Читать онлайн Океан Разбитых Надежд бесплатно

Твой голос – не пустой звук…

Плейлист

Feel something – Bea Miller

Knew Better / Forever Boy – Ariana Grande

The lakes (original version) – Taylor Swift

Lost at Sea – Rob Grant, Lana Del Rey

SLOW DANCING IN THE DARK – Joji

The Great Impersonator – Halsey

Everything I wanted – Billie Eilish

Question…? – Taylor Swift

I miss you, I’m sorry – Gracie Abrams

Swept Up – Kaatii

Hope ur ok – Olivia Rodrigo

Пролог

«Иногда человек должен быть глупцом в начале, чтобы стать мудрым в конце»

Ирвинг Стоун, «Жажда жизни»

Люк, 2021

Осенний вечер незаметно прокрадывается в квартиру через приоткрытое окно. Прохладный ветер мерит шагами небольшую прихожую, как будто это он тут хозяин. Пора тёплых свитеров и шерстяных носков всегда наступает здесь нагло и как-то запредельно быстро. Не успеваешь моргнуть, как она уже прогнала лето и собралась вломиться в дом. Но кто мы такие, чтобы ей противостоять? В такие дни только и остаётся повыше натянуть воротник и спрятать руки в карманах.

Стоя перед зеркалом, я потуже затягиваю пояс на пальто и на всякий случай беру с собой перчатки. Послушно дождавшись меня у двери, чемодан радостно гремит колёсиками в лифтовом холле, пока я качу его за собой.

Стоит мне выйти на улицу, как солнце тут же ныряет за тучу. Ветер хлещет в лицо, раскидывая по сторонам отросшие до плеч кудри. Вообще-то я никогда не планировал отпускать волосы. Они у меня вьющиеся, и я думал, что за ними будет слишком сложно ухаживать. И я был прав – мне приходится изрядно помучиться перед тем, как уложить их, зато какой бывает результат! Друзья из университета говорили, что мне давно было пора сменить имидж. Что ж, я рискнул – и не прогадал.

Откуда близкие знают, как будет лучше? И почему мы прислушиваемся к ним так редко?

Пятая Авеню сегодня в ударе. Куда ни посмотришь, всюду народ. Неужели людям не сидится дома в такой холод? Я медленно перехожу улицу, любуясь потускневшими аллеями Центрального парка, и направляюсь прямо к припаркованному такси. Я задерживаю взгляд на серых небоскрёбах, нависших надо мной, словно скалы, и… Не то чтобы мне не нравилось в Нью-Йорке – просто этот город точно не для меня. Даже сквозь автомобильный шум и кричащую рекламу я слышу голос своего сердца, призывающий вернуться на туманный Альбион. Я с детства жил рядом с садом, распускавшимся с приходом весны; быстрой рекой, зовущей искупаться; среди широких полей, предлагающих тысячи невиданных дорог. Здесь же, в Нью-Йорке, запряженному, словно лошадь, мне только и остаётся считать дни до выходных. Совсем не так, как в Хантингтоне. Воспоминания о доме согревают меня лучше чашки чая. Наверное, даже сейчас там цветут одуванчики и дует тёплый ветер. Молодёжи там делать нечего, но только на первый взгляд. Всё меняется, когда вы знакомитесь с Кэтрин. И жизнь делится на «до» и «после».

Пока я складываю чемодан в багажник такси, начинает моросить. Улица как по щелчку пальцев скрывается под сотней носящихся туда-сюда зонтиков. Ветер срывает с Центрального парка последние листья и уносит на юг, в сторону ближайшего Хилтона. Водосточные трубы гудят после долгого молчания. Закрыв багажник, я запрыгиваю на заднее сидение, и мы берём курс на аэропорт.

– Ну и погодка, – бормочет водитель себе под нос, когда вдалеке раздаётся раскат.

Я и сам когда-то терпеть не мог грозу. Что может быть хорошего в том, чтобы мокнуть под дождём? Но теперь, когда я оставил свои шестнадцать далеко позади, мне хочется заново встать под ливень, прокричать всему миру, что я ничего не боюсь, и сильно влюбиться в Кэтрин, как тогда, много лет назад.

Кэтрин научила меня любить грозу. Она разорвала сковывающие меня цепи страха так легко, как будто это были нитки.

До встречи с Кэтрин я видел мир вокруг себя, после – только в ней.

Я закрываю глаза и в который раз начинаю вспоминать, с чего всё началось.

Глава 1

Кэтрин, 2016

Я взяла фамилию своей бабушки, когда мне было не больше двух лет. В нашей семье это никогда не обсуждалось, и я считала, что так и должно быть. Меня звали по фамилии Лонг, а маму – Гофман, но мне не казалось это чем-то из ряда вон выходящим. Я просто глупо улыбалась, когда взрослые переводили взгляд с мамы на меня и обратно. Да, миссис Гофман хорошо делала вид, что всё в порядке, чтобы у девятилетней дочери не возникало вопросов. Как она любит говорить, всё сложилось «наилучшим образом», но непонятно, для кого. Сейчас мне шестнадцать, и у меня всё по-прежнему. Каждый раз, когда фотограф называет меня по имени, я почти не задумываюсь об отце.

Об отце, которого я никогда не знала.

Я была глупой, но не настолько, чтобы думать, что его просто не существовало. Если была миссис Гофман, значит, был и мистер Гофман. И, если мама не хотела мне ничего рассказывать, я должна была сама узнать правду. Любопытства мне было не занимать, поэтому я так загорелась этой идеей, что перерыла все ящики в поисках фотографий и даже нарисовала себе бороду черным фломастером, чтобы одним глазком посмотреть на папу в отражении. Правда, мама не поддержала эту затею, так что уже через пять минут я растирала лицо мочалкой. Огонёк был потушен, но не навсегда.

Я знаю, что не навсегда.

– Мисс Лонг, улыбка! – рявкает фотограф.

Интересно, она вправду такая же, как у отца?

– Извините.

Вспышки следуют друг за другом в бешеном ритме, и мне приходится каждую секунду менять позу – но я ни разу не сбиваюсь. По крайней мере, ни разу с тех пор, как фотограф прикрикнул на меня.

Иногда кажется, что меня вечно будут заставлять перевоплощаться из волка в Красную Шапочку, ведь главная задача модели – соответствие образу при любых обстоятельствах. И всё ради какого-то портфолио, которое откроют всего раз в середине лета! В лучшем случае вся эта многочасовая пытка окажется в дальнем ящике стола, если не в мусорном ведре. Я заметила, что всё чаще задаю себе один и тот же вопрос: действительно ли это жизнь, о которой мечтала я?

Но, когда твоя мама – Вивиан Гофман, остаётся только смириться. Стоя в дверном проёме, она смотрит на меня так, будто это я подсыпала ей соль в американо на прошлой неделе. Я старательно делаю вид, что не замечаю её, но сердце стучит предательски громко.

Когда фотосессия заканчивается, я молча беру у неё кофе, и мы выходим на улицу. Наконец-то получается набрать полную грудь! По-летнему душный воздух немного обжигает лёгкие. Так бывает перед грозой, когда Хантингтон накрывает тучами. Кажется, что на город вот-вот обрушится ливень.

– Ты работала не в полную силу, – замечает мама.

Я отвечаю, не поворачиваясь:

– По крайней мере, я старалась.

– Стараться недостаточно, чтобы иметь контракт, – её тон заставляет меня напрячься. – Нужно быть лучше всех.

Мне хочется возразить, но я успеваю прикусить язык. Без толку доказывать, что я и так лучше всех, что есть и те, кто не проходил всего из-за одного жалкого критерия, и бла-бла-бла. Да, всё закончится именно этим глупым бла-бла-бла, заменившим бы маме весь ответ. Ведь пока я не свожу всех с ума, как Мэрилин Монро, мне есть, к чему стремиться.

Мы подходим к припаркованному белому BMW. Я открываю дверь – здесь застоялся аромата лимона и лайма, – и, оставив недопитый кофе в подстаканнике, запрыгиваю на заднее сидение. Мама садится следом и поворачивает ключ зажигания.

Пятиминутная поездка до дома кажется вечностью. Всю дорогу мама нервно барабанит пальцами по рулю, как будто пытаясь нащупать невидимую кнопку. Злобный взгляд, который я случайно ловлю в зеркале, заставляет меня вжаться в кресло. Я нервно сглатываю. Мы обе знаем, что я у неё на мушке.

– Почему ты просто не можешь сделать то, что тебе говорят? – выстреливает она.

Потому что даже так ты найдёшь, к чему придраться.

Сидя в школьном кафетерии, я рассматриваю пенку в чашке с остывшим кофе и пытаюсь собраться с мыслями. Сейчас мне больше всего хочется забраться под одеяло и проспать следующие несколько дней. Идя в школу, я и не подозревала, что учителя решат сговориться и устроить мне целых три контрольные подряд. И всё бы ничего, если бы это не были контрольные по математике, экономике и – барабанная дробь! – физике. В старшей школе Хантингтона огромное внимание уделяется точным наукам – как раз таким, в которых я полный ноль. Видимо, администрация это просекла и решила выжать из меня все соки как раз в преддверии летних каникул, «чтобы не расслаблялась». Что ж, сами напросились. Я показала себя не с лучшей стороны, но уж точно не ударила лицом в грязь. Без искрящихся розеток на физике не обошлось, зато я почти на «отлично» справилась с тестом. Да и задач по математике я решила с запасом, так что беспокоиться не о чем.

Наверное.

– Привет, – Морис ставит свой поднос рядом с моим и перешагивает через скамью. – Надеюсь, ты не заждалась?

– Разве что совсем чуть-чуть, – с шуточным укором отвечаю я.

– Я решил исправиться.

– В последний учебный день?

Ехидно улыбнувшись, он отвечает:

– Лучше поздно, чем никогда.

Кто знает, Морис, кто знает.

– И ещё. Мисс Пунктуальность не сильно разозлится, если Бетти задержится ещё на пару минут? – он надувает губы и смотрит на меня щенячьим взглядом.

– Математика?

Морис кивает.

– Постараюсь, – смеюсь я.

Морис победно улыбается и приступает к своему ланчу. Хотелось бы мне сейчас оказаться на месте этого свежего, всегда бодрого парня, которому достаточно съесть всего один сэндвич, чтобы весь день быть в хорошем настроении.

– Как идут дела? – осторожно спрашивает он.

Я обессилено вздыхаю.

– Понятно, – Морис поджимает губы. Моё уставшее выражение лица сказало всё за меня. – Ну, а контрольные-то ты все сдала?

– Это было… феерично, – признаюсь я.

– Почему не вышла и не написала нам с Бетти? Мы бы помогли, ты же знаешь.

Я пожимаю плечами.

– Наверное, привыкла не искать лёгких путей.

– Или просто оставила телефон дома?

– Не в этот раз!

Я легко толкаю его в плечо, и мы негромко смеёмся. Ни один, даже самый крепкий кофе не бодрит меня так, как Морис.

– Ты поешь немного, – продолжает он, придвигая мне мой же салат. – Давай, день будет долгим.

Я фыркаю, но решаю не возражать, хотя и планирую провести его в кровати. Морис сминает упаковку от сэндвича и выбрасывает её в ближайшую мусорку.

– Слушай, – говорит он, вернувшись за стол. – Мы с Бетти хотим закатить вечеринку в честь окончания учебного года, как ты на это смотришь?

– Как на изощрённый способ самоубийства, – я ставлю тарелку на поднос и допиваю остывший кофе.

Только Морис успевает открыть рот, как из неоткуда у стола появляется Бет.

– Привет! – радостно вскрикивает она. Я снимаю сумку с колен и встаю, чтобы обняться. От Бет веет мятной жвачкой. – Ну что, Морис уже позвал тебя?

Даже будь я за десять метров от неё, я не могла бы не разглядеть искры в её глазах. Да она вся светится! Пригладив волосы, Бет садится рядом с Морисом и, шепнув ему тихое «привет», вопросительно смотрит на меня. Мне знаком этот взгляд. Так смотрят на зануду, которая обламывает весь кайф. А для Бет жизненно необходимо веселиться двадцать четыре часа в сутки.

Иногда мне кажется, что она работает от батареек.

Помедлив, я отвечаю:

– Да, но я ещё не решила, пойду или нет. Видишь ли, у меня завтра фотосессия, и я…

– Никаких возражений! – прерывает меня Бет. – Когда ты в последний раз выходила из дома?

– Правильнее будет спросить, когда я в последний раз там была.

Бет закатывает глаза.

– Мне осталось доработать совсем чуть-чуть, – продолжаю я. – Завтрашняя фотосессия будет последней, понимаешь?

– Вообще-то нет. Либо ты говорила так же месяц назад, либо у меня дежавю. Так кто из нас врёт?

– Я…

– Вот именно. Хватит мучить саму себя. Один вечер с друзьями тебе не повредит.

