Читать онлайн Против стрелки бесплатно

© Виктор Каган, 2020
ISBN 978-5-4498-1204-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
«Старинных часов простота заводная …»
- Старинных часов простота заводная —
- ни гирьки, ни ключика, ни электроник —
- как грамота древняя берестяная,
- приметы наивной прабабушкин слоник.
- Осеннего солнца весёлые пятна
- танцуют на лета задумчивой тризне.
- И крутишь дрожащую стрелку обратно,
- пружину держа в напряжении жизни.
«Вслед за стрелкой часовой против стрелки часовой…»
- Вслед за стрелкой часовой против стрелки часовой
- память движется по кругу серебристою плотвой,
- её держит на прицеле ум – бессменный часовой,
- и душа вослед им плачет безутешною вдовой.
- Шли-пошли без слов и песен, миновали день вчерашний,
- солнце село за спиною, дым рассеялся домашний,
- шли тропою неизвестной, шли дорогою всегдашней,
- шли бог весть чему навстречу – чем страшней, тем бесшабашней.
- Над повинной головой небо звёздною канвой,
- яви путаные карты, снов недрёманый конвой,
- в сбруе жёсткой календарной дни-бурлáки бечевой,
- время ухает совой, всё сначала, всё впервой.
- И спасибо, что живой, что ведут воспоминанья
- сквозь обманчивые знанья, сквозь незнанья, заклинанья,
- сквозь забытые признанья, через знаки препинанья,
- сквозь судьбы напластования в прожитóго собиранье.
- Вспоминаешь сам не свой.
- Пахнет прелою листвой.
«Если есть гром, значит где-то был шорох…»
- Если есть гром, значит где-то был шорох,
- шёпот с неясным началом в таинстве немоты.
- Если есть взрыв, значит где-то должен быть порох.
- Если я ещё жив, значит где-то должна быть ты.
- Где-то должно быть то, что не знает начала,
- ибо начала нет, значит не будет конца.
- В гульбище пьяном трезвая птица кричала
- или молчала пьяная громче молчанья творца.
- Так умирает год. Так начинается новый,
- в нём продолжается старый, вертится круговерть.
- Так не бледнеет запах сломанной ветки сосновой,
- так не кончается жизнь пусть даже всхлипнула смерть.
- Так начинается сказка ярче отбывшей были,
- так начинается песня в горле глухой немоты
- там, где слова бессильны, там, где начало забыли,
- где расплывались в тумане, но не горели мосты,
- где расходились у камня на перепутье дороги,
- слагаясь в ещё неизвестные даже богам пути,
- где на газете вчерашней стол накрывали боги
- и мы у них парой синичек светло трепыхались в горсти.
«Cвет подёрнутый тусклой теменью…»
- Cвет подёрнутый тусклой теменью.
- Словоложество. Суевременье.
- Не спаслись и не убереглись.
- Колокольный звон в отдалении,
- тишины сквозь грохот моление,
- дней концы и начала сплелись.
- Мысль вслепую колотится в темени и
- отзывается в сердца биении,
- ду́ши камнем падают ввысь.
- Время стуже и время калению.
- Время гневу и время смирению.
- Говори, пророк, не таись.
- Говори, Соломон и юродивый,
- пока в землю неслышно восходим и
- прорастаем травой в облака.
- Говори. На твоё говорение
- отзывается благодарение
- за дыханье, что длится пока.
«От А до Я, от мира до войны…»
- От А до Я, от мира до войны,
- от óберега до смертельной неги,
- от звонкой альфы до немой омеги,
- от первой до последней тишины.
- И все пути сливаются в один,
- и не сойти, как мы с ума сходили
- и на игле Кощея жили-были,
- и золотых не знали середин.
- Уже без водки воздух всё пьяней,
- пустое дело – тело конопатить,
- и время не копить, а просто тратить
- и быть богаче тем, что стал бедней.
- И дела нет, зачем и почему —
- какая разница? Ни сердцу, ни уму —
- что есть, то есть, так, стало быть, и надо,
- и нечего завесы слов плести,
- пока открыты смертные пути
- на сколько хватит времени и взгляда.
«Отеческих пенат всё тот же лик…»
- Отеческих пенат всё тот же лик
- и тот же сквозь знакомый облик дух,
- всё тот же воробьиный чик-чирик
- и тот же бред зияющих прорух,
- и хан, и хам, и сказки. Исполать.
- В трёх соснах разгулявшихся стихий
- плутает речь и слов не отыскать
- для выдохшихся песен ностальгий.
- Да и к чему отыскивать слова,
- размазывая слёзы по лицу?
- Так на ладони бабочка мертва
- и что на крылья сыпать ей пыльцу…
«Всё главное уходит в сноски…»
- Всё главное уходит в сноски,
- когда слова без них мертвы.
- И ветер шевелит обноски
- вчера ещё живой листвы.
- Две даты на могильном камне.
- За жизнью жизнь – за облака.
- И дай бог памяти, пока мне
- не стукнет гвоздь гробовщика.
- Слов неприкаянно немотство,
- попытка говорить грешна.
- Но отзывается сиротства
- неутолимая вина.
- Вороний грай, как дождь, прольётся.
- Замрёт дыхание в тиши.
- Цветы пожухнут. Боль свернётся
- калачиком на дне души
- и станет греться дальним светом,
- пока то ль к счастью, то ль, увы,
- ещё на свете я на этом,
- по эту сторону травы.
