Читать онлайн Предчувствие чуда бесплатно

Ann Patchett

State of Wonder

* * *

Посвящается моему другу Джо Вандевендеру

1

Весть о смерти Андерса Экмана принесла аэрограмма – почти вымершее средство связи, тонкий ярко-голубой листок, сложенный и заклеенный по краям, письмо и конверт в одном лице. Бумажка, невесомая настолько, что казалось, лишь штемпель удерживает ее на белом свете, проделала далекий путь из Бразилии до штата Миннесота. С аэрограммой в руке мистер Фокс отправился в лабораторию – сообщить Марине печальную новость. Та встретила его лучезарной улыбкой, и мистер Фокс растерялся.

– Что случилось?

Он раскрыл рот, потом закрыл. Снова попытался заговорить:

– Снег повалил.

Вот и все, что он смог сказать.

– Я слышала по радио, что ожидается снегопад.

Окно лаборатории смотрело в холл, и Марина видела, что творится на улице, только когда выходила пообедать. С минуту она ждала, когда мистер Фокс сообщит о цели своего неожиданного появления. Здание, где он работал, было в десятке корпусов от лаборатории, и вряд ли он шел так далеко, да еще и под снегом, лишь для того, чтобы сообщить Марине метеосводку. Однако мистер Фокс так и стоял в дверях, явно не собираясь ни заходить, ни уходить.

– Что с тобой? Все хорошо?

– Экман умер, – наконец выдавил он и без дальнейших объяснений протянул письмо – скудное свидетельство ужасного события.

Лаборатории и офисы фармакологической компании «Фогель» размещались в тридцати с лишним разномастных корпусах. В одних помещениях трудились по двадцать научных и технических сотрудников, в других – тянулись вдоль стен бесконечные ряды клеток с мышами, собаками и обезьянами. Лаборатория, в которой Марина проработала вместе с доктором Экманом почти семь лет, была совсем крошечная. Чтобы передать аэрограмму, мистеру Фок-су достаточно было протянуть с порога руку. Взяв листок, Марина медленно опустилась на серый пластиковый стул возле сепаратора. Она поняла, почему, сообщая плохие новости, люди говорят: «Вам лучше присесть». Внутри у нее что-то тихо – не то чтобы сломалось, ощущение было, как будто руки и ноги превратились в разболтавшиеся складные линейки. Андерс Экман… Белый лабораторный халат, седина в густой светлой шевелюре… Когда он ходил за кофе, то всегда приносил чашечку и ей. Давал ей все материалы, какие она просила, а когда просматривал результаты по протеинам, присаживался на краешек ее стола. У Андерса было трое детей, а самому ему не было и пятидесяти. Взгляд Марины скользнул по датам: на письме – 15 марта, на почтовом штемпеле – 18 марта. А на дворе – 1 апреля. Андерса не было в живых уже две недели. Все привыкли к тому, что от доктора Экмана почти не приходит вестей. Он уехал так давно, что Марина иногда за весь день ни разу не вспоминала о коллеге. Здесь, в Миннесоте, никто не представлял себе в полной мере, насколько отрезана от мира деревушка на притоке Амазонки, где доктор Свенсон проводила свои исследования. («Завтра это письмо возьмет мальчишка, который поплывет вниз по реке в выдолбленном бревне, – писал Андерс. – У меня не поворачивается язык именовать этот артефакт каноэ. Вероятность того, что мое письмо когда-нибудь доберется до тебя, невозможно просчитать – статистика тут никогда не велась».) Но все-таки Бразилия – цивилизованная страна. Там наверняка хоть где-нибудь да имеется интернет. Неужели Андерсу сложно было поискать?

– Почему доктор Свенсон не позвонила? Спутники вроде бы ловят везде.

– Она утверждает, что в тех местах нет вообще никакой связи. Или просто не хочет пользоваться телефоном.

Стоя в тихой лаборатории, в шаге от мистера Фокса, Марина едва слышала его голос.

– Но в такой-то ситуации… – начала она, но осеклась.

В конце концов, что мог знать мистер Фокс?

– Где же теперь… он? – Она не смогла выговорить слов «его тело». Андерс не мог стать телом. В «Фогеле» куда ни глянь – медики, работают в лабораториях, пьют кофе в кабинетах. Шкафы, складские полки, ящики столов здесь ломятся от всевозможных препаратов. Если у фармакологов чего-то нет, они сообразят, как это изготовить. Знай коллеги, как найти Андерса, они уж точно смогли бы как-то ему помочь, что-нибудь придумать! Стоило Марине подумать об этом, как мечта о чуде вытеснила из ее сознания всю науку. Да, если человек мертв, то тут уже ничего не поделаешь, но Марине Сингх даже не надо было закрывать глаза, чтобы увидеть Андерса Экмана – вот он, сидит в кафетерии и, как всегда, уплетает за обе щеки сэндвич с яичным салатом.

– Может, тебе прочесть пару статей о вреде холестерина? – спрашивала Марина.

Она не любила ходить вокруг да около.

– Я сам эти статьи и пишу, – отвечал Андерс, водя пальцем по краю тарелки.

Мистер Фокс снял очки и промокнул уголки глаз аккуратно сложенным носовым платком.

– Прочти сама, – сказал он.

Марина прочла про себя:

«Уважаемый мистер Фокс!

Дожди тут фантастически бурные, и, хотя льют они исключительно в положенный сезон, я который год не устаю поражаться обилию осадков. На нашу работу они не влияют, разве что замедляют ее выполнение. Однако замедлить не значит остановить. Мы неуклонно продвигаемся к цели и рассчитываем на превосходные результаты.

Но в данный момент дела отодвинулись на второй план. Я пишу, чтобы сообщить печальное известие о докторе Экмане – он умер от лихорадки два дня назад. Учитывая наше местонахождение, дождь, беспросветную бюрократию властей (как местных, так и наших), а также срочный характер нашего проекта, мы решили похоронить его здесь с соблюдением всех требований христианского обряда. Надо сказать, что дело это было нелегкое. Что касается задач, которые выполнял доктор Экман, то я заверяю вас, что мы делаем большие шаги. Немногочисленные личные вещи коллеги я сохраню, чтобы впоследствии вручить его супруге. Надеюсь, вы передадите ей эту печальную весть вместе с моими искренними соболезнованиями. Несмотря на досадные помехи, мы стойко держимся.

Анника Свенсон».

Она перечитала это послание дважды, но так и не знала, что сказать. В голове не укладывалось, что Анни-ка Свенсон назвала смерть Андерса досадной помехой.

Марина держала листок осторожно, за краешки, словно улику, с которой еще предстоит работать следствию. Бумага местами сморщилась – аэрограмма явно побывала под дождем. Доктор Свенсон, прекрасно осведомленная о сложных взаимоотношениях бумаги, чернил и воды, писала черным грифелем. «А на другом конце Иден-Прери, – подумала Марина, – в двухэтажном особняке колониального стиля Карен Экман сейчас ждет своего мужа, который пообещал вернуться из Бразилии, как только вразумит доктора Свенсон». Она взглянула на часы. Скоро Карен поедет забирать детей из школы. Нужно поговорить с ней до этого.

Когда Андерсу случалось взглянуть на часы в два тридцать, он негромко бормотал под нос: «Уроки закончились». Троим младшим Экманам и их матери предстояло узнать, что Андерса больше нет. И эту чудовищную потерю доктор Свенсон ухитрилась уместить на половине листка, после отчета о погоде, а дальше простиралось голубое море неисписанной бумаги. Сколько всего можно было бы рассказать, сколько всего объяснить на этих нескольких оставшихся дюймах – научному измерению не поддавалось.

Мистер Фокс притворил дверь и шагнул к Марине. Встав за спинкой стула, нежно сжал ее плечо. Жалюзи на окне были опущены, и Марина легонько прижалась щекой к руке шефа. Так они замерли, омываемые бледно-голубым светом флуоресцентной лампы, утешая друг друга. Мистер Фокс и Марина никогда не обсуждали, как им держать себя на работе. На работе у них не было вообще никаких отношений, точнее, никаких нерабочих. Мистер Фокс возглавлял «Фогель», Марина была штатным исследователем, специалистом по статинам. Все началось у них год назад, на исходе лета, на корпоративном софтбольном матче «Медики против администрации». Мистер Фокс сделал Марине комплимент по поводу ее подач, они разговорились, и вскоре выяснилось, что оба обожают бейсбол.

