Читать онлайн Только для нас бесплатно

Глава 1. Ветка. Сейчас

– Смотри, Тим, кто тут у нас!

Голос Ваньки звучит сердито, даже сквозь конкретный такой шум в ушах. Боже… Нахрена я так надралась? И, главное, когда успела? Пару бокалов всего-то выпила… С чего так накрыло?

Я стою, покачиваясь на высоких каблуках, держусь для устойчивости за крепкое плечо Ваньки и близоруко щурюсь на мрачную фигуру Тима.

В сердце что-то екает, дыхание затрудняется… Примерно такая же реакция, что только что была. На Ваньку.

Тим медленно отлипает от машины, к капоту которой до этого прислонялся задницей, выдыхает дым, инфернально смотрящийся в полумраке улицы, освещенной лишь одним фонарем, и идет к нам с Ванькой.

И мне почему-то хочется спрятаться. Трусливо сжаться и скользнуть за Ванькину широкую спину.

Эх, если б там реально было безопасно, я бы так и сделала.

Но Ванька для меня не менее урожающ, чем Тим.

И прятаться некуда.

Потому я стою, стараясь, по старой гимнастической привычке, держать спину ровно, и независимо смотрю на приближающуюся темную фигуру. Делаю вид, что независимо. А на самом деле… Ох, лучше не анализировать. Тем более моим пьяным мозгом.

Хотя на воздухе ощущаю, как хмель выветривается.

Или это от их близкого присутствия? Умеют они меня… взбодрить.

Машинально отмечаю, что Тим изменился.

Хотя, они оба изменились.

Ванька стал как будто выше, шире в плечах, юношеская стройность сменилась такой мужской основательностью. Откуда-то взялся бычий загривок и тяжелые кулаки…

Тим выглядит старше своих лет. Хотя, он всегда казался взрослее… Темные его волосы спрятаны под неизменную кепку, которую он привычно таскает козырьком назад, короткая борода и усы. И невероятно раскачанные плечи шириной в стол. Тим всегда был ниже Ваньки, но сейчас я вижу, что годы пошли ему на пользу. Он стал выше и крупнее.

Вообще, они оба как-то выросли… Хотя, чему я удивляюсь, мужчины растут до двадцати пяти лет, последний раз я их обоих видела пять лет назад. Им было девятнадцать. А мне – восемнадцать. Сейчас им по двадцать четыре… Они еще растут.

А вот я, со своими ста шестьюдесятью, идеальными для гимнастки, похоже, что уже нет…

Каблуки немного скрадывают нашу разницу в росте, придают уверенности.

Или это алкоголь?

В голове, несмотря на легкое прояснение, продолжает шуметь, все кружится, и, может, именно поэтому происходящее кажется нереальным.

Вообще, мое возвращение в город детства, откуда я бежала, роняя тапки, пять лет назад, ощущается сном.

Тягучим кошмаром.

Тим подходит ближе, отбрасывает сигарету, протягивает ладонь, касаясь легко скулы.

Я вздрагиваю, пытаюсь отклониться, но, покачнувшись, упираюсь спиной в твердую грудь Ваньки.

Он тут же перехватывает меня за талию, замыкая ее в горячее кольцо своих ладоней, а Тим приподнимает меня за подбородок, заставляя смотреть в глаза.

И я вижу, что взгляд его не изменился за это время.

Такой же голодный.

– Вета… – тихо говорит он, – какая… неожиданность…

– Привет, Тим, – я пытаюсь быть спокойной, пытаюсь вывернуться из жесткого хвата, но безуспешно.

Ванька меня легко фиксирует так, что двинуться не могу, а Тим наклоняется, позволяя мне еще сильнее окунуться в голод своих татарских глаз.

– Все такая же красивая… – говорит он задумчиво и скользит пальцем по губам, – давно ты в городе?

– Недавно… – хриплю я, замирая перед ним, словно мышь перед котом. От стоящего за спиной Ваньки веет адским пеклом, я ощущаю, как пот стекает по спине, а Тим держит мой взгляд, не отпуская, гипнотизируя. Они всегда идеально действовали в тандеме. Дополняли один другого. И, похоже, за эти пять лет ничего не поменялось…

– И такая же врушка… – говорит Тим, – ты уже неделю здесь… И не объявилась. Не навестила… Старых друзей…

– Я… – черт, откуда они?.. – я просто дела… решала…

– Она сильно занята была, Тим, – от гулкого смеха Ваньки его грудь ходит ходуном, резонируя в моей голове, – видишь же… Дела решала… По бардакам.

– Я вижу… – задумчиво кивает Тим, – вижу… Поехали, Вет?

– Куда? – жалко спрашиваю я, понимая, что от моего желания тут вообще ничего не зависит.

– Пообщаемся, Ветк, – опять смеется Ванька. Он вообще всегда был смешливый. И тут, похоже, не поменялся в характере. – Нам ведь есть, о чем пообщаться?

– Не думаю… – медленно отвечаю я, упираясь изо всех сил ногами в асфальт. Не то, чтоб это помогло, но все же…

– А мы думаем, – веско роняет Ванька, переставая смеяться и легко подхватывая меня на руки, – у нас к тебе вопросы накопились… Парочка.

Тим кивает и молча идет к машине.

Я упираюсь в грудь Ваньки, идущего следом за Тимом, ерзаю, пытаясь вырваться, упрашиваю:

– Вань… Мне сейчас… Некогда. И вообще… Давайте завтра? Да? Завтра… Я буду в форме…

– Нет уж, Вета, – смеется Ванька, и невеселый этот его смех, болью отдает застарелой, – слишком уж ты у нас внезапная… Лучше под контролем держать.

Тим садится за руль, Ванька открывает заднюю дверь, ловко перехватив меня одной рукой, и усаживает на сиденье. Сам скользит следом, мягко прижимает к спинке, перетягивает ремнем безопасности, на мгновение замирая у моего лица. Смотрит внимательно, считывая мой шок и растерянность, и усмехается:

– Это для безопасности, Вет…

Я, не в силах больше ничего придумать, чтоб отказать, только глупо киваю.

Ловлю взгляд Тима в зеркале заднего вида и отворачиваюсь.

Машина трогается с места, за окном пролетают знакомые с детства дома старого города, где мы когда-то бегали втроем.

Сейчас здесь темно, палисадники не освещены, окна черные. Только вдоль дороги фонари, да от фар машины лупит свет.

Мы молчим.

Тим спокойно ведет машину, иногда поглядывая в зеркало заднего вида. Ванька сидит рядом и неотрывно смотрит на меня.

Это нервирует, заставляет дышать глубже и невольно прикусывать губу в волнении.

Как они меня нашли?

Хотя, о чем я?

Город не очень большой, восемьсот тысяч жителей всего, я пару раз за неделю появлялась в квартире матери. Правда, всегда с осторожностью и предварительно выяснив, что Тим и Ванька давно уже забыли дорогу в наш маленький дворик детства… Видно, не очень мои меры безопасности сработали, раз нашли.

Так, надо выдохнуть, попытаться договориться.

Олег не просто так меня сюда отправил…

– Вань, Тим… – голос мой в тишине машины звучит неестественно слабо, подрагивает даже. Черт… Ветка, это было так давно… Так давно. Ты уже другая. И они другие. Соберись. – Я, правда, рада вас видеть, но… Но я сейчас не могу долго с вами… Общаться. Может, встретимся завтра? У меня тут деловая встреча была, вообще-то…

– Интересными делами ты занимаешься, – усмехается Ванька, оглядывая меня выразительно, особо останавливаясь на коротком платье-трубе и туфлях на высоких каблуках, – ночью…

– Это вас не касается, – с достоинством отвечаю я. Не хватало еще оправдываться!

– Касается, – роняет веско обычно неразговорчивый Тим, – нас все, что тебя касается, тоже касается.

Да…

Выдал так выдал.

Даже Ванька удивленно хлопнул ресницами и заржал:

– Брат, ты, конечно, оратор…

– Главное, что в тему, – ничуть не смутившись, ворчит Тим.

И Ванька кивает, соглашаясь. В тему.

Я перевожу взгляд с одного на другого, прикидывая, как себя вести.

Между нами так много всего незаконченного (по моей милости, кстати), так много недоговоренностей и так много общего, что я совершенно не готова сейчас ни к разговорам, ни вообще к общению с ними. Просто потому, что до сих пор даже для себя не сформулировала, кто они для меня. И как к ним относиться… В свете всего случившегося…

Как же я не хотела ехать сюда, в мой город детства! Как же отказывалась!

Но начальство на то и начальство, чтоб нагибать.

Нагнули.

И пришлось.

И ведь я подстраховалась, выяснила у матери все про них! И даже однокласснице бывшей написала в соцсети, уточнила!

Мать клялась, что давно никого не видела, а одноклассница вообще заявила, что парней уже лет пять в городе нет!

Я только потому и поехала!

И вот на тебе…

Оба в городе. И, судя по машине и внешнему виду, в полном порядке.

Нет, я за них рада, и очень…

Никому из них я никогда не желала зла. Но просто встретиться… Не была готова. И сейчас тоже.

Куда мы едем? К кому-то из них? Черт…

Нервно сжимаю коленки, ловлю на них внимательный взгляд Ваньки, краснею. Зачем он так смотрит? Все уже давно прошло… Все забылось. Я многое сделала, чтоб забыть. И сейчас возвращения, насильного погружения в наше общее прошлое, не хочу.

У меня работа, карьера, меня босс выделяет из других, ценит… У меня квартира в Москве! И замужество в перспективе! За отличного парня! Я не хочу обратно! Сюда, в мое прошлое! В мое бедное детство, прошедшее в этих дворах. В мою безбашенную юность, разделенную на нас троих… Не хочу. Я так все это старалась похоронить!

А они меня тащат.

Опять.

Мы выезжаем из города, и я внезапно понимаю, куда меня везут Тим с Ванькой.

В “Зеленую пристань”, бывший пионерский лагерь, уже давно переделанный просто в детский лагерь. Он находится на берегу реки, спуск к воде, правда, крутой, но когда это мешало детям? Неподалеку расположена эко-зона с загонами для животных, небольшой конюшней, куда постоянно есть запись на прогулки на смирных лошадках. Рядом большой сарай с заготовленным для лошадей, коз, овечек и прочих копытных сеном…

Они знают, куда меня везти. По больному бьют.

Глава 2. Ванька. Сейчас

Ветка изменилась и в то же время нет. Это дико странно, смотреть на взрослую, красивую женщину и видеть знакомые черты той веселой девчонки, с которой пробегал все детство.

Словно вернуться в прошлое, одновременно видя будущее.

Короче, странное, двойственное ощущение.

Не знаю, как Тим, а мне определенно нравится то, что я перед собой вижу.

Ветка не стала выше, не поправилась, не постриглась.

Но как-то все равно видно, что не местная. Столичная штучка.

Лоск такой, не наш, не здешний.

Кожа гладкая, с ровным загаром, заметным даже в полутьме, губы правильной формы… Они у нее и раньше пухлые были, залипательные, но сейчас она явно что-то сделала. Такое, что не поймешь даже, что, а глаз оторвать нельзя.

Волосы темной волной. Ноги стройные, гладкие. Хочется дотронуться, коснуться, удостовериться, что они именно такие наощупь, как и визуально.

Пальцы с светлым лаком. Блестящим, но не пошлым. И на ногах тоже такой цвет. Я люблю подмечать детали, умею это делать. И сейчас я охватываю ее внешний вид целиком и в то же время разбиваю на части. Так вкуснее.

