Читать онлайн Гордость и предупреждение бесплатно

* * *

Посвящение: всем, кто когда-либо был сломан

Глава 1. Ангелы держат небо, мафия – все остальное

Татум

Паника заставила захлебнуться собственными соплями. Пальцы врезались в сидушку стула, ноготь на безымянном сломался. Перед глазами поплыло, будто стекла очков запотели при входе в душное помещение. Солнечное сплетение сдавило тисками – трахея раскрошилась, осыпалась пеплом в желудок, к набодяженному кофе из автомата.

Баржа кренилась влево.

Ком тошноты застрял в горле, в груди защемило нерв – каждый вдох отдавался электрическим разрядом в легкие. Облегчение слезами не грозило: паническая атака работает не так. Возникает не из-за недостачи обнимашек в день. К сожалению.

Тупая, ноющая боль разлилась по телу. Хотелось плакать. Кровь закипала в венах, пульс рвал барабанные перепонки. Дрейк балансировала на тонкой грани отчаяния и страха, не в силах упасть через край.

Соленые волны омывали борта, уголь скреб днище.

Атака продолжилась галлюцинациями. Кожа на кончиках пальцев горела, плавилась. Оставалось, как и со всем в этой жизни, – смириться.

Конец августа застрял у нее в глотке приступом паники в затхлом актовом зале.

Закончилось все внезапно. Страх ушел, оставляя после себя металлический привкус крови от прокушенных изнутри щек. Дурной сон, бред. Будто зря сердечную мышцу напрягала, напридумывала себе все. Еще раз – она начнет пить таблетки.

Татум сморгнула подступившие слезы.

Разжала пальцы, воровато огляделась по сторонам, впитывая скупые, доброжелательные улыбки.

Стремно тут, липко и неприятно. Будто в прошлое попала.

Дрейк передернула плечами, вздохнула и заставила себя быть взрослой. У взрослых нет времени на истерики, а нервные срывы – по расписанию. Надо бы уже составить свое.

– Здравствуйте. Меня зовут Татум Дрейк, и я зависимая.

Крис

– Я бы сказал, что рад тому, что у тебя есть настолько близкие друзья, но лишь напомню, что домработница придет в девять.

Белые простыни застывшими морскими волнами холодили кожу ног. Крис улыбнулся, сощурился, отмахнулся от проворных солнечных лучей и слов отца.

– С друзьями нужно делить не только трапезу, – сказал он с усмешкой, приподнимаясь на локтях. Хрустнул шеей, не без тягучего удовольствия сбросил с бедер руку рядом утопающей в перине девушки.

Светлая матовая кожа обтягивала позвонки на спине, струилась вниз, к приятным окружностям, с которых Крис бесстыдно смахнул край простыни. Девушка застонала во сне, потерлась носом о подушку, перевернулась на спину, подставляя утреннему свету и двум парам глаз красивую, налитую грудь. Крис усмехнулся уголком губ, взглянул исподлобья на отца. В ногах храпело тело – Ванька спал как убитый.

– В каждом возрасте свои прелести, но в молодости еще и чужие, – покачал головой Вертинский-старший, цитируя сатирика. Он таким же был в университете – ни пришей ни пристегни. Но Крис решил сделаться в этом профессионалом. – В какой момент, интересно, тебе захочется большего, – со снисходительной улыбкой вздохнул он, но его неначавшееся стращание сына прервали.

– Доброе утро, Матвей Степанович. – Крис фыркнул на слова отца, обрадовавшись появлению друга.

– Привет, Марк. – Мужчина расплылся в добродушной улыбке появившемуся в дверях молодому человеку. Не забыл бросить на сына осуждающий взгляд. – Забираешь Криса на занятия?

– Разумеется, – кивнул тот, обменявшись с другом смеющимися взглядами. – На этой неделе окончание бизнес-курсов перед учебным годом, пропускать нельзя. – Крис буквально слышал в словах друга отголоски саркастичного хохота, но внешне он прекрасно играл роль «сына маминой подруги».

– Рад, Кристиян, что хотя бы некоторые… – Крис дернул верхней губой, услышав полное имя. Матвей Степанович вздохнул, оглядев голый зад спящего Ваньки. – … из твоих друзей умеют вовремя браться за ум. Удачи на учебе. – Не желая тратить душевные силы на наставления, Вертинский-старший скрылся за дверью.

Марк облокотился на стену, скрестил руки на груди и подавил улыбку, разглядывая последствия вакханалии. Крис хохотнул.

– Ну, и? Когда ты успел? – с яркой иронией поинтересовался он. – Ты же тут с Марией или кто там… Милой уснул? Почему именно сейчас, когда мой отец постучался в дверь, ты был уже наглаженным, в новой одежде и без перегара?

Марк со смешком цокнул, отлипая от стены, привычным движением начал собирать разбросанную по комнате одежду.

– Ловкость рук и никакого мошенничества. – Он кинул в друга футболкой, найденной под креслом. – А также установленный на шесть утра будильник. Я успел съездить к себе, позавтракать с семьей, принять душ и в очередной раз выиграть в игре «кого бы усыновил твой отец, если бы пришлось выбирать прямо сейчас», – беззлобно поддел он Криса и плюхнулся в кресло, наблюдая за потугами друга выбраться из вязких простыней и чужих конечностей.

– Чур, на вашей свадьбе, спевшиеся голубки, я буду свидетелем, – съязвил Вертинский, надевая футболку. – А вообще, вчерашняя ночь того стоила. – Он мечтательно улыбнулся и покосился на друга, мол, разве я не прав?

– Абсолютно, – довольно кивнул Марк, на секунду зависнув в развратных воспоминаниях. – Ладно. – Он хлопнул ладонями по коленям. – Собирайся, надо перед началом еще с парнями увидеться, дело есть.

Крис улыбнулся, выныривая из волн простыней. Последний раз задумчиво провел рукой по бедру девчонки… вроде это ее зовут Мила… оглядел «поле боя».

– Я самый счастливый человек на земле.

Татум

Кофе не хотел растворяться. Мелкие крупинки сухого молока с сахаром из пакетика «три в одном» плавали на поверхности двухсот миллилитров кипятка в картонном стаканчике, напоминая барханы пустыни. Вспомнился Волошин.

– Раскалена, обнажена, под небом, выцветшим от зноя… и нет движенья, нет покоя… – бормотала себе под нос Татум, размешивая несъедобную бурду в стакане.

«И нет движенья, нет покоя» – точное описание ее душевного состояния. Хотелось быть сильной и двигаться дальше, но на это – что? Правильно, не было сил.

Люди ходили вокруг, как миражи, говорили ей что-то, тоже пытались размешать в кипятке злосчастный кофе. Вечный бред больной пустыни.

– … ейк! Эй, Дрейк. – До нее докричались не с первого раза, Татум нахмурилась.

– М-м?

– Привет, говорю, – улыбнулся парень. – Ничего, что я…

– Ничего…

– Давно не виделись. Первый раз тут? – Он обвел взглядом помещение актового зала гимназии, где собирались «Анонимные наркоманы». Тат кивнула. – Это похвально. Три года трезвости даже без встреч, – вновь дружелюбно улыбнулся он.

– Три года и три месяца, – пробубнила Дрейк себе под нос.

Отчего-то очень важно было это пробубнить.

– Чего?

– Ничего, – улыбнулась в ответ Татум, отрывая взгляд от своей личной пустыни в стакане. – Спасибо. Ты как? Ты был в этой группе? – Она окинула парня подозрительным взглядом, заметив скованность.

– Ага. Ты не заметила просто, слишком в себя была погружена. Это нормально, со мной так же было, – неловко усмехнулся Глеб, Дрейк сморщилась.

Все это видели – ее чертову панику. Мерзко. Будто грязным бельем на палке, как флагом, перед присутствующими помахала.

– Все еще рисуешь? – резко сменила она тему.

– Делал перерыв. – Парень осекся. – Пытался понять, как творить… без этого. – Объяснять подробно не было надобности. – Придешь еще? Мы собираемся каждое воскресенье. Ты молодец, что поделилась.

– Не знаю, – пожала плечами Дрейк. Увидеть старого знакомого было приятно, но ощущения это место вызывало смешанные. Гораздо проще было закрыть глаза на кусок прошлого, омраченный вредной привычкой… зависимостью, чем трезво смотреть в лицо ошибкам. Тут даже не наливают перед входом. Разговориться было бы легче. – Не знаю, насколько плодотворно будет в этом копаться, – поджала она губы. – Хочется лишний раз не вспоминать. – Татум вздохнула, выбросила стаканчик с кофе в мусорку, даже не глотнув: подозревала, это вреднее, чем то, что каждый здесь принимал. – Делал перерыв, говоришь? – Она неожиданно подняла на него прямой, ясный взгляд. – Значит, снова начал?

Глеб от неожиданности моргнул, отступил на полшага. Он и забыл об этой привычке Дрейк: всегда смотреть в глаза. И в ее зрачках проскользнул прежний огонь.

Странно было видеть ее такой. Покоцанной. Всегда живой была, смеющейся, а тут вдруг повзрослела, излом свой знает вдоль и поперек, даже прятать не пытается – транслирует его шоколадными глазами, глубокими, как вспаханная земля. Сутулится, как обычно, но неловкости от внезапной встречи не чувствует – самого в угол загоняет неудобными вопросами. Ходит по кромке души, как у себя дома, и понимает его до сих пор.

Глеб улыбнулся.

– Тут рядом есть кофейня. – Он кивнул на мусорку, из которой поднимался ароматный пар. – Ты же до сих пор кофе внутривенно принимаешь? – Скользкая шутка пришлась Дрейк по вкусу.

– Утром внутривенно, вечером назально, – криво усмехнулась она и без стеснения взяла парня под руку, направляясь к выходу. – Ты был выше вроде…

– Ты на каблуках сегодня, дива, – хохотнул он, согнул локоть на манер джентльмена. – Что-то в тебе все же от тебя прежней осталось. – Глеб задумчиво покосился на Дрейк.

Та только пожала плечами.

– Помада. Пользуюсь той же маркой, – согласилась она.

Больше не осталось ничего.

Крис

Мало кто задумывается о том, что создавать образ разгильдяя – сложно. Пить, гулять, трахать, работать и являться в университет, подогревая слухи, чтобы не стать забытой вчерашней сплетней. После тусовки умирать от похмелья совершенно тихонечко и без лишних глаз, а на публике – быть тем самым, кому кидают первокурсницы игривые взгляды.

Быть представителем золотой молодежи не так просто, как кажется.

Визг шин отдался в черепной коробке неприятным звоном, как гимн в треснувшем колоколе. Крис кинул взгляд в зеркало заднего вида, проморгался, покосился на сонного Ваньку на заднем сиденье, пятерней зачесал назад волосы. Видок не первой свежести – Вертинский нацепил солнцезащитные очки.

Мысль «как бы не навернуться» заняла сознание на следующие две минуты, когда он эффектно открывал дверь и грациозно выпрыгивал из автомобиля. Спину неприятно жгло: новая кожаная куртка выгодно подчеркивала рельеф, но вчерашние царапины от ноготочков Милы прижигала солью.

Трудно быть представителем золотой молодежи. Чертовски.

Крис махнул парням у ограждения на парковке, те засвистели, приветствуя друга. На куртках одинаковые нашивки – с буквой П от слова «Примус» – выделяли молодых людей в толпе сигнальными огнями. Парни с диагнозом «нарциссизм», харизмой и отцовскими деньгами являлись первыми в поколении новой постсоветской элиты и в социальные лифты не верили, принимая в свое «тайное – не тайное» общество по статусу рождения.

Только свои. Те, кем чертовски сложно быть.

Старшекурсники хлопали Вертинского по спине под его недовольное шипение, Марк подошел следом – ехал на своем «ку восемь». Крис искренне презирал выбор друга. Считал, что «БМВ» и «ауди» покупают те, кто морально не дорос до «мерседеса».

– Вчера был знатный вечерок, – засмеялся плечистый, рябой Коля. – Я проснулся на Пулковском шоссе. Что я вообще там делал?

Компания взорвалась от хохота.

– Очевидно, мы потеряли тебя по дороге из клуба, – гоготнул Ванька. – Но это было эпично.

Вертинский молчал, кивая на реплики друзей. Переглядывался с Марком, облокотившись на перила. Только они в полной мере осознавали, чем на самом деле превосходят других. Тем более вместе.

Марк с Крисом переглядывались по многим поводам. В обычный день после обычной вечеринки Крис ни за что бы не поехал в универ к первой паре, а Марк и не подумал вставать в шесть утра. Крис кивнул.

– А что насчет того паренька, которого ты упоминал? – Марк выждал короткую паузу, хлопнул наголо бритого, тощего Саню по плечу.

Тот встрепенулся, глаза у него загорелись: информация всегда стоит дорого. Как минимум – уважения.

– Да, он должен подойти сюда скоро… вон, идет уже! – Он махнул в сторону сквера.

Крис снова переглянулся с Марком, они вдвоем «отклеились» от компании, зашагали навстречу парню.

Выглядел тот настороженно: заглянул за спины парней, оценил компанию богатеньких бычар, просканировал Вертинского с другом. Взгляд у парня был острый, неприятный, но Крис руки из карманов не достал – улыбнулся новому знакомому, вздернул подбородок.

– Привет, я Крис. Саня про меня говорил. Это Марк.

– Че за имя такое? – насмешливо хмыкнул парень.

– Сербское. Кристиян – посланный Иисусом, – отмахнулся Вертинский: чертово объяснение въелось в язык.

– Приятно, – буркнул паренек.

Оглядел Вертинского с головы до ног, оценил настоящую кожу куртки, дорогие ботинки, часы на запястье. Улыбнулся своим мыслям.

– Только мы передумали, – наклонил голову вбок Крис, – нам нужно больше. Сам понимаешь, следующая вечеринка должна быть грандиознее предыдущей, а это уже в субботу. Сможешь достать? Всякого, – хмыкнул он, кивнув на парней позади.

Приспустил солнечные очки на носу, чтобы был виден честный, похмельный взгляд.

– Мы так не договаривались.

– Я понимаю, но мне только вчера отец кэша подкинул, я не рассчитывал на это. – Он поджал губы с извиняющимся выражением лица. – Позови тогда своего вышестоящего или как там у вас… хотелось бы основательно закупиться и не делать коту больно, – усмехнулся он устало, добродушно. Паренек вздохнул. – А мы твоими постоянными клиентами станем, верность хранить будем. Сможешь сегодня?

Крис звучал убедительно, по-мажорски. Марк рядом тоже казался потрепанным вчерашней тусовкой.

