Читать онлайн Пригласила тетенька медведя в гости… бесплатно

Пролог

Солнце огромное, раскаленное словно золотая монета, только что выплавленная в кузне самого бога Сварога, висело над самым лесом, жаркими волнами опаляя землю. Лето нынче выдалось сухое, уже больше месяца не выпало ни капельки дождя. Травы и кусты стояли понурые, покрытые пылью. Даже вездесущие насекомые жужжали как-то неохотно и вяло, перелетая с цветка на цветок.

Мальчишка бежал из последних сил, загребая босыми ногами пыль на дороге так, что непроницаемая буро-серая завеса тянулась за ним словно королевский шлейф. Одной рукой он крепко, до побелевших костяшек, сжимал самодельную удочку из ивового прута, а другой отмахивал, будто отгоняя кого-то невидимого. Оборванная леска тянулась за ним мышиным хвостиком-ниточкой. Вихры торчали в разные стороны, пот с курносого лица тек крупными градинами, а глаза были круглыми, словно у совенка, от пережитого ужаса. Рот плотно сжат, так, что губ совсем почти не было видно, только какая-то узкая полоска. Поначалу, когда он увидел весь этот ужас, он заорал, громко, истошно и пронзительно. Но рядом никого не было, и никто этого крика не услышал. Только задремавшие сороки, спрятавшись от жары в густых кронах, пахнувших смолой сосен, принялись возмущенно стрекотать на весь лес. Он постоял еще несколько мгновений, глядя на это невообразимый кошмар, будто надеясь, что ему все это только привиделось, что ОНО само пропадет, если как следует зажмуриться, а потом вновь открыть глаза. Но ОНО и не думало пропадать. И вот тогда он побежал. Побежал так, как никогда еще в своей жизни не бегал. Даже тогда, когда улепетывал с кучкой таких же, как и сам, сорванцов из соседского сада, когда за ними гнался хозяин, грозя им вслед всеми мыслимыми и немыслимыми карами, и потрясая старой берданкой, заправленной солью.

Сил бежать уже почти не оставалось, но пережитой страх гнал и гнал его вперед, в деревню, где есть кто-нибудь, кто сумеет его защитить и успокоить. Когда уже ноги совсем, казалось, переставали его держать, он оглядывался назад, и ему казалось, что тот, которого нечаянно зацепил его крючок в реке, выполз на берег, и теперь гонится за ним. У мальчишки перед глазами стояли его облезшие до самого мяса кроваво-красные руки с судорожно скрюченными пальцами, и лицо, покрытое страшными волдырями, за которым нельзя было разобрать его черты. Темные волосы жуткого мертвеца были все перепачканы чем-то липким, и скатались в один колтун, больше напоминая воронье гнездо, чем волосы человека. Мальчишка понял только, что это был мужчина, и больше ничего.

Эти воспоминания вставали у него перед глазами, придавая его щуплому тельцу новые силы, и он бежал, бежал, бежал, не видя ничего вокруг. Из-за поворота уже показался крайний дом деревни, когда позади он вдруг услышал стук копыт. Неужто мертвец сел на коня и догоняет его?! И он сразу вспомнил все страшные истории и сказки, которые им, деревенским пацанам, давно, когда сам он был совсем маленьким, рассказывал дед Иван, который в этом крайнем доме когда-то и жил. И от этого на него навалилась такая жуть, которую он больше не мог сдерживать в себе, и весь скапливающийся ужас выплеснулся из его горла диким отчаянным воплем:

– А-а-а-а-а….

Глава 1

Я уже собиралась идти в баню, когда на улице послышалось фырканье мотора. Выглянув в окно, увидела, как к моему забору, поднимая клубы пыли, подъехал старый леспромхозовский Газик. С чего бы вдруг, да на ночь глядя? Гости ко мне заезжали нечасто, а тем более с леспромхоза. Я вышла на крыльцо, и заслонив глаза ладошкой, сложив ее козырьком от лучей заходящего солнца, стала вглядываться. Кого это Бог мне послал, да еще в воскресенье, в мой законный выходной? Из-за тесовой калитки, я не могла видеть, того, кто вышел из машины, но бежать навстречу неведомому гостю не спешила. Калитка заскрипела, и на дорожке показалась … Валька! Моя закадычная подруга детства! В руках она перла здоровущий чемодан, высунув от усердия кончик языка и что-то бурча себе под нос. Судя по недовольному, если не сказать злому выражению лица, это «что-то» было не совсем приличное, если не сказать хуже. Одной рукой она все время отбрасывала за спину растрепавшуюся косу, которая, через секунду опять оказывалась впереди, что вызывало у Валентины дополнительное раздражение, ну и, разумеется, усугубляло крепость выражений.

Завидев меня, стоящую на крыльце, она заорала во всю силу своих легких:

– Полинка, здорово!!! Ну, и чего смотришь?! Помоги подруге!!

Я колобком скатилась с крыльца, раскинув руки для объятий. Валька бросила чемодан, который при ударе о доски настила жалобно крякнул, и один из замков расстегнулся, показывая краешек чего-то розовенького в веселенький цветочек. Его хозяйка, нимало не печалясь, плюнула в досаде, глядя на эдакое безобразие и, махнув рукой на свою несчастную собственность, кинулась мне навстречу. Мы обнялись и расцеловались с чувством. Чуть отстранившись, я спросила подругу:

– Какими судьбами?! Вы же вроде бы с Кольшей на море должны загорать?

Валька, сердито нахмурившись, грозно спросила:

– Ты что, мне не рада?

Я замахала на нее руками, и поспешно, с заискивающими нотками в голосе, проговорила:

– Конечно, рада!! О чем разговор! Так просто поинтересовалась…

Подруга, расправив нахмуренные брови, несколько ворчливо спросила:

– Ну, в дом-то позовешь, или тут, во дворе стоять будем?

Я торопливо проговорила:

– Конечно пойдем… – И кинулась к чемодану.

Схватившись за ручку и, поняв, что я несколько переоценила свои силы, пробурчала:

– Ты чего там, кирпичи что ли привезла?

Валентина пожала плечами.

– Какие, к чертям собачим, кирпичи? На двадцать дней же, к морю… Сама понимаешь, выглядеть надо было на все сто… – И опять, как-то безнадежно махнув рукой, горестно вздохнула, печалясь о несбывшемся: – Все зря…

Расспрашивать ее немедля об этом «все зря», не стала. Чего понапрасну воздух сотрясать глупыми вопросами. Насколько я знала Вальку, спрашивать у нее ничего не нужно было, все сама расскажет. Пыхтя, перегнувшись в одну сторону, я тащила ее чемодан, на что уходили все мои силы, и, соответственно, избавляло меня от любопытства.

Надо было пояснить, что год назад мы с подругой пережили … как бы это помягче сказать, приключение, которое чуть не закончилось нашей безвременной кончиной. Если совсем коротко, то мы нашли и почти самостоятельно обезвредили двух опасных преступников, за которыми наши доблестные органы милиции гонялись не один год. Попутно, раскрыли несколько удивительных тайн и нашли бандитский схрон с наворованным добром. Это происшествие носило для каждой из нас судьбоносный характер. Валька нашла свое счастье с нашим другом детства Николаем, который занимал немалый чин в службе безопасности родной области, а я… В общем, я тоже нашла свое счастье, если так можно было сказать. Помимо любви, чувства, разумеется, во всех смыслах, весьма сильного и возвышенного, вспыхнувшего между мной и Егором, одним из главных участников тех незабываемых событий, я еще приобрела кое-что. А именно… Приобрела я некоторые странные способности, которые не торопилась афишировать. Я стала видеть призраков, а еще, мне снились странные, то ли сны, то ли видения, в которых я попадала в далекое, очень, я бы сказала, далекое прошлое. В общем, чудеса, да и только! (Подробнее читайте в книге «Казаки-разбойники»)

В общем… С грехом пополам, водрузив Валькин чемодан на скамью в углу комнаты, я выдохнула, вытирая тыльной стороной вспотевший лоб, и проворчала, вроде бы ни к кому не обращаясь:

– На хрена столько вещей за собой таскать… – Подруга, набрав в грудь побольше воздуха, собралась мне это объяснить, но я не дала ей такой возможности. Махнув рукой, проговорила: – Ладно… Это не тема для разговора. Пойдем-ка лучше в баню. Должна уже выстояться. А потом и за стол с разговорами можно.

Валька подозрительно на меня покосилась.

– А нас… того…как в прошлый раз никто не захочет укокошить в твоей бане?

Я удивленно вскинула левую бровь (Валька так сама не умела, и еще с детских лет страшно завидовала такой моей способности. И потому, когда я это делала, начинала немного злиться. Ну как я могла упустить такой шанс и не поддразнить подругу?). Тут надо бы пояснить, что в прошлый раз, нас, и правда, чуть не удушили в моей бане угарным газом, перекрыв не вовремя трубу. И, по всей вероятности, память об этом событии так и не стерлась в Валькиной голове. Сделав небольшую паузу, чтобы подруга вдосталь полюбовалась моей вскинутой бровью, я снисходительно проговорила:

– Так кому нас давить-то? Супостатов поблизости, вроде бы, не наблюдается… Не глупи… Пойдем… Тебе после дороги это только на пользу пойдет. Усталость, как рукой снимет.

И подруга, подчиняясь моему предложению, которое, скорее, напоминало директиву, послушно пошлепала за мной в баню. Разумеется, расспрашивать Валентину о внезапной и, я бы даже сказала, о такой кардинальной смене планов, мне не пришлось. Не успели мы забраться на полок, как она возмущенно и весьма эмоционально начала:

– Нет!! Ты прикинь!!! Уже и билеты куплены, и гостиница заказана…! Я, вон, вещи собрала, блин! Неделю не спала, не ела, думала, чтобы такое-эдакое с собой взять, чтобы соответствовать статусу звезды!!! А они прямо с вокзала Кольшу забрали!!! Говорят, срочное дело, командировка… А куда, зачем… Кто же мне расскажет! А Кольша говорит, мол, ты езжай, а я, как только освобожусь… ну ты поняла. А чего мне одной на этом море делать?! Что я, моря не видела?! Вот я и решила… Думаю, осчастливлю подругу, а то уже почти полгода не виделись. – Тут она посмотрела на меня грозно сквозь клубы пара. – Надеюсь, ты счастлива?!

Само собой, я была счастлива, в чем и поспешила Вальку заверить. Больше никаких серьезных разговоров в бане мы не затевали. Не до того было. Напарившись вдоволь и облившись ледяной водой из колодца, мы благостные и умиротворенные сидели за столом и пили травяной чай из самовара, который я растопила по такому случаю, и заедали все это счастье земляничным вареньем из свежего урожая. И вот тут подруга приступила к расспросам.

– Ну а вы, как тут? Когда свадьба-то?

Я неопределенно пожала плечами.

– Егор все со своим домом мечется. Тут решил в нем создать музей прикладного искусства. Бросил клич по деревням, чтобы, значит, у кого что было, и что не жалко тащили. Денег-то выкупать вещи у него нет. Так что, пока все на добровольных началах.

Валька с любопытством посмотрела на меня.

– Ну и как, несут?

Я, обрадованная, что мне удалось переключить подругу с моей личной жизни на жизнь, так сказать, общественную, с готовностью закивала головой.

– Еще как несут! Уже целую комнату завалили всяким барахлом. Ну, в смысле, будущими экспонатами. Чего только не тащат! И вышивки бабкины, и самовары, и прялки всякие… В общем, народ у нас вдохновился. Но мне сдается, что вдохновился он не просто так. После прошлогодних событий всем захотелось на усадьбу и на подземный ход посмотреть. От пацанов, от тех вообще отбоя не стало. Пришлось склеп купца Федорова закрыть на несколько замков, чтобы не лазили там, кто ни попадя.

При упоминании склепа, Валька заволновалась.

– Надеюсь, до Веревкинского клада никто еще не добрался?

Я настороженно посмотрела на подругу. Этого мне только еще не хватало. А я-то уж думала, Валентина этот клад из головы уже выкинула. Выходит, нет… Ох ты, Господи…! Только новой «золотой лихорадки» мне сейчас и не хватало! Я осторожно попыталась ей напомнить:

– Ты же знаешь, клад тот проклят… Пускай лежит себе до времени…Не буди лихо, как говорится… Мне прошлого раза за глаза… – Но видя, как в Валькиных глазах разгорается опасный огонек, не выдержала, и рявкнула: – Дай пожить спокойно!!!

Валентина обиженно надула губы, пытаясь изобразить из себя «поруганную невинность», а потом вдруг тяжело вздохнула, и проговорила:

– Знаешь, а я вернуться хочу…

Я непонимающе уставилась на нее.

– Куда вернуться?

Моя бестолковость ее раздосадовала:

– Куда, куда? Сюда, конечно!!! Куда же еще!!! Правда, сейчас в моем доме дачники живут, которых я на лето пустила… так что, пока я поживу у тебя… – И поспешно, пытаясь соблюсти хоть какие-то приличия, проговорила: – Надеюсь, ты не возражаешь?

Разумеется, я не возражала. Но все еще никак не могла осмыслить этого ее «вернуться хочу»… Потому повторно переспросила:

– Так ты на лето хочешь вернуться? А как же работа? А Кольша? Ты что, его одного там в городе бросишь?

При упоминании имени мужа, Валька невольно поморщилась. Видимо вопрос о своем «возвращении» обсуждался с Николаем не раз, и даже не два.

– Да нет… Не на лето… Совсем хочу…

И она уставилась на меня вопросительно, как видно, ожидая комментариев. Я недоуменно похлопала на нее ресницами, а потом опять начала спрашивать:

– А муж как же? У него же служба и все такое? Вы что, поссорились?

Валька раздраженно махнула рукой:

– Да ничего мы не поссорились! Колька согласен. – И потом добавила несколько раздраженно: – Не могу я жить в этом их городе!! Мне там воздуха не хватает! Приду с работы и хлопочу там в этой клетке, которую все называют гордо «квартира», как курица-несушка. Ни тебе солнца, ни тебе нашего раздолья! Даже поговорить не с кем по душам! А Кольша все равно целыми днями, а то и неделями на своей службе пропадает! А с работой что… Переведется в наш район, и будет себе ездить отсюда. Тут ведь не далеко. На машине до района минут сорок будет. Он в городе из нашего спального района до своей конторы дольше добирается…

Я уставилась на нее в недоумении:

– А как же его карьера? Он ведь, вроде там в больших начальниках ходит, а в районе что? Та же деревня, только чуть побольше…

Валька хохотнула:

– А он сказал, что ему все равно, где Родине служить, в городе или в деревне. И вообще… Ему тоже сюда охота. Говорит, детки пойдут, а у нас тут воздух свежий, молочко коровье, овощи без химии… – Но мечтательность в ее голосе резко сменилась на подозрительные нотки с оттенком грозного возмущения. – А ты что, не рада что ли?! Или боишься, что мы тебя стесним? В свой-то дом я до осени не смогу вселиться. Не выгонять же людей… Они за весь сезон деньги вперед отдали…

Я досадливо поморщилась.

– Ну вот что у тебя в голове, скажи, а? Разумеется, я довольна и рада. Переживаю только за твое семейное счастье и гармонию. А жить… У нас места – завались. У Егора вон, целая усадьба! Живи – не хочу! Дело же не в этом! Но, если вы с Колькой все вместе решили – милости просим!!!

Валька радостно хлопнула меня по плечу, так, что я чуть с лавки не свалилась, и весело прогукала:

– Ну вот и ладненько!!! Договорились!!! Я Кольше-то сказала, где буду. Так что, он не будет волноваться…

Я про себя хмыкнула. Угу… Не будет… Как раз-таки и будет. Скажет, девки вместе собрались, опять куда-нибудь вляпаются. Но сомнениями своими с подругой делиться не стала, мысленно плюнув через левое плечо. Тьфу-тьфу-тьфу… Избави нас от всякого…. Но уже под ложечкой зашевелилось нехорошее предчувствие.

Валька, внимательно следящая за выражением моего лица, сразу все засекла, и, разумеется, тут же полезла с расспросами.

– Что опять не так, Полиночка?

Я поспешила состроить равнодушно-безразличную мину, и срочно потянулась за очередной порцией чая, хоть кружка была еще наполовину полной. Разумеется, подруга и это заметила, и стала смотреть на меня с подозрительным прищуром. Я, вдобавок к физиономии, пожала плечами, и, как можно спокойнее, проговорила:

– Горяченького долить… – На Вальку мое объяснение не произвело никакого впечатления. Ее взгляд стал еще более скептическим.

– Ну, ну… Вкручивай… Кому, кому, только не мне. «Горяченького» ей захотелось, как же… Что опять? Колись давай…

Тяжело вздохнув, покаялась:

– Да, ничего особенного… Предчувствие у меня нехорошее какое-то. Знаешь, словно перед бурей… К чему бы такое?

Валентина придвинулась ко мне поближе, и заговорила страшным шепотом, имитируя жуткую таинственность:

– Что? Опять какой-нибудь призрак приходит???

Я замахала на нее руками:

– Чур меня…!!! Нет… Слава Богу, никто не приходит…

Подруга разочарованно выдохнула.

– А чего тогда предчувствие…?

Я молча пожала плечами, решив обойтись на этот раз без объяснений. А чего, собственно, объяснять, когда и сама еще толком ничего не понимаю? Мы посидели еще некоторое время в молчании. Радостное настроение от встречи куда-то испарилось. Валентина попыталась перевести разговор на другую тему:

– С Егором-то у вас как?

Я опять пожала плечами. Похоже, на сегодняшний вечер это у меня самый популярный жест.

– Да нормально у нас с Егором. Осенью решили зарегистрироваться… А пока так, дружим… – Я коротко хохотнула.

Валентина почти с возмущением посмотрела на меня. Набрала в грудь воздуха и грозно выдала:

– Что значит «зарегистрироваться»?! По-тихому, без свадьбы?! Ну это вряд ли!!!

Мы принялись с ней спорить на эту тему. И незаметно, то нечаянное состояние тревоги, которое меня насторожило, как-то растворилось, расплылось в этих житейских разговорах. И мы даже не заметили, как на улице наступила ночь. Я поднялась и зажгла керосиновую лампу. Почему-то, включать электрический свет совсем не хотелось. Наверное, это желание родилось из самой нашей беседы, неспешной, доверительной и теплой. Мы вспоминали с Валентиной наши былые приключения, делились своими чувствами и эмоциями о нынешней жизни. И спохватились только тогда, когда за окном забрезжил рассвет. Ложиться спать уже не имело смысла. Я сварила крепкий кофе, решив, что это взбодрит меня вполне нормально, чтобы не уснуть на работе, на которую, я и отправилась. Валька сказала, что спать тоже не собирается, а пойдет навестит своих жильцов, посмотрит все ли в порядке в ее хозяйстве. Судя по хитрому блеску ее зеленых глаз, было понятно, что только посещением своего дома она не ограничится, и к вечеру я точно буду знать все новости, какие ни есть в нашей деревне.

Глава 2

Мы вместе вышли с Валентиной из дома. Я привычным движением засунула ключи от дверей под крыльцо. Подруга проследила мой жест, и ухмыльнулась.

– Что?

Ее ирония мне была не совсем понятна, наверное, поэтому, я слегка нахмурилась, а Валька поспешно пояснила:

– Ничего… Просто, патриархальные нравы в нашей деревне меня умиляют…

Я пожала плечами.

– Тут тебе не город… Все так живут. На сто замков не запираются. А пройди по деревне… У всех ключи или под крыльцом или вообще, на гвоздике висят рядом с дверями. От кого тут прятаться? Воров у нас отродясь не было. Да и воровать, собственно, нечего. Давно ли сама так делала?

Валька с умным видом покивала головой.

– О том и речь, что нечего… А если бы мы с тобой Веревкинский клад… того…, то и было бы чего. Ну, в смысле, воровать было бы чего. – Поймав мой недоуменный взгляд, плюнула в сердцах. – Тьфу ты! Ты меня совсем запутала и с мысли сбила. Я хотела сказать…

Я не дала ей договорить. Приобняла с улыбкой за плечи, и проговорила:

– Да нет… Ты все правильно сказала. Было бы что воровать. А зачем? Чтобы прислушиваться по ночам к шорохам, не лезут ли воры? Чтобы навешать сейфовые двери на наши деревянные избы, чтобы ловить спиной завистливые взгляды односельчан? Зачем? Объясни мне, бестолковой. Мне, например, нравится, что ключ от моего дома под крылечком всегда лежал, при дедуле еще моем лежал, и при мне сейчас лежит. А я так думаю, что счастье знаешь в чем? Не в кладах и побрякушках, а в уверенности, что и у моих детей он тоже будет там лежать. Так-то, друг мой Валька… – И прибавила чуть строже: – Ты давай, колготками шевели поживее, а то я на работу опоздаю. А меня там люди ждут…

На подругу моя речь произвела впечатление. Она призадумалась, посерьезнев лицом, а потом выдала, не совсем по делу:

– Ох и головастая ты, Полиночка…– Она крутанула в воздухе кистью руки у себя перед носом, пытаясь изобразить этим жестом мою «головастость». – Умеешь ты вот эдак, из ничего, целую философию жизненную вывести… Вот скажи, почему у меня так не выходит, а?

Я усмехнулась:

– Потому что, не о том думаешь…

Не успела я договорить, как увидела, что навстречу нам, по дороге, поднимая клубы пыли, летит «волга» Егора. После прошлогодней истории, когда был арестован его отец, а все его имущество конфисковано, потому что Холодов, папаша Егора, был наемным киллером экстракласса, за которым гонялась вся милиция страны не один год, старая усадьба и машина остались у Егора. И еще… Он принимал самое активное участие в разоблачении банды, и даже получил серьезные раны при задержании упырей, это – во-первых, а во-вторых, на машину он заработал сам, своим честным трудом, так как был высококвалифицированным инженером-механиком.

Мы с Валентиной остановились на обочине и стали ждать. Не доезжая до нас метров пятьдесят (чтобы мы не захлебнулись пылью. Егор всегда был очень внимательным к людям, ну, и ко мне, в частности, чего уж там), машина остановилась. Бурое облако окутало «волгу», цвет которой рассмотреть сквозь эту завесу не представлялось возможным. Хлопнула дверца, и показался мой любимый. Я невольно залюбовалась им, не веря, что все вот это счастье – и целиком мое. Высокий, плечистый, в обычной белой футболке и серых холщовых рабочих штанах, со светлыми, чуть волнистыми волосами почти до плеч, с легкой небритостью, придававшей ему вид отчаянного красавца-флибустьера – он выглядел так, как не выглядел ни один артист на глянцевых обложках модных журналов. Да чего там! Он весь был пронизан внутренним светом, делавшим его обаяние неповторимым, а темно-карие глаза с веселыми искорками в глубине зрачков, добавляли его облику какую-то мальчишескую лихость и бесшабашность. Эк меня разнесло-то… Вот, что значит любовь…

Егор, увидев, кто стоит рядом со мной, расплылся в улыбке.

– Какие люди…! А Николай с тобой? – Он обнял Валентину, а меня чмокнул в щеку. Причем, вроде бы, простое касание губ, а как нежно и трепетно у него это вышло… Тьфу ты! Опять я начинаю расползаться растаявшим на солнце пломбиром. Ну, что же я могу поделать? Любовь – она и есть – любовь…

Валентина тем временем, махнула небрежно рукой, отвечая на заданный вопрос:

– Не-е-е… Кольша позже подъедет. Мы решили опять сюда перебраться. Ну, то есть, насовсем вернуться хотим. Как ты, пустишь на квартиру?

Новость вызвала у Егора неподдельный восторг.

– Какой разговор!!! Конечно!!! Живите, сколько хотите! – Потом глянул на меня и несколько нерешительно проговорил: – Тут вот еще что… Я сейчас в Сопелово уезжаю, дня на три. Там, вроде бы, много старинных вещей хотят передать в дар нашему будущему музею. Я хотел тебя попросить, не поночуешь ли ты в усадьбе? А то, дядя Слава там один остается… – Видя, как я непроизвольно нахмурилась, поспешно проговорил: – Вам втроем там будет веселее. Он, понимаешь, боится, что в доме много всяких вещей. А собачонка у него, сама знаешь, может только как звонок работать. В общем побаивается он один оставаться. А я постараюсь вернуться как можно быстрее… – И он просительно посмотрел на меня, скорчив умильную рожицу кота-попрошайки.

От такого его взгляда, я невольно улыбнулась и, конечно, кивнула головой, принимая его предложение. Валентина заинтересованно спросила:

– А что, у тебя там и ценное что-нибудь имеется?

