Читать онлайн Дайвер бесплатно

От автора

Хочу выразить искреннюю признательность за помощь в написании книги Яне Сенькиной. Ее литературный опыт и художественная виртуозность сделали роман ярким и живым.

Также хочу отметить словами благодарности Макса Благоразумова, чей выразительный писательский талант помог придать роману динамику и насыщенность действием.

Огромное спасибо всем моим подводным и наземным бадди, именно вместе с ними в многочисленных поездках родилась и окрепла та самая дайверская философия бадди, которая описана в этом романе.

Все иллюстрации к книге выполнены замечательной художницей и преподавателем Юлией Калугиной и ее учениками (Ларичева Валерия, Козеев Владимир, Ананьева Дарья, Голованова Полина, Невежина Кира, Сапожков Иван, Свиридова Александра). От всей души благодарю за уникальные работы.

Отзывы

Роман автобиографичен, это невозможно не заметить. Но грань, где личные переживания автора переплетаются с художественным вымыслом, абсолютно неуловима. Ткань повествования идет плавно, без стыков и швов, что рождает чувство доверия к автору. Особенно это важно в теме, раскрывающей способность человека противостоять ударам судьбы, когда человек ослаблен и физически, и социально: через инвалидность, приобретенную из-за любимого дела. Вообще роман изобилует жизненными ситуациями, когда герой испытывает удар с той стороны, что была для него опорой и источником силы, – любви, дружбы, бизнеса, любимого увлечения. Но автор не бросает своего героя в глубине бездны: каждый имеет шанс на спасение, и поможет нам вера в незыблемость ценностей, связывающих людей. Выбор дайвинга как фона, на котором проходит духовный рост героя, дает автору богатые возможности для ассоциативных связей и ярких аналогий. Профессиональный бэкграунд автора в дайвинге, живой язык делают эти отсылки яркими, объемными, убедительными.

Дмитрий Князев,основатель «Open Water Challenge Project»

Я знакома с автором книги уже восемнадцать лет, более того, все эти годы мы активно сотрудничаем: мы коллеги в области любительского дайвинга. Не перестаю удивляться и восхищаться энергией Дмитрия, его отношением к жизни, работе и окружающему миру. Могу сама себе позавидовать, что у меня длительные партнерские отношения с таким мыслящим, искренним и любознательным коллегой. От всей души желаю, чтобы книга нашла своего читателя, а Дмитрию хочу пожелать реализации всего задуманного и даже пока еще не задуманного. Удачи!

С уважением и восхищением,Ирина Береснева,директор Российского Центра PADI

Роман «Дайвер» будет интересно прочитать всем любителям подводного плавания разного уровня. Много полезной информации. Книга очень хорошо написана, сам сюжет динамичный и захватывающий, и вам не захочется прекращать чтение до конца.

Ахмед Габр,рекордсмен мира по самому глубокому погружению с аквалангом.18 сентября 2014 года в Дахабе он установил мировой рекорд погружения: 332,35 метра

Нет счастья в комфорте, покупается счастье страданием.

Ф. М. Достоевский

Пролог

Привет, Барбара!

Я машу ей рукой, но она неподвижно лежит на дне в дайверском снаряжении, покрытом серым илом. Тело двадцатилетней девушки в изломанной позе, а над ним надгробием – проржавевший за семнадцать лет баллон, не сумевший поддержать в ней жизнь. Глубина сто четырнадцать метров, над телом – свод всемирно известной Арки Blue Hole[1] в коралловой стене Красного моря. Фантастические оттенки синего, крошащиеся уступы камней, одиночество без стаек тропических рыб, оставшихся выше, – завораживающее погружение в глубину. Рыбы обглодали конечности тела, выступающие из гидрокостюма, голову не видно из-под жилета – зато погружение в Блю Хол воплотило ее мечту о глубоком дайвинге. А сегодня сбывается и моя мечта: я на месте притяжения всех технических[2] дайверов планеты, в подводной могиле самой Барбары Диллинджер. Одно дело – смотреть видео в интернете с дивана, другое – увидеть воочию то, что недоступно взгляду большей части человечества. Страх и исследовательское любопытство, торжество победы над собственной природой и исконное чувство зверя перед опасностью смерти смешиваются во мне прямо сейчас.

В голове вдруг – классика, Гамлет с черепом бедного Йорика: «Я знал его, Горацио… А теперь это само отвращение…» Быть или не быть? Разумеется, быть! Барбара мертва, а я жив; ошибки, роковые случайности или мистика привели к смерти здесь, в Блю Холе, больше сотни «самоотверженных» дайверов – а я имею опыт, знания и силы. Я собираюсь взять от жизни все, что только в ней есть, даже то, что она отдает неохотно и далеко не всем. Смотрю на подводный компьютер, расчетное время всплытия – час тридцать четыре.

И тут я будто попадаю в ледяное течение… нет, это не течение, это меня начинает трясти до судорог, кончики пальцев уже будто в снегу! Вода двадцать шесть градусов, погружение на сто четырнадцать метров у меня заняло лишь одиннадцать минут, так что реально замерзнуть я не мог.

Поднимаю большой палец вверх – знак для инструктора Саши (он – профессиональный технарь с огромным количеством глубоководных погружений, мой давний друг и отличный бадди[3]), что хочу всплывать. Поддул компенсатор плавучести[4], поднимаюсь; вода все светлее – недаром Блю Хол носит свое название, Арка снизу смотрится окрашенной во все цвета синего спектра, от темно-фиолетового до аквамаринового. Первые шестьдесят метров подъема – двенадцать минут, затем короткая остановка на смену стэйджа[5] с новой газовой смесью. Это не быстро, это нормально, основное время уходит на последние метры. Планирую, что проведу полчаса на пятиметровой отметке, как мы спланировали с Сашей, – безопасность технического дайвинга, – буду, скучая, рассматривать все тех же ярких рыб, дышать практически чистым кислородом, девяносто девятым найтроксом[6], окончательно освобождая кровь от накопившегося азота. Но мне становится холодно до безумия! Дрожь уже конвульсиями проходит по телу, кончики пальцев и ступни онемели. Зря я все-таки надел такой тонкий костюм, надо было запастись неопреном потолще, да и капюшон с перчатками были бы не лишними, все-таки почти два часа под водой – не сорок минут… Здесь любая ошибка дорого стоит, а у меня по жизни их более чем достаточно. Инструктор Саша тем не менее все время рядом и невозмутим, как обычно. Он посматривает на подводный компьютер, контролируя график всплытия, но я уже подумываю покачать ладонью – стандартный знак дайверов, что со мной что-то не так. А вдруг просто замерз в своем неопрене-трёшке[7] и мои сомнения смешны? Стыдно показать себя профаном! Стараюсь отвлечься от ощущений, пока удается…

На пятидесяти резко посветлело, отчетливо виден свод коралловой Арки, на рифе появились яркие краски. Рыбы, которых все больше, создают контраст яркими пятнами на синем, и скоро в глазах начинает рябить – от мелькания живности или от каких-то перебоев, все яснее различимых в организме… Подступает тревога. Непрекращающаяся дрожь меня сильно беспокоит; разум подсказывает, что запасов газовых смесей и времени на всплытие с избытком, но тело кричит о другом! Уверенный в своей силе воли, я заставляю себя идти по графику: на пятнадцати метрах поднимаю со дна заранее оставленный в начале погружения баллон с новым газом; задерживаюсь на декомпрессионную остановку; усиленно отвлекаюсь от идиотски субъективного желания пулей взлететь вверх, к теплу и солнцу.

…Меня уже непрерывно трясло, а стэйджи висели на мне гирями, но я дошел до отметки пять метров, нашел зеленый загубник регулятора[8] и переключился на кислород. Уже были видны обычные туристы, плавающие с маской и трубкой. Мне оставалось отстояться на этой глубине еще пятнадцать минут. Надо было бы протянуть еще немного; компьютер[9] и все оборудование обещали нормальное всплытие, но я решил выбираться из мечты, внезапно обернувшейся для моего тела ледяной тюрьмой. Барбара словно стояла перед глазами. Скрестив на груди сжатые в кулаки руки, я показал Саше, что замерз. Затем поднял большой палец руки вверх – всплываю. Инструктор показал, что я дурак, – ну, такого знака нет, он просто недовольно покрутил пальцем у виска и остался досиживать положенное время. А я вылез на кораллы, протискиваясь среди купающихся шебутных арабских малышей. Тут же подошел Джаз (эта кликуха моему школьному другу Ромке досталась благодаря пристрастию к стилю музыки, перешедшему по наследству от отца). Он ждал, грелся, перебирая только что купленные веревочные фенечки[10], и давно наблюдал за мной в прозрачной воде:

– Егор, ты че, как ты?

А у меня ломка! Ломка, словно бьют битой по плечам и суставам – так, что на лежак я не укладываюсь, а падаю от слабости. Тело будто ватное; тепло и солнце не помогают согреться, судороги и дрожь просто переходят в неконтролируемые конвульсии. Что тут скажешь??

– …Очень хреново…

Ромка помогает стащить гидрокостюм в надежде, что под египетским солнцем я быстрее согреюсь. Водитель Ахмед, местный араб лет шестидесяти, который знает по-английски всего несколько фраз, подходит – я вижу его как в тумане и все равно замечаю беспокойство по тону, мимике, жестам:

– How are you?[11] – шамкает беззубым ртом, а меня будто затягивает в воронку вопросов без ответов. Могу только красноречиво крутить головой. Ахмед быстро говорит по-арабски, указывая пальцем прямо на меня. По его жестам понимаю, что у меня big problems[12]. На коже проступают синяки (вот они, удары битой… битой глубоководного давления…) и капиллярная сетка! На руках и ногах просто локальный апокалипсис!

– Закину снарягу в машину. Лежи пока. – Джаз хватает спарку[13].

Ахмед тоже берется тащить стэйджи, но я понимаю, что надо ждать Сашу. Ему еще отстаиваться на пяти метрах. Прикрываю глаза и… надо мной с озабоченными лицами склоняются уже и Саша, и Джаз, и Ахмед:

– Ты вырубился. Видишь нас нормально?

А я их вижу туннельным зрением: по краям все расплывается, четкость только по центру. Еще и губы будто в песке. И конвульсии не становятся легче.

– Роман, Егору надо срочно в госпиталь в барокамеру! Посмотри, кожа пошла пятнами, похоже на кессонку! Достань баллон с кислородом, пусть по дороге дышит, хоть немного азота вытащит из крови.