Оба замолчали, пережидая, пока стайка ребят из средней школы напротив пробежит мимо. Паренек выждал паузу. Покачал головой, кивнул.

– Сколько?

Крис огляделся по сторонам. Наклонился к парню, показал, не доставая из кармана до конца, свернутую, плотную кубышку красных пятитысячных купюр. Довольно ухмыльнулся.

– Столько.

Парень озадаченно скривил губы. Снова кивнул.

– Через несколько часов только. С собой нет.

– Замечательно! – Вертинский хлопнул в ладоши. – В четыре тут же, окей? Возьми с собой счетную машинку, – подмигнул он парню со смешком, закрепив сделку рукопожатием.

Тот расслабился, криво усмехнулся.

– Заметано.

Крис переглянулся с Марком.

– Повеселимся.

Татум

Вибрация телефона отвлекала от вялых мыслей. Дрейк задумалась, пытаясь вспомнить, какая мелодия стояла у нее на звонке: последние семь лет телефон был исключительно на беззвучном.

В безветрии улица пахла крымскими ночами. Татум ответила на звонок.

– Чего звонишь в ночи мне, милый друг? – с иронией хмыкнула она в трубку.

Парень невесело вздохнул.

– У меня была атака.

– А у меня отступление. – Татум понимающе поджала губы. Остановилась под фонарем, закурила. – Мы с тобой синхронизировались. Я иду со встречи.

– И как? – Люк пытался отвлечься от послевкусия панической атаки, погружаясь в диалог с подругой.

Дрейк пожала плечами.

– Так себе. В смысле, если ты только что бросил, это, безусловно, поможет. Неосуждающая безопасная атмосфера, поддержка, – поспешила она пояснить свое резкое высказывание. – Но для меня это в прошлом. – Дрейк с силой затянулась, прислонилась виском к холодному металлу фонарного столба, выравнивая дыхание и давление. – Нет уже этих чувств. Поэтому окунаться в ту атмосферу, смотреть на людей, которые чисты всего неделю, было тяжело, – откровенно призналась она. – Триггерило. К тому же встретила старого знакомого, и ощущения были…

– Опять интуиция? – грустно хмыкнул Люк.

– Ты знаешь, я в это не верю, – недовольно поджала губы Дрейк. – Но он казался скорее пропащим, чем выздоравливающим. Несмотря на дружелюбный тон. Был напряженным. Не удивлюсь, если сорвется. Надеюсь, собрания ему помогут.

Люк молчал, обдумывая ответ.

– Думаешь, мне стоит сходить?

– Думаю, разок точно стоит. – Дрейк мотнула головой, понимая, что ее отзыв не вязался с советом. – Сам сможешь понять, насколько это тебе нужно. Мой опыт – это мой опыт.

Люк понимал, о чем она. Они с Дрейк были разными, с разных углов смотрели на жизнь, и ее интересы могли не совпадать с его. Нужно было проверить самому.

– Это да… но что я там скажу? – Парень нервно хохотнул. – Привет, я Люк, и я зависимый, но не помню, от чего?

Татум щелчком отбросила недотлевшую сигарету в кусты, зашагала по тротуару.

– Ты же знаешь.

– Знать – не помнить.

Дрейк осеклась. Было больно слышать это. Но речь шла не о ее сожалениях.

– Наверное, – согласилась Татум, пнув носком камушек под ногами. Перевела тему: – Что тебя «выключило» сейчас?

– Сон.

Тат не выдержала – прикурила следующую сигарету. Особый способ мазохизма – выслушивать эти слова раз за разом.

– Опять был там?

– Да. – Люк помедлил, выдохнул в трубку, собрался с мыслями. Ощущения после сна до сих пор щекотали пятки. – Но опять не видел лицо. Иногда мне кажется, это единственное, что мне нужно, чтобы отпустить. Чтобы это перестало быть неизвестностью. Типа, окей, было ужасно, но можно двигаться дальше, – недовольно пробормотал он.

Дрейк не согласилась.

– Ты и так можешь двигаться дальше, – уверенно отрезала она. – Не поверю, что паничка у тебя была из-за сна, – строго заявила Татум, одним тоном показывая, что не потерпит возражений. – Колись.

Люк про себя улыбнулся. Когда Татум хотела что-то сказать или выяснить, она не делала поправку на трепетность ситуации, не приукрашивала – говорила. Зато он всегда знал, что она с ним искренна. От нее никогда было не услышать сладкой лжи. Только горькая, мерзкая правда. Зато только она.

– Я думал сделать татуировку, – сдался Люк. Он не хотел этого скрывать, скорее не желал признаваться самому себе. – Рукава забить. Ну, чтобы ничего не напоминало, – замялся он. – Следы зажили давно, но все равно… тут и накрыло.

Татум вздохнула. Есть вещи, которые даже недостатками сложно назвать, не то что принять. Паскудные, отвратительные ошибки.

– Люк… парни с забитыми рукавами, конечно, секси, но не думаю, что тебе это нужно, – честно озвучила свои мысли Тат. – Твои руки все равно останутся с тобой даже под слоем краски. Избавиться ты от этого не сможешь, но и не нужно. Я уже спокойно пишу ручками, дело не в предмете. – Она поморщилась, плотнее кутаясь в пальто от неожиданного порыва ветра. – Ты этими руками создаешь восхитительные картины, Люк. И твои зажившие места уколов – твоя сила, пережитая и переработанная боль. Это не помеха, – уверенно кивнула она. – Это напоминание о том, что жизнь – та еще сука, но и ты – сучка непростая.

Парень зашелся тихим смехом.

– Ты бесподобна.

– Я знаю, но спасибо, что напомнил, мне приятно. – Татум почувствовала, как теплеет на сердце. – Увидимся?

– Да, думаю, на выходных.

– Окей. И подумай о том, что я сказала, – вкрадчиво напомнила Татум суть их диалога. – Сделай свое прошлое помощником, а не палачом.

Люк вздохнул, улыбнулся.

– Красиво сказано.

Дрейк отмахнулась, не в силах перенести пафосные нежности.

– Спокойной ночи, неврастеничка ты моя, – беззлобно кинула она другу.

Люк довольно хмыкнул. Ему стало легче.

– Кто бы говорил. Спокойной, Татум.

Татум

Ночной ветер противно обдувал голые участки кожи. Повернув за угол, Татум поняла, что не одна любительница испортить себе режим сна: приличных размеров коттедж светился разноцветными огнями. От басов, перекатывающихся волнами по асфальту, внутренние органы потряхивало мелкой дрожью. В другой жизни Дрейк заглянула бы на огонек, но она шла домой после встречи «Анонимных наркоманов» и давно забыла про неприятности в этой.

Поговорить с Глебом было приятно. Она ни с кем не поддерживала связь из прошлой жизни, но приятно было узнать, что кто-то ее понимает. Они болтали ни о чем, глубоко никуда не влезали. Глеб видел, что Дрейк, как всегда, за своей искренностью прячет настороженность и аккуратно прощупывает почву, и сам не спешил открываться. Договорились встретиться на следующей неделе. Может, и не окончательно пути разошлись.

Дрейк было душно, горячо и плевать. Она устала. Не было сил испытывать чувства.

– Мы лучшие! Уху-у! – Со стороны гаража у кованой ограды стильного коттеджа послышались нетрезвые вопли и характерный звук упавшего тела.

«Скоро проблюется и протрезвеет, не стоит лезть с непрошеной помощью, – заблаговременно заткнула скулящий синдром спасателя Татум. – Это не мы в школе – в подобных домах водкой не ограничиваются, просто иди домой».

Но Бог посмеялся над ее планами и, вытирая подступившие слезы, вытолкнул пьяную девицу на тротуар, под ноги Татум.

Дрейк раздраженно вздохнула.

– Знаешь, как это бывает, одновременно и весело, и грустно? – Тело оказалось длинноволосой рыжей девушкой.

Решило, что настало время разговоров за жизнь.

Дрейк тяжело вздохнула, но пройти мимо не смогла. Взгляд зацепился за растянутое худи на девчонке, обычные джинсы, отсутствие укладки. Рыжая явно была залетной птицей на тусовке. Перебрала с элексиром храбрости.

– Конечно знаю, это мое кредо – плакать от счастья и смеяться на похоронах, – скептично кинула Дрейк, усаживая девчонку на бордюр.

Бесцеремонно взялась пальцами за подбородок юной тусовщицы, похлопала по щекам, заставила посмотреть на себя. Изучила зрачки незнакомки. Симптомов, кроме опьянения, не увидела.

– А ты вообще кто?

Рыжей было плевать – больше Еву волновало, что она не на вечеринке: может, в эту самую секунду ее с недавних пор бывший целуется с другой.

– Очевидно, сегодня я твой ангел-хранитель. – Ситуация ей не нравилась. Но Дрейк чувствовала себя обязанной. На нее тоже могли махнуть рукой, как на пьяную девчонку на тротуаре. Честное слово, мимо пройти было бы куда легче, если бы рыжая была наглой фифой в коротком платье под коксом. Но девчонка выглядела такой обычной… вчерашней школьницей в джинсах, с отсутствием знания, какая стрелка не идет нависшему веку и о норме в мартини. От нее точно воняло мартини. – Ладно, несчастье, ты в норме? Может, привести кого?

– Да, Юра. Позови Юру. Скажи, Еве нужна помощь, он поймет. – Рыжая сонно начала заваливаться на газон.

Тат закатила глаза, положила Еве под голову ее же толстовку и оставила дремать на траве, в тени кустов, чтобы другим не приглянулось симпатичное нетрезвое тело. Зайти, найти, уйти – главное, не зависать и придерживаться плана.

Особняк на Крестовском напоминал типичное пристанище студенческого братства из американских фильмов. Просторный холл, лестница с коваными перилами на второй этаж, трехъярусная люстра. Дрейк была в похожем, меньшем по размеру коттедже в детстве у знакомых в Павловске. Не знала, что в центре Питера есть нечто подобное.

Вменяемых людей вокруг не было, поиски продвигались медленно. Протиснуться в толпе танцующих тел было непросто. Треки дофамина от узнавания не выделяли.

– Привет, ты Юру не видела? Знакомого Евы? – Стараясь перекричать музыку, Дрейк обратилась к девушке у барной стойки.

Барная стойка в доме, серьезно?

– Да, он вроде поднялся на второй этаж со второкурсницей, а что? – Она недоверчиво покосилась на Тат.

Дрейк выбивалась из общей массы: черное пальто, лаковая сумка на сгибе локтя, черные лодочки, колготки в сетку… «Миссис Смит» была нелепа среди полуголых подростков в блестках.

– Ничего, – безразлично кинула Дрейк, мысленно прокладывая маршрут на второй этаж. Не хватало еще в обсуждаемую историю с чьим-то парнем влипнуть. Особенно потому, что над зеркалом за стойкой был растянут баннер с названием ее уже нынешнего университета.

Осмотр второго этажа подходил к концу. Застав одну девчонку в обнимку с унитазом за предпоследней дверью, Дрейк заглянула в крайнюю комнату.

Переступила порог, прислушалась к невнятной тишине, осеклась. Со скептичным интересом, без смущения оглядела развернувшуюся перед ней картину.

Контраст света и тени соблазнительно подчеркивал изгибы тела девушки: стройный живот, округлые ягодицы, испарина на спине. Длинные светлые волосы она придерживала на затылке рукой, самозабвенно прикрыв глаза. Порочностью комната дышала не из-за ее наготы: девушка плавно, опираясь рукой назад, двигалась верхом на парне.

Дрейк замерла, наблюдая за жарким действием, не столько заинтересованно, сколько задумчиво. Волна самоанализа накрыла ее не в то время и не в том месте.

Как давно она сама ходила в зал? Не растолстела, но раньше была просто в прекрасной форме. От мышц осталось одно только слово.

Дрейк отрешенно закусила щеку изнутри, ведя взглядом дальше – по кубикам пресса парня, лежащего под девчонкой. Тело у него было точеное, как у бойца, – такие светотени в зале не создашь, тут нужна «полевая практика».

А ее крем для тела любимый еще продается? Кожу нужно увлажнять, с наступлением зимы шелушиться начнет. А ведь у второй девушки, что сидела на лице парня, кожа была гладкая и бархатистая. По крайней мере, визуально.

Влажная, тягучая атмосфера пробралась под кожу. Первая девушка с роскошной копной волос двигалась томно, ритмично: делала круговые движения бедрами, насаживалась сверху вниз, периодически замирала, легко царапая ноготками пресс парня перед собой.

Вторая потерялась во времени и пространстве: парень знал, что делает, длинные мужские пальцы впились в мягкие девичьи бедра – как три часа назад пальцы Татум в сидушку стула на собрании.

Мужская прокачанная грудь вздымалась, пресс напрягался. Девчонка, ерзавшая на его лице, часто дышала, запрокидывая голову. Зарылась пальцами в волосы парня, протяжно застонала. Дрейк сглотнула.

Громко.

Стало неловко, но совсем чуть-чуть. Татум знала, чего в этой жизни нужно стыдиться в полной мере, и случайное подглядывание за сексом на вечеринке в список не входило.

Вторая девушка задрожала, вскрикнула, парень расслабился. Скинул ее с себя на кровать, встретился взглядом с той, что не прекращала на нем свое родео. Перевел взгляд на Татум.

Дрейк не стушевалась. Было в этих гляделках что-то особенно извращенное: парень тряхнул темными волосами, медленно слизал свежий девичий сок с собственных губ. Улыбнулся одними глазами. Темные радужки соблазнительно сверкнули.

Татум не поменяла позу: привалившись к дверному косяку, с сумкой на сгибе локтя, она чуть вскинула брови.

Парень усмехнулся, набрал в грудь побольше воздуха. То, что вытворяла блондинка верхом на нем, не могло оставить равнодушным.

– Присоединишься? – Шатен с пьяным интересом посмотрел на Дрейк.

Татум рвано выдохнула: поняла, что «засиделась».

– Нет, спасибо, – чересчур небрежно фыркнула она.

Вытянула шею, выглянув в коридор, – надежда на находку Юры таяла на глазах.

– Почему? – Он похабно усмехнулся.

Девушка, сидящая на его бедрах, заметила присутствие Дрейк в комнате, но лишь пьяно улыбнулась.

Татум перевела сосредоточенный взгляд на парня. В темноте его глаза отдавали теплым светом, похожим на тот, что греет котлы грешников в аду. Харизма парня была порочной, манящей, но Дрейк больше не велась на это. Ломка от человека намного сильнее, чем от веществ. А Тат попрощалась с зависимостями.