«Когда словам не вынести тщеты…»
- Когда словам не вынести тщеты
- до смыслов сокровенных достучаться,
- тогда приходит муза немоты
- суровая, как дух старообрядца.
- Садится у стола и смотрит в стол,
- сплетает пальцы словно ждёт чего-то,
- а на плече её сидит щегол
- и пьёт с виска немую каплю пота.
- Чего ты ждёшь? Она молчит в ответ.
- Зачем пришла? Она в ответ ни звука.
- Глядит в окно, закату смотрит вслед
- и щурится на тени близоруко.
- Потом вздохнёт, попросит огонька,
- закурит, скажет, ладно, хватит дуться,
- ты, парень, не валяй-ка дурака,
- коль смыслы будут, то слова найдутся.
- И растворится, выпустив кольцо
- и в нём пропав, надев, как плащ на плечи.
- В углу мышонком прошуршит словцо
- и скроется до пробужденья речи.
Александру Избицеру
- Что это, господи? Господи, что?
- Звёзды наплакали, ветры напели?
- Глас твой сквозь три ха-ха-ха шапито?
- Отсвет купели? Разливы капели?
- Клавиши радуги? Струны дождей?
- С запада ветер или с востока?
- Нота любви? Саксофон водостока?
- Плач пересмешника? Крик лебедей?
- Это момент между явью и сном,
- это мгновенье длиною в столетье —
- лопотуном, шептуном, молчуном,
- разноголосица и разноцветье,
- хитросплетенье начал и концов,
- горечь веселья, печали улыбка,
- бой барабанов, звон бубенцов…
- празднично, знобко, призрачно, зыбко.
- Это на стенке трепещущий лист,
- это из сора души воспаренье,
- это прикрывший глаза пианист,
- это на кончиках пальцев прозренье,
- это надежды звучащая плоть,
- это любви безответное счастье,
- это отчаянной веры щепоть,
- это созвучие и соучастье,
- это начало концов и начал,
- это двуногая страсти тренога,
- досточки клавиш, последний причал
- утлой лодчонки уставшего бога.
Дмитрию Бавильскому
- 1
- Подбой заката спорит с белизной
- сияющего дня. Молчи и слушай.
- Дым приторен над миром и страной.
- Кукушка надрывается кликушей.
- Поклоны бьёт святая простота
- то кесарю, то богу, то мамоне.
- Семи ветров сквозная духота.
- Кощеева игла в яйца бутоне.
- Чахоточный румянец суеты
- на бледности застывшего мгновенья.
- А жизнь взыскует тихой простоты
- не чаянного слепотой прозренья.
- И ты стоишь – кепчонка набекрень,
- душа поёт и матерится тело,
- и простота обманчива как тень,
- отброшенная светом в тьму пробела.
- 2
- Фаворский цвет мерцает на свету,
- в Преображенье достигая пика
- и превращаясь в запахи и звуки
- листвы под ветром и травы в овраге,
- в птичий и собачий печальный грай,
- в светлую печаль, что так похожа
- на остывший чай… и день прозрачен
- и призрачен… и словно напоследок
- мелькнёт предчувствие и в тишине растает…
- закат сгущается, в лесу деревьев лица
- сливаются в колеблющемся лике
- и августовский свет
- сплетается неслышно
- в щекочую вязь
- сентябрьских паутин…
«Что давно потерянным ключам…»
- Что давно потерянным ключам
- до того, где свечи жгу теперь я?
- Что за птица прилетает по ночам,
- бьётся о стекло, теряя перья?
- Что за рыба бьётся на блесне?
- В чьих руках сгибается удило?
- Что за эхо плачет в тишине?
- Что за тишина в аду горнила?
- Что за блажь – вопросы городить?
- Что за дурь – искать на них ответа?
- Тянется растерянная нить
- Ариадны за полоской света.
- Дышит неостывшая зола.
- Теплится душа в озябшем теле.
- Светятся в морщинах зеркала.
- Вьются заоконные метели.
- Женщина заваривает чай
- посреди земной юдоли ада,
- задевая тени невзначай,
- прозеленью вспыхнувшего взгляда.
«Слово просится прочь, как стреноженный конь…»
- Слово просится прочь, как стреноженный конь.
- Мелкой дрожью по коже дыханье свободы.
- Взгляд распахнут по-детски. Горло помнит супонь.
- Пастернаковских скул немотою обводы.
- Слово просится в голос. Но воздух так густ,
- что на волю из лёгких не вылететь речи.
- За грудиной горит несгорающий куст.
- И холодный огонь на оплывшие свечи.
- Слово просится стать. Но под стать тишине
- тает в терпком неспешном раздумьи молчанья,
- чтобы выпасть кристаллом на листа белизне,
- наконец обретая способность звучанья.
«Песчаный скат на волжском берегу…»
- Песчаный скат на волжском берегу.
- Неслышный разговор воды и неба.
- Качаются бессонные буйки.
- Сладость корки хлеба.
- Игла молчит в стогу.
- Ещё зелёные пахучих трав валки.
- Не дремлет щука и карась не спит,
- и на горе посвистывают раки.
- Сюда вернуться и начать сначала.
- Срок жизни не допит.
- Полощет память враки.
- Воздушные дворцы и на колу мочало.
- В зияньи переполненных пустот
- обманом соблазняет простота
- и девкой жмётся к сбрендившему веку.
- Река уже не та.
- И ты уже не тот.