И проще сдерживаться. Пока занят анализом и разглядыванием деталей, не думаешь, что будет дальше. Не представляешь…

А мне ведь это важно сейчас. Не представлять. А то, знаете, прошлое, оно же такое… Выскочит внезапно, засядет в голове, ударит волной по телу… И снесет крышу. С Веткой у меня такое на раз.

Периодически ловлю взгляды Тима на нее и понимаю, что у него то же самое. Мы с ним тут охереть, как совпадаем.

Ветка сидит рядом, не соображая, похоже, вообще ни черта. Ни как она на нас действует, ни что мы хотим с ней сделать. И сделаем. При любом раскладе сделаем.

Опять ловлю взгляд друга, брата моего практически, и только сильнее убеждаюсь в том, что будущее мы с ним видим одинаково. Ближайшее, по крайней мере.

Что потом случится… да плевать пока что.

Ветка волнуется, кусает свои идеальные губы, тянет вниз подол короткого платья… Она без чулок, без колготок. И там, под подолом, только нижнее белье… А-а-а-а! Сука! Не думать об этом! Рано! Рано еще!

Ногти на ногах перламутровые. И маленькое колечко на среднем пальце. С камушком блестящим… Необычно и круто. А еще на тонкой щиколотке узкая белая цепочка. И висит какая-то хрень, мелкая, тоже белая… Такая же цепочка на запястье. И еще кольцо. Не на правой. И с камнем. Большим. Помолвочное? Есть парень у тебя, подруга детства? Жених? Как же он отпустил тебя сюда, одну? Я бы не отпустил. И Тим бы не отпустил…

А твой жених в курсе про нас? Про нас троих? Что он про это думает?

Или это грязный секрет, который ты никому не доверила?

Платье дорогое… Простое, но видно, что уровень высокий. У нас таких нет.

У нас в городе и женщин таких нет.

И не было.

Ты была.

Но ты уехала. Бросила нас. Как же ты могла, Ветка? Как же ты могла после всего, что было?

Невольно скалюсь, сжимаю и разжимаю пальцы, пытаясь уговорить себя не трогать раньше времени, не протягивать руки.

Во-первых, надо поговорить.

И, во-вторых, надо доехать до места. Иначе Тим не оценит моей инициативы.

Он молодец. Мы ведь не сговаривались, куда отвезем. Все настолько спонтанно вышло, что вообще ничего не успели спланировать.

Экспромт, епта.

Но не зря мы все трое так хорошо чувствуем друг друга. До сих пор чувствуем.

И потому нельзя везти Ветку туда, где прошло наше детство, в эти дворики, в эти палисаднички… Слишком там все больно.

Не зря же мы с Тимом тут больше не появляемся. Трудно находиться там, где все пропитано светом твоего детства. Пусть не всегда сытого, но определенно счастливого. Тогда мы думали, что все будет так, как нам хочется.

А все получилось… Так, как получилось.

Ветка сидит, отвернувшись к окну и старательно не глядя на нас.

А я…

Я вспоминаю ту бешеную весну, когда все началось.

И голову дурманит от этих воспоминаний.

Так сильно, что невольно погружаюсь в наше общее, одно на троих, прошлое.

Ветка сидит, коленки аккуратные сводит, а я не могу не смотреть на нее. Краем глаза отмечаю побелевшие костяшки пальцев Тима на оплетке руля, и понимаю, что он себя тоже еле держит.

Нам всем надо выдохнуть, иначе ничего не получится.

Но как выдыхать, когда изначально рядом с ней воздуха никогда не хватало?

Это что-то страшное, порочное и одновременно чистое. Оно поднимается из самого нутра, прошибает насквозь острой памятью, давней, тактильной, не мозга даже – тела, когда подушечки пальцев болят от фантомного желания коснуться, ощутить, вспомнить. Когда жрешь глазами и никак нажраться не можешь.

Когда с ума сходишь, понимаешь это и одновременно ужасаешься и кайфуешь.

Это дико странно.

Это дико заводит.

Это дико правильно.

Так, как должно быть.

Мы изначально притерлись друг другу, не разлепить.

Только с кровью, только с мясом.

Ветка… Она сумела выдрать нас из себя. Наверно, сумела, иначе бы не сделала того, что сделала. У нее все в порядке, судя по шикарному внешнему виду.

У нас тоже, в принципе.

Но это только потому, что мы ее выдрать из себя не сумели. Пытались, очень сильно старались!

Но не смогли.

Все же, есть какие-то вещи, которые можно удалить лишь с частью души.

Как у тебя с душой, подруга детства? Все в порядке? Не болит?

А у меня болит.

Все пять лет болит.

И у Тима болит.

Он, конечно, тот еще молчун, но я же чувствую…

Тим сворачивает на подъездную, Ветка, закусив губу, смотрит в темный лес.

Она уже поняла, куда мы едем, и потому нервничает сильнее.

Пальцы невольно крепче цепляются за подол платья, спина выпрямляется. Королевская осанка, наследие художественной гимнастики. Охренительный излом в талии.

– Ребят… – она поворачивается к нам, смотрит, и глаза блестят в полумраке, – ну зачем?

Затем, что невозможно жить без части себя, Ветка. Только медленно умирать.

Глава 3. Ванька. Тогда

Тем летом мы с Тимом сошли с ума.

Реально, вообще не фигурально.

Просто свихнулись в один момент… Или не в один? Может, Тим даже раньше меня, он тот еще придурок немой. Вечно из него слова не вытянешь… Но вот лицом тогда еще отыгрывать не умел, и я жадный, дикий интерес к Ветке в раскосых зенках мигом срисовал.

И поразился, насколько мы с ним одинаковые иногда бываем.

Вроде, внешне вообще разные, и поведение разное, и пути, по сути, тоже. А вот что-то глубинное, яростно-бешеное… Общее. Всегда было и будет, наверное. Наверняка.

Начал приглядываться, внимательнее, боясь поверить… Боясь увидеть в глазах друга отражение своего безумия.

Потому что про себя-то я все давно понял.

Еще летом того года. Мы должны были в выпускном классе учиться, а Ветка в десятый перешла.

До этого проклятого года не замечал ничего такого за собой…

Подружка, самая лучшая, соседка по площадке, безотцовщина с матерью-алкашкой. Она была вечно какая-то замурзанная, грязная, волосы хер знает, как подстрижены, в разные стороны торчали… И страшненькая, чего уж там.

Мне, собственно, было глубоко похрен в детстве, страшненькая она или нет, главное, что веселая, заводная такая, не то, что другие девчонки в ее возрасте. Манерные дуры. Не тронь их, на ногу не наступи, платье не помни. Тьфу, блин!

Вообще интереса не было с ними играть.

Это потом, когда в девятый перешел, понял всю прелесть мятых платьев девчонок… А тогда, в начальной школе, да не пошли бы они лесом!

Мой дружбан, хмурый молчун Тимка, Тим, был того же мнения. Он жил в частном секторе, на который выходили окна моей пятиэтажки, с глухой подслеповатой бабкой. Дом их разваливался прямо на глазах, но ни бабку, ни Тима, ни органы опеки это, как я понимаю теперь, вообще не волновало.

Тим в доме появлялся исколючительно пожрать и поспать, а все остальное время гонял по пыльному асфальту. И я с ним.

Ветка к нам позже присоединилась, уже когда я в третьем классе был.

Они с матерью переехали в наш дом, в однушку на той же площадке, что и моя квартира.

Я помню, когда увидел ее в первый раз.

Вышел за молоком, а она стоит напротив окна в подъезде и яблоко грызет. Я сначала даже не понял, мальчик это или девочка: шорты, майка с чужого плеча, короткие лохматые волосы. Ноги все в царапинах и синяках.

Яблоко такое здоровенное, красное.

И она его с таким аппетитом грызла, что я не удержался, подколол:

– Вкусно? Дай куснуть?

Вообще, мне мама говорила, что кусать чужие яблоки, бутерброды и прочее – дико негигиенично, да я и не собирался… Просто поржал над малявкой.

А она улыбнулась щербатым ртом и доверчиво протянула мне яблоко…

Я глянул в светло-зеленые глаза с желтыми крапинками, словно от солнца… И взял предложенное яблоко. Как в трансе. Куснул, сходу отожрав половину. Нагло.

Думал, вопить станет, девчонки, а я в тот момент в ней все же девчонку опознал, все такие… Плаксы.

Но странная мелюзга только улыбнулась еще шире:

– Вкусно? Кусай еще!

И столько в ее предложении было простодушной широты, что я не смог больше ехидничать и ржать.

Послушно откусил еще, вернул яблоко… И начал спрашивать странную девчонку, откуда она тут взялась.

Выяснилось, что только вчера перехали, учиться пойдет во второй класс, в нашу школу. И Зовут ее Вета. Не Виолетта, не Виталина, а просто Вета.

– Ветка, значит… – прокомментировал я, опять ожидая обиды. Ветка – это же прямо обзывалка.

Но Ветка только радостно кивнула, опять улыбнувшись.

Как я потом понял, она вообще мало когда обижалась и мало что принимала близко к сердцу. Даже когда мать ее лупила почем зря и выгоняла на улицу, если мужика приводила, Ветка только жала плечами и отмахивалась на все наши с Тимом предложения пойти к кому-нибудь из нас домой. Нам хотелось ее утешить, поддержать, но ей не требовалось утешения и поддержки. Она словно теплый лучик всегда была, мягкая, озорная и веселая.

Наше, одно на троих, детство, проведенное в тихом квартале между домами из частного сектора и панельными пятиэтажками, было классным. На дворе вовсю гуляли девяностые, мой отец потерял работу на заводе и устроился в такси, бабка Тима продавала на рынке овощи со своего огорода и только этим и жила, и внука растила, мамаша Ветки пила и гоняла дочь за алкашкой в соседний комок.

В школе мы с Тимом были на особых правах, как главные бандиты, регулярно ставя учителей и одноклассников на уши, Ветка в основном тусила с нами, только на уроки убегая в свой класс.

А все свободное время после уроков мы проводили втроем. Очень классно проводили! В основном, у Тима возле дома, потому что бабке было глубоко начхать, чего мы там делаем во дворе.

А мы… Ох, мы и играли! Как раз в третьем классе Ветка притащила книгу про “Мою семью и других животных”, и мы, вообдушевленные описанием, решили устроить собственный зоопарк…

Было ржачно. Особенно, когда наловленные нами ужики расползлись по всему участку…

Потом мы гоняли в футбол, воображая себя Марадоннами.

А потом мы с Тимом увлеклись боевыми. Как раз тогда Рембо пошел, да Джеки Чан…

Начали ходить в секцию при школе. И Ветка с нами, как же без нее?

Я вскоре ушел в бокс, тренер сказал, что у меня удар хороший. Тим остался на карате. А Ветка… Ветка неожиданно свалила в художественную гимнастику. Хотя и поздно ей было по возрасту, туда с пяти лет брали, но у нее оказались какие-то данные…

В итоге, видеться мы стали реже, после школы бежали на тренировки, потом домой и спать.

Но все выходные обязательно проводили вместе.

Когда вся эта хрень во мне проросла? Теперь и не вспомнить…

Глава 4. Ванька. Тогда

Мы с Тимом никогда Ветку не воспринимали, как девчонку, скорее, как приятеля, друга.

Удивительно, что так было даже тогда, когда мы с ним оба уже распробовали, что это такое – секс. Как-то у нас девчонки отдельно шли, а Ветка – отдельно…

До того гребанного лета.

Мы в начале июня разъехались по лагерям и встретились только через месяц.

Я помню этот день.

Мы сидели на лавочке возле соседнего подъезда, ржали над дядей Петей и его столетним, но все еще бодрым “запором”, а потом Тим присвистнул и указал на идущую по тротурару девчонку: тонкую, длинноногую.

