Венерин волос

Странные ощущения после книги. С одной стороны чувствуется, что каждое слово здесь выверено и на своем месте, их поток просто обволакивает. С другой - это множество разных историй, которые между собой вроде бы связаны, а вроде и нет, поэтому воспринимается тяжело. Я пробовала читать текст и чувствовала, что иногда глаза просто бегают по строчкам. Взяла аудио - та же история, слова льются, как музыка, а потом понимаю, что давно уже думаю о своем и нужно возвращаться назад. Может в этом и была задумка автора. Бывает же, слушаешь человека, а перед глазами всплывают картины собственной жизни, наступает переосмысление. А может из-за построения текста "вопрос-ответ" начинаешь сама на них отвечать. В любом случае, эти истории болезненные, затрагивающие воспоминания недавнего прошлого, но моментами переносящие в Вавилон или Древнюю Грецию. Зацепила история девочки из Нахичевани - родного района Ростова. Пронзительно, наивно и страшно. В книге много отсылок и двойных смыслов. Шишкин - современный классик, так как к его текстам нужно возвращаться, каждый раз находя что-то новое и важное.

«Есть такая притча: идёт усталый путник - русло для любви, термос для крови, пешеход для задачника, судьба для муравья, тень для дороги».Очень характерная для Шишкина цитата, если кто-то не любит произведения, построенные по принципу «в огороде – бузина, а в Киеве – дядька», то лучше не читать. А я люблю. Ведь, по сути, вся наша жизнь и есть та самая бузина, которая время от времени прикидывается ручьем, вчерашним днем, былью про несбыточное, песней про несказуемое. «Венерин волос» - это спор между жизнью, то есть венериным волосом, травкой-муравкой, кровью и плотью («бессмертие начинается у женщины между ног»), и словом, неуловимым, нереальным, но сохраняющим ускользающий в небытие мир («мы станем тем, что будет занесено в протокол»). Это вечные качели инь и ян. Взмах – и над нами возносится Венера (Изольда, Хлоя):
...один мой волос, который останется на подушке, когда я утром уйду, реальнее всех твоих слов, вместе взятых!Еще один взмах – и мы замираем перед рекой истории, запечатленной в словах:
«…греки остались, потому что он (Ксенофонт – olastr) их записал. И вот они уже третье тысячелетие каждый раз, увидев то море, к которому он их вел, бросаются обнимать друг друга и кричать: Таласса! Таласса! Потому что он привел их к совершенно особому морю. Таласса - это море бессмертия».А, на самом деле, противоречия никакого и нет, ведь, инь и ян – это два лица мира, всегда глядящие в разные стороны и друг на друга. И не отнять у пространства время, у материи – форму, у любви – любящего, у говорящего – слово, у жизни – смерть, у смерти – бессмертие.
«Бог смотрит на нас тем же глазом, которым мы смотрим на него».