– Бетти дело говорит, – соглашается Морис. Я смотрю на него круглыми глазами – я-то думала, что на этот раз он на моей стороне! – Ты же знаешь, у меня весело.

– Это точно. Наверное, твои соседи прячут голову под подушку, чтобы уснуть.

– Ага, – кивает он.

– И какая муха тебя укусила… – качает головой Бет, глядя на меня. – Смотри, на урок не опоздай.

Я испуганно проверяю время, пока Морис тихо смеётся. До меня слишком поздно доходит, что ребятам снова удалось меня подловить. До конца перемены ещё целых пять минут.

– В общем, можешь подумать до шести, – говорит Морис. – Или приходи раньше, если тебе вдруг вздумается. Двери моего дома для тебя всегда открыты.

Как и для остальных учеников нашей школы, мысленно добавляю я. Сколько бы я ни проходила мимо, там всегда много людей. Вообще-то мне не привыкать к большим компаниям, вот только я совсем не знаю, как надо веселиться – а портить радостную картину своей кислой миной мне не хочется.

– Я подумаю, – отвечаю я и добавляю: – Спасибо за приглашение.

После занятий я выхожу на улицу и радуюсь, что утренние тучи уплыли за горизонт, а над головой светит солнце. Частые дожди здесь не редкость, да и снег в начале мая никогда не бывает в диковинку. Конец же этой весны ознаменован по-настоящему летней погодой. Ребята помладше, все красные, гоняют мяч по школьному двору, с полей веет зеленью, а на небе ни облачка. Я замедляю шаг и позволяю ветру самому вести меня по улицам Хантингтона. Свежий воздух – вот моя батарейка. Мне достаточно побыть на улице несколько минут, чтобы прийти в себя.

Иногда на съёмках я пытаюсь прыгнуть выше головы, чтобы выиграть несколько выходных. Правда, когда фотограф замечает мой настрой, он обычно предлагает мне поработать ещё, и ещё, и ещё. Я собственноручно загоняю себя в ловушку, но лишь для того, чтобы после всего этого кошмара как следует оторваться в компании скучной, как выражается Морис, книжки, или мягкой подушки. Правда, не всегда удаётся.

Вообще-то никогда не удавалось.

Стоя на крыльце и ища в сумке ключи, я снова делаю глубокий вдох, чтобы насладиться запахом лета. Он похож на веселье, вафельный рожок, только скошенную траву и на много что ещё. Он зовёт меня остаться. Наверное, если бы какой-нибудь парфюмер решил создать духи с ароматом лета, они бы стали моими любимыми.

«Маленькая тусовка ещё никому не вредила», – напеваю я. Ферги, звучащая в моих наушниках, точно знает, что мне нужно. Что ж, может, это и вправду не такая уж и плохая идея? Я уже еле сдерживаюсь, чтобы не затанцевать.

У мамы как раз должно найтись что-нибудь подходящее: двадцать лет работы стилистом не прошли даром. В нашем доме одежды больше, чем в любом магазине в округе. Толкнув тяжёлую дверцу шкафа, я словно приоткрываю настоящий сундук с сокровищами. Как только на глаза попадается нежно-голубое платье, я легко дёргаю его за край и влюбляюсь в белое кружево подола окончательно и бесповоротно. Часы обещают мне ещё немного времени, поэтому я решаю принять душ и немного накраситься. Уже через полчаса на мне блестят бриллиантовые серёжки, а над глазами порхают чёрные ниточки ресниц.

Мама не против моего общения с Морисом, даже наоборот – она видит в парне потенциал. Наверное, ей пришлось бы отменить все свои планы, лишь бы увидеть своими глазами, как я собираюсь к нему на вечеринку. «Вы красиво смотритесь вместе», – однажды сказала она, когда заметила нас выходящими из школы. Вообще-то с нами была ещё и Бет, но мама отмахнулась от моего замечания, как от надоедливой мухи. «Вы чудесная пара», – продолжала она, но я-то знала, что она могла точно так же сказать своим новеньким туфлям. Красота, конечно, спасёт мир, но разве это главное? Морис высокий, всегда одет с иголочки, и я почти согласна, что у него хорошее чувство юмора. Со всем этим не поспоришь.

Но этого недостаточно.

Натянув на пороге новенькие кеды, я оглядываю дом. Телевизор молчит, кондиционер отключён, и лишь откуда-то из кухни доносится негромкое гудение холодильника. Щёлкнув выключателем, я выхожу на улицу, прямо в маленький зелёный сквер перед крыльцом – и оказываюсь на свободе.

Тёплый вечер опускается на черепичные крыши Хантингтона, окрашивая их в ярко-оранжевый. Над Ривер Фосс – протекающей неподалёку речушкой – разливается стрекот цикад. Моё платье развевается на ветру, волосы подпрыгивают над плечами, и, кажется, я не хочу выходить из этого образа – свободной шестнадцатилетней англичанки, идущей навстречу приключениям. Каждая встреча с Морисом – настоящее приключение, это уж точно. Он привык держать дверь открытой, поэтому по выходным весь крошечный Хантингтон стоит на ушах.

Хотя иногда кажется, что веселье совсем не подходит этому городку. На нашей маленькой набережной всегда тихо, и мне нравится проводить там время, глядя в воду и думая о чём-то своём. Когда стрелка оставляет позади девятый час, на улицах уже никого не встретить. Разве что в небольшом соборе, который находится в центре, весной, перед Пасхой, в это время ещё проходят молебны. Рядом с ним всегда царит умиротворение. Если прислушаться, то и сейчас можно услышать спокойное, почти убаюкивающее пение хора. Мне кажется, что проводить службы в таких местах – настоящая честь для любого священника. А наслаждаться чудным пением хора – удовольствие для прихожан. Но мой родной городок, правда, и рядом не стоял с Йорком. Вот, кто по-настоящему славится своими церквушками. Если посмотреть на этот город с высоты, можно подумать, что он выстроен из золота.

Неспешная ходьба, запах реки и рокотание стрекоз хорошо очищают голову от ненужных мыслей, поэтому, когда за углом появляется белый коттедж Мориса, я бесстрашно иду прямо к крыльцу. Похоже, выпивать начали задолго до моего прихода, потому что повсюду уже валяются жестяные банки и стаканчики. Гостеприимство Мориса всегда его подводило.

Дверь распахивается раньше, чем я успеваю постучаться. Меня обдаёт волной музыки и смеха.

– Кэтрин, ты всё-таки пришла! – вскрикивает Бет. – Я так рада тебя видеть! Прекрасно выглядишь!

Я почти не узнаю её голос в этом балагане. За спиной Бет людей не меньше, чем на стадионах Манчестера во время матчей.

– Спасибо, – сдержанно отвечаю я.

– Пойдём! – Бет хватает меня за руку и тянет в гостиную. – Только не отставай. В такой толпе легко потеряться.

– Вы что, позвали всю школу?

– Обещаешь не падать в обморок, если я скажу «да»?

– М-м-может быть, – нерешительно отвечаю я, уворачиваясь от разлетающихся со свистом пробок из-под шампанского.

– Да, всю среднюю школу.

– Морис что, раздаёт здесь бесплатное пиво?

– Не обязательно раздавать бесплатное пиво, чтобы иметь много друзей, – хохочет Бет, лопая надутой жвачкой. – Кстати, у Мориса есть джин-тоник и виски. Тебе взять что-нибудь?

– Не надо, спасибо, – тихо говорю я. – Ты уверена, что это хорошая идея?

– Конечно! Да и что может произойти?

Я борюсь с желанием напомнить Бет, что на её счету несколько пьяных драк, два вдребезги разбитых смартфона и отравление, настигшее в самый неподходящий момент.

– Ничего, забудь.

По дороге я успеваю прихватить чистый пластиковый стаканчик – они тут на вес золота! – и какую-то газировку.

Морис, держа в руках бутылку со стаканом, выглядывает из комнаты в конце коридора. Огонёк в его глазах мне подсказывает, что бутылка уже пуста.

– О, Кэт? – спрашивает Морис, удивлённо глядя на меня.

– Собственной персоной! – торжественно объявляет Бет.

– И сколько же ты ей заплатила?

– Ни пенса, представляешь?

– Ну, раз так, тогда чего мы ждём? – Морис открывает дверь шире. Его дыхание отравлено дешёвой выпивкой. – Проходите!

Я делаю вид, что ничего не расслышала, и прохожу в небольшую комнату. Здесь помимо нас ещё человек пять, но все они заняты своими делами. Кто-то пялится в телефон, лениво потягивая пиво, а кто-то жалуется на «предков», как будто никто их не слышит. Некоторых я знаю в лицо, поэтому мы обмениваемся скромным «привет». Когда Бет приглушает музыку, мы рассаживаемся по краям шерстяного коврика. Журнальный столик завален коробками из-под пиццы, поэтому я ставлю свой стаканчик с газировкой прямо на пол.

– Ну, – хмыкает Морис. – Я смотрю, мы сегодня в ударе. Итак, ребятки, сегодня играем в «Бутылочку».

Один парень посвистывает, и, судя по всему, очень некстати. Девушка рядом с ним недовольно фыркает и отворачивается. Смех сыпется со всех сторон. От стыда хочется закрыть лицо руками, и, чтобы хотя бы немного отвлечься, я открываю свою газировку. Все эти игры точно не для меня.

– Эй, чего такая грустная? – Бет легко толкает меня в бок, замечая, что я отсаживаюсь.

– Не бери в голову, – отмахиваюсь я. – Просто не в настроении, вот и всё.

– Можем попросить Мориса сыграть в другую игру, хочешь?

– Нет-нет, что ты!

Актриса из меня хуже некуда. Я даже промолчу насчёт невольной улыбки от мысли, что неприятности обойдут меня стороной. Лишь бы не пришлось ни с кем целоваться! К этому я точно не готова.

Я сама не заметила, как сжала подол своего платья.

– Всё в порядке? – настороженно спрашивает Бет.

– В полном, – вру я.

Бет поднимается на ноги.

– Морис, может, сыграем в другую игру?

– Бет, не стоит! – я поднимаюсь за ней, чуть не опрокидывая газировку.

– Что ж, – Морис покачивается из стороны в сторону, – давайте в «Правду или действие»?

Бет сияет и плюхается назад на ковёр.

– Так, Кэт, пора начинать. Правда или действие?

– Правда, – без раздумий отвечаю я.

– Твоя любимая группа?

Ну, это настолько легко, что у меня даже поднимается настроение.

– Битлз.

Бет быстро подключается к разговору:

– Я их обожаю!

Мне приятно, что хотя бы кто-то разделяет мои интересы. Обычно их разделяет только отражение в зеркале. Поэтому, невысоко подняв свой стаканчик, я произношу тост:

– За встречу верных фанатов!

Подруга смеётся, и мы чокаемся.

– Так, Бетти, правда или действие? – спрашивает Морис.

– Правда.

– Ты порвала бы с парнем, если бы влюбилась в другого?

– Звучит по-детски, – хмыкает Бет, отхлёбывая газировку, – ну да ладно, может быть. Что насчёт тебя? – вдруг спрашивает она у меня.

Но Морис не отступает:

– Надеюсь, ты порвёшь с ним из-за меня.

Бет закатывает глаза.

– Было бы из-за чего, – она снова поворачивается ко мне. – Ну, а ты, Кэт?

– Я выбираю действие, – неуверенно бормочу я.

– Эй, нельзя уклоняться от вопроса! Это против правил, забыла? – театральное разочарование на её лице выводит меня из себя.

– Да брось, – Морис вскидывает брови и выпучивает на меня свои пьяные глаза. – Неужели есть нечто, заставляющее Кэт молчать?

– Лучше не смотри на меня так, – предупреждаю я.

– Это просто игра, – обиженно фыркает он.

– Личная жизнь – никакая не игра, – подкалываю я парня, который меняет девушек как перчатки.

Бет кладёт руку мне на плечо.

– Мы поняли, Кэт, мы поняли, – она широко улыбается и, кажется, краснеет. – Морис, тебе придётся принять поражение.

– Даже не смей расслабляться, Кэт, тебе придётся выполнить действие, – любезно напоминает мне он.

– Дай угадаю, заставишь меня выпить три стакана виски?

Морис скрещивает руки на груди и надувает губы.

– Вообще-то я непредсказуемый.

– Очень смешно.

– Кэт, прекрати, – улыбается Бет.

– Он первый начал! – упираюсь я.

Подруга мягко заканчивает:

– Вы оба хороши.

– Ты должна написать письмо с признанием в любви любому парню из детского дома, – говорит вдруг Морис, и я давлюсь газировкой.

– Нет уж, – отрезаю я.

Билли Акерс не будет в восторге – это первая мысль, проскользнувшая в моей голове.

– Тогда выпей три стакана виски, – Бет пихает меня в бок и смеётся. – Выпьешь, и будь по-твоему. Да и смелости прибавится.

