Читать онлайн Цепная лисица бесплатно

Сцена 1. Звери или люди?

Тянусь к тебе руками, пальцами, всем существом и упираюсь в непробиваемую стену. Я стёрла об неё все ногти до мяса и разбила голову ещё за те годы, когда звалась твоим другом, а теперь и этого не достойна.

Ты смотришь на меня и не видишь, словно я – твоё персональное слепое пятно. Как можешь не замечать моих взглядов? Не слышать сердца, охрипшего от крика? Я следую за тобой всюду, как на цепи. Меня душат её стальные звенья, душит любовь, та самая, о которой так часто пишут в книгах и в которую почти никто не верит.

Я следую за тобою, как живая тень. Переехала в дождливый Санкт-Петербург, поступила на твой спортивный факультет. Ты терпишь моё присутствие сквозь зубы.

Время – лучший лекарь. Есть такая сказка… Но со мной что-то не в порядке – время не властно над моею “болезнью”.

Могла ли история сложиться иначе? Могла ли она поведать о нашей семье и тихом счастье? Возможно… Но она совсем о другом – о тёмном, пугающем мире, в который я провалилась именно потому, что смотрела на тебя слишком долго. Так долго, что наконец увидела.

***

Я толкнула дверь в университетский корпус и, стараясь не отрывать взгляда от пола, быстренько добежала до аудитории, где вот-вот должна была начаться пара по методологии спорта. Боковым зрением я уловила странный силуэт – словно рядом прошёл человек с коровьей мордой и рогами длиной с мою руку. До ушей донеслось мычание.

Сглотнув вставший в горле ком страха, я шмыгнула в аудиторию и тут же, оглушённая, замерла на пороге. Мне по голове молотком ударила такая какофония запахов и звериных воплей, что я едва устояла на ногах. Если закрыть глаза, то могло показаться, что я по случайности угодила в зоопарк. “Или в дурдом”, – с отчаянием подумалось мне, пока я добиралась до заднего ряда аудитории. Спасение было близко…

– Эй, Тина! – вдруг раздалось рядом, и чья-то покрытая шерстью рука вцепилась в мой локоть. Я взвизгнула, отпрыгивая и замахиваясь сумкой с учебниками так, чтобы было удобно бить на поражение. – Ты чего психованная такая? – удивилась верблюжья морда. – Я только хотел про домашку спросить… Эй-эй, подожди, куда ты двинула? Так бы и сказала, что не дашь списать. Чего игнорировать-то? – неслось вслед, пока я, мотая головой, пробиралась к своему месту.

“Боже… Как это пережить?” – с тоской думала я, садясь на свободную скамью, вытаскивая учебник и со страхом поглядывая на однокурсников, всего за пару месяцев изменившихся до неузнаваемости.

А дело было в том, что я сошла с ума…

Совсем недавно я была обычной тихоней-студенткой, предпочитающей книжку шумной компании. Исправно посещала даже самые скучные пары, вечерами зависала в компьютере, мечтала о совместной жизни с тем, кого любила со школы.

Александр, или Алек, как его все называли, учился на том же спортивном факультете, что и я. Он с детства занимался лёгкой атлетикой, так что его выбор универа был логичен. А вот у меня случалась аритмия даже от простой стометровки. Мне бы куда больше подошёл какой-нибудь скучный исторический, где куча ботаников носа не кажут из учебников. Но когда гормоны ударяют в голову, мозг уходит в отпуск. Вот и со мной случилось так же. Да и кто в наше время выбирает университет по уму?

Даже самой себе я признавалась, что моё увлечение Алеком переходило разумные границы. Меня не просто к нему тянуло, а казалось, если не увижу его хотя бы неделю, то натурально свихнусь. Алек же старался держаться подальше. Но куда там!.. Если было нужно, я могла всю ночь дежурить у его подъезда, лишь бы утром хоть разок на него взглянуть, пусть даже издалека.

А потом случилось… это.

Это не было озарением, я не упала в обморок и не закатила истерику, а просто вдруг все прояснилось, будто надела правильные очки. Представьте, вам давно кажется, что со зрением что-то не в порядке, но никак не получается попасть к окулисту. Наконец, вы на приеме. И тут оказывается, что у вас близорукость, а не дальнозоркость, и всю жизнь вы носили неправильные очки. И вот вы надеваете новые очки с правильными стеклами. Исчезают размытые пятна. Вы видите четкие грани и мельчайшие детали. Видите суть вещей.

Вот и я словно сменила очки. В один из дней, сидя на паре, вдруг увидела, что Алек не только человек, но и пёс с вытянутой мордой и острыми стоячими ушами. С блестящим носом и короткими клыками в звериной пасти. Хвост, длинный, больше подходящий льву, с тремя кисточками на конце, наподобие жгута обвивал его поджарое тело, спрятанное под человеческой одеждой. Человек – это тело и душа, и душа Алека походила на рыжую, в человеческий рост собаку и пахла, как бочонок с мёдом.

Сказать, что я была в шоке – это не сказать ничего. Глупо, конечно, но я и правда записалась к окулисту. Купила какие-то витамины для глаз и пару пачек успокоительного, которое глотала гораздо чаще установленной нормы. Ничего не помогало. Вместо Алека я всё ещё видела рыжую антропоморфную псину.

Спустя пару месяцев аномалия вирусом перекинулась на однокурсников, потом на прохожих, и вскоре весь мир обернулся огромным зоопарком. Я спряталась дома, лишь бы не видеть доказательств своего безумия. Браузер трещал от странных запросов, но ничего, кроме комиксов с участием зверолюдей, в интернете я не отыскала. Разве что название: “Фурри”.

Мама явилась через месяц моего добровольного заточения. Ворвалась в съёмную комнату, словно ураган, разметала шторы и за уши вытащила меня на улицу. Мамина поистине недюжая хватка сочеталась с её образом белого медведя. От рыка заложило уши, при виде чёрных лезвий когтей мой голос превратился в писк, а сердце бухнулось в пятки. Но самым страшным оказалось её обещание переехать в культурную столицу и не допустить “морального падения кровиночки”. Она и понятия не имела о том, как я теперь её вижу.

И вот я уже сижу на паре, стараясь не трястись, как заяц перед стаей волков. В конце концов, мой звериный образ далеко не травоядный. Я белая полярная лисица.

– Эй, Тина! Давно тебя не видел. Прогуливаешь? – оскалилась рысья морда, которая когда-то была одногруппником Славой. Он только пришёл и теперь рылся в сумке. Славный был малый… пока не превратился в зверюгу. Кажется, я ему даже нравилась. Сквозь звериный образ угадывалось добродушное человеческое лицо. С недавнего времени я начала их различать за звериной маской, хоть это и требовало усилий.

Рысь-Слава, закинув на скамейку вещи, бесцеремонно уселся рядом и уставился на меня немигающим взглядом. Его кошачьи глаза, точно бельмо, затянула мутная плёнка. Два жёлтых клыка выглядывали из-под верхней челюсти. Руки (или правильнее сказать “лапы”?) покрывала короткая шерсть, однако пальцы напоминали человеческие, да и когтей было не видать. Может, спрятаны? Кошачьи же это умеют, верно? Одежда вполне обычная – свитер, джинсы, стоптанные ботинки на ногах. Слава, должно быть, и не подозревает, что он… Кто? Зверочеловек? Рысь? Монстр?

Я втянула голову в плечи и скользнула вдоль по скамье, чтобы оказаться как можно дальше. Но с другой стороны на меня уставились немигающие крокодильи глазки – тоже мутные от бельм. Пришлось замереть посредине.

Кажется, зря я вернулась в универ. Чёрт с ней, с этой учёбой. Катись она в пропасть! Но если мама прознает, то точно переберётся в Питер. Или, что хуже, заставит вернуться домой. Лучше уж сразу в гроб ложиться, чем снова жить под гнётом тысячи правил и вечного крика. Но что тогда делать? Денег со стипендии и раньше не хватало, а теперь, после стольких прогулов, не стоит надеяться, что удастся сохранить даже эти крохи… Бросить учёбу и устроиться работать? Но и там всюду будут монстры. Искать удалёнку? Стать вечным затворником? Если бы только можно было хоть с кем-то обсудить. Может быть, этот психоз как-то лечится.

Тут мысли прервал знакомый запах, коснувшийся носа. Обострение обоняния было ещё одним последствием моего сумасшествия. Сердце заколотилось сильнее. Моя белая Лиса радостно взвизгнула. Хорошо, что только я могла слышать издаваемые ею звуки. Я подняла глаза, и в то же мгновенье в аудиторию вошёл Алек. Рыжий пёс с весёлым взглядом и длинным хвостом, увенчанным двумя белыми и одной рыжей кисточкой.

Разглядеть любимое лицо было проще, оно словно само тянулось навстречу. Маска зверя растворилась невесомой дымкой, открывая высокий лоб, каштановые с рыжиной вихры, родинку у глаза, следы усталости в уголках губ.

Алек был высоким, с хорошим рельефом и широкими плечами. Сказывались занятия спортом. Одет всегда просто, но стильно. Стоило ему оказаться в зоне видимости, как взгляды девушек липли к нему, словно мухи на мёд. Я не была исключением. Щёки у меня пылали так, будто я наелась жгучего перца.

Поднявшись с места, я крикнула:

– Привет, Алек!

Пёс поднял морду и коротко, словно с неохотой, отсалютовал мохнатой лапой с пятью вполне человеческими пальцами. Хвост его при этом остался неподвижен. Собаки же машут им, когда рады? Или к зверолюдям это не относится? Мы всё-таки не виделись целый месяц. Если не считать тех нескольких раз, когда я выслеживала Алека возле его дома. Что, если он меня заметил? Тогда точно думает, что я не в себе…

Я плюхнулась обратно на скамейку. Надо бы всё-таки собраться и сделать МРТ мозга на предмет новообразований. Мало ли…

Следом за Алеком в аудиторию заглянул староста потока. Вот уж от кого бросало в дрожь. Серый Койот оглядел аудиторию цепким взглядом. Едко запахло степной травой и сырой землёй. Я почувствовала, как шерсть у моей Лисицы встала дыбом. Моё животное заскулило, прося унести его прочь. Раньше я ощущала её эмоции уколом инстинкта, но только сейчас они прорезались так ярко, что холодок пробежал по хребту. Койот двинулся ко мне. Он явно был не в духе.

Я стиснула кулаки, стараясь не выдать страх. Да, чокнулась, крыша набекрень, тараканы танцуют польку. Но может быть… только может быть я просто вижу больше? И эти звери и моя лиса – часть нас, наше животное наследие? Наши незримые спутники. Наши отражения. Должна ли я им доверять или напротив – подавлять? Но сложно игнорировать страх, если часть тебя скулит и рвётся прочь.

Серый, как густой туман, Койот уже стоял напротив, и я, клянусь, видела, как его взгляд изучает не меня, а мою оскаленную лису. Едкая вонь заполнила нос. В голову пришла мысль: “Угроза. Так пахнет угроза”. Койот открыл пасть, но вместо звериного рыка, я услышала обыденные, вполне человеческие слова:

– Миронова, правильно?

Я запоздало кивнула.

– Больничный принесла?

– Э-э… Какой больничный?

Койот скрестил руки на груди, глядя так, словно я была пустым местом. Мне никак не удавалось вспомнить его человеческое имя.

– Тебя не было месяц, – констатировал староста и недовольно махнул хвостом. Нет. Хвостами. Их было у него два. Я открыла рот от изумления. Это что – мутация? На подступах к горлу зародился истерический смешок.

– Тебе всё шуточки, Миронова? Может, и возвращаться из самовольного отпуска не стоило? На бюджетные места достаточно желающих.

От Койота явственно веяло угрозой, потому хотелось сжаться в комок. Но на губы, против воли, наползла нервная улыбка. Подкатывала истерика. Была у меня такая причуда – смеяться в моменты, когда стоило бы плакать…

Койот ждал ответа, прожигая взглядом. У него что сегодня день не задался, и он решил на мне отыграться? Или это что-то личное? Как бы горло не перегрыз. Я честно хотела сказать что-то вроде: “Спасибо за беспокойство, я ужасно не права”. Но моя Лиса зарычала, и с губ сорвались иные слова:

– Чего пристал? Дел других нет?

Рядом замер Слава. Прижав уши, он испуганно смотрел на Койота. Ниже сидели две подружки-кошки. Вздыбив шерсть, они припали к партам, словно готовясь в любой момент сигануть под стол.

Койот оскалился, верхняя губа угрожающе поползла вверх, демонстрируя клыки. Сквозь зверя проступило человеческое лицо – острое, правильное, с прямым носом и впалыми висками. Веки были полуприкрыты, отчего взгляд тёмных глаз казался тяжёлым. Вспомнилось и его имя – Павел.

Павел хмыкнул.

– Ты и есть моё дело. Не хочу, чтобы ты удивлялась, когда вылетишь с учёбы. – Словно в насмешку его Койот клацнул зубами. Я видела человека и зверя, как части единого целого, способные действовать отдельно. – Прошу, сделай над собой усилие, постарайся чаще притаскивать свою тощую задницу на пары. Договорились? Так что, говоришь, мне написать в журнале? Почему её величества не было месяц?

От его издевательского тона меня буквально тошнило. Больше всего на свете хотелось, чтобы Койот убрался восвояси.

– Проблемы образовались.

– Проблемы? Дай угадаю, – в голосе слышалось презрение. – Небось, от несчастной любви страдала да вином заливалась?

Павел говорил громко, так, что на нас уже многие оборачивались. Алек наверняка тоже всё слышал, и оттого было неприятнее всего.

– Какой догадливый, – огрызнулась я.

– Давай говори правду, – приказал Койот. Голос его изменился, стал тихим и тяжёлым, взгляд прожигал насквозь. А мне вдруг горло перехватило и нестерпимо захотелось рассказать ему всё, как было. Про зверолюдей и свои страхи. Я уже было открыла рот, но в последний миг зажала его руками, будто слова горохом могли высыпаться наружу.

– Это… и есть правда, – с трудом выдавила я.

Койот выглядел слегка растерянно. Словно его щёлкнула по носу приготовленная на ужин отбивная. Он нахмурился, явно желая сказать что-то ещё, но тут в аудиторию вошёл профессор.

– Не забудь отметиться в деканате, – холодно бросил староста. Его тон мог заморозить море.

Не оглядываясь, Павел пошёл прочь. Но его серый, словно густой туман, Койот до самого выхода не сводил тяжёлого взгляда с моей белой напуганной Лисицы.

Половину пары, вместо того чтобы слушать профессора, я бесполезно ломала голову над тем, что от меня нужно было старосте. И ежу понятно, разговор шёл отнюдь не о больничном. И это давление, которое я ощутила от его слов. Может, у койотов какая-то особая ненависть к лисам? Или я ему просто как человек не нравлюсь?

Я вдруг припомнила нашу предыдущую встречу со старостой. Это произошло в конце прошлого курса. Я ждала автобус на остановке, когда ко мне подошёл Павел. Не помню точно его слов, и даже лицо в памяти осталось смазанным пятном, но кажется, ему были нужны деньги. Разум словно ослеп. Точно под гипнозом, даже не подумав возразить, я сгребла всё, что было в кармане и высыпала в протянутую руку. Домой шлёпала пешком через полгорода. Ведь средств на транспорт просто не осталось…

Странный случай выветрился из памяти, а сейчас неожиданно вернулся. Что-то подсказывало – от Койота следует держаться подальше.

Когда пара закончилась, я поспешила собраться. Думала нагнать Алека и немного поболтать с ним, чтобы унять сосущую тоску под сердцем. Но дорогу неожиданно преградили – Усатая морда с ушами-кисточками, мой недавний сосед по скамье. Слава.

Рысь шевелила усами и морщила нос, словно собиралась чихнуть. И это выглядело бы даже мило, если бы не торчащие клыки.

– Тина, – позвал меня Слава. – Ты сейчас в столовую?

– Не знаю ещё. А что?

– Давай провожу.

– Не, не стоит, правда. Да и в столовую я, может, не пойду…

– Но куда-то же ты направишься? И я тебя в это куда-то и провожу, – сказал Слава и настойчиво взял меня за руку. Моей кожи коснулся шёлк шерсти, и я отдёрнула руку, точно коснулась огня. Больше от неожиданности, чем от страха.

– Мне некогда сейчас… Э-э, в другой раз, лады? – протараторила я и припустила прочь. Мнение человека-рыси меня не интересовало.

Я нервно глянула на ладонь, которой недавно коснулся Слава. Неужели все эти образы ещё и тактильны? Тогда и звериные клыки вполне могут вспороть живот. Вспомнилось, каким тяжёлым взглядом смотрел Койот. Такой будет в кошмарах преследовать… Уж не замышляет ли он чего? Но тут в поле зрения мелькнула рыжая голова, и все дурные мысли улетучились.

