Читать онлайн Соглядатай бесплатно

First published by Albert Bonniers Förlag, Stockholm, Sweden

Published in the Russian language by arrangement with Storytellers Literary Agency, Stockholm, Sweden and Banke, Goumen & Smirnova Literary Agency, Sweden

Издательство CORPUS ®

* * *

Всю серьезность происходящего полиция осознала, лишь когда был обнаружен первый труп. Кто-то прислал на электронный адрес уголовной полиции ссылку на ютубовский видеоклип. Текста письмо не содержало, отправителя отследить не удалось. Секретарь канцелярии щелкнул по ссылке, просмотрел запись, предположил, что это какая-то трудная для понимания шутка, однако зарегистрировал все должным образом.

Два дня спустя трое опытных следователей сидели в маленьком кабинете на восьмом этаже штаб-квартиры уголовной полиции Стокгольма; собрались они из-за той самой видеозаписи. Старший из троих сел на скрипнувший стул, двое других остались стоять.

Запись, которую они смотрели на широком экране компьютера, длилась всего пятьдесят две секунды.

Кто-то дрожащей камерой, тайком снимал через окно спальни, как женщина лет тридцати надевает черные колготки.

Трое из уголовной полиции наблюдали за движениями женщины в смущенном молчании.

Чтобы колготки сели как следует, женщина перешагнула невидимое препятствие, после чего сделала несколько книксенов, широко расставив ноги.

В понедельник утром эту женщину обнаружили на кухне таунхауза в Линдингё, на окраине Стокгольма. Она сидела на полу, странно распялив рот. Кровь забрызгала окно и белую орхидею в горшке. На женщине были только колготки и лифчик.

В ходе судебно-медицинской экспертизы, произведенной на той же неделе, было установлено, что женщина скончалась от ножевых ран. Кто-то с необычайной яростью резал ей лицо и шею.

Слово «сталкер» вошло в речевой обиход в начале семидесятых. Сначала оно означало «мастурбатор» или «вуайерист».

В 1921 году французский психиатр де Клерамбо опубликовал статью о пациенте, состоявшем в воображаемой любовной связи. Это исследование многие считают первым современным анализом такого явления, как сталкинг.

Сегодня сталкером называют того, кто одержим болезненным стремлением следить за другим человеком.

Почти десять процентов людей хотя бы раз в жизни подвергались той или иной форме сталкинга.

Чаще всего у сталкера есть или была связь с жертвой, но достаточно часто решающую роль в привлечении его внимания играет тот факт, что потенциальная жертва достигла славы.

И хотя в подавляющем большинстве случаев сталкинг не преследуется, полиция относится к этому феномену серьезно, так как патологическая одержимость сталкера опасна сама по себе. Подобно тому как тучи, попавшие между восходящими и нисходящими потоками воздуха, могут завернуться воронкой и превратиться в торнадо, так и эмоции сталкера, которого бросает от обожания к ненависти, способны внезапно обернуться жестоким насилием.

Глава 1

Была пятница, двадцать второе августа, часы показывали без четверти девять. По сравнению с дремотными сумерками и светлыми ночами июля сейчас темнело поразительно быстро. За стеклянными дверями Государственного полицейского управления было уже черно.

Марго Сильверман вышла из лифта и направилась к бронированной двери вестибюля. Она была одета в черный кардиган с запа́хом, белую блузку, туго обхватывавшую грудь, и черные брюки с высокой талией, которая скрывала растущий живот.

Марго неторопливо приблизилась к вращающимся дверям в стеклянной стене. Дежурный, сидевший за деревянной стойкой, смотрел на экран. Камеры слежения круглые сутки записывали все, что происходит в каждом уголке огромного здания.

Волосы Марго были заплетены в тяжелую светло-золотистую косу. Она беременна в третий раз, ей тридцать шесть; блеск в глазах и румяные щеки придавали ей цветущий вид.

После долгой рабочей недели она направлялась домой. Марго ежедневно перерабатывала, и ее уже дважды упрекали за чрезмерное усердие.

Марго работала в уголовной полиции недавно, она специализировалась на серийных убийцах, «неистовых убийцах»[1] и сталкерах. Убийство Марии Карлссон стало ее первым самостоятельным расследованием после вступления в должность комиссара-следователя.

Ни свидетелей, ни подозреваемого. Жертва – одинокая, детей нет, проводила рекламные кампании для «Икеи» и унаследовала родительский незаложенный дом, после того как отец умер, а мать перебралась в дом престарелых.

Обычно Мария ездила на работу вместе с коллегой, но в то утро ее не оказалось на Чюрквэген, обычном месте их встречи. Коллега заехала к ней домой и позвонила в дверь, потом обошла дом и увидела Марию в окно. Та сидела на полу – лицо изрезано, шеи почти нет, голова свесилась набок, а рот странно широко открыт.

Согласно судебно-медицинскому отчету, кто-то раскрыл ей рот после смерти, но оставалась и вероятность того, что рот застыл в таком положении сам собой.

Трупное окоченение началось с сердца и диафрагмы, но уже через два часа было заметно на шее и в челюстях.

Был вечер пятницы, и людей в вестибюле осталось немного. Разговаривали друг с другом двое полицейских в синих свитерах; усталый прокурор вышел из кабинета, где велось судебное разбирательство по вопросу взятия под стражу.

Когда Марго еще только назначили руководителем предварительного расследования, она в глубине души подозревала, что окажется чересчур амбициозной, станет мыслить слишком широко.

Над ней посмеялись бы, расскажи она, что у нее стойкое ощущение – полиции придется иметь дело с серийным убийцей.

За неделю Марго просмотрела запись, на которой Мария Карлссон надевает колготки, больше двухсот раз. Все указывало на то, что женщину убили сразу после появления клипа на Ютубе.

Марго пыталась осмыслить клип, но не видела в нем ничего особенного. Фетишизация колготок – не такое уж редкое дело, да и ничто в самом убийстве не указывает на склонность преступника к фетишам.

Запись эта была просто коротким эпизодом из будней обычной женщины. Одинокая, с хорошей работой, собирается на вечерние курсы по рисованию комиксов.

Почему убийца оказался у нее в саду, случайное это преступление или тщательно продуманное – не поддавалось объяснению. Преступник снимал жертву за минуту до убийства, и тому должна была найтись причина.

Он отправил ссылку на клип в полицию – значит, хочет что-то продемонстрировать.

Хочет указать на какую-то черту в этой женщине или в определенном типе женщин. Может, эта деталь имеет отношение к женщинам вообще, а может – к обществу в целом.

Но Марго не видела ничего примечательного ни во внешности, ни в поведении жертвы. Женщина просто сосредоточилась на том, чтобы колготки сели как надо, она морщила лоб и вытягивала губы трубочкой.

Марго дважды посетила таунхауз на Бредабликсвэген, но первым делом изучила видеодокументы криминалистов с нетронутого места преступления.

По сравнению с полицейскими съемками запись, сделанная преступником, казалась почти смехотворной. Настойчивость, с какой техники демонстрировали следы зверского преступления, была бестактной. Жертву, сидевшую с широко разведенными ногами в луже темной крови на кухонном полу, снимали под разными углами. Разрезанный лифчик был сдвинут, и белая грудь тяжело опускалась на складки живота. От лица почти ничего не осталось – только широко раскрытый рот и какая-то красная слякоть.

Марго как бы ненароком задержалась возле вазы с фруктами, стоявшей на столике возле кресел, взглянула на дежурного – тот говорил по телефону – и повернулась к нему спиной. Несколько секунд она наблюдала за отражением дежурного в стеклянной стене большого светлого зала, после чего затолкала в сумку шесть яблок из вазы.

Конечно, шесть – многовато, но Марго не могла остановиться, пока не взяла из вазы все яблоки. Может, Йенни вечером испечет яблочный пирог, с карамельной корочкой из масла, корицы и сахара.

Ее мысли прервал телефонный звонок. Марго взглянула на экран и увидела изображение Адама Юссефа – члена следственной группы.

– Ты еще в управлении? – спросил Адам. – Скажи, что ты еще не ушла, потому что у нас…

– Я уже в машине, еду по Кларастрандследен, – солгала Марго. – Что там у тебя?

– Пришел еще один клип.

В животе заурчало, и Марго положила на него руку.

– Еще один клип, – повторила она.

– Ты приедешь?

– Разворачиваюсь, – сказала Марго и пошла назад. – Проследи, чтобы мы получили копию ролика.

Марго могла бы пересечь вестибюль и уехать домой, переложив все на Адама. Всего один звонок – и ей предоставили бы оплачиваемый отпуск по уходу за ребенком. Вероятно, именно так она и поступила бы, знай, насколько диким окажется ее первое расследование.

Будущее лежало в тени, но планеты уже приготовились выстроиться в опасную комбинацию. В эту минуту судьба Марго скользила к беде, как лезвие бритвы по водной глади.

Яркий свет в лифте делал ее лицо старше. Тонкая черная подводка на веках почти стерлась. Откинув голову, Марго поняла, почему коллеги твердят, что она похожа на своего отца, бывшего начальника полиции лена Эрнеста Сильвермана.

Лифт остановился на восьмом этаже; Марго пошла по пустому коридору так быстро, как только позволял ей огромный живот. Они с Адамом заняли кабинет Йоны Линны сразу после того, как в полиции почтили его память. Марго не знала Йону лично, так что проблем у нее не возникло.

– Быстрая у тебя машина, – сказал Адам, когда она вошла, и улыбнулся, обнажив крупные зубы.

– Ну… да, – ответила Марго.

Адам Юссеф, двадцати восьми лет, был круглолиц, как подросток. Нестриженый, рубашка навыпуск с коротким рукавом, джинсы. Он происходил из ассирийской семьи, вырос в Сёдертелье и играл в футбольной команде в первом дивизионе «Норры».

– Сколько времени запись провисела на Ютубе? – спросила Марго.

– Три минуты. Он сейчас там. Стоит за окном и…

– Этого мы не знаем, но…

– Я уверен, – перебил Адам. – Он наверняка там.

Марго поставила тяжелую сумку на пол, села в свое кресло и позвонила техникам.

– Здравствуйте, это Марго. Вы выслали копию? – нервно спросила она. – Мне нужно уточнить место или имя, определите, что это за местность, кто эта женщина… В вашем распоряжении пять минут, торопитесь, черт подери, но дайте мне зацепку, и я отпущу вас домой на уютный пятничный вечерок.

Марго положила трубку и открыла лежавшую на столе Адама коробку с пиццей.

– Ты ведь уже не голоден? – поинтересовалась она.

Звякнуло во входящей почте, Марго быстро сунула в рот корочку пиццы. Тревожная морщинка на лбу пролегла глубже. Марго щелкнула мышкой и увеличила картинку во весь экран, перебросила косу за плечо, запустила запись и чуть отъехала назад, чтобы и Адаму было видно.

Сначала они увидели святящееся, подрагивающее в темноте окно. Камера осторожно поплыла вперед, ветка дерева задела объектив.

Плечи Марго передернулись.

Женщина стояла в освещенной комнате – наискось от телевизора – и ела мороженое прямо из ведерка.

Женщина стянула с себя тренировочные штаны, стряхнула с ноги вместе с носком.

Поглядывая в телевизор, улыбнулась и облизнула ложку.

В кабинете полицейского управления слышно было только, как работает вентилятор компьютера.

Подскажи хоть одну деталь, которая поможет выйти на след, думала Марго, вглядываясь в черты женщины – красивый разрез глаз, плавный овал лица, округлый затылок. Казалось, от разгоряченного тела идет пар. Женщина явно только что пришла с тренировки. Резинка белых трусов растянулась от стирок, лифчик просвечивал там, где футболка намокла от пота.

Марго приблизилась к экрану, живот подался вперед, коса опять переметнулась через плечо.

– Осталась минута, – сказал Адам.

Женщина поставила ведерко с мороженым на журнальный столик и пошла из комнаты, волоча на правой ноге тренировочные штаны.

Камера последовала за ней, проплыла мимо узкой двери лоджии и замерла возле спальни, где горел свет и куда перешла женщина. Женщина стряхнула штаны и отправила их под кресло с красной подушкой. Штаны описали в воздухе дугу, шлепнулись о стену за креслом и упали на пол.

Глава 2

Камера медленно проплыла последние метры темного сада, остановилась прямо напротив окна и качнулась, словно на поверхности воды.

– Она увидит его, если только поднимет глаза, – прошептала Марго, чувствуя, как забилось сердце.

Свет из комнаты падал на листья розового куста и отбрасывал блики на верхнюю часть объектива камеры.

Адам сидел, зажав рот рукой.

Женщина стянула футболку, бросила ее на стул и какое-то время постояла в застиранных трусах и пятнистом лифчике, глядя на телефон, заряжавшийся на ночном столике возле стакана с водой. Бедра женщины были напряжены, мышцы натружены после тренировки; от резинки штанов на животе остался красный след.

На теле женщины не было ни татуировок, ни заметных шрамов – только белые растяжки после беременности.

Комната походила на миллионы других спален. Ничего примечательного.

Камера дрогнула и отъехала назад.

Женщина взяла со столика стакан с водой, поднесла его к губам – и на этом видеозапись закончилась.

– Черт, черт, – сквозь зубы повторяла Марго. – Никакой подсказки, совсем не за что зацепиться.

– Посмотрим еще раз, – предложил Адам.

– Да хоть тысячу. – Марго отъехала в кресле назад. – Ну посмотри, сделай милость. Только ты там ни фига не увидишь.

– Я вижу много всего. Я вижу…

– Ты видишь дом начала двадцатого века, фруктовые деревья, розы, окна с тройными стеклами, телевизор в сорок два дюйма, мороженое «Бен и Джерри». – Марго жестом указала на экран.

Раньше Марго не задумывалась, насколько люди похожи друг на друга. Увиденное через окно являло собой выразительное полотно шведского конформизма. Судя по этой видеозаписи, все мы живем одинаково, выглядим одинаково, делаем одно и то же, да и вещи у нас одни и те же.

– Бред какой-то, – нервно сказал Адам. – Зачем он выкладывает записи? Что ему, мать его, надо?

Марго выглянула в маленькое окно – на фоне мерцающего городского тумана чернели кроны деревьев Крунубергспаркена – и сказала:

– Это серийный убийца. Точно. Единственное, что мы можем сделать – набросать профиль…

– Как это поможет ей? – перебил Адам, ероша волосы. – У нее под окном маньяк, а ты рассуждаешь о психологических профилях.

– Это может спасти следующих.

– Да, черт возьми! Нужно поместить…

– Помолчи-ка, – перебила Марго и взяла телефон.

– Сама молчи, если хочешь, – почти закричал Адам, – а я скажу, что думаю! Нужно поместить изображение этой женщины в сетевые издания вечерних газет.

– Адам, послушай… мы надеялись идентифицировать ее сразу, для этого не так уж много надо, но у нас ничего не вышло. Я поговорю с техниками, но вряд ли они обнаружили больше, чем в прошлый раз.

– Но если ее изображение…

– У меня нет времени на ерунду, – отрезала Марго. – Подумай вот о чем… Все говорит за то, что он выложил клип, находясь в саду, так что теоретически есть возможность спасти эту женщину.

– Я это и говорю.

– Но прошло уже пять минут. Для человека, стоящего под окном, это довольно долго.

Адам подался вперед и посмотрел на нее. Усталые глаза воспалены, волосы дыбом.

– Так что, просто отступимся?

– Времени мало, но рассуждать надо медленно, – ответила Марго.

– Ладно, – раздраженно согласился Адам.

– Преступник уверен в себе и понимает, что у него перед нами фора, – быстро пояснила Марго и взяла последний кусок пиццы. – Но чем больше мы о нем узнаем, тем ближе…

– Узнаем? Хорошая мысль, только вот я сомневаюсь, что сейчас это выполнимо. – Адам вытер пот над губой. – Мы не смогли напасть на след после прошлой записи, мы ничего не нашли на месте преступления, и эту запись мы тоже не сможем использовать как подсказку.

– Технически – нет, это невозможно, но мы попытаемся взять его в кольцо, если проанализируем обе записи и преступление. – Марго почувствовала, как ребенок пинается в животе. – Что мы сейчас видели? Что он показал нам? И что видит сам?

– Женщину, которая занималась спортом, а теперь ест мороженое и смотрит телевизор, – начал Адам.

– Что это говорит об убийце?

– Что он не любит женщин, которые едят мороженое… я не знаю, – простонал Адам и закрыл лицо руками.

– Соберись.

– Прости, но…

– Я мыслю так. Убийца выкладывает запись, на которой – минуты перед убийством, – сказала Марго. – Он не спешит, смакует мгновение перед… и хочет показать нам этих женщин живыми, хочет сохранить их живыми в записи. Может быть, они интересуют его именно живые.

– Вуайерист. – Адам почувствовал, как покрывается гусиной кожей от отвращения.

– Сталкер, – прошептала Марго.

– Скажи, по каким словам фильтровать список всех этих животных, которые сейчас не в тюрягах или психушках. – Адам уже вбивал пароль, собираясь войти в полицейскую внутреннюю сеть.

– «Насильник», «тяжелое насилие», «сталкинг».

Адам быстро набрал слова, щелкнул мышью, снова застучал по кнопкам.

– Слишком много совпадений, – сказал он. – Время уходит.

– Введи имя первой жертвы.

– Ни одного совпадения. – Адам вздохнул и дернул себя за волосы.

– Маньяк-насильник, которому помешали. Возможно – прошедший химическую кастрацию, – сказала Марго, о чем-то размышляя.

– Надо сравнить базы данных, но это займет слишком много времени. – Адам встал со стула. – Так не пойдет. Черт, что же делать?

– Она мертва. – Марго откинулась на спинку кресла. – Может, ей осталось еще несколько минут, но…

– Это невыносимо, – сказал Адам. – Мы видим ее, видим ее лицо, дом… Господи, мы заглянули прямо в ее жизнь, но не сможем узнать, кто она, пока она не погибнет и не найдут труп.

Глава 3

Сусанна Керн чувствовала покалывание в бедрах после бега. Стянув влажные трусы, она швырнула их на стул.

С тех пор как ей исполнилось тридцать, она пробегала по пять километров три раза в неделю, вечером. После пятничной тренировки Сусанна обычно ела мороженое и смотрела телевизор – Бьёрн возвращался домой только к полуночи.

Когда Бьёрн получил работу в Лондоне, Сусанна думала, ей будет одиноко, однако быстро поняла, насколько ценны свободные часы в те недели, когда Морган жил у отца.

Сейчас она особенно нуждалась в покое: она начала углубленный, с высокими требованиями курс нейрологии в Каролинском институте.

Сусанна расстегнула мокрый от пота спортивный лифчик, подумав, что наденет его еще в воскресенье, а потом постирает.

Она не помнила такого жаркого лета.

Тихий скрежещущий звук заставил ее повернуться к окну.

Сад за окном был таким темным, что Сусанна увидела в стекле только отражение спальни. Похоже на театральную сцену, телестудию.

Сейчас ее выход, и вот она стоит, залитая светом софитов.

Но я забыла одеться, с кривой усмешкой подумала Сусанна.

Несколько секунд Сусанна разглядывала свое обнаженное тело. Ярко освещенное, в отражении оно выглядело более стройным, чем на самом деле.

Царапанье послышалось снова, словно кто-то водил ногтями по оконному скату. Может, птица? Слишком темно, не видно.

Не отрывая глаз от окна, Сусанна осторожно подошла ближе, пытаясь что-нибудь рассмотреть сквозь отражения. Потянула к себе темно-синее покрывало, прикрылась, вздрогнула.

Преодолевая внутреннее сопротивление, она приблизилась вплотную к стеклу; сад – темно-серый мир, словно подземелье с гравюры Гюстава Доре.

Черная трава, высокие кусты, качели Моргана раскачиваются на ветру, оконные проемы игровой комнаты выходят на террасу, которую так и не достроили.

Стекло запотело от ее дыхания; Сусанна выпрямилась и задернула шторы. Позволила тяжелому покрывалу соскользнуть на пол, голая прошла к двери, и тут по спине у нее пробежал неприятный холодок; она снова повернулась к окну. В щели между тускло-розовыми шторами поблескивала полоска черного стекла.

Сусанна взяла со столика телефон и позвонила Бьёрну; слушая гудки, она не могла оторвать взгляда от окна.

– Привет, дорогая. – Бьёрн ответил как-то слишком громко.

– Ты в аэропорту?

– Что?

– Ты в…

– Я сейчас в аэропорту, купил бургер в «О'Лирис»… – Его голос пропал; какие-то мужчины завопили, зааплодировали. – Ливерпуль снова забил, – объяснил Бьёрн.

– Ура, – вполголоса сказала Сусанна.

– Твоя мама звонила, спрашивала, что ты хочешь на день рождения.

– Как мило.

– Я сказал, ты хочешь кружевное белье, – пошутил он.

– Великолепно.

Сусанна не отрываясь смотрела на блеск стекла между шторами; в телефоне потрескивало.

– Дома все нормально? – спросил Бьёрн; казалось, он совсем близко.

– Я просто немного испугалась темноты.

– Разве Бена с тобой нет?

– Сидит перед телевизором.

– А Джерри?

– Они оба ждут меня, – улыбнулась Сусанна.

– Я скучаю по тебе, – сказал Бьёрн.

– Не опоздай на самолет, – прошептала она.

Они поговорили еще немного, сказали друг другу «Пока, целую!» и разъединились. Сусанне вспомнился пациент, которого привезли вчера ночью. Парень ехал на мотоцикле без шлема, попал в аварию и получил серьезные повреждения мозга. Его отец приехал в больницу прямо со своей ночной смены. Так и явился – в испачканном комбинезоне, на шее респиратор.

Прикрывшись розовым кимоно, Сусанна вернулась в комнату с телевизором и задернула плотные шторы.

Комната сделалась странно слепой, как при полной тишине.

Шторы колыхались, и у Сусанны по спине прошел холодок, когда она отвернулась от окна.

Она сунула в рот ложку мороженого. Оно размягчилось – скоро будет то, что надо. Терпкий шоколадный вкус обволакивал рот.

Сусанна отставила ведерко, прошла в ванную, заперла дверь, открыла воду, распустила волосы и положила резинку на край раковины.

Она вздохнула, когда горячая вода полилась на голову, шею и омыла тело. В ушах загудело, плечи расслабились, мускулы обмякли. Сусанна намылилась, задержала руку между ногами, почувствовала, что волоски уже начали отрастать после последней эпиляции.

Сусанна протерла рукой запотевшее стекло, взглянула на ручку двери ванной.

И вдруг подумала о том, что ей привиделось в окне спальни, когда она натягивала на себя покрывало.

Она тогда отмахнулась – решила, что померещилось. Глупо пугать себя. Сусанна отогнала страх, сказала себе, что не могла толком ничего разглядеть.

Комната была ярко освещена, а в саду совсем черно.

Но там, где в стекле отразилось темное покрывало, ей померещилось чье-то лицо, глядящее на нее.

В следующую секунду оно пропало, и Сусанна решила, что ошиблась, но теперь не могла избавиться от мысли, что видела лицо на самом деле.

Это был не ребенок. Может быть – сосед. Искал своего кота, остановился и стал глазеть на нее.

Сусанна закрыла воду, и сердце у нее застучало где-то в горле: дверь кухни открыта в сад. Неужели она забыла закрыть дверь? Все лето дверь по вечерам была открыта, но, отправляясь в душ, Сусанна всегда запирала ее.

Она протерла запотевшее стекло и снова посмотрела на ручку двери. Ничего не случилось. Сусанна потянулась за полотенцем и подумала: надо позвонить Бьёрну. Она осмотрит дом, а Бьёрн пусть в это время остается на телефоне.

Глава 4

Выходя из ванной, Сусанна услышала доносившиеся из телевизора восторженные вопли публики. Тонкий шелк кимоно лип к влажной коже.

По полу струился холодный воздух.

Ступни оставляли мокрые отпечатки на потертом паркете.

Темные окна столовой поблескивали. Стекло черно мерцало позади кашпо с папоротниками. У Сусанны появилось чувство, что за ней следят, но она заставила себя не смотреть в ночь, боясь нагнать еще больше страха.

Однако, приближаясь к кухне, она держалась подальше от закрытой двери, ведущей вниз, в подвал.

Вымытые волосы намочили кимоно. С мокрых концов текло, ткань на спине пропиталась водой до самых ягодиц.

Чем ближе к кухне, тем холоднее пол.

Сердце тяжело билось в груди.

Сусанна снова подумала про того мальчика с тяжелой травмой мозга. Ему ввели снотворное, кеталар. Лицо все разбито. Отец тихо твердил себе, что с сыном все в порядке. Ему хотелось поговорить с кем-нибудь, но у Сусанны не было времени.

Сейчас ей представилось, что тот рослый отец нашел ее, счел виновной и стоит теперь в своем грязном синем комбинезоне за дверью кухни.

Из телевизора донеслась новая песня.

Ветер задувал прямо в кухню. Дверь широко распахнута в сад, занавеска из тонких пластиковых лент колышется. Сусанна медленно сделала несколько шагов вперед. Трудно рассмотреть что-либо за шелестящей занавеской. Может, там, прямо за ней, кто-нибудь притаился.

Сусанна протянула руку, отвела в сторону извивающиеся полоски, потянулась к дверной ручке.

Пол был холодным от струящегося по нему вечернего воздуха.

Полы кимоно разошлись.

Она успела заметить: темный сад безлюден. Кусты шевелятся на ветру, подрагивают качели на цепях.

Сусанна поскорее заперла дверь (часть занавески застряла снаружи, но ей было все равно), вытащила ключ и попятилась прочь от двери.

Положила ключ в миску с монетами, поправила кимоно.

Теперь, по крайней мере, дверь заперта, подумала она – и тут у нее за спиной что-то скрипнуло.

Сусанна быстро обернулась – и улыбнулась собственной пугливости. Всего-навсего подалось от сквозняка окно в комнате с телевизором, надавило на крючок.

Публика свистела, не одобряя решение судей.

Сусанна подумала: надо взять из спальни телефон и позвонить Бьёрну. Он, наверное, уже ждет, когда объявят посадку. Ей хотелось говорить с ним, осматривая дом, а потом вернуться к телевизору. Она слишком запугала себя, и расслабиться иначе не получится. Единственная проблема – в подвале телефон не берет. Может, включить громкую связь и оставить трубку на лестнице?