Искушение поддаться на слабо́, как раньше, ветром пронеслось в голове. Дрейк снисходительно улыбнулась собственной выдержке.

Еще пару лет назад она бы сделала шаг вперед, не прерывая зрительного контакта. Скинула бы пальто, оставшись в коротком темном платье. Взяла бутылку сорокаградусного с тумбы: жадно, проливая мимо губ, сделала бы пару глотков.

Облизнулась, сверкая со дна зрачков грешностью, подняла на бедрах вязаную ткань платья, стремительным толчком скинула бы с парня блондинку. Он бы застыл, не ожидая такой прыти, но с удовольствием позволял бы ей делать все что угодно.

Дрейк провела бы кончиками пальцев по жилистому предплечью парня, прокачанным грудным, прессу… смотрела бы ему в глаза и дышала с полуоткрытым ртом. По пальцам-электропроводам прошел бы ток, теребя и без того загнанное сердце.

В ее глазах он прочел бы вопрос: «Сколько за душу, мальчик?»

Нога, перекинутая через бедро, тонкий подол платья, ползущий вверх. Дрейк бы не смущалась, не отводила взгляд: села на бедра парня и поерзала, вырывая из его губ рваный стон.

Горячая кожа высекала бы искры при трении. Ее ладони опустились бы ему на живот, поясница прогнулась, худые бедра заставили платье дернуться вверх, оставшись складками на талии. Он бы заметил тонкую полоску черного белья. Такое не надевают без умысла.

Татум провела бы ладонью чуть вниз, надавив на основание живота, тут же замечая безумный блеск в зрачках парня, убрала бы руку. Оперлась на кровать сбоку, наклонилась к его губам. Не дарила бы ему поцелуй – лишь обдавала горячим кофейным дыханием. Оглядела бы скулы, широкий нос с еле заметной горбинкой, опущенные брови, широкий рот. Разглядывала, раздевала глазами, словно пыталась добраться до нутра.

Наклонилась к уху, кончиком языка поддела мочку. Скользнула ближе, грудью коснулась торса, давая почувствовать твердость сосков. Она ощущалась сразу за тканью платья. Парень проглотил вздох.

Воздух вокруг становился плотнее, мысли путались от ее горячего дыхания на шее и причмокивающих звуков над ухом.

Неожиданная Татум Дрейк была воплощением похоти, самим седьмым смертным грехом. Сладострастная, беспокойная, она развращала его и без того искушенное сердце, влекла за собой желание обладать.

Дрейк расплылась в кривой улыбке, дернув уголком губ. Она бы все это сделала – он прочел это в ее взгляде. Но не теперь.

Еще раз посмотрела на парня, с усталой усмешкой покачала головой, взялась за ручку двери.

– Нам с тобой не о чем трахаться, – снисходительно бросила она и, не оглядываясь, покинула комнату.

Несколько секунд стояла в коридоре, переваривая не столько распаляющее откровение, сколько короткий диалог. Будто дверь в ад за собой захлопнула, не иначе.

Как только запах секса выветрился из шарфа, Татум мотнула головой, отгоняя наваждение, и поспешила на улицу.

Татум

Ева нашлась там же, на бордюре, но не одна – что-то втолковывала тощему, кудрявому парню.

– Ты ее знаешь?

Тот встрепенулся, возмутился.

– Я? А ты? – Он сморщился, будто Тат не признала в нем самого Иисуса, но претензия в глазах поутихла, когда тот увидел, что перед ним стоит незнакомка явно не с этой тусовки.

– Это Юра! – радостно пояснила Ева, поднимаясь на ноги за счет опоры на Дрейк.

– Тогда понятно, – усмехнулась Татум. – Ты отвезешь ее домой? – Она посмотрела на парня. – Кем он вообще тебе приходится, Ева? – Дрейк участливо заглянула девчонке в глаза, отбросив длинные волосы той за спину.

Ева была красивой и обаятельной, но совершенно не в себе.

– Что значит – кем? Дамочка, вы вообще кто такая? – Парень был не в восторге, а Дрейк чуть слюной не подавилась.

Она? «Дамочка»? «Вы»? Стоило сменить кожанку на пальто, и все, пора ипотеку брать, а не по вечеринкам шататься, что ли?

Болезненный опыт прошлых ошибок заставил чувство злой справедливости отрастить когти – Дрейк сама не поняла, как из человека с наплевательским отношением к незнакомой пьяной девчонке она превратилась в львицу, защищающую растрепанного львенка.

– Он мой друг, – уверенно заявила Ева. – И бывший парень, – дополнила виновато.

Татум хмыкнула, чувствуя, как девчонка засыпает на ее плече.

Обратила внимание на парня. Масляные глазки, темные кучеряшки, нос с горбинкой, высокий рост. Первый-второй курс универа. В зрачках пьяная злоба на мир и нетронутые дракой костяшки пальцев.

– Я отвезу ее домой, я за рулем. – Юра нахмурился, потянул руки к Еве, но Дрейк отступила на шаг, качая головой.

Раздражение царапало небо.

– Это вряд ли, – безапелляционно цокнула она. – Ты посмотри на себя, в таком же состоянии, что и она, – кивнула Дрейк на Еву. – Тебя еще просто не развезло. Скажешь домашний адрес? – обратилась она к девчонке, дергая плечом, чтобы та очнулась от дремоты.

Сумбур в голове после встречи «АН», возвращение в прошлое из-за Глеба и того самодовольного хама в постели на втором этаже встали тошнотворным комом в глотке. Задушить вниманием кого-то другого, не трогая собственных демонов, казалось хорошей идеей. Татум твердо решила позаботиться о судьбе девчонки этим вечером.

– Чего? – Юра хотел было начать возмущаться, но Дрейк внимания на него не обратила, с ним ею все было решено.

Евой, очевидно, тоже.

– Нельзя домой, мама прикончит…

– Хорошо, – тихо хохотнула Дрейк, вспоминая себя в старших классах, – адрес подруги? Есть кто-то, у кого ты можешь переночевать?

Ева нахмурилась, надула губы, пожала плечами. В желтом свете уличных фонарей ее болотные глаза переливались магическим огненным оттенком.

– Можно к Наде. Думаю, к ней можно, – утвердительно кивнула она и продиктовала адрес.

Дрейк улыбнулась, вызвала машину, вопросительно посмотрела на растерянного Юру рядом, мол, что-то еще?

– Катерина правильно посоветовала бросить тебя – вешаешься на первого встречного, – зло фыркнул Юра.

Он хотел высказать много чего, но Дрейк посмотрела на парня сурово. Тем самым встала костью в горле у его гордости. Он сплюнул на асфальт, пробубнил себе под нос невнятные ругательства и, махнув рукой, направился в дом.

Татум умела быть убедительной, но презрительно сощурилась парню вслед: он должен был бороться за подругу, а не оставлять ту в невменяемом состоянии с незнакомкой. Пусть так и будет лучше – он этого знать не мог.

Ехать было недалеко. Ева, завалившись на заднее сиденье, сразу закемарила, Тат смотрела в окно. Лишь вздрогнула, когда Ева поднялась посреди поездки и улеглась к ней на колени. Пробормотала: «Странно, но тебе хочется доверять», – и уснула.

Когда их высадили по адресу, Дрейк попросила таксиста подождать, заботливо прописала девчонке пару легких пощечин, чтобы та разблокировала телефон. Дозвонившись до подруги Евы, попросила ту спуститься к ним.

В душные сумерки выпорхнула заспанная, укутанная в плащ пепельная блондинка. Татум загляделась на секунду: девочка будто светилась изнутри. Мягкие черты лица, миниатюрное строение тела – Надя напоминала ангелочка.

Она начала что-то спрашивать, проснувшаяся Ева стала отвечать, а Дрейк решила в диалог не вступать: на эти сутки лимит драмы был исчерпан. Она только перекинулась с блондинкой слишком взрослым для их лиц, уставшим, понимающим взглядом и села в такси.

Спину до сих пор жег фантом – она почувствовала его еще там, у дома, пока усаживала Еву в машину. Усилием воли не обернулась, потому что догадывалась, что у взгляда этого – темная радужка.

Глава 2. Грязное пятно буквальности

Татум

Дрейк нравился мамин гороховый суп. Нигде такого больше не было. На вкус он был как дом, уютные семейные вечера и выздоровление. Мама его готовила, когда Татум в детстве после болезни шла на поправку. Гороховый суп ассоциировался у Дрейк с восстановлением. Когда просыпаешься утром и понимаешь – рубеж пройден. В горле почти не першит, нос дышит сам, и аппетит просыпается зверский.

Татум отхлебнула очередную ложку супа, кивая на реплики сестры за ужином. Поняла – в горле почти уже не першит. Она дышит сама, и аппетит к жизни просыпается тоже.

С возрастом болезни стали тяжелее. Потому что душу простыми каплями не вылечишь. Можно эти раны протирать спиртом изнутри, но так боль снимается только временно.

Дрейк любила мамин гороховый суп. Он напоминал о том, что рубеж пройден.

– Вас точно отвозить завтра не нужно? – Лилия участливо нахмурилась, Ника недовольно закатила глаза.

– Ну ма-ам! Не пять лет уже, справимся.

Татум улыбнулась в кулак.

Дети не ценят родительскую заботу. Она тоже не ценила, зато сейчас впитывает ее как губка. Если бы не «взрослая и самостоятельная» Ника, она бы с радостью поехала в универ с мамой. Пять тебе или двадцать пять – первый день в любом месте нервозный. И хочется, чтобы мама была рядом.

Лилия была милой женщиной, Дрейк ее очень любила, хоть и относилась чуть снисходительно. Всю жизнь Татум казалось, что она взрослее матери.

Лилия не отличалась проницательностью – была обычной домохозяйкой, любящей мужа и детей-подростков, однако Татум всегда нужно было больше, чем разрешение не спать допоздна и советы по стилю. При всей любви и понимании в их семье за всю жизнь Татум так и не услышала от родителей ни одной из тех фраз, которые хотелось вышить на подушке крестиком.

Лилия Дрейк, в девичестве Соколова, изо всех сил старалась быть хорошим родителем – в меру строгим и в меру отходчивым, но получалось не очень. Саму Лилю мать бросила, когда ей было четырнадцать, поэтому быть женщиной ее учили отец-строитель и тетушка Рита, полностью «отъехавшая» соседка – как тут станешь примером для подражания?

Однако она стала. Для Татум – определенно. Когда оказалась самым смелым и бескорыстным человеком на свете, оставив все, чем дорожила, ради дочери в трудную минуту. Дрейк этого никогда не забудет. Потому что когда она разрушила свою жизнь, родители оказались рядом. Не отвернулись, не пустили все на самотек и не начали учить жизни – подставили плечи и пронесли Дрейк сквозь огонь, спичку в который бросила она сама.

Поэтому Татум ела гороховый суп, воскресным вечером обсуждая новости, и понимала, что это – самое важное. Ведь то, что для нее сделали, стоит всех цитат, вышитых крестиком.

Крис

Крис накинул кожанку на плечо, поправил на носу солнечные очки. Занятия по инвестициям кончились, они с Марком направлялись к воротам спортивной площадки за зданием – встреча была назначена на четыре.

Друзья переглянулись, махнули своим у входа. На ярмарку веществ собралось пятнадцать человек.

За спинами в фирменных куртках с нашивками Вертинский разглядел паренька-дилера, с которым разговаривал утром. Тот стоял у минивэна с другим – очевидно, старшим. Этот парнишка выглядел увереннее: под два метра ростом, он знал, что превосходит каждого по силе.

– Ну что? Есть нужный нам объем? – залихватски усмехнулся Крис. – Каждая следующая вечеринка должна быть грандиознее предыдущей, помните? – Парень снял очки, бросил куртку на ограждение, в предвкушении потирая ладони, будто Кощей в ожидании злата.

– А друзей привел, чтоб не страшно было? – со смешком фыркнул громила, оглядев толпу за спинами парней. – Современная школота никогда мужиками не станет, – тихо пробубнил он, сплюнул под ноги.

Крис улыбнулся, покачал головой. Тощий парнишка достал из багажника пакет, открыв створку двери. Вертинский покосился на громилу, благосклонно не отвечая на его выпад про молодежь. Плотные черные пакеты не давали представления о том, что там находится, но фантазию подстегивали.

– Да ладно тебе, не наезжай на перспективных клиентов, – со смешком отмахнулся Крис, громила одобрительно хмыкнул.

Но затем нахмурился.

Оглядел еще раз подошедших парней – на вид те были типичными мажорами, однако опыт заставил насторожиться.

Они вели себя расслабленно. Слишком. Даже учитывая статус и деньги родителей, такие парни всегда нервничали: за наркоту могли выпереть даже с платного, батя всыпал бы по самое не могу, репутацией такие дорожили. Ходили по тонкой грани со своими вечеринками, но в криминал осознанно старались не лезть. У многих родители занимали государственные должности, а за такой скандал с сыном какого-нибудь министра съели бы живьем.

Парни не были похожи на прожженных наркош, которые в теме как рыбы в воде, это было бы заметно.

Эти были свеженькими. Чистенькими. Но отчего-то даже не озирались по сторонам. Будто за ними была «крыша».

Громила «отлепился» от бока машины, размял шею. Инстинкты чесались под кожей. Они могли отказать покупателям без объяснения причины, но такое не приветствовалось. И если ему померещилось, они упустят действительно золотую жилу. Устроители вечеринок с безлимитной отцовской наличкой – что может быть лучше?

– Значит, они за тобой как цыплята за мамкой ходят? – Громила усмехнулся добродушно, пытаясь за остротой скрыть натянутые нервы.

Крис перевел взгляд на тощего.

– Не то чтобы, – пожал плечами парень, – они с нами здесь для того, – он обвел ленивым взглядом своих парней и остановился на Марке, смотря тому в глаза чуть дольше секунды, – чтобы вы, уроды, – заставляя голос сочиться патокой, почти проворковал Крис, делая шаг к парнишке, – запомнили, что рядом со средней школой, нашим универом или где бы то ни было в долбаных учебных заведениях продавать нельзя!

Парнишка почувствовал неладное еще до окончания фразы. Дернулся назад. Крис перехватил его руку, потянул на себя. На последнем слове резко хлопнул дверцей багажника поперек предплечья парня. Сломал кость.

Тот спугнул птиц громким воплем. Громила дернулся в сторону ребят. Его встретил кулак Марка, прилетевший в подбородок. Громила пошатнулся. Сделал несколько шагов назад по инерции. Не упал – мотнул головой. Разъярился и бросился в сторону парней.

Марк пригнулся. Крис заслонился, как щитом, напарником громилы. У парнишки от мощного удара друга дернулась голова. В ушах зазвенело. Из глаз полились слезы.