Темнота… Вспышка – едем в машине, Джаз откидывает свою вечно лезущую в глаза русую челку и прижимает кислородную маску к моему лицу: «Все будет хорошо, Дайвер. Держись!» – и мир снова гаснет…

ГЛАВА 1

«Я входил вместо дикого зверя в клетку…»

За 3 месяца до Барбары

Завтра должен быть суд. Лежу на тесной шконке[14], точнее, не лежу, а, как говорят в тюрьме, тусуюсь с боку на бок: из-за металлических пластин основания кровати вся спина и бока ноют. По первости эта боль на матрасе, который чуть толще простыни, была вообще нечеловеческая; теперь, спустя два месяца в СИЗО, быт стал получше. Пытаюсь читать, не обращая внимания на духоту, бесконечный гул голосов и тусклый свет: нас в камере девять человек. Хата[15] по местным меркам нормальная, в ней внешняя чистота и порядок в плане отношений благодаря смотрящему Мише. По общению Миша – свойский парень, тощий невысокий балагур лет пятидесяти со спокойной улыбкой и тихим голосом, который невольно заставляет прислушаться. Вот только я допускаю, что с той же улыбкой при случае он может и зарезать. Сейчас Мишаня слушает ленивый разговор любящих пожаловаться на судьбу зэков – на сей раз страдают об отсутствии водки.

– Че, мучаетесь без чистой? А я не пью, и знаете почему? – он входит в суетливый разговор не торопясь, как лайнер в бухточку, полную шныряющих в разные стороны судов.

Нагловатый Череп с соответствующей кликухе «прической» пытается не поддаться на провокацию:

– Миша, да тебя даже брали пьяным, я помню, как тебя в камеру с перегаром завели!

Но Миша уже встал на рельсы собственной риторики:

– Потому что алкоголь вреден здоровью. Поэтому пью, только когда нальют, – а сам вред здоровью ближнего наносить не стану. Вот и угощать не приходится, и самому затариваться не надо.

– А-ха-ха… Ну ты, Мишаня, выступил! – гул становится громче… Иезуитские сплетения словес среди зэков всегда актуальны и делают демагога выше в глазах камеры.

Эпоха братков и воров в законе давно закончилась. Народ в камере – в основном наркоманы, и хотя сидят за разное, но все понимают, что настоящая причина одна. И истории у всех по большому счету под копирку: сначала обносят до нитки свой дом или дом родителей, потом ищут, где урвать на стороне. Неадекватность: употребляющим безразличны и репутация, и мораль, мысли только о дозе. Сидят больше за кражи, покупку и сбыт наркотиков. До грабежа и убийств обычно не доходят, так как на этом, как правило, и попадаются.

Есть, правда, и исключения. В нашей камере это я и Павел Николаевич. Мы экономические. Мой «коллега» – полноватый солидный мужчина сорока восьми лет из Нижнего Новгорода с лицом, которому добавляют наивности голубые глаза. Его пригласил знакомый в столичную турфирму коммерческим директором на хороший оклад. Через полгода бухгалтер сбежала, прихватив со счета деньги за шестьсот шестьдесят шесть – и смех и грех – туристических путевок. Генеральный директор скрылся, дабы не попасть под раздачу, а Павел Николаевич уехал обратно домой: работы-то не стало. Через некоторое время ему звонит следователь: не могли бы вы, мол, дать показания. Конечно, в чем вопрос, ведь Павел Николаевич – законопослушный гражданин и ни в чем не виновен… Павел Николаевич сидит уже год, пока идут бесконечные судебные заседания, ибо «кто-то же должен сидеть».

Ну и я. Меня тоже подставил бухгалтер, но ситуация была интересней. Бизнес – производство светодиодных светильников – я наладил, он работал самостоятельно, и я с полной уверенностью в завтрашнем и послезавтрашнем днях катался по миру со своими увлечениями. А бухгалтер в это время прокручивала свои махинации и сдавала левые отчеты с такими ошибками, что мне насчитали штрафы с громадными, миллионными пенями. Так что к моменту суда я чалился уже два месяца под следствием. Все счета и имущество семьи арестованы «вплоть до погашения задолженности», бизнес скован по рукам и ногам. В ходе следствия слышал, как поговаривают: я – первый случай, чтоб закрыли в СИЗО экономического за неуплату налогов. Обычно – просто штраф; есть вероятность, что постарались конкуренты. Такие вот оказались у меня «судии неправедные». Но жена моя, умничка Лара, сумела продать часть имущества и все погасила. Так что суд завтра, по уверению адвоката, снимет с меня обвинения…

– Егор, не порть зрение, все читаешь и читаешь… Я дошик[16] возьму?

– О чем речь, конечно.

Миша аккуратно достает из моей передачки пакетик вермишели и ставит кипятильник. Все четко. Никто без разрешения чужого не берет, даже если это простая формальность. Взять без спросу – значит скрысятничать, что, в зависимости от контекста, может повлечь довольно серьезные последствия для виновного.

– Да вы все не стесняйтесь, берите. У меня завтра с утра суд. Адвокат говорит, стопудово оправдают.

Еще пара рук потянулась к пакету с необходимыми всем продуктами: дошиком, пюрешкой быстрого приготовления, – переданному адвокатом и собранному, наверно, Ларисой, а Миша хитро прищурился:

– А знаешь, как определить, когда адвокат врет?

– Нет.

– У него губы шевелятся. – Все загоготали, Миша расплылся, довольный. – Но все равно, братан, желаю удачи и фарта!

Я тоже улыбнулся, но возразил:

– Вот мой адвокат не врет, мы с ним друзья со школы, а друзья не предают…

Шутили беззлобно, обидеть меня никто не хотел, да и удачи пожелали от души: я тут на хорошем счету по всем понятиям. Во-первых, не барыга, то есть не торгаш, а мужик-производственник. Ну а во-вторых, с тех пор как заехал, второй месяц грею[17] камеру, делюсь передачами. Они разрешены не часто, и родные или знакомые передают их не всем. А на одной баланде[18] не выживешь. Поэтому здесь рады всему: чаю, сахару, грохотулькам[19], продуктам быстрого приготовления, тем более любому шоколаду и печенюшкам. Мне близкие люди передают даже сигареты для ребят, хоть я сам и не курю; вообще сигареты здесь – практически местная валюта и особо ценятся среди зэков.

Лязгнул замок, кого-то завели.

– Здоро́во!

– Джа-а-аз, ты, что ли! А говорил, что хрен посадят! – Гомон и возгласы послышались с разных сторон. Кто-то из арестантов узнал знакомого по воле.

– За что?

– Гарик, да ты как маленький. На красный свет дорогу перешел, вот и приняли.

Я не сразу поднял голову от единственной книги, пронесенной мною в камеру (да и то от нее по правилам казенного заведения пришлось оторвать картонную обложку). Неопрятная и бесцеремонная дама – тюремный библиотекарь – на все мои пожелания смогла выделить от щедрот «казны» лишь «Айвенго». Вальтер Скотт появился в круге моего чтения в ходе следующего диалога:

– Тихонов, тебе книга!

– Так это не мне. Я просил духовную литературу. Православные книги.

– А это что, не книжка? Какая тебе разница, что читать?! Тоже что-то старинное. Забирай!

К концу второго месяца в СИЗО «библиотекарь», а точнее, надзирательница с обязанностями по разносу книг, все-таки принесла мне три «экземпляра» о духовной жизни. А вот добротное лаврское издание труда профессора Осипова «Бог» я берег все эти недели как зеницу ока. И теперь перечитывал фрагмент его рассуждений о бытии Божием, не мог оторваться от самобытных жизненных примеров, – но оптимизм и бесшабашность вошедшего привлекли внимание. Голос был смутно знаком. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы узнать Ромку, друга детства! Та же русая челка, что со школы лезла ему в глаза, те же карие глаза с лукавинкой, острые скулы. Невысокий, в майке, расстегнутой рубашке и джинсовке поверх, он стоял на входе в хату, засунув руки в карманы брюк и, видимо, не зная, куда податься. На груди – характерная текстовая татуха (в школе ее не было), но слов пока не разобрать.

– Здоро́во, Ромик!

Остолбеневший и, видимо, уже отвыкший от своего имени, новенький уставился на меня широко открытыми глазами, как будто увидел чудо.

– Егор? А ты как здесь?!

Спрыгнув с пальмы[20], я моментально оказался рядом, и мой дружеский хлопок по плечу звонко разнесся по хате. А Джаз нормально так похудел с тех пор, как мы не виделись…

– Руки помой, здесь так принято, с гигиеной все строго. Миша тебе шконку выделит, познакомишься со всеми, потом и мы пообщаемся.

Миша разместил Ромку не в самом лучшем месте, объяснил правила проживания в хате и оставил его осваиваться в доме нашем общем.

А я задумался, пытаясь вспомнить, как так получилось, что не видел друга детства столько лет… Учеба у кого где, работа, бизнес – нашу дружную школьную компанию давно раскидало. Пока я женился, пока открыл завод, пока осваивал для себя экстремальные увлечения – похоже, и наших ребят жизнь тоже закрутила так, что мы давно потеряли связь.

После первых отрывистых фраз, после того как Ромка-Джаз разместился на шконке, мы уединились для нормального разговора.

Который начался, конечно, с паузы.

– …Джаз – здесь уже зачетная кликуха.

– Сам вкинул, – довольно сообщил Ромка. – Помнишь, в детстве вы меня тоже так называли? Родители пластинки крутили, а я потихоньку их собирать начал. И инструментальную, и вокал покупал. Синатра, Армстронг, Джерри Ли Льюис – коллекция нормальная. Всегда в наушниках с джазом хожу.

– Да, до сих пор помню, как у вас в гостях мы случайно поцарапали винил из отцовской коллекции. И как мы потом его наказание исполняли: целый день протирали пластинки бархоткой, подклеивали картонные упаковки от винила, протирали аппаратуру. Привил он нам бережное отношение ко всему, что связано с музыкой…

Приятные нотки воспоминания проснулись во мне. Повисла пауза, и тут я заметил необычную тишину в хате вместо привычного гула. Спустя мгновение все вернулось в прежнее русло, а любопытные сокамерники продолжили игру в домино со своими тюремными прибаутками.

– Класс! А откуда местный контингент знаешь?

– Ну Егор… Я нарик. Большинство из них тоже. Пересекались на воле.

Я завис на тягостной паузе. Действительно, фигура у Ромы для наших лет была щупловатой, глаза – покрасневшими, кожа – желтовато-сухой. Джинсовку он не снял – это тоже примета, ведь зависимым от веществ из-за суженных сосудов всегда холодно. К камере с наркоманами я привык, смирился с моментом судьбы и старался извлечь для себя из ситуации жизненные уроки. Общение с людьми, чья судьба подчинена одной-единственной страсти – кайфу, – показывало мою собственную жизнь в ином свете, заставляло задаваться вопросом: чему же подчинена она? Но вот Ромка только что признался в своей вечной страсти к джазу, довольно сложному феномену культуры, – и уже оказывается, что по жизни он сам деградирует? Тот почуял напряжение:

– Слушай, на нижнем этаже СИЗО в камере холод собачий – жесть, я промерз, никак согреться не могу! На этом карантине можно умереть раньше времени: я уже полотенцем голову обмотал, уже прыгал, приседал, а меня еще и ломает без дозы!

