Читать онлайн Влияние морской силы на историю бесплатно

Предисловие автора

Конкретная цель настоящей работы состоит в рассмотрении общей истории Европы и Америки с особым вниманием к влиянию морского могущества на ход этой истории.

В прошлом историки, как правило, не знакомились с морскими условиями, не проявляли к нему особого интереса и не располагали специальными знаниями, а потому определяющее влияние морской мощи на важные события истории упускалось из вида. Это более справедливо в отношении отдельных случаев, нежели в отношении общего утверждения морского могущества. Легко утверждать, обобщая, что применение силы и власть над морем были и остаются важным фактором в истории; гораздо труднее отыскать и показать специфические его проявления в тот или иной момент. Однако, если этого не сделать, признание общей значимости данного фактора остается неопределенным и необоснованным, не опирается, как следовало бы, на набор частных случаев, в которых это влияние заметно, и не изучает условия конкретных случаев.

Любопытным примером склонности пренебрегать влиянием морской силы на исторические события могут служить произведения двух английских авторов (Англия, отметим, больше какой-либо другой нации обязана своим величием морю). «Дважды, – говорит Арнольд [1] в своей ”Истории Рима“, – наблюдалась схватка высочайшего индивидуального гения против ресурсов и институтов великой нации, и в обоих случаях нация одерживала победу. Семнадцать лет Ганнибал боролся против Рима, шестнадцать лет Наполеон боролся против Англии; усилия первого оборвались при Заме, усилия второго – при Ватерлоо». Сэр Эдуард Кризи [2], цитируя Арнольда, добавляет: «Однако одно сходство между этими двумя войнами едва ли рассматривалось достаточно подробно; речь о замечательной параллели между римским полководцем, который в конце концов победил великого карфагенянина, и полководцем английским, который нанес решающий и смертельный удар французскому императору. Сципион и Веллингтон [3] оба многие годы занимали важные командные посты, но вдали от главных театров военных действий. Одна и та же страна явилась ареной основной военной карьеры каждого. Именно в Испании Сципион и Веллингтон последовательно одолевали почти всех младших полководцев противника, прежде чем столкнуться с главным их предводителем и завоевателем. Сципион и Веллингтон восстановили уверенность соотечественников в оружии, поколебленную чередой неудач, и каждый из них завершил долгую и опасную войну полным и сокрушительным поражением несомненного вождя и ветеранов врага».

Ни один из этих авторов не упоминает еще более поразительное совпадение: в обоих случаях господство на море оставалось за победителем. Римская власть над водами вынудила Ганнибала совершить долгий и опасный марш через Галлию, в котором погибло более половины его войск, что позволило старшему Сципиону, перебросив силы с Роны в Испанию, перехватить линии снабжения Ганнибала, возвратиться и лично встретить захватчиков у Требии. На протяжении всей войны легионы перемещались по воде, не ведая опаски и устали, между Испанией, которая была базой Ганнибала, и Италией, а исход решающей битвы при Метавре, во многом определявшийся расположением римских войск по отношению к силам Гасдрубала и Ганнибала, в конечном счете был обусловлен тем фактом, что младший брат не смог доставить подкрепления старшему по морю и был вынужден идти сушей через Галлию. Поэтому в критический момент две карфагенские силы оказались разделенными всей протяженностью Италии, почему одна из них и была уничтожена совместными действиями римских полководцев.

С другой стороны, морские историки мало интересовались связью между общей историей и собственной частной темой, ограничиваясь в целом обязанностью простых летописцев морских событий. Это меньше относится к французам, чем к англичанам; гений и подготовка первых побуждали их к более тщательному изучению причин, частных результатов и взаимосвязей.

Однако, насколько известно автору, нет еще ни одной работы, которая бы преследовала конкретную цель, нами заявленную, а именно оценку влияния морских событий на ход истории и процветание наций. Поскольку прочие историки имеют дело с войнами, политикой, социальными и экономическими условиями стран, затрагивают морские вопросы лишь попутно и в целом без симпатии, то настоящая работа направлена на выдвижение морских вопросов на передний план, но без отделения от причинно-следственного окружения общей истории; мы стремимся показать, как морская сила изменяла общую историю и изменялась сама под ее воздействием.

Рассматриваемый период охватывает срок с 1660 года, когда уже началась эра парусных кораблей с ее характерным чертами, до 1783 года и завершения американской революции. Хотя нить общей истории, на которую нанизаны последовательные морские события, намеренно тонка, была предпринята попытка составить четкую и точную схему исторического движения. Будучи морским офицером, полностью сочувствующим своей профессии, автор не стесняется свободно отвлекаться на вопросы морской политики, стратегии и тактики; однако он не прибегает к техническому языку, а потому можно надеяться, что эти вопросы, изложенные просто и понятно, будут интересны непрофессиональному читателю.

А. Т. Мэхэн

Декабрь 1899 г.

Введение

История морского могущества есть в значительной мере – однако никоим образом не исключительно – повествование о состязаниях между нациями, о взаимных их соперничествах, о насилии, часто кончающемся войной. Существенное влияние морской торговли на богатство и силу государств было ясно понято задолго до того, как открылись истинные принципы, управляющие ее ростом и процветанием. Нация, которая стремилась обеспечить за собою несоразмерную долю благ морской торговли, прилагала все старания для исключения из участия в них других наций – или присвоением себе монополии мирным законодательным путем, или запретительными постановлениями, или же, когда эти пути не приводили к цели, прямым насилием. Столкновение интересов, раздражение, возникавшее во встречных попытках добиться большей доли, если не захватить все, в выгодах морской торговли и занять еще не колонизированные отдаленные страны, представляющие торговый интерес, приводили к войнам. С другой стороны, войны, возникавшие по другим причинам, значительно видоизменялись в своем течении и в исходе вследствие обладания морем. Поэтому история морской силы, охватывая в широких пределах все, что способствует нации сделаться великой на море или при посредстве моря, есть в значительной мере и военная история; именно с этой точки зрения – главным образом, хотя и не исключительно, – она будет изучаться на последующих страницах.

Изучение военной истории прошлого – такое, какое здесь предполагается, – рекомендуется великими военными вождями как существенное средство для воспитания правильных идей о войне и для искусного ведения ее в будущем. Наполеон называет в числе кампаний, которые следует изучать солдату, стремящемуся к широкой карьере, кампании Александра, Ганнибала и Цезаря, не знавших пороха; между профессиональными писателями существует замечательное согласие в том, что если, с одной стороны, многие из условий войны изменяются от века до века с прогрессом в вооружении армии и флота, то, с другой стороны, имеются и некоторые уроки в школе истории, которые остаются постоянными и, будучи поэтому универсально приложимыми, могут быть возведены на степень общих принципов. По этой самой причине изучение морской истории прошлого не может не быть поучительным, так как оно дает иллюстрации общих принципов морской войны, несмотря на большие перемены в оружии вследствие научно-технических успехов в течение последнего полстолетия и несмотря на появление пара как движущей силы.

Таким образом, вдвойне необходимо изучать критически историю и опыт морской войны в дни парусных судов, потому что последние дали уроки, имеющие цену и приложимые к делу в настоящем; паровые же суда не имеют еще такой истории, из которой можно было бы извлечь решительные указания для руководства в войнах. О флоте парусном мы имеем много опытных сведений, о флоте же паровом, говоря строго, мы не имеем их совсем. Теории морской войны будущего поэтому почти всецело гадательны, и, пусть предпринята попытка придать им более солидное основание, опираясь на сходство между флотами паровыми и флотами галерными, двигавшимися под веслами и имевшими продолжительную и хорошо известную историю, все-таки полезно не увлекаться этой аналогией, пока она не будет вполне испытана… А упомянутое сходство в самом деле далеко от поверхностного. Черта, общая галерам и паровым судам, есть способность двигаться независимо от ветра. Та же способность пролагает коренное различие между названными двумя классами судов и судами парусными, так как последние могут делать только определенные курсы, когда ветер дует, и должны оставаться неподвижными, когда его нет. Но если, с одной стороны, полезно опираться на подобие вещей, то, с другой стороны, полезно также обращать внимание на элементы различия между ними, потому что когда воображение увлекается открытием пунктов сходства – одним из приятнейших процессов умственной деятельности, то в зримых параллелях легко упустить из вида пункты расхождения и пренебречь ими. Так, галера и паровое судно характеризуются общей способностью передвижения независимо от ветра, хотя и не в равной мере, но по крайней мере в двух пунктах они различаются, и при обращении к истории галер за уроками для боевой тактики паровых судов различие это надо иметь в виду столько же, сколько и сходство, иначе могут быть сделаны ошибочные выводы. Движущая сила галеры во время своего действия необходимо и быстро ослабевает, потому что человек способен только на определенное напряжение сил, так что тактические движения галер могли продолжаться непрерывно лишь ограниченный срок [4]. Кроме того, в галерный период флота действенность наступательного оружия ограничивалась не просто близкой, а даже почти исключительно абордажной дистанцией. Эти два условия необходимо приводили к взаимному стремлению противных сторон атаковать друг друга вплотную, не без усиленных, однако, попыток поставить неприятеля между двух огней, попыток, за которыми следовала абордажная свалка. В таком стремлении и в такой свалке многие почтенные, даже выдающиеся, морские авторитеты нашего времени видят необходимый исход современного морского боя, в сумятице которого, как показывает история свалок, трудно будет отличить друга от недруга. Каково бы ни было значение этого мнения, для него не может служить историческим основанием один только факт, что галера и паровое судно могут двигаться во всякий миг прямо на неприятеля и что та и другое имеют шпирон [5]; также оно не дает права пренебрегать элементами различия между ними. До сих пор такое мнение является только предположением, и построение на нем решительного вывода следует отсрочить до тех пор, пока опыт сражений между современными флотами не прольет на дело дальнейший свет. Пока же есть основание для противоположного взгляда, предполагающего, что свалки между численно равными флотами былого времени, когда ратное искусство сводилось к минимуму, не являются лучшим образцом того, что может быть сделано при выработанном и могущественном оружии нашего века. Чем увереннее в себе адмирал, чем утонченнее тактическое развитие его флота, чем лучше его капитаны, тем необходимо менее должен он быть склонен сойтись в свалке с равными силами, где все его преимущества пропадают, где случай играет главную роль и где его флот ставится в одинаковые условия со сборищем кораблей, никогда ранее не действовавших вместе [6]. История дает уроки относительно того, когда свалки целесообразны и когда нет.

Итак, галера имеет одно бросающееся в глаза сходство с паровым судном, но отличается от него в других важных чертах, которые не очевидны непосредственно и которые поэтому не пользуются должным вниманием. В парусных судах, напротив, выделяется резкое отличие от паровых; пункты же сходства, хотя они существуют и легко могут быть обнаружены, не столь очевидны и поэтому недостаточно принимаются в расчет. Впечатление различия увеличивается представлением о крайней слабости парусных судов сравнительно с паровыми вследствие зависимости первых от ветра; при этом, однако, забывается, что парусные суда все равно сражались между собою, следовательно, тактические уроки их сражений ценны и для нашего времени. Галера никогда не приводилась в беспомощное состояние штилем, и поэтому в наши дни к ней относятся как будто с большим почтением, чем к парусному судну; между тем последнее заменило первую и оставалось господствовать на море до дней использования пара. Способности вредить неприятелю с большего расстояния, маневрировать на протяжении неограниченного времени, не утомляя людей, использовать большую часть команды для наступательных действий вместо траты сил на греблю, присущие одинаково как парусному судну, так и паровому, по крайней мере столь же важны в тактическом смысле, как способность галеры передвигаться в штиль или против ветра.

При изучении элементов сходства между судами парусными и паровыми легко не только пренебречь различием между последними, но и, скорее, преувеличить сходство между ними. Так, можно рассуждать в том смысле, что подобно тому, как парусное судно имело орудия дальнобойные, сравнительно большой пробивающей силы, и карронады [7] с меньшей дальностью выстрела, но с большим разрушающим действием, современное паровое судно имеет батареи дальнобойных орудий и мины, причем последние полезны только на ограниченной дистанции и действуют как громадные разрывные снаряды, тогда как выстрелы орудий, как и в старину, рассчитаны на пробивание борта и палубы неприятеля. Все эти соображения суть чисто тактические и должны влиять на планы адмиралов и капитанов; приведенная сейчас аналогия действительна, а не воображаема. Далее, оба судна – парусное и паровое – при известных обстоятельствах рассчитывают на прямое столкновение с неприятельским судном, первое – ради абордажа, второе – с целью потопления его тараном; для обоих это задача наитруднейшая, так как для ее выполнения суда должны сойтись в одном месте на поле битвы, тогда как метательным оружием можно пользоваться со многих пунктов обширной площади.

Положение враждебных парусных судов или флотов по отношению к направлению ветра являлось всегда важнейшим тактическим вопросом и составляло, может быть, главную заботу моряков того времени. При поверхностном взгляде может показаться, что вопрос о положении относительно ветра совершенно безразличен для парового судна и потому в современных условиях боя нет никакой аналогии с прежними условиями, так что уроки истории в этом отношении не имеют цены. Впрочем, если мы более тщательно рассмотрим характерные черты наветренного [8] и подветренного положений, то станет ясно, что обсуждение сущности дела, а не деталей его покажет ошибочность такого взгляда. Отличительная черта наветренного положения состояла в том, что занимающий его корабль или флот обладал возможностью отказаться от боя или дать бой по желанию, что, в свою очередь, влекло за собою обычное преимущество наступательного положения в способности выбора метода атаки. Это преимущество сопровождалось и некоторыми невыгодами: неправильностью в ордере баталии, подверженностью атакующего продольному, или анфиладному, огню и невозможностью употребить полный артиллерийский залп всех своих орудий при сближении с неприятелем.

Подветренный корабль или подветренный флот не мог атаковать противника; если он не желал отступать, то обязывался к оборонительному образу действий и к принятию боя на условиях неприятеля. Эта невыгода вознаграждалась сравнительной легкостью сохранения ордера баталии и непрерывности артиллерийского огня, отвечать на который неприятель в течение некоторого времени лишался возможности.