Солнце светило мне в глаза, и потому лица ее я не видел. И Тим тоже. А вот зачетную фигурку, не скрываемую полупрозрачной юбкой, очень даже.

– Глянь, какая, – оскалился Тим и тут же, без перехода, – чур, моя!

И поднялся с лавки навстречу девчонке.

– Схуяли? – возмутился я, подрываясь следом за другом.

Мы с ним периодически соперничали, кому достанется девчонка, с переменным успехом я выигрывал. Все же, Тим слишком смурной. И кроме: “Пошли, чего покажу”, никаких подкатов так и не освоил.

А у меня всегда язык подвешенным был в этом вопросе.

Потому и тогда я был вполне спокоен. Пока друг будет пыхтеть и дышать рядом с незнакомкой, я ее заболтаю до бессознанки. А там уж дело техники будет.

– Привет! – обрадованно сказала незнакомка знакомым веселым голосом, и мы с Тимом, словно коты, затормозили четырьмя лапами. И ошалело уставились на девчонку.

Узнавая и не узнавая.

У нее были хитрые зеленые глаза Ветки, ее широкая, лучезарная улыбка, ее остренький подбородок и конопушки…

Но откуда, блядь, в нашей подруге внезапно нашлись эти охрененые острые титьки? И ноги от ушей? И волосы… Волосы до плеч! Темные, словно шоколадные, надо же, блять!

Мы пялились на нее, как два гребанных дебила, и глаза у нас, наверно, были по пятаку.

– Эй, ребята, – удивленно и даже немного встревоженно спросила Ветка, подходя еще ближе, – вы чего?

– А ты чего? – я, естественно, пришел в себя первым, – в платье?

– Нравится? – она радостно засмеялась и легко покрутилась вокруг своей оси… Меня повело в тот же момент. Глаза не мог отлепить от стройных ножек, вокруг которых метался подол легкого платья. Охрененно… Завораживающе… – Это мне в лагере девчонка одна подарила! Прикиньте? Классное?

– Ага… – я моргнул, приходя в себя, покосился на Тима, но тот стоял с непроницаемой рожей, так что понять, зашло ему зрелище нашей подружки в юбке, или нет, было невозможно. – Круто…

– Мне тоже так нравится, – она все крутилась и крутилась, словно те самые турецкие… Как их там? Не важно, короче, как они прям.

А я все смотрел и смотрел… И спешно пытался реанимировать внезапно отказавший язык, чего-то сказать… И не мог придумать, чего. Была бы какая другая девчонка, я бы уже вовсю ее клеил, уламывая на погулять, а потом и на полежать, но, бляха… Это же… Ветка…

– Хуйня, – неожиданно для нас троих отмер первым Тим.

Ветка остановилась, удивленно распахивая на него глаза, а я отстраненно подумал, что они у нее охеренные, оказывается, ярко-зеленые… Как это я раньше?..

– Что? Не нравится? – Ветка с неожиданной обидой уставилась на Тима, а нижняя губа подозрительно дрогнула, словно… Словно она плакать собралась! Ветка! Которая никогда вообще на моей памяти не плакала! Даже когда мать ее шнуром от стиральной машинки отходила по жопе так, что потом неделю сидеть не могла!

А тут…

Я, честно, думал, что Тим сейчас скажет, что пошутил. Ну не настолько же он тупой, чтоб не увидеть, какая она охеренная стала? И как ей идет это все?

Но Тим, скорчив надменную, презрительную морду, только цыкнул по блатному зубом и продолжил, глядя на обиженную Ветку своими черными раскосыми глазами, в которых вообще нихера невозможно было прочесть в тот момент:

– Отстой вообще, – он помолчал, внимательно разглядывая голые длинные ноги, острые соски, которые приманивали взгляд, и очень сильно сомневаюсь, что Ветка знала о том, насколько прозрачное это ее платье. Тимка все это осмотрел, и добил, – как шлюха выглядишь.

– Да ты… – у Ветки, наконец, прорезался голос, она сжала гневно кулаки, сделала шаг по направлению к Тиму, но остановилась, вскинула подбородок, обожгла нас с ним злым, презрительным взглядом, – да вы… Дураки, вот! Не подходите ко мне больше! Видеть вас не хочу!

И, не успел я раскрыть рот, ляпнуть что-то утешающее, что могло бы ее притормозить, как Ветка развернулась, взметнув подолом, обдав нас с Тимом мягким, сладким ароматом, от которого во рту слюна собралась непроизвольно, и, гордо выпрямив спину, пошла прочь.

А мы, два дурака, так и остались стоять, пялясь ей вслед.

Она шла, гордая, прямая, легкой, танцующей походкой, сказывались занятия гимнастикой. Ее темные волосы бликовали на солнце всеми вкусными оттенками шоколада, а предательское платье не скрывало очертаний стройной, очень даже залипательной фигурки…

Я понимал, что надо бежать, надо что-то говорить ей… И не мог с места тронуться, словно ноги отказали. И в башке пустота образовалась, звенящая такая, прозрачная до боли.

Мы проследили, как Ветка зашла в свой подъезд, и только тогда я, кажется и выдохнул.

Развернулся к Тиму, раскрыл рот, чтоб задать логичный вопрос: “А че это, бля, было такое?”, но он меня опередил.

Презрительно сморщился, отвернулся, сплюнул.

Потом посмотрел на меня:

– Только не говори, что тебе понравилось. Отстой же.

– Ты дебил?

У меня не было другого вопроса уже, только этот, тоже, кстати, логичный.

– Сам дебил, – тут же огрызнулся Тим, потом злобно пнул валяющуюся возле мусорки банку, – слюни на нее распустил…

– Ничего не распустил, – рявкнул я, тяжко страдая от того, что друг мгновенно срисовал мое настроение и мой шок. – Просто красиво ей, а ты, дебил, обидел…

– Не обидел, – ответил Тим, достал пачку сигарет, покосился на мои окна, чтоб не пропалила мама, он ее почему-то опасался все время, закурил, – правду сказал.

– Так это неправда же!

– Правда, – отрезал Тим, затягиваясь и щурясь сквозь дым, – и лучше мы ей скажем, чем кто-то еще. И лучше, если она эту тряпку выкинет или сожжет. А то будут всякие утырки клеиться, как к шлюхе…

Я замер, пораженный этой простой фразой.

А ведь верно!

Если я разглядел, да так разглядел, что все встало и никак опускаться не хотело, то кто-то другой… А это же наша Ветка! Ветка! Кого угодно можно, а ее – нельзя! Нельзя! Никому!

Я посмотрел на Тима и увидел в его раскосых глазах полное отражение своих мыслей по этому поводу.

Я забрал у него сигарету, тоже предварительно мазнув по своим окнам, затянулся и кивнул.

Да, все правильно.

Нехер ей такие платья таскать…

Глава 5. Ванька. Тогда

Мы с Тимом никогда больше не обсуждали это все, а с Веткой помирились через день, как обычно, встретив ее возле подъезда и погнав вместе гулять на гаражи.

Она была в своем привычном прикиде: джинсовых обрезках ниже колена, висящих на ее стройной фигурке мешком, и такой же майке, которую отжала в начале лета у меня. Волосы свои спрятала под кепку, на ноги напялила привычные дешевые кеды. И выглядела опять прежней Веткой, своим парнем, с которым можно поржать, постебаться, покурить, погонять в футбол и баскетбол на площадке за школой.

И я старательно не смотрел на то место на футболке, где уже отчетливо угадывалась остренькая красивая грудь, не залипал на обветренные пухлые губы, не пытался во время игры специально прихватить ее за талию или чуть ниже… Не-не-не… Специально не делал. А вот не специально…

Тим, казалось, вообще ничего не замечал, вел себя с ней, как обычно, только молчал все больше, но мы на это внимания не обращали, он всегда чуток с придурью был, разговорчивый наш.

Короче, внешне, все было, как обычно.

А вот внутренне…

Никак у меня не получалось переключиться на прежний легкий формат наших приятельских, дружеских отношений.

Особенно с тех пор, как мне Ветка стала по ночам сниться. В реально трешовых, диких снах. Да, ладно, чего уж там! Если откровенно, то в забористом порно она мне снилась!

Понятное дело, сейчас я осознаю, что это было просто половое, мать его, созревание, когда мертво стояло на любую юбку, когда член дергался в припадке по десять раз на дню, вставая колом на какую-нибудь мысль, фантазию внезапную, которую не успевал проконтролировать… И понятно, что Ветка, неожиданно выросшая в сладкую, но недоступную конфетку, будоражила. И я, сначала люто сопротивляясь своим пошлым мыслям, вскоре сдался.

Сколько я дрочил на нее, не передать. Как я ее себе представлял, в каких позах, тоже порно отдыхает.

Самое прикольное, что я тогда в последнем классе школы, тот еще ходок был, девчонки вешались, и на меня, и на Тима. Мы с ним были на виду же все время, спортивные, прикольные. Небогатые, но к тому времени участвовали в соревнованиях, получали призовые. Пусть и небольшие, но все же. И подрабатывали, не без этого. Тим летом устроился мыть машины, а это, скажу я вам, бабки неплохие для парня. Потом там же, в автосервисе, при котором была мойка, стал помогать ребятам и быстро освоился. К сентябрю, когда нам надо было идти в последний класс, он уже шабашил на полставки и процент.

А меня батя устроил в такси. На тот момент не было никаких там агрегаторов, все по старинке. Права у меня были куплены еще в шестнадцать, восемнадцать мне исполнилось летом как раз, и выглядел я не на эти года, а старше. Короче говоря, по блату устроился на батиной тачке, чтоб не простаивала, когда он отдыхал после смены.

Так что бабки у нас с Тимом были, угостить девчонку пивом, сводить ее в клуб и найти место для продолжения веселья мы были способны.

И не терялись, естественно.

Но вот на моих диких снах это все никак не отражалось.

Ветка снилась мне регулярно, вне зависимости от того, был у меня недавно секс, или не было.

Я дурел, просыпался по утрам весь мокрый и злой, шел отжиматься, бегать, короче, что угодно делать, только бы напряг снять. И из головы морок прогнать.

Иногда это получалось. Но чаще всего, нет.

Лето пролетело мгновенно, как это обычно бывает в старших классах.

Это, когда мелкий, в июне кажется, что август – это что-то такое далекое и несбыточное, а чем старше становишься, тем больше понимаешь, насколько все быстро. А, учитывая нашу постоянную загруженность, то и вовсе со скоростью света.

Мы учились, как обычно, на автомате, особо не обсуждая, куда дальше двинемся. Понятно было, что впереди только армия. А потом уже разберемся.

Ветка училась в десятом, выступала на соревнованиях, тоже занимала какие-то места призовые, получила мастера спорта. Но вот дальше для нее все было закрыто, если не найдется спонсор. А спонсоры в нашу областную школу как-то не заглядывали.

Мы все меньше проводили времени вместе.

Тим после школы шел работать в автосервис, я – на пару часов выходил в такси, в ночь с пятницы на субботу и с субботы на воскресенье регулярно работал. Самые хлебные дни, как же их пропускать?

Работа, учеба, последний класс, экзамены, и, пусть тогда еще ни о каких ЕГЭ никто не знал, но нервно все равно было. И сил отнимало дофига.

И мы как-то упустили нашу подружку, расслабились. Нет, я по-прежнему о ней думал, но уже спокойнее. У меня появилась девчонка, старше меня, училась в универе местном. Мы познакомились, когдя я ее из клуба ночного вез, и как-то так все быстро закрутилось…

А Тим просто пропадал в автосервисе. У него бабка слегла, ноги отнялись совсем, стало не до веселья.

