ЛитМир - электронная библиотека

Читать онлайн Из плена в плен бесплатно

Из плена в плен

© Илья Бровтман, 2021

ISBN 978-5-4498-7072-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1. Не унывая в аду

Глава 1. Май 1941 г.

Шел отряд солдат Советских
По булыжной мостовой.
Разудалых молодецких
Озорных мальчишек строй.

Не у каждого солдата
Подбородок был знаком
С острой бритвой булатной,
Мыльной пеной, помазком.

В прошлом школа, аттестаты.
Майский день, учиться лень,
А теперь они солдаты —
Гимнастёрка и ремень.

Плац от края и до края,
Строевым, траву примяв,
Наша школа полковая
Учит младший комсостав.

Вёрст пятнадцать – это мало,
На боку противогаз.
Звонкий тенор запевалы
Заглушает дружный бас.

Молодежь не знает горя,
Потому она поёт —
«По долинам и по взгорьям
шла дивизия вперед».

Все шагают четко браво,
Не нарушат ровный строй.
Пятый ряд четвёртый справа
Выступает наш герой.

На героя не похожий —
Ростом мал, пожалуй, он.
Словно цыган темнокожий.
Все зовут его Семён.

Так привычнее для слуха
Хоть не так назвала мать.
Ведь славянским нашим ухом
Шмуль не просто воспринять.

В Красной Армии немало
Есть причудливых имен
И Ахмедов, и Джамалов,
Гиви, Айзек и Левон.

Жили весело и дружно
Сыновья большой страны.
Сибиряк и житель южный.
Пред уставом все равны.

Все друзья, свои ребята,
Вместе все под кумачом.
Если шутят над солдатом
То акцент тут не причём.

В каждой роте есть придурок.
Если дать отпор не смог,
То за шиворот окурок
Бросят и ежа в сапог.

Кто силён, ответит сразу,
Чтобы не быть дураком.
И отметится под глазом
Двухпудовым кулаком.

И добавит, если мало.
Шутника, умерив прыть.
Так что больше зубоскалу
Не захочется шутить.

А другой ответит шуткой,
И такое завернет,
Что от этой прибаутки
Дураком предстанет тот,

Кто словцом подложит мину
Под того, кто сам умён.
Шутника на смех поднимут.
Вот такой и был Семён.

Не привык он долго слово
В галифе своём искать,
Но зато всегда готов он
Друга в горе выручать.

Добрым словом и делами
Помогал что было сил,
И за это меж бойцами
Уваженье заслужил.

Познакомились с героем,
Знаем кто такой Семён.
Рота ровным громким строем
Покидает полигон.

И не ведают солдаты,
Заглушая запевал,
Что в каптерке у Комбата
Ждет их бравый генерал.

Генерал сказал, что надо,
Оглядев честной народ,
Молодцов свою бригаду.
Добровольцы шаг вперёд.

Две десантные бригады
Нужно нам сформировать.
Дело трудное, награды
Нам не скоро получать.

– Я скажу вам честно други —
Тот нам сможет подойти,
Кто сумеет с центрифуги
Не свалиться, а сойти.

Запугать солдат не просто.
Сделал шаг почти весь взвод.
И Семён, хоть мал был ростом
Тоже сделал шаг вперёд.

Центрифуга. Что за штука?
Кто не знает, расскажу.
Это целая наука.
Если хочешь, посажу.

Пристегну тебя ремнями
И давай по кругу в путь.
Повальсируй вверх ногами
Через голову и грудь.

Плечи кружатся быстрее
Не поймёшь где верх, где низ.
Где Европа, где Корея,
Плинтус где, а где карниз.

Так минут пятнадцать – двадцать,
А потом наоборот
Сможешь снова покататься,
Или вывернет живот.

Всё отдашь, что ел неделю.
Если не вернул паёк,
И на землю с карусели
На ногах спуститься смог.

Если не вернулась пища,
Не пошла из носа кровь —
Значит, ты в десант годишься.
Нет, иди в пехоту вновь.

Но Семёну это мало.
Словно он неуязвим.
Приближался к генералу
Ровным шагом строевым.

Удивлялись Офицеры,
Обнял парня генерал:
– Вот вам воин для примера —
Ростом мал, а как удал.

