Читать онлайн Манило бесплатно

Описанные в книге события являются плодом воображения автора, и все персонажи – вымышленные.

1.

– Ты с четвёрки?

Я кивнул головой и посмотрел в окно. Высокий бетонный забор с намотанной поверху колючей проволокой, за которым я провёл последние семь лет, исчез из виду за посаженными вдоль дороги тополями, роняющими жёлтые листья. Напротив меня сидел чепушило. На вид лет 20, с короткой стрижкой и лицом, испещрённым прыщами вперемежку с веснушками.

– А я с пятёрки, – заявил чепушило.

– Оно заметно, – резонно отметил я.

Чепушило носил белую рубашку, застегнув её на все пуговицы, чёрную вязаную жилетку, мешковатые серые брюки и чёрные ботинки, начищенные до блеска. Если увидишь на улице взрослого мужика, одетого как первоклассник на линейке, знай, это либо недавно откинувшийся забайкальский комсомолец, либо даун. Чепушило относился к первой категории бедолаг.

– Меня Митей зовут, а тебя? – спросил чепушило, но руку пожать не подал.

– Юра, – сказал я.

– Какое у тебя погоняло?

– Борода.

– Дак ты же бритый, почему тогда Борода? – огорошено воскликнул чепушило.

– Дурак, – резюмировал я. – Погоняло должно быть таким, чтобы мусора не поняли, чьё оно. Вот тебе какую погремушку дали?

– Шмыга… – печально пробурчал чепушило.

– Что, голым по бараку бегал?

– Нет, золотое кольцо – подарок матери – в курке на зону пронёс.

– И где же оно? – поинтересовался я, поглядев на пальцы чепушилы, лишённые украшений.

– Фёдор с корешами отжал, – пояснил чепушило и заткнулся.

За окном автобуса по небу проносились серые тучи с пухлыми чёрными боками, подгоняемые неистовым ветром.

– За что сидел? – нарушил молчание чепушило.

– За сладкую пизду.

– Эээ, дядя, где же ты нашёл сладкую пизду, когда они все солёные? – поразился чепушило.

– Откуда знаешь, что солёные, пробовал?

– Рассказывали… Не успел попробовать, закрыли в 16 лет за двух гусей и снеговика.

– Чем барыжил?

– Твёрдым и порохом, – ответил чепушило. – Как 18 лет стукнуло, заехал на пятёрку. Освободился вот в 22 по УДО, два года оставалось.

Я снова мотнул гривой и перевёл взгляд на сидящую справа от нас мадемуазель. Всякий раз, когда ПАЗик подпрыгивал на колдобине, её сиськи, наполовину обнажённые из-за глубокого декольте, колыхались, как желе, вверх-вниз. Рядом с мадемуазелью ехал её хахаль – бородатый бычара в солнцезащитных очках.

– Смотри, – сказал чепушило и показал толстую – сантиметров восемь – пачку сложенных пятитысячных купюр, – заработал. Как-то раз ещё в тюрьме нагнулся за упавшим мылом, а потом как по маслу пошло, – многозначительно произнёс он.

Соска разовая, зато при финансах. Я вспомнил про несчастные 2300 рублей, лежавшие в кармане, которых хватит на дорогу и пару обедов, и вновь посмотрел на подрагивающие справа титьки.

2.

Через час мы вышли на автовокзале в Волхове. Было около семи вечера, но на улице уже стемнело.

– Пойдём в ресторан! – радостно вскричал чепушило и двинул к припаркованным неподалёку такси.

Я схватил его за шиворот и произнёс:

– Ты наши рожи видел? Идём в кабак! – рыкнул я и толкнул чепушилу в сторону небольшого одноэтажного здания со светящейся над дверью вывеской «Алко 24/7».

В рюмочной царили полумрак и тишина, два парня сидели за столиком в дальнем от входа углу и угрюмо смотрели на полупустую бутылку. Мы подошли к прилавку, за которым стояла короткостриженая коренастая мадам с квадратным подбородком.

– Можно джина? – обратился я к ней.

– Джина нет, есть водка, – невозмутимо отрезала она.

– А пожрать что можно?

– Пиво.

– Тогда нам литр пива, чекушку водки и два стакана, – потребовал я, опасаясь, как бы не унесло с непривычки.

– 270 рублей, – сказала продавщица.

Чепушило протянул ей пятитысячную банкноту, на что она сердито рявкнула, разводя культяпками:

– Нет сдачи!

Пришлось платить мне. Я вынул из кармана 300 рублей, передал мадам, потом забрал сдачу и бутылки, а чепушило взял стаканы. Мы устроились за круглым столиком у стены, и я налил по 50 грамм. Выпили, не чокаясь, как за упокой.

Отворилась дверь, и в кабак прокрался горбатый мужичок небольшого роста. Опасливо озираясь по сторонам, будто недавно побитая собака, он подрулил к нам, достал из-за пазухи гранённый стакан и попросил:

– Здорова, мужики, налейте, сколько не жалко.

– И ты не болей, – ответил я, – налить-то мы нальём, а ты нам шлюх найдёшь?

– Шлюх-то? Шлюх-то найду. Нынче этого добра у нас как грязи по весне – хоть жопой ешь.

Я плеснул ему стопарик водки, он бахнул залпом и поставил тару на стол, ожидая добавки.

– Приведёшь шлюх, и ещё налью, – пообещал я.

– Сколько нужно-то? – спросил мужичок, внезапно погрустнев.

– Двух.

Он покивал и вышел наружу. Где-то через полчаса, когда мы с чепушилой допили пиво и почти прикончили водяру, в рюмочную завалились две шалавы. Они окинули заведение затуманенным взором и, заметив нас, приковыляли к нашему столику и уселись напротив на высокие табуретки.

– Привет, мальчики, – сказала та, что постарше, поправляя чёрные крашенные волосы. У неё были накаченные губы, оплывшие вниз под силой тяжести, и длинные, очевидно, приклеенные ресницы. – Меня звать Яной.

– Юля, – встряла её подруга – толстушка на вид 25 лет, накручивавшая на палец прядь волос мышиного цвета.

– Привет, – отозвался чепушило, едва сдерживая улыбку, – Митя, а это мой друг Юра.

– Угостите дам шампанским? – вопросила толстушка.

Чепушило молча поднялся с табуретки, приблизился, чуть-чуть покачиваясь, к прилавку и заказал две бутылки шампанского. Дверь в кабак приоткрылась, и внутрь ужом проскользнул горбатый мужичок. Я вылил в его стакан остатки водки, он проглотил её одним махом и присоединился к скучающим в углу парням. Чепушило принёс шампанское и стаканы для шлюх, я откупорил пробку, разлил всем поровну, и мы жахнули.

– Что, нашла сдачу? – спросил я чепушилу.

– Да, четыре косаря отдала.

– Сколько? – задал я вопрос, обращаясь к черноволосой.

– 10 000 за ночь.

– Каждой, – вмешалась толстушка.

Чепушило лучезарно осклабился и явно был готов ударить по рукам. Деньги всё равно не мои, поэтому я не стал торговаться и согласился на оглашённую цену. Засим захватил бутылку шампанского, и мы вышли на улицу.

3.

Идти было недалеко. Черноволосая привела нас к пошарпанной пятиэтажке, зашла в подъезд и открыла дверь в квартиру на первом этаже. Я последним шагнул за порог. Слева от входа располагалась душевая кабинка, рядом с ней стоял унитаз и висела раковина. Справа находился кухонный стол, на котором размещались чайник и электроплитка. Шлюхи сняли куртки и положили их на этажерку, придвинутую к душевой кабинке. Мы с чепушилой были одеты по-летнему, посему, не разуваясь, промаршировали к дивану и плюхнулись на него.

Толстушка оставила включённой тускло светившую лампу над дверью и развалилась справа от чепушилы. Проходя мимо меня, черноволосая повернулась задом, присела, скользнула ягодицами по коленям и заняла место слева, у окна. Сильно воняло выссанным алкоголем.

– Может, окно хоть откроете? – предложил я.

– Оно уже открыто, – ответила толстушка.

– Дак отвори пошире!

– Никак, решётка мешает, – пояснила черноволосая.

Квартира была крошечной, размером примерно с две камеры в «Крестах», то есть около 16 квадратов. И по конфигурации полностью повторяла тюремную хату: у входа – санузел и общак, дальше – шконки и окно.

– Что это за квартира такая? – вслух подивился я.

– Рабочая, мы её снимаем, – сообщила черноволосая.

– Это я понял, почему такая маленькая?

– Хуй его знает, – равнодушно прогундела, пожимая плечами, толстушка и велела, – деньги давайте.

Чепушило вынул из кармана котлету, отсчитал четыре пятитысячные купюры и отдал их шлюхе. Та быстро спрятала банкноты в кошелёк и убрала его в сумочку. Я откупорил бутылку, налил всем шампанского и устроился поудобнее, облокотившись о стену.

– Что, сами работаете? – предположил я.

– Да, но крыша есть, – уточнила черноволосая.

– Мусорская?

– А какая же ещё…

Чепушило осоловел. Толстушка заметила, что он начал клевать носом, и решила отработать баблишко. Она подрулила к столику, раскрыла ноутбук, нажала по клавишам, и из встроенных динамиков зазвучала энергичная музыка с испанскими мотивами. Она стянула через голову платье и оказалась полностью обнажённой. Явно экономит на нижнем белье. Большие сисяндры, покрытые крупными – с горошину – веснушками отрезвляюще подействовали на чепушилу. Внутри него словно развернулась пружина, и он вскочил, не отрывая зенок от уставившихся сосками на полдевятого торпед. Чепушилу не смущало состоящее из трёх складок массивное пузо, которое полностью закрывало лобок шалавы.

Черноволосая сняла юбку и блузку, расстегнула лифчик и избавилась от стрингов. У неё была мужицкая фигура – плечи шире задницы, мясистые руки и плотно сбитый живот, изуродованный двумя шрамами, пересечёнными белыми полосками швов. Над рубцом, который проходил посередине брюха, болталась небольшая вялая грудь с вогнутыми вовнутрь сосками.

Тем временем толстушка расстегнула брюки, напяленные на чепушилу, и приспустила их вместе с трусами до колен. Его член, уже готовый к бою, казался гигантским на фоне костлявых ног. Толстушка ловко натянула на шланг гандон, несколько раз быстро передёрнула, зачем-то сказала: «Сосу», засунула головку в рот и обхватила ствол губами. Затем она резко задвигала головой взад-вперёд, теребя рукой яйца. Чепушиле эта движуха определённо нравилась. Он запрокинул голову, сомкнул веки и задёргал тазом, пытаясь поглубже засандалить в шлюхину хлеборезку.

Вторая шалава опустилась передо мной на колени, вцепилась в штаны и потянула их вниз. Я схватил стоявшую на столе пустую бутылку шампанского и шандарахнул ей со всей мочи по макушке. Последовал глухой стук, как от удара обухом топора по полену, и черноволосая повалилась на пол. Но бутылка не разбилась, и толстушка, ни на секунду не прекращавшая шлифовать член, ничего не заметила.

Я вытащил спрятанную в ботинок заточку наподобие ножа для резьбы по дереву с коротким лезвием, обрезанным по диагонали, и полоснул ей чепушило по горлу. Он распахнул глаза, поднёс руку к порезу, из которого полилась кровь, провёл по нему пальцами и растерянно посмотрел на обагрённые культяпки.

Я смачно, будто по мячу, зарядил с пыры по затылку толстушки. От мощного пендаля её балда полетела вперёд, и она целиком заглотила шланг чепушилы, уткнулась носом в куст рыжих курчавых волос и, поперхнувшись, тут же отстранилась, чтобы вытащить писюн изо рта. В этот момент ей в лицо ударила тугая струя спермы, прорвавшаяся через дырку в презервативе. Малафьёй забрызгало глаза и щёки, последний сгусток спущёнки приземлился на кончик её шнобеля и сполз на верхнюю губу.

Чепушилу затрясло, он прижал ладонь к шее, силясь остановить толчками извергавшуюся кровь, и медленно опустился на диван. Я вмазал толстушке носком ботинка в пятак, и она грохнулась на спину, растопырив согнутые в коленях жирные ножищи, похожие на молочные сосиски. Нагнулся над ней, обхватил башку обеими руками и с силой долбанул затылком об пол. Тонкий линолеум едва ослабил удар, и её кости звонко затрещали, как переломленная сухая ветка. Зенки шлюхи тотчас же расфокусировались и вперились в потолок. Но я ещё дважды шмякнул её на всякий случай.

Подступил к черноволосой, неглубоко вонзил лезвие в солнечное сплетение и плавно провёл заточкой вдоль живота, вспарывая брюхо до паха. После этого аккуратно вытащил розовые тёплые кишки и намотал их шаболде на шею. Потом сполоснул руки под краном, дабы не заляпать кровью деньги, извлёк из кармана чепушилы пачку купюр, прошмонал сумочку толстушки и забрал из кошелька 20 косарей, а также ещё оказавшиеся там пару тысячных банкнот.

Пока я этим занимался, черноволосая очнулась и завизжала. Я подскочил к ней и широким взмахом руки рассёк ей глотку. Ненароком задел кишки, и из них полилась светло-коричневая жижа, которая, смешиваясь с кровью, потекла по её сиськам. От смрада защипало в глазах, поэтому я, не мешкая, закрыл ноутбук, отворил дверь и был таков.

4.

Из Волхова уехал в Подпорожье, растёкшееся, словно чернильная клякса, вдоль Свири из-за бесконечных октябрьских дождей. К Подпорожью у меня было особое отношение. Я недолго прожил в этом городе, но испытывал к нему широкую палитру эмоций: от беспросветно-чёрных до беззаботно-голубых. Как-никак именно здесь я влюбился первые два раза.

Подпорожье настраивало на романтический лад, поэтому я решил прогуляться до Ольховца дорогой, которой ходил сотни, если не тысячи раз. За неимением чёрного «Петра» купил в ларьке напротив автовокзала красное «Мальборо». Вынул сигарету, закурил и выбросил пачку в пожухлую траву, чтобы не возникло соблазна шабить вторую папиросу.

Стояло раннее утро, дождь только-только прекратился, и небо всё ещё было затянуто пузатыми тучами. Но деревья и дома, как следует отмытые ливнями от скопившейся за лето пыли, приобрели яркие контрастные цвета.

Прошёл мимо мусарни, в которую дважды попадал по собственной глупости, спустился по развороченной корнями тополей бетонной лестнице до бани, канувшей в лету, судя по забитым досками дверям, пересёк железную дорогу, прошагал по дамбе, перерезавшей Свирь, и проследовал по тропинке к небольшой заводи, окружённой соснами. Посидел на корточках на булыжнике, поглядел на стоячую воду, визжащих чаек и двинул дальше по обочине вдоль дороги.

Поднялся по пологому склону на вершину холма, где притулилась остановка, и дошкандыбал до развилки. Вправо сворачивала узкоколейка в какое-то Хуево-Кукуево, а я направился прямо и вскоре оказался в Ольховце. К трассе примыкали сплошь одноэтажные частные домики, огороженные заборами, но слева вдалеке виднелись панельные двухэтажки. Магазинчик, стоявший возле проезжей части, в котором я в позапозапрошлой жизни покупал бананы по 7 рублей за килограмм, ещё работал. Деревянные бараки упрямо отказывались разваливаться, а от кирпичных коровников на окраине посёлка остались только невысокие груды осколков застывшего цемента.

Кроме этого за 14 лет мало что изменилось. Дома обветшали, заборы покосились, деревья подросли, да асфальт потрескался. Но шарм исчез. Ольховец больше не притягивал и не отталкивал, не манил обещаниями лучшей жизни и был по сути таким же безликим, что и простиравшееся за зданием закрытой школы жёлто-коричневое поле.

Сел на важинский автобус и через полчаса вернулся на автостанцию. Позвонил по номеру, указанному в первом попавшемся объявлении, приклеенном к столбу, и снял квартиру на седьмом этаже девятиэтажки с видом на вещевой рынок. Пришлось прибарахлиться. Купил куртку, потому что уже заметно похолодало, немного посуды, мыло, зубную щётку, пасту и запасся продуктами.

5.

Сегодня особенный день. Выпал первый снег, яростный ветер раздербанил серые тучи и успокоился. Солнце взмыло над горизонтом, ослепляя безудержным белым светом. Я отправился в небольшой сосновый бор, который местные почему-то называли парком. Время шло к полудню, но девственность пушистого полога ничто не нарушало. Подпорожцы отсыпались после субботних возлияний.

На грунтовке, которая вклинивалась в лесок со стороны Свири, виднелись шины какой-то легковушки, и я побрёл по колее, чтобы не начерпать в ботинки снега. За поворотом, скрытая за холмиком, поросшим приземистыми сосенками, притулилась «Жигули» «Семёрка». Машина, будто лодка на волнах, неспешно покачивалась вверх-вниз, а в окне на переднем пассажирском сиденье маячил силуэт человека.