Потому осень и зима прошли более-менее спокойно, в учебе и работе. Ветку мы видели, конечно, и в школе, и после школы, но редко.

Времени ни у кого не было, да и, мне кажется, сознательно мы с Тимом избегали ее. Как чувствовали, что ничем хорошим это дело не закончится.

Не может такое закончиться хорошо.

Только ссорой, смертельной ссорой между нами тремя.

Потому что, кто бы с ней ни остался, второму рядом места не будет, однозначно.

Тим, конечно, не выдавал эмоций, не делился со мной, хотя обычно про девчонок мы только так болтали, но я его чувствовал.

Мы, все трое, всегда друг друга чувствовали…

И, если Ветка вообще ничего не понимала, похоже, немного обижаясь на нашу внезапную холодность и отстраненность, то мы, не сговариваясь, выбрали единую линию поведения. Не знаю, на что рассчитывал Тим, а я малодушно надеялся, что перебешусь. Перетрахаюсь, перепрыгаю с одной койки в другую… И отвлекусь, забуду.

А потом школа закончится. И в армию. И другая жизнь, в которой не будет места… Всему этому.

Я так думал, успокаивая себя.

А потом пришла весна.

И все полетело к херам.

Глава 6. Ванька. Тогда

Той весной у нас приключилась спартакиада в школе.

Не сказать, чтоб событие века, но народ взбудоражился.

Мы с Тимом участия не принимали, потому что есть же пределы какие-то, правила, и избиение младенцев – это не то, чем можно гордиться. Так что мы просто сидели на трибунах.

И я углядел впереди нас темную макушку Ветки.

Толкнул Тима локтем, показал взглядом на нее:

– Смотри, чего это она в стороне от нас?

Тим тоже глянул в ту сторону, глаза, и без того не особо широкие, еще больше сузились.

– А кто это с ней? – я тут же обратил внимание на черноволосого парня, сидящего рядом с нашей Веткой. Он периодически наклонялся и что-то ей говорил на ухо. Интимно так.

Ох, меня подбросило тогда!

Сразу потерял интерес к нашим, вполне успешно лидирующим в командном, и смотрел только на Ветку и ее приятеля. Ревниво отслеживал, сколько раз на пять минут он наклонился, как тронул губами ее ушко, типа, случайно, но знаем мы такие случаности! Сами сколько раз использовали!

Когда он положил лапу на ее тонкое плечико, я не выдержал.

Глянул на каменную рожу Тима, и коротко свистнул:

– Вет! Эй!

Она повернулась, удивленно улыбнулась, словно не ожидая нас увидеть тут, и… помахала рукой! Просто помахала рукой, как обычным приятелям! И отвернулась опять к своему спутнику!

Это, бляха, как так?

У меня внутри все заледенело от ярости, мысли спутались, только одна билась бешено: моя Ветка! Моя! Наша! Какого хера?

Тим рядом сидел, словно каменный болван, только желваками на скуластой роже играл.

Я ощутил привычную полную поддержку от него, толкнул локтем, поднялся и перешагул несколько скамеек вниз, расталкивая зрителей и оказываясь рядом с Веткой.

Мотнул головой сидящему с другой стороны ее однокласснику, и тот послушно убрался, уступая мне место.

Ветка, занятая разговором со своим спутником, даже не заметила, что я сел рядом, и только когда с другой стороны от них сел Тим, она удивленно замолчала, оглянулась, увидела меня.

Подняла брови, улыбнулась:

– А чего это вы тут?

– Ничего, – спокойно ответил я, – поболтать захотелось, знаешь ли… Давно не виделись… Забыла нас совсем?

– Нет! – Ветка чуть-чуть покраснела, – нет, конечно! Просто у вас дела… В школе и не видно вас… И не заходите…

– Ты тоже… – неожиданно подал голос Тим, хмуро глядя на нее и показательно не замечая взволнованного, напряженного от нашего неожиданного появления, соседа, – не заходишь…

– Я заходила! – немного обиженно ответила Ветка, – я Марии Степановне приносила продукты! И несколько раз даже! А тебя не было все это время…

Тим нахмурился, судя по всему, бабка ему про это не говорила ничего. Хотя, тут нет странности: она в последнее время стала забывать, как его зовут, и все время путала с отцом, своим погибшим сыном.

– Ладно, проехали, – поспешил встрять я, – после завершения не уходи, мы тебя проводим.

– Не надо… – Ветка покосилась на молчащего красного парня, – меня Вова проводит…

– Вова, значит, – нехорошо улыбнулся я, внимательно разглядывая серьезно побледневшего Вову, – а кто у нас Вова?

– Одноклассник, – неожиданно сипло ответил парень.

– О как… И все? Только одноклассник? – уточнил я миролюбиво.

Тим нахмурился, глаза его татарские стали совсем темными и злыми.

Ветка открыла рот, видно, хотела сказать, что-то, но я перебил:

– Вова, ты чего не отвечаешь? Или за тебя все девушка говорить будет?

– А что я должен ответить? – голос у парня сорвался на невнятный писк, и это было бы даже смешно, если б не раздражало до жути и желания вмазать ему в слащавую гладкую физиономию.

У Тима, судя по каменному выражению лица, было такое же желание, Ветка же, прекрасно умея читать нас, тут же вмешалась:

– Чего пристали? Я же сказала, Вова меня проводит!

– Вова тебя не проводит, – сказал Тим тихо, но его слышно было даже за гулом школьников, шумевших вокруг.

– Почему? – удивленно хлопнула ресницами Ветка.

– Он занят, – ласково оскалился я Вове. И посмотрел. Со значением так, чтоб все сразу стало понятно.

И Вова, судя по судорожно дернувшемуся кадыку, явно не дураком был. Потому что все понял, да.

Кивнул, виновато посмотрел на Ветку.

– Он прямо сейчас уже занят, – продолжил Тим мою мысль. И тоже посмотрел на Вову.

И тот опять кивнул. Да, прямо сейчас занят.

И руку с плеча Ветки убрал, наконец-то.

Мозги имелись, значит, и инстинкты, как надо работали…

Под моим давящим взглядом Вова встал и, неловко простившись с ошарашенной Веткой, стал пробираться к выходу.

А Тим тут же двинул задницей, занимая его место.

Ветка, оказавшись на своей привычной позиции, между нами, удивленно посмотрела сначала на меня, потом на Тима.

– Это что такое сейчас было? – возмущенно спросила она, – зачем вы его напугали?

– Да ты чего, Вет? – наигранно удивился я, – мы вообще никого не пугали! Посмотри на нас, мы самые непугающие люди на свете! Он просто вспомнил, наверно, что торопится…

Она с сомнением глягнула на меня, ища хоть тень раскаяния на роже. Не нашла, естественно, повернулась к Тиму. С тем же результатом.

Вздохнула.

– Дураки вы такие… Он хороший парень…

– Ага, под юбку к тебе залезть планировал, – выдал Тим, и мы с Веткой уставились на него с изумлением. Надо же, болтун какой!

– И ничего не планировал, – с обидой ответила Ветка, – мы просто вместе сидим, за одной партой… И он мне дает алгебру списывать, а я ему даю русский…

– Ага, – подхватил я с издевкой, – и он явно мечтает, что дашь еще что-то…

– Фу, какие вы полшые! – надула губы Ветка, – по себе людей не судят!

– Вет, мы – парни, – серьезно ответил я, – мы видим, когда парень хочет залезть девочке под юбку.

– Блин… Ну хватит! – она расстроенно откинулась на скамье, грудь под белой рубашкой заманчиво обрисовалась, я поймал замерший на ней взгляд Тима, оскалился злобно, тот увидел, что я смотрю, моргнул, отвернулся.

– И, кстати, даже если и так, – продолжила Ветка, – вам-то что?

– Как что? – удивился я, старательно не глядя на ее грудь в скромном вырезе рубашки, – мы, вообще-то, о тебе переживаем. Ты – наша подруга! И нехер всяким Вовам к тебе под юбку руки совать.

– Да какое вам дело? – удивилась она, – я же не спрашиваю вашего совета?

– А надо бы… – опять тихо пробормотал Тим.

– Чего? – Ветка с изумлением посмотрела на него, – с ума сошел, что ли? С какой стати? Вы же у меня не спрашиваете советов насчет ваших девок бесконечных?

– Вет, мы – другое дело, – начал спокойно пояснять я ей позицию, вполне логичную, правильную, с моей точки зрения, – мы – парни… Это другое.

– Да что ха бред? Вот уж не думала, что вы такие… шовинисты, вот! Не ожидала!

Она вскочила, чтоб выйти, но Тим взял ее за руку и небрежно уронил обратно на скамью.

– Сиди, – лениво сказал он, – сказали же, проводим…

– Да не надо мне ваших провожаний! Я может не домой вообще!

– А куда? – жестко спросил я.

– Куда надо!

– Ну вот туда и проводим, куда тебе надо.

– Нет!

– Да. Сиди. Смотри, как наши вашим глаз на жопу натягивают.

Ветка, надув губы, еще немного побарахталась между нами, но потом, смирившись, затихла.

Мы с Тимом сидели по обе стороны от нее, и я ловил себя на том, что картина мира сейчас для меня максимально гармоничная, правильная. Словно все паззлы в ней идеально сложились.

Глава 7. Ванька. Тогда

С того дня мы опять начали гонять везде вместе. Не сказать, что как в детстве, каждый день и до ночи, но мы с Тимом, не сговариваясь, постоянно приглядывали за нашей Веткой. После школы ее провожали домой, болтали, ржали над чем-то постоянно. И мягко, ненавязчиво, а кое-где и жестко и навязчиво, показывали всей школе, чья это подружка. И с какими глазами стоит на нее смотреть. А лучше нет. Не стоит. Даже смотреть.

Удивительно, что вообще не разговаривали про это, но действовали единодушно.

И, к моменту нашего выпускного все, кто за последние годы позабыл о том, с кем Ветка бегала всю начальную и среднюю школу, уже имел об этом самое серьезное, можно сказать, жестко забетонированное понятие.

В принципе, добиться такого результата было несложно.

Слава плохих, крайне серьезных парней бежала впереди нас, и даже особо трудиться не приходилось ни на имидж, ни на предупреждения.

Мальчишки, если и смотрели до этого на Ветку с каким-либо выражением и ожиданием, после нашей недвусмысленной осады шустро свалили к более беспроблемным девочкам.

Ветка, кстати, вообще не просекла ситуацию, радуясь так светло и наивно нашему возобновившемуся тесному общению, что я лично чувствовал себя скотом. Она же ничего не подозревала, она реально думала, что у нас все по-прежнему! Она нас как братишек, наверно, любила… А я каждую ночь ее во сне видел. И совсем не в романтическом ореоле!

Я смотрел на нее, не в силах оторваться, и только умудрялся поспешно гасить голод в глазах, когда Ветка ловила мои бешеные взгляды.

И бесился, дико бесился, видя, что Тим… Тим тоже смотрит. И в его раскосых зенках отражается мое безумие.

Я дико боялся откровенного разговора с другом, справедливо полагая, что тут-то нашей дружбе и настанет финиш.

Но и отдать ее ему, уступить… Не мог.

В глазах сразу красным все заливало, стоило ее представить с ним. Реально бояться себя начал!

И Тим тоже не форсировал, тоже, наверно, что-то такое ощущал… Мы с ним все же очень похожи были. Как близнецы, чувствовали одинаково.

И оба одинаково голодно смотрели на нашу подругу детства. Так смотрели, как она не заслуживала. Словно пачкали ее своими взглядами, мыслями. И уничтожали тем самым все то светлое, что связывало нас воедино, детство наше веселое и голозадое уничтожали.