Вновь учёба, песни строем,
И усиленный паёк.
Этажерка над землею,
Парашют, крыло, прыжок.

Сердце оказалась в пятках.
Бездна очень глубока.
Виден на спине с солдата
Чёткий след от сапога.

Показался из-за тучи,
Усмехаясь, Сатана.
Храбрости парней научит
Наш инструктор старшина.

Вот прыжок, второй и третий.
И летит как на крыле,
Плавно парашют на встречу
Нашей матушке земле.

За обедом пайку хлеба
Поедая, парень – гвоздь,
Шутит, что остаться в небе
Никому не удалось

Вот с инспекцией нагрянул
Командарм седой как лунь.
Ведь беда не за горами
На дворе уже июнь

На границе злые звери
С миллионами голов.
И война стучится в двери.
Воин должен быть готов.

Глава 2. Июнь 1941 г.

Дан приказ, а это значит —
Вражьей силе вопреки,
Очень сложная задача:
– Окопаться у реки.

А к реке ещё добраться
Должен наш десантный взвод.
Хоть до речки метров двадцать,
Но стоит фашистский дзот.

А над ним копна соломы.
Целый стог стоит и вот
Есть задача для Семёна —
Уничтожить пулемёт.

Подползая к стогу ближе,
Он нырнул в большой окоп.
А в окопе мёртвый рыжий
Немец. Пуля прямо в лоб.

Что искал он на чужбине
Возле нашего села?
Смерть готовил Украине,
А она его нашла.

Славы он хотел болезный.
Сапогами травы мял,
И нагрудный крест железный
На могильный променял.

Так ведется: – кто с булатом
Ищет славу и почёт,
Тот кровавую расплату
Обязательно найдёт.

Посмотрел Семён на Фрица.
С виду восемнадцать лет.
Кровь из ран ещё струится,
Но уже дыханья нет.

Есть бутылка, с ней вторая.
В них коктейль, смелей Семён.
Осторожность соблюдая,
Их на стог бросает он.

Нет, не химик, не учёный
Тот, чьё имя носит смесь.
И советского наркома
Знают все, кто был и есть.

Как всё просто: – взял бутылку,
Дёготь, керосин налил.
Танк, ударив по затылку,
Крепость грозную спалил.

Чтоб горел металл как свечка,
Влей в бутылку скипидар.
Не граната – нет колечка.
Просто брось и жди пожар.

Ждёт Семён, что вспыхнет пламя,
И охватит стог оно.
Закрывая лик руками,
Он в окопе лёг на дно.

Но не слышен запах гари,
Стог проклятый не горит.
Спит огонь в стеклянной таре,
Просыпаться не спешит.

Что же делать? Мыслит Сеня.
Две бутылки – чудный вид.
Мягко им лежать на сене,
Может пуля их сразит.

Он курсантом был прилежным.
Помнил хорошо урок,
И прицелившись неспешно,
Плавно дёрнул за курок.

Звон бутылки. Пламя сразу
Превратило дзот в мангал.
Пулемёт чихнул два раза,
И навеки замолчал.

Крик ура! Сбегает с горки
Наш десантный батальон.
В обгоревшей гимнастёрке
Впереди бежит Семён.

Каждый воин точно знает,
Что атака не парад.
А атака штыковая
Пострашнее во сто крат.

Время может изменяться,
Вечность, превращая в миг.
А секунда словно двадцать,
Если в грудь направлен штык.

Да, не зря мешок соломы
Он штыком своим колол.
Отработанным приёмом
От груди удар отвёл.

Тело мягче, чем солома, —
Понял Сеня в этот миг,
И инерцией влекомый,
Налетел фашист на штык.

Во врага, стреляя, смело,
Убивал, кого ни будь.
Но совсем иное дело
Протыкать фашисту грудь.

Словно в этой круговерти
Грянул молнии разряд.
Не забыть ему до смерти
Потускневший этот взгляд.

Не забыть до края века,
Оборвав осенний лист,
Что убил он человека.
Пусть он немец, враг, фашист.

Совесть в жизни не помеха.
Не беда, что в горле ком.
Появилась в жизни веха —
До убийства, и потом.

