Читать онлайн Зверь, именуемый Кот бесплатно

1. С приветом

“Привет. Ты решила скончаться от недосыпания? Героически, на рабочем месте во имя родного издательства?”

“И тебя с добрым утром”.

Я действительно уже забыла, что такое заснуть в теплой чистой постели и проснуться совсем не от мысли о катастрофическом положении дел. Эх… Вот так бы встать утром, неспешно, не просыпаясь, дошлепать до ванной, посмотреть на всклокоченную и заспанную моську свою, отразившуюся в зеркале над раковиной, помахать даже ручкой этой дурехе (вполне симпатичной). Зубы неспешно почистить, умыться.

Снять теплую и мягкую пижаму, нырнуть в уютный пушистый домашний костюм. Или нет, прямо в пижаме пойти пить утренний кофе, утащив из холодильника заботливо приготовленные мамой с вечера заготовки для тостов. И съесть их холодными.

Размечталась я. Говорят, это не вредно. Мой личный малюсенький кабинет не был худшим из зол, между прочим. Здесь есть даже диванчик, заботливо подаренный мне начальством. Он стыдливо прятался за огромным стеллажом. Окошко под потолком, большой рабочий стол, техника – все это и есть мой главный дом. На двери пафосная табличка: “Арт-директор И. О. Король” – предмет шуток всего коллектива. Это я – главный “раб на галерах” издательства. Вечный крайний и стрелочник И.О. Король.

"Люсь, ты зря над собой издеваешься. Работой горю точно никак не помочь".

Очень верно.

Незримый мой друг и ночной собеседник. Он снова был прав, как всегда. Кроме него, некому было меня отругать за отсутствие завтрака или безлимитный рабочий график. И утешить тоже некому. Для всех остальных я железная. Карьеристка и гадина, безусловно. Так уж повелось.

“Кот, я иначе просто возьму и утоплюсь. Плавать совсем не умею, это будет так просто: с моста в речку прыг и готово”.

В это время в коридорах издательского дома “Луна” совсем еще тихо. В дни “большого тиража” здесь можно было найти еще пару верстальщиков и вечно скорбящего дизайнера Мишу. Вся эта компания не стеснялась привлечь меня на подмогу. Коллектив наш был маленьким. Его громоздкое, как рояль, название – плод воспаленного воображения Светланы Сергеевны, законной супруги директора.

Только я, как привидение в замке, слонялась по этому своему “второму дому” днями и ночами. Откровенно говоря, такой уж невозможной необходимости в этом не было. Кот был прав, как обычно. Как ему не надоело быть истиной в последней инстанции абсолютно всегда и во всем? Надо будет спросить.

Он, кстати, мне не ответил.

“Эй. А ты не спишь почему? Четыре утра! Или только вернулся с гулянок?”

В ответ раздался телефонный видеозвонок. О нет, показать кому-либо свой всклокоченный вид и сияющие синяки под глазами я пока не готова. Даже Коту.

Отбила. Перенабрала в аудиорежиме. То, что нужно мне этим утром – умный собеседник, сотая чашка кофе и умиротворенно смотрящий на меня экран мака в моем кабинете. Мой личный интим.

– Люсь, ну что ты творишь? Почему отключила картинку? Я увижу умертвие с пустыми глазницами и кривыми зубами?

– Зубы у меня преотличные, кстати. Прости.

Тяжко вздохнул. У него был восхитительный голос: глубокий, низкий, с легкой хрипотцой. Он меня успокаивал, даря почему-то надежду. Нет, не на роман или флирт, Боже нас с ним сохрани, как раз на обратное. Мой главный таинственный друг оставался, пожалуй, единственным, кому от меня ничего не было нужно. Так получилось.

– Я послезавтра буду в Питере пролетом. Утром вход, ночью выход. Была мысль встретиться и просто посидеть, поболтать, но если так занята…

Я даже подпрыгнула. Встретиться? В наших этих с ним загадочных ночных отношениях была одна очень пикантная деталь: я ни разу Кота даже не видела. Только голос. Все видеозвонки были односторонними. В ответ на мои просьбы показаться он только смеялся. На аватарках же красовался изумительно нарисованный кот. Дикий, конечно.

– Ты уверен?

Вот ведь ляпнула. Он рассмеялся, как всегда очень тихо.

Уже через месяц с начала нашего странного с ним общения я трезво решила: наверное, он урод. Ну, бывает. Росту в нем два вершка или вовсе горбун. Это было неважно. За стремительно прошедший год мой незримый и воображаемый друг стал моим внутренним голосом. Все проблемы я легко выливала на эту бедную голову, не стесняясь его совершенно. Мой личный психолог, консультант, врач, друг и жилетка.

И тут вдруг Кот обретает лицо. Уверена ли я?

– А ты, Люсь? Уверена ли?

Мне давно уже кажется, что этот персонаж моей сказки умеет читать мысли.

– Я не знаю. Ты не урод, признавайся? Или там… голубой. Марк, я не знаю!

Нечасто я его называю по имени. Как-то так повелось. И его эта “Люся”… Понятия не имею, откуда взялась. Сколько не спрашивала, он смеется и нагло отмалчивается. Может, он просто маньяк и зовет меня именем жертвы?

– Солнце, выключи свою возбужденную кофеином фантазию. Я обычный. Просто в Питере теперь редко бываю. Вырвешься?

Последнее слово прозвучало так странно. Мне показалось, у него даже голос чуть дрогнул. Или не показалось?

Вырваться будет непросто. Хотя… У меня выходных просто не было, причем уже очень давно. Да, мне все это отлично оплачивалось, начальство совсем не жужжало. Переработки скрупулезно фиксировались по часам. Но, похоже, все к этому быстро привыкли. Очень это удобно, когда есть человек, который безропотно тянет свою лямку и за деньги готов впихивать в сутки ещё пару часов к двадцати четырем.

– Ты правда хочешь встретиться?

Видимо, мозг мой таки подразжижился. Зачем я вот это спросила? Если мужчина предлагает девушке встречу, то, наверное, он не скажет в ответ: “Нет, дорогая, прости, перепутал.”

Я вдруг ощутила себя невозможно, безмерно уставшей галошей. Безмозглой уткой, куском навоза. А он рассмеялся.

– Я прилетаю в шесть утра по московскому времени. Заказал машину в аренду, пока ее заберу, пока сделаю все свои дела, буду свободен не раньше десяти.

– Это прекрасно. Мне время и место назначь, путешественник.

Он снова смеется.

– Я так понял, ты почти согласилась? И на чем собираешься ехать?

Хороший вопрос. От нашего закрытого и секретного городка до Питерского Балтийского вокзала полтора часа на автобусе или два с половиной на электричке.

Послезавтра у нас будет пятница. Конец мая, погода хорошая. Дачники, здравствуйте. Возвращение мое обещает стать просто эпическим.

– В Питер, наверное, все же автобусом. Хоть посплю.

– Хочешь, я дам тебе ключи от гостиничного номера, привезу, и ты выспишься? Чем не романтика?

Ого. Мне только что предложили постель?

Тихий смех. Черт, я, кажется, вслух это сказала.

– Фантазерка. Я все понял. Изголодавшимися женщинами меня, конечно же, не напугать, но, думаю, нам обоим сейчас это не нужно.

Все-таки хорошо, что я видео отключила. Не часто так жутко краснею.

– Засранец ты, Кот. В десять двадцать по расписанию мой автобус прибывает в Автово. Там удобно встречаться. Давай прямо на станции метро, в вестибюле, на круглой площадке до турникетов. Там звезда на полу, не потеряешься. Я буду в…

– Я узнаю тебя. И все же поспи. И поешь. Я очень боюсь разориться, подкармливая жутко голодную Люсю.

– Бедолага. Возьми, что ли, кредит.

Опять ржет. Отключился. Пришло сообщение:

“И смени эту блузку. Кто вообще был тот идиот, что решил, что тебе этот синий идет? Лучше ее просто выкинь”.

Вот как? Как он понял, что на мне это “синее чудо”? Увидеть успел? Но когда?! Мамин “чудесный” подарок. Именно она посчитала, что синий мне очень идет. Под цвет лица, очевидно, никак не иначе. Что ответить Коту? А, притворюсь, что уснула.

До начала рабочего дня у меня оставалась еще куча времени, можно немного расслабиться и получить удовольствие. В специальном ящике, вставленном в прямо в стеллаж, лежит маленький пледик, моя косметичка, “умывалка”, запас прокладок и полотенце. Как Кот называет это все великолепие – набор беспризорницы Люси. Интересно, какой он, этот мой друг неведомый?

На том и заснула, свернувшись калачиком на своем личном диванчике.

_{©Нани Кроноцкая 2022-2023 Специально для ЛитРес.}

2. Как дошла я до жизни такой

– Илона Олеговна, там курва беснуется, бегает по стенкам кабинета шефа и требует крови. То есть вас.

Ну конечно, чьей кровушки можно требовать, только моей. У меня же избыток, все знают.

“Курва” – это благоверная супруга нашего богоподобного шефа, Светлана Сергеевна, микроскопическая блондинка неопределенного возраста.

Судя по меткому определению, на побегушках ко мне посылали художника. Очередного какого-то, я их уже не успеваю запомнить. Творческие и одаренные личности долго у нас не живут.

Настоящие, морально-устойчивые аборигены, обитающие в других отделах, это наше стихийное бедствие давно именуют “ЭсЭс”. В узком кругу самых стойких и самых живучих (начальники департаментов) жену шефа прозвали “Сук-куба”.

Светлана Сергеевна Сидорова являлась не просто “дражайшей супругой”, она – главный спонсор всей нашей компании. Точнее, ее бывший муж.

Как они так витиевато дела свои вместе вели, мы не знаем, и лучше не спрашивать. Спать с этим знанием точно нам будет тревожнее.

Тем не менее, факт оставался фактом: белобрысая мелкая “куба” с ее шведской-почти-что-семьей являлась главным источником нашего общего благополучия.

Я вдруг вспомнила, как Кот смеялся, когда выслушал мой рассказ о сложной начальственной семейной жизни. Умел он смеяться: тепло, заразительно, тихо пофыркивая. Так, что я невольно в ответ всегда глупо хихикала. Устоять невозможно.

Натянув свою узкую юбку вместе с образом офисной леди и деловым настроением, я все размышляла над сказанным мне этим утром.

Уже послезавтра я увижу тебя, друг мой дорогой и незримый. Ощущаю себя героиней неведомой сказки. Не хватает лишь аленького цветочка, благо голос невиданного чудовища у меня уже есть. Словно снова подслушав мои мысли, пиликнул месс телефона. Что там пишет мне голос невидимый?

О, нет, это мама!

“Счета. Оплати их сегодня, пожалуйста”.

Да, конечно. О единственной дочери мы вспоминаем, когда нужно за что-то платить. Себе выдала мысленно подзатыльник. Я, конечно, была не права, просто хотелось себя ощутить невозможно несчастненькой. Никто не заставлял меня брать на себя коммунальные платежи. Мало того, отец был категорически против. Но мое эпическое падение им на прямо голову в планы родителей не входило, хотелось хоть как-то благодарить за проявленный такт и терпение.

Маленькое настенное зеркало, висевшее за дверью моего кабинета, отражало безрадостную картину: Илона Король. Кошка ободранная, если честно. Серый строгий костюм, серые замшевые туфли, серые глазки на сером лице под собранными в тугой хвост серыми волосами. Было бы во мне росту поменьше, сошла бы за мышь, а так – серая цапля.

И это прекрасно, Коту цапля точно не по зубам.

Снова мысли сползали туда, где таился загадочный зверь. Умываться не буду. Нечего мыть, вид у меня как раз тот, что и нужно: небрежно-страдальческий.

Выдохнула, вдохнула, кофе хлебнула, взяла телефон и пошла “солнцу и ветру навстречу”.

Из кабинета под волнующей воображение посетителей табличкой “Генеральный директор издательского дома “Луна” (без указания ФИО, что характерно), раздавались отзвуки напряженного диалога. Если честно – скандала. Если совсем честно – истошные вопли.

Ор стоял несусветный, аж стены тряслись. К слову сказать, подобные шоу происходили у нас строго вне рамок рабочего времени, и никто из случайных посетителей “Дома Луны” не рисковал стать свидетелем этого безобразия. В этом “сук-куба” была безупречна. Орала, конечно, она. Причем на два голоса. Очень страшненько, с переливами и весьма выразительными паузами.

Но меня это все не касалось. Лично со мной они все равно не сделают ничегошеньки. Даже ругать меня было невыгодно. Поэтому, не испытывая никаких лишних чувств и ведомая лишь долгом начальника маленького департамента, я постучала в дверь Ада.

– Илона Олеговна, доброе утро.

Ага, значит, можно войти. Справедливости ради замечу: в нашей компании я – самый юный начальник. О том, что головокружительный взлет блестящей карьеры мне стоил двух лет жизни в закутке между экраном и креслом, никто и не вспомнит. Конечно, зачем? На поверхности: серая мышь-разведенка двадцати семи лет, образование – самое высшее, совершенно непрофильное (вы так и подумали). Еще и вредная бесконечно, заносчивая, вечно “как скажет, так просто хоть мойся иди”.

И все это – скромная я, разрешите представиться.

– Самого наидобрейшего.

Мой непосредственный начальник человеком был просто волшебным. Невозмутимо-спокойный, всегда улыбающийся, мудрый, похожий на Деда Мороза. Густые белые волосы, окладистая гладкая борода безупречной формы. Такие же усы, как будто игрушечные. Разглядывать его было одно удовольствие, тем более, что он не смущался и позволял. Одно было плохо в нашем директоре – его… да, вот это, что воздуху в легкие набирало и точно сейчас завизжит.

– ПОЧЕМУ?!

– Так сложилось? Может быть, расположение звезд?

Хотелось спросить еще: "Вам водички?", но я сдержалась. Ведь я молодец!

– Светик, солнышко, посмотри на нее. Девочка за неделю спала всего раза три. Мне иногда даже кажется, что в нашем издательстве только один человек и работает. И это – не я.

“Светик, солнышко” подлетела ко мне, как разъяренная собачонка. Маленькая и злющая, росточком она не дотягивалась до моего плеча, невзирая на внушительные каблуки. Кругленькая, гладенькая такая, ботоксовая, очевидно. Глазки кукольные, губки – чудо как хирургически вылеплены. И реснички – луп-луп.

В руках у меня пиликнул входящим сообщением телефон. Перевела взгляд на шефа. Тот, улыбаясь, кивнул, ну вот, душка же. Прочитала, и сразу же стало так все… параллельно. Да горите вы все тут, ей-Богу. Я переживу.

“Что тебе подарить? Только не вертолет, в мой багаж он не поместится”.

Надо же, Кот это помнил. Завтра мой День Рождения.

Выдохнула, улыбнулась, снова встретилась взглядом с Пал Палычем. Кажется, мы понимали друг друга. О чем там эта… громкая женщина мне вещала?

– … тираж был заявлен и не вышел! Макет мне не прислали на утверждение. Где?!

– Вы это о чем сейчас? Все штатное расписание утверждено в понедельник на планерке вот здесь, в этом кресле. Мне Павел Павлович все подписал и отправил на верстку. В пятницу будет тираж.

Я прекрасно знала, о чем это чучело тут вопило. Ей хотелось открыточек. Очередная провальная миссия, уже оплаченная. Вот только одна оговорка прискорбная: художников лишних у нас просто нет. Миша-дизайнер в ответ на мое предложение подзаработать пригрозил суицидом с особой жестокостью, а самой рисовать мне сейчас просто некогда. Пусть “сук-куба” берет и рисует открыточки. А мы их издадим ради смеха. Я посмотрела на шефа. Тот молча плечами пожал.

– Паша?! Мы же договаривались!

– Солнышко, не начинай.

Их дальнейший диалог интересен мне не был. Отодвинула кресло, присела, махнула рукой им: мол, продолжайте, не отвлекайтесь, я тут посижу, и набрала ответ для Кота.

