Читать онлайн Мацуо Басё. Пеший странник. Истории в стихах бесплатно

От автора
«Пеший странник. Истории в стихах» – моя вторая книга о выдающемся мастере короткого стиха Мацуо Басё, жившем в Японии в XVII веке и за свою сравнительно недолгую жизнь подарившем человечеству почти тысячу хайку, из которых сотни переведены и изданы во многих странах мира. О самом поэтическом жанре, его истории и особенностях, о творчестве и биографии поэта я рассказал в своей первой книге «Поэзия Басё. Перевод и смысл», включив в неё поэтические переводы свыше 150 хайку, в том числе шедевры и наиболее известные короткостишия.
Выбирая поэтическую форму перевода как наиболее приемлемую для адекватной передачи смысла, вложенного автором в свои хайку, я насколько мог пытался избегать неточностей и разночтений в толкованиях его произведений, часто допускаемых ввиду отсутствия переводов контекстуальных пояснений, приводимых либо самим автором, либо исследователями творчества поэта.
Второй книгой о Мацуо Басё «Пеший странник. Истории в стихах» я старался дать возможность любителям японской поэзии как можно глубже понять словесную суть хайку, прочувствовать фонетическую оболочку звучания их в русской транскрипции, увидеть иероглифику оригиналов и, главное, донести истинный смысл каждого короткостишия, скрывающийся за семнадцатью слогами трёх строчек вертикального письма. А он открывается в полной мере лишь тогда, когда читатель проникает в историческую ситуацию, социальный контекст, созерцательную красоту и философскую глубину произведений великого мастера поэзии, творческий путь которого в значительной мере отягощали специфичные бытовые и личностные проблемы.
Все хайку поэта, его пояснения, письма и произведения в прозе представлены в свободном доступе на многочисленных сайтах в японском интернете. Иллюстративный материал представлен стоковыми фото для обложки книги, а внутренний блок представлен стоковыми фото сайта Photo-ac.com, премиальным пользователем которого я являюсь уже много лет.
Ворота Миидэра и немного о религиях
Эту книгу я решил начать с хайку Басё, в которых он упоминает храмы, ставшие местами его паломничества в ходе длительных путешествий и походов. На самом деле таких мест десятки, а может, даже и около сотни, но почему-то Басё редко указывает названия храмов напрямую, а лишь ограничивается иероглифами «тэра», «дзи», «ин», упоминая только горы или местность, где расположены одноимённые храмы. Если это гора Исияма, значит, он посетил храм Исиямадэра, если упоминает город Ацута, то имеет в виду – Ацута-дзингу, если пишет о побережье Сумы – совершал молитву в Сумадэра. Просмотрев на японском сайте «Все хайку Басё» тексты приведённых стихов, я всё же отыскал несколько хайку с полным названием храмов, и среди них оказался один из четырёх самых крупных и исторически значимых буддийских храмовых комплексов, монахи которого существенно повлияли на политическую жизнь Японии в период Хэйан. Это храм «трёх колодцев» Миидэра, названный так в честь трёх источников, бравших воду из самого большого озера Японии Бива.
- 三井寺の門敲かばや今日の月
- Миидэра-но мон татакаба я кё: но цуки
- Сегодня яркая луна
- Храм Миидэра освещает,
- Меня как будто бы она
- К вратам стучаться приглашает.
Храм Миидэра
Хайку написано при полной луне 15 августа 1691 года во время лодочной прогулки по озеру Бива. Басё выступил с этим стихом на собрании поэтов «16-я ночь в Катада», проводившемся на территории храма Гитюдзи в Оцу (сейчас префектура Сига), куда он прибыл на следующий день.
Ворота храма Миидэра действительно восхищают своими размерами и величием, они неоднократно воспевались в песнях буддийских поэтов раннего Средневековья. Для монахов храмовый комплекс Миидэра, включавший около 40 сооружений, являлся фактически крепостью, оплотом защитников веры от посягательств враждующих сторон, поэтому и ворота, и стены являлись его оборонительными укреплениями и были выложены у оснований массивными гранитными плитами.
В Японии изначально основной религией был синтоизм – «синто», привнесённый богами, создавшими японские острова и посадившими на трон своего посланника – первого легендарного (мифологического) императора Дзимму Тэнно, правившего страной якобы 76 лет и прожившего 127 лет. Именно так записано в летописи «Нихон сёки». После его «кончины» вторым императором Японии стал также легендарный правитель Суйдзэй, но только начиная с 16-го и вплоть до сегодняшнего императора посланцами богов были уже реальные люди.
Синтоизм с его многобожием веками занимал умы элиты и простых людей до того времени, пока не начались прямые контакты с Китаем, в том числе и религиозные, в результате чего с VII века в течение почти 300 лет буддизм не только внедрялся в японскую культуру, но и вытеснял из неё синтоизм. Это продолжалось до конца IX века, когда указом регента молодого императора – учёного и политика Сугавара Митидзанэ – был прекращён обмен послами с китайским государством Тан и предприняты действия по усилению влияние синтоизма, а заодно и провозглашён курс на независимость Японии от идеологического и культурного влияния Китая.
Были предприняты и попытки уничтожения буддийских храмов, но это привело к ожесточённому сопротивлению буддистов, имевших значительное количество последователей, готовых вступить в противостояние с властью даже вооружённым путём. Долгое время центром такого противостояния служил упо мянутый в хайку Басё храм Миидэра. Первоначально храм имел название «Ондзёдзи» – храм-крепость, а основал его император Тэмму в честь своего погибшего в борьбе за престол брата. Монастырь укреплялся и разрастался, представляя угрозу центральной власти. Дело дошло до того, что настоятели монастыря сформировали свои войска из монахов-воинов и на протяжении нескольких веков вели бои с соперничающими за влияние на правителей другими главными храмами. Неоднократно Миидэра сгорал дотла, но затем воссоздавался и вновь набирал силу и мощь. Однако в конце XII века монастырь втянулся в войну между кланами Тайра и Минамото, причём защищал позиции императора Сиракава Го, поддерживаемого кланом Тайра. После разгрома войск Тайра император Сиракава Го был смещён, а храм Миидэра вновь уничтожен, но с наступлением длительного мира был восстановлен и какое-то время не участвовал в военных событиях. Но в конце XVI века монахи Миидэра в союзе с другими монастырями выступили против Ода Нобунага – всесильного объединителя страны – и потерпели окончательное поражение. Нобунага приказал уничтожить все оплоты противника, поэтому Миидэра опять серьёзно пострадал. В дальнейшем буддисты не противились центральной власти, и это позволило им не только удержать свои позиции в том числе и при дворе, но и получить серьёзные преференции для дальнейшего расширения своего влияния. При императоре появились советники-буддисты, а затем возникло довольно оригинальное новшество – фактическое устранение граней между противоборствующими религиями, проявившееся во взаимном признании божеств и обрядов. Эта «религиозная демократия» называлась «синбуцу конко». В синтоистском храме разрешали устанавливать статуи Будды и проводить буддийские молитвы, а в буддийские храмы можно было вносить таблички синтоистских святых и поклоняться им как в дзиндзя. Такая ситуация сосуществования – «синбуцуконко» достигла кульминации в эпоху Эдо. Именно тогда во время шестого посещения главного синтоистского святилища Исэ Дзингу буддист Басё наконец получил разрешение переступить его ворота и даже смог принять участие в качестве почётного гостя в шествии-церемонии «сэнгё» – переносе реликвий божества во вновь построенный храм.
Храм Ясукуни
Содружество религий длилось до периода реставрации Мэйдзи, когда в 1868 году был издан указ, предписывающий строгое разделение буддизма и синтоизма «синбуцу бунри». Сам указ был нацелен на запрещение буддизма и уничтожение буддийских храмов. До 1877 года, пока указ не был отменён, синтоистские фанатики успели сжечь многие святилища и уничтожить редчайшие культурные ценности буддизма. Но несмотря на это, варварский почин императора Мэйдзи не был поддержан большинством населения, а в итоге реставрации пострадали или были похищены и переправлены в западные страны ценнейшие реликвии буддизма. Гонениям подверглось и само самурайское сословие, принимавшее дзен-буддизм, но противостоявшее внедрению западных ценностей. Война с храмами в конце концов сошла на нет, а буддийские и синтоистские храмы продолжили служение интересам веками веровавших в две религии людей. Единственный религиозный запрет действовал длительное время только в отношении христианства, но и он утратил силу в конце XIX века.
Теперь немного о статусах храмов и принципах обретения ими названий.
