Читать онлайн Воспитанник орков. Книга первая бесплатно

Пролог

Поэты любят сравнивать цвет предрассветной воды моря Вотрон со цветом стали, олова и, даже с отблеском ломаного чугуна. Словом – чего-то холодного и металлического. Звучит красиво, но знающий человек лишь ухмыльнется, прочитав подобный эпитет, поняв, что художник слова ни разу в жизни не был на море Вотрон, почерпнув сведения, наблюдая теплый Петронелл, а потом перенес действо на берега северного моря. На самом-то деле, на рассвете никто не разглядит цвет воды из-за густого тумана, давившего на поверхности прикрывавшего собой все выступающие скалы, прячущий под серым покровом отмели и прибрежные косы.

Никто толком не может объяснить – откуда берется прибрежный туман? Не то от самого моря, не то от ядовитых болот на Западе, где живут ликантры, странные существа – полуоборотни, полумаги. Явление ли это природы, или злой умысел коварного колдуна?

Ни один рыбак не выйдет в море на рассвете, ни один лоцман не возьмется провести купеческие корабли вдоль берегов Вотрона. В густой дымке не помогает ни опыт, ни карты, ни подробнейшие лоции. А если какой-то дурак (а им, как правило, везет!) умудрится остаться в живых, не пропоров днище судна о скалы, не сев на мель, он может оказаться совсем у других берегов, гадая – куда пропали недели, а то и месяцы. В открытом море туман не страшен и, потому, если кого-то угораздило подплыть к берегам моря ночью, лучше залечь в дрейф и подождать, пока новое солнце не прогонит старый туман.

Даже чайка в предрассветной мгле предпочитает отсидеться на бережку, чтобы дождавшись слабых лучей восходящего солнца, набивать прожорливый зоб свежей рыбой.

Не боится тумана только косатка, умело лавирующая между скал, выискивая добычу – будь то косяки рыбы, или рыбак, посмевший выйти в туманное море.

Но кроме косаток в загадочный морок не боятся выходить корабли норгов. Отребье, живущее на Одиноких островах, в самом сердце моря Вотрон, не боится ни ураганного бализарда, способного отправить на дно целый флот, ни вихрей вайрги, переносившего с места на место дюны, ни туманов. Норги, атакуя купеческие корабли и нападая на прибрежные поселки, не брезгуют никакой добычей – будь то драгоценные ткани, сотканные дворфами из снов и тончайших золотых нитей илиобрывки рыбачьих сетей, сплетенные из водорослей; волшебное стекло гномов Скаллена или плошки поморов, выдолбленные из дерева; звонкая сталь, откованная в Волкане или рыболовные снасти, выточенные камнем из ракушки. Все имеет свою цену и свой спрос!

Никто и никогда не видел живого норга (впрочем, мертвого тоже). Попадались счастливцы, узревшие вдалеке хищные контуры их судов, напоминающие тела стремительных косаток и, сумевшие уцелеть. Капитаны, завидев вдали черно-белые паруса, ложились в дрейф и смиренно ждали, а при удаче, если норги не проявляли к ним интереса, икали от счастья. Пираты никогда не оставляли живых свидетелей.

Глава первая

Лесные хлопоты

Последняя борть оказалась пустой – только сухая пчелиная шелуха с паутиной. Может, померзли пчелы за зиму, а может, умерли от какой-нибудь болезни или завелся у них паразит, поедающий тельца изнутри? Был бы отец, сказал бы точно. Данут вздохнул – зря только костер разводил и напрасно лазал на дерево, хотя в глубине души парень и был рад – за две недели, что провел в лесу, удалось набрать столько меда и воска, что дай-то Единый дотащить все до дома.

В это лето отец отправил парня в лес одного, решив, что сын сам должен справиться. И, чего не справиться? Лось здоровый, семнадцать лет стукнуло. Столько раз ходил вместе с отцом на охоту, за медом, знал и свои борти, и чужие и, вроде бы, научился отличать собственных пчел от диких. В этом году даже не пришлось обматывать лицо тряпками – не то привык, не то пчелы стали кусать не так больно. Людей в лесу тоже не стоило опасаться. Свои не страшны, а чужие сюда не заходят. В самом начале, когда они только-только начали собирать мед, отец опасался, что их борти может кто-то «почистить». Но за все годы такого ни разу не случалось. Не принято было брать чужое – ни борти, ни сети, ни ловушки. Были, конечно, иные любители дикого меда – медведи, но они к ставленым бортям не подходили, предпочитая добывать сладости в дуплах. А коли, придется пересечься с лесным хозяином, так можно рогатиной отмахаться (а не поймет, так можно на ту рогатину косолапого и насадить), а волки по летнему времени добрые. Был слух, что где-то живет великан – не то тролль, не то огр-переросток, но одиночка не станет пакостить в дне пути селения поморов, привычных к битью китов. Было не так давно – забежали в поселок не то пять, не то шесть одичавших гоблинов. Уйти сумел лишь один. Остальные же были быстро опутаны сетями и скинуты в море. Треске, ей все равно, кого жрать – хоть селедку с килькой, хоть гоблинов.

Парень легко соскользнул по стволу вниз, старательно затоптал тлеющие угли и, убедившись, что все потушено, зашагал в сторону зимовки – небольшого домика, построенного отцом много лет назад. За то время, что он провел в лесу, снимая медовые рамки с собственных бортей, отыскивая дикие, юноше порядком поднадоел и лес, и запах меда. Но теперь дело близится к концу. Осталось всего ничего – увязать, как следует, мед и воск, припрятать медогонку и нарубить кустов для волокуши. Да, еще надо снять с себя заскорузлые от меда и сосновой смолы рабочие штаны и рубаху. Поначалу Данут хотел выбросить старую одежду, но передумал. Не так уж много у него барахла, чтобы выбрасывать. Если не в носку, так для чего иного сгодится. Очистив, насколько смог, спрятал в ухоронку.

Переночевав, Данут начал собираться. Подумав, решил оставить половину воска в лесу – вернется за ним потом, можно не одному, а с Антюшкой, малолетним приятелем, приходившимся ему … (да, а кем приходится ему пацаненок, родившийся от родного отца, но считавшимся сыном другого?). Ну да какая разница. Своего неназванного братишку Данут очень любил, всегда заступался за него и старался чем-нибудь побаловать – сделать игрушку, отыскать замысловатый сучок в лесу или выловить красивую раковину. А уж сам Антюшка ходил за Данутом словно собачонка. Он и в лес порывался идти со старшим другом, только незадача – упал с валуна и зашиб ногу.

Данут шел по едва уловимой тропке, пробитой кабанами в густом подлеске, рассчитывая, что вечером, как выйдет в поселок, успеет еще повидаться с Ластей – первой деревенской красавицей. Для нее был припасен самый-самый вкусный мед, (пчелы его собрали с цветов акации!) залитый не в кожаные меха, а в стеклянную – не зеленоватого стекла, а прозрачного – очень дорогую посудину. Эту скляницу Данут в прошлом году выменял у заезжих купцов на пригоршню речного жемчуга. Отец посмеялся, говоря, что за жемчуг в городе можно выменять десять таких посудин. Ну, так то в городе, до которого пять дней пути лесом. Да и жемчуг не стоил ничего. Подумаешь, два дня нырял. Для Ласти, например, он нырял целую неделю. Захоти – девушка могла бы увешаться бусами с ног до головы, вот только ее матушка Кастуня, по прозвищу Бельчиха, отобрала у дочери половину жемчуга и поменяла его на всякую дребедень – кувшины, горшки и, кажется, пуховую перину. Данут даже обиделся, но Ластя шепнула, что Кастуня старается не для себя, а для них – собирает приданное. Вот об этом-то Данут еще не думал. Нет, он собирался жениться на девушке – сколько можно таскаться по кустам, пора бы по-человечески, на постели, но семейная жизнь – это не только красивая женщина рядом, а еще и свой дом, хозяйство. Понадобятся и ложки, и плошки, и поварешки. А там, глядишь, дети пойдут, нужно о них заботиться. А стоит ли заводить собственный дом? Может, лучше остаться с отцом? Места хватит и Ласте, и будущим внукам, да и отцу будет легче. Милуд Таггерт, хотя и заткнет за пояс любого из рыбаков и охотников за китами, не молодеет.

Мысли перешли к отцу. Как он там? Не беспокоят ли раны? Данут очень гордился отцом, считая его героем. Еще бы! Милуд сражался в Аркалльской битве под знаменами самого Бельтрана, порубив несметное количество орков и еще больше ходячих мертвяков. В детстве Данут играл в собственного отца, врубаясь в заросли крапивы, представляя себе полчища Шенны – армии орков и мертвяков! Эх, сколько деревянных мечей было переломано в боях с лебедой… А как-то на рассвете мальчишка чуть не утащил настоящий – отцовский меч, чтобы разделаться с коварной Миррой Банши, предводительницей Холодного воинства! Клинок был так тяжел, что Данут уронил его на дощатый пол, разбудив отца.

Кто другой бы выпорол сына, но Милуд лишь покачал головой и принялся учить отпрыска боевому искусству.

Учеба была странная. Данут думал, что все сведется к маханию клинками, когда при ударах сыплются искры (красиво!), но отец заставлял его вставать спозаранок, бегать, таскать тяжелые камни и купаться в море при любой погоде. А уже после всего этого начинались тренировки. Поначалу бились на деревянных мечах (отец скидок не делал, царапин, синяков и заноз было вдоволь), потом Милуд заказал у кузнеца два тяжеленных клинка, которые Данут поначалу и поднять-то не мог. И снова – синяки-кровь, сбитые от ударов руки. И это при том, что жизнь в рыбачьем поселке была нелегкой и времени оставалось мало. Зато Данут стал лучшим в поселке гарпунером, умеющим поразить кита не на поверхности, а в глубине, отлично стрелял из арбалета, а в драке на кулаках с ним не рисковали связываться самые здоровые рыбаки. Однажды парень сцепился с выпившим моряком, из числа тех, кто привозит купцов – тому приглянулась Ластя. И, ладно бы только приглянулась. Так ведь нет – ухватил девчонку за руку, потащил. Данут, памятуя наставления отца, пытался решить дело миром, но пьяный мерзавец только хохотал. Ну, пришлось ему объяснить, что с девушками следует обращаться вежливо. Авось, когда нос встанет на место, а вместо выбитых зубов вырастут новые, скажет спасибо за науку.

Но наглецы, вроде этого, попадались нечасто. Обычно, от таких избавлялись сами торговые гости. Купцов, желающих получить редкостные товары (особенно шкуры китов, из которых в городе делают векши – кожаные лоскутки с печатями, на которые можно менять любые товары) много, а поселков вокруг моря, где жили отважные люди, не боящиеся бить китов, мало.

Данут любил, когда в поселок приплывали корабли купцов. Нравилось многолюдье, созданное на короткий срок, многоголосица, издалека похожая на птичьи крики, странные люди в незнакомых одеждах, нравились товары, привозимые издалека – оружие и посуда, тонкие ткани и вина, серебряные украшения и войлочные шляпы, благовония и зеркала. И книги! Было на что поглазеть, а что-то и прикупить.

Вначале шел крупный обмен, который вели старейшины и главный купец. Все, что было добыто поморами сообща – китовые шкуры и рыбий жир, клыки моржей, соленая и сушеная рыба – менялось на зерно, соль и железо. Зерно и соль позже делилось поровну, по числу едоков, не разбирая, кто стар, а кто мал, а железо целиком уходило кузнецу. Потом уже начинался сам торг, когда каждый житель поселка мог обменять собственные товары на городские изделия. Они с отцом степенно притаскивали куски коричневого воска, мед, шкурки соболя и выдры, речной жемчуг. В большом спросе у купцов были корни, похожие на смешных человечков. Отец как-то нашел пару хороших мест, где этих «человечков» было видимо-невидимо. Можно бы сразу их вырыть, но Милуд предпочитал носить понемногу. Как он выражался – чтобы не сбивать цену! Обычно, после того, как были закуплены самые необходимые товары – бочонок растительного масла, мешки с крупой и мешок белой муки, немного сахара, что-то там еще из провизии, запас одежды, обуви и белья (отец предпочитал покупать готовое, а не шить самому), решали, что бы еще такого купить. Иногда это было оружие или наконечники для стрел, иногда что-то другое. Отец не возражал, когда маленький Данут просил сладких фруктов и орехов, а сам иногда покупал книги. Раньше, когда их писали от руки, приобрести манускрипт было невозможно (на него ушла бы вся добыча отца и сына), но после того, как гномы из Скаллена придумали печатную машину, книги стали гораздо дешевле. Милуд любил читать и пристрастил к чтению сына, хотя кое-кто из поселка и смотрел на это неодобрительно. Но грамотеев уважали, а в долгие зимние вечера в их дом обязательно набивались земляки и просили почитать вслух.

В последнее время купцы принялись привозить книги, написанные участниками Аркалльской битвы. И, удивительное дело – чем больше проходило времени со времени сражения, тем больше появлялось участников, а то и героев. Милуд ради интереса купил одну, написанную неким Савом Ромом, а потом долго смеялся, пояснив, что автор путает аркебуз с аркебузой, а огнестрельным оружием были вооружены не орки, а люди и, он напрочь не помнит, чтобы был у них такой командир, наставляющий главнокомандующего. С тех пор Милуд заказывал купцам только книги по истории Фаркрайна, да романы, в которых главные герои – рыцари без страха и упрека сражаются со звероящерами и спасают невинных дев из лап злых магов. Иной раз купцы привозили работы по военному искусству. Милуд с удовольствием штудировал толстый том, под заумным названием «Фортификация», качал головой над «Стратегией и тактикой конного боя в условиях пересеченной и болотистой местности», определив ее автора в штабные крысы. Данут, по примеру отца, тоже ознакомился с трудами. Запомнил почти все, но понял мало. Что такое «контрфорсы» и «куртины», уяснил после того, как отец нарисовал довольно сносный чертеж крепости.

Проку от прочитанных книг было мало. Ну, зачем жителю побережья знать, как определить, не ведет ли противник подкоп? Крепости ставить не от кого, разве что, от белых медведей. Или, напротив, к чему Дануту знание того, как правильно вести тихую сапу? Ну, если только моржи или тюлени понаставят себе фортов. Они, может быть, и хотели бы, только ласты для строительных работ не годятся.

Чем ближе Данут подходил к родному поселку, тем больше его что-то смущало. Грызло какое-то странное беспокойство. Оно началось еще в полдень, когда парень проделал половину пути. Ноздри, отвыкшие от человеческих запахов, уловили запахи странного дыма. Не того, что идет из очагов (и ему бы спозаранку идти, а не в полдень). Так не пахнет ни костер путника, ни печка. Скорее, лесной пожар, куда по неосторожности попало зверье. Только, в отличие от лесного пала, этот был куда тише и меньше. Уж не горит ли поселок? Однажды в селении сгорела избушка, где проживала слепая Хигерда. Отчего случился пожар, никто не понял, но полыхнуло так, что старуха не успела выскочить, а никто из мужчин не отважился прыгнуть в огонь. Так вот, тогда пахло именно так. А еще… Из леса, призывно каркая, в сторону поселка летели вороны. Очень много ворон!