Я вытащил из кармана куртки перочинный нож, развернул его и, не таясь, приблизился к тачке. Открыл дверь, всадил нож по рукоять в бок голого лысого мужика, резко выдернул лезвие, схватил его за руку, вытянул наружу и бросил в запорошенную снегом придорожную канавку. Затем вернулся к «Жигулям» и заглянул внутрь.

В кресле штурмана с откинутой спинкой лежала, широко раздвинув ноги, молодая худощавая девчонка. Её маленькие половые губы были разомкнуты, и отверстие во влагалище ещё не успело захлопнуться после внезапно вылетевшего писюна. Я залез в машину, запер дверь и приставил нож к горлу девчонки. Она напряглась и замерла, затаив дыхание, явно дав дупля насчёт того, что происходит.

Пробежался пальцами по её животу и потеребил набухший розовый сосок. Почувствовал, как деревенеет член и упирается в жёсткую ткань джинсов. Не отрывая взгляда от карих глаз девчонки, поставил колени на кресло, расстегнул молнию на штанах и стянул их вместе с трусами до ботинок, переминаясь с ноги на ногу. Взялся левой рукой за шланг, провёл залупой по вагине вверх-вниз и медленно ввёл писюн внутрь. Пилотка оказалась узкой, поэтому я взял медленный темп, чтобы не кончить сразу ненароком.

Опустил руку, в которой держал нож, и нацелил лезвие ей в бок. Прижался телом к её груди, одновременно засаживая член по самые яйца. От девчонки приятно пахло полевыми цветами. Я присосался к её шее, провёл языком по коже и неглубоко вонзил зубы. Она тихонько вскрикнула и выгнула спину, пытаясь отстраниться от меня. Но я навалился на неё всей массой и стал быстрее двигать тазом.

Потерзав шею девчонки, я отодвинулся и увидел, что она смежила зенки и приоткрыла рот. Тогда я припал устами к нижней полной губе чертовки и нежно прикусил её. Девчонка шире разинула пасть, положила руку мне на затылок, надавила на него и притянула к себе. Мы слились в долгом поцелуе. Она засунула мне в хлебало язык и начала щекотать им нёбо. Я ощутил приближение оргазма, но не остановился, а, наоборот, разогнался, вогнал член до основания и кончил, несколько раз содрогнувшись всем туловищем.

Ещё пару мгновений мы безмятежно лежали в объятиях друг друга, но неожиданно девчонка стала бить меня пятками по спине и заорала:

– Мразь, слезь с меня, мразь!

Я тюкнул ей по виску рукоятью ножа, и она затихла. Чары рассеялись, и окружающий мир снова поблек.

6.

Послышался стук. Я выглянул из окна и узрел стоявшего рядом с машиной голого мужика. На морозе его писюн превратился в клитор-переросток, потешно нависавший над поджатой мошонкой. Из-под ладони мужика, припечатанной к боку, сочилась кровь. Левой культяпкой он пытался взяться за ручку, но его так сильно трясло от холода, что он не мог за неё уцепиться.

Я откинул дверь, она ударила мужика по колену, и он попятился назад, однако удержался на ногах. Когда я вылез наружу, лысый подшагнул и неторопливо выбросил хук, словно продираясь сквозь толщу воды. Я присел, чтобы уклониться от удара, и засадил правой рукой прямо по ране. Мужик скорчил лицо от боли и рухнул в сугроб. Я добил его, воткнув перо в печень, вытер лезвие носовым платком и убрал нож в карман.

Затем вернулся к «Жигулям», вытащил из замка зажигания ключ, висевший на кольце с двумя товарищами. Один из них подошёл к багажнику, который был практически доверху забит полезной всякой всячиной. Под запаской нашёл крепкую на вид сапёрную лопатку, а в углу за ящиком с гаечными ключами валялся длинный бельевой шнур.

Первым делом связал девчонке руки за спиной и этим же куском верёвки замотал ей ноги. Перенёс её на заднее сиденье, положил на бок, засунул в рот оставленную на кресле перчатку и зафиксировал кляп найденным там же шарфом. Чертовка всё ещё была в отключке и поэтому не сопротивлялась. Завёл двигатель и врубил печку, чтобы она не задубела.

Разобравшись с этим делом, вооружился лопатой, спустился в канавку и очистил от снега прямоугольник примерно два на полметра. Ощутимо потеплело, и температура, как я полагал, стремилась к 0 °C. Земля ещё толком не промёрзла. После тонкого слоя льда сапёрка врезалась в твёрдый, как высохшая глина, грунт, но сантиметров через 20 заместо него появился утрамбованный песок, рассекаемый кое-где корнями деревьев. Глубоко копать не стал, решил, что хватит и двух штыков. Кинул мужика в яму, засыпал его землёй, тщательно притоптал и накидал сверху снега. Пока он куковал на обочине, из его пробитого брюха натекла целая лужа юшки. Фартануло, что она быстро остыла, и я её прикрыл порошей, дабы не бросалась в глаза.

Сныкал лопату в багажник и сел за руль. В тачке было душно и смердело спермой. Наполовину опустил стекло с водительской стороны, чтобы проветрить салон, включил первую передачу и потихоньку поехал вглубь парка.

7.

Солнце уже спряталось за деревьями, и короткий позднеоктябрьский день подходил к концу. Поэтому я решил устроить шмон, пока светло. В бардачке нашёл лопатник мужика, в котором лежали 2 тысячи рублей с копейками, с десяток пластиковых карт и водительское удостоверение на имя Левина Виктора Валентиновича. С фотографии на меня глядел свежепогребённый мордатый хуй. Среди вещей девчонки не нашлось ни кошелька, ни документов. Во внутреннем кармане её пуховика лежал сотовый, но я его не стал трогать.

Посмотрел через зеркало заднего вида на связанную девчонку. На её бритый лобок, крутой изгиб талии, крошечные титьки с выпирающими сосками, длинную тонкую шею, широкий чувственный рот и большие выразительные глаза, уставившиеся на меня.

– Начальник твой? – поинтересовался я, и она кивнула в ответ. – Продавцом работаешь? – девчонка снова махнула гривой, соглашаясь.

Износ штука стрёмная, соответственно, судьба девчонки была предрешена. Хотя кого я обманываю? Я бы порешил её при любом раскладе. Она словно прочитала мои мысли и замычала, пытаясь что-то сказать. Меня взяло любопытство, я развязал шарф и вынул из её рта перчатку.

– Давай ещё раз потрахаемся! – без обиняков выпалила девчонка.

– Да ты не только красивая, а ещё и умная, – констатировал я, засунул кляп на место и замотал её хлеборезку шарфом.

Сто пудов надеется пропетлять под шумок, но надо отдать ей должное за выдержку и прикончить максимально гуманно. Где-то слышал, что люди тихо-мирно отбрасывают коньки при отравлении угарным газом. Осталось его только где-то раздобыть.

С этими мыслями я полез в багажник, и, пошерудив там, наткнулся на резиновый шланг длиной около трёх метров. Он разительно превосходил выхлопную трубу по диаметру, но я затянул его проволокой, как смог. В коробке с инструментами обнаружились молоток и зубило, и у меня, наконец, родился план.

Воспользовавшись инструментов, я без проблем пробил дно «Жигулей» рядом с задними сидениями. Металл был тонким, поэтому хватило пяти ударов зубилом, чтобы проделать подходящее отверстие. Просунул через дыру в днище свободный конец шланга, задраил все окна, завёл машину, выбрался наружу и запер за собой дверь.

Поначалу ничего не происходило, и в салоне даже не было видно дыма. Но через несколько минут под потолком тачки появилась серая пелена, похожая на туман. Девчонка закашлялась и свесила голову до пола. Она набрала воздух полной грудью и перевернулась на живот. Затем подтянула колени к груди, выпятив обнажённую задницу, выпрямила спину и уселась на голени. Потом она качнулась взад-вперёд и, набрав скорости, протаранила лбом окно. Стекло разлетелось вдребезги на мелкие кусочки. Девчонка не удержала равновесие и по инерции повалилась вперёд, пока не упёрлась шеей в торчащие из оконной рамы остроконечные осколки. Из её глаз хлынули слёзы, а из порезов на шее потекла кровь, но на лбу не было ни царапины.

– Сука! – воскликнул я. – Значит, будет по-плохому.

Я широко растворил дверь тачки, и девчонка приподнялась, чтобы не распороть шею обломками стекла. Оставшись без опоры, она выпала из салона и уткнулась лицом в снег. Я схватил её за плечи и повалил навзничь. Вытянул шланг и, держа его в руке, спросил:

– Рот откроешь?

Девчонка мотнула балдой, и из её разбитого носа заструилась юшка. Я развязал шарф, вынул кляп, но она мгновенно сжала челюсти и задышала через шнобель, периодически выпуская из ноздрей розовые пузыри.

Я поднял крышку багажника, достал убранные туда молоток и зубило и вновь склонился над девчонкой. Взял в левую руку зубило, приставил его тупым концом к губам сучки и, размахнувшись, шандарахнул по нему молотком. Стержень практически полностью провалился, будто канув в чёрную дыру. Раздался хруст, и девчонка захрипела. Схватившись за край зубила, я достал его наружу и затолкал палец в кровавый фарш, в который превратилось её хлебало. Нащупал завалившиеся вовнутрь зубы и надавил на них, чтобы расчистить дырку.

Но шланг не пролезал в проделанный проход, посему мне пришлось плотно его прижать ко рту девчонки. Она выпучила глаза и заёрзала из стороны в сторону, пытаясь помешать мне. Одной рукой я не мог её удержать, однако девчонка сама вырыла себе могилу, случайно вдохнув едкий дым, извергавшийся из трубки, зашлась кашлем и нечаянно разинула пасть. Я тут же просунул шланг внутрь на несколько сантиметров и увидел, как из её носа вырвались струйки серой дымки.

Зенки девчонки закатились так, что были видны лишь белки. Она забилась в конвульсиях, и я взгромоздился на неё, чтобы прижать к земле. Лёжа на сучке, я чувствовал, как её мышцы сводит судорогой. Примерно через минуту она угомонилась.

Швырнул девчонку на задние сидения, заглушил двигатель, выдернул шланг из выхлопной трубы и обрезал его покороче. Слил с его помощью бензин из бака в пятилитровую канистру, облил топливом салон машины, зажёг спичку и подпалил ей водительское кресло. Ярко полыхнуло, и уже через мгновение огнём был охвачен весь салон тачки. Уже стемнело, и пламя отбрасывало на заснеженные лапы сосен дико пляшущие блики.

Лицо обдало волной жара, я развернулся и быстрым шагом направился в город. Над кронами деревьев виднелось серое небо, заволоченное облаками. По щекам стеганул ветер, и припустил дождь. Удачно получилось.

8.

Решил подальше свалить из Подпорожья. Не то, чтобы я рассчитывал, что убийства сойдут мне с рук. В наше время простому хую с горы избежать наказания за мокруху так же трудно, как выйти сухим из воды. Я надеялся выиграть время и сдохнуть на воле.

Сначала доехал до Питера, там сел в микроавтобус, который следовал до Ростова, и высадился в Воронеже. Русский Каир встретил меня радушно. Тамошние пирамиды по размеру были не чета египетским, но, как говаривал один знакомый шизофреник, функцию контроля за разумом горожан они выполняли исправно.

Снял посуточно комнату в просторной хате в Северном, прикупил дешёвый бэушный ноутбук и, подключившись к интернету через вайфай, нашёл на «Авито» нормальную однушку рядом с торговым центром «Космос». Бабла хватало, но, дабы не просиживать жопу на диване, устроился на работу помощником каменщика на стройку и начал ишачить не хуже Папы Карло. Таскал раствор и кирпичи, пилил газобетонные блоки, а за обедом резался с мужиками в домино.

На Новый год раздавил дома бутылку шампанского и пошароёбился по улицам в тумане под уже ставшим традиционным для этого праздника моросящим дождём. На Крещенье ударил мороз, потрещал пару недель и ретировался на север, видимо, дожидаться следующей зимы. Завыли февральские метели, укутавшие улицы толстым белоснежным одеялом.

Весна запоздала. Показавшееся из-за туч только в середине марта светило стало жадно поглощать огромные сугробы, покрывающиеся по ночам глянцевой ледяной коркой. Побежали первые ручейки, с крыш свесились жирные сосульки, и с юга подул тёплый ветерок. К 10 апреля полностью растаял снег, почки на деревьях набухли, и из-под земли полезли светло-зелёные ростки травы.

В солнечный субботний день дома не сиделось, я вышел во двор и не спеша побрёл, куда глаза глядят. Добрался до улицы Антонова-Овсеенко, опоясывающей Воронеж с запада. За стоявшими на окраине города многоэтажками начинался неприветливый в это время года лесок. Вместо того, чтобы обходить его по тропинке, я продрался сквозь заросли кустарников к соснам. Прошагал ещё с полкилометра и попал на поляну, на которой кое-где торчали корявые стволы невысоких берёз.

Я уже порядком устал, но морозить задницу на голой земле не хотел, поэтому сгрёб в кучу сухие листья вперемежку с сосновыми иголками и заметил белёсую стопу, кем-то ими присыпанную. Аккуратно расчистил бугорок, раскинув по сторонам полусгнившую растительность, и увидел ноги, до колен прикрытые серой женской юбкой.

Потянуло душком, словно от тушки собаки, провалявшейся в кустах с пару-тройку недель. Из дырки в ткани вылез опарыш, прополз по материи и исчез под листьями. Пролетела, жужжа, муха, уселась на гладко выбритую голень, деловито потёрла лапки и прошмыгнула под юбку.

Несколько минут я понежился на ласковом солнышке, засим прикрыл трупешницу листьями и отправился в обратный путь.

9.

На следующее утро я сварил два яйца, сделал четыре бутерброда и наполнил термос чаем. Сложив провиант в портфель, оделся, закинул его на плечи и вышел из дома. На этот раз на автобусе доехал до ближайшей к лесу остановки и на своих двоих добрался до места. Схоронился в противопожарном рве, вспоровшем поляну поперёк с правого края. Набросал побольше листвы, боком улёгся на неё, подперев рукой подбородок, и стал наблюдать.

Прошёл час, другой, ничего не происходило. Если упырь, как я разумно предположил, пойдёт со стороны города, я останусь незамеченным. Если же я ошибусь и леший понесёт его с противоположного конца леса, то он непременно меня увидит, а я его – нет, потому что буду повёрнут к нему спиной.

Наступил полдень. Я почистил яичко, стрескал его вприкуску с двумя бутиками и запил чаем. Было тихо. Ветер лениво теребил сухую почерневшую за зиму траву, а солнце приятно пригревало сквозь куцые лапы сосен. Полуприкрыв зенки, я посматривал на опушку леса. Часа через пол на поляну выскочил серый заяц. Он порылся в пожелтевших иголках, пошевелил ушами и поскакал дальше, не найдя ничего вкусного.

Впереди каркнула ворона, слетела с дерева и унеслась в чащу, бойко махая крыльями. Через несколько секунд я заприметил высокого блондина плотного телосложения, который шагал с окраины города. На нем были надеты серые брюки и цивильное тёмно-зелёное пальто.

Дойдя до поляны, он приблизился к куче листьев, под которой было закурковано тело. Блондин опустился на колени, смахнул с трупа камуфляж, снял пальто, бросил его под ноги и вынул из кармана упаковку гандонов. Я скатился на дно рва и на четвереньках пополз вдоль него. Метров через 100 вылез из траншеи, доплёлся до чащобы, через которую пробирался блондин по пути на поляну, и примостился на ствол поваленного дерева.

Спустя примерно 20 минут появился упырь. Он ломился в город, переступая через упавшие ветки деревьев. Не повышая голоса, я произнёс:

– Ну ты и больной ублюдок.

Блондин услышал, остановился как вкопанный и, хмурясь, уставился на меня.

– Да не напрягайся, все мы не без греха, – добавил я.

Он подрулил к бревну, на котором я расположился, опустился на него и представился:

– Мишаня.

Я пожал ему лапу и ответил:

– Юра.

Так завязалась наша дружба.

10.

Я сразу догадался, что у Мишани не вставал на живых баб. Иначе какой смысл гатить трупешниц? Он брезговал рыскать по рандомным могилам, поэтому у него не оставалось иного выхода, кроме как наладить собственное производство мертвецов. Проблема заключалась в том, что жмуры быстро приходили в негодность. Они начинали вонять, покрывались прозрачной жгучей слизью, вздувались, чернели, в них заводились опарыши и свора другой малоприятной нечисти.

