Читать онлайн Стратег бесплатно

© Андрей Земляной, Борис Орлов, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2016

Пролог

В этом году зимний сезон в Нью-Йорке был особенно ярким и праздничным. Богатое убранство «Рокфеллер-центра» поражало воображение, и даже искушенные, много чего повидавшие зеваки Большого яблока замирали, ошеломленные переливами электрических огней, блеском стеклянных и никелированных украшений фасадов, подсвеченными флагами, что развевались на искусственном ветру. Громадная статуя Атланта, похожего на Муссолини, заменившая фасадную фреску Ривера с изображением ненавистного Ленина, омытая лучами прожекторов, внушала спокойную уверенность в незыблемости мирового устройства.

В большом зале «Радио-сити» гремел оркестр, и сотни пар сходились, кружились и вновь расходились, подчиняясь магическим командам музыки. Негры-официанты в белоснежных куртках скользили монохромными призраками, подавая шампанское и канапе с белужьей икрой, ароматы дорогих духов смешивались с ароматами дорогих сигар, создавая удивительное, неповторимое ощущение богатства, счастья и довольства. Изящная девушка в тысячедолларовом платье прильнула к своему партнеру в семисотдолларовом костюме и прошептала: «Дорогой, ведь рай так и выглядит, правда?..»

Но на пятьдесят шестом этаже Ар-Си-Эй[1] в офисе Рокфеллеров обстановка была далека от райской благодати. Прескотт Буш и Джеймс Варбург кружили вокруг Джерома Стоунволла Басса и Джозефа Кеннеди, точно хищные гиены вокруг стада буйволов. Сходство усиливалось своеобразной внешностью Басса, который и впрямь походил на здоровенного быка.

– Скажите, Басс, а вам не кажется, что ваши красные протеже зашли слишком далеко? – прошипел Варбург. – Какого черта? Откуда возник союз японского императора и этого дикого горца?

Прескотт Буш резко кивнул, соглашаясь с мнением своего компаньона, в настоящий момент – друга. Сидевший за столом Джон Дэвиссон Рокфеллер-младший – впрочем, уже не младший, а единственный – метнул короткий взгляд из-под насупленных бровей на Басса и Кеннеди, но промолчал, ожидая ответа. И тот не замедлил воспоследовать:

– Какого черта?! – рыкнул Стоунволл Басс. – Это у вас надо спросить, Буш, и у вас, Варбург. Какого черта вы и ваши мальчики допустили, что Германия активно влезла в Китай, где у япошек и русских есть свои интересы? Вы что, всерьез полагали, что эти вооруженные до зубов парни будут спокойно смотреть, как ваши нацистские приятели тырят бифштексы с их тарелок?!

Теперь Рокфеллер метнул такой же взгляд в сторону «гиен».

– Свободная торговля… – начал было Виктор Ротшильд, расположившийся в кресле с изготовляемым по особому личному заказу «перфекто колорадо»[2] в руке, но Кеннеди перебил его:

– Свободная торговля – это прекрасно, Виктор. Только где была эта свободная торговля, когда вы отказались визировать русским кредит на высокоточные станки? Где была свободная торговля, когда, благодаря вашим немецким банкам, Япония оказалась на голодном стальном пайке? – Он несколько театрально взмахнул рукой. – Вы, джентльмены, сами толкнули русских и японцев в объятия друг друга, а теперь спрашиваете, куда смотрели мы?

– В самом деле, Виктор, – подал голос скромно сидевший в углу кабинета Аарон Зелигманн. – Немцы готовятся к войне? Прекрасно. Русские готовятся к войне? Еще лучше! Японцы готовы влезть в мировую драку? Совсем хорошо. Но нельзя же быть такими близорукими, чтобы позволять немцам играть на нашей лужайке. В конце концов, мы здесь все договорились, что драка должна быть честной и большие парни с большими дубинками будут поставлены в равные условия. А что вышло на деле?

Он сделал маленький глоток слабого чая из саксонской фарфоровой чашки восемнадцатого века и продолжал:

– Ваши немецкие партнеры пошли по пути ограничения свободной торговли, за которую мы все здесь ратуем. Перехватили все запасы железной руды из Швеции и оставили японцев с носом, ввели новые пошлины, а вернее сказать – эмбарго, на поставки оборудования в Россию, да еще и ввязались с обеими обманутыми сторонами в торговую войну в Китае. Чтобы совершить такую глупость, – Зелигманн говорил тихо, но казалось, что его голос звучит точно грохот горного обвала, – мало быть просто дураком. Для этого нужно иметь могучую поддержку за спиной. И вы, Ротшильд, это знаете не хуже меня.

Повисла тяжелая пауза. Зелигманн вошел в союз с Бассами и Кеннеди и держал сторону Советской России, если, конечно, так можно было сказать. Этот триумвират противостоял союзу Бушей-Варбургов-Ротшильдов, выбравших своей стороной Третий рейх. Оба союза, разумеется, не прекращали своего сотрудничества с «противной» стороной, просто на «своей» стороне было несколько больше интересов и вложено несколько более средств.

– Вот что я вам скажу, джентльмены, – Рокфеллер, так и не принявший ни одной из сторон, подался вперед. – Сейчас не время искать виноватого. Гораздо важнее сейчас решить, как поступать в создавшейся ситуации. Союз Советской России и Японии носит характер чуть ли не унии, а такое единение создает для нас недопустимые условия: они – самодостаточны!

Варбург хотел что-то сказать, но Джон остановил его примирительным жестом:

– Подождите, Варбург. Разрешите мне, на правах хозяина, – тут Рокфеллер позволил себе слегка улыбнуться, – договорить. Мне известно, что каждый из нас в той или иной степени уже столкнулся со снижением деловой активности в контактах с Россией и японцами. Острова закупают все меньше и меньше сырья, и это не удивительно: зачем им покупать что-то у нас, если русские отдают им это даром? Русским больше не нужны наши машины и наше оборудование, и это тоже понятно: в отличие от нас, честных торговцев, Япония поставляет им не отдельные станки, а заводы целиком.

Да еще зачастую и вместе с персоналом! Но это бы еще полбеды: гораздо хуже то, что ни Россия, ни Япония больше ничего не продают нам. Нам! Их больше не интересуют доллары! Между собой они рассчитываются без денег вообще – система взаимозачетов, которая всегда позволяет оставить в плюсе того, кого нужно в данный момент. А на внешнем рынке они ведут торговлю либо под твердое обеспечение драгоценными металлами, либо по бартеру, обменивая свою продукцию на то немногое, что им все еще нужно. И нас с вами, джентльмены, в этой схеме нет! Совершенно и абсолютно!

Теперь молчание было не просто тяжелым: оно грозно нависало, точно многотонная скала над головой неосторожного туриста.

– Джон, старина, а вы не сгущаете краски? – наконец подал голос Стоунволл Басс. – Три месяца тому назад эта, как вы выражаетесь, «самодостаточная уния» приобрела у нас добрый десяток тонн платиновых катализаторов для производства высокооктанового бензина. И вот у Варбурга есть заказ на шесть танкеров, из которых четыре он уже, кажется, сдал и получил оплату.

– Мы поставили русским оборудование для трубопроводов, – добавил Кеннеди. – И разборные нефтяные резервуары – джапам.

– Мне тоже кажется, что вы несколько преувеличиваете опасность, – осторожно произнес Буш. – Через одну из наших компаний прошла закупка огромной партии грузовиков…

Угрожающая тишина развеялась. Все наперебой заговорили, стараясь припомнить побольше подробностей о последних сделках с Россией и Японией. И успокоить себя: положение не столь страшно, как говорит Рокфеллер.

– Джентльмены, – Джон Дэвиссон одним движением руки остановил эту Ниагару информации. – Джентльмены, а позвольте спросить: чем рассчитались с вами ваши контрагенты?

– Как это «чем»? – удивленно переспросил Буш. – Долларами, сэр, долларами. Настоящими билетами ФРС.

– Не нефтью, не продукцией машиностроения, не текстилем и шелком-сырцом, не сталью, а именно долларами? – уточнил Рокфеллер.

– Постойте, постойте, Дэвиссон, – Ротшильд раздавил недокуренную сигару в чеканной пепельнице. – Вы хотите сказать, что мы продали свои товары за… – тут он сбился, задохнулся и взялся за сердце.

Остальные недоуменно смотрели на беззвучно хватающего ртом воздух Виктора Ротшильда, когда Джером Стоунволл Басс вдруг с размаху хлопнул себя по лбу:

– Гром и молния, Джон! Уж не хочешь ли ты сказать, что мы отдали этим комми[3] наши товары за простую резаную бумагу?! – взревел он, окончательно став похожим на дикого быка. – Ты хочешь сказать, что нас надули, точно негров на ярмарке?!

– В самую точку, Басс, – Рокфеллер тоже перешел на язык реднеков.[4] – За долбаную резаную бумагу, покрашенную долбаной зеленой краской!

– Но как?.. – снова начал Варбург, однако Кеннеди немедленно перебил его:

– Все очень просто, Прескотт. Они расплачиваются с нами долларами, на которые нам у них ничего не купить. Они избавляются от ненужной им бумаги…

Снова повисла долгая пауза. Тревожная пауза. Нехорошая пауза.

– И что теперь делать? – осторожно спросил Аарон Зелигманн. – Что вы предлагаете конкретно, Джон?

Только что оба могучих союза – прогерманский и прокоммунистический, прекратили свое существование. Перед лицом угрозы своему идолу, своему фетишу – доллару, а значит, угрозы и самому своему существованию, закулисные мировые правители отринули все разногласия и готовы были выступить единым фронтом по первому же приказу. И раз уж Рокфеллер озвучил эту угрозу, пусть он и отдает такой приказ.

– Во-первых, нам необходимо немедленно свернуть любую торговлю с этим коммунистическим союзом, этим двухголовым монстром, – жестко произнес Джон Дэвиссон. – Отныне и впредь не давать им ничего, даже если они попросят у нас пачку жевательной резинки или английскую булавку – заколоть подгузник!

– Но неустойки… – заикнулся было Варбург, но Рокфеллер коротко отрезал:

– Заплатите долларами, Джеймс. Если у вас не хватит – лично для вас ФРС напечатает еще.

Басс и Кеннеди синхронно кивнули. Ротшильд щелкнул пальцами, и безмолвный слуга подал ему бокал хереса.

– Второе. Надо нажать на «старую маму»,[5] чтобы они вмешались в будущий конфликт по полной, а не изображали из себя девочек из пансиона! Раз у монстра выросла вторая голова – нужно бить по обеим. Пусть Британская Индия и АНЗАК[6] покажут себя! Помогут китайцам – им сейчас особенно туго, и заодно не дадут комми захватить такой огромный рынок сбыта.

Ротшильд и Вабург, чьи позиции в Британской империи были самыми сильными, утвердительно покивали, остальные обозначили согласие многозначительным молчанием.

– Третье. Кеннеди и вы, Басс. Возьмите на себя Конгресс: продавите для немцев программу помощи. Что-нибудь вроде сдачи в аренду техники, оружия и тому подобного. Наци не выдержат в одиночку против двухголовых комми. Пусть Вандербильт и его мальчики развернут кампанию в поддержку общеевропейских и мировых ценностей. Вылейте на русских и японцев столько грязи, сколько сможете найти, а потом добавьте еще несколько ведер.

– Сделаем, Джон, – утвердительно мотнул головой Басс. – Наши парни найдут нужные слова.

– И четвертое, – Рокфеллер приостановился, словно собираясь с мыслями. – Нам надо подготовить Америку к вступлению в эту драку. Не знаю, как именно и каким образом, но каждый янки, каждый джонни-реб, каждый паршивый ниггер и каждый грязный индеец должны спать и видеть, как их пошлют в Европу или в Китай. Подключайте радио и мальчиков из Голливуда, покупайте музыкантов, писателей, художников и газетчиков. Джонни снова должен взять свое ружье и плыть за океан![7]

В наступившем молчании из невообразимого далека доносились звуки джаза. Большое яблоко встречал Рождество – последнее мирное Рождество. Но это знали только те, что собрались в офисе 5600…

Закон о ленд-лизе[8]

Главное – настойчивость, остальное – вопрос времени.

Ричард Бах. Бегство от безопасности

Решением совместной сессии сената и палаты представителей Конгресса Соединенных Штатов Америки одобрить настоящий Закон, который может именоваться Законом по обеспечению защиты Соединенных Штатов.

…

Раздел 3

а) Несмотря на положения любого другого закона, президент может по мере необходимости, когда он сочтет это отвечающим интересам национальной обороны, уполномочивать министра обороны, министра военно-морского флота или руководителей любого другого правительственного ведомства или агентства:

1) производить в арсеналах, на заводах и судоверфях, находящихся в их юрисдикции, или иным образом заготавливать любой оборонный материал, предназначаемый для правительства любой страны, чью оборону президент считает жизненно важной для именных Штатов;

2) продавать, передавать в собственность, обменивать, сдавать в аренду, давать взаймы или поставлять иным способом такому правительству любой оборонный материал…

3) испытывать, проверять, ремонтировать, оборудовать, переделывать или иным образом приводить в хорошее рабочее состояние любой оборонный материал, предназначенный любому такому правительству, или же обеспечить какой-либо или все виды такого обслуживания по частному контракту;

4) передавать любому такому правительству любую оборонную информацию, относящуюся к любому оборонному материалу, поставленному такому правительству в соответствии с параграфом 2 настоящего подраздела;

5) разрешить экспорт любого оборонного материала, передаваемого любым образом любому такому правительству в соответствии с настоящим подразделом.