Медицинского образования у мистера Фокса не было. В компании он стал первым председателем правления, пришедшим с производства. В разговорах с другими коллегами Марина называла его «мистер Фокс». Обращаясь к нему прилюдно, тоже говорила «мистер Фокс». А вот называть его Джимом, когда они оставались наедине, оказалось куда труднее.

– Не надо было его туда посылать, – вздохнул мистер Фокс.

Она подняла голову, сжала его руку в своих ладонях. Будучи председателем правления, халат мистер Фокс, конечно же, на работе не носил. Сегодня на нем был темно-серый костюм с синим галстуком в полоску – достойный наряд для шестидесятилетнего мужчины, однако за пределами административного корпуса мистер Фокс в нем почему-то смотрелся нелепо. Марина внезапно подумала, что шеф напоминает человека, собравшегося на похороны.

– Но ведь ты не принуждал его ехать в Бразилию.

– Я его попросил. Конечно, он мог и отказаться, но это было маловероятно.

– Но ты же не мог предположить, что случится такое несчастье. Там, куда он поехал, было безопасно.

Марина вдруг усомнилась: так это или нет? В Бразилии, конечно, водятся ядовитые змеи и зубастые рыбы – но ведь наверняка не там, где медики проводят свои исследования. К тому же в аэрограмме было сказано, что Андерс умер от лихорадки, а не от змеиного укуса. Такое запросто могло произойти и в Миннесоте.

– Доктор Свенсон работает там уже пять лет – и ничего.

– Зараза к заразе не пристает, – проворчал мистер Фокс.

Андерс с радостью отправился на Амазонку – что правда, то правда. Специалистам по статинам не так уж часто предлагают в разгар лютой зимы поехать в Бразилию. К тому же Андерс увлекался орнитологией. Каждое лето он сажал сыновей в каноэ, и вместе они плавали по озерам на канадской границе, наблюдая в бинокль за американскими савками и хохлатыми желнами. Узнав о командировке, он первым делом заказал себе кучу атласов-определителей, а когда посылка пришла, совсем забросил работу – убрал образцы крови в холодильную камеру и погрузился в изучение красочных фотографий пернатых. Он показывал Марине птиц, которых надеялся увидеть: сережчатых якан с длиннющими пальцами, гуир с пышными хохолками, похожими на посудные щетки, – впору мыть такими птичками узкие банки, куда не пролезает рука! Он купил новый фотоаппарат с мощным объективом, позволяющим разглядеть гнездо с пятидесяти футов. При обычных обстоятельствах Андерс ни за что не позволил бы себе такую роскошь.

– …Но сейчас не обычные обстоятельства, – пояснил он и снял коллегу за рабочим столом.

Вспышка заставила Марину поднять голову, оторвав взгляд от черно-красной котинги, птички-невелички величиной с палец, сидящей в гнезде – слепленном из глины конусе, крепящемся к кончику листа.

– Сколько же их тут! Фотографировать тебе не перефотографировать, – заметила Марина.

Она внимательно разглядывала каждую иллюстрацию, поражаясь красоте и разнообразию мира пернатых. А когда увидела гиацинтового ара, то даже пожалела на миг, что мистер Фокс посылает в Бразилию не ее.

– Из-за этих птиц у тебя вообще не останется времени на доктора Свенсон.

– Думаю, я увижу предостаточно птиц, прежде чем доберусь до доктора Свенсон. А когда доберусь, она вряд ли тут же соберет вещички и свалит в свой Университет Джонса Хопкинса. Тут дело тонкое – мистер Фокс сам признал. Так что днем у меня будет полно времени на птиц.

Добраться до доктора Свенсон было задачей не из легких. Ее официальный адрес в Манаусе не имел ни малейшего отношения к полевой лаборатории, где Анника Свенсон проводила исследования. Свое местопребывание она считала необходимым держать в строжайшем секрете – во имя чистоты эксперимента и в силу особой ценности разрабатываемого препарата. Доктор Свенсон подошла к делу так основательно, что даже мистеру Фоксу про лабораторию было известно лишь одно: та находится на одном из притоков Риу-Негру. Далеко ли это от Манауса и в какую сторону – не знал никто. И увы – поиски доктора Свен-сон были самой легкой частью миссии.

Марина взглянула на Андерса, и тот снова поднял фотоаппарат.

– Перестань, – отмахнулась она и загородилась ладонью от объектива. – А если ты не сумеешь уговорить ее вернуться?

– Сумею, – заявил Андерс. – Я ей нравлюсь. Потому мистер Фокс и посылает именно меня.

Что ж, возможно, он ей и вправду понравился семь лет назад, когда доктор Свенсон на один день приехала в «Фогель» и вместе с Андерсом, четырьмя другими медиками и пятеркой менеджеров обсуждала проект бюджета бразильской программы. Марина могла бы напомнить Андерсу, что доктор Свенсон тогда понятия не имела, кто он такой, – только зачем? Он и сам наверняка это знал.

Мистер Фокс не был толком знаком с Карен Экман. Он встречал ее на корпоративных сборищах, но честно признался Марине, что в лицо не помнит. Теперь, в свете случившегося, это казалось ему почти преступлением. Мистер Фокс с благодарностью взглянул на Марину, когда та сняла халат и повесила на вешалку возле двери. Разумеется, она бы ни за что не пустила его к Карен одного. Обычно такую работу выполняют армейские капелланы, сотрудники полиции – специально обученные люди, понимающие, как постучать в дверь и сообщить весть, которая навсегда разрушит прежнюю жизнь людей, живущих в доме.

«Андерс умер».

– Она будет рада тебя увидеть, – сказал мистер Фокс.

– Слово «рада» едва ли уместно в такой ситуации, – возразила Марина.

Она искренне хотела помочь мистеру Фоксу и почтить память умершего друга, однако вовсе не считала, что для Карен будет лучше всего услышать печальную новость именно от нее. Да, Марина и Карен общались – как бездетная сорокадвухлетняя женщина общается с сорокатрехлетней матерью троих детей, как незамужняя работающая женщина общается с женой-домохозяйкой своего коллеги. Марина понимала, что Карен, пусть и не имея осознанных поводов для ревности, старается выведать о ней побольше. Когда Марина брала трубку в лаборатории, Карен вовлекала ее в обстоятельную беседу. Приглашая ее на Рождество и на барбекю в честь Дня независимости, угощая чаем, задавала глубокомысленные вопросы о протеинах; хвалила ее туфли – довольно экстравагантные желтые сатиновые балетки. Их давным-давно прислала Марине кузина из Калькутты. Марина и сама любила эти туфли и берегла для особых случаев. Когда же она сама расспрашивала Карен о мальчиках – как дела в школе, поедут ли ребята летом в лагерь, – Карен отвечала небрежно, не вдаваясь в подробности. Она была не из тех мамаш, что терзают коллег мужа подробными отчетами о том, как прошло собрание скаутов. Марина знала, что Карен не видит в ней соперницу. Рослая, угловатая, с густыми черными волосами и непроницаемым взглядом, доктор Сингх совсем не соответствовала шведским стандартам семьи Экман. Но все же Карен следила, чтобы Марина не забывалась. И Марина не забывалась. К тому же Карен никогда не говорила о своих опасениях вслух – а как защититься от несправедливого обвинения, если тебя не обвиняют? Марина была не из тех, кто способен крутить роман с чужим мужем. Для нее это было так же немыслимо, как залезть ночью в чужой дом и украсть бабушкино обручальное кольцо, ноутбук или ребенка. Вообще-то, в последнее Рождество, после двух бокалов ромового пунша ей очень хотелось обнять Карен Экман на кухне за худенькие плечи и прижаться лбом к ее лбу. Хотелось прошептать ей на ухо: «У нас с мистером Фок-сом любовь» – просто чтобы увидеть, как округлятся от изумления и радости голубые глаза. Как жаль, что Марина недостаточно опьянела! Признайся она тогда во всем – и Марина Сингх с Карен Экман стали бы добрыми подругами.

