Читать онлайн И тогда она исчезла бесплатно

1

Открыв дверь своим ключом, Лорел вошла в квартиру дочери. Внутри было темно и мрачно, хотя день выдался довольно ярким. Окно в сад закрывали переплетенные, как паутина, стебли глицинии, а другую сторону квартиры почти полностью затенял маленький лесок, наступавший прямо на дом.

Покупка этой квартиры была импульсивным поступком. Ханна только что получила первую в жизни премию и хотела превратить ее во что-то материальное, прежде чем деньги успеют испариться. Когда она смотрела квартиру, та была наполнена красивыми вещами. Но предыдущие владельцы уехали, забрав всю обстановку. А у Ханны совсем не было времени на покупку мебели, и ее квартира была похожа на жилище то ли разведенки, то ли человека с минимумом потребительских желаний. Такого, кто довольствуется малым и не больно заботится о благоустройстве и процветании своего дома. Как видно, квартира была для Ханны не больше, чем просто хорошим гостиничным номером – потому-то она и не возражала, что в ее отсутствие мать приходит делать уборку.

Через прихожую с выцветшими обоями Лорел прошла, как обычно, прямо в кухню и достала из-под раковины средства для уборки. Похоже, Ханна не ночевала дома. На столе ни одной молочной брызги. В раковине нет миски с остатками мюслей со сливами. На подоконнике не валяется полуоткрытый тюбик с тушью и не стоит увеличительное косметическое зеркало. Ледяной холод пронизал позвоночник Лорел. По вечерам Ханна всегда возвращалась домой. Ей просто больше некуда было идти. Лорел кинулась к своей сумочке и лихорадочно вытащила телефон. Дрожащими пальцами набрала номер Ханны и пошатнулась, когда вызов перешел на голосовую почту. Такое бывало только, когда Ханна работала. Телефон выпал из рук Лорел, угодил на край ее туфли и только потому не разбился.

– Дерьмо, – прошипела она едва слышно, подняв трубку и слепо уставившись на нее. – Вот дерьмо.

Лорел некому было звонить, некого спросить: «Ты не видел Ханну? Не знаешь, где она?» Так уж сложилась жизнь. Почти совсем нет ни родных, ни знакомых. Лишь тут и там крохотные островки незатейливой жизни.

Но может быть и так, что Ханна встретила мужчину. Хотя вряд ли. У нее не было парня. Ни одного. Никогда. Давным-давно один знакомый выдвинул теорию, что, если у Ханны появится парень, она будет чувствовать слишком большую вину перед своей младшей сестрой – ведь у той такого никогда не будет. Та же самая теория объясняет, почему Ханна ведет столь жалкую, едва заметную общественную жизнь.

Тут сознание Лорел как бы раздвоилось: она слишком остро реагирует на все, что касается дочери – и в то же время вовсе не слишком остро. Когда твой ребенок однажды утром выходит из дома с рюкзаком, набитым книгами, чтобы потрудиться в библиотеке, до которой идти-то всего пятнадцать минут, и не возвращается домой, то нет такой вещи, как «ты слишком остро реагируешь». И если в кухне Ханны нет в раковине миски с остатками мюслей, а Лорел уже представляет, как ее взрослая дочь лежит мертвая где-то в канаве, – то этот страх обоснован жизненным опытом Лорел.

Она ввела имя компании Ханны в поисковик и нажала ссылку с номером телефона. Робот перевел ее звонок на добавочный номер Ханны, и Лорел затаила дыхание.

– Алло. Говорит Ханна Мэк.

Вот и голос дочери! Одновременно бесцеремонный и бесхарактерный.

Лорел ничего не сказала. Только коснулась кнопки отмены вызова и бросила телефон в сумку. Затем открыла посудомоечную машину Ханны и начала ее разгружать.

2

Какой была жизнь Лорел десять лет назад, когда у нее было трое детей, а не двое? Просыпалась ли она каждое утро, наполненная радостью бытия? Нет. Нет. И нет. Лорел была одной из тех, кто всегда считает, что «стакан наполовину пуст». Она находила на что пожаловаться, даже при приятнейшем развитии событий, и могла свести радость от хороших новостей в краткий миг, а за ним шло новое тягостное беспокойство.

Каждое утро она считала, что плохо спала, даже если на самом деле сон был хорошим. Она волновалась, что у нее много жира на животе, что волосы чересчур длинные или слишком короткие, что дом у нее огромный или, напротив, крошечный. Что на ее банковском счете совсем мало денег, а муж обленился до предела. Что дети ведут себя слишком шумно или подозрительно тихо, что совсем скоро они уедут из дома или вообще никогда не покинут дом, а останутся в нем навсегда.

Не успев проснуться, Лорел тут же замечала, что ее черная юбка, которую она повесила на спинку стула в спальне, покрыта белой кошачьей шерстью.

Что опять потерялась тапка, а у Ханны мешки под глазами.

Что сваленные в кучу вещи почти месяц ждут, когда же их отнесут в химчистку на соседней улице.

Что в прихожей порвались обои.

Что на подбородке достигшего половой зрелости Джейка жутко противный пушок.

Что корм залежался в кошачьей мисочке и начал попахивать, а мусор, кажется, никто и не думает выносить – до чего же все ленивы, просто утрамбовывают отходы в ведре!

И ведь никто не хочет убирать квартиру, сваливая работы по дому на Лорел, – домочадцы знай себе утыкаются носами в плоский телевизор, не обращая внимания ни на что другое.

Именно так Лорел воспринимала свою идеальную жизнь: как вереницу неприятных запахов и невыполненных обязанностей, пустячных забот и просроченных счетов.

И вот однажды утром ее дочка, ее Золотая девочка, ее младшенькая, ее кровиночка, ее вторая половинка, ее гордость и радость покинула дом и не вернулась.

И что Лорел чувствовала в те первые мучительно текущие часы? Что наполняло ее мозг, ее сердце, заменяя все мелкие проблемы? Ужас. Отчаяние. Мука. Смятение. Горе. Страх. Разбитое сердце. Все, что можно выразить этими самыми драматичными словами, но даже их было недостаточно, чтобы описать ее жуткое состояние.

– Она у Тео, – сказал Пол. – Почему бы тебе не позвонить его маме?

Но Лорел уже поняла, что дочь не заходила к Тео – ведь ее последний разговор с мамой был таким:

– Я вернусь как раз к ланчу. Лазанья осталась?

– Ровно одна порция.

– Не дай Ханне добраться до нее! Или Джейку! Обещай!

– Обещаю.

Потом раздался щелчок входной двери, означающий, что в доме стало на одного человека меньше. На того, кто мог бы зарядить посудомоечную машину, или позвонить по телефону, или отнести Лемсип – лекарство от простуды – наверх, простуженному Полу. Все эти вещи раньше казались Лорел самыми надоедливыми в жизни.

– Пол простудился.

Скольким людям Лорел сказала это вчера и позавчера? Устало вздыхала, закатывала глаза: «Пол простудился».

Такова моя ноша. Моя жизнь. Пожалейте меня.

Но маме Тео Лорел все же позвонила.

– Нет, – сказала Бекки Гудмен, – ее у нас нет. Очень жаль. Тео толчется здесь целый день, и мы вообще ничего не слышали об Элли. Дайте мне знать, если я могу что-то для вас сделать…

К тому времени, когда день начал клониться к вечеру, Лорел успела обзвонить всех друзей Элли и зайти в библиотеку. Там дали просмотреть видеозаписи камер наблюдения – Лорел убедилась, что Элли сегодня не заходила. Когда солнце село и дом погрузился в прохладную темноту, разрываемую каждые несколько минут беззвучными голубыми вспышками далекой грозы, Лорел, наконец, уступила изводящему страху, который рос внутри нее весь день, и вызвала полицию.

Тогда-то Лорел в первый раз возненавидела Пола. В халате, босой, пахнущий простынями и соплями, он без конца фыркал и сморкался. Из его ноздрей вырывалось ужасное бульканье, изо рта – тяжелое дыхание, похожее на предсмертные муки страшного чудища. Все это ударяло по сверхчувствительным ушам Лорел.

– Оденься, – велела она. – Прошу тебя.

Он согласился, словно запуганный ребенок, и через несколько минут спустился, одетый в светлую футболку и шорты защитного цвета. Неправильно. Неправильно. Неправильно. Неправильно.

– И высморкайся, – приказала она. – Как следует. Чтобы в носу совсем ничего не осталось.

Пол последовал ее инструкциям. Она с презрением смотрела, как он комкает бумажные носовые платки и с побитым видом плетется в кухню, чтобы бросить их в мусорное ведро.

Вскоре приехала полиция.

И началось.

Началось то, что так никогда и не закончилось.

Лорел иногда спрашивала себя: было бы все иначе, если бы в тот день Пол не был простужен, по первому же ее звонку примчался с работы в своем элегантном костюме, полный сил и энергии, если бы он сидел рядом с ней, а его руки обвивали ее плечи, крепко прижимая к себе, если бы он не пыхтел, не хлюпал носом и не испугался? Смогли бы они пройти через это? Или было бы что-то еще, что заставило ее ненавидеть его?

Полиция уехала в восемь тридцать. Вскоре у кухонной двери появилась Ханна.

– Мама, – сказала она извиняющимся тоном. – Я проголодалась.

– Прости, – откликнулась Лорел и взглянула через кухню на часы. – Господи, да ты, верно, умираешь с голоду. – Она с трудом поднялась и, будто слепая, вместе с дочерью на ощупь исследовала содержимое холодильника.

– Это можно? – спросила Ханна, вытаскивая пластиковый контейнер с остатками лазаньи.

– Нет. – Лорел с силой задвинула его обратно. Ханна с удивлением заморгала.

– Почему нет?

– Просто нет, – уже мягче произнесла Лорел.

Потом приготовила тост с бобами, села и стала смотреть, как Ханна ест. Ханна. Средний ребенок. Дочь. Трудная. Утомляющая. С такой не хотелось бы застрять на необитаемом острове. И ужасная мысль пронзила Лорел так быстро, что она едва осознала ее.

Это ты должна была пропасть без вести, а Элли сидеть здесь и есть эти бобы на тосте.

Лорел мягко коснулась щеки Ханны ладонью и вышла из кухни.

3

В прошлом

Плохую оценку по математике Элли ни в коем случае не должна была получить. Если бы она работала усерднее, была умнее, если бы не устала так сильно в день теста, не чувствовала бы себя такой рассеянной, не зевала бы бо́льшую часть времени вместо того, чтобы сосредоточиться на работе, если бы вместо B+ она получила бы А, – то ничего бы не произошло. И если бы еще раньше, задолго до того плохого теста, она бы влюбилась не в Тео, а в обычного мальчика, не особо сильного в математике, кого бы не заботили результаты теста, у кого бы не было амбиций – а еще лучше, если бы вообще ни в кого не влюбилась! – то она бы не чувствовала, что ей нужно стать столь же хорошей, как Тео, или даже лучше. Она была бы рада получить B+, и вечером не стала бы умолять маму нанять репетитора по математике.

Вот и первая петелька на нити времени. С нее-то все и началось. Давно, в январе, в среду днем, в четыре тридцать или около того.

Элли пришла домой не в настроении. Такое случалось часто. Она никогда не планировала этого. Просто само так выходило. В ту же минуту, когда она видела маму или слышала ее голос, Элли начинала раздражаться, а затем из нее вылетало все, чего она не могла сказать или сделать за весь учебный день – потому что в школе Элли считалась хорошей девочкой, и если у тебя такая репутация, с ней шутить нельзя.

Бросая сумку на скамью в прихожей, Элли объявила:

– Мой учитель математики дерьмо. Сущее дерьмо. Ненавижу!

На самом деле это было неправдой. Она ненавидела не учителя, а себя за свою неудачу. Но разве такое можно сказать?

Мама, не отходя от раковины, спросила:

– Что случилось, милая?

– Я только что тебе сказала! – Элли толком ничего не сказала, но это не имело никакого значения. – Мой учитель математики просто идиот. Я провалю экзамены GCSE[1]. Мне и вправду нужен репетитор. Без него никак.

Она вошла в кухню и с наигранной обреченностью плюхнулась на стул.

– Мы не можем позволить себе репетитора, – возразила мама. – Почему бы тебе не вступить в математической кружок и заниматься там после уроков?

Вот и еще одна петелька. Если бы Элли не была таким избалованным ребенком, если бы не ожидала, что мама взмахнет волшебной палочкой и решит все проблемы дочери, если бы у Элли было хоть малейшее понятие о финансовом положении родителей, если бы она беспокоилась о ком-нибудь, кроме себя, то на этом разговор бы и закончился. Элли сказала бы: «Хорошо. Я все понимаю. Так я и сделаю».

Но она так не сказала. Она напирала, напирала и напирала. Давила, давила и давила. Даже предложила платить за репетитора из своих карманных денег. Упомянула куда более бедных ребят из ее класса, бравших частные уроки.

– Как насчет того, чтобы попросить кого-то из школьников помочь тебе? – предложила мама. – Кого-нибудь из шестого класса? Того, кто будет заниматься с тобой за пару фунтов и, скажем, кусочек торта?

– Что?! Ни в коем случае! Это было бы так неловко!

И вот он улизнул, как самая скользкая вещь на свете, – еще один шанс на спасение. И этого Элли не поняла.

4

С того майского дня 2005 года, когда Элли не вернулась домой, и до момента, наступившего ровно две минуты тому назад, не было ни одного значимого свидетельства об ее исчезновении. Ни единого.

Последняя информация об Элли была зафиксирована камерой видеонаблюдения на Страуд Грин Роуд[2] в десять сорок три. На этих кадрах видно, как Элли ненадолго останавливается, чтобы взглянуть на свое отражение в окне автомобиля. Некоторое время существовала версия, что Элли встала там, чтобы посмотреть на кого-то в машине или что-то сказать водителю. Когда же нашли владельца автомобиля, то оказалось, что во время исчезновения Элли тот был в отпуске, а его машина была надолго припаркована в том месте.

Полицейские опросили всех живущих по соседству, вызвали на допрос известных педофилов, у всех владельцев магазинов на Страуд Грин Роуд изъяли записи видеонаблюдения. Затем обратились на телевидение, чтобы Лорел и Пол выступили с обращением, которое могли увидеть примерно восемь миллионов человек. Но никто не откликнулся, и расследование так и остановилось на той последней минуте видеозаписи, когда Элли смотрела на свое отражение в десять сорок три.

Тот факт, что Элли была в черной футболке и джинсах, что ее прекрасные мелированные золотом волосы были собраны сзади в неряшливый хвостик, что ее рюкзак был темно-синим, а белые кроссовки были стандартным ширпотребом из супермаркета, – все это добавило полиции проблем. Все выглядело точно так, будто она сознательно сделала себя невидимой.

Целых четыре часа ушло на тщательный обыск спальни Элли. Им, закатав рукава, занимались два детектива. Казалось, Элли не взяла ничего необычного. Возможно, прихватила нижнее белье, но Лорел никак не удавалось понять, что из вещей Элли исчезло из ее ящиков. Возможно, дочь и забрала сменную одежду, но у Элли, как у большинства пятнадцатилетних девчонок, было слишком много шмоток, – слишком много, чтобы Лорен могла досконально помнить все вещи дочери. В копилке Элли остались несколько плотно свернутых десятифунтовых банкнот, которые она клала туда после каждого дня рождения. Ее зубная щетка была в ванной, дезодорант тоже. Элли ни разу не ходила на пижамные вечеринки и не уезжала отдыхать с ночевкой, не прихватив свою зубную щетку и дезодорант.

Через два года полиция прекратила поиски. Лорел знала, почему – посчитали Элли беглянкой.

Но как они могли решить, что Элли сбежала из дому, раз не нашлось ни единой видеозаписи ни на одном из вокзалов, ни на одной автобусной остановке, ни на одной дороге, кроме той, с которой она исчезла? То, что от поисков Элли отказались, разрушило мир Лорел.

Еще более разрушительным был ответ Пола на этот отказ:

– Значит, дело вроде как закрыто. Думаю, это конец.

И своим высказыванием он вбил последний гвоздь в крышку гроба, где лежали иссыхающие останки их брака.

Между тем жизнь детей неслась вперед, как поезд по расписанию. Ханна добилась оценок уровня A. Джейк окончил университет в Юго-Западной Англии и стал сертифицированным геодезистом.

Пол был занят продвижением по службе. Он покупал себе новые костюмы, рассуждал о модернизации автомобилей, показывал Лорел отели и курорты в Интернете, где летом были специальные предложения.

Пол никогда не был плохим человеком. Он был хорошим. Лорел вышла замуж именно за хорошего человека, как и планировала. Но то, как он справлялся с жуткой пропастью, возникшей в семейных отношениях после исчезновения Элли, показало Лорел, что он был не очень-то энергичным, не таким уж и сильным, недостаточно яростным.

Разочарование в Поле было такой ничтожной частью всего остального, что у Лорел появилось ощущение, будто муж ей уже почти безразличен. Когда год спустя он съехал, это было пустяком, ничем. Разве что крохотной вспышкой в бесцветном существовании Лорел. Теперь, оглядываясь назад, она очень мало что могла вспомнить о том времени, за исключением того, что у нее была острая потребность продолжить поиски пропавшей дочери.

– Нельзя ли поискать еще на одной улице, еще в одном доме? – умоляла Лорел полицию. – Последний раз это делали год назад. Достаточно много времени прошло, и, может быть, появилось то, чего не нашли прежде.

Сотрудница полиции, занимавшаяся розыском, вежливо улыбнулась:

– Мы все обсудили и решили, что это будет нецелесообразное использование ресурсов. Не теперь. Не в этот раз. Возможно, продолжим через год или около того.

Однако в январе того же года из полиции неожиданно позвонили и сообщили, что Crimewatch[3] хочет сделать передачу в связи с десятой годовщиной телевизионного обращения Лорел и Пола. Будет реконструкция тех событий – ни новых доказательств, ни свежих известий. Передача выйдет в эфир 26 мая.

Этот звонок не изменил ничего.

И вот, две минуты тому назад, опять звонок. Знакомый голос сотрудницы полиции, занимающейся розыском, звучал осторожно:

– Скорее всего, это ничего не значит. Но мы тем не менее хотим, чтобы вы приехали.

– Вы что-то нашли? – спросила Лорел. – Неужели тело?

– Пожалуйста, приезжайте, миссис Мэк.

Десять лет пустоты. И вдруг что-то.

Лорел схватила сумочку и выбежала из дома.

5

В прошлом

Эту женщину порекомендовал кто-то из соседей. Ее звали Ноэль Доннелли. Элли встала, как только прозвенел звонок, и выглянула в прихожую, когда мама открыла дверь. Вошедшая была довольно стара, возможно, лет сорока или около того. Говорила с акцентом, ирландским или шотландским.

– Элли! – позвала мама. – Иди, познакомься с Ноэль.

У Ноэль были бледно-рыжие волосы, скрученные и скрепленные на затылке. Она улыбнулась девочке.

– Добрый день, Элли. Надеюсь, ты уже включила мозги?

Элли пока не могла сказать, была ли Ноэль забавной или нет, поэтому в ответ не улыбнулась, а только кивнула.

– Хорошо, – сказала Ноэль.

Лорел с дочкой приспособили угол столовой для первого урока. Принесли дополнительную лампу из комнаты Элли, устранили беспорядок, поставили два стакана, кувшин с водой и пенал в черный и красный горошек.

Лорел скрылась в кухне, чтобы приготовить чашку чая для Ноэль. Та задержалась, увидев домашнего кота, сидящего на винтовом табурете у пианино.

– Ну, – сказала Ноэль, – он большой молодец. Крупный парень. Как зовут?

– Мишук, – ответила Элли. – Плюшевый мишка. Для краткости Мишук.

Это были ее первые слова, обращенные к Ноэль. Их Элли никогда не забудет.

– Ну, я отлично понимаю, почему вы зовете его именно так. Он и в самом деле похож на большого волосатого медведя!

Понравилась ли Ноэль девочке в тот день? Элли не могла потом вспомнить. Она просто улыбнулась, положила руку на кота и зажала его пушистый мех в кулаке. Она любила Мишука и была рада, что он оказался своего рода буфером между нею и незнакомкой.

Ноэль Доннелли пахла маслом для жарки и грязными волосами. Она была в джинсах и верблюжьего цвета джемпере с катышками. На веснушчатом запястье часы Таймекс[4], на ногах обшарпанные коричневые ботинки, а на зеленом шнуре вокруг шеи очки для чтения. Плечи слишком широкие, а шея слегка наклонная с каким-то горбом сзади. Ноги очень длинные и тощие. Выглядела Ноэль так, будто провела всю свою жизнь в комнате с чрезвычайно низким потолком.

– Ну, ладно. – Ноэль надела очки и начала рыться в коричневом кожаном портфеле. – Я взяла с собой несколько старых тестов со школьных выпускных экзаменов. Начнем с того, что определим твои сильные и слабые стороны. Не пройдет и мига, как мы доберемся до сути твоих достоинств и недостатков. Но, может, сначала сама расскажешь, какие у тебя проблемы?

Лорел принесла кружку чая и несколько шоколадных печений на блюдце. Молча поставила на стол. Она вела себя так, будто Элли и Ноэль Доннелли были на свидании или на сверхсекретной встрече. Элли чуть не сказала маме: «Останься со мной. Я не готова находиться одна с этой незнакомкой».

Она сверлила глазами затылок матери, когда та украдкой покинула комнату, тихонечко закрыв за собой дверь. Послышался лишь мягкий щелчок.

Ноэль Доннелли повернулась к Элли и улыбнулась. Стали видны на удивление мелкие зубы.

– Отлично, – Ноэль поправила очки на узкой переносице, – так на чем мы остановились?

6

Мир казался омрачен страшным предзнаменованием, когда Лорел мчалась на максимально разрешенной скорости, чтобы поскорее добраться до полицейского участка Финсбери Парк. Люди на улицах выглядели зловещими и наводили на мрачные размышления, будто каждый был на грани совершения страшного преступления. Тенты хлопали на свежем ветру, как крылья хищных птиц. Рекламные щиты готовы были упасть на дорогу и раздавить Лорел.

Адреналин взрывался, помогая превозмочь усталость.

С 2005 года Лорел ни разу не спала хорошо.

Последние семь лет она жила одна, а три года назад переехала из их с Полом дома в квартиру. Последней каплей послужило то, что Пол начал встречаться с другой – то есть своим отношениям с Лорел не оставил ни единого шанса.

Подруга Пола предложила ему жить вместе, и он согласился. Лорел не могла понять, как он смог сделать это? Как смог уцелеть под обломками рухнувшего мира? Но она не винила его. Ничуть. Ей бы очень хотелось сделать то же самое. Ей было жаль, что она не смогла упаковать пару больших чемоданов и попрощаться с той, прежней, собой, пожелать себе хорошей жизни, поблагодарить себя за все воспоминания, с любовью посмотреть на себя в течение долгого, никак не прекращающегося, долгожданного момента, а затем, высоко подняв подбородок, тихо закрыть за собой дверь в ожидании солнечного утра, ловить теплые лучи на своей макушке с надеждой на новое светлое будущее. Она могла бы сделать это и глазом не моргнув. Она и вправду хотела так поступить.

Конечно, Джейк и Ханна тоже переехали. Раньше, чем Лорел рассчитывала и чем они могли бы переехать, если бы жизнь не сошла с рельсов десять лет тому назад. У Лорел были друзья с детьми того же возраста, что Джейк и Ханна, и те дети все еще жили в родительском доме. Ее друзья буквально стонали из-за пустых картонных коробок из-под апельсинового сока в холодильнике; из-за ужасных звуков, сопровождающих занятия сексом; из-за шумных, пьяных возвращений из ночного клуба, когда в четыре часа детишки решали выпустить собаку погулять, а родители уже не могли заснуть до утра.

До чего же Лорел хотелось услышать, как Джейк утром сталкивается с Ханной по пути в ванную или Ханна с ним! Как бы хотелось найти на столе грязную посуду, а на полу – мятые спортивные штаны, снятые вместе с нижним бельем. Но нет, оба ее ребенка даже не оглянулись, как только увидели свое спасение в побеге. Теперь Джейк живет в Девоне[5] с девушкой по имени Блю. Она не спускает с него глаз и уже заговорила о младенцах – всего лишь через год после начала отношений. Ханна живет в миле от Лорел в крошечной, мрачной квартирке, работает каждый день, включая выходные, по четырнадцать часов – безо всякой на то причины, кроме разве что финансового вознаграждения. Ни Джейк, ни Ханна не освещают мир Лорел, но чьи дети сделали бы это в наше время? Где надежды, мечты и разговоры о балеринах и звездах эстрады, о пианистах и сногсшибательных ученых, ломающих границы? И Джейк, и Ханна быстренько нашли работу в офисе.

Лорел живет в новостройке в Барнете[6]. Одна спальня для хозяев, то есть для Лорел, другая – для гостей. Балкон, достаточно большой, чтобы поместились красивый цветочный горшок, стол и стулья. Сверкающий желто-красный кухонный гарнитур. Выделенное место для парковки. Совсем не о таком доме она раньше мечтала. Но зато жить здесь просто, легко и безопасно.

И чем Лорел могла заполнять свои дни теперь, когда ее дети разъехались? Когда муж ушел? Когда даже кот покинул ее, хотя она старалась изо всех сил, чтобы он продолжал жить. Но он и так продержался на этом свете без малого двадцать один год. Три дня в неделю Лорел работала в отделе маркетинга торгового центра вблизи Хай Барнет[7]. Раз в неделю навещала мать в доме престарелых в Энфилде[8]. Тоже раз в неделю ездила к Ханне, чтобы убрать ее квартиру. В остальное же время притворялась, что делает важные для себя вещи. Например, покупала растения в садовых центрах, чтобы украсить балкон; ходила в гости к друзьям, которые ей на самом деле были безразличны. С ними Лорел пила кофе, которым давно перестала наслаждаться, говорила о вещах, совсем не интересующих ее. Раз в неделю ходила поплавать в бассейн. Не затем, чтобы поддерживать форму, не ради аэробики, а просто потому, что всегда делала это и не нашла достаточно веской причины прекратить эти походы.

Поэтому после стольких лет было странно покидать дом с чувством безотлагательности, с ощущением необходимости сделать нечто, по-настоящему важное.

Ей должны что-то показать. Кусок кости? Возможно, клочок окровавленной ткани или фотографию раздутого трупа, плавающего в мутной воде? Совсем скоро Лорел узнает что-то важное после десяти лет, за которые не узнала ничего. Ей могут представить доказательства, что ее дочь все еще жива – или уже давно мертва. Лорел боялась, что, скорее всего, верным окажется последнее.

Ее сердце тяжело билось под ребрами, пока она приближалась к Финсбери Парк.

7

В прошлом

В течение зимы Ноэль Доннелли начала привязываться к Элли. Гораздо сильнее, чем можно было ожидать от еженедельных уроков. Главным образом потому, что Ноэль была и вправду хорошей учительницей, а Элли теперь числилась в группе лучших учеников класса. А еще потому, что Ноэль часто приносила Элли маленькие подарки – то пакетик с сережками из магазина Claire’s, то бальзам для губ с фруктовым вкусом. Каждый презент она сопровождала словами:

– Для моей лучшей ученицы. – И если Элли протестовала и не хотела брать, то Ноэль говорила: – Я просто была в Брент Кроссе[9]. На самом деле эти безделушки ничего не значат.

Еще она всегда справлялась о Тео, которого однажды встретила на втором или третьем уроке.

– И как поживает тот твой красавчик, твой парень? – такой вопрос мог бы показаться унизительным, но не был таким главным образом из-за милого ирландского акцента, который делал речь Ноэль более забавной и интересной, чем она была на самом деле.

– Он в порядке, – отвечала Элли, и Ноэль улыбалась ей своей немного холодной улыбкой, а затем говорила:

– Ну, он же твой хранитель.

Выпускные экзамены в школе теперь не маячили угрозой. Был март, и Элли вела обратный отсчет до экзаменов уже в неделях, а не в месяцах. Дневные занятия с Ноэль по вторникам стали проходить интенсивнее, так как мозг Элли лучше напрягался, а факты и формулы впитывал гораздо легче, чем раньше. Потому-то Элли сразу заметила смену настроения Ноэль в первый вторник марта.

– Добрый день, юная леди, – сказала Ноэль, ставя сумку на стол и расстегивая на ней молнию. – Как дела? Как сама?

– Все хорошо. Я в порядке. Спасибо.

– Ну, вот и славно. Я рада. Как ты справилась с домашней работой?

Элли подвинула тетрадку к Ноэль. Обычно та надевала очки и начинала проверять задание немедленно, но сегодня просто положила кончики пальцев на исписанные листки и рассеянно барабанила по ним.

– Хорошая девочка, – сказала Ноэль и повторила: – Ты очень хорошая девочка.

Элли вопросительно посмотрела на учительницу, ожидая сигнала, что вот-вот начнется урок. Однако та слепо уставилась на домашнюю работу.

– Скажи-ка мне, Элли, – в конце концов произнесла Ноэль, подняв на девочку немигающий взгляд. – Что было самым плохим из всего, случившегося с тобой?

Элли пожала плечами.

– Ну что? – настаивала Ноэль. – Умер твой хомячок? Или что-то в этом роде?

– У меня никогда не было хомячка.

– Хм, это хорошо. Может, то, что у тебя никогда не было хомячка, и оказалось самым плохим для тебя?

Элли опять пожала плечами.

– Я никогда и не хотела его.

– А что бы ты хотела? По-настоящему хотела, но тебе не разрешили?

Элли слышала, как на кухне работает телевизор. Наверху гудит пылесос – мама занята уборкой. Сестра с кем-то болтает по телефону. Семья живет своей жизнью, и никому из домочадцев не нужно вести с учительницей математики странные разговоры о хомяках.

– На самом деле ничего важного. Самые обычные вещи: деньги, одежда.

– Ты никогда не хотела собаку?

– Вообще-то нет.

Ноэль вздохнула и придвинула к себе домашнюю работу Элли.

– Ну, тогда ты и вправду счастливая девочка. И я надеюсь, ты ценишь, как тебе повезло.

Элли кивнула.

– Ну и хорошо. Вот доживешь до моих лет, захочешь кучу вещей. А когда увидишь, как все остальные получают их, то будешь думать: ну вообще-то теперь должна быть моя очередь. Несомненно. Но нет, ты сможешь только смотреть, как все эти вещи бесследно улетучиваются. И у тебя нет ни единого шанса что-то поделать с этим. Совсем нет.

На миг повисла гнетущая тишина. Ноэль медленным движением поправила очки, откинула первую страницу домашней работы Элли и сказала:

– Ну и ладно. А сейчас давай посмотрим, как моя лучшая ученица отработала эту неделю.

– Скажи мне, Элли, какие у тебя надежды и мечты?

Элли застонала про себя – опять у Ноэль Доннелли странное настроение.

– Да просто хочу отлично сдать выпускные экзамены. Затем поступить в хороший университет.

Ноэль неодобрительно хмыкнула и закатила глаза.

– Ну что такое происходит с вами, молодыми, и почему вы одержимы университетами? О, с какой помпой отмечали мое поступление в Тринити-ко́лледж! Для моей матери это было грандиозным событием. Она не могла прекратить болтать всему миру, что ее единственная девочка поступила в Тринити! И посмотри на меня сейчас. Я одна из самых бедных, кого только знаю.

Элли улыбнулась и начала обдумывать, что бы на это сказать.

– В жизни есть много всего, помимо университета, мисс Всезнайка. Есть нечто большее, чем свидетельства, сертификаты, дипломы и высшая квалификация. У меня всего этого более чем предостаточно, разве что из ушей не прет. Но взгляни на меня. Вот я сижу здесь, с тобой, в твоем прекрасном теплом доме, пью твой шикарный чай «Эрл Грей», и мне платят сущие гроши за то, что я вкладываю мои знания тебе в голову. Потом я возвращаюсь домой, а там ничего нет. Пустота. – Она резко повернулась и уперлась в Элли взглядом. – Пустота. Клянусь тебе! – Она вздохнула и вдруг улыбнулась. Очки поползли вверх по ее носу, и она отвела взгляд от Элли. Урок начался.

После ухода Ноэль Элли нашла маму в кухне и сказала:

– Мам, я хочу прекратить эти занятия.

Лорел обернулась и удивленно взглянула на дочь.

– О? А почему?

Элли хотелось раскрыть ей правду. Не сказать ли «Ноэль изматывает меня, говорит жуткие вещи, и я больше не могу каждую неделю проводить наедине с ней целый час»? Как же Элли хотелось рассказать маме правду! Возможно, тогда маме удалось бы все исправить, и жизнь сложилась бы иначе. Но по каким-то причинам Элли не сказала этого. Наверное, ожидала, что мама сочтет такую причину слишком глупой, чтобы из-за этого бросить уроки перед самыми экзаменами. А может, Элли опасалась, что, если расскажет матери о странностях своей учительницы, Ноэль попадет в беду.

Как бы то ни было, Элли решила объяснить так:

– Честно говоря, Ноэль исчерпала свои возможности. У меня остались практически все методики и тесты, которые она давала мне. Я могу заниматься сама. Заодно сэкономим немного денег.

И победоносно улыбнулась, ожидая ответа.

– Ну, все же немного странно бросать занятия прямо перед экзаменами.

– Верно. Но я думаю, есть и другие вещи, какие я могла бы делать, используя это время. Учить географию, например.

Это было стопроцентной неправдой. Элли и без того прекрасно успевала по всем предметам. Лишний час в неделю ничего бы не изменил. Но она нежно улыбнулась, оставив решение за мамой.

– Ну, дорогая, как знаешь.

Элли благодарно кивнула. В ее ушах до сих пор звучали странные слова Ноэль, в носу стоял надоевший аромат старой кулинарии и запах грязных волос. Девочка не могла забыть, как ее беспокоили перепады настроения Ноэль и вопросы, не имеющие никакого отношения к математике.

– А ты уверена? Если так, то было бы хорошо избавиться от лишних расходов, – подытожила мать.

Элли ощутила волну облегчения.

– Абсолютно уверена.

– Хорошо. – Мама открыла холодильник и вынула тюбик с соусом Болоньезе. – Завтра же позвоню ей и скажу, что мы закончили.

– Отлично, – обрадовалась Элли, и будто странный, противный груз свалился с ее души. – Спасибо.

8

Полицейский поздоровался с Лорел. Он был молод, выглядел измученным, рука его оказалась липкой, и было заметно, что ему не по себе. Он привел Лорел в комнату для допросов.

– Спасибо, что приехали, – сказал он так, будто у нее был выбор: ехать или не ехать. Будто она могла сказать: Извините, у меня сегодня слишком много дел. Может, встретимся через недельку?

Кто-то пошел за чашкой воды для нее. Только она уселась, как дверь опять отворилась и появился Пол.

Боже, ну конечно же. Лорел даже не вспомнила о Поле, а отреагировала на звонок так, будто только одна она переживает случившееся и несет за все ответственность.

Но ясно, в полицейском участке кто-то подумал и о Поле.

Он ворвался в комнату. Его серебристые волосы висели патлами. Костюм помят и пропитан городскими запахами. Рука Пола потянулась к плечу Лорел, когда он проходил мимо, но она не смогла заставить себя повернуться, чтобы выразить ему признательность, а лишь слегка улыбнулась присутствующим офицерам полиции.

Пол плюхнулся рядом с Лорел, прижимая руку к галстуку. Кто-то принес ему чай из автомата. Она почувствовала раздражение из-за этого чая. А еще почувствовала, что злится на Пола.

– Мы обследовали участок недалеко от Дувра[10], – сказал детектив по имени Дейн. – Нам позвонил выгульщик собак. Его терьер выкопал сумку.

Сумка. Лорел порывисто кивнула. Сумка не тело.

Дейн вытащил из конверта и бросил на стол фотографии размером приблизительно 10 на 8 дюймов[11], потом подтолкнул их к Лорел и Полу.

– Узнаете какой-нибудь из этих предметов?

Лорел придвинула к себе фотографии.

Сумка Элли. Ее рюкзак. Тот, который она накинула на плечо, когда вышла из дома, направляясь в библиотеку столько лет тому назад. На рюкзаке красовалась красная эмблема, малюсенький яркий логотип, который был очень важен при обращении в полицию. Из всего, что Элли имела при себе в тот день, этот логотип был практически единственным признаком, указывающим на ее личность.

На второй фотографии – черная футболка, свободный пуловер без ворота, с короткими цельновязанными рукавами. На этикетке внутри отмечен бренд – New Look. Эту футболку Элли обычно заправляла в джинсы спереди.

На третьей – трикотажный лифчик серого цвета с мелкими черными горошинами. На этикетке – Atmosphere.

На четвертой – светлые джинсы. Судя по этикетке – Topshop.

На пятой – пара потрепанных белых кроссовок.

На шестой – простая черная худи с лейблом Next.

На седьмой – связка ключей от дома с пластмассовым брелоком в виде маленькой совы, глаза которой загорались, когда нажимали кнопку на ее животе.

На восьмой – груда тетрадей и учебников, позеленевших и подгнивших.

На девятой – пенал в черный и красный горошек, набитый ручками и карандашами.

На десятой – запасные трусики и раздувшиеся грязные гигиенические прокладки.

На одиннадцатой – крошечный кожаный кошелек и фиолетово-красная сумочка в стиле пэчворк[12] с трехсторонней молнией и красным помпоном.

На двенадцатой – маленький ноутбук, старомодный и слегка потрепанный.

На последней – паспорт.

Лорел потянула к себе фотографию, чтобы получше рассмотреть. Пол наклонился ближе, но она оттолкнула фото так, чтобы оно оказалось ровно между ними.

Паспорт.

Но Элли не взяла свой паспорт. Он все еще был у Лорел. Время от времени она доставала его из коробки с вещами Элли и смотрела на призрачное лицо дочери, думая о поездках, в которые она никогда не отправится.

Лорел вгляделась внимательнее и поняла, что это паспорт не Элли.

А Ханны.

– Не понимаю. Это же паспорт моей старшей дочери. Мы думали, она потеряла его. Но… – Лорел снова взглянула на фотографию, коснулась краешка пальцами, – оказывается, он был здесь. В сумке Элли. Где вы нашли все это?

– В чаще леса, – ответил Дейн. – Не очень далеко от паромной переправы. Одна версия, которую мы рассматриваем, заключается в том, что, возможно, ваша дочь была на пути в Европу. Учитывая наличие паспорта.

Лорел почувствовала прилив гнева. Полицейские опять ищут доказательства прежней версии, что Элли сбежала из дому.

– Но это ее сумка, – сказала Лорел. – Именно с этими вещами она исчезла, когда ей было пятнадцать. И через столько лет вы говорите, что она взяла только это, чтобы покинуть страну? В ваших словах нет никакого смысла.

Дейн посмотрел на Лорел почти нежно.

– Мы проанализировали одежду и получили доказательства интенсивного износа.

У Лорел сжало в груди, когда она представила свою прекрасную девочку, всегда такую безупречно чистую, пахнущую свежестью и сладостным ароматом, блуждающую в одной и той же одежде в течение многих лет.

– Так… где она? Где Элли?

– Мы ищем ее.

Лорел ощутила на себе взгляд Пола и поняла, что сейчас нужна ему, чтобы вместе разобраться с этой беспорядочной информацией. Но не могла смотреть ему в глаза, была не в силах столкнуться с его настойчивым взглядом, не в состоянии дать ему часть себя.

– Знаете, – начала Лорел, – спустя несколько лет после того, как пропала Элли, у нас была кража со взломом. Тогда же я и сообщила полиции. Я думала, что это была Элли, поскольку не было ни разрушений, ни беспорядка, и казалось, что… – Она удержалась от рассказа о необоснованных ощущениях. – Должно быть, тогда-то Элли и взяла паспорт Ханны. Наверное, она…

Лорел умолкла. Возможно ли, что полиция все время была права? В том, что Элли сбежала? В том, что планировала побег? Но зачем? Куда? И почему?

Отворилась дверь, и в комнату вошел еще один полицейский. Он приблизился к Дейну и прошептал ему что-то на ухо. Затем оба посмотрели на Лорел и Пола. Дейн напрягся и поправил галстук.

– Найдены человеческие останки.

Лорел инстинктивно положила свою руку на руку Пола и так сильно сжала ее, что почувствовала, как прогнулись кости.

9

В прошлом

– Что будем делать летом?

Тео, чья голова мирно покоилась на коленях Элли, повернулся, посмотрел на нее и улыбнулся.

– Ничего, – сказал он. – Давай совсем ничего не делать.

Элли отложила книгу в мягкой обложке и провела рукой по щеке Тео.

– Ни в коем случае. Я хочу многое сделать. Только не изучать что-то, не учить правила, не повторять пройденное. Я хочу заняться парапланеризмом. Мы ведь сможем? Будем летать на параплане?

– Значит, суть твоего плана на лето состоит в том, чтобы умереть? – Тео засмеялся. – Ты у меня такая странная.

Она легонько стукнула его кулаком по щеке.

– Никакая я не странная. А просто хочу летать.

– В буквальном смысле?

– Да. И мама сказала, что мы можем несколько дней пожить в доме бабушки. Конечно, если захотим.

Тео просиял.

– Серьезно? Без шуток? Типа, мы вдвоем?

– Или можем пригласить нескольких друзей.

– Может, только мы?

Он игриво кивнул, и Элли рассмеялась.

– Пожалуй, так.

Так они говорили субботним майским днем в спальне Элли, где готовились к выпускным экзаменам – до них осталась неделя – и сделали перерыв. За окном светило солнце. Кот Мишук лежал рядом с ними, и воздух был наполнен пыльцой и надеждами. Мама Элли всегда говорила, что май похож на пятничный летний вечер – впереди выходные, полные радости и солнечного света. Элли уже чувствовала, как блестящая жизнь ждет ее по другую сторону темного тоннеля экзаменов. Она уже предвкушала теплые ночи и долгие дни, легкость от того, что не надо ничего делать, никуда идти. Она думала обо всем, что может делать, как только закончит эту главу своей жизни. О книгах, которые хотела прочитать. О пикниках, где можно съесть уйму вкусностей. О ярмарках, парках развлечений и походах по магазинам. О праздниках. На мгновение она затаила дыхание от предчувствия всего этого. Оно переполнило ее, и сердце пустилось в пляс.

– Не могу дождаться, – призналась она, – когда вся эта канитель закончится.

10

Полицейское расследование кражи со взломом в доме Лорел в то время окончилось ничем. Ни на одной вещи не было найдено чужих отпечатков пальцев. На записях камер видеонаблюдения, начиная с двух часов дня, когда Лорел вышла из дома, не нашлось ни одного человека, подходящего под описание Элли, да и вообще девочки-подростка. «Воры» взяли древний ноутбук, старый телефон Пола, немного налички из ящика с нижним бельем Лорел и пару серебряных подсвечников в стиле ар-деко – очень богатые знакомые, с которыми давно не дружили, подарили их Лорел и Полу на свадьбу. Да еще исчез торт, который Ханна испекла накануне – он стоял на кухонном столе и в день кражи должен был быть покрыт глазурью.

Не унесли драгоценности Лорел, включая ее свадебные и обручальные кольца. Она сняла их уже несколько месяцев тому назад и положила на самом виду – на комоде в ее спальне. Не взяли Mac, более новый и ценный, чем ноутбук, который украли. Не забрали кредитные карты Лорел. Она их хранила в одном из кухонных ящиков, чтобы, если бы на нее напали на улице, карты не были украдены.

– Возможно, им не хватило времени или что-то их спугнуло, – предположил один из полицейских, зашедший через парадную дверь через десять минут после того, как Лорел вызвала полицию. – Или это воровство по заказу, и они знали, что можно продать и кому.

– Странно. – Лорел плотно скрестила руки на груди. – Не знаю… почему-то я чувствую, что это странно. – Она посмотрела на полицейских прямо и напряженно. – Моя дочь исчезла четыре года назад. Элли Мэк. Помните?

Те обменялись взглядом и снова посмотрели на Лорел.

– Я почувствовала ее, – слова прозвучали и безумно, и беззаботно. – Когда я вошла в дом, то ощутила, что моя дочь здесь.

Полицейские опять обменялись взглядом.

– Что-нибудь из ее вещей пропало?

Лорел покачала головой и пожала плечами.

– Я так не думаю. Я была в ее комнате, и там все как обычно.

Наступило гробовое молчание. Полицейские неловко переминались с ноги на ногу.

– Мы не нашли ни сломанных замков, ни разбитых окон. Как грабитель мог получить доступ в дом?

Лорел медленно моргнула.

– Не знаю.

– Может, какое-нибудь окно было открыто?

– Нет, я… – Она даже не подумала об этом. – Я так не думаю.

– Вы оставляете ключ где-то поблизости?

– Нет. Никогда.

– У соседей? У друзей?

– Нет, нет. Ключи есть только у нас. У меня и моего мужа. У наших детей.

Едва она произнесла это, как ее сердце помчалось, ладони покрылись липкой влагой.

– Элли, – едва вымолвила она. – У Элли был ключ. В день, когда она пропала без вести. В ее рюкзаке. Что, если…

Полицейские уставились на Лорел, ожидая продолжения.

– Что, если она вернулась? Но откуда? Может, она в отчаянии? И потому взяла только те вещи, какие нам не нужны? Она знала, что мне не нравились те подсвечники. Я всегда говорила, что надо бы отнести их на антикварную распродажу, потому что они, вероятно, стоят целое состояние. Еще и торт!

– Торт?

– Да. На столе лежал шоколадный торт. Моя дочь испекла его. Моя другая дочь, Ханна. Я имею в виду, какой грабитель возьмет торт?

– Может, голодный?

– Нет, – отрезала Лорел. Ее надуманная версия крепла с огромной скоростью и готова была превратиться в факт. – Нет. Вот Элли точно взяла бы его. Она любила торты Ханны. Шоколадные были ее самыми любимыми, были… – Лорел умолкла. Она слишком напирала, отчуждая людей, пришедших ей помочь.

Никто из соседей не видел ничего необычного: во время кражи большинства из них даже не было дома. Ничто из украденного так никогда и не было возвращено. Что ж, еще один тупик. Еще одна зияющая дыра в жизни Лорел.

Долгие годы Лорел всегда была вблизи дома на случай, если Элли возвратится. Каждый раз, открывая входную дверь, Лорел принюхивалась, хотя уходила недалеко и ненадолго. Она надеялась учуять запах потерянной дочери. Именно в те годы она и потеряла связь с другими своими детьми. Лорел больше ничего не могла им дать, и они, наконец, устали ждать.

Три года назад Лорел наконец сдалась и перестала думать, что именно Элли снова побывала дома. Лорел согласилась, что была просто кража, а значит, нужно все начать заново, на пустом месте, и, в последний раз выйдя из спальни своей потерянной дочери, закрыла за собой дверь.

Замок тихо щелкнул. Этот звук едва не убил Лорел.

В течение трех лет она, как только могла, отталкивала от себя мысли об Элли. Лорел приучила себя к новому распорядку, жестокому, как смирительная рубашка. Три года она скрывала страдания своей души, держала их в себе, не говорила о них никому.

И вот они вырвались из-под контроля.

Лорел забралась в свой автомобиль, припаркованный возле полицейского участка, и, включив задний ход, чтобы выехать со стоянки, на миг остановилась, чтобы загнать страдания обратно – внутрь себя, как можно глубже.

Но перед ее глазами против воли возникло видение – в этот самый миг какие-то незнакомые люди в резиновых перчатках складывают кости ее дочери в пластиковый мешок. Внутри у Лорел все взорвалось и вырвалось наружу страшным ревом, разрывая звенящую тишину, до этого момента заполнявшую салон автомобиля. Лорел ударила по рулю кулаком, потом другим и начала колотить не переставая.

Потом она увидела, как Пол бредет к своему автомобилю. Волосы свисали на его перекошенное лицо, сутулые плечи были опущены. Лорел заметила, что он увидел ее. Шок застыл в его глазах, когда он заметил, как она разъярена. Через мгновение Пол решительно зашагал прямо к ней. Она мигом включила передачу и умчалась так быстро, как только было возможно.

11

В прошлом

После заключительного урока Элли почти не вспоминала о Ноэль Доннелли.

Мама, как и обещала, позвонила Ноэль, чтобы прекратить занятия. Та, по маминым словам, «попыталась капризничать» – начала ныть, дескать, знай она с самого начала, что занятия с Элли будут прерваны, то вообще не взялась бы за эту работу, потому что теперь у нее, то есть у Ноэль, появилось окно, которое нечем заполнить, и поступать с ней так было, мягко говоря, не этично, и так далее, и тому подобное, и прочее бла-бла-бла. Тут Элли прервала маму, заявив, что уже чувствует себя виноватой.

– Да все в порядке, – Лорел начала утешать дочку. – Думаю, она вообще обидчива, да и поворчать любит. Но поверь, с ней все будет хорошо. Найдет себе какого-нибудь отстающего и будет готовить его к экзаменам. Чьи-нибудь родители непременно впадут в панику и в последний момент ухватятся за Ноэль.

Элли успокоили мамины слова, и она перестала думать о Ноэль Доннелли. Мысли заполнились текущими проблемами. А таких было сверх головы.

Элли даже не сразу узнала Ноэль Доннелли, когда увидела ее на центральной улице в то утро, в четверг перед майскими каникулами. Элли шла в библиотеку. К Ханне пришел друг, который слишком громко смеялся, слишком сильно раздражал Элли. А для подготовки к экзаменам нужны были тишина и покой. И еще книга о работных домах XIX века.

Оглядываясь назад, она могла бы сто раз обвинить шумного друга своей сестры в том, что из-за него очутилась на той улице, но Элли не хотела никого винить. Поиски виноватого бывают жутко изнурительными, могут свести с ума… Можно на самом деле потерять рассудок, если обдумывать все мелкие события и все пути, ветвящиеся на миллионы других путей – ведь один из них ты уже беззаботно выбрала и теперь идешь по нему туда, откуда никогда не найдешь дороги назад.

Ноэль выдавила странную улыбку, когда увидела Элли. Та вздрогнула, в течение наносекунды порылась в памяти, извлекла оттуда нужное и улыбнулась в ответ.

– Моя лучшая ученица! – произнесла Ноэль.

– Привет!

– Как дела?

– Нормально! Дела с математикой идут прекрасно.

– О, ну тогда все замечательно. – На Ноэль непромокаемый плащ цвета хаки, хотя синоптики обещали теплую, сухую погоду. Рыжие волосы убраны с лица и удерживаются на затылке заколками-крабами. На ногах дешевые черные кроссовки. К плечу Ноэль прижимала кремовую холщовую сумку. – Значит, все готово к великому дню?

– Да, вполне, – преувеличила Элли, не желая дать Ноэль возможность отчитать ее за прекращение их занятий.

– Во вторник, да?

– Да. В десять утра. Второй экзамен через неделю.

Ноэль кивнула, не отводя глаз от Элли.

– Ты знаешь, – сказала она, – на занятиях с другими моими учениками я использовала одну очень хорошую практическую работу. Все как один говорят, что было крайне полезно. И еще я слышала от знакомых, которым можно верить, что у данной работы есть много общего с экзаменом этого года. У меня есть несколько экземпляров, и если хочешь, я могу дать один тебе.

НЕТ, прокричала Элли про себя. НЕТ. НЕ ХОЧУ Я ВАШУ ПРАКТИЧЕСКУЮ РАБОТУ. Но ни с того ни с сего та Элли, которая хотела потратить лето на парапланеризм и потерять девственность, та, у которой на вечер была запланирована пицца, а на завтрашнее утро встреча с ее парнем, та самая Элли вдруг сказала:

– Да. Было бы неплохо.

– Тогда дай подумать, – Ноэль прикоснулась указательным пальцем к своим губам. – Я могу заскочить к тебе сегодня вечером. Я буду недалеко от твоего дома.

– Отлично, – сказала Элли. – Это было бы просто здорово.

– Или… Знаешь что, может, будет еще лучше, – Ноэль посмотрела на свои часы и быстро оглянулась, – я живу совсем рядом. – Она указала на боковой проулок. – Буквально через четыре дома. Почему бы тебе не зайти ко мне прямо сейчас? Это займет всего десять секунд.

В то утро четверга на улице было много народу. Люди мелькали в обе стороны.

Впоследствии Элли будет задаваться вопросом, осталось ли в голове хоть кого-то из тех прохожих подспудное воспоминание о девочке с рюкзаком, одетой в черную футболку и джинсы, говорящей с женщиной в плаще цвета хаки с кремовой сумкой на длинном ремне, переброшенном через плечо. Элли будет представлять реконструкцию Crimewatch. Кого бы они сняли в ее роли? Наверное, Ханну, старшую сестру. В тот год они были почти одного роста. А рыжеволосой женщиной стала бы какая-нибудь сотрудница полиции, одетая в жуткий зеленый плащ и с легкостью перевоплотившаяся в Ноэль.

– Кто-нибудь из вас был там, – пристально глядя в камеру, спросит Ник Робинсон, ведущий передачу, – утром в четверг двадцать шестого мая? Кто-нибудь видел средних лет женщину с рыжими волосами, говорящую с Элли Мэк? Они стояли возле благотворительного магазина Красного Креста на Страуд Грин Роуд. Это было приблизительно в десять сорок пять. Вы могли запомнить тот день по погоде – в Лондоне была гроза. Вы видели женщину в плаще цвета хаки, идущую с Элли Мэк по направлению к Харлоу Роуд? – В этот момент на экране появится немного зернистая видеозапись камер наблюдения, и будет видно, как Элли и Ноэль вместе идут по Страуд Грин Роуд. Элли выглядит крошечной и уязвимой, когда сворачивает за последний угол и направляется прямо навстречу своей судьбе, как идиотка, которую поманили мнимым призом. – Пожалуйста, – продолжит Ник, – если вы помните хоть что-нибудь, что случилось в то утро, если вы видели Элли Мэк на Харлоу Роуд, свяжитесь с нами. Мы ждем вашего звонка.

Но никто не видел Элли в то утро.

Никто не заметил, как она говорила с рыжеволосой женщиной.

Никто не знал, что она пошла с нею к Харлоу Роуд.

Никто не приметил, как Ноэль Доннелли открыла дверь обшарпанного домишки с цветущей вишней возле него, как повернулась к Элли и сказала:

– Ладно, заходи.

Никто не увидел, как Элли вошла в дверь.

Никто не услышал, как за спиной Элли захлопнулась дверь.

12

Тот печальный день, когда Пол и Лорел хоронили найденную часть останков дочери, выдался по-летнему солнечным, хотя ленивое бабье лето уже шло к концу. Похоронили бедренные кости, большие берцовые и часть черепа.

Согласно отчету судебной экспертизы, неустановленное транспортное средство переехало Элли и протащило ее изувеченное тело в лесистую местность. После чего труп девочки был помещен в неглубокую могилу и оставлен там, чтобы животные нашли кости и растащили их. Полицейские с собаками много дней обследовали лес, где были найдены останки Элли, но больше ничего не обнаружили.

Полиция перерыла документацию гаражей и автосервисов – искали автомобили, доставленные с повреждениями, соответствующими наезду на Элли. В окрестностях распространили множество листовок с вопросами. Не видел ли кто-либо женщину, путешествующую автостопом, или пассажирку автобуса, или просто молодую женщину с темно-синим рюкзаком? Не останавливалась ли она в вашем мотеле, вашем доме? Не натолкнулись ли вы на нее, когда она спала на улице? Вы узнаете эту девочку пятнадцати лет? А эту двадцатипятилетнюю женщину, фотография которой создана при помощи компьютерной программы, дающей возможность состарить лицо?

Полицейские распространяли фотографии подсвечников Лорел. Кто-нибудь продавал их? Или видел? Или купил? Но никакой информации не поступило. Никто ничего не видел. Никто ничего не знал. Прошло двенадцать недель, и шквал активности затих.

И теперь известно, что Элли умерла. Надежда исчезла. Лорел одна. Ее семья разрушена. Не осталось ничего. В самом прямом смысле.

Так и тянулась жизнь, пока Лорел не встретила Флойда. А произошло это спустя месяц после похорон Элли.

13

Лорел вручает молодой девушке, помывшей ее волосы, монету в два фунта и мило улыбается.

– Спасибо, Дора.

Затем протягивает парикмахеру-стилисту банкноту достоинством в пять фунтов стерлингов.

– Огромное спасибо, Таня! Прическа выглядит великолепно!

Перед уходом Лорел еще раз смотрит на себя в огромное зеркало, висящее на стене. Волосы длиной до плеч, светлые, блестящие и элегантные. Они абсолютно не соответствуют тому, что находится под ними. Если бы Лорел могла заплатить кому-нибудь в Страуд Грин восемьдесят фунтов, чтобы взамен получить солнечную, цветущую, шелковую, будто уложенную феном, душу, то дала бы чаевые гораздо больше пяти фунтов.

Ветреный осенний день встречает Лорел на улице. Волосы, легкие, как шелк, вьются вокруг головы. Уже поздно, и Лорел проголодалась. Решив, что не может терпеть до дома, она открывает дверь кафе, расположенного через три дома от парикмахерской. Взяв капучино без кофеина и горячий сэндвич с сыром, начинает быстро есть. Сыр отрывается от хлеба непослушными нитями. Они рвутся и хлопают Лорел по подбородку. Она берет бумажную салфетку, вытирает жир с подбородка и замечает, что дверь кафе открывается. Входит мужчина.

Он среднего роста и телосложения, ему около пятидесяти. Волосы короткие, темные, с сединой на висках. Немного поредевшие. На носу очки в черепаховой оправе. На вошедшем очень приличные джинсы и хорошая рубашка. Ботинки на шнуровке. Такого качества одежду носил и Пол. И сколь бы противоречивыми и страшно запутанными ни были сейчас чувства Лорел к Полу, она должна признать, что он всегда выглядит прекрасно.

К своему удивлению, она обнаруживает, что почти восхищена задержавшимся в дверном проеме мужчиной. В нем есть нечто особенное: небольшая развязность и определенно – разве она смеет говорить это? – мерцающий огонек в глазах. Лорел наблюдает, как он стоит в очереди у прилавка. Она замечает, что у него плоский, но мягкий живот, красивые руки. Одно ухо торчит немного больше другого. Он не красив в традиционном значении слова, но обладает видом человека, который давно примирился со своими физическими недостатками и переключил все внимание на свою индивидуальность.

Он заказывает кусок морковного торта и черный кофе. По акценту трудно определить, кто он. Возможно, американец. Или другой иностранец, блестяще выучивший английский язык в США. Вот он забирает заказ и несет его к столу, стоящему рядом с ее столом. У Лорел перехватывает дыхание. Кажется, мужчина не заметил, что она уставилась на него. Интересно, что столик он выбрал самый близкий к ней, хотя в кафе полно свободных мест. У Лорел начинается паника из-за того, что неосознанно могла привлечь внимание этого мужчины. Ведь ей не нужно ничье внимание.

Несколько секунд они так и сидят – бок о бок. Он ни разу не посмотрел на нее, но Лорел чувствует, что от него исходит неясное намерение. Мужчина играет со своим смартфоном. Лорел медленно доедает сэндвич с сыром, уже не набивая рот. Через какое-то время к ней приходят мысли, что она всего лишь вообразила, что между ней и мужчиной что-то пробежало. Она допивает кофе и собирается уйти.

И тогда слышит:

– У вас красивые волосы.

Она поворачивается, шокированная его словами, и произносит:

– О.

– На самом деле симпатичные. Очень красивые.

– Спасибо. – Ее рука машинально поднимается к волосам. – Мне их только что уложили. Обычно они не так хорошо выглядят.

Он улыбается.

– Вы когда-нибудь заказывали здесь этот морковный торт?

Она качает головой.

– Это довольно странно. Хотите попробовать?

У Лорел вырывается нервный смешок:

– Нет, спасибо, я…

– Послушайте, у меня есть чистая ложка, вот. – Он подталкивает торт через свой стол поближе к Лорел. – Давайте же! Я ни за что не смогу съесть все это один.

В тот самый миг тонкая яркая полоска света пробегает через зал кафе, падает на ложку, и та начинает сверкать, будто в свете факела. На торте видны следы вилки, и момент довольно интимный – инстинктивно Лорел хочет отступить и уйти. Но не так-то просто отвести взгляд от блесток, искрящихся на серебряной ложке, и у Лорел появляется странное ощущение, будто в ее жизни что-то начинает зарождаться. Что-то вроде надежды.

Она берет ложку и зачерпывает маленький кусочек торта с того краю, которого не коснулась вилка мужчины.

Его зовут Флойд. Флойд Данн. Он протягивает руку и произносит:

– Рад знакомству, Лорел Мэк.

Его пожатие сильное и теплое.

– Что у вас за акцент? – спрашивает она, придвигая свой стул к его столу, и чувствует, как солнечные лучи согревают ей затылок.

– А, – говорит он, промокая губы бумажной салфеткой. – Лучше спросите, какого акцента у меня нет. Я сын очень амбициозных американцев, которые разъезжали по всему миру, часто меняя работу. Четыре года в США. Два в Канаде. Опять четыре в США. Четыре в Германии. Год в Сингапуре. Три в Великобритании. Родители возвратились в Штаты, а я остался здесь.

– Значит, вы здесь уже давно?

– Всего я провел здесь, – он поднимает глаза, подсчитывая, – тридцать семь лет. У меня есть британский паспорт. Британские дети. Британская же бывшая жена. Я слушаю сериал «Арчеры»[13]. И полностью ассимилирован.

Он улыбается. Лорел смеется.

Она ловит себя на том, что сидит в кафе в середине дня, говорит со странным мужчиной и смеется над его шутками. Как это могло произойти? И почему именно сегодня? Разве за ее плечами не сотни черных дней, прошедших с тех пор, как пропала Элли? Возможно, сегодняшние события – результат завершения ее поисков? Возможно, именно так и происходит после того, когда ты, наконец, хоронишь своего ребенка?

– Так вы живете поблизости? – спрашивает Флойд.

– Нет. В Барнете. Но раньше жила здесь. Несколько лет назад. Потому-то здесь моя парикмахерская и мой парикмахер. У меня жуткий страх позволить кому-то другому трогать мои волосы. Вот я и приезжаю сюда каждый месяц.

– Ну… Что ж… – Он, прищурившись, оглядывает ее волосы. – Похоже, оно того стоит.