Смелости у меня не прибавится, а вот проблем точно.

– Спасибо, не буду, – робею я.

– С тобой неинтересно играть, – вздыхает Морис. – Может, мы вообще зря тебя позвали?

– Я и не просилась, – защищаюсь я. – Вы сами предложили мне составить вам компанию, забыли?

– Остынь, он шутит, это просто игра, – встревает Бет.

– Чувства других – не игра.

Наверное, я так уверена в этом, потому что играли с моими.

– Если ты не хочешь, то можешь не писать, – пожимает плечами Морис. Я внимательно смотрю на него и пытаюсь угадать, к чему он клонит. – Вообще-то я считаю, что Бетти права насчёт того, что это безобидно. Ты же не в постель к кому-то прыгаешь!

– Фу, – морщусь я.

– Никто не заставляет тебя влюбляться. Просто посмейся. Если ты, конечно, умеешь, – многозначительно заканчивает Морис.

– Вы бы сами выполнили такое задание? – я перевожу взгляд с него на Бет, ожидая ответа. – Ну?

– Ты знаешь, – говорит Морис.

– Серьёзно?

Ребята одновременно кивают. Я снова злюсь – и на них, и на себя.

– Хорошо, – нехотя соглашаюсь я.

– Тогда тебе придётся приступить прямо здесь.

– Зачем?

– Чтобы мы убедились, что ты нас не обманула, – поясняет мне Морис, как маленькому ребёнку. Я фыркаю и поднимаюсь с колен.

– Горю желанием обвести вас вокруг пальца.

Было бы неплохо подложить что-то под лист, поэтому я осматриваюсь в поисках чего-нибудь подходящего. Я подхожу к журнальному столику, на котором лежит коробка с остывшей пиццей, и, убедившись, что она никому не нужна, возвращаюсь на своё место вместе с ней. Оставшиеся кусочки мы с ребятами делим между собой.

– Мы серьёзно, Кэт, – напоминает мне Морис. – Если не хочешь пить виски, тебе придётся выполнить задание.

– Я соглашаюсь только потому, что на завтрашней фотосессии мне нужно быть трезвой, – отвечаю я, запивая пиццу газировкой. – У вас классные закуски!

– Ещё бы, – оживает Морис. – Так, когда ты начнёшь писать?

Моя попытка сменить тему не увенчалась успехом.

– Ну, раз у меня нет выбора, то сейчас, – отвечаю я.

Бет достаёт из небольшого шкафа несколько листов и ручку.

– Кого-то выбрала? – интересуется она.

Я бы с радостью написала письмо Билли Акерсу, но, к моему сожалению, ребята уже в курсе наших отношений. Скорее всего, придётся писать Люку Грину. Он кажется мне беспроигрышным вариантом: с ним мы не раз пересекались в старшей школе, и ложь о моей влюблённости хотя бы отдалённо будет напоминать правду. Что до реакции Билли, то я легко смогу убедить его в том, что всё это не более чем шутка.

Поставив на колени коробку из-под пиццы, я беру у Бет лист и начинаю писать.

«Дорогой Люк,

Пишет тебе Кэтрин Лонг.

Перед тем, как ты начнёшь читать, я хочу сказать, что ты очень смелый. На твоём месте я бы никогда не распечатывала это письмо. Я безмерно виновата перед тобой, но и промолчать я тоже не могу. Я очень надеюсь, что ты правильно меня поймёшь. Прости.

Примерно в шестом классе я начала замечать за собой странности. Например, однажды, стоя около школьного крыльца, я любовалась твоей хитрой улыбкой до тех пор, пока не прозвенел звонок. О чём ты тогда думал? О том, что снова сбежал с урока незамеченным? Я представляла, как тебе влетело бы от мистера С., если бы он об этом узнал. Но не переживай: я ничего ему не сказала. Как, в общем-то, и бабушке.

А помнишь, как ты засмотрелся на меня и споткнулся на физкультуре? Я тоже смотрела на тебя. Помнишь, как ты единственный смеялся с моих шуток, хоть в них не было ничего особенного? Я тоже смеялась – с тобой за компанию. Я могу перечислить ещё сотню таких «помнишь», но тогда забуду сказать о главном, поэтому… просто позволь мне сделать это. Ты влюблял меня, Люк, своей редкой улыбкой. Той, которая не была ни для кого предназначена, но всегда попадалась мне на глаза…»

В реальности же всё наоборот. Я ни разу не замечала улыбки на лице Люка, о которой только что написала. И на то наверняка были свои причины, ведь Люк всю жизнь рос в детском доме. На занятиях физкультуры мы и вовсе не пересекались. Я откладываю ручку и перечитываю письмо. Пробежавшись глазами по предложениям, целиком и полностью состоящим из грязной лжи, я вздыхаю и сминаю лист.

– Что за дела? – негодует Морис.

– Мне нужно собраться, – монотонно произношу я.

Когда письмо превращается в маленький неаккуратный комочек, я бросаю его в мусорное ведро.

«Дорогой Люк,

Пишет тебе Кэтрин Лонг.

Когда мама советует мне разложить мысли по полочкам, я всегда смеюсь – потому что невозможно отделить одну мысль от другой, когда они касаются тебя. Этот клубок просто не распутывается! Поэтому я начну с того, что посчитаю нужным. С того, что мне больше всего в тебе нравится.

Мне нравится слушать тебя ещё со времён младших классов. Помню, как ты рассказывал какую-то историю своему соседу по парте, наверное, думая, что никто не обращает на тебя внимания. Но это было не так. Я не могла от тебя оторваться. Ты с таким восторгом описывал всё, что помнил, как будто снова и снова переживал это наяву. Я люблю твой голос, Люк, больше, чем любую музыку…»

Я неуверенно ставлю точку.

– Ну, что там? – Бет наклоняется ко мне.

– Я так не могу. Здесь… слишком шумно, – оправдываюсь я. На самом деле я не могу припомнить, когда в последний раз слышала голос Люка – да и слышала ли вообще? – Можно я закончу дома?

– Хорошо, как скажешь, – соглашается Морис, помедлив. – Но обещай, что передашь его. И помни – это всего лишь игра.

– Завтра же опущу его в почтовый ящик.

– Ты так скоро уезжаешь из Хантингтона? – удивляется Бет. – Мы же совсем не успели повеселиться!

– Мне срочно нужен отдых, – смеюсь я. – Да и у бабушки на работе завал, а этим летом я обещала ей помогать.

– Очень жаль, – Бет опускает голову. – Надеюсь, мы скоро увидимся.

– Я тоже.

– Спасибо, что пришла, – повторяет она. – Прошу тебя, отдохни, ты вся на нервах.

– Нет проблем.

Бет поднимает газировку с пола и громко произносит:

– За нас!

Мы в последний раз смеёмся, провожая учебный год, и, махнув ребятам на прощание, я выхожу на улицу.

Я перешагиваю порог своего дома в половину восьмого, пока мама ещё на работе. Сейчас здесь только я и бешеный стук сердца. Только я и ложь, которую я принесла с собой. Я переодеваюсь в пижаму, смываю макияж, наливаю кружку чая и иду в свою комнату. Положив перед собой лист с ручкой, я сразу же сажусь за письмо.

«Дорогой Люк,

Пишет тебе Кэтрин Лонг.

Чёрт возьми, я не могу больше молчать – так и знай. Я больше не могу отмахиваться от собственных фантазий. Я больше не могу смотреть на тебя и при этом ровно дышать. Я больше не могу себя сдерживать. Твоё молчание заставляет меня говорить. Я хочу разгадать тебя. Я жажду знать, почему ты действуешь на меня подобным образом…»

Хочешь солгать – скажи долю правды, а остальное додумай. Так я и поступаю. В этом мире не осталось ничего святого, раз правду мы теперь выдаём за ложь. Поставив последнюю точку, я отбрасываю исписанный лист в сторону и даю себе обещание, что обязательно закончу позже.

Я осторожно-осторожно делаю несколько глотков зелёного чая, и кипяток обжигает язык. Мята всегда меня успокаивает, напоминая об одном далёком Рождестве. Тогда я была в третьем классе. На зимних каникулах я, как и обычно, осталась в детском доме у бабушки на несколько дней. Всё было украшено сверкающими гирляндами, повсюду шуршала мишура, а подарочные коробки были на каждом шагу. Под Рождество самые добрые люди Йоркшира отправляют туда горы подарков. Обёрточная бумага шелестела так громко, что не все дети услышали тихий перезвон колокольчиков Хью – поварихи лет шестидесяти, которая до сих пор работает в детском доме. Эта милая старушка приглашала нас за праздничный стол, где нас ждал чай с листами мяты, пудинги и бесконечно долгие, но очень интересные истории из её жизни.

Я медленно перемещаюсь в гостиную. Включив телевизор, я начинаю листать канал за каналом, но мне даже посмотреть нечего. В тишине раздаются щелчки пульта. Шестнадцать – очень странный возраст. Интересно, что смотрит Люк? Да и смотрит ли он телевизор вообще?

«Дорогой Люк,

В мире есть только одна вещь загадочнее тебя – это звезды. Ты бороздишь в окутывающей тебя темноте, освещая путь собственным светом, как будто космос вовсе не бесконечный. Как такое возможно?

Девушки – создания с необычайным количеством интересующих их вещей. Наверное, я могу поздравить тебя: ты полностью меня интересуешь. Я разрываюсь на части, когда дело касается выбора, о чём бы мне спросить тебя. В моей голове зреют тысячи вопросов одновременно, представляешь? И, наверное, первым и самым желанным станет твой голос. Бархатный и чистый, быть может, хриплый и срывающийся – мне всё равно. Какой он? Мне бы хотелось, чтобы ты говорил со мной, будь ты в хорошем или плохом настроении. Длинная фраза или одно слово, любой твой вздох, Люк, – мне необходимо слышать тебя рядом. Ты можешь поговорить со мной?..»

Я отчаянно пытаюсь представить его голос, но у меня ничего не выходит. Сколько бы я ни вспоминала, я не могу услышать его в голове так же отчётливо, как голос Мориса или Билли, например. Единственное, в чём я не сомневаюсь, так это в том, что он вовсе не такой уверенный, как у остальных. Только так могут говорить люди, у которых нет друзей. Если они, конечно, не молчат всю жизнь.

Внутри всё сжимается, когда я это осознаю. Каждое написанное слово для меня как лезвием по сердцу – моему и Люка одновременно. И, когда их становится всё больше, я даже представить не могу, какую боль они причинят нам обоим.

«Дорогой Люк,

Твои прикосновения – это чудо. Когда я представляю, как ты меня касаешься, мне кажется, что у меня перехватывает дыхание. Я боюсь спугнуть это чувство, словно бабочку, случайно опустившуюся на мою руку. Я представляю наше первое прикосновение, и моя ладонь вспыхивает таким пламенем, что можно было бы осветить весь Хантингтон. Да что там, огоньки были бы видны даже из самой отдалённой части Йорка. Твои руки наверняка теплее солнца.

Наверное, одно твое касание, Люк, способно зажечь меня…»

Глава 2

Последняя фотосессия осталась позади, а это значит, что моё портфолио будет готово со дня на день. Что ж, режим ожидания включён. Протягивая мне кофе, мама впервые улыбается от уха до уха. Пока мы вместе идём к выходу, мне даже начинает казаться, что она вот-вот меня похвалит.

– Думаешь, тебе продлят контракт?

И на что я надеялась?

– Может быть, – отвечаю я.

Но на самом деле мне просто хочется поскорее покончить с чередой испытаний вроде сегодняшней фотосессии. Если контракт не продлят, мама будет всё лето таскать меня по Хантингтону, чтобы «обеспечить достойное будущее». Я уже достаточно глубоко пустила корни в моделинге, чтобы рыпаться, и если мне откажут, то я буду вынуждена всюду носиться за мамой, как хвостик.

Меня никогда не тянуло к моде. Я была готова носить дешёвый, но удобный сарафанчик, ходить в кедах круглый год и не тратить два часа на макияж. Зато у меня получалось хорошо ходить на каблуках. Вообще я считаю, что в жизни нет ничего, чему нельзя было бы научиться. Если я буду заниматься достаточно усердно, то в один прекрасный день встану на самые высокие в мире каблуки. Но к делу обязательно должна лежать душа.

И я солгу, если скажу, что не понаслышке знаю об этом.

Хлопающий по спине рюкзак подгоняет меня к остановке, и с каждым шагом ощущение наступающего лета усиливается. Тёплый ветер приносит из булочной запах свежего хлеба, перед которым невозможно устоять, – я покупаю в дорогу несколько пышных булочек. Даже колокола сегодня бьют как-то особенно легко. Мне как будто снова шесть, и мне не важно, где я: в кипящем туристами центре Йорка или на окраине безлюдного Хантингтона.