Десяток секунд я потратила на то, чтобы найти смелость подойти к Алеку. Ну, не съест же он меня! В конце концов, в школе мы были друзьями. А уже потом всё свелось к редким приветствиям. Мне было необходимо хоть с кем-то поделиться странными видениями. Я чувствовала, что если этого не сделаю, то натурально свихнусь. А друзей я так и не завела. Так что и обратиться больше не к кому…

– Алек! Подожди! – крикнула я, решившись. Подошла ближе. Пёс поглядел на меня примерно так же, как я недавно смотрела на Славу. Как на досадную помеху, которую, однако, не обойти.

– Чего орёшь? – нахмурился он, навострив звериные уши. Мне тут же захотелось потрогать их. Наверняка, они мягкие и тёплые на ощупь. А что почувствует сам Алек? Ему будет приятно? Или противно? Или ни то, ни другое. А если почесать? Невольно воображение наводнили неприличные сценки. Я потрясла головой, щёки горели.

– Тебя по-другому не дозовёшься, – проворчала я. – Всё-таки мы месяц не виделись… я соскучилась. Или ты меня специально избегаешь?

– С чего бы? – скривился Алек. Его взгляд вдруг скользнул куда-то мне за спину. Я обернулась, но коридор был пуст, если не считать пары незнакомых студентов. – Так чего тебе? – раздражённо поторопил Алек.

– Знаешь. Мы давно не болтали нормально. Вот я и подумала: может, сейчас у тебя найдётся время

– Вряд ли.

– Но это ненадолго.

– Слушай, Тина, в другой раз. Ок?

– Дай угадаю – в другой раз ты снова будешь занят?

– Вероятно… – он даже не пытался придумать причины для отказа. Просто занят и всё. Просто не хочет меня видеть. Просто в другой раз. Проще сказать: “Никогда”. От такого пренебрежения сводило желудок, точно я глотнула кислоты.

– Слушай, но, может, на следующей неделе найдётся часок? – попыталась я снова. Голос у меня прозвучал так жалостливо, что самой стало противно. Словно у нищего, что выпрашивает еду. Неужели я была недостойна самого короткого душевного разговора?

– Это вряд ли.

– Но почему?

– Блин! Да чего тебе вдруг приспичило-то? – рыкнул Алек, перекрещивая руки, отгораживаясь от меня и снова поглядывая куда-то мне за спину. Я ему мешала со своими непонятными делами. Может, он спешит к девушке или просто не хочет иметь со мной общих дел. Раньше он был рад каждой минуте, проведенной вместе. Я помню день, когда всё изменилось…

Мне хотелось хоть что-то сделать. Хоть какие-то другие эмоции вызвать, кроме опостылевшего раздражения. Если бы я могла, давно бы без жалости вырвала из себя чувства! Если бы могла…

Я смотрела на рыжего пса, и вдруг, подчиняясь отчаянному порыву, потянулась к нему, касаясь пальцами кончиков рыжих ушей. Кожу кольнули жёсткие волоски и…

Алек отпрыгнул в сторону, ошалело потирая затылок. Хвост прижался к ногам, а уши к голове.

– Что ты делаешь?! Тебя кто… кто научил?! – зашипел он. – Чокнутая лисица!

Меня словно током прошибло, я подалась вперёд, но Алек оттолкнул меня так испуганно, что я шлёпнулась на пол и уже снизу смотрела, как рыжий Пёс улепётывает, словно за ним гонится чума.

Пришлось закусить щёки, чтобы утихомирить судорожное дыхание и приглушить обиду. Алек не виноват, что я прицепилась, как репейник. Не виноват, что схожу с ума, если не вижу его хотя бы неделю. А между тем, дружба давно канула в лету. С того самого дня на крыше.

Почему он назвал меня лисицей? Может ли быть, что не случайно? Что, если он тоже видит зверей? Что, если все всегда их видели, кроме меня? Вот была бы злая шутка…

Сегодня Алека поймать вряд ли удастся. Да и подходить боязно. Вдруг снова будет в ответ раздражённый тон и скрещенные руки. Смешно и грустно, что и поговорить больше не с кем, кроме того, кто тебя избегает.

Ничего не оставалось, как подняться на ноги и отряхнуться. Предстояло отсидеть ещё две пары, и можно будет, наконец, вернуться домой и спрятаться в уютном свечении монитора. А может, ну её эту учёбу? Всё равно в этом месяце стипендии не видать, а натыкаться на презрительный взгляд Алека – себе дороже. Унизилась я хорошенько – можно мастер-классы давать!

Кивнув своим мыслям, я побрела к выходу из университета – широкой каменной арке, сразу за которой начиналась городская улица. Уже у самого выхода я неожиданно заметила худощавую фигуру старосты. Тот увлечённо беседовал с деканом, зверем которого оказалась ящерица.

“Вот чёрт! Теперь меня точно выпнут”, – в панике подумала я, пробираясь к выходу.

Я надеялась проскочить незамеченной, но серый зверь старосты повёл носом и уставился в мою сторону. Ящер тоже повернул голову. Его приплюснутая чешуйчатая морда напоминала инопланетное чудище. Из безгубого рта показался раздвоенный красный язык. Взгляд жёлтых глаз буквально пригвоздил меня к месту, будто муху иголкой.

Декан и староста всё ещё беседовали. Сквозь дымку я видела их обращённые друг к другу лица. Но звериные морды следили вовсе не за разговором, а за мной.

Лиса заскулила, как потерянный детёныш. Наверняка эти двое говорили обо мне. От недобрых предчувствий холодом обдало спину. Тяжесть взглядов ощущалась физически, точно мне на плечи давили кулаки в стальных перчатках. В воздухе пахло угрозой. Но вот арка, наконец, была пройдена, и я понеслась к остановке, спряталась за её стеклянными перегородками и только теперь перевела дыхание.

Страх сжимал горло. Как заводное, стучало сердце. Хотела бы я никогда больше не встречаться с Койотом. Но что-то подсказывало – если он захочет, сам найдёт, как бы ни пряталась.

Всё ещё дрожа, я запрыгнула в автобус и без сил повалилась на свободное место. На миг прикрыв веки, я вновь увидела глаза-иглы Ящера и оскал Койота. Кто-то тронул меня за плечо, от неожиданности я подпрыгнула на месте. Лошадиная голова покачивалась сверху, как музейное чучело. Слюнявые губы прошлёпали:

– Как не стыдно? Уступите пожилой женщине место!

Я спрятала лицо в ладонях и заплакала. Это были самые горькие слёзы в моей жизни.

Сцена 2. Сон

Темнота обступает плотным кольцом, к ушам едва пробиваются звуки. Кто-то распахивает скрипучую дверь, ведущую на крышу, и тьму, точно дым, вытягивает наружу.

Под звёзды первым выбегает совсем еще мальчишка: со вздёрнутым носом, тёмно-рыжими вихрами и крупной родинкой у глаза. Подросток весь светится, словно в груди у него живёт собственное Солнце. На фоне звёздного неба и одинокой обшарпанной крыши парень кажется бесконечно чуждым. Но вот к нему выходит девушка, берёт за руку, и всё становится на свои места.

Рыжеволосый паренишка подкидывает каменные крошки и, расставив руки, ходит по самому краю пятиэтажки. Ему неведом страх. Смерть и болезни – это про кого-то другого. Может, даже про другой мир. Про другую реальность. Отражая глазами звёзды, девушка влюблённо смотрит на бесстрашного парня. Она ниже ростом и кажется младше. У неё крупные, как мармеладные дольки, губы. Ресницы, тяжёлые от туши, отбрасывают на щёки длинные тени. Она что-то счастливо кричит, показывая миру крупные передние зубы и щербинку между ними.

Время ускоряется. Так всегда бывает, когда эти двое вместе, но в этот раз в воздухе разлилось предчувствие беды. Оно давит хрупкую радость, пока та не превращается в осколки. И вскоре улыбки подростков съедает злоба. Они с ненавистью кричат друг на друга. Ночь дрожит, звёзды падают стеной искр. Кружится мир, а рыжеволосый смельчак шагает по самому краю. Ненависть чёрной тучей обнимает его за плечи. Крыша кренится, и подросток срывается в пустоту.

Мир замирает, осознав ошибку. Девушка бросается к краю. Слишком поздно, чтобы успеть. Она тянет руку, воя от страха. Она готова на всё, и её рука, словно по волшебству, вдруг удлиняется. Горящие, сотканные из светящегося дыма пальцы хватают за шиворот застывшего в воздухе парня, и через миг он уже лежит на крыше рядом с девушкой.

Они оба кричат, но по-разному: девушка – от боли и ужаса, парень – от страха и открывшейся правды.

Видение померкло, сон потерял очертания. Я с криком проснулась, снова дрожа, как тогда, несколько лет назад. Ночник мерно горел, разгоняя темноту.

Заснуть удалось лишь под утро.

Сцена 3. Предупреждение

Кожа у меня была бледная, ближе к молочной. Голубые глаза смотрели угрюмо из-под отросшей чёлки. Губы – плотные, крупные, вечно яркие, как полоски непрожаренного стейка. Оскалилась сама себе – и между передними зубами обнаружилась щербинка. Так и не дошли руки поставить брекеты, а ведь сколько раз собиралась. Рост – чуть ниже среднего, фигура худощавая, но подтянутая, спасибо ненавистным стометровкам. Да, без особенных форм, но и плоской меня не назовешь. В общем, обычная. Мимо пройдёшь – не заметишь.

Я стиснула челюсти, сосредоточила взгляд. Отражение в зеркале выцвело, а на его месте проявилась белая вытянутая морда с умными жёлтыми глазами и блестящим носом. В пасти – клыки и влажный язык. Шерсть густела на шее и плотными волнами покрывала тело.

Я тронула себя за пушистые плечи, за бока. Это всё ещё было моё тело – тело человека, но покрытое белым мехом, с полукружиями когтей на вполне человеческих пальцах, и пастью, полной острых клыков. Если бы я сосредоточилась и прогнала образ лисы, то под пальцами снова обнаружилась бы человеческая кожа. Два в одном, как говорится…

Лиса и человек объединились, и всё же я различала свои чувства и её. Иногда мы действовали вместе, а иногда словно раздваивались, противореча друг другу. Я тянулась в одну сторону, лиса в другую – точь-в-точь двухголовая гидра… У других людей, как я заметила, было так же.

Иногда человек и его зверь действовали заодно, как единое целое, а в другой миг показывали разные эмоции, смотрели в разные стороны, будто между ними случился рассинхрон, и они не могли договориться, что сделать и как действовать.

Что если зверь – это вроде рудимента? Забытый звериный предок, который всегда рядом, как часть тебя, и вместе с тем – отдельно?

Невольно мне вспомнился один мальчик из детства. Обычный паренёк, с которым мы познакомились в кружке рисования для младшеклассников. Не помню его имени, только прозвище, полученное за белобрысую макушку – Репа. У Репы на ноге было шесть пальцев. Почему-то родители не стали удалять рудимент. Может быть, они посчитали это забавным? Сын-мутант – вот так шутка. Или были из приверженцев “натурального подхода”.

В итоге, шестой палец гордо демонстрировался всем желающим в свободное от рисования время и был предметом всеобщей зависти. Палец умел сгибаться и вздрагивать от щекотки, но Репа как-то поделился, что хоть и чувствует прикосновения, не может до конца управлять лишним пальцем – тот двигается по своему собственному усмотрению и желанию.

Репа однажды сказал, брезгливо рассматривая аномалию: “Словно пиявка к ноге присосалась”. Но подумав, добавил: “Но если эта пиявка делает меня особенным, то какая разница”.

Я думала про лису как про свою собственную “пиявку”. Она делала меня особенной, была связана со мной. Я чувствовала её, как чувствую руку, но всё же не была способна ею управлять. Лиса могла испугаться, запаниковать или даже обрадоваться помимо моей воли. Единственное, что было мне доступно – это фокусировать собственное зрение и менять местами образы: человеческий и звериный. Но даже когда я не видела лису, она никуда не девалась. Просто была спрятана от моих глаз.

Прямо сейчас я стояла перед зеркалом второй час подряд и училась различать зверя. Увидеть его не составляло труда. Стоило расслабиться, отвлечься, и он приходил сгустком тумана. Комковался, обретал плотность и цвет и вскоре облеплял меня, как вторая кожа. Руки удлинялись, лицо вытягивалось, по полу начинал недовольно метаться пушистый белый хвост. Затем, стиснув зубы, усилием воли я заставляла зверя блекнуть, распадаться, превращаться в едва заметную дымку.

Дымка повторяла очертания моего тела и не исчезала, как бы я ни старалась. На ум приходило слово – аура. Интересно, не её ли изучают так называемые экстрасенсы и колдуны?

На часах был полдень. Занятия в институте уже начались, но я трусливо откладывала момент, когда придётся переступить порог дома и выйти на улицу. Мир был похож на сафари с дикими животными, которые только и ждали, чтобы вцепиться кому-нибудь в глотку.

Лиса была со мною солидарна. Поджав хвост, она скулила, стоило мне выглянуть в окно. Мы с ней – та ещё парочка. Не знаю как она, а я всегда была трусихой. Однако, час назад звонила мама. Я не взяла телефон, отправив смску, что на занятиях. Но страшно было представить, что деканат всё-таки связался с ней… У них нет её телефона, но чем чёрт не шутит! Даже зверомонстры меня так не пугали, как перспектива вернуться в родной дом…

Я потёрла лицо, желая прогнать воспоминания. Сейчас я живу одна, и всё это в прошлом. Мама далеко, в другом городе, да и с возрастом она стала куда терпимее. Вот только удушающий страх остался со мной – он жил в лёгких и напоминал о себе, стоило подумать про мать.

“Забудь! – сказала я себе. – Нашла из-за чего париться! Что, других проблем нет?”

Сейчас важнее всего было поговорить с Алеком. Удостовериться, что он назвал меня “лисицей” по ошибке.

Да, подходить к Псу лишний раз – то ещё унижение. Но какие у меня были варианты?

С этими мыслями я и вышла из дома.

Улица встретила осенним ветром и неприятной мелкой моросью. Ветровку давно было пора менять на что-то посерьезнее. Закутавшись в шарф и обходя встречающихся на пути зверолюдомонстров, я грустно поплелась к остановке, к которой уже подъезжал нужный автобус.

Дойти до аудиторий мне было не суждено. У каменной арки, служившей входом на территорию университета, поджидал серый Койот. Я заприметила его ещё издали. От неприятного предчувствия похолодели ноги.

Делая вид, будто вспомнила про важные дела, я резко развернулась и торопливо двинулась в обратном от универа направлении. Глупость, конечно, вряд ли староста поджидал именно меня. Делать ему что ли нечего? Но Лиса так испуганно тявкала, а инстинкты так громко вопили, что игнорировать их было невозможно. “Лучше отойду подальше, подожду пока этот стрёмный тип свалит, и тогда уже решу, как действовать”, – подумала я.

Я шагала прочь, пытаясь отделаться от пугающего запаха Койота – сырой земли и полевой травы, но тот словно преследовал по пятам. Оставалось надеяться, что это мне попросту мерещится из-за страха.

Пройдя ещё остановку, я, наконец, оглянулась. И вздрогнула. Павел стоял прямо за моей спиной и миролюбиво улыбался. Вероятно, он редко практиковался в улыбках, потому что получалось у него из рук вон плохо. Скорее походило на оскал.

– День добрый, – хмыкнул он, как ни в чём не бывало.

– Ты ко всем людям подкрадываешься? – неприветливо спросила я.

– Нет, только к прогульщикам – по-другому их не поймаешь.

– Непрогуливающий студент – подозрительный студент, – глупо отшутилась я, но голос прозвучал, как жалкий писк.

– Тебя же зовут Аустина, если не ошибаюсь.

– Тина, – поправила я. Терпеть не могла своё полное имя.

– Ти-ина, – протянул староста, его звериные глаза прожигали во мне дыры. – Нам нужно поговорить, Тина. Давай посидим где-нибудь, – Он оглянулся. – Как тебе вон та кафешка? – Он указал на ближайшую вывеску “Кафе У дома”.

– Некогда мне с тобой рассиживать.

– Да? А чем это ты занята? Давай, я настаиваю. Угощу чаем, так и быть.

– Никак не могу, – я всё ещё лелеяла надежду сбежать, когда вдруг Койот, растеряв всю свою напускную вежливость, крепко взял меня под локоть. Я почувствовала его когти даже сквозь ветровку. Он буквально волоком потащил меня за собой. Его не волновали ни оборачивающиеся прохожие, ни моё мнение, ни уж тем более прогул занятий.

На середине пути я пришла в себя, вырвала руку и дальше пошла с гордо поднятой головой, словно это была именно моя идея: посидеть в кафе с мутным типом. А что оставалось? Не съест же он меня, в конце концов?

Мы сели за столик, и к нам процокала каблучками официантка. У неё была кроличья мордашка и торчком стоящие локаторы- уши. Плечи расправлены, грудь выставлена вперёд, как гордый трофей. И только глаза – мутные… Крольчиха замерла у нашего столика, поглядела на Койота, моргнула в растерянности и вдруг съёжилась под его взглядом. Кроличий нос заплясал, словно его кто-то дёргал за невидимые ниточки. Вжав голову в плечи, она протянула нам меню и, спустя пару секунд, уже была в противоположном конце помещения. Неужели учуяла, что столкнулась с хищником? Чувствует, но не понимает, в чём дело? Или тоже видит?