Его тон кокетлив, и ей надо выяснить, странный этот мужчина или нет.

В самом деле, есть ли в нем что-то необычное, неправильное? Что с ним не так? Неужели она не в состоянии увидеть предупреждающие знаки? Он что, собирается обмануть ее, изнасиловать, похитить? Или преследовать ее? Вдруг он безумен? Она задает себе эти привычные вопросы относительно всех, кого встречает. Она никогда не была доверчивой, даже еще до того, как ее дочь исчезла и десять лет спустя оказалась мертвой…

Пол всегда говорил, что смотрит на отношения с Лорел как на долгосрочный проект. Она же не хотела выходить за Пола, пока Джейк не начнет ходить. Боялась, что если в жизни Пола сложная полоса, то он может не явиться на регистрацию брака.

И сейчас она задает себе такие вопросы еще чаще. Поскольку знает, что даже худший вариант развития событий нельзя легкомысленно считать маловероятным.

А как быть с этим хорошо одетым, сероглазым, седеющим мужчиной с нежной, мягкой, ухоженной кожей? Лорел не может найти в нем ничего плохого. Кроме того, что он говорит с нею.

– Спасибо, – говорит она в ответ на комплимент. Затем отодвигает свой стул назад, к своему столу. Она хочет уйти, но одновременно хочет, чтобы Флойд попросил ее остаться.

– Вам надо идти? – спрашивает он.

– Ну, да. – Она пытается думать о том, что должна сделать. – Мне надо увидеться с дочерью.

На самом деле ей не надо этого. Она уже давно не видится со своей дочерью.

– О, у вас есть дочь?

– Да. И сын.

– По одному ребенку каждого пола.

– Да. – Сердце Лорел начинает болеть из-за того, что она как бы отрекается от пропавшей дочери. – По одному ребенку каждого пола.

– А у меня две девочки.

Лорел кивает и надевает на плечо сумку.

– Сколько им?

– Одной двадцать один. Другой девять.

– Они живут с вами?

– Младшая со мной. Старшая со своей мамой.

– О.

Флойд улыбается.

– Это сложно.

Лорел улыбается в ответ.

– Разве не все в жизни сложно?

Он отрывает уголок газеты, лежащей на соседнем столе, достает ручку из кармана пальто и говорит:

– Послушайте! Мне понравилось разговаривать с вами. Но это было совсем недолго. Я бы очень хотел вытащить вас на ужин. – Он чиркает номер на клочке бумаги и передает ей: – Позвоните мне!

Позвоните мне.

Так уверенно, так просто, так… нахально? Она не может вообразить, как можно быть таким.

Лорел берет листок бумаги и трет его кончиками пальцев.

– Да, – немного помолчав, отвечает она. – Ну, возможно.

Флойд смеется. Он очень уверен в себе.

– Возможно меня вполне устраивает. Пусть будет возможно.

Лорел быстро покидает кафе, ни разу не оглянувшись.

В тот вечер Лорел делает нечто такое, чего никогда раньше не делала. Она заскакивает к Ханне без предупреждения. Выражение лица дочери, когда она видит, что мать стоит на пороге, состоит из 90 процентов потрясения и 10 процентов беспокойства.

– Мама?

– Привет, дорогая.

Ханна заглядывает за спину матери, будто может увидеть там причину ее появления здесь.

– Ты в порядке?

– Да. Все хорошо. Просто… Проходила мимо и почувствовала, что давно не видела тебя.

– Мы же виделись в воскресенье.

В тот день Ханна на минутку заглянула к Лорел – принесла свой старый ноутбук, но даже не перешагнула через порог.

– Да. Знаю. Ну, в тот день это было… просто, ну, в общем… как-то спонтанно, не по-настоящему.

Ханна переступает с ноги на ногу. Она босая.

– Хочешь войти?

– Это было бы здорово, дорогая. Спасибо.

На Ханне джоггеры[14] и белая обтягивающая футболка с надписью спереди «Cheri». Ханна никогда не была большим знатоком моды. Она предпочитает черный костюм от Banana Republic для работы, дешевую одежду для выходных и отпуска и совсем простую одежду для дома. Лорел не знает, что дочь носит по вечерам, поскольку они ни разу никуда не ходили вечером вместе.

– Чаю хочешь?

– Поздновато уже для чая.

Ханна закатывает глаза. У нее не хватает снисхождения к тому, что Лорел чувствительна к кофеину. Дочь считает, что мама специально досаждает ей.

– Ну, а я собираюсь выпить кофе. Что тебе сделать?

– Ничего не надо, правда. Все хорошо.

Лорел смотрит, как ее дочь перемещается по своей небольшой кухне, открывая и закрывая шкафы. Видит невыразительные движения ее тела и задает себе вопрос: было ли время, когда они с Ханной были близки.

– Где ты была? – говорит Ханна.

– Прости?

– Ты сказала, что проходила мимо.

– О, да. Верно. Была в парикмахерской.

Лорел касается своих волос, чувствуя, как эта безобидная ложь прожигает ее насквозь.

– Выглядишь прекрасно.

– Спасибо, дорогая.

Клочок газеты с накарябанным наспех номером и именем Флойд лежит у Лорел в кармане, и, коснувшись его, она говорит:

– Забавная вещь произошла.

Ханна бросает на маму полный страха взгляд. Такой же самый взгляд она бросает всегда, когда говорит о чем угодно. Будто боится, что ее втянут во что-то ужасное, что ее схватит нечто, с чем у нее не хватит сил совладать.

– Мужчина дал мне свой номер телефона. Пригласил на ужин.

Страх в глазах Ханны превращается в ужас, и Лорел чувствует, что сделала бы что угодно, заплатила бы сверх меры, чтобы этот разговор был с Элли, а не с Ханной. Элли завопила бы, закричала и бросилась бы к Лорел, крепко сжав в своих объятиях. И еще сказала бы, что это удивительно, невероятно и потрясающе.

– Конечно, я не собираюсь ему звонить. Но он заставил меня задуматься… О нас. О всех нас. Мы все отделены друг от друга, как острова в море.

– Ну, да.

В голосе Ханны Лорел слышит нотки обвинения.

– Это тянется слишком долго. И до сих пор мы не нашли способа снова стать семьей. Похоже, мы все застряли в том дне. Я хочу сказать… Посмотри на себя. – В тот же миг Лорел умолкает, осознав, что ни в коем случае нельзя так говорить.

– На себя? – Ханна выпрямляется, растопырив пальцы. – А что такого со мной? При чем тут я вообще?

– Ну, ты удивительна, и я так горжусь тобой. Тем, как упорно ты работаешь, и всем, чего ты достигла. Но разве ты никогда не чувствуешь, что… Ты никогда не думала, что немного замкнута? Что ведешь одномерную жизнь? Однообразную? К примеру, у тебя даже кошки нет.

– Что? Кошки? Ты серьезно? Как, черт возьми, у меня может быть кошка? Меня нет дома целыми днями, да и ночами тоже. Да я ее вообще бы не видела…

Лорел протягивает руку к дочери.

– Забудь о кошке. Я просто использовала ее в качестве примера. Я имею в виду, что ты все время работаешь. Ну, а есть какое-то измерение для тебя лично? Друг? Мужчина?

Дочь с недоумением моргает.

– Почему ты спрашиваешь меня о мужчинах? Ты же знаешь, нет у меня времени на мужчин. Нет у меня времени ни для чего. Даже для этого разговора.

Лорел вздыхает и кладет ладонь себе на затылок.

– Я просто заметила, когда заходила прибираться, что несколько раз тебя не было дома накануне ночью.

Ханна вспыхивает и строит гримасу.

– А, и ты подумала, что у меня появился бойфренд?

– Ну, да. Я действительно так подумала. И не удивилась.

Ханна снисходительно улыбается.

– Нет, мама, – говорит она, – как ни печально, нет никакого бойфренда. Просто, ну, знаешь, вечеринки, выпивка и все такое. Я остаюсь у друзей на ночь.

Пожав плечами, Ханна снова принимается теребить сухую кожу вокруг ногтей.

Лорел щурит глаза. Вечеринки? Ханна? Дочь выглядит смущенной, и Лорел не верит ей. Но не настаивает. Улыбается и говорит:

– А… Понятно.

Ханна смягчается и склоняется к Лорел.

– Я все еще молода, мама. У меня еще будет время для мужчин. И для кошек тоже. Просто не сейчас.

Лорел хочет спросить, Ну а как же мы? Когда наша жизнь прекратит быть такой? Когда для нас настанет пора снова стать семьей? Когда кто-либо из нас сможет по-настоящему смеяться или улыбаться, не чувствуя себя виноватым?

Но ни о чем таком не спрашивает, а берет Ханну за руку.

– Знаю, милая. Я и вправду знаю. И очень хочу, чтобы ты была счастлива. Чтобы все мы были счастливы. Я хочу…

– Ты хочешь вернуть Элли.

Лорел удивленно смотрит на Ханну.

– Да. Я хочу вернуть Элли. Чтобы она опять была с нами.

– Я тоже, – признается Ханна. – Но теперь мы знаем, что Элли не вернется, и мы просто должны продолжать жить дальше.

– Да. Именно так. Ты абсолютно права.

Пальцы Лорел опять касаются листка бумаги в кармане, трут его, и дрожь опускается по ее позвоночнику.

14

– Привет, Флойд. Это Лорел. Лорел Мэк.

– О, миссис Мэк.

Это мягкое, протяжное, трансатлантическое произношение, такое ленивое и сухое.

– Или вы мисс?

– Мисс.

– Тогда мисс Мэк. Как приятно получить от вас весточку! Трудно найти что-то более приятное.

Лорел улыбается.

– Хорошо.

– Мы строим планы насчет ужина?

– Ну, да. Так мне кажется. Разве что…

– Никаких разве что. Если только у вас нет какого-то определенного разве что на уме.

Она смеется.

– Нет ничего определенного.

– Ну и ладненько. Что скажете, если мы встретимся в пятницу вечером?

– Хорошо. – Нет нужды проверять ежедневник. Лорел и так прекрасно знает, что в этот день свободна. – Прекрасно.

– Поедем в город? Полюбуемся яркими огнями? Или встретимся где-нибудь возле меня? А может, около вас?

– На яркие огни я согласна.

Ее голос прерывается, и она смущается, будто вновь стала подростком.

– Я надеялся, что вы так и скажете. Вам нравится тайская кухня?

– Я люблю тайскую кухню.

– Тогда позвольте мне самому позаботиться обо всем. Я найду ресторан и сделаю для нас заказ. Позже пришлю вам эсэмэску с подробностями.

– Ничего себе. Да вы…

– Расторопный?

– Расторопный. Да. И…

– Возбуждающий? Захватывающе интересный?

Она опять смеется.

– Это не совсем то, что я хотела сказать.

– Конечно. Так и есть. Я интересный парень. Бесконечные развлечения и приключения, вот мой стиль. Именно так я наслаждаюсь жизнью.

– Вы забавный.

– Спасибо.

– Увидимся в пятницу.

– Так и будет. Обязательно. – И добавляет: – Разве что…

О своей внешности Лорел заботилась всегда. Держала себя в форме даже в ужасные первые годы после исчезновения Элли. Принимала душ, тщательно выбирала одежду, закрашивала темные круги под глазами дорогими маскирующими кремами, расчесывала волосы до тех пор, пока они не начинали блестеть. Лорел должна была оставаться собой. Ей нельзя было вдобавок потерять саму себя.

Она всегда заставляла себя выглядеть хорошо, но уже довольно давно перестала беспокоиться о том, чтобы быть привлекательной. Честно говоря, прекратила попытки выглядеть симпатичной приблизительно в 1985 году, когда они с Полом начали жить вместе. И сейчас ее глупое лицо в зеркале; открытая косметичка; волнение, из-за которого Лорел нанесла на веки тушь для ресниц вместо подводки; ужасная кожа; раздражение на себя за то, что позволила своему лицу постареть, что сама больше не выглядит привлекательно, что не родилась с такими генами, как у Кристи Тарлингтон[15], – вот это все было для Лорел новым и непривычным.

Поморщившись, она снимает тушь специальной салфеткой и шепчет:

– Что за фигня! Хрень какая-то.

Позади нее на кровати свалена одежда. Какая странная погода сегодня вечером! Тепло и душно, как обычно в это время года, но еще обещают дождь и сильный ветер. И хотя с фигурой у Лорел полный порядок – стандартный десятый размер, – вся парадная одежда куплена, когда Лорел еще не было сорока. Платья и юбки коротковаты, руки слишком обнажены, да и вырез великоват. Ничто не кажется подходящим, ни один наряд. В конце концов Лорел сдается, выбирает серый топ с длинными рукавами и расклешенные черные брюки. Мрачновато. Но вполне уместно.

Время семь ноль пять. Чтобы не опоздать на встречу с Флойдом, надо выйти через десять минут. Лорел быстро заканчивает макияж. Она понятия не имеет, выглядит она лучше или хуже с такой косметикой. Все равно уже нет времени, чтобы что-то исправить.

Подойдя к двери, Лорел на мгновение замирает и смотрит на маленькую полочку, где стоят фотографии всех троих ее детей. Ей нравится, как они приветствуют ее или прощаются с ней. Она берет фотографию Элли. Ей пятнадцать лет. Снимок сделан в октябре, во время коротких каникул, проведенных в Уэльсе. Лицо Элли раскраснелось от морского воздуха и игры в мяч на пляже с братом и сестрой. Рот раскрыт так широко, что видно горло. На Элли коричневая вязаная шапка с гигантским помпоном на макушке. Руки полностью скрыты рукавами огромного худи.

– Я иду на свидание, Элли, – говорит Лорел своей девочке. – С хорошим человеком. Его зовут Флойд. Думаю, он бы тебе понравился.

Она нежно проводит большим пальцем по улыбающемуся лицу ее доченьки, по гигантскому помпону.

Мам, это потрясающе, – слышит Лорел голос Элли где-то глубоко внутри себя. – Я так счастлива за тебя! Иди и веселись!

– Я попробую, – отвечает Лорел в пустоту. – Постараюсь.

В ресторане, выбранном Флойдом для свидания, мягкий свет. Лакированные черные с золотом стены. Темная мебель. Абажуры из аметистовых бусинок, галогенные лампы. Лорел приходит с опозданием на две минуты. Флойд уже там.

Ей кажется, что он выглядит моложе в этом мягком свете. Значит, и я должна выглядеть моложе, – думает она и сразу чувствует себя увереннее. Она приближается к Флойду. Он встает и целует Лорел в обе щеки – надо же, она позволяет ему!

– Вы выглядите очень изящно. Весьма элегантно.

– Спасибо, – отвечает она. – Вы тоже.

На нем черно-серая твидовая рубашка в мелкую ломаную клетку и черная вельветовая куртка. Волосы уложены, как и на их первой встрече. От него исходит аромат кедра и лайма.

– Вам нравится ресторан? – спрашивает он с поддельной неуверенностью в голосе. Но кого он может обмануть!

– Конечно, нравится. Здесь великолепно.

– Уф, – выдыхает он и получает в ответ улыбку.

– Вы бывали здесь прежде?

– Да. Но только днем. Всегда хотел вернуться вечером, когда здесь более темно, мрачно и полно подозрительных личностей, – шутит он.

Лорел оглядывает посетителей. Многие, видимо, пришли прямо из офиса или на свидание.

– Не такие уж они подозрительные, – замечает она.

– Да. Я уже заметил. И страшно разочарован.

Она улыбается, и он передает ей меню.

– Вы голодны?

– Как волк.

И это правда. Она слишком нервничала весь день и потому так и не смогла засунуть в рот хотя бы кусочек. И теперь, когда увидела Флойда и вспомнила, почему согласилась разделить с ним его торт, почему позвонила ему и договорилась о встрече, ее аппетит возвратился.

– Вам нравится острая еда?

– Да. Очень.

Он просиял.

– Слава богу за это! Мне на самом деле нравятся только те, кто любит острое. В противном случае у нас с вами было бы плохое начало.

Чтобы ознакомиться с меню, нужно время. Флойд же полон вопросов. У вас есть работа? Братья? Сестры? В какой квартире вы живете? Какое у вас хобби? Есть ли дома животные? Сколько лет вашим детям?

– О. – Она кладет салфетку на колени. – Двадцать семь и двадцать девять.

– Ничего себе! – Он смотрит на Лорел искоса. – Вы не выглядите на столько лет, чтобы иметь детей такого возраста. Я думал, ну максимум подростки.

Она знает, что это полная бессмыслица, ведь потеря ребенка старит гораздо быстрее, чем жизнь, проведенная, например, на пляже.

– Мне почти пятьдесят пять, – вздыхает она. – И выгляжу я именно на столько.

– Ну, нет, – возражает он. – Я бы дал вам сорок с небольшим. Вы отлично выглядите.

Такой несуразный комплимент Лорел оставляет без внимания.

Флойд улыбается, из внутреннего кармана шикарной куртки вытаскивает пару очков для чтения и надевает их.

– Не пора ли сделать заказ?

С заказом переусердствовали. Блюда все продолжают прибывать. Их гораздо больше, чем ожидали Лорел с Флойдом, и значительную часть вечера они переставляют бокалы и бутылки с водой, перекладывают мобильные телефоны, чтобы освободить место для новых тарелок.

– Что это? – спрашивают они каждый раз, когда появляется новое блюдо. – Пожалуйста, скажите, что это последнее.

Сначала пьют пиво, затем переходят к белому вину.

Флойд рассказывает Лорел о разводе с матерью своей старшей дочери. Девочку зовут Сара-Джейд.

– Я хотел назвать ее Сара-Джейн, но моя бывшая потребовала назвать дочку Джейд. Это был довольно простой компромисс. Я зову дочь Сарой. Моя бывшая зовет ее Джейд. Дочка называет себя Эс-Джей. – Он пожимает плечами. – Вы можете дать своим детям любое имя, какое вам нравится, но в конечном счете они поступят по-своему.

– Какая она?

– Сара? Она… – Впервые Лорел видит, что еще чуть-чуть, и Флойд может вскипеть. – Она необычная. Она, э-э… – Кажется, у него заканчиваются слова. – Ну, – наконец говорит он, – думаю, вам нужно просто увидеть ее.

– А сами вы часто видитесь в ней?

– О, довольно часто. Она все еще живет с моей бывшей. У них не все так уж хорошо, поэтому Сара использует меня в качестве аварийного спасательного люка. Большинство выходных, на самом деле. Но это палка о двух концах. – Он криво улыбается.

– А ваша другая дочь? Как ее зовут?

– Поппи.

Его лицо расцветает.

– Какая она? Совсем не похожа на Сару-Джейд?

– О, боже, да. – Он медленно и театрально кивает. – Да, в самом деле. Поппи удивительна. Она блестяще разбирается в математике, у нее необычайно едкое чувство юмора. Она ни от кого не терпит оскорблений и унижений. Я буквально хожу перед ней на цыпочках. И она всегда напоминает мне, что в этом мире я не самый главный. В любом споре она от кого угодно может и мокрого места не оставить. А из меня просто вьет веревки.

– Ничего себе. Она великолепна! – говорит Лорел, думая, что это почти точное описание ее собственной погибшей дочери.

– Так и есть, – он утвердительно кивает головой. – Я счастливчик.

– Как же получилось, что она живет с вами?

– Хороший вопрос. Все это довольно сложно. У Поппи и Сары-Джейд разные матери. Мама Поппи была… Как бы получше сказать… У меня были случайные отношения, которые… в общем, перешли границы. Если понимаете, о чем я. Поппи не была запланирована. Отнюдь. И потом мы с ее мамой и вправду пытались какое-то время быть нормальной парой, но нам так и не удалось осуществить это. А когда Поппи исполнилось четыре годика, ее мать исчезла.

– Исчезла?

Сердце Лорел начинает колотиться, ведь это слово так много значит для нее.

– Да. Оставила Поппи на моем пороге. Опустошила свой банковский счет. Бросила дом, работу. И больше ни разу не появилась.

Флойд берет бокал и делает долгий глоток, ожидая реакцию Лорел.

Она в ужасе подносит руку к горлу. У нее внезапно возникает смутное ощущение, что все предопределено. Что встреча с этим странно привлекательным мужчиной не случайна, как Лорел подумала сначала. Что они с Флойдом каким-то образом распознали причудливые пустоты – пустоты, возникшие в жизни каждого, когда дорогие им люди трагически и таинственно были отняты у них.

– Ничего себе, – произносит Лорел. – Бедная Поппи.

Флойд опускает взгляд на скатерть. Затем кончиком пальца начинает катать зернышко риса.

– Такова реальность, – вздыхает он. – Такова реальность.

– Как думаете, что с ней случилось?

– С матерью Поппи? – переспрашивает Флойд. – Боже, да я понятия не имею. Она вообще была странной женщиной. Могла оказаться где угодно. В буквальном смысле.

Лорел смотрит на него, обдумывая уместность следующего вопроса.

– Вы никогда не думали, что она может быть мертва?

Флойд мрачно глядит на Лорел, и она понимает, что зашла слишком далеко.

– Кто знает? – отвечает он. – Кто знает?

И улыбка вновь появляется на его лице. Разговор продолжается. Они заказывают еще по бокалу вина.

Веселье возобновляется, и свидание движется своим чередом.

15

Вернувшись домой, Лорел сразу направляется к своему ноутбуку, надевает очки и гуглит Флойда Данна. В ресторане они проговорили до самого закрытия, и их очень вежливо попросили уйти. Флойд Данн ненавязчиво предложил поехать в другое место. Он был членом какого-то клуба.

– Это не роскошный клуб, – пояснил он, – там простой бар и несколько кресел. Старикашки пьют бренди и брюзжат.

Лорел не хотела возвращаться домой в Барнет после того, как метро закроется. Поэтому, попрощавшись с Флойдом на Пикадилли-серкус, сидела, улыбалась, рассматривала свое пьяное отражение в окне вагона и, наконец, доехала до конечной станции.

Теперь она в пижаме с зубной щеткой во рту. Одежда, которую она оставила на своей кровати, брошена грудой на кресло, а косметика все еще разбросана по всей поверхности туалетного столика. У Лорел не осталось сил, чтобы привести все в порядок. Она просто хочет удержать себя вместе с Флойдом в том невещественном коконе, который они создали сегодня вечером, чтобы отгородиться от жизненных проблем, не давая им просачиваться внутрь сквозь мельчайшие дырочки.

Через нескольких секунд поиска Лорел узнает, что Флойд Данн не просто математик, как он сказал за ужином, но еще и автор нескольких признанных учеными книг по теории чисел и математической физике.

Она переходит на Google Images и всматривается в Флойда на разных этапах его жизни. На некоторых фотографиях он явно моложе, чем сейчас: от тридцати до сорока. Вот он длинноволосый, в расстегнутой у ворота рубашке. Это фото было сделано специально для его первых книг. На нем он выглядит немного тревожно. С этим человеком она не разделила бы кусок торта – здесь он похож на одинокого лектора Открытого университета[16] начала восьмидесятых. На более поздних фотографиях Флойд более или менее такой, как теперь. Его волосы немного неряшливы, покрыты перхотью. Более темные, чем сейчас. Одежда не так элегантна, но в основном это тот же мужчина, с кем она только что ужинала.

Лорел хочется узнать о нем как можно больше. Хочется окутать себя им и его захватывающим миром. Снова и снова видеть его. Потом она вспоминает о Поле и его подруге Бонни. Вспоминает, какое недоумение и даже оцепенение почувствовала, когда Пол приехал, чтобы сообщить – он встретил женщину, и они уже живут вместе. Лорел не могла постичь, как ему удалось добраться туда, где все легко и просто и где бабочки порхают в животе. Где строят планы и держатся за руки. И теперь то же самое происходит с нею. Внезапно у нее возникает страшное желание позвонить Полу.

Лорел уже воображает, как говорит: Пол, я встретила невероятного, сказочного парня. Он умный, привлекательный и добрый. С ним весело.

И тут она понимает, что впервые за долгие годы хочет поговорить с Полом о чем-то еще, кроме Элли.

Следующий день проходит в мучительном одиночестве.

По субботам Лорел обычно встречается со своими подругами Джеки и Бель. Все трое учились в школе в Портсмуте и были неразлучны. Лет тридцать тому назад, когда им было по двадцать и они жили в Лондоне, Лорел как-то встретилась с Джеки и Бель в баре в Сохо, и они рассказали, что объявили о своей гомосексуальности и любви друг к другу, а теперь они пара. Одиннадцать лет назад Бель родила мальчиков-близняшек. Когда у Лорел уже завершался родительский этап жизни, у них он только начинался. А после того как пропала Элли, дом Джеки и Бель в Эдмонтоне[17], полный подгузников, детских игрушек и розового йогурта в мягких тюбиках, стал для Лорел убежищем.

В эти выходные подруги уезжают в Шропшир[18] на турнир по регби и берут с собой мальчиков. Поэтому для Лорел время тянется медленно, в квартире висит тяжелая атмосфера. У соседей хлопают двери, детей громко зовут домой, кто-то заводит машину, где-то лает собака во время вечерней прогулки – все эти звуки углубляют чувство одиночества. К тому же от Флойда нет ни звонка, ни эсэмэс. Лорел чувствует себя старой, слишком старой. К вечеру, все хорошенько обдумав, она решает прекратить общение с Флойдом. Пойти на свидание с ним было безумием. Бессмыслицей. Лорел – раненая женщина с тонной ужасного багажа, а Флойд просто использовал свое непринужденное очарование, чтобы провести вечер с женщиной. Он, вероятно, мог устраивать такое каждый вечер, если бы только захотел. И, скорее всего, прямо сейчас сидит в кафе, угощая морковным тортом кого-то еще.

В воскресенье Лорел решает навестить мать, поскольку просто не в состоянии провести еще один день в одиночестве. Лорел бывает у матери, как правило, по четвергам. Визит получается еженедельным, и становится гораздо труднее найти причину, чтобы увильнуть.

Дом престарелых, где живет мама Лорел, находится в Энфилде[19], в двадцати минутах езды. Это новостройка из красного кирпича. Окна из дымчатого стекла, чтобы никто не мог заглянуть внутрь и ужаснуться собственному будущему. Мама Лорел, Руби, перенесла три инсульта. Теперь ее словарный запас крайне ограничен, она наполовину слепа, и у нее провалы в памяти. Она очень несчастна и часто говорит, что хочет умереть.

Лорел приезжает в половине одиннадцатого. Руби сидит на стуле. Рядом с ней тарелка с овсяным печеньем и чашка с молоком, будто для четырехлетнего ребенка. Лорел берет маму за руку и гладит пергаментную кожу. Потом смотрит в темные глаза и старается увидеть в этой женщине ту, прежнюю, которая брала маленькую Лорел за руку и за ногу и бросала в бассейн, гуляла с маленькой Лорел по пляжу и заплетала ей волосы, готовила обжаренную с обеих сторон яичницу так, что желток оставался почти сырым – Лорел увидела это блюдо в американском сериале и попросила маму сделать такое же. Энергия матери в то время была безгранична. Ее вьющиеся темные волосы не знали ни заколок, ни повязок. Она всегда носила обувь на низком каблуке, чтобы можно было быстро бежать за автобусом или перепрыгивать через стены в погоне за уличным грабителем.

Первый инсульт случился четыре месяца спустя после того, как исчезла Элли, и с тех пор Руби так и не стала прежней.

– На прошлой неделе я была на свидании, – рассказывает Лорел матери.

Та кивает и, сжав губы, криво улыбается. Она пытается что-то сказать, но не может найти слова.

– Ф-ф-ф-ф-ф… Ф-ф-ф-ф-ф…

– Не волнуйся, мама. Я знаю, что ты рада за меня.

Внезапно у мамы получается:

– Фантастика! Чудесно!

– Да. – Лорел широко улыбается. – Правда, теперь я сильно волнуюсь и веду себя как подросток. Я все время смотрю на телефон и жду, что он вот-вот позвонит. Жалкое зрелище!

Мама снова улыбается или, лучше сказать, создает подобие улыбки, насколько ей позволяет поврежденный мозг.

– З… Зовут?

– Его зовут Флойд. Флойд Данн. Американец. Моего возраста. Невообразимо умный, привлекательный и веселый. У него две дочери, одна живет с ним, другая уже взрослая.

Мама кивает, продолжая улыбаться.

– Ты… ты… ты… ты…

Лорел проводит большим пальцем по ее руке и ободряюще улыбается.

– Ты… Ты… Ты позвони ему!

Лорел смеется.

– Не могу!

Мама неодобрительно качает головой и с досадой причмокивает.

– Нет. Честно. Я уже звонила ему первая и уже сделала первый шаг. Теперь его очередь.

Руби опять выражает неодобрение.

– Думаю, – рассуждает Лорел, – можно послать ему эсэмэс, только чтобы сказать спасибо. И уж тогда дело за ним. Все будет зависеть от него.

Мама кивает и охватывает руку Лорел своей, легонько сжимая.

Руби обожала Пола. С первого же дня их знакомства она повторяла:

– Ну, ты молодец, моя дорогая! Нашла хорошего мужчину. Теперь, пожалуйста, будь добра к нему. Не отпускай его.

А Лорел, криво усмехаясь, с оттенком сухой иронии отвечала:

– Посмотрим.

Ведь она никогда не верила ни в бесконечное счастье, ни в то, что можно жить счастливо до глубокой старости. А ее мама лелеяла радужные надежды на прекрасное будущее Пола и Лорел, потому что хотя и была романтиком, но и реалистом тоже. Такое сочетание во многих отношениях было идеальным.

Руби протягивает руку к сумочке Лорел, открывает ее, вытаскивает телефон Лорел и вручает ей.

– Как? – удивляется Лорел. – Прямо сейчас?

Руби кивает.

Лорел тяжело вздыхает и набирает слова.

– Если все пойдет наперекосяк, я буду считать, что ты полностью в ответе за это, – говорит она полушутя.

Потом нажимает кнопку «Отправить», быстро закрывает телефон и запихивает его обратно в сумочку, испугавшись того, что только что сотворила.

– Вот дерьмо. – Лорел прячет лицо в ладонях. – Ну хитрюга! Не могу поверить, что ты заставила меня сделать это!

Руби смеется, издавая странные, чересчур высокие звуки. Но это и вправду смех. И первое, что приходит Лорел на ум, – она слышит материнский смех впервые за очень долгое время.

Через несколько секунд звонит телефон Лорел. Это он.

16

Во вторник у Лорел и Флойда второе свидание. На сей раз они никуда не едут, а идут в эритрейский ресторан недалеко от дома Флойда. Лорел всегда хотела пойти в этот ресторан, но Пол не соглашался, потому что там на окне было прилеплено скотчем объявление, возвещавшее о всего лишь трехзвездочном рейтинге гигиены.

На Флойде темно-зеленая рубашка поло под черным джемпером и джинсы. Лорел надела облегающий льняной сарафан поверх белой хлопковой блузки, черные колготки и черные туфли. Ее длинные волосы собраны сзади, и она похожа на супермодную монашку – пока Лорел не встретилась с Флойдом, она не осознавала, насколько строгой, разве что не клерикальной, была ее одежда.

– Вы выглядите потрясающе! – Он явно не понял ее трудностей с выбором одежды. – Вы слишком стильная по сравнению со мной. Я чувствую себя ни на что не годным бродягой.

– Вы прекрасно выглядите. – Лорел садится за столик. – Замечательно.

Она поражена тем, какой расслабленной чувствует себя здесь. Нет нужды следить за тем, чтобы не сделать что-нибудь не так, как надо, – на прошлой неделе этот страх портил ей первое свидание. Замызганный ресторан ярко освещен, но свет не мешает Лорел чувствовать безразличие к своей внешности, к тому, выглядит ли она старой или нет.

Она смотрит, как движутся руки Флойда, и ей хочется поймать их в воздухе, прижать к своему лицу. Она следит взглядом за движением его головы, видит, как появляется паутинка морщинок вокруг глаз, стоит ему улыбнуться. Время от времени она замечает, как на его груди вспыхивают едва заметные брызги волос – рубашка поло не застегнута на верхние пуговицы. Внезапно у Лорел появляется ужасно сильное желание заняться с ним сексом, и осознание этого на мгновение повергает ее в своего рода волнующую мучительную тишину.

– У вас все в порядке, Лорел? – спрашивает он, ощутив ее неловкость.

– О, боже, да. Все хорошо.

Она улыбается. Он успокаивается, и беседа продолжается.

Он тепло общается с официантами, которые, кажется, хорошо его знают и приносят бонусные блюда и самые вкусные и легкие закуски – порции крошечные, на один укус, чтобы лишь распробовать.

– Знаете, – говорит Лорел, отрывая кусок лепешки и опуская его в тушеную баранину, – мой бывший не хотел приглашать меня сюда из-за низкого рейтинга гигиены. – На мгновение Лорел становится стыдно за то, что она принижает Пола, рисуя его незнакомцу одним цветом, хотя о своем бывшем муже может рассказать гораздо больше.

– Ну, гигиена-шмигиена, у меня никогда не было проблем с животом после здешней еды, а хожу я сюда уже много лет. Эти люди знают, что делают.

– И давно вы живете здесь?

– О, боже, целую вечность. С тех пор, как мои родители возвратились в США. Они дали мне немного денег, сказали вложить их в какое-нибудь неряшливое место, лишь бы оно было близко к центру. Я нашел тот дом. Он был поделен на жилые помещения типа «студия». Омерзительное было место. Боже, как только люди могут так жить! Дохлые крысы. Засоренные туалеты. Дерьмо на стенах. Бррр! – Флойд поежился, и его передернуло. – Но это было лучшее из решений, какие я когда-либо принимал. Вы не поверите, сколько это здание стоит сейчас.

Лорел охотно могла поверить Флойду, поскольку продала собственный дом в Страуд Грин всего лишь несколько лет назад.

– Как думаете, вы когда-нибудь вернетесь в Штаты?

Он качает головой:

– Нет. Ни за что. Та страна никогда не была мне родиной. Нигде я не чувствовал себя дома, пока не приехал сюда.

– А ваши родители? Они живы?

– Ага. Живы и здоровы. Они были юными родителями, и потому сейчас они все еще довольно бодрые. А ваши? Они еще с вами?

Лорел отрицательно качает головой.

– Папа умер, когда мне было двадцать шесть. Мама в доме престарелых. Она очень больна и слаба. Сомневаюсь, что протянет еще год. – Помолчав, с улыбкой добавляет: – Должна признаться, она-то и велела мне позвонить вам. В воскресенье. Ей нужно много времени, чтобы составить предложение. Обычно она не хочет говорить ни о чем, кроме смерти. Но в этот раз велела мне позвонить вам. Сказала, что это фантастика, ну, что я встретила вас. И что это чудесно. Она буквально вложила мой телефон в мою же руку. Это самая… – Лорел мельком глядит на свои колени, – самая материнская вещь, какую она сделана за последнее десятилетие. Будто она стала моей прежней мамой. Меня это тронуло.

Флойд протягивает руки через стол и кладет их на руки Лорел. Его красивые серые глаза устремлены на нее.

– Да благословит Бог вашу прекрасную маму.

Лорел сцепляет свои пальцы с его и нежно сжимает их. Они и нежные, и в то же время твердые, но, главное, сексуальные. Его прикосновение заставляет ее почувствовать именно то, чего она уже не рассчитывала ощутить снова. Она уже забыла, как это бывает. А сейчас его большие пальцы поднимаются по ее запястью и ложатся на пульс. Кончиками пальцев Флойд проводит вверх и вниз по внутренней поверхности ее рук. Лорел помещает свои пальцы в мягкие волоски на его предплечьях, и затем ее ладони прячутся в мягкую шерстяную ткань его рукавов. Она находит его локти, а он ее, и они обхватывают руки друг друга через стол. Проходит вечность, прежде чем они отпускают друг друга и просят счет.

Снаружи его дом точно такой же, как ее прежний. Всего через три улочки от того места, где она жила раньше. Это двухквартирный викторианский дом с голландскими фронтонами и небольшим балконом над крыльцом. К парадной двери с витражными панелями из цветного стекла проложена дорожка из плиток. Небольшой ухоженный квадратный палисадник перед домом, пара мусорных баков поодаль. Флойд еще не успел вставить ключ в замочную скважину парадной двери, а Лорел уже знает, как будет выглядеть дом внутри, – ровно так, как тот, в каком она жила.

И верно. Кафельная прихожая с широкой лестницей. Перила, заканчивающиеся щедрым завихрением. Спереди единственная деревянная ступенька, ведущая вниз в просторную светлую кухню, и дверь налево, через которую Лорел видит книжные полки, мерцание телевизора и пару босых ног, скрещенных в щиколотках. Босые ноги распрямляются и опускаются на ободранные половицы, затем в двери возникает голова – маленькое, нервное лицо с копной светлых волос. В ушах сережки, расположенные полумесяцем. На веках широкие мазки синей подводки.

– Папа?

Голова мгновенно втягивается назад.

– Привет, зайка. – Флойд поворачивается и одними губами объясняет Лорел, что это Сара-Джейд, а потом просовывает голову в дверь. – Как провела вечер?

– Хорошо.

Голос у Сары-Джейд мягкий и глубокий.

– Как Поппи?

– Хорошо.

– Когда она легла спать?

– Полчаса назад. Ты что-то рано.

Лорел видит, как голова слегка наклоняется вперед, затем быстро исчезает.

– Сара, – Флойд поворачивается к Лорел и протягивает к ней руку. – Хочу тебя кое с кем познакомить. – Он тянет Лорел к двери, затем подталкивает перед собой. – Это Лорел. Лорел, вот моя старшая дочь, Сара-Джейд.

– Эс-Джей, – говорит крошечная девушка, сидящая в кресле, и медленно поднимается на ноги. Она протягивает Лорел маленькую руку для пожатия. – Приятно познакомиться. – Потом падает обратно в кресло и поджимает под себя миниатюрные голубоватые ноги с синими прожилками.

На Саре-Джейд широкая черная футболка поверх черных бархатных легинсов. Девушка очень худая, и Лорел хочется узнать – это от расстройства пищеварения или просто такое телосложение.

По телевидению идет реалити-шоу – люди пришли в ярко освещенный ресторан на свидания вслепую. На полу у ног Эс-Джей пустая тарелка со следами кетчупа и пустая бутылка из-под диетической кока-колы. На подлокотнике смятая обертка Galaxy[20].

Значит, у Эс-Джей такое телосложение от природы. Воображение Лорел немедленно рисует маму девушки в виде трепетной феи с огромными глазами и шестым размером джинсов. На мгновение Лорел охватывает зависть.

– Ну, – говорит дочери Флойд, – мы будем на кухне. Будешь пить с нами чай?

Сара-Джейд качает головой, но ничего не отвечает. Лорел следует за Флойдом в кухню. Там тоже все знакомо: нарядные кремовые шкафы из дерева с большими деревянными же ручками, темно-зеленая кухонная плита, окруженный табуретами остров. Но расположен он не так, как в старой кухне Лорел, а сдвинут назад, где стоит сосновый стол в окружении сосновых стульев. На столе кипы бумаг и журналов, два ноутбука. Через спинку одного из стульев перекинуто розовое меховое пальто, на другом висит пиджак.

Лорел садится на табурет и смотрит, как Флойд наливает кружку ромашкового чая для нее и варит кофе в электрической кофеварке для себя.

– Ваш дом прекрасен.

– Благодарю вас. Хотя, думаю, вам следует знать, что точно там, где вы сейчас сидите, держал свой ночной горшок парень, живший в задней комнате. И я это точно знаю, потому что после того, как тот тип съехал, на этом месте стоял горшок… как бы вам сказать… неопорожненный.

– О, боже! – Лорел смущенно хихикает. – Как же это мерзко!

– И не говорите.

– А знаете, ваш дом такой же, как мой прежний. Правда. Ну, то есть не точно такой же, но та же планировка и тот же дизайн.

– Давным-давно, – произносит Флойд, – все эти улицы, все эти здания были построены примерно в одно время, чтобы поселить здесь городских рабочих. – Он передает Лорел чай и улыбается. – Странно было бы думать, что однажды наши потомки будут очарованы состоянием Барретта[21] и будут отчаянно пытаться сохранить черты времени. Не прикасайтесь к тому пластиковому плинтусу, он бесценен.

Улыбаясь, Лорел подхватывает:

– Вам, наверное, трудно поверить, что люди, которые раньше жили здесь, делали встроенные шкафы с зеркальными раздвижными дверями!

Флойд смеется и с нежностью смотрит на Лорел, но очень скоро взгляд его становится серьезным.

– Я погуглил вас. После нашего первого свидания.

Улыбка застывает на лице Лорел.

– Я знаю об Элли.

Лорел крепко обнимает кружку двумя руками и с трудом делает глоток.

– О.

– Вы ведь знали, что я буду искать сведения о вас?

Она печально улыбается.

– О, не знаю, наверное, это приходило мне в голову. Но я бы вам и сама все рассказала. Скоро. Я уже собиралась. Но такое признание не годится для первого свидания.

– Не годится. – Голос Флойда звучит мягко. – Я понимаю.

Не зная, как быть в такой ситуации, Лорел рассматривает кружку со всех сторон.

– Я искренне соболезную вам. Просто я… – Он глубоко вздыхает. – Я бы не… Не могу даже представить. Ну, то есть… могу представить. Даже слишком хорошо представляю, как трудно такое перенести. Не то чтобы я сталкивался с чем-то подобным. Но сама мысль… Вы… и ваша девочка… это так… О, боже! – Флойд тяжко вздыхает. – И я хотел вам что-то сказать, весь вечер пытался, потому что было нечестно сидеть и болтать с вами, когда у меня уже были все эти знания. А вы не знали, что я знал, и…

– Я идиотка. Сама должна была догадаться.

– Нет. Это я идиот. Я должен был подождать, пока вы не будете готовы сказать мне.

Лорел улыбается и смотрит в затуманенные глаза Флойда, потом переводит взгляд вниз, на его руки, которые так просто и так обольстительно ласкали ее руки в ресторане. Смотрит на его теплый, уютный дом и говорит:

– Я готова. Сейчас я могу говорить об этом.

Он протягивает руку и кладет Лорел на плечо. Она инстинктивно трется о его руку щекой.

– Вы уверены?

– Да. Уверена.

Уже почти час ночи, когда Флойд ведет Лорел вверх по лестнице в свою спальню. Сара-Джейд в полночь уехала домой на такси, тихо попрощавшись с отцом. Она так и не пожелала общаться с Лорел.

Спальня Флойда покрашена в темно-бордовый цвет. На стене висят написанные маслом занятные абстрактные картины. Флойд объясняет Лорел, что нашел их в подвале, когда ремонтировал дом.

– Они, наверное, довольно неказисты. Но мне нравятся. Приятно знать, что именно я освободил их из тьмы забвения, дал им жить и дышать.

– Где комната Поппи? – шепчет Лорел.

Он указывает вверх и за спину.

– Она ничего не услышит. Да и вообще спит как убитая.

Он расстегивает молнию сарафана на спине, а Лорел тащит за рукава его теплый мягкий джемпер. Руки, ноги, одежда, в том числе колготки, – все перепутывается. Давным-давно Лорел приняла решение завязать с сексом и больше никогда не вспоминать о нем, но пять минут спустя именно он и происходит. Лорел занимается сексом, и не просто сексом, но лучшим сексом, который когда-либо был в ее жизни, и очень скоро хочет повторить.

Они засыпают в объятиях друг друга, когда тускло-коричневая охра рассвета начинает вползать в комнату сквозь щель в занавесках.

17

– Доброе утро! Вы Лорел?

Лорел слегка подскакивает. Сейчас десять часов, и она думала, что дочь Флойда уже в школе.

– Да. – Лорел пытается тепло улыбнуться. – Я Лорел. А ты, полагаю, Поппи?

– Да. Поппи.

Девочка сияет и широко улыбается. Становятся заметны слегка неровные зубы и маленькая ямочка на левой щеке. На мгновение Лорел теряет дар речи и, чтобы не упасть, вцепляется в то, что есть под рукой, – в дверную раму.

– Надо же! Ой, извини. Просто ты выглядишь, как… – Лорел замолкает, боясь признаться, что Поппи ужасно похожа на погибшую Элли. Такая же ямочка, широкий лоб, глаза с тяжелыми веками. И так же слегка наклоняет голову, когда пытается понять, о чем думает собеседник. – Ну, ты мне кое-кого напоминаешь.

Лорел преувеличенно громко смеется. Она и раньше часто видела девочек, похожих на Элли, но никогда не доходила до того, чтобы преследовать кого-либо из них на улице, выкрикивая имя дочери и хватая девочку за плечо, как показывают в кино. У Лорел начинали порхать бабочки в животе, ускорялось дыхание. Появлялось чувство, что ее мир вот-вот взорвется от радости и облегчения. Сразу после исчезновения Элли часто случались те недолгие моменты, но уже много лет их не было.

Поппи улыбается еще шире и спрашивает:

– Принести вам чего-нибудь? Чай? Кофе?

– О, – говорит Лорел, не ожидая такой проворности от девятилетней девочки. – Да. Если можно, кофе, пожалуйста. – Она наклоняется в сторону и смотрит за спину девочки, не приближается ли Флойд. Он сказал, что спустится через две минуты. И не говорил, что его дочь будет здесь.

– Папа сказал, что вы очень симпатичная, – говорит Поппи, поворачиваясь к Лорел спиной, чтобы налить из крана воды в кувшин с фильтром. – Так оно и есть.

– Надо же! – говорит Лорел. – Спасибо. Впрочем, я и должна так выглядеть.

Она расправляет рукой спутанные волосы, которые отец этого ребенка теребил вчера вечером. На Лорел футболка Флойда, сильно пахнущая сексом. Лорел знает это.

– У вас был чудесный вечер? – спрашивает Поппи, выкладывая ложкой молотый кофе в кофеварку.

– Да, спасибо, совершенно чудесный.

– Вы были в эритрейском ресторане?

– Да.

– Мой любимый, – замечает Поппи. – Папа начал водить меня туда, когда я была еще совсем маленькой.

– О, – протягивает Лорел. – Какой, должно быть, у тебя утонченный вкус!

– Нет ничего такого, чего я не стала бы есть, – отвечает девочка. – Кроме чернослива, который является проделками дьявола.

На Поппи широкое хлопковое платье в синюю и белую полоску; темно-синие шерстяные колготки и темно-синие кожаные туфли-лодочки. Каштановые волосы убраны назад и скреплены двумя маленькими красными зажимами. Слишком формальный наряд для маленькой девочки. Когда дочерям Лорел было столько же лет, сколько Поппи сейчас, пришлось бы подкупать их, чтобы они надевали такое.

– Сегодня в школе нет занятий?

– Ни сегодня, ни когда-либо еще. Я не хожу в школу.

– О, – удивляется Лорел, – это… Я имею в виду… То есть… Я хочу сказать…

– Папа сам учит меня.

– Он всегда учил тебя?

– Да. Всегда. Знаете, я могла читать детские книги, когда мне было три года. Простую алгебру выучила в четыре. На самом деле даже педагогическое училище не совладало бы со мной.

Поппи звонко смеется, как взрослая женщина, и выключает кофеварку.

– Я могу заинтересовать вас гранолой с йогуртом? Что скажете? Или предпочтете тост?

Лорел поворачивается, чтобы опять заглянуть за спину девочки. До сих пор нет Флойда. И вообще нет никаких признаков, что он скоро появится.

– Послушай, – говорит Лорел, – а можно мне принять душ, прежде чем что-нибудь съесть? Я чувствую себя немного… – Лорел строит гримаску. – Я быстренько.

– Ну конечно, – кивает Поппи. – Примите душ. Кофе будет вас ждать.

Лорел улыбается, выходит из кухни и на лестнице встречает Флойда. Он свежий после душа. Еще влажные волосы зачесаны назад. Кожа кое-где слегка ободрана и кровоточит – он сбрил вчерашнюю щетину. Флойд обнимает Лорел за талию и прячет лицо у нее на плече.

– Я познакомилась с Поппи, – спокойно говорит она. – Ты не сказал мне, что учишь ее дома.

– Разве не сказал?

– Нет. – Она отстраняется от другой попытки приласкать ее. – Я хочу принять душ. Не могу же я сидеть и болтать с твоей дочерью, если пахну как старая потаскуха, всю ночь занимавшаяся любовью?

Флойд смеется.

– Ты пахнешь восхитительно! – Он втягивает носом воздух рядом с Лорел. Затем его рука скользит вниз по ее животу, и она разрывается между желанием прижать эту руку сильнее и оттолкнуть ее.

– Прекрати! Ну, перестань же, – ласково говорит Лорел, и Флойд смеется.

– Что думаешь о моей Поппи?

– Она очаровательна. Совершенно восхитительна.

Он расцветает от таких слов.

– Разве она не великолепна?

Он наклоняется и нежно целует Лорел в губы, потом спускается по лестнице и направляется в кухню. Слышно, как он приветствует дочь.

– Доброе утро, моя замечательная девочка! Как твои дела?

Лорел поднимается по лестнице и принимает долгий душ в ванной, смежной со спальней своего возлюбленного, чувствуя странность и неправильность, причину которым найти не может.

В тот же день Лорел отправляется к Ханне, чтобы навести порядок у нее в квартире. Посторонние могли бы счесть немного странным, что под стоящую на столе вазу с цветами подсунуты тридцать фунтов. Лорел, конечно, понимает, что получать плату наличными за уборку квартиры собственной дочери не совсем нормально. Но в их семье, как и в любой другой, свои тараканы, и этот – всего лишь один из них. Зато каждую неделю Лорел кладет тридцать фунтов на специальный банковский счет, который когда-нибудь использует, чтобы баловать угощениями своих будущих внуков и устраивать им развлечения по выходным.

Лорел складывает банкноты и засовывает их в кошелек. Потом осматривает квартиру – так она начала делать, когда Ханна перестала спать здесь каждую ночь. Лорел не верит, что Ханна ходит к подругам на пижамные вечеринки. Дочь, которую она знает, не стала бы так вести себя. Ханна никогда не любила весело проводить время.

Цветы в вазе особенно интересны. Это не наспех купленный пучок тюльпанов из супермаркета Sainsbury’s и не лилии Старгейзер[22], но букет из темных роз, гипсофил, лиловых гиацинтов и эвкалипта. Стебли все еще скреплены спиралью в середине, где обычно их связывают веревочкой.

В кухне Лорел достает чистящие средства из шкафчика под раковиной и рассматривает поверхности столов, ища подсказки. Ночью Ханны не было дома, о чем опять говорит отсутствие миски с остатками мюсли. Нет остатков другой еды. Не разбросана косметика. Лорел понимает, что если у Ханны есть мужчина, то она проводит все свое время у него дома, и тогда точно не будет никаких следов ее пребывания здесь.

Лорел вздыхает и наклоняется к мусорному ведру, чтобы вытащить из него полупустой пакет для мусора, который, как всегда, почти ничего не весит, так как у Ханны нет активной жизни. Лорел сдавливает мусор, чтобы перевязать верхнюю часть пакета узлом, и слышит хруст целлофана. Она быстренько засовывает руку в пакет, обнаруживает там пленку, в какую заворачивают цветы, вытаскивает ее, расправляет и разглаживает. Взгляд Лорел останавливается на крошечной карточке, прикрепленной липкой лентой. Сообщение наспех написано неряшливым почерком флориста:

«Не могу дождаться завтрашнего дня, чтобы увидеть тебя. Пожалуйста, не опаздывай!

Я очень тебя люблю,

T x.[23]^».

Лорел держит карточку большим и указательным пальцами и несколько секунд смотрит на нее. Потом сует назад в мешок для мусора и завязывает узел. Так вот, думает она. Вот оно что. Ханна движется вперед. У Ханны есть мужчина. Но почему, спрашивает себя Лорел, Ханна не говорит об этом со мной?

18

Лорел не видела Пола со дня похорон Элли. Там они стояли рядом. Пол не привел Бонни и даже не спросил, можно ли.

Да, он хороший человек.

Во всех отношениях.

Он поддерживал ее в тот день – ее ноги подкашивались, когда гроб скрывался из глаз под звуки «Somewhere Only We Know»[24]. На поминках, устроенных в доме его матери, он передавал Лорел чашки чая, а затем нашел ее в углу сада и уговорил вернуться в дом, обещая большую порцию Бейлис со льдом – ее самый любимый спиртной напиток. Они остались, когда все разошлись, сидели рядом, перекатывали лед в своих бокалах и смешили друг друга. Чувства Лорел путались, становясь то светлыми и темными одновременно, то золотистыми и серебристыми. Пол ни разу не проверил свой телефон и ни разу не побеспокоился, что опоздает к Бонни. В десять часов вечера Пол и Лорел ушли вместе и нетвердой походкой направились к стоянке микротакси. В машине Лорел позволила Полу крепко обнять ее, прижалась лицом к его груди и ощутила чистый, до боли знакомый запах. Она ощущала мягкость его старой рубашки, купленной на Джермин-Стрит[25], и едва не повернула к нему лицо и не поцеловала его.

На следующее утро Лорел проснулась с ощущением, будто все в ее мире перевернуто вверх ногами и перепутано, как только возможно. С тех пор она ни разу не говорила с Полом.

Но теперь она чувствует, что вся эта неясность растаяла и можно все начать с чистого листа. Можно еще раз встретиться с Полом. И, вернувшись из квартиры Ханны к себе домой, звонит ему.

– Привет, Лорел, – тепло здоровается он.

Пол все и всегда говорит тепло. Это одна из многих вещей, какие заставляли Лорел ненавидеть его с тех пор, как пропала Элли, – то, как он улыбался полиции, репортерам и любопытным соседям; как общался с близкими знакомыми, согревая их руки в своих, глядя прямо в глаза и справляясь об их здоровье, преуменьшая собственный кошмар; как постоянно пытался заставлять абсолютно всех всегда чувствовать себя лучше. А Лорел тем временем представляла, как будет все сильнее и сильнее сжимать руки вокруг его мягкого горла, пока совсем не задушит.

Но сейчас его интонации соответствуют ее собственному душевному состоянию, и она опять может по достоинству оценить Пола. Прекрасный, прекрасный Пол Мэк. Чудесный человек.

– Как дела? – справляется он.

– Все хорошо, спасибо, – отвечает она. – А у тебя?

– О, ты знаешь.

Да, знает.

– Я тут подумала, – начинает она, – на следующей неделе у нас с Ханной день рождения. Может, нам с тобой устроить что-нибудь? Вместе? Как считаешь?

Ханна пришла в этот мир ровно через две минуты после полуночи в двадцать седьмой день рождения Лорел. И родилось семейное предание, что дочь родилась полной решимости присвоить всеобщее внимание.

– Хочешь сказать, все мы? Ты, я, дети?

– Да. Дети. И супруги. Если захочешь.

– Ух ты! – Он восклицает, как маленький мальчик, получивший велосипед в подарок. – Думаю, прекрасная мысль. В эту среду, да?

– Да. Но я еще не спросила у Ханны. Вдруг она будет занята. Просто я подумала, что после пережитых лет, ну, ты понимаешь, после того, как нашли останки Элли, после прощания с ней… Мы так долго были сломлены. Может, настало время…

– Стать прежними, – перебил он. – Это блестящая идея. Я бы очень этого хотел. Сегодня же скажу Бонни.

– Ну, – медлит Лорел, – подожди, пока я не поговорю с детьми. Это не так-то просто. Ты же знаешь, они сильно заняты. Надо постучать по дереву…

– Да. Обязательно. Спасибо, Лорел.

– Пожалуйста.

– Долгим же был путь.

– Тяжелым.

– Я скучал по тебе.

– Я тоже скучала по тебе. И вот еще что, Пол…

– Да?

Лорел на секунду замирает, проглатывает комок и, глубоко заглянув в себя, пытается восстановить слова, которые до сего момента не собиралась говорить Полу.

– Прости меня. Мне правда очень жаль.

– Бога ради, за что?

– О, знаешь, Пол! Ты не должен притворяться. Я была стервой по отношению к тебе. Ты же знаешь, что так и было.

– Лорел, – вздыхает он, – стервой ты никогда не была.

– Нет, – возражает она, – была, и даже хуже, чем стервой.

– Ты всегда была настоящей матерью, Лорел. Вот и все.

– Другие матери теряют детей, не теряя мужей.

– Ты не потеряла меня, Лорел. Я все еще твой. И всегда буду твоим.

– Ну, это же не совсем верно?

Пол опять вздыхает.

– Если уж на то пошло, – рассуждает Пол, – то я отец твоих детей, твой друг, кто вместе с тобой шел по жизни, кто любит тебя и заботится о тебе. Мне необязательно быть в браке с тобой, чтобы быть таким. Это все гораздо глубже, чем брак. Это навсегда.

Теперь вздыхает Лорел, и неловкая улыбка приподнимает уголки ее губ.

– Спасибо, Пол. Спасибо.

Через мгновение она сбрасывает звонок, но некоторое время телефон остается у нее на коленях. Лорел смотрит прямо перед собой, ощущая умиротворение. Она и не подозревала, что почувствует его снова.

Как только Лорел предлагает отпраздновать дни рождения, в голосе Ханны появляется раздражение, и она резко спрашивает:

– Что это за все мы?

– Я, ты, папа, Джейк, Бонни и Блю.

– О, боже, – стонет Ханна.

Лорел всегда знала, что Ханна не может быстро принять новое.

– Ведь ты сама говорила, – объясняет Лорел, – что пришло время всем нам двигаться дальше. Мы теперь исцеляемся, и это часть процесса.

– Ну, для тебя, возможно, так. Но я хотела сказать, что ты даже не знакома с Бонни. Не будет ли неловко?

– Не будет. Потому что мы с твоим отцом не допустим этого. – Как много времени прошло с тех пор, как она использовала слова мы с твоим отцом? – Все уже взрослые, Ханна. Больше никаких оправданий. Тебе почти двадцать восемь. Я практически пенсионерка. Мы похоронили Элли. У твоего отца есть супруга. Он любит ее. Мне придется примириться с этим и принять ее как часть нашей семьи. То же самое с Джейком и Блю. И, конечно, с тобой…

– Со мной?

– Да. С тобой. И с тем, кто прислал тебе те прекрасные цветы.

Гробовая тишина.

Затем вопрос:

– Какие еще цветы?

– Букет на твоем кухонном столе.

– Нету там никакого букета.

– О, ну тогда воображаемый букет с воображаемыми розовыми розами. Тот самый.

Ханна чмокает.

– Да не букет это. Просто охапка цветов. Я купила их для себя.

Лорел вздыхает и неискренне извиняется.

– О, значит, я ошиблась. Прости.

– Просто перестань выдумывать для меня парня, мама! Нет никакого парня, понятно тебе?

– Да, да, конечно. Извини.

– И мне вообще-то не нравится мысль о большом семейном застолье. Слишком уж все это странно.

– Но ты будешь свободна?

Ханна отвечает не сразу.

– Нет.

– Нет?

– Ну, не в мой день рождения. То есть не в наш. Нет. Но в другой день я смогу.

– Что же тогда ты будешь делать в наш настоящий день рождения?

– Ну, знаешь, просто выпьем после работы. Ничего особенного.

Лорел медленно моргает. Она чувствует, что дочь лжет. Наверное, этот T x пригласил ее в какое-то особенное место. Но Лорел ничего не говорит.

– Как насчет пятницы?

– Прекрасно, – отвечает Ханна. – Замечательно. Но если все окажется ужасной катастрофой, я буду обвинять тебя всю оставшуюся жизнь.

Лорел улыбается.

Будто для нее это новость!

Лорел готовится к встрече с Флойдом в четверг вечером. В этот раз не надо волноваться и суетиться, не надо вариться на медленном огне. Флойд отправил ей эсэмэску через полчаса после ее ухода в среду утром. Это было лучшее свидание в моей жизни. И Поппи ты очень понравилась. Могу ли я снова увидеть тебя? Пожалуйста! Завтра же!

Эта эсэмэска пришла на телефон Лорел, когда поезд вылетел из туннеля на яркий дневной свет. Она спрятала улыбку в глубинах своей души и отправила ответ: Возможно. Разве что… ☺.

Потом Лорел спросила Флойда, не хочет ли он прийти к ней на ужин в ее квартиру. Он ответил, что это будет прекрасно и что он попросит Эс-Джей приехать и остаться на ночь у него дома, чтобы присмотреть за Поппи.

И теперь Лорел ходит по магазинам, делает покупки для ужина, испытывая тревогу и радость от того, что ей предстоит выбирать необходимые продукты. Так долго она покупала только самое необходимое! Ела одну и ту же пищу из одних и тех же ингредиентов, какие покупала в одних и тех же магазинах. Вся ее еда была рассчитана на получение нужных калорий. Триста – завтрак, четыреста – ланч и триста – ужин. Кое-что оставалось на шоколадку или печенье, на какие-нибудь булочки, съеденные на работе, и на два бокала вина вечером. Именно так Лорел всегда смотрела на еду: как на получение калорий.

Она прекратила готовить для Пола и детей в тот самый день, когда исчезла Элли. Постепенно иссякло содержимое холодильника, затем морозилки, а потом в какой-то момент Пол и Ханна отправились в супермаркет Asda, наполнили до краев гигантскую тележку основными продуктами – пастой, рыбными консервами, колбасой, замороженным мясом, – и Пол, безо всякого официального согласования с Лорел, принял на себя готовку. И – Боже, благослови его, – он был ужасным поваром. У него не оказалось ни чувства вкуса, ни понятия о сбалансированном питании. В доме появилась пресная еда, приготовленная с самыми добрыми намерениями. Все ее ели, никто не заболел рахитом и не умер от недоедания. А только это имело значение, думала Лорел.

Теперь же ей надо приготовить еду для мужчины. Того, с кем она занималась сексом. И занялась бы сексом опять. Еду для мужчины, который водил свою дочь в эритрейский ресторан, когда та была малышкой. И Лорел чувствует себя не в своей тарелке.

В руке у Лорел компьютерная распечатка рецепта Джейми Оливера[26] – решила приготовить джамбалайя[27].

Рис. Разве его сложно готовить?

Перцы, лук, курица, чоризо. Но пугает другое – закуски, аперитивы, пудинги, вино. О них Лорел и понятия не имеет. Никакого. Поэтому загружает тележку странно хрустящими сухариками из питы и чечевицы, затем добавляет несколько пачек подсоленных продуктов Walkers[28]. Потом возвращает на полки тарамасалату, хумус и дзадзики, понимая, что они не гармонируют с американскими блюдами. Но что может гармонировать с американской едой? Чем закусывают в Новом Орлеане перед ужином? Как Лорел может это знать? На всякий случай она берет набор из трех соусов Текс-Мекс[29], чувствуя себя студенткой, которая могла бы купить такое для домашней вечеринки.