Сеня мысли отгоняет,
На войне он не один.
Немец грузно оседая,
Грудью лёг на карабин.

Штык извлечь не так уж просто.
Враг повержен пред тобой,
Но уже с гигантским ростом
На него бежит другой.

Светлоглазый, белокурый,
Шерсть густая на руках.
С исполинскою фигурой,
Грудь в обильных волосах.

Сеня сгорбился неловко.
Вот настал последний час.
И застрявшая винтовка
Пригодилась бы сейчас.

Он с врагом схлестнулся взглядом.
Через миг в последний путь.
Тот уже почти что рядом.
Штык направлен прямо в грудь.

Если скажут вам писаки,
Что вся жизнь пройдёт в тот миг.
Вы не верьте в эти враки.
Виден только враг и штык.

Что за диво, будто в сказке?
До Семёна только шаг.
С головы упала каска
И упал на землю враг.

Как растаявшая свечка.
Великана больше нет.
Бой закончен, вот и речка.
Достаёт Семён кисет.

Рассыпается махорка.
Пальцы прыгают, дрожат.
И с высокого пригорка
Посмотрел вокруг солдат.

Мало времени промчалось
В этой схватке над землёй.
Рядом друг стоит устало,
С поседевшей головой.

Дрожь в руках. – Сейчас бы брагу,
Или спирт, – подумал он.
Друг развинчивает флягу:
– С днём рождения, Семён.

Ничего не понимая,
Спирт из фляги пригубил.
Друг сказал: – Ворота рая
Я пока тебе закрыл.

Ну и Фриц в тебя вцепился.
Метра два, вот здоровяк.
Я прикладом приложился
Он и рухнул как тюфяк.

Постепенно доходили
До сознания слова.
Нет, не каска покатилась
По земле, а голова.

Глава 3. Июль 1941 г.

Вдалеке сверчок стрекочет,
Соловей заводит трель,
И на согнутый цветочек
Сел, жужжа, мохнатый шмель.

Травы мятным ароматом
Ноздри юноши дразнят.
Спит на стебельках примятых
Богатырским сном солдат.

Спит Семён и парню снится
Гомон птиц и мотыльки.
Черноглазая девица
На пригорке у реки.

Губы с запахом малины,
А в глазах блестит испуг.
Первый поцелуй невинный
И дрожанье нежных рук.

Солнце греет словно печка,
Пробуждая ото сна.
Перед ним и, правда, речка
Только рядом не она.

А лежат солдаты смирно,
Расстегнувшие ремень.
Как им хочется, чтоб мирным
Оказался этот день.

Чтоб хоть день не приходилось
Под собой окопы рыть,
Или братскую могилу,
Что бы друга хоронить.

Враг, Европу покоривший,
Напоролся на штыки.
Взвод, атаки все отбивший,
Закрепился у реки.

Дальше сдерживать фашистов
Им пришёл на смену взвод,
А десантники в Борисполь
Отправляются в поход.

Путь не близкий, вёрст с полсотни
Нужно за день прошагать.
Значит выучкой пехотной
Им нельзя пренебрегать.

Кто не знает как портянки
Нужно правильно мотать,
Тот не сможет до полянки
До ближайшей добежать.

Это целая наука.
Чтоб шагалось по песку
Надо взять портянку в руку
Приложив её к носку.

И наматывать неспешно.
Если не умеешь ты,
То солдатским шагом пешим
Не пройдёшь и две версты.

А портянки с ароматом.
Так, что два ручья из глаз.
Ясно для чего солдату
Выдают противогаз.

Вот под вечер на Крещатик
Вышли шагом строевым.
Пригорюнились солдаты,
А вокруг пожарищ дым.

Дом, разрушенный бомбёжкой,
Был могилой многих тел.
А другой ещё немножко
От обстрелов уцелел.

Очень жалкая картина.
От того они грустны
Те, кто в рощах тополиных
Видел Киев до войны.

Те, кто парки и фонтаны
Видел, и фуникулёр.
Как столетние каштаны
Расцветают среди гор.

Тот на город незнакомый
Созерцать не мог без слёз.
В обгорелых листьях кроны
Почерневших враз берёз.

