Главная
О психологии популярно
Дэвид Роберт Граймс
Неразумная обезьяна. Почему мы верим в дезинформацию, теории заговора и пропаганду
Читать онлайн бесплатно

Читать онлайн Неразумная обезьяна. Почему мы верим в дезинформацию, теории заговора и пропаганду бесплатно

Издательство CORPUS ®

18+

Пролог

Станислав Петров на первый взгляд ничем не напоминает хрестоматийного героя: его имя не на слуху, и оно не украшает многочисленные монументы. Тем не менее есть причины утверждать, что благодаря этому человеку, этому малоизвестному русскому все мы до сих пор живы.

Вы спросите, почему? Что ж, я охотно отвечу. 26 сентября 1983 года подполковник Станислав Петров, офицер войск советской противовоздушной обороны, нес службу в бункере, расположенном в Московской области, в секретном городе Серпухов-15. В этом бункере располагалась станция слежения “Око”, задачей которой было раннее оповещение о возможной ракетной атаке. “Око” бдительно следило за вероятным противником. Время стояло тревожное. Холодная война была в самом разгаре; развертывание американских ядерных ракет привело Кремль в ярость. Никогда еще напряженность в отношениях между США и СССР не достигала такой степени враждебности. Всего несколько недель назад Советы сбили южнокорейский пассажирский самолет. Погибли все 269 человек, находившиеся на борту, и среди них американский конгрессмен.

После того как президент Рейган объявил Советский Союз “империей зла”, отношения между двумя странами стали балансировать на грани войны; в коридорах власти уже шли кулуарные разговоры о реальной перспективе ядерного конфликта. Трудно даже вообразить себе всю разрушительную мощь, бывшую тогда в распоряжении каждой из двух соперничавших держав. В первой половине двадцатого века физики открыли секрет слияния ядер, поняв, откуда берется колоссальная энергия звезд. За несколько десятилетий США и СССР потратили огромные средства на практическое применение этого феномена – отнюдь не ради блага человечества, а ради создания ядерных арсеналов, способных стирать с лица земли целые города. После применения такого оружия не было бы никаких победителей, остались бы лишь выжившие.

И вот на всем этом невеселом политическом фоне на станции слежения в Серпухове-15 взвыл в то хмурое сентябрьское утро сигнал тревоги, оповестивший о том, что на территорию Советского Союза летят американские ракеты. Немыслимое стало реальностью; ядерная война стала неотвратимой. Станислава Петрова долго готовили к такой ситуации, и инструкции были вполне ясными: незамедлительный доклад вышестоящему командованию о начале войны. Ответ был предсказуем: русские выпустят навстречу американским ракетам тучу ядерных боеголовок. Советский Союз будет уничтожен, но вместе с ним погибнет и Америка. В этом обмене ударами две сверхдержавы нанесут удар по каждой стране мира, чтобы лишить преимуществ любого соперника, который, уцелев, мог бы надеяться захватить власть над ядерным пепелищем.

Петров отчетливо представлял себе это мрачное будущее. Понимал он и то, что, когда его рапорт дойдет до верховного командования, советские военачальники не станут терять время на долгие раздумья и примут решение об ответном ударе возмездия. Каждая секунда промедления давала американцам все больше преимуществ, и этот факт, естественно, не ускользнул от офицеров дежурной смены. Они считали, что времени на размышления нет – настал момент решительных действий. Но в этой страшно напряженной ситуации Петров принял иное решение. Он связался с дежурным офицером и сообщил, что “Око” выдало сигнал ложной тревоги. Подчиненные Петрова пришли в ужас, но он был командиром и право решать принадлежало ему одному. Теперь оставалось только ждать: был ли подполковник прав – или через несколько минут все они погибнут в пылающем аду.

То, что мы все живы и вы читаете эти строки, есть доказательство того, что Петров не ошибся. Рассуждения его были просты и изящны: если бы Соединенные Штаты решились нанести удар, то мощь его была бы колоссальной. Американцы наверняка попытались бы сокрушить противоракетную оборону противника, ошеломить его – в надежде стереть врага с лица земли. Американцы, естественно, не могли не понимать, что Россия ответит ударом на удар, и поэтому атака была бы устрашающих масштабов. Жалкие пять ракет, зафиксированные системой слежения, не укладывались ни в какую разумную стратегию. Мало того, наземные радары не засекли никаких целей. Взвесив все за и против, Петров пришел к выводу, что наиболее вероятной причиной является сбой в работе системы. Как выяснилось впоследствии, рассуждения Петрова были вполне корректными – зловещие боеголовки, увиденные “Оком”, оказались не чем иным, как отражением низких облаков, принятых датчиками системы за ракеты.

Настойчивость Петрова, проявленная в умении сначала думать, а потом действовать, отвратила ядерную катастрофу и уничтожение человечества. По идее, весь мир должен был чествовать его как героя. Однако же ему объявили выговор – по надуманному поводу: он якобы неправильно оформил документальное обоснование своих действий в критической ситуации. Много лет спустя Петров вспоминал, что эта задача была в тот момент просто невыполнима: “Одной рукой я держал телефонную трубку, а другой работал с селектором внутренней связи; третьей руки у меня не оказалось”. Конечно, в действительности русское военное командование было обескуражено отказом суперсовременной системы и желало найти виноватого. Поняв, что его используют как козла отпущения, Станислав Петров пережил нервный срыв. Через год он уволился со службы и перешел на работу в научно-исследовательский институт. Помимо высшего советского военного командования, никто не знал ни о поступке подполковника, ни о предотвращении им ядерной катастрофы. Мир услышал о Петрове только в 1998 году. Но даже после этого он остался прежним скромным человеком, до самой своей смерти (в 2017 году) утверждавшим, что он всего лишь делал свое дело. Возможно, это и так, однако подумайте, что могло произойти, если бы на месте Петрова оказался человек, не склонный к рефлексии.

Но это был отнюдь не единственный случай, когда холодная война едва не превратилась в войну горячую. За два десятилетия до описанного случая, 27 октября 1962 года, в самый разгар кубинского ракетного кризиса, возникла еще более тревожная ситуация. В то время, когда Хрущев и Кеннеди лихорадочно вели переговоры, стараясь предотвратить войну, в Северной Атлантике, в океанских глубинах, разразился кризис, о котором не было известно лидерам обеих сверхдержав. Корабли ВМС США обнаружили советскую подводную лодку Б-59, которая, чтобы уйти от наблюдения, погрузилась настолько глубоко, что потеряла связь с внешним миром. Экипаж подлодки, преследуемой американским авианосцем “Рэндольф” и одиннадцатью эсминцами, в течение нескольких дней не мог выйти на связь с Москвой. Никто на борту не знал, началась ли война, и не понимал, что делать.

В попытке заставить подлодку всплыть для опознания американцы принялись бросать за борт глубинные бомбы; русские – что совершенно неудивительно – восприняли эти действия как акт войны. Находившиеся на борту трое старших офицеров – капитан подводной лодки Валентин Савицкий, замполит Иван Масленников и начальник штаба бригады подводных лодок, капитан второго ранга Василий Архипов – непрерывно совещались, решая, как следует поступить. В случае отсутствия связи с Москвой командир имел полномочия реагировать на угрозы и право применить единственную торпеду с ядерной боеголовкой, входившую в корабельный арсенал. Американские преследователи об этом не знали и продолжали охоту за осажденной подлодкой.

Атмосфера на борту Б-59 была удручающей. Отказала система кондиционирования воздуха, температура поднялась до 50 градусов Цельсия, превратив лодку в финскую баню. Повысилось содержание углекислого газа, стало не хватать кислорода – все это никак не способствовало принятию разумных решений. Подходил к концу запас питьевой воды; экипаж получал по одному стакану воды в сутки. Глубинные бомбы продолжали падать, и находившийся на борту офицер разведки Вадим Орлов позже вспоминал: “Это было то же самое, что сидеть в железной бочке, по которой кто-то непрерывно колотил кувалдой”. В этом аду капитан Савицкий пришел к выводу, что война началась. “Наверху наверняка бушует война, а мы прячемся на дне. Нам надо ударить. Мы погибнем, но не посрамим честь флота”, – сказал он и отдал приказ нацелить на “Рэндольф” торпеду Т-5 с зарядом 15 килотонн.

Масленников согласился с доводами командира. Устав предписывает, что решение об атаке требует согласия капитана и замполита. Однако должность Архипова как начальника штаба бригады ставила его в положение, равное положению командира лодки Савицкого. Для использования атомной торпеды требовалось согласие всех трех командиров. Савицкий и Масленников высказались за удар, и теперь бремя решения целиком и полностью легло на широкие плечи Василия Александровича Архипова. Он сказал, что атомная торпедная атака превратит “Рэндольф” в пар и этот акт станет первым выстрелом Третьей мировой войны. Ни в Кремле, ни в Белом доме не знали о том, что офицеры-подводники в этот момент принимали самое ответственное в своей жизни решение. Говоря словами историка Артура Шлезингера-младшего, “это был не только самый опасный момент холодной войны. Это был самый опасный момент в истории человечества”.

Для Архипова такое тяжелое положение было не в новинку. Всего за год до этого, когда он служил на подводной лодке К-19, у ее атомного реактора отказала система охлаждения. Для того чтобы предотвратить расплавление реактора, Архипов и его экипаж сумели соорудить и запустить импровизированную систему охлаждения. Во время работы экипаж, включая и Архипова, получил невероятно высокую дозу радиации. Но цель была достигнута – реактор уцелел и лодка осталась на плаву. Этот инцидент получил неприятную огласку на флоте, но все знали о мужественном поведении Василия Архипова, и офицер пользовался большим уважением сослуживцев. И вот теперь, глядя в глаза двум командирам, Архипов запретил торпедную атаку. Он отклонил все пылкие аргументы, сказав, что пуск Т-5 означал бы неизбежность тотальной ядерной войны. Еще Архипов добавил, что принимать такое решение без согласования с командованием и не имея представления об обстановке – безумие; он решил всплыть на поверхность и связаться с Москвой.

Архипову удалось убедить товарищей в своей правоте. К этому моменту в Белом доме узнали о событиях в Северной Атлантике, и авианосной группе был отдан приказ о прекращении инцидента. Б-59 смогла беспрепятственно вернуться на базу. Лишь много позже в Москве и в Вашингтоне удосужились признать и то, насколько близко к пропасти подошел в тот момент мир, и то, что именно хладнокровие Архипова предотвратило Армагеддон. Десятилетия спустя директор архива Службы национальной безопасности США Томас Блэнтон выразил это одной короткой фразой: “Парень по имени Василий Архипов спас мир”.

