Читать онлайн Я тебя (не) боюсь бесплатно

Пролог

Привычный ритм моей жизни сбился в тот день, когда я стала заложницей каких-то ублюдков, положивших глаз на деньги моего отца – преуспевающего банкира, филантропа и просто уважаемого господина. Самое мрачное пятно в его репутации – моя мать, спутавшаяся с другим и бросившая нас двадцать лет назад. В остальном отец безупречен до блеска. Ко мне всегда относился с особой теплотой, называл своей принцессой и дорожил больше, чем всем своим состоянием. Я ни разу не слышала от него ни единого ругательства, не видела его разъяренным, злым. Он часто выглядел сосредоточенным, уставшим. Порой подолгу запирался со своими компаньонами в бильярдной, которая потом сутки выветривалась от тяжелого запаха сигар и виски. Но я свято верила в сказку. Пока меня не похитили…

Трое суток в холодном, сыром подвале без еды и воды, в компании жутких вооруженных громил, выражающихся крепкими словечками, и крыс, которые казались приятнее этих обезьян. Там-то я и узнала, какова обратная сторона красивой, глянцевой жизни.

Меня вызволили посреди ночи. Кажется, мое спасение было кошмарней самого плена.

Две недели я не выходила из своей комнаты, потом жила призраком в огромных пустых коридорах нашего трехэтажного особняка. Я ходила на цыпочках, вздрагивая от каждого шороха. Не смотрела телевизор, боясь наткнуться на боевик и услышать хлопки выстрелов, жужжащих у меня в голове со дня штурма. Я остро реагировала на красный, видя в нем кровь. Наконец отец нанял мозгоправа, который четыре месяца сеанс за сеансом вытаскивал из меня весь пережитой кошмар.

Я словно уснула, когда все пестрило цветами под ярким летним солнцем. А проснулась сейчас – когда за окном медленно кружит снег. Нет, проснулась громко сказано. Тело пробудилось, а что-то внутри заперлось на все замки, скрылось в раковине, замерло.

– Элечка, Валентин Борисович, просит.

Моя няня, что с двухлетнего возраста заменяла мне маму, накидывает на мои плечи пуховую шаль.

Не могу отнять взгляда от бури по ту сторону стекла. Завораживает. Мысли гадские из головы выветривает.

– Эль, – повторяет няня. – Надо спуститься. Не серди отца. Для тебя старается. Нельзя вечно в четырех стенах сидеть.

Я, как запрограммированный андроид, разворачиваюсь и плетусь в отцовский кабинет. Посмотрим, чем сегодня он попытается выманить меня из дома? Убеждение, что враг побежден, не помогает. Ведь по сей день пойманы не все похитители. Их было шестеро, не считая так и не выявленного организатора, а за решеткой пятеро! Ни одна из приманок тоже не сработала. Я даже на институт забила. Отец сам меня на заочное перевел, а сессию, которую я упрямо пропускаю, тупо оплачивает. Обидно ему, если меня отчислят на последнем курсе. А мне плевать. Все равно работать не буду. Ни цели, ни стимула нет. Жалкое существование в страхе, что сейчас меня снова схватят за горло, натянут на голову вонючий мешок, закинут в грязный подвал и будут угрожать отрезать палец, ухо или язык, если папочка-банкир проигнорирует их требования.

В кабинете мрачно. Странно, отец любит много света. Видимо, ради меня окно прикрыл. Не нравится мне, что оно панорамное. Нельзя на первом этаже так рисковать открытостью и свободой доступа.

Я сажусь за стол, по новой привычке глядя на отца с опаской и настороженностью. Знаю, что любит меня, но что-то внутри протестует, ненависть к его деньгам разжигает. А ведь это тот же добродушный человек, когда-то державший меня на коленях, читавший мне сказки на ночь, за руку водящий меня в школу, утирающий слезу на моем выпускном.

– Элечка, познакомься, это Самир! – Жестом руки отец указывает на огромную фигуру, отклеившуюся от окна.

Шагнув вперед, этот Самир впускает в кабинет свет, и я только сейчас понимаю, что портьеры раздвинуты. Это он своей широченной спиной занимал весь оконный проем.

Чудовищно громадный зверь надвигается на меня темной тучей. Его похожесть на тех сволочей, чьей заложницей я пробыла трое бесконечных суток, вызывает тошноту. Пугающе мускулистый, смуглый, хмурый обладатель беспросветно черных зачесанных назад волос и густой щетины. Строгий костюм едва ли не по швам расползается на его внушительном теле, а белоснежный воротник рубашки кажется ослепительным на фоне темного пиджака и бронзовой шеи. Он пронзает меня глубокой синевой глаз, и я взволнованно сглатываю.

– Здравствуйте, – произношу хрипло и перевожу взгляд на отца.

– Я долго думал, как помочь тебе, Элечка. Надеюсь, ты оценишь. С сегодняшнего дня Самир – твой телохранитель.

Опять смотрю на двухметровую гору и замираю. Для этого Самира любой человек не больше комара. Прихлопнет и не заметит. Я ему от силы до солнечного сплетения ростом достану. Зато он двумя пальцами мою шею обхватит и раздавит. Никогда не встречала таких бугаев. Даже мои похитители мельче были.

– Рядом с ним тебе нечего бояться.

За исключением того, что он сам случайно меня задавит, защищая от кого-нибудь.

– Человек он проверенный, надежный.

– Спасибо, но я вынуждена отказаться. Зачем мне телохранитель? Я никуда не выхожу.

– Теперь будешь выходить, – настойчивее твердит отец. – Я больше не в силах наблюдать, как дочь превращается в комнатное растение. Или ты улетаешь к матери в Испанию, или возвращаешься к прошлой жизни здесь. В том или ином случае Самир – твой телохранитель. Отныне. Всегда. И везде.

Глава 1

Решение отца безусловно и категорично. Каких-то полгода назад, когда я строила воздушные замки, я позволяла себе споры и капризы. Сегодня лишь покорно склоняю голову.

Я боюсь всего, даже его. Он это знает, но уже сложно что-то изменить.

– Мне нужно уехать на некоторое время, – сообщает он, пока я с изумлением, граничащим с ужасом, разглядываю Самира. – Тебе предстоит занять мое место. Помнишь, однажды ты помогала мне с бумагами? Когда я сломал ногу?

Теперь у меня возникает сомнение, что случайно сломал. А вдруг помогли? Вдруг и папа подвергался нападкам?

– Придется снова поработать, Элечка. Ты как? Справишься?

– Не думаю, что это хорошая идея, – проговариваю, отводя взгляд от своего телохранителя. – Руководитель из меня сейчас неважный.

– Самир тебе поможет. Заодно познакомитесь поближе.

– Зачем нам знакомиться поближе? – вырывается хрипло.

– Вы много времени будете проводить вместе. Логично, что взаимопонимание облегчит общение.

Я выдыхаю. И судя по смятению на лице отца, слишком громко.

Согласно кивнув, я покидаю кабинет, так и не услышав от Самира ни слова. Ухожу в свою комнату, запираюсь и, бросившись на кровать, утыкаюсь в подушку. Кричу, реву, надрываю горло, заглушая истерику.

Разве это жизнь? Я не испытываю радости, не различаю красок, не чувствую вкуса. Недавно прищемила палец дверцей шкафа. Ноготь едва ли не с корнем выдрала. Кровь, воспаление, синяк. А я даже боли не почувствовала.

Стук в дверь вырывает меня из терзаний. Утерев слезы, откашливаюсь и спрашиваю, кто.

Это няня.

Подрываюсь с кровати, открываю дверь и кидаюсь в ее объятия. Опять рыдаю. Не могу сдержаться. Так больно и противно, словно отец попросил меня не делами заняться, а снова плен пережить.

Всхлипывая, выкладываю няне и про Самира, и про отъезд отца, успокаиваюсь от ее шепота и поглаживаний и выдаю то, о чем давно подумываю:

– Я не хочу жить, няня.

– Что ты такое говоришь, Элечка?! Немедленно прекрати! – ругается она.

– Нет, ты не понимаешь! – Я отстраняюсь от нее и отхожу к окну. На улице уже смеркается, а буря только разыгрывается. – Это не жизнь. Я пленница. Мне кажется, даже если того последнего мерзавца поймают и посадят за решетку, я не обрету покой. А Самира этого ты видела? Отец его что, на скотобойне нашел? Он там головы быкам голыми руками отрывал?

– Ох, Элечка, что ты городишь?! Я читала его анкету. Впечатляет. Служил в армии. Работал в ЧОПе. Был женат.

– Вдовец? – Я пальцем рисую на холодном стекле.

– Элечка, не паясничай. В разводе он. Все с его женой в порядке. С новым мужем где-то в Европе живет. Ребеночек у них.

– А я вот не верю теперь ничему. Где гарантия, что эта анкета не липовая?

– Валентин Борисович не нанял бы первого встречного. Самира ему проверенное агентство подыскало.

Пальцы соскальзывают вниз, оставляя за собой запотевшие дорожки. Я лбом прижимаюсь к стеклу и шмыгаю носом.

– Ты разве не видишь, он пытается втянуть меня в свой бизнес? Сначала игнор, потом психотерапевт, теперь работа под чутким контролем и защитой телохранителя. Его не интересует, чего хочу я.

– Он не может дать тебе то, что хочешь ты, Элечка. – Няня тихонько подкрадывается ко мне и теплой ладошкой гладит по плечу. – Прежней жизни уже не будет. Но Валентин Борисович в силах научить тебя жить дальше. Он старается только ради тебя. Ты же его принцесса. Тебе надо развеяться, отвлечься. Универ, шопинг, ресторан, театр, салон красоты. Работа, о которой Валентин Борисович попросил. Вернись к своим картинам, в конце концов! Ты за полгода ни разу кисть в руки не взяла. Все полотна в студии запылились. А Никита? – вкрадчиво мурчит она.

Боже, Никита! Сколько оставленных без ответа сообщений и непринятых звонков! Я хотела, чтобы он забыл меня. Чтобы возненавидел и переключился на другую. Надеюсь, получилось, учитывая, что уже месяц, как от него ни слова. Он хороший парень. Нечего ему делать рядом со мной и врагами моего отца. Я опасна для него. Мы – опасны.

– Хорошо, – вздыхаю тяжко. – Постараюсь взять себя в руки. Выбора у меня нет.

– Все будет хорошо, Элечка, – улыбается няня.

– Да, – киваю. – Обязательно будет. Рано или поздно.

Глава 2

Привлекательная стройная шатенка со взглядом кошки. Модельная и художественная школы привили мне отменный вкус и чувство стиля. Я знала себе цену, умела себя красиво и уместно подать. Стерва на светских тусовках, ангел во плоти на благотворительных мероприятиях. Я лицемерила. Только сейчас, запертая в четырех стенах, это понимаю.

Целый архив фотографий с универа, вечеринок, банкетов, фотоссесий. Я была звездой и заводилой. Парни сохли и флиртовали, девчонки завидовали и ревновали. А сегодня я блеклая тень той прошлой Эллы Ярославцевой.

Раньше обо мне шушукались, не веря, что нос аккуратный от природы, а не благодаря ринопластике, что пухлость губ не результат силикона, а белоснежные зубы – родные, а не виниры под цвет унитаза. Теперь обо мне либо шушукаются с жалостью, либо забыли.

Я ненавижу свое отражение. Почти не смотрю в зеркало, потому что вижу в нем потерявшую смысл в жизни трусиху, слабачку, неудачницу.

Быстро чищу зубы, собираю волосы в хвост, надеваю джинсы и свитер и спускаюсь к завтраку. Прием пищи для меня – автоматическая заправка бака. Ем, чтобы прожить еще один день. В ужасе. В мучениях. В терзаниях.

– Тебе обязательно нужно ехать? – спрашиваю у отца, ковыряясь в тарелке. – Новый год на носу.

– Это свадьба единственного сына моего друга, Элечка. В свое время он мне порядочно помог. Отклонить приглашение будет грубо с моей стороны. До нового года я вернусь, – улыбается он, слабо ободряя меня заботливым тоном.