Сусанна сказала себе, что не обязательно красться по собственному дому, но невольно продолжала ступать осторожно.

Она прошла мимо закрытой двери подвала, краем глаза глянула на темные окна столовой и двинулась дальше, к комнате с телевизором.

Сусанна помнила, что заперла входную дверь, вернувшись с пробежки, но все же решила проверить. Тоже неплохо – так она сможет больше не думать о ней.

Ветер со свистом задувал в окно комнаты с телевизором, штору затянуло в щель.

Сусанна шагнула к столовой, успела заметить, что луговые цветы в вазе на дубовом столе засохли, – и вдруг встала точно вкопанная.

Она словно оледенела. Адреналин в крови резко подскочил.

Три окна столовой превратились в огромные зеркала. В свете люстры были видны стол и восемь стульев, но за ними стояла какая-то фигура.

Сусанна уставилась в отражение комнаты, и сердце забилось так, что загудело в ушах.

В проеме двери, ведущей в прихожую, стоял человек с кухонным ножом в руке.

Он здесь, он в доме, подумала Сусанна.

Она закрыла и заперла дверь кухни – а следовало выбежать в сад.

Сусанна медленно попятилась.

Взломщик стоял совершенно неподвижно, спиной к столовой, взгляд направлен через коридор в кухню.

Правая рука, подрагивая от нетерпения, сжимала большой нож.

Сусанна пятилась, не отрывая взгляда от фигуры в прихожей. Правая нога скользнула, и паркет скрипнул, когда она перенесла вес в другую ногу.

Надо спасаться, но, если она пойдет в кухню, незнакомец увидит ее через коридор. А вдруг она успеет взять ключ из чаши? Сусанна не была в этом уверена.

Она продолжила осторожно отступать, следя за отражением взломщика в последнем окне.

Пол скрипнул под ее левой ногой, она остановилась и увидела, как мужчина поворачивается к столовой, поднимает взгляд и видит ее в одном из темных окон.

Сусанна медленно шагнула назад. Незнакомец двинулся к ней. Она всхлипнула от страха, повернулась и бросилась в комнату с телевизором.

Запнулась о ковер, потеряла равновесие, упала, ударилась коленом о пол, схватилась за ушибленное место рукой, зашипела от боли.

В столовой стул задел о ножку стола.

Поднимаясь, Сусанна опрокинула торшер. Он накренился к стене, с грохотом повалился на пол.

Сусанна слышала за спиной быстрые шаги.

Не оглядываясь, она метнулась в ванную и заперла за собой дверь. Воздух здесь все еще был теплым и влажным.

Это неправда, это происходит не со мной, в панике думала она.

Прошагав мимо раковины и туалета, Сусанна отвела штору на окошке. Трясущимися руками начала тянуть задвижку. Заело. Она дернула задвижку, попыталась успокоиться, еще подергала, потянула и как раз отперла первую задвижку, когда в замке ванной послышался скрежет. Сусанна кинулась к двери и вцепилась в ручку – та уже начала поворачиваться. Сусанна держала ее обеими руками, чувствуя, что от страха сердце готово выскочить из груди.

Глава 5

Наверное, взломщик вставил отвертку или лезвие ножа в щель замка. Сусанна удерживала вращающуюся ручку, ее трясло от страха, она боялась разжать пальцы.

– Господи, этого не может быть, – шептала она. – Этого не может быть, это просто невозможно…

Она быстро взглянула на окно. Слишком маленькое, чтобы вылезть через него. Единственная возможность выбраться – подбежать к окну, отодвинуть вторую задвижку, толкнуть створки и выпрыгнуть, но Сусанна не могла отпустить дверную ручку.

Никогда в жизни ей не было так страшно. Всепроникающий смертный ужас, не поддающийся никакому контролю.

Ручка под напряженными пальцами сделалась горячей и скользкой. С той стороны двери что-то металлически скрежетало.

– Эй? – сказала Сусанна.

Взломщик попытался открыть дверь, резко крутанув ручку, но Сусанна была начеку и удержала ее.

– Что вам нужно? – Она постаралась, чтобы голос не дрожал. – Деньги? Понимаю. Ничего удивительного.

Ответа не последовало. Сусанна услышала, как металл скрежетнул о металл, почувствовала, как дернулась ручка.

– Можете поискать, но в доме нет ничего особенно ценного… Телевизор почти новый, но…

Сусанна замолчала – ее так трясло, что она с трудом выговаривала слова. Она шепотом приказала себе успокоиться, покрепче вцепилась в ручку и подумала, что страх ухудшает ее положение: он может натолкнуть взломщика на дурные мысли.

– Моя сумка висит в прихожей. – Она сглотнула. – Черная сумка. В ней кошелек, там немного наличных и карточка «Виза». Я только что получила зарплату и, если хотите, скажу вам код.

Взломщик перестал крутить ручку.

– Ладно, слушайте. Код – тридцать девять сорок пять, – сказала она в дверь. – Я не видела вашего лица, вы можете взять деньги и исчезнуть, я подожду до утра, а потом заявлю о пропаже карты.

Сусанна, крепко держа ручку, приложила ухо к двери; ей показалось, что она слышит удаляющиеся шаги, а потом реклама из телевизора заглушила все остальные звуки.

Она не знала, глупо или нет было раскрывать настоящий код, но ей хотелось только, чтобы все закончилось, к тому же она больше боялась за свои украшения, за мамино обручальное кольцо и за ожерелье с крупными изумрудами, которое ей подарили после рождения Моргана.

Сусанна ждала под дверью, повторяя себе, что опасность еще рядом и нельзя расслабляться ни на секунду.

Она осторожно перехватила ручку. Большой и указательный палец правой руки затекли. Она потрясла рукой, приложила ухо к двери и подумала, что прошло больше получаса с тех пор, как она выдала код.

Наверняка какой-нибудь наркоман. Увидел открытую дверь и решил порыскать в поисках ценных вещей.

Первая часть передачи закончилась. Снова реклама, потом будут новости. Сусанна опять поменяла руку, подождала.

Еще через десять минут она легла на пол и заглянула под дверь. Никого.

Она увидела большой участок паркета, пол под диваном и мерцание от экрана телевизора, отраженное в лаке.

Все спокойно.

Воры «медвежатники» не склонны к насилию. Они просто хотят побыстрее забрать деньги – и прочь из дома.

Дрожа, Сусанна поднялась, снова вцепилась в ручку, замерла, приложив ухо к двери и слушая новости и прогноз погоды.

Она подняла с пола насадку для чистки кафеля – хоть какое-то оружие? – собралась с духом и осторожно отперла замок.

Дверь медленно подалась.

Сквозь проем Сусанне была видна почти вся комната с телевизором. Нигде ни следа взломщика. Словно и не было его.

На подгибающихся ногах Сусанна вышла из ванной и двинулась к комнате с телевизором. Чувства обострились до предела.

Вдали послышался собачий лай.

Она осторожно шла дальше. Отсвет экрана падал на задернутые шторы, кресла и стол с ведерком мороженого.

Сусанна подумала – надо зайти в спальню, взять телефон, снова запереться в ванной и вызвать полицию.

Слева поблескивала витрина с коллекцией дрезденского фарфора, доставшейся Бьёрну по наследству. Сердце снова забилось тяжело. Она уже почти миновала дверь комнаты, но сначала надо заглянуть в прихожую.

Она сделала шаг в комнату с телевизором, огляделась и успела заметить, что в столовой пусто, как вдруг увидела взломщика совсем рядом. Всего в шаге от себя. Щуплая фигурка поджидала ее у стены, прямо возле коридора.

Удар ножа был таким быстрым, что Сусанна не успела среагировать. Острое лезвие вошло прямо в грудь.

Вокруг металла, глубоко вошедшего в тело, напряглись мышцы.

Никогда сердце у Сусанны не билось так тяжко, как сейчас. Секунды замерли; Сусанна подумала, что все это не может происходить с ней по-настоящему.

Нож вырвали, на его месте остались расслабленность и жжение. Она прижала руку к ране, ощущая, как горячая кровь толчками вытекает между пальцами. Насадка со звоном упала на пол. Сусанну шатнуло в сторону, голова стала свинцовой, она увидела, что ее кровь забрызгала блестящую ткань дождевика на вешалке. Свет замигал; она попыталась сказать что-нибудь, сказать, что все это недоразумение, но голос пропал.

Сусанна повернулась и сделала пару шагов к кухне, почувствовала быстрые толчки в спину, поняла, что ее опять ударили ножом.

Она качнулась в сторону, в поисках опоры опрокинула витрину у стены; со звоном и стуком посыпались фарфоровые фигурки.

Сердце колотилось, как бешеное, кровь пропитала кимоно. Стало ужасно больно в груди.

Поле зрения сжалось до туннеля.

В ушах гудело, и она поняла, что взломщик что-то раздраженно кричит, но слов было не понять.

Подбородок задрался, когда ее схватили за волосы. Она пыталась уцепиться за кресло, но не удержалась.

Ноги подкосились, и Сусанна упала на пол.

Кровью обожгло легкое, и она слабо кашлянула.

Голова повернулась в сторону, Сусанна увидела в пыли под диваном старый пакетик попкорна.

Сквозь гул в голове она услышала странный крик и почувствовала еще удары – в живот и грудь.

Она попыталась отползти в сторону, подумала, что надо вернуться в ванную. Пол под ней был скользким, сил не осталось.

Она хотела перекатиться на бок, но нападавший схватил ее за подбородок и ударил ножом в лицо. Больно уже не было, но мозг отказывался воспринимать происходящее как реальность. Шок и абстрактное «я не здесь» смешивалось с отчетливым, очень телесным ощущением, что ей режут лицо.

Лезвие вошло в горло, снова – в грудь и лицо. Губы и щеки наполнились жаром и болью.

Сусанна поняла, что не выживет. Леденящий страх разверзся, словно пропасть, и она перестала бороться за жизнь.

Глава 6

Психиатр Эрик Мария Барк сидел, откинувшись на спинку кресла, обтянутого светло-серой овечьей кожей. У него был большой кабинет в доме с покрытыми лаком дубовыми полами и встроенными книжными шкафами. Вилла темного кирпича располагалась в старейшей части Эншеде, к югу от Стокгольма.

Был полдень, но Эрик дежурил ночью, и ему требовалось поспать несколько часов.

Он закрыл глаза. В детстве Беньямин хотел знать, как познакомились мама и папа. Эрик присаживался на край его постели и рассказывал, что бог любви Купидон существует на самом деле. Он живет в облаках – пухлый мальчик с луком в руках.

Однажды летним вечером Купидон посмотрел с небес вниз, на Швецию, и заметил меня, объяснял Эрик сыну. Я как раз был на вечеринке и проталкивался на террасу на крыше, когда Купидон подполз к краю своего облака и пустил стрелу вниз, на землю – в кого придется.

Я расхаживал там, болтал с приятелями, ел арахис, перебросился парой слов с заведующим кафедрой.

Но, когда женщина с соломенными волосами и с бокалом шампанского в руке взглянула мне в глаза, – стрела угодила прямо мне в сердце.

После почти двадцати лет брака Эрик и Симоне все же решили развестись, и в большей степени это решение принадлежало Симоне.

Потянувшись к выключателю, чтобы потушить настольную лампу, Эрик мельком заметил отражение своего усталого лица в зеркальце на книжной полке. Морщины на лбу, складки вдоль щек были глубже, чем обычно. Темные волосы подернулись сединой. Надо бы подстричься. Несколько прядей упали на глаза, и он мотнул головой.

Когда Симоне сказала ему, что встретила Йона, Эрик понял: все кончено. Беньямин воспринял все спокойно и пошучивал, что иметь двух пап – это просто отлично.

Сейчас Беньямину восемнадцать, он живет в Стокгольме в большом доме с Симоне и ее новым мужем, с доставшимися ему в придачу братьями, сестрами и собаками.

На старом курительном столике лежали последние номера «American Journal of Psychiatry» и «Метаморфозы» Овидия, заложенные полупустой упаковкой таблеток.

За освинцованными окнами дождь падал в насыщенную зелень фруктового сада.

Эрик вытащил пачку с лекарством из книги, выдавил в ладонь таблетку снотворного, прикинул, за какое время тело добудет из нее активное вещество, начал подсчитывать снова, потом бросил. Из предосторожности он разломил таблетку по надсечке, сдул с края порошок, чтобы не было горько, и проглотил одну половину.

За окном лил дождь, из динамиков приглушенно доносился «Dear Old Stockholm» Джона Колтрейна.

Химическое тепло от таблетки растеклось по мышцам. Эрик закрыл глаза, наслаждаясь музыкой.

Эрик Мария Барк был дипломированным врачом, психиатром и психотерапевтом, специализировался на терапии травмы и психотерапии катастроф; пять лет он проработал в Уганде, в Красном кресте.

Четыре года Эрик руководил революционным научным проектом в Каролинском институте – групповая терапия глубоким гипнозом. Он был членом Европейской Ассоциации гипноза, многие считали его крупнейшим мировым авторитетом в области клинического гипноза.

Сейчас Эрик входил в маленькую группу, которая разрабатывала методы терапии острой травмы и посттравмы. Группа регулярно помогала полиции и прокуратуре проводить сложные допросы жертв преступлений.

Нередко он использовал гипноз, чтобы свидетель расслабился и смог верно восстановить картину событий.

Через три часа намечена встреча в Каролинском институте; Эрик надеялся поспать до нее.

Не получилось.

Он погрузился в глубокий сон, ему приснилось, что он несет бородатого старика через какой-то тесный дом.

Симоне позвала его из-за закрытой двери – и тут зажужжал телефон. Эрик дернулся и пошарил по курительному столику. Сердце быстро стучало от внезапной тревоги, как бывает, когда человека выдергивают из глубокого расслабления.

– Симоне, – невнятно проговорил он.

– Привет, Симоне… по-моему, тебе пора завязывать с французскими сигаретами, – со свойственной ей лаконичностью пошутила Нелли. – Прости за эти слова, но у тебя голос, как у мужлана.

– Ты почти права, – улыбнулся Эрик. В голове было мутно от снотворного.

Нелли рассмеялась – бодро, звонко.

Нелли Брандт была психологом и коллегой Эрика по спецгруппе в Каролинском институте. Невероятно знающая, она много работала и в то же время много шутила, иногда – чересчур вульгарно.

– Здесь полицейские, они словно рехнулись, – сказала Нелли, и только теперь Эрик понял по ее голосу, как она нервничает.

Он потер глаза, чтобы вернуть зрению резкость, и попытался вникнуть в дело. Нелли рассказывала, как полиция явилась в отделение «скорой помощи» с пациентом в шоковом состоянии.

Эрик прищурился на окно, на улицу. Дождевые капли стекали по стеклу.

– Мы проверили соматический статус, выполнили рутинные процедуры, – говорила Нелли. – Кровь, мочу… состояние печени, почки, щитовидную железу…

– Хорошо.

– Эрик, комиссар особо спрашивала о тебе… Это я виновата. Случайно сказала, что ты лучший.

– Не пытайся подсластить пилюлю. – Эрик медленно, пошатываясь, встал, провел рукой по лицу и, опираясь о мебель, подошел к письменному столу.

– Ты встал, – весело констатировала Нелли.

– Да, но я…

– Тогда я говорю полиции, что ты уже едешь.

Черные носки с запылившейся подошвой лежали под столом вместе с длинным чеком такси и зарядным устройством для телефона. Эрик нагнулся за носками – пол поплыл ему навстречу, и Эрик упал бы плашмя, если бы не успел опереться на руку.

Лежавшие под столом предметы слиплись вместе, потом разъехались в двойных кольцах. Резко светились серебристые маркеры в стаканчике.

Эрик потянулся за полупустым стаканом, выпил воды, подумал: надо взять себя в руки.

Глава 7

Больница Каролинского университета – одна из крупнейших в Европе, здесь работают более пятнадцати тысяч врачей. Чуть в стороне от огромного больничного городка расположено психиатрическое отделение. Если смотреть сверху, строение напоминает ладью викингов, но если приближаться к нему через парк, то оно ничем не отличается от прочих построек. Сейчас никотиново-желтая штукатурка фасада еще была влажной после дождя, ржавая вода бежала по водосточным трубам, из подставки для велосипедов торчало переднее колесо с замочком.

Под шинами автомобиля медленно захрустел гравий, когда Эрик свернул на парковку.

Нелли ждала его, стоя на ступеньках с двумя стаканчиками кофе в руках. Эрик не смог удержаться от улыбки, видя ее довольное лицо и наигранно-ленивый взгляд.

Довольно высокая, стройная, с осветленными, безупречно уложенными волосами, со вкусом подкрашенная.

Эрик довольно много общался с Нелли и ее мужем Мартином и за пределами больницы. Нелли можно было бы и не работать – Мартин был главным владельцем «Датаметрикс Нордик»[2].

Увидев, как «БМВ» Эрика заворачивает на парковку, Нелли пошла ему навстречу. Подула на один стаканчик с кофе, осторожно отпила из другого, потом поставила оба на крышу машины и открыла заднюю дверцу.

– Не знаю, в чем там дело, но вид у комиссара озабоченный. – Нелли протянула Эрику стаканчик между сиденьями.

– Спасибо.

– Я объяснила, что мы всегда соблюдаем интересы пациента. – Нелли уселась и захлопнула дверцу – О черт… Прости. Есть салфетки? Я пролила кофе… на твое сиденье.

– Оставь.

– Ты сердишься? Конечно, сердишься.

Аромат кофе наполнил салон; Эрик на секунду закрыл глаза.

– Можно узнать, о чем они говорили?

– У меня не так здорово получается ладить с этой чертовой… я хотела сказать – приятной дамой из полиции.

– Есть что-нибудь, что я должен узнать, прежде чем войду? – Эрик открыл дверцу.

– Я сказала ей, что она может подождать в твоем кабинете и порыться в ящиках.

– Спасибо за кофе… за оба стаканчика. – Эрик вылез из машины одновременно с Нелли.

Заперев дверцу, он сунул ключи в карман, провел рукой по волосам и зашагал к клинике.

– Я пошутила насчет ящиков! – крикнула Нелли ему вдогонку.

Эрик поднялся по ступенькам, повернул направо, вставил карточку в считывающее устройство, набрал код и пошел дальше по коридору, к своему кабинету. Он все еще чувствовал вялость. Надо как можно скорее избавиться от последствий снотворного. Из-за таблеток он засыпал слишком глубоко. Принимать их – все равно что напиваться. Его наркотические сны начинали отдавать клаустрофобией. Вчера Эрику приснились две кошмарные сросшиеся вместе собаки, а неделю назад он уснул здесь, в клинике, и ему снилось что-то про секс с Нелли. Сейчас сон уже почти стерся из памяти, но Нелли в нем стояла на коленях и оставила ему холодный стеклянный шарик.

Мысли рассыпались, когда Эрик увидел комиссара; она сидела в его кресле, положив ноги на корзину для бумаг. Одной рукой гостья обнимала свой огромный живот, в другой держала банку кока-колы. Лоб собран морщинами, подбородок опущен на грудь, дышит полуоткрытым ртом.

Полицейский значок и удостоверение лежали на письменном столе Эрика; женщина вяло указала на них и представилась:

– Марго Сильверман… уголовная полиция.

– Эрик Мария Барк, – Эрик пожал ей руку.

– Спасибо, что приехали сразу же. – Она облизала губы. – У нас свидетель в состоянии шока… Все говорят, надо привлечь вас. Мы уже четыре раза пытались допрашивать его, но…

– Я только замечу, что нас в группе пятеро и я сам обычно не участвую в допросах преступников или подозреваемых.

Отражение потолочной лампы скользнуло в светлых глазах Марго. Кудрявые волосы начали выбиваться из толстой косы.

– О’кей, но Бьёрн Керн – не подозреваемый. Он работал в Лондоне и находился в самолете, когда убили его жену. – Марго смяла банку из-под колы, тонкий металл затрещал.

– Это я знаю.

– Он приехал на такси из Арланда и обнаружил ее мертвой, – продолжила Марго. – Мы не знаем точно, что он сделал, но сложа руки не сидел. Протащил убитую жену через весь дом… Неизвестно, где она лежала сначала, мы нашли ее в спальне, уложенной в постель… Бьёрн прибрал в доме, вытер кровь… По его словам – ничего не помнит, но мебель переставлена, окровавленный коврик – в стиральной машине… Бьёрна нашли больше чем в километре от дома, сосед поехал за ним следом, он так и шел в окровавленном костюме и босиком.

– Разумеется, я пойду к нему, – сказал Эрик, – но прямо скажу, что форсировать допрос – ошибка.

– Он должен заговорить сейчас, – упрямо сказала Марго и снова хрустнула банкой.

– Понимаю вашу фрустрацию, однако он может погрузиться в психоз, если вы станете слишком давить на него… Дайте ему время, и он начнет давать показания.

– Вы помогали полиции, так ведь?

– Много раз.

– Но сейчас… речь идет о втором случае в серии убийств.

– В серии, – повторил Эрик.

Лицо Марго посерело, тонкая подводка на веках казалась ярче в свете лампы.

– Мы выслеживаем серийного убийцу.

– Я все понимаю, но пациент должен…

– Этот убийца сейчас в активной фазе и не успокоится сам по себе, – перебила она. – А Бьёрн Керн – это просто катастрофа. Сначала он бродил по дому и уничтожил все улики на месте преступления до того, как приехала полиция… а теперь из него невозможно слова вытянуть и узнать, как все выглядело вначале.

Марго спустила ноги на пол, прошептала, что пора уже браться за работу, и села, выпрямив спину и сопя.

– Давить на него сейчас – значит рисковать, что он закроется окончательно. – Эрик отпер березовый шкаф и достал чехол из искусственной кожи, для камеры.

Марго поднялась, поставила наконец банку на стол, взяла свой значок и, переваливаясь, пошла к двери.

– Естественно, я понимаю, что ему чертовски тяжело думать о случившемся, но он обязан собраться…

– Да, только это больше, чем тяжело… он может оказаться просто не в состоянии думать об этом прямо сейчас. То, что вы описываете, называется критический стрессовый синдром и…

– Это все слова. – Щеки Марго вспыхнули от раздражения.

– Психическая травма может спровоцировать острую блокаду…

– Почему? Не верю.

– Как вам, может быть, известно, гиппокамп распределяет в памяти пространственное и временное… а после этого переправляет информацию в префронтальную кору головного мозга, – терпеливо объяснил Эрик и указал на свой лоб. – Но при сильном возбуждении, шоке все меняется… Когда миндалевидное тело идентифицирует что-то как опасность, активируются и автономная нервная система, и то, что называется стрессовой осью…

– Ладно, ладно, я поняла. В мозгах происходит до фига всего.

– Важно то, что из-за столь интенсивного стресса воспоминания располагаются не как обычно, а под воздействием аффекта… они как осколки льда, заморожены каждое в себе… изолированно.

– Понимаю. Вы говорите, он старается изо всех сил. – Марго положила руку на живот. – Но Бьёрн мог заметить что-то, что послужило бы нам подсказкой и помогло бы остановить маньяка. Успокойте его и сделайте так, чтобы он заговорил.

– Это я сделаю, но не могу сказать, сколько времени это займет. Я работал в Уганде с людьми, травмированными войной… это люди, чья жизнь дала трещину от края до края. Тут надо работать – внушить пациенту, что он в безопасности, пробовать сон, беседы, упражнения, лекарства…

– Но не гипноз? – Марго невольно улыбнулась.

– Если нет завышенных ожиданий к результатам, то… Иногда гипноз может очень помочь пациенту структурировать воспоминания, и тот сможет их воспроизвести.

– Сейчас я склонна думать – пусть хоть лошадь его лягнет в голову, если от этого будет польза.

– За этим – в другое отделение, – сухо сказал Эрик.

– Прошу прощения. Я, когда беременная, становлюсь вспыльчивой. – Эрик услышал в голосе Марго примирительные нотки. – Но я должна найти параллели с первым убийством, мне нужен почерк, чтобы обрисовать убийцу, а у меня нет ни единой зацепки.

Они подошли к палате. Двое полицейских в форме ждали у двери.

– Я понимаю ваше нетерпение, – сказал Эрик. – Но задумайтесь: этот человек совсем недавно нашел свою жену убитой.

Глава 8

Эрик проследовал за Марго в одну из палат, где стояли два кресла и диван, низкий белый столик, пара стульев, кулер с пластиковыми стаканчиками и корзина для бумаг.

На полу под подоконником валялся разбитый цветочный горшок; виниловый коврик затоптан, испачкан землей.

Воздух был спертым от нервозности и запаха пота. Мужчина стоял в дальнем углу, словно хотел спрятаться.

Увидев Эрика и Марго, он, волоча ноги и проехав спиной по стене, переместился к дивану. Бледное лицо, затравленный взгляд, красные воспаленные глаза. Голубая рубашка промокла под мышками и выбилась из брюк.

– Здравствуйте, Бьёрн, – начала Марго. – Это Эрик, он здесь врач.

Мужчина недоверчиво взглянул на Эрика и снова забился в угол.

– Здравствуйте, – сказал Эрик.

– Я не сумасшедший.

– Разумеется, нет. Но после того, что вам пришлось перенести, вы нуждаетесь в лечении, – по-деловому пояснил Эрик.

– Вы не знаете, что мне пришлось перенести, – сказал мужчина и что-то неразборчиво зашептал.

– Я знаю, что вам не вводили транквилизаторов, – спокойно констатировал Эрик. – Но хочу, чтобы вы знали: такая возможность существует…

– На хрена мне глотать гору таблеток? – перебил Бьёрн. – Они помогут? Все будет хорошо?

– Нет, но…

– Тогда я смогу увидеть Санну? – закричал Бьёрн. – Окажется, что всего этого не было?

– Случившееся нельзя изменить, – серьезно сказал Эрик. – Но изменится ваше отношение к происшествию, независимо от ваших действий…

– Я даже не понимаю, о чем вы говорите.

– Я просто пытаюсь объяснить: то, что вы чувствуете, – часть тяжелого психического процесса, и вы можете принять мою помощь, пока этот процесс идет.

