Читать онлайн Богиня Грецкая бесплатно

Глава первая

Марине и всем, кого автор потерял на долгом пути к этой книге.

Из переписки в Интернете:

ХХХ: Ты тупой идиот. Приходи сегодня на репетицию.

УУУ: Мы сегодня не договаривались. Да и голова ужасно болит после вчерашнего..

ХХХ: Будет еще сильнее болеть, когда мы об нее твою басуху разобьем.

УУУ: Что случилось-то?

ХХХ: Ничего не помнишь? Ты на барабанах (на каждом) написал маркером «йа барабанчег». Да еще так крупно, что теперь все будут думать, что так называется наша группа. И на гитаре –«йа гитарко».

УУУ: Йа кросавчег. Вот значит почему Витек мне смс-ку прислал «Ты труп».

ХХХ: Нет, не только. Мы все утро с Анькиного лба «йа тёлко» оттирали…

(С сайта Bash.im – Цитатник Рунета).

Саня Берестов свалился как снег на голову. Позвонил на сотовый прямо во время открытого заседания ученого совета.

Телефон у пояса задергался и поведал окружающему пространству, что в парке Чаир распускаются розы. Мне жутко нравится эта песня. Я полдня потратил, чтобы выловить ее в Интернете и установить в качестве мелодии вызова.

Вообще-то на таких мероприятиях мобильники рекомендуется отключать. Поэтому дремавшая научная интеллигенция встрепенулась и с негодованием повернула головы в мою сторону. Взгляды выражали единодушное могучее осуждение. Прямо как в новогоднем анекдоте. Когда первого января мужик, еле очнувшись после дикой пьянки, снимает трубку и ядовито интересуется: «Ну и что за сволочь звонит нормальному человеку в шестнадцать часов утра?!»

Копылова строго поправила изящные профессорские очки:

– Евгений Иванович, мы вам не мешаем?

Она мой непосредственный руководитель. Доктор филологических наук с непосильной общественной нагрузкой. А я пока только подаю надежды. Для моих сорока лет это почти приговор.

Я виновато поднес мобильник к уху и быстро проговорил:

– Перезвоню через час. Я на заседании.

Потом демонстративно отключил аппарат и мило улыбнулся коллегам:

– Простите, пожалуйста…

Замдиректора Киреев поспешил вернуть процесс в нужное русло:

– Товарищи, не отвлекаемся. У нас на очереди еще ряд крайне важных вопросов.

Наш директор – академик. Он обретается где-то рядом с облаками. За двенадцать лет институтской работы я его видел всего несколько раз. И то в основном по телевизору. Он там борется за демократию и развитие гражданского общества.

А в институте лингвистики командует его заместитель Киреев. Он только член-корреспондент. Ему за демократию положено бороться гораздо меньше. Его активность бурлит в стенах отдельно взятого академического учреждения.

Как специалист, он тонко чувствует нюансы родного языка. Когда массивная компьютерная барышня Аня ворвалась в его кабинет, размахивая листком бумаги и причитая: «Валентин Сергеевич, у меня совсем маленькая писулька!», он окинул ее оценивающим взглядом и задумчиво произнес:

– Вы знаете – не верю!

Изредка он спрашивает у Копыловой, как идут дела с моей кандидатской. И Мария Степановна сухо отвечает, что я стараюсь.

Хотя на самом деле я никакого особенного старания не проявляю. Диссертация как застряла на полдороге, так больше и не движется. Но, с точки зрения Марии Степановны, Кирееву знать об этом совершенно не обязательно.

Между ними постоянно идет неясная мелкая грызня.

Когда Копылова затеяла выпуск коммерческого словаря, Валентин Сергеевич по-хозяйски пробовал туда вписаться. Но его ловко и почтительно отодвинули в сторону. Сработали невидимые пружины и механизмы. В результате директор подписал обтекаемую разрешительную бумагу, где звонкой фамилии Киреева не фигурировало. Так что он пролетал мимо кассы мелкой посторонней пташечкой.

Умением плести многоэтажные дворцовые интриги Академия наук всегда славилась не меньше, чем остальными творческими успехами. А уж руководящим сотрудникам такой навык можно вписывать в трудовую книжку как дополнительную специальность, приобретенную многолетней практикой. Поскольку ученые споры, от которых напрямую зависят повышение окладов и финансирование проектов, по определению не могут быть бескорыстными.

Замдиректора сделал вид, что не обиделся и стойко пережил отсутствие финансовой халявы. Но теперь с повышенной активностью жаждал выявить в работе Копыловой хоть какие-нибудь моральные изъяны.

В институте рассказывали совершенно фантастическую историю об их ранней юношеской любви. И о роли трагической случайности в ее несостоявшемся развитии.

При советской власти сельское хозяйство постоянно отставало от намеченных плановых показателей. Деревенская молодежь в массовом порядке норовила забросить тяжкий крестьянский труд. В частности, переехать на местожительство в города или хотя бы поселки. Мало кому хотелось всю жизнь рубить дрова, таскать воду из колодца и бегать по нужде в уличный сортир. Не говоря уже об отсутствии театров или музеев. И патриотичные кинофильмы типа «Свинарка и пастух», призванные прививать любовь к родной земле, никак не меняли ситуацию.

Село остро нуждалось в рабочих руках. И на время сбора урожая туда традиционно засылали студентов и младших научных сотрудников. Поскольку снимать с производства городских работяг было все же чревато. А будущие научные либо инженерные кадры особого значения для экономики все равно не имели. Плюс принимали такой подарок судьбы вполне философски. По большому счету, им было безразлично, где именно пить водку и крутить легкомысленные любовные романы.

Кирееву и Копыловой в составе группы молодых ученых предстояло освоить романтическую профессию сборщиков моркови. То есть днем ползать на четвереньках, выдергивая богатые витаминами овощи из почвы и бросая их в большие деревянные ящики. А вечером жечь из данных ящиков костер и петь мужественные песни про то, как люди идут по свету и им, вроде, немного надо.

Песни у костра весьма способствуют расслоению коллектива на парочки, гуляющие при луне. Юноша Валентин и девушка Маша не могли, да и не хотели нарушать естественных законов природы.

Они взялись за руки и пошли по ночной деревне, увлеченно разговаривая о сугубо лингвистических проблемах. Им было хорошо друг с другом. В них неуклонно просыпалось неземное взаимное чувство.

И тут Копыловой приспичило по-маленькому. Еще до первых робких объятий. Она терпела, сколько могла, а потом попросила Киреева немного постоять в одиночестве. Пока она отбежит к забору и совершит там необходимые действия.

Юноша Валентин деликатно повернулся к лесу передом, а к предполагаемым событиям спиной. Девушка Маша отбежала шагов на двадцать и присела у чужого плетня.

К несчастью, прямо за плетнем мирно дремала большая корова. И Машины нетерпеливые шаги ее разбудили.

Корова встала и сделала то же, что и Маша. Но с грохотом струи пожарного брансбойта. Мало того, еще и добавила в шум мощного журчания характерный громкий треск и звуки падающих лепешек.

Юноша Валентин согнулся от беззвучного хохота. Мария, не разбирая дороги, умчалась к дому, где поселили девушек. Корова спокойно улеглась на прежнее место.

Любовь закончилась, едва начавшись.

Киреев по глупости рассказал о происшествии кому-то из коллег. После чего ни о каком продолжении любовного романа не могло быть и речи.

Но судьба оставила их рядом в качестве сослуживцев. Они продолжили работу в том же институте. Параллельно защитили кандидатские, а позже докторские диссертации. Стали ведущими научными сотрудниками. При этом Киреев как коммунист и мужчина активно рос по административной линии. А Копылова, будучи беспартийной женщиной, застыла на руководстве небольшой группой.

С приходом демократии картина принципиально не изменилась. Киреев продолжал восхождение по служебной лестнице. Копылова командовала своим мелким коллективом и обреченно исполняла бесплатные общественные поручения.

Мне они оба казались излишне занудными. Но с Копыловой я общался гораздо больше. Поскольку для меня она не только начальник по службе, но и научный руководитель в борьбе за престижное звание кандидата филологических наук.

Тему диссертации я выбрал и отстоял сам. Она связана с так называемым «языком падонков». Это особый жаргон многих пользователей Интернета. Основанный на принципиальном отрицании существующих норм орфографии.

То есть человек («аффтар») не хочет забивать себе голову дурацким правописанием слов типа «ключик» или «замочек». Потому что он свободная творческая личность. Он жаждет покорять сердца интернет-аудитории рассказами о великом себе. А слабая грамотность мешает воспринимать данного гражданина как светоч культуры и духовного наставника.

Выход прост, как мычание. Пусть и «ключик» и «замочек» пишутся подчеркнуто неправильно – к примеру, «ключег» и «замочег». И пусть все видят, что это сделано намеренно. Отчего авторитет «аффтара» крепчает до уровня новейшей танковой брони.

В Интернете даже есть ссылка на человека, с которого началась титаническая работа по мордованию русского языка. Он первым придумал выражать одобрение словами «красавчег», «зачот» и «жжош, сцуко». А неодобряемым индивидуумам сдержанно советовать «выпей йаду», «убейсибяапстену» или «в Бабруйск, жывотное».

И семена новой субкультуры упали на благодатную, щедро удобренную навозом почву.

Основным достижением российской средней школы можно считать тот факт, что большинство ее выпускников тихо, но отчетливо ненавидят культурное наследие вообще и литературную речь в частности. Поскольку их учили не разговаривать на языке Бунина или Цветаевой, а зубрить непонятные правила и кондовые идейные лозунги про образ лишнего человека. А им это нравилось примерно так же, как боцману окурок на палубе.

Они с радостью восприняли новый стиль речи. Для них «язык падонков» быстро стал массовой любимой игрой.

Меня буквально умилили две надписи на асфальте возле многоэтажного дома. Одна традиционно гласила: «Катюша, я тебя люблю!» Вторая была животрепещущим откликом – из числа тех, что поощряет мечты и рождает надежды: «Жжош, сцуко! Пеши исчо!»

Я несколько месяцев пристально следил за перепиской «падонков» в Интернете. Собрал кучу цитат, стараясь по возможности опускать совсем уж непечатные выражения. Составил предварительный словарик наиболее частотных элементов речи:

«Аццтой» – плохо, отвратительно.

«Баян» – это уже было, идет повтор общеизвестного.

«Зачот» – хорошо, «низачот» – соответственно, плохо. Явный след студенческого прошлого «аффтаров».

«Ржунимагу» – смешно.

«Яплакалъ» – было безумно смешно.

«Фтопку», «фупазор» – написано отвратительно.

«Кисакуку! Ты с какова горада» – жестокое обвинение в провинциальном образе мыслей.

«Девачко» – понятно без дополнительных объяснений.

«Многабукафф» – слишком длинно, не хочется читать дальше.

«Деффки» – особы женского пола, имеющие промысловый интимный интерес.

«Коттостроффа» – неудача с вышеупомянутыми особами женского пола.

И так далее.

Кстати, среди текстов преобладали творения яркой эротической направленности. Проще говоря – неуклюжие подростковые рассказы о сексуальных подвигах с опытными умелыми учительницами. Либо корявые взрослые истории о сказочно прекрасных контактах с секретаршами, медсестрами, проводницами пассажирских вагонов и прочим игриво настроенным контингентом.

Судя по одинаково безликим перечислениям поз и движений, все это было сплошное вранье. Но в шелухе интернетных переговоров рождались и настоящие шедевры народного творчества:

«ХХХ: – У меня такие значки классные, маленькие с букофками, можно слова выложить.

УУУ: -Урод! Это ты рассказал Андрею, где их достать?

ХХХ: – Ну.

УУУ: – Выложи на себе «Йа труп» и жди.

УУУ: – Я утром опаздывала и на брюки не посмотрела. Блин, я полдня ходила с надписью «Йа попко» на заднице.

ХХХ: – Песец!

УУУ: – Нет, песец был, когда я пошла на переговоры с нашими французскими коллегами. Они не слушали ни хрена из того, что я говорила, а просили переводчика перевести, что у меня на заднице написано, а он, сцуко, ржал, чуть под стол не ушел.

