Линий электропередач я не вижу – нет в поселке света, но и ездят сюда не развлекаться, а на огород.

Всю дорогу бабушка Зина (разрешила себя так называть) рассказывала о своем житье-бытье: живет в деревне, есть огород и участок за поселком, типа поле – на нем картошка растет. Водопровода в доме нет, но есть колодец во дворе. Носить воду теперь моя обязанность. Электричество есть, и даже телевизор – черно-белый, новости смотреть, как говорит моя опекун, «сгодится». Еще из обязанностей у меня полный комплекс садово-огородных деревенских работ. Скот у бабушки имеется: корова и четыре поросенка. Одного из них мы «ближе к зиме забьем, на мясо». Отец учил, справлюсь.

– Внучке моей шестнадцать лет, – продолжила она рассказ под шипение закрывающихся дверей. – Валей зовут, Валентиной. Она… – бабушка запнулась. – …Оборотень.

Ничего себе!

– А почему она не в Центре? – спросил я.

– Так Центр это для других «открывашек», – ответила она. – Толкачей, целителей и прочих. Оборотни по-другому к войне готовятся, общиной.

«Стаей» – скаламбурил я у себя в голове, и перед глазами встал двухметровое лохмато-зубастое чудовище из учебного фильма. Интересно, а девочка пятнадцати лет в такую же громадину превращается?

– У нас, – не без гордости добавила она. – Самая большая община в Сибири. В каждой семье по оборотню, а то и по два.

– А вы тоже? – спросил я.

– Я-то нет, – разулыбалась она. – А вот сын – да, оборотень. У нас тут окно открылось шесть лет назад, вот его с дочкой и задело. Он через час обернулся, Валюша – следом за ним. Невестка мою жуки убили, Настеньку, – улыбка погрустнела. – Красивая была баба, рукастая, – улыбка исчезла совсем. – Антошка мой выл, места себе от горя не находил. В армию пошел, тварей этих бить. Их в Скандинавию переправили, так он там и остался, чтобы зацепиться, да нас потом забрать. Там хоть и опасно, но лучше – там все свои. Деньги нам присылает.

– Следующая станция – «Липки», – проинформировал нас динамик.

– А почему еще не забрал?

– А как туда попадёшь Андрюша? Поезда туда не ходят. Нужно военное сопровождение заказывать. Там же окна без конца отрываются. Может когда и свидимся.

– Вот и хорошо, – засуетилась она, как бы незаметно смахнула слезинку и подхватила сумочку. – Пошли.

Немного постояв в тамбуре, сошли на перрон, оказавшись на лесной тропинке. Бабушка Зина была права – таким воздухом «надышаться» получится. Электричка уехала дальше – кроме нас здесь никто не сошел – и на смену стуку колес пришли скрежет насекомых, шелест качаемых ветром ветвей берез и птичий гвалт. После месяца в бетонном мешке – просто рай.

– Видишь, как хорошо у нас! – оживилась ведущая меня по тропинке баба Зина. – Скоро грибы пойдут, собирай-не хочу. Ягод не счесть. Зверья вот мало – мужиков много, и все охотники. Речка зато чистая, хочешь – купайся, хочешь – рыбку лови. Только сетью не вздумай – оштрафуют, а твоего пособия на штрафы не хватит.

– А у меня пособие есть? – спросил я.

– Есть, – кивнула она. – Пять тыщ рублей в месяц.

– Это много? – спросил я.

– Ты не переживай, Андрюша, – улыбнулась она. – Обузой нам не будешь – я пенсию получаю, семь тыщ, и столько ж Валя получает – пять вместо мамки с папкой, и две – за то что оборотень. Шлепки тебе за сто рублей купила, хлеб в магазине – по десять, вот и считай. Пока в Колиных вещах походишь – они хорошие, раньше на века шили, а потом, как перевод первый получим, все пять тыщ на тебя и потратим сразу, чтобы голодранцем не ходил.

– А есть работа какая-нибудь для меня? – спросил я, осознав перспективы.

Как вообще на пятерку в месяц выживать можно?

– Я, Андрюшенька, поспрашиваю, – пообещала она. – Но если ничего не найдем – не переживай, работы и дома полно, нахлебником себя считать не вздумай – я старая, мне тяжело, а у Валюшки и школа, и тренировки, ей некогда.

– Если государство на меня деньги дает, значит не нахлебник, – кивнул я.

У меня что, вид как у побитой собаки сейчас, раз баба Зина меня так активно успокаивает? Или просто чисто по-человечески жалеет сироту?

Деревья закончились неожиданно, потому что последний кусок пути мы поднимались на холм – баба Зина пыхтела как паровоз, но темпов сбавлять не стала – и мы увидели расположенные на пологом склоне деревянные дома с дощатыми заборами. Дорога под ногами грунтовая, улица – длинная и широкая, простирается на сколько хватает глаз – на том конце деревни тоже подъем. Огороды не простаивают, в воздухе слышатся мычание, блеянье, кудахтанье и черт его знает что еще. Прогулявшись мимо домиков – занавески то и дело подозрительно шевелились – добрались до добротного, железобетонного моста через довольно широкую, метров в тридцать, реку.

– Это Чулым, – поведала баба Зина. – Ну а мы вон там будем жить, – указала на второй справа от моста дом, с адресом «Речная, 23».

Бревенчатый, с виду просторный дом порадовал ухоженностью: окружен ровным дощатым забором, петли калитки и ворот смазаны, крыша дома покрыта слегка потемневшим от времени, но не успевшим порасти мхом шифером. Из него в небеса жизнеутверждающе смотрела в небеса кирпичная труда. Дыма, понятное дело, нет – лето же. В огороженном беленным штакетником палисаднике – цветы и яблони.

Во дворе нашлись полная дров поленница, обещанный колодец с воротом и цепью и парочка клумб. Справа-добротная, из утепленного наклейки бруса, довольно большая баня. Покрытое кокетливой резьбой крылечко ведет в бревенчатый, довольно большой дом. Если пройти дальше…

– Там удобства, сарай и стайка, – указала на ряд отгораживающих двор от огорода построек баба Зина. – Если надо – беги.

– Пока не надо, – покачал я головой.

– Пошли в дом тогда, – велела она и зашла в приятно скрипнувшую, обитую потрепанным дерматином, дверь.

Добро пожаловать домой.

Глава 4

Дом мне понравился – в сенях сушились веники и стоял устланный белой скатертью стол под самоваром. Из сеней дверь открывалась прямо на кухню. Справа, у окошка с видом на двор – стол под не менее белой скатертью в окружении четырех стульев. Между ним и стеной – умывальник, в который нужно наливать воду из ведра. Между столом и противоположной стеной спрятался под развесистой геранью в горшке бодро тарахтящий холодильник. Напротив окна – проход в комнату (видно укрытый половичком старенький зеленый диван) и печка. «Старинность» и «русскость» не завезли – просто кирпичный, метровой высоты куб с металлической плитой. Между печкой и столом – побеленная стена с дверью.

– Тут твоя комната и будет, – открыв дверь, поведала баба Зина.

Напротив, у окна с видом на посаженные между домом и сараями кусты малины, письменный стол. Привет, неудобный стул с обшарпанной зеленой обивкой! Ты в этой мультивселенной типа суперпозиция? Обязательно попробую упасть – чем черт не шутит. На столе ничего нет. На полу лежит выцветший, вышитый геометрическими узорами, линялый ковер. На правой стене – массивные деревянные часы с гирями и люком под треугольной «крышей».

– Кукушка? – обрадовался я.

– Сломалась кукушка, – ответила бабушка. – Но часы рабочие, только гирьку по утрам тягать не забывай.

Половина пятого.

– Не забуду, – пообещал я и продолжил осмотр.

У левой стены стояла металлическая кровать. Во главе, на скроенном из разноцветных лоскутов одеяле, стоит аккуратно сложенная треугольником подушка. Над кроватью к стене пришпилен плакат с тремя одетыми в навевающие ассоциации с отечественным фольклором платья негритянками и одним кучерявым, одетым в белый костюм негром. Надпись гласила, что это – группа «Benny M».

– Валька повесила, – пояснила бабушка.

Вот подарочек!

Последним заслуживающим внимания предметом в комнате оказался двухдверный, покрытый потрескавшимся от времени лаком, шкаф.

– Туда все вещи сложила, – заметила взгляд Зинаида Матвеевна. – Потом разберешься, а пока пойдем я тебе остальной дом покажу.

Когда-то здесь была большая комната, но бабушка поставила в середине длинную и высокую – до побеленного потолка – «стенку», разделив тем самым помещение на два поменьше. Проход был завешан желтой, с подсолнухами, шторой.

– Там Валька спит, а я приглядываю, чтобы не бегала по ночам зря, – поведала баба Зина. – Смотреть там нечего, койка, окно да заяц здоровый, плюшевый – ей Антошка подарил семь лет назад.

Девичья комната – место сакральное, а потому туда я без спроса не зайду. Кроме стенки и виденного еще из коридора дивана, здесь нашелся стоящий на тумбочке у окна с видом на дорогу древний, толстенный телевизор. Кабель от него проходил через стену и крепился к висящей за окном, явно самодельной, скрученной из алюминиевых трубок, антенне.