Бьёрн мельком взглянул ему в глаза и заковылял вдоль стены, прижавшись к ней спиной.

Марго поставила диктофон на столик, быстро проговорила дату, время и перечислила присутствующих.

– Это пятый допрос Бьёра Керна, – закончила она вводную часть, после чего повернулась к мужчине – тот ковырял спинку дивана. – Бьёрн, расскажите, пожалуйста, своими словами…

– О чем? – быстро спросил Керн. – О чем?

– О том, как вы приехали домой.

– Зачем? – прошептал он.

– Я хочу знать, что случилось и что вы видели, – коротко пояснила Марго.

– Ну что же, я просто приехал домой, это не запрещено.

Бьёрн зажал уши, он прерывисто дышал. Эрик заметил, что костяшки обеих рук у него окровавлены.

– Что вы видели? – утомленно повторила Марго.

– Зачем вы об этом спрашиваете? Понятия не имею, зачем вы спрашиваете. Черт… – Бьёрн замотал головой и с силой потер губы и глаза.

– Поймите: здесь, в этой комнате, вы в безопасности, – сказал Эрик. – Вы не верите, что бояться нечего, но это так.

Керн поковырял ногтем стык обоев, оторвал узкую полоску.

– По-моему, – сказал он, не глядя ни на Марго, ни на Эрика, – я должен все повторить сначала, именно сейчас… Заново приехать домой, войти в дверь, и тогда все образуется.

– Что значит «образуется»? – спросил Эрик; ему удалось поймать взгляд Бьёрна.

– Я знаю, это звучит непонятно, но это так, вам просто невдомек. – Бьёрн отчаянно взмахнул рукой, словно прося гостей помолчать. – Вот я вошел, перешагнул порог, позвал Санну… Она знает, что я привез подарок, я всегда привожу пакет из «Дьюти фри»… я снимаю ботинки, иду… – Он был в отчаянии. – Земля на полу, – прошептал он.

– На полу была земля? – спросила Марго.

– Заткнись! – Бьёрн завопил так, что сорвал голос. Шагнув по засыпанному землей полу, он схватил второй цветочный горшок и швырнул его в стену. Пластмассовый горшок громко треснул, земля посыпалась на пол за диваном.

– О че-орт, – выдохнул Бьёрн. Он оперся о стену обеими руками, голова поникла, нитка слюны потянулась к полу.

– Бьёрн?

– Черт, черт. Так нельзя, – проговорил Керн с рыданиями в голосе.

– Бьёрн, – медленно начал Эрик. – Марго хочет узнать больше о том, что произошло. Это ее работа. Моя работа – помочь вам. Я здесь ради вас… я привык иметь дело с людьми, которым трудно, которые понесли тяжелую потерю, переживают страшную боль… через такую боль никому не надо бы проходить, но с ней сталкиваются многие из нас.

Керн не отвечал. Он просто тихо плакал. Темные глаза покраснели от напряжения и блестели от слез.

– Хотите стоять? – спокойно спросил Эрик. – Не сядете в кресло?

– Без разницы.

– Мне тоже все равно…

– Ладно, – прошептал Бьёрн и повернулся к нему.

– Я видел материалы дела и знаю, что вы ответили, но моя работа – приходить на помощь… я могу дать вам успокоительное. Ужасные воспоминания не исчезнут, но паника внутри утихнет.

Керн помолчал, потом прошептал:

– Вы можете помочь мне?

– Я помогу вам сделать первый шаг к… тому, чтобы пережить самое черное время, – спокойно пояснил Эрик.

– Меня начинает трясти, когда я думаю о пороге дома… ведь я, наверное, переступил не тот порог, неправильный порог.

– Понимаю.

Бьёрн осторожно потрогал свои губы, словно они саднили.

– Хотите, чтобы я сел? – Он осторожно взглянул на Эрика.

– Если вам так удобнее.

Бьёрн наконец сел. Эрик почувствовал на себе взгляд Марго, но не посмотрел на нее.

– Что вы увидели, когда переступили не тот порог?

– Не хочу и думать об этом.

– Но вы помните, что увидели?

– Вы можете убрать… панику? – прошептал Керн Эрику.

– С вашего согласия, – ответил Эрик. – Но я с удовольствием посижу здесь, пока Марго задает вопросы… или поговорю с вами… а еще можно попробовать гипноз, он неплохо помогает миновать самую тяжелую стадию.

– Гипноз?

– Есть мнение, что гипноз – вещь действенная, – просто ответил Эрик.

– Да ну, – улыбнулся Бьёрн.

– Гипноз – это просто комбинация расслабления и концентрации.

Бьёрн беззвучно рассмеялся, прижав ладонь ко рту, поднялся с дивана, прошел вдоль стены, снова встал в углу и повернулся к Эрику.

– Я подумал – может, мне помогут таблетки, как вы говорили…

– Хорошо, – кивнул Эрик. – Могу дать вам «Стесолид» – знакомое название? Вы почувствуете тепло и усталость, но вам станет гораздо спокойнее.

– Согласен.

Бьёрн несколько раз хлопнул ладонями по стене и подошел к кулеру.

– Я попрошу медсестру принести таблетку, – сказал Эрик и вышел. В эту минуту он был уверен, что очень скоро Бьёрн Керн спросит про гипноз.

Глава 9

Дом номер четыре по Лилль-Янсплан выделялся среди окружавших его зданий темным фасадом с готическими мотивами, бордюрами, эркерами, пилястрами и сводчатыми арками.

Занавески в окнах первого этажа были задернуты, иначе в комнаты можно было бы смотреть прямо с улицы.

Эрик заглянул в бумажку с адресом, немного поколебался и вошел в большой подъезд. О своем визите сюда он никому не рассказывал.

Желудок свело, когда он подходил к двери. На лестничной площадке слышалась спокойная фортепианная музыка. Эрик посмотрел на часы, понял, что пока рановато, и стал ждать в подъезде.

Весной он обнаружил в своем почтовом ящике листовку с предложением фортепианных уроков и чересчур поспешно заказал интенсивный курс для своего сына Беньямина, которому в начале лета исполнялось восемнадцать.

Эрик решил: никогда не поздно научиться играть на каком-нибудь инструменте. Сам он всегда мечтал играть на фортепиано – сидеть в одиночестве и наигрывать меланхолический ноктюрн Шопена.

Однако накануне дня рождения сына Нелли указала ему, что не нужно быть психологом, чтобы понять: он спроецировал на Беньямина свои собственные мечты.

Тогда Эрик быстро оплатил курсы вождения. Беньямин остался доволен, Симоне сочла это щедрым жестом.

Эрик был уверен, что отменил курс. Но вчера ему на электронную почту пришло напоминание о первом уроке.

Смущенный Эрик все-таки решил сам пойти на первый урок, воспользоваться возможностью.

Мысль о том, чтобы уйти, послать смс и напомнить о своем отказе от курса, пронеслась у него в голове, пока он возвращался к двери преподавателя музыки, тянулся рукой к кнопке звонка и нажимал ее.

Музыка продолжала звучать, но Эрик услышал за дверью торопливые легкие шаги.

Открыла девочка лет семи, с большими голубыми глазами. На ней было домашнее платье в горошек, волосы растрепаны, в руках – игрушечный еж.

– У мамы ученик, – тихо сообщила она.

Прекрасная музыка разливалась по квартире.

– У меня назначено на семь часов… я на урок, – пояснил Эрик.

– Мама говорит – надо начинать в детстве, – сказала девочка.

– Если человек намерен стать хорошим пианистом. Но это не обо мне, – улыбнулся он. – Я буду рад, если от моей игры пианино не заткнет уши и его не затошнит.

Девочка расплылась в улыбке.

– Позвольте взять вашу куртку? – вспомнила она обязательный вопрос.

– А ты ее удержишь?

Положив свою тяжелую куртку на ее худенькие ручки, он смотрел, как девочка исчезает в глубине прихожей, где стояли высокие шкафы.

По коридору к Эрику шла женщина лет тридцати пяти. Она словно была погружена в свои мысли, а может, просто слушала музыку.

Черные волосы коротко, по-мальчишечьи стрижены, глаза скрыты за круглыми темными очками. Бледно-розовые губы, лицо как будто совсем не накрашено – но выглядит как звезда французского кино.

Эрик понял, что она и есть Джеки Федерер, преподавательница фортепиано.

На ней была черная кофточка редкой вязки и кожаная юбка, на ногах – балетки.

– Беньямин? – спросила она.

– Меня зовут Эрик Мария Барк, вообще-то я заказывал курс для своего сына Беньямина… В подарок ко дню рождения, но Беньямину я не сказал об этом… А пришел вместо него сам, потому что, на самом деле, это я хочу учиться.

– Вы хотите научиться играть на фортепьяно?

– Наверное, я уже стар для этого, – поспешил сказать Эрик.

– Проходите, я только закончу урок, – пригласила женщина.

Следуя за ней по коридору, Эрик заметил, что женщина легонько ведет кончиками пальцев по стене.

– Разумеется, Беньямин получил другой подарок, – добавил Эрик ей в спину.

Женщина открыла дверь, и музыка стала ближе.

– Присаживайтесь, – пригласила она и села в дальний угол дивана.

Свет лился в комнату сквозь высокое окно, которое выходило в зеленеющий внутренний двор.

За черным фортепиано сидела, выпрямив спину, девушка лет шестнадцати. Она играла сложную пьесу, покачивалась, перелистывала ноты, пальцы бегали по клавишам, ноги ловко нажимали на педали.

– Пожалуйста, ритмичнее, – сказала Джеки, высоко подняв подбородок.

Девочка покраснела, но не сбилась и продолжила играть. Пьеса звучала прекрасно, однако Эрик видел, что Джеки недовольна.

Он подумал, что она, наверное, бывшая звезда мировой величины, знаменитая пианистка, которую ему следовало бы знать, – Джеки Федерер, богиня, которая носит дома солнечные очки.

Пьеса закончилась, звуки еще повисели в воздухе, потом начали затихать; девушка отпустила правую педаль, и сурдина приглушила струны.

– Хорошо. Сегодня гораздо лучше.

– Спасибо. – Девочка собрала ноты и быстро вышла.

В комнате стало тихо. Крона большого дерева во внутреннем дворе бросала подвижные тени на светлый деревянный пол.

– Значит, вы хотите играть на фортепиано. – Джеки поднялась с дивана.

– Всегда мечтал об этом, но никогда не получалось… У меня определенно никаких способностей, – оправдывался Эрик. – Я немузыкальный.

– Печально слышать, – вполголоса сказала Джеки.

– Да.

– Однако попытаемся. – Она коснулась рукой стены, словно для опоры.

– Мама, я сделала сок, – сказала малышка, входя в комнату с подносом, на котором стоял стакан сока.

– Спроси гостя, не хочет ли он пить.

– Хотите пить?

– Большое спасибо, ты очень любезна. – Эрик немного отпил. – Ты тоже играешь на пианино?

– Даже лучше, чем мама в моем возрасте, – ответила девочка, словно повторив заученную фразу.

Джеки улыбнулась и неловко погладила дочку по растрепанным волосам и шее, после чего снова повернулась к Эрику.

– Вы заплатили за двадцать занятий.

– Я, пожалуй, поторопился, заказав так много уроков, – признался Эрик.

– Чего вы хотите от этих уроков?

– Если честно, я мечтаю сыграть какую-нибудь сонату или… ноктюрн Шопена. – Эрик почувствовал, что краснеет. – Но я понимаю, что начать придется с детских песенок.

– Мы можем разучить Шопена, но лучше, наверное, этюд.

– Разве что какой-нибудь коротенький.

– Мадлен, принеси, пожалуйста, моего Шопена… опус двадцать пять, первый этюд.

Девочка поискала на полке рядом с Джеки, вытащила папку, достала ноты. Лишь когда она вложила лист матери в руки, Эрик понял, что учительница слепая.

Глава 10

Невольно улыбаясь, Эрик сел за черное лакированное фортепьяно, на котором золотыми буквами значилось «C. Bechstein, Berlin».

– Ему надо опустить табурет, – заметила девочка.

Эрик поднялся и опустил сиденье, покрутив тугой винт.

– Начнем с правой руки и будем ориентироваться на нее, но обозначим некоторые звуки левой.

Эрик смотрел на светлое лицо Джеки, на ее прямой нос, полуоткрытые губы.

– Смотрите не на меня, смотрите в ноты и на клавиатуру. – Джеки потянулась через его плечо и мягко положила мизинец на черную клавишу. В недрах инструмента послышался громкий звук.

– Ми-бемоль… Мы начнем с первой цепочки, которая состоит из шести звуков, шести шестнадцатых. – Джеки пробежала пальцами по клавишам.

– Хорошо, – пробормотал Эрик.

– Где я начала?

Эрик нажал на клавишу; послышался громкий звук.

– Мизинцем.

– Откуда вы знаете…

– Потому что ваша ошибка предсказуема. Играйте, – сказала Джеки.

Эрик продирался через последовательность звуков, он сосредоточился на подсказках Джеки, акцентировал первый звук из шести, однако растерялся, когда Джеки добавила несколько нот для левой руки. Она снова тронула запястье Эрика, убеждая его не напрягать кисть, и наконец ровным тоном объявила:

– Хорошо. Вы устали, на сегодня закончим. Вы основательно поработали.

Она дала задание к следующему уроку и попросила девочку проводить Эрика. Они прошли мимо закрытой двери с большой табличкой, на которой детским почерком было выведено: «Вход воспрещен!»

– Это твоя комната? – полюбопытствовал Эрик.

– Заходить можно только маме.

– Когда я был маленьким, в мою комнату нельзя было заходить даже маме.

– Даже ей нельзя?

– Я нарисовал большой череп и повесил листок на дверь, но, думаю, она все равно заходила, потому что иногда на кровати оказывалась свежая простыня.

Эрик вышел; вечерний воздух был прохладным. Ему казалось, что во время урока он едва дышал. Напряженная спина болела, к тому же Эрик по-прежнему чувствовал странное смущение.

Дома он долго стоял под горячим душем, а потом позвонил учительнице.

– Джеки.

– Здравствуйте, это Эрик Мария Барк, ваш новый ученик…

– Здравствуйте. – Джеки как будто удивилась.

– Я звоню, чтобы… извиниться. Вы потратили на меня целый вечер, а я… понял, что это безнадежно, мне слишком поздно…

– Вы работали хорошо, как я и сказала. Играйте упражнения, которые я вам дала. До скорой встречи.

Эрик растерялся и не находил нужных слов.

– Спокойной ночи, – попрощалась Джеки и закончила разговор.

Перед сном Эрик поставил диск с двадцать пятым опусом Шопена – чтобы понять, к чему стремиться. Он слушал журчащую игру Маурицио Поллини, и собственные попытки освоить музыку казались ему смехотворными.

Глава 11

Солнце высоко стояло над деревьями; сине-белая пластиковая лента трепыхалась под ветерком, ее прозрачная тень плясала на асфальте.

Дежурившие на месте преступления полицейские пропустили черный «Линкольн-таункар», который медленно катил по Стенхаммарсвэген. Отражения зеленых садов пробегали по черному лаку, словно ночной лес.

Марго свернула на обочину, аккуратно припарковалась позади машины, на которой прибыла следовательская группа, и немного посидела, держась за парковочный тормоз.

Она вспоминала, как полицейские бились над установлением личности Сусанны Керн, пока драгоценное время еще не ушло. Через час они поняли, что опоздали, но все равно продолжали попытки.

От измотанных компьютерщиков Марго с Адамом узнали, что, когда поднялась тревога, ссылку на запись отследить не удалось.

В начале третьего ночи техники-криминалисты прибыли на место; полиция оцепила весь район, от Брумма-Чюрквэг до Лиллэнгсгатан.

Весь день техники со всей тщательностью обследовали место преступления; одновременно Марго пыталась допросить мужа жертвы, призвав на помощь психиатра Эрика Марию Барка.

Полиция опросила жителей всего района, просмотрела записи всех камер дорожного видеонаблюдения, и вот теперь Марго собиралась обсудить полученные данные с Адамом и криминалистом по фамилии Эриксон.

Она перевела дух, взяла пакет с перекусом из «Макдоналдса» и вылезла из машины.

У полосатой ленты со стороны Стенхаммарсвэген выросла гора цветов, горели три стеариновые свечи. Кое-кто из потрясенных соседей отправился в приходскую церковь, но большинство не изменило своим повседневным привычкам или планам на выходные.

Подозреваемых не было.

Когда полиция явилась к мужу Сусанны, тот вместе с их сыном находился на футбольном поле стадиона Кристинеберга. Полицейские уже знали, что на время убийства у Бьёрна алиби, и, отозвав его в сторону, рассказали о случившемся.

Марго была в курсе, что, получив это известие, муж Сусанны вернулся в ворота и отразил подряд несколько пенальти, посланных мальчиком.

Утром Марго прикинула, как начинать следствие, учитывая недостаток свидетелей и скудные результаты криминалистической экспертизы.

Следователям предстояло проанализировать всех преступников, обращая особое внимание на осужденных за сексуальные преступления и отпущенных на волю из мест заключения или клиник в последние годы, а потом сотрудничать с группой, которая разрабатывала психологический профиль преступника.

Марго смяла бумажный пакет от еды и, не прекращая жевать, подошла к полицейскому в форме.

– Приходится уплетать за пятерых, – пояснила она.

Усталым движением Марго подняла ленту и тяжело зашагала к Адаму, который ждал у калитки.

– Просто чтобы ты знал: нет никакого серийного убийцы, – хмуро сказала она.

– Я это слышал. – Адам впустил ее в калитку.

– Начальство, – вздохнула Марго. – О чем только думают эти придурки? Вечерние газеты поднимут крик, и тут уж наше мнение не в счет – полиция для газетчиков лакомый кусок. Мы должны следовать законам – это все равно что об пол горох.

– Об стенку горох, – поправил Адам.

– Мы не знаем, как СМИ повлияют на поведение преступника, – продолжила Марго. – Он может почувствовать себя выставленным на всеобщее обозрение и лечь на дно, затаиться… или же интерес, проявленный прессой, подстегнет его тщеславие, и его потянет на подвиги.

Свет прожекторов проникал сквозь окна дома, словно здесь снимали кино или шла фотосессия для журнала мод.

Техник-криминалист Эриксон открыл банку кока-колы и так торопливо пил, словно в первых пузырьках таилась какая-то волшебная сила. Лицо в поту, защитная маска сдвинута под подбородок, белый комбинезон натянулся на толстом животе.

– Я ищу Эриксона, – сказала Марго.

– Тогда ищите большое безе, которое заплачет, если вы произнесете «пять» и «два». – И Эриксон протянул ей руку.

Пока Марго с Адамом натягивали тонкие защитные комбинезоны, Эриксон рассказал, что ему удалось обнаружить на ступеньке крыльца след резинового сапога сорок третьего размера, но все следы в доме размазаны и спутаны из-за уборки, устроенной мужем убитой.

– Все занимает впятеро больше времени. – Эриксон вытер пот со щек белым носовым платком. – Реконструкции в обычном смысле не будет, но у меня есть несколько предположений, мы можем их обсудить.

– А тело?

– Мы посмотрим на Сусанну, но муж перемещал ее и… да вы сами знаете.

– И уложил в кровать, – сказала Марго.

Эриксон помог ей застегнуть молнию. Адам закатал рукава своего неуклюжего комбинезона.

– Можем начинать детскую передачу «Три безешки», – заметила Марго, обняв живот обеими руками.

Они расписались в перечне тех, кто посетил место преступления, и следом за Эриксоном подошли к двери.

– Готовы? – спросил Эриксон, внезапно посерьезнев. – Обычный дом, обычная женщина, прекрасные годы – и через несколько минут разверзается ад.

Они вошли, шурша защитной пленкой, дверь за ними закрылась, дверная петля вскрикнула, как пойманный заяц. Дневной свет погас, и резкий контраст между солнцем позднего лета и темной прихожей ослепил Марго.

Они постояли, пока глаза привыкали к мраку.

Воздух был теплым; кровавые отпечатки ладоней виднелись на дверном косяке, вокруг замка и ручки, испуганно нашаривающие.

Пылесос без насадки стоял на резиновом коврике. Из трубки вытекала темная кровь.

Защитная маска Адама быстро зашевелилась на уровне рта, капли пота выступили на лбу.

Следом за Эриксоном они прошли по блестящим плиткам на кухню. На линолеуме виднелись кровавые отпечатки ног. Они были кое-как затерты, потом снова натоптаны. Один сток раковины был забит размокшими бумажными полотенцами, в мутной воде виднелась насадка для чистки кафеля.

– Мы сняли отпечатки ног Бьёрна, – сказал Эриксон. – Сначала он ходил по дому в окровавленных носках, потом босиком… носки оказались в мусорном ведре на кухне.

Он замолчал, и они втроем двинулись дальше, в проход, соединявший кухню со столовой и гостиной.

Место преступления уже успело изменить облик, его последовательно засоряли по мере того, как расследование продвигалось вперед. Чтобы не пропустить ни одной улики, криминалисты начали с обследования мусорных контейнеров и припаркованных машин, регистрации запахов и прочих летучих субстанций.

Место преступления исследовали от и до, со всей осторожностью приблизившись к телу и непосредственному месту убийства.

Комнату с телевизором заливал яркий свет. Всюду проникал жирный запах крови. Хаос не так бросался в глаза: мебель вытерли и расставили по местам.

Вчера вечером Марго смотрела видеозапись, на которой Сусанна стояла здесь и ела мороженое ложкой прямо из ведерка.

В аэропорту приземлился самолет, от грохота завибрировала витрина. Марго заметила, что фарфоровые фигурки лежат, словно уснули.

Мухи жужжали над окровавленной шваброй, брошенной за диваном. Вода в ведре была темно-красной, а пол – в разводах. На паркете темнел след, оставленный шваброй, алые брызги застыли на ножках мебели.

– Сначала он пытался убрать кровь пылесосом, – пояснил Эриксон. – Драил шваброй, вытирал кухонной тряпкой и бумажными полотенцами.

– Он ничего не помнит, – сказала Марго.

– Почти все изначальные контуры кровавых брызг уничтожены, но кое-что он пропустил. – Эриксон указал на полупрозрачное пятнышко на обоях.

Криминалист использовал старый прием: протянул восемь нитей на стене между крайними пятнами, чтобы найти точку их пересечения – место, откуда брызнула кровь.

– Вот точное место… нож вошел сверху, наискось, довольно глубоко, – одышливо проговорил Эриксон. – И это был один из первых ударов.

– Потому что она стояла, – тихо сказала Марго.

– Потому что она все еще стояла, – подтвердил Эриксон.

Марго снова взглянула на шкафчик с лежащими на боку фарфоровыми фигурками и подумала, что Сусанна, вероятно, покачнулась и схватилась за него, пытаясь уклониться от ножа.

– Эта стена вымыта, – показал Эриксон, – так что теперь у нас есть лишь догадки, но скорее всего, жертва стояла спиной к стене и сползла… может, сделала полуоборот, дернула ногой… потому что здесь она какое-то время лежала с проколотым легким.

Марго тяжело подалась вперед; кровь угадывалась на спинке дивана, снизу вверх, наискось – возможно, Сусанна кашляла.

– Но кровавый след как будто уходит туда, – указала она. – Сусанна сражалась, как зверь…

– Мы хотя бы знаем, где Бьёрн нашел ее? – спросил Адам.

– Нет, но вот тут было очень много крови, – сказал Эриксон.

– И там тоже. – Марго махнула в сторону окна.

– Да, она была там, но ее перетащили… она уже мертвая сменила несколько мест – лежала на диване… и в ванной, и…

– А сейчас она в спальне, – подытожила Марго.

Глава 12

Белый свет прожекторов заливал спальню и отражался бледными пятнами в оконном стекле. Все освещено, каждая нитка, каждый летучий клочок пыли. Кровавые капли ниткой черных бусин тянулись по светло-серому ковровому покрытию до самой кровати.

Марго встала у дверей, но слышала, как Адам и Эриксон подходят к кровати и останавливаются, как шуршат их комбинезоны.

– Господи, – сдавленно выдохнул Адам.

Марго снова вспомнила запись: вот Сусанна идет, волоча штаны на одной ноге, вот взмахом сбрасывает их.

Она опустила глаза: одежда лежала, аккуратно сложенная, на стуле.

– Марго? Ты как?

Марго встретила взгляд Адама, увидела его расширенные зрачки, услышала тихое жужжание мух и заставила себя взглянуть на жертву.

Одеяло натянуто до подбородка.

Вместо лица – темно-красная бесформенная масса. Убийца рубил, резал, колол.

Марго подошла ближе. Единственный уцелевший глаз убитой косо уставился в потолок.

Эриксон отогнул одеяло, заскорузлое от свернувшейся крови. Кожа и ткань слиплись. Раздалось потрескивание – это отклеилась засохшая кровь, корка осыпалась крошками.

Адам зажал себе рот.

Звериная жестокость убийцы сосредоточилась на лице, шее и груди Сусанны. На голом теле убитой – сплошные раны и кровь, под кожей кровоподтеки.

Эриксон стал фотографировать труп. Марго указала на зеленоватое пятно на правой стороне живота.

– Это в порядке вещей, – сказал Эриксон.

Волосы на лобке росли рыжеватым хохолком. На внутренней поверхности бедер не видно ни отметин, ни повреждений.

Эриксон сделал несколько сотен снимков, от головы на подушке до самых пальцев ног.

– Прости, Сусанна, что пришлось потревожить тебя, – прошептал он и, подняв ее левую руку, осмотрел повреждения. Женщина сопротивлялась, на руке остались раны, указывавшие, что она пыталась обороняться.

Умелым движением Эриксон поскреб у нее под ногтями – там обычно сохраняются ДНК преступника. Для каждого ногтя Эриксон брал отдельную пробирку, наклеивал этикетку и делал пометку в ноутбуке, который поставил на столик у кровати.

Пальцы убитой были расслаблены – трупное окоченение пошло на убыль.

Закончив с ногтями, Эриксон осторожно надел бумажный пакет на руку убитой и замотал скотчем – до вскрытия.

– Каждую неделю я бываю в гостях у самых обычных людей, – тихо сказал Эриксон. – У всех дома осколки стекла, перевернутая мебель и кровь на полу.