Невольно парень ускорил шаги, а выйдя к опушке, бросил волокушу и побежал….

Глава вторая

Пепелище

Поселка не было. Вместо него валялись обугленные бревна, головяшки, еще исходившие чахлым дымком, а кое-где пробивались слабые языки пламени. Верно, пожар начался вчера вечером, а долго ли гореть пересушенным и выветренным жестокими ветрами домам?

А еще были трупы… Было заметно, что жителей застали врасплох. Мужчины выскакивали из домов в одном белье, сжимая в руках первое, что подвернулось под руку – полено или засов, но почти сразу же были убиты. Женских тел почему-то меньше, но видно, что и они пытались драться с неведомым врагом.

Данут шел по бывшему поселку, разгоняя обнаглевших ворон, уже устроивших пиршество, пытаясь не наступать на изрезанные, изрубленные тела земляков. Он не раз вступал в лужи крови, не успевшие высохнуть, но уже не обращал на это внимания, постепенно холодея изнутри.

Наверное, следовало искать Ластю, но в тот момент он не думал о девушке. Данут, с какой-то надеждой и тайным ужасом, искал отца.

Искать пришлось недолго. На самом берегу Вотрона, где суша сменяется морем, высился крест, наскоро собранный из старых жердей, на котором висел распятый Милуд. Из многочисленных ран еще струилась кровь, лицо, словно один кровоподтек.

Глотая холодный дым вперемежку с радостью – жив! – юноша принялся снимать тело. Осторожно вытащив Милуда на сушу, уложил на холодную гальку, стащил с себя куртку, подложил отцу под голову. Не найдя ничего подходящего, побежал к кромке набегавших волн, принявшись прямо в ладонях таскать соленую воду, осторожно омывая лицо отца от запекшейся крови.

– Дождался, – прошептал Милуд, пытаясь пошевелить изрезанными губами, открывая единственный глаз. – Сынок…

Отец никогда в жизни не говорил так. Милуд, никогда не повышал голос на сына, но никогда не нежничал с ним, не сюсюкал, предоставляя это женщинам.

– Бать, ты молчи, тебе нельзя говорить, – захлебываясь от навалившегося счастья, попросил Данут, разрывая на полосы нижнюю рубаху. – Сейчас перевяжу.

– Поздно, – совершенно спокойно отозвался Милуд. – Я бы уже умер, но тебя ждал. – Перехватив руку сына, пытавшуюся подлезть под спину с куском холста, попросил: – Пить дай. – Останавливая Данута, потянул к себе и, уже еле слышно прошептал: – Иди в Тангейн. Там у тебя дядя, мой брат. Купец он, звать Силудом. Силуд Таггерт. Еще. Шкатулку отыщи материнскую и мой меч. Я меч не успел взять, не дома был… – Приподняв голову, старый воин усмехнулся: – Норги мне почетную казнь устроили. Топор только был, а ели бы у меня меч… Ладно, сходи за водой. Запомни – шкатулка, мой брат Силуд…

Оставив отца, Данут побежал к поселку. В первом колодце ведра не оказалось. Во втором… Во втором, вместо воды плавали трупы… С трудом отыскав битый горшок, наполнил его водой, Данут вернулся к отцу.

– Батя, вот… – радостно сунулся парень к отцу, поднеся к его губам край горшка. Потом закричал, что есть сил: – Отец!

Плохо соображая, парень пытался разомкнуть зубы отца, а поняв, что это уже не удастся, уткнулся в мертвое тело и зарыдал…

Всю ночь Данут просидел рядом с телом отца в полудреме, в полузабытьи, не замечая ни пронизывающего ветра с моря, ни криков чаек, которые вместе с воронами делили погибших.

Ночью к нему пришла Ластя. Девушка была в длинном свадебном платье, белоснежную красоту которого портило ярко-красное пятно напротив сердца и в венке из ярко-желтых купальниц. Шею закрывали бусы, намотанные по всей длине. Но жемчужины были не светлыми, а багровыми.

– Милый, я по тебе скучала! – улыбнулась девушка странной, какой-то жеманной, так не похожей на нее, улыбкой. Скривив родные и, в то же время чужие губки, попеняла: – Я так долго тебя ждала, а ты все не шел. – Протянув парню руку, позвала: – Пойдем.

Данут встал и, словно во сне, взял руку девушки в свою. Рука Ласти была не горячей, и не холодной, но липкой, словно бы вымазанной в меду.

– Пойдем, – нетерпеливо повторила девушка, потянув парня к морю.

Данут, до которого плохо доходило – спит он или бодрствует, начал нелепо переставлять ноги, двигаясь, словно бычок на веревке. Когда набежавшая волна омочила подошвы, остановился.

– Ластя, там море! – попытался образумить он девушку.

– Не бойся, глупый, – улыбнулась девушка. – Пойдем со мной. Ну же!

Ластя легко взошла на кромку воды и пошла по ней, придерживая жениха за руку. Данут, немного поколебавшись, двинулся следом.

– Пойдем, милый, – шептали губы девушки. – Ты сам поймешь, что умирать не страшно…

– Стой! – раздался за спиной окрик отца и, крепкая рука потащила парня назад, выволакивая из водоворота, как это было много-много лет назад, когда он, будучи совсем маленьким, решил подойти поближе к воде, чтобы посмотреть на волны во время шторма. Если бы не отец, ринувшийся спасать сына, он бы не выбрался.

Данут пришел в себя в море. Не понимая, как он там оказался, парень в несколько гребков вернулся на берег. Отдышавшись, посмотрел вокруг. Никакой Ласти не было и в помине, а Милуд лежал так же, как и был положен – с руками, сведенными крест-накрест на груди, с застывшей улыбкой, едва уловимой в лунном свете. А кромку воды окутывал страшный туман!

Утром, как засветило солнце, парень принялся собирать мертвецов и искать живых. Мужчин и молодых парней – своих недавних товарищей по играм, по ловле рыбы и охоте на морского зверя, удалось собрать всех. Кого целиком, а кого и … Женщин было мало, а девок и детей не отыскалось вовсе.

Не нашел Данут и Ласти. Разобрал почти до земли останки старого дома, где девушка жила с матерью и двумя младшими братьями, но удалось выгрести лишь обугленное тело Кастуни.

Данут очень надеялся, что хоть кто-то успел убежать и теперь отсиживается в лесу.

Собирать трупы и разбирать завалы пришлось несколько дней. Сколько именно, он уже и сам бы не мог сосчитать. От сладкого трупного запаха кружилась голова, черная сажа впиталась в лицо и одежду, он ничего не ел, но не обращал на это внимание. Что себе мог позволить Данут, так это подкрепиться водой.

Хуже всего довелось доставать тела из колодца. Приходилось спускаться, обвязывать тела веревкой, а потом выволакивать их наверх.

Норги выгребли из поселка все, что могло представлять хоть какую-то ценность. Ни лопаты, ни даже мотыги не нашлось. Отыскав на развалинах кузницы кусок уцелевшего железа, с грехом пополам приладил его к доске, начал копать братскую могилу. Копать землю, перемешанную с камнями, нелегко даже обычной лопатой, а здесь работа превратилась в сущий ад. Но все-таки, к утру он закончил.

Укладывая в глубокую яму тела земляков, Данут старался не думать, что вот этот мужчина, с полуотрубленной головой их сосед, дядька Мартфуд, когда-то учивший его находить рыбу по следу, а этот труп парня, с развороченным животом, был когда-то живым и веселым Кричем, близким другом, с которым они вместе ходили ловить рыбу и, вместе же постигали нелегкое мастерство любви с разбитной вдовушкой, обучившей этому искусству целый выводок молодых парней…

С Кричем они как-то отважились выйти в утреннее море. Хорошо, что хватило ума привязать к лодке веревку, за которую рыбаки вытянули лодку. Данут надолго запомнил огромную пасть касатки, а потом взбешенные глаза отца.

Отец Крича избил сына так, что тот неделю не выходил из дома, а с Данутом собственный отец поступил суровей – не разговаривал целую неделю! Уж лучше бы побил. Но Милуд ни разу в жизни не тронул сына и пальцем.

Уложив с краю тело отца, Данут уже собирался засыпать могилу землей, но на всякий случай, еще раз, решил проверить окрестности. Если изначально была надежда, что дети и девушки успели скрыться в лесу, теперь она ослабела – за это время они должны бы вернуться в поселок.

Выйдя за околицу, юноша остановился. Как же он раньше не вспомнил? У окраины поселка начинается небольшой овражек, ведущий в лес!

В этом овраге он и нашел всех – и молодых женщин, и девушек, и совсем еще девчонок. Кажется, норги заранее знали, куда побегут жители.

Обнаженные, изувеченные тела, уже успевшие почернеть. Что с ними делали перед смертью, не хотелось даже и думать. Там же была и Ласти. Из левой груди девушки торчал кол, а голова, отделенная от тела, лежала поодаль.

Данут собрал трупы женщин, перенес их к родственникам и соседям, а тело Ласти положил рядом с отцом. Подумав – куда же пропали мальчишки – принялся насыпать над покойниками землю, прекращая могилу в курган.

Пока юноша ходил, собирая тела, в сознании четко сложилась картинка происшедшего: норги высадились не все сразу. Вначале послали разведчиков, причаливших слева от поселка, где устье реки Ошты впадает в море. Вырезали наблюдателей (каждую ночь поселок выставлял двух-трех мальчишек смотреть за морем), обошли селение, отрезая путь убегавшим. Ну, а потом уже с кораблей вышла и основная масса.

Почему-то не нашлось ни одного тела норга. Верно, пираты уносили убитых и раненых с собой, или же просто скидывали их в море, на радость крабам.

После похорон стало немного легче. Мороз, разливавшийся по всему телу, отступил, оставаясь лишь в сердце. Данут осознал вдруг, что он не ел несколько дней, а вспомнив, на него навалился жгучий голод. В самом поселке ничего съедобного не нашлось. Дома сожжены, ямы, где хранились остатки зерна, ограблены, а уцелевшие погреба очищены до самого льда, куда складывался выловленный улов. Можно бы сделать острогу из ножа, сходить на море, поймать какую-нибудь рыбину, но сил почти не осталось. Данут вспомнил о своей волокуше. С трудом добрел до нее и вытащил ту самую скляницу с самым-самым вкусным медом, что собирался подарить невесте. Мед показался горьким, но силы восстанавливал.

Данут уже не надеялся отыскать в развалинах собственного дома отцовский меч и шкатулку, но к собственному удивлению, обнаружил тайник нетронутым. Отец как-то сказал, что лучшие тайники те, которые не выглядят тайниками. Прямо во дворе, рядом с дверями, торчал столбик, вкопанный в землю. Вроде бы, чтобы дверь не стукалась о стенку. Если его потянуть, внутри будет тайник с двумя кожаными свертками.

Столбик остался на месте, почти не обгорел. Меч вышел легко, а вот со шкатулкой пришлось повозиться – начавшаяся обваливаться земля плотно закупорила вход. Странно, что отец решил положить меч в тайник, если обычно он вешал его на стену. (Хотя, почему странно? Он же говорил, что дома не ночевал…)

Присев у пепелища своего дома, Данут осторожно развернулся сверток с мечом. Не удержавшись, вытянул клинок из ножен, крутанул, сделав «восьмерку». Эх, придти бы ему дня на два раньше, да будь у него меч, он бы…

Но здравый смысл подсказывал, что будь он здесь, то скорее всего, с норгами бы ему не совладать. Лежал бы рядом с земляками и, хорошо, если бы кто-то похоронил их останки.

Бережно отложив в сторону меч, развернул сверток поменьше. Плоская деревянная шкатулка, обитая по углам не то медью, не то еще чем-то, длиной с вершок, а шириной в пядь. Данут знал, что там хранятся нехитрые драгоценности, оставшиеся после матери, но все-таки открыл крышку. Сверху лежало несколько кожаных лоскутков, с выжженным (или вытравленным?) клеймом. Клейма потерты, но угадывался герб Тангейна – кормовая часть галеры с флагом. Данут всегда изумлялся, что городские купцы готовы давать за никчемные кусочки так много товаров! Ладно, авось и ему они на что сгодятся.

Под векшами примостились пара серебряных колечек с какими-то камушками и серебряный же медальон, с изображением странной бабы с толстым пузом.

Рассматривая немудреное богатство, Данут вдруг подумал, что он ничего не знает о своем отце. Знал только, что тот был воином, сражался в Аркалльской битве. Но про саму битву он знал лишь со слов других рыбаков, да купцов, привозивших товары. Отец никогда ни о чем не рассказывал.

А у отца-то, оказывается, есть брат, да не простой, а купец, в самом Тангейне. Раньше отец о нем не говорил. Ничего Милуд не рассказывал и о матери Данута, а сам юноша этим никогда не интересовался. Знал лишь, что отец появился в рыбацком поселке лет пятнадцать назад, когда ему было всего два года. Но с того самого момента, как он себя помнил, парень считал поморский поселок своей родиной, а себя – его коренным жителем. Кто была его мать, что с ней случилось? Но вблизи моря, где жизнь каждодневно преподносит загадки для дня сегодняшнего, днями прошлыми не принято интересоваться. И даже сверстники ни разу не спросили – а где, мол, твоя мать? Мало ли кого нет. Может, медведь в лесу задрал, или на промысле утонула. Все бывает.

Жители приняли бывшего воина и его сына радушно. Отсыпали им зерна, по первому времени поделились рыбой и мясом, определили на постой. То есть, помогли человеку встать на ноги, а дальше уже он сам должен делать шаги, помощников здесь нет.

Жить вблизи моря, и не ходить на промысел невозможно, а море Вотрана быстро покажет, кто на что годен. Рыбу Милуд не очень любил ловить, зато в охоте на морского зверя ему не было равных. Гарпун в твердой руке мало чем отличается от копья, а острый глаз позволяет пробить насквозь не только врага, но и моржа на льдине, или поразить кашалота в самое сердце. Года не прошло, как пришлого воина стали считать своим, а вскоре избрали в число старейшин – рассудителен, опытен, да еще и грамотный, что было редкостью. С появлением Милуда даже обмен с городскими купцами пошел бойчее, потому что тот хорошо знал, что и сколько стоит и не позволял теперь менять песцовую шкурку на пару наконечников для стрел, а целую китовью шкуру на топор. Купцы поворчали, но стали менять по-иному, чуточку честнее. Ну, чтобы совсем честно, как все понимали, такого просто не может быть. Не родился еще тот купец, что не обманывал бы покупателя.