А еще надо взять все необходимое для пудинга. Флойд американец, значит, пусть будет чизкейк, это так по нью-йоркски. Но поскольку Флойд к тому же англофил, она берет еще и липкий ирисовый пудинг. Но что, если Флойд окажется слишком сыт, чтобы есть пудинг? Что, если пудинги он вообще не любит? Она покупает коробку мятного шоколада After Eight, думая, как скажет Флойду что-то вроде: «Не станешь настоящим англичанином, пока не попробуешь этот шоколад». Наконец Лорел платит и со вздохом облегчения загружает покупки в багажник своей машины.

Следующее препятствие, которое надо преодолеть, – ее квартира. Она нормальная, даже прекрасная по сути. Не особо грязная, хотя и не совсем чистая. Для уборки обычно хватает десяти минут беготни с пылесосом и мешком для мусора – и порядок, все выглядит вполне презентабельно. Но отсутствие индивидуальности волнует Лорел. Квартира красива, но бездушна. Ярко освещенная, новая, с низким потолком и маленькими окнами, она совсем невыразительна. Лорел позволила детям забрать из старого дома почти все вещи. Из того, что осталось, многое пожертвовала на благотворительные цели. Себе же оставила абсолютный минимум и теперь сожалеет, что в то время ей казалось, будто она пробудет здесь совсем недолго и бесследно исчезнет.

Разобрав покупки, Лорел принимает душ и самым тщательным образом приводит себя в порядок. Затем приступает к готовке. Чтобы спасти одежду, она готовит в пижаме. Резка, взвешивание, дегустация и перемешивание оказываются гораздо приятнее, чем она ожидала. Она без усилий вспомнила, как раньше готовила разнообразную, вкусную, здоровую еду. Каждый день. Иногда дважды в день. Лорел готовила для своей семьи, чтобы показать домочадцам свою любовь, чтобы сохранить их здоровье и защитить от опасностей. И вдруг Элли исчезает, а много лет спустя находят всего несколько костей. Тело же, которое Лорел берегла и лелеяла почти шестнадцать лет, уже давно растерзано дикими животными, а то, что осталось, разбросано по мокрому лесу. И оказывается, что все те прекрасные блюда, какие готовила Лорел, не смогли уберечь ее дочь.

Вот так, да. Во имя чего же тщательно готовить?

Но сейчас она это знает. Приготовление пищи – забота не только о том, кто ест, но и о поваре тоже.

В семь часов Лорел одевается: черная блузка без рукавов и длинная красная юбка. А поскольку она будет дома и много ходить не придется, то надевает красные туфли на высоченных шпильках.

В семь пятнадцать звонит телефон.

– Катастрофа. Эс-Джей подвела нас. Я могу прийти с Поппи, или мы перенесем свидание. Тебе решать.

Лорел глубоко вздыхает. Ее первоначальная реакция – раздражение. Сильное раздражение. Столько затрачено усилий, не считая сложного удаления волос! И уж не говоря о смене простыней…

Но чувство досады скоро проходит, и она думает – на самом деле, почему бы и нет? Почему бы не провести вечер с Флойдом и его дочерью? Почему бы не воспользоваться возможностью узнать ее немного лучше? Да и постельное белье все равно надо было менять.

Она улыбается и отправляет эсэмэску: Пожалуйста, приходи с Поппи. Это просто замечательно.

Флойд отвечает немедленно.

Фантастика. Спасибо. Но есть одна мелочь. Поппи одержима чужими фотографиями. Если у тебя есть снимки Элли, то лучше убрать их. Я не сказал ей об Элли и думаю, Поппи лучше не знать. Надеюсь, не затруднил тебя. ☺

19

На Поппи черное бархатное платье до колен, красный жилет без застежки и красные туфельки с бантиками. Лорел чувствует себя неловко из-за того, как одета девочка, – такой наряд буквально кричит о недостатке влияния сверстников и отсутствии материнской заботы, – но быстро берет себя в руки и приглашает Флойда и Поппи в небольшую квадратную гостиную. Там уже мерцают свечи, и на простых белых стенах танцуют причудливые тени. На журнальном столике стоят чашки с чипсами, и в стеклянных мисочках ждут своей участи соусы Текс-Мекс. Тихая музыка создает уют. Бутылка Кавы охлаждается в кулере, а бокалы искрятся в мерцании свечей.

– Чудесная квартира, – произносит Флойд, протягивая бутылку вина и побуждая Поппи вручить Лорел букет из ландышей, который девочка сжимает в кулачке.

– Квартира обычная, – отвечает Лорел. – Строго функциональная.

Поппи озирается, видит семейные фотографии на столах и подоконниках.

– Эта ваша маленькая дочка? – Поппи всматривается в фотографию. На ней Ханне лет шесть или семь.

– Да, это Ханна. Давно уже не маленькая девочка. На следующей неделе ей исполнится двадцать восемь.

– А это ваш сын?

– Да. Джейк. Мой старший. В январе ему стукнет тридцать.

– Он милый, – говорит Поппи. – Он и вправду хороший?

Лорел ставит вино в холодильник.

– Он… да, конечно. Очень хороший. К сожалению, я не часто вижу его. Он живет в Девоне.

– У него есть девушка?

– Да. Ее зовут Блю, и они вместе живут в симпатичном пряничном домике с цыплятами в саду. Он геодезист. А вот Блю… Я толком не знаю, чем она занимается. Чем-то, имеющим отношение к вязанию, кажется. Возможно, к производству трикотажа.

– Вам она нравится? Кажется, будто вам она не нравится.

Лорел и Флойд опять переглядываются. Она надеется, что он поменяет тему, но Флойд не делает этого, а с интересом смотрит, будто наблюдает, как далеко Поппи зайдет.

– Я почти не знаю ее, – говорит Лорел, пытаясь смягчить тон. – Но, кажется, у нее все отлично. Возможно, она немного контролирует его. – Лорел пожимает плечами. – Но Джейк уже взрослый мужчина, и если хочет быть под контролем, то это его выбор.

Лорел приглашает гостей сесть и полакомиться чипсами. Флойд так и делает, но Поппи шествует по комнате, исследуя ее.

– У вас есть фото вашего мужа? – внезапно спрашивает она.

– Бывшего мужа, – поправляет ее Лорел. – Здесь нет. Не на виду. Но где-нибудь есть, я уверена.

– Как его зовут?

– Пол.

Поппи кивает.

– Какой он?

Лорел улыбается Флойду, надеясь, что он придет ей на помощь, но, кажется, его Пол тоже очень интересует.

– О, – задумчиво начинает Лорел. – Пол? Он и вправду прекрасный человек. Очень нежный. Очень любезный. Немного простоватый.

– А почему же вы расстались?

А, вот оно что. Как же глупо получилось – Лорел совсем не предвидела, что попадет в такой тупик. А Флойд вовсе не несется стремглав ей на помощь, а берет кусочек питы, зачерпывает им соус и сует себе в рот.

– Мы просто… ну, мы изменились. Мы хотели разных вещей. Дети выросли, уехали из дома, и мы поняли, что не хотим провести остатки наших жизней вместе.

– Он женился на другой?

– Нет. Не совсем. Но у него есть подруга. Они живут вместе.

– Она милая? Вам нравится?

– С ней я так и не познакомилась. Но мои дети видели ее и говорят, что она очень-очень милая.

Кажется, наконец-то Поппи удовлетворена. Она занимает место рядом с отцом, и он сжимает колено дочери, будто говоря, что допрос она учинила замечательно. Потом наклоняется к журнальному столику и кладет руку на горлышко Кавы.

– Я открою?

– Да. Пожалуйста. Как вы добрались сюда? На машине?

– Нет. На метро. У тебя есть еще бокал?

Лорел на миг смущается, но быстро понимает, что он просит еще один бокал для Поппи.

– О. Прости. Я не подумала. Это ведь так по-французски?

– Что значит по-французски? – спрашивает Поппи.

– Дети пьют вино, – объясняет Лорел. – Не так, как в других странах.

– Только шампанское, – говорит Флойд. – И то один глоток. И в совершенно особых случаях.

Лорел наливает Каву, и они поднимают тост за них, за Поппи, а еще за Эс-Джей, потому что та не приехала, а значит, Поппи может не ложиться допоздна и оставаться в своем красивом платье.

– Это и в самом деле прекрасное платье, – отмечает Лорел, ощущая благоприятную возможность. – А когда тебе нужна одежда, кто ходит с тобой по магазинам?

– Папа, – просто отвечает Поппи. – В основном мы делаем покупки онлайн. Но иногда ходим на Оксфорд Стрит.

– И какой магазин твой любимый?

– У меня такого нет. M&S и вправду хорош, мне кажется, и еще мы всегда ходим в John Lewis.

– А как тебе H&M или Gap?

– На самом деле я не такая девочка, – отвечает Поппи. – Джинсы, худи и все такое. Мне нравится выглядеть… нарядно, модно.

Рука Флойда снова на колене дочери, еще одно одобрение.

– Понятно, – говорит Лорел. – Расскажи теперь о домашнем обучении. Как все происходит?

– Точно так же, как в настоящей школе. Я сижу и занимаюсь. А когда выучу урок, то отдыхаю.

– Сколько часов в день ты учишься?

– Два или три, – отвечает Поппи. – Ну, два или три часа с папой. Ему же надо работать. Остальное время тружусь сама.

– А тебе не бывает одиноко? Ты не жалеешь, что у тебя нет друзей твоего возраста, с кем ты могла бы общаться?

– Не-е-е-ет. – Поппи решительно качает головой. – Нет, нет, никогда.

– Поппи чувствует себя как сорокалетняя, – восхищается Флойд. – Знаешь, когда добираешься до сорока, внезапно перестаешь переживать из-за тех глупых вещей, которые волновали тебя всю прожитую жизнь. Ну, Поппи уже достигла этого возраста.

– Когда я с детьми моего возраста, мне приходится часто закатывать глаза и считать их сумасшедшими. Не очень-то это приятно. Они считают меня стервой.

Поппи пожимает плечами, смеется и делает огромный глоток Кавы.

Лорел согласно кивает. Она понимает, каким может казаться другим детям этот самоуверенный ребенок, не теряющий самообладания. Но Лорел не кажется, что так и должно быть. Она верит, что Поппи может научиться наслаждаться временем, проведенным со сверстниками, а не закатывать глаза и не отталкивать их. Поппи даже не догадывается, думает Лорел, что на самом деле люди взрослеют совсем не так. Ведь блестящие туфельки с бантиками и закатывание глаз, когда другие говорят то, что Поппи находит нелепым, – это признак отнюдь не того, что достигнута зрелость, а того, что девочка много всего пропустила на пути к зрелости.

Тут Лорел осенило – а ведь этому ребенку нужна мать. Такая, которой нужна дочь.

Как же Поппи похожа на Элли! Овалом симпатичного личика, линией роста волос, строением черепа, даже формой ушей. Не говоря о губах. Их очертание почти точно такое, как у Элли. И складывает их Поппи бантиком, как это делала Элли.

Конечно, Поппи сильно отличается от Элли. Брови гуще, шея длиннее, волосы лежат по-другому, да и оттенок не тот. Глаза Элли были цвета спелого лесного ореха, у Поппи – шоколадные. Девочки, строго говоря, не идентичны, но их поразительное сходство смущает Лорел.

– Может, нам с тобой прогуляться по магазинам? – смело предлагает она. – Выберем подходящий день. Ты бы этого хотела? Думаю, тебе понравится.

Поппи ловит папин взгляд и видит в нем одобрение.

– Мне бы это очень понравилось. Да, пожалуйста, пойдемте!

Сегодня пятница. Лорел идет на работу. По понедельникам, вторникам и пятницам она работает координатором по маркетингу в торговом центре недалеко от своего дома. Работа довольно тупая. Обычно такую должность занимают молодые мамы, чтобы заполнить несколько свободных часов и заработать немного денег на одежду и прочие мелочи. Лорел приходит, улыбается, звонит по телефону и пишет электронные письма. Сидит на встречах, на которых говорят о разных пустяках. Притворяется, что ей нравится работа, за которую ей платят. Затем она идет домой и до следующего рабочего дня не вспоминает, чем занималась на службе.

Но сегодня она рада работе. Рада, что вокруг знакомые люди, которые знают и любят ее, несмотря на то что их отношения поверхностны. Вчерашний вечер выдался странным и волнующим. Утром она проснулась и решила, что все это ей приснилось. Даже собственная квартира казалась странной после ужина с гостями, будто на самом деле не принадлежала Лорел. Подушки на диване уложены не в том порядке, как обычно. Попытки Мэк и Поппи прибраться после ужина привели к тому, что теперь еда лежит в холодильнике не на своих местах. В углу валяется куча полотенец, которыми Поппи вытирала вымытую посуду и руки – девочка настояла на такой уборке, несмотря на то что Лорел пыталась убедить ее, что она не обязана ничего делать, что все можно просто сложить в посудомоечную машину. Лилии на обеденном столе испускают странный предсмертный запах, а Флойд забыл в прихожей свой серый мягкий шарф с этикеткой Ted Baker. И теперь этот шарф свисает с вешалки темно-дымчатым шлейфом.

Сегодня Лорел рада уйти из квартиры. Создать некоторое расстояние между собой и вчерашним вечером. Но в тот момент, когда она включает свой компьютер, одновременно размешивая подсластитель в чашке кофе и прослушивая сообщения голосовой почты, то понимает – что-то не так… Что-то, связанное с Флойдом и Поппи. Оно, это что-то, здесь, но никак не удается понять, что это. Одно ясно – Поппи странная девочка, очаровательно наивная и в то же время самоуверенная, потому-то Лорел и чувствует смятение, может, даже тревогу. Поппи умнее, чем должна быть в таком возрасте, но в то же время не столь умна, как сама считает.

А Флойд? Наедине с Лорел он прост и практически идеален, а со своей дочерью слишком сложен и как-то непонятно странен. Проблема неожиданно проясняется, когда Лорел обсуждает со своей коллегой Хелен то, что было вчера.

– Знаешь, вот собралась ты выпить с другом, а он взял да и привел своего партнера, и ты внезапно оказываешься лишней.

Вчера вечером по сути шло шоу Флойда и Поппи, причем Поппи была гвоздем программы. А Лорел играла роль ошеломленных зрителей. Флойд и Поппи обладали одинаковым чувством юмора, то и дело отвечали друг другу шуткой на шутку. Флойд не сводил глаз со своей не по годам развитой дочери, искрясь гордостью за нее. Не было ни одной темы, которая не касалась бы Поппи и ее мнения. Не было ни единого момента, когда Лорел почувствовала бы себя более значимой, особенной или интересной, чем Поппи.

Лорел закрыла за ними дверь в полночь, чувствуя себя истощенной и несколько сбитой с толку.

– Кажется, у Поппи классический синдром единственного ребенка, – говорит Хелен, аккуратно сводя проблему к крохотному удобоваримому кусочку здравого смысла. – Да еще, знаешь ли, бывает, что между дочерью и отцом складываются такие отношения. Папины дочки. Обычно такие девочки становятся женщинами, которые могут дружить только с мужчинами.

Лорел с благодарностью кивает. Да, в этих словах есть некий смысл. Такую связь между отцами и дочерями она уже видала, но не в своей семье. Элли была такой же маминой дочкой, как и папиной, а Ханна – сама себе хозяйкой. И, может, изумление, которое чувствует Лорел, вызвано ее собственными проблемами, не имеющими совершенно ничего общего ни с Флойдом, ни с Поппи. Девочка вызывает у Лорел интерес своим неординарным поведением, а Флойд тем, что он – несомненно любящий и заботливый отец.

К тому времени, как Лорел в пять тридцать покидает офис и садится в свою машину на подземной парковке, она чувствует, что ее голова стала ясной, а мысли приведены в порядок.

Лорел хочется поскорее увидеть Флойда.

Следующие выходные Лорел и Флойд проводят вместе. Это не было запланировано, просто так вышло. Вечером в пятницу они ужинают в ресторане. В субботу, поздно поднявшись, завтракают. После обеда вместе с Поппи идут в кино, затем в M&S за новым нижним бельем и зубными щетками. Вечером заказывают китайскую еду на дом. Поздним воскресным утром плотно завтракают в кафе за углом, и только вечером Лорел удается вырваться и вернуться в свою квартиру, чтобы отдохнуть и подготовиться к работе.

В офисе Лорел чувствует, будто сменила кожу, каким-то образом родилась заново, и такое обновление надо как следует отпраздновать.

Она звонит Ханне и осторожно начинает:

– Что бы ты сказала, если бы я пригласила своего нового друга на празднование наших дней рождения?

В трубке повисает мрачная тишина.

Лорел решает заполнить ее.

– Не буду возражать, если ты скажешь нет. Полностью пойму. Я просто подумала, что все мы двигаемся дальше. Как бы в духе дивного нового мира.

Гнетущая тишина становится тяжелее.

– Друг? – наконец произносит Ханна. – Когда это у тебя появился друг?

– Ну, тот мужчина, о котором я тебе говорила. Флойд.

– Мужчину я помню, – отвечает Ханна. – Просто не знала, что он получил статус твоего друга.

– Ты бы это знала, если бы отвечала на мои звонки…

Ханна вздыхает. Лорел тоже вздыхает, понимая, что только что сделала то, чего никогда больше не собиралась делать. Когда дети Лорел были маленькими, ее мать, взывая к совести Лорел, отпускала едкие замечания, что Лорел редко звонит и еще реже заходит к матери. Поэтому Лорел поклялась себе, что своих взрослых детей никогда не будет винить за подобное. Никогда не буду ожидать большего, чем они могут дать мне, думала Лорел.

– Извини, Ханна, я не хотела ворчать. Ты права, все идет довольно быстро. Я познакомилась с его детьми. Я оставалась у него. Мы все время говорим с ним. И только что провели вместе все выходные. Я просто… – Все это так смешно и глупо, внезапно осознает Лорел. Сама идея нелепа. – Знаешь что? Забудь. Ведь я даже не спросила Флойда, хотел бы он приехать к нам. Скорее всего, он бы отказался. Так что забудь, Ханна! Моя идея просто смехотворна.

Опять тишина. На этот раз более мягкая.

– Да ладно, приглашай его. Я не возражаю. Даже если будет ужасно, мы справимся.

Конечно же Флойд говорит да. Когда Лорел уходила домой после второго свидания, он ясно дал ей понять, что полностью посвящает себя их роману и не собирается ни морочить ей голову, ни строить из себя недотрогу.

– Я хотел бы быть с вами. А твоя семья согласна с тем, что я приду?

Пол согласен. Чрезвычайно удивлен, но согласен. Джейк сказал, что это будет прекрасно. Никто не прыгал от радости, но и не назвал это ошибкой.

– А Поппи? – спрашивает Лорел. – Поппи тоже хотела бы прийти?

Она почти надеется, что он скажет «нет».

– Она будет в восторге. Сказала мне, что очень хочет познакомиться с твоими детьми.

– И моим бывшим мужем. И его подругой.

– Несомненно.

Лорел заказывает столик на восемь часов в шикарном ресторане в Ислингтоне[30], недалеко от Аппер-Стрит.

Должно быть, я совсем обезумела, думает про себя Лорел. Совсем спятила.

20

В свой день рождения Лорел получает от Флойда большой букет фиолетовых и пурпурных гиацинтов с лавром[31]. Раньше Пол всегда помещал лавр в букеты, когда дарил их ей. Но такие воспоминания нисколько не уменьшают удовольствие от подарка и от внимания, проявленного Флойдом. А то, что она сравнивает Флойда с бывшим мужем – это неплохо, совсем неплохо.

Немного позже Флойд ведет Лорел в бар в Ковент-Гардене, где часто проводятся дегустации шампанского и сыра. Бар так и называется – Шампанское и сыр. Весь вечер Лорел не спускает глаз со всех, кто находится в баре, потому что надеется увидеть Ханну. Когда Лорел спросила дочь о планах на день рождения, та ответила, что пойдет куда-нибудь посидеть с друзьями. Но Ханны нигде не видно, и поэтому тайна человека по имени T x остается неразгаданной.

– Когда у тебя день рождения? – спрашивает Лорел Флойда, втыкая нож в тартинку.

– Тридцать первого июля. Примерно.

– Примерно?

Он пожимает плечами и улыбается.

– Когда я родился, вокруг меня был некоторый хаос.

– В самом деле?

– Ага. Мои родители по крутой траектории угодили из сточной канавы прямо к звездам.

– И сточной канавой было…?

Он сужает глаза, и она слышит, как он тихо вздыхает.

– Когда я родился, моей маме было четырнадцать. Папе шестнадцать. Но всем на них было плевать. На какое-то время они стали бездомными. Я родился в общественном туалете. Ну, я так думаю. В парке. Меня отвезли в больницу… там и оставили.

У Лорел перехватывает дыхание.

– На мне был синий костюмчик, чистый шведский памперс, вязаная шапочка, варежки. Я был завернут в одеяльце и лежал в коробке на подушке. Они написали мое имя на листке бумаги. Это Флойд. Пожалуйста, позаботьтесь о нем. Через три дня мои родители вернулись за мной. К тому времени меня уже передали в специальную приемную семью. Не было ни одного шанса, чтобы брошенного ребенка отдали паре тощих подростков, не имевших средств к существованию. Потребовалось около года, чтобы вернуть меня. Думаю, это была борьба, в которой амбиции моих родителей взяли верх…

– И как ты узнал об этом? Они тебе сами рассказали?

– Да. О, боже, они часто говорили мне об этом. Постоянно. Каждый раз, когда я неправильно себя вел, они затягивали одну и ту же песню: Надо было оставить тебя там. Мы отдадим тебя обратно. Думаешь, нет?

На щеке Флойда начинает дергаться мышца.

– Но сам ты хоть что-то помнишь? О том времени?

– Вообще ничего. Самое первое воспоминание – мой папа приносит домой пластмассовый автомобиль с маленьким ключиком зажигания. – Флойд изображает, как поворачивал ключ в замке. – Автомобиль шумел, когда я поворачивал ключик, будто заводился мотор. И я помню, как просидел в том автомобиле целый час, а может, и больше, то и дело поворачивая ключик зажигания. Тогда мне было около четырех, и мы жили в Бостоне, в квартире с балконом и с видами на город в ярких огнях и на океан. Так что я не помню плохих дней. Не помню их вообще.

– Знаешь, впервые в жизни я встретила человека, который не знает дня своего рождения.

Он улыбается.

– Да. Не знаю.

Лорел глядит на себя как бы со стороны. Так долго она была женщиной с историей.

Женщиной, чья дочь исчезла.

Женщиной на пресс-конференции.

Женщиной в газетах.

Женщиной, которой пришлось похоронить останки своей дочери, состоящие из крошечных фрагментов.

Но теперь появился мужчина со своей историей, тоже ужасной.

Какие еще истории окружают Лорел? И мимо скольких она прошла за все те годы, когда была так погружена в свою собственную?

– Твои родители кажутся удивительными, – наконец говорит она.

Флойд моргает и грустно улыбается.

– Я часто думаю, что так и есть.

Но есть кусочек льда в его манере разговора, что-то печальное и мрачное, о чем он не может сказать ей. И это нормально. Она оставит все, как есть. Она понимает, что не все можно обсуждать, не всем делиться.

После ужина они возвращаются в дом Флойда. Сара-Джейд опять свернулась калачиком в большом кресле. На коленях ноутбук. На голове наушники. Она слегка привстает, когда Лорел и Флойд проходят в комнату.

– С днем рождения, – говорит Эс-Джей своим обычным тихим голосом. – Весело провели время?

Лорел захвачена врасплох неожиданной попыткой девушки мирно заговорить.

– Да, – отвечает Лорел. – Спасибо. Было весело.

Флойд сжимает плечо Лорел.

– Я заскочу в туалет, вернусь через минуту.

Лорел понимает, что он специально ушел в надежде, что у нее и Эс-Джей наконец появится шанс наладить отношения.

– Я немного выпила, – объясняет Лорел. – Мы пошли в тот бар, где подают шампанское и сыр. Но шампанского я выпила больше, чем съела сыра.

Эс-Джей неопределенно улыбается.

– Сколько вам лет? Вы не возражаете против такого вопроса?

– Нет, конечно, не возражаю. Я никогда не понимала людей, стыдящихся своего возраста. Будто это в некотором роде неудача. Мне пятьдесят пять. И несколько часов.

Эс-Джей кивает.

– Вы останетесь?

– Нет, – отвечает Эс-Джей. – Пожалуй, поеду домой, посплю в собственной постели. Завтра мне на работу.

– О, – протягивает Лорел. – А какая у вас работа?

– Всякая всячина. Присматриваю за детьми. Выгуливаю собак. – Эс-Джей опускает крышку ноутбука и распрямляет ноги. – Завтра я позирую. На курсах по рисованию с натуры.

– Ничего себе. Одетая или…?

– Обнаженная. Вот вы говорите, что нет никакого позора становиться старше, а я не нахожу ничего постыдного в наготе. И разве вам не кажется, что если люди считают, что нельзя запрещать буркини на пляже, то и полная нагота тоже не должна быть запрещена. Например, кто решает, какая часть тела должна или не должна быть видна на публике? Если вы говорите, что одна женщина по закону должна прикрывать грудь и лобковые волосы, то как вы можете сказать другой, что ей не разрешено прикрывать ноги или руки? Я имею в виду, какой в этом смысл?

Лорел кивает и смеется.

– Интересные мысли, – замечает она. – Я как-то никогда не думала об этом.

– В том-то и дело, в наши дни никто не хочет ни о чем задумываться. Все просто верят тому, чему в Твиттере велят верить. Все это пропаганда, однако она замаскирована под правильные либеральные принципы. Мы страна послушных овец.

Внезапно Лорел чувствует себя совершенно пьяной и едва удерживается, чтобы не заблеять – бэ-э-э-э-э… Но лишь торжественно кивает. Последний десяток лет она редко принимала мнения других людей. Никакая она не овца.

– Вашей дочерью была Элли Мэк.

Эс-Джей словно читает мысли Лорел.

– Да, – изумляется Лорел. – Вам папа сказал?

– Нет. Я погуглила вас. Прочитала в Интернете. Это очень-очень печально.

– Да, печально.

– Она была и вправду очень красивой.

– Спасибо. Да, была.

– Вам не кажется, что она похожа на Поппи?

Внезапно голова становится ясной, и Лорел говорит, почти оправдываясь:

– Нет, не совсем так. То есть, возможно, есть сходство в области рта. Но ведь в мире много людей, похожих друг на друга?

– Да, – отвечает Эс-Джей, – много.

21

На следующий день Лорел навещает свою маму.

В прошлый раз Руби казалась веселее, чем прежде, и даже заинтересовалась романом Лорел и Флойда, брала дочь за руку. Мамины темные глаза сверкали. Не было никаких разговоров о смерти, никакой пустоты в глазах. Лорел надеялась, что и сегодня мать будет в таком же хорошем настроении.

Но радость, кажется, вытекла из нее за те дни, пока Лорел не было. Сегодня мама снова выглядит серой и опустошенной.

Едва увидев дочь, заявляет:

– Думаю, у меня осталось мало времени.

Слова четкие, без пауз и сомнений.

Лорел садится рядом с ней.

– О, мама, я думала, тебе стало лучше.

Мать кивает.

– Лучше.

– Так почему ты опять говоришь о смерти?

– Потому… – она бьет себя по ключице жесткими пальцами, – что… старая.

Лорел улыбается.

– Верно, – соглашается она, – ты старая. Но в тебе еще так много жизни!

Мать качает головой.

– Нет. Никакой жизни. И т… т… ты… счастлива… теперь.

Лорел резко вздыхает. До нее доходит смысл произнесенных матерью слов.

– Так ты оставалась здесь ради меня?

Лорел едва сдерживает слезы и пытается проглотить комок в горле.

– Да. Для т… т… тебя. Да.

– И теперь, когда я счастлива, ты готова уйти?

Огромная улыбка расцветает на лице матери. Она сжимает руку Лорел.

– Да. Да.

Тяжелая слеза катится по щеке Лорел.

– О, – говорит она. – О, мама. Ты все еще нужна мне.

– Нет, – возражает Руби. – Не т… т… теперь. Элли нашли. Ты счастлива. Я… – Она постукивает по ключице. – Я уйду.

Лорел вытирает слезу тыльной стороной руки и выдавливает улыбку.

– Это твоя жизнь, мама. Я не могу решать, в какой момент позволить тебе уйти.

– Нет. Н… н… не можешь. Никто не может.

В тот же день после полудня Лорел собирается делать покупки с Поппи. Идет дождь, поэтому Лорел предлагает Брент Кросс, а не Оксфорд Стрит.

Поппи приветствует Лорел, стоя в парадной двери. На девочке элегантные брюки нефритового цвета, кардиган с цветочным рисунком и круглым вырезом и плащ. Ее волосы заплетены в две косы – по одной на каждом плече. Поппи берет Лорел под руку, когда они под дождем бегут через улицу к машине. В авто Поппи опускает свое окно и отчаянно машет рукой отцу – он в одних носках стоит в дверном проеме и машет в ответ.

– Как дела? – выезжая на дорогу, Лорел поворачивается, чтобы поглядеть на девочку.

– Я супервзволнована!

– Хорошо.

– А как ваши дела?

– О, у меня все в порядке. Немного страдаю от похмелья после прошлой ночи. В общем, бывало и лучше.

– Слишком много шампанского?

Лорел улыбается.

– Точно. Шампанского много, а сна мало.

– Ну, – говорит Поппи, гладя Лорел по руке, – в конце концов, это же был ваш день рождения.

– Да. Мой.

Дождь перерастает в ужасный ливень, и потому Лорел включает фары и толкает рычаг переключения дворников до максимальной скорости.

– Чем вы занималась сегодня утром?

У Поппи свой способ вести расспросы – ведь она развита не по годам, – но к ее манере говорить Лорел быстро привыкает.

– Хм. Ну, мне надо было навестить маму.

– У вас есть мама?

– Конечно! Мама есть у всех!

– У меня нет.

– Ну, как это нет. Возможно, нету той, с кем ты можешь увидеться. Но у тебя конечно же есть мать. Где-нибудь.

– Если чего-то не видишь, то оно и не существует.

– В этом нет смысла.

– В этом есть абсолютно здравый смысл.

Лорел, нахмурившись, глядит на свою пассажирку.

– Что скажешь про Нью-Йорк? Вот я его не вижу. Ты тоже. Значит, его не существует?

– Это совсем не то. Мы прямо сейчас можем увидеть Нью-Йорк на тысяче веб-камер. Мы можем позвонить кому-нибудь в Нью-Йорке и сказать, пожалуйста, пошлите мне фотографию Нью-Йорка. Но с моей мамой… ну, в общем, я не вижу ее ни на веб-камере, ни на фотографии. Я не могу позвонить ей. Я даже не могу увидеть на кладбище ее останки. А это и значит, что моей мамы не существует.

Лорел чувствует себя побежденной и глубоко вздыхает.

– Хочешь, чтобы она существовала? Скучаешь по ней?

– Нет. О ней я даже не думаю.

– Но она же была твоей мамой. Должна же ты хоть иногда думать о ней, ведь правда?

– Вовсе нет. Я ее ненавидела.

Лорел на миг отводит глаза от дороги, чтобы мельком взглянуть на Поппи.

– Почему же?

– Потому что она ненавидела меня. Она была мерзкой злюкой. Невнимательной и некрасивой.

– Она не могла быть некрасивой и злой, раз у нее такая симпатичная дочь.

– Она совсем не была похожа на меня. Она была отвратительна. Это все, что я помню. Ужасно страшная. Даже отталкивающая. И она всегда пахла жареной картошкой.

– Жареной картошкой?

– Да. Ее грязные волосы… – Поппи всматривается в залитое дождем лобовое стекло. – Они были красно-рыжими. И противно пахли жареной картошкой.

Лорел не знает, что и сказать. Та ужасная женщина с сальными волосами до сих пор кажется слишком далекой от того, какой Лорел представляла мать этой самоуверенной, воспитанной и великолепной девочки. Не говоря уже о том, что описанная Поппи женщина никак не должна была быть подходящей партией для Флойда. Но потом она вспоминает фотографии Флойда, которые нашла в Интернете. Когда он был моложе, то выглядел намного хуже, чем сейчас. Но ведь люди расцветают в разном возрасте и при разных обстоятельствах. Ясно, Флойд расцветает прямо сейчас, и, возможно, когда-то его жизнь была значительно хуже.

– Как думаешь, Поппи, твой отец сейчас счастливее, чем был тогда?

Это наводящий вопрос, но Лорел нужен ответ. Она знает Флойда всего несколько недель. Она не видела его ни в обществе других людей, ни на его работе. А только как человека, вошедшего в кондитерскую и изменившего жизнь Лорел. Она хотела бы хоть немного больше узнать о Флойде от тех, кто жил рядом с ним в течение долгого времени.

Но то, что звучит в ответ, совершенно не соответствует тому, что она ожидала услышать. Вместо того чтобы предложить Лорел успокаивающие заверения, Поппи говорит:

– Как счастье вообще связано хоть с чем-то или с кем-то? Смотри, мы появляемся здесь вообще безо всякой причины. Ты ведь и сама знаешь об этом? Люди пытаются вбить себе в голову, что существует какое-то тайное предназначение, какая-то великая цель. Что наша жизнь что-то значит. А на самом деле не значит ничего. Мы просто куча фриков. Вот и все. Большая куча глупых заурядных фриков. Мы и не должны быть счастливыми. Мы не должны быть нормальными. Мы даже не должны быть живыми. Нет, ну разве что только сами хотим жить. Мы можем делать все, что пожелаем, пока никому не причиняем вреда.

Лорел громко выдыхает.

– Ух ты, – удивляется она. – Целая философия!

– Отнюдь. Это жизнь. Как только прекращаешь пытаться понять смысл жизни, все становится совершенно очевидным.

Лорел быстро поворачивается, чтобы взглянуть на Поппи.

– Ты ведь очень необычная девочка?

– Да, – твердо говорит Поппи. – Совершенно верно.

В торговом центре они направляются прямо в Nando’s[32], чтобы перекусить. Лорел пропустила ланч из-за визита к матери и теперь голодна.

– Как ты ладишь с мамой Эс-Джей? – спрашивает Лорел, пока они ждут официанта с заказом.

– Кейт?

– Ее так зовут?

– Да. Кейт Верчью. Мне она нравится. Не очень умна, но очень мила и добра.

– А Эс-Джей? Вы с ней близки?

– Как будто. Ну, то есть мы очень разные.

– В чем? – спрашивает Лорел, думая, что они обе, конечно, довольно странные.

– Ну, она интроверт, я экстраверт. У нее способности к искусству. У меня к математике. Она беспокоится обо всем. Меня же ничего не беспокоит. У нее нет чувства юмора, и вообще она скучновата. Я же, напротив, веселая. Она не близка к папе. Я суперблизка к нему.

Поппи улыбается.

– А почему ты так думаешь?

Она пожимает плечами.

– Просто я больше похожа на него, чем Эс-Джей. Вот и все.

Они умолкают, когда приносят еду. Одно короткое мгновение Лорел смотрит на Поппи, на то, как она переключает свое внимание на бутылочку кетчупа, как морщит лоб… Внезапно Лорел переносится из настоящего в прошлое. Здесь, в этом самом кафе, она сидит с Элли. Где сейчас Джейк и Ханна, Лорел не знает. Но сама она здесь, напротив нее Элли, и все вокруг точно такое же, каким было до того, как Лорел перенеслась в прошлое. Какое-то мгновенье кружится голова. Лорел хватается за край стола и глубоко дышит, чтобы взять себя в руки. Моргает и опять смотрит на Поппи – теперь, без всякого сомнения, Поппи. Не Элли.

Поппи не заметила, как Лорел мысленно путешествовала во времени. Поппи постукивает по бутылочке, чтобы вытряхнуть немного соуса, и надевает крышку.

– Я с большим нетерпением жду завтрашней встречи с вашей семьей. Как вы думаете, я им понравлюсь?

Лорел медленно прикрывает глаза, затем открывает.

– Я удивлена, что тебя это заботит, – сухо говорит она.

– Да мне все равно, – отвечает Поппи. – Меня просто интересует ваше мнение. Беспокоиться и интересоваться – это две абсолютно разные вещи.

Лорел улыбается.

– Да. Ты им непременно понравишься. Как глоток свежего воздуха.

– Хорошо, – радуется Поппи. – Отлично. Мне нравится проводить время в других семьях. Иногда мне даже хочется…

Лорел бросает на нее вопросительный взгляд.

– Нет, ничего. – Поппи идет на попятную. – Совсем ничего.

Потом Лорел ведет Поппи в New Look, Gap, H&M, Zara, TopShop и Miss Selfridge. Но Поппи не хочет ничего модного. В конечном счете они оказываются в отделе детской одежды John Lewis, где Поппи направляется прямиком к стойке с легкими платьями из набивного трикотажа.

– Мне нравятся эти.

– Но разве у тебя нет такого платья? – Лорел помнит, как была одета Поппи в прошлые выходные.

– Да, есть. – Поппи снимает платье с вешалки. – Но на нем другой рисунок. Посмотрите. – Она берет еще одно платье. – А такого у меня еще нет.

Лорел вздыхает и касается ткани платья.

– Очень миленькое. Но я думала, мы собирались купить тебе что-то совершенно новое, отойти, так сказать, от твоего обычного стиля.

Теперь вздыхает Поппи. Она мрачно смотрит на платье и затем на Лорел.

– Разве мы об этом говорили?

Лорел кивает.

– В других магазинах и платья совсем другие. Все ужасная дрянь. И выглядят какими-то потрепанными.

– Но ты молода и должна радоваться этому. Ты можешь надевать что угодно и выглядеть удивительно. Потрепанные вещи отлично выглядят, когда ты молода. И дешевые тоже. И даже отстойные. А всю модную, элегантную одежду ты можешь приберечь до того времени, когда доживешь до моего возраста. Давай же, – убеждает она. – Пробежимся еще разок по H&M? Ради меня?

Поппи улыбается и кивает.

– Ладно.

Они выбирают легинсы с узором, мягкую футболку с огромным вырезом, клетчатый фланелевый жакет с начесом, обтягивающую футболку с напечатанными на ней усами, серое вечернее платье с шифоновой юбкой и трикотажным лифом.

Лорел стоит рядом с примерочной кабинкой точно так, как много раз в жизни стояла рядом с такими кабинками, и ждет, когда отодвинется занавеска. И вот появляется серьезная и одновременно неуверенная Поппи. На ней легинсы и футболка.

– Я выгляжу неприлично, – жалуется она.

– Да нет же. – Лорел умело поправляет пояс легинсов, распределяя ткань равномерно, и теперь они сидят безукоризненно. – Смотри. – Она снимает с вешалки фланелевую рубашку и помогает Поппи вдеть руки в рукава. – Вот так. А теперь так. – Лорел высвобождает аккуратные прядки из косичек Поппи, распутывает их и волнами разбрасывает по плечам.

– Вот так, – повторяет Лорел. – Ты выглядишь потрясающе. Ты выглядишь…

Приходится отвернуться и засунуть полкулака себе в рот. Лорел понимает, что одела эту девочку точно так, как свою умершую дочь. Осознание этого расстраивает Лорел, удручает и лишает присутствия духа.

– Ты выглядишь чудесно. – Лорел удается справиться с нахлынувшими чувствами, но голос немного дрожит. – Если не чувствуешь себя комфортно, вернемся в John Lewis и купим тебе то платье. Пойдем…

Но Поппи не принимает предложения Лорел. Она стоит, не в силах отвести глаз от своего отражения в зеркале, и немного поворачивается из стороны в сторону. Проводит руками вниз по ткани легинсов, теребит рукава рубашки. Принимает позу, затем другую.

– Вообще-то, мне нравится. Можно это купить?

Лорел моргает.

– Конечно. Если ты уверена.

– Абсолютно уверена, – твердо говорит Поппи. – Я хочу стать другой. Это будет забавно.

– Да, – подтверждает Лорел. – Будет.

– Может, и вам измениться?

– Но как?

– Вы всегда носите серое и черное. Вся ваша одежда похожа на униформу. Может, нам надо подобрать для вас что-нибудь роскошное?

– Роскошное?

– Да. Или просто яркое. С кружевами и цветами. Что-нибудь симпатичное.

Лорел улыбается.

– Об этом и я только что подумала.

22

В пятницу вечером Лорел едет к Ханне. Они вызовут такси, чтобы ехать в ресторан в Ислингтоне.

– Ну ничего себе! – говорит Ханна, едва открыв парадную дверь. – Мама, ты выглядишь великолепно.

Лорел взмахивает юбкой нового шелкового платья – черного с набивным рисунком восточных мотивов: птицы и цветы. Открытая спина, спереди пуговицы до низу.

– Спасибо! – сердечно говорит она. – Элли помогла мне выбрать его.

Повисает звенящая тишина.

– Ой, – спохватывается Лорел. – Я сказала Элли?

– Да.

– А имела в виду Поппи. Прости. Все эти покупки с молодыми девушками могли запутать меня во времени.

– Могли.

– Ты тоже выглядишь прекрасно. – Лорел пытается убежать от своей бестактности как можно дальше. – Ты сделала укладку?

– Да, в среду меня постригли и уложили волосы феном.

Несомненно, для твоего большого романтического вечера с T, думает Лорел.

– Очень хорошая стрижка. Мне нравится такая длина.

Они садятся в мини-такси и едут в полной тишине. С Ханной всегда так. Она не очень-то любит разговаривать. Лорел потребовалось много времени, чтобы понять – молчание Ханны никак не связано ни с самой Лорел, ни с ее материнскими качествами.

Возле ресторана Лорел тяжело вздыхает. Они прибыли всего на две минуты раньше, и она понятия не имеет о том, что происходит в ресторане. О том, кто уже сидит за их столиком. Возможны любые неловкие комбинации. Самой мучительной была бы такая, когда вместе оказались бы Пол, Бонни, Флойд и Поппи. От одной только мысли об этом по коже бегут мурашки. Жаль, что Лорел не догадалась где-нибудь встретиться с Флойдом и лишь потом отправиться в ресторан.

Но когда Лорел и Ханну ведут к столику, стоящему в стеклянной комнате в дальнем конце зала, Лорел видит, что приехали только Флойд и Поппи, и с облегчением вздыхает.

Флойд встает, чтобы приветствовать Лорел и Ханну. Сегодня он неимоверно привлекателен – облегающий темно-синий с зеленоватым оттенком костюм, узкий черный галстук. Волосы цвета соли с перцем зачесаны назад и уложены гелем. Поппи выглядит свежо. На ней новый клетчатый жакет поверх облегающего трикотажного платья, черные кожаные туфли на шнуровке. Папа с дочкой выглядят именно так, как надо, думает Лорел. Выглядят, как мы.

– Как приятно познакомиться с вами, – говорит Флойд, протягивая руку Ханне. Его яркие глаза светятся подлинным удовольствием.

Ханна протягивает руку.

– Взаимно.

Поппи следует примеру отца.

– Вы такая симпатичная! – восклицает она. – Я очень рада познакомиться с вами!

Ханна слегка вспыхивает от таких неприкрытых комплиментов и что-то бормочет. Расслышать слова Лорел не может.

Все садятся, но через пару секунд встают – появляются Пол, Бонни, Джейк и Блю. Лорел сжимает кулаки и налепляет на лицо подобие улыбки. И Ханна, и Джейк говорили ей, чтобы она не волновалась по поводу Бонни. Та хороший человек и понравится Лорел. Но тем не менее для Лорел это трудный момент, тем более что рядом ее собственный бойфренд. Нависает неизбежность предстоящего знакомства, и Лорел кажется, будто она становится жидкостью и вот-вот растечется по полу.

Но от себя самой ее спасает Бонни. Она направляется к Лорел, смотрит ей прямо в глаза, прижимает руки к предплечьям Лорел и окружает ее своим мягким, радушным телом, пахнущим фиалками и пудрой. Голосом женщины, которая курит, пьет, кричит и поет, Бонни провозглашает:

– Ну наконец-то, черт возьми!

Между тем Флойд уже направился к Полу пожать руку и сказать: Какая честь познакомиться с вами. У них наступает момент спокойного веселья, когда они понимают, что практически одинаково одеты, и даже носки у них одного и того же бренда – Paul Smith.

– Гляньте-ка, – говорит Пол и встает рядом с Флойдом. – Да мы близнецы!

За столом собрались бывшие супруги, новые партнеры, давние партнеры и, наконец, дети. Скоро Лорел начинает казаться, что знакомство проходит сложно, даже слишком.

Она сидит между Флойдом и Бонни. Пол сидит с другой стороны от Бонни, Ханна во главе стола, а Джейк, Поппи и Блю напротив. По кислому выражению Блю видно, что ей противно находиться здесь, и Лорел может только вообразить препирательства, которые Джейку пришлось пережить, чтобы уговорить Блю приехать на сегодняшнее торжество. Если бы Блю удалось настоять на своем, они вообще не вышли бы из своего дома.

Но Блю – единственное темное пятно в происходящем. Лорел осматривает стол и понимает, что это лучший вариант развития событий. Никто бы не подумал, как все странно для них, экстраординарно. Даже Ханна улыбается, когда беседует со своим отцом и открывает его подарок.

Официант приносит две бутылки заранее заказанного шампанского и наполняет бокалы. Наверное, пора кому-то встать, чтобы поднять тост за именинниц, но Лорел нутром чует неуверенность присутствующих – никто не решается быть первым. Если бы не было Флойда, то, очевидно, первым был бы Пол: отец одной, бывший муж другой. Но Флойд здесь, и неуверенность нарастает и нарастает.

Неожиданно поднимается Поппи. Она охватывает свой неполный бокал шампанского двумя руками и смотрит по очереди на каждого из присутствующих.

– Я знакома с Лорел всего пару недель, – начинает она. Все замечают, как прекрасна ее дикция, сколь сильно самообладание. – Но за это время я узнала ее достаточно хорошо и вижу, что она искренняя женщина и прекрасный друг. Она очень добра и щедра, и мы, мой отец и я, считаем, что нам просто повезло встретить ее и ввести в нашу жизнь. А теперь я вижу, что она не единственный прекрасный человек в своей семье. Я знаю, что только что познакомилась с вами, но уже чувствую, как сильно все вы любите друг друга, и я удостоена чести быть частью всего этого. За Лорел, – Поппи поднимает свой бокал, – и за Ханну. И за счастливые семьи!

Хрупкая тишина воцаряется ненадолго, пока собравшиеся оценивают странность идеальный речи Поппи, иронию ее слов о счастливых семьях. Потом все поднимают бокалы.

– За Ханну, за Лорел, с днем рождения!

Пол смотрит на Лорел, и в его взгляде изумление. Лорел выдавливает из себя напряженную улыбку. Она и рада бы присоединиться к его мудрой оценке, но, как ни странно, чувствует, что она на стороне Поппи. Девочка юна. У нее нет матери. В школу не ходит. Мало в чем разбирается.

Когда все опускают бокалы, Бонни поворачивается к Лорел.

– Надеюсь, вы знаете, я страшно долго хотела, чтобы это произошло.

У Бонни неправильные черты лица: широкий рот, движущийся сразу во всех направлениях, впалая переносица и горбинка на носу. Одна бровь выше другой, шрам поперек подбородка. Но все это придает ей странный шарм, и Лорел понимает, что Бонни красива.

– Да, – кивает Лорел. – Знаю. И сожалею, что не была готова раньше. Это никак не было связано с вами. Клянусь.

Рука Бонни ложится поверх рук Лорел, и она замечает, что ногти у Бонни короткие, покрытые красным лаком.

– Конечно, я все это знаю. И Пол всегда говорил о вас как о хорошей и щедрой женщине, никак иначе. Я всегда понимала. Понимаю и теперь. Вы идете дальше, потому что можете. А прежде не могли. Всему свое время. Подходящее время. Разве не так?

Лорел кивает и улыбается, но про себя думает: «Ну, может, и нет. Не так. Ведь не бывает подходящего времени, чтобы потерять своего ребенка». Однако вслух ничего не говорит, потому что та приятная женщина старается изо всех сил, и разговор очень важен, чтобы задать нужный тон в отношениях. Ведь они могут длиться всю оставшуюся жизнь.

Пол тянется через стол и передает Лорел подарок в красивой обертке.

– С днем рождения! – возглашает он.

Лорел ахает.

– О, Пол! – Она расстрогана. – Ты не должен был… Это просто…

– Да ничего особенного. Так, пустяк, на самом деле.

– Я открою его сейчас?

Он пожимает плечами.

– Почему бы нет?

Она разворачивает бумагу и видит книгу. «Щегол» Донны Тартт.

– Надеюсь, ты еще не читала ее?

– Нет.

Лорел не читала книг уже десять лет, и теперь переворачивает книгу, чтобы прочитать краткую рецензию на обложке.

– О-о-о, эта книга гениальна, – говорит Поппи.

Пол изумлен.

– Так ты прочитала ее?

– Да, – подтверждает Поппи. – Я читаю по две книги в неделю. Не меньше.

– Ничего себе, – Пол присвистывает. – И эта тебе понравилась?

– Да. – Она забирает книгу у Лорел, держит между ладонями, любовно гладит обложку. – Это история мальчика, который идет в музей. Его мама погибает от взрыва бомбы. Посреди хаоса мальчик завладевает маленькой картиной и тратит оставшуюся жизнь на попытки скрыть эту картину от всех. Дело происходит в Нью-Йорке.

– Должно быть, книга великолепна, – говорит Лорел.

Поппи кивает. Ее лицо светится.

– Так и есть.

– Должна заметить, – Лорел смотрит на Поппи, – что у девочки, которая род людской считает банальной ошибкой, кажется, есть горячий интерес к романам. Что тебе нравится из художественной литературы?

Рука Поппи падает на книгу.

– Истории, повести, романы. Это единственное, что реально в этом мире. Все остальное – просто грезы.

Лорел и Пол улыбаются и кивают. Потом поворачиваются друг к другу и переглядываются. В их глазах явное беспокойство.

Элли обычно читала по две книги в неделю, и когда родители дразнили ее за то, что ее нос всегда сунут в книгу, отвечала: Когда я читаю книгу, то чувствую себя в реальной жизни, а когда откладываю, мне начинает казаться, что я возвращаюсь в мир грез.

Лорел поднимает бокал и обращается к Поппи:

– Выпьем за это, Поппи!

Торжество удалось на славу! Правда, Поппи время от времени пытается оказаться в центре всеобщего внимания, и ей это удается – ведь за столом она самая юная. Все остальные тоже ищут способ укрепить недавно возникшие отношения.

– Какая восхитительная девчушка, – шепчет Пол на ухо Лорел, когда в одиннадцать часов они собираются покинуть ресторан. – А скажи, она тебе странным образом не напоминает…

Лорел понимает, что собирается сказать Пол, и перебивает:

– Да. До некоторой степени. Напоминает.

– Например, история с книгами. Реальность и грезы.

Он удивленно качает головой.

– Знаю. Это так странно.

– И тебе не кажется, что Поппи даже внешне немного похожа на нее?

– Да, немного похожа, – соглашается Лорел.

– Забавно, – отмечает Пол, снимая свое пальто с вешалки, – что ты оказалась в такой похожей семье.

– Что ты хочешь сказать?

– Ну, Флойд тоже немного похож на меня, так ведь?

Его тон легок, но Лорел бледнеет.

– Хм, э-э-э. Пожалуй, нет, – говорит она, подумав. – Разве что волосы. И одежда.

Пол с нежностью смотрит на нее, понимая, что пересек одну из многих границ, которые очень хорошо знает.

– Да, ты права. Мне он понравился, – примирительно добавляет он. – Похоже, Флойд хороший человек.

– Ну, – отрезает она, – пока еще рано об этом говорить. Поживем – увидим, так ведь?

– Верно. – Пол улыбается. – Еще полно времени, чтобы Флойд успел оказаться настоящим психом.

Лорел смеется. Хорошо поговорить с тем, кто знает ее лучше, чем кто-либо другой в этом мире.

– Знаешь, – продолжает он, – ты это заслужила.

Она пожимает плечами, чувствуя, что лицо начинает гореть, и спокойно отвечает:

– Возможно, так и есть.

23

На следующее утро Лорел заставляет себя выбраться из кровати Флойда в восемь часов. Он стонет и поворачивается, чтобы взглянуть на прикроватный будильник.

– Возвращайся, – ворчит он, бросая руку через кровать. – Сегодня выходной. Слишком рано!

– Мне нужно домой.

Лорел берет Флойда за руку, лежащую на мятых простынях.

– Не-а, не нужно.

Она смеется.

– Нужно! Помнишь, я говорила тебе, что сегодня иду на обед к моим друзьям?

Он симулирует поражение и откидывается на подушку.

– Используешь меня для секса, а затем запросто бросаешь меня, чтобы узнать, не все ли мне равно.

– Можно, я вернусь позже? Конечно, если сможешь найти для меня место в своем сердце после моего предательства.

Он простирает свое бледное обнаженное тело через кровать и хватает Лорел за руки. Подтягивает их к своим губам и целует по очереди все суставы ее пальчиков.

– Я бы очень-очень хотел, чтобы ты вернулась. Знаешь, – признается он, проводя ее руками по мягкой щетине на своих щеках, – я уже подобрался к тому моменту, когда говорят не могу жить без тебя. Правда-правда, я совсем близок к этому. Скажи честно, я жалок?

Его заявление одновременно и удивительно, и абсолютно предсказуемо. Но все равно Лорел не может осмыслить его достаточно быстро. Наступает короткая, но заметная тишина.

– О, боже! – восклицает он. – Я все испортил? Нарушил какое-то важное правило о свиданиях, о котором не знал?

– Да нет. – Лорел, в свою очередь, подносит его руки к своим губам и очень крепко целует их. – Просто я сама вроде как циник. Когда доходит до сердечных дел, должна признаться, у меня есть чувства, но я никогда не говорю о них. Или сначала они есть, а потом их нет. Я…

– Заноза в заднице?

– В точку. – Она улыбается с облегчением. – Именно так. Но если это имеет значение, то считай, что у тебя есть абсолютное разрешение не хотеть жить без меня. С этим у меня вообще нет проблем.

– Тогда я, наверное, просто буду терпеливо ждать твоего возвращения и надеяться, что к тому времени, когда ты вернешься, ты тоже не сможешь жить без меня.

Лорел смеется и высвобождает руки.

– Видишь, – вздыхая, говорит он, – ты отняла руки. Неужели нам это суждено навсегда? Будешь отнимать руки? Закрывать дверь, не оглядываясь назад? Первой класть трубку телефона? Первой уходить? За тобой всегда будет последнее слово? А я всегда буду плестись позади?

– Возможно, – она улыбается. – Я почти уверена, что так и будет.

– Я буду брать то, что смогу получить. – Флойд откатывается назад к своей стороне кровати и натягивает на себя пуховое одеяло. – Так и сделаю.

Лорел спускается по лестнице. Внизу тишина. Повсюду пятна лучей – бассейны утреннего солнца. Лорел приоткрывает кухонную дверь и всовывает голову – Поппи нет. Лорел входит в кухню, цепляясь вчерашними колготками за щероховатости нагретого солнцем пола. Включает чайник. За окном видит кошку, сидящую на садовой стене. Кошка, в свою очередь, наблюдает за Лорел. На столе хлеб, половина белого городского батона. Лорел отрезает тонкий ломтик и ищет в холодильнике масло. Внутри доказательства той жизни, которой Флойд и Поппи живут в отсутствие Лорел: недоеденные остатки; контейнеры из фольги с едой навынос; открытые пакеты с ветчиной и сыром; баночки с паштетом и йогуртом.

Лорел берет масло и толстым слоем мажет на хлеб. Потом готовит себе чай, наливает в кружку, несет хлеб и чай к столу у окна, садится и в одиночестве обдумывает заявление Флойда. Она наполовину ожидала этого – и даже хотела. Но теперь, когда услышала, то волнуется, обдумывая каждое сказанное им слово. Снова и снова.

Почему, думает Лорел, он хочет меня? Что он увидел, когда вошел в то кафе почти месяц тому назад? Что во мне так могло ему понравиться? И почему он не может жить без меня? Что это означает, в конце-то концов? Когда ее дети были маленькими, то иногда говорили:

– Что бы ты сделала, если бы кто-то из нас умер?

И она отвечала:

– Я бы тоже умерла, потому что не смогла бы жить без вас.

А потом ее дочь умерла, и Лорел обнаружила, что почему-то может жить без нее. Может просыпаться каждое утро в течение ста дней, тысячи дней, трех тысяч дней – и жить без дочери.

Вероятно, говоря я не могу жить без тебя, Флойд имел в виду, что его жизнь не имела бы никакого смысла без Лорел. Если так, Лорел – возможно, всего лишь возможно! – чувствует то же самое. Пол никогда не делал таких заявлений. Простое я люблю тебя выражало всю глубину его чувств. Однако она заставила его ждать несколько месяцев, прежде чем ответила взаимностью.

Лорел смахивает крошки с тарелки в мусорное ведро, ставит кружку в раковину, берет сумочку и пальто. В прихожей находит свои туфли на высоких каблуках. Надевая их, жалеет, что не подумала захватить на низких. Уже выйдя из дома, вспоминает о сумке с подарками ко дню рождения, преспокойненько лежащей в кухне: книга от Пола, ожерелье от Джейка и Блю, любимые духи от Ханны. Когда Лорел, забрав сумку, возвращается в прихожую, то за входной дверью видит фигуру. Затем лязгает металлическая крышка щели для писем – толстая пачка падает на коврик у двери. Лорел поднимает ее и кладет на пристенный столик.

Оказавшееся на самом верху письмо привлекает ее взгляд, когда она уже начинает поворачиваться, чтобы выйти из квартиры. На вид официальное. Вероятно, что-то связанное с финансами – толстый белый конверт формата A4.

Адресовано мисс Ноэль Доннелли.

Имя кажется знакомым.

На мгновение Лорел становится интересно: почему почта, адресованная совершенно постороннему человеку, доставлена сюда. Потом приходит догадка – скорее всего, Ноэль Доннелли и есть мама Поппи.

В садике перед домом Лорел смотрит вверх и видит Флойда в окне спальни. Уголки его губ опущены, и Флойд выглядит печальным. Он прижимает руки к стеклу. Лорел улыбается и весело машет. На лице Флойда появляется радость, и в ответ он посылает воздушный поцелуй. Затем рисует сердечко на запотевшем от его дыхания оконном стекле.

Пол прав, думает Лорел. Она это заслужила. Просто нужно разобраться, как самой поверить в такое.

* * *

У Джеки и Бель тоже есть подарки для Лорел. Близнецы вручают ей коробку самодельных шоколадных трюфелей. Одни из них совсем как настоящие, другие похуже. Джеки и Бель дарят Лорел подарочные купоны косметического салона в Хэдли Вуд[33]. А еще испекли потрясающий торт ко дню рождения. Это бисквит королевы Виктории, любимый десерт Лорел. Она задувает свечи и улыбается мальчикам, поющим С днем рожденья тебя!

Лорел выпивает бокал шампанского и начинает рассказывать о предыдущем вечере. И Джеки, и Бель сгорают от любопытства. Они отмечают, что Лорел вся светится, волосы сияют, глаза искрятся, и еще никогда она не выглядела лучше. Они хотят на следующей неделе пригласить на обед Лорел вместе с Флойдом, а может, и с Поппи, объясняя, что не могут дождаться, когда же смогут познакомиться с мужчиной, возвратившим свет в мир их подруги.

Все время Лорел думает, что это и похоже на обычную субботу, проведенную у Джеки и Бель, и не похоже. Впервые за долгие годы Лорел чувствует, что вне ее тела есть некая энергия. Лорел владеет ей, но не может управлять. Эта энергия призывает Лорел и тянет к себе. Поэтому вместо того, чтобы после чая и торта засидеться, как обычно, с давними подругами, Лорел в пять часов вдруг хватает сумочку, благодарит Джеки, Бель и близнецов, затем прощается. В прихожей подруги крепко жмут руку Лорел. У всех троих появляется ощущение, что жизнь изменилась. Нечто подобное они чувствовали много лет назад, когда Джеки и Бель сказали Лорел, что стали парой. Когда исчезла Элли. Когда родились близнецы. Когда Пол ушел от Лорел. И вот еще один поворот судьбы – отныне у Лорел уже не будет такого, как прежде, непреодолимого желания приезжать сюда по субботам.

Она забирается в свою машину и мчится так быстро, как только можно, обратно к дому Флойда.

Письмо все еще на столике, но кто-то перечеркнул адрес и написал «Вернуть отправителю / Адресат выбыл».

Лорел не может отвести глаз от имени.

Ноэль Доннелли. Ноэль Доннелли.

Почему имя кажется таким знакомым?

– Как прошел обед? – спрашивает Флойд.

– Прекрасно, – отвечает Лорел, – по-настоящему чудесно. Посмотри, – она показывает коробку самодельных трюфелей, – мальчики сделали их специально для меня. Разве не мило? И мы с тобой как пара приглашены на обед в следующие выходные. Если, конечно, захочешь пойти.

– С удовольствием пойду, – кивает он, вешая пальто Лорел, а затем шарф.

Поппи мчится вниз и обнимает Лорел.

– О! Вот и хорошо! Вот и славно! – радуется Лорел.

– Я скучала по тебе сегодня утром, – говорит Поппи. – Мне хотелось увидеть тебя.

– Извини, – Лорел опускает голову. – Я должна была рано умчаться домой, чтобы успеть подготовиться к обеду.

На кухне Флойд открывает бутылку вина, наливает Лорел большой бокал и ставит его на кухонную стойку.

– Вот что интересно, – рассеянно произносит Лорел, качаясь на табурете. – Мне кажется, я знала кое-кого, кто раньше жил в этом доме.

Флойд ставит бутылку с вином в холодильник и поворачивается, поднимая бровь.

– Правда?

– Да. На столике лежит письмо. Для Ноэль Доннелли. Никак не могу вспомнить, откуда я знаю это имя, но я его точно знаю. Вот я и подумала… На мгновение я подумала, что, возможно, это мама Поппи.