Техник обошел кровать, чтобы проделать то же с ногтями на другой руке. Он взял было руку Сусанны, но замер.

– В руке что-то есть, – сказал он и потянулся за фотоаппаратом. – Видите?

Марго наклонилась. Какой-то темный предмет сверкнул в ладони убитой. Раньше она крепко сжимала его из-за трупного окоченения, но сейчас рука расслабилась, и предмет стало возможно рассмотреть.

Взяв руку женщины, Эриксон осторожно высвободил предмет. Убитая словно хотела удержать его, но слишком устала сопротивляться.

На мгновение тучное тело Эриксона заслонило от Марго жертву – но потом она отчетливо увидела, что Сусанна сжимает в кулаке.

Отломанная головка фарфоровой косули.

Блестящая головка каштанового цвета, а скол белый, как сахар.

Кто вложил ее в руку женщины – убийца или муж?

Марго задумалась о витрине с фарфором. Она была почти уверена, что фигурки в ней целые, хоть и лежат на боку.

Она шагнула назад и оглядела спальню. Над жертвой согнулся Эриксон, фотографирует блестящую фарфоровую головку. Адам опустился на пуфик возле гардероба и как будто пытается подавить рвотные позывы.

Марго вернулась к витрине и постояла, глядя на перевернутые фарфоровые фигурки. Все они лежали, словно мертвые, но ни одна не была повреждена, головки у всех на месте.

Откуда в руке убитой головка косули?

В спальне блеснула вспышка; проследив за ней, Марго подумала, что надо взглянуть на тело еще раз, прежде чем убитую увезут в отделение судебной медицины в Сульне.

Глава 13

Утром Эрик стоял перед кассой в кафетерии психологической клиники, собираясь расплатиться за кофе. Доставая кошелек, он почувствовал, как болит рука после урока фортепиано.

– Уже заплачено, – сказала женщина за стойкой.

– Заплачено?

– Друг заплатил за ваш кофе до самого Рождества.

– Он назвал свое имя?

– Нестор.

Улыбаясь, Эрик кивнул и подумал: надо поговорить с Нестором, его знаки благодарности переходят все границы. Помогать людям – его, Эрика, работа, Нестор ему ничего не должен.

Вспомнились осторожно-дружелюбные манеры бывшего пациента; тут он услышал за спиной приглушенные шаги и обернулся. К нему враскачку приближалась та беременная женщина, комиссар полиции; она махнула рукой, сжимая в ней бутерброд в целлофане.

– Бьёрн уснул, и ему, кажется, лучше, – прерывисто дыша, проговорила она. – Он хочет помочь нам и готов попробовать гипноз.

– Начнем через час, – сказал Эрик, сделав глоток кофе.

– Как по-вашему, гипноз в его случае сработает?

Они пошли по направлению к палате.

– Гипноз – это просто способ заставить его мозг расслабиться и начать сортировать воспоминания наименее хаотичным образом.

– Прокурор вряд ли примет такие свидетельские показания.

– Разумеется, – улыбнулся Эрик. – Но это поможет Бьёрну давать показания в дальнейшем… Что, безусловно, пойдет на пользу расследованию.

Когда они вошли в палату, Бьёрн стоял за креслом, вцепившись в спинку. Глаза тусклые, словно из выцветшей пластмассы.

– Я видел гипноз только по телевизору, – произнес он надтреснутым голосом. – В смысле, я не знаю, верю ли я в гипноз…

– Скажите себе, что гипноз – это просто способ улучшить самочувствие.

– Но пусть она выйдет. – Бьёрн кивком указал на Марго.

– Конечно.

– Уговорите ее?

Марго осталась сидеть на диване; она и бровью не повела.

– Вам придется выйти и подождать, – тихо сказал Эрик.

– У меня лобковое сочленение болит, мне нужно посидеть.

– Вы знаете, где кафетерий.

Марго вздохнула, достала телефон и пошла к двери; на пороге она обернулась к Эрику.

– Можно вас на минутку? – дружелюбно попросила она, и Эрик вышел в коридор следом за ней.

– Мы не можем позволить себе потакать его капризам, каждая минута на вес золота, – прошептала Марго.

– Я вас понимаю, но я врач, и помочь ему – моя работа.

– У меня тоже работа. – Голос Марго сделался тонким от злости. – И на кону стоит шанс остановить убийцу, это серьезно. Бьёрн видел что-то, что…

– Допроса не будет, – перебил Эрик, – мы с вами это обсуждали.

Он наблюдал, как комиссар борется с нетерпением; наконец Марго кивнула в знак того, что понимает и принимает его слова.

– Надеюсь, гипноз ему не повредит, – сказала она, – вы же знаете… малейшая деталь может оказаться для расследования решающей.

Глава 14

Эрик закрыл за собой дверь, установил штатив и закрепил камеру. Бьёрн, наблюдая за ним, крепко потер лоб.

– Обязательно снимать на камеру? – спросил он.

– Только для архива, – ответил Эрик. – Я предпочитаю ничего не писать во время процедуры.

– Ладно. – Бьёрн как будто не слушал ответа.

– Для начала можете лечь на диван. – Эрик подошел к окну и задернул занавески.

Комнату окутал приятный полумрак; Бьёрн улегся, сполз на несколько сантиметров и закрыл глаза. Эрик сел на стул, придвинулся ближе к Бьёрну, увидел, насколько тот напряжен, как подергивается тело под воздействием разных импульсов, понял, что в голове у него сейчас творится хаос.

– Дышите медленно, через нос, – начал Эрик. – Расслабьте рот, подбородок и щеки… почувствуйте, как затылок всей своей тяжестью давит на подушку, как расслабляется шея… не нужно напрягать шею, голова покоится на подушке… Мускулы челюстей делаются мягкими, лоб разглаживается, веки тяжелеют…

Эрик не спеша прошелся вниманием по всему его телу, от макушки до пальцев ног, а потом снова вверх, до самых усталых век и отяжелевшей головы.

С усыпляющей монотонностью Эрик соскальзывал в индукцию, в его речи звучали нисходящие интонации, а сам он пытался сосредоточиться и обрести спокойствие перед погружением Бьёрна в транс.

Тело Бьёрна расслабилось почти до степени каталепсии. Иногда из-за психической травмы восприимчивость к гипнозу возрастает, словно мозг жаждет новой команды, ищет пути выхода из непереносимого состояния.

– Вы слушаете только мой голос… если вы услышите что-то кроме, то расслабитесь еще больше, еще лучше сосредоточитесь на моих словах… Сейчас я начну обратный отсчет, и с каждой цифрой вы будете расслабляться глубже.

Эрик подумал о том, что ожидает их обоих, что увидел Бьёрн, переступив порог дома: они вернутся в тот момент, когда шок обрушился на Бьёрна всей силой, – этот момент даст ключ к разгадке.

– Девятьсот двенадцать, – спокойно считал Эрик, – девятьсот одиннадцать…

Низким, убаюкивающим голосом Эрик на каждом выдохе произносил цифры в обратном порядке, медленно и монотонно. Спустя какое-то время он нарушил логику цифр, но сохранил обратный порядок отсчета. Сейчас Бьёрн уже на хорошей глубине. Резкие складки на лбу разгладились, рот обмяк. Эрик считал, погружаясь в гипнотический резонанс, с тревогой предвкушая слова Бьёрна.

– Теперь вы глубоко расслабились… вам спокойно, приятно… – медленно говорил Эрик. – Скоро к вам вернутся воспоминания о вечере пятницы… Когда я досчитаю до нуля, вы будете стоять перед домом, но вы совершенно спокойны, потому что вы в безопасности… Четыре, три, два, один… Вы стоите на улице перед своим домом, такси отъезжает, под колесами поскрипывает гравий…

Бьёрн открыл глаза, сморгнул, но взгляд был устремлен внутрь, в воспоминание, и тяжелые веки снова опустились.

– Вы сейчас смотрите на дом?

Ночной воздух пропитан прохладой; Бьёрн стоял на дорожке перед домом. Странное свечение слабо пульсировало в небе, вторя сердечному ритму. Дом словно подавался вперед, когда свет расширялся и тени уплывали в сторону.

– Он двигается, – почти беззвучно сказал Бьёрн.

– Теперь вы подходите к двери. Прохладный вечерний воздух; вокруг все тихо…

Бьёрн дернулся, когда с дерева, хлопая крыльями, сорвались галки. Вот они чернеют на фоне неба, тени метнулись по траве, и птицы исчезли.

– Вы совершенно спокойны и в полной безопасности, – твердил Эрик. Рука Бьёрна тревожно потянулась к диванной подушке.

Глава 15

В глубоком трансе Бьёрн медленно двинулся к двери дома по дорожке из каменных плит. Что-то чернело в окне, притягивало его внимание.

– Вы у самой двери, достаете ключ и вставляете его в замок, – сказал Эрик.

Бьёрн осторожно нажал на ручку, но дверь не подалась. Он надавил сильнее; дверь наконец приоткрылась, зашуршав, словно что-то отклеилось.

Эрик заметил капли пота на лбу у Бьёрна и усыпляющим голосом повторил, что бояться нечего.

Бьёрн попытался открыть глаза и что-то забормотал. Эрик склонился над ним, чувствуя, как Бьёрн дышит ему в ухо.

– Порог… странный…

– Да, этот порог может быть странным, – успокаивающе сказал Эрик. – Но, когда вы перешагнете его, все в доме будет так, как в ту пятницу.

– Нет, нет, – прошептал Керн и покачал головой. Его лицо блестело от пота, подбородок дрожал.

Эрик понял: чтобы Бьёрн смог войти, его надо погрузить в более глубокий гипноз.

– Слушайте только мой голос, – заговорил он. – Сейчас вы расслабитесь еще больше, тревожиться не о чем… Погружайтесь, пока я буду считать: четыре… вы погружаетесь, три… успокаиваетесь, два… один, теперь вы полностью расслабились и видите, что порог не преграждает вам путь…

Лицо Бьёрна расслабилось, губа отвисла, в уголке рта заблестела слюна; он погрузился в транс глубже, чем рассчитывал Эрик.

– Если вы готовы, то можете… переступить порог.

Бьёрн не хотел, он думал, что не хотел, но все же шагнул в прихожую. Взгляд скользнул по коридору до самой кухни. Все как обычно, рекламная листовка из «Баухауса» на коврике, на полках галошницы слишком тесно стоит обувь, зонтик, как всегда, упал; ключи, звякнув, легли на столик.

– Все как обычно, – прошептал он. – Точно как…

Бьёрн замолчал, уловив краем глаза странное колыхание. Он не осмеливался перевести туда взгляд, а смотрел прямо перед собой, и что-то двигалось на границе поля зрения.

– Немного странно… сбоку… я…

– Что вы сказали?

– Что-то двигается сбоку от…

– Да, но не обращайте на это внимания, – сказал Эрик. – Смотрите прямо перед собой и продолжайте…

Бьёрн пошел через прихожую, но его взгляд невольно притягивала одежда, висевшая в передней. Одежда медленно шевелилась в темноте, словно откуда-то дуло. Рукава плаща Сусанны поднялись и опали на сквозняке.

– Смотрите вперед, – напомнил Эрик.

Пострадавший переживает психическую травму как хаос в воспоминаниях, которые давят со всех сторон и беспорядочно толкутся в памяти.

Эрик мог лишь попытаться провести Бьёрна через комнаты и помочь осознать главное – то, что он никак не мог препятствовать убийству жены.

– Я возле кухни, – прошептал Бьёрн.

– Зайдите, – сказал Эрик.

Возле подвальной двери сложены газеты, предназначенные для макулатуры. Бьёрн осторожно шагнул вперед, не глядя в сторону, но все же увидел, как что-то поблескивает в кухонном ящике, а когда остановился, услышал скрежет.

– Ящик открыт, – пробормотал он.

– Какой ящик?

Бьёрн знал, что это кухонный ящик с ножами, и знал… Он сам открыл его: спустя несколько часов он мыл большой нож.

– О Боже… я не могу, я…

– Бояться нечего, вы в безопасности. Я буду с вами, пока идете дальше.

– Я прохожу мимо двери подвала и направляюсь в комнату, где телевизор… Сусанна, наверное, уже легла…

Тихо, экран телевизора темен, но что-то не так; мебель стоит странно, словно великан поднял и слегка встряхнул дом.

– Санна? – прошептал Бьёрн.

Он протянул руку и щелкнул выключателем. Свет не загорелся, но по окнам, выходящим в сад, пробежали всполохи. Бьёрну почудилось, что за ним наблюдают, и ему захотелось немедленно задернуть шторы.

– Господи, господи, – всхлипнул он вдруг, и его лицо задрожало.

Эрик понял, что Бьёрн достиг ключевого воспоминания, травматической ситуации, но пока никак не описывал ее, держал воспоминание в себе.

Бьёрн подошел ближе, увидел самого себя в черном окне, увидел, как шевелятся под ветром кусты – там, за отражениями.

Он тяжело задышал, хотя находился в глубоком гипнозе, тело его напряглось, спина выгнулась.

– Что происходит? – спросил Эрик.

Бьёрн остановился. Какой-то человек с темно-серым лицом смотрел на него в окно, совсем близко. Бьёрн попятился, чувствуя, как тяжело бьется сердце. Ветка розового куста закачалась, стукнула по оконному скату. Бьёрн понял, что серое лицо – не на улице. Кто-то сидит на полу под окном. Они видят друг друга в отражениях.

Чей-то спокойный голос повторял, что бояться нечего.

Бьёрн сделал шаг в сторону и понял, что это Сусанна. Это она сидит на полу под окном.

– Санна? – тихо позвал он, чтобы не напугать ее.

Он видел ее плечо, прядь волос. Жена сидела, привалившись к креслу и глядя в окно. Бьёрн, поколебавшись, подошел ближе и почувствовал, что пол под ногами мокрый.

– Она сидит, – пробормотал он.

– Сидит?

Бьёрн подошел к креслу у окна, и тут зажглась лампа на потолке, комната наполнилась светом. Бьёрн помнил, что нажимал на выключатель, но все-таки испугался, когда яркий свет залил комнату.

Везде была кровь.

Он наступил в кровь, кровь забрызгала телевизор, диван и стены, кровь липкими мазками тянулась по полу и затекала под мебель.

Она сидела на полу в темно-красной луже. Женщина в кимоно Санны. В кровавую лужу, растекшуюся вокруг нее, нападала пыль.

Эрик увидел, как напряглось лицо Бьёрна, как побелели его губы и кончик носа. Как только Керн осознает, что женщина – его жена, Эрик сразу выведет его из гипноза.

– Кого вы видите? – спросил он.

– Нет… нет, – прошептал Бьёрн.

– Вы узнаёте ее.

– Сусанна, – медленно выговорил Бьёрн и открыл глаза.

– Теперь можете отступить назад. Я скоро разбужу вас, и…

– Здесь столько крови, Боже, я не хочу… Ее лицо – оно изуродовано, она сидит неподвижно…

– Бьёрн, слушайте мой голос, я буду считать от…

– Она сидит, прижав руку к уху, и кровь капает с локтя, – задыхаясь, проговорил Бьёрн.

Адреналин в несколько секунд наполнил кровеносную систему; Эрик оледенел, волоски на шее и руках вздыбились. С тяжело бьющимся сердцем он взглянул на закрытую дверь отделения интенсивной терапии, услышал, как со скрежетом провезли по коридору каталку.

– Посмотрите на свои собственные руки. – Эрик старался, чтобы голос звучал уверенно. – Вы смотрите на свои руки и дышите медленно. С каждым выдохом вы становитесь спокойнее…

– Я не хочу, – прошептал Бьёрн.

Эрик чувствовал, что давит на Бьёрна, но ему надо было знать, в каком положении сидела женщина, когда Бьёрн обнаружил ее.

– Прежде чем я разбужу вас, мы опустимся еще глубже. – Он сглотнул. – Под домом, где вы живете, есть еще один – такой же, как все… но только там, внизу, вы можете увидеть Сусанну отчетливо. Три, два, один, и вот вы там… Она сидит на полу в луже крови, а вы смотрите на нее без страха.

– Лица почти нет, одна кровь, – расслабленно проговорил Бьёрн. – А ее рука прижата к уху…

– Продолжайте. – Эрик снова взглянул на дверь.

– Рука обкручена… поясом ее кимоно.

– Бьёрн, сейчас я подниму вас… в верхний дом, там у вас останется только знание о том, что Сусанна мертва и что вы не могли сделать ничего, чтобы спасти ее… Только это знание вы возьмете с собой, когда я разбужу вас, все остальное останется здесь.

Глава 16

Эрик закрыл дверь своего кабинета и подошел к столу. Садясь, он почувствовал, что спина взмокла от пота.

– Ничего, – нервно прошептал он самому себе.

Он подвигал мышку, вывел компьютер из спящего состояния и набрал пароль. Дрожащей рукой выдвинул верхний ящик, выдавил из упаковки таблетку могадона и проглотил без воды.

Введя логин в базе данных пациентов, он стал ждать, когда можно будет начать поиск. Пальцы оледенели.

Комиссар Марго Сильверман без стука открыла дверь, Эрик дернулся. Марго вошла и остановилась перед ним, поддерживая живот обеими руками.

– Бьёрн Керн утверждает, что не помнит, о чем вы говорили.

– Естественно, – сказал Эрик, уменьшив документ на экране до минимума.

– А как прошел сеанс гипноза? – Марго погладила деревянного слоника из Малайзии.

– Бьёрн был очень восприимчив…

– Значит, вам удалось его загипнотизировать? – улыбнулась она.

– К сожалению, я забыл поставить камеру на запись, – соврал Эрик. – Иначе вы увидели бы – он практически сразу погрузился в транс.

– Вы забыли сделать запись?

– Вам ведь известно, это был не допрос, – сказал Эрик чуть раздраженно. – Без первого шага в направлении того, что мы называем стабилизацией аффекта, вы не сможете…

– Мне на это наплевать, – перебила Марго.

– …не сможете позже допросить его как свидетеля, – закончил Эрик.

– Когда – позже? Он скажет что-нибудь сегодня днем?

– Думаю, он довольно скоро осознает, что случилось, но рассказать – совсем другое дело.

– Так что случилось? Что он сказал? Он же должен был что-то сказать?

– Да, но…

– К черту медицинские тайны! Мне необходима информация, люди же погибают.

Эрик подошел к окну и оперся о подоконник. Далеко внизу курил на улице пациент – тощий и сутулый в своей больничной одежде.

– Я привел его, – медленно начал Эрик, – в тот дом… это было довольно сложно, ведь за короткий промежуток времени в его жизни случилась трагедия.

– Но Керн все вспомнил? Он мог вспомнить все?

– Только чтобы понять: он не смог бы ее спасти.

– Но он видел место убийства и свою жену? Видел?

– Видел.

– И что он сказал?

– Немного… говорил о крови… об изуродованном лице.

– Ее телу придали какую-то особую позу? Подвергали сексуальному насилию?

– Этого он не говорил.

– Она сидела, лежала? Как выглядел рот, в каком положении руки? Она была голая? Какие-то надругательства?

– Он почти все время молчал, – сказал Эрик. – Добиваться от него подробностей можно очень долго…

– Клянусь, если он не заговорит, я его арестую. – Марго повысила голос. – Потащусь за ним и буду пасти его у дома, пока…

– Марго, – мягко перебил Эрик.

Марго исподлобья взглянула на него, кивнула, дыша полуоткрытым ртом, достала визитную карточку и положила на стол.

– Мы не знаем, кто станет следующей жертвой – может, ваша жена, подумайте об этом. – И она вышла из кабинета.

Эрик почувствовал, как осунулось его лицо. Он снова медленно подошел к столу. Пол под ногами как будто сделался мягким. Едва Эрик сел за компьютер, в дверь постучали.

– Да?

– Эта милая женщина уехала, – сказала Нелли, заглядывая в кабинет.

– Она просто делает свою работу.

– Я знаю, на самом деле она, кажется, симпатичная…

– Хватит шуток, – попросил Эрик, однако не мог сдержать улыбки.

– Нет, вообще она довольно забавная. – Нелли рассмеялась.

Эрик подпер голову рукой; Нелли стала серьезной. Она вошла, закрыла за собой дверь и посмотрела на него.

– Что? Что случилось?

– Ничего.

– Рассказывай, – потребовала она и присела на край стола.

Красное трикотажное платье тихо потрескивало от статического электричества – ткань потерлась о нейлоновые колготки, когда Нелли положила ногу на ногу. Эрик вздохнул.

– Да что с тобой? – рассмеялась Нелли.

Эрик поднялся, перевел дыхание и посмотрел на нее.

– Нелли, – начал он, слыша пустоту в своем голосе. – Я должен спросить тебя об одном пациенте… До тебя в группе по проведению особо сложных судебно-психиатрических экспертиз работала Нина Блум.

– Продолжай, – попросила Нелли, глядя на него со спокойным любопытством.

– Ты, конечно, читала все случаи, которые я вел, но этот стоит особняком, в смысле…

– Как звали пациента? – терпеливо спросила Нелли.

– Роки Чюрклунд. Помнишь его?

– Да, подожди-ка, – неуверенно сказала она.

– Он был священник.

– Точно. Вспомнила. Ты много говорил о нем, – задумчиво произнесла Нелли. – У тебя была папка с фотографиями с места преступления, и…

– Ты помнишь, что он сделал? – перебил Эрик.

– Это же было сто лет назад!

– Но он еще сидит?

– Будем надеяться, – сказала Нелли. – Он же людей убивал.

– Он убил женщину, – кивнул Эрик.

– Именно. Я вспомнила. Изрезал ей все лицо.

Глава 17

Нелли встала у Эрика за спиной. Он вызвал на экран базу данных по пациентам, ввел «Роки Чюрклунд» и узнал, что тот находился в областной больнице Карсуддена.

– Карсудден, – тихо сказал он.

Нелли отвела прядь светлых волос со щеки, посмотрела на Эрика, и ее глаза сузились.

– А почему, собственно, мы говорим об этом пациенте?

– Телу жертвы Роки Чюрклунда была придана особая поза. Ты этого не помнишь, но убитая лежала на полу с изрезанным лицом, а рука – на горле… И сейчас, когда я гипнотизировал Керна, то… услышал от него подробности, которые напомнили про то давнее убийство.

– Которое совершил священник?

– Керн сказал, что лицо его жены превратили в месиво… и что она сидела, приложив руку к уху.

– Что говорит полиция?

– Не знаю, – промямлил Эрик.

– Но ты же рассказал это той… той очаровательной беременной особе?

– Я ничего не рассказал, – сознался Эрик.

– Правда? – Нелли, скептически улыбаясь, дернула уголком рта.

– Потому что это всплыло под гипнозом и…

– Но Керн же сам хочет дать свидетельские показания, разве нет?

– Может, я неверно его понял.

– Неверно понял, – усмехнулась Нелли.

– Безумие какое-то. Я больше не могу об этом думать.

– Эрик, совпадение наверняка мало что значит, но ты расскажи о нем полиции, они же здесь именно ради этого, – мягко убеждала Нелли.

Эрик подошел к окну. Площадка, где стоял и курил пациент, теперь опустела. Эрику даже сверху были видны окурки, фантики от конфет, брошенные на землю. Кто-то засунул в урну для окурков синюю бахилу.

– Это было давно, но для меня… Знаешь, что я чувствовал в те недели? Я не хотел, чтобы Роки оправдали, – медленно проговорил Эрик. – Это… насилие, глаза, руки…

– Знаю, я читала, – сказала Нелли. – Но сейчас не помню, какое заключение вы вынесли. Однако Чюрклунда, во всяком случае, сочли чертовски опасным и посчитали, что велик риск рецидива.

– А если он на свободе? Я должен позвонить в Карсудден. – Эрик взял телефон, взглянул на экран компьютера и набрал номер Симона Касилласа, ответственного главного врача.

Нелли уселась на диван и с улыбкой взглянула в глаза Эрику, пока он произносил заключительные вежливые фразы, упомянув в конце разговора, что статья главврача в «Свенск Псюкиатри» была просто блестящей.

Солнце зашло за тучу, и по кабинету поползла густая тень – словно перед зданием встал на якорь гигантский корабль.

– Роки все еще в отделении D-4, – сказал Эрик. – Его вообще никуда не отпускают.

– Теперь тебе полегчало?

– Нет, – прошептал Эрик.

– Ты расклеился? – спросила она так серьезно, что Эрик невольно улыбнулся.

Он со вздохом закрыл лицо ладонями и позволил им сползти: кончики пальцев мягко давили на веки и щеки. Потом он снова взглянул на Нелли.

Она выпрямилась и внимательно посмотрела на Эрика. Глубокая морщинка обозначилась между тонкими бровями.

– Ладно, слушай, – начал Эрик. – Я знаю, что допустил ошибку, но во время одного из последних моих разговоров с Роки он утверждал, что на вечер убийства у него было алиби. А я не захотел, чтобы его освободили только из-за того, что он подкупил свидетеля.

– Что ты имеешь в виду? – тихо спросила Нелли.

– Что я не дал хода той информации.

– Прекрати.

– Его могли освободить…

– Черт возьми, ты не имел права этого делать, – перебила она.

– Знаю. Но он был виновен, и он убил бы еще кого-нибудь.

– Не наше дело это решать, мы психологи, а не полицейские, не судьи…

Нелли взволнованно прошлась по кабинету, остановилась и покачала головой.

– Вот че-орт, – выдохнула она. – Какой же ты дурак, это же…

– Я понимаю, ты злишься.

– Это верно. В смысле – ты понимаешь, что, если эта история всплывет, ты потеряешь работу.

– Я знаю, что допустил ошибку, это меня гнетет, но до сих пор я верил, что остановил убийцу.

– Проклятье, – буркнула Нелли.

Эрик взглянул на визитную карточку, лежавшую на столе, и стал набирать номер комиссара.

– Что ты делаешь? – спросила Нелли.

– Я должен рассказать об алиби Роки, про руку и ухо, и…

– Расскажи, – согласилась Нелли. – Но что, если ты оказался прав? Что, если алиби – фальшивка? Тогда нет никаких параллелей.

– Наплевать.

– И поразмысли над тем, чем ты будешь заниматься остаток жизни. С медициной придется завязать, ты потеряешь доход, может, попадешь под суд. Скандал, газетные писаки…

– Я сам виноват.