Прежде всего стоит заметить, что даже не зная название храма, мы можем определить, является он синтоистским или буддийским. В хайку Басё нет ни одного упоминания о храмах «дзиндзя», а именно это слово обозначает синтоистский храм и отличает его от буддийских «тэра», «дзи», «ин», «дзиин» и их разновидностей, различающихся статусами и масштабами религиозных сооружений.
В синтоистском храме «дзиндзя» – «бог и храм» (иногда те же иероглифы читаются в названиях на старинный манер «камуясиро») – обитают только японские боги, точнее – их духи, а в буддийском «о-тэра» проживают монахи и монашки, внутри размещаются одна или несколько статуй Будд. Разновидностей Будд несколько, у них много имён, и у каждого свои поклонники и особенности.
В синтоистском храме ничего подобного нет. Ни фигур божеств, ни их имён. Только таблички с именами богов, да и те не всегда доступны посетителям. Например, в храме Ясукуни святыми числятся 2,46 млн. божеств, и это, возможно, рекорд по количеству святых, почитаемых в одном храме. Информация о святых записана в храмовых книгах, которые хранятся в отдельном помещении, куда нет доступа простым верующим. Но по желанию каждый может заказать табличку с именем святого этого храма и установить её у себя дома на алтаре. В синтоизме среди причисленных к святым много и иностранцев, а на территории храма Ясукуни есть даже памятник индийскому судье, который на Токийском процессе голосовал за оправдание лиц, признанных военными преступниками. В 1978 году общественность была потрясена, узнав что семеро из четырнадцати приговорённых к высшей мере обвиняемых в военных преступлениях лиц настоятель Ясукуни тайно причислил к святым божествам. Это решение до сих пор является спорным и сильно раздражает народы соседних Китая и Кореи.
Храм Ясукуни появился в конце XIX века как храм, обожествлявший всех японцев, павших в войнах, выполняя приказы императоров. Территория храма обширна, за оградой расположен музей во енной истории Японии, а в разных уголках прилегающего к храму парка можно увидеть фигуру лётчика (камикадзе), памятник экипажу затонувшего эсминца, монумент, посвящённый упомянутому индийскому судье, несколько предметов боевой техники и даже символическую статую женщины с голубем, олицетворяющую мир.
Иногда поклонения в храме осуществляют высшие представители правительства Японии. Я часто проходил мимо этого храма по дороге в университет Дзёти, где проходил научную практику, и каждый раз меня поражал вид громадных ворот «тории», никак не вписывавшихся в традиционную архитектуру отличающихся изяществом религиозных сооружений Японии.
Как сегодня относятся к религиозным различиям обычные граждане страны? Большинство японцев справляют похороны по буддийскому обычаю, зарывая тело усопшего в землю – «майсо». Поэтому на территории буддийских храмов можно увидеть могилы и памятные камни. Сейчас, правда, преобладает кремация «касо», поэтому баночку с прахом покойного устанавливают на домашнем алтаре. Прах через год можно развеять над морем или закопать на официальном кладбище.
Захоронения верующих в синто после обязательной кремации осуществляют вне территорий храмов, на специально отведённых местах – кладбищах. Несмотря на малые габариты урн с прахом, места на кладбищах для них стоят очень дорого, поэтому многие стараются размещать прах покойных на отдалённых региональных кладбищах. Особо выделяются воинские захоронения, такие как, например, впечатляющее размерами воинское кладбище в окрестностях Осаки. Ритуал прощания у синтоистов очень простой и заключается в чтении молитв перед расставанием с умершим. Однако в дни «обон» верующие в «синто» устраивают целые шествия с вывешиванием табличек всех своих святых.
В синтоистском храме, в маленькой постройке «ясиро», обитают только духи богов, а находящиеся в храме постоянно настоятель и настоятельница отвечают за соблюдение синтоистских ритуалов.
У входа в синтоистский храм устанавливают «ворота» – «тории», разделяющие мир простых людей и мир богов. Название синтоистскому храму присваивается по имени бога, обитающего в храме. Богов у синто много, поэтому и синтоистских храмов с различными названиями в стране насчитывается десятки тысяч. Самые большие синтоистские храмы, имеющие отношение к императорскому дому, называют «дзингу», «тайся», «оясиро», например, Исэ-дзингу, Идзумо-оясиро (тайся).
Буддийским храмам названия чаще назначаются по наименованию горы, на которой стоит храм, или прилегающей местности. Как правило, длинные названия укорачивают до удобно произносимых коротких. Зная название горы, с большой вероятностью можно угадать и название стоящего на ней или у подножья храма. Эта традиция продолжается и сейчас. На входе в такой храм висит табличка с названием горы и иероглифом «мон».
В чём различие буддийских «тэра», «ин», «дзи» и «дзиин»? Различие не только в статусе и внутреннем убранстве. По численности преобладают «тэра» и «дзи», «дзиин» и «ин» именуются храмы, когда-то имевшие отношение к семье императора, его родственникам или попечителям. Раньше в «тэра» останавливались важные гости из-за рубежа, в основном из Китая, сейчас же в них проживают монахи, а временно находиться могут и монахи-отшельники.
«Ин» обозначает разные постройки на территории буддийского храма, но сейчас «ин» – это и самостоятельные храмы.
«Ан», или «иори» – иероглиф один и тот же – указывает на небольшие хижины, в которых проживают или селятся на короткое время паломники или живущие за пределами храма священники «интонся». В одном из таких «ан» жил и сам Басё – «Басёан».
«Бо» называют небольшой «дзиин», находящийся в ведении большого «тэра». «Ан» и «бо» малы по размерам, но встречаются и крупные сооружения.
Какой религии поклоняться – сегодня уже не так важно, как в прежние времена, когда между двумя религиями развивалось не только соперничество, но и вражда, доходившая до вооружённых столкновений и взаимоуничтожения культовых сооружений. Сейчас Новый год можно встретить в синтоистском храме, но обряд захоронения родственников провести в буддийском стиле.
В этом смысле Япония – уникальная страна, где две разные основные религии мирно сосуществуют в рамках одной страны, префектуры, города или селения.
Касадэра
- 笠寺や漏らぬ岩屋も春の雨
- Касадэра я морану ивая мо хару-но амэ
- Весенний ливень нипочём
- Святыне в храме Касадэры —
- Надёжный, как из камня, дом
- Хранит богиню – символ веры.
На это хайку я обратил внимание не только потому, что храм Касадэра буквально переводится как «храм-шляпа», а главным образом из-за того, что в самом названии храма косвенно затронута тема любви, что вообще не характерно для поэзии Басё. Драма его личных отношений с помощницей Дзютэй как бы сделала поэта равнодушным ко всем проявлениям чувств между мужчиной и женщиной, поэтому в его хайку женщина – персонаж либо «моет в речке батат», либо «разделывает рыбу», «лепит тимаки, придерживая рукой причёску», «стирает халат» или «сажает рис». Нигде нет ни намёка на любовные отношения, а если мы и встречаем слово «любовь», то только в хайку о любвеобильной кошке и о том, как исхудал жаждущий любви кот.
Но в этом хайку поэт намекает на прекрасную романтичную историю любви представителя могущественного клана Фудзивара и простой девушки, которую он встретил, посещая имение Нарутаки Таро, главы уезда Наруми.
Как известно, дом Фудзивара многие века фактически правил страной до начала войны кланов Тайра и Минамото. Мужчин из рода Фудзивара назначали министрами, советниками двора или регентами молодых монархов, а девушки становились жёнами императоров.
Храм Касадэра
Однажды в дождливую погоду министр (кугё) Фудзивара Канэхира гулял в храмовом парке и увидел, как молодая девушка сняла с себя шляпу, чтобы накрыть ею мокнущую под дождём деревянную статую бодхисаттвы Каннон. Министр был восхищён увиденным и воспылал к девушке чувством любви, которая оказалась взаимной, и пара стала мужем и женой. После этого благодаря могущественному мужу девушка, получившая в замужестве имя Таматэру-химэ, добилась выделения средств на строительство храма вокруг подвергавшейся дождям и ветрам статуи бодхисаттвы. Храму тогда было присвоено название «Рюфукудзи» («рю» – зонт, то же, что и «каса»), а статую стали называть «Касадэра Каннон» в честь зонта девушки, проявившей благородное чувство к святыне. Именно этот эпизод и имеет в виду Басё, говоря о том, что храму Касадэра не грозит даже сильный весенний ливень.
Но вернёмся к истории – почему столь почитаемая святыня оказалась подверженной ненастьям?
Первое упоминание о деревянной статуе храма
Касадэра – одиннадцатиликой бодхисаттве Гуаньинь относится к 736 году – восьмому году эпохи Тэмпэй.