б) Сроки и условия, на которых любое такое правительство получает любую помощь в соответствии с подразделом «а», должны определяться президентом как удовлетворительные…

Раздел 6

а) Настоящим разрешается выделять по мере необходимости из средств Министерства финансов, не предназначенных на иные цели, такие суммы, которые могут оказаться необходимыми для выполнения положений и реализации целей настоящего Закона.

…

Одобрено 27 декабря 1941 г.

1

Правило один, на первой странице «Руководства по ведению войны» должно гласить: «Никогда не ходите с войной на Россию».

Генерал Монтгомери

Второй месяц Новиков находился на западе СССР, в ожидании европейского нашествия. Орда, которую в этот раз собрали для броска на Россию, впечатляла даже его, знакомого с той, уже не случившейся историей. Более двенадцати миллионов солдат и офицеров накапливались перед границей в ожидании приказа. И уже почти полгода из-за океана могучим потоком в Европу шли грузовики: и порох, медь и никель, каучук и мясные консервы, взрывчатка и высокооктановый бензин – словом, все то, без чего немыслимо вести современную войну.

Высотные разведчики контролировали все, что происходило на сопредельной территории, не пересекая линию границы, а службы ПВО своевременно засекали попытки нарушений. На перехват, уже не особенно скрываясь, вылетали высотные И-220 Микояна и Гуревича[9] и И-181 Поликарпова, оснащенные новыми двигателями, которые позволяли разгоняться до скоростей свыше шестисот километров в час. Кроме того, новые истребители имели усиленную конструкцию планера, что позволяло вести воздушный бой даже на максимальных скоростях. В этой истории не было никаких приказов о недопущении провокаций, и самолеты с крестами или трехцветными кругами на разодранных плоскостях украсили российский пейзаж задолго до начала войны.

* * *

Отселение людей с сопредельных территорий уже два года шло полным ходом, и эшелоны с гражданским населением уходили вглубь страны не под обстрелами и бомбежками, а планово, по графику. Там же, где население отселяться не хотело или не планировало, согласно тем же графикам создавались отряды самообороны, и уже к марту, например для Еврейской АССР, стал вполне обыденным вид вооруженных винтовками и ручными пулеметами мужчин, спешащих на службу или вышедших в поле. «Крепим оборону родной земли!» – этими плакатами, изображавшими улыбчивого тракториста, у которого под рукой лежит винтовка, или перетянутую порту пеей с кобурой девушку-чертежницу у кульмана, пестрели телеграфные столбы и стены домов в приграничных областях. В стране полным ходом шла скрытая мобилизация.

В магазинах вдруг как-то разом стали дефицитом макароны и крупы, а любые консервы хватали чуть только не ящиками. Вначале милиция пыталась с этим бороться, но потом махнула рукой: все равно никому ничего не объяснишь! Да и что можно было объяснить жителям страны, лишь двадцать лет тому назад переживших страшную, жестокую и безжалостную Гражданскую войну?

Срочным порядком пополнялись запасы и стратегические резервы сырья, продовольствия и лекарственных средств. Невзирая на протесты и ссылки на большую загруженность, Сталин назначил в ноябре сорок первого года ответственным за Госрезерв Берию. Лаврентий Павлович взялся за дело с обычной тщательностью и скрупулезностью, прошерстил всю систему государственных складов и хранилищ, после чего многие безответственные товарищи сменили начальственные посты на должности вальщиков леса, сучкорубов и землекопов. К маю сорок первого запасы натурального каучука в стране выросли впятеро, продовольствия всех видов – вчетверо, цветных металлов – в три с половиной, а нефти, угля и стали – в два раза.

Вся полоса будущего вторжения уже была минирована, причем в некоторых местах не по одному разу, и организованы узловые точки обороны на всех крупнейших магистралях. Готовились запасные операционные базы, резервные аэродромы и точки радиотехнического контроля.

Как-то спокойно и в рабочем режиме в армию стали поступать вертолеты, которые сразу проектировались под высадку десанта и огневую поддержку. Инженеры Черемухин, Миль, Братухин и Камов, работающие в одном конструкторском бюро, сначала пытались сделать что-то вроде сверхлегкого вертолета, но Чкалов сразу прервал распыление средств, нарисовав на рабочем кульмане, прямо поверх эскизного проекта, то, что в другой истории получило название В-12, и под силуэтом выписал характеристики, которых нужно добиться. При этом у него был такое лицо, что никто из авиаконструкторов даже не подумал спорить.

Концентрация сил дала свои результаты, и первый винтокрыл В-1 успешно прошел все испытания и был принят на вооружение. Конечно, стоила машина довольно дорого, но три вертолетных полка смогли сформировать.

Кроме этого, на вооружение диверсионных частей поступили первые мобильные ракетные комплексы с управлением по проводам, и многое другое.

За лишний год, который страна сумела вырвать для подготовки к войне, были подтянуты многие критически важные «хвосты», сформирована мощная дальнебомбардировочная авиация и приняты на вооружение в достаточном количестве бронетранспортеры и танки трех модификаций. Основной танк ИС-1, тяжелый танк прорыва – ИС-2, и маневренная гусеничная БМП с автоматической пушкой, занявшая нишу легкого танка.

* * *

Европа тоже готовилась к войне, правда по-своему. Испания, Бельгия, Швеция, Италия и другие страны формировали дивизии для посылки на восточный фронт, усилив армию объединившегося с Францией рейха почти в два раза, что давало Гитлеру надежду на блицкриг.

Конечно, все это вооруженное и кое-как обученное стадо «просвещенных европейцев» армией не было, но в качестве войск второй линии, охраны коммуникаций и ремонтных подразделений вполне годилось, освобождая основную ударную силу – вермахт и французские части от обременительных небоевых задач.

* * *

Первые признаки подготовки к боевым действиям прогнозируемо начались с заброски диверсионно-разведывательных групп. Штаб Корпуса специального назначения уже давно перебазировался поближе к границе и располагался в Киеве на территории одного из эвакуированных заводов. В самом областном центре оставались лишь пищевое производство, необходимое для нормального функционирования города, ремонтные мастерские и некоторое количество вспомогательных военных производств – два патронных завода да ремонтное предприятие. Все остальное – целые производства с конструкторами, инженерами, станками и рабочими – было, на всякий случай, перевезено за Урал.

Группы «волкодавов» свободно перемещались по полосе, освобожденной от гражданского населения, отлавливая диверсантов, имевших зачастую кроме недействительных в этой зоне паспортов еще и документы несуществующих или отсутствующих частей и подразделений. Несколько самолетов СБ, оснащенных радиопеленгаторами, своевременно засекали радиообмен, и туда мгновенно вылетала тревожная группа на вертолетах.

Кобулов, который занимался всеми вопросами контрразведывательной работы, ходил именинником, поскольку общее количество пойманных шпионов уже исчислялось сотнями и постоянно росло. Попадались в этом потоке и этнические русские, завербованные в разное время германскими спецслужбами и переведенные в полк «Бранденбург». Но было и огромное количество перебежчиков, которые честно сообщали о концентрации войск Еврорейха на границе. Простые рабочие, крестьяне и служащие еще не забыли, сколько бед принесла им Первая мировая война, и не хотели становиться смазкой для русских штыков.

К первому мая основная часть подготовки к вторжению была готова, и даже бункеры линии Сталина полностью укомплектованы личным составом и вооружением.

* * *

Первое заседание Государственного комитета обороны, созданного по образцу того самого, по явившегося в прежней, бывшей реальности на восьмой день войны, а здесь созданного совместным постановлением Президиума Верховного Совета ЦК ВКП(б) и Совета народных комиссаров еще до войны, двенадцатого марта сорок второго года, состоялось на следующий день после его образования.

Председательствовал, разумеется, Сталин. Перед членами ГКО лежали папки с перечнями вопросов, но сам вождь не сидел за столом, а по своему обыкновению неторопливо прохаживался вдоль длинного стола черного мореного дуба. Все молчали.

– Я полагаю, что нет необходимости объяснять кому-то, зачем мы все здесь собрались? – наконец спросил Сталин.

Общее согласное молчание служило ему ответом.

– Тогда давайте послушаем товарища Ворошилова. Товарищ Ворошилов, – Климент Ефремович поднялся, – доложите нам, как идет подготовка к отражению вражеского нападения на западных и юго-западных границах, а также, что предпринимается для защиты Союза ССР совместно с Социалистической Японской империей на Дальнем Востоке?

Ворошилов взял принесенный с собой бювар с документами и подошел к карте.

– Нами подготовлены контрудары с выходом на территорию Норвегии и Швеции вот здесь, – указка заскользила по карте, – и здесь. Сосредоточены один механизированный, два горнострелковых и четыре стрелковых мобилизационных корпуса. Для обеспечения наступления с воздуха, в район Мурманска переброшены четыре смешанных авиационных дивизии, плюс к ним – авиация Северного флота. И вот еще что, – Климент Ефремович внезапно улыбнулся и посмотрел на своего нового заместителя, тюдзю[10] Масахару Хомма.[11] – Японские товарищи настаивают на переброске Северным морским путем двух авианосцев, как минимум одного линейного корабля, одного тяжелого и двух легких крейсеров с соответствующим сопровождением легких сил для обеспечения наступления на Норвежском направлении с моря.

Хомма, понявший, что речь идет о нем, поднялся, поправил китель и быстро произнес несколько фраз. Переводчик вопросительно взглянул на Сталина, тот утвердительно кивнул.

– Воины Божественного Тенно, – переводчик трижды поклонился, – безмерно брагодарны[12] братьям с Севера и рично вам, товаритч Старин-сэнсей, – тут он поклонился дважды, – за ту помотч и поддержку, которую они оказари армии Ниппон на юге Китая. Мы будем стчитать себя трусами, недостойными памяти своих брагородных родитерей и прародитерей, есри не поможем вам в войне с западными демонами. Сын Неба, – вновь три поклона, – узже утвердир график переброски сир в Мурманск.

Тюдзю добавил что-то еще, но вместо переводчика вдруг заговорил Ворошилов:

– Товарищи, наши соратники в Японии знают о слабости и малочисленности Северного флота, поэтому их предложение наркомат обороны считает необходимым принять.

Сталин обвел глазами всех присутствующих.

– Есть мнение, что это хорошее предложение, – не торопясь, с расстановкой, произнес вождь. – Правильное и хорошее предложение. Не стоит обижать наших японских товарищей. Товарищ Ворошилов, а Мурманская военно-морская база готова принять такие силы?

– Так точно, товарищ Сталин. Сейчас там заканчивают работы по подготовке к обслуживанию этих сил.

– Значит, надо выразить нашу глубокую признательность, – тут Сталин слегка усмехнулся, – товарищу Сыну Неба. И правительству Японии…

Молотов кивнул и сделал пометку в лежащем перед ним блокноте.

Ворошилов тем временем продолжал. Он расписал подготовительные мероприятия на Балтике, подробно остановился на подготовке оборонительных рубежей на границах с Восточной Пруссией и в Еврейской АССР.

– А как предполагается обеспечить соблюдение лояльности населения бывших Прибалтийских государств? – поинтересовался Булганин, отвечавший в ГКО за пищевое производство, а потому крайне переживавший за судьбу рыбных и консервных заводов Латвии и Эстонии. – Помнится, там весьма сильны сепаратистские настроения…

Сталин посмотрел на Берию, тот кивнул, потом улыбнулся одними губами:

– Оснований для беспокойства нет, товарищ Булганин. Органы НКВД последний год там не на пляжах отдыхали. Некогда им было отдыхать. В настоящий момент из Прибалтийского края[13] депортированы уже один миллион восемьсот сорок три тысячи двести семьдесят девять человек, из которых двести три тысячи сто девяносто пять человек переданы прокуратуре в связи с их антисоветской или уголовной деятельностью. Кроме того, во время проведения этих мероприятий было уничтожено шесть тысяч семьсот пятьдесят один человек, оказавших активное сопротивление нашим сотрудникам. В результате сейчас мы можем с уверенностью сказать, что угроза сепаратистских и антисоветских выступлений в этом регионе устранена.

Берия помолчал, давая остальным собравшимся время осмыслить и запомнить эту информацию, а затем продолжил четко и жестко:

– Конечно, мы не можем рассчитывать в Прибалтийском крае на такое отношение, как, например, в Еврейской или Восточно-Туркестанской автономных областях, но все же гарантировать лояльность местного населения мы можем.

– Есть вопросы к товарищу Берии? – спросил Сталин мягким голосом сытого тигра. – Нет? Тогда попросим продолжать товарища Ворошилова.

Нарком обороны перешел к описанию подготовительных мероприятий на территории Белорусской ССР, плавно сдвигаясь на юг – в украинские области РСФСР.

– Днепровская флотилия выделила из своего состава четыре монитора, два ракетных корабля, две канонерские лодки, девять бронекатеров и шесть кораблей ПВО. Из них образована Висленская военная флотилия, основной задачей которой является сдерживание наступления противника на линии Висла—Буг—Сан, а также поддержка возможного контрнаступления на Львов с выходом на оперативное Словацкое направление.

