Читать онлайн Тайная страсть отставного генерала бесплатно

Тайная страсть отставного генерала

Записки Ксении Воробей, частного детектива

ГЛАВА 1. Смерть за праздничным столом

Алла влетела в комнату, с размаху плюхнулась на стул, уронила на пол норковую шапку и дрожащим голосом пролепетала:

– Пал Степаныч умер… сегодня ночью. Поганками отравился…

Моя рука с сахарницей замерла в воздухе. Инна Николаевна застыла посреди комнаты с приоткрытым ртом. Никита, наблюдавший в окно охоту кота за птицами, развернулся на сто восемьдесят градусов и с нездоровым интересом уставился на говорившую. Все молчали, ожидая продолжения.

Впрочем, начну по порядку.

Мы пили чай за старинным круглым столом в уютной светлой комнате двухэтажного загородного дома моей крёстной. За окнами покачивали толстыми мохнатыми лапами высокие ели, усыпанные снегом. Ослепительно-белые сугробы во дворе искрились в солнечных лучах. Неторопливо прихлёбывая душистый горячий чай, мы любовались дивным зимним пейзажем в раме большого окна дачной веранды.

Мы – это я, Ксения Воробей, мой племянник Никита и крёстная Инна Николаевна. Прекрасный, добротный дачный дом принадлежал ей, вдове адмирала Нахабина, умершего пять лет назад. Место расположения: центр подмосковного посёлка Васильевка, улица Триумфальная.

Я и Никита приехали сюда два дня назад, хотя ещё совсем недавно собирались проводить зимние каникулы в Юсупово, в нашей собственной, с позволения сказать, усадьбе. Планы изменились, когда заболела Инна Николаевна, моя крёстная и лучшая подруга моей мамы. Старушку придавил жестокий радикулит, и ей понадобились забота и уход близких людей.

Своих детей у Инны Николаевны не было, а любимый племянник Юрий, которого она фактически вырастила и воспитала, оказался совершенно непригодным для заботы о ком бы то ни было. Как впрочем, и для любых других забот. Целыми днями Юрик где-то пропадал, являлся поздно, или вообще не приходил, и бедная крёстная оставалась совершенно одна в большом пустом доме. Узнав о проблемах своей давней приятельницы, мама предложила мне приказным тоном:

– Почему бы тебе, Ксюша, не съездить к Инне?! Всё-таки она твоя крёстная, кому и помочь ей, как не тебе. Да и отдохнешь заодно. Там, в Васильевке, спокойно и тихо, никакой суеты как тут у нас. Помнишь, как хорошо у Нахабиных было летом, во время ваших с Сашей каникул?

Кто же не помнит лучших дней своего детства? Я и мой старший брат Саша давно стали взрослыми, крёстная постарела, а от летних каникул остались только приятные воспоминания. Но дом в Васильевке по-прежнему стоит.

Вот так я и оказалась в Васильевке той зимой. Со мной увязался двенадцатилетний Никита, сын Саши.

Со времен моего счастливого детства Васильевка сильно изменилась. Когда-то это был посёлок, сплошь застроенный деревянными домиками с обширными застеклёнными верандами, хорошенькими балкончиками и уютными мезонинами. Теперь на месте старых домов выросли солидные коттеджи, сплошь и рядом обнесённые высокими мрачноватыми оградами. Живут в Васильевке в основном отставные военные и госчиновники. Кое-где их респектабельные дома разбавлены экзотическими дачками знаменитостей вроде певицы Даши Фаруты, артиста «Театра на Солянке» Сергея Архарова, режиссера Айрама Айрумяна. С южного края посёлок теснят мощные, зачастую уродливые от обилия безвкусных пристроек замки богатых бизнесменов вышесредней руки, которых по именам никто не знает. А кто знает, тот, скорее всего, врёт. Возле самой железнодорожной станции сохранилось несколько убогих старых домишек от прежнего посёлка.

Едва приехав, мы с Никитой засучили рукава и сразу же принялись за работу: навели порядок в доме, вымыли полы, натаскали из магазина кучу нужных и не очень продуктов. Спасибо, что Юрик, сынок младшего брата Инны Николаевны, расчистил дорожки во дворе. Хоть это оказалось по плечу двадцатишестилетнему бездельнику, далеко не первый год проводившему в мучительных и беспросветных поисках смысла жизни.

Накануне того злополучного дня крёстной настолько полегчало, что она даже смогла передвигаться по дому в вертикальном положении, а не согнувшись в три погибели. Но до полного выздоровления ей было далеко.

Встали мы поздно, так как вечером долго смотрели телевизор. И совсем не ранним утром в благодушном настроении попивали чай      с клубничным вареньем. Внезапно половицы в сенях тяжело заскрипели, дверь резко распахнулась и в комнату влетела Алла в расстёгнутой шубе и съехавшей на левое ухо норковой шапке. Вид у неё был такой, словно она только что выскочила из горящего дома, в котором ещё оставались близкие ей люди.

– Господи, Аллочка! – воскликнула моя крёстная, – что это с тобой такое? На тебе ж просто лица нет! Что случилось?

Алла приходилась Нахабиной родственницей – племянницей покойного мужа. Жила она в Москве, но, частенько гостила в Васильевке, и во время этих наездов всегда наведывалась к вдове своего дяди.

– Со мной… всё в порядке… А вот с Пал Степанычем…– ответила Алла, тяжело дыша. Казалось, ей не хватало воздуха.

Скинув шубу и шарф на диван, она грузно плюхнулась на свободный стул. Шапка окончательно съехала с её головы и упала на пол, но она этого будто и не заметила.

Никита соскочил со стула, поднял шапку и услужливо протянул хозяйке. Алла положила головной убор на колени и открыла рот, но потом опять закрыла, как рыба, выброшенная на берег. Я встала, подошла к буфету и достала оттуда чашку. Плеснула заварки, кипятку из стоящего тут же на столе чайника, и поставила перед гостьей.

– Спасибо, Ксюша, – кивнула головой Алла, наконец, отдышавшись.

– Да случилось-то что? – снова спросила Инна Николаевна, появившаяся в дверях с чайной ложечкой в руке.

– Пал Степаныч… умер… вчера,… поганками отравился, – вымолвила Алла.

Инна Николаевна ахнула, Никита отвернулся от окна, враз потеряв интерес к охоте кота на зазевавшихся птичек, и уставился на гостью. Я застыла, держа на весу хрустальную сахарницу.

Алла подняла чашку чуть дрожащей рукой и поднесла к бескровным губам. Судорожно сделала большой глоток, поставила чашку на стол и принялась старательно размешивать в ней сахар. Мы молча ждали.

Наконец наша гостья пришла в себя и почти спокойным голосом начала рассказывать.

Накануне отмечали день рождения генерала Орлова. Павлу Степановичу стукнуло шестьдесят два, дата некруглая, потому гуляли скромно. Отставник пригласил нескольких друзей, проживавших тут же, в Васильевке. Ну а вся его многочисленная родня собралась по собственной инициативе, без приглашения. Родня – это две бывшие жены с детьми. Как же без них! Забудут поздравить, останутся без денег, которые генерал постоянно подкидывал двум отставным семействам.

Татьяна Михайловна, первая бывшая жена, прибыла с двумя дочками, тридцатилетней Ритой и двадцатипятилетней Лорой. Алла, вторая бывшая, приехала в сопровождении сыновей: Степана, двадцатилетнего студента университета и десятиклассника Эдика.

Третья, нынешняя жена Орлова, Анна Андреевна, была при нём всегда. Ради неё, томной блондинки с пышными формами и хорошеньким личиком, ровесницы его младшей дочери Лоры, генерал и оставил Аллу с сыновьями.

День рождения гуляли с обеда до вечера. В двенадцать гости разошлись. А ночью генералу стало плохо. Анна сильно не обеспокоилась: выпил лишку, с кем не бывает. Врача – соседа Аристархова, бывшего военного хирурга – позвали только под утро. Но оказалось, что поздно. Аристархов накинулся на Анну, мол, почему не позвала раньше. Грибы, которые Орлов запивал самогонкой, генерала убили.

– Может, помер-то он вовсе не от грибов? – усомнилась Инна Николаевна. – Небось, самогонка плохая была? Сколько людей ею травится!

– Нет, думают точно на грибы. Ими ещё несколько человек отравилось. Рита, к примеру, да и Татьяне плохо было. А Рита самогонки на дух не переносит, одно шампанское пила. А Татьяна вообще в рот не берёт ничего, кроме колы. Хорошо, что сама я с детства грибы не терплю, да и мальчишки мои только попробовали по кусочку.

Чёрный кот Инны Николаевны вернулся домой через форточку и теперь сидел на подоконнике. Он подозрительно разглядывал гостью, уставив на неё пристальный немигающий взгляд жёлтых глаз. Внезапно кот повернул голову и уставился в окно. За стеклом, окантованным по краю морозными узорами, мелькнула чья-то голова. Затем входная дверь скрипнула, послышались шаги в сенях, а потом стук.

– Войдите, – крикнула крёстная.

Дверь открылась, и на пороге появился высокий худой парень в расстегнутой кожаной куртке.

– Эдик! – воскликнула Алла, поднимаясь со стула. – Что случилось, сынок?

– Ничего, – ответил юноша, – тока ты тёть Тане нужна. Они там что-то обсуждают, ну, по поводу этого… ну, того… похорон, короче.

– Сейчас иду.

Глаза Эдика зашарили по столу и остановились на большой коробке шоколадных конфет. Заметив его взгляд, я спросила:

– Чай пить будешь?

Он с готовностью кивнул, стащил куртку и, бросив её на стул возле пианино, уселся на диван. Я налила чай и подвинула поближе коробку с конфетами.

Алла поставила свою чашку и сообщила, что похороны послезавтра, на старом сельском кладбище в пяти километрах от Васильевки. Мы с Инной проводили её в сени, оставив Никиту с Эдиком в комнате. Когда вернулись, Эдик уже надевал куртку, собираясь уходить.

– Разве генералов хоронят на сельских кладбищах? – поинтересовался Никита, когда за Эдиком захлопнулась дверь.

– Где пожелают, там и хоронят. Наверное, Пал Степаныч так хотел, – пояснила крёстная. – Он сельскую жизнь любил. К тому же у него там кто-то из родни лежит.

Меня поразило другое: самогонка. Дом Орлова стоял неподалеку от особняка Нахабиной, в самом центре Триумфальной улицы. Дома разделяли лишь владения хирурга Аристархова. Тот постоянно жил в Васильевке вместе с женой Раисой Львовной, дамой страшно любопытной и во все сующей свой остренький носик, двумя взрослыми дочерьми и внуками. Старший зять Аристарховых появлялся только в выходные дни, младшая дочь была в разводе.

Двухэтажный коттедж генерала Орлова был, похоже, выстроен по проекту изрядно повредившегося мозгами архитектора и представлял собой нечто среднее между домом русского помещика конца восемнадцатого века и замком средневекового немецкого князька. Я пробормотала:

– Судя по дому, не похоже, что генерал бедствовал.

– С чего это ты взяла, что он бедствовал? – удивилась Инна Николаевна.

– Так самогонка же! Неужто, на качественную водку денег не хватало?

Крёстная усмехнулась. Сидеть долго на стуле она не могла, и потому легла на диван, подложив под голову маленькую атласную подушечку.

– Самогонка, это небольшой гастрономический каприз. И деньги тут абсолютно ни при чём. Их у Орлова всегда было больше, чем достаточно для содержания десятка чад и домочадцев. Хватало бывшие семьи кормить и молодую жену не обижать, да и на собственные развлечения оставалось, – сказала Инна Николаевна.

