Читать онлайн Искусство быть бесплатно

1. Об искусстве бытия

В первой части этой книги я попытался описать природу двух способов существования – обладания и бытия, а также последствия преобладания каждого из этих способов для благополучного существования человека. Мы пришли к выводу о том, что для полной гуманизации человека необходим прорыв от сосредоточенности на обладании к сосредоточенности на деятельности, от себялюбия и эгоизма к солидарности и альтруизму. Во второй части книги я хочу высказать несколько практических соображений относительно тех шагов, которые могли бы оказаться полезны при подготовке к движению в сторону этой гуманизации.

Обсуждение этапов практики искусства бытия следует начать с определяющих вопросов: в чем заключается цель жизни и в чем смысл жизни для человека.

Но так ли уж важны эти вопросы? Существует ли причина, по которой хочется жить, и отказались бы мы от жизни, если бы такой причины не было? Дело в том, что все живые существа – животные и люди – хотят жить, и это желание парализуется лишь при исключительных обстоятельствах, таких как невыносимая боль, или (у человека) при наличии таких страстей, как любовь, ненависть, гордость, преданность, которые могут оказаться сильнее, чем желание жить. Похоже, природа – или, если хотите, процесс эволюции – наделила все живые существа желанием жить, и, какими бы ни были их собственные соображения на сей счет, они вторичны и лишь помогают рационализировать этот биологический импульс.

Мы, конечно, должны признать справедливыми теоретические основы эволюции. Эту же мысль Майстер Экхарт выразил более простым, поэтическим образом:

«Если вы спросите доброго человека “Почему ты любишь Бога?”, вам ответят: “Не знаю – потому что он Бог!”

“Почему ты любишь правду?”

“Ради правды”.

“Почему ты любишь справедливость?”

“Ради справедливости”.

“Почему ты любишь доброту?”

“Ради доброты”.

“А зачем ты живешь?”

“По правде говоря, не знаю – мне просто нравится жить!”»[1]

То, что мы хотим жить, что нам нравится жить – это факты, не требующие объяснений. Но если мы спросим, как мы хотим жить – чего мы ждем от жизни, что делает ее для нас важной, то будем иметь дело с вопросами (и они более-менее идентичны), на которые люди дадут множество разных ответов. Одни скажут, что им нужна любовь, другие выберут власть, третьи – безопасность, четвертые – чувственные удовольствия и комфорт, пятые – славу, но большинство, пожалуй, согласится с утверждением, что они хотят счастья. Большинство философов и теологов именно это объявляют целью, к которой стремятся люди. Но если счастье охватывает такие разные и во многом взаимоисключающие понятия, как упомянутые выше, то сам этот термин становится абстрактным и, соответственно, скорее бесполезным. Поэтому важно определить, что означает «счастье» для простого человека и что оно означает для философа.

Даже среди разных концепций счастья есть мнение, которое разделяет большинство мыслителей: мы счастливы, если исполняются наши желания, или, другими словами, если у нас есть то, что мы хотим. Отличие заключается в ответе на вопрос: «В чем состоят потребности, удовлетворение которых приносит счастье?». Таким образом, мы подходим к моменту, когда вопрос о цели и смысле жизни приводит нас к проблеме природы потребностей человека.

В целом существуют две противоположные позиции. Первая и на сегодня самая распространенная заключается в том, что потребности определяются совершенно субъективно; это стремление к чему-то такому, чего я желаю так сильно, что это дает нам право называть это потребностью, удовлетворение которой приносит удовольствие. В этом определении не затрагивается вопрос, в чем источник этой потребности. Не спрашивается, имеет ли она, как голод или жажда, физиологическую основу, или, как потребность в утонченной еде и напитках, в искусстве, в теоретических размышлениях, связана с социально-культурным развитием человека; или же это социально вызванная потребность, как, например, в сигаретах, автомобилях или бесчисленных технических устройствах, либо, наконец, это патологическая потребность, как при садистском или мазохистском поведении.