У стены напротив телевизора – два стареньких зеленых кресла, накрытых лоскутными покрывалами. Между ними – письменный столик, на котором стоят поднос с семечками и тарелка со скорлупой.

– Вот же зараза мелкая, – охнула на непорядок бабушка. – Опять за собой не убрала! Я не буду, и ты не убирай – пусть к порядку приучается!

– Не буду, – легко пообещал я.

Надо оно мне?

– Семечек бери, если хочешь, – предложила она. – Только лузгай или здесь, или на улице – неча по всему дому шелуху разносить.

– Потом возьму, спасибо, – поблагодарил я. – Сделать что-нибудь?

– А ты пройдись, посмотри, – предложила она, опустившись на диван. – Что ты за помощник такой, если тебя носом тыкать приходится? А я отдохну немножко и буду ужин нам готовить, – с кряхтением легла, положив голову на подушку. – Баню раньше шести не топи – Валька поздно приходит. Но топи каждый день – у оборотней чутьё не нашему чета, она уснуть не может, если в доме немытый человек есть.

– Хорошо, – кивнул я и пошел во двор.

Спустившись с крыльца, зашел за дом и рухнул на удачно подвернувшуюся маленькую скамейку, закрыв лицо руками. Вызванная выходом на свободу эйфория прошла, сменившись серой, беспросветной тоской. Вот это – моя жизнь? Пять тысяч в месяц на «содержание», свежие овощи прямиком с огорода, парное молоко, парная свинина по зиме и перечеркивающее все это нахрен словосочетание «деревенский труд»! А через год вообще красота – даже представлять не хочу, на что похожа местная дедовщина, при пяти-то годах службы. Да от такого любой озвереет!

– Ты кто? – раздалось грозное-девичье справа от меня.

Повернув голову, увидел оскалившуюся – буквально, белые ровные зубки показывает – на меня девушку подходящего под бабушкины слова возраста, лет шестнадцати. Оскал не мешал разглядеть красоту ее бледного лица, а сощуренные веки – большие, карие глаза. Аккуратный нос немного уходил кончиком вверх, придавая Валентине несколько простоватый вид. Черные волосы свободно свисали на плечи, прикрывая белые лямочки простого, с подолом чуть выше колена, платья. На босых ногах – розовые резиновые тапочки, которые она прямо сейчас зачем-то снимает.

– А ты – Валя? – спросил я.

Отставив шлепки, она довольно забавно рыкнула:

– Отвечай, или я тебе покажу!

Блин, а она ведь оборотень, лучше ответить, а то и вправду «покажет».

– Андрей. Приемный, – представился я.

– А, – моментально расслабившись, она демонстративно потеряла ко мне интерес и обула тапки обратно.

– А зачем ты разувалась? – спросил я.

– При трансформации одежда и обувь рвутся, – скучным тоном заявила она и направилась к дому.

Обидно!

– А платье тоже бы сняла?

Услышав мой вопрос, она остановилась и начала оборачиваться.

– Так вот что ты хотела «показать»! – закончил я лучшую шутку в моей жизни.

С нереалистичной скоростью Валентина прыгнула на меня, схватила тонкой девичьей ручкой с коротко стриженными ногтями за горло и без видимого напряжения подняла в воздух. Оскалившись, с неприязнью выплюнула:

– Знай свое место, раб!

Страшно!

– Если бабушка завела себе раба, это не значит, что он может со мной разговаривать!

Дышать нечем.

– Не смей ко мне лезть, а тем более – трогать мои вещи!

Она подняла меня выше и ухмыльнулась:

– Под крышей – осиный улей! Хочешь воткну тебя в него головой?

Я лихорадочно покачал головой, она разжала руку, и я рухнул на четвереньки, с кашлем втягивая такой сладкий деревенский воздух. Демонстративно отряхнув ладони друг о дружку, она отвернулась и зашла в дом, аккуратно закрыв за собой дверь.

Вот где в этой пасторали собака зарыта. Откашлявшись, я сел обратно на скамейку и отряхнул испачканные землей колени и ладони. Очень особенный у Валентины характер. Даже злиться и обижаться не могу – слишком сильно напуган. Да она мне голову оторвать голыми руками может без всякой трансформации. В учебном фильме про такое не говорили. Про обоняние, впрочем, тоже не говорили. И мне вот с этим ужасом под боком жить целый год? Что она там говорила? «Не лезть»? Ха-ха, ну конечно я не буду к тебе лезть – даже в далеком-предалеком детстве мне бы хватило ума не тыкать палкой злого волка. Стоп, а штаны? Сухие! Сохранил остаточную гордость. А еще пришла она нифига не «поздно». Или пять часов вечера для пожилых и есть «поздно»? Успокоился? Вроде да – после месяца в лаборатории научишься себя в руках держать! К черту – сколько не сиди, а толку от этого не прибавится. Отец часто повторял, что за работой время летит быстрее, значит буду работать как можно больше – время перематывать. Откуда бы начать? С осмотра хозяйства, пожалуй!

Поднявшись на ноги, я направился к шеренге построек. Открыв скрипнувшую, дощатую створку ворот, отметил ослабшие из-за вылезших гвоздей петли. Заносим в мысленный блокнотик. А Валя что, недостаточно сильная, чтобы орудовать молотком? Скорее наоборот – боится снести стену, не рассчитав удара. Открыв створку на полную, впустил в сарай дневной свет. Левая стена – из бруса, с низкой дверью. Судя по хрюканью и пару раз доносившемуся мычанию – вход в стайку. Вдоль дальней стены стоят деревянные ящики с плотно закрытыми крышками. Подошел и заглянул: сахар. Рядом – мука и какой-то корм для скота из перемолотого зерна. Мыши не жрут?

Под ногами – щелястый дощатый пол. Слева от меня – верстак с закрепленным на нем пузатым двигателем, к которому приделан точильный диск. Над этим – пробитое к стене здоровенное реле. Немедленно нажимаем. Мотор загудел, но камень крутиться отказался. Не работает что ли? Протянув палец, крутанул диск сам. Мотор подхватил, и я едва успел отдернуть руку. Ладно, выключаем.

– Ты что, тупой? – раздался сзади холодный Валин вопрос.

Подпрыгнув от неожиданности, я обернулся.

– Не знаешь как точило работает? – вздернув подбородок, она поправила волосы рукой и прошла мимо меня.

До этого момента спокойное хрюканье сменилось напуганным визгом, корова поддержала его тоскливым мычанием, а фоном всему этому служил торопливый стук копыт.

– Чего испугались-то? – спросил я сам у себя и направился посмотреть.

– Придурок! – рыкнула (звучит довольно мило на самом деле) на меня Валентина и выбежала в ведущую в огород дверь.

Когда делают «придурок» и убегают – надо догонять, да? Черта с два – за этой я бегать точно не буду, она же под плохое настроение и зашибить может. Скотина тем временем успокоилась, зато со стороны огорода донеслось испуганное квохтанье кур. Она что, их жрет? Противно, но почему-то очень хочется посмотреть. Миновав сарай, я вышел под короткий козырек. Прямо – огород, грядки ровные и ухоженные, урожай уже давно взошел и теперь тянется к солнышку: морковка, свёкла, горох – спелый! – кабачки, чеснок, лук, укроп с петрушкой. Правая часть огорода отведена под парник с приподнятой, поставленной на полено крышкой: режим проветривания огурцов. Рядом с парником – деревянно-стеклянная прямоугольная теплица. Задняя и передняя дверь открыты – помидоры и перцы тоже проветриваются. Прямо у входа в огород стоят две трехсотлитровые бочки – полны наполовину. Еще две бочки стоят под козырьком – эти полные, видимо недавно дождь бы.

Слева, около стайки – сеновал, рядом с которым небольшой курятник, передняя часть которого затянута металлической сеткой. Через нее видно, как пригнувшаяся из-за низкого потолка Валентина быстрым движением схватила за шею средней упитанности курицу и вышла с ней из курятника.

– Хрусть! – свернула бедолаге шею.

– Тресь! – оторвала безжизненную голову и перехватила тушку за лапки.

Смерив меня подкрепленным нехорошей ухмылкой презрительным взглядом, она подставила под кровавый ручеек ладонь, подождала пока накопится и поднесла ко рту. Я почувствовал дурноту – может оборотни не настолько сохраняют разум, как заверяли в учебном фильме?

Фыркнув, она махнула рукой, забрызгав красным кустики петрушки:

– Ты что, думал, что я буду пить эту гадость? Чему вас, рабов, вообще учат?

И они с курицей прошли мимо меня в сарай и затем – в баню.

Ощипывать будет, видимо. А вода-то горячая есть? Или она так, голыми ру…

Закрыв рот руками, я едва смог подавить приступ тошноты. Что не так с этой девчонкой? Машинально отметив, что животные в стайке опять испугались и расслабились, выявил закономерность – о том, что животные боятся оборотней, учебный фильм тоже не рассказывал.