По натуре Мишаня был гуманным человеком и оттого охотился не чаще одного раза за сезон, то есть реже, чем любой другой мало-мальски крупный хищник. Он бахвалился, что за пятнадцатилетнюю карьеру упыря снял больше 80 скальпов. Но по моим незатейливым подсчётам выходило, что на его счету было максимум 60 женщин. Мишаня объяснял эту несостыковку проблесками удачи. Иногда в его клешни попадало две, а то и три девчонки за раз. В эти редкие случаи он устраивал групповуху или порол их по очереди, воображая себя счастливым шведом или султаном с небольшим гаремом наложниц.

Мишаня водил «Форд» «Транзит» и жил на Отрожке в частном одноэтажном доме с большим садом, в котором росли яблони, сливы, вишни и абрикосы. Во дворе стоял гараж, оплетённый сбоку виноградной лозой, за ним находились беседка и баня, срубленная из толстых сосновых брёвен. Мишаня любил от души попариться холодными зимними вечерами, но в тёплую погоду печку не топил, предпочитая мыться в душевой кабинке, установленной в хате.

Имея склонность к экспериментам, Мишаня старался продлить срок годности трупов, но потерпел фиаско. Морозильная камера не помогла. Жмуры теряли кондицию уже после пятой разморозки. Тела становились бесформенными и трансформировались в зловонную желеобразную массу. Бальзамический раствор обладал как преимуществами, так и недостатками. С одной стороны, формалин предотвращал разложение плоти и отпугивал насекомых, а с другой – через некоторое время начинал испускать вместо сладковатого запаха режущие глаза миазмы и помаленьку вытекать из всех щелей.

Чтобы облегчить себе жизнь, Мишаня отказался от инноваций в пользу разумной, по моему мнению, тактики. Весной и осенью, когда было прохладно, он ныкал тела в лесу и периодически наведывался к ним для любовных утех. Как только жмуры окончательно протухали, он прикапывал их, не отходя от кассы. Летом и зимой Мишаня складировал покойниц в кладовке и потом хоронил их в саду под деревьями. Он хвастался, что благодаря такой подкормке практически каждый год собирает рекордные урожаи фруктов и продаёт излишки соседям.

Мишаня держал интернет-магазин электроники и неофициально взял меня к себе на работу переводчиком и копирайтером на достойную по местным меркам зарплату. Я уволился со стройки и стал колотить бабло, не отрывая задницы от кресла. На досуге мы готовили на природе шашлыки, рыбачили, прибухивали в барах, смотрели UFC и катали шары в боулинге. Одним словом, вели добропорядочную жизнь. Но близилось лето, а это значило, что скоро Мишаня снова пойдёт вразнос.

11.

Как-то раз в пятницу вечером после майских праздников ко мне заскочил Мишаня и позвал покататься. Мы доехали до набережной, завернули в переулок и припарковались напротив стоявшего на перекрёстке трёхэтажного дома из красного кирпича с огромными разноцветными витражами, черепичной крышей бардового цвета и остроконечными башенками, одна из которых была увенчана флюгером в форме парусника, застывшего на фоне неторопливо проплывавших по небу облаков. Здание было огорожено высоким, под три метра, забором. Перед ним зеленели тщательно подстриженные светло-зелёные кустики. Конкретный замок.

Из-за поворота резво вывернул чёрный «Крузак» и подкатил к широким кованным воротам. Зажужжал мотор, открывая створки, за которыми виднелся ухоженный газон и устланная серой плиткой подъездная дорожка. Джип выплюнул клубы дыма через выхлопную трубу, рванулся вперёд и скрылся за изгородью. Ворота тут же начали закрываться. Когда тачка проезжала мимо нас, я заметил, что за рулём сидит мадам.

– Это она, – промолвил Мишаня, мотнув головой в сторону замка.

– Ты про кого?

– Жену прокурора Маслова, – я пожал плечами, и он продолжил, – да не суть. На вот, посмотри лучше.

Мишаня протянул мне ноутбук и включил видеозапись. На экране появился возвышавшийся перед нами дом, только с высоты птичьего полёта.

– Это я с дрона наснимал, – пояснил Мишаня.

Картинка приблизилась и сфокусировалась на бассейне, рядом с которым на шезлонге лежала стройная девчонка в жёлтом купальнике. Её золотистые волосы поблёскивали на солнце и эффектно контрастировали с матовой светлой кожей.

– Как тебе? – спросил Мишаня, радостно осклабившись.

– Реальная нимфа.

– Да, поразительная барышня, – согласился он.

С соседнего шезлонга поднялся подкаченный загорелый брюнет. Он что-то выдавил из тюбика себе на ладонь, судя по всему, крем, и принялся массировать слегка вогнутый животик нимфы.

– А это что за хуй? – поинтересовался я.

– Маслов, – буркнул Мишаня, закрыл ноут и добавил, – послезавтра будем брать.

– В смысле «брать»? – изумился я.

– Похищать. Нимфу.

– Откуда?

– Да вот прямо из замка.

– Мишаня, у тебя что, фляга засвистела как фанера над Москвой? Там точно вооружённая охрана.

– Не парься, я уже всё продумал, – успокоил меня Мишаня и завёл «Форд».

– А как же твой принцип – не охотиться чаще одного раза за сезон. Или ты уже забыл про трупешницу на поляне?

– Юрец, когда на горизонте маячит такая женщина, принципы идут на хер, – глядя мне в глаза сказал Мишаня, включил первую передачу, поддал газу, и мы тронулись.

Я промолчал, потому что с этим было невозможно спорить.

12.

Это была любовь с первого взгляда. Мишаня, конечно же, не называл любовью свою одержимость нимфой, но у меня не возникало сомнений в том, что он в неё втюрился по уши. Как говорится, если у кого-то есть крылья и клюв, как у вороны, он летает и каркает, как ворона, то это и есть ворона.

Оказывается, они познакомились ещё в середине апреля. Нимфа пришла забрать соковыжималку в пункт выдачи заказов Мишаниного магазина. Он передал ей коробку, и она расплатилась картой. Через вендора на маркетплейсе в даркнете Мишаня её пробил по номеру банковского счёта. Остальное было делом техники.

Он надел комбинезон монтажника электросетей, приехал к замку Масловых, прикрепил к ботинкам лапы и с их помощью взобрался по очереди на три фонарных столба. Мишаня привинтил к ним небольшие камеры, запитал их от проводов, и они начали передавать данные на сервер по спутниковой связи. Он расположил устройства таким образом, чтобы дом был виден с трёх сторон. В слепой зоне находился только торец здания, практически вплотную прилегавший к высокой изгороди.

Почти целый месяц Мишаня круглосуточно следил за замком. Записывал, кто и когда приходит и уходит, в каких помещениях загорается свет, и по какому маршруту делает обход охранник. Каждый день рано утром в имение Масловых наведывалась пышка-повариха. Она отваливала в семь вечера, несомненно, после того, как приготовит хавчик. В понедельник, среду и пятницу к полудню причаливала домработница – бабуська лет 60 с огненной шевелюрой. Она убиралась в доме и подметала во дворе. По четвергам к 10 утра на «Тойоте» «Камри» подкатывал садовник. Он стриг кусты и газон, чистил бассейн и подрезал цветы.

В режиме 24 на семь в замке посменно дежурил один из трёх охранников. Они все были как на подбор – коренастые хмыри средних лет. Каждые два часа двуногий цербер наяривал круги вдоль забора со стороны участка, а в остальное время, видимо, наблюдал за периметром по видеокамерам, прицепленным к стенам здания. Ещё Масловых периодически навещали сантехники, электрики и даже, как выяснил Мишаня, трубочист.

В будние дни полдевятого утра прокурор сматывался на службу на серебристой «БМВ» «Семёрке» и возвращался к семи вечера. Нимфа, естественно, нигде не работала. Она никогда не выходила из замка раньше двух часов дня, поэтому Мишаня предположил, что его возлюбленная дрыхла до обеда. Нимфа регулярно уезжала на своём «Крузаке» в период с двух до трёх часов после полудня, но всегда успевала вернуться к ужину, чтобы встретить супруга с распростёртыми объятиями.

По пятницам в девять вечера Масловы залезали в «Крузак» и уносились в сторону центра города. Пригоняли обратно уже за полночь и сразу забегали в дом или еблись у бассейна на зелёной лужайке. По выходным они чаще всего оставались в замке. В тёплую погоду грелись на солнце, развалившись на шезлонгах, и плескались в воде. Но субботними вечерами прокурор куда-то отчаливал и не появлялся дома как минимум до четырёх утра.

Мишаня скинул мне адрес страницы нимфы в «ВК», и я как следует рассмотрел её по залитым зимой фоткам, на которых она красовалась в бикини на берегу лазурного моря. В марте ей исполнилось 27 лет, но из-за мягких черт лица, ямочек на щеках и полных губ нимфа внешне тянула на сочную старшеклассницу. Она могла похвастаться внушительными буферами, круглой, как наливное яблоко, попкой, длинными стройными ногами и изящными руками. На одних фотографиях она улыбалась, сверкая белоснежными зубами, а на других пристально смотрела в объектив, кокетливо выпятив губёшки.

Сам Маслов тоже был не промах. На совместных с нимфой снимках он поигрывал солидной мускулатурой, гордо задрав широкий подбородок. На его бычьей шее висела массивная золотая цепь, а на толстых пальцах блистали перстни. Прокурор смело взирал на мир светло-голубыми глазами и беззаботно тряс копной тёмно-коричневых волос, обхватив за талию счастливую жену.

13.

На следующий день после моего первого визита к замку с утра пораньше за мной заехал Мишаня. Мы натянули комбинезоны монтажников, запрыгнули в «Форд» и понеслись по направлению к набережной. Остановились у электроподстанции, которая была построена у перекрёстка в квартале от особняка Масловых. Вытащили из машины генератор и завели его. Мишаня подключил дрель и просверлил в серой металлической двери будки отверстие диаметром около трёх сантиметров.

Затем мы закинули обратно в кузов инструменты и подъехали к замку. Мой корефан нахлобучил на ноги лапы, заполз на столбы и снял с них свои камеры. В выходной день да в ранний час улицы были пустынны, поэтому нас, вроде как, никто не срисовал. Швырнув аппаратуру в кабину, Мишаня ударил по газам, высадил меня рядом с «Космосом», а сам двинул на Отрожку.

Чтобы убить время, я убрался в квартире, постирал бельё, приготовил похавать и после ужина посмотрел несколько серий «Загадочных событий». Часов в восемь завалился спать и проснулся от звонка будильника полвторого ночи. Умылся, почистил зубы, выпил кофе в прикуску с бутербродами, надел спортивки и бадлонку, обул кеды, вышел из хаты, спустился на лифте на первый этаж, прошагал на улицу и сел на скамейку у подъезда дожидаться Мишаню. Стояла тёплая майская ночь, но небо заволокло облаками, которые с запада настойчиво гнал ветер.

Мишаня припалил ровно в два. На этот раз он прикатил на «Жигулях» «Шестёрке» со снятыми номерами. Я запрыгнул в кресло штурмана, и мы отчалили. Первой остановкой была электробудка. Добравшись до неё, Мишаня открыл багажник, и мы вдвоём достали из него красный баллон пропана с подсоединённым метровым шлангом. Притащили ёмкость к подстанции и поставили её вертикально на землю. Кент просунул свободный конец шланга через пробуренное в двери отверстие и открутил вентиль.

Послышался негромкий свист, стихнувший минут через пять, когда газ улетучился из баллона. Я взвалил заметно полегчавшую тару себе на плечо и закинул её в тачку под задние сиденья. Тем временем Мишаня засунул в дырку вместо шланга оголённый кабель и зафиксировал его в проёме куском резины. Он взял в руки прикрученный к проводу самопальный пьезоэлемент для генерации электрического заряда и направился к машине.

Мишаня сделал буквально пяток шагов перед тем, как прозвучал громкий хлопок. Дверь электробудки вылетела быстро, как пуля, и шандарахнула корефана по спине. Он кубарем повалился вперёд и распластался на земле. Вслед за дверью из подстанции вырвались языки голубого пламени, заскрежетал металл, на всей улице погасли фонари, и наступила тишина.

Я подскочил к Мишане и увидел, как из-под его волос на затылке сочится кровь. Когда я перевернул его на спину, он повертел репой из стороны в сторону и закрыл глаза. Я схватил его за ворот рубахи и потряс со всей силы. Без толку, он вырубился. Тогда я принялся хлестать его по щекам, чтобы привести в чувство. Наконец, Мишаня разомкнул веки и уставился на меня невидящим взором.

– Вставай, надо спешить, – воскликнул я и потянул его за руку.

Он поднялся на ноги, опираясь на моё плечо, и мы побрели к «Жигулям». Я подвёл его к правому крылу, открыл дверь и усадил в пассажирское кресло. Сам устроился за рулём, завёл двигатель и рванул к замку. Припарковавшись на обочине, повернулся к Мишане и спросил:

– Порядок?

– Да, горб болит, а так нормально. Погнали, времени мало.

Его взгляд уже прояснился, но руки ещё тряслись, когда он передавал мне вынутую из бардачка балаклаву. Поверх масок мы затянули ремни, к которым крепились на лбу приборы ночного видения. Я достал с заднего сиденья лёгкую алюминиевую лестницу и прислонил её к забору, окружавшему дворец. Мишаня подхватил рюкзак и первым сиганул через изгородь. Я вскарабкался на покрытый черепицей козырёк, защищавший кирпичи от дождя, поднял лестницу и опустил её на противоположную сторону, приставил к забору и спрыгнул вниз.

14.

У ворот притулился «Крузак», но «Бэхи» нигде не было видно, потому что Маслов ещё не приехал. Мишаня проигнорировал парадный вход и уверенно зашагал к левому крылу. Мы прошли мимо бассейна, наполненного водой, выглядевшей зелёной через очки ночного видения. Корефан приблизился к неприметной двери, прокрутил ручку и отворил её. Мы переступили через порог и очутились в длинном коридоре. Я стал проверять тормоза – двери то бишь – слева, а Мишаня – справа.

За первой дверью располагалась крошечная комнатушка, захламлённая лопатами, граблями, газонокосилками, тяпками и другим садовым инвентарём. За второй оказалась прачечная, заставленная сушилками для белья и стиральными машинками. Мишаня похлопал меня по плечу и мотнул головой в сторону помещения напротив постирочной. Внутри я увидел мягкое кресло, придвинутое к столу, большую часть которого занимал огромный потухший монитор. Мишаня ткнул указательным пальцем в потолок и махнул рукой, предложив следовать за собой.

Коридор вывел нас к просторному залу, упиравшемуся в широкую лестницу. Мы поднялись по ней на второй этаж, где находилась хозяйская спальня. Из прохода, который вёл вправо, исходило яркое свечение, посему мы сняли приборы ночного видения и припрятали их в рюкзак. Я вынул из кармана купленный взамен старого новый перочинный нож, а Мишаня решил поколотить понты и вытащил мачете из прикреплённых к поясу ножен.

Из-за приоткрытой двери в конце коридора выплёскивался тёплый жёлтый свет. Мы подкрались к ней и заглянули вовнутрь. Пахло сладкими тропическими фруктами, пол был скрыт под бежевым пушистым ковром, усыпанным красными лепестками роз. Повсюду горели свечи в высоких стаканах, озарявшие огромную кровать с балдахином. На постели распростёрлась полностью обнажённая нимфа. Между её ног мотылялась балда какого-то рыжего хмыря, одетого в чёрный костюм.

– Охранник, – одними губами произнёс Мишаня.

Нимфа застонала, схватила за хаер хмыря и притянула его к себе, а второй рукой стала теребить сосок. Охранник, причмокивая, живее заелозил башкой. Спустя несколько мгновений тело нимфы затрепетало, и она сдавила бёдрами кумпол охранника, глубоко вдохнула, закрыла глаза и расслабилась, раскидывая ноги по сторонам. Рыжий же продолжил лежать, уткнувшись лицом в её пилотку.

Подобравшись вплотную к кровати, я спросил:

– Дак что, сладкая пизда или солёная?

Хмырь вскочил на карачки и посмотрел на нас круглыми, как пятаки, глазами, но не успел ничего ответить. Мишаня рубанул мачете ему по шее, и лезвие без видимого сопротивления рассекло мясо и позвоночник. Голова охранника отлетела к стене, с глухим стуком ударилась о тумбочку и приземлилась на подушку рядом с золотистыми кудрями нимфы. Туловище боком грохнулось на ковёр, забрызгивая его кровью, фонтанирующей из обрубка.

Нимфа быстро оценила ситуацию и рванула к окну. Я успел схватить её за лодыжку, дёрнул, что было мочи, и она, потеряв равновесие, рухнула на пол. Упав на руки, девчушка истошно завизжала. Мишаня подскочил к ней и долбанул кулаком по затылку. Нимфа шарахнулась лбом о покрытый ковром пол и обмякла.