Мы пока не поднимаем вопрос о том, какое влияние оказывает на человека удовлетворение этой потребности – обогащает ли она его жизнь и способствует его росту или же ослабляет и подавляет его, препятствует его росту и является самоуничтожающей. Получает ли человек удовольствие, удовлетворяя свое желание послушать Баха или удовлетворяя свои садистские наклонности, издеваясь над беззащитными людьми или причиняя им боль, при таком подходе является делом вкуса; раз это является потребностью данного человека, то и счастье состоит в ее удовлетворении. Единственным исключением обычно являются случаи, когда удовлетворение потребности наносит значительный ущерб другим людям или социальной полезности самого человека. Поэтому потребность разрушать или потребность принимать наркотики обычно не рассматриваются как потребности, легитимность которых вытекает из того факта, что их удовлетворение может приносить удовольствие.

Противоположная (или вторая) позиция фундаментально отличается от первой. Главное здесь – способствует ли потребность развитию и благополучному существованию человека или мешает и вредит ему. Здесь имеются в виду такие потребности, которые коренятся в самой природе человека и способствуют его росту и самореализации. В этой второй концепции чисто субъективная природа счастья сменяется объективной и нормативной. К счастью ведет лишь исполнение тех желаний, которые соответствуют интересам самого человека.

В первом случае я говорю: «Я счастлив, если получаю все удовольствия, которые хочу»; во втором: «Я счастлив, если получаю то, что должен хотеть, чтобы достигнуть оптимальной самореализации».

Нечего и говорить, что с точки зрения общепринятой научной мысли последнее утверждение является неприемлемым, так как вводит в общую картину норму, то есть оценочное суждение, и, соответственно, вроде бы лишает утверждение его объективной ценности. Тем не менее возникает вопрос о том, имеет ли норма объективную ценность. Разве мы не можем говорить о «человеческой природе», а если это так, то не приводит ли объективно определяемая природа человека к тому, что его цель такая же, как и у всех живых существ, а именно его наиболее совершенное функционирование и наиболее полная реализация его потенциальных возможностей? И не следует ли из этого, что одни нормы способствуют достижению этой цели, а другие этому вредят?

Это легко поймет любой садовник. Цель жизни куста роз – быть всем, что он потенциально унаследовал: чтобы его листья были хорошо развиты и чтобы его цветы были самыми совершенными розами, которые только можно вырастить из этих семян. Садовник знает, что для достижения этой цели он должен следовать определенным нормам, которые были найдены эмпирическим путем. Розовый куст нуждается в определенном типе почвы, влажности, в определенной температуре, солнце и тени. Если садовник хочет получить красивые розы, он должен соблюдать эти условия. Но даже и без его помощи розовый куст пытается сам оптимально обеспечить выполнение своих потребностей. Он ничего не может поделать с влажностью и почвой, но если не хватает света и тепла, он вырастает «искривленным» в сторону солнца, при условии, что у него есть такая возможность. Почему то же самое не может быть справедливо в отношении людей?

Даже если у нас нет теоретических знаний о причинах, определяющих нормы, которые способствуют оптимальному росту и функционированию человека, опыт может сказать нам столько же, сколько и садовнику. В этом причина того, что все великие учителя приходили к примерно одинаковым нормам жизни; и сущность этих норм, таких как преодоление жадности, заблуждений и ненависти, приверженность любви и состраданию, заключается в том, чтобы создать условия для достижения оптимального бытия. Делать выводы из эмпирического опыта, даже если мы не можем объяснить его теоретически, представляется вполне разумным и ни в коем случае не является каким-то «ненаучным» методом, хотя идеалом ученых остается открытие законов, выходящих за рамки эмпирических данных.