“Хочу котика”.

Отправила, перечитала и поперхнулась от смеха. Я сегодня просто звезда юмористического жанра. Надо же было такое сморозить! Кот там, наверное, обтекает сидит от двусмысленности и глубины моей фразы. Даже что-то уже отвечает.

“Хорошо, что я знаю тебя, Люсенька-фантазерка. Живого не обещаю, да он тебе и не нужен. Жди”.

– Илона Олеговна, а заготовок у нас там нет тематических?

– Поросят в красных бантиках? Пока еще нет. И художники наотрез отказались от замысла нашей заказчицы. Два раза уже отказались, один раз уволились.

Шеф почему-то обрадовался. Я, за компанию, тоже.

– Видишь, милая? Я же говорил тебе, мы не специализируемся…

И тут мне вдруг стало душно, юбка узкая что ли? Голова закружилась, светлые стены кабинета причудливо изогнулись.

– Павел Павлович, можно я все же пойду?

Медленно поднялась на внезапно ставшими очень мягкими ногах. Все вокруг поплыло, ускользая из рамок сознания.

– Что с вами, Илона? – звучало так странно… как будто бы эхом далеким. И правда, что это со мной, подскажите?

Черные створки разума быстро захлопывались. Тело мое несуразное, совершенно расслабившись, грохнулось на пол. Последняя мысль была: “Телефон! Там же Кот!”

И все пропало.

***

Не могу я сказать, что больничная койка со мной не знакома. Старинные мы приятели, даже друзья. Приходить в себя, разглядывая традиционно-голубенькие больничные стены и потолок, мне уже приходилось не раз.

– Общее переутомление, синдром хронической усталости, миалги́ческий энцефаломиели́т, недостаток веса, возможное обезвоживание.

Какие прекрасные слова. И знакомые. Хотя с недостатком веса я и не согласна, это кость у меня просто тонкая. Открыла глаза.

– О! С возвращением вас, несравненная наша Илона Олеговна.

Антошка – засранец. Мой бывший одноклассник и невролог в нашей городской больнице.

– Абрамов, скажи, я жить буду?

Смеется. В последнее время меня окружают невероятно веселые мужики.

– Ты зачем, расскажи мне, так стремишься на кладбище, Лёль?

Он сел на край кровати, листая мои документы, нахмурился. Жестом отпустил медсестру.

Что мне было ответить? Как дошла я до жизни такой? Особенно и не стремилась, так вышло. Я искренне рада была видеть старого друга. В школе у нас была просто роскошная компания: трое парней и мы, три подружки: Оля, Лёля и Муля. Ольга Янина, Илона Король и Мария Ульянова. Как давно это было…

– Ты не ответила. Сама-то понимаешь, что это тупик?

Суровый Антошка воинственно встряхнул моей картой. Понимаю ли я? Да я не хочу даже думать об этом.

Два года назад я потеряла ребенка, а мой гражданский муж просто выкинул то, что осталось от гордой и амбициозной меня, на помойку. Я лишилась всего: дома, работы, карьеры, семьи.

Больно. Мне все еще больно. Падать с неба на грешную землю всегда неприятно. Спасибо родителям, сдохнуть не дали. Ругали, корили, требовали срочно все бросить и ехать с “мужем” мириться. Смешные мои старики, они верят в любовь и всякую ерунду типа верности. Нет этого больше. Вымерли как динозавры высокие чувства.

– Антош. Не скрипи, и так тошно. Когда я могу уходить? Отпусти меня, ты же можешь.

– Даже не думай. Десять дней постельного режима, капельницы и уколы из чистой моей вредности. Назначу тебе витамины и буду смотреть, как ты мучаешься. Пока свой хваленый разум не включишь. Лёль, сколько можно? Третий год пошел.

Я застонала громко и жалобно. Только не это!

– Антошечка, миленький! Так и я тоже об этом! У меня послезавтра свидание, понимаешь? Настоящее. А я тут, у тебя в заточении.

Мой личный невропатолог очень внимательно изучал пациентку – меня. Внимательные темные глаза, знакомые с раннего детства, словно искали на жалком лице следы неизлечимых болезней. Он после школы почти не изменился, только вырос, возмужал, стал даже солидным.

О! Я и не заметила: на правой руке у Абрамова красовалось широкое гладкое золотое кольцо. Вот так и живем: друзья детства, в одном даже городе, а ничего друг о друге не слышим, не знаем.

Он тяжко вздохнул.

– У меня два условия. Завтра вечером я тебя выпускаю из больницы, но лишь до понедельника. Утром в приемном покое быть как штык.

– А второе?

Антон улыбнулся, вставая.

– Как только тебя от нас выпишут, а это будет в ту пятницу, везу твое бренное тело домой переодеться и забираю к нам с Мулей на дачу на все выходные.

– Что?! Погоди, вы?! Ну вы даете, Абрамыч. Ты меня просто убил!

– Все, отбой, дорогуша, остальное обсудим потом.

Антон выключил свет, оставляя меня бурлить мыслями в темноте как кофейник, тихонечко засмеялся и вышел, осторожно закрыв за собой дверь.

Надо же, непримиримые наши враги Муля с Абрамычем поженились? Невероятно! И как они умудрились не придушить друг друга прямо в ЗАГСе?

Тихо в палату вошла медсестра с целой охапкой шприцов. Этот гад не оставил идею измучить меня терапией. Вытерпев все издевательства, несчастная пациентка Илона очень быстро уснула под действием успокоительных. Телефон мне медсестры обещали отдать только утром, даже поклялись, что заряженным. Дескать, по личному распоряжению зав.отделением.

Кто такой был этот таинственный “зав”, я не знаю, но придется поверить ему просто на слово.

3. Грустные мысли

Весь больничной день, последовавший за тихой и долгой ночью, меня мучили. Начали сразу со страшного, то есть с анализов. Мое робкое предположение о том, что моча не отразит степень моральной усталости отмели. И решительно. Я смирилась: кто знает, может, уже даже в почках у меня это все.

Потом была жуткая манная каша с компотом. Этот ужас больничной кулинарии мне принесли прямо в палату, а суровая, как сама инквизиция, санитарка сказала, что никуда не уйдет, пока я не доем (снова распоряжение “зава”). Я уже начинала бояться это страшное чудище завское, мне доселе неведомое.

Когда медсестра прибежала, призывая все бросить и приготовиться к “обходу зава”, мне мучительно захотелось быстро спрятаться под кровать, сидеть там и плакать, лишь бы не трогали.

А “зав” не пришел. Пришел очень уставший Антошка Абрамов в окружении кучи людей в белых халатах, заглядывающих ему преданно в рот. Он что-то строго им всем говорил, я не слушала.

Уже очень давно, обретаясь студенткой в стенах Универа, я научилась полностью отключать слух и сознание, при этом делая вид очень внимательный и даже участливый.

Меня куда больше сейчас волновало молчание. Полное, непонятное.

Телефон с утра мне выдали. Там был только один неотвеченный звонок от Кота и … все.

Я не стала ему сообщать о своих злоключениях. Еще позавчера описала бы в красках, даже немного поныла. Вру: ныла бы долго и основательно, с придыханием.

А сегодня? Сейчас вызывать у него жалость мне совсем не хотелось. Только не у него, почему-то.

В душе глубоко просыпалось робкое, как первый весенний листочек, желание ему хоть немного понравится. Даже если он карлик, горбун или жирный противный мужик. Мне вполне было достаточно ума его острого ироничного, тонких шуток и неистощимого оптимизма. Его постоянной незримой поддержки, ставшей мне нужной как воздух.

Очень опасная это дорожка, я знала. И он знал отлично. И все же позвал на свидание. Таким тоном и так внезапно на встречу друзей не зовут. Или я фантазирую, как обычно?

– Антон Львович, можно ли рассматривать пациентку как элемент фактической эпидемии синдрома хронической усталости?

– Ну, это вы уж, любезный, загнули. Илона Олеговна, я надеюсь, у нас здесь пока уникальна. Это синдром мегаполисов, а мы, жители тихой провинции, проще смотрим на вопросы карьеры. Так ведь, Илона Олеговна?

Абрамыч смотрел на меня, усмехаясь своей “фирменной еврейской усмешкой”, как Муля это все называла. Засранец.

– Ээээ… Антон Львович, а когда придет “зав”?

Минута трагического молчания. Нет, ну можно подумать, я запросила размеры их органов половых. Право слово, что за коллапс над кроватью? Потом как-то все отмерли, косясь робко на Абрамыча, с огромным трудом сдерживающего смех, и мерзенько так захихикали.

– А чем же я так вас не устраиваю, больная Король?

О нет. Я согласна еще быть Илоной Олеговной, но под “ больной на всю голову И.О. Король”, пока еще не подписывалась. Показать ему, что ли, язык?

– Антон Львович и есть наш заведующий отделением.

Выглянувшая из-за плеча одноклассника медсестра была очень сурова. Ревниво блестела глазами, словно собиралась предложить дуэль на шпагах, защищая Антошкину честь. Я поперхнулась от смеха.

Улыбающиеся очень робко участники труппы “обход” развернулись и вышли, возглавляемые весело мне подмигнувшим Абрамычем.

Ничего себе! И тут до тупой меня вдруг дошло, что Антошка не только жениться успел, а и сделать карьеру. Молодец парень. Почти что как я, даже лучше. Мне Муля вообще не досталась, и дачи у нас с ней тоже не было. Похоже, я мало старалась.

После обхода меня снова мучили. Уколы кололи и даже капельницу, оставив след пытки в виде огромного синяка на сгибе руки. Просто ироды.

Ближе к вечеру заглянул снова доблестный “зав” наш – Антон.

– Ты меня отпускаешь сегодня, карьерист – подкаблучник?

– Почему подкаблучник-то, Лель?

Ага, значит, против карьериста он не возражает. А я так и знала.

– Потому что на Муле женат, очевидно же.

Он расхохотался, опираясь на косяк двери, схватившись за нос (всегда так со смеху хватался, а я и забыла уже).

– Сама все увидишь, прозорливая ты наша. Мой телефон запиши, будь любезна. Ты же спряталась, словно мышь, все контакты свои прикопала. Теперь не получится, не отпустим.

Да, это была абсолютная правда. После случившегося со мной неудачного опыта “брака” видеть никого не хотелось. Отвечать на вопросы тем более. Что я скажу? Что была так глупа, что позволила себе слабость с надеждою быть счастливой? Почему-то обманывалась? Глупости! Слабой меня друзья не видели никогда, и не надо лишать их иллюзии.

Видимо, все эти мысли так отчетливо отразились на моем сером личике, что старый друг тяжко вздохнул и присел на кровать.

– Дурочка ты, Лелька – железная кнопка. Самая главная сила женщины в ее слабости. Просто себя отпусти. Мужеподобные женщины – это уродство. Поверь мне, я знаю.

Я всхлипнула отчего-то, глаза защипало. А Антон… меня крепко обнял, совершенно по-братски гладя голову и тихо шепча:

– Поплачь, глупая. Быть может, со слезами и выйдет вся дурь из твоей головы. Ты красивая, умная. Разреши себе быть собой, Лель.

Слушала и белугой ревела. Доктор же прописал? Выполняю. Пациент я хороший, послушный и организованный.

И Антошка был прав: с каждой минутой в сознании будто светлело. Я не плакала уже очень давно. Лет пять, наверное, если не больше. А теперь словно прорвало плотину и вынесло в море все накопившиеся обиды, всю горечь, душу очистив по самое дно. Все еще всхлипывая, я выпрямилась, освобождаясь от поддерживающих меня рук.

– Спасибо, Абрамыч. Иди, ты устал и голодный. Муле огромный привет, я не пропаду.

Послушно отдала ему свой телефон, куда друг перекинул мне все их контакты. Он еще раз погладил меня по больной голове и ушел, дверь закрыв осторожно.

А я вдруг почувствовала себя как после тяжелого кризиса. Нет, еще не выздоравливающей, но точно с надеждой на жизнь. Может быть даже долгую и счастливую.

Собирать мне особенно нечего. Вызвала только такси, подхватила телефон, так и не вспомнив о том, что мама просила счета оплатить, со скорбью осмотрела порядком помятый костюм, плюнула и сбежала.

Кот все молчал.

Мое: “Где ты?” – так и висело забытым и непрочитанным. И куда я попрусь? Может, он взял и обиделся? Или забыл, например? Зачем ему встреча какая-то с женщиной серой из закрытого и Богом забытого городка?

Внутренний трезвый голос хихикал. Забыть такую, как я, невозможно. Писавшую каждый час, рассказывающую обо всех глупых событиях своей серой жизни. Как порвались колготки, как в моем “департаменте” все дизайнеры перепились и на работу не вышли. Божечки, я собралась завтра встретиться с человеком, который знает запах моего дезодоранта, помогал на “али” выбирать мне белье и советовал марку прокладок!

Я сбрендила, правда? Но это же… Кот. С самой первой минуты нашего виртуального с ним знакомства все так и было.

Как же давно это было…

Тогда, когда я еще малодушно заглядывала в научные каналы, не признаваясь совсем никому в своем грехопадении. Но, увы, из науки уходят, как и из балета, не на время, а навсегда. И как не напяливай пачку на толстую попу, снова танцевать не получится, поезд ушел, все свободны. Оставалось лишь только посматривать из-за занавеса и на сцену заглядывать, время от времени делая вид причастности. Просто так, подышать.

Флуд, он и в Африке флуд, и в науке. Можно вполне сделать вид, что ты в теме, постоять чинно рядом, послушать. Так и я – заходила туда поболтать с теми немногими, кто меня еще помнил. Просто так – о погоде, природе и ценах на нефть.

В тот памятный день меня в мой факультетский канал загнал жуткий, мучительный приступ мигрени. Я пожаловалась, мне посочувствовали, немножечко стало легче. А спустя пять минут в личку мне постучал незнакомец по имени Кот.

Смешно. Уже выезжая с территории медицинского городка, я вспоминала наш первый с ним разговор. О мигренях, о головной боли вообще и о жизни. Мы тогда проболтали всю ночь, просто так, вдвоем наслаждаясь ощущением близости, внезапно возникшим и острым.

Мы с ним одни книги читали и смотрели почти одни фильмы. Было странно: как будто в просторах бесконечной вселенной старые друзья вдруг встретились после долгой разлуки. Совершенно случайно.

Каждый день: “С добрым утром!”, “Ты ела сегодня? Не врешь?”, “Прекращай фантазировать!”

Кем он стал для меня? Я даже проекты рабочие с ним обсуждала, терпеливо дожидаясь, пока Кот освободиться и ответит на все мои глупые вопросы. Он снова научил меня улыбаться, видеть в людях хорошее и в будущее смотреть, не зажмурившись от гнетущего страха и ужаса.

Куда больше, чем друг.

Машина такси парковалась у дома родителей. Я огромным трудом оторвалась от воспоминаний, расплатилась с водителем и поползла.

Домой идти не хотелось. Там теперь было безрадостно. Мамина болезнь окончательно убедила ее в бренности мира. Да, ей было плохо и больно: красивой и сильной женщине всегда трудно стареть. А я… каждый день я трусливо сбегала, оставляя отцу его ношу. Лишь честно оплачивала свою долю в их жизни. Больше нечего было предложить им взамен, я сама все больше походила на пустой абсолютно горшочек без меда. Остались только холодные грязные стенки и пустота где-то внутри.

А ведь сегодня был мой День Рождения, целых круглых двадцать семь лет.

Двадцать пятое мая. Дома меня ждут, точно с подарком. Родители даже в самые трудные годы никогда не оставляли меня без него.

Все, надо ползти, оставляя свое малодушие здесь, на лавочке у крыльца. Завтра я подберу его по дороге к автобусу, отряхну и надену обратно. Если не передумаю и не струшу.

Тяжко вздохнула и поползла.