Снег падал мокрыми хлопьями и уже успел укрыть молодую траву, заморозить крокусы, лишь сегодня раскрывшие свои желтые и фиолетовые чашечки, и облепить ветви церсисов, на которых только-только появились крохотные бутоны. Мистер Фокс и Марина брели сквозь холодную слякоть, даже не думая о том, что впервые с начала своего романа вышли из лаборатории вместе. Они одолели четверть мили от южного угла кампуса «Фогеля» до парковки. Снегопад застал Марину врасплох – утром ничто не предвещало непогоды, и из дома она вышла в легких туфлях.

– Я больше тебе скажу, – произнес мистер Фокс уже в машине, включая стеклообогреватель на полную мощность. – Я и думать не думал, что Андерс там застрянет. Перед отъездом я ему сказал: «Не спеши никуда, осмотрись хорошенько, изучи обстановку». Но тогда я думал, что речь пойдет о неделе, ну, от силы о паре недель. Не более того.

– Он долго ее искал, и график нарушился с самого начала.

Андерс уехал второго января. Начальство хотело, чтобы он вылетел в Бразилию еще раньше, но Рождество в семействе Экман не пропускали никогда и ни при каких обстоятельствах. Марина показала мистеру Фоксу те несколько писем, что получила от Андерса, – ничего личного там не было. Он рассказывал про Манаус и орнитологические вылазки с гидом в джунгли. Но больше всего Андерса, похоже, изумлял дождь. Марина была уверена, что мистер Фокс тоже получал от него письма, однако шеф не обмолвился о них ни словом.

– В общем, речь шла максимум о двух неделях. Не о трех месяцах. Я собирался его вызвать…

– …Но уже не мог с ним связаться.

– Именно. – Мистер Фокс обвел взглядом размытый «дворниками» заснеженный пейзаж за лобовым стеклом. – Надо было сказать ему с самого начала, чтобы передал доктору Свенсон приказ о возвращении – и тут же садился в самолет, с ней или без нее. В конце концов, только за этим его и послали.

– Нет, так просто все бы не вышло, – пробормотала Марина, скорее сама себе, чем ему.

Никто всерьез и не рассчитывал, что доктор Свен-сон, получив приказ, сразу упакует в ящики свою лабораторию и вернется в Миннесоту, – ни Андерс, ни мистер Фокс, ни Марина. По правде говоря, ей и возвращаться-то было не обязательно. Наладь доктор Свенсон связь с головной компанией, подтверди она, что работа над препаратом близится к завершению, позволь она компании прислать в Бразилию своих экспертов – «Фогель» разрешил бы ей сидеть в джунглях сколько влезет, и денег бы не жалел. Но теперь Андерс был мертв, и надеяться на благополучный исход исследования мог только сумасшедший. При одной мысли о докторе Свенсон по спине у Марины пробегал холодок, а перед внутренним взором вставала картина пятнадцатилетней давности: она сидит в аудитории Университета Джонса Хопкинса, а перед кафедрой расхаживает доктор Свенсон, рассказывая о шейке матки с такой неистовой, дикой страстью, что никто из сотни студентов не смел даже взглянуть на часы, а уж тем более заикнуться о том, что время лекции давно истекло и слушатели опаздывают на другие занятия… Марина была второкурсницей, но слушала материал для третьего курса, так как доктор Свен-сон ясно дала понять своим студентам, что они должны посещать абсолютно все ее лекции. Но Марина и помыслить не могла о том, чтобы пропустить лекцию доктора Свенсон или уйти с нее под таким нелепым предлогом, как «время кончилось». Она словно прирастала к стулу и завороженно смотрела на снимки атипичных клеток, мелькавшие на стене так быстро, что слайд-шоу почти превращалось в фильм. Доктор Свенсон знала все, что жаждала узнать Марина. Ей были известны ответы на вопросы, которые только зрели в голове у студентки. Невысокая женщина, казавшаяся с задних рядов аудитории совсем крохотной, все говорила и говорила, даже не трудясь повышать голос, – и никто не смел двинуться с места. Ан-ника Свенсон могла держать студентов в аудитории сколько угодно. Они боялись ее – и боялись упустить хоть слово из того, что она рассказывала. Марина не сомневалась, что все, кто слушал доктора Свенсон, испытывали то же, что и она, – смесь ужаса и восторга, заставлявших мозг впитывать информацию с потрясающей скоростью. Рука Марины исписывала страницу за страницей, запечатлевая каждое слово преподавателя. На лекциях доктора Свенсон Марина научилась делать записи с быстротой судебного репортера, и это умение помогало ей потом не раз.

Марину внезапно поразило, что, думая об Аннике Свенсон, она неизменно представляет ее в университете. Не в операционной, не на обходе – только в лекционной аудитории, только на безопасном расстоянии.

Карен и Андерс Экман жили в тупике. Соседи заезжали туда осторожно, сбавляя скорость – кто-нибудь из мальчишек мог в любую минуту выкатиться на дорогу на санках или выскочить из-за куста на велосипеде.

– Здесь, – сказала Марина и показала на красный кирпичный дом.

Мистер Фокс остановил машину у кромки тротуара. Марина и Андерс никогда не говорили на эту тему, но, скорее всего, они получали одинаковое жалованье, поскольку выполняли идентичную работу. Андерс трудился в компании на несколько лет дольше и наверняка успел скопить чуть больше. Однако Марина уже выкупила свой дом, довольно маленький – и все-таки слишком большой для нее. Она регулярно делала взносы на благотворительность, а бо́льшая часть сбережений просто висела на счете в банке. А вот Андерс оплачивал дом, а еще уроки фортепиано, брекеты и летний лагерь для сыновей – и откладывал им на колледж. Как ему удавалось вытягивать семейный бюджет с женой-домохозяйкой и тремя детьми и кто будет платить по счетам теперь? Марина сидела в машине, вспоминая дни рождения и рождественские праздники Экманов, фотографии мальчишек с подарками, обернутыми в серебристую, красную или зеленую бумагу и перевязанными ленточкой, – пока снег совсем не залепил лобовое стекло.

– Вот так сюрприз! – воскликнула Карен Экман, открыв дверь.

На ней была белая вязаная шапочка, рядом на стуле лежала куртка. Обеими руками Карен пыталась удержать за рывковый ошейник громадного золотистого ретривера. В этом поединке маленькая хрупкая женщина явно проигрывала.

– Нельзя! – прикрикнула она. – Сидеть!

Марина забыла кличку пса, хотя его морда красовалась на столе Андерса рядом со снимками жены и сыновей. Ретривер ткнулся лобастой башкой в бедро хозяйки и звонко гавкнул – радость-то какая, гости посреди дня!

– Вы куда-то собрались? – с надеждой спросил мистер Фокс.

Может, и им тогда лучше уйти?

Карен покачала головой:

– Нет-нет, ничего такого. Просто собиралась забрать мальчиков из школы, а по пути заскочить в магазин, но в магазин я могу и потом съездить. Заходите в дом, а то холодно.

Пес рванулся, стремясь приветствовать вошедших, но Карен ухитрилась оттащить его в сторону.

– Тише, Буян. Сидеть!

Сидеть Буян не желал. Карен отпустила пса и принялась растирать руки – ошейник оставил на них вмятины. На кухне царили чистота и порядок: ни забытой посуды на столе, ни игрушек на полу. Марина бывала в этом доме лишь по праздникам, когда комнаты ломились от гостей. Только теперь она поняла, как здесь просторно. Детям в таком доме, должно быть, настоящее раздолье.

– Хотите кофе? – предложила Карен.

Марина повернулась к шефу и обнаружила, что тот почти спрятался у нее за спиной. Мистер Фокс и Марина были одного роста, и он даже шутил по этому поводу, когда они оставались наедине.

– Нет, спасибо.

День был пасмурный, но кое-где солнце все же проглядывало, и, отраженные снегом, его лучи расчертили кухонный стол яркими полосами. В окно, выходящее на задний двор, были видны турник и детская горка с небольшим сугробом на покатой крыше. Буян прижался к Марине и ткнулся лбом ей в ладонь. Она ласково потрепала мягкие замшевые уши пса.

– Давайте я его запру, – сказала Карен. – Иначе он будет мешаться.

Ретривер обратил на Марину затуманенный блаженством взгляд – он обожал, когда ему чешут уши.

– Нет-нет, не нужно, я люблю собак, – поспешно возразила доктор Сингх.