Мы связали ей руки и ноги и засунули кляп в рот. После этого я поджёг свечой занавеску. Вспыхнувшее пламя стало стремительно пожирать ткань и бойко перекинулось на штору. Тогда Мишаня взвалил нимфу на плечо, и мы побежали к выходу. По лестнице перелезли через ограду, упаковали нимфу в багажник, сели в машину и, взвизгнув шинами, понеслись на Отрожку.

15.

Мишаня схватил меня за шиворот и швырнул в кладовку. Я пролетел пару метров, врезался плечом в стену и повалился на пол. Благо успел подставить локти и не расшиб нос о струганные доски. В углу каморки справа от меня сидела нимфа, кутаясь в цветастый махровый халат. Она испуганно бросала взгляд то на Мишаню, то на меня.

Упырь захлопнул дверь и запер её снаружи на засов. Воцарился тотальный мрак. Я прикоснулся пальцем к веку, чтобы понять, открыты глаза или нет. Слышалось, как в ушах пульсирует кровь, а воздух с шумом проносится через нос при каждом вдохе и выдохе. Постепенно моё дыхание замедлилось, сердце перестало козлоёбить в груди, и исчезли и эти звуки. Тишь и тьма обволокли со всех сторон, словно мягкая вата.

Локти и колени, на которые я плюхнулся, саднили, поэтому я поднялся на четвереньки, шурша одеждой, опустился на задницу, прислонился спиной к стене и оцепенел. Не менее чем через полчаса нимфа прервала молчание, задав мне вопрос:

– Ты кто? – её голос не дрожал, но в нём чувствовалась сдерживаемая натуга.

– Юра, – буркнул я, – а тебя как зовут?

– Настя.

– Будем знакомы, – печально подытожил я.

Она не нашлась, что ответить, и разговор заглох. Я не стал сопротивляться притягивающему забытью и, провалившись в чёрную бездну, задремал.

– … да попал?

Встрепенувшись, я ударился затылком и поначалу не понял, где нахожусь.

– Ты живой? – настороженно спросила нимфа.

– Да, пока что.

– Как ты сюда попал?

– Дак ты видела.

– Нет, я имею в виду, как ты вообще здесь очутился?

– Как, как, – проворчал я, – уснул у себя дома в кровати, а очухался уже в багажнике связанный.

– Йаасно, – протянула нимфа, – у меня похожая история. Как думаешь, где мы находимся?

– А я откуда знаю? – изумился я. – Ехали мы недолго, по крайней мере, после того, как я очнулся. Скорее всего, недалеко от Воронежа или в самом городе.

Нимфа хрустнула суставами, очевидно, вставая. Затем до меня донеслись лёгкие шаги, и я ощутил ветерок, усиливавшийся по мере того, как она приближалась ко мне, и ослаблявшийся, когда отдалялась. Так продолжалось долгое время. В конце концов у меня лопнуло терпение, и я велел:

– Сядь, не маячь.

Нимфа послушно остановилась и, судя по шороху, опустилась на пол в своём углу.

– Ничего, мой муж – он прокурор – в миг найдёт этих ублюдков.

– Ублюдков?

– Да, их было как минимум двое, – продолжила нимфа. – Он отрежет им причиндалы, пристрелит, как бешеных собак, а трупы скинет в реку. Только я сначала заставлю их сожрать свои яйца, понимаешь?! – вскричала она, разозлившись.

– Ты потише, а то неровен час этот бугай услышит, – разумно заметил я, пытаясь её усмирить.

Нимфа перешла на шёпот, ничуть не скрывавший её ярости:

– Да он таких мурлонов пачками валит, не веришь, посмотри под Вогрэсовским мостом. Поди, до сих пор там стоят в баках, залитых бетоном. Суки, они за всё поплатятся. Замочили Гришу, представляешь? – громко воскликнула она.

– Что за Гриша?

– Охранник наш. Бывший вояка, спецназовец. Здоровяк срубил ему голову, – всхлипнув, закончила нимфа и заревела.

Я пододвинулся к ней поближе, нащупал её локоть и приобнял, просунув руку между стеной и её хребтом. Нимфа вздрогнула и отстранилась, насколько позволял угол. Но довольно быстро успокоилась, прильнула ко мне и положила голову на плечо. Постепенно её рыдания сошли на нет, и, звучно высморкавшись, она заявила:

– Это точно гастролёры. Никто из местных к нам бы не сунулся – себе дороже. Васю все бандиты знают.

– Супруга что ли твоего?

– Ага, его, – устало проговорила нимфа и замолчала.

Так мы и уснули в объятиях друг друга.

16.

Я проснулся из-за нимфы. Она трясла меня за плечи и твердила одно и то же:

– Поднимайся.

– Что случилось? – раздражённо произнёс я.

– Там шум какой-то.

Кругом всё так же был беспросветный мрак. Шея затекла, а ягодиц я и вовсе не чувствовал. Встал, покрутил головой сначала по, а затем против часовой стрелки. Выгнул спину, сцепил руки в замок и вытянул их перед собой, прошёлся взад-вперёд, разминая ноги.

За дверью и впрямь была какая-то движуха. Что-то скрипело и стучало. Я остановился и прислушался. Внезапно всё стихло, тьму прорезал яркий пучок света, прорывавшийся сквозь небольшое круглое отверстие. Промелькнула тень, и раздался Мишанин голос:

– Отойди от двери!

Я попятился, пока не упёрся спиной в стену, и, взглянув на стоявшую рядом нимфу, взял её за руку. Отворилась дверь, Мишаня поставил за порогом две белые пластмассовые тарелки и литровую банку с какой-то прозрачной жидкостью. Затем он снова запер кладовку, но оставил глазок открытым, чтобы у нас было какое-никакое освещение.

Когда глаза снова привыкли к темноте, и я смог различить в полумраке нимфу, легонько ущипнул её за палец и потянул ко входу. Мы уселись на пол напротив мисок и принюхались. Я не разобрал никаких запахов, поэтому подхватил лежащую на банке пластиковую ложку, зачерпнул ей содержимое тарелки, поднёс её ко рту и, вытянув язык, попробовал на вкус. Каша. Слегка подслащённая то ли ячневая, то ли кукурузная каша. Памятуя о любви Мишани к кукурузе, я бы поставил на второй вариант.

Живот торжествующе заурчал в предвкушении трапезы. Я взял миску и начал завтракать. Нимфа последовала моему примеру и стрескала всю кашу в мгновение ока. В банке оказалась вода, и мы выпили её примерно напополам. Увидев, что мы закончили кушать, Мишаня распахнул тормоза, забрал посуду и пододвинул нам ведро. Мы по очереди поссали в импровизированную утку, и упырь услужливо её унёс, запер кладовку и закрыл глазок.

Вновь свалившийся мрак уже не казался таким гнетущим. Я почесал живот и расположился в углу, намереваясь покемарить. Слева от меня устроилась нимфа. Она уронила голову мне на пузо и вскоре размеренно засопела.

Ко мне же сон не шёл. Быстро отсидев жопу, я поднялся на ноги, осторожно переложив нимфу на подстеленную футболку, и от безделья принялся тщательно ощупывать стены от потолка до пола. Я двигался от выхода по часовой стрелке, проводя пальцами по гладким доскам. Обойдя таким образом большую часть помещения, нашёл шатающийся гвоздь. Он болтался взад-вперёд, но я не мог подцепить его за шляпку, потому что она была притоплена вглубь древесины.

Растолкал нимфу и спросил у неё:

– Когти есть?

Она дала положительный ответ, поэтому я схватил её за руку, притянул к гвоздю и попросил его вытащить. Она задержала дыхание, напрягаясь, и внезапно вскрикнула от боли. Я скользнул ладонью по её пальцам и наткнулся на отколупнувшийся ноготь. Нимфа зашипела, но не отвела руку. Тогда я ухватился за него пальцами и резко дёрнул вбок, полностью отрывая. Она ойкнула и цапнула меня за задницу.

Я потрогал гвоздь и понял, что ноготь нимфы не пропал впустую. Перед тем, как дать дёру, он выполнил свою задачу и выудил гвоздь на пару миллиметров. Этого было достаточно, чтобы я смог его подковырнуть и вытянуть наружу. По моим прикидкам, длина гвоздя составляла не меньше 10 сантиметров. Я покатал его между пальцами, проверяя на дефекты. Не обнаружив никаких искривлений и засечек, я спрятал железяку в карман и прошептал:

– Не теряй надежду.

17.

Мне показалась отличной идея отковырять несколько половых досок, пролезть под кладовку и каким-то образом выбраться наружу. Может, сделав подкоп под фундаментом. Когда я поделился с нимфой своим планом, она приободрилась и попросила поспешить, потому что было непонятно, сколько у нас осталось времени.

Я проверил на крепость все доски и выбрал одну, едва ходившую ходуном. Орудуя гвоздём как долотом, мне удалось расщепить древесину и проделать дырку от края доски до шляпки самореза, которым она была прикручена к балке. Затем я проковырял отверстие между досками, которые на моё счастье оказались не шпунтованными, просунул между ними штырь и, надавив на него ладонью, приподнял деревяшку. Ухватился за её свободный конец и потянул вверх, отрывая от пола. В итоге образовалась прореха сантиметров 15 в ширину и около полутора метров в длину. Внизу было пустое пространство, и я дотянулся до земли лишь кончиками пальцев.

На всё про всё у меня ушли долгие часы, и нимфа загрустила. Я натёр о гвоздь большие мозоли, нещадно зудевшие, и сел отдохнуть. Нимфа предложила помочь, забрала у меня железяку, поковырялась ей какое-то время, безуспешно пытаясь выдрать вторую доску, и отдала её обратно.

За дверью грянули шаги, поэтому я положил доску на место и растянулся на ней, чтобы Мишаня ничего не заметил. Он покормил нас гороховой кашей, дождался, пока мы не погадим в ведро, и снова затворил кладовку. Было жарко. Я снял футболку, кинул её под голову заместо подушки и улёгся на бок лицом к стене.

Нимфа прижалась ко мне со спины, но вместо тряпичных ворсинок меня коснулась разгорячённая кожа. Видимо, она тоже вспотела и решила скинуть халат. Нимфа надавила снизу на локоть, чтобы я его приподнял, и ласково провела ногтями по моей груди и животу. По телу пробежали мурашки, непроизвольно сократился пресс, и сердце застучало живее. Она плотно прильнула ко мне, шумно задышала и, поцеловав в шею, запустила руку в штаны. Нежно стиснула мошонку и дотронулась пальцем до твердеющего члена.

– Ты чего? – хриплым голосом спросил я.

– Я хочу тебя, – отозвалась она и потянула за спортивки.

Я перевернулся на спину, она ловко стащила с меня штаны вместе с трусами и вскарабкалась на мои бёдра. Нимфа плюнула и влажной ладонью сжала залупу. Схватила писюн за ствол, провела головкой по вагине и медленно насадилась на него. Несколько раз она, не спеша, поднялась и опустилась, а потом навалилась на меня всем телом и присосалась к шее, энергично двигая тазом. Её волосы щекотали мне лицо, я отбросил их в сторону и чмокнул нимфу в щёку.

Осознав приближение оргазма, сжал руками её ягодицы и придавил к себе. Она покорно остановилась, но стала играться мышцами влагалища. Пульсирующая пилотка стремительно довела меня до пика. Я сграбастал нимфу, опрокинул её на спину и, оказавшись сверху, вонзил в неё член поглубже и кончил, шумно сопя сквозь плотно стиснутые зубы. Через пару минут я слез с неё и развалился рядом на полу.

– А как же мне кончить? – томно проворковала нимфа.

Она перелегла на бок и сунула мне в рот титьку. Я начал бережно скользить по ней языком, поймал губами упругий сосок и сдавил его. Она обхватила член рукой и принялась водить кончиком ноготка по залупе. Я же просунул руку ей между ног и прислонил ладонь к пышущей жаром мягкой вагине. Нащупал клитор и стал елозить по нему средним пальцем.

Нимфа повалилась на спину и потянула меня за собой, чтобы я оказался на боку. Я взялся за шланг, нацелил его в вагину и неторопливо засунул внутрь. Желая продлить удовольствие, выбрал размеренный темп и продолжил шерудить по клитору. Нимфа, постанывая, вцепилась ногтями мне в ягодицу и притянула к себе. Я ускорился и ощутил, как изнутри вибрирует её влагалище. Через считанные секунды она взвизгнула, выгибая спину, дёрнулась навстречу мне, доводя нас обоих до яркого оргазма. Я с трудом разлепил пересохшие губы и произнёс:

– Было кайфово.

– Да, – согласилась она.

18.

Я пробудился от скрипа открывающейся двери. На пороге материализовался Мишаня с тарелками в руках. Он недоумённо вылупился на нас, лежавших обнажёнными на полу. Я встал и пошлёпал к нему, чтобы взять кашу. В этот момент нимфа подскочила, вцепилась мне в волосы и прижала к шее справа от гортани твёрдый заострённый предмет, отдававший холодком, очевидно, гвоздь.

– Идиот! Думал, я не узнаю тебя по голосу? – прокричала мне на ухо взбешённая нимфа. – Сладкая у меня пизда, устраивает такой ответ?

Я кивнул, и нимфа нажала на гвоздь, вдавливая его мне в горло.

– Не шевелись, а ты, здоровяк, – продолжила она, обращаясь к Мишане, – отойди от входа, иначе твоему приятелю настанет кирдык.

Мишаня неспешно поставил посуду на пол, выставил перед собой руки с раскрытыми ладонями, типа подчиняясь, и вкрадчиво, будто разговаривая с ребёнком, произнёс:

– Спокойно, спокойно, всё будет хорошо.

– А ты меня не успокаивай, – зло бросило нимфа и подтолкнула меня сзади.

Я поплёлся к двери, подняв культяпки и внимательно следя за пятящимся Мишаней. Когда мы с нимфой вышли из кладовки и очутились в коридоре, я внезапно обхватил руку, в которой она держала гвоздь, и дёрнул вниз, одновременно с этим сгибая ноги в коленях. Нимфа перекувырнулась в воздухе и бухнулась на спину ногами по направлению к Мишане. Она сморщилась от боли, но не выпустила оружия.

В начале броска я почувствовал жгучий укол в шею и в следующую секунду заметил тонкую струйку крови, брызгающую из-под моего подбородка. Несмотря на это, я стиснул кулаки и стал поочерёдно засаживать ими по лицу растянувшейся прямо передо мной нимфы. Бам-бам-бам-бам. От первых панчей она тщилась защититься руками, но, пропустив несколько плотных подач, раскисла и перестала обороняться.

Её лицо, залитое моей юшкой в мгновение ока превратилось в месиво, похожее на кучу раздавленных помидор. Нос расплющился в лепёшку, на месте глаз остались лишь небольшие впадины, заполненные тёмно-красным киселём. Казалось, что окровавленные светлые пряди принадлежат не нимфе, а зловещей кукле вуду, обречённой на нескончаемые страдания.

Я успел нанести не меньше 20 ударов перед тем, как свалился в небытие.

19.

Пришёл в себя в тот же день, почивая на диване в Мишаниной гостиной. Он запер нимфу в кладовке, а меня отволок на кухню. Намочил полотенце водой из-под крана, очистил с его помощью рану, накапал перекиси, залепил дырку пластырем и перебинтовал шею.

Мне повезло. Гвоздь не зацепил артерий и увяз в мышцах, прежде чем нимфа выдернула его, падая на пол. Два дня меня мучила хроническая слабость, темнело в глазах всякий раз, когда поднимался на ноги, да терзала острая боль в месте укола, набиравшая обороты после трапезы. Неделю я прокантовался у Мишани, который терпеливо меня кормил-поил и водил в сортир.

Замок Масловых изнутри выгорел полностью, крыша провалилась, но кирпичные стены и дымоход выстояли. Тем не менее прокурор распорядился снести закопчённое здание и построить на его месте новый дворец. Поэтому на пепелище вскоре закипела работа.

На следующий день после нашей делюги на сайте воронежского МВД выкатили сухой, как кизяк, пресс-релиз о пожаре и обуглившемся жмуре некоем Григории П. Мусора логически предположили, что нимфу похитили ради выкупа. Маслов записал видеообращение к душегубам, то бишь нам, в котором пообещал заплатить 7 лямов за живую и здоровую супругу. «Хуй тебе в сраку, а не нимфу!», – прогорланил, негодуя, Мишаня, когда посмотрел ролик. Он безумно огорчился, что нас перепутали с какими-то бандитами-коммерсантами. А мне было без разницы.

Естественно, Мишаня пожалел, что разрешил мне поразвлечься с нимфой. Мой граунд-энд-паунд заруинил её личико, но тело-то осталось таким же прекрасным, как и раньше. В общем, Мишаня решил, что негоже пропадать добру. Оказав мне медицинскую помощь, он вернулся в кладовку и аккуратно придушил сучку, пребывавшую в полубессознательном состоянии. Надел ей на голову пакет, перетянул его верёвкой, чтобы не слезал, и по ночам развлекался с нимфой под Nothing Else Matters «Металлики». Корефан решился закопать её в саду только через три недели, когда она стала источать невыносимую вонь. Так сильно её любил.