Что интересно, те, кто утверждает, будто в отношении человеческого счастья все так называемые оценочные суждения не имеют теоретических обоснований, не делают аналогичных возражений относительно физиологических проблем, хотя, если следовать логике, здесь нет различий. Например, если у человека есть пристрастие к сладкому и тортам, что ведет к ожирению и подрывает его здоровье, они почему-то не говорят: «Если еда составляет для него величайшее счастье, он должен продолжать есть, не убеждая себя и не поддаваясь убеждениям других отказаться от этого удовольствия». Они считают это страстное стремление чем-то отличным от нормальных желаний именно потому, что оно наносит вред организму. Это заключение не называют субъективным – или оценочным либо ненаучным суждением – просто потому, что каждый знает о существовании связи между перееданием и здоровьем. Но ведь в наше время все прекрасно знают о патологическом и разрушительном характере неразумных страстей, таких как жажда славы, власти, собственности, мести, контроля, и могут квалифицировать эти потребности как разрушительные и с теоретической, и с практической точки зрения.

Стоит лишь вспомнить о «болезни менеджеров», язве желудка, которая является результатом неправильного образа жизни, стресса, вызываемого чрезмерными амбициями, зависимости от успеха, отсутствия подлинного личностного стержня. Существует много данных, подтверждающих связь между таким неправильным отношением к жизни и болезнью желудка. В последние десятилетия ряд неврологов, таких как К. фон Монаков, Р. Б. Ливингстон и Хейнц фон Фёрстер, высказывали предположение о том, что у человека есть неврологически встроенная «биологическая» совесть, содержащая такие нормы, как сотрудничество и солидарность, поиск правды и жажда свободы. Эти концепции основываются на теории эволюции[2]. Я и сам пытался показать, что основные нормы поведения человека являются условиями полноценного развития личности, тогда как многие чисто субъективные желания объективно вредны[3].

Цель жизни, как она понимается на нижеследующих страницах, может быть сформулирована на разных уровнях. В наиболее общем виде ее можно определить как саморазвитие таким образом, чтобы максимально близко подойти к модели человеческой природы (Спиноза), или, другими словами, оптимальное развитие в соответствии с условиями существования человека, чтобы таким образом полностью стать тем, кем ты потенциально являешься; позволить разуму или опыту привести нас к пониманию того, какие нормы способствуют благополучному существованию при условии, что человеческая природа позволяет нам это понять (Фома Аквинский).

Возможно, самая фундаментальная форма выражения цели и смысла жизни близка к традициям Ближнего и Дальнего Востока (и Европы): «Великое освобождение», освобождение от господства алчности (во всех ее формах) и от оков иллюзий. Этот двойной аспект освобождения можно найти в таких доктринах, как индийская ведическая религия, буддизм, в китайском и японском дзен-буддизме, а также в более мифических представлениях о Боге как верховном правителе в иудаизме и христианстве. Его дальнейшее развитие достигает своей высшей точки (на Ближнем Востоке и на Западе) у христианских и мусульманских мистиков, у Спинозы и Маркса. Во всех этих учениях внутреннее освобождение – освобождение от оков алчности и иллюзий – неразделимо связано с оптимальным развитием разума; разум здесь понимается как использование мысли для того, чтобы познать мир как он есть в противоположность «манипулирующему рассудку», который представляет собой использование мысли для удовлетворения своих потребностей. Эта взаимосвязь между свободой от алчности и главенством разума является внутренне необходимой. Наш разум функционирует лишь до тех пор, пока ему не мешает алчность. Человек, являющийся пленником своих неразумных страстей, утрачивает объективность и неизбежно пребывает от них в восторге; он находит объяснение своим действиям, когда верит, что выражает истину.

В индустриальным обществе эта концепция освобождения как цели жизни (в двух своих измерениях) была утрачена или скорее сужена и тем самым искажена. Освобождение рассматривалось исключительно как освобождение от внешних сил: среднего класса от феодализма, рабочего класса от капитализма, народов Африки и Азии от империализма. Был сделан упор на единственный вид освобождения – освобождение от внешних сил: фактически это было политическое освобождение[4].