Но хотя ни Петров, ни Архипов так и не получили признания, какого они заслуживали, человечество находится перед ними в неоплатном долгу. В их действиях можно выделить нечто общее – помимо того, что оба они предотвратили вселенскую катастрофу. В ситуациях, когда над всеми властвовали распаленные эмоции, два этих офицера сохранили поразительную способность к критическому мышлению и сумели – в буквальном смысле слова! – спасти мир. Испытывая невероятное нервное, физическое и психологическое напряжение, они смогли руководствоваться логикой, умением взвешивать вероятности и разумным мышлением. Именно благодаря этому мы сегодня находимся здесь. Вероятно, нам самим не выпадет шанс отвести угрозу ядерной катастрофы, однако же мы обязаны кое-чему научиться у двух невоспетых русских героев: чрезвычайно важному умению критически мыслить в любой ситуации.

Введение
От абсурда к злодеянию

Китай пятидесятых годов являл собой страну стремительных перемен. После с трудом завоеванной победы коммунистическая партия была преисполнена решимости превратить аграрное общество в модернизированную коммунистическую утопию. Для этого председатель Коммунистической партии Китая Мао Цзэдун подготовил дерзновенный план: план “Большого скачка”. Мао считал, что стране необходима коллективизация сельского хозяйства и полный пересмотр политики. Первым делом следовало уничтожить вредителей – мух, досаждавших людям, комаров, разносивших малярию, и крыс, распространявших чуму. В эту компанию самых страшных вредителей совершенно неожиданно попал скромный и незаметный евразийский воробей. Эта безвредная птичка не разносила никаких болезней, но зато склевывала посеянное крестьянами зерно. Власти смогли найти и политическую аллегорию: воробьи – это буржуазия, эксплуатирующая пролетариат. Птицы были объявлены “публичными животными капитализма”, и в 1958 году началась “Великая воробьиная кампания”, целью которой стало полное уничтожение пернатых врагов революции.

В “Пекинской ежедневной народной газете” был напечатан недвусмысленный приказ: “Все должны принять участие в битве… мы должны проявить поистине непреклонное революционное упорство”. Этот призыв к оружию был услышан: один только Пекин выставил на войну с воробьями трехмиллионную армию. Из студентов создали команды стрелков, которых учили отстреливать воробьев, уничтожать их гнезда, разбивать яйца и убивать птенцов. Другие же студенты в это время били колотушками по кастрюлям, создавая жуткую какофонию, которая отпугивала птиц и не давала им садиться на землю. Несчастные создания, выбившись из сил, падали замертво. Воробьи в панике целыми стаями бросились искать хоть какое-то убежище; например, они пытались спастись на территории польского посольства в Пекине, сотрудники которого отказались впустить в дипмиссию толпу. Но этот отказ не сыграл никакой роли, потому что китайцы, неистово бившие в барабаны и кастрюли, окружили здание плотным кольцом. Это безумие продолжалось два дня, а потом польским дипломатам пришлось лопатами выгребать с территории посольства птичьи трупики. В течение года было убито около 1 миллиарда воробьев. Этот вид в Китае практически вымер.

Однако архитекторы данного уничтожения не учли важную экологическую роль простого воробья. Вскрытие убитых птиц показало, что их главным источником питания были не семена, а насекомые. Нельзя сказать, будто никто этого не предвидел: ведущий орнитолог Китая Чжэн Цзосинь предупреждал, что воробьи играют очень важную роль в уничтожении вредителей. Но Чжэн навлек на себя гнев Мао; ученого объявили “реакционером”, невеждой, заставили учиться заново и приговорили к принудительным работам. В конечном счете в 1959 году партия опомнилась и вернулась к реальности, но колоссальный ущерб природе уже был причинен. Воробьи являлись единственными естественными врагами саранчи, и в их отсутствие произошло ее взрывоподобное размножение. По всей стране саранча безнаказанно уничтожала урожай. Китаю пришлось импортировать воробьев из Советского Союза. Но урожая уже было не вернуть, а другие катастрофические решения, принятые в рамках политики Большого скачка, усугубили ситуацию. Результатом всего этого стал Великий китайский голод, длившийся с 1959 по 1961 год. По разным оценкам эта трагедия унесла от 15 до 45 миллионов жизней ни в чем не повинных людей.

Эти ужасы, эта высочайшая смертность очень ярко иллюстрируют отсутствие критического мышления и сурово предупреждают о том, что может произойти, если не задумываться заранее о вероятных последствиях предпринимаемых действий. Мао и его соратники поддались видимой простоте политического силлогизма “Надо что-то делать; уничтожение воробьев – это что-то; следовательно, это надо делать”. Однако действие, совершенное лишь ради него самого, вовсе не гарантирует достижения успеха. Недаром говорят, что дорога в ад устлана благими намерениями; плохо продуманные действия могут привести к неожиданным и устрашающим результатам. Всепоглощающее стремление партии к модернизации ослепило ее руководство до такой степени, что оно не смогло разглядеть опасность и проигнорировало предупреждения ученых, призывавших к осторожности. Страшный голод в Китае – это пример того, что может случиться, когда критическим мышлением пренебрегают.

Умение мыслить, рассуждать и делать выводы является одним из наших самых ценных навыков и, вероятно, лучшей характеристикой нашего биологического вида. Судя по всему, именно в этом умении и заключается секрет нашего успеха. В некоторых отношениях наше господство над планетой представляется удивительным и неожиданным. Как вид мы не производим особо сильного впечатления: мы всего лишь безволосые двуногие высшие обезьяны, к тому же не обладающие большой физической силой. Мы не умеем так ловко лазить по деревьям, как наши сородичи обезьяны. По своим физическим данным мы не идем ни в какое сравнение с мощными красавцами-хищниками. В своем естественном состоянии мы привязаны к земле, так как не умеем ни летать, ни долго держаться на воде (и тем более под водой). Нашим самым ценным достоянием является килограмм с небольшим студенистого вещества, заключенного в защитную черепную коробку. За время, прошедшее с того момента, когда человечество сделало свои первые робкие шаги по нашей планете, именно уникальный человеческий мозг позволил нам занять господствующее положение на Земле. Мозг компенсировал нам слабое развитие клыков и когтей.

Сложная игра химических и электрических сигналов в наших головах дала начало всему, что делает нас людьми. Благодаря нашей способности мыслить и делиться своими мыслями с другими мы получили нетленные сокровища: язык, эмоции, общество, музыку, науку и искусство. Способность к общению и безграничное умение мыслить позволили нам совершать невиданные подвиги. Наш разум помог нам преобразить окружающий мир, изменить природу согласно нашей воле. Нами движут – и всегда двигали – любопытство, глубокое мышление и безудержное стремление исследователя. Мы постоянно испытываем ненасытную потребность во все новых и новых открытиях, мы хотим познать окружающий нас величественный мир и отыскать наше место в необъятной огромности вселенной. Мы пересекли глубочайшие океаны, раскрыли тайны атома и даже сумели вырваться за пределы притяжения нашей планеты. Эти черты отражены в самом названии нашего вида – Homo sapiens, то есть человек разумный: оно говорит как о намерениях, так и о сути нашего биологического вида.

Но при всех великих достоинствах нашего ума мы видим массу примеров неверных суждений. Несмотря на впечатляющий инструмент мышления, коим нас снабдила природа, мы часто делаем ошибки – от самых банальных до фатальных. Эти ошибки преследуют нас на протяжении всей многострадальной истории человечества, но именно теперь необходимость понимать, где и как мы можем допустить промах, обрела первостепенную важность. Никогда еще не оказывались мы в такой зависимости от шарлатанов и глупцов, никогда еще с такой легкостью не становились жертвами вредных медицинских советов, ложных новостей и ядовитой пропаганды. Эти проблемы не новы, но масштаб их разительно изменился. Мы живем в эпоху, когда доступ ко всей сокровищнице человеческого знания находится у нас буквально на кончиках пальцев. Но парадокс заключается в том, что именно эта свобода в доступе к информации позволяет дезинформации, жульничеству и обману распространяться быстрее и дальше, чем когда-либо в прошлом.

Однако не стоит впадать в отчаяние – тот самый человеческий разум, который может делать промахи, обладает и уникальной способностью учиться на своих ошибках. Если мы обнаруживаем, в чем мы заблуждаемся, то можем одолеть последствия ошибочного мышления. Если мы хотим принимать здравые решения, несмотря на оглушительную какофонию из полуправды и откровенной лжи – этот эквивалент грохота кастрюль и котелков времен китайской воробьиной кампании, – то нам надо во что бы то ни стало научиться отличать полезные сигналы от паразитного шума, чтобы осознавать, когда именно вползает в нашу голову ложное мышление. Сложность задачи поначалу может обескураживать, но не стоит забывать о нашем чрезвычайном преимуществе: о способности к критическому мышлению. Существует много определений такого мышления, но мы приведем только одно из них, данное “Оксфордским словарем английского языка”: “Критическое мышление – это объективный анализ и оценка предмета, направленные на формирование суждения”.

Аналитический аспект здесь чрезвычайно важен. Если мы научимся прослеживать путь каждого утверждения до его логического конца, то сможем приходить к более надежным заключениям, чем дозволяют нам инстинкт или интуиция. Куда более трудная задача – это подвергнуть такому анализу наши собственные мнения, которые мы прикладываем к чужим убеждениям. В суждениях нам следует руководствоваться убедительными доказательствами и свидетельствами и быть готовыми отвергать неверные идеи и мнения, независимо от того, насколько они нам приятны. Вопрос заключается не в том, нравится нам конечный вывод или нет, и не в том, укладывается ли он в нашу картину мира; важно, вытекает ли результат из доказательств и логики, или нет.

Такие рассуждения жизненно необходимы, ибо наши представления о мире неизбежно искажены. Шведский статистик и врач Ханс Рослинг наблюдал по всему миру тысячи людей, которым он задавал объективные вопросы обо всем на свете – от проблем здравоохранения до нищеты. В процессе этих опросов ученый неизменно сталкивался с тем, что, независимо от уровня интеллекта или образования, люди потрясающе плохо ориентируются в окружающем мире. Мы придерживаемся впечатлений, несовместимых с объективными данными, и часто эти впечатления внушают даже больше пессимизма, чем реальное представление о ситуации. По мнению Рослинга, такое положение складывается из-за того, что, формируя впечатления, мы склонны полагаться на сведения, почерпнутые из средств массовой информации; он замечает по этому поводу, что “формирование картины мира по сообщениям СМИ – это то же самое, что формирование мнения о человеке на основании отпечатка его стопы”. Конечно же, средства массовой информации не исчерпываются традиционным триумвиратом телевидения, газет и радио. Многие из нас сегодня ищут информацию в интернете, по большей части в социальных сетях. Эта система коммуникации представляет собой дом без привратника, информационное поле без регламентации, ограничивающей деятельность традиционных СМИ, и поэтому в ней намного легче пускают корни ложь и фальсификация.