Грустно. Завести бы песню,
Что бы окрылить зевак,
Но они здесь неуместны,
Как на поминках гопак.

Вот огни аэродрома.
Разнарядку получив,
Сеня думает о доме,
Две минутки улучив.

Дело в том, что взвод Семёна
Должен будет выполнять
Спецзадание в районе
Где живёт сестра и мать.

Как они, живы иль пали?
Захватил местечко Фриц.
Говорят они канальи
Очень падки на девиц.

А его сестра красотка
Распустилась как бутон.
Со щеки слезу пилоткой
Невзначай смахнул Семён.

В ожидании полёта
Надевает парашют.
И уже на самолёте
Уточняется маршрут.

Над страною обожжённой
Пролетают мужики.
Лишь на скулах напряжённо
Шевелятся желваки.

Вот отважные ребята
В бездну кинулись как тень.
И к земле летят солдаты —
Превосходная мишень.

Приземленье. Сбор у леса,
И уже шагает взвод.
Давит двухпудовым весом
На Семёна миномёт.

По тылам идут отважно,
Опасаясь лишних глаз.
Диверсантам очень важно
Точно выполнить приказ.

Вот и мост, на нём охрана,
Но взрывчатку протащив,
Заложили. Утром рано
Раздаётся сильный взрыв.

В небе пушка пролетала.
Рухнул в реку эшелон.
И горел среди металла,
Как свеча штабной вагон.

Сделав всё, что было можно,
Превратили танки в хлам.
Значит нужно осторожно
Пробираться по тылам.

Шутят парни: – мы им дали
Прикурить на три версты.
Нам теперь на грудь медали,
Им могильные кресты.

Пусть узнают, что винтовкой
Их погонят за порог.
Да, не скоро Шепетовка
Сможет вновь принять поток.

Взять на радостях тальянку
Не мешало бы сейчас,
И сыграть на ней цыганку,
Но звучит другой приказ.

Нужно быстро возвращаться
Поскорее в полк родной.
И не время расслабляться,
Ожидает новый бой.

Проходя через Славуту,
Заглянул в свой отчий дом.
Там разбросанная утварь,
Будто был вчера погром.

Рядом хата под соломой.
К ней направился Семён.
И с соседкою Матреной
Говорит, волнуясь, он:

– Расскажите тётя Мотя
Где мои, их в доме нет.
На груди, рыдая, тётя
Говорит ему в ответ:

– Мать с сестрою на подводе
Укатили на перрон.
И они успели вроде
Сесть в последний эшелон.

А оставшихся евреев
Ждал неумолимый рок,
Как явился к нам злодея,
Землю топчущий сапог.

Всех под дулом автомата
Выгоняли из домов.
Шварца, Герша, Розенблата,
Сыновей Исаака вдов.

С ними был и Зяма Коган,
Гершензонова вдова.
Всех загнали в синагогу
И спалили как дрова.

Два часа над пепелищем
Раздавался жалкий стон.
Их там было больше тысчи,
Отомсти за них Семён.

Полицейские с винтовкой
Всех людей сгоняли в круг.
Их начальник Петька Кровко —
Твой старинный липший друг.

По мосточку со слезами
Шёл с солдатами Семён.
У него перед глазами
Замирает небосклон.

И младенцев не жалели.
Где же милосердный Бог.
Эх, Петруха, неужели
Ты такое сделать мог.

Мы с тобою словно братья,
По грибы ходили в гай.
Что за страшное проклятие
К нам пришло в родимый край.

Что же делать, если звери
Землю топчут сапогом.
Остается только верить,
Что не рухнет милый дом.

Одолеем силой дружбы,
В мире нет сильнее сил.
Но зачем ты к ним на службу
Как предатель поступил?

Вспомнил Сеня Шепетовку,
Шум и проводов вокзал.
Как же захотелось Кровке
Просто заглянуть в глаза.

Глинобитка возле речки,
Пёс, узнав, вельнул хвостом.
По знакомому крылечку
Проскользнул десантник в дом.

Что дрожишь ты, как овечка.
Петька, закадычный друг?
Почему прижался к печке,
И в глазах твоих испуг.