Корни травы живут себе и не знают, что кто-то уже ее сжевалМихаил Шишкин 'Венерин волос'А из корней снова вырастет новая трава, новая жизнь, новые побеги, а отросшие побеги вновь сжуют, или опалят огнем, или скосят и вновь останутся только корни, там в глубине земли останутся корни, из которых вновь и вновь будет пробиваться новая жизнь, новые побеги, новые ветви, новые витки истории, наши дети и внуки, их потомки будут жить, когда уже нас не будет. За рождением следует смерть, за смертью вновь рождение, а между двумя точками - начало и конец - вместилась вся наша жизнь. В-с-я н-а-ш-а ж-и-з-н-ь. А до наших жизней были другие жизни, а после будут иные и мир продолжит свое существование уже без нас. И так сложно понять кто же на самом деле Тристан и Изольда? Те, кто жил много веков назад - герои рыцарского романа 12 века, - или же это герои наших дней, ищущие в каждом знакомце любимые черты, узнающие их по биению сердца. Как они сейчас изменились современные Тристан и Изольда? Мальчик, прошедший ужасы Чечни или девочка, выросшая в грязи? Или может быть переводчик, работающий в миграционной службе Швейцарии, в раю, то есть? Кто они? Какие они? Какие побеги пустили те самые корни давней любовной истории, какими новыми подробностями в наше время заветвилась стародавняя история? Где подлинная история человека - в античных статуях и лив дореволюционном Ростове, а может быть в современной тюрьме или в чеченском сарае? Где? Где? Где? Где найти место, чтобы успокоилась душа и нахлынуло счастье. В швейцарском раю его тоже нет. Наверное оно внутри, но нас так часто пинают как старые трухлявые мячи и мы сами пинаем других, что выбиваем это счастье изнутри, заполняя место счастья, болью и кровавыми подтеками душевных ран. Мы чаще всего не знаем жалости. Ни наши с-л-о-в-а, ни наши д-е-й-с-т-в-и-я. Только к-а-п-л-и дождя слезами стекают по окнам. А за ними мы - одинокие, счастливые или несчастные. Мы в одиночестве приходим и в одиночестве уходим. Но мы продолжимся в наших детях, а история продолжится в новых войнах, открытиях, революциях, новых гениях. Меняются времена, сменяются эпохи, только человеческая жизнь остается такой же хрупкой и болезненно одинокой, только душа болит не меньше, а так же, только так же слаб и силен одновременно дух человека. От воспоминаний знаменитой певицы начала прошлого века, о ее взрослении и любви, о ее боли и потерях, к рассказам о Чечне и нашей действительности. Где точки соприкосновения тогда и теперь? Неужели большая, полная любви, потерь и обретений, боли и счастья, вот эта вся жизнь сводится к смерти в собственном дерьме? Или это мы ее так видим, а на самом деле там внутри этой женщины вновь появился смысл жизни - ее горошинка, ее кровиночка, потерянная и утраченная, оставшаяся только в памяти да на пожелтевших страницах старого дневника. Но нам и здесь важно пнуть мяч и снова выбить счастье изнутри, снова надо посплетничать, снова запустить внутрь себя грязь. Это удивительный текст, связавший в единое целое эпохи, страны, события, перемешавший всё в блендере литературы, соединивший слова в предложения, предложения в текст, текст с жизнью, жизнь с литературой, литературу с историей, историю с жизнью, жизнь со словами, слова с чувствами, чувства с пожелтевшими страницами дневника, дневник с эпохой, эпоху с литературой, литературу со смертью, смерть с жизнью, жизнь с корнями, корни с побегами. Весь мир - одно целое, сообщающиеся сосуды. Чем сильнее где-то несчастье одних, тем сильнее и острее должны быть счастливы другие. И любить сильнее. Чтобы уравновесить этот мир, чтобы он не перевернулся, как лодка.

Тяжелые у меня отношения с русскоязычной литературой. Сразу начинаю придираться – а что это за «надел звезду на елку», а что за страна такая, мать вашу, Белоруссия? Режет глаз, бесит, и на перевод никак не спишешь. А иногда мне вообще начинает казаться, что русские писатели пишут так, как будто постигли все тайны мироздания. Вот так я и плевалась, когда начинала читать «Венерин волос». Потом, к счастью, успокоилась. Раз согласилась взять – значит, собраться и вперед. Читаю и не понимаю, что вообще происходит. К чему эти свистопляски со смешением истории с современностью, присыпанные литературой средних веков, тщательно перемешать, но не взбалтывать - похоже, это фирменный стиль автора. Главное преодолеть традиционные сто страниц, станет проще. Зато пишет красиво, где-то грубовато, где-то мерзковато, мне понравились некоторые предложения-загогулины из слов, хоть и читается это довольно медленно, вникнуть, разобраться с каждым предложением.Пару раз жалела, что читаю с бумаги – слишком часто хотелось воспользоваться поиском по книге, пускай в этом и нет особого смысла. Шишкин даже до меня донес, что хотел – написал роман про любовь, но не любовный роман, истратив много слов на объяснения, что любовь – она одна для всех и на все времена.Это был интересный опыт, жаль только, что он нарушил мне все февральские книжные планы. Надо выждать время, но и за «Письмовника» возьмусь как-нибудь.