Флойд замирает, но через несколько секунд поворачивается к холодильнику и говорит:

– Ну, так и есть.

Лорел моргает. Она помнит, как Поппи описывала рыжие волосы матери, запах пережаренного жира.

– Она в самом деле была ирландкой?

– Да. Ноэль была ирландкой.

Лорел смотрит в свой бокал. На поверхности вина дрожат волнистые отражения ламп. В подсознании Лорел тоже вздрагивает что-то ускользающее. Что-то, связанное с сочетанием имени и цвета волос, и еще вдруг вспоминается ирландский акцент…

Лорел знает ту женщину.

– У нее были дети старше Поппи?

Может, Ноэль была мамой какого-нибудь школьника, учившегося вместе с детьми Лорел?

– Нет. У нее была только Поппи.

– Может, она работала недалеко отсюда?

– Ну, вроде того. Она была репетитором по математике. Думаю, многих здесь учила.

– О! Ну вот! Конечно! Должно быть, она-то и учила Элли. Занималась с ней математикой. Совсем недолго. Как раз перед тем, как…

Лорел умолкает.

– Ну надо же! Удивительное совпадение! Подумать только, наши пути еще тогда могли сойтись!

– Да уж… – Лорел стискивает бокал. – Какое удивительное совпадение.

В понедельник Лорел звонит Ханне.

– Помнишь, у Элли была учительница? Как раз в том году, когда твоя сестра исчезла.

– Нет, – отвечает Ханна.

– Ты должна ее помнить. Высокая рыжеволосая ирландка. Обычно она приезжала днем по вторникам.

– Может, и приезжала.

Слышно, как Ханна печатает, пока говорит. Лорел подавляет раздражение.

– Так странно, оказывается, она была мамой Поппи.

– Кто?

– Учительница математики!

На мгновение повисает тишина. Затем Ханна говорит:

– О, да. Да. Вспомнила. Элли ее ненавидела.

Лорел нервно смеется.

– Да нет же. Вовсе не ненавидела, а считала своей спасительницей.

– Ну, не знаю… Я помню совсем другое. Элли говорила, что учительница странная и жуткая. Потому-то Элли и бросила занятия.

– Но… – начинает Лорел и замолкает, пытаясь вызвать у себя воспоминания. – Мне она ничего подобного не говорила. Только что ей нужно больше времени на другие предметы. Или что-то вроде того.

– Ну, а мне сказала, что учительница ей совсем не нравится. Что вызывает отвращение.

В тоне Ханны слышится нотка триумфа. Она и Лорел всегда соперничали за внимание Элли.

– Как бы то ни было, – вздыхает Лорел, – разве не странно? Как тесен мир!

Она использует затасканное клише, которое не вполне соответствует степени ее беспокойства. С того момента, как она обнаружила, что Ноэль Доннелли была мамой Поппи, у Лорел одно за другим всплывают воспоминания об этой ирландке. Немного сутулая. Несвежий запах. Водонепроницаемая куртка с капюшоном. Практичная одежда. Обувь на каучуковой подошве, скрипящая на плиточном полу их прихожей. Нервная и властная. Рыжие волосы, вечно немытые, собранные назад и удерживаемые заколками-крабами. Лорел не может представить ту женщину с Флойдом, который, возможно, и не обладает классической красотой, но всегда чист, ухожен и стильно одет. От него исходят приятные запахи. Как они сошлись? Как встретились? Как уживались? И самое главное, как они сотворили ребенка?

Но Ханне Лорел этого не говорит. Вздыхает. Слишком долго она размышляла и теперь выдохлась.

– Тебе понравилось наше торжество в пятницу? – спрашивает Лорел. – Было весело, правда?

– Да. Было хорошо. Я не шучу. Просто побыть всем вместе в ресторане. Спасибо.

– За что?

– За организацию. За то, что предложила. Что была первым человеком в нашей семье, кто отважился что-то сделать после того, как Элли пропала без вести.

– О, – Лорел застигнута врасплох. – Спасибо. Но, думаю, надо благодарить Флойда. Он придал мне храбрости. Он изменил меня.

– Нет, – возражает Ханна. – Ты сама себя изменила. Иначе не была бы с ним. Я и вправду рада за тебя, мама. Действительно рада. Ты молодец, мама.

– Он тебе понравился, Ханна?

– Флойд?

– Да.

– Ага, – отвечает Ханна. – Кажется, он хороший.

В ее устах такие слова – настоящая похвала.

24

Вечером Лорел не встречается с Флойдом. Но он звонит ей в семь часов, точно, как обещал, и Лорел с удивлением чувствует укол досады.

– Я позвоню тебе в семь.

Так он сказал. И звонит ровно в назначенный срок. Возможно, Лорел могла бы насладиться несколькими мгновениями приятного предвкушения. Минуту она думает, что не ответит на звонок, но затем берет себя в руки. Опять она едва не начинает удерживать в себе свои чувства, боясь полностью раскрыться. Именно страх и стал причиной того, что ее отношения с Полом не пережили годы, прошедшие после исчезновения Элли. Все потому, что Лорел никогда не позволяла себе взять на себя часть отношений. Не одобряла Пола за то, что он глубоко и беспрекословно любит ее. Чувствовала, что ее постепенно душит постоянство его чувств к ней. В первый момент их общего отчаяния она спряталась в воздушный пузырь, который создала внутри себя. И зачем только она столько лет намеренно сохраняла его пустым!

– Привет, – весело отвечает она. – Как дела?

– На самом деле отлично. Конечно, если не считать зияющей дыры в моем сердце, где прямо сейчас должна находиться ты.

– Прекрати, – кокетливо произносит Лорел.

– А у тебя в сердце нет зияющей дыры, Лорел?

– Нет. Но я скучаю по тебе.

– Приму как комплимент. Что собираешься делать?

– Ну, выпить бокал вина, разумеется.

– Ты одета?

– Да. Полностью. На мне даже шлепанцы есть.

– Шлепанцы? Продолжай.

– Большой кардиган.

– О, да, большой кардиган. Насколько большой?

– Огромный. Просто гигантский. Очень длинные рукава, в которых затерялись мои руки. И рваный подол.

– О, выходит, ты в лохмотьях? Так, значит, ты неряха?

Лорел смеется.

– Страшная неряха. Ужасная.

– Нет, нет, не останавливайся! – подшучивает Флойд. – Расскажи мне еще что-нибудь о твоем рваном кардигане!

Она опять смеется, и тут на ее телефон приходит другой вызов. Это номер Джейка. Он всегда звонит только по средам, и на Лорел мгновенно накатывает беспокойство. Она говорит Флойду:

– Я перезвоню. Джейк пытается пробиться ко мне.

– Только скажи, какого он цвета? Твой кардиган, конечно. Ради Бога, скажи, что коричневый. Пожалуйста.

– Нет, черный! А теперь все, пока! Перезвоню.

– Джейк, – она переключилась на второй звонок.

– Нет, – отвечает женский голос. – Не Джейк. Блю.

– О, – разочарованно произносит Лорел. – Привет! Все в порядке? У Джейка все хорошо?

– Да. Все нормально. Он сидит рядом со мной.

Сердечный ритм Лорел успокаивается, и она откидывается на спинку дивана.

– Что я могу для вас сделать, Блю?

– Послушайте. Я боролась с этим все выходные. Была не в состоянии думать о чем-либо еще. У вашего бойфренда… – Блю запинается, и сердечный ритм Лорел снова скачет. – У меня есть… э-э, вроде как шестое чувство, что ли. Так вот, аура вашего бойфренда какая-то неправильная. Темная.

– Что? – Лорел слегка трясет головой, будто пытаясь избавиться от воды в ухе.

– У меня дар. Я вижу души людей. Могу заглянуть в душу и увидеть, что в ней творится. Я прохожу через стены высшего состояния сознания в подсознание. В ту же секунду, как я села и вошла с ним в зрительный контакт, мне все стало ясно.

– Что стало ясно?

– Он что-то скрывает. Но я знаю, что мы с вами не близки, Лорел. И это главным образом касается меня, потому что так я защищаю себя. Но я действительно забочусь о вас, ведь вы мать моего любимого мужчины, и я хочу, чтобы вы были в безопасности.

Лорел ищет ответ, и когда он приходит, у нее непроизвольно вырывается неприязненный, пренебрежительный смех.

– Ни черта себе! Вы не могли бы передать телефон Джейку. Пожалуйста.

– Джейк думает то же самое, – парирует Блю. – Мы только об этом и говорили все выходные. Он полностью согласен со мной. Он…

– Блю, просто дайте ему трубку, пожалуйста. И поскорее.

Она слышит, как Блю недовольно причмокивает от досады. Затем слышит голос сына:

– Привет, мам.

– Джейк, – говорит она. – Шутки в сторону. Что за дерьмо?

– Не знаю. Это просто…

– Что, Джейк? Что просто?

– На самом деле я не могу объяснить. Так сказала Блю.

– О, да ладно, Джейк. Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь. Ты не похож на нее. У тебя нет… шестого чувства. Ты мальчик, но ты никогда даже не замечал, что нравишься девочке. Ты единственный в нашей семье не заметил, когда бабуля Дейрдре начала выживать из ума. Ты никогда не мог понимать людей. Поэтому давай не будем. Что, черт возьми, происходит?

– Ничего, мама. Мы просто уловили плохие вибрации, исходящие от Флойда, или как там его зовут.

– Нет! – отрезала Лорел. – Это Блю уловила. А ты чувствуешь любые вибрации, когда Блю говорит тебе о них, потому что ты ее маленькая домашняя собачка.

Джейк молчит, и Лорел задерживает дыхание. За все время, что Джейк и Блю вместе, Лорел ни разу не выразила неодобрения по поводу их неравноценных отношений.

– Мам… – начинает он.

Но он скулит и жалуется, а у Лорел нет сил слушать нытье своего взрослого сына. Только не сейчас, когда все идет так хорошо. Не сейчас, когда она, наконец, счастлива.

– Нет, Джейк. Прости, я знаю, что она твоя девушка и центр твоей вселенной, и я знаю, что ты действительно любишь ее. Она твоя судьба. Я понимаю. Но я так долго скорбела и была разбита, и вот наконец-то у меня появилось что-то хорошее, что-то особенное, а твоя странная девушка говорит мне, что это неправильно. Полу Флойд понравился, и Ханне тоже, и для меня этого более чем достаточно.

– Прости, мам, – говорит Джейк.

Но она все еще слышит хнычущие нотки в его голосе и не может сдержаться, чтобы не сказать, правда, очень тихим голосом:

– Мне пора, Джейк. Я вешаю трубку. Скажи Блю, я знаю, она желает мне только хорошего, но я больше не хочу выслушивать ее нелепые теории.

Лорел завершает разговор. Ее бьет дрожь, и к горлу подкатывает тошнота. Она хватает бокал и делает огромный глоток.

Надо перезвонить Флойду, но она не может. Что сказать ему? Привет, подруга моего сына только что сказала мне, что у тебя темная аура. И теперь я слишком расстроена, чтобы вести с тобой забавные разговоры о кардиганах.

Целый час Лорел сидит, медленно потягивая вино, пока ее руки не перестают дрожать. Теперь можно послать Флойду эсэмэску: Прости, что не перезвонила. Джейку надо было много всего рассказать мне, а теперь я устала и отправляюсь в постель. Я надену серую трикотажную пижаму. Довольно старую ☺.

Ответ приходит несколько секунд спустя: Теперь у меня много пищи для размышлений. Пожалуй, хватит на всю ночь. Спи крепко, сладких тебе снов, моя прекрасная девушка. Поговорим завтра.

Лорел отключает телефон, включает телевизор, находит что-то бессмысленное, только чтобы отвлечься. Наливает еще один бокал. И по крайней мере час плывет сквозь забытье, наслаждаясь сладостным онемением, укутывающим ее, словно теплым плащом. Наконец, когда она уже вообще ничего не чувствует, ложится спать.

Следующий вечер Лорел проводит у Флойда.

– О, – удивляется она, входя в кухню. – Привет, Эс-Джей. Не ожидала увидеть тебя.

Эс-Джей стоит у раковины, держа в руке пинтовую бутылку воды.

– Я не должна быть здесь, но мы с мамой здорово поссорились вчера вечером.

Эс-Джей пожимает плечами, переминаясь с ноги на ногу. На ней черный кружевной топ, черные спортивные брюки и потертые серебристые теннисные туфли. Созвездие колец с подвесками сверкает в мочках ее ушей. Она напоминает Лорел одну из фей в книге, какую раньше читала своим маленьким детям. Фею звали Серебрянка. У нее были серебристые волосы и серебряные губы, и она всегда одевалась в черное. Это была грустная фея. Андрогинная. У нее были тайны.

Флойд входит следом за Лорел и вздыхает.

– Справедливости ради, – говорит он, будто Лорел что-то сказала, – прошло много времени с тех пор, как Кейт и Эс-Джей разругались.

– Мы не разругались, – огрызается Эс-Джей.

– Ну, поссорились, какая разница.

– А из-за чего? – спрашивает Лорел. – Разумеется, вы не обязаны рассказывать мне…

Сара-Джейд бросает на Лорел взгляд из-под длинных ресниц и заявляет:

– Ей не нравится мой новый парень.

За спиной Лорел раздается странный звук. Она поворачивается и вопросительно смотрит на Флойда.

– Ему сорок девять, – объясняет Эс-Джей.

Флойд издает еще один странный звук и многозначительно смотрит сначала на Сару-Джейд, затем на Лорел и снова на Сару-Джейд.

– Он женат, – сознается Сара-Джейд. – Ну, почти что женат. У него длительные отношения.

– О.

Лорел уже жалеет, что спросила.

– У него четверо детей. Младшему восемь.

– О, – повторяет Лорел.

Флойд встревает в разговор.

– Я уже сказал ей не приезжать сюда и не ждать, что я смогу одобрить ее поведение или разрешу не соблюдать правила приличия.

– О, нет, – смущается Лорел. – Нет. Я… – Она ищет, на чем бы остановить взгляд, но ничего не находит.

Эс-Джей начинает плакать и выбегает из комнаты, прижимая руки к груди.

Лорел смотрит на дверь, на Флойда и снова на дверь.

– Иди к ней, если хочешь, – говорит он медленно и спокойно. – Я уже сказал все, что должен был.

Лорел отводит взгляд от Флойда и спешит в прихожую. Эс-Джей такая же хрупкая, как Ханна, но та никогда не плачет. Иногда кажется, будто слезы вот-вот польются, но глаза остаются сухими, и возможность дотронуться до дочери, чтобы успокоить, ускользает от Лорел. Давняя невыплеснутая материнская тоска влечет ее из кухни в прихожую, где Эс-Джей срывает пальто с вешалки, безудержно рыдая.

– Сара, – начинает Лорел. – Эс-Джей. Пойдем со мной в гостиную. Ну давай же. Просто поговорим.

– О чем тут говорить? – вопит Эс-Джей. – Я сука. Мерзкая тварь. Больше сказать нечего.

– Ну, на самом деле, – начинает Лорел, – это неправда. Я… – Она глубоко вздыхает. – Пойдем, посиди со мной. Прошу тебя. Ну пожалуйста.

Эс-Джей вешает пальто и плетется за Лорел в гостиную. Там садится в кресло, сворачивается клубочком и смотрит на Лорел сквозь мокрые ресницы.

Лорел устраивается напротив.

– Однажды у меня тоже был роман с женатым мужчиной. Когда я была очень молода.

Эс-Джей моргает.

– Правда, детей у него не было. И женат он был только год. Наш роман длился два года. Я училась в университете.

– Он был вашим преподавателем?

– Нет. Просто другом.

– И что произошло? Он оставил ее ради вас?

Лорел улыбается.

– Нет. Он этого не сделал. Я окончила университет и переехала в Лондон. Мы думали, что не сможем жить друг без друга, что у нас будут дико романтичные рандеву в загородных отелях. Но все полностью выдохлось за шесть недель. Кажется, они развелись в тот же самый год. Они были слишком молоды, когда поженились. Мы все тогда были слишком молоды. Ты знала, что части мозга, отвечающие за принятие решений, полностью развиваются только к двадцати пяти годам?

Эс-Джей пожимает плечами.

– Кто он? – спрашивает Лорел.

– Руководитель курса в художественном колледже, где я работаю натурщицей.

– Сколько времени это продолжается?

Эс-Джей утыкается подбородком в грудь и мычит:

– Несколько месяцев.

– И часто вы встречаетесь?

– Почти каждый день.

– А где?

– На работе. У него в офисе. – Эс-Джей пожимает плечами. – Иногда в квартире его брата, когда того нет в городе.

– Твой бойфренд хотя бы иногда водит тебя куда-нибудь? Выпить? Поужинать?

Эс-Джей качает головой из стороны в сторону и теребит завязку штанов.

– Так это только секс?

Эс-Джей быстро поднимает голову.

– Нет! – восклицает она. – Гораздо больше! Мы все время разговариваем. И он рисует меня. А я его…

– Ты его муза?

– Да, муза.

Лорел вздыхает. Одно клише за другим, и опять клише.

– Сара-Джейд, – начинает Лорел, тщательно подбирая слова. – Ты очень красивая девушка.

– Хм.

– И совсем особенная. Тот мужчина, как бишь его зовут?

– Саймон.

– У Саймона очень хороший вкус. Он ясно видит прекрасное, когда оно встречается ему на пути. И я уверена, он замечательный человек.

– Ну да, – кивает Эс-Джей. – Он и вправду такой.

– Конечно. Иначе ты не была бы с ним. Он говорил, что оставит жену?

– Сожительницу.

– Сожительницу, жену, не имеет значения. У них есть дети. Они живут в одном доме. Он говорил, что оставит ее ради тебя?

Эс-Джей опять качает головой.

– А сама-то ты хочешь, чтобы он ушел от нее?

Эс-Джей кивает, но затем вновь качает головой.

– Нет. Конечно, нет. У него же дети, и один совсем крошечный. Ведь я сама прошла через такое. Поэтому знаю, каково это.

– Сколько тебе было лет, когда развелись твои родители?

– Шесть. Практически столько же, сколько сыну Саймона. Поэтому…

– В общем, ты не хочешь, чтобы он оставил ее и ушел к тебе?

– Нет. Только в моем воображении, где никому не больно и никто не страдает.

– Но что, если она узнает? Его сожительница? А вдруг, узнав о вашем романе, она все равно уйдет от него?

– Не узнает.

– Почему ты так уверена?

– Мы страшно осторожны.

– Эс-Джей, вокруг современный мир. В нем нет места частной жизни. Все всегда становится известным. Ну сама посмотри, как быстро ты нашла меня в Гугле после того, как мы встретились. Узнала про Элли. Кто-нибудь узнает, что с тобой происходит, и просто скажет сожительнице Саймона. И тогда все рухнет. Безвозвратно. Непоправимо. Безнадежно. Единственный способ избежать этого, расстаться с Саймоном. Все прекратить.

Эс-Джей сопит и вяжет узлы на тесемке штанов.

– Ты его любишь?

– Да.

– Ты любишь его так сильно, что можешь причинить страдания огромному числу людей, которые не заслуживают этого?

– Какого ответа вы от меня ждете?

– Да, я задала сложный вопрос, но ты должна ответить на него. Не сей момент, но через несколько часов или дней. Я не собираюсь говорить тебе, что через десять лет ты оглянешься назад и спросишь себя, о чем, черт возьми, ты думала. Когда мне было чуть больше двадцати, мне казалось, что я тверда как камень, что мои чувства всегда будут теми же. И верить я всегда буду в то же, во что верила тогда. Теперь-то я знаю, что жизнь постоянно меняет и нашу форму, и содержание. Что бы ты ни чувствовала сейчас, это лишь временно. Но то, что случится с этой семьей, если они узнают о предательстве отца… Это останется навсегда. Их раны не заживут никогда.

Огромные слезы повисают на ресницах Эс-Джей и скатываются по щекам. Лорел кажется, что Эс-Джей согласно кивает.

– Почему вы с мужем расстались?

– Из-за Элли. Я думала, что он не испытывал такой боли, как я. Он пытался заставить меня поверить, что все будет в порядке, а я не хотела, чтобы все было в порядке.

– Вы причинили боль детям, когда расстались? Они ненавидят вас?

Вопрос застает Лорел врасплох. Не ненавидели, а ненавидят. Она вспоминает вчерашний ужасный разговор с Блю и Джейком. Думает о Ханне – та не хочет общаться с матерью, разве что по мелочам. Лорел кажется, будто и Джейк, и Ханна держат ее, Лорел, на расстоянии вытянутой руки. Она всегда объясняла их поведение тем, что они потеряли сестру, ведь когда это случилось, они были в таком уязвимом возрасте. Лорел даже не может вспомнить, как они отреагировали на уход Пола. Расставание было столь долгим и медленным, что было трудно точно определить момент, когда оно закончилось.

Лорел не помнит ни слез, ни упреков, ни обвинений после того, как ушел Пол. Она не помнит, чтобы дети страдали сильнее, чем все это время после исчезновения Элли.

– Не знаю. Возможно. Но ведь тогда мы уже были неполной семьей.

Эс-Джей кивает. Затем высвобождает ноги, садится прямо и круто меняет тему.

– Я много читала об этом. Об Элли. В Интернете.

– Читала?

– Да. В 2005 году я была ребенком и потому прежде не слышала об Элли Мэк. И теперь, ну, в общем, это довольно странно, что вы здесь, в доме моего папы, и что этот ужас случился именно с вами, ведь такое не происходит со всеми подряд. И я все думаю, думаю… – Она делает паузу. – Вы верите, что она просто сбежала?

От такого неожиданного вопроса Лорел почти физически ощущает удар, отбрасывающий ее назад.

– Нет, – тихо говорит она. – Я же ее мать. Я знала ее. Знала, чего она хотела, к чему стремилась, что делало ее счастливой. И я знала, что она не беспокоилась о выпускных экзаменах. Поэтому нет, в глубине души я не верю, что она убежала. Но мне приходится верить, потому что есть доказательства.

– Вы имеете в виду кражу со взломом?

– Да, кражу. Только я не думаю об этом как о краже. Элли воспользовалась своим ключом. Она просто пришла домой, чтобы забрать кое-какие вещи. Вот и все.

– Но… сумка. Вы никогда не задумывались о сумке?

– Сумка?

– Да. Рюкзак Элли. Тот, что нашли в лесу. Разве вы не думаете, что после стольких лет в бегах в нем должны были быть какие-то другие вещи? Не только те, что у нее были, когда она сбежала из дома?

Холод пробегает по позвоночнику Лорел. Она помнит, сколько времени потратила тогда на выяснение этого самого вопроса. В конечном счете она смирилась с теорией, что Элли намеренно держала сумку со своими домашними вещами как своего рода знакомый предмет, создающий чувство уверенности. Именно поэтому Лорел сохраняла спальню Элли нетронутой в течение многих лет после того, как девочка исчезла.

– А знаете, у нас в семье тоже случилось нечто странное, но связано оно с мамой Поппи. – Эс-Джей умолкает, и они обе поворачиваются на звук в дверном проеме. Там Флойд. У него в руках две кружки чая. Он смотрит на Лорел с благодарностью.

– Вот вы где. Держите, – говорит он, ставит кружки на стол и садится рядом с Лорел. – Лечебный чай. Для истрепанных нервов. У вас все в порядке?

Лорел касается ноги Флойда.

– Мы хорошо поговорили.

– Да, – соглашается Сара-Джейд. – Это была хорошая беседа. Я подумаю о многих вещах.

Лорел и Сара-Джейд обмениваются взглядами. Они начали разговор, и его нужно завершить.

Но это подождет другого раза.

25

Всю ночь один тягучий, тревожный сон сменяет другой, такой же тягучий и тревожный. Всю ночь Лорел соединяет что-то с чем-то или кого-то с кем-то. И не может соединить.

Утром она просыпается поздно. Ей нужно время, чтобы понять, где она. Ровно через секунду она вспоминает, что лежит в постели Флойда, сегодня среда, уже почти девять и на самом деле очень-очень хочется домой.

Лорел принимает душ, одевается и направляется в кухню. Флойд и Поппи уже там – сидят за столом, завтракают и вместе читают газеты.

– Доброе утро, – приветствует Флойд. – Я не стал тебя будить. Ты выглядела такой умиротворенной.

– Спасибо. Должно быть, мне было нужно поспать. Доброе утро, Поппи.

– Доброе утро, Лорел!

Опять классический костюм Поппи: розовые плисовые брюки и черная водолазка. Волосы зачесаны назад и подхвачены с обеих сторон заколками.

– Позволь мне приготовить тебе завтрак, – предлагает Флойд, поднимаясь со стула.

– Вообще-то я думаю, что мне пора домой. Поэтому оставлю вас одних. Мне надо привести себя в порядок, чтобы ехать к Ханне.

Флойд провожает Лорел до двери, долго целует и берет с нее обещание, что она вернется вечером.

– Я приготовлю для тебя что-нибудь восхитительное. Любишь телятину?

– Да, люблю.

– Отлично, – он очень доволен. – Значит, увидимся позже.

Скользнув в свою машину и запустив двигатель, Лорел чувствует приятное облегчение. Она опасалась, что Флойд попытается вызвать у нее чувство вины в том, что она уходит так скоро, и потому рада, что он не сделал этого.

Открытие, что мама Поппи преподавала Элли математику, комментарий Ханны о том, что Элли находила Ноэль Доннелли жутковатой и странной, а еще и вчерашний разговор с Сарой-Джейд, – все это оставило у Лорел чувство неуверенности. Слишком уж много пробелов во всей этой истории. Нужно поскорее добраться до дома и отдышаться в своем собственном мире. И надо сделать кое-что еще. То, чего не делала очень-очень давно.

Лорел наливает кружку чая и несет ее в свободную комнату. Садится на край кровати, нагибается, протягивает руку и достает картонную коробку. Коробку Элли. Лорел помнит, как в старом доме заполняла эту коробку, в каком была оцепенении и почти без сил, как целый день провозилась с вещами – трогала, ласкала, держала и нюхала их, читала дневники Элли. Записи не были чем-то единым. Скорее, были отрывочными, перескакивали через годы, и в половине случаев трудно было понять, к какому времени относится конкретное описание – Элли редко указывала дату. Часть записей Лорел пропустила, а один дневник вообще отбросила в сторону, когда прочитала, как Элли доставляла Тео маленькие эротические радости.

В то время Лорел не нашла ничего, что указывало бы на тайную жизнь дочери, на существование тайного друга или на какое-нибудь несчастье, и с тех пор ни разу не заглянула в коробку.

Но сейчас вытаскивает дневники и начинает их просматривать, чтобы найти записи, сделанные за несколько месяцев до того, как Элли исчезла.

Как и все остальные, эти записи тоже небрежны. На беспорядочно заполненных страницах тут и там бессмысленные, иногда даже неприличные рисунки, фразы, каракули, закорючки, фрагменты комиксов и мультиков, черновики домашних заданий и повторения пройденного, даты, номера телефонов.

Лорел старается пропускать мусор, вчитываясь в значимые, на ее взгляд, вещи.

Список того, что надо купить на Оксфорд Стрит:

Хороший увлажняющий крем

Новые кроссовки (не черные и не белые)

Книги «Искупление», «Милые кости»

Носки для кроссовок

Открытка папе на день рождения ☺

Здесь же поцелуйчики помадой и просто чернильные пятна. Блестящие наклейки. Рассеянные между всей этой белибердой описания событий. В те недели перед тем как Элли исчезла, в ее мире существовали только две вещи – Тео и подготовка к экзаменам.

Лорел всматривается в записи – кажется, январские. Элли сетует на неудачный результат математического теста. B+. Хотела же А. Тео получил А.

Лорел вздыхает. Элли постоянно сравнивает себя с Тео, будто он единственный эталон, имеющий для нее значение.

Попросила у мамы репетитора. Скрестила пальцы, чтобы она сказала да. Я оооочень плоха в математике.

И чуть позже:

Учительница есть! Немного странная, но учит замечательно! Теперь получу A*! Я иду к тебе, A*!

Лорел быстро листает страницу за страницей. Что-то ищет, хотя сама не знает что. Нужно совместить, соединить необъяснимые фрагменты снов с действительностью открытий, сделанных за последние несколько дней.

Занятия сегодня. Я получила 97 % за задание, которое дала мне учительница. Она подарила мне набор бальзамов для губ. Так мило!

Занятия в 17.00. Она принесла мне душистую ручку. Она так мила!

Занятия в 17.00. Она сказала, что я лучшая ученица, которая у нее когда-либо была! Ну еще бы!

Занятия в 17.00. Сегодня было жутковато. Она задавала мне странные вопросы о том, чего я хочу в жизни. Думает, что у нее кризис среднего возраста!

Занятия в 17.00. 100 %!! Я буквально только что получила 100 %!!! Учительница говорит, что я гений. Она на 100 % права!

Занятия в 17.00. Думаю, с меня достаточно. Она и в самом деле иногда пугает меня. Она так напряжена. И от нее воняет. Собираюсь попросить маму, чтобы она отменила репетиторство. Я могу заниматься одна. Мне совсем не нужно, чтобы в моей жизни была та, которая сварила кролика[34].

После этой записи больше нет упоминаний ни о репетиторстве, ни об учительнице математики.

Элли просто возвращается к прежней жизни. Встречается с Тео. Учится. С нетерпением ждет лета. И ничего больше.

Но кончик пальца Лорел остается на последней записи, на словах та, которая сварила кролика. Почему эти слова здесь? Что они значат? Лорел понимает это выражение так, будто Элли не хочет иметь в своей жизни женщину, которая преследует и мучает отказавшегося от нее мужчину, поскольку не терпит отказов. Но ведь совершенно очевидно, что Элли имеет в виду совсем не это.

Но если не это, то что? Ноэль была чрезмерно зациклена на Элли? Возможно, даже одержима ею? Или Элли привлекала ее физически? Может, Ноэль попыталась потискать Элли? Или же ревновала к ее юности, красоте и неоспоримому интеллекту? Вероятно, даже, что умаляла достоинства Элли, заставляла Элли чувствовать себя плохо?

Но даже если какой-либо из этих вариантов имел место, что бы это все могло значить?

Лорел крепко зажмуривается и сжимает руки в кулаки. Что-то во всем этом есть такое, до чего она не может добраться. Но чем же это может быть, в конце-то концов?

Мгновение спустя мрак рассеивается, и жизнь возвращается к нормальному течению. Лорел медленно складывает дневники Элли в коробку и задвигает ее под кровать.

– Расскажи мне о Ноэль еще что-нибудь, – просит Лорел Флойда, когда они ужинают.

Она замечает, как у него начинает дергаться щека, и ее сердце пропускает удар.

– О, Боже! А это обязательно?

– Прости. Я знаю, что тебе не хочется говорить о ней. Но мне любопытно. – Лорел кладет столовые приборы на тарелку и берет бокал. – Видишь ли, сегодня я читала старые дневники Элли. Хотела узнать, что она писала про Ноэль. Элли назвала ее… Надеюсь, ты не будешь оскорблен, но она назвала ее той, которая сварила кролика.

– Хм, конечно, не буду. Ну, вроде как этим все сказано. Ноэль была приставучей, требовала повышенного внимания к себе любой ценой. Всегда была очень напряжена.

– Как же вы познакомились?

– Брр. – Он набирает полный рот вина, делает большой глоток и ставит бокал. – В общем… Я не слишком хорошо вышел из той ситуации. Ноэль была моей поклонницей.

– Твоей поклонницей? У тебя есть поклонники?

– Ну, было бы справедливее называть их пылкими читателями. Знаешь, поклонники, следующие за мной по пятам. Этакие фанаты математики. Примерно так.

– Ну, я никогда, – Лорел откидывается на спинку кресла и насмешливо оценивает Флойда, – не подозревала, что столкнусь с такой жесткой конкуренцией!

– О, не волнуйся! Те дни окончательно и бесповоротно ушли. У меня был свой звездный час только с одной книгой. Поклонницы были моей расплатой, как я это теперь называю. Математика для чайников, можно сказать, разве что мы тогда поступили не очень добропорядочно. Я отнесся к той книге, должно быть, несколько игриво, и вокруг меня собрался небольшой фан-клуб странных, одержимых математикой женщин. Но заигрывать с читателями вообще не мой стиль. Вскоре я вернулся к тяжелым томам, к которым ни один романтически настроенный человек не приблизился бы и на пушечный выстрел.

– Так значит, Ноэль была одной из твоих поклонниц?

– Ну да. Наверное. А я только что расстался с матерью Сары и был одинок, а Ноэль была хоть и немного безумна, но решительна. Вот я и позволил ей добиться своего, и следующие несколько лет не было ни одной минуты, чтобы я не раскаивался. Она пристала ко мне, как пиявка. Я никак не мог от нее отделаться. А потом она забеременела.

– От тебя?

Он вздыхает и смотрит через плечо Лорел, не отвечая на вопрос.

– Я даже не находил ее привлекательной. Я был просто… Ну, пытался быть милым и вежливым.

Лорел сдержанно смеется. Она никогда в жизни не делала ничего подобного – не пыталась быть милой. Но она отлично знает людей такого типа. Например, Пол. Вот он именно такой. Пойдет вопреки всем своим самым сильным инстинктам и желаниям, лишь бы кто-то другой чувствовал себя хорошо в течение хотя бы пяти минут.

– И ты застрял с нею?

– Да. Именно так. – Флойд водит кончиком пальца по верху своего бокала и кажется непривычно задумчивым.

– И кто из вас закончил отношения?

– Я. И вот тогда проявилось это сварила кролика. Она никак не хотела отпустить меня без борьбы. У нас было несколько ужасных ночей. По-настоящему жутких. И однажды она сказала, что с нее хватит. Бросила Поппи на моем пороге и исчезла с лица земли. – Он пожимает плечами. – Вышло нехорошо. В самом деле, печально. Сама понимаешь, история получилась грустная.

В кухне становится мрачно и неуютно. Даже неловко.

– Прости, – вздыхает Лорел. – Я не хотела тебя огорчать. Это просто… из-за странной связи между тобой и мной… и Элли. Просто мне хотелось чуть лучше разобраться во всем.

Он кивает.

– Я понимаю. Видишь ли, я сочувствую Поппи. Мне ее жаль. Жаль, что ее бросили. Ни один ребенок не хочет чувствовать себя нежеланным, даже если этому ребенку все равно, что случилось с тем, кто бросил его. Но, – Флойд немного оживляется, – теперь у Поппи есть ты. Хорошо, что ты можешь подбодрить ее. Да и всех нас тоже. Твое здоровье!

Их бокалы встречаются, – и взгляды тоже.

Лорел возвращает свое внимание к мясу, лежащему у нее на тарелке. К розово-серой плоти умерщвленного молодого теленка. Лорел режет мясо, и ручеек цвета вина бежит по тарелке.

И у Лорел пропадает аппетит. Но почему так случилось, она не понимает.

26

На следующий день Лорел паркуется на многоэтажной автостоянке в Кингс Кросс и направляется в колледж Св. Мартина на Грэнери Сквер.

Что Эс-Джей работает сегодня там, Лорел узнала от Флойда, когда беспечно спросила его об этом за завтраком.

Заурядный день, серенький, как газетная бумага, оживлен рождественскими огнями и гирляндами, светящимися в каждом окне. Широкая площадь Грэнери Сквер кажется тихой. Россыпи голубей. Несколько борющихся с холодом человек – они вышли на улицу, чтобы за утренним кофе выкурить сигарету.

Войдя в приемную, Лорел направляется к стойке администратора и спрашивает, можно ли встретиться с Сарой-Джейд Верчью. Оказывается, до ланча Сара будет занята, и Лорел идет в ресторан по соседству, перекусывает и выпивает две чашки кофе и мятный чай. В двенадцать тридцать возвращается и ждет Сару-Джейд снаружи у входной двери.

В десять минут первого появляется Сара-Джейд. На ней огромное розовое пальто из искусственного меха и сапоги, кажущиеся слишком большими для нее. Она вздрагивает, когда видит Лорел.

– О, – удивленно говорит Эс-Джей. – Привет!

– Привет! Извини за визит без предупреждения. Я просто была… Ты не голодна? Могу я пригласить тебя на ланч?

Эс-Джей смотрит на свои наручные часы и затем в небо.

– Я должна была… – но тут же умолкает. – Конечно. Спасибо.

Они идут в паб через дорогу. Он совершенно новый. Окна из зеркального стекла со всех четырех сторон открывают виды на площадь и канал. Здесь шумно: люди в деловых костюмах и студенты жужжат, как пчелы в улье. Лорел и Эс-Джей заказывают рыбные котлеты и газировку. Затем без особого энтузиазма берут хлеб из корзины.

– Как твои дела? – спрашивает Лорел.

– Нормально.

– Как отработала?

– А-а, да все хорошо. Только немного замерзла.

– Не думаю, что сейчас самое прекрасное время года для позирования обнаженной.

– Для рисования с натуры.

– Конечно. Прости. Сколько студентов рисовало тебя?

– Сегодня приблизительно двенадцать. Но иногда бывает тридцать или сорок.

– И о чем ты думаешь? Когда находишься в одной и той же позе?

Эс-Джей пожимает плечами.

– Ни о чем таком. Правда. Ну, просто о том, что я должна буду сделать, когда вернусь домой. О том, что когда-то делала, где была. Я просто позволяю мыслям прыгать с одного на другое. Иногда я оказываюсь в местах, о которых не думала уже много лет. Например, вспоминаю бар возле моего старого колледжа или ресторан в Праге, куда я ходила, когда мне было восемнадцать. Или о железнодорожной насыпи, с которой я спускалась, когда навещала бабушку и дедушку. О запахе лесного купыря… – Эс-Джей отщипывает маленький кусочек хлеба и кладет в рот. – Вон те птицы, как их там? Вяхири? От них столько шума. – Она улыбается. – Вообще-то они забавные.

– И потом вдруг вспоминаешь, что ты голая перед группой незнакомцев?

Эс-Джей непонимающе смотрит на Лорел, открывает рот, чтобы ответить, и закрывает его. Лорел вспоминает, как Поппи сказала, что у Эс-Джей нет чувства юмора.

– Так ты видела его сегодня? Ну, Саймона.

Эс-Джей испуганно смотрит налево, потом направо и предостерегающе поднимает руку.

– Извини, – спохватывается Лорел, – получилось бестактно. И, честно говоря, я приехала сюда не из-за этого. И не только чтобы увидеть тебя. А из-за того, о чем мы с тобой говорили тем вечером. Об Элли…

– Да. Я очень сожалею об этом. Повела себя немного бездушно. Иногда я бываю такой.

– Нет-нет. Я не против. Я и сама раньше часто думала обо всем том. Нет ничего такого, о чем бы я не думала миллионы раз, уверяю тебя. В том числе и о рюкзаке. Но ты начала что-то говорить о маме Поппи. О Ноэль.

Эс-Джей смотрит на Лорел сквозь густые ресницы и опускает глаза.

– О, да, – произносит она.

– Ну и? – Лорел подбадривает ее. – Что это было? Что ты собиралась сказать?

– Да ничего такого. Просто то, что Ноэль была немного странной. Немного сумасбродной.

– Знаешь, Эс-Джей, вчера вечером я прочитала старые дневники Элли. И она писала о маме Поппи. Она назвала ее той, которая сварила кролика. И еще Элли написала, что Ноэль приносила ей подарки и называла своей лучшей ученицей. И все это показалось мне немного… – Лорел изо всех сил пытается подобрать слова. – У тебя с ней были какие-нибудь дела?

– Ну, в общем-то нет. Давно, когда была маленькой, я часто приезжала к папе и подолгу оставалась с ним. Иногда она была там, но не всегда. Она вела себя так, будто ненавидела меня.

– В каком смысле?

– О, вы знаете… Ну, едкие замечания о моем поведении. Что я вышла из-под контроля. Что в ее семье за такую, как у меня, дерзость давно бы выпороли ремнем до синяков. А как только папа выходил из комнаты, она начинала игнорировать меня, будто меня там вообще не было… Она называла меня этой девчонкой. Эта девчонка будет там? Когда эта девчонка уйдет домой? И все в таком духе. Она была подлой гадиной по отношению ко мне.

– О, боже, какой кошмар. Ты, должно быть, была в ужасе, когда она забеременела.

– Да, я ревела.

– Я не удивлена.

Они подвинулись на мгновение, чтобы дать официанту поставить на стол тарелки с едой. Поблагодарив, многозначительно посмотрели друг на друга.

– Как ты относилась к Поппи, когда она родилась?

Сара-Джейд берет вилку и нож и делит на две части свою рыбную котлету. Секунду или две из котлеты поднимаются клубы пара. Эс-Джей кладет приборы и пожимает плечами.

– Это было… Не знаю… Да теперь уже неважно. Мне было двенадцать. Она была младенцем.

– Но Поппи росла, становилась маленьким человеком. Ты чувствовала близость к ней? Как к родной?

– Наверное. Сначала мы не часто виделись, потому что… ну, в основном, потому что я не хотела.

– О, – протягивает Лорел. – Это потому, что ты ревновала?

– Ни в коем случае, – твердо отвечает Эс-Джей. – Нет, я была слишком взрослой, чтобы ревновать. Я не хотела видеть ее, потому что не верила… Я не верила, что она настоящая.

Лорел в недоумении смотрит на Эс-Джей.

– Трудно объяснить. Я думала, что она похожа на робота-младенца. Или на ребенка пришельцев. Я не верила, что Ноэль на самом деле родила ее. Поппи вселяла в меня ужас.

– Ничего себе, – изумляется Лорел, – действительно странная реакция.

– Да. Довольно нелепая.

– А как ты думаешь, почему ты чувствовала это?

Сара-Джейд берет нож и крутит его кончиками пальцев.

– Однажды кое-что случилось, – начинает она, но резко умолкает.

– Кое-что?

– Да. Одно событие. Я и по сей день не знаю, придумала я его или нет. Я была своеобразным ребенком. – Она иронично смеется. – Да я до сих пор такая. Точно. Одно время из-за моих эмоциональных проблем у меня даже был специальный помощник в школе. Я была подвержена безумным вспышкам гнева. Иногда слезам. И то самое кое-что произошло прямо на пике моего обострения. Потом еще и половое созревание, гормоны, переживания в школе, к тому же я совсем запуталась в сложной ситуации моих разводящихся родителей. В общем, дерьма хватало. А я не была этакой няшкой-симпатяшкой. Не была покладистым ребенком. Честно говоря, я была, напротив, полным кошмаром. И прямо в середине всей этой белиберды мне показалось, что я кое-что увидела. – Эс-Джей осторожно кладет нож на стол и смотрит прямо в глаза Лорел. – Я заглянула в дверь папиной спальни, когда Ноэль была приблизительно в начале девятого месяца беременности. Я заглянула, и… – Эс-Джей опять умолкает и упирается взглядом в стол. – Ноэль была голой. И не было никакого живота. Она была голой, – повторяет Эс-Джей. – И не было никакого живота. – Немного помолчав, Эс-Джей продолжает. – И я до сих пор не знаю, что же я видела на самом деле. Я так и не смогла осознать это. Так и не поняла, было ли это из-за того, что я была маленьким психованным ребенком, у которого снесло крышу из-за будущего младенца, или же то, что я видела, было на самом деле. Но когда через три недели ребенок родился, я пришла в ужас. Я не видела Поппи, пока ей не исполнился год.

Лорел ни разу не шелохнулась, пока слушала рассказ Эс-Джей.

– Ты сказала папе?

Сара-Джейд отрицательно качает головой.

– Ну хоть кому-нибудь?

– Моей маме.

– Что она ответила?

– Велела мне прекратить безумства.

– А где родился ребенок?

– Не знаю. Никогда не думала об этом.

Лорел закрывает глаза, и лицо Ноэль Доннелли внезапно вспыхивает в самом центре ее сознания, ясно и четко, будто Лорел видела ее только вчера.

27

Ну что, теперь моя очередь, да?

Вот и ладно. Хорошо.

Будем делать это, как на встрече Анонимных Алкоголиков, ты ведь не против?

Меня зовут Ноэль Доннелли, и я сделала что-то плохое.

Я не собираюсь искать оправдания, но мне на самом деле было нелегко расти. Два моих ужасных брата были старше меня. Два – младше. Сестра умерла, когда ей было всего восемь. Мои мать и отец были неумолимы по отношению к детям. Полагали, что ребенок должен быть взрослым во всех отношениях, за исключением того, чтобы иметь мнение, которое можно было бы назвать его собственным. И были не такими уж и религиозными, что было необычным в те времена и в тех местах. Посещение церкви по воскресеньям было отличной возможностью узнать, что дети всех остальных родителей добивались гораздо больших успехов, чем их собственные. В Библии есть хорошие цитаты, которые могли быть использованы, чтобы тут и там сеять семя ужаса. Все мы верили в ад и в небеса, даже если не верили ни во что другое иное. И знали, что сексом могут заниматься только отвратительные люди, состоят они в браке или нет. Мы никогда не спрашивали о нашем происхождении, представляя себя своего рода целомудренной общиной за кирпичной стеной. Ведь у моих отца и матери были отдельные спальни.

Наша семья жила в стоявшем на холме коттедже с десятью спальнями. Вокруг паслись овцы. До школы было полторы мили. Под гору туда, в гору обратно. Мои родители иногда брали в дом сирот, оказавшихся в бедственном положении. Они – целые оравы родных братьев и сестер – прибывали к нам сонные, в первые часы после полуночи или ранним утром. Размещали приехавших в общей спальне на чердаке. Мы называли ее сиротской комнатой еще долго после того, как сирот в ней не осталось. Что ж, не могли ведь все они быть плохими. Но в целом, да, именно такими они и были.

Мы были известны как высокоинтеллектуальная семья. Ты видел такие семьи? Наверное, да. Повсюду фортепьяно. Книг немыслимо много. Признавалась только отметка A. Если получал любую другую, значит, провалил экзамен или тест. Мы только об этом и говорили – об успеваемости. Отец был учителем математики. Мать – автором книг об историях болезней. Мы, их дети, ходили в лучшие школы и работали тяжелее остальных учеников. Получали все награды и все медали, все стипендии и все призы, даже памятные подарки. Я клянусь, что ни для кого другого не оставалось ни крошки.

Ну, я была достаточно умна, чтобы не отставать от других. В этом не было никаких сомнений. Но я находилась в невыгодном положении из-за того, что была (a) средним ребенком, (b) девочкой, и (c) не умершей девочкой.

Микаэлой.

Это та, кем я не была.

Микаэла была более красивой и более цветущей, чем я. Более элегантной и более покладистой, чем я. И, естественно, более умной и более талантливой. Но и намного менее живой, чем я. Возможно, ты думаешь, что это должно было сделать меня еще более драгоценной для моих матери и отца. Ну, по крайней мере у нас еще есть наша очаровательная, славная Ноэль.

Но нет.

Микаэла умерла от рака. Все мы думали, что у нее простуда. Мы ошибались.

Так или иначе, в живых осталась я. Менее красивая, менее умная, гораздо менее мертвая – и с четырьмя кошмарными братьями, а также с мамой и папой, которые детей осуждали больше, чем любили.

У меня все получилось хорошо. Я поступила в Тринити-колледж. Получила докторскую степень по математике. Вскоре после этого переехала в Лондон, и было приятно некоторое время просто побыть умной Ноэль, а не только одной из Доннелли. Я попробовала себя в финансовом секторе, думая, что хочу быть очень богатой, обладать спортивным автомобилем и купить квартиру с балконом. Но на самом деле все такое было мне несвойственно, и все это знали, поэтому я уехала прежде, чем заработала кое-какие деньги. Хватило на мотороллер. Что уж говорить об автомобиле!

Знаешь, теперь, когда я оглядываюсь назад, то удивляюсь себе, и это на самом деле так. Я была молода и простодушна, никого не знала – и вот оказалась в столице, кипящей радостями жизни. У меня была комната в квартире в Холанд Парке. Кто бы мог подумать, что из всех возможных мест я выберу для жилья именно это! Тогда я и понятия не имела, как высоко взлетела, – ведь поселилась в таком шикарном районе. Я думала, что все, кто приезжает в Лондон из Ирландии, живут в подобных местах. Я не ведала, что существуют такие районы, как Уолтемстоу[35]. Я была милой, остроумный и забавной. У меня была внешность модели – ну, почти. Лицо без косметики, маленькая грудь, ноги от шеи, лохматая грива и огромные влажные глаза. Впрочем, никто никогда не говорил мне, что я прелестна. Ни разу. Я и вправду не знаю почему.

Я устроилась на работу в шикарный журнал. Целых три года трудилась в финансовом отделе и была буквально невидимкой. Затем меня уволили по сокращению штатов, и мне пришлось отказаться от своей маленькой комнаты в прекрасном Холанд Парке и попрощаться с широким выбором органических продуктов – а в то время мало кто знал значение слова органический. Мне пришлось забыть о продовольственном магазине, где продавали крем-суп из лобстера в жестяных банках. И о парке с оранжереей и беседками. Тогда-то я и обнаружила, что существует Уолтемстоу – район с почтовым индексом E17, с небольшими коричневыми зданиями, утомительными прачечными самообслуживания, закрытыми офисами, таксопарком и заколоченными окнами.

И я решила переквалифицироваться в учителя.

Не знаю, что дернуло меня. Я уже убедилась, что у меня нет ни харизмы, ни обаяния, что я неспособна привлечь к себе хоть какое-то внимание. Но почему-то думала, что легко смогу увлечь основами алгебры три десятка подростков и на моих уроках они будут сидеть разинув рот.

Итак, я получила диплом учителя, но никогда не преподавала в своем собственном классе. Я потеряла самообладание. Меня покинула решимость. Меня тошнило только от одной мысли о школе. И когда мне стукнуло тридцать, я поместила объявление в местной газете и начала давать частные уроки. Я была очень хороша, и мамы, любительницы готовить смузи, раззвонили об этом всем своим знакомым. Меня передавали из рук в руки с наилучшими рекомендациями, какие бывают только в многозвездочных ресторанах, и я заработала достаточно, чтобы переехать из маленькой комнаты в небольшой домик в Уолтемстоу, а затем купила дом в Страуд Грин, где здания были больше, хоть и не намного. Ну с этим-то я ничего не могла поделать. Так было в течение долгого времени. И – я не упоминала? – я все еще оставалась девственницей.

Нет, серьезно, девственницей.

Когда мне было четырнадцать лет, у меня в Ирландии целый год был бойфренд Тони. Так что мы много целовались, и я думала, что остальное придет позже. Но этого остального он так никогда и не сделал.

Однажды я прочитала в TES[36] об одной книге. Она была предназначена для тех, кому кажется, будто они не могут разобраться в математике. Поверь, мир полон таких людей. Но я их не понимаю. Очень стараюсь, но не могу. Они умеют, скажем, войти в комнату, полную людей, и найти тему для разговора, но почему-то не могут понять, как работают числа. Это мне кажется бессмыслицей. Как бы то ни было, теперь я не могу вспомнить, как называлась та книга. Кажется, «Плохо с математикой?». Да, именно так. «Плохо с математикой?». В общем, я купила ее и прочитала. Она открыла мне глаза на вещи, о каких я никогда не думала. Более того, заставила меня смеяться. Обычно я не читаю книг. И эту-то прочитала только потому, что она была упомянута в TES. И, конечно, я никак не ожидала, что в книге о математике может оказаться столько юмора. Но в ней он был, юмор. Целая уйма. А еще на внутренней стороне обложки – фотография красивого мужчины с улыбчивым лицом и копной темных волос.

Это была твоя фотография.

Я никогда не была фанаткой, пока не прочитала твою книгу. Были сериалы, которыми я наслаждалась. Например, Бруксайд был моим любимым. Я досмотрела его до последнего эпизода. И всегда у меня повышался тонус, если по радио звучали песни Take That[37], хотя в целом я больше была поклонницей классической музыки. И, конечно, за все эти годы у меня было множество влюбленностей. Но в этот раз все было по-другому.

Ты был другим.

Помнишь, когда мы впервые встретились? Я знаю, что помнишь. Ты подписывал книги у стенда своего издателя на Образовательном Шоу в NEC[38]. Я хожу туда каждый год. Репетиторство – мир одиноких, и необходимо время от времени выходить в свет, чтобы получить помощь и понять, что представляют собой другие люди, чем они живут. Раз уж общаешься с мамочками северного Лондона, нельзя отставать от жизни. Всегда нужно быть на высоте.

Но в этот раз я оказалась на том шоу главным образом потому, что знала – ты собирался приехать туда. Я приложила особые усилия: надела юбку и колготки, накрасила губы помадой цвета яблок в карамели. Этот цвет воспламенил мои волосы и заставил сиять мои голубые глаза. Мне был сорок один год. Осень моей юности. Боже, фактически зима. И да, я все еще была девственницей.

Ты восседал на высоком табурете за высоким столом, и перед тобой лежала маленькая стопка твоих книг. Не было никакой очереди. На стене позади тебя висело маленькое объявление, в котором говорилось: Флойд Данн – автор книги «Плохо с математикой?» будет подписывать экземпляры своей книги сегодня с 13.00 до 15.00. Рядом – фотография, та самая, из твоей книги, на которую я смотрела не отрываясь в течение нескольких часов, запоминая, как твои волосы лежат вокруг ушей. И как линия твоего рта изогнута в попытке серьезной улыбки.

Мой взгляд сместился от фотографии на тебя и назад к фотографии. Ты был более худым, чем я предполагала. Вероятно, я даже ожидала увидеть небольшой животик. Не знаю почему.

Ты сидел неподвижно, но едва я подошла к столу, как ты ожил, будто кто-то повернул твой выключатель, и произнес:

– Привет!

Ты так и не понял, как сильно я нервничала. Впрочем, ты ни за что не догадался бы. Я держалась спокойно, изображая невозмутимость. Делала вид, что ничего особенно не происходит. Ни одна эмоция не прорвалась сквозь мою железную броню.

– Привет, – ответила я, изо всей силы вцепившись в свой экземпляр твоей книги с загнутыми уголками страниц, уже довольно потрепанной. – У меня есть собственный экземпляр. Вы не возражали бы подписать именно его?

Я протянула книгу тебе, и ты улыбнулся той самой улыбкой. Той, настоящей. Той, которая превращает твои глаза в фейерверк, бабахающий прямо – бум-бум-бум – в мою душу.

– Ну, такие экземпляры я люблю больше других.

Я могла сказать тебе, что прочитала ее тридцать раз, и пока читала, она за одну неделю заставила меня смеяться больше, чем до того я смеялась в течение целого года. Могла признаться, что в восторге от тебя. Но ничего такого я не сказала. Мне хотелось, чтобы ты смотрел на меня как на равную себе. Поэтому я просто произнесла:

– Это очень полезный инструмент. Я даю частные уроки как репетитор по математике.

– Ну, – ответил ты, – я очень рад слышать это. – Потом взял у меня книгу и задержал ручку над титульным листом. – Это для вас?

– Да. Пожалуйста. Ноэль.

– Ноэль[39], – повторил ты. – Прекрасное имя. Вы действительно родились на Рождество?

– Да. Двадцать четвертого декабря.

– Лучший рождественский подарок из всех, так ведь? Лучше не бывает.

– Нет, – ответила я, – видимо, нет. Похоже, я разрушила Рождество для всех.

И ты засмеялся. Я не представляла себе, что ты умеешь смеяться. На фотографии ты выглядел так, будто мог бы лишь слегка хихикнуть, если даже защекотать тебя до предела. Но у тебя оказался настоящий раскатистый смех. Твой рот широко открылся, голова откинулась назад, и из горла вырвались громовые раскаты. Мне очень понравился твой смех.

Ты написал что-то после моего имени. Я хотела посмотреть, но не желала выглядеть так, будто мне это весьма интересно.

– Вы американец, – сказала я.

– До некоторой степени. А вы ирландка?

– Да. В максимально возможной степени.

Тебе понравилась моя маленькая шутка, и ты опять засмеялся. Мне казалось, кто-то массирует внутреннюю часть моего живота руками в бархатных перчатках.

– Откуда вы?

– Из графства Уиклоу. Где живут все овцы. Это недалеко от Дублина, – ответила я.

Ты засмеялся в третий раз, и это придало мне столько смелости, сколько я никогда прежде не ощущала в своей жизни. Я оглянулась, чтобы проверить, не собралась ли очередь, пока мы говорили. Но нет. Ты весь все еще был для меня.

– Завтра вы снова будете здесь? – спросила я.

– Нет. У меня обратный билет в Лондон. Самолет… – ты посмотрел на свои часы, – приблизительно через два часа. Совсем скоро я начну сворачиваться.

– Вы подписали много книг?

– О, да, сотни и сотни. – Ты нащелкнул колпачок твоей ручки и подарил мне легкую улыбку. – Шучу, – сказал ты. – Около двадцати.

– Вы проделали долгий путь сюда, чтобы подписать двадцать книг.

– Склонен согласиться с вами.

Ты сунул ручку в карман пиджака и отвернулся от меня. Вероятно, искал, кто бы подбросил тебя до аэропорта.

– Ну, – сказала я. – Значит, пора. Надеюсь, вы благополучно вернетесь в Лондон. В каких краях вы живете?

– В Северном Лондоне.

– О. – Мое притворство было достойно Оскара. – Ну и ну! Я тоже.

– О! И где конкретно?

– Страуд Грин.

– Надо же! Я тоже.

– Как? Вы живете в Страуд Грин?

Наверное, я никогда бы не поверила, что такое возможно.

– Да! Лэтимер Роуд. Знаете, где это?

– Да. – Радость лучилась из моих глаз и даже из ушей. – Конечно, знаю. Я живу всего в нескольких кварталах оттуда.

– Так-так-так. Значит, возможно, наши пути опять пересекутся?

– Да, – ответила я, будто это было всего лишь забавное совпадение, а не кульминация всех моих надежд и земных мечтаний. – Может, и пересекутся.

Через пару недель наши пути пересеклись.

28

Сказать, что я преследовала тебя, было бы преувеличением. В конце концов, расстояние между нашими домами было всего-то футов двести. Впрочем, если говорить начистоту, я выходила из дома немного чаще, чем обычно. Вид почти пустой бутылки молока в холодильнике наполнял мою душу восхищением. Боже мой, мне опять надо срочно наведаться в угловой магазин! И если, возвратившись с молоком, я спохватывалась, что надо было еще и газету купить, раз я выходила из дому, то… ну, в общем, это отнюдь не было концом света. Я быстро надевала пальто и опять отправлялась на главную улицу, одним глазом отыскивая тебя в одном направлении, вторым – в другом. И если находился какой угодно повод, чтобы пройти мимо Лэтимер Роуд, я считала это особенным бонусом.

И однажды вечером ты был там, в магазинчике. На тебе был синий дождевик и джинсы. Зажав в кулаке бутылку красного вина, ты внимательно изучал хлопья для завтрака.

Я сказала:

– Флойд Данн.

Ты повернулся и сразу же вспомнил меня. Такого я не ожидала. Никто никогда вот так сразу не вспоминал меня. Но ты улыбнулся и произнес:

– Я вас помню. Вы были в NEC.

– Да, действительно. Ноэль.

Я протянула руку, и ты встряхнул ее.

– Ноэль. Конечно. Невольный рождественский подарок. Как жизнь?

– Прекрасно, спасибо. А у вас?

– Умеренно прекрасно, если такое возможно.

– О, да – подтвердила я. – На свете много оттенков прекрасного.

Я вспоминаю тот краткий миг. Вероятно, он показался мне неловким. Но я была бы в затруднении, если бы кто-то спросил меня, как бы я оценила всю мою жизнь до этого момента. Мне кажется, именно такой она и была – неловкой. Но ты появился в нужный момент и спас его, и я поняла это, когда ты заговорил.

Ты сказал, – и я никогда не забуду этого, потому что это было так замечательно для меня, – ты сказал:

– Райс Криспис, или Дробленая Пшеница?[40]

Твои слова могли бы показаться совсем пустяковыми, но для меня они были очень важными. Ты не возразил мне. Не посмотрел на часы и не воскликнул: Ой, как поздно! Мне пора бежать! Прозвучавшие слова не были намеком на то, что я слишком сильно вторглась в твою жизнь. Или что мешаю тебе верно оценивать вещи. Нет, те слова были приглашением добродушно, шутливо побеседовать.

Конечно, я с радостью ухватилась за такую возможность.

– Райс Криспис, – ответила я, – восхитительны на вкус, но через пять минут ты снова голоден. В них почти один только воздух.

Ты улыбнулся. Мне понравились твои неровные зубы.

– Один только воздух, – повторил ты. – А вы забавны.

– Нет. Я просто ирландка.

– Ну еще бы! – воскликнул ты. – У вас, ирландцев, и в самом деле есть что-то такое естественное, когда дело доходит до юмора. Значит, так. – Ты вернулся к блюдам из хлопьев. – Ситуация такова. Семилетняя девочка. Мать помешана на здоровье, поэтому никаких сладостей. Что выбрали бы вы?

Семилетняя девочка? Но в твоей биографии ни разу не была упомянута семилетняя девочка! Не могу сказать, что слишком люблю маленьких девочек.

– Ваша дочь? Та, о ком вы сейчас говорите?

– Да. Сара. Мы с ее матерью недавно разошлись, и теперь я воскресный папа. Потому и не могу позволить себе сделать хотя бы одну ошибку. Моя жена думает, что я могу где-нибудь потерять нашу дочь или позволю ей сунуть руку в блендер. Такие вот дела.

– Тогда Weetabix[41] – предложила я. – В этих меньше всего сахара.

Твое лицо смягчилось.

– Вижу, вы разбираетесь, – улыбнулся ты. – Я знал, что в подобных вещах у вас гораздо больше опыта. У вас самой есть дети?

– Нет. Даже и близко нет.

Ты посмотрел на меня и, как мне показалось, подумал, не сказать ли мне что-то особенное.

Я вела себя так, будто меня это не волнует, и, неизвестно почему – поэтому или нет, – но ты отказался от затеи сказать мне то, что было в этот момент у тебя на уме. Я заметила, что ты чуть ли не проглотил слова, уже готовые сорваться у тебя с языка.

– Ну, вы мне очень помогли советом. Спасибо, Ноэль.

Ты взял Weetabix. На том все и закончилось, ничего не поделаешь.

Неделю спустя я опять натолкнулась на тебя. В этот раз мы не были ограничены временем. К тому же, кажется, между нами начало возникать чувство взаимного доверия, даже симпатии. Мы немного поболтали о погоде.