* * *

Дрожь и оцепенение прошли быстро – привык, что жизнь после попадания превратилась в сплошной экстрим – я сел на крылечко сарая, и, глядя на огород, принялся думать. Может все оборотни такие, и «немножко не любят» их именно за это? С другой стороны – была бы у меня суперсила, я вполне допускаю, что тоже смотрел бы на обычных людей как на дерьмо. «Открывашки» кто? Воины и защитники. Остальные кто? Обслуживающий их персонал! Это же как в средневековье – крестьянин пашет, рыцарь дерет с него три шкуры и за это защищает от другого рыцаря. Крестьянина при этом не спрашивают – он же типа скот. Логично! Учебный фильм, бюджетники-ученые и редкие газеты, которые мне давали почитать врут, и тут не «немножко не любят», а самый настоящий расизм. Или даже кастовое общество? Надо было историю лучше учить. Официальные источники информации врут – какая, блин, неожиданность.

Дела мои плохи – я в глазах окружающих и вправду «раб». Если животные боятся всех оборотней, а не только Валю, нужда в «рабах» и вправду есть – в деревне без скота не очень, и если с забоем проблем нет – моя милая сводная сестра это только что продемонстрировала – то подоить в ужасе мечущуюся по углам корову становится нетривиальной задачей. Когда баба Зина говорила об «одном-двух оборотнях на семью» я представлял себе идиллию и взаимопонимание, но, похоже, все не так однозначно. Или Валя просто отбитая на всю голову волчица, а остальные оборотни – нормальные? С окончательными выводами повременим – нужна статистика. И нужна статистика собственной пользы, потому что иначе бабушка Зина расстроится и попросит внучку привить мне трудолюбие кулаками.

Опасливо поежившись, я сходил в сарай, взял с верстака молоток с гвоздодером и перевесил петли ворот. С еще одной парой рук было бы гораздо удобнее, но, повозившись, я счел ремонт вполне успешным – ворота висят ровно, открываются и закрываются как положено.

Далее я нашел в сарае коромысло, вернулся во двор и наполнил из колодца пару нашедшихся на крыльце бани, сделанных из нержавейки ведер. Подцепив коромыслом, сходил в огород и вылил в бочку. Повторить. Еще раз. Все, эта наполнена, теперь – вторая. Сделано. Плечи ноют, ноги промокли – расплескал немножко – но в целом даже прикольно, потому что процесс не оставляет места посторонним мыслям. Теперь, наверное, нужно в умывальник подлить и начинать носить воду в баню? Начну со второго – дом охраняется злобной волчицей, поэтому заходить туда прямо не хочется.

– А ты чего не переоделся-то? – раздался с крыльца возмущенный голос бабы Зины. – Это ж новые вещи, в них город ездить!

– Извините, – потупил я взгляд.

То же мне «новые» – ворот футболки растянут, штаны выцвели от стирок и шов между штанинами выглядит подозрительно инородным – прежний владелец, похоже, неаккуратно сел на корточки с печальным итогом. Но с хозяевами не спорят.

– Ничего, это я сама виновата, – сменила тон на заботливый. – Забыла, что у тебя с головой беда.

А вот этого могла бы и не говорить.

– Идем, – поманила меня рукой. – Покажу, где какая одежда лежит.

Придется идти.

На кухне вкусно пахло куриным бульоном. Настроение резко улучшилось – после полуголодного существования в лаборатории возможность вкусно покушать воспринимается как дар свыше. На незатопленной печке стояла электрическая плитка на две конфорки. На одной – булькающая, пускающая пар эмалированная, украшенная подсолнухом кастрюлька, а на другой – сковорода, на которой переодевшаяся в бирюзовый сарафан и собравшая волосы в «конский хвост» Варвара деревянной лопаткой перемешивает жарящиеся морковку и лук.

«Зажарку» для супа делает.

– Не обижала тебя Валька-то? – весело улыбнулась мне баба Зина.

Она что, не видит насколько чудовищный характер у ее внучки? Или по-родственному закрывает на это глаза? Валентина чуть повернула голову, чтобы покоситься на меня и продемонстрировать ехидную ухмылку.

– Не обижает, – выдавил я улыбку.

Я же не размазня, а мужик. Да и какой смысл жаловаться? Я тут несколько часов «живу», а Валя – всю жизнь, и ее слова всяко весомее моих. Противно, но придется приспосабливаться. Или может детдом не такая уж плохая идея?

– Вот и хорошо, дружите, деточки, – выдала напутствие бабушка, и мы зашли в комнату.

Оставшаяся открытой дверь раздражает – волчица все слышит, и сейчас будет наслаждаться моей «тупостью».

– То, что на тебе – это в город, – повторила баба Зина и открыла дверцу шкафа. – Еще в город вот это и это, – указала на верхнюю полку. – Хорошо, что попортить не успел – грязь-то отстираешь.

Стирать тоже моя обязанность, ясно. Стоп, а тут машинка есть? Да какая, к черту, машинка без водопровода! У нас в деревне водопровод был, и машинка-автомат помогала нам сколько я себя помню. Это на доске ребристой типа как в школьном музее стирать? Я же не умею!

Пока я незаметно паниковал, Зинаида Матвеевна перешла ко второй сверху полке:

– Здесь – вещи похуже, их дома носить и по деревне.

Третья полка:

– А вот тут одежда рабочая. Это не значит, что ее беречь не надо! – важно покачала на меня пальцем. – Дырку сделаешь – сразу зашивай, и она еще тебя переживет.

Валентина тихонько захихикала, а мне стало не по себе – бабушкино пророчество прозвучало очень зловеще. У них ведь будут проблемы, если что-то со мной случится? Здесь же, блин, государство, а значит в деревне должен найтись участковый. А если он оборотень?

– Все понял. Спасибо, баб Зин, – поблагодарил я. – А стирать – в бане?

– В бане, подтвердила та. Валюш, скоро?

– Минут десять, бабушка! – милым-премилым голосочком пропела в ответ Валентина.

Ясно – перед бабушкой она притворяется пай-девочкой.

– Переодевайся тогда и иди работу доделывай, – велела Зинаида Матвеевна. – Молотком стучал?

– Ворота в сарае поправил, – кивнул я. – И воды наносил в огород. Сейчас в баню буду носить.

– Ну молодец, – расплылась бабушка в ласковой улыбке. – Заслужил курочку-то.

И покинула комнату, закрыв за собой дверь.

Глава 5

К ужину пришлось переодеваться снова, в «домашнее»: синюю, выцветшую от времени, растянутую футболку и залатанные, матерчатые черные шорты. Носки надевать не стал – Валька босиком ходит, а я чем хуже? Сама она оставила сарафан – достаточно «домашний», получается – а вот баба Зина нарядилась в белую рубаху, повесила на шею красные бусы, положила на плечи черно-цветочный платочек и дополнила это длинной, до пола, черной юбкой. Выглядит очень фольклорно.

На столе, помимо разлитого по глубоким тарелкам куриного супа – с картошкой и лапшой – имеются тарелка с нарезанными ломтями белого хлеба, три красных яблока и зеленый лук, который я нарвал пару минут назад по презрительно выплюнутой в пространство «просьбе» Валентины. Еще нарвал огурцов, оставив расти дальше огурцы поменьше. Второго, видимо, не полагается, но я и так нереально доволен настолько шикарным пиром. Да мне целый окорочок в тарелку положили! Блин, разливавшая супчик волчица могла и в тарелку плюнуть, а то и чего похуже. Лучше об этом не думать.

Молиться перед приемом пищи никто не стал. Икон в доме я тоже не видел, поэтому, заставив себя медленно и культурно съесть ложку супа и закусить его хлебом, не спеша прожевал – просто охренеть как вкусно! – и спросил:

– А в России – атеизм?

Баба Зина дожевала хлебушек, проглотила и укоризненно заметила:

– Где твои манеры, Андрюша? Сел за стол, попробовал – стряпуху похвали, вон сколько старалась. Я-то, дура старая, задремала, вот, ей пришлось.

– Дай Андрею время, бабушка, – тепло улыбнулась ей Валентина. – Он же городской, у них там все по-другому.

Вот это уровень двуличия! Неудивительно – у нее же две «формы».

– Спасибо, очень вкусно, – похвала далась легко – правда же.

– Кушай на здоровье, – мило прощебетала в ответ волчица.

Я вернулся к еде и принялся наворачивать суп, закусывая его по очереди курицей, огурцом и хлебом. Хрустящий, обмакиваемый в соль лучок в организм поступает фоном. Сидящая напротив Валентина питается подчеркнуто-аккуратно, разительно контрастируя с виденными ранее картинами. Ополовинив свою тарелку, Зинаида Матвеевна решила ответить на вопрос:

– В России хошь верь, хошь – не верь. Европейцы вон, все как один уверовали – в жуках демонов из Ада опознали. А если есть Ад, значит есть и все остальное. Бред, конечно – ну какие из насекомых демоны? Они ж неразумные, а черт – он, зараза, умный и хитрый. Президент наш, дай ему бог здоровья, атеист. И мы с Валюшей в бога не верим – попы оборотней шибко не любят, за грехи, мол, наказаны.

