Читать онлайн Проверено мной – всё к лучшему бесплатно

Посвящается всем женщинам и всем тем, кто, закрыв одну дверь, оказался в вакууме и стоит в нерешительности перед следующей. Немногие из нас умеют принимать с радостью и благодарностью то, что дается. Но это и правда не так легко сделать. «Все, что ни делается, – к лучшему», – чаще всего слышат, но не понимают. Но впустить в себя эту истину – это и есть вера. И она окупится, поверьте.

Предисловие

В тот день ко мне впервые пришло осознание, что я Юлия Барановская. Нет, конечно, я всегда носила это имя, но вот была на протяжении долгих лет скорее женой Андрея Аршавина, а чуть позже – бывшей женой. Мы снимали рекламу крема Либридерм, и мне принесли макеты, тогда-то я и увидела надпись под моей фотографией «Телеведущая Юлия Барановская». Я стала их лицом, и мое имя было написано большими буквами. Я смотрела на надпись под этой рекламой, и понимала – это я, это моя фамилия, и быть Барановской – круто!

Глядя на макет, я вспоминала, как совсем недавно мама Андрея кричала: «Ты никогда не была Аршавиной. Ты к нашей фамилии не имеешь никакого отношения. Ты никто». Она никак не могла взять в толк, что я, напротив, открещивалась от их фамилии и избегала известности такого толка. Мне не хотелось быть прилагательным к чьему-то имени, довеском, и уж тем более для того, чтобы быть известной, мне не нужна была их фамилия.

Даже в тот период, когда мы были с Андреем вместе, я никогда не светилась за счет него. На протяжении лет я просто была рядом – это были победы Андрея и его слава, а я была его женой и никак не претендовала на его популярность, даже на ее маленький кусочек. Если мне кто-то говорил, что я помогла ему всего добиться – я не слушала, уходила, да и сегодня стараюсь так поступать. Его мать просто не понимает, что такое отвечать за другого человека, не быть самим собой, бояться даже просто открыто высказаться, потому что это может сказаться на его репутации в том числе.

И вот мое имя. Я прочитала свою фамилию еще раз, чтобы как следует прочувствовать момент, я – Юлия Барановская, а не экс-жена футболиста Андрея Аршавина. Честно говоря, я все еще не могла поверить в написанное. Все перемены в моей жизни не изменили моего отношения к известности.

Я чураюсь ее, слова «слава» или «звезда» по отношению ко мне скорее даже пугают, чем льстят самолюбию. Я понимаю, что у меня ток-шоу на Первом канале, что меня узнают люди, и все-таки это не изменило мой характер. Но одно я могу сказать точно – всего в своей новой жизни я добилась сама.

Наверное, если бы года три назад, когда Андрей изводил меня своими уходами и возвращениями, своим отношением к семье, мне сказали, что так будет, я бы не поверила. Не просто не поверила, а подумала бы, что меня пытаются развести или успокоить. Или просто человек сошел с ума – что угодно, но я бы не поверила. Потому что в тот момент поверить в такое было практически невозможно. Я была раздавлена, моя жизнь – закончена. Вчера меня называли женой Андрея Аршавина, и вдруг все газеты напечатали, что я сожительница, любовница. Вчера мы с Андреем были прекрасной любящей парой, а сегодня он обзывает меня последними словами и грозится беременную с детьми выставить на улицу. В тот момент я так запуталась, что перестала понимать, что происходит и кто же я.

Я до сих пор думаю, где была та последняя капля, после которой стало понятно, что пора заканчивать и надо вернуть свою жизнь. Когда случился этот момент? И до сих пор не до конца знаю ответ. Но что знаю точно: если бы я не сбежала от Андрея, то сошла бы с ума, потеряв полностью уважение к себе…

Самый страшный кошмар

В сентябре 2011 года у меня начались кошмары. Почти каждую ночь я просыпалась в холодном поту и никак не могла понять, что происходит. Однажды мне приснилось, что я попала в авиакатастрофу и пришла к своей уже умершей бабушке: «Бабуль, мне так плохо. Меня постоянно мучает адская боль, будто каждая клетка моего тела рвется на части». А бабушка спокойно ответила: «Ничего, все пройдет, внучка, все пройдет. Все затянется».

К тому моменту мы жили в Лондоне уже больше двух лет, и после яркого старта Андрея в клубе «Арсенал» начались проблемы – он прочно сел на лавке. На футбольном языке это значит, что Андрей числился в команде, получал деньги, но почти не играл, и к декабрю начал терять форму. Впереди, в 2012 году, чемпионат Европы, а у капитана сборной практически не было игровой практики. По сути это было последнее Евро в жизни Андрея, в следующем он бы уже не сыграл из-за возраста – век спортсмена не так долог. Конечно, Дик Адвокат – на тот момент тренер сборной России – взял бы его и так: у него к Андрею было безграничное доверие, но для его собственного спокойствия ему нужно было играть на постоянной основе. И если бы он полгода просидел на лавке запасным, то чувствовал бы себя в недостаточно хорошей физической форме – Андрей и сам это прекрасно понимал.

Как обычно, помощь пришла в самый последний момент. Именно в это время в «Зените» сломался Данни, и руководство клуба предложило Андрею помочь и себе перед Евро, и родному клубу – перейти туда на несколько месяцев на правах аренды. Переговоры не шли гладко. Андрей наотрез отказывался: «Середина года, у меня дети ходят в школу, Юля беременна третьим ребенком. Я детей посреди школы не дерну и Юлю одну с ними не брошу. Как я могу оставить свою беременную жену?» В семье нет места эгоизму, я лучше других понимала, насколько моему мужу нужна игровая практика, как важно для нас всех, чтобы он показал себя на Евро, и лично уговаривала его согласиться перейти в «Зенит». Мне самой интересно: зная, что будет дальше, сделала бы я это еще раз? Или просто не поверила в то, что такое может произойти?