В следующий раз поговорили о запланированной правительством реформе школьного образования, о чем прочитали в утренних газетах.

А когда встретились в четвертый раз, ровно через месяц после нашей первой встречи на Образовательном Шоу, ты спросил:

– Вы когда-либо были в эритрейском ресторанчике? В том, что возле метро?

– Так уж вышло, что нет.

– Превосходно. А я уже много лет бываю там. Вы должны обязательно пойти туда… На самом деле…

Вот как получилось, что ты пригласил меня на ужин.

Да, Флойд, пригласил. Знаю, ты попытаешься выкрутиться, переиначить все, как обычно делаешь, но ведь ты знаешь, как было на самом деле. И я знаю. Ты начал все это. Ты увидел меня, Флойд, и ты захотел меня. Ты сам пригласил меня на ужин. Ты появился в ресторане вовремя, и ты был модно одет. Ты не посмотрел на меня и не сказал: Это было ужасной ошибкой, и я сматываюсь. Ты улыбнулся, когда я вошла. Ты поднялся и обнял меня за плечи. Прижался лицом к моему лицу и сказал:

– Вы прекрасно выглядите.

Ты ждал, пока я не села, прежде чем сесть самому. Ты поддерживал постоянный зрительный контакт.

Ты сам все это сделал. Полностью.

И потом тоже был ты.

Ты позвонил мне несколько дней спустя – выждал ровно столько, чтобы заставить меня понервничать, чтобы заставить меня думать – а не позвонить ли первой. Но я удержалась. Я не стала тебе звонить. И тогда ты пригласил меня к себе домой.

Да, да, именно это ты и сделал.

В тот вечер твоя цель была ясна. Ты хотел трахнуть меня. Но это было нормально, потому что я хотела того же самого. Мне было все равно, что ужин приготовлен немного небрежно. На скорую руку. Дай-ка вспомнить, что тогда было? Кажется, паста с каким-то покупным соусом. Должно быть, тебе понадобилось всего пять минут, чтобы наспех раскидать еду по тарелкам. Но на столе стояла еще и бутылка хорошего вина, если память мне не изменяет. И в итоге точно через час мы очутились на твоем диване, и пока ты стягивал с меня одежду и пыхтел, страстно желая меня, я предупредила:

– Хочешь верь, хочешь нет, но я девственница. Возможно, последняя на земле.

И ты был очень осторожен и внимателен. Ты не засмеялся и не сказал: Да ты прикалываешься. Ты не шарахнулся от меня, не вздохнул с сожалением и не велел мне идти домой. Ты был добр. Ты касался меня везде, пока я не растаяла. И затем все делал медленно и терпеливо. Я действительно испытала боль. Но я ожидала ее, и, откровенно говоря, ты не был самым крупным мальчиком в классе, ну, ты понимаешь, о чем я. И на самом деле это было благословением.

И я знала, прекрасно понимала с того самого момента, что в основном нас связывает секс. И такие отношения меня вполне устраивали.

Но за несколько месяцев я привыкла к тебе. К твоим подушкам и мискам для завтрака. К запаху твоих волос, пока ты еще не принял душ. Я привыкла видеть твое имя на моем телефоне, когда ты звонил или посылал эсэмэс. Ты стал большой частью моей жизни: более тридцати процентов, если мы хотим оценивать в числах. И, вероятно, тридцать процентов от тех тридцати были сексом. Остальное время я лежала в твоей кровати, слушая, как ты моешься в душе и как льется вода, и ждала, что ты позовешь меня. Я наблюдала, как ты готовишь, как ешь. Мы вместе смотрели телевизор, сидя вдвоем на твоем диване. Время от времени мы выходили из дома, чтобы перекусить, прогуляться в парке. Мы договаривались о встречах.

Хотя наши отношения были основаны в основном на сексе, мы очень много времени проводили вместе, причем без секса. И этого времени оказалось более чем достаточно, чтобы появилась привязанность. Я никогда не говорила тебе, что люблю тебя. Ты никогда не говорил мне, что любишь меня. Говорят, одного этого уже достаточно, чтобы не имело большого значения все остальное, что было между нами.

Но я не согласна.

Я в корне не согласна с таким утверждением.

29

Мы были вместе уже целый год, но я ни разу не видела Сару-Джейд. В твоем доме она проводила только каждые вторые выходные, и нам с тобой было легко не встречаться в эти дни. Потом твоя бывшая устроилась на работу и стала гораздо чаще оставлять у тебя Сару, иногда предупреждая в последний момент. Ты успевал пригласить меня провести вечер у тебя дома, а потом неожиданно узнавал, что к тебе приедет дочь.

Я уже слышала от тебя, что она трудная девочка, что ужасно тяжело пережила развод родителей. А мне, как я говорила, никогда не нравились маленькие девочки. Иногда они так на меня смотрят, будто их сердца полны ненависти.

И вот настал день, когда я увидела Сару-Джейд.

Сперва мне показалось, что она не была похожа на человеческое дитя. Ее кожа была тонкой и бледной, даже просвечивали вены. И эта ужасная копна белых волос! Нет, не светлых, а именно белых, похожих, скорее, на седину старых леди. К тому же Сара была крошечной. На вид ей можно было дать лет пять, но никак не восемь.

Я старалась быть с ней милой. Очень старалась. И ты это знаешь. Ведь ты тоже был там, помнишь?

– О, так ты, должно быть, Сара-Джейд? Мне очень приятно познакомиться с тобой.

Я попыталась пожать ей руку. С маленькими детьми я всегда веду себя так, потому что никогда не знаю заранее, понравится им внимание взрослого человека или нет.

Некоторые дети просто расцветают. Их глаза находят ваши, их взгляд завораживает вас. Малыши будто просят: Только взгляните на меня. Скажите мне, что я намного лучше других детей. Другие же не могут на вас даже глаз поднять, а хотят сбежать от вас так быстро, что только пятки засверкают. Поэтому я считаю, что рукопожатие – хороший компромисс между тем, чтобы нянчиться с детьми или вовсе игнорировать их. А иногда вы обнаруживаете, что вы первый, кто пожал им руку, и это здорово, что бы вы ни думали об этом.

Сара-Джейд не взяла моей руки, а разревелась и выбежала из комнаты.

Боже правый.

Ты, Флойд, побежал за нею. Я стояла в вашей прихожей и слышала ваши голоса. Моя рука тяжело повисла.

Я чувствовала себя монстром. Помню, как посмотрела в зеркало, висящее над столом. Я начала смотреть на себя с любовью, хотела сосредоточиться скорее на положительном, чем на отрицательном. Если такой мужчина, как ты, хотел прикасаться ко мне и смотреть на меня, то я, конечно, не могла быть очень уж плохой? Но в тот день, когда ты за закрытой дверью успокаивал свою рыдающую девочку, в зеркале отражалось такое лицо, на какое не хотелось смотреть. Темные круги под глазами; свисающая со скул к подбородку кожа; тусклые волосы цвета ржавой воды, слишком длинные для моего лица. Я не была миловидной. Отнюдь.

И твоя дочь напомнила мне об этом.

После этого мне было, ну, скажем, трудно полюбить ее.

И сама себе я долго не нравилась.

Теперь-то я понимаю. Не надо было принимать ее поведение на свой счет. Теперь я отлично это вижу. Сара-Джейд была нервозным, легковозбудимым ребенком. Боялась многого, не только чужих женщин в ее прихожей. Но я приняла ее слезы на свой счет и не могла заставить себя снова быть доброй к этому ребенку. Справедливости ради надо сказать, ты ведь и сам считал Сару-Джейд трудным ребенком. Она была необщительной девочкой, подверженной самым ужасным вспышкам гнева, склонной к истерикам. Правда, истерика не совсем то слово, которым можно называть ее буйства. Если бы я была склонна к разного рода нестандартным теориям, то могла бы предположить, что она была одержима дьяволом. Она швыряла вещи, ломала их. Орала, что хочет убить или заколоть тебя, или даже отрезать тебе голову ножом. Она жутко ненавидела тебя.

О, боже, да, она ненавидела тебя. Иногда она возвращалась в детство и требовала повышенного внимания к себе любой ценой. Надоедливо заставляла тебя сопровождать ее в туалет, потому что боялась идти туда одна. Вынуждала тебя сидеть возле ее комнаты, напевая одну-единственную песню, пока не засыпала – и ты послушно пел полчаса, иногда даже дольше.

В те месяцы мы с тобой много говорили о Саре-Джейд. Тихо бормотали ночами, повернув друг к другу головы, лежащие на твоих подушках. Спрашивали себя, что нам делать и как с этим справляться. Мне нечего было предложить. Я ничего не знала о маленьких детях. На родине у меня была уйма племянниц и племянников, но я не видела никого из них. Даже не больно-то интересовалась ими. Но помню, отвечала тебе правильными словами.

– А не показать ли ее психотерапевту? – однажды предложила я. – Ты не думал об этом?

Но нет. Видимо, Кейт, безупречной маленькой Кейт, самой гнусной в мире бывшей жене было…

Прости, Флойд, но она была именно такой. Ты это знаешь. Ее хриплый голос, речь с придыханием. Ее кукольные глазки. Помнишь, как отваливалась ее челюсть, когда ты рассказывал ей о проступках Сары-Джейд, и она говорила:

– О, Джейди-Вейди. Бедная моя маленькая скиталица, солнышко мое. Опять папа отправил тебя спать слишком поздно?

Боже мой! Мне хотелось разрубить ее пополам. Да, хотелось.

Так что я начала говорить? А, вот. Видимо, Кейт было плевать на нездоровье дочери. Слишком много сахара. Слишком мало сна. Трудная неделя в школе. Бла-бла-бла. И тому подобное. Кейт не могла понять, что ее ребенок фактически был социопатом, склонным к антиобщественным поступкам.

Но, надо признать, я должна была больше стараться. Должна была быть более покладистой и любезной с Сарой-Джейд. И я понимаю, что если меня можно в чем-то винить, то в этом. И еще я возьму на себя вину в том, что настраивала тебя против нее. Мы с тобой навешивали на нее всех собак, обвиняли ее во всех смертных грехах. Мы представляли ее в злодейском облике. Рисовали только в черных красках и даже выставляли в сатанинском обличии.

Мы оба.

Из-за нашего общего разочарования в ней, из-за нашего общего бессилия, уныния и растерянности мы с тобой сблизились. И чем больше ты ополчался на нее, тем ближе становился ко мне. Я стала нормальной, здравомыслящей. Приняла наши с тобой, Флойд, новые отношения как не имеющие ничего общего с поведением Сары-Джейд и ее общением с нами.

На все сто процентов.

И теперь, Флойд Данн, посмотри на меня, посмотри мне прямо в глаза и скажи, что это не ты. Давай! Ну же, рискни! Попробуй! Слабо? Возрази мне, если можешь. Подтверди, что это не ты первый сказал мне те слова однажды ночью, после того как мы занимались любовью. Опровергни, что это не ты повернулся ко мне в постели, взял обе мои руки, долго целовал их и, наконец, сказал:

– Может, если бы у нас с тобой был наш собственный ребенок, я бы ему понравился.

30

Лорел едет на машине из Кингс-Кросса прямо к Ханне, наводит порядок в квартире дочери усерднее, чем когда-либо прежде, и когда убирать больше нечего, идет в жуткий сад за домом Ханны. Там, в этом саду, Лорел ощущает тяжелый, удушливый запах прежних печалей и разочарований. Берет секатор и срезает все, что только можно, оставляя без внимания лишь почерневшие скелеты деревьев, грязь и ржавый мангал, которым Ханна ни разу не пользовалась. Лорел не надела перчатки, и после работы в саду ее руки покрыты порезами и ссадинами – но ей все равно. Она берет специальный крем Ханны, втирает его в кожу и наслаждается ощущениями, когда он пропитывает плоть.

Сегодня в квартире Ханны не видно никаких цветов. Но, откровенно говоря, Лорел больше не беспокоится о тайной личной жизни своей дочери. Пусть у нее будет такая жизнь. Пусть у Ханны будет подруга, парень, старик, молодая женщина, две молодые женщины, даже собака, о которых она заботится. Пусть у нее будет тот, кого она хочет. Ханна сама расскажет матери, когда будет готова.

Все проблемы, еще вчера казавшиеся важными, больше не важны. Теперь Лорел может думать только о том, как выбрать суть из огромного скопища новой информации, которая блокирует ум. Все так запутано и перепутано, и Лорел уверена, что это неспроста. Где-то скрывается смысл, но все так неправдоподобно и странно, что она не может найти, с чего начать.

Она складывает тридцать фунтов Ханны, запихивает их в свой кошелек, запирает за собой квартиру, возвращается к машине и быстро едет домой.

На запрос Ноэль Доннелли Гугл дает много информации – даже слишком, с таким количеством невозможно работать. В мире на удивление много женщин по имени Ноэль Доннелли, и Лорел уверена, что если бы та сознательно исчезла и затем вернулась к жизни как физиотерапевт в Чикаго, то не кричала бы об этом на весь мир по Интернету. Лорел печатает Ноэль Доннелли репетитор математика. Этот запрос приносит больше полезных результатов – несколько списков на сайтах вроде FindMyTutor.com или MyPerfectTutor.com. Но списки старые, нет в них никаких новых отзывов.

Лорел пробует Ноэль Доннелли Ирландия. Таких тоже много, и опять нет нужной. Остается попробовать Ноэль Доннелли исчезновение. Через полчаса Лорел приходит к выводу, что мир не больно-то озабочен исчезновением Ноэль Доннелли. Кажется, никто этого и не заметил.

Ничего нет. Абсолютно ничего.

Лорел закрывает ноутбук и растирает запястья. Она пытается вспомнить, кто же первым порекомендовал ей Ноэль. Соседка. В памяти всплывает женщина и ее собаки – пара ирландских сеттеров, всегда наскакивающих на свою хозяйку, оставляя грязные отпечатки лап на джинсах. Но имя соседки вспомнить не удается. Лорел подходит к шкафу в кладовке и вытаскивает коробку с вещами, которые еще не распаковала после переезда. Она надеется, что здесь лежит старая телефонная книга – отголосок тех дней, когда у людей были телефонные книги, когда люди писали номера на бумаге, а не вводили их в память телефона.

Книгу Лорел находит в середине коробки и листает страницы, чувствуя себя немного обескураженной тем, как много людей она когда-то знала и о ком теперь больше не думает.

Сьюзи. Или Сэлли. Или Сэнди. Что-то вроде того. Лорел листает все быстрее и быстрее. Внезапно останавливается – на глаза попадается квадратный розовый листок, приклеенный к странице «S». На нем рукой Лорел наспех нацарапаны слова Ноэль Доннелли и номер телефона. Неожиданно в памяти всплывает имя соседки. Сэлли, точно, Сэлли. Ей Лорел позвонила однажды утром:

– Элли хочет, чтобы я наняла для нее репетитора по математике. У вас, кажется, был хороший? А его номер остался? – Лорел накарябала цифры, оторвала листок от стопки и прилепила к странице. – Спасибо, Сэл, ты просто прелесть! До скорой встречи!

Лорел даже помнит, что слышала собачий лай.

Она сразу же звонит по найденному номеру. Как хорошо, что кто-то отвечает. Молодой мужской голос с ирландским акцентом.

– Привет, – говорит Лорел, – простите, что потревожила вас. Я ищу женщину. Когда-то это был ее номер. Ноэль Доннелли.

– Все верно, – любезно отвечает молодой человек. – Ноэль моя тетушка. Но никто не знает, где она сейчас.

На секунду Лорел теряет дар речи. Она ожидала услышать тональный сигнал «номер недоступен». Самое большее – кто-то скажет, что никогда раньше не слышал о Ноэль Доннелли. И вдруг на том конце линии оказывается ее близкий родственник.

– О, – произносит Лорел. – Ну конечно. Она вроде как исчезла?

– Так говорят, – отвечает парень.

– Мне бы хотелось узнать… – начинает Лорел. – Я очень подружилась с ее дочерью. И с бывшим мужем Ноэль. И… – Как бы сказать? – Есть кое-что, в чем я не уверена. Насчет ее ухода. Можно ли мне приехать к вам?

– Еще раз скажите, кто вы?

– Я подружилась с Поппи.

– Ну да, правильно. Так зовут дочку Ноэль. Моя бабушка иногда вспоминает об этой девочке.

В трубке возникает странная тишина, и Лорел не может понять, слышал тот парень просьбу Лорел или нет. Потом раздается долгожданный голос:

– Конечно, приезжайте. Почему бы и нет? Харлоу Роуд, двенадцать. Рядом со Страуд Грин Роуд.

– Сейчас? – Лорел хочет убедиться. – Можно приехать прямо сейчас?

– Ну да, – заявляет он. – Между прочим, меня зовут Джошуа. Джошуа Доннелли.

– А я Лорел Мэк. Я буду у вас примерно через полчаса.

Чтобы попасть на Харлоу Роуд, надо свернуть со Страуд Грин Роуд, так хорошо знакомой Лорел по видеозаписи, сделанной камерами наблюдения в тот день, когда исчезла Элли. Эту запись несчетное число раз крутили в новостях. Дом номер двенадцать находится точно напротив того места, где был припаркован автомобиль, в окне которого Элли разглядывала свое отражение. Совсем рядом с поворотом.

Маленький дом. Расположенный в ряду таких же небольших домов. Перед домом номер двенадцать разбит садик с невысоким вишневым деревом. Дом в плохом состоянии. Выглядит так, будто никто в нем не живет.

Джошуа Доннелли открывает дверь настежь и отступает вбок.

– Входите, Лора, – радушно приглашает он.

– Меня зовут Лорел, – уточняет она. – Как лавровый венок.

– О, конечно, как венок, да. – Джошуа закрывает за ней дверь. Он маленький и энергичный. На нем огромные трикотажные штаны для бега и красно-белая футболка. Волосы очень коротко подстрижены и слегка подбриты вдоль линии роста волос. У него привлекательное лицо, очень длинные ресницы.

– Извините за ужасный вид, – говорит он, проводя Лорел в крошечную гостиную. – Здесь только я и мой брат. А мы не слишком обучены ведению домашнего хозяйства.

В комнате два коричневых кожаных дивана и множество сосновой лакированной мебели. На стенах в рамках – эстампы в стиле модерн. Одежда сушится на двери черного хода и на спинках стульев. Тут и там несколько кружек. Повсюду стопки исписанных листков, похожих на студенческие работы. Не так уж плохо при сложившихся обстоятельствах.

– Так значит, вы сыновья…

– Я сын младшего брата Ноэль. Их четверо. Четыре брата Ноэль. И было еще две сестры. Одна умерла еще крошечной, другой была Ноэль. И один Бог знает, что с нею произошло. – Он берет учебники с дивана и стряхивает крошки на пол тыльной стороной руки, жестом приглашая Лорел сесть. – Принести вам что-нибудь? Чай? Кока-колу?

Лорел садится.

– Нет, нет, не надо. Спасибо.

– Вы уверены? Для меня это совсем не сложно.

– Да нет, правда, ничего не надо.

Он освобождает место для себя на соседнем диване и садится, широко раздвинув колени и покачивая одной ногой.

– Вы унаследовали дом Ноэль? – спрашивает Лорел.

– Ну, нет. Я бы не сказал, что унаследовал. Наша семья вроде как взяла на себя расходы по этому дому, понимаете? Вроде как наш собственный отель для любого члена семьи, если кому нужно остановиться в Лондоне. Сейчас это я и мой младший братишка Сэмми.

– Давно вы здесь?

– С октября. Я только начал учиться в Голдсмитс[42] и буду здесь еще несколько лет. Но до меня были и другие. То есть нас, кузенов, целых тринадцать. Правда, нам не разрешают ничего передвигать или выбрасывать. Понимаете, что я имею в виду? Мы должны содержать дом так, будто Ноэль только что вышла. Все должно оставаться таким, каким было при ней. Ну, более или менее.

– На случай, если она вдруг вернется?

– Да, именно на этот случай. В точку.

– И вы думаете, она вернется?

Он пожимает плечами.

– В том-то все и дело. Знаете, я ведь никогда не видел ее. Ни один из кузенов никогда не видел ее. Она словно семейный призрак. Кое-что мы слышали о ней. Ну, что она купила себе дом, сошлась с известным писателем, потом ждала ребенка и все такое. Но лично мы никогда не встречались с ней. Разве это не безумие? Дикость какая-то. Просто ум за разум заходит.

Он подмигивает Лорел, а его губы расплываются в широкий круг улыбки.

– Да, – соглашается она, – сущее безумие.

Она оглядывает комнату и видит полные книг сосновые полки и выгоревшие на солнце эстампы.

– Так все это, – спрашивает Лорел, – мебель и книги… все это принадлежало Ноэль?

– Вот-вот. Все это. Я имею в виду, что наверху, в шкафах, ее одежда еще там. Серьезно. Все ее белье и всякая всячина.

– И никто никогда ничего не убирал и не менял? Все именно так, как она оставила?

– Да. В основном.

У Лорел возникает сильное желание бежать наверх и обшарить все, что только можно. Перевернуть ящики и перерыть документы. Зачем? Для чего? Что она рассчитывает найти?

С большим трудом она овладевает собой.

– Как вы думаете, что случилось с вашей тетей?

– Без малейшего понятия. То есть она должна была приехать в Ирландию, так мне сказали. Она взяла свои вещи: паспорт, кредитки. Упаковала сумку, взяла кое-какие фотографии. Она ясно куда-то направлялась. Но куда бы она ни собиралась попасть, похоже, она так туда и не добралась. Ее паспорт никогда не был использован. И ее банковская карточка уже много лет нигде ни разу не проявилась. – Джошуа в недоумении поворачивает ладони вверх, затем кладет их на колени. – Странная фигня.

– Знаете, – тихо произносит Лорел, – моя дочь исчезла.

– Да ну? – Джошуа выпрямляется. Его распирает любопытство.

– Она исчезла в 2005 году. И последнее место, где моя дочь была замечена живой, это там. – Лорел указывает на Страуд Грин Роуд. – Напротив магазина Британского Красного Креста. Ее засекла уличная камера видеонаблюдения.

Джошуа прищуривается, и на мгновение повисает тишина.

Лорел хотелось бы знать, сколько еще она сможет наседать на этого любезного, симпатичного, общительного, располагающего к себе молодого человека, прежде чем он перейдет к обороне.

– Поппи твоя кузина, – Лорел нарушает тишину. – Ты знаком с ней?

– Нет, никто из нас не знаком с ней. Она единственная кузина, которую мы ни разу не видели. И это просто позор, потому что у меня есть другая кузина ее возраста. Клара. Такая забавная. И вправду особенная. Возможно, они могли бы стать подругами. Но тот чувак, который писатель…

– Флойд?

– Да, тот чувак. Он держится сам по себе и не отпускает Поппи далеко от дома. Мы однажды предложили ему помочь заботиться о нашей кузине. Сказали, что мы осторожны и не причиним ей вреда. Он не пожелал. Кажется, один из моих дядей побывал у него приблизительно год спустя после того, как Ноэль исчезла, пытался подружиться. – Джошуа качает головой. – По-видимому, тот чувак довольно резко дал понять, что мы ему не нужны.

Лорел становится интересно, знает ли Поппи хоть что-нибудь о своей ирландской семье.

– А откуда вы знаете Поппи и Флойда? – спрашивает Джошуа.

– Я… ну, на самом деле мы с Флойдом встречаемся. Он мой бойфренд.

– О. – Джошуа удивленно поднимает бровь. – Понятно.

– И как это ни странно, Ноэль раньше учила мою дочь Элли. Занималась с ней математикой несколько недель перед тем, как моя дочь исчезла.

– Что… здесь? – Он указывает на пол.

– Нет. Ноэль приходила к нам домой. Примерно полмили отсюда.

– Понятно.

Минуту Лорел внимательно смотрит на Джошуа, изо всех сил желая, чтобы он предоставил хоть что-то, лишь бы распутать сумятицу мыслей в ее голове.

– Так вы говорите, произошло несчастье? – подытоживает он. – Это вы имеете в виду?

– Не знаю, – отвечает Лорел. – Я и правда не знаю.

– Все это на самом деле кажется немного странным, – заявляет Джошуа. – В этом я с вами согласен. – Он ставит локти на колени, и на мгновенье его взгляд упирается в пол. – Сейчас вы конкретно заставили меня подумать. – Он чертит кончиком пальца круги на виске. – У вас есть тайна, и у меня есть тайна, и вы думаете, что, может, эти две тайны связаны?

– Вы когда-нибудь просматривали вещи Ноэль? – интересуется Лорел. – Ее личные вещи? Дневники, например?

– Нет. Никогда. Но была… – Он делает паузу. – Была одна вещь. Действительно странная. Мы так и не смогли разобраться. – Он смотрит на дверь, на Лорел, глубоко вздыхает. – Показать вам?

– Что?

– Вам придется довериться мне. Я для вас незнакомец и могу оказаться кем угодно.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, то, что в подвале.

– В подвале?

– Очень странная вещь, какую мы нашли там.

Лорел чувствует всплеск адреналина. Она смотрит на сидящего напротив нее мальчика с милым лицом.

– Я пойму, если вы не захотите спускаться. На вашем месте я бы точно не захотел. Вероятно, насмотрелся слишком много ужастиков. Ты хоть знаешь, куда идешь?! Не лезь в подвал, чертов идиот!

Джошуа улыбается – хороший молодой человек из Ирландии, собирающийся получить степень.

– Я могу просто описать это, если хотите. Или, может, лучше я спущусь в подвал один и сделаю для вас фотографию на свой телефон? Так было бы лучше?

Лорел улыбается.

– Все нормально. Я пойду и взгляну сама.

– Отправьте кому-нибудь эсэмэс, – предлагает он, все еще глядя на нее с тревогой. – Чтобы они знали, где вы. Так я и сам бы сделал.

Она опять смеется.

– Просто покажите мне.

Дверь в подвал находится в кухне. Джошуа достает из ящика фонарик и ведет Лорел вниз по деревянным ступеням. Вот и дверь. Он открывает ее, и они попадают в небольшую квадратную комнату, облицованную такой же лакированной сосной, как гостиная и кухня. Высоко в стене есть маленькое оконце, в котором видны тонкие ветви вишни, растущей в садике перед домом. Маленький диван раскрыт. Напротив него телевизор и стул. На столе у дальней стены громоздятся один на другом странные ящики, похожие на клетки для хомяков.

Джошуа проводит по этой груде лучом фонарика.

– Когда сюда приехали мои дяди, в этих клетках было двадцать с чем-то хомяков. И все были мертвы. Знаете, лежали на спинках с поднятыми вверх маленькими лапками. – Джошуа ловко изображает мертвого хомяка, лежащего на спине с поднятыми в воздух лапками. – Видимо, одни из них питались другими. Мы так и не смогли ничего понять. Думали, может, Ноэль разводила их? Ну, знаете, продавала детям? Мы не смогли найти даже намеков на это. Странно. Типа, разводить животных в своем подвале? И просто бросить их умирать?

Лорел смотрит на клетки и содрогается. Потом опять озирается. Несмотря на панели медового цвета, комната выглядит голой и холодной. Сам воздух здесь леденит кровь, лишает сил.

– Как вы думаете, для чего предназначалась эта комната?

Лорел поворачивается посмотреть на дверные замки. Их три. Затем снова смотрит на окно, расположенное высоко под потолком, на голые ветви вишни, раскрытый диван-кровать, телевизор.

– Похожа на комнату для гостей, как мне кажется.

– Не очень-то здесь уютно, Джошуа?

– Совсем не уютно. И я не думаю, что у нее часто бывали гости. Все говорят, что она была нелюдимой.

– Ну и зачем ей держать здесь диван-кровать? И телевизор? И животных, которых она оставила умирать?

– Я ведь уже говорил, все это более чем странно. Честно говоря, думаю, моя тетушка Ноэль была странной во всех отношениях. Как ни крути. Мы подозреваем, что ей навредила потеря ее сестры в столь юном возрасте. Понимаете?

Лорел опять вздрагивает. Она думает о том, что Ханна тоже потеряла Элли. Что у Ханны темная, бездушная квартира. Что у Ханны нет чувства юмора, и она так несмело, неловко обнимает свою мать. На Лорел накатывает приступ паники – что, если Ханна закончит, как Ноэль Доннелли: накупит хомяков и исчезнет, оставив после себя только призрак и мертвую зону?

И пока Лорел думает обо всем об этом, ее взор привлекает что-то торчащее из-под диван-кровати. Что-то маленькое, пластиковое. Она нагибается, протягивает руку и берет… бальзам для губ в ярко-розово-зеленом тюбике!

Бальзам для губ со вкусом арбуза.

Она крутит его в ладони, затем кладет в карман.

Лорел интуитивно чувствует, что этот бальзам принадлежит ей.

Руки Лорел дрожат на руле, когда она возвращается домой. Она все еще ощущает смрад подвального помещения в доме Ноэль Доннелли. Влажное дерево, гниющий ковер. Стоит Лорел закрыть глаза, как она видит ужасный диван, груды клеток для хомяков, грязное окно под самым потолком.

Дома она вытаскивает из-под кровати коробку Элли, перебирает ручки, значки, кольца и заколки для волос. Зубная щетка Элли лежит в коробке вместе с расческой, с путаницами резинок и брелоков для ключей, кремами для лица. И там, в этой гуще, Лорел видит набор бальзамов. Всего их три. Один со вкусом папайи, другой – манго и третий – дыни. Она вынимает из кармана пальто бальзам со вкусом арбуза, который взяла в подвале Ноэль, и присоединяет его к другим.

И получается полный комплект.

31

Да, верно, я сказала тебе, что начала принимать противозачаточные таблетки. Честно говоря, это было не так. Я думала, что уже слишком стара, и совсем не ожидала забеременеть буквально через два месяца после того, как мы перестали пользоваться презервативами. В то время во всех газетах писали: тридцать пять лет – это именно то время, когда яйцеклетки начинают иссякать и через какое-то время становятся негодными для деторождения. И, правда, когда мои месячные стали запаздывать, я подумала, что у меня началась менопауза. Только когда джинсы начали становиться тесными, мне пришло в голову проверить. Поэтому я купила тест и увидела розовые линии. Я так и осталась сидеть в туалете у себя дома, качаясь назад и вперед и потихоньку плача, потому что внезапно поняла, что на самом деле совсем не хочу ребенка. Я осознала, что была идиоткой и дурой. Как я могу воспитать ребенка, если у меня вообще нет никаких материнских инстинктов? С моей-то пугающей детей внешностью? И откуда я могла знать, захочешь ли ты ребенка? Да, ты говорил, что хочешь ребенка, но я и понятия не имела, как ты отреагируешь, если это произойдет на самом деле.

Но когда я сказала тебе о моей беременности, ты был счастлив. По крайней мере, ты не был недоволен.

– Ну, хорошо, – сказал ты, – это неожиданный поворот событий. – И затем ты спросил: – Хочешь оставить его?

Как будто это было купленное мною в магазине ожерелье, которое я могла бы запросто вернуть обратно!

Поэтому я сказала:

– Ну, конечно, я хочу оставить его. Это наш ребенок. Общий. Твой и мой. – И ты согласно кивнул. Вот и все. Нет, не все, ты еще добавил: – Ты же понимаешь, я не могу просить тебя жить со мной.

Мне стало больно, но я и виду не подала. А просто сказала:

– Да. Конечно, да. Я все понимаю, – словно эта мысль никогда не приходила мне в голову.

И если быть честной, я и вправду надеялась, что ты передумаешь, как только увидишь нашего младенца. Поэтому я никогда не говорила тебе, что я думала на самом деле, а именно: что, наверное, не смогу вырастить ребенка одна.

Прошел срок следующего цикла, потом еще одного. Я не была уверена, насколько далеко зашла моя беременность. Ты пошел со мной на ультразвуковое обследование. Я помню тот день. Это был хороший день. В приемной ты держал меня за руку. Мы оба были слегка возбуждены. Несомненно, мы нервничали, но я думаю, что вместе с этим настроение у нас было приподнятое. Казалось, что это один из тех дней, какие иногда бывают в жизни, когда чувствуешь, что добралась до развилки и пускаешься в новую поездку. Чемоданы собраны. Ты полна трепета и предвкушения. Тот день казался ясным. И в нем чувствовалось что-то новое, не связанное с другими днями, прошедшими или грядущими. Я никогда не чувствовала такую близость к другому человеку, как в тот день к тебе, Флойд. Никогда.

Когда на экране появился головастый малыш, я почувствовала, как твоя рука сжала мою. Ты был потрясен. Я точно знаю, что был. Твой ребенок жил во мне. Маленький человечек, который войдет в наши жизни и никогда не скажет тебе, что ненавидит тебя. Шанс начать сначала. Шанс на этот раз все сделать правильно. В тот момент ты был счастлив. Ведь был, Флойд. Как пить дать.

Но не было звуков. Ни одного. Я никогда раньше не была беременна. И подумала, что, может, сердце еще не сформировалось. Или, вероятно, мое сердцебиение поддерживает жизнь младенца. Я не знала, что даже на таком сроке – десять недель, так сказал врач – у младенца должно быть сердцебиение. Откуда мне было это знать? Но ты зорко смотрел на женщину-врача, когда она перемещала датчик по моему животу и улыбка исчезала с ее лица.

И тогда ты спросил:

– Что-то не так?

А она ответила:

– Есть небольшая проблема. Я не могу обнаружить сердцебиение.

И тут я поняла, что должен быть звук, а его нет.

Ты молча убрал свою руку с моей.

Тяжело вздохнул.

Но это был не вздох печали. И даже не вздох разочарования. Это был вздох досады. Вздох, который ясно говорил: Даже это ты не смогла сделать правильно.

Тот твой вздох значил для меня больше, чем даже потеря ребенка. Тот твой вздох фактически уничтожил меня.

После этого ты мне ясно дал понять, что, может, это наш шанс расстаться. Разбежаться безо всяких обид или тяжелых чувств. Но ты не был достаточно силен, чтобы так поступить со мной, и я использовала твою слабость в своих интересах. Я не ушла. Я осталась с тобой. Признаю это. Я злоупотребила твоим гостеприимством. Я стала для тебя на 100 процентов той же женщиной, какой была до беременности. Я приезжала к тебе, как только ты желал секса. Я даже ухитрилась на несколько месяцев переехать в твой дом, когда в моем устраняли сырость, хоть и знала, что на самом деле ты не хотел, чтобы я жила у тебя.

– Сколько времени им понадобится, они не сказали? – спросил ты. – Строители. Назвали конкретную дату?

Я поняла, что на самом деле ничего не изменилось. Только потому, что моя матка когда-то приютила созданный тобой и мной зародыш, я не собиралась предъявлять никаких особых требований ни к тебе, ни к твоему времени.

И еще был твой адский ребенок, Сара-Джейд. Она одновременно и ненавидела тебя, и нуждалась в тебе, сбивая тебя с толку. Эта девчонка расстраивала тебя, колошматила и плевала тебе в лицо. Но ты упорно терпел ее удары и плевки. Бывало, она часами не хотела слезать с твоих колен, когда тебя ждали дела. И была моя утроба. К ней на короткий миг прикоснулась новая жизнь, но осталось лишь эхо неуслышанного сердцебиения нашего мертвого ребенка. И я была не в состоянии дать разумное объяснение всему, что с нами случилось.

Ты опять начал использовать презервативы, поскольку было ясно, что мне нельзя доверять. А значит, не будет нашего общего ребенка, и мне надо было примириться с этим.

Я и вправду изо всех сил старалась примириться с такой реальностью, Флойд. Я пыталась в течение двух долгих лет. Мне стукнуло сорок три. Потом сорок четыре. И тогда ты начал искушать судьбу, вероятно, полагая, что у меня не осталось яйцеклеток. И однажды ночью, когда ты обнаружил, что у тебя закончились презервативы, ты сказал:

– Неважно, я просто вовремя прерву свои действия. Я успею. Я проворный.

Ну, ясное дело, ты не успел. Ни рано, ни быстро, ни вовремя. А потом все произошло снова. У меня не было менструации. Я купила тест. Появились две розовые линии. Три дня я чувствовала себя на гребне волны: солнце сияло мне в лицо; ветер ласково трепал мои волосы; повсюду, куда бы я ни пошла, на арфах играли ангелы. Я записалась на УЗИ, но на этот раз ничего не сказала тебе – могла не выдержать, когда ты разочарованно вздохнешь в тишине кабинета, когда молча выпустишь мою руку. Но добраться до клиники я не успела. Твой ребенок умер и вывалился из меня. Было совсем немного крови. Если бы я не сделала тест, то подумала бы о простом нарушении цикла.

Я позвонила в клинику и отменила запись на УЗИ.

Я так и не сказала тебе ни об участи нашего второго ребенка, ни о самом ребенке.

И это было в тот самый день, Флойд, когда я впервые пришла в дом Элли Мэк. В тот самый день твой ребенок умер внутри меня. Я должна была налепить улыбку и притворно сохранять дружеское расположение. Сидеть в комнате с избалованной симпатичной девочкой и пушистой кошкой, окруженными вещами семейного уюта: фотографиями, брошенной как попало обувью, дрянными книгами в мягких обложках и мебелью из Habitat[43]. И я должна была учить эту избалованную милашку, достаточно умную и уже знающую все, что ей было нужно знать. Мне хотелось рыдать, опять и опять повторяя, что сегодня я потеряла еще одного ребенка!

Но я ничего не сказала. Нет. Я выпила прекрасный чай, который ее мать заварила для меня и подала в кружке, украшенной надписью «Сохраняй спокойствие и приберись у меня на кухне». Я съела вкусные булочки, покрытые шоколадной крошкой.

У меня получилось – урок прошел удачно.

Свои тридцать пять фунтов я заработала тяжелым трудом.

Я чувствовала себя спокойно, когда вечером покинула дом Элли Мэк. Полмили до своего дома я прошла пешком.

Было холодно. Пронизывающий ветер с мелкими льдинками обжигал тыльную сторону моих рук. Я шла медленно, наслаждаясь темнотой и болью. Внезапно я почувствовала, как во мне нарастает уверенность, что так или иначе все было связано. Умерший младенец и избалованная девочка слились воедино. Одно уравновесило другое.

Я возвратилась домой, но не позвонила тебе и даже не взглянула на телефон, чтобы увидеть, звонил ли ты. Я посмотрела сериал и постригла ногти на ногах. Выпила бокал вина и приняла очень долгую ванну, позволив потокам воды устремляться вверх между моими ногами, смывая последние капли – последние оставшиеся следы твоего ребенка.

Я думала о девочке по имени Элли Мэк, о ее больших способностях и прекрасном личике; о ее медового цвета волосах, небрежно связанных в пучок; о подвернутых под себя ногах в носочках; об изящных руках, на которые натянуты рукава; об окружавшем ее аромате яблок и зубной пасты, чистых волос. Думала о самой девочке – об ее заинтересованности в учебе, мягкости, совершенстве. Элли была окружена сиянием. Держу пари, уж она-то никогда не говорила родителям, что ненавидит их. Могу поспорить на что угодно, что она не плюет в них и не швыряет свою еду через всю комнату.

Она была прекрасна и довольно любезна. Она была во всех отношениях замечательна и очень привлекательна.

И должна признаться, я стала почти одержима ею.

32

В тот же день Лорел навещает свою мать Руби.

– Еще не спишь? – спрашивает Лорел, кладя сумочку на пол и сбрасывая пальто.

Руби причмокивает и вздыхает.

– П-п-п… Похоже на то.

Лорел улыбается и берет ее за руку.

– В пятницу мы выпили за твое здоровье, – сообщает Лорел, – на вечеринке по случаю дня рождения. Все мы очень скучали по тебе.

Руби закатывает глаза, словно желая сказать: Как же иначе!

– Да, выпили. И угадай, что еще случилось? Я познакомилась с Бонни!

Руби широко распахивает глаза и притрагивается кончиками пальцев к своим губам.

– У-у-ух ты!!

– Да. Ух ты. Бонни хорошая. Я знала, что такой она и окажется. Приятной. Такой, кого хочется обнять.

– Т-т-т-толстая?

Лорел смеется.

– Нет. Не толстая. Просто с пышной грудью.

Руби наклоняет голову и смотрит на собственную плоскую грудь, ту самую грудь, какую передала своей дочери. Мать и дочь смеются.

– П-п-парень? Все счастливы?

– Да! – отвечает Лорел с преувеличенной уверенностью. Ее мать протянула свое печальное существование далеко за зону комфорта, чтобы увидеть дочь счастливой. – Действительно счастливы. Все и вправду идет хорошо!

Лорел замечает вопрос в глазах матери и потому быстро меняет тему, справляясь о здоровье, аппетите. Не слышала ли мама что-нибудь о своем безнадежном брате, который переехал в Дубай в тот же самый день, когда Руби перевезли в дом престарелых?

– Я больше не увижу тебя, – говорит мать, когда Лорел надевает пальто.

Лорел заглядывает ей глубоко в глаза. Потом наклоняется, обнимает и шепчет на ухо:

– Я увижу тебя на следующей неделе, мама. А если не получится, то хочу, чтобы ты знала. Ты была лучшей и самой удивительной мамой в мире, и мне чрезвычайно посчастливилось, что ты так долго со мной. Я обожаю тебя. Все мы тоже. И вообще невозможно кому-то быть лучше тебя. Хорошо?

Лорел чувствует, что мать кивает. Мягкий пух ее волос, словно дыхание, гладит щеку Лорел.

– Да, – произносит мать. – Да. Да. Да.

Лорел вытирает свои слезы, заставляет себя улыбнуться и лишь потом отрывается от матери.

– До свидания, мама, – говорит она. – Я люблю тебя.

– Я-я-я люблю тебя т-т-тоже.

На секунду Лорел застывает в дверном проеме и смотрит на мать, будто хочет на всю свою жизнь запомнить, как она выглядит сейчас, и сохранить восхитительное ощущение, что в этом мире у нее, у Лорел, есть мама.

На парковке Лорел некоторое время сидит без движения в своем автомобиле. Она позволяет себе поплакать целых тридцать секунд, затем уговаривает себя перестать. Желание умереть и смерть, как правило, не связаны одно с другим. Но сейчас, кажется, это нечто значительно большее, чем просто желание матери умереть. Кажется, такое желание прибывает откуда-то изнутри, из непостижимого уму таинственного места, как бывает, когда думаешь о старом друге ровно за секунду до того, как сталкиваешься с ним. Или когда ощущаешь скорое начало грозы еще до того, как появится туча. Или когда что-что необъяснимое гонит собаку в темный угол дома, чтобы там умереть.

Лорел вынимает из сумочки телефон и некоторое время смотрит на него, ничего не предпринимая. Ей хочется поговорить с кем-нибудь. С тем, кто знает ее гораздо лучше других.

Ее рука тянется к цифрам, чтобы позвонить Полу. Но она не звонит.

33

В своей жизни я несколько раз испытала пылкую любовь к девушкам. Это были девушки из стильных шикарных журналов, где я раньше работала. Роскошные девушки. На самом деле я ненавидела их всех. Но в то же время томилась по ним, особенно по веселым и дружелюбным. Непреклонные, строгие и требовательные тоже нравились мне: они были почти как я, только с лучшими генами. Но забавные, милые девушки, которые благодарили меня, если я придерживала для них дверь, или те, кто делал туповатое лицо, если возникали проблемы с расходами, – боже, как я хотела их. Не в сексуальном плане, конечно. Но я желала знать, каково это – быть ими. Идти вот такими по улицам, всегда оказываясь в правильных местах. С солнцем, сияющем на волосах медового цвета. Когда открыты все двери. Когда оборачиваются все мужчины поголовно, если проходят мимо. Или когда вечеринки начинаются в тот самый момент, когда эти девушки входят в дверь.

Я оберегала свою замкнутую личность во многих отношениях. Чувствовала себя в безопасности, когда была невидимой. Тогда никто ничего от меня не ждал, не питал никаких надежд на мой счет. И когда мне исполнилось восемнадцать, а я все еще жила в родительском доме, всем было легко отпустить меня, поскольку никто не рассчитывал, что я сделаю что-либо важное или стану звездой. Но в то же время было ощущение некой двойственности. С одной стороны, я хотела быть похожей на этих привлекательных, чудесных девушек, с другой же – я чувствовала, что во многом превосхожу их.

А Элли Мэк, возможно, была наиболее привлекательной девушкой, с какой я когда-либо сталкивалась.

Но оказалось, что она влюблена. У нее был мальчик. Тео. Однажды я увидела его. Он тоже был довольно привлекательным. По шкале привлекательности он был самым-самым. А еще он был очень умен.

Тео пожал мне руку и посмотрел прямо в глаза. Я поймала себя на мысли – каких же великолепных, потрясающих и выдающихся младенцев могут сотворить эти двое влюбленных голубков!

Думая обо всем этом теперь, я понимаю, возможно, именно здесь и был корень зла.

Но в этом была и твоя вина, Флойд – в твоей руке, выпустившей мою руку, и, что еще хуже, во вздохе досады. Ну и в твоих словах: Ты же понимаешь, я не могу просить тебя жить со мной. Виноват был ты со своей маленькой дочкой, сидящей у тебя на коленях, обнимающей тебя за шею и пронзительно глядящей на меня бледными, как в фильме ужасов, глазами, словно она была призраком девочки, которую убила я.

И еще была Элли Мэк. Луч света в моей беспросветной жизни в то самое неблагодатное для меня время. Я приносила ей подарки. Я говорила ей, какая она изумительная и замечательная. Я делилась с ней небольшими отрывками из своей жизни, а она делилась со мной своими историями. Ее мать была приятной женщиной. Я думала, что нравлюсь ей. Каждый раз она приносила мне чай в одной и той же кружке. Я стала думать об этой кружке как о моей собственной. Печенье всегда было вкусным.

Я создала в доме Элли своего рода кокон: темный снаружи, уютный внутри. Я, Элли, кошка, и со всех сторон звуки, производимые ее семьей. Чай, печенье, обнадеживающая основательность цифр на страницах, лежащих между мной и Элли. Мне нравились вторники во второй половине дня. В течение нескольких недель ничего, кроме них, не стояло между Я и настоящая Я. И думаю, что даже тогда я уже знала, что настоящая Я – не то место, где Я должна проводить слишком много времени.

Я представляла, как мы с Элли будто на поезде летим к ее выпускным экзаменам в школе. Летим к триумфу. Я представляла, как появлюсь у нее на пороге в августе с маленькой бутылкой шампанского и, очень может быть, с блестящим воздушным шариком. Представляла ее руки, обнимающие меня. Приятную мать Элли, стоящую сзади с доброй улыбкой и ожидающую своей очереди, чтобы обнять меня и выразить мне благодарность и признательность: О, Ноэль, без вас мы не достигли бы таких успехов. Входите! Давайте поднимем за это бокалы! Отпразднуем вместе!

Вместо всего этого раздался тот злосчастный телефонный звонок. Приятная мать оказалась не такой уж и приятной. О, боже! Ты знаешь, Флойд, сейчас я едва могу вспомнить ее слова. Я даже не слушала ее. Все, о чем я могла думать, было: Нет, нет, нет! Нет моим вторникам. Поэтому я говорила кратко. Чтобы не сорваться, дала какой-то односложный ответ. Сказала, что их отказ причинит мне большие неудобства.

На самом деле ничего подобного.

На самом деле их отказ был самой жуткой на свете несправедливостью. Издевательством надо всем, во что я поверила, создавая свои прекрасные воздушные замки. Загубленной мечтой, вот чем на самом деле был для меня их отказ.

Я выронила телефон и громко разрыдалась.

Я зациклилась на всем хорошем, что сделала для Элли. На подарках, которые покупала ей. На специальных заданиях, которые напечатала специально для нее. На дополнительных десяти минутах, которые иногда добавляла к нашим урокам, если мы были в ударе, как я это называла. Все во мне клокотало. Я рвала и метала от негодования. Была крайне возмущена несправедливостью по отношению ко мне.

Та фаза моей жизни продолжалась пару недель, а затем пришла ностальгия. Я твердила себе, что все лучшее было тогда, когда я проводила вторую половину вторника с Элли Мэк. Мои отношения с тобой, Флойд, мое преподавание, да и вся моя жизнь были лучше в то время. И я думала, ну, в общем, если бы я могла просто видеть Элли, просто смотреть на ее лицо, может, я бы чувствовала себя почти так же, как и прежде.

Существует особое слово для описания того, что я сделала затем.

Преследование.

Я знала, где расположена школа Элли. Не так далеко от моего дома. Потому мне было легко проходить мимо школы в 9.00 и в 3.30. Смотреть, как она приходит в школу и уходит из нее с мальчиком, обнимающим ее за плечи. Любоваться сиянием, исходящим от них двоих, сиянием столь ярким и золотым, что удивительно, как они вообще могли видеть, куда идут. Они были кульминацией любого романтического фильма для подростков, когда-либо снятого. И они были прямо тут, в реальной жизни.

Потом наступили каникулы, и я больше не знала, где бывает Элли. Мне пришлось стать немного хитрее. Это было сложно. Ведь целыми днями я работала со своими другими учениками, а потом как нежная подруга на всех парах мчалась к тебе, Флойд, чтобы ублажать твое тело.

Мне удалось выяснить, что Элли часто проводит время в библиотеке и что по пути туда переходит через мою улицу. Если я буду сидеть у окна в кафе на углу, то непременно замечу, когда она пройдет мимо. Поэтому каждую свободную минутку я бежала в кафе и, глядя в окно, ждала, когда же наконец увижу водопад светящихся золотом волос. И знаешь, Флойд, клянусь тебе, это было все, чего я хотела. Просто видеть ее. Снова и снова.

Но почему-то в тот день я поднялась с моего стула. Элли стояла между двумя припаркованными автомобилями, собираясь пересечь дорогу. Ее золотистые волосы были стянуты и скреплены на затылке, прячась в капюшоне или за воротником ее куртки, и мне захотелось… Клянусь, я просто хотела, чтобы она тоже увидела меня, выразила мне хоть какую-то признательность. Вот я и подошла к ней. Но вместо признательности… Элли словно со всего размаху ударила меня кулаком в живот. Боже мой, она не узнала меня. Прошла секунда или даже две. С такой скоростью чуть не полвека тому назад работала память на магнитной ленте – я буквально ощущала, как меняется бобина, как перематывается лента, как медленно у Элли начинают появляться картины прошлого. И вдруг на ее лице сверкнула улыбка, а сама она вся засветилась добротой. Но ее перевоплощение запоздало. Ей совершенно не удалось убедить меня, что мое существование для нее хоть что-то значит.

Если бы она только знала, Флойд… Если бы только знала, как мне было нужно, чтобы она признала меня… Возможно, ничего бы не произошло. Элли Мэк пошла бы себе дальше, в свою библиотеку, сидела бы там и готовилась к выпускным экзаменам. Потом вышла замуж за Тео и преспокойненько жила бы своей собственной жизнью.

Но, к сожалению, все пошло не так.

34

В пятницу вечером Поппи подает ужин Флойду и Лорел. Зажигает свечи, обертывает бутылку вина льняной салфеткой и льет его на дно бокала, как настоящий сомелье. Она не ест с ними, потому что это разрушило бы ролевую игру, просто ненавязчиво держится неподалеку, убирает со стола перед подачей очередного блюда, спрашивает, понравилась ли еда. Ее волосы, отмечает Лорел, собраны в пучок, а не уложены в более официальную прическу, которую девочка обычно предпочитает. Вокруг талии у нее завязано кухонное полотенце, изображающее фартук официанта. Выглядит Поппи очень взрослой. Очень симпатичной. Сейчас она больше похожа на Элли, чем когда-либо раньше. Лорел не может оторвать от нее глаз.

Той ночью Лорел занимается любовью с Флойдом.

Затем, лежа в его объятиях, приходит к выводу, что не права. Бальзам для губ ничего не значит. Может быть, Ноэль тоже покупала себе фруктовые бальзамы для губ. Может, у нее в доме было полно таких бальзамов. То, что Поппи похожа на Элли, тоже просто совпадение. Одни люди бывают похожи на других. Такова реальность. А Эс-Джей, возможно, просто почудилось, что у Ноэль был плоский живот во время беременности.

И этот мужчина – он сейчас с Лорел, у него прекрасные джемперы и мягкие прикосновения, он отправляет ей улыбающиеся смайлики, он не может жить без нее, – зачем бы этот мужчина стал приглашать Лорел в свою жизнь, если бы каким-нибудь образом был причастен к исчезновению Элли? Бессмыслица какая-то.

Лорел заснула на руке Флойда, переплетя свои пальцы с его. Она чувствовала себя в полной безопасности.

– Я люблю тебя, Лорел Мэк. – Ей кажется, что она слышит, как он шепчет эти слова в середине ночи. – Я так сильно люблю тебя.

Неуверенность возвращается к Лорел следующим утром. Она встает первая и идет в кухню. Дом нарушает тишину тиканьями и поскрипываниями, какие бывают во всех викторианских зданиях. Кухня наполнена холодным белым утренним светом. Вчерашние свечи и музыкальный фон уже стали далеким воспоминанием. Лорел быстро готовит кофе, наливает две чашки и несет их наверх в теплую спальню Флойда.

– Мне сегодня нужно кое-куда отлучиться, – заявляет Флойд.

– Кое-куда? – повторяет она. – Звучит загадочно.

Он улыбается и притягивает Лорел к себе. Они сидят рядом на постели, их ноги и щиколотки переплетены.

– Не совсем. Я встречаюсь с моим финансовым консультантом.

– В субботу?

Он пожимает плечами.

– Я всегда встречаюсь с ним по субботам. Сам не знаю почему. Но я быстренько, всего на пару часиков. Вот и подумал, может, ты сможешь остаться и посидеть с Поппи? Только пока меня не будет дома.

– Я-то с радостью, – соглашается Лорел, и они пьют кофе.

Слышно, как наверху встает Поппи. Затем шаги на лестнице и стук в дверь спальни. Лорел натягивает халат Флойда и плотнее запахивает его на груди. После этого Флойд кричит, что можно войти.

Поппи вбегает и с размаху бросается точно между ними на помятые жарким сексом простыни, на подушки, в которые Лорел зарывалась лицом.

Потом кладет голову Флойду на плечо, находит руку Лорел и берет ее. Лорел чувствует себя довольно странно. Она без лифчика, еще не умылась, но держит руку маленькой девочки – и все это в гнезде, где утоляются страстные желания взрослых.

– Мне надо ненадолго выскочить. С тобой останется Лорел, – говорит Флойд.

– Классно! – восклицает Поппи. – Давай сходим куда-нибудь.

Теперь она прижимается лицом к плечу Лорел. Та кивает и улыбается девочке.

– Да, было бы прекрасно.

И, сказав это, Лорел чмокает Поппи в макушку точно так, как раньше чмокала всех своих детей, когда те были маленькими. Запах кожи и волос Поппи отбрасывает Лорел назад во времени – к запаху Элли.

– Пожалуй, мы с тобой выйдем и где-нибудь позавтракаем, – предлагает Лорел, и сразу ей на ум приходит одно кафе. – Весело проведем с тобой время.

Кафе на углу улицы, где жила Ноэль. Лорел заметила его, когда была там в четверг. Называется Кафе на углу. Оно всегда было там. Лорел уверена, что однажды, очень давно, когда дети были маленькими, привела их туда выпить чаю – может быть, после урока плавания или посещения дантиста.

У Поппи слоеная булочка с кленовым сиропом и орешками пекан. У Лорел гранола. И один чайник на двоих.

Лорел тревожно глядит на Поппи, понимая, что преступает все границы своих отношений с Флойдом, желая поговорить с его дочерью у него за спиной. Но жажда получить ответы перевешивает чувство лояльности к Флойду.

– Ты бывала здесь раньше? – начинает Лорел.

Поппи смотрит вокруг поверх края своей огромной чашки.

– Я так не думаю.

– А на той улице, – осторожно продолжает Лорел, – ты раньше не жила? – И указывает через плечо.

– Я?

– Ну, да. С твоей мамой.

Поппи смотрит на нее.

– А откуда вы знаете?

Лорел слегка улыбается.

– Это очень длинная история. Как тебе выпечка? Понравилась?

– Суперфантастическая, – говорит Поппи. – Хочешь попробовать?

– Да, – соглашается Лорел, – почему бы и нет. Спасибо. – Она принимает тот кусок, который Поппи отрывает и передает ей. – Представляешь, – еще более осторожнее продолжает она, – на днях я ездила туда. – Она кивает в сторону дома Ноэль.

– Куда?

– В тот дом, где ты раньше жила. Поговорить с твоим… – Она барабанит кончиками пальцев по подбородку, притворяясь, что крепко задумалась, – ну, я полагаю, он твой кузен.

– Мой кузен? Нет у меня кузенов. И никаких других родственников.

– Вообще-то есть. У тебя их уйма. Большинство живет в Ирландии.

– Нет, такого не может быть. – Поппи дерзко смотрит на Лорел. – Уверяю тебя, у меня нет кузенов.

– Ты не права, – опровергает Лорел. – Двое кузенов сейчас живут в доме твоей мамы. Джошуа и Сэм. Оба они очень молоды. Джошуа изучает историю в университете. Уверена, тебе он понравится.

Поппи впивается в Лорел взглядом.

– Почему ты говорила с ними?

– О, совершенно случайно. Так уж вышло… – Лорел глубоко вздыхает и заставляет себя улыбнуться, – что я знала твою маму. Это было давным-давно. И когда твой папа сказал мне, что она исчезла, ну, в общем, мне стало немного любопытно. Поэтому я позвонила ей по ее старому номеру, и этот милый мальчик взял трубку и пригласил меня на чай. К сожалению, он тоже не знает, где твоя мама. Он просто присматривает за ее домом, пока она не вернется.

Поппи пожала плечами.

– Не хочу, чтобы она вернулась.

– Я знаю, что не хочешь. Но Джошуа сказал, – она делает улыбку на несколько градусов теплее, – что есть кузина твоего возраста. Ее зовут Клара. Он сказал, что она на самом деле умница и очень забавная и что тебе она может понравиться.

– Клара? – изумляется Поппи, ее взгляд проясняется. – Моя кузина?

– По-видимому, – произносит Лорел. – И все в их семье согласны с тобой, что твоя мама была немного странной. Джошуа сказал, что у нее была сестра, которая умерла, когда была еще маленькой. Из-за этого твоя мама немного сдвинулась. Но, похоже, все остальные члены твоей семьи совершенно нормальные.

– Ее сестра умерла? – задумчиво повторила Поппи. – Это и вправду очень грустно.

– Да. Знаю. Это действительно печально.

– Но не может служить оправданием, что она была ужасной мамой.

– Я тоже так думаю, – соглашается Лорел. – Смерть сестры не может служить оправданием.

Лорел молчит, чтобы дать Поппи время для осознания услышанного.

– Как, ты сказала, зовут моего кузена?

– Джошуа.

– Красивое имя.

– Очень красивое.

Опять помолчали. Лорел изо всех сил притворяется, что жутко поглощена батончиком гранолы. Но ее сердце уже устроило гонки с нервами из-за того, что она сейчас собирается сделать.

– У меня есть номер его телефона, – сообщает она через секунду. – Хочешь, я позвоню и узнаю, там ли Джошуа. Если он дома, можно пойти к нему в гости и познакомиться. Хочешь?

Поппи недоверчиво смотрит на Лорел.

– Ты думаешь, папа не возражал бы?

– Не знаю. А сама ты как думаешь, он был бы против?

Поппи пожимает плечами.

– Может, и был бы. Но тогда… – Выражение ее лица сначала становится немного загадочным, затем решительным, – мне не надо говорить ему, да? Ведь он не всегда рассказывает мне о своих делах.

– Мне не хотелось бы брать на себя ответственность за то, что ты солжешь своему отцу, Поппи.

– Но разве я буду лгать? Я просто скажу ему, что мы ходили пить чай. И это правда.

– Верно. Это правда.

– А если он спросит: Вы делали что-нибудь еще? и я промолчу, это не будет ложью?

– Наверное, нет.

– Да там его, может, нет. Моего кузена.

– Может, и нет. Но я все равно могу позвонить ему. На всякий случай. Ты бы хотела, чтобы я сделала это?

Поппи кивает. Всего один раз.

Лорел набирает номер и нажимает кнопку вызова.

Поппи замедляет шаг, когда они поворачивают к дому.

– Может, не стоит нам идти туда?

– Конечно, ведь никто нас не заставляет.

Но прежде чем у них появляется шанс передумать, парадная дверь отворяется. На пороге Джошуа в худи и джинсах. Позади него молодой парень, одетый в флуоресцентную зеленую футболку. Оба чуть ли не хором говорят:

– О, мой бог! Поппи! Поппи! Заходи! Скорей, пока не замерзла. Боже мой, разве это не маленькая Поппи! – и все в таком же роде.

Поппи на миг поворачивается к Лорел. Та ободряюще улыбается, и обе они оказываются в доме на волне безумного гостеприимства и восхищения.

– Так, – радуется Джошуа, держа руки в карманах и подпрыгивая от радости. Его лицо сияет. – Значит, ты Поппи? Ух ты! Садись, Поппи. Лорел, садитесь, пожалуйста. Чай? Кофе? Что-нибудь еще?

Поппи чинно садится и качает головой.

– Нет, спасибо. Мы только что пили чай с булочкой.

Сэм и Джошуа переглядываются и ржут. Джошуа восклицает:

– Английская кузина! Наконец-то у нас появилась английская кузина. Есть канадский кузен, два американских и немецкий. И, наконец, английская кузина. Вот это да! Только посмотри на себя! Я вижу в тебе свою бабушку, точно-точно вижу.

Несколько ошеломленная Поппи мрачно улыбается.

– Так раньше это был твой дом? Верно?

– Может быть, – оглядывается Поппи. – Не могу вспомнить.

– Мы устроим экскурсию. Что скажете?

Поппи снова глядит на Лорел. Та кивает, и они следуют за Джошуа и Сэмом. Поппи сначала на удивление спокойна, но, всматриваясь в дверные проемы, начинает нервничать.

На верхней площадке Джошуа толкает дверь.

– Здесь, должно быть, была твоя комната. Гляди, обои до сих пор держатся.

Поппи колеблется, на мгновение замирает на пороге и затем делает шаг, широко раскрыв глаза. Оглядывает обои – бледно-серые с повторяющимся узором из розовых кроликов и зеленых черепах, бегущих наперегонки. У черепах повязки на головах, а кролики в кроссовках.