Исторически эти выгоды и невыгоды наветренного и подветренного положений имеют свои соответствия и аналоги в оборонительных и наступательных операциях всех веков. Наступление мирится с известным риском и невыгодами, чтобы догнать и уничтожить неприятеля; оборона, пока она остается таковою, отказывается от риска наступления, но дает возможность сохранить правильный строй и пользуется слабейшими сторонами того положения, в которое ставит себя нападающий. Эти коренные различия между наветренным и подветренным положениями всегда вырисовывались через облако второстепенных деталей столь ясно, что первое положение обыкновенно избиралось англичанами, потому что они руководствовались настойчивой и твердой политикой нападать на неприятеля и уничтожать его, тогда как французы искали подветренного положения, потому что, поступая так, они обыкновенно были способны ослабить наступавшего на них неприятеля обстрелом и таким образом избежать решительного столкновения и спасти свои суда. Французы, за редкими исключениями, подчиняли действия флота другим военным соображениям, жалели затраченных денег и поэтому старались «экономизировать» расходы занятием оборонительного положения и лишь отражением нападений. Для этой цели подветренное положение, при искусном пользовании, замечательно пригодно до тех пор, пока неприятель обнаруживает более мужества, чем расчета; но когда Родни выказал намерение воспользоваться преимуществом наветренного положения не только для обеспечения за собой инициативы боя, но и для грозного сосредоточения своих кораблей к действию против части неприятельской линии, то его осторожный противник де Гишен изменил тактику. В первом из их трех сражений французский адмирал со своим флотом занимал подветренное положение; но, поняв цель Родни, он не стал выходить на ветер, зато решил не атаковать неприятеля, а принять сражение на собственных условиях. В настоящее время способность флота действовать наступательно или отказаться от боя определяется не наветренностью положения, а превосходством перед противником в скорости, которая в эскадре зависит не только от скорости отдельных кораблей, но и от тактического однообразия действий. Можно сказать, что быстроходнейшие суда в современном боевом флоте обладают в тактическом смысле преимуществами наветренных кораблей парусного флота.

Поэтому отнюдь не напрасны, вопреки мнению многих, ожидания найти в истории парусных судов уроки, столь же полезные для нашего времени, как и даваемые историей галер. Однако суда обеих этих категорий, имея пункты сходства с современными судами, обладают и существенными отличиями, которые исключают возможность приписывать их опыту и их образу действий значение тактических прецедентов, подлежащих точному подражанию. Все же прецедент отличается от принципа и имеет меньшее значение, нежели последний. Первый может быть ошибочен по существу или потерять значение при перемене обстоятельств, последний же имеет корень в природе вещей и, как бы ни изменялись его приложения с переменой обстоятельств, дает нормы действий, с которыми необходимо сообразоваться для достижения успеха. Принципы войны открываются изучением прошлого, которое указывает нам на неизменность от века до века в истории успехов и неудач. Обстановка сражений и оружие с течением времени изменяются, но для того, чтобы научиться считаться с первой и успешно пользоваться вторым, должно со вниманием относиться к постоянным указаниям истории о тактике сражения или в тех более широких операциях войны, которые обнимаются общим термином «стратегия».

Именно в таких, более широких операциях, которые охватывают весь театр войны и в морском состязании могут покрыть большую часть земного шара, уроки истории имеют более очевидное и постоянное значение, потому что условия этих операций мало изменяются с ходом времени. Театр войны может быть более или менее обширен, представляемые им затруднения могут быть более или менее серьезными, борющиеся армии – более или менее многочисленными, необходимые передвижения – более или менее легкими, но эти различия – всего лишь различия в масштабе или в степени, а не в роли или сущности дела. По мере того как дикость уступает место цивилизации, пути и средства сообщения умножаются и улучшаются, реки перекрываются мостами, средства продовольствия умножаются, а военные операции облегчаются, ускоряются и делаются более обширными; но принципы войны, с которыми они должны сообразоваться, остаются неизменными. Когда пешеходное передвижение заменилось колесным, а это последнее, в свою очередь, сменилось железнодорожным – масштаб расстояний увеличился или, если угодно, масштаб времени уменьшился, но не изменились принципы, которые указывали пункт, где армии надлежало собраться; направление, в котором она должна была двигаться, позиции неприятеля, которые следовало атаковать, и его пути сообщения (коммуникационные линии) и т. п. Так и на море: переход от галеры, робко скользившей по водам из порта в порт, к парусному судну, смело пользовавшемуся ветром в безбрежном океане, а от того к современному паровому судну увеличил район и быстроту морских операций, не изменив суть принципов, которыми надлежало руководствоваться в них; процитированная выше речь Гермократа [9], сказанная двадцать три столетия назад, выражала правильный стратегический план, который принципиально приложим к делу теперь в той же мере, в какой был приложим тогда. Прежде чем армии и флоты приходят в соприкосновение – слово, которое, быть может, лучше, чем всякое другое, указывает на раздельную линию между тактикой и стратегией, – предстоит решить еще много вопросов, обнимающих план операций на всем театре войны. В число их входят: определение истинной функции флота в войне и истинного предмета его действий; выбор пункта или пунктов, где он должен быть сосредоточен; устройство складов угля и припасов, обеспечение сообщений между этими складами и домашней базой; определение военного значения уничтожения торговли как решительной или второстепенной операции войны и выбор системы, с помощью которой могут быть достигнуты цели этой операции – действием ли рассеянных крейсеров или же завладением каким-либо жизненным центром, через который должны проходить коммерческие флоты неприятеля. Все это стратегические вопросы, и по поводу каждого из них история имеет многое что сказать. Недавно английские морские кружки были заняты обсуждением весьма важного вопроса о сравнительных достоинствах политики двух английских адмиралов, лорда Хоу и лорда Сент-Винсента [10], по отношению к диспозиции английского флота в войне с Францией. Вопрос этот чисто стратегический и представляет не только исторический интерес, но и современное жизненное значение; принципы, на которых основывается его разрешение теперь, не отличаются от тех, которые обусловливали выбор в то время. Политика Сент-Винсента спасла Англию от вторжения неприятеля и в руках Нельсона и его сотоварищей-адмиралов привела прямо к Трафальгару.

Итак, особенно в области морской стратегии уроки прошлого имеют значение, которое отнюдь не ослабело с течением времени. Благодаря сравнительному постоянству условий они полезны не только как иллюстрация принципов, но и как прецеденты. По отношению к тактике, т. е. к действию флотов с того момента, когда они пришли в столкновение в том месте, куда привели стратегические соображения, значение исторических уроков менее очевидно. С непрерывным развитием человечества совершаются и постоянные перемены в оружии, а они влекут за собою и перемены в тактике сражения – в диспозиции и образе действий войск или кораблей на поле битвы. Отсюда у многих, занимающихся морскими вопросами, возникает склонность думать, что не может быть извлечено никакой пользы из изучения прежнего опыта, что такое изучение равносильно потере времени. Этот взгляд, вполне естественный, не только упускает из вида те широкие стратегические соображения, которые заставляют нации иметь флоты, определяют сферу их действий и тем самым влияли, влияют и будут влиять на мировую историю, но еще узок и односторонен по отношению к тактике. Сражения прошлого были успешными или неуспешными сообразно тому, велись ли они в соответствии с принципами войны или вопреки оным; моряк, который тщательно изучает причины успехов и неудач, не только откроет и постепенно усвоит эти принципы, но также приобретет немалую способность их приложения к тактике действий судов и употребления оружия своего времени. Он заметит при этом не только, что перемены в тактике имели место после перемен в оружии – что необходимо, – но и что промежутки между такими переменами несообразно долгие. Это, несомненно, происходит оттого, что усовершенствования в оружии суть плоды деятельности одного или двух человек, тогда как перемены в тактике должны преодолеть инертность целого консервативного класса людей, которая является боˊльшим злом. Указанное зло возможно излечить только открытым признанием каждой сцены, тщательным изучением положительных и отрицательных свойств нового корабля или оружия и последующим приспособлением метода их использования к этим свойствам. История указывает на тщетность надежды, будто люди, посвятившие себя военной профессии, вообще отнесутся к изложенным истинам с должным вниманием; зато те немногие, кто ими воспользуется, вступят в бой с боˊльшим преимуществом. Урок сам по себе немаловажный!

Уместно привести слова французского тактика Морога, который писал столетие с четвертью назад: «Морская тактика основана на условиях, главный фактор которых, а именно оружие, изменяется с течением времени; изменения в нем, в свою очередь, необходимо влекут за собою изменения в конструкции кораблей, в способах управления ими и, наконец, в диспозиции и управлении флотами». Его дальнейшее положение, а именно, что морская тактика «не есть наука, основанная на принципах, абсолютно неизменных», более открыто для возражений. Правильнее говорить, что приложение ее принципов изменяется согласно изменениям в оружии. Приложение принципов, без сомнения, тоже изменяется и в стратегии, но там оно значительно менее заметно, а потому распознание самого принципа в каждом данном случае протекает легче. Это положение достаточно важно для нашего предмета, и мы проиллюстрируем его историческими событиями.

Абукирское сражение 1798 года не только ознаменовалось решительной победой английского флота над французским, но имело также важнейшим своим последствием прекращение сообщений между Францией и армией Наполеона в Египте. В самом сражении английский адмирал Нельсон дал блестящий пример «большой» тактики, если понимать под этим термином «искусство совершать целесообразные маневры как перед сражениями, так и в ходе их». Частная тактическая комбинация опиралась на условие, которое ныне невыполнимо, а именно на невозможность для кораблей подветренного флота, стоящего на якоре, прийти своевременно на помощь наветренным кораблям; но принципы комбинации – а именно избрание той части неприятельского строя, которая наименее может рассчитывать на поддержку, и атака превосходящими силами – не утратили прежнего значения. Тем же принципом руководствовался адмирал Джервис при мысе Винсент, когда пятнадцать его кораблей одержали победу над двадцатью семью вражескими, хотя в этом случае неприятель был на ходу, а не на якоре. Но ум человеческий обладает таким свойством, что на него, кажется, большее впечатление производят преходящие обстоятельства, а не вечные принципы, эти обстоятельства обусловившие. В стратегическом влиянии победы Нельсона на ход войны, напротив, принцип распознается легко, и сразу видна приложимость его к условиям нашего времени. Исход египетской экспедиции зависел от обеспечения свободы путей сообщения с Францией. Победа англичан в Абукирском сражении уничтожила морскую силу противника, которая только и обеспечивала снабжение, и определила окончательную неудачу кампании для Франции; в данном случае очевидно, что удар был нанесен неприятелю в согласии с принципом поражения коммуникационной линии и что этот принцип действителен и теперь, во времена паровых флотов, и оправдался бы в эпоху галер настолько же, насколько оправдался в дни флотов парусных.

Невнимательное и даже пренебрежительное отношение к прошлому, якобы устарелому, не позволяет усвоить даже те наглядные стратегические уроки, которые лежат, так сказать, на поверхности морской истории. Например, многие ли смотрят на Трафальгар, венец славы Нельсона и отпечаток его гения, иначе, чем как на отдельное событие исключительного величия? Многие ли задают себе стратегический вопрос: «Каким образом корабли его оказались там в надлежащий момент?» Многие ли представляют себе это сражение как конечный акт большой стратегической драмы, обнимающей год или более времени, драмы, в которой двое величайших военных вождей, когда-либо живших, – Наполеон и Нельсон – действовали друг против друга? При Трафальгаре не Вильнев потерпел неудачу, но был побежден Наполеон; не Нельсон выиграл сражение, но была спасена Англия. Почему? Потому что комбинации Наполеона не удались, а сообразительность и деятельность Нельсона держали английский флот всегда на следе неприятеля и противопоставили тому в решительный миг. Тактика при Трафальгаре, пусть открытая критике в деталях, в своих главных чертах была согласна с принципами войны, и ее дерзость оправдывается столько же крайностью обстоятельств, сколько и результатами; но уроки основательности в подготовке, энергия деятельности, исполнение, обдуманность и дальновидность действий со стороны английского вождя в предшествовавшие сражению месяцы суть уроки стратегические и как таковые до сих пор остаются ценными.

В рассмотренных двух случаях ход событий закончился естественной и решительной развязкой. Можно привести еще третий случай, в котором определенного итога достигнуто не было, почему и вопрос о надлежащем образе действий может быть спорным. В Американской войне за независимость Франция и Испания заключили союз против Англии в 1779 году. Соединенные флоты трижды появлялись в Английском канале [11], один раз в числе шестидесяти шести линейных кораблей, принудив флот Англии, значительно меньшей численности, искать убежища в своих портах. Главными целями Испании было отвоевание Гибралтара и Ямайки; для достижения первой из них союзники употребили огромные усилия при осаде и с моря, и с суши этой почти неприступной крепости. Усилия оказались тщетными. По этому поводу возникает вопрос, относящийся прямо к области морской стратегии: не была ли бы попытка возвратить Гибралтар более обеспечена достижением господства в Английском канале, атакой британского флота даже в гаванях и угрозе уничтожением английской торговли и вторжением в Англию, чем значительно более трудными действиями против весьма сильного и отдаленного пункта ее владений. Англичане, избалованные долгой неприкосновенностью своей территории, были особенно чувствительны к страху вторжения; насколько велико было их доверие к своему флоту, настолько же пали бы они духом в случае, если бы это доверие удалось серьезно поколебать. При любом решении ясно, что оно входит в область морской стратегии, и здесь уместно отметить, что оно предлагалось в другой форме одним французским офицером того времени, рекомендовавшим сосредоточить нападение на вест-индских островах, один из которых можно было бы обменять на Гибралтар. Невероятно, однако, чтобы Англия отдала свой ключ Средиземного моря за какое-нибудь другое отдаленное владение, хотя она могла уступить его для спасения своих очагов и своей столицы. Наполеон однажды сказал, что отвоюет Пондишери [12] на берегах Вислы. Сумей он обеспечить за собой господство в Английском канале, как сделал это союзный флот в 1779 году, то было ли бы место сомнению, что он завоевал бы Гибралтар на берегах Англии?

Для более сильного запечатления в умах читателей того, что история побуждает к стратегическому изучению приемов войны и подкрепляет их фактами, которые передает, приведем еще два примера, относящиеся к эпохе более отдаленной, чем рассматриваемая в настоящем труде. Как случилось, что в двух больших состязаниях сил Востока и Запада в Средиземном море, в одном из которых было поставлено на карту владычество над известным тогда миром, враждебные флоты встретились в местах, столь различных между собою, как Акций и Лепанто? Было ли это случайным совпадением или следствием такого сочетания условий, которое может [13] повториться? В последнем случае упомянутые события достойны тщательного изучения, ибо если опять когда-либо возникнет восточная морская сила, подобная силе Антония или Турции, то неизбежно встанут сходные с прежними стратегические вопросы. В настоящее время и вправду кажется, что центр морской силы, сосредоточившейся главным образом в Англии и Франции, лежит несравненно ближе к Западу, чем к Востоку, но если бы какой-нибудь случай придал господству в Черноморском бассейне, принадлежащему теперь России, обладание входом в Средиземное море, то стратегические условия, влияющие на морскую силу, совсем бы изменились. Теперь если бы Запад двинулся против Востока, то Англия и Франция дошли бы до Леванта, не встретив никакого сопротивления, как оно и произошло в 1854 году (и как Англия преуспела в одиночку в 1878 году); в случае же предположенной выше перемены Восток, как было дважды перед тем, встретил бы Запад на полпути.