Павел повернулся ко мне. Вид у него был самый что ни на есть плотоядный.

– Ты же не собираешься её съесть? – неловко пошутила я. А в голове прозвучало продолжение – “а меня?”.

– Не люблю выковыривать шерсть из зубов.

– Для такого давно существует разделочный нож.

Койот окинул меня цепким взглядом, точно выискивая что-то на моём лице. Кивнул каким-то своим мыслям и серьёзно спросил:

– Про нож – это твоя навязчивая идея или просто неудачная шутка?

Растерянно пожав плечами, я схватилась за меню, стрельнула взглядом по столу, выискивая, чем в случае опасности можно огреть этого психа по голове.

– Поэтому поздно прозревшие так опасны, – пробормотал Павел себе под нос.

– Слушай, может хватит загадок? – у меня кончалось терпение. – В конце концов, это ты меня сюда затащил. Тебе чего нужно-то? Моё исключение так парит?

– При чём тут исключение? – отмахнулся он, будто я глупость сморозила. – Хотел удостовериться кое в чём. Вот скажи… кто я?

Отложив меню, я нацепила дежурную улыбку.

– Староста потока. Грубиян. Стрёмный тип. Достаточно?

– Кто ещё? – он ничуть не обиделся. – Может сравнишь, ну не знаю… с животным?

– А можно с деревом?

Я ясно понимала, чего он хочет, но такой поворот пугал только сильнее. С чего вдруг он мною так заинтересовался? Может, он отлавливает таких, как я, почём мне знать? Проверять желания не имелось.

– Куда подевалась вчерашняя бравада? – Койот расслабленно откинулся на стуле, его два хвоста легли ему на колени. Он задумчиво постучал когтями по столу: – Зря упрямишься. Я твой единственный шанс дожить до конца недели. Или даже до конца дня. Думаешь, я один заметил, что ты прозрела?

– Что, прости?

Павел сделал неопределённый жест рукой.

– Возвышение, прозрение, эскалация – называй, как вздумается. Вот только с чего вдруг у такой невзрачной, замкнутой зазнайки проснулся Эмон? – Он окинул меня задумчивым взглядом, будто высматривая что-то и не находя. – Выглядишь довольно заурядной. И родители, видимо, незрячие, раз совсем не в курсах. С тобой случаем чего-то драматичного в последнее время не происходило? Может, не знаю, родственник особенно эпично откинулся у тебя на глазах? Или, там, парень бросил? Для таких девушек, как ты, это равносильно концу света.

Я только головой покачала, не зная, как реагировать на такую наглость.

– А не пошел бы ты? – я встала.

Подавшись вперёд, Койот мягко обхватил моё запястье и потянул вниз, приговаривая, словно неразумному ребёнку:

– Ну-ну, расслабься, не психуй. Может, чаю? Давай-ка, садись обратно. Я не закончил.

Желания продолжать разговор не было, но ноги приросли к земле, колени подогнулись, и я села, словно под гипнозом – как тогда, в аудитории, когда Павел требовал ответа на вопрос. Только в тот раз получилось воспротивиться, а теперь – нет. Морда Койота расплылась, за ней проявилась человеческая личина. Впалые виски, резкие черты лица, угрюмый, тяжёлый взгляд, нахальная улыбка. Он отпустил мою руку.

– Тина, у меня почти нет сомнений, что ты прозрела, – самодовольно сказал Павел, забрасывая ногу на ногу. – Таких, какой ты была, мы называем “Слепыми” или “Незрячими”. Обычно зрение на звериные души открываются в подростковом возрасте, когда разум ещё пластичен и готов принять мир в любом виде. Но прозревшие после восемнадцати – чаще попросту сходят с ума. Они не готовы поверить, будто мир населён клыкастыми тварями, – староста прищурился, точно на глаз определяя мою адекватность. – Бывает, крыша у таких едет постепенно, сразу и не распознаешь. А в итоге жди беды. Нередки даже случаи массовых убийств и других ужасов.

– Намекаешь, что мне пора в дурку?! – начала закипать я.

– Просто хочу предупредить… что если не найдешь себе поручителя из зарегистрированных зрячих, то любой из нас может удавить твою лисичку без всякого наказания. Просто в целях профилактики.

– Дай угадаю… ты в этой схеме тот самый благородный “Зрячий”, готовый бескорыстно прийти на помощь?

– Ну, почему бескорыстно? Посмотрим, что ты можешь предложить в обмен.

После этих слов старосты мне окончательно стало ясно, что стоит держаться от него подальше. Я только надеялась, про “удавить” он приукрасил для пущего эффекта. Шестое чувство подсказывало, что это именно Койота, а не кого-то другого опасно встречать в тёмных переулках.

– Паша, так тебя зовут? Предлагай-ка свой бартер кому-нибудь ещё. А лучше прочисти голову, а уж потом подкатывай к девушкам. Не хочу разбираться в твоих диагнозах. Извини уж, но мне пора!

На этот раз он не стал меня останавливать, только проводил долгим нечитаемым взглядом.

***

Я сидела у закрытых дверей аудитории в ожидании окончания пары. Мне очень было нужно поговорить с Алеком, он оставался единственным человеком, которому я могла доверять. Даже если у нас случались разногласия, я знала – он не предаст. Да и у кого ещё я могла вызнать, говорил ли Койот правду?

Староста сказал: “У меня почти нет сомнений, что ты прозрела”. Значит, всё-таки не до конца уверен. А если узнает точно, что сделает?

Как эта зрячесть вообще определяется? Может быть, по глазам? Если подумать, то у большинства людей звериные глаза перетянуты мутной плёнкой. Но не у Павла. Не у Алека… Значит, я не первая, кто видит зверолюдей? Значит, не сошла с ума? Эта новость вдохновляла. А вот остальное пугало до чёртиков!

Из-за получасового опоздания профессор не пустил меня в аудиторию, так что приходилось сидеть в коридоре и ждать. “Ну и чёрт с этим профессором!” – мысленно ругалась я. – “Зачем мне дурацкая философия? Все эти заумные рассуждения яйца выеденного не стоят. Я теперь и без того гуру! Могу поведать и про иллюзорность мира и про бренность бытия. Куда до меня какой-то черепахе в профессорских очках?”

Пораздумав над сегодняшней встречей, я решила не принимать помощь Койота ни под каким соусом. Такого помощника и дьявол поберёгся бы брать на работу. От Павла за версту разило хитростью и подлостью, хотя лиса тут вроде как я. А ещё в его присутствии у меня отнимались ноги. Взять тот же случай в кафе, когда хотела уйти – и не смогла. Или давление, когда он требовал ответа на вопрос, почему меня не было месяц? Или тот давний случай с деньгами. Словно у старосты была сила. Сила подчинять.

Может, у всех прозревших есть супер-способность? Тогда, интересно, какая у Алека? И какая у меня? Было бы здорово становиться невидимой, или, например, телепортироваться в любую точку мира! А что, бывают же паранормальные силы. Может, вот оно – их объяснение?

Н-да, быстро же человек ко всему привыкает. Ещё месяц назад думала утопиться в канаве, а сегодня уже размышляю о плюсах положения. О суперсиле, блин! Что, если пройдёт неделя, и я сама буду не прочь закусить крольчихой из “кафе У дома”? Может, это вроде вампиризма, и скоро овощи мне в глотку не полезут?

Тут двери аудитории рядом скрипнули, и в коридор вышли две студентки. При их виде у меня зачесался нос – воняло рыбой и розмарином. Ещё дверь не закрылась, а одна из девушек уже доставала сигареты. Видимо, отпросились в туалет, а у самих никотиновая ломка. Одеты были в обтягивающие джинсы и майки с открытым вырезом, точно они на пляж собирались, а в универ заскочили по случайности.

– О, какие люди! Тинка, чего тут кукуешь? – неприятно осклабилась одна из девушек, Раиса. Её зверем была белая кошка с плоской мордой и длинными, густыми усищами. При желании ими можно было пол подметать вместо веника.

– Если ты ждёшь Алека, то зря булки отсиживаешь, – вмешалась её подруга Катя, Тоже из кошачьих, но тигрица. У обоих зверей глаза были мутные, бессмысленные.

– Это почему? – настороженно спросила я.

– Он теперь кутит с кудрявой гимнасткой, – Катя, не смущаясь, подпалила сигарету. – Ну той, с накачанными губами… ты разве не в курсе? Ох, бедняжка, не расстраивайся так. Знаешь, вы всё равно друг другу не особо подходили. Алек – парень востребованный, он любит девушек ну… нормальных, а не… – наклонившись так, что грудь едва не выпала из майки, Катя покрутила пальцем у моего виска, – …не психованных!

Я оттолкнула её руку, злясь, что вообще поддалась на провокацию. Надо было этих дур игнорировать и всё! “Валите!” – хотелось крикнуть мне. Но стоило взглянуть на клыки и когти, слова застревали в горле. Я и раньше не умела постоять за себя, а теперь и подавно.

Кошки противно хихикали, а у меня от злости зубы сводило.

– Тю, ну поплачь ещё, может, полегчает. Глядишь, сжалится над несчастной ботаничкой и проведёт с тобой вечерок, – не унималась Тигрица. – Ну, чего скуксилась? Мы же тебе помочь пытаемся. От доброго сердца!

Я стиснула челюсти до хруста, сжала кулаки. От гнева рябило перед глазами, покалывало затылок… а злиться мне было нельзя, иначе…

Вдруг Тигрица закашлялась, сигарета выпала из её размалёванного рта. Она схватилась за горло. Меня потом прошибло от испуга. Тигрица хрипела так, словно собиралась выкашлять лёгкие.

– Эй, ты чего! – Раиса стала хлопать её по спине. – Это всё от курева…

– Д-да уж, – прохрипела Катя, сквозь выступившие слёзы. – Фух, вроде полегче… Кха-Кх-ха. Пора завязывать. А ты чего вылупилась! – прикрикнула она, явно недовольная, что я стала свидетелем приступа.

“Она просто подавилась, так бывает”, – успокаивала я себя, глядя на удаляющиеся спины кошек. Где-то в глубине души пряталась подленькая радость за чужое страдание. Поплатились! И тут же, без промедления, в атаку кидалось чувство вины. “Ты виновата. И сама это знаешь! А если бы что-то плохое случилось? А если будут последствия?” – мрачно шептала оно на задворках сознания. Сложно было отрицать, ведь не раз и не два случалось, что для других моя злость оборачивалась бедой. Даже Алек однажды стал жертвой.

Я поглядела на часы. Пара должна была вот-вот закончиться. Хоть бы Алек согласился поговорить со мной. Раньше мы могли беседовать часами. Всё изменилось после того, как в девятом классе Алек чуть не упал с крыши. С тех пор он избегал наших встреч, каждое слово из него приходилось вырывать клещами. Я же, напротив, с той поры не могла дня прожить без мыслей о нём.

Сколько бы ни мучила себя, события той давней ночи представали размытыми кляксами, словно кто-то окунул в воду холст со свежей акварелью. Цвета, образы, звуки – на полотне воспоминаний всё смешалось. Помню только, что гуляли по крыше многоэтажки. Потом поссорились из-за ерунды, я разозлилась. А ведь знала, что злиться нельзя, уже тогда знала. Ещё с детства так бывало – если злюсь, с людьми плохое случается. Вот и тут случилось. А что именно – не знаю. Не помню… Кажется, Алек с крыши едва не упал, но до деталей, хоть убей, не додуматься. Точно стёркой по памяти провели.

Может, вот она, моя суперспособность – злиться… и людей от себя отталкивать? Если так, то я самый большой неудачник во вселенной.

До ушей донёсся нарастающий гул голосов, двери аудитории распахнулись, и в коридор вывалила толпа сонных студентов. Профессор совсем их уморил. В воздухе разлился медовый аромат. Алек. Через пару секунд я его увидела, и сердце, точно по команде, сделав кульбит, забилось чаще.

Алек шёл в обнимку с какой-то Енотихой и весело болтал со своим долговязым другом – раздолбаем, прогульщиком и любителем травки, верблюдом Ромой…

Я уже было двинулась к ним, когда Алек вдруг заметил меня. Я несмело помахала. Перемена на лице Алека походила на смену дня и ночи. Глаза потемнели, губы скривились, словно от зубной боли. Он что-то тихо сказал друзьям. Те, кинув на меня любопытные взгляды, кивнули и направились к выходу, а он торопливо зашагал ко мне. Мои и без того слабые надежды на разговор скукожились под пристальным взглядом Пса.

– Слушай, Тина… Чего тебе опять нужно? – раздражённо рыкнул Алек, беря меня за плечо и, точно надоедливого ребёнка, отводя в конец коридора. Туда, где никто не мог нас услышать. – Заняться больше нечем, кроме как путаться у меня под ногами? – его взгляд переместился мне за спину, куда-то выше моей макушки.

– Куда ты смотришь? – не удержалась я, оборачиваясь. Но за спиной было пусто. Никого…

Алек отошёл на полшага, скрестил руки, сказал медленно и чётко, точно вбивая гвозди:

– Давай-ка договоримся, что ты меня оставишь в покое, ладно? Я уже устал тебе намекать на это. Вроде же не дура? Поэтому просто скажи, что поняла, и давай разойдёмся.

Он был взбешён, как может быть взбешён пёс, которого надёргали за хвост надоедливые дети. Но ещё я видела отпечаток страха за сведёнными бровями, боль за сжатыми кулаками, отчаяние за напрягшимися плечами. Взгляд его карих глаз то и дело прыгал куда-то мне за спину, словно даже смотреть на меня ему было противно. Стоять рядом – неприятно. Говорить – мерзко.

Почему он так со мной? За что? И зачем я продолжаю этого человека любить? Вот бы вырвать больное сердце да заменить на новое, чистенькое. Но нет, стою тут, чувствуя себя медузой на песке, в которую тыкают палкой, чтобы она побыстрее издохла. И ничего не могу поделать!

Лиса не шевелилась, словно боясь сделать хуже.

– Мне нужна помощь, и… кроме тебя не к кому обратиться, – прошептала я в отчаянии.

– Что ты там бубнишь?

– … насчёт вчерашнего, – громче сказала я. – Почему ты назвал меня “Лисицей”?

Алек скривился, точно ему наступили на больную мозоль. Оглянулся, пошарил взглядом в опустевшем коридоре, обеспокоенно потёр лоб:

– Тина, если это то, о чём я думаю, то мой тебе совет – ни с кем не говори о своих странностях. Никто не должен знать, понимаешь? Ты привыкнешь. Просто живи, как жила.

– Ты тоже…

– Ни с кем Не Обсуждай. Даже Со мной, – отчеканил он. – Мне проблемы не нужны. Тем более чужие.

– Но подожди! Объясни мне… мы же друзья.

– Мы были друзьями в детстве, Тина. Но это в прошлом. Пойми уже, наконец.

После этого он развернулся и молча ушёл, оставив меня одну.

***

В университете пришлось задержаться. Профессор философии, тот самый, который утром не пустил меня на пару, завалил работой в счёт пропущенного занятия. И как только умудрилась попасться ему на глаза! Несколько часов кряду я проверяла контрольные студентов, проклиная Койота, из-за которого и опоздала на пару. Память услужливо напомнила, что я и не собиралась сегодня учиться, но вина старосты в моих глазах от этого не уменьшилась ни на йоту.

Когда я закончила, настроение было наиотвратнейшим. Итог дня: Алек послал куда подальше. Староста зубы на меня точил… Ещё и на улице царила темень, добавляя мрачных мыслей, – Питере осенью так рано наступает ночь.

Фонари только-только зажглись, и их свет едва пробивался через влажный воздух. Осенняя морось неприятно холодила кожу.

Вжав голову в плечи и подняв повыше воротник куртки, я поспешила к выходу с территории университета. Я всё думала про слова Алека. Даже в воспоминании они отдавались тянущей болью в сердце. Может, действительно, просто притвориться, что всё в порядке? Ведь научилась же видеть человеческие лица за звериными масками, так может, если тренироваться, звери и вовсе исчезнут, и буду жить, как прежде?

Я уже шагала к остановке, когда меня настигло короткое, но властное “Девушка, постойте!”.

Это оказался Ящер-декан. Он укрывался от дождя под аркой университета, примерно там же, где утром подкарауливал Койот.

– Подойдите, пожалуйста! – крикнул декан. Я приблизилась не без опаски, ведь это именно с ним вчера разговаривал Павел. Интересно, декан знает о моих прогулах? Как бы с бюджетного не выперли…

– Здрасте, – неловко поприветствовала я, стараясь не смотреть на Ящера. Уж больно жуткие у него были глаза – неподвижные чёрные бусины с жёлтой каймой, и никакой мутной плёнки. Мощную шею покрывали вертикальные складки, кожа вся в мелких чешуйках. Одет с иголочки – чёрный костюм, белая рубашка, точно Джеймс Бонд на задании.

