Читать онлайн Не проблема, а сюжет для книги. Как научиться писать и этим изменить свою жизнь бесплатно
© А. Жирнов, перевод, 2017
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020
* * *
Посвящается Рексу Видеру, который вдохновил меня на написание этой книги. Я всегда буду тебе благодарна.
Вступление. Истина литературного вымысла
Эмили Дикинсон (перевод Л. Ситника)
- Скажи всю Правду, но лишь вскользь –
- Окольный путь верней.
- Опасен для души восторг
- Столкнуться прямо с Ней.
- Как молния не так страшна
- При объяснении детям,
- Так привыкать должна душа,
- Чтоб не ослепнуть, к свету.
13 сентября 2001 года я стояла перед своим мультикультурным классом, разбирая написанные студентами сочинения. Класс был небольшим – пять студентов, записавшихся на мой курс технического общения. Поскольку на курсе я читала все предметы, кроме одного, мы очень сблизились, превратились в своеобразное племя. Помню, что это задание меня очень вдохновляло. Не помню, во что я была одета. Помню, что я отрастила волосы и постоянно беспокоилась из-за набора веса, связанного с беременностью. Еще я думала о том, выберут ли меня для организации ланча по поводу годовой премии. Помню, что очень устала в тот день. Кстати, был четверг.
Дверь открылась, и в класс вошла секретарша нашего офиса. Такого еще никогда не случалось. В глаза она мне не смотрела.
– Не могли бы вы зайти в кабинет декана?
– Конечно.
Я захватила с собой портфель – я знала, что назад не вернусь.
* * *
Наш последний разговор тридцатью шестью часами ранее закончился так:
ОН: Ты прекрасна!
Я молчу.
ОН: Я люблю тебя.
Я: Не думаю, что мы с тобой вкладываем в эти слова одинаковый смысл.
Мы были женаты двадцать четыре дня. Я была на третьем месяце беременности. Мы планировали беременность так, чтобы после рождения ребенка у меня начались летние каникулы. Впрочем, мы никак не ожидали, что все получится с первой попытки. Конференцию в университете Миннесоты, куда я ехала этим утром, неожиданно отменили, поскольку студенческие кампусы по всей стране закрыли. Нам сказали, что Америка находится под ударом.
Я вернулась домой и обнаружила то, чего никак не ожидала увидеть.
* * *
В кабинете декана меня ждали два детектива в штатском. Когда мы вошли, они поднялись. Секретарша исчезла. Я осталась с незнакомыми людьми.
– С моей дочерью все в порядке?
Вопрос был знаком мрачной вежливости в невероятно напряженный момент. Я дала возможность детективам сообщить мне хорошую новость, прежде чем они разрушат мой мир. Моей дочери было три года, и сейчас она должна была мирно спать в детском саду через дорогу. Я знала, что с ней все в порядке. Я почувствовала бы, если бы это было не так.
Знала я и то, что мой муж покончил с собой.
Я знала, что такое случится, с того момента, как стая черных дроздов спикировала на мою машину, когда я возвращалась с отмененной университетской конференции двумя днями раньше. Это зловещее предупреждение заставило меня изучить в Интернете его историю. Холодная черная туча из птичьих тел закрыла солнце и сказала мне, что жизнь моя больше не будет прежней.
Но знать я не могла.
У него не было депрессии. Он был вполне успешным экологом, работал в отделе природных ресурсов. У него была семья, которая его любила. Высокий, темноглазый, с заразительной улыбкой, весь отдающийся работе, он пек пироги для благотворительных ярмарок в фонд хосписов и тренировал школьную футбольную команду. Мы были молодоженами и ждали ребенка. Поэтому я села на предложенный мне стул и внимательно посмотрела на детективов. Я превратилась в слух и зрение, отключив все другие чувства. Глаза и уши мои превратились в записывающие устройства, и сейчас я могу вспомнить весь разговор чуть ли не дословно. Но слова эти значат сегодня ничуть не больше, чем тогда. Это просто слова.
– Вы знаете, где ваш муж?
– Два дня назад мы поссорились. Он уехал в свой старый дом, который мы выставили на продажу. С тех пор мы больше не общались.
Детективы переглянулись. Я отметила, что костюмы у обоих были безукоризненными. Оба выглядели именно так, как и должны выглядеть нью-йоркские детективы. Лощеные и стильные. Тот, кому досталась короткая соломинка, поправил воротничок.
– Ваш муж покончил с собой.
Я почувствовала, как пинается ребенок… Или мне просто показалось?