Я тогда уже был дома – на съёмной хате – и прибыл к Мишане на похороны нимфы. Он сам вырыл для неё яму в саду под грушей, завернул тело в простынь, и поздно вечером, когда сгустились сумерки, мы забросали трупешницу землёй. Дерябнули по стопке горькой водки да молча посидели в беседке, пока не стемнело.

Пропажа нимфы, конечно же, навела в Воронеже шороху. Менты стояли на ушах: участковые прочёсывали частный сектор, пэпээсники тормозили на улице подозрительных типов, опера напрягали стукачей, следаки искали улики. На одной из видеозаписей, снятой камерой наблюдения у дома, расположенного рядом с электроподстанцией, была видна наша «Шаха», которую Мишаня предусмотрительно утопил в речке Усманке, и силуэт человека на пассажирском сиденье, вероятно, мой. Этим, судя по Мишаниным источникам, улов ищеек и ограничивался.

Активные поиски нимфы неожиданно прекратились на четвёртую неделю после её смерти. Поговаривали, будто Маслов отменил вознаграждение за голову жены и прервал траур, найдя себе новую зазнобу, оказавшуюся не хуже старой. Простым воронежцам прокурорские невзгоды наскучили ещё раньше, и о таинственном исчезновении нимфы перестали судачить в соцсетях.

20.

Сквозь сон я услышал, как кто-то барабанит по двери. Уже проснувшись, понадеялся, что ломятся к соседям. Но, когда настойчивый стук раздался снова, стало понятно, что пришли ко мне. Я посмотрел на часы на смартфоне. 02:23. Осторожно, чтобы не заскрипел матрац, поднялся с кровати и направился на кухню. Через окно с улицы проникал свет фонаря. Поэтому я сразу нашёл нож на столе и взял его в правую руку.

Снова застучали, громче, чем в прошлый раз. Я добрался до прихожей и прислушался. Тишина. Перехватил нож в левую руку и освободившейся правой культяпкой провернул замок и отпер дверь. На лестничной площадке стоял Мишаня, одетый в белую рубаху и чёрные брюки. Я отступил в сторону и пошире отворил дверь, пропуская его в квартиру. Он вошёл, пожал мне лапу, бодро прошагал в комнату и плюхнулся на диван. Я последовал за ним и тоже сел. Корефан не обронил ни слова, но по его оживлённым глазам было ясно, что он что-то задумал. Никак вновь решил кого-то завалить.

Мишаня глубоко вздохнул и спросил меня:

– Юрец, вот скажи мне, ты баб гатишь в анал?

Вопрос был неожиданным, однако я, недолго покумекав, ответил:

– Неа.

– Почему? Не хочешь глину месить?

– Естественно, – воскликнул я, разводя руками.

Мишаня опять шумно вздохнул и замолк, видимо, погрузившись в свои мысли. Я подождал пару минут и сказал рассерженно:

– Ты что, завалился полтретьего ночи, чтобы узнать, заезжаю я в попенгаген или нет?

– Да нет, конечно. Ладно, спрошу прямо – ради друга готов засандалить в очко?

Теперь настала моя очередь пораскинуть мозгами. Анальный секс я не любил по трём причинам. Во-первых, приходилось натягивать презерватив. Во-вторых, на шланг, как правило, налипали какашки. В-третьих, глазом не успеешь моргнуть, как из задницы завоняет дерьмом. Но в угоду Мишане можно и потерпеть.

– Да, готов, – решился я.

– Вот и славно, – произнёс Мишаня, карикатурно потирая ладони, – завтра, хотя уже сегодня, отправлю тебе материал и по телефону всё объясню.

Закончив, Мишаня встал, попрощался со мной и ушёл восвояси.

Утром он скинул мне ссылку на видеозапись, оказавшуюся конкретной порнухой. Тощий тинейджер с длинным толстым хуем долбил в сракотан жопастую блондинку средних лет, которая счастливо охала-ахала, пока писюн разрывал ей анус. Когда паренёк вытащил член, она раздвинула булки и выдавила из раздраконенного розового пончика малафью, смешанную с коричневатой жижей. Мерзость.

Я ничего толком не уяснил, поэтому сам позвонил Мишане. Он рассказал, что случайно наткнулся на этот ролик, просматривая недавно загруженные на «Порнхаб» видосы. Кент регулярно созерцал порно для вдохновения. Он запоминал любопытные сцены и пытался их воспроизвести со своими жмурихами.

По ходу этого действа он никогда не дрочил, потому что у него не расправлялся шланг. А узрев, как эту толстозадую даму жарят в анал, Мишаня невзначай словил стальной стояк – хоть ведро с водой вешай. Этот факт открывал перед ним новые заманчивые перспективы.

Мишанина идея состояла в том, чтобы найти похожую барышню, выкрасть её, как нимфу, посадить в кладовку и заставить кооперировать. Я должен был сыграть подростка с видеозаписи и отлично подходил на эту роль, поскольку в свои 32 года был тощим и имел достойный агрегат.

Корефана распирала радость. Если затея выгорит, то он впервые отпердолит живую женщину, и ему больше не нужно будет душить привлёкших его внимание баб, прежде чем заняться с ними сексом. Безусловно, я был не прочь помочь корешу в этом начинании и стал держать ухо в остро, чтобы не профукать подходящих кандидаток.

21.

В середине июня Воронеж накрыла жара. Люди загасились по хатам от палящего солнца и прохлаждались, валяясь на диванах под кондиционерами. Мне же нравилось, когда температура переваливала за +30 °C. Посему, проснувшись в субботу в хорошем расположении духа, я пораньше пообедал и в 11 с копейками утра отправился на автобусе на Отрожку, чтобы искупаться в водохранилище, которое местные брезгливо называли водосранкой. И причины для этого имелись.

Судя по анализам проб воды, река Воронеж, становившаяся по воле людей в черте города водохранилищем, была порядком загажена различными химикатами и испражнениями, на которых резво плодились микроводоросли и бактерии. На Отрожке вода считалась наименее засранной, в связи с этим я часто ездил туда, несмотря на долгую дорогу, занимавшую около часа.

Начал купаться практически ежедневно ещё в первых числах мая, когда днём термометр показывал +22 °C. После более чем семилетнего перерыва плавание приносило несусветный кайф. Я испытывал безмерное удовольствие от невесомости и ощущения полёта, для достижения которого перекладывался на спину и неторопливо загребал руками, глядя в небо, как большая парящая посреди облаков птица, плавно машущая крыльями.

Высадился из баса сразу за мостом через железку и дотёпал до песчаного пляжа. Вынул из рюкзака покрывало и расстелил его перед двумя загоравшими милфами: одна – блондинка, вторая – брюнетка. Скинул рубаху и шорты, приблизился к кромке воды и неспешно погрузился в неё. Водосранка уже успела как следует прогреться, и стояла безветренная погода. При таком раскладе можно было купаться чуть ли не бесконечно.

Чтобы размяться, я поплыл кролем, быстро рассекая воду, затем отдохнул на горбу и заскользил в противоположную сторону, разводя руки от груди. Вылез на берег минут через 30, развалился на животе на покрывале, подставив солнцу хребет, и закрыл глаза. Вообще по меркам Отрожки народу собралось много – на отрезке берега длиной максимум 100 метров расположились навскидку человек 30.

От проносившихся по водосранке катеров, лодок и водных мотоциклов расходились волны, разбивавшиеся о сушу с негромким плеском. В кустах чирикали воробьи, а откуда-то издалека доносились крики чаек. Невзначай я подслушал разговор сидящих рядом милф. Одна делилась с другой новостями:

– Представляешь, в понедельник иду с работы. Только пересекла по пешеходнику перекрёсток между Красноармейской и Пушкинской, как меня догнал мужчина лет 50. Седовласый, но ухоженный такой, подтянутый. И говорит: «Век бы за вами так шёл!». Спросил, как меня зовут, взял номер телефона и пообещал позвонить.

– А ты узнала его имя? – задала вопрос вторая милфа.

– Нет, я была в такой эйфории! Про всё забыла.

– И что, позвонил?

– Нет, ещё лучше. Не поверишь, встретились в «Солнечном раю», я там планировала по магазинам пройтись.

– И как?

– Ну, на вид он очень респектабельный, однако же смахивает на бандита. Знаешь, такого братка из 90-х. У него есть взрослый сын, сам разведён, живёт, дескать, один и ведёт бизнес – держит пару кафе.

– Слушай, сказка! – изумилась её подруга.

– Да, наверное, это судьба. Вот договорились с ним сходить в ресторан в понедельник после работы.

Обсохнув с тыльной стороны, я захотел перевернуться на спину и, приподняв голову, увидел задницу одной из милф. Вероятно, она ёрзала на жопе, когда вспоминала своего ухажёра, и сбила плавки, обнажив левую ягодицу. Я оцепенел, уставившись на неё. Внезапно меня осенило – её срака была очень похожа на седалище мадам из видео, которая понравилась Мишане.

Я решил удостовериться, кто из них кто. Для этого подрулил к ним и спросил время. Блондинка вынула из сумочки сотовый, глянула на его экран и сказала мне: «Пол третьего». Чуйка не подвела, это она повстречала седого незнакомца. Я успел её детально рассмотреть и остался доволен увиденным.

На вид я бы дал милфе сорок с хвостиком. Она была дамой в теле, но не пересекала границу с пышкой. Её средняя по размеру грудь казалась упругой в белом купальнике, живот бугрился складками из-за сидячей позы, а мясистые бёдра кое-где морщились из-за целлюлита. Но эти недостатки скрашивало миловидное лицо, слегка расплывшееся с возрастом.

Я поблагодарил милфу, вернулся на своё место, достал из портфеля мобильник, отошёл к деревьям и набрал Мишанин номер. Он ответил после третьего гудка:

– Алло.

– Здорова, Мишаня.

– Привет!

– Нашёл актрису для нашей постановки.

– Да ты что! – возопил он. – Где?

– Приезжай как можно скорее к причалу у стадиона. Сделай мне прозвон, как прибудешь.

– Хорошо, уже лечу.

Поговорив с Мишаней, я направился к рощице, находившейся примерно посередине между пляжем и пирсом. Оттуда я мог наблюдать за милфами и оперативно встретить Мишаню, когда он приколесит. Тем временем дамы побрели к воде и скрылись за ветвями растущих у берега раскидистых берёз. Пока они искупаются и обсохнут, минует не меньше получаса.

Мишаня жил в паре кварталов от причала, и уже минут через пять тренькнул мне, прикатив на условленное место. Я бойко зашагал по грунтовке и за кустами, обступившими пирс сбоку, заметил его «Форд». Забрался в кабину, пожал ему руку и дал указания:

– Сиди пока здесь, жди. Как будешь нужен, я дам знать.

Мишаня кивнул и подмигнул мне, задорно улыбаясь. Я вылез из тачки и немедля двинул на пляж. Милф нигде не было видно, но их вещи валялись на песке, поэтому я был уверен, что они ещё плавают. Внимательно обведя взглядом поверхность водосранки, я различил вдалеке от берега их головы. Дамы неторопливо подгребли к пляжу, вышли на сушу и разлеглись на пледе. Я растянулся на животе на своём покрывале и периодически зыркал в их сторону.

Они потрепались о сыне брюнетки, студенте, который недавно сошёлся с однокурсницей и поселился с ней в арендованной квартире. Вскоре их разговор сошёл на нет, и они засобирались – рассовали по пакетам бутылки с водой и пластиковые контейнеры, скрутили плед в рулон, надели юбки и футболки и поковыляли в сторону дороги, по щиколотки утопая в горячем песке.

Тем временем я запихнул в рюкзак покрывало, накинул шорты и рубаху и увязался следом. Дойдя до стадиона, они свернули влево и зашагали вдоль дороги. Затем пересекли проезжую часть на перекрёстке и юркнули на узкую улочку. Я ускорился, чтобы не упустить милф из вида, и внезапно оказался прямо за их спинами. К моему счастью, они увлечённо беседовали и не оборачивались. Пройдя мимо десятка частных домиков, дамы остановились, обнялись на прощание, и брюнетка потопала дальше. А блондинка двинула к небольшой одноэтажной хате, обшитой бледно-голубым сайдингом, и скрылась за калиткой. Я набрал Мишаню, объяснил ему, куда ехать и сел на пенёк на обочине.

Через считанные минуты он вывернул из-за угла и припарковался у пышных кустов сирени. Я ввёл его в курс дела, и он с энтузиазмом вызвался посторожить хату. Я же поехал на автобусе домой, чтобы похавать и переодеться.

22.

В тот же день я вернулся на Отрожку, и мы с Мишаней договорились брать милфу, не откладывая дело в долгий ящик. Когда стемнело, в окнах её дома загорелся свет, но за всё время наблюдения в хату никто не заходил, и я предположил, что она коротает вечер в одиночестве. В 11 часов милфа выключила лампу и, судя по всему, пошла на боковую. Мы подождали до полуночи и решили действовать.

Я напялил перчатки, вылез из тачки и побрёл вдоль дороги. Поравнявшись с хатой милфы, подскочил к забору и с разбега перемахнул через него. За воротами под навесом стояла крошка «Дэу» «Нексиа», на которой, вероятно, каталась мадам. Фонарь с улицы хорошо освещал двор, но изгородь отбрасывала длинную тень. Принюхался. Дерьмом не шмонило. Значит, барбоса нет. Прижимаясь к ограде, дабы оставаться в тени, я, пригнувшись, обошёл дом сбоку и добрался до сада, разбитого за зданием. Зашкерился под деревьями и оглядел торец строения.

Окно посередине было настежь распахнуто. Я распластался на брюхе и подполз к стене. Потом выпрямился, прислоняясь к дому, заглянул внутрь и ударился носом в москитную сетку. Ухватился за рамку, к которой она была прикреплена, аккуратно отодвинул её в сторону, вынимая из креплений, вытащил наружу и положил на землю. Затем уцепился за подоконник, подтянулся и протиснулся через оконный проём вперёд головой.

Проникнув в помещение, сел на корточки и насторожился. Ни звука. Комната была маленькой – около 10 квадратов. Слева угадывался силуэт огромного шкафа во всю стену, а справа – кровать, рядом с которой стояла тумбочка. С ближнего ко мне края постели свисала нога, судя по элегантной стопе, женская. Приподнявшись, я посмотрел на постель и увидел милфу. Она лежала на животе, широко раздвинув культяпки и уткнувшись лицом в подушку.

Обогнул койку и сел рядом с милфой. Пробежался пальцами по её пояснице, опустил руку ниже и ласково помацал ягодицы. Потом скользнул ладонью по бёдрам и пощекотал сомкнутые половые губы. Милфа что-то промычала, поворочалась и затихла. Тогда я снял перчатки, послюнявил средний палец, медленно засунул его ей во влагалище и стал водить им взад-вперёд. Сперва она завиляла задницей в такт моим движениям, но через несколько мгновений напряглась, сжимая булки, оторвала башку от подушки, заметила меня и вскрикнула.

Я тут же запрыгнул ей на спину, надавил коленом на шею и прошептал: «Не рыпайся». Стянул шорты с трусами и перебрался к ней на бёдра. Накрутил волосы милфы на кисть правой руки и потянул к себе. Она выгнула шею и судорожно задышала. Левой рукой схватил подушку и просунул её под промежность милфы, приподнимая таким образом её жопу. Потом взялся за член и засадил его в вагину.

От страха милфа сжала влагалище, защемив писюн, а бёдрами надавила на яйца. Я просунул колени ей между ног, чтобы развести их, и, добившись своего, впендюрил шланг до конца. Головка ткнулась во что-то мягкое, я извлёк писюн почти полностью и вновь засандалил его поглубже, но на этот раз не почувствовал никакого барьера.

Сопли размазывать было некогда, поэтому я начал резкими и мощными толчками загонять член в лоно милфы. Она постаралась вырваться, однако я заломил ей руку за спиной и сильно дёрнул за волосы, вынуждая её изогнуть спину и упереться животом в постель. Она ахнула и пихнула меня задницей, надеясь отбросить в сторону. Я же со всей дури выбросил таз вперёд, протаранил её ягодицы и кончил в пилотку, передёрнув пару раз напоследок.

Передохнул секунд 10, схватил милфу за бока и перевернул на хребет. Она сердито вылупилась на меня, поджав губы. Зарядил ей по подбородку правым хуком. Балда милфы мотнулась из стороны в сторону и откинулась на затылок, а зенки расфокусировались, и из них испарилась злоба. Тогда я надел трусы, шорты, вытащил из кармана верёвку, связал добычу и залепил ей рот скотчем, пока не очухалась.