Громила опомнился. Посмотрел на напарника. Смог задеть Криса по касательной: чиркнул кулаком о щеку.

Вертинский согнулся. Вытряхнул звон из головы. Выхватил из багажника ранее примеченный гаечный ключ. Пригнулся. С размахом прошелся металлической ручкой по щиколоткам громилы, задевая металлом кости ног.

Тот заверещал. Завалился на пол рядом с тощим. Крис распрямил плечи. Остальные парни остались стоять на своих местах в боевой готовности. В драку не лезли – честно оставили возможность разобраться два на два.

Вертинский сплюнул на асфальт. Перехватил ключ в ладони. В ногу с Марком подошел к валяющимся на асфальте телам.

– Ключи. – Он посмотрел сверху вниз на тощего, прижимающего сломанную руку к груди. Тот чертыхнулся. Сквозь слезы замотал головой. Вертинский недовольно вздохнул. Перекинул гаечный ключ Марку. Серьезно оглядел живую картину страданий. – Ключи, – еще раз, с нажимом повторил Крис. Поставил подошву кожаных ботинок на грудь парня, рядом с раненой рукой. Тот заскулил, выматерился, но полез здоровой рукой в карман куртки. – Покорно благодарю, – оскалился Крис. Кинул ключи Сане. Обернулся через плечо. – Едешь по маршруту, как и договаривались. Оставь у гаражей, содержимое пакетов – в канализацию. – Он цокнул, с удовольствием наблюдая, как расширились от ужаса глаза тощего и громилы. – А вы что думали? Во всех бизнесах есть издержки, – хохотнул он. – Считайте, что вы обанкрочены. Скажите спасибо, что в канализации окажется только груз.

Вертинский снял ногу с груди паренька. Отошел на несколько шагов, Марк встал рядом. Крис кивнул другу. Тот обратился к парням.

– Обеспечьте им койко-место в местной больнице недели на три, не больше, – сухо проговорил он. Кивнул Крису.

Друзья направились обратно к университету, оставляя золотую, злую молодежь наедине с дилерами. Крис усмехнулся через плечо.

– В общем, повеселитесь.

Крис

– И как я ее пропустил? – Крис поперхнулся колой, спрыгнув с капота «мерседеса». Сегодня они с парнями зависли на парковке университета сразу после пар – ехать никуда не хотелось. – Что еще о ней знаете?

– Говорят, девчонка непростая, но хрен его знает, ты в курсе, как извращаются слухи, – лениво отмахнулся Марк.

Новенькая с первого курса наделала шума. Девушка одевалась броско: высокие каблуки, колготки в сетку, обтягивающие юбки. Крис пару раз видел ее в толпе, но не думал, что она здесь учится. Сквозь пьяные воспоминания догадывался, что видел ее на тусовке в конце августа, на общем сборе перед учебой, но сомневался: был тогда слишком пьян.

Она скорее походила на училку из порнофильмов или чью-то старшую сестру. Вертинский уже тысячу раз себя проклял за то, что пропустил общую тусовку в начале сентября. Если новенькая такая заводная, как говорят, он матерью клянется – не пропустит больше ни одного кутежа. Больше того – сам эту Дрейк туда пригласит.

Имя у новенькой тоже было необычное – говорили, у ее отца были предками итальянцы и фамилия так и осталась. Кто-то, наоборот, нагуглил, что фамилия необычная, но самая что ни на есть русская – пошла от какого-то купца. А под подобную фамилию ее родители, очевидно, решили не подбирать что-то простенькое, а назвали девочку броско – Татум.

– Ладно, с этим еще разберемся, – мотнул головой Крис, обращаясь к тощему Сане. – Что с Якудзами? Не объявлялись? Эти… кровь портят постоянно. Только не думайте, что они спустят на тормозах наше приключение в начале года. Сколько затишье длится? Уже три недели? Свое право продавать они будут отстаивать до конца. Не теряйте форму.

Парни кивнули.

Тяжело быть представителем золотой молодежи. Особенно когда в одиночку втаптываешь в землю местных наркодилеров.

Татум

Двор университета был заполнен людьми, все разбрелись по компаниям.

Славянова предлагала Дрейк присоединиться к ее подругам, после того как та в начале учебного года привезла к ней ночью пьяную Еву, но Татум мягко отказалась: Надя ей нравилась, но Дрейк своих собраний хватало.

Славянова общалась с Татум больше всех. Она была коммуникабельной, имела свое мнение и не задавала лишних вопросов. Татум относилась ко всему просто. В первый день учебы пришла уже окруженная слухами: кто-то видел, как она увозила Еву из коттеджа, задетое эго Юры подстегнуло сплетни парой «правдоподобных» догадок о том, кем бы она могла быть. Славянова порывалась успокоить Татум тем, что скоро это забудется под гнетом других новостей, но Дрейк лишь отмахнулась со словами: «Я знаю, мне это жить не мешает».

С появлением слухов ее популярность резко возросла: некоторые девчонки решили, что Татум как-то связана с Примусами. К тому же у ее сестры было почти триста тысяч подписчиков в социальных сетях. Комбо взорвало атмосферу сплетен.

После первых двух пар Татум вышла во двор. Взгляд выхватил из толпы учащихся фигуру сестры. Ее нельзя было не заметить: королевская осанка, длинные волосы, закрытая одежда. Даже несмотря на то, что Ника была звездой в социальных сетях, привыкшая, что куча человек досконально знает ее расписание дня, в толпе она чувствовала себя неуютно.

Тат забралась с ногами на скамейку и села на железный стол.

– Как английский? – скучающе поинтересовалась она, отбирая у сестры яблоко.

Ника не сопротивлялась, на нее тоже напала апатия с самого утра – ничего интересного на парах, естественно, не было.

– Нормально. Он поставил мне трояк. – Она легла корпусом на стол, пытаясь не заснуть.

– Херово, не думала, что ты такой неуч, – попыталась пошутить Дрейк, но у обеих вырвался лишь слабый, усталый смешок.

– Можно к вам? – Надя улыбнулась, несмело подходя к сестрам Дрейк.

Не из страха – из вежливости.

– Конечно! – Татум улыбнулась. – Ника – это Надя, невероятная умница и красавица, Надя – это Вероника, моя сестра. Блогер, товарищ и просто дива.

Девчонки хихикнули в унисон над шутливым представлением Татум, Надя села на скамейку.

– А вы…

– Привет! – В их маленький круг вторглась еще одна девушка – кудрявая брюнетка с голубыми оленьими глазами. – Увидела, что Славянова подошла, и решила, что меня не расстреляют на подходе, давно хотела познакомиться. – Она широко улыбнулась, подняв соболиные брови домиком. – Я Анна. И мне очень интересно, что на самом деле скрывается за сплетнями, – в лоб предупредила она. – Когда говорят, что девчонка настоящая стерва, – уверена, с ней нужно подружиться.

Дрейк засмеялась, прикурила сигарету. Благосклонно кивнула в сторону стола, приглашая Анну присесть.

– Ты молодец, лесть всегда действует как смазка, – дернула она уголком губ.

Надя нахмурилась, чуть стушевалась, Ника с улыбкой закатила глаза.

– Если слово «стерва» для тебя – комплимент, мы точно подружимся, – хихикнула девушка. – Я на третьем курсе учусь.

– Первый. – Дрейк указала на себя и сестру. Махнула рукой с зажатой между пальцами сигаретой в сторону Нади. – Второй.

– А ты не такая пугающая, как говорят. Интересно познакомиться с легендой. – Анна достала из сумки пачку сигарет.

Тат удивленно хмыкнула.

– Да откуда это вообще взялось? И почему пугающая? Я что, била кого-то? С каких пор яркий макияж к бандитизму приравнивается? – Она возмущенно всплеснула руками.

– Ну, знаешь. – Анна прикурила сигарету, патетично взмахнула в воздухе рукой. – В первую неделю на третьей паре ты спросила преподавателя, можно ли покурить, и вышла из аудитории вместе с ним.

– Это был не преподаватель, а молоденький аспирант, – скривила губы Тат, не находя аргумент весомым. Затянулась. – И он тоже знатно подзатрахался к тому моменту, я просто дала ему повод для передышки. Мы мило поболтали в курилке.

Она не была смелой. Она просто устала. Взрослые не понимали в жизни больше, они просто задолбались сильнее и не хотели тратить время на смущение, просто не было сил. Татум с каждым годом понимала это все отчетливее.

– Ты разделась на перемене в полной аудитории, – спокойно припомнила Анна с легкой улыбкой.

Подняла сигарету вверх, «за здоровье» Татум.

– Я не раздевалась, – вздохнула Дрейк. – Я заметила, что надела кофту шиворот-навыворот, и мне лень было идти переодеваться в туалет. Как будто никто не видел простого черного лифчика. – Она закатила глаза.

Анна засмеялась.

– А еще у тебя такой взгляд…

– Какой? – нахмурилась Тат.

– Неважно, – с улыбкой отмахнулась Анна, кивнула Наде. – Уверена, как и на Славянову на первом курсе, на тебя уже положил глаз кто-то из Примусов. Они такое любят. – Она выпустила в воздух дымное колечко.

– Ты про ту стайку альфа-самцов, вечно трущихся у «майбаха»?

– Ага, – подтвердила Анна.

– Надя, ты встречалась с кем-то из них? – Тат удивленно посмотрела на блондинку.

За Славянову ответила Анна.

– Она отшила пару ребят в том году, теперь возведена в ранг сложной цели, – хмыкнула голубоглазая, – сейчас, насколько я знаю, ею интересуется Сухоруков, но он пока на стадии разведки, активных действий не предпринимает.

Анна подмигнула смутившейся блондинке, переглянулась с Тат, Дрейк засмеялась. Анна была классной и легкой, не давила, не ездила по мозгам. Татум многозначительно посмотрела на девушку.

– А ты? Тебя добивались?

– Какое-то время, – легкомысленно усмехнулась та. – Пару недель я мутила с Вертинским, но это было в начале учебы – мы остались хорошими знакомыми, он переключился на другую. Ухаживал он, конечно, красиво, – вздохнула брюнетка. – Огромными букетами задаривал, как было не сдаться. Но в конце концов нам обоим это стало не нужно «на долгую», так что мы обоюдно все закончили.

– Интересно, – задумчиво протянула Тат. – Обычно про такое не говорят в позитивном ключе.

– В этом весь Крис, – улыбнулась Анна, потушила сигарету о железный стол, проговаривая слова сквозь дым на губах. – Он, конечно, бабник, но не откровенный говнюк. С ним можно повеселиться. Учитывая его олимпы.

– Учитывая что? – не поняла Дрейк.

Надя хмыкнула: ее не интересовали Примусы, она совсем забыла рассказать об этом феномене Татум.

– Олимпы. – Анна удивилась, понимая, что Дрейк не в курсе. – Одна второкурсница еще в прошлом году встречалась с Вертинским. – Она заговорщически понизила тон голоса. – Не знаю, либо Крис наобещал ей с три короба, либо она была просто наивной, но расстались они с диким скандалом, про это весь университет говорил. – Анна хихикнула и интимно прикоснулась губами к фильтру зажатой в пальцах сигарете Тат, которая сидела рядом с брюнеткой на столе. Затянулась, расплылась в широкой улыбке. – Но девчонка была не промах и вместо истерик завела телеграм-канал с оценкой всех Примусов. В основном по пунктам в постели. Это быстро стало популярным, другие девчонки выставляли свои оценки парням – канал стал крутым ответом элитной компании Примусов. У них есть деньги и связи: у некоторых отцы – строительные магнаты, как у Вертинского, у кого-то папа депутат, судья. Униженная девушка мало что может таким противопоставить. Но голос народа не заткнуть.

Анна рассмеялась своей правдивой аллегории, Дрейк одобрительно качнула головой.

– А почему «олимп»?

– О! – рассмеялась Анна. – Уверена, ты оценишь. – Она покачала головой и в порыве рассказа отняла у Тат почти дотлевшую сигарету. Делала это искренне и не тушевалась, Татум была не против. Сама прикурила другую. – На канале классификация и баллы начисляются по отсылкам к мифам Древней Греции. Ну, знаешь, у детей постсоветского пространства было три пути: космос, динозавры или мифы Древней Греции. – Тат засмеялась, отлично понимая, о чем говорила Анна. Она сама была помешана на этом в детстве. – Ну, собственно, Марк у нас – Дионис, девять олимпов из десяти: сладкий, веселый мальчик, угощающий девушек дорогим вином. – Она выпустила колечко дыма Татум в лицо, Дрейк неосознанно облизнулась. Поймала светлый взгляд голубых глаз, на секунду задержала дыхание. – Иван – Зевс, – продолжила Анна. – Семь олимпов из десяти: трахает все, что движется, несмотря на наличие девушки. Она вроде закрывает на это глаза, либо ей нравится постоянное чувство ревности, – хмыкнула Аня. – Саня – Гермес, тоже семь олимпов: хитрый, везде пролезет без масла, обо всем в курсе, в постели скорострел, но возмещает это умелыми руками и языком. Бог красноречия в переносном смысле.

Анна захохотала, Татум засмеялась с ней в унисон: потрясающая в своей тонкости ирония восхищала.

– А почему Зевс не Марк? – отдышавшись от хохота, задумалась Дрейк. – Он же у них вроде лидер, как главный красавчик, нет?

– О-о-о. – Анна многозначительно улыбнулась. – Ты совсем не права. – Она со знанием дела покачала головой, снова отняла у Тат сигарету, стряхнула с нее пепел и вернула задумавшейся Дрейк под удивленным взглядом последней. – Марк, конечно, будто сошел с обложки журнала, и у него рукава забиты брутальными татуировками, но он, скажем так, только вице-президент в их компании.

– Кто тогда главный? – непонимающе нахмурилась Дрейк.

Сухоруков походил на героя в плаще, который спасал из беды, а затем трахал девушек. В любовном романе Татум бы сделала его главным объектом в глазах героини с маркером «от ненависти до любви».

– Вертинский, – многозначительно улыбнулась Анна. – Он далеко не красавчик, но берет другим. Во-первых, Крису двадцать четыре – он старше всех Примусов. Во-вторых, – Тат затянулась, с интересом слушая брюнетку, – он всех Примусов выстроил в свой бизнес – точно не знаю, но он как-то связан с вечеринками. И в-третьих, у него нет клички по классификации богов: он сам – Олимп. То есть десять из десяти олимпов, – довольно протянула Анна, видя, как девчонки ее внимательно слушают. Два года светской жизни университета не прошли даром. – Та второкурсница, конечно, не рассчитывала, создавая телеграм-канал, призванный унизить парней, что таким образом возведет Вертинского в ранг приза, который сам будет выбирать девчонок, но демократию не обманешь – каждый там честно высказывается.

