Читать онлайн Конец света, 13 бесплатно
Katarzyna Ryrych
KONIEC ŚWIATA NR 13
© by Katarzyna Ryrych
© by Wydawnictwo Literatura
© Т. Изотова, перевод на русский язык, 2022
© Издание на русском языке. ТОО «Издательство «Фолиант», 2022
Иллюстрации Катажины Колодзей
* * *
Глава 1, о красной полосе, о доме нараспашку, а также о том, кто на самом деле нормальный в семье Трубачей
Сабина, которую в домашнем кругу звали Сабой (в точности как соседскую собаку – что было фактом досадным по крайней мере для одной из двух носительниц имени), сидела за школьной партой и рассматривала свидетельство. Сверху вниз по нему бежала красная полоса – знак того, что учебный год закончен с отличием. Но на лице Сабины не было видно никаких следов радости.
До неё вдруг дошло, что красная полоса это не просто высокое признание вложенных в учёбу усилий, но и намёк на какую-то особенную награду. Возможно, она бы и не поняла этого, если бы не Малгося, которая через несколько дней должна была уехать в языковой лагерь на Мальту. («Республика Мальта, – автоматически включилось в голове у Сабины, – островное европейское государство в Средиземном море, расположенное в ста километрах к югу от Сицилии, средиземноморская климатическая зона».) Да если б одна Малгося! Было ещё два обладателя красной полосы. Одному из них, Адаму, многолетнему конкуренту Сабины на уроках математики, обещали подарить новый компьютер, а другого, Богдана (то есть Бобика) завтра поведут в салон выбирать долгожданный скутер. И только Сабина вынуждена была довольствоваться лишь этой полосой, красной, как её щёки.
Свидетельство, вместе с благодарственным письмом для родителей, она сунула в книгу, которую ей вручили «в комплекте» как подарок от администрации школы, и исчезла после уроков настолько быстро, что никто и глазом моргнуть не успел.
По обеим сторонам улицы, ведущей от школы, на клумбах пестрели яркие цветы календулы. Их пряный запах, появлявшийся к началу лета, всегда ассоциировался у Сабины с каникулами. Да и сами слова – «каникулы» и «календула» – были очень смешно похожими.
Она толкнула старую ржавую калитку и с отвращением посмотрела на глиняные горшки с геранью, выставленные на окнах второго этажа. В подъезде чуть не налетела на допотопный велосипед Мастера-Ломастера, который опять неудобно торчал на проходе.
Мастер-Ломастер, живущий с ними в одной квартире, своим именем был обязан удивительной способности ломать и портить буквально всё, к чему прикасался. Вот почему, как считала мама, он «запорол престижный ландшафтный проект» и «опустил руки» (хотя рук-то он вовсе не опускал, скорее даже наоборот). Его одежда всегда была такой мятой, будто на ней валялась Сабинина тёзка, собака соседки Ведьмалиновской (точнее, Малиновской, кстати, это именно ей принадлежала отвратительная герань в горшках). А ещё Мастер-Ломастер никогда не расставался со шляпой, и за её ленточкой неизменно торчала сигарета, хотя он вовсе не курил.
– Это его «имидж», – сказала однажды Тётя Мотя.
Тётя Мотя – родная тётя Сабины. Она жила на верхнем этаже, в квартире с антресолью. Несмотря на то что ей уже перевалило за пятьдесят, она любила щеголять в джинсовой мини-юбке, а её стриженые волосы, покрашенные в несколько цветов, всегда были растрёпаны по самой последней моде – «нахохликом», как выразился её брат, то есть папа Сабины. Тётя Мотя занималась проектированием кукол для театра, что некоторым образом объясняло её внешний вид – она и сама была похожа на куклу.
Поднимаясь по лестнице, Сабина вдруг застыла как вкопанная на площадке между этажами. Её посетило внезапное озарение.
Перед её мысленным взором проплыли лица всех членов семьи и их многочисленных приятелей. И она вдруг ясно увидела, что во всём этом паноптикуме чудаков и эксцентриков единственным нормальным человеком была она сама, Сабина Трубач (двенадцати лет), обладательница очередного свидетельства с красной полосой. Но за все её заслуги ей не светит ни мотороллер (правда, Тётя Мотя одарила её недавно прогулочным велосипедом цвета бешеной розы), ни компьютер (к счастью, когда её старенький ноутбук забарахлил, рядом не оказалось Мастера-Ломастера), а о выезде за границу и мечтать нечего (ведь как любила повторять мама, «сегодня очень трудно выжить, занимаясь искусством»).
Дверь на первом этаже приоткрылась, и из неё выглянула Ведьмалиновская, а затем высунулась слюнявая мордочка Сабы.
– Сабиночка, – произнесла Ведьмалиновская сладким голосом, что не означало ничего приятного, – будь добра, скажи мамочке, чтобы она до вечера убрала с балкона свои… – соседка запнулась, подыскивая подходящее слово, – свои…
– Артефакты, – подсказала Сабина.
Ведьмалиновская кивнула и закрыла дверь, а Сабина поморщилась при мысли о шеренге гипсовых голов – реалистичных до безобразия.
Она вздохнула и вошла в квартиру. Белые следы на полу сообщили, что Мастер-Ломастер опять вляпался в гипс. Следы вели на кухню, три раза обогнули стол, потоптались у холодильника и направились обратно в мастерскую.
– Я починил переключатель скорости на твоём велосипеде! – торжествующе воскликнул Мастер-Ломастер, а Сабина при этих словах почувствовала в теле лёгкую дрожь.
– Привет, – кивнул ей папа.
– До свиданья, школа! – подмигнула Тётя Мотя. А мама ничего не сказала, потому что стояла на стремянке с карандашом в зубах и критически осматривала гипсовую фигуру без головы.
– У МЕНЯ СВИДЕТЕЛЬСТВО С КРАСНОЙ ПОЛОСОЙ, – громко и выразительно произнесла Сабина.
– Так держать! – бодро провозгласил Мастер-Ломастер, поднимая с пола какой-то винтик, который тут же снова выпал у него из рук, и Сабина опять тревожно поёжилась при мысли о своём розовом велосипеде.
– Тараканьи бега, – фыркнула Тётя Мотя.
– Какая способная у меня дочь! – улыбнулся папа и прижал Сабину так крепко, что кончик её носа расплющился о его рабочую блузу.
– Вечером отпразднуем окончание учебного года, – наконец отозвалась мама и слезла со стремянки.
Сабина высвободилась из объятий отца.
– У МЕНЯ СВИДЕТЕЛЬСТВО С КРАСНОЙ ПОЛОСОЙ, – повторила она.
– Ну да, мы слышали, – сказала мама. – Вечером…
– Вы ничего не понимаете! – с отчаянием выкрикнула Сабина и выбежала.
Ворвалась в свою комнату и бросилась на кровать.
– Что с ней случилось? – долетел из мастерской удивлённый голос мамы.
«Случилось! – рвался из глубины её души крик. – Вот именно что случилось!»
В углу комнаты раздалось шуршание. Это Крысик Борисик вылез из своего домика и воткнул розовый нос между прутьями клетки.
Сабина поднялась с кровати и вздохнула. Сбросила свою парадную униформу – белую блузку с синей юбкой – и достала из шкафа джинсы и жёлтую футболку. Потом открыла дверцу клетки и позволила Крысику Борисику забраться к себе на плечо.
Шевелящиеся усики защекотали ей шею.
– Они ничего не понимают, – сказала она крысику, и тот спрыгнул на пол.