Выпускной пролетел в пьяном угаре.

У меня и у Тима на руках уже были повестки.

Мы осознавали, что вот он – порог нашего будущего. И не знали, что делать с бурлящим в крови безумием.

Я ночи перестал спать, все в голове прокручивал, как тут Ветка будет без нас?

А если… Если найдет кого-то? Если влюбится? Надо же что-то делать! Надо сказать ей… Надо взять обещание. Она такая, честная очень, она никогда не обманет…

Но как быть с Тимом?

Мы сильно нажрались тогда, на выпускном. Смотрели друг на друга, не решаясь выяснить отношения до конца, определиться, кто отступит. А кто ее заберет себе. Кому она будет писать письма в армию? Кого будет ждать?

И в итоге пришли в себя на привычном месте: в родном дворе, на скамейке напротив дома.

Отсюда был шикарный обзор на окна квартиры, где Ветка жила с матерью.

Мы пялились молча на открытую створку, передавали друг другу бутылку пива, полируя пьяный коктейль в крови.

Я прикидывал, что будет, если я сейчас просто подтянусь и по козырьку подъезда перемахну через подоконник.

В ее комнату.

Она спит, наверняка.

Зажмурился, на мгновение всего проявив слабость и представив ее в постели. Голенькую. Волосы темные по подушке. Губы пухлые приоткрыты. И грудь мерно поднимается и опускается. И кожа гладкая… Я знал, что гладкая, я трогал… Типа, нечаянно, типа по-дружески. И потом следы этих фантомных прикосновений горели на пальцах…

Поймал привет снизу, разозлился, резко выдохнул, глотнул из бутылки, покосился на невозмутимую рожу Тима, оскалился, уже не в силах сдерживаться.

– Чего молчишь-то, блять?

Тим спокойно отпил из бутылки, помедлил… И сказал спокойно:

– А чего ты ждешь?

– Ты знаешь.

– Нет, не знаю.

– Знаешь! – всегда меня эта его восточная неторопливость бесила. Тимка у нас из татар, бабка – чистокровная татарка, и отец тоже, а вот мать русская была. Но мне казалось, что русской крови в нем не половина, а совсем маленький процент, настолько друг был своеобразным. Неразговорчивым, обманчиво медлительным, неторопливым… И внезапно, безбашенно резким. Его это всегда на татами выручало. Соперники видели перед собой увальня, высокого, крупного, равнодушного ко всему. И расслаблялись, прогнозируя вполне понятный стиль боя. А потом удивленно пялились в потолок, когда Тим неожиданно переставал быть восточным вальяжным парнишкой.

В обычной жизни он проявлял все ту же равнодушную медлительность. И да, меня, привыкшего действовать резко и быстро, это всегда раздражало.

И сейчас вот… Ну что он, в самом деле? Все же понимает! Зачем меня за идиота держать, не пойму?

– Помнишь… – неожиданно сказал он, доставая сигарету и щурясь на окно Ветки, – помнишь, я в седьмом классе сказал тебе, что Ветка – самая красивая?

Я молча смотрел на него, охреневая.

Во-первых, потому что не помнил такого. Мы много чего болтали, всего не запомнишь.

И во-вторых… Если это так, то… То, значит, он еще с седьмого класса… И значит, что у него, чисто по-пацански, моральных прав на Ветку больше, чем у меня…

– Охуеть.

Это все, на что меня хватило.

Забрал у Тимки так и не зажженную сигарету, достал зажигалку, прикурил, пытаясь успокоиться.

И понять, что дальше делать-то? Я же… Сука, я же не отпущу все равно! Не важно, с какого класса он ее… Даже в голове я этого слова не проговаривал. Не мог просто.

Зато мог кристально ясно себе признаться в этом.

– И что делать теперь? – голос почему-то звучал беспомощно, глупо, по-детски.

– Не знаю… – Тим пожал плечами, вздохнул… – Надо ей сказать…

– Ты ебнулся? – у меня такая мысль тоже мелькала, но даже представить себе ситуацию, в которой мы с ним, два идиота, признаемся Ветке в любви, не мог.

– Ну а что ты предлагаешь?

– Давай… Давай пусть пообещает, что дождется нас! – мысль была так себе, но другой не завелось в больной голове.

– Ты как себе это представляешь? – уныло усмехнулся Тим.

– Просто! Очень просто! – я неожиданно захотел, чтоб друг поддержал меня в моем безумии, начал говорить с напором и жаром, – ей еще год учиться! Она несовершеннолетняя! За год в школе никто к ней не подойдет, все знают, чья она! И просто взять с нее обещание, что не будет ни с кем гулять до нашего с тобой возвращения! А потом мы приедем… И уже будем разбираться между собой.

Тим смотрел на меня с интересом. Похоже, удалось-таки его зажечь своей дикой идеей.

– Хорошо, – помолчав, сказал он, – но уговор: после армии мы ей все говорим. И она сама решает, кто из нас. И тот, кого она не выберет, отступает. Не лезет. Договор?

– Договор, – согласился я, в глубине души понимая, что сделаю все, чтоб Ветка выбрала меня. Только меня.

Я любил Тима, как брата, я бы за него жизнь отдал.

Но вот Ветку я ему отдать не мог.

Глава 8. Ванька. Тогда

На проводах, которые устроили мои родители, мы с Тимом не отходили от Ветки, сажали ее рядом с собой, не в силах даже на секунду оторваться.

Моя девушка, давно уже бывшая, обрывала телефон, не веря, что мы расстались. Но я к тому моменту решил, что не надо ей больше врать и давать надежду, что у нас может быть серьезно. Я в армию иду на год, зачем ей меня ждать, мучиться?

Тим, на которого половина наших одноклассниц пялилась с вполне определенным интересом, ожидая, кого из них он выберет для последней свободной ночи перед армией, сидел рядом с мной и Веткой с типичным для него пофигистическим выражением буддистского монаха, которому вообще до фонаря на чужие ожидания.

Девочек этих он, насколько я был в курсе, всех в свое время перетрахал, но сейчас никакого интереса в ним не проявлял.

Ветка, с красными от постоянных слез глазами, цеплялась за нас обоих, не отпускала от себя, периодически всхлипывала, заглядывала в лица выжидательно и потерянно.

И от этого мне было еще хуже, еще тяжелее.

Я пил одну за одной, не пьянея, ржал с пацанами, играл на гитаре что-то из наутилуса и сектора, а у самого внутри все леденело, тяжелело и болело.

Мама и папа в итоге выпроводили нас на улицу, снабдив выпивкой, и мы остаток ночи провели под окнами в родном дворе, гогоча и бренча гитарой.

А потом, когда все уже расползлись по двору и домам, втроем пошли по местам боевой славы.

То есть, по знакомой с детства дороге в частном секторе, где столько времени провели вместе.

Мы шли, негромко разговаривая, вспоминая, как вон там Ветка упала с забора и пропорола ногу, и мы лечили ее послюнявленным с нужной стороны подорожником, а вот с той крыши мы прыгали зимой в сугроб, а весной, когда все стаяло, с оторопью увидели на месте сугроба свалку старых железных урн с острыми краями… Как мы так прыгали и ни разу не наделись на эти края ничем жизненно важным, хрен его знает.

А еще неподалеку было место, где Ветка встретилась с собачьей свадьбой, в самом разгаре, и они на нее накинулись. А мы с Тимом в тот день как раз чуть-чуть припоздали, услышали крики и лай и понеслись туда. Ох, блять, я так даже на школьной спартакиаде не бегал!

Зверюг мы, конечно, разогнали и потом долго утешали дрожащую Ветку. Она, кстати, до сих пор собак опасается…

Возле дома Тима мы остановились.

Ветка повернулась к нему, посмотрела серьезно:

– Тим, не волнуйся за бабушку. Я буду приходить! Я ее не оставлю!

– Спасибо, Вет, – кивнул он.

Его бабка уже давно никого не узнавала и не вставала с кровати, но он отказывался от предложений соцслужб отправить ее в дом престарелых и нанял женщину, чтоб приходила каждый день и ухаживала. И сам постоянно, когда было время между учебой и работой, был рядом.

А еще оставил деньги Ветке, чтоб она продолжала платить сиделке и вообще контролировать. И Ветка обещала следить.

– Вет… – я понял, что сейчас самый лучший момент для разговора, – ты нам писать будешь?

– Конечно! Конечно! – она неожиданно заплакала опять, да так горько, что мы с Тимом, не сговариваясь, придвинулись ближе.

Я обхватил ее за талию, вытирая слезы со щек, а Тим положил руки на плечи, мягко, успокаивающе поглаживая.

Ветка плакала, всхипывая и дрожа между нами, а мы… Мы смотрели друг на друга над ее макушкой. И видели отражение общего безумия в глазах.

Я в тот момент подумал, что, на удивление не хочу отобрать ее себе, скинув смуглые руки Тима с хрупких плеч. И если кому ее и доверить трогать, то только ему, моему названному брату.

Я видел, что Тим сильнее сжимает ее плечи, неосознанно крепче стискивал сам пальцы на тонкой талии, изо всех сил борясь с собой, чтоб не дернуть ее ближе рывком. Впечатать в тело, жесткое такое, напряженное, дать понять, чего хочу от нее. Чего мы оба от нее хотим сейчас.

Но Ветка ничего не понимала, она горевала по нам, предчувствуя скорое расставание, слезы текли по щекам, их хотелось не пальцами, а губами убрать…

Тим тяжело дышал, молчал, гладил ее плечи, спускаясь ниже по спине… В глазах его уже давно не было разума, только дурман желания.

И я понимал, что еще немного… И будет поздно. Нам троим будет поздно.

Но нельзя, нельзя, нельзя!!!

Ветка повернулась к Тиму, потом опять ко мне, затихла, похоже, уже просекая, что что-то происходит.

– Тим… – прошептала она, подрагивая голосом, – Ваньк… Я вам буду писать. Я вас ждать буду. Обещаю.

– Обещаешь? – низким, хриплым голосом спросил Тим, – будешь учиться и ждать нас, да? Обещаешь?

– Да, конечно, конечно! Я вас дождусь! Обещаю! Обещаю!

Торопливо начала заверять Ветка, и мы опять переглянулись через ее голову.

Это было не то, чего мы добивались… Но хоть что-то.

Она обещала ждать.

И писать.

Мы знали, что она выполнит обещание.

И, опять не сговариваясь, оставили решающее прояснение отношений и такие же решающие действия на будущее.

В конце концов, год – это немного.

Глава 9. Тим. Тогда

Я решил, что я на ней женюсь, сразу, как увидел.

Еще в далеком, голожопом детстве.

Ванька ее привел в мой двор, мелкую, хрен знает как одетую, но нам тогда на внешний вид вообще было насрать. Сами не лучше выглядели.

У Ваньки родаки скупались на рынке и в популярных тогда среди нищеты секондах.

А я так вообще вечно в обносках лазил.

Бабка искренне считала, что пацану новая одежда не нужна вообще, все равно вырастает быстро, и потому нехрен тратиться.

Ну и побиралась по соседям, собирая всякий рваный хлам.

Мне было посрать.

Зимой я закалялся в драных ботинках “прощай молодость”, над которыми ржали в школе, пока мы с Ванькой не вбили всем ржущим зубы в глотки, таскал пальтишки из времен умершего Советского Союза и шапку-ушанку и был вполне счастлив.

А летом не вылезал из старых, отданных соседом джинсов, которые бабка обрезала и ушила.

И мелкая девчонка, притащенная на буксире Ваньком, вполне в мою мировую гармонию вписывалась.

Это с первого взгляда.

Нашего возраста, замурзанная, смешная, она казалась не девчонкой, а пацаном.