Отцу шестьдесят шесть, но он до сих пор хорош собой: статен, подтянут, выглядит моложе возраста. Я очень похожа на него. Всегда этим гордилась и обижалась, если кто-то видел у меня сходство с мамой.

– Пап, а Богдан не может заняться делами? – осторожно уточняю, пока у него приподнятое настроение.

Богдан – мой брат, папин сын от первого брака, – намного старше меня. Папе едва исполнилось восемнадцать, когда он впервые стал отцом. Брак молодых был недолгим, но он никогда не пренебрегал Богданом. Помогал деньгами, участвовал в его воспитании, оплатил учебу заграницей, женил его, помог раскрутить бизнес. Богдан благодарный сын и брат. Наизнанку вывернется, если его о чем-то попросить. Каждый день звонит узнать, как у меня дела. Часто навещает. В отличие от Руслана.

Мой племянничек старше меня на целых восемь лет, потому что Богдан, пойдя по папиным стопам, тоже заделал первенца еще до армии. До свадьбы с той девицей дело так и не дошло, а родившегося малыша она без зазрения совести повесила на Богдана. Чтобы не портить ему жизнь и молодость, отец взвалил воспитание внука на свои плечи. Кстати, моя мама, если верить слухам, не выдержала именно этого – его любви к Руслану. Была свято уверена, что нет у отца ко мне такого же обожания, как к сыну и внуку. Однако это не помешало ей бросить меня и уехать в Испанию со своим молодым любовником.

Сейчас Руслан живет отдельно. Учится самостоятельности. Пора бы уже. В тридцать-то лет!

Отец долго и упорно смотрит на меня, не говоря ни слова. Все понятно: это Богдан посоветовал ему привлечь меня к делам. Он давно возмущается, что я ничем не занимаюсь, никуда не хожу и становлюсь похожа на сморщенный овощ.

– Валентин Борисович, ваш телохранитель пришел, – докладывает горничная. Та еще вертихвостка. Все перед Русланом стелилась, а сейчас страдает, что съехал от нас.

– Не мой, – поправляет ее отец. – Эллы. Скажи Самиру, что ему не нужно позволение для входа в комнаты моего дома. Для него здесь все двери открыты. Он уполномочен быть членом моей семьи и хозяином этих стен в мое отсутствие. Главное – защита и сопровождение Эллы. – Он откладывает приборы, салфеткой вытирает уголки губ и встает. – Ну все, Элечка, мне пора. Водитель уже ждет. Не хочу опоздать на самолет. Будь хорошей девочкой. Я на связи.

Я встаю на непослушные ноги, едва сдерживая слезы. Обидно. Как он может мчаться на какую-то свадьбу, бросив меня одну?!

– И да, пока не забыл, Самир поживет здесь до моего возвращения. Пусть сам выберет себе комнату. Ты же проведешь ему экскурсию по дому? – Он целует меня в лоб и быстро отстраняется. А мне хочется к нему на колени, прижаться, вдохнуть родной терпкий запах, поплакать. Стать маленькой девочкой – его принцессой. – Лейла прогонит тебя по делам. – Отец сосредоточенно смотрит на наручные часы, а в следующее мгновение в его руках пиджак и кейс. – Я позвоню, как прилечу в Махачкалу.

Будто от этого мне станет легче.

До машины отца не провожаю. Не хочу выглядеть жалкой в его глазах. Он не останется, это ясно. Своими слезами только испорчу ему настроение в поездке. Пусть отдохнет, развеется на празднике.

Из окна фойе смотрю, как уезжает со двора машина. Без отца становится холодно, неуютно. Страх, который вот уже полгода мелкими коготками скребет по моим венам, обретает вес, задавливая меня. Все кажется враждебным: двор, охрана, прислуга, стены дома, даже воздух. Ледяной. Тяжелый. Отравляющий.

Ворота закрываются, и мое подсознание воспроизводит скрип заржавевших петель подвальной двери. Этот звук до сих пор преследует меня, напоминая, насколько близки свобода и неволя, сказка и ад, жизнь и смерть.

Выдохнув, разворачиваюсь с единственной целью – уйти в свою комнату, запереться и притвориться больной и немощной. Тогда Богдану придется самому заняться делами отца. Не заставит же он недомогающую сестру работать!

Стена. Мощная и непробиваемая. Именно ее представляет собой мой телохранитель. Я натыкаюсь на него, не ступив и шага. Он будто из ниоткуда вырастает передо мной и, не дав сообразить, как давно стоит за моей спиной, нависает сверху, сверля ярко-синими глазищами.

Я ощущаю его запах – бодрящий, сильный, горьковатый, с энергией его несокрушимости.

Мой взгляд скользит по его широкому лицу, опускается на яремную впадину, под которой вьется густой черный волос. Этот зверь безусловно выточен из камня. Его громадность впечатляет, пугает, завораживает. Потрясение, от которого захватывает дух и во рту становится сухо. Я пытаюсь сглотнуть, но тщетно. Все мышцы парализованы.

Сколько ему лет? Тридцать пять? Сорок? Навскидку и не скажешь. В глазах годы, на лице ни морщинки. Будоражащий мужчина. Обволакивает меня струящимся гипнозом. Горячим, как кипяток. Волнует своей кричащей смесью покоя и опасности. От него хочется бежать, за него хочется спрятаться.

– Не хотел вас напугать, – произносит он негромко, хрипло и провокационно, – Элла Валентиновна.

– Вы вовсе не напугали, – вру, сжимаясь в комок.

– Какую комнату я могу занять?

Я замечаю небольшую сумку в его руке и задерживаю взгляд на венах под смуглой кожей. Он кулаком бетонную стену пробьет и не поморщится.

– Где вам будет удобно, – пищу, позвоночником упираясь в холодное окно.

– Позволите мне осмотреться? Комната с хорошим обзором – идеальный вариант в защите хрупкой леди.

– Я не хрупкая, – спорю, напрягшись. Собственно, и не леди. С Никитой у нас все случилось еще год назад. Прикусываю язык, уловив усмешку в его чертовски пронзительных глазах.

– Валентин Борисович сказал, вы проявили инициативу устроить мне экскурсию. Я буду рад от вас узнать о сильных и слабых сторонах.

– У меня нет слабых сторон, – продолжаю зло.

– Я о доме, Элла Валентиновна.

Чувствую себя круглой идиоткой. Трудно сконцентрироваться и уловить суть разговора, когда от одного вида этого Самира подкашиваются колени.

Да уж, отец постарался. Как мне вернуться к обычной жизни в компании этого быка? От меня люди разбегаться будут, опасаясь, что он ненароком заденет их плечом или испепелит взглядом.

– Итак, – возвращает он меня к нашей первой и весьма странной беседе, – с чего начнем?

– А вы что хотите для начала посмотреть? – уточняю, чтобы не терять время.

Самир делает шаг вперед, едва ли не наступая на носки моих балеток. Не оставляет между нами и десяти сантиметров, вынуждая меня замереть от неловкости и ужаса. Смотрю на него снизу-вверх и жду броска кобры. Он чуть склоняет голову, изучая меня и взглядом выбивая цифры на ценнике. Склоняется еще ниже, понижает голос до утробного шипения и отвечает:

– Вашу комнату.

Вокруг воцаряется вязкая тишина. Зловещая. Обманчивая. Ведь я знаю, что няня и горничная где-то за углом. Затаившись, подглядывают, подслушивают, чтобы потом перемыть кости хозяевам.

Единственный звук – хруст нового костюма Самира – восстанавливает во мне распавшийся на осколки рассудок, стоит ему поднять тяжелую руку и ладонью упереться в стекло над моим плечом. Его пряный парфюм настолько приятен, что я делаю глубокий вдох.

– Холодное, Элла Валентиновна. Не прислоняйтесь. Берегите себя.

Его пальцы вольно ложатся на мое плечо. Чуть сдавливают, отводя меня от окна. Сильные, цепкие. Я пристально смотрю в его синие глаза под густыми прямыми бровями и поражаюсь его общительности и галантности. С виду и не скажешь, что эта громадина стальных мышц способна на внятную речь, адекватные мысли и схематичное решение вопросов.

Жар от его ладони я чувствую даже сквозь шерсть свитера. Гибельный. Согревающий. Он раскаляется, течет потоком бодрящей энергии вниз по руке, уходит в кончики пальцев.

Не мужчина, а магнит с двумя полюсами. Дрожу от желания сбежать и досадую, когда он отнимает от меня руку.

– Так вы проводите меня? – спрашивает без намека на улыбку.

Я собираю часть себя во что-то более-менее живое и киваю на лестницу.

– Идемте.

Самир пропускает меня вперед и следует по пятам. Медленно поднимаясь по ступеням, я оборачиваюсь через плечо. Страх. Скованность. Смятение. Дикий восторг этим редчайшим мужчиной. Я не знаю, что тянет меня к нему? Что отталкивает? Знаю только одно: отныне он – моя тень.

– Здесь четыре спальни, – объясняю, указывая в коридор второго этажа. – Там отцовская и две свободные. Можете занять любую.

– Выходит, это ваша? – Самир останавливается у двери, которую я давно воспринимаю, как крышку гроба.

– Временно. Раньше я жила на третьем этаже. Он весь был моим.

– Больше туда не поднимаетесь?

– Нет настроения. – Я открываю дверь и вхожу в свою комнату.

Самир, не дожидаясь приглашения, тоже переступает порог.

Оставив сумку на полу, прямиком шагает к окнам. Действует смело, профессионально, по-хозяйски. Отодвигает портьеры, бдительно изучает вид из окна, смотрит вдаль, за забор, пока я, замерев на месте, разглядываю его профиль.

Невероятный мужчина. С него можно писать потрясающие картины, которые вызовут мурашки у женщин и трепет у мужчин. И хотя я не люблю небритость, густая черная щетина Самиру идет. Будто окончательный штрих, подчеркивающий его мужественность и неустрашимость.

– Что-то не так, Элла Валентиновна?

Заметил, что пялюсь на него. От неловкости отворачиваюсь. Комната у меня просторная, но вмиг сужается. Потолок будто ниже становится. Здесь слишком много Самира. Во всех смыслах.

Обнимаю плечи руками. Возвращаю взгляд к его лицу. Не красавец, но есть в нем что-то притягательное. Какой-то шарм. Глубокий. Таинственный.

– Как мне к вам обращаться? – спрашиваю, признав, что нам с ним придется много времени провести вместе.

– На «ты». Просто Самир.

– Окей, – вздыхаю. – Как обзор?

Самир чуть поворачивает корпус, окидывает взглядом комнату и отвечает:

– Мне будет удобно на той софе.

Моя голова непроизвольно поворачивается к дивану у стены. Он что, действительно собирается жить в моей комнате? Хам!

– Смешная шутка. – Пытаюсь улыбнуться, но мышцы лица лишь судорогой сводит.

– Я не шучу, Элла Валентиновна. – Его глаза упираются в меня, невидимыми нитями опутывая мое тело. – Подойдите сюда. – Приглашающе протягивает вперед руку.

Господи Иисусе! Ко мне за последние полгода из мужчин только отец и брат прикасались. Осторожно, бережно. Времена, когда я на вечеринках могла ради фотографий обниматься с парнями, в прошлом. Сегодня я едва борюсь с паникой, стоит кому-то из наших работников мимо меня пройти. В каждом мужчине вижу того непойманного похитителя. Вижу заказчика. И не успокоюсь, пока на него (или их, если это разные сволочи) не наденут наручники. Пока за его спиной не закроется тюремная решетка.

Я игнорирую ладонь Самира и протискиваюсь между ним и окном. Спиной чувствую его жар и сжимаюсь.

– Смотрите. – Его рука появляется поверх моего плеча, палец тычет в стекло. – Оттуда ваш особняк как на ладони. Опытному снайперу с крутой винтовкой не проблема проникнуть в каждое окно этого крыла. Оттуда, – он указывает на софу, – мне окно прекрасно видно. Я даже ночью наблюдать смогу.