Без Буяна им было не обойтись. Для Карен ретривер заменит священника, сестру, мать – человека, который должен утешить в страшную минуту. Он даже заменит Андерса.

Марина снова оглянулась на мистера Фокса. Каждое мгновение, что они находились в этом доме, не сообщая Карен о случившемся, было пропитано ложью. Но шеф разглядывал фотографии на холодильнике. На одной были трое мальчишек: оба младших – светловолосые, старший – чуть темнее. На другой Андерс обнимал жену – и выглядели они ненамного старше своих сыновей. Были там и птицы – стая луговых тетеревов посреди поля, восточная синешейка, такая яркая, что казалось, тут не обошлось без фотошопа. У Андерса осталось несметное множество снимков пернатых.

Карен сняла шапочку и заправила за уши прямые светлые волосы. Румянец, запылавший на ее щеках от ворвавшегося в дверь холодного воздуха, уже исчез.

– У вас плохие новости, да? – спросила она, теребя кольца на безымянном пальце – обручальное, скромное, с маленьким бриллиантиком, и платиновое. – Я рада вас видеть, но догадываюсь, что вы пришли не просто так.

На долю секунды Марина испытала слабое облегчение. Конечно, Карен обо всем догадалась. Пусть она еще не услышала скорбную весть, душа уже все знает. Марине ужасно захотелось обнять Карен, ничего не говоря. Слова «мои соболезнования» застряли в горле.

– Верно, новости плохие, – подтвердила она и услышала, как дрогнул голос.

Теперь пора бы было заговорить мистеру Фоксу – рассказать обо всем по порядку, как-то все объяснить, пусть Марина и не понимала толком как. Но он так и рассматривал снимки – повернулся к женщинам спиной, заложил назад руки, вытянул шею и углубился в созерцание темноклювой гагары.

Карен подняла брови и слегка покачала головой.

– Письма от Андерса приходят безумные и беспорядочные, – сказала она. – То по два в день, то целую неделю ни одного. Одно пришло пару суток назад – абсолютно сумасшедшее, без даты, но, скорее всего, написано недавно. В последнее время он пишет реже. Наверное, не хочет мне сообщать, что вынужден задержаться там еще.

– Карен, слушай…

Буян встрепенулся, словно «слушай» было командой, – и сел.

– Эта работа не для Андерса, – заявила Карен, глядя на Марину, но направляя укоризненный палец в спину мистера Фокса. – Ему плохо в джунглях. Точнее, от птиц он в восторге, но остальное его сводит с ума – листва, лианы, воздушные корни и все прочее. В одном из писем он жалуется, что во сне они душат его. Андерс вырос в Крукстоне, а там и деревьев-то почти нет. Ты бывала в Крукстоне? Там сплошная прерия и больше ничего. Он всегда утверждал, что деревья действуют ему на нервы. Шутил, конечно, но в каждой шутке… Он не годится для таких миссий. Там требуется посредник, человек, умеющий улаживать конфликты, уговаривать. Я не понимаю, почему послали именно его. Андерс ладит со всеми, это верно. Но если у «Фогеля» упали акции, то это проблемы «Фогеля». Что тут может сделать Андерс? Ровным счетом ничего, и не нужно держать его в Бразилии.

Марина догадалась, что Карен обдумывала свой монолог по утрам и вечерам, когда чистила зубы, даже не подозревая, что однажды сможет высказать наболевшее лично главе компании.

– Он никогда не скажет вам об этом, мистер Фокс. Но если даже ему не удалось убедить эту ненормальную вернуться, пускай возвращается сам. Ведь у нас трое мальчишек. Неужели они закончат учебный год без отца?

На этот раз Марина успела понять, что колени вот-вот подогнутся, и упала на стул, стоявший возле кухонного островка. Вот теперь было самое время шефу включиться в разговор. Почему он до сих пор не отдал Карен письмо? Но тут Марина вспомнила, – и горе тут же захлестнуло ее новой волной, – что злосчастное послание лежит у нее в кармане. Она выдвинула из-под островка еще один стул.

– Присядь, Карен. Присядь со мной.

Ей было уже не до своих страданий. Марина внезапно осознала, какую чудовищную жестокость ей придется совершить. Ни скорбь, ни сочувствие тут не помогут. Как бы она ни старалась смягчить удар – он сокрушит Карен Экман.

– Андерс? – прошептала Карен и повторила имя мужа еще раз, громче, как будто он был в соседней комнате, как будто она и верила, и не верила тому, что услышала. Под кожу Карен словно проникли все холодные ветра Миннесоты – губы ее задрожали, пальцы судорожно вцепились в плечи. Она потребовала показать письмо, но взять его в руки не захотела – такое тонкое, голубенькое, несерьезное. Карен попросила Марину прочесть все вслух.

Отказаться Марина не могла, но как ни старалась смягчить послание, чтобы оно прозвучало более-менее человечно, вышло плохо. «Учитывая наше местонахождение, дождь, – осторожно прочла она, пропустив пассаж о беспросветной бюрократии властей (как местных, так и наших), – мы решили похоронить его здесь». Она не решилась упомянуть, что похороны оказались «делом нелегким», и пожалела, что не стала читать первый абзац. Хоть он и был банальным донельзя, без него все остальное даже на письмо не тянуло – получалась какая-то скупая телеграмма.

– Она похоронила его там? – ахнула Карен, тщетно пытаясь наполнить воздухом меха своих легких. Воздуха в кухне не было. – О господи, что ты хочешь мне сказать? Она его там закопала?!

– Скажи, кого мне позвать к тебе? Сейчас кто-то должен быть рядом с тобой. – Марина попыталась взять руки Карен в свои, но та вырвалась.

– Увезите его оттуда! Вы не имеете права оставлять его там! Это недопустимо!

В такие моменты люди обещают все, что угодно, но Марина, как ни пыталась, не сумела вымолвить ни слова утешения.

– Я не смогу его вывезти.

Марина сама ужаснулась тому, что сказала, потому что тут она отчетливо представила себе грязь под ногами, листья, могилу, в которую оползает намокшая земля. Через считаные дни на ней уже появятся свежие ростки, а через месяц захоронение и не разглядишь под ковром буйной растительности. Марину охватила паника – она физически ощутила страх удушья, который испытывал Андерс при виде лиан.

– Я не знаю, как это сделать, – честно призналась она. – Карен, послушай, скажи, кому я должна позвонить. Сейчас необходимо, чтобы рядом с тобой кто-то был.

Но Карен не понимала ее вопроса, либо не слышала его, либо не желала помогать Марине. Они остались вдвоем. Мистер Фокс сбежал, не вынеся отчаяния супруги Андерса Экмана. Карен сползла со стула на пол и зарыдала, обняв ретривера. Перепуганный, сжатый в тисках человеческого горя Буян дрожал и лизал руку хозяйки. Вскоре собачий бок стал мокрым от ее слез.

Они думали просто прийти к ней домой и все рассказать. Парочка идиотов. В ординатуре Марине приходилось извещать родственников о смерти больного – случалось это редко, лишь когда лечащий врач либо был занят, либо представлял собой слишком важную персону. Но как бы горько ни рыдали дочери, отцы, братья и жены, как бы они ни вцеплялись в нее в порыве отчаяния, Марина всегда выпутывалась без труда. Достаточно было кивнуть, и тут же подбегала сиделка, лучше знавшая, какие сказать слова и как обнять. Под рукой всегда были телефоны священнослужителей всевозможных конфессий, психологов и групп поддержки. От самой Марины требовалось разве что выписать рецепт успокоительного. Сообщая Карен о кончине Андерса, она совсем забыла о сложной инфраструктуре смерти. Сыновья Андерса наверняка уже стоят возле школы под мокрым снегом и ждут мать. Как можно было не подумать о них?! Почему она и ее начальник не догадались взять с собой надежного человека, а еще лучше – дюжину надежных людей, чтобы те окружили Карен заботой, когда на нее обрушится страшное известие? Как бы сейчас пригодились рождественские гости – женщины в свитерах с оленями, мужчины в красных галстуках, те, что всего три месяца назад смеялись в этой кухне и чокались бокалами с эггногом, сдобренным виски! Хорошо, им не хватило ума позвать сюда близких и друзей, но неужели нельзя было, выходя из лаборатории, хотя бы сунуть в карман несколько пробников ксанакса? А ждать, пока Карен успокоится сама, было нельзя. Еще немного – и учитель отведет продрогших мальчишек назад в школу, и они в ужасе вообразят, что мама умерла. Так уж устроен детский ум – в тревожную минуту ему всегда мерещится гибель матери.