Сабина посмотрела на прислонённый к стене велосипед – беглая оценка его состояния не выдавала никаких проблем. Она с облегчением вздохнула и принялась убирать книги и тетради, запихнула всё на самую нижнюю полку этажерки, свидетельство спрятала в ящик стола, а благодарственное письмо оставила сверху, чтобы отдать его родителям.
Вышла на балкон. Гипсовые головы стояли одна к одной ровным рядком. Сабину при их виде всегда передёргивало.
Глядя на эти головы, она стала вспоминать содержание письма. В нём директор школы не только выражал родителям восхищение по поводу способностей их дочери, но также благодарил за прекрасный бюст спонсора школы, который родители изваяли собственными руками.
– Клёвые у тебя старики, – сказал Адам, когда на торжественной церемонии всеобщему обозрению предстал дар семьи Трубачей, и Сабина неуверенно кивнула.
– Письмо отдам вечером, – сообщила она Крысику Борисику, устроившему променад по головам.
Из кармана рюкзачка, висящего на спинке стула, пропел мобильный телефон. «В пять тридцать на спортивной площадке», – гласило сообщение от Зузы (её мать была бухгалтером, отец таксистом, а брат работал на бензозаправке). Сабина посмотрела на часы. Было почти два.
Из кухни доносилось мурлыканье Тёти Моти, которая, очевидно, занималась приготовлением обеда.
…Блинчики с творогом в сахарной пудре выглядели так, словно кто-то присыпал их вездесущим гипсом.
Сабина в одну секунду проглотила свою порцию – что там ни говори, её желудок был желудком здорового двенадцатилетнего человека.
– Я пошла! – крикнула она в дверь мастерской. Ответом ей послужило нечленораздельное бормотание отца. Стаскивая велосипед по скрипящим деревянным ступенькам, Сабина думала с раздражением: «Даже дом и тот ненормальный!» Стены подъезда были выкрашены голубой краской, поверх которой тут и там невинно порхали нарисованные мамой пузатые ангелочки.
Дверь квартиры на втором этаже слегка приоткрылась.
– Это ты так шумишь, Сабиночка? – Ведьмалиновская, несмотря на обеденное время, была в сатиновом пеньюаре в черно-желтую полосочку, что делало её похожей на огромного шмеля.
В эту самую минуту Сабина вспомнила, что так и не попросила маму убрать с балкона гипсовые головы. Ну ничего, та и сама должна догадаться, ведь была пятница, а по пятницам Ведьмалиновская всегда устраивала слёты ведьм. Трём старухам (нереально похожим на колдуний), судя по всему, не очень-то нравились мамины работы, и каждый раз Ведьмалиновская просила, чтобы головы убирали с балкона.
– Почему вы не избавитесь от этой бабы-яги? – взорвалась однажды Сабина. – Ведь это НАШ дом!
– Пани Малиновская – самый давний квартиросъёмщик, – объяснил отец. – Это было бы свинством.
Сабина вытащила велосипед на улицу и задрала голову вверх, смотря на балкон. Белые головы и гуляющий по ним туда и обратно Крысик Борисик представляли диковинную картину.
Переключатель скорости на велосипеде, как и следовало ожидать, не работал – Мастер-Ломастер в очередной раз подтвердил своё прозвище. Но сейчас Сабина даже не обратила на это внимания. Её мысли были заняты совершенно другим.
Она думала о своей семье, и в её душе зрел бунт.
Все, кто её окружал (за исключением Крысика Борисика), в большей или меньшей степени были ненормальными. Отец, несмотря на свои сорок лет, всё ещё носил длинные волосы, убранные в хвостик, а в его левом ухе болталось колечко, делавшее его похожим на пирата. Что касается матери, её короткие ярко-рыжие волосы торчали, как иголки у ёжика, а вдобавок она обожала художественно изодранные джинсы.
Наверное, именно из-за всего этого на школьные собрания вместо родителей ходила Баба Мина (Сабина прозвала её так, потому что бабушка делала мины по любому поводу, и лицо у неё при этом было исключительно выразительным).
По неизвестной причине Баба Мина симпатизировала Ведьмалиновской. Они часто сидели вместе в маленьком садике, и темой их разговоров были «дом нараспашку», «цыганщина» и «богемный образ жизни».
– Если бы я знала, что из него вырастет Питер Пэн, – вздохнула однажды Баба Мина, – я бы дала ему какое-нибудь другое имя, более солидное.
– Громислав. Или Гневомир, – подсказала Ведьмалиновская. И Сабине сразу почему-то представились мрачные гробы, которые на заказ мастерил отец, а мать потом разрисовывала весёлыми цветочками.
Сабина спросила у бабушки, кто такой Питер Пэн.
– Это твой отец, – ответила Баба Мина, делая Страдальческую Мину Номер Шестнадцать.
Но Сабина не удовлетворилась таким ответом и пошла со своим вопросом к Тёте Моте.
– Питер Пэн – это книжный герой, – объяснила тётя. – А в переносном значении – мужчина, который не хочет взрослеть. Но ты ещё слишком мала, чтобы разбираться в мужской психологии.
– Ага, – ответила Сабина и на следующий день отправилась в школьную библиотеку.
Целый вечер она провела за увлекательным чтением, но в итоге пришла к выводу, что, пожалуй, и вправду слишком мала, потому что ей осталось непонятным, какое отношение имеет её отец к мальчику в зелёной одежде.
Что касается «цыганщины», Сабина тоже не понимала. Ей было точно известно, что никто «такой» в их доме не проживал. Правда, Тёте Моте случалось иногда носить длинные пёстрые юбки, но она ни разу не принесла домой ни одной ворованной курицы.
Больше всего маленькую Сабину смущал «дом нараспашку», потому что это звучало как-то пугающе. Но после некоторых размышлений она убедила себя, что подступы к дому надёжно защищены оградой, а сам дом – массивной деревянной дверью.
…Сабина остановила свой розовый велосипед у поворота в конце улицы и оглянулась назад.
Старинный кирпичный дом с изящной башенкой, возвышающейся прямо над квартирой Тёти Моти, выглядел очень живописно на фоне голубого, изрезанного белыми перистыми облаками неба, и по его внешнему виду трудно было догадаться, что это – семейный дом сумасшедших.
Сабина вздохнула и поехала в ту часть города, где жила Зуза и все остальные нормальные люди.
Абсолютно нормальная Зуза сидела на качелях и жевала резинку со вкусом манго.
Сабина прислонила велосипед к скамье и присела рядом с подругой.
– Если бы ты только знала…
Глава 2, о том, как название улицы и фамилия могут сломать жизнь
Сабина попрощалась с Зузой ровно в шесть, пообещав, что на следующий день они вместе пойдут в бассейн. С сожалением покидала она комнату подруги, где стояли представительный мебельный гарнитур и удобный мягкий диван, а на полке над столом висела картинка с изображением улыбающихся котят в корзинке.
В доме на Конце Света мебель была совсем старая, но зато, как выражалась Тётя Мотя, она «имела душу». По мнению Сабины, никакой души там не было – а были только жуки-короеды, о чём свидетельствовали маленькие дырочки, куда мама регулярно впрыскивала скипидар. В комнате Сабины стоял старый-престарый шкаф с немилосердно скрипящими дверцами, старый стол с огромным количеством ящиков и ящичков, старая кровать с латунными шарами и совсем уж древнее кресло, обитое тёмно-красным плюшем. На стене над кроватью висело живописное полотно, изображающее морскую катастрофу, – это было единственное произведение, написанное Мастером-Ломастером.
Сам он не был от него в большом восторге, но папа Сабины считал это гениальным и называл Мастера-Ломастера (когда того не было поблизости) «художником одной картины».