- И дважды не войдёшь в одну и ту же реку.
«Думалось, будет всегда…»
- Думалось, будет всегда,
- а пролетела и скрылась
- в непоправимости милость.
- Перебираешь года,
- то вспоминаешь и это,
- всё, что казалось простым.
- Чувствуешь чувством шестым
- шорох небесного света.
- Сколько осталось – бог весть.
- Греет любви наважденье.
- В день отгоревший рожденья
- тихо на кухне присесть,
- чокнуться с тающим небом,
- выпить, вздохнуть, помолчать.
- Памяти грустной печать.
- Стопка, накрытая хлебом.
«Время смеялось, плакало, пело…»
- Время смеялось, плакало, пело,
- в небо стучалось, билось о дно,
- с ритма сбивалось, парило, летелo.
- Господи, как это было давно.
- Мало не много, много не мало.
- День занимал собой ширь бытия.
- До горизонта лежало начало.
- Морем казалась дня полынья.
- День был длиннее долгого года.
- Год был короче мелькнувшего дня.
- Неутолимого голода кóда
- день завершала, звеня и маня.
- Но ворожа, заклиная, пророча,
- таяли дни, растворясь во вчера,
- завтра рождалось в таинстве ночи
- и умирать начинало с утра.
- Пахло грибами, костром, листопадом,
- снегом, распутицей, пыльной жарой,
- дни уменьшались под времени взглядом
- и заплетались густой мишурой,
- переливаясь в минувшей минуте,
- перекликаясь с кукушкой в часах,
- и разлетались, как шарики ртути,
- как между пальцев песок в небесах.
- Тиканье сердца. Шорохи света.
- Заново учишь, что знал наизусть.
- Вертится в воздухе жизни монета.
- День ото дня всё прозрачнее грусть.
«Пустим пó кругу, словно папаху…»
- Пустим пó кругу, словно папаху,
- тёртой кепочки простоту,
- коль не голому на рубаху,
- так одетому на наготу.
- И, настроив перо, как лиру,
- тронем строчки тугую нить,
- то ли пó миру, то ли по мúру
- отпуская слово бродить.
- Ошалевшей от крови эпохе
- наплевать на него и забыть.
- Не пророки мы, а скоморохи —
- словом слёзы сквозь смех будить.
- А когда потянется к небу
- и в песок поплывёт душа,
- положить на стакан ломоть хлеба
- и уйти в никуда, не спеша.
«На солнце проступающие пятна…»
- На солнце проступающие пятна.
- Цветущий на болоте чернотал.
- Отдай слова, верни слова обратно,
- мой бедный бог, что я тебе шептал.
- Ты что-то отвечаешь мне невнятно,
- а что – не различить, не разобрать.
- Прошу тебя, верни слова обратно,
- что я набрался глупости сказать.
- Дождей морока в жести водостока.
- Хоть пой, хоть плачь, хоть милости проси.
- Мой бедный бог, тебе там одиноко
- в твоём необозримом небеси.
- На стрелке ходиков заснул безумный кочет,
- проспит лису рассвета и хана.
- Слепая полночь бредит и пророчит
- провидческим безумием пьяна.
- Мой бедный бог, перелистнув страницу
- своих заветов, падает во тьму
- и всё, что ночью будет ему сниться,
- к утру окажется ни сердцу, ни уму.
«Догорит заката парус…»
- Догорит заката парус,
- плач утихнет, смолкнет смех
- и рассыплется стеклярус
- звездопадом из прорех.
- Покачнётся мирозданье,
- встанет дыбом окоём
- ждать с разлукою свиданья,
- встречи небыли с быльём.
- Нечисть ночи карты мечет,
- дрыхнут кочеты на вышке,
- на руке у бога кречет
- череп взламывает мышке.
- Смотрят с двух сторон в окошко
- сквозь патину бытия
- неба ветхая рогожка,
- тела утлая ладья.
«Что будет, будет. Что прошло, прошло…»
- Что будет, будет. Что прошло, прошло.
- Что есть, то есть, а больше и не надо.
- В календарях запуталось число
- и шёпот в шелестеньи листопада.
- Далёкий шум запутался в тиши.
- Цвета, слегка подёрнутые дымкой.
- И ни души. Замри и не дыши,
- для мира обернувшись невидимкой.
- Патина сентября вздыхает под рукой
- и пощекатывает щёку паутина.
- Дать волю кисти и немой душе покой,
- чтоб проступила на холсте картина.
- Грибов и прели дух плывёт, пьяня.
- День длится, как застывшее мгновенье,
- и в мимолётном отпечатке дня
- сквозит, себе не веря, откровенье.
«Слегка подтаявшая летняя жара…»
- Слегка подтаявшая летняя жара.
- Дней убывающих меж пальцев долгота.
- Стук яблок и каштанов. И с утра
- сквозь краски августа мерцает нагота.
- Дымится терпкий чай. В окно луна глядит.
- Прекрасна женщина. И мой сурок со мной.
- А память школяром растерянным твердит:
- «Война, войны, войне, войну, войной».
- Твердит, пророчит, бредит, правду врёт,
- кукует, каркает, восходят трели в плач.
- Jam session августа. И ночи напролёт
- в траву роняет головы палач.
- Слепая мошкара летит на свет.
- Остывший чай подёрнут плёнкой сна.
- За стенкой глухо кашляет сосед.
- И ржавчиной листва обагрена.