– А непосредственного наступления на Германию Красная армия не планирует? – поинтересовался начальник Группы эвакуации ГКО Косыгин.[14]

– На границах Германии создана серьезная укрепленная полоса,[15] – ответил Ворошилов. – В связи с этим возможность контрнаступления через Померанию нами пока не рассматривается как чрезмерно затратное и ведущее к необоснованно большим потерям. Что же касается возможности наступления на Львов—Лемберг и далее, через Карпаты, то сложность проведения наступательных операций через горные массивы, пусть даже низковысотные, не позволит на начальном этапе войны обеспечить достаточный темп продвижения войск и их нормальное снабжение. Мы рассматриваем только два возможных варианта наступления на первом этапе ведения боевых действий: на Северном фронте и на Южном – в направлениях Плоешти и Бухарест, с возможностью дальнейшего выхода на глубокий фланговый охват наступающих группировок противника и принуждение их к значительному растягиванию линии фронта.

Присутствующие молча выслушали маршала, лишь Сталин слегка кивнул.

– А какие перспективы у Кавказского направления? – спросил руководитель Закавказской Федерации Орджоникидзе. – Что известно о планах турок и англичан?

– В настоящий момент, – Ворошилов взглянул в свои записи, – на Кавказском направлении сосредоточены шестнадцать турецких дивизий. К которым на помощь могут быть выдвинуты две британские дивизии и танковая бригада, а также французские колониальные части. Для первоначального противодействия возможной агрессии в приграничных районах ЗСФСР сосредоточены один горнострелковый корпус, одна горнокавалерийская и пять стрелковых дивизий, а также две механизированные бригады. Резерв составляют шесть стрелковых дивизий, две мотострелковые и до пяти корпусов второй волны. Кроме того, согласно вашим же данным, товарищ Серго, в приграничных районах проведена частичная мобилизация…

– Какая «частичная»? – прервал его Микоян. – Какая такая «частичная»? Да в Армении в ополчение записались все, кто только винтовку поднять может! Женщины приходят, указывают мужские фамилии! Мальчишки, лет тринадцать-четырнадцать, сами с винтовку ростом! – «А мне уже восемнадцать!» Тут из Еревана сообщили: самый старый ополченец – 96 лет! Так со своим оружием пришел![16]

– А чем недоворен тоуваритч Микоян? – поинтересовался Бункити Имамото,[17] генеральный советник по японским делам. – Житери Армении, как самураи, проявири истинную сиру и красоту духа, достойных Сына Неба и Старина-сэнсея.

– Действительно, товарищ Микоян, – усмехнулся Сталин. – Поясните нам причину своего недовольства.

– Эта стихийная запись в ополчение ставит под угрозу срыва весенние полевые работы и, как результат, урожай всего года, – ответил вместо Микояна Орджоникидзе. – Любые же попытки пресечь это движение приводят к вспышкам паники и чуть ли не бегству населения.

– Они слишком хорошо помнят «Метс Егхеррн»,[18] товарищ Сталин, – пояснил Микоян, – боятся больше не за себя, а за детей, за семьи. И если их не берут в ополчение, они думают, что Армению решили сдать туркам без боя…

– Однако надо что-то делать с полевыми работами, – подал голос Булганин. – Госплан предупреждает о значительных проблемах с витаминами, а Армянская ССР – один из основных поставщиков цитрусовых…

Все посмотрели на Орджоникидзе, но ответил, совершенно неожиданно, Ворошилов:

– В Армении находится стрелковый корпус и две стрелковые дивизии второго эшелона. Наркомат обороны считает, что их личный состав можно привлечь для сельскохозяйственных работ, во всяком случае вплоть до начала боевых действий.

– Это очень хорошее предложение, товарищ Ворошилов, – горячо подхватил Орджоникидзе. – Участие бойцов в полевых работах успокоит гражданское население.

– Есть мнение, что это верное решение, – веско произнес Сталин. – Сейчас Союз ССР – основной производитель продуктов питания в нашем союзе с Японией. Любые потери в производстве продуктов питания недопустимы. Для товарищей из РККА должно быть понятно: за Днепром для них земли нет. Совсем нет. Потому что гибель в бою все же лучше смерти от голода.

Сталин хорошо изучил книги по Великой Отечественной войне и понимал, что в начале 1943 года в той, другой истории СССР, потеряв нивы Украины и Кубани, стоял буквально на грани голода. Тогда только поставки союзников и выемки зерна из неприкосновенного государственного фонда позволили избежать катастрофы. Но в этот раз помощи из-за океана не будет…

– И в связи со сказанным выше, – Сталин подошел к столу и оперся о него, словно бы нависая над остальными, – возникает вопрос: как обстоят дела с эвакуацией сельскохозяйственного производства в центральные и южные области? Товарищ Косыгин, поясните.

Алексей Николаевич встал, подошел к карте и, попросив подвинуться Ворошилова, взял у него указку.

– На данный момент полностью проведена подготовка к распашке целинных земель в районе Оренбурга, – указка побежала по карте, – Кургана, Кустаная. Ответственный за эти работы товарищ Брежнев сообщает, что готовность по тракторной и автомобильной технике составляет сто процентов, по ремонтным базам – девяносто шесть и семь десятых процента, по топливу и смазкам – девяносто восемь процентов. Некоторые проблемы с жильем работников – до тридцати процентов размещены во временных палаточных лагерях, но Управление по эвакуации считает, что этот вопрос будет решен в течение трех ближайших месяцев.

– А как обстоят дела в Средней Азии? – поинтересовался Берия.

– Площади посева хлопчатника, необходимого для производства порохов, будут увеличены в этом году на двадцать три процента. Соответственно предусматривается увеличение производства растительного масла из семян хлопчатника. Два маргариновых завода из Японии уже прибыли, будем просить товарища Бункити ускорить поставку еще двух. Совокупной мощности всех прибывших заводов с теми, что уже построены, хватит на то, чтобы удовлетворить потребности СССР и Японии в маргарине на сто процентов. И даже больше…

После Косыгина отчитывался Бухарин, за ним – Жданов, назначенный председателем Госплана, и нарком путей сообщения Ежов. Страна была готова к войне…

2

Мы, национал-социалисты, начинаем там, где остановились шесть столетий назад. Мы останавливаем вечное германское распространение на юг и запад Европы и обращаем взгляд на страны на востоке. Наконец, мы порываем с колониальной и торговой политикой довоенного времени и переходим к земельной политике будущего.

Если мы думаем о землях, то сегодня в Европе вновь мы должны иметь в виду в первую очередь только Россию и подвластные ей окраинные государства.

Адольф Гитлер. Моя борьба

Патрулировавший границу ТБ-702,[19] оснащенный мощным радиолокатором, первым засек взлет авиационных армад с приграничных аэродромов, и в четыре утра двадцать второго мая над Киевом в первый раз зазвучала сирена воздушной тревоги.

Новиков, получивший после переаттестации звание генерал-лейтенанта, был сразу же разбужен адъютантом и поспешил в штаб корпуса.

Война, которую так долго ждали, началась.

Но первыми в бой вступили не пограничники, а саперные подразделения, что превратили всю пограничную полосу в ревущий и взрывающийся ад. Мосты, дороги и переправы превращались в обломки и дымящиеся воронки, а по передовому краю немецких войск уже работала ствольная и реактивная артиллерия, превращая попавшие под удар войска в смесь грунта, металла и разорванных кусков плоти.

– Огонь! – И четыре новенькие гаубицы М-30, подпрыгнув на месте, изрыгнули из жерл почти сто килограммов воющей пламенной смерти.

– Товарищ капитан! – связист оторвался от радиостанции и, сдвинув наушники, поднял глаза на командира батареи. – Сверху передают: есть накрытие!

Капитан Уваров невольно поднял глаза к небу, где стрекотал корректировщик – автожир АК.[20] «Муха» была еле видна в предрассветной мгле, но дело свое вела уверенно: вначале навела батарею на французскую полковую колонну, выдвигавшуюся к границе, а теперь направляла огонь на батарею 85-мм пушек.[21] Те отчаянно пытались нащупать советскую батарею, но пока им это не удавалось: хотя утро еще не наступило, обе стороны границы были озарены тысячами вспышек выстрелов, так что целиться по отсвету орудийных выстрелов было задачей практически невыполнимой. А уж использовать звукоуловители и вовсе не имело смысла: вычленить во всеобъемлющем тяжелом грохоте звук гаубичной батареи – задача не то что не тривиальная, а и вовсе невыполнимая.

Вот и сейчас разрывы девятикилограммовых французских «гостинцев» встали на почтенном расстоянии от позиции батареи.

Уваров поднял руку:

– Батарея, прицел прежний, заряд полный, четыре снаряда беглым – огонь!

Осатаневшие от грохота номера опрометью кинулись к зарядным ящикам…

* * *

С борта камовской «Мухи» было хорошо видно, как на батарее еврофашистов встали огненные столбы разрывов. Летчик-наблюдатель младший лейтенант Трофимов толкнул в бок командира, старшего лейтенанта Сергиенко, и показал пальцем вниз. Командир кивнул и повел свой легкий аппарат на снижение. С минимальной скоростью они обошли по широкому кругу позицию бывшей батареи, Трофимов несколько раз отщелкал фотоаппаратом, чтобы иметь подтверждение успешного выполнения задачи, и АК неторопливо двинулся дальше – для батареи капитана Уварова найдутся и другие цели.

В это же время в воздухе столкнулись две воздушные армады. Бомбардировщики и истребители сопровождения Третьего Евросоюза – а именно так с легкой руки президента США Рузвельта начали называть объединившуюся Европу, летевшие на советские города, напоролись на поднятые по тревоге истребители ПВО и авиационные части РККА, шедшие на запад с ответным визитом.

Тот первый день запомнился выжившим пилотам на всю оставшуюся жизнь. Несмотря на категорический запрет таранных ударов, некоторые советские пилоты в ярости бросали свои машины в лоб атакующим немецким самолетам и прихватывали с собой в могилу еще нескольких врагов.

* * *

Майор Александр Покрышкин вел в бой эскадрилью двадцать шестого истребительного полка ПВО. За последние два месяца в полку редкий день проходил без тревожного вылета, хотя результат бывал не всегда. То ли это были учебные тревоги, то ли нарушителя успевали перехватить еще до зоны ответственности Варшавского района ПВО – Александр не знал, как не знал и того, почему их подняли по тревоге в четыре часа утра и бросили в небо. «Точно мальчишка поднял стаю голубей», – подумал он, вспомнив автомашину с ярко-желтым флагом на шесте, установленном в кузове, которая вывела его эскадрилью на взлетную полосу. Собственно говоря, майор Покрышкин Александр Иванович был не командиром эскадрильи, а командиром полка, но вот уже два дня, как комэск капитан Иванов был в госпитале. Банальный аппендицит – ничего страшного, но летать он, пожалуй, месяца три не будет. И хотя Александр, в принципе, вполне доверял заму Иванова – старшему лейтенанту Гилаеву, но все-таки… Вот почему-то сегодня, как говорится, сердце было не на месте, и майор решил вести эскадрилью сам. Тем более что кроме Иванова в эскадрилье не было летчиков с боевым опытом – только молодежь, закончившая училища уже после окончания Пограничной войны.[22]

Сам же Покрышкин сбил в Пограничной войне двенадцать самолетов противника лично и два в группе, получил орден Красного Знамени и звание капитана досрочно. Так что он знал воздушный бой, умел его вести и старался обучить своих подчиненных всем хитростям и премудростям истребительной службы.

В кабине «Мига» – а именно так среди знающих летчиков именовался И-220, ожила рация:

– Сокол, Сокол, я Гнездо.

– Есть Сокол.

– В квадрате пятнадцать вам навстречу движется групповая цель. Высота три с полтиной. Скорость – четыреста. Как поняли?

– Понял вас, Гнездо. Количество?

– Неопределяемо. Сокол, Сокол, как поняли? Неопределяемо.

Покрышкин присвистнул. «Неопределяемо» – значит «очень много». Очень-очень! Это значит – война…

– Понял вас, Гнездо. Идем на перехват. Эска.

Быстро проинструктировав полк и задав построение эскадрилье, Покрышкин вывел полк на высоту шесть тысяч метров и пошел вперед. На всякий случай оглянулся: ведомый, младший лейтенант Голубев, держался как приклеенный. «Молодец, тезка, – тепло подумал майор. – Не зря я его гонял…» А потом время для размышлений закончилось: навстречу, построившись «свиньей», шли самолеты противника.

Покрышкин, сделав «горку», вырвался слегка вперед и определил по силуэтам – навстречу идут бомбардировщики Хейнкеля Не-111. Двухмоторные, без выделяющихся над фюзеляжами кабин, они несли по три тонны бомб каждый. Чуть выше держалось прикрытие – истребители Bf-109F и скоростные перехватчики Fw-190. «Около полка», – определил на глаз двадцатидевятилетний ветеран. И скомандовал по радио:

– Соколы один, два! Берете на себя конвой. Остальным – работать по брюхатым! Как поняли?

Командиры эскадрилий – Соколы один-два-три-четыре-пять – подтвердили прием, и уже через несколько минут все шесть с лишним десятков истребителей полка мчались вниз, атакуя незваных гостей.

Экипажи «сто одиннадцатых» «хейнкелей» не успели даже понять, что случилось, как четыре бомбардировщика, уже дымя и пылая, валились к земле. Пятый бомбардировщик, попавшийся в прицел советских перехватчиков, просто взорвался в воздухе, разбрасывая вокруг себя тучу раскаленных осколков. Видимо, снаряд калибра двадцать три миллиметра угодил аккурат в бомбоотсек. Пытаясь увернуться от осколков, два бомбардировщика столкнулись. У одного оторвало левую плоскость, второй лишился носового остекления, и оба рухнули вниз.