Валентина закусила губку – обидно.

– Попов щас на колокольнях не вешают, – продолжила Зинаида Матвеевна. – Но все равно государство их к ногтю прижало. «Открывашки» пользу великую миру приносят, – с любовью посмотрела на внучку. – Это дар, а не проклятье.

– Правильно! – одобрил я. – Какое же проклятие, если от него одна польза?

Валентина недовольно зыркнула на меня и демонстративно отвернулась к окну. Что-то типа «больно нужно мне твое одобрение, раб!»? Пофигу – сказал что думаю.

– Вот-вот! – обрадовалась моему пониманию бабушка. – А в Европе всех оборотней за границу выкидывают. Обычно – на наши земли. Это если повезет и сам сдаваться Инквизиции придет, а если спрятавшегося найдут – все, пиши-пропало: в кандалы пудовые и в шахту. Бежать попробует – всё, сразу на костер!

Почему-то я совсем не удивлен – Европа еще и не так может.

– Кошмар какой, – вполне искренне вздохнул я.

А может это тоже вранье официальной пропаганды? Вечером новости попробую посмотреть – в Центре телевизора не было – и оценить накал ненависти к соседям.

Тут с улицы раздался громкий стук в калитку.

– Кого это там принесло? – с этой легендарной фразой Зинаида Матвеевна встала из-за стола и пошла в гостиную посмотреть на гостя в окно. – А, Савелий, – голос прозвучал вполне радушно. – Сидите, кушайте, – велела нам и пошла во двор.

Повисла гнетущая тишина, в которой пронзительно отбивали секунды «ходики» из моей комнаты. Валентина нагнетала саспенс, неотрывно пялясь на меня с непроницаемым выражением лица.

Игнорируем, доедаем супчик и беремся за яблоко. Ах, да!

– Спасибо еще раз, офигенно вкусно, – поблагодарил «стряпуху» еще раз.

Усмехнувшись, она положила руки локтями на стол и опустила подбородок на ладони:

– Я тебе в тарелку плюнула.

Я был морально готов, поэтому легко переборол отвращение и облизнулся:

– Буду счастлив, если ты так будешь делать каждый раз.

– Фу-у-у! – скривилась она. – Весь аппетит пропал! Доедай, раб, – презрительно подвинула мне свою тарелку и пошла в большую комнату – явно подглядывать за бабушкой и гостем в окно.

Больше плевать не будет.

Почему бы и не съесть добавочку? Унизительно? Да хрена с два – я месяц постился, похудел килограмма на три, после такого можно поступиться малой толикой самоуважения. Стоило мне откушать пару ложек из Валиной тарелки, девушка вернулась и отобрала у меня вкуснятину, усевшись на свое место. С демонстративным отвращением зачерпнула супа и поднесла ложку ко рту одновременно с возвращением бабы Зины в дом.

– Толька-пастух помер, – поделилась с нами новостями. – Пойду Клавку успокаивать, – зашла в комнату, дав Вале возможность вылить суп обратно.

– Земля пухом, – сымитировала девушка грусть.

Пастухом в таких условиях может работать только обычный человек, а значит ей на него вообще плевать.

– Святой человек был, – голос Зинаиды Матвеевны наполнился плачущими мотивами. – Тридцать лет с Клавкой прожил, руки золотые, – появилась на кухне в черном длинном закрытом платье и в черном платке на голове.

Плачет.

– Вы сидите, деточки, кушайте, – шмыгнула на нас носом и покинула дом.

– Жри, – Валя толкнула тарелку так, что содержимое немножко расплескалось. – Со стола уберешь потом, всё помоешь и скатерть вон испачкал, – с издевкой потыкала в пятна пальцем. – Придется постирать!

Просто ужасно.

– Больше не хочу, – отодвинул я ее тарелку.

– Я после тебя жрать не буду, – презрительно выплюнула она. – Свиньям вылей, в кастрюлю обратно не смей.

А в деревне разве не учат бережно относиться к еде? Что ж, приказ есть приказ – если Зинаида Матвеевна спросит, я так и скажу.

Хохотнув, девушка добавила:

– А если захочешь второе – в бане варится поросячья каша! Угощайся – там на всех хватит!

– За что ты меня ненавидишь? – не выдержал я. – Я тебе что-то сделал?

Помрачнев, Валентина презрительно на меня сощурилась и скучным тоном поведала:

– Меньше всего в жизни я хочу объяснять что-то рабу.

Отвернувшись, она ушла в комнату. Ясно. А почему на столе скатерть, а не клеенка? Она же в миллион раз удобнее – тряпочкой протер и все, чисто. Плевать – в этом мире вообще, похоже, лучше ни о чем не думать, а просто выполнять функции, как механизм. Смысл? Жить вообще-то хочется, и как можно лучше. Выучу распорядок дня и привычки волчицы и буду стараться сталкиваться с ней пореже. С бабой Зиной проблем вообще нет – делай работу по дому и будешь молодец. Что ж, бывают ситуации и похуже. Сходив в комнату переодеться в лохмотья, принялся за работу.

В сенях я видел ведро с крышкой. Проверил – да, помойное. Вылив туда содержимое тарелки, убрал хлеб в хлебницу, оставшиеся огурцы – в холодильник. Кастрюля с супом останется на плите – еще раз на троих хватит. Но к ночи остынет, уберу. Заглянул в умывальник – на донышке. Открыв дверцу под раковиной, нашел ведро. Полнехонько! А куда это? А в сортир! Сходив до туалета, вылил мыльную воду в дыру. Вот он, природосообразный деревенский быт, о котором мне так долго вещал бывший одноклассник-дугинист – в городе, мол, человеку плохо, поэтому надо ехать в глушь, отказавшись от достижений цивилизации. Сам он, понятное дело, ни в какую глушь не поедет и от смартфона не откажется, но это-то другое!

Умывальник наполнился водой, на раковине, помимо куска хозяйственного мыла, нашлись средство для мытья посуды незнакомой марки «Зоя» и непривычная, грубая, коричневая губка. После мытья посуды снова опорожнил ведро и наполнил умывальник. Теперь задача – где найти сменную скатерть? Идти копаться в бабушкиных шкафах? Нафиг, Валька сразу же начнет вопить, что я – вор. Послал бог сестренку, конечно.

Плевать – не выпорют же меня за то, что не накрыл стол новой скатертью? Представив себе эту картину с Валентиной в главной роли, поежился – какому-нибудь извращенцу бы точно понравилось, но я-то не из таких. Поднявшись на крыльцо бани, открыл обитую войлоком дверь, обнаружив летнюю кухню. В воздухе стоял пахнущий переваренным зерном пар. Неприятным такой запах не назовешь – каша и есть каша. Слева от входа – газовая, подключенная к красному баллону с надписью «Пропан-Бутан», оснащенная духовкой, плита на четыре конфорки. Работают две, на обеих – здоровенные алюминиевые бачки. «Поросячья каша». Подняв крышку, оценил распаренный, поднявшийся до самого края бачка, корм и выключил плиту – готово. Напротив плиты, под окном с видом на забор – стол с двумя табуретками. Этот с клеенкой – технология освоена, получается, просто бабе Зине нравится кушать с белой скатерти. Даже уважение вызывает, на самом деле.

Рядом с плитой – старенький, с полопавшимся лаком покрытия, сервант. Какие-то пакетики с приправами стоят. У стены справа – застеленный ковром, немного подгнивший от старости, диван. Рядом с ним к стене прибита вешалка с крючками. У соседней стены – еще один умывальник, и – сюрприз! – стоящая рядом с ним белая маленькая стиральная машинка. Такая была у маминой подруги тети Клавы, так что принцип работы представляю – наливаешь воду, кладешь белье, сыпешь порошок – вот он, на полке над машинкой стоит. Правее находится печка, еще правее – дверь в соседнее помещение.

Заглянул – справа окошко, тоже с видом на забор. Подглядывать за Валей? Ищите самоубийцу! Слева располагалась «помывочная» – скамейка, висящие на стене тазики из нержавейки и бачок с водой на полу. Почти пуст. Из стены, со стороны печки, выходит кран. Открыл – бежит чуть тепленькая. В стене емкость под горячую воду, ясно. А как наливать? Прямо по курсу нашлась еще одна дверь, и через нее я попал в парилку. Ага, крышка над каменкой. Тоже на донышке. Да здравствуют ведра и коромысло!

На четвертой «ходке», когда я поднимал наполненные ведра, на крыльцо выскочила разъяренная Валя:

– Какой ты медленный!

Монотонный труд вогнал меня в философское настроение:

– Лишенные способностей люди могут не так много, как ты, поэтому я прошу тебя о понимании и снисхождении, о хозяйка.

И, не глядя на нее, зашел в баню. Что-то во мне выгорает и ломается.

Вылив ведра в бак, вернулся во двор и нашел там быстро крутящую рычаг ворота Валентину. У ее ног стояла детская ванна из нержавейки. Литров сто влезет. Подхватив поднявшееся ведро, она вылила воду в ванну и бросила его обратно в колодец.

– Огонь разведи, – буркнула она мне.

Это проявление человечности или демонстрация превосходства?