Мы, надо сказать, не очень сильно искушены в распознавании лжи. В 2016 году ученые Стэнфордского университета протестировали способность учащихся средних школ, колледжей и университетов оценивать достоверность различных статей. Итоги исследования, пользуясь словами его авторов, можно охарактеризовать как “безрадостные” и “угрожающие существованию демократии”. По результатам исследования выяснилось, что учащиеся легко впадали в заблуждение, принимая сомнительные источники за надежные и будучи неспособными даже понять, что им следует предпринять для оценки добросовестности источника. Одного только простого факта, что сайт “отшлифован до блеска” или что сообщение прочитано и одобрено множеством людей, было достаточно для того, чтобы одурачить этих аборигенов цифрового медийного пространства. Например, бакалавров Стэнфордского университета направляли по ссылкам на статьи об однополых браках, опубликованные Американской педиатрической академией (авторитетной профессиональной организацией) и Американским педиатрическим колледжем (известной гомофобной группой, занятой разжиганием ненависти). Удручает то, что студенты посчитали обе эти организации одинаково авторитетными и уважаемыми, не дав себе труда поискать сведения за пределами сайтов или выполнить элементарную проверку фактов.

По некоторым оценкам, приблизительно 59 процентов статей, гуляющих по социальным сетям, рассылаются людьми, которые их не читали. Чтение статьи требует труда, а рассылка материала на основании его привлекательного заголовка вызывает социальное одобрение и приносит массу лайков без малейших интеллектуальных затрат. Этот социальный компонент очень важен: в большей степени, чем традиционные СМИ, рассылки информации в Сети вызывают чрезмерный негатив. В проведенном журналом Science в 2014 году исследовании было показано, что аморальные поступки, о которых люди узнают из Сети, вызывают у них большее возмущение, чем поступки, о которых они узнают из теленовостей или газет. Причина отчасти заключается в том, что производители “контента” и владельцы платформ используют рассылки и возможность “поделиться” как источник дополнительного дохода. Даже традиционные, респектабельные и серьезные издания – доходы которых некогда зависели именно от достоверности информации – были вынуждены “оседлать” интернет, так как продажи бумажных экземпляров резко снизились. Но что может гарантировать массовость рассылки? Правильно, сильные эмоции. В проведенном в 2017 году журналом PNAS (Proceedings of the National Academy of Sciences / “Труды Национальной академии наук США”) исследовании было показано, что использование эмоционально-морализаторского языка в значительной степени помогает проникновению политического содержания в социальные сети. Но такой подход превращает нас в машины возмущения, в существа, отбирающие самые захватывающие сюжеты, независимо от их истинности или общественной значимости.

Разделенное с другими возмущение сродни катарсису, однако оно не ведет к принятию разумных и важных для жизни решений. Чаще такой подход дробит нас по образцу родоплеменных общин: сильные чувства могут порождать иллюзию какого-то реального дела, но вся подобная деятельность с большей вероятностью ограничивается пределами неких идеологических групп, а не преодолевает эти пределы. Можно, разумеется, получать удовлетворение, просто вторя голосу толпы, но само такое действие является чисто перформативным, то есть не выходит за пределы слов. Гнев – не слишком сложная эмоция; это призма, преломляющая сложные ситуации и проблемы в обманчиво простые бинарные отношения черного и белого и превращающая сложные натуры либо в хрестоматийных героев, либо в гротескных злодеев. Накапливается все больше данных о том, что упадок традиционных СМИ приводит к тревожной фрагментации информации. Выбирая адекватные источники информации, мы можем конструировать для себя любую картину реальности по нашему желанию. Но мы не способны объективно исследовать всю доступную нам информацию: мы отбираем то, что подтверждает наши предрассудки и прежние убеждения, исключая все, что может им противоречить. Как говорил Пол Саймон, “человек слышит то, что он хочет слышать, и отметает все остальное”. Сиюминутная природа современного дискурса означает, что мы в первую очередь жаждем быстроты, а не истины, и реагируем, не рассуждая.

Окончательный результат должен вызывать у нас серьезную озабоченность. В 2018 году в Science была опубликована статья с результатами обширного исследования, в ходе которого ученые изучали изуродованную ткань современного дискурса. В работе были проанализированы 126 тысяч новостных сюжетов за период с 2006 по 2017 год. Чтение этого документа отрезвляет. Независимо от метода оценки, становится ясно, что в изложении новостей доминируют ложь и непроверенные слухи, не имеющие ни малейшего отношения к истине: “Ложь распространяется значительно дальше, быстрее, глубже и шире, чем правда во всех категориях информации; этот эффект выражен в политических новостях больше, чем в новостях о терроризме, природных катастрофах, науке, городских легендах или финансах”. Степень эмоциональной окрашенности является – как и всегда – надежным предиктором широты распространения информации, а лживые статьи состряпаны так, чтобы вызывать отвращение, страх и неприкрытый гнев.

Ложные истории питают недоверие и поляризуют общество в невиданном ранее масштабе. Более того, эта ложь устойчива и плохо поддается искоренению; во всяком случае для развенчания мифа требуется гораздо больше усилий, чем для его первоначального внедрения в умы. Это обстоятельство явно не ускользнуло от внимания пропагандистов всего мира, которые пользуются преимуществами интернета для распространения всяческих подозрительных информационных материалов. Россия под руководством Владимира Путина проявила небывалый интерес к этому новому фронту и добилась на нем больших успехов. Следы русского вмешательства обнаруживаются по всему миру; это вмешательство целенаправленно оказывает дестабилизирующее влияние на страны, считающиеся враждебными, подогревая внутренние противоречия и взаимное недоверие. Недоброй славой пользуется, например, Агентство интернет-исследований в пригороде Санкт-Петербурга, где небольшая армия троллей засоряет социальные сети, сея рознь и влияя на общественное мнение всего мира. В совместном докладе разведывательного сообщества США указано, что президентские выборы 2016 года в США характеризовались массивным вмешательством России, а проведенный впоследствии анализ позволил предположить, что этих согласованных пропагандистских усилий было достаточно для того, чтобы изменить конечный результат выборов. Похожие признаки вмешательства были в том же году обнаружены во время британского референдума по поводу выхода из Евросоюза, а в 2017 году это повторилось во Франции, во время президентской гонки.

Удручающая истина заключается в том, что подобные техники, при всей их циничности, являются невероятно эффективными. Корпорация РЭНД[1] называет такую модель “русским пропагандистским шлангом”: большой объем, многоканальность и беспощадность. Несмотря на то, что преподнесенный материал не имеет никакой связи с объективной реальностью и логикой, скорость и повторяемость сообщений привлекают наше внимание. Новости кажутся более убедительными, когда они поступают из множества источников и ведут к одним и тем же умозаключениям – даже если сами утверждения абсолютно непоследовательны и бессвязны. Принцип заключается не в том, чтобы убедить, а в том, чтобы ошеломить нас противоречивыми сведениями и ввести, как сомнамбул, в состояние пассивной апатии. Соединенный эффект всех этих методик оказывает сильнейшее влияние на наши убеждения, на то, во что мы верим. Это опасное состояние – в свое время Вольтер предостерегал, что “те, кто может заставить вас поверить в абсурд, может заставить вас совершить злодеяние”.

Управление стратегических служб США полностью согласилось с этим высказыванием Вольтера почти двести лет спустя. Изданный Управлением в разгар Второй мировой войны психологический портрет Адольфа Гитлера представляет собой достаточно убедительный документ. Читаем:

Его главное правило: не позволять публике успокаиваться; никогда не признавать свои ошибки или неправоту; ни в коем случае не допускать, что у врагов может быть что-то хорошее; никогда не оставлять места альтернативе; сосредоточиваться в каждый момент только на одном враге и обвинять его во всем плохом, что в этот момент происходит; люди скорее поверят в большую ложь, чем в малую, и если вы будете повторять ее достаточно часто, то рано или поздно в нее поверят.

Доклад Управления не просто рисует портрет самого омерзительного и страшного диктатора в истории: в этом описании схвачена суть, план действий любой тирании. Диктатура может процветать, лишь уничтожив способность к критическому мышлению, лишь пользуясь нашими предубеждениями и эксплуатируя врожденные недостатки нашего познавательного аппарата. Гитлер был лживым и умелым оратором, интуитивно знавшим то, что психологи называют эффектом иллюзорной истины: нашу склонность верить в истинность информации в результате ее бесконечного повторения. Определенно, Гитлер был не первым, кто это понимал: Наполеон Бонапарт, как говорят, заметил однажды, что “есть только одна риторическая фигура, имеющая серьезное значение, а именно – повторение”. Наука указывает нам, что элементарное повторение лжи не просто вводит нас в заблуждение относительно предметов, в которых мы плохо разбираемся: в отдельных случаях оно может заставить нас принять вымысел, несмотря на то, что мы знаем верный ответ.

То, что наши представления о реальности могут быть с легкостью искажены, является удручающим и печальным фактом, подтверждаемым современной нам политикой. Все это наносит фундаментальный вред не только нашему пониманию окружающего мира, но и прочности социальных связей, социальной цельности. Настойчивая, всепроникающая ложь уничтожает наше доверие к обществу, к его институтам и друг к другу, и слишком часто пустоту, образованную подозрениями и недоверием, заполняет злостный обман. Вдобавок мы, как биологический вид, столкнулись с трудными вызовами, требующими обдуманных действий – от стремительно наступающего изменения климата и возрождения геополитики холодной войны до надвигающейся катастрофы, связанной с устойчивостью бактерий к антибиотикам. Никогда еще в человеческой истории наши действия не имели таких долговременных последствий.

При всей изощренности нашего ума мы всего лишь сентиментальные животные. Мы – неразумные обезьяны, приверженные спорным истинам и склонные к бездумным реакциям. Мы создали орудия разрушения невообразимой мощности и сделали их доступными капризам весьма психологически неустойчивых персонажей. Как заметил выдающийся биолог Эдвард Уилсон, реальная проблема человечества заключается в том, что мы обладаем “палеолитическими эмоциями, средневековыми институтами и божественными технологиями”.