На самом деле я тогда перешагнула через себя. Семья должна быть вместе – это был и есть мой основной принцип. Но видимо, в тот момент я была сосредоточена на ребенке внутри себя и на амбициях мужа, так что сама настояла на том, что мы справимся, и спокойно отпустила Андрея в Питер. В марте, к возобновлению игр в российском чемпионате, он должен быть уехать в «Зенит», а в августе, к новому сезону, вернуться в «Арсенал». Все это время мы с детьми собирались часто приезжать к нему в Питер, а он при первой возможности – к нам в Лондон.

Два месяца в Лондоне, что мы прожили до его отъезда в «Зенит», стали для нас вторым медовым месяцем. Мы совершенно перестали замечать кого бы то ни было вокруг и погрузились в мир домашнего уюта. Целыми днями вместе готовили, смотрели фильмы, общались с детьми. Моя беременность третьим ребенком еще больше нас объединила: мы перестали выходить на светские мероприятия и сосредоточились на себе.

Наш последний совместный Новый год был очень красивым. Праздновали мы с детьми у друзей в Лондоне и не потащили туда подарки друг для друга – знали, что вернемся не поздно. Муж расстарался, учитывая мое состояние, и я, уходя, заметила пакет ювелирной марки Boucheron.

Вечер прошел чудесно: в смехе и разговорах он пролетел незаметно, а ожидание только подогревало желание скорее приехать домой и снова остаться наедине со своей семьей. В этом предвкушении мы и вернулись – подарки лежали под елкой, как положено. Открывая пакет, я радовалась как ребенок. Распаковала, а там две одинаковые коробки с бантиками. Я достала одну – свечка. Андрей начал хохотать: «Твое лицо надо было снимать на камеру. Так не сыграешь. У тебя такие глаза!.. Ты пытаешься улыбаться, скрыть разочарование, при этом на лице столько эмоций!» Оказалось, что к покупке ему дали подарок и упаковали туда же, и именно его я достала первым. Во второй коробочке лежал прекрасный кулон с бриллиантами.

Мы с Андреем любили дарить друг другу всякие приятности, устраивать сюрпризы, а Новый год был нашим любимым праздником – с письмами деду Морозу и огромной красивой елкой. При этом он не часто дарил какие-то подарки – только по большим значимым поводам, но если дарил, то что-то из ряда вон выходящее – дорогие часы, украшения. И только бренды. А этот праздник был тем более особенным, что мы снова должны были стать родителями.

В марте Андрей уехал в Петербург, и начались бесконечные телефонные переговоры. Мы целыми днями висели на телефоне. Он звонил мне сразу после сна, пока чистил зубы, когда ехал на тренировку и возвращался с нее. Он звонил мне, пока ел, и перед сном. Мне казалось, что у нас все идеально. Я приняла эти звонки за заботу о нас, думала, что он скучает и пытается быть ближе хотя бы таким образом, предвкушала, что очень скоро мы снова будем вместе. Только потом поняла, что Андрей хотел подзарядиться, ведь я всегда была его «батарейкой», и мы вместе преодолевали проблемы – я его слушала, подбадривала и помогала советом. А проблемы вправду возникли. Андрея не лучшим образом приняли в команде. Фанаты тоже были холодны. Андрей был сам виноват – он некрасиво ушел из «Зенита», а когда спустя три года вернулся в качестве суперзвезды, в Питере не простили его скандального отъезда. Да и авторитеты и лидеры в команде за это время уже сменились, и он, видимо, цеплялся за нас, как за возможность вернуть себе душевное спокойствие.

В это время в его жизни и возникла другая женщина… Мы оба были знакомы с ней довольно долгое время. К тому моменту лет восемь. Она пришла как-то на одну новогоднюю вечеринку к нашим друзьям и вела себя настолько неприлично, что ее чуть не выставили за порог. Потом встретились еще раз в Майами в ресторане. Мы пришли на ужин и увидели два свободных стула. «Для кого это?» – спросила я друзей. «Да так. Придут тут две девицы», – ответили мне небрежно. Потом она с мужем, поклонником футбола, приходила на матч «Арсенала». Они были буквально пару дней в Лондоне и попросили через общих знакомых Андрея о билетах, а заодно он дал им свой номер телефона – «на всякий случай», вдруг с проходками будут проблемы.

Все это время, как выяснилось позже, Андрей не давал ей покоя. Когда он вернулся в Питер, она с завидной частотой, как мне потом рассказали, появлялась в тех же ресторанах, что и Андрей. Впрочем, я не знаю, как у них все начиналось и почему, и никогда не интересовалась. В нашей истории главные роли были у нас, а не у нее.

Через некоторое время я с детьми приехала в Питер, в Лондоне каникулы в школах каждые шесть недель, так что уже в апреле мы снова были вместе. Эти две недели в Питере мы провели вместе, не разлей вода. В какой-то момент мне начало казаться, что он вообще не может выйти на улицу один. Андрей просыпался, шел на тренировку, возвращался домой и не оставлял меня ни на одну секунду. Мы постоянно проводили время вместе – днем и ночью.

Я даже подумать не могла, что у него, оказывается, была другая женщина… Я до сих пор не знаю, откуда он ей звонил или писал. Двадцать четыре часа в сутки мы не расставались. Даже пока едешь с тренировки – ничего не успеешь. База «Зенита» видна из нашего окна…

За это время наша счастливая семья, по моему мнению, обеспечила себе будущее. Мы подписали договор с дизайнерами на ремонт нового дома, чтобы нам было куда вернуться всем вместе после того, как Андрей закончит карьеру. Там были спальни для детей, тщательно продуманный интерьер для нас – мы вили свое уютное гнездышко.