Я про себя мысленно сморщилась и досадливо подумала: «Кому что, а вшивому – баня…» Егор глянул на нее с легким недоумением, и пожал плечами:

– Смотря по тому, что считать ценным. По мне так, этим вещам вообще цены нет. Все старинное, с любовью и терпением руками бабушек и прабабушек сделанное. – Валька сразу скорчила презрительную рожицу. Егор усмехнулся. – Но, если ты имеешь ввиду золото-бриллианты, то таких экспонатов там точно нет. – И потом опять ко мне: – Ну что, договорились?

Стараясь убрать невольно расползающуюся по моей физиономию улыбку, я ворчливо проговорила:

– Договорились, договорились… Только ты тоже там не задерживайся. – И, не утерпев, добавила: – Я буду скучать…

Егор, не обращая внимания на ехидную Валькину ухмылку, сгреб меня в охапку и закружил, легкими поцелуями покрывая мое лицо. Потом, поставив меня обратно на твердую землю, прошептал в ухо:

– Я люблю тебя… – И, не дожидаясь моего ответа, кинулся к своей запыленной машине, прокричав на ходу: – Не скучайте, я скоро…

Эх, знать бы мне тогда…

Проводив удаляющуюся машину Егора взглядом, мы отправились дальше. Валька, несколько минут сосредоточенно морщившая лоб, что было явным признаком ее сосредоточенной мысли, вдруг проговорила:

– Не нравится мне все это…

Я в некотором недоумении посмотрела на подругу.

– Что именно…

Она мотнула рукой, словно проводя черту между собой и окружающим миром, и, совершенно бестолково, на мой взгляд, но глубокомысленно ответила:

– Да вот это все мне и не нравится…

Вот и пойми ее! То ли ей не нравится, что там нет «золота-бриллиантов», то ли еще чего. Поняв, что чего-то более конкретного я от нее не дождусь, просто хмыкнула в ответ, никак не комментируя ее расплывчатую фразу. Мы еще несколько минут шли в молчании, думая каждый о своем. Я, естественно, думала о Егоре. О чем думала подруга, мне было неведомо. Так, в молчании мы и дошли до Валькиного дома. Она осталась разбираться со своими жильцами, а я пошлепала дальше в свою контору.

Хотя, контора – это было громко сказано. Маленькая деревяная домушка на самом краю деревни, в которой сидел один егерь, а теперь еще и я. Но рядом была небольшая конюшня, где в стойле стояло две лошадки, наш «транспорт». Егерь, он же конюх, Максим Валентинович, присматривающий за всем этим «гаражом», был дядька лет пятидесяти. Невысокий, на вид щупловатый, с выдающейся лысиной, и хитрыми водянистыми глазками, выглядывающих из-под лохматых, я бы сказала, кустистых бровей. Почему Господь так щедро наградил его брови густым волосом, а голову совершенно почти лишил эдакой красоты – оставалось загадкой. Сам Валентиныч шутил, что волосы на голове вытерлись на чужих подушках. И при этом он так хитро подмигивал, что сразу становилось понятно, что это были за «чужие подушки». Шутки шутками, а ходок по женскому полу он был еще тот, за что был неоднократно бит разгневанными супругами. Но это, увы, на его стремление понравиться женщинам, никак не влияло. Отлежится, откряхтится – и снова здорово, готов к новым подвигам!

Увидев, как я бодро шагаю к своему рабочему месту, он радостно заорал, приветствуя меня, так что дремавшая на крыльце собачонка неясной породы и окраса, перепуганно вскочила на лапы и отчаянно затявкала тоненьким визгливым голоском, спросонья не поняв, где враги, и с какой стороны ждать неприятностей. Валентиныч сердито замахнулся на животину:

– Цыть ты, Муха!!! Али повылазило?! Не видишь, свои…

Псинка виновато посмотрела на мужичка, которого считала своим хозяином (что считал сам егерь – то было мне не ведомо), и виляя хвостом, надо полагать, от греха подальше, спустилась с крыльца, опасливо косясь на мужичка. Подойдя ближе, я поздоровалась, и спросила с легкой усмешкой:

– Валентиныч, чего лютуешь с утра пораньше? Не выспался?

Тот махнул рукой.

– Какое там выспался!!! Всю ноченьку глаз не сомкнул… – И он заговорщицки мне подмигнул так, что сразу стала понятна причина его «бессонницы».

Я только головой покачала, проворчав:

– Вот черт неуемный… Наскребешь опять на свою голову проблем…

Максим Валентинович выпятил грудь колесом, и лихо улыбнулся:

– Ничё… Бог не выдаст – свинья не съест…! – Потом, спохватившись, затараторил. – Тебе тут телефонограмма пришла с утра пораньше от начальства… – И опрометью кинулся внутрь конторы.

Через несколько секунд внутри послышался грохот падающего стула, и на крыльце вновь появился Валентиныч. В руках он держал клочок смятой бумажки, которую вытащили, откуда, я даже затрудняюсь сказать. Принимая у него этот клочок, я с недоумением спросила:

– Ты что, жевал ее?

Егерь что-то принялся мне смущенно объяснять, но я его уже не слушала. Мне предписывалось руководством срочно отправиться на обследование трех кварталов, находящихся на берегу Пры. Я мысленно чертыхнулась. Вот же пригорело начальству! А у Валентиныча спросила:

– А на словах ничего не передавали? К чему такая срочность?

Тот скроил какую-то невнятную физиономию, пытаясь и начальство кощунственным словом не обидеть и информацию до меня донести достойно.

– Да, вроде бы, к нашему начальству какое-то другое начальство приезжает… – И, почему-то, шепотом добавил, воздев указательный палец к небу, – … аж из самого министерства!

Я тяжело вздохнула. Ну, обследовать, так обследовать… Мне не привыкать. Но вот, насчет срочности, я засомневалась. Все-таки, подруга приехала, а я возьму ее, да и брошу. Тем более, что ночевать нам несколько дней предстояло в усадьбе. А оставлять там Вальку наедине с ее беспрестанными мыслями о Веревкинском кладе… В общем, волновалась я. Подумав еще пару минут, обратилась к егерю:

– Валентиныч, приготовь-ка мне Ярку. Я ее сегодня заберу, а завтра с утра пораньше и поеду, чтобы сюда уже больше не заезжать.

Ярка была каурой трехлетней кобылкой, прозванной так из-за своего норовистого характера. Но мне с ней удавалось справиться. Когда пораженный моим умением управиться с лошадью егерь восхищенно выдохнул: «Как это тебе с ней ловко все удалось-то?!», я про себя подумала: «Пообщайся с Валькой столько лет, и никакая строптивая кобыла тебе будет не в тягость». Но вслух, разумеется, этого не сказала. Просто дипломатично и скромно пожала плечами.

Пока егерь занимался с лошадью, я прошла в контору и взялась за камеральные работы. До обеда я корпела над бумажками. Ох и не любила я этого дела! Но есть такое слово «надо», а раз надо, то значит надо. Документы для обследования подготовила, из сейфа достала карту, сделала на ней все полагающиеся отметки, проложив маршрут. И тут зашел егерь и молодцевато доложил:

– Юрьевна!! Транспорт у крыльца!!

Я с облегчением, граничащим со счастьем, закрыла сейф, и вышла на улицу. Ярка нервно переступала на месте копытами, и рвалась в бой. Валентиныч поцокал языком:

– Застоялась… Ты ее погоняй как следует. Она пробегается, а потом спокойнее будет.

Отвечать егерю, что сама знаю, не стала. Зачем человека обижать? Поблагодарила его за труды и, погладив Ярку по морде, прошептав ей на ухо все положенные при встрече слова, вскочила в седло. Она с места рванула, словно на скачках, и сразу пустилась галопом. Ветер засвистел в ушах, а на душе у меня повеселело. А то, после расставания с Егором копошилась у меня внутри какая-то тоска, которой я никак не могла найти объяснения. Полетели назад деревья, стоявшие на обочине, цветущие кусты шиповника и небольшие луговины. Серая пыльная дорога кинулась под конские копыта и заструилась позади серо-бурым пыльным шлейфом. А я про себя, словно молитву повторяла, неизвестно кого пытаясь уговорить:

– Все будет хорошо… Все будет хорошо…

Глава 3

Валентину я обнаружила там, где и надеялась, в магазине. Она собрала вокруг себя толпу бездельничавших кумушек, которым хотелось послушать про «городскую жисть». Щупленькая, юркая, как бельчонок, востроносенькая продавщица Зинаида, похожая со своей химической завивкой на редких, мшистого цвета коротких волосах, на увядающий одуванчик на исходе лета, уже буквально легла на прилавок грудью, чтобы лучше расслышать, что же такого там в этом «городу». Остальные женщины окружили Вальку, которая, видимо, притомившись рассказывать стоя, присела на ящик с гвоздями в центре небольшого помещения магазина, и напряженно слушали оратора, в смысле Вальку. Периодически в толпе раздавались вздохи, типа, «живут же люди», иногда недоверчивые шепотки на тему «да неужто», а подруга, посреди всего этого «огорода», наслаждаясь вниманием, разливалась соловьем. Мое появление в сем очаге «радиовещания» деревни, осталось незамеченным. Все внимание баб было целиком поглощено разглагольствованьями подруги. Несколько мгновений я постояла, слушая весь этот гудящий улей, состоящий из жительниц нашего села, а потом, не выдержала. Громко, перекрывая тихий гул голосов, проговорила:

– Все… Концерт по заявкам жителей села считаю оконченным! Расходитесь, бабоньки…

Валентина, чью «песню» я оборвала своим появлением на взлете, ничуть не рассердившись от такого моего вторжения, радостно пропела:

– Полинка… А я вот, решила продуктами затариться, а то у тебя в холодильнике мышь повесилась… – Попыталась уесть она меня.

Скептически глянув на ее авоську, в которой сиротливо болталась буханка свежего хлеба, бутылка лимонада и банка каких-то консервов, я с усмешкой, не желая оставаться в долгу, пропела:

– Оно и видно. Судя по набору провизии, мы садимся на диету…

Зинаида, слезшая, наконец, с прилавка, недовольно проворчала:

– Ох и сурова ты, Полина Юрьевна… Вся в деда… А так хорошо говорили…

Это замечание я оставила без комментариев. А вот провизией, и вправду, стоило запастись. Не думаю, что дядя Слава рассчитывает сегодня на нашу компанию. Ну, это если Егор его не предупредил. В общем, проверять я не хотела, лишними продукты никогда не будут. Тем более, что жить нам там дня три придется. Да и в дорогу мне тоже нужно было запастись кое чем. Ресторанов в наших лесах не водилось отродясь.

Перед тем, как отправиться в усадьбу, пришлось заскочить домой, взять кое-какие вещи с собой, да и Ваську, «бусенького» кота своего, которого придется оставить на хозяйстве, неплохо было бы предупредить и обеспечить его кормами на несколько дней. Он, конечно, котик у меня ловкий, но, еда лишней никогда не будет. В общем, в усадьбы мы отправились уже ближе к вечеру. Шли с Валентиной неторопливо (Ярку я вела в поводу), вспоминая былые приключения. Это навевало на меня, не то, чтобы грусть, а так, вызывало какую-то тревогу в душе. Я даже немного психанула. Все отлично!! Егор меня любит, и я его люблю. Вот подруга вернулась, на работе все идет своим чередом. Враги повержены, и справедливость восторжествовала. Какая еще тревога может быть?! Ан, нет… Скребло меня что-то. Хотела покопаться в себе поглубже, чтобы понять, так сказать, самые истоки этого неприятного чувства, да куда там! Валька болтала без умолку, совершенно не давая сосредоточиться. И все про клад, зараза эдакая!

– Полиночка, ты только не рычи, если я спрошу, ладно? – Стала лисонькой она заглядывать мне в глаза.

Я усмехнулась.

– От черта-молитвой, а от тебя ничем… Спрашивай… – Милостиво разрешила я.

Валька вдохновилась моей покладистостью необычайно.

– Вот скажи… Веревкинский клад… Он что, так и будет лежать без дела?

Не надо было обладать особой проницательностью и острым умом, чтобы понять, куда она клонит. Но я решила немного поиграть в дурочку. Пожав равнодушно плечами и скорчив постную физиономию, равнодушно ответила:

– А чего…? Столько веков пролежал, ничего ему не сделалось, пускай еще полежит…

Подруга, забыв, что сегодня она «лисонька», возмутилась:

– Что значит, «пускай полежит»?! – Очень похоже передразнила она меня. – Да мы столько всего вытерпели, можно сказать, выстрадали!!! Я от страха чуть Богу душу не отдала!!! И что, никакой тебе компенсации за моральные потери?!

И она с ажитацией принялась размахивать руками у меня перед носом. Ярка, шедшая рядом, всхрапнула и шарахнулась в сторону от ее эмоциональной жестикуляции так, что я едва не выпустила повод из рук. Успокоив кобылу, сурово проговорила:

– Ты полегче с руками-то!! Вон, даже лошадь от тебя шарахается! Какую тебе еще «моральную компенсацию»? Мало тебе было?! Так ты еще и проклятие на себя, а заодно на меня, взвалить хочешь?! Фигушки! Это без меня! Сама знаешь, большие деньги – большие проблемы. – И чуть сощурившись вкрадчиво добавила: – Тебе чего не хватает? Ты голодом сидишь? Или тебе одеть, обуть нечего? Вон, шмотки твои даже в чемодан не помещаются! И, насколько я помню, вы с Кольшей даже на море собрались прокатиться. Значит не особо ты бедствуешь. Так какого рожна тебе еще не хватает?! Может у тебя крыша над головой протекает? – И добавила сурово: – Сказано нашим народом, не буди лихо, пока оно тихо. А если тебе мало, от себя добавлю: позвала тетенька медведя в гости… Пришел гостенек, не выпроводить… А оно тебе надо?

Подруга поникла головой, как незабудка перед первым снегом. Жалостливо так шмыгнула носом, и пробурчала:

– Вот… А сама обещала не рычать…

Я ехидно поправила:

– Я ничего не обещала, это ты меня попросила. Но с тобой же никакого терпения не хватит! Дался тебе этот клад!! Живи себе спокойно и радуйся!!

Валька сердить зыркнула на меня, но увидев мое непреклонное выражение лица, как-то сразу сдулась. Вздохнула тяжко и душераздирающим голосом, с покорно потупленными глазками, ответила:

– Ну и ладно… буду радоваться…

И так это она горестно проговорила, что у меня аж в глазах защипало. И я принялась ее уговаривать:

– Ты не сердись… Я же хочу покоя и счастье тебе, дурынде. А приключений мы с тобой в последний раз, кажется, нахлебались досыта. Так чего еще судьбу искушать?

На мои задушевные речи, она согласно закивала головой, но по ее глазам я видела: вроде бы и согласна, но свербит у нее все-таки что-то такое-эдакое в одном месте. В общем, без контроля и присмотра Вальку одну оставлять было нельзя. Надо будет попросить дядю Славу чтобы он ее какой-нибудь работой загрузил, чтобы у нее от безделья о другом и не думалось. А то, пока я там по обследованиям катаюсь, она тут может такого наворотить – век не расхлебаемся. На том я и успокоилась.

Дядя Слава встретил нас с распростертыми объятиями. И не только он. Едва мы вошли в ворота на двор усадьбы, как из-за угла выскочила небольшая лохматая собачонка палевой масти с одним белым ухом, и заливисто, что твой колокольчик, лая, кинулась к нам. Но, на полдороге узнала, и ее лай перешел в радостный скулеж и повизгивание. Ярка покосилась на животину, недовольно всхрапнула, переступая на месте копытами, тем самым, давая знать, что никакого панибратства она не потерпит. Жучка слегка шарахнулась в сторону, как говорится, от греха подальше, но своей радости не умерила, а принялась прыгать на Валентину, норовя лизнуть ее руку. Валька собачуху погладила с умильной улыбкой на лице, и засюсюкала:

– Жучка, Жученька… Верная псина… Я тоже по тебе скучала… – И оптимистично закончила: – Ну, мы с тобой теперь часто видеться будем…

Я только усмехнулась. Эк ее разобрало-то… Но, чтобы не нарушать идиллию момента, вслух, разумеется, ничего не сказала. Вслед за собакой показался невысокий крепкий мужичок. Лицо его, как, впрочем, и всегда, от загара и морщин, напоминало печеное яблоко. Увидев нас, он раскинул руки, и восторженно заорал на всю округу:

– О…!!! Девки мои родненькие пожаловали!!! Ну наконец-то!!! А то Аркадьевич мне сказал, что вы тут, пока он в отлучке, со мной побудете, а вас все нет и нет… Я уж все глаза проглядел. Вон, кулеш сварганил, так остыл давно. Но это я сейчас живо поправлю…

Он так искренне радовался нашему появлению, так крепко нас обнимал и хлопал по плечам, что у меня аж слезы на глазах выступили. И я, разумеется, тут же стала себя корить, что редко навещаю старика. От сумки с продуктами, которую мы с собой принесли, он отмахнулся.

– Да не надо… Аркадьевич мне тут оставил провианта на целую армию!

Я ему весело подмигнула:

– Да тут не только провиант…

Понятливый дядя Слава, умильно сложив руки на груди, с придыханием спросил:

– Неужто свою фирменную настоечку на клюкве принесла?

Я кивнула головой.

– А то, как же! Что за стол без моей «клюквенки»?

Мы дружно рассмеялись. Но Валька и тут не утерпела, влезла.

– Дядь Слава, а чего ты Егора все Аркадьевичем называешь? Он же тебе в сыновья годится…

Дядя Слава на нее удивленно посмотрел, и очень серьезно проговорил:

– Так начальство и положено по отчеству… А как иначе. – Он воздел указательный палец к небу, и назидательно закончил: – А без отчества – какое же это уважение?

Валька было открыла рот, чтобы продолжить диспут на тему «уважения к начальству», но под моим грозным взглядом закрыла его, так и не начав говорить. А дядя Слава, схватив у меня из рук сумку с продуктами, засеменил ко входу в свою кандейку, на ходу бросив:

– Полина, ты лошадку-то разнуздай, да пусти пока пастись. А ворота я закрою, чтоб не убежала.

Я так и сделала. Но на всякий случай, Ярку стреножила, мало ли. Ну вот… Опять в моей жизни появилось это дурацкое «мало ли». Вроде и по мелочи, но на мысли нехорошие наводило. Валентина посеменила вслед за хозяином, на ходу спрашивая у него:

– Дядь Слава, а чего не в усадьбе? Ты что, так в своем подвале и живешь, что ли? Или «Аркадьевич» не дозволяет? – И обернувшись, подмигнула мне.

Ответ старика меня насторожил, если не сказать больше. Он остановился, поставив сумку на землю, обернулся и, посмотрев на нас серьезно, ответил:

– Нехорошо в усадьбе… Мне там не по себе. Все какие-то шорохи, да шаги мерещатся. Пока Егор здесь, вроде бы ничего, а как один остаюсь… В общем, в кандейке мне привычнее…

Мы с Валькой со значением переглянулись. А я с тоской подумала, непонятно почему: «Ну вот… Опять начинается…». Хотя, что «начинается» и почему «опять», объяснить себе даже не пыталась. Просто, родилась вот такая мысль в голове. Я постаралась от нее избавиться. Но она назойливой мошкой зузукала у меня в мозгу: «Начинается, начинается…» Вот же гадство какое!!! Чтобы избавится от нее, я решила переключиться на бытовые проблемы, и спросила у нашего радушного хозяина:

– Дядь Слав, так мы все вместе в твоей кандейке не поместимся…

Тот, не оборачиваясь, хмыкнул:

– А зачем, в кандейке? Аркадьевич в доме уже несколько комнат отремонтировал. Заходи – и живи, так сказать… Ну и я там рядышком ради такого случая с вами пристроюсь где-нибудь. Вместе … веселее.

И он заспешил на своих кривоватых ногах дальше, напоминая своей походкой очень большого краба. А я подумала, что слово «веселее» появилось в его речи потом, а сначала он, наверное, хотел сказать «не страшно». И это было удивительнее всего. Я припомнить не могла за то все время, которое я знала дядю Славу, чтобы он вообще чего-нибудь боялся. Да, дела… У меня опять засосало под ложечкой в предчувствие чего-то, чего я и сама не знала, но точно чего-то не особо радостного, если мягко сказать.

Наперекор этому саднящему ощущению, вечер у нас прошел весело, хотя особого веселья я и не ощущала. Положение, как всегда, спасла Валька. Весь вечер она, не умолкая, рассказывала о своем житье в городе, о планах перебраться обратно в деревню. Планы эти дядя Слава одобрил целиком и полностью. В общем, они трындели без умолку, как две галки на заборе. Этому еще способствовала быстро опустевшая бутылка моей фирменной «клюквенки». От меня же и требовалось всего ничего: сидеть, улыбаться, в положенных местах поддакивать, да кивать головой в знак согласия. Когда разговор потек медленнее и, я бы даже сказала, сонно, я выдвинула предложение отправиться на боковую. Завтра мне предстояло проснуться рано, чтобы ехать на обследование, будь оно неладно! Все со мной согласились, что пора бы и на покой. И мы отправились в дом.

Не успела я переступить порог усадьбы, как на меня нахлынули воспоминания. Тем более это было удивительно, что после тех, прошлогодних событий, я здесь бывала, и не раз. С чего бы сейчас-то вдруг моя память так активно пробудилась? Ответа на поверхности своего уставшего мозга найти мне не удавалось, а вглубь я залезать не стала, просто уже не было никаких сил. Проходя мимо комнаты на первом этаже, где стояла огромная печь-голландка, украшенная изразцами девятнадцатого века (а именно в ней и был вход в подземный коридор), Валька опасливо покосилась на закрытые двери и тяжело вздохнула. Видимо, память и ей взбудоражила мысли. А про себя подумала, что это совсем даже и неплохо, может войдет в разум при воспоминании обо всех пережитых ужасах, и меньше будет думать о кладе.

Дядя Слава проводил нас на второй этаж, и распахнул перед нами одну из дверей.

– Вот, девки, ваша комната. Там все имеется…Ну, в смысле удобств и постельного белья. – Почему-то, смущаясь, проговорил не совсем внятно он. – И добавил с бОльшим энтузиазмом: – А вот это, – ткнул он пальцем в другую дверь, рядом с нашей, – комната Аркадьевича. А я буду вон там, дальше по коридору… – махнул он рукой куда-то вглубь дома.

Мы дружно кивнули головами, таким образом давая понять, что все поняли, пожелали спокойной ночи радушному хозяину, и отправились осваивать свое временное жилище.

Комната была довольно большой и на удивление уютной. Хотя, ничего особенного, что бы выдавало старину этой усадьбы здесь не наблюдалось. Разве что, огромное, почти во всю стену зеркало в скромной деревянной раме, висевшее на стене напротив двери, которое при входе напугало нас до чертиков, потому что мы увидели в нем собственные отражения. Скромность рамы говорила о невероятном умении мастера, изготовившего ее в прошлом веке, а также, о довольно дорогой цене данного раритета теперь. Интересно, где Егору его удалось раскопать. Вряд ли его притаранили старушки из деревни.

Я нажала на выключатель, расположенный на стене рядом с дверью и под высоким потолком вспыхнула обычная лампочка, висевшая на длинном, выпачканном побелкой, проводе. Люстрами Егор еще обзавестись не успел. А скорее всего, у него на это просто не хватило денег. Два больших окна занавешены плотными плюшевыми шторами, огромная двуспальная деревянная кровать, небольшой сундук у стены, застелен простым домотканым ковриком и пара стульев. Вот и все убранство. Сбоку в комнате была узкая дверь, куда Валька тут же сунула свой нос, и радостно возвестила:

– О!! А вот и удобства!!! Ничем не хуже городских, между прочим… И посмотрела на меня с вызовом, будто предупреждая мои возражения на этот счет. Возражений у меня не было, и она, закрыв дверь, ведущую к «удобствам», тяжело вздохнула.

– Ну и чего…? Вот так возьмем и просто завалимся спать? – Взгляд ее, обращенный ко мне выражал надежду.

Ох ты, Господи… Как можно суровее, я проговорила:

– Можем не просто… Можем сложно, но спать, как ты выразилась, завалимся. Мне завтра на работу ни свет ни заря вставать, и целый день по лесам скакать. Так что, ты можешь заняться танцами, йогой, раскладываньем пасьянса, но делай это как можно тише, чтобы не мешать мне спать.