Она была довольно крупной дамой и, наверное, перевешивала меня на дюжину килограмм. Поэтому я даже не стал пытаться перетащить её в одиночку и решил позвать на помощь Мишаню. Натянул перчатки, вышел из комнаты через арку и попал в длинный коридор. Свернул вправо и притормозил у входной двери. Отодвинул засов, прошмыгнул через крыльцо во двор и махнул рукой Мишане. Он выскочил из кабины и перед тем, как зайти в хату, предусмотрительно отворил боковую дверь «Форда».

Я взялся за ноги, а Мишаня подхватил милфу за плечи. Мы вынесли её на улицу, осторожно огибая углы, затем спорым шагом приблизились к тачке и закинули милфу в кузов. Корефан закрыл автомобиль, забрался на место водителя, я сел на пассажирское сиденье, и мы покатили к Мишаниной хате.

23.

Освободившись от верёвки и скотча, милфа начала визжать и лупить по стенам. Чтобы утихомирилась, мы продержали её без воды и еды чуть больше двух суток. Утром на третий день после похищения Мишаня отворил тормоза в кладовку и поставил на пол тарелку кукурузной каши и литровую банку сладкого чая. Через 20 минут он забрал посуду, и мы вдвоём застыли у порога, смотря внутрь комнатушки на нашу пленницу.

Милфа сидела в углу, скрестив ноги, и удручённо пялилась на пол. На ней был надет халат нимфы. Её лицо уже заметно осунулось, вокруг глаз появились тёмные круги, а взгляд потух.

– Не вешай нос! – нарочито бодрым тоном воскликнул Мишаня.

Милфа вздрогнула, но не проронила ни слова, и кент продолжил:

– Значит, диспозиция такая: если будешь с нами сотрудничать и чётко выполнять указания, то мы тебя отпустим.

Нимфа не меньше десятка дней кормила червей в земле, однако в кладовке всё ещё смердело мертвечиной. Складывалось впечатление, что доски насквозь пропитались миазмами, пока её труп разлагался. Бьюсь об заклад, что в такой атмосфере милфа почти успела себя убедить в том, что не выйдет отсюда живой. Услыхав заветное «отпустим», она встрепенулась, впервые за время нашего визита окинула нас взором и энергично закивала, как игрушечная собака на торпеде.

– Вот и хорошо, – удовлетворённо подытожил Мишаня, – тебя долбили в сракотан?

– Что? – недоумённо переспросила милфа.

– Ну, анальным сексом занималась?

– Нет, конечно.

– Почему «конечно»? – встрял я в их разговор.

– Я ведь порядочная дама, а не какая-то шалава из подворотни, – надменно насупившись, ответила милфа.

– А ты тут характер не показывай, – проворчал Мишаня и погрозил ей кулачищем.

– Так точно, – покорно отозвалась она и понурила голову.

– Да расслабься, – успокоил я милфу, – чай, не в армии.

24.

На подготовку ушло четыре дня. Я сократил рацион милфы до крошечной тарелки гороховой каши в сутки, но в воде не ограничивал, поэтому её фейс быстро пришёл в норму, приобретя былую округлость. По вечерам я ставил милфе клизмы. Прислонял её спиной к стене вверх ногами, заливал через очко пол литра ромашкового настоя, держал её в таком положении 15 минут, чтобы раствор опустился по кишечнику, и потом пускал к ведру испражниться.

Посчитав, что чистка милфиного говнопровода завершилась успешно, я предложил приступать к эксперименту, и Мишаня, ликуя, согласился. Милфа по команде сбросила халат в кладовке и проплыла передо мной, вертя оголённой кормой, в гостиную. Я смачно шлёпнул её по круглой заднице, сунул руку в карман шорт и стиснул набухшую залупу. Милфа, сучка, обернулась, посмотрела на меня и игриво подмигнула, улыбаясь.

Я разделся и развалился на полу, застеленном толстым пледом. Мишаня, одетый в серые брюки и бежевую рубашку, расположился в кресле напротив меня. Милфа присела на край дивана, повернувшись ко мне боком. Она изящно провела пальцами по груди, животу и ягодицам, подчёркивая два наиболее притягательных изгиба своего тела, образующих слегка накренённую 8. Дама схватила сиську, потянула её вверх и, склонив голову, лизнула сосок, глядя при этом мне в глаза. Член поднялся примерно до половины девятого и остолбенел там, периодически пульсируя.

Мишаня хлопнул в ладоши и объявил: «Мотор!». Милфа взяла протянутый ей презерватив и опустилась передо мной на колени. Её сиськи на поверку оказались крупнее, чем я изначально думал. Никак не меньше третьего размера. За счёт своей внушительной массы буфера стали проигрывать в поединке против силы притяжения и поэтому обвисли. Но, когда милфа наклонилась в мою сторону, титьки соблазнительно качнулись вперёд, будто два гигантских бетонных шара, которыми раньше сносили старые дома. Она нахлобучила гандон на шланг, развернулась ко мне спиной и присела надо мной на корточки. Намазала анус детским маслом, ухватилась за член и поводила головкой по очку.

Писюн слёг ещё на этапе облачения в резиновую защиту. Он всегда скукоживался как российский рубль, если я нервничал. Мишаня не вытерпел и грозно пророкотал:

– Что ты, блядь, вату катаешь. Пососи его что ли!

Милфа послушно повернулась ко мне фасом, встала раком, сверкая задницей прямо в морду Мишане, и начала отползать. Но я остановил её, взявшись за плечи, и притянул к себе. Провёл языком по шее, лизнул мочку уха. Мы дали милфе помыться в душе перед еблей, и сейчас от неё приятно пахло ландышами. Я сдавил рукой её ягодицу, зарылся лицом в мягких, словно лебединых пух, титьках и ощутил, как член ткнулся во что-то колючее. Мы не снабдили милфу бритвой, посему на её лобке выросла рыжеватая щетина, в которую и врезалась залупа.

Милфа привстала так, чтобы её сисяндры болтались на уровне моего рта, широко раздвинула культяпки и потёрлась вагиной о мой живот. Я скользнул языком по одному, а потом по другому соску, и она пролепетала:

– О, да!

– Ну всё, хватит, – прервал нас Мишаня, – принимайтесь за дело.

Милфа вновь нависла надо мной, вцепилась в окаменевший член и села на него очком. У неё была очень тугая жопа, и шланг будто угодил в мышеловку. Опираясь на руки и ноги, милфа исхитрилась пару раз качнуться на члене, будто лодка на низких волнах, и чуть ослабила хватку на писюне.

Её спина перегораживала мне обзор, и я не понятия не имел, чем занимается Мишаня. Довольно скоро конечности милфы задрожали от натуги, и я вызвался ей ассистировать, подпирая ладонями сракотан.

Вдруг её лодыжки сграбастали широкие волосатые кисти – очевидно, Мишанины – стопы милфы взмыли в воздух, а задница, наоборот, грохнулась всем весом на мой лобок. Милфа облокотилась на меня и, влекомая интенсивными толчками, стала ритмично мотыляться взад-вперёд. Частота импульсов моментально увеличилась, внезапно раздалось рычание, и милфа затрепетала, словно её прошиб озноб. Толчки так же неожиданно прекратились, засим до меня донёсся приглушённый топот, затихший где-то в коридоре.

Милфа слезла с члена, сняла с него резинку и поигралась с головкой языком. Прильнув сиськами к моему паху, она уселась мне на ногу и поелозила по голени тёплым и влажным влагалищем. Потом затолкала шланг почти целиком в рот и, поперхнувшись, высвободила его и побила себя залупой по губам. Я схватил её за локти и придвинул к себе, она распрямила спину, ввела член в вагину и начала скакать на писюне, опираясь руками на мою грудь. Я взвинтил темп фрикций и выплеснул запас спермы во влагалище, буравя пальцами её сдобные булки.

25.

Следующим вечером я делал милфе анальное спринцевание. Она с горем пополам балансировала на лопатках, вытянувшись поперёк стены кладовки вверх тормашками. Её дыни выкатились из-под ворота и с флангов прикрывали щёки. Я отодвинул полы халата, оголяя её задницу, вооружился клизмой, медленно засунул носик в очко и надавил на грушу обеими руками, чтобы впрыснуть ромашковый настой.

Милфа воспользовалась тем, что мои культяпки были заняты, стащила с меня портки с труселями и принялась теребить шланг. Я никак не отреагировал на её поползновения и, закачав в жопу раствор, поправил одежду и отошёл к противоположной стене. Спустя 15 минут указал милфе на ведро. Она послушно перекувырнулась на ноги, зависла в присядку над уткой и извергла из ануса, будто из жерла вулкана, поток светло-жёлтой жидкости.

Я направился к выходу и, когда проходил мимо милфы, она вновь уцепилась за член и с силой сжала залупу, облизывая поочерёдно то левый, то правый сосок.

– Завязывай с этой хренью, – буркнул я.

– Какой хренью? – в наигранном замешательстве вопросила милфа и кокетливо прикусила нижнюю губу.

Я прописал этой притворщице двоечку по корпусу, она шлёпнулась на жопу и в голос зарыдала.

После этого инцидента в кладовке милфа больше не строила из себя героиню-любовницу. Естественно, она расстроилась из-за того, что мы её не выпустили на волю. Однажды, оказавшись в гостиной, она опрометью кинулась к окну, видимо, собиралась сигануть на улицу. Однако Мишаня вовремя рихтанул ей по печени и отбил всякое желание ерепениться. Милфа перестала чудить и услужливо подставляла нам дырки, но без должного огонька.

Ещё меня стал напрягать Мишаня. Возбуждаясь, он начинал потеть как шахтёр-стахановец. С него пот стекал на милфу, смешиваясь с её выделениями, и затем получившийся коктейль выливался на меня. Милфин пот практически не смердел, а от Мишани разило какой-то горечью, свербевшей глаза. Эту проблему нужно было срочно решать, и уже после вторых поебушек я смастерил простенький трахательный станок.

Взял обычный деревянный кухонный стол, перевернул его на столешницу и подпилил ножки примерно до полуметровой длины. Затем прикрутил к ним с небольшим уклоном бруски таким образом, чтобы они шли вдоль стола. После этого кинул на столешницу с внутренней стороны матрац, а к брускам присобачил на металлические уголки прочную клеёнку. Проделал в ней дырку сантиметров 6 в диаметре, через которую со свистом пролетал член.

Испытания моего изобретения прошли удачно. Клеёнка, конечно же, прогибалась в центре под тяжестью милфы, и пот капал мне на лобок через отверстие. Но львиная доля телесной охлаждайки проносилась мимо воронки и благополучно устремлялась на пол с края самодельного тента.

Я был доволен, Мишаня – счастлив, а милфа грустила. Пытаясь её развеселить, корефан как-то раз нахлобучил на голову розовый кудрявый парик и напялил на нос красный шарик, державшийся на резинке. Но закос под клоуна не разрядил обстановку. Наоборот, нестандартный прикид Мишани напугал милфу, и она со страху сжала анус так, что иголка бы не пролезла. Небось в детстве у неё был заплёт с циркачом. Пришлось подпоить её водярой, а с экспериментами решили завязать, дабы не нагнетать ситуацию.

26.

Мы абузили милфу две с небольшим недели. В течение дня занимались своими делами, а вечером жарили её в два ствола. Но, как верно подмечено, всё хорошее когда-нибудь заканчивается. Конец нашему тройнику настал в ничем непримечательную среду.

Отужинав, по уже устоявшемуся обыкновению я поехал на автобусе к Мишане. После традиционного спринцевания милфы разделся, улёгся на матрац и просунул через дырку в клеёнке член. Она взгромоздилась на станок, вздрочнула писюн и впендюрила его в очко. Несколько дней назад я впервые обратил внимание, что шланг стал проскальзывать ей в задницу как по маслу. То ли анус милфы растянулся, то ли она перестала тужиться.

Погоняв некоторое время писюн туда-сюда, я развалился на спине и разомлел. Милфа же, пыхтя как паровоз, в размеренном темпе запрыгала на члене. Бухнули тяжёлые шаги, и с обеих сторон от станка материализовались Мишанины колени. Милфа стопарнула, явно готовясь принимать дрозда во второе дупло. Но корефан почему-то не залез на неё сверху и продолжил молча стоять.

Внезапно давление на клеёнку увеличилось, она прогнулась сильнее, чем обычно, и грянули хлёсткие шлепки. Ноги милфы свесились с края станка, и она резко мотнула тазом. Громко захрустело, и член пронзила острая боль. В него будто залили расплавленный свинец, который низвергся в яйца и уже оттуда начал растекаться по паху, охватывая его пламенем.

Я выудил шланг из милфиной жопы и, работая руками, выполз из-под клеёнки, оставаясь на спине. Поднявшись на ноги, увидел Мишаню, нависшего над милфой. Оскалившись, он стискивал ей горло своими огромными лапищами. От напряжения на его шее вздулись вены, а со лба градом лил пот.

Милфа колотила его ладонями по плечам, открывала и закрывала рот в бесплодных попытках вдохнуть воздух, типа как выброшенная на берег рыба. Её харя побагровела, а зенки норовили выпрыгнуть из орбит. Пару раз она зарядила коленями по Мишаниным бёдрам, но он не дал слабину.

Моё внимание перехватила пульсирующая боль в паху. Я перевёл взгляд на шланг, превратившийся в спелый баклажан средней величины. Он раздулся, увеличившись чуть ли не вдвое, искривился и приобрёл фиолетовый оттенок. Когда я дотронулся до члена, чтобы снять презерватив, по нему словно шандарахнула шаровая молния, и в глазах вспыхнули мириады искр. Меня затошнило, и я запечатал ладонью рот, дабы ненароком не заблевать ковёр на полу. Рвота вдруг отступила, и я гаркнул, корчась от боли:

– Мишаня, какого хрена ты творишь?

Он зыркнул на меня исподлобья и засим снова вперился в милфино рыло. Она уже не подавала признаков жизни и лежала, глядя в потолок. В оконцовке Мишаня прессанул ей шею с утроенной энергией и, убрав руки с её горла, пальцами сомкнул ей веки. Он обернулся и спокойным голосом произнёс:

– Что случилось?

– Хуй сломался! – воскликнул я и показал на опухший писюн.

– Бля… – протянул он и кинулся на кухню.

Я устроился в кресле, стараясь не тревожить член, откинул голову на спинку и зажмурился. Мишаня наколол льда из морозилки, насыпал его в пакет и притаранил мне. Я приложил лёд к шлангу, а корефан сгрёб в охапку милфу и перенёс её в кладовку.

– Ну как, полегчало? – поинтересовался он, вернувшись в гостиную.

– Терпимо. Что делать-то будем?

– В больницу тебе надо и чем скорее, тем лучше.

Мишаня помог мне надеть шорты, захватил лопатник, мы сели в машину и помчались к Ленинскому проспекту. Затормозили за поворотом на Чернавский мост и заскочили в медицинский центр «Муромец». У регистратуры нас встретила девчушка лет 20 в белом халате. Кент с ходу выпалил:

– Нам к хирургу, в какой кабинет?

– Вам назначено? – полюбопытствовала она.

– Нет, тут неотложное дело – перелом пениса.

Она ухмыльнулась и сказала:

– Паспорт давайте.

– У меня нет с собой документов, – вмешался я.

– Без паспорта не примем, – отрезала девчушка.

Мишаня вынул из кармана кошелёк, достал оттуда пятитысячную купюру и отдал ей. Она взяла бабло и скомандовала:

– Идите в пятый кабинет, с остальным потом разберёмся.

Я покостылял по коридору в сопровождении Мишани и отворил дверь с табличкой «Хирург». В помещении за широченным столом восседал упитанный дядька средних лет с пышными усами. Я приспустил шорты и вывалил фиолетовую булыгу. Он присвистнул, покачал балдой и задал вопрос:

– Как вас так угораздило, молодой человек?

– С кровати упал, – пробухтел я.

– Как-то поправить можете? – встрял Мишаня.

– Можем, конечно, – ответил врач, – нужно операцию делать.

– Сколько? – без обиняков спросил Мишаня.

– Наркоз, палата, сама операция. 75 000.

Мишаня тут же отсчитал банкноты и протянул их доктору.

– Нет, голубчик, деньги несите в регистратуру. А вы, – обращаясь ко мне, – направляйтесь в шестую палату.

Дядька клацнул по кнопке стоявшего на столе телефона и распорядился:

– Марина, заскочи ко мне.

Марина, юркая барышня с копной рыжих волос, отвела меня в палату, попросила переодеться в больничный халат и ушла. Через несколько минут наведался Мишаня, забрал ключи от моей квартиры, хлопнул по плечу и усвистал за паспортом. Я облачился в халат и, кряхтя, примостился на койку. На соседней кровати спал мужик со здоровенной повязкой на носу. Открыв пасть, он громогласно храпел, периодически причмокивая губами.