– Наша «екатерининская» тюрьма при царице еще построена, стены полуметровые. Да, это капец. Я в хате два ноль был, там и грязь, и холод, и все гадости мира. Вот как так можно: человек же ты, не животное, нет – раз хата временная, мусорят, плюют на пол, чисто скотный двор. И полумрак, толком не почитать. Аж передергивает, как вспомню…

– Во как! И я в два ноль был! Зато тут уже веселее. Жить можно. Егор, жизнь-то одна. Я знаю, что ты скажешь: мол, наркота – вред для здоровья и все такое. А что не вред? Курево? Выпивка? Зато живу в кайф и радуюсь жизни. А сколько этой жизни отпущено – мне без разницы. Прожить сто лет скучно – вообще не жить. Мне свобода важнее.

– Знаешь, рассуждения о свободе своеобразно звучат в тюрьме.

– Это пока. А я в целом про жизнь. Делаю что хочу, поступаю как хочу. Живу как хочу. Вот ты как? Небось зависишь от всяких там «есть такое слово – «надо»» и чувства долга? А зачем? – опять с вызовом откинул он челку с глаз.

Всегда так делает, когда уверен в себе. А я, как в школе, пошел после такого на попятный – старый инстинкт, не иначе:

– Да… наверно… Ладно, а как ты вообще устроился? Кто по жизни?

Он рассказал, что был отчислен с третьего курса медицинского, а следом за ним выкинули из универа и его супругу, которую Джаз забавно звал Викусей. С Викой они уже десять лет были женаты, она его обожала и именно благодаря такой влюбленности следовала за ним во всем. Увы, в случае Ромки это означало созависимость, они употребляли вместе. Семь лет перебивались случайными заработками или «химичили» – чистили магазины. Этакие Бонни и Клайд. Всю эту информацию Джаз рассказывал мне спокойно, даже монотонно – тут его тихий голос мало отличался от Мишиного. Словно он тоже говорил о законах, понятиях – но уже своих. И оценки из внешнего мира ему были уже безразличны.

– Работа – дом, тухлые лица, поставь галочки на достижениях: квартира-машина-дача-дети, иначе ты «не на уровне»… Душа у меня отдыхает, никому я вреда не приношу – ну буржуям-бизнесменам разве, так им и надо.

– Можно быть в тюрьме своего «хочу». В тюрьме своих желаний, тем более если они сводятся только к удовольствию тела и разрушают душу. Наркотики освобождают от реальности, да? Но она все равно возвращается. А есть что-то в твоей жизни, что приносит людям радость?

Тут Ромка в свою очередь замолчал – теребит рукав и шмыгает носом. Вот с детства у него эта привычка, когда его что-то или кто-то напрягает. Потом посмотрел в окно, а может, на решетку окна и с каким-то блеском в глазах скромно ответил:

– Да, есть. Я иногда играю на гитаре живую музыку в клубах, кафе. Платят копейки, но я это делаю с удовольствием и для людей. И я, и мои слушатели вместе отдыхаем душой.

Ладно, что-то я разгорячился. А еще про мирный дух размышлял. Мне не показалось, что я читаю Роме проповедь: все-таки и про исповедь в тюрьме, и про нашего священника я сходу ему рассказывать не стал, но обозначил свою позицию. Потому что если не я, то кто из встретившихся ему, особенно в камере, скажет, почему действительно так разрушителен грех? «Не участвуйте в бесплодных делах тьмы, но обличайте», – говорит апостол Павел. Раньше я читал духовную литературу время от времени, кое-что запомнил, да и в храм заходил, но изредка. Собрался перед самым СИЗО, уже почувствовал Божию благодать, стал привыкать к молитве как душевной радости, – и вот тюрьма. Зато в камере я стал серьезно задумываться о вещах, стоящих вне обычной парадигмы существования, вне его привычек, пока погружался в бесконечную пустоту тюремной жизни:

Чтобы не исчезнуть в этой «дальней стране», я молился про себя, лежа на шконке и иногда в стакане[21], когда на допросы водили, – чтобы не делать свой духовный мир показным и не раздражать других. Сделал зарядку и молитву привычкой, как умывание и завтрак, – это спасало. (Вместо гантелей использовал пакеты, набитые полуторалитровыми бутылками с водой.) Много размышлял о значении милосердия, о том, что и переубеждать человека, склонять его к доброму нужно только с сердцем мирным, любящим ближнего. Святитель Феофан Затворник сравнивал обличение с ножом, поскольку действовать им опасно.

– А давай чайку? – я показал глазами на свою передачку с ароматными разноцветными пакетиками.

– А заварной есть? Я бы лучше чифирнул[22], здесь хоть так расслабиться, а то у меня… отходняк, – не успел договорить Ромка, как расчихался раз десять подряд, аж до слез. – Это отходняк у меня, кумара, – повторился он, вытирая нос.

А мне стало и смешно и грустно от вида бедолаги.

– Заварной возьми в пакете на общем, рядом с кипятильником стоит.

– Пойду, – Роман, нахохлившись, но скрывая недовольства моей позицией, пошел к кипятильнику на край комнаты, огибая сидящих за дубком[23], громко и однообразно хлопающих по столу игроков в домино.

А я откинулся на шконку, глядя в потолок. Вдыхаю медленно и глубоко, затем ровный выдох, по старой дайверской привычке… и в этом положении тела, закрыв глаза, представляю светло-бирюзовую спираль воздуха, уходящую из глубины на поверхность моря. Мир, созданный Богом, прекрасен – пусть сейчас я в этом застенке, его создали люди, слабые, несовершенные. Но глубины человеческой души тоже могут быть удивительны, как и глубины вод: смотришь и только поверхность видишь, а внутри и рыбы, и растения, и сам свет, проходящий через воду, – прекрасны… В мою душу снова приходит покой, стихает злость. Эти воспоминания на меня всегда действуют успокаивающе, как медитация при погружении под воду.

Времени-то сколько прошло с юности! Друга больше, чем Ромка, у меня не было: все из-за детской истории со спасением на воде. Помог он мне однажды, как никто. Институт, бизнес… Партнеры друзьями так и не стали. Дружили семьями, ходили друг к другу в гости. Дежурно громкие фразы, глянцевые краски жизни – блеск авто, сияние белозубых улыбок. Не поссорились ни разу. Где вы все теперь, ребятки? Осталась еще тусовка экстремалов – «лучших друзей», это по названию кафе, где мы обычно собираемся. Но их подробностями из СИЗО не хотелось грузить, да этим особо никто и не интересовался. Еще Юра, как раз мой адвокат и третий наш с Джазом друг детства, но у него профессиональный холодок ко всему, сложно его понять еще со школы. Ромка, зараза, спорщик, но все-таки он такой свой, родной. Да и как ему не спорить – только встретились, а я ему сразу свою систему координат двигать начинаю. Он, наверно, в своем печальном окружении привык к другому образу жизни. Интересно, когда он сопротивление-то встречал последний раз?

ГЛАВА 2

«Тюрьма – недостаток пространства, возмещаемый избытком времени»

– …Да все эти бабы – с***, – резко доносится голос Черепа из привычного шума. Он со звоном грохает ладонью об стол при очередном ходе в домино.

Сокамерники в игре что-то бурно обсуждали и, как это частенько бывало, нелестно отзывались о женщинах. Я уже привык слышать бредовые разговоры и научился переключать свое внимание на книги, стараясь не присоединяться к диалогу.

– Че все сразу? Такие попадались, значит. Вот у меня жена, например, совсем не с***, – это уже Ромка, слышно, что на взводе.

– Какие только не попадались! И твоя – она ж баба, значит, тоже с***, – ржет Череп.

– Слышь, ты, п****, пасть свою заткни! – Несколько глухих ударов.

– С***, за п***** ответишь! – Звуки борьбы, мужики принялись разнимать Черепа с Джазом, я подскакиваю, но движения уже нет, невнятные восклицания, и все стихло. Как-то совсем стихло.

Ромка, быстро отмывший нос от крови, переступая разбросанные по полу домино и тяжело дыша, подходит к моей шконке с двумя дымящимися кружками. Майки на нем уже нет, зато видна криво набитая поперек груди татуировка: «Jazz from the heart»[24].

– А что на английском? Русских слов мало? – поинтересовался я, специально не задевая тему драки, надо, чтобы остыл.

– Джаз родился в Америке, вот «по-американски» и написал, – ухмыльнулся Ромка.

– А вот я сторонник всего нашего, русского и настоящего.

– Да я тоже за все естественное! Если музыка – то на виниле, книги – на бумаге, наркотики – по вене! Я – за все натуральное и настоящее! – Джаз расплылся в улыбке, но от боли тут же прикоснулся рукой к разбитой губе.

Я подхватил, чтобы не уходить в обсуждение разборок в хате:

– И в настоящем человек устроен так: у него есть душа и тело, а еще – дух. Трехмерна не только реальность, но и мы сами. И вот если ввести духовное измерение, третью координату – все становится на свои места, даже твоя крутая философия. Вместо развития, приумножения своих талантов, получается, ради простейшего кайфа уничтожается то, чем ты мог бы быть полезен другим людям. Талант – слово из притчи, означает «дар Божий», который надо приумножать. Другие не приумножают – вот и выходит общество сплошного потребления или сплошного «украл – укололся – в тюрьму», как в твоем случае…

– А ты-то что полезного сделал для людей? – лукаво поинтересовался Ромка.

– Ну, например, у меня свой дайвинг-центр, я обучаю взрослых и детей подводному плаванию с аквалангом, помогаю людям найти свой интерес в жизни, – и я тут же вспомнил: как они там без меня – наверно, сейчас в недоумении?

В это время в дальнем углу хаты народ шуршал, видать, как раз обсуждал разборки, а потом к нам заглянул Миша. И сразу Ромке:

– Ты понял, что к чему?

Тот вяло пожал плечами.

– Ты, Джаз, в тюрьме, а не на воле! Здесь так общаться не принято.

– А я что? А я знал?

– Ты первоход[25], это немного смягчает ситуацию, теперь все зависит, как поймут Череп и братва. Могут и посчитать, что ты не понимал, что говоришь. Но все равно… Скорее всего заточку[26] в бок жди в течение трех-четырех дней максимум, или еще что…

– Какую еще заточку, куда? – Ромка все еще не в себе.

– Эх, молодежь! – вздохнул Миша. – Егор, слышал, что было?

– Повздорили.

– Повздорили? Нет, уважаемый, не повздорили. А сказали друг другу такие слова, которые назад не забрать. Ты, Егор, тут пару месяцев – слышал, чтобы люди ругались?

– Да каждый день. В чем вопрос?

– А в том, уважаемый, что никто никому не говорит именно таких слов. Вспомни, как здесь ругаются. Кружка охренеть какая горячая! Зашибись какая передача! А ты слышал, чтобы друг друга крыли матом?

Действительно, я давно заметил, что здесь народ может в запале и по столу стучать, и орать, но в ссоре личных оскорблений не допускает – это показатель понятий…

– За такие оскорбления можно и спросить. И спрос серьезный. Вот ты, Джаз, о чем думал, шальная башка?