С тех пор каждое моё лето начинается с жужжания молнии, пробежки до остановки и долгожданной встречи с бабушкой в её детском доме. Но так было не всегда. Когда-то меня бросало в дрожь от одной мысли, что мне придётся провести три месяца с ребятами, которые постоянно то ссорятся, то мирятся, то устраивают вечеринки каждые выходные, то не выходят из комнат – в основном в сезоны дождей. Мне всегда казалось, что бабушкины воспитанники на своей волне. Но, когда я немного пожила с ними под одной крышей, я поняла: всех, даже самых разных, объединяет одно.

Они все здесь не по своей вине.

Вот, например, восьмилетняя Луиза попала в приют совсем крохой. Русоволосая девочка, обожающая плюшевые игрушки и толстые энциклопедии, стала кляксой на семейном портрете. Я никогда не интересовалась её родителями, но знала, что им было куда приятнее развлекаться с деньгами, чем с маленькой, к тому же «незапланированной» дочерью. Вот, что бывает, когда человек появляется не в то время и не в том месте. Плюшевый мишка – её единственное напоминание о прошлой жизни.

Но разве это была жизнь?

Джейкоб попал сюда после несчастного случая. Его родители погибли в автокатастрофе под Йорком восемь лет назад. В тот день снег валил стеной, а колёса автомобиля чудом не сходили с трассы. Но чудо, как ему и полагается, было недолгим. Кроме оглушающего металлического скрежета, предсмертных хрипов и сирен спасательных служб Джейкоб не помнит оттуда, наверное, ничего. Единственным напоминанием о родителях ему служит прямоугольное зеркало в ванной, откуда на него смотрят два лица из одного. Джейкоб постоянно отшучивается, когда ему задают вопросы насчёт прошлого. Так юмор и стал частью его характера – он стал пластырем, под которым скрывается шрам.

Ростом он едва дотягивает до моего подбородка, постоянно красит волосы в ярко-рыжий, из-за чего больше похож на осенний лист. Его настоящий цвет схож с моим – оттенок горького шоколада. Сейчас его карие глаза горят жизнью, и Джейкобу никогда не сидится на месте. Этот карлик носится по всему корпусу, то подкалывая парней, то дёргая девочек за косички. Во всём этом мало приятного, но… он всего лишь ребёнок. Конечно, ничего плохого в свои тринадцать Джейкоб натворить не сможет.

В отличие от Билли Акерса. Но о нём позже.

Лин в детский дом тоже сдали маленькой. Покорительница социальных сетей родилась с пороком сердца, который поставил точку в браке её родителей, но лишь запятую в сердце моей бабушки. Скоро Лин исполняется пятнадцать.

Но я совсем не интересовалась Люком. Я не знаю, чем он любит заниматься, с кем общается, как раз-таки не знаю ничего, кроме имени.

Как только я выхожу из автобуса, передо мной вырастают высокие ворота детского дома. Снаружи он чем-то напоминает замок, утопающий в зелени: за последние пару лет маленький сад разросся так, что главный корпус теперь едва различим за кронами деревьев. Душистый аромат роз обволакивает меня с ног до головы. Кажется, что чем дольше я здесь стою, тем дальше оказываюсь от города. Никакого транспорта. Никакой суеты. Одно только журчание Ривер Фосс, мелодичный стрекот цикад и шелест листьев.

Даже во дворе всё так же пусто. На небольшой парковке стоит всего две машины, на одной из которых, красной, бабушка разъезжает по Хантингтону на выходных. Эта старенькая, выцветшая, но всё ещё красивая крошка грохочет так, что любой гонщик ей позавидует. А вот вторую машину, на фоне которой бабушкин драндулет прибавляет в возрасте лет так тридцать, я вижу впервые. Из опущенного окна доносятся что-то активно обсуждающие взрослые голоса.

Не обращая внимания на гостей, я решительно иду к почтовому ящику. Несмотря на жару, мои коленки дрожат. Скинув рюкзак со спины, я шмыгаю рукой под молнию. Долго искать конверт не приходится: я специально положила его сверху. Письмо Люку летит в почтовый ящик и уже через секунду глухо приземляется на дно.

В последний раз глубоко вдохнув, я решительно направляюсь к крыльцу. Тонкая извилистая дорожка ведёт меня к главному входу, где меня уже ждёт широко улыбающаяся бабушка. Её маленьких голубых глаз почти не разглядеть за толстыми линзами очков, но одно я знаю точно – в них нет осуждения, которое есть во взгляде мамы.

Пока я иду, из машины выходит мужчина средних лет, чей возраст выдают, наверное, только седеющие виски. Бабушка в растерянности смотрит то на гостя, то на меня. Я замедляю шаг и дружелюбно ей улыбаюсь. Бабушка, приняв мой одобряющий жест, подходит к гостю и тепло с ним обнимается. Вскоре из машины выходит и женщина – одетая так же стильно, как и её спутник. Я смотрю на них, не скрывая интереса.

– Добрый день! – говорю я, остановившись рядом.

Бабушка наклоняется и чмокает меня в обе щеки.

– Привет, дорогая! Мистер и миссис Кларк, знакомьтесь, это моя внучка, Кэтрин, – она приобнимает меня за плечи и прижимает к себе, как маленькую. – Она помогает мне здесь летом. Милая девочка, не правда ли? Это она в маму. Кэтрин, знакомься, это мистер и миссис Кларк, они помогают нам материально.

Я бросаю взгляд на заднее сидение их машины, заставленное картонными коробками.

– Очень приятно, – скромно отзывается миссис Кларк, протягивая мне руку. Я протягиваю руку ей в ответ. – Сара. Это Лиам, мой муж и самый щедрый человек, которого я знаю, – с гордостью заявляет она, и я не могу не улыбнуться.

– Здравствуйте, – говорю я.

– Вот и славно, – бабушка отпускает меня и поправляет накидку, – Кэтрин, поднимайся к себе, я подойду через минутку, – заканчивает она.

Грунтовая тропинка медленно ведёт меня сквозь раскалённый воздух. Чем ближе я подхожу к корпусу, тем отчётливее слышу уже знакомый смех Джейкоба, ворчание Луиса и бесконечные перепалки Луизы и Зои. Забавно, как всё здесь предсказуемо – как будто история, начатая однажды, никогда не заканчивается. Но сейчас, после долгой дороги и… сами знаете, чего, я точно не готова нырнуть в неё с головой, хоть и давно этого ждала. Джейкоб готов болтать без умолку с утра до вечера. Как только он подходит ко мне «перекинуться парой фраз», я моментально – и без особого удовольствия – забываю об обеде и ужине. Зато лучший друг Джейкоба, восемнадцатилетний Луис, едва заметит меня, даже если я встану в центре комнаты и начну сверлить его взглядом. Ему нравится делать вид, что он постоянно занят делами чуть ли не мирового масштаба, и я всегда удивлялась, как Джейкобу удалось втереться Луису в доверие.

Бесшумно поднявшись по задней лестнице, я иду по коридору и останавливаюсь напротив своей комнаты. Стоит мне только толкнуть дверь, как отовсюду начинают подниматься хлопья пыли, словно здесь сто лет не убирались. Хотя, наверное, так и есть: зимой, пока я в Хантингтоне, здесь никто не живёт. Я начала ночевать тут несколько лет назад, когда Луиза и Зои переехали в соседнюю комнату. Раньше бабушка самостоятельно присматривала за девочками, и поэтому выбирала для них комнату поближе к её кабинету. Здесь до сих пор стоит вторая кровать, предназначенная для Зои, а на нижней полке шкафа всё ещё ютятся потрёпанные куклы. В отличие от Луизы, Зои любит, когда у неё много игрушек. Поставив сумку на кровать, я иду к окну и широко распахиваю створки. Свежий летний воздух вдыхает новую жизнь в этот богом забытый уголок.

Разложив свои вещи и прихватив связку ключей, которую бабушка доверила мне ещё в прошлом году, я выхожу в тёмный коридор. Тут всё так же ни души. Лишь отголоски разговоров долетают откуда-то снизу и часы под потолком тихо-тихо отмеряют секунды. Всё это совсем не похоже на суматоху, которая творится у меня дома. Мама составила для меня что-то вроде расписания: каждое утро она таскает меня по спортивным залам, а вечером рассказывает о диетах, затем СНОВА таскает по залам и СНОВА рассказывает о диетах – другими словами, она устроила мне каторгу, наградой за которую будет подпись в правом нижнем углу свежего договора. Для мамы я всегда была кем-то вроде Барби, за которую хорошо платили. Найдя нужный ключ из связки, я открываю бабушкин кабинет. Кажется, что за десять лет он не изменился ни на йоту: шкафы с книгами в потрепанных обложках всё так же закрывают стены, массивный стол как обычно завален стопками бумаг, а зелёное кожаное кресло всё такое же большое и глубокое. И, на удивление, такое же скрипучее. Стена у двери – или то место, в которое просто не поместился очередной шкаф – вся завешена фотографиями.

С одной из них на меня таращится маленький русоволосый Билли, держащий в руках пару наливных яблок. Трудно поверить, что из милого мальчика он превратился в широкоплечего атлета с огромным носом, больше похожим на клюв, и толстыми губами, с которых всегда слетают пошлые шутки. Природа наделила его грязным умом, крепкой спиной и тяжёлыми кулаками. Девочки из средней школы готовы его боготворить. Акерс не из тех, кто обрабатывает селфи, отбеливая зубы или накладывая рельефный пресс. У него всё это имеется и без фотошопа. На этом, правда, его отличия себя исчерпывают. «Тебе и целого мира будет мало», – кричат мне все в один голос, когда узнают, что я не питаю к Билли особой симпатии. Но минусы Акерса почему-то играют ему на руку.

Мои пальцы начинают нервно стучать по подлокотникам кресла. Эту привычку я переняла у мамы.

Три коротких удара раздаются так неожиданно, что я подпрыгиваю на месте, а в груди что-то обрывается. На секунду мне даже кажется, что за дверью стоит Билли. Внутри всё сжимается. Моя шея, щёки, лоб – всё вмиг покрывается потом, и лицо бледнеет, будто я только что умылась ледяной водой.

Но это лишь мимолётный страх – или отличная завязка нового криминального романа. Билли было бы достаточно одного удара, чтобы сорвать дверь с петель. И всё же что-то не даёт мне быть полностью уверенной в том, что по ту сторону кто-то другой. Я встаю на ноги и тихо, почти на носочках подхожу к двери. Нерешительно прикоснувшись к ручке, я зажмуриваюсь и тяну дверь на себя. Скрип пронзает тишину.

Мне не спрятаться.

Он высокий, намного выше меня. Рядом с ним я чувствую себя не больше куклы. Приходится поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза. И тут я замечаю в них… что-то не то. Как будто в глубине зрачков застыла… печаль? Восхищение? А может, всё сразу? Мне хочется знать, угадала ли я, но надолго меня не хватает. Растерявшись, я начинаю смотреть по сторонам, как будто пытаюсь смахнуть пыль с мебели одним взглядом.

Потому что я в его глазах – произведение искусства. И это меня смущает.

– Э-э-э, привет?

– Здравствуйте, мисс Лонг, – вступает Люк, словно скрипка. – А миссис Лонг у себя?

– Вообще-то нет. Но ты можешь подождать её здесь, если у тебя что-то важное.

Он вскидывает брови от удивления, но заходить не торопится.

– Бабушка внизу, но она скоро подойдёт, – говорю я, чтобы прервать неловкое молчание.

– Понятно, – Люк поджимает губы. – Тогда я лучше зайду потом, мисс Лонг.

Он разворачивается и скрывается во тьме коридора раньше, чем я успеваю ответить. Хотя, мне и ответить-то нечего. Всё, на что я сейчас способна, это сказать, где я и как меня зовут – и то с трудом! «Меня зовут Кэтрин, меня зовут Кэтрин», – зачем-то повторяю я про себя до тех пор, пока не осознаю, как глупо выгляжу со стороны. Похлопав себя по щекам, я выглядываю из кабинета, но Люк как сквозь землю провалился.

Может, мне всё это привиделось?

– Зови меня Кэтрин, – почти разочарованно говорю я.

– Хорошо, Кэтрин, – отчётливо отвечает мне силуэт в конце коридора, и я вздрагиваю от неожиданности. Скрепя половицами, Люк медленно возвращается ко мне. – Я не видел, как вы приехали.

– Никто не видел, – нервно смеюсь я, открывая дверь шире. Не верится, что я правда чуть не решила, что он – всего лишь галлюцинация. – И ты первый, кто узнал об этом. Так всё же, зачем ты пришёл?

– Хотел взять книгу у миссис Лонг.

– Что же ты сразу не сказал? – я закатываю глаза. – Я достану тебе любую, какую ты хочешь?

– Что-нибудь от Шарлотты Бронте.

– Любишь романтику? – интересуюсь я.