– Добрый вечер, – очень вежливо поприветствовал он. Голос был хоть и по-стариковски хриплый, но глубокий, а тон вкрадчивый. – Сегодня вы, милая, что-то подзадержались. Закрывали долги?

– Ага, – невнятно откликнулась я, чувствуя странную дрожь в коленках. Ящер смотрел внимательно, словно ощупывая взглядом. Интересно, сколько ему лет? По голосу – старик. А по осанке – в расцвете сил. Странно, но рассмотреть человеческое лицо за маской рептилии никак не получалось. Словно звериная форма была у декана плотнее и… реальнее, чем у остальных. Мы, несомненно, встречались раньше, ведь откуда-то же знаю его должность – даже сомнений не возникает. Но вспомнить облик не выходило, тот словно ускользал из памяти.

– Напомните, пожалуйста, как вас зовут?

– Тина, – настороженно ответила я. Дождь усилился, вода попадала за воротник, но я не спешила спрятаться от непогоды под аркой.

– Тина. Да, это имя вам подходит, – как бы между прочим сообщил Ящер. – Живое. От него пахнет болотом. Берегите его. О, у вас тут сбилось. Можно? – он протянул ко мне чешуйчатые руки. Я кивнула, и Ящер, поправив мой съехавший на бок шарф, буднично сказал: – Милая, вы сегодня ничего не бойтесь. Если запутаетесь, то ищите светлое стекло. И ладонь не отпускайте, договорились?

– Какую ладонь? Я вас не понимаю, – пролепетала я, вконец растерявшись.

– Поверьте, Тина, и сам не понимаю. Просто знаю, что вам необходимо помнить про стекло. И про ладонь. А уж зачем, вы сами должны понять. Скоро, уже скоро всё случится… – добавил декан и вдруг тихо засмеялся стариковским, похожим на кашель, смехом.

Я плотнее засунула руки в карманы, пытаясь справиться с охватившей тело тревогой. В голову мне пришло, что декан не просто какая-то ящерица. А варан или вроде того.

Но кем бы он ни был, его смех настораживал, а непонятный смысл сказанных слов – пугал. Вечерняя темень вдруг показалась зловещей, а путь до дома – таким длинным, что настигнуть могла любая беда. Щурясь от дождя, я решилась спросить снова:

– Не понимаю. Вы меня предупреждаете? Но о чём? – Я прищурилась, вдруг замечая на лбу Ящера, между чешуйками, выпуклость, пересечённую чёрной прорезью. Это вроде третьего глаза, или что?

– Просто будьте осторожнее, – буднично откликнулся декан. – А мне пора, – и, не говоря больше ни слова, прихрамывая на правую ногу, он поплёлся вглубь территории университетского городка. За ним по земле волочился толстый, блестящий от дождя хвост.

Я стёрла капли с лица и, полная дурных предчувствий, поспешила под стеклянную крышу остановки. Мозг, перегруженный за день загадками и недомолвками, требовал отдыха. Какие цели у декана? Зачем эти нелепые намёки, если я ни слова не понимаю? Следует ли чего-то опасаться? И если да, то чего? Ещё и Алек со своими предупреждениями. И Павел, будь он неладен. Может, это именно он меня подстерегает в ночи? Может, о нём предупреждал Ящер?

Единственной хорошей новостью было то, что, похоже, мои прогулы совершенно никого не волновали. Но радоваться я не спешила.

В висках болезненно стучали молоточки, хотелось сжать голову руками и давить, пока они не замолкнут. Темнота сгущалась, а нужного автобуса всё не было. Время стремилось к отметке “десять вечера”. Скорей бы добраться до дома и завалиться в кровать, проспаться. Может быть, утром всё окажется сном…

Я нетерпеливо ходила вдоль остановки. Старые кроссовки, не выдержав испытание Питером, давно уже вымокли и противно хлюпали при каждом шаге.

Автобусы и маршрутки словно смыло дождём, иначе как объяснить, что за сорок минут никакой транспорт так и не подъехал? Пальцы у меня знатно продрогли, зубы не попадали один на другой. Молоточки в висках потяжелели и грозили проломить череп.

Чтобы хоть как-то сдвинуться с мёртвой точки, я решила прогуляться до ближайшего метро. А то так и состариться можно в ожидании.

Пока шла, капли барабанили по куртке, волосы прилипли к лицу гадкими сосулькам. Обиженно тявкала моя Лиса, выражая общее настроение. Плотнее затянув шарф, я семенила по улице, приглядываясь и прислушиваясь к каждому прохожему.

Мне то и дело мерещился запах сырой земли и травы, а ещё странный дух гнили, от которого сводило нутро. Тревога накатывала волнами. С каждым шагом она ширилась и множилась, грозя перерасти в беспричинную панику.

“Успокойся, ты просто накручиваешь”, – уговаривала я себя, как вдруг уловила звук шагов позади. – “Это, наверняка, прохожий и только”, – в волнении подумала я, но всё же обернулась.

Улица была безлюдна.

Редкие машины скользили тихо, словно тени. Звуки поглощал дождь. Но стоило начать идти, и уши вновь уловили отчётливую тяжёлую поступь за спиной. Сразу вспомнились разговор с деканом про стекло и про руку… а ещё его слова: “Вы сегодня ничего не бойтесь”. Ага, проще сказать, чем сделать!

Моя белая Лиса настороженно принюхалась. Запах гнили ударил в нос столь отчётливо, что я снова в испуге обернулась, крикнула в темноту:

– Эй! Кто тут!? Павел, это ты!?

Я вглядывалась в бессловесную стену дождя, как вдруг в ней мелькнула чья-то зловещая тень – словно гигантский волк с горящими глазами. К чёрту всё! Я побежала, что было духу.

Метров через триста жалобно заныла печень в боку. Теперь я уже не бежала, а ковыляла. Самым странным было то, что мне навстречу не попадалось ни одной живой души. А там, где должен был быть поворот к зданию метрополитена, – поворота не оказалось. Я в панике оглядывала дома. Неужели пропустила поворот?! Что вообще это за место!

За спиной слышалось тяжёлое дыхание, дух гнили душил. Что же мне делать! С бешено колотящимся сердцем, я, задыхаясь, понеслась, куда глаза глядят. Из-за дождя никак не получалось включить навигатор на телефоне. Пытаясь нажать нужные кнопки, я свернула на очередную улицу и застыла. Та оказалась тупиком.

Позади раздалось рычание, от которого душа упала в пятки. Я прошептала с мольбой:

– Павел, пожалуйста… – и медленно обернулась.

Передо мной стояли двое.

Сцена 4. Охотники

Это были незнакомцы. Две абсолютно одинаковые высокие фигуры в потёртых байкерских куртках. На шеях цепи, на карманах – железные заклепки с черепами. Рыжие в чёрных пятнах морды, округлые уши и насмешливый оскал. Тонкие нити слюны тянутся с подбородка. Гиены.

В первый момент казалось, будто они держатся за руки, но, приглядевшись, я поняла, что даже при желании, они не сумели бы отпустить друг друга. Их покрытые рыжей шерстью руки срослись, как срастаются сиамские близнецы в утробе.

Гиены одинаково скалились, жёлтые клыки ярко выделялись на фоне красной пасти. От одного их вида у меня во рту пересохло от страха.

Оттесняя меня к тупику, Гиены синхронно шагнули вперёд. Свет от фонаря упал на их морды – мокрые от дождя и совершенно одинаковые во всём, кроме цвета глаз. У монстра слева они были кроваво-красные, а у другого – голубые, словно лёд.

Я отступала. Всего четыре шага и спина упёрлась в шершавую, кирпичную стену. Горло сдавил приступ тошноты. Вонь была такой, словно на меня наседали гниющие трупы. И бежать от них было некуда.

– Что вам нужно?! – крикнула я. Голос сорвался, меня трясло от страха. Моя лиса скулила, испуганно втягивая носом воздух.

Гиены захихикали. Цепи на шеях подпрыгивали в такт. Громыхнула молния, освещая перекошенные весельем морды.

– Кис-кис-кис, – позвал красноглазый, поманив пальцем. – Не бойся лисичка, больно не будет.

– Ну не-ет, Жак, ты опять всё перепутал! – сказал второй. – “Кис-кис” – это про кошек. А здесь лиса.

– И как же по-твоему подзывают лис? – спросил Жак, ухмыляясь во весь рот.

– Никак. Их просто загоняют в угол и потрошат.

– Точно! И как бы я без тебя жил, Нильс?

– Очень скучно.

Чувствуя, как пугливо колотится сердце, я крикнула:

– Я вам ничего не… не сделала! Дайте мне уйти! Если вам нужны деньги, я найду…

Гиены загоготали пуще прежнего, так, словно ничего забавнее в жизни не слышали. Я лихорадочно пыталась придумать, как сбежать, но путь был один – за спинами монстров. А они вряд ли меня пропустят. Как назло, ни в одном окне, что выходило на улочку, не горел свет.

“Может, эти Гиены ничего такого и не хотят? Может, опасность мне только чудится?!” – думала я, вжимаясь в кирпичную кладку и мечтая, чтобы меня оставили в покое.

Но чуда не произошло.

Гиены приблизились, перекрывая своими тушами свет. Тот, что был красноглазым, до синяков сжал моё плечо и грубо отволок от стены. Второй схватил за лисьи уши и резко поднял в воздух, перехватил за загривок, довольно захихикал:

– Смотри-ка, Жак. Всё как обещали. Беленькая, свеженькая. Должна быть вкусной. Даже глаза ещё не до конца скинули бельмо. Ну что, белоснежка, поиграем? – он тряхнул меня за шкирку так сильно, что тело пронзила судорога. Я взвыла и со всей силы ударила мучителя в бок когтистыми лисьими лапами.

Меня встряхнули снова, куда жёстче прежнего. На сей раз насмешки в голосе не было:

– Успокойся, сука. Хуже будет.

– Отпустите… – взмолилась я, и тут же, получив кулаком под дых, захрипела от боли.

Гиены двигались, как единый организм. Сросшиеся лапы приковали их к друг другу, но не похоже, чтобы этот факт доставлял им неудобства.

Красноглазый подождал пару секунд. Убедившись, что я все поняла правильно, почти ласково погладил меня по голове. Я глухо, отчаянно зарычала, совсем по звериному. Чувство беспомощности сковало получше любых цепей.

– Страшно тебе? Это хорошо. Страх добавляет душам особенную перчинку. Ты совсем недавно прозрела, да? Наверное, немало слёз пролила от страха? Хорошо, что мы нашли тебя первыми. Ты же совсем не знаешь, что со всем этим делать, правда? Мы просто поможем друг другу. Выгодная сделка.

Моя лиса зарычала громче. В голове, как шальные, скакали мысли, и все они сводились к одному паническому крику: “Я пропала. Пропала. И теперь умру!” Я пыталась разозлиться, как сегодня в универе, но страх держал железной рукой. Как ни трепыхайся – не вырвешься.

Красноглазый Жак, который всё ещё держал меня над землёй, гаркнул:

– Нильс, хватит с едой сюсюкать! Займись делом!

"Нет-нет-нет!" – вопило сознание.

Неожиданно, со стороны улицы донёсся грохот, словно кто-то перевернул мусорный бак. Гиены замерли, сосредоточенно прислушиваясь.

– Эй, сюда, клыкастые! Быстрее. Лисичку оставьте, – невнятно раздалось из темноты. Разглядеть говорившего не было никакой возможности. Ещё один сообщник?

Глаза Гиен остекленели, уставились в пустоту. Красноглазый медленно разжал пальцы, и я упала на мокрый асфальт. Заторможенно, словно под действием снотворного, Жак обошёл брата по дуге, вставая ко мне спиной. Гиены двинулись на звук.

Я поднялась на дрожащие ноги. Руки саднило от удара о землю.

– Тина, – шепнул кто-то совсем рядом. Я вздрогнула от неожиданности. – Тш-ш, тише. Это я – Павел.

Это было невозможно, но голос шёл из глухой стены, к которой я совсем недавно прижималась спиною. Один кирпич вздрогнул, задрожал и вытянулся вперёд, став человеческой кистью.

– Хватайся быстрее! Они сейчас очухаются! Удивительно, что вообще сработало…

“Ладонь не отпускайте”, – пронеслись в памяти слова Ящера. Что, если это ловушка? Но какой ещё был выбор? Я торопливо сжала протянутую руку. В тоже мгновение она крепко обхватила мою ладонь и увлекла за собой в кирпичную кладку.

Я зажмурилась, а когда открыла глаза, дом… целый огромный кирпичный дом оказался позади, а мы с Койотом стояли на безлюдной улице, слабо освещённой фонарями. Дождь почти закончился, и от земли поднимался туман. И никаких Гиен поблизости. Только вот запах гнили никуда не делся.

– Получилось! – ошарашенно вымолвил Павел, сверкая глазами, но тут же опомнился и потащил меня вдоль домов. Он был взъерошен, шерсть слиплась и сосульками торчала в разные стороны, куртка промокла насквозь. Но ладонь его была горячей, как нагретая сковорода.

– Господи… – обморочно шептала я, стараясь не отставать. Ноги заплетались. – К-как мы прошли дом насквозь?

– Это иллюзия. Никакого дома там нет, – в волнении ответил Павел. Дыхание у него было загнанным, а сам он – как на иголках.

– Иллюзия? Но как же… я же стену чувствовала спиной!

– Сложная иллюзия. Обманка для чувств. Забей, долго объяснять.

– Ох, ладно. Но кто эти твари?! – голос у меня сорвался. Я ускорила шаг, чтобы поспевать за Койотом. От пережитого страха трясло изнутри.

– Это охотники. Я же предупреждал тебя! Они времени зря не теряли. Но уж слишком скоро заявились, даже по моим меркам.

– Охотники? На меня? Зачем я им сдалась?! – в голос прорвались нотки истерики.

– Им нужна не ты конкретно, а твой Эмон.

– Эмон?

– Лиса. Её энергия. Если заберут себе, то станут сильнее. И нет, это не преступление. Ты теперь вне закона, и, повторю ещё раз, я предупреждал!

– Бред какой-то. И что, они бы убили меня? А ты… как ты здесь оказался?

– Считай тебе повезло, что мимо проходил. Хватит болтать, шевели булками. Много будешь знать, до старости не дотянешь!

– До завтра бы дотянуть, – чуть не плача, пробормотала я.

Мы бежали так отчаянно, точно от голодной стаи волков, а улица всё не кончалась. Ветер поднялся столь сильный, что едва не выбивал дух. От холода сводило зубы. Я приметила на одном из домов табличку с номером 35, а через минуту мы снова пробежали мимо того же дома. Хоть мы двигались в одном направлении, каким-то образом окружение не менялось.

Павел тоже это заметил, выругался так цветисто, что в другое время у меня заалели бы уши. Неподалёку виднелся магазин одежды. Он был закрыт, но стеклянные витрины горели, освещая пространство. Койот бросился к магазину, начал торопливо щупать окружающие его кирпичные стены, лихорадочно ища что-то. Я растерянно топталась рядом, не зная, чем помочь.

– Ищу слабое место иллюзии, вроде стыка… – торопливо объяснил Койот, заметив моё волнение. – Эти Гиены, судя по всему, мастера наваждений… Крайне опасные мудилы.

– Это ты верно подметил, шакал! – раздалось справа, и под свет ближайшего фонаря вышли гиены. Они были разъярены, как бывают разъярены дикие звери, у которых отбирают мясо. Я отступила поближе к Койоту. Каким бы стрёмным типом тот ни был, его я опасалась куда меньше, чем этих воняющих гнилью тварей.

– Красть добычу охотника, – разевая слюнявые пасти, проревели братья, – самая тупая идея, которая могла прийти в твою безмозглую голову, шакал.

Павел, сделав вид, что крайне удивлён, улыбнулся во всю клыкастую пасть, но было видно, как у него сводит скулы от напряжения:

– Господа, тысяча извинений! – он развёл руками. Два его хвоста нервно метались по земле. – Произошло ужасное недоразумение! Мы с этой девушкой вместе. Как раз сегодня собирались регистрироваться в ведомстве. Очень жаль, что ввели вас в заблуждение. Понимаю, не очень приятно, но потраченное время я вам как-нибудь компенсирую.

Гиены смотрели недоверчиво, переводя взгляды с Койта на меня и обратно.

– Вместе? – рыкнул голубоглазый. – Что ты думаешь об этом, Жак?

– Думаю… нас пытаются обвести вокруг пальца?

– Навешать лапши, – оскалился Нильс.

– Но мы не едим лапшу, зато не против лисятины, – хмыкнул Жак. – Как ни крути, регистрация не была завершена. Никаких других меток или Уз на Лисе не имеется. А значит, Белоснежка принадлежит тому, кто первый заявит на неё права.

Павел сжал мою руку, голос его дрогнул:

– Мы как раз собирались закрепить партнёрство, когда нас грубо прервали. Но никаких обид, предлагаю просто разойтись.