Самир отходит от меня, и я позволяю себе рассмотреть его походку – твердую, равномерную, отчасти царственную. Берет свою сумку, ставит на край стола и звякает молнией. Моему взору предстает оптический прицел. Что-то подкрутив в его механизме, Самир возвращается к окну и локтем касается моего плеча, когда всматривается вдаль. Я отстраняюсь. Достаточно его прикосновения в фойе.

– Сами посмотрите. – Подает мне прицел.

– Нет, спасибо, я вам верю.

– Вот так сразу?

Мне показалось, или в его голосе проскользнула усмешка?

Резко оборачиваюсь, вперив в него жесткий взгляд. Он снова склоняет голову. Выжидающе. Издевательски.

– Отец не нанял бы сомнительного человека, – отвечаю громко и внятно.

– Значит, вы не против моего проживания в вашей комнате?

– Живите. Я перееду в другую.

– Только если я разрешу.

Меня захлестывает возмущение. Кто дал ему право распоряжаться моей жизнью? Ведет себя как хозяин дома, в котором гостья – я, а не он!

Открываю рот, чтобы нагрубить, но выдыхаю. А смысл, собственно, сопротивляться? Какая разница, в какой комнате я буду жить, и с кем? Краше мои дни не станут. Тьма не развеется.

Уголок его губ дергается. Победоносно. Торжествующе.

Отставив прицел на полку шкафа, Самир двумя пальцами расстегивает пиджак. Я замираю, заметив ремни наплечной кобуры, а он совершенно расслабленно интересуется:

– Где тут ванная? Хочу принять душ. От меня, наверное, разит потом. Я не успел помыться после утренней тренировки. Боялся опоздать в первый рабочий день.

– Нет, не разит, – мотаю головой, думая, может, у меня с обонянием что-то не то? Или он врет, что занимался? Хотя нет, такой бугай точно тренируется двадцать четыре на семь. Все-таки чувства подводят: умираю же. От него, наверное, несет, как от коня. – Там ванная. – Глазами стреляю за его спину.

– Я ополоснусь, вы не против?

– Да пожалуйста, – отвечаю небрежно, стушевавшись от его скоростного напора. – Если что-то понадобится, я к вашим услугам, – ехидничаю, конечно.

Задела меня его дерзость. Кусочек прошлой меня пробудила. Из времен, когда я огрызалась, если меня выводили из себя по поводу и без.

– На «ты», Элла Валентиновна, мы же договорились.

Сняв пиджак, Самир оставляет его на спинке кресла и ленивым шагом идет к двери ванной. Я исподлобья кошусь на его широченную спину, обтянутую белоснежной тканью. Все мышцы сквозь нее бугрятся, играют. Шокируют. Пугают. Поражают. И смущают.

Едва за ним закрывается дверь, как я достаю телефон из заднего кармана джинсов и набираю отца. Плевать – как, но пусть меняет это животное на другого служившего в армии ЧОПовца. На кого угодно. Хоть на терминатора! Потому что под защитой этого великана мне страшнее, чем без защиты вообще…

Глава 3

Месяц назад

Бесцветный голос следователя, как подтверждение того, что в отделе не особо шевелятся с поимкой моих похитителей, прокрадывается хищным пауком под мою кожу. Плетет плотную паутину на закрывшейся двери в прошлое.

Я сижу на ступенях лестницы, обеими руками взявшись за балясины балюстрады. Немигающе смотрю на желтую полоску света на полу перед кабинетом отца и вслушиваюсь в каждое слово. Голоса приглушены, но в мертвенной тишине особняка можно уловить суть разговора.

– Нет, к сожалению, кулон вашей дочери мы так и не нашли, Валентин Борисович. Преступники отрицают его воровство. Ломбарды патрулируются регулярно. Если украшение у того неуловимого подлеца или у заказчика, рано или поздно оно выведет нас на них. Но если оно было утеряно при похищении…

– Элла же вам ясно сказала, цепочку с ее шеи сорвали, – жестко напоминает отец следователю.

– Она могла что-то напутать. Девушка была напугана…

– Вы провели анализ ДНК? Разобрались с частицами кожи из-под ее ногтей?

– Да, собственно, поэтому я к вам и приехал. – Я слышу шелест бумаг. – Согласно экспертизе, выявленные образцы не принадлежат никому из пятерых арестованных. Но к моему глубочайшему сожалению, в нашей базе тоже никого подходящего нет.

– Что это значит?

– Мы сделали запрос в соседние области. Результаты прогнали через полстраны. Либо шестым похитителем, которого Элле удалось царапнуть, является иностранец, либо… это человек со стороны. Ранее не привлекался, а возможно, и вовсе впервые пошел на такое грязное дело. Нужда, понимаете ли, и законопослушных граждан на многое толкает.

– Так проверьте! Неужели у нас в городе и области столько нуждающихся в кровавых деньгах?!

Следователь нервно откашливается.

– Да, Валентин Борисович. У нас в стране тысячи родителей, готовых на все ради спасения своих больных детей, когда на их лечение требуются миллионы.

– Предлагаете забыть и простить этого подонка? Сделать вид, что ничего не было?

– Валентин Борисович, успокойтесь. Я лишь хочу, чтобы дело поскорее было передано в суд. А пока не все похитители пойманы, следствие стоит на месте. Они уже давно выдали бы его имя, но боюсь, они действительно не знают его, как и утверждают с первого дня. Они его так и называли – Шестым. Извините, мы не можем пойти по домам в поисках кулона вашей дочери и забора анализов у всех мужчин. Если Элла скажет, что ошиблась, и мужчин было пятеро, те сволочи, что сейчас сидят в СИЗО, сразу же пойдут под суд и получат свой срок.

– Но их было шестеро! – вскрикивает отец.

– Давайте не забывать, что кто-то анонимно позвонил в полицию и рассказал о том, где содержится дочь банкира Ярославцева. Он же сообщил, какое оружие у похитителей, когда у них обеденный перерыв и где в это время их дозорный. Без сомнений, это сделал тот человек. Может, совесть проснулась…

– Нам-то что с его совести?! – Звон стекла заставляет меня вздрогнуть. Отец что-то разбил – стакан, графин или пепельницу. – Моя дочь уже пять месяцев боится выйти из дома. Она даже во дворе подолгу не находится, потому что ее преследуют призраки!

– Поймите, Валентин Борисович, ваше ожидание возмездия только затянется, если мы не схитрим с показаниями. Возможно, мы никогда его не найдем. И что, ваша дочь всю жизнь будет сидеть дома?

– Я не позволю какому-то мерзавцу безнаказанно разгуливать по городу моей дочери!

Следователь тяжело вздыхает:

– Мне очень жаль. – Папка захлопывается, по полу скребут ножки стула. – В таком случае, мой вам совет: наймите для Эллы телохранителя. Не губите ее жизнь заточением в четырех стенах. Она жила в сказке. Вот и верните ей эту сказку…

Сегодня

Мой палец замирает над иконкой телефонной трубки под контактом «Любимый папа». Почему-то именно сейчас вспомнился тот его разговор со следователем. Он вышел из себя, потому что устал. Кричал, грубил. Потом полночи сидел в своем кабинете, а наутро за завтраком у него были красные глаза. Он плакал, я точно знаю. Ему было больно. Но он переступил через себя и предложил мне пожить у мамы в Испании. Помню, как я бросилась к нему на шею и стала умолять его не отсылать меня далеко от себя. Потому что мне нигде не будет спокойно, если рядом нет отца.

Вчера он нашел мне телохранителя, который защитит меня от любой опасности. Сегодня в бодром настроении отправился на праздник, а я своими капризами лишь испорчу его поездку. Он вернется, отклонив приглашение друга. Я стану причиной его некрасивого поступка. И это моя благодарность за полгода его кошмаров? Он шесть месяцев потратил на мой покой. Неужели я не смогу потратить неделю на его?

Убрав телефон в карман джинсов, глубоко вздыхаю. Взгляд падает на софу, на которой Самиру будет удобно. Почему-то губы изгибаются в кривой улыбке. До слуха доносится шум воды в ванной. Мой жуткий телохранитель начал свои водные процедуры, так почему бы мне не заняться делом?

Сую свой нос в его сумку: достаю аккуратно сложенные бумажные пакеты, в которых… О боже, трусы! Надо же, животные тоже носят белье. Конечно, разглядывать его я не собираюсь. Откладываю пакеты с бельем и носками, натыкаюсь на четки среди маек и трико, маленькую книжечку на арабском, в которой куча пометок, и на фотоальбом. Старый, затертый и напичканный фотографиями. Забавно, что кому-то такая древность нравится.

Убедившись, что вода до сих пор шумит, осмеливаюсь заглянуть внутрь.

Первая фотография совсем старая, черно-белая, сделанная годах в семидесятых или начале восьмидесятых. Бородатый мужчина, женщина в платке и двое детей: мальчик лет трех и малыш в пеленках. На следующем фото только дети. Уже постарше. Малышом оказывается пучеглазая девочка с пышными кудрями. Я невольно улыбаюсь, глядя, как она жмется к братику. Помню, как тоже в детстве любила тисканья Богдана.

Перелистываю страницу. Девочка уже старше. Трудно сказать точно, наверное, ей лет четырнадцать-шестнадцать. Она в платке, отчего может казаться старше. И меня одолевает тоска. В моем окружении ценится вызывающая обнаженность девушек. Тебя засмеют, если ты будешь скованной. А от этой девочки веет чистотой, невинностью, от которой щемит в груди.

– Моя сестра.

Я подпрыгиваю от голоса Самира. Словно гром среди ясного неба. Прикрываю рот рукой, заглушая истошный кошачий визг.

Самир смотрит на меня, чуть изогнув бровь. Его мокрые волосы зачесаны назад, по смуглой груди стекают капли воды, спускаясь по рельефному животу к полотенцу на бедрах. Он четким движением надевает на шею кожаный тумар на шнурке и аккуратно забирает у меня фотоальбом.

– Попросили бы, я сам показал бы вам семью, Элла Валентиновна. У меня от вас секретов нет.

Уже одна эта реплика настораживает. Люди, у которых тайн нет, об этом не твердят, потому что в этом нет нужды.

От его непроницаемого взгляда мне некомфортно. Воздух вокруг разряжается. Комната вновь уменьшается.

– Можете не извиняться за то, что перерыли мои вещи. – Самир указывает на кучу помятой мной одежды на столе. – Однажды я перерою ваши. И мы будем в расчете.

Уголок его губ лояльно приподнимается, и меня отпускает. Вовсе не чудовище. Не обидчив. Шутит. Зря я предвзята к нему. Отец не доверил бы меня непорядочному человеку.

– Ну и какие планы на сегодня? – приводит он меня в чувство, отложив альбом. – Валентин Борисович просил не затягивать с делами, а то его секретарша испортит ему поездку своими звонками. Вселим в нее уверенность в отсутствии поводов для паники?

– Предлагаете мне съездить в банк? – изрекаю затравленно.

Самир мажет по мне взглядом, берет чистую белую майку и отвечает:

– Нет, Элла Валентиновна. Я настаиваю.

Я злобно фыркаю. Настаивает он! Телохранитель настаивает, чтобы его подопечная выбралась из зоны комфорта и безопасности! Не знаю, надолго ли меня хватит, или все-таки придется испортить отцу поездку.

Его огромная туша вновь скрывается за дверью ванной, а я, насупившись, скрещиваю руки на груди и плюхаюсь в кресло.

Никуда я не поеду! Тем более – по приказу какого-то чудаковатого качка!

– Вы еще не собраны? – глумится он, вернувшись ко мне одетым в свой костюм и с гарнитурой скрытого ношения в ухе. – Элла Валентиновна, ваш отец благосклонно отнесся к некоторым отличительным тонкостям моей работы. Он позволил мне применять силу в случае ваших капризов.

Самир останавливается передо мной, послав на меня тень своей громадной фигуры. В его выразительных глазах серебрится блеск, словно лунный отсвет на водной глади темно-синего моря. Полгода назад я бы многое отдала, чтобы уговорить его стать моделью для моей картины. С замиранием сердца наносила бы каждый штрих на полотно. Я вкушала бы каждый миг эстетического удовольствия. Сотворила бы шедевр всей жизни.