Однажды монах Дзэнко Дзёнин увидел в водах залива Ёбицуги большое дрейфующее дерево, которое излучало свет даже в темноте ночи. Монаху приснился сон, что это дерево священное и высшие силы выбрали его для того, чтобы он вырезал из него статую бодхисаттвы Каннон. Когда статуя была готова, её решили установить в храме. Специально для этого выстроили святилище и назвали «Тэнриндзан Комацудзи». Так почти 200 лет с середины VIII века храм служил пристанищем паломников и монахов, но однажды буря сорвала крышу и оголила стены храма. Бодхисаттва оказалась неприкрытой и незащищённой. Именно тогда и случился эпизод знакомства всесильного Фудзивара с молодой девушкой, накрывшей статую своей шляпой.
Со временем храм несколько раз перестраивался, были добавлены новый павильон и колокольня. Сегодня храм имеет статус национального культурного достояния префектуры Аити и является местом паломничества влюблённых пар. Полное название храма «Тэнриндзан рюфукудзи» обычно сокращают до короткого «Касадэра» без упоминания горы «Тэнриндзан», возвышающейся поблизости.
Расёмон
- 荻の穂や頭をつかむ羅生門
- Оги-но хо я касира-о цукаму Расёмон
- Мискант метёлками своими
- Мне хочет в голову вцепиться,
- Когда к воротам Расёмон
- Я подхожу, чтоб поклониться.
Увидев в строчках одного из хайку Басё хорошо знакомое мне слово, сразу же решил сделать перевод, так как для меня это японское название всегда было связано не с хайку Басё, а с одноимённым кинофильмом, ставшим прекрасной экранизацией рассказов мастера японской новеллы Акутагава Рюноскэ. Фильм, снятый знаменитым режиссёром Куросавой Акирой с участием звезды японского кино Мифунэ Тосиро в 70-е годы прошлого столетия, демонстрировался почти во всех кинотеатрах мира.
А сочинивший это хайку весной 1691 года Мацуо Басё, следуя из Осаки в Киото, увидел развалины некогда величественных городских ворот Расёмон, заросших высоким дикорастущим мискантом – дальневосточным злаковым растением семейства рисовых. Стебли с метёлками на ветру касались головы Басё, и он, вспомнив древнюю легенду из 18-го рассказа 29-го свитка «Кондзяку моногатари» – «Расёмон тодзё сокэн нусутто катари», – «Рассказ воришки, забравшегося на ворота Расёмон», сочинил это хайку.
Восстановленные ворота Расёмон. Киото
Суть рассказа заключается в том, что воришка из Сэцу направлялся в Киото, чтобы вершить там свои неблаговидные дела, но когда он подошёл к главным южным воротам города – Расёмон, заметил толпы снующих туда-сюда людей. Решив дождаться темноты, вор залез на еле освещаемый даже днём верхний ярус ворот, но увидел там очень странное зрелище. У кучки трупов копошилась старуха, срезавшая длинный пучок волос с головы молодой мёртвой женщины. Надо сказать, что у тех ворот была дурная слава – те, у кого не было средств хоронить родственников, ночью приносили сюда умерших, превратив ворота в склад скелетов и трупов. Воришка, заставший старуху за таким низменным занятием, разозлившись, хотел её убить, но та стала молить о пощаде и заодно рассказала бандиту свою историю. У неё на днях умер муж, и она принесла сюда его труп, чтобы просто оставить и уйти, но когда в кучке трупов увидела мёртвую женщину с длинными волосами, решила их отрезать и продать на парик, чтобы не умереть с голоду. Бандит-воришка не стал убивать старуху, но отобрал у неё отрезанный для парика пучок волос, снял одежду с её мертвого мужа и сбежал с награбленным.
У Акутагава Рюноскэ история несколько изменена, как и в фильме Куросавы Акиры. А Басё строчками своего хайку напомнил о легенде эпохи Хэйан, когда величественные ворота – точно такие же сейчас можно увидеть у входа в храм Тодайдзи в Нара – украшали южный вход в Киото.
Ворота были построены ещё в 789 году, примыкали к городской каменной стене, имели ширину почти 40 метров и 8 метров в высоту. Однако даже такие добротные ворота сильно пострадали в результате накрывшего Киото в 816 году мощнейшего тайфуна. Усилиями местных мастеров ворота были восстановлены, но к XII веку южная застава города пришла в запустение, камни растащили для других построек, а у ворот скапливался хлам и трупы умерших. Басё застал полуразрушенные ворота, поросшие двухметровым мискантом, как бы тянущимся своими метёлками-руками к его голове, вспомнил о легенде и сочинил это хайку.
Сейчас на месте ворот Расёмон установлен памятный каменный столб, а в городском музее Киото можно увидеть их точную миниатюрную копию.
Флейта Ацумори
- 須磨寺や ふかぬ笛きく木下やみ
- Сумадэра я фукану фуэ кику косита ями
- Храм Сумадэра воскрешает
- Мне звуки давней старины,
- Как будто флейта вновь играет
- Во мраке леса тишины.
Посещая в апреле 1688 года, после похода в Ёсино и Нару, окрестности Осаки и Кобэ, Басё вместе с любимым учеником Тококу переправились на лодке в Амагасаки и совершили переход в Суму, чтобы увидеть легендарный храм Сумадэра, недалеко от которого в XII веке в Ити-но Тани произошло грандиозное сражение двух враждующих кланов – Тайра и Минамото. Конечно, следов того побоища, кроме развалин дворца Ити-но Таниути, к тому времени уже не осталось, но в храме Сумадэра хранилась знаменитая флейта Аоба, на которой по вечерам играл молодой флейтист Ацумори из клана Тайра. Подойдя к каменной гробнице юноши-воина и увидев даты короткой 16-летней жизни Ацумори, Басё расплакался, вспомнив строки трагической его гибели, подробно описанной в «Повести о доме Тайра».
В записках о том путешествии Басё написал, что представил себе, как на фоне тёмного леса раздаются звуки флейты музыканта, и это стало моти вом знаменитого хайку о посещении Сумадэра.
Что же так взволновало Басё, почему он пролил слёзы у гробницы юноши? Не будем излагать подробности, описанные в целой главе «Гибель Ацумори» «Повести о доме Тайра», приведём только сам эпизод трагической смерти воина-музыканта.
Храм Сумадэра
Памятник Тайра-но Ацумори. Сума
Когда отряды Минамото выбили бойцов Тайра из крепости, те бросились к побережью, чтобы в спешке покинуть поле боя на кораблях. Прежде всего спасали главу клана и его вассалов, другие же ещё продолжали биться на берегу залива. Среди них был и юноша Ацумори, молодой поэт и музыкант, по вечерам после боёв поднимавший звуками своей флейты боевой дух уставших воинов. Его игра была слышна и в стане врага, где бойцы тоже отдыхали под его музыку.
Но в тот день, когда Ацумори покидал поле боя вместе с другими воинами, путь ему преградил самурай Кумагаи Наодзанэ. Он увидел воина из клана Тайра в дорогих доспехах и решил, что сразится с соответствующим своему рангу самураем врага. Ацумори не стал сдаваться и вступил в схватку, но Кумагаи быстро свалил его с коня, сорвал шлем и железную маску. И тут он увидел, что его соперник – ещё мальчишка, не старше его собственного сына. Сначала Кумагаи хотел пощадить юношу и даже предложил тому бежать, но Ацумори воспротивился и наотрез отказался от пощады. К тому времени подоспели другие воины Минамото, потребовавшие от Кумагаи скорее расправиться с молодым воином. Одним махом он отсёк голову юноши. В тот момент из под одежды Ацумори выпал парчовый мешочек, в котором он всегда носил флейту. И только тогда Кумагаи понял, что он убил того самого музыканта, игрой которого по вечерам наслаждались бойцы обоих кланов.
Этот эпизод расправы над юношей-музыкантом стал одним из самых позорных для воинов Минамото в той жестокой битве при Ити-но Тани, а убивший мальчишку самурай Кумагаи даже собирался покончить с собой…
Гробница Ацумори сохранилась до наших дней, а вот флейта, когда-то подаренная деду Ацумори самим императом Тоба, уже не та настоящая, а её точная копия. В переводах многие путают Ацумори с Санэмори, поэтому по интернету гуляет название «Флейта Санэмори», но это типичная ошибка при прочтении старых иероглифов. Вот такая грустная история.