И, не дожидаясь ее ответа, кинув свои нехитрые пожитки возле сундука, направилась в комнату «с удобствами». Пока я там «удобствовала», Валентина развила бурную деятельность. Вытащила постельное белье из сундука. Добралась она до самого дна сего предмета мебели. Не знаю, что она там хотела обнаружить, но судя по ее кислой физиономии, не обнаружила. Спрашивать же ее об этом я поостереглась, дабы не вызвать новую волну дискуссий. Пока я заправляла постель, она быстренько обследовала «удобства» более предметно, так сказать, и выйдя, с тяжелым вздохом проговорила:

– Скучная ты, Полиночка, стала… Ни романтизма в тебе, ни авантюризма…

Я сдержанно рыкнула, залезая под тонкое одеяло:

– Зато, у тебя его на двоих в избытке. Особенно, авантюризма… А мне так прошлого раза за глаза хватило… – И, повернувшись на бок, ворчливо закончила: – Все, спокойной ночи… – И закрыла глаза, изображая крепкий и здоровый сон, навалившийся на меня немедленно.

Валентина еще походила по комнате, невесть что разглядывая, поворчала на тихий скрип полов, мол, надо Егору намекнуть, чтобы с мастерами построже был, отодвинула шторы и выглянула в окно. Но, видимо, ничего интересного там не обнаружив, выключила свет и с тяжелым вздохом улеглась рядом со мной. Но ей все равно не спалось, и она, сначала принялась ворочаться с боку на бок так, что мне захотелось ей врезать подзатыльник, а потом, наконец, «угнездившись», попробовала поприставать ко мне.

– Полиночка, ты спишь? – Принялась она шипеть мне на ухо зловещим шепотом.

Я мужественно держалась, не отвечая ей и не подавая признаков жизни, понимая, что иначе ее не угомонить. Поворочавшись еще немного и демонстративно повздыхав, она, в конце концов, затихла.

Глава 4

Честно говоря, сна у меня не было ни в одном глазу. Просто, я была сейчас не расположена к разговорам. То ли дом на меня, с его воспоминаниями, так повлиял, то ли на мне сказывалось влияние нового места, то ли мешала та самая неясная тревога, которая с самого утра мне не давала покоя, угнездившаяся червяком-короедом где-то в районе сердца. Чтобы как-то избавиться от всего этого, я стала прислушиваться к ночным звукам. Вот, на лугу перед домом всхрапнула Ярка, где-то в углу под самым плинтусом завелся сверчок, ночное уханье совы долетело откуда-то из леса. Ничего необычного, все, как всегда: успокаивающе и безмятежно. Под эти звуки, незаметно для себя, я, наконец, заснула.

Мне снилось, что я, незримая, стою опять в том большом овальном зале со сводчатым потолком, подпираемом колоннами из белого камня, и огромными металлическими подсвечниками, стоявшими вдоль стен. Толстые свечи в них горели зеленоватым пламенем, источая едва заметный аромат трав. Но никаких сундуков, как в прошлый раз, по углам не было. На каменном постаменте, больше похожим на трон, сидел старец в длинных белых одеждах. Костистыми пальцами он сжимал посох с фигурой филина на его навершии, а перед ним, на холодных каменных плитах, на коленях стоял человек в каких-то темных диковинных одеждах, больше напоминавших какое-то рванье. По краям возвышения, немного чуть позади, стояли два человека в коричневых воинских одеяниях, вооруженные только короткими сулицами. Лица их были суровы и непроницаемы. Они бесстрастно взирали на коленопреклоненного человека, лица которого я не могла рассмотреть. А старец говорил:

– Какой награды ты желаешь за свои известия…?

Стоявший на коленях перед ним на полу, поднял голову и ответил:

– Никакой, отче… Моя награда – безопасность Рода.

Взгляд старика потеплел, и едва заметная усмешка искривила его губы.

– Добро… Вернешься ли ты снова к врагам нашим, или тебе больше невмочь среди них юродствовать?

Человек замер на мгновение, будто пытаясь оценить свои силы, а потом коротко ответил:

– Вернусь, отче, ежели моя служба угодна богам и Роду…

Старик одобрительно качнул головой.

– Тогда, ступай… И да пребудет с тобой благословение наших Пращуров и всего Рода нашего…

Человек поднялся на ноги, и только тогда я смогла рассмотреть, что это был довольно пожилой мужчина, небольшого росточка, со всклоченной седой бородой и костистым телом, одетый в старую подранную одежду. Он низко поклонился старцу, и уже собирался идти, когда, сидящий на каменном возвышении, остановил его движением руки, сжимавшей посох:

– Постой…

Тот замер, выжидательно глядя на старика. А старец, вдруг посмотрел пронзительным взглядом в мою сторону, будто мог меня видеть, и, четко разделяя каждое слово, произнес, словно обращаясь именно ко мне:

– Помни КТО ты, и какая на тебя возложена Родом ответственность… И никогда этого не забывай, иначе, не найти твоей душе покоя ни в одном из миров…

Я проснулась в холодном поту, тяжело дыша, еще, не осознавая до конца, где я и кто я…

Сквозь раздвинутые шторы в комнату проникал лунный свет, ложившийся тонким призрачным голубовато-серебристым покрывалом на все окружающее, делая комнату похожей на таинственный зал в сказочном замке. Наверное, поэтому, я не сразу осознала, где я нахожусь. На мгновение мне показалось, что я еще там, в той овальной комнате, и в голове все еще продолжали звучать слова старца. Села на кровати и протерла ладонями лицо, пытаясь привести мысли в порядок. В порядок приходить они категорически отказывались, и скакали как веселые осьминожки, оставшиеся вечером одни, без родителей, точно так же, как и в известном мультфильме, меняя цвета и направление движения. Мне захотелось пить так, словно я сутки брела по пустыне под палящим солнцем без единого глотка воды. Внимательно прислушалась к ночной тишине. Рядом на кровати сопела Валька. Будить я ее не стала. Это как в присказке, сначала не добудишься, а потом не уложишься. Осторожно поднялась, достала из пакета с вещами, захваченными из дома, халат, накинула его поверх пижамы, и осторожно, стараясь, чтобы под босыми ногами не заскрипели доски пола, стала пробираться на выход из комнаты.

Если память мне не изменяла, то кухня была с левой стороны от центрального входа. Я медленно спускалась по ступеням, когда услышала какой-то звук, идущий словно из-под пола. Будто кто-то методично, время от времени, бил деревянной колотушкой в каменную стену. На мгновение замерла, прислушиваясь к этим странным звукам, надеясь понять источник их происхождения. И тут как раз, они взяли, да и затихли. Будто тот, кто их издавал почувствовал мое присутствие. Я замерла словно настороженный суслик возле норы, ожидая возобновления непонятного уханья, но не дождалась. То ли меня и, вправду, услышали, то ли уже достигли желаемого результата своих усилий. О том, что мне это могло показаться даже и не думалось. Я четко осознавала, что уже нахожусь не во сне, да и на галлюцинации свалить все вряд ли бы удалось. Сказать, что я просто была в замешательстве, значит, ничего не сказать. Да чего там! Себе-то я могла сказать правду. Я была напугана! Напугана так, что тугой комок тошноты стал подкатывать к самому горлу. В голове билась только одна мысль: «Неужели, опять…?!» Только, вот что именно «опять», объяснить было сложно, за отсутствием какой-либо более или менее внятной информации. Даже приди мне в голову отпустить свою фантазию, так сказать, «в вольный полет», то есть, позволить ей без ограничений размахнуться, начиная от инопланетян и кончая каким-нибудь полтергейстом, даже и тогда, ничего путного в голову мне бы не пришло. Может быть, у меня с фантазией какие-то проблемы? Валька – вот кто безо всяких ограничений сейчас бы накидал сходу с десяток версий того, кто мог эти звуки издавать. Но будить Вальку сейчас… Мне даже дурно стало, как только я представила, что в этом случае может начаться. Нет уж… Пускай подруга лучше спит. Раньше времени суету поднимать не будем. А внутри уже шуршала юркой мышкой ехидная мысль: «Интересно, раньше какого такого времени…?» Отмахнувшись от нее, как от надоевшего комариного писка, я стала спускаться дальше.

В большой комнате-прихожей опять остановилась, косясь на дверь, за которой была печь-голландка с потайным входом в подземелье. Глупости!!! Нет там никого и быть не может!! Подземный ход заперт, и внутрь отсюда посторонним туда не попасть! Егор, на всякий случай, периодически проверяет замки в склепе. Так что, с той стороны никто не пролезет. Да и не знает никто тайны открытия подземелья с той стороны, кроме нас с Валькой. Даже Егор не знает. Когда вся эта кутерьма с подземным ходом происходила, он вообще был в отключке, благодаря своему папаше. Но кто-то, очень упрямый, я бы даже сказала, упертый, внутри меня, прошептал тихо и вкрадчиво: «Не мешало бы самой все проверить… Ведь кто-то эти звуки издает…» В ответ я сердито буркнула, не замечая, что говорю вслух сама с собой, неведомо к кому обращаясь:

– Тебе надо, ты и проверяй! То же мне, советчик нашелся!! Я что, сторожить это чертово подземелье подвизалась? Мне прошлого раза за глаза…

Сверху, с лестничной площадки вдруг раздался слегка испуганный голос дяди Славы:

– Хто тама? – Он поднял руку, в которой горела керосиновая лампа повыше над головой, и, увидев меня спросил очевидное: – Полинка, ты что ли? С кем говоришь-то?

От неожиданности я подпрыгнула и схватилась за сердце. Увидев старика, стоявшего со всклоченной шевелюрой, в одних кальсонах с эротичными бантиками внизу штанин, и сжимавшего в руке старый дробовик, в сердцах плюнула:

– Тьфу ты!! Как напугал-то, дядя Слава!!! – И, отвечая на его вопрос, пробурчала, несколько смущенная тем, что меня застукали на том, что я разговариваю сама с собой. – Ни с кем я не разговариваю. Пить захотела, вот и пошла вниз, да с нижней ступеньки, о подол халата запнулась. Вот и чертыхнулась вслух – Соврала я неловко.

Дядя Слава, казалось, выдохнул с нескрываемым облегчением, опустил свое оружие и проворчал, скорее самому себе, чем еще кому-либо:

– Чертов дом!!! Никаких нервов с ним не хватит… – Потом, посмотрев на меня как-то виновато, добавил: – Прости, Полинька… Староват я, однако, стал для подобных приключений, нервы вот и не выдерживают. Уже черте чего мерещиться начинает… – А потом, несколько просяще, произнес: – Может, уж коли нам с тобой не спится, чайку попьем?

Чаевничать я не собиралась, но дядя Слава так, по-щенячи, жалостно смотрел на меня, что я, соглашаясь, кивнула головой. Все равно ведь, уснуть не получится. Так почему бы и не уважить нашего доброго хозяина. Он обрадованно засуетился, собираясь спускаться по лестнице, потом, спохватившись, что стоит передо мной в неглиже, поспешно извиняющейся скороговоркой, выпалил:

– Ох ты, Господи… Я сейчас, живенько… – И ринулся обратно по коридору в свою комнату, не забыв прихватить и свою берданку.

Я осталась стоять в прихожей, а мой взгляд так и прилип к двери той комнаты, где был тайный вход в подземелье. Черт!!! Ведь, получается, что пока не проверю, не будет мне покоя. Я уже сделала несколько шагов по направлению к этой проклятущей комнате, когда на улице заливисто загавкала Жучка. Вслед за ней заржала и моя кобылка. Я изменила траекторию своего движения, и быстро прошла ко входной двери. С трудом отодвинула тяжелый засов и вышла на крыльцо. Луна уже медленно сползала за кромку леса, но ее света было вполне достаточно, чтобы увидеть, как какая-то темная тень, похожая на какую-то огромную птицу, соскочила с забора на ту сторону. Разумеется, разглядеть я эту тень не успела. Только одно мгновение, и во дворе уже никого не было. Кажется, на человеке было какое-то темное одеяние с капюшоном. Но и за это бы я не поручилась. Уж больно быстро все произошло. Жучка, почувствовав, что на крыльцо кто-то вышел, несколько раз тявкнула на забор, и поспешила ко мне. По дороге она периодически подгавкивала, оглядываясь назад. Ярка, та отбежала подальше от забора, и теперь нервно вздрагивая всей шкурой, тревожно всхрапывала, держась ближе к дому. Ну вот…, началось!!! Правда, что началось, я точно бы сказать не смогла. Но, что началось, это я знала наверняка, и мысленно простонала. Тут из-за моей спины показался дядя Слава, и сразу накинулся на Жучку.

– Да чтоб тебя!!! Чего посреди ночи разгавкалась…!!!

Собачуха понурив голову посмотрела на меня выразительным взглядом, говорившим лучше всяких слов: «Ты видишь, что творится? Ни за что, ни про что добросовестного охранника каждый может обидеть…», и при этом, она тяжело вздохнула понурившись. Я за собачонку заступилась.

– Дядь Слав, чего ты? Она все по делу гавкала. Тут кто-то был только-что. Вон, – я ткнула пальцем в сторону забора, – через забор только что сиганул…

Дядя Слава нахмурился.

– Кто сиганул? – Строгость в его голосе намекала, что я точно должна была знать и доложить по форме все о личности нарушителя границы территории.

Не отвечая на его конкретный вопрос, я пожала плечами, и, будто оправдываясь, проговорила:

– Я его только со спины и видела, и то, только тогда, когда он уже на ту сторону спрыгивал. – И тут же задала свой вопрос: – И часто тебя тут тревожат?

Он вздохнул, почти так же, как недавно Жучка, и проворчал:

– Да после той истории, – он со значением закатил глаза под лоб. Надо полагать, тем самым намекая мне, о какой именно истории идет речь, – ребятня одно время покою не давала, кладоискатели доморощенные! Еле угомонились! Даже пришлось к участковому обращаться, чтобы вразумил.

Я насмешливо глянула на него.

– Ну и как, помогло?

Он как-то неопределенно выгнул брови домиком, и, почему-то, виновато ответил:

– Да вроде поменьше лазать стали. А сейчас что же, опять снова-здорово?

Дискутировать, стоя на крыльце было глупо. Вздохнула и позвала:

– Ладно, чего тут стоять, пошли что ли чай пить?

Дядя Слава, еще раз окинув подозрительным взглядом поляну перед домом, поплелся за мной, тяжело вздыхая и почти по-стариковски кряхтя. А я подумала, что за последний год он очень сильно сдал. Не прошли для него даром прошлогодние события, когда он пострадал от рук бандитов.

На кухне, он, на правах хозяина, принялся греметь чайником и хлопотать вокруг небольшой газовой плиты. А я, вспомнив, по какой причине я вообще спустилась сюда из спальни, кинулась к раковине. Набрала холодной воды и залпом, в несколько глотков осушила стакан. Дядя Слава покосился на меня, но комментировать ничего не стал. Чайник закипел быстро, и мы принялись пить чай. Дядя Слава, видя мою некоторую задумчивость, с разговорами не лез. А мне и впрямь было не до разговоров. Я пыталась проанализировать свое состояние. Ну, хорошо… Напала на местную детвору «золотая лихорадка». В деревне, где не так много каких-либо значимых событий, произошедшее в прошлом году, произвело некий фурор. И ажитация местного население и их внимание к усадьбе, вполне объяснимы. Человека, перелезшего через забор, я, конечно, рассмотреть не успела, но то, что это был не ребенок, а взрослый, понять смогла. Хорошо, пусть так. Веревкинский клад многие годы будоражил умы людей в деревне. Ну и что с того? Я-то чего так возбудилась? Пускай себе ищут. Большого вреда я в этом не видела. Кстати, не первый раз уже. Покопавшись в себе еще немного, поняла, что не это меня тревожит. Мое беспокойство было совсем иного рода, и уходило своими корнями намного глубже, туда, в овальную комнату с белыми колоннами, где в огромных железных подсвечниках горели зеленоватым пламенем свечи, источавшие удивительный аромат, дарующий ясность ума. А тут еще этот сон… К чему бы такое? Ответ напрашивался очевидный: что-то грядет. И это «что-то» станет для меня серьезным испытанием. Я в досаде от своих рассуждений, чуть не плюнула! Что это мне дает на данный момент? Да ничего!!! Готовиться к чему-то, чего я не знаю и не понимаю?! То же мне, рассуждение! Я, досадуя на собственные мысли, выдохнула, а вслух, забыв, что сейчас не одна нахожусь на кухне, пробурчала:

– Ладно… Поживем – увидим…

Дядя Слава посмотрел на меня внимательно, но опять ничего не сказав, просто покачал головой. Мол, совсем ты, девка, с ума съехала. В ответ я только, скорчив извиняющуюся физиономию, пожала плечами. А чего я могла сказать старику? Что, мол, сны меня тревожат? Глупости какие. Так он меня, точно, скорее примет за сумасшедшую. Сны, видите ли, ее тревожат. Я даже тихонько фыркнула, понимая, как глупо выгляжу перед ним.

Поставив кружку на стол, решительно поднялась.

– Дядь Слава, я, наверное, поеду. Дорога неблизкая, а работы много. Чего мучится, да время высиживать? Все одно ведь, уже больше не усну. Вон и рассветет уже скоро. А у нас сам знаешь, как говорят: кто рано встает, тому Бог подает. – И я ему подмигнула, старательно изображая бодрость.

Он закивал головой.

– Тебе виднее, дочка… Коли решила, поезжай… – Посмотрел на меня как-то странно, будто не решаясь что-то сказать, а потом, торопливо добавил: – Ты там того… повнимательнее будь, мало ли…

Я с удивлением посмотрела на старика, ожидая пояснений этого загадочного «мало ли», но он замолчал, видимо, решив, что уже сказал все. Я кивнула головой и направилась к лестнице, ведущей на второй этаж. Нужно было переодеться, а то, с такой-то задумчивостью, как у меня, недолго и в пижаме в лес отправиться. Уже в самых дверях, я повернулась и попросила:

– Ты Вальку какой-нибудь работой загрузи тут, пока меня не будет… А то, знаешь, она – натура весьма деятельная и непоседливая, как бы куда свой нос не засунула… – И я выразительно указала взглядом на закрытые двери комнаты, откуда вел тайный ход в подземелье.

Дядя Слава с пониманием и хитрой усмешкой закивал головой.

– Не волнуйся… Езжай спокойно. Все сделаю.

Я поблагодарила его кивком головы, и отправилась одеваться.

Глава 5

Когда мы с Яркой выехали со двора, небо на востоке стало уже розоветь. Кобылка шла бодрым шагом, норовя перейти на рысь. Приходилось ее слега сдерживать. Дорога моя лежала мимо сельского кладбища. Я остановила лошадь, на мгновенье задумавшись, а потом, решительно повернула к воротам. Ярка недовольно всхрапнула, предвидя остановку, но поводьев ослушаться не посмела. Спрыгнув на землю у кладбищенской калитки, я привязала свою четвероногую подругу и торопливо (вероятно, чтобы не передумать) направилась к склепу купца Федорова. Легкий туман стлался между могил, трава под тяжестью росы клонила свои посеребренные головки к земле. Мои ноги до колен моментально промокли. Я быстро пробиралась между могил, пытаясь увернуться от нависших веток кустов калины и бузины, с которым при малейшем прикосновении вниз сыпался дождь из холодных капель.

Склеп купца Федорова я увидела издалека, и ускорила шаги. С того времени, как все здесь произошло год назад, я ни разу сюда не наведывалась. Хотя, честно должна признаться, приходя на могилу деда, косилась в эту сторону, и желание было глянуть, что там, да как. Но, как говорится, сила воли, плюс характер. Удерживала себя от посещения этого места, пытаясь забыть все, как страшный сон. Уж слишком много всего тогда пришлось пережить и перенести. И о своем, внезапно открывшемся даре читать в головах у людей, видеть все их мысли и страхи, старалась не вспоминать. В обычной, нормальной жизни, к которой я так стремилась, эти способности мне были ни к чему, одна досадная помеха. Но, как водится, сколько память не запихивай в самые дальние уголки своего разума, словно надоевшую тряпицу на дно сундука, она, рано или поздно, вылезет на поверхность и даст о себе знать. И хорошо, если так. А то приходит время, и вспоминаешь об этом с мыслями «как мне сейчас это бы пригодилось!». При мысли о последнем варианте меня аж передернуло. Спаси и помилуй!!! Не дай Бог!! Потому что, я понимала, что подобные ситуации не несут с собой ничего надежного или спокойного, а именно, спокойной и размеренной я планировала свою дальнейшую жизнь. И в ней точно не было места ни схваткам, ни погоням, ни, тем более, каким-либо сверхспособностям.

Двери склепа были закрыты аж на два огромных амбарных замка. Я, вроде бы, выдохнула с некоторым облегчением. Значит, никто внутрь не пробрался. Для верности, подергала с силой оба замка, все еще не веря, что все в порядке. Нет… Слава тебе… Замки были закрыты крепко. Молодец Егор, постарался! Я постояла еще несколько минут, глядя на запертые двери. Память тут же услужливо стала вытаскивать из своего сундука, все, что я с таким старанием уложила когда-то в него, стараясь избавиться от воспоминаний о произошедшем. Потрясла головой. Ну уж, нет! Дорогой ценой мне все это прошлое обошлось, чтобы сейчас, так не вовремя, все опять вытаскивать на свет белый! Резко повернулась спиной к склепу, уже собираясь уходить. И тут, в самый последний момент, глаз зацепился, что называется, за какую-то странность. Еще не осознавая до конца, что же мне показалось таким уж необычным, развернулась обратно, и стала пристально разглядывать дверь. Дверь, как дверь. Старая, дубовая, обитая металлическими пластинами, сделанная на века, как раньше все и делалось. Все на месте. И тут я увидела на одном из замков, возле самой замочной скважины какой-то темно-синий комочек. Присела перед дверью на корточки, чтобы лучше рассмотреть, бурча себе под нос:

– Подумаешь… Кусочек краски облупился, а ты уже готова невесть что нафантазировать… – И сама не верила в то, что говорила.

Покарябала это синее пятнышко ногтем. На пальце остался маленький кусочек обычного детского пластилина, правда, слегка уже подсохшего. Помяла малую горошину между пальцев. Ну и что? Пластилин, как пластилин… Вон, его в каждом магазине купить можно. А голос внутри меня уже тихонько хихикал. «Все так… Детский пластилин… Только вот, делать этому самому пластилину на замке совершенно нечего. Если только…» Забыв, что я приличная девушка, выросшая на прозе Толстова и поэзии Тютчева, да, к тому же, нахожусь на месте скорби и покоя, на кладбище, громко вслух выругалась.

– Твою дивизию….!!!!

Но мои эмоции были вполне себе объяснимы. Потому как, объяснение нахождения этой синей заразы было только одно: кто-то делал слепок с замка, и делал это весьма небрежно, раз оставил такие следы. Я стала внимательно рассматривать второй замок. Снаружи никакого пластилина не обнаружила. А вот внутри след синего цвета был едва заметен. Если не знать, что искать, то можно было этого и не увидеть. Но я-то знала! Распрямилась и покрутила головой вокруг, будто хотела немедленно обнаружить того, кто подобными делами здесь занимался. Но, разумеется, никого не высмотрела. Вокруг все было тихо, спокойно и благостно. Покойники лежали по своим местам, как им и было положено, в березовых кронах начинали петь свою утреннюю песню какие-то птахи. Ни ветерка, ни шороха. Да и кого я здесь собиралась обнаружить в такую рань? Судя по состоянию пластилина, здесь он находился уже довольно давно, потому как, успел уже изрядно подсохнуть. Вопрос оставался один: кого это так угораздило «заболеть» той историей, что даже слепок с обоих замков умудрились сделать? Понятно было, что это дело рук уже не детишек, которые беспокоили дядю Славу. Раз собирались заказать ключи, то это дяденьки, наверняка, взрослые и умелые. По крайней мере, знают точно, что и для чего делают. У меня, все же, оставалась надежда, что до подземного хода они не добрались. Тайна открытия входа была не так проста. И все же…

Я в некоторой задумчивости еще немного постояла столбом, а потом двинулась к выходу. Мое пребывание в этом месте никакой пользы не принесет. Надо бы, на всякий случай, зайти в подземелье со стороны усадьбы и все как следует там осмотреть. А пока, следовало заняться своей работой. Обследование приречных участков само собой не сделается. Ярка, стоявшая все время понурившись, увидев меня, тихонько заржала, ей здесь, по неведомой причине было не очень уютно. Я поспешила выбраться с территории кладбища, тоже чувствуя спиной какой-то неприятный холодок. И это, отнюдь, не следствие того, что я пробиралась по мокрым кустам. Похлопав кобылу по шее, тихо проговорила:

– Сейчас, сейчас, милая… Сейчас поедем. Мне тоже тут не по себе отчего-то…

Лошадка, замотав головой, с пониманием зафыркала. Я вскочила в седло, и тронула пятками бока лошади. Уговаривать ее не пришлось. Солнечные лучи брызнули из-за горизонта, расчерчивая синеющее небо яркими полосами. Птичий хор, надрываясь, гремел на все голоса, напоминая всему живому, что пришел новый день. Выехав на песчаную плотную дорогу, вьющуюся меж высоких вековых янтарных сосен, я пустила Ярку рысью. Кобылка была умной, ей понуканий не требовалась, она считывала мое настроение, словно мы с ней были родными сестрами-близнецами. И, скорее всего, она разделяла мое стремление оказаться как можно быстрее подальше отсюда. По непонятной мне самой причине, кладбище для меня на этот раз таило какую-то неведомую еще пока угрозу. Хотя, казалось, чего бы мне опасаться? Чужих в деревне не было. Иначе, весть об этом давно уже достигла бы моих ушей. А остальные все были своими, и мне даже бы в ум не пришло заподозрить кого-то из сельчан в подобном коварстве. Да и потом, наши, если бы захотели попасть в склеп, не стали бы умничать, просто, сбили замки какой-нибудь кувалдой – и вся недолга. А тут… В подходе чувствовалась некая основательность и, я бы даже сказала, изощренность. Хотя, казалось бы, зачем огород городить? К слову говоря, когда в прошлом году вся эта катавасия произошла с захватом бандитов, то склеп еще некоторое время стоял, можно сказать, нараспашку. И любопытствующие всех мастей и возрастов успели побывать там и насладиться видом четырех могил купеческого семейства Федоровых, праху которого, не без нашего с Валькой участия, никак не давали покоя. Особенно шустрые даже умудрились насобирать гильз от пистолета Холодова. И, думаю, еще тогда все смогли убедиться, что никаких особых потайных ходов там нет, хотя, слухи и утверждали обратное. Но упорные и тщательные поиски, которые вели местные пацаны, так ни к чему не привели. И постепенно толпы любопытствующих сошли на нет. А я, если честно, вздохнула, наконец, с облегчением.