Конечно, освобождение от внешнего господства необходимо, так как оно уродует внутреннее «я», исключение составляют лишь совсем немногие. Но такой односторонний акцент на внешнее освобождение также нанес огромный ущерб. Во-первых, освободители часто превращались в новых правителей, провозглашая идеи свободы лишь на словах. Во-вторых, политическое освобождение может скрывать развитие новой несвободы в скрытых и анонимных формах. Это имеет место в западной демократии, где политическое освобождение скрывает факт зависимости под многими масками (в советских странах это господство было более явным). Еще важнее, что мы полностью забыли, что человек может быть рабом, даже не находясь в оковах – в противоположность часто повторяемой религиозной формуле о том, что человек может быть свободным, даже находясь в цепях. Иногда, в чрезвычайно редких случаях, это может быть правдой – тем не менее в наши дни эта формула не имеет большого значения, а вот то, что человек может быть рабом и без цепей, является сегодня принципиально важным. Внешние цепи просто переместились внутрь человека. Желания и мысли, которые навязал ему аппарат внушения, сковывают человека больше, чем внешние цепи. Это так, потому что о внешних цепях человек хотя бы знает, но он не знает о цепях внутренних, которые носит с иллюзией, будто он свободен. Он может попытаться сбросить внешние цепи, но как он может освободиться от цепей, о существовании которых даже не подозревает?

Любая попытка преодолеть возможный фатальный кризис индустриализированной части мира и даже всего человечества должна начинаться с понимания природы как внешних, так и внутренних оков; она должна основываться на освобождении человека в классическом, гуманистическом смысле слова, а также в современном, политическом и социальном смысле. Церковь все еще в целом говорит только о внутреннем освобождении, а политические партии, от либералов до коммунистов, говорят только о внешнем. История ясно показала, что одна идеология без другой оставляет человека зависимым и покалеченным. Единственной реальной целью является полное освобождение – цель, которую вполне можно назвать радикальным (или революционным) гуманизмом.

Точно так же, как в индустриальном обществе было искажено понятие освобождения, то же самое произошло и с концепцией разума. С началом эпохи Возрождения основным объектом приложения разума была Природа, а плодами новой науки стали чудеса техники. Но сам человек перестал быть объектом исследования и лишь позднее привлек внимание исследователей в отчужденных формах психологии, антропологии и социологии. Его все больше и больше низводили до уровня простого инструмента для достижения экономических целей. Менее чем через три столетия после Спинозы именно Фрейд был первым, кто снова сделал «внутреннее я» объектом науки, хотя даже Фрейд был ограничен в своей работе узкими рамками буржуазного материализма.

Сегодня ключевым вопросом, как я это вижу, является то, сможем ли мы воссоздать классическую концепцию внутреннего и внешнего освобождения в сочетании с концепцией разума в обоих ее аспектах – применительно к природе (наука) и к человеку (само-осознание).

Перед тем как предпринять определенные подготовительные шаги в изучении искусства бытия, я хочу убедиться в отсутствии неправильного понимания моих намерений. Если читатель ожидает, что эта глава представляет собой краткие указания по изучению искусства бытия, то дальше ему лучше не читать. Все, что я хочу (и могу), – это предложить, в каком направлении следует искать ответы, и примерно описать некоторые из них. Единственное, чем я могу компенсировать читателю неполноту своих слов, – то, что я буду говорить только о методах, которые практиковал и использовал сам.

Такой принцип подачи материала подразумевает, что в следующих главах я не буду пытаться описывать все или даже лишь самые важные методы подготовительной практики. Не рассматриваются такие методы, как йога или дзен-буддизм, медитация, основанная на повторении слов, методы релаксации по Александеру, Якобсону и Фельденкрайзу. Чтобы систематически изложить все методы, потребуется написать еще одну книгу, а кроме того, я бы не смог составить такое руководство, так как считаю, что человек не должен писать о том, чего не испытал сам.