Кузнечик Санэмори
- むざんやな甲の下のきりぎりす
- Мудзан я на кабуто-но сита-но киригирису
- Под шлемом воина-старца́
- Сидит кузнечик и стрекочет —
- Как жаль погибшего бойца! —
- Он нам сказать как будто хочет.
Это хайку Басё написал 26 июля 1689 года, остановившись на постоялом дворе в городке Комацу во время путешествия по нынешней префектуре Исикава. Место для Басё символично тем, что здесь в храме Оота по настоянию его кумира Ёсинака Кисо (того самого, рядом с могилой которого Басё завещал похоронить себя после смерти на территории храма Гитюдзи в Оцу) был установлен для поклонения молящимися шлем известного военного командира XII века Санэмори Сайто, который во время междоусобной войны кланов Минамото и Тайра спас от смерти двухлетнего Ёсинаку, несмотря на приказ своего господина убить малыша как будущего наследника клана Минамото. Наоборот, он устроил его побег со слугами, хотя и понимал, что спасает своего будущего врага.
Первоначально Санэмори служил клану Минамото, но после того, как Минамото-но Ёситомо проиграл сражение во время восстания Хэйдзи и вскоре скончался, Сайто Санэмори перешёл на сторону его врага и оставался верным дому Тайра уже до самой своей смерти.
Вражда двух мощных кланов длилась довольно долго, и однажды, когда Санэмори был уже 70-летним седым стариком, произошла битва при Синохара (сейчас это город Кага в префектуре Исикава), в которой войсками клана Минамото командовал тот самый Ёсинака Кисо, спасённый в детстве от неминуемой смерти самим Санэмори.
Сайто Санэмори считался одним из лучших воинов клана Тайра и участвовал во всех битвах с противоположным кланом, за что был известен и прославлен обеими сторонами. Его хорошо знали и уважали вассалы Ёсинака Кисо, поскольку именно командир Санэмори обучал их военному искусству во время служения клану Минамото. Сам глава клана тогда подарил ему шлем воина высшего ранга и меч. Особенно хорошо знал Санэмори ближайший вассал Ёсинака Кисо – его советник Канэмицу – раньше он был даже другом Санэмори. Да и Ёсинака с детства помнил Санэмори – седовласого, крупного телосложения воина.
И вот пришло время решающей битвы двух враждующих армий. Санэмори в силу своего возраста мог бы и не участвовать в том сражении, но ему хотелось реабилитироваться за одно из поражений, когда ему и другим воинам пришлось отступать и спасаться бегством. Санэмори поклялся до конца жизни смыть с себя позор того отступления и упросил князя Мунэмори, командовавшего войсками Тайра, разрешить ему участвовать в этом сражении, взять с собой меч с позолотой, надеть соответствующие его положению красный парчовый кафтан и двурогий шлем с дорогими украшениями.
Коня для того боя он выбрал тоже особо примечательного – серого в яблоках. Единственное, что смущало Санэмори – выдававшая его старость седина и совершенно белая борода. Он не хотел выглядеть стариком и боялся, что противник не примет его за достойного соперника, поэтому покрасил бороду и волосы в чёрный цвет. (Всё это подробно описано в отдельной главе книги «Повесть о доме Тайра» – «Хэйкэ моногатари», – которую Басё знал почти наизусть.)
Итак, в день сражения Санэмори бодро вступил в бой, но бойцы Ёсимото быстро сломили сопротивление отрядов Тайра, и почти все воины клана отступили, оставив на поле боя одного Санэмори, который ни за что не хотел отступать.
Шлем богатого воина
Однажды он сказал бывшему другу из клана Минамото – Канэмицу, что в свой последний бой он пойдёт как молодой черноволосый воин и погибнет в родном уезде Этидзэн. Так оно и случилось. Встретив похожего на командира всадника из стана противника, он навязал тому бой, но слуги господина свалили Санэмори с коня, сняли защиту шлема и отрубили ему голову. Командир, которого звали Хигути, был очень удивлён тем, что боец высокого ранга вышел на противника один без слуг, да ещё и в парадном парчовом кафтане. Чувствуя, что победил важного бойца, Хигути отправил отрубленную голову своему господину – Ёсинака Кисо, которому сразу же показалось, что он знаком с этим воином. Ёсинака позвал советника Канэмицу, и тот, увидев голову своего старого друга, в слезах воскликнул:
– О, какая жалость! Это же старик Санэмори!
– А почему он не седой? – спросил Ёсинака.
И Канэмицу рассказал своему господину давнюю историю об обещании Санэмори покрасить волосы перед последним в жизни боем.
Ёсинака приказал отмыть краску с головы и бороды Санэмори, а его шлем выставить для поклонения в храме Оота. Он искренне переживал, что его люди убили человека, спасшего когда-то ему жизнь.
Так эта история изложена в «Повести о доме Тайра», но по другим свидетельствам, старик Санэмори упал с коня, еще даже не вступив в бой, и был затоптан конями противника. А возникшая потом легенда гласит, что обозлённый Санэмори превратился в дух, который с тех пор навлекает на местность, где происходило сражение, всякие ненастья и прежде всего ненасытных кузнечиков (саранчу), которых теперь вполне серьёзно именуют «кузнечики Санэмори» – «санэмори киригирису». Именно часть этой легенды и отразил Басё в своём хайку. А фраза «Мудзан я на» выбита на камне у входа в Храм Оота в Комацу.
Касадзима, скользкие дорожки
- 笠島はいづこ五月のぬかり道
- Касадзима ва идзуко са цуки-но нукаримити
- Искал дорогу в Касадзиму,
- Но не нашёл, проехал мимо,
- Дожди всё майские залили
- И тропы на пути размыли.
Басё очень хотел попасть в Касадзиму (в сегодняшней префектуре Мияги) после посещения Сироиси. Для этого он ранним утром 4 мая 1689 года покинул постоялый двор и направился в сторону Иванумы, по пути посетив синтоистский храм Такэкома дзиндзя и находившееся рядом буддийское святилище Такэкомадзи. Как раз перед появлением здесь Басё в Ивануме и её окрестностях прошли проливные майские дожди, но в этот день наконец выглянуло солнце, и поэт решил, что сможет преодолеть распутицу и доехать до Касадзимы.
Однако дороги сильно размыло, и никто из селян не смог толком объяснить поэту, как добраться до места назначения. Поняв, что ехать долго и что до Касадзимы ещё далеко, Басё отказался от своего плана и поскакал дальше, минуя еле заметные дороги. Переправившись через речку Наторикава, он к вечеру добрался до Сэндая, где заночевал в поместье Осаки Сёэмона.
Что же так влекло поэта в Касадзиму, где несколькими веками ранее побыва ли и глава клана Минамото Ёситомо, и ставший в дальнейшем известным историческим персонажем его сын Ёсицунэ, в те годы ещё не мечтавший о карьере знаменитого воина и обучавшийся в этих местах искусству верховой езды по труднопроходимым размытым дорожкам.
Здесь всадники проверили сёдла с новыми стальными стременами и готовились узкими тропами обойти дороги Камакуры, где их могли поджидать враги. Новое приспособление помогало быстро спешиваться и так же мгновенно взбираться в седло в критические минуты боя.
Но не это влекло сюда Басё. Здесь возле храма Досо дзиндзя (сегодня это Саэно дзиндзя) он хотел поклониться могиле признанного великим поэтом конца эпохи Хэйан – начала эпохи Камакура ярчайшего представителя клана Фудзивара, советника императорского дома Фудзивара-но Санэката. Это его стихи вошли в сборник «Сто стихов ста поэтов», его сочинения издавались и сейчас издаются отдельными книгами стихов «Фудзивара-но Санэката сю».
Но интересен поэт Санэката был ещё и своими любовными похождениями. Расставшись с первой женой, он влюбился в ставшую затем известной писательницу Сэйсёнагон (на стоящие фамилия и имя Киёхара Нагико). Её «Записки у изголовья», сочинённые ради забавы как дневники будней и любовных интриг внутри императорского двора, стали не просто одной из самых известных книг о Японии тех лет, но и заложили основу нового для японской литературы жанра эссе «дзуйхицу» – «вслед за кистью». Дневники представляли из себя пачки исписанной бумаги, принесённые императрицей Тэйси Садако для увлекавшейся каллиграфией её придворной дамы. Однако Сэйсёнагон использовала их для дневников, которые, как оказалось потом, были похищены неизвестным из её спальни. Возможно, всё так и было задумано самой Сэйсёнагон, поскольку многократно переписанная книжка мгновенно стала очень популярной. Рукопись в конце концов вернулась к её хозяйке и принесла писательнице широкую известность.