– Я помню эти обои, – признается девочка, затаив дыхание. – Зайцы. И черепахи. Ночью я часто видела, как они бегают. Я глядела на них, затем закрывала глаза, а они продолжали бежать. Их были сотни. Они бежали сквозь все мои сны. Я и вправду помню.

– Хотите увидеть что-нибудь еще? – говорит Джошуа, многозначительно глядя на Лорел. – Внизу есть еще одна комната. Интересно, ее ты тоже вспомнишь?

Они медленно спускаются на первый этаж, проходят через кухню и затем направляются вниз, в подвал.

Поппи опять останавливается на пороге, держась кончиками пальцев за дверь. У нее перехватывает дыхание.

– Я не хочу туда.

– О, да все в порядке, – успокаивает девчушку Джошуа. – Это всего лишь комната.

– Но… но… – Глаза Поппи становятся огромными, дыхание шумным. – Мне туда нельзя. Моя мама говорила мне, чтобы я никогда не заходила туда.

Лорел нежно дотрагивается до ее плеча.

– Надо же, какие интересные воспоминания. Как думаешь, почему тебе нельзя было туда входить?

– Не знаю. – По голосу Поппи становится ясно, что ее глаза уже на мокром месте. – Правда, не знаю. Помню только, там жило чудище. Огромное ужасное чудище. Но это же просто глупо, да? Там ведь не было никакого чудища?

– А когда ты была маленькой, домашние животные у тебя были? – спрашивает Лорел. – Ты не помнишь, у тебя были хомячки?

Поппи медленно качает головой из стороны в сторону, выходит из кухни и направляется к входной двери.

35

Лорел ведет Поппи домой. Некоторое время они молчат. Лорел даже не думала, что Поппи бывает такой неразговорчивой.

– С тобой все в порядке? – заботливо спрашивает Лорел, пока на перекрестке они ждут зеленого сигнала светофора.

– Нет, – отвечает Поппи. – Я чувствую себя жутко странно.

– И почему, как ты думаешь?

– Не знаю. – Поппи пожимает плечами. – Просто вспомнила то, что давно забыла. Думала о маме, хотя не вспоминала о ней уже долгое время. Познакомилась с родственниками, о которых никогда раньше не слышала и вообще не знала, что они у меня есть. Все словно обухом по голове.

– Да уж… – протягивает Лорел, кладя ладонь на макушку Поппи. – Держу пари, что так и есть.

Лорел проглатывает комок в горле. Нужно хорошенько сосредоточиться. Ей нельзя просто так делать фантастические выводы. Из разговора Лорел с Джошуа и воспоминаний Поппи наиболее вероятным кажется то, что чудище в подвале Ноэль – это два десятка мертвых хомяков, а никак не Элли. Лорел необходимо исходить из того, что именно так все и было. И только затем найти доказательства обратного. Нужно оставаться в здравом уме.

Флойд уже дома. Поппи сразу начинает тараторить о булочке с чаем и очень быстро исчезает в своей комнате, опасаясь, что Флойд может спросить о чем-нибудь еще.

Лорел наблюдает, как Флойд разворачивает покупки, вынимает вещи из пакетов. Когда он тянется, чтобы сунуть чайные пакетики в коробку, лежащую на верхней полке высоченного шкафа, его рубашка на мгновение выскальзывает из-под ремня, и высвечивается полоска бледной плоти. Лорел чувствует, что опять несется назад во времени – к ней возвращаются ощущения, что были у нее, когда они с Поппи на позапрошлой неделе ходили в Nando’s. Но вот Лорел уже в своей собственной кухне в Страуд Грин. Перед нею Пол. На нем такая же рубашка. На миг она вылезает из-под ремня, когда он засовывает чайные пакетики в шкаф. Пол поворачивается к Лорел и улыбается. В течение секунды эти два момента с чайными пакетиками смешиваются в ее мозгу, а Пол и Флойд сливаются в одного мужчину.

– С тобой все в порядке? – странным голосом спрашивает Флойд.

Она встряхивает головой один раз, чтобы заставить смятение исчезнуть.

– Все хорошо.

– Мне показалось, ты была где-то очень далеко отсюда.

Она пытается улыбнуться так широко, как только может, но подозревает, что широкой улыбки не получилось. Гложет мысль, что надо рассказать Флойду об их с Поппи визите в дом Ноэль. Но Лорел не может решиться. И не может задать ни один вопрос из тех, что так сильно интересуют ее саму. Например, Знаешь ли ты, что Сара-Джейд утверждает, будто видела Ноэль на девятом месяце беременности без животика? Ты никогда не хотел узнать, что же такое произошло с Ноэль? Ты не хотел бы найти ее? Ты никогда не спрашиваешь себя, почему все это такое странное? Но тогда ее отношения с Флойдом будут раздавлены, смяты и переделаны, как глиняный горшок на гончарном круге. Но их отношения сейчас – это такой прекрасный горшок, и Лорел так упорно трудилась над ним, и ей хочется, чтобы он оставался точно таким, как есть.

Лорел поворачивает разговор на сто восемьдесят градусов, назад к тому месту, в котором у Флойда были развивающиеся любовные отношения.

– Расскажи-ка мне о своем первом браке. Как вы с Кейт встретились?

Он улыбается, как Лорел и ожидала, и рассказывает про красивую молодую девушку совсем не его круга, стоявшую на автобусной остановке. Он ужасно старался очаровать ее и начал неловкий разговор, затем пригласил на вечеринку, оказавшуюся рейвом на заброшенной парковке. То была удивительная ночь. Множество неоновых огней. Полная луна, меховая шубка. В какой-то момент Лорел отключилась от деталей, ощутив щемящее чувство жгучей ревности, просочившейся из самых глубин. Эта ревность обрушилась на Лорел гнетущим уколом боли, пересилила вползающее предчувствие беды и не дала возможности задавать вопросы.

Утром Лорел собирается уходить. Флойд пытается уговорить ее остаться, соблазняя воскресным ланчем в гастропабе и прогулками по берегу реки. Но мысли Лорел витают где-то совсем в другом месте. Она больше не может думать только об их с Флойдом романе. Ей надо побыть одной.

Накануне она припарковала машину на соседней улице, потому что на улице Флойда не было места. Чтобы добраться до стоянки, надо сделать крюк – вернуться на главную улицу и опять повернуть налево. Взгляд Лорел задерживается на мужчине, стоящем возле небольшого филиала Tesco[44] на углу. У него на поводке маленькая черная собачка. Он высокий и стройный. На вид лет двадцать пять. Огромная куртка на меху с отороченным мехом капюшоном и темные джинсы. На ногах кроссовки. Мужчина чрезвычайно привлекателен. Вдруг Лорел понимает, что обратила на него внимание вовсе не из-за симпатичной внешности. Она знает его, но не может вспомнить. Через несколько мгновений детали становятся на свои места – это Тео. Тео Гудмен. Возлюбленный Элли.

Лорел видела его мельком в октябре, на похоронах. Он был где-то сзади, разговаривал со старыми школьными друзьями Элли. Он выглядел больным и опустошенным от горя. Лорел помнит, как удивилась, когда он не приехал к ним домой в тот день, чтобы выразить соболезнования. Просто растаял в эфире.

Лорел прикидывает, стоит ли пересечь улицу и поздороваться, но боится, что прямо сейчас не сможет справиться с пустой светской беседой, и потому продолжает идти. В этот момент из Tesco выходит женщина. В руках у нее две холщовые сумки, набитые бакалеей. Женщина высокая, белокурая, в такой же, как у Тео, меховой куртке, в мешковатых штанах для бега. На ногах черные угги. На голове зеленая шапка с помпоном сверху. Широко улыбаясь, женщина вручает Тео одну сумку и останавливается, чтобы погладить маленькую собачку. Та радуется хозяйке. Все трое оправляются в путь. Прекрасная молодая пара со своей собакой.

И только тогда до Лорел доходит, кого она только что видела.

Улыбка той женщины сбила Лорел с толку.

Она так давно не видела улыбку Ханны, что забыла, как та выглядит, когда улыбается. И потому только, что не узнала собственную дочь!

36

В прошлом

Дом Ноэль Доннелли был небольшим и опрятным, и в нем стоял точно такой же запах, какой исходил от Ноэль Доннелли.

– Давай я угощу тебя сквошем[45], – сказала Ноэль в прихожей. – А ты проходи и садись.

Она взмахнула рукой в сторону небольшой гостиной. Элли заглянула туда через приоткрытую дверь и вежливо улыбнулась.

– Пожалуй, будет лучше, если я сразу уйду, – произнесла она. – У меня куча работы.

– Чепуха, – отрезала Ноэль. – Удели мне всего пару минут. Больше мне и не понадобится, чтобы найти то задание. Ты бы пока присела и утолила жажду. Какой напиток хочешь? Апельсиновый? Или бузинный?

Элли кисло улыбнулась, чувствуя, что ее загнали в угол.

– Бузинный, пожалуйста. И спасибо.

Ноэль послала ей странную улыбку.

– Ну, конечно, бузинный. Я буду ровно через минуту. А ты садись.

Элли бочком прошла в гостиную и примостилась на самом краешке коричневого кожаного дивана. Комната была до предела забита растениями в горшках. Пахло влажной землей. И еще чем-то кисловатым. Стена вокруг камина облицована кирпичом, а топка украшена букетами сухих цветов и терракотовых животных – они выглядели так, будто Ноэль сделала их сама. Над головой Элли лампочка в шаровидном бумажном абажуре, на окнах подъемные деревянные жалюзи. Они загораживали свет. Одна планка отсутствовала, вероятно, давно, и были видны цветы вишни, залитые солнечным светом. Элли смотрела через щель в жалюзи, представляя мир за пределами гостиной Ноэль Доннелли.

– Держи, – сказал Ноэль, ставя стакан сквоша на столик перед диваном.

Напиток в красивом прозрачном стакане с зелеными точками выглядел соблазнительно. А пить и в самом деле хотелось. Девочка взяла стакан и начала жадно глотать сквош. Ноэль не отводила от нее глаз.

– Спасибо.

Элли поставила почти пустой стакан.

Ноэль перевела взгляд на стакан, затем на Элли.

– О, моя дорогая, всегда пожалуйста. Подожди немного здесь, а я возьму бумаги и сию же минуту вернусь.

Ноэль вышла из комнаты, и были слышны ее тяжелые шаги. Поднимается по лестнице, поняла Элли. Как слоненок, добавила бы мама Элли.

Топ-топ-топ-топ…

Элли потеряла сознание еще до того, как Ноэль добралась до лестничной площадки.

Элли услышала тихий писк, будто подвинули стул, затем чье-то дыхание.

– Уже проснулась? – голос Ноэль раздавался откуда-то из темноты. – Теперь послушай. На самом деле я очень хочу извиниться перед тобой. То, что я с тобой сделала, ужасно. Абсолютно непростительно. Но надеюсь, со временем ты все поймешь.

Со временем.

Элли попыталась двинуть рукой или ногой. Хотя бы открыть глаза или рот. Ничего не вышло. Она напряглась. Опять то же самое.

– Действие лекарства скоро закончится. Или, ну, – Ноэль засмеялась, – по крайней мере, я надеюсь, что закончится. В Интернете сказано, от трех до двенадцати часов. Ты была в отключке как раз двенадцать часов. Вот так.

Ноэль опять захихикала, а Элли подумала – я вышла из дома в десять утра, значит, сейчас почти одиннадцать вечера. Бедная моя мама.

Надо еще раз попробовать открыть глаза. Веки уже не такие тяжелые. Сквозь щелочки Элли теперь могла разглядеть часть комнаты. Холодное сияние лунного света сквозь узкое окно, находящееся довольно высоко на облицованной деревом стене. В нише за занавеской – унитаз и раковина. На стене – пустые полки. Маленький шкаф для одежды. И перед закрытой дверью очертания сидящей Ноэль Доннелли. Нога на ногу, руки на коленях.

Элли еще раз попробовала поднять голову и на этот раз сумела сдвинуть ее на миллиметр или два.

– О, ну вот и прекрасно, – произнесла Ноэль. – Ты уже приходишь в себя. Прекрасно. Я посижу здесь с тобой еще немного, а затем, когда ты сможешь сесть, принесу тебе чего-нибудь перекусить. Ты пропустила ланч и ужин, и ты, верно, голодна. Чего бы ты хотела? Может, просто сэндвич? У меня есть хорошая ветчина. Пожалуй, я сделаю его тебе.

Она встала и взяла чашку со стола у кровати.

– На. – Она повернула соломинку с гофрированным изгибом ко рту Элли. – Попей воды. У тебя, должно быть, внутри все пересохло.

Элли всосала через соломинку прохладную воду, распределяя ее по сухому, как полотенце, языку и по небу, словно сделанному из бумаги.

– Моя мама, – прохрипела она, – моя мамочка.

– А, знаешь, да не волнуйся ты о маме. Скорее всего, она думает, что ты любезничаешь с тем твоим мальчиком. Сегодня прекрасный вечер. Точно такой же, как и вчера. Летний, понимаешь, вечер. Такой, что хочется продолжать подольше.

– Нет. – Элли с трудом продавливала слова через пергаментное горло. – Она будет волноваться. Моя мама.

И в этот момент, как укол иглой в самое сердце, Элли почувствовала любовь, о которой всегда говорила мама. Ты не поймешь, как сильно я люблю тебя, пока сама не станешь матерью.

Но Элли поняла это теперь, и в ее сердце была боль за маму. Она – Элли это точно знала – будет плакать, и тревожиться, и чувствовать, что смысл жизни ускользает от нее. Она просто не вынесет этого. Она и вправду не переживет такое.

– Уж, конечно, волноваться она не будет. Не сходи с ума, девочка. Давай лучше посмотрим, удастся ли нам посадить тебя. Ты уже можешь пошевелить пальцами ног? Рук? О, да! Вот это совсем другой разговор! Видишь? Ты же умница. А это действительно здорово.

Затем руки Ноэль Доннелли обвили талию Элли и нежно потянули вверх по кровати. Теперь Элли смогла увидеть больше. То, что было в комнате ниже уровня земли – стены, облицованные грязной золотистой сосной.

– Где я?

– В подвале. Кажется хуже, чем есть на самом деле. Ты в комнате для гостей. Не то чтобы у меня бывают гости. Раньше я хранила здесь ненужные вещи. Ну, знаешь, всякий старый хлам. Но зная, что здесь появишься ты, я устроила генеральную уборку. Отнесла все в магазин Красного Креста. А здесь оставила самый минимум. Ну давай же! – Ноэль поправила подушку под головой Элли. – Вот так тебе будет гораздо удобнее. Пойду сделаю тебе сэндвич. Ты же немного отдохни. Но не пытайся встать, а то упадешь с кровати и повредишь что-нибудь. Ты ведь еще не до конца пришла в себя.

Ноэль снисходительно улыбнулась Элли, как доброжелательная медсестра.

– Вот и молодчина. – Она провела рукой по волосам Элли. – Умница.

Повернулась и вышла из комнаты.

Элли услышала щелчок замка. Затем другой. И еще один.

Элли не смогла съесть сэндвич. Несмотря на боль в пустом желудке, она не была голодна. Ноэль тихо убрала еду и сказала:

– Ну, что ж, я уверена, к утру проголодаешься. Тогда попробуем еще раз, да?

И нежно посмотрела на Элли.

– О, какое наслаждение, что ты здесь. Подарок судьбы. Теперь крепко спи. А с утра пораньше я снова увижу тебя.

– Я хочу домой! – крикнула Элли в спину Ноэль. – Я очень-очень хочу домой!

Ноэль ничего не ответила. Опять один за другим щелкнули три замка. В комнате стало черным-черно.

37

В прошлом

Солнце взошло рано. Элли взяла стул, на котором Ноэль сидела накануне вечером, и потянула его к окну. Забралась на него и всмотрелась в грязные, закопченные стекла. Она увидела сплетения кустарника, кирпичную стену, покрашенную в кремовый цвет, и водосточную трубу, испещренную зелеными полосами. Она глянула вверх – там были розовые облака цветущей вишни, голубое небо. И больше ничего.

Элли поняла, что увидеть ее здесь смогут только те, кто будет ее разыскивать, и написала «Помогите» и «Элли» на грязном стекле.

Больше часа она простояла на стуле, прижавшись лицом к стеклу. Потому что ее должны искать. Иначе и быть не может.

Услышав звук поворачиваемого в двери ключа, она спрыгнула со стула и взяла его обеими руками. При виде Ноэль, одетой в зеленую водолазку и выцветшие джинсы, в Элли проснулся ужас и страшный гнев. Она крепко схватила стул и метнула его в Ноэль. Он лишь скользнул по ее голове, и прежде чем Элли могла бы ударить второй раз, Ноэль поймала его и отшвырнула через всю комнату. Элли бросилась на Ноэль, вскочила ей на спину, сомкнула руки на горле Ноэль и попыталась стукнуть ее головой о деревянную стену. Но Ноэль оказалась сильнее, чем можно было ожидать, и, развернувшись, сама прижала Элли к стене. Сдавив девочке горло, не давала вздохнуть. У Элли вспыхнули искры в глазах, и она начала слабеть, лишаясь чувств. Только тогда Ноэль отпустила свою жертву, и та упала на пол. Ноэль нагнулась, прихватила лодыжки девочки пластиковой стяжкой, подняла Элли и бросила на диван-кровать вверх тормашками.

– Ты не можешь так поступать. Мы здесь вместе, ты и я. И должны работать командой. Мне не хочется связывать тебя, будто преступницу. Правда не хочется. Я даже придумала развлечения для тебя. Хочу сделать много прекрасных вещей, чтобы тебе здесь было приятнее. Но я не смогу развлекать тебя, если ты будешь так плохо вести себя.

Пытаясь сорвать стяжку с лодыжек, Элли била ногами по краю кровати, кричала и металась. Ноэль стояла и смотрела, скрестив руки на груди. Потом медленно покачала головой:

– Ну и что? Видишь ведь, это не сработает. Чем дольше ты будешь вести себя так ужасно, тем хуже тебе будет, и тем дольше я буду держать тебя здесь.

Элли замерла. Значит, ее мучениям придет конец? Это не навсегда? Ноэль знает, что это когда-нибудь закончится! Элли расслабилась, и ее дыхание успокоилось.

– Вот и умница. Теперь совсем другое дело. Если будешь хорошо вести себя остаток сегодняшнего дня, я доставлю тебе первое удовольствие. Что скажешь?

Элли молча кивнула. Слезы катились по ее щекам.

Удовольствием оказалась плитка шоколада. Большая плитка. Элли съела ее за пять минут.

И задумалась о прошлом. Она вспоминала, как ела тосты с джемом, как обзывала Ханну коровой за то, что та взяла последний пакет чипсов с солью и уксусом, которые Элли мысленно отложила для себя. Она вспоминала, как клала в сумку учебники, пакет соленых чипсов и банан. Как папа не ходит на работу из-за летней простуды и сидит дома в халате. Как он выглядывает из своей комнаты и объявляет:

– Я помогу тебе с математикой позже, если захочешь.

А она улыбается папе и отвечает:

– Круто! Увидимся позже!

Она подумала о том, что ушла из дома, даже не обернувшись, чтобы посмотреть на него.

Она вспомнила родной дом.

И заплакала.

38

В прошлом

Прошла еще одна ночь. Сегодня утро субботы, и Элли только что вспомнила, что завтра у нее должны начаться месячные.

– Доброе утро, дорогая девочка! – Ноэль быстро заперла за собой дверь. Уперев руки в бока, она оценивающе смотрела на Элли. Улыбка Ноэль была ужасной, пугающей. Но Элли успела заметить, что Ноэль немного напряжена.

Элли вскочила на ноги, и Ноэль попятилась, скрещивая руки на груди.

– Ну-ка, ну-ка, вспомни, о чем мы говорили вчера. Я не хочу проблем.

– Я и не собиралась ничего делать, – спокойно произнесла Элли. – Мне просто надо вам кое-что сказать. Кое-что важное. Мне понадобятся прокладки. Или что-то в этом роде. Завтра у меня должны начаться месячные.

– Завтра? – Ноэль прищурилась.

– Да. И у меня чрезмерно обильные менструации. Очень много крови. Прокладок понадобится уйма.

Ноэль почмокала и вздохнула, будто Элли каким-то образом специально устроила себе обильные месячные, пока сидит взаперти в этом подвале.

– Какие предпочитаешь? Может, у тебя есть любимый бренд?

– Нет. Сгодятся любые, лишь бы хорошо впитывали.

– Прекрасно. Я принесу их тебе. Полагаю, тебе будет нужно еще и новое белье? Дезодорант? И все такое?

– Было бы хорошо.

Элли села на кровать, подсунув под себя руки, и посмотрела на Ноэль.

– Почему я здесь?

Ноэль улыбнулась.

– Ну, так уж вышло. У меня есть план. Фантастический план. Я просто жду, чтобы все встало на свои места. – Она на пальцах показала, как все встает на свои места, и рассмеялась. – Наберись терпения. Скоро все узнаешь. – Ее глаза сверкнули.

Элли захотелось укусить Ноэль.

– Это есть в новостях? – спросила она.

– О, смею предположить, да, хотя точно сказать не могу. Я их не смотрела. – Ноэль пренебрежительно пожала плечами, словно то, что мир интересуется пропавшей девочкой-подростком, было большой глупостью.

– Как бы то ни было, надо пойти в магазин, чтобы запастись для тебя всякой всячиной. О, да ты вконец разоришь меня, юная леди. Как пить дать, разоришь!

Она повернулась, собираясь уйти. Но прежде чем повернуть ручку, оглянулась, посмотрела на Элли и выпалила:

– У меня есть приятный сюрприз для тебя. Он будет позже. Потрясающий сюрприз. Просто подожди. Вот увидишь, ты полюбишь меня.

Беззаботно помахав рукой, Ноэль ушла.

Элли уставилась на дверь. Выслушала, как щелкают три замка. Прислушалась к слоновьим шагам Ноэль, поднимающейся по лестнице: топ-топ-топ.

Подтащила к окну стул и влезла на него, балансируя на цыпочках.

Дождавшись, когда захлопнется парадная дверь, начала стучать по стеклу. Она стучала так сильно, что стало больно рукам. Стучала и кричала, стучала и кричала.

– Помогите, помогите, помогите!

Потом начала стучать в стены. В те стены, которые могли отделять ее от соседей – вдруг они прямо сейчас находятся в своих подвалах – спустились взять батарейку или бутылку вина.

Больше часа стучала Элли в стены и окно. К тому времени, когда она услышала, что Ноэль вернулась из магазина, руки стали черными и фиолетовыми.

– Ты готова?

Услышав за дверью голос похитительницы, Элли села и выпрямилась.

– Да.

– Ты сидишь на кровати? Как хорошая девочка?

– Да.

– Тогда ладно! Я вхожу, и силы небесные! Может ли у меня быть лучший сюрприз для тебя! Ты полюбишь меня!

Элли сидела, подсунув под себя руки и, затаив дыхание, смотрела на дверь.

– Та-да!

Элли потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, на что она смотрит – на маленькую пластмассовую коробку с металлическими решетками, розовую снизу и белую сверху. С ручкой. В другой руке Ноэль картонная коробка. Такие дают в магазинах здоровой пищи, если купить там салат навынос.

Пластмассовую коробку Ноэль положила на стол. С картонной коробкой в руках села на кровать рядом с Элли. Открыла крышку. Вырвался запах теплого навоза и влажной соломы. Своими длинными пальцами Ноэль раздвинула солому и сказала:

– Взгляни на этих малюток. Только посмотри на них, какие чудненькие!

На Элли глядели две пары глаз – черных бусинок. Два маленьких зверька с мехом медового цвета и нервно дергающимися усиками.

– Хомячки! – торжествующе провозгласила Ноэль. – Видишь! Ты говорила, что всегда хотела хомячков! Помнишь? Вот я и раздобыла их для тебя. Разве они не самые прелестные малютки, которых ты когда-нибудь видела? Только взгляни на их милые маленькие носики. Ну же!

Элли кивнула. Она понятия не имела, как реагировать. Ни малейшего. Она никогда не говорила, что хочет хомячков. На самом деле она сказала, что никогда их не хотела. И теперь не понимала, почему Ноэль купила их.

– Смотри. – Ноэль взяла коробку, поднесла ее к стоящей на столе клетке и осторожно открыла дверцу. – Давай перенесем их сюда. Им, должно быть, надоело ютиться в такой тесноте. И боже мой, они оказались не такой уж и дешевой затеей, эти зверюшки. Самих животных раздают почти бесплатно. Но полный комплект ого-го какой дорогой, честное слово. Подумать только!

Она вынула из коробки одного хомячка и осторожно впустила его в клетку. Потом проделала то же самое с другим.

– Теперь, Элли, ты должна назвать их. Давай же. Взгляни на них и подбери им подходящие имена. Хотя, если честно, я не вполне уверена, сможешь ли ты отличить одного от другого. Они совершенно одинаковы. Иди сюда. Ну, подойди же.

Элли пожала плечами.

– О, постарайся, Элли, – упрекнула Ноэль. – Неужели ты не рада? Я думала, ты запрыгаешь от удовольствия, как только увидишь их.

– Как вы могли ожидать, что я буду радоваться, если сами делаете со мной такое?

Ноэль холодно взглянула на нее, будто оценивая.

– О, да ладно тебе. Все не настолько плохо. Знаешь, Элли, могло быть гораздо хуже. Ведь я могла оказаться мужчиной. Здоровенным потным мужиком, входящим сюда, чтобы делать с тобой бог знает что в любое время дня и ночи. Или могла бы держать тебя связанной круглые сутки. Или посадить в мой подкроватный ящик. Боже, однажды я прочитала книгу об этом. Про супружескую пару. Они похитили девочку, стоявшую на обочине, и двадцать лет держали ее у себя под кроватью, Боже милосердный! Только вообрази такую жуть. – Ноэль медленно сцепила руки на своем горле. – Нет, тебе здесь хорошо, мисси[46]. И теперь, – она повернулась к клетке с хомячками, – будет еще лучше. Давай поторапливайся, нужно придумать имена этим маленьким зверям. Ну же!

Ее голос потерял мелодичность и стал тверд и бесстрастен.

Элли заглянула в клетку и уставилась на два крохотных, покрытых мехом существа. Ей было все равно, как назвать их. Первый и Второй, например. Да какая разница. Ей плевать. Пусть зовутся хоть А и Б.

– Ну давай же, скорей! Два хороших имени для этих пушистых девочек, или я немедленно заберу их, брошу в унитаз и смою.

Элли почувствовала, как ее дыхание ускорилось, а потом сбилось с ритма. К горлу подступила волна дурноты. Она позволила своим мыслям яростно петлять взад и вперед, нестись сломя голову в ее прошлое, слепо задерживаться на том, что отыскалось в голове. Кукла. Розовые волосы, хлопковое платье в клетку и огромные розовые тканевые ботинки.

– Труди, – выпалила Элли.

– Ха! – Ноэль откинула голову назад. – Мне нравится.

А еще была девочка в детском саду, очень-очень симпатичная. Обычно все девочки окружали ее и пытались коснуться светло-пепельных волос, хотели стать ее подругами. Элли не вспоминала о ней много лет.

– Эми.

Элли затаила дыхание. Ноэль просияла.

– О, о, превосходно. Труди и Эми. Просто прекрасно. Умница! Значит, я буду приносить тебе все, что понадобится для них. Солому, игрушки, еду и что там нужно еще. Твоя же работа в том, чтобы холить их и лелеять. Тебе надо будет содержать их в чистоте. Любить и кормить. – Она засмеялась. – Видишь, это немного похоже на то, что я делаю для тебя. Я содержу тебя в чистоте и кормлю. Ты же, в свою очередь, будешь их содержать в чистоте, ну и, разумеется, кормить тоже. У нас получится прекрасный круг забот.

Она положила руку на макушку Элли и погладила волосы.

– Боже мой, – Ноэль быстро убрала руку. – У тебя грязь на темечке. Думаю, нужен шампунь. – Она вздохнула. – Кажется, у меня где-то есть насадка, такая, знаешь, надевается на краны. Она с маленькой душевой головкой. Посмотрим, смогу ли я отыскать ее.

– Вы знаете, Ноэль, я же пропущу выпускные экзамены.

Ноэль сочувственно почмокала.

– Знаю, милая девочка. Конечно, знаю. Ужасно неподходящее время для тебя, и я весьма сожалею об этом. Но ты ведь и знаешь, что сможешь сдать их в будущем году.

В будущем году. Элли ухватилась за эту мысль и будто наяву увидела, как в будущем году сидит, скрестив ноги, на своей кровати. Вокруг тетради и блокноты. Сквозь стены и перекрытия слышно, как ее семья занимается разными делами. Солнце рассыпает блестки по любимой подушке.

Элли будет старше на целый год. Но, главное, снова будет дома.

– Знаешь, – как бы между прочим говорит Ноэль, – я сегодня видела небольшие статьи в нескольких газетах. О тебе. И знаешь, о чем в них говорится? – Ноэль грустными глазами посмотрела на Элли. – В них говорится, что ты сбежала из дому. Что ты не смогла бы смириться с возможным провалом на экзаменах, потому что всегда получала хорошие оценки. Что ты очень старательна, добиваешься успехов упорным трудом. И еще, что ты убежала из дому, потому что у тебя был стресс, или нервный срыв, или еще что-то в этом роде.

Элли почувствовала, как по ее телу пронеслась огромная волна гнева, и у нее засосало под ложечкой, когда она подумала о последствиях. Значит, никто не видел, как она шла по Страуд Грин Роуд рядом с Ноэль Доннелли. Никто не рассматривает версии, связанные с Ноэль Доннелли. Все носятся с бредовыми теориями, потому что у них нет больше никаких других вариантов.

– Но… – она начала. – Но это же неправда! Я думала, что вполне справлюсь с экзаменами и даже получу от этого удовольствие. Вовсе я не нервничала. У меня не было ни стресса, ни малейшего, даже крошечного, волнения!

– Я-то знаю, голубушка моя. Я-то знаю, какая ты замечательная ученица. Но ясно, что другие люди не знают тебя так хорошо, как я.

– Кто мог сказать такое? Что я нервничала, что у меня был стресс?

– Ну, твоя мать, я думаю. Точно, твоя мать. Кто же еще?

Элли пришла в ярость от такой несправедливости. Горе нарастало в ее груди. Как мама могла помыслить, что ее дочка сбежала? Ее собственная мать? Та, которая знала Элли лучше всех, любила сильнее, чем кто-либо другой? Как мама могла так запросто отказаться от нее?

– Не уделяй этому слишком много внимания, дорогая девочка. Лучше сосредоточься на этих двух. – Ноэль жестом указала на клетку с хомячками. – На миленьких Труди и Эми. Уверена, они отвлекут тебя от того, что происходит там. – Ноэль показала на окно. – Даю гарантию.

Затем Ноэль отправилась на поиски насадки для душа. Когда затихли звуки слоновьих шагов, в комнате повисла тишина.

Мгновение спустя тишина была нарушена повторяющимся металлическим скрипом. В клетке с хомяками завертелось беговое колесо.

Элли бросилась на кровать и зажала уши руками.

39

Ты ведь понимаешь, Флойд, мне пришлось тщательно планировать это. Некоторые моменты следовало продумать заранее. Для начала я очистила комнату. Мне надо было удостовериться, что Элли там будет безопасно – никаких острых предметов и тому подобного. Я купила для нее хороший апельсиновый сок и натуральный сироп из бузины, потому что знала, что у нее за семья. Что еда у них всегда была органической. Поэтому я знала, что Элли будет рассчитывать на нечто хорошее. Иначе только пригубит, а пить не станет. В точности как твоя Сара-Джейд. Это поколение привередливых детей. Итак, я купила сок и сироп. Потом, разумеется, снотворное. Но это было пустячным делом. Что-то от бессонницы мне прописывали и раньше. В этот же раз врачу хватило того, что я ужасно выглядела и наговорила всякой чепухи про бессонницу. Большое вам спасибо, доктор Хан.

Сам видишь, Флойд, пришлось предусмотреть многое. Но если честно, когда теперь я оглядываюсь назад, то не могу поверить, что сделала это. Не могу поверить, на что оказалась способна. Особенно на насилие. О, боже, я – и насилие! Я душила ту бедную девочку. Стояла, держа руки на ее горле, и сжимала, сжимала. Кроме шуток, она в самом деле могла умереть!

Но в целом, думаю, с течением времени мы начали хорошо ладить, я и Элли. Она осознала, что мы были одной командой, я не хотела причинять ей боль, и со мной она была в безопасности.

А подарить ей тех зверей, думаю, было гениальным ходом. О, боже, как она любила тех животных! Они дали ей цель. То, на чем она должна была сосредоточиться. Она прекрасно обращалась с ними. Относилась к ним по-матерински. Заботилась о них. Но я заранее знала, что так все и будет. Я любила наблюдать за нею. Это согревало мне сердце. Как же звали тех, первых? Не помню, хоть убей. А потом оказалось, что они вовсе не были парой девочек. Как пить дать, не были. Они так расплодились, что не было никакой возможности отследить их всех. Впрочем, она-то помнила, как их зовут. Даже когда все клетки были переполнены. Она знала по имени каждого. Она была так прекрасна. Конечно, именно поэтому я и была одержима ею. Что ж удивляться, что я сотворила такое с нею?

И да, тогда я ясно понимала, что делала. Конечно, мне никак нельзя было упустить из виду всю картину целиком. Но я-то великолепно видела лес за деревьями. У меня был воистину дерзкий план.

И, силы небесные, неужели я не начала бы воплощать его и не добилась бы успеха!

40

В прошлом

Дни потеряли свое строение, свои начало и конец, свою середину. Сначала Элли ощущала течение времени, отчетливо чувствуя часы и дни, их последовательность. Пятница была пятницей. Суббота – субботой. Понедельник ощущался как день, когда она должна быть в школе на выпускных экзаменах по истории и испанскому. Вторник был днем, когда ей надо было выполнить свое первое задание по математике. Следующие выходные пришли и ушли, и у Элли все еще была власть над ними. Пришел следующий понедельник. Она здесь уже одиннадцать дней. Потом двенадцать. Тринадцать. Этот день был ее шестнадцатым днем рождения. Но этого Элли не сказала Ноэль.

Впрочем, спустя четырнадцать дней она потеряла счет и спросила Ноэль:

– Какой сегодня день?

– Пятница.

– А число?

– Десятое. Кажется. Хотя, может, и девятое. А, может, сегодня четверг. Ну и голова у меня. Все в ней перепуталось.

Постепенно становилось хуже, и в конце концов Элли безвозвратно потерялась во времени.

Ноэль по-прежнему приносила и приносила подарки. Фруктовые пастилки. Посахаренный сверху пончик. Пакет крошечных ластиков в форме животных. Губная помада с блеском.

А еще приносила все необходимое для хомячков. Мешки соломы и маленькие игрушки. Корм и галеты.

– Детишки, – так она называла их. – Как детишки сегодня? – Потом вынимала одного из его клетки и держала в руке, охватив пальцами. Кончиком пальца гладила крошечную головку и издавала звуки поцелуя, говоря при этом:

– Ну, ты самая симпатичная малютка, которую я когда-либо видела. Серьезно. – И она пела ему песенку.

Однако Ноэль Доннелли не говорила Элли, почему та оказалась здесь или когда уйдет отсюда. Зато мучила, дразнила, вообще бесила и сводила с ума, рассказывая о своем потрясающем плане. И как все будет просто тип-топ, сама увидишь, просто подожди.

У Элли все еще ныло под ложечкой, когда она представляла маму и свой дом.

Она постоянно рисовала в своем воображении, как мама остается дома одна, прикасается к вещам Элли, ложится, прижимаясь лицом к подушке Элли. Как с почерневшим лицом катит пустую тележку по супермаркету, мучаясь вопросом: ну почему ее идеальная девочка – а Лорел всегда предельно ясно давала понять Элли, что считала ее такой, – покинула их и все не возвращается.

Элли представила Ханну, приводящую в бешенство старшую сестру. От нее Элли никогда не слышала слов одобрения. Она выхватывала у Элли малейшие кусочки славы, не забывая сопроводить это действие колкими комментариями, причем не специально. Что чувствует Ханна теперь, когда ее сестры нет и не с кем играть в глупую детскую борьбу за власть? Ханна, наверное, страдает. Винит себя. Элли хотела дотянуться сквозь стены этого треклятого дома в свой дом, крепко обнять сестру и сказать: Я знаю, что ты любишь меня. Точно знаю. Пожалуйста, не вини себя.

А отец? Элли было тяжело думать о своем отце. Каждый раз, когда он приходил ей на ум, она видела его в махровом халате, только что из постели, с взъерошенными волосами. Видела мягкость утренней щетины, босые ноги, руку, протянутую к кофейнику на кухонной полке. Отец в своем халате теперь существовал для нее именно таким – будто навечно замер в кусочке янтаря.

И еще Джейк. Элли считала его человеком вольным, беззаботным. Она вспоминала маленького Джейка. Как в саду он играл в футбол. Как, сутулясь, тащился в школу в своем огромном, на несколько размеров больше, блейзере, с увесистым рюкзаком, переброшенным через плечо. Как ускорял шаг, стоило его друзьям показаться на горизонте.

Элли удивлялась, как мало она думала о Тео в первые несколько дней плена. Прежде чем Ноэль заперла ее, Элли думала о Тео фактически каждый миг каждого дня. Но теперь на первый план вышла ее семья. Конечно, Элли скучала по Тео, но ей была нужна ее семья. Элли так сильно, до слез, жаждала увидеть их всех. Ей было их так жалко. Свернувшись в клубочек, крепко прижимая к животу руки, она часто плакала, вспоминая их.

Сутки для Элли длились долго, будто в них было не двадцать четыре часа, а гораздо больше. Каждый час тянулся, как двадцать четыре часа. Одна минута длилась еще дольше – как тридцать минут. В это время года смеркалось поздно, солнце поднималось рано, и темное время Элли проводила в яростном водовороте снов и кошмаров на перекрученных простынях и мокрых от пота подушках.

– Я хочу домой, – однажды утром заявила Элли, когда Ноэль принесла завтрак.

– Знаю, что хочешь. – Ноэль крепко сжала плечо Элли. – И поверь, сожалею об этом. Мне и вправду жаль, что так вышло. Но я пытаюсь сделать твое пребывание здесь столь приятным, насколько возможно. Разве ты не видишь, какие я прилагаю усилия? Какие деньги трачу? Ты ведь понимаешь, я из кожи вон лезу, чтобы обеспечить тебя. И никто мне не помогает.

– Но если бы вы позволили мне вернуться домой, вам не пришлось бы платить за меня. Можете не сомневаться, я никогда никому не скажу, что это вы похитили меня. Я была бы так счастлива оказаться дома. Это все, что мне нужно, все, чего я хочу. Я не скажу полиции, я не буду…

Бум!

Тыльной стороной руки Ноэль сильно врезала Элли по щеке.

– Хватит, – резко оборвала девочку. – Достаточно. Ты не пойдешь домой, пока я не скажу. И прекрати разговоры о своем доме и о том, что ты хочешь уйти. Тебе понятно?

Элли прижала тыльную сторону ладони к щеке. Она дотрагивалась холодным местом руки, остужая красное горячее пятно, оставшееся от костяшек пальцев Ноэль. Затем кивнула.

– Вот и умница.

Тем вечером Ноэль не было дома, и Элли проснулась в темноте, придя в замешательство от звука тяжелых шагов, стучащих по подвальной лестнице.

– Ой, я тебя разбудила?

Ноэль уже открыла дверь и нерешительно переминалась с ноги на ногу, стоя в дверном проеме. Потом вошла, защелкнула все три замка и зажгла свет.

Элли села на кровати и приложила руку к своему колотящемуся сердцу. Ноэль выглядела странно. На лице слишком много косметики, кое-где смазанной. На одном глазу больше теней, чем на другом. Скула перемазана чем-то черным. Одета очень нарядно: в блестящую черную блузку и черные брюки в обтяжку. На ногах туфли на высоких каблуках. В мочке одного уха сережка – золотой обруч.

– Прости, – она подошла к Элли. – Я не осознала, что уже так поздно. Мне пришлось немного выпить, и, ну ты же знаешь, как летит время, когда опрокинешь несколько кружек.

Элли покачала головой.

– Нет, – Ноэль взгромоздилась на край кровати. – Конечно, не знаешь. Откуда тебе знать. Ты всего лишь девочка.

Она улыбнулась, и Элли увидела черное пятно на зубах.

– И ты даже не спросишь, где я была?

Элли пожала плечами.

– Я была дома у моего бойфренда. Я говорила тебе, что у меня есть бойфренд?

– Нет.

– Держу пари, ты не можешь в это поверить. Скучная старая Ноэль. Репетитор. И у нее есть бойфренд? Конечно, он и в подметки не годится твоему пацану. Скорее всего, нет. Но для меня он бог. Самый умный человек, какого я когда-либо встречала. И, конечно, я не имею ни малейшего понятия, что он нашел во мне.

– Вы сейчас такая красивая, – угодливо произнесла Элли, вспоминая, как Ноэль отвесила ей оплеуху.

Ноэль поглядела на нее.

– О, ты прелесть. Не так уж я и красива. Но все равно спасибо.

Элли сжала губы и натянуто улыбнулась.

– Ну, а твой вечер как прошел? – продолжала Ноэль.

Элли пожала плечами.

– Да ничего.

Ноэль оглядела комнату и вздохнула.

– Я вот подумала, а не поставить ли тебе телевизор и плеер. В наши дни такие вещи можно раздобыть почти даром. Правда, тогда некоторое время будет меньше вкусных вещей и всего остального, что я приношу тебе. Но лучше смотреть в экран, чем целый день пялиться на четыре стены. Что скажешь?

Элли моргнула. Плеер. Фильмы. Художественные и документальные.

– Да. Хорошо бы. Спасибо.

– А еще книги. Ты хочешь читать книги?

– Да. Конечно. Я люблю читать. Мне бы хоть несколько книг.

Ноэль нежно улыбнулась.

– Значит, книги, – подытожила она. – Я принесу несколько штук из магазина Красного Креста. И плеер тоже. Мы все здесь устроим так, что тебе будет хорошо. Совсем как дома.

Она поднялась с кровати и, посмотрев на Элли, сказала:

– Ну вот. Теперь все сходится. Я уже чувствую. Дела продвигаются. То ли еще будет!

Элли смотрела, как неуклюже Ноэль возится с ключами, и ощутила момент ее слабости. Почему бы не напасть на Ноэль? Наброситься со спины. Швырнуть ее пьяным размалеванным лицом об стену. И еще раз, и другой, и третий. Выхватить ключи, быстро отпереть замки, открыть дверь и бежать, бежать, бежать. Но эта мысль пришла, когда уже было поздно. Ноэль Доннелли выходила из комнаты. Дверь захлопнулась, замки щелкнули.

– Мамочка, – прошептала в ладони Элли. – Мамочка.

Элли так никогда и не узнала, что же произошло следующей ночью. Могла только строить догадки, объясняя последующие события. Но реальные факты и все подробности знал лишь один человек, но этот человек никогда ничего ей не расскажет.

В шесть часов вечера Ноэль принесла ужин. Куриные наггетсы и жареный картофель с брошенной наспех ложкой гороха. Сахарная кукуруза, приютившаяся на краю. На подносе лежала большая булочка с кремом, маленькая миска с драже из мармелада и стакан кока-колы с ломтиком лимона. Ноэль готовила для Элли так, будто той было пять лет. Элли же иногда страшно хотелось суши или креветок с чесноком и рисом из шикарного китайского ресторана, находившегося недалеко от родного дома.

В тот вечер Ноэль принесла новую книгу и какой-то обалденный шампунь. Казалось, была в превосходном настроении, вся светилась. Даже немного посидела с Элли.

– Как тебе ужин?

– Хороший, спасибо.

– Тебе повезло. В твоем возрасте можешь есть без конца, но не поправишься ни на грамм.

– Но вы очень стройная.

– Ну да, только потому, что почти не ем. Когда мне стукнуло сорок, о, – Ноэль округлила рот, – для меня это было настоящим потрясением. Больше никаких булочек с кремом. И чем старше становишься, тем меньше приходится есть. С такими темпами к тому времени, когда мне исполнится пятьдесят, я буду жить на воде и воздухе.

– А сколько вам лет?

– Слишком много, – с сожалением сказала Ноэль. – Я уже совсем старая. Мне сорок пять. Как нелепо это звучит. Что и говорить.

– Не такая уж вы и старая.

– Как я люблю тебя за то, что ты такая милая, говоришь мне такие приятные вещи. Но все равно я старая. Особенно когда дело доходит до определенных вещей.

Элли кивнула. Конечно, она не поняла, что это за определенные вещи, но, уж конечно, не собиралась спрашивать.

– Так что это радость, когда у тебя есть кто-то юный. Радость готовить для него. Я могу покупать всякие вкусные вещи в магазинах вместо того, чтобы лишь смотреть на них.

Ноэль улыбнулась. Ее губы показались Элли слишком большими, а зубы – до жути маленькими, и от их вида у девочки заледенела душа.

Вот, собственно, и все.

Очертания Ноэль Доннелли начали расплываться и дрожать, стены почернели и слились со всем, что было в комнате. Остались только крошечные зубки Ноэль, одиноко висящие в океане тьмы, как НЛО в ночном небе. И сразу наступило утро.

Казалось, все было обычным, точно таким, как прежде. Но Элли была уверена – нет, ничего уже не будет таким, как прежде.

Ночью что-то произошло.

41

В прошлом

Лето уже медленно умирало, но ничего не изменилось. Разве что ночи стали длиннее, и температура понизилась на пять градусов. Ноэль купила Элли худи из флиса с начесом и несколько теплых пижам. Листва возле подвального окна еще оставалась зеленой. Элли думала, что сейчас сентябрь. Возможно, начало октября. Ноэль не сказала ей.

– О, милая девочка, тебе нет нужды знать. Совершенно ни к чему.

И вот однажды утром, лежа на кровати, Элли почувствовала в средней части тела что-то очень странное. Какая-то тряска. Или шлепки? Или толчки? Будто сказочный человечек, живущий под матрасом, только что случайно толкнул Элли локтем в спину. В этот жуткий момент Элли подумала, что лежит на хомячке, и быстро вскочила на ноги. Но нет, там никого не было.

Она осторожно села на самый край кровати – вдруг вернется новое ощущение? Но ничего не произошло. Она откинулась на спину. Когда легла, это повторилось. На сей раз она смогла определить место. Это исходило из нее самой. Внутри что-то булькало. Пузыри надувались и лопались в ее животе. Она терла и терла живот, пытаясь ослабить действие пузырей, избавиться от них. В конце концов пузыри исчезли, и ее тело прекратило вытворять удивительные вещи.

Уже к вечеру она совсем забыла о загадочном ощущении того, что внутри нее есть нечто, и она больше не одна.

42

Флойд, ты можешь точно вспомнить дату зачатия. Это было ночью того дня, когда я приехала к тебе вся такая разодетая, со множеством хорошо подобранных аксессуаров. На мне была атласная блузка, на ногах туфли на высоких каблуках. Это было в ту самую ночь, когда мы выпили две бутылки красного вина и трижды занимались сексом.

Я думала, это будет долгим делом. Во время месячных я выдавала Элли прокладки и тампоны, чтобы каждый день точно знать, насколько обильным было кровотечение. Несколько месяцев подряд я вела график ее овуляций. У меня в морозильнике было много пластиковых стаканчиков, ну, ты понимаешь. Однако мне они не понадобились. В первый же раз я попала в точку.

Я была наготове с тампонами и прокладками, ожидая, что Элли попросит их у меня. Но прошло две недели, три, четыре. Потом по утрам ее начало тошнить, и я уже знала почему.

Только когда эмбриону Элли исполнилось четыре или пять месяцев, я сказала тебе о ребенке. Я тянула максимально долго, чтобы период моего обмана был как можно короче. Ты должен был думать, что я ношу твоего ребенка, а мне нужно было выглядеть беременной. А фальсификация беременности означала конец нашей сексуальной жизни. Поэтому я сказала тебе, что, по словам доктора, плацента расположена низко и потому у нас не должно быть НИКАКОГО СЕКСА.

Никакого секса и не было. Но как ты, вероятно, помнишь, мы вытворяли много чего другого, и все лишь потому, что мне во что бы то ни стало надо было удержать тебя. Более чем когда-либо.

Я сказала, что на УЗИ пойду одна. Конечно, я переигрывала, ты помнишь, Флойд? О, я больше не вынесу, если ребенок опять погибнет. Я не смогу перенести, если снова подведу тебя. Ты был очень мил со мной, но я видела, что ты не принимал этого близко к сердцу. Я поняла, что без секса, без нашей близости в кровати, без твоих рук, обнимающих меня, когда мы спали, без вина и поздних вставаний в субботу утром, – без всего этого я не была для тебя подходящим вариантом. Ребенок не имел для тебя никакого значения. Я понимала это. Чувствовала – ты надеялся, что я возьму ребенка – мой утешительный приз! – и вместе с ним исчезну. Исчезну, как удирает, поджав хвост, презираемая сородичами львица после того, как тайком ухватила кусок антилопы, убитой другими львами.

Мы с тобой, Флойд, никогда не были близки. Во всяком случае, не так близки, как многие другие пары. То малое, что держало нас вместе все эти годы, начало осыпаться, как выветрившийся строительный раствор между кирпичами. Я уже чувствовала, что наши отношения становились зыбкими, и у меня не было ни одной подсказки, ни даже крошечного намека, как укрепить их.

Я надеялась только на то, что, когда появится ребенок, ты, Флойд, полюбишь его и не сможешь жить без него. Тогда мы будем связаны неразрывно. На вечные времена.

43

В прошлом

Ее живот был тугой, как резиновый шар. Ярко очерченные вены, просвечивающие синеватым цветом, делящая живот пополам коричневая вертикальная полоска. Элли иногда казалось, что она видит четкое и даже рельефное очертание маленькой ноги, надавливающей на тонкую, как бумага, кожу. Иногда это были локти и колени. А однажды увидела контур уха, будто нарисованный очень светлым карандашом. Человечек внутри нее перекатывался, танцевал и пинался. Человечек сильно давил на легкие и пищевод. Потом переворачивался и так же сильно давил на мочевой пузырь и кишки.

Ноэль купила книги по беременности и кучу лекарств – от расстройства пищеварения, от запора, от болей в спине и пояснице. Купила Элли специальную подушку в форме банана, чтобы разделять ноги, чтобы колени не были прижаты друг к другу. Элли подушка понравилась: она была похожа на человека. Иногда Элли сама обнимала ее, прижимаясь к ней щекой. Ноэль купила книгу с детскими именами, садилась рядом с Элли и читала ее вслух. Купила стетоскоп, каким пользуются врачи, и вместе они слушали, как бьется сердце ребенка. Ноэль водила руками по животу Элли и рассказывала:

– О, этот ребенок всегда в движении. Он прекрасно крутится. Не успеем оглянуться, как он устроится на работу, обручится, женится.

Через несколько недель после того, как Элли впервые почувствовала шевеление внутри себя, она начала подозревать, что была не толстой, но беременной. Она не могла точно установить дату. Но день ото дня это становилось все более и более очевидным. Однажды днем она взглянула на Ноэль, пытаясь придумать, как спросить ее, хотя в то же время Элли не желала знать ответ. В конечном счете сказала:

– Что-то движется в моем животе. Мне страшно.

Ноэль поставила чашку с чаем и улыбнулась.

– Тебе нечего бояться, моя сладкая. Нет-нет. Ни в коем случае. У тебя там маленький ребенок, только и всего.

Элли уставилась на свой живот и рассеянно погладила его.

– Я так и подумала. Но как такое могло случиться?

– Свершилось чудо, вот что случилось, Элли. Теперь ты понимаешь, почему я выбрала тебя. Потому что у меня не могло быть моего собственного ребенка, и я молила Бога, чтобы он помог мне. И Бог сказал, что это будешь ты! Что ты особенная! И ты должна родить мне ребенка! – Ноэль выглядела восторженной, даже ликующей. Она сложила руки под своим сердцем. – А теперь посмотри на себя. Непорочное зачатие. Ребенок послан Отцом Небесным. Чудо!

– Но вы не верите в Бога.

Ноэль двигалась быстро, а Элли стала слишком крупной, чтобы успеть уклониться с ее пути.

Бац!

Звонкий удар.

Ноэль отвесила Элли подзатыльник.

Потом вышла из комнаты, закрыла дверь и со злостью повернула ключи в замках.

В течение следующих недель Ноэль не допускала никаких вопросов о происхождении ребенка в чреве Элли. Только и делала, что улыбалась, говорила о нашем чуде и околачивалась в комнате Элли, крепко сжимая в руках крошечные пижамки из Asda и маленькие вязаные пинетки из магазина Красного Креста. Еще плетеную корзину для сна с крошечным белым матрасом и полосатым тентом и маленькую книгу со страницами из моющейся ткани. Эта книга скрипела, звенела и пищала, стоило прикоснуться к страницам. Ноэль приносила прекрасный крем для отекших ног Элли и пела колыбельные ее животу.

Однажды, в самом начале весны, Элли проснулась в странном настроении. Она ужасно плохо спала – не могла найти положения, в котором ребенок не давил бы на внутренности. Когда все же удавалось заснуть, сны были слишком яркими и кошмарными. Во сне Элли родила щенка – совсем лысого и крошечного. Щенок быстро рос и превратился во взрослую собаку. Гончую, до жути страшную, будто появившуюся из ада. Она ужасно скалила зубы, и ее огромные глаза были налиты кровью. Собака ненавидела Элли и пряталась за дверью в ее комнату. Когда Ноэль открывала дверь, собака, рыча и пуская слюни, вбегала в комнату и набрасывалась на Элли. Из этого сна Элли три раза прорывалась в явь, вся в поту, глубоко дыша. Но каждый раз вновь погружалась в тот же самый кошмар, и собака все так же сторожила за дверью.

Утром Элли очень хотелось увидеть Ноэль. Ночь показалась долгой, едва ли не бесконечной. Элли желала, чтобы человеческое существо разрушило странное заклятье, под действием которого она оказалась.

Но Ноэль не вошла ни во время завтрака, ни во время ланча. С каждой минутой Элли все больше тревожилась, страх усиливался. Наступил вечер. Наконец-то услышав, как Ноэль поворачивает ключ в замке, Элли была готова броситься к ней, даже обнять ее.

Но как только дверь открылась и Элли увидела выражение Ноэль, то отпрянула и спряталась в свою мягкую постель, как в кокон.

– Вот, – сказала Ноэль, с грохотом ставя на ночной столик миску с хлопьями. Потом бросила рядом пакетик Wotsits[47] и полпакета печенья. – У меня не было времени готовить.

Элли сидела, скрестив щиколотки и обернув руки вокруг живота. С удивлением и страхом она смотрела на Ноэль.

– О, да брось смотреть на меня своими громадными карими глазами. Я не в настроении. Просто съешь это.

– Но все это не очень питательно, – отважилась Элли. Ноэль прилагала большие усилия, чтобы кормить Элли овощами и фруктами с того самого дня, как она забеременела.

– Какого черта! – пробормотала Ноэль. – Один дерьмовый ужин не убьет ни тебя, ни ребенка.

Она тяжело плюхнулась на стул. Ее глаза яростно сверкали.

Элли немного помолчала.

– Где вы были? – прервала она тишину, разрывая пакет Wotsits.

– Не твоего ума дело.

– Я волновалась, – рискнула произнести Элли. – Вас так долго не было, что я подумала, вдруг с вами что-то случилось? Несчастный случай или болезнь. Что бы тогда было бы со мной?

– Ничего со мной не случится. Не будь дурой!

– Но может. Вы могли бы упасть, заработать сотрясение мозга и позабыть свой адрес. А я бы ждала вас с ребенком в моем животике, здесь, взаперти. Ведь никто не знает, что мы здесь. Мы оба могли умереть.

– Послушай, дорогуша, – сказала Ноэль, раздражаясь. – Не будет у меня никакого сотрясения. А ежели что другое вдруг произойдет со мной, то я скажу кому-нибудь, что ты здесь. Договорились?

Элли видела, что Ноэль теряет терпение. Надо прямо сейчас отказаться от разговора с ней и поесть в тишине. Однако Элли не могла оставить без внимания обещание Ноэль сказать кому-нибудь, что Элли здесь. Это было новым и сверхъестественным, из ряда вон выходящим и волнующим.

– В самом деле скажете? – переспросила Элли, затаив дыхание.

– Конечно, скажу. Неужели ты думаешь, что я бы просто оставила тебя здесь умирать?

– А как насчет… – Элли тщательно подбирала следующие слова. – Разве вы не беспокоились бы, что приедет полиция? Что вас арестуют или что-то в таком роде?

– Ради всего святого! Дитя, перестань нести чушь. У меня сегодня было уже предостаточно дерьма. Мне его хватит на всю мою гребаную жизнь. Еще и от тебя получить? Я только и делаю, что балую тебя да забочусь о тебе, а ты просто знай себе сидишь на своей огромной толстой заднице, выдумываешь всякие глупости и беспокоишься о них. А я остановила свою жизнь ради тебя и этого ребенка. Так что не канючь и дай мне разобраться со всем. Ради Бога!

Элли кивнула и посмотрела на оранжевый обрывок пакета с хрустящим картофелем. Ее глаза наполнились слезами.

– Твои животные, между прочим, воняют, – прорычала Ноэль, кивнув в сторону клеток с хомяками. – Вычисти клетки, или я немедленно спущу хомяков в унитаз!

И она ушла, а Элли осталась одна. За окном резкий ветер бросал одни спутанные ветки на другие такие же. Элли ела Wotsits и молилась, чтобы Ноэль Доннелли попала под автобус в следующий раз, когда пойдет по магазинам. Чтобы Ноэль положили в больницу. И чтобы там она успела сказать кому-нибудь, что у нее в подвале живет девочка и в ее животике растет чудо-ребенок.

Казалось, Ноэль больше не полна энтузиазма. Было похоже, что она перестала волноваться о чудо-ребенке. Чем крупнее становилась Элли, тем безразличнее Ноэль. Не стало ни подарков, ни разговоров о выборе имени. Больше не было ни маленьких пижамок для сна, ни восхищения ими, ни нежных ощупываний живота, чтобы определить, в каком положении ребенок. Ноэль все еще приходила три раза в день, чтобы принести Элли еду – но теперь не было полезной еды для ребенка, как в ранние месяцы, не было ни овощей, сваренных в пакетах, ни красивых сервировок помидоров и огурцов. Вместо этого только поджаренная еда разных оттенков белого, светло-коричневого и иногда оранжевого. Зато Ноэль часто задерживалась у Элли, чтобы поболтать о том о сем.

Иногда беседы были неинтересными, иногда же несли драгоценные крупицы информации – например, о погоде, о смене времен года. Бывало, Ноэль рассказывала, что у нее становилось все больше работы, потому что дети начали готовиться к выпускным экзаменам. В других случаях разговоры были для Ноэль своего рода катарсисом – ей хотелось отвести душу или просто высказаться. Поначалу колебания ее настроения вселяли в Элли ужас. Она никак не могла научиться их предугадывать. Но со временем начала инстинктивно чувствовать состояние Ноэль – по звуку тяжелых шагов на деревянной лестнице, по скрежету ключей в замках, по скорости, с какой открывалась дверь, по тому, как лежали волосы Ноэль и как она делала вдох, чтобы произнести слова приветствия. И когда Ноэль начинала говорить, Элли уже знала, как будет проходить беседа.

Сегодня Элли сразу поняла, что Ноэль настроена на жалость к самой себе.

Шарканье огромных – размер восемь с половиной[48], не меньше – ног вниз по лестнице.

Тяжелый вздох перед тем, как вставить ключ в замок.

Дверь скрипит, медленно открываясь.

И опять вздох, уже после того, как дверь закрыта.

– Держи. – Ноэль вручила Элли ланч: два ломтика белого тоста, прогнутых под весом бобов, наспех вывернутых из металлической банки, мини-колбаски в пленке, блин, свернутый в трубочку, заполненную шоколадной пастой, банка Lucozade[49] и миска драже из мармелада.

Элли выпрямилась и взяла поднос.

– Спасибо.

Она начала есть в тишине, сознавая, что Ноэль собирается размышлять вслух, сидя возле Элли.

Наконец Ноэль глубоко вздохнула и пробормотала:

– Вот я спрашиваю себя, Элли, какого черта мы делаем. А ты об этом не задумываешься?

Элли всмотрелась в Ноэль, затем начала разглядывать бобы на тосте. Хорошо, что теперь хватало ума не давать советы, когда Ноэль была такой. Роль Элли сводилась к тому, чтобы оставаться молчаливым слушателем.

– Одно и то же изо дня в день. Сколько нужно затрачивать усилий, чтобы каждое утро вылезать из своей долбаной кровати. Каждый день делать одни и те же проклятые вещи. Включать чайник… – Ноэль сымитировала включение чайника. – Чистить зубы. – Она жестом показала и это. – Выбирать одежду, расчесывать волосы, готовить еду, мыть посуду, выносить мусор, покупать новую еду, бежать к телефону, стирать одежду, сушить ее, складывать и класть на место, улыбаться всем непотребным ублюдкам на улице, и так каждый день, раз за разом, постоянно, и нет ни единого шанса выйти из игры. Честное слово, начинаешь понимать, почему люди уходят из дому. Мне иногда попадаются бездомные, лежащие на картонных матрасах, грязных старых одеялах, с банкой спиртного. И знаешь, я им завидую. Да. Они ни перед кем ни за что не отвечают.

Ноэль сделала паузу. Элли продолжала молча жевать.

– И знаешь, я, должно быть, была безумна, когда решила, что смогу сделать это. – Ноэль обвела руками комнату. Затем показала на Элли, на ее выпирающий живот, на клетки с хомяками. – Кормить столько ртов, да это же самый настоящий каторжный труд. А сколько надо денег, чтобы платить за большее количество вещей. Сколько сил и времени уходит на то, чтобы потом постирать эти вещи, сложить и куда-то убрать. Сама не знаю, о чем я только думала. Не знаю.

Она глубоко вздохнула и поднялась, собираясь уйти, но повернулась и с любопытством поглядела на Элли.

– Ты в порядке?