А развлечения у Орлова были очень разные. Изысканные, вроде аквариума во всю стену с экзотическими рыбами, и по-деревенски простые, типа кулачных побоищ после праздничных возлияний. Такими же были и его гастрономические пристрастия. В еде генерал питал слабость к солёным грибам, бочковым огурчикам, блинам и пирогам, привычным с детства, прошедшего в маленькой уральской деревушке. Но не брезговал и деликатесами: чёрной икрой, креветками. А вот настоящую самогонку предпочитал любому дорогому алкоголю. Кроме того, обожал свежие деревенские яйца на завтрак, поэтому завел собственный курятник, где обитали куры, выписанные аж из Австралии. Вероятно, чтобы досадить этим жене и соседям. Орлов даже распустил слух, что к весне заведет свиней и коров. «Вот только хлев построю», – с усмешкой заявлял отставной генерал знакомым.

– И завёл бы, – вздохнула Инна Николаевна. – Из одной только вредности. Помещик тоже выискался!

Вероятно, вспомнив, что о покойных плохо не говорят, крёстная на некоторое время умолкла, но вскоре снова принялась вспоминать генерала.

Орлов был богат, даже по понятиям местных небедных обитателей Васильевки. Огромный дом набит дорогими вещами и антиквариатом. Кроме уже упомянутого аквариума со всевозможными подводными эффектами, у него имелись коллекции старинного оружия, картин и статуэток из фарфора, металла и дерева. Немалые деньги тратились на всевозможные бестолковые проекты, вроде разведения павлинов на участке.

– У них есть павлины? – оживился Никита. – Во класс!

Оказалось, что павлины передохли от неизвестной болезни, и теперь из живности остались только куры и рыбки.

Во дворе генерал соорудил бассейн с подогревом. В дальнем углу, у забора выстроил сауну с залом для отдыха на втором этаже. Пытался оборудовать спортивное поле, но так и не решил, то ли сделать теннисный корт, то ли поле для гольфа. В результате дальше сетки для волейбола его фантазия не пошла, покрытие площадки уже местами попортилось из-за устраиваемых здесь гуляний. Под Новый год там ставят огромную ёлку, сооружают ледяные горки и заливают небольшой каток.

По словам крёстной, генерал был бабник, пьяница, хулиган, самодур и домашний деспот. Хватив изрядное количество самогонки, он мог устроить в посёлке дебош, скандал и драку. А уж как над молодой женой издевался, заставляя её прислуживать своим пьяным собутыльникам, причём в кружевном переднике поверх дорогого платья! Бедной Анне приходилось также гладить и переглаживать его бесчисленные крахмальные сорочки, собственноручно солить в бочках капусту и огурцы, вышивать крестом салфеточки и ухаживать за курами.

– Неужели не мог прислугу нанять? С его-то деньгами… – удивилась я.

– Да есть там прислуга, – поморщилась Инна Николаевна. – Водитель, садовый рабочий с женой, кухаркой. И горничная есть. Но видимо, наш самодур считает… то есть, прости Господи, считал, что обязанности жены – трудовая повинность. Чтоб не мнила себя принцессой.

– Охота же ей была, этой Анне! – воскликнул Никита.

Оказалось, что все эти издевательства молодая женщина терпела ради наследства, большая часть которого якобы была отписана в пользу молодой жены, о чём генерал при случае всегда упоминал в присутствии любого гостя. Люди говаривали, что Орлов собирался лишить доли всего четверых своих детей от первых двух браков за «недостаточно почтительное к родителю отношение». Он и сам не раз об этом говорил при детях, бывших женах и посторонних. Вот только правда ли это или генеральские шутки, неизвестно, так как никакого завещания никто и в глаза не видел.

– Лишить наследства своих детей? Зачем же тогда они приезжают? – поразилась я. – И эта ваша Алла… Да на её месте я бы и здороваться с ним не стала, не то, что с днём рождения поздравлять. И уж тем более носа бы сюда не показала. А она приезжала, а теперь, похоже, даже переживает, что он умер.

По рассказам Инны Николаевны отставной генерал получался на редкость неприятной личностью.

– Как не жалеть! Он, хоть и издевался над своими чадами, но подкармливал их исправно. К тому же завещания никому не показывал, может, и врал, что всё отписывает Анне. Чтоб её заставить подчиняться, а остальных позлить.

– А откуда у генерала столько денег? – полюбопытствовал Никита.

– И правда, разве генеральские пенсии так велики? – удивилась я.

По слухам, доходившим до крёстной, у Орлова были огромные банковские счета. Средства к роскошной жизни добывались сначала якобы путём распродажи военного имущества, а позднее будто бы даже от сбыта оружия. Однако всё это было похоже на досужие сплетни. Правды не знал никто, кроме самого генерала. Спросить его об источниках дохода никто из родни не решился бы, Орлов был крут нравом и имел большие связи. В гостях у него бывали известные в России лица.

Никита, внимательно слушавший Инну, вдруг выдал:

– Небось, специально поганок насобирали, чтоб генерала отравить. Достал он их.

Мы с крёстной молча переглянулись. Вид у Инны Николаевны был виноватый: завела разговор в присутствии Никиты.

– А чё, мухоморов в лесу до фига, собирай себе, сколько душе угодно. Отравили и все дела! – заявил Никита и вышел из комнаты.

Как только дверь за ним закрылась, крёстная прошептала чуть слышно:

– А что если это правда?

– Глупости! Нашли, кого слушать, Инна Николаевна, – возмутилась я.

– Но не зря же говорят: устами младенца глаголет истина.

Тут кот, дремавший на подоконнике, резко вскочил на лапы и повернул морду к окну. За стеклом мелькнула чья-то тень, и мы как по команде снова уставились на дверь. Я встала и пошла навстречу новому гостю.

ГЛАВА 2. Странные поминки в странном доме

В сенях я столкнулась с высоким молодым человеком, одетым в толстый тёмно-коричневый свитер. Такого же роста, как и Эдик, только немного шире в плечах, он и лицом немного походил на Эдика. Я догадалась, что это старший сын Аллы.

– Здрасть! Мать тут у вас шарф забыла, меня вот, стало быть, за ним прислала, – пробасил парень.

Инна Николаевна усадила его за стол и попеняла, что бегает по морозу в одном свитере.

– Так ведь близко ж, я и замёрзнуть бы не успел, – объяснил Степан, но перед ним уже стояла чашка с горячим чаем.

– Выпей-ка горяченького, не то простынешь и заболеешь. Матери теперь и без тебя забот хватает.

Степан оказался таким же любителем сладкого, как и его младший брат. Он неторопливо потягивал обжигающий чай, бросая в рот одну конфету за другой. Крёстная с неподдельным интересом расспрашивала его об учёбе. Парень охотно рассказывал в перерывах между двумя соседними конфетами. По всему было видно, что домой он не слишком торопился. Говорить о смерти генерала все избегали.

Выпив три чашки чая и успешно справившись со сладким, Степан нехотя поднялся, взял с дивана пушистый материн шарф и потащился к двери. Когда за ним закрылась дверь, я вернулась в гостиную и увидела Никиту, застывшего перед большой коробкой, в которой одиноко лежала последняя конфета. Подняв на меня глаза, племянник грустно заметил:

– Прикончил. И как это ему плохо не сделалось?

***

На следующий день мы с Инной Николаевной отправились на похороны. С нами увязался и Никита. Не хотелось брать мальчика на кладбище, но племянник заявил, что это самое подходящее место для прогулок человека, которому на каникулах просто некуда себя деть. Сидеть дома ужасно скучно, а похороны – какое ни на есть развлечение. Оставлять его одного в доме мне, правду говоря, тоже не хотелось.

Мы с Никитой уже сидели в машине, а крёстная всё не появлялась. Наверное, никак не могла закрыть дверь: замок иногда заклинивало, особенно, если закрывали наспех. Наконец Никита не выдержал, вылез и отправился на помощь. Но Инна Николаевна уже и сама спешила к воротам.

А с моей «тойотой» поравнялся незнакомец. Около дома крёстной он замедлил шаг, потом совсем остановился и повернулся к калитке как раз в тот момент, когда Инна Николаевна с Никитой выходили.

Это был мужчина лет пятидесяти, приятный, с открытым взглядом умных серых глаз. Несмотря на мороз, он был без шапки, его тёмные волосы слегка серебрились у висков. Из-под лёгкого чёрного пальто безупречного покроя были видны тщательно отутюженные брюки. Инна Николаевна шагнула к нему навстречу, а он протянул ей руку и произнёс приятным баритоном:

– Утро доброе, Инна Николаевна. Как сегодня ваше здоровье?

– Спасибо, Пётр Алексеевич, уже гораздо лучше. Вы ведь к Орловым?

– Конечно, куда ж ещё в такой день, – как-то совсем печально произнёс мужчина. – Пал Степаныч был моим близким другом, вы ведь знаете. Нужно поддержать его вдову. Вы, как я понял, тоже идёте на кладбище?

– Да, и не одна. Знакомьтесь – Ксения, моя крестница, а мальчик, – и Инна показала на Никиту, крутившегося возле машины, – её племянник.

Я приоткрыла дверцу, улыбнулась и кивнула. Никита буркнул что-то неразборчивое.

– Ужасное несчастье, – пробормотала крёстная, возвращаясь к печальной теме. Пётр Алексеевич молча поклонился и направился к генеральскому дому.

– Он очень дружил с генералом. Бывший военный врач и журналист, – пояснила Инна Николаевна, устраиваясь на заднем сиденье.

Не успели мы проехать и пятидесяти метров, как на тропинке, ведущей к дому, возник Юрик. Парень доложил, что ночевал у родителей, а сегодня специально приехал пораньше, чтобы поспеть на похороны. Ещё добавил, что другом генерала, конечно, не был, но на кладбище решил поехать из-за тётушки: вдруг потребуется какая-то помощь.

Молодой человек плюхнулся рядом с Инной Николаевной, и вместе с ним в салон вплыл запах перегара. Было совершенно очевидно, что ночевал он не у родителей, а где-то совсем в другом месте. Вот только зачем приехал с утра пораньше? Насчет похорон явно врёт. Может, с приятелями повздорил? К родителям в таком виде идти он никогда бы не решился, поэтому приехал сюда и попал как раз на похороны. Я скосила глаза в зеркало: со страдальческим выражением на несвежей и небритой физиономии парень упёрся глазами в окно. Небось, голова у него трещит, и он мечтает оказаться в постели в своей комнате на втором этаже тётушкиного дома. Но, ляпнув неосторожно про похороны, отступить он уже не мог.

Мы остановились рядом с большим, но нескладным генеральским домом. Толпа у ворот собралась внушительная. Люди держались скованно и тихо переговаривались между собой. Из дома вынесли лакированный гроб и погрузили в катафалк. Молчание стало ещё заметнее и лишь изредка нарушалось негромкими распоряжениями, которые отдавал тучный мужчина в шубе. Ни плача, ни причитаний слышно не было.

Среди множества незнакомых лиц я знала только Аллу с сыновьями. Да ещё Петра Алексеевича, с которым только что беседовала крёстная. Он поддерживал под руку молодую женщину в блестящей тёмной шубке. На её светлые волосы был кокетливо наброшен чёрный шарф. Похоже, это и была вдова. Пётр помог ей сесть в автобус, за ними последовали Алла и оба её сынка. Люди торопливо рассаживались по машинам. Катафалк пополз по улице между сугробами, мы двинулись следом. Мои пассажиры молчали.

Отставного генерала провожали с военным оркестром. Когда музыка смолкла, тот самый тучный мужчина, командовавший выносом тела, произнёс речь. Затем его сменил новый оратор. Все они до небес превозносили заслуги Орлова и сожалели, что лишились замечательного товарища, заботливого отца и любящего мужа.