К чтению этой книги я приступила со скептическим настроем - "...современная российская литература, снискавшая любовь критиков во всем мире..." и прочие дифирамбы в описаниях меня обычно настораживают. Не скажу точно что именно я ожидала от книги, но в ней оказалось гораздо больше, чем могла себе представить.Поначалу скачки во времени и между персонажами вызывают недоумение - все эти беженцы, толмач, Тристан и Изольда в Риме, юная Изабелла в революционной России, дедовщина в армии, война в Афганистане - что между всем этим может быть общего? Тут главное "пережить" 50-70 первых страниц, благо, что слог автора к этому располагает. Даже самые непонятные, в сюжетном отношении моменты, читаются очень легко. У Шишкина просто потрясающий язык - в повседневных вещах он видит непередаваемую красоту и делится ей с читателем. В тексте масса невероятно ярких сравнений, метафор, помогающих мыслить и воспринимать текст образно, как бы говорящих, что одних глаз недостаточно, для того чтобы видеть истинную суть вещей и явлений. Автор всеми силами пытается донести до нас свою мысль, он не прячет ее за сюжетом, персонажами, не пользуется никакими литературными уловками, кроме одной - герои и истории этой книги и есть ее мысль. Каждая история описанная в "Венерином волосе" показывает жизнь отдельного человека, как часть чего-то большего, чего-то грандиозного и бесконечного. Почему бесконечного? А вот потому, что все мы, что-то после себя оставляем - книги, воспоминания, детей, волосы на подушке, в конце концов. То, что когда-то по-настоящему существовало не может просто исчезнуть.Вообще, "Венерин волос" это изложение закона сохранения энергии для гуманитарных умов. ̶Д̶а̶е̶ш̶ь̶ ̶ф̶и̶з̶и̶к̶у̶ ̶в̶ ̶м̶а̶с̶с̶ы̶!̶ Автор сумеет втолковать каждому, что если где-то убывает, то в это же время, в другом месте обязательно прибывает, ничего не испаряется в никуда и не возникает из ниоткуда. И люди после смерти не исчезают, они просто оказываются в другом месте. И вообще история человечества штука текучая - разбегаясь тысячей потоков, когда-нибудь все жизни снова сливаются в одну большую реку, которая принимает в себя все то, что должно исчезнуть и больше никогда не быть. Тех, кто не любит религиозные параллели и все такое прочее в литературе, могу обрадовать - в романе о религии, как таковой, нет ни слова. Рассуждая на тему любви, жизни, смерти и жизни после смерти, автор просто волшебным образом умудрился не скатиться в религиозные философствования, а изложил свою, так сказать смежную с религиозной, версию. Итог: произведение, в котором форма и содержание не просто существуют отдельно, а выражаются друг через друга. Прекрасная идея, выраженная в великолепной форме и все это написано красивейшим языком.

Витиеватый узор на стекле. Красивые, классически ровные, многозначные, глубокие слова. Каждое предложение отзывается эхом в сердце, каждое берет за душу. Чтобы писать так, нужен большой талант. И, наверное, много чуткости, восприимчивости, оголенных нервов. Нет, это не Леонид Андреев. Но это высота, которую возьмет далеко не каждый писатель. И тем более удивительно встретить такой уровень в современной прозе, а не в классике. И я знаю, что эта книга дает гораздо больше, но я взяла ровно столько, сколько смогла унести. А вы можете больше, рассчитывайте на большее.Когда я только начинала читать «Венерин волос», то, как обычно, полезла на книжные сайты, почитать рецензии и отзывы. И мне встретилась одна замечательная рецензия. Ее автор очень хвалил роман, но в то же время пришел к выводу, что главные герои Шишкина искусственные, не настоящие, чужие читателю. И сейчас, дочитав книгу, я бы хотела поспорить. Конечно, в «Венерином волосе» нет классических героев, нет классической истории, и у читателя нет возможности по-настоящему прожить с ними жизнь. Читатель фактически видит лишь осколки, отдельные события, маленькие фрагменты или целые куски жизни разных героев. Если вы не читали книгу, у меня не получится объяснить о ком она. Потому что там много героев и много историй. И на чью-то долю достались сотни страниц, а на чью-то несколько строк. И, наверное, поэтому кажется, что герои чужие. Но для меня все было не так. Для меня дневники Беллы Дмитриевны стали самыми главными. И эта героиня близка мне. Так что согласиться с искусственностью я никак не могу. Наверное, мы сами выбираем для себя героев. Те, чьи истории цепляют нас, становятся близкими, а если их поступки не понятны и чужды, то и полюбить тут невозможно. Даже не смотря на прекрасное исполнение. Можно оценить талант, но чужие судьбы, так и останутся чужими. Мне повезло. Для меня чуткость и восторженность, боль и потерянность Изабеллы оказались знакомыми. Поэтому история Шишкина стала «моей».Дальше...
Любопытно наблюдать, как писатель жонглирует стилями и формами. Кажется, вся книга – один сплошной эксперимент. Но, видимо, Джойс в свое время поставил мне свою прививку, и теперь вне зависимости, когда и кем написано произведение, я каждый раз говорю себе – прямо как у Джойса. Если написано «до», то удивляюсь, хвалю – молодец, сам придумал. Если «после», то хмыкаю – вот, оглянулся, воспользовался, попытал счастья на чужом поле. И понимаю ведь, что не факт, что писатель вообще читал «Улисса», а все равно какой-то осадок остается. Глупо. «Венерин волос» совсем не «Улисс». Но так много схожих приемов, что невольно вспомнила. Сравнила. Для меня все эти элегантные закрученные спирали сюжета не сыграли большой роли. Я не оценила эти виртуозные па. Ценить нужно за содержание. А форма может быть самой простой.
Очень часто слышу удивление по поводу того, что такое мастерство встречается в русской прозе. Не знаю почему. Я не удивляюсь, для меня это наоборот естественно. С нашими традициями это как раз не удивляет. Другое дело, что современная проза – это да. Повод восхититься. Начинаешь больше уважать и появляется надежда, что Шишкин такой не один. И я еще встречу достойных ему, достойных Леонида Андреева и многих других писателей золотого и серебряного века.Эту книгу стоит прочесть всем, кто соскучился по хорошей, качественной литературе. По книгам, которые приносят эстетическое удовольствие, как от формы, так и от содержания.