Неужели нет кошмаров
От того, что позади?
Расскажи приятель старый,
Только глаз не отводи.

Как случилось, что Петруха
Потерял и стыд, и срам?
Что сожжённые старухи
Не приходят по ночам?

Что ты смотришь на винтовку?
Очень хочется пожить?
Негодяев ждёт верёвка.
Пулю нужно заслужить.

Поутру лихая новость
Разнеслась местечком вдруг
Петька в галстуке пеньковом,
Всем показывал язык.

Глава 4. Август 1941 г.

Грохот пушек. Оборона.
Даже птицы не поют.
Только каркают вороны,
С нетерпеньем боя ждут.

Смерть играет с ним в орлянку,
Обмишурить норовит,
Но Семён берёт тальянку
И по клавишам скользит.

Где-то вражеские пушки,
Словно филины кричат,
А солдатские частушки
Про любовь и про девчат.

Про луга и про рассветы,
Про ночную тишину.
Ничего ещё поэты
Не писали про войну.

Про невесту дорогую
Меж боёв звучит куплет.
Пару месяцев воюют,
А как будто десять лет.

Согревает под бушлатом
Сердца юного огонь.
Есть причина у солдата
Надрываться под гармонь.

Завтра будет день рожденья.
Веселится гармонист.
Не испортит настроенье
Бомбы гул и пули свист.

И назло лихой судьбине
Утром нацедит в стакан,
Тем, кто за ночь не почиет,
Он наркомовских сто грамм.

Пусть коварный крест немецкий
Смерть отложит до поры,
И от крови молодецкой
Захмелеют комары.

А пока молчат герои,
Для чего нужны слова.
Если миной не накроет,
Завтра будет двадцать два.

И штыком от карабина,
Чуть забрезжил небосклон,
Пятидневную щетину
Бреет не спеша, Семён.

Двадцать два, пожалуй, можно
Повести о жизни спор.
По понятиям картёжным
Это явный перебор.

А по жизни очень мало.
Не пришлось ещё пожить.
Но сегодня не пристало
О несбывшемся тужить.

Все поздравили Семёна,
Отгоняя, прочь тоску.
И из фляги припасённой
Отхлебнули по глотку.

Скоро в бой, уже из пушек
Марс фашистский затрещал.
Крик растерянных кукушек
На пол слове замолчал.

Небо плачет перед боем,
В поле пламя и угар.
Приготовились герои
Отразить врага удар.

Все молчат в оцепененьи,
Даже птицы не кричат.
Ожидая наступленье
Замер в блиндаже солдат.

Кровожадная Афина
Славит страшную войну.
Вдруг осколочная мина
Разрывает тишину.

Стали ноги как из глины,
Словно серп его скосил.
Хочет враг, чтоб именины
С тризной Сеня совместил.

Бледен от кровотеченья,
А в бедре горящий шар.
Получил на день рожденья
От врага осколок в дар.

Видит воин санитара.
Постепенно гаснет свет.
И слова как божья кара
Прозвучали: – в лазарет.

Вот ведёт его по полю
Седовласый санитар,
А нога горит от боли,
Словно раскалённый шар.

Потерпи, солдатик, малость.
Ох, нелёгок этот путь.
До полуторки осталось
Ну, совсем ещё чуть-чуть.

Видит Сеня, под кустами
На земле лежит без рук,
Перевязанный бинтами,
Батальонный политрук.

Две невзрачные девчушки
Силятся его поднять.
Только где таким пичужкам,
В нём пудов наверно пять.

Сеня на ногу хромает.
Ясный день стал словно ночь,
Но сквозь боль он понимает:
– Нужно девушкам помочь.

Взял со стороны здоровой.
Поднажали, подняли.
Вчетвером они майора
Оторвали от земли.

Вдруг раздался гул неясный,
Словно заурчал сверчок.
Через миг снаряд фугасный
Разорвался возле ног.

В голове набатом звонким
Правят тризну, а вокруг
Две убитые девчонки,
Санитар и политрук.

Кто не ел солдатской каши
Под берёзой в тишине,
Тот не знает жизни нашей,
Или смерти на войне.

Жизнь и смерть шагают рядом.
У виска свистит свинец.
Кто не кланялся снарядам
Тот дурак, а не храбрец.