Довольно длительный и значительный период мировой истории морская сила имела стратегическое значение и вес, не обратившие, однако, на себя должного внимания. Теперь мы не можем получить все сведения, необходимые для того, чтобы проследить в подробностях ее влияние на исход Второй Пунической войны; но дошедшие до нас с того времени данные все-таки достаточны для заключения, что это влияние было неоспоримым. Точное суждение по этому вопросу невозможно составить на основании тех фактов противостояния, которые переданы отчетливо нашему времени, так как собственно морских событий история обыкновенно касалась лишь поверхностно; необходимо еще знакомство с деталями общей морской истории для того, чтобы извлечь из поверхностных указаний правильные выводы, основанные на знании того, что было возможно в периоды, история которых хорошо известна. Обладание морем, каким бы оно ни было в действительности, не дает ручательства в том, что единичные корабли неприятеля или малые эскадры не могут прокрасться из порта, пересечь более или менее употребительные океанские пути, высадить десант на незащищенные пункты длинной береговой линии, войти в блокированные гавани и т. п. Напротив, история показывает, что подобные прорывы и маневры всегда возможны (до некоторой степени) для слабейшей стороны, как бы ни уступали ее морские силы неприятелю. Не противоречит поэтому факту господства римских флотов на море или на важнейшей его части то обстоятельство, что карфагенский адмирал Бомилькар в четвертый год войны, после жестокого поражения при Каннах, высадил четырехтысячную армию и партию слонов в южной Италии, или что на седьмой год войны, уйдя от римского флота близ Сиракуз, он опять появился при Таренте, тогда уже угодившем в руки Ганнибала, или что Ганнибал отправлял посыльные суда к Карфагену, или что в конце концов он отступил в безопасности в Африку со своей поредевшей армией. Правда, ни один из этих фактов не доказывает положительно, что правительство в Карфагене могло бы, если бы пожелало, посылать Ганнибалу постоянную помощь, которой на самом деле он не получал, но все они показывают, что такая возможность имелась. Поэтому предположение, будто превосходство римлян на море оказало решающее влияние на ход войны, нуждается в подтверждении хорошо удостоверенными фактами. Таким только образом род и степень этого влияния могут быть надлежащим образом оценены.

В начале войны, говорит Моммзен, Рим обладал господством на морях. Какой бы причине или какому бы сочетанию причин ни приписывать такой факт, нет сомнений в том, что это государство, не морское по своей сути, в Первой Пунической войне заняло относительно мореходного соперника господствующее морское положение, сохранявшееся и впоследствии. Во Второй Пунической войне не было серьезного морского сражения – это обстоятельство указывает само по себе и еще более в связи с другими хорошо установленными фактами на превосходство морского положения одной стороны перед другою, аналогичное с тем, какое в другие эпохи отмечено той же самой чертой.

Средиземное море

Так как Ганнибал не оставил мемуаров, то неизвестны мотивы, побудившие его к опасному и почти гибельному походу через Галлию и через Альпы. Достоверно известно, однако, что его флот у берега Испании не был достаточно силен для состязания с римским. Конечно, даже обладая очень сильным флотом, Ганнибал мог бы иметь важные, со своей точки зрения, причины избрать путь, который он избрал в действительности; но если бы он вместо того сделал переход морем, то не потерял бы тридцати трех тысяч из шестидесяти тысяч ветеранов, с которыми выступил в поход.

Пока Ганнибал совершал этот поход, римляне послали в Испанию под начальством двух старших Сципионов часть своего флота с консульской армией. Это плавание было совершено без серьезных потерь, и армия успешно высадилась к северу от Эбро на коммуникационной линии Ганнибала. В то же самое время другая эскадра с армией, под начальством другого консула, была послана на Сицилию. Численность обоих флотов достигала двухсот двадцати судов. На месте избранной стоянки каждый из этих флотов встретил и разбил карфагенскую эскадру с легкостью, о которой можно судить по беглости упоминаний об этих сражениях и которая указывает на фактическое превосходство римского флота.

После второго года война определилась следующим положением дел: Ганнибал, войдя в Италию с севера, после ряда успехов обошел Рим к югу и утвердился в южной Италии, снабжая свои войска местными продовольствием и ресурсами – что восстановило против него население и поставило его в зависимость от случая, особенно в столкновении с могущественной политической и военной системой контроля, установленного Римом. Поэтому для него прежде всего было настоятельно необходимо организовать между собой и какой-нибудь надежной базой непрерывный переток запасов и подкреплений, т. е. обеспечить то, что на современном военном языке называется «коммуникацией». Три дружественные области, каждая в отдельности или все вместе, могли быть для него такими базами: сам Карфаген, Македония и Испания. С первыми двумя сообщение возможно было только морем, с Испанией же, где Ганнибал нашел сильнейшую поддержку, можно было сообщаться морем и сушей при том условии, однако, чтобы неприятель не заградил прохода по суше – но морской путь был короче и удобнее.

В первые годы войны Рим при посредстве своей морской силы обладал абсолютным господством над бассейном вод между Италией, Сицилией и Испанией, известных под именем Тирренского и Сардинского морей. Население морского побережья от Эбро до Тибра было настроено большею частью дружественно. На четвертом году войны, после битвы при Каннах, Сиракузы отложились от союза с римлянами, возмущение вспыхнуло по всей Сицилии, и Македония также заключила наступательный союз с Ганнибалом. Эти перемены в обстоятельствах расширили необходимые операции римского флота и легли на него тяжким бременем. Как действовал флот и как затем он влиял на борьбу?

Существуют ясные указания на то, что Рим никогда не упускал контроля над Тирренским морем, потому что его эскадры проходили беспрепятственно между Италией и Испанией. У испанского берега Рим также пользовался полным господством до тех пор, пока младший Сципион не нашел целесообразным разрушить флот. В Адриатике держалась эскадра и учреждена была морская станция в Бриндизи для противодействия планам Македонии; эти меры настолько достигли своей цели, что ни один воин фаланги никогда не поставил ноги на берег Италии [14]. «Недостаток военного флота, – говорит Моммзен, – парализовал Филиппа во всех его действиях». Здесь влияние морской силы, следовательно, бесспорно.

На Сицилии борьба сосредоточилась около Сиракуз. Флоты Рима и Карфагена встретились там, но превосходство, очевидно, было на стороне римлян, так как карфагеняне, хотя по временам и успевавшие доставлять подкрепления в город, избегали сражения с римским флотом. Последний, имея Лилибеум, Палермо и Мессину в своих руках, был хорошо базирован на северном берегу острова. Доступ же с юга оставался открытым для карфагенян, которые могли таким образом поддерживать восстание.

Из свода всех изложенных фактов вытекает хорошо обоснованный вывод, поддерживаемый ходом истории, что римская морская сила господствовала в водах, лежащих к северу от линии, которая идет от Таррагоны в Испании к Лилибеуму (ныне Марсала) на западе Сицилии, оттуда вдоль северного берега острова через Мессинский пролив до Сиракуз и от последних – к Бриндизи в Адриатику. Обладание этими водами принадлежало римлянам ненарушимо в течение всей войны. Оно не исключало возможности для карфагенян совершать большие и малые морские набеги, о которых говорилось выше, но не допускало правильного и надежного сообщения, в котором Ганнибал крайне нуждался.

С другой стороны, одинаково ясно, как кажется, что в первые десять лет войны римский флот не был достаточно силен для постоянных операций в море между Сицилией и Карфагеном, а также к югу от вышеуказанной линии. Ганнибал, двинувшись в поход, назначил имевшиеся в его распоряжении корабли для сохранения сообщения между Испанией и Африкой, а римляне не пытались это сообщение нарушить.

Римская морская сила, таким образом, всецело лишила Македонию возможности участвовать в войне. Она не удержала Карфаген от полезной для него и в высшей степени тревожной для Рима диверсии на Сицилии, но воспрепятствовала посылке войск в помощь карфагенскому полководцу в Италии, хотя они были бы для него крайне полезны. Как обстояло дело в Испании?

Испания была той страной, на которой отец Ганнибала и сам Ганнибал базировали задуманное ими вторжение в Италию. В течение восемнадцати лет до начала вторжения они заняли страну, распространяя и утверждая свою силу в политическом и военном отношениях с редкой прозорливостью. Они создали и закалили в местных войнах уже испытанную армию ветеранов. Отправляясь из Италии, Ганнибал вверил управление своему младшему брату Гасдрубалу, сохранившему к нему до конца почтительную преданность, на какую он не имел оснований надеяться со стороны своего родного города в Африке, возмущенного междоусобицами.

При выступлении в поход господство карфагенян в Испании было обеспечено от Кадиса до реки Эбро. Страна же между этой рекою и Пиренеями была населена племенами, дружественными римлянам, но неспособными без римских войск оказать успешное сопротивление Ганнибалу. Последний усмирил их и оставил здесь одиннадцать тысяч солдат под начальством Ганнона из опасения, чтобы римляне сами не утвердились здесь и тем не нарушили его сообщения с базою.

Гай Сципион прибыл туда морем в тот же год с двадцатью тысячами солдат, разбил Ганнона и занял берег и внутреннюю область к северу от Эбро. Римляне тем самым утвердились на позиции, с помощью которой совершенно заперли для Ганнибала сообщение с подкреплениями от Гасдрубала, а сами могли совершать нападения на силы карфагенян в Испании; свои же водные сообщения с Италией они могли считать безопасными ввиду своего морского превосходства. Они основали морскую базу в Таррагоне, в противовес базе Гасдрубала в Карфагене, и затем вторглись в карфагенские владения. Война в Испании, по-видимому второстепенная, велась под предводительством старших Сципионов на протяжении семи лет, после которых наконец Гасдрубал нанес врагу решительное поражение: оба брата были убиты, и карфагеняне едва не прорвались через Пиренеи с подкреплениями для Ганнибала. Попытка, однако, не удалась, а прежде, чем ее успели повторить, падение Капуи освободило двенадцать тысяч римских ветеранов, тотчас же направленных в Испанию под начальством Клавдия Нерона – человека исключительных способностей, совершившего позже самое решительное военное движение из всех движений римских полководцев во Второй Пунической войне. Это своевременное подкрепление, ставшее препятствием на намеченном Гасдрубалом пути, пришло морем – скорейшим и легчайшим способом, недоступным для карфагенян из-за римского флота.

Два года спустя младший Публий Сципион, прославившийся впоследствии как Африканский, принял командование в Испании и взял Картахену соединенной атакой с моря и с суши; после этого он решился на крайне экстраординарный поступок: уничтожил свой флот и перевел матросов в армию. Не довольствуясь для армии ролью только сдерживающей силы [15] против Гасдрубала, Сципион преградил пиренейский проход, двинулся в южную Испанию и дал неприятелю жестокое, но нерешительное сражение на Гвадалквивире. Вследствие того Гасдрубалу удалось уйти, и он, поспешив к северу, пересек Пиренеи на крайнем западе хребта и быстро направился в Италию, где позиция Ганнибала с каждым днем делалась слабее, так как естественное истощение сил ничем не возмещалось.

Война продолжалась десять лет, когда Гасдрубал, понеся небольшие потери в походе, вошел в Италию с севера. Если бы приведенные им войска соединились с теми, которые были под начальством не имевшего соперников Ганнибала, то это дало бы решительный поворот войне, потому что Рим сам уже был почти истощен; «железные узы» с колониями и союзными государствами грозили разрывом, а некоторые уже разорвались. Но военная позиция двух братьев тоже была весьма опасной: один стоял на реке Метавр, другой – в Апулии, на расстоянии двухсот миль, и каждый был лицом к лицу с сильнейшими римскими армиями, которые при этом их разделяли. Это невыгодное положение карфагенян, заодно с продолжительной задержкой Гасдрубала, было следствием того господства римлян над морем, которое в течение всей войны предоставляло братьям возможность взаимодействия только посредством пути через Галлию. В то самое время, как Гасдрубал совершал свой длинный и опасный обход сушей, к противопоставленной ему римской армии приближалось подкрепление в количестве одиннадцати тысяч человек, посланное Сципионом из Испании морем. Между тем воины, посланные от Гасдрубала к Ганнибалу, будучи принуждены проходить через столь широкий пояс враждебной страны, попали в руки Клавдия Нерона, командовавшего южной римской армией и так узнавшего об избранном Гасдрубалом пути. Нерон справедливо оценил положение и, обманув бдительность Ганнибала, совершил быстрый поход с восемью тысячами лучших своих войск для соединения с силами на севере. Едва это соединение состоялось, обе консульские армии напали на Гасдрубала при подавляющем превосходстве в численности и уничтожили его армию. Карфагенский вождь сам пал в сражении, а Ганнибал узнал о несчастии, увидав голову своего брата, брошенную в его лагерь. Говорят, он воскликнул, что Рим будет теперь владыкой мира. Сражение на Метавре действительно принято считать переломным в борьбе между двумя государствами.

Военное положение, которое окончательно разрешилось этим сражением и триумфом Рима, можно резюмировать следующим образом: для ниспровержения господства Рима было необходимо атаковать его в Италии, в сердце его силы, и потрясти крепко связанную конфедерацию, главой которой он был. Для достижения этой цели карфагенянам требовалась надежная операционная база и соответствующая коммуникационная линия. Первая была организована в Испании гением великой фамилии Барка, последняя же попросту отсутствовала. Возможны были две коммуникационные линии: одна – прямая по морю, другая – кружная, через Галлию. Первая была блокирована морской силой римлян, вторая постоянно подвергалась опасности и наконец была совершенно пресечена вследствие оккупации северной Испании римской армией. Эта оккупация сделалась возможной через обладание морем, где карфагеняне никогда не угрожали римскому владению. Таким образом, по отношению к Ганнибалу и его базе римляне занимали две центральные позиции – сам Рим и северную Испанию, – соединенные удобной внутренней морской коммуникационной линией, чем и обеспечивалась постоянно их взаимная поддержка.

Будь Средиземное море ровной пустыней, на окраинах которой римляне обладали бы сильными горными цепями Корсики и Сардинии, укрепленными постами Таррагоны, Лилибеума и Мессины, итальянской береговой линией близ Генуи и союзными крепостями в Марселе и других пунктах, а также располагай они вооруженной силой, способной пересекать эту пустыню по желанию, а их противник, будучи значительно слабее, вынужден был бы именно поэтому совершать большой обходный путь для сосредоточения своих войск, то весь смысл такого военного положения сразу стал бы понятен и не понадобилось бы лишних слов для выражения значения и влияния упомянутой силы римлян. Было бы каждому ясно, что если противник их, несмотря на свою сравнительную слабость, способен делать набеги через пустыню – сжигать поселения, опустошить несколько миль пограничной линии и даже время от времени перехватывать продовольственные обозы, – то, во всяком случае, это не нарушило бы обеспеченности сообщений Рима. Подобные хищнические операции на море предпринимались во все века слабейшими из воюющих сторон, но это никоим образом не оправдывает вывода вопреки известным фактам, будто «нельзя говорить, что Рим или Карфаген имели неоспоримое господство на море», так как «римские флоты иногда посещали берега Африки, а карфагенские флоты, в свою очередь, появлялись у берегов Италии». В рассматриваемом случае флот играл роль силы, господствующей в предполагаемой пустыне, но так как эта сила действовала на стихии, незнакомой большинству писателей, и так как деятели ее с незапамятных времен стояли как бы в стороне, не имея проповедника своего значения и значения профессии своей, то ее огромное, решающее влияние на историю той эры (а вследствие того и на историю мира) не принималось во внимание. Если предшествующие рассуждения наши основательны, то надо признать, что нелогично вычеркивать морскую силу из списка главных факторов в результате исторических событий – и нелепо настаивать на исключительности ее влияния.