Маячки, что не все в порядке, были, но я их упорно не замечала. Большое видится на расстоянии. Только потом я собрала все воедино. Однажды Андрей пришел домой и вдруг ни с того ни с сего сказал: «Мне предложили большие проценты в банке, давай переложим туда наши деньги». «Конечно, давай», – сказала я, удивившись. Дело в том, что Андрей никогда не доверял банкам. Он всегда отказывался класть деньги на счета под какие бы то ни было проценты. Когда мы переезжали в Лондон, у нас дома в сейфе лежало около двух миллионов евро наличными. Муж уехал раньше, а я улетала к нему примерно через месяц – нам с детьми долго делали визы. Именно тогда я убедила его, что деньги нельзя оставлять без присмотра, даже в сейфе. Я родилась и выросла в центре города и, что такое бандитский Петербург, знаю не понаслышке. Знаю, что есть люди, которые продают информацию, и часто это может быть твое ближайшее окружение. За информацию они, между прочим, получают 50 % от ворованной суммы. Будучи столь беспечным, можно вообще остаться без всего. Я убедила Андрея положить деньги хотя бы в банковскую ячейку. Она открывается на имя того человека, который пришел, а пришла я. Никто кроме меня взять что-то из этой ячейки не мог, даже если бы у него был ключ. Там деньги пролежали до этого дня. И тут вдруг – под проценты…

Я сейчас, задним числом, вспоминаю, у него была интересная реакция на мое быстрое согласие – тогда же я не обратила на нее внимания. «Как положим?» – удивился Андрей. В его голове, где созрел целый план, просто не укладывалось, что все так легко выходит. «То есть ты сейчас пойдешь и возьмешь деньги? А поехали в банк съездим, я хочу, чтобы ты все сделала сегодня», – настаивал он. Видимо, человек не мог поверить своему счастью, что так легко вернул эту сумму в свое личное распоряжение.

Наверно, это мучило его и раньше. Человек же не меняется, и если он жаден до денег, то он жаден до них всегда. За те годы, что сбережения лежали в ячейке, Андрей несколько раз во время наших краткосрочных ссор говорил: «Что тебе бояться за свое будущее, в любой момент уйдешь. У тебя бабки останутся».

Интересная позиция, правда? Мне вот в голову это не приходило – мы вместе, мы семья же, – а его, видимо, жгло. Но в каждодневной рутине ты этого не видишь и не понимаешь, оценивая все совершенно по-другому, оправдывая слова так или иначе, подрисовывая характер человека, исходя из своего собственного или своих чувств. А может, мне просто не хватало проницательности.

В общем, я поехала с ним в банк без лишних обсуждений. Перевоз денег инкассаторами стоит довольно дорого, и я, чтобы сэкономить, вызвала своего друга с машиной сопровождения, отдала Андрею мешок денег и совершенно о том забыла. Андрей остался в Питере, а мы с детьми возвращались в Лондон, по пути захватив парижский Диснейленд, который я давно им обещала. Каникулы заканчивались, а с ними и наша спокойная семейная жизнь.

Начало конца

Довольные и счастливые после каникул с папой и поездки в Диснейленд, мы вернулись в Лондон к размеренной жизни. Наши постоянные разговоры с Андреем по телефону продолжились.

Как раз была Пасха, когда мы сильно поругались. Прямо на праздник. Я даже не поняла, как и что произошло. Это я сейчас могу анализировать. Тогда же я была крайне удивлена – у него случилась истерика прямо по телефону. Я никогда не видела и не слышала его в таком состоянии. Я вешала трубку, а он перезванивал и продолжал орать. Это вообще нонсенс. Обычно это мне надо договорить, высказаться и сразу помириться, это я перезваниваю по десять раз, а тут все ровно наоборот. И вдруг, ни с того ни с сего он закричал: «Свадьбы не будет. Не поженимся. Теперь точно никогда. Все». Это было тем более странно, потому что разговора об этом в последнее время вообще не заходило. С чего он вдруг решил об этом вспомнить? Я уже очень спокойно относилась к нашему положению. Ну, мы же живем вместе, у нас двое детей, дом, семья больше десяти лет – при чем тут штампы в паспорте? И вдруг эта истерика. Причем вторая за последние две недели. Первая случилась еще в Питере, когда мы праздновали день рождения нашей дочери. Он отсел на самый край стола, подальше ото всех, будто исключил себя, и начал вульгарно себя вести, словно хотел привлечь к себе чье-то внимание. Все время ржал, не смеялся, а именно ржал, а потом в грубой форме потребовал у официанта хлеб. Еще через 5 минут он орал, будто его режут: «Где хлеб?» Я его не узнавала.

«Что происходит? Ты что орешь? Что-то случилось?» – спросила я. Андрей прекрасно знает, что я не люблю, когда унижают или кричат на персонал. Потом я увидела, что он сидит и почти бессознательно запихивает в себя еду – заедает какое-то внутреннее смятение. Так уже было однажды, очень давно, в самом начале наших отношений, когда мы чуть не расстались.

И вот вторая истерика за короткий срок.

Нам было не свойственно быть долго в ссоре, а тут мы почти три дня не говорили. Я не выдержала и написала сообщение. Наболевшее, искреннее: что мне очень тяжело дается этот разрыв, какая-то непонятная дурацкая ссора. В ответ пришло: «Неважно, где я нахожусь, в какой стране, физически я рядом или я очень далеко уехал, или приехал. Сердца, которые когда-то забились в унисон, разлучить невозможно». Наверное, любая женщина, получив такое сообщение, сошла бы с ума от радости. Я внутренне напряглась. Это было несвойственное Андрею поведение, он был скуп на романтику, а последнее время начал меня вдруг баловать ею. До того, забив гол за «Зенит», он подбежал к камере и показал сердечко. Мы с сестрой смотрели матч в ресторане, и я настолько не поверила увиденному, что даже переспросила ее – не показалось ли мне. После матча пришло смс: «Это для тебя». Я ответила: «Я тебя тоже люблю». Как выяснилось позже, то же самое он сказал и другой – той, что смотрела матч в Питере на трибуне…

И вот еще один маячок, еще одно несвойственное ему поведение – я испугалась, почувствовав неладное. А уже на следующий день стало понятно, что происходит.