ХХХ: – И что сказал?

УУУ: – Что это у нас бэйджики такие…»

С сайта Bash.im – Цитатник Рунета.

 По-моему, именно подобная переписка объясняла популярность нового жаргона. Он давал возможность почувствовать себя нестандартным. После уроков или работы сесть за компьютер и поиграть в плохого мальчика или девочку. Поскольку Интернет уже давно стал не только средством общения, но и образом жизни.

В общем, работа над диссертацией выглядела интересной и многообещающей. Основанной на живом любопытном материале.

А потом я обратил внимание, что «падонковский» сайт набит рекламой, как дачный чердак старым барахлом. Идейные вожди делали на своих плохих мальчиках и девочках обычный торговый бизнес.

И во мне что-то замкнуло. Интерес к новому жаргону растаял, как сон и утренний туман.

Мария Степановна всерьез переживала мою затянувшуюся творческую паузу. Она не могла взять в толк, как научный сотрудник может жить без ясных целей и радужных перспектив.

– Женя, у меня складывается впечатление, что вы попросту не хотите получить ученую степень. Я не права?

Я вяло пытался возражать.

– Конечно, хочу. Только если бы ее дали прямо сейчас, без дополнительной работы. А писать диссертацию, которую все равно никто не будет читать, по-моему, граничит с идиотизмом…

– Что значит – не будут читать? – возмущалась Копылова. – Пишите так, чтоб читали!

Конечно, она была права.

Такие разговоры у нас происходят регулярно. За исключение среды, когда в институте библиотечный день и на службе появляться не обязательно.

Но среда будет только завтра.

А сегодня проходил ученый совет, где Копылова читала доклад о засилье иностранных слов в бытовой речи российских граждан. Мария Степановна с воодушевлением доказывала, что положение дел просто возмутительно. А остальной народ вяло слушал и размышлял о собственных не всегда научных проблемах.

Я, например, всматривался в милый сердцу затылок Лиды Потешкиной. И думал, что у нас тоже намечается производственный филологический роман.

На Лиду Потешкину обращает внимание каждый приходящий в институт мужчина. Но только со второго или третьего взгляда. Потому что при первичном осмотре все наши институтские дамы выглядят одинаково увядшими и некрасивыми. И только потом отчаявшийся от поисков взгляд начинает отдыхать на более-менее смазливом личике Лиды Потешкиной.

Мы вместе ходим обедать в ближайшее кафе. Ведем многозначительные беседы по вопросам мужской и женской страсти. Случайно коснувшись друг друга, не спешим вернуться в нейтральное положение.

Лида Потешкина взахлеб рассказывает мне про интимную жизнь с бывшим мужем. А это сближает уже до уровня рассеянного поцелуя.

Ее бывший муж периодически влипал в какие-то сомнительные истории.

Первое время они жили у Лидиных родителей. Занимали комнату рядом с местами общего пользования.

И мужа такое соседство вполне устраивало. Он где-то вычитал, что для здоровья полезно спать абсолютно голым. А в данных обстоятельствах можно было ночью выскользнуть в туалет, не одеваясь и не рискуя привлечь внимание возмущенной квартирной общественности.

Он ленился даже напялить трусы.

Лиду такая привычка не раздражала. У них еще длился медовый месяц. Они и без того одевались и раздевались гораздо чаще статистической нормы.

Но однажды Антону не повезло. В том смысле, что поздним воскресным утром к оккупированному им туалету принесло тещу.

Она обозначила свое присутствие и нетерпеливо подергала дверь. Антон машинально крикнул: «Занято!» И стал прислушиваться – уйдет она к себе в комнату или нет.

Теща не уходила.

Положение становилось безвыходным. Антон на всякий случай покряхтел, обозначая неопределенную длительность процесса. Но теща стояла насмерть. Ее желание было гораздо сильнее деликатности.

Еще через несколько минут притащился тесть. Теперь они стояли возле туалета вдвоем. И уже начали вполголоса обсуждать неадекватное поведение зятя.

Часов у Антона не было. Но он физически ощущал неумолимый бег времени. Нужно было что-то предпринимать.

Антон осторожно постучал в боковую стенку, вызывая на помощь супругу.

Лида не сразу сообразила, что означает этот стук. Потом все же догадалась осторожно выглянуть в коридор. И картина стала предельно ясной.

Она выручила мужа оригинальным, хотя и довольно жестоким способом. А именно: столкнула на улицу дремавшего перед раскрытым окном кота. После чего трагически завопила:

– Мама, папа! Барсик в окно упал!

Родители тут же поспешили к месту трагедии. Они ахали, роняя скупые слезы. Кот очумело и обиженно стоял внизу.

Лида, воспользовавшись суматохой, передала Антону брюки. Ему потом пришлось тащить несчастное животное обратно.

Лида закончила рассказ и посмотрела на меня, как бы требуя оценить ее природную смекалку и сообразительность.

– Кота жалко, – неуверенно вздохнул я.

– Второй этаж, – сказала Лида. – И внизу клумба.

– Тогда еще ничего.

– С котом все нормально. Только он обиделся и в нашей в комнате больше не ночевал. А дальше мы разменялись и переехали.

На новом месте их совместная жизнь разладилась. Бывший муж вдруг стал вдохновенно изменять законной супруге Лиде Потешкиной. Упорно не желая каяться и просить прощенья.

Однажды он заявился домой с подозрительными синяками на заднице. Объяснил, что был на даче у приятеля – и там они катались на велосипеде. Якобы он с непривычки отбил себе филейную часть.

Лида не поверила:

– И как зовут твой капризный велосипед? Жанночка? Тамара? Надеюсь, вы с приятелем хотя бы не на одном и том же катались?

Муж неуверенно пытался возразить:

– Лидочка, ну откуда в тебе столько пошлости? Ты ведь молодая женщина, ты должна быть нежной и хрупкой, как лань…

– Должна! – соглашалась Лида. – Особенно если учесть, что средняя самка лани весит около ста двадцати килограммов…

Антон довольно хохотал.

– Ты бездушная скотина! – кричала Лида. – Ты даже когда лук режешь, не плачешь!

Она пробовала жаловаться любимой школьной подруге. Но та купалась в море собственных проблем:

– Подумаешь – мужик гульнул на стороне. У вас в постели-то все нормально?

– По-моему, да, – осторожно предположила Лида.

– Вот и радуйся. Ты знаешь, что такое с секс с человеком, который помешан на компьютерах? Не знаешь. И я не знаю! Я с таким человеком три года живу…

В другой раз бывший муж вообще притащил домой темнокожую мулатку. Лиде об этом доложили бдительные подъездные старухи. Она начала скандал с патриотичного вопроса:

– Тебе что, наших баб уже не хватает?

– Пойми, – оправдывался муж, – это ведь мечта! Каждый мужчина хочет хоть раз в жизни переспать с африканкой. Нельзя же в конце концов умереть с нереализованной мечтой! Такой случай – как будто что-то придуманное, что-то из другого мира. Его даже изменой трудно назвать!

Причем Лида неустанно за ним следила. Регулярно проверяла содержимое карманов и сумки. Вела строгий учет новым записям в мобильном телефоне:

– Антон, а кто такая Елена Владимировна? У тебя записан ее номер.

Антон оторвал от телевизора кристально чистый взор.

– Мама нашего юриста. Он попросил купить ей лекарство.

– А почему он сам не покупает?

– У них в аптеке такого лекарства нет. Вот он и попросил, чтоб я посмотрел в нашем районе.

– И причем тут мамочкин телефон?

Бывший муж отвечал вдохновенно и не задумываясь.

– На всякий случай. Может, этого лекарства не будет. А будет какой-нибудь аналог. Чтобы я мог позвонить и уточнить.

– И у него такая продвинутая мама, которая болтает по мобильнику?

– Сейчас все такие.

– А что за лекарство? – не сдавалась Лида.

Муж правдиво пожал плечами.

– Не помню, какое-то длинное название. Да я и не старался запомнить. Я же знал, что мне нужно прямо из аптеки позвонить.

– Продвинутой мамочке? – уточнила Лида. – Очень трогательная забота! Сейчас посмотрим время вызова. Антоша, ты звонил ей в два часа тридцать минут ночи! Интересно, из какой же такой аптеки?

– Где, покажи! – возмущено удивился муж.

Лида показала.

Муж на мгновение задумался, но тут же пошел в решительную штыковую атаку:

– Это сотовые операторы напутали. Точно! У них что-нибудь не сработало – и пошел сдвиг по времени!

Он был непробиваем, как скала.

Лида ругалась, топала ногами и бросала в супруга совместно нажитую посуду. Антон оскорблено удалился. Вернувшись только на следующий день. Где ночевал – неизвестно. Но вид такой, будто все супружеские обязанности в том месте старательно исполнены. Вплоть до выноса мусорного ведра.

В конце концов, они благополучно расстались.

Теперь Лида наверняка видит во мне очередного кандидата в мужья. Ее не смущает, что я уже состою в другом вполне законном браке. И ни о каком разводе даже не думаю.

У меня в отношении Лиды совершенно другие конкретные планы. И я ей честно ничего возвышенного не обещаю. Но женщинам такие обещания не нужны. Они сами выдумывают их за мужиков – и сами в них верят.

Глава вторая

Из переписки в Интернете:

ХХХ: – Здец я выходные провел!

УУУ:– Как?

ХХХ: – Кажется, у меня дома завелась баба!

С сайта https://shytok.net/

С Саней Берестовым мы подружились во времена общей университетской молодости. Она пришлась на конец восьмидесятых и начало девяностых годов.

Для нынешних студентов это уже глубокая и древняя история. Они крайне смутно представляют вскормившую нас советскую действительность.

Они не знают, что такое государственные магазины без малейших признаков товара. Массовая невыплата зарплаты всеми предприятиями сразу. Талоны на бумажную колбасу стоимостью в два рубля двадцать копеек килограмм.

Они не видели стариков, устроивших драку из-за найденной пустой бутылки. Не представляют, что такое сгоревшие вклады населения, попросту и в одночасье присвоенные Сберегательным банком.

Но главное – их не окружали растерянные лица людей, переживающих, что с ними теперь будет.

Вокруг рушилась бывшая великая страна. Но жизнь все равно продолжалась.

Я еще не был женат и обитал в общежитии университета. Делил комнату со студентами Коровиным и Тарасюком. Они воспринимались окружающими как единое двуглавое чудище с кучей хвостов по всем возможным предметам

В то время как раз бытовала шутка, что настоящий студент не интересуется, какой сегодня экзамен. Он спрашивает, что за экзамен ему удалось случайно сдать. Тарасюк и Коровин были именно такими студентами.

Они всегда держались вместе. Если Тарасюк бежал за водкой, Коровин неизменно его сопровождал. А когда Коровин шел на лекцию, что случалось гораздо реже, Тарасюк со страдальческим видом семенил рядом.

Они даже туалет умудрялись посещать синхронно.

Никому и в голову не приходило упоминать их фамилии по отдельности:

– Объявить строгий выговор студентам Коровину и Тарасюку.

– Коровин с Тарасюком вчера опять отмочили…

– Ну и где эти два придурка Тарасюк и Коровин?

Наше совместное проживание началось с травли тараканов. Наглые рыжие твари почему-то считали, что здание построено именно для них. А студенты существуют, чтоб оставлять на столах засохшую закуску.

Я съездил на рынок и купил несколько бурых китайских карандашей. Ими надо было мазать места скопления насекомых. То есть всю комнату.

Сначала мы чертили бессмысленные пунктирные линии. Но процесс разбудил дремавшие в молодых организмах художественно-графические наклонности.

Я ограничился примитивными геометрическими узорами. Коровин и Тарасюк выражали себя шершавым языком плаката.

Они нарисовали на дверце встроенного шкафа продолговатый предмет с закругленным концом. И приписали печальные слова: «Здесь когда-то была колбаса». А рядом с окном изобразили жирную стрелку с комментарием: «Запасный выход. Возьми стул, выбей стекло. Осторожно! Сверху могут падать люди!»

Над кроватью Коровина ребята старательно вывели лозунг: «Тараканы, идите в жопу!»