А над бомбардировщиками уже завязалась яростная схватка – «собачья свалка». Более тяжелые, но лучше вооруженные краснозвездные самолеты тянули «худых» и «фок» в бой на вертикалях, те же, в свою очередь, пытались навязать советским летчикам бой на виражах. Впрочем, на вертикалях детища Курта Танка уступали творениям Микояна и Гуревича лишь самую малость, а «Миги» не так уж проигрывали на виражах «Фридрихам»,[23] так что буквально через минуту в воздухе крутилась бешеная карусель скоростного воздушного боя с непредсказуемым исходом.

Стремительные «двести двадцатые» старались ударить сверху и тут же уходили с набором высоты. «Сто девятые» метались над своими бомбардировщиками, точно оводы над стадом, или вернее – точно овчарки, пытающиеся отбить отару от напавших волков.

Если бы в полку ПВО Варшавского района было больше ветеранов, наверное, немцам пришел бы конец. Но тут численное превосходство уравнивало шансы. Вот на одном из «Мигов» скрестились все шесть трасс яростно атакующего «сто девятого», и русский ястребок, густо задымив, вошел в глубокое пике, да так из него и не вышел. Вот у другого «двухсот двадцатого» от многочисленных попаданий оборонительных пулеметов «хейнкелей» зачихал мотор. Он отвернул и тяжело, словно раненный, качаясь с крыла на крыло, заковылял к своему аэродрому.

Но и немцам продолжало доставаться по полной программе. Один из «худых» поймал полную очередь – добрых шесть, а то и восемь двадцатитрехмиллиметровых снарядов, и исчез в пухлом облаке взрыва. Яростно рычащий двигателем на форсаже «фока» со всего маху налетел на тонкую огненную нить трассеров крупнокалиберного пулемета, перекувыркнулся в воздухе и камнем ухнул вниз. Один из «сто одиннадцатых», лишившийся обоих двигателей, заклиненных попаданиями, пытался планировать с грациозностью бетонной балки и, все ускоряясь, несся к серой предрассветной земле…

Наконец немцы, потерявшие добрых полтора десятка самолетов, отвернули назад. «Миги» рванулись за ними, успели сбить еще одного «хейнкеля», а потом на последних каплях бензина уползли на свою базу.

Благодаря хорошей выучке и мощному вооружению, истребители Красной армии в первый день сбили около двух сотен самолетов противника, а к концу недели общее число сбитых приблизилось к тысяче. Правда «сталинские соколы» тоже не обошлись без потерь, но невзирая на ожесточенное сопротивление противника, советские штурмовики перепахивали приграничные аэродромы, соединения фронтовых бомбардировщиков били по оперативным тылам, а подразделения спецназа уничтожали авиатехнику прямо на стоянках с помощью крупнокалиберных снайперских винтовок. Как итог, к восьмому июня битва за воздух была если и не выиграна советскими пилотами, то как минимум сведена к ничьей. Причем за ВВС РККА осталось явное преимущество.

Наземные части тоже несли потери. Управляемые минные поля, обстрелы дальнобойной артиллерией и перепаханные дороги настолько затрудняли перемещение войск, что ко второй неделе вермахт продвинулся лишь на пятьдесят – сто километров. Но огромная численность войск все же сказывалась, и многомиллионная волна захлестывала приграничную зону.

Части прикрытия отступали, постоянно контратакуя и не вступая в крупные сражения, а основной урон наносили авиация и артиллерия, целеуказание для которых обеспечивал спецназ.

Самым неприятным сюрпризом для фашистов стали ночные обстрелы и бомбардировки. Специально модернизированные СБ подкрадывались на низкой высоте, вываливали полтонны мелких бомб на головы агрессоров и спокойно уходили назад. Приборы ночного видения позволяли самолетам работать ночью не менее эффективно, чем днем, а учитывая, что шанс нарваться в кромешной темноте на немецкий истребитель стремился к нолю, то еще и гораздо спокойнее. Кроме того, использование объемно-детонирующих и кассетных боеприпасов позволило увеличить площадь поражаемой поверхности в два раза, и бомбардировщик мог накрыть одним ударом более двух тысяч квадратных метров.

Немцы пытались бороться с ночными бомбардировками с помощью прожекторов, но выкрашенный в черный цвет самолет был плохой мишенью в ночном небе. Кроме того, иногда из бомбардировщика вываливалась ФОТАБ,[24] вспышка которой надолго лишала наблюдателей зрения, а наиболее удачливых – навсегда.

К первой линии обороны, основывавшейся на старых, еще царского времени крепостях Дубно – Ивангород – Польский – Варшава – Новогеоргиевска – Зегрже – Осовец – Ковно, европейско-фашистские войска доползли, потеряв в приграничных боях более пятидесяти тысяч человек и значительное количество техники. Стройный график блицкрига рассыпался в труху, но части вермахта упорно лезли вперед, словно их черти подгоняли.

Первое массовое танковое сражение произошло в районе Ломжи – Остроленки, куда с боями отходили части второй и десятой армий, а вместе с ними и формирования еврейских и белорусских ополченцев. Туда и наметила основной удар третья танковая группа генерала Гота. Более трех сотен танков Pzkpfw-IV и новейших, секретных Pzkpfw-V «Пантера», поддержанные самоходками, в ночь на второе ноября начали штурм позиций Западного фронта, намереваясь с ходу пробить оборону между крепостями Зегрже и Осовец, обойти старые крепости, которые за последние два года превратились во вполне современные укрепленные районы, и вырваться на оперативный простор. Принятые меры маскировки и секретности были беспрецедентными, что в ситуации низкой облачности и невозможности работы авиаразведки привело к тому, что танки смогли скрытно выйти на рубеж сосредоточения.

Первыми в атаку, словно стадо вспугнутых хищником антилоп, помчались устаревшие легкие танки немецкого и чешского производства. Именно они должны были выявить очаги обороны и позиции противотанковой артиллерии. Горели эти жестяные коробочки десятками, но все же упрямо лезли вперед. Многие остались на минном поле в виде развороченной взрывом конструкции, в которой уже невозможно было угадать ни марку, ни даже тип военной машины, а кое-кто ухитрился даже войти в зону поражения противотанковых пушек.

Семидесятишестимиллиметровые снаряды с сердечником из металлокерамики пронизывали тонкую броню, словно яичную скорлупу, разрывая легкие машины буквально на части. Но под яростным огнем вперед отчаянно ползли немецкие пионеры,[25] снимавшие мины, резавшие проволоку и разрушавшие дзоты зарядами взрывчатки и огнеметами. Вслед за ними через проделанные проходы с упорством хищных муравьев лезли панцер-гренадеры. Они забрасывали траншеи гранатами, выбивая пулеметные гнезда и позиции автоматических гранатометов, и с яростью обреченных бросались на головы красноармейцев.

Первая линия окопов вскипела кровавой волной рукопашной схватки, а над головами насмерть сцепившихся бойцов медленно проползали, ощупью отыскивая безопасный путь, немецкие панцеры с тевтонскими крестами на крупповской броне.

В воздухе уже крутилась огненная карусель воздушного боя, когда, не обращая внимания на истребители, над полем боя прошлись штурмовики Павла Сухого и истребители-бомбардировщики Курта Танка. Совместными усилиями они превратили передний край обеих армий в один огромный костер, практически полностью уничтожив как первую волну атакующих, так и передовые части обороняющихся.

Гораздо лучше защищенные тяжелые и средние танки второй волны, расшвыривая останки своих и чужих, бронированным тараном пошли вперед, добили чудом уцелевшие противотанковые орудия и уже было окончательно прорвались сквозь оборону русских, когда им навстречу выдвинулись танки первой механизированной армии Москаленко. Через несколько тянущихся, точно сырой каучук, минут противники вышли на дистанцию действительного огня.

Стасемимиллиметровые болванки ИСов-первых грянули в крупповскую броню, а семидесятипятимиллиметровые подкалиберные снаряды «четверок» и «Пантер» – в уральскую. Разом замерли и задымили десятки броневых машин, наполняя воздух запахами горящих топлива, кордита и человеческой плоти. Советские ИС-1, лучше забронированные и вооруженные, но менее многочисленные, столкнулись лоб в лоб с танковой армадой рейха. Встречный танковый бой – беспощадный и кровавый, закипел…

Вновь брошенные в атаку штурмовики и истребители-бомбардировщики вернулись ни с чем. Может быть, рискнув потерять до пятидесяти процентов состава, они и прорвались бы к полю боя, но вот дальше… В безумной толчее стальных мастодонтов было невозможно определить, где свои, а где чужие. Все, что могла сделать авиация, это накрыть бомбовым ковром поле боя, уничтожая и правых и виноватых. Но воспользоваться древним принципом: «Убивайте всех! Бог на небе узнает своих!» – ни пилоты люфтваффе, ни красные авиаторы были не готовы.

На исходе второго часа боя две танковые дивизии шестого моторизованного корпуса вермахта постепенно начали теснить советскую вторую гвардейскую танковую дивизию. Гвардейцы отчаянно защищались, стараясь подставить под удар непробиваемые лбы своих машин, раз за разом отбрасывая немцев, но численное превосходство немецких машин начинало сказываться все явственнее: выстоять один против четырех было все труднее и труднее. И командир дивизии генерал-майор бронетанковых войск Василий Михайлович Алексеев принял решение ввести в бой свой последний резерв – тяжелые танки прорыва.

Батальон ИС-2 стремительно вошел в бой. На советские танки тут же обрушился град огня и стали, но усиленная многослойная броня и блоки динамической защиты не позволяли пробития вражескими снарядами даже практически в упор. Вокруг краснозвездных машин стаями кружились немецкие танки, но даже кормовые листы оказывались непроницаемыми для их огня. А они, похожие на могучих мамонтов, окруженных сворами шакалов, неторопливо ворочали своими могучими башнями и методично расстреливали машины с крестами на броне. Стадвадцатидвухмиллиметровые осколочно-кумулятивные снаряды, взрываясь рядом с вражеским танком, часто наносили фатальные повреждения, разрывая гусеницы и вырывая катки. Усиление брони, сделанное немецкими инженерами в виде накладной лобовой бронеплиты, мало помогало несчастливым «четверкам»: огненная струя прожигала аккуратное сквозное отверстие через все слои металла.

Батальон тяжелых танков прорыва потерял только пять машин, но ни одной – от огня противника. Три ИС-2 удалось уничтожить пионерам с помощью ранцевых и станковых огнеметов. Еще один забросали гранатами панцергренадеры, а когда от взрывов советская машина лишилась обеих гусениц, какой-то отчаянный фельдфебель вскарабкался на броню моторного отсека и успел прилепить магнитную мину – за мгновение до того, как его разорвала на куски очередь из крупнокалиберного пулемета. Последний пятый ИС-2 погиб, протараненный пылающим Pzkpfw-IV, за рычагами которого беспрерывно орал черными обугленными губами «Хайль Гитлер!» сгоравший заживо фанатик-шарфюрер.

Из сотни советских танков своим ходом вышли из боя сорок три. А на поле остались догорать сто восемьдесят девять германских машин…

Чудом уцелевшие немецкие танкисты повернули назад, на полном ходу сметя заградительные порядки полка СС «Дойчланд», которые, потеряв едва ли не треть состава, наконец поняли, что им не рады, и откатились назад.

В небе вновь разгорелось яростное воздушное сражение. Брошенные в бой истребители-бомбардировщики Fw-190 не сумели прорваться, наткнувшись на озверевший от того, что противник смог обмануть авиаразведку, смешанный авиакорпус. Он вылетел в полном составе на засеивание переднего края бомбами и реактивными снарядами. В начале немцев удалось легко отбросить, но те запросили подкреплений. Красные соколы не преминули ответить тем же, и целых два дня, то ослабевая, то разгораясь с новой силой, в воздухе вертелась гигантская мясорубка воздушного сражения.

А на земле грохотали в сотни стволов суровые боги войны, перемешивая с землей обороняющиеся и наступающие войска. Но и тут наследникам германского громовержца Тора не удалось преодолеть сопротивление красных артиллеристов. В какой-то момент, когда немцы подтянули свои тяжелые орудия калибром двадцать один сантиметр, казалось, что советская оборона вот-вот поддастся, треснет и рухнет, точно плотина под напором разбушевавшейся воды. Но с востока вдруг потянулись пламенно-дымные хвосты, и на германские позиции обрушился натуральный шквал огня. На сей раз уже разведка люфтваффе оказалась не на высоте: командующий Западным фронтом маршал Тимошенко, встревоженный ситуаций в районе Осовецкой крепости, ввел в сражение отдельный тяжелый ракетный полк Резерва Главного Командования. Мощные реактивные снаряды с инерциальной системой управления несли шестьсот пятьдесят килограммов взрывчатки каждый. С расстояния в сорок километров они накрыли позиции тяжелой артиллерии вермахта, а потом перепахали еще и ближние тылы немцев.

* * *

– Ну что ж, товарищи, первый бой и – не комом. – Маршал Тимошенко улыбнулся, от чего сделался похож на сытого людоеда. Он оглядел собранных на совещание старших командиров Западного фронта и продолжил: – Все отработали на «хорошо» и «отлично». Особенно мне хотелось бы отметить эффективные действия артиллеристов первой и четвертой механизированных армий. Оперативно подавляли батареи, вовремя переносили огонь по заявкам передовых частей, и вообще – молодцы! – Тимошенко кивнул генералам-артиллеристам. – Летчики тоже не подкачали и успешно реабилитировались за прохлопанный ушами прорыв. Ну и, как всегда, отличились наши диверсанты, сумевшие минировать дороги перед самым выдвижением частей вермахта. По данным авиаразведки, до переднего края не дошли примерно два танковых батальона, два моторизованных батальона, корпусной артдивизион и до двух полков пехоты.