Юрик уже куда-то исчез, и крёстная беспокойно оглядывалась по сторонам. Парень не появлялся, Инна Николаевна перестала крутить головой и уцепилась за мой локоть. Не особенно прислушиваясь к разговорам, я с интересом разглядывала присутствующих, а крёстная тихонько рассказывала, кто есть кто. Родственники генерала топтались рядом с вырытой могилой и откровенно скучали.

– Видишь полную даму в длинной шубе? – шептала крёстная. – Это его первая бывшая жена, Татьяна. Рядом две её дочки. В дублёнке – Рита, а рыженькая в чёрной куртке – Лора, младшая.

Первая жена Орлова, Татьяна Михайловна, была уроженкой уральского села Угрюмовки, того самого, где родился и сам Орлов. По словам Инны, в прошлом она была совершенной красавицей, за ней ухаживали лучшие угрюмовские парни. Теперь в это было трудно поверить: она заметно постарела и расплылась. Замуж второй раз не выходила, хотя поклонники имелись. Вероятно, Татьяна боялась потерять львиную долю содержания, выделяемого на детей. По всему выходило, что эта финансовая помощь была весьма значительной, так как ни одна из дочерей толком нигде не работала, а сама Татьяна уже несколько лет как сидела дома и получала скромную пенсию.

Старшая дочь, Рита, рыхловатая тридцатилетняя девица, лицом удалась в отца, а мозгами в мать. Именно так выразилась Инна Николаевна.

– Лучше бы наоборот, – шепнула она. – Не повезло девочке.

С замужеством не получалось, с карьерой тоже не везло, поэтому Рита стала вечной студенткой. Надо сказать, не слишком старательной. Но нужно ведь было чем-то заниматься девушке, благо средства отца позволяли. Сначала Рита поучилась немного на юриста – не понравилось. Потом получила изрядное количество экономического образования, и вот теперь уже год, как грызёт зачем-то экологические науки.

Лоре с наследственностью повезло больше: лицом она удалась в мать, а умом и хитростью в отца. Лора – начинающая актриса, красавица и папина любимица. Естественно, и материальных благ ей перепадало больше, чем остальным детям. Наверное, генерал считал, что только она и могла оправдать хоть какие-то его надежды.

Речь последнего оратора изрядно затянулась, народ совсем заскучал: все уже поглядывали на часы, негромко переговаривались. Степан с интересом изучал соседние могилы, Эдик вертел лопоухой, коротко остриженной головой, Рита зевала, прикрывая рот ладошкой в чёрной кожаной перчатке. Алла о чём-то шепталась с пожилой женщиной в коричневой шубе, Лора переминалась с ноги на ногу. Только Татьяна стояла неподвижно, и её пухлое лицо с двойным подбородком выражало искреннюю печаль.

Инна Николаевна закашлялась и на некоторое время прервала свои комментарии.

Наконец последний оратор завершил таурную речь. Наступил момент прощания. Татьяна дёрнулась, зарыдала, и я испугалась, что сейчас она с криками кинется на гроб. Но этого не произошла: первую бывшую схватила за локоть бывшая вторая. Алла что-то шепнула Татьяне, и та смолкла. Похоже, вторая жена имела некоторое влияние на первую.

Крёстная снова заговорила, но так тихо, что я с трудом различала слова.

Алла была женщиной самостоятельной и работала директором универмага. Впрочем, это не мешало ей пользоваться милостями бывшего супруга. Оно и понятно: двое детей требовали серьёзных расходов. Степан был студентом, Эдик ещё учился в школе, но, по словам крёстной, уже проявлял склонность к выпивке и дракам.

– Не похоже, что вдова очень уж убивается, – ядовито прошептал за моей спиной женский голос. – А Греков-то, смотри, так возле неё и вьётся. Пытается всучить ей таблетку. Так я и поверила, что ей плохо с сердцем! Небось, рада до смерти, что от мужа избавилась.

– Тише ты, – оборвал её сердитый мужской голос.

Я догадалась, что Греков – это Пётр Алексеевич, знакомец Инны Николаевны. Он и в самом деле не отходил от Анны, заботливо поддерживал её под локоток и что-то шептал. А потом вынул руку из кармана, скорее всего, там у него было припасено какое-то лекарство. Но вдова лишь отмахнулась и покачала головой. Всё это время она стояла с каменным лицом, и единственным видимым проявлением чувств стали белые розы, положенные ею на гроб.

Тот же ехидный голос у меня за спиной опять зашептал:

– А Танька-то, Танька! Для кого комедию ломает, непонятно!

Татьяна Михайловна опять попыталась заголосить, но на этот раз её одёрнула Рита.

Могилу забросали землей, уложили венки, установили временный памятник. Прогрохотали автоматные очереди, оркестр заиграл что-то смутно знакомое. Кто-то из мужчин достал бутылку водки и начал разливать в пластиковые стаканчики. Молодёжь оживилась и потянулась к ним озябшими руками. Алла набросилась на своего младшего, тоже протянувшего руку. Тот вяло огрызнулся. Откуда-то вынырнул Юрий, вероятно на запах водки. Я завертела головой в поисках племянника и, заметив, что он разглядывает надпись на соседней могиле, успокоилась. Отвернулась, и тут же опять оглянулась – что-то меня привлекло. Чуть дальше Никиты, за чёрным гранитным памятником, стоял парень в странно надвинутой по самые брови вязаной шапочке и слишком внимательно наблюдал за происходящим. Заметив мой взгляд, он отступил на несколько шагов назад, потом метнулся в сторону и исчез за пушистой елью. Я пожала плечами и отвернулась. И тут же забыла о нём.

Галдящей толпой люди двинулись к выходу с кладбища. Хотя мороз был не сильный, долгое стояние на одном месте оказалось малоприятным. У меня закоченели ноги и замёрз нос. Крёстная тоже зябко поёживалась, хотя и была тепло одета. Я окликнула Никиту, и мы побрели к машине.

Сидя в «тойоте», мы ожидали Юрика, но тот всё не появлялся. Только что был тут, водку пил вместе со всеми – и вдруг словно сквозь землю провалился. Катафалк давно уполз, чуть раньше уехали солдаты. Убыли музыканты, погрузив в автобус инструменты, легковушки тоже разъехались, а нашего великовозрастного балбеса всё не было. Никита крутился на переднем сиденье, Инна Николаевна обеспокоено смотрела сквозь запотевшее стекло и все порывалась выйти из машины. Наконец Никита, уставший ёрзать на одном месте, осведомился:

– Ну, и чего ждём? Все уж уехали давно.

– Юру ждем, – ответила я.

– Так он давно укатил. С каким-то мужиком в машине. Я отлично их видел.

– А чего же молчал?

– Откуда ж я знал, что он вам нужен. Я думал, вы знаете, куда он делся, – протянул Никита.

Я страшно разозлилась. Этот кретин Юрий, не мог сказать, что не едет с нами! Все давно уехали, сидят теперь в тепле, и только мы ещё торчим возле кладбищенской ограды.

Въезжая в посёлок, я попыталась спровадить племянника домой, но он взбунтовался.

– Ни разу ещё не был на поминках! Почему это я должен скучать один дома, когда все будут развлекаться, – ворчал он, – и трескать вкусную еду. В генеральском доме плохого не приготовят.

– Нашёл развлечение! Поминки – не вечеринка, детям там абсолютно нечего делать. И вообще, ты же не знаешь родных генерала!

– Почему это не знаю, тётю Аллу знаю, и Эдика со Стёпкой тоже. Между прочим, остальных ты и сама не знаешь. Имей совесть, Ксюха! Я хочу посмотреть на генеральский дом изнутри. Интересно, там он такой же чудной, как и снаружи? Других событий всё равно не предвидится в ближайшее время.

– Оставь его, Ксюша, пусть пойдёт, – попросила крёстная. – Мы ведь ненадолго, посидим чуть-чуть, да и домой пойдем.

Если б я только знала, чем обернутся эти поминки! К сожалению, я в тот момент даже не догадывалась, что в генеральском доме мы застрянем надолго.

***

Мы так долго прождали Юру на кладбище, что подъехали к генеральскому дому, когда народ уже потянулся по домам через распахнутые ворота. Но в громадной комнате, где был накрыт поминальный обед, всё ещё было полно народа.

Собрались в огромной столовой за двумя большими столами. Алла заметила нас, подошла к Инне Николаевне и указала два свободных стула. Я оглянулась на Никиту и увидела, как его ухватила за руку незнакомая тётка и куда-то потащила. Племянник не упирался, а Алла объяснила, что всех детишек собрали в одной комнате, чтоб не мешали взрослым разговорам.

– Не беспокойтесь, мальчика накормят, – успокоила меня она.

Столы были плотно заставлены закусками, люди ели, пили, вели оживлённые разговоры. И вспоминали генерала, как заведено. Я с удивлением узнала, что был он человеком широкой души и большой щедрости, заботливым родителем и хорошим другом. Это совершенно не вязалось с рассказом крёстной, но оно и понятно: о покойнике – только хорошее. Татьяна Михайловна поглощала бутерброд за бутербродом и поддакивала каждому оратору. Теперь она уже не пыталась рыдать и пребывала в самом благодушном настроении. Алла будто вообще никого не слышала, она следила, чтобы перед каждым стояли тарелки и рюмки, хватало приборов, вовремя подавали блюда. Одновременно присматривала за младшим сыном. Настоящая же хозяйка дома, вдова, сидела напротив меня и казалась гостьей на этом поминальном обеде. Только теперь отрешённое выражение на её лице сменилось обеспокоенностью. Она нервничала, кусала губы, а когда к ней кто-то обращался, заметно вздрагивала, и даже уронила на пол вилку. Мне даже показалось, что в её уставших серых глазах притаился страх.

Крёстная вполголоса беседовала с дамой в красной кофте. Я прислушалась. Женщина говорила, что в замороженных грибах, лежавших в холодильнике, обнаружили бледную поганку. Странные вещи болтают люди.

– А кто грибы-то собирал? – полюбопытствовала Инна.

– Именно про эти – не знаю. А вообще-то покойник сам любил за грибами ходить.

– Неужели, сам собрал и отравился? – удивилась Инна. – Не похоже на Степаныча, опытный грибник был, с большим стажем.

Дама в красном пожала плечами. Разве ж теперь узнаешь, кто полгода назад набрал поганок? Ведь никто и не вспомнит. Да и не нарочно их сорвали. Каждый год столько народу травится! И в этот раз не один Орлов отравился. Но остальные не померли. А генералу просто не повезло: слишком много ел, да пил всякое, а тут поганка на грех попалась. Вот печень и не выдержала. Да и врача не соглашался позвать. Покойник врачей не жаловал, а все болезни лечил одним средством – самогонкой. Её и употреблял при любых недомоганиях, внутренне и наружно, в виде компрессов. Вот и долечился!

Мне надоело слушать глупости, я отправилась искать Никиту. За племянника ведь отвечаю и должна знать, чем занимается, где ходит. Проходя мимо двух бывших жён, я услышала негромкий спор. Говорили тихо, но я расслышала слова Татьяны:

– В сейфе его нет, точно знаю. Но не мог же он, в самом деле, оставить всё этой кукле крашеной? Если оно где-то есть, мы должны найти это раньше неё. Посмотри, как она, тварь, на меня смотрит. Переживает, небось, что не слышит ни слова.

Мне стало неловко, и я прибавила шагу. Заглянула на кухню, потом в ванную, подёргала ручку какой-то запертой двери. Следующая комната была кабинетом. Я увидела письменный стол, кресло, книжные шкафы. Никиты нигде не было.

Дошла до широкой лестницы и поднялась на второй этаж. Теперь я очутилась перед большой двустворчатой дверью. Потянула на себя бронзовую ручку и осторожно шагнула внутрь. За дверью обнаружилась огромная комната с высокими шкафами красного дерева вдоль трёх стен. Четвёртую занимал громадный аквариум, тот самый, о котором рассказывала крёстная. Среди буйных водорослей и подводных замков плавали диковинные рыбы. Одна из них уставилась на меня выпученными круглыми глазами, потом вильнула хвостом и скрылась в гроте.