Вышеприведенные примеры, извлеченные из отдаленных один от другого периодов времени, как предшествующих рассматриваемой в настоящем труде эпох, так и следующих за нею, иллюстрируют существенный интерес к предмету и характер уроков, которые история должна преподавать. Как замечено выше, последние входят чаще в область стратегии, чем тактики; они касаются скорее ведения кампаний, чем отдельных сражений, и поэтому наделены постоянным значением. Большой авторитет по этому предмету Жомини [16] говорит: «Когда мне случилось быть в Париже в конце 1851 года, одна выдающаяся особа оказала мне честь, задав вопрос о моем мнении относительно того, произведут ли недавние усовершенствования в огнестрельном оружии серьезные изменения в способах ведения войны. Я ответил, что они, вероятно, будут иметь влияние на детали тактики, но что в больших стратегических операциях и обширных комбинациях сражений победа, полагаю, будет и теперь, как была прежде, результатом целесообразного приложения тех принципов, которые приводили к успеху во все века великих вождей – Александра и Цезаря, Фридриха и Наполеона». Изучение вышеупомянутых принципов сделалось для флота еще важнее, чем ранее, вследствие значительности и надежности движущей силы, какою обладают современные паровые суда. Наилучшие начертанные планы могли провалиться под стихийным воздействием непогоды в дни галер и парусов; теперь же это затруднение почти исчезло. Принципы, которые должны управлять большими морскими комбинациями, приложимы к последним во все века и выводятся из истории, но способность выполнять эти комбинации, едва считаясь с погодой, есть приобретение недавнего времени.

Определения, даваемые обыкновенно слову «стратегия», ограничивают его применение военными комбинациями, обнимающими одно поле или несколько полей операций, независимых между собою или взаимно зависимых, но всегда рассматриваемых как действительные или непосредственные театры войны. При всей справедливости такого определения по отношению к сухопутной войне оно, как совершенно верно указал недавно один французский автор, слишком узко для морской стратегии. «Последняя, – говорит он, – отличается от сухопутной стратегии тем, что она так же необходима в мирное, как и в военное время. В самом деле, в мирное время она может одержать самые решительные свои победы занятием в стране, покупкою или договором, превосходных позиций, приобретение которых войною было бы, может быть, трудно достижимо. Она учит пользоваться всеми случайностями для утверждения на каком-либо избранном береговом пункте и способствовать обращению в постоянную форму такой оккупации, которая сначала была лишь временною». Поколение, которое видело, как Англия за десять лет заняла последовательно Кипр и Египет на срок и на условия как будто бы временные, но до сих пор не заставившие ее покинуть эти позиции, может вполне согласиться с приведенным сейчас замечанием. Оно и вправду получает постоянное подтверждение в спокойной настойчивости, с какой все великие морские державы стараются приобретать позиции за позициями, менее заметные и менее значительные, чем Кипр и Египет, в различных морях, куда их народы и корабли проникают. Морская стратегия имеет своей целью основывать, поддерживать и увеличивать как во время мира, так и во время войны морское могущество страны. Поэтому изучение морской стратегии представляет интерес для всех граждан свободной страны, а в особенности для тех, кому поручены ее иностранные и военные сношения.

В дальнейшем изложении будут исследованы сначала общие условия, которые или всецело существенны для величия нации на море, или, во всяком случае, имеют на него сильное влияние, а затем последует более подробное рассмотрение жизни различных морских наций Европы в середине семнадцатого столетия, с которого начинается наше историческое обозрение, имеющее целью подтвердить примерами наши общие выводы по главному предмету и придать им точность.

Примечание. Блеск славы Нельсона, затмевающий славу его современников, и безотчетная вера Англии в него как в единственного человека, способного спасти ее от замыслов Наполеона, не должен скрывать, конечно, того факта, что всего одна часть театра войны была или могла быть им занята. Целью Наполеона в кампании, окончившейся при Трафальгаре, было соединить в Вест-Индии французские флоты из Бреста, Тулона и Рошфора вместе с сильной эскадрой испанских судов, образовав таким образом подавляющую силу, которую он намеревался направить в Английский канал для прикрытия переправы французской армии. Он, естественно, ожидал, что, при разбросанности интересов Англии во всем мире, англичан охватят смущение и тревога от незнания назначения французских эскадр и английский флот будет отвлечен от избранного им предмета действий. Частью театра войны, вверенной Нельсону, было Средиземное море, где он стерег большое Тулонское адмиралтейство [17] и «основные пути» на Восток и в Атлантику. Эта миссия имела не меньшее значение, чем другие, и в глазах Нельсона приобретала еще большую важность вследствие его уверенности в том, что прежние посягательства на Египет будут возобновлены. Благодаря этому убеждению он сделал сначала ложный шаг, который замедлил преследование Тулонского флота, когда тот отплыл под командой Вильнева. Последнему к тому же долгое время благоприятствовал хороший попутный ветер, тогда как английский флот задерживался противными ветрами. Но если все это справедливо, если неудача комбинаций Наполеона должна быть приписана упорной блокаде англичанами Бреста настолько же, насколько и энергичному преследованию Нельсоном Тулонского флота, когда тот ушел в Вест-Индию, и после того, при поспешном возвращении французов в Европу, то это преследование основательно отнесено историей к числу выдающихся отличий Нельсона, что и будет подтверждено ниже. Нельсон на самом деле не проник в намерения Наполеона. Это могло быть, как полагают некоторые, следствием недостаточной проницательности, но проще объяснить его промах обыкновенной невыгодой положения обороняющегося, не знающего, какой пункт избрал наступающий для первого своего удара. Определение настоящего ключа позиции показывает достаточную проницательность, и Нельсон правильно установил, что таким ключом был флот, а не береговая станция. Потому-то его деятельность дала поразительный пример того, как ясность цели и неутомимая энергия в преследовании могут исправить первую ошибку и разрушить глубоко рассчитанные планы противника. Его командование в Средиземном море предусматривало много обязанностей и забот, но важнейшей из всех ему представлялось наблюдение за Тулонским флотом как за важнейшим фактором, имеющим значение для какой бы то ни было морской комбинации императора. Вследствие этого его внимание неуклонно привлекал упомянутый флот – в такой степени, что он называл тот «своим флотом», чем изрядно раздражал чувства французских критиков. Этот простой и ясный взгляд на военное положение укрепил Нельсона в принятии огромной ответственности и в смелом решении покинуть вверенную ему станцию для следования за «своим флотом». Решившись на это преследование, неоспоримая мудрость которого не должна затмевать величие ума, его предпринявшего, он действовал столь неутомимо, что достиг на обратном пути Кадиса неделей ранее, чем Вильнев вошел в Ферроль, несмотря на неизбежные задержки из-за ложных сведений и неуверенности относительно движения неприятеля. Та же самая неутомимая энергия дала ему возможность привести свои корабли из Кадиса к Бресту вовремя, для того чтобы дать английскому флоту перевес над флотом Вильнева на случай, если бы последний настаивал на своей попытке прийти туда. Английский флот – по численности значительно уступавший полной численности флотов союзников – был поставлен этим своевременным подкреплением из восьми испытанных кораблей в наивозможно лучшее стратегическое положение, как будет показано ниже при рассмотрении сходных условий в Американской войне за независимость. Силы Англии соединились в один флот в Бискайской бухте, расположившись между двумя дивизионами неприятеля, стоявшими в Бресте и в Ферроле и уступавшими каждая по отдельности в силе упомянутому флоту, который поэтому имел большую вероятность разбить любую из них прежде, чем другая придет к ней на помощь. Таким выгодным положением Англия была обязана целесообразным действиям ее властей, но более всего значимо и стоит выше всего остального самостоятельно предпринятое преследование Нельсоном «своего флота».

Этот любопытный ряд стратегических перемещений закончился 14 августа, когда Вильнев, отчаявшись попасть в Брест, направился в Кадис, где и встал на якорь 20 августа. Едва услышав об этом, Наполеон, после порыва гнева на адмирала, отказался от своих планов против Англии и немедленно предписал ряд движений, которые закончились при Ульме и Аустерлице. Трафальгарская битва, состоявшаяся 21 октября, отделена двухмесячным промежутком от обширных перемещений флотов, но все же следует признать ее следствием этих движений. Отделенное от них во времени, это сражение носит отпечаток гения Нельсона, является своего рода запоздалым венцом подвига, совершенного им в недалеком прошлом. Справедливо сказать, что Англия была спасена при Трафальгаре, хотя император уже до того отказался от вторжения; своим поражением французский флот упрочил и подытожил тот стратегический триумф, который исподволь разрушил планы Наполеона.

Глава I

Элементы морского могущества

С социальной и политической точек зрения море представляется великим путем или, скорее, обширной равниной, через которую можно сообща проходить по всем направлениям, но некоторые из линий движения через эту равнину избираются кораблями – очевидно, по серьезным причинам – чаще, чем другие; эти-то линии и называются торговыми путями, а причины, их определившие, следует искать в мировой истории.

Несмотря на все заурядные и исключительные опасности моря, путешествие и перевозка товаров водой всегда были легче и дешевле, чем сушей. Коммерческое величие Голландии обусловливалось не только ее приморским положением, но также многочисленностью спокойных водных путей, которые открывали легкий доступ во внутренние области страны и в области Германии. Это преимущество водной перевозки грузов перед сухопутной было еще значительнее в эпоху, когда дороги были малочисленнее и дурнее, войны чаще, а общества неустроеннее, как около двух столетий назад. Морской перевозке грузов тогда угрожали пираты, но она все равно была безопаснее и быстрее, чем перевозка сухопутная. Один голландский писатель того времени, оценивая шансы своей страны в войне с Англией, замечал между прочим, что водные пути последней недостаточно прорезывают страну, а так как дороги плохи, то грузы должны перевозиться из одной части королевства в другую морем и подвергаются опасности захвата на пути. Что касается чисто внутренней торговли, то в настоящее время такая опасность повсюду исчезла. В большей части цивилизованных стран уничтожение прибрежной морской торговли станет всего-навсего досадным неудобством, хотя водный транзит все-таки дешевле. При этом всем, кто знаком с историей и обширной морской литературой, относящейся к столь недавней эпохе, как эпоха войн Французской республики и Первой империи, хорошо известно, сколь часто писатели упоминали о морских торговых караванах, прокрадывавшихся тогда вдоль берегов Франции, хотя море кишело английскими крейсерами, а сухопутные береговые дороги Франции были вполне приемлемы.

При современных условиях, однако, отечественная торговля составляет лишь часть коммерческой деятельности страны, граничащей с морем. Иностранные предметы необходимости или роскоши должны перевозиться в порты на судах, которые в обмен вывозят из страны продукты добывающей или обрабатывающей промышленности, и каждая нация стремится к тому, чтобы этот обмен совершался при посредстве ее собственных судов. Для последних необходимы обеспеченные порты дома и за границей – и возможное покровительство своей страны в ходе плавания.

Это покровительство во время войны должно осуществляться военным флотом, необходимость которого, в узком смысле слова, проистекает поэтому из существования мирного флота и исчезает вместе с ним, за исключением случая, когда нация имеет наступательные стремления и содержит флот единственно как отрасль военных учреждений. Так как Соединенные Штаты Америки не имеют теперь наступательных целей, а коммерческая их морская деятельность почти исчезла, то упадок американского военного флота и недостаток интереса к нему являются строго логическими следствиями. Когда по каким-либо причинам морская торговля Штатов снова оживится, то откроется вновь и интерес к мореходству, достаточный для оживления военного флота. Возможно также, что когда прорытие канала через Центрально-Американский перешеек [18] сделается близким к окончательному осуществлению, то наступательные побуждения окажутся достаточно сильными для достижения того же результата; впрочем, это сомнительно, поскольку мирная стяжательная нация недальновидна, а дальновидность необходима для надлежащей военной подготовки, особенно в наши дни.

Когда нация посылает военные и коммерческие флоты далеко от своих берегов, то вскоре осознается необходимость в пунктах, на которые суда могли бы опираться в операциях мирной торговли – для пополнения продовольственных и других припасов и в виде убежища от опасностей. В настоящее время для всякой нации найдутся по всему свету дружественные, пусть иностранные, порты, и в мирное время они дают достаточную защиту. Однако так было не всегда, да и всякий мир не вечен, хотя Соединенные Штаты Америки избалованы его столь продолжительной непрерывностью. В прежние времена коммерческий моряк, искавший торговых сношений с новыми и неисследованными странами, делал свои приобретения с риском для жизни и свободы, в столкновениях с подозрительными и враждебными нациями, так что сбор полного и выгодного фрахта зачастую бывал сопряжен с большой потерей времени. Поэтому моряк, вполне естественно, искал на дальнем конце своего торгового пути станции, где, под влиянием дружеского расположения к нему или опираясь на вооруженную силу, он сам и его агенты могли бы чувствовать себя безопасно, где его корабли могли бы отыскать убежище и где возможно было бы постоянно вести сбор подлежащих выгодному торговому обмену продуктов в ожидании домашнего флота, который перевозил бы последние в отечественную страну. Так как в ранних мореходных предприятиях сочетались громадная выгода и немалый риск, то подобные станции умножались в числе и в итоге приводили к образованию колоний, конечное развитие которых зависело от политического гения каждой нации-основательницы и сыграло значимую роль в истории мира, особенно в морской его истории. Не все колонии возникли, конечно, и развились вышеописанным простым и естественным путем. Многие были основаны по соображениям чисто политическим, более по почину и усилиями правителей, а не частных предпринимателей, но в процессе своего развития торговая станция – плод деятельности искавшего коммерческих выгод авантюриста – почти не отличается от колонии, организованной заботливым попечением метрополии. В обоих случаях ставилась нога на чужую землю, велись поиски новых рынков для торговли, новых областей мореходства, новой деятельности для народа, большего комфорта и богатства для себя.