Огонь в печи разгорелся одновременно с появлением в бане легко несущей ванну Валентины. Протопав мимо меня со скучающим видом, она пошумела водой в парилке. Я тем временем закрыл дверцу печки и поднялся на ноги, отряхнув колени. Девушка не обращая на меня внимания прошла на улицу, и я испытал легкую обиду – могла бы сказать что-нибудь типа «пошли в дом». Обида вылилась в заданный ее затылку вопрос:

– А зачем ты мне плакат подарила?

Повернув голову, они скривила привычную презрительную усмешку:

– Потому что я ненавижу эту группу так же сильно, как тебя!

И закрыла за собой дверь.

Да за что?!!

* * *

В бане я сидел до тех пор, пока находиться в ней стало невозможно из-за жары. Успел постирать скатерть и нашедшиеся в стиральной машине Валины вещи, включая нижнее белье – обидно, что не считает нужным стесняться. С другой стороны – мы не в аниме, а в деревне, и я тут говорящее орудие. Нет, «с другой стороны» еще обиднее.

Что это за попадание в другой мир, если я, весь потный, в лучах закатывающегося за дома Солнца, должен развешивать белье на натянутых между баней и сараем веревках? Скотина в стайке шумит и беспокоится – пора кормить. Бак… А я его подниму вообще? Попробовал – не получается. На помощь пришли ведра и здоровенная поварешка. Розовые, жизнерадостно хрюкающие и тыкающиеся мокрыми пятачками в мои колени почти взрослые поросята довольны, а вот рыже-белая, пятнистая, очень толстая корова – не очень. Под ногами – перемешанное с соломой то самое, хорошо, что я надел галоши. Сначала – сено, потом очистка, в последнюю очередь – доение.

Покончив с двумя первыми этапами, вернулся во двор за ведром и снова наткнулся на Валю:

– Зорьку доить не смей, а то теленок умрет, – предупредила она меня и вернулась в дом.

Вот оно что – мы прибавление в счастливой семье… А какая у нас фамилия? Да к черту. Прежде чем я успел зайти в дом за вещами, чтобы пойти помыться, как она появилась вновь – с розовым, застиранным полотенцем на плече и комплектом белья и направилась в баню.

Стирки привалило.

Ее стремление не смотреть на меня становится смешным. Сходив в комнату, включил закрытую плафоном лампочку на потолке, нашел вещи и вышел с ними на улицу. Усевшись на крыльцо, вдохнул пахнущий землей, дымами бань, цветущими садами и немножко стайкой – это из-за меня – деревенский воздух. Устал как собака – все тело ноет, особенно помятые коромыслом плечи и спина. И в таком режиме – целый год. Да какой там «в таком» – это еще демо-версия в честь первого дня прекрасной новой жизни. Ближе к осени, когда придет пора собирать урожай, я совсем взвою.

На улице послышались шаги, и в калитку постучали. Я же имею право открывать? Пока шел к калитке, представил, как меня сейчас украдет другой оборотень, и я буду ишачить на него. Потом меня украдет третий оборотень, и за пару месяцев я сделаю круг по деревне, вернувшись сюда. Оборжаться!

– Кто там? – спросил я.

– А чего у вас свет не горит? – спросил в ответ хрипловатый мужской бас.

– А вам, извините, какая разница? – вежливо возмутился я.

– А ты кто вообще? – напрягся гость.

Может Вальку позвать? Я все-таки полезный, может и заступится. Ага, залечу к ней в баню и даже сказать ничего не успею – удавит.

– Извините, но это вы к нам пришли, а не я – к вам, – не сдался я.

Вздохнув, гость наконец-то представился:

– Константин Викторович. А ты?

– Андрей, – я от отчества решил воздержаться. – Приемный ребенок бабы Зины.

– Что ж ты сразу-то не сказал! – обрадовался голос. – Ты не бойся, у нас тут воров не водится – у своих воровать последнее дело. Я захожу.

И он, не дожидаясь разрешения, просунул руку над калиткой, открыв крючок, и зашел внутрь. Высоченный – аккурат размером с забор, метра два. Одет в брюки и белую рубаху, в правой руке – силуэт чемодана, а разглядеть черты лица мешает темнота.

– Свет включил бы, – напомнил он. – Надо оно тебе – ноги в темноте ломать? – издал легкий смешок. – Я-то тебя хорошо вижу, а ты меня – нет.

Еще одна не озвученная в фильме особенность оборотней. Если по выходу из бани Валя дотянется до тонкой кромки месяца в небесах и распустит его на нити для нового платья, я уже даже не удивлюсь.

– А вдруг вы меня на выключатель отвлечь хотите, а сами что-нибудь украдете? – продолжил я тянуть время.

Волчицу дождаться надо – она разберется.

– Ты из города, да? – догадался гость. – Совсем там вас запугали, – вздохнул и принялся запугивать сам. – Поверь, если бы я захотел чем-то навредить тебе или этому дому, ты бы мне помешать все равно не смог.

– Заору – Валентина выбежит, соседи всполошатся, – предположил я, сделав шаг назад.

Силуэт Константин Викторович издал жизнерадостный смешок:

– Хочешь дурачком себя выставить – кричи. Меня в поселке все знают, я учителем работаю.

Плюнув, я сходил на крылечко и щелкнул прибитым рядом с дверью выключателем. Лампочка над дверью зажглась, и я обернулся, увидев гладковыбритого, короткостриженого, обладающего впалыми щеками, худого русоволосого мужика. Улыбается, темно-зеленые глаза весело поблескивают из-под густых бровей.

– Как тебе у нас в Липках? – спросил он.

– Деревня как деревня, – пожал я плечами и поделился новостями, надеясь сплавить гостя. – Толька-пастух умер, земля ему пухом.

Беги похороны помогай организовывать.

– Ужасная потеря для всего поселка, – вздохнул он и деликатно меня поправил. – Только не «Толька-пастух», а Анатолий Юрьевич. Девяносто три года человеку было все-таки, а ты, уж прости, молод и должен уважать старших. Может на крылечко присесть пригласишь, или так у калитки гостя держать и будешь?

– Извините, я не знаю, насколько мне позволено распоряжаться участком, – развел я руками.

Мужик посмурнел, подвигал бровями и ничего хорошего не предвещающим тоном вынес вердикт:

– Валька зашугала!

– Нет! – выпалил я чуть поспешнее, чем следовало бы.

Константин Владимирович подошел к крылечку и опустился на него, поставив чемодан рядом. Теперь получилось разглядеть, насколько потрепан, но аккуратно отглажен и чист его костюм. Сочувственно глядя на меня, он грустно усмехнулся:

– Представляю, что у тебя в голове творится. Ты же из города, там про нас чего только не сочиняют. А тут – привезли и как в прорубь бросили. Трепыхаться не будешь – замерзнешь. Будешь – злая щука приплывет и ноги откусит. Прав?

Охренеть как прав! Но признаваться стыдно – получится, что на девчонку жалуюсь.

– Я очень благодарен Зинаиде Матвеевне за приют и всем доволен, – сложив руки на груди, заявил я. – Просто еще не привык.

– Понимаю, – вздохнул он. – Ты – здоровый лоб, а она девочка.

Я попытался незаметно сместиться в тень, чтобы скрыть вспыхнувшие уши.

– Не поможет, – прокомментировал он и напомнил. – Я в темноте не хуже, чем днем вижу. Ладно, – хлопнул себя по ляжкам. – Если ты такой гордый, давай я тебе просто расскажу о Валентине и всех нас. Присаживайся.

Пришлось опуститься с ним рядом. Устремив глаза в ночное небо, он тихим, спокойным голосом начал рассказывать:

– Обычные люди нас ненавидят.

– Это, конечно, они зря, – подпустил я сарказма в голос.

– Есть за что, – признал он. – Первые поколения оборотней дел много наворотили, пытались власть в и без того трещащей по швам стране взять. Под пулеметами полегли почти все, а новым и выжившим отдуваться пришлось – в семьдесят шестом году только запрет на поселение ближе ста километров от города сняли. И до сих пор запрет на работу остается – только в частном порядке наняться можно, и то не каждый возьмет. У нас тут мужики в артели собираются, на стройки, лесоповалы, шахты да грузчиками работать ездят. Обычно даже платят, – усмехнулся. – Ну и по-мелочи – огород там кому вскопать, урожай собрать помочь. А так, в основном, на пособия жить приходится – и то с трудом выгрызли, в восемьдесят пятом, когда как-то многовато преступлений стало – жрать-то что-то нужно? Оборотня милиции поймать сложно, а свои его не выдадут – у нас тут друг за друга горой стоять приходится, иначе сожрут и выплюнут. И ты теперь один из нас, Андрей. Чтобы ты там не думал, но в Липках тебя никто не обидит – здесь обычных людей больше, чем оборотней живет, и никто не жалуется.

– Ладно, – кивнул я.