Картина была мрачная и уродливая. Но поскольку Сабина получила её в подарок (на своё шестилетие), нехорошо было просто так снять её со стены и запихнуть за шкаф.
Прямо напротив морской катастрофы висел другой шедевр, на сей раз авторства Тёти Моти. На нём был изображён очень грустный Пьеро с увядшей розой в руке, и, хотя мама называла это «страшным китчем», Сабине картина как раз очень нравилась.
В квартире Тёти Моти хранилось целое множество Пьеро, от самых больших до самых маленьких, – из каждого угла выглядывали их грустные фарфоровые лица со слезинками, стекающими по белым щекам. «Это хорошо продаётся», – говорила Тётя Мотя, сопровождая свои слова уничижительными взглядами в сторону керамических птиц Павлины, пылившихся на полке в мастерской. Надо сказать, мамины гипсовые головы пользовались ничуть не большим успехом, чем её птицы.
Подъехав к дому и задрав голову, Сабина горько усмехнулась – головы никуда не подевались: все они по-прежнему устрашающе белели на её балконе. Сабину (как всегда при их виде) передёрнуло.
Она втащила велосипед в подъезд и пристегнула к перилам, после чего неохотно поплелась наверх.
На втором этаже её, разумеется, поджидала Ведьмалиновская.
– Я ведь просила тебя, Сабиночка… – начала соседка, но запнулась при виде Крысика Борисика, который непонятно как сумел выбраться из квартиры и теперь сидел на перилах, старательно вылизывая усики. Увидев хозяйку, он прыгнул ей прямо на плечо. Ведьмалиновская издала тонкий писк и захлопнула дверь. А Сабина с Крысиком Борисиком на плече продолжила свой путь наверх.
Из-за дверей доносились веселые голоса и музыка. Сабина тихо проскользнула в кухню. На столе стояло нечто, называемое взрослыми «сырной доской», а Сабине почему-то напоминавшее пазл с разобранными фрагментами. Это были маленькие кусочки сыра с воткнутыми в них зубочистками, между которыми лежали одинокие виноградины.
Сабина села на стул и потянулась к лежащей на столе книге. «Магия слов, или О том, как имена влия ют на нашу жизнь», – прочитала она и открыла наугад.
В тот момент, когда на кухне появилась Тётя Мотя, Крысик Борисик гулял по доске, ловко петляя между кусочками сыра, а Сабина, погружённая в чтение, не обращала на это ни малейшего внимания. Тётя Мотя быстрым движением схватила крысика за хвост и, держа на вытянутой руке, опустила на плечо племянницы.
– Взгляни-ка сюда! – возмущённо воскликнула она, обличительным жестом указывая на то, что ещё совсем недавно было «сырной доской». – Может быть, ты мне скажешь, что это такое?!
– Сырная доска, – невозмутимо ответила Сабина, не отрывая глаз от книжки.
Тётя Мотя нервными движениями привела в порядок уцелевшие кусочки сыра и вышла из кухни, торжественно неся закуску перед собой.
Посидев ещё пару минут, Сабина тоже покинула кухню и направилась к себе. Ей пришлось протискиваться сквозь группу «друзей дома», которые – как это бывало каждый раз – «проходя мимо, решили навестить» Петра и Павлину, то есть её родителей.
– А, Саба, – улыбнулся один из гостей. Сабина почувствовала, как кровь приливает к её ще кам. Мало того что сегодня не подействовала магия красной полосы, так ещё и в очередной раз ей напомнили, что у неё собачье имя!
– Р-р-р, – зарычала она, имитируя свою тёзку, и ушла к себе, громко хлопнув дверью.
В мастерской воцарилась тишина. – Я совершенно не понимаю, что творится с Сабиной, – услышала она голос матери. – В её возрасте я прыгала от радости, когда наступали каникулы. – Может, это стресс из-за учёбы? – резонно заметил кто-то из гостей.
– Она лучшая ученица в классе, – гордо сказал отец.
И тут Сабина вспомнила о благодарственном письме. Встала с кровати и подошла к столу… Но что она там увидела? Горку мелко изорванных клочков бумаги. Это Крысик Борисик, оставленный без присмотра, решил ознакомиться с письмом директора и – как у него водилось – прочитал его от корки до корки.
«Ах так?! Ну хорошо же!» – подумала Сабина. Решительно достала из ящика свидетельство и отправилась обратно в мастерскую. Перед дверьми сделала глубокий вдох и вошла.
По правде говоря, она даже не вошла, а ворвалась, к тому же весьма энергично, – и все взгляды мгновенно устремились на неё.
– В моём классе только четыре человека получили ТАКОЕ, – воскликнула она, размахивая листком с красной полосой. – И теперь Малгося едет на Мальту, в языковой лагерь, Адаму родители подарят новый компьютер, а Богдан получит скутер.
– Скутер? Очень неразумно! – воскликнула одна из подруг Тёти Моти (та, которая с наступлением весны пересаживалась из разбитой машины на новенький, сияющий хромом мотоцикл). – Это же опасно.
– Учить языки – хорошо! – радостно произнёс маленький человечек с раскосыми глазами, наверное японец. В компанию он затесался случайно, загоревшись желанием познакомиться с настоящими художниками.
– Да что компьютер! В Японии почти все дети носят очки, – вставил Мастер-Ломастер (который несколько месяцев назад необратимо разобрал на части свой компьютер, пытаясь добавить или, наоборот, убрать какие-то детали). – Да они там целыми днями…
Сабина вытянулась в струну и бросила осуждающий взгляд в сторону родителей.
– А я? Что получила я? – крикнула она с вызовом, снова потрясая рукой со свидетельством.
Мама Сабины прочесала пальцами торчащие волосы, а папа поправил колечко в ухе.
– Дорогая, – начал Пётр, – сегодня ведь очень трудно выжить, занимаясь искусством…
– Разве что гнать халтуру, – добавила Павлина, стараясь не смотреть в сторону Тёти Моти.
– Знаешь что, – ядовито прошептала та, – по крайней мере, я в состоянии удерживать себя на плаву. А если кто-то хочет заниматься так называемым «настоящим искусством», то должен быть готов к последствиям.
– Искусство нужно ради себя самого! – изрёк Мастер-Ломастер, и Пётр ему поддакнул.
– Будем надеяться, что летний пленэр откроет вам новые перспективы, – подвела итог «мотоциклетная» подруга Тёти Моти.
И тут же кто-то предложил, чтобы наконец принесли вино.
– Надеюсь, вы отлично проведёте время, – хмуро буркнула Сабина себе под нос. Так ничего и не добившись, она ретировалась в свою комнату и продолжила чтение книги.
Когда в комнате наступили сумерки, Сабина уже знала ответ на терзающий её вопрос. Причиной всех несчастий, которые преследовали Сабину Трубач (двенадцати лет), была её фамилия.
Она вспомнила тот день, когда в мастерской появился полный мужчина, держащий за руку маленького толстого мальчика.
– Господин художник? – спросил он, взглянув на отца Сабины.
– Пётр Трубач, – по привычке представился отец, а полный мужчина заморгал маленькими глазками.
– Но… я к художнику, – сказал он. В этот момент мальчик наступил на тюбик цинковых белил, лежавший на полу.
– Это я, – улыбнулся отец Сабины.
– Но ведь вы только что сказали, что вы трубач. – Полный мужчина дал оплеуху толстому мальчику. – Под ноги смотри, опять вляпался в какую-то дрянь!
– Это не дрянь, а цинковые белила, – возразила Сабина, которая знала наизусть все надписи на тюбиках.
– Пётр Трубач, художник, – улыбнулся отец. – Художник Пётр Трубач.