То, что Милуд пришел без жены, так это совсем прекрасно. Нелегкий промысел и море Вотрана постоянно вырывал мужчин из женских объятий, а тои из самой жизни. Вдовых женщин и девок, желающих скрасить остаток жизни немолодого, но еще сильного воина, было немало. Но Милуд так и не сделал свой выбор. Построил собственный дом и жил один, воспитывая сына. Впрочем, так оно было и лучше. В поселке поговаривали, что ушлые молодухи договаривались между собой – кто сегодня зовет славного молодца на постой. Ну, или самой прийти, чтобы по хозяйству помочь. И приходили, и пытались помочь, хотя отец и сам хорошо справлялся с делами, а потом и сына научил не только мечом и кулаками махать, книжки читать, а еще варить, и стирать. Ну и бегали по поселку дети, как две капли воды похожие на Милуда, которым он помогал, чем мог. За это не осуждали ни вдов, ни тем паче, «доброго молодца». С одинокого мужика, какой спрос? А то, что по бабам ходит, так правильно делает. В поселке бывало, что и сами жены отпускали мужей «в гости». А что делать? Чтобы жить дальше, нужны дети. А где их брать, если отцы постоянно уходят в море, гибнут там? Тот же Антюшка появился на свет, потому что его родной отец (фу, что и сказал-то? Ну, пусть будет муж его матери, так правильнее.) ушел в море и не вернулся. А спустя два года, когда Лексу сыскался живой и здоровый (оказывается, занесла нелегкая в Тангейн, где рыбаку поначалу даже понравилось, но потом домой потянуло) у него уже бегал по двору сынок. И что теперь делать? Гнать бабу из дому, идти разбираться с Милудом Таггертом? Винить некого, кроме себя. Подумав немного и, почесав затылок, Лекса лишь хмыкнул и взял ребятенка на руки. Потом, чтобы первенцу было не скучно, заделал ему пару братьев и сестренку.

Где же они теперь, сводные братья?

Рука Данута снова потянулась к рукоятке меча. Подумалось, что герои книг обязательно бы поклялись на могиле отомстить норгам страшной местью. Представив, как он стоит около могилы, криво ухмыльнулся. Милуд (пока ни язык, ни мозг не могут осознать, что отец покойный!) точно бы посмеялся. Чего не любил старый воин, так это лишних слов. «Никогда никого не пугай, – наставлял он. – Не сотрясай воздух. Хочешь убить – убей!». Нет, он не станет клясться. И мстить не станет. Просто, в один прекрасный день, он доберется до норгов и перебьет их всех.

Глава третья

Дорога в город

Человек создан слабым. Бегает медленно, скачет плохо. У него нет теплой шкуры, позволяющей спать на голой земле, острых когтей, которыми можно добывать пищу. И избалован донельзя. Не хочет кушать свежее сырое мясо, пить воду прямо из речки. Посему, люди строят дома, ставят в них очаги, а на воздух выходят, намотав на себя побольше тряпок. На охоте человек предпочитает бить зверя из лука, или протыкать копьем, чтобы потом жарить сочные куски над огнем, а еще лучше – варить на мясе вкусную похлебку. Стало быть, везде и всюду нас сопровождают орудия и оружие, вещи и предметы.

Но в дороге, особенно если идешь пешком, следует обходиться лишь тем, что способен нести на себе. А иначе, далеко не уйдешь.

Так, или примерно так рассуждал Данут, собираясь в путь. В зимовке, куда юноша ушел от сожженного жилья, было немного полезных вещей, но они были. Но все, что может пригодиться в дороге, вовсе не означает, что это «всё» можно тащить с собой.

Юноша устроил смотр нехитрому скарбу, прикидывая – что взять, а что оставить. Крупы и соли оставалось совсем чуть-чуть (собирался пополнить припасы), но немного, это лучше, чем ничего. Надо брать. То, что не обсуждается – отцовский меч, собственный нож и топор. Два копья. Одно насажено на длинное древко, с которым хорошо ходить на оленя, а второе, которое на медведя – короткое и толстое. Сейчас бы он предпочел что-то среднее, но вырезать новое древко было не из чего, а ждать, когда просохнет, не было времени. Поразмыслив, Данут снял наконечник с длинного древка и уложил его в дорожный мешок. На оленей он точно охотиться не станет, а для дороги (буде, встретиться какое-нибудь чудище) нужнее оружие покрепче. Котелков тоже две штуки. Но с ними проще – чугунный, что побольше, оставить, а медный, маленький, можно взять. Или все-таки взять оба? Выбросить посуду никогда не поздно.

Нельзя сказать, что Данут был чрезмерно хозяйственным, или жадным. Отнюдь. За хозяйством присматривал отец, а жадность… Ну, откуда ей взяться в рыбачьем поселке, где главное богатство – зерно и рыба делились строго поровну, а чтобы заполучить в собственность лишнюю расписную кружку, оловянную ложку, следовало немало побегать за зверьем, или нырять в холодную воду? Здесь другое. Кем не был парень, так это наивным. Дядя в городе, это хорошо. Вопрос лишь, примет ли дядя? Живи дядя… как там его? – Силуд, не в Тангейне, а в каком-нибудь селении, наподобие их поселка, Данут бы даже не задумывался – пришел бы, в полной уверенности заполучить крышу над головой и толику родственного тепла. А вот как там в городе? Юноша немало общался с купцами и их приказчиками, приплывавшими за товарами, чтобы понять – они совсем другие. Не впустят в дом незнакомого человека, двери жилища запирают на огромный замок. А ради ценного товара, готовы на все. Видел, как купец, чье богатство было больше, чем имущество десяти их поселков, ползал на пузе, чтобы заполучить рог морского единорога.

Если в рыбацком селении сильный и неглупый (а он точно не дурак!) молодой мужчина будет принят с радушием (хворого и слабого тоже приютят, с голоду пропасть не дадут, но здоровому будут рады гораздо больше!), то непонятно, как его встретит огромный город? Захочет ли брат отца приютить беглеца? Не решит ли, что на его голову сваливается нахлебник? В любом случае – примет его дядюшка, или нет, но чем-то надо жить. Бездельником Данут быть не хотел, да и не умел. Вряд ли в Тангейне нужны рыбаки или охотники. И точно не требуются ловцы речного жемчуга. Если бы в городах ловили рыбу и били зверя, так не посылали бы огромные корабли вдоль берегов, не устраивали бы торжища. Конечно, рано или поздно он себе работу отыщет – мешки таскать, тех же купцов охранять от мертвяков и орков, но когда это будет? А до тех пор, он должен рассчитывать лишь на себя, да на свое имущество. Впрочем, не лучше ли вместо тяжелого котелка взять в город побольше воска? Лучше бы взять мед, он дороже, но пока несешь, половина впитается в меха, а вторая загустеет и пропахнет кожей.

В сборах Данут провел целый день, хотя, по правде говоря, хватило бы и пары часов. Поймал себя на том, что он просто оттягивает уход. Как бы то ни было, но отцовская зимовка – это что-то домашнее и привычно, родное. Порадовался, что не стал выбрасывать старую одежду. Та, в которой он хоронил односельчан, превратилась в лохмотья, пропитанные сажей и трупным запахом. Да и он сам, как ни купался в море, а потом не мылся в реке, но так и не отбил от себя запахи гари, горя и смерти…

Был и еще один важный вопрос – куда идти? Вернее, как выбрать путь и дойти до города, не заблудившись, не утонув в болоте или, что еще хуже, не забредя в земли орков. Если бы норги оставили хоть одну лодку, рискнул бы пойти вдоль побережья. Если выходить ночью на берег, можно добраться за два-три дня. Ну, за неделю, так точно. А по лесу? Данут помнил карту, составленную отцом – в Вотрон впадает три реки, что означает, что их надо как-то переходить. Вряд ли кто-то приготовил ему лодки или мосты. Но обойти реки тоже не удастся, да и мест он не знает. Решено – он пойдет вдоль берега моря, а переправа… Ну, как-нибудь…

Первые два дня пути прошли без всяких приключений. Правда, крупу приходилось экономить, позволяя себе варить кашу один раз в день, а есть хотелось чаще. Ни птица, ни зверь по дороге не попадались, а мед уже не лез ни в одно место. Посетовав на себя, что не запасся рыбой, Данут хмыкнул. Как всегда, полезная мысль приходит в голову поздно.

Через первую реку Данут переправился просто. Нашел пару сухих бревен, связал их между собой. Уложив на плот-недомерок одежду и вещи, шутя переплыл преграду. Выйдя на берег, юноша мысленно похвалил себя, разглядев следы старого кострища, почти заросшего одуванчиками, но еще узнаваемого. Значит, кто-то когда-то здесь делал привал и выбор дороги был правильным.

Рыба в реке оказалась непуганой, она бродила едва ли не по поверхности, лениво охотилась друг на друга и также лениво удирала. Скоро самодельная острога Данута прибила к дну небольшую щучку и пару окуней. С готовкой парень особо не заморачивался – выпотрошив тушки, обложил их лопухами, обмазал глиной и сунул в костер. А скоро Данут наслаждался печеным окунем. После однообразия последних дней, горячая рыба, источавшая соком, показалась лучшей едой в мире. К ней бы еще кусочек хлеба – был бы княжеский пир!

Перекусив, юноша уложил оставшуюся рыбу в мешок и двинулся дальше. По его расчетам, где-то должен был оказаться ручей, у которого можно переночевать.

Когда Данут осилил еще один ручей, лес начинает редеть. Может опушка, но скорее всего, очередная полянка. Парень ускорил шаг, рассчитывая устроить привал, но шум, крики, лязг железа, заставили его остановиться. Укрываясь за деревьями, Данут подошел ближе.

На поляне кипел настоящий бой. Невесть сколько гномов – из-за постоянного мельтешения толком не разобрать – не то пять, не то двадцать пять, в отчаянном остервенении нападали на тролля – человекообразное существо, прикрытое только седой шерстью, лениво отмахивающегося дубиной. Но, несмотря на численный перевес, сомнений в исходе схватки не оставалось. Гномы были храбры, но бестолковы и, вместо того, чтобы окружить противника, изматывая его уколами и ударами, лезли кучей, мешая друг другу. Деревянная палица тролля, обитая железом, величиной едва ли не с самого хозяина, хотя и казалась медлительной, действовала уверенно и четко. Великан держал на расстоянии чужие мечи и топоры и, время от времени наносил смертоносные удары. Иногда гигант подпускал гномов ближе, словно бы раскрывался, а потом, от всей силы бил ногой в грудь самого храброго.

Гномов становилось все меньше. На истоптанной до земли траве, среди растерзанных палаток, затоптанных очагов тут и там лежали маленькие, словно бы детские тела. Вот, опять дубина угодила в плечо одного из гномов, отбрасывая того в сторону. Малыш, в суматохе боя не ощутивший боли, вскочил, сделал несколько шагов в сторону врага и, только потом упал и замер.

Данут, цепким взглядом оценил обстановку, торопливо, но без суеты скинул мешок, шагнул вперед, глядя в сторону великана. Короткое тяжелое копье привычно легло в правую руку, левая вытянулась по направлению удара. Словно на промысле, парень прицелился и, «поймав» взглядом огромную волосатую грудь, метнул копье, как когда-то метал гарпун….

Крик умирающего гиганта разметал в стороны гномов, сбросил с веток любопытных лесных птиц. Великан, с недоумением поглядел на копье, впившееся ему прямо в сердце. В его мощном теле еще оставалась жизнь, и, подобно тому, как смертельно раненый кашалот бьется в агонии, пытаясь вырвать из тела иззубренное жало гарпуна, сокрушая в щепу лодки китобоев, гигант попытался вытащить из груди смертоносный металл и, замахнувшись дубиной, сделал мощный прыжок в сторону своего убийцы. Чуть-чуть не допрыгнув до Данута, уже выхватившего отцовский меч, наткнулся на одного из малоросликов и рухнул лицом вниз, насаживая себя на копье и увлекая за собой гнома.

Не убирая меча, осторожно, мелкими-мелкими шажками, Данут начал подходить к поверженному великану, а приблизившись, осторожно дотронулся до огромной волосатой ноги – вначале клинком, а потом и рукой: расслабленная, еще не начавшая остывать, как оно бывает в первые мгновения после смерти. Гигант был мертв.

Гномы, оставшиеся на ногах, настороженно переглядываясь, не убирая оружия, приблизились к победителю.

– Благодарю вас, – на вполне человеческом языке сказал тот, что постарше – с опрятной, несмотря на схватку, бородой, заткнутой за золотой пояс, с маленьким, словно бы игрушечным клинком. Подавая пример, старший гном убрал свой меч. Остальные, выглядевшие моложе – бороды едва достигали груди, с серебряными и бронзовыми поясами, благодарно закивали, пряча оружие.

Данут сухим щелчком отправил клинок в ножны, вежливо склонил голову. Решив, что приветственная часть закончена, юноша с огромным трудом сдвинул с места мертвого тролля. Увы, придавленный тушей гном был мертв.

Малорослики разбрелись по поляне, пытаясь определить – кому из соратников нужна помощь, а кто в ней уже не нуждается. Убитых складывали в одну сторону, раненых в другую. Кажется, мертвых было гораздо больше.

Данут попытался освободить свое копье. Ухватив окровавленное древко под самым жалом, торчавшим из спины, потянул на себя. Похоже, сломалось. Найдя подходящую ветку и, орудуя ей как рычагом, повернул великана на бок. Так и есть – древко, вырубленное из прочного ствола черемухи, толщиной с руку, оказалось надломанным не то от удара о землю, не то от усилий тролля. Подивившись невероятной мощи чудовища, Данут, стараясь не испачкаться (хотя, терять уже нечего), вытащил-таки оружие. Как мог, очистил копье от бурой крови, пошел помогать гномам.

Мертвых набралось с десяток, а раненых всего пятеро. У Данута был кое-какой опыт – не один раз ходил на промысел, видел, как это бывает, если охотник попал под удар хвоста кашалота, или попался под тушу моржа. Здесь было что-то похожее – словно взбесившийся кит разломал лодку, а потом долго лупил хвостом по барахтающимся в море беспомощным людям. Достаточно было глянуть на несчастных, чтобы понять – с такими увечьями они проживут недолго. Ну, разве что тот парнишка, попавший под удар дубины, прямо на глазах Данута, имел хоть какой-то шанс. И то, судя по всему, руку придется отрезать у самого плеча. От стонов несчастного у Данута пошли мурашки по коже. И что теперь делать? Слышал, что гномы и дворфы мастера по части всяких лечебных зелий, только нет таких лекарств, чтобы собрать раздробленные косточки и сложить их в нужном порядке.

Кажется, это понимали и сами гномы. Оставив в покое тех, кто был без сознания, старший из малоросликов сделал какое-то странное движение ладонью – похоже, осенил себя кругом, вытащил из кармана блестящую фляжку и поднес ее к губам изувеченного.