В центре комнаты, в окружении тропических растений в кадках, расположились диван, столик красного дерева, бар и два кресла. Между ними был устроен комнатный фонтанчик с большой пластиковой чашей под мрамор. Я прошла вдоль шкафов, разглядывая их содержимое. Один был заставлен посудой, в другом разместились серебряные фигурки, в третьем – статуэтки из фарфора, металла, цветного стекла… Моё внимание привлекла танцующая девушка из тёмного полированного дерева. Она была изящна, грациозна и выглядела такой живой, как подвижная фигурка из мультфильма. Лоб танцовщицы украшал сверкающий зелёный камень, на мой взгляд, очень похожий на изумруд. Изящная индийская статуэтка была так хороша, что я с трудом отвела от неё взгляд.

Но пора отсюда уходить. Никиты и в этом музее-оранжерее не оказалось, а если меня увидят хозяева, получится весьма неловко. Похоже, тут хранятся коллекции покойного генерала, и родственникам генерала вряд ли понравится, что их гости разгуливают по дому и суют во всё нос. Впрочем, шкафы, хорошо заперты, в чём я убедилась, подергав из любопытства пару дверец за ручки. Так что стащить несколько раритетов никому из случайно забредших сюда не удастся.

Я вышла в коридор и толкнула следующую дверь. Здесь оказалась гардеробная. В тёмной, без окон комнате стояли только шкафы-купе, диван, стул и большое зеркало. На всякий случай я сунула нос в шкафы, но Никиты и в них не нашлось. Аккуратно развешанные, внутри хранились платья, на многочисленных полочках лежали обувь, шляпы и ещё какая-то мелочь. Ни одна вещь сдвинута или сброшена не была.

Вновь очутившись в длинном коридоре, я услышала шум. Он доносился из оранжереи, словно там что-то упало. Странно, я только что была в этой комнате, и ни один предмет обстановки не выглядел неустойчивым. Может, я все же неловко что-то задела, и теперь оно вдруг свалилось?

ГЛАВА 3. Кражи, склоки, исчезновения

Распахнув дверь в оранжерею, я замерла на пороге. На корточках у одного из шкафов, низко склонившись, сидела девушка. Она подняла голову на звук, лёгким движением отбросила с лица рыжевато-каштановые волосы, и я узнала Лору, младшую дочь Татьяны.

Девушка посмотрела на меня безо всякого удивления и чуть слышно хихикнула. На полу перед нею лежала раскрытая шахматная доска, из которой вывалились фигурки.

– Помочь? – предложила я.

– Помоги, раз уж хочешь, – охотно согласилась девушка и опять глупо хихикнула.

Видимо, хватила лишнего, поминая отца, и теперь вела себя несколько странно. Я присела рядом и подняла белую пешку. Фигурки показались мне выточенными из слоновой кости, насколько я разбиралась в этом. Интересно, откуда она их выудила? И зачем они ей понадобились? Не в шахматы же собралась играть сама с собой. Бросив взгляд на шкаф, я заметила, что стеклянная дверца приоткрыта, а фигурка индийской танцовщицы исчезла. На полу, между белыми ферзём и ладьёй, валялась громадная булавка. Всё ясно: она открыла шкаф булавкой как отмычкой и умыкнула индианку. А может и ещё что. Доставала статуэтку и неосторожно свалила шахматы, стоявшие там же.

– Ты кто? – спросила Лора с любопытством.

– Ксения Воробей. Приехала в гости к Инне Николаевне Нахабиной.

– А я Лариса Орлова, но друзья зовут меня Лорой. Можешь тоже звать меня так, – великодушно предложила она.

Отлично! Я была произведена в друзья наследницей покойного генерала. И лишь потому, что поспешила на помощь и не задавала неудобных вопросов. Однако, это просто немыслимая честь для меня. А она милая девушка, хотя и статуэтку стибрила. Впрочем, Орлов был её отцом, и она полагаела, что имеет права на эту очаровательную и наверняка безумно дорогую вещицу.

– Закрой дверь, пожалуйста, – мягко попросила Лора и поднялась с пола.

Я закрыла дверь и сразу вернулась. Карман джинсовой курточки девушки оттопыривался, возможно, в нём как раз и лежала танцовщица. Все до одной шахматные фигурки уже находились в своих бархатных гнездышках, булавка исчезла. Лора захлопнула коробку. За те мгновения, что я находилась к ней спиной, пока шла к двери и закрывала её, она заперла дверцу шкафа с помощью всё той же булавки и теперь тянулась вверх, чтобы поставить на место шахматы.

– Давай посидим тут, – Лора повернулась ко мне и показала на уютный диванчик в центре комнаты. – Все эти зануды и сволочи мне страшно надоели.

Интересно, кого она имеет в виду? Всех поминающих или только своих близких родственников?

– Что будешь? Коньяк, виски, джин? Или ты предпочитаешь вино? – поинтересовалась она, открывая бар. – Только не говори мне, что ты не пьёшь, это меня озадачит. Папаша был запасливым хозяином, хоть сам и пил самогонку. Думаешь, он этот алкоголь для нас с тобой припас? Как же, держи карман! Для высоких гостей. Однажды принимал здесь даже министра обороны. В этой самой незатейливой комнатёнке. Не веришь?

Я пожала плечами. Откровенно говоря, гости Орлова, даже самые высокие, мне были не особенно интересны. А вот Лора весьма любопытна. В этой девушке со светлыми зелёными глазами и пушистыми рыжими волосами было что-то порочное и в то же время неуловимо притягательное. Кажется, Инна говорила, что она актриса?

– Ну, так что будешь пить? Думай быстрей, пока я обслуживаю, – нетерпеливо повторила Лора. – Может, виски?

– Пожалуй, предпочту коньяк, – ответила я, побоявшись остаться совсем без напитка.

Наверняка, коньяк у генерала самого высокого качества. Имею право попробовать, тем более что ехать никуда уже не нужно, дом Орлова рядом с Нахабинской дачей.

– Ты офигительно права: виски – страшная гадость, – согласилась Лора. – Ни на копейку не лучше папашиной самогонки. Эти там, – она постучала каблучком своей туфельки об пол, – считают, что папаша отравился самогонкой или грибами. Дураки они все!

– А чем?

– Ну, не знаю, может, и правда, грибами. Только сдаётся мне, что кто-то приложил к этому лапу. Может, братишки постарались? Стёпка с Емелькой. Или безутешная юная вдовушка… Думаю, кандидатов на эту мрачную роль найдется порядочно.

Мне стало неловко, словно случайно подслушала чужую грязную тайну. Захотелось перевести разговор на другую тему. Сделав удивлённое лицо, я спросила:

– А кто такой Емелька?

– Да Эдик же, разве не знаешь?

– Значит, по паспорту он Емельян? И кто выбрал мальчику такое редкое имя? Наверняка, твой отец?

– А кто же! – радостно хихикнула Лора. – Он тогда русской историей увлекался, вот и назвал одного Стёпкой, а другого Емелькой. Нам с Риткой повезло, а то мог бы и нас назвать как-нибудь… К примеру, Акулиной и Евдокией. Прикинь, я – Дуняша, а Ритка – Акулька! Нехило вышло бы!

– Ну почему же, скорее, он назвал бы вас Елизаветой и Екатериной, – возразила я.

Но мысль об Акулине и Дуняше показалась Лоре настолько смешной, что она привалилась к спинке кресла и оглушительно захохотала, дрыгая ногами. Я сочла приличным слегка улыбнуться.

– Ну, за наше знакомство. И за дружбу! – девушка потянулась ко мне хрустальной стопкой. – Не возражаешь?

Я согласно закивала и широко улыбнулась.

Внезапно Лариса стала серьёзной и, глядя прямо мне в глаза, произнесла почему-то громким шёпотом:

– Уверена, что братишки тут замешаны. Имею в виду смерть папаши. Утром я тут была… зашла посмотреть, всё ли в папиной коллекции на месте…

Я сообразила, что девушка проверяла прочность замков и наличие приглянувшейся ей танцовщицы. А вдруг кто-то уже успел раньше неё стащить статуэтку? Внезапно в коридоре Лора услышала шаги и спряталась за шпалеру с вьющейся розой. В комнате появились её сводные братья. Они достали из бара бутылку виски, плюхнулись на низкий турецкий диванчик, хлебнули прямо из горлышка и начали шептаться. Лора услышала, как старший сказал младшему:

– Это очень опасно! Зачем ты это сделал! А вдруг кто узнает?

– Кто? Ты же не пойдёшь на меня стучать?

– Нет, конечно. Мне не резон, – ответил студент-философ.

Девушка опять наполнила стопки и возбуждённо продолжила уже в полный голос:

– А потом они принялись шептать совсем тихо, и я ни одного словечка не разобрала. Не знаю, как Стёпка, но Эдька точно приложил руку к папашиной смерти. Небось, ядовитый гриб он и подсунул. С фантазией проделано: на него это очень похоже.

– Но ведь он сам мог отравиться. Тоже ведь ел грибы?

– Только попробовал, специально, чтобы подозрения от себя отвести. К тому же он знал, что львиную долю съест отец. Папаша грибы до ужаса любил. Поэтому весь яд ему и достался. Ну, уж тут могу поспорить на сто баксов против паршивого червонца, что этот свинёнок ушастый виноват. Только никому не говори, ладно?

Я пообещала молчать как рыба. Тем более, что ничуть не поверила в дурацкую историю со специально подсунутыми поганками. Если в заморозке бледную и нашли, то от неё, помнится мне, не спасают. Не вышло бы чуть приотравиться и выжить. Да и не верилось, что лопоухий десятиклассник мог быть таким отъявленным мерзавцем, чтобы убить родного отца. К тому же в таком случае мог пострадать и ещё кто-нибудь из присутствующих. Или вообще несколько человек. У Лоры, как у всякой актрисы, слишком сильно развито воображение, вот и насочиняла всякого.

А девушка, взяв с меня ещё одно клятвенное обещание молчать, легко перескочила на новую тему:

– Значит, ты к адмиральше в гости приехала? Повезло!

– Это почему же? – удивилась я.

– Можешь каждый день видеть её племянника, Юрика-то. Красивый мальчик, правда? Просто шедевр природы, на страдания бабам созданный.

– Да ничего в нём особенного не заметила, – промямлила я, подумав, что обречена лицезреть это унылое чудо природы и никчемного бездельника почти каждый вечер. Хотя если внимательно присмотреться, то парень может собой и хорош. А я к нему просто привыкла за столько лет, и раздражает он меня страшно – своим непомерным аппетитом, неправдоподобной ленью, привычкой жить за чужой счёт.

– На Хулио Иглесиаса в молодости похож, скажи?

– Похож, наверное. Не помню, как там было с Хулио. Тем более в молодости.

– Не наверное, а абсолютно похож. Вот и Ритка со мной согласна. Про Иглесиаса. Глаз на него положила, дурища. То есть на Юрика, а не на того… Но я ей откровенно по-родственному сказала: нет ни малюсенького шанса.

– Почему же?

– С её-то физиономией и фигурой? Да такой красивый мальчик в Риткину сторону и не глянет… А кстати, где он? Крутился тут всё время, а потом куда-то исчез.

И в самом деле, Юрик мелькнул между гостей, когда мы с крёстной вошли в дом, а потом пропал. Инна Николаевна, похоже, отчаялась удержать племянника возле себя и контроль ослабила. Во всяком случае, больше она его не искала и не спрашивала о нём.