Разумеется, нужды коммерции не полностью удовлетворялись обеспечением безопасной гавани на дальнем конце торгового пути. Путешествия были долгими и опасными, на морях часто встречались враждебные суда. В дни наиболее деятельной колонизации на море господствовало беззаконие, самая память о котором почти исчезла ныне, и периоды мира между морскими нациями оказывались, как правило, короткими и редкими. Так возникла потребность в станциях на линиях торговых путей, например на мысе Доброй Надежды, на острове Святой Елены и на Маврикии, сначала не для торговли, а для обороны; для военных действий потребовались посты, подобные Гибралтару, Мальте, Луисбургу и при входе в залив Святого Лаврентия, – посты главным образом стратегические по необходимости. Колонии и колониальные посты были по своему характеру военными или коммерческими, лишь отдельные из них – тот же Нью-Йорк – обладали одновременно значимостью с обеих точек зрения.

Ключ ко многим действиям в истории и политике приморских наций нужно искать в трех факторах: 1) производство продуктов с необходимостью обмена; 2) судоходство для ведения такого обмена; 3) колонии, которые расширяют и облегчают операции судоходства, содействуя тому через умножение безопасных станций. Политика изменялась соответственно духу эпохи и характеру и степени дальновидности правителей.

Но история прибрежных наций все-таки определялась не столько проницательностью и предусмотрительностью правительств, сколько иными условиями – географическим положением, протяженностью и очертаниями берега, численностью и характером народонаселения, то есть вообще тем, что называется естественными условиями. Однако надлежит допустить – правильность такого допущения станет ясна из дальнейшего изложения, – что мудрые или глупые деяния отдельных личностей оказывали в известные эпохи большое влияние на развитие морской силы в широком смысле (подразумевая не только военную силу на воде, господствующую на каком-либо море или на той или другой его части силой оружия, но также мирное торговое мореходство, из которого и возникает военный флот и на которое только он прочно опирается).

Главные условия морской силы наций могут быть сведены к следующим категориям: I. Географическое положение; II. Физическое строение местности, в том числе естественное плодородие и климат; III. Размеры территории; IV. Численность народонаселения; V. Национальный характер; VI. Характер правительства, в том числе национальных учреждений.

I. Географическое положение

Здесь прежде всего надо указать, что при таком расположении, когда страна не вынуждена ни защищать себя со стороны суши, ни искать расширения территории путем сухопутных действий, само единство цели, направленной в сторону морских интересов, обеспечивает преимущество сравнительно со страною, одна из границ которой сухопутна. Таково было преимущество Англии перед Голландией и Францией в процессе наращивания морской силы. Средства Голландии вскоре истощились из-за необходимости содержать многочисленную армию и вести разорительные войны для сохранения своей независимости, а политика Франции постоянно отвлекалась от морских интересов – иногда мудро, иногда в высшей степени легкомысленно – проектами континентального расширения страны. Эти военные усилия истощали ее богатства, тогда как более мудрая и согласная с географическим положением политика их бы увеличивала.

Географическое положение страны может требовать сосредоточения морских сил или понуждать к их рассеянию. В этом отношении Британские острова опять-таки имеют преимущество перед Францией. Положение последней, прилегающей к Средиземному морю и к океану, не лишено выгод, но в целом является источником слабости на море в военном отношении. Восточный и западный французские флоты могут соединиться только после прохождения через Гибралтарский пролив, и в попытках к такому соединению они часто рискуют потерями. Положение Соединенных Штатов Америки на двух океанах также было бы источником слабости и причиной огромных расходов, веди страна обильную морскую торговлю с двух побережий.

Англия в организации своих неизмеримых колониальных владений пожертвовала в значительной мере выгодой сосредоточения силы близ родных берегов, но жертва была принесена мудро, так как приобретения превысили потери, как доказывает результат. С развитием колониальной системы росли также и военные флоты, но торговое судоходство и благосостояние Англии возрастали еще быстрее. Тем не менее в Американской войне за независимость и в войнах французских империи и республики, если вторить словам одного французского автора, «Англия, несмотря на огромное развитие флота, казалось, купаясь в богатствах, всегда испытывала затруднения бедности». Могущества Англии при этом было достаточно для поддержания биения сердца страны и деятельности всех ее органов, тогда как не менее обширные колониальные владения Испании вследствие морской слабости последней содержали множество уязвимых мест.

Географическое положение страны может не только благоприятствовать сосредоточению ее сил, но и создать другое стратегическое преимущество – центральную позицию и хорошую базу для враждебных операций против вероятных врагов. Такое обстоятельство вновь имеет место по отношению к Англии: с одной стороны, она противопоставлена Голландии и северным державам, с другой – Франции и Атлантическому океану. Когда ей в различные эпохи угрожали коалиции между Францией и морскими державами Северного и Балтийского морей, английские флоты в Даунсе и Канале (и даже близ Бреста) занимали внутренние позиции по отношению к неприятелю и могли выставлять соединенную силу против того или другого из враждебных флотов по отдельности, так как последним следовало для соединения между собой пройти через Канал. Кроме того, на обоих морях природа дала Англии наилучшие порты и берега, позволяющие безопасное приближение. Последнее условие было немаловажным для легкого плавания через Канал, и невыгода естественного положения Франции в этом отношении уменьшилась лишь с недавнего времени – только благодаря пару и улучшению в устройстве гаваней. В дни парусных судов английский флот в операциях против Бреста избирал своими базами Торбей и Плимут. План всякий раз был, по сути, таков: при восточном или умеренном ветре блокирующий флот сохранял свое положение без затруднений, но при западных штормах, особенно сильных, английский флот уходил в порты, твердо зная, что французские корабли смогут выйти в море лишь после перемены ветра, а тогда англичане опять-таки получали возможность возвратиться к своей станции.

Выгода географической близости к неприятелю или к предмету атаки нигде так не очевидна, как в той разновидности войны, которая в последнее время получила в Англии название уничтожающей торговлю; французы называют ее guerre de course (крейсерской войной [19]). Эта военная операция, направленная против мирных коммерческих судов, обыкновенно беззащитных, требует слабовооруженных боевых кораблей, которые, располагая малыми оборонительными средствами, нуждаются в близких к району их действий убежищах или пунктах поддержки, что создаются обыкновенно в некоторых частях моря, где господствует боевой флот их страны, или в дружественных гаванях. Такие гавани представляют самую сильную поддержку по постоянству своего положения и потому, что входы в них всегда более известны уничтожителю торговли, чем его неприятелю. Близость Франции к Англии крайне облегчала для первой крейсерскую войну против последней. Имея порты на Северном море, в Канале и в Атлантическом океане, крейсеры Франции отправлялись из пунктов, близких к средоточиям ввозной и вывозной английской торговли. Значительность расстояний между портами, невыгодная для регулярных военных комбинаций, сулит выгоду для рассматриваемой иррегулярной второстепенной операции, потому что в первом случае необходимо существенное сосредоточение силы, а во втором требуется ее рассеяние. Уничтожители торговли разделяются, желая встретить и захватить больше добычи. Эти истины получают подтверждение в истории замечательных французских приватиров, базы и театры действий которых находились главным образом в Канале и в Северном море – или в отдаленных колониальных странах, где острова, подобные Гваделупе и Мартинике, представляли близкие убежища для уничтожителей торговли. Необходимость возобновления запасов угля делает в наше время крейсер еще более зависимым от соответствующего порта, чем в старину. Общественное мнение Соединенных Штатов Америки относится с большим доверием к войне, направленной против торговли неприятеля, но нужно помнить, что наша республика не имеет портов, близких к крупным центрам заграничной торговли. Ее географическое положение поэтому особенно невыгодно для успешного ведения крейсерской войны, если только не найдется баз в портах союзников.

Если в придачу к легкости обороны природа поместила страну так, что она имеет легкий доступ к главным океанским путям, в то же время обладая контролем над одной из основных линий мирового торгового движения, то очевидно, что стратегическое значение такого положения очень велико. Этому условию более других стран удовлетворяет (а еще в большей степени удовлетворяло ранее) положение все той же Англии. Торговые движения Голландии, Швеции, России, Дании, прибавляя сюда и движение вверх по большим рекам во внутренние области Германии, должны были проходить через Канал, мимо дверей Англии, поскольку парусным судам приходилось держаться ее берегов. Эта северная торговля имела, кроме того, особенное отношение к морской силе: морские припасы, как их обыкновенно называют, вывозились в первую очередь из прибалтийских земель.

До потери Гибралтара положение Испании было сходно с положением Англии: опираясь одновременно на Атлантику и на Средиземное море, на Кадис на одном берегу и на Картахену на другом, Испания вела торговлю с Левантом, да и та, что направлялась вокруг мыса Доброй Надежды, тоже шла близ ее дверей. Но потеря Гибралтара не только лишила Испанию контроля над проливами, но и воздвигла препятствие для легкого соединения двух частей ее флота.

Если принять во внимание географическое положение Италии, игнорируя другие условия, влияющие на ее морское могущество, то может показаться, что она, при своей обширной береговой линии и хороших портах, занимает очень выгодное положение для решительного влияния в настоящее время на торговый путь к Леванту и через Суэцкий перешеек. Это верно до некоторой степени, но такое положение заметно бы упрочилось, сумей Италия сохранить в своем владении острова, так сказать, естественно ей принадлежащие; поскольку же Мальта ныне в руках Англии, а Корсика в руках Франции, выгоды географического положения Италии в значительной мере нейтрализованы. Эти два острова, по своему положению и вследствие расового родства между их населением и населением Италии, представляют для последней столь же законные предметы желания, как Гибралтар для Испании. Будь Адриатика большим торговым путем, то положение Италии было бы еще более выгодным. Указанные недостатки в географических условиях, связанные с другими причинами, вредящими полному и безопасному развитию морской силы, делают более чем сомнительным шанс Италии в ближайшем будущем встать в первые ряды среди морских наций.

Так как цель настоящей главы состоит не в том, чтобы исчерпать вопрос, но единственно лишь в попытке пояснить примерами существенное воздействие географического положения страны на деятельность на море, то предмет этой рубрики можно на время оставить, тем более что ниже, в нашем историческом изложении, нам еще представится случай к нему вернуться. Однако уместно здесь сделать два уточнения.

Обстоятельства заставили Средиземное море играть в истории мира большую роль как с коммерческой, так и с военной точек зрения, причем превзойти в том всякую другую площадь воды того же размера. Нация за нацией боролись за приобретение господства в Средиземноморье, и борьба продолжается по сей день. Поэтому изучение условий, на которые это господство опиралось прежде и опирается теперь, а также относительного военного значения различных пунктов на берегах этого моря, более поучительно, чем изучение подобных условий на других театрах действия морской силы. Далее, в настоящее время Средиземное море представляет замечательную аналогию во многих отношениях с морем Карибским – аналогию, которая будет еще ближе, если водный путь через Панамский перешеек когда-либо осуществится. Вследствие этого изучение стратегических условий Средиземного моря, для которого история дает обширный запас иллюстраций, дает великолепную прелюдию к изучению Карибского моря, имеющему сравнительно недолгую историю.

Второе наше замечание затрагивает географическое положение Соединенных Штатов Америки относительно Центрально-Американского канала. Если последний будет прорыт и надежды его строителей осуществятся, то Карибское море, представляющее теперь значение только для местной торговли, приобретет значение одного из главных мировых торговых путей. С товарами проникнут через него и интересы других крупных наций – европейских, которые приблизятся к берегам Штатов так, как никогда не приближались прежде. Тогда нам уже не будет так легко, как теперь, стоять в стороне от международных осложнений. Положение Соединенных Штатов Америки по отношению к этому пути напомнит положение Англии по отношению к Каналу и средиземноморских стран относительно суэцкого пути. Что касается влияния и господства в зависимости от географического положения страны, то, конечно, ясно, что они доступнее всего нам, так как центр национальной силы, или постоянная база [20], значительно ближе к нему, чем постоянная база других наций; позиции, которые захватываются другими теперь или будут заняты ими впоследствии, на острове или на материке, при всей своей надежности останутся только аванпостами их силы. Однако надо отметить, что Соединенные Штаты Америки, несмотря на свое превосходство перед всякой другой страной в отношении обилия сырых материалов для военных целей, слабы из-за признанной неподготовленности к войне, а их географическая близость к месту состязания теряет несколько в своем значении вследствие того свойства берегов Мексиканского залива, что там недостаточно портов, где сочетаются безопасность от неприятеля и удобства для ремонта военных судов первого класса, без которых ни одна страна не может претендовать на господство в какой-либо части моря. Кажется очевидным, что в случае борьбы за преобладание в Карибском море главные усилия Штатов должны сосредоточиться на долине реки Миссисипи вследствие глубины южного прохода, близости этой долины к Новому Орлеану и выгод в отношении водного транзита. Здесь, вероятно, будет постоянная база операций. Между тем оборона входа в Миссисипи вызывает особые затруднения, а единственные соперничающие между собою порты Ки-Уэст и Пенсакола имеют слишком малую глубину и расположены значительно менее удобно по отношению к ресурсам страны. Для извлечения полной выгоды из превосходного географического положения эти недостатки следует устранить. Далее, так как Соединенные Штаты Америки удалены от перешейка на довольно значительное расстояние, то придется озаботиться устройством на берегах Карибского моря станций, приспособленных для случайных или второстепенных операционных баз; эти станции по своим естественным выгодам, удобству обороны и близости к центральному стратегическому пункту позволят американскому флоту оставаться близко к театру действий, ни в чем не уступая противнику. При достаточной защищенности входа в Миссисипи и при упомянутых аванпостах, при обеспеченности сообщения между ними и домашней базой – короче говоря, при надлежащей военной подготовке, для которой имеются все необходимые средства, – преобладание Соединенных Штатов Америки на этом театре явится сугубо математически несомненным следствием географического положения и текущей силы.

II. Физическое строение местности, в том числе естественное плодородие и климат

Вышеупомянутые свойства берегов Мексиканского залива целиком подходят под эту вторую рубрику условий, влияющих на развитие морской силы.

Береговая линия страны – одна из ее границ, и чем легче доступ через границу к другим странам, в рассматриваемом случае через море, тем сильнее стремление народа к сношениям с ними. В стране, обладающей береговой линией, пусть протяженной, но совершенно без гавани, не могли бы развиться ни морское судоходство, ни морская торговля, ни флот. Таков случай Бельгии в бытность ее испанской и австрийской провинцией. Голландия в 1648 году поставила в условие мира после успешной войны, чтобы Шельда была закрыта для морской торговли, заперев Антверпенскую гавань и перенеся морскую торговлю Бельгии в Голландию. Испанские Нидерланды перестали быть морской державой.