Командир бригады, генерал-майор Бажуков, коротко кивнул, принимая похвалу маршала к сведению. Правда, к этой бочке меда примешивалась изрядная ложка дегтя: одна из диверсионных групп была полностью уничтожена, еще одна понесла серьезные потери, и Новиков уже успел «обсудить» эти печальные итоги, «разобраться как следует, и наказать кого попало». Попало в первую очередь самому Бажукову, так что похвалу маршала он воспринимал как попытку подсластить пилюлю.

А Тимошенко продолжал:

– Теперь о недостатках. Инженерные и саперные подразделения отнеслись к делу подготовки обороны недостаточно серьезно. Слабо развитая сеть траншей привела к необоснованно высоким потерям среди пехоты, а дзотов и блиндажей построено явно недостаточно. Кроме того, отмечены случаи пробития сводов укреплений полевой артиллерией противника. Все ссылки на недостаточное время подготовки штаб фронта и Ставка Верховного считают отговорками: разведка предоставила данные своевременно, соответствующие приказы и циркуляры были разосланы в войска, а результат?! Если некоторые товарищи полагают, что Красная армия может держать оборону и на неподготовленных позициях, то Особый отдел фронта готов помочь им избавиться от подобных заблуждений!

Несколько командиров слегка поежились, а начальник инженерных войск Западного фронта генерал-майор Галицкий просто-таки содрогнулся от перспективы общения с Особым отделом. Учитывая, что членом военного совета фронта был назначен армейский комиссар первого ранга Мехлис, такое общение с высокой степенью вероятности могло закончиться фатально.

3

Нужно быть очень смелым человеком, чтобы быть трусом в Советской армии.

Иосиф Виссарионович Сталин

На Юго-Западном направлении боевые действия развивались по похожему сценарию. Два-три дня потребовалось войскам Евросоюза только на то, чтобы преодолеть линию государственной границы СССР. Пограничные войска НКВД и передовые части РККА отбивались упорно и яростно. Особенно жестокими были бои у крепости Дубно.

За последние два года старый Таракановский форт[26] времен Империалистической войны[27] был значительно улучшен, его территория расширена, появились новые замаскированные узлы ПВО и контрбатарей. Внешний периметр пополнился железобетонными дотами, управляемыми минными полями и противотанковыми надолбами, окончательно превратив берег реки Иква в серьезный оборонительный рубеж.

Французская авиация и люфтваффе предприняли попытку разбомбить сооружения Дубненской крепости. Особенно старались немцы, у которых наконец появилась возможность использовать пятисоткилограммовые бетонобойные бомбы. Они были заготовлены для преодоления линии Мажино, но после заключения Франко-Германского союза остались невостребованными.

Рано утром двадцать восьмого мая, в день пограничных войск, группы[28] бомбардировщиков Ju-88, He-111, NC.150, Late 570 и LeO 45 одна за другой волнами взмывали с аэродромов Кракова, Катовице и Лемберга и, надсадно ревя моторами, шли на восток. Их сопровождали «Мессершмиты», «Фокке-Вульфы», «Девуатины» и «Блоши» – четыре истребительные группы, так что всего в небо поднялось более четырех сотен машин.

Рейд евроавиации засекли наземные службы ВНОС,[29] и Юго-Западный фронт пришел в движение. Командующий фронтом маршал Буденный, получив сведения о массированном воздушном наступлении, размышлял недолго. Французские бомбардировщики, стартовавшие с Краковской авиабазы, еще не успели пересечь линию госграницы, а из оперативного тыла навстречу еврофашистам уже поднялась по тревоге вторая истребительная дивизия в полном составе.

Слушая по радиотелефону доклад командира первой воздушной армии генерал-лейтенанта Чкалова, который лично возглавил дивизию, Семен Михайлович с досадой прикусил ус. Вот же ведь! Валерка – мальчишка, сопляк, которого он не раз и не два валял по матам тренировочного зала корпуса, в бой идет! А его – боевого командира, заместителя командующего корпусом войск особого назначения, начальника наземных транспортных служб – в тыл загнали! А как он Кира просил, только что на колени не встал, а тут…

Впрочем, долго предаваться унынию Буденный не любил, да и не умел. Рявкнув в трубку: «Ты им покажи, волгарь, как спецназ бить умеет!», он тут же связался со Ставкой и сообщил о состоянии дел возле Дубно.

Начальник Генерального Штаба Антонов внимательно выслушал экспрессивный доклад маршала, помолчал и ровным, спокойным голосом поинтересовался:

– Что предпринимаете?

Узнав о вылете навстречу авиадивизии полного состава, снова помолчал, а потом тем же ровным и спокойны голосом посоветовал:

– Товарищ маршал, направьте туда еще два полка из состава Киевской ПВО. Там у вас сейчас перекомплект, так что можете слегка ослабить. И лучше пошлите двухмоторные истребители. Пусть поработают на перехват отступающих.

Буденный согласно кивнул и попросил доложить Верховному. Антонов согласился и отключился от связи, а Семен Михайлович связался с командующим Киевской зоны ПВО генералом Козловским и приказал выслать в зону перехвата два полка И-220. Посокрушавшись и поныв для порядка, а внутренне радуясь, что грозный «наш братишка Буденный» не затребовал четыре полка из пяти имеющихся, Козловский принял приказ комфронта к исполнению.

Первый контакт противоборствующих сторон произошел в десяти километрах от Дубно над селом Повча. Четыре истребителя «Девуатин» D-524 обнаружили пару И-181 и радостно кинулись к ним, словно охотничьи щенки, увидевшие первую в жизни дичь…

* * *

Командир передового звена лейтенант Смирнов заметил мчащиеся им наперерез черные черточки и, крикнув ведомому: «Держись!», бросил свой истребитель в крутой восходящий вираж. «Сто восемьдесят первые» проигрывали французам в двадцать пять километров горизонтальной скорости, но зато выигрывали добрых пять секунд в вираже, да и скороподъемность у них была повыше. Смирнов, закрутив разворот, скинул «Девуатинов» с хвоста и резко ушел в пикирование. Ведомый, младший лейтенант Латыпов, висел сзади точно приклеенный, так что советские летчики легко выскочили из-под удара. И тут же атаковали сами…

* * *

…Лейтенант Жан Демуазье Морло со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Эти русские, оказывается, умеют пилотировать! Попытка вписаться в вираж за этими краснозвездными привела к тому, что проклятый «пятьсот двадцать четвертый» так заскрипел, застонал и затрясся, что казалось, будто он развалится на куски прямо сейчас. Черт знает, из чего эти красные делают свои истребители, но то, что они многократно прочнее французских – факт!

Ну, ничего! Мы еще поборемся! Морло разогнался в пикировании и ушел в резкий правый разворот. Один из лобастых русских самолетов на мгновение оказался в прицеле, и Демуазье дал длинную очередь из всех стволов… Канальство! Этот русский крутанулся влево так лихо, что, как говорится, развернулся на пятке. И пушечные снаряды прошли мимо. Правда, очереди из крыльевых пулеметов в него все же попали, вот только не заметно, чтобы это ему хоть сколько-то повредило.

А неуязвимый русский ушел вверх, и первому лейтенанту было за ним не угнаться. Жаль только, что самолет с красными звездами на плоскостях и фюзеляже как-то не собирался уходить совсем: через минуту он и его ведомый уже свалились на французов сверху, и одного из «Девуатинов» коснулись дымные струи трассеров. Полетели обломки киля – как раз его увеличили на этой модели! Жаловались на недостаточную устойчивость – получите отличную мишень!

Морло заскрипел зубами: весельчак и балагур Марсель Рожетт так и не выпрыгнул из сбитого самолета. Но каким же калибром бьют эти проклятые коммунисты, если вот так, в секунду, от киля и руля даже ошметков не осталось: вниз валилось уже нечто странное, бесхвостое, бешено вращающееся…

* * *

Лейтенант Смирнов произнес про себя: «Это раз!» – и снова потянулся вверх – французы безбожно проигрывали им на вертикалях. Он бросил взгляд вниз, удостоверился, что вражеские истребители отстали, и внезапно понял, почему французов называют «лягушатниками». Пятнистая желто-зеленая окраска D-524 действительно чем-то напоминала лягушек. Или жаб. Он вдруг хмыкнул: народная примета гласит, как известно, что раздавленная лягушка – к дождю. А что насчет французских самолетов?..

Вот, кстати, еще один кандидат на вызов дождя. Смирнов насел на француза сверху, тот заметался, пытаясь уйти из прицела, но куда там! Снаряды двуствольной таубинской пушки ударили в пятнистый фюзеляж, в сторону отлетел изрядный кусок обшивки… Ага! Это вам не ваши плевательницы, пули из которых постучали было в борт «сто восемьдесят первого». Тук-тук, можно войти? А вот нельзя! Хрен вам, чай не голый дюраль. Этот титан свое дело добре делает. Снаряд, ясный день, не удержит, а вот пулю винтовочного калибра – вполне…

А ну-ка, брат мусью, а если мы тебе вот так сейчас? А-а-а, тварь!..

Морло еле выскочил из-под обстрела обоих русских истребителей – трассы прошли впритирку к правому крылу, – и рванул вбок, выписывая совершенно неожиданные вензеля. Своей цели – уйти от беспощадного, неожиданно меткого огня советских пилотов – он добился, правда только наполовину. «Пятьсот двадцать четвертый» его ведомого, су-лейтенанта Панкраса, влетел на вираже в услужливо протянутые счетверенные трассы сначала первого, а потом и второго русского истребителей и взорвался. Морло видел, как из облака вспышки вылетел маленький горящий комочек и болидом помчался к земле. Демуазье зарычал, словно хищный зверь, и, разогнав свой самолет в пикировании, рванулся лоб в лоб на краснозвездного крылатого врага. Враг рванулся было из стороны в сторону, попытался выскочить из прицела, но внезапно вдруг принял условия игры и пошел на Морло. В прицеле резко удлинились несущие плоскости, разбух фюзеляж…

В последний миг лейтенант понял, что русский не отвернет, и даже засмеялся.

– Хоть один, хотя бы один… – успел прошептать он, прежде чем обе крылатые машины превратились в грохочущий, пылающий клубок.

* * *

Смирнов скрипнул зубами и мысленно попрощался с Латыповым. Парень принял настоящую смерть летчика. Вечная ему слава!

По молчаливому согласию, оба оставшихся самолета – и советский, и французский – развернулись к своим. Каждый должен был успеть доложить основным силам о приближении противника, и каждому предстояло рапортовать о коротком воздушном бое, закончившемся со счетом три – один. Или один – три, это как посмотреть…

* * *

Две лавины самолетов, занявших эшелоны от четырех до восьми тысяч метров, столкнулись, и в воздухе началось настоящее побоище. Качественные различия как-то затушевывались: слишком уж много воздушных бойцов вертелось, виражило и бросалось в безумные атаки. Чкалов, успевший уже сбить одного особо нахального NC.150 – единственного, которому удалось выскочить из-под яростного натиска целых двух эскадрилий, оглянулся и поискал в воздухе «объект особого внимания». Ага, вон они… Эскадрилья новейших И-185, собранных с «незначительным отклонением» от общезаводской технологии, молнией пронеслась на максимальной скорости, с ходу завалила двух «фок» и ушла с набором высоты. «Молодчина Красный, – подумал про себя Валерий Павлович, ясно видевший, что одного из немцев сбросил на землю истребитель с бортовым номером «17». – Еще одного в свой актив записал!»

У Чкалова были все основания гордиться своим учеником. Старший лейтенант Василий Иосифович Сталин, отбракованный из спецназа безжалостным приказом Новикова, попал в крепкие и умелые руки красных военлетов, прошел обучение в Качинской авиашколе и отправился на фронт. Правда, вождь категорически приказал никаких поблажек его потомку не делать, но… Слишком уж хорошо знали летчики-истребители, что бой в воздухе зависит от удачи едва ли не наполовину. Бывало в воздухе всякое: и щенки, только-только три десятка часов налетавшие, валили с небес на грешную землю асов, не один год дравшихся и побеждавших. И мотор в полете отказывал, и падали подбитыми птицами опытнейшие и грамотнейшие. И повреждения случались странные и необычные: и гайки с моторов в кабину летели сквозь триплекс, и «ноги» у шасси на посадке подламывались, и парашюты в нужный момент не открывались…

Вот потому-то, закрыв глаза на приказ товарища Сталина, Чкалов лично съездил на завод и пояснил его руководству «задачу момента». Результатом стало появление на свет двенадцати самолетов И-185 с «вылизанными» титан-стальными корпусами, тщательно приработанными двигателями и тому подобными многочисленными доделками. Разумеется, ни одна страна в мире не располагала авиационной промышленностью, способной поставить самолеты такого качества на поток, но сделать несколько машин и обеспечивать их по необходимости частями на замену – легко! Так что сейчас в воздухе находилась «Стальная эскадрилья», в которой старший лейтенант с позывным «Красный» исполнял обязанности заместителя комэска.