«Не по велению детской считалки…»
- Не по велению детской считалки,
- не бормотаньем липучей гадалки,
- не по совету голосом скучным,
- не объективным расчётом научным,
- не лотерейной цифрой случайной,
- не в гуще кофейной надеждой нечаянной,
- не ожиданием чуда чудесного,
- не манной небес подаяния пресного
- и не молитвой то криком, то шёпотом.
- Пóтом и кровью.
- Кровью и опытом.
«Осеннее зарёванное небо…»
- Осеннее зарёванное небо.
- Не сладок дым и приторен распад.
- Красноречива блажь. Косноязычна треба.
- Ночная перекличка невпопад.
- Собою переполнены пустóты.
- Бездонны хляби вечной маяты.
- И безголосый голос: «Что ты? Что ты?»
- из подземельной гулкой высоты.
- А с пересохших губ слетает слово
- и падает в пожухлую траву.
- И старый бог с повадкой птицелова
- из слов слагает о себе молву.
«Всё тоньше книжка записная…»
- Всё тоньше книжка записная.
- Зачем она? Уже не знаю —
- живых всего наперечёт.
- А речка времени течёт
- сквозь пальцы по земному краю.
- Уносит имена и даты,
- и лица тех, кто был когда-то.
- Скорбящий в радости чудак.
- Скользящий солнечный пятак.
- Горят на памяти заплаты.
- Жгут листья. Дым витает сладок.
- Шуршит осенний беспорядок.
- Щекочет щёки холодок
- и всё, что помнил назубок,
- бежит от речи без оглядок.
- И проступает соль земная
- на лбу, когда с судьбой играя,
- вдруг заиграешься до слёз.
- Так плачет крап на картах грёз,
- когда тасуешь их, сдавая.
- Ночь всё длинней, а ночь короче.
- Клони́тся день к бессонной ночи.
- Земная длится канитель.
- Мягка небесная постель.
- О чём там ходики хлопочут?
«Было голодно и одиноко…»
- Было голодно и одиноко.
- Было сыто, весело, пьяно.
- Что таращишься, дно стакана,
- как бездонное божье око?
- Серебрится звёздное просо.
- Зарастает ржавчиной лето.
- Лебединая шея вопроса.
- Воробьиный лепет ответа.
- Опадает сказок короста,
- голос памяти глуше, тише.
- Или это не память – просто
- шорох лет по дырявой крыше?
- И катая меж пальцев годы,
- дни и даты перебирая,
- тихо ждёшь у моря погоды —
- заблудившегося трамвая.
«Богом не прочитанный извет…»
- Богом не прочитанный извет.
- Жизнь ломала да не обломала.
- Посреди осыпавшихся лет
- памяти провалы и прогалы.
- На стакане с водкой сохнет хлеб —
- только успевай менять и плакать.
- В неизбытой нежности свиреп
- тлен ласкает солнечную мякоть.
- Тихо осыпаются слова.
- Запах прели, дыма и свободы.
- И по праву вечного родства
- смерть у жизни принимает роды.
«И что с того, что прячется в мешке…»
- И что с того, что прячется в мешке
- немой судьбой заточенное шило?
- К закату вечер и рука в руке —
- и это есть, а то, что было, сплыло.
- По водам хлеб. И на столе ломóть.
- И соль ещё не потеряла силу.
- Ещё с душой аукается плоть
- и вяжет жизнь смолёные стропила.
- Закат с рассветом делят небеса.
- Сосуд небесный не оскудевает.
- И на щеках солёная роса
- шагреневую кожу омывает.
«На закате светло…»
- На закате светло.
- На рассвете темно.
- Заплутала в часах шестерёнка.
- Время дышит в окно.
- Память крутит кино.
- Спотыкается старая плёнка.
- То, что было потóм,
- то, что будет вчера,
- на рябом проплывает экране.
- Занебесное счастье,
- земная хандра,
- шиш в кармане и ёжик в тумане.
- То, что будет, пройдёт.
- То, что было, не зря.
- А пока посидим на дорожку.
- Бабье лето шуршит
- на свету октября
- наяву, в полусне, понарошку.
- Неразборчива речь.
- Невесомы слова.
- Звёздный крап на бубновом валете.
- И в ладони ладонь
- словно свет волшебства
- отражается в будущем лете.
«Тягучая бессонная тщета…»
- Тягучая бессонная тщета,
- продавленность небесного матраца.
- Растерянных мгновений маята
- в беспомощном усилии собраться.
- Слепая госпитальная тоска
- колотит в грудь трухлявою клюкою.
- И даль близка, а близость далека
- и слово бьётся болью под рукою.
- Смущается желанья нищета.
- Забыть, забыться, пóд руку забиться
- волшебнику, где стихнет суета
- и молится душа, а не божится.
- В булгаковской ночи́ висит луна.
- Ночной обход неутолимой боли.
- Пьянит таблетки сонной белена.
- Стихает стон в беспомощном глаголе.
- Сны, путаясь в часах, безбожно врут
- и не найти концов – всё шито-крыто,
- стучат в висок осколками минут
- четыре всадника, горят коней копыта.
- Но не смыкает взгляда изумруд
- и тихо дышит рядом Маргарита.
«Ноябрь. А всё ещё тепло…»
- Ноябрь. А всё ещё тепло.
- Старик. А всё ещё живётся.
- Под кожей, кажется, крыло
- прорваться в поднебесье бьётся.
- И госпитальная тщета —
- урок чистилища тягучий.