Однако, когда я спустилась вниз, Инна поинтересовалась, не встретила ли я драгоценного Юру. Никиту я так и не нашла, и меня занимал теперь только племянник. Зато на вопрос крёстной откликнулась Алла:

– Юра? Видела я его возле Анны. А ваш Никита, – Алла обратилась уже ко мне, – во дворе в снежки играет, так что за него не волнуйтесь.

За поминальным столом что-то изменилось. Я огляделась: в дальнем конце стола мужчины о чём-то возбужденно спорили. Кажется, речь шла о рыбалке. Анны видно не было, впрочем, отсутствовали уже многие.

Я снова отправилась искать Никиту. Вышла во двор и поискала глазами племянника. Чёрт с ним, с Юриком, может позаботиться о себе сам. Мне до этого любителя выпивки и женщин дела нет, пусть ночует, где хочет. А нам пора уже домой. Срочно нужно было найти Никиту.

Племянника на улице уже не было. Зато посреди двора стояла большая снежная баба с морковкой вместо носа и облупленным эмалированным ведёрком на голове. Но это наводило меня на мысль о том, что предприимчивый мальчик где-то тут поблизости. Возле крупной слепленной фигуры ковыряла снег лопаткой маленькая светловолосая девочка в тёмно-вишнёвой куртке с двумя вышитыми зайцами на кармашке.

– Ты не видела большого мальчика, Никиту? – спросила я.

Девочка подняла на меня серьёзные глаза и очень сердито ответила:

– Мальчишки все в дом убежали. Совсем только что. Меня в новую игру принимать не захотели, вот и ушли.

Я опять побрела к дому. Проходя мимо небольшой комнаты на первом этаже, остановилась, так как услышала голоса. Знакомый мужской голос сказал:

– Так нельзя, Анна! Ведь есть ещё и обязанности перед окружающими, моральный долг, наконец. Нельзя так погружаться в своё горе.

Испугавшись, что кто-то застанет меня за таким недостойным занятием, как подслушивание у замочной скважины, я прибавила шагу и оказалась перед выходом на застеклённую веранду. Двустворчатая дверь из рифлёного матового стекла была закрыта, сквозь неё в коридор проникал свет с улицы. Я рванула на себя ручку и вошла. Никиты здесь тоже не было, зато на плетёном диванчике целовалась парочка: лысоватый тип средних лет и светловолосая девушка. Она обернулась на шорох, и я узнала старшую сестру Лоры.

Выскочив в коридор, я помчалась обратно. И едва не сшибла с ног Аллу, застывшую у двери, за которой велись недавно подслушанные мной разговоры. Заметив меня, Алла неохотно оторвалась от двери и пробормотала вполголоса:

– Пётр Алексеич Анечку жить учит. А я-то все думаю, куда они подевались?

По выражению её лица можно было догадаться, что от подслушивания она ожидала большего. Объяснения в любви или чего-то ещё более компрометирующего. Внезапно дверь распахнулась, едва не шлёпнув Аллу по лбу. К счастью, у той оказалась хорошая реакция, и она успела отскочить.

– Извините, – буркнул Греков и рассеянно поклонился нам обеим.

Он ушёл быстрым шагом, мы с Аллой поплелись следом. Вероятно, женщине было неловко, что я застукала её подслушивающей под дверью, и она сочла необходимым сказать несколько бесцветных фраз о Грекове:

– Хороший человек Пётр Алексеич. До всего ему есть дело, всегда готов любому на помощь прийти. Но вот Аньку утешает зря! Она, небось, рада до смерти, что избавилась от мужа-тирана.

– А чем занимается Пётр Алексеич? – мне было неловко слышать гадости про вдову, я сделала попытку перевести разговор на другую тему.

– Он бывший военврач, журналист и писатель. Сейчас на пенсии, пописывает статейки для какого-то издательства. Вроде бы даже книгу написал, но я её не читала. Орлов был с ним очень дружен.

По пути Алла завернула на кухню, и я вошла в столовую одна. Пьяные приятели покойного по-прежнему спорили за столом, но теперь их дискуссию перебивали голоса Лоры и Эдика.

Лора уставилась на стоявшую перед ней тарелку с куском ветчины. На её побледневшем личике застыло выражение ужаса.

– Меня сейчас вырвет! – вдруг взвизгнула девушка.

Спорящие мужики замолкли и разом повернули головы в сторону Лоры.

– А ты самогонкой запей, – посоветовал Эдик и захохотал. – Жрать меньше надо было!

Лора бросила на него злобный взгляд, вскочила и выбежала из комнаты, прижав руку ко рту. Эдик всё хихикал.

– Ксюша, иди сюда, – поманила меня Инна Николаевна, стоявшая у окна с Раисой Львовной Аристарховой.

Я подошла к ним, по пути заметила, что на столе сменили тарелки. Кое-кто уже покинул дом покойного, но оставшаяся публика, судя по прочно занятым позициям, уходить в ближайшие сутки не собиралась.

– Нужно сказать на кухне, чтобы забрали эти тарелки. Вон как бедняжка Лора разнервничалась, – тяжело вздохнула Раиса Львовна. А мне почудилось плохо скрытое злорадство в её голосе.

– Зачем их забирать, ведь они чистые? – удивилась я. – Вроде бы их только что вымыли.

Раиса усмехнулась и объяснила, что посуду помыли в унитазе. Чей-то хозяйственный ребёнок позаботился. Вряд ли это мог быть Никита. Скорее всего, совсем кто-то маленький, вроде девочки с зайцами на карманах. Однако племянника срочно уже нужно найти. Сделать это в таком большом доме не так просто, как может показаться на первый взгляд.

Наверное, мысли о собственном племяннике волновали и крёстную. В комнату вошли хирург Аристархов и Греков. Инна Николаевна тут же вцепилась в последнего.

– Пётр Алексеич, вы нашего Юру не видели?

Ответил крёстной хирург:

– Кажется, он разговаривал с Анной Андреевной в кабинете, мы с Петром Алексеевичем проходили по коридору и слышали их голоса.

Как-то странно глянув на Инну, Греков кивнул, подтверждая слова Аристархова:

– Ну да, мы как раз собирались посмотреть одну картину в верхней галерее. Авторская копия «Чесменского боя» Айвазовского, редкая вещь. Генерал радовался как ребёнок, когда купил её.

– Надо пойти за Юрой, уже ведь пора домой, – забеспокоилась крёстная.

– Сам придёт, взрослый уже молодой человек, – вмешалась Раиса Львовна. – Давайте лучше чай пить, вон уже и чашки несут.

Горничная Катя, невысокая темноволосая девушка лет тридцати, действительно накрывала стол к чаю.

Шумные приятели покойного не прельстились чаем и куда-то исчезли. За столом остались мы с Инной Николаевной, Греков, чета Аристарховых с дочерьми, Алла с сыновьями и Лора. Слева от меня сидел Аристархов. Хирург о что-то тихонько говорил жене. Я напрягла слух и уловила фразу:

– Не разобрал сути, но, похоже, они сильно ссорились. Анна назвала его скотиной.

Раиса тихо ахнула. О ком это он, интересно? Неужели о Юрике? Ведь только что Аристархов с Грековым признались, что слышали разговор вдовы и племянника Нахабиной?

Хирург, словно в подтверждение моей догадки, слегка развернулся и посмотрел на Инну Николаевну, потом перехватил мой взгляд и снова уткнулся в чашку с чаем.

Больше ничего не происходило. Аристархов вышел курить, Раиса принялась бурно обсуждать с Аллой проблемы воспитания, а я отправилась в туалет.

Как я выяснила раньше, один санузел находился недалеко от кухни, а другой – в противоположном конце коридора, рядом со спальней для гостей. Я поплелась к дальнему, так как возле кухни уже топтались Аристархов и Греков. Идти мимо них не хотелось.

В самом конце коридор сворачивал вправо. Я миновала гостевую спальню и уже приоткрыла дверь ванной, как вдруг услышала отчаянный вопль.

ГЛАВА 4. Вторая смерть под той же крышей

Кричал мужчина. Оглушительно, с нотками ужаса в голосе. Я вздрогнула и обернулась, но никого позади себя не увидела. Значит, это в спальне. В два прыжка оказавшись у двери, я осторожно приоткрыла дверь и заглянула в образовавшуюся щель.

Посреди комнаты стояла широкая двуспальная кровать, на которой, прикрыв одеялом свои пышные, слегка перезрелые прелести, сидела Рита. Рядом скакал на одной ноге потрёпанный лысоватый мужичок в голубых подштанниках, тот самый, который был с нею на веранде. На полу валялся внушительный предмет, похожий на старинный бронзовый канделябр. Мужчина охал и ругался, но уже потише.

– Зачем вы швырнули эту проклятую железку на мою ногу, чёрт вас подери?! – простонал он, вероятно, обращаясь к кому-то, кого я не могла увидеть сквозь узкую щель. – Вы же сделали меня инвалидом!

– Попрошу не хамить! – женский голос, кажется, Татьянин. – Подсвечник уронила совершенно случайно, потому что была в шоке. Вы мерзко поступили! Моя девочка, она такая доверчивая… Хоть понимаете теперь, что как порядочный человек обязаны на ней жениться?!

– Мама, что ты несёшь! – возмущенно взвизгнула Рита с кровати. – Да на фига он мне сдался, алиментщик облезлый! Да ты только посмотри на него… К тому же, теперь он калека, сам признался. Значит, работать не сможет. И мне такой нужен?

– Попрошу не оскорблять! – взвился покалеченный волокита.

– Риточка, девочка, что ты такое говоришь?! —испугалась Татьяна. – Он непременно должен на тебе жениться. Ты ужасно скомпрометирована!

Слушать дальше я не стала. Осторожно прикрыла дверь и пошла по своим делам в ванную.

Когда я вернулась в столовую, Рита с Татьяной были уже там. Мать с дочерью, как ни в чём не бывало, пили чай. Пришибленный канделябром исчез, видимо, ему отказали от дома.

Разговор за столом теперь шёл о завещании. Алла предлагала срочно его найти, Татьяна доказывала, что завещания не существует. Орлов только собирался его составить, так как намеревался прожить ещё лет тридцать и никак не меньше. Говорил, что всё оставит нынешней жене, конечно в шутку. Генерал любил розыгрыши и мистификации. Вот тогда Греков и посоветовал:

– А вы спросите Анну Андреевну. Она, наверняка, знает, где может храниться завещание. Если оно существует.

– Действительно, – вмешалась Лора. – Кому же знать, как не вдове. Кстати, где она? Что-то я давно её не видела. Тоже мне, хозяйка дома!

– Зря вы так, Ларочка, – встала на защиту вдовы Раиса Львовна. – Наверное, бедняжка прилегла отдохнуть. Она сильно переживает, ведь мужа потеряла. Такое горе, Господи!

Обе бывшие жены промолчали. Рита смерила Аристархову выразительным взглядом, Лора хмыкнула, а Эдик довольно громко фыркнул. Греков собрался что-то сказать, уже и рот открыл, и тут наверху раздался грохот и топот ног. Все разом подняли головы к потолку, а Татьяна заметила:

– Это дети. Как бы не разнесли чего в оранжерее. Не дай Бог, стёкла расколотят или что-нибудь опрокинут.

– Пойду-ка разберусь с ними, – с готовностью отозвалась я.

В оранжерее и в самом деле резвились дети: Никита и три Аристарховских внука. Два мальчика, один из которых был ровесником моего племянника, другой чуть моложе и ещё девочка с зайцами на куртке.

Рядом со шкафом валялся перевернутый стул. Дети устроили какую-то шумную весёлую игру и с громкими воплями носились между растениями в кадках. Курточки, шарфики и варежки был свалены в бесформенную кучу на диване.