Татум задумчиво хмыкнула. Необычно. Интересно и необычно: неудивительно, что девчонка, которую она застала в конце августа во время вечеринки верхом на Вертинском, не стеснялась неожиданной гостьи в лице Дрейк. Она гордилась. Тем, что именно она была тогда с ним.

Как назло, самые несовместимые вещи сука-судьба все-таки умудрялась совмещать, потому что в то время, как к их столику подходил только что обсуждаемый Примус Крис, у Татум зазвонил телефон.

Татум

– Привет. Как насчет посетить нашу скромную вечеринку сегодня вечером? – Крис широко улыбнулся.

Татум смотрела на него сосредоточенно пару секунд. Потом, будто опомнившись, показала жест, мол, подожди минуту, соскочила со стола и ответила на звонок.

– Да? Мам, что-то случилось? Я в универе. – Тат зажала пальцем ухо, стараясь заглушить гомон со двора.

– Татум, Ника мне рассказала про утро. Ты себя плохо чувствуешь? Почему ты мне ничего не сказала, мне позвонить доктору? – Мама казалась обеспокоенной, а в Дрейк начинала закипать злость.

Она. Же. Сказала. Ей. Заткнуть. Свой. Поганый. Рот. Трепло безнадежное.

Она выдохнула, обернулась к их столику, у которого до сих пор стоял Примус. Надя с Анной сидели тихо, по лицу Ники было понятно, что она в курсе, кто звонит, но все же считает себя правой. Зачем было рассказывать? Подумаешь, небольшая паническая атака.

Ладно, большая. Но дело все равно не ее.

– Нет, мам. Со мной все в порядке. Это было недоразумение, Ника все не так поняла.

– Ты уж извини, Татум, не сердись на Нику. Я просто хотела удостовериться, что ты в порядке. Почему ты не сказала, что у тебя в начале семестра был сильный приступ?

– Я в норме. А не сказала, потому что думала, что тебе твой личный сыщик все передаст. – Тат не удержалась от едкого ответа: для нее личное пространство – святое.

– Нет, солнце, я так не считаю. Я поспрашивала у соседей и знакомых, тут недалеко есть отличный психолог. Я записала тебя на завтрашнее утро, он профи.

Дрейк передернуло. Хорошо, что они разговаривают по телефону: была бы мать здесь, Татум могла бы и не сдержать эмоций.

Психолог. Будто они много понимают, теоретики. Потом дадут таблеток для восстановления внутреннего баланса и начнут втирать дерьмовые слова про то, что нужно не бояться и открыться себе, миру, людям.

На таких сеансах Тат всегда чувствовала себя настоящим психом: она с трудом сдерживала в себе желание проткнуть лекарю душ глазное яблоко ручкой. Ее любимой гелевой ручкой, так, чтобы его мозг окрасился в синий, а вытекший глаз, затолканный после до самых гланд, мешал воздуху проникать в легкие.

Татум не любила психологов.

– Ясно. – Это все, что она могла сказать, не употребляя матерных слов.

Отключила вызов. Пару секунд сжимала телефон в руке до побеления пальцев и сделала, как учили: медленный вдох, медленный выдох.

Подошла к столику, глядя на ожидающего ответа Криса и Нику с извиняющимся выражением на лице. Схватила со стола свою сумку, кинула уничтожающий взгляд на сестру и на мгновение остановилась напротив парня.

Она смотрела. Оценивала. Рвала и метала.

– Я буду там. – Татум развернулась на каблуках и ушла прочь со двора.

Дала установку:

«Постараться никого не убить и абсолютно точно кого-нибудь трахнуть».

Глава 3. Светская беседа

Татум

Не выключая серию ситкома на ноутбуке, Татум начала собираться на вечеринку.

Нужно было сделать для себя что-то хорошее: завтра утром ее ждала промывка мозгов от психолога. Татум наизусть выучила список задаваемых вопросов и мнений на ее счет. Не хочет разговаривать – депрессия. Шутит и говорит – депрессия подавляемая. Что такое депрессия во всей красе, Татум знала, но тогда ее еще не таскали по психологам и не разговаривали с ней заискивающе-спокойно.

Тогда она справлялась сама, тихо плача ночью в подушку и напиваясь до бессознательного состояния в компании тогдашних друзей. Те за неимением опыта не могли предложить ничего лучше, чем дорожку в нос и водку в горло.

Тат со вздохом достала «зимний» тональный крем. Смуглая кожа без нужной дозы загара становилась серой, Дрейк усиленно замазывала болезненный вид.

Жирно подвела черным глаза. С пятнадцати лет обещали, что с возрастом детские щечки уйдут, Тат надеялась и верила. Не ушли. Без косметики она до сих пор выглядела подростком, это раздражало. Визуально увеличивать глаза приходилось ежедневно, чтобы продавали сигареты. Думала про удаление комков Биша, чтобы начать сверкать острыми, впалыми скулами, но это было слишком. Боль она разлюбила.

Опыт подсказал Дрейк надеть кеды, а не любимые туфли с каблуками выше, чем небоскребы Дубая: после пары стаканов всем будет плевать, какая у нее обувь.

Волосы семь раз распустила и заплела в косу обратно. В мелкую сумочку запихнула сигареты, телефон, презервативы, косметику – обязательный набор для тех, кто собирается просрать свою жизнь. Деньги и ключи от дома лежали в надежных карманах джинсов, на запястьях красовалась коллекция браслетов.

Тат вышла из дома, укутавшись в кардиган, – в таком виде на «ночевку к подругам» не ходят. В своем возрасте она могла без объяснений не ночевать дома, но заставлять волноваться родителей не хотела. Лимит уже был исчерпан.

Она долго топала от метро, прежде чем увидела знакомый, горящий огнями дом. По пути выкурила семь сигарет. В голове появилось приятное головокружение, но Дрейк все равно нервничала. Ее первая вечеринка в университете. Первая спустя три года.

Первым делом, зайдя в дом, Татум налила себе пива. На вкус пойло оказалось старой мочой – пошарив по кухонным шкафчикам, Дрейк нашла хороший, дорогой виски. Через несколько минут по телу разлилось противное щекочущее тепло, мозг стал ватным. Запах алкоголя и музыка окунули на секунду в прошлое.

Татум вздрогнула от мурашек, сбитая с ног воспоминаниями. Было не так шикарно, но так же безысходно. Вот во что превратилось ее существование – в дешевый голливудский триллер. Только в фильмах, помимо хеппи-энда, еще все красиво показано.

В фильмах депрессия – это красивая худая девушка, сидящая на широком подоконнике и размазывающая тушь по лицу, пока за окном тоскливо моросит дождь. Еще бритва и красивые порезы на запястьях. Женский персонаж, прописанный мужчинами. Даже когда показано без прикрас, все равно не как в жизни.

Жизнь – сука. Разбивает розовые иллюзии железной битой – жестко, страшно и навсегда.

На самом деле депрессия – это пялиться в потолок в четыре часа утра, сидеть дома и ни с кем не разговаривать. Депрессия – это сальные волосы и грязная, потная одежда, потому что сил привести себя в порядок просто нет. Это беззвучный вой по ночам, потому что слез нет – есть скручивающийся от скулежа желудок и рвота желчью. Это опухшее лицо и обкусанные ногти; это не красивые рисунки в скетчбуке, потому что тебе больно, – это смерть при жизни.

Царапины на руках и бедрах – способ перевести боль душевную в боль физическую, будто, если шрамы зарастут, зарастет и гнойная рана одиночества на сердце. Самое страшное, что при этом в подкорке остается надежда – надежда, что кто-то заметит, придет на помощь. Что тебя обнимут и пожалеют, какую бы херню ты ни творил, а не отправят рассказывать об этом паскудстве постороннему человеку – психологу.

Надежда на понимание и поддержку; надежда на то, что все пройдет само собой; надежда на свет в конце туннеля – на что угодно. И ее оттуда, из грудины, не выскрести.

В большинстве случаев самоубийства непреднамеренные. Эти проценты подростковых самоубийств – несчастные, намеренные призывы о помощи. Зафиксировано, что суицид происходит в то время, когда родители должны прийти домой: чтобы увидели, испугались, поняли, насколько все плохо, и просто обняли, любили сильнее, чем есть.

В нас заложена вера в счастливый исход, когда нам будут петь лесные зверушки, а экран затемнится со словом «конец», а дальше… Дальше все будет приторно хорошо.

Но в жизни титров нет – в жизни в руке канцелярский нож и новые шрамы на теле, потому что мы верим в хеппи-энды и не собираемся рисковать, беря в руки бритву.

Просто слишком страшно признаться во всем самому: «мам, пап, я наркоманка»; «мам, пап, я забеременела/убила человека/влюбилась/курю/торгую наркотой». Легче, чтобы они узнали сами, косвенно, от друзей, из твоего дневника, догадались – тогда понимаешь, что наконец-то пути назад нет, и если потерпеть немного их крики, то все будет хорошо.

Татум хорошо было – когда все узнали, было хорошо. Но со временем этого стало не хватать, в душе опять появилось гадкое, дерьмовое чувство незаконченности, будто для того, чтобы опять все стало нормально, не хватало одной незначительной детали. Татум перебирала варианты, и сегодняшний – алкоголь и секс.

Алкоголь она уже почти допила, а из-за угла вышел Крис Вертинский.

Она направилась в противоположную сторону. Не так быстро – всему свое время.

У барной стойки заметила невысокую круглощекую блондинку из компании Нади, неловко что-то рассказывающую главному красавчику универа – Марку.

Музыка становилась громче. Тат, хватая с кухни текилу, соль и лимон, почти свалила с ног парочку.

– Ой, прости. А ты? – Она вопросительно посмотрела на блондинку, расплываясь в улыбке.

– Вика… – Девушка впала в шок то ли оттого, что уже двадцать минут пыталась вести корявую беседу с самим Примусом Марком, то ли оттого, что ее именем интересуется скандально известная первокурсница.

– Значит, Вика. Сможешь мне помочь в одном интересном деле? – Татум встала к стойке спиной, опираясь на локти. Прогнулась в пояснице: из-под короткого топа стала видна кружевная линия бюстгальтера. – Я хочу выпить с кем-нибудь текилы, а ты кажешься весьма милой. – Дрейк похабно закусила губу, раздевая новую знакомую взглядом.

– Эм, – замялась блондинка, – не знаю, я тут как бы занята немного. – Она смущенно кивнула на парня.

– Все сомнения от дьявола, Виктория. Не знаешь, что сказать, – скажи «да». – Тат закатила глаза и, взяв из-за спины бутылку текилы, стала разливать жидкость в стоящие рядом рюмки.

Дрейк смотрела на девчонку исподлобья, улыбаясь слишком довольно.

В груди завывало отчаяние, которое заткнуть бокалом мерзкого пива не удалось, – нужно было срочно сделать что-то из ряда вон, чтобы не поехала крыша. Дело не во вседозволенности: ее сумасшествие и спонтанность – вынужденные меры.

Дрейк схватила девчонку за предплечье, притянула к себе вплотную, игнорируя парня. Блондинка не поняла, что происходит, но не вырывалась: неизведанное было интересно.

– Расслабься и получай удовольствие, Вика. Я научу тебя, как правильно пить. – Тат быстрым движением откинула светлые волосы с плеча девчонки и наклонилась к шее, горячо выдыхая возле сонной артерии.

Блондинка стояла не шевелясь: не понимала, как реагировать. Дрейк встретилась глазами с Марком – у нее давно сорвало тормоза, а здравый смысл опьянел вместе с мозгом, подбадривая: «Сделай это».

Татум подмигнула парню. Облизнула большой палец и коснулась им шеи Вики, отчего у блондинки по телу пробежал табун мурашек. Дрейк взяла солонку, не заботясь о чистоте и так уже засранного пола, высыпала соль на влажную шею девочки. Незаметно сплюнула три раза через левое плечо – от неприятностей. Соль просыпать – плохая примета.

Медленно, проходясь языком от ключиц до уха, слизала это безобразие с шеи блондинки. У девчонки сердце упало в пятки, потому что это неправильно, грязно… и вместе с тем неожиданно приятно.

Марк наблюдал за открывшейся картиной с нескрываемым интересом. Татум поднесла к губам рюмку текилы и выпила залпом, морщась. Удерживая зрительный контакт с блондинкой, она взяла в зубы тонкую дольку лимона, за затылок притянула Марка для поцелуя.

Парень целовался классно, но пресно. Дрейк не обратила внимание на технику или количество слюны. Тат было плевать – ее возбуждала атмосфера момента: она целовала взасос незнакомого парня на глазах у девушки, пока она наблюдала.

Тат отстранилась от парня, улыбнулась Вике.

– А теперь ты. – Она отдала вторую рюмку блондинке, толкнула ее в объятия парню и ушла.

Так смешно и интересно одновременно – показывать людям, как можно веселиться. Зачем довольствоваться вином и поцелуями, когда есть виски и секс?

Дрейк отчаянно внушала себе, что это и есть веселье. Что после вечеринки она увидит свет в конце тоннеля.

Но тоннель лишь становился длиннее.

Татум

Мистер-сегодняшняя-жертва стоял у лестницы, разговаривал с другом. Тат вышла в холл, на импровизированный танцпол. Она двигалась в толпе, пока не поймала его взгляд.

Дрейк плавно танцевала под музыку, давая понять, чего хочет: пила из початой бутылки горький виски, скользила руками по голому животу, дразнила. Крис несколько минут наблюдал за движениями – облизнув губы, направился к ней.

Они танцевали, плотно прижимаясь друг к другу. Тат развернулась к парню спиной, откинула голову ему на плечо, зарылась пальцами в его мягкие волосы. Крис дышал ей в шею, удерживая за петельки на джинсах, – там, где должен находиться ремень, сейчас находились его руки.

Он гладил ее по голому животу, забирался под топ, запускал пальцы в лифчик, касаясь сосков. По телу Татум прошел электрический разряд, она резко выдохнула. Повернулась к Вертинскому, без промедления поцеловала его. Страстно, жадно, горячо. Крис ответил, вжал Тат в стену. Целовал, целовал, целовал так, будто это последнее, что он делает в своей жизни.

Он всегда со страстью отдавался моменту, проживая день, будто завтра никогда не наступит. Татум отдавалась случаю с таким же жаром. Она целовала его, будто это первый в жизни момент, когда она по-настоящему живет.