Вот поэтому сейчас у меня и возникал вопрос: кому понадобилось пробираться таким заковыристым способом в склеп, если тайна входа никем (опять же, исключая нас с Валентиной) так и не была раскрыта? Одолеваемая этими мыслями я ехала на лошади, не обращая внимания на красоту, которая щедро разливалась хорошо настоявшейся медовухой по обе стороны от дороги. Высокие травы пьянили сладкими запахами, кружа голову, нагретые солнцем стволы сосен источали чуть горьковатый аромат смолы, птицы всех мастей и размеров надрывались в цветущих зарослях калиновых кустов. Дорога, струившаяся желтой лентой под копытами лошади, сделала резкий поворот, и мы оказались на крутом, нависшем над вертлявой Прой, берегу. Ярка остановилась и коротко заржала. И это заставило меня очнуться от собственных размышлений. Я досадливо фыркнула, будто стараясь подражать своей кобыле. Ни к чему доброму или путному мои размышления все равно не приведут. Как говаривал мой преподаватель вариационной статистики, слишком мало исходных данных. Оставалось только одно: засесть в засаде да караулить. Глупее этого ничего себе придумать было невозможно. Сразу представила, как мы с Валькой, стянув потихоньку берданку у дяди Славы, засели ночью в кустах бузины около склепа, и пялимся в ночную темень в ожидании супостатов. От подобной перспективы меня аж передернуло. Вот же еще…!! Ярка заплясала подо мной, почувствовав мою досаду.

– Тихо, милая, тихо… – Стала я поглаживать кобылку по шее. – Я так больше не буду. Нужно выкинуть всю эту глупость из головы, да и дело с концом! Хочется кому-то по кладбищам ночами шариться, пускай себе… А мы свое, можно сказать, отстояли, отдежурили.

И тут мне в голову пришла простая мысль. А что если эти замки изначально были вымазаны пластилином, и Егор их уже такими повесил? Мало ли… Может в магазине их испачкали или еще чего, а я уже тут напридумывала кучу всего, пугая себя, и не только себя, но еще и кобылу! Чего проще-то! Егор вернется, у него и спрошу, а потом и думать уже буду. Да, и еще… Для собственного успокоения, сегодня же вечером пролезем с Валькой через тайный проход (как же без нее!), ведущий из усадьбы, и все как следует там осмотрим. Кстати, где бандюки спрятали Веревкинский клад, мы так до сих пор толком и не знаем, потому как, не видели, откуда они доставали свое добро. Точнее, не свое, а награбленное за многие годы. Но, скорее всего, где-то вынули пару камней и сделали себе схрон. Понятное дело, искать его я не собиралась. Просто проверим ход и все. На этом я и успокоилась.

Не слезая с седла, достала карту и принялась рассматривать ее, ища ориентиры пробных площадей, которые мне предстояло обследовать. Убедившись, что еду правильным курсом, направила лошадь вдоль берега. Решила начать с дальних, а третью осмотреть уже на возврате домой, если, конечно, успею. А не успею – не велика печаль, завтра доделаю. Мне на эту работу было отпущено три дня, и я надеялась все успеть за этот срок. Еще два часа ушли на то, чтобы добраться до первой площади. Быстро сделав замеры и записав их в свой блокнот, отправилась на вторую.

К третьей площади, самой ближней от деревни, я подъезжала уже в густых сумерках. И меня вдруг осенило. Ведь третья-то площадь расположена как раз недалеко от того места, где мы в прошлый раз выбрались с Валентиной из потайного хода! И это обстоятельство меня почему-то насторожило. Хотя, с чего бы? На меня опять нахлынули воспоминания: овальный зал с возвышением в виде небольшого трона, поблекшие фрески на стенах, ряды сундуков, покрытые толстым слоем пыли, скопившейся там не за одно столетие, печати на них в виде филина, расправившего крылья, а еще, показавшийся нам таким долгим путь на волю по извилистым коридорам, сложенным с большим мастерством из серого гранитного камня. Нет… Наверное мне теперь от этого не избавиться до конца моей жизни. Да и разве можно ТАКОЕ забыть?!

Будто отвечая на мои мысли, тихонько всхрапнула Ярка и сразу же, сбавила шаг, останавливаясь. Это было несколько странно. Я склонилась к голове лошади и, поглаживая ее по гладкой шерсти, принялась уговаривать:

– Ты чего, родная? Может зверя чуешь? Так если даже и волки, то ты для них сейчас не добыча. Вон в лесу сколько дичи помельче водится! И опять же… Я с тобой, и тебя в обиду никому не дам…

Моими словами лошадь не впечатлилась, а продолжала мотать головой, фыркать, и при этом, отказываясь двигаться дальше. Такое поведение лошади должно было что-то означать. Я внимательно прислушалась к окружающим звукам. Ничего необычного. И тут я почувствовала запах дыма. Лето стояло сухое и дым в лесу мог означать только одно – пожар! Худшего бедствия себе представить было невозможно! Я сдавила бока кобылки, понуждая ее идти вперед. Ярка помотала головой, поупиралась немного, но ослушаться не посмела. Она, как и все живое в лесу, чувствовала опасность задолго до того, как ее могли почувствовать люди. И все ее инстинкты противились тому, чтобы идти навстречу этой опасности. Но она уже была достаточно привязана к человеку, чтобы сопротивляться его воле. Нехотя она сдвинулась с места, постепенно набирая темп.

У меня беспокойство имело место быть, но даже по запаху я могла сказать, что, если это и пожар, то достаточно небольшой. А значит, была возможность справиться с ним в одиночку. Вскоре между деревьев стал виден отблеск костра. Какие-то товарищи (которые, вероятно, нам и вовсе не товарищи) умудрились развести костер на берегу реки! Они что, ненормальные?! Не понимают, где они находятся?! Да у нас каждый пацан старше двух лет, знает, что в пожароопасный период костер в лесу приравнивается к измене Родине в военное время! Чувство обеспокоенности уступило место раздражению. Кому это в голову могло прийти в заповедной зоне, да еще в такую сушь разжигать костер?! Я понукнула кобылку, и она ходко затрусила в ту сторону. Ну держитесь, птицы певчие! Сейчас мало вам не будет! То, что у меня с собой не было никакого оружия, кроме моего ножа, нисколько не печалило и не снижало кипящего во мне негодования.

Правда, ломиться к костру в кавалерийской атаке я не стала. Раздражение, раздражением, но и разумную осторожность соблюдать требовалось. Не плохо для начала было бы присмотреться, кто такие, да сколько их, прежде чем лезть на рожон. Кобылка осторожно, почти неслышно ступала по мягкой подстилке из прошлогодних листьев и осыпавшейся пожелтевшей хвои. Под пологом леса уже было почти темно, а вот на самом берегу отблески уже севшего за горизонт солнца все еще давали достаточно света, чтобы мне можно было весьма подробно рассмотреть сидящих у костра людей. Не доезжая до кромки леса я притаилась за круглым большим кустом рябины, прошептав Ярке:

– Не вздумай фыркать и издавать прочие шумы, а то до конца своих дней останешься в стойле…

Лошадка обиженно сморгнула, косясь на меня влажными фиолетовыми глазами, и замерла каменным изваянием, чуть подрагивая ушами. Я осторожно отодвинула ветку с тяжелыми кремово-белыми ароматными гроздьями в сторону, и стала внимательно разглядывать людей у костра. Было их четверо. Один постарше, лет сорока пяти, с окладистой бородой, коротко, по-военному подстриженным ежиком седеющих волос, с сурово насупленными бровями. Я бы не могла с уверенностью сказать, был он высок или низок, но, судя по его плечам, широк он был точно. Он сидел на толстом бревне, и разглядывал карту, которая была у него запрятана под пластик в планшете. При этом, что-то тихо говорил своим спутникам, водя пальцем по карте. Слов я разобрать не смогла, только какой-то ровный и басовитый гул голоса говорившего. Двое других были чуть помладше. Точный возраст их определить не бралась, но судя по порывистым и пружинистым движениям, по прямой осанке, было им чуть больше тридцати. Один расхаживал взад-вперед возле костра, а другой шурудил большой заостренной палкой в костре. Не иначе, пек картошку. Но при этом, они внимательно слушали старшего, впрочем, при этом их лица не выражали огромного оптимизма. Скорее всего, им не нравилось то, что они слышали, но перечить не смели. Четвертый же их спутник выглядел совсем пацаном. Невысокого роста, щупловатый, сутулые плечи, взлохмаченные волосы, закрывающие сзади шею неровными прядями, он был несколько суетлив в движениях. Восседал этот немного странный персонаж на небольшой чурке, вытянув ноги в сторону, через каждую минуту проводя пятерней по своим волосам, видимо, пытаясь их как-то пригладить. Хотя от этого жеста эффект был прямо противоположный. Волосы топорщились еще больше, что только раздражало паренька. Выражение его лица, напоминающее мордочку какого-то грызуна, было недовольно-презрительным. Складывалось ощущение, что все, что говорил старший его и вовсе не касалось, но он, вынужден был это слушать и терпеть.

Небольшая палатка стояла тут же рядом. Недалеко от костра, за бревном на котором сидел старший, которого я про себя окрестила «бирюк», стояло четыре рюкзака. Тут же, прислоненный к одному из вещмешков, лежал старенький карабин с потертым прикладом. Оружие, конечно, серьезное, но для четверых человек, собравшихся серьезно в лес, все же было маловато. И что еще было интересно, никакого транспорта поблизости не наблюдалось, ни на колесах, ни на копытах. Значит, пришли они сюда пешим ходом, что само по себе уже было довольно странно, потому что, оказаться здесь, минуя нашу деревню было достаточно сложно. Конечно, если они не прошмыгнули ночью, когда все добрые люди уже спят. Но тогда это вызывало еще больше вопросов. К чему такая таинственность? И еще, очень бы хотелось понять, зачем они сюда явились, если не браконьерничать? Отдыхать? Место здесь, конечно, было шикарным. С высокого берега открывался завораживающе-прекрасный вид на извилистую реку и на разлитые вольным зеленым морем леса по ее берегам. Опять же, закат отсюда смотрелся, словно гениальный шедевр талантливого художника. Но для подобного отдыха необходимо было специальное разрешения от нашего заповедника. Впрочем, о чем это я? В этот период никаких отдыхающих здесь нет и быть не должно. И, разумеется, никто никакого разрешения им выдать точно не мог! Уж мне ли об этом не знать! Значит, причина и правомерность их здесь появления была в другом. И вот это мне и следовало немедленно выяснить.

Глава 6

Дольше сидеть в кустах я сочла неразумным, поэтому, тронула поводья лошади, и больше не таясь, выехала на берег. Не скажу, что я как-то особым образом дала знать о себе. Другими словами, песен я не горланила, громко не приветствовала, а Ярка, видимо, впечатлившись моей угрозой провести остаток своих дней в стойле, вела себя очень тихо. Поэтому, заметили меня, когда я чуть ли не вплотную подъехала к костру. Мое появление произвело небольшой переполох. «Бирюк» уронил с коленей свой планшет, и его рука потянулась за карабином. Тот, который бегал возле костра, напряженно замер в позе стартующего атлета. Другой, занимавшийся костром, вскочил на ноги, выставив вперед свою палку, которой он до этого ковырялся в углях. Не иначе, собрался ею от меня отмахиваться. Но больше всех меня удивил мальчишка с мордочкой грызуна. Утратив свою некую вальяжность, он соскочил с чурки и кинулся, почему-то, в палатку. То ли там вознамерился укрыться, то ли у них там было припрятано еще оружие.

Я спрыгнула с лошади и сдержано поздоровалась, нацепив на свою физиономию строгость, которая и была положена любому инспектору, заставшему нарушителей на своей территории. Они, наконец, разглядев, что перед ними не толпа бандитов на лошадях, а всего лишь, молодая женщина, причем в одиночестве, слегка расслабились. Представившись, я сурово проговорила:

– Вы в курсе, что разведение костров в пожароопасный период на территории заповедной зоны, строжайше запрещено? И даже находиться вам здесь не положено. Предъявите ваши документы…

«Бирюк» поспешно, но без суеты поднялся, и полез правой рукой внутрь своей куртки, военизированного покроя со множеством карманов и клапанов. Достал оттуда в кожаной черной обложке с тиснением документы, и, прежде чем протянуть их мне, басовито, с легкой насмешкой в голосе, слегка растягивая букву «а», что выдавало в нем жителя этой области, проговорил:

– А позвольте ваши документы, уважаемая Полина… , – Он замялся на моем отчестве.

Я пришла человеку на выручку, и тоже с легкой усмешкой, не уступающей по едва заметному сарказму его интонации, подсказала:

– Юрьевна… Ерина Полина Юрьевна. Участковый государственный инспектор охраны. – Легко достала из кармана свое удостоверение, и, не выпуская его из рук, поднесла корочку чуть поближе к нему, демонстрируя все положенные печати и фотографии.

Мужчина, имитируя смущение, улыбнулся, и только тогда протянул мне свой паспорт, корочки разрешения на ношение оружия, и еще, небольшой лист бумаги с печатью. Печать родного хозяйства я смогла разглядеть сразу. Сдерживая переполняющее меня удивление, если не сказать негодование на родную контору, сподобившуюся выдать подобные документы невесть кому, специально стала рассматривать паспорт, не обращая пока внимания на остальные. А, собственно, чего там было разглядывать? Паспорт, как паспорт, в котором было написано «Образов Юрий Геннадьевич», с фотографией тоже было все в порядке, выдан паспорт нашим Рязанским ОВД. Затем также внимательно изучила разрешение на оружие. Из его паспортных данных я не извлекла никакой полезной для себя информации, и продолжать не обращать внимания на другой листок, было бы глупо. Поэтому, я, протянув ему обратно его паспорт, стала внимательно изучать бумагу с печатью. В ней было сказано, что выдается разрешение на пребывание на территории заповедника самому Образову, так сказать, со товарищи. Подпись нашего директора и печать конторы. В общем-то, придраться было особо не к чему. Повертев еще немного сей манускрипт в руках, напоминая себе самой в этот момент «Снмен Семеныча» из известной комедии «Бриллиантовая рука», когда тот обнюхивал и пробовал на зуб записку от дамы, приглашающей его в гостиницу, я вернула и этот листок «бирюку». Потом перевела взгляд на стоящих рядом в напряженных позах, словно готовых к броску, двух его спутников, и коротко потребовала:

– Ваши документы, пожалуйста…

Те переглянулись со старшим. И тот, едва заметно, кивнул им, мол, показывайте, можно. Они нехотя полезли по своим карманам, и протянули мне свои документы. Тот, который бегал возле костра, выражением лица был похож на несчастную, заморенную голодом и непосильной работой лошадь. Или даже не лошадь, а несколько переросшего ослика Иа. Уголки его светло-серых глаз были немного опущены, что предавало его взгляду некую «несчастность». Лицо было вытянуто, губы в струночку, бровей почти не видно, светлые волосы, чуть выпяченный вперед подбородок, будто он был в обиде на весь свет. Причем, суть претензий к «белому свету» была не ясна даже ему самому. Звали его безыскусно: Кузнецов Андрей Николаевич. Третий член компании был, напротив, похож на сурового воина. Черты лица, словно высечены из камня, яркие голубые глаза с легким прищуром, как будто он подозревал всех и каждого в каких-то, ведомых ему одному, грехах, темные волосы. В общем, вид имел весьма мужественный. У того имя было позаковыристее, Суржацкий Роман Сигизмундович. Пока я разглядывала, собственно, ничем не примечательные документы граждан, из палатки просочился наружу четвертый участник этого квартета. Стараясь придать себе независимый и отстраненный вид, для чего он засунул обе руки в карманы своих брюк цвета «хаки», несколько расхлябанной, вихлястой походкой он подошел ко мне и с вызовом уставился на меня водянистыми, почти бесцветными глазами. А затем проговорил вызывающим фальцетом:

– А с чего это я должен предъявлять свои документы всякой там… – Но тут же осекся под пристальным тяжелым взглядом «бирюка», и пробурчал: – Да ладно… Смотрите, если есть охота…

А меня в этот момент пробила дрожь. Сказать, с чего бы, я не бралась. Просто, по спине у меня пополз неприятный холодок от его взгляда, будто я встретила привидение. А парень, которому, если верить его документам было двадцать два года, продолжал с ядовитой ухмылкой нагло осматривать меня с ног до головы. Я старалась не смотреть на него, всей кожей чувствуя этот липкий, холодный, словно тело змеи, взгляд. Не знаю, чтобы я предприняла дальше, может рванула бы отсюда подальше, а может заехала ему со всей моей радости по физиономии за такой наглый взгляд … Вариантов, собственно, было не так много. Но все они развеялись под сдержанно сердитым окриком Образцова:

– Степан…! – Интонация этого голоса не предвещала ничего хорошего для этого самого Степана. А потом, мгновенно меняя что стиль, что слог, что тембр, извиняющимся голосом уже ко мне: – Это племянник мой, Степан… Совсем засиделся в городе. Позабыл уже как лес с речкой выглядит…

Я быстро глянула на парня, и поймала его недовольный, и я бы даже сказала, несколько недоуменный взгляд, предназначавшийся «бирюку». Всего на мгновение. А потом лицо его приняло обычно-капризное выражение, и он опустил глаза, старательно рассматривая что-то у себя под ногами. Но, этого мгновения мне было вполне достаточно, чтобы понять, что он такой же «племянник» «бирюку», как я испанский летчик! Ладно… Пускай хоть внуком называет, мне-то какое дело? И я принялась изучать документы, которые держала в руках. Звали его Феоктистов Степан Анатольевич. Я вернула ему документы, мысленно поздравив себя, что руки у меня не дрожали. Но при этом, в глаза я ему старалась не смотреть, что называется «от греха подальше».

После всей этой процедуры, я внимательно осмотрела кострище, которое, кстати, было сделано по всем правилам пожарной безопасности, не забывая беглым взглядом окидывать все пространство вокруг костра, на предмет каких-либо деталей, которые мне бы указали… На что? Что я хотела тут увидеть? Как они сюда добрались? Так чего бы проще, спроси, и тебе ответят. Но спрашивать мне, почему-то, не хотелось. Мелькнула дурацкая мысль, что вот такие люди вполне бы могли делать слепок для ключа, чтобы открыть замок. Уж они-то кувалдой бы, точно, орудовать не стали! Хотя, какое отношение они могут иметь к нашим делам и к склепу купца Федорова, было совершенно неясно. Да и на бандитов они вовсе не походили. И тут же у меня внутри пискнул голосок: «Можно подумать, Холодов с Лютовым были вылитые бандиты! Вполне себе респектабельными членами общества казались, между прочим…» Чтобы скрыть свое замешательство, я задала почти нейтральный и вполне официальный вопрос, положенный мне по должности:

– Цель вашего пребывания здесь?

Образов, на правах старшего, пожал плечами, пытаясь придать своему взгляду наивность и детскую беспечность одновременно. Получалось у него прекрасно. Мне даже захотелось кинуться к нему и погладить по головке, шепча что-то радостно-утешительное. Но свой порыв я сдержала. А он ответил:

– Да никаких особых целей у нас нет… Отпуск. Вот… с друзьями решили провести на природе, отдохнуть в тишине и покое от городской суеты. А здесь у вас благодать… Красота, можно сказать, несусветная. – Он раскинул руки, обернувшись к простору за обрывом берега, будто собираясь обнять этот мир. Я, грешным делом, перепугалась, что он, чего доброго, сейчас стихи начнет читать, или прозу Паустовского декламировать. Но, вроде бы, обошлось. Он опять принял невинный вид кота, который только что сожрал крынку хозяйской сметаны. Причем, хозяева до сих пор не подозревают об утрате. Для того, чтобы поставить точку в нашем разговоре, утратившем официальность, я сдержанно кивнула головой и согласилась, не растрачивая свои эмоции на эпитеты:

– Да, красиво…

Затем, прочитав им короткий курс по пожарной безопасности и запрете использования оружия на территории заповедника, я запрыгнула в седло и сухо простилась. Три пары насмешливых глаз провожали меня до самой опушки. Хотела бы я сейчас послушать их разговоры! И тут же сама себя одернула. Да на кой мне их разговоры?! И сами они на кой мне?! То, что им выдали подобное разрешение на пребывание в наших лесах, уже говорило о многом. Люди эти не совсем простые. Либо с очень хорошими связями на верху, либо вообще, из службы безопасности. Причем, я не исключала и оба варианта разом.

Я задумчиво покачивалась в седле, предаваясь своим размышлениям, а кобылка, чувствуя мою задумчивость шлепала себе неторопливым шагом. В связи с наступившей темнотой, на третью площадь заезжать я не стала. Нечего там было по темноте делать. Эту часть работы следовало перенести на завтра. Поэтому, я пустила свои мысли в свободный полет, особенно не заботясь о том, куда меня везет лошадь. Дальше конюшни все равно не увезет никуда. Ярка дорогу к дому знает. А я принялась прокручивать в голове все, что увидела сегодня в маленьком лагере пришлых. Во-первых, что я отметила, документы у них хранились под рукой, в карманах курток, застегнутых на пуговицу. Привычка сама по себе не очень бросающаяся в глаза, но наводила на размышления. Например мы, когда ходили в студенческие времена в походы, паспорта и вовсе не брали, только студенческие билеты, и клали их в кармашек рюкзака. Не было у нас такой привычки прятать документы на груди. А вот эти граждане, все как один, в карман, да на пуговицу. Никакой тебе суеты, похлопыванья по карманам, кручения головой в поисках рюкзака. Все четко, ясно, только по делу, как говорится. Да и жест довольно отработанный. Это нарабатывается годами, словно, они в любой момент ожидают проверки. Только вот этот, четвертый, с водянистыми глазами по имени Степан, как-то выбивался из общей линейки, будто был не из их «песочницы». Странная компания. А еще это разрешение… Почему меня директор не предупредил? Ведь задание он для меня егерю передал, а про пришельцев – ни словечком не обмолвился. Почему? Должна быть этому причина… И я видела только один резон, почему он так поступил. Ребята, точно, из какой-нибудь секретной службы. По-другому не складывается. Только, тогда возникает следующий, самый главный вопрос: какого лешего они тут у нас забыли? Неужто и вправду, просто отдохнуть? Но в такое счастье мне верилось с трудом. Надо бы у Кольши расспросить, когда он появится, а пока, я глаз с этих «туристов» не спущу!