Отправив детей играть на улицу, я вышла в коридор и плотно прикрыла за собой дверь. И вспомнила о картине Айвазовского, которую упомянул Греков. Не осмотреть ли мне собрание живописи покойного генерала, раз уж представилась такая возможность? В этом доме все двери нараспашку. Есть вероятность, что и «верхняя галерея», как её назвал Пётр Алексеевич, открыта. Но если она верхняя, то должна быть на самом высоком третьем этаже.

И я пошла наверх. Заглянула в первую попавшуюся комнату. Она оказалась спальней. Зато следующая явно была упомянутой галереей. Довольно просторное помещение было сплошь увешано картинами разных размеров. Посреди комнаты, как в музее, стоял диванчик без спинки, чтобы можно было полюбоваться полотнами сидя.

Не успела высмотреть полотно Айвазовского, когда в коридоре послышались шаги. Я отчего-то испугалась и юркнула за оконную занавеску. К счастью, портьера доходила до самого пола, и даже ног моих не должно быть видно снаружи.

Вошли двое. По стуку каблуков я догадалась, что это женщины. Дамы заговорили, и я узнала голоса Татьяны и Аллы.

– Как ты меня напугала! – громким шёпотом произнесла Татьяна. – Я решила, что это Анька. Думала, сейчас увидит, что я шарю в спальне, и поднимет шум.

– Где ты его нашла?

– Говорю же, в спальне.

– А где именно, в каком месте?

Татьяна немного помолчала, а потом тихо пояснила:

– В ящике. Там есть двойное дно.

– В каком?

– Неважно.

– А что тебе там понадобилось, в их спальне?

– Какое тебе до этого дело?! – разозлилась вдруг Татьяна.

– Небось, хотела проверить, сколько брильянтов подарил своей молодой жене твой бывший муж? – ехидно спросила Алла.

– Между прочим, он и твой бывший тоже.

– Да ладно… Дай-ка посмотреть, – примирительно сказала вторая бывшая.

Какое-то время обе молчали, а потом Алла кисло заметила:

– И впрямь, об Аньке хорошо позаботился.

– Ну-ка дай сюда. – Послышался стук каблуков.

Секундная тишина, а потом восклицание Аллы:

– Что ты делаешь?

– Рву. Сейчас сожгу. В этой пепельнице.

Я почувствовала запах дыма.

– Зря, – ядовито буркнула Алла. – Это не настоящее завещание, а черновик.

– Почему?

– Потому. Там нет ни подписей свидетелей, ни нотариального заверения, а только его росчерк. Ты что, никогда не видела настоящего завещания?

– Откуда бы мне!?

На лестнице вдруг послышался топот, затем зазвучали встревоженные голоса. Бывшие жены выскочили в коридор, с шумом захлопнув дверь.

Осторожно отодвинув занавеску, я увидела, что комната уже пуста, а дверь прикрыта. На маленьком журнальном столике, стоявшем у стены, в громоздкой хрустальной пепельнице тлела бумага. Я вышла из своего укрытия, подошла к столику, наклонилась и изо всех сил дунула. Рядом лежат какие-то книги, чего доброго, пожар начнётся. И обидно, что осмотреть картины времени уже нет. Пепел от частично сгоревшей бумаги полетел во все стороны. Я проверила, что оставшийся клочок уже не тлеет, и пошла к двери.

Шум на лестнице затих, похоже, женщины спустились вниз. Что там могло произойти? Я осторожно вышла в коридор, но не успела пройти даже первый лестничный пролёт, как услышала громкий возглас Раисы Львовны:

– О Боже, она умерла! Умерла!

У меня мелькнула страшная мысль о крёстной. Я кубарем скатилась вниз, судорожно хватаясь за перила, чтобы не свернуть себе шею.

У открытой двери кабинета столпились люди: Лора и Рита, сыновья Татьяны, Аристарховы. За ними, вытянув шеи, стояли рядышком две бывшие жены Орлова. Под ногами у всех путались любопытные дети. Увидев тут же Инну Николаевну, живую и здоровую, я облегчённо вздохнула и кинулась к ней:

– Что случилось? Почему такой переполох?

– Ох, Ксюша, на сей раз с Анной несчастье. Говорят, она даже умерла.

– Повесилась? – радостно взвизгнул старший Аристарховский внук, безуспешно пытавшийся проникнуть в кабинет.

– Вон отсюда! – наконец заметила мальчика Раиса Львовна.

Одна из её дочерей схватила пацанов и выгнала в конец коридора. Вторая ловко выудила девочку с зайцами, пытавшуюся проползти в кабинет под ногами Стёпы и Эдика.

Из кабинета послышался голос Грекова:

– Полицию вызвали?

Ему никто не ответил.

Алла, энергично растолкав всех, вошла в комнату. За ней ринулись остальные. Я вошла последней, едва успев захлопнуть дверь перед самым носом Никиты.

Все столпились у кресла, в котором сидела вдова. Глаза её были полузакрыты, губы посинели, черты лица искажены судорогой. Левая рука, сжатая в кулак, лежала на коленях, правая бессильно упала вниз. На полу валялась маленькая кофейная чашка.

– Так позвонили в полицию, в конце концов? – повторил Греков уже раздражённо. – Где Георгий Сергеич?

В этот момент Татьяна, старавшаяся не смотреть на покойницу, подошла к телефонному аппарату на письменном столе, но Греков вскрикнул:

– Стоп! Здесь ничего не трогать, могут быть отпечатки пальцев.

Татьяна нервно дёрнулась и обиженно спросила:

– Чьи отпечатки?

– Убийцы, – глубокомысленно изрек студент-философ. – Не знаете, что ли? На месте преступления ничего нельзя трогать, пока эксперты не придут.

– Какого убийцы, сбрендил что ли? – возмутился его младший брат. – Очевидно же, что тут самоубийство.

Он взял со стола наполовину наполненную бутылку с колой и жадно отхлебнул прямо из горлышка.

– Не трогай! – крикнул Греков, но было уже поздно. Все, затаив дыхание, слушали, как напиток с бульканьем исчезал в горле Эдика. Татьяна побледнела как полотно.

– Ну, чё вы на меня так уставились? – удивился парень, ставя на стол бутылку, на дне которой темнели остатки жидкости.

– Самоубийство? – вдруг повторила Алла. – А может, ей просто с сердцем плохо стало.

– Как же! – воскликнула Рита, вытаскивая из-под стола стул и царственно опуская на него свой увесистый зад. – Да Анька сроду ничем не болела.

– Точно, – подтвердила Лора, убирая со стола лампу, заслонявшую от неё лицо покойницы. – Я с нею вместе училась во ВГИКе и знаю: она никогда не даже простудой не страдала. Здоровая была, как лошадь. Какое уж там сердце, это ж просто смешно! Она понятия не имела, где у неё этот орган находится.

– Не вижу ничего смешного. И, пожалуйста, ничего не трогайте! – снова взмолился Греков.

Но народ уже вовсю лапал всё подряд и азартно затаптывал следы, если таковые и были. Эдик, решивший посмотреть на покойницу поближе, случайно наступил на маленькую фарфоровую чашку – она хрустнула и рассыпалась на мелкие кусочки. Рита, сидевшая на стуле, долго ёрзала, пока не обнаружила под собой упаковку с таблетками.

– Нембутал, – прочитала она. – Снотворное, что ль? А-а, так вот чем она отравилась, смотрите-ка, одна таблетка всего и осталась.

– Немедленно дай сюда! – скомандовала Алла.

– А тебе зачем? Не, я вот сюда, в пепельницу кладу. Все видели? – поинтересовалась Рита.

– Чёрт! – пробормотал Пётр Алексеич. – Да уберетёсь вы отсюда, наконец, или нет?

Родственники и гости нехотя потянулись к выходу. Греков плотно закрыл дверь и пошёл следом за всеми.

В столовой Аристархов разговаривал по телефону. Рядом крутился Никита. Других детей не было видно. Рита демонстративно закурила, её примеру последовал Степан. Алла сверкнула на него недобрым взглядом, но промолчала.

– Наверное, нам тоже пора домой, – сказала я.

– Ты что, Ксюш, не знаешь, что ли: до приезда полиции все должны оставаться на своих местах, – возразил мне Никита. Голубые глаза племянника горели: в кои-то веки стал свидетелем самоубийства (возможно!), а тут хотят выпроводить с места происшествия. Когда ещё дождёшься другого случая!

Инна Николаевна неожиданно почувствовала себя нехорошо. Старушка едва оправилась от болезни, а тут такое жуткое событие, можно сказать, прямо на глазах. Алла побежала в ванную – поискать в аптечке таблетки для крёстной, мы с Раисой Львовной принялись обмахивать Инну несвежими салфетками со стола. Аристархов, закончивший разговор с полицией, взял крёстную за руку, нащупывая пульс.

– Не беспокойтесь вы так, от волнения у меня всегда начинается сердцебиение, – успокаивала нас Инна.

Вернулась Алла с таблетками и увела крёстную в гостиную. Аристархов пошёл к воротам встречать полицию, Никита увязался за ним. Ожидая приезда представителей власти, народ слонялся по дому, старательно обходя дверь в кабинет на цыпочках, и с жаром обсуждал случившееся.

– Неужели ничем нельзя было помочь? Может, нужно было «скорую» вызвать? – обратилась я к Раисе Львовне. – Промыли бы желудок…

Я и сама не верила в то, о чём говорила. Перед глазами снова возникла сидящая в кресле Анна, и я неожиданно почувствовала лёгкую дурноту. Как бы промывать желудок не пришлось мне самой.

– Так они ж оба врачи. Наверное, пытались помочь, но разве можно что-то сделать, если человек уже умер, – возразила Аристархова.

– «Скорую» тоже вызвали, – сказал Эдик, жадно прислушивавшийся к чужим разговорам. – Вы, чё, не слыхали, дядь Жора сказал?

Дядя Жора – это Георгий Сергеевич Аристархов.

Раиса Львовна, охотно рассказывала всем желающим, как за Анной пошёл её муж. Он и обнаружил, что женщина мертва. Хирург вернулся и, ни слова не говоря остальным, тихонько позвал Грекова. Вместе они пришли к заключению, что умерла вдова уже достаточно давно. Потом Аристархов ушёл звонить, но ближе, чем в столовой, аппарата не нашёл и взбудоражил присутствующих. Все, в том числе и дети, бросились в кабинет. Кое-кто не поверил, другие пошли из любопытства, а некоторые, как Раиса Львовна, из сочувствия. Анна не особенно её жаловала, а ведь Аристархова к ней со всей душой…

Болтовню Раисы прервал Никита, влетевший в столовую и радостно оповестивший присутствующих:

– Менты приехали! Щас всех допрашивать будут! – и уже тише и как будто самому себе: – Интересно, их заинтересуют показания несовершеннолетнего свидетеля?

– Кому нужны твои показания? – фыркнул Эдик. – Чего ты можешь знать?

– Зато я кое-что знаю, и не намерена скрывать это от следствия, – с ядовитой ухмылкой заявила Рита и покосилась на Лору.

Та промолчала, но я увидела, как её лицо слегка побледнело, а кулаки сжались. Рита победно улыбнулась и выплыла из комнаты. Её слова заинтриговали всех, а меня в особенности.

– А «скорой» всё нет, – заметила Раиса Львовна.– Вот так всегда, вечно они приезжают позже смерти!

– Какая разница, если она всё равно уже давно умерла, – сказала Татьяна устало.

Я подошла к Лоре и тихонько пожаловалась:

– Страшно покурить охота, а тут дети и старушки. Куда бы пойти? На улице-то холодно.

В комнате ещё не развеялся дым от сигарет Риты и Эдика, но Лора сочла мои слова обычной вежливостью гостя.