Многочисленные и глубокие гавани составляют источник силы и богатства, особенно если они лежат в устьях судоходных рек, которые облегчают сосредоточение внутренней торговли страны, но вследствие самой доступности своей являются источником слабости в войне, если их оборона недостаточно обеспечена. Голландский флот в 1667 году почти без затруднений поднялся вверх по Темзе и сжег большую часть английского флота близ Лондона, тогда как несколько лет спустя соединенные флоты Англии и Франции, пытаясь осуществить высадку в Голландии, потерпели неудачу столько же вследствие малой доступности берегов, сколько и вследствие доблестного сопротивления со стороны голландского флота. В 1778 году гавань Нью-Йорка, а с нею и неоспоримый контроль над рекой Гудзон были бы потеряны для англичан, которых захватили врасплох, если бы не нерешительность французского адмирала. С этим контролем Новая Англия восстановила бы близкое и безопасное сообщение с Нью-Йорком, Нью-Джерси и Пенсильванией, и такой удар, так скоро за бедствием, постигшим Бургойна [21] год назад, вероятно, заставил бы Англию заключить мир раньше. Миссисипи служила могущественным источником богатства и силы для Соединенных Штатов Америки, но слабая оборона устья и многочисленность второстепенных рукавов, прорезывающих страну, сделали реку источником слабости и бедствий для Конфедерации южных штатов. Наконец в 1814 году оккупация Чесапика и разрушение Вашингтона дали наглядный урок того, какую опасность представляют для атакуемой страны превосходнейшие водные пути, если доступы к ним не защищены; урок этот из-за его свежести легко запомнить, но, судя по современному состоянию береговой обороны, он, кажется, еще легче забывается. При этом не надо думать, что условия с тех пор совсем изменились: конечно, обстоятельства и детали обороны и нападения изменились, как менялись и прежде, но основные условия остались теми же самыми.

До больших наполеоновских войн и на их протяжении Франция не имела порта для линейных кораблей к востоку от Бреста. Насколько выгоднее положение Англии, видно из того, что она на том же протяжении имеет два больших адмиралтейства, в Плимуте и Портсмуте, кроме гаваней для укрытия флота и пополнения запасов в случае надобности. Упомянутый недостаток физического устроения Франции с тех пор исправлен сооружениями в Шербуре.

Кроме очертания берегов, включая сюда степень легкости доступа к морю, существуют и другие физические условия, которые или обращают деятельность нации к морю, или отвлекают от него. Хотя Франция испытывала недостаток в военных портах в Канале, она имела там, на берегах океана, а также в Средиземном море превосходные гавани, расположенные благоприятно для заграничной торговли и при устьях больших рек, которые поддерживали внутренний торговый обмен. Между тем, когда Ришелье положил конец междоусобной войне, французы не обратились к морю с энергией и успехом Англии и Голландии. Главная причина этого лежала, вероятно, в физических условиях, которые делают Францию страной привлекательной, с очаровательным климатом и с производительностью, превышающей потребности ее населения. Англия, с другой стороны, получила от природы очень немного и до развития своих мануфактур имела мало продуктов для вывоза. Многочисленность ее нужд в соединении с неустанной деятельностью и другими условиями, которые благоприятствовали развитию морской предприимчивости, увели представителей английского населения далеко за границы страны, и там они нашли земли более привлекательные и более богатые, чем их родина. Нужды и врожденные свойства сделали англичан купцами и колонистами, а затем фабрикантами и промышленниками, а между фабриками и колониями торговое мореходство является неизбежным звеном. Так морская сила Англии возросла. Но если Англия привлекалась к морю, то Голландия была прямо-таки гонима к нему; без моря Англия томилась бы в нужде, а Голландия попросту бы умерла. По оценке одного компетентного авторитета, почва Голландии – когда последняя была на высоте своего величия и выступала одним из главных факторов европейской политики – могла обеспечить выживание всего одной восьмой части населения страны. Фабричные производства Голландии были тогда многочисленными и значительными, но они развились гораздо позже, чем промышленно-мореходные интересы. Бедность почвы и свойства берегов заставили Голландию прежде всего обратиться к рыболовству. Затем открытие процесса соления рыбы дало превосходный продукт для экспорта и для домашнего потребления и заложило краеугольный камень ее богатства. Сделавшись торговыми мореходами как раз в то время, когда итальянские республики, под давлением Турции и вследствие открытия пути вокруг мыса Доброй Надежды, начали приходить в упадок, голландцы получили в наследство от этих республик обширную итальянскую торговлю с Левантом. Далее, благодаря благоприятному географическому положению между Францией, Балтийским и Средиземным морями, а также при устьях германских рек, они быстро захватили в свои руки почти все транспортное дело Европы. Пшеница и материалы для нужд мореходства из балтийских стран, предметы торговли Испании с ее колониями в Новом Свете, вина Франции и предметы ее прибрежной торговли – все это чуть более двух с половиной столетий назад перевозилось на судах голландского флота. Даже значительная часть английской торговли нуждалась в голландских судах. Конечно, не следует думать, что такое развитие торгового судоходства произошло только от бедности естественных ресурсов Голландии: из ничего ничто не вырастает, однако не подлежит сомнению, что именно недостаток средств для народного пропитания заставил Голландию обратить свою деятельность к морю и что искусство населения в мореходстве и обширный флот сделали страну способной воспользоваться внезапным расширением торговли и духом географических исследований, характеризовавшими эпоху, которая последовала за открытием Америки и пути в Индию вокруг мыса Доброй Надежды.

Были, конечно, и другие причины процветания Голландии, но можно сказать, что в целом оно держалось на морской силе, которая родилась из бедности. Пища голландцев, их одежда, сырье для мануфактур и даже доски, из которых они строили свои корабли (а они строили почти столько же, сколько вся остальная Европа), да и пенька для оснастки последних привозились из других стран; и во время бедственной войны с Англией в 1653 и 1654 годах, продолжавшейся восемнадцать месяцев и сопровождавшейся прекращением торгового судоходства Голландии, «источники дохода, которые всегда поддерживали богатство государства, т. е. рыболовство и торговля, почти иссякли. Фабрики закрылись, работы остановились. Зейдер-Зее [22] обратился в лес праздных мачт; страна наполнилась нищими, трава выросла на улицах, и в Амстердаме полторы тысячи домов пустовали…» Только унизительный мир спас Голландию от разорения.

Печальный этот результат показывает слабость страны, зависящей только от внешних по отношению к ней источников. За многими исключениями, вытекающими из различия условий, о которых нет нужды говорить здесь, положение Голландии в рассмотренное время немало сходно с положением Великобритании теперь, и можно назвать истинными пророками (впрочем, не пользующимися, как кажется, почетом и вниманием в своем отечестве) тех англичан, которые проповедуют, что благосостояние Англии опирается главным образом на сохранение силы за границами страны. Люди могут ощущать неудовлетворенность при недостатке политических прав, но они будут еще менее удовлетворены при недостатке хлеба. Для американцев показательно, что те же причины, которые привели Францию к известному результату в процессе развития ее морской силы, а именно простор, привлекательные свойства и богатства страны, повлияли и на развитие упомянутой силы в Соединенных Штатах Америки. Сначала наши предки владели узкой полосой земли на море, в некоторых частях плодородной, хотя и мало обработанной, территории, обладавшей гаванями и близкими к ним рыболовными банками. Эти физические условия в соединении с врожденной любовью пришлого населения к морю, передававшейся в следующие поколения вместе с английской кровью, до сих пор текущей в жилах американцев, побуждали следовать тем стремлениям и отдаваться той деятельности, которые служат основанием прочной морской силы. Почти все первоначальные колонии были на море или на одной из больших рек. Весь ввоз и вывоз направлялся к одному берегу. Интерес к морю и правильная оценка его роли в общественном благосостоянии распространялись быстро и широко; в том же направлении действовало и побуждение, более веское, чем забота об общественных интересах, – а именно факт, что обилие судостроительных материалов и незначительность доходности других предприятий сделали судоходство наивыгоднейшим делом для частных предпринимателей. Как изменились с тех пор условия, известно каждому. Центр силы теперь уже находится не на берегу моря. Книги и газеты соперничают между собой в описании удивительного развития и не вполне разработанных богатств во внутренних областях материка. Капитал там дает высшую доходность, труд находит лучшие приложения. Пограничные же области находятся в пренебрежении и политически слабы, причем берега Мексиканского залива и Тихого океана слабы абсолютно, а Атлантическое побережье слабо в сравнении с центральной долиной Миссисипи. Когда придет день, в который судоходные операции опять начнут приносить прибыль, когда обитатели трех морских границ осознают, что они слабы в военном отношении и сравнительно бедны по недостатку национального судоходства, тогда их соединенные усилия могут оказать важную услугу для восстановления нашей морской силы. До тех же пор те американцы, которые в состоянии проследить ограничения, наложенные на международную карьеру Франции недостаточным развитием морской силы, могут справедливо горевать, что это великое орудие находится в пренебрежении в их стране вследствие такого же, как во Франции, обилия отечественных богатств.

Из влияющих на морскую силу физических условий можно отметить еще форму материка, подобную форме Италии, – длинный полуостров, с центральной цепью гор, разделяющей его на две узкие полосы, вдоль которых необходимо идут пути, соединяющие различные порты. Только безусловное обладание морем может всецело обеспечить эти пути, так как невозможно знать, в каком пункте нанесет удар неприятель, ожидающийся из-за пределов видимого горизонта, но все-таки при надлежащей морской силе, центрально расположенной, может иметь место надежда своевременно атаковать враждебный флот, который будет для неприятеля и базой и средством сообщения. Длинный и узкий полуостров Флорида с портом Ки-Уэст на оконечности, будучи плоским и слабонаселенным, на первый взгляд имеет условия, подобные условиям Италии. Сходство может быть поверхностным, но кажется вероятным, что, если главным театром морской войны будет Мексиканский залив, сообщение по суше с упомянутым портом будет иметь важное значение, но такое сообщение уязвимо для нападения.

Когда море не только граничит со страною или омывает ее берега, но и разделяет ее на две или более части, то обладание морем делается не только желательным, но и существенно необходимым. Такое физическое условие способствует возникновению и развитию морского могущества страны или же делает ее бессильной. В таком именно положении находится, например, современное королевство Италия, с островами Сардиния и Сицилия; вот почему в дни своей юности и прежней финансовой слабости это королевство проявляет такие энергичные и целесообразные усилия по созданию военного флота. Уже указывалось, что при флоте, значительно превосходящем флот неприятеля, силы Италии могли бы лучше базироваться на островах, чем на материке, так как ненадежность линий сообщения на полуострове причинила бы серьезные затруднения вторгающейся армии, окруженной враждебным населением, если при этом ей будет угрожать и неприятель с моря.

Ирландское море, разделяющее Британские острова, похоже скорее на лиман, чем на настоящее море; но история показала его опасность для Соединенного Королевства: в дни Людовика XIV, когда французский флот почти равнялся соединенному английскому и голландскому, в Ирландии происходили серьезнейшие волнения, и этот остров перешел почти всецело во власть Франции и французов. Несмотря на это, Ирландское море было больше угрозой для Англии (уязвимым местом на ее путях сообщения), нежели выгодой для Франции. Последняя не решилась ввести свои линейные корабли в здешние тесные воды и направила десантные экспедиции в океанские порты на южном и западном берегах Ирландии. В решительный момент большой французский флот подошел к южному берегу Англии, где разбил наголову союзников, и в то же время двадцать пять фрегатов отправились в канал Святого Георгия [23] для действий против английских путей сообщений. Окруженная враждебным населением, английская армия в Ирландии подвергалась серьезной опасности, но была спасена битвой при Бойне и бегством короля Якова. Это выступление против путей сообщений неприятеля было чисто стратегическим и сегодня грозило бы Англии не меньшими потерями, чем в 1690 году.

Испания в том же столетии дала поучительный урок того, каким элементом слабости является для государства разделение водою на части, когда эти последние не связаны между собою надежной морской силой. Испания тогда удерживала за собой остатки своего прошлого величия – Нижние земли (Нидерланды, ныне Бельгия), Сицилию и другие итальянские владения, не говоря об обширных колониях в Новом Свете. Но так ослабела уже ее морская сила, что один голландский писатель того времени, хорошо знавший ее положение и отличавшийся светлым умом, заметил: «Вдоль всего берега Испании плавает лишь несколько голландских судов; и со времени мира 1648 года ее корабли и матросы так немногочисленны, что она начала нанимать наши суда для плаваний в Индию, тогда как прежде она тщательно старалась не допускать туда чужестранцев… Очевидно, что Вест-Индия служит желудком для Испании (ибо оттуда поступают почти все доходы) и должна соединяться с нею, как со своей головой, морской силой, а Неаполь и Нижние земли, будучи как бы руками Испании, не могут ни давать что-либо ей от себя, ни получать что-либо от нее иначе, как морем, – все это в мирное время легко может быть выполнено при посредстве наших судов, зато они же легко могут стать препятствием в военное время». Сюлли [24], великий министр Генриха IV, характеризовал Испанию своего времени как «одно из тех государств, руки и ноги которых сильны и могущественны, но сердце бесконечно слабо». С тех пор испанский флот не только потерпел множество унижений, но и, постепенно разлагаясь, совсем исчез; а с прекращением национального судоходства в Испании погибли и домашние мануфактуры. Правительство полагалось не на широкое развитие правильной торговли и промышленности, которое могло бы пережить много ударов, а на поток серебра из Америки при посредстве нескольких кораблей, без труда и часто перехватывавшихся крейсерами неприятеля. Потеря полудюжины галеонов не раз парализовывала деятельность страны на целый год.

В ходе войны с Нижними землями Испания, вследствие господства на море голландцев, вынуждена была посылать свои войска на поле боя дорогостоящим и длинным сухим путем; господство неприятеля на море довело ее до таких затруднительных обстоятельств, что по взаимному соглашению – весьма странному по взглядам нашего времени – она перевозила провиант голландскими судами, которые тем самым поддерживали врагов своей страны, но получали взамен того звонкую монету, весьма ценную в амстердамском торговом обмене. В Америке испанцы защищались сами, как могли, за каменными стенами, не получая поддержки от метрополии, а в Средиземном море они избегали серьезного поражения – главным образом вследствие пассивности Голландии, – только пока Франция и Англия не начали борьбу за преобладание. С началом же этой борьбы Нижние земли, Неаполь, Сицилия, Майорка, Гавана, Манила и Ямайка последовательно вырывались из рук Испании – морской державы без мореходства. Коротко говоря, морская ее немощность, первый симптом общего упадка, сделалась и главным фактором низвержения Испании в пропасть, из которой она все еще не совсем выбралась.

За исключением Аляски, Соединенные Штаты Америки не имеют внешних владений – ни одной пяди земли, – недоступных с суши. Контур их территории содержит мало пунктов, слабых по своему изолированному положению, и все важные части границ штатов легко доступны из внутренних областей – если дешево, то водою, если быстро, то по железным дорогам. Слабейшая граница, Тихий океан, далеко отодвинута от самого опасного из возможных врагов. Внутренние ресурсы безграничны по сравнению с настоящими нуждами; мы можем жить «на подножном корме» бесконечно долго в «нашем маленьком углу» (это выражение автор слышал от одного французского офицера). Тем не менее если в этот маленький угол вторгнется новый торговый путь через перешеек, то Соединенные Штаты Америки, в свою очередь, могут испытать жестокие последствия позднего пробуждения тех стран, что пренебрегли своей долей участия в общем наследстве всех народов – в пользовании морем.