– Так вы художник или трубач, определитесь, пожалуйста! – Полный мужчина покраснел от злости.
– Художник Трубач, – сказала Сабина, с интересом наблюдая, как толстый мальчик суёт руку в мисочку с льняным маслом.
– Будьте добры позвонить на этот номер, когда определитесь, кто вы такой. – Мужчина бросил на стол визитку, взял мальчика за руку (предварительно вытерев измазанную руку платком) и вышел, хлопнув дверью.
Едва на лестнице затихли шаги, зазвенел телефон.
– У вас уже был президент нашей компании Новицкий? – Сабина узнала голос тёти. – Я отправила его в мастерскую: он хотел заказать портрет внука.
Отец Сабины промямлил что-то невразумительное и посмотрел на карточку, которая приклеилась к палитре.
– Радослав Новицкий! – громко и выразительно прочитала Сабина, высовываясь из-за спины отца.
– Пожалуй, мне нужно сменить фамилию, – сказал Пётр, когда вечером вся семья собралась за ужином.
– Ну расскажите, о чём вы договорились с Радеком. – На кухню в шёлковом облаке вплыла Тётя Мотя.
Пётр показал сестре испачканную краской визитку.
– Договорились… – произнёс он хмуро. – Пожалуй, мне нужно сменить фамилию, – сказал он во второй раз за этот день.
– Что случилось? – Тётя Мотя слегка побледнела. – Что-то пошло не так?..
– Да… – ответил Пётр. – Что-то пошло не так… Этот твой Новицкий никак не хотел взять в толк, что художник может носить фамилию Трубач.
– Или наоборот, – влезла Сабина (хотя её вообще никто не спрашивал).
– Ничего не понимаю… – пробормотала тётя.
– Я тоже, – поддакнула Сабина.
В тот же вечер она подслушала, как мама и тётя шептались о том, что тётя потеряла шансы стать пани Новицкой. Потому что ведь ни один нормальный человек не захочет связываться с кем-то, кто живёт в доме сумасшедших.
– К тому же этот семейный сумасшедший дом находится на улице под названием Конец Света, да ещё и под номером тринадцать, – напомнила Сабина самой себе.
Она отложила в сторону книгу, вздохнула и погрузилась в сон.
Через некоторое время в тишине комнаты раздалось еле слышное похрумкивание. Это Крысик Борисик забрался на кровать и с аппетитом принялся за чтение книги.
Глава 3, в которой «пальцем по воде писано», или о том, как Сабина решила взять дело в свои руки
Посиделки на улице Конец Света, в доме номер тринадцать, закончились на рассвете. Сабина к тому времени сладко спала, забыв и о красной полосе, и о несбывшихся выгодах от обладания ею. Когда утром она открыла глаза, в квартире было подозрительно тихо. Крысик Борисик спал в своём домике, а через открытое окно не доносилось привычных звуков радио из квартиры Ведьмалиновской. В этой тишине было что-то ненормальное, и Сабина подумала, не наступил ли случайно Армагеддон, которым пугали приходившие к ним «свидетели»…
Сабина не сразу запомнила, как они назывались. Мама потом рассказала, что это «свидетели Иеговы», опасная религиозная секта, запрещённая во многих странах, но что, вообще-то, каждый (если только он не делает другим ничего плохого) имеет право верить в то, во что он хочет.
– Даже в Летающего Монстра Спагетти, – встрял тогда в разговор мальчик с волосами, похожими на разноцветную швабру, – он брал уроки рисунка у отца Сабины. Когда его попросили пояснить, мальчик рассказал про адептов, то есть последователей Летающего Монстра Спагетти, носящих на голове дуршлаг для процеживания макарон, что трезвомыслящей Сабине показалось страшно глупым, но она не сказала об этом вслух. Ведь надо с уважением относиться к религиозным предпочтениям других!
В поисках более подробной информации про свидетелей Иеговы и адептов Летающего Монстра Сабина отправилась к Ведьмалиновской. Та лишь испуганно перекрестилась и подарила Сабине образок с ангелом-хранителем.
Сабина спрятала образок в карман и вернулась домой, недоумевая, как это возможно, чтобы взрослый человек не знал о том, что следует уважать любую веру…
Когда однажды эту историю вспомнили как семейный анекдот, Баба Мина сделала возмущённую Мину Номер Три и объявила, что родители Сабины совершают воспитательные ошибки одну за другой, поскольку детей следует ВОСПИТЫВАТЬ, а не ИНФОРМИРОВАТЬ, иначе они вырастают заумными и противными.
Сабина вовсе не считала себя заумной (и тем более противной). Она ещё так многого не знала – например, является ли глобальное потепление вымыслом «банды экологов», или это реальная угроза, а также смогут ли медведи на полюсе добывать себе пищу, если потепление всё-таки произойдёт.
Так или иначе, ни Армагеддона, ни другой катастрофы, даже самой маленькой, пока что не произошло. Хотя, возможно, Сабина предпочла бы экологическую катастрофу необходимости терпеть чудачества своих ненормальных родственников.
Когда она пришла на кухню позавтракать, там, снуя туда-сюда с воинственным видом, хлопотала вторая бабушка Сабины – Баба Грошенька.
– У меня свидетельство с красной полосой, – без энтузиазма похвалилась Сабина. Баба Грошенька сморщилась – совершенно так же, как это делала собака Ведьмалиновской (породы боксёр).
– К сожалению, моя милая, в этом месяце у меня не осталось ни гроша, ни ГРОШЕНЬКА! – заявила она. (Баба Грошенька всегда с особой интонацией и как-то по-чудному произносила это своё любимое словечко – чем и обеспечила себе в кругу семьи такое домашнее имя.) – Знала бы ты, во сколько мне обходятся богемные причуды твоей матери, – вздохнула она. – Между прочим, твой отец мог бы зарабатывать хотя бы на краски и кисти, не говоря уже о…
Баба Грошенька явно собиралась в очередной раз перечислить все свои вклады с начала Великого Кризиса (или Великой Депрессии, как ещё называли его домочадцы), который обрушился на семью Трубачей прошлым летом.
– Разве ты не знаешь, как сегодня трудно выживать, занимаясь искусством? – выпалила Сабина, не успев прикусить язык. Хоть она и желала больше всего на свете иметь нормальных родителей, похожих на родителей Зузы, но ни за что не позволила бы никому критиковать Петра и Павлину.
Баба Грошенька обиженно фыркнула.
– А ведь я предлагала твоей матери, чтобы она пошла преподавать рисунок в школе.
Сабина сделала глубокий вдох и мысленно сосчитала до трёх (такой совет она вычитала в Интернете). Преподавать рисунок в школе… Ох… Она представила пани Роману, которая безуспешно пыталась на уроках рисования обуздать стоящий на ушах класс. Все друзья и подруги Сабины занимались на уроках пани Романы чем угодно, только не рисованием цветов в глиняной вазе. Над головой бедной пани Романы летали шарики из бумаги, парты были перепачканы разноцветными кляксами, а призывы к спокойствию тонули в страшном гомоне.
Сабина ничуть не сомневалась в том, что уж её-то мама сумела бы справиться даже с их неуправляемым классом, найдя какие-то нетривиальные методы воспитания – скажем, неожиданно проехаться кому-нибудь по носу кисточкой… Но почему-то из двух зол она всё же предпочла Великую Депрессию…
И тут на кухне появилась Павлина.
– Мама, – сказала она, – чёрная полоса должна когда-то закончиться. А вообще-то, я просила бы тебя не поднимать сложных тем в присутствии Сабины. Саба и так перегружена…
– Надеюсь, твоя дочь извлечёт соответствующие выводы и выберет в жизни такое занятие, которое обеспечит ей надёжный кусок хлеба, – покачала головой Баба Грошенька.