– Что вы говорите? – ехидничаю. – Отец ни разу в жизни меня грубым словом не обидел. Он под страхом смерти не позволил бы кому-то пальцем меня тронуть…

Живо склонившись, Самир с легкостью вытаскивает меня из кресла и закидывает на свое плечо. Словно пушинку.

Секунду я отхожу от шока, пялясь в пол, а он уже выносит меня из комнаты. Уверенно, смело, с неким диктаторским попечительством.

– Как ты смеешь?! – начинаю визжать, дергаясь на его плече. Но увы, ни сползти, ни спрыгнуть. Он рукой сцепил мою талию в кольце, и не думая дать мне шанса вырваться. Я даже до телефона дотянуться на могу. Ударяю его по стальной спине. Еще раз. Еще. Сильнее. Бесполезно. Он и бровью не ведет, спускаясь по лестнице. – Да чтоб тебя! – рычу, обессилено повиснув.

– Наконец-то вы перешли на «ты», Элла Валентиновна, – произносит он. Ровно, без намека на одышку. Будто и не тащит на плече пятьдесят килограммов Эллы Ярославцевой.

– Элечка! – ахает няня, когда Самир проносит меня мимо нее.

– Няня! – взвизгиваю, протянув к ней руки. – Позвони отцу! Скажи, что его чудище тронулось умом…

Слышу его глухой смешок. Он еще и ржет надо мной, мерзавец!

Няня, сочувствующе поджав губы, качает головой.

Ну конечно! Отец развязал Самиру руки и предупредил всех, чтобы не вмешивались. Подозреваю, и Богдан в деле. Значит, вся надежда только на Руслана, заступник из которого тоже – так себе. Да уж, перспективы!

В фойе Самир ставит меня на ноги, но стоит мне дернуться в попытке сбежать, преграждает путь. Нас разделяет всего несколько сантиметров. Я дышу, как загнанная гончая. Тяжело. Сбивчиво. Будто это я тащила Самира на своем горбу. Он же абсолютно невозмутимый. Буравит взглядом. Терзает. Мучает.

– Я, Элла Валентиновна, тоже под страхом смерти никому не позволю к вам пальцем прикоснуться. Себе руку отсеку, но вас не трону.

Его горячее дыхание, касаясь моего виска, невидимыми импульсами вселяет в меня лучи уверенности.

Я растерянно бегаю глазами по его костюму, пока все мои мышцы сжимаются, реагируя на его пробирающее до дрожи заявление. Не нравится мне тон его голоса. Рядовые телохранители не говорят с такой… одержимостью.

Да, одержимость – самое подходящее слово поведению Самира: его взгляду, голосу, жестам. Похоже, он помешан на своей работе. Но у всего должен быть предел. Его должность подразумевает мою защиту, а не распоряжение моей жизнью. Он никто, чтобы принимать за меня решения.

Поднимаю грузные веки. Самир смотрит мне прямо в глаза. Упрямо. Дерзко.

– Почему? – спрашиваю едва слышно. Голос стирается в хаосе мыслей.

– Ваш отец мне много платит. Я заинтересован быть отличным служащим.

Хоть бы соврал! Сказал бы, что я безумно хорошенькая и заслуживаю звезд с неба. Невоспитанная дубина!

– И все? – подстрекаю его расщедриться на пару комплиментов принцессе, что полгода провела в замке в ожидании рыцаря, который спасет ее от дракона, отрубив все его головы.

– Я мог бы сказать, что сражен вашей красотой, – ничуть не мямля, отвечает он, беря мою шубку у подошедшей няни. – Но мне с вами все равно ничего не светит, поэтому я буду соблюдать субординацию. Вы не против, Элла Валентиновна?

Изобразив улыбку, я разворачиваюсь к нему спиной и дерганными движениями засовываю руки в рукава.

Господи, за что мне это?! Лучше бы я дальше увядала дома.

– Я избалована, Самир. Могу спровоцировать нарушить эту субординацию. – Застегиваю шубу, медленно поворачиваясь к нему. – Поверьте, вы со мной и суток не протяните.

Его губы растягиваются в улыбке, обнажая белоснежные зубы.

– Посмотрим, Элла Валентиновна. Я тоже с характером. Не советую вам лезть на рожон.

Указывает, распоряжается, советует. Цензурных слов нет, чтобы выразить все, что я о нем думаю!

Хмыкнув, обуваюсь в сапоги, беру у няни сумку и разворачиваюсь к двери.

Бесит. Все бесит! Я еще заставлю Самира написать заявление по собственному. Завтра же вернусь к своей привычной жизни узницы. А пока, чувствуя спиной, как няня перекрещивает мой путь, в сопровождении телохранителя с характером выхожу из дома. Этот день обещает быть насыщенным…

Глава 4

Меня ничуть не удивляет отказ Самира от служебной машины и водителя. Ему практичнее в своем автомобиле, где знаком каждый уголок. Телохранитель должен чувствовать себя как рыба в воде, иначе ничего толкового от его работы не жди.

– Смущает дешевизна? – интересуется он причиной моей заторможенности, поправляя воротник своего распахнутого полупальто. – Это надежная машина, Элла Валентиновна.

Не может меня расстроить простота автомобиля. У Руслана такая же, и мы с ним часто на ней зажигали по ночной загородной трассе. У Никиты и вовсе нет машины. Его отец профессор в нашем универе, мать – учительница в школе. Помимо него, у них еще двое детей. Так что одни колеса на семью для них – норма. А я была рада и тому байку, на котором меня возил Никита.

– Я редко выбираюсь из дома, – отвечаю в надежде, что Самир сдастся. Кому захочется возиться с полусонной девчонкой, сжимающейся в обществе посторонних людей?

– Знаю. Садитесь. – Он открывает для меня дверь. – Пора это менять.

Не сяду сама – затолкает в салон силой. Поэтому не сопротивляюсь. Занимаю кресло и тут же пристегиваюсь. Кто знает, какой из Самира водитель? От этой мысли невольно улыбаюсь. Мы с Русланом буксовали посреди реки, застревали в придорожной канаве, а однажды поцарапали чью-то машину и смылись. С Никитой тоже у меня за спиной масса приключений на мотоцикле, за которые отец не погладит меня по головке.

Самир что-то быстро решает с охраной, и нам открывают ворота. Я даже осмотреться не успеваю, как он усаживается за руль. Грузный, мощный, как медведь. Не могу запретить себе слежку за его движениями – привычными, спокойными, даже чуточку небрежными. Любуюсь его руками: бронзовой кожей, линиями вен. Поднимаю взгляд к его профилю. Он предельно сосредоточен на дороге, в зеркала наблюдая за всеми сторонами. Мне же тяжко от вида бескрайних снежных просторов. Красиво, но… пугает. Спрятаться не за что, если бежать придется. Только на Самира надежда.

– Что вас напрягает во мне, Элла Валентиновна? – вдруг интересуется Самир после пятиминутного молчания в дороге.

Лучше бы подсказал, что в нем может расслабить, а то у меня уже мышцы ноют от приступных сокращений.

– А ты что, считаешь себя вполне обычным парнем? Среднестатистическим?

– Мне приятно внимание дочери банкира, но да, я не считаю себя особенным. – Бросает на меня беглый смеющийся взгляд. Прекрасно знает, что он всегда и везде выделяется! Тогда какого черта комедию разыгрывает?! – Буду рад услышать от вас, что именно во мне уникального?

Индюк напыщенный! Мне ни единого ласкового слова, а о себе, видите ли, лести хочется!

Отворачиваюсь к окну и ежусь. Вдали виднеется город, где, возможно, беззаботно развлекается на незаслуженной свободе мой шестой похититель. Тот, кто напал на меня со спины и усыпил хлороформом, после которого я сутки блевала. Этот гад был в маске, оттого я и запомнила лишь его неточный силуэт – размытый, полупрозрачный. Не помню его голоса. Наверное, он не говорил при мне. Но я точно помню, что их было шестеро. Потом ублюдок в маске ушел и больше в подвал не возвращался. Меня охраняли пятеро. За три дня лишь раз дали воды, зато безостановочно коптили воздух сигаретным дымом.

Пятьдесят миллионов. Ровно во столько они оценили мою жизнь. Возмутительно, будь это шуточной ролевой игрой. В реальной жизни все куда печальнее. Эти отморозки согласились на дело за пять лимонов в одни руки. За пять, черт возьми, миллионов человек готов продать душу! Остальные вырученные за меня деньги пошли бы заказчику.

– Может, радио? – снова нарушает затянувшееся молчание Самир. – Какую волну включить?

– Без разницы. Твоя машина. Делай что хочешь.

– Возьмите свои слова обратно, Элла Валентиновна. Вдруг мне захочется фастфуда, и я решу перекусить прямо здесь. Хотите, чтобы ваша роскошная шуба пропахла котлетами и фри?

Разве она успеет впитать в себя запах еды, которую Самир наверняка закидывает в себя вместе с упаковками?

Опять взглянув на него, пальцами сжимаю ручки сумки. Осязая ее нежную кожу, вспоминаю цену бренда и горько усмехаюсь. Боже, эта сумка стоит дороже машины Самира. Все имеет свой ценник. Что-то дешевле, что-то дороже, но все можно купить и все можно продать.

– Самир, если бы тебе предложили пять миллионов, ты согласился бы похитить человека и держать его под замком?

– Зря вы этот разговор заладили, Элла Валентиновна. Я вот вам про фастфуд сказал, и так поесть захотелось. Может, заскочим куда-нибудь?

Обалдеть! Я ему про свои кошмары, а он про жратву!

– Я в джинсах. В ресторан в таком виде не пустят.

– Я знаю место, куда пустят, – подмигивает он мне.

– Меня заранее тошнит, – фырчу, хмурясь.

– Да, не ваш уровень, – не скрывает Самир, заезжая в город. – Но там вкусно готовят. Я не отказался бы от салата и супа. А вы? Может, кофе?

Толком не позавтракав, я со вздохом киваю. Не уверена, что там, куда меня везет Самир, подают свежий зерновой кофе, но ведь его вопросы риторические, а интонация – иллюзия несуществующего выбора, издевка.

– Да, конечно, – неестественно улыбаюсь. – Кофе в забегаловках – это лучший кофе. Обожаю его.

Не взглянув на меня, Самир перестраивается в нужную полосу и тормозит на светофоре. Город кипит предновогодней суетой. Всюду украшения, гирлянды, яркие рекламные баннеры. По улицам расхаживают Деды Морозы с листовками. На центральной площади уже тянется к небу наряженная ель. Но ничего не вызывает у меня восторга. Если того гада не поймают в ближайшую неделю, он будет счастливо встречать новый год, в то время как я шарахаюсь от собственной тени.

– Приехали. – Теперь Самир тормозит перед рестораном кавказской кухни. – Пойдемте. Там очень уютно.

– Не сомневаюсь, – отвечаю, нехотя вылезая из машины.

Озираться по сторонам – это неотъемлемая часть моей жизни. Но тут, в городе, даже от этого становится тяжело дышать. На меня все давит: люди, машины, звуки, мельтешения. Я на краю пропасти, которая сама летит мне навстречу. Перед глазами начинает плыть. Кажется, все прохожие заглядывают мне в лицо и смеются, потешаются. В ушах дикий гул, как под водой. В висках начинает стучать. Я чувствую, как бешено несется кровь по моим венам. Разрушающее цунами, все сносящее на своем пути.

– Элла! – Кто-то дергает меня за руку. Я ртом хватаю воздух, ощущаю запах Самира и облегченно выдыхаю, прикрыв глаза. Он прижимает меня к своей груди, поглаживая по голове и твердя: – Все хорошо… Я рядом… Тебя никто не обидит… Я клянусь…

Одна моя ладонь лежит на его груди. И я через плотную ткань пиджака чувствую, как рьяно бьется его сердце. Он будто мой страх разделяет, на себя половину берет.