Марина поднялась с пола (как она там оказалась – она не помнила), подошла к телефону и стала искать адресную книгу, картотеку «Ролодекс» – хоть что-то, где можно посмотреть нужный номер. Обнаружила она два номера газеты «Миннеаполис стар трибьюн», чистый блокнот и кофейную кружку с надписью «Я люблю свою библиотеку», набитую ручками и карандашами. К пробковой доске над телефоном был приколот листок бумаги, озаглавленный «Для няни» – там были мобильный Карен, мобильный Андерса, рабочий Андерса, номера токсикологического центра, скорой помощи, доктора Джонсона и Линн Хилдер. Вот как оно бывает при пожаре, подумала Марина. Потому-то на случай чрезвычайных ситуаций и придумали такой простой номер – 911. Когда пламя ползет по шторам, а дым наполняет комнату, прочие цифры вылетают из головы. Как бы Марина ни хотела помочь жене умершего друга, куда сильнее ей хотелось убежать из этого дома. Она сняла трубку и набрала самый нижний номер в списке. Ей пришлось вынести телефон из кухни, чтобы расслышать ответ. Линн Хилдер жила по соседству, чуть ниже по улице, а ее сыновья дружили с мальчиками Экманов. Оказывается, двадцать минут назад она выглянула из машины и предложила мальчикам подвезти их домой, а они ответили: «Спасибо, миссис Хилдер, не надо, мама скоро приедет». Теперь и Линн Хилдер рыдала – безутешно, как Карен.

– Позвоните кому-нибудь, – шепотом попросила Марина. – Позвоните в школу. Поезжайте туда и привезите мальчиков.

Вернувшись на кухню, она увидела, что Буян лежит на полу справа от хозяйки, примостив намокшую голову на бедре Карен, а слева от нее уселся мистер Фокс, который, как по волшебству, расхрабрился, стоило Марине выйти. Он медленно, размеренно гладил Карен по голове, бормоча: «Все хорошо, все будет хорошо». Та уткнулась в его плечо. От слез Карен голубые полоски на галстуке мистера Фокса потемнели и казались черными. И хотя было ясно как день, что ничего тут не хорошо, заклинание действовало – Карен старалась сдерживать рыдания.

Марина и мистер Фокс вышли из дома примерно через час – когда дозвонились до матери Карен, когда приехала ее сестра с мужем и сообщила, что из Айовы уже едет брат, когда Линн Хилдер забрала из школы мальчиков и увезла к себе домой, – детям предстояло ждать там, пока взрослые не придумают, как сообщить им страшную новость. До сих пор – с того самого момента, когда мистер Фокс появился на пороге лаборатории с голубым конвертом в руке, – Марине даже не приходило в голову искать виноватых в смерти Андерса. Это был просто несчастный случай; точно так же Андерса могло затянуть на глубину течением Амазонки. Но когда на улице в лицо им ударил ледяной ветер, а провожать их отправился только Буян, Марина заподозрила, что оставшиеся в доме люди считают виновником несчастья мистера Фокса. Уже смеркалось – дни в апреле короткие. И вправду, если бы не шеф, сыновья Экманов сейчас делали бы уроки в своей комнате или лепили на заднем дворе снежную бабу. А живой и здоровый Андерс поглядывал бы на часы в лаборатории, жаловался, что уже хочет есть, и косился на дверь. Возможно, Карен Экман и ее родственники, ушедшие с головой в печаль, пока не винят шефа, но могут обвинить потом, когда отдохнут, поспят и вновь обретут ясность мышления. Сейчас Марина сама злилась на мистера Фокса за то, что тот сбежал, оставив ее наедине с Карен, а еще за то, что не поддерживал под руку, когда она пробиралась по не расчищенной от снега дорожке. Винила ли она мистера Фокса за то, что он послал Андерса в Бразилию, как оказалось, на гибель? Марина подергала ручку прихваченной морозом пассажирской двери – безуспешно. Мистер Фокс тем временем уже сел за руль. Она смахнула снег со стекла и постучала костяшками пальцев в окно машины. Шеф повернул голову на звук и с изумлением посмотрел на Марину, словно уже успел забыть, что приехал сюда не один. Потом протянул руку и распахнул дверь.

Марина рухнула на кожаное сиденье, как могла рухнуть на мостовую перед домом Андерса, если бы пришлось ждать еще хоть одну минуту.

– Подбрось меня до моей машины, и все.

Она зажала трясущиеся руки между коленями. Марина провела в Миннесоте большую часть жизни, но еще никогда так не мерзла. Сейчас ей хотелось только одного – добраться до дома и лечь в горячую ванну.

Снегопад прекратился, но небо над прерией было серым и низким. Автотрасса, на которую они с трудом выбрались, оказалась разбитой, изрытой ямами полосой черного асфальта, разделяющей две белые пустоши. Мистер Фокс не послушался Марину. Он повез ее в Сент-Пол. Догадавшись о его намерениях, та не стала возражать, смутно понимая, что после пережитого им требуется побыть вместе. В шестом часу шеф остановил машину у ресторана, где они бывали раньше и – невероятная удача! – никогда не натыкались на знакомых. Они сели в уютном закутке в конце зала. Марина заказала красное вино и внезапно осознала, что выпить хочет даже сильнее, чем забраться в ванну. Официантка принесла ей два бокала и расставила на столе так, будто Марина ждала друга, а перед мистером Фоксом водрузила два стакана виски со льдом.

– У нас «счастливые часы», два напитка по цене одного, – пояснила она без особого счастья в голосе. – Приятного вечера.

Марина дождалась, когда официантка ушла, а затем без всякой преамбулы повторила фразу из монолога Карен, оставшуюся в памяти яснее других:

– «Если у „Фогеля“ упали акции, это проблемы „Фогеля“».

Мистер Фокс взглянул на нее как будто с тенью улыбки – или с тенью чего-то иного.

– Даже и не помню, когда я так выматывался.

Марина кивнула. Несколько минут они сидели молча – каждый ждал, что заговорит другой.

– Между прочим, наши акции растут, – заявил наконец мистер Фокс.

– Я знаю, что растут. Вот только не знаю, почему они растут и имеет ли это какое-то отношение к Андерсу.

Мистер Фокс одним глотком осушил первый стакан и легонько коснулся пальцами края второго. События этого дня состарили его. В приглушенном свете низко висящей лампы с пластиковым абажуром в стиле «Тиффани» шеф выглядел на все семьдесят, хотя через месяц ему должен был исполниться шестьдесят один год. Мистер Фокс сгорбился, опустил плечи. Очки оставили на переносице узкую багровую бороздку. Рот, когда-то добрый и мягкий, теперь напоминал тонкую щель.

Когда начался их роман, Марина работала в компании уже больше шести лет. Она привыкла к тому, что мистер Фокс – ее начальник, работодатель. Но в последние семь месяцев они пытались переосмыслить свои отношения.

– Проблема вот в чем, – мрачно проговорил мистер Фокс. – Некоторое время назад возникла… – Он замолк, словно от холода, усталости и виски забыл нужное слово. – Да, в Бразилии возникла неприятная ситуация. Но к Андерсу она не имела отношения. Я не поручал ему вмешиваться, но рассчитывал получить от него достаточно полную информацию, чтобы разобраться самому. Я видел в Андерсе человека, способного сдвинуть дело с мертвой точки. Он должен был объяснить доктору Свенсон, насколько важно, чтобы она свернула свои исследования и перешла к фазе разработки препарата. Разумеется, при поддержке других ученых. Затем, основываясь на увиденном, он должен был помочь нам с разумной оценкой сроков. То, что Андерс умер в середине этого процесса, – ужасно, что и говорить, но его смерть… – мистер Фокс помолчал, подбирая слова, и сделал большой глоток из второго стакана, – его смерть не отменяет проблему.