Надпись указывала принципиально верное направление. Но казалась слишком прямолинейной. Я высказал пожелание ее откорректировать.

В конце концов, к нам могут придти культурные филологические девушки. Не нужно их шокировать раньше первого налитого стакана.

Тарасюк и Коровин согласились, что лозунг не привлекает интеллигентностью. Неприличное слово было затерто листом бумаги до уровня блекло-желтого пятна. В исправленном варианте надпись гласила: «Тараканы, идите в комнату 306!»

Триста шестую комнату единолично занимал староста общежития Климов. Впоследствии он сделал вполне закономерную карьеру. Превратившись из идейного комсомольского вожака в преуспевающего бизнесмена.

Полностью тараканы, конечно, не исчезли. Но былую активность поубавили основательно.

В компанию Коровина и Тарасюка я вписывался на правах условной и нерегулярно пьющей единицы. То есть если я был рядом, меня безоговорочно усаживали за стол. Но и мое случайное отсутствие особо не угнетало.

Саня Берестов навещал нас со светлыми намерениями отдохнуть душой. Они с матерью занимали комнату в коммуналке на другом конце города. Условия для продуктивной учебы и минимальной личной жизни там отсутствовали напрочь. А общежития ему не полагалось из-за наличия местной постоянной прописки.

Он объяснял матери, что ходит к нам заниматься. Какая-то часть истины в этих словах все-таки присутствовала. В том плане, что наши разговоры изредка касались и лингвистических проблем.

– Представляете, – делился я, – министерство образования Грузии рекомендовало изменить школьный курс русской литературы. В частности, больше внимание уделять творчеству Михаила Юрьевича Лермонтова. Поскольку поэт им почти родной – воспевал Кавказ и все такое прочее. Тбилисской писательской организации заказали срочный перевод поэмы «Демон» на местный язык. А там в тексте слова: «Недолго продолжался бой: бежали робкие грузины». И в союзе писателей возник жуткий спор – как эту строчку переводить. «Бежали смелые грузины» или «Бежали храбрые грузины»? Дело почти дошло до смертельных обид и кровной мести. Пока они не приняли решения, которое предложил самый мудрый аксакал. И которое всех устроило.

– Что за решение? – живо интересовался Саня.

– Они перевели эту строчку как «Бежали робкие армяне»!

– Фигня… – пренебрежительно отзывался Тарасюк. – Лермонтов, Шлермонтов… Вот у меня был знакомый, так он на спор бутылку портвейна из горла выпивал на пять секунд быстрее, чем она сама оттуда выливалась. Мы специально время засекали.

Коровин солидно подводил итог неудавшейся дискуссии:

– По-моему, тут душновато. Надо пойти прогуляться. Заодно купим водки, смешаем с соком.

– С каким соком?

– Каким-каким… Желудочным, каким еще?

Торжественных приемов в честь появления Берестова никто, конечно, не устраивал. Но макароны иногда варили. Особенно те, что приносил сам Саня. Он примерно догадывался, чего друзьям не хватает до полного счастья.

Процесс отваривания таил определенные нюансы.

Сначала нужно было отыскать и помыть нашу единственную кастрюлю. Здесь, кстати, женское население коренным образом отличается от мужского. Поскольку женщины моют посуду сразу после завершения трапезы. А мужчины – перед тем, как к ней приступить.

Далее требовалось торчать на общей кухне и следить, чтоб макароны никто не спер. Или в качестве шутки не вбухал туда пару горстей соли. И то и другое в общежитии могли сделать совершенно запросто.

Саня Берестов обычно брал приготовление обеда на себя. Ему хотелось выглядеть стопроцентным добрым волшебником и лично спасать приятелей от голодной смерти.

Правда, однажды такое желание его всерьез подвело.

Некая девушка поставила свою кастрюлю рядом с нашей. И там тоже что-то кипело. Саня радостно решил, что это курица. Как он потом объяснял, по ассоциации с внешним видом хозяйственной студентки.

У него тут же возник дерзкий, хотя и не слишком хитроумный план. Нужно дождаться, когда девушка отойдет, схватить кусок курицы и перекинуть в наши макароны. Поскольку мучные изделия с мясом гораздо калорийнее, чем без него.

Девушка действительно на минутку вышла. Саня отважно открыл чужую посудину. Выудил вилкой что-то белое и отправил добычу по намеченному маршруту. После чего быстро уволок получившееся варево в нашу комнату.

Он объявил о начале трапезы словами из незабвенного кинофильма «Джентльмены удачи»:

– Кушать подано! Садитесь жрать, пожалуйста.

Мы ринулись к еде, как стая коршунов. Коровин торопливо откинул в сторону крышку. И застыл в полном недоумении.

– Что такое?

В кастрюле плавали белые размокшие куски материи. Вперемешку с полупроваренными макаронами.

Саня Берестов с убитым видом рассказал о проявленном геройстве.

Оказалось, что девушка кипятила на кухне свои интимные тряпочки. Поскольку о «тампаксах» и прокладках с крылышками еще никто в стране даже не слышал.

Обед пришлось выбросить в мусорный бак. Зато, насколько я помню, это был первый и единственный случай, когда кастрюлю вымыли непосредственно после приготовления пищи.

На последнем курсе мы почти одновременно женились – Саня на москвичке, я на местной девушке Лене. И наши пути естественным образом разошлись. Дружба не то чтобы распалась, но перестала быть близкой.

Я переехал к молодой супруге и увеличил официальное население Петербурга. Берестов, едва дождавшись диплома, рванул покорять столицу.

Мы изредка перезванивались и обменивались праздничными открытками. Новости друг о друге были пунктирными: живу там же, живу с той же, был в отпуске, погода отвратительная, здоровье в норме, будет скучно – шли деньги.

Я несколько лет вкалывал преподавателем вечернего строительного техникума, где учащимся ставили тройки уже за сам факт присутствия на уроке. А если будущий прораб мог без шпаргалки поведать, что в конце предложения нужно ставить точку, то у педагога наступали праздник души и именины сердца.

Потом я устроился в институт лингвистики и начал работу над диссертацией. То есть зашагал по жизни запрограммированной поступью университетского выпускника.

Берестов по специальности так и не заработал. В нем внезапно вспыхнула огневая страсть к челночному бизнесу.

Кто-то подбил его сгонять в Турцию, набрать там дешевой одежды и перепродать московским рыночным оптовикам. С новыми приятелями заняли денег, съездили, закупили и реализовали товар. Неделя работы принесла двухмесячный доход среднего академика. Саня понял, что отныне филологии предстоит обходиться без него.

Конечно, челночный бизнес не был совсем уж радостным. Приходилось постоянно делиться с нужными и не очень нужными людьми. Выплачивать дань нищим злобным таможенникам. И даже задушевно разбираться с менее официальными вооруженными вымогателями.

География поездок постоянно расширялась: Турция, Греция, Польша, Египет… Благодаря мудрой политике верхнего руководства, стране никак не грозило повальное изобилие. Ассортимент дефицитных товаров рос, как на дрожжах. Вместе с количеством участвующих в деле компаньонов и конкурентов.

Саня приводил типичный пример из жизненной практики. Он ехал в каком-то совершенно раздолбанном автобусе. Его тронули за плечо:

– Мужик, сейчас рынок будет?

– Нет, через остановку.

– Не обманываешь? Вон та тетка говорит – сейчас.

– Перепутала, наверное.

– А я из-за нее чуть не вылез. Дура-блондинка…

– Причем тут блондинка? – возмутилась стоящая рядом женщина. – Что ты по волосам-то судишь?! У меня, может, умственные способности как у негра!

Дальше, по традиции, вскипели бурные страсти. И с разных сторон зазвучали крылатые народные выражения.

Казалось бы, совершенно рядовая транспортная сценка. Если не учитывать, что она происходила в Китае. А автобус был полон наших соотечественников, которые двигались по миру одними и теми же асфальтовыми тропами. И мало удивлялись подобным встречам под чужим неласковым солнцем.

Параллельно накапливался бесценный житейский опыт.

Кажется, из Польши Саня регулярно доставлял поддельные американские сигареты. Там они были фантастически дешевыми. А в России, несмотря на людоедские цены, пользовались популярностью у измученных табачным дефицитом граждан.

По таможенной норме следовало провозить не больше одного блока. Как бы для личного утоления дорожных потребностей. Норма выглядела гуманной, потому что блок содержит десять пачек, а время в пути занимало около восемнадцати часов.

Попутчицей Берестова оказалась бабушка – божий одуванчик. Она поведала, что была в гостях у своих польских друзей. Ей подсказали захватить в обратный путь сигареты. Которые нужно продать базарным перекупщикам, чтобы поездка стала гораздо менее накладной.

Она взяла с собой четыре блока. Но кто такие перекупщики и какую нужно требовать цену, не имела ни малейшего понятия.

Саня принял в судьбе престарелой контрабандистки самое живое участие. Подробно рассказал, куда и к кому обращаться. После чего они с нарастающей задушевностью повели разговор о жизни вообще и духовно-нравственный ценностях в частности.

На пограничной станции в вагон влезли доблестные российские таможенники. Молодецкого вида тетка внимательно оглядела Саню с бабушкой и спросила, нет ли в багаже чего-либо незадекларированного или запрещенного к провозу.

Бабка собрала волю в кулак и уже хотела решительно ответить, что ничем подобным не занимается. Но Саня ее опередил.

– Скажите, – поинтересовался он, – а сигареты можно провозить?

Таможенница сурово сдвинула брови.

– Один блок.

– А если четыре?

– Мужчина, вы глухой? Вам же ясно сказали – один.

– Да я не о себе. Я вот об этой бабушке. Ей польские товарищи подарили четыре блока, а она их по незнанию с собой захватила. Вы б ее на первый раз простили, а?

Саня говорил с видом человека, в котором наконец-то проснулась гражданская совесть.

Таможенница сунула голову в коридор и издала победный охотничий клич. На который с другого конца вагона прискакал ее напарник. Они быстро составили протокол изъятия. Напугали бедную старушку возможным астрономическим штрафом. Но в итоге просто забрали все четыре блока и торжествующе удалились.

Поезд равнодушно покатил дальше. Бабка дрожащими руками достала из кармана валидол.

– Почему вы так поступили? Я ведь вам, как родному, все рассказала… – укоряла она Саню. – А вы…

– Не переживайте, – сказал Берестов. – У вас же было всего четыре блока.

Он указал на две огромные, замаскированные матрасами сумки:

– А у меня триста пятьдесят. Возьмите десять – и будем считать, что мы квиты.

Через несколько лет товарная ситуация в стране выправилась. Челночный бизнес перестал приносить былые баснословные доходы. Но Саня на нем успел, что называется, приподняться.

В результате он стал хозяином небольшого торгового павильона. Золотого унитаза не завел, но на жизнь вполне хватало.

Со времени окончания университета прошло почти пятнадцать лет. И вот теперь Саня Берестов вновь появился на моем ближнем горизонте.

Я позвонил жене – сообщить, что вечером у нас будет дорогой гость. Лена отнеслась к такому событию со сдержанной радостью.

– Вот и хорошо. Заодно вдвоем отнесете на помойку старый холодильник.

Старый холодильник размещался в и без того тесной прихожей. Сначала мы его хотели кому-нибудь подарить. Но желающих почему-то не оказалось. Благосостояние знакомых россиян росло, невзирая на напряженную заботу родного правительства.

– Как-то неудобно. Приехал друг из Москвы, а я его напрягаю таскать свое барахло…

– Ничего, ему тоже полезно размяться.

Я не стал спорить. Лена убеждена, что только домашняя работа делает человека чище и добрее. А другие виды деятельности, наоборот, совращают с истинного пути. По ее логике, чтобы не стать серийным убийцей, нужно всего-то регулярно убирать за собой посуду или выбивать ковры.

– Пойдешь домой, купи картошки. Я потушу с мясом.

– Я же вчера покупал. У двери целлофановый пакет положил..

– Ты утром выносил мусор. Так что картошки больше нет. А пакет с мусором все еще лежит…

Берестов почти не изменился. Чуть поседел, чуть погрузнел, но юношеская улыбка все равно осталась. Так же, как и желание выглядеть добрым волшебником.