Будто для нее это первый глоток воздуха после постоянного дерьмового запаха судьбы; будто это все, что ей сейчас нужно: целовать Вертинского, пустить жизнь под откос и никогда-никогда не оглядываться.

Ни он, ни она не были нежны: не было чувственных поцелуев, страстных поглаживаний плеч, ключиц, спины; не было ласковых слов возле уха, симпатии во взгляде – были только животная страсть, прокушенные губы и царапины на спинах обоих.

Тат оторвалась от парня, пьяно улыбнулась, потянула его к лестнице. Вертинский повиновался: приятно после нескольких лет трудов автоматически стоять на пьедестале приза. Не добиваться – выбирать.

Он оглядел ее с ног до головы еще раз: в фигуре Дрейк не было пышных форм или сексуальных изгибов – взгляд цеплялся за худые бедра, с которых еще чуть-чуть и спадут джинсы. За угловатые плечи и тонкие кисти рук. За гибкую линию талии и утопленный позвоночник, где внизу поясницы виднелись милые ямочки и кусочек кружевного черного белья; за сутулую спину и острые ключицы; за растрепанный пучок темных волос; за небольшую грудь, умело подчеркнутую топом.

Тат остановилась у подножия лестницы, оглянулась на Криса – явно что-то задумала. Дрейк подошла к компании третьекурсниц, обратилась к недавней знакомой:

– Не присоединишься? – Татум вплотную приблизилась к Анне, держа Вертинского за руку.

Притянула Криса к спине, положила его руки себе на талию, потерлась задом чуть ниже паха. Держа в руках бутылку виски, вылила напиток себе в глотку, проливая большую часть на себя. Облизала большой палец, провела по губам брюнетки.

Это было проверкой на дальнейшее общение – Анна была раскованной и веселой, была симпатичной и много курила; она, скорее всего, будет не против небольшой авантюры. Если это не было показухой, они подружатся.

Девушка ответила на жест, облизала палец Татум: обрадовалась, что нашелся тот, кто поймет ее тягу забыться не в подружках и шампанском, а в незнакомцах и крепком бухле. От Тат пахло виски, табаком и распутством – то что нужно.

Криса возбуждала женская инициатива. Он погладил Дрейк рукой по животу, другой нажал сквозь джинсы между ног – она резко выдохнула, запрокинула голову на плечо и поцеловала его. Горький привкус алкоголя и блеска для губ окончательно снес парню крышу – через минуту они втроем находились в комнате на втором этаже.

Татум целовалась с Крисом, Татум обнимала Анну. Запустила руки под вискозную футболку парня, лихо сняла ее с Криса через голову и забросила в дальний угол комнаты.

Анна сняла с себя одежду сама, оставшись в нижнем белье: то ли боялась за сохранность одеяния, то ли совсем было невтерпеж.

Дрейк наслаждалась собой. Тупая, тянущая тоска в сердце затихала, когда она смотрела на рельефный торс парня перед собой и внушительный бюст девчонки, поддерживаемый плотным кружевом. Своими действиями она кричала судьбе: не ты меня – я тебя.

Возбуждали не красивые тела перед ней, не то, что ее раздевают два незнакомых человека. Татум хотелось разорвать себя от переполняющих душу эмоций, хотелось заткнуть нескончаемый источник вины в сердце. Перебить привкус пепла сгоревшего прошлого на губах вкусом чужих влажных губ.

Она перебивала. Облизывала языком зубы, стонала в чужой рот. Забывалась. Крис подошел сзади и заключил ее в плотные объятия, прижавшись всем телом. Крепкие грудные мышцы, обтянутые горячей кожей, пускали по хребту волну мурашек. Дрейк возбуждал стояк, чувствовавшийся поясницей. Ее возбуждала власть.

Возбуждала возможность одним своим словом затащить скандально известного парня в постель и одним жестом позвать за компанию красивую девчонку. Возбуждало, что только она владела ситуацией на двести процентов. Она их вела за собой – они велись. Как мудрый пастух, Дрейк провела пальчиком по подбородку Анны, отступив на шаг, в объятия Криса.

Девушка по инерции подалась вперед. Татум посмотрела ей в глаза. Безоблачное, доверительное внимание без намека на опасения злило. Обида кислила на кончике языка. Татум завидовала. Хотела так же, без задней мысли идти за кем-то, наслаждаясь горячим дыханием и умелыми пальцами парня, сминавшими грудь третьекурсницы под лифчиком.

Хотела так же, как Вертинский позади, запускать руки под джинсы девчонки, целовать смуглую шею и ловить с наслаждением хриплые стоны. Хотела забыться и за кем-то идти. Не бежать от себя – наслаждаться.

Дрейк с утроенной силой толкнула Анну в плечо. Обида на жизнь плавила внутренности, но справляться с ней умело помогал парень. Татум лежала на девушке, оттопырив зад. Смотрела на ее мягкую молочную кожу.

Татум разрывали чувства зависти и гордости. Зависти, потому что у нее такой кожи не было. На предплечьях темнели старые шрамы, бедро было исчиркано плохой татуировкой, губы вечно сохли и трескались, нос шелушился, за ушами в плохие дни высыпали черные точки.

Но гордость, щекотавшая эго, побеждала.

Анна – девушка с большой, мягкой грудью, гладкой молочной кожей из-за восковой эпиляции, с милыми веснушками и соблазнительными изгибами бедер – была сейчас под ней. Совершенство девичьего тела принадлежало сейчас несовершенной Татум. Такого удовольствия она бы не получила, будь сама идеальной. Но Анна была именно с ней. С покоцанной, едкой Татум Дрейк.

Анна застонала, когда парень, обняв Дрейк, пальцем задел ее сосок. Запрокинула голову, Крис приспустил на Тат джинсы.

Бешенство Татум передавалось воздушно-капельным путем. На него давно никто так не набрасывался. Крис отчаянно балансировал на грани похоти и отвращения, но все больше утопал в последнем.

Дрейк не вешалась ему на шею. Буквально – да, но только в этом смысле. Она не хотела его. Не желала его внимания, она упивалась собой. Как тогда, когда застукала его в конце лета в кровати с двумя девушками. Не завидовала, не напрашивалась, не осуждала – думала о чем-то своем, а когда взгляд ее потемнел, упивалась не его обнаженным телом. Она упивалась собой.

Крис рыкнул. Азарт растекался по венам. Ему захотелось сделать с Дрейк то же самое, что она делала сама с собой.

Он подхватил Тат снизу за живот, заставил подняться и встать на колени на кровати. Она облокотилась спиной на его грудь, Крис почувствовал тепло ее кожи на себе, горячее дыхание возле уха.

Внутривенная страсть нашумевшей первокурсницы заводила. Она будто боролась сама с собой, не зная, довериться его рукам или расцарапать спину, перенимая контроль. Ее раздирало изнутри что-то, и это жаром горело в ее зрачках. Это было чистым безумием, отдававшим напряжением в низ живота. Вертинский пальцем поддел подбородок девчонки, медленно, коротко поцеловал.

Ему понравился ее судорожный вздох. Он умел играть на контрастах. Похабная атмосфера не предполагала нежностей, но он замер, коснулся языком мочки ее уха и с удовольствием впитал все внимание Дрейк.

Анна под ней опомнилась, поднялась на кровати, вжикнула молнией на джинсах Тат. Дрейк охнула, схватившись за шею парня сзади обеими руками, откинула голову ему на плечо.

Ее неистовый взгляд заставлял тело гореть. Все ее внимание сейчас было направлено на твердый торс Вертинского, прижимающегося со спины. На его сильные руки, до боли сжимающие грудь. На его горячие губы с языком, что умело ставили подростковые засосы на шее, ключицах, плечах, – завтра будет выглядеть, будто ее душили. По хриплым стонам сходящей с ума Дрейк он понял, что ей нравится такое.

Анна потянула ее за кромку трусов на себя. Крис не возражал – выпустил девушку из объятий, любуясь обтянутыми джинсой ягодицами.

Дрейк потянула штаны Анны к коленям, девушка помогла освободить себя от жесткой ткани. Татум кивком головы попросила Криса продолжить. Чтобы посмотреть, что он умеет. И увидела. Все сейчас по сравнению с руками и губами Криса казалось Анне шершавым и грубым. Язык его проделал мокрую дорожку от уха девушки до шеи, он невесомо прошелся зубами по ключице девчонки, смял грудь, втянул губами сосок.

Анна глухо выдохнула, почувствовав шлепок по ягодице. Крис медленно стянул с нее джинсы. В легких гулял ветер. В комнате пахло воском и фруктовым лубрикантом презерватива.

Татум наблюдала, гладила Криса по руке. Он заметил ее взгляд и спустился ниже – принял вызов. Погладил бедро, шершавыми кончиками пальцев провел по коже, вдохнул запах девчонки. Она пахла медом. Языком поддел сережку в пупке, аккуратно отодвинул трусики.

Крис облизал пальцы, провел указательным между ног Анны, задевая кромку белья. А затем поменял траекторию. Тут же на коленях перед ним оказалась Татум. Он психанул и резко сдернул с нее трусики.

Тат бедрами сжала пальцы Криса между ног. Прикрыла глаза, рвано выдохнула. Сквозь всхлип подняла на Анну темный, затуманенный похотью взгляд, улыбнулась.

Второй рукой Дрейк провела по телу девчонки, остановилась на ягодице, звонко шлепнула. Анна проглотила стон, тихо хохотнула. Между ног приятно жгло от упирающейся в чувствительное место коленки Тат, внутренние органы превращались в кашу от возбуждения.

Крис провел пальцами выше, во влажных складках надавливая на чувствительную точку. Дрейк протяжно взвыла сквозь сбивчивое дыхание. Парень оторвал ее от Анны, потянул к себе наверх и, когда Дрейк мокрыми губами нашла его, ввел в нее сразу два пальца, глотая громкий стон Дрейк.

Тело прострелил ток напряженного удовольствия. Она замерла. Каждая клетка тела напряглась, иголки-искорки внизу живота, под маткой, дребезжали от прикосновения пальцев парня. Он перехватил ее поперек талии, ближе прижимая к себе, улыбнулся сквозь поцелуй.

Татум Дрейк в эту секунду принадлежала ему.

Снова нашел чувствительную точку, глотая возбужденный всхлип Дрейк, ритмично вытащил пальцы и снова вошел в нее.

Татум умирала от яркости ощущений. Безумный взгляд Криса над ней и Анны внизу выжигал внутренности огнеметом, легкие раздувались от переизбытка кислорода. Голова кружилась.

Крис тяжело выдохнул, он сейчас был сосредоточением чувств на кончиках своих пальцев: горячие, хлюпающие складки Тат были мягкими, сочными и наверняка сладкими. Поймал судорожный вздох Дрейк губами и улыбнулся.

Перетерев большим и средним на руках следы возбуждения Дрейк, он потянулся влажными пальцами к губам, разрывая поцелуй.

Татум оторвалась от губ парня, наблюдая, как Крис с удовольствием облизывает влажные пальцы, только что бывшие в ней. Возбужденный восторг бабочками, мотыльками и всеми известными насекомыми запорхал внутри.

Кожа горела, мысли плавились, по бедрам текла влага от возбуждения. Крис заслуженно был местной знаменитостью.

Дрейк громко чмокнула его в губы и опустилась обратно к Анне, прогнувшись в пояснице. Крис понял намек на приглашение.

Крис опустил руку вниз, под Дрейк, и ввел в девчонку палец. Татум захлебнулась криком, когда Крис плавно вошел в нее членом.

Ей это нужно было: перейти грань. Чуть подтолкнуть события и наслаждаться последствиями. В этот раз – приятными.

Крис чуть отстранился, поправил презерватив. Член хлюпнул в естественной смазке Дрейк. Ее возбуждала потеря контроля. В Анну проник еще один палец парня, не переставал рваным ритмом выбивать стоны из губ девочки. Пахло медом и похотью.

Татум вскрикнула, застонала, выругалась матом, поцарапала ногтями бедра бедной Анны, что лежала под ней, когда Крис рыкнул и вошел резко, выколачивая из Татум весь дух.

Внизу живота защекотал раскаленный нерв, дыхание сбилось – Крис хотел полностью отдаться моменту, поэтому интенсивнее прокручивал, вдалбливал пальцы в Анну. Через несколько минут девчонка под ними обоими затряслась в оргазме и сонно отключилась. Алкоголь плюс секс – равно тотальное расслабление.

Тат выматерилась не то от боли, не то от удовольствия, когда Вертинский, не переставая грубо входить в нее, потянул Дрейк за волосы и прижал к своему торсу, покусывая плечи, оставляя засосы, растворяясь в ней. Тат держалась за его руку, сдавливающую ее горло, рвано дышала. Пресс парня с шлепками бился о ягодицы девчонки, чувство наполненности разрывало внутри, из глаз лились слезы и сыпались искры.

Тат отстранилась от Криса, кивнула ему на кровать. На негнущихся ногах стянула с щиколоток джинсы, оседлала парня, устроившегося у изголовья кровати рядом со спящей Анной.

Дрейк уперлась рукой в стену над его головой, смотрела в глаза. Игра в захват власти была неуместна, но она была. Татум любила терять контроль. Когда теряла – наслаждалась каждой секундой и клеткой тела, но безумно боялась этого. Не могла предсказать, что произойдет дальше. В последний раз все закончилось плохо. Поэтому в захват власти она играла сама с собой.

Второй рукой взяла Криса за запястье, не прерывая зрительного контакта: смотрела на него темным взглядом, ладонью парня вела по своим груди и животу. Крис остановился, подался ближе, языком задел сосок Дрейк. Она отпустила его руку, на ощупь взяла в ладонь член, потерлась влажными складками о головку, взглядом опускаясь с парнем в ад.

Безумие в ее зрачках плескалось черной нефтью, дышала Татум огнем. Она облизала пересохшие губы и в момент, когда хотела насадиться на него, прикрыла в забытьи веки. Крис поймал ее за подбородок двумя пальцами. Выдохнул ей в губы.

– Смотри на меня.

Контроль потерялся на восьмом кругу преисподней. Татум распахнула глаза, плавно опустилась на член парня, вдохнула его углекислый газ. Этого ей не хватало. Забыть о завтрашнем дне, о совести, об ошибках и не думать ни о чем. Просто быть. Здесь и сейчас.

Они смотрели друг другу в глаза, пропадали в обоюдной похоти. Ему нравилось, как она реагирует на его прикосновения: не думает о покупках и планах на завтра – впитывает его поцелуи и движения, будто важнее в жизни ничего нет.