Ты не бойся пули – дуры,
Но не стой ей на пути.
И ложись на амбразуру,
Чтоб товарищей спасти.

Отступая неохота
Отдавать за пядью пядь.
А солдатская работа
Воевать и умирать.

Думать некогда солдату,
Подбирая смерти час.
Нужно выполнить комбата,
Данный на ходу приказ.

Умирать зимой не надо,
Нужно малость подождать.
Похоронная бригада
Утомится грунт долбать.

А в распутицу, весною
Нужно радоваться, жить.
Смерти с ржавою косою
Кукиш хочется сложить.

Но костлявая пройдоха
От бойца не отстаёт.
То раздастся пушки грохот,
То залает пулемёт.

Воин лишь пригнётся малость,
Улыбаясь на бегу:
– Ты бы лучше показалась
У врага на берегу.

Летом вёрст пятнадцать, двадцать
По болоту на ремне.
И старухе не поддаться
Очень важно на войне.

Войны это лотерея,
А снаряд слепой чудак.
Правда, тех, кто посмелее
Смерть не купит за пятак.

Лёг Семён на поле брани
С окровавленной ногой,
А в висках на барабане
Смерть ему стучит отбой.

Только понимает Сеня:
– Панихида не для нас
В этот день перед осенний,
И ещё не пробил час.

Беспокойная кукушка
Прокричала тридцать раз.
Немец в каске возле пушки
Приложил к прицелу глаз.

Понял воин в полнолунье,
Глядя прямо на луну,
Что пернатая вещунья
Куковала не ему.

Отлетела в бок винтовка.
Пред глазами меркнет свет,
Словно светомаскировка.
Был солдат, и больше нет.

Кто доедет до санбата
Будет воевать и впредь.
Нет минутки у солдата,
Чтоб спокойно умереть.

Долго доктор в лазарете
Над парнишкой колдовал.
И его на этом свете,
Как волшебник удержал.

Глава 5. Сентябрь 1941 г.

Вот и осень наступила.
Чёрно-белое кино
На бойца глядит уныло
Сквозь больничное окно.

Настоящего солдата
Среди лип и тополей
Не смущают ароматы
Фронтовых госпиталей.

Ты не злись войны богиня,
Что солдат ещё живой.
Из бедра осколок вынул
Врач, не по годам седой.

Прохрипел, гоня усталость
Он, качая головой:
– Подожди солдатик малость,
Отдохни и снова в бой.

Потерпи, я знаю – больно, —
И добавил впопыхах, —
Мало кто их этой бойни
На своих ушёл ногах.

Повезло тебе, приятель,
Что пока ещё живой.
Дня четыре здесь в палате
Полежишь, и снова в строй.

Но прошла почти неделя,
Закусил Семён губу.
Шевелится еле-еле
И испарина на лбу.

Рана влажная от гноя,
И не хочет заживать.
Нужно вновь бедро героя
От бинтов освобождать.

От наркомовских ста граммов
Врач немного подшофе.
Извлекает он из раны
Лоскуток от галифе.

Отшвырнув его в лоточек,
Рану он забинтовал:
– Ты прости меня, дружочек,
Я три дня уже не спал.

Обработать в спешке рану
Я наверно позабыл,
А потом сестричке Анне
Перевязку поручил.

Я устал от операций,
Просто некому помочь.
Девятнадцать ампутаций
Я провёл за эту ночь.

Станет легче, на поправку
Ты пойдёшь, – он говорит, —
Попроси в обед добавку
Если будет аппетит.

Но болезнь в него вцепилась
И не хочет отпускать.
Слышит он в бреду как пилят,
Режут надвое кровать.

Боль терпеть уж невозможно,
Размотал бинты Семён,
И из раны осторожно
Достаёт кусок кальсон.

Боль немного отпустила.
Намотав назад тряпьё
На ногу, теряя силы,
Он впадает в забытьё.

Сколько дней своей заботой
Вырывал из смертных лап,
Ослабевший от работы,
Седовласый эскулап?

Он не знал, но в день прекрасный
Отступили бред и сон.
Наконец-то взором ясным
Посмотрел вокруг Семён.