– Да, а вы?

– Ну, – я беру из тумбочки маленькую связку ключей и подхожу к закрытым полкам. Люк мнётся в дверном проёме. – Не знаю, никогда не читала ничего подобного. А вот Агату Кристи перечитала почти всю, представляешь?

– Здорово, – сухо отвечает он.

Открыв шкаф, я начинаю штудировать полку за полкой в поисках Бронте.

– Кажется, нашла, – я бросаю на Люка взгляд через плечо.

Он вытягивает шею.

– Там есть «Виллет»?

– Да, – осторожно взявшись за корешок, я тяну на себя нужную книгу. Она оказывается тяжелее, чем я думала. – Что-то ещё?

– Нет, спасибо.

– Тогда приятного чтения, – скромно улыбаясь, я протягиваю Люку его книгу. Я не могу не заметить, как загораются его тёмные глаза, когда он берёт её в руки.

– Спасибо, мисс Лонг. Сообщите, пожалуйста, миссис Лонг, что я взял её книгу.

– Кэтрин, – я закрываю шкаф. – Просто Кэтрин.

Бабушка всегда удивляла меня своей способностью нарушать законы времени, превращая одну минуту в час. Если бы на Олимпийских играх были состязания по болтовне, она бы принесла стране десятки золотых медалей. Ей просто нравится делиться всем подряд. Наверное, дело в том, что она даже из маленького, совсем незначительного события может сделать приключение. Её жизнь будет понасыщеннее многих, поэтому бабушка просто не нуждается в чужих историях – ей вполне хватает своих.

Выбрав какую-то книгу, я возвращаюсь в кресло и начинаю читать под тихое гудение настольной лампы. Из приоткрытого окна хорошо слышно, как воды Ривер Фосс старательно точат берег и почти льются через край. Надо же, за зиму я успела отвыкнуть от голоса реки. В Хантингтоне у меня нет времени, чтобы обращать на него внимание, а здесь… здесь кажется, что Ривер Фосс всегда пытается мне что-то сказать. Может, то, что лето наконец наступило и мне пора навестить старого друга? Я закрываю книгу, так ничего и не прочитав, и решаю всего одним глазком посмотреть на Ривер Фосс.

Но у Билли на меня другие планы.

Как только я выхожу в коридор, Акерс отталкивается от стены и в два шага оказывается около меня. Над его широкими плечами вьются тёмные волосы, синяя футболка обтягивает мышцы, а широко расставленные ноги говорят об уверенности – чрезмерной уверенности. Я подаюсь назад и прислоняюсь спиной к уже захлопнувшейся двери.

– Надолго ты останешься? – спрашивает Билли, подходя всё ближе.

Я нервно поправляю платье и отвечаю:

– Ещё не в курсе, – я не узнаю собственного голоса.

– Что насчёт контракта?

– Я пока не знаю, согласятся со мной работать дальше или нет. Но, если согласятся, я буду вынуждена периодически ездить в Хантингтон.

Билли заглядывает мне в глаза, как будто пытаясь понять, не вру ли я. Мне хочется спросить, как я могу врать тому, кто взял мою жизнь в свои руки, но от страха не могу даже открыть рот. Когда за его спиной исчезает весь коридор, я понимаю, что, в худшем случае, не смогу даже отбежать. А если ему не понравится, что я скажу, может произойти всё что угодно.

Это чёртова русская рулетка.

Билли берёт меня за талию и притягивает к себе, чтобы… обнять?! Жжение в глазах становится невыносимым, и я почти плачу, не в силах расторгнуть объятия с настоящим дьяволом во плоти.

Прости, Ривер Фосс. Может, как-нибудь в другой раз?

– Ты чего плачешь?

– Устала с дороги, да и вообще, – хныкаю я, уткнувшись в его твёрдое плечо.

– Тебе просто нужно поспать, – Билли поднимает мой подбородок и смотрит прямо в глаза. – Да?

– Да.

Глава 3

За завтраком только мелькающие тут и там Луиза и Зои не дают мне уйти в свои мысли. Когда миссис Хью, наша главная повариха, исчезает на кухне, они, как ураган, проносятся через кафетерий, опустошая вазочки с домашним печеньем. Да, Хью прекрасно готовит! Кажется, впервые она испекла это печенье на Рождество две тысячи двенадцатого. Я и не замечаю, как сама тянусь к вазочке на своём столике. Пока Хью стаскивает в раковину грязную посуду, я разрешаю себе всего одно крошечное печенье. А потом ещё, и ещё. Я запиваю всё чаем и уже хочу пойти по своим делам, как мне на глаза случайно попадается… Люк.

Как ни странно, именно о нём я и думаю весь последний час. Сидя за крайним столиком, он с таким интересом читает книгу, что не слышит даже носящихся по кафетерию девочек. Рукава его рубахи закатаны до локтей, и я вижу, как его руки обмотаны нежно-голубыми венами, словно ниточками. Под лучами утреннего солнца его волосы отливают тёплым медовым оттенком. Люк так скромно сидел за столом, когда я вошла, что я умудрилась его не заметить. Зато теперь я не могу от него оторваться, как будто тайна, написанная на его лице, жаждет, чтобы я её разгадала.

Но пока он остаётся для меня незнакомцем. Тем самым неприглядным мышонком, с которым и поговорить-то не о чем.

Проходя мимо столика Люка, я как бы невзначай спрашиваю:

– Как тебе книга?

– Очень интересная, – отвечает он, перелистывая страницу. – Хочешь почитать?

– О, нет, спасибо. У меня полно дел.

– Жаль, – Люк бросает на меня быстрый взгляд и снова прячется за книгой. – Ну, тогда не буду отвлекать.

Пока я мою за собой посуду, его голос продолжает звучать в голове далёким, еле уловимым эхом. «Жаль». «Не буду отвлекать». Я слышу Люка, словно находясь на дне океана. И, пожалуй, в его голосе действительно есть что-то завораживающее. Что-то, о чём Люк никому не рассказывает. Что-то, о чём он предпочёл бы забыть.

Взвалив ящики с цветами на плечи, ребята постарше помогают мне перенести их из сарая к клумбам, пустующим с прошлой весны: аномальная для Хантингтона жара сделала своё дело. Помню, тогда я старалась даже лишний раз не выходить из комнаты. Это был хороший повод, чтобы свести встречи с Билли на нет. Жаль, что всего через полмесяца здесь снова пошли дожди. Отгоняя неприятные воспоминания, я натягиваю на руки перчатки и принимаюсь пересаживать цветы. Бутоны пионов покачиваются на ветру. Молодые астры гордо раскидывают лепестки. Ну а фиалки… Иногда мне хочется, чтобы они были повсюду. Когда я вдыхаю их аромат, мне кажется, что я могу летать.

В Хантингтоне нет проблем с тем, чтобы наслаждаться природой, но только здесь, где бескрайние зелёные луга лежат как на ладони, намного легче почувствовать себя по-настоящему свободной. Я чувствую родную землю каждой клеточкой своего тела, пока она дрожит под ногами, когда лошади, которых разводят на ферме неподалёку, описывают длинный круг. А маме наоборот больше нравится в Хантингтоне, но дело совсем не в природе. Она обожает быть в центре внимания, а наш отделанный коттедж так сильно контрастирует с соседними домами, что это становится чуть ли не главным поводом для гордости. Я не понимаю, как её может радовать, что наши деньги считают все, кроме нас. Да и как это вообще может кого-то радовать?

Иногда я втайне мечтаю остаться тут, у бабушки, навсегда.

Пока ребята дружно работают в саду, я выкапываю лунки и неторопливо пересаживаю цветы. Солнце ласково гладит меня по спине, и я закрываю глаза от удовольствия.

Голос Билли раздаётся за спиной как гром среди ясного неба.

– Как идёт работа, крошка?

Я сморщиваюсь, но заставляю себя ответить:

– Всё нормально, – резче, чем надо, говорю я. – Правда, всё хорошо. Уже закончила с астрами и пионами, остались только фиалки. Только посмотри, какая красота!

– Встань, – командует он.

Я вздыхаю и поднимаюсь на ноги. Идиллия, которую я так старательно создавала весь последний час, стремительно рушится.

На Билли рабочий джинсовый комбинезон, белая футболка и панама, зачем-то натянутая на уши. С садовых перчаток сыпется грязь.

– Не хочешь передохнуть?

– Нет.

– Ты даже не обедала, – замечает он.

– Я пока не хочу.

– Уверена?

– Если бы я хотела, то обязательно пришла, – огрызаюсь я. – И вообще, разве тебе не нужно помогать остальным?

Я слишком поздно осознаю, что зря не прикусила язык. Пытаться увернуться от тяжёлой ладони Билли всё равно что пытаться уплыть от акулы. Он ударяет меня резко. Метко. Так, что из головы вышибает все мысли. Я вскрикиваю и хватаюсь за щеку двумя руками.

– Пойди умойся, ты вся грязная, – ржёт он. Я медленно тру лицо, но жгучая, как будто кожу натёрли перцем чили, боль не утихает. – И придержи язык за зубами.

О, я-то с радостью, Билли. Только тогда мы перестали бы общаться ещё позапрошлым летом.

«И чего ты добилась?», – спрашиваю я у своего отражения, стоя перед раковиной в ванной комнате. Проведя рукой по заплёванному зубной пастой зеркалу, я присматриваюсь к своему лицу и замечаю на щеке след от ладони Билли. Кровоточащая царапина тянется через всю левую щеку. В глазах застыл страх, а слёзы из последних сил держатся за ресницы, чтобы не упасть. «Ничего ты не добилась. И не добьёшься», – злорадствует голос Билли в моей голове.

Сопротивляться нужно было сразу, как только запахло жареным. А это было очень-очень давно. Когда Билли в свои одиннадцать поклялся мне в вечной любви, я увидела в нём кого-то большего обычного мальчишки. Это было необычно, романтично, почти сказочно, и продолжалось до его двенадцатилетия, когда он, как отважный рыцарь, решил добиться моего сердца. В четырнадцать с ноготком он доказал, что готов пойти по головам, чтобы получить то, что ему хочется. Его лицо покрывалось ссадинами не по дням, а по часам вплоть до пятнадцатого дня рождения. Тогда я сказала Билли, что не хочу встречаться, но к тому времени он уже научился не слышать никого, кроме себя. Четырёхлетний спектакль удался, браво! Мне оставалось только подыгрывать, чтобы не наживать себе врагов.

И я подыгрывала. Подыгрываю.

Даже сейчас, обливая лицо перекисью, я иду по сценарию, который Билли заранее для меня приготовил. Сейчас я закончу обрабатывать рану, вернусь в сад, широко улыбаясь, нежно поцелую Акерса и скажу, что случайно задела себя тяпкой, пока рылась в клумбе. Он, конечно же, по достоинству оценит бред, который я буду нести, и попросит меня быть аккуратнее. Наступит антракт, но ненадолго. Всё повторится с точностью до минуты.

Внезапно дверь широко распахивается, и от испуга я роняю на пол бутылочку с перекисью.

– Извините, здесь было открыто, – оправдывается Люк.

Только не это.

Я перекрываю воду и хватаю первое попавшееся полотенце. Как назло, под рукой нет даже крема, чтобы замазать царапину – на глаза попадается только зубная паста. Бросив полотенце в корзину с грязным бельём и достав из ведра половую тряпку, я торопливо прохожусь ею туда-сюда по луже под раковиной.

– Ничего, я почти закончила, – кричу я, и дверь вновь открывается.

Люк неуверенно входит в ванную, глядя на меня, как на привидение. Я поздно замечаю, что он без одежды. Точнее, на нём только штаны. Через плечо перекинута футболка, а вокруг шеи обвязано белое махровое полотенце.

– Всё в порядке? – осторожно спрашивает он.

– В полном.

– Что за царапина?

– Тяпка, – вру я.

Щеку продолжает щипать перекисью, но я стараюсь не жмуриться.

– Будьте аккуратнее. Зовите, если понадобится помощь.

– Хорошо, – отвечаю я, подходя к двери. – Только я почти закончила. Ты не хочешь присоединиться к остальным?

– С радостью, только схожу в душ. Помогал Хью с готовкой и не уследил, как убежало молоко, – объясняет Люк, демонстрируя мне мокрую футболку.

Я не могу скрыть нелепой улыбки, когда представляю, как он пыхтит у плиты.

– Хью не любит, когда отвлекаются, – зачем-то говорю я.

Люк почёсывает затылок.

– Да, это я уже понял.

– Что ж, тогда я пойду?

– Э-э-э, ну, наверное.

Неприлично широко улыбаясь, я проскальзываю в коридор и заставляю себя закрыть дверь. Почему-то мне кажется, что, если подождать всего пару секунд, Люк обязательно скажет мне что-то вдогонку. Я уже готова ответить, как замочек за моей спиной звонко щёлкает. За закрытой дверью начинает шуметь вода.