Дома меня встретил запах свежей выпечки, мамино строгое: “Ну я же просила!” (да, я, конечно, забыла счета оплатить!) и папин подарок – восхитительная чашка в корабликах. Будет стоять на рабочем столе, и пусть мне все завидуют. Мамин практичный – электрический эпилятор. Я сразу почувствовала себя уродливой и как никогда волосатой.

Посидели немножечко, помолчали. Я отчетливо чувствовала: отец мне подготовил надежный плацдарм. Никаких разговоров о жизни моей неудавшейся и закопанных втуне талантах не велось целый вечер. Приятно и неожиданно.

А Кот все молчал. Он там умер? Никогда такого у нас еще не было.За все время знакомства, за весь этот трудный наш год. Я мысленно голодала, нервно поглядывая на телефон, даже мама заметила.

– У тебя снова работа?

Я не стала рассказывать им про больницу. Зачем? И про смутные планы на завтра решила молчать. Возможно, я наступаю на те же самые грабли, по которым ходила неоднократно, не знаю.

Ведь родители о моих отношениях с бывшим понятия не имели. О беременности неудачной и о циничном предательстве они тоже не знали. Я молчала, а он был хорошим. Прекрасный мужчина, восходящая звезда науки и доцент, между прочим. И никчемная дочь их, послушно писавшая ему все знаковые научные работы, отмеченные узким научным сообществом как “прорыв”.

Мне стало вдруг грустно ужасно.

Никуда не поеду я завтра, буду спать, выключив все телефоны. И страдать даже во сне, я могу.

Все. Решено.

В моей серой жизни точно не место всяким давно и упорно молчащим котам.

4. Побег

Утро было мучительным. Надо заметить, что это жестокое время дня я вообще никогда не любила. А сегодня отчего-то еще и проснулась совершенно разбитой и даже измученной. Похмелье, практически.

Мамино: “Тебе на работу совсем не пора, я так понимаю?” настроения не улучшило.

И куда мне деваться? Рассказать о больнице и слушать весь день лекции о собственной жуткой никчемности? На работу теперь не сбежишь: туда меня просто не пустят, в мессе Миша-дизайнер ехидно об этом уже сообщил.

А в Питер я не поеду, еще вчера твердо решила. Нечего даже пытаться, нет-нет.

Вот люблю я загонять себя в такие безвыходные углы, просто профи.

Сползла с постели, мысленно попытавшись найти пути к бегству. Не смоглось. Поплелась умываться. На часы и смотреть не хотелось, но огромный настенный циферблат на кухне очень назойливо лез в глаза. Смирилась и посмотрела.

А ведь я успеваю еще…

Как же страшно решать… Как же жутко решиться.

Будь что будет, поеду! Сама погуляю по городу, отдохну, в кафе посижу, выключив телефон. Наверняка уже Кот позабыл обо мне, сгоряча просто ляпнул и выкинул из головы. Чего мне опасаться? Питер город большой, не найдет меня Марк и не догонит. А больной И.О. Король точно стоит немного развеяться.

План родился, и я побежала. Зачем-то напялила (под мамино громкое фырканье) темно-бордовое платье-футляр, когда-то давно, в другой жизни, пошитое мне мастерицей-подругой. Ни разу еще не надевала его и даже не знала, насколько мне в нем хорошо. Вдохновилась, впервые за последние пять лет накрасилась, стащив из маминой косметички тушь, помаду и тени. Она у меня красавица: яркая брюнетка с вишневого цвета глазами, крупными локонами темных волос, безупречной фигурой, нетронутой возрастом. Я же папина дочка. Разве что волосы в маму: их тоже много, густая копна. Только уже совершенно другие: непослушные, пепельные, вечно стремившихся к бунту пружинки. Стоило их распустить, как все сразу пытались завиться в какое-то безобразие. Но воли я им не давала: выпрямляла или носила строгий гладкий круг из спиральной косы на голове.

– Ты куда это собралась?

Мама моя была женщиной не только красивой, но еще и умной. Очень.

– Вообще-то, у нас день как бы рабочий.

– Вообще-то, не очень похоже.

Притворно вздохнула, призвала все свои актерские способности, сделала скорбную мину.

– Мне вчера спонсоры сделали замечание. А сегодня важные переговоры, вот, делаю вид.

Глаза мамины загорелись в ответ, ярко сигнализируя: “Я тебе говорила!”

Ну да, говорит постоянно: “Следи за собой, ты не женщина, ты – организм среднего пола!” Только мама моя никогда не работала. И понять, что такое восемнадцать рабочих часов из суточных двадцати четырех, она просто не в состоянии. К счастью, наверное.

Поцеловав ее нежно в лоб, накидываю серый (конечно!) вельветовый пиджак на плечи, ныряю в серые туфли, хватаю серую сумку, мельком смотрю на себя в наше зеркало. Вижу какую-то хмурую незнакомку.

О! Еще одна только деталь, совсем забыла. Приличные отдыхающие женщины носят свои драгоценные украшения. У меня даже есть. Сама себе как-то купила.

Возвращаюсь на цыпочках (мама верит в приметы), тихонечко достаю из крохотной своей шкатулки пару сережек. Серебряные, в виде маленьких раковин с черными жемчужинами. Снова все серое, но вот так уж повелось в моей жизни, увы.

Снова взглянула на часы Черт! Как назло, я абсолютно везде успеваю. Даже если пешком идти к остановке автобуса, даже если ползти на коленках – успею. Ладно, сомнения прочь.

Я шагнула в лифт со странным ощущением. Как будто бы на эскалаторе: один только сделала шаг, меня подхватила неведомая могучая сила и понесла навстречу волнительному и неизведанному. Вверх ли, вниз? Что я встречу там, в конце пути? Куда несет меня, вы скажите?

На автобус я чуть было не опоздала и бежала за ним метров сто. Как умудрилась? Учитесь, записывайте и запоминайте: по городу нужно выбрать самый длинный маршрут, заблудиться в трех старых соснах, потеряться, включить навигатор, зайти в тупик улицы, попытаться залезть на забор (в платье, колготках и на каблуках). Если станет совсем невмоготу, можно еще ключи уронить и потом их искать на газоне. Я справилась.

Растрепанная, изрядно вспотевшая (шеей и лицом, дезодоранта там не было), я вломилась в остановившийся автобус, чихая и кашляя от уличной пыли, выслушала лекцию о том, что вот так водитель не делает никогда, но девушка поскольку приличная, пассажиры просили, и он таки смилостивился.

Оплатила проезд, упала на мягкое автобусное сидение и выключилась.

Я себе обещала подумать над жизнью в дороге. Обещала вести себя очень прилично и даже разумно. Смешная. В двадцать семь лет поменять себя – это утопия. Так и быть мне всегда человеком по имени “Приключение на всю голову”.

Кто-то настойчиво тряс меня за плечо. Открыла глаза, увидела очень недовольного водителя.

– Девушка! Автово! Мы приехали, вы что, пьяная?

– Давно и практически безнадежно.

Встала и вышла, действительно ощутимо покачиваясь, с трудом понимая вообще: где я, что со мной? Проспект Стачек. Ага. Разворачиваюсь и иду. Куда? К метро. Зачем? Я собиралась прогуляться по городу.

Питер. Поздняя персидская сирень во дворах. Солнечный день. Суматошная пятница.

И я – никому не нужная, нелюбимая серая цапля двадцати семи лет. Я ковыляла к метро и отчего-то расплакалась, очень горько, размазывая остатки косметики по лицу и вызывая сочувственные взгляды случайных прохожих. Одна-одинешенька. Спотыкалась и дальше брела.

На подходе к горчично-желтому павильону станции “Автово” уже не было сил даже плакать. Достала из сумки бумажный платок, вытерла макияжную былую свою красоту, высморкалась и поползла дальше. “Поволоклась”, как мама моя говорит.

И только войдя уже внутрь, я внезапно сообразила: время то самое. Пропавший вдруг Кот может ждать меня в условленном месте: в вестибюле станции, на звезде, в самом центре, под куполом.

Ноги вдруг стали ватными, захотелось опять убежать. Психичка ты, Илона Олеговна, явная. Все равно нет его там, и быть просто не может, уймись уже.

Шаг, другой. Короткий спуск по лестнице. Ровно четыре ступени. Звезда мозаичная на полу, строго в центре круглой площадки под куполом вестибюля. И стоящий в ее центре мужчина, внимательно смотревший в свой телефон. Еще шаг, он поднимает глаза, мы встречаемся взглядами. И я понимаю… что зря.

Я напрасно шаги эти делаю, нужно разворачиваться и бежать или провалиться сквозь землю. Закрыть руками лицо, раствориться в толпе, испариться. Потому что прямо сейчас я пропаду.

Этот… человек Котом быть просто не мог, он право на то не имел совершенно. Потому что это для меня было бы слишком жестоко, несправедливо, ужасно, смертельно.

Мужчина, смотрящий сейчас мне в глаза, был моим идеалом. Рост, размер, прищур чуть раскосых темных глаз, нос, подбородок, улыбка и даже одежда. Вот как будто бы кто-то мстительный и очень злой поковырялся в мозгах у Илоны Король и слепил это чудо.

Он существует, реален, стоит, как ни в чем не бывало, и пристально смотрит на заплаканную и взъерошенную идиотку – меня.

Нет. Простите высокие силы, Господь Бог или ты, Мироздание, но больше я так не могу.

Развернулась и побежала. Куда? Мне было неважно. На край света, подальше, зарыться в песок с головою, умереть там от голода и от тоски. Прочь, прочь! Не видеть, не слышать, я не хочу больше мучится. Быстро!

В сумочке звонил телефон. Звонок, другой, десять, пятнадцать. А я бежала.

Со всего маху вдруг налетела на огромного толстого мужика, подвернула лодыжку, почти что упала.

Остановилась, приходя понемногу в себя, выхватила трубку из сумки, нажав на прием, все еще плохо соображая, что происходит.

– Просто остановись. Ты меня слышишь? Стой, где стоишь.

Его голос. С незнакомого номера он прозвучал как луч солнца в ночном кошмаре моего помутнения, как тонкая ниточка разума.

Я стояла и плакала снова. Горько, навзрыд, прямо посреди тротуара на проспекте Стачек. Клапан плакательный во мне был открыт накануне? Вот и получите.

Уже спустя пару минут чьи-то крепкие руки обняли, прижали к широкой груди. Я зажмурилась. В нос ударил очень легкий запах полыни, дорог, самолета.

– Что ты с собой сотворила. Люсь? Ну как оставить тебя, ты мне скажи?

– Ты пропал.

Две ладони обняли мое лицо, медленно отрывая от стремительно намокающей толстовки.

– Я же сказал тебе – прилечу. Это что значит?

Какая же я идиотка. Нет, конечно, в мою гениальную голову не пришла эта странная мысль: он был в самолете. Громко всхлипнула и открыла глаза, через секунду уже понимая, что точно погибла. Не нужно было мне останавливаться.

На меня тревожно смотрел мужчина из моих тайных снов. Из тех, о которых мы никому не рассказываем.

Русалочий разрез темных глаз, русые, слегка вьющиеся волосы. Крупный нос с горбинкой, тяжелый подбородок с милой ямочкой, резные красивые губы. На голову выше меня, очень широкий, от него просто веяло силой. И смотрел он на меня так… как на маленького ребенка: нежно и очень встревоженно.

Ну, здравствуй, беда моя новая. Мало мне было. Влюбиться в мужчину с самого первого взгляда, безнадежно и неразделенно? Могу, практикую, учитесь. Зато успокоилась сразу, поток слез как-то иссяк. Выглядела я, наверное, теперь потрясающе: опухшая, мрачная, красная и точно с круглыми глазами.

– Ты же… Кот?

Он улыбнулся, добив меня окончательно, обнажил ряд белоснежных зубов и продемонстрировал ямочки на щеках. Пристрелите меня, чтоб не мучилась.

– Марк Кирьянович. Почему ты сбежала?

Ну что тут ответишь. Особенно человеку, который, (о, ужас!) знает размер моих трусиков. Нда…

– Можно я сделаю вид, что всего этого не было?

Он меня все еще обнимал, а мы стояли посреди тротуара, явно мешая прохожим. Превозмогая себя, медленно отстранилась. Радуйся, дурочка, в твоей жизни были объятия с идеалом. Большего и не жди.

– Так. Ладно. Ты традиционно не ела, я тоже. Идем. Я бы, конечно, повел тебя завтракать в ресторан, да боюсь, ты туда не дойдешь, дорогая. Потому в “Теремок”. Вот там все и расскажешь. Мне твоя встреча не нравится.

Я молча кивнула. А что оставалось?

Только беззвучно страдать.

5. Завтрак с продолжением

В это время дня (очень позднее утро) заведения фастфуда пусты и свободны. Офисный завтрак уже завершен, а время обеда еще впереди. Выбрав столик на двоих в углу у окна, Кот отвел меня, усадил, ни о чём больше не спрашивая, протянул мне зачем-то маленькую упаковку влажных салфеток и ушел быстро к кассам.

Те немногие несколько раз… если честно, то немногие дважды, когда щедрые молодые люди водили меня в ресторан и кафе, они любезно интересовались моими вкусами и предпочтениями. А тут: просто сиди, жди его, ненаглядного, да помалкивай.

Снова я себе лгу малодушно. Кот отлично разбирается в моем персональном меню: я терпеть ненавижу овсянку, кофе не пью с молоком и вишня – мой личный наркотик.

А ведь я его совершенно не знаю. За все время нашего с ним знакомства мне было раскрыто лишь имя. Ни возраста, даже примерного, ни даже даты рождения, не говоря уже об интимных подробностях личной жизни. Ни-че-го. Терра инкогнито. Откуда он? Кто родители, где учился? Отсутствие обручального кольца на руке не давало весомой надежды. Во-первых, вовсе не все их носили. Во-вторых…

Я так задумалась, что пропустила явление двух подносов, загруженных ароматной едой. Блинчики, сырники, маленькие ватрушки – всего было с избытком.

– Ты выглядишь так, как будто тебя морят голодом. И давно, – прозвучало в ответ на мое удивление.

Прелестно. Ну а что? Зато честно. Он-то выглядел, как… как мечта моя, самая дерзкая. Поставив наш завтрак на стол, сел напротив, на сцепленные руки положил волевой подбородок. Очень красивые и очень мужественные пальцы у него, между прочим. Господи, дай мне силы.

– Врач тоже поставил диагноз такой: что-то там про недостаточный вес и обезвоживание.

Он поднял одну светлую бровь, вопросительно глядя мне прямо в лицо.

Пришлось заставить себя посмотреть ему строго в глаза. Это я совершенно напрасно рискнула. Они были… необыкновенными. Я таких даже и на картинках не видела, настоящие чудо-глаза.

У зрачка, в самом центре, яркая радужка отливала цветом летней грозы. Неминуемой, страшной, жестокой, грохочущей в моем слабом сознании ударами молний и раскатами грома. Ближе к краю цвет глаз становился медовым. Оттенок балтийского светлого янтаря. Опушенные светлыми густыми ресницами, словно загадочные лесные озера со светлыми песчаными берегами поросшими осенним камышом. Красота, целый пейзаж. И скажите, о чем я тут думаю?

Наверное, он даже не был красив. Но вид Марк имел очень мужественный, из серой толпы горожан выделяясь именно этой своей необычностью. Шрам тонкий над бровью, короткая светлая щетина на подбородке и щеках. Глаза хоть и смеялись, но под ними привычно лежали усталые тени.

Сколько ему было лет? Точно старше меня, но намного ли? Только губы красивые очень, они постоянно притягивали мой взгляд. Будто резные, яркие, с постоянно приподнятыми краями. Он словно все время чему-то загадочно улыбался, чуть щурясь. Ой! Кажется, я бессовестно пялюсь на соседа за столиком. Совершенно сдурела.

– Ешь. Приятного аппетита, не отвлекайся. И не сверли меня взглядом, пожалуйста.

– Скажи, а почему ты от меня так долго прятался?

Этот вопрос меня мучил все это время. Карлик, горбун и мужик – поросенок были бы отличным тому объяснением. Но то, что я перед собой сейчас видела…

– Уж точно не для того, чтобы кто-то сегодня так быстро сбежал. Неужели я страшен?

Пришлось срочно закусывать сырниками приступ стыда (под ехидными взглядами).

– Я врать умею, конечно. Но не тебе, ты же знаешь. Совершенно не страшен.

Он в ответ только молча жевал, глядя в окно на прохожих. Вилка и нож в его руках были инструментом привычным, я же (дочь офицера!) совсем не настолько уверенно ими теперь оперировала.

Разговор как-то не клеился. Стало тоскливо, и снова мучительно захотелось сбежать. Поймала на себе его пристальный взгляд. Кот тоже рассматривал меня очень внимательно, совершенно того не стесняясь.

Я отодвинула опустевшую тарелку, потянувшись к остывшему кофе. Такой и люблю, еще и с мороженным, и с вишневой подложкой. М-м-м-м-м.

– Знаешь, – Марк откинулся на спинку кресла, не сводя с меня глаз, – а ведь ты тоже пряталась. Совершенно другая. Серьезно.

Ну да, через дырочку видеокамеры он видел меня на работе другую: взмыленную, невыспавшуюся, уставшую. А теперь все тоже, только еще и заплаканная. Есть разница, несомненно.

– Ты не ответил.

Он тяжко вздохнул. Мы когда-то всерьез обещали друг другу не врать. “Если не можешь ответить мне честно, так и скажи: не могу”. И я до сих пор слово держала. С ним это было нетрудно, как-то само по себе получалось. Да уж… до тех пор, пока я его не увидела.

– Видишь ли… Я не страдаю от недостатка женского внимания.

О да. Я и не сомневалась ни разу, конечно. Это еще мягко сказано.

– А вот общения с доброй, умной, тонкой, ироничной девушкой мне всегда не хватало. Как воздуха.

Это он обо мне что ли? Надо запомнить. И что характерно: в его словах не было ни капли кокетства. Даже намека на самый легонький флирт не ощущалось. Он просто снова не лгал, привычно говорил мне, как думал.

– А если эта девушка такая добрая, умная, тонкая и ироничная, то откуда сомнения в ее адекватности?

Он рассмеялся, заставив меня сжать рефлекторно колени и гулко сглотнуть.

– Я в себе сомневался, пожалуй. Ты насытилась, голодающая? Хочу просто гулять, смотреть на нормальных людей и дышать хочу Питером. Побежали скорее.

Мой идеал медленно, но очень верно, опять становился Котом. Он возвращался, надежный и чуткий мой друг, прорываясь сквозь оболочку этого недосягаемого и невозможного принца. А кстати…

– Да, я тебе что-то должна? Ну… за завтрак?

Ого. Грозовой этот взгляд мог меня и обжечь ненароком.

Моя жеж ты радость. И тут не подвел: персональный мой квест на почетное звание “лучший мужчина первого уровня” пройден в рекордные сроки и без материальных потерь.

– Люсь, давай с тобой априори договоримся: я сексист, деспот и редкая сволочь. Тиран и диктатор еще. И чтобы от доброй, умной, чуткой и ироничной девушки рядом подобную ересь я больше не слышал. Все, идем.

– А почему тогда “Кот”?

Он улыбнулся опять лучезарно и очень лукаво. Расстегнул молнию на толстовке, выудив из нагрудного кармана очевидный ответ на мой сложный вопрос.

Достал небольшое портмоне, что-то там поискал и вытащил ламинированную карточку водительских прав, мне ее протянув.

Заторможено взяв, прочитала там надпись: “М.К. Кот”.

Потрясающе, Кот и И.О. Король. Прямо сборник смешных анекдотов. Он встал, нагло смеясь, забрал свои доказательства и, галантно отодвигая мой стул, протянул мою сумочку, снова жадно зачем-то вглядываясь в мое лицо. Небольшая заминка у столика, я слегка неуклюже шарахнулась, пойманная решительно под локоток, и мы вышли. Странный завтрак закончился.

Этот день очень быстро стал лучшим днем всей моей жизни.

Мы гуляли, болтали, смеялись и ели мороженое. Ближе к обеду стало жарко, и этот невыносимый котяра нанес еще один страшный и меткий удар по моему женскому самообладанию: он разделся. Тонкая серая футболка с короткими рукавами меня просто добила. Все эти… кубики, трицепсы, бицепсы, что там еще причиталось – у Марка в наличии был весь вип-комплект.

Высокий, загорелый, мускулистый красавец-мужчина с цаплей серой гуляет по городу. Он меня взял для контраста, наверное. А мне хоть глаза закрывай и иди, спотыкайся, врезайся в прохожих. Как бы развидеть прекрасное горе мое.

За этот день я узнала о нем очень многое. Пытаясь наверстать за год упущенное, неутомимо и жадно расспрашивала обо всем, что в голову приходило. В ответ он смеялся, конечно, но подробно на все мои глупости отвечал.

И о том, что родился он в Питере, на Фурштатской, в самом конце жаркого лета, а отец просто засыпал мамину палату роскошными розами и написал вдоль всего тротуара под окнами: “Спасибо, родная, за сына!”

О своем трудном детстве. Как умер отец, как им было мучительно трудно и больно. Мы даже съездили к школе его, посмотрели снаружи на старое красно-кирпичное здание. О друзьях, многочисленных увлечениях (лучше бы я и не спрашивала, ощутила себя сразу серой посредственностью), он рассказывал много и весело.

Если же Марк не хотел отвечать, он пожимал молча плечами. А я и не настаивала. Зачем? Кстати, выяснилось, что в Питере он действительно пролетом, и уже даже на целых два дня. На вопрос мой: “Куда?”, сказал коротко: “Служба”.

У меня же в запасе была целая неделя честно заработанного больничного. Но даже мечтать не хотелось о невозможном. Не стоит. Иллюзий в моей жизни было и так предостаточно, во что это вылилось, помнилось еще очень ярко.

День заканчивался, мне настала пора собираться. Грустное очень “пора”. Марк чутко это понял по задумчивым взглядам моим на телефон, а может, по скорбному виду или слезливому настроению, что совершенно непрошено вдруг накатывало.

– Знаешь… на Ленинском, на стоянке, стоит мной арендованная машина. Давай я тебя отвезу домой? Заодно еще немного погуляем. Гениальная мысль, как мне кажется, да?

– Не получится. У нас город закрытый, нужен спецпропуск.

– Военный билет не пройдет? Очень военный, со страшными формами секретности.

Я не знала, а рисковать не хотелось. От пропускного пункта, стоящего прямо на трассе, в пятницу ночером даже на такси невозможно уехать.

Он задумался ненадолго, мне подбадривающе улыбнувшись.

– Хорошо, давай мы тогда иначе поступим. Какая там самая близкая к КПП железнодорожная станция? Ты же на поезд у нас собралась, верно?

– Журавлиное*. И что ты задумал?

Получилось у меня как-то это сказать с придыханием низким. Совершенно случайно, клянусь.

– Мы поужинаем, потом посидим у залива, а позже я отвезу тебя к последней электричке. У вас же там безопасно, насколько я помню. Согласна?

Прозорливый какой.

Мне мучительно не хотелось сейчас никуда уезжать. Как я могла отказаться? Нет, я хочу выпить этот день до конца, до самого донышка. Пусть он у меня просто будет – самый лучший день в моей жизни.

Молча кивнула, тут же снова вызвав восхитительную его улыбку. Вот так бы сидела и грелась в ее теплых лучах. Но Кот, вдохновленный составленным планом, тут же меня поволок его реализовывать.

В шуме вечернего часа пик, в недрах общественного транспорта мегаполиса мы оба молчали, лишь сталкиваясь случайными взглядами. А еще прикасались друг к другу, как будто невольно. Я-то точно нарочно. То рукой задевала монументальное его плечо, то пальцами прикасалась к стальному бедру.

Не могла удержаться. Ведь все это скоро закончится. И больше не будет уже ничего. В лучшем случае – персонаж в телефоне. А может и нет. Может, он улетит. И еще в самолете, улыбаясь вот так же нежно, даже тепло, удалит меня из контактов и быстренько заблокирует. Незачем больше общаться с ней: квест не пройден, неинтересна.

А пока… Выходя из битком набитого автобуса на остановке “Ленинский проспект”, он поймал меня пальцами за руку, помогая спуститься. И тот добрый Ангел, что толкнул меня в спину нещадно локтем, словно услышав мои все молитвы, точно был моим личным хранителем. А я что? Девушка я очень даже понятливая: рухнула, как набитый костями мешок, прямо в объятия Кота, меня очень ловко поймавшего.

Секунда, другая. Мы так и стояли на тротуаре в тени остановки, зачем-то внимательно глядя друг другу в глаза.

Это было… непередаваемо, головокружительно. Больше, чем секс. Я его ощущала всем телом: горячего, крепкого и высокого. Я нюхала его запах и гибла на веки вечные.

Очумительно, дорогуша Илона, возьми себя в руки немедленно.

Моя внутренняя совесть всегда говорила со мной строгим голосом мамы. Пришлось ей последовать, осторожно освобождаясь из плена этих удивительных рук.

– Нам туда? Ты оставил машину на стоянке у моста? – спросила я, с усилием разжав губы.

Он все еще вглядывался в меня, словно ища следы ему нужной реакции. И, видимо, не находил, отчего и усмехнулся печально, взъерошив волосы на затылке рукой.

– Да. Иди через переход и подожди меня. Телефон не потеряла? Думаю, мне понадобится минут пятнадцать. Жди темно-синий Вольво седан с-60. Номер К 911 ОТ 98. Запиши в телефоне, пожалуйста. И никуда больше не сбегай от меня. Обещаешь?

– Я буду держать себя крепко в руках.

Не смешно получилось. Хотя я старалась шутить.

И держала. Даже когда прошел почти час, и я начала ощущать себя брошенной дурой, держала. Сидела и плакала молча, лишь хлюпая тихо носом на скамеечке остановки, словно сиротка. Себя было жалко ужасно. Вот все и закончилось. Зачем он вот так? Можно было просто сказать: “До свидания!” И спокойно уйти. А у меня бы остался в памяти этот день. Лучший день в моей жизни.

А потом вдруг пришла в мою глупую голову страшная мысль: “С ним же могло что-то случится!” Сбила машина, сознание потерял, да мало ли что? Я подпрыгнула, как антилопа, бегая вокруг остановки и дрожащими пальцами пытаясь набрать его номер. Хотелось не плакать уже, просто выть. Где ты, Кот. Просто ответь! Можешь даже послать, можешь мне нахамить, просто дай знать, что ты жив! Ну, пожалуйста!

– Я так и думал! – прозвучал низкий голос прямо над моим ухом. – Люсь, ну скажи мне, кто тебя так страшно обидел? О! Ты плачешь опять? – Кот стоял у меня за спиной и вид имел очень растерянный. – Миленькая, ну зачем же ты так? Иди сюда!

Притянул к себе, уткнув в широченную грудь, остро пахнущую разгоряченным мужчиной. Осторожно приобняв, тихонечко гладил по голове, что-то даже шептал. А я ревела. Откуда, скажите, во мне столько слез? Реки, моря и немножечко сверху. Молодец ты, Илона Король. Если найдется вдруг в мире мужчина, который не сбежит после этого, пятками ярко сверкая, это будет слепоглухонемой инвалид на всю голову.

Смутно, сквозь слезы услышала: Кот так спешил, (помня как я убегаю все время куда-то), что умудрился машину захлопнуть, оставив в ней телефон, документы и ключи, торчавшие в зажигании. Сейчас вызвал службу поддержки проката, и нам срочно надо куда-то спешить.

– Кот. Прости меня, я законченная идиотка. Давай я поеду уже на вокзал, и тебе станет легче?

И правда. Свалилась на голову вся такая прекрасная рева-корова.

– Ты – маленькая, очень сильно издерганная жизнью девочка, которой приходится быть нечеловечески сильной. И ты справляешься, солнышко, просто у всего есть предел. Кстати, мы стоим друг друга, поверь. Я такой же почти идиот. Все, пойдем, нас там ждут уже.

Схватил меня за руку и решительно потащил в переход, зев которого зиял сразу за же остановкой.

Принц вернулся: коня белого он в бою потерял, был немного сконфужен, но принцессу не бросил.

Ура.

6. Спокойно не можем

И машина была (синяя, точно!), и ехидный мужик из “поддержки” приехал. Вскрыл родимую через багажник, витиевато нам всем объяснив, что от этой модели все ключи уникальные, дублей нет и всё немыслимо сложно.

Я потеряла логику хода событий, отчаянно вдруг замерзла и носом клевала, опираясь прямо на капот этого монстра. Большая такая машина, пафосная, дорогая. Я в таких еще даже не ездила, хоть вид и сделала царственный, забираясь на пассажирское сидение рядом с водителем, то есть, с Котом.

Впрочем, его я не обманула. Еле слышно смеясь он помог мне найти ремень, пристегнул, усмирив возмущавшийся моим сумасбродством и неосмотрительностью бортовой компьютер, и мы поехали уже, наконец.

– Ты замерзла? – тихо спросил.

Встревоженный взгляд на меня. Чертовски приятно, когда твое состояние кто-то заметил. Вдвойне приятно, когда это роскошный мужчина, с улыбкой бросающий взгляды.

– Перенервничала. Я ненормальная?

– Да. Падать в обморок от усталости, а потом из больницы сбегать ко мне на свидание? Точно нормальной не назову, но мне нравится.

Значит, свидание. Ничего себе! А как же “встретиться и просто посидеть, поболтать”? Хотя… говоря откровенно, а много ли было их в жизни моей, этих свиданий? Если сегодняшний день, такой весь прекрасный и трепетный – не оно, тогда что же?

Очевидно, вся эта тирада так отчетливо рисовалась на моей физиономии, что сосредоточенно выезжавший из сложного лабиринта автостоянки Кот рассмеялся.

– Что? Я такая смешная?

Может уже начинать обижаться?

– Пф! Зачем ты все время в себе сомневаешься? Если честно: я все гадал, почему ты себя так не любишь? Может, хромая, кривая, горбатая? Вовсе нет. Притормозил, выезжая на светофоре, уверенно положил руку на спинку моего сидения прямо над головой и склонился над ухом, вызывая новую волну дрожи.

– Ты очень красивая, знаешь? И чтобы я больше не слышал твой бред про серую мышку и внешность. Как мужчина в этом я знаю толк. Не спорь. Необычная, да. Но взгляд притягиваешь точно. И мысли всякие вызываешь, очень далекие от скромных.

Сорвались с места, и меня вжало в кресло. Не скоростью совершенно, а теми словами, что были им сказаны. А ведь говорил он серьезно. И глаза. Он же мной любовался! Смотрел так… нежно? Гладил взглядом, улыбаясь краями рта и рассыпая тоненькие морщинки в уголках своих глаз. Такие бывают совсем не от возраста, скорей от привычки смеяться открыто и часто.

Мы ехали молча. Я куталась в свой пиджак, продолжая ловить на себе его взгляды. Это было… как купаться в лучах зимнего солнца. Когда в весну еще даже не верится, впереди снегопады и ветры, морозы и стужа. Но прозрачные лучики, даже не грея особо, внушают надежду.

Так странно. Всего несколько слов, а я вдруг ощутила себя женщиной. Настоящей. Пара взглядов – и за спиной выросли крылья. Случайно задел мое колено рукой, и я, кажется, даже стала чуть выше ростом.

– Ты знаешь в Петергофе приличные ресторанчики? Чтобы вкусно, уютно и тихо? Да, голоден, не смотри на меня так удивленно, я не воробышек. Это бывает с мужчинами.

– Я не была там в ресторанах. А “воробышки” только и делают, что едят. Сейчас поищу, может по отзывам что и найдется. Твои предпочтения?

– Мясо. Алкоголь исключен, хотя тебя я с удовольствием бы напоил. Смотри Европейскую кухню и никаких суши, тебя умоляю. По горло ими сыт.

– Европейскую… в географическом смысле или культурно?

Обычно, когда я начинаю так умничать, мужчины тушуются и начинают медленно отступать прямо к выходу из. Умная женщина – это проблема. А я устала скрывать мысли и лгать. С ним не хочу и не буду. Тем более, что Кот тихо лишь рассмеялся в ответ, взял вдруг зачем-то мою левую руку и, пока я изумленно взирала на происходившее, поцеловал ее.

Как током ударил. Я все-таки ненормальная, изголодавшаяся по мужикам дурочка. И где там моя фригидность хваленая? Захотелось провалиться сквозь землю, особенно вспомнив, что этот мужчина обо мне знает практически все. И руки целует. А еще показалось, как будто придерживая мои пальцы у губ, он вдохнул запах руки, словно принюхивался. Показалось?

– Ты когда в себе начинаешь сомневаться, то прячешься, как будто улиточка в раковину. Смотри на количество мяса в географии и культуре меню. Лучше в граммах.

Я и смотрела. Да так увлеклась, что уснула позорно, откинув голову на подголовник удобного кресла. Бестолковая.

Просыпаться от запаха вкусной еды – давно с детства забытое, практически запрещенное удовольствие. Когда со мной в последний раз происходило подобное? Когда желудок стучит в мозжечок: “Срочно, братцы, встаем, там такое!” Со специями, между прочим! И самые любимые все твои: букет “прованские травы” и тмин.

Открывать глаза не хотелось. Это все не может быть правдой: сейчас сон развеется, и снова навалится серая явь. Ой. Почти невесомый поцелуй в лоб мигом сдул мои вялые мысли. Открыла глаза и встретилась со смеющимся и очень нежным взглядом мужчины – мечты.

– Гетерохромия, центральная, отраженная. Даже не знала, что такое бывает.

– М… я готов накормить тебя только ради такого лирического описания цвета моих глаз. Просыпайся, светик мой Лю. Времени осталось не так много.

Отрываться от этих глаз не хотелось. Они действительно были завораживающе-прекрасны, даже с анатомической точки зрения. Оглянулась и обнаружила: мы в машине, я прикрыта толстовкой, лежу такая под ней в виде калачика на сиденье. Вокруг стена векового соснового леса, и впереди море. Балтийское, я надеюсь. А то с меня станется.

Еще один легкий поцелуй в висок, (вот зачем он это делает, так и привыкнуть недолго!), и перед моим сонным носом возникла тарелка. Большая такая, почти что поднос. На ней возлежала огромная отбивная, порезанная на тонюсенькие полоски, россыпь кусочков запеченных овощей, обжаренные шампиньоны под белым соусом и зеленый салатик.

Под все еще осоловелым взглядом моим Кот достал из кармана странный складной инструмент: ноже-ложко-вилку с резной костяной ручкой, вытащил одном пальцем оттуда вилку, поддел ею полоску горячего (!) мяса и медленно поднес к моему рту. Запах стал просто пыткой.

– У меня руки есть и даже навык общения с вилкой, – я честно пыталась ему сопротивляться. Наивная.

– А у меня только желание видеть, как ты ешь с моих рук, и та самая вилка. И еще я деспот, сволочь и жуткий тиран. Рот открывай, свет мой Лю. И прожевать не забудь.

Открыла, поймала зубами это божественное мясо, действительно оказавшееся еще горячим, кинула взгляд вопросительный, тут же попалась.

Он улыбался, снова являя мне свои ямочки на щеках. Вызывающие головокружение и настоящие вихри во всем организме. Запрещенный прием, между прочим. Я так ему и сказала. Обещал быть серьезным, в обмен на мой ужин. Я обещала послушно все съесть.

Так и сделали: он молча и медленно кормил меня, рассматривая, как… рыбку в аквариуме. Время от времени даже поил из красивой серебряной фляги изумительно-вкусным полусладким вином, ароматным и очень коварным.

Настолько, что к концу этого ужина меня потянуло на приключения.

– Ты меня спаиваешь? – рот наконец освободился, пора было что-то сказать. Хотя молчание это наше было вполне многословным и красноречивым.

Он усмехнулся мне в ответ, протянув молча салфетку, другой вытер свою эту “вилку”, аккуратно сложив ее.

– Пойдем, потрогаем море? Я так соскучился по нему в своих этих дебрях…

– Ты сам-то не голоден? Я все проспала.

Кот широко улыбнулся, снова меня убивая своими этими… ямочками запрещенными. Мало мне блеска улыбки и взгляда этого медового, мало. Добить совершенно решил.

– Голоден. Но едой меня не накормить. Ресторанчик был, кстати, отличный. Спасибо.

Он протянул телефон. Мой собственный. Открытый на той же странице. Итальянский ресторан. Еда на вынос. Это вот он ко мне сейчас так подкатывает? Ко мне? Да такие, как он, да я…

– Свет мой Лю, что за метания? Боишься воды?

– Опасаюсь голодных котов, если честно.

Неожиданно прозвучало. Это попытка ухаживать?

Он тяжко вздохнул, промолчал, вдруг нахмурившись, и отвернулся. Лишь спустя пару мучительно-вязких минут проворчал:

– Идем. Видишь, свет мой, там идет грозовой фронт. И даже быстрей, чем твоя электричка. Побежали, красавица.

Небо на западе действительно стремительно становилось серо-сизым. Словно огромный синяк заливал горизонт, наплывая на море.

Серый песок балтийского пляжа засасывал туфли, и, проковыляв неуклюже несколько метров, я разулась. Море. Здесь оно уже не было скорбной зеленой лужей Финского залива: на берег ложились тревожные волны коварной Балтики. А я ведь тоже соскучилась. Здравствуй, волна. Привет, камень круглый морской. Вот и я, старый добрый прилив. Не чихать тебе, бриз вечерний.

Марк уже сидел на огромном валуне, жестом приглашая меня. Места там оставалось… не очень. Он, видимо, недооценивал мои формы. Площадка с ним рядом на камне была рассчитана ровно на мое полупопие. Осторожно прислонилась, с трудом удержавшись от слов: “Я постою”.

Тихий смех за спиной, и меня сгребли одной рукой, пересаживая на колени. И шепот прямо в волосы: “Девочкам вредно сидеть на голых камнях, Лю. Мама тебе ведь рассказывала?”

Мурашки по коже понеслись целым стадом. И мысли. Мама. Уже очень скоро вся эта встреча закончится, и я вернусь в свою серую жизнь. С укоризненными взглядами мамы, чьи надежды и чаянья я не оправдывала совершенно. С работой, в которой я, как алкоголик, искала успокоения и трусливенько пряталась от личных проблем.

Мой маленький личный глоток счастья сегодня стремительно иссякал. Высыпался, как песок за стеклом у песочных часов. И, судя по виду мужчины, не одной мне сейчас было тут грустно.

– Знаешь… мне страшно, что день этот закончится.

Конечно, глупость сказала опять несусветную. Я вообще рядом с ним все это время вела себя глупо и выглядела кошмарно. Так и выворачивало из меня всех тараканов на голову бедного Марка.

Я старательно устраивалась на самом крае колена, как на заборе, стараясь… уменьшить и без того волнующее соприкосновение. А он в ответ приобнял, мягко притягивая к себе на грудь, словно в кресло. Горячее дыхание прямо в затылок совсем меня не успокаивало, кровь разгоняя как центрифуга.

– Не думай об этом. Зачем? Мы не знаем, что будет уже через час. Только надеемся. И самонадеянно планируем. Смотри, как красиво.

Над морем разворачивалась гроза. Горизонт отливал чернильно- фиолетовыми тонами, сливаясь с линией предштормовой Балтики. Ежесекундно разрезаемая ослепительными всполохами молний, эта красота поражала воображение масштабами происходящего.

– Тебе нравится? Страшновато. Не хотелось бы мне оказаться сейчас там, на лодочке с веслами.

В ответ он обнял меня второй рукой, заворачивая в пиджак и окончательно всю присваивая. Я даже пискнуть теперь не могла, оказавшись в плену этих рук и мужского дыхания.

– Кто же тебя выпустит в такую погоду на веслах одну, глупенькая?

– Главное, чтобы за борт без весел не выкинули. С остальным разберусь.

Он вдруг напрягся, словно окаменев. Все хорошее имеет манеру быстро заканчиваться. Кот тихо вздохнул и взглянул на часы на запястье.

Я все поняла и медленно начала спуск с постамента колена. Грустно и несправедливо. И, конечно же, в самый последний момент я поскользнулась голой пяткой о камень, больно ударив лодыжку, вскрикнула коротко и попыталась упасть. Как нарочно, ей-богу!

– Спокойно не можем, да, Лю? Горе ты мое луковое.

Меня тут же на руки подхватили, легко, как пустой совершенно мешок, прижали зачем-то к груди и понесли через пляж к открытой машине. Лучший в мире мужчина нес на руках притихшую отчего-то меня. А я… Таяла я, как мороженое в микроволновке, и не могла поделать с собой ни-че-го.

Не хотела.

7. Дождь

Станция опустела, желающих ехать в последней электричке больше уже не нашлось. Мы сидели в машине и просто молчали, глядя на надвигающуюся грозу. О чем думала я?

Как ни странно, о том, что счастлива невероятно. Даже если вдруг умру прямо сейчас, в моей жизни сегодняшний день уже был. Я никогда ни в кого не влюблялась вот так молниеносно, как будто стрелой насмерть подстреленная. Я вообще никогда не влюблялась, теперь это стало мне очевидно. Было все что угодно: уважение, симпатия, даже амбиции, но не любовь.

Мне просто казалось, большее чувство недоступно глупой, никчемной Илоне Олеговне. Я серая мышь, и эмоции мои тоже серые. А теперь…

Кот вошел в мою жизнь как гроза, что сейчас шла за нами. Он тихо сводил меня с ума, заставляя фривольные мысли резво бегать по кругу со рвением цирковых лошадок, игравших свой номер.

Он молчал, сидя рядом. И пусть. Это ничего уже не меняло. Мои чувства – мои лишь проблемы, и я благодарна ему за открывшиеся глаза. Могу ведь, оказывается, я быть такой, как сегодня. Просто… все эти годы его рядом не было. И не будет теперь, очевидно.

Снова взглянул на часы. Как хотелось просить его: “Не отпускай, забери меня из этой серости, хоть собеседницей, хоть прислугой!”

Да, за один только день всегда несчастная, но очень гордая Илонка Король растеряла всю свою эту чертову спесь. Но роль свою нужно играть до конца. Молча кивнула, отстегивая ремень безопасности и дверь открывая.

Он тоже вышел, и под недоуменный мой взгляд пожал плечами:

– Я провожу тебя. Под поезд еще упадешь, а мне соскребать потом тебя с рельсов.

И почему столько грусти в глазах его? Жалеет о потраченном на меня времени?

Забрала свою сумку из его рук и пошла вперед, не оглядываясь почему-то. Мне казалось, что он потихоньку отстанет сейчас и останется. Сядет в машину, помашет, наверно, рукой и уедет. До поезда десять минут, никуда без Кота я не денусь.

Капал крупный дождь, первый предвестник грозы. Его крупные капли оставляли мокрые круглые пятна на бетонной панели платформы. Это все коварные белые ночи. Они совершенно стирали ощущение реального времени. Я стояла, ловя ртом эти самые капли, скрывавшие слезы, и смотрела на загорающийся красным светофор переезда.

Мягкое тепло на спине стало такой неожиданностью, что я даже вскрикнула.

Кот неслышно подошел сзади, осторожно меня приобнял, нежно притягивая к себе. Раздался тихий щелчок, и над нашими головами развернулся большой черный купол его зонта.

– Ты куда убежала опять? Лю, нельзя так все время метаться. Мы же не попрощались.

Низкий голос над ухом предательски уничтожал все построенные мной снова защиты и опоры.

– А надо? Зачем? – само как-то спросилось.

Ох, слышала бы это моя благовоспитанная мама, ох, что она бы сказала. А мне отчего-то вдруг стало сейчас все равно. Я не хотела прощаться.

Он снова промолчал, лишь зачем-то прижав меня крепче. Настолько, что сквозь все слои плотной ткани я услышала звук его сердца, гудящего, как набат.

Сквозь стену хлынувшего все же дождя полыхнули глаза электрички, приближавшейся неотвратимо, безжалостно. Я осторожно освободилась из крепкого круга таких нужных мне рук, медленно разворачиваясь. Очень хотелось увидеть его еще раз. В самый-самый последний. Пристальный потемневший взгляд, складка непрошенная между бровей, сразу сделавшая это улыбчивое лицо очень жестким.

Секунду мы молча смотрели друг другу в глаза. А потом… мужская рука у меня на щеке, пальцы, поднявшие дрогнувший подбородок, прикосновение губ, жестких, сухих, раскаленных. Дыхание на лице. Этого быть просто не может.

Поцелуй наш был похож на удар близкой молнии. Разряд, вспышка, боль, грохот рушащегося сознания, подкашивающиеся колени.

Кот поймал меня, нежно целуя в висок, рядом раздался звук открывающихся дверей вагона электрички. Бежать!

Только бежать. Я вырвалась из ладоней его, прошептала: “Прости” и рванула туда, где меня не догонят. В окна видела, как Кот развернулся и быстро пошел к автостоянке у станции.

Вот и все.

Я плохо помню дорогу домой. В поезде почти никого не было, а в этом вагоне сидела вообще только я. Ошарашенная, всю дорогу судорожно трогавшая свои губы, как будто не веря в их существование. Так и ехала, глупейшим образом улыбаясь и пялясь зачем-то в окно на стоявший за стеклами лес.

Раз за разом я возвращалась туда: на автобусную остановку, в объятия Марка, на улицы Питера с их горячим асфальтом и серыми вертикалями улиц. И на камень, где Кот меня обнимал. Поцелуй на платформе и вовсе казался мне сладким сном.

На пиликнувшее сообщение в телефоне смотрела с искренним недоумением.

“Как доедешь домой, обязательно мне напиши пару строк. Да, беглянка, я очень волнуюсь”.

Зачем ему это?

Мой логичный, казалось, вопрос перечеркнут был одним только словом: “Волнуюсь”. Просто потому, что это снова мой Кот. Тот самый, который, следя за моим возвращением поздно ночью с работы, писал каждый раз мне простое: “Волнуюсь”. Он вернулся опять, в сторону отодвинув невероятного Марка.

Погладила пальцами светлый экран, улыбнулась его аватарке.

“Постараюсь не заблудиться в своих трех соснах”. Подождала ответ. Не дождалась. Значит, это была просто вежливость. Дала мысленно себе подзатыльник: Кот на трассе сейчас, за рулем, ему не до болтанок со мной, непутевой.

А мне еще нужно будет теперь как-нибудь пережить эти дни. Позвонить, что ли, Муле, напроситься к ним в гости, сбежав из больницы? Пусть прячут меня, партизанку, раз уж Абрамыч на койку по-дружески уложил.

Дождь шел следом за поездом, и когда электричка причалила к конечной станции, гроза накрыла нас мокрым крылом. Стена воды, настоящий поток. И как назло, ни единой машины такси. Хорошо еще белые ночи, на улицах так светло, что даже фонари не включались. Выплыла на платформу, достала из сумки свой зонт – непременный атрибут всех дамских сумочек жительниц этого города, и большущий пакет, в который спрятала эту самую сумочку.

Уже минуты спустя стало ясно: зонтик можно сложить и размахивать им, словно жезлом, исключительно ради хорошего настроения.

Дождь был везде. По улицам зажурчали потоки. Теплые, бугрившиеся крупными пузырями целые реки дождевой воды превратили пустынные улицы в русла. Несчастные туфли очень быстро стали подводными лодками. Я разулась, бредя едва ли не по колено в воде, совершенно мокрая серая мышка. По коленям стекала вода, а я размечталась и волосы распустила, ощущая себя натуральной русалкой.

Шла по совершенно пустому городу и смеялась. Моя жизнь не останется больше прежней. Сегодня в ней все изменилось. Я словно заново родилась. Дышала, жила и любила. И врать себе даже не буду.

Нельзя было солгать себе: мол, глупая, пустая влюбленность в иллюзию или фантазию, в придуманного человека, как в принца на белом коне. Кота я знала отлично. Точнее, он меня знал, но это ничего не меняло. Нет. Мне нужен был именно он. Тот самый, что пишет: “Волнуюсь” и украдкой нюхает мои волосы.

Так и брела я, раздвигая босыми ногами потоки воды. Медленно, целеустремленно. Оставалось совсем немного: буквально пару кварталов под настоящим тропическим ливнем проплыть.

Единственной прямой и преодолимой дорогой теперь оставался путь в низкую арку прохода между высоченными многоподъездными домами размером едва ли не в целый квартал. Место темное, скрытое от глаз случайных прохожих и местных жителей. В школе мы прятались там от родителей, пытались курить и пить пиво. Кажется, целовались там даже, я и не помню уже. Как давно это было.

Сделав первый шаг под свод арки панельного дома, я кожей вдруг почувствовала неладное.

Странное чувство опасности. Но откуда? Городок наш закрытый, все давно знают друг друга, попасть сюда посторонним практически невозможно: куча секретных НИИ охраняются всеми возможными службами. Откуда тревога? Совершенно сдурела я с этими приключениями на свою голову. Сейчас еще предстоит объяснение с мамой по поводу безнадежно испорченных платья и туфель…

Внезапный удар между лопаток не просто толкнул меня прямо вперед, он выбил воздух из легких так больно, что я не смогла даже вскрикнуть. Уже падая на колени прямо в вязкую лужу, судорожно попыталась не нырнуть туда хотя бы лицом. Поймала ладонями твердый асфальт под водой и тогда уже взвыла от боли. Второй удар пришелся прямо в живот. Секунду спустя только всевышние силы уберегли меня от удара ботинком в лицо. Я дернулась, падая на бок, ослепнув от боли, пытаясь лишь голову спрятать в руках. Нападающих было несколько: громкое дыхание со всех сторон и странное ощущение, будто в капкане захлопнуло тушку многострадальную мою.

Мелькнуло в голове запоздало: “Не убивают. Разве что ногами насмерть забьют. И изнасилуют вряд ли. Или зачем им тогда так бить? В синяках некрасиво”.

И пропало. Все вдруг пропало. И причиной тому была вовсе не острая боль. Сознание работало очень ясно: я слышала, видела, чувствовала. Что-то вдруг изменилось. Всех мучителей моих разом как будто бы отшвырнуло невидимой и огромной рукой. И тут же раздался оглушительный мужской визг. Никогда не слыхала такого, и вам не советую слушать. Похоже на вопль поросенка, не желающего стать котлетой или колбасой.

Вокруг топот ног, фонтаны поднятых брызг, снова вопли и визги, прозвучавший откуда-то новый странный звук, очень похожий на рык крупного зверя.

И все разом стихло.

Только шум ливня вокруг и бурление потоков воды. Все еще сжавшись от страха и боли, я лежала в проклятой воде и думала, что, наверное, очень нескоро теперь смогу принять ванну спокойно. Если вообще выживу, говоря откровенно. Мучительно болели спина и живот, кружилась голова, тошнило. Хотя отделалась я довольно легко, не убили же сразу. Наверное.

Теплое, очень нежное, мокрое прикосновение к щеке, мое оборвало дыхание.

Страшно. Даже глаза открывать было страшно. Пусть лучше думают все проходящие мимо, что я умерла и валяюсь тут дохленькая совершенно. Кто “все”? Да вот эти… кто тыкается теплым носом и шершавым языком щеку вылизывает. Языком?!

Глаза сами открылись, а разум напомнил мне совершенно некстати, что Илона Король – как бы вообще-то биолог. И по структуре огромного языка эта самая горе-биолог определила легко, что рядом с ней лежит в луже огромный, горячий и мокрый представитель семейства кошачьих.

Везет все-таки мне на котов.

8. О плохом воспитании

Похоже, древняя традиция трепетных дев падать в обмороки мне пришлась очень по вкусу.

Эта мысль была самой первой. Из тех, что тихонечко раздвигает плотную темную завесу, закрывающую сознание.

Вторая мысль была куда более трезвой и приземленной: “А где это я?”

Воды вокруг больше не было точно. И мокрой одежды и… этот монстр с шершавым языком, я надеюсь, мне тоже привиделся?

Осторожно открыла глаза. Салон автомобиля, я завернута в толстый пушистый плед, вокруг идет дождь, а на сидении рядом спит он… самый лучший во всем этом мире мужчина.

Интересно, когда я проснусь наконец, он исчезнет? Очнусь тихо, в морге или реанимации вся в капельницах и одна. Телефон, кстати, там где-то в луже остался. Никто ничего не узнает о том, что случилось.

Само собой всхлипнулось громко. Кот открыл вдруг глаза, вцепившись в меня быстрым взглядом, громко выдохнул нечто нечленораздельное, вроде: “Лю, ну как так-то!” и сграбастал в охапку меня всю, целиком, к себе крепко прижав.

От этого порыва мой ушибленный организм заорал острой болью, я взвыла, а Марк буквально отпрыгнул, смешно так глаза округлив.

– Грязные яги! Лю, как тебе удалось так быстро найти приключения и даже отпетых разбойников?

Ругательство интересное-то какое… Я смотрела на него, осторожно закутывающего меня в толстый плед, и глазам своим не верила. Мы расстались под зонтиком, поцеловавшись всего час назад. Откуда он здесь?

– Ты мне… ничего не хотел бы сказать? – слова дались с огромным трудом, я хрипела и кашляла.

Кот посмотрел очень внимательно, потом молча пощупал мой лоб. А после я поймала на себе его взгляд, откровенно скользнувший вниз по шее, куда-то к груди, и вдруг поняла, что под пледом на мне нет практически ничего, совершенно!

– Очень хочу. Но чуть позже. Я снял недалеко тут коттедж на два дня. Т-ш-ш, солнце, ничего пока только что не спрашивай. Говорить получается плохо, не напрягайся. Приведу тебя в чувство и поговорим. Не дергайся, Лю, с тобой больше ничего не случится, я рядом.

Я почему-то поверила сразу и окончательно. Стало немного легче, хотя сознание ускользало. С самого раннего детства на все беды и стрессы Илона Король реагировала дикой сонливостью. Свойство психики и организма. И теперь нещадно носом клевала, несмотря на все вокруг происходившее. Самое время уснуть: голая, босая, без телефона и в одной машине с мужчиной, которого видела в жизни один только раз. И мне все равно уже было. Только поспать отпустите бедную серую мышку…

Лента ремня аккуратно легла на плечо, и я сонно успела подумать, что меня берегут. Наверное, дело даже вовсе и не в компьютере бортовом, гневно ругающимся на непристегнутого пассажира. Больше не думалось. Мозг отказал совершенно. И поделом ему.

Машина загудела, замелькали огни на панели, но все это было уже просто сном. Как и дождь там, за пределами маленького нашего мира, ставшего так быстро странным: до боли знакомые незнакомцы в салоне дорогого автомобиля едут неизвестно куда.

Край сознания вяло зафиксировал остановку машины, тихо хлопнувшую водительскую дверь, тишину.

Осторожно подхватившие меня руки были такими родными и близкими. Запах мужчины кружил опустевшую голову. Тепло груди, к которой меня прижимали очень осторожно. Все было похоже на сказочный сон. Мой секретный: страшный очень, но с условно-хорошим концом.

Дыхание теплое у виска, очень тихое: “Потерпи, Люсь, скоро будет полегче!” А мне уже было совсем хорошо. Ни на что не променяла бы эти минуты. Особенно на возможность сидеть сейчас мрачно на кухне и разглядывать мокрые туфли. В родительском доме, который уже очень давно стал чужим.

Судя по звукам вокруг, мы уже были в коттедже. Меня туда явно внесли и даже куда-то сгрузили. Звуки и ощущения тела были словно приглушены, даже боль перестала быть такой острой. Но женское любопытство тоненьким червячком ковыряло сознание. Пришлось сделать над собой усилие и приоткрыть, наконец-то, глаза.

Глубокое кресло, мягкий свет в небольшом и уютном холле. Судя по возмущенному писку машины на улице, Марк забрал из машины свои вещи. А мои где, интересно?

Развернула свой плед, еще раз уверившись в своей полной и окончательной обнаженности. Что случилось со мной тогда, там, в подворотне? Не помню.

Подняла глаза и встретилась взглядом с совершенно бесшумно вошедшим Котом. Картина маслом: сижу я такая вся с голой грудью, мучительно соображая, что делать, и мужчина напротив стоит. И смотрит так…

Как на меня никто и никогда не смотрел.

Что с ним?

Как в замедленной съемке, еще не понимая, что делаю, и понимать не желая, я встала зачем-то навстречу ему.

Плед предательски соскользнул, обнажая и совершенно мальчишеские мои плечи и дерзкую, острую грудь. Косточки бедер, торчащие сиротливо. И гнездящийся на макушке целый стог непослушных и серых волос, после дождя распоясавшихся совершенно, завившись в тугие спирали, как довершение натюрморта.

Замерзшая, грязная, сильно избитая. Красивая я, недавно совсем говорил ты?

Рассматривай, Кот, и больше не заблуждайся.

Секунда, другая. И мне стало вдруг стыдно и зябко. Что вообще происходит со мной? Обхватила руками озябшие плечи, попыталась поймать рукою край сбежавшего на пол пледа.

А мужчина моей мечты, стоявший так близко и так далеко от меня, вдруг гулко сглотнул и делая ко мне шаг, прошептал сипло и быстро, словно боясь не успеть:

– Останови меня. Сейчас.

И протянул вперед руку, крепко поймав мою мятущуюся в страхе ладонь, останавливая порыв моего смущения. Наши пальцы столкнулись и сами переплелись, буквально цепляясь друг в друга.

– Нет.

В тишине дома мой голос раздался так странно: хрипло, ежва даже слышно, но очень решительно.

Это была точно я?

Шаг навстречу – и снова я понимаю, что назад пути нет.

Безвозвратно.

Сколько раз уже моя жизнь изменилась за один только сегодняшний день ?

Самый лучший во всем этом мире мужчина. Дыша тяжело отчего-то, Он все еще рядом стоит и на меня выжидающе смотрит. Как-будто бы хочет спросить что-то важное.

– Ты не будешь жалеть? Сейчас у тебя от всего пережитого просто откат. После стресса такое частенько бывает. А я не стану простым приключением, эпизодом, пойми.Ты умная девочка, я…

– Жалеть? Марк, ты это серьезно сейчас?

– Шутки в сторону, милая, я серьезный мужчина.

На губах его наконец-то скользнула улыбка, успевшая мне полюбиться так быстро. Соскучиться даже успела по ней.

Еще шаг навстречу, я чувствую жар его тела, а пальцы сплетаются крепче.

Теперь нас почти ничего уже не разделят. Ну… разве что вся его совершенно сухая одежда.

– Мне от страха бежать теперь быстро, без оглядки, сверкая пятками?

Он моргнул, широко улыбнувшись в ответ.

– Идея отличная. Вид сзади… у меня развитое воображение, Лю. Еще одно только движение, и мы уже не остановимся. Еще раз спрошу тебя: ты точно этого хочешь?

– А ты? – мне вдруг снова стало мучительно стыдно.

– С той самой секунды, как увидел я испуганную девушку в фойе метро, об этом мечтаю. Нет. Вру, разумеется, до пяти я успел сосчитать. Не маньяк, чай, какой.

Лгал, конечно. Хоть мы и клялись с ним друг другу не врать. Очень сложно поверить в такое…

Но мне сейчас было вообще все равно. А если вдруг я уже завтра умру и в моей жизни так и не случится подобных чудес? Зачем тогда жить?

Очень плохо меня воспитали родители.

С детства твердили они о любви, о доверии, верности. Вот и мечтаю теперь я о принцах на белом коне. Или котах на прокатных машинах. Нет, дорогой мой, никуда я теперь тебя не отпущу. Зубами буду держать, ногами, руками. Но счастливой сегодня побуду. Хоть коротеньких десять минут.

– А я, знаешь, маньячка, – поймала его недоверчивый взгляд, с духом собралась и продолжила: – Марк. Понимаешь… я сейчас сделаю страшную глупость и все такое. Мужчине, которого видела сегодня в первый раз, признаюсь, что, похоже, влюбилась. И поделать с собой ничего не могу. Между прочим, в любовных романах на этом месте герои обычно сбегают.

Он очень внимательно выслушал, даже не улыбнувшись. Несколько секунд помолчал, потом горячими пальцами свободной руки приподнял мой подбородок, вглядываясь в мое растерянное лицо, и сделал тот самый шаг.

Мы стояли вплотную, разделенные лишь сантиметрами. Я слышала стук его сердца, чувствовала его запах, от которого кружилась голова, и ноги совсем меня не держали…

– Ну и пусть он бежит, этот глупый герой из любовных романов. Если так малодушен. Нам-то что, Люсь? Мы не такие. Я, кстати, тоже маньяк.

Хотела ответить ему что-то умное или смешное, или полную и немыслимую ерунду, но уже не успела. Легкое прикосновение губ, на меня повлиявшее как внезапный и сокрушительный шквал. Он стремительно поднимал из глубин моих что-то давно забытое и категорически запрещенное. Я пошатнулась, колени мои подгибались, спина стала ватной, все тело теряло опору.

Он медлил еще несколько долгих секунд, словно что-то важное для себя решая окончательно и бесповоротно. Одно гибкое движение и у меня на спине оказались сразу обе мужские руки, обжигая, поддерживая, обещая.

Столкновение губ. Жадно, голодно, глубоко.

Мы целовались как ненормальные, как подростки в подъезде. Мы торопливыми прикосновениями взбивали сладкую пену безудержной страсти.

Он прижимал меня к себе так, как будто боялся, что я снова сбегу. И мне не было больно, хотя на моих тощих ребрах от ушибов следы уже наливались зловещей синевой.

Я цеплялась за его тонкую футболку, с восторгом осознавая, что этот великолепный мужчина вернулся за мной. Додумалась, наконец-то. И года ведь не прошло.

Здесь и сейчас, в этом маленьком доме, были только мы двое: взбудораженные, возбужденные и влюбленные.

Мы изучали друг друга, как пуще жизни жаждущие открытия новых земель неистовые пионеры.

Я даже бы и не заметила как он подхватил меня на руки, но пришлось разорвать поцелуй.

– В ванную, продрогшая Лю. Срочно. Ты кашляешь и сипишь как белуга.

Как белуги сипят я понятия не имела. И ляпнула, не подумав:

– Грязных девушек не уважаете, сэр Кот? Я не слышала сип белуги, но мыться сил нет совершенно. Прости. Можно только из ведра окатить меня и прополоскать, словно тряпочку.

Положив ему на плечо свою буйную голову, я закрыла глаза. У меня уже есть у меня в сундучке лучший в жизни моей поцелуй. Буду потом вынимать эти воспоминания и наслаждаться, как главным сокровищем этой Вселенной.

– Хочу основательно нежно и долго любить одну совершенно отчаянную девушку. Но вначале я все же тебя вымою и осмотрю. В нас крепко вбивали кое-какие навыки оказания первой помощи. Ухо к носу пришить не смогу, но немножечко подлатаю. Согласна?

Возражать не хотелось. После случившегося здесь, я вдруг разом расслабилась, словно мы с ним действительно преступили через незримую черту. Дверь за спиною закрылась, отступать больше некуда, мы с Котом теперь по одну сторону баррикад.

Спешить больше некуда.

9. Глупости

Только поджав колени к груди, сидя в ванной, аккуратно намыленная, я начала вдруг задумываться. Сижу я такая прекрасная, в синяках, голышом, уже даже практически чистая. А что дальше?

Хорошо так сидеть: с совершенно закрытыми глазами, ощущать теплые руки на коже, целомудренно и усердно меня намывающие. Пальцы, разбиравшие волосы, которые норовят стать запутанной паклей. Как в детстве, когда строгая мама уставала от многочасового моего бултыхания в ванной и приходила “заканчивать все это безобразие”. Нежно, терпеливо, молча.

– Марк… – я не могла смолчать больше. Голова треснет же так от дурацких фантазий. – Как ты нашел меня?

– Как обычно, вполне симпатичной, – руки вдруг замерли, а потом одно лишь движение, гладящее, скользнувшее по спине как-то особенно чувственно, и голос его изменился. – Прости.

Тонкие струи согревающей и очищающей самую душу воды пришли сразу же вслед за этой странной лаской. Захотелось увидеть его сейчас же. Но мокрое лицо было в мыле, и мне удалось лишь слепо откинуться, словно ища его голос.

Влажные пальцы осторожно прикоснулись к щеке, по скуле пробежались к подбородку, сгоняя хлопья пены вниз.

– За что? – смогла тихо выдавить.

Тихий вздох. И ответ, прозвучавший немыслимо близко, у самого уха:

– Я мог опоздать. Тебе крепко досталось.

Смешной. Мне вообще в этой жизни крепко доставалось. Видимо, он просто вечно опаздывал.

– Как вообще ты там оказался? Марк, ну я буду клещами тянуть из тебя? Говори же, мне важно услышать!

И глаза даже открыла. Вся такая голая, мыльная, зато в праведном негодовании. Это я сделала зря. Кот сидел очень близко на корточках, мокрый, в прилипшей к телу футболке, и волшебными своими глазами смотрел на меня. Один такой взгляд которых вышибал сразу дыхание и все мысли сводил лишь к желаниям.

Он моргнул. Громко сглотнул и шепотом почему-то ответил:

– Ты когда убежала, я понял. Ну… в общем, много всего. В интернете нашел этот коттедж, его оплатил. Пока через КПП ваше проехал, пока электричку нагнал…

– Как тебя пропустили?! – важнее, конечно, вопросов сейчас просто не было. Глупо как все.

– У меня есть… убедительные аргументы. Это неважно. Лучше скажи, как тебе удалось так быстро найти приключения на свои… ребра.

Как ему объяснить, что все это совершенно неважно? Что знать мне теперь нужно другое.

– Зачем, Кот?

– Ты еще не поняла? Или снова мы малодушничаем, маленькая врушка?

Словно строка из мессы всплыла. Так бы он мне и ответил. Они, наконец, соединялись в сознании: этот волшебный мужчина, меня героически спасший, и тот, кто за прошедший год стал мне роднее и ближе всех в мире.

– Ответь. Я упрямая мышь, ты же знаешь.

– Не хочу отпускать тебя.

Так просто. И так прозвучало щемяще. Столько тихой боли мелькнуло в этих словах, что я даже вздрогнула. Медленно отжала свои непослушные волосы, пряча взгляд.

– Я, кажется, уже чистая. Полотенце тут есть? Или так и будем сидеть до утра в пене и холодной воде: только ты, я и мочалка?

Вечно улыбчивый Кот почему-то даже не усмехнулся. Он ждал другого ответа? Что мне было сказать? “Не отпускай никогда-никогда-никогда, я вся ваша навеки!” И что бы он делал со всем этим счастьем? Ненужным и несвоевременным.

Медленно встал, тут же развернувшись спиной ко мне, и вышел, больше не проронив даже слова.

Обиделся на меня? Почему и за что? Что тут, черт подери, происходит?

Мучительно и неуклюже я попыталась встать. Не получилось. Голова кружилась еще очень здорово, ребра нещадно болели, а рука почему-то отказывалась работать. Зато получилось встать на твердые и непоколебимые почти четыре точки опоры. Это когда жопка кверху, нос вниз. Зато не качает и падать не высоко. Сейчас я крепенько уцеплюсь рукой за край ванны, сяду тихонечко на колени, а там…

– Ты получаешь какое-то странное удовольствие, делая глупости, Лю? Я принес полотенце, куда поползла.

Стою я такая красивая на четвереньках, а где-то там, выше, мужчина моей мечты удивленно смотрит на все это безобразие. И, видимо, даже сочувствует. Ну и кто я после этого?

– Даже не спрашивай. Помоги лучше мне встать.

На спину приземлилась пушистая ткань, обернулась вокруг бренного тела, промокая и оборачивая. Черт! Вот это я влипла. От одной только мысли о том, что эти крепкие и красивые руки мужские осторожно проводят ладонями по спине, меня затрясло, как в строительной камнедробилке.

А потом эти самые руки меня осторожно подняли, подхватив, и унесли, как ту самую мышь, в когти попавшую к сытому хищнику.

– Мне бы одеться. Хоть капельку, – голос я все таки подала, на всякий случай. – Разнообразия ради, немножко совсем. А то у нас явное гендерное неравноправие. И вообще, зачем ты меня совершенно раздел?

Ничего не ответил. Принеся меня молча на кухню, осторожно выгрузил на маленький кожаный диванчик. Тут было уютно: круглый деревянный стол, над которым висел красивый соломенный абажур светившего теплым светом светильника.

Невзирая на белые ночи, в доме было довольно темно: кухня разместилась на большой застекленной веранде, плотно увитой диким виноградом. Кожаная мебель, темные шкафы. Марк быстро осваивался здесь, нашел чашки, включил электрический чайник. Он вообще выглядел тут органично и сосредоточенно, точно капитан небольшого суденышка, что уверенно идет по волнам прямо в шторм.

– Пиджак и белье уже в стирке, платье… я твоими вещами чуть позже займусь. Прости, нужно было тебя осмотреть и быстро растереть. А пока могу только дать тебе еще одну свою, запасную футболку. Последнюю. Могу для равноправия снять свою мокрую и повесить на сушку.

И я не успела ответить ему, как одним ловким движением Кот сдернул с себя все еще влажную серую футболку и остался в одних только джинсах. Я только пискнуть успела. И попыталась зачем-то плотнее закутаться в банное полотенце. За что мне эта пытка мужчиной? Снова и снова. Он был великолепен. Раздетый значительно лучше прилично одетого. Таких надо показывать в каждом кино, и настроение женской половины планеты сразу улучшиться. Воздух будто сгустился вокруг. Мне стало душно.

А Кот лишь бровью повел в ответ на мою странную реакцию и повернулся спиной. Шок номер два. Не, спина была у него изумительная: тугие выпуклости и впадинки, как рисунок на морском дне. Но дело не в этом. Во всю спину Кота красовалась роскошная цветная татуировка: морда хищника (из семейства кошачьих, конечно же). Зверь очень внимательно смотрел на меня своими необыкновенными глазами, словно он что-то знал.

И я вдруг очень ясно все вспомнила: темная грязная подворотня, мужской визг и… огромный зверь. Такой необычный, пепельно-светлый, с плотной, приятной на ощупь шерстью. И мокрый нос.

Как загипнотизированная встала, тихо подошла к заваривающему чай мужчине со спины. Я совершенно все сейчас почему-то забыла. Где я, кто он, что вообще мы тут с ним делаем этой ночью?

Прикоснулась пальцами осторожно к теплой гладкости кожи, самыми кончиками пробежалась по звериной морде, словно лаская. Марк вздрогнул, развернувшись ко мне потрясающе гибким движением сильного тела.

– Ты… его видишь? – отчего его голос отчетливо дрогнул? Почему глаза эти смотрели в лицо мне с таким изумлением?

– Даже узнала, похоже. Я брежу?

Горячие ладони на моих щеках. Откуда взялись? Большой палец погладил мне губы, вдруг ставшие болезненно-чувствительными. Глаза в глаза. Я снова тонула в них, безнадежно, как в омуте, теряя опору под ногами, захлебываясь, не дыша.

– Я пытался себя остановить до последнего. Оба бредим, похоже.

Он не дал мне ответить, глупые все слова собирая губами как капли. Нежные прикосновения снова раскручивали чудовищный ураган. Только надежды на то, что я снова смогу убежать, больше не было.

Обязательно он догонит.

Потянулась навстречу, роняя последнее свое полотенце, обнимая обеими руками его, прижимаясь всем телом. Что делаю я? Или мы…

_{©Нани Кроноцкая 2022-2023}

_{Специально для ЛитРес.}

10. Лю

Мы.

От соприкосновения тел, горячего, бьющего током, он вздрогнул, и я, наконец, ощутила всю степень его возбуждения. И пришла в голову грустная мысль: я уже даже успела забыть, как все это выглядит…

Поцелуй становился все чувственней, все глубже и откровеннее. Я открыла глаза: невероятно хотела увидеть каждую нашу секунду сейчас, все черты успевшего мне полюбиться лица. И столкнулась с точно такими же жадным, мужским взглядом.

Лесное озеро перед грозой. В котором теперь бушевал морской шторм.

Как оказались мы на кровати?

Помню лишь, как остановила его, уложив на спину. Как медленно и бесстыдно сама раздевала, любуясь. Ловила его темный взгляд, ставший вдруг беззащитно-доверчивым.

Мой лучший в мире мужчина был словно специально для меня вылеплен свыше. Каждая мышца его гибкого тела станет теперь моим личным фетишем. Я касалась его, трогала, гладила, целовала, вызывая с огромным трудом сдерживаемые тихие стоны и все ускоряя и без того тяжелое мужское дыхание. Получая от этого острое, чисто женское удовольствие.

– Сумасшедшая. Иди ко мне, или я сейчас здесь погибну.

Нависла сверху над ним, губ касаясь, заглядывая в лицо.

– Я хочу это видеть.

И моя грудь оказалась в горячем плену его чутких ладоней. Наслаждающихся процессом этой чувственной пытки здесь было двое. Мы.

– Ну, нет, – прошептал мне в ответ Кот, – эта песня поётся дуэтом.

Губы приникли к губам, и вдруг мир мой перевернулся, совершив головокружительный кульбит. И вот уже надо мной возвышается мой самый лучший мужчина. Мое наваждение.

Руки, губы, язык. Толчки поцелуев. Кажется, я очень скоро стану лишь вязкой лужицей в этих руках. Кипящей и булькающей крупными пузырями. Мучительно испаряющейся прямо сейчас.

Разведя широко мои колени, дрожащие и упорно цепляющиеся за какую-то странную мысль о том, что я недостаточно хороша для такого мужчины, он вдруг замер. Выдохнул прямо в ухо мне тихо:

– Лю. А ты ведь не предохраняешься? Прости, но не ношу с собой на прогулки по случаю презервативы.

И тут меня смех разобрал, такое пошленькое совершенно хихиканье. Никакой абсолютно романтики.

– Не бери в голову. Предохраняюсь.

Зачем я это делаю? Я смотрела на возвышающегося надо мной Марка и отчетливо понимала: даже если случится абсолютное чудо, и вопреки законам природы мне достанется от него сейчас этот подарок… Я буду счастлива. Он пусть летит дальше, а я со своим маленьким кусочком счастья останусь. Но ничего не получится, к сожалению. Не стоит мне даже мечтать.

Я сжалась, нервно сглотнув в ответ на внимательный его взгляд. Он все понял.

– Ты мне обещала не врать, помнишь? – легкий поцелуй в лоб, касание носа губами, и словно сразу стало светлее. – Так не пойдет, моя маленькая лгунишка. Не пойдет.

Он обрушился на меня, лаская, осознанно выключая сознание. Его руки на бедрах раскрыли меня, словно книгу. Касание горячих пальцев, уверенное, но осторожное.

Кончики погружаются в мой влажный плен, с моих губ срывается громкий стон. А в ответ – низкий рык, совершенно звериный. Глубже, шире.

С каждым новым толчком этих мучительных пальцев, с каждым сплетением губ, языков, соприкосновеним обнаженных тел – крик вырывается из груди, и мне не сдержать его. Я обезумела совершенно! Надеваюсь сама ему на руки, выгибаюсь навстречу, бьюсь в судорогах накатывающей и накрывающей с головою волны.

Раскручивающаяся изнутри меня спираль страсти и желания выстрелила, вытянулась громко звучащей струной. Я в руках у мужчины, ласкающего меня губами, руками. Одними глазами рассказывающего мне сейчас самую главную историю моей жизни. О том, что я для него драгоценна. Открыто, правдиво и нежно.

Время словно бы остановилось, и я рассыпалась на тысячи маленьких Люсь. Раскатилась стеклянными шариками по сорванному покрывалу. Нет меня больше здесь, я размазалась тонким слоем по этим рукам.

– Ты похожа на расцветающий нежный цветок. Настоящее чудо, бесконечное удовольствие.

Я открыла глаза, с трудом понимая, что лежу на его плече, и мужская рука нежно поглаживает мою спину, а крупный мужественный подбородок прямо перед глазами. И покрытая светлыми густыми шерстинками грудь.

– А… ты?

Тихий смех, поцелуй нежный в лоб.

– Заниматься любовью, Люсенька, это не только физиологический акт. Я хочу тебя, мышка. Но это потерпит. Очень болит?

Я перевела взгляд туда, где пальцы кота осторожно массировали мою кожу.

Да, картина была впечатляющая: синяк во весь бок, медленно сползающий на бедро, переливаясь всем спектром от багрового до сине-фиолетового.

– Вообще не было больно, Марк. У меня такого ни с кем не было и никогда. Это нормально?

– Ты ведь не это хочешь спросить?

Ну вот за что мне такой умный мужчина, скажите?

– Что мы будем делать теперь?

Тихий вздох, рука снова пошла в путешествие по моему плечу. И я ощутила, что и мне было мало. И я тоже хочу.

Илонка Король впервые хотела мужчину, у меня многое было впервые теперь.

– Я попробую выбить себе три дня отпуска. К сожалению, ничего не могу обещать, служба.

– Вот вообще не об этом спросила. И ты это знаешь.

Поцелуй снова в шею, в плечо, как у него это так получается?

– Люсь. Ну почему ты вибрируешь? Скажи, что такого случилось?

Рука, будто случайно спустившись, коснулась груди. Запретное удовольствие продолжалось.

– Например, то, что я лежу голой на постели с мужчиной, которого увидела впервые… чуть больше, чем полсуток назад. Неожиданно, да? Что ты делаешь, Марк?

– Углубляю знакомство, – он тихо смеется в ответ, опять уже откровенно лаская. – Тебе же не больно?

У меня тоже есть руки. И пусть я неопытная и вообще глуповата, но где у мужчины находится… все, что находится очень легко, я давно уже знаю. И секунду спустя мои пальцы касались очень внушительной выпуклости под все еще нас разделяющей простыней.

– Как ты там мне сказал? Эта песня поётся дуэтом? Отвечай на вопрос, хитрый Кот.

Он вздрогнул от моей неожиданной смелости, закусил свою губу и плавным движением развернулся ко мне, открываясь.

– А если подумать иначе? Мы общались с тобой целый год, каждый день, почти не отрываясь от экрана. Я знаю о тебе все, моя маленькая. Два свободных и взрослых человека оказались в постели только год спустя. Так лучше?

Да, так вполне ничего уже было, мне даже немножечко полегчало. Конечно, самую малость, поскольку рука его опустилась на ягодицы и вела себя совершенно фривольно. Впрочем, как и моя.

– Последний вопрос: почему Люся? Что это за глупости?

Эта загадка мучила меня целый год. Люсей я стала практически сразу, уже через пару ночных разговоров он-лайн и первого же сеанса видеосвязи. Я тогда случайно нажала на видеокнопку, а Кот был так феерически весел, что просто не захотелось его прерывать, убегая на звук.

– Потому что люблю. А ты говоришь… глупости. Нет, моя золотая, глупости – это когда влюбляешься в голос, в картинку на экране. Как будто мальчишка на своем первом свидании ждешь каждую новую строчку. И понимаешь, что медленно сходишь с ума.

Я даже села. Ослышалась? Мне все это снится?

_{©Нани Кроноцкая 2022-2023 Специально для ЛитРес.}

11. Да, непростое и сложное

Вот умею я делать все происходящее вокруг меня натюрмортом.

Белые ночи, постель в чужом доме, голая я и роскошный мужчина, признавшийся мне вдруг в любви, лежит рядом. Возбужденный, но совершенно спокойно мне все излагающий. Так, будто он… тот самый Кот, что живет у меня в голове уже год. Угадывает мои мысли, встречает каждое утро уютным огоньком сообщения и пишет простые слова, завершающие каждый мой день.

Он смотрел… иронично. Хотя, говоря откровенно, на мои все душевные терзания и метания было трудно смотреть по-другому.

– Ей, солнце, тебе не обязательно прямо сейчас все бросать и страдать угрызениями совести. Мои слова ни к чему тебя не обязывают. Сама же просила ответить.

– Марк, ты пошутил неудачно, ведь правда? Завтра уедешь, и все это пройдет?

Он только собрался мне что-то ответить, как вдруг раздался неприятный звук телефонного звонка. Я дернулась. Кот грязно выругался на совершенно неизвестном мне языке (судя по интонации, очень грязно), накинул на себя простыню, подхватил брюки и вышел.

А я так и осталась, пытаясь переваривать все произошедшее и сказанное тут, между нами.

Он мне не лгал. И то, что случилось чуть раньше, тоже было правдивее всех правд, откровеннее всех откровений. Настоящая неожиданность.

Вот так с ними, с правдами, и бывает. Живешь ты в норушке спокойно и серо, тихонечко скулишь по ночам, прося Мироздание дать лишь один, только самый малюсенький шанс на счастье, обещая в ответ его не упускать. А когда это самое счастье обрушивается разом на голову огромной увесистой кучей, нас, убогих людишек, начинают сомнения разъедать: “достаточно ли вкусный кусочек достался, не подпорчено ли кем это счастье и точно ли не Б.У.?”

Нет. Я не буду такой идиоткой. Сомнения глупые в сторону: сколько лет пусто прожито в ожидании этого чуда? Вот оно, получите. Все, как вы хотели: мужчина мечты признается в любви, никогда и никто мне не говорил таких слов, у нас с ним состоялось волшебное романтическое свидание, мы даже в постели одной оказались. Немножко, чуть-чуть. И я сомневаюсь?

И боюсь. Даже знаю чего.

Без него было тускло и серо. Вот уже целый день рядом с ним я ощущала себя героиней волшебнейшей сказки. А когда все закончится, моя гадкая серая жизнь в тот же миг станет черной. Готова ли ты, Люся Ко, на такую кромешную быль после этого?

Прислушалась к голосу на веранде. Кот рычал и, казалось, в ярости зубами грыз микрофон.

– Я не прошу невозможное. Три дня. Пять лет без отпуска, между прочим. Да. Абсолютно семейные. Обещаю. Макс, и… прикрой меня, я как друга прошу. Нас обоих прикрой. Да, все очень серьезно.

Неужели у него получилось? А чему я тут, собственно, радуюсь? Я на больничном, вообще-то. Явка в больницу к обходу и в восемь укол. Антон будет счастлив внезапно увидеть на моем бренном теле вот эту волшебную красоту, что расцветает сейчас на моих тощих ребрах. Отбросила одеяло, пощупала синюю кожу свою осторожно.

Так странно: выглядело оно все очень страшно, а ожидаемой боли практически не было.

– Я принес тебе… уф. Ляг на спину и вытянись. Сильно болит? – голосом дрогнувшим тихо спросил.

В своих форменных темных штанах, снова почему-то весь мокрый, Кот замер на самом пороге, напряженно глядя на меня. Вообще-то… когда-то там, в прошлой жизни, я была очень стеснительной. И обычно обнаженность моя меня страшно смущала. Не болезненно, но достаточно для того, чтобы, как минимум, прикрываться в присутствии незнакомых практически… всяких мужчин.

Что на меня с ним нашло? А, да, точно. Это же он выбирал мне белье на Али! Помнит отлично, какие застежки я предпочитаю на лифчиках. Черт! Как меня так угораздило?

– Прекращай это думать. Не то чтобы у тебя плохо шел сам процесс, но я опасаюсь за практический результат. Твое белье все равно еще не высохло. Обратно ложись, я намажу.

Последняя фраза была сказана таким тоном и голосом, что я мысленно посочувствовала всем его подчиненным, если они еще живы, конечно. Захотелось смиренно и быстро вытянуться в струнку, отдать резво честь и маршем отправится… мазаться.

А, кстати, чем там меня мазать собрался этот сатрап?

В руках у Кота оказался мой телефон (ура!) и блеснула пузатая баночка с чем-то зеленоватым.

Пришлось покориться. И глаза я закрыла: увидеть на лице его жалость или даже брезгливость было страшно. Я, похоже, вообще оказалась трусихой. Закомплексованной офисной дурочкой. А еще мне разочаровывать этого мечтателя и фантазера совсем не хотелось. Пусть лучше не сразу меня разглядит. Ведь ничего общего с великолепными фото-кино моделями у меня не было. Ручки-ножки, прямые, почти детские плечики, странно контрастирующие с круглыми бедрами, становясь оттого еще более жалкими. Острые вершинки груди, смахивающей на подростковую. Бледная кожа, как у всех норных жителей офисов. Тонкие мелкие черты на кругленьком личике. Светлые брови вразлет, делающие взгляд мой тоже детским и хронически изумленным. Никакой внешней солидности на исходе третьего десятка полных лет, с детства не досталось и с возрастом не наросло. Остановить взгляд просто негде.

Серая мышь теперь в лапах матерого хищника, смотрящего на меня глазами своими невероятными, отчего-то темнеющими стремительно. Да, я подглядывала, и это было незабываемо: взгляд его неповторимый и завораживающий, улыбка эта волшебная, ни на чью не похожая.

И трепетные движения пальцев, разносящие по несчастной сизости моей кожи прохладную мазь. Прикосновения вспыхнули где-то под грудью, чуть ниже, скользнули еще ниже к бедру.

А потом… горячие губы нежным влажным пленом накрыли кончик груди, и меня вдруг пронзило, так ярко и остро, словно удар тока.

– Что ты… Ах! – и голос не мой, сиплый шепот и вздох.

Вторая мужская рука не осталась без дела. Медленно стягивала с меня целомудренную простыню, изучала открывшиеся ей просторы.

– Мы кое-что не доделали. Разве можно бросать начатое на полпути, как считаешь?

– Я … я же не предохраняюсь, ты сам сказал, что…

– Мышка-трусишка. Я пересмотрел нашу с тобой переписку и нашел твой менструальный календарь. У тебя безопасные дни. А обещала не врать, между прочим. Люсь… А теперь чего ты боишься? Это же я. Я, понимаешь?

Он.

И я.

Минуты назад давшая твердое слово себе жить днем сегодняшним. И да, снова трусившая отчаянно. Близость с мужчиной неизбежно накатывается на меня, как лавина, снова манит и пугает.

Для таких, как я, ничего хорошего в этом процессе не могло быть и никогда не было.

Мой бывший… как его там. Как бы муж, ничего не мог с этим поделать. Интимная сторона жизни, то есть секс, мне был не нужен. Смирялась, терпела, скрипела зубами, мысленно проклиная всех озабоченных мужиков, и считала короткие минуты “любви”. Мой первый мужчина не успокаивался и несколько раз на неделю пытался добиться хоть какой-то взаимности. Я честно пыталась, а потом просто смирилась, считая ромбики на обоях и подавляя зевоту. Ну, фригидна, ну что тут поделать. Каждому как бы свое. Наверное, нужно было освоить науку притворства, знакомую каждой жене. Но я и женой не была. Так, сожительница и “гражданка”, ведь “нам это было не нужно”.

Ну, да. Когда мы расходились, я даже и не возражала в ответ на его горькие упреки. Недотепа убогая, недоделанная. Принесла ему лишь огорчения (правда, еще кучу научных работ написала, но все это мелочи).

Зачем мне сейчас эти мысли и эти эмоции? Почему вдруг догнали, накрыли?

Я сжалась опять, все вспоминая и заново переживая. А Кот меня сразу же понял, вдруг замерев. Притянул осторожно к себе, прошептал:

– Можно я просто тебя поласкаю? Это не страшно, всегда есть возможность сбежать и почти не раскаиваться.

– Да. Тебе. Можно все. Понимаешь? – сказала и замерла. – Все.

И он тоже замер, Широко мне улыбаясь, как будто ему только что сообщили о выигрыше огромном или наследстве. На худой конец, сделали генералом.

– Я же воспользуюсь, Люсь. Вероломно. И уложу тебя спать.

– Это жестоко, помилуй. Только не это, пощады прошу.

Мы захихикали с ним, словно дети. Два натуральных придурка, которые даже не могут нормально заняться любовью. Хотя оба очень друг друга хотим.

А я вдруг поняла, ощутила: его сейчас тоже что-то удерживает. Борется все это время Кот не только со мной, но и с собою самим. И не смогла промолчать (как обычно).

– Марк. А что тебя гложет? Только не вздумай отмалчиваться. Я обижусь и надену свои мокрые трусы, так и знай.

Он откинулся на спину, позволяя мне рассмотреть и роскошное тело, и всю степень своего возбуждения, уже просто звенящую, тихо вздохнул, привлекая меня к себе под теплый бок, положил голову на плечо.

– Я… уф. Солнышко, видишь ли… У меня куча тайн, которые могут тебе не понравиться. Тайны вообще та еще жуть. А я – натуральное их средоточие.

– Серийный убийца, растлитель подростков, тайный алкоголик, явный наркоман, неплательщик алиментов, многоженец, гомосексуа… А нет, это точно мимо. Сатанист, суицидник, игрок, враг народа и растратчик казны?

Кот изумленно на меня посмотрел.

– Вообще нет. И не женат даже. Уже. Или еще.

– Остальное мне все уже нравится. Кот. А давай поиграем в игру.

Его рука снова отправилась меня гладить. Ну, нет, дорогуша. Меня не собьешь. Поймала. Вернула на место.

– Шахматы на раздевание?

– Нет. В “живем одним днем и ни о чем больше не думаем” есть только ты, я и вся эта ночь.

Он усмехнулся, шумно нюхая мои волосы, руку свою у меня отобрал и возобновил свою пытку.

– Вообще-то, это должен был сказать я. А ты просто обязана была немножечко сопротивляться для вида. Вечно ты путаешь роли, какой неразумный мышонок. Но если серьезно…

Он развернулся лицом, снова глядя в глаза. Словно найти в них хотел правильные ответы на самые сложные свои вопросы.

– Я слушаю и конспектирую. Мысленно.

– Люсь, проблема в том, что я тебе ничего не могу рассказать. Это как в очень опасный маршрут вести за собой человека, завязав ему прежде глаза. Я рискую сейчас втянуть тебя в… очень запутанную историю. Конца которой не знаю. Начала не помнит никто. И отказаться от тебя сам уже не могу, и смертельно боюсь, что ты мне этого не простишь. Останови меня.

Он говорил очень тихо, все еще нежно поглаживая мою спину. А я… думала.

Пойдя за ним, что я теряю? Серую жизнь, старые горести и обиды, сочувствующих друзей и родителей? Работу до обмороков, нелюбимую и бесконечную? А если я откажусь сейчас, ведомая страхом и осторожностью, я потеряю его. Судя по тону и голосу Марка, сомневаться в этом не приходилось. Он послушно уйдет, побоясь мной рискнуть. Скорее всего, и из нашего вирта. После этой ночи остаться просто друзьями мы уже точно не сможем. Это будет жестокой пыткой для меня. Для нас двоих.

– Я выбираю тебя. И не спрашивай почему, сам все знаешь.

Долгий взгляд, пальцы на щеке, вытирающие вдруг проступившую влагу.

– А плачешь зачем? Ты очень красивая, я все никак не налюбуюсь. Не могу надышаться тобой.

– Представила на секунду свой мир без тебя. Не понравилось. Сегодня у нас ночь сомнений?

Поцелуй был мне ответом. Настоящий, глубокий, всепоглощающий. И руки. И весь он, вдруг позволивший себе совершенно расслабиться, двигаться гибко, сильно и быстро.

Натурально мурлыкая, Кот терся о меня всем своим естеством, заставляя себе отвечать, все смелей погружаясь в эту бездну нежности и удовольствия. Я и не думала, что все мое тело, даже руки и ноги, могут стать сплошной зоной чувственности и откровений. Поцелуи тянулись дорожками, разжигая и без того плавящуюся в мужских руках меня. Только не останавливайся.

Я ли это? Совершенно бесстыдно раскинувшаяся перед мужчиной, зовущая и даже требующая его ласк, его близости. Желающая и желанная.

И он, отпустивший себя, ставший снова тем самым волшебным и идеальным из моих сладких грез. Точно, котяра: перед главным прыжком эти хищные звери всегда собираются с духом.

– Ждешь меня? – спросил очень тихо. И в самом центре всех потаенных женских влечений я ощутила горячее прикосновение, гладкое и такое теперь долгожданное. Обещающее.

Вместо ответа я подалась робко навстречу. Какой ты, мечта моя? Что несешь мне?

Наполнение. Медленное, осторожное. Я ощутила себя пересохшим колодцем, в котором открылся вдруг чистый родник. Живительное присутствие заливало, выдавливало прочь все ненужное, глупое, мелкое. Он заполнял меня всю, без остатка, заменяя собою дыхание. По самую крышечку разума и сознания.

– Ах! Марк… Я…

– Да.

Руки заперли меня в свою крепкую клетку. Жгуты мускул связали покрепче канатов.

Распятая, прикованная его поцелуем к постели, я ждала сейчас только его одного. Больше. Хочу умереть в этих руках, раствориться в нем, прочно сливаясь в единое “Мы”. Бесконечное, вечное.

Движение. В ритме прибоя, переходившего в шторм. Дыхание в унисон, переплетение обнаженных тел, врезающихся друг в друга.

Его влажный лоб у меня на плече, так доверчиво здесь нашедший опору. Губы, обжигающие мою кожу. Зубы на шее, покусывающие ощутимо и нежно.

Упругая волна абсолютного, невероятного наслаждения медленно и неотвратимо накрыла меня с головой. Я кричала, я билась в плену его рук, раскрывалась навстречу мужчине, отдавалась.

Самым краешком разума поняла, что в это мгновение Марк быстро вышел, дыша тяжело, скрипя громко зубами и низко рыча. Он берег меня, ни на миг не забывая об этом. Стремительно приподнявшись, поймала пальцами это упругое влажное великолепие, успев изумиться размеру и формам. Всего пары моих очень неловких движений хватило ему, чтобы меня с громким стоном догнать.

Это было ни с чем не сравнимое удовольствие: дарить ласку мужчине, глядя на блаженное выражение его мужественного лица. Даже вытирать его собственным полотенцем было приятно и сладко. Марк за моими руками тянулся и тихо мурлыкал, пытаясь поймать мои губы губами. Получилось. Нежный, как вечерний августовский ветерок, поцелуй, полный признательности и полнейшего умиротворения. В награду друг другу за смелость. За наше с ним дерзкое “да”.

Медленно откинувшись на спину, Кот красиво потянулся, демонстрируя грацию сытого хищного зверя. Стрельнул из-под пушистых ресниц лукавым взглядом русалочьих темных глаз. Да, сейчас они были темней южной ночи. Я невольно опять засмотрелась.

А он одним сильным движением вдруг сгреб меня всю целиком, словно кошка убогую мышь, и перенес на себя, осторожно и нежно укладывая. Мягкий поцелуй в висок. Внезапно тихое и уверенно прозвучавшее прямо над ухом: “Моя”, сказанное с таким придыханием, что мне захотелось растечься по кубикам его жесткого живота сладкой лужицей.

– Да. Твоя, хитрый котяра. Твоя.

12. Счастье

Счастье – оно существует. Просыпаться в совершенно чужой постели, лежать с закрытыми глазами на свежих простынях и вспоминать.