Конечно, эту главу можно было бы закончить прямо сейчас словами: «Читайте труды Учителей жизни, учитесь понимать подлинное значение их слов, формируйте свое собственное мнение о том, что вы хотите сделать со своей жизнью. Отбросьте наивную идею, что вам не нужен ни учитель, ни учебник, ни образец, что вы сможете в течение своей жизни открыть то, на что лучшие умы человечества потратили многие тысячелетия – и каждый из них пользовался трудами, которые оставили его предшественники. Как сказал один из величайших учителей жизни, Майстер Экхарт: «Как можно жить, если тебя не обучили искусству жить и умирать?»

И все же я не заканчиваю книгу на этом месте, а попытаюсь в простой форме представить некоторые идеи, которые узнал, читая великих мастеров.

Перед тем как предпринять те или иные полезные шаги, следует узнать о главных препятствиях, стоящих на вашем пути. Если человек не знает, чего ему следует избегать, то все его усилия пойдут прахом.

2. Великий обман

Пожалуй, самым большим препятствием на пути изучения искусства жить является то, что я бы назвал «великим обманом». Он не ограничивается сферой просвещения человека – напротив, это лишь одно из проявлений великого обмана, охватывающего все сферы нашего общества. Такие явления, как продажа заведомо устаревших изделий, изделий с явно завышенной ценой или практически бесполезных, если не вредных для покупателя, реклама, в которой минимум правды смешивается с большой ложью, и многие другие общественные явления являются частью грандиозного обмана – причем из них преследуются по закону лишь самые крайние проявления. Если говорить только о потребительских товарах, то их реальная стоимость увеличивается на величину, связанную с рекламой и с именем и позицией производителя. Да и как может быть иначе в системе, где производство направляется заинтересованностью в получении максимальной прибыли, а не в достижении максимальной пользы для человека?

Великий обман в сфере политики стал более явным в последние годы благодаря «Уотергейту» и войне во Вьетнаме, с лживыми заявлениями о «близкой победе» или прямой фальсификацией (вроде сфабрикованных сообщений о воздушных атаках). Заметим, что наружу показалась лишь самая вершина огромного айсберга политического обмана.

Обман свирепствует и в сфере искусства и литературы. Публика, даже образованная, по большей части утратила способность отличать подлинное от подделки. Это вызвано несколькими факторами. Прежде всего это связано с чисто умозрительной ориентацией большинства людей. Они читают и слушают одни слова и интеллектуальные концепции, не прислушиваясь «третьим ухом», чтобы выявить доказательства компетентности автора. Приведем один пример. Среди тех, кто пишет работы по дзен-буддизму, есть такие авторы, как Д. Т. Судзуки, чья компетентность не вызывает сомнений – он говорит о том, что испытал сам. Сам факт компетентности зачастую усложняет чтение, поскольку природа дзен-буддизма заключается в том, чтобы не давать ответы, рационально объяснимые. Есть и другие книги, которые вроде бы правильно отражают идеи дзен-буддизма, но их авторы – всего лишь интеллектуалы, располагающие поверхностным опытом. Эти книги легче для понимания, но не передают истинные качества дзен. Тем не менее я обнаружил, что большинство людей, по их утверждениям, серьезно интересующихся дзен-буддизмом, не замечают бесспорной разницы в качестве работ Судзуки и других авторов.

Другая сложность в понимании разницы между компетентностью и обманом – это гипнотическое притяжение власти и славы. Если имя автора или название книги становятся известны благодаря удачной рекламе, обычный человек готов поверить в то, что в ней утверждается. Этому процессу серьезно помогает еще один фактор: в полностью коммерциализированном обществе, в котором рыночная привлекательность товара и оптимальная прибыль являются основными ценностями, где каждый человек ощущает себя «капиталом», который следует инвестировать на рынке с целью получения оптимальной прибыли (достижения успеха), внутренняя ценность человека значит так же мало, как ценность зубной пасты или готового лекарства. Добрый ли он, умный, трудолюбивый или смелый, значит очень мало, если эти качества не принесли ему успех. С другой стороны, если он всего лишь посредственная личность, заурядный писатель, художник и т. п., но является самовлюбленным, агрессивным, не просыхающим от пьянства и бесстыдным ньюсмейкером, то – при определенном таланте – он легко может стать одним из «ведущих художников или писателей» современности. Конечно, в это вовлечен не он один. Арт-дилеры, литературные агенты, пиарщики, издатели – все они финансово заинтересованы в его успехе. Он «сделан» ими, и как только он стал рекламируемым по всей стране писателем, художником, певцом, как только стал «звездой», он уже великий человек – точно так же лучшим стиральным порошком становится тот, название которого вы не можете не запомнить, если смотрите телевизор. Конечно, в подделке и мошенничестве нет ничего нового, они существовали всегда. Но, пожалуй, не было еще времен, когда факт нахождения на виду у публики был бы так исключительно важен.