При слове «хлеб» у Сабины громко заурчало в животе. Она отрезала толстый ломоть и намазала смальцем. Смалец со шкварками и обжаренным до золотистой корочки луком был одним из кулинарных шедевров Бабы Грошеньки. Впиваясь зубами в бутерброд, Сабина могла простить ей всё на свете.
– Мы получили приглашение на пленэр, – сказала мама, наливая себе минеральную воду с лимонным соком. – Единственные из Польши, – добавила она.
Баба Грошенька выключила газ под кастрюлей и села напротив дочери.
– Это очень хорошо, – сказала она, – но у меня уже нет ни гроша, ни грошенька. Так что разбирайтесь сами. Если бы не Ксаверий, мне бы уже давно пришлось положить зубы на полку.
Сабина с трудом сдержала смех. Как будто бабушкины зубы и так не проводили каждую ночь на полке в стакане.
– Организаторы оплачивают проживание и обеспечивают материалами, – улыбнулась мама Сабины. – А Пётр к моменту отъезда наверняка заработает пару грошей на бензин.
– Да неужели? – Баба Грошенька с недоверием посмотрела на зятя, который как раз входил в кухню. – Пальцем по воде писано…
В этот момент зазвонил телефон. Мама Сабины подняла трубку, и улыбка сползла с её лица.
– Да-да, конечно, не проблема, – сказала она кому-то на другом конце провода, а когда закончила разговор, произнесла одно не очень хорошее слово. – Мне не заплатят за птиц, – объявила она с мрачным видом.
– После пленэра всё наверняка сдвинется с мёртвой точки, вот увидишь, – сказал папа Сабины и стянул волосы в хвост.
– Ты взял мою резинку, – хмуро заметила Сабина. – Можешь забрать мою, – пожал плечами папа, и это, конечно же, означало, что свою он потерял.
Сабина кисло улыбнулась и вышла на балкон. Запах акации был такой сильный, что она несколько раз чихнула. И мгновенно пожалела об этом, потому что в ту же минуту рядом с ней оказалась Баба Грошенька, которая вынула из сумки бутылку лечебного сиропа и влила ей в рот целую ложку этой гадости, от которой у Сабины моментально онемел язык.
На газоне под балконом заседали толстые городские голуби. Сабина подумала о керамических птицах-страшилках, за которых маме никак не удавалось получить деньги.
«Когда вырасту, стану бухгалтером», – решила она, уселась на стул и положила босые ноги на одну из гипсовых голов. Закрыла глаза и начала думать. Ей так посоветовал делать Ксаверий, приятель Бабы Грошеньки. «В критической ситуации всегда сначала надо подумать», – говорил он.
Сабина очень любила Ксаверия. Восьмидесятилетний друг Бабы Грошеньки всегда приветливо улыбался и относился к Сабине как к взрослой, стараясь отвечать на каждый её вопрос, даже самый трудный. Специально для Сабины он держал банку, полную миндальных орехов.
«Я должна поговорить с Ксаверием, – решила она, открывая глаза. – Ксаверий наверняка будет знать, что делать».
Но, к сожалению, Ксаверий, как выяснилось из разговора на кухне, уехал в санаторий, на целых три недели. А Баба Грошенька самоотверженно осталась в городе, чтобы охранять его квартиру от грабителей, которые наверняка уже составили свои планы на летний период отпусков.
– Я иду в бассейн, – сказала Сабина. – Мы договорились с Зузой.
– У меня нет ни… – начала было Баба Грошенька, но Сабина победно задрала нос.
– Вот, – сказала она и вытащила из шкафчика пластиковый пакет, полный пустых бутылок из-под минеральной воды. – На чипсы с колой хватит, а вход на территорию комплекса для школьников бесплатный.
Не дожидаясь комментариев, она вышла из кухни. Бросила в полотняную сумку полотенце, купальник, голубой пляжный коврик и последний выпуск журнала с кроссвордами. Наполнила мисочку Крысика Борисика тыквенными семечками и побежала вниз.
В саду сидела Ведьмалиновская со страдающим выражением лица, а около неё ровно с такой же миной отдыхала её собака.
– Здравствуйте, – сказала Сабина, и Ведьмалиновская благосклонно кивнула. Сабина засунула пакет с бутылками в корзинку, прикреплённую у руля велосипеда, и вскочила на сиденье.
Знакомая продавщица в ближайшем продуктовом приняла бутылки и отсчитала мелочь.
– Это дочка тех, с Конца Света, – услышала Сабина за спиной, выходя из магазина.
Она посмотрела на часы. До встречи с Зузой оставалось ещё полчаса. Вполне можно сделать круг по Старому городу.
Рыночная площадь была полна туристов и голубей. Туристы делали снимки, а голуби путались под ногами – они были слишком ленивы, чтобы пошевелить крыльями и отлететь куда-нибудь в сторонку.
«А может, они разучились летать?» – подумала Сабина и резко затормозила, чтобы не врезаться в группу туристов с раскосыми глазами.
Туристы как по команде вытащили фотоаппараты, одновременно щёлкнули, после чего группа переместилась на другой конец площади.
«Похоже на рыбью стаю», – подумала Сабина и зачем-то отправилась вслед за ними.
Туристы остановились напротив ратуши, затворы снова одновременно щёлкнули. Затем гид поднял вверх красный зонт, и группа гуськом двинулась в сторону галереи, где среди открыток с видами города и кукол в национальных костюмах стояли птицы-страшилки из авторской мастерской Павлины Трубач.
Сабина прислонила розовый велосипед к скамейке и тоже вошла в галерею. Туристы обменивались комментариями, рассматривая расставленные на полках сувениры.
– А, Саба, – улыбнулась владелица галереи – и Сабина тут же инстинктом почувствовала неискренность в этой улыбке.
Она подумала о языковом лагере на Мальте, мысленно сосчитала до трёх и приблизилась к туристам.
– Look at these birds[1], – громко произнесла Сабина, стараясь, чтобы её школьный английский прозвучал свободно и естественно.
Туристы замолчали и все одновременно посмотрели на Сабину.
– These are the only souvenirs like that in the city. All of them are hand made by world wide famous artist Paulina Trubach[2].
В доказательство того, что все они сделаны вручную в авторской мастерской Павлины Трубач, она взяла одну из птиц и сунула прямо под нос ближайшему туристу, чтобы тот увидел клеймо.
– Very interesting[3], – сказал мужчина.
Гид сделал одобрительный кивок, и вся группа бросилась к полке с птицами.
Когда полка опустела, а туристы покинули галерею, Сабина оперлась руками о прилавок.
– Хорошо, что я мимо проезжала, – сказала она, пуская в ход милую улыбку. – Могу забрать деньги для мамы. Я как раз домой еду.
Владелица галереи посмотрела на неё с недоверием.
– Я ещё слишком мала, чтобы спустить деньги на сигареты и алкоголь, – Сабина снова обнажила зубы в милейшей улыбке. – К тому же это вредно для здоровья.
Сабина сунула пачку денег в карман шорт и старательно его застегнула.
– Благодарю вас от лица мамы, – сказала она. – Я всегда говорила, что её птицы и вправду зачётные.
Она отъехала от магазина, широко улыбаясь, и улыбка с её лица не исчезла даже тогда, когда очередной винтик из велосипеда зазвенел по тротуару.
Глава 4, о том, что Сабина вовсе не приёмыш, о каникулярных потребностях и о Тёте Моте, которой придётся носить в тюрьму лук и сигареты
Сабина бросила сумку на пол и побежала в ванную комнату. Всё оказалось именно так, как она и предполагала: нос был красным, и только быстрое вмешательство могло его спасти.