А потом она посмотрела на меня своими зелеными глазами… И я упал. Верней, мне показалось, что упал, потому что земля под ногами реально качнулась.

Смотрел на нее, моргать забывая. И дышать забывая. И невероятным дураком делался, не умеющим двух слов связать. И внутри все переворачивалось и на место нихера не вставало!

Мне кажется, я в таком состоянии и провел все школьные годы. Не умея оторвать от нее взгляда. И боясь моргнуть. Вдруг исчезнет?

Это была какая-то дикая, больная зависимость, жуткая в своей обреченности. Потому что, что именно делать, чтоб Ветка поняла, как я к ней отношусь, и, что самое главное, согласилась на это, я понятия не имел. А потому немел и краснел.

И пялился.

И понимал, что попал. Так попал!

Бабка, когда еще была в себе и не путала меня с погибшим отцом, рассказывала сказку про нашего предка, какого-то знаменитого татарского батыра, который увидел в одном селении русскую красавицу и не смог ни есть, ни спать, пока не выкрал ее под покровом ночи и не увез к себе в дом.

И потом всю жизнь караулил свою женщину, никому не позволяя даже глянуть на нее косо. Кстати, и погиб из-за этого… Захотел его красавицу себе местный бай, а батыр не отдал… Отбивался, пока мог, а потом ее убил ножом в грудь и на ятаганы байских батыров прыгнул…

Грустная история, короче, показывающая как раз всю тщательно скрываемую дурь моих кровных предков.

Я, честно говоря, думал, что это все сказки, тем более, что я и не полностью татарин, наполовину только. Мать русская была, и бабка до конца жизни плевалась при одном ее имени, так и не одобрив женитьбу отца на чужой.

Но, похоже, во мне-таки гены предка ожили, когда я Ветку увидел… Потому что первым желанием было именно ее утащить куда-нибудь.

Ванек держал ее за руку, а я хотел ему в морду дать. Впервые в жизни с нашей самой первой встречи, когда мы с ним сначала подрались, а затем замирились и стали лучшими друганами навек.

И вот в тот момент я забыл про все, кроме грязной узкой ладошки незнакомки в широкой пятерне своего друга.

Конечно, потом я пришел в себя и даже, кажется, смог нормально разговаривать, не выдавая жуткой, страшной ревности, поселившейся в душе. Я тогда, правда, и слова такого не знал, просто чувствовал, что что-то не так со мной. Неправильно…

Затем это все прошло. Улеглось. Острота первого впечатления снялась, оставив вместо себя тягучую обреченную уверенность… Которая сгладилась, сделавшись привычной.

Ветка была рядом, постоянно, и Ванек тоже. Я к ним привык, к этой связке, как к левой и правой руке, не мог себя представить без них.

Да и зачем представлять, если они всегда рядом? Так было, есть и будет.

Я правда думал именно так, наивный тиле…

Ветка вырастет и станет моей женой. Это же очевидно.

А Ванька будет дружкой на нашей свадьбе. Все правильно. Правильный мир.

Был.

Пока в один день не поймал взгляд друга, брата своего, на ней, девочке, которую уже привык считать своей.

И взгляд этот был… Внимательным. Голодным.

В каком классе это заметил?

Девятый? Десятый?

Или после? Летом?

Не важно. Главное, что мир мой весь рухнул в один момент. И я перестал спать по ночам, без конца переваривая в голове разные способы выхода из ситуации.

Я внезапно понял, что Ветка может меня и не захотеть… А зачем ей темнорожий татарин, когда рядом есть светлокожий русский? Понятный, простой, веселый…

Ванька так языком работал, ни одна девка не могла устоять. Я по сравнению с ним – бревно с глазами… Нет, мне девок тоже перепадало, а я и не отказывался, дурак что ли? Но все равно их и вполовину не было столько, сколько у Ваньки. И я знал, что, если он себе цель поставит, то добьется.

И Ветку себе заберет.

А я?

А мне что делать?

Она же моя! Моя!

В такие моменты внутри просыпалась черная, дикая ярость, хотелось крушить, бить, резать, в ушах свистела плеть и слышался тяжелый перестук копыт. Как раньше просто было предкам! Понравилась тебе женщина, приехал, через седло перекинул и увез!

А потом, через неделю, в село наведался, калым привез за жену… И все хорошо!

А тут как быть?

Как заставить Ветку обратить внимание на себя? А не на зубоскала и обаятельного гада Ванька?

А может… Может, и в самом деле, силой забрать? А почему нет? Она мне верит, она пойдет за мной… Запру в комнате, буду говорить и убеждать, пока не согласится…

Мысли эти отдавали безумием, сладким и порочным, а, главное, вполне реальным.

Ветка училась в десятом, до совершеннолетия год еще, но могут расписать, если беременная будет…

Обычно на этом моменте поднималось внизу все, чему положено подниматься у нормального парня при мысли девочке, которую он хочет, а фантазии приобретали откровенно порнушный характер. Если такое случалось ночью, то я себя сдержать не мог, тянулся успокаиваться привычным всем парням способом. А потом было дико стыдно. И в глаза Ветке, наивные, зеленые, такие искренние и теплые, смотреть невозможно.

Она меня братом считала, а я ее за ночь по сто раз нагнул и поимел во всех позах…

И на Ванька смотреть тяжко, потому что он меня тоже братом считал. А я его убить хотел. Не всегда. Но когда смотрел на нее, зубоскалил по своей привычке… Когда в глазах его похоть и голод, со своими созвучные, читал…

Я ведь пытался с собой справиться.

Жизнь, кстати, не плоховала тоже, подкидывала без конца проблем, словно помогала отвлечься от неподходящей мне девочки.

Бабка, постепенно, но неотвратно впадала в маразм, сиротское пособие перестали платить, а на работе требовали, чтоб не в школе сидел, а полный рабочий день работал. И вообще, кому нужны эти одиннадцать классов? Давно надо было бросать, идти учиться в каблуху и работать, как все нормальные пацаны.

На дворе было начало двухтысячных, жирные, веселые годы, когда такому парню, как я, рукастому и не дураку, имелась вполне реальная возможность заработать. И я ее не упускал, понимая, что никому я нахрен не сдался в этом мире.

Это у Ванька имелся прочный родительский тыл. Его предки, пусть и небогатые, но и не бедные по меркам нашего города, помогали то правами, то тачкой, то баблом, то возможностью подработать… У меня такого не было.

Приходилось крутиться, чтоб бабку содержать, дом хоть немного поддерживать, да и самому выглядеть нормально. Обноски и “прощай молодость” уже были неактуальны.

В итоге мои страдания по Ветке не то, чтоб наглухо прошли, но как-то забились… Я и с Ваньком-то не каждый день виделся, иногда по неделям не встречались…

Ну и доигрались, что чуть не потеряли нашу подружку.

Потом-то, конечно, все вернули.

Все позиции отыграли.

И как-то в итоге… Пришли к общему знаменателю, что ли…

В любом случае, до армии делать ничего не стоило. И уж тем более, тащить Ветку наперегонки в постель. Не скрою, дико хотелось, очень уж она выросла… Красивая стала, глаз не оторвать. Ванька в ней дыры прожигал взглядом, сука. А мне опять дико хотелось ему втащить, а Ветку на плечо кинуть и к себе утащить.

Тормозило только то, что некуда было тащить пока что.

Не в бабкин же дом-развалюху? С бабкой лежачей в придачу. Отличное будущее для молодой девчонки!

Я откладывал деньги, чтоб снять нормальную хату и тогда уже… Предложить.

Каким образом я буду предлагать новые отношения совершенно не подозревающей ни о чем и относящейся ко мне, как к брату, Ветке, в голове пока что не укладывалось никак.

Я даже мысленно не мог эту ситуацию прокатать в мозгах, а потому оставил до лучших времен.

Сначала все равно надо было с Ваньком все решить…

И не прибить его в процессе.

В итоге мы дотянули до повесток, а потом совсем уже смысла не было.

Армия… Это слово и пугало, и успокаивало. Казалось таким рубежом, после которого начнется полноценная взрослая жизнь. И она уже все расставит по своим местам.

Я никогда еще так не ошибался…

Глава 10. Тим. Тогда

Мы с Ваньком попали в одну роту, служили в мотострелковых, в подмосковном городе Чехове.

Не скажу, что служилось слишком сложно или выматывающе… Наверно, если б были маменькиными сынками, впервые оторвавшимися от родительской юбки, то все проходило бы тяжелее, конечно.

А так… К физическим нагрузкам мы с Ваньком привычные, а в жратве – не гурманы. Главное, чтоб пожирнее и побольше.

Но все равно давило. Казарма, режим, да просто ощущение того, что впереди еще целый год.

Целый проебанный год жизни.

В замкнутом пространстве. Наряды в такой ситуации воспринимались благом: хотя бы что-то делаешь, чем-то занимаешь мозг и тело.

Потому что, если не занимать, то…

То все мысли были там, далеко, в нашем родном городе. Рядом с Веткой.

Как она живет? Как учится? Думает о нас? Обо мне? Не подвалил ли к ней какой-нибудь шустрый скот, не запудрил ли мозги? А если подвалил? А если запудрил? А я здесь…

От этих мыслей хотелось лезть на стену, и я лез.

Ее письма, регулярные, частые, перечитывались по сто раз, причем, писала она одновременно обоим, в одном письме, и вопрос хранения этих простеньких конвертиков был дико актуальным. Каждому хотелось иметь под подушкой все ее послания, особенно последние, самые интересные… Пару раз мы с Ваньком даже дрались из-за этого.

Но это, в основном, где-то в начале срока, когда все было еще очень остро и живо. И преследовали ощущения ее талии тонкой под пальцами, не фантомные, а реальные до покалывания подушечек.

У нас с Ваньком не было особо времени разговаривать на эту тему, да и места не имелось… Не в казарме же, когда все вокруг храпят? А вдруг кто-то не храпит? Нет уж…

Есть вещи, в которых даже самому себе не признаешься.

Но хотелось отдельного письма, отдельного обращения к себе, чего-то… Не знаю, личного, что ли? Чтоб написала, что думает обо мне. Что ждет. Меня.

А Ветка писала нам обоим. И писала про самые простые вещи: погоду, мою бабку, учебу, какие-то олимпиады, в которых она принимала участие, как скучает и ждет, как ходит по нашим местам и плачет…

Эти письма резали наживую.

И мы в ответ старались писать что-то веселое, каждый свое. Ванька тут выигрывал, потому что даже в письмах проявлялся его подвешенный язык. И он вовсю художественно рассказывал Ветке про часть, природу, выползающих на дорогу прямо ужей и жаб, которых в здешних лесах водилось дикое количество. Про сослуживца, не выдержавшего жесткого казарменного режима и однообразной пищи и принявшегося жрать объедки прямо из общего котла. Его комиссовали потом из-за желудка. Про то, что нас возили на стрельбище и там даже дали стрельнуть.

Я ему завидовал страшно, потому что ничего такого не мог написать, не мог придумать. А то, что хотелось написать… Не мог.

Потому мои письма отличались лаконичностью. Пара предложений, пара вопросов… И все на этом.

Мне все время казалось, что я что-то упускаю, не упускаю даже, тупо проебываю! Свой шанс на Ветку, свое будущее, свое счастье!

Конечно, Ванька красиво ей поет!

Вон, про лягушек, которых по всему дорожному покрытию гусеницами раскатывали, как художественно написал! И ржать хотелось и плакать! Писатель, прям! А я… Тупой какой-то… Ни слова нормально не могу ни написать, ни сказать…

От душевных страданий сильно отвлекала служба.