Данут отвернулся, чтобы не видеть. Умом он понимал, что старший гном прав и, лучше, умирающему уйти в мир иной без лишних мук, побыстрее. Но это умом. Сердцем же не понимал и не принимал. Помнил, как однажды привезли с моря старого Никитора, неудачно попавшего между острых льдин (напарник, вместо того, чтобы сразу кинуть старику веревку, растерялся). Может, следовало добить старика, чтобы не мучился, но ни у кого из поморов не нашлось храбрости, чтобы это сделать. Мужики посматривали на отца, но Милуд молча покачал головой. Отец как-то обмолвился, что однажды, будучи в дальней разведке на землях орков, они добивали своих раненых. Но то была война, где раненые могли бы задержать разведчиков. Оставлять их оркам было нельзя.

Никитор умирал долго и страшно, проклиная тех, кто был виноват в его увечьях, и тех, кто не отважился его добить и тех, кто просто был жив и здоров. Будь Данут суеверным, решил бы, что гибель поселка – это кара за муки старого рыбака.

«Может быть, гномы тоже в разведке?» – мелькнула у парня мысль. Но мелькнув, так же исчезла. Он прошелся вокруг поляны, удивляясь – это надо же так бездарно разбить свой лагерь! Палатки расставлены там и сем, без всякой системы. Если будет срочный подъем, станут мешать друг другу. Еще парня смущал запах, идущий с подветренной стороны. Пахло экскрементами, сырым теплом нечеловеческого тела. Так не пахнет ни из волчьей норы, ни из медвежьей берлоги. Лесная живность, скотина чистоплотная, в собственных норах никогда не гадит. Не иначе, гномы разбили лагерь у логова тролля. Если малорослики шли в разведку, таких разведчиков следует топить…

Чтобы не мешать малоросликам, Данут занялся делом – отыскал подходящую рябинку, срубил и принялся вытесывать из нее новое древко для копья. Не то, конечно же, но об оружии нужно позаботиться в первую очередь.

– Кхе, кхе, – услышал юноша за спиной нарочито громкий кашель.

Обернувшись, Данут увидел старшего гнома.

– Я еще раз хотел бы выразить вам свою благодарность, – чопорно заявил гном.

– Не за что, – хмыкнул Данут, занимавшийся важным делом – насаживанием наконечника на древко. Подумав, хмыкнул еще раз: – Мне все равно пришлось бы пройти через этого тролля.

– Это йотун, – сухо поправил его гном. – Если бы вы посмотрели внимательнее, то обратили бы внимание на его рога.

– Рога? – удивился Данут. На рога он не обратил внимание.

– Небольшие наросты выше ушей, – пояснил гном. – Примерно, на полдюйма.

– А-а, – протянул Данут. Усмехнулся: – От того, что у него рога, что-то меняется? Пусть он и йотун, а дубиной махал, как настоящий тролль.

– У него была не дубина, а буздыган, – снова поправил его гном. – Дубина – это то, что просто вырублено из дерева. Буздыган – дубина, окованная железом. А если уж совсем правильно, то йотун был вооружен палицей…

Гном прикрыл глаза, открыл рот и, кажется, собрался прочитать целую речь об отличиях обычной дубины от палицы. Данут, которого занудство бородача изрядно отвлекало от дела, выругался про себя, но перебивать не стал. Невежливо.

– Простите, молодой человек, – опомнился гном. – Это у меня нервное. Да и привычка – сто лет тружусь наставником у юных наладчиков.

– У кого? – переспросил юноша.

– У юных наладчиков, – любезно повторил гном. – Вы разве не слышали про Скалленский металлургический колледж?

– Про Скаллен слышал, а про колледж… А что это такое?

Гном вытаращился, словно увидел колючую жабу. Возможно, хотел спросить – из какой берлоги вылез парень, но из уважения к спасителю сдержался.

– Колледж, – нарочито медленно, растягивая слова, начал объяснять гном, – это учебное заведение, в котором учат молодое поколение. Разве у фолков нет такого? Ну, школ там, училищ.

– Наверное, где-то есть, – пожал Данут плечами, пропустив мимо ушей слово «фолк». – У нас, в поселке, был мастер грамоты, но потом его белая акула съела. Меня самого грамоте отец учил. Читать-писать умею, мне хватает.

– Да как же так! – вскинулся гном. – Разве может хоть гворн, хоть фолк не получить достойного образования? Скалленский колледж существует почти пятьсот лет! У нас множество интереснейших специальностей, у нас лучшие преподаватели! Четыре факультета обучают добыче металлов! И не только обучают, но и находят новые методы горнорудной добычи! А обработка? Есть обработка металлов давлением, есть обработка металлов кислотой, обработка металлов резанием. А сварка и пайка? А ведь мы работаем не только с холодным железом, но и с цветными металлами. У нас лучшая кафедра по изучению и переработке золота! А недавно, впервые в истории Фаркрайна, мы открыли факультет магической обработки металлов!

– Даже магической? – заинтересовался юноша, для которого слово обработка, означала только полутемную кузницу, в которой дядька Лафкрайт лупил молотом по наковальне. Ну, не по самой наковальне, а по той штуке, которая на ней лежала.

– Разумеется, – горделиво хохотнул гном. – Гворны не очень сведущи в магии, зато мы различаем вмешательство извне. Металл – очень тонкая и капризная материя. Любое вмешательство извне – механическое, термическое или магическое меняет структуру металлов. Разрешите взглянуть на наконечник вашего копья?

Данут без слов протянул гному свою недоделку.

Профессор повертел перед глазами оружие, поцокал языком:

– Судя по всему – болотная руда, железо чрезвычайно низкого качества, большое содержание шлаков, слабая термическая обработка, ковка. Как я могу заметить – по сбитому краю, – прищелкнул ногтем по кромке наконечника, – это копье долгое время служило гарпуном.

Юноша с невольным уважением посмотрел на гнома. И впрямь, копье перековали из сломавшегося гарпуна. Подтянув к себе ножны с отцовским мечом, молча протянул их собеседнику.

– А это гораздо интереснее, – проговорил гном, слегка выдвигая клинок. – Меч выкован в Скаллене, высококачественная сталь с добавлением … – тут эксперт замялся, – с добавлением кое-каких сложных компонентов. Магического воздействия не чувствую. Были бы под рукой приборы, сказал бы точно, а так – нет.

Далее гном выдал целую руладу непонятных слов – не то гномьих, не то ученых, в которых Данут не понял ровным счетом ничего. Кроме, пожалуй, вывода.

– В целом могу сказать, что это хороший, но не самый уникальный клинок. Таким были вооружены пехотинцы. Впрочем, его мог себе позволить человек выше среднего достатка. Сотник. Возможно – командующий тысячи.

Выше среднего? Хм… Сотник, а то и тысячник?

Гном, вернув оружие владельцу, вернулся к прерванному рассказу о любимом колледже.

– Кафедру прикладной магии у нас возглавляет сам мэтр Гвейн Периверт – родственник механика Деина Периверта и мой тоже. Кстати, – вспомнил вдруг гном. – Я до сих пор не представился. Мэтр Байн Периверт, профессор кафедры Прикладной магии и заведующий лабораторией оружия.

– Данут Таггерт, сын Милуда, – скромно отозвался юноша. Подумав, добавил: – Рыбак.

– Милуд… – призадумался гном. – Где-то я слышал это имя. Ваш отец не участвовал в Аркалльской битве?

– Участвовал, – скромно потупился юноша.

Данут с замиранием сердце ждал, что гном скажет – вот, мол, ваш отец был героем, в одиночку разгромившим главные силы орков, но маленький профессор все испортил:

– Впрочем, кто из фолков не участвовал в ней?… возможно, слышал еще где-то. Нет, не вспомню.

Юноша был разочарован, но не показал виду. Что поделать? Если профессор, как он говорит, целых семьдесят лет преподает в этом… как его? Колледже металлургов, то с памятью у него должно быть совсем плохо. Решил спросить о другом.

– Скажите, мэтр Байн…

– Можете меня называть просто – профессор, – любезно разрешил гном. Склонив голову набок, словно на экзамене, мэтр покровительственно поинтересовался: – Что вы хотели узнать?

– Профессор, а чем отличается йотун от тролля, ну, кроме рогов?

На сей раз мэтр Байн не разродился тирадой, а грустно сказал:

– Йотуны, помимо всего прочего – рогов, обладают еще и магией. Когда вы проткнули копьем этого монстра, с моих глаз словно упала пелена. Он же нас просто околдовал. Ну, как мы могли так бездарно попасться в ловушку? Ну ладно, слишком доверились академическим картам! Там же нигде не указано, что в двух днях пути от Тангейна обитает йотун! Но разбить лагерь у самого логова тролля… тьфу ты – йотуна! К тому же, он создал защитный барьер, не подпускавший нас к нему и близко. Мои лучшие студенты погибли. Что я скажу их родителям?

Данут порадовался, что не высказал гному все то, что он думал об их поведении. Поди ж ты, оказывается, что тролль с рогами был не простым, а волшебным. Тогда все ясно. Ясно-понятно, как говаривал отец. Покойный отец.

– Откуда вы могли знать, – попытался успокоить парень старика, но тот лишь прикусил губу и вытер глаза кончиком бороды.

Утешать гнома, или, как он себя назвал – гворна, Данут не стал. Какое утешение? Наставник потерял пятнадцать учеников… По его вине, нет ли, неважно. Случись такое у поморов, ему бы не жить. Но профессору нужно еще вернуть живых обратно.

– Господин Данут, сын Милуда, – начал гном, но теперь уже юноша его поправил: – Просто Данут. Можно без господина.

– Господин Данут… – слегка запнулся гном, но поправился: – Данут, вы идете из Ошта? Как я полагаю, в Тангейн?

Ошт? Данут поначалу и не понял, что речь идет о его поселке. Ну, скажите, кто именует собственную деревню или город? Обычно, говорят просто – поселок. Даже про море, что его называют «море Вотрана» поморы узнали от приезжих. А так, море и море…

– Ошта больше нет, – глухо сказал парень, пряча глаза.

– Бализард? Или вайрг? – с сочувствием поинтересовался профессор. – Да, эти ветры…

– Норги.

– Норги? – изумился гном, оглядывая парня с ног до головы. – А вы?…

– Меня в тот день не было.

Прозвучало, словно бы в оправдание. Да оно и было оправданием. Дануту до сих пор было стыдно, что все его близкие погибли, а он, почему-то жив.

Гном не стал говорить прочувственных слов о том, что он все понимает – сам только что потерял близких ему людей. Он встал на ноги и, молча прижал голову Данута к своей груди, слегка приобняв юношу за плечи.

Данут напрягся, мышцы словно бы одеревенели. За всю жизнь он не помнил, чтобы отец хоть когда-то обнимал его. Может, когда он был таким маленьким, что и сам не помнил? Он знал, что отец его очень любит, но Милуд никогда не выражал своих чувств к сыну более, чем улыбкой. А сейчас… Уклоняться или вырываться не стал. Ему даже показалось, что уткнувшись в широкую грудь маленького профессора, он словно бы передал часть своей боли. Захотелось заплакать, но беда в том, что Данут этого не умел.

Мэтр Байн не зря много лет был наставником юных гворнов. Он прекрасно знал меру – удерживал юношу ровно столько, сколько это было нужно, чтобы объятия не показались в тягость ни ему, ни юноше.

– Я иду в Тангейн, к своему дяде, – кашлянул Данут, прочищая горло от набежавшего комка. Пояснять – кто такой дядя, он не стал. Какая разница?

– Вы не возьметесь проводить нас до города? Нас осталось семеро, а на руках пять раненых. Мы не сможем дотащить всех.

– Раненых? – удивился Данут, посмотрев на молодых гномов, бродивших по полю боя и, вероятно, пытавшихся собрать что-нибудь из имущества. Кто из них раненый? Если такие и есть, они вполне могут дойти самостоятельно.

– Десять моих учеников погибло, их уже не вернуть, – печально произнес гном. – Вечером их следует похоронить. Но пятерым юным гворнам можно помочь. Трое без чувств, а двоим я дал сильное обезболивающее. Дня два они продержатся, но потом требуется немедленная операция. В Тангейте у нас свой постоялый двор, есть госпиталь, опытные хирурги. Поможете? Я хорошо заплачу.

– Конечно, я вам помогу. И безо всякой платы, – поспешно ответил Данут.

А про себя еще раз подумал, что не следует спешить думать о гномах плохо.

Глава четвертая

Родственные чувства

– Вам, любезный брат, никто раньше не говорил, что вы похожи на орка?

Старший из двоюродных братьев – пятнадцатилетний Казистер, с презрением оттопыривал нижнюю губу, посматривая, как работает его обретенный родич. Разумеется, Казистер тоже не бездельничал. Он, как и Данут, числился в младших приказчиках Торгового дома «Силуд Таггерт и сыновья». Но в отличие от «дикого» найденыша, занятого сугубо физическим трудом, Казистер ведал учетом деревянных, глиняных и, даже железных емкостей, в которых хранилось земляной масло, или, как тут его называли – петрол. Данут же, целый день, за исключением перерыва на обед, таскал злосчастные бочки и горшки – выносил наполненные, стаскивал в глубину склада пустые. Часа не проходило, чтобы к складу не подъезжала либо подвода, либо вонючая самобеглая повозка гномов. И каждая либо привозила пустые емкости, либо забирала полные. Иной раз и то и другое сразу. Впрочем, как уверял дядя, жалованье ему шло точно такое же, как и брату. Да и не мог родственник главы компании считаться простым грузчиком.

Дяде принадлежал оптовый склад по продаже петрола, несколько небольших лавок, доходные дома. А вся семья – дядя с тетей и двое детей, жила в огромном доме, где могла бы уместиться деревня рыбаков. Зачем иметь такую домину на четверых, Данут не понимал, но у горожан свои причуды. Даже по меркам небедного Тангейна, Силуд Таггерт считался одним из самых богатых негоциантов. Ничего удивительного – петрол пользовался спросом у гномов, заправлявших продуктами его перегонки тепловики, у судовладельцев, пропитывавших им борта кораблей и шлюпок и, даже у простых людей, в последнее время приохотившихся освещать дома не свечами или лучинами, а масляными лампами.

Данут не роптал, считая справедливым, что он занимается физическим трудом, а не «умственным», как Казистер. Как-никак, наследник Торгового дома пять лет обучался в Коммерческом училище Тангейна, где его учили быть настоящим купцом. Правда, однажды юноша бросил взгляд в амбарную книгу, куда братец вносил подсчеты – страница была испещрена четырехугольниками, перечеркнутыми по диагонали. Все ясно. Именно так отмечали улов и мешки с зерном старейшины в поморской деревне – четыре точки, объединенные шестью палочками – десяток.