Конечно, любой из нас разделяет какие-то заблуждения или придерживается спорных убеждений. Но мы даже не можем вообразить, насколько глубоко искажают они наше восприятие. Идеи не существуют в изоляции, так же как убеждения не существуют в вакууме. Вся информация, с которой мы сталкиваемся, формирует то, что Уиллард Куайн назвал “сетью убеждений”. Наши идеи тесно переплетены между собой, и согласие даже с одним сомнительным убеждением может привести к раскручиванию спирали воздействий на все остальные наши понятия и концепции. Взяв для примера развенчанный миф о том, что вакцинация приводит к аутизму, философ Алан Джей Левиновиц рассуждает:

Для того чтобы добавить идею о том, что “вакцины вызывают аутизм” в свою сеть убеждений, нам придется ослабить уверенность в [авторитете науки] и усилить веру в идеи более высокого порядка, дабы получить взамен адекватное альтернативное оправдание. Тем, кто следит за дебатами вокруг вакцинаций, очень хорошо знаком весь набор оправдательных убеждений высшего порядка: натуральное лучше синтетического; ученые выполняют заказ “Большой Фармы”; ведущим СМИ нельзя доверять; вы сами лучше всех знаете, что полезно для вашего организма.

Эти слова можно приложить и к теории заговоров: вера в одну теорию заговора тесно коррелирует с верой в другие такие же теории. Как только человек поддается обаянию конспирологии, он тут же начинает видеть повсюду лишь коварные махинации.

Все это ведет к поляризации и разделению общества. Сама по себе демократия очень хрупка – мы все обитатели одного мира, и если мы не можем прийти к согласию относительно самых простых, базовых фактов, то как же нам справиться со стоящими перед нами проблемами? Решение заключается в усвоении критического мышления, являющегося фундаментом научного метода, который предусматривает порождение идей и их строжайшую проверку. Те идеи, которые выдерживают критическую проверку, временно принимаются, те, которые ее не выдерживают, отбрасываются, невзирая на все их изящество. По сути, в этом подходе нет ничего уникально научного; здесь мы имеем дело всего лишь с научным контекстом более общей стратагемы, предусматривающей проверку идей, а не слепое следование им. Это означает, что критический подход не ограничивается научными вопросами: аналитическое мышление можно приложить ко всем сферам – от решений, касающихся нашего благополучия или выбора страховой компании, до решений, касающихся предотвращения глобальной катастрофы. Умение мыслить научно дает нам в руки инструменты, необходимые для оценки утверждений, которые сыплются на нас как из рога изобилия, и для умения отличить разумные утверждения от подозрительных. Самое же важное заключается в том, что научное мышление позволяет распознавать сомнительные аргументы и манипулятивные техники.

Такой подход не только дает возможность принимать лучшие решения. Он является фундаментальным условием сохранения нашей свободы; критическое мышление помогает не оставить камня на камне от демагогии. В 1995 году великий итальянский писатель и философ Умберто Эко в своем эссе перечислил 14 признаков любой фашистской идеологии. Хотя его заключения были выведены из наблюдений за историческими авторитарными режимами, нас не может не тревожить то обстоятельство, что сейчас мы видим возрождение многих из этих признаков в современных популистских политических движениях. Главным признаком подобной идеологии является гнусное презрение к интеллекту и прославление иррациональности, сопряженное с очернением критического мышления. Эко замечает, что для фашистских и подобных им движений

…мышление является формой кастрации. Следовательно, культура попадает под подозрение, поскольку она отождествляется с критическим подходом. Симптомом ур-фашизма всегда является недоверие к интеллектуальному миру – от приписываемого Герингу изречения (“Когда я слышу слово культура, моя рука тянется к пистолету”) до частого использования таких выражений, как “дегенеративные интеллектуалы”, “яйцеголовые”, “псевдоинтеллектуалы”, “высокомерные снобы” и “университеты – это рассадники красной заразы”.

То, что такие движения имеют целью задушить критическое мышление и очернить тех, кто его придерживается, не вызывает удивления. Общество, требующее доказательств и опровергающее лживые заявления, общество, осведомленное о двуличной тактике, обладает иммунитетом в отношении популистского арсенала жаждущих власти тиранов. Такое аналитическое мышление для нас не вполне естественно – оно требует рефлексии, а не реакции, и ценит истины выше быстроты. Такое мышление не является врожденным, но ему можно научиться.

Зачастую кажется, будто рациональность – это побочный продукт интеллекта, но на самом деле между интеллектом и рациональностью почти нет корреляции. Люди с высоким IQ в такой же мере страдают иррациональностью (неспособностью мыслить и вести себя рационально, несмотря на наличие достаточных для этого умственных способностей), как и люди, не обладающие столь высоким интеллектом. Однако способность к рациональности, в отличие от IQ, можно быстро улучшить. В 2015 году была опубликована интересная статья о работе, в ходе которой исследовали подверженность людей предрассудкам и пристрастиям при принятии решений. После этого некоторым испытуемым продемонстрировали видеофильмы с объяснением их логических ошибок, а затем предложили поиграть в интерактивную игру, помогающую избавиться от предрассудка или пристрастия. Столкнувшись с похожими проблемами несколько месяцев спустя, те, кто прошел курс обучения, редко повторяли прежние ошибки и с большим успехом выявляли спорные утверждения.

Как ученому мне выпала редкая удача: я годами тренировал свое аналитическое мышление. Даже теперь я все еще учусь новому, исправляю старые ошибки и избавляюсь от прежних заблуждений. Как популяризатор науки я имею честь и удовольствие беседовать с самыми разными людьми об их понимании науки и медицины, узнавая многое об их интересах, опасениях и заблуждениях. Последние несколько лет я посвящаю немало времени попыткам внести ясность в спорные вопросы, занимающие общество: от мифов о раке и изменении климата до вакцинации и генномодифицированных организмов. Я был свидетелем темной стороны искаженной логики и иррациональности: теорий заговора, бессмысленных кампаний и даже напрасных смертей. Из всего этого должно извлечь уроки, усвоение которых позволит нам стать хоть немного более проницательными.

Работая над этой книгой, я ставил себе целью освещение основных причин наших ошибок, исследование того, как каждый из нас может использовать аналитическое мышление и научный метод для улучшения не только своей жизни, но и нашего мира. Наверное, было бы глупо и излишне амбициозно надеяться охватить все эти проблемы в одной работе, но я все же полагаю, что мой скромный вклад поможет осветить проблемы и способы мышления, которые позволяют нам не сбиваться с пути. В мои намерения не входило писать учебник – ведь наглядные рассказы оказывают на нас более глубокое воздействие, чем сухие факты, – и поэтому каждая рассмотренная нами тема будет проиллюстрирована яркими, порой странными, но абсолютно правдивыми сюжетами (от смешных до трагических), почерпнутыми из истории и современности многих стран.

Книга разделена на шесть основных частей, каждая из которых посвящена одной общей теме. “I: Лишение разума”. В этом разделе будет рассмотрена наша способность к мышлению и суждению. Это одно из самых драгоценных достояний человека, но, тем не менее, иллюзия логики может привести к ужасающим последствиям.

“II: Чистая и простая истина?” Здесь мы коснемся нескончаемого потока аргументов, обсуждений и дебатов, которые ежедневно и ежечасно обрушиваются на нашу голову; мы попробуем разобраться в том, как пустая риторика искажает нашу способность ясно мыслить, делает нас уязвимыми жертвами демагогов и шарлатанов.

“III: Лазейки разума”. В этом разделе я расскажу об изъянах нашего представления о самих себе. Наши мысли, эмоции, память и чувства намного более податливы и изменчивы, чем мы себе представляем; мы попытаемся исследовать скрытые предубеждения, психологические ухищрения и нарушения восприятия, которые могут приводить нас к неверным умозаключениям.

“IV: Ложь, наглая ложь и статистика”. Этот раздел посвящен статистике и числам, насквозь пропитавшим наш современный мир; мы увидим, как можно неверно или искаженно толковать числа, с которыми мы сталкиваемся, и как лжецы пользуются нашей статистической неграмотностью.

В формировании наших восприятий огромную роль играет то, как и где мы черпаем информацию. Средства массовой информации оказывают на нас большее влияние, чем мы думаем. “V: Мировые новости”. В пятом разделе мы увидим, как то, что мы “духовно потребляем”(от телевидения до социальных сетей), формирует наше восприятие; как легко можно впасть в заблуждение благодаря выбранным нами самими источникам.

И, наконец, “VI: Свеча, горящая во мраке”. Здесь мы сосредоточимся на критическом мышлении и научном методе, а также на том, как можно пользоваться этими инструментами для просвещения мира. В главах этого раздела мы выявим тонкую грань, отделяющую науку от лженауки, убедимся в чрезвычайной мощи скептицизма, а также попробуем понять, как толика критического мышления улучшает качество наших решений, а подчас даже может спасти мир.

Я далек от желания настаивать на непогрешимости ученых; ничто не может быть более далеким от правды. Мы обычные люди и подвержены тем же заблуждениям, каким подвержен каждый человек. Мы неизбежно совершаем ошибки, но и умеем учиться на них. Аналитическое мышление и научный метод сами по себе не являются исключительной собственностью науки – они принадлежат всем нам. Ученые не должны уподобляться Олимпийским богам-небожителям; они – наследники Прометея, стремящиеся поделиться со всеми добытым ими огнем. Мы живем в эпоху, когда отделить сигнал от белого шума стало невероятно трудно, но абсолютно необходимо; мы живем в мире, где мифы и манипуляции угрожают задушить истину, и я искренне убежден, что никогда еще не было настолько важно овладеть аналитическим мышлением буквально всем людям – художникам и бухгалтерам, полицейским и политикам, врачам и конструкторам. Начнем же мы с самого фундаментального свойства человека – с его разума.

Раздел I
Лишение разума

“Тот, кто не желает думать – упрямец; тот, кто
не может – глупец; а тот, кто не осмеливается – раб”.
Уильям Драммонд

Глава 1
Неприличное предложение

Как бы странно это ни звучало, но средневековое папство было гнездом политических интриг, достойных пера Джорджа Мартина. Однако даже по весьма причудливым стандартам того времени очень немногие странные и страшные события истории католической церкви могут сравниться с абсурдностью действа, происшедшего в январе 897 года. Его местом стал судебный зал величественного римского собора Святого Иоанна Крестителя на Латеранском холме, где новый папа Стефан VI метал громы и молнии в своего предшественника Формоза, обвиняя его в вероломстве, подкупах и других грехах. Но, несмотря на тяжесть обвинений, Формоз отвечал на все тирады ледяным молчанием. Еще бы: ведь папа Формоз умер за девять месяцев до этого судилища.

Тем не менее полуразложившийся труп, облаченный в папское одеяние, сидел на троне, а спрятанный за ним перепуганный дьякон должен был отвечать на обвинения от лица покойника. Формоз (чье папское имя, означающее на латыни “благообразный”, вряд ли годилось для долго пролежавшего в усыпальнице покойника) молчал, и это молчание было истолковано обвинителями как признание вины. Стефан объявил, что невиновный всегда может ответить на обвинения и защитить себя. Таким образом, вина Формоза была доказана. Стефан не стал терять время – он тут же проклял умершего и велел отрубить ему три пальца правой руки, чтобы тот никогда больше не смог благословлять верующих, если бы даже ожил (что было бы немалым успехом реаниматологии).