Утром мне прислали сообщение, что Андрей Аршавин снял для жены кинотеатр. Это было уже не в первый раз. Чуть ранее оказалось, что он ходил со мной в Эрмитаж. Мои друзья даже поинтересовались, какая погода в Питере. Я удивилась и поинтересовалась у мужа, с чего он со мной гуляет по музею. Андрей сказал, что был со всей командой «Зенита» и с ними была секретарша клуба. Я отшутилась, что, видимо, она очень вольно себя вела, раз ее приняли за жену. Тут снова. В этот раз я начала без шуток выяснять, что происходит, мы говорили два часа, и, видимо, я и правда его прижала какими-то фактами, потому что он выпалил, что был там с другой и уходит от нас. Я не поняла.

– Куда ты уходишь?

– Я ухожу, заберу свои вещи и уеду. У меня другая.

Мне казалось, что он бредит. Особенно когда он меня же обвинил в том, что я все это выяснила. «То есть я должна была узнать про какую-то женщину, с которой ты проводишь время, и промолчать? Это точно не моя история, Андрей. Ты же меня знаешь. Я не буду такое терпеть», – устало произнесла я.

Могла ли я тогда, еще в начале всей этой истории простить его? Могла. Могла даже позже. Видимо, та женщина, которая не может простить, не чувствует раскаяния в мужчине, который просит прощения. Я никогда не ждала, чтобы он приполз, умолял о чем-то. Нет. Надо было просто взять ответственность за себя и свои поступки. Вот чего я ждала. До какой поры дети ломают игрушки? Пока ты не дашь им отвертку, молоток в руки и не скажешь: «Чини». Мама Андрея, когда он в школе рвал классные журналы, не заставляла его отвечать за свои действия, жалела и переводила в другое место. Из-за этого мы и получили взрослого мужчину, который не умеет нести ответственность за свои поступки. Она рассказывает эту историю во всех интервью и гордится ею. Мне же эта похвальба всегда казалась странной. Я учу своих детей ответственности, ее же я ждала от своего мужа. Или, по крайней мере, спокойного разговора. Вместо этого я попала в ад.

В четверг Андрей сказал, что уходит от меня. В пятницу я узнала, что у моей мамы рак. Я не могла поверить, что это происходит со мной, что самые важные для меня люди уходят и выхода из этой ситуации нет. Я не знала, как справиться и что сделать. Удар за ударом – все страшнее и страшнее. Я перестала спать, есть, пить. Не находила себе места. Не могла спокойно сидеть или стоять. У меня был только один выход – лететь в Питер, чтобы самой понять, что происходит. Приняв решение, я моментально собралась, купила билет и поехала в аэропорт.

Как выяснилось буквально через пару дней, диагноз ей поставила мой врач Любовь Ивановна. И первым делом она же позвонила Андрею, предупредив его и сказав, что мне, беременной, без предварительной подготовки этого говорить пока не надо. У человека даже после таких новостей не дрогнуло сердце, и он, зная обо всем, бросил меня по телефону после десяти лет жизни, беременную, понимая, что скоро я узнаю о болезни мамы…

Конечно, в том состоянии, в каком я была – я переоценила свои силы. В самолете у меня случился приступ. У меня было состояние животного ужаса – такого, что я стала прорываться в кабину пилота, чтобы он посадил самолет. Меня остановил знакомый ресторатор, у которого мы часто бывали в Питере.

– Юля, привет! Давно не виделись. Как дела?

От звука его голоса и прикосновения, я пришла в себя.

– Спасибо, у меня все хорошо, – прошептала я, по-моему, уже синими губами.

Добравшись кое-как до дома, я позвонила Андрею, попросила встретиться со мной. Я летела, чтобы понять, что же все-таки происходит, но разговора не получилось. Андрей пришел домой с другом, которого я не переношу на дух – Сашей по прозвищу Коробей. Есть такие люди, которые, находясь рядом, открывают в нас лучшее. А есть те, с которыми подогревается самое плохое. Этот друг – из вторых. И именно с ним Андрей пришел в наш дом. Я открыла дверь, попыталась начать разговор, но Андрей практически сразу с порога принялся бешено орать. Я сидела в спальне на кровати и плакала, он же почти визжал, стоя напротив. И все это при постороннем человеке, к которому я не чувствовала ни теплоты, ни доверия.

Андрея таким я не видела никогда. Честно говоря, шок был настолько велик, что, не веря в колдовство, глядя на него, я невольно спросила: «Тебя приворожили? Что с тобой происходит?»

Неделю назад он спал со мной в этой кровати, а теперь я смотрела, как он кидается от меня в другой угол и орет: «Не подходи ко мне!». Я не знала, что еще можно подумать. «Не смей приближаться! Не смей!» – Андрей доходил до каких-то неимоверных децибел в своей истерике. Наверно, ни одна беременная женщина в истории человечества еще не вызывала во взрослом мужике такого чувства опасности. Не знаю, может быть, если бы я подошла к нему ближе, он бы не выдержал, и таким ужасным образом решил довести до конца принятое решение уйти из семьи? Он орал минут 40, я сидела и плакала, Коробей, как верный пес, ждал в другой комнате. Прооравшись, Андрей ушел, а я осталась одна. Разговора не получилось. Мне на следующий день надо было ехать к маме.

О ее болезни мне, как я уже говорила, сказала мой врач. Только помочь маме практически ничем я не смогла: доехав до больницы, я сама загремела туда же. Как и в предыдущих беременностях, у меня было снова предлежание плаценты, то есть я могла потерять ребенка при эмоциональных и физических нагрузках. Плюс мое низкое давление. На том сроке, на котором я находилась, это была угроза потери сформировавшегося жизнеспособного ребенка. Врач просто не отпустила меня в самолет, тут же заперев в больнице, и позвонила Андрею. Зная, с какими трудностями я сталкивалась, когда вынашивала Артема и Яну, Андрей отреагировал на разговор с Любовью Ивановной более чем подло, сказав, что мы просто разыгрываем его и давим на жалость, чтобы он вернулся.