Когда я проезжала мимо кладбища, была уже глубокая ночь. Небо над головой, усыпанное лохматыми звездами, было высокое, словно купол в величественном храме, и вызывало такое же торжественное, я бы даже сказала, возвышенное состояние души, которое нарушать посещением скорбного места совсем не хотелось. Я поморщилась. Не стоит обманывать саму себя. Не хотелось бы мне заезжать на кладбище, даже будь сейчас дождливая погода. Почему-то я чувствовала раздражение от этого места. Попыталась, по своей давней привычке, залезть поглубже в собственную душу, чтобы отыскать там причину этого чувства. Устала я… От кладов, приключений, подземелий и прочего. Вот, устала, и все тут! Хотелось мне простой, совершенно обычной жизни, как у всех нормальных людей. Но хитрый голосок внутри меня ехидненько так зашептал: «Кого ты пытаешься обмануть? То, что происходило с тобой – это не зря. Это – твоя судьба, которую, как известно, на кривой кобыле не объехать. И даже, если ты убедишь себя, что все это тебе не надо, она все равно тебя найдет, хочешь ты этого или нет. Так лучше, во избежание лишних шишек и ссадин, принять это сразу и идти по этому пути с открытыми глазами…» Я разозлилась. И вслух громко, с раздражением выпалила:

– А я не хочу!!! И пусть оно все идет лесом!!!

От моего внезапного громкого голоса, а больше от бурлившего во мне раздражения, Ярка заржала и вздыбилась, чуть не скинув меня с седла. Кое как удержавшись на лошади, я принялась успокаивать кобылу:

– Тише, милая, тише… Все будет хорошо. Все преодолеем, все переживем…

Мне вдруг до зубовного скрежета, захотелось сейчас же увидеть Егора, прижаться к его сильному плечу, и услышать от него простые слова, которая любая женщина ждет от своего мужчины: «Не бойся, я с тобой…» Мне вдруг показалось, что Егор уже вернулся и сейчас ждет меня в усадьбе, волнуется из-за моего долгого отсутствия. И я ударила лошадь пятками, пуская ее в галоп, стремясь, как можно быстрее оказаться на месте.

Ворота были распахнуты настежь, но машины Егора во дворе не было, и от разочарования у меня даже слезы на глазах выступили. Нет! Это никуда не годится! Нужно взять себя в руки, иначе, так и до истерики недалеко. А это было бы уже совсем ни к чему. Жучка мохнатым комком с заливистым лаем выкатилась нам навстречу. Но Ярка опять захрапела, зафыркала на собачонку, и та, притормозив на полдороге и обиженно повизгивая, стала носиться вокруг нас на приличном расстоянии. Дверь открылась и на крыльце оказался дядя Слава с фонарем в руках. Увидев, как я соскакиваю с лошади, принялся ворчать:

– И где тебя носит по темноте? Какая такая работа в лесу может быть ночью…? Валька вон, вся уже извелась, искудахталась. Еще немного и понеслась бы в деревню людей поднимать на твои поиски. Еле ведь удержал! – И добавил совсем тихо, скорее для себя самого: – Вот же заноза-то еще где непоседливая…! Мертвого до печенок достанет, не говоря уже о живых. И как ее Колька-то терпит?!

Я усмехнулась про себя. Кому, как не мне знать, что если Валька надумала кого-то спасать, то обязательно спасет, и противиться этому было все равно, что противиться землетрясению или, например, тайфуну. Другими словами, бесполезно и, к тому же, себе дороже. Тут и она высыпала на крыльцо, торопливо вытирая выпачканные в муке руки цветастым фартуком со скромным кружевом ручной работы по краям, который, неизвестно где раздобыла. Было у меня подозрение, что она его бесцеремонно сперла из экспонатов Егора, но спрашивать ее сейчас об этом не стала.

Она кинулась ко мне с крыльца, словно я вернулась не с работы, а с войны. И сразу принялась причитать:

– Ну, слава тебе…!!! Вернулась! А я уже волноваться начала… Вон, говорю дяде Славе, что, если Полька не вернется к ужину, надо деревню поднимать. – И тут же, сменив тон, стала выдвигать мне претензии. – А ты чего так долго?! – И, совсем, как недавно дядя Слава, спросила с легкой угрозой в голосе: – Чего там в лесу по темноте делать-то?!

Я сначала хотела рявкнуть, чтобы прекратить этот кошачий концерт, но потом, передумала. Себе дороже выйти может. Поэтому, принялась терпеливо объяснять, что, мол, работала я, пока было светло, а добиралась уже в потемках. Валька внимательно, словно рентген, посмотрела на меня, потом перевела взгляд на дядю Славу, который принял из моих рук повод Ярки, а затем опять на меня. Глубокомысленно кивнула, и пробурчала только:

– Ну, ну…

Из этого ее «ну, ну» следовало, что ночью, когда мы с ней останемся одни, предстоят мне допросы и объяснения. Я только тяжело вздохнула. А подруга, став в один момент покладистой и тихой, словно застоявшаяся осенняя лужица, проговорила тоном администратора, встречающего делегацию иностранных туристов:

– Ну давайте к столу. Ужин стынет. Я вон пирог с картошкой сварганила…

Когда мы сидели за столом и уписывали за обе щеки ужин, я осторожно спросила:

– Дядь Слава… А ты чужих в деревне не встречал, случайно, или может от кого слышал про приезжих каких?

Валентина сразу встала в стойку, став похожей на борзую, учуявшую след зайца, но с вопросами ко мне не лезла и в разговор не встревала. Умела подружка, когда надо промолчать. Дядя Слава как-то неопределенно пожал плечами, и с легким недоумением проговорил:

– Да, нет… Не слыхал… – Потом, чуть прищурившись, изображая проницательность, спросил: – А чего это ты спрашиваешь? Али кого в лесу встретила?

Я про себя досадливо поморщилась. Потеряла бдительность, что называется. Но отступать было некуда и я принялась врать.

– Да кострище увидела на берегу. Наши не должны были костер жечь, знают же, что опасно. Значит, чужие. Вот и спросила…

И с удвоенным рвением принялась есть Валькин пирог, при этом изображая немой восторг на лице от вкушаемой пищи. Но от дяди Славы так легко было не отделаться. Не иначе, заразился от Валентины проницательностью.

– А где кострище-то нашла?

Я с трудом проглотила вдруг застрявший в горле кусок пирога, и бурчливо проговорила:

– Да на Борзовом мысу, аккурат напротив излучины.

Дядя Слава, вроде бы, успокоился.

– А… Так это поди рыбаки озоруют. Но они, ежели и шалят, но меру знают. Завсегда за огнем следят. Так что, не волнуйся…

Глава 7

Наконец, ужин был окончен, и я, сославшись на усталость направилась в нашу с Валькой комнату. Подруга явилась следом минут через двадцать. Надо полагать, со стола убирала. Уселась на кровати, сложив ноги калачиком, и зашептала:

– Ну… Рассказывай…

Я попробовала (так, на всякий случай. А вдруг, что называется, прокатит) от нее отмахнуться, прикинувшись дурочкой:

– Чего рассказывать? – Сделала я удивленно-честные глаза. – Целый день промоталась, устала. Вот, кострище нашла… А чего еще?

Ну, это я, конечно, зря… Вальку на такой мякине не проведешь. Она нахмурилась и обиженно проговорила:

– Ты дурака-то валять, завязывай… Тут, как говорится, раньше сядешь – раньше выйдешь. Быстрее расскажешь – быстрее спать ляжешь, это если по нашему случаю. Ну…?

Разумеется, я ей рассказала. И про замок, и про чужаков, ну и, конечно, про свои наблюдения и догадки. Валентина слушала внимательно, вдумчиво, не перебивая. А когда я закончила свою речь словами, что надо бы спуститься в подземный ход и проверить, сразу засуетилась:

– Сейчас пойдем?

Я тяжело вздохнула:

– Думаю, сегодня надо. Только, дождемся, когда дядя Слава спать уйдет. Ни к чему его зря тревожить.

Валька деловито кивнула головой, и призадумалась. А потом, принялась рассуждать:

– Если ты говоришь, что эти непонятные граждане явились сюда неспроста, то зачем тогда? Про Веревкинский клад, в смысле, про то, что эти бандюганы его нашли, ведь никто кроме нас и не знает. Я даже Кольше ничего не говорила. Когда они разговаривали между собой, то только мы это и слышали. А Егор в это время был в отключке. Холодов отпадает. Он теперь овощ, а овощам разговаривать не полагается. А Лютов… Я не думаю, что он бы стал на суде про этот клад всем докладывать. Зачем ему? Сидел он в спецтюрьме, ну для тех, кто из органов, да к тому же, еще и в одиночке, как особо опасный. Мне Кольша рассказывал. А потом его шлепнули. Сама знаешь, на нем грехов, как блох на собаке. За такое одного раза убить недостаточно. Так что, Стылый тоже отпадает. И что у нас выходит? Зачем тогда эти приперлись? – И она уставилась на меня, словно ожидая, что я ей все секреты и тайны враз поведаю.

Но, поскольку, этот вопрос и меня мучал, я проговорила задумчиво, озвучивая то, в чем сама себе признаться не хотела:

– Понимаешь, что еще меня насторожило… Борзовый мыс – это же место недалеко от того выхода, где мы с тобой тогда выбрались. Меня это настораживает. Хотя, внятных причин для конкретных опасений я пока не вижу. Про этот выход, да и вообще, про все наши находки и мытарства никто и не знает. Даже Колька не спрашивал, как нам удалось тогда выбраться. Удалось – и слава Богу, как говорится. А потом, мне интуиция подсказывает, что не зря, ох, не зря они сюда притащились. Завтра попробую дозвониться до конторы, поговорить с директором. Разрешающую бумагу-пропуск он им подписывал. Может чего и выясню. А теперь, давай готовиться. Нужно достать фонарь. Надеюсь, дядя Слава его на кухне оставил.

Валька еще посидела некоторое время в задумчивости, а потом, кивнув головой, спрыгнула с кровати, и осторожно, на цыпочках, посеменила к двери. На мои удивленно вскинутые брови, почему-то, шепотом ответила:

– Знаешь какой у дяди Славы чуткий сон… Похоже, этот дом не вносит покоя в его душу.

Я пожала плечами.

– Немудрено… Столько здесь всего случилось… Хоть у кого нервы не выдержат…

Мы осторожно, не зажигая света, спустились на первый этаж, стараясь, чтобы под нашими ногами не скрипнул пол. В большие окна дома проникал свет взошедшей луны, и расшибить носы о стены нам не грозило. На кухне мы нашли керосиновую лампу и зажгли ее. Фонаря нигде не было. Не иначе, дядя Слава, все же, унес его в свою комнату. Что поделаешь, печалька. Валентина покосилась на лампу, стоявшую на столе, тяжело вздохнула, пробурчав:

– Ну с этаким освещением мы там много не увидим…

Чтобы ее пессимизм не принял неконтролируемые размахи, я сурово проговорила:

– Мы туда не читать идем. Посмотрим, есть ли признаки того, что там кто-то побывал, и все. А это мы и с керосинкой сможем увидеть. – И заметив, как подруга с сомнением разглядывает лампу, будто пытаясь увидеть в ней что-то ей одной ведомое, я добавила: – Все… пошли… Но, если ты не хочешь, можешь остаться наверху, и покараулить вход.

Валентина округлила глаза, и во весь голос, забыв о конспирации, возмущенно выдала:

– Ага… Щас… Она, значит, тайны будет разгадывать, а я сторожить?! Ну уж дудки!!!

Я, поморщившись, поспешно приложила палец к губам, призывая подругу к тишине.

– Чего ты орешь, как отставшая от поезда?! Сама же говоришь, что сон у дяди Славы чуткий! Пошли давай, юный Шлиман1!

Валька обиженно надула губы, и пробурчала:

– Чего обзываешься? Если я не захотела сторожить, то меня и какой-то «шлимой» можно обзывать сразу?

Я чуть не расхохоталась, глядя на ее надутую мордашку:

– Не «шлимой», а Шлиман… Это археолог был такой в девятнадцатом веке, все Трою искал. Тоже, навроде тебя, отчаянным авантюристом был.

У подруги глаза зажглись неподдельным интересом, и она с любопытством спросила:

– Какую Трою? Это которая с конем?

Я от досады поморщилась. Затевать сейчас диспут на археологические темы не входило в мои планы. Махнула рукой.

– С конем, с конем… Я, если у тебя такой интерес к истории, тебе потом подробно расскажу. А сейчас, давай времени не тратить. Мне бы сегодня еще лечь спать не помешало. С утра опять на работу. Еще одну площадь обследовать… Лампу бери, и пойдем…

Валька тяжело вздохнула, как видно этим своим вздохом, намереваясь вызвать у меня чувство вины. Потом посмотрев на мои сердито сдвинутые брови, покорно посеменила впереди, держа керосинку перед собой, освещая путь. Мы, стараясь не скрипеть, осторожно открыли створки дверей, ведущих в комнату с печью, а уже оттуда, вошли в следующую, ТУ самую комнату, которая, по всей вероятности, была когда-то библиотекой. При этом, сердце мое учащенно забилось, словно перед первым свиданием. Воспоминания волнами стали накатывать на меня, вызывая необоримое желание взять и сбежать отсюда в свою спальню, а там, залезть под одеяло, крепко зажмурившись, и до утра не вылазить. Но я призвала себя к порядку. Не стоило ворошить прошлое. Мы только спустимся в подземный ход, чтобы убедиться, что туда никто не проник, и все, сразу же обратно!

Я присела на корточки и вдавила двумя руками на завитушки плиток, затаив дыхание, а вдруг не откроется. Хотя, сказать точно, чего я больше опасалась в эти мгновения, что подземелье откроется или, наоборот, не откроется, было очень трудно. Копаться в своих чувствах времени не хватило. Раздался негромкий скрежет, и открылся небольшой проем, из которого вниз вела узкая винтовая лестница. Мы с Валькой переглянулись. Причем, в данный конкретный момент, наши эмоции были на удивление схожими: некоторый испуг, круто сдобренный, как пересоленный суп у неумехи-повара, жаждой приключений. Валентина на выдохе проговорила:

– Ну что, пошли…?

Я только и смогла, что кивнуть ей в ответ, мол, идем, и первой ступила на лестницу, забрав от греха подальше из рук подруги лампу. О ее «ловкости» до сих пор по деревне ходили легенды. И опять же, я вспомнила, как при первом нашем «проходе» через этот ход, она зацепилась за кафельные плиты, стопочкой сложенные возле печи, чем и привлекла к нам внимание одного из бандитов. На меня пахнуло холодом, и кожа на руках тут же покрылась мурашками. Чтобы не плюнуть на все, и не вернуться, я крепко сжала губы, вцепившись в керосинку мертвой хваткой, словно она была моей последней, если не сказать, единственной надеждой на возвращение.

Спуск занял не так много времени. Валентина умудрилась даже ни одного раза не споткнуться, что я сочла добрым знаком. Мы стали медленно идти вперед, внимательно осматривая стены. Я прошептала (говорить громко, во весь голос, мне почему-то здесь не хотелось), от напряжения, едва сумев разомкнуть губы:

– Внимательно смотри на пол. Если кто-то вытаскивал некие камни из стены, то на полу должны остаться следы раскрошенного раствора, соединяющие эти камни… – Валентина закрутила головой по сторонам, будто она была у нее, как глиняный горшок на черенке лопаты, вызывая этим незамысловатым жестом у меня головокружение. Чтобы избавить себя от этого, я прошептала: – Давай… Ты смотришь справа, а я слева…

Валька, у которой окружающая обстановка тоже не вызывала желания поболтать, молча кивнула головой. И мы пошли неторопливо, внимательно всматриваясь в пол. Мы не успели отойти от лестницы и десятка шагов, как она вдруг взволнованно проговорила:

– Полинка, погоди!!! Я вспомнила, что видела в нашей спальне в большой коробке со всяким хламом фонарь, нормальный, электрический. Давай вернемся, а то с таким-то светом мы с тобой ни черта здесь не увидим! – Мне на мгновение показалось, что она просто хочет отсюда побыстрее смыться.

Поэтому, покладисто ответила:

– Согласна… Ты иди, а я пока хоть немного здесь осмотрюсь. Мне и керосинки для этого достаточно. – Валька тревожно глянула на меня, на что я ответила бодрым взглядом. Но ее это не успокоило, и она назидательным тоном проговорила:

– Ты тут, Полиночка, смотри, не уходи далеко… Мало ли… – Неподдельная тревога в голосе подруги вызвала у меня внезапно прилив нежности, который, как теплая морская волна с песка, смыл с моей души все мое напряжение и беспокойство.

Я похлопала ее по плечу, и успокаивающе проговорила:

– Не волнуйся, я отсюда, если и отойду на пару метров, и то хорошо. Все здесь надо осмотреть тщательно…

Валентина посмотрела на меня внимательно, будто стараясь запомнить мое лицо как следует, потому как, расстаемся мы с ней надолго, и, кивнув головой, резко развернулась и заспешила обратно к лестнице, на ходу, не оборачиваясь проговорив:

– Полиночка, я быстро…!!!

Я посмотрела вслед удаляющейся подруге, словно и вправду, расставаясь с ней надолго. Мотнула головой, пытаясь избавиться от дурацких мыслей, и медленно, небольшими шажками пошла вперед, стараясь не пропустить ни одного кусочка стены.

Вскоре я оказалась возле того участка, на котором в прошлый раз светились странные знаки, благодаря коим, мы сумели с подругой выбраться из этого хода в другое подземелье, где и был овальный зал со странными фресками, сундуками, покрытыми пылью и огромными подсвечниками с остатками свечей, горящих зеленоватым пламенем. Именно тогда, впервые, меня посетило странное видение из далекого прошлого. Поддавшись какому-то навязчивому, внезапно нахлынувшему на меня желанию, я присела на корточки, стараясь рассмотреть что-то на старых камнях. Но, увы, ничего не увидела. Кирпичи, как кирпичи. Старые, лет триста им, наверное. Кое-где чуть выщербленные. Да я, если честно говорить, даже и не помнила точно, на каких камнях в прошлый раз засветились странные знаки. Но тут рука сама, повинуясь нарастающему с каждым мгновением внутри меня непреодолимому желанию, протянулась вперед. Пальцы легко, едва касаясь старой кладки, будто по клавишам, пробежали по шершавой поверхности. Руку словно прошил слабый разряд тока. Я испуганно отдернула ее, и только тогда почувствовала, что все это время задерживала дыхание. С трудом выдохнула, пытаясь понять, что это было. Внутренний голос пискляво проговорил: «Ты знаешь… Знаешь… Только боишься себе признаться. Но рано или поздно тебе придется это принять…» Я сердито нахмурилась, не собираясь вступать с ним в дискуссию сейчас. И тут вдруг, скорее почувствовала, чем услышала, слабое дуновение, как будто бабочка крылышками помахала возле самого моего виска. Запоздало подумала, что позади меня кто-то есть. Начала поворачивать голову, чтобы попенять Вальке (потому что, была уверена, что это она. А кому еще-то?) за ее нерасторопность, как что-то тяжелое и мягкое обрушилось мне на голову. Я только успела досадливо подумать: «Вот черт!…», и сразу провалилась в мягкое серое ничто.

Чадящие черным дымом факелы, отбрасывали на стены подземелья странные тени. Казалось, что какой-то неведомый дух танцует замысловатый, полный тайного смысла танец. Человек, сидящий у самой стены был прикован толстой цепью, начало которой свободно уходило внутрь камня по железной трубе. Его волосы, спутанные в колтуны, свисали неровными прядями ему на лоб, из края губ, на темную бороду стекала тоненькая струйка крови, в свете факелов, казавшаяся совсем черной. Крючковатый нос, напоминающий хищную птицу, густые брови над глубоко запавшими глазами, упрямо сжатые губы – все черты лица его были искажены болью и страданием. Но глаза горели непокорным каким-то желтым лихорадочным огнем, и он смотрел с нескрываемым вызовом на старца, стоявшего перед ним в просторных белых одеждах.

– Ивар2, ты предал свой Род. Ты открыл чужакам тайну прохода. Ты осознаешь свою вину?

Голос говорившего был сух и негромок, словно шелест палой листвы поздней осенью на ветру. Человек, прикованный цепью, которого старец назвал Иваром, с вызовом глянул на говорившего, и прохрипел:

– Осознаю, отче, но не принимаю… Тайны Рода должны узнать все, и тогда люди перестанут убивать друг друга только потому, что не имеют знаний!

Старик задумчиво посмотрел на плененного.

– Так значит ты радеешь о всеобщем благе? – Ивар только еще упрямее стиснул губы, не отвечая на вопрос старца. А тот продолжал смотреть на прикованного и в глазах у него была печаль. – А не думал ли ты о том, что, получив наши знания, они, имея черные пустые души, могут использовать их для нашего уничтожения? Разве ты не знаешь, что неправильно использованные знания, могут быть страшнее любого оружия? Я думал, что ты более мудр. Вот возьми огонь… Его можно использовать для приготовления пищи, он согревает наши жилища, но от него могут произойти неимоверные бедствия, если безответственно и неразумно им пользоваться. Те, которым ты хотел передать тайны наших знаний, не имеют разума. Они обманули тебя. Они хотят уничтожить наш Род нашими же знаниями. Я тебе даю еще один шанс, Ивар… Подумай, хорошо подумай, на чьей ты стороне, иначе проклятие Рода не даст тебе жизни. Что ты скажешь Предкам, когда предстанешь пред ними?

Пленный упрямо молчал, и только буравил своим пронзительным взором старца, будто пытался увидеть за его словами некий подвох. Старик помолчал несколько минут, ожидая отклика на свои слова. Не дождавшись, тяжело вздохнул, и произнес:

– Я прикажу принести тебе еды и питья. Мы не можем казнить тебя. Такого наказания нет в наших обычаях. Мы изгоним тебя из Рода, и ты будешь вынужден скитаться, как оборванный холодным северным ветром лист, ненужный никому и презираемый всеми…

Произнеся эти слова, старец развернулся, и шаркающей походкой направился прочь по коридору. Пленник дернулся было за ним, но цепи не дали ему продвинуться больше нескольких метров. Кандалы больно впились в его запястья, и он, не выдержав, закричал. Эхо его крика пошло гулять по гулким коридорам проникая мне в самый мозг и вызывая внутри нестерпимую боль.

Я застонала от этой боли, пытаясь зажать голову руками, но мои руки не слушались меня. Я испугалась, что лишилась их, и раскрыла глаза. Свет керосиновой лампы, показавшийся мне невообразимо ярким, светил прямо в глаза. Я опять зажмурилась, не в состоянии сразу осознать, где я нахожусь. И тут, какой-то жалкий, тоненький голосок, больше похожий на блеянье барашка, произнес с каким-то всхлипыванием:

– Полиночка… Ты как…?

Спутать голос подруги с чьим бы то ни было еще, было, практически, невозможно. И я пробурчала чуть хрипло:

– Твой голос я смогу узнать даже через толщу времен…

Валька, не расслышав моих слов, обеспокоенно спросила:

– Что…? Что ты сказала? Где болит?

Я сморщилась. Голова, действительно болела, и мне именно теперь стал до конца понятен смысл фразы «как пыльным мешком из-за угла». Отвернув голову чуть в сторону, что стоило мне следующего приступа боли, я прохрипела:

– Лампу от глаз убери…

Это подруга поняла. Сквозь закрытые веки я увидела, как световое пятно сдвинулось несколько в сторону, и только тогда открыла глаза. Несчастная Валюхина физиономия висела надо мной. В ее заплаканных глазах было столько всего понамешано, что я даже не могла бы выделить точно преобладающую у нее в этот момент эмоцию. Страх, надежда, тревога, и даже какое-то отчаянье, и все это сдобрено, как кайенским перцем, закипающей злостью, способной заставить ее порвать зубами каждого, кто покусится на жизнь или благополучие ее друзей. Она, увидев, что я открыла глаза, повторно спросила:

– Ты как…?

Я опять поморщилась:

– Помоги сесть…

Она брякнула металлическим донышком лампы, ставя ее рядом на каменный пол, и кинулась поднимать меня, стараясь прислонить спиной к каменной стене подземного коридора. Закусив губу от боли, чтобы не застонать, я кое-как, с ее помощью, уселась. Тут и руки мои нашлись. Вполне себе целые, только, почему-то, онемевшие. Причем, я предполагала, что это онемение вызвано не потерей сознания, а, скорее всего, тем самым прикосновениям к камням стены. Ладно, об этом я потом подумаю. Сейчас мысли в моей голове ворочались с огромным трудом. Жалобно проговорила:

– Валька, рук не чувствую, онемели. Помоги размять.