Упираюсь в эту грудь, отстраняясь, когда спохватываюсь, что со мной не случилось ничего такого, чтобы пришлось бросаться в объятия телохранителя. Просто подурнело на улице из-за того, что давно не выходила в люди.

Скорбь в его глазах мне совсем не нравится. Богдан так не сострадает мне, как Самир. Так, словно я ему небезразлична.

– Самир… – бормочу едва внятно, делая шаг назад, и в этот момент за моей спиной раздается до режущей боли знакомый голос:

– Элла!

Я оборачиваюсь и теряю дар речи. В двух шагах от меня стоит Никита.

Мой Никита. Парень, которого я знаю с первого курса. Тот, с кем я провела восемь незабываемых месяцев, пока какие-то подонки не растоптали меня.

У меня щиплет глаза. Мне нет оправдания. Я даже не объяснилась перед ним, просто запустила программу игнора.

Он поправляет лямки рюкзака на своем плече, оглядывая меня с недоверием. Именно то, что я заслужила. Представить боюсь, какие мысли роятся в его голове. Я отворачиваюсь от него после похищения. Полгода молчу, а потом он случайно встречает меня на улице. Мало того, что я выгляжу иначе. Роскошной шубой не украсить мое осунувшееся лицо, потускневшие волосы и маникюр от няни. Так я еще и обжимаюсь с каким-то незнакомцем!

– Привет, Ник, – бормочу сквозь колючесть в пересохшем горле.

Он бегло смотрит по сторонам, прежде чем задержать взгляд на Самире за моим плечом. Я взволнованно оборачиваюсь. Мой телохранитель по-прежнему невозмутим. Его лицо – маска, сканирующая посмевшего обратиться ко мне парня.

– Это Самир… Мой телохранитель… – объясняю, вернув свой взгляд к Никите.

Он тоже изменился. Подкачался. Это заметно даже через куртку. Отрастил волосы. Пшеничного оттенка кудри вьются из-под шапки.

– Могла бы сразу сказать, – отвечает он.

– Ник, не надо, – молю я, шагнув к нему. – Кто угодно, только не ты. Не упрекай меня в том, что сам нафантазировал.

– Ты даже не дала мне шанса помочь тебе, поддержать, – выплевывает он с обидой. – Ты сама говорила, что твой папа не примет меня в лице твоего ухажера. Но в лице парня, который помог бы тебе пережить тот ужас, он разве меня бы не принял?

– Ник, ты не понимаешь! Я не хотела вмешивать тебя во все это…

Он усмехается, помотав головой.

Какой же он красивый. Особенно сейчас, когда злится. Я часто рисовала его карандашом в тетради во время лекций. Любила очерчивать линии его бровей, глаз, носа, губ… Манящих губ, которые дарили мне головокружительные поцелуи. Губ, по которым я скучала, воя в подушку.

Он не поверит. Я всегда была эгоисткой. И сейчас выгляжу ею.

– Ты куда-то торопишься? – спрашиваю, не смея еще приблизиться.

– В универ. Он так-то здесь недалеко, если ты еще помнишь. Некоторым приходится учиться, чтобы в будущем прокормить себя.

Конечно я помню! От хлестких слов Никиты мне больно, но я переступаю через гордость.

– Мы с Самиром собирались выпить кофе. Присоединишься?

Никита сомнительно смотрит на ресторан и удивленно хмыкает:

– Здесь? Ярославцев обанкротился?

– Не язви, Ник. Многое изменилось.

Он вынимает из кармана куртки свой простенький мобильник, смотрит время и кивает:

– Ладушки. Я все равно не завтракал. В тренажерке проторчал.

Мои губы трогает улыбка. Приятно знать, что его страдания по нашим отношениям не отправили его на дно. Спорт – лучшее лекарство от стресса.

– Отлично. Самир тоже не завтракал, – говорю, вновь взглянув на своего телохранителя.

Он щелкает кнопкой на брелоке автосигнализации и, убрав ключи в карман полупальто, выше поднимает подбородок, не пытаясь скрыть свое недовольство компанией Никиты.

Я беру Ника под локоть и веду к дверям ресторана.

– Я рада, что встретила тебя. Правда.

Он лишь окидывает меня ничего не значащим взглядом. Единственный, кому я могу позволить такое пренебрежительное отношение, потому что оно заслуженно. Никита имеет право обижаться, дуться, психовать. Я сама в этом виновата.

Нас резко тормозит Самир, положив свою тяжелую ладонь на плечо Никиты. Срывает с его плеча рюкзак и вытрясает его прямо на ступени.

– Ты что, рехнулся? – воплю я, схватившись за голову.

Самир равнодушным взглядом окидывает конспекты, проверяет отделы рюкзака и пристально смотрит на остолбеневшего Никиту. Переступив через тетради, начинает обыскивать его карманы.

– Ник, прости, – прошу, чувствуя себя неловко.

– Все нормально. Охрана – это хорошо, – отвечает он.

Убедившись, что Никита чист, Самир отступает. Я лишь качаю головой, не зная, как прокомментировать поведение своего телохранителя. Извинений тут мало. Помогаю Никите собрать конспекты и, закатив глаза в знак осуждения Самира, вхожу в ресторан.

Внутри заведения лучше, чем я ожидала. Тут все как-то по-домашнему, что ли. Небольшие столы, удобные кресла, тихая музыка, приглушенный свет. Совсем не пахнет пережаренным маслом. Чисто. Работают кондиционеры. Даже хостес, на который я не рассчитывала.

Мы раздеваемся и проходим к столу у наряженной ели. Я по достоинству оцениваю покрепчавшее телосложение Никиты и его новый стиль. Раньше он носил майки и рубашки с глупыми принтами. Сегодня он в свитере с глухим воротником, сквозь который проступают успевшие нарасти мышцы.

– Давно занимаешься? – интересуюсь, не в силах оторвать от него глаз.

– Не так давно, как он. – Никита кивает на Самира, отодвигающего для меня кресло.

– Ну у тебя и возраст не тот, – улыбаюсь я, садясь. – Самир, сколько тебе лет?

– Восемнадцать уже есть. – Он садится рядом и берет меню. И вопреки моим нежным чувствам к Никите умудряется привлечь к себе мое внимание.

Я опять своевольно засматриваюсь на его руки, способные защитить меня. Вспоминаю, как заботливо он прижимал меня к своему мускулистому телу, и на какой-то миг забываю о Никите.

Взгляд Самира сосредоточен на меню. Он листает страницы, потом шевелит губами, делая заказ у подошедшего официанта, и глазами стреляет в мою сторону. Вздрагиваю, сквозь наваждение услышав свое имя.

– Элла Валентиновна, какой кофе?

– Черный, – отвечаю на автомате. – Без сахара.

Мне не принципиальна начинка чашки, к которой я не притронусь.

– Итак, – вздыхает Никита, пока мы ждем заказ, – что заставило принцессу выбраться из своей крепости?

– Папа уехал по делам. Я временно заменяю его на работе. Помнишь, такое уже было?

– Когда ты тупо командовала секретаршей и следила, чтобы все делалось вовремя? – Никита заметно смягчается. Забавные воспоминания делают его добрее и снисходительнее.

– На большее я пока не уполномочена, – улыбаюсь. – А у тебя как дела? Чем занимаешься?

Хочется спросить, есть ли у него девушка, но сам вопрос выговорить не смогу. В обморок упаду от тревоги. Вдруг ответ окажется положительным. Я хоть и рассчитывала на нечто подобное, нет желания узнать, что ею окажется одна из тех, кого я знаю.

– Спорт, учеба, спорт, учеба. – Пожимает он плечами. – Нашел подработку. Если все срастется, меня возьмут в штат после получения диплома.

– Поздравляю. – Скольжу по нему грустным взглядом. И приятно знать, что у него есть цель, смысл, и завидно, отчего ноет где-то в груди.

Нам приносят заказ. Самир и Никита вытирают руки влажными салфетками и приступают к обеду, а я лишь кручу маленькую кофейную чашку на блюдце. Столько всего хочется сказать, но всю мою былую общительность словно ветром сдуло.

– А ты в универ возвращаться собираешься? – спрашивает Никита, жуя салат.

– Вряд ли. Доучусь на заочном.

– Потом, наверное, в Лондон? Ты мечтала.

Ловлю на себе взгляд Самира. Опускаю глаза. Да, я о многом мечтала, строила планы, наслаждалась каждым прожитым мигом, с уверенностью смотрела в будущее.

– Пока не знаю.

Никита делает глоток сока.

– У нас на потоке двадцать седьмого новогодняя вечеринка. Не хочешь сходить?

Меня сковывает цепенящим ужасом. На вечеринку? Туда, где народу столько, что не протолкнуться?

– Я не хотел идти. Не с кем, – договаривает Никита. – Но если ты…

– Она придет, – не дослушав, отвечает Самир, игнорируя мой возмущенный взгляд.

Придушу! Как только приедем домой, уволю к чертям!

Никита окончательно оттаивает. Да и мне легчает, когда перевариваю инфу, что он не хотел идти, потому что не с кем. Значит, у него никого нет. Только я…

– Вот все офигеют, – улыбается он, сверкнув глазами.

– Да я и сама, – бормочу, – офигела.

Самир касается меня своим взглядом, будто делая милость. Негласно заявляет, что его решение не подлежит обсуждению. Оно принято взвешенно.

Никита оставляет на столе деньги, встает и взваливает рюкзак на плечо.

– Я напишу тебе, – говорит мне. – Кстати, – добавляет перед уходом, – я тоже был рад тебя встретить.

Я изнываю от тоски по его объятиям и поцелуям, по его смеху и шуткам. Какая же я была дура, что не ценила эти мгновения! Относилась к Никите, как к чему-то временному. Он действительно был серьезен в своих намерениях, а я даже не пыталась поговорить о нем с отцом. Провожаю его взглядом до двери, наблюдаю, как он надевает куртку и выходит, и смотрю на Самира, опроставшего свои тарелки.

– Надеюсь, ты сыт? – вызывающе морщусь.

– Да ну что вы, Элла Валентиновна. Я только начал утолять свой голод.

– Попросить принести тебе запеченного барашка?

– Не о том я голоде, Элла Валентиновна. – Самир поднимается из-за стола и вытаскивает из бумажника несколько купюр. – Как вам кофе?

– Чудесный. Теперь этой мой любимый ресторан. – Беру сумку и тоже встаю. – Знаешь, что я сделаю, как только мы вернемся домой? Позвоню отцу и потребую уволить тебя. Потому что ты не телохранитель. Ты – дилетант! Бездарный, жалкий, самоуверенный чурбан! Неквалифицированный, грубый, самонадеянный павлин!

Он улыбается уголком губ, получая наслаждение от каждого моего слова. Будто я не плюю ему в лицо, а комплиментами одариваю. Не спорит, не закрывает мне рот, позволяет выговориться. Потом резко приближается ко мне, заглядывает в лицо и отвечает:

– Нет, Элла Валентиновна. Я гораздо хуже.

Глава 5

Я вылетаю из ресторана, едва не сбив на своем пути входящую парочку. Протиснувшись между ними, плюя на обвинения, дергаю за ручку машины. Дверь заблокирована, а ползущий позади обожравшийся телохранитель не спешит открывать ее. Яростно зарычав, ударяю сумкой по капоту и слышу в спину голос возмущенной женщины:

– Ненормальная! Ну и молодежь пошла.

– Идем, милая. Не обращай внимания, – успокаивает ее приятель. Наверняка любовничек.

Оборачиваюсь и пальцем тычу в грудь Самира:

– Ты – никто, понял? Ты просто убогий подчиненный. Ты не имеешь никакого права принимать за меня решения, вмешиваться в мою личную жизнь. Никита – не игрушка. Я не могу насмехаться над его чувствами. Пойдя с ним на вечеринку, я подарю ему надежду. А потом снова разнесу все на осколки. Я добью его… Но тебе чхать. – Всплескиваю руками, глотая ком в горле. – Ты – машина. Тебе дали установку, ты действуешь. Но нельзя же быть такой бездушной сволочью! Хоть что-то человеческое в тебе есть?