– Мы с женой неделю назад десять лет совместной жизни отметили! А этот подонок ее с**** назвал. Я такое терпеть не буду.

Миша все так же спокойно выдохнул и выпрямился. Стало заметно, что более четкой позой он подчеркивает свою роль смотрящего. Голоса не поднял – не по роли.

– Тогда поясняю для тебя, Егор. Меня бы здесь не было – могли бы и разойтись краями. Хотя был бы другой смотрящий, все равно понятия не поменяешь. Я не могу от братвы скрыть ситуацию. Тогда и мне может прилететь конкретно. Варианта два. Первый: Череп никак не реагирует. Тогда через несколько дней ему перестанут подавать руку и переведут в хату с опущенными. Никто с ним ничего делать не станет, но он будет приравнен к п******. И второй вариант. Он должен ответить. По понятиям это означает, что Джаза он может мочкануть. Позор можно смыть только кровью.

– Что?! – выдохнул я. – Только так?

– Что-что. У тебя завтра с утра суд, ты-то что сделаешь? А у Джаза дня три-четыре есть. В камере такие вещи не делают, скорее всего, есть время до прогулки. Думайте.

Миша отряхнул колени, встал во весь свой невысокий рост и пошел довольно торжественной походкой к своей шконке.

Я понял, о чем он. Прогулка каждый день, но от нее можно отказаться. Не каждый мечтает таскаться вдоль бетонных стен по обшарпанному квадрату пять на пять метров под низким небом «в клеточку», – вот эту свободу отказа и оставляют. А раз в неделю хату шмонали[27], тогда на прогулку выгоняли всех. Последний шмон был дня три назад, кстати, для меня – «исторический». Над собственной шконкой стикером от дезодоранта – скотч в передачах не разрешался – я приклеил ламинированные иконки, которые обычно возил с собой в путешествия, на дайвинг. Встречал утро и завершал день крестным знамением пред образами Ксении Блаженной, Господа и Пресвятой Богородицы. Во время шмона новый надзиратель вдруг выдал:

– Чья шконка с иконами?

Все местные непроизвольно повернулись ко мне. Жители хаты знали, кто тут «особо верующий», хотя я просто старался решать вопросы по справедливости и помогать, чем мог: лекарствами из передачек – больным; письмами, переданными через моих родных, – семьям местных сидельцев из республик СНГ… На время шмона всех запирали в клетке, за решеткой в коридоре, набитой арестантами, как селедки в бочке.

– Моя, – мне пришлось протиснуться вперед.

– Надо снять. Не положено.

– Так почему, что такого?

– А мало ли что ты там за ними прячешь?!

Если я отказываюсь выполнить «надо», мне грозит ШИЗО – штрафной изолятор в одиночке, с голоданием и еще более лютым, чем в общей хате, холодом.

– Сам и снимай, если рука поднимется, – отвечаю я в единственно доступном сопротивлении. Это не злоба, а смирение – и зов к тому человеческому, что есть в этом мусоре, как всех исполнителей системы называют заключенные. К душе того, кто презирает зэков, и кого презирают они сами.

Он отворачивается и возвращается в хату продолжать обыск. Когда группа надзирателей выходит из камеры, этот человек на секунду вскидывает на меня глаза – карего цвета, как у смирных лошадей, – и проходит мимо. Иконы остались на месте. Кто-то из зэков хлопнул меня по плечу: победа!

Итак, шмон через три дня, а значит… надо срочно что-то решать.

С Ромкой мы проговорили ночь напролет. Угроза жизни его, казалось, мало впечатляла. Пытаясь скрыть свой ужас от беспросветности новых подробностей «жизни в стиле Джаза», я старался перевести разговор на его музыкальные интересы, творчество и раздумывал, что сказать про себя. После школы я учился в нашем Тульском универе на кафедре радиоэлектроники, потом занимался разным предпринимательством.

– Сейчас у меня предприятие по производству светодиодных светильников. Там прокололся на неуплате налогов и заехал в СИЗО. Я на самом деле рад, что работаю по специальности. Пусть говорят, что в стране хорошо зарабатывают продажники да айтишники, – свое производство инженеру приносит хорошие деньги, сотрудники тоже зарабатывают неплохо. Произвожу светильники – товар стратегический, без света никуда, продаю по всей России.

– А Илья Николаевич как, Ольга Петровна? – Ромка часто бывал у нас дома и прекрасно знал моих родителей.

– На пенсии. Как всегда, наставляют на путь истинный. В жизненном плане меня, конечно, стараются понять, но с трудом. Правильно ты вспомнил, мои всегда говорят: «Есть такое слово – «надо»!» Я делаю все, как надо. Ну делал, ошибку допустил – не проконтролировал сотрудника. Теперь расплачиваюсь. Но не унываю. Читаю, развиваюсь. Батюшка вот приходил – в тюрьме, слава Богу, можно поговорить со священником, исповедоваться. Жизнь я стал ценить больше, мечтать – масштабнее!

Я действительно не унывал и не отчаивался, рассматривая происходящее под углом урока, новой точки, с которой можно стартовать, развивать духовную жизнь и жизнь душевную, поле своих увлечений: «Но пока мне рот не забили глиной, из него раздаваться будет лишь благодарность», – по Бродскому.

Разговор шел вокруг глобальных тем, поэтому я не успел подробно рассказать Джазу о главной своей страсти, дайвинге, и о главной мечте, сформировавшейся за эти два месяца в хате. Ряды двухэтажных металлических шконок, серые одеяла, однообразные разговоры, постоянные вялые конфликты – люди и стены здесь словно пытались изменить мое сознание до уровня 2D. Ты – лишь набросок, ты движешься по плоскости. Завтра – то же, что вчера. Но душа рвалась ввысь и вглубь. К духовному и к дайверскому, кстати, тоже: несколько лет назад я как инструктор успел открыть дайвинг-центр, единственный в городе. Вместо разглядывания потолка я закрывал глаза и бесконечно двигался под водой то возле черепах вдоль острова Сипадан, то вокруг подводной статуи Иисуса Христа на Мальте, то внутри стаи мант на Мальдивах.

Эти метафорические погружения – а у меня за плечами сотни реальных – дарили душевные силы. Мало-помалу начала появляться мечта: перейти на технический дайвинг с любительского, рекреационного, в котором я давно стал профи. Там, на максимально возможных глубинах за сотню метров, я узнаю подлинные возможности моего тела и моей души! Часами перебирая воспоминания и планы, я твердо решил: лучшее место для такого погружения – таинственный, мистический Блю Хол. Легендарное кладбище сотен дайверов в Египте, прекрасное и ужасное. Лучшее место для обучения дайверов: интересное для рекреационных погружений, опасное и притягательное для технодайверов. А я пойду к месту гибели Барбары Диллинджер, на сто четырнадцать метров. Молодая девушка из Голландии навсегда осталась там, став еще одним призраком самого известного в мире дайверского кладбища. Я же с моим опытом – выживу и начну свою новую жизненную эпоху!..

Голос Джаза, внезапно задрожавший в предутреннем сумраке, вырвал меня из глубины мыслей, с самой фиолетовой мглы морского дна возле Дахаба:

– Знаешь, с наркотиками перестаешь ценить жизнь. Мне в общем-то плевать на Черепа, я за себя не боюсь. Но Викуся одна не выживет… Даже сейчас – ну как, как она выживает?.. Не знаю, что делать…

– Я знаю, – взял я его за плечо. Мысли благодаря воспоминаниям и мечтам прояснились, как-то омылись, даже в камере будто повеяло свежестью. – За три дня я тебя не вытащу, но как выйду – сделаю все возможное. Тебе надо в ШИЗО.

– Куда? – поднял на меня удивленные глаза Ромка.

– Штрафной изолятор. Там хреново, но это твоя единственная возможность. Предлагаю вот что…

Утром загремели ключи, сначала из камеры вывалилась дверца кормушки[28] с традиционным металлическим скрипом, а затем почувствовался тухловатый запах от бидона баланды. Заключенный из поваров под присмотром вохровца разливал ее по мискам и передавал в руки каждому зэку через окно в дверцы. Когда дошла очередь до Ромки, тот, понюхав налитое, сделал лицо оскорбленного общественника и громко произнес:

– Что за г**** вы тут людям даете?! – и выплеснул содержимое миски в лицо баландёру[29].

Несмотря на то, что сцена была нами заранее подготовлена, я не ожидал такого феерического исполнения. Талантище!

В суд меня выводили одновременно с Джазом, которого вели в ШИЗО.

ГЛАВА 3

«Свобода, свобода – так много, так мало…»

Я был освобожден прямо в зале суда, дело закрыли, сняв с меня все обвинения. Юра, вопреки Мишаниным лжепророческим шуткам, языком не треплет. Во время заседания меня успокаивал его холодно-отстраненный и, как всегда, уверенный в себе вид: роговая оправа очков без диоптрий, надетых для образа; идеально сидящий костюм сизого цвета; модный узкий галстук. Воплощенный профессионализм. Лара сидела в первом ряду – ухоженная, в синем брючном костюме, который ей очень шел, она периодически перегибалась к месту адвоката и что-то шептала Юре на ухо, откидывая волосы таким знакомым мне жестом… В тюрьме я недоумевал и даже злился, почему она приходила на разрешенные свидания редко, но, только увидев ее, разволновался как мальчишка… Казалось, даже из клетки почувствовал знакомый аромат J’adore! Несмотря на спокойную позу, в которой Лара сидела на протяжении всего заседания, она прослезилась при оглашении решения суда – наверно, очень переживала. Когда я подошел, жена дала себя обнять, склонив голову мне на плечо, а я испытывал все ощущения с невероятной резкостью: запах духов Лары, гладкость ее длинных темных волос под рукой, шум голосов выходящих людей… Свобода!

– Ты весь прокурен, не прижимай меня так сильно, а то и я провоняю. Запах ужасный! Давай дома.

– Господи, Лара! Умничка! Если бы не ты, продолжал бы сидеть и дальше.

– Поздравляю вас обоих! Лариса действительно молодец, – подхватил незаметно подошедший Юра. – Все-таки решилась продать недвижимость, записанную на нее, и закрыла твои долги по налогам. Все четко сделала.

– Видишь? Цени меня! Ты никогда не замечаешь, какая я у тебя хорошая.

– Лара, тюрьма заставила меня прозреть.

– Егор, ты не изменился! – то ли досадливо, то ли шутливо оттолкнула она меня. – Идем?

– Я не шучу. Люблю тебя. Наговоримся еще, ты подожди в машине, я Юре скажу по делу пару слов.

– Ну какие дела у близких людей? Юра, поедем к нам, выпьем все вместе? – Лариса прямо сверкнула глазами на нас обоих, но друг, конечно, отказался, понимая меня: первый день «разрешения столь долгого поста».