Меня положили в том, в чем я была. У меня не было ничего – ни пижамы, ни халата, ни тапочек, не было даже куска мыла. Мне выдали старую ночную рубашку, всю неотстирываемых разводах и пятнах со штампом номера больницы на груди. В 6 утра я пошла на анализы, босиком, в этой ночнушке, зашла в душевую и поняла, что мне просто нечем помыться. Я не могла поверить в происходящее: еще пару месяцев назад мой муж бы сидел рядом и держал меня за руку, а сегодня я одна в клинике, моюсь без мыла, хожу по больничному кафелю босиком и не знаю, кого попросить привезти мне самое необходимое. У меня началась истерика. Мне не хотелось жить. Не в смысле, что я думала выйти в окно или сделать что-то с собой – я просто потеряла вкус к жизни. С пустым взглядом я тихо качалась из стороны в сторону, обняв живот. Я ела, только когда меня заставляли, ни с кем не говорила, ни на кого не смотрела. Приехал Миша Арабов и трясущимися руками впихивал в меня еду. Он почти плакал, сидел бледный и не понимал, как происходящее вообще возможно. В какой-то момент друзья стали бояться приходить ко мне, и, не выдержав, позвали священника – может быть, хотя бы он, поговорив, вытянет меня из этого состояния. Он пытался начать разговор обо мне, но обо мне беседовать я не хотела – мне интересно было говорить только об Андрее.

Он долго слушал меня и сказал: «Ты знаешь, невозможно и нельзя отказываться от подарков Бога. Он дает тебе все – карьеру, семью, здоровых детей, хорошую жену, благополучие. Нельзя быть неблагодарным. Нельзя сказать, вот это я возьму, а детей и жену Ты, Господи, оставь себе, мне они больше не нужны. Ты либо с благодарностью берешь все, либо у тебя все забирают». Мне было в это сложно поверить, я смотрела на священника как на сумасшедшего. Да. Андрей ушел от меня, но оставался 100-процентным игроком сборной, впереди Евро, он любимец тренера, и фанаты рассчитывают только на него. У него был «Зенит», он должен был переподписать контракт с «Арсеналом» или уйти куда-то еще на более выгодные условия. Казалось невероятным, что ситуация может измениться. Но всего лишь через три месяца карьера Андрея посыпалась. Ему свистел стадион, журналисты писали одну статью хуже другой, а я вспоминала слова священника с удивлением от его проницательности…

Через неделю меня выписали. За это время Андрей пришел, кажется, один раз, и тут же решил, что с моей стороны это уловка, чтобы удержать его. Несмотря на то, что пережил со мной уже две беременности и знал, как трудно я их переносила.

Я вернулась в Лондон, к детям, осознавать произошедшее. Я знала, что в скором времени Андрей должен прилететь, чтобы подписать контракт на новый дом – мы давно должны были переехать, и мне бы одной жилье никто не сдал без положительной финансовой и кредитной истории – и просила его остановиться в гостинице, потому что не могла находиться рядом с ним после того, что случилось. Однако мало того, что он сам собирался остановиться дома как ни в чем не бывало, с собой Андрей хотел прихватить друзей. Скандалы начались, как только он объявил об этом. Я ему долго и терпеливо объясняла, что после сделанного Андрей не может ввалиться к нам и жить, как ни в чем не бывало, что я, в конце концов, беременна и тяжело все это переношу, что у меня последнее время постоянно стоят волосы дыбом и нет ни одной спокойной секунды. То же самое ему говорили все наши питерские друзья.

Не подействовало. Звонок в дверь. Андрей. Не один. Привез даже Коробея, которого я, как уже говорила, не переношу на дух. Когда у Андрея начался роман, он первый выступил за общение Андрея с другой, более того, они сдружились, и приехав в Лондон, он ей докладывал обо всем, что происходило. И я это знала. Пускать такого человека в свой дом мне не хотелось: «Заходи, друзья могут найти себе гостиницу, я не хочу их видеть в своем доме». «Нет, это не твой дом. Это – мой дом, – ответил он, кинув сумку и устроив грандиозный скандал на всю улицу. – Я не подпишу контракт на дом! Ты, тварь, на улицу пойдешь жить!». Яна с Артемом испугались и убежали в другую комнату. Но ему было все равно, что первое увиденное ими от отца за последние месяцы – ор и грязные оскорбления их беременной матери. Все это вывалилось на мою голову только из-за того, что после многих недель, когда он жил с другой женщиной, я попросила его с друзьями остановиться в отеле.

«Я не буду подписывать контракт. Собирай манатки, ты уезжаешь в Питер с детьми или остаешься на улице. Никакого переезда. И карточки все закрою», – сказал Андрей на прощанье и уехал в ресторан.

Что я должна была сделать? В очередной раз он меня сломал. Ради детей, мне пришлось наступить себе на горло. Кое-как успокоившись, я позвонила: «Ладно, Андрей, я все поняла. Ты в доме хозяин. Возвращайся. Хочешь один, хочешь с друзьями». «Я сейчас в ресторане в гостинице. Приезжай сюда, привези мне ключи от машины, ключи от дома, а там посмотрим», – ответил он. Я взяла ключи, села в машину и поехала.

Мне до сих пор непонятно, что должно твориться в голове человека, который так унижает женщину… Три часа в ресторане он рассказал мне о том, какая я дрянь. Это были адские вливания, просто адские. Чтобы хоть как-то успокоиться, я попросила няню присмотреть за детьми и уехала к подруге. Но мне и там не было от него покоя: «Ты где будешь ночевать?» Я отложила телефон и решила ничего не писать, продолжать это было выше моих сил. Чуть позже пришло еще одно сообщение – от Нади Новиковой. «Привет, я встретила твоего мужа у нас в ресторане. Передала ему для вас приглашения в салон». Это было начало. Потом так будет постоянно. Я всегда знала, где мой на тот момент бывший муж проводит время и что заказывает, ведь он никому ничего не говорил и беззастенчиво пользовался моей консьерж – службой – это как личный секретарь, который может найти для тебя все: билеты куда бы то ни было, отели, вещи… К консьержу можно обратиться по любому вопросу, это очень удобно, и Андрей попросил разрешения пользоваться моей службой. И вот в этот период, пока я заказывала нашему будущему ребенку коляски, мой муж посылал своей любовнице цветы и подарки с помощью моего же секретаря.