– Лучше узнай сначала насчет алиби. Если оно действительно существует, я сама на тебя заявлю.

– Спасибо, – усмехнулся он.

– Я серьезно, – сказала Нелли.

Глава 18

У гаража Эрик вылез из машины, торопливо прошагал по мощеной дорожке к темному дому, отпер дверь и вошел. Он зажег свет в прихожей, но не стал снимать верхнюю одежду, а по крутой лестнице спустился в подвал, где хранился обширный архив.

В запертом несгораемом шкафу Эрик держал документы, относящиеся к проведенным в Уганде годам, к крупному исследовательскому проекту Каролинского института и встречам с пациентами в психиатрической клинике. Все письменные материалы содержались в амбарных книгах и историях болезни. Записи всех встреч были переведены на восемь внешних жестких дисков.

С гулко бьющимся сердцем Эрик отпер один из шкафов и перенесся в год, когда судьба Роки Чюрклунда пересеклась с его судьбой.

Эрик вытащил черную картонную папку и быстро прошел в кабинет. Включил свет, взглянул в черное окно, развязал шнурок и положил раскрытую папку на стол перед собой.

Это было девять лет назад, в совсем другой жизни. Беньямин ходил в начальную школу, Симоне писала диссертацию по искусствоведению, а сам он только-только открыл совместно с доцентом Стеном В. Якобссоном Центр кризисных и травматических состояний.

Сейчас Эрик уже не помнил последовательности событий, приведших его к участию в группе судебно-психиатрической экспертизы. Вообще-то к тому времени он решил никогда больше не браться за подобные дела, но его коллега Нина Блум обратилась за помощью, поскольку обстоятельства оказались из ряда вон выходящими.

Эрик вспомнил, как сидел в тот вечер в своем новом кабинете, читая присланные прокурором материалы. Мужчину, которому предстояло пройти обследование, звали Роки Чюрклунд, он служил пастором в приходе Салем. Его арестовали за убийство сорокатрехлетней Ребекки Ханссон, которая пришла на утреннюю службу и потом осталась для личной беседы в воскресенье, предшествовавшее убийству.

Убийство было невероятно жестоким, в нем чувствовалась бездна ненависти. Лицо и руки жертвы были изуродованы. Женщина лежала на кухонном полу, правая рука прижата к горлу.

В деле фигурировали довольно веские доказательства. Роки отправлял жертве угрожающие сообщения, отпечатки его пальцев и его волосы обнаружились в ее доме, кровь Ребекки совершенно точно была на его полуботинках.

Его объявили в розыск за убийство и взяли семь месяцев спустя при серьезной аварии на въезде на шоссе в Бруннбю. Роки угнал машину в Финсте и ехал по направлению к Арланда.

В аварии Чюрклунд получил тяжелые повреждения мозга, которые привели к эпилептической активности во фронтальных и височных долях обоих полушарий.

Он был обречен страдать от приступов автоматизма и потери памяти до конца своей жизни.

Когда Эрик впервые увидел Роки Чюрклунда, на его лице краснели шрамы после аварии, рука была в гипсе, а волосы на голове едва начали отрастать после операций. Роки был рослым громогласным мужчиной. Почти двухметровый, широкоплечий, с огромными руками и мощной шеей.

Иногда он ни с того ни с сего терял сознание – падал со стула, переворачивал хлипкий столик со стаканом воды и графином и ударялся плечами о пол. А иногда эпилептическая активность была почти незаметной. Роки просто становился слегка подавленным, а потом не мог вспомнить, о чем они говорили.

У Эрика наладился контакт с его подопечным. Пастор, без сомнения, обладал харизмой. Создавалось впечатление, что речи его идут прямо из сердца.

Эрик полистал свой журнал, в котором делал короткие заметки во время беседы. Можно было последовательно проследить за темой и содержанием каждого разговора.

Роки не отрицал убийства, но и не признавался в нем. Он говорил, что вообще не помнит Ребекку Ханссон, и не мог объяснить, как отпечатки его пальцев оказались в ее доме, почему у него на ботинках ее кровь.

В лучшем случае Роки очерчивал островки воспоминаний, пытаясь припомнить что-нибудь еще.

Однажды он рассказал, что у них с Ребеккой был прерванный половой акт в ризнице. Он помнил подробности, вроде жесткого ворсистого ковра, на котором они лежали. Старый подарок от молодых женщин сельского прихода. У Ребекки были месячные, и после нее осталось пятно крови, как после девушки, сказал он.

Во время следующего разговора он уже не помнил об этом.

Заключение экспертов гласило: преступление совершено под влиянием серьезного психического расстройства. Группа сочла, что Роки Чюрклунд страдает от тяжелейшего нарциссического расстройства личности с параноидальными составляющими.

Эрик пролистнул обведенную в кружок запись: «Проститутки + наркомания» в своем журнале, потом наткнулся на заметки о лекарственных препаратах.

Конечно, ему не следовало выносить суждение о виновности Чюрклунда, но со временем Эрик уверился в том, что Роки виновен и его психическое расстройство служит фактором огромного риска – он и дальше будет совершать жуткие преступления.

Во время одного из последних разговоров наедине, когда Роки рассказывал о праздновании окончания школы в украшенной зелеными ветвями церкви, он вдруг поднял на Эрика глаза и сказал, что не убивал Ребекку Ханссон.

– Я сейчас все вспомнил. У меня алиби на весь вечер, – сказал он.

Роки написал имя «Оливия» и адрес и отдал бумажку Эрику. Они продолжили беседу, Роки говорил обрывочно, замолчал, посмотрел на Эрика, после чего с ним приключился серьезный эпилептический припадок. После него Роки ничего не помнил, не узнавал Эрика, только шептал, что ему позарез нужен героин, что он готов убить ребенка, лишь бы получить тридцать граммов медицинского диацетилморфина в запечатанном флаконе.

Эрик никогда не воспринимал всерьез заявление Роки об алиби. В лучшем случае это была ложь, в худшем – Роки подкупил или запугал кого-то, вынудив этого человека свидетельствовать в его пользу.

Эрик выбросил бумажку с именем, и суд приговорил Роки Чюрклунда к заключению в судебно-психиатрической клинике с особыми предписаниями насчет отпуска за пределы больницы.

Девять лет назад в Брумме была убита женщина, и это убийство очень напоминало убийство Ребекки Ханссон, подумал Эрик, закрывая картонную папку с пометкой «Роки».

Агрессия и ярость, направленные на лицо, шею и грудь.

Впрочем, подобные убийства не уникальны. Речь тут может идти о бешеной ревности бывшего мужа или агрессии, отягченной приемом рогипнола и анаболических стероидов, об убийстве чести или о ярости сутенера, который карает сбежавшую проститутку в назидание прочим.

Эти случаи явно связывало лишь положение рук жертвы: Сусанну Керн оставили на месте убийства с прижатой к уху рукой – так же, как Ребекку Ханссон нашли на полу с рукой на горле.

Возможно, Сусанна, совершая беспорядочные движения, сама запуталась в пояске своего халата.

Эта сомнительная параллель все же обращала на себя внимание и заставила Эрика сделать то, что он должен был сделать давным-давно.

Эрик убрал папку в ящик письменного стола и снова набрал номер Симона Касилласа, главврача Карсудденской больницы.

– Касиллас, – ответил тот голосом заскорузлым, как высохшая кожа.

– Это Эрик Барк из Каролинской больницы.

– Еще раз здравствуйте.

– Я тут заглянул в свой ежедневник и вижу, что мог бы выкроить время для одного посещения.

– Посещения?

В трубке слышался шум, как в зале для сквоша – удары, поскрипывание кроссовок.

– Я принимаю участие в исследовательском проекте в Центре Ошера в Каролинском институте, мы отслеживаем старых пациентов, весь спектр… одним словом, мне надо побеседовать с Роки Чюрклундом.

Лишь в конце разговора Эрик осознал нелепость собственного бормотания о выдуманном исследовательском проекте, об экономике здравоохранения, об интернет-проекте по когнитивно-бихевиоральной терапии и о ком-то по имени доктор Стюнкель.

Эрик медленно положил телефон на стол. Маленький экран плавно погас, система перешла в режим ожидания. В кабинете стало тихо. Кожаное кресло поскрипывало, как пришвартованная лодка. За открытым окном шуршал по листьям сада вечерний дождь.

Эрик оперся локтями о стол, опустил лицо в ладони, недоумевая, что он делает. Что за чушь я наговорил, подумал он. И кто этот чертов Стюнкель?

Он вел себя глупо – и знал это. Но знал он и то, что обязан был сделать это. Если алиби Роки надежно и подлинно, он должен выйти на свободу, пусть даже его, Эрика, затравят журналисты и затянет в эпицентр судебного скандала.

Эрик просмотрел весь свой журнал – ни единого упоминания об алиби, однако в конце одна страница вырвана. Он полистал еще и замер. После отчета о последней беседе шла бледная карандашная заметка: Эрик не помнил ее. Посреди страницы значилось: «Грязный проповедник», – наискосок через заштрихованные строки. Дальше страницы были чистые.

Эрик поднялся и пошел на кухню что-нибудь поесть. Шагая через библиотеку, он повторил себе, что должен выяснить, существовало ли алиби Роки на самом деле.

Если да, то новое убийство, вероятно, связано со старым, и тогда Эрику придется признаться во всем.

Глава 19

Сага Бауэр медленно вела машину через огромный кампус Каролинского института; приблизившись к дому номер пять по Ретциус-вэг, она свернула на пустынную парковку и остановилась перед безлюдным домом.

Уставшая, не накрашенная, с грязными волосами, в мешковатой одежде – и все равно большинство тех, кто увидел бы ее сейчас, признали бы, что человека красивее они не встречали.

В последнее время она выглядела как будто голодной и загнанной: из-за голубых глаз казалось, точно бледное лицо светится.

На полу перед пассажирским сиденьем лежала зеленая дорожная сумка с бельем, зубной щеткой, бронежилетом и пятью коробками с боеприпасами: патронами 45 ACP.

Сага Бауэр уже больше года числилась на больничном и за все это время ни разу не заглянула в боксерский клуб.

Лишь один-единственный раз Сага пожалела о том, что она сейчас не в Службе безопасности, – во время визита Барака Обамы в Стокгольм. Сага стояла поодаль, наблюдая за президентским кортежем. Всегда и во всем видеть угрозу – это профзаболевание. Сага помнила, как напряглась, глядя на окно дома, в котором мог бы оказаться стрелок с ракетной винтовкой, но в следующую секунду машина президента миновала опасное окно, ничего не случилось.

Отделение судебной медицины было закрыто, свет в здании красного кирпича вроде бы погашен, но белый «Ягуар» с помятым передним крылом стоял на дорожке прямо у входа.

Достав из бардачка стеклянную банку, Сага вышла из машины. Пахло свежепостриженной травой, воздух был теплым. На ходу Сага слушала, как постукивает в кобуре на левом боку «Глок-21» и булькает содержимое банки.

Чтобы обойти машину Нолена, Саге пришлось шагнуть на клумбу. Колючки шиповника с шорохом отцеплялись от ее камуфляжных штанов. Качнулись ветки, и осыпалось, кружась, несколько розовых лепестков.

Под входную дверь, чтобы не дать замку защелкнуться, была подсунута свернутая в трубку брошюра.

Сага бывала здесь много раз и знала, куда идти. Когда она шла по коридору к вращающейся двери, под ногами на плохо убранном полу похрустывал гравий.

Взглянув на банку, на мутную жидкость с кружащимися в ней частицами, Сага улыбнулась.

Воспоминание ожило в теле, и свободной рукой она бессознательно коснулась шрама на лице – памятный знак, глубокий разрез, рассекавший бровь.

Иногда Сага думала, что он разглядел в ней что-то особенное и потому пощадил, а иногда – что он просто подумал, что смерть – это слишком легко, и ему хотелось вынудить ее, Сагу, жить с ложью, в которую он заставил ее поверить, в аду, который он сотворил для нее.

Она так и не узнает, в каком аду.

Одно она знает наверняка: он решил не убивать ее, а она приняла решение убить его.

Идя по пустому коридору отделения судебной медицины, Сага вспоминала темноту, тот глубокий снег.

– Я попала, – прошептала она самой себе. Облизала губы, снова увидела, как стреляет, как попадает ему в шею, в руку и в грудь. – Три пули в грудь…

Сага тогда вставила новый магазин и выстрелила еще раз, уже когда он упал в ручей, высоко подняла факел и видела, как вокруг убитого ширится облачко крови. Она бежала по берегу, стреляла в темную массу и продолжала стрелять, хотя тело уже унесло течением.

Я знаю, что убила его, подумала она.

Но тела тогда так и не нашли. Полиция спускала под лед водолаза, обследовала берег с собаками-ищейками.

Возле кабинета Нолена красовалась опрятная металлическая табличка: «Нильс Олен, профессор судебной медицины».

Дверь была открыта; тощий судебный медик сидел за прибранным письменным столом и читал газету, в латексных перчатках. Под халатом у Нолена – таково было его прозвище – была надета белая тенниска; очки-«пилоты» блеснули, когда он поднял глаза.

– Ты устала, Сага, – приветливо сказал он.

– Немного.

– И конечно, красива.

– Нет.

Нолен отложил газету и стянул перчатки. Сага вопросительно посмотрела на него.

– Это чтобы на пальцах не осталось типографской краски, – объяснил он, словно читать газету в перчатках – нечто само собой разумеющееся.

Сага ничего не ответила и молча поставила перед ним банку. В спирту медленно покачивался отрезанный палец и какие-то бледные частицы. Распухший, наполовину сгнивший указательный палец.

– И ты, значит, думаешь, что этот палец принадлежит…

– Юреку Вальтеру, – коротко сказала Сага.

– Как он к тебе попал? – спросил Нолен.

Взяв банку, он поднял ее повыше, к свету. Палец уперся в стекло, словно указывал на медика.

– Я искала больше года…

Для начала Сага, позаимствовав ищеек, исходила с ними оба берега ручья, от озера Бергашён до истока возле Хюсингсвика. Она прошла у воды, прочесала оба берега, изучила морские течения в Норрфьердене и ниже, до самого Вестерфладена, побывала на каждом острове и поговорила со всеми, кто ловил рыбу в этой местности.

– Продолжай, – сказал Нолен.

Сага подняла глаза, увидела спокойный взгляд за блестящими стеклами очков. Вывернутые наизнанку перчатки двумя комками лежали на столе перед Ноленом. Одна подрагивала – от сквозняка или от движения воздуха под латексом.

– Утром я шла по берегу Хёгмаршё, – снова заговорила Сага. – Я и раньше там бывала, но пришла опять… Это дремучее место на северной оконечности острова. Густой лес до самых скал.

Она вспомнила старика, который вышел с другой стороны леса, держа в руках серебристо-серое, принесенное морем бревно.

– Не замолкай.

– Прости… и встретила церковного сторожа на пенсии… он явно видел меня в прошлый раз и спросил, что я ищу.

Сага тогда прошла со сторожем до обитаемой части острова. Там жили сплошь старики, меньше сорока человек. Позади белой часовни со звонницей располагалась сторожка.

– Он сказал, что нашел мертвеца у самой воды еще в конце апреля…

– Тело целиком? – тихо спросил Нолен.

– Нет. Торс и одну руку.

– Без головы?

– Без живота жить невозможно. – Сага услышала свой голос – как в лихорадке.

– Невозможно, – спокойно подтвердил Нолен.

– Сторож сказал, что тело, наверно, пролежало в воде все зиму – оно страшно раздулось, стало грузным.

– Они выглядят чудовищно.

– Он перевез тело на тачке через лес и положил на пол в сарае за часовней… но собака ошалела от запаха, и пришлось отвезти тело в старый крематорий.

– Он кремировал тело?

Сага кивнула. Крематорий перестал существовать несколько десятков лет назад, но на прочном каменном основании по-прежнему стояла закопченная кирпичная печь с трубой. Сторож обычно сжигал в ней мусор и знал, что печь в рабочем состоянии.

– Почему он не позвонил в полицию? – спросил Нолен.

Сага вспомнила, как пахло в доме у сторожа – кухонным чадом и ношеной одеждой. У сторожа была грязная шея, а на бутылях с самогоном, стоявших в холодильнике, чернели пятна от пальцев.

– Вроде бы он самогонщик… Он, правда, сделал несколько фотографий мобильным телефоном на случай, если полиция явится и начнет расспрашивать… и сохранил палец в холодильнике.

– Фотографии у тебя?

– Да. – Сага достала телефон. – Это должен быть он… посмотри на следы от пуль.

Нолен вгляделся в первый снимок. На голом бетонном полу сарая лежал заросший грибком торс в мраморных разводах, с одной только рукой. Толстая кожа на груди отстала и сползла. На теле виднелись четыре рыхлых входных отверстия от пуль. Вода образовала на светло-сером полу черную лужу – тень, которая истончалась возле стока.

– Отлично, просто отлично, – одобрил Нолен, возвращая Саге телефон.

Взгляд у него вдруг сделался тревожным. Нолен поднялся, взял банку, посмотрел на нее так, словно собирался сказать что-то еще, но потом вышел из кабинета.

Глава 20

Следом за Ноленом Сага прошла по темному коридору со следами колесиков от каталок на полу и оказалась в ближайшей секционной. Несколько раз мигнул, а потом ровно зажегся холодный неоновый свет над белыми кафельными стенами. Возле одной из каталок стоял письменный стол с компьютером и бутылкой «Трокадеро».

Пахло моющим средством и канализацией. На смеситель был насажен оранжевый шланг, от которого к стоку в полу тек ручеек воды.

Нолен сразу подошел к длинному, обтянутому пластиком столу для вскрытия, с двумя раковинами и сточными желобками.

Патологоанатом притащил еще один стул, для Саги, и поставил стеклянную банку на стол.

Сага смотрела, как он надевает защитную одежду, маску, латексные перчатки. Потом Нолен замер над банкой, словно старец, погруженный в воспоминания. Сага уже хотела заговорить, когда Нолен глубоко вздохнул.

– Правый указательный палец от тела, найденного в соленой воде, хранился в крепком спирте при температуре восемь градусов в течение четырех месяцев, – сказал он самому себе.

Он сфотографировал банку под разными углами, после чего открутил крышку с надписью «Малиновый джем».

С помощью пинцета Нолен извлек длинный палец, дал ему немного обтечь, а потом поместил на пластиковое покрытие на секционном столе. Ноготь отошел и так и остался покачиваться в мутном спирте. По помещению распространилась тошнотворная вонь протухшей морской воды и гнилой плоти.

– Действительно, палец отделили от тела через много месяцев после смерти, – сказал он Саге. – Ножом или, возможно, острыми щипцами, большим секатором…

Нолен шумно сопел, осторожно перекатывая палец так, чтобы сфотографировать его под разными ракурсами.

– Можно снять хороший отпечаток пальца, – серьезно сказал он.

Сага отступила на шаг и прижала руку ко рту. Нолен осторожно поднял палец и приложил его к сканеру для снятия отпечатков.

Сканер пискнул и начал считывание.

Ткани были распухшими и рыхлыми, но отпечаток, появившийся на маленьком экране, все-таки вышел отчетливым.

Папиллярные линии – это швы между клеточными образованиями и порами, которые развиваются у еще не родившегося плода.

Сага рассматривала овал с лабиринтами завихрений.

Воздух был насыщен серьезностью, ожиданием чего-то судьбоносного.

Нолен снова стянул перчатки, ввел в компьютер пароль, подключил сканер и щелкнул по значку с подписью «LiveScan».

– У меня персональная автоматизированная дактилоскопическая система, – сказал он в никуда, щелкнул по другой иконке и ввел новый пароль.

Он ввел «Вальтер», а потом щелкал мышью до тех пор, пока на экране не появилось цифровое изображение дактилоскопического бланка, заполненного в день задержания. Отчетливые отпечатки пальцев Юрека и обеих его ладоней, сделанные тушью.

Сага старалась дышать ровнее.

Пот стекал из подмышек по бокам.

Нолен пошептал что-то себе под нос и перетащил самый отчетливый отпечаток из «LiveScan» в поисковое окно автоматического дактилоскопирования, щелкнул по табличке «Анализ и сравнение» и тут же получил результат.

– Ну что? – спросила Сага и тяжело сглотнула.

По очкам Нолена скользнул отсвет люминесцентной лампы. Он указал на экран, и Сага заметила, что его рука дрожит.

– Детали первого уровня мутноваты… речь о потоках линий и узоре, – пояснил Нолен и коротко кашлянул. – Второй уровень – детали Гальтона… смотри – длина и сочетание папиллярных линий. Тут мы основываемся только на петле… и третий уровень – это в первую очередь расположение пор, и тут у нас абсолютное совпадение.

– Хотите сказать – мы нашли Юрека? – прошептала Сага.

– Я отправлю ДНК в Линчёпинг, но вообще это излишне. – Нолен нервно улыбнулся. – Ты нашла Вальтера, это, без сомнения, он, дело закрыто.

– Хорошо. – Сага почувствовала, как жгучие слезы подступают к глазам.

Облегчение было наполнено противоречивыми чувствами и пустотой. Сердце все равно билось тяжело.

– Ты все время говорила – ты уверена, что убила Юрека. Почему так важно было найти тело? – спросил Нолен.

– Я могла начать искать Йону только после того, как найду Вальтера. – Сага провела рукой по щекам, стирая слезы.

– Йоны нет в живых, – сказал Нолен.

Сага улыбнулась в ответ.

Пиджак и бумажник Йоны нашел бездомный, обитавший на мысе Стрёмпартеррен в Стокгольме. Сага много раз смотрела запись допроса этого свидетеля. Бездомный называл себя Константином Первым. Обычно он заимствовал какую-нибудь гребную лодку и спал возле вентиляционной решетки.

Константин Первый с длинной густой бородой и грязными пальцами, с застенчивым взглядом и потрескавшимися губами сидел в комнате для допросов и хриплым голосом рассказывал, как какой-то высоченный финн велел Константину Первому держаться от него подальше, потом снял пиджак и поплыл. Константин Первый видел, как он плыл в сторону моста Стрёмбрун, попал в быстрое течение и скрылся под водой.

– Разве ты не веришь, что он погиб? – сосредоточенно спросил Нолен.

– Пару лет назад он позвонил мне… хотел, чтобы я негласно собрала информацию об одной женщине из Хельсинки, – проговорила Сага. – Я тогда решила, что эта женщина имеет отношение к случаю в Бригиттагордене.

– И что с той женщиной?

– Она была серьезно больна, легла на операцию… Ее звали Лаура Сандин. – Сага смотрела в глаза Нолену, не отводя взгляда. – Но на самом деле… на самом деле это была Суума Линна, его жена, верно?

– Да, – кивнул он.

– Я пыталась связаться с Лаурой, чтобы рассказать о смерти Йоны. Лаура лежала в онкологической клинике на паллиативном лечении, но через два дня после самоубийства Йоны ее выписали, чтобы она могла провести последние дни дома… но ни Лауры, ни ее дочери в доме на Элисабетсгатан не оказалось.

– Там – нет, – сказал Нолен, и узкие крылья его носа побледнели.

– Я нигде не могла их найти. – Сага шагнула к нему.

– И слава Богу.

– По-моему, Йона инсценировал самоубийство, чтобы увезти жену и дочь и спрятаться вместе с ними.

Глаза у Нолена покраснели; уголки рта слегка дернулись, когда он сказал:

– Йона был единственным, кто считал, что Вальтер может выбраться за пределы изолятора – и, как всегда, оказался прав. Если бы мы не спрятали его семью, Юрек убил бы и Сууму, и Люми, как он убил Дису.

– Я должна поехать к Йоне, рассказать ему, что Юрек Вальтер мертв. Он должен знать, что тело найдено.

Сага тронула Нолена за руку, увидела, как поникли его плечи, когда он принимал решение.

– Я не знаю, где они, – сказал он наконец. – Но если Суума, и правда, умирает… тогда я знаю, где надо искать…

– Где?

– Отправляйся в Музей северных стран, – проговорил Нолен напряженным голосом, словно боясь передумать. – Там есть свадебный венец, саамский венец невесты из переплетенных корней. Рассмотри его как следует.

– Спасибо.

– Удачи, – мрачно сказал Нолен и, поколебавшись, добавил: – Никто не любит обнимать патологоанатомов, но…

Сага крепко обняла его, вышла из секционной и торопливо зашагала по коридору.

Глава 21

Сага припарковалась возле широкой лестницы Музея северных стран, отхлебнула холодного кофе из стаканчика, захваченного в «Севен Элевен», посмотрела на одетых по-летнему людей. Она словно впервые увидела город, в котором живет. Мимо шли взрослые и дети, уставшие от солнца после долгих пикников, суетливые, полные предвкушений, направлявшиеся в большой развлекательный парк или ресторан.

Сага даже не успела заметить, как пролетело еще одно лето. После исчезновения Йоны она отрезала себя от всех и исступленно искала труп Юрека.

Теперь поиски закончились.

Сага вышла из машины и поднялась по лестнице. На одной из верхних ступенек лежал растоптанный шприц.

Сага прошла в высокие двери, купила билет, взяла карту и прошла дальше, в вестибюль. На колоссальном деревянном троне сидел в разноцветных одеждах Густав Васа. Король смотрел прямо на модель послевоенного дома, возведенную музеем.

Направляясь этажом выше, Сага краем глаза заметила рекламу о «доме для народа» – социал-демократический идеал современной, солидарной и равноправной Швеции, где у каждой семьи есть право на дом с горячей водой, кухней и ванной.

Сага взбежала по каменным ступенькам и направилась прямо в залы, где были выставлены саамские произведения искусства, ручная работа. Редкие посетители бродили вдоль витрин с украшениями, ножами с рукоятками из оленьего рога, предметами культа и одеждой.

Она остановилась у витрины с венцом невесты. Наверное, о нем и говорил Нолен. Искусная ручная работа – переплетенные корни березы, концы – словно пальцы соединенных рук.

Сага взглянула на замочек витрины, поняла, что его легко взломать, но витрина на сигнализации, и велик риск того, что охранник явится прежде, чем Сага успеет осмотреть венец.

Пожилая женщина остановилась рядом, сказала что-то по-итальянски мужчине с ходунками-роллатором.