– А проблема в том, что препарата, о котором ты говоришь уже год, не существует? – подсказала Марина. – И вопрос не в том, что доктор Свенсон не торопится привезти его из Бразилии, а в том, что привозить-то нечего.

Мистер Фокс был слишком стар для нее – всего на пять лет моложе ее матери. Именно это услышала бы от матери Марина, решись она рассказать о своем любовнике.

– Существует препарат или нет, мне неизвестно. В этом и состояла цель командировки – добыть информацию.

– Значит, ты направил Андерса вроде как на разведку? Андерса Экмана? Да какой из него разведчик?

– Он был нашим посланником, ничего не скрывал, там нечего было скрывать. Я просил объяснить доктору Свенсон, как важно, чтобы она поскорее закончила свою часть проекта. Уехав в джунгли, она прекратила… – Мистер Фокс опять замолчал, покачивая головой и припоминая все, что прекратила доктор Свенсон. – Она все прекратила. Прервала с нами любую связь. Я подозреваю, что у нее серьезные проблемы с восприятием времени.

– Ты давно получал от нее какие-либо известия?

– Не считая сегодняшнего письма? – Он помолчал, словно считая в уме, но Марина заподозрила, что он притворяется. – Двадцать шесть месяцев назад.

– Два с лишним года? Она вообще ничего не присылала два с лишним года? Как такое возможно?!

Она хотела спросить, как мистер Фокс мог мириться с таким положением дел, но он понял ее вопрос иначе:

– Вероятно, она не чувствует ответственности перед людьми, которые финансируют ее работу. Я дал ей такой карт-бланш, что в любой другой фармакологической компании меня бы на смех подняли – и правильно бы сделали. Только поэтому доктор Свенсон и согласилась с нами сотрудничать. По нашему контракту деньги ежемесячно перечисляются на ее счет в Рио. Я оплатил постройку исследовательской станции, но даже не знаю, где она находится. Мы отправили туда по воде холодильное оборудование, стройматериалы, кучу генераторов – все необходимое для полноценной лаборатории. Она встретила груз в Манаусе, поднялась на баржу и отправилась вниз по реке. Никто из рабочих не может точно указать, где все это было выгружено.

– Раз Андерс нашел лабораторию, значит, не так уж это и сложно.

Ждать, что доктор Свенсон станет в чем-то отчитываться перед компанией, было безумием. Она даже не считала «Фогель» своим работодателем. Анника Свенсон разрабатывала лекарства, движимая собственным любопытством или в интересах науки, ей даже в голову не могло прийти, что ее труд является собственностью людей, подписывающих чеки. Это понимал любой, кто имел возможность поговорить с ней хотя бы час.

– Так вытащи пробку и осуши ванну. Перестань посылать ей деньги, и доктор Свенсон объявится.

Мистер Фокс поставил на стол почти полный стакан виски и посмотрел на Марину, как на дурочку:

– Проект нужно довести до ума, а не закрывать.

– Вот и доводи. – Марина закрыла глаза. Ей хотелось нырнуть в красное вино, плавать в нем. – Знаешь, не хочу я больше обсуждать ни доктора Свенсон, ни «Фогель», ни препарат. Да, я первая заговорила о них, и теперь жалею. Давай лучше помянем Андерса.

– Ты совершенно права, – сказал мистер Фокс, хотя в голосе его уступки не ощущалось. – Нет смысла это обсуждать – ни сейчас, ни завтра, ни послезавтра. Но поскольку сегодняшний день справедливо принадлежит Андерсу, я вот что тебе скажу: если мы найдем доктора Свенсон, мы не только получим возможность решить проблемы нашей компании, но и ответим на вопросы, касающиеся смерти Андерса.

– Вопросы? Какие вопросы?

– Поверь мне, – вздохнул он, – вопросы еще возникнут.

«Интересно, понимает ли он, что его могут обвинить в гибели Андерса?» – подумала Марина.

– Ты ведь не собираешься в Бразилию?

– Нет.

Во всем были виноваты неудачное освещение, виски и тяжелый день – это из-за них он выглядел таким стариком. Марине захотелось поскорее уехать из Сент-Пола. А когда они вернутся в Иден-Прери, она позовет мистера Фокса к себе домой. Марина не винила его ни в чем. Протянув руку через стол, она сжала пальцы шефа:

– Негоже президенту компании ехать в Бразилию.

– В Амазонии нет ничего особо опасного. Нужны лишь разумные меры предосторожности и здравый смысл.

– Я уверена, что так оно и есть, но это не значит, что надо ехать именно тебе.

– Я никуда не поеду, обещаю тебе. Анника Свенсон меня не послушает. Теперь я понимаю, что она меня никогда не слушала – ни на совещаниях, ни при подписании договора. С тех пор как она уехала, я не раз пытался с ней связаться, писал электронные письма, слал эсэмэски – в ответ лишь молчание. Тогда я стал отправлять бумажные письма. Напоминал про обязательства, про необходимость придерживаться проекта. Но даже не знаю, читала ли она мои послания.

– Значит, нужен кто-то, кого она выслушает.

– Верно. Я не продумал этот вопрос как следует, когда посылал Андерса в Бразилию. Я думал: Андерс человек толковый, обходительный и, что очень важно, сам хочет поехать – чего еще надо? Тогда я считал, что это должен быть кто-то из «Фогеля» – кто-то, но только не я.

Ох, Андерс! Тебя отправили с миссией, для которой ты не годился. И признали ошибку лишь после твоей смерти.

– Значит, теперь ты будешь искать подходящую кандидатуру?

– Уже нашел. Это ты.

Марина почувствовала, как ту ее руку, что сжимал мистер Фокс, легонько кольнуло, словно в ладонь вонзилось что-то острое. Она отдернула руку и быстро ее потерла.

– Она тебя знает, – продолжал шеф. – Она прислушается к твоим словам. Мне следовало попросить тебя об этом еще тогда. Тебя, а не Андерса. Твоя кандидатура обсуждалась, но я сказал членам правления, что уже предлагал тебе поехать, но ты отказалась. Я поступил как эгоист. Быть рядом с тобой… – Он заглянул Марине в глаза, но им обоим было слишком тяжело смотреть друг на друга, и мистер Фокс опустил взгляд. – Мне было это важно. Я не хотел, чтобы ты уезжала. Я виноват, Марина. Я послал вместо тебя Андерса, а ты справилась бы лучше, чем он.

– Но Андерс умер, – возразила она.

Ей не хотелось переноситься в прошлое и делать выбор между собой и Андерсом, гадать о том, кто из них был бы более расходным материалом в большой игре.

– По-твоему, лучше бы на его месте оказалась я?

– Ты бы не умерла, – заявил мистер Фокс без тени сомнения. – Андерса погубила собственная беспечность. Ведь не крокодил же его сожрал! Он заболел, у него началась лихорадка. Если бы ты заболела, у тебя хватило бы здравого смысла сесть на самолет и вернуться домой.

Марине не понравилось, что шеф заговорил о вине Андерса. Будто мало того, что бедняга умер вдали от дома!

– Давай-ка оставим хоть на минуту в покое нашего несчастного коллегу. – Она попыталась рассуждать логически. – В твоих аргументах очевиден изъян: ты считаешь, что я знакома с доктором Свенсон. Но я не видела ее… – Марина замолчала, прикидывая, сколько же прошло времени. – Да-да, я не видела ее тринадцать лет. Я знакома с ее тогдашними воззрениями на репродуктивную эндокринологию и, в меньшей степени, на гинекологическую хирургию, но не имею представления, что она думает по этому поводу сегодня. Я, по сути, ничего не знаю о ней – и она обо мне тоже. Она не общалась со мной тринадцать лет назад – с чего бы ей захотеть общаться со мной сейчас? Она не вспомнит ни моей фамилии, ни моего лица, ни моих оценок.

Действительно, узнает ли ее доктор Свенсон? Марине вспомнилось, как она обводила строгим взглядом аудиторию, лица студентов и ординаторов. Всматривалась в них год за годом, год за годом. Время шло, лиц становилось все больше, сотни превращались в тысячи. Но однажды доктор Свенсон общалась с Мариной Сингх лично…

– Ты недооцениваешь себя.

Марина покачала головой:

– Ты переоцениваешь доктора Свенсон. И меня. Мы с ней чужие друг другу.

Это было полуправдой. Однобокой правдой.