Любовная история Санэката и Сэйсёнагон быстро сменилась женитьбой и рождением дочери, но несмотря на это, при дворе поэт Санэката вёл себя как современный «плейбой», ухаживая сразу за двумя десятками придворных дам. Сэйсёнагон по статусу была «сёнагон» – младшей советни цей императрицы, то есть «нагон» низшего ранга, и не отличалась особой красотой. Однако получившая изысканное воспитание в семье отца-поэта девушка была очень умна и высокообразована, чем привлекла внимание не только придворного поэта Санэката из рода Фудзивара, но и другого боле высокого по статусу представителя этого знаменитого рода – князя Фудзивара-но Юкинари. Однажды во время поэтической сессии при дворе в присутствии самого императора Итидзё поэт Санэката затеял спор с соперником о принципах японской классической поэзии и, не сдержавшись, сорвал с князя положенный тому по статусу головной убор, швырнул его на пол и даже не принёс извинений за неприглядный поступок. Такое оскорбление лица высокого ранга считалось неприемлемым и наказуемым. Император приказал вспыльчивому Санэката покинуть двор и без промедлений услал того в далёкое селение Касадзима в нынешней префектуре Мияги – управлять там в глубинке уездом Муцу.
Как раз примерно в те же дни покинула двор и молодая императрица, покровительствовавшая Сэйсёнагон. Следующая императрица удалила её из ближнего окружения, приблизив к себе тоже ставшую известной писательницей талантливую девушку Мурасаки Сикибу, критиковавшую Сэйсёнагон за излишне фривольное освещение быта императорского двора. Позднее Мурасаки Сикибу подарит стране одну из самых читаемых в Японии книг – «Повесть о принце Гэндзи», которая даже затмит популярность «Записок у изголовья» её предшественницы.
Сэйсёнагон в конце концов развелась с Санэкатой, покинула императорский двор и стала монашкой. Она больше ничего не писала и не давала о себе знать, закончив жизнь старушкой в монастыре. Никому не известно, где похоронена писательница, всколыхнувшая своими дневниками элиту японской власти. Покинув столицу, она едва сводила концы с концами в далёкой провинции. Такое воспоминание оставил о ней один из очевидцев, случайно встретивший знакомое лицо в бедной хижине в глубинке.
Но ещё больше не повезло так высоко взлетевшему, но споткнувшемуся на ровном месте поэту Санэката. В один из дней, объезжая вверенный ему Касадзима, он скакал на коне по скользким размытым дорожкам своего уезда. По пути конь неудачно споткнулся, упал, сломав хребет и заодно придавив своим телом великого поэта. Его сердце прекратило биться всего лишь на 40-м году жизни.
Фудзивара-но Санэката захоронили на кладбище в Касадзиме недалеко от синтоистского храма (сегодня это город Натори, табличка у холма под старыми соснами). Именно у могильного холма хотел совершить поклонение великому поэту Мацуо Басё. Но, возможно, вспомнив эпизод поскользнувшегося в слякоти коня своего кумира, Басё решил не рисковать собой и поклонился поэту на расстоянии, не посещая храм Содо дзиндзя.
Такова история хайку о Касадзиме. Правда, слава о поэте Санэката не утихала и превратилась в легенду о сером воробье, который поселился в саду императорского двора. Хотя могилой Санэката считается холм в Касадзиме, ему ещё установили памятную табличку и в фамильном захоронении членов семьи клана Фудзивара в Киото.
Сундук, меч тати самурайский
- 笈も太刀も五月 に飾れ紙幟
- Ои мо тати мо са цуки-ни кадзарэ каминобори
- Увидел здесь я в месяц майский
- Сундук, меч «тати» самурайский,
- И, как знамёна из бумаги,
- У входа развевались флаги.
Хайку написано поэтом в начале месяца «сацуки» – так или ещё словом «санаэцуки» когда-то называли месяц май, ассоциировавшийся у японцев с началом сезона посадки риса. Комментарий к хайку написал сам Мацуо Басё, поэтому гадать или домысливать ничего не надо – о чём, где и когда он сочинял этот стих – всё это можно найти в описаниях путешествия «По узким тропинкам в глубокую даль», в разделе, предшествующем хайку.
2 мая 1689 года Басё наконец побывал в местечке Сабано у горы Маруяма, где когда-то стоял фамильный замок Маруяма-дзё, принадлежавший местному правителю Сато Мотохару – одному из влиятельных вассалов клана Фудзивара, женатому на дочери Фудзивара-но Хидэхира – третьего по рангу феодала клана.
Когда Басё добрался до исторического места, он увидел там только столбы, оставшиеся от старинных ворот, и следы каменных по строек. Местные жители рассказали поэту о трагедиях, постигших семью Сато Мотохару, подвели к «камню плача» и поведали историю, настолько растрогавшую Басё, что он даже не смог сдержать слёз.
Меч «тати»
Затем поэту показали старинный храм, на территории которого находились могильные камни Сато Мотохару и его жены, а также надгробия геройски погибших сыновей Таданобу, Цугунобу и их жён. Легенда гласит, что узнав о гибели мужей, женщины переоделись в воинские доспехи и тем самым пытались успокоить убитую горем мать братьев. Однако у этой легенды есть и продолжение – женщины не просто облачились в доспехи, но сами взяли в руки мечи и вместе с отцом братьев бились с напавшими на поместье Фудзивара-но Ясухира воинами Минамото-но Ёритомо, целью которого было полное устранение наследников старинного рода. Отец братьев Таданобу и Цугунобу – Сато Мотохару – был вассалом Фудзивара-но Хидэхира, отца Ясухира, поэтому когда дом сына его господина в Камакуре окружили бойцы Минамото-но Ёритомо, Мотохару вступил с ними в бой, но пал в неравной схватке.
Местные монахи проводили Басё внутрь павильона, угостили чаем и показали ценнейшие реликвии, дополняющие историю о братьях-героях. Среди них выделялись настоящий большой меч «тати», при надлежавший самому Минамото-но Ёсицунэ, и его «ои» – личный сундук, который носил силач Бенкэй, как и братья Сато входивший в четвёрку самых преданных Ёсицунэ воинов. Басё восхитила история семьи, все мужчины которой проявили самурайскую доблесть и отдали жизни, защищая своих господ. Верность и преданность – эти качества Басё ценил выше всего в окружающих его людях, поэтому посещение мемориала семьи Сато и поклонение могилам братьев с самого начала были целью похода поэта в Сабано.
Слава о братьях Сато распространилась далеко за пределы их родного края. Памятные стелы с выгравированными именами Таданобу и Цугунобу установлены в храмах и в других регионах страны, оба они включены в книгу «Сто героев Японии», им поклоняются до сих пор верные традициям самураев обычные японцы, о братьях-героях в театре кабуки поставлена пьеса, о них сняты художественные фильмы. Имена Таданобу и Цугунобу звучат и в лозунгах националистов, призывающих к возрождению воинственного духа прошлых поколений.
Подробно о подвигах братьев рассказа но в одной из глав летописи «Повести о доме Тайра». Содержание главы пересказывать не буду, но только упомяну, что оба погибли, закрывая от стрелы или меча в разное время своими телами господина, которому преданно служили, – бесстрашного и умного самурая Минамото-но Ёсицунэ – сына убитого людьми Тайра главы клана Минамото-но Ёситомо и его второй жены Токива Годзэн.
Именно под командованием Ёсицунэ воины Минамото в меньшинстве разбили войско дома Тайра во время битвы при Дан-но Ура. Однако его считал своим соперником старший брат, родившийся от первой жены отца – правитель Камакуры Минамото-но Ёритомо. Под хитрыми предлогами он неоднократно подсылал убийц в дом Ёсицунэ, но каждый раз безуспешно. Умный Ёсицунэ всегда угадывал коварные замыслы своего брата. Но в конце концов Ёритомо направил на его поимку почти целое войско, и тогда, чтобы не быть пленённым, храбрый Ёсицунэ совершил «сэппуку» – ритуальное самурайское самоубийство. Верные Ёритомо люди в доказательство выполнения приказа доставили голову Ёсицунэ в банке саке своему господину в замок Камакура. Ёритомо радовался, но недолго. Через несколько лет он ушёл в иной мир.
Сам Минамото-но Ёритомо боями не руководил и в них не участвовал, но считал себя главой клана, будучи старшим из оставшихся сыновей Минамото-но Ёситомо. Победы одерживал чужими руками, отличался особой жестокостью и хитростью, обманом посылая убийц к тем, кого хотел уничтожить. Так он истребил всех мужчин – от малышей до стариков клана Тайра, оставив в живых только одного юношу, за которого лично просил когда-то спасший жизнь самому Ёритомо монах. Как только монах скончался от болезни, Ёритомо тут же отдал приказ отрубить голову дожившему до 30-летнего возраста последнему отпрыску дома Тайра.