Мужчина с роллатором обратился к охраннику, и тот повел его к лифтам. Девочка с прямыми светлыми волосами рассматривала саамский праздничный наряд.

Затрещала липучка – Сага вытащила из ножен на левом боку, под мышкой, короткий кинжал для ближнего боя. Осторожно просунула острие в щель стеклянной дверцы и поддела. Дверца треснула возле плоского засова, осколки посыпались на пол, завыла сирена.

Девочка, открыв рот, смотрела, как Сага не торопясь засовывает нож в ножны, открывает дверцу и достает венец.

Вынутая из витрины, корона казалась меньше и была почти невесомой. Сага внимательно рассматривала ее под вой сирены.

Нолен рассказывал, что мать Суумы сплела этот венец на свою собственную свадьбу, Суума надела его, когда сама выходила замуж, а потом передала в дар краеведческому музею в Лулео.

Охранник уже бежал обратно. Осторожно повертев венец, Сага обнаружила, что кто-то выжег на нем «Наттаваара, 1968». Она вернула корону в витрину и закрыла ощетинившуюся осколками дверцу.

Она не знала, есть ли у семьи какие-то связи с Наттаваарой, но предположила, что именно там Йона сейчас и находится.

Сага почувствовала, как что-то большое прорастает в ее сердце при мысли, что она скажет Йоне: все закончилось.

Раскрасневшийся охранник остановился в пяти метрах от Саги и, не говоря ни слова, нацелил на нее свою рацию.

Глава 22

Поезд тронулся от платформы Центрального вокзала и, качаясь и скрипя на стрелках, покатил прочь от замызганной сортировочной. Слева белые спортивные лодки скользили по Карлбергсшён, справа тянулась бетонная стена с небрежно закрашенными граффити.

Поскольку мест в спальных вагонах не осталось, Саге пришлось ехать в сидячем. Она предъявила проводнику билет, потом съела бутерброд, глядя в окно. Когда поезд проходил Упсалу, она расшнуровала армейские ботинки, обернула пистолет курткой, а куртку положила под голову вместо подушки.

До Наттаваары больше тысячи километров. Поездом это займет почти двенадцать часов.

Состав грохотал через ночь. Фонари мелькали в темноте, как звезды, и чем дальше на север, тем реже. От раскаленного обогревателя у стены, возле которой сидела Сага, струился жар.

Наконец ночь за окном превратилась в плотный сгусток темноты.

Закрыв глаза, Сага вспоминала рассказ Нолена. Когда много лет назад Йона и его напарник Самюэль Мендель взяли Юрека Вальтера, тот, прежде чем отправиться в изолятор специального отделения Лёвенстремской больницы, объявил им свой план мести. Самюэль посчитал, что это пустые угрозы, но Юрек каким-то образом дотянулся из своей камеры до его жены и обоих сыновей.

Йона понимал: Вальтер угрожал всерьез. С помощью Нолена он инсценировал гибель своих жены и дочери в автокатастрофе. Суума и Люми получили новые удостоверения личности и новую историю жизни, им было запрещено выходить на связь с Йоной. Пока был жив Юрек, сохранялась опасность того, что он приведет свою угрозу в исполнение. Задним числом можно было констатировать, что Йона спас жену и дочь от страшной смерти, принеся в жертву их общую семейную жизнь.

Но теперь Сага может успокоить его. Юрек Вальтер мертв, останки обнаружены и идентифицированы.

При этой мысли ее охватило почти эротическое чувство. Сага откинулась на сиденье, закрыла глаза и уснула.

В первый раз за очень долгое время она спала по-настоящему.

Когда она проснулась, поезд стоял, и в вагон лился прохладный утренний воздух. Сев, Сага обнаружила, что находится в Будене. Она проспала почти десять часов; теперь надо было сделать пересадку, чтобы одолеть последний отрезок пути до Наттаваары.

Сага потянулась, зашнуровала ботинки, сунула оружие в кобуру, взяла куртку и вышла из поезда. В «Прессбюрон» она купила большой картонный стаканчик кофе, вернулась на перрон и принялась рассматривать группу молодых людей в военной форме и зеленых беретах, которые садились на поезд, идущий в другом направлении.

Кто-то бросил пакетик жевательного табака в стекло вокзальных часов.

К перрону с грохотом приближался черный состав с кроваво-красным днищем. Мусор взвихрился над шпалами. Локомотив с протяжным шипением остановился у пустынной платформы. Сага была единственной, кто сел на поезд до Мальмбергета; в вагоне она ехала одна.

Дорога до Наттаваары займет не больше часа. Сага допила кофе, зашла в туалет, умылась, потом вернулась на свое место и стала смотреть в окно. Дремучие леса и уединенные красные домики.

Сага собиралась зайти в какой-нибудь местный магазин или приходской дом и расспросить, не переехал ли кто недавно. Вряд ли сюда приезжает много нового народу.

Было почти одиннадцать часов дня, когда Сага сошла на перрон. Здание вокзала оказалось сараем с вывеской под крышей. В бурьяне стояла облупившаяся скамейка с ржавыми подлокотниками.

Сага пошла вдоль шоссе через темно-зеленый шумящий лес. Людей видно не было, однако издалека иногда доносился собачий лай.

Растрескавшийся от морозов асфальт испещрен выбоинами.

Сага уже шла по мосту, который поднимался над расщелиной реки Пикку Венетъёки, когда услышала за спиной шум мотора. Приближался старый «Фольксваген-пикап», и она замахала руками, чтобы он остановился.

Дочерна загорелый мужчина лет семидесяти в сером свитере опустил окошко и кивнул в знак приветствия. Рядом сидела женщина тех же лет, в зеленом теплом жилете и очках с розовыми дужками.

– Здравствуйте, – сказала Сага. – Вы живете в Наттавааре?

– Просто проездом, – ответил старик.

– Мы из Сарвисваары… из другой метрополии, – добавила женщина.

– Вы не знаете, где здесь продуктовый магазин?

– Магазин закрылся в прошлом году. – Старик поковырял руль. – Но теперь у нас открылся новый.

– Вот и славно, – улыбнулась Сага.

– Это не магазин, – поправила женщина.

– Я называю это магазином, – проворчал старик.

– Вот и напрасно. Это пункт обслуживания, – заметила женщина.

– Тогда я перестану там закупаться, – вздохнул старик.

– Где этот пункт обслуживания? – спросила Сага.

– В том же доме, где раньше был магазин, – пояснила женщина. – Залезай на платформу.

– Она же не прыгун в высоту, – возразил старик.

Сага ступила на колесо, схватилась за край борта, влезла в кузов и села спиной к кабине.

По дороге пожилая пара продолжала пререкаться, и машина едва не угодила в кювет. Загремел бампер, гравий захрустел под колесами, взвилось облачко белой пыли.

Они въехали в поселок и остановились перед большим красным домом; рядом стояла стеклянная витрина, а вывеска извещала, что здесь есть почта, аптека, винный магазин и отделение «Шведской игры».

Сага вылезла из кузова, поблагодарила стариков и поднялась на крыльцо. Колокольчик над дверью звякнул, когда она вошла.

Сага отыскала на полке пакет чипсов с петрушкой и подошла к молодому человеку на кассе.

– Я ищу одного своего приятеля, он переехал сюда меньше года назад, – без обиняков начала она.

– Сюда? – удивился молодой человек и мельком глянул на нее, после чего опустил глаза.

– Такой высокий мужчина… с женой и дочерью.

– Ну, – кивнул юноша, покраснев.

– Они живут здесь?

– Просто идите по Ломполовааравэген. – Он махнул рукой. – До самого поворота возле Сильмяярви…

Сага вышла из магазина и зашагала по дороге в указанном направлении. Земля была изрыта тракторными гусеницами, обочина изъезжена. В траве валялась пивная банка. Шум деревьев походил на шум далекого моря.

По дороге Сага съела немного чипсов, остатки сунула в сумку и вытерла руки о штаны.

Через шесть километров – там, где дорога сворачивала у лесного озерца, – Сага увидела красный домик. Возле домика никого, но из трубы поднимался дым. Вместо сада – высокая луговая трава.

Сага остановилась, услышала, как жужжат насекомые в канаве.

Из дома вышел мужчина. Сага видела, как он ходит между деревьями.

Йона Линна.

Это он, только сильно похудел и опирается на палку. Под черной шапкой видны завитки отросшей светлой бороды.

Сага пошла к нему. Гравий хрустел под тяжелыми ботинками.

Она увидела, как Йона остановился возле дровяного сарая, прислонил палку к стене, взял топор и расколол большой чурбан, взял и расколол другой, передохнул, подобрал щепки и продолжил рубить.

Сага не стала звать его – она поняла, что Йона уже заметил ее, может быть, задолго до того, как она сама его увидела.

На Йоне была буро-зеленая флисовая кофта и летная куртка из грубой кожи. Кое-где кожа лопнула, овчина воротника пожелтела.

Сага подошла и остановилась в пяти метрах от него. Йона расправил спину, повернулся и посмотрел на нее глазами серыми, как светлый огонь.

– Ты зря приехала, – тихо сказал он.

– Юрек мертв, – почти беззвучно проговорила Сага.

– Так, – сказал он и снова начал рубить дрова. Взял новый чурбан, поставил на колоду.

– Я нашла тело, – сказала Сага.

Ударил косо, поскользнулся, уронил топор. Постоял немного, опустив голову. Сага перевела взгляд на дровяную корзину. К ней был прикручен скотчем дробовик-обрез.

Глава 23

Йона провел Сагу по темным сеням. Не проронив ни слова, он придержал дверь и впустил Сагу в тесную кухоньку с медными кастрюлями на стенах.

Под подоконником висело ружье с оптическим прицелом для охоты на лосей, на полу стояло не меньше тридцати коробок с боеприпасами.

Солнце пробивалось сквозь задернутые шторы. На столе стояли кофейник и две чашки.

– Суума умерла весной, – пояснил Йона.

– Сожалею, – тихо сказала Сага.

Йона поставил корзину с дровами на пол и осторожно распрямился. По кухне разливался мягкий запах дыма, за железной заслонкой очага потрескивали еловые поленья.

– Так значит, ты нашла тело? – Йона посмотрел на Сагу.

– Иначе я бы сюда не явилась, – серьезно ответила она. – Позвони Нолену, если тебе нужно подтверждение.

– Я тебе верю.

– И все же позвони.

Он покачал головой, но ничего не сказал. Оперся о мойку, подошел к двери, приоткрыл и вполголоса сказал что-то по-фински в темноту.

– Это моя дочь Люми, – сказал он, когда девушка вошла в кухню.

– Привет, – обратилась к ней Сага.

У Люми были прямые темно-русые волосы, добрая и искренняя улыбка, но глаза – серые, словно лед. Высокая и худая, она была одета в простую хлопчатобумажную рубаху и линялые джинсы.

– Есть хочешь? – спросил Йона.

– Да, – сказала Сага.

– Садись.

Сага села; Йона выставил на стол хлеб, масло и сыр и начал нарезать помидоры, оливки и сладкий перец. Люми вскипятила воду и размолола кофейные зерна в ручной мельнице. Сага бросила взгляд в темную комнату позади них и увидела диван и стопки книг на столе. Со штатива капельницы свисал приемник прибора ночного видения с фиксатором. Такой прибор вполне можно закрепить на винтовке, для ночной охоты.

– Где он лежал? – спросил Йона.

– Его вынесло течением на берег Хёгмаршё.

– Кого? – спросила Люми и взглянула на полочку со специями, под которой был закреплен пульт на двадцать детекторов-уловителей движущихся объектов.

– Юрека Вальтера, – пояснил Йона и разбил в сковородку двенадцать яиц.

– Я видела тело, – сказала Сага.

– Значит, он умер? – звонко спросила Люми.

– Люми, присмотри, пожалуйста, за сковородкой, – попросил Йона и вышел из кухни.

От его тяжелых шагов вздрогнули сени, потом хлопнула входная дверь. Люми взяла немного сушеного базилика и растерла его между ладонями.

– Папа сказал, что ему пришлось расстаться с мамой и со мной. – Люми старалась унять дрожь в голосе. – Он говорил, что Юрек Вальтер убил бы нас, попытайся мы хоть как-то связаться с ним.

– Он поступил правильно, он спасал вас, другого способа не было, – ответила Сага.

Люми кивнула и повернулась к сковороде. Слезинки упали на черную железную плиту.

Люми вытерла щеки, убавила жар и аккуратно перевернула омлет лопаткой.

Сквозь задернутые шторы Сага рассмотрела, что Йона стоит на гравийной дорожке, прижав к уху телефон. Ясно, звонит Нолену. Лоб наморщен, челюсти сведены.

Люми погасила огонь и накрыла на стол, с любопытством поглядывая на Сагу.

– Я знаю, что вы не с папой, – сказала она, помолчав. – Он говорил о Дисе.

– Мы работали вместе, – улыбнулась Сага.

– Вы не похожи на полицейского, – заметила девушка.

– Эс-бэ, – коротко ответила Сага.

– Вы и на службу безопасности не похожи, – рассмеялась Люми, садясь напротив Саги. – Но если вы все-таки из службы, то вы – Сага Бауэр.

– Верно.

– Ешьте, пожалуйста, – пригласила Люми. – Остынет.

Сага сказала «спасибо», положила себе омлет, взяла хлеба, сыра и налила кофе Люми и себе.

– Как Йона? – спросила она.

– Вчера я сказала бы – плохо. Мерзнет, почти не спит, сторожит меня, не смыкает глаз ночи напролет… не понимаю, как он может не спать.

– Он упрямый, – пояснила Сага.

– Правда?

Они обе рассмеялись.

– Я столько лет не видела папу. – Глаза девушки снова заблестели. – Я едва помню его, я хочу сказать – тут уже ничего не поделаешь, но… Мы больше года сидели, говорили… каждый день, по многу часов… я рассказывала про нас с мамой, что мы делали, как жили… а он рассказывал о себе… немного найдется людей, которые бы столько разговаривали со своим отцом.

– Я точно не из них, – тихо сказала Сага.

Люми поднялась: датчик движения показал, что Йона сейчас войдет. Она отключила сигнализацию, потом послышался стук входной двери и шаги Йоны в сенях.

На кухне он отставил палку, оперся о стол и сел.

– Нолен уверен, что это он, – сказал он и положил себе еды.

– Мы в расчете, Йона. – Сага посмотрела ему в глаза. – Мне все равно, что ты думаешь, но мы в расчете… я убила его и нашла тело.

– Ты никогда не была передо мной в долгу.

Слегка подавшись вперед и облокотившись о стол, Йона положил в рот несколько кусочков омлета. Люми накрыла его плечи теплым пледом и снова села.

– Люми будет учиться в Париже. – Йона улыбнулся дочери.

– Это пока неизвестно, – быстро сказала она.

Ответная улыбка порхнула по ее светлому лицу. Йона дрожащими руками поднес чашку кофе ко рту.

– Вечером я приготовлю оленье филе, – сказал он.

– Обратный поезд через два часа, – сказала Сага.

– С лисичками в сливочном соусе.

– Мне надо ехать, – улыбнулась она.

Глава 24

Эрик снова пришел на урок слишком рано и теперь стоял в подъезде дома номер четыре по Лилль-Янсплан. Шторы в квартире на первом этаже были раздвинуты, и он смотрел прямо на Джеки. Вот она стоит на кухне; протянула руку к шкафчику на стене, взяла стакан, подержала палец под краном. На ней черная юбка и не застегнутая блузка. Эрик вышел на улицу, чтобы лучше видеть, приблизился к окну, различил, что с мокрых волос у нее течет по шелку на спине. Джеки выпила воды, вытерла рот рукой и обернулась.

Эрик встал на цыпочки и различил за расстегнутой блузкой ее живот, пупок. Какая-то женщина с детской коляской остановилась на тротуаре и покосилась на него, и он вдруг сообразил, до чего нелепо выглядит со стороны. Он быстро пересек улицу и вошел в подъезд. Снова остановился в темноте перед дверью и потянулся к кнопке звонка.

После сеанса гипноза он все думал – а что, если алиби Роки существует на самом деле. Пришлось удвоить дозу стилнокта, чтобы уснуть. Назначить свидание в больнице Карсуддена Эрик смог только на завтрашнее утро.

Когда Джеки открыла, тонкая шелковая блузка была уже застегнута. Джеки спокойно улыбнулась ему, и блик подъездной лампы мигнул на круглых солнечных очках.

– Я немножко рано, – сказал он.

– Эрик, – улыбнулась она. – Проходите, пожалуйста.

Оказавшись в прихожей, Эрик заметил, что дочка Джеки прикрепила под табличкой «Не входить!» картинку с черепом.

Эрик следовал за Джеки по коридору, смотрел, как ее правая рука касается стены; он подумал, что Джеки двигается без видимой осторожности. На ней была черная юбка. Блестящая блузка навыпуск закрывала талию.

Когда ее рука коснулась дверного косяка, Джеки зажгла свет и прошла прямо в гостиную, потом остановилась, ступив на ковер, и повернулась к Эрику.

– Показывайте ваши успехи, – сказала она, жестом приглашая Эрика сесть за инструмент.

Он сел, поставил первый нотный лист, откинул со лба волосы, сосредоточенно положил большой палец правой руки на нужную клавишу и растопырил пальцы.

– Опус номер двадцать пять, – объявил он с дурашливой серьезностью.

Он заиграл такты, которые Джеки задала ему выучить. Хотя она и просила его не смотреть на руки, Эрик никак не мог играть вслепую.

– Вам, наверное, такая игра режет ухо, – сказал он. – В смысле, вы ведь привыкли к хорошей музыке.

– Сдается мне, у вас есть способности, – заметила Джеки.

– А бывают ноты шрифтом Брайля? Наверняка ведь есть? – спросил Эрик.

– Луи Брайль был музыкантом, так что, естественно, есть… но, в конце концов, надо, конечно, учить пьесы наизусть – ведь играть нужно обеими руками, – пояснила она.

Эрик положил пальцы на клавиши, глубоко вдохнул – и тут в дверь позвонили.

– Прошу прощения, я должна открыть. – Джеки встала.

Эрик увидел, как она открывает дверь квартиры. За дверью стояла Мадлен с какой-то высокой женщиной в спортивном костюме.

– Как прошел матч? – спросила Джеки.

– Один-один, – ответила девочка. – Это Анна забила наш гол.

– Пас был твой, – любезно сказала женщина.

– Спасибо, что проводили Мадде домой, – сказала Джеки.

– Мне это только в радость… По дороге мы говорили, что ей не обязательно быть самой правильной в мире, что ей, пожалуй, и подурачиться иногда не помешает.

Эрик не слышал ответа Джеки. Он увидел, как дверь закрылась и Джеки опустилась на колени перед девочкой, плавно водя руками по ее волосам и лицу.

– Теперь можешь дурачиться, – мягко сказала она.

Джеки вернулась к Эрику, извинилась за прерванный урок, села на стул и приступила к объяснениям.

Эрик изо всех сил пытался скоординировать движения обеих рук; спина взмокла.

Вскоре девочка вошла в комнату. Одетая в просторное домашнее платье, она села на пол и стала слушать.

Эрик попытался сыграть первую часть, но ошибся в четвертом такте, начал сначала, снова запнулся на том же месте, посмеялся над своей бесталанностью.

– Что вас так насмешило? – спокойно спросила Джеки.

– Я играю, как ржавый робот.

– Мой ежик тоже играет странновато. – Мадлен, пытаясь утешить его, показала свою игрушку.

– С левой рукой просто беда, – пожаловался Эрик. – Пальцы не хотят вовремя нажимать на кнопки.

Мадде подмигнула, сохранив, однако, серьезную мину.

– Я хотел сказать – клавиши, – быстро поправился Эрик. – Твой ежик, может быть, говорит «кнопки», а я говорю – клавиши.

Девочка опустила голову и широко улыбнулась. Джеки поднялась со стула.

– Пора сделать передышку, – сказала она. – Сначала немного теории, потом закончим урок.

– Я включила посудомойку, – сообщила девочка.

– Ты знаешь, что тебе скоро спать, надо следить за своим режимом.

Они сели за стол. Эрик взял графин и налил воды в два стакана. Невозможно было не поглядывать украдкой на Джеки, пока она говорила про скрипичный и басовый ключи и знаки альтерации. Ее блузка смялась на талии, лицо было задумчивым. Под шелком Эрик угадывал белый лифчик и грудь.

Он ощутил тревожное удовольствие при мысли, что вот он смотрит на нее – а она даже не замечает.

Он осторожно подвинулся так, чтобы заглянуть ей между ног, и мельком увидел, как сверкнули ее белые трусы.

Сердце забилось сильнее, когда Джеки чуть расставила ноги. У Эрика появилось чувство, будто она знает, что за ней подсматривают.

Она пила воду.

Открытые глаза только угадывались за темными стеклами очков.

Эрик снова заглянул ей между ног, тихо придвинулся ближе, но в следующую секунду она положила ногу на ногу и поставила стакан.

Улыбаясь, Джеки заговорила о том, что думала, будто он священник или университетский профессор. Эрик ответил, что истина лежит посредине, и рассказал о своей работе в психиатрической клинике и об исследованиях в области гипноза, после чего замолчал.

Джеки собрала листки с теорией, выровняла по нижнему краю и положила перед ним.

– Можно задать вопрос? – спросил Эрик.

– Да, – просто ответила Джеки.

– Когда я говорю, вы поворачиваете лицо ко мне. Это естественное движение или этому учатся?

– Я просто делаю то, что зрячие считают вежливым, – честно объяснила она.

– Я так и думал.

– Это как зажигать свет, когда входишь в комнату. Просто чтобы уведомить зрячего, что ты здесь…

Она замолчала, ее тонкие пальцы осторожно гладили влажные края стакана.

– Простите. Я понимаю, что веду себя невежливо, задаю бестактные вопросы…

– Большинство людей не любят говорить о своих дефектах зрения. Я могу это понять. Хочется же, чтобы тебя воспринимали как личность, и все такое… но я считаю – лучше, когда говорят.

– Пожалуй.

Эрик смотрел на ее губы, накрашенные умеренно-розовой помадой, на очертания скул, мальчишескую стрижку и голубую жилку, пульсирующую на шее.

– Наверное, это странное ощущение – гипнотизировать других людей, иметь возможность заглянуть в их тайные, интимные мысли? – спросила Джеки.

– Это совсем не то, что подсматривать.

– Разве?

Глава 25

Светлое небо отражалось в целлофановой обертке блока сигарет, лежавшего на сиденье рядом с Эриком. Эрик медленно свернул в английский парк возле таблички, сообщавшей, что посторонним вход воспрещен и что все посещения следует согласовывать с начальством.

Областная больница Карсуддена – крупнейшая судебно-психиатрическая больница на сто тридцать мест, где содержатся преступники, которых из-за психических заболеваний суд отправил на лечение, а не в тюрьму.

Тягостная тревога ворочалась под ложечкой. Очень скоро он увидит Роки Чюрклунда и попытается расспросить его про алиби, о котором тот когда-то заявлял.

Если все сойдется, то, вероятно, новое убийство имеет отношение к тому, старому, и тогда Эрик признается во всем полиции.

Ведь, если Роки приговорили ошибочно, очень велика вероятность того, что параллель между старым и новым убийствами существует. Прижатая к уху рука Сусанны Керн окажется не просто совпадением.

И не обязательно я потеряю работу, сказал себе Эрик. От полиции зависит, отправить дело на рассмотрение к прокурору или нет.

У входа в белое административное здание висела табличка с изображением перечеркнутой камеры. А между тем весь корпус напичкан камерами видеонаблюдения, подумал Эрик.

Он взял сигареты и зашагал к белому зданию.

На дорожке перед сестринским постом улитка оставила блестящий косой след.

В ярком солнечном свете у дверей видно было, как пыль, медленно кружась, оседает на мебели в щербинах и на поцарапанном полу.

Эрик предъявил паспорт, ему выдали бейджик; он успел дойти до газетницы возле дивана, как показался мужчина с осветленными концами волос.

– Эрик Барк?

– Да.

Мужчина растянул губы, пытаясь изобразить улыбку, и представился: Отто. У него было усталое лицо с выражением печали, которую никак не скрыть.

– Касиллас хотел бы прийти сам, но…

– Понимаю, ничего страшного. – Эрик почувствовал, как жарко краснеет при мысли о вранье про доктора Стюнкеля и исследовательский проект.

По дороге мужчина сообщил, что он дневной санитар и работает в Карсуддене уже много лет.

– Мы обычно ходим через двор… не любим подземные коридоры, – пробормотал Отто, когда они выходили из здания.

– Вы знаете Роки Чюрклунда? – спросил Эрик.

– Он был здесь, когда я только поступил на работу. – Отто жестом указал на высокую ограду и мрачные коричневые строения.

– Какого вы о нем мнения?

– Многие здесь побаиваются Чюрклунда, – ответил Отто.

Они прошли через одну из дверей и дальше, к кабинету досмотра, где Эрику пришлось оставить все, что было в карманах.

– Можно захватить сигареты? – спросил он.

– Они могут вам пригодиться, – кивнул Отто.

Санитар сложил ключи, ручку, телефон и бумажник Эрика в пакет, запечатал и выдал квитанцию.

Потом он отпер тяжелую дверь, за которой была следующая дверь – с кодовым замком. Пройдя через нее, Эрик оказался в коридоре, устланным серым линолеумом; за бронированными дверями находились палаты.

В воздухе пахло моющим средством и давнишним сигаретным дымом.

Судя по доносившимся звукам, в одной из палат смотрели порно. В открытую дверь Эрик увидел толстого мужчину, который сидел на пластиковом стуле, подавшись вперед, и плевал на пол.

Они миновали очередную шлюзовую дверь и оказались на затененной площадке для отдыха. Шестиметровая ограда соединяла два кирпичных фасада и образовывала клетку вокруг пожелтевшей лужайки с посыпанными гравием дорожками.

Тощий парень лет двадцати с напряженным лицом сидел на скамейке. Возле кирпичной стены болтали двое охранников, поодаль стоял какой-то здоровяк, отвернувшись к ограде.

– Хотите, чтобы я пошел с вами? – спросил Отто.

– Не нужно.

Бывший священник курил, повернувшись ликом к высокой железной ограде. Его взгляд бродил по лужайкам парка и в лиственном лесу. На земле у его ног стояла кружка с засохшими следами кофе.