– Да кури себе на здоровье, где тут дети и старушки? – улыбнулась она. – А-а, Раиса Львовна… Хорошо, что она не слышит, вот обрадовалась бы! Она-то старушкой себя не считает. А дети где? Конечно же, ваш мальчик, Никита. Ну да.

– И твой брат Эдик. Ему, кажется, всего шестнадцать?

Эдик с наушниками на ушах развалился на стуле, задрав обе ноги на стол, с которого горничная Катя уже убрала посуду.

– Нашла ребёнка! За этого придурка ты не переживай, такая мелочь, как сигаретный дым, ему уже не повредит. Курить начал с тех самых пор, как у него отняли мамкину сиську. В знак протеста. И не только табак, а ещё кое-что поинтересней. А уж сколько многоградусного может вылакать это дитя, я вообще умолчу. Алла, дурёха, все с ним сюсюкается, хотя его пороть надо было вовремя. Да теперь уж и это поздно: что выросло, то выросло! Ладно, пойдём в библиотеку, там спокойно подымим. И поболтаем. Всё это нужно как следует обсудить. Очень тут много непонятного.

Перебрасываясь ничего не значащими замечаниями, мы поднялись на третий этаж и сунулись в комнату, которую Лора назвала библиотекой. Но там Рита уже что-то с жаром рассказывала следователю. Один сыщик внимательно слушал её, второй что-то строчил за столом. Оперативники с интересом взглянули на нас, Рита замолчала. Лора ретировалась и быстро захлопнула дверь.

– Пошли в оранжерею, – бодро скомандовала она.

ГЛАВА 5. Самоубийство как версия

Мы с Лорой спустились на второй этаж и вошли в хорошо уже знакомую мне комнату со шкафами и растениями в кадках. Скользнув взглядом по стеклянной дверце, за которой прежде стояла индийская танцовщица, я увидела, что место рядом с ней тоже опустело. Если мне не изменяет память, совсем ещё недавно там стояла статуэтка многорукого индийского бога. Теперь и эта фигурка тоже исчезла. Лора равнодушно покосилась на шкаф, но не выразила удивления. Может, сама и стащила, или статуэтка божества не интересовала её в принципе.

– Может, выпьем чего-нибудь? – предложила девушка, когда мы уселись на диванчик.

Я отказалась, а она достала из бара бутылку с остатками коньяка и плеснула себе в рюмку. Странное заявление Риты об известных ей обстоятельствах меня очень интересовало, но Лору я спросила о другом:

– Выходит, ты знала Анну Андреевну ещё до того, как она вышла замуж за твоего отца?

– Анна Андреевна! Не смеши меня! С Анькой-то отец через меня и познакомился. Это я привела её сюда, ещё когда мы с ней учились на одном курсе. Алла мне до сих пор этого простить не может. Но я же не знала, что папаша на неё глаз положит. Да и Анька тут ни при чём, если б не она, отец бы другую нашёл. Алла страшная зануда и давно его достала. Небось, только и ждала, когда он в ящик сыграет, а она вдовой богатой останется. Да не вышло, Анька не ко времени подвернулась! А о чём она думала, Алла, когда отца от моей матери уводила? Думала, от неё-то он никуда не денется! Как же! Куда уж ей было с Анькой тягаться! Теперь, небось, радуется, что та умерла. Только ты не думай, что я сама была счастлива, когда папочка женился на Аннушке.

– Она была твоей подругой?

– Подругой? Шутишь! Не было у неё подруг, ей они до лампочки были. У Аньки имелась одна-единственная забота – найти богатого мужа. Вот и нашла. Только жизнь с папашей была совсем не сахар. К примеру, я ни за что за старика не пойду, хоть ты меня озолоти и брильянтами осыпь! Тем более за такого вредного старикана, Господи прости, каким был мой отец! Странно только всё это…

– Что именно? – полюбопытствовала я.

– Зачем она это сделала? Стала богатой вдовой и напилась таблеток. А я-то думала, что она уже распределяет, на что спустит денежки моего покойного папаши.

– Может, ты слишком плохо о ней думала, и она действительно любила твоего отца?

– В это можно было бы поверить, если бы на месте Аньки была другая женщина. А на месте моего отца – совсем другой мужчина. Анна не любила никого, кроме себя. А отца моего было очень трудно любить, мы с Ритой и двух дней не могли прожить рядом с ним. Папочка мог так достать, что хотелось сбежать куда угодно, хоть в преисподнюю, только подальше от него. Единственный, кто мог его долго выносить – это моя мать. Оно понятно: первая любовь, какая ни на есть!

– А Рита? Как она к своей мачехе относилась?

– К Аньке? Да терпеть её не могла. Как и Аллу, кстати.

– Интересно, что она там рассказывает следователю? – задумчиво произнесла я.

– Кто?

– Твоя сестра.

Лора как-то странно на меня посмотрела, потом вздохнула:

– Ладно, так и быть скажу тебе. Только крёстной своей не говори. Впрочем, скоро это всем станет известно.

Рите, так же как Лоре, очень нравился племянник Нахабиной. «Интересно, есть ли в округе хоть одна молодая женщина, которой не приглянулся этот смазливый бездельник?» – подумала я. Только вот Юрика мало интересовала круглолицая и курносая, похожая на отца Рита. Впрочем, как и хорошенькая зеленоглазая кокетка Лора. Парню нравилась Анна, мечтательная и вальяжная. Она, похоже, испытывала сходные чувства к молодому человеку. Во всяком случае, так казалось: пару раз Лора видела, как загорались глаза Анны, когда Юрик появлялся в доме Орлова. А однажды она встретила эту парочку в Москве. Они как раз заходили в какое-то кафе и её не заметили. Девушка сделала соответствующие выводы, но отцу ничего не сказала. А зачем? Что удивительного, если молодая женщина, имеющая старого мужа с дурным характером, любителя охоты, рыбалки и самогонки, ищет развлечений на стороне. Лора Анну нисколько не осуждала. Но проболталась Рите. Сестричка, похоже, была другого мнения на этот счёт, хотя отцу тоже доносить не стала, проявила благородство. Или что-то другое.

Рита слышала разговор Юры с Анной в кабинете. Увидела удаляющихся Аристархова и Грекова, подошла к двери и приложила ухо к щели. Юра и Анна ругались, женщина назвала парня подлецом, а тот ответил, что если она сию же минуту не заткнётся, он её придушит. А потом Рита услышала шаги за дверью, отскочила и спряталась за занавеску, висевшую на окне в холле. Из укрытия она видела Юрика. Вид у него был очень испуганный. Проскользнув к выходу, он вышел из дома.

– Ну и что? Он грозил задушить, а отравил её нембуталом? Но как он мог затолкать в неё столько таблеток помимо воли? Глупости.

– Вот и я Ритке так сказала, – вздохнула Лора. – Но она твердит, что Юра был последним, кто говорил с Анной. Может, он и не запихивал в неё снотворное, но довёл до самоубийства. И теперь девушка мечтает, чтобы его привлекли по статье «Доведение до самоубийства», если нельзя припаять убийство. Из мести. За то, что Юрочка пренебрёг её, Ритиной, любовью.

Загасив сигарету в пепельнице, я поднялась с дивана.

– Пойду взгляну, как там Инна Николаевна. И за Никитой нужно проследить, чтоб не лез, куда не следует.

Лора осталась в оранжерее, а я спустилась вниз. Уже на лестнице столкнулась с Раисой Львовной.

– Внучка варежку потеряла. Только что дочь звонила, просила посмотреть, – пояснила она, но по выражению её лица я заподозрила, что наверх Раису привело любопытство. – Не видели в оранжерее варежку розовую?

– Нет, – ответила я. – Может, и лежит где-нибудь, среди кадок.

– Пожалуй, поищу.

Я отыскала крёстную. Она полулежала на диване и листала какой-то яркий журнал. В ногах её сидел Никита и с рассеянным видом рассматривал другой. Я решила пока не говорить Инне о сообщении Лоры. К тому же прямой вины Юры в смерти Анны нет. Просто у женщины были расстроены нервы: смерть мужа, потом ссора с возлюбленным. Вот она и выпила снотворное, чтобы успокоиться, и случайно превысила дозу. Или не случайно? Интересно, они и в самом деле были любовниками, или это всего лишь Лорины измышления?

Увидев меня, Инна Николаевна робко спросила:

– Не пора ли нам восвояси, Ксюш? На улице ночь уже.

– Не положено, – ответил за меня Никита. – Полиция просила никого не покидать дом.

Крёстная протяжно вздохнула:

– Больную старуху могли бы и отпустить.

Я открыла рот, но сказать ничего не успела: дверь распахнулась и в комнату влетела Раиса Львовна с сияющим совсем не к месту лицом.

– Ну, как вы, милочка? – ласково спросила Аристархова крёстную. И, не дожидаясь реакции Инны Николаевны, сама же ответила: – Вижу, вижу, что вам уже лучше. Выглядите неплохо. Полицейские пока не беспокоили?

Никита и крёстная одновременно помотали головами. Раиса продолжила:

– А меня уже допросили. И я им всё как есть рассказала.

– Что же такого нового вам удалось узнать? – удивилась я.

– А то, что бедную Анну убили грабители.

– Какие грабители? И потом,… она ведь сама отравилась снотворным.

– Вот и Алла твердит, что сама. Дескать, довела мужа до смерти своими поганками, и совесть её вконец загрызла. Только я вам вот что скажу: убили её. Никакое это не самоубийство, поверьте наблюдательной женщине!

– Откуда это вы знаете? – пискнул Никита довольно нахально.

Раиса Львовна смерила его суровым взглядом, кашлянула и рассказала, что случайно услышала разговор двух отпрысков покойного генерала. Нет, она вовсе не собиралась подслушивать, просто так уж получилось. Она искала внучкину варежку и вошла в оранжерею. Точнее, не вошла, а только собиралась войти, но задержалась на пороге, услышав из-за приоткрытой двери разговор Лоры и Эдика.

– Что это ты тут делаешь, сеструхен? – вопрошал Эдик.

– Ничего. Просто любуюсь статуэтками, – ответствовала Лора. – А что?

– Да ничего особенного. Просто вот, решил с тобой посоветоваться. Понимаешь, кто-то стырил старинную шкатулку, инкрустированную серебром и перламутром, она всегда внизу стояла.

– Ну, стояла. И что дальше?

– А теперь не стоит.

– И я тут при чём? Или ты хочешь сказать, что это я её спёрла? – в голосе девушки послышалась угроза.

– Что ты, мне и в голову такое не пришло бы! Просто я хотел тебя спросить, как ты думаешь, кто мог украсть шкатулку?

– Понятия не имею. Мне она и на фиг не нужна!

В этом месте рассказа Раиса Львовна сделала паузу и посмотрела на столик со стеклянной столешницей, несколько неловко торчавший посреди комнаты. На гладкой поверхности ничего не было. Внезапно я почувствовала себя неуютно, словно сама и утащила дурацкую шкатулку, хотя на самом деле и в глаза её не видела.

– Так это и есть нижняя гостиная? – пробормотала Инна Николаевна и тоже слегка покраснела. – Какая неприятность! Ещё подумают, что мы могли её украсть.

Крёстной пришла в голову та же мысль, что и мне, и только Никита не испытывал никакой неловкости и бурно радовался внезапно свалившемуся приключению. Он вскочил с дивана и забегал по комнате.

– Здорово! Круто, нет слов! Грабители крадутся к дому под покровом темноты. А потом тырят шкатулку с деньгами и убивают хозяйку, попытавшуюся спасти свою собственность. Прям как в кино! Да вы не волнуйтесь, тёть Ин, никто не подумает, что это вы слямзили дурацкую шкатулку и треснули ею хозяйку по башке. А потом мы с Ксюшей раскроем это преступление, – племянник продолжал оживленно бегать по комнате. – И получим премию от полиции.