III. Размеры территории

Последнее из тех условий, влияющих на развитие нации со стороны морской силы, которые лежат в самой стране, а не в ее населении, – это размеры территории. Указанное условие может быть описано сравнительно кратко.

В вопросе развития морской силы имеет значение не полное число квадратных миль, занимаемых страною, а длина ее береговой линии и характер гаваней. При этом следует заметить, что, при одинаковых географических и физических условиях, протяженность береговой линии служит источником силы или слабости, смотря по тому, велико или мало население. Страна в этом отношении подобна крепости, гарнизон которой должен быть всегда пропорционален ее периметру.

Недавний и известный пример находим в американской междоусобной войне. Будь население Юга столь же многочисленным, сколь оно было воинственно, а флот соответствовал бы другим ресурсам страны как морской державы, то значительная протяженность береговой линии и множество бухт были бы для южан элементами большой силы. Население Соединенных Штатов Америки и правительство того времени справедливо гордились успешностью блокады южного берега. Действительно, блокада была несомненным подвигом, однако этот подвиг оказался бы невозможен при большей численности южан и при большем их мореходном навыке. Рассматриваемый пример отражает, как уже говорилось, не способ осуществления такой блокады, а тот факт, что она возможна у берегов, население которых не только непривычно к морю, но и малочисленно. Те, кто помнит, как поддерживалась блокада и каковы были блокировавшие берег суда большую часть войны, знают, что план, правильный при наличии тогдашних обстоятельств, не мог бы осуществиться, будь у южан надлежащий флот. Рассеянные без взаимной поддержки вдоль берега, суда Севера занимали свои места поодиночке или маленькими отрядами; обширная сеть внутренних водных сообщений благоприятствовала тайному сосредоточению неприятеля. За первой линией водных сообщений были длинные лиманы и отдельные сильные крепости, благодаря которым суда южан могли всегда найти убежище и защиту и избежать преследования. Если бы южане имели флот, способный воспользоваться такими выгодами или рассеянием судов Севера, то их корабли должны были бы действовать вместе, а тогда для торговли южан открылись бы многие полезные пути. Но если южный берег, вследствие своей протяженности и обилия бухт, мог при известных условиях служить источником силы, то при отсутствии этих условий он, именно по тем же свойствам, сделался для южан обильным источником вреда. Известная история прорыва в Миссисипи являет собой наиболее яркую иллюстрацию того, что постоянно происходило на всем Юге. Неприятельские военные суда прорывались через каждое слабое место морской границы. Водные пути, поддерживавшие богатый торговый обмен отложившихся штатов в мирное время, обратились в войне против них, способствуя проникновению врага в самое сердце. Смятение, неуверенность и беспомощность царили в местностях, которые могли бы, при более счастливом стечении обстоятельств, дать нации силы бодро выдержать самую разорительную войну. Никогда морская сила не играла большей или более решительной роли, чем в борьбе, которой суждено было изменить ход мировой истории через возникновение на Северо-Американском континенте одной большой нации вместо нескольких соперничавших между собою государств. Но если правильно гордиться вполне заслуженной славой тех дней и если допустить, что величие результатов действительно явилось следствием морского преобладания, то несомненно и то, что американцы, которые понимают факты в подлинном свете, никогда не должны упускать случая и напоминать своим оптимистам-соотечественникам, что южане не только не имели флота, не только не были мореходным народом, но по своей численности существенно уступали протяженности береговой линии, которую им пришлось защищать.

IV. Численность народонаселения

После рассмотрения естественных условий страны надлежит изучить влияние на морскую силу свойств населения, и прежде всего уместно остановиться на его численности, так как этот элемент связан с только что изложенными выше соображениями. Уже отмечалось, что на морскую силу воздействует не только число квадратных миль страны, но также протяженность и характер береговой линии; подобно этому, рассматривая влияние населения, следует принимать в расчет не только полную численность, но и то, какая часть населения знакома с морем или по крайней мере с успехом может привлекаться для службы на судах и для работ по организации материальной части флота.

Например, до конца великих войн, последовавших за французской революцией, население Франции было значительно больше населения Англии, но по отношению к морской силе вообще, в мирной торговле и в боевой подготовке, Франция стояла много ниже Англии. Более всего примечателен тот факт, что при объявлении войны Франция иногда имела перевес в упомянутой подготовке, но ей не удавалось его удержать. Так, в 1778 году, когда война разгорелась, Франция посредством морского набора быстро снарядила пятьдесят линейных кораблей. Напротив, Англия – по причине рассеяния по всему земному шару того самого флота, на который ее морская сила так надежно опиралась, – испытывала огромные затруднения при комплектовании всего сорока кораблей в своих водах; но в 1782 году она имела уже сто двадцать кораблей в море или на выходе в море, тогда как Франция за всю войну не смогла увеличить численность своего флота свыше семидесяти одного судна. Затем, в 1840 году, когда обе нации были, так сказать, на краю войны в Леванте, один весьма образованный офицер того времени, прославляя блестящее состояние французского флота и выдающиеся качества его адмирала, а также выражая веру в благоприятный для Франции результат столкновения с равночисленным неприятелем, отмечал: «За эскадрой из двадцати одного линейного корабля, которую мы могли тогда снарядить, не было резерва, и ни один корабль сверх означенных не мог быть готовым к кампании ранее как через шесть месяцев». Такое положение дел было следствием недостатка судов и ненадлежащего снабжения, хотя указанный недостаток, конечно, ощущался. «Наш морской набор, – продолжал тот же офицер, – был истощен (снаряжением двадцати одного корабля), а постоянный набор, введенный во всех округах, не мог утолить желание правительства освежить и пополнить новыми силами комплект людей, которые уже более трех лет провели в крейсерстве».

Изложенные факты указывают на отличие так называемой запасной, или резервной, силы Англии от такой же силы Франции – отличие даже большее, чем кажется при поверхностном взгляде. Причину надо искать в том обстоятельстве, что в стране с широким развитием национального судоходства значительная часть населения занята не только службой на судах, но и теми промыслами и ремеслами, которые облегчают организацию и содержание в исправности материальной части флота или вообще более или менее связаны с требованиями морского дела. Такие родственные ремесла и промыслы явно развивают в населении способность осваиваться со службой на море с первых же шагов. Существует анекдот, отражающий любопытный взгляд одного из замечательных моряков Англии, сэра Эдуарда Пеллью. С началом войны в 1793 году сказался обычный недостаток в матросах. Горя желанием идти в море, но не имея возможности пополнить недочет в команде иначе как людьми, незнакомыми с морем, Пеллью приказал своим офицерам вербовать экипаж из корнуоллских рудокопов, полагая на основании лично известной ему опасности и трудности их профессии, что они легко приспособятся к суровым требованиям морской службы. Результат вскоре оправдал его предположения, потому что, избежав этим единственно возможным путем замедления, он имел счастье захватить первый фрегат, взятый в этой войне в одиночном бою, и особенно поучительно, что, хотя он пробыл в кампании всего несколько недель, а его противник – более года, потери, с обеих сторон тяжелые, были почти равными.

Может быть, скажут, что такая резервная сила теперь почти потеряла то значение, какое имела раньше, – потому, что современные корабли и оружие требуют долгого времени для изготовления, и потому, что современные государства задаются целью быть готовыми при объявлении войны употребить в дело всю свою вооруженную силу с такой быстротой, чтобы нанести противнику удар прежде, чем он будет в состоянии организовать равносильное сопротивление. Говоря фигурально, обороняющаяся сторона не успеет развить всю свою потенциальную энергию для оказания полного сопротивления: удар падет на организованный военный флот, а если тот поддастся, то солидность остальной структуры не послужит ничему. До некоторой степени это верно, но было верно и всегда, пусть и в меньшей степени, чем сегодня. Допустим, в столкновении между собою двух флотов, которые практически представляют всю наличную силу воюющих наций, один уничтожен, тогда как другой сохранил способность к дальнейшим действиям – в таком случае в настоящее время можно лишь надеяться, что побежденная сторона сумеет восстановить свой флот в течение войны, а бедственность результата для нее будет поэтому пропорциональна зависимости от морской силы. Трафальгарская битва, потерпи Англия поражение, была бы для нее гораздо более фатальным ударом, чем произошло в действительности для Франции, при условии, что участвовавший в деле английский флот представлял бы, как это имело место по отношению к союзному флоту, ядро силы нации. Трафальгар в таком случае стал бы для Англии тем, чем были Аустерлиц для Австрии и Йена для Пруссии. Англия понесла бы существенный урон из-за уничтожения или дезорганизации ее военных сил, что, как полагают, и было желанной целью Наполеона.

Но указывают ли последствия таких исключительных бедствий в прошлом на малое значение той резервной силы, основанной на числе жителей, способных к известному роду военной службы, о которой здесь говорится? Упомянутые удары наносились людьми исключительного гения, во главе вооруженных отрядов исключительной подготовки, имевших престиж esprit de corps [25], и, кроме того, обращались на противников, более или менее деморализованных сознанием своей сравнительной слабости под впечатлением предшествовавших поражений. Аустерлицкому бою незадолго до того предшествовало Ульмское сражение, где тридцать тысяч австрийцев сложили оружие без боя, а история нескольких предыдущих лет полнилась поражениями Австрии и успехами Франции. Трафальгарская битва последовала за крейсерством, справедливо названным кампанией почти постоянных неудач, а несколько ранее, но тоже сравнительно недавно, состоялись памятные для союзного флота поражения – испанцев при Сент-Винсенте и французов при Абукире. За исключением битвы под Йеной, эти поражения были не просто бедствиями, но окончательными ударами для побежденных; в Йенской же кампании имело место такое неравенство условий противников по численности, по вооружению и по общей подготовке к войне, которое делает последствия ее менее приложимыми к обсуждению возможного результата единичной победы.

Англия в настоящее время является величайшей морской державой в мире, при паре и железе она удержала то превосходство, какое имела в дни парусов и дерева. Франция и Англия обладают самыми крупными военными флотами среди всех держав, и вопрос о том, который из двух сильнее, еще настолько открыт, что эти страны могут считаться равносильными в материальной подготовке к морской войне. Зададимся вопросом: можно ли предположить такое различие в личном составе названных флотов или в подготовке, при котором вероятным результатом одной битвы между ними или одной кампании будет решительное неравенство? Если нет, то выступит на сцену резервная сила, сначала организованный резерв, затем резерв мореходного населения, резерв технической подготовки и резерв материального богатства. До некоторой степени, кажется, забывают, что первенство Англии в технике дает ей резерв механиков, которые легко могут ознакомиться с техническими требованиями службы на современных броненосцах; так как война ляжет бременем на торговлю и промышленность, то образуется избыток незанятых матросов и механиков, которые облегчат комплектование военных кораблей.

Весь вопрос о значении резерва, организованного или неорганизованного, сводится к следующему: допускают ли современные условия войны вероятность того, что из двух почти равносильных противников один будет так ослаблен в одну кампанию, что удастся достигнуть решительного результата? Морская война пока не дает ответа. Поразительные успехи действий Пруссии против Австрии и Германии против Франции должны, кажется, рассматриваться как результат столкновений сильнейших наций с гораздо более слабейшими, и не важно, объясняется ли слабость последних естественными причинами или недееспособностью правителей. Как повлияла бы на исход русско-турецкой войны задержка войск, подобная той, что имела место под Плевной, если бы в Турции был какой-либо резерв национальной силы, который она могла бы призвать?

Если время, как это всюду допускается, есть главный фактор на войне, то государствам, дух народа в которых, по существу, не военный и население которых, как всякое свободное население, противится оплате больших военных взносов, надлежит заботиться о том, чтобы, по крайней мере, быть достаточно сильными для выигрыша времени: это позволит обратить энергию и способности своих граждан на новые виды деятельности, обусловленные войной. Когда наличная сила государства, морская или сухопутная, достаточна для достижения этой цели даже при невыгодных условиях, то страна может положиться на свои естественные источники, обращаясь к каждому из них по потребности – к численности населения, к его богатству, к его способностям всякого рода. Но если, с другой стороны, военная сила государства может быть быстро разбита, то даже при обладании самыми богатыми источниками естественной силы не спастись от условий не только унизительных, но и таких, которые отсрочат возможность реванша до отдаленного будущего. «Если то-то и то-то можно затянуть, то дело может быть спасено или исполнено» – так часто утверждается на более ограниченном театре войны; а о больном нередко говорят: «Если пациент сможет пережить такой-то кризис, то сильная натура позволит ему оправиться».

Англия до некоторой степени является сегодня одним из таких государств. Голландия тоже входила в их число; она не хотела платить и спаслась от разорения, будучи на волосок от краха. «Никогда, ни в мирное время, ни под страхом гибели, – писал о голландцах их великий государственный деятель де Витт [26], – не примут они решений, которые обязывали бы к долговременным денежным жертвам. Характер голландца таков, что, если опасность не предстанет перед ним лицом к лицу, он не выложит из кармана денег для собственной обороны. Мне приходится иметь дело с народом, который, будучи щедр до расточительности там, где следовало бы быть экономным, часто бережлив до скупости там, где следовало бы тратить щедро».

Всему миру известно, что и наша страна не свободна от такого упрека. Соединенные Штаты Америки не имеют такого оплота, за которым они могли бы выиграть время для развития резервной силы. Что касается мореходного населения, отвечающего возможным нуждам, то где оно? Такой ресурс, пропорциональный береговой линии и населению страны, можно отыскать лишь в национальном торговом мореходстве и в связанной с ним промышленности, которые в настоящее время едва ли у нас существуют. Не имеет значения при этом, будет ли экипаж таких судов комплектоваться из местных уроженцев или из иностранцев, лишь бы он был привязан к нашему флагу и лишь бы морская сила страны была достаточна для того, чтобы дать большинству этих судов возможность в случае войны возвратиться домой из иностранных вод. Если иностранцы тысячами допускаются к голосованию, то отчего они не могут занимать боевые места на палубе корабля?

Хотя в рассуждениях наших мы несколько уклонились в сторону, но все-таки их можно считать достаточными для вывода, что многочисленное население, занятое промыслами, связанными с мореходством, представляет ныне, как представляло и прежде, важный элемент морской силы, а Соединенным Штатам Америки недостает этого элемента, из-за чего нужно всемерно развивать обширную торговлю под национальным флагом.

V. Национальный характер

Рассмотрим теперь влияние национального характера и способностей населения на развитие морской силы.

Если морская сила действительно опирается на мирную и обширную торговлю, то стремление к коммерческой деятельности должно быть отличительной чертой наций, которые в то или другое время преуспевали на море. История подтверждает это почти без исключений; за исключением римлян, мы не находим ни одного серьезного примера, противоречащего этому заключению.