Марина не заставила себя долго ждать. Она заглянула в палату, бросила: «Идёмте», и, следуя за ней, я очутился в операционной. Там уже находились два врача: уже знакомый мне хирург и плюгавый мужичок под полтинник, оказавшийся анестезиологом. Он выяснил, нет ли у меня аллергии на наркоз, и, как только я расположился на кушетке под круглой лампой, воткнул мне в вену иглу, к которой была приделана трубка от капельницы. Затем мужичок приставил к моему рту маску, и я успел вдохнуть буквально пару раз, прежде чем операционная закрутилась сверху вниз, как искажённое помехами изображение на экране телевизора, и исчезла в пустоте.

27.

Я пришёл в сознание оттого, что меня тормошила Марина, приговаривая:

– Просыпайтесь, Юрий, просыпайтесь, – заметив, что я открыл глаза, она спросила. – Как себя чувствуете?

– Нормально, – просипел я в ответ и прочистил горло.

– Замечательно, – констатировала она и вышла за дверь.

Я лежал на койке в палате, накрытый простынёй. Было такое ощущение, будто меня разбудили посреди крепчайшего сна. Когда такое происходило в повседневной жизни, я гневался. А в тот момент меня почему-то обуяло безграничное умиротворение.

На соседней кушетке сидел мужик с блямбой на шнобеле и пялился в зомбоящик. За окном было темно, и я предположил, что минуло немного времени. Но всё-таки задал дядьке вопрос, чтобы удостовериться:

– Который час?

– Полдесятого, – прогнусавил он, посмотрев на наручные часы.

Глаза слипались, и я не видел смысла бодрствовать. Поэтому поудобнее развалился на кровати, расслабился и почти сразу задремал.

Снилось, что врачи оттяпали мне шланг и зачем-то заставляли меня голожопого приседать. Проснувшись в холодном поту, первым делом заглянул под простынь и прочекал висящую над яйцами плотно забинтованную шишку, из которой торчала пластмассовая трубка мелкого диаметра сантиметров 10 в длину. На ощупь член показался твёрдым, и от греха подальше я оставил его в покое.

После завтрака, состоявшего из тарелки овсянки и кружки чёрного чая с сахаром, в палату пришкандыбал хирург. Он сообщил, что операция прошла успешно. Член вспороли как рыбье брюхо, откачали кровь, потом заштопали, и в оконцовке сделали обрезание. Доктор записал меня на приём через 10 дней – снимать швы. А до этого момента предписал ссать через трубку, чтобы не зафаршмачить бинты и не занести инфекцию. Про секс можно было забыть по меньшей мере на месяц. Но при хорошем раскладе писюн будет почти как новенький. В данном случае «почти» означало отсутствие крайней плоти и наличие шрамов.

К обеду подоспел Мишаня и предложил подкинуть меня до дома. Я согласился, переоделся в вольное, забрал в регистратуре выписку, и мы покатили на «Форде» на правый берег. Ехали молча, размышляя каждый о своём. Мишаня вызвался подсобить мне подняться в квартиру, несмотря на работающий лифт, и я пригласил его в гости – перетереть, что его гложет. Сделал нам по отвёртке, и мы, держа в руках бокалы, устроились на диване.

Выяснилось, что у Мишани перестал вставать на милфу. Он винил во всё её худобу, дескать, она сбросила изрядно килограмм и потеряла схожесть с понравившейся ему мадам из видео. Я тоже заметил, что милфа сильно осунулась, но не придал этому значения. От строгой диеты, от стресса, от регулярных клизм или, что более вероятно, от всего в совокупности она быстро постройнела, чем укоротила себе жизнь. Разумеется, никто не собирался её никуда отпускать, но жирная жопа могла бы ей выиграть месяц-другой.

Мишаня извинился за свою вспышку гнева, от которой я ненароком пострадал. В шутку порекомендовал ему открыть контору «Мишаня и ко», специализирующуюся на экспресс-похудании. Сколько бы бабла сколотили… Он прикол не оценил, но приличия ради подавил лыбу.

Корефан настолько утратил интерес к милфе, что закопал её труп в саду на следующий же день – утром, перед тем, как навестить меня в клинике. Вообще он печалился так, словно член сломали ему, а не мне. Мишаня осознавал, что на поиски милфы 2.0 может уйти не один месяц. Я же не видел в этом проблемы, довольствуясь проведёнными с первой дамой вечерами, и не тратил время на бесполезную грусть.

28.

Чтобы развеяться, Мишаня позвал меня на концерт группы с грозным названием «Каменная рука», и я охотно одобрил эту инициативу, потому что мне настопиздело куковать дома с забинтованным членом. Он заехал за мной на «Форде» около 7 вечера, и мы погнали в Северный район. Парковка рядом с рок-баром, в котором выступали каменнорукие, была до отказа забита машинами, поэтому кент забурился во двор расположенной по соседству девятиэтажки и затормозил у детской площадки. Мы хлопнули по паре стопок джина, запили тоником и выпрыгнули из салона.

Погода стояла тёплая, посему мы были легко одеты: Мишаня – в белую рубашку с коротким рукавом и серые брюки, а я – в гавайку с цветастыми пальмами и джинсы. У входа в заведение толпилась куча народу, и мы насилу продрались сквозь кодлу курящих, болтающих и пьющих рокеров. Забашляли за билеты и встали поблизости от колонок, бесцеремонно растолкав беснующуюся молодёжь.

Смердело потом и пивом, царивший полумрак разрывали разноцветные огоньки светомузыки, а из пластмассовых ящиков-генераторов холодного тумана валили клубы стерильного пара. На сцене трое мужиков рубали классический хеви-металл типа «Айэн Мейден», под который кроме как качать головой делать больше нечего, и я откровенно заскучал.

Патлатый солист ловко перебирал струны электрогитары, не забывая реветь в микрофон. На бас-гитаре играл эдакий седовласый ковбой «Мальборо» воронежского пошиба в чёрной кожаной шляпе, а по барабанам стучал в лучших традициях жанра мордатый типок с козлиной бородкой.

Вперёд нас протиснулись две девахи. Лицо одной практически полностью скрывали длиннющие светлые волосы, и моё внимание привлекла её подруга – мамзель на вид едва легального возраста с дьявольцой в глазах. На ней были надеты голубые джинсы-клёш и короткая белая футболка, между которыми виднелась полоска нагой кожи сантиметров 8 в ширину. Сучка не носила лифчика. Её титьки тряслись одновременно с кудрями неопределённого оранжево-фиолетового цвета, ниспадавшими до плеч. Казалось, будто остроконечные соски мамзели вот-вот проткнут материю и вырвутся на свет божий.

Когда она подняла руки над головой, чтобы похлопать музыкантам, её футболка задралась, оголив нижние полушария сисяндров. Член невольно поднатужился, вызвав приступ жуткой боли, и тотчас же обмяк. Мишаня с серьёзным, как инфаркт миокарда, видом зырил на певца, напрочь игнорируя бесовку.

Мамзель с приятельницей сели за столик позади нас, взяли по бокалу пива и чокнулись с пухляшом и жеманным пареньком, составлявшими им компанию. Я медленно выдохнул сквозь зубы, дабы успокоиться, и сконцентрировал внимание на бас-гитаристе, меланхолично дёргавшем за толстые струны. К сцене выскочила рокерша-ветеранша – кобыла лет под 45 в чёрных кожаных портках. Махая огненно-рыжей шевелюрой, она с энтузиазмом подрыгала конечностями и, когда трек закончился, растворилась среди сборища зрителей.

Мишаня направился к барной стойке, чтобы купить пива. Я обернулся и наткнулся взглядом на мамзель, покачивающуюся прямо за моей спиной. Она держала в руках телефон, очевидно, снимая музыкантов на камеру, и улыбалась во все 32 зуба. Встретившись со мной взором, она, словно извиняясь, пожала плечами и продолжила записывать видео.

Через несколько минут возвратился Мишаня и всучил мне бокал. От духоты уже замучила жажда, и я сходу осушил его наполовину. Из динамиков грянула энергичная музыка, от которой повеяло Диким Западом, и мамзель снова прошмыгнула на танцпол. Она извивалась как ползущая змея и мотылялась из стороны в сторону с блаженной смешинкой на широких устах.

Я добил пиво, сунул стакан Мишане, подрулил к мамзеле и запустил руки под её футболку. Обхватил титьки и нежно их сжал. Они как раз умещались в ладонях и на ощупь были упругими, будто два наполненных гелем шарика. Возникший кайф походил по уровню благодати на удовольствие от лежания в кровати с тёплой мягкой подушкой, возникающее после нескольких бессонных ночей. Она не переставала лыбиться, судя по всему, совсем меня не замечая. Тогда я отпустил буфера мамзели, скользнул ладонями по её животу и провёл пальцами по бархатистой коже спины. Губами поймал сосок и присосался к нему через ткань.

На моё плечо опустилась чья-то культяпка. Мне дико не хотелось отвлекаться от сисек мамзели, но иного выхода не было. Я резко прокрутил корпус по часовой стрелке, выставив перед собой локоть, и удачно попал острой косточкой прямо по виску жеманного паренька. Он повалился набок, а я повернулся к мамзеле и помацал её титьки под одеждой.

Блаженство, в которое меня молниеносно погрузили её бидончики, было грубо прервано пушечным ударом по печени. Дыхание спёрло, туловище скорчила судорога, и я непроизвольно сел на корточки, тщетно пытаясь вдохнуть. Надо мной склонился пухляш, который явно и пробил мне по корпусу. Он сжимал и разжимал кулаки и свирепо раздувал ноздри. Толстяк напоминал карикатурного разъярённого быка, не хватало только рогов да копыт.

Я рассмеялся, кривясь от боли, поднял голову и оскалился. От удивления рожа пухляша вытянулась, и его брови вопросительно изогнулись. Мишаня же преподнёс ему главный сюрприз. Оказавшись позади жиробаса, он зарядил ему правым хуком по уху. Толстяк рухнул на пол как подкошенный рядом со своим товарищем, которого я вырубил.

В тот же миг на Мишаню синхронно набросились, как дворняжки на медведя, трое парней. Они силились затащить его в партер, но корефан удержался на ногах. Он попятился и впечатал мудозвона, вцепившегося ему в спину, в установленную посреди зала бетонную колонну. Затем Мишаня сграбастал за шеи двух оставшихся соперников и столкнул их лбами.

Надо отдать должное мужикам – они рубали забористый металл, несмотря на мордобой. Хотя, может быть, их и вовсе заводила спонтанно завязавшаяся драка. Так или иначе, из-за гремевшей музыки я не услышал, с каким звуком столкнулись парни репами, но прекрасно видел, как они брякнулись на пол.

– Валим! – пророкотал Мишаня и опрометью бросился к выходу.

Я подхватил мамзель, взвалил её себе на плечо как мешок с цементом и последовал за корешем. Растолкав всех на своём пути, Мишаня выскочил наружу, повернул налево и побежал во двор. Я изо всех сил старался его догнать, однако расстояние между нами только увеличивалось. Мамзель весила не меньше полтинника и основательно меня стопарила, но избавиться от неё у меня рука не поднималась. Благо машина была припаркована недалеко, и я не боялся потерять Мишаню из вида.

Когда проносился мимо детской площадки вблизи микроавтобуса, раздался нетипичный для улицы шум наподобие всплесков воды, типа кто-то спустил унитаз. Я оборотился, не замедляясь, и заприметил лужицу на асфальте и расплывавшиеся по моим джинсам тёмные пятна с оранжевыми прожилками. Сучка заблевала мне все штаны!

Мишаня на ходу отключил сигнализацию и метнулся за руль. Я отодвинул дверь в кузов, кинул мамзель между сидениями и футболкой вытер рвоту с её хлебала. Она свернулась клубочком и зажмурила зенки, превратившись в маленького ангелочка. Тогда я перелез на кресло штурмана, и Мишаня сорвался с места, дымя шинами, и помчался к улице Хользунова. Доехав до неё, он сбавил скорость, перестроился в крайний правый ряд и расслабился, откинув башку на подголовник.

– На кой хрен она тебе всралась? Ты ведь даже ебать никого не можешь, – сердито проворчал Мишаня.

– Сиськи понравились… – сказал я, разводя руками.

– А в машину зачем приволок?

– Чёрт его знает, растерялся, наверное, – ответил я и пожал плечами.

Мишаня крутанул баранку вправо, прижался к бордюру и резко затормозил. Поковырявшись в бардачке, он вытащил оттуда гигантский охотничий нож и через боковую дверь забрался в кузов, где кемарила мамзель. Корефан перевернул её на спину, задрал футболку, ухватился пальцами за сосок и потянул его к себе, а ножом полоснул по титьке снизу-вверх, целиком её отрезав. Лезвие рассекло кожу легко, как размякшее на жаре масло. Из раны тут же брызнула кровь, угодившая Мишане в лицо и на грудь. Мамзель пришла в себя и душераздирающе завизжала. Мишаня прописал лбом ей по фейсу, и она заткнулась. Из расквашенного носа по её щекам и подбородку растеклись кровавые ручейки.

Мишаня стиснул второй сосок, оттянул его подальше и оттяпал сиську. На этот раз мамзель не верещала. Она скулила, пускала ртом красные пузыри, и колотила по дну машины ладонями. Кент швырнул мне отрезанные буфера и буркнул:

– Наслаждайся.

Я машинально поймал окровавленные куски плоти и поглазел на них. Да, у мамзели определённо были красивые розовые соски. Но в отрыве от её тела они, как и титьки, теряли свою магическую притягательность. Поэтому я не придумал ничего лучше, чем выбросить сисяндры из окна. Тем временем Мишаня оторвал мамзель от пола и зашвырнул её подальше в густые заросли травы на обочине. Скинув балласт, он уселся на место шофёра, тронулся и поколесил дальше по Хользунова.

29.

Мишаня свернул вправо с Антонова-Овсеенко и покатил на запад в сторону городка Семилуки. В ответ на мой вопросительный взгляд он пояснил:

– Заедем на озеро, сполоснёмся.

Видок у нас был, конечно, атас. Как будто мы забивали свинью алюминиевой ложкой в собачьей конуре. Я уделался в мамзелиной юшке не так основательно, как Мишаня, но и дураку было ясно, что меня упакуют за компанию, если тачку тормознут мусора. Нынче гаишники редко устраивают засады и больше полагаются на камеры. Соответственно, вероятность провала стремилась к нулю.

Мы и впрямь доехали без приключений до грунтовки, которая вклинивалась в лес неподалёку от поляны, на которой Мишаня по весне прятал жмуриху. Пришлось минут 5 потрястись по ухабам да поогибать особенно глубокие ямы. На развилке рядом с водоёмом дорога круто забирала вверх, а потом под острым углом опускалась прямо к озеру. Чтобы невзначай не забуксовать в песке, Мишаня взял чуть левее, когда оказался на вершине холма, и придвинулся к кустам, где грунт был утрамбован.

Мы шустро десантировались из «Форда» и побрели к пляжу. Нам повезло – на берегу не было ни души. Хотя я сомневаюсь, что в 11-м часу вечера на озере бывал аншлаг. Ноги утопали в сыпучем прохладном песке, поэтому я снял мокасины и понёс их в руке. Мишаня последовал моему примеру, и мы приблизились к водоёму, сверкая голыми пятками. Оставили на суше обувь и в одежде зашли в воду. Я нырнул, погрузился на пару метров и плыл до тех пор, пока не почувствовал жжение в лёгких. Оказавшись на поверхности, перевернулся на спину, раскинул руки по сторонам и выпрямил спину таким образом, чтобы из воды торчал только нос. В этой позе достаточно неспешно перебирать культяпками, дабы не пойти на дно и сохранить тело в горизонтальном положении.

Стоял штиль. Вода прогрелась за день и была тёплой, как парное молоко. Замершая гладь озера напоминала чёрное зеркало, в котором отражались яркие звёзды и практически полная стареющая луна. Водоём окружали холмы разной высоты, опоясанные казавшимся чёрным частоколом сосен, а на пляже кое-где виднелись тёмно-серые островки невысоких лиственных деревьев или кустов. На фоне более светлого песка прохлопали крылья, очевидно, летучей мыши, выдвинувшейся на охоту. Мишаня уже выбрался на сушу и повесил на ветки сырую одежду, оставшись в одних трусах. Я тоже вышел из воды и швырнул на кусты рубаху и джинсы, чтобы лучше просохли.

– Принесу бухло, – сообщил Мишаня и поплёлся к машине.

Я же покамест пробежался по берегу, собрал сухих веток и развёл огонь, когда Мишаня подал спички. Мы устроились возле костра напротив друг друга и стали потягивать джин-тоник из пластиковых стаканчиков, глядя на пламя, которое отрыгивало снопы искр всякий раз, когда древесина лопала под давлением пара.