Те из немецких или французских истребителей, кто попадался на зуб эскадрилье, оказывались относительно легкой добычей первоклассных бойцов, собранных в «Стальную». А бойцы были действительно первоклассными: старший лейтенант Бобров, сбивший в Испании девять самолетов; капитан Покрышев, сбивший четыре финских, два польских и даже один латвийский самолет; лейтенант Смирнов, успевший записать на свой счет четыре финских истребителя; Султан Ахмет-хан, отметившийся на польском фронте десятью победами…

Все они прошли тщательный отбор, и теперь были «лейб-гвардией» Сталина-младшего. Впрочем, эти асы щадили самолюбие сына вождя и никогда не показывали, что охраняют Василия: порывистый и самолюбивый Красный мог попытаться назло охранникам оторваться и влезть в драку самостоятельно, чтобы показать свои отвагу и мастерство.

Тут появилась новая волна бомбардировщиков, на сей раз немецких, и Чкалову стало не до рассуждений. Он бросил на перехват почти целый истребительный полк, на помощь своим кинулись «Фокке-Вульфы», и смертоносная карусель завертелась с удвоенной силой.

* * *

В это время на земле шестой танковый корпус волей командующего третьей танковой группой генерала де Голля пошел в лобовую атаку на Дубненскую крепость. Новые танки SOMUA S41 с длинноствольными орудиями 75-мм и RENAULT B3 с 85-мм пушками, грохоча траками, двинулись на линию советских укреплений. Они в упор расстреляли несколько линий бревенчатых надолб, затем, под прикрытием их брони, французские зуавы и мотострелки проделали толовыми шашками широкие проходы в жидкой полосе стальных надолб из рельсов, и… атакующая волна уперлась в реку Икву.

С восточного берега дружно ударили молчавшие до того пулеметы и казематные орудия. Снаряды короткоствольных орудий Л-17[30] не могли пробить броню французских машин, но в нескольких укреплениях оказались новейшие казематные установки ЗИС-7 и ЗИС-8,[31] которые тут же поприветствовали незваных, но давно ожидаемых гостей. Два 57-мм снаряда лихо наживили пару танков SOMUA, а трехдюймовый подкалиберный снаряд ударил в борт неуклюжего В3. Все трое тут же весело запылали, остальные танки попятились, открывая мотострелков и зуавов. Пулеметчики старой крепости и полосы дзотов немедленно дали понять французам, что они их видят. После десяти минут пребывания под яростным пулеметным дождем французы отступили.

Попытка провести массированную артиллерийскую подготовку провалилась, толком и не начавшись. Сражение в воздухе уже закончилось, но именно в этот момент к Дубно прибыли истребительные полки ПВО. Обнаружив, что опоздали, советские летчики принялись лихорадочно разыскивать хоть какую-нибудь достойную цель, уничтожение которой могло бы оправдать их появление. И такая цель быстро отыскалась: две тяжелые французские артиллерийские бригады, которые как раз начали разворачиваться с марша.

На счастье французов, у истребителей не было ни бомб, ни эрэсов, но и град двадцатитрехмиллиметровых снарядов и ливень крупнокалиберных полудюймовых пуль успел наворотить немало дел. Батарея самоходных мортир «Сен-Шамон М280» была выведена из строя полностью – советские самолеты уничтожили все четыре сдвоенных транспортера. Из двух батарей 194-мм пушек GPF уцелело лишь одно орудие, а батареи стапятимиллиметровых пушек L13S потеряли половину своих полугусеничных тягачей, да и некоторым орудиям досталось изрядно – орудие, в казенник которого угодил авиационный снаряд двадцать три миллиметра вряд ли можно назвать боеготовым. Лишь вмешательство подоспевшего самоходного зенитного дивизиона, который с ходу выставил над избиваемыми канонирами зонтик мелкокалиберных снарядов, прекратило это побоище; И-220 удалились, унося несколько осколочных пробоин в плоскостях, но не потеряв ни одного самолета.

* * *

Командир пятой танковой группы генерал де Голль рвал и метал. Высокий и нескладный, он метался по штабу, воинственно выставив длинный породистый нос.

– Какого сатаны, вы, Леклерк, поперлись с танками на крепость в лоб?! Вы что, всерьез полагаете, что ваши SOMUA прочнее бетонных казематов, а?! И даже если и так, то с каких это пор ваши машины научились плавать?! Вы что, генерал, не видели, что на карте там обозначена река?! Или вы разучились читать карты?!

Возмущенный и грозный нос повернулся к генералу Пруа:

– А вы – вы, Мишель, вы, – мой старый единомышленник! Как вы могли потащить свой кирасирский полк, да еще и с мотострелками в прямую атаку на невзломанную оборону?! Вы разве забыли, что еще в тридцать шестом мы с вами сформулировали принцип правильного использования танков? Что канули в Лету времена Великой войны, когда танки ломали оборону бошей… то есть наших германских союзников, работая тараном. Эти времена ушли, Мишель, ушли – и больше их не будет! И вы лезете, словно вепрь на рогатину, на долговременную оборону противника. А чем же мы с вами будем уничтожать их танки? Привезем с собой линию Мажино?!

Французские командиры потерянно молчали, а де Голль расходился все больше и больше. Досталось всем: и артиллеристам, которые умудрились подставиться под удар вражеской авиации, и пехотинцам, которым не хватило соображения не лезть в атаку на пулеметные точки, и зуавам, которые раз уж пошли в атаку, так нечего останавливаться… Но особенно сильно досталось авиаторам. Де Голль с едкой иронией высмеял их попытку уничтожить крепость Дубно в одиночку.

– Вы, господа, кажется, слишком увлеклись фантастическими идеями мсье Уэллса и генерала Дуэ.[32] И большевики ясно продемонстрировали вам всю порочность подобных, с позволения сказать, теорий. Впрочем, что еще можно ожидать от денди в белых перчатках, которые видят поле боя только с высоты нескольких километров?

Однако разнос этот, хоть и был полезен, но не давал никакого решения. А оно было нужно – просто необходимо. И как можно скорее, пока русским не удалось перемолоть все лучшие войска Третьего Европейского Союза прямо на своих границах.

Де Голль, который после трагического происшествия с Гейнцем Гудерианом остался единственным теоретиком использования танков в объединенных войсках еврофашистов, принял верное решение. Оставив заслоны против так и не взятой крепости Дубно, он бросил основную массу своих войск в обход, имея генеральным направлением Староконстантинов, Любар и Житомир. Французские танковые и моторизованные дивизии при поддержке венгерских и итальянских частей сбили легкие заслоны Красной армии и устремились вперед.

И тут же столкнулись с выдвигавшимися им навстречу танковыми и механизированными дивизиями РККА. На линии Белогорье – Теофиполь развернулось встречное танковое сражение, по сравнению с которым Осовецкая битва как-то не смотрелась…

* * *

Капитан Уваров сидел на чудом сохранившейся крыше некогда белой, а теперь закопченной до черноты мазанки. Тут располагался передовой НП его батареи, и хотя командиру торчать на передовой не пристало, но заметить вражеские танки нужно раньше, чем они заметят тебя. Только в этом случае у его гаубичной батареи, лишившейся во время вчерашнего налета французских самолетов половины тягачей, имелся хотя бы призрачный шанс уцелеть. Как и тех трех рот, которые еще вчера были полнокровным полком, а ныне – всего лишь жиденькой цепочкой передового охранения батареи да самоходного зенитного дивизиона, японский император знает каким ветром занесенного к ним в расположение. Спаренные двадцатитрехмиллиметровые самоходные орудия, прикрытые легкой противоосколочной броней, отлично действуют против вражеской авиации, но вот против танков у них нет никаких надежд. Неизвестно даже, хватит ли им скорости, чтобы удрать, если что.

Впрочем, командир дивизиона старший лейтенант Ланцов, судя по всему, никуда удирать не собирался, так как лежал на нагретой солнцем соломе рядом с Уваровым и покуривал, глядя в высокое летнее небо.

– Что там на горизонте, капитан? – поинтересовался он лениво, отбросив в сторону окурок. – Земли не видать?

Уваров поморщился: он не выносил пустого балагурства. Хотя Ланцов на пустышку был и не похож: пара медалей и Красная Звезда на груди свидетельствовали, что в прошлую войну старлей труса не праздновал и в тылу не отсиживался. Да и нашивка за ранение тоже кое о чем говорила. А потому Дмитрий на секунду оторвался от бинокля и ответил:

– Земли – навалом. Нас с тобой раз сто закопать хватит.

– Ну-у… – протянул Ланцов и закурил новую папироску. – Пусть сперва закапывалки отрастят…

С этими словами он перевернулся на живот и тоже поднял к глазам бинокль.

– О-па! А вот и первая отросла. Посмотри, Димон. Ориентир девять, лево пятьдесят…

Уваров тут же повернулся и посмотрел туда, куда сказал Михаил Ланцов. Левее ориентира – кривого разлапистого одинокого вяза, ползли три танка. «Сомуа». Два новых с длинными трехдюймовками и один старый, с короткой тоненькой спичкой сорокасемимиллиметрового орудия в маленькой башне.

– Передовой дозор, – сообщил Дмитрий в пустоту. – Трогать не будем, пусть махра поработает.

Он поднес ко рту микрофон и сообщил исполняющему обязанности командира бывшего полка капитану Барсукову, что артиллерия себя открывать не станет. Василий Барсуков помолчал в ответ, потом хрипло выплюнул:

– Ладно. – Таким тоном, словно обложил Уварова отборным матом.

– Было бы у меня бронебоев побольше – попробовал бы помочь, – тоже в пустоту сообщил Ланцов.

Уваров промолчал. А чего говорить, если и так знаешь, что у зениток бронебойных снарядов резервного «бэка»[33] – шиш да маненько. Где подчиненные Ланцова истратили свой РБК, Михаил не говорил, а Дмитрий не спрашивал. Как не спрашивал и о том, куда, собственно, делся механизированный полк, в который должен был входить дивизион зенитчиков. За последние пять дней непрерывных боев части перемешались так тщательно и так качественно, что разбираться с «потеряшками» будут уже только после победы. Если они уцелеют к тому времени…

* * *

Майор кирасиров Жоэль Туфе отправился на разведку лично. Потому что со вчерашнего дня он не имел ни малейшего понятия о том, где он находится, и куда подевались остальные. Вчера третий кирасирский полк, в котором имел честь служить майор Туфе, со всего маху налетел на русские танки. И это были не ставшие уже привычными Т-28А, с которыми S41 и S40 кирасиров боролись почти на равных. Эти были похожи на ожившие детские ночные страхи: приземистые, обтекаемые, с непробиваемой броней и оттянутыми назад башнями, из которых били орудия чудовищного калибра. От полного разгрома третий кирасирский и бригаду сенегальских стрелков спасло только то, что русских оказалось немного – машин тридцать, не больше. Правда, у них еще имелись бронеавтомобили и бронетранспортеры, которые бодро и в хорошем темпе разобрались со стрелками из далекой Африки, но вот уж на них-то кирасиры отыгрались: на поле остались дымить и догорать не только французские машины, но и штук сорок русских, в разной степени побитости. Правда, танк из них был только один, да и тот, кажется, спалили все-таки не SOMUA, а отчаянные сенегальские негры…

Короче говоря, в самый разгар боя майор лишился связи с полком и почел за благо выбраться из этой мясорубки. От попадания нескольких мелкокалиберных снарядов командирский танк лишился связи – рация вышла из строя, но, к счастью, этим повреждения и ограничились. Вот разве что механика-водителя основательно контузило, и пришлось взять другого, с подбитого танка.

Батальон третьего кирасирского полка в компании с батальоном сенегальцев и какими-то сомнительными итальянцами, численностью до двух батальонов, с двумя самоходными орудиями всю ночь наступал в направлении, обозначенном на карте жирной синей стрелкой, но когда рассвело, Туфе с раздражением обнаружил, что местность на карте не имеет ничего общего с местностью, на которой они находятся. Надо посылать разведку…

Первой мыслью Туфе было отправить в разведку итальянских союзников – все равно от них толку не дождешься, но потом решил, что доверять итальянцам такое серьезное дело, как разведка, так же глупо, как и посылать этих макаронников на войну. Они – вояки известные: со страху наплетут такое, что всего атласа мира не хватит, чтобы разобраться, где находишься.

Можно было бы, конечно, послать на разведку сенегальцев, но майор по опыту знал: эти буйные негры признают только один вариант разведки – боем. А так как совершенно неизвестно, куда их занесла нелегкая военная судьба по просторам этой непонятной России, то негры запросто могут сходить в атаку на усиленный танковый полк, прячущийся где-нибудь неподалеку. Или – на дивизию. Или – на корпус… И не то чтобы сенегальцев было особенно жаль – негров в Африке много! – но ведь после того, как русские прожуют разведчиков, им непременно захочется узнать, откуда эти разведчики взялись. И в процесс узнавания они обязательно обнаружат его – Жоэля Туфе, а вот это в планы майора не входило. Никак не входило. Потому-то он и послал в разведку танки, а для того, чтобы получить информацию, что называется, из первых рук, отправился вместе с разведчиками сам. Все-таки у командирской машины есть кое-какие преимущества…

* * *

Танки проползли мимо одинокого вяза, миновали перекресток двух тропинок и уверенно двинулись к хутору, на котором и находился наблюдательный пункт. Ланцов, присмотревшись к пятнистым французам, хмыкнул и, со словами:

– Ну, ладно, я – к своим, – соскользнул с соломенной крыши вниз. Уваров, не отрываясь от бинокля, буркнул:

– Давай-давай.

Французы уже подошли метров на пятьсот к окраине хутора, но капитан отчего-то был уверен, что его не заметят. И оказался прав: его не заметили. Или не обратили внимания, потому что французам стало не до того.