Примерно часов в 12 ночи, взяв себя в руки, я все-таки уехала домой. Не раздеваясь, легла в постель, попыталась заснуть, но мысли меня не отпускали. Вдруг я поняла, что кто-то вошел в комнату. Андрей.

– Ты спишь?

– Нет.

У него такое доброе-доброе лицо. После всех слов, какая я тварь, после того, как он заставил меня приползти в ресторан и привезти ключи, после унижений… Он сел на колени у кровати:

– Умоляю, можно я потрогаю живот? Можно с ним поговорю?

– Конечно, Андрей.

Он гладил мой живот, разговаривал с Арсением, он обнимал меня, лег рядом и остался ночевать со мной. Мы спали в одной кровати, как муж и жена, говорили, плакали и вместе проснулись утром. И случилась метаморфоза. Без скандалов и понуканий Андрей подписал контракт. Он перестал видеться с друзьями, они ходили по Лондону одни, а он снова, как раньше, проводил все время только с нами. Под конец своего трехдневного пребывания Андрей уже не мог отойти от меня ни на шаг. Я знала, что его любовница из Питера постоянно слала ему сообщения, впрочем, мне казалось, что мой муж ко мне вернулся – мы были счастливы, мы были вместе, все было как раньше… Но он улетел в Питер и снова исчез.

В этот раз перерыв был меньше, всего через две недели Андрей снова вернулся – нам надо было переезжать. Всего через улицу. Коробки были собраны к его приезду. Помочь ему и мне с переездом приехали Миша Арабов и еще несколько наших друзей. Я, уже зная, как сложно мне дается наше расставание и его приезды, поняла, что без помощи мне не справиться и нашла психолога. Лариса жила в Питере, но постоянно консультировала меня по скайпу. Посмотрев на поведение Андрея, который сел за стол и презрительно отодвинул от себя тарелку, я поняла, что пора позвонить психологу. Наверное, такое пренебрежение мне было пережить сложнее всего – Андрей всю нашу жизнь ел в прямом смысле у меня с рук, это был культ в нашей семье. Отказ обедать был ударом. Я не выдержала и ушла в другую комнату поговорить с моим психологом по скайпу. Когда спустилась обратно через полтора часа, уже успокоившись, то застала идиллическую картину. Андрей с друзьями сидел за столом, ел, смеялся, разговаривал. Меня отвела в сторону няня: «Юль, он места себе не находил. Сто раз меня спросил, где ты, что ты. А в процессе разговора стал есть из общих тарелок, и в какой-то момент расслабился и взял себе сам себе приборы и тарелку из шкафа – как раньше». Конечно, по-другому и быть не могло – ведь это был его дом.

Через четыре дня его пребывания в Лондоне мы были одним целым. Мы, как раньше, гуляли по Лондону, держась за ручки. Он поправлял мне волосы, постоянно гладил меня, мы ни на секунду не расставались. Он просыпался с утра и тут же собирался и увозил меня на завтрак, а там ухаживал за мной как за принцессой. Он был таким заботливым! Чуть ли не с ложки меня кормил! Когда мы перевезли коробки в новый дом, то он чуть не плакал, понимая, что вынужден уехать и оставить меня разбираться со всеми вещами одну. У наших друзей глаза были на лбу. Они вообще не понимали, что происходит. Он же сам им объявил, что ушел от меня! И тут они видят Андрея в проявлениях какой-то совершенно невероятной и не виденной ими от него теплоты по отношению ко мне. Я тоже не понимала. Знала только, что скоро все изменится – ему надо было уезжать, и уже при приближении к аэропорту он отдалялся все дальше и дальше от меня. В Хитроу Андрей практически выбежал из машины. Я снова осталась одна. Так началась наша двойная жизнь. Я тогда ее позволила. И дальше становилось все хуже и хуже.

В какой-то момент мне начало казаться, что я вошла в какой-то параллельный мир, и прыгала из нашего – туда и обратно – по чьей-то прихоти. Как я в дурке тогда не оказалась? Так же не бывает, еще три месяца назад у нас была счастливая семья, а сегодня я живу на правах любовницы. Жизнь вообще склонна делать резкие повороты.

Родом из детства

Помню, это было в начале 1990-х. Я услышала, что недалеко в магазине дают макароны: собрала все талоны, которые были в доме, и побежала в 150-ый гастроном, отстояла дикую очередь, и мне хватило, что было большой редкостью. Наверно, меня, ребенка, тогда пожалели – отоварили все талоны. Это была огромная коробка макарон! И вот я стою перед магазином, абсолютно счастлива, только сама дотащить до дома ее просто никак не могу. Находчивостью я обладала всегда. Достала кушак из пальто, сделала дырку в коробке, привязала кушак и потащила коробку волоком. Это интересно: как ты можешь быть счастлив независимо от чего бы то ни было. Сегодня посади меня в частный самолет, отвези на Бора-Бора, напои «Кристаллом», – буду ли я так счастлива, как была счастлива тогда? Это чувство не зависит ни от обстоятельств, ни от места, ни от времени.

Наше поколение проживает жизнь с такими взлетами и падениями, которые, наверно, и не снились нашим бабушкам. В какой-то момент в Лондоне я поймала себя на мысли, что сижу в ресторане и не знаю, что заказать – устриц или лобстера. Я не знаю и не понимаю, чего я хочу. А десять лет назад я стояла в очереди за макаронами и была счастлива, что они у меня есть. И когда ты в одной жизни проживаешь столько разных жизней, абсолютно несовместимых… это дает силу.