Эрик зашагал по дорожке, замусоренной окурками и пакетиками сосательного табака.

Вот сейчас я встречусь со священником, которого предал, осудив его, подумал он. Если у Роки Чюрклунда есть алиби, мне придется признаться во лжи полиции и принять последствия.

Из-под ботинок поднималась сухая пыль. Эрик понял: Роки слышит его шаги.

– Роки? – позвал он.

– Кто спрашивает?

– Меня зовут Эрик Мария Барк.

Роки разжал пальцы, выпустил прутья решетки, за которые держался, и обернулся. Он был высоким, метр девяносто с лишним. Плечи еще шире, чем помнилось Эрику; подернутая сединой окладистая борода и зачесанные назад волосы. Зеленые глаза, на лице выражение холодного величия. На Роки был буро-зеленый свитер в катышках и с потертыми локтями. Могучие руки свисали вдоль боков, в расслабленных пальцах сигарета.

– Главный врач сказал, ты любишь «Кэмел». – Эрик протянул ему блок.

Роки задрал подбородок и глянул на него сверху вниз. Он молчал и не брал подарок.

– Не знаю, помнишь ли ты меня, – сказал Эрик. – Я имел отношение к суду девять лет назад – входил в группу, которая проводила судебно-психиатрическую экспертизу.

– И какое заключение ты выдал? – хмуро спросил Роки.

– Необходимость неврологического и психиатрического лечения, – спокойно ответил Эрик.

Роки щелчком отправил непотушенную сигарету в Эрика. Окурок угодил тому в грудь и упал на землю. Рядом рассыпались искры.

– Ступай с миром, – невозмутимо предложил Роки и надул губы.

Эрик затоптал окурок и заметил, как по лужайке приближаются двое охранников с сигнализаторами нападения.

– Что здесь происходит? – спросил один.

– Просто недоразумение, – успокоил его Эрик.

Охранники еще постояли, однако Эрик и Роки молчали. Наконец охранники вернулись к своему кофе.

– Ты им наврал, – заметил Роки.

– Иногда мне случается врать, – ответил Эрик.

На лице Роки не дрогнул ни единый мускул, но во взгляде мелькнул проблеск интереса.

– Тебя лечат? Неврология, психиатрия? – спросил Эрик. – У тебя есть право на медицинскую помощь. Я врач. Если хочешь, я посмотрю твою историю болезни и план реабилитации.

Роки медленно покачал головой.

– Ты здесь уже давно – и ни разу не подавал заявления, чтобы тебя отпустили на побывку.

– А зачем?

– Ты не хочешь выйти отсюда?

– Я отбываю свое наказание, – сумрачно пояснил Роки.

– Тогда тебе трудно было вспомнить произошедшее. Сейчас тоже трудно? – спросил Эрик.

– Да.

– Но я помню наши беседы. Иногда ты как будто считал себя невиновным в убийстве.

– Ясно… Я облепил себя большим количеством лжи, чтобы избежать наказания, ложь осадила меня, как пчелиный рой, и я стал отшвыривать ее от себя и бросать на другого человека.

– На кого?

– Какая разница… Я был виновен, но позволил лжи одолеть меня.

Эрик нагнулся, положил сигареты к ногам Роки и сделал шаг назад.

– Не хочешь ли рассказать о человеке, на которого ты стряхивал своих пчел? – спросил он.

– Я его не помню. Но знаю, что считал его проповедником, грязным проповедником…

Священник замолчал и снова отвернулся к ограде. Эрик встал рядом с ним, бросил взгляд на лес.

– Как его звали?

– Я уже не помню имен, не помню лиц, засыпанных пеплом…

– Ты назвал его проповедником. Он был твоим коллегой?

Пальцы Роки судорожно вцепились в решетку, он прерывисто задышал.

– Я помню только, что испугался. Наверное, поэтому и пытался переложить на него вину.

– Ты испугался его? – спросил Эрик. – Что он сделал? Почему ты…

– Роки, Роки! – позвал пациент, подошедший сзади. – Посмотри, что я тебе принес.

Они обернулись и увидели тщедушного человечка, который протягивал Роки завернутую в салфетку ватрушку с вареньем.

– Ешь сам, – отозвался Роки.

– Не хочу, – истово ответил сокамерник. – Я грешник, я проклят Господом и ангелами Его, и…

– Заткнись! – рявкнул Роки.

– За что? Почему ты…

Схватив человечка за подбородок, Роки посмотрел ему в глаза и плюнул в лицо. Когда Роки выпустил его, человечек потерял равновесие, и ватрушка полетела на землю.

На лужайке снова появились охранники.

– А если бы кто-то свидетельствовал о твоей невиновности, дал тебе алиби? – быстро спросил Эрик.

Зеленые глаза Роки смотрели на него в упор.

– Тогда этот человек солгал бы.

– Ты уверен? Ты ведь ничего не помнишь…

– Я не помню ни про какое алиби, потому что его не существовало, – оборвал Роки.

– Но ты помнишь про своего коллегу. Что, если это он убил Ребекку?

– Я убил Ребекку Ханссон, – сказал Роки.

– Ты помнишь это?

– Да.

– Ты знаешь женщину по имени Оливия?

Роки помотал головой, перевел взгляд на приближающихся охранников и задрал голову.

– Или, может, знал до того, как попал сюда?

– Нет.

Охранники швырнули Роки на решетку, ударили по коленному сгибу, прижали к земле и защелкнули на нем наручники.

– Осторожнее! – крикнул пациент, пытавшийся угостить Роки.

Более крупный охранник надавил коленом Роки на спину, второй прижал дубинку к его шее.

– Осторожнее, – заплакал пациент.

Следуя за охранником к выходу из отделения, Эрик улыбался. Не было никакого алиби, Роки убил Ребекку Ханссон, и нет никакой связи между убийствами.

На парковке он постоял немного, вдохнул полной грудью, перевел взгляд от деревьев парка к самому светлому небу. Легкость освобождения разлилась по телу, старое бремя свалилось с плеч.

Глава 26

Профессор судебной медицины Нильс Олен припарковал свой белый «Ягуар» наискось, заняв два парковочных места.

Государственная уголовная полиция сочла необходимым, чтобы он уделил повышенное внимание двум случаям явного гомицида.

Оба тела уже побывали на вскрытии. Нолен читал протоколы. Отчеты были безупречны и гораздо обстоятельнее, чем можно желать. И все же руководитель предварительного расследования захотела, чтобы Нолен еще раз осмотрел оба трупа. Полицейские все еще блуждали в потемках и хотели, чтобы он поискал неожиданные совпадения, характерные детали или улики.

Марго Сильверман твердила, что это поведение маньяка-нарцисса, она считала, что убийца глумится над полицией.

Нолен вылез из машины и втянул утренний воздух. День выдался почти безветренный, светило солнце и голубые жалюзи на всех окнах были опущены.

У входной двери что-то темнело. Сначала Нолен подумал, что кто-то оставил мусор за невысокой бетонной лестницей с железными перилами. Но потом он понял, что это человек. Бородатый мужчина спал на асфальте, привалившись спиной к бетонному цоколю кирпичного здания. На плечах одеяло, лоб уткнулся в согнутые колени.

Утро было жаркое, и Нолен надеялся, что человек выспится прежде, чем его обнаружит представитель охранной фирмы. Он поправил очки-«пилоты» и направился было к двери, но остановился, заметив чистые руки спящего и белый шрам на костяшке правой руки.

– Йона? – неуверенно спросил Нолен.

Йона Линна поднял голову и посмотрел на него так, словно не спал, а только ждал, когда Нолен окликнет его.

Нолен во все глаза смотрел на старого друга. Йона сильно переменился. Он оброс густой светлой бородой, отощал. Бледное лицо было серым, под глазами темные круги, нестриженые волосы свалялись.

– Я хочу увидеть палец, – сказал он.

– Я догадался, – улыбнулся Нолен. – Как ты? Вроде жив, здоров?

Опершись о ступеньку, Йона тяжело поднялся, подобрал сумку и палку. Он знал, как выглядит со стороны, но пусть. Он все еще скорбит.

– Ты самолетом или на машине? – спросил Нолен.

Йона рассматривал фонарь над дверью. В основании стеклянного купола под лампой накаливания скопилась кучка мертвых насекомых.

После приезда Саги Йона с дочерью отправились на могилу Суумы в Пурну. Прогулялись по берегу Аутиоярви, поговорили о будущем.

Он знал, чего хочет дочь, – ей не нужно было объяснять самой.

Чтобы оставить за собой место в парижском Коллеже искусств, Люми нужно было явиться на собрание через два дня. Йона договорился, что она поживет у сестры его приятельницы, Коринн Мейеру, в Восьмом округе. Они не так много успели скопить, но Люми хватит денег на первое время.

И в придачу – масса полезных знаний о ближнем бое и автоматическом оружии, шутила она.

С камнем на сердце Йона отвез дочь в аэропорт. Она обняла отца и прошептала, что любит его.

– Или ты на поезде? – терпеливо спросил Нолен.

Йона вернулся в Наттаваару, отключил сигнализацию, запер оружие в подвале и уложил вещи в заплечный мешок. Перекрыл воду, задвинул засов на двери дома, дошел до железнодорожной станции и поездом доехал до Йелливаре, дошел до аэропорта, перелетел в Арланда, сел на автобус до Стокгольма. Последние пять километров до кампуса Каролинского института он прошел пешком.

– Пешком, – ответил он, не замечая изумленного взгляда Нолена.

Не снимая руки с черных железных перил, Йона ждал, когда Нолен отопрет голубую дверь. Вместе они пошли по коридору с бледными стенами и потертыми рейками.

Опиравшийся на палку Йона не мог идти быстро; время от времени ему приходилось останавливаться и откашливаться.

Они прошли мимо двери туалета и приблизились к окну, на котором стоял горшок с растением, состоявшим в основном из корней. В солнечном свете за окном летали пушистые семена одуванчиков. В отдалении двигался неопознанный объект. Первым порывом Йоны было пригнуться и выхватить оружие, но он заставил себя подойти к окну. На тротауре стояла старушка, поджидая собаку, резвившуюся в одуванчиках.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Нолен.

– Не знаю.

Сотрясаемый крупной дрожью, Йона зашел в туалет, наклонился над раковиной и напился прямо из-под крана. Выпрямился, стряхнул воду с бороды, оторвал бумажное полотенце и вытер лицо, прежде чем вернуться в коридор.

– Йона, палец заперт в шкафу в секционной, но… Через полчаса у меня встреча с Марго Сильверман, она хочет, чтобы я посмотрел два тела, сильно искалеченных… Если хочешь – подожди у меня в кабинете, если тебе трудно…

– Это неважно, – перебил Йона.

Глава 27

Нолен открыл качающиеся двери секционной и придержал створку для Йоны. Вместе они вошли в светлый зал со сверкающим белым кафелем. Йона оставил свой мешок у стены рядом с дверью, но одеяло с плеч не снял.

В помещении стоял сладковатый душок разложения, несмотря на жужжащие вентиляторы. На секционных столах лежали два тела. То, которое доставили последним, было накрыто полностью, и кровь медленно стекала в желоб из нержавеющей стали.

Нолен с Йоной подошли к письменному столу с компьютерами. Йона молча ждал, пока Нолен отопрет тяжелую дверь шкафа.

– Садись, – сказал Нолен и поставил на стол банку.

Из папки некрашеного картона он достал и выложил перед Йоной анализ проб из Государственной криминалистической лаборатории, старый бланк дактилоскопирования, анализ отпечатков пальцев и увеличенные копии фотографий из телефона Саги.

Йона сел и посмотрел на банку. Через пару секунд взял ее в руки, повернул к свету, рассмотрел поближе и кивнул.

– У меня здесь все материалы собраны, я предполагал, что ты придешь, – сказал Нолен. – Как я и говорил по телефону, все сходится. Старик, который нашел тело, отстриг палец, это видно по углу среза… и отстрижен палец был спустя долгое время после смерти, о чем тот старик и сообщил Саге.

Йона внимательно прочитал анализ-подтверждение из лаборатории. Лаборатория сделала ДНК-профиль, основываясь на тридцати коротких тандемных повторах. Стопроцентное совпадение подтверждалось еще и анализом отпечатка пальца.

А идентичных отпечатков пальцев не бывает даже у однояйцевых близнецов.

Йона положил перед собой фотографии изуродованного торса и стал тщательно изучать фиолетовые входные отверстия от пуль.

Он откинулся и закрыл глаза, чувствуя жжение под веками.

Все сходится.

Угол вхождения пуль – тот самый, о котором говорила ему Сага. Размеры тела, конституция, руки, ДНК и отпечатки пальцев.

– Это он, – тихо сказал Нолен.

– Да, – прошептал Йона.

– Что теперь будешь делать? – спросил Нолен.

– Ничего.

– Тебя признали погибшим. Был свидетель твоего самоубийства, один бездомный, который…

– Да, да, – перебил Йона, – я разберусь.

– Твою квартиру продали, имущество описали. Выручили почти семь миллионов, деньги передали в Государственный наследственный фонд.

– Так, – коротко сказал Йона.

– Как Люми приняла все?

Йона перевел взгляд на окно и стал рассматривать косой свет и грязные разводы на стекле.

– Люми? Она уехала в Париж, – ответил он.

– Я имел в виду – как она восприняла твое возвращение после стольких лет, тоску по матери и…

Йона уже не слушал Нолена; перед ним широко распахнулись картины памяти. Больше года назад он втайне от всех отправился в Финляндию. Ему вспомнился тот день, когда он приехал в Хельсинки в мрачную клинику радиотерапии онкологических заболеваний и забрал Сууму. Она тогда еще могла ходить с роллатором. Он в точности помнил, как солнечный свет падал в холл больницы, бликовал на полу, на стеклах, на светлой деревянной обшивке стен и рядах кресел-каталок.

Они медленно прошли мимо пустого гардероба, мимо автоматов с конфетами и очутились на свежем зимнем воздухе.

У Нолена звякнул телефон; патологоанатом поправил очки на длинном носу и прочитал сообщение.

– Марго приехала. Пойду отопру. – И направился к двери.

Суума захотела получать паллиативное лечение в квартире на Элисабетсгатан, однако Йона отвез ее и Люми в дом ее матери в Наттавааре, и они провели вместе счастливые полгода. После нескольких лет цитотоксинов, облучения, кортизона и переливаний крови остались только болеутоляющие. Трехдневные морфиновые пластыри и дополнительно – восемьдесят миллиграммов оксинорма в день.

Суума боготворила дом и природу вокруг, воздух, струившийся по спальне. Семья наконец воссоединилась. Суума исхудала, потеряла аппетит, у нее выпали все волосы, она стала гладкой, словно грудной младенец.

Под конец она почти ничего не весила, у нее все болело, но ей все-таки нравилось, когда Йона обвивал ее руками, сажал к себе на колени и они целовались.

Глава 28

Йона сидел неподвижно, уставившись на стеклянную банку с отрезанным пальцем. Частицы, болтавшиеся в жидкости, осели на дно.

Он действительно мертв.

Йона улыбнулся, повторив эту фразу про себя.

Юрек Вальтер мертв.

Он погрузился в мысли о своем мнимом самоубийстве и так и сидел на стуле, с одеялом на плечах, когда Марго Сильверман с Ноленом вошли в секционную.

– Йона Линна, а все говорили, что ты погиб, – улыбнулась Марго. – Можно спросить, что произошло на самом деле?

Йона встретился с ней взглядом и подумал, что иного выбора тогда не было. Каждый его шаг за эти четырнадцать лет был вынужденным.

Марго стояла, глядя ему в глаза, в текучее серое, и в то же время слышала, как Нолен снимает бумажную обертку со стерильных инструментов.

– Я вернулся, – меланхолично ответил Йона.

– Поздновато, правда, – сказала Марго. – Я уже заняла и твою должность, и твой кабинет.

– Ты хороший полицейский.

– Если верить Нолену – недостаточно хороший, – искренне заметила Марго.

– Я только сказал – позволь Йоне взглянуть на это дело, – буркнул Нолен и хлопнул виниловыми перчатками без пудры, готовясь надеть их.

Нолен приступил к внешнему освидетельствованию тела Марии Карлссон, а Марго тем временем стала излагать суть дела Йоне. Она рассказала про колготки, про качество записи, но не добилась ни реакции, ни вопросов, которых ожидала. Теперь она сомневалась, что Йона вообще ее слушает.

– Согласно записи в ежедневнике, жертва собиралась на урок рисования. – Марго искоса глянула на Йону. – Мы проверили – это соответствует действительности, но внизу на той же странице стоит маленькое «h», которое мы не в силах расшифровать.

Легендарный комиссар постарел. Светлая густая борода, свалявшиеся волосы свисают на уши, завиваются на шее, кольцами ложатся на утепленный воротник куртки.

– Видеозаписи указывают, что убийца страдает нарциссизмом, это очевидно, – продолжила Марго и уселась, расставив ноги, на табурет из нержавеющей стали.

Йона думал о преступнике, который подглядывает за женщинами в окно. Он может подойти сколь угодно близко, однако между ними есть стекло. Картинка интимная, но наблюдатель все равно отстранен.

– Он обращает на что-то наше внимание, – продолжала Марго. – Хочет указать на что-то… или посоревноваться, помериться силой с полицией, потому что чувствует себя чертовски сильным и умным, когда оставляет полицейских с носом… И это чувство непобедимости приведет к новым убийствам.

Йона взглянул на первую жертву; его взгляд приковала к себе ее белая рука у бедра, сложенная ковшиком и оттого похожая на раковину мидии.

Он тяжело поднялся, опираясь на палку, и подумал: что-то привлекло преступника к Марии Карлссон, что-то заставило его перейти границу и перестать быть только подсматривающим.

– И вот еще что, – добавила Марго. – Из-за этого чувства превосходства, как мне кажется, он мог оставить следы, улики, которых мы не прочли…

Она замолчала – Йона просто перешел, с трудом ступая, к одному из столов. Остановился перед телом, опираясь на палку. Тяжелая летная куртка из грубой кожи была расстегнута, с изнанки видна теплая овчина. Йона склонился над телом, показался его «Кольт комбат» в кобуре.

Марго встала, чувствуя, что ребенок в животе проснулся. Он спал, пока она двигалась, и просыпался, когда она сидела или лежала. Обняв живот рукой, Марго подошла к Йоне.

Он рассматривал изрезанное лицо жертвы – словно не верил, что женщина мертва, словно хотел, склонившись над ней, почувствовать ее влажное дыхание на своих губах.

– Что думаешь? – спросила Марго.

– Иногда я думаю, что грезам о справедливости суждено остаться в детстве, – ответил Йона, не спуская глаз с тела.

– О’кей.

– Но что, в таком случае, закон? – произнес он.

– Я могу ответить, но подозреваю, что у тебя найдется другой ответ.

Йона распрямился и подумал, что закон пытается поймать и присвоить справедливость, подобно тому, как Люми в детстве пыталась поймать солнечный зайчик.

Нолен читал имевшийся протокол вскрытия, одновременно составляя свой собственный. Обычная цель внешнего осмотра – описать видимые повреждения вроде отеков, потери цвета, царапин, кровоподтеков, разрывов кожи и ран. Но на этот раз Нолен искал некую деталь, ускользнувшую от внимания при первом обследовании, неявную деталь.

– Большинство ножевых ранений не смертельны, и преступник наносил их не с целью убить, – заметил Нолен. – Иначе они не были бы направлены на лицо.

– Значит, ненависть сильнее, чем желание убить, – подытожила Марго.

– Он хотел уничтожить лицо, – кивнул Нолен.

– Или изуродовать до неузнаваемости, – предположила Марго.

– Почему у нее так широко открыт рот? – тихо спросил Йона.

– Челюсть сломана, – объяснил Нолен. – А на пальцах – следы ее собственной слюны.

– Во рту или в глотке что-нибудь было? – спросил Йона.

– Ничего.

Преступник стоял и снимал эту женщину, пока она надевала колготки, размышлял Йона. Именно в этот момент он – в роли наблюдателя, который нуждается в границе (или, по крайней мере, осознает ее), – границе в виде тонкого оконного стекла.

Но что-то заставило его перейти эту границу, повторил себе Йона; попросив у Нолена фонарик, он посветил в рот покойнице. Слизистые оболочки высохли, глотка стала бледно-серой. В горле ничего, язык запал, внутренняя сторона щек потемнела.

Посреди языка, в его толстой части, виднелась дырочка. Она могла иметь естественное происхождение, но Йона был уверен, что это пирсинг.

Йона заглянул в первый протокол, прочитал описание рта и желудка.

– Что ты ищешь? – спросил Нолен.

В пунктах 22 и 23 описывались только губы, зубы и десны, а пункт 62 гласил, что язык и подъязычная кость не повреждены, но упоминания о проколе в описании не оказалось.

Йона почитал дальше, но в протоколе не говорилось об обнаруженном в желудке или кишечнике украшении.

– Я хочу посмотреть запись, – сказал он.

– Ее сто раз уже смотрели с пристрастием, – ответила Марго.

Йона устало оперся о палку, поднял лицо, и серые глаза вдруг стали свинцовыми, как грозовое небо.

Глава 29

На вахте в полицейском управлении Марго записала Йону как своего гостя, и ему пришлось надеть гостевой бейдж, прежде чем дверь с кодовым замком пропустила их.

– А ведь тебя многие захотят увидеть, – заметила Марго, когда они шли к лифтам.

– У меня нет времени. – Йона бросил бейджик в мусорную корзину.

– И все-таки приготовься пожать кое-кому руку. Сможешь?

Йоне вспомнились мины-ловушки, установленные за домом в Наттавааре. Изготовив смесь аммиачной селитры и нитрометана, он получил второстепенное взрывчатое вещество. Установил две мины с тремя граммами пентрита в качестве воспламеняющего заряда и уже направлялся назад к пристройке за третьим запалом, когда пакет с пентритом взорвался. Тяжелую дверь сорвало с петель, она ударила Йону по правой ноге и выбила головку бедра.

Боль была, как стая черных птиц, хищных, крупных чаек – они опустились на его тело и заполонили землю, на которой он лежал. Птицы встрепенулись и исчезли, словно их сдуло ветром, когда Люми присела рядом и взяла его за руку.

– Руки у меня еще целы, – ответил Йона, когда они проходили мимо дивана и кресел.

– Уже неплохо.

Марго придержала дверь лифта, подождала, пока бывший комиссар поспевал за ней.

– Не знаю, что ты хочешь разглядеть в этой записи, – сказала она.

– Я тоже не знаю, – ответил он, входя следом за ней.

– Во всяком случае, ты излучаешь какую-то особенную силу, – улыбнулась она. – И мне это почти нравится.

Когда они вышли из лифта, в коридоре уже толпился народ. Все вышли из своих кабинетов, расступились, пропуская Йону.

Йона молчал, не отвечая на обращенные к нему взгляды и улыбки. Он знал, что выглядит жутко. Борода отросла, волосы запущены, он хромал, опираясь на палку, не хватало сил распрямить спину.

Казалось, никто толком не знал, как отнестись к его возвращению. Коллеги рады были его видеть, но, похоже, их охватило смущение.

Кто-то держал в руках стопку бумаг, кто-то – стаканчик кофе. Этих людей Йона годами встречал каждый день. Он прошел мимо Бенни Рубина, невозмутимо поедавшего банан.

– Я уйду, как только посмотрю запись, – пообещал Йона Марго, когда они подошли к двери его бывшего кабинета.

– Мы переехали в двадцать второй. – Марго указала дальше по коридору.

Йона постоял несколько секунд, пытаясь отдышаться, – болела поврежденная нога, и он крепко уперся палкой в пол, чтобы дать телу передышку.

– На какой помойке ты его откопала? – с ухмылкой спросил Петтер Неслунд.

– Идиот, – бросила Марго.

Навстречу Йоне шел начальник управления, Карлос Элиассон. Очки для чтения, висевшие на шее на шнурке, покачивались.

– Йона, – тепло приветствовал Карлос.

– Да, – ответил тот.

Оба пожали друг другу руки, и в коридоре раздались аплодисменты.

– Я ушам своим не поверил, когда сказали, что ты в управлении. – Карлос не мог сдержать улыбки. – И вот… я почти не верю, что ты, правда, здесь.

– Я только взгляну кое на что. – Йона хотел пойти дальше.

– Заходи ко мне потом. Поговорим о будущем.

– А что толку о нем говорить? – ответил Йона и двинулся дальше.

Служба в уголовной полиции, казалось, была у него в другой жизни, еще до детства. Ни к чему возвращаться, подумал бывший комиссар.

Он не оказался бы здесь, если бы не рука первой жертвы, ковшиком лежавшая у бедра.

Из-за нее в сознании Йоны слабо затеплилась догадка.

Эти тонкие пальцы так похожи на пальчики Люми. В его душе проснулась былая внимательность, толкнувшая его рассмотреть труп ближе.

– Ты нужен нам здесь, – прошептала Магдалена Ронандер, пожимая ему руку.

Хотя Йона уже отошел от дел, у него возникло ощущение, что между убийствами существует связь, и ему хотелось проверить, так ли это. Вполне может быть, он сумеет помочь Марго сделать первые шаги через заросли, пока она не заметит торную дорогу.

Йона покачнулся, когда боль стрельнула в ногу, оперся плечом о стену, услышал, как кожаная куртка проскребла по шероховатому покрытию.

– Я передала по внутренней сети, что ты придешь, – сказала Марго, когда они остановились перед дверью с номером 822.

Анья Ларссон, помощница Йоны все эти годы, стояла на пороге своего кабинета. Она раскраснелась, подбородок дрожал, на глаза навернулись слезы. Йона остановился перед ней.

– Мне тебя не хватало, – сказал он.

– Правда?

Йона кивнул и взглянул ей в лицо. Светло-серые глаза тускло блестели, словно его лихорадило.

– Все говорили, что ты погиб, что ты… Но я просто не могла поверить… я не хотела, я… я всегда думала, что ты слишком упрям, чтобы умереть. – Анья улыбнулась сквозь слезы.

– Просто мое время еще не пришло, – ответил он.

Коридор начинал пустеть, люди возвращались по кабинетам – они уже вдоволь насмотрелись на поверженного героя.