С толстым слоем крема на носу она появилась в кухне и выложила на стол пачку банкнот.
– Это на бензин, – сказала она и с гордостью окинула взглядом собравшуюся за столом семью.
– Сабиночка… – несмело начала Баба Грошенька.
– Заверяю, что происхождение этих денег не связано с азартными играми и ни с какими другими нелегальными источниками!
Лицо Бабы Грошеньки покраснело, а папа чем-то подавился и должен был убежать в ванную.
– По дороге в бассейн я заехала в галерею, – беззаботно бросила Сабина. – Твои птицы пользуются бешеной популярностью у туристов из Азии, – добавила она, поглядывая на изумлённую маму.
Павлина Трубач энергично прочесала пальцами торчащие во все стороны волосы.
– Но ведь сегодня утром… – начала она.
– Не знаю, как утром, но днём у пани Йоли была хорошая выручка, – Сабина широко улыбнулась. – Она не только продала всех твоих птиц, но ещё и отыскала те деньги, которые не выплатила раньше.
– Пи-пи-пи, – произнесла Баба Мина, которая с некоторых пор выражала своё восхищение или удивление при помощи разных странных звуков.
– И ты пошла в бассейн со всеми этими деньгами? – Баба Грошенька снова обрела дар речи, и к её лицу вернулся нормальный оттенок.
Сабина пожала плечами.
– Наверное, никому бы и в голову не пришло, что у двенадцатилетней девочки в кармане шорт лежат две тысячи злотых, – сказала она и села за стол.
– Это не ваш ребёнок, – заявила Тётя Мотя, глядя на маму.
Мама нахмурила брови.
– У Сабы нос её отца, – сказала она серьёзно, и Сабина почувствовала, что ей становится жарко.
Нос – тонкий и длинный – делал её похожей на одну из птиц-страшилок авторства Павлины Трубач, «художницы с мировым именем», работы которой массово скупали азиатские туристы. Нос был больным местом Сабины, и, по правде говоря, она предпочитала, чтобы эту тему вообще не трогали.
То, что её волосы были густыми и жёсткими, как у матери, а глаза точно такими же зелёными, как у отца, не имело ровно никакого значения по сравнению с носом…
Сабина вспомнила историю с февральской валентинкой. Кое-кто прислал ей листочек с нарисованным цветными карандашами аистом, держащим в клюве улыбающуюся зелёную лягушку. Будучи оптимисткой, Сабина подумала, что это намёк на цвет её глаз, но быстро сообразила, что дело в носе…
В кухню вернулся папа.
– Лицо должно быть выразительным, – провозгласил он и открыл металлическую банку из-под чая, собираясь положить туда деньги.
Сабина деликатно кашлянула, но, видя, что это не действует, кашлянула чуть громче.
Пётр Трубач, художник, посмотрел на жену.
– Ну что же, кое-кому полагается порядочный процент, – сказала Павлина Трубач и, взяв у него из рук банку, отсчитала пять сотенных банкнот.
– Я думаю, этого многовато на каникулярные потребности Сабиночки, – сказала Баба Грошенька, протягивая руку к деньгам. Но Сабина оказалась проворнее.
– Это мои честно заработанные деньги, – заявила она. – Как раз на каникулярные потребности.
– Чап-чап-чап, – прокомментировала Баба Мина, и воцарилась тишина.
Выбегая из кухни, Сабина услышала, как Баба Грошенька вздыхает. Но, по правде говоря, её это нисколечки не обеспокоило.
Выпустив из клетки Крысика Борисика, она вытянулась на кровати и закрыла глаза.
Она оказалась обладательницей целых пятисот злотых – совершенно космической суммы!
«Хм, каникулярные потребности…» – стала размышлять Сабина. До сих пор в доме Трубачей никто никогда не произносил таких слов. Каникулы проходили всегда одинаково: сначала судорожный поиск денег на бензин, а потом выезд втроём в маленький деревянный домик в горах, где воду приходилось носить из колодца и где не было радио (по той простой причине, что там вообще не было электричества).
В горах они, как правило, проводили недели две. Поначалу мама восхищалась «очаровательно простыми», как она выражалась, условиями жизни, а папа пытался заниматься мелким ремонтом. Всё шло хорошо, пока с погодой всё было в порядке. Но когда начинался дождь, волшебная аура мгновенно рассеивалась. И после пары дождливых дней семья Трубачей покидала лоно природы и возвращалась в город, где Павлина Трубач снова обжигала в печи своих птиц-страшилок, а Пётр Трубач пытался продавать небольшие акварели в Старом городе. Ну а Сабина приносила из библиотеки несметное количество книг и поглощала их одну за другой, сидя на балконе. Никто и не задумывался ни о каких «каникулярных потребностях»… Вот почему сейчас это прозвучало так странно и даже угрожающе.
– Что ещё за КАНИКУЛЯРНЫЕ ПОТРЕБНОСТИ? – спросила Сабина у родителей, убедившись, что Баба Мина ушла наверх к Тёте Моте, а Баба Грошенька отправилась проверить, не ограблена ли за это время квартира Ксаверия.
Пётр и Павлина Трубач обменялись взглядами.
– Ты помнишь, что мы получили приглашение на пленэр? – осторожно начал папа. – Во Францию. А конкретнее, в Прованс.
– Это всего один месяц, – добавила мама, – но вам придётся справляться самим.
– То есть… кому это ВАМ? – спросила Сабина и почувствовала, как внутри у неё всё похолодело.
Нос папы вытянулся, точно у Буратино.
– Баба Грошенька обещала присмотреть за тобой.
– Баба Грошенька? – закричала Сабина и почувствовала, как у неё темнеет в глазах. – Уж если вы собрались бросить меня во время каникул и уехать, то пусть уж тогда за мной присматривает Тё…
– Нет! – хором воскликнули Павлина и Пётр Трубач, не дав своей дочери договорить.
– Моя сестра – особа крайне легкомысленная, – добавил Пётр (уже сольно).
Сабина вздохнула. Что ни говори, Тёте Моте пятьдесят лет было только в паспорте, а в реальной жизни она вела себя как подросток. Влюблялась примерно раз в месяц и раз в неделю ходила на второй этаж к Ведьмалиновской, которая в порядке исключения бесплатно гадала ей на картах.
– У шатена проблемы с казённым домом, – доносилось тогда с балкона, и у Сабины по коже пробегали мурашки.
«Казённый дом» ассоциировался у неё с тюрьмой. Поэтому перед глазами появлялись массивные железные ворота и грустная Тётя Мотя, которая стоит у этих ворот с авоськой, а в авоське лук и сигареты. Про лук и сигареты Сабина услышала от Мастера-Ломастера, довольно эмоционально высказавшегося по поводу очередного сердечного увлечения Тёти Моти.
– Вот увидишь, – сказал он, – будешь носить в тюрьму лук и сигареты, вот чем всё закончится!
По правде говоря, последняя Большая Любовь Тёти Моти оказалась вовсе не арт-дилером, а самым обыкновенным прохвостом. Под предлогом поездки на ярмарку в Гданьск он забрал у неё целую коробку грустных Пьеро и скрылся в неизвестном направлении. Тётя Мотя от переживаний набрала целых пять кило и потом пыталась избавиться от них весь следующий месяц. Когда ей это удалось, то с сердца свалилась тяжесть и она вернулась к работе, громогласно объявив, что никогда в жизни ни в кого больше не влюбится.