- Дрожит земная нищета
- и тянется счастливый случай.
- Зеленоглазая судьба
- твою не выпускает руку.
- Молитва. Исповедь. Мольба.
- Надежда на её поруку.
- Свеча луны висит в окне,
- как память— не греша, не каясь.
- Жизнь забывается во сне,
- крылом от света прикрываясь.
Леониду Латынину
…в ту ночь, когда слетел последний лист…
О. Генри
- Под ногами докошенной жизни стерня.
- Дозовёшься едва ли, зови, не зови.
- Только ангелы плачут в аду без меня.
- Только боги смеются по локоть в крови.
- И ещё не сорвавшийся с кромки земной,
- но уже заглянувший за дымчатый край,
- согреваюсь нетленной любви купиной
- и держусь за свой маленький aд или рай
- этой жизни шалавой, шальной, шебутной,
- бесконечно короткой, святой и грешнóй,
- несказáнной, безумной, упрямой, чумной,
- безутешной, потешной, всего лишь одной.
- Ей в ответ, откликаясь на выдох и вдох,
- смерть играет на дудке за левым плечом,
- из подземного царства взмывает Молóх,
- сныч скрипит под заржавым старинным ключом.
- Но не молкнет озябших пичуг пересвист
- сквозь заката кровавый подбой
- и дрожит на стене нарисованный лист,
- и любовь говорит: «Ты живой!»
«Чёрное, белое, зло ли, добро ли…»
- Чёрное, белое, зло ли, добро ли,
- бред, откровение, блажь дурака,
- ангелы, черти, пифии, тролли,
- выбиты в камне быть на века?
- Богово – Богу. Логово – волку.
- Братьям по финке. Сестрáм по серьгам.
- Зёрнами бьёмся в свою кофемолку.
- Дождичку молимся по четвергам.
- Рак на горе заливается свистом.
- Нéмы кукушки. Молчат соловьи.
- Виснет луна пятаком серебристым.
- Господи-боже, твои мы, ничьи?
- С грохотом крыша сползает у мира
- и ни житья уже, и ни бытья.
- Но за стихи́рой вступает стихи́ра
- и не стихает любви лития.
«От снега первого до почек…»
- От снега первого до почек.
- От почек и до листопада.
- И неразборчив жизни почерк,
- как шорох замершего сада.
- День спотыкается о вечер
- и падает в объятья ночи.
- Язык прозреньями увеча,
- Кассандра пьяная пророчит.
- А до утра ещё полвека,
- а, может, век, а, может, вечность.
- И медленно сползает с века
- слезой нечаянной сердечность.
- Гуляют желваки по скулам,
- улыбка дыбится оскалом.
- Бессильным стариком сутулым
- бог робко жмётся по вокзалам,
- тревожно вглядываясь в лица,
- надеется увидеть сына.
- А дух, как бабочка-ночница
- в руке слюнявого кретина.
- Под хрусткой белизной рубахи
- душа ещё чего-то чает.
- И три слона на черепахе
- в раздумьи хоботом качают.
«Если о чём-то и думать, то о тебе …»
- Если о чём-то и думать, то о тебе —
- жизни, любви, речи молчанья за чаем,
- танце теней на стене, мерцающей в небе судьбе,
- где и нечаянный вздох так не случаен.
- Если о чём-то и петь, то не о войне и стране,
- а о солнечном зайчике, пляшущем на пороге,
- горло щекочущем дне в наполненной тишине,
- где за плечами дышат наши смешные боги.
- Если чего и хотеть, то не заново жизнь прожить,
- не обрести бессмертье и маяться в нём одному
- Вечным Жидом, а просто дышать и жить
- в нашем над пропастью вечности шатком дому.
- Если чему-то быть, то пусть это будет что есть —
- отмеренность времени, где и секунда век,
- стол под крышей, где можно вдвоём присесть
- и слушать как за окошком дышат звёзды и снег.
1948
Кто видел ангелов – тот светится и сам…
Виктор Кривулин
- На дне двора-колодца драный кот
- и музыкант с побитою гармошкой.
- Мальчишка, позабыв про свой компот,
- трёт муть стекла то носом, то ладошкой.
- Сипит гармонь и музыкант хрипит
- слова простые песенки нехитрой —
- на жалость бьёт и двор слезой кропит,
- и грезит, как спасением, поллитрой.
- Ему из окон дарят пятаки,
- завёрнутые в мятые бумажки.
- Послевоенные голодные деньки
- у времени под палкою в упряжке,
- холодный ветер с четырёх сторон,
- свинцовых туч грохочущие глыбы,
- затворов лязг, этапный перегон,
- заботы властной стонущие дыбы,
- и стынут по оврагам образа,
- пустые к небу обратив глазницы.
- Но счастлив шкет и светятся глаза,
- и песенка несёт его, как птицу,
- уносит из колодца к небесам,
- в голубизну из серости суконной.
- Кто видел ангела – тот светится и сам.
- И шкет в окне – прозрачною иконой.
«Самолётная линия наискосок…»
- Самолётная линия наискосок
- надорвала небес голубую страницу.
- Позабытое детство стучится в висок,
- как цыплёнок в яйце на свободу стучится.
- Это старость впадает в младенческий раж,
- отпуская на волю рассудок и память.
- Это время пустилось в бессонный кураж
- под зимы разгулявшейся пьяную зáмять.
- Это птица стремится обратно в яйцо,
- растеряв по земле разноцветные перья.