Белый потолок палаты,
А вокруг всё как в дыму.
Аня в чистеньком халате
Ставит градусник ему.

Говорит с улыбкой милой,
А слова, как божий дар:
– Восемь дней тебя в могилу
Затянуть пытался жар.

Восемь дней шепча над ухом,
С остро точенной косой,
Безобразная старуха
Звала воина с собой.

Восемь дней пыталась тризну
Злая доля начинать.
Но младому организму
Удалось её прогнать.

По окну слезами осень
Бьет нещадно до утра,
Но сегодня тридцать восемь,
А не сорок, как вчера.

День за днём крепчает Сеня.
Скоро сможет снова в бой.
За окошком лист осенний
Поздоровался с травой.

Вот уже встаёт с кровати
И, шатаясь как ковыль,
Он гуляет по палате,
Опираясь на костыль.

Кто из лап старухи в белом
Умудрился ускользнуть,
Тот готов с окрепшим телом
Отправляться в дальний путь.

Раны быстро заживают.
Стал Семён во двор ходить.
Санитарам помогая,
В кузов раненных грузить.

Вдруг молчанье медсанбата
Разорвал истошный крик,
И едва успел солдатик
Заскочить на грузовик.

Не успели капли пота
Даже выступить из пор,
Как влетел, снеся ворота,
Чернокрестый танк во двор.

Хладный ствол добычу ищет.
Вот смертельный дождь пойдёт.
Грузовик, взревев, как хищник
Завернул за поворот.

Подняв столб дорожной пыли,
Гнал водитель на вокзал.
В кузове солдаты были,
Среди них Семён лежал.

Грузовик спешил не даром,
Заезжая на перрон.
Там как дед, чихая паром,
Ждал последний эшелон.

Сеня в поезде. Неважно,
Что фашисты за версту.
Паровоз с гудком протяжным
Удалился в темноту.

В такт колёсам грудь стучала.
Можно спать под этот стук.
Осень. Вместо одеяла
Есть шинель – надёжный друг.

Летом, скатку надевая,
Словом злым её честил.
И прощенье, замерзая,
У неё солдат просил.

Служит верная подружка
Из солдатского сукна.
Словно простынь и подушка
Для служивого она.

На потрёпанной шинели,
А не новой как в кино,
Восемь дырок от шрапнели
И кровавое пятно.

Кто носить не хочет скатку
Тот не ведает секрет:
– Без шинели и лопатки
Для солдата жизни нет.

Ничего, что нет постели
И не мягок их вагон.
Разогревшись под шинелью,
Видит сладкий сон Семён.

Будто ходит он по лугу,
А вокруг честной народ.
Водят девушки по кругу
Развесёлый хоровод.

Заглушает гул стрекозий
Щебетание девчат.
Нет пыхтенья паровоза
И колёса не стучат.

Глава 6. Октябрь 1941 г.

Стук колёс и грохот пушек
Это норма на войне.
Настораживает уши
День, прошедший в тишине.

Чёрной ночью в чистом поле
Не колышется вагон.
И в бедре не слышно боли.
Это что за дивный сон?

Только что виденье было.
Маки, запах луговой,
Черногривую кобылу
Он ведёт на водопой.

По камням бежит водица,
Замирают стремена.
Вдруг в прекрасную девицу
Превращается она.

Нет прекраснее картины.
Тихо плещется вода.
Обнажённая фемина
Вылезает из пруда.

На траве, раскинув руки,
Загорает нагишом.
Каждый день солдат в разлуке
Вспоминает отчий дом.

Сотый день война – зараза
Держит край родной в огне.
Но пока ещё не разу
Не пришла она во сне.

Не свистит в стволах орудий
Ветер злой в солдатских снах.
Снится мир, девчонки, люди,
И улыбки на устах.

Но растаял лик девичий,
Перестала лошадь ржать.
Не услышишь гомон птичий,
Стук вагонов не слыхать.

Может лютая старуха
Опустила свой топор?
Нет, пожалуй, возле уха
Слышен храповидный хор.

Потерпи ещё старушка.
Не услышишь стон из уст.
Сеня вылез из теплушки,
По нужде пошёл за куст.