Заклеив царапину пластырем, я возвращаюсь к рассаде и провожу остаток дня в одиночестве. Чувство чего-то упущенного преследует меня до самого заката. Я пересчитываю посаженные цветы, садовые инструменты, даже ребят, носящихся перед глазами, но всё равно не могу понять, в чём дело. Абсолютно обычный день вдруг кажется мне каким-то неполноценным.

Может, из-за слов, вставших в горле комом?

Когда сад натягивает на себя покрывало тумана, я возвращаюсь в корпус и иду к бабушке отчитаться о проделанной работе. Скрипя половицами, я прохожу все дальше и дальше и вскоре вовсе исчезаю в темноте коридора. И как только бабушка не спотыкается об все эти маленькие коврики под комнатами? Найдя на ощупь дверь кабинета, я осторожно вхожу.

Бабушка перебирает книги, смахивая с них многолетнюю пыль. Дверцы шкафов широко распахнуты, и в комнате уже настоялся запах древесины и тысячу раз перечитанных страниц.

– Мы закончили, – радостно говорю я.

– Да, я видела, – отвечает бабушка, не поворачиваясь. – Передай всем, что они молодцы.

– Без проблем, – я улыбаюсь от уха до уха. – Сегодня мы и вправду постарались.

– Я верю, Кэтрин, – вздыхает она.

Я хочу развернуться и выйти, но что-то меня останавливает.

– Всё в порядке?

– Не совсем, – признаётся она. Я вопросительно изгибаю бровь и жду, когда она продолжит. Когда бабушка разворачивает, я замечаю на её лице следы от слёз и ужасаюсь. – Книга пропала.

– Боже…

– Кто-то шарился в моём кабинете, Кэтрин. Кто-то из ребят, представляешь?

– Может, ты сама взяла её и забыла?

– Что у тебя на щеке? – вдруг спрашивает она, и по спине пробегают мурашки.

– Ничего особенного.

Бабушка некоторое время смотрит на меня, решая, верить мне или нет.

– Будь осторожней в саду, – мягко наказывает она.

– А какая именно книга пропала?

– «Виллет» Шарлотты Бронте.

Точно!

– Это я взяла её, – говорю я, облегчённо выдохнув.

Бабушка выглядит обескураженной.

– Ты же только что сказала, что…

Я перебиваю её, вскидывая руки к груди:

– Люк приходил вчера попросить у тебя её, и я дала. Прости, что забыла сказать, – я вывожу ногой узоры на махровом ковре.

Неловко вышло. Я уже не в первый раз заставляю бабушку волноваться по пустякам, но этот случай настолько глупый, что мне хочется провалиться под землю. Бабушка заметно веселеет после моих слов и, закрыв шкаф, идёт к своему креслу.

– Всё в порядке. Люк часто берёт у меня книги, – она кладёт ключи в ящик под рабочим столом.

– Правда?

– Да. Он почти перечитал всю английскую классику, представляешь?

Ого. Никогда бы не подумала, что парень вроде него забивает свои книжные полки до отказа. Люк всегда был каким-то незаметным, как тень – поэтому мне и казалось, что всё, что он делает, это без дела слоняется по корпусу.

– Он обычно читает в оранжерее в саду. Кстати, ей не помешала бы небольшая уборка. Не хочешь немного помочь с этим Люку?

Бабушкино предложение меня удивляет – и это мягко сказано. Мы с Люком хоть и давно знакомы, но я ведь совсем его не знаю. Хотя, если так посмотреть, работа с Люком не кажется такой опасной, как с Билли. Он выглядит сдержанным и закрытым – вряд ли ему в голову придёт сделать мне каре бензопилой.

– А он не справится сам?

– Новые знакомства всегда полезны, Кэтрин, – отвечает бабушка. – Ты же не сможешь вечно общаться здесь с одним только Билли.

Если он захочет, то…

– Не пойми меня неправильно, но тебе следует завести друзей.

– Ты имеешь в виду…

– Я ничего не имею в виду. Я просто хочу, чтобы ты немного расслабилась.

– Э-э-э… ну, хорошо, – соглашаюсь я, помедлив. – Только предупреди Люка, что я буду с ним, ладно?

– Конечно. Он хороший парень, Кэтрин.

Я перевожу взгляд на бесчисленные сувениры и побрякушки на столе и стараюсь не думать о Люке слишком много: мыслей о нём куда больше, чем мне хотелось бы. К тому же румянец, проступающий на моих щеках, не сулит ничего хорошего.

– Я знаю.

Я совсем ничего о нём не знаю.

– Уверена, вы подружитесь.

– Очень надеюсь. Ладно, может, тебе помочь с чем-то в кабинете?

Бабушка складывает локти на столе. Тот сияет от чистоты, и я заранее знаю ответ.

– Нет, спасибо. Ты и так хорошо поработала.

– Угу, – я подхожу к двери. – Тогда я буду у себя.

– Не засиживайся допоздна, – бабушке не нравится, когда я ложусь позже отбоя. – Спокойной ночи.

Глава 4

Чем мне действительно нравится отдых за городом, так это тем, что я могу по-настоящему выспаться. В Хантингтоне я привыкла заводить по три-четыре будильника, чтобы не опоздать на фотосессии, но здесь я наконец-то могу забыть об этом. А забывается такое, как правило, очень быстро. Похоже, я проспала всю ночь как убитая, раз не слышала, как поднялись ребята. Обычно девочки бегут по лестнице так, что их слышно во всей округе. Вряд ли это утро было исключением – просто учебный год, обустройство клумбы и… кое-что ещё, о чём я не хочу вспоминать, действительно меня вымотали. А стрелка часов, между прочим, вот-вот перепрыгнет через одиннадцать.

Стараясь как можно дольше оставаться на позитивной ноте, я переодеваюсь из пижамы и, потирая глаза, спускаюсь в кафетерий к миссис Хью. Кажется, что я не делала этого целую вечность, хотя и провожу с ней на кухне пару часов в день каждый раз, когда приезжаю сюда. Сегодня что-то отличается, и мы с Хью обе чувствуем это. Вот только что? Стоя у неё под боком, я всё так же внимательно слушаю её урок. Время как раз подходит к полднику, так что я решаю, что было бы неплохо немного попрактиковаться в сервировке и заодно помочь с готовкой.

– И запомни, – говорит Хью, поправляя грязный колпак. – Ножи всегда лежать справа от тарелки лезвием вверх, а вилки – слева.

Она гордо виляет пальцем в воздухе, а я держу ухо востро. Тонкостей тут пруд пруди, но и я пришла не ворон считать. По крайней мере, мне очень хочется в это верить. Почему-то вместо ножей и вилок, которые я вообще-то очень люблю путать местами, я думаю о предстоящей работе в оранжерее вместе с Люком. И именно последнее заставляет меня возвращаться к мыслям об этом каждые несколько минут. «Скоро полдник. Надо сосредоточиться! А после полдника мы пойдём в оранжерею. Скоро полдник. Надо сосредоточиться! А после…», – покручиваю я в голове, стараясь выкинуть оттуда слова об оранжерее, но они как назло засели глубже всех.

– Салфетка должна лежать под углом, всё поняла? – громко продолжает Хью, когда замечает, что моё внимание приковано к совсем другим мыслям. Мыслям о Люке.

Я киваю, даже не обращая внимания на стол. Не подумайте, что мне всё равно на эти уроки – я всё ещё считаю их добрейшим жестом со стороны Хью. Но мне так сложно сконцентрироваться на каких-то салфетках, когда где-то поблизости ходит Люк.

– Вот и славно, – Хью одаривает меня скромной улыбкой, после чего довольная скрывается за многочисленными тележками.

Следуя примеру Хью, я покидаю кухню и, приняв душ, направляюсь к оранжерее. Погода шепчет: солнце явно не собирается прекращать баловать нас на этой неделе. Раньше в такое время я любила ходить на Ривер Фосс. Берега представляют из себя крутые метровые склоны, заросшие камышами. Зато какие там деревья! Ни у корпуса, ни в Хантингтоне не найти настолько больших крон. Летом там постоянно снуют птицы, а осенью начинается самый красивый листопад, который только можно увидеть. В общем, я многое теряю, когда в очередной раз прохожу мимо тропинки, ведущей к Ривер Фосс. Изо дня в день я даю себе слово, что обязательно схожу на берег, но… сами знаете, дела.

Я подхожу к оранжерее и, ни о чём не задумываясь, легко толкаю дверь. Ещё с улицы я замечаю множество спускающихся с подвешенных полочек зелёных лоз, но, когда я оказываюсь внутри, то словно попадаю в сказочный лес, скрытый под стеклянным куполом. Цветы здесь большие и гордые, паутинка украшает каждый угол, а оседающая на стенах вода стекает тонкими ручьями. Муравьи бегут из-под каждого ящика, а божьих коровок так много, что кажется, что они могут поднять оранжерею в небо. Из-за того, что садовник бывает здесь только по воскресеньям, внутри очень душно. Я оставляю дверь приоткрытой и, как околдованная, прохожу вглубь.

Люк уже ждёт меня на небольшом, обитым светлой тканью в полосочку диване в центре оранжереи. Вальяжно закинув ногу на ногу и зажевав колосок, он неторопливо листает свой «Виллет» и чем-то напоминает мне лорда Генри из «Портрета Дориана Грея».

– Даже спрашивать не буду, почему ты здесь сидишь, – я смахиваю ладонью спускающуюся по лбу капельку пота.

Он хмыкает.

– Но вы уже спросили, – мне хочется улыбаться, когда я слышу его довольный голос.

– Температура тут перевалила за сто градусов по Фаренгейту1, – я указываю на установленный при входе термометр.

Люк широко улыбается и, отложив книгу, говорит:

– Не волнуйтесь, со мной ничего бы не случилось.

Я вовсе не волнуюсь – мне просто интересно, как ему удаётся сидеть в оранжерее, когда внутри стоит такая жара. Ведь так?

– Зря ты прогуливал уроки биологии, – вздыхаю я.

– Почему это?

– Ты что, ни разу не слышал про тепловой удар?

– Может, и слышал, но не придавал особого значения, – пожимает плечами Люк.

Я ещё раз протираю лоб – вся рука уже мокрая – и подхожу к окнам, перешагивая через цветочные горшки. Я распахиваю створки настолько широко, насколько это возможно. Прохладный ветерок приятно обдувает шею. Сделав несколько глотков чистого воздуха, я вновь окунаюсь в духоту оранжереи.

– С чего начнём? – Люк встаёт с дивана и разглаживает футболку.

Я осматриваюсь и понимаю: работы много. Нужно подравнять кустики, подмести, протереть полки и полить все растения. А их тут, судя по всему, больше, чем в любом ботаническом саду.

– Польём цветы, пока они не засохли, – решительно говорю я, пробираясь назад к диванчику. – Лейки должны быть где-то здесь.

– Они стоят за стеллажами, – опережает меня Люк.

Я округляю глаза.

– Похоже, ты тут дольше, чем я думала.

– Я просто бываю здесь намного чаще вас.

Люк достаёт две небольших жёлтых пластмассовых лейки и протягивает одну мне. Мне нравится, что он начал разговаривать со мной намного живее, чем раньше. Обычно слова из него приходилось буквально вытягивать, а теперь он даже умудряется улыбаться. Я стесняюсь в этом признаться, но мне определённо нравится.

Я не успеваю принять из его рук лейку, как он уже притягивает её назад.

– Точно! Сначала схожу набрать воды.

– Ты спускаешься к Ривер Фосс?

Люк смотрит на меня с прищуром.

– Да, а что, разве нельзя? – медленно спрашивает он.

Даже не знаю, как правильно выразиться.

– Можно мне с тобой?

Что я творю? Иду с незнакомым парнем за рощу к речке, у которой даже нет набережной в этой части – вот что. Но почему-то мне совсем не страшно.

Я опускаю голову и начинаю оправдываться:

– Я давно не была на Ривер Фосс.

– Хорошо, – помедлив, соглашается Люк. – Тогда я возьму вторую лейку, а то одной нам не хватит.

У меня появляется лишняя секунда для того, чтобы передумать, но я почему-то не делаю этого. В голове что-то щёлкает, и теперь я могу думать только о приближающейся встрече с Ривер Фосс. В оранжерее как будто становится жарче, но я знаю: это всё моё волнение.

Когда мы с Люком, как бы странно это ни выглядело, вдвоём выходим на улицу, я наконец-то вдыхаю полной грудью. Воздух горячий и насыщенный, но всё равно на порядок прохладнее, чем внутри. Я даже позволяю себе немного опередить Люка, чтобы первой ловить свежий ветерок.