Данут был немного удивлен, что дядюшка принял его сразу. Возможно, сыграло свою роль то, что он явился в дом дяди не в образе оборванца, пропахшего сосновой хвоей и кровью, а чистый, одетый в новенькую одежду и блестящие сапоги, сшитые по последней моде. Но здесь не его заслуга, а гномов. После того, как он вместе с уцелевшими гворнами доставил раненых до постоялого двора гномов (как тащили упитанных малышей, лучше не вспоминать), добрый профессор не знал, как рассчитаться со спасителем и помощником. От векшей Данут отказался наотрез, но от новой одежды не стал. Кроме того, гном лично проводил юношу до дома дяди, представив его, как своего спасителя.

А дальше были ахи и вздохи, одинокая слеза, скатившаяся из-под правого века дядюшки и растворившаяся в его морщинках.

Дядя был добр. Но он почему-то ни разу не ответил на простые вопросы – почему он стал купцом, а его брат воином? Что такое случилось с Милудом Таггертом, если он ушел жить в поселок рыбаков? И, наконец, кто была мать Данута?

На все вопросы Силуд пожимал плечами, улыбался, приговаривая – мол, всему свое время. В общем, вырастешь, мальчик, узнаешь!

Если дядя отнесся к появлению родственника нарочито доброжелательно – принял в дом, выделил комнату и назначил в приказчики, то с остальными родственниками отношения не сложились. Тетушка Пайэнира – дородная дядюшкина супруга, просто игнорировала родственника, а если и хотела что-то сказать, обращалась к мужу, говоря о Дануте в третьем лице, никогда не называя по имени. И говорила примерно так: «скажи этому…» или «пусть этот…». Двоюродные братья – старший Казистер и десятилетний Томис, старались сделать брату какую-нибудь подлянку. Однажды Данут обнаружил в своей постели дохлую крысу. Крысу он просто выбросил, решив поначалу, что животное не нашло лучшего места, чтобы умереть. Но в следующий вечер, вернувшись с работы, обнаружил в углу комнаты зловонную лужу, с характерным запахом. Пришлось брать ведро и мыть пол. Утром дядюшка разразился пространными рассуждениями о том, что в его доме есть прекрасная уборная, но «некоторые, недостаточно культурные люди, привыкшие гадить там же, где живут, не хотят пользоваться благами цивилизации». Братья злорадно смеялись, а тетушка смотрела на племянника, словно на дохлую собаку. А на следующий вечер, помимо лужи, Данут обнаружил еще и кучу дерьма. Не сказав никому не слова – а смысл? – убрал нечистоты, взял из поленницы пару деревяшек и за ночь смастерил небольшой капкан (про капкан, конечно, сильно сказано – скорее силок с утяжелителем).

Вечером младший братец не вышел к ужину. Тетушка, поджимая губы сообщила, что бедный мальчик свалился с лестницы, ушиб ногу и разбил нос. На приемыша-дикаря она смотрела с плохо скрытой злобой. Дерьма в комнате больше не появлялось, но хорошего отношения не добавилось.

Казистер – стройный, изящный юноша, считавший себя исключительным красавцем, поминутно любовался на себя в зеркальце. Он полагал, что дикари, не умеющие обращаться с вилкой и ложкой, не могут быть ему родственниками, а уж тем более, считаться братьями. По примеру матушки, души не чаявшей в старшем сыночке, подросток обдавал двоюродного брата волной презрения, считая, что разговаривать с неотесанным болваном, ниже его достоинства.

Но в один прекрасный день Казистер окончательно возненавидел Данута, а брат помладше, напротив, начал уважать обретенного родственника.

Вечером, после работы братья возвращались домой. Первым, как и положено, важно вышагивал Казистер, давно заявивший родичу, что не желает, чтобы его видели рядом с дикарем. Вместе со старшим братом чинно семенил Томис, которого прислали на склад по какой-то домашней надобности: не то, хозяйка желала знать, что хочет скушать ее старшенький на ужин, не то, еще за чем-то. Не суть важно.

Данут, усмехнувшись про себя, шел не торопясь, отстав от братьев шагов на двадцать. Ну, не хотят братья знаться с ним, так и он не желает навязываться в родственники. Переживет, как-нибудь. И, вообще, юноше уже изрядно надоел и склад, и родственники. Даже если он выбьется из «младших приказчиков» в настоящие приказчики, что изменится? Будет все тот же склад, те же самые бочки. Скучно. Он уже начал подумывать, а не устроиться ли в охрану какого-нибудь каравана, идущего из Тангейна в Скаллен, или еще куда, но пока решил подождать. Скоро наступит осень, потом зима, а зимой, как всем известно, лучше сидеть дома, а не искать приключений. А самое главное, что Данут еще не насмотрелся на прелести Тангейна.

По воскресеньям Данут ходил гулять. Город, хотя и ошеломил поначалу своим многолюдством, имел и привлекательные стороны, радующие глаз – массивные крепостные стены с обветшавшими, но не утратившими силу и красоту башнями; центральная площадь, где располагался городской магистрат – самое высокое здание города, с громадными часами; ажурный, уходивший ввысь дворец с тонким шпилем, пропарывающим небеса, построенный, как гласила легенды, еще эльфами; парк, где под пристальным вниманием дюжины садовников, произрастали тысяча и одно растение, а еще оранжерея под ненастоящим и хрупким небом, где тянулись к людям странные цветы, похожие на бабочек и летали не менее странные бабочки, похожие на цветы; рынки и торжища, где смешивались товары и расы всего Фаркрайна. Но самым замечательным был порт, куда причаливали корабли, ходившие по неласковому Вотрану, плавающие в теплый и ласковый Петронелл по Шейне – великой реке, соединяющей два моря. Тяжелые рыбачьи шхуны и легкие прогулочные яхты, галеры из Хандванга и чадящие копотью «тепловики» гномов.

Да, еще о гномах. Данут несколько раз приходил в гости к профессору, на огромное подворье гномов. Гворны не любят чужаков, но кое-что они показывают всем. Например – как варится знаменитое скалленское стекло. Разумеется, что добавляется в песок и соду, расплавляемые в огромном котле, они не говорят, но увидеть, как мастера выдувают из жидкого стекла изумительные вазы, диковинных животных и хрупкие цветы может каждый, за скромную плату. Данут, получивший статус «друга всех гворнов», деньги за погляд не платил. Кстати, он узнал, что неудачная экспедиция студентов во главе с мэтром Байном Перивертом именовалась «полевой практикой», на которой молодые гномы должны были отыскать следы неких «редкоземельных металлов». Редкоземельный металл… Ну, придумают же такое. Это как понимать? В металле мало земли, или, в земле мало подобных металлов?

Была у Данута и еще одна слабость, о которой он не признался бы никому. Дело в том, что помимо продуктовых, обувных и хозяйственных, в Тангейне имелись еще и магазины игрушек. Зайдешь в такой и увидишь множество самых разнообразных кукол – вязаных из соломы, вырезанных из дерева, сшитых из материи, сплетенных из коры или кожи, вылепленных из глины. Конечно, Данут не видел подобного разнообразия раньше (в поселке кукол делали из старых тряпок), но главное удивление он пережил, обнаружив, что все куклы имеют глаза. Он-то, как и все земляки, считал, что если нарисуешь глаза кукле, то подаришь ей душу, а этого делать никак нельзя! Впрочем, расспрашивать продавцов, или, паче чаяния, высказывать собственные соображения, парень не стал. Кукла с глазами была гораздо красивее и интереснее, нежели кукла без глаз. Данут даже пофантазировал, как подобная кукла сбежит в мир живых, займет чье-то место, заменив собой настоящего человека… Как знать, как знать…

Но самыми интересными игрушками, которые обнаружил Данут, были фигурки оловянных воинов. Посему, когда на улице лил дождь, юноша заходил в лавку и пристально рассматривал фигурки – верхового мечника-человека и орка, оседлавшего дикого зверя, волшебника с ярким жезлом и злого колдуна, с посохом, похожим на черную кочергу, тролля, вооруженного палицей и остальных обитателей земель Фаркрайн, вооруженных в соответствии с их нравами и обычаями. Или, в соответствии с тем, как считают люди? Ну, не помнил Данут, чтобы отец, рассказывая об орках, упоминал, что они сплошь вооружены ятаганами. Нет, покойный Милуд говорил, что и оружие и доспехи извечных врагов были точно такими же, как у людей, но орки предпочитали использовать лабрисы – двусторонние секиры.

Просто рассматривать фигурки было неудобно, потому Данут начал потихонечку прикупать маленьких воинов, составив себе небольшую коллекцию. Приобрел, например, воина, в полном доспехе, верхом на вздыбленном коне; арбалетчика, с круглым щитом, заброшенном за спину; сержанта-мечника. Ну и, не удержавшись, купил еще и парочку орков. Должны же его воины с кем-нибудь воевать?

Все это, вместе взятое, помноженное на любопытство и мешало Дануту прямо сейчас послать к Ящеру и дядю, и его Торговый дом и сбежать на какой-нибудь корабль.

– Эй, приказчик! Я тебе говорил, что за проход по нашей улице нужно платить?! – услышал вдруг Данут. – Что, уши заложило? Щас прочищу!

Дорогу двоюродным братьям перегородила ватага парней от четырнадцати до двадцати лет. Навскидку – человек пять-шесть. Похоже, у его родственников назревали неприятности. Данут слегка замедлил шаг, с интересом наблюдая – что будет дальше. А дальше было совсем интересно.

– Я же в прошлый раз заплатил, за целый месяц, – дрожащим голосом произнес Казистер. – Целую векшу тебе отдал.

– Ха, – хохотнул самый здоровый из уличных бандитов. – Та векша уже закончилась. Сам понимаешь – пиво да девки, долго ли просадить? Гони еще две векши.

– Как две? – обомлел Казистер. – Ты же всегда одну брал.

– Мало ли, что одну, – откровенно издевался вожак. – Сейчас говорю – гони две. А будешь много гавкать, да хорохориться, поставлю тебе блямбу на красивой мордочке. Хочешь блямбу, приказчик-чик-чик?

– У меня нет с собой двух, – окончательно стушевался Казистер. – Вот, возьми…

Данут стоял и с накипающей злостью смотрел, как его двоюродный братец суетливо вытаскивает из кармана кожаную векшу, на которую можно купить хлеба на месяц, или хороший охотничий нож. Дядя платил ему одну векшу в неделю!

– Ну, так и быть, возьму, – выхватывая из рук Казистера векшу, сказал главарь. – Но за вторую ты мне вылижешь сапоги. Не вылижешь – под обоими глазками блямбы будут! Ну, долго я ждать буду?

Уличная стая хохотала, а Казистер, похоже, был готов сделать все, что угодно, лишь бы не получить в глаз. Вон, уже начал сгибать колени…

Неожиданно, вперед выступил младший брат.

– Ты чего, Аристун, совсем опупел? – звонким голоском прокричал Томис. – Где это видано, сапоги лизать?

– Брысь, – щелкнул вожак мальчишку по лбу. – А не то и ты мне сапог вылижешь!

– Данут! – завопил Томис, оборачиваясь к ненавистному двоюродному брату. – Помоги!

А Данут уже и сам шел на помощь. Как бы то ни было, они его братья…

Не говоря ни слова, он в полсилы двинул в живот Аристуну. Тот еще не успел сложиться пополам, а Данут уже пнул правой ногой ближайшего из парней, а кулаком левой двинул в грудь того, кто был за спиной вожака. Еще два смазанных для постороннего глаза движения – и двое из шайки получили по удару.

Шестой, самый быстрый, успел убежать. Недалеко. Сапог, сорванный с вожака – едва не со ступней! – догнал и припечатал шустрика в затылок, отчего тот перевернулся кубарем и притих.

Кажется, братья не успели опомниться, как все шестеро обидчиков оказались на земле – двое тихо поскуливали, двое плакали, атаман, согнувшийся в три погибели, высвобождал из желудка все, что он съел в этот день. Самый шустрый, как хитрый жук, притих, делая вид, что он уже умер, а падаль клевать нельзя.

– Что, скотина, вылизал я тебе сапоги? Вылизал?! – радостно заорал Казистер, пиная поверженного в бок. – Ну-ка, лижи мой сапог! Лижи, урод!

Казистер не понял, почему в голове вдруг раздался звон, а он сам едва не влетел в лужу блевотины, но был пойман за шиворот братцем-дикарем.

– Идем домой, – хмуро сказал Данут, отвесивший братцу затрещину.

– Почему? – влез с вопросом младший брат. – Он же хотел, чтобы мы ему сапоги лизали. Пусть нам теперь лижет!

– Мы – это не он, – веско произнес дикарь. – Нельзя унижать людей.

– Даже таких?

– Даже таких. Иначе, чем мы будем от них отличаться?

Всю дорогу до дома младший двоюродный брат держал Данута за руку, а тот лишь улыбался, но руку держал. А вот старший…

У Казистера был определенный талант – он умело находил слабое место своего собеседника.

Данут, пока жил в поселке, никогда не задумывался о своей внешности. Он был высоким даже по меркам поморов – немаленьких, в общем-то, мужиков, имел загорелую кожу. В поселке внешний вид парня никого не удивлял. Ну, вымахал, ну, кожа темновата, так что такого? Если постоянно ходишь под солнцем, лазаешь по канатам на соленом морском ветру, быстро становишься смуглокожим. Но в Тангейне он выделялся из общей массы – бледнокожих и худощавых северян, не любивших вылезать из дома. Опять-таки, силы у парня было столько, что когда дядюшка устроил его в «приказчики», то уволил двоих грузчиков.

– Вы орк, – продолжал глумиться Казистер.

Дануту хотелось врезать в ухмыляющуюся физиономию брата. Не было ничего, чтобы он ненавидел так, как орков. Ну, разве что, норгов, но это особый счет. К тому же, парень считал, что норги – это никакие не пираты, а те же орки. Не зря же, слова созвучны – «норги» – «орки».

Но Казистер имел еще один талант – он понимал, что двоюродный брат, это не хулиган, способный с удовольствием попортить его смазливую мордочку, которой он так дорожил, и бить не станет. Это он осознал после затрещины, за которую Дануту было до сих пор стыдно. Поднять руку на родственника – последнее дело! Как это сумел понять смазливый родич – непонятно.

– Тупой, грязный орк, – не унимался Казистер. Позабыв, что хотел соблюсти высокомерие, братец перешел на «ты». – Ты ничего не умеешь, кроме того, чтобы распускать кулаки!

Когда-то отец учил – если не хочешь вспылить, мысленно сосчитай от одного до дюжины, потом обратно, а заодно подумай, чем можно вывести противника из себя, не прибегая к кулакам? Если тебя задели за «живое», ответь тем же. А что там у братца?

– Вы правы, дорогой брат, – виновато потупился Данут, еще минуту назад хотевший уронить на родственничка бочку с «земляным маслом». – Я был неправ.

– Что? – вытаращился Казистер.

– Я был неправ, что побил этих … хороших юношей. Сегодня же извинюсь перед ними и скажу, что отныне я не вмешиваюсь в ваши дела.