– Когда?
– Сегодня его нашел коллега. В том же районе два года назад произошло убийство с последующим самоубийством, поэтому полиция стала беспокоиться о вас и вашей дочери.
– Он убил себя сегодня?
– Сегодня его нашли.
Это было важно. Если он убил себя сразу после нашей ссоры, то это означало бы, что я два дня думала о мертвом человеке, писала электронные письма трупу. Но я уже знала истину.
Призрак мужа пришел ко мне в первую же ночь.
* * *
Убийства всегда связаны с тайнами. В них могут присутствовать секс, юмор и интрига, но если это детектив для взрослых, читатели всегда хотят увидеть труп – желательно в первой же главе. Я это знала. Это все знают. Детективы пишутся по строгим правилам – это знают все.
Но до самоубийства мужа я не понимала, что в детективах, по самой их сути, рассказывается о человеческих мотивах и предлагается решение. Неожиданно мне понадобилось и то и другое. Пару лет назад подруга дала мне почитать детектив Сью Графтон. Дочитав книгу, я отправилась в библиотеку и взяла другие ее детективы. Когда я прочитала их все, то переключилась на Тони Хиллермана. Потом настала очередь Дженет Эванович. И Уильяма Кента Крюгера. Я всегда читала очень быстро. В моей голове одна книга укладывалась за другой…
В каждом романе мрачные тайны выходили на свет.
И каждая история заканчивалась Ответами.
* * *
В Соединенных Штатах господствует культура поп-психологии. Нам прекрасно известны пять стадий горя, мы знаем, что алкоголизм – это болезнь. Мы понимаем, что главное – в общении. Нет такого человека, кто не знал бы, что мужчины с Марса, а женщины с Венеры. Но о самоубийстве нам говорят не все.
1. Если вы услышали последние слова мужа, и прозвучали они после того, как он принял решение расстаться с жизнью, они будут вечно звучать в вашей голове, громом отдаваясь в ушах. Такое происходит, когда живой человек начинает говорить, как мертвый. Голос мертвых ужасен.
2. Полицейский, который занимается этим делом, хочет только хорошего. Но ему приходится спросить вас, хотите ли вы забрать домой оружие, которым застрелился ваш муж. Если он еще новичок в своем деле, он может со смешанным чувством почтения и отвращения вслух удивиться, как человек мог выбрать для самоубийства дульнозарядное нарезное ружье. А если он еще к тому же и молод, то может передать вам очки мужа, не заметив, что на них остались следы серо-кровавого вещества.
3. Медсестра, которая будет брать у вас кровь на анализ, может и не догадываться, что привело вас в лабораторию. Она не заметит, что после шести мучительных недель вы наконец-то решились снять обручальное кольцо. Она увидит перед собой всего лишь одинокую беременную женщину, которая решила сделать анализ на ВИЧ, и это вызовет у нее отвращение.
4. Попытки справиться с горем, не имея ответов, подобны попыткам сделать фотографию всего мира, находясь внутри него.
* * *
Через три месяца после самоубийства Джея я спускалась в подвал, чтобы запустить стиральную машину. На последней ступеньке я наступила в собачью лужицу, поскользнулась и упала на спину. Прямо на ступеньки. Сильно беременная женщина лежала на прикрытом линолеумом цементе в холодной моче и смотрела в потолок. Похоже, я сильно ударилась головой, потому что никак не могла решить, что делать дальше. Помню, что чувствовала себя очень расслабленной. Все стало безразлично. В тот момент я думала только одно: «Я могу оставаться здесь вечно».
Из своей комнаты выбежала Зоя. С великолепной уникальной логикой трехлетнего ребенка («Мамочка играет лежа!»), увидев меня в таком положении, она не испугалась, а обрадовалась. Она уселась возле моей головы, скрестив ноги, и положила мою голову себе на колени. Теперь собачья моча капала с моих волос на ее колени.
– Все будет хорошо, мамочка.
До сих пор не знаю, что она хотела мне сказать. Возможно, она всего лишь повторяла то, что я твердила ей каждый день в качестве своеобразного профилактического пожелания. Она стала гладить меня по голове, как это делала я, когда она болела. И, гладя мои мокрые волосы, она напевала песенку – что-то среднее между «С днем рождения» и «Братец Жак». Вниз прибежала собака и тоже прижалась ко мне.
Так мы сидели втроем, пока я не вспомнила, как нужно двигаться.
«Все будет хорошо, мамочка».