Лене он вручил цветы и огромную коробку с тортом. Мне – бутылку дорогого виски. Для дочки извлек из портфеля диск с игрой, где доблестные рыцари какими-то особо изощренными способами уничтожали злых орков. Кошка удостоилась ласковой похвалы за красоту и природную сообразительность.

Мы сидели за столом и весело вспоминали минувшие дни. Разговор, естественно, касался судьбы бывших однокурсников.

Полипчук наконец-то спился. Столяров стал директором гимназии. Тарасюк и Коровин на пару открыли мастерскую шиномонтажа. Лариска Иванова подалась в писательницы, штампует дамские романы с неизбежным счастливым концом. Я даже пытался один из них прочесть. Дошел до слов: «Она отдалась ему, мучительно напрягая свой мозг. Это был новый шаг в их отношениях…»

Соня Каплан укатила в Америку и, по слухам, преподает курс современной русской культуры в школе домохозяек. Наверняка рассказывает, что по сибирским городам ходят медведи и отбирают у жителей водку.

Румяная Машенька Гладкова нашла призвание в составлении кулинарных рецептов. Теперь она точно знает, как гарантированно отравить неверного супруга. Либо, в крайнем случае, отбить его посторонние желания качественной импортной скалкой.

Почему-то получалось, что университетские троечники устроились в жизни гораздо лучше отличников. Может быть, они выходят из вузовских стен более закаленными. Приобретают умение держать удар. А может, сказываются перегрузки в системе высшего образования. И у отличников просто нет времени на обычное человеческое общение. А как раз умение общаться всегда сказывается на дальнейшей карьере.

Саня предложил узаконить тенденцию в общероссийском масштабе. И для начала поднять тост за новую реформу высшей школы. Предусматривающую, в частности, полную отмену оценок «хорошо» и «отлично».

Мы выпили и пошли выбрасывать холодильник.

Это было совсем непросто. Проклятый агрегат упорно не желал сдвигаться с места. Либо вдруг норовил самостоятельно загреметь по лестнице. Стараясь впечатать нас в стену или хотя бы прищемить пальцы.

Но человеческий гений выше стихийного бунта безмозглой машины.

Мы кое-как доперли холодильник до мусорных баков и остановились отдышаться.

– Давай постоим, покурим, – предложил Берестов.

Я невнимательно осмотрел близлежащий пейзаж. Скользкая черная грязь. Втоптанные в нее обрывки бумаги и целлофановых пакетов. Сваленные кучей остатки старой мебели. Несколько холмиков собачьего дерьма. Легкий, но ощутимый запах гнили.

– Может, лучше дома покурим?

– Да-а, – вздохнул Берестов. – Не осталось в тебе настоящей романтики… А ведь у каждого такого клочка бумаги своя непростая история!

– И у каждого презерватива тоже… – согласился я.

– Мне поговорить нужно. Без лишних ушей.

Я с пониманием достал сигареты и зажигалку.

– Ты даже не спрашиваешь, зачем я приехал в Питер…

– Разве? Ну и зачем?

– Я со своей Веркой расхожусь.

– Вы поссорились? – осторожно поинтересовался я.

– Мы ссоримся и миримся с первого дня семейной жизни. Хотя у меня к ней по сути только одна претензия. Она за эти пятнадцать лет ни разу нормального обеда не сделала! Яичница – сосиски – омлет – сосиски – яичница. Ты представляешь, что такое постоянно питаться только сосисками и яичницей? Я ей говорю: есть вещи, которые я могу глотать каждый день. Но к ним вряд ли относятся яичница или сосиски! А она так язвительно замечает: «Я не умею готовить водку и пиво!»

Было видно, что этот женский недостаток Саня переживает особенно тяжело. И вообще у него все оказалось гораздо хуже, чем я предполагал.

– Готовить в конце концов не главное. Готовить я и сам понемногу научился. Главное – что моя жизнь для нее так и не стала родной. Ей постоянно не нравится то, что я делаю. С ребятами в баню пойдешь – скандал. Деньги самостоятельно потратил – отчитайся до копейки. Вернулся домой пьяным – я, говорит, тебе устрою СССР…

– Почему именно СССР? – удивился я.

– Я сам сначала не понял. Тоже спрашиваю: почему? Она говорит: «А ты вспомни, чего в СССР не было?» Я начинаю перебирать: туалетной бумаги не было, свободы слова… Многого, в общем. Она говорит: «Это частности. А главного чего не было?» Я гадаю: «Компьютеров что ли?» Она ласково так говорит: «Дубина! Секса не было! Даже по телевизору на весь мир объявляли: «У нас секса нет!»

– Но хоть что-то хорошее в твоей жене имеется? – засомневался я.

– Да не в жене дело. У меня все не то. А уж последние годы – просто потерянные.

По Саниным словам выходило, что его внешне благополучная судьба дала трещину. Причем широкую, как песенное русское поле

Семейный быт помаленьку разладился. Жена задолбала равнодушным некачественным отношением. В последнее время они даже перестали ссориться. Просто живут рядом, словно в коммунальной квартире.

Бизнес тоже застопорился. Подвели поставщики – и оплаченный товар не пришел в срок. В результате на Саню повесили штрафные санкции. Теперь торговый павильон заложен в банке и вот-вот сменит хозяина.

Но главное – тяжело и гадостно на душе. Так что Саня все бросил, прыгнул в поезд и укатил, куда глаза глядят. То есть к маменьке родной с последним приветом. Он смутно помнил, что там когда-то было хорошо.

На супругу Берестов не сердится. Наоборот, верит, что она будет только счастлива. А сам он хочет начать с чистого листа. Может быть, даже пойдет работать в школу. И вообще, главное не бабло, а духовная гармония с самим собой и окружающим миром.

– Так ты, получается, сейчас вообще нищий?

– Деньги пока есть – из старых запасов. А от магазина все равно никакой прибыли. В прошлом году еле-еле в ноли вышли. Машину оставил, она на жену оформлена, черт с ней. Сына жалко. Но ничего, он должен понять…

Я вдруг разглядел между баками какой-то сверток, похожий на приличных размеров бандероль. Что-то в нем было непонятное, но притягивающее взгляд.

– У тебя нет знакомой одинокой бабы с квартирой? Чтоб можно было хотя бы первое время у нее кантоваться. А то жить с матерью в одной комнате – сам понимаешь…

Для предстоящих духовных исканий он выглядел на редкость практичным.

– Найдем, конечно, – неотчетливо пообещал я. – У нас же пол-института одиноких теток.

Я подошел к бакам, просунул между ними руку и вытащил сверток наружу.

– Что это? – не понял Берестов.

– Сам не знаю. Хочу посмотреть.

Плотная бумага была обмотана скотчем и поддавалась с трудом. Я развернул сначала ее, а потом кусок мягкой шерстяной ткани. И мы оба буквально обалдели от неожиданности.

Внутри находилась примерно полуметровая фарфоровая статуэтка. Грациозная девушка в белой тунике, украшенной большими розовыми цветами. Наверное, она с улыбкой ждала приближения своего фарфорового возлюбленного. Во всяком случае, одна ее грудь невинно обнажилась. А ласковый взор вряд ли предназначался таким охламонам как я и Саня Берестов.

Подобные статуэтки я видел только в музеях. Там они демонстрируют вызывающую дворцовую роскошь, глубоко чуждую среднему российскому обывателю. И заодно слегка оправдывают грабительскую сущность местных кафе и сувенирных киосков.

Хотелось поступить, как в сказке про Буратино. Закрыл глаза – увидел манную кашу пополам с малиновым вареньем. Открыл глаза – нет манной каши пополам с малиновым вареньем…

– Ни фига себе! – восхищенно прошептал Берестов. – Богиня грецкая!

– Или нимфа… – предположил я. – Были такие покровительницы рек, лесов, озер…

– Симпатичная, я бы сказал, у вашей помойки покровительница…

Саня тревожно осмотрелся по сторонам.

– Я не очень разбираюсь в искусстве, – пробормотал он, – но, по-моему, надо ее взять и быстренько отсюда валить.

Мы так и поступили.

Глава третья

Из переписки в Интернете:

ХХХ: – Избушко, избушко, повернись ко мне лесом, к заду передом.

УУУ: – Вы ставите меня в идеологический тупик своими авангардистскими идиомами.

ХХХ: – Чо?

УУУ: -Да, примерно это я и имела в виду.

С сайта Bash.im – Цитатник Рунета

Назавтра болела голова и был библиотечный день.

Это, по сути, дополнительный выходной. То есть день, когда можно не ходить на службу. Считается, что вместо нее научные сотрудники торчат в библиотеках или вдохновенно склоняются над домашними письменными столами. Дабы вести среди себя кропотливую работу по самообразованию и росту творческого потенциала.

И вполне вероятно, что единичные отсталые экземпляры так и поступают.

Правда, за библиотечный день нужно регулярно отчитываться. К примеру, готовить статьи для официального журнала «Вестник Академии наук РФ». Или время от времени делать доклады на открытом заседании ученого совета. И нахально сообщать коллегам, как далеко ты продвинулся в своих до зарезу нужных исследованиях.

Циничный Бронштейн из отдела аббревиатур на спор читал один и тот же доклад трижды. С интервалом в несколько месяцев. Но без изменений – вплоть до запятых. Ему самому было интересно, заметит кто-нибудь из руководства или нет.

Он три раза повторял одни и те же примеры неудачных сокращений. В частности, упоминая солидные организации типа Федерального агентства по культуре или Житомирской областной педагогической академии. Не говоря уже о Хабаровском училище искусств. Трижды клеймил новообразование «мудот», которое означает «муниципальное управление детского отдыха и творчества».

Бронштейн гневно осуждал создателей этого слова за то, что его приходится воспринимать как существительное мужского рода («мудот издал приказ»). В то время как в развернутом виде выражение относится к роду среднему («муниципальное управление направило директиву»). И такие противоречия никак не способствуют грамотному употреблению новой аббревиатуры.

Все три раза старшие коллеги солидарно кивали умными головами. И тоскливо размышляли, что «мудот» – не только управление детского творчества, но и тот, кто это слово придумал.

На повторы никто, кроме посвященных, не обратил внимания.

Так что человеку, который первым разрешил библиотечный день, можно поставить памятник. Не обязательно золоченую статую, указывающую рукой в отдаленное светлое будущее. Но хотя бы небольшой гранитный куб. С проникновенной надписью: «В память о великом безымянном гуманисте – от благодарных научных сотрудников».

Мне лично библиотечный день нравится даже больше, чем суббота или воскресенье. Поскольку тогда я остаюсь в квартире один. Гуманизм в отношении научных работников до сих пор не распространяется на членов их семей.

Утром сквозь сон я слышу, как Лена собирает Валентинку в школу. С кухни доносятся звон посуды и приглушенные голоса. Чуть позже за Леной осторожно закрывается дверь. Она выходит раньше. Ей предстоит сначала дожидаться троллейбуса, а потом давиться в нем восемь долгих остановок.

Валентинкина школа расположена прямо в нашем дворе. Неспешным шагом от двери до двери можно добраться за четыре минуты. Но дочь безусловно унаследовала основную черту великого российского народа. Она сначала создает трудности, а затем героически пытается их преодолеть.

Она выскакивает из дома ровно в девять часов и надеется, что прибежит в класс раньше учительницы. Иногда это удается. Но гораздо чаще в дневнике появляется очередная запись: «Опоздала на первый урок!» И мы с Леной проводим воспитательную работу, объясняя, что так поступать нехорошо. А дочь опускает глаза, демонстрируя глубочайшее раскаяние и готовность исправиться.

Второй хлопок двери означает, что уже девять. Спать дальше обычно не хочется. Я в одних трусах иду на кухню и выкуриваю сигарету натощак. Меня никто не упрекнет, что это вредно. И что сначала надо умыться и позавтракать. Я один – и могу делать то, что хочу. Хоть в трусах, хоть без них.

Мне вообще кажется, что в современной жизни человеку жутко не хватает одиночества.