– Хорошая история, жаль в неё ни капли не верится. Отойди в сторонку, шакал. Иначе сам пострадаешь!

Гиены пошли на нас, точно быки на красную тряпку. Нас разделяло не больше пары десятков шагов. Спазм сжал горло. Я слышала, как Павел шепчет что-то, словно молитву проговаривает, или заклинание. У него же есть сила, так? Значит, он может её использовать? Но почему-то не торопится? Почему?! Готовится? Ему нужно время? Или противники слишком сильны?

– Последний раз предупреждаю, мы пара, – пригрозил Павел, когда Гиенам оставалось сделать буквально пять шагов. – Тина! Подтверди! – Он с силой сжал мою ладонь. Меня затрясло, как в лихорадке, в пальцах ударами разрядов отдавался пульс.

– Это так! – крикнула я. Лиса взвыла. А следующие мои слова буквально сотрясали воздух: – Мы истинные партнёры!

Едва прозвучала последняя фраза, как нутро обожгло. В солнечном сплетении будто взорвался пузырь с раскалённой лавой. Я не успела даже вскрикнуть. Жар исчез так же быстро, как и появился.

Кажется, охотники ничего не заметили. Только Павел схватился за грудь, да обжёг меня странным взглядом.

Гиены ухмылялись во всю пасть. Им оставалось сделать всего несколько шагов. Их злобные глазки сверлили Койота, но охотники не обращали никакого внимания на меня. Правильно. Он угроза. А я – просто кусок мяса.

Койот глядел исподлобья, серые уши прижались к голове. Он молчал и не двигался. А потом вдруг отпустил мою руку и шагнул в сторону. Сдался? Бросит меня тут? У меня сердце упало. Неужели это конец?

Гиены облизнули клыки, словно чистя их перед ужином.

– Правильный выбор, шакал… – хихикнули они. Нас разделяло не более метра.

Я попятилась, упёрлась спиной в витрину. Некуда было бежать и я приготовилась драться до последнего. Выставила перед лицом сжатые кулаки, хотя едва сдерживала слёзы. Лиса скулила, вздыбив шерсть.

Монстры нависли зубастыми скалами. Красноглазый Жак попытался схватить меня за загривок – я увернулась в последний момент. Койот стоял рядом, низко опустив голову и вдруг, утробно зарычав, кинулся прямо на Гиен.

– Ах ты, маленький паршивец! – взбешённо воскликнул Нильс, отбрасывая Павла в сторону, словно он был котёнком. Староста тут же вскочил на ноги, кидаясь бешеным волком. Гиены ударили с двух сторон, навалились, вцепились зубами в серую шкуру. Койот вывернулся, выкрутился, отпрыгнул прочь. Ухо разорвано, правый глаз налился кровью.

– Валите, падальщики! – не дав опомниться, он снова бросился на Гиен.

Я вскочила на ноги, не зная куда бежать. В голове пронеслись слова декана: “ищи светлое стекло”. Единственным подходящим под описание прямо сейчас было стекло витрины рядом. Не придумав ничего лучше, я громыхнула по нему кулаком. Боль пронзила руку. Стекло даже не дрогнуло. Словно это было и не стекло вовсе…

Гиены тем временем повалили Койота на землю и мутузили дворовыми методами. Кулаками и ботинками. Скоро наступит моя очередь.

Я судорожно вздохнула, взяв себя в руки, снова посмотрела на стекло. Койот сказал: “Иллюзия”, а что если. Я сосредоточилась так, как делала, когда желала, чтобы звериная маска растворилась. Поверхность стекла задрожала дымкой. Я задержала дыхание, как перед прыжком с трамплина, и шагнула в витрину.

Навалилась темнота, в ушах раздался хлопок, точно лопнул туго надутый шар. Я зажмурилась, а когда открыла глаза – оказалась на ярко освещённой фонарями улице.

С головы будто сорвали пыльный мешок. Звуки и цвета стали ярче. Удушливый запах гнили, наконец, отступил. Справа виднелось ставшее вдруг таким родным здание метрополитена. Мимо, шурша шинами, ехали машины, куда-то спешили редкие пешеходы. Обычная вечерняя суета большого города, и только отбивающее чечётку сердце напоминало о реальности пережитого кошмара.

Павла нужно было вытащить. Но что я могла? Позвать на помощь? Но как объяснить? Нет, не получится. А что, если суметь разозлиться? Может быть моя странная способность хотя бы в этот раз сыграла бы на руку. Но злости было не сыскать, внутри плескался один лишь животный ужас.

Судорожно вздохнув, я закрыла глаза, вспоминая сегодняшнюю встречу с кошками, от неё прыгнула к разговору с Алеком, вспомнила его тон, полный надменности. И своё чувство униженности, ненужности. Вспомнила последние школьные годы, как сидела одна на задних партах, как местечковые школьные королевы не забывали скинуть со стола мои учебники. Как мать кричала по поводу и без.

Я собирала гнев по капле, пока в груди не образовалась целая лужа липкой ненависти. “Они пожалеют. Пожалеют, что встали на нашем пути… мы их уничтожим”, – шепнуло нечто на задворках сознания. А может, это были мои собственные мысли, рождённые злостью.

Стараясь не расплескать гнев, я повернулась к стене. "Это сумасшествие. Ничего не получится!" – панически крутилось в мыслях, но я гнала сомнения прочь. Какие бы мотивы не двигали Койотом, без него у меня не было и шанса спастись. А значит, и я не имела права его бросить.

Пошарив вокруг взглядом, я подняла с земли пустую стеклянную бутылку. Снова напрягла глаза, сосредоточилась, и, набрав воздуха в лёгкие, шагнула сквозь кирпичную кладку, чтобы снова оказаться на поле боя.

Гиены рыскали по углам, Койот лежал серой грудой рядом с витриной. Тонкая серебряная нить тянулась к нему из моей груди. Не было времени об этом думать…

Братья повернули ко мне свои мерзкие морды. Их пасти клацнули, они встали на четвереньки, словно гончие псы. Звериные образы слились воедино. Сквозь них проступило одно человеческое лицо – лицо мужчины, испещренное оспинами. Глаза – неподвижные, словно запотевшие стекла. Улыбка как решётка радиатора. Через миг лицо исчезло. Гиены неслись ко мне.

Мне полагалось затрястись от страха, упасть на колени и молить о пощаде. Но я не могла себе этого позволить. От напряжения сводило плечи. Странная нить, что появилось между мной и Павлом, вдруг запульсировала, наполнилась светом. К мышцам прилил жар. Весь собранный гнев поднялся жгучей волной. Я никогда раньше не использовала его в своих целях. Но сейчас нужно было очень постараться. Так, словно на кону стояли жизни!

Не зная, что ещё сделать, я размахнулась и, вложив все силы, швырнула бутылку прямо в пасть несущемуся на меня красноглазому зверю. В ушах засвистело… а Гиена, потянув за собой брата, отлетела в сторону с таким визгом, словно в неё влетел кирпич.

Не теряя ни секунды, я схватила Койота за руку, помогла подняться и втащила в витрину. Чтобы через мгновение мы с ним оказались на гулкой, освещённой фонарями улице.

Я со страхом прислушалась, принюхалась. Но Гиены за нами не последовали. Я поняла это по запаху гнили, который сначала ослабел, а потом и вовсе пропал.

Мы были в безопасности.

Сцена 5. Мир Зрячих

Я ворочалась в кровати уже третий час. Тело ломило от усталости, но сон не наступал. Голова жужжала от вопросов, как улей от пчёл. Кто на самом деле наш декан и какими силами обладает? Зачем Павел помог мне и как нашёл? Что за нить нас соединила? Какие силы доступны гиенам, и вернутся ли охотники снова?

Четыре часа назад я каким-то чудом вытащила Койота из-под носа Гиен. Павел довольно скоро очухался. При моих панических вопросах указал на соединяющую нас нить и сказал: “Этого должно хватить, чтобы Гиены отстали. Узы… уж не знаю, как вышло, что столь сложная связь так запросто появилась, но она вполне заменяет регистрацию. Скоро должна хорошо диагностироваться охотниками. Но лучше лишний раз носа из дома не высовывай. Я пока подумаю, посоветуюсь, что нам со всей этой неразберихой делать”. При этом Павел вёл себя так, словно сам вот-вот впадёт в нервный психоз. Видок у него был потрёпанный. Но от любой моей помощи отказался. Без лишних распинаний попрощался и уехал на такси домой, сообщив, что сам свяжется через день-два.

И вот теперь я ворочалась среди подушек и одеял, мучаясь от вопросов.

В итоге поспать так и не удалось. Утром из спальни выбрался настоящий зомби. Круги под глазами были цвета мокрого асфальта, руки усыпаны царапинами и ссадинами, на каждой коленке красовалось по здоровенному синяку. К тому же заложило нос и в горле першило. Но всё это казалось ерундой по сравнению с перспективой быть съеденной. Возможно, сказку о красной шапочке писали по мотивам жизни? Если подумать, много где в фольклоре животные умеют говорить. Так, может, вот она, разгадка? И дело не в фантазии автора, а в реальности, где у каждого человека есть собственный зверь.

Моя утренняя дилемма звучала так: “Быть универу или не быть”. С одной стороны, не стоило бы. Павел ясно сказал – сидеть дома. Сам он вряд ли сегодня объявится на учёбе, с такими-то синяками. Да и Гиенам подловить меня возле универа не составит труда.

С другой стороны, а где безопасно? Один на один против охотников шансов у меня не больше, чем у муравья против лупы. А в универе многолюдно, возможно, получится раздобыть номер Павла, вчера-то я взять не догадалась. Да и учёбу никто не отменял.

Мне вспомнился совет Алека – делать вид, что ничего не случилось. Но по ходу все кому надо (и не надо) уже всё про меня знают. Одна я в неведении. Так что поздно прятать голову в песок.

Набив желудок позавчерашними варёными макаронами, я с опаской выдвинулась в универ. В автобусе забилась в угол, с подозрением оглядывая каждого пассажира. Лиса принюхивалась вместе со мной. Воняло ужасно: потом, дезодорантами разных мастей и ещё много чем, но гнили не было, что, несомненно, радовало.

Сорок минут в автобусе, и вот я уже стояла перед входом. Вокруг – ни следа вчерашней зловещей атмосферы. Даже лужи и те высохли, по небу плыли редкие облачка. Тишь и благодать. Но спокойнее не становилось.

Первая пара по “Теории и методике развития спорта в России”. Скучнейшее мероприятие. Но на носу экзамены, а без посещаемости преподаватели на порог не пустят. Вылететь же я никак не могла, и не только из-за матери.

Я уже зашла в аудиторию, когда вторая причина как раз появилась на пороге. Алек. Вечно в центре внимания. Вот и сейчас он был окружён сокурсниками, которые слушали его, развесив уши. Пёс счастливо махал хвостом, но вдруг повёл мордой, точно что-то учуяв, уставился на меня. Его веселье вмиг поутихло, точно одно моё присутствие высосало светлые эмоции, как долбаный дементор.

Пёс прошёл мимо, даже не поздоровавшись. Плевать он хотел на меня и на мои опостылевшие чувства. Кто будет его винить? Вот только мне от этого легче не становилось.

– Опять куксишься, Тинка? – толкнула меня локтем плоскомордая кошка – Раиса, которая тоже была в компании Алека. – С таким лицом тебе до старости не перепадёт! И чего с руками? С кошкой подралась?

"Жаль, что не с тобой", – подумала я, спрятав исцарапанные руки за спину. И тут же пожалела об этом. На лице Раисы расцвела довольная ухмылочка.

Алек делал вид, что ничего не слышал. Смеясь, компания заняла центральные парты. Я проводила их завистливым взглядом.

Стряхнув оцепенение, забралась в самый дальний угол. На душе было гадко.

– Привет, – махнул рукой Рысь-Слава. – Чего такая потрёпанная?

– Тусила не по-детски, – буркнула я, заслоняясь конспектами. Только сочувствующих мне не хватало.

Преподаватель писал на доске тему урока, а я сверлила взглядом рыжий затылок Алека. И хотела бы, но взгляд отвести не могла. В груди скреблась тоска, от которой тянуло выть.

Всё бы отдала, чтобы избавиться от бесполезных чувств к этому человеку. Что может быть хуже, чем таскаться по пятам за тем, кто презирает твоё существование? Великая, священная любовь… Уж скорее помешательство. Болезнь, которую стоит выкорчёвывать при первых признаках. Иначе пустит корни в сердце, отравит кровь, захватит разум, сделав из тебя бессмысленного болванчика. Ещё одного одурманенного солдатика в армии так называемой "великой любви".

Словно услышав эти мысли, Алек повернул голову и мельком посмотрел в мою сторону. Через пару секунд он оглянулся снова, только на этот раз смотрел дольше и, кажется, был неприятно озадачен. Его взгляд упирался мне в солнечное сплетение.

“Если он из Зрячих, то может видеть серебряную нить, так? “ – взволнованно подумала я. Сейчас она была ярче, чем утром. Яркой паутинкой тянулась из солнечного сплетения и устремлялась вперёд, утончаясь до едва различимого волоска света. На расстоянии полуметра свечения было уже не разглядеть. Я попыталась тронуть нить, но ничего не почувствовала, пальцы без сопротивления прошли насквозь. Словно это был пучок света, выпущенный лазерной указкой.

Всю лекцию я ловила на себе взгляды Алека, а стоило паре закончиться, как он встал и под удивлённые взгляды своей компашки сразу направился ко мне. Неслыханное событие. Только меня оно скорее напугало, нежели обрадовало. Я спряталась за учебником, делая вид, что читаю.

– Что непонятного было в совете держаться подальше от неприятностей? – напряжённо спросил Алек, наклоняясь к самому моему уху.

Я молчала, низко опустив голову.

– Что это за светящаяся хрень? – шипел он получше змеи. – Только не говори, что Узы. Точно, они и есть! Вот чёрт! С кем ты умудрилась их заключить? Хоть представляешь последствия? И где тогда шляется идиот, согласившийся на подобное?! Чего за книжкой прячешься? Стыдно в глаза смотреть? Или тебе мозгов не хватает понять, во что вляпалась? Меня не зови, когда за вами корректоры явятся! – каждое слово Алека было пропитано колким раздражением. – У тебя всегда в голове был бардак, – шипел он. – Ничего не изменилось. Только вчера за мной таскалась да в глаза заглядывала, а сегодня уже Узы с кем-то успела заключить. Или тебе одного дня хватает, чтобы в кого-то втюриться? Противно смотреть.

Каждое слово жалило, отравляя кровь. Моя лиса сжалась, прижав уши к голове, вздыбив шерсть. Но от злых слов нет защиты. Слёзы подступили к векам, я едва их сдерживала. Зачем он так? Я подняла книгу над головой, словно преграду между собой и грубыми словами.

– Тебе-то что? Или ревнуешь? – огрызнулась я.

Алек замер на секунду, словно переваривая мой ответ. А потом зашептал так яростно, что у меня волосы на затылке встали дыбом:

– Ревную?! Ты с какого дуба рухнула?! Говоришь мне такое. Ты! Та, кто пялится на меня часами! Таскается всюду следом! Даже у дома караулит! Или ты думала, я не знаю?

Я зажмурилась, молясь всем богам, чтобы Алек замолчал. Хоть бы никто ничего не услышал! Что обо мне подумают? Что я как сталкер слежу за одногруппником?

Было так стыдно, что хотелось провалиться под землю, а лучше ещё глубже – в Ад, лишь бы больше никогда не сталкиваться с Алеком и с его презрением.

– Я честно терпел твои преследования, – прошептал он. – Но давай договоримся, что с сегодняшнего дня ты оставишь их в прошлом. Тем более раз у тебя теперь Узы, – последнее слово он буквально выплюнул, будто оно жгло его язык.

Я смотрела в стол и глотала слёзы. Как я могла пообещать? Ведь я пыталась и не раз! День за днём без Алека. День за днём душила крик тоски, что раковой опухолью росла в душе. Неделю, месяц, пока она не разрасталась настолько, что становилась мной. Где бы Алек ни был, как бы ни прятался, каким-то шестым чувством я знала, где искать. Это было похоже на голод или инстинкт – он сковывал, подчинял, против него не работала воля. Тоска разжимала челюсти, только когда Алек оказывался хотя бы в зоне видимости. Но полностью это чувство не уходило никогда.

Так как я могла обещать что-то, если сама себе не принадлежала?! Неужели любовь всегда такая – голодная, опустошающая, злая?

Адек ждал, и с каждой секундой тишина между нами накалялась. Я смотрела в стол и искала ответ в рисунке дерева, а потом вдруг почуяла, что Алек отдаляется. Его запах слабел.

Он не стал дожидаться ответа. Может быть, потому, что знал его?

***

Следующую пару я просидела, как в тумане, а потом и вовсе сбежала домой, наплевав на все свои планы.