Он молча жмет на кнопку брелока. На лице ни единой эмоции, кроме насмешливого холода.

– Да кто ты, черт возьми, такой?! – Обеими руками толкаю его в грудь, но он и с места не сдвигается. Наоборот – я спиной откидываюсь на машину. – Сначала говоришь загадками, потом строишь из себя крутого. Шутишь, везешь меня в ресторан. Помогаешь бороться с паникой и тут же толкаешь на край бездны.

– Холодно, Элла Валентиновна. А вы без шапки. – Подходит ко мне, просовывает руку между моим локтем и талией, открывает дверь и усаживает меня в салон.

Безнадежно. До кого я пытаюсь достучаться? До парня, которого еще вчера не знала? У которого не только торс, но и мозг в «кубиках»?

Сжимаю челюсти, не испытывая ни малейшей тяги к созерцанию Самира. Отворачиваюсь, не реагируя на него, когда он садится за руль и прогревает машину. Бесчувственный упырь! От злости становится жарче, чем от печки.

– Поехали уже! – командую, потеряв терпение.

Все-таки приходится наградить Самира взглядом – недобрым, рассерженным и не предвещающим его карьере ни малейшего взлета. Но кипячусь еще сильнее, видя его равнодушие, будто я ему не хозяйка. Ногти сгрызть хочется, или глаза ему ими выцарапать. Как же он меня выбесил!

– Что у тебя под пиджаком? – спрашиваю резко.

– «Глок».

– Застрелись из него. – Опять отворачиваюсь, получив в ответ молчаливую ухмылку.

Ненавижу! Ох, как же я ненавижу проклятый контроль. Ненавижу быть в чьей-то власти. Ненавижу быть зависимой.

Вместо того чтобы поехать, Самир переваливается через меня и замирает. Я затаиваю дыхание от неожиданности. Его лицо слишком близко. Еще сантиметр – и он коснется меня.

Вытаращившись на него, спиной врастаю в спинку сиденья. Губы непроизвольно размыкаются. Пальцы леденеют, в то время как щеки загораются.

Мной овладевает странная смесь эмоций и желаний. Хочется оттолкнуть его и прикоснуться к его щетине, волосам. Хочется отвернуться и смотреть в его глубокие синие глаза вечно. Лютую и восхищаюсь. Свирепею и преклоняюсь. Самир для меня – нечто непостижимое, загадочное, требующее моего внимания. Феномен, который я обязана запечатлеть на холсте.

Впервые за полгода я – снова я. Я злюсь, дышу, позволяю себе утратить самообладание.

– Дохлый номер, Элла Валентиновна, – скалит он острые клыки, вытягивая ремень безопасности и пристегивая меня. – По ушам ездить не привык, но я для вас лучший телохранитель.

– Ты меня почти растрогал. – Кладу ладонь на свою грудь. – Прям вот сразу захотелось премию тебе выписать… по-братски…

Самир трогает машину с места, выруливает на дорогу и как ни в чем не бывало спрашивает:

– Сразу в банк? Или вам куда-то заскочить надо?

– В «Ритуальные услуги». Венок тебе куплю. Скоро пригодится.

– Вы и правда несносная. Умеете мозг поклевать, – соглашается он, но не дает мне в меру насладиться победой, добавив: – Только имейте в виду, Элла Валентиновна, у меня опыт работы в кинологии. Воспитывать я умею.

У меня красные вспышки перед глазами выстреливают от его слов. Урод! Проходимец! Негодяй! Он еще смеет изгаляться надо мной!

– Дрессировать, – поправляю я его.

– Я еще присматриваюсь. Возможно, и дрессировать, – продолжает он, лишь мельком отвлекаясь от дороги.

– Козел! – выпаливаю я. – Теперь ясно, почему от тебя жена ушла! Кому ты такой гад нужен?! Только мнишь из себя мужика, а на деле явно страдаешь от недостатка женского внимания.

– О, Элла Валентиновна, в вас заговорила тоска по былому? Оскорбляетесь, что сами давно не были в центре внимания? – посмеивается он.

– Мне стоит пальцами щелкнуть, как все парни будут у моих ног. А от тебя люди только шарахаются!

Он ловко крутит руль, вписываясь в поворот, и предлагает:

– На спор? Я выйду из банка с номером телефона секретарши вашего отца.

– Лейлы? – хохочу нервно. – Она замужем!

– Тоже мне – проблема.

Отец всегда гордился Лейлой. Ставил ее в пример, уважал, поощрял премиями, лишь бы она не переметнулась в другое место. Секретаршу, которая работает, а не вид делает, найти не так-то просто. Ведь это еще и человек, который в курсе всех дел. Держать рот на замке под силу не каждой, особенно за чашкой чая с коллегами, которые норовят вытянуть из тебя секретик-другой.

– На что спорим? – воодушевляюсь я. – Она пошлет тебя, не успеешь и намекнуть на флирт.

Самир задумчиво хмыкает, перестраиваясь в другую полосу.

– Если проиграю, тут же напишу заявление по собственному.

– Кажется, у меня есть ручка, – язвлю, засовывая руку в сумку.

– Не спешите. Ведь я выиграю. А в этом случае должницей будете вы.

– Я уверена, этого не случится.

– Случится.

– Нет! – настаиваю, достав ручку и демонстративно покрутив ее пальцами. – Ладно, допустим, Лейла прется от неотесанных хамов и по тихой шалит в тайне от мужа. Твое условие на случай призрачной победы?

– Выиграю – и вы встретите со мной новый год. – Самир прожигает меня взглядом. Проникает вглубь настолько, что перекрывает мне кислород. – По рукам?

Спрыгну – стану посмешищем в его глазах. Еще решит, что дорожу таким телохранителем. Лейле я доверяю, так что фортуна однозначно на моей стороне.

– По рукам!

Опять я навлекаю на себя неприятности, поддавшись безрассудству. Моего бесшабашного азарта всегда избегали. Если я играю, то до победного. С поражением не мирюсь. Протест внутри клокочет. Соперника растопчу, но на лаврах почивать не дам.

Приехав в банк, жду не дождусь момента, когда буду потирать ладони в предвкушении проигрыша своего телохранителя. Наверное, он круглый идиот, раз продолжает выполнять должностные обязанности. Прежде чем в лифт меня впустить, осматривает его. На среднем этаже не позволяет сотрудникам банка войти. В приемной отца тоже изучает каждый угол, вызывая у Лейлы недоумение, приправленное ужасом.

Я не могу скрыть довольной улыбки, понимая, что Самиру с ней ничего не светит. Секретарша и не думает расстегивать перед ним верхние пуговицы блузки, выгибаться кошкой или сладко мурчать каждым словом. Она едва с мыслями собирается, когда я интересуюсь у нее, все ли в порядке.

– Да… Да, Элла Валентиновна. Простите… – Ее взгляд опять устремляется на Самира, пальцами раздвинувшего жалюзи.

– Не обращай внимания! – Отмахиваюсь. – Мой телохранитель. Неважный, если честно. Уже провалил испытательный срок, – это я говорю, чуть понизив голос и подавшись вперед. – Откроешь кабинет?

– К-конечно, – взволнованно отвечает она и провожает меня за дверь. – Пароль от компьютера знаете? Валентин Борисович сменил его на днях.

– Я ненадолго. – Расстегиваю шубу, положив сумку на стол. – Или ты не справляешься?

– Нет, что вы! – Лейла отходит в сторону, с опаской косясь на входящего в кабинет Самира. Готова испариться, сквозь стену удрать. Ужас в ее глазах, граничащий с восторгом, мне до смешного знаком. Я на него, наверное, вчера так же смотрела. – Кофе, Элла Валентиновна?

– Нет, спасибо. Мы пообедали.

– А вам? – обращается она к Самиру.

Он обводит ее цепким взглядом, чуть сощуривается и произносит:

– Я бы выпил с вами кофе. Вечером.

Лейла вспыхивает красным фонарем. Левой рукой обхватывает пальцы правой, прикрывая обручальное кольцо, и неуверенно улыбается:

– Не смущайте меня, молодой человек.

Молодой?! У меня отвисает челюсть.

– Самир, не пугай наш персонал! – одергиваю его. – Нечестно порабощать людей, нагоняя на них ужас.

– Не сгущайте краски, Элла Валентиновна, – парирует он. – Я лишь проявил симпатию к привлекательной девушке.

Девушке?! Лейле сорок! Хотя… А сколько же все-таки Самиру? Надо будет глянуть его анкету.

Стоп! Зачем?! Он мне без-раз-ли-чен!

Лейла тупит взгляд в пол, застенчиво улыбаясь. Нет, я явно чего-то не понимаю в этой жизни!

– Распечатай приоритетную входящую корреспонденцию, – распоряжаюсь я, начиная злиться из-за химии между этими голубками.

– Да, сейчас.

Секретарша выскальзывает за дверь, а я, уперев руки в бока, сердито смотрю на Самира.

Не может ему все так легко даваться! Это несправедливо!

– Она просто испугалась.

– Можете в это верить, если вам от этого легче, – зубоскалит он. – Мне же кажется, что я не так уж плох. Особенно для женщины, мечтающей об остринке в отношениях. За вами же надо ухаживать. Не столько до брака, сколько после. Иначе вы завянете или найдете ухажера на стороне.

– Не заметила за тобой ухаживаний за Лейлой. Ты с ней даже не поздоровался.

– Я предложил ей выпить кофе. Значит, намечается ужин, цветы, танец. А что у нее с мужем? Быт. Рутина. Вы еще слишком молоды, Элла Валентиновна. Вас приятно будоражило целых три года дразнить того парня, прежде чем сдаться. А для Лейлы три года – срок. Она не девочка. Понимает, что если будет ломаться, выразивший ей симпатию мужчина переключится на другую. Она ловит момент.

– Она каждый день встречает десятки обалденных мужчин. Многие делают ей комплименты. Но она от них не тает.

– Лейла уставшая женщина, а не дура. Она умеет отличать искренность от фальши и не клюнет на лживую банальщину. Если бы я, войдя в приемную, начал петь ей оды о том, какое она чудо света, уже получил бы от ворот поворот. Женщина не хочет видеть в мужчине бабника, она хочет чувствовать себя его единственной и неповторимой.

– А ты у нас знаток женщин? Ну! Расскажи, что обо мне думаешь? – Я присаживаюсь на угол стола и скрещиваю ноги.

– Вы меня боитесь, Элла Валентиновна, – вдруг отвечает он уже без улыбки. – Боитесь не потому, что это ваше нормальное состояние последние полгода. Боитесь, потому что я вам понравился. Вы хотели бы подружиться со мной, но опасаетесь разочароваться.

Его слова приклеиваются ко мне невидимой липкой субстанцией. Въедаются в кожу, врываются внутрь и обжигают. Меня обуревает непонятное чувство стыда. Я вся оголена перед Самиром. Он видит меня насквозь. Я могу врать самой себе, но ему меня выдают глаза, жесты.

Вернувшаяся в кабинет Лейла немного снимает нависшее напряжение. Я будто во сне беру у нее папку, не сводя глаз с Самира.

– Что-нибудь еще, Элла Валентиновна?

Мотаю головой. Лейла разворачивается и идет к двери, по пути сунув в руку Самира маленькую бумажку. Удивительно, но он не ликует. Даже не улыбается. Как только Лейла оставляет нас, медленно приближается ко мне. Развернув бумажку, показывает мне номер телефона.

– Я выиграл, Элла Валентиновна, – изрекает твердо, вдребезги разбивая мою самоуверенность.

Его бедро касается моего колена, пуская по мне горячие импульсы. Обеими руками сжимая документы, я молча глотаю свой проигрыш, будто стекло, режущее горло.

– Это еще ничего не значит, – выговариваю с хрипом. – Она передумает.

– Возможно. Но уговор был получить номер телефона.

Это нечестно! Он же ничего не сделал! Неужели этот мужчина действительно способен покорять одним только взглядом?

– Работайте. Не буду вас отвлекать, – улыбнувшись, он отходит к окну и встает истуканом.