Нас все время окружают другие люди – дома, в транспорте, на работе. Не говоря уже о кинотеатрах или магазинах. Мы постоянно живем в перекрестье чьих-то взглядов. И спрятаться от них практически некуда. Поскольку даже в российских общественных туалетах кабинки закрываются далеко не всегда.

На Западе, наоборот, одиночество принято считать величиной сугубо отрицательной. Там почти у каждого имеется своя квартира или хотя бы комната. Личный автомобиль без прижавшихся и дышащих перегаром попутчиков. Собственный кабинет или хотя бы безлюдный закуток в офисе. Контакты с другими людьми сводятся к минимуму. Поэтому всем кажется, что они и в душевном плане отгорожены друг от друга невидимыми прочными стенами.

Но западный человек психологически устроен совершенно по-другому. Причем, с нашей точки зрения, довольно туповато.

Есть такая байка – как один зарубежный режиссер приехал в Москву на кинофестиваль. И во время просмотра местного фильма вдруг заржал, как сумасшедший:

– Очень смешно! Человек открывает кран, а вода не течет. Это гениальный трюк, я бы до него просто не додумался!

Или другой пример: кто-то из знакомых Лиды Потешкиной привез ей на память мелкий штатовский сувенир. Брелок для ключей. Казалось бы, чем может отечественный брелок для ключей принципиально отличаться от американского? Выяснилось – психологией владельца. В американском варианте присутствует специальная строка, куда надо записать фамилию и домашний адрес. Поскольку предполагается, что в случае потери ключей у нашедшего возникнет непреодолимое желание их вернуть.

Поэтому Запад российскому гражданину не указ. И мне в том числе. Я, как и многие, тоже мечтаю время от времени побыть в гордом расслабленном одиночестве.

Тем более что вчера мы явно засиделись.

Берестов учил Лену ни в коем случае не разбавлять спиртное соком или колой.

– Ты только представь, сколько народу трудится, чтобы сделать этот благородный напиток! Они придумывают новые технологии, годами выдерживают продукцию в специальных условиях… Привозят ее на профессиональные конкурсы, получают там медали и дипломы – за вкусовой букет или аромат. И чем все заканчивается? Тем, что какая-нибудь жеманная барышня вливает туда порцию химической гадости? И радуется, что так вкуснее?!

Виски уже закончилось, и мы опустошали выставленную мною веселящую жидкость завода «Кристалл».

Я к месту пересказал сюжет о женской алкогольной логике. Когда бухгалтерские дамы нашего института в дружной панике вызвали системного администратора. У них одновременно полетели клавиатуры обоих компьютеров. Пластиковые кнопки никак не желали реагировать на нажатия наманикюренных пальчиков. Это напоминало бунт машин из фантастического романа ужасов.

Системный администратор Юра Попов в мистику не верил принципиально. Он осмотрел провода и убедился, что с ними все в порядке. Сбой в работе мог вызвать только человеческий фактор.

– Чай, кофе не проливали? – хмуро поинтересовался Юра.

– Конечно нет, что вы! – горячо защебетали бухгалтерши. – Наоборот, мы наши клавиатуры вчера почистили. Видите, как блестят!

– А чем чистили? – с подозрением спросил сисадмин.

– Алкоголем. Вы же сами говорили, что им можно…

– Каким еще алкоголем? – Юра замер от нехорошего предчувствия.

Дамы объяснили. Они напомнили, что Юра действительно советовал в случае загрязнения протирать клавиатуру спиртом или водкой. Но они не стали покупать водку, потому что она горькая и плохо пахнет. Они использовали апельсиновый ликер, поскольку он дороже и вкуснее.

Обе клавиатуры пришлось заменить. Сладкая тягучая жидкость намертво вывела их из строя.

О том, какие слова Юра приветливо сказал бухгалтершам, можно только догадываться. Судя по всему, речь шла о блондинках как особом типе интеллектуально развитой личности. Но основной тезис прозвучал в заскорузлой народной форме. Во всяком случае, дамы вспыхнули и побежали просить защиты у всесильного замдиректора Киреева. По выражению классика О.Генри, – «впереди собственного визга».

Киреев, не вникая, объявил участникам конфликта по выговору. И скупо посоветовал укреплять имеющуюся дружбу. Но при этом не забывать о бережном отношении к материальным ценностям.

Основное внимание нашего вечера, естественно, уделялось фарфоровой находке.

Богиня стояла в центре стола. Можно сказать – на втором по значимости почетном месте. После понятно чего. Но чтобы мы за бытовым разговором не отвлекались от мыслей о прекрасном. Которое все-таки незримо существует и рядом, и в нас самих.

Теперь мы рассмотрели ее во всех подробностях. Соблазнительные покатые плечи. Пухлые, но крепкие босые ноги. Цветочная гирлянда в руках, гармонирующая с узорами на одежде.

В статуэтке явно прослеживались античные мотивы. Культ обнаженного тела и полной гармонии с природой.

– Я понял, чего ей не хватает! – просветленно выдохнул Саня Берестов.

– В каком смысле?

– У вас деревянная палка найдется, сантиметров семьдесят в длину?

Я пожал плечами:

– Скорее всего, нет.

– Обязательно купи в магазине стройтоваров. Выбери брусок – семьдесят сантиметров в длину и примерно восемь в ширину.

– Зачем? – не понял я.

– Вырежешь из него весло. И дашь этой грецкой богине в руки. По-моему, получится убойная композиция. Идеал женской красоты, объединяющий эпохи и народы. И вообще прикольно.

Мы с женой недоумевающее переглянулись.

– В каждом художественном произведении должен быть здоровый маразм! – наставительно сказал Берестов.

– Ты что, художник? – недоверчиво спросила Лена.

– Упаси Бог. Но у меня есть вкус. И оригинальность мышления. Вот, к примеру, представь такой зрительный ряд: девушка, одна, ночью, на шоссе. Что она делает?

– Ну, ясно что… Как говорят в народе: «Ежедневно ваша проститутка Глаша».

– Тебе ясно. А для меня она идет в Изумрудный город! Причем такая точка зрения выглядит гораздо симпатичнее. Нужно преодолевать мещанское восприятие жизни. Так что подумайте и сделайте для богини весло. Она от этого только выиграет!

Я ограничился обещанием подумать.

Но и без весла было видно, что перед нами действительно музейная вещь. И что ей прямо-таки надлежит располагаться в каком-нибудь великокняжеском будуаре. Рядом с зеленоватыми бронзовыми часами и табличкой «Экспонаты руками не трогать!»

Хотя сам я из последнего похода в музей запомнил совершенно другое.

Мы с Леной были на экскурсии в Большом дворце Петергофа. Сначала погуляли по парку, потом решились отстоять очередь и приобщиться к выдающимся образцам архитектурного и декоративно-прикладного искусства.

О красотах дворца рассказывала рослая белотелая дама с огромной рельефной грудью.

Дама мечтательно поднимала глаза к потолку, перечисляя достоинства имевшегося в наличии антиквариата. Грудь жила абсолютно самостоятельной жизнью. Она вздымалась, упруго подрагивала и притягивала мужские взоры, как магнит – портновские булавки.

Среди экскурсантов выделялся круглый восточный человек. Он слушал особенно внимательно. Задавал бесконечные вопросы: «А кто автор этой замэчательной работы? А в каком году был дэкорирован портрэтный зал?»

В нем угадывался чудовищный половой потенциал. Его неподдельно интересовало любое существо женского пола, включая лошадь на конном портрете императрицы Екатерины.

– Сохранив интерьеры кабинета Петра Первого, архитектор Растрелли создал величественную анфиладу парадных залов и гостиных, украсив их живописными плафонами, сложными наборными паркетами, зеркалами и золоченой резьбой… – выученно чеканила экскурсоводша.

Восточный человек не отводил взгляда от заманчиво колыхавшейся груди. Мысленно он уже прижимался к ней и согревал твердые соски горячим страстным дыханием.

– Сископильная тетенька, – сдержанным шепотом прокомментировала Лена.

– А дяденька, судя по всему, пискосильный… – согласился я.

– Особенно удались зодчему боковые павильоны, над которыми поднялись изумительные по нарядности золоченые купольные завершения… – продолжала долдонить дама.

Восточный человек следовал за ней, как охотник за добычей. Незаметно, но упорно сокращая расстояние.

К концу экскурсии их разделяли буквально считанные сантиметры. Его глаза горели алчным желтым пламенем. Руки словно сами собой тянулись к необъятной упругой груди.

На экспонаты музея уже никто не смотрел. Все наблюдали только за восточным человеком, в котором разгорался могучий природный инстинкт.

Он ждал своего шанса. И все-таки дождался.

Спускаясь вниз, дама неожиданно оступилась на исторической Дубовой лестнице. После чего рухнула в умело расставленные объятия.

– Пазволте, я вам помогу! Вот так, осторожно… – восточный человек обнимал волшебную грудь и таял от нахлынувшего счастья. – Вы ногу не подвэрнули? У вас все в порядке? Возьмите меня за плечи – и поднимайтесь…

Освободиться от прилипших рук было сложно. Но экскурсоводша все-таки справилась.

– Спасибо! – покраснев, поблагодарила она.

– Что вы, что вы! Это вам спасибо! – победно воскликнул радостный восточный человек. И, подумав, добавил:

– За увлекатэльную экскурсию!

Остальные посетители музея одобрительно захлопали в ладоши. В том числе и мы с Леной. Поскольку экскурсия действительно никого не разочаровала.

Самое удивительное, что и мы с Леной, и валявший дурака Берестов, и даже не по годам мудрая дочь вообще не задумывались, каким образом такая ценная вещь попала на нашу абсолютно не элитную помойку. .

Счастье казалось упавшим с неба. Его можно было рассмотреть или потрогать. А в перерывах с восторгом прикидывать, какую сумму за него могли бы отвалить на антикварном аукционе.

Чем мы, собственно говоря, и занимались.

Потом Валентинку с легким скандалом отправили спать. И разговор естественным образом зашел о детях.

Берестов хвастался, что устроил сына в престижную школу с нужным английским уклоном.

– Я специально обратил внимание – там даже на стенах нет никаких ругательств на могучем русском языке. Только «фак ю» или «шит». Ребенок полностью погружается в соответствующую лингвистическую среду!

Саня восторженно поднял кверху указательный перст.

– Школа жутко дорогая, зато все по высшему разряду. Учатся дети из хороших семей. Педагоги чуть ли не сплошь с научными степенями. Охранник на входе – морда в трюмо не помещается. Родителям каждый год выдают листовочку с предупреждением: «Если ваш ребенок будет продавать в школе алкоголь, оружие или наркотики, администрация оставляет за собой право на две недели отстранить его от занятий».

Берестов поскорее налил, чтобы отвлечься от мыслей о жестокости наказания.

– Казалось бы, такое обучение – а сын все равно растет балбесом. Один компьютер на уме. Или играет в свои дурацкие стрелялки, или болтает с друзьями в чате. Идет в ванну – рассылает всем надпись: «Ушел мыть голову». Через пять минут прибегает к компьютеру, на голове полотенце, убирает эту запись и ставит новую: «Ушел принимать душ». По-моему, такое уже не лечится…

Мы тоже поделились обидами на подрастающее поколение. Тем более что гордиться было особенно нечем.

Дочь вошла в независимый подростковый возраст. Слова «мама» и «папа» ей казались глупым пережитком детства. Она теперь снисходительно называла нас «муся» и «пуся». Или «мусик» и «пусик». Как бы производно от «мамуся» и «папуся». Если, конечно, у нее было хорошее настроение. В плохом она нехотя цедила «маман» и «папик».

Она росла обычным слабоуправляемым ребенком из обычной школы Хотя и там велась напряженная работа по профилактике правонарушений.

Как-то к ним на занятия пришел сумрачный человек из управления по борьбе с наркотиками. Судя по словам дочери, совершенно непохожий на положительных киногероев, которые в свободное от дежурства время читают девушкам стихи и ставят на место зарвавшихся богачей. Во всяком случае, он слабо напоминал любителя изящной словесности. А зарвавшиеся богачи школьную администрацию и без него нагло игнорировали.