Вот почему над Сабиной Трубач нависла угроза провести месяц каникул под надзором Бабы Грошеньки.
– А почему я не могу поехать с вами? – спросила она.
Павлина и Пётр растерянно переглянулись.
– Там будет… – осторожно начала Павлина, – то есть там не будет… детей, и ты заскучаешь.
«Можно подумать, тут дети есть», – с горечью подумала Сабина.
– Кроме того, там… – Пётр на секунду заколебался, – будет богемная жизнь.
«Можно подумать, тут она другая», – мысленно прокомментировала Сабина, представляя сцены бурной жизни на Конце Света, Мастера-Ломастера, вечно храпящего на своей плетёной козетке, совершенно незнакомых типов, периодически спящих в мастерской между мешками гипса, и убийственные взгляды Бабы Грошеньки.
– Ну и… – добавила Павлина слегка извиняющимся тоном, – после твоего рождения мы с папой ещё никуда не ездили вдвоём.
Врождённый рационализм и трезвость рассудка Сабины подсказали ей, что сопротивление бесполезно.
– Надеюсь, я переживу этот месяц, – буркнула она, сделав акцент на слове «переживу».
Пётр бросил на неё взгляд грустного спаниеля, но сердце Сабины окаменело.
С таким же каменным лицом, выражению которого позавидовали бы все семь самураев, Сабина вернулась в свою комнату и – образно выражаясь – начала культивировать в себе злость и обиду.
Для начала она вспомнила все походы Павлины на родительские собрания (на фоне других матерей, одетых в аккуратные костюмчики, она выглядела словно одна из кукол Тёти Моти), потом давнишнюю выходку матери на прибрежном бульваре (кто-то подарил Сабине самокат, и Павлина тут же решила его испробовать), и наконец – несчастных птиц-страшилок с длинными тонкими клювами, которых до сегодняшнего дня никто не покупал. Петру тоже досталось. Ни один нормальный отец не носит длинных волос, у всех нормальных отцов есть нормальная работа, и они каждый месяц приносят домой зарплату. Но в их семье всё было не как у людей. Те редкие дни, когда неожиданно появлялись деньги, напоминали что-то среднее между бразильским и мексиканским карнавалом. В дом номер тринадцать на улице Конец Света набивалась тогда пёстрая толпа людей, из которых Сабина знала от силы нескольких. Кухня пропитывалась запахами экзотических блюд. Пётр и Павлина заполняли полки холодильника всякой всячиной, а Баба Грошенька пыталась спасти от гостей хотя бы часть съестных припасов, потихоньку вынося их к Ведьмалиновской. Гулянья на Конце Света продолжались, как правило, все выходные. После каждой вечеринки в мастерской появлялось созданное совместными усилиями живописное полотно, а в придачу к нему – несколько пластиковых пакетов с пустыми бутылками и гора грязной посуды на кухне.
Лишь комната Сабины оставалась нетронутой, поскольку в отсутствие хозяйки бывала заперта на большой старинный ключ. А чтобы и в остальное время никому в голову не приходило пытаться проникнуть на приватную территорию, на двери висела табличка, информирующая, что, кроме Сабины и Крысика Борисика, в этой комнате живёт ещё некто по имени Посторонним В. (По правде говоря, это не было оригинальной идеей Сабины, она позаимствовала её в сказке про Винни-Пуха.) И хотя не все понимали, кто такой Посторонним В., само присутствие таблички действовало убедительно. Итак, закончив упражнение по культивированию злости, Сабина решила ещё раз взглянуть на свои честно заработанные деньги. Сидя на балконе, она мысленно подсчитывала, на сколько походов в кино, в бассейн и в кондитерскую хватит этой внушительной суммы. И к своей нескрываемой радости, обнаружила, что оставшееся небольшое время, которое ей придётся провести под одной крышей с Бабой Грошенькой, вполне легко можно будет перетерпеть.
Глава 5, о том, что Пётр и Павлина пропали бы без покровительства кого-то более мудрого (а именно Сабины), и о красном закате, предвещающем катастрофу
Переезд Бабы Грошеньки на Конец Света превратился в целую проблему, так как Пётр не смог обеспечить её доставку. Он уже начал готовить машину к длительному пробегу, желая обрести уверенность в том, что его старенький, видавший виды автомобиль доедет куда надо без ненужных сюрпризов на трассе.
Специально с этой целью он пригласил в помощь одного из своих (немногих) «нормальных» знакомых. И они принялись за работу. Копаться в машине им обоим, похоже, приносило наслаждение. Точнее говоря, копался главным образом «нормальный» знакомый, а Пётр сидел рядом на бордюре и вспоминал былые времена, когда они вместе ходили в школу и никто даже подумать не мог, что Пётр Трубач станет художником.
Бабе Грошеньке, которая, как обычно, была «совершенно пуста» (хотя, вообще-то говоря, непонятно, куда утекала бо́льшая часть её пенсии), пришлось довольствоваться городским транспортом. Но как бы там ни было, в четверг, двадцать четвёртого июня, ровно в четыре часа, все необходимые ей мелочи уже стояли в штрафном строю на комоде в одной из комнат дома.
Комната эта пустовала десятка полтора лет, и, собственно, никто не мог бы толком объяснить почему. К огда-то давно, ещё до рождения Сабины, в ней обитал Таинственный Жилец, от которого остались заржавевший компас и несколько книг по мореходству.
Семейная легенда гласила, что Таинственный Жилец был первой любовью Тёти Моти. По никому не известным причинам он ушёл в море, и с тех пор о нём не было ни слуху ни духу. Даже делая скидку на избыточность фантазии своих родственников, Сабина путём несложного умозаключения не могла не прийти к выводу, что в течение некоторого времени комнату действительно занимал какой-то моряк, в которого Тётя Мотя (естественно!) была влюблена.
С тех самых пор комната пустовала. Тётя Мотя, вооружённая тряпкой и шваброй, появлялась там пару раз в год, выходя потом со слегка покрасневшими глазами. И после этого её долго никто не видел.
– Ты никогда не поймёшь, что такое настоящая любовь, – как-то сказала она Сабине и громко шмыгнула носом.
«С тобою сердцем и мыслями шатен», – донеслось в тот вечер с балкона Ведьмалиновской, и Баба Мина, слышавшая это, сделала одну из своих знаменитых мин.
Сабина помогла внести чемодан Бабы Грошеньки в маленькую комнатку с окном, выходящим на прибрежный бульвар, а сама улизнула к себе на балкон, откуда могла наблюдать за Петром и его другом, усердно искавшими в траве какой-то затерявшийся винтик.
– Сабочка, ты случайно не видела наших загранпаспортов? – спросила мама, просовывая голову в комнату дочери.
– Европейский союз, – буркнула Сабина.
На лице Павлины Трубач нарисовалось непонимание.
– А при чём тут союз? – спросила она.
– На территории Европейского союза вам не нужны никакие паспорта, – громко и выразительно отчеканила Сабина.
В этот момент победоносные вопли снизу сообщили всему миру о том, что потерянный винтик отыскался.
Сабина устремила тоскующий взор на улицу. Мчащиеся по ней машины были новенькими и блестящими, без малейшего намека на ржавчину, а крышки их багажников не подпрыгивали на каждой выбоине…
Она вытащила из клетки Крысика Борисика и начала играть с ним, пряча тыквенные семечки под бутылочными крышечками. Крысик очень любил эти игры, и Сабина готова была поклясться, что видит в его маленьких чёрных глазках блеск триумфа, когда ему с первого раза удавалось найти семечко. А ещё он любил бегать по сконструированному Мастером-Ломастером лабиринту, где каждый раз, когда находил кратчайшую дорогу к награде-сюрпризу, загоралась красная лампочка.