– Я Валентину не оправдываю, – продолжил он. – Но ей тяжко пришлось – сам подумай: сначала маму жуки на ее глазах на части порвали, потом – из обычной школы выгнали, оборотням-то в них учиться нельзя, – развел он руками. – А там – друзья и подружки, которые ее сразу бояться начали. Была нормальная жизнь, а стала – оборотническая. Отец уехал, а ей к нему – никак, нет ни у той общины, ни у нашей столько денег. Жестоко, но мы вот в прошлом году электричество протянули – лучше всем стало. А стоит это дешевле, чем ее одну в Скандинавию переправить – вот ты бы что выбрал?

– Хорошо всем, а не одному, – пожал я плечами.

Вру – я бы Валентину сплавил при первой возможности!

– В городе и деревнях окрестных нас многие в лицо знают, – продолжил он. – Едем по улице, а сзади дети бегут: «Волки едут, волки!», – грустно ухмыльнулся. – Взрослые не орут, но стараются подальше держаться. Какая реакция у подростка-оборотня на такое отношение может быть?

– Такая же? – предположил я.

– Такая же! – подтвердил он. – Подрастет – поймет и простит, мы все однажды понимаем и прощаем. А по весне она в соседней деревне пенсионерке одной вреднючей огород подрядилась вскопать. Работу сделала, а та орать начала – криворукая мол, придется все перекапывать теперь. Не заплатила, – развел руками. – Валя разозлилась и трансформировалась.

– Порвала? – спросил я.

– Только платье и сапоги, – покачал он головой. – Просто чтобы до дома быстрее добежать, поплакать, – горько вздохнул. – Но закон нарушила – оборотням перед обычными людьми трансформироваться нельзя, приравнивается к угрозе жизни.

– А почему не в тюрьме тогда? – спросил я.

– Свидетелей не было, а мужики, когда узнали, ночью следы замели, – ответил он. – Когда следователи из города приехали, остались только слова пенсионерки и Валины слезы – мы ее научили, что говорить надо. Пенсионерка та – известная всему району скандалистка и кляузница, веры ей у следствия нет совсем – даже оборотню верят больше, у нас в Липках-то шестой год ни одного правонарушения. Но у Валентины теперь испытательный срок. А в прошлый понедельник закон приняли, по которому оборотни не пять лет в армии служат, а все пятнадцать. А это, Андрей, почти верная смерть – нас в самые горячие места отправляют, время для подхода основных сил выигрывать. Валька-то храбрая, не боится, но все равно девке обидно – всю молодость с жуками воевать будет, демобилизуется «старой девой», а оборотням и так семью строить непросто. Все это, само собой, не дает ей право на тебе отыгрываться, – строго добавил он.

– Она и не отыгрывается, – снова соврал я.

То же мне благодетель – сейчас на волчицу наорет и уйдет, а я-то с ней останусь.

– Хорошо, что не отыгрывается, – смирился он и открыл чемодан, вынув оттуда привычного вида тонкую тетрадку с зеленой бумажной обложкой. – Помоется – передай, чтобы больше не забывала. Хорошо, что мне по пути, так бы пришлось ей завтра двойку ставить.

Приняв тетрадку с аккуратно выведенным «для домашних работ по русскому языку», увидел «нашу» фамилию – Штырковы. Запомним.

– А у вас отдельная школа получается? – спросил я.

– Отдельная, – указал он направо по улице. – Пятеро учеников и двое преподавателей – Вадим Андреевич точные науки преподает, я – естественно-научные и гуманитарные, – немного подумав, он спросил. – А ты школу-то успел закончить?

– Наверное да, – кивнул я. – Аттестат есть, ни одной тройки.

– Какой ты молодец! – похвалил меня Константин Владимирович и поднялся на ноги. – Пойду я, время позднее. А ты оптимизма не теряй – это самое главное! Валька к тебе привыкнет, еще подружитесь, а там, глядишь, и свадьбу вашу сыграем! – подмигнув, он заржал и пошел к калитке.

Да я скорее на змее подколодной женюсь, чем на этой!!!

Глава 6

Мылся я на чистом автоматизме – думал про разговор с Константином Владимировичем. Валентина у нас получается очень трагичная, а я должен терпеть и пытаться подружиться. А мне типа легко – выдернули из уютной квартирки, сломали весь план на жизнь, заперли в лаборатории, а потом выпнули в волчье логово. Удачи тебе, пацан, ждем через год в военкомате!

А какие альтернативы? Сбежать и попроситься в детдом? А кто гарантирует, что там будет лучше? И возьмут ли вообще? Я же типа отработанная «открывашка». Бюрократия – ей вообще на всё плевать, человек для нее – статистическая единица, которую при необходимости нужно как можно быстрее «провернуть» через шестеренки механизма. Армейский лейтенант мне уже все объяснил – сбегу отсюда, скорее всего отдадут на воспитание другим оборотням. Грёбаный замкнутый круг, выйти из которого получится только естественным образом – в армию.

А Константин Викторович вообще правду говорил или нет? У меня две картины мира теперь в голове: одна – официальная, другая – оборотническая. В какую верить? А зачем вообще верить? Нужно приспосабливаться – сделать-то я все равно ничего не могу, а жить хочется. И жить, по возможности, как можно лучше.

Сполоснув после себя тазик, повесил его на стену и принялся одеваться, вспоминая последнюю на сегодня (очень на это надеюсь) встречу с Валей – когда она вышла из бани, я вручил ей тетрадку, получив в ответ холодный вопрос:

– Нажаловался?

– А на что мне жаловаться? – пожал я плечами. – Своя комната, вкусная еда, воздух свежий – не жизнь, а малина.

И Валентина с разочарованной миной – не хочет раб нарываться – ушла в дом.

Вернувшись мыслями в здесь и сейчас, я вышел из бани и повесил старенькое белое полотенце – в шкафу еще два, желтое и синее, но тоже старые – на веревку сушиться. Подумав, перевесил – теперь рядом с Валиным висит. Маленькая, трусливая, совершенно никчемная гадость. Достойная раба! Перевесив полотенце снова, я похлопал ладонями по распаренным щекам и пошел в дом. К черту – вкалывать я согласен, это типа оплаты комнаты и питания. Это – справедливо и даже полезно для здоровья. К тому же – хорошая подготовка к армии, там здоровье – главное. раба! Вернувшись мыслями в здесь и сейчас, я вышел из бани и повесил старенькое белое полотенце – в шкафу еще два, желтое и синее, но тоже старые – на веревку сушиться. Подумав, перевесил – теперь рядом с Валиным висит. Маленькая, трусливая, совершенно никчемная гадость. Достойная раба! Перевесив полотенце снова, я похлопал ладонями по распаренным щекам и пошел в дом. К черту – вкалывать я согласен, это типа оплаты комнаты и питания. Это – справедливо и даже полезно для здоровья. К тому же – хорошая подготовка к армии, там здоровье – главное.

Но с этого момента унижать себя никому не дам! На короткой дистанции играть в подчинение – это выгодно, потому что волчице от этого неприятно, и она теряет интерес, но так я рискую заиграться – вон, уже мелкие пакости придумываю. Это же не нормально! Прелести добавляет тот факт, что для этого хватило нескольких часов. Я же не такой! Я – целостная, сформированная личность с четкими жизненными ориентирами и непробиваемой самооценкой!

Пылая праведным гневом, зашел домой и направился в темную, освещаемую попадающим в окно светом уличной лампочки, большую комнату.

– Куда это ты полез, раб? – раздалось из-за шкафа.

Там тоже темно – ей свет и не нужен. Я пошел к шторке.

– Тебе сюда нельзя, раб! – в голосе послышался закипающий гнев.

Я отодвинул штору. Окно было и здесь, и свет звездного неба помог рассмотреть контуры шкафа у правой стены, письменный стол у окна и кровать с сидящей на ней Валей у стены левой.

– Ты что, совсем страх потерял? – прошипела она на меня.

Именно!

– Я?

– Ты! – рявкнула она.

– А что такого? – нагло спросил я.

В темноте увидеть движения Валентины не получилось вовсе – меня второй раз за день схватили за горло, прижав к спине.

– Ничего ты мне не сделаешь! – прохрипел я.

Фыркнув, она усилила давление:

– Уверен?

– Плевать! – просипел я.

А вот в этом совсем не уверен – страх вернулся, остро захотелось жить дальше. Тут же так много хорошего! Корова, например – смотришь на нее, и на душу снисходит покой.

Волчица разжала руку, я удержался на ногах и закашлялся. Она – снова не успел разглядеть движение, будто сквозняк по комнате пронесся – вернулась в кровать и накрылась одеялом. Голая спит, что ли?

– Утром я с тобой разберусь! – грозно пообещала она.

– Спокойной ночи, – пожелал ей я и пошел к шторе.

На первый раз, думаю, достаточно.

– Это твоя последняя ночь, раб, – бросила она мне в спину.

Нет, недостаточно.

– Что ты как попугай заладила – «раб», «раб»? – остановившись, раздраженно спросил я. – Типа игра такая? Ты от этого возбуждаешься? Или охеренно важной себя чувствуе…?

Договорить я не успел – Валентина повалила меня на пол, я больно ударился спиной, а Валя добавила ощущений, приземлившись сверху и предсказуемо вцепившись в горло. Если бы не это, было бы даже приятно – она теплая и вкусно пахнет чем-то навевающим ассоциации с лесом.