- Это просто щекочет прохладой лицо
- и душа замерлá в подреберье.
- Это просто билетик пустой попугай
- достаёт из корзинки. Он знает,
- что пока не открыт мне ни ад и ни рай
- и мой рейс без меня улетает.
«Как больно прорезаются крылá…»
- Как больно прорезаются крылá
- сквозь слабость растревоженную плеч.
- Как рвётся в небеса побег ствола,
- не зная, что придётся в землю лечь.
- Как плачет птица под мечом луча.
- Как тихо подбирается гроза.
- Как радуга касается плеча.
- Как в кровь стирают кожу железá.
- Как в полдень накрывает землю тьма
- и кошки сéры в серном запахе, и мир
- сползает в мрак со слабого ума,
- и гладит шею ласковый вампир.
- И в яви сна является отец,
- и мать зовёт, ну где же ты, сынок?
- А ты стоишь – стареющий малéц,
- и небо начинается у ног.
«Вот и день на минуту длиннее…»
- Вот и день на минуту длиннее,
- хотя ночи и длится урок,
- и в декабрьской смурной ахинее
- не проснётся под снегом сурок,
- не споют клавесины капели,
- не подхватит залётный скворец
- и весенней прозрачной пастели
- на рассвет не положит творец.
- День длиннее, а ночь не короче.
- Утро в полдень и не мудреней,
- и в четыре сгущение ночи
- зажигает огни фонарей.
- Время тянется медленно, вязко.
- Глохнет в отзвуке тонущий звук.
- Прожитóго сухая замазка
- опадает с опущенных рук.
- Голос веры, любви и надежды
- шепотком сквозь шуршанье снегов.
- Жизнь и смерть дышат зябко, а между
- заметает следы двух шагов.
«Перед новым годом, как перед жизнью новой…»
- Перед новым годом, как перед жизнью новой,
- которая, если и будет, то дай бог не хуже старой,
- карты раскинешь – валет ухмыльнётся бубновый
- с авоськой в руках, наполненной стеклотарой.
- Скажет: «Ладно, не парься, дела-то на копейку,
- я вот потёртая морда в блёклых веснушках крапа
- в пасьянсы не верю, ибо судьба всего лишь индейка
- да и у той оторвана хитрой лисицей лапа».
- Скинемся на бутылку. Сбросимся на вторую.
- Третья сама нальётся. Закусим хлебом и солью.
- Тут-то я и поверю, что как-нибудь перезимую
- и встречу весну в обнимку с любовью своей и болью.
- А за весною лето закатится в бабье лето
- и осень золото сбросит к ногам матереющей стужи,
- и снова достану карты и вызову дух валета,
- и мы с ним выпьем за то, чтоб было опять не хуже.
«Всё будет так, как должно быть…»
- Всё будет так, как должно быть,
- даже если будет иначе.
- Если кораблю суждено плыть,
- бог ему океан наплачет.
- Мир, как ни крути, ни кромчи,
- лишь сам себе соразмерен.
- И если правят бал палачи,
- господь изощрён, но не злонамерен.
- Дрожит на нитке дождя капля добра.
- Тоска, сколько ни крась, всё зеленее.
- Кровавый пятак заката катится во вчера,
- утро опять не будет вечера мудренее.
- Лучше меньше да лучше, как говорил Ильич.
- Впрочем, ну его к чёрту – жить хорошо хоть плохо.
- Дня зажигаю свечку – зябнущий старый хрыч,
- а что остаётся делать, коли темна эпоха?
- Будет, что будет и вовремя. А если я виноват,
- то тем лишь, что был собою и не хотел иначе.
- Бог напрягает ухо – мудр и глуховат,
- и говорит: «Да ладно, не виноват тем паче».
«День отойдёт на пять минут…»
- День отойдёт на пять минут
- за сигаретами и канет.
- Часы с кукушкою взбрыкнут
- и захлебнутся. Время встанет.
- Настанет вечность. Что тогда?
- Подтянет гирьки бог лениво?
- Застынет бреда чехарда?
- Окаменеет вздох прилива?
- А ничего тогда. Лишь ты
- потрёшь седок висок устало,
- взглянув с небесной высоты
- на то, что жизнь не перестала…
«Над сорока сорокáми сóрок воровок-сорóк…»
- Над сорока сорокáми сóрок воровок-сорóк
- дразнят ворон ворохами блестящей муры
- и в середине июля не вылезает сурок,
- тени своей испугавшись, из безопасной норы.
- Над сорока сорокáми сквозь синеву тьма.
- Срама живые не имут, а мертвецам не краснеть.
- Меж теремами и куполами ярмарка и тюрьма.
- Между рожденьем и смертью пьяная кровью плеть.
- Под сорока сорокáми сорок слоёв костей.
- Окна незряче таращатся исподтишка,
- за ними строгают детей, собирают гостей,
- пялятся в телевизоры, режутся в дурака.
- Снег тополиного пуха сменяет промозглая нудь.
- Смутные времена покорно тянут срокá.
- Глокая куздра бокра спешит будлануть.
- А городской дурачок пересчитывает сорокá.
«Расшумелись ночные птицы…»
- Расшумелись ночные птицы,
- распугали ночных котов.
- Были прячутся в небылицы.
- Хрипло дышат туши кустов.
- Ухмыляется тьма недобро.
- Улыбается нетопырь.
- Бой часов разрывает рёбра
- и губу облизнул упырь.
- Кромка мира хрустнула ломко,
- Но, с фортуной сыграв вничью,
- жизнь – смешная недотыкомка —
- балансирует на краю.
- И, пока не распахнуты двери,
- не в тот мир Ариаднина нить,
- в этом мире, по этой мере
- быть любимыми и любить.
«Тьма прозрачна, а свет кромешен…»
- Тьма прозрачна, а свет кромешен.
- Небылицы сплетаются в быль.
- Божьей мельницы ход неспешен.
- Сединой заметает пыль.
- Ангел бьётся о тучи в падучей,
- черти ржут, мол, надрался, пьян.
- Не случаен счастливый случай.
- Инь таращится в зеркало ян.
- Над башкою кружи́т тарелка.
- Сладок запах из труб дымка.
- Божья мельница мелет мелко —
- мýка, счастье, пепел, мукá.
песенка
- Затасканный мотивчик,
- случайные слова.
- А всё же ты счастливчик,
- коль песенка жива.
- Дурная, чумовая,
- три ноты вразнобой,
- а всё-таки живая,
- а всё-таки с тобой.
- А всё-таки сквозь войны
- и суету сует
- она выводит стройно
- с надеждой свой дуэт.
- То плачет, то смеётся,
- то слов не разберёшь,
- а всё-таки поётся,
- а всё-таки поёшь,
- как можешь и умеешь,
- сквозь продувную бредь,
- и думаешь – как смеешь,
- не смея не посметь?
«Ночь – растерянная блудница…»
- Ночь – растерянная блудница
- в чёрном платье и гололица
- перепутала времена.
- Соль земная не солона.
- Скрипнет старая половица,
- слово схлопнется и растворится,
- отзовётся створка окна.
- И не надо больше, не на…
- Ветер треплет небес холстинку.
- Гуси-лебеди на развес.
- Нежно ангелов нянчит бес.
- Бог макает в слезу паутинку,
- добавляет штришок в картинку,
- пальцем пробует глины замес.
«Прошивают землю прилежно дожди…»
человек с небесной ямой в груди
Андрей Тавров
- Прошивают землю прилежно дожди.
- Под лежачим камнем моря бушуют.
- Не баюкай бессонницу. Сон не буди.
- Жизнь и смерть ошую ли, одесную?
- Заросли дороги. В полдень ни зги.
- Мир кровавой коростою опрыщавел.
- Всё на крýги своя, на свои круги́.
- И земле всё равно – что Каин, что Авель.
- Всё равно земле, небесам всё равно.
- Только точкой живой меж землёю и небом
- воробьёв сквозь распахнутое окно
- ты с ладони кормишь озябшим хлебом.
- Засыпает яму в груди тишиной.
- Засыпает память и терпко снится
- чуть горчащий запах соли земной.
- И распахнута в небо слепая зеница.
«Две стёртых даты. Имя не прочесть…»
- Две стёртых даты. Имя не прочесть.
- Мхом поросло поэт. И всё. И точка.
- Тропа заросшая и не на что присесть.
- Ни камушка, ни свечки, ни цветочка.
- В молчаньи чётки строчек теребя
- молился Слову, что да не оставит.
- Перечить кесарю? Чихал он на тебя.
- Перечить черни? Заплюёт, затравит.
- Свобода впроголодь да муза у плеча,
- да чистый лист, да небо голубое.
- И прорастают травы, хлопоча,
- из тех стихов, что он унёс с собою.
«В кровавой слепоте ристалища…»
- В кровавой слепоте ристалища,
- в тени случайного пристанища
- в слепящем грохоте войны
- миг оглушённой тишины,
- где ни войны и ни вины.
- В тиши пристанища двуспального
- шаги прохожего случайного
- и перезвон сервиза чайного,
- и ломкость хрупкой тишины
- как эхо будущей войны.
- Ночь точкою в строке полýдня
- и отсвет полдня в полунóчи.
- И жизнь – застенчивая блудня —
- в закат, краснея, прячет очи.
«Рябина на исходе октября…»
- Рябина на исходе октября
- рифмуется с манишкой снегиря,
- сосцы иссохшие дряхлеющей эпохи,
- сверкают сполохи холодного огня,
- постылой стылостью пространство леденя
- и угасая в снов чертополохе,
- Слова сбиваются с накатанной строки,
- а в колею вернуться не с руки,
- как стёртой на ребро не встать копейке,
- и вострубят архангелы с небес
- или разлуку заиграет бес
- на пастушковой дудочке-жалейке.
- Тоскливой цаплей в дебрях камыша
- душа замрёт под сердцем, не дыша,
- земля разверзнется прямой дорогой в небо,
- где родина до боли не родна,
- и странная пространная страна
- тебя сухой поманит крошкой хлеба.
- Но ты не сядешь на её ладонь,
- тебя уже иной влечёт огонь
- иные глуби и иные выси,
- где тихо окликает лития
- чуть слышное шуршанье бытия
- растёкшейся по древу жизни мыси.
Борису Кушнеру
(10.12.1941 – 8.5.2019)
- 1.
Так кружат птицы на заре
Без замысла, без смысла…
А жизнь моя теперь – тире,
И стёрло время числа.
2 августа 2006
- Свет опаловый рассвета,
- тихое мерцанье рос
- и неслышного ответа
- шепоток на твой вопрос.
- Дат скупые берега.
- Между ними мостик тонкий
- и скользящая дуга
- радуги по хрупкой кромке.
- 2.
Так бы душа и пела… —
Хоть не умирай…
8 июля 2006
- Пела бы душа и пела
- то пичугой, то трубой,
- то отважно, то несмело,
- то бессонной ворожбой,
- как тогда – в начал начале,
- где рождается глагол,
- на заброшенном причале
- пел о вечности щегол.
- 3.
Б-жия коровка,
Улети на небо,
Принеси нам хлеба… —
Принеси покой…
14 июня 2006
- По тонкой ниточке дыханья
- скользнёт с ладони в синеву
- трепещущее упованье
- на сень покоя наяву.
- 4.
Я мигом был. Небесным телом.
В июньском небе искры нить
Над нашим веком оголтелым,
Что довелось мне пережить.
10 августа 2002 г.
Будто век наш нескончаем,
Будто утро – не закат…
24 июля 2006
- Вечность мига и вечности блик.
- Краткий выдох протяжного вздоха.
- Над упавшей звездой повилик
- насадила шальная эпоха.
- И пылает кровавый рассвет,
- и роса на глазах у заката,
- золотой зацветёт горицвет
- и сердечное бьётся стакатто.
- 5.
К закату небо голубей
И легче спорить с болью.
30 июля 2006
- Ещё пламя свечи, не хромая,
- бродит тенью по белой стене
- и душа, свою боль унимая,
- отражается в мокром окне.
- Голубое становится синим,
- синева погружается в тьму.
- С болью мы по сто грамм опрокинем,
- а за что – я и сам не пойму.
- 6.
Жизнь была так хороша,
Что умереть не жалко.
20 мая 2003
- Я бы и не умирал нипочём —
- жил бы да жил, то смеясь, а то плача,
- если бы смерть не жила за плечом,
- следом не шла, то ворча, то дурача.
- Ну, а окончится жизни считалка,
- ляжет под ноги немая стезя —
- жизнь была так хороша, что не жалко
- и умереть, коль иначе нельзя.
- 7.
Как быстро век мой отсверкал, —
Как будто бы и нé жил.
15 сентября 2006
- Скользят по небу облака
- и слёзы по щеке,
- и дарит мне тепло рука
- твоя в моей руке.
- И в строчки просятся слова,
- струится речи нить.
- А я как будто сызмальствá
- лишь начинаю жить.
- 8.
И эти сны со старой дачи,
И память, рвущуюся прочь…
4 августа 2010
- То журавлик, то синица,
- то в руках, то в небесах,
- и кукушечка в часах
- накукует, что приснится.
- Накукует, нагадает,
- скажет правду и наврёт,
- но едва ли угадает,
- что мне память принесёт.
- Память будущего плачет.
- Память прошлого поёт.
- Время всё переиначит,
- всё поставит в свой черёд.
- 9.
Мои кустарные стихи… —
Внимай, кустарник придорожный! —
Я твой поэт неосторожный…
5 августа 2010
Не гнался он за рифмой меткой,
Он просто пел, как только мог.
1 сентября 2011
- Это счастье подённой страсти —
- быть у слова в свободной власти,
- немоту отливать в слова,
- пусть и слышны они едва.
- Эта мудрость негромкой речи
- словно руки друга на плечи,
- эта мера живой простоты,
- что с самим мирозданьем на ты.
- Пой, как можешь, и будь что будет.
- Кто услышит, тот не забудет,
- когда ты уйдёшь, как строка,
- в проплывающие облака.
- 10.
Не умирай, играй, скрипач,
Из облака забвенья.
15 сентября 2010
- Надежды наши зыбки.
- Давай настроим скрипки
- и словно канифолью
- смычки огладим болью.
- Смеялись и тужили,
- и, как могли, так жили.
- Уйдём и не воскреснем,
- но отзовёмся песней
- на всё, что было с нами,
- став помнящих нас снами.
- 11.
Каждый прощается
С собственным веком.
15 июля 2018
- И прежде, чем пятак на веки,
- оглянешься – в каком я веке
- с такою страстью вековал
- трагедию и карнавал?
- Воспоминанья снимешь с полок —
- чем век недолгий был так дорог,
- кому, чему сказать прости
- в начале вечного пути?
- 12.
Так жизнь кончалась. Фугой Баха.
Совсем неплохо для конца.
13 октября 2018
- Книга закончена. Точка в конце.
- Слов не найти и нужны ли слова?
- Вечный покой на уснувшем лице.
- Нас разделяет живая трава.
- Даты на камне. Память в душе.
- Тени былого. Печальный эскорт.
- Солнечный отблеск на голыше.
- Баховской фуги последний аккорд.
- 13.
- Всё, что не было, было,
- а что было, прошло,
- улетучилось, сплыло
- и быльём поросло.
- Золотушного детства
- золотая пора.
- И на память, в наследство
- жизнь бедна да щедра.
- На плечах коромысла
- два дырявых ведра
- полных смутного смысла
- и игры в чур-чура.
- От любви до печали
- вздоха хрупкий вершок.
- На последнем причале
- выпьем свой посошок.
- Здесь мы были и сплыли,
- и уходят в песок
- звёздной искорки пыли,
- холодящей висок.
бабушка
- Уж столько лет, а всё-таки нет-нет
- случается нечаянное чудо —
- сквозь сновидения невнятный полубред
- не знаю как, неведомо откуда
- приходит ночью, тени шевеля
- неслышным шагом, не тревожа звуки,