Я Андрею всегда говорила, что мне не страшно все потерять. Я уже это проходила. У меня была счастливая жизнь с мамой и папой, она рухнула, но началась какая-то новая. У меня было время жизни по талонам, я знаю, что такое есть только гречневую кашу. Забери у меня завтра сумку Шанель, я от этого менее счастливой не буду. Подари мне послезавтра тысячу сумок, мое внутреннее состояние не изменится. Счастье – оно внутри, его не дают количество денег и краб на обед. Странно, что пройдя ту же школу питерской жизни 1990-х, Андрей остался инфантильным, по большому счету, подростком, не готовым к трудностям.

В детстве я всегда ощущала себя белой вороной. Как-то раз, когда я была во втором классе, меня как старосту учительница попросила остаться после уроков и помочь расставить оценки. Несколько часов я старательно дублировала двойки, тройки и четверки с пятерками из журнала в дневники своих одноклассников. И вот пришли дети, открыли дневники, а там проставленные мной, но по просьбе учителя оценки. Кого обвинили? Меня. Прошли годы, а ситуация будто бы повторилась. Я словно снова услышала слова возмущения: «Что ты тут мне понаставила?» Только вместо чужих детей это сказал отец моих собственных. «Как она могла пойти к Малахову?!!» Придать гласности федерального масштаба наш развод было трудным решением, и я не из тех, кто к такому приходит быстро. Мне надо выносить его в себе. И так с ранних лет.

Как-то раз мы поехали на дачу. Мы очень любили всей семьей ходить по лесу и собирать грибы. И вот после одного такого похода у меня поднялась температура. Раньше, чтобы ее сбить, больного кутали. Мы в поселке городского типа, до Питера 80 километров, и моя бабушка, человек старой закалки, решила прибегнуть к народному рецепту. И вот я, словно куколка, лежу между десяти одеял и медленно сгораю. Нетрудно догадаться, что ребенок, укрытый таким количеством одеял в жару, получит тепловой удар. Я едва не сгорела. Когда к нам спустя час приехала скорая, я уже была фарфоровой куклой со стеклянным взглядом и холодными конечностями. Мама рассказывала мне потом, что врач чуть не убил ее, орал как резаный на нее, матом. Представляю, как она натерпелась, бедная.

Не знаю, на сколько поднялась температура, но моя голова не выдержала такого пожара, меня отправили на обследование и поставили на учет к невропатологу. Наверное, никто не появляется в жизни просто так, поэтому я не стану говорить ничего дурного об этом враче… Доктор решила посадить меня на самые настоящие транквилизаторы – прописала антидепрессанты шестилетней девочке. Ума не приложу, зачем. На каждой энцефалограмме, проведение и расшифровка которой стоили немалых усилий моему отцу, она находила новые «очаги», превращая мою болезнь во все более неизлечимую. Уже тогда я понимала, что до добра это не доведет. От таблеток мне становилось плохо, и несмотря на свой юный возраст я решилась на бунт. Я пришла к маме и нашла в себе силы сказать, что не буду пить лекарство, что не могу учиться в таком состоянии, что я постоянно ватная и сонная. Я сказала это с такой решимостью, с такой внутренней уверенностью, что мама поверила. Вопреки доводам «компетентного» врача, заверявшего, что без лекарств мне будет становиться все хуже и хуже, я перестала пить таблетки. Хуже мне не стало, напротив. Когда я перевелась из детской поликлиники во взрослую, мой новый врач посмотрел мою карточку и вынес вердикт: «Выдуманный, высосанный из пальца диагноз». Тогда, совсем девочкой, когда я пошла против воли взрослых, я, наверное, и стала сильной.

Но все накладывает свой отпечаток. Может быть, здесь, в этих событиях, корни всех моих снов и всех моих предчувствий в самые сложные периоды…

В любом случае, с тех пор любые мои эмоциональные переживания сразу находили свое выражение в физическом самочувствии. Стоило только маме уехать из дома, оставив меня одну с бабушкой, как у меня поднималась температура до 40 градусов. К нам без конца моталась скорая, терапевты то и дело ставили пугающие диагнозы, пока, наконец, не приехал один мудрый доктор, который сказал бабушке: «У вас такой ребенок». Именно он объяснил бабушке, что это не ОРВИ и не ОРЗ, а ребенок, который скучает по своей маме.

В возрасте шести лет я могла довести себя до изнеможения, доставая саму себя вопросами о Вселенной. Мысли – если бы этого ничего не было, что бы было – иногда не давали мне спать сутками. В возрасте десяти лет я решила, что сказки невозможно взять на пустом месте, что рассказанное так или иначе существовало. Воображение работало так, что я начинала задыхаться, и чтобы найти ответы, погружалась в чтение.

Вообще, я в детстве любила книжки и мечтала стать археологом. Я и сегодня получаю огромное удовольствие от путешествий по замкам и развалинам, местам раскопок. В таких местах, как Рим, Флоренция, Стоунхедж, Афины, есть определенная энергия, которую я очень тонко чувствую.

Каждый год летом я проводила месяц у бабушки в Витебске и два месяца на даче у другой бабушки под Питером. Там был Дом культуры, кинотеатр, и каждый год мы с родителями ходили смотреть практически одни и те же фильмы. Из года в год нам показывали кино «Воскресный папа». Во время просмотра я держала маму и папу за руки и говорила: «Скажите, что у нас такого никогда не будет». Не знаю, почему ребенка в таком юном возрасте это так глубоко задевало, ведь в итоге так и случилось. Предчувствие, наверно. Потому что исходя из того, что я видела в семье, развод родителей был абсолютно неожиданным, как гром среди ясного неба. Я очень тяжело переживала расставание мамы и папы. Мне было десять лет, и, конечно, я по-другому воспринимала и до сих пор воспринимаю те события. Мама говорит, что их расставание было всем очевидно, но мы заложники наших воспоминаний. Наверно, это здорово, что при всех своих личных дрязгах, мое детство родители сделали счастливым.