Она, вспомнив о своем предназначении спасать людей, кинулась ко мне и принялась осторожно массировать мне руки, то и дело поглядывая на меня с тревогой. По рукам побежали колкие мураши, но зато стала возвращаться чувствительность. Я едва удержалась от крика, такой была боль. Валька испуганно посмотрела на меня, но массировать рук не перестала, а просто торопливо, голосом, которым говорят милицейские, пожарные и медработники при исполнении, протараторила:

– Потерпи, потерпи… Скоро станет легче…

Мне хотелось ей ответить что-нибудь заковыристое и не совсем приличное, но делать этого не стала. Подруга старается мне помочь, а я, свинья неблагодарная… В общем, сдержалась. Вскоре боль стала растворяться, как последние кристаллики льда в весенней, прогретой солнцем луже, и я, наконец, смогла выдохнуть с некоторым облегчением. Валентина пристроилась передо мной на корточках, внимательно всматриваясь в меня, а потом решительно заявила:

– Все! Хватит на сегодня подземелий. Пошли на выход! – И твердой рукой стала мне помогать подниматься.

Опершись на стену одной рукой, другой я обняла подругу за шею, и мы заковыляли с ней обратно по коридору, туда, где вилась каменная лестница, выводящая в комнату усадьбы. Несколько раз мне казалось, что мне в спину из темноты коридора кто-то пялится. Оглядываться, чтобы не пугать подругу, я не стала, резонно предположив, что тот, кто отоварил меня по голове, должен был давно уже смыться отсюда, если он, конечно, не конченный идиот. А, судя по его поступкам, кем, кем, а идиотом он, точно, не был, раз сумел сюда проникнуть незаметно, подкрасться ко мне практически бесшумно, и вырубить меня, так, что я даже, как говорится, «мяу» сказать не успела. Значит, все эти «кажется» были, так сказать, остаточным явлением моих видений, и не более того.

Подъем по лестнице лучше было не вспоминать. Бывали, конечно, у меня подъемы и похуже, правда, я не могла припомнить, когда. В итоге, когда мы выбрались из подземелья, меня вывернуло наизнанку так, что я даже добежать до какой-нибудь раковины не успела. И Вальке пришлось еще за мной убирать. Подруга безропотно снесла все эти невзгоды, с молчаливым терпением и неизменной тревогой во взгляде. Когда, наконец, мы добрались до нашей комнаты, и я со слабым стоном повалилась на кровать, Валька села рядом со мной и осторожно приступила к расспросам.

– Полиночка, так что с тобой случилось? Ты в обморок упала, что ли? Или тебе опять привидение привиделось? Это опять ТА, ну, которая в одной туфельке…

Валентина защелкала пальцами чуть ли не у меня перед носом, пытаясь вспомнить имя девушки, которая являлась ко мне в виде привидения (с чего все, собственно, и началось в прошлый раз). Щелкающий звук отдавался в моем несчастном мозгу, причиняя, скорее, не боль, а некоторый дискомфорт. Поэтому, я торопливо ей напомнила:

– Светланой ее звали…

Валька обрадованно закивала головой.

– Во, во… Точно! Так это что, опять она…? – Последнее предложение она проговорила, почему-то, таинственным шепотом, хотя, в комнате кроме нас никого не было.

Я только глаза закатила под лоб.

– Ну скажи мне, пожалуйста, с какого такого перепуга она бы вновь начала бродить? Мы же все сделали для того, чтобы она успокоилась. Нашли останки, похоронили по-человечески. Так на кой ей опять показываться?

Валентина пожала плечами, все еще не желая отступать от своей версии про привидение.

– Ну мало ли… Может, предупредить тебя о чем хотела, или еще что…, – И добавила, на мой взгляд, совершенно некстати, обиженным голосом: – Тебе виднее…

А я пыталась для себя решить: стоило ли ей рассказывать о том, что меня кто-то крепко приложил, или туманно сослаться на какое-нибудь привидение? Думаю, отделаться от Вальки простым «стало плохо» вряд ли получится. Тем более, что она все-таки медик, поэтому, не заметить у меня легкого сотрясения она не могла. В конце концов, решила, что нужно ей рассказать все, как есть, или точнее, все, как было. Если уж ОПЯТЬ началось, то лучше бы, чтобы подруга была начеку, и проявляла разумную осторожность. По крайней мере, до той поры, пока мы точно не поймем, что же, черт возьми происходит! Валентина, с некоторым любопытством следившая за работой моего ума, которая, безусловно, отражалась на моем лице, вдруг проговорила:

– Ну ладно… Хорош дурака валять! Давай… Рассказывай, что случилось. Я же вижу…

Я усмехнулась:

– И что ты видишь?

Подруга нахмурила брови, пытаясь изобразить на своей физиономии грозность, и выпалила:

– Все!!! Я все вижу! Вижу, как ты сейчас размышляешь, что бы такое мне соврать, чтобы не тревожить. Так вот, должна тебя предупредить, врать мне не стоит, дороже самой же потом и обойдется. А еще, если начнешь скрытничать, то я на тебя Егорке пожалуюсь! – Пустила она в ход тяжелую артиллерию.

Спорить или пререкаться с ней смысла я не видела, да и сил у меня на это уже не было. Поэтому, не подбирая мягких выражений, я выдала:

– Я и не собиралась скрытничать. Вы, тетенька, напраслину на сироту возводите… Короче… Кто-то ко мне подкрался и отоварил чем-то тяжелым по голове. – У Валентины глаза округлились, а брови удивленно взлетели вверх. Но высказать эмоции, которые так и рвались у нее наружу, я не дала, коротко припечатав: – Кто и что, лучше не спрашивай. Не видела я. И догадок по этому поводу у меня нет. А сейчас, с твоего позволения, я бы немного поспала, а то голова гудит, словно колокол. А мне с утра на работу.

Валентина, чья физиономия выражала кучу эмоций, начиная от негодования и до возмущения, было открыла рот, потом, видимо, вспомнив, что я «пострадавшая» и мне нужен покой, рот закрыла, и очень покладисто (на мой взгляд, даже чересчур) проблеяла с кислым выражением лица:

– Конечно, конечно… Отдыхай… А на работу, я это, как медик говорю, тебе ехать завтра нельзя. У тебя сотрясение, поэтому, я прописываю тебе покой.

Не вдаваясь в дискуссию, я просто закрыла глаза. Поспать немного мне, все же, не помешало бы. Валентина еще немного повздыхала, сидя рядом со мной, а потом тоже улеглась спать. Сон, как видно, к ней не шел, потому что еще некоторое время она ворочалась. Потом, не выдержав, шепотом спросила:

– Полинка… Ты спишь?

Я, по понятным причинам, ей не ответила. Не до разговоров мне сейчас было, и она, еще издав несколько душераздирающих вздохов, наконец, угомонилась. А я лежала и думала. То, что я видела в своем виденье, произвело на меня впечатление. Я уже нисколько не сомневалась, что все, что мне посылается, все не зря. Думать о том, что эти клочки – мои воспоминания, было, почему-то, немного страшно. Но, так же я понимала, что рано или поздно, мне придется это принять, как часть меня самой. А вот как во всем этом разобраться – вопрос, конечно был на засыпку.

Ломать сейчас голову, которая и так у меня была «сломана», над этими вопросами я не стала. Что толку-то? Все равно ни к чему путному я не приду. А вот разобраться в том, что происходит сейчас, в нашем настоящем, было просто необходимо. Почему-то, я была уверена, что тот, кто меня отоварил по голове, искал вовсе не Веревкинский клад. Если бы кто меня спросил, откуда у меня эта самая уверенность взялась, я бы вряд ли смогла ответить. Но, она была, хоть ты тресни, была и все тут! Сон постепенно одолевал меня, и все мои размышления на тему произошедшего сегодня, как-то сами собой растворились, растаяли, пропали. И уже, почти провалившись в мягкую вату небытия, почти на грани сознания, я вдруг подумала, что облик Ивара мне показался смутно знакомым, будто я уже где-то и когда-то видела этого человека. Но копаться в собственной памяти сил уже не было, и я, перестав сопротивляться, утонула в сером облачно-ватном пространстве, где не было ни снов, ни видений.

Глава 8

Проснулась я когда солнечные лучи пробивались сквозь щель в плотных шторах. Лежала и смотрела, как пылинки, похожие на маленькие искорки, медленно сновали по световому столбику туда-сюда. Это занятие настолько меня увлекло, что я на некоторое время, можно сказать, выпала из реальности. За окном раздалось ржание Ярки, и ворчливый голос дяди Славы:

– Ну чего ты блажишь? Хозяйка твоя еще не проснулась, спит. Умаяла ты ее вчера, вот и пусть отдыхает… А я тебе сейчас овса принесу, есть у меня пара мешков в заначке. Квас на березовом соке хотел на овсе поставить, да чего-то руки не дошли. Теперь уж только в следующем году. Нынче-то уж какой сок…

Я слушала бурчание дяди Славы, и неизвестно чему улыбалась. Мысли о вчерашнем происшествии совершенно меня не тревожили. А чего суетиться, коли ничего не ясно? Голос внутри меня ехидненько усмехнулся и пропищал: «Ну да… Конечно… Чего сейчас думать? Вот огреют еще разок по башке чем-нибудь, тогда и думать время наступит. А сейчас-то чего?» Я нахмурилась и пробурчала:

– А тебя никто не спрашивает!

И тут же услышала Валькин голосок:

– Ты уже проснулась?

Валентина влетела в комнату, и озабоченно уставилась на меня критическим взглядом. Потом присвистнула и протянула:

– Да… Отоварили тебя, видать, крепко. И как ты с такими фингалами на работу собираешься ехать?

Я испуганно глянула на подругу, стала выпутываться из одеяла. Валентина скептически смотрела на мои попытки освободиться от этого плена, не предпринимая никаких попыток помочь мне. Наконец, откинув свои путы в сторону, я соскочила с кровати, и тут же, охнув от неожиданности, плюхнулась обратно. Комната вертелась у меня перед глазами, будто я сидела на карусели. Обхватив голову двумя руками, я сквозь зубы выругалась на совсем прилично. Валька, с видом умного доктора, закивала головой, назидательно повторяя:

– Вот, вот… И я о том же. Какая тебе сейчас лошадь, и какая работа? Отлежаться надо. Да и синяками своими все зверье в округе распугаешь, а у нас тут, между прочим, заповедник. Зверей пугать нельзя. Так что, ложись-ка ты лучше обратно, я тебе сейчас бульончика принесу. Дядя Слава с утра сварганил. Может, к вечеру и оклемаешься.

Я с тоской посмотрела на подругу, но возразить мне ей было нечего. Как есть, права… Во всем права. Конечно, не в плане зверья, которое должно испугаться моего вида, а в том смысле, что на лошадь мне сейчас и вправду, не стоило садиться. Кое-как дочапала до зеркала, чтобы посмотреть, во что превратилась моя девичья красота. Да уж… От красоты остались одни волосы, да и те нечесаные. Все остальное имело вид, прямо надо сказать, кошмарный. Синяки в пол лица, заплывшие глаза, распухший нос. В общем, та еще красавица. Если бы меня в таком виде увидел Егор, то… О, Боже!!! Егор!!! Он же сегодня приедет, а я… словно из-под забора вылезла!! Придерживаясь одной рукой за стенку, я побрела в «удобства». Холодная вода немного облегчила мои страдания, и в голове, кажется даже прояснилось. По крайней мере, комната перестала кружиться в таком темпе, как до этого.

Выйдя из ванной комнаты, я поплелась к окну, захотелось отдернуть шторы, чтобы впустить в комнату солнечный свет. Тут и Валентина появилась с разноцветным разносом, раскрашенным аляповатыми цветами, (как я подозревала, тоже взятом из вещей, предназначенных для будущего музея) на котором стояла большая пиала с ароматным наваристым бульоном. Увидев меня, ползающую осенней мухой по комнате, грозно нахмурилась.

– Ну и чего вскочила?! Тебе сейчас лежать положено!! А ну живо в кровать, и чтобы весь бульон выпила до последней капли! Иначе, наябедничаю на тебя Егорке. Кстати, – тут же она быстро поменяла тему разговора и тон строгого доктора на более обычный, свойственный ей в обычное время, – Егор когда возвращается?

Я чуть ли не простонала:

– Сегодня… – И глянула на подругу несчастным взглядом.

Валька прониклась, и принялась сочувствовать, что меня, увы, нисколько не взбодрило. Видя, что ее стенания на тему «бедная Полинка» никак меня не впечатляют, она резво выскочила из комнаты, и кинулась вниз, на ходу прокричав, что они с дядей Славой сейчас «что-нибудь придумают». А я осталась в комнате, чувствуя себя несчастной-разнесчастной, мысленно костеря на все корки вчерашнего «визави», огревшего меня так некстати по голове.

Ближе к обеду я почувствовала себя вполне сносно. По крайней мере, голова уже не кружилась, да и почти не болела. Поэтому, я решила, что вполне способна сегодня доделать последний, третий участок. Если уж совсем быть честной, не проблема работы меня сейчас волновала. Работу могла бы доделать и завтра. Основной причиной послужило нестерпимо-жгучее желание взглянуть на тот проход, которым мы с Валентиной в прошлый раз выбрались из подземелья. Ведь именно он был, пожалуй, единственным, который мог привести чужаков в овальную комнату, где хранились сундуки со старинными манускриптами, содержащие в себе бесценные знания наших предков. А то, что там были именно фолианты, а не золото-бриллианты, я нисколько не сомневалась. Мои видения на это указывали четко. Да и не тряслись наши предки так над обычными побрякушками, не стали бы создавать такую сложную систему защиты для обычного клада. Ну и еще… Я очень надеялась, что «прогулка» по лесу будет способствовать более быстрому восстановлению моей девичьей красы. Вечером Егор приедет, и не напугается моего вида так сильно.

В общем, одевшись в рабочую одежду, подхватив свой планшет, я спустилась вниз. Уже сходила с лестницы, когда с улицы в дом зашел дядя Слава. Я очень порадовалась, что, в тот момент, когда он меня увидел, находился он на ровном полу, а не как я, на ступенях. Увидев меня, он обрадованно воскликнул:

– Ну, наконец-то!!! Спишь долго, краса…

И в этот момент он, наткнувшись взглядом на мое лицо, подавился суффиксом, причем, вместе с окончанием. Жалко икнул, пошатнулся, схватившись за дверной косяк, прижал обе ладони к груди, и выдохнул:

– Батюшки святы!!! Что с тобой, Полинька…?! Кто же тебя так…?!

Я, постаравшись придать своему голосу некую небрежность, бодро ответила:

– Да никто, дядь Слава. Со ступенек оступилась, и вот результат… Ничего… До свадьбы заживет. – Я с наигранной беспечностью махнула рукой.

Дядя Слава, слегка отдышавшись, отлепился от косяка, и покачал головой:

– Со ступенек, говоришь, упала? – Недоверие к моим словам явно сквозило в его голосе. – Ну, ну… – И добавил с тяжелым вздохом: – Ой, глядите, девки… Не ровен час, опять куда-нибудь встрянете.

Я, пытаясь растянуть губы в улыбке, что мне не очень хорошо удавалось в связи с общей отечностью всего лица, под его неодобрительным взглядом протиснулась в двери, и вышла на улицу. А он в след мне только успел сказать:

– Кобылу-то я обиходил, накормил, напоил, как следует… И оседлал… Ты ж на работу собиралась…

Не оборачиваясь (ни к чему лишний раз демонстрировать свою «красу»), я ему прокричала в ответ:

– Спасибо, дядь Слав!

Валька, вырулившая откуда-то из-за угла дома, кинулась ко мне, пылая возмущением и негодованием вместе взятыми. В руках она держала какие-то доски, старое веретено и еще какой-то мелкий деревянный хлам. В связи с занятостью рук, размахивать она ими не имела возможности. Поэтому, все свои эмоции вложила в голос:

– Куда это ты собралась?! Тебе лежать надо!!! Вот точно, наябедничаю на тебя Егору!!!

Но на этот раз ее «тяжелая артиллерия» дала сбой. Я подошла к ней со смиренной рожицей, и скороговоркой проговорила:

– Не ори… Дядя Слава и так весь в подозрениях и сомнениях. Я быстро. Площадь недалеко, часа за два обернусь. Морду свою немного проветрю, да речной водой умою, может быстрее все заживет. А чувствую я себя уже хорошо. Голова не болит и не кружится. Спасибо тебе, подруга, быстро ты меня на ноги поставила. – Растянула губы в улыбке и закончила свой мелкий подхалимаж коронной фразой: – Я ж говорю, мастерство – его не пропьешь…

И, не дожидаясь пока она придет в себя, сделав ей ручкой, помчалась к Ярке. Запрыгнула в седло и сразу пустила ее иноходью. В голове, конечно, еще звенькало, но было терпимо. Отвар, приготовленный дядей Славой, в купе с им же приготовленным бульоном, возымел свое положительное действие на мое пошатнувшееся, было, здоровье.

До площади я добралась довольно быстро. Заставила себя сначала сделать работу, а уж потом поехала к берегу, откуда вел проход в подземелье. Огромный дуб, под которым была та нора, через которую мы выбрались в прошлый раз, был виден издалека. Раскинув свою могучую крону над всем окружающим его пространством, он выглядел словно Гулливер в стране лилипутов. Я чувствовала его мощную энергию жизни, словно волнами распространяющуюся по лесу. Темно-зеленые кожистые листья в густой кроне едва шевелились под слабыми порывами теплого ветерка. Берег, заросший мелким ракитником, уходил круто вниз к реке. Пра в заводи, ленивая и спокойная, словно купчиха после обеденного чаепития, поблескивала на солнце, едва шурша прибрежными камышами. Я, спрыгнув с лошади, постояла немного, прислушиваясь к лесным звукам. Ничего, что меня бы насторожило, я не услышала. Осторожно ступая, будто шла по тонкому льду, а не по твердой земле, я обошла вокруг, внимательно всматриваясь себе под ноги, в поисках чьих-либо чужих следов. Но присутствия человека, по крайней мере, в близлежащем пространстве я не обнаружила. Кусты, закрывающие вход в берлогу или грот, из которого вел вход в подземелье, были не тронуты. Ветки не поломаны. Либо здесь никого давно уже не было, и меня все мои недобрые предчувствия обманули, либо, я имею дело с очень опытными следопытами, искусными в своих повадках. О втором варианте думать не хотелось.

Спустившись на пару метров вниз по склону, внимательно осмотрелась по сторонам. Вроде бы, ничего подозрительного не заметила. Постояла немного, чувствуя какой-то легкий озноб, вызванный скорее волнением, чем своим физическим состоянием. Осторожно раздвинула ветки кустарника, и полезла внутрь.

Свет едва-едва проникал сквозь небольшой лаз. Я прикрыла на несколько мгновений веки, чтобы расширился зрачок, и можно было видеть в царящем вокруг сумраке. Внимательно огляделась, и с облегчением выдохнула. Я очень хорошо помнила кусок коры, который сама укладывала в прошлый раз, маскируя проход. Правда, он сейчас слегка заплелся корнями и был чуть присыпан землей, но лежал точно так, как я его и положила. Выдохнула с облегчением, и стала выбираться наружу. И тут мой настороженный слух уловил какие-то голоса. Я затаила дыхание, пытаясь сообразить, откуда они раздаются. Вниз по течению кто-то плыл на лодке. И я взмолилась все богам, чтобы это были обычные браконьеры. При этом, лихорадочно соображала, могут ли они с реки рассмотреть мою лошадь, оставленную на высоком берегу. Выходило, что не могут. Ярку я привязала подальше от края обрыва за дубом-великаном. Очень хотелось надеяться, что она не подаст голос невовремя, привлекая к себе внимание. Из кустов бегло осмотрела довольно топкий берег, и решила, что здесь будут высаживаться только ненормальные. Хотя, определить по голосам кто там плыл и в каком состоянии находился их разум, было довольно проблематично.

Я замерла, как заяц под кустом, прячущийся от лисы, боясь даже дышать, чтобы не выдать своего здесь присутствия. Голоса приближались, но слов разобрать я не могла, говорили очень тихо. Услышать разговор этих неизвестных хотелось до дрожи в руках и до чаканья в зубах. Но, увы… Наверное, они знали, что звуковые волны по воде распространяются на большое пространство. Вот, черт! Физики доморощенные!

То, что меня они могут увидеть с реки, я не опасалась. Заросли кустарника были очень густыми. Ну, если только, мне, конечно, не приспичит чихнуть в самый неподходящий момент, или, не взбредет в голову начать горланить песню. Но именно, этот же факт имел и другую свою сторону. Я тоже не могла их увидеть. А высовываться из кустов и быть обнаруженной я никак не могла себе позволить. В любом другом месте – пожалуйста! Но только не здесь!

Голоса приближались, но слов я, по-прежнему, не могла разобрать. Только по интонации можно было догадаться, что один что-то выговаривает сердито кому-то, а этот «кто-то» совсем этому не рад. Я замерла, ожидая, будут ли они причаливать, но, вскоре выдохнула с некоторым облегчением – лодка проплыла мимо. Выждав в кустах еще для порядка минут десять, я стала выбираться на берег. Умница-Ярка стояла спокойненько и щипала траву. Я похвалила кобылку:

– Ты у меня молодец! Настоящая боевая подруга. С тобой теперь и в разведку можно…

Достала из кармана припасенный заранее сухарик и протянула его лошади. Влажные теплые губы коснулись моей ладони, и кобылка радостно захрумтела лакомством. Надо было бы спуститься к самой воде, чтобы умыть лицо, но рисковать появляться на берегу не хотелось. Мало ли… Я, конечно, не могла сказать наверняка, кто это тут проплыл в лодке, но у меня, почему-то, была уверенность, что это были именно чужаки. Почему? Да откуда я знала?! Вот была уверена, и все тут!

Я вскочила в седло, и направила свою боевую подругу в сторону дома. День уже клонился к вечеру, вот-вот наступят сумерки. А мне хотелось еще засветло проехать мимо кладбища, чтобы проверить замки на склепе купца Федорова. Если замки целы, то значит, неизвестные злоумышленники все же изготовили дубликаты ключей. Ведь не Святой же Дух меня сегодня ночью по голове отоварил, в конце концов! И разобраться с этим было просто необходимо. Тут я представила, что мне скажет Егор по этому поводу, и настроение сразу испортилось. Хорошо хоть еще Кольша не приехал, а то бы они вдвоем нас с Валькой живо бы в оборот взяли, или, чего доброго, вообще, под замок посадили. То же мне, приверженцы домостроя нашлись! Чуть что, сразу к плите, и котлеты жарить!

Я вынуждена была признать, что всеми этими размышлениями я просто пыталась отогнать тревогу, крепшую во мне с каждой минутой. То, что вход в подземелье пока никто не обнаружил, несколько успокаивало, но именно, что «несколько». Да и общая атмосфера была какая-то нервная, что ли. Словно в воздухе было разлито что-то такое, с легким терпким привкусом горечи, которое, вроде бы и не мешает, но уже настораживает. Да уж… куда горше-то?! Моя голова тому неопровержимое доказательство.

Замки на склепе висели, как новенькие. Ничего особенного я вокруг тоже не заметила. Торчать на кладбище в наступающей темноте, у меня никакого желания не было. Подкарауливать злоумышленников можно было тут до морковкиного заговенья. Думаю, после вчерашнего, они на некоторое время затихарятся. Присутствие еще кого-то в подземелье, скорее всего, было для них неожиданностью, собственно, как и для меня их присутствие. Да и Егор уже, наверное, приехал и волнуется. Поэтому, я поспешила покинуть это место скорби и печали. Ярка была со мной полностью солидарна, и я еле ее сдерживала, чтобы не дать ей перейти в галоп.

Подъезжая к усадьбе, я мысленно сочиняла, что я буду говорить Егору по поводу своего плачевного вида. Ничего путного не придумалось, и я решила, что проще всего сказать правду, всю, какая есть. Понятное дело, лекции на тему нашей с Валькой «безбашенности» мне не избежать. Ну ничего, потерплю, не рассыплюсь. А если посмотреть на это с другой стороны, так даже приятно получается. Человек за меня волнуется, переживает. Я уже подъезжала к усадьбе, издалека, за кронами деревьев была видна крыша. И тут, вдруг сердце у меня ухнуло куда-то вниз, а потом, подпрыгнув кверху, забилось пойманной птахой, норовя выскочить из горла. Я поторопила Ярку, сдавив ее бока. Мне нужно было прямо сейчас, немедленно, увидеть Егора! В воротах я осадила кобылку на всем скаку, и она обиженно заржала, удивленная таким моим резким поведением. А я, соскочив с седла, замерла, оглядываясь. Под ложечкой, почему-то, заныло в недобром предчувствии. Машины Егора во дворе не было.