Адиа́нтум (лат. Adiantum), венерин волос - род папоротников, насчитывающий около 200 видов. Нетребователен к уходу, достаточно легко акклиматизируется. При пересыхании листьев срежьте их, проведите опрыскивание и вскоре появятся новые побеги...
Жизнь человека и цивилизаций - лишь побеги на ветви Истории. Срежь один - вырастет новый. Не в этом, так в другом месте. А может, и в другом времени. Но непременно вырастет. Мир как большой апельсин, разделенный на множество долек, число которых одному Богу известно. В мире есть любовь и ненависть, страдания и счастье. И они удивительно уравновешивают друг друга. Если где-то идет война и гибнут люди, то непременно в другом месте, возможно, совсем рядом, люди поют, любят и вполне счастливы. И непременно все повторяется, потому что все циклично. Мы узнаем себя в своих детях, а они будут узнавать себя в своих, когда нас уже не станет. Писатель продлевает свою жизнь каждой строкой, читатель сокращает свою, читая эти строки. Но это ничего не значит, потому что наши жизни все равно идут по одной прямой, даже если и в разных направлениях. И вот эта кошка, раскатанная машинами на дороге в лепешку, на самом деле сейчас сидит в открытой форточке и ловит лапкой снежинки...
Если кто-то до сих пор отворачивает нос от "всего современного "русско-написанного" -- почитайте Шишкина. Оно того стоит.

Новый роман лауреата "Букера" и "Нац.Беста", думаю, будет интересен и "приятен" прежде всего читателям "гуманитарного" склада и тем, кто любит и понимает булгаковскую "Белую гвардию", Киев и Ростов-на-Дону. Всем, кого волнуют чужие воспоминания и размышления о жизни и любви, о смерти и бессмертии.
А что из этого может "сделать" писатель - увидите сами.
На мой личный вкус - это лучшее, что написал Шишкин. По этой причине я не буду (пока) ничего упоминать из его творений, дабы не сдерживать "творческую" инициативу. А там - посмотрим.