На левом фланге внезапно ожил замаскированный станковый гранатомет и окатил все три машины дождем своих тридцатимиллиметровых снарядов. Двум танкам они не причинили видимых повреждений, но третий, ближний к гранатомету, мгновенно лишился правой гусеницы. Он нелепо крутанулся на месте – гранатометчик, видно, того и ждал. Прогрохотала короткая очередь, которая оставила француза и без второй гусеницы.

Открыв неприцельный огонь, два уцелевших танка прянули вперед, стремясь вырваться из-под обстрела, а заодно и обойти нахального стрелка с двух сторон, зажать в клещи и посчитаться за увечного собрата. Не тут-то было! Устаревший S40 содрогнулся от взрыва связки ручных гранат и остановился, словно налетел на невидимую преграду. Тут же вторая связка попала ему на моторный отсек, полыхнуло невысокое пламя, и из танка повалил бурый дым.

Третий танк почел за благо не связываться и, развернувшись на месте, смело бросился наутек. Уваров снова вызвал Барсукова:

– Ну, Василий, у тебя и молодчики!

– Ну так…

– Пошли людей экипаж из первого танка вынуть. И пусть позиции сменят. Если я не ошибаюсь, – Дмитрий посмотрел на часы, – то через сорок – сорок пять минут надо ждать повторного визита.

– В расширенном составе, – хохотнул капитан Барсуков и тут же спросил: – Мне опять одному кувыркаться, или поможешь?

– По обстановке посмотрим. Вернее, по количеству вновь прибывших.

– Ну-ну… Вечно вы, глухари,[34] пытаетесь на нашей спине в рай въехать…

Уваров представил себе тощую спину худющего капитана Барсукова, который напоминал скорее обтянутый кожей скелет, чем обычного человека, и усмехнулся. Затем разложил рядом с собой карту и начал колдовать с кругом и линейкой, размечая сектора огня и зоны поражения.

* * *

Туфе злился. Результаты разведки были нулевыми: он так и не сумел сориентироваться на местности, зато ухитрился напороться на грамотно организованную засаду, стоившую ему двух машин с экипажами. И что самое обидное, обвинить в потерях никого кроме себя не получалось. Никак.

Через триплекс командирской башенки майор видел, как из горящего S40 попытался выбраться экипаж, но русский пулемет пресек эту попытку на корню. Механик-водитель кувыркнулся подбитым зайцем и растянулся рядом с горящей машиной, а командир так и не выбрался из кормового башенного люка, свесившись наполовину безвольной тряпичной куклой.

Из второй машины не выбирался никто, и Туфе искренне молился, чтобы из ее экипажа все погибли, потому что если они живы, то попадут в руки большевиков…

Поляки-эмигранты, появившиеся во Франции в превеликом множестве, в один голос рассказывали о зверствах красных, о нечеловеческих пытках, которым подвергали храбрых поляков, которым не посчастливилось попасть в плен, и майор не желал никому из своих солдат и офицеров такой страшной участи.

Однако надо было что-то предпринимать, и Туфе торопился к своим. Сейчас он организует атаку, и русские дорого заплатят за гибель отважных сынов прекрасной Франции!

4

В рассказах часто встречается это «но вдруг». Авторы правы: жизнь так полна внезапностей!

Антон Павлович Чехов

Капитан Уваров в очередной раз посмотрел на останки большой радиостанции, которую разворотила случайная очередь авиапушки. И теперь уже и не сообразишь, кто так постарался – свои или чужие? Дмитрию было решительно все равно. А еще было отчаянно жалко батарейный автожир, который погиб почти одновременно с рацией. К нему на малой высоте подобрались два самолета с крестами на крыльях и пауком свастики на хвосте, и… Правда, ребята с корректировщика все же успели отправить одного из врагов на тот свет, всадив в него эрэс, но это ничего не меняло: батарея оказалась без «всевидящего ока». Еще хорошо, что экипаж уцелел – ну, не то чтобы совсем, но во всяком случае живы. Здорово эти автожиры придумали: подбили тебя, а винт крутится и, как семечко ясеневое, тебя на землю мягко опускает. Так что Сергиенко с Трофимовым живы, хотя и помяло их основательно…

Да только теперь связи с командованием вообще никакой. Была бы «Муха» цела – отправили бы искать, а так…

– Товарищ капитан, тут танкистов пленных доставили. Товарищ капитан Барсуков спрашивает: вы на допрос придете?

Уваров обернулся. Перед ним стоял невысокий стрелок-калмык. Дмитрий напрягся и припомнил его фамилию: Бубеев. Странно было видеть калмыка в мотострелках – они в основном служили в кавалерии, но в жизни и не такое бывает.

– Сейчас буду, боец, – Уваров одернул гимнастерку и встал. – Скажи, чтобы без меня не начинали.

Допрос пришлось вести Ланцову и сержанту Гамалееву, которые одни только и знали французский. Советские стрелки выковыряли французов из танка с ловкостью бенгальского тигра, решившего полакомиться черепахой. Они закрыли шинелями все смотровые щели и приборы танка, потом постучали прикладами по броне, и сержант Гамалеев сообщил струхнувшим галлам, что мины на броню им уже установили. И что теперь дальнейшая судьба танкистов в их собственных руках: хотят жить – пусть выходят. Ну, а если нет – так они, в общем, и не настаивают. Четверо французских танкистов вылетели из броневой коробки, словно пробки от «Абрау-Дюрсо», и тут же угодили в дружеские объятия красноармейцев.

Мотострелки были настроены миролюбиво, а потому просто отобрали у французов оружие, даже не удосужившись надавать им по шее. Единственным пострадавшим был лейтенант Леле, который попытался протестовать, когда сержант Гамалеев выудил из кармана его комбинезона фляжку с коньяком. Но сержант на хорошем французском посоветовал Леле заткнуться, сопроводив свой совет здоровенным тычком под ребра.

На допросе танкисты сперва упрямились, но после пары зуботычин и обещания расстрелять всех к такой-то матери, стали значительно разговорчивее. Они честно рассказали о силах, которыми командовал майор Туфе, чем и повергли всех троих командиров в состояние глубокой задумчивости.

Первым молчание нарушил Барсуков:

– Слышь, Уварыч, а ты их на подходе накрыть можешь?

Уваров только зубами скрипнул:

– Могу, вот только заковыка одна имеется. Корректировать огонь кто будет?

Все присутствовавшие командиры разом посуровели. Корректировка без всевидящего ока «Мухи» – самоубийство. Почти гарантированное. Потому что надо сидеть далеко впереди основной линии обороны, и никто тебе не пообещает, что вражеские танки не выйдут прямо на тебя. Только это еще не все: рации в распоряжении сводного отряда остались слабенькие, с радиусом действия не больше десятка километров. И это в лучшем случае. Уверенная связь будет на пять кэмэ максимум, а значит, наводить орудия придется тогда, когда французы как раз начнут перестраиваться из походного порядка в боевой. Стало быть, наблюдать придется почти что в открытую, иначе можно и не заметить, в каком месте они начинают разворачиваться для атаки.

– Ладно, – вдруг хлопнул по ящику, заменявшему стол, Барсуков. – Давай свою карту – я тебе за корректировщика сработаю. Иначе моих ребят подчистую размажут.

* * *

Майор Туфе кратко обрисовал задачу, и тридцать восемь танков, облепленных десантом сенегальцев, двинулись вперед. Часть сенегальских стрелков, которым не хватило места на броне, и макаронники топали пешочком. В тылу колонны пыхтели выхлопами две самоходки «Бассотто»[35] – одни из немногих приличных представителей безумного итальянского танкостроения.

Жоэль Туфе по всем правилам военной науки выбрал себе место в середине колонны. Это место было самым подходящим для командира: все видно и безопасно. Если налетит русская авиация, ударят либо по голове, либо – по хвосту колонны. Середину обычно не трогают, вот командиры ее и выбирают.

Звука подлетающего снаряда Туфе не услышал. И никогда не узнал, был ли осведомлен о тактической хитрости командиров неведомый ему артиллерист, или нет. Тяжелый гаубичный снаряд грянул почти вплотную к командирскому S41 и опрокинул его набок. Майора милосердно шарахнуло головой о броню, поэтому он не услышал диких воплей экипажа, и не рвал в нечеловеческом ужасе перекошенные люки в те последние несколько мгновений, что остались до взрыва боекомплекта…

* * *

Капитан Василий Барсуков вжался в землю и закричал в микрофон:

– Первый, я – Муха! Есть накрытие! Есть!

На батарее капитан Уваров взмахнул рукой и скомандовал:

– Батарея! Прицел прежний, четыре снаряда беглым… огонь!!!

Сенегальцы услышали свист подлетающих снарядов и заметались в поисках укрытия. Но свист снаряда слышно секунды две-три – не больше. А за две-три секунды никуда особенно не убежишь и не спрячешься. Двадцать полуторапудовых снарядов обрушились на колонну точно огонь небесный, и на мгновение казалось, что на дороге происходит генеральная репетиция апокалипсиса.

Однако первое впечатление было, увы, обманчивым. Разумеется, сенегальским стрелкам досталось по самое не балуй, но самим танкам – не так уж и сильно. Кроме командирского был уничтожен еще только один SOMUA S40, еще с десяток французских машин получили повреждения, но к сожалению – не фатальные. Кому-то осколками ссекло гусеницу, у кого-то иззубренный кусок металла застрял в щели между надгусеничной полкой и фальшбортом, заклинив ленивец, где-то ударом надкололо триплекс – но в общем танки не потеряли боеспособности.

Избежали тяжелых потерь и итальянцы: легендарная отвага потомков римских легионеров удерживала их в тылу, так что берсальеры отделались десятком раненых.

Командование уцелевшими французами принял майор Пупи. Сперва он решил дать своим танкистам время починиться, но следующий залп невидной, но очень чувствительной гаубичной батареи навел его на мысль о том, что задержка в пристрелянном квадрате может стать его последней ошибкой. Поэтому майор Пупи скомандовал продолжать выдвижение и развертывание для атаки по намеченному ранее плану, а экипажам поврежденных машин велел сидеть под броней и ждать окончания артобстрела, а уж там приступать к ремонту и догонять победное шествие наступающих войск Евросоюза.

Двадцать танков быстро проскочили вперед и развернулись по фронту левым уступом. Остатки сенегальцев и проклинающие мадонну итальянцы сформировали три пехотные цепи, и все это воинство двинулось в наступление на хутор, в котором и засели кровожадные и беспощадные трусливые большевики.

* * *

Подчиняясь командам капитана Уварова, гаубичная батарея срочно меняла прицел. Бойцы, надрываясь, выдергивали врывшиеся в землю сошники, дружно ухая и хэкая, заносили станины, разворачивали орудия и вытаскивали из зарядных ящиков заветные кумулятивные бронебои. Должно быть, французы еще не разглядели место расположения артиллеристов, потому что продолжали двигаться вперед, упорно подставляя борта под прямой выстрел. И он не замедлил грянуть…

– Разобрать цели! Бить по готовности!

– Первое! Бронепрожигающим![36] Заряд полный! Прицел – сто двадцать, упреждение – три четверти… Огонь!

М-30 подпрыгнула на месте, выплюнув длинный огненный язык. Взвыл, уносясь к цели, бронебой, и тут же шедший правофланговым S41 дернулся и застыл. А через секунду над его моторным отсеком заплясало почти невидимое прозрачное пламя, и к небесам выметнулся столб черного дыма. И тут же встал еще один танк – его настиг снаряд четвертого орудия батареи.

Замковые рывком открыли затворы, по земле поскакали и звенели латунные цилиндры гильз, а заряжающие номера уже загоняли в стволы новые наряды и гильзы с зарядами. Снова гулко ухнули выстрелы, гаубицы весело подскочили на месте, но на поле запылали уже четыре танка. По числу снарядов.

На этот раз до французов наконец дошло, что их убивают. Правый фланг потрепанного кирасирского батальона развернулся и на максимальной скорости рванул вперед, прямо на позиции гаубичной батареи.

М-30 успели грохнуть еще раз, снова отправив в галльский рай полтора десятка бравых французов, когда на батарею ворвались уцелевшие танки. Одна из гаубиц врезала в упор по надвигающейся пятнистой броне. Заряжающий, видно, поторопился, и снаряд оказался фугасным, но хватило и этого: от страшного удара у SOMUA не выдержали сварные швы, и казавшийся таким мощным броневой корпус раскололся на две части, словно гнилое яйцо. Тут же сосед невезучего танка резко довернул и прошелся по гаубице гусеницами, ломая и корежа сталь и человеческую плоть.

Наводчик второго орудия младший сержант Киреев взвыл, точно раненый зверь, ухватил подмышки два тяжелых снаряда и кинулся под ближайший S41. Грохнуло, полыхнуло, и танк замер с нелепо покосившейся башней…

Французы еще вертелись на батарее, давя и уничтожая тяжелые орудия, яростно мстя за своих погибших товарищей, когда, прорезая гул и грохот боя, ударила длинная очередь. Добрых два десятка двадцатитрехмиллиметровых снарядов злобно вгрызлись в броню ближайшего SOMUA. По одиночке они ни за что не пробили бы толстую четырехсантиметровую броню, но их было много, и старший лейтенант Ланцов старательно уложил их почти что в одну точку. Из двигателя подбитой машины вырвался длинный язык пламени, и почти тут же танк словно подпрыгнул – от мгновенного жара детонировал боезапас.

Прежде чем французы опомнились, зенитчики успели подбить еще один танк, после чего началась отчаянно опасная игра: четыре зенитных СУ метались по полю, уворачиваясь от выстрелов почти полутора десятка танков.