Когда игры закончились, Сабина заперла своего любимца в клетке и вышла из комнаты, чтобы посмотреть, что происходит в доме.
Пётр и Павлина метались по квартире в поисках всех тех абсолютно необходимых вещей, без которых они абсолютно не могли бы обойтись (а с точки зрения Сабины, абсолютно в них не нуждались).
Когда Павлине удалось запихнуть в чемодан все свои этнические ожерелья, артистически изорванные джинсы, кофты и бесконечное количество туфель, Пётр, ни слова не говоря, прижал крышку коленом, застегнул замки и поставил чемодан Павлины в прихожей, рядом со своей дорожной сумкой, в которой были две пары джинсов, две рубашки, один свитер и сильно потёртый кожаный пиджак.
Баба Мина и Баба Грошенька суетились на кухне, всё время натыкаясь друг на друга, а на столе росла гора бутербродов, сваренных вкрутую яиц и пластиковых ёмкостей со всевозможной стряпнёй.
– Ради всех святых, кто же это будет есть? – простонала Павлина, пытаясь в этот момент застегнуть на себе своё самое невообразимое платье. Минуту назад она консультировалась с Тётей Мотей относительно какой-нибудь быстродействующей диеты.
– На дороге всегда может попасться бездомный пёс, – резонно заметила Тётя Мотя.
Громкое хрипение, раздавшееся где-то снизу, там, где подол её юбки подметал грязный пол, сообщило присутствующим, что французский бульдожек Тёти Моти, двухлетний Текила, решил покинуть своё кресло и выбраться в гости этажом ниже.
Сабина заглянула в пластиковый контейнер, находящийся к ней ближе всего. Там оказались листья салата с чем-то ещё.
– Скорее уж бездомный кролик, чем собака, – заметила Сабина ехидно, поглядывая на Текилу. Но Тётя Мотя пропустила её комментарий мимо ушей.
– Я была у Малиновской, – сказала она Павлине, продолжающей упорно сражаться с застёжкой-молнией. – Вообрази себе, она предсказала…
– Да помоги же мне! – простонала Павлина.
Тётя Мотя быстрым уверенным движением застегнула молнию.
– …она предсказала конец света.
Сабина отщипнула кусочек салата. «Что касается меня, то я переживаю его ежедневно, – подумала она. – Думаю, как-нибудь справлюсь и на этот раз».
В своём воображении (которое у неё было богатым, что там ни говори) Сабина представила бездомного кролика на дороге у Петра и Павлины и рассмеялась.
– Это совсем не смешно, – мгновенно вспыхнула Тётя Мотя. – Малиновская никогда не ошибается.
– Ти-ти-ти, – зачмокала Баба Мина, а Пётр в этот самый момент споткнулся о стоящий прямо посреди комнаты мольберт.
– Я же просил ничего не ставить на проходе, – заметил он с лёгким укором в голосе. Баба Грошенька приложила большой кухонный нож к стремительно растущей шишке на его лбу.
– Но ведь ты же сам забыл его убрать, – засмеялась Тётя Мотя.
Сабина вздохнула и посмотрела в окно. Над рекой висело закатное солнце, бросая пурпурный свет на крыши тесно прижатых друг к другу старых домов. Почти неподвижная вода отражала, словно зеркало, красно-оранжевые отблески, а облака окрасились в золото.
– Закат краснее – пастух веселее, – продекламировала Баба Мина.
Однако у Сабины было неоднозначное мнение на этот счёт.
Слишком большое количество знаков на небе и на земле свидетельствовало о том, что наступающие дни будут весьма богаты на события – и не факт, что благоприятные.
Глава 6, о том, что у Сабины есть всё необходимое для счастья
Сабина просидела на балконе до поздней ночи, глазея на салют. Как всегда в первый день лета, городская администрация организовала целое шоу, собрав жителей на набережной. Сидя на балконе, Сабина разглядывала взрывающиеся в небе разноцветные фейерверки и всей душой сочувствовала лебедям и уткам.
Пётр и Павлина с приятелями отправились послушать концерт, завершающий праздник, – игнорируя предостережения Бабы Мины, что такие ночные авантюры могут закончиться плохо.
К счастью, ничего плохого с родителями не приключилось, и они благополучно вернулись. Сабина в этот момент уже укладывалась в постель. Тётя Мотя и Павлина, входя в подъезд, громко пели «Марсельезу», а Мастер-Ломастер несколько раз споткнулся на лестнице, но всё же смог самостоятельно добраться до своей плетёной козетки.
Сабина свернулась клубочком. Это была её любимая поза, в которой она всегда засыпала, сколько себя помнила. А ещё у неё с раннего детства осталась привычка подворачивать край одеяла, чтобы под него не забрались какие-нибудь чудовища. Скорее всего, это был результат сказок, рассказываемых ей на ночь отцом. Пётр вкладывал в них всю свою душу, а она у него была довольно мрачной – Сабина поняла это однажды, когда разглядывала чёрные дома и закоулки на картинах отца. Обычно там в небе висела огромная серебряная луна и по крышам домов бродили лунатики. А на одном из полотен в светящемся жёлтом окне была отчётливо видна тёмная фигурка, готовая спрыгнуть вниз.
В сказках Петра фигурировал наводящий ужас Страхолюд – монстр, который облюбовал себе лес у города. В траве тут и там пряталась мелкая нечисть, а ведьмы и колдуньи оккупировали чердаки старых домов. Одним словом, опасность таилась повсюду.
«Какая же я была маленькая и глупая», – сонно подумала Сабина и закрыла глаза.
На рассвете её разбудило адское тарахтение. Это Пётр, невзирая на спящих соседей, повернул в машине ключ зажигания.
– Завёл! – закричал он победно, и его крик наверняка разбудил всех тех, кого ещё не успело вырвать из сна рычание двигателя.
– Будьте молодцами, – прошептала Павлина, наклоняясь над кроватью дочери и целуя её в ухо. – Надеюсь, вы ничего не натворите.
– Я тоже надеюсь, – сквозь сон пробормотала Сабина и перевернулась на другой бок. Босые ноги высунулись из-под одеяла, и на них тут же набросилась целая орава подстерегающих под кроватью чудовищ.
В доме воцарилась гробовая тишина.
Когда настенные часы пробили девять, Сабина встала и на цыпочках прокралась в ванную комнату, пустила воду и влила ароматную пену для ванны.
Крысик Борисик – он, как всегда, был рядом – по свисающему полотенцу вскарабкался на раковину.
Сабина с наслаждением нырнула в пену. И одновременно погрузилась в смелые мечты. На этот день, который ещё только начинался, она уже запланировала бассейн, кино и визит в любимую кондитерскую. Но едва только она позволила приятным мыслям унести себя, как в дверях показалась Баба Грошенька.
– Я нисколько не удивлена, что у вас такие большие счета за воду и газ. Ещё бы, если каждый день устраивать себе такие купания! – произнесла она суровым голосом.
«Я не добавлю ни гроша, ни грошенька…» – подумала Сабина.
– Я не добавлю ни гроша, ни грошенька на эти барские замашки, – продолжила бабушка. Сабина нырнула в пену с головой.
И тут истошный крик Бабы Грошеньки сообщил Сабине о том, что произошла встреча двух биологических видов – человека и грызуна (что касается Крысика Борисика, он со своей стороны проявил при этом стоическое спокойствие).
С мокрыми волосами, пахнущая мятной зубной пастой, Сабина Трубач (двенадцати лет) вышла из ванной комнаты и полной грудью вдохнула запах акации, лившийся в комнату с балкона.