Лариса многообещающе провела рукой по моей груди и ушла. Я бы, конечно, ни на минуту не задержался в душном коридоре суда, но Джаза надо было выручать. Сидя на порванной, еще совдеповской скамье, я немедля начал:

– Помнишь Ромку? Ну он меня еще на льдинах в школе спас? Дружили-то все?

– А-а-а-а, этого? Героя? – поморщился Юра.

– Ну да. Так он и правда молодец. Тусили всем классом, а мы с тобой к нему еще ходили пластинки слушать… Так вот он сейчас со мной в камере был.

И я коротко описал ситуацию с Ромкой, попросив сделать все, что было в силах адвоката.

– Выходит, дело срочное. Ну ладно, придется постараться, что ж поделать, – похоже, Юра растерялся, не знал, что ответить, но отказать мне не решился.

– Юр, помоги, мы же росли вместе. Деньги найду, производство ведь у меня скоро опять заработает. – Я и раньше был уверен в адвокатских талантах Юры, а теперь доверял ему на все сто: любые ресурсы подключит и задачу выполнит.

– Понятно. Наведу справки, завтра после обеда дам знать.

Спускаясь вниз, я столкнулся на узкой лестнице с отцом Василием – нашим тюремным священником. Его было трудно не заметить, и не только из-за рясы, – благодаря огненно-рыжему цвету волос и плотной комплекции. Они давали поводы зэкам над ним подтрунивать, сравнивая то с агитками-карикатурами на «попов», то с пушкинским «толоконным лбом». Но батюшке шутки даже помогали: обезоруживающая улыбка и самоотверженность хорошего слушателя были известны кающимся в СИЗО.

– Егор, вас освободили! Невиновен! Слава Богу!

– Да, отче, спаси Господи за молитвы. Рад невероятно!

Он забавно сдвинул рыжеватые брови и погрозил мне пальцем:

– Храм не забывай! Бога не забывай!

– Да ну что вы, я так привык к духовной литературе. К молитве. Не забуду.

Отец Василий посерьезнел:

– Я тут по благословению владыки уже пять лет. Раскаиваются почти все, когда одиноко в тюрьме, когда чувство несправедливости гложет. А выйдут – пропадают, забывают Бога.

– Я в храм хожу. Ритм духовной жизни сохраню, я уверен. И читать буду.

– Не пропадай, Егор. У тебя и бизнес, и дайвинг – закрутит в делах и в отдыхе… Буду молиться, чтобы твой ангел-хранитель оберегал. Чтобы человек рядом был направляющий. Супруга, может… Не пропадай!

Да, супругу меньше всего можно было принять за ангела-хранителя: Лару духовная жизнь пока не интересовала, она и венчаться не захотела. Ну… начнем что-то заново!

Я сел на пассажирское сидение спасенного общими усилиями в числе другого имущества родного «ауди» и наконец позволил себе расслабиться, закрыв глаза и на минуту притянув к плечу Ларису. В шорохе радиостанции проскользнули такие созвучные мне сейчас строчки: «Свобода, свобода – как много, как мало!.. Ты нам рассказала, какого мы рода…»

– Лара, давай заедем в дайвинг-центр на пять минут? Хочу посмотреть хоть на воду в бассейне, не могу без воды жить, – настроение еще больше поднялось в предвкушении встречи с дорогими сердцу делом и местом. Но больше всего я хотел увидеться со своими ребятами: молодыми учениками и коллегами.

– Господи, Егор! Тебе твой клуб этот дороже дома родного! Едем домой, никуда заезжать мы не будем, – Лариса, тронув машину с места, так настойчиво это произнесла, что я не стал сопротивляться.

Дома я выкинул всю одежду, которой пользовался в тюрьме. После получаса в душе, где пытался соскрести даже не грязь, а въевшийся в кожу отвратительный запах, я понял, что за вонь имела в виду Лара. И это было не только курево, а все запахи, вкусы и звуки тюрьмы. Долой рабство! Зато за два месяца на баланде я похудел на восемь килограммов – ни на какой физподготовке, ни на каком экстриме я не мог бы так подтянуться.

Чувствуя себя мужчиной мечты, зашел на кухню в полотенце вокруг бедер. На накрытом столе ярко горели свечи и ждала бутылочка любимого красного сухого вина, а Лара… в одном фартуке… Поесть мы сели только через час. Ничего вкуснее этого зеленого салата (непрерывная Ларина диета), жареной картошки с перепелами и кьянти я как будто в жизни не ел и не пил. От одного бокала меня сморило: я чертовски устал за этот невероятно длинный день…

ГЛАВА 4

«Значит, нету разлук Существует громадная встреча Значит, кто-то нас вдруг в темноте обнимает за плечи»

Звонок Юры застал меня в конторе на следующий день. Времени отдыхать дома не было, я с утра выдвинулся на свой завод. Дел за два месяца накопилось, а производство, наоборот, сократилось. Из-за ареста счетов невозможно было закупать комплектующие и, как следствие, продавать продукцию. Тем не менее оно было спасено благодаря одному моему однокурснику по университету, руководившему в свое время крупным газпромовским проектом. Лариса связалась с ним, и он принял участие в «антикризисном управлении», отправив в отпуск на время моего ареста персонал и заморозив производство. Конвейер еще стоял, но пыль накопиться не успела, упакованные светодиоды и все комплектующие на складе лежали наготове, «кадровичка» Таня уже бодро обзванивала рабочих. Оставалось много нерешенных проблем, в том числе поиск нового бухгалтера вместо нашей «звезды», которая отправила меня за решетку, так что Юру я пригласил пересечься вечером в кафе «Лучшие друзья». Два шага от кремля – сюда всегда удобно добираться. Не самое пафосное место в Туле, зато особенно любимое для круга моих друзей. Забравшись в дальний угол напротив декоративного камина, я снова отметил, как особенно вкусны стали привычные вещи: крупные фисташки и бокал пива.

– Итак, рассказываю, – Юра тоже пригубил холодного пива, ослабил неизменный узкий шелковый галстук и откинулся на стуле. Сделанный под необработанное дерево со структурой сучьев стул жалобно затрещал: так вальяжно на нем обычно разваливаются здешние лучшие друзья. – Романа, дружка нашего закадычного, обвиняют в продаже запрещенных препаратов в крупных размерах. Статья серьезная. Но, по существу, он просто аферист. Хотел заработать, пытаясь продать толченый мел под видом кокаина. Полиция проводила рейд, его забрали. В протоколе стали отмечать, что «неизвестный порошок» отправляют на экспертизу. Он на понтах и говорит, мол, ничего не найдете, это просто мел. «Ах, мел? Значит, будет не мел».

– Вот бестолочь!

– И не говори. Вот как он был в школе раздолбаем, так и остался! Дело пока у следствия, в суд еще не передали. Есть шанс договориться. Но с улицы такие вещи предлагать нельзя. Егор, а оно тебе надо вообще, спасать его? – резко сменил курс повествования Юрий.

– Надо, Юра, надо! Он мне тоже когда-то жизнь спас! Да и дело не в этом, просто он наш друг детства, и мы должны ему помочь. Ведь «мальчишеское братство неразменно», – я обвел рукой фотографии, висящие на стенах.

Кафе-то с историей: владеет им мой друг Алексей, и стены увешаны фотографиями из путешествий и «экстримов» всех знакомых Лёши, в том числе нашей компании. Вот мы на снегоходах пролетаем по горам в Хибинах Мурманской области; вот в Зёльдене в Австрии на горных лыжах катаемся; вот празднуем Новый год около майны[30] в одних трусах, с ластами и праздничной мишурой. Моя любимая фотка: у входа в баню смеются десять человек, половина – явно нерусские. Это мы на Баренцевом море заехали на базу вместе с немцами (какая нелегкая их туда занесла?) и жили день вприглядку, а ночью из бани услышали, что они в своей – поют! На немецком! Тут нас разобрало, мы вчетвером подкрались к ним под окна и что есть сил заорали: «Вставай, страна огромная! Вставай на смертный бой!» Ух, как они выскочили, прикрываясь полотенчиками и в ужасе озираясь!

Фотка с Юрой тоже есть, хотя обычно мы гудели с Володей, Сашей и Вадиком – как четыре мушкетера – и с нашими семьями. Юрку я только однажды попытался вытащить в поход на снегоходах. Но в отеле он «почувствовал температуру» и остался «лечиться в сауне»; вернувшись в отель, мы нашли его, только не в бане, а в баре – с двумя девчонками и без единого признака простуды.

– Юр, времени не много, но я очень на тебя рассчитываю!

– Конечно, – он усмехнулся. – Любой каприз за ваши деньги… – прозвучало утвердительно, но я почувствовал в этом какое-то сожаление. Старая шутка про старые истории.

С Юрой мы пересекались или в офисе по делу (не дай Бог!), или в неплохих ресторанах на вечеринках. С детства он был примерным парнем – за исключением одной нашей общей с ним и с Ромкой «ледовой» истории; в школе – отличником, всегда спортивным и подтянутым. После снегоходов я решил не бросать Юрку, и через полгода позвал на дайвинг на Мальте. Там нужна была подстраховка, я впервые летел на Мальту и тамошних инструкторов как бадди не воспринимал. Вообще лететь планировали с Ларисой и еще парой знакомых; те внезапно отказались, мы с Ларой и Юрой отдыхали втроем. Ну как втроем – я нырял, они купались. Юра, имевший вроде сертификат по дайвингу с прошлого отпуска, «не смог себя заставить» пойти со мной к исторической статуе Христа под водой на сорока метрах. А ведь на Мальту только ради этого и поехали, зрелище трехметрового подводного Иисуса с воздетыми вверх руками уникально по своей красоте! Юра сказал, дескать, ему неприятно нырять к подводным объектам и вообще деньги он успел потратить на бронь в новый крутой фитнес-клуб. Я был не в обиде, но большой, именно настоящей дружбы у нас не сложилось. Однако в деловом плане Юра меня не подводил, не подвел и в тот самый, сложный момент с СИЗО.

Мы прощались, собираясь выходить из кафе, и у стойки, возле входа, вдруг столкнулись с моими «мушкетерами». Здоровяк Володя, в свои тридцать шесть с сединой на висках, – владелец сети автосервисов; спокойный Саша, мой одногодка – в мамином свитере и всегда с женой, менеджер банка; «старшина» – чернявый невысокий Вадик, работающий вахтовым методом ради возможности почаще ходить в походы. Твою не скажу, я ж забыл, что сегодня пятница!

– Наро-о-од! Это ж наш пропащий д’Артаньян! – взревел Володя, он же Портос. Остальные принялись жать мне руки и наперебой поздравлять с выходом на волю. Хотелось бы верить, что поздравления были искренними.