Голый труп Формоза протащили по улицам Рима и бросили в Тибр. Позже монахи извлекли тело из реки, и очень скоро мертвый Формоз стал для римских граждан предметом поклонения. Весь этот сюрреалистический кошмар вошел в историю под названием “Трупного, или Жуткого синода”, Synodus Horrenda; в результате общество отвернулось от Стефана[2]. Конечно, Стефан не был законченным идиотом – истинный мотив этого судилища был чисто политическим. Извращенную логику использовали для оправдания омерзительного действа, придав видимость рациональности суду, лишенному всякой справедливости. Нельзя сказать, что это помогло Стефану: в августе 897 года его самого бросили в тюрьму и задушили в камере. Позже церковь без лишнего шума отменила damnatio memoriae (“проклятие памяти”) в отношении Формоза, признав это решение политическим, а не основанным на благочестии, и мудро позволив этому отвратительному инциденту исчезнуть в море забвения. Но из данного случая можно извлечь важный урок: вот до какого извращения доводит порой иллюзия разумности суждения!

Наша способность рассуждать является главной и наиболее очевидной отличительной чертой рода человеческого. Мы – рассуждающие животные, одаренные умением сознавать этот факт. Каждый из нас сталкивается в жизни как с абстрактными, так и с осязаемыми концепциями, учится на уроках прошлого и планирует будущее. И в основе всего этого находится наша способность к разумному суждению – искра, освещающая самые темные уголки, куда может добраться наш разум. Но при всех блистательных достижениях и подвигах, на какие способен наш мозг, он все же не является безотказной машиной, и мы часто совершаем ошибки – как явные, так и скрытые. Психологи Ричард Нисбетт и Ли Росс замечают по поводу этого вопиющего противоречия, что “одним из старейших философских парадоксов является очевидное противоречие между величайшими триумфами и драматическими провалами человеческого ума. Тот же организм, который походя решает логические проблемы, недоступные самым мощным компьютерам, часто совершает ошибки в простейших суждениях о повседневных событиях”.

Мало обладать мощным мозгом. Его надо тренировать и обучать в мере, достаточной для того, чтобы справляться с непонятными и сложными ситуациями. Давайте проведем не вполне корректную аналогию с компьютером: даже самая мощная машина не может работать без адекватного программного обеспечения. Сравниться по архитектуре и сложности с нашим мозгом не может ни один компьютер, но мышление выходит за рамки чисто интуитивного процесса, так как ему (мышлению) необходимо учиться. Ущербное мышление – это путь к неверным умозаключениям. “Мусор в данных, мусор на выходе”. Это мантра нынешних специалистов по информационным технологиям, но возникла она отнюдь не сегодня. Чарльз Бэббидж, отец вычислительной техники, в середине девятнадцатого века говорил с горечью: “«Мистер Бэббидж, а вот скажите, если вы введете в машину неверные числа, то может ли она дать правильный ответ?» У меня просто нет слов для того, чтобы описать ту кашу, которая должна быть в голове человека, задавшего этот вопрос”.

Люди, разумеется, не компьютеры, а нечто совершенно от них отличное. Хотя мы способны на невероятно глубокое мышление, тем не менее, принимая быстрые решения, мы опираемся на инстинктивные методы. Например, мы, вероятно, будем судить об опасности какого-то предмета на основании его сходства с известным нам из опыта источником опасности. Такие практические приемы, называемые эвристическими, встроены в нашу центральную нервную систему от рождения. Эти короткие пути не всегда оптимальны и не всегда приводят к верным решениям, но они “годятся” для большинства ситуаций, а главное, не требуют большого объема дорогостоящих когнитивных усилий. Еще важнее то, что подобные решения принимаются инстинктивно, причем настолько, что мы даже не замечаем те цепочки рассуждений, которые приводят к конечному выводу. Эта импульсивность сослужила людям добрую службу, сохраняя нам жизнь в течение всей доисторической эпохи нашего существования, когда быстрота принятия решений часто была вопросом жизни и смерти.

Проблема, однако, заключается в том, что большая часть важных решений, принимаемых нами теперь, требует более тонкого мышления. Эвристический подход при всей его полезности часто оказывается совершенно непригодным для решения проблем, с которыми нам приходится сталкиваться. Касается ли эта проблема геополитики или здравоохранения, при ее решении мы не можем полагаться на подсознательные инстинкты, и рефлекторный подход в таких ситуациях почти неизменно ведет к катастрофе. Большинство спорных вопросов, с которыми мы как вид сегодня имеем дело, не допускает черно-белого подхода и прямолинейных решений. Чаще всего эти проблемы представлены спектром оттенков серого, а их решение требует компромиссов. Для основной массы наиболее животрепещущих проблем современности редко существуют очевидные оптимальные решения, и их принятие всегда является плодом размышлений и коррекции в свете поступающей новой информации.

К счастью, в нашем распоряжении есть нечто большее, чем простые рефлексы и внутреннее чувство: мы умеем мыслить аналитически, пользоваться информацией, логикой и воображением для формирования выводов и умозаключений. В малом масштабе мы делаем это регулярно – ведь в обыденной жизни мы непрерывно принимаем решения, выбираем пути и способы, планируем будущее. Но несмотря на то, что мы можем гордиться своей логикой и рациональностью, мы, тем не менее, не застрахованы от ошибок, к которым у нас нет врожденного иммунитета. Неверные шаги в процессе мышления преследуют нас всю нашу историю, а логические изъяны могут быть настолько сложными, что их весьма трудно устранить. Вдобавок есть множество свидетельств того, что иллюзия логики часто убаюкивает нас своей ложной достоверностью и ведет к выработке неверных концепций – даже в тех случаях, когда аргументы являются абсолютно некорректными и грешат структурными ошибками. Примеры таких ошибок весьма многочисленны во всех сферах человеческой деятельности – от политики до медицины, и они могут очень дорого нам обходиться, приводя к репрессиям, страданиям и ущербу, нанесенному как нам самим, так и миру, в котором мы живем.

Это отнюдь не академические рассуждения: несмотря на то, что наш разум сделал нас такими, какими мы сегодня являемся, мы продолжаем страдать от превратностей присущего нам извращенного мышления. Сегодня нам приходится сталкиваться с отнюдь не тривиальными вызовами: мы вынуждены противостоять сложным проблемам, постоянно оценивая вероятность рисков и благоприятных исходов буквально во всех областях жизни – начиная с лечения болезней и кончая политикой правительства. Мы (как общество) сталкиваемся также и с монументальными экзистенциальными вопросами – от угрожающих нам климатических изменений до эпидемий и глобального конфликта. Единственный шанс избежать катастрофы – это использовать способности нашего разума, чтобы с их помощью искать и находить прагматичные конструктивные решения всего этого широкого спектра проблем, и если мы хотим справиться со всем этим, то не имеем права позволить себе сомнительную роскошь искаженного мышления. Но как, собственно говоря, можно отличить обоснованное суждение от его низкопробной имитации?

Этот вопрос занимал любознательные умы на протяжении многих веков: древнегреческие философы посвятили массу времени и усилий исследованию структуры логики. Их открытия стали – и остаются до сих пор – основанием математической логики. Эта фундаментальная область имеет сугубо практическое применение и, кроме того, обладает теоретическим изяществом, а на ее положениях базируются все виды деятельности – от работы сетевых поисковиков до полетов в космос, доставки пиццы или работы скорой помощи. Строгость логики важна не только для кабинетных ученых и инженеров – она есть основа риторической аргументации, с которой нам приходится сталкиваться ежедневно; кроме того, она является инструментом, используемым нами для формирования умозаключений во всех мыслимых сферах жизни.

Для наших целей мы определим аргумент как последовательность рассуждений, ведущих к заключению. Если порочна сама структура логических построений, то мы имеем дело с ошибкой суждения, именуемой формальной ошибкой. Полное рассмотрение потребует обращения к абстрактным математическим выкладкам, но мы ограничимся лишь некоторыми сущностными идеями. Для того чтобы аргумент был корректным, он должен иметь (а) валидную структуру и (б) корректные посылки. Валидность можно определить как структуру или скелет аргумента. Классический пример мы находим у Сократа, которого считают отцом западной философии:

Посылка 1: Все люди смертны.
Посылка 2: Сократ – человек.
Заключение: Следовательно, Сократ смертен.

Это пример заблуждения нераспределенной середины (non distributio medii), когда вывод прямо вытекает из посылок. Любопытно, что до наших дней не дошло ни одно из сочинений самого Сократа[3]; наши знания о его трудах почерпнуты из записей Ксенофонта и Платона. То, насколько верно эти переложения отражают его философию и описывают ли они реального человека или идеализированную фигуру, является предметом споров, а сам ореол тайны вокруг этого древнего грека давно получил название “проблемы Сократа”. Наверняка мы знаем только одно: в 399 году до новой эры он был приговорен Афинским полисом к смерти и отравлен отваром болиголова. Все остальные исторические свидетельства очень скудны. Но если отвлечься от казни, то сам аргумент показывает, что смерть великого философа была неизбежной. Для того чтобы аргумент был валидным, необходима правильность логической структуры – когда посылки непосредственно приводят к заключению. Рассмотрим пример с бессмысленными посылками:

Посылка 1: Греческие философы – путешествующие во времени роботы-убийцы.
Посылка 2: Сократ – греческий философ.
Заключение: Следовательно, Сократ – путешествующий во времени робот-убийца.

При всей нелепости этого утверждения логика его безупречна: если согласиться с посылками, то из них с неопровержимостью следует именно такой вывод. Понятно, что одного только корректного логического синтаксиса недостаточно; для того чтобы дедуктивное суждение было верным, необходимы валидная логика и истинные посылки. При таких прямолинейных примерах может создаться впечатление, что оценка верности суждений дело весьма простое. Увы, это не всегда так – дьявол, как обычно, прячется в деталях. Именно формальные ошибки, являющиеся простыми и очевидными ошибками в логической структуре, делают аргумент непригодным. Некоторые аргументы такого рода могут быть удивительно темными, ловко встроенными в демагогическую риторику. Вспомним аргументы, использованные папой Стефаном против его умершего предшественника:

Посылка 1: Невиновный сумеет защитить себя.
Посылка 2: Формоз не смог защитить себя.
Заключение: Следовательно, Формоз виновен.