На этом можно было бы закончить мрачную историю, положенную в основу переведённого мною хайку Басё, но некоторые историки утверждают, что умница Ёсицунэ всё же не стал жертвой своего безжалостного брата, а бежал на материк и встал в ряды предводителей монгольского могущественного воинства.
Могильный холм, отзовись…
- 塚も動けわが泣く声は秋の風
- Цука мо угокэ вага наку коэ ва аки-но кадзэ
- Могильный холм, отзовись,
- Подвинут тебя пусть
- Холодной осени ветра
- И слёз пролитых грусть.
Басё очень ценил дружбу и верность, а его друзьями часто становились ученики, которых на самом деле насчитывалось хоть и не так много, но это были в основном молодые люди из обеспеченных и образованных семей. Они имели свои поместья, приличный по тем временам доход и доступ к издававшимся тогда ещё в небольших количествах книгам, обходившимся покупателям в круглые суммы. Однако тяга к прекрасному и честолюбивое стремление прославиться самим, создав достойные творения в живописи или поэзии, для некоторых из них иногда становились целью жизни и были важнее обыденных интересов торговцев рыбой, фруктами или чайным листом. Прибыль уходила на второй план, а главным смыслом жизни становилось собственное творчество и проникновение в скрытый смысл произведений именитых поэтов-«хайдзинов».
Другой стороной тяги к искусству было стремление войти в круг местной элиты, традиционно собиравшейся на поэтические «посиделки», где каждый мог стать не просто зрителем, но и участником совместного представления своих стихов или песен, лучшие из которых после коллективного обсуждения красочно оформлялись каллиграфами и художниками в свитки «рэнга», «вака» или «нагаута». Однако чтобы стать членом такого местного элитарного сообщества, надо было пройти обучение стихосложению у именитых учителей «хайкай» и быть рекомендованными ими для участия в «касэн» – собраниях поэтов вместе с уже познавшими вкус славы и известности «хайдзинами». Таких любителей поэзии собирал вокруг себя и Басё, сам когда-то обучавшийся у знаменитого патриарха «хайкай» Китамура Кигина и получивший от него рекомендацию для регистрации собственной школы поэтов.
У Басё поначалу было много поклонников и учеников, но со временем верных его идеям и философским воззрениям последователей становилось всё меньше и меньше, особенно после того, как учитель стал приверженцем буддизма и вступил на тропу поэта-отшельника. Однако Басё особо ценил дружеские связи с теми, кто даже после творческих разногласий с мастером оставались верными ему до самого конца. В последние месяцы жизни поэта таких осталось только десять, и именно они провожали Басё в последний путь. Их могло быть и больше, если бы не трагические случайности и болезни, косившие тогда людей далеко не пожилых и ещё полных творческих сил и таланта. Именно одному из таких любимых учеников Басё посвятил проникнутые чувством глубокой печали замечательные искренние строки этого хайку, вошедшего в число шедевров мастера поэзии.
В конце лета 1689 года Басё спешил в Канадзаву, чтобы встретиться с одним из своих лучших учеников – Косуги Иссё, который пригласил учителя на собрание местных поэтов в своём родовом поместье, располагавшемся в живописном районе сегодняшней префектуры Исикава среди принадлежавших семье Косуги чайных плантаций. Косуги не раз бывал у Басё в Эдо, брал у него уроки «хайкай» и принимал участие в поэтических конкурсах «касэн» в доме Басё вместе с другими именитыми поэтами. Хайку Косуги нравились мастеру, и он поощрял его творчество, размещая стихи молодого автора во многих сборниках, в которых участвовал и сам. Всего Косуги принадлежит авторство 160 изданных хайку. Он известен и тем, что был одним из участников «касэн» в доме Басё, когда тот озвучил свой шедевр о лягушке.
Получив приглашение от любимого ученика посетить его родовое поместье в Канадзаве, Басё оставил другие дела и отправился в путь.
Семья Косуги издавна занималась чайным бизнесом и владела чайными павильонами, в которых часто собирались местные поэты. Басё отправился в Канадзаву и написал в своём дневнике, что только желание встретиться с Косуги и участвовать в совместной поэтической сессии с местными поэтами стало целью того похода.
Проведя в пути довольно долгое время, Басё наконец оказался в Канадзаве, где, к его удивлению, был приглашен не в дом Косуги, а в один из постоялых дворов. Басё не сразу понял, почему его не встретил любимый ученик, обещавший учителю тёплый приём. Но то, что Басё услышал от встретивших его друзей Косуги, повергло поэта в шок и глубокую печаль, такую, что он даже не смог сдержать слёз. Как оказалось, Косуги Иссё скончался внезапно буквально перед самым появлением Басё в Канадзаве. Семья поэта-предпринимателя была в трауре и занималась похоронами 36-летнего главы семьи. Басё не оказался в стороне и, проявляя глубокое сочувствие, принял участие в церемонии прощания. На могиле Косуги Басё расплакался, а на следующий день написал это хайку, которое и озвучил на траурном собрании поэтов, провожавших Косуги в последний путь.
В те дни вдобавок к этой грустной новости Басё был озабочен резко ухудшающимся состоянием сопровождавшего его в походе верного спутника и друга Сора, поэтому пребывание в Канадзаве оказалось совсем не таким, как планировал поэт. Он должен был искать лечебные средства для лежавшего в постели Сора и успевать на траурные мероприятия по скончавшемуся Косуги. Тем не менее, даже прибыв с опозданием на прощальную церемонию, Басё выступил с впечатлившим всех собравшихся хайку. Этот стих, отразивший глубину грусти поэта, входит в число лучших произведений Басё.
Несмотря на старания Басё, состояние Сора ухудшалось, и путники были вынуждены срочно покинуть Канадзаву.
А тот самый могильный холм и памятный камень с выгравированным на нём именем Косуги Иссё и сегодня можно увидеть на территории небольшого буддийского храма Нэнгандзи в Канадзаве.
Обасутэяма. Гора, где оставляли старух
В Японии любование луной «цукими» приходится на середину месяца хадзуки (август) по старому стилю, или сентябрь – по новому. Длится оно в течение трёх дней – с 13-го по 16-е число. Лучшими местами для «цукими» считаются побережье Тоса, храм Исияма на горе Исияма и вид, открывающийся с высоты 1525 метров с горы Обасутэяма в префектуре Нагано.
«Обасутэяма» в буквальном переводе означает «гора брошенных старух». Есть у неё и другое название – Камурикияма, но традиционно она и сегодня обозначается на картах как «гора брошенных старух». Так называется и станция, куда на электричках осенью прибывают толпами любители созерцания «цукими» с вершины Обасутэяма.
Туристов привлекает великолепная панорама соседних гор, в дни «цукими» освещённых яркой луной. Особенно часто это место посещают буддийские паломники, для которых созерцание полной луны «правильным взглядом» (макото-но као) якобы вызывает просветление ума, озарение, обозначаемое такими терминами, как «хирамэ ки», «тёккан» и другими словами, близкими по значению.
Я сам однажды побывал в современном дизайнерском «храме» луны на одной из высоких гор в префектуре Сидзуока, и мне показали зал, в центре которого вокруг большого стола собирались верующие, а над стенами зала вместо крыши возвышалась громадным конусом зеркально отполированная изнутри труба, верх которой был срезан, и в это крупное отверстие направлялся и рассеивался по всему залу лунный свет с помощью зеркал, установленных под разными углами.
Стан ция Обасутэ. Нагано
В дни яркой луны всё это помещение буквально заливало лунным светом, и верующие молились и даже записывали на листочках приходящие к ним в момент озарения мысли.
Что-то похожее, возможно, хотел прочувствовать и Басё, поэтому 11 августа 1688 года в сопровождении друга и ученика Эцудзина он отправился из местечка Гифу северными тропами в нынешнюю префектуру Нагано к той самой горе, где когда-то якобы проводили последние дни своей жизни брошенные детьми старики и старухи.
Басё подробно описал это путешествие в своём дневнике «Сарасина кико» и рассказал о трудностях, которые пришлось преодолевать путникам: острые гребни скалы Саругабаба, перевал Тати, раскачивающиеся подвесные мосты, опасные переправы через быстрые горные речки и ещё много всяких преград, всё же позволивших путникам добраться до селения Сарасина.