Вопрос был запоздалым, к тому же риторическим. На самом деле Ноэль не нужен был ответ. Она не желала слышать, что Элли уже давно почти не спит, потому что ей страшно неудобно лежать. Не хотела знать ни о больном зубе, ни о том, что у Элли закончилось чистое белье и она вручную стирает трусики в раковине.

Ни о том, что ей нужен новый лифчик, поскольку ее груди теперь размером с арбузы.

Ни о том, что она так скучает по своей маме, что горят все внутренности.

Ни о том, что Элли могла чувствовать запах приближающегося лета и что дни становились длиннее.

Ни о том, что заплакала, когда подумала о запахе свежей травы и барбекю в саду за домом, о Джейке на батуте, о коте по имени Мишук. Что заплакала, когда увидела растянувшееся пятно света, упавшего на деревянные половицы.

Ноэль не хотела знать, что Элли уже забыла, кто она, уже не говоря о том, какая она.

Ноэль не хотела знать, что Элли растеклась по своему телу, стала мягкой глиной, кисельной лужей, сгустком плазмы. Что иногда ей казалось, будто она любила Ноэль. Иногда хотелось, чтобы Ноэль обняла ее и медленно качала, как ребенка. А иногда хотелось перерезать Ноэль горло, стоять и смотреть, как медленно вытекает кровь, как Ноэль теряет сознание и умирает.

Элли знала, что такое стокгольмский синдром. Читала о Патти Херст[50]. Знала, что может произойти с людьми, которых долгое время держат в плену, и понимала, что ее ощущения были нормальными. Но еще знала, что не должна давать волю чувству привязанности в те моменты, когда тосковала по вниманию Ноэль или по ее одобрению. Элли не должна была позволить чувствам взять над собой верх. Она должна была держаться за ту часть себя, которая желала Ноэль смерти. Это были сильные, здоровые частички Элли, и когда-нибудь они ее вызволят.

44

Когда ты, Флойд, покончил с нами, Элли была на девятом месяце беременности. Или, другими словами, я была на девятом месяце.

– Я просто чувствую, что ради ребенка мы должны установить разумные границы.

Ты это сказал, гребаный ублюдок. Ты сказал, что наша связь себя исчерпала. Что ты хотел играть роль отца в жизни ребенка, но подумал, что будет лучше, если наши пути разойдутся и мы не будем парой. Что прежде чем появится ребенок, мы должны придумать, как жить обособленно.

Как жить обособленно. Ха! Что бы это значило, Флойд?

Честно говоря, я не думаю, что ты и сам-то знал. Вероятно, тебе осточертело без секса и ты хотел уйти, чтобы трахать кого-то еще. Вот что я думаю.

Мне удалось не умолять тебя. И у меня все еще был козырь. Ребенок. Я была очень спокойна, помнишь, Флойд? Я поднялась в твою комнату, чтобы собрать мои вещи, которые за все эти годы переселились туда. Зубная щетка, дезодорант, расческа, запасные трусы. И все такое. Я побросала вещи в большой бумажный пакет с ручками. Когда я заглянула в него, они показались мне совсем жалкими.

На мне была твоя огромная футболка, едва касавшаяся моего поддельного живота. Сначала я подумала, не украсть ли ее, но потом решила, что будет трогательно, если я оставлю ее на твоей кровати, чтобы ты, когда вечером будешь ложиться спать, натолкнулся на футболку и, может, подумал: О, Ноэль, что же я наделал? Когда я выходила из комнаты, твоя страшенная дочь стояла на лестничной площадке, глядела на меня, и глаза у нее были такими, будто она смотрела фильм ужасов. Да пошла ты…, подумала я, когда неспешно прошествовала мимо нее. Пошла ты… на хрен.

Потому что я знала – у меня в подвале кое-кто есть. И я знала, что кое-кто будет гораздо лучше твоей жуткой дочери. И если так случится на самом деле, то кое-кто, возможно, сведет нас с тобой вместе, а то и породнит.

Я не теряла надежды.

45

Не сказала бы, что рождение прошло точно так, как описано в учебнике. Нет. Хотя о домашних родах я прочитала все, что следовало, и фактически была готова ко всему. Кроме по-настоящему ужасных осложнений – тогда нам пришлось бы поехать в больницу. Но и на такой случай у меня была готова целая история: доведенной до отчаяния племяннице так стыдно, что она не решается признаться своей семье, живущей в Ирландии, – ну, Флойд, думаю, продолжение тебе понятно. К счастью, до такого дело не дошло. Я вытащила из нее ребенка безо всякого медицинского вмешательства. Не скажу, что было приятно. Совсем наоборот. Но ребенок появился на свет живым. И дышал самостоятельно. В конечном счете только это и имело значение.

Родилась прекрасная девочка. С копной каштановых волос и маленьким алым ротиком. Я позволила Элли самой выбрать имя. Это было самое малое, что я могла сделать после того, через что она прошла.

Поппи, сказала она.

Я предпочла бы немного более классическое имя. Хелен, возможно, или Луиза. Но ничего не поделаешь! Не может же абсолютно все быть по-моему.

Я оставила ребенка с Элли на первые несколько дней. Не так уж много я теперь могла сделать для нее. Когда крошке исполнилось две недели, я отвезла ее в детскую клинику – взвесить, обследовать и зарегистрировать, чтобы она стала реальным человеком, а не просто крохотным призраком в моем подвале.

Мне пришлось ответить на много щекотливых вопросов, но я заранее приготовила рассказ о своих злоключениях. Не знала, что беременна; подумала, что у меня менопауза; мой живот был слишком мал; родила дома с помощью партнера; все произошло так быстро, что не успели вызвать машину «Скорой помощи». Трам-бам, вот уже и ребенок. Поэтому нет, мы ни разу не были у врача. Нет, ребенку не сделали оценку по шкале Апгар[51]. Я сказала, что слишком боялась вынести малышку из дома и что, как мне казалось, с малышкой все в порядке. Сидела и слушала, как они выговаривают мне, будто за какое-то правонарушение. Я им не мешала. О, мне действительно очень жаль. Но знаете, еще несколько месяцев назад я была девственницей, – я старалась говорить с самым сильным ирландским акцентом, – и жила отшельницей. Я и вправду очень многого не знала.

Вид у них был ошеломленный. Они вздохнули и, уж конечно, сделали пометку: Возможно, душевнобольная. Необходимо наблюдение. Но выдали мне все бумаги, по которым я могла зарегистрировать ребенка, и записали меня на прием через пять недель на послеродовое обследование, а еще сказали мне, что на этой неделе приедет акушерка для беседы со мной. Конечно же ни на какой прием я не пошла, иначе мое не тронутое беременностью тело произвело бы на них неизгладимое впечатление. А когда приехавшая акушерка гремела козырьком, закрывающим щель для писем во входной двери, я скрывалась в задней комнате, притворяясь, что меня нет дома. Несколько дней спустя она появилась опять. Потом звонила раз примерно сто, но в конце концов сдалась. Я в должное время возила Поппи ко всем врачам и на все анализы. Девочке вовремя делали прививки, взвешивали и измеряли. Я делала абсолютный минимум, только чтобы ввести в заблуждение тех, кто мог принимать участие в расследовании. Если изложить это в манере, принятой у социальных работников, то мне удалось проскользнуть сквозь сеть, то есть мы с ребенком не были замечены системой защиты детей. Разумеется, все это вызывало у меня беспокойство.

Но между тем моя пленница… Ну, я думала, что сделала для нее все возможное. Это, конечно, правда, но мне казалось, что она стала выглядеть не больно-то хорошо. И дальше одно пошло за другим. Сначала инфекция там, внизу. Казалось, болезнь прошла сама. Затем воспалилась грудь, – так, во всяком случае, мне показалось. Я поискала в Интернете и велела кормить ребенка здоровой грудью. А больная была то очень горячей, то слишком холодной. Я давала Элли лекарства, которые продают без рецепта, но они не помогали. Она потеряла интерес к ребенку, и я должна была взять кормление на себя. Тогда она перестала есть. Все время звала маму. Постоянно. Дни и ночи напролет.

Я едва это выносила.

И вот однажды, когда ребенку исполнилось примерно пять месяцев, я не выдержала.

Я закрыла дверь в подвал и очень-очень долго не возвращалась туда.

46

Джошуа дал Лорел номер телефона своих бабушки и дедушки в Дублине. Бреда и Генри Доннелли. Они были живы и даже еще работали.

– Потрясающие люди, – сказал Джошуа. – По-настоящему удивительные. Правда, становятся чертовски безжалостными, если вы встанете у них на пути. Но люди совершенно невероятные, просто всесокрушающие силы природы.

Вернувшись от Флойда в воскресенье, Лорел звонит им и слышит в трубке женский голос:

– Привет!

Так громко, что Лорел подскакивает.

– Привет! Миссис Доннелли?

– Да, я!

– Бреда Доннелли?

– Она самая.

– Извините, что беспокою вас в воскресенье, вы не кушаете сейчас?

– Нет, нет. Но спасибо, что спросили. Чем могу быть полезна?

– Совсем недавно я познакомилась с вашим внуком Джошуа.

– Ах да, молодой Джош. И как у него дела?

– Великолепно. В самом деле, он большой умник. Я заходила к нему в дом вашей дочери. В дом Ноэль.

На линии повисает тишина, и затем Бреда Доннелли интересуется:

– Извините, а вы, собственно, кто? Вы не назвались.

– Простите. Конечно. Меня зовут Лорел. Раньше моя дочь была одной из учениц Ноэль. Около десяти лет тому назад. А мой нынешний бойфренд – экс-партнер Ноэль. Флойд Данн. Отец Поппи. Довольно странное совпадение, вам не кажется?

В трубке опять молчание, и Лорел задерживает дыхание.

В конце концов Бреда заявляет:

– Да-а-а, – она тянет гласную, и можно предположить, что ей нужно намного больше информации, прежде чем она поделится своей.

Лорел вздыхает.

– Видите ли, я и сама толком не знаю, почему звоню вам. Если не считать, что моя дочь исчезла вскоре после того, как закончила свои занятия с Ноэль. И случилось это недалеко от дома Ноэль. А несколько лет спустя Ноэль и сама исчезла.

– И?

– Наверное, я просто хотела спросить вас о Ноэль. Как вы думаете, что могло с нею случиться?

Бреда Доннелли вздыхает.

– А вы, часом, не из газеты?

– Нет. Клянусь вам. Можете погуглить меня, если хотите. Лорел Мэк. Или погуглите мою дочь Элли Мэк. Вся информация есть в Интернете. Уверяю вас.

– Ноэль должна была приехать домой. Сюда.

Лорел моргает.

– Что?

– Ноэль собиралась вернуться со своей маленькой дочкой.

– О, – удивляется Лорел. – Я не знала. Флойд сказал мне, что Ноэль исчезла. Но не упомянул, что она должна была вернуться в Ирландию.

– Может, Ноэль ему об этом не сказала. Хотя собиралась. И газеты, и полиция не проявили почти никакого интереса. Дескать, подумаешь, женщина средних лет, да еще и с замкнутым характером. Ее бывший партнер сказал им, что Ноэль была психически неуравновешенной. Я же сообщила, что она хотела вернуться домой, в Ирландию, но они решили, что все это не так уж и важно. Кто знает, может, и в самом деле не важно.

– А Ноэль так и сказала? Ну, что приезжает со своей дочерью?

– Именно так. С Поппи. Они должны были остаться жить здесь. В нашем родовом доме. Мы все прибрали к их приезду. Все-все. Приготовили кровати. Купили ребенку большого медведя. Запасли йогурты и соки. А Ноэль вдруг отдала ребенка отцу, собрала сумку и исчезла. Думаю, мы не сильно удивились. Если уж на то пошло, нам всегда казалось невероятным, что у нее есть ребенок, не говоря уж о том, что она может самостоятельно вырастить его.

– Так вы считаете, она просто передумала? Что сначала собралась начать новую жизнь с вами и Поппи, а потом впала в панику? Может, у нее в последнюю минуту случился нервный срыв?

– Ну, да, именно так мы и подумали.

– Миссис Доннелли, а как вы думаете, где Ноэль может быть сейчас? Вы не возражаете, что я о таком спрашиваю?

– О, боже, уж если быть честной, я бы сказала, что она мертва.

Лорел делает паузу, чтобы оправиться от неожиданного признания Бреды.

– Миссис Доннелли, а когда вы в последний раз видели Ноэль?

– В одна тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году.

Лорел не знает, что и сказать, а Бреда продолжает:

– Она приехала сюда на несколько недель после присуждения ей степени доктора философии. Потом отправилась в Лондон. Тогда мы видели ее в последний раз. Ее братья пытались зайти к ней, когда бывали в Лондоне, но она всегда держала их на расстоянии. Всегда находила отговорки, чтобы не видеться с ними. От нее не было открыток ни к Рождеству, ни к дням рождения. Мы регулярно сообщали ей новости: у кого родился племянник или племянница, кому присудили ученую степень, ну, и все такое прочее. А от нее ни ответа, ни привета. Вероятно, она потеряла к нам интерес. К каждому из нас. И, честно вам признаюсь, в конце концов у нас тоже пропал интерес к ней.

47

В первый раз я принесла малышку к тебе домой, когда ей было около шести месяцев – мне очень хотелось увидеть тебя. Я одела ее в самый шикарный наряд: ни много ни мало кардиган с меховым воротником! Я купила его в магазине Monsoon. И балетная пачка! И туфельки! И все это на малышке! Довольно нелепо. Но этот ребенок был самым красивым созданием, которое ты когда-либо видел, и я хотела, чтобы она ослепила тебя до потери сознания.

В тот день, когда я привезла ее на встречу с тобой, меня подташнивало от страха и била нервная дрожь. Я позвонила тебе, чтобы предупредить о моем визите. Я хотела, чтобы нам был оказан радушный прием, чтобы в знак дружеского расположения ты налил мне чашку чая. В общем, чтобы ты был готов.

Стояло солнечное утро. День был многообещающим, полным надежд. Так я чувствовала. Ты открыл мне дверь. На тебе был жуткий джемпер. Прости, но это действительно было так. Ты никогда не умел хорошо одеваться – впрочем, это у нас было общим. Но тот джемпер не лез ни в какие ворота. Несомненно, его подарила тебе на Рождество твоя ужасная дочь.

Ты даже не взглянул на меня, а стал разглядывать ребенка, сидящего в автокресле, которое я держала в руках. Я следила за твоим лицом и видела, как ты поглощал ее глазами. Ее пухлые ножки, смуглую кожу, волосы цвета темной сливы. Она была таким лакомым кусочком, таким чудесным ребенком. Она так сильно отличалась от несчастной тощей бедняжки, которую твоя жена подарила тебе. Ты улыбнулся. И затем, да благословит Господь того цветущего ребенка, малышка ответила тебе улыбкой. Взмахнула маленькой, обутой в атлас ножкой. Гукала тебе. Казалось, будто она все понимает, будто знает, что ее будущее зависит от этого самого момента, что ее жизнь висит на волоске.

Ты пригласил нас войти. Я поставила автокресло на пол в твоей милой кухне и огляделась – вот я и вернулась в твое личное неприкосновенное пространство. И, как странно, в тот момент я почувствовала, что теперь стала большей частью всего этого, чем раньше, когда я была твоей гражданской женой. Ты налил мне чашку чая – я много раз представляла, как ты готовишь чай для меня. Ты передал ее мне и затем присел возле автокресла, взглянул на меня и спросил:

– Можно мне?

Я ответила:

– Вперед! В конце концов, она твоя дочь.

Ты отстегнул ремни, и она взмахнула крошечными ножками, подняла ручки тебе навстречу. Ты нежно и осторожно вынул ее. Поднял к плечу. Возможно, ты думал, что она младше, чем на самом деле, потому что не видел ее, когда она родилась. Но она сама показала тебе, какая она большая девочка. Она повернулась в твоих руках, поднесла ручку к твоему лицу и дернула тебя за бороду. Ты скорчил ей рожицу. Она засмеялась.

– Вот это я понимаю! – воскликнул ты. – Она такая прелесть. Восхитительный, славный ребенок!

– Ну, я немного предвзята, конечно…

– Ей шесть месяцев?

– Да. Будет во вторник.

– Поппи. Красивое имя.

– И очень ей подходит.

– Да, – согласился ты. – Действительно подходит.

Ты высунул язык и фыркнул. Она в полном восторге посмотрела на тебя.

– И как это было? – спросил ты. – Как это было для тебя?

– Это было… – Я приклеила на лицо глупую улыбку и не рассказала о бесконечных кошмарных ночах, когда я заходила в ее комнату по два, три, четыре раза с бесчисленными бутылочками молока. Я не упомянула, как иногда я клала ее в детскую кроватку, а сама целый час сидела в кухне с включенным на полную громкость радио, чтобы не слышать ее крик. И, конечно, в тот раз я не призналась, что обдумывала, не оставить ли ее на ступеньках больницы точно так же, как твои родители оставили тебя. – Это было удивительно, – разглагольствовала я. – Поппи просто мечта. Спит всю ночь. Улыбается. Хорошо ест. И, если честно, Флойд, я не могу понять, почему не сделала этого давным-давно. Просто в голове не укладывается.

Тебе понравился мой ответ, я сразу это заметила. Наверное, у себя в голове ты нарисовал меня как отвратительную, никудышную, старую каргу, для которой ты был ее последним шансом. И вдруг я здесь, в твоей кухне, хорошо выгляжу – не зря же зашла в парикмахерскую, чтобы вернуть моим волосам их родной медный цвет. Впервые за двадцать лет я была у парикмахера не ради стрижки! И вот я у тебя дома с этим чертовски красивым ребенком, которого я, вне всякого сомнения, обожала. Ни одна нормальная женщина не может не любить такого младенца! И я почувствовала, что ты оцениваешь меня заново, пересматриваешь свое предвзятое мнение обо мне. В тот момент мне показалось, что у нас все еще был шанс.

Я оставалась у тебя часа полтора, а когда уехала, сославшись на то, что у меня ужин с подругой – естественно, вымышленной, – ты вышел со мной. Ты нес малышку в ее кресле. Ты настоял на том, чтобы самому пристегнуть кресло на заднем сиденье. Я смотрела, как ты настраивал ремни, чтобы они не были слишком тугими вокруг упитанных ручек малышки.

– До свидания, красавица Поппи, – сказал ты, целуя кончики своих пальцев и прижимая их к ее щечке. – Надеюсь, что очень-очень скоро снова увижу тебя.

Я невозмутимо улыбнулась и уехала. Ты остался стоять на мостовой, не зная, как теперь сложится твоя жизнь.

Я же точно хотела, чтобы ты был со мной, чтобы ты сохранил те чувства, которые возникли у тебя сегодня.

48

Бонни звонит Лорел на работу в понедельник. Лорел сразу узнает ее голос – голос повидавшего виды человека.

– Мы тут говорили о Рождестве.

Лорел подавляет стон. Она никак не может заставить себя думать о Рождестве, хотя до него осталось меньше недели. Мир уже полон огней и музыки. Даже в магазине сантехники окна украшены елочными шарами.

– К сожалению, само Рождество мы будем праздновать у моей мачехи. Ей восемьдесят четыре. Она слишком слаба, чтобы добраться до Лондона, поэтому мы отправимся в Оксфорд. Так вот, я подумала, а не устроить ли нам здесь веселую вечеринку в канун Рождества? Можем организовать подарки, игры, коктейли и все в таком духе. И у меня есть место, где поместится тысяча людей. Дети, партнеры и прочие. Ты абсолютно точно можешь привести своего шикарного мужчину и его очаровательную дочку. – Бонни делает паузу, чтобы вдохнуть. Лорел слышит хрип в низких звуках ее дыхания. – Что скажешь?

Лорел теребит кулон на ключице.

– Ты спросила Джейка?

– Спросила.

Лорел отмечает уверенность в голосе Бонни.

– И он придет?

– Сказал, что собирается.

– А Ханна?

– Сказала да. Придет.

У Лорел екает сердце. Ханна полностью изменилась неким таинственным образом. Из ледяной принцессы превратилась в распутницу, бросающуюся на чужих парней, не думая ни о ком, кроме себя. Лорел уже не знает, что и думать о своей дочери.

– Ну, – говорит Лорел после выразительной паузы, – кажется, на самом деле неплохо. Я спрошу Флойда. Правда, он говорил, что накануне Рождества они с Поппи обычно остаются дома, но я уверена, их можно уговорить. Можно тебе перезвонить?

– Да, разумеется! Но как можно скорее. Мне надо будет получить заказ Waitrose[52]. Завтра самое позднее.

Заказы Waitrose. Лорел не может представить, что у нее когда-то была жизнь, в которой она делала подобные заказы.

Она кладет трубку, отходит от телефона и вздыхает.

Той же ночью Лорел спрашивает Флойда, как отреагировала Поппи, когда Ноэль, оставив девочку на его пороге, бесследно исчезла, словно растворилась в воздухе.

– Поппи была счастлива? – спрашивает Лорел. – Или ей было грустно? Она сильно скучала по своей маме? Как вообще это было?

– Ну, начать с того, что Поппи выглядела просто жутко. Весила значительно больше нормы. Никому не позволяла себя причесывать, купать, чистить зубы. Все у нее было наперекосяк. Вот почему Ноэль оставила ее со мной. У нее родилась прекрасная дочка, а она полностью испоганила ребенка, потому что ничего не знала о том, как быть матерью. И за четыре года превратила Поппи в сущего монстра. – Флойд взглянул на Лорел и вздохнул. – Но Поппи не было грустно. Она любила проводить время здесь, со мной. Она вела себя как следует. У нее не было истерик, и она не мазала шоколадную пасту на что попало. Садилась рядом со мной, и мы разговаривали. Я учил ее читать, и она делала большие успехи. В общем, когда Ноэль оставляла Поппи у меня, малышка была счастлива. По-настоящему счастлива. И, конечно, – он пожимает плечами, – ни у кого из нас и мысли не возникло, что мы больше не увидим Ноэль после того, как она оставила Поппи у меня. Мы думали, Ноэль вернется. К тому времени, когда стало ясно, что она не вернется, Поппи и я уже стали одной хорошей командой. На самом деле я не думаю, что Поппи страдает из-за отсутствия Ноэль в своей жизни. Я думаю… – Он глядит на Лорел. – Я думаю, это было благословение.

Глаза Лорел скользят к Флойду, а затем она смотрит куда-то вдаль. В ее голове проносится мысль – такая горькая, что Лорел не может удержать ее.

На верхней площадке лестницы стоит Поппи. Она перегнулась через перила и качает головой так, что волосы колышутся вперед и назад.

– Лорел, – драматично шепчет Поппи. – Быстрее поднимайся ко мне!

Лорел вопросительно смотрит на нее, затем соглашается.

– Хорошо. Уже иду.

– Заходи. Только быстро!

Поппи тянет Лорел за руку в свою спальню.

Никогда прежде Лорел не была там.

Небольшая квадратная комната с видом на сад. Стены окрашены в белый цвет. Шторы на окне белые в тонкую серую полоску. Белые книжные полки заполнены романами. Кровать на четырех столбиках под белым муслиновым балдахином. Белый пододеяльник надет на пуховое одеяло. На белом ночном столике стоит хромированная лампа.

– Ничего себе, – удивляется Лорел, входя в комнату. – Здесь у тебя все по минимуму. Самое необходимое. И ничего лишнего.

– Да, – соглашается Поппи. – Мне нравится, когда все просто. Присядь. – Она выдвигает белое деревянное рабочее кресло с подлокотниками.

– Посмотри. Прибыл мой подарок папе на Рождество. Я сама сделала заказ. Что скажешь?

Поппи открывает дверцу белого гардероба и вытаскивает картонную коробку с логотипом Amazon, а из нее – большую кружку с надписью НЕСНОСНЫЙ КОФЕЙНЫЙ СНОБ.

– О! – восхищается Лорел. – Потрясающе. Ему точно понравится!

– Потому что он такой и есть, верно? Смешной он, когда дело касается кофе. Нужен определенный сорт, иначе папа скажет, что лучше пить воду. Кофе, выращенный только в Эфиопии. Вода, добытая из слез ангелов…

Лорел улыбается и соглашается – в наши дни многие странно относятся к кофе. Сама-то она вообще не может отличить один вид от другого. То же самое и с вином – на вкус все вина кажутся ей одинаковыми, если только не попадется совсем уж отвратительное. Пока она все это говорит, ее взгляд скользит по комнате, задерживаясь на отдельных деталях, и внезапно замирает. Лорел хватается за сердце.

– Поппи, – спрашивает она, поднимаясь с кресла и делая несколько шагов, – откуда у тебя эти подсвечники?

Поппи глядит на верхнюю книжную полку, где стоит пара коротких серебряных подсвечников.

– Не знаю. Всегда там были.

Лорел тянется, чтобы взять один. Он чрезвычайно тяжел, как она и ожидала – ведь это ее подсвечники, взятые во время кражи через четыре года после исчезновения Элли. Те самые, которые, как Лорел всегда полагала, взяла Элли.

– Вообще-то они мне не нравятся, – признается Поппи. – Думаю, они были у мамы. Забирайте их, если хотите.

– Нет. – Качая головой, Лорел возвращает подсвечник на место. В животе у нее все перекручивается. – Нет. Они твои. Пусть у тебя и остаются.

49

В прошлом

Элли выглядела так, будто была сделана из воска. Она лежала на кровати, освещенная синеватым лунным светом, проникавшим в комнату через маленькое окно под потолком. За окном на резком ветру шуршала листва, треща и хлопая, как отдаленный фейерверк. Элли попыталась спустить ноги с кровати, но они были слишком слабы. Когда она ела в последний раз? Шесть дней назад? Может, семь? Элли не могла вспомнить.

Она была в полубреду, но на каком-то подсознательном уровне с ужасом понимала, что Ноэль ее бросила. Элли могла слышать, как время от времени наверху плачет ее ребенок, и боль исходила из ее сердца, направляясь к каждой клеточке тела. Хотелось позвать на помощь, но голоса не было. Желание жить тоже пропало. В голове пульсировала боль, вспыхивали далекие образы. Так ночью в свете молнии видна окружающая местность. Перед глазами Элли начали на миг появляться картины, сменяя одна другую.

Мама заваривает чайный пакетик в кружке. Папа застегивает куртку. Тео бросает мячик своей маленькой белой собачке. Ноэль перелистывает домашнюю работу Элли, поправляя очки на носу. Дом, который семья Мэк однажды арендовала на острове Уайт. За забором в поле стоит бледно-коричневый пони и ест из рук яблоки. Поппи на кровати Элли – малышка лежит на спине, складывая буквой «о» красный крошечный ротик. Ханна вертит головой из стороны в сторону, и длинный, до талии, конский хвостик вращается у нее над макушкой, как пропеллер. И вдруг – похороны Элли. Мама рыдает. Папа рыдает. На крышке гроба, будто комья земли, лежат трупы хомяков.

Элли видит, как всплывает над гробом.

Видит, как поднимается все выше и выше.

Внизу видит комнату, свое последнее пристанище. Диван-кровать. Грязные, нестираные простыни, скомканное пуховое одеяло. Пластмассовые клетки, заполненные смертью. Мусорное ведро, переполненное пустыми пакетами из-под чипсов. Засоренный унитаз с коричневыми потеками, состоящими из ржавчины и бактерий.

Элли скрестила руки на груди.

Закрыла глаза.

Позволила себе воспарить высоко-высоко, и там, в небесах, почувствовала, как ее кожи касается облако. Потом мама крепко обняла Элли, и та ощутила мамино дыхание на своей щеке.

50

Когда Поппи было года два или три, я решила продать права аренды моего дома. Ты изредка давал мне немного на ребенка, но я была слишком горда, чтобы просить у тебя больше, да мы никогда и не говорили о деньгах. Но я была бедна в то время, Флойд. По-настоящему бедна. Работать я могла, только когда Поппи была с тобой, то есть всего лишь половину времени. Потому и выбрала такой способ – большой трехэтажный дом не был нам необходим. Мы обошлись бы и маленькой квартиркой.

Но я, конечно, помнила, что есть огромное препятствие.

Та чертова девчонка.

В какой-то момент она испустила дух. Когда точно, не знаю. Но скажу тебе, это было к лучшему. Да, именно так. В газетах писали, что поиски были прекращены. Мне стало ясно, что Элли считают беглянкой. Поэтому я решила сымитировать ее побег.

Я сохранила сумку, с которой она пришла ко мне домой. Не правда ли, это доказывает, что я намеревалась дать ей уйти, то есть я не была совсем уж плохой. Я достала из ее сумки ключи и когда увидела, что мать вышла из дома, а в руках у нее надувной жилет для плавания, то вошла через черный ход, взяла кой-какие вещи, которые, как я думала, девочка взяла бы с собой, если бы и вправду направлялась за границу: старый ноутбук, немного налички, пару подсвечников, которые в принципе она могла продать. Мне всегда нравились те подсвечники – они стояли на пианино возле стола, за которым мы занимались математикой. Однажды я восхитилась ими, и девочка сказала, что надо бы отправиться на Antiques Roadshow[53] и узнать, сколько они стоят.

Еще я взяла торт. Когда я увидела его, то вспомнила тот день, когда славная мать девочки принесла нам два куска еще теплого шоколадного торта вместо шикарных булочек, и девочка спросила: Его испекла Ханна? Мать ответила: Да. Только что. Элли повернулась ко мне: Моя сестра делает самые вкусные в мире торты. Вам никогда не удастся съесть шоколадный торт лучше этого. Не помню ни сам торт, ни то, был ли он лучшим в мире, но помню лицо девочки, когда она сказала мне это. Предвкушение сияло в ее глазах, а потом его сменило откровенное удовольствие, с каким она ела тот торт.

Все это довольно странно. Я имею в виду мое отношение к девочке. Ты знаешь, Флойд, когда я оглядываюсь назад и вспоминаю дни, когда занималась с ней математикой, то чувствую уверенность, что все это мне пригрезилось. Клянусь, теперь я и понятия не имею, вообще никакого, что же такого видела в ней.

В конце концов, она была просто девочкой. Как ни крути, но так оно и есть.

Я все перерыла, пока искала ее паспорт, – ведь он должен был стать ключом ко всему, – но никак не могла его отыскать. И тогда мне в голову пришла блестящая мысль. Пока я занималась с Элли, то наблюдала за всеми обитателями дома и видела ее сестру. Девочки были очень похожи. На первый взгляд почти неотличимы. Поэтому я пошла в спальню сестры и менее чем за минуту нашла ее паспорт. Сунула его в большую сумку с компьютером, подсвечниками и тортом в пластиковой коробке. Через десять минут я уже была дома.

Трудно говорить о том, что было после, потому что и в самом деле потребовалось определенное варварство – я должна быть честной. Вскоре после того, как девочка скончалась, ко мне пришли соседи с жалобой на странный запах. Я сказала им, что протекла канализация. А потом перенесла девочку на чердак и засунула в сундук. Когда же Поппи осталась ночевать у тебя, я вынула ЕЕ – я говорю ЕЕ, но, наверное, в то время уже было бы точнее говорить ЭТО – и бросила в багажник моей машины. Туда же швырнула рюкзак, в котором уже лежали одежда Элли и паспорт ее сестры. В ночной темноте я поехала в Дувр. Где-то у черта на куличках нашла тихий переулок, положила на дорогу несколько ЕЕ костей, переехала их машиной и бросила в канаву. Рядом бросила рюкзак. Поверх всего ногами нагребла листву и грязь, а потом быстренько смоталась. Через несколько миль мне на глаза попалась муниципальная свалка. Туда я и выкинула остальные ЕЕ кости.

Я думала, что полиция найдет все очень скоро. Ведь я почти ничего не сделала, чтобы скрыть останки. Наверное, хотела, чтобы их немедленно нашли. Чтобы все закончилось. На каком-то подсознательном уровне я желала, чтобы меня поймали. Ведь я даже не подумала о криминалистическом аспекте – там остались волокна, следы шин и много чего еще. Но проходил месяц за месяцем, и будто ничего и не было. Казалось, я вышла сухой из воды. Полностью.

В то время лондонский рынок недвижимости упал, и я решила не продавать права аренды, то есть оставить дом себе. Жизнь, так сказать, вернулась в нормальное русло.

Ну, я говорю нормальное, но, боже милосердный, разве это нормально – жить с маленьким ребенком? Эта кроха была сама себе хозяйка. Для меня она стала монстром. И утром, и в полдень, и даже среди ночи она не хотела ничего, кроме сладкого. На хлопьях, на фруктах, абсолютно на всем должна была быть ее любимая Нутелла, иначе Поппи отказывалась есть. Она не спала ни ночью, ни в детском саду. Она была злой к другим детям. Лупила их почем зря и сбивала с ног, подставляя подножку. Меня постоянно вызывали на разборки. А когда я раз в неделю привозила ее в твой дом, о, она становилась прекрасным маленьким ангелочком. Папочка был для нее всем. Папочка то, папочка это. Сначала мне, конечно, нравилось, ведь она была моей надеждой вернуться к тебе – или хотя бы приезжать время от времени. В этом отношении все работало идеально. Но потом я заметила, как вы двое начали становиться командой и отделяться от меня. Ну, похоже на то, как было у тебя с Эс-Джей. История повторилась. Поппи сидела у тебя на коленях, теребила твои волосы и смотрела сквозь меня, будто я была для нее ничем. А может, меньше, чем ничем.

После того как вы проводили день вместе, я приезжала за ней, а она пряталась за твоими ногами или в какой-нибудь комнате.

– Не поеду! – кричала она. – Я останусь здесь!

Иногда я думала: Ну и хрен с ней! или Идите вы оба на хрен! и уезжала, оставив вас вдвоем. Закрывая за мной дверь, вы возвращались в ваш прекрасный уютный дом, чтобы вместе чудесно проводить время. И у тебя она ела все, что ты ей давал. Когда она возвращалась от тебя, то объясняла мне, что надо непрерывно помешивать, когда жаришь в раскаленном масле. Рассказывала о хрустящих креветках и тушеном мясе из африканских ресторанов. У тебя дома не было ни сахара, ни другой нездоровой пищи, ни CBeebies[54], ни дешевых электронных игрушек, издающих звуки, которые навсегда впечатываются в вашу психику. Ничего такого, что я давала ей, лишь бы она заткнулась. Только книги, музыка и походы в парк.

И однажды – я думаю, ты хорошо помнишь этот день, Флойд, поскольку он был довольно знаменательным, – ты сказал мне, что подумал о домашнем обучении Поппи. Я только что заполнила формы в Интернете, чтобы Поппи могла поступить в нашу местную начальную школу. Хорошая школа, но, видимо, не для твоей драгоценной Поппи. Ты считал, что для нее ничего не было достаточно хорошим. Разве что только ты, Флойд. Ты сам.

Моя мини-я.

Вот как ты называл Поппи.

Словно у меня вообще не было ни малейшего права что-то делать для этой малышки. Будто бы стоило любить только такого ребенка, какой будет отражением тебя во всех твоих проявлениях.

Как бы то ни было, ты сказал:

– Она очень смышленая, у нее есть природная способность к восприятию и пониманию. Она на самом деле очень талантлива. Я бы не удивился, если бы она оказалась на уровне Менса[55]. И считаю, что в общеобразовательной школе не будут знать, что делать с Поппи. И если я собираюсь учить ее дома, то будет разумно, если она переедет ко мне.

Знаешь, мне кажется, ты думал, что я испытаю облегчение. Скажу: Сказочно, великолепно, ну прямо камень с души. Ты ведь знал, как мне было тяжело с ней дома. Знал, что мы конфликтовали. И в глубине души подозревал, что я неспособна быть матерью и воспитать ребенка.

Но ты даже предположить не мог, на что я пошла, чтобы раздобыть для тебя этого ребенка. Ты и понятия не имел, что моя жизнь не была жизнью в самом прямом смысле этого слова. И что тем, единственным, что освещало мой путь, был ты, Флойд. А если у тебя будет полная опека над Поппи, тогда зачем я буду тебе нужна? У тебя больше не останется ни одной причины, по которой ты захочешь видеть меня.

Я не могла позволить тебе забрать Поппи. Она была моим единственным билетом к тебе.

Мы начали тот разговор как взрослые люди, а закончили, дойдя до белого каления.

Тогда я поняла, что ты не отступишь. И несколько недель спустя ты воспользовался моментом и ринулся в атаку.

Когда приходилось выходить из дома с этим ребенком, то чуть ли не через раз я едва могла выдержать поведение Поппи. Во всех общественных местах она была жуткой обузой. В магазинах она хотела, чтобы я купила ей все. Именно это я имею в виду – буквально все. Не было ни одного магазина, где ей не продали бы то, что она пожелала. А если я чего-то не покупала, то становилась злой жадиной и ужасно противной. В таком случае Поппи вопила на весь магазин. Потому я выучилась делать все свои дела, пока она находилась в детском саду. Но в тот день я вспомнила, что мне нужен кетчуп – не для себя, конечно, – имей это в виду. О, я-то вполне могу прожить без кетчупа, и у меня не случится приступ эпилепсии. Но вот госпожа барыня не могут. Поэтому я решила оставить ее дома. И не было меня всего-то каких-то десять минут. Ну, может, пятнадцать.

Когда я ушла, она взобралась на рабочий стол в кухне. Искала еду, разумеется, – она, видишь ли, могла умереть с голоду, если десять минут ничего не ела, – и конечно же свалилась и шандарахнулась головой об угол стола, заработав ссадину. Сочилась кровь, и я позвонила 111[56]. Мне объяснили, на что обратить внимание и когда привести ее в клинику, если будет необходимо. Ну и я все, конечно, сделала правильно, Флойд. Абсолютно все. Я вела себя так, как ведут себя настоящие нормальные родители. Но когда Поппи приехала к тебе в очередной раз, у нее был огромный фингал под глазом. Сама она была бледна как привидение, да еще и ссадина дополняла картину. Конечно, она пожаловалась тебе на меня: Мама ушла и оставила меня. Я страшно проголодалась. Я просто хотела хлопьев и все, и тому подобное бла-бла-бла. Тогда ты повернулся ко мне и объявил:

– Ну все, Ноэль. Это конец. Хватит уже.

И я поняла, что ты имеешь в виду. Я так и знала, что это когда-нибудь произойдет. И в тот момент я решила уйти вместе с Поппи. А если захочешь нас вернуть, то должен будешь пойти и найти нас.

Я все распланировала. Я отвезу мою красивую кареглазую доченьку в Ирландию! Мои мать и отец будут очарованы ею! Все мои братья скажут: «Ну, только взгляните на этого ребенка! Да она самая симпатичная Доннелли на памяти нашего поколения!» А через несколько недель я бы позвонила тебе и сказала, где мы. Тогда ты бы запрыгнул в первый же самолет, летящий в Дублин, и увидел бы меня в ярко-зеленом свете Изумрудного Острова[57], в лоне моей семьи, с нашим розовощеким ребенком. Я бы повела тебя посмотреть нашу идеальную маленькую деревенскую школу, куда мы ходили сами, когда были детьми. Ты бы познакомился с моими родителями, самыми умными людьми из всех, кого я знаю, и с моими братьями, с их необъятным умом. В нашем большом викторианском особняке ты бы сам увидел полки от пола до потолка, набитые всевозможными книгами, трофеями, призами, наградами, реликвиями и щитами. Тогда бы ты понял – для своего ребенка я сделала все, что могла. Поппи оказалась в лучшем месте, и ты не можешь забрать ее у меня. По крайней мере, не теперь, когда она так счастлива и так прекрасно устроена. Вокруг нее кузены и кузины. Куда ни глянь, везде овцы, море и самый сладкий на свете воздух зеленых лугов.

В таком фантастическом мире ты и сам решил бы остаться. Ты мог бы арендовать небольшой коттедж на семи ветрах. В конце концов ты бы понял – все мы так счастливы и все так прекрасно. Ты попросил бы нас переехать к тебе. Именно так – идеальной семьей – мы бы закончили наши дни. Мы, все трое, вместе.

51

Утро вторника. Лорел и Флойд завтракают. Вчера вечером ей захотелось уйти, и она уже собралась сослаться на то, что болит голова и хочется выспаться в собственной постели. Однако осталась. Тому было много причин – и обещание бутылки вина, и близость к Поппи, и непреодолимое желание получить ответы на жгучие вопросы.

– Откуда у Поппи подсвечники? Те, серебряные, у нее в спальне?

Флойд отрывается от газеты и смотрит на Лорел.

– Те, что в стиле ар-деко?

– Они самые. На ее книжных полках.

– Я нашел их у Ноэль, когда забирал вещи Поппи. Они прекрасны, ты не находишь?

Лорел затаивает дыхание, натянуто улыбается и сообщает:

– У меня была пара точно таких же.

– Я подумал, что они могут чего-то стоить. Потому и взял их. Странно, ведь у Ноэль не было буквально ничего. Все ее вещи просто тряпье и безвкусица. Но подсвечники… Да, странно, что они оказались у нее. Я бы сказал, подлинный стиль ар-деко. Я хотел оценить их, но так и не выбрал времени.

Лорел продолжает улыбаться.

– Те два, что были у меня, определенно кое-чего стоили. Наши неимоверно богатые друзья подарили их нам на свадьбу. Сказали, что купили на аукционе. Даже предложили нам застраховать эти подсвечники, но мы так и не собрались.

Она умолкает, ожидая, что скажет Флойд.

– Ну, что я тебе говорил. – Он натянуто улыбается. – Возможно, Ноэль и в самом деле удалось оставить Поппи хоть что-то ценное.

– А дом Ноэль? Разве он не принадлежит Поппи? С юридической точки зрения.

– Дом Ноэль? Нет, у нее не было права собственности. Дом был арендован.

– Разве? А я думала… – Лорел останавливает себя. Считается, что она ничего не знает о доме Ноэль. – Да я просто предположила, что она им владела. А как насчет семьи Ноэль? Ты когда-нибудь видел кого-нибудь из них? Или же они виделись с Поппи?

– Нет. У Ноэль не было большой семьи. Так, по крайней мере, она мне сказала. Возможно, они жили вдали друг от друга или давно умерли. А может, у нее была дюжина братьев и сестер. Кто знает? Короче, мне ничего о них не известно. – Он вздыхает. – Что касается Ноэль, то вряд ли меня может что-то удивить. Думаю, ничего.

Лорел кивает, медленно переваривая ложь Флойда.

– И когда ты пошел в ее дом за вещами Поппи, каково это было? Было там, скажем, приятно?

Флойда слегка передергивает.

– Мрачно, – признается он. – По-настоящему уныло. Холодно, пусто, убого и неуютно. Комната Поппи выглядела как сиротский приют. В той комнате очень странные обои. Все окрашено в грязный розовый цвет. И, боже мой, Лорел, но самое ужасное из всего… – Флойд смотрит ей прямо в глаза и облизывает губы. – Я никому никогда не говорил этого, потому что это так жутко и так… – Он снова вздрагивает, – безнравственно. У нее в подвале было страшное количество хомяков или кого-то типа песчанок. Бог знает… Может, это были просто мыши. Два десятка клеток, одна на другой. И по дюжине в каждой клетке. И все мертвы. А вонь-то какая… О, Боже! – Флойд моргает, силясь отогнать воспоминания. – Нет, ну, серьезно, какой надо быть женщиной, каким человеческим существом?..

Лорел качает головой, округляя глаза в напускном удивлении.

– Это отвратительно, – соглашается она. – Ужасно.

Флойд вздыхает.

– Бедная больная женщина. – Флойд опять вздыхает. – Бедный несчастный человек.

– Похоже, что единственное хорошее, что она когда-либо сделала, это родила Поппи.

Флойд смотрит на Лорел и затем опускает взгляд на свои колени. Глаза у него темные, обеспокоенные.

– Верно, – подтверждает он. – Полагаю, это так.

52

После нашей размолвки я, как могла, сохраняла лояльность к тебе, надеясь на наше общее будущее, задуманное мною. Согласилась, что Поппи переедет к тебе. Притворилась, что обдумала твое предложение и смогла увидеть преимущества. Тем временем я кропотливо, методично, шаг за шагом, тщательно планировала наш с Поппи побег в Ирландию.

Настала твоя очередь взять Поппи на ночь.

У меня уже собраны все чемоданы и сумки для поездки в Дублин. Бензина полный бак, чтобы не делать остановок. Моя мать должна встречать нас утром у девятичасового парома. Я считала себя умной – ведь я действительно сделала все, что нужно!

Но я недооценила тебя. Каким-то образом ты понял, что происходит. Когда тем вечером я приехала за Поппи, ее не было у тебя. Ты отвез ее на ночь к кому-то из знакомых. И ты хорошо подготовился к нашему разговору.

– Входи, – предложил ты, – пожалуйста. Нам нужно поговорить.

Есть ли в английском языке три более ужасных слова?

Ты привел меня в кухню. Я сидела на том же самом стуле, что и в тот прекрасный день, когда впервые принесла Поппи для знакомства с тобой. Я помнила, как в тот раз твоя кухня поглотила меня, будто засосала во чрево. Но в этот раз твоя кухня разбила мне сердце. Я уже знала, что ты собираешься сказать. Почувствовала…

– Я думал о Поппи. О нашей договоренности. О том, как нам с тобой идти вперед. Наши отношения не могут дальше строиться таким же образом, как сейчас. И если быть ужасно, ужасно откровенным с тобой, Ноэль, я боюсь за Поппи, когда она живет у тебя. Я думаю…

Вот оно. Сейчас он скажет.

– Я думаю, ты дурно влияешь на нее.

Дурно влияю.

Боже милосердный!

– И это относится не только к домашнему обучению, Ноэль. Это касается всего. Ты хотя бы знаешь, что Поппи ненавидит тебя? Она говорила мне это сама. И не однажды. Не только когда сердита на тебя. Нет, довольно часто. Она боится тебя. И ей… – Ты посмотрел на меня холодно, осуждающе. – Ей не нравится даже то, как ты пахнешь. И это она сказала. Но так… Это ненормально, Ноэль. В таком возрасте ребенок не должен отличать собственный запах от материнского. А это, как я считаю, позволяет предположить, что ваша связь разорвана. Я обсудил с социальным работником, какие могут быть варианты, и получил совет на время изолировать Поппи, пока мы не проработаем все детали. Вот поэтому я отвез ее к другу. Ненадолго, всего лишь на несколько дней…

– К другу? – спросила я ехидно. – К какому еще другу? Друзей у тебя вообще нет.

– Что за друг, не имеет значения. Но нам с тобой непременно надо достичь мирного соглашения по этому вопросу, прежде чем Поппи вернется домой. Так что я спрашиваю тебя, Ноэль, как мать Поппи, ты смогла бы…

Помню, ты изо всех сил пытался подобрать правильные слова.

– Ты позволишь ей уйти? Пожалуйста. Ты все равно сможешь видеться с ней, навещать ее. Даю гарантию. Но ваши встречи должны будут проходить под наблюдением. Это обязательно. И время твоего посещения будет согласовано с обучением Поппи.

Я тоже тщательно подбирала слова. Имело значение не столько то, какие слова ты говорил – хотя они и были достаточно плохими, – как тон, каким ты их произнес.

Ты не сказал: О, прости, Ноэль, мне так жаль, но я передал твоего ребенка незнакомцам. И теперь хочу, чтобы ты отвязалась от нас. Нет, ты говорил совершенно бесчувственным голосом, и твои аргументы были вполне обоснованны.

И я ответила:

– Нет, Флойд. На такое я ни за что не соглашусь. Я хочу, чтобы мой ребенок вернулся ко мне. И хочу вернуть Поппи прямо сейчас. У тебя вообще нет прав на нее. Совсем никаких. Ни в малейшей степени. Она моя дочь, и…

Тогда ты поднял руку, чтобы остановить меня.

– Я все это знаю, Ноэль. Но ты должна согласиться, что не можешь выполнять родительские обязанности. Ты и сама знаешь, что неправильно растишь ее: кормишь нездоровой пищей, целыми днями разрешаешь ей смотреть телевизор. К тому же между вами нет настоящей привязанности, не говоря уж о том, что ты оставляешь ее дома одну. А это граничит с жестоким обращением. И все это отметят социальные работники. У Поппи ужасные зубы. У нее гниды, с которыми ты совсем не борешься. У тебя, вероятно, что-то не то с головой, Ноэль. Признай, ты нездорова. И не готова быть матерью.

Вот и все. Для меня настал переломный момент.

В моей голове все разлетелось вдребезги. Я увидела кости той девочки, лежащие передо мной на темной дороге в Дувре; свет фар на этих костях; мою ногу на педали газа. Я подумала о том, кем позволила себе стать, и все ради тебя. Я никогда не хотела этого долбаного ребенка. Хотела лишь одного тебя. Я посмотрела на тебя – а ты был таким спокойным и разумным – и поняла, что ты ненавидишь меня и хочешь, чтобы я ушла. Мне захотелось причинить тебе боль, настоящую боль, и я сказала:

– Почему ты так уверен, Флойд, что Поппи твой ребенок? Ты никогда не задумывался, почему она не похожа ни на тебя, ни на меня?

Ужас, отразившийся на твоем лице, стоил тех слов, которые слетели с моего языка. Я поняла, что тебе действительно больно.

– Она не твоя и не моя, Флойд. – Я чувствовала, как мои слова выворачивают твое сердце. – Я сотворила ее для тебя, использовав яичник и матку другой женщины и сперму другого мужчины. – Слова неудержимо выскакивали из меня. Мне уже нечего было терять. – Она чудовище Франкенштейна, Флойд. Этот самый ребенок, которого ты так обожаешь. На самом деле она едва ли вообще человек.

– Ноэль, я не…

Я не давала тебе вставить слово, поскольку отчаянно хотела ответить на твои вопросы прежде, чем ты их задашь, отчаянно хотела взять разговор в свои руки.

– Девочка по имени Элли родила этого ребенка для меня. Я никогда не была беременна, тупой ты идиот. Как ты с твоими гениальными мозгами мог подумать, что я была беременна? Элли была матерью. А отцом стал какой-то незнакомец из Интернета, продающий свою сперму по пятьдесят фунтов за порцию.

Да ладно, Флойд. Давай начистоту. Ты же не думал, что ребенок мог быть твоим, не так ли? Эта великолепная малышка? Что она могла вырасти из твоих изнуренных старых генов? Ты в самом деле никогда не задумывался над этим? А, Флойд? Так вот, отец вовсе не ты. Отец Поппи был молодым, очень молодым мужчиной, студентом, соискателем степени доктора философии. На том веб-сайте, где я купила сперму, было написано, что этому студенту под тридцать, его рост шесть футов один дюйм[58], у него зеленые глаза и темные волосы. Выбирая его, я представляла себе парня Элли. Тео. После этого я приехала к тебе в моей атласной блузке. Я была на высоких каблуках и обольстила тебя таким способом, какой ты, несомненно, никогда не забудешь. Все было абсолютным жульничеством. Я обвела тебя вокруг пальца, Флойд. И ты повелся, проявив малодушие и бесхребетность.

И я добавила:

– Можешь оставить ее себе, ублюдок. Держи ее у себя и плати за нее. Но заруби себе на носу: каждый раз, когда посмотришь на нее, то вспомнишь, что она всего лишь большой мешок, наполненный клетками и ДНК других людей. И так будет всю оставшуюся жизнь. Что ж, удачи вам обоим.

Я схватила свою сумочку и перекинула ремень через плечо. Я полностью разделалась с тобой и с этим чудовищем Франкенштейна. Все было кончено. Осколки мыслей вращались в моей голове столь быстро и дико, что я с трудом смогла вспомнить собственное имя. Зато чувствовала настоящую эйфорию.

На миг я задержалась – хотелось полюбоваться, как твое лицо омрачается подобно небесам в грозу, а кожа багровеет. А ты успел вскочить и через стол бросился на меня. Твои руки оказались на моем горле, а мой стул свалился назад вместе со мной. Я ударилась головой об пол и, боже мой, решила, что ты хочешь убить меня. Ей-богу, я действительно так подумала.

53

Утром Лорел выходит из дома Флойда и направляется на работу, но решает проехать мимо квартиры Ханны в надежде увидеть, как Тео и Ханна вместе выходят из дома. Еще темно и тихо, но по крайней мере теперь Лорел может вообразить, где и с кем была ее дочь – в постели с Тео Гудменом.

Тео теперь учитель в школе. Как ни странно, Ханна сообщила это Лорел примерно год назад. Сказала, что где-то наткнулась на него. Лорел уже не помнит подробности. Должно быть, тогда все и началось.

По правде говоря, Лорел в ужасе от такого поворота дел. Хотя, может быть, и напрасно.

Тео был парнем Элли. Он принадлежал ей, и она принадлежала ему. Они были неразделимы, всегда вместе, как пара перчаток. И теперь Лорел сердится на Ханну, силясь понять, что Тео нашел в Ханне такого, чего не видел в Элли. Мысли Лорел то и дело сбиваются, и ей иногда кажется, что Тео мог выбрать Ханну в качестве утешительного приза.

Но потом Лорел вспоминает, как воскресным утром увидела белокурую девушку, выходящую из супермаркета. Улыбающуюся, привлекательную девушку. У нее не было ничего общего с той, другой, кто с кислой физиономией время от времени приветствует Лорел у своей двери. Та зажатая и изможденная девушка никогда не смеется над шутками Лорел. Та уставшая молодая женщина вздыхает в трубку телефона, когда слышит голос матери.

И Лорел впервые приходит в голову, что, может быть, по своей сути Ханна совсем не так уж несчастна.

Может быть, Ханна просто не нравится Лорел.

Во второй половине того же дня Лорел звонит Полу. Он на работе, и она слышит гул спокойных голосов на заднем плане.

– Послушай, Пол. Можно тебя спросить о Ханне?

На мгновение повисает тишина, после чего Пол отвечает:

– Да.

Он уже знает, думает Лорел.

– Ханна говорила тебе что-нибудь о своем парне?

Снова тишина.

– Да, говорила.

Лорел выдыхает.

– И давно ты о нем знаешь?

– Уже несколько месяцев.

– И ты знаешь… Знаешь, кто это?

– Да, знаю.

Лорел закрывает глаза.

– И Ханна просила тебе не говорить мне?

– Что-то вроде того.

Теперь паузу делает Лорел.

– Пол, как думаешь, Ханна меня ненавидит?

– Что? Нет. Конечно нет. Она тебя вовсе не ненавидит. Ханна никого не ненавидит. Почему ты так говоришь?

– Просто каждый раз, когда мы вместе, она такая… колючая. И неприветливая. Я всегда относила это на счет ее задержки в развитии. Понимаешь, утратила Элли, когда сама была лишь на пороге взрослой жизни. Но на днях я видела Ханну с Тео. Она была веселой, живой, полной надежд и такой счастливой. Она казалась совсем другим человеком.

– Ну, да, судя по всему, она безумно влюблена.

– А когда она с тобой и Бонни, какая она? Беззаботная, раскованная? Веселая?

– Я бы сказал, да. Вообще-то да.

– Значит, ты видишь, я права. Дело во мне. Она меня не переносит.

– Я уверен, что это не так.

– Нет, именно так, Пол. Ты этого никогда не замечал. Ты никогда не видел, какой она становится, когда мы остаемся вдвоем. Она похожа на… пустое место. Там нет ничего. Только пустой взгляд. Что я сделала, Пол? Что такого неправильного я сделала?

Она слышит, как Пол вздыхает.

– Ничего, – отвечает он. – Ты ничего не сделала неправильно. Но я бы сказал, ну, в общем, ведь Ханна потеряла не только Элли. Тебя тоже.

– Меня?

– Ну да. Тебя. Ты, если можно так выразиться, вроде как исчезла из ее поля зрения. Перестала готовить. Перестала… Перестала быть матерью.

– Я знаю, Пол! Знаю, что перестала! И я извинялась перед Ханной миллион раз за то, какой я тогда была. Почему, ты думаешь, я прихожу в ее дом каждую неделю и убираю его для нее? Я стараюсь для нее, Пол. Изо всех сил, но это не имеет никакого значения, поскольку ничего не меняется в наших отношениях.

– Лорел, – в голосе Пола звучит забота, – я думаю, в чем Ханна действительно нуждается, так это в том, чтобы ты ее простила.

– Простила? – эхом отзывается Лорел. – Но за что?

Пол долго молчит, подбирая нужные слова.

– За то… – наконец говорит он, – что она не Элли.

Слова Пола развернули клубок мыслей и чувств. Лорел даже не подозревала, как туго они были свиты. Она переносится назад, в первые минуты и часы после исчезновения Элли. Лорел вспоминает свою угрюмость, негодование, горькую обиду – и все из-за того, что осталась с Ханной. С той, кому не дала лазанью, на которую претендовала Элли. Лорел вспоминает, что Элли претендовала на многое в их семье. Все стремились завладеть вниманием Элли, разделить с ней веселье, взрыв ее золотого света. Потом свет ушел, и его лучи рассеялись, как это бывает у умерших звезд.

И да, Лорел никогда не считала Ханну утешительным призом и в результате получила такие отношения с Ханной, какие заслужила. Ну, теперь, когда Лорел поняла это, у нее появилась возможность все исправить.

Лорел звонит Ханне. Звонок переходит на голосовую почту. Это можно было предугадать. Но Лорел не может ждать ни секунды. Она должна сказать это прямо сейчас.

– Дорогая моя, хочу, чтобы ты услышала, как я горжусь тобой. Ты самая необыкновенная девушка в мире, и мне очень посчастливилось, что ты есть в моей жизни. И еще хочу сказать, что очень сожалею, если сделала такое, из-за чего тебе показалось, будто ты не в центре моего мира. Потому что ты есть абсолютный центр моего мира. Я не могу жить без тебя. И, – Лорел тихо вздыхает, – я хотела сообщить, что на днях видела тебя вместе с Тео и думаю, это замечательно. Он очень-очень счастливый человек, ему повезло с тобой. Настоящий счастливчик. Вот что я хотела тебе сказать. Прости, что не говорила тебе этого раньше. Я очень люблю тебя. До встречи в сочельник. Я люблю тебя. До свидания.

Лорел выключает телефон, кладет его на кухонный стол. Волна облегчения прокатывается через нее. С сердца свалился тяжелый груз. Лорел даже не осознавала, что все эти годы несла его.

54

Когда Лорел в тот же вечер приезжает к Флойду, то чувствует легкость и ощущает себя в настоящем, реальном времени. Она впервые замечает, что до Рождества осталось всего три дня, а у Флойда в доме нет елки. И дом ничем не украшен.

– Разве вы не наряжаете рождественскую елку? – спрашивает Лорел, когда Флойд помогает ей снять пальто в прихожей.

– Наряжаем рождественскую елку?

– Да. Разве вы не ставите ее?

– Нет. Ну, раньше мы, конечно, ставили, но уже давно перестали. Но если хочешь, можем поставить елку. Ты и вправду хочешь? Я пойду и сейчас же раздобуду ее.

Лорел смеется.

– Я больше думала о Поппи.

– Попс! – кричит он, подняв голову к верхней площадке лестницы. – Хочешь елку на Рождество?

Они слышат ее шаги, громкие и быстрые. Поппи появляется наверху лестницы.

– Да, еще бы!

– Тогда ладно, – говорит Флойд. – Решено. Я, как любой хороший отец, выйду на улицу и принесу домой королеву всех рождественских елок. Хочешь пойти со мной, Попс?

– Да! Только туфли надену.

– Нам будет нужна гирлянда из лампочек, – напоминает Лорел, – и елочные шары. У вас они есть?

– Да, есть. На чердаке. У нас всегда была елка, когда здесь жили Кейт и Сара-Джейд. На чердаке есть игрушки. Давайте я пойду и принесу их.

Он взлетает по лестнице, прыгая через ступеньку, и через несколько минут возвращается с двумя большими бумажными сумками, набитыми елочными игрушками и другими украшениями. Потом они с Поппи садятся в машину и исчезают в темноте ночи, а Лорел озирается и понимает, что осталась одна в доме Флойда. Впервые.

Лорел включает телевизор и находит спутниковый канал, по которому передают рождественские песни. Она начинает вытаскивать из сумок то, что сама Лорел назвала бы случайным набором. Поцарапанные пластмассовые шары; вязаный северный олень с тремя ногами; огромная остроконечная снежинка, которая сразу же протыкает дырку в джемпере Лорел; деревянные солдатики со строгими лицами и нетрадиционного вида лесные нимфы в остроконечных шляпах и туфлях с загнутыми носами.

Все это Лорел убирает в сумку и вынимает гирлянды с лампочками. Два комплекта – один из разноцветных лампочек, другой только из белых. Белые сразу загораются, когда она вставляет вилку в розетку. Разноцветные не горят.

Лорел решает поискать запасной предохранитель в кухонных ящиках. Затем переходит в прихожую и заглядывает в ящики пристенного столика. Меню – еда для доставки на дом. Разрешения на парковку. Запасные ключи. Рулон мешков для садового мусора.

Но ни одного предохранителя.

Лорел подходит к двери, ведущей в рабочий кабинет Флойда. Именно там он занимается домашним обучением Поппи. Там же пишет книги и статьи. Если бы Лорел занималась обустройством этого дома, то снесла бы стену между комнатами, чтобы расширить гостиную. Но Флойд оставил обе комнаты отдельными, какими они были в викторианские времена. Лорел еще ни разу не была в рабочем кабинете Флойда. Иногда ей удавалось мельком заглянуть в него, когда Флойд входил в кабинет или выходил из него. Лорел чувствует – хотя не понимает, откуда взялось это чувство, – что Флойд не хотел бы, чтобы она входила в его кабинет без разрешения. Поэтому она задерживается перед дверью, взявшись за ручку и убеждая себя, что Флойд не может жить без Лорел, а это просто еще одна комната и туда, конечно, можно войти, чтобы поискать предохранитель.

Лорел поворачивает ручку.

Дверь открывается.

Кабинет Флойда хорошо обставлен и создает впечатление уютного. Половицы покрыты вытертыми килимами[59]. Мебель старая, массивная. Две хромированных настольных лампы на изогнутых стойках: одна с зеленым стеклянным абажуром, другая с белым. На столе лежит открытый ноутбук с экранной заставкой в виде меняющихся пейзажей. Лорел быстро просматривает ящики стола Флойда.

Ручки, блокноты, иностранные монеты, компьютерные диски, компакт-диски, флешки – все аккуратно разложено по внутренним отделениям. Лорел подходит к другому столу, тому, что стоит у окна с видом на сад. Ящики заперты. Она вздыхает и начинает рассеянно перебирать лежащую на столе пачку бумаг. Лорел больше не ищет предохранитель. Она ищет то, что поможет ей выбраться из душной ловушки, в которой Лорел находится уже несколько дней.