– Ты была ее студенткой – способной студенткой. И ты достигла успехов в ее области. Вот тебе и зацепка. С бывшей ученицей, да еще хорошей ученицей, она согласится разговаривать скорее, чем с кем-либо другим.

– Не считая ее работодателя.

Он поднял брови, довольно скверно изобразив удивление.

– Так ты полагаешь, что это я должен поехать?

– А кроме нас туда что, вообще некого отправить? Я считаю, ехать не нужно ни тебе, ни мне.

Вдруг она как наяву увидела перед собой Андерса. Тогда, перед своим отъездом, он ведь ей все рассказал. А она ничего не поняла.

– Доктор Свенсон обнаружила в дебрях Амазонки затерянную деревню, точнее, неизвестное племя, – сообщил тогда Андерс. – Женщины беременеют там до конца жизни и производят на свет здоровых детей.

– Какой ужас, – пробормотала в ответ Марина.

Она вводила данные в таблицу и, как часто бывало, слушала его вполуха.

– Правда, они живут лет на десять меньше нашего, но это общая картина для Амазонии – из-за неполноценного питания и отсутствия медицинской помощи.

– Зачем им столько детей?

Андерс оттолкнулся от стола и подкатился к Марине. Длинные ноги позволяли ему с легкостью маневрировать в тесной лаборатории, не вставая с кресла.

– Их яйцеклетки не стареют, понимаешь? Остальное тело, как и положено, дряхлеет и разрушается, а репродуктивная система – как новенькая. Это конец ЭКО. Больше никаких затрат, никаких безрезультатных попыток оплодотворения, никаких доноров и суррогатных матерей. Вечная яйцеклетка, неиссякающая менструация!

Марина подняла на него глаза:

– Слушай, хватит.

Андерс положил на стол пухлую папку, на которой значилось: «Д-р Анника Свенсон. Особенности репродуктивной эндокринологии у племени лакаши».

– Представь на минутку, что ты клинический фармаколог и работаешь в крупной компании, разрабатывающей лекарственные препараты. И к тебе приходит человек и говорит, что нашел Шангри-Ла для американских яичников.

Он сжал кисть Марины, словно предлагая ей руку и сердце.

– Представь, что рождение ребенка можно откладывать сколько угодно. Сорок пять – уже не возраст, мы говорим о пятидесяти, шестидесяти годах, а может быть, и шестьдесят не предел! Ты сможешь родить всегда, когда захочешь.

Марина понимала, что Андерс говорит о ней. Ей было сорок два. Она любила мужчину, с которым никогда не уходила вместе с работы. Она никогда не заговаривала с мистером Фоксом на эту тему, но теоретически они могли зачать ребенка. Вероятность, конечно, была небольшая. Однако была.

Марина взяла в руки папку:

– Анника Свенсон.

– Исследовательница. Вроде знаменитый этноботаник, работающий в Бразилии.

– Свенсон не этноботаник, – сообщила Марина, изучая содержание статьи: «Наступление половой зрелости у женщин лакаши»… «Рождаемость в аналогичных племенах»…

Андерс тоже заглянул в содержание, словно там и была напечатана вся правда о специализации доктора Свенсон.

– Откуда ты знаешь?

Марина тогда захлопнула и отодвинула папку. Теперь она ясно вспомнила – ей с самого начала хотелось держаться подальше от этой бразильской истории.

– Я у нее училась.

На том разговор и закончился. Потом зазвонил телефон, кто-то пришел, и больше к теме лакаши они не возвращались. Встретиться с доктором Свенсон во время ее единственного посещения «Фогеля» Марине не довелось – не было необходимости. А в заседаниях правления медики участвовали по очереди, и очередь доктора Сингх на тот момент еще не подошла. Мистер Фокс никак не мог знать о том, что связывает его подчиненную с исследовательницей племени лакаши. Если только ему не сказал Андерс.

– Что за человек эта Свенсон? – поинтересовался Андерс за пару дней до отъезда.

Марина на мгновение задумалась. Вызвала в памяти образ наставницы – стоящей в безопасном отдалении, у доски в лекционной аудитории.

– Она – ученый-медик старой закалки.

– Про нее ходили какие-нибудь легенды? Скажем, о самоубийствах студентов, которые не сдали ей экзамен?

Андерс говорил, уткнувшись в свои определители птиц, и не заметил тень, пробежавшую по лицу Марины. Она не хотела шутить на тему, в которой не находила ни капли смешного, и не хотела нечаянно сказать что-то, что выльется в трудный разговор о докторе Свенсон.

– Да, ходили, – ответила она.

В итоге и у Марины, и у мистера Фокса пропал аппетит. Они решили обойтись без ужина. Просто прикончили свои двойные порции спиртного и вернулись на парковку возле кампуса, где Марина пересела в свою машину и поехала домой. По дороге к Иден-Прери они не спорили, не обсуждали ни Бразилию, ни планы на вечер. Что тут можно было сделать, кроме как лечь вместе в постель и всю ночь обнимать друг друга, отгоняя призрак смерти? Но на парковке как-то само собой получилось, что они расстались. Друг на друга уже не оставалось сил – все отняли усталость и тяжелые мысли.

– Я позвоню тебе перед сном, – сказал мистер Фокс.

Марина кивнула и поцеловала его. А когда она вернулась домой и, приняв долгожданную ванну, легла в постель, он позвонил и пожелал спокойной ночи – ни словом не обмолвившись о прошедшем дне. Когда телефон зазвонил снова – спустя не то пять минут, не то пять часов после того, как Марина погасила свет, – она знала, что это не мистер Фокс. Первой взбудораженной мыслью было: Андерс! Он только что снился ей – звонил и сообщал, что его автомобиль заглох на заметенной снегом дороге. Просил приехать и забрать его.

– Марина, прости, я тебя разбудила.

Голос был женский. Спустя пару секунд она поняла, что это Карен. Марина заворочалась, одергивая ночную рубашку, замотавшуюся вокруг талии.

– Ничего страшного.

– Доктор Джонсон принес снотворное, но оно не действует.

– Да, таблетки иногда не помогают, – согласилась Марина и взяла со столика маленький будильник. Светящиеся зеленые стрелки показывали двадцать пять минут четвертого.

– На остальных они подействовали. В доме все спят крепким сном.

– Хочешь, я приеду? – спросила Марина.

Сейчас она была готова вернуться в дом Андерса, посидеть на кухонном полу вместе с Карен и Буяном, лечь на кровать на сторону Андерса и держать Карен за руку, пока та не заснет. На этот раз она знала, что делать.

– Нет-нет, не нужно. Со мной мои родные, пусть даже сейчас они спят. Просто я сейчас думаю обо всем, понимаешь? Я думаю об этом, – ее голос звучал в трубке удивительно спокойно.

– Да, конечно.

– И у меня возникли вопросы.

– Да-да, – пробормотала Марина, понимая, что ни на какой вопрос Карен она ответить не в состоянии.

– Например, почему она пишет, что сохранит его личные вещи, чтобы передать их его жене? Она думает, что я поеду в Бразилию за его часами? – Голос Карен дрогнул, но она быстро взяла себя в руки. – Неужели она не может отправить их по почте?

Фотоаппарат Андерса, его бумажник, паспорт, часы, может, еще определители птиц и даже что-то из одежды… Впрочем, Марина совсем не была уверена, что доктор Свенсон вернет вещи, которые сочтет ценными. Скорее отложит куда-нибудь и тут же забудет об их существовании.

– Может, она собирается передать их с кем-нибудь, кто приедет в лабораторию. Так надежнее. При почтовой пересылке вещи, наверное, часто теряются.

Марина вдруг подумала, что и это письмо тоже могло потеряться. Или прийти три дня назад. Или через месяц. Сколько они могли ждать вестей от Андерса, не подозревая, что его уже нет в живых?

– Но вдруг она не высылает вещи, потому что они все еще у него?

Марина потерла двумя пальцами переносицу, чтобы окончательно проснуться.

– Прости, я не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Что, если он не умер?

Марина откинулась на подушку.

– Карен, он умер.

– Почему я должна в это верить? Потому что так пишет какая-то сумасшедшая из Бразилии, с которой даже на связь выйти нельзя? Мне этого недостаточно. Речь о самом страшном, что только может случиться со мной, о самом страшном, что только может случиться с мальчиками. Я не приму подобное известие непонятно от кого!