Так мы и выходим на берег, обогнув пару кочек и оставив позади высокие заросли. Над водой кружат чёрные мушки, где-то в цветах жужжат пчёлы, а под небом щебечут птицы. Но мы по-настоящему понимаем, что пришли, только когда журчание Ривер Фосс начинает растворять наши тихие шаги. Сладкий запах хочется вдыхать снова и снова. Солнце припекает, но поднимающаяся от Ривер Фосс прохлада приятно оседает на разгоряченной коже.

Передав мне одну лейку, Люк осторожно спускается к воде. Наверное, ещё не привыкнув к гостям, река выкатывает небольшую волну и задевает штанину Люка, как только он встаёт на один из небольших камней.

– Как водичка? – смеюсь я.

– Прохладная, – бурчит Люк.

– Летом здесь хорошо, – тоскливо продолжаю я. – Жаль, что теперь я прихожу сюда так редко.

– Ну, – смеётся Люк. – Сегодня нам предстоит ещё не раз спуститься за водой.

– Это точно, – мечтательно отвечаю я.

Мимо меня проносится пчела, дребезжа крылышками. Где-то в чаще беспорядочно квакают лягушки, прыгая с пенька на пенёк, но их несуразные мелодии прерывает пение соловья. Птицы поднимаются над деревьями и, шумно порхая, спускаются к реке, чтобы напиться. Устраиваясь на камнях около Люка, они вытягивают шеи и поочерёдно делают несколько маленьких глотков.

Я засматриваюсь на кружащих над камышами стрекоз и… наслаждаюсь. Впервые за год мне так хорошо. Время как будто замедляется, и я понимаю, что жизнь состоит не только из бесконечных фотосессий, уроков, фотосессий, уроков… Даже не верится, что все эти кувшинки постоянно цветут, что облака плывут по небу, что Люк… тоже существует в своём особенном мире . Я не могу не гадать, о чём он думает, когда замечаю в воде его отражение. Почему он свёл брови? Почему не поправляет растрёпанные волосы?

Вдруг Люк бросает на меня короткий взгляд, и я чувствую себя пойманной с поличным. Торопливо отойдя назад, я начинаю искать, за что бы зацепиться взглядом, но, как нарочно, ничего не нахожу. Люк медленно поднимается на ноги и поворачивается ко мне.

– Я набрал воды, – он протягивает мне полную лейку и забирает пустую. Всё происходит так быстро, что я даже не сразу обращаю внимание на непонятно откуда взявшуюся тяжесть в руках. – Ну что, за работу?

Я лишь растерянно киваю и разворачиваюсь к тропинке. Я снова иду впереди, но слышу, что Люк меня догоняет. Попытка ускориться оборачивается трагедией для моих джинсов, потому что вода в лейке, оказывается, тоже может быть мокрой. Облив себе все бёдра, я встаю посреди зарослей и…

– Давай сюда, – Люк осторожно берёт мою лейку в свободную руку. – Всё хорошо? Ты не перегрелась?

– Я в порядке, – отвечаю я. – Правда. Просто немного поторопилась. Тебе не тяжело нести сразу две?

– Сейчас руки отвалятся.

– Давай я тебе помогу.

Я уже берусь за одну из ручек, как Люк вдруг с хитрой улыбкой говорит:

– Да я пошутил, – я смотрю на него вытаращенными глазами. – Давай я лучше буду таскать воду, а ты открывать мне дверь, хорошо?

– Да, – соглашаюсь я, всё ещё поражённая его… добротой? – Ты прав, давай.

Оставив лейки при входе в оранжерею, мы вдвоём плюхаемся на диванчик, поднимая вверх тучи пыли. Я несколько раз громко чихаю и, краснея, извиняюсь. С улицы задувает ветерок, разгоняя застоявшийся воздух, но этого всё равно ничтожно мало. Тепло, исходящее от Люка, обжигает мою кожу, но я не тороплюсь отсаживаться. Вместо этого я продолжаю убеждать себя, что во всём виновато беспрестанно палящее солнце, даже когда догадываюсь, что дело не в этом.

Я поднимаю голову и пересчитываю спускающиеся с потолка лозы. Одна, две, три… сколько их здесь? Наверное, из них уже можно сплести сотню зелёных косичек.

Что за бред? Я снова смотрю на Люка, пытающегося отдышаться, и понимаю: пока он рядом, я могу думать только о нём. Зачем он мне помог? К чему такая забота – одновременно озадачивающая и растапливающая сердце?

– Я возьмусь за папоротники, а ты полей фикусы, – говорит он, вставая с дивана.

Я заставляю себя посмотреть на горшки на небольшом деревянном столике.

– А тебе не кажется, что моя лейка для этого слишком большая?

– Тогда сейчас найдём поменьше, – Люк отходит к стеллажу с инвентарём и достаёт оттуда маленькую лейку. – Как тебе эта?

Я откидываюсь на диване и пытаюсь понять, не шутит ли он.

– Она больше похожа на игрушечную.

Люк соглашается:

– Да. Кажется, это лейка Зои.

– Девочки тоже занимаются оранжереей?

– Было дело. Миссис Лонг даже похвалила их.

– Ну да, – я поднимаюсь на ноги и отряхиваюсь от пыли. – Оранжерея прямо сияет.

Люк усмехается:

– Они ещё дети, мисс… Кэтрин. Мы быстро наведём здесь порядок.

Я беру у Люка игрушечную лейку, и он помогает мне наполнить её водой.

– За тобой фикусы, помнишь?

– Обижаешь.

Люк хмыкает, и мы расходимся по углам. Но сколько бы шагов я ни сделала, я не становлюсь дальше от него ни на метр. Я неосознанно, но в то же время специально поливаю растения больше, чем нужно, чтобы чаще возвращаться за водой и сталкиваться с Люком.

– Ещё воды? – удивлённо спрашивает он, подходя ко мне.

– Земля совсем сухая, – оправдываюсь я.

Люк достаёт с полки ржавую тяпку и протягивает мне.

– Тогда возьми это.

– Э-э-э… спасибо.

Наполнив мою лейку до краёв, Люк, ничего не подозревая, возвращается к папоротникам. Только теперь я понимаю, как странно это выглядело со стороны. Догадывается ли он, что я соврала? А может, он просто делает вид, будто ничего не заметил? Прихватив с собой ножницы, я начинаю ровнять небольшой куст роз, чтобы уж точно отвлечься от Люка – хотя бы на время. Наскоро обрезав засохшие стебли, я ловко сметаю их в совок вместе с сухими листьями и выношу на улицу, где ещё вчера я оставила горку сорняков.

Похорошевший сад радостно принимает меня в свои объятия, когда я выхожу из оранжереи. Кажется, здесь ещё никогда не дышалось так легко. И, возможно, дело совсем не в том, что Луис с Джейкобом посадили сразу пять молодых яблонь, а девочки постарше, как и я, привели клумбы в порядок. Цветы как будто просят, чтобы их кто-нибудь нарисовал, а дозревающие яблоки – чтобы их наконец сорвали. Чем глубже я прохожу, тем сильнее полянки покрываются ягодами. А может, взять корзинку и пойти собирать всё, что попадётся на пути? А потом сесть в дальней беседке и вспомнить все оставленные на скамейке разговоры и наконец довести их до конца?

– Ты скоро?

Я оборачиваюсь и встречаюсь с выходящим из оранжереи Люком, подёргивающим за мокрую от пота футболку.

– Да, сейчас.

Бросив листья в горку сорняков, я возвращаюсь к нему. Люк на несколько секунд задерживает на мне взгляд. Я пытаюсь подобрать слова, чтобы подвести конец неловкому молчанию, но его взгляд будто сдувает их с моих губ, словно ветер. Да что со мной такое? Когда Люк скрывается в оранжерее, оставляя абсолютный бардак у меня в голове, я даже чувствую разочарование от упущенного момента. Я определённо должна была что-то сказать. Но что? Когда я возвращаюсь в оранжерею, делая вид, будто ничего не случилось, то застаю Люка в самом центре с задранной головой.

– Кто будет заниматься полками?

Солнечные лучи бьют ему прямо в лицо, но он даже не жмурится. Я замечаю странный блеск в его глазах.

– Тот, кто выше, – отвечаю я.

Люк вздыхает.

– Тогда мне придётся позаимствовать у тебя маленькую лейку.

Почему-то я представляю, как он поднимает над головой большую, а затем обливается холодной водой с головы до ног. Проглотив нелепый смешок, я протягиваю Люку свою лейку.

– Что смешного? – театрально хмурится он.

– Ничего, – отмахиваюсь я.

Просто случайные мысли заставляют меня улыбаться во весь рот.

Когда вода заканчивается, мы решаем снова спустится к Ривер Фосс. Чтобы никому не было тяжело (и чтобы больше ничьи джинсы не пострадали), я предлагаю набирать по одной лейке, и Люк соглашается. Взяв пустую лейку, он выходит из оранжереи и зачем-то придерживает для меня дверь. Промямлив «спасибо», я обгоняю его в надежде, что мой румянец остался незамеченным, но, похоже, зря.

Потому что его всё-таки замечает Билли Акерс.

Прислонившись к стене корпуса, он ждёт, когда я наконец соизволю обратить на него внимание. Его скрещенные на груди руки после работы в саду кажутся больше, а взгляд – куда более диким. Я останавливаюсь – и очень не вовремя, потому что Люк врезается мне прямо в спину. Приняв это за сигнал, Акерс отталкивается от стены и подходит ко мне, злобно косясь на Люка.

– Куда собралась?

– Набрать воды, – отвечаю я, показывая на пустую лейку в руках Люка.

– Пусть он один идёт и набирает, – цедит Билли сквозь зубы, а затем топает ногой так, что земля уходит из-под ног. Я виновато смотрю на Люка. – Слышал, Люк? Иди-иди.

Не произнося ни слова, Люк сглатывает, перекладывает лейку в другую ладонь и скрывается за высокой травой, обернувшись всего раз – пока Акерс отходит назад к стене, чтобы поговорить со мной.

– Подойди сюда, – командует он.

Я, как послушная девочка, встаю рядом и, опустив голову, жду, когда он продолжит.

Или начнёт.

Капелька пота начинает мучительно медленно спускаться по шее, но у меня не получается даже смахнуть её из-за дрожащих пальцев. И когда только руки успели так заледенеть? И почему голова вдруг кружится, как после карусели?

– Ты обещала не возиться с парнями.

– Я помню, Билли.

– Я помню, Билли! Только не трогай меня, я всё расскажу тебе сейчас же! – дразнит он меня писклявым голосом. Я могла бы обидеться, если бы не одно «но» – это бесполезно.

– Я всё объясню! – ком в горле мешает говорить.

Лицо Билли искажает настоящий гнев. Я только и успеваю моргнуть перед тем, как его ладони внезапно толкают меня к стене. Я непроизвольно сгибаюсь от боли, пронзившей спину до единого позвонка. Билли одной левой подхватывает меня за бантик от блузки, а затем дёргает к себе так, что ткань чуть не расходится по швам.

– Я жду объяснений. Ты вертишься вокруг него как собачка уже третий день, – рычит он.

– Но б-бабушка сказала мне, – я заикаюсь, пока Билли смотрит на меня своим устрашающим взглядом, – она сказала, что м-мне нужно, что мне просто нужно ему п-помочь.

– Мне на-пле-вать. Мне наплевать! Ты не должна общаться с кем-то, кроме меня.

– Но я и не хотела, – мотаю я головой.

– Если тебе так хочется, то попробуй поговорить с Луизой или Зои, – хохочет он, и я зажмуриваюсь. Сердце сейчас выпрыгнет из груди, а из глаз вот-вот брызнут слёзы. – Уверен, у вас много общих тем для разговора.

Жёлтая лейка с водой взлетает вверх и ударяется торцом прямо о затылок Акерса. Парень громко кричит, отпрыгивая назад и хватаясь за голову двумя руками, и я скатываюсь по стене, продолжая содрогаться от страха. Его крик, его ужасный крик заставляет меня закрыть уши.

– Кэтрин, – Люк в два шага оказывается около меня. – Ты в порядке?

Он опускается на корточки и торопливо осматривает моё лицо и руки. Его глаза ещё никогда не были так близко: они глубокие, как Тихий океан, но полны спокойствия, как зимний Ривер Фосс. Всё, что я могу – это медленно тонуть в них, позволяя спокойствию окутывать меня с ног до головы. Как бы мне хотелось, чтобы оно проникло к самому сердцу, разбивающемуся в груди на кучу мелких осколков. Люк берёт меня под локти и поднимает на ноги, словно куклу – я не могу пошевелиться от шока.

– Можешь идти?

Осторожно перекинув одну мою руку через шею, он ведёт меня к крыльцу.

– Пошли, тебе нужно отдохнуть.

Акерс всё ещё корчится от боли. С его волос стекает вода, а лицо перекошено от злости. Я стараюсь не смотреть в его сторону, но глаза снова и снова возвращаются к нему в ожидании… ответа.

– Ты об этом пожалеешь, шлюха! – выкрикивает он мне вслед. – Вы оба пожалеете!