– Держи карман, – буркнула я. – И потом, не было в шкатулке никаких денег. Сядь и не мельтеши перед глазами!

– А вы откуда знаете, Ксения, что там не было денег? – Раиса Львовна как-то странно взглянула на меня. Я опять почувствовала неловкость, словно злосчастная шкатулка лежала у меня в сумочке. И пробормотала:

– Не думаю, что хозяева держали деньги на виду, где попало, тем более в гостиной, где шастают все, кому только не лень.

– Пожалуй, тут вы правы. Наверное, кто-то просто позарился на старинную вещицу, пусть и пустую.

– Вы нашли варежку? – неожиданно для Аристарховой поинтересовалась я.

– Варежку? – Раиса Львовна слегка задумалась. – Нет… Хотя искала. Между кадок с растениями, как вы и посоветовали.

Когда она зашла в оранжерею, брат с сестрой мгновенно оборвали разговор.

– Извините, я случайно услышала ваш разговор о шкатулке, – сказала Раиса Львовна озабоченно. – Какой кошмар! И что, шкатулка очень дорогая была?

– Конечно, – уверенно ответил Эдик. – Девятнадцатый век, Голландия.

Лора угрюмо молчала. Раиса Львовна ещё долго сокрушалась по поводу пропажи творения голландских мастеров. Наконец Лора не выдержала и сказала:

– И чего шум подняли? Не сегодня так завтра шкатулка найдётся. Просто Катя вытирала пыль и переставила её на другое место.

Раиса Львовна поняла, что больше ей здесь ничего не скажут, и с достоинством удалилась.

Мысль об убийстве из-за вещицы, пусть и старинной, но всего лишь коробочки показалась мне абсурдной и я это высказала:

– Не из-за шкатулки же Анну прикончили. Она, мол, хотела помешать краже, вот вор и…

– Треснул её по башке шкатулкой, – услужливо подсказал Никита.

– Никто никого не бил по голове, Анна сама отравилась снотворным, – разозлилась я. – И вообще, прекрати выражаться и чепуху молоть! Немедленно отправляйся домой.

– Ещё чего! – огрызнулся племянник. – Буду ждать, пока со мной тоже сыщики побеседуют.

– Ты что-нибудь видел?

– Может, и видел, только пока не понял, что именно, – вздохнул мальчик.

– Мне кажется, нам всем давно уже пора домой, – вмешалась Инна Николаевна. – Неудобно как-то столько времени сидеть в чужом доме.

– Полиция не велела свидетелям уходить, – отрезал Никита. – Нужно ждать, пока нас допросят.

– Похоже, мы никого не интересуем и никто не собирается нас допрашивать. Ну ладно, пойду и узнаю, будут ли с нами беседовать, или мы можем быть свободны, – с этими словами я вышла из комнаты.

В коридоре никого не было, но из кухни доносились голоса. Я направилась туда, а по пути заглянула в столовую. Здесь было пусто и темно. Я поискала выключатель и щелкнула им. Зажглись плоские круглые плафоны, вмонтированные в потолок, осветили стол, все ещё обставленный со всех сторон стульями. Второй уже куда-то унесли.

Я обвела взглядом комнату и заметила лежавший на подоконнике рюкзак с двумя лямками и небольшой поперечной ручкой. Молодежный, похожий на тот, в котором Никита таскает в школу учебники и тетрадки. Только у племянника он тёмно-синий, а этот серый. Я подошла ближе и потрогала рюкзак. Что-то твёрдое и прямоугольное, похожее на коробку. Шкатулка!? Я уже собиралась дёрнуть молнию, чтобы проверить свою догадку, когда у двери послышались осторожные шаги. Бросив рюкзак на прежнее место, я в один прыжок очутилась у стола.

Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул Аристархов. Он спросил:

– Раису Львовну не видели?

Я сообщила, что она в нижней гостиной. Выключила свет и поплелась в библиотеку, чтобы спросить у следователя, нужны ли мы представителям власти или можно отправляться домой?

Прижавшись ухом к плотно закрытой двери библиотеки, я с минуту послушала голоса, но ни слова не разобрала. Мужской голос монотонно зудел, женский чуть визгливо что-то отвечал ему. Ладно, зайду позже, неудобно прерывать беседу. А пока загляну в галерею и, наконец, осмотрю коллекцию картин.

В галерее было темно. Я нашарила на стене выключатель и нажала. Комната осветилась ярким светом, лившимся из таких же плоских плафонов, как и в столовой. Похоже, сюда после моего ухода никто не заходил: в пепельнице на столике у стены лежали недогоревшие обрывки завещания. Точнее, черновика, если верить Алле Орловой. Бросив опасливый взгляд на дверь, я приблизилась к столику и подняла самый целый на вид бумажный клочок, старательно разгладила его, сдула пепел и прочитала: «Остальное имущество переходит…» На этом фраза обрывалась. Я собралась хорошенько порыться в пепельнице, чтобы найти ещё хоть что-нибудь, как вдруг дверь резко распахнулась. Пепел и клочки обгоревшей бумаги, потревоженные сквозняком, поднялись вверх, а потом медленно опустились на стол грязновато-серой кучкой.

Передо мной стоял незнакомый мужчина, высокий и плотный, одетый в тёмно-серый костюм.

ГЛАВА 6. Сгоревшее завещание

Я застыла возле столика, держа перед собой обгоревший клочок генеральского завещания. Незнакомец закрыл дверь, и воздух опять всколыхнулся. Клочок бумаги выскользнул из моих пальцев и, медленно кружась, опустился на паркетный пол прямо у ног незнакомца. Мужчина нагнулся, поднял обрывок, поднёс его к глазам и громко прочитал:

– Остальное имущество переходит… Похоже на завещание. Правда?

Я угрюмо молчала. Он посмотрел на меня долгим испытующим взглядом и грозно спросил:

– Это и есть завещание покойного генерала? Зачем же вы жгли его?

– Ничего я не жгла, – испуганно пролепетала я, запоздало догадавшись, что этот тип из следственной бригады. – Эта бумажка и была в таком виде вон в той хрустальной штуковине, ещё до того, как я сюда вошла. Оно уже давно сгорело, видите, даже гарью не пахнет совсем.

Мужчина поднес клочок ближе к лицу, словно собираясь понюхать. А потом передумал, достал из кармана пакет, пинцет и ловко сгреб туда то, что ещё осталось от черновика завещания. Затем он поднял голову и с минуту сверлил меня своими глубоко запавшими тёмными недобрыми глазами.

– А кто же тогда его сжёг, если не вы? – оперативник, похоже, попался немного туповатый.

– Не знаю, – пробормотала я, решив отпираться до последнего.

– Вы кто вообще?

– Ксения Воробей, я приехала…

– Документы предъявите, – грубо перебил меня мужчина.

Я сняла с плеча сумку и принялась лихорадочно в ней копаться. Наконец извлекла паспорт: приучили нас, однако, даже к соседям на чай ходить с паспортом. Незнакомец протянул руку, но я мгновенно спрятала паспорт за спину и заявила:

– Сначала покажите свои документы. Вдруг вы не тот, за кого я вас могла принять?

– Ишь, какие тут все подозрительные! Извольте вам, пожалуйста, – мужчина достал из внутреннего кармана удостоверение, раскрыл и сунул мне прямо в нос.

Мельком взглянув на него, я протянула свой паспорт. Сыщик открыл его и принялся изучать мою фотографию. А потом меня. И опять фотографию. А потом опять меня. Признаюсь честно: на фотографии я получилась не очень похожей. Растрёпанная я там, хотя точно помню, что старательно причесывалась, вдобавок какая-то испуганная. На самом деле я вовсе не такая. А если хорошо высплюсь, вообще выгляжу чудесно. Во всяком случае, очень молодо я выгляжу, несмотря на свои предпенсионные тридцать пять.

Я ждала, когда же сыщик тоже спросит, я ли это? Но он полистал паспорт и с явной неохотой вернул его мне. А потом скомандовал:

– Пройдемте со мной, гражданка Воробей.

Так я и оказалась в библиотеке. Там за большим письменным столом из красного дерева сидел второй сыщик, внушительного вида мужчина с густыми тёмными усами и чуть пробивающейся лысиной. Похоже, это и был главный оперативник. Первый втолкнул меня в комнату и заявил:

– Вот, эта женщина, Воробей Ксения Владимировна, жгла завещание тут рядом, в комнате с картинами.

Мне захотелось треснуть его по глупой башке тяжёлым бронзовым письменным прибором, которым, кажется, никто никогда не пользовался по назначению. Ведь объясняла же, что ничего не жгла. Да и зачем бы мне жечь завещание человека, о котором несколько дней назад я даже не слышала?

Минут двадцать я и пыталась втолковать сыщикам, что ничего не могла сжечь, потому как мне не было в том никакой пользы. А в галерее оказалась из-за картин, которыми хотела полюбоваться. А в пепельнице рылась, потому что страшно любопытна. Увидела, что кто-то что-то сжёг, и решила узнать, что именно. Каюсь, виновата, но только в этом. Никакого завещания не уничтожала, никого не убивала, ничего не украла…

Наверное, они не очень мне поверили. Покосились на мою сумку, но, быстро сообразив, что пропавшая шкатулка в ней не поместится, обыскивать не стали. Выяснили, что я тут делала, дали мне подписать бумагу, кажется, протокол. И отпустили!

Через полчаса оперативная бригада покинула дом. Тело Анны тоже увезли, как пояснил Греков, для вскрытия.

– Совсем молодая, как её жаль! – сокрушался он. – Это мы все виноваты, зачем оставили одну?

Он взглянул на Инну Николаевну, и я догадалась, о чём он думает, точнее о ком. О Юрике, голос которого слышал, проходя мимо кабинета. Интересно, сказал ли он об этом следователю?

– Да, жаль, что никто не сумел удержать её от рокового шага, – вздохнул хирург Аристархов и тоже бросил быстрый взгляд на Инну Николаевну.

Кто-то, велел горничной накрыть стол к чаю. Общество оживилось и принялось почти весело рассаживаться за столом. Расходиться никто не желал, хотя за окнами стояла глубокая ночь и все ужасно устали. Даже Никита, которого я упорно пыталась отправить домой, заявил, что уйдёт только вместе с остальными. Он был очень огорчён тем, что оперативники не снизошли до беседы с ним.

За чаем обсуждали трагические события длинного, жуткого дня. Смерть Анны стала для присутствующих полной неожиданностью, а её причина – загадкой. Во всяком случае, именно так все и говорили друг другу. А что там кто думал про себя, откуда мне знать.

Постепенно разгорелся спор, мнения разделились, и публика разбилась, по выражению Никиты, «на три неравных половины». Первая утверждала, что это самоубийство. К этой «половине» относились Греков с Аристарховым, убеждавшие остальных, что бедная женщина не смогла пережить смерти любимого мужа. (Гм-м).

– Ага, совесть её загрызла, что поганками человека отравила, – услышала я чей-то тихий голос. Судя по голосу, это сказал Эдик. Реплику услышали многие, но все сделали вид, что не заметили.

Вторая «половина» в лице Аллы утверждала, что бедную женщину погубили недруги. Под словом «недруги» Алла, видимо, подразумевала Татьяну с дочками, потому что всё время косилась на них.

Третья «половина», возглавляемая Татьяной, поддержала ту же версию, но «недругами» на сей раз были Алла с отпрысками, на которых первая жена поглядывала злобно и многозначительно. Милейшая Рита, улыбавшаяся загадочной улыбкой, молчала. И только Раиса Львовна держалась особняком и всё твердила, что дело в шкатулке, которую украл грабитель. Из-за неё, дескать, и погибла бедная вдова. Имени Юры никто не упомянул. Мы с крёстной и Никитой не присоединялись ни к одной группировке.

Читать далее