Данут, старательно пряча усмешку, наблюдал, как с хорошенького личика сползла улыбочка, сменившаяся гримасой испуга.

– Хотя, – в раздумье добавил он. – Извиняться придется вам. Я решил сегодня заменить сторожа на складе.

– Данут, – впервые за месяц «вспомнил» двоюродный брат его имя. – Ты не можешь этого сделать!

– Почему? – удивленно похлопал ресницами Данут. – Сторож вчера попросил дать ему свободную ночь. Вот я и решил, что посижу ночку. Что в этом плохого? Сторож отдохнет.

– Я не про сторожа, – выдохнул братец. – Вы не можете остаться здесь и бросить меня одного. Меня, своего брата.

– Вы же сами только что сказали, что я орк. Как у орка могут быть братья среди фолков?

– Но меня изобьют! – с надрывом выкрикнул Казистер. – Аристун, со своей бандой, ходит за нами по пятам. При тебе они боятся к нам подходить. Но если ты не пойдешь, меня измордуют!

Данут ободряюще похлопал родича по плечу:

– Если и измордуют, то не до смерти. Подумаешь, попортят мордочку. Мне твою морду не жалко.

– А-а – а! – заверещал вдруг Казистер, падая на грязный, покрытый разводами масла пол и принялся кататься по нему, причитая: – Ты такой же, как мой отчим! Все вы, Таггерты, одинаковы! Ты только и ждешь, чтобы меня избили. Тебе мало отобрать у меня наследство, ты хочешь, чтобы меня изуродовали!

Отчим? Это ж получается, Казистер, не родной сын дяди, а пасынок? Теперь Дануту становилась понятным и поведение тетушки, и ненависть братца. Стало быть, они воспринимают его как соперника.

Одним рывком Данут поднял двоюродного брата с пола, хорошенько встряхнул и хмуро бросил:

– Не позорься. Пока я с тобой – никто тебя пальцем не тронет.

Глава пятая

Уход гномов

Следующий день был выходным. Данут бродил по порту, увертываясь от докеров, таскающих какие-то мешки, корзины, бочки, пару раз чуть не подрался с матросами, которые не могли терпеть праздношатающегося юнца, норовя «припахать» его для каких-то там дел и, едва не завербовался на судно, идущее за китами. Наконец, вдоволь налюбовавшись на красивые и не очень корабли (хотя, на взгляд Данута, все корабли были наикрасивейшими), парень зашел в таверну промочить горло.

Взяв себе кружку пива, юноша отыскал свободный столик, где восседала пара сравнительно трезвых морских бродяг, неспешно цедящих крепкое вино. Один из моряков – немолодой, с рыжими, изрядно тронутыми сединой усами, усмехнулся, наблюдая, как парень неаккуратно роняет пену на стол. Второй – помоложе, со шрамом через все лицо, даже приподнял локоть, чтобы его не замочило.

– Прощения прошу, – извинился Данут, отхлебывая глоток.

Пиво он не слишком жаловал, предпочитая что-нибудь другое, вроде кваса, но кто в морской таверне будет пить квас?

– Где-то я тебя видел парень, – раздумчиво проговорил рыжеусый.

Дануту не нужно было вспоминать, где он сам видел этого моряка.

– В прошлом году, в Оште. Ты у меня шкурку черного соболя торговал.

– О, точно, – обрадовался моряк. – А ты, жмот такой, шкурку сменять отказался!

– Было дело, – не стал спорить Данут. – Ты мне за нее хотел ломаный нож всучить. А на кой он мне? За такую шкурку можно десять ножей добыть.

– А то я сам не знаю? – слегка обиделся рыжий. – Только у меня к тому времени ни векши, ни менового товара не было. Думал – вот, юнца облапошу, откуда дурачок о ценах знает?

Все трое заулыбались. Данут не обижался, что моряк пытался его надуть – дело привычное.

– Слышал я, что на Ошт норги напали? – спросил второй, со шрамом.

За месяц, проведенный в Тангейне, боль слегка притупилась. Но рассказывать в очередной раз о том, как ему посчастливилось уцелеть, парню не хотелось. Но моряки, похоже, сами слышали эту историю.

– Значит, на западном побережье теперь лишь орки остались, – изрек рыжеусый. – Придется нам на восток ходить. А там и кит не тот, и шкурки хуже.

– Киты – они везде одинаковые, – вступил с ним в спор второй. – Зато товару теперь меньше стало, на шкуры да на остальное цены вырастут, прибыли больше.

– А нам-то, не один ли хрен? – перебил его рыжий. – Наше дело купцов туда-сюда доставить, а прибыль… Какая у нас прибыль? Теперь только хуже будет, – посулил он. – Ошта нет, купцов много. Будем теперь друг друга за глотки брать, чтобы товары заполучить.

– Точно, – взгрустнул тот, что со шрамом. Выпив, сплюнул на пол. – А все норги проклятые.

– А кто они такие? – осторожно поинтересовался Данут. – Почему о них никто ничего не знает?

– Кто норга хоть раз видел – морских крабов кормит, – засмеялся рыжий. – Живут они где-то посреди моря, никто не знает.

– Почему с ними никто справиться не может? Тангейн – город огромный. Кораблей столько, что не счесть! Собраться, найти эти клятые острова, да и разделать всех норгов под гребенку, – предложил парень.

Моряки как-то странно переглянулись, дружно допили и, не заказав новой выпивки, вышли.

Вечером в доме дяди парня ждал крупный разговор наедине.

– Как ты можешь вести такие разговоры! – бушевал дядя. – И, ладно бы, ты их вел в городе. Но в порту, где столько глаз и ушей!

– А что здесь такого? – не понял Данут. – Норги – это пираты, которых все ненавидят. Их надо уничтожить.

– Я прекрасно понимаю, что ты хочешь отомстить за смерть своего отца и моего брата, – слегка успокоился дядя. – Но в любом порту у норгов есть свои глаза и уши. Если я через час узнал, что мой племянник ведет разговоры с матросами об уничтожении норгов, то, как ты думаешь, узнают ли об этом сами пираты?

– Пусть узнают, – усмехнулся Данут. – Они и так знают, что их ненавидят. И что теперь – они нас будут убивать, грабить, а мы помалкивать?

– Да какой ты болван! – заорал дядя так, что на шум прибежала тетушка, попыталась выяснить, в чем тут дело, а дядя, впервые на памяти племянника, прикрикнул на жену: – Закрой дверь, дура!

Тетушка выскочила, как ошпаренная, а дядя, видимо выдохнувшись, закашлялся, а потом нервно произнес:

– Торговый дом «Силуд Таггерт и сыновья» – один из самых богатых в городе. Если я захочу – могу нанять дюжину кораблей, набрать наемников. А если мой племянник – уточняю, для дураков, – снова повысил дядюшка голос, – племянник хозяина торгового дома, говорит, что норгов нужно уничтожить, то не проще ли уничтожить торговый дом? Сжечь мои склады, лавки и дома несложно, зарезать меня, мою семью – тоже. А если нас прирежут, кровь будет на твоих руках.

– Не на руках норгов, а на моих? – угрюмо переспросил Данут.

– На твоих, – уверенно подтвердил дядя. – Мы ничего не сможем сделать против норгов. Ты уже потерял отца. Хочешь, чтобы убили всех нас? Ты этого хочешь?

– Не хочу.

– Ну, а раз не хочешь, то я тебе запрещаю вести разговоры о норгах. И уж тем более о том, что их надо уничтожать.

Как всегда, на работу уходили с рассветом. Тетушка предпочитала в это время понежиться в кровати, а хмурые, не до конца проснувшиеся мужчины, завтракали. Одна лишь кухарка – пожилая и добродушная Трени была бодра и свежа. Неожиданно, застучал дверной молоток.

– Кого там Ящер несет? – буркнул дядя.

Из-за больного желудка Силуд ел лишь молочное, вареное и пареное. Вот и сейчас, он давился овсяной кашей, сваренной на молоке, с завистью наблюдая, как Данут наворачивает яичницу с салом, а пасынок неспешно поглощает бутерброд с ветчиной, запивая его слабым настоем трав (крепкий Казистер не употреблял, опасаясь испортить цвет лица).

– Трени, – приказал хозяин служанке. – Посмотри, кого там несет. Скажи, чтобы по всем вопросам ехали на склад. Я сейчас буду. Еще не хватало, чтобы я начал обсуждать деловые вопросы дома, – горделиво добавил дядюшка.

Данут, покончивший с яичницей, уже пил собственный травяной настой – крепкий и сладкий, как ему и положено, сделал вид, что поверил. Дядюшка, если потребует дело, будет разговаривать о нем не то, что в собственном доме, а в собственной спальне, даже если рядом будет лежать супруга.

– Ну, кто там? – нетерпеливо спросил дядя, с отвращением отхлебывая кипяченое молоко.

– Там этот, как его… мэтр какой-то, гном, – путано пыталась изложить кухарка.

– Гном? – насторожился дядя. Гномы – главные потребители петрола, существа аккуратные и педантичные. Если они являются не на склад, а прямо домой, значит, они чем-то недовольны!

– Это Данутовский гном, – сообщила Трени. – С которым он великана убивал.

Мэтр Байн Периверт, профессор кафедры Прикладной магии и заведующий лабораторией оружия, скромно стоял у входа. Гворн был не в расшитом золотом камзоле, приличествующем его положению, а в сером дорожном плаще. Кажется, в том самом, в котором был в походе.

– Здравствуйте, профессор, – поздоровался Данут. – Что-то случилось?

– Увы, мой юный друг, ничего не случилось, и я уже не профессор. Просто, пришел попрощаться с вами. Возвращаюсь в Скаллен.

– В Скаллен? – протянул Данут, а потом спохватился: – А почему не профессор?

– Может ли человек, погубивший учеников, быть профессором? Профессор – это прежде всего наставник, а уж потом ученый, – грустно отозвался старый гном. – Я подал в отставку сразу по возвращению из экспедиции, а вчера получил сообщение, что Колледж мою отставку принял. Спасибо коллегам, что позволили мне уйти, сохранив лицо.

Данут лишь вздохнул. Что тут сказать, если гном прав. Неважно, что вины в гибели студентов у старого профессора нет. И маршрут «полевой практики» был утвержден, и никто не мог знать, что на их пути окажется йотун. Это как кормчий, вернувшийся в порт с половиной команды. И, неважно, что его вины в гибели нет, что он умудрился спасти вторую половину. На нем, как на кормчем, можно ставить крест, потому что во второй раз его уже не выберут.

– И куда вы теперь?

– Вначале в Скаллен. Ну, а потом, куда-нибудь на восток. Как я буду смотреть в глаза тем, чьи дети погибли? Когда-то я был неплохим рудокопом. Силы уже не те, но что-нибудь да смогу делать.

Тоже верно. Хоть гномы, хоть люди, но все будут смотреть на выжившего с немым укором. Мол, почему ты жив, если мой сын погиб? Дануту и самому до сих пор кажется, что окружающие смотрят на него именно так.

– Да, можешь передать своему дядюшке, что скоро ему дадут очень крупный заказ. Половина нашей колонии возвращается в Скаллен. Так что, для транспорта потребуется много горючего. Еще. Может быть, тебе понадобится какая-то помощь. Имей в виду, что все мои сородичи не откажут.

Гном на прощание попытался обнять юношу, но дотянулся лишь до живота. Пришлось Дануту наклоняться и самому обнимать старого гнома.

Когда старик ушел, Данут загрустил. Кажется, он только что потерял единственного друга.

Пока Данут смотрел вслед мэтру Байну, из дома вышел дядюшка и братец.

– Что ему от тебя нужно? – поинтересовался дядя, не одобрявший дружбы племянника с гномами.

– Ничего, – отозвался Данут. – Просто, мэтр пришел попрощаться. Да, он еще просил сообщить, что будет большой заказ на петрол.

– Вот как? – заинтересовался дядюшка. – А насколько большой?

– Точно не знаю, – пожал плечами Данут. – Но мэтр сказал, что половина гномов возвращается в Скаллен.

Вместо того, чтобы обрадоваться, дядюшка расстроился.

– Это что же получается, гномы уедут, а кто у меня петрол покупать станет? Так мне и разориться недолго.

Глава шестая

Подсчеты и расчеты

Дануту было скучно. Плохо, когда работы много, но еще хуже, когда нечего делать. Два полубочонка петрола, выданные приказчику судостроителей, не в счет. В конторе – небольшой комнатушке с узкими застекленными оконцами, куда юноше разрешалось входить по причине его статуса, заседали дядя и братец. Судя по всему, родичи пытались подсчитать, сколько понадобится петрола, чтобы выполнить будущий заказ гномов. В его же разумении, смысла в этом не было – сколько петрола спросят, столько и продать. Но у дядюшки были свои соображения. Он уже успел нанять грузчиков в помощь племяннику, отправить людей на дальние склады. Упускать выгодный заказ было никак нельзя.

– Значит, так – записывай, – глубокомысленно изрекал дядя, – на один «тепловик» мы продаем сорок бочек в год. Так? Но это здесь, в Тангейне. Сколько тепловиков у гномов?

Казистер обратился к своим тетрадям, принявшись неспешно листать. Даже потряс ими, будто надеясь, что цифры спрятались где-то между страниц. Не найдя ничего, только пожал плечами.

– Где записи? – вытаращился дядя на пасынка. – Тебе еще в прошлом году было сказано – узнать обо всех водных и сухопутных тепловиках, все записать. Ну, что ты там возишься, давай, – требовательно протянул дядюшка руку.

– Не успел, – равнодушно пожал плечами Казистер. – У меня и так дел очень много. Вон сколько, – кивнул парень на окошечко, из которого были видны бесконечные стеллажи. – Каждый день учет надобно вести.

– Тебе что, сложно было? И всего-то сосчитать – сколько тепловиков, – начал перечислять глава Торгового дома, загибая пальцы. – Какие тепловики, сколько петрола уходит на сто стадий! Вот! – потряс он кулаком.

– Я… – начал спорить пасынок.

– Ты болван, каких свет не видывал, – презрительно усмехнулся глава Торгового дома. – Зачем я тебе в младшие приказчики взял? Чтобы ты точки ставил? Настоящий приказчик должен смекалку проявлять. А тебе, придурку, даже смекалки не надо – исполняй, что хозяин скажет, вот и все. Что, трудно было сходить к недомеркам, да посмотреть? Ну, в порт еще, народ расспросить? Знаешь, сколько на это место толковых парней просилось? – Повернувшись к племяннику, Милуд с горечью произнес: – Дражайшая супруга не хотела, чтобы ее первенец в подмастерьях ходил. Видите ли – несолидно. Мол, что люди скажут, если ее сыночек будет горшки ворочать? Дескать – Силуд собственного пасынка в грузчики отрядил, злодей этакий! А он, Ящер его возьми, только на собственную морду любуется. Ах ты, тварь ленивая…

Данут первый раз видел, чтобы дядюшка демонстрировал недовольство Казистером, да еще прилюдно. Но это было не все – с неожиданным проворством Силуд вскочил с места и принялся таскать пасынка за волосы, отвешивая звонкие затрещины. Устав, отшвырнул парня в угол. Тот, глотая слезы и сопли, проскулил:

– Я матушке пожалуюсь!