Перевод прозы и стихов, написанных в ходе этого путешествия, можно найти и в российском интернете, но я хотел бы обратить внимание на одно хайку, ставшее темой многих научных исследований и споров. Я имею в виду стих о «брошенной старушке», который я старался перевести как можно ближе к оригиналу.
- 俤や姥ひとり泣く月の友
- Омокагэ я оба хитори наку цуки-но томо
- Привиделось – оставлена старушка,
- Сидит в лесу и слёзы льёт,
- Одна луна лишь ей подружка,
- Никто к ней больше не придёт.
С одной стороны, старинную легенду можно было бы принять за истину, если бы в каких-то летописях или древних бумагах нашлись подтверждающие эту историю факты. Есть только варианты той же легенды, но со счастливым концом: то бабулька бросала на пути ветки, чтобы сынок мог найти дорогу домой, а за это прочувствовавший заботливость о нём сынок пожалел маму и отнёс её обратно домой. Другой вариант рассказывает о сообразительной старушке, спасшей своими умными советами односельчан от нашествия врагов. Есть и легенда в стиле боевика, где брошенные старухи и деды собрались в сообщество, вооружились кольями, отразили нападения волков и медведей, в результате чего, питаясь грибами и мелкими зверьками, прожили в лесу у горы Обасутэяма десятки лет до своей естественной смерти.
Гора Обасутэяма. Нагано
Легенда легла и в основу нескольких художественных фильмов, а один из знаменитых скандальных японских режиссёров – Такэси Китано даже предложил своё рациональное решение проблем перенаселённой долгожителями Японии – легализовать эвтаназию и харакири – «сэппуку» для тех, кто хочет достойно и героически встретить старческую смерть.
Сегодня «обасутэяма» то ли в шутку, то ли просто с иронией называют старческие хосписы, которых в Японии в последнее время появилось довольно много.
Но это всё легенды и шутки, а что же было на самом деле? На самом деле горы с названием «Обасутэяма» в Японии есть – я нашёл на карте пять или шесть одноимённых вершин в разных префектурах страны от южной Окинавы до северного Хоккайдо. И смысл частично соответствует легенде, которую с раннего детства знал Басё. Почему частично? Потому что живых старух и стариков не выкидывали в лесу. Уносили туда только «отдавших концы» родственников, причём использовали для этого многоразовые носилки. Трупы не закапывали, поэтому следов костей в тех местах не найти. Кое-где виднеются камни с выбитыми именами умерших, но в основном в горах оставляли скончавшихся от болезней или голода людей разных возрастов, причём преимущественно детей – в те времена была очень высокая детская смертность.
Обычай оставлять на смерть живых стариков, старух и немощных людей действительно существовал у азиатских кочевых народов. Тех, кто не мог передвигаться с войском или племенем, бросали на местах временных стоянок или в пещерах. Но японцы не были кочевниками, поэтому просто уносили в горы покойников и оставляли их там, ничем не прикрывая и не закапывая. Это единственная правдивая часть легенды «Обасутэяма» – о горе брошенных умирать живьём стариков и старух. Поэтому учёные обоснованно отвергают подобную версию, роняющую имидж Японии в умах цивилизованных народов.
Но и то, что было правдивой частью подобных историй, на деле продержалось лишь до середины Эпохи Эдо, когда в 1680 году к власти пришёл пятый сёгун рода Токугава – 36-летний Цунаёси. Он убрал из своего окружения прежних помощников и советников, пригласил в правительство Бакуфу учёных, а сам отличался образованностью и уважением буддийских ценностей.
Однажды его семью постигла трагедия. В пятилетнем возрасте скончался от болезни любимый сын. Сёгун похоронил его как молодого самурая, а отеческое чувство к сыну словно перешло на окружавших Цунаёси домочадцев и любимого пса. Буквально через месяц после смерти сына он издаёт указы, из-за которых в народе его прозвали «собачьим сёгуном». Всё живое должно жить, и никто не имеет право беспричинно или бессмысленно убивать и истязать домашних животных, кошек, собак, птиц, их детёнышей и щенков, а умерших своей или насильственной смертью нельзя топить в реке, бросать в канаву, относить в лес или в горы – таким стало кредо «собачьего сёгуна» «Ину Сёгун».
Указ предписывал проводить захоронения закапыванием в землю трупов и людей, и животных. Суровыми были наказания для тех, кто осмеливался нарушать указ сёгуна. Сотни человек были подвергнуты содержанию в острогах или приговорены к ссылкам только за то, что выстрелили в птицу или ударили пса, а нескольких живодёров, убивших собак, он приговорил к смертной казни.
Материал указа и список всех приговоров я нашёл в японском интернете и был поражён гуманизмом сёгуна по отношению ко всему живому и его строгостью к лицам, проявившим бессмысленную жестокость. Оправданными были только действия, обусловленные защитой от нападавшего зверя или больного бешенством животного. Указ действовал до самой смерти сёгуна, но был на 80 % отменен сразу после его кончины, так как следующий сёгун увлекался охотой и рыбной ловлей. Но часть ограничений действует и по сей день, и, в частности, тот его пункт, по которому нельзя, не захоронив и не закопав, оставлять в лесах или горах даже мёртвых людей и животных.
Хацугацуо
- 鎌倉を生きて出でけん初鰹
- Камакура-о икитэ идэкэн хацуга цуо
- Из вод Камакуры тунцов
- Решили в Эдо продавать,
- И самых первых кацуо
- Живьём на рынки доставлять.
Это хайку я переводить не собирался, так как не видел в нём ничего философского или особо поэтически выразительного, но мне очень хотелось понять его суть – в чём смысл доставки в столицу обязательно в живом виде пойманных в заливе Камакура тунцов «хацугацуо» – более мелких, чем тунцы «магуро», которых в большом количестве уже тогда вылавливали сетями из глубин Тихого океана японские рыбаки. Я хотел понять и то, почему в хайку Басё употребил не просто название рыбы «кацуо» – тунцы-полосатики, а «хацугацуо» – первые тунцы. На самом деле смысл заключается в том, что «хацугацуо» – это голодные тунцы, приплывающие в воды тёплых заливов Японии из экваториальных районов Тихого океана ранней весной в поисках мелкой рыбы. Они следуют за тёплым течением Куросио, но как только заплывают выше залива Сагами, сталкиваются с холодными потоками и спешно возвращаются в тёплые воды. Плывущих обратно тунцов называют «модоригацуо», и ловить их намного сложнее, поскольку их не интересует еда и они стремятся как можно быстрее вернуться в тёплые воды Окинавы или южнее, чтобы не погибнуть в холодных тихоокеанских течениях. Именно поэтому период ловли «хацугацуо» довольно короткий, но сама эта рыба в Японии считается самой вкусной благодаря нежному сочному мясу.
Тунцы-полосатики
В годы, предшествовавшие написанию этого хайку, страной правил пятый сёгун рода Токугава – Цунаёси, имевший в народе прозвище «собачий сёгун». Его так прозвали за то, что он ввёл строгие наказания за издевательства над животными, и прежде всего собаками, ограничил охоту на птиц, установил правила и допустимые объёмы вылова крупной рыбы. Сёгун-гуманист был против хищнического отношения к живым существам и заботился о сохранении природной фауны и флоры. Буддист по убеждениям, он приветствовал строительство храмов и внёс большой вклад в культуру Японии того времени. Но как только он скончался, сменивший его шестой сёгун Токугава Иэнобу отменил прежние ограничения на охоту и рыболовство, и это позволило наполнить продовольственные рынки страны самой разнообразной сухопутной и морской живностью.
Тунец кацуо – не такой крупный, как магуро, но обладает более сочным и нежным мясом, поэтому ещё до того, как столица переехала в Эдо, его уже вылавливали в водах Сагами и доставляли в прежнюю столицу по специально проложенной прямой грунтовой дороге от Киото до океана. За сутки по этому тракту проезжали тысячи повозок на конной тяге, нагруженные в основном свежими морепродуктами.
Рыбный рынок Киото, как и прилавки рыбных лавок в Камакуре, ломились от мяса свежих кацуо, из которых в местных ресторанах готовили самые вкусные в Японии сасими – блюдо из нарезанных ломтиками спинок сырой рыбы.
Пятый сёгун Токугава ввёл ограничения на охоту и рыбную ловлю, однако считал, что для жителей новой столицы должны быть доступны дорогие изысканные блюда, в том числе и из тунца кацуо. Именно с этой целью он приказал организовать доставку кацуо живыми из залива Камакура.