Заключение здесь выводится из утверждения, не имеющего под собой никакой почвы. Существует масса причин, по каким невиновный человек не может себя защитить. Невиновный может прикрывать чужие преступления или отказывается признать неправедный суд. Возможно даже, что невиновный попросту мертв, как это было в случае Формоза. Эта логическая ошибка называется отрицанием антецедента, или ошибкой инверсии. Только на основании того, что X влечет Y (“невиновный человек себя защитит”), ошибочно допускают, что отсутствие X влечет за собой отсутствие Y (“Формоз не смог защититься, значит, он виновен”). Несмотря на поверхностное впечатление безупречной логики, она в данном случае страдает внутренним изъяном. Греческие философы продемонстрировали опасности ошибки инверсии еще в античные времена, но это не остановило ее сомнительное использование теми, кто должен был видеть данные опасности лучше других, – например, папой Стефаном.

Проблема логических ошибок, подобных этой, заключается в том, что они часто приводят к кажущимся разумными заключениям, маскируя более серьезные вещи. Для того чтобы выявить такую ошибку, надо дать себе труд порассуждать. Например, можно поменять местами причину и следствие: если нам говорят, что из X следует Y, то представляется вполне разумным предположить, что эта зависимость работает в обе стороны и из Y следует X. Обратимся еще раз к Сократу:

Посылка 1: Все люди смертны.
Посылка 2: Сократ был смертным.
Заключение: Следовательно, Сократ был человеком.

На первый взгляд эти утверждения кажутся превосходными – вывод вполне согласуется с простым здравым смыслом, а посылки представляются разумными. Но хотя заключение и верно, аргумент некорректен, ибо у нас нет никаких причин считать, что если из X следует Y, то из Y следует X. Такой логический ляп называют утверждением консеквента, или ошибкой конверсии. Это на удивление широко распространенная ошибка, потому что в результате такое неверное утверждение может привести к вроде бы верному выводу из весьма шаткой логической структуры. Однако “точные попадания” подобных рассуждений являются лишь делом слепого случая. Структура аргумента всегда не валидна, даже если она ведет к кажущемуся приемлемым результату; заменив в вышеприведенном примере “людей” “собаками”, мы получим такие же корректные посылки, но они приведут нас к ложному заключению:

Посылка 1: Все собаки смертны.
Посылка 2: Сократ был смертным.
Заключение: Следовательно, Сократ был собакой.

Или возьмем более предметный пример:

Посылка 1: Париж находится в Европе.
Посылка 2: Я нахожусь в Европе.
Заключение: Следовательно, я нахожусь в Париже.

Возможно, это абсолютно верно в отношении 2,1 миллиона жителей Парижа, но ложно в отношении подавляющего большинства из 500 миллионов человек, живущих в Европе. В данном случае утверждение консеквента приводит к выводу о том, что люди, живущие в Дублине, Лондоне, Берлине, Брюсселе или во множестве других европейских населенных пунктов, на самом деле находятся в Париже, огромными толпами атакуют метро и выстраиваются в гигантские очереди у подножия Эйфелевой башни. То, что вывод верен в отношении парижан, – дело случая. Но именно потому, что подобные рассуждения могут попадать в цель, их довольно часто используют в спорах, несмотря на их сущностную порочность.

Ошибку конверсии легко заметить в таких примерах, какие были приведены выше, но их можно применять более тонко и не так прямолинейно, и тогда даже относительно проницательный человек может пасть жертвой замаскированного мошенничества. К замаскированной версии утверждения консеквента часто прибегают в рекламе предметов роскоши – от духов до спортивных автомобилей. На рекламных плакатах такого рода изображены, как правило, успешные и привлекательные люди. Логика подобного сценария заключается в том, что всякий, кто покупает данный предмет, автоматически становится социально и сексуально привлекательным. Однако те из нас, кому приходилось видеть полного человека средних лет за рулем спортивного автомобиля, признают, что этот вывод ложен и неверен.

Если оставить в стороне такой мотив как тщеславие, то мы увидим, что примененная ошибка конверсии может создать иллюзию правдоподобия абсолютно неверного аргумента. 11 сентября 2001 года исламские экстремисты, действуя организованно и согласованно, захватили четыре американских пассажирских самолета. Борт, выполнявший рейс 11 компании “Американ Эйрлайнс” (American Airlines), врезался в северную башню Всемирного торгового центра между 93 и 99 этажами на скорости 790 км/час. Спустя считанные минуты самолет, выполнявший рейс 175 компании “Юнайтед Эйрлайнс” (United Airlines), протаранил южную башню на скорости 950 км/час между 77 и 85 этажами. Сила ударов была такова, что обе башни окутали клубы густого черного дыма, а затем там начал бушевать пожар, повредивший несущие конструкции настолько, что они не выдержали нагрузки. В 10.30 обе башни рухнули на глазах у объятого ужасом человечества.

В другом месте террористы, захватившие самолет, выполнявший рейс 77 компании “Американ Эйрлайнс”, направили его на Пентагон. Пассажиры рейса 93 компании “Юнайтед Эйрлайнс”, проявив потрясающее мужество и пожертвовав жизнью, обезвредили террористов; самолет, целью которого преступники избрали политическое сердце Вашингтона, упал и разбился возле города Шансквилл (Пенсильвания). Когда дым над руинами Торгового центра рассеялся, под развалинами обнаружили тела 2 996 человек – жертв крупнейшей террористической атаки на территории США. Мир содрогнулся от беспримерной дерзости этого нападения на самую могущественную страну, навсегда запечатлев в своей памяти величественный контур Башен-близнецов, этого погибшего символа нашего культурного самосознания.

Но еще до того, как рассеялся дым и осела пыль, начали рождаться и всплывать конспирологические версии случившегося. После этого неслыханного злодеяния, в отсутствие легких и простых ответов на вопрос о том, как такое могло случиться, образовавшуюся пустоту бросились заполнять ревностные и пылкие сторонники теории заговоров. Смутные предположения превратились в артикулированные слухи, а следом возникли стройные и логически связные повествования. Одни утверждали, будто температура горения авиационного топлива недостаточно высока для того, чтобы расплавить стальные балки и опоры. Другие говорили, что башни рухнули под действием направленного взрыва. Личности истинных “злодеев” варьировали в зависимости от предрассудков и предубеждений “верующих”. Кто-то твердил, будто атаку допустили, чтобы нажить политический капитал. Другие уверяли, что это была операция американского правительства, третьи видели за случившимся руку Моссада. Находились и те, кто настаивал, что все эти события были не чем иным, как инсценировкой: самолеты, мол, были замаскированными ракетами или даже голографическими изображениями, миражом, долженствующим одурачить свидетелей, видевших трагедию воочию или по телевизору.

То, что началось с высказанных маргиналами сомнений, стало раскручиваться с поистине поразительной быстротой. После событий 11 сентября настало время процветания для сайтов любителей конспирологии. Уже через год, в 2002-м, участники марша протеста в Сан-Франциско гневно скандировали, что за этим преступлением стоит сам президент Джордж Буш. Ролики YouTube о всевозможных версиях заговора пользовались бешеной популярностью. Один такой документальный фильм, “Разменная монета” (Loose Change), набрал миллионы просмотров. Его популярность вышла за пределы цифрового мира, побудив журнал Vanity Fair объявить этот фильм первым в истории интернет-блокбастером. Появившиеся в огромном количестве теории о том, как все было на самом деле, часто противоречили друг другу, но сходились в одном: официальным сообщениям доверять нельзя. С манхэттенского пепелища движение “правдоискателей” вползло в общественное сознание.

То, что эти идеи нашли в массах широкий отклик, вполне объяснимо. В них было какое-то мрачное приободрение, они придавали смысл жуткой бойне, которая просто не укладывалась в голове. Если события 11 сентября послужили запалом, то топливом, питающим разгоравшийся огонь, стало вторжение в Ирак в 2003 году. Слабые попытки администрации Буша связать террористический акт с режимом Саддама Хусейна выглядели беспомощными и едва ли не оскорбительными, так как не было никаких доказательств связей иракского диктатора с Аль-Каидой. Утверждения о том, что Саддам располагал оружием массового поражения, оказались ложными. Вторжение в Ирак не пользовалось в мире популярностью: против войны выступили Канада, Франция, Германия и Россия. 15 февраля 2003 года в более чем 600 городах мира прошли антивоенные манифестации, в которых, по разным оценкам, приняли участие от 10 до 15 миллионов человек. Это были самые массовые протесты в истории. Неуклюжие объяснения администрации Буша только лили воду на мельницу поборников конспирологии.

Море гнева дало новые силы сторонникам мифов о трагедии 11 сентября. В 2001-м мне было семнадцать лет, и я, едва поступив в университет, сразу присоединился к акциям протеста против войны. Осенью я начал учиться, и я отлично помню одного вызывавшего наше восхищение студента, который сумел убедительно соединить все звенья казавшихся разрозненными событий. По его словам, башни были уничтожены направленным взрывом, а этот взрыв послужил предлогом для вторжения в Ирак. Усама бен Ладен был американским агентом, а Саддам Хусейн – невинным козлом отпущения, под управлением которого иракский народ процветал; вот только Америке понадобилась его нефть. И этот “студент-проповедник” был отнюдь не одинок: подобным россказням, буквально затаив дыхание, внимали восприимчивые люди по всему миру. Они казались такими привлекательно ясными, они все объясняли и вселяли уверенность. Но тем не менее такие истории были и остались сущим вздором, который легко рассыпается даже при кратком ознакомлении с истинным положением вещей.

Возьмем для примера один живучий ложный слух: горящее авиационное топливо не может расплавить стальную балку. Да, все верно, топливо состоит главным образом из керосина, температура горения которого равна 815 градусам Цельсия, а сталь плавится при температуре около 1510 градусов Цельсия. Но одно то, что правдоискатели цепляются к этому фактику, показывает всю глубину их невежества: они не знают, что с повышением температуры сталь быстро теряет свою прочность и механическую устойчивость. При 590 градусах прочность стали уменьшается на 50 процентов от исходной. При температуре горения, которая наблюдалась в башнях-близнецах, сталь сохраняет лишь 10 процентов своей первоначальной прочности. В том огненном аду структура стали ослабла и не выдержала нагрузки. Это обстоятельство в сочетании с массивным разрушением здания послужило катализатором, и этажи схлопнулись, сложившись в стопку, как блины на сковородке; причем надо учитывать и то, что разрушение ускоряется с добавлением каждого следующего обрушенного слоя. Стали не надо было плавиться, чтобы вызвать разрушение всего здания, – она просто не выдержала нагрузки, и об этом без устали говорят инженеры и твердят профессиональные издания.

Схлопывание потолков привело к выдавливанию в стороны огромных объемов дыма и воздуха; попутно – в направлении сверху вниз – разбивались стекла. Горящий керосин потек по лестницам и по лифтовым шахтам, из отверстий и разбитых окон стали выплескиваться языки пламени и дым. Они распространялись сверху вниз, что могло создать иллюзию направленного взрыва, который якобы и послужил причиной разрушения зданий. Но на самом деле направленные взрывы всегда работают в направлении от земли – снизу вверх, а не наоборот. В любом случае, это потребовало бы закладывания тонн взрывчатки, которую надо было незаметно пронести в здание.