Люк замечает бегущие по моим щекам слёзы быстрее меня.

– Не слушай его, – он отпускает мой локоть и прикасается к лицу, чтобы вытереть слезу, но я громко вскрикиваю. Люк одёргивает руку. – Извини, извини.

Ненавижу, когда меня касаются. Каждое касание оборачивается жестокой пыткой, как будто кто-то медленно, словно изучая, сколько я протяну, вонзает мне под кожу иголки. И этот кто-то не кто иной, как Билли – громкий, дикий и ужасно страшный.

Стоит нам переступить через порог детского дома, как я, бормоча что-то себе под нос (наверное, как всегда подыскивая оправдание), вырываюсь из его объятий и бегу куда глаза глядят. Я пулей залетаю в ванную, даже не проверяя, занята ли она, и захлопываю за собой дверь. Когда щёлкает замок – я точно знаю, что он должен щёлкнуть! – бегу к раковине и, хватаясь за её скользкие края, как за спасательный круг, начинаю плакать навзрыд. Слёзы льются настоящим водопадом, приземляясь на дно раковины одна за другой.

Я сажусь на холодный пол и обхватываю колени руками. Кажется, что эта ванная – единственное место в мире, где меня не тронут. Всё, что мне остаётся, это мечтать, чтобы оно оставалось таковым как можно дольше. И поэтому я закрываю глаза и представляю, что сейчас эта ванная где угодно, но только не в детском доме под Хантингтоном. Может, в Йорке, Лондоне или где подальше, но только не здесь. Но что-то мешает! Перед глазами всплывают картины, как Билли снова притягивает меня к себе, заглядывает в глаза и кричит, пока я дрожу, как осиновый лист. В ушах всё ещё стоит его крик. Слёзы впитываются в джинсы, но мне уже всё равно.

– Кэтрин, – точно по иронии судьбы за дверью слышится голос Люка. В тишине раздаётся стук перед тем, как он снова спрашивает: – Он бил тебя?

«Нет, дурачок, он бил тебя?», – хочется спросить мне, но в горле стоит ком. Я растираю по лицу слёзы – кожа нестерпимо горит! – и заставляю себя подняться на ноги. Подойдя на цыпочках к двери и прислонившись к ней ухо, я надеюсь услышать Люка вновь и убедиться, что я не сошла с ума.

– Кэтрин? – нервно повторяет он, и почему-то это заставляет меня улыбнуться.

– Я здесь, – почти шёпотом говорю я. В голове вертится столько мыслей, что я не знаю, как будет правильнее ответить. Иногда мне кажется, что проще промолчать. – Спасибо.

У меня больше нет сил, чтобы что-то добавить. Из всего, что я могла бы сказать, я выбрала самое важное. Возможно, последнее перед тем, как Билли сотрёт меня в порошок – или сотрёт нас с Люком в порошок. Он выглядел таким униженным, когда Люк замахнулся на него полной лейкой. Интересно, сродни ли это боли, которую причиняет мне каждое лето?

Глава 5

И всё же от того, что Билли больно, собственные раны не заживали. Наоборот, тревога внутри росла, прямо как какой-то сорняк. Я выбрасывала из головы мысль о том, что Акерс будет мстить, но она всё возникала и возникала, пугала меня всё больше и больше. Мне оставалось только ждать, но, зная Билли и его больную фантазию, я была уверена: месть будет неожиданной и изощрённой. В конце концов я сдалась.

Как и всегда.

Я не знаю, сколько просидела в ванной – час или десять, секунду или всю жизнь. Поднимая глаза на своё отражение, я уже готовилась увидеть на голове седые волосы, морщины на лбу и у уголков глаз. Но вместо этого передо мной предстала совершенно обычная я – с покрасневшей от слёз кожей, дёргающимся веком и дрожащими губами. Хоть солнце и давно зашло, судя по единственной полоске света под дверью, которая еле-еле освещала ванную, я не могла ошибаться: я действительно выглядела так. «Совершенно обычная», – фыркнула я.

И тут я просыпаюсь от входящего вызова.

Телефон раздражающе жужжит на рабочем столе, как будто пытаясь добраться до края и спрыгнуть. Я накрываю лицо подушкой и притворяюсь перед самой собой, что ничего не слышу, но сна как назло ни в одном глазу. Да и сна вроде того, который приснился, мне, если честно, совсем не хочется видеть. Но вот незадача: это было по-настоящему. Спина ноет, потому что я сидела сгорбленная на полу в ванной битый час, лицо жжёт, потому что я, даже добравшись до кровати прошлым вечером, долго плакала. Люк, Билли, месть – всё это по-настоящему. Смартфон уже приближается к краю, и, если я подойду хотя бы на минуту позже, он точно свалится на пол. Я свешиваю ноги с кровати и ковыляю к столу.

Комната озарена солнечным светом. В воздухе витает запах жареного мяса и овощей. На рабочем столе меня ждёт поднос с завтраком и десертом – вчерашним чизкейком, который мы готовили вместе с Хью.

Я принимаю вызов.

– Да?

– Почему я не могу дозвониться до тебя?

Я плюхаюсь на стул и складываю локти на столе.

– Может, потому что сейчас семь утра?

– Сейчас девять, Кэтрин.

Я подношу экран к глазам и, стараясь не жмуриться от белого света, всё же рассматриваю в углу мелкие цифры. Действительно, сейчас девять семнадцать.

– Хорошо, хорошо, – отмахиваюсь я. – Так что-то случилось?

Будь у мамы плохое настроение – её привычное, – она бы уже читала мне нотации. Я накручиваю на палец локон и готовлюсь выслушивать очередные наставления по поводу соблюдения диеты и поддержании хорошей формы. Но сегодня мама превосходит саму себя.

– Да, тебе продлили контракт.

Я отпускаю волосы.

– Правда? – берусь за смартфон двумя руками. – Наверное, это здорово.

– Наверное? – мама явно не оценила мой настрой. – Это настоящее чудо, Кэтрин. Ты приглашена на пробный показ.

Она замолкает, ожидая, что я начну благодарить её, будто это она пробежала марафон и отказывалась от сладкого на три долгих месяца.

– Спасибо, – заставляю себя сказать я. – И когда мне…

– Сегодня.

– Сегодня? – переспрашиваю я. – Я же за городом.

– Я заеду за тобой в двенадцать, будь готова.

Я киваю, будто она стоит передо мной.

– Хорошо, мне брать с собой вещи?

– Можешь оставить всё у бабушки, уже послезавтра ты сможешь вернуться, – мама отключается.

Чизкейк Хью слишком вкусный, чтобы растянуть его хотя бы на десять минут, поэтому я заканчиваю с завтраком почти так же быстро, как и начинаю. Взяв с тумбы первую попавшуюся резинку, я встаю перед зеркалом и собираю волосы в неаккуратный пучок. Кажется, потребуется очень много тонального крема, чтобы скрыть опухшие веки и царапину на щеке. Если бы из агентства позвонили всего днём раньше, я бы, наверное, что-нибудь с этим сделала. А теперь мне остаётся только смириться и не забыть ляпнуть про тяпку. Взяв из шкафа чистую одежду и пару полотенец, я спускаюсь в душ – но чуть не теряю равновесие, когда узнаю, что творится внизу.

– Акерс! – взвизгиваю я.

Глухой удар раздаётся раньше, чем я успеваю закрыть уши. На! Ноги подкашиваются, и кажется, что я сейчас упаду. Ещё один удар раздаётся прежде, чем у меня появляется капелька смелости, чтобы посмотреть на Люка. На! Он корчится от боли, а ребята ликуют в дверном проёме игровой комнаты. Они смеются, как на глупом ток-шоу, пока Билли лупит Люка что есть сил. Мои вещи падают на лестницу, но мне наплевать. Сейчас главное не дать Билли зайти слишком далеко.

Но как, чёрт возьми, заставить себя сдвинуться с места?

Времени на размышления мало: секунды утекают как вода сквозь пальцы. Акерс пыхтит, как паровоз. И, когда его огромный кулак снова поднимается вверх, в голове раздаётся щелчок. Я прыгаю на жёсткую спину, как на кусок асфальта, взявшийся из неоткуда в центре холла, и, крепко схватив Билли за футболку, со всей силы отдёргиваю его на себя. Под серым воротником появляются затяжки, мои ногти синеют, и я чувствую тупую боль на кончиках пальцев.

– Слезь с него! – ору я.

Билли кажется обескураженным, но я до последнего не собираюсь отступать.

– Что тут происходит? – кричит бабушка, впопыхах спускаясь с лестницы.

Я бросаю на неё взгляд, не ослабляя хватки. Бабушка оставляет позади последние ступеньки.

Внезапно Билли одёргивает локоть, и следующим, что я чувствую, становится стонущая боль где-то рядом с виском. Считая звёзды перед глазами, я скатываюсь со спины Акерса, как со снежной горки. Люк лежит рядом и корчится от боли. По его лицу размазана кровь. Мои глаза всё быстрее наполняются слезами, и я тороплюсь отвернуться, чтобы не видеть всего этого.

– Какого дьявола, Кэт? – прикрикивает на меня Билли, и я пячусь по полу. Стук собственного сердца раздаётся внутри меня гулким эхом. – Какого чёрта?! Кэт, ещё вчера он набросился на нас! – продолжает наступать Акерс. Он размахивает руками так, что, кажется, одно неосторожное движение может стать для меня последним.

Снова. Он снова загоняет меня в угол.

– Замолчи сейчас же, Билли! – вмешивается голос бабушки. – Марш в свою комнату!

Дети бросаются к Люку – не чтобы помочь, а чтобы поглазеть. Бабушке приходится расталкивать всех локтями, чтобы хотя бы немного приблизиться к нему. «Аптечку!», – командует она, и несколько человек разбегаются по комнатам. Каждый приносит то, что есть: бинты, пластыри и спирт.

– Кэтрин, Вивиан перезвонила, – голос бабушки вдруг становится мягким и ласковым.

– Я в к-курсе.

Я нерешительно поднимаю глаза, но смотрю будто сквозь стену. Бабушка моментально белеет.

– Иди в душ, а я пока помогу Люку.

Мою бабушку трудно напугать. Сколько бы страшилок ребята не рассказывали ей в ночь на Хэллоуин, она никогда не дрожала, хотя и делала вид, что истории и приводили её в ужас. Но я всегда знала, что она притворяется. А сейчас… сейчас её лицо бледное, как мел.

Я послушно поднимаю брошенную на лестнице одежду и торопливо скрываюсь в ванной. Трезвые мысли возвращаются ко мне только после того, как я встаю под ледяную воду. Воспоминания волнами захлёстывают друг друга, превращаясь в непроглядную муть, но одно из них, кажется, навсегда въелось в мою память. Билли ударяет Люка. Меня пробивает дрожь лишь от мысли, что я больше не смогу услышать от него ни слова.

Я сушу волосы и одеваюсь. Макияж решаю не наносить, так как визажисты и без того поработают со мной перед выходом. Я оставляю полотенце в корзине и покидаю ванную полная решимости на разговор с Люком.

Но когда я выхожу, в холле уже никого нет. Я решаю проведать Люка позже, а Билли и вовсе не показываться на глаза. Меньше всего мне сейчас хочется снова ощутить себя его марионеткой – а он с лёгкостью внушит, что я обязана упасть ему в ноги, лишь посмотрев на меня.

Всё ещё шокированная произошедшим, я нервно кручу в руках стаканчик с недопитым кофе, пока мама отвозит меня на показ. Перед тем, как сесть в машину, я почти решила развернуться и сбегать проверить, как там Люк, но кое-что меня удержало. Страх, тяжёлый, как кандалы, не давал сделать ни шага назад. Я шла к машине, не оборачиваясь к корпусу, но чувствовала, что ребята ждали от меня другого – иначе зачем им пялиться на меня в окно? Даже Билли смотрел – за несколько лет я научилась чувствовать на себе его взгляд. И, поверьте, это далеко не самое приятное чувство.

Пока мои мысли вращаются вокруг Люка и Билли, за окном откуда-то появляется агентство, а вместо радио в машине раздаётся нервный стук маминых пальцев. Оказывается, мы припарковались целых пять минут назад, а я даже не заметила. Мама оборачивается и, забрав у меня стаканчик, указывает себе за спину и говорит:

– Пора.

Я сглатываю и выхожу на улицу. Всё, что от меня требуется, это собраться и не лажать хотя бы до конца дня. Я стараюсь на время забыть о том, что произошло утром, хотя это и даётся с трудом. Когда я с натянутой улыбкой перешагиваю порог агентства, кажется, что земля вот-вот уйдёт из-под ног. Но, стоит одной милой девушке меня узнать, как я сразу перестраиваюсь на рабочий лад.

Главное – создать хорошее впечатление, а дальше всё пойдёт как по маслу.