Дрейк укусила его за губу и оставила свои следы; его шея была такой сладкой, от него пахло мускусом и корицей – это сносило ей крышу. Дрейк любила корицу.

Крису нравилось, что девушка – не приверженец нежностей и ласковых поцелуев; ему определенно нравилось все происходящее. Адреналин кипел в венах, Вертинскому казалось, такого он не испытывал давно: как бы это поточнее назвать?

Страсть.

Это, несомненно, была именно страсть – оголенная, такая, что после этого можно умереть без сожалений. Девушки так или иначе требовали от него нежности.

Гнев – вот что текло по его венам вместе с кровью. Его он вымещал на парней Якудз и сумасшедших вечеринках. А девчонки хотели от него нежности, аж смешно. Татум окажется такой же, он уверен. Только сейчас этого не было: она скакала на нем, а трахалась будто сама с собой – ее больше заводила сама атмосфера момента, а парень был так, рядом.

Крис разозлился от своих мыслей – резко поменял положение, подмял Дрейк под себя, пристально посмотрел ей в глаза: она словно тащилась сама от себя; ее заводило то, что она трахает его, а не как-то иначе.

Это возбуждало. Такого откровенного эгоизма он до сих пор не встречал.

Вертинский впился в ее шею, от переизбытка эмоций укусил. Тат протяжно застонала, вцепилась в его спину ногтями, поцеловала. Целовала так, будто это последний раз, будто от этого зависит ее жизнь, будущее.

У обоих на языке появился соленый привкус ее крови: Крис явно перестарался, но плевать. Он навис над ней, готовясь вытрахать всю душу из девчонки. Чтобы она стонала из-за него. Чтобы смотрела и видела его, а не свое отражение в его глазах. Чтобы именно он занимал все ее мысли.

Но Тат уперлась ногой ему в плечо, остановила. Широко улыбнулась, тяжело дыша, оттолкнула его ниже, к ногам. Крис удивленно вскинул бровь.

– Только не говори, что тебе слабо́ поработать языком где-то, кроме моего рта. – Тат иронично усмехнулась.

Казалось, Дрейк все же впечатлило увиденное три недели назад: девушка на его лице на той вечеринке не симулировала.

«Она захлебнется в собственных стонах», – ухмыльнулся Вертинский, опускаясь между ее ног.

Провел языком по внутренней стороне бедра, сжал руками ягодицы, оставил невесомые поцелуи на коленях. Тат заинтересованно за ним наблюдала: такой яркий, полный власти над ней, уверенный в себе дьявол-искуситель.

Вертинский легко поцеловал низ живота, провел языком по складкам, впитывая ее стоны. Знал, где именно облизывать, посасывать, выделывать черт знает что, и Дрейк это нравилось.

Она хрипела, хныкала, хватала его за волосы. Тат задохнулась и сжалась, когда язык парня скользнул в нее. Крис останавливаться не собирался: рисовал языком узоры (весь чертов алфавит), надавливал на чувствительные точки – Тат была оголенным нервом.

Из глотки вырывался протяжный грудной полустон; Дрейк взвыла от прицельных движений языком в очаге возбуждения, дернулась, захлебываясь в стонах – как он и обещал. Задрожала, завибрировала, сжимая голову парня бедрами. Он знал, что делал. Ей хотелось дарить удовольствие: она дрожала от каждого его прикосновения, впитывала каждое движение как губка, поддаваясь только ему. Здесь он был царем горы.

Дрейк отпихнула парня ногой, несколько секунд глубоко дышала, успокаивая скрутившие судорогой ноги. По телу глубокой волной прокатилось удовольствие. Кончики пальцев онемели, в голове была вата.

Она подняла на Криса пьяный восторгом взгляд, притянула его за волосы к себе, поцеловала, слизывая с губ парня собственную влагу. Это было так грязно – ощущать собственный вкус на чужих губах. Ей казалось, она взорвется от переизбытка эмоций. Дрейк перевернула парня на спину – ширина кровати позволяла так кувыркаться, – с краю все еще посапывала удовлетворенная Анна.

Тат мокро поцеловала его в шею, плечи, грудь, прошлась пальцами по прессу и рвано выдохнула. Торсу и животу Вертинского она уделила особое внимание – уж очень они пришлись ей по вкусу. Дрейк спустилась ниже, обхватила ладошкой член. Подняла на парня пышущий жаром взгляд. Его бицепсы и пресс напряглись, Крис задержал дыхание.

Кончиком языка она облизнула головку. Закусив губу, прошлась языком по всей длине, причмокнула. Смочив рот слюной, постаралась поглотить как можно глубже, не используя зубы. Вертинский захрипел. Либо тысяча лет практики, либо талант. Либо ему нравилось, что делает это именно она. Та, кто себя обожает больше всего на свете даже под ним в постели.

Татум вошла во вкус, ритмизировала движения, иногда останавливаясь для передышки. Помогала себе рукой, второй царапая пресс Криса. Не забывала удерживать зрительный контакт – так интереснее.

Татум утробно хохотнула, когда Крис подмял ее под себя и прошелся пальцами вдоль ребер, задев сосок. Надавил на горло. Ее умений не хватало, чтобы довести его до сладкой судороги, он и не хотел кончить ей в рот. Хотел видеть ее глаза. Владеть ей.

Он навис над девчонкой, сильнее нужного сжимая ее горло ладонью. Вошел до основания, до выгнутой поясницы и всхлипа на полных губах. Раскрасневшаяся, улыбающаяся Тат – зрелище умиляющее и возбуждающее одновременно. Как она реагировала на его движения – страстно и живо, будто она вся – сплошная эрогенная зона.

– О господи боже, – всхлипнула она, в исступлении прикрывая глаза.

Подалась ему навстречу бедрами, плотно обхватила ногами талию парня. Чувствовала каждый его толчок, эмпатично подстраивалась под круговые движения тазом. Поймала его губы своими, утягивая в долгий, мокрый поцелуй.

Сейчас Дрейк не выглядела отстраненной: он был полностью в ней, в прямом и переносном смысле – Крис был в ее взгляде, стонах, в ее рычании и царапинах на плечах. Он был в ее мареве засосов на шее – он был Пикассо, а она – его чистым холстом. Она жила сейчас, в данную секунду, не задумываясь о том, что было раньше и что будет позже, отдавалась на сто двадцать процентов случаю и ему – Крису Вертинскому.

У Криса щипало спину от ее ногтей и царапин, но было плевать. Он входил в нее до упора, а она подавалась вперед, будто хотела слиться воедино, хотела почувствовать его больше, чем есть: его боль, разочарование, ярость. Ей не нужны были его нежность и любовь – ей нужны были его гнев, безрассудство и похоть.

Его бедра бились об нее громкими шлепками, он брал ее, а Дрейк стонала, чувствуя, как он сейчас глубоко, как раз за разом задевает нужную точку. Тат втягивала воздух быстрыми, короткими вздохами, картинка перед глазами плыла.

Он чувствовал, что они оба близки к концу, когда Тат начала кричать громче, чаще хныкать и сжимать его в себе мышцами сильнее. Он дошел до точки кипения, остановился, оторвался от ее губ. Поймал на себе расфокусированный взгляд, коротко, с малой амплитудой двигаясь в ней. Положил руку на низ ее живота и сказал – нет, приказал – хриплым шепотом:

– Кончай.

Тат посмотрела ему в глаза и резко выдохнула. От его движений в ней, от руки внизу живота, выдавливающей возбуждение, от властного тона. Микс ощущений перемкнул провода в теле. В животе ухнуло, через матку прошел ток, уходя в ноги. По телу горячим штормом разлилось удовольствие.

Крис захрипел, Дрейк извивалась под ним ужом: ее трясло, колотило от наслаждения; она хваталась за простыни, с силой сжимала ноги за его спиной. Тепло обволакивало тело и мозг, Крис упал рядом, чуть не задев спящую пьяным сном Анну.

У Вертинского бешено колотилось сердце, болели спина и ребра – он был опустошен. И ему это нравилось.

Они пролежали молча минут семь, отходя от крышесносного оргазма. Тат восстановила дыхание, встала с кровати, начала одеваться: завтрак в постель не входил в планы обоих, только Татум опередила парня в наглом побеге.

Она долго искала свой лифчик в простынях. Вертинский заметил темные полосы шрамов на предплечьях Дрейк. Слова слетели с языка сами собой: от тотального расслабления фильтр между мозгом и речевым аппаратом временно вышел из строя.

– Что это? – Крис кивнул на шрамы.

Ему, в общем-то, было плевать – он сам недавно расцарапал ее ключицы, оставил синяки на шее и груди, укусил до крови…

Татум секунду непонимающе на него смотрела, потом опомнилась и расплылась в саркастичной улыбке:

– О, не переживай об этом. Нам необязательно поддерживать светскую беседу.

Крис почувствовал себя использованной шлюхой, услышав такой ответ. Обычно он – хозяин положения, но пришла самоуверенная девчонка и все переиграла. Она даже сосет на троечку, не то что Маша со второго курса…

Но в Маше со второго курса не было столько страсти.

Тишину разрезал звонок мобильного Дрейк – она быстро ответила.

– Да? Сейчас буду. – Она положила мобильник в задний карман джинсов, поправила макияж перед зеркалом.

Почему-то Крис хотел больше внимания к своей персоне: кто это здесь подарил Дрейк лучший в ее жизни оргазм?

Татум же, полностью погруженная в свои мысли и ощущения, открыла дверь, впуская в комнату приглушенный звук музыки, и собиралась уходить, когда услышала:

– Это все? – Вертинский лежал на белых простынях, такой невероятный.

Похабно улыбался, ждал – очевидно, благодарности или чего-то еще.

– Приятно было потрахаться, – подмигнула Тат и скрылась за дверью.

А еще она, кажется, сломала ему в экстазе ребро.

Глава 4. Я просто вела игру, и все

Крис

Крис рыкнул, комкая очередной лист бумаги. Не сошлись цифры – поработать с утра на похмельную голову перед университетом оказалось провальной затеей. Сознание плавало в тумане, ребра ныли, а мысли вместо сводки итоговой стоимости проекта постоянно возвращались к Дрейк.

К ее бархатной коже, жарким стонам и огненному темпераменту.

Вертинский мотнул головой, зачесав назад волосы: у него осталась пара дней, чтобы добить до конца бизнес-план, который нужно было представить отцу. Скоро у него назначена встреча с инвесторами, и Крису нужно, чтобы отец взял его с собой.

Хотелось большего. Больше признания, значимости и реализации собственных талантов. А они у него были, Крис в этом не сомневался. Три курса на бизнесе дались ему легче, чем остальным. Иногда нужно было напрягаться, но с тем образом жизни, что он вел, обычный человек бы не справился с учебой.

А недавно, летом, лежа на шезлонге с блондинкой под боком, он понял, что ему, несмотря на преданность и теплые чувства, плевать на признание друзей. В профессиональном плане. Он наигрался в тусовки, наигрался в устройство досуга. Хотелось покорять новые вершины. Быть тем, не кто, а для кого.

Он почти доделал конечный вариант бизнес-плана, не без помощи профессиональных консультантов, собирался представить его отцу уже на днях. Позже – начнется сезон и Вертинскому-старшему уже будет не до него.

А тут эта чертова девка, занимающая его мысли.

Крис бросил ручку на стол, схватил куртку со стула, собираясь в универ. Ничего, он выбросит ее из головы. Клин клином, как говорится.

Но сначала – в травмпункт.

Татум

– Милая, мы приехали. – Лилия потрепала дочь за руку, Татум нехотя открыла глаза.

Вчерашнее веселье не прошло бесследно: усталость вперемешку с вялостью накрыли Дрейк с головой, пока она пыталась сделать вид, что на «девчачьих посиделках» не было ничего крепче яблочного сока. Нижние веки неумолимо ползли вверх: ей предстояла задушевная беседа с лекарем душ.

Татум поморщилась, выключила радио.

– Переживаешь? – Лилия участливо заглянула в сонные глаза Тат.

Поразительно, как мать после всех скандалов с нерадивой старшей дочерью продолжала верить ей на слово. Будто не хотела признавать, что проблемы не решены. Будто тот случай вынул из нее все силы и мужество, а остаточные последствия должны были пройти сами собой.

– Нет, мне не привыкать. – Татум постаралась сказать это как можно мягче, но раздражения в голосе было хоть отбавляй: вернувшись домой в четвертом часу утра, она еле заснула, превозмогая тошноту и вертолеты перед глазами.

– Ладно. Удачи. Я подожду здесь.

Прекрасно. Лилия думала, что не нужна дочери. А Дрейк принимала нежелание навязываться за презрение. Конечно. Ее надежда и опора, умненькая Татум, которую Лиля с мужем собирались отправить в университет и сделать в будущем главой семейной компании, пустила жизнь под откос. А главное, сделала это раньше, чем нашелся повод.

Лилия изо всех сил старалась быть хорошим родителем, но в сложных ситуациях с детьми она боялась принять неправильное решение, поэтому чаще отходила в сторону, давая всему идти своим чередом, – надеялась на профессионалов. Со слов соседей, психолог Андрей Игоревич Старицкий знает, что делает, он поможет Татум.

Превозмогая желание распластаться и уснуть на асфальте, Тат вышла из машины. Долго искала на домофоне нужную фамилию. Тело будто стало тяжелее на восемьдесят килограмм, а к верхним векам подвесили грузики на ниточках – болтать не хотелось.

Раздался противный звук открывающейся двери, Татум вползла внутрь. Хотелось героина или от чего там наступает эйфория, только не подниматься на пятый этаж; Дрейк останавливалась на каждом лестничном пролете и зевала, зевала, зевала. Она уже даже не злилась – ей было все равно и чуточку обидно. Она, конечно, взрослая девочка, но мама могла бы побыть рядом. Просто так. Не из-за того, что Татум страшно. Ну, может, немного.

На пятом этаже ее встретила приоткрытая дубовая дверь – Татум неуверенно зашла, перед этим постучав костяшками по дереву.

– Входи, – прозвучало из гостиной.

Дрейк взяла себя в руки, начала превращаться в чрезмерно-уверенную-в-себе-суку. Скинула шарф и куртку, цокая каблуками, вошла в глубь квартиры.

Посреди просторной гостиной с высокими потолками перед ней предстала картина, которую она не ожидала увидеть: в белом кожаном кресле сидел молодой человек лет тридцати. Одет он был в джинсы и черную классическую рубашку, сидел нога на ногу, изучающе-насмешливо оглядывая гостью. Синие глаза и острые скулы скидывали ему лет пять.

«Красивый», – подумала Тат, стараясь не впасть в ступор и вести себя расслабленно.

– Доброе утро, – кинула она, присаживаясь в кресло напротив.