С этой критической точки зрения столпы веры, на которые опирается мнение правдоискателей, должны попросту рассыпаться в прах. Исчерпывающие исследования катастрофы, проведенные многочисленными агентствами и научными изданиями – такими как Федеральное агентство чрезвычайных ситуаций, Национальный институт стандартов и технологий и журнал Popular Mechanics (и это еще неполный список), – опровергли практически все утверждения сторонников теории заговора. Комиссия по расследованию пришла к выводу, что атаками руководил Мохаммед Атта, который, как и остальные террористы, был членом Аль-Каиды бен Ладена. Комиссия, кроме того, заключила, что Саддам Хусейн и Ирак не имели никакого отношения к трагедии 11 сентября – к большому огорчению политиков, настаивавших на несуществующей связи для оправдания вторжения.

Вероятно, я был бы более восприимчив к историям о направленном взрыве, если бы мой отец, инженер-строитель, не проявил потрясающего терпения, объясняя мне причины обрушения башен. Если бы я не рос в Саудовской Аравии (где родились 15 из 19 террористов) и не был свидетелем ужасов, творимых фундаменталистами-ваххабитами, то, вероятно, я сомневался бы в том, что такая религиозная ненависть вообще возможна. А если бы не мое знакомство с Ираком, то, наверное, я тоже считал бы Саддама простодушным козлом отпущения, не сознающим собственной жестокости.

На мое счастье, я был осведомлен о контексте, и меня не перестает удивлять то упрямство, с каким движение правдоискателей продолжает относиться к сообщениям и доказательствам, которые не оставляют камня на камне от их позиции. Движение конспирологов по-прежнему и мощное, и сплоченное: приблизительно 15 процентов населения Америки убеждены в том, что это дело рук спецслужб, а половина американцев уверена в том, что все следующие администрации скрывали полную правду о том, что произошло 11 сентября. Неужели даже теперь, спустя много лет после атаки, эта позиция вообще может казаться кому-то здравой? Многое здесь объясняется вольным приложением ошибки конверсии: при полной уязвимости конспирологических теорий эта уловка действует как бог из машины для незаметного добавления вздора в утверждение. Несмотря на то, что гипотезы, предлагаемые правдоискателями, были исчерпывающе опровергнуты, они (правдоискатели), вопреки всем доводам, продолжают настаивать на своей правоте, используя беспроигрышную версию ошибки конверсии:

Посылка 1: Если имеет место сокрытие правды, официальные власти будут опровергать все, что способствует ее раскрытию.
Посылка 2: Власти опровергают наши утверждения.
Заключение: Следовательно, имеет место сокрытие правды.

Такое логическое ухищрение превращает вопиющее отсутствие обоснованности подобных утверждений в причудливый подкрепляющий аргумент. Совершенно неважно, сколько авторитетных и независимых агентств и специалистов опровергло утверждения конспирологов, – ведь та же самая ущербная логика используется и для ниспровержения авторитетов. Быстрый поиск в Google дает список буквально тысяч сайтов, в которых “официальные сообщения” о трагедии 9/11 отвергаются на основании именно такой ущербной логики. Кажется, что искатели “правды” подписываются под своим мнением, не осознавая собственного невежества. Это касается не только трагедии 9/11 – любое параноидное мировоззрение можно, разумеется, обосновать, если отбросить по-настоящему убедительные аргументы и искренне ухватиться за ошибку конверсии. Как мы увидим в следующих главах, это заблуждение лежит в основе практически всех конспирологических теорий[4]. Логика, используемая для обоснования таких внутренне пустых аргументов, придает налет интеллектуальности эмоциональному или идеологическому спору. Несмотря на полное отсутствие сущностного содержания, эти аргументы могут использоваться для возражения против аргументов, основанных на фактах, что часто и делается.

Опровержение таких мифов – сизифов труд: на месте одной отрубленной головы этой гидры тут же появляется новая. Как заметил по этому поводу социолог Тед Гёрцль, “когда мнимый факт опровергается, конспирологический мем часто просто заменяет его другим таким же фактом”. Ошибка конверсии служит щитом от признания реальности, тотемом, призванным сохранить веру, невзирая на самые мощные доказательства, ее опровергающие. Интересным в этом отношении является живучее убеждение в великом научном заговоре – например, многие верят, что фармацевтические компании скрывают средства излечения рака или что климатические изменения – это ложь, пропагандируемая учеными; 7 процентов американцев убеждены, что никакой высадки на Луну не было, а еще больше людей уверено, что вакцинация – это коварный заговор власть имущих. Общим для всех этих выдумок является твердое убеждение в том, что ученые принимают участие в массовом обмане. Всякий, кто имел возможность наблюдать ученых вблизи, найдет это мнение смехотворным, потому что привести ученых к согласию – это практически то же, что согнать кошек в послушное стадо.

Мне приходилось много раз сталкиваться с такими верованиями за время моей работы по распространению научных знаний. Эти ложные убеждения с регулярностью часового механизма материализуются в отношении предметов, относительно которых общественное восприятие не совпадает с мнением науки. Когда я пишу на такие темы, как вакцинация, ядерная энергия, фторирование воды, онкология или климатология, то основной стратегией маргинальных элементов становится стратегия “подсадной утки”: оппоненты настаивают на том, что я – скрытый агент, услуги которого оплачивают заинтересованные фирмы и компании. На самом деле это вздор, простое повторение ошибки конверсии (“подсадная утка сказала бы так; следовательно, автор – подсадная утка”), которое используется таким образом, чтобы обвинитель мог отбросить информацию, противоречащую его позиции, но не признать, что эта позиция может оказаться ошибочной. Меня всегда поражало вездесущее проникновение конспирологических взглядов и их эффективное влияние на способность общества понимать суть научных данных. Этот интерес побудил меня написать в 2016 году статью о живучести конспирологических воззрений, где я попытался оценить, возможен ли в принципе такой массовый заговор ученых: сумело бы НАСА имитировать посадку на Луну, или смогли бы ученые дружно поддержать обман относительно глобального потепления? Простейшая математическая модель приводит к однозначному выводу: даже если все заговорщики умеют держать язык за зубами, масштабные заговоры не имеют практически никаких шансов оставаться тайной на протяжении длительного времени.

Результат был неудивительным: заговоры, конечно, случаются, но удержать крупный заговор в тайне практически невозможно. Об этом еще в 1517 году предупреждал Макиавелли, который писал, что “многие [заговоры] были раскрыты и раздавлены в самом начале, а если какой-либо из них оставался тайной, будучи известен многим людям, то это можно считать великим чудом”. Двумя столетиями позже Бенджамин Франклин выразился еще более кратко: “Три человека могут сохранить тайну, если двое из них мертвы”.

В нашу эру всепроникающих связей удерживать что бы то ни было в секрете стало еще более трудно. Тем не менее мой вывод сотряс главный постулат конспирологического дискурса. Через несколько часов после публикации я сделался героем писем, блогов и видеоклипов, авторы которых злобно утверждали, будто мое предположение об отсутствии научного заговора само по себе доказывает, что я являюсь его частью. Это просто образцовый пример ошибки конверсии, утверждения консеквента. Мой опыт в этом отношении не уникален – argumentum ad conspiratio (аргумент к конспирации) является типичным обвинением, которым бросаются сторонники конспирологических теорий, когда сталкиваются с теми, кто опровергает их утверждения. Люди, предъявляющие такие обвинения, отрицают противоречащую их мнению информацию, не дав себе труда разобраться в ней хотя бы на элементарном уровне, так как желают избежать когнитивного диссонанса, который может возникнуть при признании противоречия. За это стыдно вдвойне, потому что, как мы увидим, сами противоречия могут очень многое сказать о нашей реальности.

Глава 2
Доведение до абсурда

Представьте, что вам кто-то сказал, будто сталь легче воздуха. Вы станете возражать; еще бы, ведь будь это правдой, сталь парила бы в воздухе, как семена одуванчиков на ветру. Не проводя никаких измерений и взвешиваний, мы знаем, что этого просто не может быть. Автомобили не надо привязывать к вбитым в землю колышкам, а военные корабли не ведут себя, как воздушные шарики.

Если бы мы поверили в такое утверждение, то возникло бы непримиримое противоречие между ним и тем, что мы наблюдаем в реальности. Очевидная абсурдность высказывания приводит к тому, что мы его отвергаем. В этом суть философского понятия reductio ad absurdum (доведение до абсурда), в котором посылки отвергаются, потому что приводят к непреодолимому противоречию. В этом отношении противоречия чрезвычайно полезны, они говорят нам, что мы ошиблись в наших допущениях или рассуждениях. Выдающийся математик Г. Харди описывал их как “гамбит, намного более изящный, нежели гамбит шахматный; шахматист может предложить жертву пешки или даже фигуры, а математик может предложить пожертвовать игрой”[5].

Формальные свойства математики имеют весьма любопытное происхождение, а первооткрывателем их стал Пифагор Самосский – одна из самых противоречивых исторических личностей. Прошло больше двух с половиной тысяч лет после его смерти, но имя Пифагора до сих пор живет в названной в его честь теореме о прямоугольных треугольниках[6]. Что же касается реального древнегреческого ученого Пифагора, то он был сложным и чудным человеком – столько же мистиком, сколько и математиком, оставившим нам в наследство любопытное духовное учение и незаурядное самомнение. Более напоминавший Рона Хаббарда, нежели Г. Харди, он основал религиозную секту своего имени – секту пифагорейцев. Подробности их верований были, разумеется, искажены за много лет и веков, и теперь мы можем судить об учении пифагорейцев лишь по немногим сохранившимся фрагментам. Известно, например, что они верили в метемпсихоз – греческую версию реинкарнации. Согласно Ксенофану, Пифагор был однажды напуган собачьим лаем, который он принял за голос своего умершего друга, возродившегося в образе пса. Последователи философа-математика воздерживались от мяса и рыбы, то есть были первыми известными из письменной истории вегетарианцами. По совершенно непонятной причине Пифагор испытывал отвращение к бобам и запрещал своим ученикам прикасаться к ним. Истинные причины этого запрета теряются в тумане веков, но версий существует несколько. По одной из них бобовым приписывали свойство священной связи с жизнью, по другой – Пифагор считал, что, испуская кишечные газы, человек теряет часть своей души.