Все люди более или менее любят деньги и добиваются материальных приобретений, но способы, или пути, которыми они идут к этой цели, всегда оказывают существенное влияние на торговую деятельность и на историю населяемой ими страны.

Если можно верить истории, то путь, каким испанцы и родственные им португальцы искали богатств, не только оставил след в их национальном характере, но оказался фатальным для здорового роста торговли, для промышленности, на которую торговля опирается, и, наконец, для того национального богатства, которое этим ложным путем стяжалось. Жажда приобретений переросла у них в жестокую алчность; они искали в новооткрытых землях, обеспечивших развитие коммерческого и морского дела в других странах Европы, не новое поле промышленности, не здоровое возбуждение духа исследования и жажды приключений, а серебро и золото. Они имели много великих качеств: были смелыми, предприимчивыми, умеренными, терпеливыми в страданиях, пылкими и одаренными развитым национальным чувством. Присоединим сюда выгоды географического положения Испании, ее хорошо расположенные порты, а также факт, что она первая заняла обширные и богатые земли Нового Света, долго оставаясь без соперников, так что сто лет после открытия Америки была первенствующим государством в Европе; ввиду сказанного справедливо было ожидать, что она займет и первое место между морскими державами. Результат, как все знают, оказался противоположным. Со времен сражения при Лепанто в 1571 году страницы истории Испании, несмотря на участие страны во многих войнах, не освещены ни единой сколько-нибудь серьезной по своим последствиям морской победой. Упадок торгового судоходства достаточно объясняет горькую и иногда смешную немощность испанских моряков на палубах военных кораблей. Без сомнения, такой результат не следует приписывать одной только причине. Без сомнения, правительство Испании во многих отношениях затрудняло и подавляло свободное и здоровое развитие частной предприимчивости, но характер великого народа ломает или сам формирует характер своего правительства, и едва ли можно сомневаться, что, имей народ склонность к торговле, само правительство увлеклось бы тем же течением. Обширное поле колоний было удалено от центра того деспотизма, который вредил росту старой Испании. В самом деле, тысячи испанцев – как рабочего, так и высшего классов – оставляли родину, и промыслы на чужбине позволяли посылать домой мало что, кроме денег или товара малого объема, не требовавшего судов большой грузовой вместимости. Метрополия сама производила разве что шерсть, плоды и добывала железо; ее мануфактуры были ничтожны, промышленность страдала, население постоянно уменьшалось. Она и ее колонии встали в такую зависимость от Голландии по отношению к необходимым предметам жизненного потребления, что для оплаты последних продуктов скудной местной промышленности уже недоставало. «Голландские купцы, – пишет современник, – которые разносят деньги во все уголки света для покупки товаров, должны из этой единственной страны Европы вывозить деньги, получающиеся за ввозимые туда продукты». Таким образом, богатство, столь желанное для испанцев, лихорадочно его домогавшихся, быстро уходило из их рук. Уже указывалось, как слаба была Испания с военной точки зрения вследствие упадка ее мореходства. Богатство страны, транспортировавшееся в малом объеме на небольшом числе судов, которые следовали более или менее установившимися путями, легко подвергалось захвату со стороны неприятеля, и эти набеги тут же парализовывали «нервы войны». Между тем богатства Англии и Голландии, рассеянные на тысячах кораблей во всех частях света, выдерживали множество тяжких ударов на протяжении многих изнурительных войн и притом возрастали, хотя и не без болезней. Португалия, судьбы которой тесно связаны с судьбами Испании в наиболее критический период ее истории, тоже стремится, как говорят, под гору; хотя в начале соперничества за морское могущество она стояла во главе всех европейских стран, но потом далеко отстала. «Рудники Бразилии сделались источником разорения для Португалии, как рудники Мексики и Перу – для Испании; все мануфактуры подверглись пагубному презрению, скоро Англия начала снабжать Португалию не только тканями, но и товарами всякого рода, даже соленой рыбой и зерном. Разгоряченные жаждой золота, португальцы забросили саму обработку своей почвы, виноградники Порту в конце концов скупили англичане на бразильское золото, которое проходило через Португалию для того, чтобы рассыпаться по Англии». Нас уверяют, что за пятьдесят лет целых пятьсот миллионов долларов «извлечено из бразильских рудников» и что по истечении этого срока в Португалии осталось всего двадцать пять миллионов в звонкой монете», – вот поразительный пример различия между богатством действительным и мнимым.

Англичане и голландцы жаждали приобретений не менее, чем южные нации. Тех и других называли «нациями лавочников», но эта насмешка, в той мере, в какой она справедлива, делает честь их благоразумию и добросовестности. Они были не менее смелыми, предприимчивыми и терпеливыми, чем испанцы и португальцы. Они даже были более терпеливы и настойчивы, ибо искали богатства не мечом, который сулил, по-видимому, скорейший результат, а трудом, то есть путем долгим, но верным, что, собственно, и послужило причиной для вышеприведенного прозвища. Но англичане и голландцы, принадлежа к одной и той же расе, обладали всегда и другими качествами, не менее важными, чем поименованные выше; таких качеств испанцы и португальцы лишены, а они, вместе с географическим положением самих стран, побуждали к развитию мореходных сил. Это всегда были деловые люди – промышленники, производители, негоцианты. Поэтому, как на родине, так и за границей, поселяясь ли на землях цивилизованных наций, во владениях варварских восточных правителей или в основанных ими самими колониях, они везде старались воспользоваться всеми местными ресурсами, которые старались приумножать. Острый инстинкт прирожденного купца – лавочника, если хотите, – постоянно побуждал к поискам предметов для обмена, и это побуждение, в соединении с трудолюбием, свойственным целым поколениям, неизбежно делало их производителями. Дома они становились великими фабрикантами, а за границей, там, где они первенствовали, земля постоянно богатела, продукты ее умножались, и необходимый обмен между метрополией и колониями требовал все большего и большего количества судов. Судоходство поэтому возрастало вместе с требованиями торговли, и нации с меньшей способностью к мореходной предприимчивости – даже сама Франция, как ни велика она была, – начали нуждаться в их продуктах и в их судах. Так они многими путями приближались к достижению могущества на море. Эти природные устремления и это развитие, конечно, по временам уклонялись в сторону и серьезно задерживались вмешательством других держав, ревниво относившихся к такому процветанию Англии, какого их население могло добиться лишь путем искусственной поддержки; о последней мы будем говорить при разборе влияния характера правительства на морскую силу.

Склонность к торговой деятельности, в том числе необходимое производство предметов для торговли, составляет национальную характеристику, в высшей степени важную для развития морской силы, так как маловероятно, чтобы при такой склонности и соответствующих морских границах нация могла бы испугаться опасностей моря или иных неудобств мореплавания и пренебречь стяжанием богатств через океанскую торговлю. Конечно, богатство приобретается разными путями, но тогда оно не приводит к развитию морской силы. Возьмем для примера Францию. Это чудная страна с трудолюбивым населением и превосходным положением. Французский флот переживал известные периоды большой славы и даже в дни своего упадка никогда не обесчещивал военной репутации, столь дорогой для наций. Тем не менее как морское государство, надежно опирающееся на широкий базис морской торговли, Франция в сравнении с другими историческими морскими державами никогда не занимала положения по-настоящему значимого. Главная причина в отношении свойств народа заключается в способах, какими народ добывает богатства. Испания и Португалия искали обогащения в добывании золота из недр земли, а характер французского народа заставляет идти к благосостоянию путем бережливости, экономии, накопления. Говорят, что труднее сохранить состояние, чем его составить. Может быть, так и есть; но отважный темперамент, побуждающий рисковать наличным ради большего, имеет много общего с тем духом предприимчивости, который завоевывает мир для торговли. Осторожность и стремление к экономии, действия робкие, подразумевающие уверенность в успехе, могут привести к общему благосостоянию в малом масштабе, но не к развитию внешней торговли и мореходных интересов. Для иллюстрации сказанного приведем пример, придавая ему только то значение, какое он заслуживает.

Один французский офицер, разговаривая с автором о Панамском канале, сказал: «Я имею две акции в этом предприятии. Во Франции мы не поступаем так, как у вас, где большое число акций сосредоточивается в руках немногих. У нас многие берут одну или всего несколько штук. Когда акции появились на рынке, то жена посоветовала мне купить одну для себя и одну для нее». По отношению к обеспечению личного достатка человека такое благоразумие, без сомнения, оправданно; однако когда излишняя осторожность или финансовая робость становятся национальной чертой, то они неизбежно начинают ограничивать национальные торговые предприятия и судоходство. Осторожность в денежных делах в приложениях к другим сторонам жизни ограничила деторождение и почти остановила прирост населения Франции.

1 Томас Арнольд (1795–1842) – британский историк античности, отец поэта М. Арнольда. – Примеч. ред.

2 Э. Ш. Кризи (1812–1878) – британский историк, автор ряда книг, в том числе работы «Пятнадцать важнейших сражений мировой истории» (1851). – Примеч. ред.

3 Публий Корнелий Сципион Африканский (или Старший, 235 до н. э. – 183 до н. э.) – римский военачальник и политический деятель, консул, победитель карфагенян. Артур Уэлсли, герцог Веллингтон (1769–1852) – британский полководец и государственный деятель, «победитель Наполеона» при Ватерлоо, впоследствии премьер-министр Великобритании. О флотоводцах и о морских историках см. Биографический справочник. – Примеч. ред.

4 Так, Гермократ из Сиракуз, предлагавший для отражения афинского нападения на этот город (413 г. до н. э.) приказать флоту выйти навстречу и держаться на фланге линии продвижения врага, говорил: «Из-за долгого пути они едва ли смогут держать боевой строй, и их медленно, по частям подходящая эскадра будет легко уязвима для атаки. Даже если они, облегчив свои корабли и действуя веслами, встретят нас сомкнутым строем, то мы атакуем их, когда они будут утомлены переходом. Если же мы предпочтем уклониться от боя, то можем отступить… И если они, высадившись с малым запасом провианта, захотят дать сражение, то будут страдать от голода в этих пустынных местах. Там мы сможем их блокировать, а если, пытаясь прорваться, они поплывут дальше вдоль побережья, то им придется бросить свои транспортные суда» (Фукидид. История. Перевод Г. Стратановского. – Ред.). – Примеч. авт.

5 То есть таран – у галеры ее острый нос. – Примеч. ред.

6 Автор считает необходимым подчеркнуть, что он не является сторонником сложных тактических маневров, которые выливаются в бесплодные движения. Он полагает, что флот, стремящийся к решительным результатам, должен идти на сближение с противником, но не ранее, чем создаст себе благоприятные условия для столкновения (такое преимущество достигается маневрированием и выпадает на долю того, у кого выучка личного состава и руководство стоят на высоте). На практике сражения, в которых противники очертя голову бросались друг на друга, столь же часто оставались безрезультатными, как и самые робкие тактические маневры. – Примеч. авт.

7 Карронада – гладкоствольная чугунная пушка большого калибра, применялась на кораблях и в береговой артиллерии. – Примеч. ред.

8 Говорят, что корабль находится на ветре или имеет преимущество наветренного положения, когда ветер позволяет ему идти прямо на противника и не позволяет последнему идти прямо на него. Наиболее характерным примером такого преимущества является тот случай, когда ветер дует прямо от одного корабля к другому; но наветренное положение далеко не ограничивается этим случаем. Если подветренное судно принять за центр круга, то противник его может занять наветренное положение, находясь в любой точке почти трех восьмых площади этого круга. – Примеч. авт. (Упрощая: в морской терминологии времен парусного флота положения определялись так: сторона в том направлении, откуда дует ветер, называлась наветренной, а сторона в том направлении, куда дует ветер, – подветренной. – Примеч. ред.)

9 См. авторское примечание и цитату из Фукидида выше. – Примеч. ред.

10 Титул адмирала Д. Джервиса. – Примеч. ред.

11 То есть в проливе Ла-Манш. – Примеч. ред.

12 Ныне Пондичерри (Пудучерри) – территория в Индии, бывшая Французская Индия, с одноименным городом в качестве административного центра. – Примеч. ред.

13 Наваринское сражение между Турцией и западными державами (1827) имело место близ того же пункта. – Примеч. авт.

14 Фаланга – особая форма боевого воинского строя, принятая в древней Македонии; благодаря победам царя Александра Великого название «фаланга» сделалось именем нарицательным, обозначающим сокрушительную сухопутную силу. – Примеч. ред.

15 «Сдерживающей» называется такая сила, которой в военных комбинациях предназначена роль сдерживать или замедлять движение части неприятельской армии или армий, пока главные силы заняты в другом месте. – Примеч. авт.

16 Генрих (Антуан-Анри) Жомини (1779–1869) – швейцарский военный, генерал, один из крупнейших военных теоретиков XIX века. – Примеч. ред.

17 То есть французский средиземноморский флот; во Франции той эпохи эскадры боевых кораблей распределялись по главным портам – Тулону, Бресту и Кале. – Примеч. ред.

18 Имеется в виду Панамский канал, который строился с 1904 по 1914 г. – Примеч. ред.

19 Само выражение, собственно, означает каперство, или приватирство; но в применении к условиям нашего времени мы будем переводить это выражение термином «крейсерская война», так как: 1) оно говорит о таком способе ведения войны, который требует для своего выполнения судов особого типа – крейсеров; 2) по Парижскому договору 1856 года каперство, т. е. вооружение частными лицами судов, с разрешения и утверждения правительства, для действия против неприятельских торговых судов, официально отменено. – Примеч. авт.

20 Под базой постоянных операций понимается страна, откуда исходят все ресурсы, где соединяются важные линии сообщений по суше и по воде, где находятся арсеналы и вооруженные посты. – Примеч. авт.

21 Джон Бургойн (1722–1792) – британский генерал, главнокомандующий колониальными войсками в Канаде, в 1777 г. был разгромлен повстанцами в битве у Саратоги. – Примеч. ред.

22 Зейдер-Зее (Зейдерзее и Зейдерзе) – мелководный залив Северного моря у побережья Нидерландов. В XX столетии был перегорожен дамбой и фактически превратился в озеро. – Примеч. ред.

23 Морской пролив между Ирландским и Кельтским морями (по суше – между Ирландией и западным побережьем Уэльса); якобы этим каналом некогда приплыл в Британию из Византии святой Георгий. – Примеч. ред.

24 Максимильен де Бетюн, герцог де Сюлли (1560–1641) – французский государственный деятель, глава кабинета министров, финансист и дипломат. – Примеч. ред.

25 Корпоративного духа (фр.). – Примеч. ред.

26 Ян де Витт (1625–1672) – голландский политик, фактический глава государства Соединенных провинций в эпоху англо-голландских войн. – Примеч. ред.

Вход для пользователей

Меню

Читать онлайн Влияние морской силы на историю бесплатно

Предисловие автора

Введение

Глава I Элементы морского могущества

Вход для пользователей

Глава I

Элементы морского могущества