Мы вернулись в зал кафе, а оттуда – во внутренний дворик. Рассказ про СИЗО не занял много времени: я не хотел грузить ребят своими эмоциями и проблемами, которые уже были решены. Пятница – день нашего традиционного турнира по настольному теннису, но сегодня у меня не было сил как следует отыграться за упущенные недели. Стол стоит во дворе «Лучших друзей». Именно его наличие вместе с домашней обстановкой и фотографиями друзей привлекают сюда всех «своих». На фотках здесь – значительная часть местных любителей активного отдыха, и все ведут сюда друзей, как к себе домой…

Пока я общался с ребятами, Юра исчез. Он, конечно, в компанию так и не влился, но мог бы пообщаться хотя бы для приличия. Увидев, что я озираюсь, Володя сказал, что «Юрцу надо было бежать». Похоже, мой адвокат пообщался избирательно – только с самым «статусным». Ну что его ругать: мне помог, Джазу поможет – а так-то с ним не детей крестить.

Поиграв с ребятами несколько сетов и не блеснув умениями из-за усталости (и из-за «перерыва» на СИЗО, конечно), немного расстроенный, я отправился домой. Надо купить Ларе букет в честь встречи – вчера было не до этого, а сегодня «душа просила». Выйдя из кафе с ярко светящейся, когда-то сделанной мною на заводе вывеской «ЛУЧШИЕ ДРУЗЬЯ», на такси я доехал до цветочного рынка на улице Луначарского. Уже перед входом одного из павильонов заметил девушку в забавном ярком сарафане с широкой юбкой, как моя мама носила в семидесятых. Ждет кого-то у цветочного? Нет, у нее в руках оказался лист бумаги с напечатанной крупным шрифтом надписью: «На реабилитацию инвалидов. «Руки помощи»».

По инерции прошел мимо, зашел в магазин. Бестолково и непрофессионально, подумал я. Кто же просит милостыню в таких местах, где и народа-то немного, просила бы у торгового центра, что ли.

Я часто помогаю людям, но по делу; просто так на улице непонятно кому не подаю. Правда, в моей душе был праздник, захотелось сделать что-то необычное.

– Двадцать семь роз. И отдельно еще одну.

Красивый жест для моей красивой женщины, а как же! С букетом и одинокой розой я подошел к девушке в синем, как будто светящейся в свете фонарей. В последний момент почему-то застыдился цветов и опустил их вниз.

– Здравствуйте, можно вопрос? Если честно ответите, дам тысячу «на реабилитацию».

– Да, конечно. – Девушка подняла спокойные глаза неопределенного цвета, которые пытливо меня изучали. На лоб непослушно выбивалась прядь русых волос. А картинка красивая, даже романтичная, как в советском кино.

Я смутился, но хотел, напротив, спровоцировать на реализм. В голове сидела заранее сформулированная фраза:

– Почему вы здесь стоите, вам это оплачивают?

– И да и нет. Я работаю и волонтерствую в реабилитационном центре, а собираю здесь деньги по своей инициативе. Люблю цветы, вот и выбрала это место.

– То есть я деньги положу, а они вам на зарплату пойдут? Это нормально?

– Благотворительность – это и подопечные, и сотрудники, которые несут за них ответственность и работают так же, как все, – сорок часов в неделю. Получаем меньше, верно. Я еще репетиторствую, например. А волонтерство – это бесплатная помощь сотрудников, и я что могу, то делаю, – стою здесь. Если не верите, приезжайте завтра, – она назвала адрес на окраине, – отдайте деньги в бухгалтерию. Только вы не приедете.

Я был заинтересован спокойным четким ответом и одновременно задет точной оценкой ситуации.

– Это еще почему?

– У таких, как вы, нет времени на добрые дела. Вы спешите и всегда пробегаете мимо.

Это было сказано без всякого укора, но ударило под дых. Я издал невнятный возглас и почувствовал, что растерялся. Вот я стою здесь в хороших итальянских мокасинах, привезенных из Милана, через пару кварталов у собственного дома припаркован мой джип, в руках держу шикарный букет алых роз – и пытаюсь пристыдить человека явно беднее меня. Девушку в старомодном платье – может, она бабушкино донашивает. Но зато действительно серьезно занимается добрым делом, тратит свое время на больных людей. Может, еще и безвозмездно, хотя сильно сомневаюсь. И название центра такое… доброе: «Руки помощи». А я, между прочим, в храм во дворе так и не зашел.

– Да, вы правы, я всегда раньше спешил, пока меня в тюрьму не посадили, вчера только освободился, – откровенно выпалил я, сам не понимая причин своей искренности.

– Ну хватит издеваться! Вы не похожи на зэка.

– А по-вашему, я должен быть в наколках и с золотыми зубами?

Девушка в свою очередь несколько секунд удивленно смотрела прямо мне в лицо:

– Нет, вы… более интеллигентны. Но при этом как будто сноб: рассказываете жизни монолог, а ее саму не слушаете. Извините за метафору, – она сделала движение, чтобы отойти. Я неловко схватил ее за рукав и вручил цветок, уместно или нет, не знаю:

– Вот. Это вам.

Она взяла – и ее лицо как будто расцвело умилением, а я полез в карман:

– И еще вот, за честный ответ, держу слово. – Я, конечно же, покраснел, но достал все наличные, надеясь, что в потемках незнакомка все-таки не разглядит моего смущения: – Вот, возьмите. Я действительно не доеду завтра до бухгалтерии.

Девушка взяла деньги и поклонилась в пояс, чем еще больше меня поразила.

– Спаси Господи. Дай вам Бог здоровья.

* * *

Дома я запланированно вручил Ларе букет, меня опять ждали красивый ужин и многообещающий взгляд. Свобода, вкус еды, чувство ценности повседневных вещей не ушли, но теперь меня мучила одна мысль.

– Котик, у тебя все в порядке? – Лара обычно называла меня зайчиком, когда хотела сгладить некую вину, и котиком, когда хотела о чем-то попросить, но сейчас в ее голосе сквозило искреннее участие.

– Ты тоже считаешь, что я жизни рассказываю монолог, а ее саму не слушаю? – невольно вырвалось у меня.

– О, какие фразы. Тюрьма-то меняет людей, – усмехнулась жена.

– В смысле, при чем здесь тюрьма? Считаешь или нет, я просто спросил.

– «Тоже считаешь», да? Знаешь, интересны две вещи. Первая: я тебе все годы нашей совместной жизни пытаюсь донести эту мысль, просто другими словами, – что тут непонятно? Так и есть! Ты отказывался меня понимать и теперь спрашиваешь, так ли я думаю. А вторая: кто эта «тоже»? – она говорила совершенно серьезно.

– Лариса… – я поморщился. – Не начинай. Я сутки как вышел на волю, а ты меня ревнуешь? Случайная девушка, помог, а она в ответ выдала, что у меня нет времени на добрые дела.

– Да у тебя ни на что нет времени, Тихонов! Только на себя есть. Эгоист, тебе лишь бы деньги и время спустить на свои «экстримы». Я тебе это уже сто лет в обед говорю – как об стену горох. А какая-то случайная девка сказала – и ты вдруг услышал! Кстати, так и знала, что это не друг какой тебе сказал, а баба!

– «Баба», «девка», да еще и я эгоист?! – Неприятная лексика уже на вторые сутки после долгожданной встречи противно царапнула. Обвинение было несправедливо, да еще высказано на ровном месте, когда я искал у Лары сочувствия. Ощущение, как если хочешь поцеловать, а получаешь в морду. С чего бы!

Лара словно мысленно прочитала мой вопрос:

– Да с того, что я тебе уже тысячу раз повторяла: я хочу ребенка! И на это нужны деньги. А ты не хочешь постараться ради семьи.

– И еще поворот. Так я только за, и деньги я в семью приношу, а ты еще…

– Ни черта ты не за, ты гоняешь по заграницам с дружками и ни о чем не думаешь. Дайвинг этот твой проклятый, горные лыжи, снегоходные покатушки!.. Сколько денег на ветер – нет, на воду, в прямом смысле слова! А что ты хочешь, чтоб я нянчилась и ночами не спала с ребенком одна, без твоей помощи?

– Да родится ребенок – я всегда буду рядом! Это же какая радость. И помощь тебе будет, те же няни, горничные… и я ж не половину времени в поездках! Ничего со мной не случится, все по плану… поездки все спланированы, продуманы, да и вообще-то я всегда страховки покупаю…

– Ага, конечно. И в тюрьму ты сел тоже по плану? И недвижку по плану продать пришлось?

– Да зачем сравнивать?

– Вот тюрьма тебя изменила, но ничему не научила. Ой все, хочу побыть одна.

Вот тебе и мужчина мечты. Лариса резко встала из-за стола, забрала свой полезный салат вместе с фарфоровой тарелкой, откинула волосы и скрылась в спальне, хлопнув дверью. Я же завертел в руках вилку и съежился на стуле, тщетно пытаясь прийти в себя. Чувство, как будто взяла и стерла все, что мне важно в жизни было. Интересно, что вопросы девушки с улицы были более мягкими. Прав был Достоевский: «Очень немного требуется, чтобы уничтожить человека: стоит лишь убедить его в том, что дело, которым он занимается, никому не нужно…»

ГЛАВА 5

«Новая жизнь – посидим, помолчим ни о чем; Новая жизнь никогда не дается даром»

– Ну привет, что ли!

Я подошел к Джазу, который нерешительно вышел за ворота тюрьмы и стоял, щурясь на апрельское солнце.

– Я точно не сплю?

Желтеющий фингал и сухие разбитые губы на похудевшем лице красноречиво говорили, что в эти десять дней ему пришлось несладко.

– Извини, раньше не получилось. Чтобы твой мел оказался мелом, пришлось искать общих знакомых и выходить через них на следователя. Заняло время.

– А Вика, Викуся-то не в курсе, что я вышел?

– Да я сам переживал уже за твою любовь. Я ведь ни телефона ее не знаю, ни где вы живете. Я тебя подвезу домой, чтобы скорее ее порадовать. А знаешь, кто помог следователю про мел пояснить? Юрка! Помнишь его, компанию-то нашу школьную?

– Да ты что?! Обалдеть!

– Мы же с ним немного в универе продолжали общаться. Сейчас он мне помогал мои вопросы решить, и вот я его за тебя попросил вписаться.

– Егор, слышь… – Ромка замялся, а потом посмотрел мне в глаза. – Спасибо тебе! Ой, в тюрьме спасибо не говорят, – благодарю!

– Да ты не в тюрьме уже, давай отвыкай.

Его куртка была цела, но на светлой рубашке были оторваны пуговицы так, что была видна часть татухи на груди. И все же вот он, Ромка, – живой! Мы обнялись, и я хлопнул было его по спине, мол, фигня – война, но осекся, увидев перекосившееся лицо друга.

– Блин, не подумал. По синяку угодил?

Джаз хохотнул в своем стиле:

– Да у меня все тело – сплошной синяк. Меня за эти десять дней еще два раза обрабатывали. Для профилактики.

– Вот твари, – не удержался я. – Так, в ногах правды нет. Пошли в машину, отвезу тебя домой. А по пути в магаз заедем. Не с пустыми же руками к Викусе твоей ехать.