Я плюхнулся на бок и посмотрел на Мишаню. Его лицо показалось мне гораздо более широким, чем обычно, и, приглядевшись, я понял, что оно совершенно мне незнакомо. Сначала меня посетила мысль о том, что я не заметил, как место Мишани занял неизвестный мне мужик. А потом подумал, что по невнимательности толком не запомнил, как выглядит кореш.

Сел и снова позырил на кента. Он не отличался от того человека, образ которого отпечатался в вымышленной книге на полке с надписью «Мишаня». Но, как только я вновь опустился на бок, очертания его рожи изменились, и корефан обернулся в толстомордого типа. Не верилось, что угол обзора и игра света и тени способны кардинально модифицировать внешность человека. Стало жутковато, и я принял сидячее положение, чтобы развеять иллюзию и перестать гадать, оборотень Мишаня или нет.

Накатив джина, я задал уже давно мучивший меня вопрос:

– Как ты понял, что тебя привлекают жмурихи?

– Дело случая, как и всё остальное, имеющее важное значение в нашей жизни, – по синей лавке расфилософствовался он. – Давно это было, мне исполнилось 17 лет, и я учился на первом курсе универа, – Мишаня разулыбался, вспомнив юные годы. – Мы с одноклассниками сдали зимнюю сессию и собрались на Дне выпускника. Разумеется, насинячились и разбрелись из школы кто куда. Одна из девчонок, Мальвина у неё погоняло было, пошла с подругами в клубешник, и её на перекрёстке тачка насмерть сбила. Всех, в том числе и меня, пригласили на похороны.

Она долбанулась затылком об асфальт, рассказывали, что кусочки мозгов полукругом разлетелись по дороге. Но больше серьёзных повреждений не было, и Мальвину положили в открытый гроб. Помню, подошёл к постаменту, а она там полёживает в белом свадебном платье. Симпотная пиздец. Ну у меня и встал. Смотрю, брюки топорщатся, руку в карман сунул, пощупал – что камень! Повезло, что на мне был надет пиджак. Сгорбился, глаза ладонью прикрыл – с понтом плачу – и потихоньку без палева доковылял до скамейки.

– И что в итоге? Впендюрил Мальвине? – поинтересовался я.

– Да какое там! Её в тот же день закопали, а мне было страшно рыскать по кладбону, – раздосадованно махнул рукой Мишаня и замолк. – Однокурснице присунул, – продолжил он вскоре.

– Расскажи-ка, любопытно.

Мишаня отхлебнул джина с горла и поведал историю:

– Любка, хороша сучка была, хоть и шалава подзаборная. Я после похорон Мальвины сиськи промял до марта, но в конце концов остановил свой выбор на Любке. Зная, что она падкая на пасту, пригласил её в итальянский ресторан, и она согласилась. Я в то время гонял без прав на «Опеле» «Астра». Забрал её у дома и понёсся загород, дескать, полюбоваться закатом перед ужином. Заехал в лес, затаился в чащобе, чтобы никто не срисовал. Любка посчитала, что я её ебать буду, и полезла целоваться. Понятное дело, я с ней лобызаться не стал – она хуёв перевидала больше, чем школьный унитаз. За руки её взял, тактично отодвинул и говорю: «Как относишься к БДСМ?». И достал из бардачка наручники, купленные в «Розовом кролике».

Любка рассудила, почему бы и нет, попросила только одежду не портить, потому как денег стоит. В общем, застегнул ей браслеты на руках за спиной, накинул на голову пакет и затянул его верёвкой. Её закозлоёбило, поэтому, чтобы обшивку не поломала, я вытолкал её из тачки через боковую дверь. Закурил, и, пока дымил сигаретой, она елозила башкой по земле, пытаясь освободиться, – Мишаня затих на несколько секунд, пристально всматриваясь в огонь. – Сразу впендюривать ей не рискнул – опасался заразу подхватить, если гандон порвётся. Оттащил её труп в ямку, присыпал сверху листьями и оставил на пять дней мариноваться. Понадеялся, что за этот срок все бациллы передохнут.

– Её что, не искали?

– Искали, как же не искали. Прошерстили хаты её хахалей, поспрашивали у приятельниц, не собиралась ли она куда сваливать, да и забили. Я долго ещё к ней в гости в лес наведывался, – Мишаня мечтательно позалипал на луну, кивая башкой. – Поди, до сих в канаве валяется, если собаки не разрыли.

– Ну, за Любку, – шутливо заявил я и допил остатки джина.

Мишаня юмора не понял и, насупившись, уставился на умирающее пламя. Меня охватила неизвестно откуда взявшаяся тоска, заглотившая, словно чёрная бездна, все мысли. Но корефан прервал затянувшуюся на несколько минут паузу:

– Поехали домой, спать охота, – предложил он.

Мы кое-как облачились во влажную одежду, обезображенную размытыми светло-малиновыми пятнами, забросали песком тлеющие угли, поднялись по тропинке к «Форду» и понурые поколесили в город.

30.

Мамзель откачали. Добрые самаритяне подобрали её и отвезли в больницу. Эскулапы починили ей расквашенный нос и даже пришили на место сиськи, но они не прижились. Видать, слишком долго провалялись в траве и протухли. Фартово для нас с Мишаней воспоминания мамзели обрывались на бокале пива, щедро сдобренного старой-доброй водярой, а её приятели травили байки то о пятерых, то о семерых вероломных узбеках, исподтишка напавших на их шоблу-ёблу.

Удивительно, но наши физиономии нигде отчётливо не засветились. К опубликованному в интернете сообщению об объявлении изуверов в розыск были прикреплены два фоторобота да стоп-кадр с видеозаписи, снятой на камеру наблюдения в баре. На фотке виднелись расплывчатые силуэты людей, окутанных в полутьме клубами не то дыма, не то пара. А по рожам злобных упырей, изображённых на фотороботах, нас бы не опознали и родные матери, к сожалению, уже усопшие.

В субботу посетил «Муромца», чтобы снять с члена бинты. Хирург сказал, что писюн восстанавливался как запланировано, но предписал соблюдать сексуальный покой в течение месяца – в общем, ни потеребонькать, ни погатить. К слову, гонять лысого желания не возникало. Я не узнавал висящую между ног сосиску с вечно залупленной головкой и розовыми канатиками шрамов, которые, как утверждал доктор, скоро побледнеют.

– Со временем привыкнешь, а покамест ссы сидя, чтобы лишний раз не тревожиться, – посоветовал мне врач.

Мне не давала покоя обронённая нимфой фраза об утопленниках, и я решил проверить, не звиздела ли она. Подрядил в помощь Мишаню. Памятуя о сломанном по его вине шланге, он не стал кочевряжиться и дал добро. Корефан взял в прокат снаряжение для дайвинга, и во вторник днём, когда народу на пляже было мало, мы подъехали на его «Форде» к Вогрэсовскому мосту со стороны левого берега. Припарковались у пошарпанного здания ГИМС, взяли прибамбасы и потопали к берегу.

Погода благоволила – на безоблачном небе сверкало солнце, и лёгкий бриз лениво шевелил ветви раскидистых ив. Я не надел гидрокостюм, потому как мне не грозило замёрзнуть в водосранке. Затянул пояс с грузиками, закинул на спину баллон, к которому крепился регулятор подачи воздуха, натянул свою маску для сноркелинга и зашёл в воду по пояс. Открутил вентиль, засунул в рот загубник и нырнул, чтобы проверить систему воздухоснабжения. Всё работало тип-топ, поэтому я поплыл к середине водохранилища, выпуская при каждом выдохе вереницы пузырьков.

Видимость оставляла желать лучшего. К середине июля успели размножиться в неимоверном количестве микроводоросли, превратившие воду в мутный первач с дальностью обзора не превышающей двух метров. Конечно же я понимал, что водосранка, как и дистиллят, не предназначена для дайвинга, и не собирался жаловаться в мэрию. Но меня безумно огорчало, что водоёмы в черте всех нынешних российских крупных городов трансформировались в такие вот водосранки, в которые разве что плевать и стоило.

Живность же адаптировалась к нечистотам и химикатам и довольно густо населяла водохранилище. На мелководье паслись окушки. Сбившись в небольшие косяки по 20-30 особей, они перемещались от одной поросшей водорослями кочки к другой и деловито рылись в иле в поисках провианта. На открытых участках песок был устлан маленькими мидиями, а по пышным светло-зелёным листьям кувшинок, похожих на лопухи, ползали толстые улитки.

Метрах в 30 от берега дно круто уходило вниз, и я, следуя рельефу, погрузился глубже. Вода заметно похолодела, и уши заложило. Но я продул их и заскользил вперёд, неспешно загребая руками. В господствовавшем в пучине полумраке периодически проносились упитанные лещи и ещё какие-то крупные пугливые рыбы, удиравшие со всех плавников, едва завидя меня. Здесь водоросли уже не росли – не хватало света, и обнажённое дно, усеянное камнями, напоминало безжизненный пейзаж какого-нибудь Меркурия.

Слева от меня вдалеке темнела загадочная громада, и я направился к ней. На поверку она оказалась банальной опорой моста, облепленной вездесущими мидиями. Я обогнул её против часовой стрелки, не обнаружив ничего, кроме заржавевших железяк да булыжников грязно-коричневого цвета.

Поднялся на поверхность, чтобы сориентироваться, и взял курс к следующей бетонной конструкции, воткнувшейся в водосранку примерно посередине русла. Между опорами глубина водоёма достигала максимальной, на мой взгляд, величины – около пяти метров. Течение ощутимо усилилось, и мне пришлось попотеть, дабы не сбиться с нужной траектории и не очутиться за мостом.

Через несколько минут я подплыл к серой махине и нырнул. У правого края опоры заметил какой-то столб и двинул к нему. Лишь приблизившись на расстояние вытянутой руки, я распознал в этом столбе мертвеца. Из покрытой тиной одежды высовывались кисти и череп, обтянутые бледной кожей, испещрённой угольными и багровыми пятнами разного диаметра – примерно от 1 до 3 сантиметров. В выеденных глазницах копошились мелкие чёрные жучки с миниатюрными то ли рогами, то ли усиками. К скулам прилепились мидии, а между раскрытыми челюстями извивался хвост многоножки, перебиравшей длинными тонкими лапками.

Ноги жмура по колено скрывались в белом пластмассовом баке, судя по всему, заполненном цементом. Мне привиделось, будто труп взгромоздился на помост и готовится толкнуть речь в стиле Ленина, призывавшего рабочих свергнуть царскую власть. По спине засновали мурашки. Я машинально затаил дыхание, ожидая, что покойник вцепится мне в горло своими костлявыми пальцами. Естественно, он и бровью не повёл, и я поплыл дальше.

Не осилив и десятка метров, наткнулся на второго жмура, торчавшего из изъеденного ржавчиной ведра. Этот труп сохранился гораздо хуже предыдущего. То ли дольше проболтался в воде, то ли просто показался водным обитателям более аппетитным. Его штаны на уровне бёдер были усеяны крошечными, словно от оружейной дроби, дырочками, а застёгнутый на молнию пуховик больше походил на лохмотья, что носили завсегдатаи мухосранских рюмочных. Пронырливые представители местной фауны отгрызли мертвецу руку вместе с рукавом куртки. На это указывала культя с рваными пожёванными краями.

Я не стал задерживаться у второго жмура и погрёб дальше. Внезапно потемнело, видимо, солнце зашло за облако, и я врезался во что-то твёрдое. Чтобы не отнесло течением, попытался ухватиться за возникшую на моём пути препону, но пальцы соскользнули, и я накренился. К счастью, плечо упёрлось в какой-то предмет, и я, развернувшись, обхватил его обеими руками. На ощупь он был склизким и упругим, будто змея.

Я посмотрел вверх и узрел, как толщу воды прорезают лучи. Они рассеивались, не достигая дна, и озаряли всё вокруг матовым светом. Опустив голову, ненароком ударил маской по волосатой башке, висевшей прямо перед моим носом. Я не оценил романтичности момента и брезгливо разомкнул объятия. Затем оттолкнулся от трупа и огляделся по сторонам. Меня окружали жмуры в покрытой тиной одежде, казавшиеся сомкнувшими ряды солдатами. У одного покойника отсутствовала нижняя челюсть, у другого не было ноги, и пустая штанина вихляла над ведром, влекомая потоком воды, а третий мог похвастаться здоровенной вмятиной на виске. Я насчитал дюжину утопленников, и все они, за исключением трёх, выглядели целёхонькими.

Особняком от группы трупов в воде болтался свежий на вид жмур. Из-за бритой под ноль макушки, опухших век и щёк он походил на монгола-буддиста, достигшего нирваны. Но тёмно-синий комбинезон с белыми полосками выдавал его гастарбайтеровскую натуру. Спецовка туго обтягивала его тело, видимо, тоже разбухшее как «Доширак» в кипятке, а ноги по аналогии с остальными покойниками по колено утопали в баке.

Я проверил его карманы и в нагрудном, закрытом на пуговицу, нашёл зелёную книжечку. Полистал её, пока не раскрыл страницу с небольшим фото широкоскулого лысого мужика, практически неотличимого от находившегося передо мной трудяги. Под фотографией была написана кириллицей какая-то тарабарщина. Я разобрал только Олтингул Абдулаев. Очевидно, паспорт гостя из Средней Азии, нашедшего вечный покой на дне убогой водосранки. Я спрятал документ за ремень и поплыл назад.

Моё внимание привлёк пологий холмик справа от первого найденного мной мертвеца. Я стал плавно погружаться, пока не приблизился к нему вплотную. Бережно смахнул рукой ил с вершины кучи и заметил длинную и толстую, сантиметра 4 в диаметре, пожелтевшую кость. Вдруг холмик задрожал, вспучился, словно мох над растущим грибом, и из его пика высунулась коричневая клешня, а за ней – длинные усики. Раскидывая кости и грязь, которую нанесло течением, из бугорка вылез рак, закованный в панцирь болотного зелёного цвета. Он развернулся и резво поплыл задом наперёд, дёргая хвостом, к противоположному краю опоры моста. За ним выкарабкались два его приятеля-рака. Они пустились вдогонку за товарищем и вскоре исчезли из вида.

Я схватил кость и ею как следует разворошил кучу. Поднявшуюся муть подхватило и быстро отнесло течением. Передо мной раскинулась во всей своей зловещей красе груда костей. Я насчитал пять целых черепов и десяток широких осколков костей, валявшихся рядом с зубами. Итого как минимум 20 трупов кормили рыб в водохранилище.

31.

Когда я выбрался на сушу, на берегу, распластавшись на покрывалах, загорали две жирные почерневшие на солнце бабищи – вылитые куры-гриль. Мишаня куда-то запропастился, поэтому я стянул с балды маску и пошлёпал к машине. После гнетущего подводного мира водосранки кусты и деревья казались вдвое зеленее обычного, а отражавшиеся от жёлтого песка лучи резали глаза, словно тонкие стальные бритвы.

Потягивая квас, Мишаня релаксировал в тени тачки на узенькой раскладной табуретке и смахивал на распушившую перья синицу, притулившуюся в стужу к тонюсенькой веточке. Я сбросил с плеч баллон и прислонил его к двери «Форда». Мишаня передал мне бутылку, я сделал несколько больших глотков и вернул её ему.

– Ну как поплавал? – спросил он.

– Ужас. Как терракотовая армия, только трупы вместо глиняных статуй.

– Трупы? – встрепенулся Мишаня. – А бабы есть?

– Нет, одни мужики. Да и, Мишаня, это вода. Самого свежего жмура раздуло как курс биткоина.

– Получается, нимфа не соврала?

– Получается так, – помолчав с минуту, я продолжил. – Я вот что подумал. Может, впервые в жизни принесём пользу обществу и замочим Маслова?

Мишаня покачал репой и ответил:

– Если ты решил заделаться Робином Гудом, то меня в это не втягивай.

– А при чём тут Робин Гуд? – посмеиваясь, поинтересовался я у Мишани – полного профана в литературе.

– Да хоть Питером Пеном, какая разница?! Я матерью Терезой становиться не собираюсь и тебе не советую, – Мишаня рубанул воздух ребром ладони, подчёркивая, что тема закрыта.

Из-за микроавтобуса вырулил незнакомый кабаняра с колючим на вид ёжиком светлых волос. Он уверенным шагом приблизился к нам, козырнул красной ксивой и вопросил:

– Закладку искали, наркоманы ебучие?

Мишаня поднялся с табуретки и, поджав губы, надменно произнёс:

– За базаром следи, какие мы тебе наркоманы?

– А кто, рыбаки что ли? – парировал кабаняра.

С тыла подступил черноволосый бычара, оказавшийся крупнее Мишани – того ещё амбала. Его рыло было искромсано кратерами, которые оставили на память угри. Бычара не представился и не предъявил удостоверения, но не надо было иметь семь пядей во лбу, дабы дотумкать, что они оба опера.

– Приветствую, уважаемые, – вежливо начал бычара. – Чем занимаетесь?