Захлопнула за собой дверь, стянула ботинки, отбросила куртку и упала на кровать. Закрыла лицо подушкой и разревелась со всхлипами и судорожными вздохами, как в детстве. А после заснула, сама не поняла, как. Провалилась в темень да и зависла там на десять часов. Проснулась от настойчивой вибрации мобильника, поставленного на беззвучный режим.

Номер был незнакомый, и я помедлила, прежде чем брать трубку. А нажав на “Приём”, с опасением прислушалась.

В трубке раздался недовольный голос Павла:

– Тина, блин! Сколько можно дрыхнуть! Иди, убери эту козу с порога! И предупреждая вопросы – телефон твой взял в деканате. А теперь поторопись! – Раздались гудки. Павел повесил трубку.

Я вздохнула, сонно впихнула ноги в тапочки и вышла из комнаты в длинный коридор, в конце которого Нина Валерьевна, хозяйка квартиры, в которой я снимала комнату, мужественно не пускала Павла на порог. Нина была козой, (вот уж кому точно облик подходил на сто процентов) да к тому же глуховатой, и с места её так просто было не сдвинуть.

– Аустина правила знает! – наставительно увещевала она, перегородив коридор своей сдобной тушей. Я поморщилась. Не любила полное имя. – Да, знает! Никаких домашних свиданий, пока она снимает комнату в моей квартире! Тем более ночью! На часы посмотри, уже почти полночь. Так что уши мне не заговаривай, я за версту твои похабные мыслишки читаю! А у нас не притон! Нужно будет, Аустина позвонит. Не потеряетесь.

Я дипломатично кашлянула в кулак.

– А-а, вот и Аустина! Твой кавалер? Манер не знает! Молодёжь совсем от рук отбилась, – блеяла она, и вдруг запнулась, захлопала ресницами. – Ох, Аустиночка, ты что ли плакала? Не из-за этого ли грубияна?

Я в испуге отвернулась, пискнула:

– Ой! Извините! – а потом Павлу, чья макушка маячила в коридоре: – Выйду через пять минут. Подожди на улице, – и стремглав бросилась в комнату приводить себя в порядок.

Не удивительно, что Нина Валерьевна что-то заподозрила. Подводка была размазана по щекам, а нос и губы распухли, будто пчёлы покусали. Стыдно-то как. Что про меня Павел подумал? Что я сутки рыдала из-за пары царапин, оставленных Гиенами? Ему-то куда больше досталось!

На приведение “фасада” в норму потребовалось не меньше четверти часа. Так что я немного опоздала, о чём Койот не преминул сообщить, стоило мне оказаться на улице. Я только зябко пожала плечами в ответ, а потом замерла, глядя на соединяющий нас с Павлом… трос.

Называть это нитью не поворачивался язык. Узы теперь были толщиной с палец и светились, как неоновая трубка. Я поднесла руку. Пальцы закололо, словно от сотен незримых иголочек. От удивления даже как-то позабылись утренние неприятности с Алеком. Я вопросительно посмотрела на Койота, надеясь найти ответы в его лице. Но там царила одна лишь озабоченность и усталость. А ещё цвели синяки и ссадины. Особенно яркий фингал красовался под правым глазом. Неудивительно, что хозяйка квартиры так взбеленилась. А ведь если бы не я, Павел бы бед не знал! Хотя вопрос о том, зачем он помог и что попросит взамен, оставался в силе.

Не говоря ни слова, староста развернулся и пошёл во дворы, я двинулась следом. Ветер заунывно шуршал пооблысевшими кронами, заставляя ёжиться и глубже запихивать руки в карманы.

Сегодня Койот пах иначе. Всё так же сухой травой, но пропала едкая нота, от которой хотелось воротить нос. Да и моя лиса больше не выказывала страха, разве что настороженность. За прошедшую ночь между нами многое поменялось. Спохватившись, я сказала в угрюмую спину:

– Э-э, спасибо. Правда, спасибо, что помог вчера. Я бы пропала, если бы не ты.

Койот сделал вид, что не услышал, но уши его дрогнули.

Мы прошли до конца дома и завернули на пустынную площадку для детей. Ночная тишина и тени преобразили её, делая похожей на музей потерянного детства. Забытые игрушки в песочнице. Покосившиеся, облупленные лошадки на ржавых пружинах. Одинокие качели, тревожно колыхающиеся под весом невидимых малышей.

Койот вбежал по железной горке и уселся сверху, свесив ноги и хвосты. Я поднялась по лесенке и села рядом. Сказала:

– Странное место ты выбрал.

– Зато безлюдное.

В этот же момент протяжно заскрипел ржавый флюгер на крыше навеса, и я вздрогнула. Павел скептически покачал головой, буркнул:

– Ветер.

К щекам невольно прилил жар смущения, и я порадовалась, что вокруг темно. Не глядя на меня, староста мрачно сказал:

– Честно сообщу, с этими Узами встряли мы с тобой по-чёрному. В дырявой лодке ты больше не одна, можешь радоваться.

– Что-то не хочется, – ответила я.

– Ты же совсем ничего не понимаешь.

– Так, может, расскажешь?

Койот вздохнул, механически пошарил по карманам. Чертыхнувшись, объяснил:

– Не вовремя бросил курить. Нервы совсем ни к чёрту.

Я терпеливо ждала, когда он приступит к сути. Мне уже настолько опостылело теряться в догадках, что я была готова к любой правде, насколько бы безумной она не оказалась. Вздохнув, Койот начал рассказ:

– Видишь ли, лисичка, есть множество теорий, почему происходит именно так, а не иначе. Это как с зарождением жизни. Никто на самом деле не знает, но из тысячи предположений какое-то оказывается более здравым, и вот его уже печатают в учебниках по биологии. Тут так же. То, что я тебе скажу, просто общепринятая теория среди Зрячих, – он запрокинул голову, глядя на редкие звёзды. – Считается, что эволюция есть не только у физического тела, но и у души. Изначально искра жизни зарождается в мёртвом океане, а тот в свою очередь находится в мёртвом мире. Зародившись, искра стремится пересечь мёртвый океан, чтобы прийти в наш мир. Сначала её сила столь мала, что она способна родиться только насекомым. Но путём перерождений, душа набирает энергию, вроде как наращивая “мясо”. Сначала она множество раз рождается насекомым, потом зверем. А спустя ещё минимум четыре десятка перерождений, приходит в этот мир человеком. Но вот скажи, что отличает нас от животных?

– М-м… Умение строить проблемы на ровном месте? – пошутила я.

– В точку, – хмыкнул Павел. – А штука, которая нас заставляет это делать, зовётся Разум. Так вот, звериную часть души, ту самую, что ты начала недавно видеть, называют Эмон. А человеческую, разумную часть зовут Рамна. И эти две половины вечно спорят и противоречат одна другой. Отсюда раздвоение. У обычного животного такого не бывает, потому что нечему раздваиваться. А вот в человеке борются Рамна и Эмон. Чаще всего разум побеждает. Как итог, человек свою животную натуру отрицает, эмоции подавляет, а на интуицию кладёт болт! Случаются и исключения. В основном у сильных душ… Если Рамна и Эмон в балансе, то и раздваиваться они не будут.

Я задумалась, вспоминая, что так и не смогла рассмотреть человеческого лица Декана. Значит, он находится в балансе со своим Эмоном?

– Н-да, теперь кое-что становится понятней, – пробормотала я. – Значит, нет никакого Рая и Ада?

– Ты расстроена? Ну, если тебе станет приятней, совсем прогнившие души попросту растворяются в мёртвом мире. Навсегда. Никакого перерождения. Не знаю, как именно это работает, но могу подкинуть книжку, если интересно.

– Может быть попозже. Так а почему этих зверей, Эмонов, видят не все люди?

– Могла бы и сама догадаться, почему, – хмыкнул Павел, взъерошивая себе волосы, становясь похожим на разбойника с большой дороги. – Зрячие – это ещё одна ступенька эволюции душ! И ступенька эта наступает далеко не у всех. У Зрячих есть своя собственная иерархия по уровню силы. Есть те, кто просто видят души, есть те, у кого ещё и способности прилагаются. Всё зависит от количества духовной энергии. Вот охотники и занимаются тем, что состригают чужую энергию, усиливая собственную душу. Потому и способности у охотников обычно развиты до крышесносного предела.

– Но почему обо всём этом так мало известно? Если существуют люди, способные иллюзии накладывать, то как об этом не прознали?

– Вот сейчас глупости говоришь. Про ведьм, колдунов и экстрасенсов слышала?

– Да

– А слово “фамильяр” о чём-нибудь говорит?

– Ага. Но разве это не спутник колдуна, вроде животного-помощника?

– Некоторые культуры выделяют Эмона в отдельное существо, отсюда и предания. Колдуны и ведьмы – просто плохо скрывающиеся “Зрячие”. Или шарлатаны, что тоже бывает. Вообще в мире все высшие должности занимают именно прозревшие. Даже существуют особые школы, которые помогают развивать способности и всё такое. Но процент Зрячих невелик, может, около семи-восьми процентов от всего населения Земли.

– То есть примерно… каждый пятнадцатый? Это не мало.

– В общем-то да Но зрячая элита обычно тусит отдельно от обычных смертных. Связано это ещё с тем, что шанс рождения ребёнка с сильной душой гораздо выше в семье из двух сильных зрячих родителей. Обычно везёт первенцу Хотя, по-разному бывает. Прозрение случается в подростковом возрасте, в 14-16 лет. В это время школы прочёсывают Кураторы, выискивая таких детей и просвещая насчёт происходящего.

– А я?

– Ты относишься к запоздавшим. Эскалация в твоём возрасте может произойти по причине сильного потрясения или… упражнений. Но вряд ли ты часами медитировала?

– Конечно, нет, разве что над учебниками. Но и потрясений за последнее время со мной не случалось.

Койот неопределённо пожал плечами:

– Может, ты просто не поняла? Потрясение для души и для тела – разные вещи.

– Ну, допустим, – с сомнением сказала я. – Так охотники напали на меня, потому что я из этих старопрозревших?

– Ага. Дело в том, что если человек не прозрел вовремя, значит его душа не была для этого готова. Слишком слабая. А теперь представь, какая-нибудь женщина средних лет вдруг вместо обычных людей вокруг начинает видеть монстров Что она подумает? Вероятно, попросту свихнётся! Люди теряют разум, потому что их Рамна слаба. Она попросту засыпает. Вожжи берёт Эмон и его звериные инстинкты. А что делает напуганный зверь?

– Защищается?

– Вот именно! Результаты самые плачевные. Помнишь случай с перестрелкой в школе, когда учитель принёс в класс ружьё и расстрелял половину учеников, а потом и себя?

– Боже

– Да уж. И таких случаев немало. Каждый год то тут, то там происходит нечто подобное. Усмирить несчастных без убийства можно только одним способом – оттяпав кусок души. Это лишает истинного зрения. Возвращает в “слепую” стадию. Такие бедняги ещё лет десять проводят в психушках. На мой взгляд, смерть была бы гуманнее. В России за порядком среди Зрячих следит ведомство Эмозор. Надеюсь, тебе не придётся с ними столкнуться – те ещё толстолобые идиоты. Думаю, им там на лапу не слабо отвалили, чтобы закон об охотниках утвердить. Люди есть люди, сама понимаешь. Хотя, кстати, об охотниках немногие знают, даже среди Зрячих. Иначе бы развелось таких охотничков, как нерезаных собак. Единственный способ избежать худшего – чтобы кто-то из уже зарегистрированных Зрячих взял под опеку потенциальную добычу.

– А Узы? – я показала на светящуюся вязь, которая нас соединяла.

– Это тоже подходит. Но, как бы сказать, лучше с таким не шутить.

– Почему?

Павел медлил.

– Ну? – поторопила я.

– Это вроде духовного брака.

У меня отпала челюсть.

– Что? – не поверила я. – Ты опять шутишь?

– Хотел бы, но нет. Честно говоря, сам не пойму, как это вышло. Эти Узы… их абы кто заключить не может. Часто хотят и не могут, а у нас так запросто, я даже икнуть не успел. Знаешь, всё из-за этого твоего словечка!

– Какого? – сощурилась я. Мне не нравился обвиняющий тон, с которым говорил Павел.

– Ты сказала: – “Мы истинные партнёры”. Откуда вообще это взялось? И ещё энергии ливанула. Нафига? Лучше бы с охотниками разобралась, а не меня на привязь брала!

– Так это что, моя вина?! – взбеленилась я, вскакивая и тут же ударяясь головой об навес. Потирая ушибленную макушку, я уже тише спросила:

– Я же об этом понятия не имела.

– Знаю, – буркнул Павел, с обречённым видом поглядывая на Узы. Я разделяла его беспокойство.

– Так что теперь? Чем это чревато?

Койот вздохнул:

– Прежде всего тем, что заключать Узы без любви до гроба попросту опасно. А ещё – запрещено.

Я уже ничему не удивлялась:

– И почему же?

– Ты только не пугайся, ладно? – он выдержал драматическую паузу. – Просто без искренних чувств такая связь в конце концов приводит к тому, что одна душа поглощает другую. И довольно быстро. Но! – Койот жестом остановил мой поток слов. – Не надо паники. Есть способ всё вернуть назад. Тебе повезло, что у меня есть полезные знакомства! Но до того, как я организую наше спасение, нельзя показывать кому бы то ни было, что “Узы” – результат случайности. Если кто угодно из Зрячих просечёт, что между нами никакой любви нет в помине, то или Эмозор накажет по-крупному, или тем же Охотникам дадут отмашку. Мы оба попадём под раздачу.

От количества информации у меня волосы вставали дыбом.

– Иными словами… – медленно выговорила я, – нам нужно притвориться парочкой?

– Не просто парочкой. А парочкой, которая других желаний не имеет, кроме как жить в любви и умереть в один день.

Мне вспомнились утренние обвинения Алека. Так вот что он имел ввиду, когда говорил про “дня хватает, чтобы втюриться”…

– А если нас раскроют, что будет?

– Ничего хорошего, – мрачно откликнулся Павел, поднимаясь и спрыгивая с горки на землю. – Может быть, я когда-нибудь покажу тебе людей, чьи Узы разорвали насильно. Зрелище не для слабонервных. Но у Уз есть ещё одно очень неприятное свойство.

– Боже, и какое? – обречённо спросила я.

– Если чувств нет, они их навязывают.

– Это как?

– Долго объяснять, – тон Павла был самый скорбный. – Но надеюсь, мы разорвём Узы раньше, чем в деталях изучим этот вопрос.

– У меня голова болит от информации, – пожаловалась я, спускаясь к нему.

– Ничего, не лопнет. А если лопнет – так мне же меньше проблем.

– Эй!

– Иди домой. Выспись.

Я подняла ворот куртки, прячась от внезапно осмелевшего ветра.

– А они не вернутся? Гиены.

– Нет. Надеюсь, нет. По идее, Узы лишают их права на охоту. Они такие вещи издалека чуют. А нарушать закон не станут. В любом случае, утром встречу тебя возле универа. Надо заглянуть к кое-кому за консультацией.

Я ещё раз переступила с ноги на ногу. Стопы так окоченели, что я их почти не чувствовала.

– Спасибо, что рассказал мне всё это… Если я как-то могу отплатить…

– Можешь, – мрачно усмехнулся Павел, но прежде чем я успела напугаться, добавил: – …не подхватить простуды! Пили домой, а то и так сопливишь. Жалко смотреть. Давай-давай! Шевели булками!

Ещё раз поблагодарив на прощание, я трусцой побежала домой.

Можно ли верить всему услышанному? Хоть Павел и выглядит мутным типом, не похоже, чтобы задумал что-то против меня. У него уже был шанс, и не один, сделать любую подлость. Но, может, просто выжидает момент? Можно ли ему доверять во всём? Было бы неплохо хоть с кем-то ещё поговорить на счёт этих… Эмонов.

Непонятный духовный брак меня не пугал – просто формальность… Так ведь? По сравнению с шансом лишиться жизни в лапах охотников, Узы казались неплохой альтернативой. Тем более Павел знает, что с ними делать дальше. А вот другое…

“Парочку! Мы должны завтра изобразить парочку!” – в волнении неслось в мыслях. Я же Павла совсем не знаю. Как вообще себя ведут парочки в универе?

“Должно быть, довольно обычно. Просто ходят и разговаривают, ничего такого!” – успокаивала я себя, забираясь под одеяло.

Завтра предстоял сложный день.

Сцена 6. Сон

Всюду – бушующий рёв чёрного океана. Смоляные волны поднимаются так высоко, что срывают с неба звёзды. Крошечной искоркой я плыву в ледяных водах. Слабое свечение окружает меня, как барьер.

Чем ближе я к берегу, тем ярче мой свет. На голове появляются светящиеся лисьи уши, за спиной – три белых хвоста. На звериных лапах полукружия ногтей и острые клыки в узкой пасти.

Чернильные воды то и дело налетают роем игл, но разбиваются о мой свет. Краем глаза я вижу, что одна игла всё-таки проникла сквозь барьер. Кусочек тьмы оборачивается пауком и вцепляется в мою спину.