Сумрачный человек потребовал собрать учеников в актовом зале. И сообщил про возросшее количество несовершеннолетних наркоманов. Для наглядности продемонстрировал цветные таблетки, отметив, что их чуть ли не открыто продают в некоторых дискотеках. И что именно с такой забавы начинается скользкий путь к полному распаду личности.

При виде таблеток ребята оживились.

– А можно посмотреть поближе? – спросил кто-то из бойких старшеклассников.

Борец с наркотиками отсчитал три штуки и протянул их ближайшему школьнику:

– Пусти по рядам, чтобы все ознакомились. Но предупреждаю: если хоть одна пропадет – никого отсюда не выпущу, пока не вернете.

Дальше беседа протекала гораздо веселее.

Таблетки с шуточками и комментариями переходили из рук в руки. Их рассматривали, нюхали и даже пытались лизнуть. Но угроза никого не выпускать, как ни странно, подействовала. И в итоге сумрачный инспектор получил назад не три, а четыре таблетки.

Он спрятал добычу в карман и ушел пудрить мозги другим подросткам вверенного района. А охваченная профилактическим мероприятием школа еще долго гудела, хихикала и обсуждала его появление.

Кажется, есть такая поговорка: помянешь черта – а он тут как тут. И вполне возможно, что та же закономерность срабатывает, когда речь идет о милиционерах.

Потому что именно в момент моих полукриминальных воспоминаний настойчиво закурлыкал дверной звонок.

Часы показывали без пяти одиннадцать. Лена на работе, Валентинка в школе. Берестов ушел под утро и сейчас должен дрыхнуть без задних ног.

Я сполз с дивана, напялил тренировочные штаны и потащился открывать.

По пути машинально спрятал фарфоровую богиню в платяной шкаф. Кто бы ни пришел – мне не хотелось отвечать на лишние вопросы. Не потому, что чувствовал себя в чем-то виноватым, просто отсутствовало желание ворочать языком.

За порогом стоял лейтенант милиции. Я даже не слишком удивился. После вчерашнего реакция была явно заторможенной.

Лицо милиционера выражало легкую профессиональную озабоченность. Как у гинеколога, запустившего палец в соответствующий орган.

– Здравствуйте! Участковый инспектор лейтенант шум-жум-жум… Вот, хожу по домам, знакомлюсь с людьми.

Он говорил так, словно я полжизни мечтал об этом знакомстве. А вторую половину проведу в гордых рассказах о том, что оно все-таки состоялось.

Хотя я никакой ответной радости не проявлял. И даже наоборот, старался выглядеть человеком, которого оторвали от крайне срочного дела.

У нас вообще мало кто питает нежные чувства к милиционерам. Тем более что сами работники правопорядка делают все, чтоб их не захлестнуло волной горячей народной любви. Поскольку гораздо реже выручают и благодарят, чем бьют или штрафуют.

Причем в других странах полицейские ведут себя примерно так же.

Наша сотрудница Рита Перельман гостила у израильских родственников. И привезла оттуда душещипательную дорожную историю.

Парень ехал со своей девушкой по пустынному шоссе. Вокруг благоухали апельсиновые деревья. Веяло сладостной вечерней прохладой. Обстановка настраивала на лирический лад. И молодым людям прямо в пути приспичило заняться любовью.

Они остановили машину у обочины, вышли из нее и с жаром взялись за дело. Используя свое транспортное средство для частичного упора руками.

В таком виде их застукал проезжавший мимо полицейский патруль. Так что процесс остался незавершенным. Зато у молодых людей потребовали документы и начали составлять протокол нарушения.

К неудовольствию полиции, парень оказался юристом. Хотя и начинающим.

Он доказывал, что сейчас вечер, на шоссе темно, и ничью нравственность они с подругой не потревожили. И что закона, запрещающего заниматься любовью, прислоняясь к машине, в Израиле до сих пор нет. Да и в остальных цивилизованных государствах, кажется, тоже. А нарушений скоростного режима у стоящего на обочине автомобиля быть не может.

Полицейские по радиосвязи проконсультировались с начальством. У которого юридическая подготовка оказалась гораздо основательнее. И в результате было принято нестандартное, но абсолютно законное решение. Парня и девушку оштрафовали за то, что они, находясь около остановленной машины в вечернее время, не надели люминесцентные жилеты…

Лейтенант, так и не дождавшись приглашения, слегка отодвинул меня и протиснулся в квартиру. Предварительно пару раз шаркнув подошвами о бетонный пол лестничной клетки. Как бы оставляя грязь снаружи и доказывая, что культура неутомимо проникает в любую профессиональную среду.

Наверное, на моем лице что-то отразилось. Потому что милиционер успокаивающе проговорил:

– Вы не удивляйтесь, обычная работа. Плановый обход жильцов микрорайона. Вы, как я понимаю, Евгений Иванович?

Я согласился, что так оно и есть. Участковый просканировал комнату по-милицейски пытливым взором.

– Жалобы, заявления по поводу нарушений общественного порядка имеются?

Жалоб у меня не было. Общественный порядок в нашем дворе нарушался вполне допустимыми способами.

– Может быть, есть просьбы, предложения, рекомендации?

Тут я его тоже разочаровал. Поскольку никаких дополнительных рекомендаций для милиционеров у меня не нашлось. Они и так знают, что должны иметь горячее сердце, чистые руки и какую-нибудь голову. Они только не могут догадаться, на фига все это надо.

– Тогда у меня к вам, Евгений Иванович, замечание. Вы ведь вчера холодильник к мусорным бакам выносили?

Я покорно кивнул.

– А у нас, между прочим, дворники – женщины. Жалуются: кто его будет на машину перегружать?

«Пушкин», – подумал я.

– И если им сказать: «Пушкин!», то они его все равно не знают. Они, в основном, приехали из Средней Азии, – продолжил лейтенант.

Дворничих я вижу редко. Только когда утром по пути на работу выношу мусор. Я машинально говорю: «Здравствуйте!» И получаю в ответ бурчание, которое можно расценить как нечто среднее между «Доброе утро» и «Вообще заколебали, суки».

Я изобразил скорбь и раскаяние. Лейтенант прочел краткую, но выразительную лекцию о возросших моральных претензиях работников коммунального хозяйства. И закончил ее суровой просьбой:

– Пожалуйста, в следующий раз так не поступайте. Узнайте в жилконторе, когда придет машина для крупногабаритного мусора, и помогите его загрузить.

Следующий холодильник я рассчитывал выбросить лет через двадцать. Поэтому обещание учесть и исправиться далось легко.

Перед уходом участковый протянул листок бумаги:

– Если будут проблемы – вот мой телефон.

Я проводил его в полном недоумении. Зато, идя назад к дивану, вспомнил хороший народный афоризм: жены милиционеров чаще других женщин говорят, что любовь зла…

Ночью мне почему-то приснилась Марина.

Она училась в моей группе и жила в том же петергофском общежитии. А все вокруг считали, что мы рано или поздно поженимся. Поскольку наши отношения были не только сердечными, но и чуточку показными. С прилюдными объятиями и подчеркнутой демонстрацией взаимных чувств.

Но свадьба так и не состоялась.

Марина погибла, когда мы перешли на третий курс. Перебегала железнодорожные пути, чтобы успеть на электричку. Ее сбило встречным товарным поездом.

Родители увезли тело, чтобы похоронить в своем маленьком городке.

Для студентов устроили прощание возле холодного больничного морга. Лицо Марины было спокойным и чистым. Только на виске – замазанный тональным кремом кровоподтек.

Поминки проходили у нас в комнате. Тарасюк и Коровин для моральной поддержки тоже напились до совершенно невменяемого состояния…

Во сне мы лежали рядом и тихо разговаривали. А пространство между нами заполняла легкая щемящая грусть. И примерно такая же нежность.

– Почему ты раньше не приходила?

– Я приходила. Только люди обычно забывают свои сны. И ты тоже не помнишь. А я постоянно где-то рядом.

– Я теперь женат. У меня есть дочка.

– И немножко Лида Потешкина?

– Там только дружба. Во всяком случае, кроме дружбы между нами пока ничего не было. Ты не обижаешься, что я женился?

– Нет. Я ведь все равно осталась твоей девушкой из прошлого. И там, где я сейчас, все устроено по-другому. Там никакой ревности быть не может.

– По другому – это как?

– Я не смогу объяснить. По-другому – и все.

– Но вы ведь как-то живете? Что-то чувствуете, чему-то радуетесь?

– Человек живет, пока существует в людской памяти. Тех, кто видел Блока, уже наверняка не осталось. Но кто-то до сих пор увлечен его мыслями, его влюбленностью. Даже во сне встречается и разговаривает с ним…

– Ты уверена, что в людской памяти реальный Блок? А не придуманный герой его стихов?

– Даже если герой – в нем ведь все равно скрывается автор. И живет, потому что его помнят.

– Я хочу целовать тебя – и больше ни о чем не думать.

– И я тоже…

Глава четвертая

Из переписки в Интернете:

ХХХ: – Зря, видимо, у нас админа сменили…

УУУ: – ??

ХХХ: – Предыдущий, когда сваливал по своим делам, хоть нормальные записки оставлял…

ХХХ: – Типа «Системный администратор отсутствует ввиду сложных обстоятельств».

ХХХ: – А эти?.. Вот что это такое, скажите мне, сейчас болтается на дверях?

ХХХ: – «Клас зокрыт. Одмины ушли охотица на креведок. Будим скора, ни сцыте».

( с сайта Bash.im – Цитатник Рунета)

Если перейти Тучков мост со стороны Петроградки и сразу повернуть налево, то между дореволюционных домов просматривается кривой, как коромысло, переулок. Он буквально набит академическими институтами. Их здесь целых четыре. Геологический, геофизический, каких-то суперсекретных ядерных исследований и наш.

Наш – самый скромный. При царском режиме в его трехэтажном здании размещалась типовая гимназия. Потом она стала школой для одаренных детей. Говорят, что здание отошло к Академии наук из-за расположенного рядом секретного института. Чтоб ребята по глупой любознательности не разведали военную тайну и не продали ее за пачку жевательной резинки. Поскольку взрослый человек знает, что такое бдительность. То есть продаст секрет гораздо дороже. И таким образом будет возведена еще одна мощная преграда на пути коварной шпионской деятельности.

Мне, кстати, тоже неизвестно, чем засекреченные ядерщики занимаются в свободное от основного отдыха время. Может быть, они разрабатывают новейшие виды оружия. Или, наоборот, придумывают, как от него защититься, чтоб было тяжело в учении и легко в эпицентре взрыва.

С некоторыми из них я сталкиваюсь по дороге на работу. Кому-то даже приветственно улыбаюсь. Пару раз видел, как они пили водку в соседнем кафе. То есть за будущее военной науки можно не переживать. Ее светлые умы упорно сопротивляются проникающей радиации.

Секретные исследователи ныряют в свой подъезд, а я иду чуть дальше. Без лишней спешки и демонстративного трудового героизма. На мелкие опоздания наше начальство смотрит сквозь пальцы. Тем более что сам Киреев раньше десяти в институте не появляется. Убедительно подтверждая поговорку, что создающие правила живут по исключениям.

На моей памяти Киреев только однажды наказал опоздавшего работника. Да и то сделал это достаточно тактично и оригинально.

Наказанным был системный администратор Юра Попов. Он только-только устроился в институт и не вполне понимал, кому и что можно.

Нам тогда регулярно задерживали зарплату. Предназначенные для нее деньги крутились в неведомых коммерческих банках и поступали с опозданием на две-три недели. Но никто особо не жаловался, потому что в похожих условиях жила вся страна.

Бывшая плановая экономика со скрипом переходила к новым рыночным отношениям. На многих предприятиях с рабочими вообще расплачивались произведенным товаром. И люди потом уныло толкались возле станций метро, предлагая практически за бесценок купить катушку для спиннинга, унитаз или подарочное издание книги «Возрожденная Россия».

Научным сотрудникам унитазов ждать было неоткуда. Так что мы просто терпели, считали дни и вполголоса ругали несостоявшуюся демократию.

Но на работу все-таки приходили почти вовремя.