В Самосе Пифагор жил в скрытой от любопытных глаз пещере, а именитые горожане советовались с ним по важным общественным вопросам в школе, которую он сам назвал “Полукругом”. Пифагор много времени провел в Египте, где на него оказали большое влияние символизм и загадочные обряды высшего египетского жречества. Свою школу Пифагор основал в греческой колонии, в Кротоне, где прозелиты давали клятву сохранять тайну, после чего становились членами общины. Прогрессивность пифагорейцев заключалась в том, что в свои ряды они принимали и женщин. Символизм играл в жизни общины выдающуюся роль: любой посвященный, который безрассудно решался показать чужакам почитаемые пифагорейцами священные изображения, бывал жестоко наказан.

Членам общины строжайше запрещалось мочиться, стоя лицом к солнцу, или проходить мимо осла, лежавшего на дороге. Тем не менее влияние Пифагора значительно и до сих пор, как утверждает Бертран Рассел в “Истории Западной философии”:

Пифагор является одним из наиболее интересных и одновременно загадочных людей в истории… коротко его можно описать, как комбинацию Эйнштейна и миссис Эдди[7]. Он основал религию, главным догматом которой было переселение душ и греховность употребления в пищу бобов. Вера эта воплотилась в религиозном ордене, который кое-где стал проникать в государственную власть и устанавливать правила жизни, пригодные разве что для святых. Но нераскаявшиеся грешники жаждали бобов, и рано или поздно в таких полисах вспыхивали мятежи.

Если оставить в стороне неортодоксальные положения пифагорейской веры, то объединяла последователей Пифагора философия, наполнявшая математические явления религиозным значением: числа источали божественность, а в отношениях между ними скрывались тайны космоса. Параллель с религией не является натяжкой: после открытия доказательства 47-го положения Евклида пифагорейцы принесли в ритуальную жертву быка. Они искали эзотерическое значение в гармонии чисел и из всех своих верований превыше всего ценили мистическую пропорцию. Пифагорейцы верили, что все числа можно выразить особым отношением, единственной дробью с присущими ей внутренними мистическими свойствами. Например, число 1,5 должно быть сведено к сущностному отношению 3/2, или 1,85 к 37/20. Ту же логику следовало прикладывать и в отношении целых чисел; например, 5 можно свести к простой дроби 5/1.

Числа, которые можно представить в виде простых дробей, называются рациональными. Для пифагорейцев основу веры составляло то, что все числа можно представить именно в такой форме, и рациональность чисел была скалой, на которой зиждилась их духовная философия. Казалось, сама природа подтверждала их правоту: Пифагор и его последователи проявляли глубокий интерес к музыке, наблюдая возникновение гармонии при укорочении вибрирующей струны на определенную долю. Это можно продемонстрировать на хорошо настроенной гитаре: дерните открытую струну, и пусть она звучит. Теперь прижмите струну к грифу на середине ее длины, на отметке 12-го лада. Звук станет на одну октаву выше, чем при звучании открытой струны, так как частота колебаний увеличится в два раза. Если на электрогитаре вы прижмете струну в 24-ом ладу, то длина звучащей струны уменьшится еще вдвое, и в результате звук будет выше уже на две октавы. Это метафизическое знание о мелодике и гармонии укрепляло уверенность в божественном происхождении упомянутых отношений. Не было никаких оснований оспаривать божественную нумерологию – для последователей Пифагора все сущее было числом, и все сущее было совершенно.

Но даже самая красивая теория может рухнуть под натиском безобразной реальности. Опровержение пифагорейской философии явилось не от внешних врагов, а от верного ученика. О жизни Гиппаса из Метапонта известно очень мало, но имеющиеся скудные сведения заставляют думать, что это был преданный пифагореец, который даже в мыслях не допускал возможность оспаривать очевидность рациональности.

Существуют разные версии рассказа о том, как именно он нанес серьезную рану пифагорейской философии, но чаще всего цитируют работу Гиппаса о квадратном корне из 2. Это число имело особую важность для Пифагора. Рассмотрим единичный квадрат, длина каждой стороны которого равна 1. Согласно знаменитой теореме, длина диагонали этого квадрата равна в точности √2. Это значение имело для Пифагора особую важность, ибо, хотя приблизительное значение составляло 1,414, вывод точного мистического соотношения был не очевиден. Несомненно, пифагорейцы очень старались вывести такое рациональное значение: 99/70 отличается от истинного ответа меньше, чем на 1/10000. Дробь 665857/470832 дает еще большее приближение, отличающееся от истинной величины не более чем на одну триллионную долю. Но простого приближения было недостаточно; надо было получить точное, единственное соотношение, чтобы подтвердить правильность веры. Однако решение в руки не давалось. Воспользовавшись красивой аргументацией, Гиппас представил беспощадное и краткое доказательство того, что поиск точного отношения – абсолютно бесплодная затея. Первым делом Гиппас предположил, что такая несократимая дробь существует, то есть, √2 = P/Q.

Следующим шагом стало избавление от корня, и так как действие в одной части уравнения требует выполнения такого же действия в другой части для сохранения равносильности, Гиппас возвел в квадрат обе части уравнения и после перестановки получил следующее уравнение: 2Q²= P². На первый взгляд это уравнение мало помогает делу, но Гиппас заметил то, что – в силу своей тривиальности – прежде игнорировалось: P²ровно в два раза больше, чем Q². Но P²может быть четным числом только в том случае, если четным числом является P, а значит, его можно обозначить как 2К. Но вернувшись к нашей предыдущей записи, мы получаем 2Q²= (2K)²= 4K²и, таким образом, можем утверждать, что Q²= 2K². Снова использовав тот же довод, мы можем утверждать, что Q, по необходимости, является четным числом. Но этого не может быть, так как мы уже определили, что дробь P/Q является несократимой, а отношение двух четных чисел всегда является сократимой дробью. Следовательно, мы пришли к неразрешимому противоречию. Это был поразительный вывод: просто предположив, что совершенное соотношение существует, Гиппас показал, что это допущение приводит к абсурду.

Единственным выходом из противоречия было заключить, что для выражения корня квадратного из 2 не существует рационального числа, то есть – не существует красивого и магического целочисленного соотношения. На горизонте замаячил демон иррациональности, потрясший веру до основания; святости божественной пропорциональности был нанесен сокрушительный удар. Мало того: последовательное применение метода – доказательства от противного – показало, что √2 не является дьявольским исключением, единственной аномалией, для существования которой можно было придумать рациональное обоснование. Наоборот, новый метод доказательства позволил обнаружить и новый класс чисел – чисел, непредставимых в форме точного соотношения и названных иррациональными. Вдобавок, словно для того, чтобы окончательно уязвить пифагорейцев, та же логика привела и к другому открытию: множество иррациональных чисел бесконечно больше, чем множество всех рациональных чисел[8]

1 Корпорация РЭНД (англ. аббревиатура от Research and Development – “Ис следования и разработка”) – американская некоммерческая организация, выполняющая функции стратегического исследовательского центра, который работает по заказам правительства США. – Прим. редактора. Дальнейшие примечания, кроме особо оговоренных, авторские.

2 Формоз был в конце концов реабилитирован и погребен с почестями в полном папском облачении, однако на этом его злоключения не прекратились. Много лет спустя жестокий и распутный папа Сергий III отменил прощение. Несколько источников сообщают, что Сергий даже приказал обезглавить труп – видимо, для верности. Истинность этих сведений подтвердить трудно, но Сергий своей жестокостью и развращенностью выделялся даже на фоне других, не отличавшихся нравственностью и милосердием, римских пап того времени. По словам одного из современников, Сергий был “негодяем, заслуживавшим веревки или костра”.

3 Существуют и иные типы суждений, например (самое важное!) индуктивное суждение, в котором посылки являются скорее доводами, чем абсолютными доказательствами утверждения. В этом случае утверждение является в первую очередь вероятностным, а не определенным. Мы здесь займемся, главным образом, дедуктивной логикой, но будем помнить и о других возможностях.

4 Однако это не только логическая ошибка. Во многих исследованиях было по казано, что теории заговора являются важнейшим элементом деятельности как левых, так и правых маргинальных групп, глубинно связанных с идеологией их последователей; психологические аспекты этого явления будут рассмотрены в следующих главах.

5 Однажды Харди заявил, что его труды не имеют практического приложения, чем он почему-то несказанно гордился. Судьба и история пошутили над Харди, чьи работы по теории чисел стали основой криптографии, от которой мы все зависим в нашу информационную эпоху. Этот вопрос замечательно освещен в книге Саймона Сингха “Книга шифров” (Singh, Simon. The Code Book).

6 Эпонимический закон Стиглера, описанный профессором статистики Стивеном Стиглером, гласит, что “ни одно научное открытие не носит имя своего настоящего автора”. Первый пример – теорема Пифагора, известная еще древним вавилонянам и египтянам. Отрадно, что сам Стиглер, проявляя несгибаемую последовательность, приписывает свой закон социологу Роберту Мертону. В математике действительно есть немало теорем, авторство которых приписано отнюдь не их открывателям. Многие такие случаи были задокументированы историком Карлом Бойером, что побудило математика Хьюберта Кеннеди предложить закон Бойера: “Математические формулы и теоремы, как правило, не носят имен своих первооткрывателей”. Кеннеди иронично заметил, что это “редкий случай закона, содержание которого подтверждает его собственную достоверность”. От такого утверждения греческие философы, пожалуй, потеряли бы покой и сон.

7 Мэри Бейкер Эдди, основательница Церкви Христа-Ученого и движения “Христианская наука”.

8 Это не фигура речи: на самом деле существуют разные типы бесконечности. Наименьшее множество – это множество натуральных чисел (1, 2, 3, …), представляющее собой “счетную” бесконечность. Множество действительных чисел (включающее и иррациональные) содержат бесконечно больше элементов и являются “несчетными”. Рассмотрение этого вопроса выходит за рамки настоящей книги, но есть одна интересная мысль, о которой непременно стоит упомянуть. Бесконечности анализируются отнюдь не интуитивно; самое малое по числу элементов бесконечное множество называют “алеф-ноль”; из его причудливых свойств можно выделить то, что алеф-ноль плюс или минус конечное множество дает в результате снова алеф-ноль. Этот факт породил шутку о теории чисел: “Алеф-ноль бутылок пива стоит на полке бара. Возьмем одну бутылку и пустим ее по кругу. Но на полке все равно останется алеф-ноль бутылок пива!” Жаль, что очень малó пересечение множества всех теоретиков чисел с множеством комиков.

Вход для пользователей

Меню

Читать онлайн Неразумная обезьяна. Почему мы верим в дезинформацию, теории заговора и пропаганду бесплатно

Пролог

ВведениеОт абсурда к злодеянию

Раздел IЛишение разума

Глава 1Неприличное предложение

Глава 2Доведение до абсурда

Вход для пользователей

Введение
От абсурда к злодеянию

Раздел I
Лишение разума

Глава 1
Неприличное предложение

Глава 2
Доведение до абсурда