* * *
Прежде чем решиться написать собственный детектив, я прочитала тридцать книг. Живот у меня стал огромным. Я и часу не могла провести, чтобы не вспомнить о нем. Мои мозг и сердце голодали. Я жила в конце длинной проселочной дороги, куда редко кто приезжал. Но я чувствовала, что думают люди, когда видят меня.
Беременная. Ее муж покончил с собой. Живет одна с трехлетней дочкой в сорока милях от ближайшей больницы.
Люди хотели помочь. Они беспокоились обо мне. И я несла все эти чувства в себе – все их беспокойства, всю боль, которую они пытались навязать мне, и я не могла от этого избавиться. Мне стремились помочь не только друзья и родственники, но и совершенно посторонние люди. Они не прекратили своих усилий даже после похорон. Но горе эгоистично, и я могла лишь отстраненно наблюдать за ними, продолжая переживать все в своей душе.
Работа над романом меня спасла.
* * *
Вот как начинался мой первый детективный роман «Майский день».
Я старалась не зацикливаться на том, что на меня обратил внимание единственный достойный мужчина в городе. Вообще-то он был единственным грамотным одиноким мужчиной на семьдесят миль вокруг, которому понравилась я и который понравился мне. Я все еще ощущала странный жар между ног, и чувство это пыталось заглушить нудное ворчание в голове – этот голос пытался убедить меня в том, что все это – лишь недоразумение. Чтобы отвлечься от мыслей о смехе Джеффа, его губах и руках, я выпила две таблетки аспирина от похмелья и занялась единственным делом в библиотеке, которое доставляло мне радость: начала расставлять книги.
Взяв книги и взглянув на корешки, я пошла по проходу, думая о самом ненавистном для меня библиотечном деле. Я терпеть не могла поднимать с пола журнальные вкладыши. Читатели, конечно же, видели, как падали эти вкладыши, но сила тяготения была, несомненно, слишком велика, чтобы они могли справиться со сложнейшей задачей – поднять эти вкладыши и вложить обратно в журналы. Эта задача была по плечу только опытному библиотечному работнику. Каждый день я находила не меньше трех штук. Но, продвигаясь вперед по застеленному ковром проходу, я обнаружила еще кое-что, что мне не понравилось. На плотном ковре навзничь лежал молодой человек. Ноги его были выпрямлены, руки скрещены на груди, а лицо закрывал раскрытый справочник. Я заметила знакомую голубую рубашку в клеточку. Если это был тот, о ком я подумала, я знала этого человека очень хорошо. Я ощутила во рту неприятный кислый вкус. Быть одной в библиотеке было нормально. Сам по себе библиотечный проход был самым обычным. Мужчина сам по себе тоже был обычным. Но от сочетания у меня подкосились колени и судорожно забилось сердце. Я потрогала его ноги ступней и не почувствовала тепла. Мужчина не шевельнулся.
Меня охватила холодная паника. Я стала озираться вокруг. Мне казалось, что шея моя трещит – так усердно я вертела головой. Но я чувствовала только запах книг с легким медным привкусом. В библиотеке царила абсолютная тишина. Все было в порядке – вот только на полу аккуратно лежал мертвый мужчина в той самой рубашке, в какой я видела его двумя днями раньше. Я задумалась, могут ли мертвецы лгать, если после смерти им все же удается использовать глаголы. Судя по всему, смерть была лучшим в мире оправданием для пропущенного свидания. Меня бросило в холодный пот. Пяти лет словно не бывало. Я вновь погрузилась в давний кошмар и безмолвно прошептала: «Мама…»
Неужели он погиб из-за того, что оказался рядом со мной?
* * *
Через полгода после самоубийства Джея я позвонила маме и спросила, не может ли она переночевать у меня. После смерти мужа она каждый понедельник приезжала ко мне, проводя в дороге целых два часа. Но сегодня был четверг. Папа постоянно приезжал ко мне, чтобы перекрасить стены или починить текущий кран. Но он предпочитал спать в собственной постели и никогда не оставался на ночь. Но в тот день он спросил, можно ли ему приехать вместе с мамой. Я, конечно же, согласилась. Он помог бы мне принести домой дрова для камина.
Ночью у меня отошли воды. Родители спали наверху, а дочка мирно посапывала в своей спальне. Схватки еще не начались, но я позвонила в больницу, чтобы сообщить, что я скоро приеду. Я звонила в эту больницу дважды – сначала перед рождением моей дочери, потом сына. И каждый раз мне холодно и бесстрастно отвечали разные люди, всегда женщины:
– Больница округа Дуглас. Чем я могу вам помочь?