Сучесть сучестью, а хорошие манеры никто не отменял. Видимость, по крайней мере.

Старицкий ничего не ответил, все так же исподлобья оглядывая Дрейк, подмечая про себя всякие что-там-надо-подмечать-врачам детали.

Татум не нравился такой взгляд, но она села в кресле прямее, расправила плечи, поправила цепочку на шее, как бы невзначай пройдясь пальцами по линии нецеломудренных синяков на ключицах. Блефовать – так уверенно.

– Меня зовут Андрей Игоревич. – Он положил блокнот на стол, сцепил пальцы в замок у подбородка.

Его поза была расслаблена, большой палец поглаживал легкую щетину на подбородке. Татум его почти хотела.

Спать со своим психологом – очень плохо?

Она окинула взглядом помещение, чтобы не захлебнуться в собственных слюнях.

Высокие потолки, интерьер в стиле минимализм в светлых тонах, панорамные окна открывали прекрасный вид на Таврический сад. Стекло такое чистое – интересно, как будут смотреться отпечатки ее ладоней и груди на этом прекрасном стеклопакете?

– Хочешь что-нибудь сказать? – Старицкий нарушил затянувшуюся тишину. Татум дернулась, откидывая подальше грязные фантазии. – Почему ты здесь?

«С чего бы начать, Андрей Игоревич? – съязвила про себя Татум. – С того, что я – конченая психопатка?

Знаешь, сколько раз я хотела покончить с собой еще до всего? Четыре. Четыре, Андрей Игоревич, – это много. А после – еще семь.

Я потеряла опору и без понятия, как ее найти. Потеряла ее еще тогда, но много времени прошло, все должно было наладиться? Нет. Я научилась жить заново, невротические ритуалы помогают мне создавать иллюзию нормального существования, но глубоко внутри я все равно чувствую, что это иллюзия. Вчера я переспала с парнем, которого не знаю. Даже для меня прежней это было бы слишком. А все потому, что дыру в груди я заполняю лишь перебором бесполезного хлама. И что делать дальше – не знаю.

Родители мне помогли, но оказалось, это было разовой акцией. Я не хочу их расстраивать, да и они поверить не могут в то, что их первенец такой проблемный. Перманентно.

На особо веский случай я ношу с собой баночку снотворного и шоколад. Чтобы было не так страшно и горько уйти.

До всего для меня причиной остаться были родители, Ника, семья. Сейчас от самоубийства удерживают только дьявольское упрямство и врожденный сволочизм. Такого удовольствия я бывшим друзьям не доставлю. Буду жить, гнить им назло. Потому что выживание – лучшая месть.

Сейчас, например, Андрей Игоревич, я чувствую подступающую депрессию, и меня скоро вырвет оттого, что блокнот на вашем столе лежит неровно, а энциклопедия на букву Я стоит на верхней полке. Я чувствую себя последней шлюхой из-за вчерашнего траха с Вертинским, хоть и понимаю, что никто не имеет права меня осуждать. Но осуждаю я себя сама. Этого достаточно. А еще мне опять снятся кошмары. Да, это примерно то, что я могла бы сказать».

– Мне нечего сказать. – Татум вздохнула, отвела взгляд от намозолившей глаза полки с неправильно расставленными энциклопедиями. Как так можно вообще?

Мужчина заметил ее нервное передергивание плечами.

– Можешь исправить то, что тебе не нравится. – Он кивнул на стеллаж и улыбнулся так понимающе, что зубы оскоминой свело.

Татум выводило из себя, что не она хозяйка положения. И энциклопедия, стоящая не на месте.

– Меня все устраивает. С чего вдруг такие вопросы? – Она откинулась в кресле, прогнулась в пояснице – верхние пуговки на рубашке норовили оторваться.

Старицкий смотрел на нее сосредоточенно, сверкая синими глазами.

– Значит, показалось. – Его голос был наполнен скрытым сарказмом, но Тат продолжала хранить невозмутимый вид. – Тогда давай поиграем в ассоциации? – Он произнес это полувопросом-полуутверждением.

Его губы ассоциировались у Тат с ее сосками.

– Вы же тут устанавливаете правила. – Дрейк улыбнулась и решила не думать о губах, языке и еще-черт-знает-о-чем. Доктор Старицкий хоть и выглядел так, будто только окончил университет, но от него исходила уверенность в своем профессионализме – может, он ей действительно поможет.

– Хорошо. Говори первое, что придет в голову.

«А то, сука, никто не знает значение слова “ассоциация”».

Татум закатила глаза – это не укрылось от доктора. Встала, подошла к металлической тележке для чая. Вопросительно посмотрела на Андрея Игоревича, тот согласно кивнул.

– Начнем. Война? – Старицкий взял со столика блокнот, перьевую ручку, вперился взглядом в Татум.

Раньше таких простых вопросов ей не задавали – обычно просили описать куб, находящийся в пустыне, и рядом стоящего коня. А это может быть интересно.

– Золотая жила. – Она постаралась это сказать как можно спокойнее.

Она же особенная, правда? О таких в учебниках не пишут. Татум на это надеялась.

Старицкий кинул на нее секундный взгляд, вернулся глазами к блокноту, еле заметно улыбнулся.

– Дружба?

– Ложь. – А этот парень знает, как вывести из равновесия.

Тат постаралась унять нарастающую дрожь в руках из-за нахлынувших воспоминаний. Начала неспешно наливать чай.

– Религия? – Старицкий был предельно собран.

– Манипуляция, – грустно выдохнула Дрейк, будто прожила на этой земле уже тысячу лет и познала на собственной шкуре все грехи человечества.

– Любовь?..

Татум вспомнился Вертинский. Его теплые глаза и лукавая улыбка, его настойчивые руки и хриплый голос. Грудину сдавило тисками. Она всегда будет одна.

Сахар. В чай нужно положить сахар: одна ложка, две, три…

– Всего лишь игра. – Татум постаралась улыбнуться, проглатывая ком в горле.

Всем хочется тепла и ласки, но открываться людям страшно. Что, если расслабишься и напорешься спиной на приготовленный для тебя нож? Женщины, которые растворяются во вторых половинках, которые кажутся слабыми и беспомощными, на самом деле в тысячу раз сильнее других людей. Как нужно быть в себе уверенной, чтобы прыгать в бездну и не знать, что тебя там ждет: сталагмиты или мягкая перина? Легче обходить пропасть стороной и под разными предлогами не прыгать. Пусть тебя даже будут считать конченой сукой.

– Одно слово, описывающее твое состояние в глобальном смысле.

«Тоска».

– Счастье.

Татум говорила ровно. Старицкий прострелил ее взглядом.

– Ты говоришь правду?

«Нет».

– Конечно.

Баржа кренилась влево.

Она натянуто улыбнулась.

– Как одним словом, оглядываясь назад, ты бы назвала свои ошибки?

«Веский повод для самоубийства сегодня же вечером».

– Опыт.

В горле запершило, глаза заболели от напряжения. Тошнота похмелья поднималась к горлу. Дрейк упрямо смотрела в чашку с чаем. Баржа теряла равновесие.

– Ты сожалеешь о принятых решениях в прошлом?

«Бесконечно».

– Нет.

– Это хорошо, мудро считать свои поступки опытом, это может уберечь от лишних переживаний.

Татум сглотнула.

– Определенно.

Пять ложек сахара в чашке и подступившие слезы. «Браво, мамочка, мне лучше».

Доктор заметил, что девушка больше не сможет отвечать на его вопросы. Ее потряхивало, губы дрожали, на дне глаз плескалось отчаяние.

Назначил следующий сеанс через неделю, попрощался. Ей нужно привыкнуть.

Она так вызывающе себя вела: лукавые улыбки, поглаживание сине-бордовой шеи – одна в комнате девушка не грустила по выходным. Да и он, взрослый мужчина с четырехлетним стажем работы, смотрел на нее, как на молодую учительницу смотрит третьеклассник. Черт бы ее побрал, шлюха мелкая.

Считает себя самой умной.

Беззащитная, хрупкая, мелкая потаскуха.

Татум взяла себя в руки, восстановила самообладание, повернулась к доктору. Короткий же был сеанс. Дрейк сделала пару глотков чая, они попрощались, пожав друг другу руки, и его – ассоциировались у Тат с властью и сексом. Хотя и психолог он вроде не отвратительный: знал, сука, на какие точки давить.

Татум прошла мимо стеллажа с книгами – не сдержалась, переставила энциклопедию на свое место; Старицкий снисходительно улыбнулся.

Дрейк наклонилась, взяла со стула в коридоре свои пальто и шарф, похабно оттопыривая зад. Улыбнулась мужчине уже в дверях.

– Спасибо. Вы мне очень помогли, Андрей Игоревич, – проговорила то ли с сарказмом, то ли с подтекстом, он понять не успел: Дрейк скрылась за поворотом, а у него в ушах звучало собственное имя с кисло-сладким привкусом.

У него на нее большие планы. Учитывая поведение Дрейк, будет даже весело.

Он наблюдал из окна за тем, как девушка садится в машину, помахал ее матери – очень дружелюбная женщина. Машина отъехала, Старицкий любовался видом и думал, как хорошо смотрелись бы отпечатки ее груди и ладоней на этом стекле.

Татум

– Алло? – Татум, разглядывая свои начищенные сапоги, улыбнулась.

Приятное опустошение после короткой беседы с психологом, бессонная ночь и скучные пары странным образом подняли настроение. Ироничный нервных смех сотрясал грудь.

– Доброе утро. Ты вчера забыла у меня свой лифчик. – Собеседник явно был доволен собой так же сильно, как Джордж Карлин любит черный юмор.

Самодовольство сочилось из трубки и капало на асфальт.

– Кто это? – Татум недоуменно поморщилась, сосредоточенно роясь в сумке в поисках зажигалки.

На другом конце провода в это время шла усиленная работа мозга и косвенное падение самооценки.

– Это Крис. Мы трахались вчера. Лучший оргазм в твоей жизни, помнишь? – насмешливо бросил он, наблюдая из окна университета за копошащейся в сумке Татум.

В планах у него было услышать смущение в голосе девушки, как, например, смущалась Ева, когда он звал ее на очередную вечеринку, но не «кто это», мать ее.

– А-а, шлюшка-Вертинский? Чего звонишь? – Она пропустила мимо ушей все, что он сказал, и Криса это бесило.

Татум наконец нашла зажигалку и откинулась спиной на стол, прикуривая сигарету. Такая расслабленная и уверенная в себе – можно было подумать, что она обеспеченная дочь какого-нибудь олигарха, а не пересиливающий себя каждый день человек. Дрейк расплылась в коварной улыбке и оглядела двор, будто чувствовала его взгляд на себе.

– Лифчик свой забрать не хочешь? – Крис усердно старался придумать что-то поостроумнее, но ничего не выходило – прием с лифчиком должен был сработать, просто обязан.

Уставшее сознание ничего лучше не придумало.

– Он, конечно, мой любимый, но можешь его оставить себе и, не знаю… поместить в комнату трофеев? – Она закатила глаза, стряхнула пепел с сигареты.

На территории универа курить запрещено, но не плевать ли?

– Это просто повод затащить тебя к себе в постель еще раз. Что думаешь?

Эго Вертинского вчера пострадало, раз он делает то, что делает. Но с прозорливыми девушками интереснее.

– У тебя закончились девушки, и ты от безысходности пошел по второму кругу? – Татум не понимала ситуацию: разве после того, что было вчера, звонят?

– Просто ты лучшее, что случалось со мной за последнее время, – честно слукавил Крис, – или боишься привязаться?

Татум резко сбросила вызов, собрала вещи и вошла в здание университета – Крис не понял, что происходит. Неужели обиделась?

Через несколько минут он услышал приближающийся стук каблуков: на лестничный пролет вышла Дрейк. Ее лицо не выражало абсолютно ничего – она схватила Вертинского за руку и повела по коридору к западному крылу. Крису нравилась эта игра, он принял правила – шел за ней молча.

Татум втолкнула парня в мужской туалет, прижала к стене, поцеловала. Изучала языком его рот, чувствовала руки парня на бедрах, тянущее тепло внизу живота.

Было страшно: ей не свойственно такое поведение. К безумствам она привыкла в другом векторе. Коленки задрожали, Крис ухмыльнулся.

– Тебя уже трясет от предвкушения?

Он скинул на пол куртку, стянул с нее юбку, наслаждаясь видом проделанной работы: фиолетово-красные синяки по всему туловищу, след от зубов на шее, царапины – выглядело устрашающе и заводило одновременно.

Ему вчера досталось не меньше – сегодня друзья были в шоке: выглядел Вертинский так же, как после очередной стычки с Якудзами, разве что на губах играла довольная улыбка. В травмпункте сказали – сильный ушиб ребра.

Баржа кренилась влево.

– Заткнись, – прошипела Дрейк, Крис был не против: развернул ее к себе спиной, больно впечатал скулой в выложенную кафелем стенку туалета, покрывая спину и плечи поцелуями.

«Никаких больше привязанностей. Я это себе докажу», – беззвучно выдохнула Тат.

Глава 5. Что посеешь, то и пожнешь

Татум

– Давай, Ник, посмотри еще раз: мы его либо проехали, и тогда я повешусь, либо еще не доехали. Мы же на той трассе, верно? – Дрейк умоляюще посмотрела на сестру, вернула взгляд на дорогу.

Заплакать от бессилия – единственное, чего сейчас хотелось. Мало того, что до пункта назначения они до сих пор не добрались, так еще и лишний час потеряли, выехав не на то шоссе.

– Надо было все-таки спросить дорогу… – Ника вертела карту на смартфоне в разные стороны, сосредоточенно пытаясь понять, где они находятся. Связь ловила плохо.

– Ну и кого ты предлагаешь спросить? М-м? Час ночи, ты видишь кого-нибудь, кроме нас, на дороге? – Тат доходила до точки кипения.

– Тише, мелких разбудишь!

Сестры кинули взгляд на заднее сиденье, где в обнимку спали их двоюродные мелкие – Владик и Света. Их абсолютно не волновало, когда они прибудут к месту назначения: ребятенки видели десятый сон. Даже громкая и гиперактивная Светка сдалась два часа назад и теперь использовала старшего брата в качестве подушки.

– Извини. – Старшая устало потерла переносицу.

Тат было не привыкать заботиться о младших, они с сестрой иногда навещали мелких сорванцов, но из загородного дома, где они с родственниками и родителями собрались на выходных, родителей Светы и Владика вызвали по работе, поэтому Тат предложила отвезти детей к тете под Павловском.

Вход для пользователей

Меню