Эпитет "лёгкость" в определении литературного произведения обычно говорит не в пользу книги. Лёгкость ассоциируется с простотой, примитивностью и тривиальностью. Это в порядке вещей, и если мы почитаем дневники Маршака, который сетовал на бум лёгкой и примитивной прозы, то можем отнести его слова к нашей эпохе. Но лёгкость формы и содержания не обязательно говорит о том, что перед нами книги низкого сорта. Понятно желание большинства писателей писать легко. Это гарантирует тиражи и, что не менее важно, понимание читателя.Но существуют писатели, которые намеренно отказываются от лёгкости. Модернизм в ввел моду на сложность, того требовала сама эпоха. Величайший роман ХХ века "Улисс" - грандиозный эксперимент, который не поняли бы и две трети читателей, если бы не обширные комментарии к нему. Потом был Сэмюэль Беккет, который сделал сложной пустоту и молчание в пьесах, а потом сделал простоту сложной в великой романной трилогии. Затем были Ален Роб-Грийе с его шовизмом, Пьер Гийота - последний авангардист и многие другие. Сейчас мода на сложность прошла, но тем ярче оказываются произведения, которые сложны. Это своего рода оппозиция лёгкому постмодернизму, романам в стиле Умберто Эко.Думаю, не стоит раскуривать благовония и фимиам вокруг фигуры Михаила Шишкина. Лавина лестных отзывов, сравнения с Джойсом, Набоковым, Буниным, Чеховым, Соколовым и другими, ему уже щедро отсыпали. С одной стороны, Шишкин - писатель чисто постмодернистского порядка, с любовью к нарезкам, прямым цитатам и многому другому. С другой стороны, он все же писатель, который не верит в хаос мира, который ищет в нем ось, основание (эта черта, кстати, во многом роднит его с Джойсом, который в виду влияния томистких взглядов все же считал, что хаос мира действует по определенным законам). Шишкин пишет сложно, но сложность эта обусловлена его взглядом на собственное творчество. Шишкин - писатель-накопитель. Он поднимает определенный кирпичик культурной эпохи, на него кладет еще один, потом еще, а потом относит их к строящемуся дому своего будущего произведения.В "Венерином волосе" переплелось очень многое, роман насыщен историями и сюжетными линиями, но он абсолютно аморфен, расхлябан. Это роман без четкого сюжета, роман без начала и конца. Но не думается, что Шишкин планировал запечатлеть фигуру Уробороса, как это сделал Джойс. Шишкин скорее сдался, признал, что начало найти невозможно, как и конец. Что же тогда остаётся? Остается найти ту некую клейкую массу, которая удерживает вместе дневник певицы, письма Навуходоназавру, древнегреческую пьесу, историю Тристана и Изольды, где Тристан умер, и появился тот, кто должен был его заменить. Все это складывается вместе героем - "толмачем". Писательское альтер-эго работает переводчиком в государственной службе, где выслушивает и переводит истории русских эмигрантов, просящих убежища в Швейцарии. Вопрос-ответ превращается в сократовский диалог о вечном, потом вопрос и ответ в отдельности образуют собственную историю. Сюжетные линии взаимопроникают друг в друга, переплетаются. И все это продолжает существовать туго сплетенным и связанным благодаря "венериному волосу" - любви. Почти в каждой из историй находится место для любви, даже в самым отвратительных и кровавых. Шишкин использует язык, как инструмент фильтрации, промывая жаргон, блатной запашок, грязь и насилие, чтобы добраться до того, что всё объединяет - до любви. Разумеется, Шишкин констатирует не новую идею, все это уже было, что доказывает сама структура книги, тот багаж, который Шишкин взял с собой. И дневник певицы, который составляет значительную часть романа - это упражнение на тему Вечной Женственности, вечно влюбленной и жаждущей любви. Казалось бы, банальность. Но здесь в дело вступает именно неоднозначность. Сложность структуры и языка компенсируется простотой центральной мысли - Любовь есть. Но с другой стороны, Шишкин проводит долгую и кропотливую работу, чтобы различить и вычленить эту самую любовь из того, что она объединяет. Любовь не везде и не всюду, но только между теми обрывочными и неясными фрагментами, которые составляют мир. Строя роман во многом как сновидение, как фрейдистское упражнение, Шишкин, тем ни менее, выдвигает любовь как центр всей человеческой жизни. Ведь только человеческое сознание объединяет все эти истории, фрагменты и предметы. Любовь становится основным средством бытия человека и его ощущения мира. В доказательство этому Шишкин показывает как многообразны облики любви. Слова недостаточны для её выражения, но только ими и можно что-то сказать. И потому необходимо продолжать говорить, конституируя своё присутствие в мире, подтверждая его. Явленное слово, записанная история, по мнению Шишкина, бессмертны, но в вечности останется лишь то, что было сказано. Но разве можно описать всё предельно подробно? Нет. Только фрагментами, обрывками, импульсами. Шишкин не пытается описать любовь, он лишь обрисовывает те места, которых она коснулась, которые объединились и загустели. Истории, легенды и сказания переплелись вместе, связались венериным волосом и стали книгой.