Сначала деды, решившие по старинному обычаю нагнуть салаг. Тут они просчитались, конечно. Мы с Ваньком, естественно, никакой революции не стали затевать, но и себя в обиду не дали. Дрались спина к спине, с кайфом и рычанием, отводя душу по полной программе. После первого же раза все поняли, что с нами лучше не связываться, потому что безбашенные полудурки. Лучше стороной обходить, тем более, что нашего призыва полно пришло, было на ком выместить обиду. Только предупредили, чтоб не лезли не в свое дело. Ну, мы с Ваньком на улице выросли, так что законы знали. Может, оно и неправильно, и надо было прямо бороться, но… Но против системы не попрешь. Мы и не пытались. Себя отбили, и это хорошо. Так что мы с Ваньком, да еще двое парней, прибившиеся к нам и не побоявшиеся встать рядом, когда на нас ночью толпа налетела, тяготы солдатской службы переносили стойко, но без лишнего напряга в виде смены воды в тазике для ног у дедушек или заправки их же постелей.

А к концу службы даже сержантами стали. Мы не просили, не выслуживались, но в армии нормальные адекватные парни – редкость страшная…

Мы отсылали Ветке наши фотки в форме и без формы, где мы лыбимся, лихо крутим солнышко на турнике и прочее. Она присылала нам фотки с выступлений… И просто с улицы. И мы с Ваньком опять дрались из-за них, страшно рыча и матерно отгавкиваясь от всех, кто пытался разнять и помешать делить наше одно на двоих сокровище. Неделимое сокровище.

Дембель пришел неожиданно.

Мы уехали домой, обменявшись контактами с двумя нашими сослуживцами, с которыми плотной четверкой пробегали весь срок службы. Один из них, москвич, имел подвязки в автобизнесе, верней, его отец имел, но он клятвенно обещал нас с Ваньком пристроить в выгодное дело.

Мы не то, чтоб сильно воодушевлялись, но все же это была возможность выбраться из той жопы, в которой сейчас жили. У нас не водилось иллюзий насчет перспектив в нашем городе. По крайней мере, с тем, что сейчас имели. А имели мы ровным счетом нихера.

И у Ванька, и у меня был полный ноль в кармане и незавидное будущее либо в такси, либо на химзаводе, где платили хорошо, но легкие выхаркивались уже на пятом году работы. Ни денег, ни связей, ни каких-либо умений ценных у нас не находилось…

А желание жить, и жить хорошо, было огромным.

К тому же нас ждала Ветка.

И это было главным двигателем.

Мы ехали в родной город, так ни о чем не договорившись, потому что смысла не было. Все зависело от нее.

Будущее зависло на тонкой нити ее решения. И было страшно даже предполагать, что она может захотеть Ваньку.

Я старательно не думал о такой возможности, подозреваю, Ванька тоже.

Мы с ним оба проявили себя в этой ситуации трусами, малодушно решив, что вот приедем и…

Приехали мы на похороны.

Глава 11. Тим. Тогда

Бабка была плоха уже давно, еще до моего отъезда на службу, и, в принципе, этот финал ожидался, но…

Но она меня вырастила. И худо-бедно воспитывала, как умела. Сказки рассказывала на татарском про сильных батыров и нежных красавиц, злобных дэвов и волшебных коней…

И любила. Единственная на всем свете любила не потому что, а просто так…

Короче говоря, я держался, пока хоронили, пока поминали, а потом пришел в пустой дом, глянул на бабкину постель, накрытую пестрым покрывалом, которое она сама шила из лоскутков ткани…

И стало плохо. Я сразу и не понял, что такое, просто сердце начало болеть, да так сильно, что стоять тяжело было.

Прошел пару метров до стола, уселся за него, достал бутылку, скрутил с хрустом крышку и жадно присосался, жмурясь от льющихся из глаз слез.

Отставил бутылку, когда дыхание стало сбоить, еще раз оглянулся, смаргивая влагу, и подумал, уже пьянея, что хорошо, что никого сейчас нет рядом. Не хотел, чтоб меня таким видели…

На похоронах Ветка, на плечи которой легла львиная доля организации, держалась вроде рядом, но не совсем. И мне казалось, а особенно теперь, когда пьяный был, что она сделала свой выбор. И не в мою пользу.

И со мною не пошла в дом сейчас, с Ваньком в кафе осталась…

От этого понимания в голове еще хуже делалось, накатывала, кроме тоски внезапной из-за того, что один остался, теперь-то уж окончательно один, еще и злоба дикая.

Почему он?

Почему не я?

Ведь я же ее… С первого взгляда… Как дурак… А она…

Мне хотелось куда-то пойти, кому-то что-то доказать, сильно хотелось, и даже получилось подняться из-за стола… Но больше ничего не получилось.

Ноги подломились, бутылка упала на пол и покатилась, я с тупым удивлением смотрел за ее движением. Пустая, что ли? Всю выпил?

В голове помутилось, пол внезапно дал крен. И тут бы я и упал, прямо на темные доски грязной кухни, если б не крепкие руки, легко подхватившие под мышки.

– Ого, брат, да ты хорош… – знакомо забормотали над макушкой, а затем комната пошатнулась еще сильнее… И двинулась с места. Пока я удивлялся этому явлению, перед глазами возникло озабоченное лицо Ветки:

– Ну когда успел, Тимка? – с огорчением спросила она, – я только отвернуться успела, а тебя уже и не видно…

Я хотел ей что-то сказать, даже руку протянул, чтоб коснуться нежного лица. Она здесь. Она все же пришла… Я не один. Это осознание наполнило спокойствием и тихой, светлой радостью.

Я ослабленно повис в крепких лапах Ваньки, с негромким, но прочувствованным матом тащившего меня к дивану, и смотрел только на нее. На Ветку. Красивую такую. Взрослую уже.

– Не уходи, а? – удалось мне связать слова в предложение. Просьбу.

– Да куда же мы уйдем… – проворчали сзади, – тяжелый, гад…

А затем мир в очередной раз уронился, и я упал спиной на матерящегося Ванька. И потянул за собой за руку Ветку.

Она с легким негодующим писком шлепнулась на нас сверху, и какое-то время мы возились на разложенном диване, пытаясь умоститься и не придавить друг друга. В итоге как-то так получилось, что Ветка оказалась зажатой между нами, словно котлета в бутерброде. Она попыталась встать, что-то бубня про пьяных дураков, но я ни в какую не хотел ее отпускать. Да и Ванька, удачно устроившийся у стены, тоже вполне однозначно положил лапу ей на талию.

Судя по тому, что попыток встать он не делал, и дышал тяжело, с присвистом, похороны тоже прошли не в сухую. И теперь ему не особенно хотелось двигаться. Ветка лежала к нему спиной, упираясь макушкой в грудь, и Ванька поверх ее головы делал страшные глаза, чтоб я не вздумал дергаться. Я и не собирался.

Наша подружка, повозившись безрезультатно под нашими лапами, якобы невинно лежащими поверх ее плеча и талии, наконец затихла, выдохнула и посмотрела на меня полными сожаления глазами:

– Тимка… Ей там хорошо, веришь? – прошептала она, тяжко сглотнув слезы. Жалела меня. И бабку мою.

– Верю… – ответил я, и в самом деле именно так и думал. Бабка, не узнававшая в последние годы ни меня, ни ухаживавшую за нею женщину, ни Ветку, регулярно таскавшую ей продукты, явно в лучшем из миров. Пусть ей там будет хорошо.

Ветка протянула свою тонкую, казавшуюся в полумраке прозрачной, кисть руки и погладила меня по щеке. Ласково так, легко-легко, словно перышком коснулась… И я умер от этого сладкого ощущения счастья, мгновенно разлившегося под кожей, в том месте, где скользили ее тонкие пальчики…

Зеленые глаза, казавшиеся еще темнее в тот момент, завораживали, сводили с ума своим колдовским отблеском. Она словно заклятие на меня накладывала, подчиняла себе. И я подчинялся. С удовольствием.

Помню, как потянулся к ней губами, наплевав на сопящего позади нее и все крепче сжимающего лапу на талии Ванька. Не мешал он мне тогда, совершенно, наоборот, казалось очень правильным, что мы вот так лежим, что она – между нами. Все было так, как должно было быть.

Я прикоснулся пальцами к гладкой нежной щеке, тело все пробило электричеством, Ветка прерывисто вздохнула, обняла меня за шею, прижалась губами ко лбу и выдохнула:

– Спи.

И я уснул. Неожиданно провалился в темную пропасть, без сновидений совершенно, спокойный и умиротворенный.

И ничего особенного мне не снилось в ту ночь. Наверно, это и хорошо.

А утром долго не мог понять, какого хрена прямо перед моей рожей сонная храпящая морда Ванька делает. И где Ветка? Или это был сон?

Поднялся, провел ладонью по щеке, которой вчера так легко и мягко касались ее пальчики, потопал, пошатываясь, по утренним делам, всем организмом ощущая необходимость взбодриться. Все же, ужранная в одно лицо бутылка водяры – это слегка перебор даже для такого здорового парня, как я.

На улице повисел на турнике, вяло поподтягивался, пытясь выгнать остатки спиртовой гадости, потом постоял в планке, сосредотачиваясь.

Ветка вчера гладила меня.

Трогала.

Смотрела.

И, если я не был таким долбаком, то и поцеловала бы… Или я бы ее поцеловал… Зачем уснул? Зачем?

А Ванька? Он чего с ней делал, пока я спал?

Если чего-то делал… Если Ветка из-за этого убежала…

Я вскочил, ощущая прояснение в мозгах и твердость во всем теле.

В планах было сначала выяснить все с Ванькой, а потом уже найти Ветку и… И продолжить то, что начал этой ночью. Даже если она не поняла, что это было. Разъясню, значит.

Тут на пороге появился сонный опухший Ванька, глянул на меня, скривился:

– Железный ты придурок… С похмелья на турник…

– Давай и ты повиси, – порекомендовал я, – в себя придешь. Чего вчера с Веткой было?

– Чего-чего… – пробубнил Ванька, все еще кривясь, но все же подойдя к турнику, – ничего… Ты вырубился… И я тоже. И она.

– И все?

Я подозрительно оглядел висящего на турнике друга.

– И все, блять… – вздохнул Ванька, перехватываясь и делая уголок. – Не бесись… Тебе больше досталось… Тебя хотя бы поцеловали…

– В лоб, – усмехнулся я, – как братишку.

– Ну так мы для нее и есть братишки, брат, – Ванька выдохнул и принялся подтягиваться.

Я смотрел на его вдувающиеся ритмично мышцы и думал о сказанных словах.

Братишки… Оно и понятно, что братишки… Но вчера же… Или мне показалось?

– Показалось, – Ванька, словно прочитав мои мысли, кивнул, спрыгнул с турника и на пробу толкнул открытой ладонью в плечо, приглашая на спарринг.

Я кивнул, привычно встал в стойку.

– Она ничего не говорила? – легкий бросок, уклон, потанцевать влево-вправо.

– Нет, просто уснула прямо следом за тобой… – нападение, джеб.

Уворачиваюсь. Удар у него, конечно, пиздец, какой. Попадешься если, зубы вынесет влегкую.

Напрыгиваю сзади, беру на удушающий.

Ванька пыхтит, напрягает шею, не собираясь сдаваться. В итоге, потаскав меня на себе пару шагов по двору, умудряется скинуть со спины, словно медведь волка.

Несколько минут тяжело дышим, глядя друг на друга в упор.

Не братья сейчас. Не друзья. Соперники.

– Не уйдешь ведь? – вопрос глупый, даже не ожидал, что Ванек его задаст.

Отрицательно машу головой, скалюсь.

Ни за что.