И не только они. Мой дедушка по маме был очень строгим: и к бабушке, и к маме, и к ее сестре, ко всем, кроме меня. Наверно, это мой дар – переворачивать жизнь мужчин с ног на голову. Когда родилась я, дед, как и было положено в советскую пору, пришел забирать меня из роддома, посмотрел в мои глаза и сказал: «А можно я ее домой донесу?» Родственники удивились. Еще больше они удивлялись, когда узнали, что дед гулял с коляской, занимался со мной, играл. Из каждой командировки он привозил мне подарки – баловал. Помню, как он поехал в Москву и, отстояв огромную очередь, достал мне игру «Электроника», где волк ловил куриные яйца. Но нашей общей с дедом страстью стало коллекционирование мишек. Он собирал значки и как-то взял меня с собой в клуб, где собирались такие же коллекционеры, чтобы обмениваться своими сокровищами. Пока мой дедушка говорил с каким-то приятелем, я заинтересовалась тем, что было у него выставлено, и увидела значок олимпийского мишки. «Хочу», – сказала я. Дедушка согласился достать значок, но мне приспичило именно сейчас. Естественно, его знакомый, увидев мой взгляд, заломил цену, а дед не смог мне отказать. Так началась история моих мишек. Я собирала их за счет дедушки, который терял «бриллианты» своей бесценной коллекции, лишь бы найти мне новый значок, а их было очень много – ведь к олимпиаде каждый поселок выпустил свою версию талисмана игр.

Ездить к бабушке и дедушке в Витебск вообще было очень весело, они так радовались моему приезду, что практически откармливали разной вкуснятиной и задаривали подарками. Каждое утро бабушка ездила на рынок, чтобы купить мне свежей клубники, готовила на завтрак блинчики с творогом, а потом в течение дня еще ходила за мной со свежими сливками и приговаривала: «Выпей сливок, ты такая худая!» Может быть, к ней я и приезжала худой, а вот обратно в Питер возвращалась колобком.

Несмотря на сложное дефицитное время, мы жили очень хорошо, были обеспеченной семьей, и так продолжалось до развода родителей. Я была разодетым сладким пупсом, самой модной девочкой во дворе – шубки, обувь на каблучках, красивый трикотаж. В доме не переводилось сладкое. Зайти в магазин и что-то купить, если, конечно, это что-то было в магазине, никогда не было проблемой.

С разводом родителей все изменилось. Впрочем, мы все в 90-е годы пережили немало: кто-то стал сильнее, кто-то погиб, а кто-то сломался. Когда мама стала жить с отчимом, первый год, два, три было еще более или менее нормально. А потом кризис взял верх. Это так странно для ребенка: вот у тебя все есть, ты ходишь на все концерты, которые хочешь, ешь икру и конфеты, и вдруг ничего нет. Тогда же мама родила Сашку, третьего ребенка. Ее зарплата была рассчитана до копейки. Из еды – только обед: суп и второе без излишеств. Ни конфет, ни мандаринов, ни сыра с колбаской. Были дни, когда обед был, а вот денег на хлеб уже нет, при этом кто-кто, а моя мама умеет распределять бюджет.

Мы жили настолько бедно, что мне было стыдно ездить с классом на экскурсии – кроме школьной формы, другой одежды у меня не было, а ты уже подросток и так хочется хорошо выглядеть. Класс собирался в холле школы, а я старалась ждать всех на улице, потому что это так неудобно, когда у всех девочек модные пуховики, а у тебя плохонькое пальтишко.

Все изменилось, когда нам начала приходить гуманитарная помощь из Германии, так как мы были многодетной семьей. Немецкие семьи собирали еду и одежду и отсылали нуждающимся в России. Так мне на голову вдруг свалилась красивая одежда, да еще и из Европы, а не Китая, и я снова стала модной, перестала стесняться себя. Хотя, благодаря пережитому, я научилась в принципе не обращать внимания на стоимость вещей. Сегодня приходя в компанию, где все одеты в норковые манто, я не испытываю неудобств от своего пальто. Я уже это пережила когда-то в детстве, и так рада, так благодарна судьбе за это. Выработав антитела, второй раз уже не заболеешь. У меня иммунитет к оценке по внешнему виду, и сейчас меня под дулом пистолета не заставишь прятаться в угол – я в принципе не вижу, кто во что одевается. Это такая ерунда, на которую не стоит опираться и от которой нельзя делать зависимой свою жизнь.

Я часто сегодня думаю о том, как все это повлияло на меня. Вот ты маленькая девочка с любимыми мамой и папой, а вот ты видишь папу все реже и реже, и он пропадает совсем из твоей жизни. Мне уже было лет 13–14, к тому времени отец уже жил с другой женщиной, я помню, что позвонила ему – соскучилась и хотела поговорить. Взяла трубку его жена: «У твоего папы новая жизнь, и в этой жизни у него нет детей, так что сюда больше не звони». Я очень тяжело восприняла это, буквально сходила с ума от такого удара и предательства, но сумела это пережить.

Сегодня мы с отцом общаемся, правда, я не могу забыть того разговора. Что удивительно, сегодня, по словам той женщины, во всем виновата я, 13-летняя девочка, которой она сказала не общаться со своим отцом. Она даже умудрилась дать интервью какой-то бульварной газете, обвинив меня в том, что я не общаюсь с папой, не зову его на какие-то дни рождения. Вы знаете, дело не в неприязни, просто у меня нет привычки этого делать. Он ушел и вычеркнул меня из своей жизни, и я привыкла обходиться без него по всем своим важным датам и праздникам. Невозможно уйти из жизни человека и считать, что у тебя будут те же позиции, когда ты вернешься. Нет, доверие и привычку быть необходимым зарабатывают годами.

Все вроде бы взрослые люди, но никто не хочет отвечать за свои поступки. В какой-то момент это достает. Сегодня я сталкиваюсь с этой же ситуацией. Андрей не общается с детьми не потому, что я ему запретила, нет, это его решение. Бери телефон, пиши смс, встречайтесь. Или ты пожнешь то, что сеешь сегодня.

Или еще – он всем друзьям рассказывает, что я ему обязательно отомщу. Когда я это слышу, мне становится еще обиднее, чем в детстве. Как человек, который прожил со мной десять лет, может заподозрить подобное? Он, получается, вообще меня не знал?!