Можно чисто ради челленджа попытаться дать ей сдачи, но мама всю жизнь учила меня не бить девочек. Затухающее от удушья сознание явило мне сально улыбающегося, натянувшего розовые девичьи трусы на голову, одетого в повязку для сумо, противного мужика средних лет. Бог анимешного жанра «этти» пришел ко мне на помощь! Оторвав руки от пола, я схватил Валентину за грудь. Так и есть – голая! Хе, а размерчик-то скромный, но до чего же мягкая кожа и щекочущие ладонь со…

– А-а-а!!! – завизжала она, убрала руки с шеи, ее силуэт на фоне показывающего звездное небо окна покачнулся, и меня поглотила темнота.

* * *

Солнечные лучи неприятно светили в лицо, я, не открывая глаз, поморщился и ощутил боль. В голове пронеслись последние несколько часов жизни, и я резко сел в кровати, надеясь, что это был страшный сон. В кровати? И в одежде? Левая сторона лица неприятно ныла. Подвигал челюстью – вроде не сломана. С внутренней стороны двери шкафа есть зеркало. Встав ногами на ковер, ощутил и другие последствия – болели спина, плечи и руки. Это от физически полезного труда на свежем воздухе. Открыв дверь, грустно вздохнул – на шее яркой синевой проступили тонкие Валентинины пальчики. Левую скулу украшал тянущийся от глазницы до середины щеки, синяк. Картина ясна! Валентина – все ощущения я запомнил, ха! – вырубила меня и принесла сюда, уложив в кровать. Что ж, оно того стоило. И била она не в полную силу – остаточный самоконтроль и гуманизм у приемной сестренки имеются. Или в тюрьму не хочет.

А Зинаида Матвеевна уже вернулась? На часах семь утра. Режим! Очень удобно, что я уже одет. Зубную щетку с собой, паста есть в бане. Марки «Здоровые зубы – 3», маркетинг в этом мире, похоже, не очень развит. И телевизор посмотреть не получилось. Ладно, еще наверстаем.

Аккуратно выглянув на кухню, никого в ней не нашел. Неосторожно скрипнув по пути половицей, заглянул в большую комнату. Никого.

– Не ходи сюда, бабушка сейчас придет! – раздалось почти жалобное из-за шкафа.

– Тонак дай! – остановившись перед шторой, ответил я.

– Что дать? «Тумак»? – растерялась она и ехидно спросила. – Вчера не хватило?

– Тональный крем. Или пудру.

– Откуда у меня косметика? – фыркнула она. – Скажи, что ударился.

– Ясно, – буркнул я и вернулся в комнату.

Отыскав синюю «домашнюю» футболку с нормальным воротником, застегнул все пуговицы и поднял борты. Нормально, следов удушения почти не видно. А синяк… Ну ударился, варианта лучше тут все равно не придумаешь.

Хлопнула входная дверь, я зашел в кухню и пожелал одетой в линялый ситцевый халат на молнии бабе Зине:

– Доброе утро.

– Доброе утро, Андрюшенька, – радушно улыбнулась она в ответ, прищурилась, подошла и обеспокоенно спросила, протянув руку к моей щеке. – Чего это у тебя? Ударил кто?

– Да сам виноват, – ответил чистую правду.

– Ударился? – уточнила она, легонько коснувшись синяка пальцами.

В каком-то смысле – да: взял и ударился о волчицу.

– Ударился! – бодро кивнул я и аккуратно убрал ее руку.

– У меня мазь есть, – оживилась она. – Сейчас, – ушла в комнату и сотрясла дом жизнерадостным. – Валька! Вставай давай, в школу опоздаешь!

– Я не сплю, бабушка! – прощебетала в ответ двуличная волчица.

Стоп! Я что, недавно с ней нормально поговорил? Бунт удался! Настроение резко улучшилось, боль как будто уменьшилась, и жить дальше захотелось еще больше.

– В школу собирайся тогда, чего валяешься? Не дай бог Константин Викторович опять на тебя жаловаться придет.

– Вчера приходил, – вклинился я.

– А чего приходил? – напряглась баба Зина.

Валя ударила по шкафу. Просит не трепаться.

– Познакомились, – пожал я плечами.

– Вот и хорошо, что познакомились, – одобрила она и вернулась на кухню с тюбиком мази «Спасатель».

Вне времени и пространства!

– Спасибо, – протянул я руку за тюбиком.

– Да я намажу, – не поняла она намека.

Придется потерпеть заботу.

– Ты – молодец, Андрюша, – сдобрила она процесс похвалой. – Я под утро пришла-то, в стайку сунулась – чисто, скотина накормлена.

– Спасибо, – снова поблагодарил я.

– Ну вот, – закончив мазать синяк, она закрыла тюбик и ушла с ним в комнату.

Я отправился в баню. И как теперь умываться? Ладно, ограничимся чисткой зубов. Один день в деревне и уже начинаю морально опускаться. Когда я набрал теплую воду из бака в кружку, в баню зашла одетая в сине-зеленый халат без рукавов Валентина:

– Выйди!

Я закрыл кран, поставил кружку на скамейку, взял с полочки зубную пасту.

– Ты что, глухой? – раздраженно топнула она ногой.

Я выдавил пасту на щетку, подхватил кружку и пошел на улицу, по пути с улыбкой пожелав ей:

– Доброе утро!

– Угу, – буркнула он и закрыла за мной дверь.

Это уже ответ. Прогресс налицо!

На улице было хорошо – тепло, солнышко уже встало и теперь освещало крыши и заборы соседских домов. Ну и этого дома тоже! Усевшись прямо на крылечке, принялся за дело, мысленно хваля себя за правильное решение. Лучше сильно огрести один раз, чем много раз понемножку, попутно позволяя себя чмырить. Вон она – пара недель, и будет мне булочки стряпать. Мы еще посмотрим, кто вожак в этой стае! Ррр!

Трава за сараем впитала мыльную воду – от одного раза ничего не будет, но в следующий раз лучше сплевывать куда положено – в сток под баней. Посетив удобства, вернулся домой, оценил разогревающую супчик бабу Зину, спросил:

– А корову пастись выгонять надо?

– Сегодня – надо, – кивнула она. – А вчера у Толи, земля ему пухом, смена была, подумали, что болеет. Сейчас Кузьмич придет, они на пару коров пасли, он теперь один остался. Да я выгоню, ты садись, кушай.

Я сел, она налила мне тарелку супа – в этот раз с куском грудинки и крылышком – и я хорошенько позавтракал. В процессе ко мне успела присоединиться Валентина, а бабушка Зина – выгнать корову пастись с деревенским стадом.

После завтрака меня оставили мыть посуду, Валя ушла в комнату одеваться в школу, а Зинаида Матвеевна переоделась в траурное и убежала помогать готовиться к похоронам. Когда я закончил с тарелками, в кухне появилась одетая в темно-коричневую школьную форму с бантиками, красным галстуком и фартуком Валентина. В руке – толстый кожаный портфель, на ногах – гольфы, черные туфельки я видел в сенях. Просто пай-девочка!

– Классный синяк! – хохотнула она, проходя мимо меня.

Все еще очень плохой характер.

За следующий час я успел сделать все, что счел нужным: покормить свиней вчерашней кашей и поставить вариться новую, собрать созревшие огурцы в ведро, засунуть в банку и накрыть крышкой осиное гнездо, которым мне вчера угрожала Валентина и отыскать в курятнике пять яиц. После этого, ополоснувшись теплой водой, переоделся в домашнее, включил телевизор и пощелкал тюнером. Пять каналов! Вернулся на первый, секунд пять тупил в фигурное катание. Скучно. Второй показал вид туманной реки под серым небом и красные титры: «Убийство на реке Глинная». Фильм! Фильмы многое могут рассказать о мире, потому что состоят из набора взятых из жизни сцен. Смотрим!

Усевшись в кресло, поставил на колени поднос с семечками и начал приятно проводить время. Кино оказалось детективом с нехитрым сюжетом: двое милиционеров расследовали убийство, и через полтора часа экранного времени – никакой рекламы! – успешно скрутили убийцу-пироманта. Ясно, расизм.

После фильма начались спортивные соревнования по бегу с препятствиями. Можно переключать. Третий канал – кулинарная передача.

– …И вуаля, наш пирог с селедкой готов!

Закончилась и сменилась хоккеем. Интересно, а существует способ для условного оборотня обмануть «открывашкодетектор» и прикинуться приличным спортсменом? Четвертый канал называется «Знамя», и, похоже, специализируется на армейской тематике. В данный момент рассказывают про танк Т–2022, новейшую отечественную разработку, которая скоро пойдет в серийное производство. Я в танках ни шиша не понимаю, но выглядит круто и ОЧЕНЬ дорого. Переключаем. О, это же Газманов! Он и в этой реальности поет?

– Ты – морячка, я – моряк, ты – рыбачка, я – рыбак! – выдавал выглядящий лет на сорок артист.