Рыботорговцы сначала пытались перевозить тунцов на лодках и шхунах, но в конце концов решили, что по суше их можно доставлять намного быстрее, чем по морю, так как в акватории того района им приходилось преодолевать неудобный и отнимающий много времени плавания мыс, выступающий далеко в море. Да и объёмы поставок гужевым транспортом были в разы больше, чем могли обеспечить рыболовецкие суда, не оборудованные трюмами с водой.
Однако доставленная по суше рыба бы ла уже не такой свежей, как только что выловленная, поэтому, хотя торговля кацуо и шла довольно бойко, она всё же уступала объёмам продаж моллюсков, креветок и множества других морепродуктов, поступавших на рыбный рынок Эдо с судов и лодок, промышлявших в Токийском заливе.
Но для Басё это хайку стало своего рода выражением радостных эмоций. Он очень хотел, чтобы дорогой рыбой, так популярной в Киото и Камакуре, могли питаться и простые жители столичного Эдо. В связи с этим поэту даже приписали авторство очень популярного хайку с упоминанием слова «хацугацуо»:
- 目には青葉 山ほととぎす 口には 初鰹
- Мэ-ни ва аоба, мими-ни ва хототогису, кути-ни ва хацуга цуо
- Что мне приятнее всего —
- Для глаз – зелёная листва,
- На слух – кукушек голоса,
- Во рту – вкус хацугацуо.
Стих этот, созвучный с хайку Басё, на самом деле сочинил его ровесник, поэт из Камакуры Ямагути Содо, но об этом часто умалчивают, когда упоминают историю с перемещением в столицу тунцов «хацугацуо».
О попытках привезти на рыбные рынки Эдо ещё живых кацуо и безуспешных опытах разведения этого тунца в водах Токийского залива написано много книг, но уже тогда рыбопромышленники пришли к выводу, что проблему решить невозможно, так как глубина Токийского залива недостаточна для разведения кацуо, а вода не отличалась прозрачностью и чистотой, поэтому на знаменитом Токийском рыбном рынке Цукидзи эти тунцы в достаточном объёме появились значительно позже, когда рыбаки освоили технологию мгновенной вакуумной заморозки свежевыловленной рыбы. Однако если бы Басё дожил до нашего времени и увидел своими глазами, как делается шоковая заморозка этих полосатых красавцев, он наверняка не смог бы положить в рот ломтик сасими прошедшей через ужасные муки, сверкающей серебром рыбины. Вспоминаю, как у меня однажды в японском дорогом ресторане пропал аппетит, когда прямо передо мной на стальной жаровне прыгали в кипящем масле живые тигровые креветки. Их крики-писки до сих пор звучат у меня в ушах, когда я вспоминаю чудовищную картину издевательства над этими морскими существами. Японский шеф-повар объяснил мне, что кровь испытывающей боль живой креветки намного вкуснее, чем заранее умерщвлённой. Думаю, Будда бы с ним не согласился.
А что касается современной технологии ловли и транспортировки тунцов, то сразу после поднятия специального невода на судно у ещё живых рыбин отрубают хвосты, вырезают жабры и выпускают всю кровь, после чего мёртвую тушу помещают в вакуумную упаковку и хранят до двух месяцев в морозильных камерах с температурой не выше –70 градусов. Только такой тунец имеет шанс попасть на рыбный рынок и быть проданным за хорошие деньги. Я десятки раз бывал на рыбном рынке Цукидзи и на проводившихся там закрытых аукционах. Ледяные глыбы замороженных тунцов меня поразили размерами. Некоторые достигали трёх метров в длину и весили около 600 килограммов. Авторизованным покупателям – участникам аукциона – разрешалось железной клюкой с острой лопаткой на конце брать пробу мяса туши и после этого торговаться с оптовиками. А цены меня тоже поразили – от 500 до нескольких тысяч долларов за тушу. Я снимал видео и фото аукционов, но оптовики не любят пришельцев-зевак и стараются как можно скорее выдворить из морозильной камеры – аукционного зала – не имеющих отношения к их бизнесу посетителей любого ранга. В наши дни рынок Цукидзи уже не функционирует, и передача свежей рыбы оптовикам осуществляется цивилизованным способом, а не так, как раньше, когда по территории рынка колесили продавцы на мотороллерах с деревянными бочками, заполненными водой и морепродуктами. Брызги летели во все стороны, а асфальтовое покрытие пола рынка пугало кровавыми лужами свежих рыб и моллюсков. Сегодня на сверкающем чистотой прилавков и полов совершенно новом рыбном рынке Тоёсу используются электрокары и стальные бочки с крышками, однако нет главного – привычной суеты и шума прославившегося на весь мир старого рынка Цукидзи.
В наши дни довольно популярна в южных водах Японии ловля тунцов рыбаками-любителями – владельцами мощных быстроходных катеров. Мне однажды довелось участвовать в такой рыбалке в водах Окинавы.
На задний борт и бока катера крепятся мощные спиннинги с толстой леской и тяжёлыми серебристыми блеснами длиной около 15–20 сантиметров. Так как тунец, гоняясь за добычей, развивает в воде скорость до 70 км/час, то выйдя из гавани, катер должен набрать приличную скорость, а рыбак, контролирующий движения спиннингов, одевается даже в жаркий день в водонепроницаемый плащ, поскольку подвергается мощному потоку поднимаемых ветром брызг и струй воды от бурунов за катером. Как только тунец захватит блесну, начинается длительное и утомительное изматывание сидящей на крючке сильной рыбины. Примерно через минут 40 уставшего тунца подтягивают к катеру и поднимают острыми баграми. Зрелище не самое приятное для тех, кому нравится созерцать красавцев тунцов в свободном плавании.
Басё почти не ел мясо и в основном питался блюдами из овощей и морепродуктов, о чём сочинил множество хайку.
Хотаруми
- 蛍見や船頭酔うておぼつかな
- Хотаруми я сэндо: ёутэ обоцукана
- Мы плыли в лодке любоваться
- «Хотару» – ночью светлячками,
- Но лодочник успел «набраться»,
- И я не знал, что станет с нами.
Это хайку написано поэтом в 1690 году, когда он принял участие в лодочной прогулке по реке Сэтагава в окрестностях моста Карахаси в Оми недалеко от города Оцу сегодняшней префектуры Сига. Как вспоминает сам автор, лодка опасно раскачивалась из стороны в сторону и могла перевернуться в любой момент из-за того, что ей управлял принявший солидную дозу алкоголя лодочник. Так и хочется в переводе вставить наше просторечное «нажраться», что, собственно, и хотел с долей укоризны выразить поэт, но, думаю, почти эквивалентное, но более высокое по стилю «набраться» вполне передаёт тон этого хайку. С лингвистической точки зрения интересно употребление связующей концовки хайку «кана» вместо «канай» в цельном слове «обоцуканай» – «неясный, непредвиденный», – образованном иероглифами «обо», или «оборо», и связкой «цуку» в отрицательной форме. Поэт просто сократил последний слог «й», чтобы не выйти за рамки стандартного набора слогов 5–7–5.
Любование светлячками – «хотаруми», оно же «хотару гари», «хотару мацури» – прекрасное время заработков для владельцев прогулочных лодок. По популярности зрелище почти не уступает другим «ми»: ханами, цукими, юкими, но особенность его в том, что светлячков можно разглядеть только в ночное время, и «любование» наступает только тогда, когда они все пускаются вплавь, подсвечивая воду всеми цветами радуги.
Хотаруми – любование светлячками
Конечно, их можно заметить в тёмное время суток на листьях травы, где они издают пискливые «свадебные» звуки, но бродить среди кустов по ночам неудобно и хлопотно, поэтому желающие увидеть зрелище собираются у речных причалов, где предприимчивые торговцы продают любителям «хотаруми» угощения и алкоголь, а лодочники за небольшую плату доставляют пассажиров в места созерцания светлячков.
Эти места всегда одни и те же. Светлячками буквально кишат тёплые воды, соприкасающиеся с прибрежными зарослями или опорами мостов. Туда направляются и там же скапливаются многочисленные лодки с участниками ночного зрелища.
Светлячки живут всего лишь десять дней, но некоторые сообразительные торговцы во времена Басё вылавливали из воды сачками целые горсти светящихся насекомых, сажали их в банки с водой и продавали любителям ночного образа жизни. Одной банки, наполненной светлячками, хватало для того, чтобы осветить небольшую комнату. Этого света было достаточно даже для того, чтобы читать в ночное время книжки или писать письма, установив такой светильник на столе или на полу рядом с циновкой. Басё тоже не брезговал «бесплатными светильниками» и однажды в сезон «хотаруми» вышел в сад набрать насекомых, но поранил ногу, наступив в темноте на что-то острое, после чего написал хайку и назвал себя «глупцом»: