Читать онлайн Серое Затмение бесплатно

Прекрасный серый свет

«Мама, а что это там в небе черное к нам летит?»

Признанный Шедевр Запечатлителя @Miha91

2023 год Эпохи Алого Заката

Глава 1

Что ж, читатель, пора поведать тебе историю моей жизни с самого начала пути. Путь этот начался в сто восемьдесят шестом году Эпохи Светлого Восхождения. Именно в этом году холодной январской ночью на свет появился я. Мать моя, Марфа Ильинична Лазарева или попросту @lazarka_m171, родила меня в пятнадцать лет, что считалось идеальным возрастом для родов первенца по шкале Народного Комиссариата Популяции нашего славного Государства – Славянского Содружества Соединенной Руси (СССР). Репродуктивная система женщин к двадцати годам не состоянии была воспроизвести здоровое потомство и согласно Священному Декрету номер 66, пункту 3, подпункту 3,3 «Всякая особь женского пола по исполнении ею девятнадцати летъ обязана пройти процедуру медицинской стерилизации во избежание надлома генофонда СССР». Ответственность за нарушение декрета была суровой: по нижней планке уголовного кодекса – заключение в Белой Комнате, а по верхней и вовсе Изгнание за Предел. Мать трудилась в Исполкоме уездного города Асбестинск Уральской Губернии, небольшого населенного пункта Западного Квадранта СССР. Она работала машинисткой с одиннадцати лет, набивая муниципальные декреты, издаваемые законодательными органами местного самоуправления. Работа была напряженной, требовала внимательности и усидчивости, платили мало – ежемесячная получка ее составляла к пятнадцати годам тридцать пять криптогривен. Этого хватало на шесть часов Погружения пятого уровня или же двенадцать часов Погружения седьмого уровня. Мать была сильной женщиной и не тратила криптогривны попусту, погружаясь на седьмой уровень всего по два часа в месяц, что сильно сказывалось на ее уровне дофамина и серотонина. Она копила сбережения, мечтая однажды собрать сумму, которой хватило хотя бы на один час Погружения первого уровня, но не для себя. Она мечтала, чтобы это сделал ее сын, то есть я. Мать была строгой и непреклонной функционеркой правящей Партии Народного Восхождения (ПНВ) и уже к двадцати годам народный комиссар Западного Квадранта СССР товарищ-консорт Жлобов пожаловал ей именную медаль за «Заслуги перед Уездом третьей степени», чем мать моя гордилась больше всего в своей жизни.

Мой отец – Петр Федорович Борщев (@borschig) принадлежал к творческой интеллигенции. Это был здоровый мужик с пышными усами, который не вылазил из своего клетчатого пиджака, дарованного ему некогда с плеча прославленного барда СССР Мирона Михайлова, больше известного среди определенных кругов населения как @mironox. Отец днями и ночами пропадал в трактире «Моргенстерн», снискавшем себе славу притона для тех, кто пытается творить, не получив при этом лицензию от ПНВ. Таких называли Отщепенцами – прямо Партия не запрещала нелицензированное творчество, однако извлекать прибыль из такого творчества было невозможно, да и трансляция своего искусства в массы без согласования с Комитетом Правды каралось уголовным кодексом. Официально отец работал в Коллегии по правам мутантов – полугосударственной организации, которая занималась защитой мутантов, попавших под неумолимый пресс общества или правящей Партии. Отец и сам состоял в партии, да вот только не в ПНВ – к номенклатуре и очковтирательству он испытывал призрение с малых лет. Он входил в состав левого крыла Пивной Партии СССР – оппозиционной структуры маргинального типа, которая, однако, от выборов к выборам, да набирала необходимое количество голосов для прохождения Верховный Совет.

Мои родители жили в любви и согласии, хоть и случались у них разногласия по поводу самых различных аспектов жизнеустройства. Образы жизни у них были тоже разные. Отец сливал все свои криптогривны аккурат после получки на Погружение – так он питался творческой энергией и искал возможности для самореализации в музыке и литературе. Рейтинг у него к моему рождению колебался между тридцатью пятью и сорока баллами, что было эквивалентно нейтральному статусу. Нейтралам были доступны лишь Погружения с восьмого по пятый уровень, но отец не готов был променять свой бунтарский статус на более высокие доступы, которыми пользовались так ненавистные им разные деятели. Самый существенный минус в его рейтинг добавляло членство в Пивной Партии. Второй минус он получал за отсутствие «полезной для развития и процветания СССР работы». Остальные минусы накапливались в течение года то за мелкие проступки, то за неосторожные высказывания, которыми он по обыкновению сыпал в стенах «Моргенстерна», находясь под мухой. Мать имела высший рейтинг, на какой только могут рассчитывать работники низшего номенклатурного звена – шестьдесят пять. Она носила статус «Образцовый Передовик», который открывал массу возможностей, таких как получать по талонам несинтетическую еду, погружаться на третий уровень (если конечно, хватит криптогривен) и один раз в три года посещать курорты Кавказского Анклава.

Я родился здоровым ребенком, получив максимальную оценку по шкале качества от Народного Комиссариата Популяции. В последствии этот статус преследовал меня всю жизнь и порой открывал двери туда, куда они навеки закрыты для тех, кому не повезло родиться с такими показателями здоровья. Конечно, родители хотели назвать Владимиром, как любой другой здравомыслящий родитель в СССР, ведь имя это вкупе с моим идеальным здоровьем автоматически пробивало мне дорогу в жизнь. Однако квоты на это священное имя в январе были исчерпаны и приходилось выбирать из списка имеющихся. Иваны и Игори тоже были заняты, как наиболее востребованные, и родители остановились на имени Игнат, которым в Реестре имен, обладали шестьдесят четыре выдающихся гражданина Славянского Содружества Соединенной Руси Эпохи Светлого Восхождения. Такое имя носил в начале Эпохи нарком Западного Квадранта товарищ-консорт Пугачев, реформатор и русский философ Потугин и военный песенник-современник Ассторгуев. Так в роддоме уездного города Асбестинск появился на свет Игнат Борщев.

Глава 2

Детство мое ничем не отличалось от детства любого ребенка Содружества – оно было счастливым и безоблачным. Первый год я провел с матерью – ей полагался декрет по уходу за новорожденным и позже она часто рассказывала на семейных застольях, что это было худшее время в ее жизни. Мать не могла жить без своей печатной машинки, без гимна Содружества по утрам, без ощущения причастности к чему-то большому и важному. Как только мне исполнился год, меня отдали в так называемый Инкубатор – муниципальное учреждение для детей от одного до пяти лет, где будущим гражданам СССР прививали основные навыки жизни. Так как мать работала в исполкоме, ей выделили квоту вне очереди и она поспешила отдать меня на попечительство Инкубатора в первый же день, как только это разрешал закон. В Инкубаторе мы в основном играли, слушали сказки от наших наставников, гуляли на свежем воздухе. Я не особо помню этот период жизни, оно и не удивительно – в моей памяти изредка всплывают какие-то смутные фрагменты моих первых лет, но я точно помню, что мне было тогда хорошо. Плохо было только, когда наступало время прививок, а прививали детей каждый месяц по три раза. В начале месяца от давно изученных вирусов, в середине от сезонных вирусов, а в конце месяца от новых вирусов. Взрослые люди имели по несколько тысяч прививок – каждая из них давала не только иммунитет от смертельных заболеваний, но также добавляла очки рейтинга, а иногда и криптогривен на счет, если прививаемый попадал под специальную госпрограмму или акцию от фармацевтической корпорации.

В Инкубаторе я начал познавать мир. Я узнал, что в году существует четыре сезона. Самый долгий сезон – это зима, которая длится в наших краях шесть месяцев, с декабря по май. Всю зиму идет снег – в первые три месяца идет белый снег, это веселое время, когда можно кататься на санках, лепить снеговика и играть в снежки. Последние три месяца зимы идет серый снег и этого времени взрослые боялись больше всего. Серый снег, который больше походил на пепел, был вреден для здоровья – на это время все надевали маски и закрывали окна. Дышать подобным пеплом было строго запрещено Народным Комиссариатом Здравоохранения. Службы ЖКХ работали круглыми сутками, обрабатывая улицы и помещения специальными средствами. Такой снег не таял сам и его приходилось убирать, а в уборке серого снега был задействован весь город, в том числе добровольные народные дружины. После зимы наступал весенний месяц – июнь. Это было время потепления и температура поднималась до пяти градусов. Мы убирали подальше пуховики и шапки, народные дружины приводили город в порядок – красили фасады зданий и вскапывали деревья. Потом наступали два летних месяца – июль и август. Температура уже достигала двадцати градусов и на улицах было полно детей. Говорят, что на юге, в Кавказском Анклаве, в июле было даже двадцать шесть градусов и еще там было море, где можно было купаться. Мама обещала отвезти меня туда, но из года в год у нее все никак не выходило – слишком много работы было на ее плечах, да и она, по-моему, сама не сильно-то хотела покидать Асбестинск. За летом наступала осень – сезон дождей, которые шли на протяжении трех месяцев. В Инкубаторе нам показывали фотокарточки из Эпохи Алого Заката, которые каким-то чудом дошли до наших дней. На них были изображены тогдашние Инкубаторы и наставники объясняли, как жили наши ровесники в те незапамятные времена. Я как-то спросил у наставника, что это такое ярко-желтое светило над малышами, которые играли во дворе с мячом. Наставник сказал, что это Солнце – так называется звезда, которую можно было увидеть до того, как наступило Серое Затмение. Солнце, по его словам, до сих пор было на небе, но землю нашу теперь покрывали густые серые тучи, которые не давали лучам проникнуть сквозь их толщу.

В Инкубаторе нас учили пить витамины, которые каждый гражданин СССР обязан был пить строго по расписанию – это была основа жизни, ведь без витаминов был существенный риск не дожить и до своих пятнадцати лет. Утром – жидкая паста красного цвета, детская со вкусом клубники, дозировка – 20 граммов. В обед три оранжевые таблетки, запивать стаканом теплой воды. Перед сном капсула с противной коричневой жидкостью внутри. Эти таблетки начинают пить все дети с трехлетнего возраста и до самого последнего дня своей жизни – с возрастом меняется только дозировка.

В пять лет, сразу после выпуска из Инкубатора, начиналась детская школа. Это был ответственный период в три года, за который мы должны были выучить основы мироздания и пройти две тысячи тестов, на основании которых выдавались рекомендации в каком направлении получать дальнейшее образование – в юношеской школе. Нас учили писать, читать, математике, основами государственности, обществознанию. Мы занимались физической культурой, военной подготовкой, верховой ездой и риторикой. Учителя собирали данные о всех учениках, а к восьми годам составлялись рекомендации для каждого школьника, предписывающие ему идти по тому или иному направлению в дальнейшем обучении. Все без исключения ждали своих восьми лет и не только потому, что именно с этого возраста начиналась взрослая жизнь. В восемь лет происходила процедура Отсеивания. Отсеивали нездоровых или мутантов, изъяны которых не были явно видны в первые восемь лет жизни. Процедуру эту проходили семьдесят процентов детей – тех, кто не прошел отбор, отправляли в Восточный Квадрант и никто не говорил, что с ними там дальше происходило. Однако самым важным событием в жизни каждого восьмилетки было вручение первого в жизни документа – паспорта гражданина СССР и с этого момента человек обретал свой полноправный статус. Это называлось процессом Инициации или Обретением Идентичности. По достижении восьми лет на свет появляется новый гражданин со всеми вытекающими привилегиями, зарождалась новая личность! Каждый человек, доживший до этого возраста и прошедший процедуру Отсеивания, считает этот день своим вторым днем рождения, а празднует его куда более торжественно, чем, собственно, тот день, когда он появился на свет.

Глава 3

Я считал не только дни до своего восьмилетия, но и часы. Родители видели мою взволнованность, которая возрастала по мере приближения заветной даты, и с гордостью смотрели на своего так быстро повзрослевшего сына. Процедуру Отсеивания я прошел за три дня до Инициации. И хоть я был совершенно здоровым ребенком, который получил высшую оценку по шкале качества при рождении, меня серьезно трясло по мере приближения рокового часа. Некоторые мутации проявляются и к пяти годам, они могут быть скрыты в организме, могут всплыть наружу после какой-нибудь из прививок или же после сезонной болезни. Мутации могут быть не только физическими, но и спрятанными в мозгу. Отсеивание я прошел, хотя понервничать эта процедура меня заставила как никогда в жизни. У меня взяли кровь, мочу, просветили рентгеном и еще пришлось сдать с десяток различных тестов – как физических, так и психологических. Из нашего класса не прошли Отсеивание три человека, хотя по внешним признакам я бы никогда не мог сказать, что они чем-то от меня отличались. Этих троих, которые теперь получили статус мутантов, я больше никогда не видел. За день до Инициации мой школьный наставник вручил мне рекомендации, которые формировались на основании сданных мной тестов за последние три года. Конверт я вскрыл не сразу. Пришел домой и показал его родителям. В тот день у меня состоялся самый серьезный разговор с мамой и папой.

– В фермеры идти надо, Игнатушка, – говорил отец, затягиваясь сигаретой и выпуская густой дым в потолок. – Самый серьезный конгломерат в СССР. Будешь есть несинтетическую еду – что за привилегия! У меня вон товарищ на полях трудится, самый рядовой фермер что ни на есть – так у них дома фрукты, овощи и мясо – все натуральное. Да еще и пиво носит из настоящего хмеля.

– Петя, ты чему сына учишь? – уперев руки в бока, возмутилась мать. – Он ведь, твой этот товарищ, собственность чужую или: упаси подумать, собственность Содружества ворует! Таких рано или поздно к ответственности привлекают. Не стоит твое пиво ссылки Сибирской или чего похуже – Изгнания!

– Да, брось, Марфа! – махнул рукой папа. – Отчего сразу воровство? Все так живут! Ты когда сама помидоры натуральные ела? А пиво? Пиво-то из хмеля настоящего мы с тобой только в Кавказском Анклаве пили еще до рождения Игната. К тому же фермеры по статистике живут на шесть с половиной лет дольше всех остальных. Натуральные продукты жизнь продлевают.

– Да только учиться на фермера на шесть лет дольше, чем на шахтера, например, – парировала матушка и поправила очки на носу средним пальцем, глядя с суровостью на отца. – А за эти шесть лет тот же шахтер скопит приличное количество криптогривен. Ты видел какая получка у них? Да наш сын к пятнадцати годам будет больше, чем мы с тобой сейчас зарабатывать.

– То есть ты всерьез хочешь, чтобы Игнат наш шахтером стал? – наморщил лоб папа и выпучил глаза. – Ради этого ты его рожала? На шахты его отправишь? Конечно, пусть в Каменске-Уральске киркой машет и углем дышит. Может и доживет до двадцати пяти, зато пару тысяч криптогривен на споте будет. Да куда их тратить-то? Погружение до пятого уровня – вот максимум для шахтера, даже для старшего смены. Это ведь примитивный труд, пойми. Пускай туда другие идут, не с руки Игнату нашему под землей спину гнуть.

– Примитивный труд, говоришь? – с раздражением в голосе выкрикнула Марфа Ильинична. – Не бывает примитивного труда. Все профессии хороши, особенно те, что позволяют работать на благо нашего Содружества…

– Вот только это не надо тут прогонять, – отец отмахнулся и достал из пачки вторую сигарету. – Не приплетай сюда свою номенклатуру, прошу. Избавь! Да, что с тобой такое? Ты готова собственного сына ради какого-то эфемерного блага в шахту загнать?

– Следи за языком, Петя, – мать с испугом оглянулась. Она метнулась к окну и долгое время смотрела на улицу, а затем задернула шторы и вернулась. – Думай, что говоришь, ты не в своем «Моргенстерне», где одни тунеядцы да алкаши собираются. И вообще, какая это уже сигарета за сегодня?

– Не знаю, – пожал плечами отец. – Девятая, может десятая. А что такое?

– А то, что пересадка легких нам не по карману, – мать подошла к отцу и, вырвав сигарету у него из зубов, с силой затушила ее о пепельницу. – Я коплю не для того, чтобы потом все на операции спустить.

– Я пойду по рекомендации, – вступил в разговор я, вскрыв конверт. Родители, как будто и вовсе забыв, что в комнате присутствует еще и их сын, оба уставились на меня. Я поднял перед ними белый лист, где были подробно расписаны результаты моих тестов за три года и формулы расчета рекомендаций на основании этих тестов. Красным шрифтом в самом низу листа было написано: «Комиссия во главе с председателем Паровым В.К. рекомендуетъ будущему гражданину СССР Борщеву Игнату Петровичу поступить в Специализированную школу при Казачьем Корпусе Владимирограда Уральской Губернии Западного Квадранта СССР».

– Казачий корпус? – прищурился отец и вырвал у меня из рук лист. – Это что же ты там отвечал все три года, что тебя в менты определили?

Мать же подбежала ко мне и, крепко обняв, сказала:

– Я так тобой горжусь, сынок! Мы ведь о таком и мечтать не могли! У нас-то и в роду никого из казаков не было… А туда ведь потомственных в основном отправляют. Ну, счастье-то какое, а!

– Значит, мой сын пойдет служить, – выудив из пепельницы не докуренную сигарету, сказал отец и снова ее поджег. – Мдааа…

– Что значит, мдааа? – Марфа Ильинична нависла над ним как туча, вмиг побагровев от ярости. – Это лучшее на что мы могли надеяться! Престижно! Полностью на государственном обеспечении, довольствие даже для курсантов – двенадцать криптогривен в месяц! А уж там дальше… – она мечтательно закатила глаза. – Молодец, сынок, молодец. Так держать. Я уже вижу твое больше будущее! Атаман Борщев, о Светлейший Владимир, неужели ты услышал мои молитвы? – и она разрыдалась, чего я в своей жизни еще не видел.

Глава 4

Обряд Инициации проходил в актовом зале уездной школы Асбестинска, где собралась добрая сотня учеников и еще две сотни родителей. На сцене висел белоснежный флаг СССР, разделенный пополам красной вертикальной линией. На мероприятии помимо учителей, завуча и директора школы присутствовал глава Исполкома Асбестинска, председатель уездного отделения Партии Народного Восхождения – Святополк Владимирович Каменев. Грузный мужчина с висящими щеками и не менее висящим пузом, в сером лоснящемся костюме и фиолетовом галстуке вышел на сцену под овации зала. Марфа Ильинична, чьим прямым начальником был Каменев, аплодировала с особым рвением.

– Я приветствую будущих граждан нашей великой страны! – вскинув руку, провозгласил Святополк Владимирович. – Сегодня великий день не только для СССР, но и для каждого из вас. Самый важный день в жизни. Я горд, что честь вручать паспорта сегодня выпала мне. Помните, вы начинаете жизнь. Жизнь на благо нашего Государства, самого могущественного и справедливого Государства в мире, основу которого составляют такие юноши и девушки как вы! Прежде, чем начнем, прослушаем все вместе гимн СССР!

Он приложил руку к сердцу и весь зал одномоментно поднялся со своих мест. Повисла пауза. Воцарилась тишина. Где-то на задворках сцены послышалось шуршание, трескотня. Затем донесся голос:

– Вася, блядь, ты опять пленку не перемотал! Ну, дебил!

– Да я, – раздался второй голос. – Перематывал вроде, Михалыч.

Послышался шорох, хруст, затем щелчок и из динамиков полилась музыка. Я помню свои ощущения в тот момент. Сердце мое бешено колотилось, по телу проходила дрожь, а ноги подкашивались от волнения. Прозвучал хор и все как один принялись петь наш гимн вместе.

«Содрууужество наааше славяяянских губееерний

Сплотииила на веееки велииикая Рууусь.

Мы слааавим Владииимира Свееетлого гееений,

Создааавшего эээтот свящееенный союююз.

Слааавься Отеееечество, нааааше свобоооодное,

Дееети Влааадииимира – рууускииий нарооод.

К слаааавной побееееде, к брааатству и свеееету

Верховный Правитель нас строем ведет!

Раздались бурные аплодисменты, которые умолкли лишь после того, как Каменев подал знак. Все расселись по местам. Марфа Ильинична утирала платком слезы. Первым на сцену вызвали меня. Списки были составлены по фамилиям, а единственная девочка с фамилией Абрикосова из моего класса, не прошла Отсеивание. Я в синей куртке и брюках с красными лампасами, с аккуратной прической набок и в отполированных лаковых туфлях взбежал на сцену и глава Исполкома протянул мне свою массивную влажную ладонь. Я не без стеснения эту руку пожал, едва сдерживая волнение. Святополк Владимирович проговорил в микрофон:

– Борщев Игнат Петрович, я вручаю вам направление в Специализированную Школу при Казачьем Корпусе Владимирограда Уральской Губернии Западного Квадранта СССР, – раздались аплодисменты. Каменев передал мне сложенную пополам бумажку, усеянную подписями и печатями. Я перенял ее и поклонился. – Также я вручаю вам ваш первый и единственный криптокошелек, который будет теперь вашим до конца жизни, – он передал мне миниатюрную флеш-карту с выгравированным на ней восьмизначным номером – это был мой личный номер, который я увидел впервые: 08186БИП. – И, наконец, – глава Исполкома улыбнулся, – я вручаю вам ваш паспорт гражданина СССР – самый важный документ в вашей жизни. Поздравляю! – он передал мне паспорт и снова пожал мою руку. Раздался гром из аплодисментов. Я опустил взор и с гордостью оглядел белоснежную обложку с золотым гербом, изображающим скрещенные фермерские грабли и шахтерскую кирку в ореоле из березовых листьев. Открыв свой паспорт, я обнаружил фотографию совсем еще мальчика со светлыми волосами, зачесанными на правый бок, с любопытными серыми глазами, маленьким носом и пухлыми губами. В паспорте были прописаны все мои данные, личный номер, место рождения и текущий рейтинг, который для всех новых граждан составлял пятьдесят пунктов. Каким он будет в будущем, теперь зависело только от меня. В графе «статус» было прописано: гражданин Славянского Содружества Соединенной Руси. По щеке у меня прокатилась слеза.

Церемония Инициализации продлилась почти два часа. Святополк Владимирович, вручив последний паспорт, еще раз поздравил новоиспеченных граждан и поспешил откланяться. Нас же теперь повели в синематорскую – священное место, куда доступ могли получить лишь граждане. Попасть сюда я мечтал с первого класса – слухи о синематорских ходили разные. Я представлял себе это место во снах – представлял, как будет происходить мое первое в жизни Погружение и вот я вместе с другими гражданами теперь оказался там. Это был просторный темный зал, стены которого покрывали мягкие алые матрасы. Здесь стояла могильная тишина – не было слышно даже собственных шагов. Нас всех рассадили в уютные кресла и мы разулись, опустив ноги в теплую воду, которой были заполнены тазы у каждого места. Школьные медсестры быстро подключили нас к аппаратам Погружения – в вену на левой руке был поставлен катетер, к креслу подкатили капельницу с зеленой жижей. К вискам подключили электроды, а на глаза надели тяжелые плотные очки на резинке. Началось мое первое Погружение в жизни.

Глава 5

Процедура Погружения – неотъемлемая часть каждого гражданина СССР. Это специально разработанная ученными НИИ имени Владимира Второго многофункциональная система, позволяющая решать значительный спектр задач. Так написано в Конституции СССР, но я попытаюсь объяснить читателю более простым языком. Жизнь в современном мире после Серого Затмения суровая, а возможности ограниченные, это признают даже в высшем руководстве Партии. Погружение, воздействующее на нервную систему человека и взаимодействующее напрямую с мозгом и органами чувств, позволяет решить множество проблем. Для кого-то Погружение служит источником получения дофамина и серотонина, которые у большинства людей современности в дефиците. Кто-то может побывать в вымышленных мирах и местах, которые когда-то существовали на земле в прошлом. Иные получают ощущения, порой иногда запретные в настоящем мире, чтобы испытать спектр эмоций недоступный в обычной жизни. Некоторым требуется душевная терапия и в этом случае Погружение может заменить психолога, психиатра, священника или даже доктора иной специализации. Ученными НИИ имени Владимира Второго были разработаны сотни программ на все случаи жизни. Помимо этих программ имелись тысячи аккредитованных Народным Комиссариатом Цензуры программ, выпущенными технологичными гигантами и мелкими конторами из разных уголков СССР – они пользовались большей популярностью среди граждан, были сделаны более качественно, но и стоили существенно дороже, чем государственные. Был и третий тип программ – так называемые «пиратские». Такие программы не были лицензированы Народным Комиссариатом Цензуры – они создавались подпольными айти компаниями или программистами-одиночками и распространяются через так называемых крипто-дилеров. Создание и распространение таких программ карается самым суровым наказанием, которое только имеется в уголовном кодексе. Но и просмотр пиратских программ также карается по всей суровости закона, пускай не Изгнанием, но уж точно понижением рейтинга или даже ссылкой в Сибирь за особо запрещенные программы, например с ЛГБТ тематикой или же пропагандой чуждой ценностям правящей Партии.

За каждое Погружение с кошелька гражданина списывались криптогривны, а сами Погружения градировались от восьмого до первого уровня, доступным в зависимости от рейтинга и профессии.

Мое первое в жизни Погружение началось с приятного голоса медсестры, которая дала мне последние указания, хотя надобности в этом не было. Я и без того все прекрасно знал. Я ощущал свое дыхание, которое становилось все размереннее, а сердцебиение замедлялось с каждым вздохом. В ногах ощущалось приятное тепло. Вокруг была лишь тьма, стояла тишина. Я чувствовал, как по венам моим разливается приятная зеленая жидкость, а потом все исчезло. Я забыл, где я нахожусь, больше не ощущал ни мягкого кресла, ни теплой воды, ни тишины, ни запахов, ни голоса медсестры. Я стоял на зеленой поляне, чувствуя под ногами каждую травинку, которая покалывала и щекотала мою подошву. Эти ощущения были реальны, мало того, уже через пару мгновений я и вовсе забыл, что нахожусь в кресле в зале синематорской. Над головой моей было синее небо – такого прекрасного неба я никогда не видел в жизни. В небе том светило солнце, которого я также не имел возможности лицезреть. С деревьев доносилось пение птиц, дул легкий ветерок, который колышел мои белоснежные одежды, похожие на кимоно, которые носят восточные мастера единоборств. Стоял запах меда и молока. Вдалеке я увидел фигуру, которая направлялась ко мне, и дух мой перехватило. Фигура по мере приближения становилась все отчетливее и как только я понял, кто передо мной, тут же упал на колени и принялся рыдать. Это был сам Верховный Правитель Владимир Второй Светлый, Председатель Партии Народного Восхождения, Глава Совета Народных Комиссаров, Продолжатель Дела Владимира Первого Алое Солнце, Бессменный и Бессмертный лидер Славянского Содружества Соединенной Руси.

Его лик я узнал сразу, ведь профиль Владимира Светлого в дуэте с Владимиром Алое Солнце висел в любом кабинете, в любом доме и на любом здании уездного города Асбестинска. Он был высоким и стройным, с короткой стрижкой и ухоженной белоснежной бородой. На могучем его торсе идеально сидел белый китель с высоким воротом, на котором красовались четыре Ордена Героя СССР. Синие брюки с красными лампасами были заправлены в высокие блестящие сапоги. Владимир Светлый поглядел на меня своими голубыми глазами и улыбнулся, проговорив:

– Встань с колен, сын мой, – голос его звучал по-доброму, по-отечески, как будто в нем сосредоточилась вся любовь, какую только может дать один человек другому.

Я поднялся и утер слезы, которые проступали сами по себе. Это были слезы счастья. Никогда в жизни я не был так счастлив как в тот миг. Верховный Правитель протянул мне свою руку и я, сделав шаг ему навстречу эту руку пожал. Снова подул легкий ветерок и меня как будто осенило, я словно прозрел, когда коснулся его.

– Игнат, – произнес Владимир Великий, взирая на меня с высоты своего могучего роста. – Я безмерно рад приветствовать тебя как новоиспеченного гражданина нашего великого Государства. Теперь ты один из нас. Теперь ты вместе с нами делаешь наше общее дело. Теперь ты мой сын.

После этих слов мне стало так хорошо. Я почувствовал себя в безопасности, почувствовал, как во мне бурлит энергия, подвигающая меня на великие свершения. Я хотел делать что-то, творить, идти вперед. Я был готов свернуть горы. Я был гражданином СССР и сам Верховный Правитель говорил со мной. Он назвал меня по имени. Он рядом и мне так хорошо.

– Спасибо, что доверились мне, Великий Правитель, – ответил я дрожащим голосом. – Я не подведу вас, клянусь.

– Иди своим путем, мой сын, – Владимир Светлый снова улыбнулся мне. – Во благо нашего великого Дела. В строю с другими гражданами. В строю со мной. Плечом к плечу. Вперед! К новым свершениям. Во благо Партии, во благо СССР!

Я открыл глаза и не сразу понял, где нахожусь. Вокруг меня в полумраке и тишине шевелились мои бывшие одноклассники, которые тоже только что вышли из Погружения. Медсестра вытащила катетер из моей вены, стянула с висков электроды и забрала очки. Я взял полотенце, вытер ноги и натянул носки, а затем и свои туфли. Перед взглядом все еще стоял образ Верховного Правителя и мне сделалось грустно и одиноко. Я жал ему руку. Я смотрел ему в глаза и он улыбался мне. Я хмыкнул носом и покачал головой. Я снова хотел туда. Снова хотел испытать это. У меня появился стимул зарабатывать криптогривны и повышать рейтинг, ведь ничего лучше, чем Погружение со мной в жизни не происходило.

Глава 6

Через три дня после первого Погружения я отбыл во Владимироград, чтобы начать обучение в Специализированной Школе при Казачьем Корпусе Владимирограда Уральской Губернии Западного Квадранта СССР. Мать на железнодорожной платформе снова разрыдалась и повторила, что гордится мной. Отец стоял молча, наблюдая за всем, что происходит и курил. Когда настал черед отправляться, он подошел ко мне и дал смятую бумажку, проговорив:

– Владимироград – город непростой, сынок. Кого-то этот город возвышает до небес, а кого-то опускает на самое дно. Здесь телефон моего хорошего друга – его зовут Андрей, но лучше будет, если ты назовёшь его позывной – @kraken66. Если будут проблемы, обратись к нему, скажи, что сын Борщева, да и или попросту назови позывной – @borschig и он поможет.

Мы пожали руки и я запрыгнул в вагон старого поезда с деревянным корпусом, предъявив кондуктору на входе билет в один конец. Колеса скрипнули и поезд тронулся. За окном проплывали унылые однообразные пейзажи на фоне серого неба, которые я с жадным любопытством разглядывал под монотонный стук колес. Ближе к Владимирограду все стало меняться – вокруг города кипела жизнь. По дорогам ездили машины – блестящие корпуса старых Жигулей на водородных двигателях, каких в Асбестинске мне видать не доводилось. В моем родном городе жители в качестве транспорта использовали лошадей, запрягая в них повозки для перевозок пассажиров или грузов. Машины тоже были, но ими пользовались лишь члены Исполкома или зажиточные купцы, владельцы угольных шахт или ферм. По дорогам ехали красные, черные и белые машины и я провожал взглядом каждую, мечтая прокатиться на такой хотя бы разок. Все здесь было именно таким, как мне рассказывали. Столица. Большой и великий город.

На железнодорожной платформе Владимирограда нас встретила грузная женщина в красно-черной казачьей форме. Я говорю «нас», потому что как оказалось в поезде были еще шесть мальчиков из других школ Асбестинска, которые попали в Казачий Корпус. Мы собрались вокруг казачки и она, забрав у каждого из нас направления на учебу (то самое, что вручил мне Святополк Владимирович в актовом зале), пересчитала всех по головам и сказала грозным и властным голосом:

– Ну, что, казачата, поехали!

Так началась моя новая жизнь. Нас расселили в общежитии при школе, раздали красно-черную форму, которая мне безумно понравилась, учебники и курсантские карточки. Школа находилась на юге города в одном из самых старых районов – Чкаловском, названном так в честь какого-то древнерусского политического деятеля времен Эпохи Алого Заката. Можно сказать, что весь район в целом был подстроен под нужды Казачьего Корпуса – на улицах можно было встретить либо людей в казачьей форме, либо гражданских, которые так или иначе были связаны с казаками. Сам Казачий Корпус представлял собой шесть пятиэтажных зданий из красного кирпича, выстроенных ровным квадратом. Внутри были плацы для построений и маршей и просторный внутренний двор. По внешнему периметру располагались общежития, наша, собственно, Специальная Школа, два парка, магазины, пару кафетериев и прочая прилегающая к Корпусу инфраструктура.

Мы принесли присягу и были зачислены на первый курс, получив чин рядового казака. Первые три года обучения были общими для всех новоприбывших в расположение школы курсантов. Мы изучали азы, из нас делали казаков по духу – прививали повадки, характерные черты и даже образ мышления, присущий этой почитаемой прослойке общества. Все это время мы жили в общаге – по четыре человека на комнату. По утрам маршировали, до обеда штудировали учебники, после обеда – занимались физической культурой и верховой ездой, а потом снова маршировали, распевая казацкие песни. Юных казаков не выпускали за пределы района, с нами рядом всегда был дежурный вахмистр, который проводил воспитательную работу, вел учет, проверял наличие каждого казака по утрам и перед сном. Иногда нас водили в город – мы посещали музеи, зоопарки, ходили на каток. Каждую такую вылазку я ждал с нетерпением. Особенно мне нравились военные музеи, где можно было увидеть собственными глазами не только военную технику современности, но даже редкие экземпляры оружия и военной формы Эпохи Алого Заката.

По прошествии трех лет обучения, я получил новый чин – приказный и вахмистр вручил мне первую лычку, которую я с гордостью повесил на плечо. Его получили и все остальные ученики – чин давался не за какие-то достижения, а по сроку службы. К тому времени мне исполнилось одиннадцать лет и общая программа в школе при Казачьем Корпусе была окончена. Настало время выбирать специальность – то, к чему нас готовили все три первые года обучения. Перед этим нас отправили на неделю домой – впервые за три года я вновь вернулся в родной Асбестинск. Мать была как будто потеряна – она много плакала, все время держала меня за руку и расспрашивала об учебе в мельчайших подробностях. С годами она стала сентиментальной и морально неустойчивой, так что я не узнал в этой женщине ту железную партийную служащую, готовую пробивать стены. Отца я так и не увидел, его не было дома и от всех моих расспросов о нем, мать как-то раздражительно уклонялась. Она посоветовала мне идти в гвардейское подразделение казачьего корпуса – это давало гарантию того, что я останусь во Владимирограде, городе возможностей с перспективами карьерного роста. Так я и сделал. Подал рапорт и был зачислен в гвардейское подразделение для дальнейшего четырехлетнего обучения.

Глава 7

Каждый день я узнавал что-то новое. Мне нравилось изучать этот мир, особенно если учителям удавалось захватить мое внимание своими лекциями. Я полюбил историю, географию, литературу и окружающий мир. Точные науки привлекали меня куда меньше, однако и в них я разбирался достаточно глубоко – просто без особой страсти. На уроках литературы нас знакомили с выдающимися писателями – как современными, так и древними – из Эпохи Алого Заката. Среди современников я полюбил Елевина за его абстрактный юмор и своеобразный взгляд на мир и Прилипалу за патриотический настрой, который пронизывал каждую строчку его книг. Из древних литераторов мне нравились произведения Гоголя и Зощенко, но их нам давали читать в урезанном содержании, отредактированном Комиссариатом Цензуры. Когда-то книги были бумажными и людям надо было идти куда-то, чтобы прочитать их, они не могли читать в темноте и вообще это доставляло массу неудобств. Теперь же вся русская литература была оцифрована и любой гражданин СССР мог иметь бесплатный доступ к тысячам книг. Стало это возможно благодаря программе компании «ДексГрам», которая много лет назад заключила контракт с Комиссариатом Цифрового Развития, что и открыло доступ к чтению для всех и каждого. Книги были неотъемлемой часть жизни каждого гражданина СССР. Говорили, что в Эпоху Алого Заката книги едва ли не вымерли, люди почти перестали читать в те времена. Однако литература возродилась после Серого Затмения, когда большинству населения стали недоступны цифровые технологии, вытеснившие в свое время книги из быта граждан.

На уроках географии я впервые узнал, что население СССР составляет двенадцать миллионов человек и эта цифра меня впечатлила – дух захватывало от того, сколько разных людей населяют нашу страну. Столицей нашей родины был великий город Владимироград, который некогда носил имя Екатеринбург, прозванный так в честь правительницы древности. СССР был поделен на два Квадранта – Западный, где главным городом был Владимироград и Восточной со столицей Симбирск Великий. Квадранты делились на губернии, которые в свою очередь подразделялись на уезды. Губерний в СССР насчитывалось четыре, были также составе Содружества наместничество и анклав. В Западном Квадранте располагались Уральская губерния со столицей во Владимирограде, Курганская губерния со столицей Курганская слобода, Тобольская губерния со столицей в третьем по населению городе Тобольске, Белоярская губерния со столицей в городе Белояр. В Восточном квадранте сосредоточилось Сибирское наместничество – полуавтономный регион с населением в три миллиона жителей. В состав СССР также входил Кавказский Анклав, расположенный на удалении двух тысяч верст от столицы. Это был солнечный курорт, который удалось отвоевать у врага через двадцать два года после Серого Затмения. Попасть в Кавказский Анклав можно было на поезде по подземному туннелю, проложенному от железнодорожного вокзала Владимирограда имени Столыпина. Территории к западу от Уральской губернии были не заселены и именовались Пустошами – радиация там превышала все допустимые пределы, а также водились дикие мутанты, несущие угрозу для всего живого. За восточными границами Сибирского наместничества простирались бескрайние просторы Великой Китайской Империи, часть которых некогда входила в состав Российской Федерации. К югу от СССР расположился Казахский каганат – нейтральный сосед СССР, одна из немногих стран, с которыми у Содружества имелись дипломатические отношения. Что было на севере в школе нам не говорили – обходили эту тему стороной и мне даже показалось, что и сам учитель не знает ответа на этот вопрос. Некоторые полагали, что там были территории вечного льда, но достоверной информации на эту тему мне так и не удалось найти.

На профильных уроках по казачеству нам рассказали, что в СССР несет службу один миллион казаков. Большая часть из них осуществляет охрану государственных границ в Восточном Квадранте, а часть охраняет границы Кавказского Анклава. Остальные казаки занимаются охраной общественного порядка и следят за соблюдением гражданами законов СССР. Казачий корпус возглавлялся гетманом Володарским, который также носил титул августейшего командира всех казачьих войск и подчинялся напрямую Верховному Правителю. Его портрет вместе с портретом атамана Казачьего Корпуса Уральской Губернии Вислоухого, и, конечно же, с портретами Владимира Первого и Владимира Второго висели во всех учебных аудиториях, кабинетах и актовых залах Школы.

Глава 8

Учиться было интересно. Мой кругозор расширялся с каждым днем. Я с жадностью поглощал любую литературу, что мне удавалось отыскать в электронной библиотеке. Выбрав специальность, я стал получать денежное довольствие – на первом курсе оно равнялось одиннадцати криптогривнам в месяц. Моя мать в сравнении, получала на должности старшей машинистки Исполкома пятьдесят криптогривен и плюс надбавка за выслугу лет. С воодушевлением и благодарностью я начинал каждый свой день, принося молитвы во славу Владимира Светлого. Рейтинг мой от года к году рос и к моему двенадцатому дню рождения он составлял шестьдесят шесть баллов. За все четыре года, проведенные в специальной школе мой рейтинг лишь неукоснительно повышался. Я не получил ни одного взыскания, ни разу не опоздал на занятия, ни разу не получал дисциплинарных взысканий. Такая жизнь мне нравилась. Я чувствовал, что иду по верной дороге и у меня захватывало дух о того, что ждет меня впереди. Я мечтал приехать в Асбестинск после выпуска – в парадной белой форме и пройтись по главной улице, прямо к нашему дому, прямо в объятия матери, на зависть соседям и прохожим.

К четвертому курсу у нас сформировалась компания единомышленников, в которую входили пять человек. Мы назвали наше образование Казачья Кучка (или просто КК). Лидера как такового у нас не было – мы попеременно передавали это знамя друг другу и гордились, что сумели выработать в своем маленьком коллективе столь простой, но действенный способ руководства. Мы, конечно же, считали себя элитой элит. О Казачьей Кучке в школе вскоре стали ходить легенды – каждый хотел попасть к нам, но мы не пускали в этот узкий круг никого. Все мы были круглыми отличниками, спортсменами, но при этом мы не были занудами и могли обсудить не только кодексы и уложения, но и современных бардов и запечатлителей. Мы общались в нашем узком кругу, используя различные шифры, которые были известны только нам, а также называли друг друга исключительно по прозвищам, прикрепившимся к нам за время учебы. Меня, вопреки, моим собственным ожиданиям все называли Партизан – такую кличку я получил за свое немногословие, ведь я во время любой оживленной беседы предпочитал слушать, нежели говорить. Еще до школы я думал, что меня будут называть Борщом по фамилии, по крайней мере отец рассказывал, что его именно так и прозвали. Партизан, конечно, мне нравилось куда больше – звучало как-то солидно, как-то загадочно. Володя Собакин, мой лучший друг, как не трудно догадаться, получил прозвище, связанное с его фамилией – Шарик. Это было обусловлено еще и его раздутыми красными щеками и выпирающим животом. Вова любил покушать и никогда не скрывал своей любви, а даже гордился ею. Матвей Головлев носил прозвище Мозги – он в нашей компании считался самым умным, оно и не мудрено, ведь оба его родителя были преподавателями в этой же специальной школе. Димка Рогов или Бык был коренастым широкоплечим драчуном – он достиг успехов в боксе и считался самым опасным мальчишкой в классе. Вася по прозвищу Доктор был среди Казачьей Кучки этаким затейником – он первым открывал для нас новые книги, новых бардов и новые места. Его всегда тянуло на какие-то приключения и мы всячески его сдерживали от глупостей, которые могли вылиться для него в печальные последствия. Последним из нашей компании был Серега Варяг – скромный парень, с приятным лицом и манерами русского дворянина. Его отец носил чин ни много, ни мало, а целого атамана, что, конечно же, давало ему особые привилегии в обучении и открывало множество дверей, закрытых для простых курсантов.

На пятом курсе, когда всем нам уже исполнилось по тринадцать лет, настало время выбирать свою политическую позицию. Признаться, в политике я не особо разбирался, считая это скучнейшей из сфер жизнедеятельности, и вообще не понимал, зачем нужно что-то выбирать, если для нормального человека выбор и без того очевиден. В СССР официально было зарегистрировано четыре партии. Самая крупная – Партия Народного Восхождения, святая святых, локомотив СССР и движущая сила нашего великого государства. Возглавлял партию сам верховный правитель Владимир Светлый, а члены ПНВ обладали абсолютным большинством в Верховном Совете, а также занимали руководящие должности на всех уровнях власти. Вступить в ПНВ простой человек мог лишь по рекомендации трех ее действующих членов, но госслужащим, в том числе и казакам, давалось право получить партийный билет без рекомендаций и голосований. Это был билет в жизнь для любого – принадлежность к ПНВ равнялось членству в элитарном клубе, куда мечтал попасть каждый хоть сколько-нибудь здравомыслящий гражданин. Вторая и третья партии были сателлитами ПНВ – они также имели влияние и голоса в Верховном совете, их члены занимали некоторые руководящие должности в исполкомах и народных комиссариатах, хоть и куда в значительно меньшем количестве, чем члены ПНВ. Партия Шахтеров и Фермеров (ПШФ СССР), это вторая по количеству членов организация в стране, являлась скорее профсоюзом, куда входили представители самых востребованных и многочисленных профессий государства. ПШФ обладала значительным влиянием на средних уровнях, а в особенности на Урале, где сосредоточены основные месторождения угля и других полезных ископаемых. Купеческая Партия (КП СССР) замыкала эту тройку. В нее входили представители купеческого сословия и некоторые работавшие на них граждане – торговцы, возницы, цирюльники и так далее. Это была достаточно богатая партия, которая занималась благотворительностью и защитой интересов пострадавших от несоблюдения законов граждан. Четвертой официальной партией в СССР была Пивная Партия (ПП СССР). Среди прочих номенклатурных объединений она считалась маргинальным образованием, куда стекаются неудачники и те, кому доступ в остальные три партии закрыт по тем или иным причинам. Пивная Партия получила свое название сто лет назад, когда ее основатель Анатолий Летов добился от властей отмены сухого закона, который распространялся почти на все регионы СССР из-за участившихся антигосударственных настроений. После отмены сухого закона Летов зарегистрировал партию, пройдя все этапы государственного допуска – это было одним условий отмены сухого закона и власти согласились пойти на подобный шаг, опасаясь нарастающих протестов. Сейчас в Пивной Партии состоят в основном творческие люди, интеллигенция и безработные, а также умеренные оппозиционеры, недовольные политикой правящей партии, продвигаемой на региональном уровне. Мне было невдомек, почему эту странную организацию до сих пор не распустили, еще больше меня удивляло, что Пивная Партия имеет целых два процента голосов в Верховном Совете СССР. Это, конечно, был совершенно незначительный показатель, который не в состоянии повлиять на конечное решение при законотворчестве, но тем не менее, от выборов к выборам, представители Пивной Партии входили в Верховный Совет и были вхожи в некоторые столичные кабинеты.

Когда ребята из Казачьей Кучки узнали, что мой отец является членом Пивной Партии, отношение их ко мне на некоторое время охладело. От меня было не утаить косых и иногда презрительных взглядов моих друзей, ведь их родители состояли в ПНВ с юных лет, также, как их деды и бабки в свое время. Для моих друзей вообще стало удивлением, что меня взяли в Казачий Корпус с таким нерадивым отцом-неформалом. Признаюсь, когда я об этом задумался, удивление это распространилось и на меня самого. После этого где-то в глубине души я возненавидел своего отца. И зачем ему сдалась эта Пивная Партия, членство в которой навсегда ставило крест не только на его будущем, но и на будущем его потомков? Он был слишком свободолюбивыми и вольнодумным человеком, который не вписывался в формат общества и это его вольнодумие оставило свой грязный отпечаток и на моей судьбе. Мне было жаль мать, которая работала без устали ради блага своей семьи и смирилась с этим. Ей приходиться прогибаться под системой, которая не прощает ошибок тем, кто связал свою жизнь с такими как мой отец.

В итоге вся команда Казачьей Кучки единогласно решила вступить в ПНВ – иных вариантов никто из нас не рассматривал. Нам в торжественной обстановке выдали партийные билеты и повысили рейтинг на пять единиц. После этого тем же вечером к нам в казармы пришел какой-то функционер Пивной Партии – поддатый, в бежевом пиджаке и джинсах-клеш, он принес с собой два ящика Уральского светлого пива и предложил вступить в ряды ПП.

– Опоздал, дядя, – с насмешкой ответил на его предложение Димка Бык. – Мы члены ПНВ, – и он с гордостью продемонстрировал ему свой белоснежный партийный билет. – А вы, как обычно, все проспали. И как только вы еще не развалились?

Мужичок извинился и поспешил откланяться, но его остановил Доктор со словами:

– Пиво-то оставь. Обратно что ли потащишь?

В тот вечер я впервые попробовал пиво и, признаться, занятие это мне, как все прочим мои друзьям по Казачьей Кучке, весьма даже понравилось.

Глава 9

С момента моего первого Погружения прошло пять лет, но я все еще помнил свои ощущения в тот момент, когда Верховный Правитель жал мою руку, глядя мне прямо в душу. С тех пор я успел накопить добрую сотню криптогривен, но покидать казармы нам запрещали, а все коммерческие центры Погружений находились в северной части Владимирограда. Конечно, некоторые использовали свои криптогривны на программы обучения. Можно было погружаться в казачьем центре, по соседству с библиотекой, но я не хотел тратиться на учебу, откладывая свое скромное довольствие на мечту любого гражданина – «Микромир». Об этом своем опыте я, дорогой читатель, поведаю позже.

На шестом курсе Погружение стало частью нашего обучения. Нас погружали на уроках физики, истории, физической культуры, окружающего мира и биологии. Первое учебное Погружение нас ждало на уроке истории СССР и я ждал этого события в неистовом предвкушении, помня о тех эмоциях, что вызвало у меня самое первое Погружение в восьмилетнем возрасте. Весь наш класс завели в синематорскую и специально обученные люди провели процедуру подключения. Меня проняла дрожь, когда ноги вновь после стольких лет опустились в теплую воду. Погружение началось.

Я оказался посреди какой-то огромной площади, вымощенной древней брусчаткой. Взору моему предстали прекрасные строения из красного камня с башнями и часами. Неподалеку расположился христианский храм с красочными куполами – пережиток древности, символ культа наших предков, веровавших в мифического бога по имени Иисус. Светило солнце и небо было голубым. Я был один на площади и с жадностью пожирал своим неискушенным взором все вокруг. Часы на одной из башен пробили полдень и в моей голове раздался приятный женский голос.

– Добро пожаловать в Российскую Федерацию, – торжественно прозвучало у меня голове. Я знал, что так называлась страна, где когда-то, во времена Эпохи Алого Заката жили наши предки. – Так выглядела столица России – Москва всего каких-то двести лет назад. Столица процветающей и развитой державы, могущественной и самой большой страны на Земле. В те времена солнце все еще освещало своими лучами поверхность нашей планеты, а люди жили в мире и согласии. Российская Федерация была страной свобод и передовых технологий. Величие нашей державы признавал весь мир, а территорию населяли разные народы, которые исповедовали разные религиозные убеждения. Лидером России был Великий Правитель Владимир Первый Алое Солнце, почитаемый как собственными гражданами, так и главами всех прочих государств на Земле. Владимир Первый правил справедливо и благородно, но страна наша была со всех сторон окружена врагами и недоброжелателями. Хоть мы и имели дипломатические отношения почти со всеми государствами на планете, большинство из них жаждали растерзать Россию и завладеть многочисленными богатствами нашей страны, спрятанными как глубоко в недрах, так и в мозгах наших граждан – самых умных и предприимчивых людей. После многочисленных дипломатических провалов и операций Запада по развалу России, воинственная организация НАТО в две тысячи двадцать втором году Эпохи Алого Заката предприняла попытку захвата России посредством соседней страны Украины, националистического и продажного государства, которое было выбрано полигоном для ведения наступательной войны. Великий Правитель Владимир Первый нанес упреждающий удар и, заручившись поддержкой Совета Безопасности, объявил о проведении Специальной Военной Операции, целью которой было провозглашено освобождение Украины от засилья неонацистов у власти и разоружение воинственно настроенного правительства, снабжаемого странами коллективного запада оружием и припасами. Теперь, спустя двести лет мы можем лишь восхищаться храбростью и предприимчивостью Верховного Правителя, ведь он своими решительными действиями спас нашу страну от полного уничтожения. Спецоперация проходила не без трудностей – враг снабжал неонацистов современным оружием, жаждая уничтожить Россию руками своих младших продажных партнеров. Россия во главе с Владимиром Первым вступила в настоящую войну за свою территорию, за свободу граждан и за будущее. В войну со всем западным миром, который неуклонно катился пропасть, хватаясь своими костлявыми пальцами за жизнь и пытаясь утащить в эту пропасть всех, кто противился навязыванию западных ценностей. Специальная военная операция быстро переросла в полномасштабную войну. Боевые действия велись не только на территории Украины – они перекинулись и на территорию России, что в очередной раз подтвердило коварные замыслы НАТО. Когда угроза уничтожения нашей страны переросла из теоретической в реальную, Верховный Правитель пошел на шаг, решиться на которой мог лишь по истине благородный и смелый человек. Он привел в действие ядерное оружие, запасы которого в Российской Федерации превышали запасы всех прочих стран. В ответ на ядерный удар НАТО также применило ракеты с ядерным носителем и на нашу страну обрушились тысячи снарядов, которые уничтожали все – города, природу и людей. Тот день в истории нам знаком как Серое Затмение. Это событие навсегда изменило мир. НАТО и страны запада были уничтожены. Враг был повержен раз и навсегда. Однако и наша страна была частично разгромлена. Первые ракеты врага уничтожили столицу, а также все города в радиусе двухсот километров от Москвы. Радиация, вызванная столь массивным ударом, распространилась на ближайшие регионы – были поражены все территории к юго-западу от Москвы вплоть до черного моря, а также часть территорий к востоку. Тем, кому удалось спастись, были эвакуированы восточнее в Свердловскую и Иркутскую области – нынешние Западный и Восточной Квадранты СССР. Владимир Первый отдал свою жизнь в этой бесчеловечной войне. Он был первой жертвой ядерного удара, принявшей на себя всю мощь вражеской армии. Он погиб как герой, защищая свое отечество, стоя в своем кабинете Кремля и бесстрашно глядя на то, как безоблачное небо заполняют черные ракеты, направленные на центр принятия решений. Восточные территории России от Иркутской области до Приморского края были захвачены, воспользовавшимся временной слабостью России. Новое правительство пыталось отбить их первое время, однако сил на это после столь тяжелых потерь, конечно же, не оставалось.

После ядерной катастрофы солнце над Россией погасло, а небо навечно затянули тяжелые серые тучи. Климат изменился и людям пришлось подстраиваться под новые условия жизни. В столь непростое время бразды правления новым государством взял на себя Владимир Второй, продолжатель дела Владимира Первого, Величайших из всех правителей на Земле. Он проявил свой лидерский дух, сумев сплотить вокруг себя оставшиеся население России и люди пошли за ним. Владимир Второй организовал очаг сопротивления странам запада, которые все еще пытались добить Россию или то, что от нее осталось. Он образовал народное ополчение, провел всеобщую мобилизацию, реализовал первый пакет реформ и укрепил границы. Это были границы нового государства – Славянского Содружества Соединенной Руси. Столицей Западного Квадранта стал городе Екатеринбург, который в тот же год переименовали во Владимироград в честь Великого Правителя. Столицей Квадранта Восточного стал Симбирск Великий. Пускай у нас не было столь обширных территорий и богатств, как у Российской Федерации. Пускай миллионы граждан отдали свои жизни в борьбе за правое дело. Пускай все приходилось начинать с самого начала. Великому Правителю удалось сделать то, чего не сумел бы воплотить в жизнь никто в целом свете. Он возродил и сохранил государство, в котором жили наши предки. Он сохранил культурное наследие и уклад своих граждан. Он построил сильнейшую армию в мире и выстроил самое справедливое общество, какое только можно создать на земле. Владимир Второй соткал из пепла прошлого лучшее государство на планете. Уникальное государство, не похожее больше ни на одну страну. И это государство по сей день живет и процветает, не позволяя врагам завершить свой коварный план по порабощению. Мы живем в мире. Мы живем свободном обществе. Мы живем в достатке. Мы вместе. Воздадим почести нашему Верховному Правителю. Мы не должны забывать нашу историю. Мы будем помнить все обиды, что нанесли нам. Мы будем отстаивать нашу свободу до последнего вздоха под светлыми стягами нашей родной земли.

Погружение завершилось и я открыл глаза, быстро моргая и водя туда-сюда головой. Этот опыт кардинально отличался от моего первого Погружения, из которого я вышел воодушевленным и счастливым. Теперь же все было наоборот. Я чувствовал подавленность, чувствовал обиду, которая трансформировалась в злость и негодование. Я хотел справедливости, хотел возмездия. Я жаждал поквитаться с врагами, которые, окружив нас, только и ждут, чтобы нанести удар в спину. Но к этим мрачным ощущениям примешалось чувство гордости. Я гордился, что у нас есть такой правитель как Владимир Светлый. Я был горд ходить с ним по одной земле и дышать одним воздухом. Я готов был отдать за него жизнь. Эх, как жаль, что квоты на имя Владимир закончились и меня не смогли назвать этим священным именем! Как же я завидовал этим счастливчикам, что носят одно имя с самым великим человеком всех времен.

Глава 10

На последнем курсе нам выдали удостоверения Казачьего Корпуса, что послужило железным поводом для празднования столь важного события в жизни каждого курсанта. Теперь мы не только носили доблестную красно-черную форму, но и обладали всей данной казакам властью и ответственностью. Это пьянило и воодушевляло. Теперь нам позволялось ходить в отгулы по выходным и мы не были обязаны ночевать в расположении части. В четырнадцать лет всякий сознательный гражданин СССР озадачивается поиском жизненного партнера. К этому возрасту начинают свою опасную игру гормоны и пункт 45, подпункт 2б Декрета за номером 61 Народного Комиссариата Популяции СССР гласит: «По достижении четырнадцатилетнего возраста граждане СССР обязаны начать активный поискъ партнера, чтобы связать с нимъ оставшуюся жизнь. Вступление в половые связи вне брака караются понижением рейтинга на пять пунктов. Повторное правонарушение карается лишениемъ всех званий и должностей, а также заключениемъ в Белой Комнате согласно статей Уголовного Кодекса СССР».

Гормоны, конечно, давали о себе знать. Иногда я просыпался ночью о того, что в трусах моих ощущалось что-то мокрое и липкое и это меня сильно раздражало. Надо мной посмеивались друзья, правда ровно до тех пор, пока то же самое не происходило с ними. Я стал терять сосредоточенность, отвлекаться от учебы и все чаще думал о девушках. После того, как нас начали выпускать в город, все активно принялись искать себе партнера на остаток жизни. Кому-то удавалось это сразу – среди таких счастливчиков был Серега Варяг. На первом же выходе в городе он познакомился со своей будущей женой – Таней. Конечно, его все подтрунивали, ведь Варяг был сыном атамана, завидным женихом. Но стоит сказать в его защиту, что он был не дурен лицом, а манерам его могли позавидовать самые заправские франты. Остальные же члены Казачьей Кучки, в том числе и я, находились в непрерывном поиске. Некоторые, конечно, не выдерживали и спускали свои криптогривны на Ох-Погружение, результатом которого была эякуляция. Стоило это недешево – по десять криптогривен за сеанс, но зато на выбор предоставлялись разные программы, удовлетворяющие нужны самых изощренных клиентов. Можно было, например, заказать секс сразу с двумя девушками, или даже с тремя, можно было заниматься сексом с самыми разными фантастическими существами, были иные варианты – например секс с человеком, чья фотография у тебя имелась. Нейросеть в течение часа генерировала ситуацию и вот ты уже занимаешься любовь с какой-нибудь знаменитостью или знакомой. Запрещены были лишь разные извращения, в том числе гомосексуального характера. Гомосексуальность сурово каралась уголовным законодательством, но поговаривали, что в Черной Сети можно было найти пиратские программы для Ох-Погружения, благодаря которым можно было достаточно точно получить опыт подобных связей. Для такого опыта, естественно, требовалась личная машина Ох-Погружения, например, Содружество-150 с чипованной операционной системой, чего рядовой гражданин позволить себе не мог.

Признаюсь, читатель, я однажды воспользовался Ох-Погружением, не в силах больше сопротивляться собственной природе. Меня распирало изнутри, я не мог чисто мыслить и превращался в необдуманного зверя, что губительно сказывалось на моей жизненной философии. Это нужно было срочно исправлять. В одном из отгулов я отправился в салон «Финальная Фантазия» в самом центре Владимирограда. Я знал, что салон этот специализируется на Ох-Погружениях и явился туда после полуночи, надеясь, что не повстречаюсь ни с кем из знакомых. Меня провели внутрь и пока мы шли по подсвеченном фиолетовым неоном коридором, я слышал, как из комнат по обеим сторонам коридора раздавались мужские стоны. Это было место безграничного удовольствия, ограниченного лишь полетом твоего собственного воображения. Меня провели в отдельную комнату, где было темно и уютно. В центре стояло кресло и соответствующее уже привычное для меня оборудование. Я долго выбирал из каталога интересующее меня предложение, пока милая маленькая девушка стояла надо мной в ожидании. Наконец, я закрыл каталог, достал из внутреннего кармана своего кителя бумажник и извлек оттуда фотографию своей матери, а затем передал ее сотруднице. Она молча кивнула и предупредила меня, что нужно подождать, пока нейросеть обработает данные. С моего криптокошелька списали двенадцать криптогривен, что серьезно подпортило мне настроение, но назад дороги не было и уже совсем скоро я оказался в одной постели с собственной матерью. Почему я выбрал именно ее, сказать трудно. Я понимал, что мне хотелось испытать нечто необычное, то, чего не может быть со мной в реальной жизни. Уже много позже я понимал, что мной руководила какая-то детская травма, однако после того раза я больше никогда не задумывался о том, чтобы повторить это снова. Мать, как сексуальный образ, навсегда покинула мои фантазии, вместе с вылитой на ее живот спермой. Этот опыт мне понравился, но больше я ни разу не прибегал к нему, взвесив на весах расстройство от списанных гривен и радость от излияния на тело собственной матери.

Для тех, кому было недостаточно Ох-Погружения, государство разработало систему лицензированный проституции – как женской, так и мужской. Секс с живым человеком стоил сильно дороже, нежели Ох-Погружение, однако это был совершенно другой опыт. Профсоюз секс-работников надежно защищал своих членов, отстаивал их права и давил на правящие партии, чтобы те вносили на рассмотрение Верховного Совета законопроекты, помогающие развитию отрасли. Секс-работники проходили ежемесячное медицинское обследование, имели неплохие льготы и повышенный рейтинг. Их работа считалась особо трудной и несущей сопутствующие риски. Проститутки работали как на государственные, так и на частные компании, имеющие лицензии от государства. Немало было и тех, кто выходил на пенсию и на накопленные средства открывал собственное агентство секс-услуг.

Нелегальная проституция может и существовала, но мне об этом не было известно. Такие деяния сурово карались уголовным кодексом вплоть до Изгнания, причем как для самой проститутки, так и для клиента.

В общем, я как мог пытался обуздать свои гормоны и сохранить при этом накопления, что вызывало определенные сложности.

Глава 11

Отмечать получение удостоверений мы отправились в центр города – в трактир под названием Красный Лев. Это было старое заведение, которые открыли двое пожарных на деньги профсоюза огнеборцев пятьдесят лет назад. Поначалу оно обслуживало только пожарных, но по прошествии лет Красный Лев стал излюбленным заведением не только для огнеборцев, но и для казаков, и для гусаров, и даже для офицеров Народного Комиссариата Государственной Безопасности (НКГБ). В трактир пускали по удостоверениям, так что мы опробовали свои вновь полученные документы в первый же день. Вся Казачья Кучка была в сборе. Над входом в заведения красовалась, неоновая вывеска: «Народный Комиссариат Огнеборцев СССР. Красный Лев. Работаем с 146 года». Была пятница и попасть в трактир оказалось затруднительно – на входе нас ждала очередь из представителей самых разнообразных государственных структур. С трудом мы протиснулись внутрь, но свободных столов не обнаружили и официантка предложили нам сесть за барную стойку, чему мы были несказанно рады. Из колонок доносилась музыка – в основном играли песни бардов Ассторгуева, Розманова и каких-то неизвестных мне молодых патриотически настроенных исполнителей, вроде Златовласого Кудесника. Все было в сигаретном дыму, горели неоном вывески, на которых изображались различные гербы Эпохи Красного Заката – серп и молот, двуглавый орел. На стенах висели картины, флаги разных регионов СССР и лозунги ПНВ, призывающие к развитию и процветанию. Стоял гам, посетители пили, подпевали артистам и вели оживленные беседы за своими столами. Бармен налил нам по кружке пива и мы, прокричав трижды «Ура»!, чокнулись и выпили.

Наше ликование, равно как и наша казачья форма, в которой мы пришли в Красный Лев, не остались незамеченными. К барной стойке приблизился казак с кружкой пива в руках и с пышным чубом на блестящей лысине. Такой чуб могли носить только начиная со чина сотника – о моей правоте относительно чина данного казака говорили и лычки на его плечах. На широкой груди его красно-черной формы я увидел четыре медали и Орден за Заслуги перед Отечеством второй степени от чего меня стала переполнять гордость. Сотник был при сабле, в высоких казацких сапогах, а на левой его щеке виднелся глубокий розовый шрам.

– Что празднуем, хлопцы? – приблизившись к нам, спросил сотник и мы тут же повскакивали со стульев, выровнявшись по стойке смирно.

– Отставить! – рявкнул он. – В этом месте нет командиров. Здесь все отдыхают. Мы не на поле боя и не на плацу. Так, что празднуем, а?

Мы немного расслабились, но я все еще чувствовал какое-то давление, ведь перед нами был настоящий боевой сотник.

– Удостоверения получили, вот и празднуем, – ответил первым Володя Шарик.

– Да вы что? – расхохотался сотник и я увидел, что два передних зуба у него отсутствуют. – Слышь, ребята, – он крикнул своим казакам, которые играли на бильярде неподалеку от барной стойки. – Молодая кровь! Смена наша грядет – глядите, какие красавцы! Вот оно будущее нашей прекрасной страны! Эй, бармен, этим казачатам пива за мой счет! Сегодня они не заплатят ни одной криптогривны!

Он засунул два пальца в рот и просвистел. Наша Казачья Кучка просвистела в ответном унисоне.

– Значит, выпуск скоро? – спросил сотник, опершись о барную стойку локтем. – В Спецшколе при Казачьем Корпусе Владимирограда лямку тянете? – мы кивнули. – Я тоже там учился. Антона Якушева знаете?

– Конечно, – ответил я. – Это ведь наш учитель по боевой подготовке.

– А я с ним на одном курсе учился, – сотник хлопнул меня по плечу. – Только я на границу после выпуска поехал, а он в Школе остался – преподавать. Вот и развела нас судьба. Вы на какой специальности-то? – спросил казак, оглядев каждого из нас.

– Кавалеристы мы, – ответил Доктор.

– Кавалеристы, значит, – кивнул сотник. – Будете покой горожан охранять. Молодцы, уважаю. Но лучше полевых казаков нет никого, уж поверьте старому сотнику. Настоящий мужчина в бою проверяется и нигде больше. У нас границы обширные – везде ситуация напряженная. Особенно на юго-востоке – мы тут с вами пиво хлыщем, да отплясываем, а там такое творится… Настоящая бойня, иначе и не назовешь. Отстаиваем интересы нашей Родины – саблей и пулеметом, жизнью, если хотите. Враг наш прекрасно знает, что с казаками иметь дело не стоит. Нас, полевых, среди всех казаков, да и среди прочих структур, уважают. Мы ведь на передовой, по тонкому льду ходим, смерти в глаза смотрим. Кавалеристы тоже, конечно, в почете, но полевые казаки – вне конкуренции.

– А людей вы убивали? – спросил вдруг Бык, глядя на сотника исподлобья.

– А как же? – усмехнулся казак. – Чем мы, по-вашему, в зонах специальных военных операций занимаемся? Вдоль границы гонки на лошадях устраиваем? – и он расхохотался, вновь обнажая свои отсутствующие зубы. – Вот три дня назад последний раз и пришиб одного… Все там же – на границе с Казахским Каганатом. Этот, конечно, не из вражеских был. Так, мутант. Забрел на мою территорию незнамо откуда. Обезумевший, совсем плохой был. Может из изгнанников, черт его знает, документов при нем было. Бросился на меня и я его шашкой да и порешил. Рапорт написал, меня и командировали в столицу на неделю. И медаль вручили, – он показал пальцем на новенькую зеленую медаль на груди. – Так что не вы одни тут празднуете, хлопцы. Ладно, – он хлопнул Шарика по плечу. – Не буду мешать вам отдыхать. У вас, наверное, сейчас на уме девки одни, да только не в том месте вы их ищите. И еще одно, – он вмиг сделался серьезным. – Если вдруг передумаете и решите сменить специальность, перейти в полевые, напишите рапорт на имя есаула Дорохова, это мой прямой командир. А я уж там за вас словечко замолвлю. Запомните – есаул Дорохов. Бывайте, хлопцы!

И сотник удалился, оставив нас впятером. Мы веселились и танцевали до самого утра, чокаясь с другими казаками, говорили тосты гусарам, боролись на руках и даже устроили кулачный поединок между нашим Быком и каким-то спортсменом из гусарских. Димка Рогов отправил своего противника в глубокий нокаут на третьей минуте первого раунда. После этого все мы пожали друг другу руки и разошлись кто куда. В тот вечер я выпил пива больше, чем мог себе позволить мой организм. Да, если честно, не я один. Все мы тогда дали маху. Шарик облевал все туалеты в Красном Льве, я облевал все туалеты в нашей казарме. Вечер удался.

Глава 12

Настала пора рассказать читателю то, о чем я обещал выше – о «Микромире». Погружение играло важную роль в жизни каждого гражданина СССР. Государство совершенствовало систему, исправляло ошибки и повышало интерес, делая Погружение из года в год в более реалистичным. Но по истине выдающегося прорыва в этом направлении достигла частная айти компания из Симбирска Великого – «ДексГрам». Это была самая крупная корпорация на всей территории СССР, платила в казну налогов больше, чем все угольно-добывающие предприятия вместе взятые. «ДексГрам» основал бывший клерк Народного Комиссариата Цифрового Развития по фамилии Вумнов, в идею которого поверил некогда купец первой гильдии Евгений Парфенов. Шесть лет купец инвестировал в стартап молодого гения, однако результатов это не приносило – Павел Вумнов переносил и переносил дату релиза своего детища. Никто и даже сам Парфенов, не видел и малейших наработок, никто не знал, в чем заключается идея проекта Вумнова, однако весь СССР готовился к прорыву и ждал заветной даты. Наконец, через шесть лет после начала работ, Вумнов объявил дату релиза и название – «Микромир». Это был прорыв в индустрии Погружения. Открытый мир, где пользователям предоставлена полная свобода действий. Графические решения поражали воображение – уже на второй минуте пользователи переставали отличать нахождение внутри «Микромира» от мира реального. Тактильные ощущения, физика – все было максимально приближено к реальности. Система рейтингов, продуманная система пвп, торговая система – «Микромир» с первого дня своего существования влюбил в себя сотни тысяч пользователей. Это был новый уровень Погружений, где люди могли не только решить свои психологические проблемы или отдохнуть. Это был настоящий параллельный мир, со своими законами и правилами. Мир, где каждый мог реализоваться так как ему хочется – были бы только криптогривны, чтобы продлевать нахождение в «Микромире» и соответствующий для Погружения рейтинг.

Павел Вумнов не только оправдал ожидания своего инвестора, он во многом превзошел их. «Микромир» стал феноменом, который вознес Вумнова на уровень божества, а его инвестора озолотил, сделав самым богатым гражданином СССР. «ДексГрам» после релиза «Микромира» расширялась сумасшедшими темпами, захватывая все новые сферы и превращаясь в группу компаний. Они выпустили усовершенствованный криптокошелек и захватили эту нишу всего за два года. Больше сорока процентов граждан СССР перешли на криптокошельки от «ДексГрам», сделав их монополистами в этой отрасли. Государство обратило свой взор на «ДексГрам», когда они принялись получать патенты на изготовление лекарственных средств и витаминов – самой обширной индустрии в СССР. Именно тогда в работу «ДексГрамм» вмешался НКГБ лично во главе с генералом-маршалом Трушевым. Генерал-маршал посчитал, что сосредоточение в одних руках столь обширных возможностей может привести к перекосу государственной безопасности и создал рабочую группу с кодовым названием «Жмых», куда вошли народные комиссары цифрового развития, экологической безопасности, цензуры, здравоохранения, главы нескольких профильных профсоюзов и несколько членов Верховного Совета. Рабочая группа издала декрет о частичной национализации «ДексГрама» – пятьдесят процентов акций отошли государству, а в совет директоров компании вошли все члены «Жмыха». Вумнов сначала объявил протест – он пытался собирать подписи граждан за отмену декрета, но у него, конечно, ничего вышло. Тягаться с генералом-маршалом Трушевым было не по силам даже самому богатому человеку СССР. Вскоре Вумнов пропал. Кто-то говорил, что он ушел в подполье, иные шептались, что его и вовсе убили. Некоторые судачили о его Изгнании. Но факт оставался фактом – создатель «Микромира» не появлялся на публике. Однако детище его продолжало функционировать и развиваться, пускай и контролируемое государственными органами. Народный комиссариат Цензуры с каждым новым обновлением «Микромира» вводил ограничения – меньше насилия, никаких однополых контактов и упоминаний о ЛГБТ, запрет на упоминание ПНВ и Верховного Правителя в любых проявлениях, и так далее. Это вызвало небольшой отток пользователей и увеличило их средний возраст, но критического влияния на компанию не оказало. Вскоре в Черной Сети начали появляться пиратские патчи на «Микромир», которые снимали некоторые ограничения, могли откатить на версию до введения ограничений или вообще модифицировать ее под вкусы пользователей. Поговаривали, что эти патчи выходят в свет под руководством самого Вумнова, который мстит таким образом насолившей ему власти, но и это доказано не было.

Впервые я ощутил, что такое «Микромир» на пятом курсе – за два года до выпуска. Первые два часа для новых пользователей были бесплатными – это являлось самым острым крючком, который был способен за два часа подсадить на иглу «Микромира» каждого. Я создал персонажа, придумал ему ник @partisan_186, особенно не заморачиваясь и навсегда влюбился в эту альтернативную вселенную.

Мы с ребятами создали свой внутренний клан и назвали его, конечно, «Казачья Кучка». Лидером клана был назначен Шарик или, если быть точнее, @sharik_185. В «Микромире» мы не были казаками – к чему копировать мир реальный, если возможности твои не ограничены? Я выбрал себе расу под названием риденорд из цикла книг «Сказания о героях Эрдарии», древнего писателя Эпохи Красного Заката. Это был белокожий здоровяк, тело которого исписано алыми рунами. Профессия моя была лучник – в рейдах на мобов или же в пвп режиме меня брали в качестве ДД. Вместе с нашим кланом мы открывали новые территории, бороздили моря, устраивали захваты замков и даже городов, охотились за редкими сокровищами и уничтожали опасных монстров, строили свои жилища, объявляли войны и заключали союзы, богатели и тратили золото на редкие артефакты и ездовых животных. «Микромир» был не просто игрой. Это был настоящий мир, в котором полноценной жизнью жили сотни тысяч челвек.

Глава 13

Последний седьмой год моего обучения в Специальной Школе Казачьего Корпуса подошел к концу. Мне исполнилось пятнадцать – это означало, что теперь я считаюсь совершеннолетним гражданином СССР, обладающим всеми присущими данному статусу правами и обязанностями. Меня переполняла гордость, я не верил, что вот-вот ступлю на путь, о котором не мог и мечтать. Выпускной вместе с классом мы отгуляли Красном Льве, сопровождая нашу последнюю совместную попойку воспоминаниями о прошедших в стенах Школы годах. Нам вручили дипломы, я получил первую в своей жизни медаль – За отличия в учебе. Она добавляла пять пунктов к моему рейтингу и две криптогривны к ежемесячному довольствию. Отгремел торжественный салют и настала пора распределений. Я окончил Школу круглым отличником без единого нарекания и дисциплинарного взыскания – это позволило мне сразу после выпуска получить чин старшего урядника, перепрыгнув через одну ступень в табели казацких чинов. К моему собственному удивлению, мне предложили должность конного кавалериста в Первом казацком гвардейском полку Владимирограда. Это была должность мечты для всякого выпускника – патрулировать самый центр столицы верхом на лошадях в белых мундирах. Вот тебе Кремль, вот тебе Триумфальная арка, Дворец Съездов, Музей истории СССР. Близость к власть имущим, шанс показать себя, чистые улицы и красота архитектуры – разве можно представить себе лучшую службу? Из нашей Казачьей Кучки в тот же Первый казацкий гвардейский полк был призван Матвей Головлев, окончивший школу на отлично. Теперь мы с Мозгами были коллегами и это меня весьма радовало – хоть какая-то часть нашей Казачьей Кучки имела возможность сохраниться. Наш задира Димка Рогов остался в Школе – ему предложили должность наставника по физической подготовке и он, особо не раздумывая, подписал контракт. Остаться в столице считалось среди выпускников привилегией. Вася Доктор решил попытать удачу в Восточном Квадранте и написал рапорт с просьбой перевести его в Симбирск Великий. Никто в здравом уме на такое не пошел бы, но Васька всегда был сорвиголова – за время учебы он сильнее всех из Казачьей Кучки пристрастился к пиву и спускал теперь на выпивку почти все свои криптогривны. В Восточном Квадранте были приличные надбавки за сложность и напряженность и это нашему Доктору как нельзя подходило. Рапорт его, конечно, одобрили и уже через два дня после выпускного, он сел в поезд и отправился на восток. Серега Варяг, единственный из нас, кто успел обзавестись семьей, был распределен в Кавказский Анклав – место, куда попасть без связей просто невозможно. Это был светлый край, богемный морской курорт для партийных деятелей и работников номенклатуры. Границы, тем не менее, охранять надо было и на столь отдаленных рубежах нашей Родины. Мой лучший друг Вовка Собакин удивил пуще прочих – он написал рапорт на перевод из кавалерии в полевые казаки на имя того самого есаула Дорохова, на которого ссылался сотник, когда мы первый раз попали в Красный Лев.

– Не могу я так, Игнат, – качал он головой, сжимая кулаки. – Не могу спокойно жить, пока пацаны наши сражаются там, в полях. Я как погрузился тогда на уроке истории, так у меня внутри оборвалось все как будто. Ни дня не прошло, чтобы я не думал об этом. И как же настрадалась страна наша! Как же ее дербанить не устали все вокруг? А мы все стоим, все бьемся и будем биться. До конца. Эх, – он махнул рукой, – ничего, еще повоюем. Мы еще отстоим наше все.

– Что ж, значит, на этом наша Казачья Кучка распадается? – вздохнув, спросил я и оглядел всех ребят. Мы стояли у входа в Школу и каждый из нас держал в руках распределительные листы.

– Мда, – покачал головой Доктор и закатил глаза. – А славное время было все-таки. И как быстро пролетело.

– Конечно славное, – усмехнулся Бык, – пробухал три года к ряду.

Мы все рассмеялись в унисон.

– Ну, для тебя оно будет тянуться теперь вечно, – парировал Доктор. – Физкультурник.

Мы снова рассмеялись.

– Наставник по физической подготовке, попрошу, – поднял палец вверх Бык. – Урядник Рогов Дмитрий Игоревич!

– Ну, я ж говорю – физкультурник, – прыснул Доктор и тут же поднял руки, поймав злобный взгляд Быка. – Ладно, ладно, не бей меня только – у меня еще долгов куча, потом за меня отдавать придется.

– Пацаны, а может, последний разок вместе в «Микромир» катанем? – спросил Варяг с воодушевлением.

– Да какой «Микромир», – отмахнулся Шарик. – Криптогривны все теперь на обустройство нового дома нужны. У всех забот не оберешься. Взрослая жизнь начинается.

– Да не парься ты, – Варяг хлопнул его плечу. – Я плачу – батя начислил криптогривен за выпуск. На часик в клуб, а потом – кто-куда. Каждый в свою жизнь. В новую жизнь. Теперь только в «Микромире» и будем встречаться. Клан Казачья Кучка – навсегда!

– Навсегда! – выкрикнули мы хором.

Честь и слава

Служи, казак, покуда носят ноги,

Служи Отчизне доблестно своей.

Прокладывай смелее все новые дороги

Во славу доблестных отцов и матерей.

О. Розманов, народный бард СССР

Глава 14

Я начал службу кавалеристом в Первом казацком гвардейском полку Владимирограда, получил новое удостоверение, заветный белоснежный мундир и каурого жеребца по кличке Троцкий. Мой жеребец, как и все прочие скакуны Первого полка был мутированной особью – геном его искусственно деформировали, что приводило к росту мышц, прибавляло выносливости, но в то же время атрофировало в мозгу клетки, ответственные за страх. Все скакуны Первого полка выглядели устрашающе – с налитыми выпирающими мышцами, густой гривой и красными яростными глазами. Генетики из НИИ имени Владимира Светлого давно научились извлекать пользу из радиационного фона СССР. Мутантов по рождению изучали, извлекали их ДНК, модифицировали и внедряли в различные сферы жизнедеятельности.

Меня поселили в расположении части, неподалеку от Кремля и пришло время представляться. На представлении полку нас было четверо – я, мой друг из Казачьей Кучки Мозги и еще два вновь прибывших урядника из Специальной Школы Казачьего Корпуса Тобольска. Круглые отличники, физкультурники и самое главное – столь же фанатичные любители «Микромира» как мы с Матвеем. Мой начальник есаул Иннокентий Полубелый вручил мне новое удостоверение и шпагу, а также самолично водрузил на мои плечи новые лычки, знаменующие очередной виток в карьере. Полубелый сразу же ввел своих новых урядников в курс дела. Представился, рассказал о себе, из чего мы узнали, что он дважды кавалер Ордена мужества Восточного Квадранта, принимал участие в двадцать восьмой битве за солевые шахты с армией Великой Китайской Империи на границе Сибирского наместничества, где доблестные казаки одержали победу над вероломным врагом. Теперь есаул занимал почетную должность командира Первого казацкого гвардейского полка Владимирограда, неся на плечах колоссальную ответственность не только перед гражданами столицы, но и перед всем руководством СССР, которое заседало в кабинетах на территории, подконтрольной есаулу Полубелому.

В напарники мне достался хорунжий Степан Балабанов – серьезный и опытный казак, всю жизнь прослуживший во Владимирограде. Он был старше меня на шесть лет, окончил ту же Школу, что и я и это нас сблизило – было, что обсуждать во время патрулирования территорий.

Патрулирование осуществляли по заранее утвержденным вышестоящим руководством маршрутам, всегда по двое. Хорунжий Балабанов вводил меня в курс дела постепенно – разжевывая и объясняя все в малейших подробностях. Дневные патрули мне нравились – мы верхом на своих мускулистых жеребцах, в белых кителях гарцевали по брусчатке, глядя на прохожих сверху вниз. Я видел восхищенные взгляды девушек, которые, глядя на меня краснели и перешептывались, уважительные взоры старушек с авоськами, идущих из гастронома и мальчишек-первоклашек, которых ведет наставник в Музей Истории СССР. Точно также и я, будучи, совсем маленьким, глядел на казаков, патрулирующих улицы моего родного города Асбестинска. Часто, патрулируя территорию вокруг Кремля, мы встречались с различными представителями высших эшелонов власти – партийными функционерами, народными комиссарами и членами Исполкома. При виде этих небожителей мы с Балабановым выпрямилось и отдавали им честь, взамен получая на ходу кивок или взмах руки. А потом хорунжий говорил мне: «Знаешь кто это? Как это нет? Ну ты даешь, урядник! Таких людей надо знать в лицо». Конечно, я мечтал однажды увидеть самого Верховного Правителя. Я представлял себе этот момент каждый раз, когда собирался на очередной патруль. Вот, я еду в парадной форме мимо главного входа в Кремль. Подъезжает черный автомобиль, водитель открывает двери и выходит он. В своем белоснежном кителе с четырьмя орденами, в брюках с лампасами и высоких сапогах. Я выравниваюсь, салютую ему и выкрикиваю: «Рад служить на благо Партии! Рад служить на благо СССР! Рад служить на благо Великого Правителя»! А он глядит на меня своими добрыми светлыми глазами, улыбается и машет мне. Говорят, те, кто видел Верховного Правителя воочию, прожили жизнь не зря.

Ночные вылазки мне нравились куда меньше. С наступлением тьмы на улицы высыпала различного толка маргинальная грязь. Алкоголики у трактиров, нелегальные мутанты, которые могли выходить на улицу лишь по ночам, хулиганы и просто бандиты – вот кого мы часто встречали на улицах столицы. Всех таких клиентов мы забирали в отделение – там, если нарушение было несерьезным, выписывали штраф и понижали рейтинг в соответствии с табелем о рейтинговых взысканиях. Сильно буйных или пьяных оставляли в камере, чтобы проспались, а тех, кто совершал более серьезные деяния, отправляли в судебный изолятор – на милость судье, который будет выносить нарушителю приговор. Хорунжий Балабанов учил меня быть жестким, но справедливым – уважать закон и права граждан, но никому не давать спуска. Мы были вооружены электродубинками – серьезным инструментом, пускающим ток в нарушителя (как при прямом контакте, так и на расстоянии до трех аршинов) и парализующим его на время. Эти дубинки среди казаков называли дилдаками. Я не знал, что это значит, но название это быстро запомнил и стал употреблять его в речи наравне с другими своими коллегами. Первый раз я применил дилдак уже на второй неделе службы. Патрулируя ночные улицы, нам попалась парочка буйных гуляк. Они грубили и отказывались подчиняться законным требованиям и хорунжий предоставил мне право действовать первым. Сначала я тушевался в нерешительности – применять дилдак нужно было с умом – знать анатомию человека, действовать уверенно и строго по инструкциям. Но, когда дело дошло до прямого контакта (один из хулиганов попытался пнуть моего Троцкого), я сделал все как нужно. Электрический ток прошел по телу маргинала, он рухнул на брусчатку, затрясся, закатил глаза, а изо рта его пошла пена. Я сделал все строго по протоколу и мы забрали дебоширов в отделение. После этого меня одолевало странное чувство – вроде бы я причинил боль живому человеку, говорят, что ощущения от атаки дилдаком трудно передать словами. С другой стороны, я почувствовал в своих руках власть, которая придавала сил и уверенности.

Глава 15

Полгода моей службы прошли идеально. Я патрулировал центр Владимирограда вместе с хорунжим Балабановым, устанавливая порядок на улицах, составлял отчеты, писал рапорты и обзаводился новыми знакомствами – в суде, в Гусарском корпусе, в Исполкоме. Мой начальник есаул Полубелый отметил меня Благодарностью за безупречную службу и повысил мой рейтинг на два балла, выровняв его на отметке в семьдесят пунктов. По выходным мы собирались в Красном Льве, чтобы отдохнуть, выпить пива и поиграть на бильярде, а каждое воскресенье устраивали рейды в «Микромире». Таким образом мы поддерживали связь с товарищами из Казачьей Кучки, разбросанным по нашей необъятной Родине. Мы с Мозгами внесли на рассмотрение коллектива вопрос о вступлении в Казачью Кучку двух новых членов – это были мои сослуживцы из Тобольска, Саша Гусь и Мирон по прозвищу Колдун. Ребята были отличные – мы быстро с ними сдружились и нашли много общего. Шарик на наше предложение отреагировал сурово – сказал, что, если эти двое войдут в состав Кучки, он тут же из него выйдет. Вопрос на этом был закрыт, но мы с Матвеем по-прежнему продолжали дружить с ребятами, хоть их и не удалось взять в наш клан в «Микромире».

Как-то раз нас подняли по тревоге – был обед, но я только утром вернулся с патруля и отсыпался. Всех казаков согнали на плац – мы выстроились ровным строем перед есаулом Полубелым, а рядом с ним стоял высокий лысый человек лет тридцати в голубом гусарском мундире, увешанном медалями.

– Товарищи казаки! – прогремел бас начальника. – Представляю вам ротмистра Департамента Особых Поручений (ДОП) Гусарского Корпуса Владимирограда, потомственного дворянина князей московских, – он откашлялся и опусти взор, – Ходогорского Дениса Аароновича…

На плацу повисла тишина и я понял, что все казаки разделяют со мной тот же спектр чувств, который одолел меня после столь ошарашивающего представления. Мало того, что нас посетил один из руководящих гусарских чинов, да еще из Департамента Особых Поручений, так еще и… еврей. Это было невиданно. Я первый раз в жизни видел настоящего еврея, который, к тому же каким-то образом одновременно с этим был и дворянином. То, что в Гусарском Корпусе, элитном подразделении, состоящим на службе лично у Верховного Правителя, состоят лишь потомственные дворяне, мне было известно. Но вот, что служить там, да и вообще находиться в Западном Квадранте, могут евреи… Я был повергнут в шок, ведь один из пунктов высшего закона СССР – Священной Конституции, говорил о том, что Содружество – это государство, гражданином которой может стать лишь исконно русский человек. Так завещал сам Верховный Правитель, будучи у истоков нашей великой Родины. Все прочие нации, постоянно проживающие на территории СССР, либо находятся в Восточном Квадранте и имеют вместо паспорта Справку Резидента, либо высылаются за пределы страны. Я даже не мог описать своих чувств в тот миг – передо мной стоял титулований увешенный орденами гусар, который был евреем. Как такое могло вообще произойти?

– Здравия желаю, товарищи казаки, – ротмистр осмотрел наш строй своим властным взором и подкрутил пышный черный ус. Голос его звучал громом. – Я здесь по важному заданию ДОП Гусарского Корпуса. По нашим данным третьего числа месяца мая на Степной Площади имени планируется несанкционированная акция, проводимая под эгидой Пивной Партии. Митинг приурочен к двадцатилетию событий на Степной Площади и призван всколыхнуть настроения мирных граждан не только Владимирограда, но всего СССР. По нашим данным к функционерам Пивной Партии будут примыкать различные маргинальные и радикально настроенные образования, в том числе и… Либералы. В связи с этим, согласно секретному декрету за номером двадцать два главка Генерала от Кавалерии Абрикосова И.Д. Гусарского Корпуса СССР, приказываю Первому казацкому гвардейскому полку Владимирограда оказать офицерам Гусарского Корпуса содействие в обеспечении безопасности планируемого мероприятия. Все инструкции будут переданы вам позже через вашего непосредственного начальника. Понятен ли приказ, товарищи казаки?

– Так точно, товарищ ротмистр! – раздался в унисон непривычный для казацких подразделений ответ гусарскому дворянину.

Денис Ааронович кивнул, передал Полубелому какую-то бумагу, а затем, козырнув, развернулся на каблуках и отправился прочь. На плацу вновь повисла тишина.

– Вижу, товарищи, казаки, некое смущение в ваших глазах, – откашлявшись, проговорил есаул, когда ротмистр покинул плац. – Что ж, беру на себя ответственность сие смущение развеять. Для вновь прибывших сообщаю, что взаимодействие с органами власти для Казачьего Корпуса – дело привычное. Существует ряд декретов, регламентирующих такие процессы. На время подобных специальных операций подразделения переходят под командование уполномоченных лиц – в данном случае, таким лицом является ротмистр Ходогорский. Смущение ваше, однако, все еще не развеяно. Докладываю, что его превосходительство, князь Ходогорский является потомком древнего московского рода князей Ходогорских, которые внесли непосильную лепту в становлении молодого государства под названием СССР. Прадеду Дениса Аароновича в исключительных случаях личным декретом Верховного Правителя было даровано дворянство и должность генерала от кавалерии во вновь тогда образованном Гусарском Полку. Ротмистр Ходогорский дважды герой войны, орденоносец и представитель древнего дворянского рода – так что все прочие вопросы, которые возникли в ваших головах, прошу отодвинуть на задний план.

Он снова оглядел нас и вздохнул, казалось, не веря собственным словам.

Глава 16

Третьего мая с первыми лучами рассвета на плацу снова был собран весь личный состав Первого казацкого гвардейского полка. После небольшого инструктажа нас посадили в старенькие автобусы с деревянным красным корпусом и отправили на Степную Площадь, что расположилась за мостом, всего в двух верстах от Кремля. О событиях на Степной Площади до слов ротмистра Ходогорского я не знал, но сразу после того построения, я выяснил, что ровно двадцать лет назад на этом месте были расстреляны сорок два митингующих из Пивной Партии, четверо случайных прохожих, в том числе и ребенок, попали под казачьи пули, двадцать шесть человек было ранено. Операцией руководил лично есаул Андрей Варягов – отец члена Казачьей Кучки, моего друга Сереги Варяга, который теперь занимал должность атамана Специальной Школы Казачьего Корпуса. Те события были красной тряпкой не только для Партии, но и для тех, кто пытался раскачать лодку, а именно так называемых Либералов, которые уже долгое время пытаются отмежеваться от Пивной Партии, чтобы перерасти в самостоятельную организацию.

У площади нас встретил ротмистр Ходогорский в штатском – стоял последний месяц зимы, на нем была дубленка из овчины и шапка-ушанка с синей звездой – символом Гусарского Корпуса. Мы построились, князь раздал нам последние указания.

– Товарищи, казаки, – громогласно говорил он, расшагивая вдоль выстроенных плотной шеренгой. – Сегодня я буду вашим единоличным командиром. Каждый из вас поступает под мое командование и будет выполнять все отданные мной приказы, как будто отдает их ваш непосредственный начальник. Вам розданы винтовки, но применять их следует только в крайнем случае. Наша задача – не повторить событий двадцатилетней давности – помните об этом всегда. Будем действовать умеренно, согласно разработанному в главке Гусарского Корпуса плану. Вы оцепите Степную площадь в кольцо, выстроитесь в двух аршинах друг от друга. Также другими подразделениями будут оцеплены подступы и подъезды к площади. Всем, кто пытается прорваться, выносите одно, внимание – одно!, предупреждение с приказом покинуть площадь. При неповиновении разрешается использовать электродубину, но следите за тем, чтобы не повредить зачинщикам жизненно важные органы. При прямой угрозе жизни лично вам, вашему товарищу или же кому-либо из Гусарского Корпуса, разрешается применение оружия – стрелять в ноги, единожды. Подкрепление будет сосредоточено в укрытиях, в непосредственной близости к площади. Люди в штатском, носящие вот такие головные уборы, – он указал пальцем на синюю звезду на своей шапке, – офицеры Гусарского Корпуса под прикрытием. Они будут выявлять в толпе лидеров протестного движения с целью их обезвреживания. Как только к вам, товарищи казаки, подводят такого человека, вашей задачей будет тут же перехватить его у офицера Гусарского Корпуса и вместе с рядом стоящим напарником доставить в автозак. Действовать жестко, не говорить с протестующими, разрешается применять физическую силу в случае сопротивления. На ваше место тут же должна прибыть замена из укрытия, в случае если вы покидаете пост. Любое иное действие совершаем по команде – моей лично, либо иного офицера с синей звездой. Задача понятна?

– Так точно, товарищ ротмистр! – хором прогремели мы.

Последовал приказ рассредоточиться. Нам выдали винтовки и мы отправились на места несения боевого дежурства. Мы оцепили совершенно пустую площадь – в округе не было ни души. Возле одного из зданий я увидел целую гору алых гвоздик в память о событиях двадцатилетней давности. Небо было серым, по брусчатке стелился легкий туман. Рядом со мной нес дежурство мой напарник – хорунжий Степан Балабанов. По его повадкам я понял, что он серьезно нервничает и нервозность его перекинулась в последствии и на меня. Где-то с час мы стояли в тишине, переминаясь с ноги на ногу и переговариваясь друг с другом. А потом мы увидели, как по улице имени Охлобыстина прямо на нас движется огромная толпа.

– Как это возможно? – спросил Балабанов, щурясь. Он отбросил в сторону папиросу и проверил свою электродубинку. – Они ведь перекрыли подходы.

Стало ясно, что толпа прорвала кордоны, которые были не в силах ее сдержать. На нас двигалась людская масса, напоминающая бескрайнее море, и я даже в уме не мог прикинуть, сколько же там человек. Они что-то скандировали в унисон, держали над головой плакаты с разного рода провокационными надписям. Зазывалы кричали антипартийные лозунги в мегафон, проскальзывали едкие фразы вроде: «Хватит терпеть тиранию», «Партия – это плен» и даже «Долой Володьку»! Масса устремилась к площади, сминая все на своем пути, будто цунами. Мы приготовились действовать в соответствии с приказом. Толпа приблизилась и остановилась напротив нашего кордона – последнего препятствия на пути к Степной площади. Вперед из толпы вышел небольшого роста лысый человечек в круглых очках и сером дутом пуховике.

– Дайте пройти к площади и никто не пострадает, – грозным голосом выпалил он, оглядев нас из-под запотевших линз. – Пусть Верховный Правитель из окна своего кабинета в Кремле увидит, что не все в его государстве так гладко, как рисуют его холуи.

– Ваш митинг не санкционирован! – проговорил в мегафон есаул Полубелый, который находился в трех шагах от меня. – Расходитесь и никто не пострадает! Повторяю! Расходитесь и никто не пострадает!

– Не вынуждайте нас применять силу, казаки! – рявкнул лысый. – Нас тут больше двадцати тысяч. Или вы хотите, чтобы мы дошли до кремля? Будете стрелять в нас? Что ж, стреляйте! Но помните, чем это закончилось двадцать лет назад!

Он махнул рукой через голову и толпа двинулась прямо на нас. Я вооружился дилдаком и подготовился к обороне, поглядывая на своих товарищей. Неожиданностью стали коктейли Молотова, которые полетели в нас откуда-то из глубины толпы. Бутылки с зажигательной смесью разбивались о брусчатку и огонь распространялся по земле, перекидывался на шинели казаков, которые тут же их скидывали, оставаясь в мундирах. Я огрел своим дилдаком первого подоспевшего ко мне протестующего и он, упав наземь, принялся корчиться в конвульсиях. Толпа напирала, я глядел по сторонам, пытаясь не разорвать цепь и усмотреть, что делают мои товарищи. Нас оттесняли, давили напором и нам ничего не оставалось, кроме как применять дилдаки и пятиться назад. Где-то раздался выстрел, толпа замерла на мгновение, а затем бросилась на нас со всей яростью под командованием их предводителя. Сначала был прорван восточный сектор, а затем сдались и другие. Массы заполняли площадь, слышались крики, треск тока от дилодаков мох собратьев и перемешавшиеся лозунги. В толпе, совсем неподалеку от меня, я увидел, как мелькнула синяя звезда и узнал по усам ротмистра Ходогорского. Он будто хищник выцеливал в этой перемешавшейся массе зачинщика – маленького мужичка в очках, преследуя его по пятам. Но он сам стал жертвой другого хищника – позади ротмистра оказался здоровенный бугай в кожаной куртке, который уже успел занести над головой Дениса Аароновича до блеска наточенную шахтерскую кирку. Я навел на него свой дилдак и прицелился, прикидывая, что до громилы будет аршинов пять – не меньше. Шансов на попадание с такого расстояния почти не было, но я, все же, нажал на крючок и электроды каким-то чудным образом попали точно в цель. Здоровяк скрючился, выронил кирку, задергался, пытаясь сопротивляться, а потом упал навзничь и отключился. Ротмистр обернулся, понял, что произошло и, найдя меня взглядом, кивнул мне с почтением. Я кивнул ему в ответ и он устремился за очкариком, приготовив наручники. В этот миг я почувствовал какое-то жжение в боку и, приложив руку к спине, ощутил нечто липкое. Ладонь моя была в крови. Я обернулся и столкнулся взглядом с озверевшим мальчишкой лет двенадцати, который держал в руках поварской нож, лезвие которого было окроплено моей собственной кровью. Энергии моего дилдака было недостаточно на следующий выстрел и я уж было потянулся за винтовкой, но в глазах моих вдруг потемнело. Мне сделалось дурно, голова закружилась, ноги подкосились и я почувствовал, как мое неуправляемое тело столкнулось с холодной брусчаткой. Наступила тьма.

Глава 17

Очнулся я светлой палате лазарета и, как выяснилось позже, это был Государственный Лазарет Партии Народного Восхождения имени Владимира Светлого. В этом учреждении лечилась вся верхушка ПНВ, наркомы и члены Верховного совета. Простые урядники в такие места не попадают, даже если имеется угроза для их жизни. За меня ходатайствовал ротмистр Ходогорский, а точнее его непосредственный начальник – командующий Гусарским Корпусом СССР генерал от кавалерии граф Нарышкин И.Д. Это мне польстило и я даже расплакался на глазах у медсестры, когда мне об этом рассказали.

Ранение мое не было серьезным – нож злоумышленника прошел между ребер и немного задел печень. Опасность была лишь в том, что я потерял много крови, но не так много, чтобы попрощаться с жизнью – карета скорой помощи, которая дежурила у площади, быстро довезла до меня лазарета. Мне сделали операцию и еще девять дней я провел в прекрасно пахнущей светлой палате с плоским ретранслятором на стене. Из новостей, которые крутили круглые сутки по этому самому ретранслятору, я узнал, что митинг третьего мая, а точнее, его называли «восстанием», был успешно подавлен совместными силами Гусарского и Казачьего Корпусов. Зачинщики были арестованы и ожидали своих приговоров. Главный оппозиционер, тот самый мелюзга в круглых очках, Илья Дальний уже дает показания. Также по всем региональным отделениям Пивной Партии прошли рейды с целью выявления радикально настроенных элементов внутри организации – искали Либералов. Производятся аресты и задержания. Глава Пивной Партии – Богдан Яблочкин выступил с официальным заявлением, что данная провокация не была санкционирована руководством Партии, а все причастные к стачке радикалы с позором были изгнаны и лишились своих партийных билетов. Также было распущено левое крыло ПП (прозванное внутри Либеральным), как порочащее честь партии и ведущее аморально-маргинальную политику. Яблочкин принес официальные извинения от имени Пивной Партии Верховному Правителю, ПНВ и каждому добропорядочному гражданину СССР. Все складывалось как нельзя лучше.

На третий день моего пребывания в лазарете ко мне явился лично ротмистр Ходогорский. В голубом мундире с орденами, со своими подкрученными усами, в белом галифе с лампасами, в высоких блестящих сапогах и при шпаге. Он снял фуражку, пожал мне руку, уселся в кресло у окна и подкурил самокрутку, задумчиво глядя во внутренний двор лазарета.

– Хотел лично поблагодарить вас, старший урядник, – сказал князь Ходогорский, – за то, что спасли мне жизнь. Если бы не ваш меткий выстрел, этот подлец снес бы мне голову.

– Что вы, ротмистр, – зарделся я. – Это мой долг. Так поступил бы каждый казак.

Он выпустил дым в окно и снова поглядел на меня.

– Мы приставили вас к ордену, – сказал он размеренно и как-то даже обыденно. У меня перехватило дух. – Ордену имени Владимира Светлого четвертой степени. Я пытался выбить для вас третью степень, но сверху донесли, что четвертой для человека, который только начинает свой путь, будет достаточно.

Я почувствовал, как руки мои трясутся. В глазах потемнело – то ли от боли в животе, то ли от волнения.

– Но ведь… – я с трудом подбирал слова, – это же высшая награда в СССР.

– Высшая, – кивнул со спокойствием ротмистр. – Его вам вручит лично августейший командир всех казачьих войск гетман Вертопрахов. Заодно и познакомитесь. Подготовьте речь и попробуйте впечатлить его – от этого будет зависеть ваша дальнейшая карьера. Идеально было бы, если бы сам гетман предложил вам должность в главке Казачьего Корпуса. Там карьера летит наверх со скоростью ракеты.

Он отвернулся и затянулся. Ротмистр никуда не спешил.

– Помимо этого вам дадут внеочередное звание, – продолжил он, пока я с трудом переваривал сказанное им раньше. – Будете теперь вахмистром. Вы ведь сумели обезвредить опасного преступника – тот бугай с киркой был давно в розыске за убийство. Его наняли Либералы для силового прорыва – политическая подоплека ему вообще не была интересна, он шел на площадь убивать, – Ходогорский почесал затылок, вероятно представив, что в затылке его могла торчать кирка этого отпетого убийцы. – Смотрите, не улетите в небо, Игнат, – он поглядел на меня по-отечески. – С орденом и званием ваш рейтинг уйдет далеко за восемьдесят. Лично я мог похвастать таким только к двадцати трем годам и это учитывая мою дворянскую родословную. С такими возможностями для вас откроются большие перспективы – используйте их себе во благо, с холодным расчетом и по уму.

– Благодарю вас, ваше превосходительство, – с трудом выдавил я из себя. Голова по-прежнему шла кругом.

– Это лишь малая часть за спасение жизни, – уголки губ его дрогнули в легкой улыбке. – Вы только представьте себе, как была бы дискредитирована Партия, сам Верховный Правитель и весь Гусарский Корпус, если бы в этом путче погиб дворянин, гусар. К тому же это был бы величайший провал из всех операций, что организовывал НКГБ и тогда генерал-маршал Палубников слетел бы с должности.

– Простите, я не совсем понял, – потирая виски, спросил. – Вы сказали, операция?

– Конечно, – кивнул ротмистр. – Вы ведь не думали, что НКГБ допустил бы даже проведения подобного митинга? Операция «Болото», которую возглавлял лично Палубников. ГБшники осуществляли координацию, мы – гусары, претворяли операцию в жизнь, а вы – казаки, вели силовое прикрытие.

– Но в чем была суть этой операции?

– Лидер радикального крыла Пивной Партии – Илья Дальний, давно завербованный агент НКГБ, – затянувшись, ответил Ходогорский. – Скоро он получит новую личность и выйдет на свободу. Через него мы выявили членов ячейки Либералов. Плюсом взяли на карандаш тех, кто был готов на радикальные меры, но не решился и тех, кто негативно высказывался о Верховном Правителе и ПНВ. Операция «Болото» прошла успешно. Такие зачистки требуют регулярности – и одна из них выпала в том числе на вашу долю, вахмистр. Об этом, разумеется, распространяться не стоит. Но, думаю, вы и без моего предупреждения все прекрасно понимаете.

Он поднялся, затушил сигарету о подоконник и выбросил ее в окно.

– Мне пора, долг зовет, – сказал ротмистр. – После лазарета вас ждет отпуск по здоровью – отдохнете пару недель, сил наберетесь и снова на службу. Еще раз, примите мою благодарность, – он достал из внутреннего кармана кителя визитную карточку и вручил ее мне. – Здесь мои личные данные. Выйдите на связь, если вам когда-нибудь понадобится моя помощь. В беде не брошу. Ну все, вахмистр, бывайте!

Он кивнул и четким шагом вышел из моей палаты.

Глава 18

Мне несказанно повезло, что я попал именно в Лазарет Партии Народного Восхождения имени Владимира Светлого, ведь на первом этаже для пациентов была специально отведенная синематорская, оборудованная самыми мощными машинами для Погружения «Содружество-165» последнего образца. Даже я, человек, который увлекался Погружением, не знал, что такая модель и вовсе существует в природе. Но самое главное было то, что на Погружения для пациентов в стенах Лазарета предоставлялась скидка в размере целых пятидесяти процентов! Я сначала было не поверил в это, но потом, когда медсестра развела руками и закатила глаза, как бы говоря мне: «Ну, а что ты хотел, дорогой? Для высоких чинов и не такие скидки работают. Это ты еще в столовой Верховного совета не был – там красная икра за шесть криптокопеек подается».

С того момента все свое время я проводил в синематорской Лазарета, а выходя из этой чудесной комнаты, я надеялась, что мое пребывание здесь продлят еще хотя бы на несколько дней. Погружение спасало меня от боли, которая разрывала мне живот, а еще мне удалось достичь немалых успехов в «Микромире» и занять первую строчку среди всей Казачьей Кучки. К тому же мой рейтинг теперь составлял семьдесят пять баллов, что позволяло мне осуществлять Погружение второго уровня – такая привилегия не была доступна ни для одного члена Кучки, да и вообще по статистике было доступно лишь для двенадцати процентов всего населения СССР. Заветные пять баллов, которые должны были мне начислить за Орден Владимира Светлого четвертой степени, вывели бы меня на первый уровень и я с нетерпением ждал этого дня.

Второй уровень Погружения в «Микромире» открыл для меня новые горизонты. Мне стали доступны секретные локации, а еще я загрузил один пиратский патч, который был весьма популярен среди профессионалов «Микромира». Машина «Содружество-165» обладала самым последним файерволом и высшей степенью защиты от вторжения извне. Да и кому придет в голову взламывать или проверять машины, через которые погружались самые влиятельные люди СССР? В этих стенах можно было скачать что угодно и никто не посмел бы отследить твои действия, даже НКГБ.

Этот патч изменил многое. Я попал в ранее неизведанную локацию, которая носила название «Эдениум» – что это означало, я не знал, но разработчики наполнили ее сложнейшими загадками и головоломками, а прорываться боем сквозь орды НПИСИ было практически за гранью возможного. Когда мое время в «Микромире» перевалило за двенадцать часов за четыре дня, я наткнулся на нечто уникальное. В старом сундуке, добраться до которого можно было лишь решив череду задач, выполнив с десяток квестов и угадав со временем, я нашел уникальный предмет. Уникальные предметы внутри «Микромира» были настолько редкими, что их продавали на внутренних аукционах за какие-то сумасшедшие деньги. За реальные криптогривны. Например, я стал свидетелем, как юзер под ником @skomorox_191 купил уникальный меч из митрила аж за целых четыреста пятьдесят крипторивен! А ведь это зарплата моей матери за год. Мой уникальный предмет назывался просто – «Послание». Он выглядел как потрепанный лист пергамента и не обладал никакими свойствами. Продать на аукционе его было нельзя, обменять и выбросить тоже – это меня существенно расстроило. На пергаменте том была надпись на английском языке, но прочитать ее я не мог – английского я не знал. Как, впрочем, не знал его ни один человек в СССР, кроме дипломатов и разведчиков. Говорить на английском на территории Содружества запрещал закон – за это можно было получить понижение рейтинга, а за повторное нарушение и вовсе – уехать в Сибирь, на каторгу.

Это уникальное Послание не давало мне покоя. Если оно было уникальным, значит, содержало в себе нечто важное. Это меня будоражило. Я задался целью перевести его на русский во что бы то ни стало. Знакомых, кто знал бы английский, у меня, конечно, не было, да и глупо было бы даже спрашивать о том, знает ли кто-то этот вражеский язык, не то что просить о переводе. Тогда я воспользовался своим временным доступом к «Содружеству-165» и загрузил из Черной Сети программу для Погружения, которая обещала обучить английскому языку (да и вообще любому известному языку) всего за двести часов. Согласно описанию, программа была разработана с помощью последних нейротехнологий и воздействовала напрямую на мозг погрузившегося человека, попутно считывая его нейронные связи и выстраивая индивидуальную программу экспресс-обучения. Программа стоила ни много, ни мало, а целых сто криптогривен и я, будучи полон решительности, воспользовался данным мне шансом и совершил оплату.

Так начались мои попытки выучить ненавистный для всех граждан СССР язык, которым никто не пользовался в жизни, всего лишь для того, чтобы прочитать и перевести текст с уникального Послания в «Микромире». Кто-то скажет – абсурд, я же не люблю обходить закрытые двери, предпочитая, если и не взламывать их, но хотя бы подбирать ключи.

Глава 19

В расположение части я отправился на следующий день после того, как меня выписали из лазарета. Сослуживцы встречали меня как героя – аплодировали, чокались пивом за мое здоровье и все время кричали «Ура»! Есаул Полубелый обнял меня на радостях и вручил лычки вахмистра без всякого официоза – по-отечески, по-доброму. Я был счастлив. Начальник сообщил, что мое награждение будет приурочено ко дню Казачьего Корпуса – двенадцатого мая.

На следующий день мне дали двухнедельный отпуск по здоровью и я отправился в Асбестинск – к родителям, которых не видел уже целый год. Решив себя немного побаловать, я купил билет в вагон первого класса и всю поездку наслаждался обществом купцов первой Гильдии, членов Исполкома и офицеров. Родителям о своем приезде я ничего не сообщил, хотел сделать им сюрприз, нагрянув будто снег в разгар лета. На вокзале я купил матери цветы – синтетические алые розы, отцу взял целый блок его любимых папирос «Емельян» и отправился к дому, где я провел свое прекрасное детство. Стоял прохладный майский вечер. Зима подходила к концу – на улицах все еще лежал серый снег, но уже веяло весенним теплом. Бегали бездомные собаки вперемешку с детворой, из труб в избах валил дым, цоколи копыта лошадей по асфальту.

Я постучал в дверь и на пороге меня встретила мать – как же сильно она постарела за последний год, что мы не виделись! В волосах ее теперь блестели прожилки седины, щеки слегка свисали, а в фигуре ее, всегда стройной и подтянутой, теперь появились лишние килограммы. Завидев ее лицо, первым, чем мне пришло в голову, было мое излияние ей на живот в Ох-Погружении и я смутился, пытаясь отбросить эти пакостные мысли прочь. Я родился, когда ей было пятнадцать, мой детский ум помнил ее голой, когда ей было двадцать. Теперь ей был тридцать один год и она значительно увядала, превращаясь в старушку.

Когда Марфа Ильинична поняла, что перед ней стою я, она обомлела и оперлась о дверной проем, едва устояв на ногах. В глазах ее блеснули слезы. Я вручил ей цветы и крепко обнял.

– Как я рад тебя видеть! – растянувшись в улыбке, сказал я, почувствовав знакомый запах ее одеколона «Белый Октябрь», которым она душилась всю свою жизнь.

– И я рада, сынок, – в смятении ответила она и замешкалась. Я был в парадной белой форме, с медалью за Отличия в учебе и лычками вахмистра на плечах. – Почему ты не предупредил, что приедешь?

– А разве должен? – вновь улыбнулся я. – Это ведь и мой дом тоже. Пошли внутрь, холодно. Отец дома?

Она как-то неловко повернулась и я пошел за ней, почувствовав неладное. В зале меня встретил Святополк Владимирович Каменев – тот самый председатель уездного отделения ПНВ, что проводил обряд Инициации в актовом зале моей начальной школы восемь лет назад. Он стал еще более грузным, сильно постарел и потолстел. Каменев почему-то был халате.

– О, какие люди! – завидев меня, без особого стеснения, выкрикнул он. – Игнатушка! Ай, поглядите-ка на него – целый вахмистр уже! Куда же ты так разгорался родненький? Не остановишь! Ну, молодец! Ну, красавец!

Он, переваливаясь, с одного бока на другой, подошел ко мне и протянул руку. Я пожал его толстую ладонь, вспоминая то же самое рукопожатие под аплодисменты моих одноклассников и родителей. Вспомнил я и слезы матери в тот день.

– А где отец, мам? – спросил я, покосившись на раскрасневшуюся и затихшую мать, которая стояла в проходе.

– Владимир Светлый, – взмолилась она, поднимая глаза к небу. – Ну, за что мне это? Разве я заслужила такого?

– Я ничего не понимаю, – настороженно проговорил я. – И сейчас самое время мое непонимание развеять. Ты меня пугаешь.

– Твой отец исчез, – вымолвила она одном дыхании, собравшись с мыслями.

– Как это исчез? – недоумевая, спросил я.

– Вот так, взял и исчез, – развела она руками. – Просто перестал приходить домой. Мы и до этого случая не особо ладили… Если честно, мы даже собирались подавать на развод в Комиссариат по делам Семьи, но не успели. Пришлось подавать документы в одностороннем порядке. Ты ведь и сам все прекрасно видел… – она вздохнула и опустила глаза. – У нас не ладилось все с самого начала. Слишком разными мы были.

– То есть, вы больше не муж и жена?

– Нет, – кивнула она. – Теперь мой муж Святополк Владимирович. Прошу, прими это с благородством. Ты уже взрослый и должен меня понять.

Я насупился и поглядел на толстяка исподлобья. Каменев вновь кивнул мне с улыбкой на устах, как бы представая передо мной в новой ипостаси.

– Где мне искать отца? – со всей суровостью в тоне задал я вопрос.

– Ты его не найдешь, Игнатушка, – замотала головой Марфа Ильинична. – Говорят, его арестовали. Тут такое творится последние дни… Офицеры НКГБ весь город наводнили, по домам ходят. К нам тоже приходили – сказали, что Петр Федорович что-то страшное натворил, – она понизила тон. – Политическое… Дело серьезное. Меня попросили написать пояснительную записку касательно его личности – описать его жизнь, увлечения, взгляды и политическую позицию. Ну, сам понимаешь – кто, как ни я, о нем знает лучше всех?

– И что ты?

– Написала, конечно, – пожала плечами она. – С НКГБ шутки плохи. Они вранье за версту чуют. Ну, кому я лучше бы сделала, если бы укрыла его, а? Его ведь взяли уже, чем я ему помочь могу-то? А вот нам я помогла. И Государству нашему тоже.

Внутри у меня все оборвалось. Я вспомнил слова ротмистра Ходогорского об операции «Болото» и понял, что мой отец попал в жернова этой суровой мясорубки. Тревога заполонила мой рассудок и я поник. Вся радость от последних жизненных событий, испарилась в одночасье.

Мать накрыла на стол, мы сели за ужин и выпили по кружке Уральского пива под синтетические пельмени и жареную картошку – натуральную. Каменев пытался шутить, всячески надеясь меня развеселить, но это у него, конечно же, не выходило. Мать видела, что со мной происходит, но и она ничего с этим не могла поделать. Я переночевал одну ночь на диване в зале, проснулся ранним утром и, наскоро собрав вещи и прихватив папин старый твидовый пиджак в клетку, отправился на вокзал, не удосужившись попрощаться.

Глава 20

Вернувшись во Владимироград, я первым делом попытался связаться с князем Ходогорским, однако все мои попытки оказались тщетны. Контакты, оставленные им в лазарете, не позволили мне этого сделать – на том конце провода я слышал лишь безответные гудки. Формально, я все еще был в отпуске и делать мне особенно было нечего, поэтому я всеми возможными способами пытался выйти на князя, как на единственного человека в этом мире, кто способен был помочь мне не только разыскать моего отца, но и выручить его из беды. После трех дней безуспешных стараний я отправился в главк Гусарского Корпуса лично, облачившись в парадную белую форму и не забыв взять с собой шпагу. На КПП меня встретили приказные казаки – младшие чины, осуществляющие охрану государственных объектов, складов и воинских частей. Завидев меня оба стража подскочили, выровнялись по стойке смирно и отдали мне честь. Я отрапортовал им в ответ и попросил связать меня с ротмистром Ходогорским из Департамента Особых Поручений. Приказный набрал номер и передал мне трубку. На том конце прозвучал голос адъютанта, который справился обо мне, не забыв спросить фамилию, должность и по какой причине я прибыл в главк. Не успел я ответить на все вопросы, как трубку перехватил сам ротмистр. Он был недоволен, в голосе его слышались нотки раздражительности. Денис Ааронович велел передать трубку приказному и приказал ему сопроводить меня до его кабинета. Мы прошли через КПП, миновали внутренний двор, плац, а затем вошли в здание главка, фасад которого был отделан блестящим голубоватым мрамором, который добывали наши шахтеры под Каменско-Уральском. Приказный вел меня по коридорам, на пути нам встречались гусары в голубой форме – они все мне салютовали, разглядывая с любопытством. Я салютовал им в ответ и любопытство мое было не меньше их. Мы поднялись на третий этаж – коридоры здесь были устланы красными мягкими коврами. Свет был приглушен, стояла тишина. На стенах висели портреты знатных гусар прошлых поколений. Приказный подвел меня к двустворчатой двери, на который виднелась золотистая табличка: Исполняющий обязанности Заместителя Начальника Главка Гусарского Корпуса СССР его превосходительство полковник Ходогорский Д.А. Я отшатнулся и поглядел на приказного. Тот отдал мне честь и был таков. Я постучал трижды и отворил дверь, оказавшись в приемной. За большим столом из красного дерева, обставленного десятком телефонов, сидел адъютант его превосходительства – из младших гусарских чинов. Он коротко мне кивнул, не отрываясь от своих бумаг, и указал подбородком на двери, ведущие в кабинет Дениса Аароновича.

Ходогорский сидел за столом, облаченный в полковничий голубой мундир и взгляд его, тяжелый и не предвещающий ничего хорошего, совершенно отличался от того доброго и сочувствующего взора, которым он одаривал меня в лазарете.

– Присаживайтесь, вахмистр, – он указал на кресло, стоявшее у его стола. – Чем обязан? – спросил князь, подкрутив ус.

– Простите, что беспокою вас на службе, рот… полковник, – я откашлялся. – Но ситуация и правда срочная. Вы дали мне свои контакты, сказав, что я могу обращаться к вам в случаях, которые требуют вмешательства, но я не смог на вас выйти… Спешу доложить, что такой случай настал.

Ходогорский смерил меня тяжелым взором, отодвинул выдвижной ящик своего стола и достал оттуда позолоченный портсигар. Он элегантно вытащил оттуда одну папиросу и закурил, не отрывая от меня взора. Над головой его висели портреты Верховного Правителя Владимира Светлого и генерала от Кавалерии Абрикосова И.Д. – главы Гусарского Корпуса.

– Прежде, чем вы продолжите, вахмистр, – выпуская дым из ноздрей, сказал он, – позвольте разъяснить вам кое-что. Мне уже известно, что произошло с вашим отцом и я догадываюсь, зачем вы сюда явились. Но на все ваши просьбы или даже мольбы у меня будет один ответ, – он отрицательно покачал головой. – Я поторопился, поддавшись эмоциям, и рекомендовал вас к Ордену Владимира Светлого. Это было ошибкой. Мои рекомендации отозваны – Ордена вам, к сожалению, не видать. Вы можете радоваться, что успели получить внеочередное звание – его отозвать назад уже не получится.

Я почувствовал себя дурно, узкий ворот моего кителя судорожно сжимал шею и я ощущал теперь каждый толчок собственного сердца.

– Но чем же я так провинился? – только и смог выговорить я.

– Вы? – он усмехнулся. – Ничем, мой дорогой. Совершенно ничем. Мое отношение к вам ничуть не изменилось, я все также уважаю вас и благодарен за то, что вы спасли мне жизнь. Однако той лошади, в седло которой я вас так опрометчиво усадил, теперь придется замедлиться. Дети всегда будут отвечать за прегрешения отцов и это как раз ваш случай. Орден и карьерный рост, который вы успели нарисовать у себя в голове, были похоронены вашим отцом, который выбрал свой собственный путь и путь этот, экстремистский и даже террористический, перекрывает вам все дороги наверх.

– Мой отец жив? – с дрожью в голосе спросил я.

– Мне об этом неизвестно, – пожал плечами князь. —Скажу более – мне это неинтересно. Он – предатель и преступник и будет нести наказание по всей строгости закона. Как только вы поймете это, вахмистр, вам станет легче. Рекомендую написать рапорт с полной характеристикой своего отца, с описанием его жизнедеятельности и всего, что вами было замечено в его отношении, пока вы проживали вместе. И рекомендую сделать это до прихода к вам оперативников из НКГБ – так, быть может, вы сможете отыграть десяток баллов рейтинга, которые у вас вскоре будут списаны. Ему вы уже не поможете. Так помогите себе. Это моя рекомендация вам, которую я даю от чистого сердца.

– Значит, я потерял отца и загубил собственную карьеру, не сделав при этом ничего плохого? – едва сдерживая слезы, пробормотал я.

Ходогорский на это лишь усмехнулся.

– Вы все рождаетесь с привилегией, – сказал он, вскинув подбородок. – У каждого в нашем Отечестве есть шанс достичь всего, чего только можно. И лишь ничтожный процент людей практически не имеет подобных шансов. В такой процент вхожу я, как вы можете догадаться. Всю свою жизнь я пробираюсь через череду ловушек и преград, которые встают передо мной из-за одной лишь фамилии. Вы же идете своим путем как по маслу – нужно лишь делать то, что вам говорят. С самого детства меня учили, что я не имею права на ошибку, я не имею права оступиться. И я не оступался. Я шел вперед, обходя эти препятствия, хотя весь мир был против меня. Думаете, я не заметил, как вы все косились на меня на плацу в вашем Корпусе? Я ловлю эти взгляды каждый день, каждую минуту. Когда люди слышат мою фамилию, это повергает их в шок. К такому невозможно привыкнуть – нужно лишь сжать кулаки и идти дальше, невзирая ни на что. Делать свое дело, делать его с ювелирной точностью. Я просто не имею права прожить жизнь, допустив хотя бы одну оплошность. Мой отец жил также и мой сын будет жить точно по такому же сценарию. Вот и вся мораль, товарищ вахмистр. Да, я тоже получил свои призы после операции «Болото». Как видите я надел полковничьи погоны и взлетел на небывалые для таких как я высоты. И я не собираюсь останавливаться, а вы пришли просить меня именно об этом. Вы хотели, чтобы я попросил за вашего отца, поставив этой просьбой на кон всю мою жизнь и жизнь моих детей. Надеюсь, теперь вы меня понимаете.