Опа, крутанул тройной фляк и пустил из рук огненные струи в потолок. Пиромант! Нет расизма, или талант всегда пробьется? Любимый мамин певец, дослушаю песню, пожалуй.

Все это время я не забывал поглядывать в окно, где прошли двое хмурых мужиков, бабушка с козой, дед с удочкой и женщина средних лет – эта дважды, сначала налегке, потом – с авоськой. Где-то здесь есть магазин. Все проходящие как один таращились в окно, и я на всякий случай приветливо им махал – хороший способ отличить обычного человека от оборотня – последние махали в ответ, они же сидящего в глубине комнаты меня видят.

Последними мимо окна прошли Валентина и какой-то кучерявый, черноволосый пацан ниже нее на полголовы, одетый в школьную форму из брюк, пиджака и красного галстука. Свой портфель она несет сама, лицо – недовольное, а он что-то оживленно ей рассказывает.

Путь их окончился у калитки, которую они перепрыгнули, не отвлекаясь от беседы – Валя придержала юбочку, а пацан приветливо мне помахал. Я помахал в ответ и вернулся к телевизору. «Хахаля» привела, что ли? Типа я ревновать начать должен? Или я слишком много о себе возомнил? Пофигу, мне-то что?

В сенях послышались шаги, но я от Газманова отвлекаться не стал – очень уж приятно встретить в другом мире знакомое лицо. Может и кого-то реально «знакомого» найду? Вспыхнувший лучик надежды тут же был обрублен самоконтролем – надеяться и мечтать теперь нужно очень осторожно, иначе тут и там меня будут поджидать жестокие обломы.

Оборотни протопали по сеням и зашли на кухню.

– Привет! – прямо с порога жизнерадостно поздоровался пацан еще не сломавшимся от возраста звонким голосом. – Меня Алексей зовут, Лёха, я – оборотень!

Повернувшись в кресле, я выглянул в проход – глаза голубые, кожа на лице и руках – загорелая, показывает ровные белые зубы при помощи широкой, радостной, открытой улыбки – и подхватил его интонацию:

– Привет! А я Андрей, обычный человек.

– Совсем ты, Валька, дурная, – оценив синяк на скуле и помрачнев, сделал маленький оборотень замечание старшей подруге.

– Не твое дело! – фыркнула она на Леху и прошла мимо меня в свою часть комнаты.

Он прошел следом, остановившись около меня. Пожали руки, и маленький оборотень плюхнулся в соседнее кресло, не забыв зачерпнуть семечек:

– А ты из города, да?

– Из города, – подтвердил я. – Но я там меньше года прожить успел, а родился и вырос в деревне.

– Круг замкнулся! – хохотнув, продемонстрировал он навыки ассоциативного мышления и сочувственно спросил. – Это тебя Валька, да?

– Не, это я сам ударился, – ухмыльнулся я и опустил воротник. – Она – вот.

– Жуть! – оценил он и предложил. – Хочешь я за тебя с ней драться буду, чтобы честно было?

– Не, – невольно хохотнул я. – Я изобрел очень эффективный способ борьбы с Валей, поэтому больше она руки распускать не будет.

– Дурак! – раздался комментарий из-за шкафа.

– А что за способ? – блеснул любопытством в глазах Леха.

– Прости, это секрет, – покачал я головой.

– Эх, – вздохнув, расстроился он, щелкнул семечкой и обрел жизнерадостность обратно. – А пошли гулять! Эта-то… – кивнул на шкафы. – Домоседка, а я всю деревню знаю, всё покажу, со всеми познакомлю.

А может это подстава? Вернется домой Зинаида Матвеевна, а Валентина ей: «ничего не знаю, с Лёхой гулять ушел». А вечером меня найдут бездыханным где-нибудь в овраге, а рядом будет сидеть образцово-показательно ревущий и посыпающий себе голову пеплом («не уберег!») маленький оборотень, которого Валя, например, потом за мою ликвидацию в щечку поцелует. Но разве может ребенок так притворяться? Что там Константин Викторович говорил о своей школе? «Пятеро учеников»? Может у этого пацана просто друзей нет, вот и смотрит на меня с такой надеждой в глазенках?

– Пошли, – пожав плечами, я поднялся на ноги.

Лёха со счастливой рожей подскочил следом.

– Подожди, переоденусь, а то тут карманы дырявые, – вывернул я перед ним шорты. – Семечки высыпаются.

Охотно хохотнув, он кивнул:

– Я тебя во дворе подожду! Валь, пока! – подхватил портфель и выбежал из дома.

Живчик какой.

Глава 7

Когда я переодевался, Валентина подала голос:

– Если что, на тренировках я побеждаю его девять раз из десяти, так что лучше не пытайся натравить его на меня.

– Ты какая-то странная, – ответил я, натягивая красную футболку с серпо-молотом и подходящим для маскировки воротником. – Отрекись от агрессии, выбери спокойствие и понимание.

– Это стать такой же тряпкой, как ты? – фыркнула она.

Нафиг, в игнор тебя, надоела. Надев шорты с нормальными карманами, пошел в комнату за семечками.

– Ты что, меня игнорируешь? – дошло до нее.

Ага! Горсточку сюда – для меня, горсточку туда – угощать встречных для улучшения репутации. Но по чуть-чуть, иначе будут считать транжирой. Просто поразительно, насколько становишься продуманным после нанесенного судьбой, крайне болезненного «комбо».

– Эй! – высунулось ее недовольное лицо из-за шторки.

– Если придет Зинаида Матвеевна, передай ей, пожалуйста, что я вернусь в четыре, – с улыбкой попросил я Валю.

– Я тебе кто, посыльный? – фыркнула она и скрылась за шторой. – Напиши записку, ты же у нас умник!

Аттестат видела, получается.

– Одолжи бумагу и ручку.

– Не дам, – пожадничала она. – Я не смогу пользоваться вещами, к которым прикасались твои грязные руки!

– Тогда тебе придется отрезать грудь, – вздохнул я.

Не выдержав, Валентина выскочила из-за шторки – успела переодеться из формы в халатик – и схватила меня за охватившие шею руки.

– Синяки! – прохрипел я.

Теперь я как бы сам себя душу, но ладонями – синяков не будет.

– Какой же ты мерзкий! – припечатала она меня и гордым лебедем прошествовала в комнату.

Какой живительный всплеск адреналина. Но процесс идет – сначала отучим распускать руки, потом – провоцировать конфликты, а там и до «Братик, я испекла для тебя булочки! Скажи: „А-а-а!“» дойдет. Приручить дикую волчицу – звучит как неплохой челлендж! Нет, «братик» это уже перебор. И «А-а-а» перебор! Но до чего же приятный момент вчера был. Куда-то не туда мысли свернули, а значит нужно выкинуть Валю из головы и идти тусоваться с новым другом.

Выбравшись на крылечко, улыбнулся согревшим синяк солнечным лучам. Сидящий на крылечке Алексей поднялся на ноги и не стал перепрыгивать через забор, позволив мне выпустить его со двора через калитку.

Молодец какой – не выпендривается.

– А ты слышишь, что в домах происходит? – решил я изучить оборотней поподробней.

– Не, у нас стены толстые строят, – покачал он головой. – Из окон немножко слышно, но о важном около окна у нас никто не разговаривает, – помявшись, он признался. – Я вашу ругань с Валей слышал. Она не девять раз из десяти меня побеждает, а восемь! – гордо поднял вверх подбородок. – Потому что старше на два года, и боевой массы у нее на пятнадцать килограммов больше!

– «Боевая масса» – это в другой форме? – уточнил я.

– В ней, – подтвердил он.

– А откуда масса при трансформации берется?

– Фиг его знает, – пожал плечами Лёха. – Мне надо домой зайти, переодеться и портфель положить.

– Идем, – мне было все равно.

Пацан повел меня направо. Очень удачно, потому что здесь я еще не был. Вдоль дороги тянулись окруженные заборами дома, в палисадниках наливались соками ранетки, сливы, крыжовник, смородина, жимолость, ирга, облепиха – словом все, что комфортно чувствует себя в местном климате. Конкретно у нас растут ранетка и слива, а в огороде, за дровяным сараем, я сегодня нашел два куста смородины и облепиху. Последнюю собирать прямо не хочу – ягоды мелкие и защищаются шипами.

– Ты не подумай, что все оборотни такие, как Валя, – испытал он потребность оправдаться. – Просто у нее…

– Мама на глазах погибла, из прошлой школы выгнали, обычные люди вас не любят, а теперь еще и приказ о пятнадцати годах службы, – перебил я.

– Да, – кивнул Лёха. – А ты откуда знаешь? Сама она точно не расскажет.

– Константин Викторович приходил вчера, – не стал я скрывать.

– То-то я думаю ты ничему не удивляешься! – хохотнул он и возмутился. – Ей – плохо, а нам разве легко? Я же на других не срываюсь, – приосанился и выпятил грудь. – Я – воин и мужик! Я бы и без нового закона в армию пошел, с жуками драться – мне для того сила и дана! – спохватившись, застенчиво спросил. – А ты меня не боишься?

– Не-а, – честно признался я.

– И Вальку не боишься? – посмотрел он на меня с уважением.