Принципиально бунтовал только системный администратор Юра Попов. Он заявил, что у него не настолько золотое сердце, чтобы безвозмездно класть его на алтарь отечественной науки. И что он, наоборот, мысленно кладет на такую науку другой, хотя и не менее важный орган. А в качестве первого шага будет приходить на работу не к девяти, а к одиннадцати.

Так продолжалось около двух недель. После чего зарплату все-таки привезли. Хотя Юре в тот день никаких звонких монет не обломилось. Вместо этого Киреев вызвал его на ковер и попросил уточнить некоторые цифры.

В частности, они выяснили, что две недели содержат десять рабочих дней. Каждый из которых сисадмин начинал на два часа позже. И в результате доску объявлений украсил приказ: «Задержать выдачу зарплаты системному администратору Попову Ю.С. на двадцать рабочих часов».

В качестве моральной компенсации Юра повесил на двери своей берлоги знак радиоактивной опасности. И с удвоенной энергией продолжил мечтать о работе по той же специальности – но в какой-нибудь пивоваренной компании.

Юру вообще раздирают два диаметрально противоположных стремления. Первое бесхитростно, как гарнир в студенческой столовой. Оно подсказывает, что для активной жизнедеятельности нужно заливать в организм как можно больше пива. А второе терзает душу смутно и возвышенно. Говоря, что с любой выпивкой пора завязывать. Поскольку здоровье не то, и ясность мыслей уже далеко не хрустальная.

Во временном плане первая точка зрения доминирует безоговорочно. Она побеждает все остальные Юрины желания примерно триста шестьдесят дней в году. Но иногда случается сбой.

И в такие недолгие периоды Юра становится злым и грустным. Он пристает к остальным сотрудникам, дабы поделиться свежими негативными впечатлениями:

– Из-за этого пива уже с катушек съезжаю…

– Что случилось?

– Да привык пить из банок. А у пустых вырезаю верх и туда всякие детали складываю. Вчера сижу, разбираю системник. Рядом жестянка с винтами. И я, без всяких мыслей, автоматическим движением беру ее и пытаюсь выпить…

– Хм…

– Тебе смешно – а я чуть винтами не подавился. Пару штук точно проглотил…

Для меня, конечно, лучше, когда Юра придерживается первой жизненной позиции. Тогда среди его хозяйства можно расслабиться прямо во время рабочего дня.

Потому что кроме каморки около туалета в Юрином ведении находится роскошное изолированное помещение. Оно состоит из мелкой прихожки и двух небольших комнат. И имеет отдельный вход с торца здания.

По устным преданиям, во времена гимназии там была квартира дворника. Дореволюционная система образования не слишком сурово экономила на тружениках метлы и лопаты.

Академический институт себе такой роскоши позволить не может. Поэтому помещение приспособлено под склад разного барахла. В основном – отработанной техники, с которой жалко окончательно расстаться. Тем более что Юра активно поддерживает легенду, будто весь этот хлам безумно нужен для ремонта действующих компьютеров. Иначе помещение отберут и сделают в нем филиал картотеки или что-нибудь подобное. И тогда Юрина рабочая жизнь потеряет остатки привлекательности.

После обеда мы на час-полтора собираемся здесь втроем. Сам Юра, я и Вадик Семенов из словаря аббревиатур. Мы примерно одного возраста и социального положения. То есть нам не скучно друг с другом.

Мы сидим на потертых списанных стульях. Расслабленно пьем пиво и рубимся в шахматный блиц. Причем и то, и другое происходит под бесконечный аккомпанемент Юриных рассказов о тяжелой сволочной жизни:

– Ну как это назвать? У меня просто слов не хватает…

Юра выдает очередную историю о тупоголовых юзерах.

Он регулярно публикует свой телефон в газете бесплатных объявлений. И в выходные дни ездит по квартирным заказам, поднимая планку личного бюджета.

Клиенты, как правило, не имеют претензий и даже благодарят. Но среди них попадаются потрясающие пещерные экземпляры.

Одна женщина отличилась совершенно особенным образом.

В назначенное время Юра притащился к ее подъезду и вызвал хозяйку по домофону. Она откликнулась вполне незатейливо:

– Кто там?

– Ремонт компьютеров, – дежурно представился Юра.

Женщина молча отключилась. Дверь в подъезд осталась закрытой.

Юра подумал, что домофон не сработал, и повторил вызов.

– Кто там? – так же сдержанно и безлико поинтересовался женский голос.

– Ремонт компьютеров, открывайте

– Я не могу вас впустить. У меня ребенок спит.

– Так мы договаривались на два часа! Я в два и пришел.

– Я же вам говорю – у меня ребенок спит.

Женщина снова отключилась.

В таких случаях всегда можно плюнуть и уйти. Но, во-первых, было жалко потраченного на дорогу времени. А во-вторых, деньги за выполнение заказа уже ощущались как родные.

Юра снова набрал цифры вызова. Первый вопрос и ответ повторились.

– Я вам русским языком сказала – не открою. У меня ребенок спит, а вы шуметь будете.

– Значит, отменяете заказ?

– Погуляйте пока. Он проснется – я вас впущу. .

– А когда он проснется?

– Вот чего не знаю – того не знаю. Он из армии вернулся, они с друзьями вчера всю ночь отмечали…

Юра говорит, что со злости дважды бухнул ботинком по железной двери подъезда. Он гордо уехал домой, но обида до сих пор комом застревает в горле.

Мы сочувственно поддакиваем и приходим к общему выводу, что поведение хозяйки называется сволочизмом. Хотя Юра пытается утверждать, будто это самое настоящее пидорство. Но мы мы авторитетно объясняем, что до пидорства столь мелочный поступок все-таки не дотягивает. И Юра верит нашему филологическому чутью.

Пользуясь моментом, Вадик Семенов пытается растопить ледяное сердце системного администратора:

– У тебя есть хороший компьютерный учебник? Типа Микляева или Левина?

– Дома есть… – осторожно говорит Юра. Он не любит что-либо давать. По меткому народному выражению, его пальцы гнутся только в ту сторону, которая к себе.

– Принеси на пару дней, а?

– Тебе-то зачем?

– Да с мужиком одним поспорил. Хочу доказать, что я прав.

Юра недовольно чешет подбородок и делает ловкий тактический ход:

– Принесу с условием. Двадцать процентов выигрыша отдаешь мне. За теоретическое обеспечение.

– Без проблем, – соглашается Семенов. – Но учти, мы с тем мужиком на щелбаны спорили…

Иногда к нашей теплой компании присоединяется Лиза Александровна. Она старше меня лет на двадцать, но тоже так и не защитила кандидатскую. Хотя из-за выслуги лет все-таки пробилась в старшие научные сотрудники.

Она не курит и не пьет пива. Во всяком случае, в нашем присутствии. И вообще выглядит довольно милой женщиной с разносторонним кругом интересов. Но при этом – жуткая шахматная фанатка, которая ничего не может с собой поделать.

Такое сочетание напоминает об известном историческом прецеденте.

Каждый нормальный школьник помнит, что страны арабского Востока в средние века опережали Европу по уровню развития. Причем сразу во всех областях – от медицины до поэзии. Не говоря уже про туфли с загнутыми вверх носками или курение кальяна, которые Европа освоила на тысячу лет позже.

Пока европейцы прессовали Коперника или Галилея, арабские мудрецы вплотную подходили к принципам строения Вселенной, попутно открывая разные мелочи вроде таблицы синусов и теории отрицательных чисел.

Казалось, что их цивилизация отрывается от европейской, как «Феррари» от крестьянской повозки.

А потом случилось что-то непонятное. И арабский Восток практически замер в своем развитии.

Есть мнение, что прогресс остановился из-за повального увлечения игрой в нарды. Весь умственный потенциал арабского народа ушел в азарт передвижения фишек и кубиков. Склонившихся над ними ученых мужей совершенно перестали интересовать истинная продолжительность звездного года, умножение дробей и дальнейшие поиски философского камня.

Может быть, это было совсем не так. Или хотя бы не так прямолинейно. Но все равно, теория любопытная и заслуживающая внимания.

С Лизой Александровной произошло нечто подобное. Хотя и в сугубо индивидуальном масштабе.

Наверное, она могла бы сделать блестящую карьеру. Уверенно защитить кандидатскую и даже докторскую диссертации. Написать жутко умную книгу о влиянии императивных глаголов несовершенного вида на урожайность кукурузы в Вологодской области. В общем, творчески реализовать себя на гораздо большее количество процентов.

Вместо этого Лиза Александровна прожигает жизнь в бесшабашных шахматных поединках. Вечерами спешит к Екатерининскому садику, где собираются такие же энтузиасты. Постоянно участвует в первенствах района среди любителей.

Во время игры она забывает обо всем на свете. Словно старушка, которая в современной аптеке пытается купить лекарство от склероза за вышедшие из обращения советские рубли.

Как и всякая роковая страсть, шахматы приносят Лизе Александровне не только сумасшедшую радость, но и вполне закономерные страдания. Вплоть до временной утери статуса полноценной гражданки Российской Федерации.

Дело происходило во время очередных всенародных выборов. Так уж случилось, что Лизу Александровну это мероприятие застало в поезде. Она ехала в отпуск – с восторженными мечтами о южном солнце и теплом море. А сосед по купе любезно согласился сыграть две-три партии, что само по себе стало бурным дополнительным счастьем.

На одной из больших станций в вагоне появились члены избирательной комиссии с красной урной для голосования. Пассажирам объявили, что каждый желающий может, не отходя от спальной полки, выполнить священный гражданский долг. Достаточно только предъявить паспорт и выполнить кое-какие формальности.

В купе, где сидели шахматисты, просунулись озабоченные головы работников избиркома:

– Будете голосовать, товарищи?

– Да, да, конечно… – задумчиво согласилась Лиза Александровна.

Она не отрывала взгляд от позиции на доске. На ощупь достала из сумочки паспорт и кое-как нацарапала свои данные в открепительном талоне. Получив бюллетень, аккуратно сложила его вчетверо.

После чего торопливо засунула паспорт в избирательную урну, а сложенный бюллетень – в сумочку.

Члены избиркома извлечь документ категорически отказались. По закону они должны были доставить запечатанную урну в свое центральное учреждение и там вскрыть на глазах наблюдателей и не раньше, чем в двадцать часов по местному времени.

Лизе Александровне пришлось прервать поездку и возвратиться домой. Да еще целую неделю переживать – вернут ей паспорт, или он так и затеряется на российских бюрократических просторах.

В итоге все завершилось благополучно. Хотя остававшийся дома муж долго крутил пальцем у виска и ронял обидные слова в адрес великой древней игры.

Кстати, Лиза Александровна почти не переживает из-за шахматных побед или поражений. Ее завораживает сам процесс движения фигур и расчета вариантов.

Мы относимся к результату гораздо эмоциональнее. Вадик Семенов после каждой партии подпрыгивает на месте и кричит о гениальности замысла. Или, наоборот, о случайно утерянной концентрации. Он проигрывает чаще других, потому что слишком торопится.

А в блице, как ни странно, лучше не спешить. Движения руки должны быть плавными и ритмичными, как у пловца. Здесь надо не быстро бить по часам, а быстро думать.

Если бы я занимался физиологией, то обязательно написал статью о пластике спортсменов. И в том числе шахматистов. Мне кажется, что наблюдать за ней не менее интересно, чем за тактическими уловками или молодецкой затяжной борьбой.

Ну а Семенов попал бы в такую статью как образец стопроцентной физиологической бездарности.

Наши посиделки заканчиваются всегда одинаково.

У кого-то из присутствующих требовательно звонит мобильник. Это сердобольные коллеги с придыханием сообщают, что начальство вибрирует, бьет копытами и жаждет нашей материализации за письменными столами. И что не грех наконец-то появиться в отделе. Потому что только упорный труд дает шанс со временем стать начальником и уже самому вибрировать и бить копытами.

Мы со вздохами покидаем гостеприимный склад и расходимся по кабинетам.

Это звучит непривычно, но я люблю работать. Мне нравится перебирать карточки с цитатами. Раскладывать их и выискивать оттенки значения того или другого слова.