Ярка ткнулась мне сзади в плечо мордой, намекая на то, что ждет от меня заботы и внимания. И это заставило меня немного встрепенуться. И правда, чего это я так разволновалась-то? Ну, подумаешь, не приехал. Может позже приедет, а может и завтра. Мало ли… Он же экспонаты поехал собирать. Но тренинг на тему «все будет хорошо» на меня, почему-то, не действовал. Действуя на автомате, расседлала Ярку, позволив ей свободно бродить по двору, налила в корыто воды, и поплелась в дом, который манил меня светом своих окон. Кажется, там кипела работа по разбору экспонатов. Дядя Слава молодец, выполнил поручение, загрузив подругу по полной программе. Ну хоть за Вальку переживать не придется, все-таки тут, с дядей Славой, она под бдительным присмотром.

Подруга меня встретила в дверях. Откинув со лба непослушную прядь, на которой висел клок паутины, Валька окинула оценивающим взглядом мою физиономию, и удовлетворенно кивнула головой:

– Ну ты уже почти красавица. Отек спал, глаза открылись, а синяки… Синяки пройдут, я тут тебе бодягу нарыла, на ночь приложишь к своему разноцветию, и завтра будешь уже, как новенькая!

Я вяло кивнула, мол, да, буду. Видя мою грустную мордаху, Валентина слегка напряглась:

– Полька, ты чего? Устала? Голодная? Так я сейчас быстро… Дядя Слава такое рагу сварганил – пальчики оближешь!

Я вяло от нее отмахнулась.

– Да не голодная я, и не особо устала…

В глазах подруги мелькнула тревога. Оглянувшись по сторонам, словно была во вражеском тылу, шепотом спросила:

– Случилось чего?

Я пожала плечами, и так же шепотом ей ответила:

– Может, и случилось, только мне об этом пока ничего неизвестно.

Подруга несколько мгновений смотрела на меня, пытаясь постигнуть все услышанное, а потом, нахмурившись, гаркнула во все горло, так, что я от неожиданности подскочила на месте. Уж больно, стремительным был ее переход от конспирации к атаке.

– Ну и чего ты мне тогда голову морочишь?! Давай, умывайся, да за стол, а то рагу остынет! Что, дядя Слава зря старался?!

Я покорно поплелась в нашу комнату. В ванной глянула на себя в зеркало и только тяжело вздохнула. Опухоль, действительно спала, но на лице сейчас преобладали все цвета радуги. Ну и Бог с ним! Пройдет. Моя внешность сейчас была самой маленькой проблемой. Да, если честно, и проблемой-то это назвать было сложно. Так, мелкая неприятность, причем, быстро проходящая.

Ужин прошел в тягостном молчании. Нет, конечно, дядя Слава изо всех сил пытался балагурить, рассказывать нам какие-то истории, но в его глазах то и дело появлялась настороженность, когда он смотрел на нас с Валькой. В конце концов, он не выдержал:

– Девки, вы чего такие смурные-то? Али случилось чего?

Валентина выразительно посмотрела на меня, из чего я заключила, что отдуваться по всем позициям перед нашим хозяином придется мне. Тяжело вздохнув, я проговорила вяло:

– Да, вроде бы, ничего еще не случилось. – И, не удержавшись, жалостно добавила: – Егор должен был уже приехать…

Дядя Слава просветлел лицом, и хитро мне подмигнув, ответил:

– Вона чего! А я-то уж думал, вы опять, девки, куда-нибудь встряли… А Аркадьевич задерживается. Дело обычное. Дороги у нас тут, сами знаете, какие. Да и дела у него понятные. Может, какой еще эк-спо-нат добыл… – Он по слогам произнес трудное слово «экспонат», и остался весьма доволен, что у него получилось.

Я кивала головой, принимая разумность его доводов, но на душе вовсю веселились кошки, которые так и норовили выпустить все свои когти.

Когда мы остались с Валентиной вдвоем, она, нетерпеливо ерзая на краю кровати, спросила более определенно:

– Ну, что там…? Рассказывай…

На мгновение задумавшись, чтобы самой понять «как там», проговорила:

– ТАМ, вроде бы, все нормально. Никто лаз не нашел. Но какой-то народ по речке плавал. Я, правда, не увидела, что за народ, но готова слопать собственный сапог, что это были чужаки.

Валентина с непониманием смотрела на меня. Хлопнув пару раз ресницами, спросила:

– Чужаки плавали, и что…?

Я, почему-то, разозлилась.

– Что, что? Ничто! Говорю, трутся они чего-то вокруг того места! Мне интуиция подсказывает, что неспроста они там объявились!

Валентина почесала нос, и миролюбиво произнесла:

– Нет, ты не подумай… Я твоей интуиции верю, как в детстве своей бабушке верила… Но, Полиночка, может ты того…

Я нахмурилась.

– Чего того?

Валентина замурлыкала ласковой кошкой:

– Ну, знаешь, как бывает… Нам ведь тогда досталось. Так может ты сейчас, как это… Во! – Вспомнила она нужную фразу и так обрадовалась, что мне тоже стало за нее радостно. – Обжегшись на молоке, сейчас на воду дуешь! Может, они и впрямь, обычные блатные, которым захотелось отдохнуть в заповеднике? Ну, типа, всем нельзя, а нам можно… Комплекс неполноценности это у них. Это я тебе, как медик, причем, со стажем, говорю…

Раздражение мое при виде ее умильной мордахи разом куда-то улетучилось. Я, вздохнув тяжело, сгребла ее в охапку.

– Ох, ты, медик мой, да еще со стажем… А кто тогда меня по башке в подземелье отоварил? – Подружка скисла, а я назидательно продолжила: – Вот и я о чем. С замка слепки сняли, и, наверняка, дубликаты ключей подделали, иначе в подземный ход не попасть. Нашим это не по зубам. Да и потом, как потайной вход открывается из склепа, знали только мы с тобой, да еще бандюки, о которых даже вспоминать не хочется, хоть один из них и является моим будущим свекром. – На секунду задумавшись, нерешительно добавила: – Ну, по крайней мере, я на это надеюсь. А как эти догадались? Конечно, могли точно, как мы, путем тыка, так сказать. Не одни же мы с тобой такие умные. Только, на подобный метод время нужно вагон, слету этого не обнаружишь, если только… – Тут я замолчала. Пришедшая мне в голову мысль меня, честно говоря, ошарашила.

Валентина, все это время с большим интересом наблюдая за мной, мерцая своими зелеными глазищами, на выдохе спросила:

– Что, если?

Собравшись с мыслями, я ответила:

– Если только кто-нибудь из них не узнал эту тайну от кого-нибудь другого…

Валентина вытаращила на меня глаза.

– Ты думаешь…

Я опять почувствовала раздражение, но, скорее на себя, чем на подругу.

– А чего тут думать? Какие еще могут быть варианты?

Валька охнула, приложив обе ладошки ко рту.

– Так эти гады Веревкинский клад, стало быть, ищут?! – Глаза ее блеснули опасным огоньком. Я имею ввиду, опасным для супостатов.

Попыталась ее немного урезонить.

– Почему, обязательно Веревкинский клад? Если бы так, то и черт бы с ними! Найдут на свою голову! Ты же помнишь, ЧТО случилось с теми, кто его нашел? Я опасаюсь, что они о ТОЙ, другой комнате узнали, и их стремления направлены на поиски овальной залы. А этого, как ты понимаешь, я допустить никак не могу!

Моя фраза насчет того, что «черт с ним, с Веревкинским кладом», Валентине не понравилась. Брови ее сошлись на переносице, и она была уже готова кинуться на защиту своей заветной мечты, но посмотрев на мои сурово сжатые губы, передумала, и только тяжело вздохнула.

В общем, спать мы улеглись в мрачном настроении. Сон ко мне не шел. Я волновалась, вопреки всем разумным доводам дяди Славы, по поводу долгого отсутствия Егора. Мне очень хотелось поделиться с ним своими сомнениями и догадками, да и просто заглянуть в его карие глаза, чтобы увидеть в зрачках свое отражение и почувствовать тепло его сильных рук на своих плечах.

Промаялась я до самого рассвета, так и не сумев заснуть. И только первые солнечные лучи брызнули из-за горизонта, тихонько, чтобы не разбудить подругу, встала, и направилась вниз. Дядя Слава, увидев меня, удивленно вскинул брови.

– Чего ни свет, ни заря вскочила? Тебе же, вроде в лес уже сегодня не надо?

Я покладисто согласилась, повторив, словно эхо:

– Не надо…

– Ну так и чего? Спала бы еще себе, да спала…

Рассказывать ему о своих ночных бессонных мытарствах я не стала. Промямлила:

– Не спится чего-то… Да, я в контору съезжу, начальству позвонить надо, и документы в порядок привести. В общем, дела, дядя Слава… А Валюха пускай спит, ей спешить некуда. – И, насколько могла, беззаботно улыбнулась.

Дядя Слава внимательно на меня посмотрел, и сказал серьезно, словно благословляя на ратный подвиг:

– Ну, поезжай, дочка… А я тут за Валентиной пригляжу, ты не переживай.

Глава 9

Контора была закрыта на замок. Максим Валентинович на службу еще не пришел. Да и какая служба с шести утра? Это мне не спится, а нормальные люди в такое время на работу не ходят. Я спрыгнула с лошади, собираясь привязать ее у коновязи, но Ярка потянулась в сторону конюшни.

– Что, по подружке истосковалась? – Кобыла на мой вопрос фыркнула и замотала головой. Похлопав ее по спине, я с пониманием проговорила: – Ну, иди, иди… Поздоровайся.

Ярка бодро затрусила в сторону маленькой конюшни, откуда послышалось тихое ржание. А я поднялась на небольшое крылечко нашей «конторы». На дверях висел замок. Пошарив под крыльцом, достала ключ, и, почему-то улыбнулась, вспоминая нашу с Валентиной недавнюю дискуссию на эту тему. Внутри царила пыльная прохлада. Я огляделась по сторонам. Собственно, смотреть здесь было не на что. Печь-голландка в углу, покрашенная в черный цвет, два небольших стола, видавших еще полководца Кутузова, во времена, когда он гнал от Москвы наглых французов, печ да небольшой шкаф, за пыльными стеклами которого хранились папки с документами и картами, судя по их виду, тоже той же поры, что и столы. Но, словно напоминание о том, что те времена уже давно канули в Лету, на одном из столов стояла шипящая рассерженным котом рация, и старенький телефон, трубка которого была аккуратно перемотана синей изолентой, так, на всякий случай, чтобы не развалилась.

Я не несколько мгновений задумалась. Воспользоваться рацией будет, конечно, проще и быстрее. Но мне бы не хотелось, чтобы все наше охотхозяйство слушало мой разговор с директором. С телефоном было сложнее. Дозвониться с него в центральную контору, было той еще задачкой. Но, зато, наш разговор можно будет считать конфиденциальным. Относительно, конечно, но все же. Я посмотрела на старые ходики, висящие на стене, и умерила свой порыв. В такое время и директора на месте не будет. Вздохнула тяжело, и уселась за свой стол, решив, что часа два я смело могу поработать с документами, и обработать все данные, добытые мною за последние два дня в «поле».

Работа неожиданно меня увлекла, и все грустные и тревожные мысли сами собой куда-то испарились. Оторвала я голову от бумаг только тогда, когда на улице услышала хрипловатый басок нашего егеря, Максима Валентиновича. Кажется, ему не понравилось, что Ярка бродила по двору без привязи. Я спохватилась, что до сих пор не позвонила директору. Соскочила, суматошно прибирая бумаги по местам, а затем, убедившись через окно, что егерь занят с лошадьми, принялась накручивать диск старого телефона, скрипучий, как несмазанная телега. В трубке трещало, шипело, гудки вызова были едва слышны сквозь эту какофонию. И я с досадой подумала, что кричать в трубку придется сейчас так, что не только Максим Валентинович, находящийся сейчас на улице, но и добрая половина деревни проникнется сутью моего вопроса, который я планировала задать директору.

Наконец, трубку подняли, и к моей радости, треск тут же прекратился, и я могла, вполне сносно, слышать, что мне говорили, да и самой глотку надрывать не пришлось. Секретарша Любовь Петровна, по совместительству жена нашего директора, очень солидно сообщила мне, что сейчас соединит меня с «самим». Ждать мне пришлось не долее тридцати секунд, и вскоре, я услышала в трубке суетливую скороговорку Олега Харитоновича, нашего директора. После обычных ответов на вопрос начальства «как у вас там?», я решила задать свой вопрос.

– Олег Харитонович, я тут позавчера, когда ездила на обследование площадей, встретила какую-то подозрительную компанию. Показали подписанное вами разрешение на посещение заповедника со всеми вытекающими. Что за люди, и чего они в заповеднике забыли? Им что, мало лесов у нас в области? Почему именно сюда их принесло? Костры жгут, а время, сами знаете какое. – Принялась ябедничать я.

Директор впал в паузу, и я уже думала, что не дождусь от него ответа, как услышала его, почему-то смущенно-раздраженный голос:

– Пусть себе… Ты только присматривай, чтоб, значит, все правила пребывания, ну и прочее… Сама знаешь…

Но от меня так просто было не отделаться. Добавив в голос суровости, я повторила свой вопрос:

– Так кто они такие, откуда? «Шишки», что ли из министерства?

Директор вдруг стал кашлять в телефон, а потом, чуть хрипловатым голосом, проговорил:

– Не «шишки», хуже… С САМОГО верха звонок был, велено оказывать всякое содействие…

Я несколько растерянно похлопала ресницами.

– Содействие в чем, Олег Харитонович?

На том конце провода посопели немного, а потом рявкнули:

– Во всем!!! Не доставай, Полина Юрьевна! Самому уже тошно от этих… А тут ты еще!! И вообще, не о том у тебя должна голова болеть! Скоро министерская проверка, а ты… – Он убрал раздражение из голоса, и деловито поинтересовался: – У тебя там с документами как, порядок?

В отместку за его рычание, я гаркнула в трубку:

– Полный, Олег Харитонович!

Директор посопел в трубку немного, что-то пробурчал, типа «ну, ну…», и дал отбой.

А я задумалась. Собственно, ничего нового я не выяснила. Просто, подтвердились мои предположения, только и всего. И что мне это дает? Да, ничего! Я разозлилась сама на себя! Может Валька права, и я дую на воду? Угу… И по голове я себя сама отоварила! А с другой стороны, если они за Веревкинским кладом, да и бес тогда с ними! Пускай забирают, нам дышать легче будет, и подруга тогда успокоится. Нет, конечно, побузит поначалу немного, а потом все равно успокоится, и будем мы жить поживать, да добра наживать. Мирно, тихо, спокойно… А голос внутри меня уже, как обычно, ехидненько так подхихикивал: «Ну, ну…» Я отмахнулась от него, и пробурчала сердито:

– Нечего панику тут создавать! Тут и без этого забот полный рот!

В общем, живем себе спокойно и дышим носом. Те кирпичи, которые являлись тайным проходом в овальный зал, им, кто бы это ни был, ни за какие коврижки без меня не отыскать и не открыть. Со стороны реки, и я вчера в этом убедилась, им проход ни в жизнь не отыскать тоже. А я буду за ними присматривать. А простукивать подземелье они могут сколько угодно. Максимум, что они смогут найти, то это тот же клад. А за него у меня душа не болит. Приняв это решение, я вздохнула с некоторым облегчением. Лишь бы Егор быстрее возвращался, а остальное мы как-нибудь все вместе переживем!

С этим оптимистическим настроем я и вышла из конторы. Максим Валентинович обихаживал лошадей во дворе. Вторую чалую кобылку он тоже вывел из конюшни, и сейчас с любовью, свойственной тем, кто всю жизнь живет на земле, начесывал ей гриву щеткой. Ярка тоже толклась рядом, время от времени перефыркиваясь с подружкой. Увидев меня, егерь всплеснул руками, и совсем так же, как недавно дядя Слава, запричитал:

– Матушка Богородица!!! Это где ж ты себя так разукрасила-то?

Я отмахнулась от него рукой, придумав на ходу для него другую байку.

– С дверью спросонья не разошлась… До свадьбы заживет. – И тут же попросила его. – Валентиныч, тут комиссия должна прибыть и начальство, так ты, если что, отдай им документы. Они стопочкой на моем столе лежат. Не показываться же мне перед начальством в эдаком виде. Еще подумают невесть что. Да и моральный ущерб родной конторе причинять не хочется. Какое о нас мнение у высокого начальства будет? Нехорошо это. А будут меня спрашивать, скажешь, что заболела. Договорились?

Егерь закивал головой, с умным видом повторяя:

– Оно, конечно… Мало ли чего подумать могут, увидев эдакую красоту… Все понял, Юрьевна, сделаю. Ну уж если им невтерпеж будет, тогда сам за тобой приеду. Ты сейчас в дому своем, али у Егорки обитаешь? – И так хитровато на меня посмотрел.

Его вопрос, а особенно его взгляд, почему-то, заставил меня смутиться. Я опустила голову и принялась оправдываться:

– У Егора, в усадьбе. Так он сам уехал, а нас с Валькой попросил пожить пока с дядей Славой, ну, чтоб тому нескучно было…

Максим Валентинович опять понимающе закивал головой.

– Это правильно… Нельзя его одного в ТАКОМ месте оставлять. Про усадьбу эту люди всякое болтают. – Он огляделся по сторонам, словно опасаясь, что его кто-нибудь подслушать может, и перешел, надо полагать, на всякий случай, на шепот: – Говорят, что там привидения бродят, особливо, когда полнолуние… Правда, али нет?

Я фыркнула. Ох и перемешалось в головах у нашего населения все подряд, и полнолуние и привидения! Хорошо, что хоть вурдалаков и оборотней в усадьбе не «поселили». Я попеняла ему.

– Валентиныч, ты вроде бы мужик поживший, всякого повидавший, а всякую ахинею повторяешь за глупыми бабами! Ну какие там могут быть привидения, да еще и в полнолуние?! В полнолуние – это про оборотней.

Егерь смущенно потупился, и пробурчал:

– Да я так…Сам-то я в эти россказни не верю, конечно, но интересно же… – И глянул на меня виновато.

Я усмехнулась.

– Ну, коли интересно, заезжай в гости, да сам погляди. Да и дядя Слава будет рад поболтать, а то ему с нами и поговорить не о чем…

Максим Валентинович обрадованно закивал головой.

– Ну, ежели можно, то я со всем нашим удовольствием. Когда может и заеду… – Глаза его подозрительно заблестели каким-то азартным огоньком.

Неужто и этот про клады понаслушался? Я только головой покачала, ну, чисто, малые дети…

Уже сидя на лошади, собираясь уезжать, вдруг спросила:

– Валентиныч, а Сопелово от нас далеко?

Егерь с удивлением посмотрел на меня.

– Да не шибко… Верст двадцать будет. А тебе почто?

Я махнула рукой.

– Да я так, просто спросила…

Ну не объяснять же ему, в самом-то деле, что я волнуюсь за Егора! Он внимательно посмотрел на меня, и только головой мотнул, не поверил, но и расспрашивать больше не стал, проявляя деликатность. Только проговорил ворчливо:

– Я там две сумы приторочил с овсом к седлу, кобылке-то подкорм нужен, на одной траве далеко не уедет…

Поблагодарив его, я сдавила бока Ярки, и та рванула сразу с места, словно на скачках. Лошадь чувствовала мое нетерпеливое желание поскорее оказаться в усадьбе.

Во дворе было пусто. В смысле, машины Егора не было. Валька была. Она металась из подвала в усадьбу и обратно, перетаскивая будущие экспонаты. Во дворе стояло большое корыто, в котором она отмывала от пыли глиняные горшки и прочую утварь. Увидев меня на взмыленной лошади, деловито спросила:

– Кто гонится?

Я, разочарованная отсутствием машины Егора (точнее, самого Егора) не вполне вежливо буркнула:

– Никто не гонится…

Подруга посмотрела на меня внимательно, и с сочувствием спросила:

– Из-за Егора психуешь?

Я только тяжело вздохнула в ответ. А Валентина продолжила меня утешать, правда весьма своеобразным образом.

– Да куда он денется, твой Егор? Побродит, погуляет, да и вернется.

Мне захотелось сказать Вальке какую-нибудь гадость, но на ум ничего стоящего не пришло, поэтому, я, сурово нахмурившись, отвернулась от нее, и принялась расседлывать Ярку. Валентина еще немного постояла за моей спиной и робко спросила:

– Поль, ну ты чего? Вернется твой Егор… Мало ли по какой причине задержался. Может какой раритет откопал, вот и задержался. Он уже взрослый мальчик и сам способен за себя постоять. А ты только зря себя изводишь… Давай, вон, лучше подключайся, поможешь своему Егору музей открыть. Может нам за это какая благодарность полагаться будет. – И она, по своему обыкновению ударилась в пространные мечты. – Ну, например, табличку какую на музей приляпают, мол, принимали участие в создании, стояли у самых, так сказать, истоков… Ну или что-нибудь в этом роде.

Она говорила это так серьезно, а вид имела такой мечтательный, что я, не выдержав, весело фыркнула, и ехидно проговорила:

– Угу… И еще памятник на Родине поставят из бронзы в полный рост.

Валька, будто вернувшись с небес на землю, почесала в задумчивости нос, и помотала головой:

– Не-е-е… В полный рост – не надо. Знаю я этих скульпторов, ноги кривыми сделают, потом уж не исправишь. Лучше тогда уже бюст… – И она хитро мне подмигнула.

А я расхохоталась. Валька-умница все же сумела меня отвлечь от мрачных мыслей.

И чтобы к ним, к этим самым мыслям не возвращаться, я решила затеять свои знаменитые пироги с малиной. Ради такого случая, Валентина побросав все свои черепки и схватив небольшое пластмассовое ведерко, рванула на задний двор усадьбы, где, до невозможности густо, разросся малинник, на котором было полно спелых ярко-бордовых ягод. Жучка с радостным лаем, понеслась за ней следом. На ее лай из усадьбы выскочил дядя Слава, лицо встревоженное, руки, перепачканные в какой-то смазке, его всегдашняя залинялая кепчонка сдвинулась на одно ухо, а из-под нее в разные стороны торчали клочки сивых волос. В общем, вид имел весьма, если не сказать потешный, то точно, несуразный.

– Чего у вас тут, девки?

Я пожала плечами.

– Да все, вроде бы нормально… Я вот пироги с малиной собралась испечь, так Валька за ягодой рванула…Ну и Жучка с ней вместе…

Дядя Слава досадливо плюнул:

– Тьфу ты, Господи…!! Перепугали-то как! Ох, девки… Никаких моих нервов уже не хватает. Живу, как на вулкане тут…

Я покаянно проговорила:

– Ну прости, дядь Слава…. Мы ж ничего такого не хотели. Да и Егор сказал, что тебе с нами веселее будет…

Он покачал головой.

– Да я не про вас… Просто, живу все время, словно в ожидании какой-то беды. – Он тыльной стороной поправил свою кепочку, и сокрушенно вздохнул. – За вас за всех сердце изболелось. А этот дом… – Он оглянулся, будто опасаясь, что дом его и вправду услышать может, и проговорил доверительным шепотом: – Мне кажется, что он и вправду живой. Я чего подумал, может батюшку пригласить, чтоб значит, окропил тут все? Все ж таки, сколько здесь всего нехорошего произошло, а у домов, как и у людей тоже своя память есть, только у домов-то она долгая, очень долгая, не то, что у людей… Я вот Аркадьевичу говорил, а тот только смеется, да отмахивается. Говорит, плохое с собой люди приносят, а дом тут и не при чем вовсе. Вот, говорит, музей сделаем, будут люди приходить, любоваться, историю нашего края изучать, тогда все плохое отсюда само собой и уйдет… – Посмотрел на меня и спросил заинтересованно: – А ты как думаешь?

Я улыбнулась:

– А также и думаю… И вообще… Не думай о плохом, о хорошем думай. И тогда все хорошо и будет. – Я на минуту задумалась, и словно сама себе проговорила: – Вот я за Егора волнуюсь, что долго не едет, а он и впрямь, мог просто задержаться. Может еще что нашел. Старые вещи – они внимания и заботы требуют. А я себе уже нафантазировала Бог знает чего… – И словно опомнившись, добавила: – Ладно… Пойдем в дом. Я тесто поставлю, Егор к вечеру явится, а у нас уж и пироги готовы.