У легких самоходок была лишь противоосколочная защита, да и то – не полная, и на первый взгляд казалось, что шансов выдержать это противостояние у них нет ни единого. Но командир дивизиона знал, что делает, ввязываясь в бой: любой танк, остановившийся, чтобы дать прицельный выстрел, тут же попадал под настоящий ливень малокалиберных снарядов. Может, они и не пробивали брони, но оглушали экипаж, разбивали триплексы смотровых щелей и оптические приборы, выколачивали с внутренней стороны раскаленные осколки, жалившие экипаж, точно бешеные шершни-монстры…

К тому же уцелевшие на батарее артиллеристы не праздновали труса. Под гусеницы французских машин летели снаряды и гильзы с зарядами, к которым обрывками гимнастерок, нательных рубах или поясными ремнями были примотаны ручные гранаты.

Один из SOMUA получил такой «подарок» прямо под эвакуационный люк в днище – силой взрыва его сорвало с задвижки и вмяло внутрь. Какое божество уберегло боекомплект от детонации, неизвестно, но самим танкистам досталось изрядно и от раскаленных газов. Обожженные и полуослепшие французы полезли было наружу, но тут же затрещали карабины батарейцев, и мучения танкистов быстро закончились.

А зенитные самоходки все еще метались ополоумевшими зайцами и отчаянно расстреливали остатки боекомплекта. Задымил еще один танк, потом еще…

В этот момент бронебойный трассер наконец нашел одну из ЗСУ и ударил ей в прямо в лоб. Самоходка подскочила на месте, окуталась дымом и пламенем и замерла, склонив тоненькие стволы спаренных орудий к земле. Из экипажа не спасся ни один…

Капитан Уваров, ухнув от натуги, швырнул под надвигавшийся на него танк зарядный ящик с засунутой в него лимонкой. На мгновение поднялся лохматый куст черного огня, капитана подняла великанская рука и отбросила, словно котенка, назад. В глазах потемнело от удара, и Уваров потерял сознание, а потому не видел, как от взрыва танк встал на дыбы, точно норовистый конь, замер на долю секунды, качнулся и завалился назад. И еще он не увидел, как зэсэушка Ланцова, охваченная огнем, вдруг метнулась вперед и со всего маху ударила в бок S41. Машины встали, точно боксеры в клинче, пламя с самоходки весело перепрыгнуло на танк, охватило его, и вскоре они превратились в один гигантский костер…

На позициях советских стрелков тоже шел яростный бой. Подчиненным капитана Барсукова удалось сжечь обе итальянские САУ и те три танка S40, которые майор Пупи оставил для поддержки остатков сенегальцев и берсальеров. Но итальянцы и негры уже ворвались в русские окопы, и там теперь кипела рукопашная. В тесноте траншей и ходов сообщения озверевшие люди резали друг друга финками и клинковыми штыками, били зажатыми в кулаки гранатами, душили и давили голыми руками. Советских стрелков изначально было меньше, но пока сенегальцы и итальянцы добирались до окопов, их основательно проредили, так что теперь победа никак не желала склониться ни на одну из сторон…

* * *

– Командир, докладываю: в квадрате семь-бэ кто-то из наших французов е…т! И так качественно е…т, аж завидки берут!

Старший лейтенант Ковалев высунулся из башни своего ИСа по пояс и долго всматривался в бинокль. Ничего не видно. Эх, черт, хорошо командиру второго взвода Мишке Никольскому: выкатился на своих броневиках вперед, вот и любуется. А ты тут как слепой! Паниковский, блин!

Раздосадованный Ковалев нырнул обратно в башню и бросил в микрофон:

– Вперед! Второй, пока не лезь: сейчас все подойдем – разберемся.

Три ИС-1 в сопровождении восьми БТР рванули вперед, боясь не успеть к общей потехе. Старший лейтенант гнал свою роту на предельной скорости, а сам тем временем докладывал комбату, что подозрительный шум впереди – бой, который кто-то из заблудившихся ведет против французов. Комбат прохрипел нечто одобрительное, хотя за шумом двигателя и не разобранное Ковалевым до конца, но главное ведь не это! Главное, что капитан Ахметов не потребовал от роты вернуться на маршрут, а значит, есть шанс поучаствовать, наконец, в настоящем бою!

ИСы вылетели на невысокий пригорок, ротный прильнул к окулярам перископа и…

* * *

…Уваров очнулся. В голове шумело так, словно туда, под черепную кость затолкнули новейший танк ИС-1. И кажется, не один, а пожалуй, что и целый взвод…

Капитан с трудом разлепил глаза и поразился: мимо него действительно пронесся ИС. Вот он резко приостановился, с орудийного ствола сорвалась дымная струя выстрела, но звука Уваров почему-то не услышал.

Капитан с трудом приподнялся. С позиций его батареи, где сиротливо стояла единственная уцелевшая гаубица, торопливо отходили вражеские машины. На их стволах вспыхивали яркие огни – французы огрызались, но как видно, безуспешно. А вот им доставалось крепко: четыре машины уже пылали чадными кострами, еще одна отчаянно дымила, а рядом была вообще какая-то странная конструкция, больше всего похожая на ванну, только отчего-то – на гусеницах…

Дальше стали видны окопы стрелков Барсукова, возле которых стояли несколько здоровенных шестиколесных махин бэтээров. Из них горохом сыпались мотострелки в родной красноармейской форме и тут же прыгали в окопы. А по полю вслед за танками улепетывали немногочисленные французы и итальянцы. Вот только позволять им скрыться никто не собирался: следом за ними уже мчались два бронеавтомобиля и два гусеничных БТР.

Уваров ощутил какое-то движение возле себя и повернул голову. Это далось ему с таким трудом, что он застонал сквозь зубы и вновь поразился тому, что не услышал стона. Он попытался поднять глаза, не сумел и запрокинул голову.

Прямо перед ним стоял лейтенант-мотострелок, который, судя по всему, что-то говорил. Во всяком случае, губы у него шевелились.

– Капитан Уваров, – прохрипел Дмитрий. – Командир гаубичной батареи сто шестого артиллерийского полка, девятая механизированная дивизия…

Лейтенант кивнул, затем махнул рукой. Откуда-то выскочили двое с брезентовыми носилками, осторожно уложили Уварова и понесли куда-то. Капитану на миг показалось, что он плывет в лодке по морю, и его замутило…

* * *

– …капитан Уваров, – доложил Никольский. – Из «девятки».

Ковалев поморщился. Судьба девятой механизированной дивизии была незавидной: ранним утром, когда ночные прицелы уже не давали преимущества, она в полном составе наткнулась на две полнокровные немецкие танковые дивизии. Встречная мясорубка была страшной и жестокой, и хотя советские танкисты показали находникам, где и как зимуют раки, но и от них самих остались лишь разрозненные подразделения, которые, лишившись централизованного руководства, медленно отходили на восток.

– Ясно. А остальные кто?

Никольский на секунду опустил глаза:

– А остальных, Леш… В общем, остальных-то всего тридцать два человека и есть. Ну, может, еще кого, раненого, проморгали…

Ковалев вытер разом вспотевший лоб, сглотнул. В горле вдруг запершило, как бывает после крепкого табака.

– А было?

– Ну… – Никольский снова помялся. – Они говорят, три роты стрелков, дивизион зенитчиков и батарея.

– А раздолбали они, – Ковалев обвел взглядом поле боя, – поди, полк танковый? Да еще и итальянцев никак не менее батальона будет… было…

Командиры замолчали. Мимо шли три десятка почерневших от усталости и порохового дыма людей. Нет, не просто людей – бойцов! Каждый нес при себе свое оружие – винтовки, пулеметы и даже один станковый гранатомет.

– Бойцы, – окликнул их Ковалев. – Старший кто?

От коротенькой колонны отделился один, смуглый и седой. Подошел, козырнул:

– Ефрейтор Бероев Умид, товарищ старший лейтенант…

– Слушай, ефрейтор… Не приказываю, прошу: возьми раненых и пленных. Нам своих догонять, а тут…

Бероев посмотрел на полсотни пленных, на коротенькую шеренгу носилок, молча кивнул и пошел к своим. Ковалев не обратил внимания на нарушение субординации и повернулся к Никольскому:

– Давай, Мишка, собирай всех. И так отстали…

* * *

Удар, который так удачно замыслил де Голль, напоролся на встречный удар, не менее грамотно и толково спланированный Буденным. Осознавая слабость защиты своего левого, южного фланга, Семен Михайлович сосредоточил здесь большую часть своих мобильных и ударных соединений, прикрыв их надежным воздушным «зонтиком» Чкаловской воздушной армии.

И когда де Голль бросил свои танки вперед, в украинские степи, собираясь продемонстрировать всему миру на их равнинах правильность выкладок и расчетов своей теории – маршал Буденный был готов к этому. И в степях Украины, на бескрайних южных равнинах лоб в лоб столкнулись две волны чудовищной силы.

Встречный бой, в котором приняло участие более трех миллионов солдат и офицеров, почти шесть тысяч танков, десятки тысяч артиллерийских орудий и минометов сверху, вероятно, напоминал всемирный катаклизм. Пламя выстрелов, не прекращающихся ни на минуту, надсадный грохот, то ослабевающий, то вновь нарастающий и сводящий с ума. Дым, застилающий все от горизонта до горизонта, в котором, точно призраки, мечутся какие-то страшные, иррациональные, ни на что не похожие тени…

– …Стоп! – и подполковник Махров, не надеясь более на ТПУ[37] и силу своих легких, пнул ногой мехвода Таругина.

Тот мгновенно затормозил, и ИС-2 встал, точно примеряющийся боднуть врага носорог.

Рядом с Махровым гулко ахнуло орудие, заставив вздрогнуть всю многотонную махину танка. Заряжающий Ивакин дернул рукоятку затвора, и под ногами с пронзительным звоном заскакала стреляная гильза, а башня сразу наполнилась кислым запахом сгоревшего кордита. Подполковник закашлялся и снова пхнул ногой Таругина. Взвыли, точно злые духи, фрикционы, ИС тяжело, словно все тот же носорог, прыгнул вперед.

В командирский перископ Махров видел, как двадцатипятикилограммовый осколочно-кумулятивный снаряд врезался точно в черный крест на башне угловатого немца, и как теперь эта башня летела, нелепо размахивая стволом. Но отвлекаться было некогда: вокруг бушевал ад, и требовалось все внимание и немалое везение, чтобы не угодить из этого ада на земле в тот, что под ней.

Именно здесь, возле неприметной деревушки с говорящим названием Москалевка схватились грудь в грудь лучшие части противоборствующих сторон – танковая дивизия СС «Викинг» и первая гвардейская механизированная дивизия РККА. Обе дивизии были усилены: «Викинги» – четвертой тяжелой французской танковой бригадой, гвардейцы – четвертой механизированной бригадой прорыва РГК. В последнюю и входил батальон тяжелых танков ИС-2, которым командовал подполковник Махров.

В руины Москалевки вцепился танковый батальон эсэс. Pzkpfw-VI «Тигр-II»[38] – новейшие и наисекретнейшие детища безумного гения Фердинанда Порше – оказались одними из немногих европейских боевых машин, не уступавших советским ИС-1. Они и внешне были похожи: задним расположением башен и длинными стволами, увенчанными ломаными конусами дульных тормозов. Но на этом сходство и кончалось: немцы были какими-то рублеными, угловатыми и напоминали, скорее, каких-то динозавров – таких же угловатых, мощных, словно бы ненастоящих. «Сталины» же были красивы страшной красотой охотящихся тигров или барсов, которая надолго приковывает к себе взгляды посетителей зоосадов и цирков. Словно бы приплюснутые к земле, плавных очертаний, с зализанными округлыми башнями, они значительно больше походили на тигров, чем их оппоненты.

Русские и немецкие столкнулись и вцепились друг другу в горло. Ни эсэсовцы, ни гвардейцы не желали уступать. Сначала. Потом уже не могли, как не могут разойтись вошедшие в клинч боксеры, как не могут разорвать дистанцию борющиеся в партере борцы-тяжеловесы. Каждая сторона взывала о помощи, ведь еще чуть-чуть, еще одно, малейшее усилие, и…

И помощь пришла. К обеим сторонам…

5

Следует заранее примириться с тем, что всякое решение сомнительно, ибо это в порядке вещей, что, избегнув одной неприятности, попадаешь в другую.

Никколо Макиавелли

Как раз в то время, когда у Москалевки сошлись танковые армады, в своем штабе сидел Пауль Хелинг фон Ланценауер и с тоской перебирал донесения своих офицеров. Восьмисотый полк особого назначения «Бранденбург», развернутый в кратчайшие сроки в пятитысячную бригаду, фактически прекратил существование. Бригада потеряла убитыми, пленными и пропавшими без вести три с половиной тысячи человек боевого состава, но самое плохое, что при этом ни одна из поставленных перед ней задач не была выполнена даже наполовину. У Ланценауера было полное ощущение, что он – школьник, ввязавшийся в драку взрослых мужчин. Теперь его вызывали в ставку Гитлера с отчетом, и он совершенно не представлял, что будет говорить фюреру и как оправдываться. Великолепно подготовленные и вышколенные диверсионные группы уничтожались советскими войсками в своих тылах так, словно это были выскочившие на свет тараканы в кухне. Последний же случай вообще не лез ни в какие рамки. Группу вооруженных диверсантов какие-то дикие монголы или киргизы из числа отряда военных строителей забили лопатами, будто деревенских воришек.