В студенческие годы меня дразнили стихами:

Ты Евгений, я Евгений,

Ты не гений, я не гений,

Ты говно и я говно,

Я недавно – ты давно.

Строки приписывались поэту Евтушенко. Якобы он их посвятил своему более возрастному коллеге Долматовскому.

В книгах поэта я таких стихов не встречал. Но все равно думаю, что они верны только наполовину. То есть в той части, где поэт Евтушенко говорит о себе. А к остальным Евгениям относятся с гораздо меньшим основанием.

Правда, я действительно не гений. Но на уровень человека способного и даже талантливого вполне претендую.

Мою статью о спортивной терминологии перепечатали в нескольких зарубежных изданиях. Коллеги из нашей и других групп часто обращаются ко мне за помощью. Сделанные мною куски словаря Копылова ставит в пример другим сотрудникам. И даже намекает, кто именно станет руководителем группы, когда она, истомившись, уйдет на давно заслуженный отдых.

Она уверена, что к тому нескорому времени я все-таки разделаюсь с диссертацией. И скоплю за плечами тонны ценного научного багажа.

Хотя как раз руководить мне совершенно не хочется. Я мучительно стесняюсь командовать. И вообще предпочитаю отвечать только за себя.

Наша группа делает словарь неологизмов. То есть слов и выражений, которые только-только появились в русском языке. Мы разыскиваем их в газетных текстах и пытаемся максимально четко определить значение и грамматические особенности. Это как бы передний край всей лингвистики. Большое нужное дело, которым мне нравится заниматься.

Тем более что цитаты с новыми словами бывают просто убойными. Их можно бесконечно зачитывать вслух, лишний раз радуя себя и товарищей.

– Вот послушайте! – кричит Наташа Корнилова. – Газета «Городская панорама», из читательского письма: «А что делать, если некоторые наши слова напоминают англоязычному человеку их знаменитые «фак» или «шит»? Больше всего в жизни я хихикал и смущался одновременно, когда рассказывал пожилой американской паре, как им найти магазин «Шитье», который находится на улице Фокина напротив кинотеатра «Факел».

Мы одобрительно хрюкаем и соглашаемся, что из-за каких-то иностранцев негоже давать в обиду названия родных улиц и кинотеатров.

Потом я делаю большие круглые глаза и негромко интересуюсь:

– Наташа, а что за неологизм ты там углядела?

– Да вот же! – Наталья тычет пальцем в карточку. – Фак!

– Этому слову уже черте сколько лет. Его еще Адам Еве говорил. В американском варианте Библии…

Наташа огорченно откладывает карточку с цитатой в сторону. Но уже через минуту снова подает голос:

– А как вам такое? Раздел «Вопросы и ответы ветеринарной службы». Вопрос: «Мой хомячок странно на меня смотрит. Я девушка, а он уже по человеческим стандартам вполне зрелый мужчина. Мне кажется, он меня так своеобразно домогается. Что мне делать, если он на меня набросится? Мой парень веб-программист, он не верит в переселение душ. Он его не поймет».

Наташа тревожно поворачивает голову в мою сторону:

– Тут слово «веб-программист», оно ведь новое, правда?

Корнилова работает в нашей группе совсем недавно. Для нее новыми кажутся все слова, не попавшие в букварь и народную сказку «Три медведя».

Я благосклонно отзываюсь:

– У нас оно уже проходило. Но лишняя цитата не помешает.

Неологизмы чаще всего встречаются именно в газетах. Поэтому ежедневное чтение прессы – тоже часть нашей работы.

Каждую цитату нужно аккуратно вырезать и наклеить на карточку, указав название и дату источника. После обработки эти бумажные прямоугольники поступят в картотеку. Там их отсканируют, запишут на диски и будут хранить бесконечное количество лет. Чтоб любознательные потомки тоже могли оценить особенности лексики начала двадцать первого века.

А для современных читателей наша группа регулярно выпускает словари новых слов. Они раскупаются и значит кому-то наверняка интересны.

Так что жизнь, в принципе, течет не зря.

Кроме меня в комнате сидят одни женщины. Что подтверждает характерную особенность современной филологии. Она незаметно стала практически дамской наукой. И в обозримом будущем ее могучий потенциал вряд ли прекратят подпитывать милые сердцу разговоры о нарядах и косметике.

Я где-то читал, что женщины следят за одеждой и внешностью исключительно для торжествующего покорения мужских сердец.

По-моему, это полная чушь. Поскольку для мужчин любая юбка все равно гораздо красивее смотрится на спинке стула.

Женщина влезает в стильный наряд, обвешивается украшениями и наносит боевую раскраску исключительно для того, чтобы вызвать одобрение и зависть других женщин. Только тогда она растет в собственных глазах и самоутверждается как духовно развитая личность.

Я уже привык к тому, что наши институтские барышни постоянно осматривают и обнюхивают друг друга.

Правда, был случай, когда такое повышенное любопытство привело к весьма плачевному результату. Причем плачевному в самом что ни на есть прямом смысле.

Мадам Докучаева из группы большого толкового словаря демонстрировала коллегам баллончик со слезоточивым газом. Ей эту нужную вещь подарили для смелости и душевного спокойствия. И мадам восторженно объясняла, как теперь будет без боязни гулять по темным дворам или пустынным набережным .Не уточняя, для каких сомнительных целей ей это понадобилось.

На середине общих аханий к ним подошла Лида Потешкина. Она включилась в беседу, пропустив важную вступительную часть. Поэтому повела себя как любая женщина, которая видит в руках подруги незнакомую емкость дезодоранта. То есть решительно схватила ее, сняла колпачок, пшикнула туда – и поднесла к носу.

Эффект был совершенно предсказуемым.

Лида зарыдала и закрыла лицо руками. Ее спешно проводили в туалет для оздоровительных водных процедур. И вызвали меня, чтоб гарантированно залечить моральную девичью травму. Поскольку весь институт давно и с нарастающим интересом следил за развитием наших непростых отношений.

Я заботливо увлек Лиду подышать воздухом. Все-таки, несмотря на тревожные данные экологов, в нем до сих пор гораздо меньше вредных примесей, чем в баллончике для самозащиты.

Именно этому женскому поколению предстоит через пару десятилетий сменить нынешних корифеев филологической науки. Хотя, учитывая нищенские зарплаты и связанный с ними отток кадров, наука вполне может загнуться гораздо раньше.

Глава пятая

Из переписки в Интернете:

ХХХ: – В Академгородке при СССР была самая высокая плотность жителей с высшим образованием на планете.

УУУ: – Ха! Ты явно не бывал в Цюрихе и не пил с тамошними дворниками!

ХХХ: – Я с ними пил еще в Академгородке!

(с сайта https://www.anekdot.ru/)

Я с максимальной деликатностью побарабанил по косяку замдиректорской двери. И осторожно потянул ее на себя.

– Здравствуйте, можно?

– Здравствуйте, заходите, Евгений Иванович.

Киреев в порыве вежливости даже оторвал зад и чуть приподнялся над дальним концом необъятного рабочего стола.

– Присаживайтесь, пожалуйста. Как дела, как семья, как здоровье?

Про письменный стол Киреева можно написать большой лирический рассказ. Он чудом сохранился с дореволюционных времен. Тогда еще не знали, что мебель нужно делать из опилок и только заборы – из досок.

Его массивные ножки излучают тепло благородного темного дерева. А верхняя часть покрыта зеленым бильярдным сукном. И по размерам напоминает небольшое футбольное поле. Во всяком случае, девятнадцатидюймовый монитор смотрится здесь мелким чернильным прибором.

Такой стол должен хранить массу любопытных воспоминаний.

Через его зеленое сукно когда-то перегибали недорослей, дабы с помощью розги объяснить, что учение все равно свет. Он украшал почетные президиумы комсомольских собраний. На него выкладывались экзаменационные билеты по каверзным вопросам марксизма и закона Божьего. За ним рождались как рутинные научные идеи, так и вдохновенные доносы или бюрократические распоряжения.

Киреев использует его сразу с нескольких сторон. Просто пересаживаясь туда-сюда – в зависимости от того, чем хочет заняться.

На центральном месте он крупный хозяйственник и администратор. Ему приходится звонить по телефону, листать перекидной календарь, сочинять приказы, обдумывать финансовые документы. Здесь он должен разрываться на части и трагически сообщать, что у него сердце, давление и не десять рук

Пространство напротив предназначено для работы ученого с громким по российским меркам именем. Там высится аккуратная стопа чужих диссертаций и статей, которые желательно отрецензировать.

Киреев расправляется с ними по личной наработанной методике. Он давно осознал, что авторитет зависит не от самой подписи, а от сложности ее получения. Поэтому он штампует стандартные одобрительные рецензии, даже не просматривая материал. Но обязательно выждав несколько тревожных для автора недель.

Дальнее от входа боковое место отведено науке. Тут лежат раскрытые словари и справочники. И душа Киреева должна отдыхать при виде нормального рабочего беспорядка. Хотя сюда он пересаживается гораздо реже, чем следовало бы гиганту мысли и отцу русской демократической филологии.

С четвертой стороны замечательного стола принимаются посетители.

Именно туда я и уселся, недоумевая, о чем пойдет разговор. Ругать меня, вроде, не за что. Хвалить, кажется, тоже. Внеслужебной дружбе с начальством мешает разница в возрасте, определяющая круг интересов.

– Догадываетесь, зачем я вас вызвал? – поинтересовался Киреев.

Я молча пожал плечами. Не озвучивать же грубоватую поговорку, что любопытной Варваре плеву порвали.

Киреев изобразил приступ липкой отеческой заботы:

– Что там у вас с диссертацией? Я просматривал первую главу, по-моему, она получилась солидной и достойной. И тема любопытная – современный жаргон, связанный с распространением Интернета. Нестандартное, чрезвычайно актуальное исследование. Но насколько я понимаю, до защиты еще далеко? Может быть, вам есть смысл сменить научного руководителя? В конце концов, Мария Степановна человек чрезвычайно загруженный. Единолично редактирует все словари новых слов, пишет массу статей, руководит группой. Ей на вас элементарно не хватает времени…

Киреев помолчал, как бы подчеркивая глубину личных переживаний за мою не должным образом состоявшуюся судьбу.

– А ведь у нее и возраст солидный, и здоровье, мягко говоря, начинает подводить…

Народная мудрость гласит: не спорь с руководством, денег не будет. Но при такой зарплате работа все равно превращается в хобби.

– Мария Степановна не при чем, – сказал я. – Это у меня не хватает времени. А может даже и способностей.

– Ну уж нет! – замахал руками Киреев. – Никогда не поверю! Я давно к вам присматриваюсь. Вы несомненно способный, даже можно сказать, талантливый человек. Скажите честно – вас не тяготит должность рядового составителя?

Я сделал вид, что перебираю в уме имеющиеся жизненные ценности. И через две секунды уклончиво ответил, что должность сама по себе не так уж важна. Главное – чтобы в руках спорилось любимое дело, которое кормит и способствует творческой реализации. Потому что сколько ни поднимайся по служебной лестнице, всегда найдется начальник, который будет работать меньше, а получать больше.

– Вот именно! – обрадовано подхватил Киреев. – И я о том же. Мало у нас в институте доверяют творческой молодежи. А науке сейчас нужна свежая горячая кровь. Как только защититесь, сразу назначим вас руководителем группы неологизмов. Сначала, конечно, с испытательным сроком. Но думаю, что вы успешно справитесь.

– А как же Мария Степановна? – довольно глупо спросил я.

– Марии Степановне будет только лучше, – убежденно пророкотал Киреев. – На пенсию ведь ее никто не отправляет. Пусть работает по свободному графику, да и зарплата почти не уменьшится. Она нам с вами еще спасибо скажет.

Он как-то незаметно включил меня в тесный круг единомышленников.

Интеллигентные люди должны делать интеллигентные подлости. То есть при этом демонстрировать самые благородные намерения.

Я вышел от Киреева безрадостным, как опоздавший на рейс пассажир. Когда умом понимаешь, что надо просто дождаться следующего самолета, а настроение все равно ниже плинтуса.