– Юрку давай пригласим? Вы-то общались, а мы с ним нет, – Ромка Юру после событий моего школьного спасения, в которых тот не принял должного участия, недолюбливал. Но по широте своей души был рад общению, да и поблагодарить хотел.

Однако, когда я набрал Юру по телефону, тот в своей холодноватой манере отказался. Он сейчас в суде на заседании, потом на встрече с клиентом, потом тренер его в фитнес-клубе ждет, отменять встречу в тот же день неправильно…

– Как был отличником Юрец, так и остался, – заявил Джаз. – Только о своем виде в глазах других и думает. Ну ладно, может, пересечемся еще.

Я заподозрил, что Юра просто может брезговать обществом Джаза, «этого героя», «дружка закадычного», который навечно вышел из круга общения нашего блестящего адвоката благодаря употреблению наркотиков. Но вслух ничего говорить не стал. «Не детей же с Юрой крестить», – я успокаивающе повторил про себя поговорку против осуждения. Такой вот он человек, зато профессионал своего дела.

Несмотря на протесты Ромки, в продуктовом магазине я набил три сумки продуктами, не без оснований полагая, что дома у него может быть пусто. И хотя употребляю алкоголь редко, но про себя решил, что сегодня хорошо выпью. Кроме освобождения друга был еще один повод: с Ларой отношения за эти пару дней не наладились, в квартире висело напряжение, а у меня в душе копилось непонимание. Хотелось выговориться.

– Что будем? – коротко поинтересовался я возле полок с алкоголем.

– Как бывший медик, предпочитаю свою самогонку, но если нет, то чистую.

– А Вика?

– Она тоже бывший медик.

Я засомневался:

– Не возражаю, но пусть будет выбор.

В результате кроме «чистой», взяли еще и вина и вискаря. У Ромкиного дома я отправил его с сумками к жене и, узнав номер квартиры, поехал ставить машину. Возвращаясь на такси, отправил Ларисе сообщение, что посижу у друга. Она была в курсе истории Джаза, но ничего не ответила. Все еще злилась.

Через полчаса я уже звонил в дверь Ромкиной квартиры.

Открыла мне встрепанная брюнетка, поправляющая яркий шелковый халатик с такой умиротворенной улыбкой на лице, что я быстро вспомнил день своего возвращения на волю и понял: готовить еду еще не начинали.

– А Рома в ванной. Вы Тихонов, то есть Егор?

Я кивнул:

– Да. Но предлагаю на «ты».

– Хорошо. Я Вика. – Действительно, любовь всей жизни Ромки казалась приятной в общении, ничто не указывало даже на ее зависимость от наркотиков.

– По запаху чувствую, еще не готовили. Помочь?

Квартира для нариков была вполне приличная, хоть и подзапущенная. В тюрьме Джаз рассказал, что Викусин дед был медицинским светилом и после его смерти год назад эта квартира отошла внучке в наследство. До этого они девять лет жили в однушке, выменянной его родителями.

Вика стала, радостно ойкая, торопливо доставать из пакетов, все еще стоявших в углу кухни, разную снедь. Но я ее решительно остановил:

– Давай я. Покажи, где посуда, и иди переодевайся. А потом уже приходи помогать.

– А, да? Хорошо. Я быстро!

Она ткнула пальцем в грязноватые сковородки с мисками и убежала. В командировках я вместо гостиниц часто снимал апартаменты, потому что там мог готовить домашнюю еду. И неплохо научился. К выходу Ромки из ванной уже была готова свежая фунчоза с ароматным чесноком, к возвращению Вики в накрашенном и приодетом виде на сковороде дымилась картошка с мясом и луком. Вику, кстати, теперь можно было оценить по достоинству. Забранные назад густые волосы, высокая шея и сережки в ушах делали ее изящной. Были в ней и какая-то внутренняя сила, естественность, решительность. Такие женщины способны управлять армиями или, на худой конец, компаниями. Вот только управляет ли Вика своей жизнью, хочет ли выбраться из бесконечного круга «химичить-кайфовать»?

Втроем мы быстро нарезали сыр, красную рыбу и копченое сало. Соленья и зелень выложили на разнокалиберные тарелки. Перенесли все в гостиную, сели за круглый стол темного дуба – даже без скатерти, он был представительный сам по себе.

Не хватало последнего атрибута. Ромка достал откуда-то патефон и несколько пластинок, некоторые из которых, вспоминается, мы слушали в детстве; одну из них поставил на проигрыватель и завел. Заиграл легкий джаз, который сразу придал атмосферы нашему празднику:

– После смерти отца мама хотела выбросить патефон, но я ей не позволил… Искусство нельзя выбросить или сжечь, искусство – вечно! Так папа говорил.

Мы помолчали, слушая Армстронга, и молчать со старым другом было тоже хорошо.

– От деда библиотека досталась? – поинтересовался я. Половину стен занимали дубовые шкафы с книгами, в основном по медицине.

– Не только, – возразила Вика. – Половина Роминых. Он у нас лучшим был на курсе. А сейчас вот просто стоят как память.

Она произнесла эти слова, слегка зарумянившись и с явной гордостью за мужа. Ромка поморщился: да уж, тридцать три года, а основное достижение – быть лучшим на курсе в девятнадцать… – и взялся за бутылки, меняя тему:

– Кому что налить?

Вика выбрала вино, Ромка начал с «чистой», я с вискаря, улыбнувшись собственной прозорливости. Пилось легко, стаканы – явно дедовского наследства – опустели быстро. Через полчаса все перешли на продукт, который не переставая расхваливал Джаз:

– Ребята, водку придумал Менделеев. Это ноу-хау, научная разработка. Без вкуса и цвета, фактически одна суть в чистом виде.

Я поправил:

– Про изобретение Менделеевым водки – это миф. А суть в чистом виде – это спирт. По латыни spiritus – «дух». И открыли его до Менделеева.

– Да, но ты же не будешь его пить неразбавленным! Иначе ты станешь слишком… слишком… – подбирал он слово.

– …слишком духовным? – иронически подсказал я.

Вика рассмеялась, а Ромка отмахнулся, мол, не то слово, и футболка на его боку задралась.

– Это что?! – ахнула его супруга, с ужасом разглядывая синяки и кровоподтеки по всему телу.

– Вика, да забей… не суть… – начал отпираться Джаз.

– Ты что, еще не рассказал? А я так считаю, что важно! – влез я. – Это он, Вика, ради тебя.

В двух словах я рассказал ей, как муж вступился за ее честь, а Ромка – как я его вытащил из тюрьмы. В общем, друг спас друга и каждый друга похвалил. В этом, пожалуй, и состоит настоящая дружба.

Вика сидела молча, с круглыми глазами, секунд десять, а потом встала и расцеловала мужа, обняла меня. Затем села на продавленный стул и расплакалась было, но быстро взяла себя в руки и решительно налила:

– За вас, мужики!

Выпили, некоторое время делали вид, что увлеклись соленьями и сыром, и тут я понял, что настал подходящий момент.

– Ребята, у меня к вам разговор. Вика, мы с Ромкой давно друг друга знаем и в тюрьме ничего друг от друга не скрывали. Так что я был посвящен в некоторые э-э… особенности вашей жизни…

– Короче, он знает, что мы нарики и иногда чистим магазины, – лаконично бросил Ромка. Вика вспыхнула.

– Да. Так вот, у меня есть предложение, точнее, просьба к Роме… Раз уж я тебе жизнь спас, сделай кое-что для меня.

– Что? – он оживился, но явно заподозрил неладное – реабилитационный центр там или тяжелое трудоустройство.

Вика начала было:

– Рома, слышь, а я говорила, как-то слишком добрый у тебя друг…

Меня покоробило:

– Нет, у нас с твоим супругом все очень логично идет по жизни. Веришь, нет, а будто Бог складывает мозаику кусочек к кусочку. Ромка меня спас в детстве, – тот начал было махать руками, дескать, дела давнишние, но я продолжил: – Я тонул, он меня единственный из нашей тусовки вытащил. У нас экстрим в крови.

Вдаваться в подробности я не стал: это было одно из моих самых сильных детских впечатлений, поэтому делиться им с Викой не хотелось. Так что я красочно рассказал про свое увлечение дайвингом, о котором упоминал Роме еще в камере, и перешел к делу:

– Я тебя, друг, прошу съездить со мной в Дахаб. – Видя непонимание на лицах, я пояснил: – Это город в Египте, дайверская Мекка. Рай для дайверов-любителей: рыбки и водоросли, жара и легкий прибой… А для технических дайверов… в общем, тоже место притяжения. В Дахабе я хочу перейти из любительского дайвинга в технодайверы, погрузившись на сто метров. И проблемы, в итоге, две. Одна – моя: предстоит очень сложное погружение, и мне нужен человек, который будет рядом, поддерживать морально. Вторая – Ромкина. Дружище, поверь, слезть с наркоты можно без реабилитации, без тяжелого труда и так далее. В моем представлении, чтобы слезть с одного, надо подсесть на другое – вдохновиться, увлечься. И дайвинг – неплохой шанс. Даже если в итоге ничего не получится, у меня будет оправдание, что я пытался. Не гарантирую, что стопудово поможет, но по мозгам красиво даст. Только денег придется немного вкинуть, но всяко лучше, чем на наркоту тратить. Что скажешь?

Джаз задумчиво помолчал, глядя куда-то вглубь себя, потом перевел взгляд на Вику. Та, странное дело, облокотившись на стол, безучастно смотрела в пространство. Не найдя поддержки, Ромка все же решительно вопросил:

– Когда?

В этом вопросе уже было согласие, я прямо почуял и расплылся в улыбке:

– На подготовку надо пару недель. У меня с деньгами сейчас напряг, на свой перелет и погружение возьму, но вот тебе оплатить не получится. На производстве после наезда налоговой проблемы, дома Лара ворчит…

– Сколько надо? – так же кратко спросил Ромка.

– Тысяч сто, плюс-минус десятка. Десять дней. Перелет, жилье – недорогое, в дайв-центре, – и питание. Главное – услуги инструктора, прокат снаряги. Лучше, конечно, иметь небольшой запас, но, если что, подстрахую. Потянете?

– Сто тысяч… ты че, это нам на месяц-полтора зависнуть, – в своих категориях измерял Ромка. Повисла пауза.

– Ты прикинь, экономия какая на «веществах»! А если, не дай бог, опять в СИЗО загремишь по наркоте?

– Ну все равно, дорого что-то… Надо подумать, пожить с этой мыслью, – он щелкнул пальцами и налил еще по одной.

Вика вмешалась:

– Да откуда нам и налички-то столько взять?!

– Могу просто дать в долг! Под честное слово, Ром, серьезно. На несколько месяцев.

– Давай я недельку-две подумаю.

– Уф… Да, двух недель хватит, я пока могу детали узнать, что сейчас с билетами, хорошо? – выдохнул я.

– Договор.

– Хочешь, приезжай ко мне в дайв-центр, проведу экскурсию для вовлечения!