– На что ты стал похож?! – Анья вытерла щеки рукавом.

– Знаю, – просто признал Йона.

– Тебе пора идти, Йона. Тебя ждут. – Анья погладила его по щеке.

Глава 30

Войдя в следовательский кабинет, Йона закрыл за собой дверь. На длинной стене висела большая карта Стокгольма с отмеченными на ней местами обнаружения трупов. Возле карты – фотографии мест преступлений, следов, тел и пятен крови. Крупный снимок головки фарфоровой косули, с красной глазированной шерсткой и ониксово-черными глазами. Йона взглянул на копии страниц перекидного ежедневника Марии Карлссон. В день, когда ее убили, она записала: «Курсы в 19.00, растровая бумага, перо, тушь», а строчкой ниже нацарапала букву «h».

На другой стене висела краткая биография жертвы, семейные и прочие связи. Перемещения – место работы, друзья, продуктовый магазин, спортзал, курсы, автобусные маршруты, кафе – были отмечены булавками.

Адам Юссеф встал из-за компьютера, пожал руку Йоне и прикнопил к стене фото кухонного ножа.

– Как раз пришло подтверждение: этот нож – орудие убийства. Бьёрн Керн вымыл его и положил обратно в ящик… но жертве в грудь нанесли несколько ударов, так что нам было довольно легко восстановить форму и размер лезвия… к тому же на ноже остались нечеткие следы крови.

Юссеф перевел дыхание, пару раз крепко потер лоб и перешел к увеличенному изображению головки косули.

– Мейсенский фарфор. – Он задержал палец на темном блике в глазу животного. – Однако остальную часть фигурки на месте преступления так и не нашли… Бьёрн Керн пока не дал насчет нее никаких показаний, и мы не знаем, он ли вложил этот предмет жене в руку…

Йона стал рассматривать фотографии тела Марии Карлссон. Убитая сидела в колготках, привалившись спиной к батарее под окном.

Он прочитал отчет об осмотре места преступления. Ни о каком украшении для языка, найденном в доме, не говорилось.

Адам вопросительно взглянул на Марго за спиной у Йоны.

– Он хочет посмотреть клип с Марией Карлссон, – пояснила она.

– О’кей. Зачем?

– Мы кое-что упустили, – улыбнулась Марго.

– Вероятно, – усмехнулся Адам и поскреб шею.

– Можешь сесть за мой компьютер, – предложила Марго.

Йона поблагодарил, сел в ее кресло, увеличил картинку до максимума и запустил запись. Как и описывала Марго, фильм представлял собой тайную съемку женщины лет тридцати; женщину снимали через окно спальни, когда она надевала черные колготки.

Он увидел лицо ни о чем не подозревающего человека, опущенный взгляд, спокойную и чуть усталую складку у рта. Волосы, свисавшие вдоль лица, казались недавно вымытыми. На женщине был черный лифчик, она сосредоточенно натягивала колготки, чтобы они сели как следует.

Лампа с туманно-белым абажуром и алебастровым основанием стояла на окне, и тень женщины двигалась по разделочному столу и переднему краю посудомоечной машины. Женщина, заведя руку между бедер, еще немного подтянула тонкий нейлон в промежности; она дышала открытым ртом. На этом запись обрывалась.

– Получил какие-нибудь ответы? – спросил Адам, наклонясь над плечом Йоны.

Йона запустил запись, снова увидел, как Мария сражается с колготками, но потом остановил клип на тридцать пятой секунде, после чего начал просматривать по кадрам.

– Мы это тоже делали, – заметил Адам и подавил отрыжку.

Йона приник к экрану, наблюдая, как Мария, двигаясь медленно-медленно, дышит открытым ртом. Глаза блестели, двигались бахромчатые тени на щеках. Правая рука, невесомая, нырнула между бедер, коснулась лона.

– Так не пойдет, – сказал Адам Марго. – Нам надо работать.

– Не отвлекай его, – ответила она.

Мария Карлссон рывком повернулась к камере, серая тень проползла по щекам, словно ее подняли из свинцовой ванны. Губы разомкнулись, свет от лампы упал на лицо, отчего глаза женщины блеснули, слабый отблеск метнулся в рот – и на этом запись закончилась.

За спиной у Йоны Адам с Марго обсуждали картирование других участников курсов рисования, на которые собиралась Мария, они уже начали отслеживать тех, чьи имена начинались на «h», но пока ничего не добились.

Йона сдвинул курсор и снова прокрутил последние пять секунд. Свет прошел по волосам, по уху и щеке, отразился во влажных глазах и скользнул женщине в рот.

Йона увеличил картинку до максимума, но так, чтобы она не потеряла резкости, навел увеличение на рот и снова изучил несколько заключительных кадров. Разомкнутые губы заняли весь экран, стал виден розовый кончик языка. Йона просматривал кадр за кадром. Угадывался изгиб влажного языка, вот язык стал светлее и на следующем кадре выглядел так, словно солнце залило весь рот. Вот солнце съежилось. На предпоследнем кадре блик сжался до белой точки в центре серой горошины.

– Он забрал украшение, – тихо сказал Йона.

Оба следователя замолчали и повернулись к нему и к экрану компьютера. Им понадобилась пара секунд, чтобы осмыслить увеличенный кадр с розовым языком и размытым шариком.

– Ладно, мы упустили, что у нее был пирсинг, – скрипучим голосом проговорил Адам.

Марго стояла, расставив ноги и обняв живот, и смотрела на Йону. Тот поднялся, опираясь на стол.

– Ты увидел у нее в языке прокол и захотел посмотреть клип, уточнить, на месте ли было украшение. – Марго взялась за телефон.

– Я только подумал, что рот – это важно, – сказал Йона. – Челюсть была сломана, у нее на руке осталась ее собственная слюна.

– Отличное наблюдение, – одобрила Марго. – Потребую у техников увеличение.

Йона неподвижно стоял, уставившись в стену с картами, пока Марго звонила.

– Мы сотрудничаем с ВКА, – пояснила Марго, повесив трубку. – Немцы далеко обогнали нас в этой области, в увеличении изображений… Ты встречался со Стефаном Оттом? Стильный такой мужчина, кудрявый. Разработал собственные программные продукты, вроде Jlab…

– О’кей, в клипе украшение есть. – Адам о чем-то размышлял. – Нападение агрессивное, много ненависти… может, ревность и…

Звякнуло во входящей почте; Марго открыла письмо, щелкнула по изображению, и оно заняло весь экран.

Чтобы контрастно выделить украшение, программа изменила все цвета. Язык и щеки Марии стали голубыми и почти светились, как стекло, и украшение было видно совершенно четко.

– Сатурн, – прошептала Марго.

Верхушку серебряного штырька, проколовшего язык Марии, венчал шарик, опоясанный кольцом – точно, планета Сатурн.

– Это не «h», – сказал Йона.

Они проследили за его взглядом, задержавшимся на снимке блокнота Марии, где значилось: «Курсы 19.00, растровая бумага, перо, тушь», а строчкой ниже стояла буква «h».

– Это знак Сатурна, – пояснил Йона. – Коса или серп. Вот почему буква изогнута… а иногда еще рисуют поперечную черту вот здесь.

– Сатурн… планета, римский бог, – проговорила Марго.

Глава 31

Йона и Марго, разувшись, встали в дверях зала. В зале было жарко и влажно.

– Я делала тест на аллергию, и у меня непереносимость самоосознания, – сказала Марго.

Под индийскую музыку тридцать блестящих от пота женщин с механической симметрией двигались на ковриках для йоги.

Марго засадила пятерых полицейских еще раз просмотреть интернет-трафик Марии Карлссон, ее электронную почту, Фейсбук и Инстаграм. Украшение в языке угадывалось всего на нескольких одиночных фотографиях, а упоминал о нем всего один из фейсбучных френдов – до того, как контакт между ними прервался.

«You gotta lick it, before we kick it. Me too wanna pierce my tongue»[3].

Женщину, запостившую это, звали Линда Бергман, она работала инструктором бикрам-йоги в центре Стокгольма. Они довольно активно переписывались полгода, после чего Линда без предупреждения удалила Марию из списка друзей.

Линда Бергман, в джинсах и сером свитере, вышла из комнаты для персонала. Загорелая, наскоро принявшая душ и подкрасившаяся.

– Линда? Марго Сильверман – это я, – представилась Марго, пожимая руку женщине.

– Вы не сказали, о чем пойдет речь, а я, если честно, понятия не имею, – сказала Линда.

Они шли по тротуару в направлении Норра-банторгет. Марго старалась заставить Линду расслабиться, расспрашивая ее о бикрам-йоге.

– Это разновидность хатха-йоги, занятия проходят в помещении с высокой влажностью и при сорока градусах тепла, – рассказывала Линда.

Они вошли в бывший школьный двор перед Норра-Латин. Фонтан в форме шара пульсировал серебристо-белым, ветер время от времени приносил сверкающие облачка водяных брызг.

– Основателя зовут Бикрам Чоудхури… он создал комплекс из двадцати шести поз, и они – лучшее, что я пробовала, – продолжала Линда.

– Давайте присядем, – предложила Марго и погладила себя по животу.

Они опустились на свободную скамейку возле ограды Улоф-Пальмесгата.

– Вы дружили с Марией Карлссон на Фейсбуке, – начал Йона и провел по земле палкой глубокую борозду. От гравия поднялось облачко тонкой пыли.

– А в чем дело? – робко спросила Линда.

– Почему вы удалили ее из списка друзей?

– Потому что у нас уже не было ничего общего.

– Но вы, кажется, очень интенсивно общались несколько месяцев, – заметила Марго.

– Она пришла на пару тренировок, мы разговорились и…

Линда замолчала, переведя удивленный взгляд с Марго на Йону.

– О чем вы говорили? – спросила Марго.

– Можно спросить: меня в чем-то подозревают?

– Ни в чем, – ответил Йона.

– Вы знали, что Мария сделала пирсинг, что у нее было украшение в языке? – продолжала Марго.

– Да, – ответила Линда и чуть смущенно улыбнулась.

– У нее были другие украшения на теле?

– Нет.

– Помните, как выглядело украшение?

– Да.

Линда задержалась взглядом на большом школьном здании и игре теней в кронах деревьев, а потом ответила:

– Маленький Сатурн.

– Маленький Сатурн, – мягко повторила Марго. – Что он означает?

– Не знаю, – пустым голосом ответила Линда.

– Что-то из астрологии?

Линда снова взглянула на листву деревьев, ковырнула гравий носком гимнастической туфли.

– Вы не знаете, где она взяла это украшение? Такое запросто не купишь – во всяком случае, в обычных интернет-магазинах.

– Не понимаю, к чему вы клоните, – сказала Линда. – У меня скоро следующая группа, и…

– Мария Карлссон мертва, – перебила Марго со спокойной серьезностью. – Ее убили на прошлой неделе.

– Что значит – убили? Она убита?

– Да, ее нашли в…

– Зачем вы мне это говорите? – оборвала ее Линда и встала.

– Сядьте, пожалуйста, – попросила Марго.

– Мария мертва?

Линда села, скользнула взглядом по фонтану и заплакала.

– Но я… я… – Она покачала головой и закрыла лицо руками.

– Она получила украшение от вас? – спросил Йона.

– Какого хрена вы прицепились к этому украшению! – фыркнула Линда. – Ищите лучше убийцу. Безумие какое-то!

– Она получила украшение от вас? – повторил Йона и пририсовал к черте на гравии поперечину.

– Нет, не от меня. – Линда стерла слезы со щек. – От одного парня.

– Вы знаете, как зовут парня? – спросила Марго.

– Не хочу впутываться в это дело, – прошептала Линда.

– Мы уважаем ваше нежелание, – кивнула Марго.

Линда посмотрела на нее покрасневшими глазами и сжала губы.

– Его зовут Филип Кронстедт, – тихо сказала она.

– Вы знаете, где он живет?

– У Марии с ним что-то было?

Линда не ответила – только уперлась взглядом в землю; по ее лицу снова потекли слезы. Йона пририсовал палкой к знаку последнюю линию и откинулся на спинку.

– Почему в качестве украшения она выбрала Сатурн? – осторожно спросила Марго. – Что он означает?

– Не знаю… Выбрала, потому что красиво, – еле слышно пробормотала Линда.

– В ежедневнике Марии есть знак, пририсованный к десяти записям, – это древний символ Сатурна, – сказала Марго и указала на землю.

Глава 32

Линда покраснела, взглянув на вычерченный на мелком гравии символ. Стилизованный серп уже начал разрушаться под ветром. Линда ничего не сказала, но лоб ее заблестел от пота.

– Прошу прощения, я жду звонка, – извинился Йона и поднялся, опираясь на палку.

Марго смотрела, как он хромает к лестнице Норры-Латин, вынимая из кармана телефон. Она понимала: Йона покинул их, чтобы дать ей возможность поговорить с Линдой более или менее по душам.

– Линда, – начала Марго, – я все равно разберусь, в чем дело, но я бы хотела услышать ваш рассказ.

У молодой женщины потемнело под мышками от пота; она медленно отвела волосы с лица.

– Это личное, – сказала она и снова облизала губы.

– Понимаю.

– Это называется сатурналии. – Линда опустила взгляд.

– Какая-то ролевая игра? – осторожно спросила Марго.

– Нет, это оргия, – собравшись с духом, ответила Линда.

– Групповой секс?

– Да, хотя «групповой секс» звучит, как… но это не какой-то старомодный свингер-клуб, – смущенно улыбнулась она.

– Вы, кажется, знаете толк в деле, – заметила Марго.

– Я ходила с Марией несколько раз. – Линда едва заметно покачала головой. – У меня партнера нет, там не происходило ничего из ряда вон, не обязательно было спать со всеми подряд только потому, что ты туда пришел.

– Но цель именно такая?

– Я не жалею, что попробовала… но и не горжусь.

– Расскажите об этих сатурналиях, – спокойно попросила Марго.

– Не знаю, что и сказать. – Линда скрестила ноги. – Меня притягивало в Марии… какое-то совершенно свободное отношение к сексу, во всяком случае, тогда я так думала…

– Вы были влюблены в нее?

– Я пошла туда ради себя самой, – продолжала Линда, не отвечая на вопрос. – Хотела попробовать что-то новое, без обязательств, просто говорить о сексе.

– Я понимаю, о чем вы, – успокаивающе улыбнулась Марго.

– В первый раз, – Линда хмуро посмотрела на Марго, – дрожишь как осиновый лист… Думаешь: неправда, это делаю не я. Несколько мужчин одновременно… море наркотиков, спишь с девчонками, и так продолжается часами… ужасно глупо.

Линда взглянула на Йону и указательным пальцем стерла пот над верхней губой.

– Но вы соскочили, – сказала Марго.

– Я не такая, как Мария, я хотела быть с ней, примеряла ее вещи… на миг ощутила себя другой, смелой, и все такое… Но после трех раз я крепко задумалась, не то чтобы раскаивалась… но я поймала себя на мысли: зачем я это делаю? Ходить туда не постыдно, мне никто не запрещает этого… но зачем?

– Хороший вопрос.

– Я сама захотела попробовать это, но все происходило как будто не на моих условиях… я все-таки чувствовала, что меня используют.

– И поэтому вы бросили эти сатурналии?

Линда потянула себя за кончик нос и тихо сказала:

– Я насытилась ими, когда выяснилось, что кто-то снимал одну из сатурналий. Это запрещено, никаких мобильных… Мария позвонила, рассказала мне об этом, она была в бешенстве, а я чувствовала только раскаяние, меня тошнило… Запись оказалась на порносайте, в разделе любительских фильмов, картинка дерганая и темная, но я разглядела себя. Это было совсем не здорово, поверьте.

До них долетели брызги фонтана; Линда перевела взгляд на клубящийся шар и покачала головой.

– В голове не укладывается, что она умерла, – прошептала она.

– Эти сатурналии – как там все было устроено?

– Двое парней из Эстермальма, Филип и еще один, его зовут Эуген… Сначала они просто устраивали вечеринки с кокаином и экстази… Потом появились спайс, суперкокс, шпанские мушки и так далее… продолжается это уже пару лет… в месяц где-то две сатурналии… эксклюзив, только по специальным приглашениям.

– Всегда по субботам?

– Как «суббота» по-английски? – спросила Линда и взглянула Марго в глаза. Марго кивнула, и Линда снова ковырнула гравий:

– Я не принимала наркотики.

– Вот и хорошо, – безучастно отозвалась Марго.

– Зато пила слишком много шампанского, – усмехнулась Линда.

– Где они собирались?

– Когда я туда ходила, собирались в сьюте отеля «Биргер Ярл»… очень странные, психоделические комнаты.

– Расскажите об украшении у Марии в языке.

– Филип и Эуген дарили такие девушкам, принадлежавшим к ближнему кругу.

– Мария тоже собиралась завязать с оргиями? Не знаете?

– Вряд ли… или… – Линда замолчала, перебросила волосы через плечо.

– Что вы хотели сказать?

– Филип влюбился в нее, хотел встречаться с ней, противился тому, чтобы она спала с другими мужчинами. А она только смеялась… Такая она была, Мария.

Марго достала фотографию Сусанны Керн.

– Узнаете ее? Посмотрите внимательно.

Линда вглядывалась в смеющееся лицо Сусанны Керн: теплые светло-карие глаза, блестящие волосы. Она покачала головой:

– Нет.

– Она, случайно, не бывала на сатурналиях?

– Лицо незнакомое, – сказала Линда и поднялась.

Марго еще посидела на скамейке, думая, что они пока так и не нашли связующего звена между жертвами. Речь идет о серийном убийце, который тайком подсматривает за своими жертвами, однако непонятно, где он находит их и по какому принципу выбирает.

Глава 33

Мадлен с мамой шла по дорожке, наискосок через Хумлегорден. После школы девочка сопровождала мать, если та играла в церкви святого Иакова. Джеки всегда бралась за канторскую работу – ей хотелось, чтобы они с дочерью сводили концы с концами самостоятельно.

И вот Мадлен шла рядом с матерью и болтала, одновременно наблюдая за дорогой, хоть и знала, что матери не нужна помощь.

Мама шагнула на обочину дорожки – ощутить, как трава щекочет ноги. В то же время она прислушивалась к постукиванью палки о гравий.

Возле библиотеки загрохотал компрессор, толстые буры с металлическим грохотом ударили в асфальт. Из-за шума мама потеряла ориентацию, и Мадлен взяла ее под руку.

Они пошли мимо игровой площадки с горкой, откуда Мадлен было не вызволить, когда она была поменьше. На площадке чудесный запах – аромат пластмассы и нагретого песка.

Они свернули на тротуар, мама поблагодарила Мадлен, впереди был перекресток.

Мадлен сама слышала, что о мощеный тротуар палка ударяет громче, чем об асфальт до этого, но ее слух ничего не уловил, когда они проходили мимо столба у проезжей части.

– Это просто перерыв в шуме машин, – объяснила мама и остановилась.

Она, как обычно, положила конец палки на бордюр, готовясь перейти дорогу, когда машины встанут и быстро защелкает светофор.

Они пошли дальше, вдоль большого желтого дома. Повернув к открытым гаражным воротам, мать цокнула языком. Так делают многие слабовидящие – чтобы услышать эхо и обнаружить возможные препятствия.

Придя домой, Джеки заперла дверь и накинула цепочку. Мадлен повесила свою куртку и увидела, как мать, войдя в гостиную и не зажигая свет, кладет ноты на стол.

Девочка прошла к себе, шепнула «привет» Коттену и как раз успела переодеться в домашнее платье, когда послышался мамин голос.

– Мадде? – позвала та из своей спальни.

Когда Мадлен вошла в освещенную комнату, мать стояла в одних трусах и пыталась задернуть шторы. В траве напротив окна лежал розовый детский велосипед. Штору защемило в створке гардероба; мать провела пальцами по шторе, освободила ткань и обернулась.

– Это ты зажгла здесь свет? – спросила она.

– Нет.

– Я имею в виду – утром.

– Вроде нет.

– Ты должна следить, чтобы весь свет был выключен, когда мы уходим.

– Извини, – сказала девочка, хотя ей казалось, что она не зажигала свет.

Мама потянулась за лежащим на кровати голубым халатом, руки пошарили и нашли его на подушке.

– Наверное, это Коттен. Испугался темноты, пришел сюда и зажег свет.

– Наверное.

Мама вывернула тонкий халатик налицо, надела, опустилась на колени и провела по лицу дочери обеими руками.

– Кто самая милая девочка в мире? Конечно ты, я знаю.

– Мама, у тебя сегодня нет учеников?

– Только Эрик.

– Тогда, может, наденешь что-нибудь?

– Спасибо за совет, – улыбнулась Джеки и завернулась в шелк халата.

– Надень серебристую юбку, она такая красивая.

– Тогда помоги мне подобрать что-нибудь к ней в тон. – У матери был цветовой индикатор, но она все равно спрашивала, подходит ли одежда по цвету, хорошо ли сочетаются оттенки.

– Принести почту?

– Пойдем на кухню.

Мадлен прошла через прихожую и, вдыхая запах влажной земли и крапивы, подняла почту с пола под дверью. Мама уже сидела за столом, когда девочка вошла и встала рядом с ней.

– Любовные письма есть? – как всегда, спросила Джеки.

– Вот… реклама какого-то риэлтора.

– Выброси. Выброси всю рекламу. Еще что-нибудь?

– Напоминание. Надо заплатить за телефон.

– Очень приятно.

– Еще… письмо из моей школы.

– И что там? – спросила Джеки.

Мадде распечатала конверт и вслух прочитала письмо, которое рассылали родителям всех учеников. Кто-то пишет ругательства на стенах коридора и туалетов. Директор убедительно просит родителей и опекунов побеседовать с детьми и втолковать им, что суммы, необходимые на покраску стен, будут вычтены из денег, выделенных на ремонт школьного двора.

– Ты не знаешь, кто безобразничает? – спросила мама.

– Нет, но я видела эти каракули. Ужасно глупо. Детский сад.

Джеки поднялась и стала вынимать из холодильника помидорчики черри, сливки и спаржу.

– Мне нравится Эрик, – сказала Мадлен.

– Хотя он называет клавиши кнопками? – спросила мама, наливая воду в большую кастрюлю для макарон.

– Он сказал, что играет, как ржавый робот, – фыркнула Мадде.

– Что абсолютно верно…

Девочка не удержалась от смеха; мама тоже улыбнулась и включила плиту.

– Милый маленький робот, – сказала Мадлен. – Можно, я заберу его себе? Мой маленький робот… пусть спит в кукольной кроватке.

– Он правда такой милый?

– Не знаю. – Мадлен вспомнила, какое приветливое у Эрика лицо. – По-моему, да. Он немножко похож на знаменитого актера.

Джеки покачала головой, а когда она солила воду, вид у нее был счастливый.

Глава 34

Эрик чувствовал себя способным учеником: он сумел без ошибок доиграть до восемнадцатого такта правой рукой, хотя левая осилила всего шесть. Джеки улыбнулась сама себе, но вместо похвалы спросила, играл ни он упражнения, заданные на дом.

– Играл по возможности, – заверил он.

– Можно послушать?

– У меня стало получаться лучше, но звучит странновато.

– Ошибки – это не страшно, – попыталась объяснить Джеки.

– Если я буду играть плохо, вы от меня откажетесь…

– Эрик, нет ничего ужасного в…

– …а я так люблю бывать здесь, – закончил он.

– Отрадно слышать… Но, чтобы освоить инструмент, надо…

Джеки замолчала посреди фразы и покраснела, после чего снова подняла подбородок.

– Вы со мной флиртуете? – спросила она, скептически улыбаясь.

– Я? – Он рассмеялся.

– Ладно, бросьте, – серьезно ответила Джеки.

– Сейчас я сыграю упражнение, а вы обещайте не смеяться.

– А если я стану смеяться, то что?

– Это докажет, что с чувством юмора у вас все в порядке.

Джеки широко улыбнулась, и тут вошла Мадлен в ночной рубашке и тапочках.

– Спокойной ночи, Эрик, – сказала девочка.

– Спокойной ночи, Мадлен, – улыбнулся он.

Джеки поднялась и проводила дочь в спальню. Эрик посмотрел им вслед, положил левую руку на клавиши – и обнаружил, что Мадлен забыла в кресле своего ежа.

Эрик взял игрушку, прошел по коридору, повернул направо. Дверь в комнату девочки была приоткрыта, горел свет. Он увидел спину Мадлен и как Джеки подтыкает одеяло.

– Мадде, – позвал он и открыл дверь, – ты забыла…

Больше он ничего не успел – дверь захлопнулась у него перед носом и снова приотворилась. Мадлен пронзительно завопила и снова захлопнула дверь. Эрик вывалился в коридор, к стене, и еле успел поднести руку к носу, как полилась кровь.

Мадлен в комнате продолжала вопить, он услышал, как что-то летит на пол и разбивается.

Эрик зашел в ванную, поставил ежа, зажал нос, прислушался – девочка успокаивалась. Вскоре Джеки вышла в прихожую и постучала в дверь ванной.

– Как вы? Не возьму в толк, что…

– Передайте ей привет и скажите, что я сожалею, – перебил Эрик. – Забыл про табличку. Я только хотел отдать ей ежа.

– Она спрашивала про него.

– Он тут, на шкафчике. – Эрик открыл дверь. – Не хотел закапать его кровью.

– У вас идет кровь?

– Нет. Просто немного капает из носа.

Джеки забрала ежа и ушла к дочери, Эрик тем временем умылся. Когда Джеки снова вышла, он уже сидел за фортепиано.

– Простите! – Джеки всплеснула руками. – Не понимаю, что на нее нашло.

– Она замечательная.

– Это правда, – кивнула Джеки.

– Моему сыну восемнадцать, и он не знает, как включать посудомойку… Но теперь он живет с мамой, а у нее не забалуешь…

1 «Неистовый убийца» – тот, который совершает ряд нелогичных на первый взгляд убийств за короткий промежуток времени. (Здесь и далее – прим. перев.)

2 «Датаметрикс Нордик» – телекоммуникационный концерн, дочернее предприятие шведского «Tele2».

3 «Ну-ка лизни, прежде чем мы это выкинем. Тоже хочу проколоть язык» (англ.).

Вход для пользователей

Меню