Разумеется, ни о какой работе не может быть речи. Я пробегаюсь по бумагам, совершенно ни в чем не разбираясь. В принципе, для этого у отца есть директора, заместители, менеджеры. Мой долг – создать видимость вовлечения в дела, чтобы Лейле было спокойно. Ну и для тонуса придраться к какой-нибудь таблице, попросив отчет. Именно сегодня – сейчас! – мне хочется только одного: бежать!

Каждая минута в компании Самира для меня подобна какой-то пленительной пытке. Я чувствую себя смертницей, добровольно бросающейся в пламя.

– Так вы признаете свое поражение? – все-таки спрашивает Самир после очень долгого молчания между нами в офисе, в дороге домой.

Я уже поднимаюсь по лестнице, чтобы поскорее скрыться в своей комнате, запереться на все замки и вздохнуть полной грудью.

– Ты не прав! Ты мне совсем не нравишься. И я тебя… не боюсь!

Он с усмешкой хмыкает.

– Вы спите в пижаме?

Спохватываюсь, что этот дикарь собирается жить со мной в одной комнате, и ощетиниваюсь.

– Даже не рассчитывай! – Врываюсь в комнату и захлопываю дверь прямо перед его носом.

– Элла Валентиновна, мы же договорились. Не заставляйте меня сносить эту дверь.

– Сноси! Тогда у меня появится доказательство твоей невменяемости. Тебя уволят, в лучшем случае. В ином – новый год будешь встречать в психушке. – Бросаюсь к его сумке, закидываю в нее его вещи, открываю дверь и швыряю ему в руки. – Ваши манатки, господин телохранитель! А меня… пусть тут снайперы расстреляют! – Опять захлопываю дверь, запираюсь и, выдохнув, опускаюсь на пол.

Шагов не слышно. Самир наверняка так и стоит у двери. Сумасшедший тип. Душевнобольной псих!

Пиликнувший телефон отвлекает меня от этого шизика. Прочитываю сообщение от папы: «Я в Махачкале. Долетел хорошо. Погода прекрасная. Как у тебя дела, моя принцесса?»

Знал бы он, как мне хочется написать, насколько все жутко! Но вместо этого пишу: «Все чудесно».

«Как Самир? Подружились?»

«Он душка».

«Я слышу твой злорадный тон. Перезвонить?»

«Нет. Отличного тебе отдыха! Люблю тебя».

«Я тебя тоже».

Сжимаю телефон в руке и стискиваю зубы. В душе рычу, кричу, рву на себе волосы. Но я ведь воспитанная, благодарная. Не могу испортить отцу его короткий отпуск.

Нет! Пусть Самир не рассчитывает, что опыт в кинологии ему помог. У меня есть запасной вариант. Не очень надежный, но я буду цепляться за любой шанс избавиться от треклятого телохранителя.

Выискиваю номер Руслана и отправляю ему смс: «Твой дед сошел с ума. Улетел отдыхать, а ко мне приставил тупого качка. Поможешь извести?»

Мой племянничек не торопится ни читать, ни отвечать. Я успеваю принять душ, отправить няню к себе, не желая ни с кем разговаривать и еще больше не желая ужинать, и улечься в постель, когда приходит ответ: «Приеду завтра, пупс».

Ну вот и все, Самир. Теперь можно счастливо поспать. Руслан – не я. С ним тягаться бесполезно.

Глава 6

Утром меня будит телефонный звонок. Отцу мало вечерней переписки. Места себе не находит, переживая, как я тут. С одним разлепленным глазом, затекшей шеей и взлохмаченными волосами, я шлепаю в ванную, держа мобильник у уха и сонно хмыкая. Отец рассказывает о чудесной теплой погоде, о гостеприимной семье своего друга, о бурной подготовке к свадьбе. Я рада, что ему весело, и не хочу все испортить. Поэтому, когда он спрашивает, точно ли у меня с Самиром все хорошо, отвечаю твердое «Да!»

Умываюсь, снова собираю волосы в хвост, влезаю во вчерашние джинсы и свитер и выхожу из комнаты. О телохранителя не запинаюсь, сумки его тоже не вижу. Надеюсь, не ночевал у двери.

Спускаюсь на кухню. Когда отец уезжает, утренний стол в обеденном зале не накрывают. Раньше я завтракала в постели, а последние полгода только в компании отца, и то – делая вид. Сегодня же у меня в животе урчит. Вчерашний день высосал немало сил. Но не опустошил. Скорее наполнил энергией. Потому что мысли о нежелании жить уже отходят на второй план. Если я умру, то кто разделается с Самиром?

– Элечка? – удивляется няня с чайником в руках. – Доброе утро!

Мой взгляд падает на насыщенно красную струю из носика, льющуюся мимо кружки. Няня так опешила, что разлила чай. Спохватывается, только когда Самир подвигает кружку. Он уже в брюках и рубашке. Даже наплечная кобура на месте. Только пиджак висит на спинке стула, а гарнитура скрытого ношения лежит на краю стола.

– Ох, я сейчас вытру. – Няня хватает рулон бумажных полотенец и быстро прибирается на столе. – Элечка, ты позавтракаешь с нами?

– Раиса Леонидовна, – обращается к ней Самир, – здесь Элла Валентиновна хозяйка. Это мы должны спрашивать, можно ли нам позавтракать с ней.

Скотина! С утра меня выбесить решил!

Стараясь не выдавать своей злости, я сажусь за стол прямо напротив Самира и интересуюсь:

– Где Ольга?

Домработница наша совсем стыд потеряла. Решила, что если отец уехал, а Руслан с нами не живет, то меня обслуживать не надо.

– Элечка, не ругайся, – просит няня. – Я приготовлю тебе, что хочешь.

– Передай ей, чтобы не забывала, за что она получает зарплату. Вконец обнаглели уже! Телохранитель бросает меня в комнате, где меня может снять любой снайпер, служанка и вовсе на работу не явилась. Штрафовать придется.

– У вас пуленепробиваемые стекла в окнах, – вдруг говорит Самир, делая глоток чая. – Снайперу вас не достать. Да и зачем?

У меня язык отнимается. Он же сам вчера сказал…

Боже! Какая же я дура! У нас и правда пуленепробиваемые окна. И похитителю моему мое убийство невыгодно. Он же денег хотел. Или хочет до сих пор. Живая я нужнее.

– Тебе говорили, что у тебя отвратительное чувство юмора? – фыркаю, пока няня расставляет передо мной приборы. – Ты воспользовался моей уязвимостью.

– Зато ваши извилины наконец-то зашевелились. Буду считать, что это вы мне так благодарность выражаете. За заботу, за приятное времяпрепровождение, за скорую вечеринку.

– Что еще за вечеринка? – У няни загораются глаза. Она подставляет мне салат и сок и садится рядом. А меня обуревает желание вогнать вилку в глаз Самиру.

– Эллу Валентиновну пригласили на студенческую новогоднюю вечеринку через два дня.

– Здорово! Элечка, это просто замечательно! Я очень рада, что ты решилась.

Если бы я!

Стиснув зубы, выдыхаю, успокаивая себя. Отвожу взгляд от Самира и начинаю есть. Лучше занять рот едой, пока снова не высказала ему все, что думаю. Ему ведь это только в кайф.

Вкуса снова почти не чувствую, но впервые за последние полгода ем с таким неистовым голодом. Салат, гренки, рыбу, десерт. Уплетаю, наплевав, что на меня таращится этот монстр телохранитель. Опустошаю второй стакан сока и откидываюсь на спинку стула. Объелась.

Довольная моим аппетитом няня не сводит с меня глаз. Даже со стола не убирает, наверное, думая, вдруг я еще захочу.

– Элечка, а в чем ты пойдешь на праздник? – интересуется она. – Ты сильно похудела. Размера на два точно. Все платья велики будут. Как этот свитер. Заказывать уже поздно. Может, поездим по магазинам?

Я прикрываю глаза, чтобы не видеть ухмылку Самира. Няня права: мне нечего надеть. Все мои платья будут мешком на мне болтаться. Никита заслуживает лучшего. Нельзя подставить его, составив компанию в безобразном виде. Я же не дурнушка какая-то! Я дочь Валентина Ярославцева, в репутации которого я и так уже не самая классная отметка. Ходячий дизлайк.

– С Самиром нам бояться нечего, – с улыбкой добавляет няня.

Ну да. Кроме самого Самира!

– Собирайтесь. Я подгоню машину. – Он встает, берет гарнитуру и пиджак и идет к двери.

Когда равняется со мной, я торможу его, схватив за запястье. Крепкое, твердое, горячее. Мощь из него так и прет.

– Разумнее взять водителя. Боюсь, уснешь за рулем. У тебя же намечалось свидание с Лейлой. Как она? Понравилась?

– О, Элла Валентиновна, не женщина, а богиня, – смакуя каждое слово, отвечает он. – Вскружила мне буйную голову. Теперь жду возвращения вашего отца. Хочу свозить ее на выходные в горы. На лыжах покатаемся…

– Не заливай!

Он склоняется, выбравшись из моего захвата и упершись руками в угол стола и спинку стула над моим плечом. Заглядывает мне в лицо своими арктически ледяными глазищами и, понизив тон, произносит:

– Ревнуете? Не надо, Элла Валентиновна. У вас впереди со мной празднование Нового года. Будет возможность затмить Лейлу.

– А от скромности ты не умрешь, – отвечаю, максимально отстраняясь от него. Настолько, насколько это позволяет спинка стула. Но Самира ничуть не смущает моя натянутость. Он ею упивается. Как вампир. В экстаз впадает от моего бешеного сердцебиения. И только нарочно загремевшая посудой няня заставляет его выпрямиться, оставив меня.

– Жду вас в машине.

Он выходит из кухни, а я еще долго перевожу дух, избегая озадаченного взгляда няни.

Мучитель. Выскочка. Редкостный нахал. Он кто угодно, только не телохранитель.

Пока няня возится с уборкой на кухне, я бегу в кабинет отца и отыскиваю среди бумаг анкету Самира.

Закаев Самир… Сорок два года…

Ничего себе! Я была уверена, что он моложе. Хорошо сохранился, старикашка.

Армейская служба… Работа в ЧОПе… Рекомендации – высший класс! Не солдат, а золото!

В разводе уже пятнадцать лет… Обалдеть! Я только в первый класс пошла, а он уже успел жениться и развестись.

Постучавшая в дверь няня не дает мне внимательней изучить подноготную Самира. Я быстро складываю листок вчетверо и сую в карман джинсов. Позже справки наведу, достоверна ли эта информация. Уж мне труда не составит вывести тебя на чистую воду, Самир Закаев. Связи есть. Если выявится ложь, твои прекрасные рекомендации тут же отправят тебя за решетку.

Шуба, сапоги, сумка – и я снова сажусь в машину своего телохранителя. Прогретую, пропитанную его насыщенным запахом. В ней я чувствую себя будто погруженной в другой мир. Отчужденный. Со своими законами. Здесь даже дышится иначе. Каждый вдох похож на прилив сил. Все-таки Самир умеет заряжать, не прикладывая усилий. Заряжать бодростью, гневом.

Пока няня копошится на заднем сиденье, я включаю радио. Самир лишь молча наблюдает за моими манипуляциями, выводя машину со двора.

– Музыки захотелось? – спрашивает, когда я останавливаю выбор на попсе.

– Это чтобы тебя не слышать, – ворчу, отворачиваясь к окну. Я слишком много вчера на него смотрела. Хватит. Не шедевр искусства, чтобы любоваться им.

– Вы, Элла Валентиновна, ко мне предвзяты. Я к работе добросовестно отношусь.

– Поэтому нас кортеж из семи машин сопровождает? – ехидничаю. – Особенности твоей работы, которые одобрил мой отец, что-то не внушают особого доверия.

– А что, раньше вы выезжали из дома с кортежем? – Бросает на меня издевательский взгляд. – Универ и тусовки посещали в сопровождении вооруженной до зубов свиты?

– Раньше все было по-другому!