После этих примеров перейдем к той сфере великого обмана, которая наиболее важна в контексте данной книги: обману в сфере спасения человека, его благополучного существования, внутреннего роста и счастья.

Здесь я должен признаться, что очень сомневался, стоит ли писать эту главу, и даже подумывал исключить ее уже после написания книги. Причиной этих колебаний стало то, что в этой области не осталось практически ни одного слова, которое бы не было коммерциализировано, извращено или еще как-то неправильно использовано. Такие слова, как «развитие человека», «потенциал роста», «самореализация», «опыт или размышления», «здесь и сейчас», и многие другие обесценились благодаря различным авторам и группам и даже были использованы в рекламе. Не должен ли я опасаться того, что читатель свяжет некоторые идеи, о которых я пишу, с другими, имеющими противоположное значение, просто потому, что некоторые слова совпадают? Не будет ли более правильным вообще перестать писать об этом или же использовать математические символы с пояснениями на отдельном листе? Я прошу читателей осознать тот факт, что слова сами по себе не имеют реальности без контекста, в котором они используются, без учета намерений и характера того, кто их использует. Если их рассматривать одномерно, без глубокой перспективы, то они скорее скрывают идеи, чем передают их.

Прежде чем хоть что-то сказать по этой теме, хочу подчеркнуть, что, говоря об обмане, я вовсе не имею в виду, что лидеры и участники различных движений сознательно лгут или вводят публику в заблуждение. Хотя в отношении некоторых это действительно так, я думаю, что многие действительно хотят творить добро и верят в пользу своих духовных товаров. Это уже не просто сознательный и преднамеренный обман; в социальном отношении гораздо более опасно мошенничество, исполнители которого в него искренне верят, будь то планирование войны или предложение путей к счастью. О таких вещах необходимо говорить даже с риском быть принятым за человека, который по каким-то личным мотивам нападает на людей, действующих из лучших побуждений.

На самом деле оснований для личных выпадов здесь немного, поскольку эти продавцы спасения всего лишь удовлетворяют широкий спрос. Да и как может быть иначе? Люди смущены и неуверенны, они ищут ответы, которые привели бы их к радости, спокойствию, самопознанию и спасению – но они также требуют, чтобы этому было легко научиться, чтобы от них не требовалось значительных или вообще каких-либо усилий, чтобы результат был быстро достигнут.

В 20-е и 30-е годы возникло новое движение, основанное на искреннем интересе небольшого числа людей к новым и оттого непопулярным идеям. Эти идеи концентрировались вокруг двух основных вопросов: освобождение тела и освобождение сознания от оков, в которые их заковала, изуродовав, повседневная жизнь.

У первого направления было два источника; одним из них являлся психоанализ. Георг Гроддек был первым, кто использовал массаж, чтобы расслабить тело и таким образом помочь пациенту избавиться от напряжения и подавления чувств. Вильгельм Райх пошел той же дорогой, но действовал более системно и с более проработанным теоретическим обоснованием того, что делал: он стремился преодолеть противодействие, защищающее внутреннее напряжение, путем ликвидации зажатого и деформированного положения тела, которое служит защитным механизмом против освобождения от подавления. Работы Райха основывались на различных методах освобождения тела, начиная с исследований Эльзы Гиндлер в 1920-х годах.