– Молчать идиот! – рявкнул дядюшка, замахиваясь, отчего пятнадцатилетний красавчик присел, закрывая голову руками. – Скажешь еще хоть слово, пойдешь улицу подметать, вместе с этой старой гусыней.

Куда девалось показное благодушие Силуда, его демонстративное подчинение супруге…

– Ты еще здесь? – грозно рыкнул дядя. – В порт! Бегом!

Пасынок, скуля и размазывая слезы, принялся вытаскивать из угла красивое тельце. Поднявшись, Казистер поплелся к двери, сгорбившись и, еле-еле переставляя ноги, словно старик. Чувствовалось, что выходить на улицу и брести в далекий и страшный порт, ему не хотелось. Данут, посмотрев на обреченную спину, пожалел братца:

– У гворнов пять тепловиков для перевозки, десять грузовых. Те, что для гворнов – гномов, то есть, петрола жрут в полтора раза больше, чем грузовые, – сообщил Данут к удивлению дядюшки и радости, перемешанной с тайной завистью, братца.

– Откуда знаешь? – недоверчиво прищурился дядюшка, но сам же себе ответил: – А, не зря, значит, с недомерками дружил. И то польза.

– Может, ты еще знаешь, сколько петрола расходуется на день пути? – слегка надменно поинтересовался Казистер, уже начавший оправляться от своего позора.

– Петрола нисколько, – в тон ему усмехнулся двоюродный брат.

– И на чем же они плавают? – хохотнул начавший оправляться от унижения братец. – На дровах? Или, – попытался уколоть дикаря Казистер, – петрол покупают, чтобы мазать мостовые?

– Казистер, – резко оборвал его отчим. – Не выставляй себя полным дураком.

– А что такое? – возмутился пасынок. – Разве тепловики плавают не на петроле?

– Плавает дерьмо в бочке, а тепловики ходят. И ходят они не на самом петроле, а на его производных. Как, то бишь, его?

– Газолин, – подсказал Данут, слегка удивленный, что смазливый братец не удосужился узнать настолько простые вещи. И чему его в училище обучали? – На их подворье перегонные кубы стоят. Из полубочки петрола выходит около четверти газолина. После перегонки мутная жижа остается, которой они котлы топят.

– Это я знаю, – отмахнулся дядя. – Вони от этих котлов… – хозяин брезгливо передернул плечом. – Так как ты думаешь, сколько они петрола покупать станут? Прикинуть бы… Может, стоит еще прикупить?

– Слышал, что четверти бочки газолина хватает на сто стадий, – начал вспоминать Данут. – Это у грузовых, а у пассажирских – чуть больше. Надо посчитать, сколько стадий от Тангейна до Скаллена.

– Ну, это не сложно, – уже в который раз махнул дланью дядюшка. – Путь по Шейне я хорошо знаю.

– А, вот еще что, – вспомнил вдруг Данут. – По Шейне, если вниз по реке, расход горючего будет меньше.

– Стало быть, будем считать, что по реке они станут тратить… ну, скажем, четверть бочки на сто пятьдесят стадий. Подсчитал? – неожиданно бросил Силуд застывшему пасынку.

– Что подсчитал? – подскочил от неожиданности Казистер.

– Все то, болван, о чем мы только что говорили, – раздраженно бросил Силуд.

– А мне не приказывали…

– Полный идиот, – выдохнул Силуд. – Значит так, – побарабанил дядюшка пальцами по столу. Повернувшись к Дануту, сказал: – Хотел я этому болвану серьезное дело доверить, но не судьба. Мы сейчас попытаемся подсчитать – как и сколько, а ты сходишь к моему ростовщику, Альц-Ром-Гейму и возьмешь у него сто … нет, двести векшей. Знаешь, как ростовщика найти?

– В доме под жабой, – кивнул Данут. – Только не знаю, под какой именно.

– Как, под какой? – удивился дядюшка. – Под красной, под какой же еще? Не может же мой банкир под зеленой сидеть.

Чем был хорош Тангейн, так это тем, что над мастерскими и лавками висели вывески. Некоторые из них – сапоги, крендели с калачами, иголка с ниткой, циферблаты и кружки, были понятны сразу. Но почему некоторые цирюльни (им бы, положены, лишь ножницы или бритвы) украшались полосатыми столбиками, в белую и красную краску, Данут понял не сразу. Оказывается, это означало, что оный цирюльник, помимо стрижки и бритья, обучен драть зубы и пускать кровь. Раньше у подобных заведений висели окровавленные тряпки, но магистрат решил, что так некрасиво. Ростовщики и менялы обитали под разноцветными жабами, нисколько не стесняясь неказистого земноводного. И, чем богаче ростовщик, тем темнее была его «жаба». В Тангейне было до дюжины белых жаб, восемь желтых, штуки три синих жаб, две оранжевые и лишь одна красная. В Силлуме, говорят, есть даже коричневая. Но существует ли дом под «черной» жабой, не знал никто.

– И что стоишь? – с напускной строгостью спросил дядя.

– Жду, когда вы мне расписку напишете, или что там положено? Запрос, заявку?

– Молодец, – похвалил Силуд племянника. – Вон, этот дармоед, не догадался бы, так бы и пошел за векшами…

Дядя быстро набросал записку, заверил ее печатью и вручил племяннику.

– Когда Альц-Ром-Гейм тебе векши отдаст, он с тобой двух парней пошлет, – сказал дядя. Не слушая возражений, заметил: – Знаю, что парень ты сильный, но с охраной надежнее. Свои векши заработаешь, таскай, как хошь.

Говорят, что когда-то банком именовали массивную скамейку, внутри которой прятались потайные ящики. В воскресные дни на ней сидел меняла-ростовщик. Теперь ростовщики обитали в домах, похожих на крепости – узкие высокие окна, толстые стены. И все это обнесено ажурным кованым забором, сверху утыканным остриями, словно пиками. Возможно, имелся и потайной ход и запас продуктов, на случай осады. От серьезного приступа такой дом не спасет, а вот от обманутых клиентов, расставшихся с деньгами – очень даже поможет.

Чтобы попасть к банкиру, Дануту пришлось преодолевать два входа. Первый – будка привратника на воротах, а второй – уже в самом доме. И, каждый раз парню пришлось пояснять, что младший приказчик господина Силуда Таггерта (вона, даже фамилию пришлось вспомнить!) к господину Альц-Ром-Гейму по важному делу.

Поднявшись по винтовой лестнице, где единственное крошечное окно едва отбрасывало свет на ступени, подумав, что это тоже защита, наткнулся еще на одну дверь, открывшуюся словно сама собой.

– Садитесь, господин Данут, сын Милуда.

Глаза парня еще не привыкли к свету – пусть и неяркому, потому нашел предназначенный ему стул на ощупь. Проморгавшись, осмотрел помещение. Скудные лучи солнца, проникающие через бойницы, словно бы скрещивались между собой, освещая, как следует, один только стол, затеняя огромный шкаф с полками, забитыми какими-то папками и свитками, шкаф поменьше, зато закрытый и железный.

На столе господствовал идеальный порядок. Серебряная подставка, на ней две серебряных же чернильницы, бокальчик с крышкой, видимо, для песка, тоже серебряный. Связка остро заточенных перьев (они, к счастью, гусиные). Стопка дорогой глянцевой бумаги в серебряном держателе. Серебряный колокольчик. Часы в серебряном корпусе, с двусторонним циферблатом – видимо, чтобы посетители ценили свое и чужое время. Все аккуратно, ни пылинки. И руки, лежавшие на столе. Руки?! М-да… Посмотрев на огромные, поросшие густой шерстью пальцы с ногтями, напоминавшими когти, Данут перевел взгляд на хозяина. Узкое – донельзя хитрое, вытянутое лицо, длинные остроконечные уши, торчавшие в стороны, седые волосы и … зеленоватый цвет кожи, оттененный белоснежными кружевами воротника. Вот так да… Данут до сих пор не встречал подобных существ, но судя по описаниям, ростовщик Альц-Ром-Гейм был гоблином.

– Хвоста у меня нет, – сухо произнес ростовщик, поправляя на носу когтистой лапой (или рукой?) два стеклянных кругляшика, соединенных перемычкой – новейшее изобретение гномов для тех, у кого слабое зрение. Штука недешевая. Дядюшка – человек очень даже не бедный, мог себе позволить лишь одно подобное стеклышко, оправленное в медь и снабженное изящной ручкой.

– Прошу прощения, – виновато потупился Данут и впрямь, принявшийся смотреть за спину гоблина.

– Ничего страшного, – оттаял Альц-Ром-Гейм. – Не вы первый, юноша, – вздохнул ростовщик, – и не вы последний. Мы, пууккины, по-прежнему считаемся у многих людей врагами.

При слове «пууккины» Данут едва сумел подавить улыбку. Но сумел. Кто его знает, как воспринимает ухо гоблина (виноват – пууккина) простые человеческие слова? Может, для него они тоже звучат смешно?

– Мой дядя, господин Силуд Таггерт, поручил мне получить двести векшей. Вот, он выписал мне расписку, – солидно проговорил Данут, вытаскивая письмо.

Он уже протягивал документ ростовщику, как скрипнула дверь, в комнату стремительно вкатилось какое-то маленькое животное – что-то рыжее, похожее на бегущий меховой шарик на ножках, с черной полоской поперек тельца, с пушистым хвостом, поднятым, словно жезл. Данут, в первую минуту решил, что это какая-то неправильная белка. Нет, не белка.

Зверушка, между тем, заскочила на стол, пробежалась по нему, превращая идеальный порядок в небольшой беспорядок – бокальчик опрокинулся, рассыпая песок (угадал!), перья полетели на пол. Чернильница, от которой зверек оттолкнулся лапками, устояла. Соскочив со стола, меховичок еще раз пробежался по комнате, подбежал к юноше и, деловито перебирая лапками с острыми коготками, начал взбираться по его штанам, чувствительно царапая кожу даже сквозь плотную ткань, а потом полез выше.

Данут осторожно скосил взгляд на зверька, пытавшегося устроиться на жестком плече. Ох, ты, так это же настоящая рысь! Но только совсем маленькая и без кисточек на кончиках ушей.

– Мр-рр, – певуче проговорила маленькая рысь, посмотрев на человека голубыми глазенками и, словно бы извиняясь, потерлась влажным мокрым носиком о щеку. Ощущения были немножко странными. Казалось, что от присутствия рядом этой крохи, его напевного мурканья, куда уходят беды и напасти…

– Пчелка, как тебе не стыдно! – услышал Данут возмущенный девичий голосок.

Парню показалось, что в темной комнате вспыхнул яркий солнечный свет, когда следом за удивительной зверюшкой туда ворвалась высокая тоненькая девушка – почти девочка, со слегка вздернутым носиком и белоснежными волосами, спадающими с плеч, будто свежий осенний снег на лесную полянку.

– Тина! – строго сверкнул очками гоблин.

– Ох, батюшка, извините, – прижала руку к груди девушка. – Я не знала, что у вас клиент… Пчелка сбежал… Извините, сударь, позвольте я заберу этого непоседу.

Сидевший на стуле Данут, едва не упал. Девчонка – красавица, с белоснежной кожей, называет старого гоблина батюшкой? Получается, что она гоблинша? Ну, ни хрена себе!

Девушка протянула руки за зверьком, но тот, уже угнездившийся на плече у парня, вскочил, уперся лапкамии, смешно открывая пастенку, недовольно запищал.

– Ишь ты, какой сердитый! – рассмеялась девушка, отдернув, тем не менее, руку. – Думаешь, что ты тигр? Ну-ка, тигрище, слезь с человека.

– Тина, ты совсем замучила котенка, – укорил гоблин дочку, пряча улыбку. – Он, бедолага, уже не знает, куда от тебя сбежать.

Данут начал спешно приподниматься, чтобы помочь девушке, а та, напротив, слишком быстро наклонилась. Бах! От столкновения своего лба со лбом девушки у парня перехватило дух, а перед глазами запрыгали звезды. А Тина от удара упала на пол, на попу и, потирая лоб, плакала и смеялась одновременно.

– Извините, – принялся извиняться парень, неуклюже пытаясь приподнять девушку с пола. Она ухватила протянутую руку и посмотрела на него карими глазами, в которых уже не было боли – а лишь лукавинка. Юноша и девушка так бы и смотрели друг на друга, но все испортил Альц-Ром-Гейм.

– Тина, девочка моя, ты не ушиблась?! – запричитал гоблин, соскакивая со своего места. Открыв дверь настежь, ростовщик заорал: – Ну-ка, кто-нибудь, быстро тащите сюда что-то холодное – воду, лед!

Отпихнув Данута от девушки, гоблин усадил ее на стул и принялся осматривать лоб:

– Ну, куколка моя, где болит? Ох, какая здесь шишка! Бедняжечка…

– Батюшка, нигде ничего не болит, – попыталась успокоить разбушевавшегося родителя Тина. – Все уже прошло. А где моя киска?

А виновник всей суматохи, странный пушистый зверь по имени Пчелка, сидел на столе, безо всякого уважения устроившись на бумаге, ценностью в двести векшей, старательно вылизывая шубку!

– Вы очень неуклюжи, молодой человек, – принялся выговаривать гоблин, наступая на Данута. Он был на целую голову ниже и, со стороны это выглядело смешно, но опешившему от такого натиска юноше так не показалось. – Вы едва не искалечили мою дочь! Вот, возьмите свои векши и убирайтесь!

В комнату ворвалась целая толпа – люди это были, или гоблины, в суматохе не разобрать – с кувшинами, чистыми тряпками и кусками льда. Все бегали, ахали и охали, мешая друг другу.

– Да отстаньте вы от меня! – Вскинулась девушка. – Котика отдайте…

Окончательно растерявшийся парень не стал ни спорить, ни оправдываться, молча взял довольно большой мешок и вышел, позабыв обо всем на свете – в том числе, и об охране, которую должен был дать гоблин. А помнил он лишь лукавые карие глаза и вздернутый носик… Так, в раздумьях о глазках и носике (Спроси его, а что было надето на девушке, какого цвета платье – он бы и не ответил…), не спеша, дошел до склада. Никто по дороге на него не напал, не ограбил, хотя сейчас он был сама беззащитность.

Глава седьмая

Душевные муки

Дядюшка и братец сидели, любуясь на выдранный тетрадный лист, испещренный цифрами. Судя по всему, Казистер получил прощение. Видимо, не зря отпрыска учили целых пять лет.

– И что так долго? – с подозрением поинтересовался господин Силуд. – Принес?