– Тогда пошли к ней, – кивнул Ванек, – хватит уже этих танцев. Пусть решает. Только… Тим… – он замолчал, обдумывая слова и тяжело глядя на меня, – без обид, да?

Помедлив, я опять кивнул.

Без обид, да.

Но если она выберет его… То не будет у меня больше брата. Это я тоже четко осознавал тогда. Со всей ясностью.

Мы пришли домой к Ветке, но застали только ее пьяную с утра мамашу, сходу кинувшуюся причитать по бабке так, словно та была ей родней.

– Ой, Тимочка-а-а… Сиротинушка-а-а… Не дождалась тебя бабушка-то…

Мне было неприятно смотреть на нее, опухшую, краснолицую, жадно оглядывавшую нас с Ваньком в надежде на халявную выпивку. Как так получилось, что Ветка такой светлой выросла, чистой? В этой грязнущей квартире, с этой чужой для нее женщиной?

– Теть Валь, Ветка дома? – прогудел Ванька, которому тоже надоел концерт.

– А нету… А у вас водочки нет?

– Нет. А Ветка куда ушла?

– Так она же уже месяц в лагере… Этом… Пионерском, вот!

Ничего себе новости!

– Какой еще лагерь, теть Валь? – терпеливо начал выспрашивать Ванька, – никаких пионеров нет уже!

– А лагеря есть! Веточка моя там работает! – с пьяной хвастливостью сказала женщина. – Денежку зарабатывает! Вот как школу закончила, так и поехала сразу.

– А куда? Какой лагерь? – спросил я, предчувствуя недоброе.

– А я… Не знаю… – развела руками тетя Валя, – она говорила, но я не запомнила… И вообще! Уехала она! Хоть бы матери помогла разочек! Деньгами! Так нет! Все себе и себе! А я для нее старалась! Ночей не спала-а-а…

Мы вышли из квартиры, сопровождаемые этим воем, перемежающимся с проклятиями в адрес Ветки, словно мешком пыльным прибитые.

Сели на лавочку у соседнего подъезда, привычно пальнули по моим окнам, закурили.

И уныло переглянулись.

Лагерей вокруг города было не меньше десятка. Это только тех, о которых мы знали. И Ветка могла быть в любом из них. Ни телефонов, ни какой-либо связи с ней не было. Может, она матери что-то и оставляла, но теперь не добьешься. Вчера, во время похорон, мы как-то не общались, не до того было. Ветка, занятая организацией похорон, едва с нами парой слов перекинулась.

А я, оглушенный смертью бабки, тоже не стремился разговаривать. Я вообще этот день плохо помнил, если честно. В отличие от вечера…

И вот теперь, как раз, когда уже можно бы и поговорить, можно решить наше будущее, Ветка умотала работать в какой-то детский лагерь.

И как ее теперь искать?

Где брать информацию?

Глава 12. Ветка. Сейчас

– Ребят… – я оглядываюсь, с непривычной для ситуации и для себя, мудрой и взрослой, умеющей признавать ошибки прошлого, и, главное, забывать их, отпускать, жадностью осматривая такие знакомые, родные до боли метки нашего общего “вчера”. Пятилетней давности “вчера”.

Берег у реки стал, вроде бы, более пологим. Размывает потихоньку? К нему по-прежнему спускается узкая металлическая лестница. Ох, какая война была, помню, у родителей наших воспитанников и администрации лагеря насчет этой лестницы! Слишком она узкая, травмоопасная, а дети, в стремлении как можно быстрее оказаться у воды и окунуться в речку, часто бывают неаккуратны. Толкнут нечаянно… А лететь-то высоко… Я помнила жесткий инструктаж воспитателей на пятиминутках… И конечно же никто ничего не соблюдал. Как за все время существования лагеря тут никто себе шею не свернул, уму непостижимо…

А с другой стороны – сам лагерь. Невысокое ограждение, которое и пятилетка преодолеть способен, низкие крыши корпусов. Интересно, там до сих пор туалеты на улицах? И душ один на три корпуса? Странно, почему это раньше вообще не казалось проблемой? Сейчас-то я бы ни за что своего ребенка в таких условиях не оставила… Если б он был у меня, ребенок.

Старая конюшня, где держали мирных и привычных к детским рукам лошадок – одна из фишек администрации лагеря: воспитание через любовь к животным. Уход за этими лошадками был частью нашего ежедневного досуга. Необременительной, надо сказать… Все же в чем-то администрация была права: рядом с животными даже самые заядлые хулиганы светлели лицом и с удовольствием скребли и чистили смирных коняшек.

А еще в стороне, за конюшней, сарай с сеном…

В машине становится невозможно сидеть, слишком больно физически от густой, пряной атмосферы, и я, щелкнув ремнем безопасности, открываю дверь и ступаю на мягкую траву, перемешанную с песком.

Каблуки тут же увязают в грунте, покачиваюсь, но уже не от хмеля, нет его, весь выжгло бешено бегущей по венам кровью, а от того, что колени подгибаются.

Слышу, как позади хлопают дверцы.

Мои друзья детства, мои братишки, как я когда-то считала, и даже про себя называла их так, тоже ступают на берег.

Неслышно шагают ближе, спиной ощущаю их присутствие, остротой режущих взглядов.

Торопливо, не поворачиваясь, делаю шаг в сторону, к лестнице, тревожно позвякивающей в темноте.

Чувствую себя неожиданно слабой, такой, что нет сил даже на голос, а потому шепчу:

– Ну зачем вы, ребят?

Я знаю, зачем, я все понимаю… Верней, нет. Не понимаю. Ощущаю, скорее. Во взглядах их, не изменившихся и изменившихся одновременно. Они по-прежнему жадные, горячие такие, Ванька совершенно не скрывал в машине голодного блеска зрачков, и глаза Тима в зеркале заднего вида были черными и пугающе откровенными.

Они ничего не забыли, не отпустили за эти годы, как я надеялась. А я? Я отпустила? Я забыла?

Вряд ли… Если так отчетливо помню каждый куст на этом берегу, шепот каждой волны, мягко прибивающейся к берегу, тонкий звон железной проволоки, скрученной в жгуты и приспособленной вместо перил у лестницы…

И остальное тоже помню.

Хотела забыть, правда, хотела…

Не получилось.

И теперь не получится. Они не позволят.

– Знаешь, Вет, – тихо говорит Ванька, и я вздрагиваю от понимания, насколько он близко сейчас. Прямо за моей спиной. – Мы ведь тебя искали… Ты в курсе?

Молчу. Тут даже кивать не требуется. Знаю, конечно.

Когда, после отъезда пять лет назад, уже устроившись в Москве, через пару месяцев позвонила матери на работу, потому что дома телефона не было никогда, она в трубку матерно орала что-то неразборчивое про “ебанутых придурков”, которые тут у нее в квартире засаду устроили, выпить не давали, и все перерыли, потому что меня искали.

Я тогда не поверила. Зашла на страницу в соцсетях, давно заброшенную, стукнулась к бывшей однокласснице, аккуратно поинтересовавшись, как дела. И узнала, что мои друзья детства перерыли весь город, прошерстили всех моих знакомых, где уговорами, а где и угрозами пытясь выяснить, куда я делась, куда уехала. Потом одноклассница задала вопрос про мое местонахождение, и я торопливо вышла из сети, даже не попрощавшись.

И сидела какое-то время с дико колотящимся сердцем и глазами, полными слез.

Зачем они? Ну вот зачем? Ну я же хочу забыть… Все, что произошло, такая глупость, такая страшная ошибка, перечеркнувшая все, что было между нами хорошего! Все наше детство перечеркнувшая!

Я была зла на них, моих “братишек”, сделавших со мной такое, о чем и думать без жара в груди было невозможно. Зла именно на порушенную память о единственном, что у меня было светлого в детстве: о нашей дружбе. Они отобрали у меня это, лишили.

И, судя по тому, что я слышала, о чем они договаривались тогда, даже не видели в этом ничего дурного. Неправильного. Для них случившееся было нормальным! Естественным! И они не собирались ничего прекращать, не собирались сожалеть ни о чем!

Интересно, а сейчас сожалеют?

– Мы тебя долго искали, Вет… – продолжает Ванька, – и, когда поняли, что не найдем… Блять…

Рядом тихо вздыхает Тим. Он не большой любитель говорить, но когда надо, и без слов способен все передать… Я помню.

И сейчас на меня иррационально накатывает чувство вины. Словно… Словно я должна им что-то! Словно во мне причина их душевных страданий! А я? У меня нет причин страдать? Если бы не они, ничего бы этого не было! Это они во всем виноваты! Они!

Тогда, пять лет назад…

Глава 13. Ветка. Тогда, пять лет назад…

Тогда, пять лет назад, они внезапно появились на вечернем костре в лагере. Пусть он и не был уже пионерским, но традиция вечернего костра администрацией поддерживалась и одобрялась.

Вечер уже давно перешел в ночь, вожатые, с трудом уложив детей, возвращались к костру. Это было наше время. Спокойных посиделок, когда не надо сдерживаться из-за мелкотни, можно посмеяться, даже где-то пошло пошутить. А еще попеть под гитару, выпить чуть-чуть, поцеловаться с понравившимся парнем… Летние романы в детском лагере – это же особое удовольствие. Я, правда, воздерживалась, как-то никогда не была слишком смелой для такого, а тут еще и впечатления от похорон бабушки Тима были свежи. Я, все же, много времени с ней провела, она не чужим человеком была… И Тимка, такой потерянный стоял у могилы, одинокий. Сердце сжималось от переживаний и сострадания.

А потом, когда исчез внезапно из кафе, мы с Ванькой с ног сбились, искали его. И в осиротевший их с бабкой домик раза три заглядывали же, но там было закрыто! Где его носило несколько часов, неприкаянного, расстроенного, непонятно. Может, сидел где-нибудь на лавочке, горевал. Потом купил бутылку водки, пришел домой.

Когда мы с Ванькой, уже потеряв надежду, заглянули к нему домой опять, Тимка стоял, качаясь, посреди кухни, и лицо его было… Ох, тяжело вспоминать! Невозможно!

Ванька его подхватил, уложил, а Тимка за меня зацепился и с собой потянул… И я не смогла отказать, так ему в тот момент поддержка нужна была. Наша, с Ванькой.

Я потом, весь следующий день изо всех сил гнала из головы воспоминания о странном ощущении, когда лежала между ними, горячими такими, твердыми, тяжело дышащими… Это было одновременно неправильно и правильно. Неправильно, потому что я никогда так близко с ними не находилась, ни по одиночке, ни вот так, втроем, на одной кровати… Даже в далеком детстве, когда мы все были маленькими и смешными. Ну а сейчас тем более как-то неловко это… Все же, они взрослые мужики, в армии отслужили, вернулись другие совсем… Несмотря на горе от потери и неожиданность от встречи, потому что не ждали их к похоронам, только-только отстучали телеграмму в часть, я ведь обратила внимание, какими большими и возмужавшими они стали, мои братья по детству. И лица как-то погрубели, и губы стали тверже в изгибе, а глаза какие-то совсем жесткие теперь были, взгляды такие, что хотелось прятаться невольно. И в то же время, они были одновременно не только чужими, но и родными, Тим и Ванька. И потому лежать вот так, между ними, делясь своим теплом, поддерживая их, чем возможно только, казалось правильным тоже. Тимка смотрел на меня, и его взгляд, полный боли и ожидания, заставлял сердце замирать. А рука Ваньки на талии ощущалась тяжелой и горячей… Их дыхание заменяло мне воздух и казалось невероятно обжигающим, волновало повему-то. Каким образом мне удалось заснуть в этом состоянии и положении, непоянтно…