На сей раз мне ответил мужчина.
– Джей слушает. Чем я могу вам помочь?
Джей. Моего мужа звали Джей. Я сжала трубку телефона.
– Алло? Вы меня слушаете?
– У меня начинаются роды, – ответила я тихим шепотом.
– Здорово! – Мужчина ответил с таким энтузиазмом, что я не сдержала улыбки. – Воды уже отошли?
– Только что…
– Это ваш первый ребенок?
– Второй.
– Почему бы вам не приехать немедленно? Мы о вас позаботимся.
Папа остался с моей дочерью, и мы не стали ее будить. А мама повезла меня в Александрию. Ее «Форд Таурус» двигался по фантастическому заснеженному пейзажу. Холодно было так, что глаза слезились. Когда мы приехали, Джей позаботился обо всем – в точности как и обещал. Мой сын, Ксандр, родился здоровым. Он был абсолютной копией своего отца. Я устроила «праздник сестры» в больнице: Зоя приехала ко мне, а здесь ее ждали шарики, подарки и торт – все только для нее. Она все внимательно изучила и заявила, что младший брат – это не так уж и плохо.
* * *
Я никогда не писала о самоубийстве своего мужа – вы читаете это первыми. Но если вам известна моя история, то вы сталкивались с этими фактами в каждой моей книге. Моя тревога выплескивается на страницы. Я все еще слышу его голос. Я все еще боюсь предательства и утрат, которые поджидают за каждым углом. Но я сажусь писать роман, и в конце книги загадка всегда разрешается. Это странный способ борьбы с утратами, но я другого не знаю. Только вымысел говорит мне правду.
Я изобрела собственный способ и назвала его «перепиши свою жизнь». Не думайте, что это был прямой, легкий путь от мучительной травмы к сияющему ментальному здоровью и издательскому контракту на две книги. Я – вовсе не одуванчик, пробившийся сквозь трещину в асфальте, преодолев все мыслимые и немыслимые трудности. Процесс этот был долгим и мучительным. На каждые три шага вперед приходилось два с половиной шага назад. Но самоубийство Джея поставило меня перед выбором жизненного пути – писать или пить. Слава богу, я выбрала писательство. Переписывание собственной жизни оказалось полезнее джина. Ведь от джина получаешь только лишние калории и непреодолимое желание просмотреть целый сезон «Поисков любви: холостячки на Аляске». (Я проверила это на себе, так что вам уже не придется.) А вот работа над романом приглушает чувство боли и стыда и превращает его в золото – и эмоционально, и буквально.
Я знаю, что вы либо подумывали о написании романа, либо уже написали свою книгу и хотите перевести свое писательство на следующий уровень – иначе вы просто не читали бы эту книгу. И вы в хорошей компании. Как показывает исследование, проведенное группой Дженкинс, 81 % американцев верят в то, что способны написать книгу, а 27 % из них хотят, чтобы такая книга была художественной. То есть более семидесяти миллионов людей хочет написать великий роман, но не знает, как это сделать. Моя книга проведет вас через процесс превращения того, что вы знаете (вашего жизненного опыта), в настоящую художественную книгу. И в этом процессе вы и сами изменитесь.
Но у меня есть просьба. Если вы читаете мою книгу, то, пожалуйста, не сравнивайте процесс превращения своих жизненных проблем в роман с попыткой стать победителем в олимпийской борьбе с травмами. Не считайте, что, чем больше боли вы пережили, тем выше ваши шансы на золотую медаль. (Впрочем, мне кажется, что все мы втайне на это надеемся.)
Боль есть боль. Плохое есть плохое, и хорошее – это гораздо лучше.
Серьезно, иногда я грущу или злюсь без всякой видимой причины. И это важно.
Если вы все еще считаете, что вам нужен пропуск в писательский клуб, то я могу сделать вам такое предложение: межпоколенческая эпигенетика уверенно утверждает, что ощущение травмы может быть унаследовано от предков на четыре поколения назад. А это означает, что, если в жизни вашей прапрабабушки Эстер были трудные времена, вы можете эмоционально страдать, даже если ваша собственная жизнь относительно благополучна.
Кроме того, каждый из нас по-разному определяет «трудный опыт». Наша задача – научиться перерабатывать факты своей жизни в литературный вымысел. Только так вы переживете личную трансформацию, связанную с переписыванием собственной жизни. Ваш роман станет одновременно и маяком, и погребальной лодкой викингов, на которой вы сможете раз и навсегда сжечь все, что вам мешает.
Хотите дополнительный бонус? В конце этого приключения у вас появится прекрасный роман, вдохновленный вашей жизнью, приготовленный из тех же ингредиентов, но совершенно другой.
Кстати, хотя рекомендации в этой книге прекрасно подходят и для рассказов и других коротких произведений, я предпочитаю использовать термин «роман», потому что написание коротких рассказов всегда напоминает мне вырезание портрета Моны Лизы на рисовом зернышке. Если вы любите рассказы сильнее, чем я, просто заменяйте слово «роман» на «рассказ» – и спокойно читайте дальше. В этой книге вы найдете дорожную карту по превращению вашего жизненного опыта – свежего или давнего, глубокого или временного, болезненного или вселяющего гордость – в сочную, мощную художественную книгу любого объема.
И еще одно. Для переписывания собственной жизни вовсе необязательно быть одаренным писателем. Если у вас есть что-то, о чем можно написать, вам повезло. Уверена, вы сами поразитесь тому, что сможете создать на бумаге, в собственной душе и в мире.
Итак, приступим. Соберите все необходимое. Отправляемся в путь вместе.
Ориентиры
На протяжении всей книги я буду просить вас анализировать свою историю с целью превращения ее в целительную и увлекательную книгу. Считайте, что вы отправились в паломничество к своему светлому будущему, но приключение это парадоксальным образом требует возвращения в прошлое. В каждой главе вы найдете множество примеров, советов и практик, которые помогут вам осуществить осмысленные раскопки собственных воспоминаний, научат, как превратить их в нечто большее, чем сумма отдельных частей, в нечто целительное и преображающее. В каждой главе вы найдете скромные писательские цели. Все вместе они приведут к великолепному достижению – вы создадите прекрасный роман на основе своего жизненного опыта. Эти полезные маркеры помогут вам наилучшим образом использовать эту книгу. А еще вам понадобится список вещей, которые пригодятся в жизненном путешествии.
Маркеры
Вот эти символы помогут вам в вашей одиссее.
Мильный маркер – это сконцентрированная возможность вскрыть жизненный опыт и придать ему иной смысл. Держите под рукой бумагу и ручку.
Маркер карты показывает, что вам понадобится карта вашей романной одиссеи. Увидев такой символ, начните планировать писательский процесс.
Увидев маркер навигации, ищите совет, который связывает то, о чем вы читаете сейчас, с информацией из предыдущей главы.
То, что может вам пригодиться в пути
• Ручка или карандаш.
• Блокнот. Прекрасно подойдет дешевый блокнот из супермаркета на проволочной спирали. Если вы собрались написать длинную книгу, то блокнот должен быть достаточно большим, чтобы в него поместились все ваши слова. На обратной стороне обложки (или прямо на обложке, если хватит смелости) напишите «Роман в процессе написания». Я советую написать эти слова волшебным маркером, ароматизированным, с запахом корицы или смородины, чтобы закрепить в памяти начало смелого предприятия. Старайтесь постоянно носить этот блокнот с собой, пока роман не будет закончен. Блокнот может понадобиться вам в тот момент, когда вы меньше всего этого ожидаете.
• Компьютер. Это необязательно, но если вы собираетесь печатать роман на компьютере, он вам понадобится в дополнение к блокноту.
• Если вы все еще не передумали, не забудьте захватить и чувство юмора. Это абсолютно необходимо. Запаситесь чувством юмора!
Перепиши[1] свою жизнь
Часть I. Сила литературного вымысла в вашей жизни
Глава 1. Наука целительного писательства
Написание художественной книги – это сплетение лжи ради создания великой истины.
Халед Хосейни
Все скорби и печали могут исчезнуть, если превратить их в историю.
Айзек Динесен
– Ты должна написать книгу!
Возможно, вы, как и я, впервые услышали эти слова, рассказав о воспитательнице детского сада, которая запирала вас с сестрой в шкафу, пока ее страшный взрослый сын устраивал для остальных детей кукольные представления. А может быть, кто-то предлагал вам написать роман после того, как вы рассказали о том, как вас чуть не ограбили, когда вы вместе с вашей милой подругой, страстно любящей животных, остановили свою «Тойоту» на неосвещенной парковке, чтобы всю ночь бдеть над умершей собачкой в Девятом квартале Нового Орлеана. Такие события я называю «пищей для сюжета» – события эти настолько замечательны, что вы не можете удержаться, чтобы не рассказать о них другим людям.
Возможно и другое: вы никогда не делились ни с кем своими сильными переживаниями в силу своей застенчивости. Может быть, вам казалось, что никто в это не поверит. А может быть, вам просто не хотелось вновь переживать эти моменты даже на словах, то есть в полной безопасности. И это совершенно понятно. И все же вас снедает тайное желание выплеснуть эти истории. Если это так, то я скажу вам то, что говорили мне другие.
Вы должны написать книгу!
Конечно, для тех, кто пережил травматичный, удивительный или невероятный опыт, этот совет может показаться поверхностным. Но, поверьте, у него есть научные основания.
И очень веские.
Краткая история творческой терапии
Человек всегда стремился к творческому самовыражению, свидетельством чему могут служить наскальные рисунки, сделанные в индонезийской пещере сорок тысяч лет назад. (Кстати, это многое говорит о человеческих приоритетах – ведь первый плуг был изобретен всего тридцать тысяч лет назад. И это делает меня по-настоящему счастливой!) Визуальное искусство развивалось и расцветало. У человечества появились Микеланджело, Пикассо и Джентилески. Но лишь в 1939 году ученые осознали терапевтическую ценность искусства. В этом году ветеран Первой мировой войны, художник Адриан Хилл, лечился от туберкулеза в британском санатории. Его попросили дать уроки живописи другим пациентам. Многие из них тоже были ветеранами войны, и в санатории они страшно скучали. Хилл своими глазами увидел, какое целительное действие оказало искусство на этих людей. О своем открытии он рассказал обществу. В 1942 году он предложил термин «творческая терапия».
Хилл считал, что символические процессы рисования и живописи занимают руки и освобождают разум, тем самым запуская в действие естественные восстановительные механизмы организма. Так происходит исцеление. Подобная гипотеза, конечно же, является упрощением, но наука вскоре подтвердила ее справедливость.
Писательство стало использоваться в качестве творческой терапии в 60-е годы, когда нью-йоркский психолог док тор Айра Прогофф разработал концепцию рефлексивного писательства ради психического здоровья. Этот процесс он назвал методом интенсивного дневника. Доктор Прогофф был последователем Юнга и придавал большое значение целительной силе доступа к бессознательным или подавляемым воспоминаниям. Как и визуальные терапевты до него, он видел терапевтический эффект экстернализации эмоций или жизненного опыта через образы или очерки. Так его пациенты освобождались от того, что ранее стремились подавить или не осознавали.
Австралийский психотерапевт Майкл Уайт и американский социальный психолог доктор Джеймс У. Пеннебейкер вернулись к работам Прогоффа в 80-е годы. Вместе со своим коллегой Дэвидом Эпстоном Уайт создал движение повествовательной терапии. Центральной идеей движения была мысль о том, что «проблема заключена в проблеме», а не в человеке, ее испытывающем. Экстернализация проблемы через писательство – это самый эффективный способ ее разрешения. Доктор Пеннебейкер стал пионером писательской терапии, то есть выражения эмоций через писательство. Его исследования связи между тайнами, речью и психическим здоровьем имели огромное значение. Пеннебейкер одним из первых клинически доказал тот факт, что писательство может значительно улучшить психическое и физическое здоровье, а также повысить работоспособность. Самая знаменитая его книга «Раскрытие: Целительная сила выражения эмоций» в доступной форме показывает связь между писательством и исцелением.
Как работает повествовательная терапия
С того времени были проведены сотни исследований целительной силы писательства. И это неудивительно – ведь писательство действительно исцеляет и меняет человека. Социологи установили, что экспрессивное писательство снижает чувство тревоги и депрессии, ослабляет боль и сложные предменструальные симптомы, улучшает иммунитет организма и способствует выработке антител, улучшает рабочую память, физическую выносливость и социальные отношения, уменьшает количество визитов к врачам, улучшает физическое и психическое состояние опекунов пациентов с болезнью Альцгеймера, раковых больных и больных ВИЧ, ослабляет симптомы астмы, ревматоидного артрита и пищевых расстройств, позитивно влияет на ряд симптомов посттравматического стрессового расстройства (ПТСР). Недавно проведенное обследование одиннадцати ветеранов, которым был поставлен диагноз ПТСР, показало, что после десятка сеансов повествовательной терапии у половины пациентов было клинически установлено значительное ослабление симптомов ПТСР, а у четверти все симптомы полностью исчезли!
И это только начало.
Писательство улучшает все!
Все дело в том, как устроен наш мозг. Люди – существа привычки, развитые животные, воспринимающие стимулы, пропускающие их через лимбическую систему, определяющие их значение и реагирующие.
Стимул – значение – реакция.
Приведу пример. Предположим, вы застряли в пробке. Пробка на дороге – это стимул. Задача вашей мозжечковой миндалины, миндалевидного пучка нейронов, запрятанного в глубинах вашего мозга, обработать стимулы и превратить событие в эмоциональные воспоминания. Мозжечковая миндалина этот опыт переводит в раздражение – такое значение вы ему придаете. Вы реагируете на эмоцию ругательствами и яркими мечтами о том, как вы откручиваете головы водителям всех других машин. Такая негативная реакция превращается в привычный образ действий в те моменты, когда вы получаете стимулы, которые мозжечковая миндалина классифицирует как раздражающие.
Стимул – значение – реакция.
Пробка на дороге – раздражение – ругательства и злоба.
Но вы не обязаны оставаться рабом такой обратной связи. Благодаря развитой префронтальной коре (больший участок мозга, расположенный непосредственно за лбом и управляющий здравым смыслом) вы можете освободиться от шаблона «стимул – значение – реакция». (Собакам Павлова повезло меньше.) Однако, как это прекрасно известно всем, кто пытался бросить курить, осознание верного пути и выбор этого пути – две разные вещи. Чем интенсивнее эмоция, тем меньше крови поступает в префронтальную кору, что значительно ослабляет нашу способность к рациональному мышлению.
Усугубляет проблему и то, что травматические события буквально «цементируют» пути передачи нервных сигналов. В результате некоторые люди реагируют на напоминания о стимулах. Такое состояние называется посттравматическим стрессовым расстройством (ПТСР). Такое связанное с травмой перепрограммирование мозга объясняет, почему многие ветераны не могут, к примеру, радоваться фейерверкам в день 4 июля. Их лимбическая система, похожая на сливочную нугу часть человеческого мозга, где хранятся наши воспоминания и эмоции, объединила понятия «взрыв» и «опасность». И когда ветераны слышат взрывы фейерверков, они реагируют на это так же, как любой из нас отреагировал бы на взрыв бомбы.
Кажется, что такое состояние легко скорректировать. Ведь это фейерверки, а не бомбежка. Но неврология доказывает: когда людям даже косвенно напоминают о травмах, кровь устремляется в те участки мозга, которые связаны с экстремальными эмоциями, а зоны, связанные с коммуникацией, притока крови лишаются. Человек оказывается буквально запертым в своем страхе. Он отдан на милость неврологических шаблонов. Однако писательская терапия и другие подобные приемы, включая диалектическую поведенческую терапию, творческую терапию, йогу, цигун, тай-чи, технику Александера и медитацию, позволяют нам перепрограммировать собственный мозг.
То есть вы в буквальном смысле слова можете изменить свой разум.
Опираясь на множество исследований в этой области, можно выделить три самых перспективных объяснения эффекта подобных приемов. Это привыкание, катарсис и запрет-столкновение. Все три я объясню ниже.
Привыкание
Эффективность привыкания (отметьте, что ключевое слово здесь «привычка») для изменения негативных шаблонов основывается на том, что возбуждение центральной нервной системы при повторении единичного стимула снижается. Другими словами, привычное становится скучным.
Приведу пример. Предположим, в понедельник вы отправляетесь в свой офис, думая, что вам предстоит еще один самый обычный день. Но, придя на работу, вы обнаруживаете в своем офисном кресле клоуна с красным носом. Он вам улыбается, а его красные клоунские ботинки настолько велики, что скрываются под вашим столом.
И это чертовски пугает.
Вы зовете коллег. Они говорят, что беспокоиться не о чем, что клоуна пригласили для повышения продуктивности и экономии расходов. Вы верите всему, но клоун все равно вас пугает – особенно его застывшая улыбка, с которой он молча наблюдает за тем, как вы работаете на компьютере.
На следующий день клоун сидит на том же месте и кажется чуть менее страшным, но вы все же продолжаете постоянно следить за ним. На третий день вы понимаете, что клоун все еще вас не убил. Может быть, уже можно перевести взгляд на экран, по крайней мере, проверяя электронную почту? Наступает четвертый день, и вы отправляете приятелю фотографию собственной рубашки (скорее, той ее части, на которой засохшая зубная паста напомнила вам профиль знаменитого певца). И только потом вы вспоминаете, что страшный клоун все еще сидит в пяти футах от вас.
Понимаете, что происходит?
К концу недели вам уже нет дела до этого клоуна. Он сидит в своем кресле, а вы спокойно занимаетесь собственными делами.
Клоун стал для вас привычным.