Данут плюхнул на стол мешок с векшами и только тут спохватился:

– Разве я долго ходил?

– Еще как, – хмыкнул Силуд, переводя взгляд с племянника на мешок.

– И сколько тут?

– Не считал, – улыбнулся Данут непонятной и, чуточку виноватой улыбкой. Ему сейчас не было дела ни до склада, ни до дядюшки.

– Ты что, пьян? – нахмурился Силуд, а Казистер тоненько захихикал. Не поленившись, дядюшка встал, подошел к племяннику и старательно его обнюхал.

– Хм, вроде не пахнет, – констатировал глава Торгового дома, развязывая тесемки. Перебирая пачки кожаных квадратиков, перевязанных суровыми нитками, изрек: – Ты зачем столько взял? Я же всего две сотни просил, а здесь тысяча!

– Сколько ростовщик дал, столько и взял.

– Подожди-ка, – усмехнулся дядюшка, принявшись пересчитывать пачки. – Старый сквалыга дал тебе тысячу векшей, получив расписку на двести?

Силуд Таггерт, глава Торгового дома, развалившись на стуле, захохотал. Отсмеявшись, вытерев обильную слезу, дядюшка изрек:

– Не иначе, наш ростовщик умом тронулся.

– Нет, он просто отвлекся, – решил вступиться за отца прекрасной девушки – пусть она сто раз гоблинша. – Когда ростовщик деньги достал, дочка зашла.

– Дочка? – удивился Силуд. – Откуда у него взялась?

– Ну, девушка, которую Тиной звать.

– А, так это воспитанница, а не дочка. Опекун он, – пояснил дядька. Подняв глаза от обрезков, расплылся в улыбке: – Понятно, почему ты так долго шел. На красивую девку засмотрелся?

– Она просто зашла, – словно оправдываясь, пробормотал Данут. – Зверек у нее сбежал, она за ним и погналась. А ее батюшка – ну, который опекун, видимо, мешки перепутал.

– Ну, это его трудности, – в который раз усмехнулся дядюшка. – Восемьсот векшей – сумма приличная, но для ростовщика не слишком большая. Не разорится.

– Нет, так нельзя, – решительно заявил Данут, сдвигая к себе пачки с обрезками. Считал он гораздо хуже, чем двоюродный брат, но здесь особого счета не требовалось. Успел понять, что в одной связке ровно пятьдесят векшей. Придвинув к дядюшке четыре стопки, остальные скидал обратно в мешок.

– Постой-ка, племянник, – попытался вразумить парня дядюшка. – Ты думаешь, если бы я сам лишние векши ростовщику передал, он бы мне их вернул?

Дядюшка протянул руку к мешку, но она оказалась коротковата. Вставать и отбирать векши у племянника Силуд посчитал ниже своего достоинства или осознавал, что по-хорошему их не получит, а сумеет ли справится с племянником – это ворона надвое каркнула.

– Прости, дядя, но если я напортачил, мне самому это и исправлять. Ошибся Альц-Ром-Гейм, с кем не бывает? Не хочу, чтобы обо мне плохо думали.

– Э, ты чё делаешь? – перегородил дорогу осмелевший Казистер.

Данут отодвинул в сторону родича, словно ветку, попавшуюся на пути, торопливо вышел, не услышав брошенный в спину вздох дядюшки:

– Весь в братца покойного. Такой же дурак.

На сей раз в дом ростовщика парня пропустили без всяких задержек. Привратник выскочил, открывая не маленькую дверцу, а ворота для экипажей, а навстречу, из дома бежал сам господин ростовщик. Забирая у юноши мешок, гоблин, первым делом сунул острый нос внутрь, провел когтем по упаковкам.

– Шестнадцать… – перевел дух банкир, прижимая к себе мешок, словно любящая мамаша младенца.

– Угу, – буркнул парень.

– Может, отобедаете со мной? – ласково предложил Альц-Ром-Гейм, лучась стеклышками.

Дануту ужас, как хотелось пообедать с гоблином (понятное дело, не с самим ростовщиком, а с его воспитанницей), но было страшновато – вдруг возьмет вилку в правую, а нож в левую руку? Или перепутает рыбный нож с закусочным? В доме дядюшки над этим постоянно потешались.

– Извините, некогда, – пробормотал юноша, косясь глазами по сторонам – а не покажется ли Тина?

Но девушки не было видно. Возможно, повтори ростовщик свою просьбу во второй раз, он бы пошел, но тот, не в пример землякам, не стал настаивать.

– Приятно, что современные молодые люди заняты полезным трудом, – важно изрек Альц-Ром-Гейм, пытаясь одновременно поправить стеклышки и удержать мешок.

– Да, а как там ваша воспитанница? – поинтересовался Данут. – Передайте ей… – замялся юноша, не зная, что бы такое сказать. Наконец, нашелся: – В общем, мне очень стыдно…

– С ней все в порядке, – погасил улыбку гоблин. Придерживая за плечо гостя, он повел его к воротам, не то, провожая, не то, выпроваживая. – Простите меня за мою несдержанность. И, до свидания…

Оказавшись за пределами владений ростовщика, вместо того, чтобы идти на склад, Данут начал обходить забор – вначале прошел по одному кругу, потом по второму, по солнышку, против. А вдруг Тина выйдет во двор выгулять своего чудесного зверька, так похожего на маленькую рысь, только без кисточек на кончиках ушей?

Но во двор девушка не вышла. Так, проболтавшись до самого вечера (даже не задумался – а что скажет дядюшка), Данут побрел домой, выбрав, отчего-то, самый замысловатый и длинный путь, идущий по каким-то руинам.

Удивительно, что юноша не запутался в сорняке и не убился, упав в какую-нибудь яму, скрытую травой и мусором. Из раздумий (или, как правильно обозвать его состояние, если на самом-то деле он ни о чем не думал? Мы бы сказали – «в прострации», но юноша, воспитанный в поморском поселке, таких слов не знал.) Данута вывела тень, мелькнувшая за углом покосившегося каменного сарая. Остановившись, боковым зрением парень увидел, как за спиной шевельнулось несколько темных силуэтов, неумело прячущихся среди развалин. Как же это он? Преследователи, хотя и стараются изображать из себя неслышных и невидных существ, на самом-то деле видны хорошо, да и битый кирпич хрустит под тяжелыми башмаками. Выругав самого себя – давным-давно мог бы увидеть и услышать, а вот, поди же ты… Грабители? Вполне возможно. Места, в которые его занесло, пользовались в городе дурной славой. Так, что там у нас впереди? Засада. Сзади загонщики, а спереди охотники. Грамотные, сволочи!

Не сказать, что парень особо испугался, но ему все-таки стало не по себе. Высматривая – что бы такое ухватить, нащупал ногой какую-то палку, быстро нагнулся. Ощущая в руке некую тяжесть, слегка успокоился – оружие неважное, но и с таким можно натворить дел. Сойдя с дороги, Данут прислонился спиной к стене, ожидая противника. В рассуждении, что на это уйдет время, присел на корточки, чем расстроил планы неизвестных, потерявших в сумерках жертву.

Данут сидел. Терпения, выработанного на промысле, на рыбной ловле, ему было не занимать, чего нельзя было сказать о злоумышленниках. Первыми не выдержали «загонщики».

– И куда он делся? – озираясь по сторонам, спросил первый, словно в надежде услышать подсказку из темноты. Потом, уже в голос, крикнул: – Эй, Аристун, дикарь пропал!

Из-за сарая донесся недовольный глас атамана:

– Куда он мог деться? Мимо нас он не проходил. Упустили, суки!

– Кто упустил? Он мимо нас тоже не проходил! – принялся отругиваться «загонщик».

О, да это старые знакомые. Атаман уличной своры Аристун и его шайка. Подождав, когда из-за сараев проявится еще три силуэта и, вся шайка соберется вместе, Данут встал.

– Ну, здесь я.

Кажется, появление Данута удивило и, даже слегка напугало малолетних бандитов. Но хозяевам улицы надо было держать фасон. Да и поквитаться хотелось за прежнее унижение. Первым, как и положено, вперед выдвинулся атаман:

– Ну что, дикарь, смелый говоришь, да? Силушка, говоришь, так из тебя и прет!

– Ничего, мы ее сейчас всю выпустим! – хохотнул еще один бандит, вытаскивая нож.

Кажется, у всех было оружие. Данут, который в этот момент вовсе не жаждал крови, а любил всех на свете, миролюбиво прокрутил палку, на краткий миг превратив деревяшку в крылышки стрекозы. Прекращая вращение, доброжелательно предложил:

– Парни, мне от вас ничего не нужно. Идите-ка вы …

Он бы сказал, куда именно им идти, но произносить вслух это слово, после встречи с прекрасной девушкой, язык не поворачивался. Благо, парни сами догадались.

Луна, когда она нужна, обязательно прячется в тучки и юные бандиты не смогли, как следует, оценить искусство намеченной жертвы, но по звуку догадались, что жертвой-то станут сами. Они уже приготовились тихонько раствориться в сумерках, но тут на Данута вместо доброжелательности накатила злость. Не то на самого себя – ишь ты, распустился из-за какой-то смазливой девчонки, не то на гоблина – мог бы и во второй раз предложить пообедать.

– Э, ножи-то свои мне оставьте. Что, не хотите?

Визг рассекаемого воздуха смешался с глухими ударами и визгом тех, кто не успел побросать оружие. Крики и стоны отрезвили парня и он невольно попридержал палку, не стал бить ни по голове, ни по другим уязвимым местам. Ну, не убивать же дураков из-за собственного плохого настроения?

Тех же, кто догадался скинуть клинки на землю, Данут трогать не стал. Пусть бегут. Провожая взглядом бывших бандитов, превращающихся в ревущих подростков, парень собрал «трофеи» и, насколько позволяла луна, вынырнувшая так же внезапно – хоть такая от нее, от крутобокой, польза – осмотрел добычу. А ножи-то дрянь. Выкинуть, что ли? Подумав, Данут решил прихватить их с собой – лежат, хлеба не просят…

Немного повеселев, юноша выбрался из руин и быстрым шагом отправился домой. Он уже почти дошел, когда услышал свист распоротого воздуха, но уже не успел ни присесть, ни увернуться от арбалетного болта. Единственное, что смог – немного уклониться и, короткая деревянная стрела с увесистым наконечником пробила плечо, а не сердце. Еще не замечая боли, Данут выхватил один из прихваченных ножей и запустил его в человека, ловко орудующего «козьей ножкой». С такого расстояния – шагов двадцать пять – нечего и стараться попасть. Злодей лишь повел рукой, отбивая клинок, потерявший скорость. Но хотя бы отвлекся. Выхватывая второй нож, парень побежал навстречу, надеясь, что тот не успеет взвести. Как же… Неизвестный не только успел натянуть тугую тетиву, но даже вскинул оружие, направляя его прямо в лоб Данута.

Юноша понимал, что уже не успеет стереть ухмылку с лица мерзавца, едва различимую при бледном свете луны (опять появившейся некстати!) как вдруг, улыбка сменилась недоумением. Арбалетный болт, вместо того, чтобы продырявить тело парня, улетел прочь, а несостоявшийся убийца повалился на колени, давясь беззвучным криком. А за его спиной возник человек невысокого роста, в сером плаще, хладнокровно вытирающий об одежду арбалетчика – уже мертвого! – короткий меч.

– Можешь спрятать, – сказал незнакомец, кивая на нож, зажатый в руке Данута.

Но парень, дважды за один вечер, встретившийся со смертью, не торопился. Как знать, а что сейчас выкинет спаситель? Хотя, если бы тот собирался убить, разве не проще ему было дождаться выстрела?

– Впрочем, можешь оставить, если тебе с ним спокойнее. Пойдем.

Незнакомец повернулся и пошел, не заботясь о собственной спине, ни о том, последует ли за ним молодой человек. Последует. Куда же он денется?

Глава восьмая

Слухи и домыслы

– Так ты говоришь, норги прошли сквозь туман, высадили разведку, а уже потом напали на Ошт? – в который раз спрашивал спаситель, неспешно потягивая из кружки пиво.

Данут, удивляясь самому себе – он до сих пор не вспылил, не выругался, уже не в первый раз пересказывал странному человеку историю, начиная с того момента, как он ушел проверять отцовские борти.

Гилберт, как звали нежданного спасителя, завел его в какой-то неказистый дом на окраине города и, первым делом, осмотрел рану, порадовав, что кость не задета, промыл ее жгучим бальзамом с запахом крапивы и тмина, наложил повязку. Судя по тому, как мастерски незнакомец наматывал бинт, ловко завязал узелок, дело для него было сплошь и рядом знакомое. Ну, а потом, спаситель предложил скромный ужин – сыр и черствый хлеб, присовокупив к этому немного пива. Откупоривая бочонок, Гилберт с сомнением принюхался к его содержимому, нацедил немного, попробовал и, только потом налил гостю.

– Неделю стоит, но пить еще можно.

Убранство комнаты, где они были, выглядело нежилым. Вроде бы, все на месте – стол, два табурета, кровать, но был какой-то налет запустения и безликости. Изрядное количество пыли и, ничего примечательного – ни безделушек, ни ярких ковриков, способных дать представление о хозяине. Комната напоминала номер гостиницы (в которых Данут, по правде говоря, был всего один раз, когда надо было получить плату с приезжего купца, но и этого вполне достаточно) или, внутреннее «убранство» лесной зимовки, где люди живут по неделе, а то и по месяцу, но домом не считают.

Пиво, хотя и простояло неделю, не горчило. Данут, вспомнивший вдруг, что за весь минувший день почти ничего не ел, бодро размалывал молодыми зубами хлеб, превратившийся в сухари, сыр, покрывшийся твердой коркой, запивая его вполне сносным пивом.

Гилберт, с сомнением ковырявший хлеб и сыр, ел мало, говорил еще меньше, зато много спрашивал. Некоторые вопросы заводили в тупик, иные казались глупыми, а за кое-какие хотелось треснуть по морде. Возможно. Данут так бы и сделал, но останавливали два обстоятельства – во-первых, чувство благодарности к спасителю, а во-вторых, левая рука, для которой Гилберт приспособил повязку. Но в конце-концов, когда все вопросы иссякли, парень и сам решил поспрашивать.

– Как вы около нашего дома оказались?

Гилберт называл его по имени, и на «ты», но Данут обращался к мужчине на «вы». И дело было не только в возрасте. Гилберт чем-то напомнил отца. Не то – внутренней силой, не то – уверенностью движений, выдававшего бывалого воина. Ну, разве что, был поменьше ростом, да имел седины побольше.

Прежде чем ответить, спаситель неопределенно улыбнулся.

– Да вот, понимаешь ли, иду я себе по улице, иду. Вижу – парня убивать собираются. А дай-ка, думаю, его спасу. Ничего, что я тебя спас не по благородному? – притворно озаботился Гилберт. – Подошел, да сзади пырнул. Надо было убийцу на поединок вызвать?