Для чего солдату шея?
Нам гражданским невдомёк.
Можно вешать портупею,
Или с пряжкой поясок.

Ночь стелилась под землёю.
Только сел под куст Семён,
Как ожившею змеёю,
Шевельнулся эшелон.

Заскрипев как полог старый
Так, что слышно за версту,
Паровоз с горячим паром
Удалился в темноту.

Поднимая пыль и ветер,
Поезд набирал разгон,
А за ним при лунном свете
Обречённо брёл Семён.

Не выходит ускоренье
Как бы ни был воин лих
Если брюки на коленях
И кальсоны возле них.

Но ещё за поворотом
Хвост вагона не исчез,
Как моторов грозный рокот
Мерно нарастал с небес.

Загремела канонада,
Стало вдруг светло как днём.
Самолётная армада
Налетела вороньём.

Вскоре в небе тихо стало,
Это, видно, на беду.
Захромал Семён по шпалам,
Оправляясь на ходу.

Слышит он не ясный гомон,
Стала почва горяча.
Санитарные вагоны
Догорали как свеча.

Подойдя на пепелище,
Видит горсточку людей.
Загубил наверно тысчи
Беспощадный лиходей.

Что здесь попусту шататься?
Затихает крик и стон.
И осталось душ двенадцать
Без сапог и без погон.

Хоть сентябрь на исходе
И октябрь на носу,
Но при этой непогоде
Не укроешься в лесу.

На полях растёт пшеница,
Кукуруза и овёс.
Рожь и просо колосится,
Среди них сорняк пророс.

И не пахнет здесь снопами,
Почернели бураки,
Потому, что не с серпами,
А с винтовкой мужики.

Урожай погиб на поле.
По нему гуляет враг.
На родимое раздолье
Он явился как сорняк.

По лугам, траву сминая,
Ходит вражеский сапог.
И никто ту волчью стаю
Истребить пока не смог.

Шли двенадцать, как у Блока,
Босяком, ступая в грязь,
По полям, а где-то сбоку
Слышен гусеничный лязг.

Неприглядная картина:
Без сапог, не все в портках,
Многодневная щетина
На иссохнувших щеках.

Где былая их отвага?
Только безотчётный страх.
И идут они оврагом
В окровавленных бинтах.

Вот двоих похоронили,
Как дрова, сложив в ботву.
Остальные обессилив
Повалились на траву.

Смолкли фронт и канонада,
Словно жизнь умерла.
В деревнях одни ограды,
А на месте хат – зола.

Птиц уже не слышит Сеня,
И кукушки не кричат.
Накрывает лист осенний
Обессиленных солдат.

На луга ложится вечер,
Ветер воет как медведь.
Слышен говор недалече,
Только нету сил, смотреть.

В теле жизнь едва теплится,
От усталости оглох.
А вокруг мелькают лица.
Слышно: – хальт и хенде хох.

Кто не встал, не поднял руки,
С тем короткий разговор.
В тело штык воткнут гадюки,
Или выстрелят в упор.

Как же тут сопротивляться,
Если руку не поднять?
И приходиться подняться,
Из последних сил шагать.

Жмёт на плечи, как из глины,
Двухпудовая шинель.
А приклад толкает в спину
Под гортанный окрик: – шнель!

Боль и крик застряли в глотке.
Он с трудом встаёт с колен,
А в висках стучит как плёткой,
Убивая, слово «плен».

Глава 7. Ноябрь 1941 г.

Из дощатого барака
Выходил Семён с трудом.
Где-то на плацу во мраке
Раздаётся рельсы звон.

Кто пилотку подставляет,
Кто фуражку, кто ладонь.
В них дежурный наливает
Источающую вонь,

Нечто блёклое, как рыжик.
Полусгнившая морковь,
А из мяса в этой жиже
Только паря червяков.

А вокруг лютует стужа,
Ведь ноябрь на дворе.
Под ногой замёрзла лужа
И мундир не по поре.

Все шинели отобрали,
Не у всех есть галифе.
И несчастные шатались
На ветру, как подшофе.

Тело было как из ваты.
Ох! Не сладок вражий плен.
И казалось, что солдату
Никогда не встать с колен.

Читать далее

Вход для пользователей

Меню