Подобно хорошему программированию, привыкание является генетическим преимуществом. Если бы мы реагировали на безопасные стимулы чрезмерным напряжением нервной системы, то просто не сумели бы уделить достаточного внимания тому, что по-настоящему опасно. С тех пор как мы стали ходить на двух ногах, мы научились использовать силу привыкания в собственных интересах. Описывая стрессовые и травматичные события прошлого, мы возвращаем себе контроль над ними, перестаем тревожиться из-за них и можем полностью сосредоточиться на реальных угрозах, которые в нашей жизни возникают гораздо реже, чем в жизни, чем пытается убедить нас наша древняя лимбическая система.
Катарсис
По сути своей, катарсис – это эмоциональный выплеск или очищение. Вы наверняка ощущали катарсис после консультации у профессионального психотерапевта или откровенного разговора с другом. Свой первый катарсис я ощутила в семь лет. Наша семья переехала из города средних размеров в маленький городок Пейнсвиль, штат Миннесота. Мне предстояло пойти во второй класс. Земля ушла у меня из-под ног. Новая школа, новые дети, новые правила! А я ходила в джинсах, сшитых мамой, и в кроссовках, купленных на гаражной распродаже. И зубы у меня были серыми из-за антибиотиков, которыми меня кололи в младенчестве. Довершало картину то, что я яростно сопротивлялась любым попыткам расчесать мои волосы там, где я этого не видела. А значит, тем, кто сидел за мной, открывалось потрясающее зрелище.
Было совершенно ясно, что вписаться в новую жизнь мне вряд ли удастся.
В первый день на игровой площадке три девочки, имена которых, к счастью, стерлись из моей памяти, заблокировали меня возле горки. Первой заговорила девочка с разноцветными бантиками в волосах.
– Ты откуда?
Может быть, ей просто было интересно. Возможно, она пыталась со мной подружиться. Но я сразу отрезала себе пути к отступлению.
– Из Сент-Клауда. Мой отец играет в телевизионных фильмах.
И это было БОЛЬШОЙ ЖИРНОЙ ЛОЖЬЮ. Мой отец только что потерял работу картографа и был на пути к осуществлению своей мечты превратиться в алкоголика с полной занятостью. Я так никогда и не узнала, был ли у него хоть какой-то выход из этой ситуации.
– Не может быть!
– Клянусь жизнью мамы!
Горло перехватило сразу же, как я это произнесла. Бамс! Я словно сама ударила себя под дых. Мама была для меня всем. Без нее в моей жизни не было бы ни стабильности, ни безопасности, ни еды, ни крова, ни любви. Она была моим оазисом в урагане семейной жизни. И я только что солгала, поклявшись ее жизнью! Я убить себя была готова.
Полагаю, вам совершенно понятно, что после этих слов все девочки захотели играть со мной. Играть со мной хотели все. Я была в восторге, но мысль о совершенном проступке постоянно грызла меня. Весь день я проплакала в кабинете медсестры. Когда она предложила позвонить маме, чтобы она забрала меня, я категорически отказалась. Я была уверена, что, если мама еще не умерла, она обязательно разобьется по дороге в школу.
В конце дня я с трудом заставила себя выйти из школьного автобуса и войти в дом. К моему изумлению, мама была дома. Мертвая леди ходила и говорила. Она мельком взглянула на меня и сразу же крепко обняла.
– Что случилось, дорогая?
И я все ей выложила, как профессиональный наркоман.
И знаете что? Я сразу почувствовала себя лучше. Словно огромный груз свалился с моих плеч. Я целый день страшилась неизбежного наказания за ложь. Каким счастьем было избавиться от этого чувства!
Катарсис действительно приносит такое мгновенное и эффективное облегчение. Этот процесс можно сравнить с крышкой, снятой с кипящей кастрюли. Пар – это ваши сильные негативные эмоции: чувство вины, страха, гнева. Они кипели в закрытой кастрюле – и вдруг вырвались на волю. Изложение негативного опыта через разговор или описание высвобождает самые интенсивные эмоции, с ним связанные. Катарсис дает нам возможность выпустить пар.
Запрет-столкновение
Третья теория, объясняющая эффективность писательства в деле эмоционального исцеления, – это запрет-столкновение. Очень трудно заставить себя не думать о стрессе или травме. Вам нужно запретить себе это. Но иногда негативные мысли и импульсы все же просачиваются, как бы мы ни старались держать их под замком. И отрицание их ведет к хроническому стрессу, который пагубно сказывается на разуме и теле.