Даже такой маленький клочок тьмы – тяжёлый, словно груда камней, он тянет меня на дно. Туда, где тьма злее и куда плотнее, где такие же утонувшие искры давно превратились в голодные тени. Если сумеют достать – разорвут на куски. Поэтому я плыву из последних сил, но тьма сильнее, волны закручивают вихри, холод обжигает. Захлебываясь мраком, иду ко дну.

Но тут раздаётся рык, и путь преграждает огромная, светящаяся изнутри белая медведица. Волны отступают, медведица укрывает меня от тьмы, делится светом. Она плывёт рядом, готовая прикрыть от любой беды.

Я вижу вдали берег. Он блестит и переливается, как алмазная пустыня. Там, среди света меня ждёт второй спутник – лохматый чёрный пёс.

Наконец океан позади, мы идём все вместе, но я едва переставляю ноги. На спину мне давит кусочек тьмы, что тяжелее самой тяжёлой ноши. Я чувствую, как он забирается под кожу, и вместо тёплого света в груди разрастается льдистая чёрная дыра. От холода я едва могу двигаться.

Белая медведица толкает меня в спину, пёс тянет вперёд за загривок. Они пытаются помочь, как вдруг оба начинают реветь от боли. Тьма, что я несу, коснулась их тоже. Въелась в глаза, делая их пустыми и тёмными, как потухшие угли. Мёртвый океан позади смеётся. Чернота внутри ширится.

Боль пронзает грудь. Там, где только что белела шерсть и билось сердце, зияет дыра. Мой свет осыпается звёздной пылью. Мертвенный холод ползёт от ладоней к локтям, плечам, перехватывая горло.

Мир темнеет. Это слепнут мои глаза. Смеётся океан. Медведица и пёс скулят, слепо тыкаясь носами мне в шею. Наугад веду их, надеясь, что выход близко. Это похоже на игру: “Холодно – горячо”.

Вокруг теплеет… теплеет…

***

Я проснулась от жуткого холода. Форточка была нараспашку. Пока закрывала её, сон успел расплылся зыбкими образами. Мне казалось, я уже видела его и не раз, но так и не смогла запомнить.

Ежась, натянула свитер, заварила горячего чая. И только после пары кружек, смогла, наконец, заснуть.

Сцена 7. Узы

В пятницу на улице внезапно потеплело, город изнемогал от влажной осенней духоты. Окна автобуса, в котором я ехала, покрылись капельками пара, так что люди за ним превратились в размазанные тени. Шарф я сняла, он змеёй свернулся на моих коленях.

“Дурацкая погода! Никогда не знаешь, во что одеться,” – обречённо думала я. Вспотевшая спина сегодня напрягала меня куда сильнее, чем звериные морды и хвосты, что ещё раз подтверждало аксиому “Люди ко всему привыкают”.

Я беспокойно ёрзала на сиденье, поглядывая то в окна, то на “Узы”. К ним я ещё привыкнуть не успела. Струйка света лилась из моей груди, точно вино из пробитого шилом бочонка. Теперь, когда я была далеко от Койота, она снова сузилась до толщины нити, пульсировала в такт биению сердца. Расширялась, когда я вдыхала воздух и опадала при выдохе. Было ощущение, словно с другой стороны за нить дёргали, подгоняя поскорее пройти по свечению, чтобы оказаться как можно ближе к Койоту. Может, об этом он говорил, когда упоминал влияние Уз?

“Ну! Чего еле тащишься!” – мысленно ругалась я на ни в чём не повинный автобус.

Автомобильная пробка едва ползла. Я поглядела на часы. Времени было навалом, но меня не покидало чувство, что я везде опоздала. Ради успокоения, даже сверилась с online-часами в интернете. Всё было верно, даже секунды совпадали. В чём-то это было сродни вечернему заглядыванию в холодильник, только наоборот. Как если бы, открывая дверцу, вы думали, что уж теперь-то еда оттуда точно исчезла.

Когда автобус подъехал к нужной остановке, я уже извелась от нервов. Койот обещал встретить меня перед занятиями у входа в универ. Какова вероятность, что он решит появиться там на час раньше?

Стоило подумать об этом, как дверь автобуса наконец-то открылась. На остановке стоял хмурый Койот собственной персоной. От удивления я так и застыла на месте, забыв сделать шаг наружу.

Хорошо, что только я. Староста подался навстречу, совсем не вежливо сжал мою руку и дёрнул так, что я полетела на него, как безвольная кукла. Двери позади закрылись, автобус тронулся.

– Ты чего такой грубый? Я бы и сама вышла, – проворчала я, вывернувшись из вынужденных объятий, и вдруг заметила, что нервозность, которая преследовала меня всю дорогу, куда-то испарилась. Узы светились ярче прежнего.

– Как себя чувствуешь? – спросил Койот, внимательно оглядывая мою Лису. Та встревоженно водила носом. Удивительно, но синяки на лице Павла уже побледнели и были едва заметны. Может, это была ещё одна особенность Зрячих?

– А ты? Как себя чувствуешь? – вернула я ему вопрос. – Выглядишь встревоженным.

– Ещё бы! – рыкнул он, явно чем-то недовольный. – Не привык, знаешь ли, вскакивать ни свет ни заря из-за кретинского желания немедленно увидеть малознакомую Лису!

Да уж, у него были причины злиться. Но не он один тут страдал!

– Мне, конечно, страшно жаль, что твой режим сна из-за меня нарушен.Но давай посмотрим правде в глаза – ты сам влез в разборку с охотниками. Я тебя не просила.

– А я не просил привязывать меня долбаными Узами! – Койот яростно потёр переносицу. – Ладно, проехали. Я понимаю, что ты не виновата. Просто не выспался. Да и эта светящаяся штука, торчащая из груди, напрягает. – Он направился ко входу в универ, но вдруг остановился и кисло произнёс:

– С этой минуты мы любим друг друга до тошноты, помнишь?

– Да…

– Тогда чего стоишь? Ты не на влюблённую похожа, а на столб.

Закатив глаза, я догнала его и аккуратно взяла под руку:

– Я уже тут, волчок, только не кусай за бочок.

– О боги, прошу, не говори, что ты сейчас так шутишь. Потому что тогда хуже чувство юмора только у моей бабки.

– Это просто попытка разрядить обстановку, – обиженно пробормотала я.

– Просто молчи. Слушай план! Ты сидишь на парах, я собираю информацию. Без меня не уходишь. Всё поняла?

– Да.

Рука об руку мы прошли на территорию университета.

***

Теперь, когда Павел был так близко, Узы пульсировали, отдаваясь вибрацией в рёбрах, словно в груди поселился вечно урчащий котёнок. Это было странное, но на удивление приятное чувство. Моя Лиса тоже успокоилась, я чувствовала исходящее от неё умиротворение и довольство жизнью. В какой-то момент я даже с изумлением заметила, как она обнюхивает Эмона старосты – серого Койота, и тот казался совсем не против.

Я пыталась шикнуть на свою Лису, но ей не было дела. Меня и саму вело. С того момента, как я взяла Койота под руку, мир словно стал меняться: смягчился в гранях и потеплел в цветах. Казалось, будто я не иду, а парю над землей. От Уз исходило тепло, в котором хотелось греться. Я отдавала себе отчёт, что странные ощущения – это влияние Уз, но избавиться от них не могла. И не хотела. Наконец-то за долгое время мне было так спокойно.

В глазах у Павла отражалось Солнце. Оно разгладило угрюмые морщины у его губ и глаз, отчего тот выглядел почти мальчишкой. И только сведённые у переносицы брови и тяжёлый взгляд портили картину. Зачем нужно столько хмуриться? Вот Алек всегда выглядит весёлым. Интересно, а могла бы я заключить Узы с ним? Так же, случайно?

На секунду я представила, как бы это могло быть и…

Зверь Павла оскалился и угрожающе клацнул зубами, едва не вцепившись мне в лисье ухо. Мир снова стал резок, цвета полоснули по глазам болезненной яркостью. Мы с Павлом одновременно отшатнулись в разные стороны. Лиса и Койот рычали друг на друга, словно были готовы разорвать друг другу глотки.

Павел первым пришёл в себя, быстро огляделся, примечая свидетелей. Мы стояли на подходе к корпусу Физиологии. Недалеко, привалившись спинами к зданию, играли в телефон двое парней в капюшонах. Они не обратили на нас внимания, а больше никого и не было. Всё-таки мы приехали раньше положенного.

– Что ты вытворяешь? – яростно прошептал Павел, быстро подходя ко мне и хватая за запястье поверх куртки. Он был бледным от испуга: – Возьми себя в руки! Хватит подставлять нас на каждом шагу! – Он наклонился так близко и говорил так напористо, что по шее пронеслись мурашки. Звери продолжали рычать друг на друга.

– О чём ты? – испуганно пролепетала я.

– Хочешь сказать, ты сейчас не мечтала о другом мужике? Что по-твоему олицетворяют Узы? Это брак! Брак на высшем уровне. Принятие. Согласие быть вместе. Навсегда. Пусть они и возникли случайно, но их сути это не отменяет! Они не не приемлют измены, даже мысленной! Я думал, что вчера всё тебе разжевал.

– Подожди. Да отпусти меня! – я вырвала руку. – Ты мне никаких таких правил не озвучивал! Я что, должна была их во сне увидеть?

Павел тихо выругался, снова оглядываясь по сторонам.

– Вечно забываю, что ты ни в зуб ногой. Будет сложнее, чем я думал. Только не говори, что у тебя есть парень.

– Нету!

– Тогда какого лешего ты тут размечталась о левых мужиках? Знаешь, как Узы передают подобные мысли? Это Эмону, как серпом по яйцам! Если бы тут был зрячий, он бы мигом что-нибудь заподозрил! И всё, пиши пропало. Либо дорожка на тот свет, либо в дурку. Разрыв Уз нарушает поток духовной силы. Ходила бы потом и головой о стены билась. Ты этого хочешь?

– Не хочу, – я недовольно скрестила руки. – Но если ты требуешь от меня здравых действий, то хватит обращаться со мной, как с полоумной. Объясни, что можно и что нельзя. Я не обладаю телепатией и не в курсе ваших идиотских правил. И знаешь ли, это трудно – контролировать мысли. Вчера об этом и речи не было!

На лице Павла заиграли желваки. Он глубоко вздохнул, с трудом прогоняя злость, явно не желая ссориться, тем более здесь, на глазах случайных зевак. Наконец его лицо застыло привычной маской угрюмого безразличия. Он сказал:

– Моя ошибка. Ни разу не видел тебя с парнем, так что в голову не пришло, что ты по кому-то сохнешь. Только этого не хватало. Ладно, просто держи свои фантазии при себе. Узы к таким вещам крайне чувствительны, не хотелось бы покалечить твою душеньку.

Я хмуро кивнула. По моему хорошему настроению будто катком прошлись. Эмоны тоже умолкли и теперь сверлили друг друга насторожёнными взглядами.

– Скажи, тот, о ком ты думала, случаем не в универе обитает?

– В универе, н-да, – мрачно ответила я, глядя в сторону.

– И как его зовут? Он с твоего потока?

– Это имеет значение? – с неожиданной злостью уточнила я.

– Не то что бы. Просто хотелось бы понимать, насколько всё плохо. Если он видящий, то боюсь, придётся взять Академический отпуск. Пока мы не решим нашу проблему.

– Нет. Это исключено, – отрезала я и так стиснула зубы, что скулы заныли. Одна только мысль, что меня лишат повода видеть Алека, отдавалась тупой болью в груди.

Ложность Уз нельзя раскрывать, но любая мысль об Алеке может к этому привести. А между тем, как возможно не думать о ком-то, чьим именем горит сердце? Не думать. Легко сказать! Может, ещё и не смотреть в его сторону? Не дышать им? Легче вырвать глаза и лёгкие. “Вот это я попала”, – расстроено думала я.

“Нет, надо постараться! Выкинуть этого долбаного Пса из головы! Он мне нафиг не сдался. Буду максимально безразличной!” – настраивала себя я.

К аудитории мы с Койотом шли в полном молчании – один мрачнее другого, того и гляди. затрещат молнии. За руки на этот раз не держались, но и далеко не расходились. Я мучилась тем, что гнала образ Алека прочь из головы. Но смогу ли сделать это, если встречусь с ним нос к носу?

– Повезло, у нас сдвоенная пара, – заметил Павел. Впрочем, радостью его слова даже не пахли. Скорее уж сарказмом.

Мы уселись рядом, и я сразу же уткнулась в книгу. Пробежалась глазами по строчкам, но в голове было слишком тесно от тревожных мыслей, чтобы туда поместился смысл слов. Краем глаза я заметила Уши-кисточки Славы. Он разместился прямо над нами. Кошки-тусовщицы заняли первый ряд, и тут меня словно ударили под дых. Носа коснулся аромат мёда. Лисица встрепенулась, навострила уши, совсем, как собака, обрадованная хозяину. Сердце подскочило к горлу и громыхало там тревожным колоколом. В аудиторию вошёл Алек.

Он стоял на пороге. Мне не нужно было смотреть на него, чтобы видеть. Никогда до этого я не ощущала его присутствие так остро. Нас с ним тоже что-то связывало, и пусть не Узы и даже не дружба, но это что-то было сильнее самого страшного наказания. Я оказалась слаба. Все мои “настрои” и “подготовки” утонули в океане запахов, голова кружилась, и между тем во рту стало гадко от горечи и злости на себя, на него, на дурацкие Узы. И всё же мысли без спроса заполнил один-единственный образ.

Эмон Павла зарычал, скаля клыки. Сам староста сжал зубы, глядя на меня с почти ненавистью.

– Извини, – невнятно пробормотала я. А потом поднялась, торопливо вышла из-за стола и помчалась к выходу мимо Алека. Пёс стоял, напряжённо глядя мне вслед, а я уже бежала по коридору, не в силах вытерпеть стенания сердца, которое едва не разрывалось, так крепко его тянули в разные стороны. С одной стороны – Узы. С другой – чувства к Алеку. Почему я ощущаю их так остро, словно мне вскрыли сердце? Может, Узы так влияют? Или просто обострилась любовная лихорадка? К чёрту всё!

– Эй, подожди!

Крик Алека ударил в спину. Я замерла, переводя дыхание, а потом обернулась, с вызовом глядя на рыжего пса – виновника моих мучений. Нас разделяло не больше пяти шагов. Он что, бежал за мной?

– Что тебе нужно? – грубо спросила я. Чувство было такое, будто меня загнали в угол, и теперь не осталось ничего иного, кроме как защищаться или умереть.

– Почему ты убежала?

– Размяться захотелось. Но ты же сам просил держаться подальше. Считай – держусь!

Алек казался непривычно потерянным, будто сам не знал, зачем последовал за мной, зачем стоит сейчас тут, в коридоре, и чего хочет – словно плохой актёр, забывший сценарий.

Я скрестила руки на груди, заранее ограждаясь от его слов.

Алек спросил:

– Ты теперь с этим? Со старостой?

– Тебе-то что?

– Не похоже, чтобы между вами пылали чувства.

– Хочешь сказать, на такую, как я, никто и не позарится? Ты за этим явился? Предупредить, чтобы не обольщалась? Не строила иллюзий? Спасибо за заботу, но обойдусь без твоих советов!

– Тина! – Алек сделал шаг вперёд, его взгляд не отрывался от Уз, светом льющихся из солнечного сплетения. – Тина, я хотел… – его голос сломался. Эмон Алека вздрогнул, ощерившись, обернулся. По коридору шёл Койот. Он был бледен, лоб блестел от испарины, взгляд походил на дула пистолетов.

В тишине шаги казались тяжёлыми, как поступь воина в железных доспехах. Павел подошёл и, словно само собой разумеющееся, обнял меня за талию.

– Что ты… – успела прошептать я, когда Павел вдруг наклонился и прижался губами к моим губам.

В тот же миг, словно шипы вонзились мне в спину. Но не от страсти, а от внезапной боли. От чужой боли, которая стала моей. Она лилась жгучим ядом через губы Павла. Моё горло онемело, словно его пережали стальные кольца. ”Вот что я чувствую, когда ты думаешь о другом”, — вдруг раздались в голове чужие слова. Хотя Павел не говорил вслух ни слова. “Вот – наказание Уз, как тебе? Незабываемые ощущения, правда?”

А потом всё закончилось. У меня голова кружилась. Коридор, лица Павла и Алека, Эмоны – всё подёрнулось дымкой. Я судорожно вдыхала воздух сквозь дерущее горло. Разговор Алека и Павла слышала точно сквозь вату.

– Долго будешь глазеть? – с угрозой спросил Павел. – Или у тебя фетиш на чужих девушек?

– Узы сожрут её, – напряжённо сказал Алек.

– Могли бы. Но я не допущу, не волнуйся. Да и чувства у нас самые искренние. Или… или у тебя самого были виды на лисичку?

– Нет. Но с тобой я этого точно обсуждать не собираюсь.

– Тогда чего скалишься? Чужое счастье покоя не даёт? – губы Павла перекосила наглая ухмылка. – Пойдём, Тина, – добавил он чересчур ласково. – Чёрт с этими парами, зачёт я тебе выбью. Лучше перекусим. Что скажешь?