Вероятность и доказательства должны находиться в равновесии. Бывает, что вероятность велика настолько, что устраняет необходимость в доказательстве. Если только речь не идет о твоем муже.

– Мистер Фокс пошлет туда кого-нибудь. Мы выясним, что случилось.

– Но допустим, что он не умер. Я понимаю, ты в это не веришь, но давай просто допустим! Что, если Андерс болен – тогда я должна поехать туда и найти его. В этом случае нельзя ждать, пока мистер Фокс соберет свое правление и направит в Бразилию еще какого-нибудь недотепу.

Глаза Марины постепенно привыкли к темноте. Она уже различала силуэты мебели в спальне, столик, лампу на нем.

– Я поговорю с ним. Обещаю. Я позабочусь, чтобы он все сделал как надо.

– Я сама полечу в Бразилию, – заявила Карен.

– Нет, не нужно. – Марина понимала, что все это последствия шока. Возможно, завтра Карен и не вспомнит ночной разговор.

Трубка долго молчала.

– Я бы полетела, – наконец проговорила Карен. – Клянусь богом, полетела бы, если бы не мальчики.

– Слушай, – сказала Марина, – прямо сейчас мы ни до чего не додумаемся. Тебе нужно отдохнуть и успокоиться. Дадим мистеру Фоксу шанс выяснить все, что можно.

– Я уже отдала мистеру Фоксу все, что у меня было.

Еще вчера Марина была уверена, что Карен больше никогда не пожелает с ней разговаривать и будет вечно винить – как гонца, принесшего в дом ужасную весть. Ночной звонок походил на прощение, и доктор Сингх почувствовала, как ее переполняет благодарность.

– Когда ты приняла снотворное? Давно?

Ответа не было. Зеленоватая секундная стрелка на будильнике миновала тройку, шестерку, девятку…

– Карен?

– Может, ты полетишь?

Вот они и добрались до сути. Марина снова увидела Андерса. Он стоял по щиколотку в воде, за спиной у него высилась непроницаемая стена из листвы. Он сжимал в руке письмо и глядел на реку, ища глазами мальчишку в выдолбленном бревне. Андерс был мертв. Может, доктор Свенсон не самый надежный человек в мире, но она точно не из тех, кто будет объявлять живого человека покойником. Доктор Свенсон не станет тратить драгоценное время на подобную ерунду.

– Ты вторая, кто сказал мне сегодня об этом.

– Андерс говорил, что ты знала ее. Что ты у нее училась.

– Да, верно, – согласилась Марина, не желая вдаваться в объяснения. Она была родом из Миннесоты. Никто этому не верил. Марина могла найти работу где угодно, но вернулась сюда, потому что любила эти края с их прериями и бескрайними небесами. Это сближало ее с Андерсом.

– Я знаю, что прошу очень много, – сказала Карен. – И я представляю себе, что ты сейчас испытываешь из-за Андерса, меня и мальчиков. Я сознаю, что злоупотребляю твоим чувством вины, что это нечестно, и все-таки хочу, чтобы ты отправилась туда.

– Понимаю.

– Я знаю, что ты понимаешь, – ответила Карен. – Но ты поедешь?

2

Перво-наперво Марина поехала в Сент-Пол к эпидемиологу. Там ей сделали прививку от желтой лихорадки и столбняка на десять лет, выписали рецепт на лариам – противомалярийное средство – и велели выпить первую таблетку сразу же, как купит лекарство. Потом нужно было принимать по таблетке в неделю во время всей поездки, а после возвращения домой – еще четыре недели.

– Осторожнее с этим препаратом, – предупредил врач. – Возможно, вам захочется прыгнуть с крыши.

Перспектива прыжка с крыши Марину не особенно напугала. Ее волновало другое – авиабилеты, англо-португальский словарь, сколько брать пептобисмола на случай несварения и когда успокоится левое плечо – после двух уколов казалось, что обе иглы сломались и торчат в кости как пара раскаленных стрел. Насущные заботы временно потеснили размышления о Карен, Андерсе и докторе Свенсон. Впрочем, думать о них у Марины уже не было сил.

На третью ночь после начала приема лариама ее мысли внезапно переключились на Индию и на отца. Накануне поездки в Амазонию Марина нечаянно разрешила загадку, о которой не вспоминала давным-давно: что отравляло ее детские годы?

Эти таблетки и отравляли.

Разгадка пришла ночью, когда Марина выскочила из постели, вся дрожа и обливаясь потом. Сон был таким ярким, что она боялась моргнуть – вдруг он вернется, если хоть на секунду закрыть глаза, – хотя в душе знала, что сон неизбежно повторится. Это был тот самый сон, который мучил ее в юности, мучил сильно, но потом прекратился на десятки лет и вернулся теперь, когда она и думать про него забыла. Стоя в темноте возле кровати, в липкой от пота ночной рубашке, Марина внезапно поняла, что в детстве принимала этот самый лариам. Мать не говорила, как называются таблетки, но, конечно же, она пила именно этот препарат – за неделю до отъезда, потом по таблетке в неделю в поездке и еще четыре недели, вернувшись домой! Таблетки означали верную возможность увидеться с отцом, поиски паспортов в ящиках стола, извлечение из подвала дорожных чемоданов. «Индийские таблетки» – так их называла мать: «Пойдем, примешь индийские таблетки».

В памяти Марины уцелели лишь обрывочные воспоминания о том, как она жила в Миннеаполисе с обоими родителями, однако приходили они по первому зову. Вот отец остановился в дверях и стряхивает снег с черных блестящих волос. Вот он сидит за кухонным столом и пишет что-то в блокноте; сигарета медленно догорает на блюдце, книги и бумаги разложены в столь строгом порядке, что семья, дабы его не нарушить, обедает в гостиной за кофейным столиком, сидя на полу. Вот он вечером поправляет ей одеяло, подтыкает со всех сторон, приговаривая: «Спи сладко-сладко в мягкой кроватке». Она так туго завернута в одеяло, что шевелить может лишь головой, и она послушно кивает и смотрит, смотрит на склонившееся над ней любимое отцовское лицо, пока глаза сами не закрываются.

Когда отец ушел, Марина не забывала его, тосковала и так и не примирилась с разлукой. «У тебя отцовский ум», – часто говорила мать. Наверное, именно поэтому отец так радовался, когда она добивалась успехов в своих любимых дисциплинах: сначала – в математике и естествознании, а позже – в статистике, неорганической химии и дифференциальном исчислении. Ее кремовая кожа была светлее отцовской, но гораздо темнее, чем у матери. Отцовскими были и черные большие глаза с густыми ресницами, и черные волосы, и рослая фигура. Встречи с отцом утешали Марину. Глядя на него, она глядела на себя, узнавала себя в нем. Она жила среди материнской родни; на праздничных обедах бледные кузины пялились на Марину, как на ламу, случайно забежавшую в дом. Продавщицы в магазине, дети в школе, врачи и водители автобусов – все интересовались, откуда она родом. Бесполезно было отвечать, что она местная, из Миннеаполиса, поэтому Марина отвечала: «Я индианка», но даже так ее не всегда понимали. («Индианка? Из какого племени – лакота?» – спросил ее как-то оператор бензозаправки, и Марина еле удержалась, чтобы не закатить глаза: мама объясняла, что закатывать глаза крайне неприлично и грубо, даже если тебе задали очень глупый вопрос.)

Годы спустя ребенок, рожденный от белой матери и студента-иностранца, который после окончания университета увез домой диплом, но не семью, стал президентом страны. Но в детстве Марины не было примера, который помог бы ей разобраться в семейных делах. В конце концов она убедила себя, что она все равно что из Индии, ведь оттуда был ее отец, он там жил, и она навещала его раз в три-четыре года, когда удавалось накопить денег на дорогу. Каждая такая поездка обсуждалась и планировалась, как событие мирового масштаба. Марина отмечала на календаре месяцы, потом недели, потом дни до отъезда. Она рвалась не только к отцу, но и к стране, где никто не оглядывался на нее – разве только полюбоваться на девочку с идеальной осанкой. Но за неделю до отъезда начинались кошмары.

Вход для пользователей

Меню