И внезапно в ее руках оказывается НЕЧТО. Груда газетных вырезок, все приблизительно того времени, когда Crimewatch вышел в эфир 26 мая. Она видит фотографии – свою, Пола и Элли. Интервью, которое она дала Гардиан, и интервью, которое они с Полом вместе дали местной газете. Она вспоминает, как Флойд в его кухне стыдливо признался, что погуглил ее после их первого свидания. Но шестью месяцами ранее, еще до того, как он познакомился с Лорел, он собирал газетные вырезки, относящиеся к исчезновению Элли. На улице хлопает дверь машины. Лорел засовывает вырезки обратно в груду бумаг и быстро покидает кабинет Флойда.

Через мгновение возвращаются Флойд и Поппи. Они купили восьмифутовую елку.

– Ну как? – Щеки Флойда полыхают красным после того, как он втащил елку в дом. Он ставит ее вертикально, чтобы Лорел могла оценить высоту. – Мы справились с заданием?

– Еще как! – восклицает Лорел, прижимаясь к стене, чтобы Флойд мог протиснуть елку через прихожую в гостиную. – Это же полтора дерева. Нам понадобится еще одна гирлянда!

– Та-дам! – Поппи появляется позади отца. У нее в руках сумки из магазина «Умелые руки», полные гирлянд.

– Блестяще, – изумляется Лорел. – Вы предусмотрели все.

Телевизор по-прежнему настроен на рождественские песни. Звучит Остановите кавалерию[60] Джоны Льюи.

Флойд режет упаковочную сетку на елке, а Лорел и Поппи смотрят, как пружинят, освобождаясь, ветки. Флойд крайне возбужден.

– Эй! – Он поворачивается к Поппи и Лорел. – Она и в самом деле хорошая? Я выбрал хорошую елку?

Обе уверяют его, что елка превосходная. Потом Поппи и Лорел начинают украшать елку, а Флойд отправляется на кухню готовить ужин.

– Значит, вы обычно не наряжаете елку? – спрашивает Лорел.

– Нет, – отвечает Поппи. – Я и вправду не знаю почему. Полагаю, мы не из тех семей, которые увлекаются Рождеством.

– А Сара-Джейд и ее мама? Они украшают елку?

– Да! – Глаза Поппи загораются. – Кейт без ума от Рождества. Совершенно помешалась на нем. Их дом похож на рождественскую открытку. – Она останавливает себя. – Пожалуй, это перебор.

– А мне кажется, прекрасно.

Поппи улыбается.

– А у Бонни будет елка? В сочельник?

– О, боже, да. Конечно, будет.

Поппи широко улыбается.

– Я не могу так долго ждать, – откровенно признается она. – Хорошо бы для разнообразия устроить настоящее Рождество.

– А что вы обычно делаете на Рождество?

– На самом деле, ничего особенного. Обедаем. Обмениваемся подарками. Смотрим кино.

– Только вы вдвоем?

Поппи кивает.

– Ты не встречаешься с семьей?

– У меня нет семьи.

– У тебя есть Эс-Джей.

– Да, но это только один человек. Я имею в виду большую семью. Как у тебя. Мне иногда хочется… – Девочка бросает быстрый взгляд на дверь гостиной и начинает говорить тише. – Я люблю быть с папой. Но иногда мне хочется, чтобы было больше.

– Больше кого?

Поппи пожимает плечами:

– Больше людей, вероятно. Больше шума.

Немного времени спустя они отходят на шаг от елки, как раз когда в телевизоре начинает звучать Сказка Нью-Йорка[61]. Елка полностью украшена, и Лорел включает гирлянды.

Флойд входит в гостиную и ахает.

– Леди, – говорит он, положив руки на плечо Поппи и Лорел, – это абсолютный триумф. – Он выключает люстру и возвращается к елке. – Ничего себе! Только посмотрите на это чудо!

Пару секунд все трое стоят как вкопанные. На заднем плане играет Pogues[62], на елке то вспыхивают, то гаснут огоньки. Рука Флойда тяжело лежит на плече Лорел. Почувствовав, что Флойд слегка вздрагивает, она поворачивается и замечает, что он плачет. Единственная слеза катится по его щеке. Лучи тысячи крошечных рождественских огней преломляются в ней неповторимой игрой света. Флойд вытирает слезу и улыбается Лорел.

– Спасибо, – вздыхает он. – Я даже не знал, как сильно мне в этом году хотелось рождественскую елку. – Он наклоняется и целует Лорел в макушку. – Ты сделала все прекрасным. Я люблю тебя, Лорел. Я люблю тебя, и это правда.

Лорел с удивлением смотрит на него. Не потому, что он сказал это, но потому, что сказал при Поппи.

Лорел бросает быстрый взгляд на Поппи, чтобы оценить ее реакцию.

Поппи улыбается Лорел, желая, чтобы она приняла решение. Девочка понятия не имеет, как это трудно для Лорел. Но Флойд с дочкой пронзительно смотрят на Лорел, ожидая ее ответ. И потому что сейчас канун Рождества, и потому что полумрак, и по каким-то другим причинам Лорел чувствует, что должна ответить. Что это чрезвычайно важно сейчас, когда в душе у нее самой какая-то зловещая неопределенность. Поэтому она улыбается:

– Я тоже люблю вас обоих.

Поппи тянет руки к Лорел для объятий. Флойд следует примеру дочери. Все трое держат так друг друга мгновение или два, и от их объединенного дыхания внутри объятий становится тепло. В конце концов они разделяются, и Флойд улыбается Лорел:

– Это все, чего я хочу на Рождество. Это все, чего я хочу. Точка.

Лорел улыбается, плотно сжав губы. Она думает о газетных вырезках, покоящихся в груде бумаг на столе Флойда. О морковном торте, которым он поделился с ней в кафе около ее парикмахерской. О роковой неизбежности, которая указала ему путь к Лорел.

И вдруг она вспоминает телефонный разговор с Блю.

Аура вашего бойфренда какая-то неправильная. Темная.

Теперь Лорел ясно чувствует это.

Ты, Флойд, совсем не такой, каким себя выставляешь, внезапно думает Лорел. Ты обманщик.

55

Когда по дороге на работу Лорел приезжает без предупреждения в дом престарелых, чтобы навестить мать, та все еще жива.

– Значит, ты по-прежнему здесь? – спрашивает дочь, придвигая стул ближе к матери.

Руби закатывает глаза.

– Ты знаешь, что в эту пятницу Рождество? – спрашивает Лорел. – И ты не можешь взять да помереть прямо перед Рождеством и разрушить его для всех нас. Ты ведь это понимаешь? Если уж собралась отойти в мир иной, то должна была сделать это на прошлой неделе.

Рубин хихикает.

– На следующей неделе?

– Да, – Лорел улыбается. – Следующая неделя вполне подойдет. Это время всегда спокойное.

Она берет руки матери в свои.

– У нас будет замечательная вечеринка. Мы будем праздновать в сочельник у Пола и Бонни. Там будут Ханна, Джейк, мой новый бойфренд, его дочь. Жаль, ты не сможешь приехать.

– Нет, спасибо, – говорит Руби, и Лорел смеется.

– Нет. Я тебя не виню.

– Как твой н-н-новый б-бойфренд?

Улыбка застывает на лице Лорел. Она не знает, как ответить на вопрос, поэтому продолжает улыбаться:

– Он замечательный. Все хорошо.

Но как только слова покидают рот, она замолкает, чувствуя, как страшно они лживы.

Руби тоже это чувствует и потому обеспокоенно переспрашивает:

– Хороший?

– Да. Хороший.

Мать кивает только один раз.

– Ну, раз ты так говоришь…

Лорел звонит Джейку, как только выходит из дома престарелых.

Он берет трубку после двух гудков.

– Мама?

В его голосе слышна нотка беспокойства.

– Все прекрасно, – Лорел не дожидается вопроса. – Ничего срочного. Я просто хотела поздороваться.

– Прости нас, мама, – немедленно начинает он. – Мне и вправду жаль, что мы с Блю наговорили тебе такого. Это было неуместно.

– Нет, Джейк. Честно, все нормально. Я и сама сожалею, что слишком остро отреагировала. Думаю, я была так потрясена тем, что оказалась в отношениях после столь долгого перерыва, что стала слишком чувствительной. Просто хотела, чтобы все было идеально. Понимаешь? Но, конечно, идеального не бывает, так ведь?

– Не бывает. – По голосу Джейка кажется, что он много всего хотел бы сказать Лорел, но не может. – Это сущая правда.

– Я увижу тебя завтра у Бонни? – с надеждой спрашивает Лорел.

– Да. Мы непременно придем.

– Ты знаешь, что Флойд тоже там будет? Это не станет для вас проблемой?

– Нет. – Джейк говорит слишком уверенно, и Лорел это чувствует. – Нет. Все будет замечательно.

Она набирает в легкие как можно больше воздуха, готовясь перейти к самому главному.

– Блю дома? Не могли бы мы с ней перекинуться парой слов?

– Да. Она здесь. Ты ведь не собираешься…

– Нет. Я же тебе говорила, Джейк. Что прошло, то прошло.

– Тогда ладно.

Лорел слышит, как он зовет Блю.

– Привет, Лорел. Как жизнь? Как дела? Как сама?

– Все хорошо, спасибо, Блю. Как вы?

– О, ну вы же знаете. Вся в делах. Как обычно.

Небольшая пауза.

– Послушайте, Блю, я хочу принести извинения за то, как в прошлый раз отреагировала на ваши слова. Возможно, я немного переборщила.

Она ясно представляет себе, как Блю пожимает плечами.

– Не волнуйтесь об этом.

– Нет, правда. Я сожалею. Простите. Я просто… Даже не знаю. Я была… То, что вы мне тогда сказали… Ну, в общем, захотелось узнать, почему вы так подумали, когда увидели его.

– Вы ведь тоже это чувствуете.

Побледнев, Лорел подносит руку к горлу. Она чувствует себя ужасно – ее только что застали врасплох – и начинает отнекиваться.

– Нет, нет. Это…

Блю не дает договорить.

– Все так, как я сказала. Я вижу ауры. Если вы ни разу не видели ауру, то, возможно, представляете ее похожей на большой глиняный горшок. Ну, ваше дело. Но я-то очень хорошо вижу ауру. Вам надо просто доверять мне, если хотите узнать, что я обнаружила.

– Я доверяю, – утверждает Лорел. – Я действительно хочу знать, что вы нашли.

Блю вздыхает:

– В ауре Флойда странные цвета. Много темных. Темно-зеленый означает низкую самооценку и негодование. Темно-красный предполагает гнев. И темно-розовый, говорящий о незрелости, непорядочности и лживости. Но это далеко от того, каким он являет себя миру. – Блю явно в своей стихии. – Расхождение между его аурой и тем, как он выглядит перед людьми, поразительно. Похоже, он принимает сигналы, какие посылает ему тот или иной человек, и после этого решает, каким ему быть. И еще то, как он ведет себя со своей дочерью. Это не совсем правильно. Он все время следит за нею. Вы это знали? Если приглядеться, то можно заметить, как он подталкивает ее к тому, что ей надо сказать или сделать. Она вроде бы делает все, что хочет, но он все время начеку, чтобы не дать ей сделать ошибку и не выставить его таким, каков он есть на самом деле. Но есть еще кое-что… Не уверена, что он действительно любит ее. Во всяком случае, не в обычном смысле этого слова. Мне кажется, дочь нужна ему в основном потому, что делает его человеческим существом. А ее любовь как бы служит ему маскировкой.

Лорел кивает и утвердительно мычит, хотя еще не успела осознать то, о чем ей только что поведала Блю.

– Но вы намекнули, что Флойд опасен. Что вы на самом деле имеете в виду?

– Только то, что мужчина, который не может любить, но сам отчаянно нуждается в любви, действительно опасен. И Флойд опасен, думаю, потому, что притворяется тем, кем на самом деле не является. Причем с целью заставить вас любить его.

Лорел содрогается от слов Блю. Они почти точно описывают те чувства, какие Лорел испытала вчера, когда она, Поппи и Флойд стояли у рождественской елки.

– А Поппи? – спрашивает Лорел. – У нее какая аура?

– Аура Поппи похожа на радугу. Поппи настоящая диковинка. Но ей нужно оказаться как можно дальше от Флойда, пока он еще не начал забирать цвета.

– А моя?

Длинная, затянутая пауза.

– Ваша аура так поблекла, что я едва могу различать ее цвета, Лорел.

56

Лорел добирается до офиса и со стыдом обнаруживает, что на ней одной нет рождественского джемпера.

– Было распоряжение? – спрашивает она у Хелен.

У Хелен джемпер со вспыхивающими огоньками, непонятно как вставленными в ткань. А еще свисающие с сережек красные елочные шары.

– Да. На прошлой неделе. Оно должно лежать в твоей папке входящих сообщений.

Лорел вздыхает. Она уверена, что, во-первых, так и есть, и, во-вторых, что она даже прочитала его. А потом оно выпало из памяти в неразберихе спутанного клубка ее жизни.

– Вот, держи. – Хелен бросает на стол ленточку мишуры. – Принарядись.

Улыбнувшись, Лорел вплетает мишуру в волосы.

– Спасибо.

Сегодня в торговом центре обосновались колядчики. Даже отсюда Лорел слышит их. Они поют Добрый король Вацлав[63]. Администрация выделила деньги на пирожки с начинкой от Waitrose. В 17.00 будет Тайный Санта[64] и празднование за бутылкой хереса.

Лорел ждет не дождется, когда вернется домой.

Вечером она заходит в Waitrose. Покупает две бутылки шампанского, две ароматизированные свечи и две коробки шоколадных конфет. Когда она будет заворачивать покупки в праздничную обертку, то и решит, что кому подарить.

Весь день Лорел внимательно смотрела на людей, пытаясь увидеть их ауры и различить цвета, которые так хорошо видит Блю. Утром Лорел полностью ей поверила, и после того разговора все стало на свои места. Безусловно, у Флойда темная аура, и он совсем не такой, каким притворяется.

Но часы шли, а Лорел так и не смогла различить ни одной ауры. А Флойд весь день слал ей смешные, глупые, праздничные эсэмэски, украшенные веточками остролиста и гирляндами смайликов, изображающих Санта-Клауса.

Добравшись домой, Лорел расстилает блестящую бумагу на полу гостиной, чтобы завернуть подарки. Душа наполнена нескончаемыми песнями колядчиков, херес притупил острые грани сознания, в соседних домах сверкают огни на елках. Разговоры об аурах кажутся заумными и пугающими.

Странная девушка, эта Блю, говорит Лорел самой себе, выключает свет, стягивает одежду и выкручивает мишуру из волос. Очень, очень странная девушка.

57

Настал канун Рождества. Лорел встает поздно. У нее две эсэмэски от Флойда. Одна с вопросом, что принести для Пола и Бонни, другая – что надеть. Лорел печатает в ответ: Принеси сыр. Лучше самый вонючий. Надень хороший джемпер и праздничное выражение лица. Я буду в зеленом.

Он немедленно отвечает: Итак, зеленый сыр и вонючий джемпер. Договорились.

Ты дурачок, отвечает она и идет в душ.

Лорел выходит из душа и читает еще одну эсэмэску: Ты не могла бы сначала заехать сюда? У меня для тебя подарок, но он слишком велик, чтобы везти его на вечеринку.

Ужас волной окатывает Лорел – она чувствует, как сильно возбужден Флойд приготовленным для нее подарком. Она никогда не любила широких жестов, а теперь еще и непонятное изменение планов в последнюю минуту. Слова Блю всплывают в памяти: Мужчина, который не может любить, но сам отчаянно нуждается в любви, действительно опасен. Как же много странного связано с Флойдом! Почему он солгал о доме Ноэль Доннелли, о ее семье? А плоский живот Ноэль на девятом месяце беременности? А бальзам для губ в подвале? Газетные вырезки в кабинете Флойда? Подсвечники в спальне Поппи? Теперь Лорел уверена, что Флойд привел ее в свой дом с какой-то скрытой целью.

Она набирает текст и отправляет Полу и Ханне одинаковые эсэмэски. Обоим сразу.

По пути к Бонни я заеду к Флойду, но ни за что не опоздаю. Если не приеду вовремя, пожалуйста, сразу звоните мне. Если не отвечу, срочно пошлите кого-нибудь за мной на Лэтимер Роуд, 18, квартира 4. Все объясню позже.

Затем она возвращается к эсэмэске Флойда и печатает ответ: Нет проблем. Приеду, как только буду готова.

Он отвечает: Фантастика. До скорой встречи.

Лорел загружает в свой автомобиль обернутые разноцветной бумагой подарки и шампанское. В 11.00 отправляется к Флойду.

Приходит эсэмэс от Ханны.

Мама?

Лорел не отвечает.

Машин много. Все едут медленно. В Хай Барнете из кинотеатра выливается людской поток. Главная улица заполнена покупателями. В Хайгейте[65] Лорел видит многострадального северного оленя, которого ласкает толпа детей, пока негодующий Санта-Клаус пытается навести порядок.

Чем ближе Страуд Грин, тем больше становится комок в горле. Каждый уголок этой улицы, каждая витрина, каждый поворот полны воспоминаний о прошедших Рождествах, о ежегодных паломничествах за пиццей – заранее бронировали один и тот же столик. И о том, как в последнюю минуту отправлялись за упаковочной бумагой в магазин, где любой товар стоил один фунт. О небольшом парке у самой дороги, куда водили детей после ланча, чтобы те могли выпустить пар. Даже о соседских дверях – каждое Рождество Лорел и дети утром опускали открытки в щели для писем.

Каждое суетливое Рождество было сокровищем, и все они давно обратились в прах.

Лорел поворачивает на подъездную дорожку у дома Флойда и выключает зажигание.

Но остается сидеть в машине. Постепенно становится холодно, ведь нагреватель не работает. Лорел смотрит, как ветер взбивает голые ветви деревьев, и набирается храбрости, чтобы оказаться лицом к лицу с Флойдом.

Пять минут спустя Лорел глубоко вздыхает и направляется к парадной двери.

58

Лорел Мэк.

Боже мой, какая женщина.

Ослепительная.

Мне не верилось, что эта женщина позволила мне дотронуться до нее. Что она была в моем доме. В моей постели.

От нее исходил такой аромат, какой бывает только в пятизвездочных отелях. Я перебирал кончиками пальцев ее волосы, и они казались мне нежнейшим шелком. Ее кожа была гладкой, как конский каштан, и мерцала в лучах света. Когда мой рот прижимался к ее губам, я ощущал вкус ледяного зимнего утра. Она крепко прижималась ко мне, и ее красивые руки гладили меня по волосам. Она смеялась, когда я шутил. Улыбалась, когда я произносил ее имя. Она провела выходные в моем доме. И следующие тоже. Она рассказала обо мне своей умирающей матери. Позволила мне вместе с ней отпраздновать семейный день рождения. Она спросила разрешения у родственников и получила его. Она повела мою дочь делать покупки. Когда она проходила мимо меня по лестнице, то сжимала рукой мои ягодицы. Когда она просыпалась, ее голова покоилась на моей груди. Она надевала мою одежду и ходила босиком по моему дому. Пила кофе из моих кружек и парковала свою машину на моей улице. И каждый раз, когда она возвращалась ко мне, она была лучше, чем в прошлый. И каждый раз, когда я опять видел ее, она была еще красивее. Каждый час бодрствования я проводил в саднящем неверии, что такая женщина, как она, захочет быть с таким мужчиной, как я.

Сейчас канун Рождества. Я сижу в гостиной. На мне джемпер от Пола Смита и довольно обтягивающие брюки. Поппи в своей комнате заворачивает подарки и выбирает одежду. Я смотрю в окно, выходящее на улицу. Приезжает Лорел. Я вижу, какое у нее серьезное лицо и как она сдвинула челюсть на миллиметр вбок. Вот она медленно моргает. Собирается с духом, чтобы войти в мой дом. Потому что она знает то, что знал только я.

Я совсем не такой мужчина, каким она считала меня.

Раздается звонок, и я иду к входной двери.

59

Флойд приветствует Лорел поцелуем в каждую щеку. Женщина ярко улыбается и произносит:

– Ты выглядишь прекрасно. По-рождественски.

Это точно. Он выглядит красивым и веселым. Ему идет зеленый цвет остролиста, в который окрашен его джемпер. Но сердце Лорел быстро бьется, а из груди с трудом вырывается шумное дыхание.

– А ты изумительна, как всегда. Какой нарядный жакет!

– Спасибо. – Она пробегает руками по шелковому бархату жакета и заставляет себя еще раз улыбнуться. – Где Поппи?

– Наверху. Заворачивает для тебя подарок.

– О, спасибо! Да благословит ее Господь!

– Входи же. – Флойд ведет Лорел в кухню. – У меня охлаждается шампанское. Можно разбавить его апельсиновым соком, если захочешь. Получится Бак-физ[66].

Лорел кивает. Маленький глоток вина успокоит ее нервы.

Флойд, кажется, напряжен, замечает Лорел. Не раскрепощен, как обычно. Она внимательно смотрит, как он берет бокал, проверяет его на свет и лишь тогда наполняет. И пока Флойд наливает сначала шампанское, затем добавляет апельсиновый сок, бокал все время находится в поле зрения Лорел.

Теперь Флойд поднимает тост.

– За тебя, – возглашает он. – За дивную, необыкновенную женщину. Я думаю, ты самая замечательная из всех, кого я когда-либо знал. Для меня величайшая честь называть тебя другом. С наилучшими пожеланиями, Лорел Мэк! За твое здоровье!

Лорел натянуто улыбается. Она чувствует, что каким-то образом должна ответить взаимностью. Но может придумать только нечто крайне убогое:

– За твое здоровье! Ты тоже довольно потрясный.

И поднимает взгляд к потолку.

– Поппи спустится?

Голос нервно срывается на последнем слове.

Флойд улыбается.

– Вот-вот спустится, – просто отвечает он. – С минуты на минуту.

– Держи. – Лорел вручает Флойду сумку с его подарком. – Только не бери его с собой к Бонни.

Он достает из сумки зеркало для бритья и смотрится в него, издавая благодарственные звуки, сопровождаемые соответствующими жестами. Затем приближается к Лорел и протягивает руки. Она вздрагивает, когда он обнимает ее. У нее перехватывает дыхание, и она чувствует всплеск адреналина. Она уже готова оттолкнуть Флойда и убежать. Она не может представить, что когда-то считала прикосновения этого человека приятными.

И что когда-то находила его бесподобным.

Флойд отстраняется, и Лорел видит у него в руках конверт.

– А вот это тебе. Открывай его сразу. А я на секундочку выскочу к машине за еще одним подарком.

– Ладно.

Флойд останавливается в дверном проеме и смотрит на Лорел. Слабая улыбка играет на его губах.

– Прощай! – говорит он.

Лорел слышит, как парадная дверь открывается и сразу же закрывается.

Теперь, когда Флойд вышел, в доме царит гробовая тишина.

Лорел бросает взгляд на лежащий перед ней конверт и открывает его.

Внутри сложенная вдвое карточка с летящим голубем. Что весьма странно, поскольку такие картинки обычно не дарят на Рождество.

В карточку вложено письмо. Она начинает читать.

Лорел,

Я чувствую, что ты устала от меня. Я чувствую, ты пришла к тому же выводу, что и сотня женщин до тебя – такой мужчина, как я, им не подходит.

Ну, ничего страшного. Ведь я и сам решил, что не достоин тебя и должен дать тебе уйти. Но прежде чем отпустить тебя, я должен сбросить со своих плеч груз ужасной, немыслимой правды. У меня есть кое-что твое, Лорел. Это не было дано мне. Скорее, оставлено в наследство после ужасной последовательности событий. Мне нужно, чтобы ты знала, что когда я впервые вступил во владение этой драгоценностью, с нею жестоко обращался другой человек. Пять лет я ухаживал за этой драгоценностью и заботился о ней. Я холил и лелеял ее.

И вот пришло время вернуть ее тебе. Я рад, что мы с тобой провели вместе хоть немного времени и ты успела увидеть во мне не монстра, а нормального мужчину. Мужчину, достойного твоего расположения и твоей любви, пусть даже в течение нескольких коротких недель. Для меня это был бесценный опыт, необыкновенное событие после стольких лет жизни в эмоциональной пустыне. Бесценный дар. Я не могу в полной мере отблагодарить тебя. И я рад, что у тебя был шанс близко узнать меня. Я надеялся, что за это время ты разглядишь во мне человека, которому можно было доверить твое самое ценное достояние.

Дверь в кабинет отперта. В компьютере я оставил видео. Просто нажми кнопку воспроизведения, и я объясню все.

Твой навсегда и с самыми искренними и честными намерениями,

Флойд Данн.

Лорел кладет карточку на стол и поворачивается к открытой кухонной двери. Затем медленно поднимается и направляется к кабинету Флойда. Там садится в кресло Флойда и осторожно кладет пальцы на мышь. Экран оживает почти сразу, и перед Лорел предстает Флойд. Он в том же самом зеленом джемпере, что и сегодня. Лицо замерло с выражением страшного горя. Лорел щелкает по кнопке воспроизведения и начинает смотреть и слушать признание.

60

Лорел, тебе предстоит многое узнать. И прежде всего я должен признаться: когда в ноябре я вошел в то кафе и выбрал столик рядом с твоим, когда поздравил тебя с твоей новой прической и пригласил разделить со мной торт, – я не пытался обольстить тебя. Ты была слишком красива и изысканна, а я не настолько самонадеян.

Все, что возникло между нами после той встречи, стало для меня совершенно неожиданным, и, оглядываясь назад, я понимаю, что был ужасно, ужасно эгоистичен.

Итак, однажды в этом году я включил телевизор, чтобы посмотреть новости. Шел анонс следующей передачи. Crimewatch. Я не собирался смотреть это шоу, оно совсем не мое. Но услышал, что покажут реконструкцию исчезновения девочки по имени Элли Мэк, взглянул на экран, увидел ее фотографию, и у меня замерло сердце. Пропавшая девочка выглядела точь-в-точь как Поппи. Старше Поппи, но в точности она.

Поэтому я сел и уставился в телевизор.

– Прошло десять лет с тех пор, как Элли Мэк, пятнадцатилетняя девочка из северного Лондона, исчезла по дороге в библиотеку, – сказал ведущий. – Элли была популярной девочкой. Ее очень любили в школе. В течение восьми месяцев у нее были счастливые отношения с ее парнем. А члены ее семьи души в ней не чаяли. По словам учителей, она была настроена на оценки A и A* на выпускных экзаменах, которые должна была сдавать в том самом месяце. Эта улыбчивая, очаровательная девочка вышла из своего дома утром в четверг. Домой она не вернулась, и никто не знает почему. В 2005 году мы обратились к свидетелям исчезновения Элли, но никто не отозвался. Прошло десять лет. За это время не было обнаружено никаких следов. Никто не заявил, что видел Элли. Нет подтверждений тому, что ее похитили. Теперь мы организовали реконструкцию. Здесь с нами мама и папа Элли, Лорел и Пол Мэк. Мы пригласили их, чтобы напомнить зрителям о девочке, которую родители не видели уже десять долгих лет.

Камера перешла с ведущего на видеомагнитофон, и через секунду на экране появилась усталая пара, сидящая в очень красивой кухне. У женщины гладкая прическа. Волосы цвета ванили ровно подстрижены на концах и закреплены заколками на одной стороне. Черная водолазка с подтянутыми рукавами. На руке простые часы, и совсем нет колец. Ее муж выглядел самым обычным жителем большого города: бледно-синяя рубашка расстегнута на шее, густые седеющие волосы, короткие сзади и длинные на макушке, пробор сбоку. Добродушное лицо. Он, вероятно, бреется два раза в неделю с использованием пара и горячих полотенец на Джермин-Стрит.

Это были ты и Пол.

Сначала вы начали говорить с кем-то, кто не вошел в кадр или был вырезан при монтаже. Твой голос был серьезен и выдержан, как у диктора новостей. Я отметил, что у тебя такой же широкий лоб и такие же широко посаженные глаза, как у Элли и Поппи. Я видел сходство между вами, и у меня захватывало дух. Ты рассказывала о том, что от твоей дочери всегда исходил теплый свет; о том, как она стремилась к звездам; о ее задорном смехе и мечтах; о лазанье, которую она просила тебя оставить ей на ланч к ее возвращению из школы.

Когда ты начала говорить в камеру, твой взгляд застыл, будто стал стеклянным. Ты обвила узкие запястья пальцами, и я заметил, какие у тебя красивые руки – длинные, изящные, женственные.

Потом заговорил Пол. Я не хочу быть грубым, но он мне показался немного легкомысленным, будто у него нет твердых убеждений. Человек, исполненный благих намерений, искренний, но в конечном счете наивный и бесполезный. И я мог сказать, что вы больше не были парой. Ваш язык телодвижений, жестов и мимики свидетельствовал о том, что между вами не осталось ничего личного. Пол говорил о связи, которая у него была с дочерью, – со всеми его детьми, поспешил он добавить, – о том, что Элли была для них открытой книгой, всегда все рассказывала родителям, не хранила никаких тайн. Его глаза тоже остекленели, и его взгляд метнулся к тебе. Он отчаянно надеялся, как мне удалось понять, на какое-то подбадривание, но он не получил его от тебя.

Пока вы говорили, фотографии Элли менялись через короткие промежутки времени: ребенок у подножия пластмассовой детской горки; на корме быстроходного катера отец обнимает девочку, и ее волосы развеваются на ветру; Рождество, и Элли в смешной шляпке; в ресторане Элли обвила рукой пожилую леди, по-видимому, свою бабушку.

Девочка выглядела совсем живой, и мне не верилось, что она мертва. Даже на тех нерезких фотоснимках я мог почувствовать ее сущность, ощутить ее чистую радость. Но ее сходство с Поппи всего лишь случайное совпадение, убеждал я себя. Только и всего. Молодая девушка с довольно распространенным именем, исчезнувшая за год до рождения Поппи и поразительно похожая на нее.

Затем интервью закончилось. Экран на миг потемнел, и началась реконструкция.

И вот тогда я понял. Все маленькие кусочки головоломки встали на свои места. Я уже знал, что никакого совпадения нет и не было. Была улица, кафе на углу, магазин Красного Креста, где Ноэль покупала свою ужасную одежду. Камера развернулась, и на экране появилась противоположная сторона улицы. Вдалеке я увидел цветущее вишневое дерево возле дома Ноэль. У меня прошел мороз по коже.

Поскольку, знаешь ли, однажды в приступе гнева Ноэль сказала мне, что не она настоящая мать Поппи, а девушка по имени Элли. Та Элли выносила ребенка для Ноэль. В то время я не мог понять, очередной ли приступ безумия заставил ее сказать мне такую странную вещь, или она говорит правду. Я никогда не видел Ноэль голой во время беременности. Она не позволяла мне дотрагиваться ни до нее, ни до ее большого живота. Но тем не менее ее выскочившие в порыве гнева слова казались выдуманными мне назло. Я не придал им большого значения.

Но даже если слова Ноэль были правдой, то мифическая Элли представлялась мне безнадежной наркоманкой или другой неудачницей, которую Ноэль подобрала с улицы и дала денег, чтобы та выносила поддельного ребенка для Ноэль.

Но здесь, на экране моего телевизора, я видел прекрасную молодую девушку, которую ждала замечательная жизнь. Эта девушка исчезла с лица земли, и последний раз Элли видели, по всей вероятности, недалеко от дома Ноэль.

Такая девочка не могла оставить семью, парня и свое будущее, чтобы по своей воле родить ребенка для чужой женщины. И мои мысли стали раскручиваться, как клубок ниток, и вернулись к событиям, случившимся после исчезновения Ноэль. То есть к тому дню, когда я пошел к ней домой, чтобы забрать вещи Поппи. Я вспомнил о странном подвале, о котором уже говорил тебе. В нем не было ничего, кроме старого раскладного дивана в грязных пятнах, мертвых хомяков и телевизора со встроенным плеером. А в двери было три замка.

Меня осенило – Ноэль вполне могла похитить ребенка.

И в то же мгновение я понял, что должен сделать.

61

Знаешь, Лорел, всю жизнь я хотел быть таким, как все. Когда я оказывался в какой-то другой стране, в новой школе, то видел детей, которые росли вместе, а их мамы и папы вместе выпивали по выходным. Мои сверстники были беззаботными, их шутки были понятными лишь посвященным. У этих ребят были подвальными прибежища и прозвища. И я смотрел и думал: Как вы это делаете? Как это вообще работает? Я никогда нигде не жил достаточно долго, чтобы получить прозвище. Всегда меня называли просто новенький. Раз в несколько лет все начиналось сначала. Эй, ты, новенький! Быть чертовым гением тоже не приносило мне никакой пользы. Никому не нравятся умные всезнайки. А я был ужасно умным всезнайкой. Мое умничанье медленно сочилось из меня, как липкая жижа.

Я не обладал привлекательной внешностью. К тому же был плох в спорте и ко всему равнодушен. И, разумеется, у меня были амбициозные родители, которые считали, что ни одна жертва ради карьеры не могла быть слишком велика. Казалось, они совсем не понимали, что дети хотят быть со своими родителями, проводить с ними как можно больше времени. Они же завалили меня занятиями и внушили себе, что пока я при деле, то просто обязан быть счастливым.

Была одна школа в одном из городов Германии, вот она мне очень понравилась. Это была международная школа. Там были дети со всего мира. Многие из них даже не могли говорить по-английски. И состав учащихся постоянно менялся. Поэтому в тот раз у меня даже было преимущество – я говорил по-английски. Я пробыл там почти четыре года, с одиннадцати до четырнадцати лет. То есть я начал учиться как один из самых младших, а в конце оказался одним из самых старших. Это был хороший период становления, способствующий моему образованию и развитию. Весьма способный к преобразованиям, я наблюдал, как прибывают новые ученики, крошечные корейские дети, или индийские, или нигерийские. Все они вели нещадную борьбу с языком и с культурным шоком. И это заставило меня почувствовать себя нормальным.

Там я влюбился в девочку. Ее звали Матильда. Француженка. Весьма симпатичная. Мы поцеловались несколько раз, и если бы мои родители не вырвали меня за шкирку в тот самый удачный для меня момент и не вбросили меня в следующее место, то, возможно, у меня был бы шанс развивать то нормальное состояние. Я мог бы стать парнем с сильным внутренним стержнем и горячей душой.

Как бы то ни было, я не думаю, что когда-либо по-настоящему любил кого-то, пока не появилась Поппи.

И даже сейчас я не уверен, вполне ли подходит это слово.

В конце концов, мне совсем не с чем сравнивать.

Почему я не пошел прямо в полицию, увидев Элли в Crimewatch – ты бы хотела это знать, не так ли? И это очень хороший вопрос.

В тот момент я не знал, жива Элли или мертва. Не знал, сколько времени она провела в подвале Ноэль, – даже если предположить, что она вообще когда-либо была там. Согласно телешоу, был шанс, что она заходила в твой дом спустя четыре года после своего исчезновения и разжилась там наличными деньгами и ценностями. Таким образом, Элли могла быть где угодно. Или нигде.

Но не в этом заключалась главная причина того, что я не рассказал полиции даже то малое, что знал. Видишь ли, больше всего в этом событии меня беспокоила моя роль. Когда Ноэль сказала, что не была настоящей матерью Поппи, то еще заявила, что настоящим отцом был не я. По словам Ноэль, ребенок был зачат с использованием спермы, купленной через Интернет. В тот раз я закрыл глаза и на эту горькую крупицу, и на другие неприятные вещи, которые Ноэль наговорила мне. Попросту говоря, спрятал голову в песок, как страус, и делал вид, что ничего не было и нет. Ведь Поппи была буквально единственным хорошим событием, случившимся со мной. Она была моей гордостью и радостью. Смыслом всего моего существования.

Ты ведь знаешь, Лорел, какими трудными всегда были мои отношения с Сарой-Джейд. Ты знаешь, что она ненавидела меня, плевала мне в лицо, кусалась и царапалась. Я считал, что таков удел отца. Я думал, что заслуживал такого ребенка. И внезапно в мою жизнь вошла Поппи. Она была так восхитительна, так умна! И, что самое главное, обожала меня. Впервые в жизни у меня появилось нечто по-настоящему прекрасное и драгоценное, чего ни у кого другого в мире не было. И если я признаю, что я не отец Поппи, то моя жизнь потеряет смысл.

Но после Crimewatch я понял, что если скажу полиции, что все знал о Ноэль и Элли, а Поппи к тому же окажется моей дочерью, то и за миллионы лет не найдется ни одного полицейского, детектива, судьи или присяжного заседателя, который поверит мне, что Элли была оплодотворена моей спермой без моего ведома или согласия. Это же абсурд! Меня, и это самое малое, немедленно обвинили бы в пособничестве и соучастии. Кроме того, в изнасиловании несовершеннолетней, которую я на самом деле даже ни разу не видел!

И я опять начал изворачиваться. Я не сделал тест ДНК, чтобы доказать, что генетически Поппи не мой ребенок. Это могло бы освободить меня от ответственности за то, что сделала Ноэль, и я вполне мог бы сообщить в полицию все, что знал. Но я попросту не был готов дать Поппи исчезнуть из моей жизни, Лорел. Я весьма сожалею.

Вскоре после того выпуска Crimewatch я прочитал твое интервью в Гардиан. Это была реальная, интригующая история, интересная для широкой публики. Ты сказала, я цитирую: Жуткий кошмар – не знать. Дело все еще не закрыто. Я не могу двигаться по жизни вперед, не зная, где моя дочь. Все равно что идти по трясине, перемежающейся с зыбучими песками. Я вижу что-то на горизонте, но никогда не смогу добраться до него. Это не жизнь, а жалкое существование, сплошная мука.

И вдруг месяц спустя в газетах появились заголовки ОСТАНКИ ЭЛЛИ НАЙДЕНЫ. Значит, ты должна была понять, что дело закрыто. Я приехал на похороны и держался на почтительном расстоянии. Видел, как у тебя подгибались колени, как твой муж поддерживал тебя. И понял, что закрытие дела не принесло тебе ничего, кроме коробки костей. Но я-то мог дать тебе то, что вытащило бы тебя из твоей жуткой трясины, из твоих зыбучих песков и дало бы тебе возможность идти к горизонту.

Я мог дать тебе Поппи.

62

Поэтому я сосредоточился на тебе, Лорел. Перерыл весь Интернет в поисках статей о тебе, фотографий и клипов пресс-конференции, которую ты дала на следующий день после того, как Элли исчезла. Ты была искусной женщиной. Лаконично, четко выражала свои мысли. Ни одного слова не пропало впустую. Ты была эмоционально сдержанна. Все в тебе было идеально: красивые, изящно переплетенные руки; ровно подстриженные волосы; сшитая на заказ одежда. Ни кружев, ни пуговиц, ни какой-либо другой отделки, в общем, ничего лишнего.

Наблюдая за тобой, я также все больше и больше знакомился с Полом. На первый взгляд его рубашки выглядели обычными, пока я не разобрался, что контрастная отделка на воротнике выполнена набивным узором Либерти[67]. Запонки оказались крошечными собачьими головками. Немного необычные очки в роговой оправе. Когда я взглянул на его ботинки ручной работы, то увидел, как мелькнули носки с геометрическим узором. Еще я обратил внимание на его шелковый носовой платок. Дальнейшее исследование его одежды показало, что он покупал либо дизайнерские вещи от Пола Смита, либо стильные вещи Ted Baker.

Я начал экспериментировать на себе, покупая то носки, то шелковые носовые платки. Затем взял себе за правило бриться по высшему разряду в парикмахерской. Никогда прежде у меня не было такого первоклассного бритья. На самом деле я редко брился. Давал щетине отрасти, пока мое лицо не начинало зудеть, после чего соскабливал все напрочь. Обычно бритва была тупой, и мое лицо становилось пятнистым от кровоподтеков. И потом все сначала.

Покупка одежды всегда была для меня безрадостной: два раза в год я сначала мчался в автомобиле, потом носился с тележкой по M&S, обегая все прилавки. Теперь же я начал наслаждаться просмотром бутиков для джентльменов. Мне нравились любезные, изящно изгибающиеся, длинноногие консультанты, так стремящиеся помочь и указать нужное направление. Отыскал косметические средства, придававшие объем и воздушность моим поредевшим и тяжелым волосам, которые никак не хотели ложиться как надо. Я купил очки в роговой оправе с бесцветными стеклами, и на этом мое преображение завершилось.

Оно происходило постепенно. На все про все понадобилась пара месяцев. Не так, будто я внезапно выскочил как черт из табакерки в совершенно новом образе, будто в одном из тех ужасных телевизионных шоу о созданиях нового облика. Я не уверен, что кто-то из тех, кого я регулярно встречал, вообще хоть что-нибудь заметил.

Единственное, чего я добивался, это понравиться тебе. Вот и все. Я хотел, чтобы ты сочла меня человеком своего круга, согласилась разделить со мной кусок торта. Хотел, чтобы мы с тобой стали друзьями, а потом ты подружилась бы с Поппи. К тому времени я сделал тест ДНК и знал – шансы, что Поппи мой ребенок, практически равны нулю, ведь совпадение наших с ней генов оказалось всего лишь 0,02 процента. Значит, ты единственный в мире человек, кому она по-настоящему родная.

Но я никак не ожидал, что между тобой и мной возникнет взаимное притяжение. Не ожидал, что в ресторане твои руки скользнут в рукава моего джемпера, и в тот же вечер мы будем безрассудно подниматься по лестнице моего дома, а следующим утром твоя голова будет покоиться на моей руке. Таким женщинам, как ты, не нравятся такие мужчины, как я. И я…

Нет. От этого не бывает защиты. Никакой. Я воспользовался случаем. Легко и просто. И точка.

Но я, по крайней мере, рад, что у тебя и Поппи появился шанс узнать друг друга в относительно нормальных условиях. Не под слепящей лампой в полицейском участке, не под лампами дневного света в офисе социальной службы. Просто маленькая девочка и ее бабушка вместе завтракали, ходили по магазинам, ужинали с твоей семьей. Я надеюсь, даже уверен, что Поппи без проблем станет членом семьи Мэк. Я рассказал ей лишь самую малую толику правды и предоставляю тебе право самой решать, как много малышка должна узнать. И помни, этот дом и все, что в нем есть, принадлежит Поппи. Но это пустяк, ведь ей гораздо больше придется заплатить за свой собственный путь в жизни.

И это подводит меня к финалу, где я должен привести наиболее вескую причину, по которой я в мае этого года не пошел прямо в полицию. Если ты посмотришь в окно, то заметишь в саду справа клумбу, новее и выше остальных. Видишь? В самой глубине сада. Так вот, там, где сейчас эта клумба, в самом начале ноября я выкопал яму. Это было незадолго до встречи с тобой.

В той яме под клумбой покоится Ноэль Доннелли.

А до того она лежала в морозильном ларе у меня в подвале – с того самого вечера, когда рассказала мне об Элли и о том, что Поппи не моя дочь.

Уверяю тебя, Лорел, я вовсе не намеревался убивать Ноэль. Это был несчастный случай. Я кинулся на нее, желая напугать. Мне тоже хотелось причинить ей боль. Ты даже не можешь вообразить, какие у меня были чувства к той женщине, к той порочной, не имеющий ни совести, ни морали дьяволице, когда за одну лишь секунду она вырвала сердце из моей груди. Если бы ты была там, ты бы тоже захотела причинить ей боль. Я уверен, что захотела бы. Но убивать Ноэль я не собирался. Просто стул, на котором она сидела, упал назад, и она ударилась головой.

Как бы то ни было, тебе решать, обратиться ли в полицию, сказать ли Поппи. Но я не мог не рассказать тебе обо всем этом, и я уверен – что бы ты ни решила, это будет правильно.

Пожалуйста, Лорел, прости меня. Прости меня за все.

За то, что встретил Ноэль и разрешил ей войти в мою жизнь. За то, что не расспрашивал ее, когда она была беременна. За то, что не задавал вопросов о подвале в ее доме. За то, что не пошел в полицию, когда заподозрил, кто настоящая мать Поппи. За то, что ты разрешила мне влюбиться в тебя, и за последние несколько недель, проведенных со мной. Мне не следовало так поступать с тобой. Пожалуйста, прости меня.

Лорел, перед тобой открылся новый горизонт. Иди к нему прямо сейчас. Иди к нему вместе с Поппи.

63

Воспроизведение останавливается. В доме снова тишина. Быстро взглянув в окно, Лорел видит, что автомобиль Флойда исчез. Следовательно, исчез и сам Флойд. Она возвращается в кабинет и смотрит в потолок. Удушье поднимается откуда-то из глубины души. Ее ребенок. Ее девочка. Она не топтала проселочных дорог Англии с рюкзаком за спиной, а была заперта в подвале Ноэль Доннелли и вынашивала для нее ребенка. Сколько времени Элли пробыла там? Как с ней обращалась Ноэль? Как Элли умерла? И как могла Лорел не знать этого? Сколько раз она шагала по тем улицам после исчезновения Элли? Сколько раз проходила мимо того дома, задерживая взгляд на розовой цветущей вишне возле подвального окна? Сколько раз была всего лишь в нескольких метрах от собственной дочери, ни разу не почувствовав через какую-то мощную пуповину, что Элли там?

Слезы ярости извергаются из глаз. Лорел начинает из всех сил стучать по столу Флойда, пока не чувствует, что кулаки разбиты. Она близка к тому, чтобы закричать, завопить, начать изрыгать проклятия, – и слышит сзади себя тихий скрип. Скрип двери. Дверь приотворяется. В щелочку заглядывает Поппи. На ней маленькое платье из джерси и шифона, которое Лорел купила ей в H&M во время их похода по магазинам. Одной рукой Поппи держит волосы, в другой лента и расческа.

– Я пыталась сделать конский хвостик, – говорит Поппи, направляясь прямо к Лорел, – высокий хвостик, чтобы он мог развеваться. Но я не могу поднять его достаточно высоко. К тому же он все время получается лохматым на макушке.

Лорел улыбается сквозь слезы, встает со стула и разворачивает его к Поппи.

– Давай помогу. Садись. Поглядим, что можно сделать. Хотя я очень давно не делала высоких конских хвостиков.

Поппи послушно садится и протягивает Лорел ленту и расческу. Лорел берет волосы из другой руки Поппи и начинает их расчесывать. Руки помнят, как это делается. Сколько высоких, развевающихся конских хвостов сделала Лорел? И теперь ей кажется, что вернулись те дни, когда она расчесывала девочке волосы. Ей кажется, что она снова мама. Что-то теплое и нежное открывается у Лорел в груди, словно распускается удивительный, волшебный цветок.

– А где папа?

– Папы здесь нет, – ласково отвечает Лорел. – Ему пришлось куда-то уехать.

Поппи кивает.

– Это как-то связано с тем, что он сказал мне вчера вечером?

– А что именно он сказал тебе?

– Что моей мамой была твоя дочь, а вовсе не Ноэль. – Поппи внезапно поворачивается. Лорел только сейчас замечает красные, опухшие глаза. Значит, девочка беззвучно плакала у себя в спальне. – Это правда? Правда, что ты… ты моя бабушка?

Лорел молча пытается проглотить комок, застрявший в горле.

– А ты хотела бы, чтоб это было правдой?

Поппи опять кивает.

– Ну что ж. Да, это правда. Твою маму звали Элли, и она была моей дочерью. Самой замечательной, самой прекрасной девочкой в мире. И ты, Поппи, очень похожа на нее. Просто вылитая Элли.

Поппи ничего не отвечает, молча что-то обдумывая. Затем опять поворачивается к Лорел, и та видит страх в расширенных глазах девочки.

– Она на самом деле умерла?

Теперь кивает Лорел.

– А мой папа тоже умер?

– Твой папа?

– Мой настоящий папа.

– Ты говоришь о… Ты имеешь в виду…

– Мужчину, который сделал ребенка с Элли. Не того папу, который воспитал меня.

– Так сказал тебе твой папа?

– Да. Он сказал, что не знает, кто мой настоящий отец. И что никто этого не знает. Даже ты.

Лорел переключает внимание на волосы Поппи. Она подтягивает их так высоко, как только может, и три раза оборачивает резинку вокруг них.

– Поппи, я понятия не имею, умер твой настоящий папа или нет. Возможно, мы никогда этого не узнаем.

Немного помолчав, Поппи спрашивает:

– Ты уже закончила?

– Да. Все сделано.

Поппи соскальзывает со стула, выходит из кабинета Флойда и направляется к зеркалу, висящему на стене.

Коснувшись кончиками пальцев волос на своем отражении, она задает следующий вопрос:

– Я и в самом деле похожа на нее?

– Ты выглядишь точно так, как она.

Поппи еще раз смотрит на свое отражение и снова оценивает его, слегка приподняв подбородок.

– Она была красивой?

– Необычайно красивой.

– Такой же красивой, как Ханна?

Лорел уже собирается сказать «О, гораздо красивее», но в последний момент удерживается.

– Да. Такой же красивой, как Ханна.

Кажется, Поппи удовлетворена.

– Так мы поедем на вечеринку?

– А ты хочешь?

– Да. Я хочу увидеть свою настоящую семью.

– В таком случае обязательно поедем.

– Лорел?

– Да, милая.

– Папа вернется?

– Не знаю, дорогая. Взаправду не знаю.

Поппи мельком смотрит на свои туфли и затем опять на Лорел. Глаза Поппи наполняются слезами. Внезапно выдержка изменяет ей, и девочка начинает рыдать. Ее плечи поднимаются и опускаются, а руки прижимаются к лицу, к глазам.

Лорел крепко обнимает внучку, целует в макушку и чувствует, что любовь к этому ребенку несется бурным потоком через все тело, как внезапная, восхитительная летняя гроза.

64

У меня есть и паспорт, и пистолет. В маленькой сумке смена белья и полностью заряженный телефон. Мой план – отъехать как можно дальше от лондонского района N4[68], а там либо вышибить себе мозги, либо покинуть страну. Решать буду в самый последний момент. Сейчас же я понятия не имею, что хуже: 1) разбить сердце моей дочери или 2) разбить сердце моей дочери и затем провести остаток жизни в бегах или в тюрьме. Планом 2) хотя бы не предусмотрены похороны.

Итак, Ноэль, я наконец-то прибрал за тобой твое омерзительное безобразие. Как я говорю (или думаю, или пишу тебе, или какого еще черта делаю с мертвецом), Лорел наново представится своей внучке, и затем они вместе отправятся в уютное местечко Белсайз Парка, полное мигающих новогодних огоньков, и окажутся будто в фильме сценариста Ричарда Кертиса. И теперь, Ноэль, представь себе лица всех собравшихся, когда Лорел и Поппи войдут вместе. Эти две прекрасные леди с решительными и ясными лицами, очень умные, во всем своем ослепляющем великолепии, обязательно вызовут у всех сильное изумление. А у некоторых даже трепет. Ты только вообрази такое.

Мне бы хотелось оказаться там, чтобы все увидеть самому.

Но я отказал себе в такой привилегии, когда чувствам Лорел предпочел собственное счастье и собственные устремления.

Сейчас, Ноэль, я уже выехал из Лондона и, кажется, направляюсь на запад. И я чувствую себя хорошо. Даже великолепно. Наконец-то я избавился от тебя, как змея от омертвевшей кожи.

Я трогаю пистолет, лежащий на пассажирском сиденье в пакете из безобидного супермаркета Sainsbury’s. Я ласкаю твердые контуры, чувствую холодок стали через пластик пакета. Представляю, как ствол пистолета сильно прижат к моему небу, а палец нажимает на курок. За окном автомобиля еще светло и ясно. Светит солнце. Через несколько часов я сверну с дороги и в темноте въеду в сонную деревню графства Корнуолл, найду ночлег или посплю в машине. Завтра проснусь, и настанет Рождество. Мир затихнет, как всегда бывает на Рождество, все люди с их разными жизнями будут находиться за миллионами закрытых дверей. А куда идти мне? Где я окажусь? А на следующий день? И через день?

Сейчас же я чувствую себя свободным от долгов, от пороков. Моя совесть чиста. Я ощущаю себя обновленным, даже невинным. Я только что сделал лучшую и наиболее выдающуюся вещь за всю свою жизнь. Хочу ли я быть здесь, когда это попадет в газеты? В самом деле? Боже, разве можно представить, какие ужасающие фотографии нас двоих раскопают журналисты? В сравнении с нами Фредерик и Розмари Уэст[69] покажутся Брэдом Питтом и Анджелиной Джоли.

Я только что миновал холм святого Михаила. Солнце начинает садиться, и небо становится жемчужно-серым. Бледный золотой свет отражается от камней, и тени, отбрасываемые несколькими любителями древностей, вытягиваются узкими длинными силуэтами. Я съезжаю с дороги M5 на следующей развязке и еду назад к холму. Въезжаю на край поля. Отсюда я могу смотреть на закат, могу видеть, как тени камней Гластонбери то исчезают, то опять появляются в меняющемся свете. В своем воображении я вижу, как в свете мерцающих свечей Лорел и Поппи сидят за обеденным столом Бонни. Лица у всех открытые и веселые. И я опять начинаю думать о тебе, Ноэль, и обо мне. О том, что мы связаны неразрывно. Представляю, как наши лица будут много лет мелькать на первых полосах газет, и знаю, что не хочу оставаться в этом мире и видеть это.

Я думаю о Поппи. Она была такой храброй, когда у нее в спальне я держал ее за руки и рассказывал ей всю правду. Вижу ее выдвинутый вперед подбородок, когда она глотала эмоции. Крошечный наклон головы, когда она молча поглощала мои слова, – такие слова ни одна девятилетняя девочка никогда не захотела бы слышать. Я думаю, как она будет учиться жить без меня. Уверен, она научится. Я знаю, что она расцветет и преуспеет в жизни.

Теперь у меня в мыслях мои родители, оставшиеся в Вашингтоне. Я помню, как они поджимают губы, и чувствую, как невысказанные слова проносятся у них в головах: Надо было оставить его в роддоме.

Я знаю, что этот закат будет для меня последним. Вот этот самый. Здесь, на этом поле. Прямо сейчас. Накануне Рождества. Самый пламенный, красно-золотой закат, охвативший весь горизонт. Яростный закат, исполненный кровопролития.

Я осознаю, что идут мои последние секунды.

И что все складывается как нельзя лучше.

Я сую руку в полиэтиленовый пакет и вынимаю пистолет.

65

Восемь месяцев спустя

Держась за руки, Тео и Ханна проходят под аркой, украшенной белыми розами и гипсофилами. Конфетти кружатся над их головами, как лепестки пастельных тонов. Звон церковных колоколов разносится по городским улицам Финсбери Парк. На краткий миг солнечные лучи прорываются сквозь гряду облаков, с утра угрюмо нависающих над головами.

Лорел держит руку Поппи в своих руках и смотрит, как только что вышедшая замуж дочь приветствует друзей и всех, кто захотел поздравить новобрачных на улице возле церкви. На Ханне белоснежное платье, в волосах вспыхивают жемчужины. Она вся сияет от счастья. Ее муж стоит рядом с ней. Красивый, статный и уверенный в себе. Его рука мягко лежит на ее талии. Видно, что Тео буквально распирает от гордости.

Сейчас Лорел даже не верится, что когда-то она могла считать Ханну утешительным призом для Тео. Как такое вообще могло прийти в голову?

Через некоторое время молодожены и их свита – всего тридцать человек – забираются в старый красный двухэтажный автобус. Поппи сидит на коленях у Лорел. В руках она все еще сжимает букет, который внесла в церковь в роли девочки-цветочницы – держала букет во время венчания и разбрасывала цветы перед влюбленной парой. Лорел обнимает Поппи за талию и держится за нее, когда автобус внезапно накреняется. Поппи зовет Лорел мамой. Не бабулей. Не мамулей. Не Лорел. Мамой. Сама так решила. Поппи – самый храбрый и самый замечательный ребенок на свете. Плачет, когда надо плакать, и сердится, когда надо сердиться. Она скучает по Флойду каждую минуту каждого дня. Но главное, она стала светом, радостью и солнцем, вокруг которого вращается жизнь и Лорел, и семьи. Поппи – самое настоящее чудо для всех.

Атмосфера в автобусе веселая и шумная. Бонни и Пол сидят впереди. Необычная шляпа Бонни почти полностью закрывает вид через переднее окно. Позади – Джейк и Блю. У нее на коленях сумка с крошечным щенком. Его зовут Мистер, и когда он вырастет, то, скорее всего, останется чуть больше маленького кролика. Блю и Джейк суетятся над ним, как над новорожденным ребенком, со вчерашнего вечера, когда приехали из Девона.

Рядом с Лорел сидит Сара-Джейд. Поппи спросила, можно ли ей пригласить Эс-Джей – ведь та совсем не знает ни Ханну, ни Тео. И хотя Поппи теперь известно, что Сара-Джейд не ее биологическая сестра, Поппи все равно хочет, чтобы Эс-Джей была частью семьи. Сара-Джейд, как обычно, выглядит тонкой, и вид у нее немного не от мира сего. Она в модной серебристой куртке и бесформенном розовом платье. Ее сопровождает бородатый парень по имени Том, который может быть, а может и не быть ее партнером – она представила его просто как друга. Джеки и Бель сидят напротив Лорел. По бокам обеих подруг Лорел сидят близнецы. Мальчики лишь на несколько лет старше Поппи.

К великому удовольствию Лорел оказалось, что она опять, как говорится, живет на одной волне со своими близкими друзьями.

На сиденьях справа устроились родители Тео. Мистер Гудмен выглядит уже старым, но Бекки Гудмен невероятно молода для своего возраста. Заметив, что кожа Бекки неестественно оттянута от подбородка к ушам, Лорел успокаивается.

То там, то сям Лорел видит школьных друзей Ханны. Видит незнакомых людей лет двадцати с чем-то в неудобной обуви. У некоторых девушек слишком много косметики. Это, наверное, друзья Тео, полагает Лорел, и коллеги Ханны.

Впрочем, как и на любой свадьбе, присутствуют призраки и тени.

Мать Лорел скончалась восемь месяцев тому назад, успев познакомиться с Поппи.

В тот день Руби сжала руку Поппи и сказала:

– Я знала, что есть причина, почему я задержалась здесь. Я знала, что ты где-то рядом. Просто знала.

Медсестра сфотографировала всех троих. Конечно, должно было быть четверо, но трое все же гораздо лучше, чем двое.

Через неделю Руби умерла.

Безнадежного брата Лорел тоже здесь нет. В январе он прилетал из Дубая на похороны Руби и сказал, что не может совершить две поездки в течение одного года.

И, конечно, здесь нет Элли.

Лорел не сказала Поппи всей правды. Лишь то, что Элли убежала из дому, ее сбила машина, а мертвое тело оставили в лесу. После побега у Элли родилась девочка. Ноэль удочерила новорожденную и передала ее Флойду, когда больше не могла справляться с уходом за ребенком.

И не стала рассказывать Поппи о теле, закопанном в саду Флойда.

С этой проблемой справиться было труднее. Лорел собрала маленькую сумку с вещами Поппи и поселила девочку в своей квартире в Барнете. Над клумбой была установлена большая пластиковая палатка. В небе стрекотали вертолеты… Это заняло несколько дней.

Что касается Флойда, Лорел сказала Поппи, что он покончил с собой – не смог вынести чувство вины, что притворялся отцом Поппи, хотя вовсе им не был.

– На самом-то деле я не возражала. – Поппи с храбрым видом кивнула, глотая слезы. – Ведь он был прекрасным папой. Самым замечательным. Он не должен был чувствовать себя виноватым. Ему не надо было умирать.

– Не надо, – согласилась Лорел, утерев большим пальцем единственную слезинку со щеки Поппи. Потом заключила девочку в объятия и начала легонько покачивать. – Совсем не надо.

Автобус останавливается возле ресторана, расположенного на берегу канала. Здесь Тео и Ханна устраивают свадебный прием. Все выбираются из автобуса и разглаживают свои юбки и брюки. Проверяют, застегнуты ли куртки, поправляют прически, растрепанные пронизывающим ветром, срывающимся с поверхности воды.

Пол подходит и кладет руку на рукав Лорел.

– Ты в порядке?

Лорел кивает. У нее все в порядке. Если не считать того, что жизнь полетела вверх тормашками во всех отношениях. В пятьдесят пять лет Лорел опять стала мамой. Теперь по утрам она собирает в пакет еду для ланча и записывает в свой дневник даты начала и окончания каникул. Отвозит девочку в школу и забирает обратно. Во всех делах и в любое время дня и ночи на первом плане у Лорел кто-то другой, не она. И еще. Лорел, конечно, травмирована тем, как прошли последние месяцы жизни Элли. Иногда ночью стоит лишь закрыть глаза, и Лорел переносится в тот жуткий подвал, оказывается запертой в облицованных сосной стенах. Она с отчаянием глядит вверх, на окно, и понимает, что никто никогда не увидит ее через это окно. Но кошмары постепенно бледнеют, слабеют и, как Лорел надеется, скоро совсем исчезнут.

Ее дочь мертва. Ее мать мертва. Ее бывший муж живет с женщиной, которая лучше Лорел по сотне разных причин. Но у Лорел все в порядке. В полном порядке. На самом деле. Потому что у нее есть Ханна и Джейк, а теперь еще Поппи и Тео. После смерти Флойда отношения Лорел с Сарой-Джейд стали глубже и крепче. Лорел часто встречается с ней – и ради Поппи, и ради себя. Лорел находит в Саре-Джейд какие-то собственные черты, что-то важное. То, что требует заботы.

Ханна теперь живет с Тео. Они снимают жалкую квартирку в Вудсайд Парке[70]. Лорел больше не надо убирать их квартиру. Отношения Лорел и Ханны стали значительно лучше. Теперь они друзья. И Ханна, и Поппи – лучшее, что смогло вырваться из того ужаса, который так долго царил после исчезновения Элли. Поппи обожает Ханну, а Ханна без ума от Поппи. Они практически неразлучны.

Лорел ловит взгляд Ханны, когда все идут к своим столикам, и улыбается. Ханна подмигивает и посылает Лорел воздушный поцелуй.

Ее прекрасная дочь. Ее золотая, солнечная девочка.

Лорел ловит поцелуй и прижимает его к своему сердцу.