Алек смотрел так потеряно, словно на его глазах происходило нечто из ряда вон, во что он отказывался верить.

Я кивнула Павлу и, пряча взгляд, ушла с ним под руку. Хотя сердце звало остаться совсем с другим человеком.

Сцена 8. О чём плачет прошлое

Мы не вернулись на пары, а осели в захудалой кафешке недалеко от универа. Павел сказал, что человек, с которым он хотел поговорить, сегодня в универе не появится, так что планы отменяются и можно отдохнуть.

Кроме нас и официанта – молодого парня в белоснежной рубашке (его Эмоном был хорёк) – в зале кафе никого не было. Свет с улицы едва проникал сквозь пыльные бордовые шторы, обшарпанные столы угрожающе покачивались от прикосновений. Пришлось подложить под ножку сложенную в несколько раз салфетку.

Мы сидели друг напротив друга и потягивали пиво из стеклянных кружек в форме маленьких бочонков. Рановато для такого напитка, но я отказываться не стала. Я прятала глаза за кружкой. Мне было стыдно перед Павлом. Неужели он чувствует такие муки, когда я всего лишь думаю о ком-то другом? Да уж, Узы не дают поблажек. Наверняка их придумали какие-нибудь особо нервные ревнивцы.

Только подумать, Алек видел наш поцелуй. Нет! Стоп! О нём думать никак нельзя!

Я потрясла головой, словно мысли можно было вытряхнуть, как пыль.

– Чего головой мотаешь? – вдруг спросил Павел.

Я замерла, глядя на его губы. И тут же почувствовала, как заливаюсь краской, по самую шею. Пискнула:

– Ничего!

Павел закатил глаза, а я потянула пиво, стараясь хоть как-то отвлечься от смущающих мыслей. Слизнула пенку и спросила, стараясь звучать как можно непринуждённее:

– Почему ты не объяснил мне нормально?

– О чём?

– О том, что именно чувствуешь, когда я, ну…

– Я говорил.

– Ты говорил про Эмона, но не про себя. Я думала, реагируют только звери.

Павел вздохнул:

– Тина, прошу тебя, попытайся понять, человек и его Эмон – едины. Это как голова и хвост рыбы. Отрежь хвост и рыба не поплывёт. Эмон – это фундамент. Рамна (разум) – крыша. Что важнее?

– Понятно.

– Н-да, этот рыжий Пёс ещё принесёт нам проблем. Как бы не кинулся сообщать о нас куда не надо.

– Он не станет.

– Хм, надеюсь, ты права, – Павел угрюмо уставился в кружку. А я в который раз задумалась, что он за человек. Ещё недавно мы имена друг друга вспоминали с трудом, а теперь общаемся телепатией. Кстати!

– А как ты смог передать мне мысли? И чувства. Я тоже так могу? Это особая способность Зрячих?

– Не-е, – отмахнулся Павел, – это только между связанными Узами. Я, честно говоря, не был уверен, что сработает. Тут важны именно прикосновения, символизирующие близость. Вообще, Узы всякое могут. Эмоции на расстоянии передавать, но тут надо учиться.

– И многие заключают Узы? Из Зрячих?

– Нет, – угрюмо ответил Павел и несколько раз хлебнул пива. Повторил ещё раз, тише: – Но многие пытаются.

– И зачем? – не унималась я. – Это же сплошная морока!

– Вовсе нет. Узы подпитывают силы, как аккумулятор. Да и если чувства настоящие и обоюдные, то это безопасно. Если коротко, то Узы “соединяют души, которым судьбой предначертано встретиться”. Так говорится в древних книгах. Абы кто заключить их не может. То что у нас так запросто получилось – это фортануло не по-детски, н-да…– он скривился, как от зубной боли

– Судьбой предначертано? Так нам суждено, – я замялась, подбирая менее смущающий вывод. Койот помогать не собирался. – Суждено быть парой? – наконец, выдавила я.

– “Судьбой предначертано встретиться” – может означать что угодно, – усмехнулся Павел. Кажется, его веселила моя застенчивость. – Может, речь о любви. А может, встретиться – это вместе в компьютерную игру сыграть. В любом случае, нет желания проверять. Думаю, яму нам выкопала твоя недавняя эскалация, после неё обычно энергию хоть ковшами греби. Узы, основанные на любви, ничего плохого сделать не могут. Если любовь уходит, то и связь исчезает. Во всех других случаях Узы запрещены, потому что ведут к распаду души кого-то из пары. Честно говоря, связь вообще не стоит устанавливать без крайней на то необходимости, она – элемент многих запрещённых ритуалов. Кроме того, за любовь люди принимают всё что ни попадя! Одна фраза “Бьёт – значит любит” чего стоит. А некоторые влюблённые, как ни стараются, не могут заключить Узы. А нам, хм, повезло после твоей неаккуратной фразочки. Что тут скажешь? За такое надо выпить.

Мы громко стукнулись кружками и отпили. Койот подозвал официанта, заказал добавки и сухариков на закуску.

Я потёрла шею, поглядела на Павла. Синяк на его скуле всё ещё можно было различить. Он, наверное, жалеет, что полез мне помогать.

Койот тянул пиво и не сводил с меня тяжелого взгляда. Глаза его как-то особенно блестели, то ли от недосыпа, то ли от тайных мыслей. Вдруг он отставил кружку и наклонился вперёд:

– Тина, если мы хотим выпутаться из этой истории, то должны быть откровенны друг с другом. Ты это понимаешь? – странно проникновенно сказал он, глядя в глаза. – Расскажи, что тебя волнует? – он накрыл мою ладонь своей.

Я оторопела. От его слов, как это бывало и раньше, в груди возникло давление. Голову наполнили образы, обиды и давние сожаления, укрытые глубоко внутри. Навалилось желание выплакаться, рассказать всё-всё: и про детство, и про Алека. Но вдруг кольнуло в солнечном сплетении – это пульсировали Узы.

Неловко вытащив руку, я отстранилась. Прошептала с натугой, будто толкая валун в пропасть:

– Прекрати. Хватит на мне тренировать свои чары убеждения!

Койот заморгал, точно в глаза попали соринки, хмыкнул, откинувшись на стуле. Давление тут же исчезло, образы схлопнулись, будто в голове выключили свет.

– Стало любопытно, как это сила действует при наличии Уз. Видимо – никак.

– Нашёл подопытную, – я недовольно скрестила руки, но любопытство пересилило. – Значит, ты что-то такое умеешь? Как те Гиены? У тебя сила убеждения?

– Вроде того. И они, и я – менталы. Только они – мастера иллюзий, а моя специализация – гипноз голосом. Но с охотниками у нас силы не равны, по сравнению с ними я просто ребёнок. Гиен вышло один раз отвлечь, но чисто потому, что они не ожидали вмешательства. Вообще убеждать кого-то сильно утомляет. Не думай, что можно направо и налево использовать такую силу. Да и результат, поверь, может отличаться от ожиданий… Как-то раз я с дуру приказал одному человеку не прикасаться к бутылке. Так он стал спецом по бочкам.

– И что случилось потом?

– Спился, – хмуро откликнулся Павел.

Тут подошёл официант с новой порцией пива. Мы с Павлом, не сговариваясь, затихли. Официант водрузил на стол пиалу с ржаными сухариками и, забрав пустую кружку Павла (он уже успел всё выдуть), удалился. Я спросила вполголоса:

– Это вроде суперспособности? Я тоже так умею?

Койот пожал плечами:

– Вполне возможно, но я бы не обольщался. Раз ты прозрела так поздно, значит, душа у тебя слабовата. Значит, и способностей, скорее всего, нет.

– Вот блин, – пробормотала я вслух, а про себя подумала о странностях, что происходят с людьми, когда я злюсь. Я решила оставить это в секрете, мало ли что случится в будущем. Не помешает иметь козырь в рукаве.

– А как ты прозрел? Можешь рассказать?

– Долгая история.

– Но ты ведь сам предлагал быть откровенным, да и время у нас есть.

Койот внимательно изучал содержимое стакана и хмурился так, словно там плавал десяток-другой мух. Наконец, сказал:

– Нет, мои истории нам не помогут, в отличие от твоих.

Моя улыбка потухла. Что ж, следовало ожидать.

– И что ты хочешь знать?

– Про этого Рыжего. Ты только не напрягайся, просто у меня есть некоторые подозрения о том, почему твоя реакция на него столь сильно сказывается на Узах. А это уже меня касается напрямую, как ни посмотри.

Я нервно сцепила руки.

– Да что тут рассказывать? Безответная любовь, слышал про такую? – я поспешно улыбнулась. – Мы были с начальной школы не разлей вода. Но потом случился переходный возраст, смена приоритетов. Алек перерос детские мечты, а я нет. Теперь таскаюсь за ним прицепом. И рядом быть не могу – не подпускает, и если не вижу долго, то волком вою. Самой от себя гадко, а измениться не в силах.

Я подняла глаза на собеседника, ожидая насмешек или высокомерия. Лицо Павла больше напоминало гипсовую маску. Он опять, как недавно в коридоре универа, побледнел, ярче горел синяк на скуле, зрачки поблескивали, как две мутные стекляшки, а его Эмон нервно вздрагивал, будто его тыкали в лапу зубочисткой.

– Какая же я дура! Прости! – испуганно выдохнула я, хватая Павла за руку и тут же отдёргиваясь, едва не опрокидывая пиалу с сухариками. Рука старосты была как ледышка. – Это опять из-за того, что я про Алека думала?! Узы наказывают?

– Перестань, я же сам попросил! Чего ты дёргаешься, как паралитик?! – грубо ответил Павел, снова становясь самим собой. – Не сахарный, не растаю. Непроизвольным жестом он похлопал себя по карманам джинс, точно искал там пачку сигарет. Недовольно цыкнул, потянулся к сухарикам, но остановился на полпути. Почесал затылок. Недовольно сказал: – Придётся разобраться с твоей, хм, “влюбленностью”, иначе угробишь нас обоих.

– А с этим можно что-то сделать? – горько улыбнулась я.

– Возможно. Скажи, с какого момента у вас с этим Рыжим всё пошло наперекосяк.

– Ну, это было ещё в школе. Но я плохо помню.

– Не страшно, – махнул рукой Павел и уверенно добавил: – Вспомнишь. Если не испугаешься. Твоя сказка о несчастной Джульетте, которую разлюбил Ромео, вызывает массу подозрений. Иначе как одержимостью твою любовь не назовёшь. Да и сам Ромео ведёт себя странненько. Есть у меня один домысел. Стоит его проверить. Но придётся мне довериться. Сможешь?

Хороший вопрос. Я приложила кружку с пивом к губам, давая себе время подумать. Мотивы Койота всё ещё были для меня загадкой. Хотелось верить, что он просто помог мне с гиенами из доброго порыва, а теперь ищет варианты избавиться от Уз. С другой стороны, что мне о нём известно? Крайне скрытный тип. Но и выбор невелик. Я с опаской сказала:

– Ладно.

– Отлично, – кивнул Павел, словно не сомневался в моём ответе. – Вот тебе ещё одна особенность Уз – они позволяют погружаться в воспоминания партнёра. Ну что, готова приступить?

– К чему? – испугалась я.

– К тому, чтобы погрузиться в воспоминания.

– А ты уже делал так раньше?

Задумчивое лицо Павла мне совсем не понравилось:

– Уверен, это совсем не сложно. Не дрейфи! Всё равно что фильм посмотреть.

Я вздохнула. Посмотреть воспоминание про тот день. Неужели это возможно? Неужели есть шанс понять, что произошло.

Смущало, что Павел тоже увидит, но с другой стороны, если иначе нельзя, то и пофиг. С Павлом не сегодня, так завтра Узы мы разорвём, а чувства к Алеку останутся. Хуже всё равно не будет.

– Ладно! Приступай! – разрешила я, усаживаясь поудобнее.

– Отлично, – Павел азартно потёр руку. Потом поднялся и, обойдя меня кругом, встал позади. – Закрой глаза. Вспомни момент, после которого у вас с Рыжим всё изменилось. Как это было? Где? Представь место. Вспомни, что ты чувствовала. Не переживай, это не опасно.

Всё ещё сомневаясь, я закрыла глаза. Возродила в памяти тёплую звёздную ночь. Алек рядом. Бетон под ногами и океан счастья в сердце.

Койот сжал мои плечи и прошептал странные незнакомые слова. Лиса зарычала. Под ногами разверзлась бездна. Но провалиться в нее я не успела, меня подхватил воздушный поток.

***

Когда я распахнула глаза, мы с Павлом уже стояли на крыше знакомой пятиэтажки. Чёрный бархат неба был усыпан стразами звёзд и казался саваном, накрывшим спящий город. Я несмело развела руки, пропуская ветер через пальцы, боясь потревожить волшебство момента. Вдохнула полной грудью. Воздух был тёплым и упоительно сладким.

Мы только что пили пиво в кафе и уже стоим в моих воспоминаниях – разве это не магия? Разве такое возможно?

Я огляделась, примечая знакомые детали. Это, несомненно, была та самая крыша, гулять по которой мне так нравилось. Я узнала ржавые листы железа, ряды вентиляционных выходов. Офисное здание напротив с частоколом антенн и спутниковых тарелок разного калибра. Где-то в нём был офис, в котором часами просиживала моя мама, а если подняться по улице, то можно увидеть старую высотку с разрисованными стенами, в которой проживала семья Алека.

Справа послышался смех. На краю крыши, беззаботно болтая и посмеиваясь, стояла пьяная от счастья парочка. Подростки смотрели, как по улице с диким рёвом пролетают мотоциклисты, и тянули кока-колу из одной банки на двоих. Алек – трогательно худенький, был одет в потёртую джинсовку и в глупые белые кеды с железными клипсами, которыми когда-то так гордился. На правом запястье – кожаный браслет с железными шипами. Со щёк ещё не сошли юношеские прыщи. Каштановые с рыжиной вихры длиннее, чем следует. Ему давно пора к парикмахеру, но, помнится, он хотел походить на рокера, потому и не стригся. Во взгляде ни капли раздражения и напряжения, с которыми он смотрит на меня сейчас. Я и забыла, как выглядит его настоящая улыбка. Неужели тогда его лицо было столь открытым? Даже не верится…

Девочка рядом не доставала Алеку и до плеча. Едва взглянув на неё, я чуть не поперхнулась от ужаса: настоящее огородное пугало! Моя маленькая копия была одета в нелепое, слишком свободное персиковое платье. Волосы были сбиты в воронье гнездо тонной лака и попыткой придать объём начёсом. Шею и подбородок я обмотала дурацким чёрным шарфом с жёлтыми буквами “Пилот”. Левое запястье перехватывал уже знакомый браслет с колючками. Но – всё же эта девочка из прошлого была красива. Потому что её глаза светились ярче звёзд, а губы были красные от недавних поцелуев.

Слишком беспечна, слишком влюблена. Смотрит восторженно, верит, что будут вместе вечно.

Так странно видеть себя спустя столько лет, вот так, вживую. Столько ошибок ещё впереди, столько глупостей в голове. Я сейчас и тогда – два разных человека, которые никогда не смогли бы понять друг друга, а тем более подружиться, даже если бы встретились.

Я стала подходить ближе, но замерла. Странно. Я не слышала звука своих шагов. Не было даже шелеста. Я поглядела под ноги, несколько раз наступила на жёлтую этикетку из-под чипсов. Тишина. Тут же рядом валялось несколько смятых жестяных банок, у вентиляционного выхода кто-то сгрудил строительный мусор. Не помню, чтобы замечала этот бардак раньше. Наверное, он не имел для меня значения, вот и затёрся в памяти.

Кто-то тронул меня за плечо. Койот. Я поёжилась. Совсем позабыла, что в этом чудесном сне я не одна.

– Посмотри на Эмонов, – сказал он. Сказал громко. Я испуганно обернулась на подростков. – Они не могут нас слышать или видеть. – добавил Павел. – Это только воспоминание. Представь, что смотришь телевизор или читаешь книгу. Герои тебя не заметят, но и ты не в силах ничего изменить. Так что расслабься. И лучше посмотри на Эмонов, – повторил он.

Я кивнула, пряча смущение. Как же неловко, что он тут. Смотрит, оценивает. О чём думала, когда соглашалась? И, как назло, в детстве выгляжу так, словно собралась пугать ворон. Крыша к тому же завалена мусором. Романтика, блин. Без слёз не взглянешь. Наверное, Павел считает меня дурой, цепляющейся за детские иллюзии. И почему меня это так парит?

Вздохнув, я снова взглянула на подростков, переключила внутреннее зрение. Уже до того привыкла, что делать это не составляло труда. Увидела – рыжий пёс у Алека слегка прозрачный. Наверное, потому что мы тут ещё дети. Что-то не так было с моей лисой. Вытянутая морда, пушистые уши и… три хвоста за спиной – слегка прозрачные, как и сами Эмоны. Но почему их три, когда у меня сейчас всего один?