– Поспорю, Элла Валентиновна. Ничего не изменилось. В универе те же преподаватели, на дворе тот же двадцать первый век. Вас окружает все то же самое, что окружало полгода назад. Только я добавился. Для надежности. Но не для охраны. Потому что охрана вам не нужна.

– Ты совсем оборзел?! – рявкаю, задохнувшись от ярости. – То есть ты – это показуха?!

– Нет, – тянет он, не отвлекаясь от дороги. – Стреляю я метко, в кулачном бою троих завалю, рефлексы развиты остро. Только вам это не надо. Вам друг нужен, а не телохранитель. Сами подумайте, телохранитель – это механизм с запущенной программой. А друг – человек, желающий помочь. Тот, кому небезразлична ваша судьба.

– Скажешь, что тебе она небезразлична, и получишь в глаз.

Самир протягивает руку к бардачку, вынудив меня отодвинуть колени. Вытаскивает оттуда темные очки и надевает.

– Подстрахуюсь.

Представляю, в каком шоке няня. Затылком вижу, как у нее глаза на лоб лезут. Мы с Русланом часто спорим, препираемся. Бывало, доходило до драк. Но он мой племянник. Ему можно. Самир же просто служащий, работник, подчиненный. Изощряться в своем остроумии передо мной – повод для увольнения, которого он ничуть не боится.

– Элечка, он прав, – неожиданно доносится мне в спину.

Оборачиваюсь. Няня улыбается мне своей самой нежной улыбкой.

– Опупеть! Ты вообще на чьей стороне?!

– Я люблю тебя, Элечка. Но сейчас поддерживаю Самира. Ты провела с ним всего день. Был бы он просто твоим телохранителем, ты сейчас сидела бы в своей комнате и пялилась в стену. Как друг, он тебя расшевелил. Когда в последний раз ты столько болтала? Показывала характер? Раздражалась из-за Ольги? Плотно кушала? А вечеринка? Не будь Самира, ты осталась бы без праздника.

– Няня, это предательство! – Меня захлестывает обида. Жгучие пощечины наносит.

– Это забота, Элечка. Ни Самир, ни я не желаем тебе зла.

– И мы будем очень признательны, если вы это оцените, Элла Валентиновна, – поддакивает мой телохранитель.

Возвращаюсь на место, поправляю ремень безопасности и делаю музыку громче. Заботливые нашлись! Виднее им, что для меня хорошо!

Спасибо, что хотя бы не в магазин подержанной одежды меня привозят, а в один из крутых бутиков с брендовыми вещами.

Пока мы с няней смотрим модели и слушаем консультанта, чтобы определиться, какой наряд меня устроит, Самир осматривает торговый зал и примерочные. Жаль, не напарывается на какую-нибудь замужнюю покупательницу. Я бы посмотрела, как бы он отмазывался, когда ревнивый муж кулаком бы мял его челюсти.

Выбрав несколько платьев, я отправляюсь в примерочную. Освободившись от свитера и джинсов и облачившись в изящный шелк, облегающий мое стройное тело, долго смотрю на свое отражение. Не верится, что это я. Когда-то меняла гардероб каждую неделю. В одном и том же не выходила дважды. Знаю, что даже Ольга подворовывала, потому что я не считала, сколько у меня нарядов. Я в них тонула.

– Элечка, ну как? Можно посмотреть? – Няня приоткрывает ширму и окидывает меня восхищенным взглядом. – Какая же ты красавица!

– Красное… Не броско?

– Ты же любишь быть в центре внимания.

– Любила, – вздыхаю с огорчением и снимаю платье.

Примеряю другое – фиалковое. С открытыми плечами и пышным низом выше колена. Кокетливое. Милое.

– Это лучше, правда? – спрашиваю, уже воодушевившись.

– Они оба тебе идут.

Ладонями вожу по гладкой ткани и предвкушаю, как ошеломлю Никиту. У меня и туфли подходящие есть. И клатч. И украшений гора.

– Спросим мужское мнение? – осторожно интересуется няня.

– Чье?

– Самира? Пусть скажет, какое лучше.

Еще бы я с его мнением не считалась! Все равно куплю оба! Белое даже примерять не буду. Не невеста же.

Тянусь к молнии сбоку, и вдруг меня осеняет. Этого Самира ничем из равновесия не вывести. Думает, не справлюсь с ним. Не придумаю, как на место поставить. Ох, и плохо же он меня знает!

– А позови его! – соглашаюсь с няней.

Кивнув, она мчится в торговый зал, а я задергиваю ширму и быстро снимаю платье. Остаюсь лишь в белоснежном кружевном белье. Фигура у меня даже после похудения аппетитная. На вечеринках у бассейна все парни были моими. Трудно отвести взгляд от упругого животика, аккуратной высокой груди и крутых бедер. Еще труднее, когда знаешь, что все это под строжайшим запретом. Вот пусть и Самир дар речи потеряет. Тронуть меня не посмеет, зато впредь будет вспоминать это всякий раз, когда на меня взглянет. Все его разговорчики сразу к минимуму сведутся, и смелости убавится.

Приближающиеся мерные шаги останавливают мое сердце. Замираю, уставившись на свое отражение. Жду. Дышать перестаю. Грудь от волнения капканом сдавливает.

Ширма отодвигается рывком, но мне удается сохранить холодный самоконтроль. Не вздрагиваю. Молча и вызывающе смотрю на отражение Самира. На его лицо, приобретшее маску парафиновой текстуры.

Он сглатывает. Кадык взметается вверх и опускается. В глазах загораются огни. Осоловелый взгляд скользит по моей спине и бедрам, грузно поднимается и цепляется за отражение груди.

Стою, не двигаясь и молясь, чтобы ушел. Уволился. Уехал. Исчез. Потому что до греха доводит. Электризует меня. Покой рушит.

Не уходит. Напротив, шаг вперед делает. Резко оборачиваюсь, не зная, чем прикрыть себя. Спиной жмусь в угол, где он меня и блокирует. Нависает сверху, дыша, как загнанный зверь – сбивчиво, отрывисто, хрипло. Желваки перекатывают от злости. В глазах клубится исступление.

Плечом прилипаю к холодному зеркалу, но обжигаюсь об него. Кажется, тут все накалено и полыхает. Бьющейся в клетке мышкой смотрю Самиру в глаза и ни слова произнести не могу. Горло невидимой удавкой перетянуто.

Он склоняется, обдавая мой висок горячим дыханием. Губами спускается к уху, глубоко вдыхает запах моих волос и шепчет:

– Ты только что себе хуже сделала, принцесса. Потому что теперь ты от меня точно не избавишься.

Осколки… Ранящие насквозь. Вонзающиеся в мои глаза, губы, грудь. Именно такой эффект производит плотоядный взгляд Самира. Я не отшила его своим глупым, необдуманным поступком. Я раздразнила хищника. Куском свежего мяса у него перед носом потрясла, забыв, что он не скован цепями. Пленница-то по-прежнему я. Я перед ним безоружна.

– Выметайся, – шиплю дрогнувшим голосом.

Блеск в его глазах становится ярче. Туман рассеивается. Он медленно пятится, продолжая мазать по мне взглядом. Насмехается, демонстрируя свою власть и мое бесправие.

– Возьмите белое, – кивает на платье, которое я так и не примерила. – В нем вы божественны, Элла Валентиновна.

Дьявол. Сущий дьявол – вот кто этот Самир!

Едва за ним задергивается ширма, как я стекаю спиной по зеркалу. Опускаюсь на корточки и дрожащими руками достаю из кармана джинсов его анкету. Телефон разблокирую с трудом. Перед глазами все плывет: то ли от осознания своего очередного позорного поражения, то ли от страха. Фотографирую анкету как можно четче и отправляю Никите.

Я должна была дождаться, пока он первым позвонит или напишет. После шести месяцев игнора эгоистично начинать общение с просьбы, но больше мне обратиться не к кому.

«Привет, Ник! Помнишь Самира, моего телохранителя? Мог бы ты навести о нем справки без лишнего шума?»

«Привет! Что-то случилось? Ты где? За тобой приехать?»

«Я с няней, не волнуйся. Может, у меня паранойя, но я боюсь, что в агентстве отца могли обмануть, и Самир не тот, за кого себя выдает. Если попрошу Руслана, он сдаст меня Богдану, а тот отцу. Сам понимаешь…»

«Ок. Все сделаю. Если еще что-то нужно, не стесняйся».

«Нет, спасибо. Только не тяни. Пожалуйста».

Никита присылает смайлик с пальцем вверх, и я прикрываю глаза, выдохнув. Раньше мы чатились часами, перебирая все смайлики и стикеры, засыпая друг друга романтичными гифками и признаниями. Сегодня я не смею даже мечтать, чтобы Никита написал «Люблю тебя». Впрочем, вряд ли мне это уже нужно. Отвыкла я от него. Испытываю к нему нежные чувства, но они ближе к тем, которые я испытываю к Богдану и Руслану. Я помню его поцелуи, ласки, тепло рук, шепот, запах. Я скучала по ним, сгорая от желания написать, позвонить. Я глотала слезы по ночам, перечеркивая прошлое. И видимо, выгорело. Осталось выжженное пятно и мелкий тлеющий уголек, из которого уже не раздуть пламя. Какой-то стоп-кран сработал. Теперь мне остается только надеяться, что Никита согласится быть мне лишь другом.

Я запоминаю время, прежде чем экран мобильника тухнет. В безотчетном трансе упаковываю себя в джинсы и свитер, говорю консультанту, что беру все выбранные платья, рассчитываюсь на кассе и, не глядя на Самира, покидаю магазин.

Только семьдесят две минуты спустя я оказываюсь дома. Няня, чувствуя себя неловко из-за нашего с Самиром молчания, сразу оставляет нас.

– Отнесу пакеты в твою комнату.

Отставив сумку, снимаю шубу и чувствую кипяток мужских рук на своих плечах. Вздрагиваю, затаив дыхание. Самир стягивает с меня рукава и убирает шубу в гардеробный шкаф.

– Спасибо, – произношу сдавленно.

Не отвечает. Безмолвно глазами сверлит мою спину.

Снимаю сапоги, надеваю домашние балетки и замечаю счастливую Ольгу, высунувшуюся в фойе. Я не стала бы так радоваться на ее месте, опоздав на работу. Но совсем не хочется сейчас устраивать ей выговор.

– Элла Валентиновна, у нас гости!

Раз говорит «у нас», значит, ей гость тоже мил. Нетрудно догадаться, кто соизволил навестить меня. Тот, кто пообещался еще вчера.

– Руслан! – Ольга готова в ладоши захлопать. Наверняка уже что-нибудь печет, намереваясь покорить его через вкуснятину.

Не представляю, что в голове этой девицы? На что она рассчитывает? Что Руслан женится на ней? Наивное дитя. У Руслана таких ухажерок десятки. Но он же не совсем дебил. Понимает, что о серьезности этих отношений и речи быть не может. Ни Богдан, ни отец не примут такой выбор. Вряд ли Руслан пожертвует семьей и наследством ради домработницы.

– Дай-ка угадаю, он в тренажерке? – предполагаю, зная его любимое место в доме.

Ольга кивает.

– Сообщу ему, что вы вернулись.

– Не надо. Занимайся своими делами.

Улыбка на ее лице меркнет. Я безжалостно лишила ее причины повертеться перед Русланом.

– И поправь униформу. У тебя верхние пуговицы расстегнулись, – указываю ей на оголившийся больше положенного бюст.

Совсем потеряв настроение, она застегивает пуговицы и скрывается за дверью кухни.

Самир так и стоит за моей спиной. Я делаю шаг вперед и чувствую, что он тоже сдвигается с места. Следует по пятам, не переставая взглядом жечь во мне дыру.

– Дома я в безопасности! – Не выдержав, оборачиваюсь и всплескиваю руками. – Можешь выпить чаю, отдохнуть. Не надо преследовать меня.

– Я обязан познакомиться с вашим гостем.

– Это Руслан. Мой племянник. Он не представляет для меня опасности.

Глаза Самира чуть сощуриваются. Читает меня. В душу лезет через прицельный зрительный контакт.