Я бросил взгляд на время. Надо же, всего семь вечера. Не прошло и часа, а мы столько порешали. Дальше я рассказывал про Лару, наши сложные отношения, потом про свое производство и, конечно, погружения. Ромка слушал внимательно, вовлеченно, задавал вопросы, я чувствовал, что и он вдохновляется. Потом Джаз взял гитару – с его многолетней любовью к музыке и талантами научился сам. Петь особо не стали, но аккомпанемент-My way, Let it Be, Georgia и даже «18 берез» – оказался шикарным фоном для моих историй. Особенно старательно и вдохновенно, правда, Ромка пока выводил: «Я знаю, что вена – моя эрогенная зона». На восторженном сопоставлении дайвинга на Мальдивах и на Палау Вику сморило, и она ушла спать. Как-то быстро? По ощущениям прошло пару часов, но взгляд на часы удивил: четыре утра. Что Лара-то подумает?.. Я понял, что пора домой, напоследок пожал руку Ромке и вызвал такси.

ГЛАВА 6

«У меня долги перед друзьями,

А у них зато – передо мной,

Но своими странными делами

И они чудят, и я чудной»

Похоже, мои рассказы были довольно увлекательны, потому что в дайв-центр Джаз пришел на той же неделе – кстати, он и жил недалеко.

Мы с Игорем – моим учеником и уже инструктором, коллегой по дайв-центру, – в ожидании новой группы студентов как раз проверяли снаряжение, требовавшее ремонта. Центр существует уже девять лет, и костюмы рвутся, компенсаторы изнашиваются, регуляторы иногда взывают о замене или применении ремкомплектов. Все помещается в небольшом помещении, которое мы арендуем в фитнес-клубе, и обычно убрано по коробкам или развешено на вешалках. Но когда в дверь просунулась довольная морда Ромки, снаряга из-за ревизии грудами лежала на полу по всей комнате.

– Ого-о-о! Егор, привет!

Я представил друзей друг другу. На фоне спортивного МЧСника Игоря с его ультракороткой стрижкой бледный Ромка с нестриженой челкой казался болезненным подростком, а потому сразу полез задираться:

– Че тут за рынок шмотья и шлангов?

– А вот отучился бы на OWD[31], знал бы. Если сможешь выучиться, – Игорю палец в рот не клади.

– Пф-ф, тут главное, хочу ли я.

– А че ты тут, потереться пришел? Друг, здесь сидят влиятельные подводные люди и сейчас они скажут…

Чтобы Игорь, который нариков на дух не переносит и чует за версту, вдруг не начал дальше цитировать «Бригаду», я его перебил:

– Да ладно, сейчас объясню, будет у Ромки вводный курс.

– Без проблем, Дайвер! – Игорь поднял руки, как будто сдаваясь, и пошел пить кофе. Инструктора с таким опытом, как у него, вообще трудно вывести из себя.

А Ромку надо было раскручивать на интерес. Интро-дайвинг[32] я ему предлагать не хотел, раз мы все равно летим в Дахаб (ох как я потом об этом пожалел!). Но состав скубы показал и даже собрал «на скорость». Как я и думал, Джаз наблюдал за мной с вытаращенными глазами.

– И что, это все надежно? На какую глубину ты собрался с этим нырять?

– Планирую на сто четырнадцать.

– Как сорокаэтажка, только вниз? На вот этой конструкции из шлангов, ремешков и этого газового баллона?!

– Нет, там посложнее, но принцип тот же. Гениальное изобретение Кусто. А ты думал о другом?

– Ну хоть посерьезнее.

– Короче, нырнешь – сам поймешь. Пять минут под водой – и думать забудешь о страхе и сомнениях.

Подтянулись и ученики, Ромка «погрел уши»: заодно с ними посмотрел мою коллекцию сертификатов PADI[33], висевших на стене, и послушал про перспективы. Лето близилось, ребятам можно будет сдать экзамен прямо в открытой воде в Грицове, не нужно будет оформлять переадресацию учеников другим инструкторам в теплых морях.

Игорь, вернувшись, начал введение в теорию, а мы с Джазом пошли смотреть бассейн. На планшете я показал видео первых погружений учеников. Ромка уже улыбался, глядя на нарезку восторгов и разнообразие эмоций выходящих из воды ребят, особенно умилила его детская группа с многоголосьем: «Дядя Егор, дядя Егор, вы видели? Я сам прочистил маску, у меня получилось!»

– Да, наверно, надо мне ехать… Довольные такие, ишь…

– А ты весь спектр эмоций за неделю в Египте получишь! И закрытую воду, и открытую, и рыбок посмотришь, и местные подводные развлекухи. Дахаб – дайверская Мекка, очень известное место дайвинга на планете. Мечта!

– То есть у меня сертификат дайвера был бы прям… крутым? Как диплом МГИМО среди других вузов?

А, вот что его зацепило!.. Ну конечно. Ромка, только входя в новое сообщество, уже хочет выделиться. Хотя лучше пусть хочет быть круче всех и занимается спортом, чем выделяться из наркосообщества высоким принципом «если наркотики – то по вене». Как будто, не достигнув жизненных высот, он решил быть хуже всех, наркоманом. И выделяться из «серой толпы» хотя бы таким образом.

– Международный сертификат PADI самый популярный во всем мире. Выданный в Дахабе – для понимающих – еще круче!

– Ну вообще… Надо ехать!

И Джаз сияет, как начищенный перед концертом саксофон.

Время перед Дахабом мне было нужно, только чтобы наладить дела на работе и дождаться ответа Ромки. Готовиться к поездке – что? Побросать несколько тряпок – шорты-футболки, – в которых буду ходить в Египте, да собрать свое снаряжение и фотовидеотехнику для подводных съемок. Для глубоководных погружений, правда, пришлось докупить новый компенсатор плавучести – крыло[34] и регуляторы понадежнее. Единственное, заранее надо было нам с Ромкой купить билеты на самолет до Шарм-эль-Шейха через Стамбул и обратно, так они стоили дешевле. С Ромкой я договорился, что билеты в Дахаб могу купить на себя и на него, в долг, – и вот через две недели он уже сидит у меня в кабинете на производстве.

– Извини, а ты по деньгам уже спланировал, где заработаешь? – спрашиваю я, помявшись: не хотелось контролировать человека, но и не спросить не мог, примерно представляя психологию наркоманов с их срывами и непостоянностью по тюрьме.

– Магазины. Откуда еще? – пожал плечами тот.

Продолжает плыть по течению, отметил я про себя, а моя собственная совесть заметалась… Ромка ведь ворует, а я эти деньги, выходит, использую, хотя и в благих целях. Нужно было попытаться сориентироваться в ситуации:

– Мне вот непонятно, как вы все это проворачиваете? Сколько ходил в магазины в качестве покупателя, никогда ничего подозрительного не замечал. Ну там, например… никогда не видел, чтобы кто-то продукты прятал в карманы.

– В карманы много не положишь, – улыбнулся Ромка. – В тележку грузим. Вика отвлекает охрану трепом, я спокойно вывожу. Главное, чтобы все выглядело естественно. Морду кирпичом – и к выходу. Ну и, конечно, важно выглядеть респектабельно. Одеваюсь так, чтобы содержимое тележки стоимостью пятьдесят-семьдесят тысяч не вызывало подозрений.

Никогда не думал, что кто-то из мужчин, везущих от магазина тележку к парковке, может направляться мимо кассы. Да еще и с такой поклажей!.. Я постарался эмоционально подстроиться:

– Ого, продуктов на пятьдесят тысяч? Это что же можно положить в тележку?

– Подумаешь! – хмыкнул Ромка. – У нас на восемьдесят две тысячи рекорд был. Дорогой алкоголь, продукты премиум-класса. Сверху на всякий случай кинешь упаковку туалетной бумаги, чтобы сильно не отсвечивать, и нормуль.

– А если заметят?

– Всякое бывало, – философски вздохнул Джаз. – Бросаю тележку и – если помнишь, в школе я бегом занимался!

– Понятно, – представил я улепетывающего «респектабельного» Ромку. – А Вика что?

– Ну ты детские вопросы задаешь. Никак не показывает, что со мной.

– Ладно, а как сбываете? Кто это будет брать продукты неизвестно у кого?

– На рынке. Есть уже знакомые, берут за полцены, деньги сразу.

Я помолчал. У меня еще во время посиделок у них дома появилась одна идея, но я не стал вываливать на ребят еще и это. Подумали бы, что осуждаю их со всех сторон. Но и откладывать тему не хотел, ведь речь идет о жизни друга. Поэтому я осторожно начал:

– Ты меня всегда занудой обзываешь, но сам-то вникни: ведь незаконно это. Давай договоримся: я тебе покупаю билеты и даю в долг наличку, а ты мне потом вернешь, как сможешь заработать по-честному.

– Это ты, как Вика говорит, слишком добрый…

– Сейчас это, наверно, не аргумент, но ты о своей Викусе и подумай. Ты сам мне говорил, что она без тебя одна не сможет. А если тебя поймают?

– Да, я как раз хотел… думал… В общем, поездка для меня реально может многое поменять.

– Так вот, – я продолжил, руководствуясь правилом «критикуя, предлагай», – а если завязывать, то предлагаю поискать работу. Идеи есть?

Идея была как раз у меня. Образование Джаза, пусть и незаконченное, сложилось в моей голове с той девушкой из реабилитационного центра «Руки помощи». Можно мне сходить познакомиться с руководством, предложить им оплачивать дополнительную ставку, разумеется, втайне от друга. Чтобы на эту ставку они его взяли. В благотворительной сфере всегда нужны лишние руки: координатор волонтеров или сопровождающий, санитар, завхоз, наконец. Просто чтобы Джаз из ложной гордости не отверг предложение, я хотел подвести его к варианту реабилитационного центра естественно. Я бы с удовольствием взял Ромку и к себе на постоянную работу, но по специальности – некуда.

– Я тоже об этом думал. Но еще не думал куда. Здорово было бы по медицинской части, я ведь по большому счету ничего другого не умею. Но что там платят? И какой из меня медик?.. – Джаз вздохнул.

Не подавая вида, я протянул:

– У нас тут реабилитационный центр есть неподалеку. Давай наведу справки.

Я даже не соврал, когда произнес эти слова, ибо никаких справок еще не наводил, но про себя решил, что надо заглянуть туда в ближайшее время. И лучше не с пустыми руками, а с готовым решением.

– О, вот как?! – Ромка, к моей большой радости, оживился.

Мы договорились, что я начну решать вопрос с карьерой Джаза в благотворительности, и пошли смотреть производство.

– Добрый день, Егор Ильич! – на разные голоса здоровались и откликались сотрудники.

Было видно, что просторный светлый цех завода, аккуратные операторы в сине-оранжевой форме, сотрудники офиса с логотипами производства и запасы комплектующих Ромку впечатлили.

– Делаем светильники на основе светодиодов в офисы, для промышленности, для ЖКХ, наружные, – без ложной скромности перечислил я. – Иногда ты ходишь по улицам, освещенным светом, сделанным у нас.