Я возилась с тестом, и привычная работа немного помогла мне отвлечься от горьких и тревожных мыслей. Тесто уже расстаивалось, когда в кухню влетела Валька с пластмассовым ведерком, полным ароматных ягод. Она шумно выдохнула, словно только что вынырнула из какого-то болота. Кстати, ее внешний вид прямо указывал на то, что выбралась она именно из подобного водоема, а не из какой-нибудь чистой речки, например. На голове паутина, за шиворотом пучок старой травы, вся в репьях. Поставив ведерко на стол, пробурчала:

– Следующий раз, сама пойдешь за ягодой. Слепни меня чуть не сожрали…

Я с усмешкой глядя на подругу, ответила:

– Точно… А ты будешь тесто месить.

Подруга на меня испуганно посмотрела, и активно замотала головой.

– Нет уж… Такого, как у тебя теста, у меня все равно не получится. Ладно… Пойду помоюсь, а то ощущаю себя чучелом, которое долго пылилось на чердаке… – И ураганом вылетела прочь из кухни.

Ужинать мы сели, когда солнце уже коснулось вершин деревьев, а тени стали длинными, похожими на пальцы, указывающими на восток. Честно говоря, кусок мне в горло не лез. Но я изо всех сил старалась делать вид, что все нормально. Покорно жевала и глотала пироги, совсем не чувствуя вкуса. Валентина с дядей Славой периодически поглядывали на меня с беспокойством, а потом обменивались многозначительными взглядами у меня за спиной. Мне этот цирк быстро надоел. Отставив кружку с чаем в сторону, я поднялась из-за стола и решительно проговорила:

– Все… Завтра с утра поеду в это Сопелово. Чтобы так задерживаться, он должен был обнаружить никак не меньше, чем Янтарную Комнату. А, поскольку, там ее никогда не было и быть не могло, думаю, что-то случилось. Егор никогда не задерживался так, не предупредив меня. И хватит на меня смотреть, словно вы знаете о моей смертельной болезни и боитесь мне об этом сказать!

И я, развернувшись, стремительно вышла из кухни, направляясь на улицу. Села на крыльце, стараясь любоваться закатом и одновременно, изо всех сил пытаясь не разреветься. Через несколько минут на улицу вышла Валентина, молча уселась рядом на ступеньке, приобняв меня за плечи, и, вдруг, тихонько запела:

– По тропинке снежком запорошенной,

Были встречи у нас горячи….

Голос у подруги был нежный, переливчатый, как колокольчик. Она старательно выводила куплет, а я, все-таки, не выдержала и расплакалась. Слезы катились крупным горохом по моим щекам, а я даже не пыталась их вытирать. А Валентина все пела и пела, глядя на заходящее солнце, на розовые облака, скользящие по небу, будто и вовсе не замечая моих слез. И я была ей за это очень благодарна. Тонкие невидимые нити протянулись меж нами, словно грустные строки песни, от души к душе, внося в сердце покой и умиротворение. И в который раз подумала, что я счастливый человек, если у меня есть такая подруга.

Не стоит и говорить, что мне опять не спалось. Мы больше не говорили с Валюхой ни о Егоре, ни о каких-либо тайнах. Она рассказывала мне о своем житье-бытье с Кольшей в городе, о своей работе, о своих планах на будущее. И я, незаметно для себя под ее тихий говорок, погрузилась в сонное забытье.

Я убегала через лес, а за мной шла охота. Ветки деревьев хлестали по моему лицу, оставляя на коже кровавые царапины, колючие кусты цеплялись за одежду. А я бежала, не чуя под собою ног, зная наверняка, что мне нельзя попасться. Тайна, которую я хранила, доверенная мне Старейшинами, должна была остаться со мной. Пыток я не боялась, но хорошо знала, что у врагов есть такие способы, которые позволяли им проникать не просто в мозг, а в саму душу. А этого я допустит никак не могла, не имела права. В поясе, в потайном кармашке, была завернута заветная скляночка, размером чуть больше моего ногтя на мизинце. Темно-зеленая, почти черная жидкость, одной капли которой было бы достаточно, чтобы убить десяток человек, была последней моей надеждой. Но прежде, я должна была попытаться спастись. Жизненная энергия бурлила в моей крови, как никогда, веселя сердце. Не время еще умирать! Серый клубящийся туман стал подниматься из низин, от болот, и расползаться по всему лесу. И вот, его клубы уже поглотили меня, словно растворив в этой серой мути. Бежать стало сложнее, но я не останавливалась, только чуть сбавила скорость. От людей я бы ушла, даже без особых усилий. Для этого у меня было множество средств и способов, но у моих преследователей на службе были волко-собаки, помесь и тех и других, натасканных на поимке людей. От благородных волков им передалась звериная ярость, и только. Эти твари, с бледно-палевой длинной шерстью, горящими адским пламенем красноватыми глазами, были больше похожи на что-то неживое, не созданное Творцом. Они не знали усталости, не чувствовали боли, были свирепы и стремительны. Я могла договориться с любым диким зверем, даже самым грозным, но с этими чудищами договорится было нельзя, у них не было души, только одна неукротимая злоба. И вдруг моя нога поймала пустоту. Я покатилась вниз с обрыва по песчаному откосу, чуть не переломав ноги. Больно ударилась головой о старый покосившийся пень, так, что из глаз брызнули искры. Но сознания не потеряла, что в моем положении было уже хорошо. С трудом поднялась на четвереньки, стараясь прийти в себя, и понять, где я оказалась. И тут, над моей головой раздался жуткий, холодящий душу вой.

Глава 10

Я проснулась в холодном поту, а сердце билось где-то в горле, норовя выскочить наружу. С трудном сглотнула, застрявший в горле ком и огляделась, не в состоянии сразу сообразить, где я нахожусь. Рядом сопела Валька, ночной ветерок едва колыхал штору на окне. Восходящая луна голубовато-серебристыми лучами проскальзывала сквозь шторы, полосой рассекая комнату на две части. Но вой из моего сна никуда не делся. На улице, под самыми нашими окнами тоскливо выла Жучка. Ее вой не был таким злобным и страшным, как вой из моего сна. Он был, скорее жалобным и просящим. Собачонка страдала, выводя заливистые рулады. А у меня вдруг почему-то затряслись руки. Я быстро соскочила с кровати и, как была, в пижаме, кинулась вниз по лестнице. Искать электрический фонарь не стала, чувствуя, как уходит, утекает быстрым потоком время. Оно звучало у меня в висках перестуком вагонных колес: «Уходит, уходит, уходит…» Схватила керосинку и спички. Руки тряслись и зажечь удалось фонарь только с третьей попытки. От нетерпения я кусала губы, борясь с накатывающей, холодящей все внутренности, волной страха.

Еще несколько минут потратила, борясь с задвижкой на дверях, которая, почему-то, никак не хотела открываться. Наконец, я выскочила на крыльцо суматошно оглядываясь. Лохматый поскуливающий комок подкатился к моим ногам и тоненько затявкал.

– Что…? Что случилось, собака?

Жучка завертелась волчком на месте, а потом опрометью кинулась за угол дома. Я рванула следом, на ходу потеряв одну тапку. Тут же скинула вторую и дальше уже бежала босиком, не обращая внимания на колкую стерню выкошенной вокруг дома заботливым дядей Славой травы, втыкающуюся в босые ступни. Перед зарослями малинника я замерла в нерешительности. Свет луны закрывала громада дома, а света керосинки хватало только на то, чтобы увидеть всего пару метров впереди себя. Жучка, не испытывая моих трудностей, нырнула в заросли, и вскоре оттуда послышался ее жалобный скулеж. Раздумывала я не более секунды. Чуть пригнулась и стала продираться на этот звук, с трудом протискиваясь сквозь колючие заросли. И тут, собачонка вдруг замолкла. Я, потеряв ориентир, замерла на месте, внимательно прислушиваясь к звукам. Легкий шорох впереди и чуть левее, почти у самого забора, за которым начинался сплошной массив леса. Я стала пробираться туда, не обращая внимания на царапины, оставляемые колючками, и саднящие ступни. И тут Жучка опять подала голос, завыв где-то совсем близко безнадежно и горестно.

Я едва не споткнулась о лежащее на земле тело. Наверное, где-то подсознательно я ждала этого, или, точнее, думала об этом. Все мои жуткие сны, все тревоги и переживания как будто стали явью. Я упала на колени, перед лежащим на земле ничком человеком. Егор!!! Его волосы на затылке сбились колтуном и запеклись от крови. Руки все были тоже в крови, одежда в нескольких местах порвана. Поставив керосинку рядом, сначала попыталась нащупать на шее у него пульс. То ли из-з того, что у меня не было опыта в подобных делах, то ли от волнения, но биения его сердца я не смогла почувствовать. Именно этот страх, что я опоздала, что уже ничего нельзя исправить и придал мне силы. Я перевернула его на спину, буквально, одним рывком, и услышала слабый стон. Лицо Егора выглядело ужасно. Глаза почти полностью затянули кровавые бугры, бровь рассечена и кровь залила все лицо, засохнув черной коростой, губы были похожи на кусок мяса на прилавке у мясника. Но, он был жив, и это было главное!

Жучка сидела рядом, жалобно поскуливая, и пытаясь лизнуть Егора по лицу. Поняв, что в одиночку мне с проблемой не справиться, я вихрем понеслась обратно в дом, даже забыв про лампу, наказав собачонке:

– Молодец…! Сторожи, я мигом…

Я воевала с кустами малины, будто это был мой злейший враг на данный момент! Наконец, продравшись сквозь колючий кустарник, припустила, что было сил, не обращая внимания на собственные царапины и ссадины. Ураганом, перескакивая по две ступеньки, залетела на второй этаж и кинулась будить Вальку.

– Вставай!! Вставай!! Там Егор!! Ему нужна помощь!!!

Я трясла ее, как мы в детстве трясли яблони, когда плоды были еще зелеными, не заботясь о том, что могу ее напугать. Валентина испуганно таращила на меня глаза, в первые мгновения не поняв, что случилось.

– Полинка… Ты чего?! Рехнулась совсем, что ли…?!

Я заорала, на нее, словно это она была виновата в том, что случилось с Егором:

– Да вставай же ты! Егору нужна помощь!! Он на заднем дворе, в малиннике!!! Живее!!! Ему нужна помощь, слышишь!!!

Валька соскочила с кровати, и заполошно принялась бегать по комнате, повторяя без конца:

– Где мой халат? Где халат, черт возьми!?

– Да, черт с ним, с твоим халатом!!! Пошли быстрее!! Его надо занести в дом!! Да торопись ты, дурында!!! – И я выскочила из комнаты, собираясь бежать обратно.

Валентина рванула было за мной, но на пол дороги остановилась, и проговорила угрожающе:

– Ну, Полька… Если это твои шуточки, то я сама тебя там же в малиннике и закопаю!

Я рявкнула на нее:

– Какие, к чертям собачьим, шуточки!! Говорю же, там Егор, ему срочно нужна помощь!!!

Умница-Валька, в отличие от меня, не утратила своей способности здраво рассуждать в критической ситуации.

– Если его нужно занести в дом, то нужно будить дядю Славу. Одним нам с тобой такое не осилить…

Но будить никого не пришлось, дядя Слава сам выскочил в коридор, очевидно, разбуженный моими воплями. Редкие пегие волосы торчали смешно венчиком вокруг его головы, делая его похожим на перепуганного домовенка.

– Девки, вы что, совсем с глузду съехали?! Чего посередь ночи орете, словно вас режут?!

Меня уже трясло от волнения, словно в лихорадке, и я не могла выдавить из себя ни слова. Поэтому, объяснения стала давать Валька. Коротко и по существу:

– Дядя Слава, там на заднем дворе Егор, Полинка говорит, что ранен и без сознания. Нужно его срочно в дом занести. Мы с ней вдвоем не справимся, так что, подключайся.

Дядя Слава несколько мгновений смотрел на нас по очереди, словно ожидая, что мы сейчас скажем, что это шутка. Но, видя, как меня трясет от волнения, схватился за голову.

– Ох, ты, Господи!!! Да когда же это закончится…

И как был, в одних кальсонах, рванул следом за нами.

Обратная дорога к лежащему Егору была уже проще. Я проломила в малиннике такую просеку, что ошибиться с ориентирами было просто невозможно, да и слабый огонек керосинки был словно маленький маячок в ночной темени.

Жучка встретила нашу компанию радостным тявканьем. Подозреваю, что собачухе было страшно сидеть рядом с Егором одной. Но при всем при этом, поста она не покинула, как и подобает настоящему другу. Увидев, в каком состоянии Егор (благо, керосинка продолжала гореть, освещая небольшой пятачок), дядя Слава опять принялся причитать, но на скорость его поступков это уже не влияло. Он с силой, которую в нем было сложно заподозрить, видя его тщедушное тело, схватил Егора подмышки, а мы с Валькой взялись за ноги. И тут раненый опять застонал. А я чуть не взвыла от отчаянья, опасаясь, что можем не успеть, и только покрепче ухватила Егора за ноги.

Пока мы его несли к дому, мысли спятившими блохами скакали в моей голове, обгоняя одна другую. Что с ним произошло?! Почему он в таком состоянии?! Где машина?! Как он здесь оказался?! И что, вообще, происходит?! И даже мое второе «я», молчало в тряпочку, растеряв все свое ехидство с перепугу.

Мы внесли Егора на второй этаж в нашу комнату и уложили его на кровать. Валентина метнулась к своим вещам, и извлекла оттуда свой «тревожный» чемоданчик, который она таскала за собой при любых обстоятельствах, чему я несказанно порадовалась. И как настоящий медик, стала отдавать нам четкие и короткие команды:

– Принесите мне горячей воды и чистых тряпок, да поживее!!

Последнее ее «да поживее», было совершенно излишним. Мы с дядей Славой, не сговариваясь, горохом рассыпались в разные стороны: я на кухню, греть воду, а дядя Слава за чистыми тряпками. И уже через несколько минут требуемое было у Вальки под рукой. Я, закусив губу, чтобы не разреветься, стояла в сторонке, наблюдая, как Валентина «колдует» над несчастным Егором. Через некоторое время, которое мне стоило седой пряди в волосах, она устало распрямилась, и присела на краешек кровати. Я тут же подступилась к ней с вопросами:

– Ну что…?

Валентина посмотрела на меня с легкой усмешкой.

– Досталось ему крепко, но жить будет. Несколько ребер сломано, сотрясение мозга, но могу тебя заверить, что на свадьбе косоглазие ему не грозит…

Я отмахнулась от ее слов, нетерпеливо и раздраженно проговорила:

– Брось свои шуточки!! Я серьезно спрашиваю! Может, его в больницу надо?

Валентина, осознав, что я ее шуток сейчас точно не пойму, серьезно проговорила:

– В больницу надо. Но сейчас, я бы его не трогала. Я ему вколола обезболивающие и снотворное, он спит. Его лучший врач сейчас это – покой. Похоже, была драка, и Егор бился насмерть. По крайней мере, судя по его травмам, и бился не один на один. Напавших было, как минимум двое. Вон, все костяшки сшиб до крови на руках. Ну, я не эксперт. Очнется, сам все расскажет. – И, помолчав несколько мгновений, с усмешкой прибавила, – … если захочет.

Дядя Слава, все это время сидевший на сундуке, словно мышь, вдруг подал голос.

– Ну, я это… Пойду, однако, чай поставлю. Спать, я думаю, уже никто не собирается. … Да и фонарь принести с малинника надо. Не ровен час, лампа опрокинется… Нам еще для полного счастья, пожара и не хватало…

Мы с Валькой рассеянно кивнули головами, соглашаясь с его словами.

Я, сначала, наотрез отказывалась спускаться в кухню и оставлять Егора одного. Но Валентина меня убедила, что он будет сейчас спать, как минимум часов пять, и моего присутствия не только не ощутит, но даже и нуждаться в нем не будет. Нехотя, я поддалась на ее уговоры. Чаепитие проходило грустно. Даже дядя Слава, всегда старавшийся украсить наши посиделки своими байками, сейчас молча сидел на своем стуле и мрачно смотрел в чашку с чаем, словно именно этот чай в этой самой кружке был виновником всех бед и несчастий. Валька не выдержала первой.

– Вот кто-нибудь мне объяснит…?! – Незамысловато начала она, – … как Егор, уехавший в это непонятное Сопелово, вдруг оказался в таком состоянии на заднем дворе в зарослях малинника?! И где его машина, в конце концов? И вообще…! Кто его так избил?! Он что, особо ценные вещи или несметные сокровища перевозил? А я, между прочим, отродясь ни о каких бандитах…, – тут она споткнулась и сконфуженно глянула на меня. Наткнувшись на мой скептический взгляд, быстро поправилась, – Ну, за исключением прошлогодних упырей… – И тут же возмущенно продолжила: – Но ведь ни до, ни после, ни о каких бандитах в наших краях и слыхом не слыхивали! И вы не можете с этим не согласиться! – Мы, на пару с дядей Славой вяло закивали на ее возмущенно горящий взгляд. Мол, да, так и есть, не слыхали. Валька, немного успокоившись нашей покладистостью, продолжила свои разглагольствованья. – А тем более, бандитов с такой профессиональной подготовкой! Били-то его весьма умело. Чувствуется рука или нога спеца!

Мой усталый мозг зацепился за одно слово: «профессионально». Помнится, не так давно, всего-то, позавчера, я отметила некую профессиональную подготовку у, так внезапно свалившихся на мою голову, «туристов». Разговор с директором только подтвердил мои догадки. Но, скажите мне кто-нибудь на милость, какое отношение эти люди имеют к Егору?! Ответ напрашивался только один: тайна подземелья. Тем более, что он, как бы сам от этого ни открещивался, все же оставался сыном Холодова, который долгие годы занимался грабежом и убийствами в этих краях. Конечно, Егор после всей той истории, принял фамилию матери, и стал теперь Соболев Егор Аркадьевич, но и те граждане, которых я встретила на берегу реки, тоже были не из коммунального хозяйства. И проследить весь путь и все события тех дней могли на счет «раз». К тому же, я не верила, что такая солидная организация будет охотиться за какими-то побрякушками, пускай и очень старинными (я имела ввиду Веревкинский клад). А если учесть, что Егор, как говорится, ни сном ни духом, так как в нашем основном «веселье» участия, можно сказать, не принимал, то все это становится и вовсе непонятным.

А внутри меня вдруг проснулся ехидный голосок: «Зато Егор имеет непосредственное отношение к тебе. А уж ОНИ-то должны знать, кто на самом деле вывел компанию Стылого и Холодова на чистую воду…» От этой мысли у меня похолодело все внутри. Так что же это такое получается?! Егор пострадал из-за меня?! Я даже помотала головой стараясь отогнать эти страшные мысли. Глупости! Никто не знает, кроме Вальки, разумеется, про тот тайный проход и овальную комнату! Не говоря о том, как Холодов-старший сдвинулся умом. Даже Валька об этом не знает! Конечно, она может о чем-то таком догадываться, и, даже периодически продолжает на меня дуться за то, что я ей не рассказала, как на самом деле все произошло, но, наверняка ничего не знает и знать не может!!!

Валентина, все это время наблюдавшая с повышенным вниманием за мной, чуть прищурив один глаз, вкрадчиво проговорила:

– Ну, колись… Чего ты там удумала?

Я пожала плечами.

– Да ничего особенного… Просто, пытаюсь понять, причину по которой Егора могли так избить. И пока, ничего стоящего не нахожу. Он ни с кем не враждует, со многими дружит, и, вообще, милый парень. – Дядя Слава усиленно закивал головой, рискуя получит защемление шейных позвонков, подтверждая мои слова.

Валька задумалась на минуту, а потом спросила:

– Он же поменял фамилию Холодова на фамилию матери? – Я кивнула в ответ, уже понимая, куда подруга клонит. А Валька продолжила развивать свои соображения. – И об этом вся деревня знает… – Скорее утвердительно, чем вопросительно, задумчиво проговорила она.

Дядя Слава в недоумении пробасил, думая, что Валентина задает вопрос:

– Само собой… Так Аркадьевич с этого особой тайны, кажись, и не делал…

И тут Валька замолчала, задумчиво уставившись в угол кухни. Я проследила ее взгляд, но ничего там особо интересного не увидела, кроме паутины. Не думаю, что созерцание этого так увлекло подругу в данный момент. Скорее всего, в Валькиной голове сейчас шел напряженный процесс сопоставления всех фактов. Но вот только вывод, который она сделала в следующую минуту, был абсолютно предсказуем.

– Эти гады, ну которые избили Егора, скорее всего, подбираются к Веревкинскому кладу!

Я закатила глаза. Кому, как говорится, что, а Вальке одни клады на уме! Она посмотрела с вызовом на меня и, чуть ли не с угрозой спросила:

– Ты что, не согласна?! – И не дожидаясь от меня ответа, отрезала, как топором чурку расколола: – Других причин я не вижу!!

Я только головой покачала:

– Согласна только с первой половиной твоего высказывания…

Валентина слегка озадачилась.

– Это с какой же такой половиной?

Я нашла в себе силы усмехнуться:

– Ну с той, в которой ты говоришь, что «эти гады подбираются». А вот с тем, к чему они подбираются, я не согласна.

Валентина, словно молодой и задиристый петушок с вызовом потребовала:

– Почему это? Обоснуй! – И не дожидаясь моего «обоснования» принялась горячиться. – А что, ну вот, что их еще может интересовать, не эта же рухлядь, которую вы все гордо именуете «экспонатами»!?

Я спокойно ответила:

– Не этими… Но даже мы не знаем, где этот дурацкий клад спрятан. Мы же не видели, откуда тогда Холодов с дружком его доставал. А Егор вообще, в то время был в отключке. И даже самому глупому ежику в лесу ясно, что отец не доверил бы эту тайну сыну, раз сам собирался его прикончить.

Вальку мои слова несколько охладили, но ненадолго, и она опять принялась доказывать нам, что именно ее версия ближе всего к истине. А я только усмехалась, да кивала головой. И вообще, чем больше Валентина горячилась, утверждая, что «их» интересует Веревкинский клад, тем больше крепла моя уверенность в собственной правоте. Мне очень хотелось задать Валентине один вопрос, но делать это при дяде Славе я не стала. Не то, чтобы я ему не доверяла, вовсе нет. Но то, что тайну овального зала под землей знала Валентина, мне было за глаза. И открывать ее кому бы-то ни было, даже и Егору, не говоря обо всех прочих, я не собиралась. И потом, совершенно неясно, что в головах у тех, кто всю эту катавасию опять развязал. Но судя по состоянию Егора, способны «они» были на многое. А чем меньше знаешь, тем меньше расскажешь. Другими словами, безопасность дяди Славы для меня была важнее собственного нетерпеливого любопытства.

Наконец, это муторное чаепитие закончилось. Дядя Слава отправился в свою комнату, сказав, что «может еще и уснуть удастся», а мы с Валькой поднялись в свою комнату, посмотреть, как там Егор. Он лежал на кровати, свернувшись клубочком. Лицо, все в кровоподтеках, покрытое синюшней бледностью, с трехдневной щетиной, было похоже на лицо покойника. Мое сердце сжималось от жалости и тревоги за него. Но я хорошо понимала, что сейчас я больше ничего для него не могу сделать. И еще, я очень хорошо понимала, что чем быстрее я найду разгадку всех последних событий, тем быстрее вся эта ситуация закончится, и, наконец, мы все окажемся в безопасности. Именно поэтому, первым делом, как только мы с ней остались одни, и я убедились, что Егор по-прежнему спит, задала свой вопрос, пожалуй, самый важный из всех на текущий момент.

– Вальк, а где та свеча, которую ты тогда умыкнула из овального зала?

Валентина с удивлением посмотрела на меня, явно, ожидая от меня чего угодно, но не подобного вопроса про какую-то там свечку, казавшуюся ей чем-то вовсе незначительным по сравнению со всеми произошедшими событиями последнего времени. Она, хлопнув на меня в недоумении пару раз ресницами, и, поняв, что пояснять я ей больше ничего не собираюсь, подвела под лоб свои зеленые глазищи и задумчиво проговорила:

– Та-а-а-к…. Я ее взяла с собою в город, собираясь провести исследования в лаборатории больницы, чтобы изучить состав…. – Она опять закатила глаза, изображая сосредоточенные раздумья, чем вызвала у меня молчаливый зубовный скрежет. – А потом…. – Выражение ее лица резко изменилось, превратившись из задумчиво-размышляющего в виноватое, и она жалобно проблеяла со слезой в голосе: – А потом, Полиночка, она куда-то исчезла…

Уже больше не скрывая своего раздраженного негодования, я проговорила, едва сумев разжать губы: