Читать онлайн Тяжёлая реальность. Нестандартное мышление бесплатно

Темный угол

Коридор тянулся узкой, почти задушенной кишкой между ярусами, как будто сам металл станции не хотел, чтобы здесь ходили живые. Он был слишком тесен, чтобы кто-то решился протащить по нему ящик или тележку. Он существовал только для прохода – редкого, случайного, словно сам воздух в нём отвык от дыхания.

Стенки – если их можно так назвать – представляли собой сросшиеся, кое-как подогнанные панели от разных эпох и разных конструкций. Одна матовая, покрытая мелкой сеткой трещин… Другая – с облупившейся краской, когда-то зелёной, теперь же ржаво-бурой; третья и вовсе была частью бывшего обшивочного щита, в котором зияли отверстия для давно снятых креплений. Всё это выглядело, будто кто-то лепил проход из металлолома, не заботясь ни о гармонии, ни о прочности.

Потолок низко нависал, со срезанными углами, под которыми жались старые кабели. Где-то они торчали наружу, обнажённые, и тихо потрескивали, словно скверные насекомые, готовые впиться в плоть. Иное место было залеплено клочьями изоляции, высохшей и серой, напоминающей мертвую кожу.

По полу кое-где валялись отвалившиеся куски обшивки, щепоть каких-то гаек, одинокая загнутая пластина. Здесь пахло железной пылью и чем-то ещё – старой гарью, которой давно не было, но воспоминание о ней въелось в воздух. Каждое движение отдавалось глухим эхом. Шаг… Скрип… Даже вздох звучал здесь так, будто его проглатывала сама станция.

Места, где стены сходились особенно тесно, были испещрены длинными рыжими потёками ржавчины, и они выглядели как застывшие ручейки крови. А где-то в глубине, в изгибе коридора, зиял перекошенный проём – сквозняк тянул из него холодом, словно из трещины в старой гробнице.

Стороннему наблюдателю могло показаться, что этот коридор жил какой-то своей, чуждой всему живому, жизнью. Лампы, вмонтированные кое-где, светили усталыми, жёлто-белыми всполохами, моргали и подрагивали, будто их мучили кошмары. И каждый, кто ступал сюда, чувствовал, что станция не просто стара, не просто собрана из обломков иных времён и миров, но хранит в себе что-то из прошлого – тяжёлое, темное, нераспавшееся до конца. Здесь всегда казалось, что шагнёшь чуть глубже – и коридор закроется за тобой, сомкнётся железным ртом и не выпустит обратно.

Тишина здесь никогда не была полной – она дышала трещинами и ржавчиной. Коридор жил вкрадчивыми, липкими звуками, словно сам металл не мог удержать в себе воспоминания.

Иногда где-то над головой тихо скрипел болт, который давно потерял свою резьбу и теперь едва держал пластину, вздрагивающую от малейшего сквозняка. Чуть дальше – протяжный стон старой балки, не то от сдвига металла, не то от собственной усталости. И всё это складывалось в тревожный, прерывистый хор – будто коридор сам шептал на языке железа и пыли.

Порой раздавался резкий щелчок от того, что где-то оголённый провод коснулся корпуса. Вспышки не было, но воздух мгновенно наполнялся резким запахом – горьковатым, жгущим, как от подожжённой изоляции. Этот запах задерживался надолго, тонкой дымкой висел у потолка, смешиваясь с тяжёлым амбре ржавчины, которая пахла мокрым железом, будто кровь, оставленная на воздухе.

Из тёмных ниш тянуло сыростью, и казалось, будто в глубине кто-то хранит воду в проржавевших баках. Там воздух был холоднее, пахнул гнилым пластиком, промасленной тряпкой, давно забытым инструментом. Иногда запах резко менялся. Вдруг на секунду прорывался дух машинного масла – густого, прогоркшего, с оттенком чего-то тухлого, словно масло пролили десятилетия назад, и оно впиталось в металл, в пыль, в саму память коридора.

Шаги редкого путника отзывались тусклым эхом. Но стоило остановиться, как коридор будто подкрадывался. Где-то в глубине начинал тихо шелестеть мусор, перекатывалась гайка, звякала упавшая капля с трубы. И любой попавший сюда, даже случайно, практически сразу понимал, что он здесь не один. Станция слушала. Станция отвечала на каждый его вдох.

Запахи и звуки в этом месте переплетались между собой, как слои старого сна. Сперва на языке появлялся привкус железной пыли… Потом появлялся привкус озона от дрожащего кабеля… Потом далекий металлический звон, будто кто-то коснулся прута, и отзвуки пошли по всему корпусу. Всё это создавало ощущение, что сам воздух в коридоре густ, тяжёл, и не дышится им по-настоящему – только терпишь, чтобы быстрее выйти.

Тот, кто впервые, или даже в сотый раз, вступает в этот узкий коридор, не сразу понимает, что с ним происходит. Сначала тело реагирует по-старинке – шаги становятся мельче, плечи как будто сами опускаются, чтобы не задеть потолок, дыхание стягивается в грудной клетке тонкой резинкой. Сердце начинает отбивать не шаги, а метроном – не ровно, а с каким-то испуганным рваным ритмом. В ушах появляется лёгкое гудение, будто кто-то застыл у самой раковины и тихо провёл пальцем по её краю. В этом месте даже время будто бы становится тоньше. Секунда растягивается и может растянуться на минуты. Поэтому каждый звук – скрип, капля, щелчок – кажется важнее, чем должен быть.

Зрение подстраивается, и становится иначе. Лампы мерцают, и пыль превращается в стаи крошечных мотыльков. Даже эти “мотыльки”, кажется, движутся не случайно. Словно они следуют за голосом, который коридор выдавливает из себя. Металлический стон… Щёлкнувшая пластина… Глубокий тянущийся звук, как медленно идущий смычок по струне. Тень от торчащих проводов иногда ложится прямо на ладонь и играет там, как будто пытается отвести её рукой от чего-то запрещённого. Глазами начинает казаться, что каждая панель – это закрытая дверь, каждое отверстие – глаз, и если смотреть достаточно долго, они начинают моргать в такт твоему дыханию.

Запахи здесь – предатели. Сначала это сухая, щедрая ржавчина, которая садится на язык и словно отрезает его кончик от прочих воспоминаний. Она приносит с собой привкус старых ран и затёртых железных монет. Через мгновение поднимается резкий, едкий запах подгоревшей изоляции – он режет мысль, как нож, и заставляет вспоминать электрическую искру детства. Игрушку, которая загорелась, и собственную руку, потрясённую ударом тока, и чей-то голос, кричавший “осторожно”. Затем появляется вкрадчивая сырость, запах застоя – он тянет из глубин памяти запахом болотца, старой лодки, промасленной тряпки, которой вытерли слёзы. Эти запахи накладываются друг на друга и создают у путешественника не запах, а целый фильм образов. В котором каждый вдох – отдельно взятый кадр, и в нём появляются лица… Дверные проёмы… Забытые цитаты…

Психика, подстёгнутая этими сигналами, начинает подделывать реальность. Звук капающей воды превращается в отзвук шагов. Скользящий по полу металл – в шорох длинного плаща. Простая тёмная ниша – в карман, где кто-то может спрятать свою злость. Изнутри в голову лезут неожиданные мысли:

“А что, если коридор просто хочет оставить здесь часть меня?” – И эта мысль не звучит как преувеличение, потому что всё вокруг кажется наполненным памятью чужих тел. Движения становятся более становятся нервными. Попавший в это место разумный проверяет карманы, гладит стену в поисках ненужного отверстия, сжимает перила, даже если их нет. Его пальцы и без того чувствительны, как языки старых часов. Тело экономит движения. Голова склоняется, плечи – пригибаются, колени – как бы уже приспособлены к тесноте. Но чем тише шаги, тем громче слышится коридор. Он отзывается на малейшее – шуршание ткани, легкое дыхание, дрожь ремня. Голос внутри головы, который обычно шутит или считает картинки в витрине, в таких местах превращается в сторожа. Он шепчет список опасностей… Он умаляет храбрость и увеличивает расстояние до выхода… И это не только страх – это аккумулированная интеллигентность места. Коридор прочитал тысячи поступков и знает, какие можно допустить, а какие – наказать.

Есть ещё физические рефлексы. Кожа на запястьях покрывается той самой, знакомой с детства “гусиной кожей”, волосы едва заметно встают дыбом от статического электричества, от прикосновения к оголённому проводу проходит тонкий, ледяной укол в пальцах. В горле образуется сухая пленка, будто кто-то зажёг внутри старую лампу и подслеповатый жар остается в ноздрях. Ноги подкашиваются иногда не от усталости, а от внезапного ощущения, что земля под ними – зыбучие пески… Плита может треснуть… Шуруп – вывернуться… И ты окажешься между слоями чужой истории, как между страницами, разорванными одна от другой.

И вот, выходит он на свет другого яруса, и первая мысль – что он вышел наружу. Но на одежде, на волосах и в своих ладонях он ощущает остаток влияния коридора. Тонкий аромат ржавчины, привкус окисленного металла во рту, эхо чьего-то щелчка, который всё ещё где-то там, в глубине. Эти остатки не покидают его быстро – они сползают с кожи на сон, и ночью коридор может прийти в снах и сказать по-своему. Что он видел… Кого запомнил… И тогда он знает, что это место не просто мрачное. Оно обладает памятью. Любит хранить фрагменты живых. И если один раз заплатишь ему своей минутой – он возьмёт ещё одну.

………..

Она лежала прямо на металлическом полу, словно забытая фигурка из другого мира, которая случайно упала сюда сквозь чужую трещину. Коридор, со всем своим ржавым нутром, мусором и хриплым дыханием кабелей, не был готов к такому соседству.

Эльфийка выглядела слишком живой даже в неподвижности, слишком чистой для того, чтобы принадлежать этому месту. Её тело – стройное, лёгкое, как выточенное из белого камня, – казалось, светилось мягкой тенью даже при дрожащем, тусклом свете ламп. Лёгкая броня – гладкая, гибкая, больше похожая на тонкий панцирь из полированного металлопластика – отражала этот свет кусками, оставляя на ней пятна серебра и золота. А под бронёй виднелся служебный комбинезон. Тёмный, утилитарный, но на её фигуре он казался сшитым почти по мерке, подчеркивая изгибы талии, длинные ноги, высокую грудь.

Её лицо, обращённое в сторону стены, будто противилось самому понятию “ржавчина”. Высокие скулы, чёткая линия подбородка, лёгкая утончённость – всё это было неуместно в коридоре, где царили перекошенные панели и гул старого железа. Губы её были слегка приоткрыты, в них оставалось дыхание, но не жизнь, – и даже так они выглядели мягкими, тёплыми, будто обещали слова, которые уже никогда не будут произнесены здесь. Кожа – светлая, почти прозрачная, с тем самым лёгким сиянием, которое всегда отличало эльфов от других рас. В дрожащем электрическом свете она походила на фарфор, на тонкий сосуд, случайно оставленный в подземелье. Чёрные пряди её волос рассыпались по полу, спутались среди мусора – гаек, обломков изоляции, тёмной пыли. Сейчас они лежали как чужая ткань, как роскошное покрывало, случайно брошенное на ржавые крошки металла.

Тело было ещё напряжено. Ведь удар парализатора сковал мышцы, и из-за этого её поза казалась неестественной. Вытянутые в стороны руки… Тонкие пальцы будто тянулись к чему-то, что она не успела схватить… Ноги, длинные и изящные, застывшие в полуразвороте, словно она сделала последний шаг, который так и не закончился. И именно это – остановленное движение – добавляло в её образ что-то трагически прекрасное. Красота в миге, который никогда не завершится.

Её глаза были всё ещё слегка приоткрыты. Зрачки застыли, обратившись в полупрозрачную зелень, как весенние листья, которые невозможно найти в этом железном чреве. Казалось, что в этих глазах застрял целый лес, и он тихо умирал под коркой ржавчины. Но эта зелень, даже потускневшая, всё равно оставалась вызовом – как будто сама природа смотрела на коридор и не принимала его уродство.

Запахи станции не коснулись её сразу. Она была как цветок, срезанный и положенный в глину. Всё вокруг пропахло железом, гарью, сыростью, но от неё веяло чем-то другим – свежестью, лёгким ароматом кожи и металла, но чистого, нового, как оружие, которое ещё не побывало в бою.

Она выглядела здесь чужеродно, как яркая звезда, которая упала в старый гроб. И именно это несоответствие – красота и хрупкость эльфийки на фоне мрачного коридора – делало её присутствие почти мистическим. Будто сама станция застыла, слушая её дыхание, даже если дыхания уже не было.

Коридор будто не выдерживал её присутствия. Как если бы внутрь его ржавого, исковерканного нутра вдруг вбросили кусок чистого, невинного света – и старые балки, панели, кабели не знали, как на это реагировать. Лампы, что до этого лишь моргали ленивыми жёлтыми сполохами, теперь начали мерцать чаще, словно пытались согнать с себя пелену сна. Их свет, хриплый, болезненный, ложился на кожу эльфийки и делал её ещё более нездешней. И при каждом таком всполохе казалось, что сама станция содрогается, старается спрятать её сияние в свои мрачные складки.

Звуки усилились. Там, где раньше гул и щелчки были случайными, теперь всё стало слишком организованным. Металл стен отзывался низким, протяжным гулом, будто ворчание в глубине горла старого чудовища. Капли, которые падали с трубы, начали отбивать ровный ритм, похожий на удары сердца, – то ли её, то ли самой станции. Даже кабели потрескивали громче, как если бы они спорили. Можно ли терпеть её красоту, вплетённую в эту уродливую утробу.

Казалось, что от всего этого даже воздух изменился. Сквозняки из вентиляции, что раньше бродили бесцельно, теперь словно собрались вокруг тела эльфийки. Они прохладой касались её кожи, трепали пряди волос, как будто станция пыталась на ощупь понять – что это за чужая вещь упала в её нутро. В одном месте запах ржавчины стал резче, почти удушливым, а в другом неожиданно отступил, позволяя тонко ощутить что-то чистое, хрупкое, как память о лесах, о листве, о сыром мхе. Это столкновение запахов делало воздух густым, почти осязаемым, как вязкая ткань, которую невозможно разорвать.

И именно в этой трепещущей атмосфере, где металл и пыль как будто спорили с её красотой, в глубине тени стоял он. Парень. Застывший так, словно сам превратился в ещё один элемент станции. Неподвижный… Сжатый в темноте, где слабый свет ламп едва касался его лица. Униформа на нём была такая же, как на ней – тёмный комбинезон, лёгкая броня. Но всё это выглядело немного чуждо, как чужая кожа. Она не сидела на нём, а висела, чуть перекошенная, словно он одел её поспешно, не по размеру, не по сути. На нём она была не символом службы, а маской, и эта маска трещала от каждой вспышки света.

В его руке можно было заметить парализатор. Он не был опущен… И не поднят. А завис в странном положении, будто застрял между действием и бездействием. Но этого и не нужно было – одного взгляда хватало, чтобы понять, что именно он и выстрелил. Именно из этой руки в её тело вошёл сгусток парализующего света, из-за которого она теперь лежит, красивая и неподвижная, в этом железном аду.

И то, как он стоял, только подчёркивало всю несостыковку. Он не был частью коридора, но и не был частью её. Словно станция, чьё нутро оживилось от её присутствия, теперь сжала его в свои тени и держала – не выпускала, не давала двинуться, потому что он был тем звеном, что связал красоту и смерть.

Лампы под потолком мигали всё чаще, звуки стен становились злее, воздух колол кожу. Казалось, сама станция, этот ржавый организм, пыталась проглотить его вместе с ней, проглотить их обоих, чтобы уничтожить саму возможность контраста. Её чистоту и его… Предательство? Но ситуация была не настолько однозначной, как можно было бы подумать.

Кирилл двигался медленно, будто сам воздух в коридоре сопротивлялся каждому его шагу. Лампы над головой моргали, вырывая из тьмы то его лицо, то руки, то какие-то тени на стенах. Потом он склонился над телом Сейрион, и в тусклом свете что-то металлическое блеснуло у её пальцев. Она не успела удержать этот предмет, выпустила его в ту же секунду, когда волна паралича пронзила её тело.

Кирилл наклонился ниже, и пальцы его сомкнулись на холодном металле. Он поднял предмет – и на лице его появилась ухмылка, злая и горькая, как трещина в старом стекле. В ладони лежал ошейник. Тот самый рабский ошейник. Он был не массивным, а наоборот – тонким, изящным, словно специально созданным, чтобы придавать подчинению вид украшения. Основа представляла собой гибкий обруч из тёмного металла, гладкого, почти зеркального. На первый взгляд он казался всего лишь частью униформы или украшением из простых, но дорогих сплавов. Но стоило присмотреться – и сразу становилось ясно. Это был не просто металл. Внутри него, под поверхностью, струились едва заметные жилки света – холодные, бледно-голубые, напоминающие венозную сеть. При каждом его движении они чуть подрагивали, как будто дышали.

Внутри обруча виднелись крошечные насечки – тонкие, как царапины, но образующие определённый узор. Это были магические линии, состоящие из переплетения древних символов и энерго-каналов, вплетённых в материю так, чтобы каждый зубец при соприкосновении с кожей вонзался не в плоть, а прямо в духовное тело носителя. Чуть выше замка находилась крошечная вставка из прозрачного кристалла. Даже в слабом свете коридора он светился ледяным сиянием, будто внутри его шевелилось что-то живое, холодное и безразличное.

Этот ошейник не просто ограничивал физическую свободу. Он ломал волю. Как только он застёгивался на шее разумного, его внутренние линии энергии – те самые, что соединяют мысли и тело – переплетались с узорами металла. Каждое сопротивление, каждый порыв к неподчинению отзывался внутри существа вспышкой боли, резкой, пронзительной, словно обугливали его собственное имя. Чем сильнее бунтовал носитель, тем крепче охватывали его магические нити, пока сопротивление не становилось невозможным.

Самое страшное было в том, что он не только наказывал. Он подчинял. Мысли, желания, чувства начинали сливаться с голосом хозяина. Сначала это похоже на простое внушение – тихий шёпот, от которого трудно отмахнуться. Но постепенно этот шёпот превращался в команду, которую тело выполняло само, будто в нём больше не осталось ни капли собственного выбора. Носитель подобного “украшения” смотрел на своего “хозяина” и понимал, что ненавидит его… Презирает… И даже желает убить. Но тело – улыбалось, склоняло голову, подчинялось. И в этом заключалось самое изощрённое издевательство ошейника. Он оставлял разуму способность чувствовать всё унижение, но лишал его возможности действовать вопреки.

Кирилл долго смотрел на эту тонкую, хищную вещицу, лежащую на его ладони, и ухмылка его расширялась. Теперь всё было ясно. Сейрион приготовила подобный подарок именно для него. Она улыбалась, разговаривала, держала парализатор так, словно он был оружием справедливости… Но в её другой руке уже был готов этот обруч. И стоило бы ему упасть – и хрупкая эльфийка застегнула бы эту гадость на его собственной шее. И тогда не он стоял бы сейчас над ней с оружием в руках. Он лежал бы сам, скованный чужой волей. Раб в униформе, лишённый выбора.

И эта мысль сейчас не пугала Кирилла. Она его злила и, вместе с тем, наполняла ядовитым чувством превосходства. Ведь он оказался умнее. Его хитрость… Его осторожность… И то, что он заранее повредил систему энерго-магических линий в парализаторе, сделав его нестабильным… Вот что спасло его от рабской петли. Если бы не эта предосторожность, сейчас на холодном полу валялся бы он, сведённый судорогами, а она – застёгивала бы кристаллический замок на его горле.

А теперь всё наоборот. Она – неподвижна. Её красота исковеркано лежит на грязном металле. А в его руке – её оружие… Её тайна… Её предательство. И теперь эта тонкая вещица могла стать его собственным инструментом.

Кирилл стоял над ней как судья над приговорённой бумагой и медлил так, словно время в этой части станции тоже умудрилось принять сторону металла. Он смотрел на ошейник в своей ладони не как на предмет, а как на предложение – холодное, хитрое, с едва слышным шёпотом обещаний. В тусклом свете ламп кристалл на замке вспыхивал и затухал, как глаз ночной птицы. Тонкие жилки энергии, вплетённые в обруч, казались теперь не просто линиями, а венами намерений.

Мысли проносились в нём быстрыми кадрами – практичным, скрупулёзным монтажом. Сломать – и уничтожить возможность кого-то ещё поработить… Надеть на себя – и проверить, как работает механизм… Сохранить – и продать, обменять, использовать как валюту в грязных палатках рекрутеров… Надеть на неё – и обратить её собственную хитрость против неё самой… Каждый вариант звенел в его голове разными нотами: разрушение – щелчок, самоунижение – холод, сохранение – шорох мешка с монетами, надевание на неё – сладкое, ядовитое удовлетворение.

Он вспомнил, как она держала парализатор. Как её пальцы дрогнули почти по-неверию. Как план был тонок и красив, как её лицо при мысли о том, что он вдруг окажется связан и унижен. Эта мысль – что она готовила цепочку, где он должен был быть звеном – раздула в нём не просто гнев, но острую потребность уравнять счёт в форме зеркала.

“Раз она хотела нарядить меня, – думал он, – пусть сама примерит свой подарочек.”

Расчёт в его душе победил всякую жалость. Это был ответ. Не наказание. И не акт мести ради боли. Это была демонстрация власти, язык, которым можно читать и писать на этой станции.

Он присмотрелся ещё раз к этому не привычному ему предмету. Потом перехватил ошейник пальцами, взяв его по удобнее. Металл был холоден, почти скользок, словно под ним пряталась вода. Лёгкое биенье под ладонью означало, что устройство живо. Оно не просто мёртвая петля. Кристалл мигнул, отзываясь на близость её шеи. Тонкий узор внутри замка отразил в себе её лицо – и в этом отражении Кирилл увидел не только её красоту, но и её замысел. Это отражение выглядело теперь как приглашение.

Практические детали тоже требовали решения. Если надеть на неё – нужно было убедиться, что замок сработает при первой же активации. Нужно было это “украшение” закрепить так, чтобы не дать ей шанса сорвать его в момент пробуждения. Нужно было не забыть, что парализатор мог дать сбой, и что устройство могло иметь непредсказуемые последствия на пересекающиеся энерголинии станции. Он учёл их тихим счётом в голове и отбросил моменты, требующие сложных манипуляций. Сейчас его цель была проще. Провести этот весьма символический акт наказания. Быстрый… Точный… Неизбежный…

Он наклонился ближе. Холод кристалла коснулся её кожи, и по горлу пробежал дымчатый след – малейшее прикосновение, и он почувствовал, как становясь ближе, устройство словно “нюхает” её. Сжимает в памяти ритм её сердца, влажность кожи, бледность кожи щек. Кирилл думал об этом как о разговоре. Он вкладывал в ошейник вопрос, и хотел услышать ответ, но ответ должен был быть не в словах, а в послушании.

Он медленно провёл обручем по её шее. Лёгкая броня звякнула где-то в стороне, кабель на потолке тихо вздохнул, а под ним – между его пальцами и её кожей – произошло то, что можно было назвать только нежностью хладнокровного зверя. Металл прикоснулся, обнял, и застыл в предвкушающем щелчке. Сам щелчок – маленький, почти деликатный – разрезал воздух как крошечный молоточек по стеклу. Кристалл в замке вспыхнул ярче, как будто внутри него внезапно пробудился карандаш света.

Она слегка дернулась. Это была не боль – парализатор держал её мышцы неподвижными, но в полуприкрытых глазах мелькнуло что-то – то ли удивление, то ли возмущение. Кирилл на мгновение застыл, вглядываясь в эти мельчайшие признаки. В этот момент ошейник начал своё дело неоформленным голосом. Через крошечные каналы в металл вошли линии силы, и он почувствовал, как вокруг него, в этой скромной тени, пространство начало принимать новый тон – тон подчинения.

В его голове промелькнули картины возможного использования. Заставить её говорить… Послать её к тем, кто считал её союзницей… Показать всем на этой станции, как легко ломается прямо на глазах гордость эльфов, всего лишь одним нажатием… держать её в клетке, пока не найдёт выгодную цену… Водить с собой как доказательство того, что он тоже умеет играть чужими законами. Сейчас он видел всё это именно как инструмент… Как валюту… Как язык устрашения… И даже как средство превратить чужой замысел себе на пользу.

Когда замок этого приспособления окончательно встал на место, Кирилл позволил себе улыбнуться – не яростно, а тихо, и даже как-то удовлетворённо. Он не торопился ставить окончательную метку. Вкушая момент, он дал себе право на сцену. Станция вокруг будто притихла, лампы затаили мигания, и даже искривлённые панели казались внимательнее. Ему хотелось, чтобы она очнулась именно в этом помещении и сама увидела то, как её собственное украшение сжимает её шею. И делает её саму тем, кем она хотела сделать других.

Потом он опустился на одно колено, положил руку на её лодыжку – не в жесте заботы, а как знак владения – и шепнул, будто намереваясь оставить память:

“Пусть сама примерит своё украшение.”

И в этом шёпоте не было жалости. В нём было только расчётливое спокойствие человека, который поймал врага на крючок собственной удочки и теперь решает, что пойманного можно лечь изучать, как редкое существо в лаборатории, или – использовать для того, чтобы переписать правила игры.

Некоторое время Кирилл стоял над ней, и мысли его вязались не в череду – они плели практически целый гобелен из появившихся у него возможностей. Каждый вариант имел свою тяжесть, свой запах. Быстрый барыжный обмен – запах денег и дешёвого рома… Учеба и эксплуатация – запах машинного масла и потёртых карт… Продажа флотским рекрутёрам какого-нибудь из соседних государств – запах официальных портов, официальных печатей и риска… Использование знаний – запах сгоревшего кофе в комнате с симуляторами и долгих ночей у приборных панелей… Всё это было как набор инструментов на столе хирурга, и он с жадностью рассматривал каждый.

Он видел первый путь – продать такой “трофей”. Быстрая операция. Пару слов в нужном закутке… Тёмный коридор… Двое торговцев… И уже униформа другого разумного сидит на его теле, а в кармане – звенят те самые немного странные, но принятые здесь монеты – империалы. Это освобождало бы его от излишней ответственности. И даже в чём-то, может хотя бы частично, устраняло риск преследования со стороны Империи эльфов. Но мысль о лёгкой прибыли скользнула по нему холодом. Кому отдашь такое сокровище? Кому доверишь ошейник, когда тот же ошейник может стать рычагом? Кто даст столько, сколько стоят её знания? Торговцы – голодные, но только до быстрой выручки. Они распиливают ценность на куски и оставляют за собой лишь запах дешёвой наживы.

Другой путь – долгий и расчётливый. Она – кадровый офицер военного флота эльфов. Это не просто навык. Это фактически полноценная система координат. Имперские офицеры держат в голове карты звёзд, кодовые фразы, протоколы посадки, минуты запуска, привычки адмиралов и слабости конкретных корабельных систем. Один такой обученный разумный – это ходовая информация о маршрутных коридорах, о том, где хранятся резервные реакторы, как обходятся энергосетевые защиты в гибридных кораблях. Он видел перед собой не тонкую тельную силу, а ключ – ключ к карточным дверям, к закрытым мастерским, к симуляторам, к сейфам с черновыми записями.

Ещё он знал цену знаниям. Обучившись у неё пилотированию – не только читать приборы, но чувствовать корабль как продолжение тела – он мог бы получить свободу от мелкого шантажного ремесла станции. Один раз научившись, он мог забраться на полузабытый склад, украсть какое-нибудь оборудование, и продать его же хозяину на черном рынке как найденный трофей… Или, что важнее, уйти сам. И не только уйти. Но и управлять каким-нибудь корабликом, направляясь туда, куда никто из местных и не мечтал попасть. Сейрион могла научить его читать язык техно-магии, распознавать слабые точки в энергетических узорах, объяснить, где спрятаны слепые пятна станции, показать, как встроить энерго-струю в микрорельсу и обойти охранные цепи.

Он думал ещё и о способе извлечения подобных секретов. Нельзя было просто сесть и ждать, пока она заговорит. Надёжнее было воплощать такой план по частям. Сначала – контроль. Держать ошейник как молчаливый пульт, как иголку в ладони, чтобы любое непокорство внезапно обрывало попытки. Затем – симуляция доверия. Показать мягкость… Протянуть чашку воды… Говорить тихо и спокойно. И даже позволить ей думать, что она всё ещё хитрее, чем он. Когда она начнёт говорить, а офицеры говорят, когда чувствуют угрозу и когда пытаются выстроить план, он будет слушать и фиксировать то, что ему впоследствии может пригодиться. Те же акценты на названиях систем… Имена командиров… Номера кораблей… Коды мест состыковки… Всё это может оказаться полноценной валютой, что будет даже дороже тех самых империалов.

Также он тщательно взвешивал и все возможные технические риски. Ошейник работал на переплетении магии и материи. Он видел жилки света в металле и знал, что просто так отключить его нельзя. Разломать – значило потерять весь корпус знаний, а ещё и дать ей шанс умереть. Магическое устройство могло ответить разрушением духа или энергозазором. Надеть на неё – означало удержание власти, но и ответственность. Кто-нибудь мог отследить метку ошейника, и тогда Империя эльфов может начать искать того, кто “позволил” себе помочь исчезнуть её офицеру. Пусть даже беглому. Сохранить – значит хранить опасность рядом с собой. Такой ошейник мог стать полноценной буровой вышкой, ожидающей взрыва. И тот, кто носит его, всегда ходит под прицелом.

Он видел и политическую игру. Как ни крути, но Сейрион – лицо Империи. Если он сможет заставить её выполнить маленькую услугу – сказать пару слов в нужном эфире, передать логи – то его имя может всплыть в нужных уличных сводках. Можно было инсценировать её бегство и подать информацию в контрабандные сети как “пойманный кадр Империи”, продав её знания крупным игрокам. Тем же пиратам, капитанам-одиночкам, которые хотят научиться навигации среди магических штормов. Лидерам какого-нибудь подполья, если здесь таковые имеются, и которые ищут, кого посадить на захваченные шлюзы… Инженерам, ищущим мастера для ремонта гибридного реактора. Так как в таких местах нужен технически подкованный персонал, который не жалко… Каждый из них платил бы по-разному. Кто-то деньгами… Кто-то технической помощью… А кто-то даже защитой и местом в новом месте или даже мире.

Ещё была человеческая цена. Он знал, что держать разумного в подчинении – значит принимать на себя тяжесть потенциального предательства. Так как даже не смотря на то, что он заранее предполагал нечто подобное, сейчас внутри него играла горечь от самого осознания её замысла. Ведь она приготовила ошейник для него. А значит, она считала его слабым или предсказуемым. И сейчас он мог бы отомстить ей фактически мгновенно. Дав ей самой почувствовать ту же беспомощность. Но мщение – оно сиюминутное, и не кормит завтра. Выгоднее было взять от неё не чувство вины, а знания. Один урок по пилотированию… Один план спасения склада… Один пароль от шлюза… И он получил бы куда больше, чем любой быстрый удар.

Придя к таким выводам, он составил в уме последовательность шагов, хладнокровно и ясно. Сначала ему нужно усилить контроль. Не ломать ошейник, не отключать, а закрепить. Убедиться в том, что на нём нет каких-то маркеров, что позволят посторонним удалённо контролировать его, но оставить за собой возможность шока на малейшее непослушание. Затем – приготовить убежище для себя. Тихое помещение, где не глушат маг-следы. А рядом – заряженный изолятор, чтобы её парализатор, даже с повреждёнными линиями, не мог внезапно дать икру. Ведь даже само его присутствие заставит посторонних задуматься над тем, стоит ли провоцировать того, кто явно умеет использовать подобное оборудование. Тем более, что внешне его неисправность практически не заметна. Третье – в заранее подготовленных условиях начать добычу полезной информации. Действуя мягко, как отмычка. Попросить рассказать о каком-то рейде… О процедуре техобхода… О том, кто пускает корабли на стыковку… Каждое же её слово тщательно фиксировать… И осмысливать… Четвёртое – практическое. Превратить её работу в своё обучение. Сидеть рядом, держать руку на рычагах управления, и смотреть. Запоминать… Расспрашивать о тонкостях. Перерывах. Поворотах. Даже о том, как корабль “дышит” при сбросе излишнего конденсата. Пятое – сеть. Постепенно, с её помощью, он должен выйти на разумных, которых здесь тоже иногда называют “людьми” без привязки к расе, готовых платить за информацию. Какие-нибудь мастера контрабанды… Мастера симуляторов… Механики, способные клонировать часть её знаний в искусственный модуль… Шестое – план “выхода”. Когда выйдет срок – продать как трофей или использовать как ключ. Позже он решил, что лучше с ней сделать. Но пока что он склонялся к тому, что лучше не продавать сразу. Держать – и использовать. Продать можно всегда, но продать навсегда – значит упустить шанс стать больше, чем мелкий торговец. Шанс стать управляющим судьбой… Своей собственной… Возможно даже какого-то корабля. Это было уже не столь существенно.

Всё это думалось холодно, почти научно. Но были и тени эмоций. Мелкая гордость от ощущения власти… Та же горечь, от которой ему хотелось показать, что он сильнее… И тихая осторожность – чувство, что игра с живым офицером Империи – это не шахматная партия у костра, а бой в узком лабиринте, где один неверный шаг может привести к катастрофе. Он знал и про моральный счёт. Чем дольше он держал её в подчинении, тем, вполне возможно, сложнее ему самому будет потом смотреться в зеркало. Но Кирилл не был философом. Он был практиком. В этом коридоре, где даже сама эта старая космическая станция сама умела хранить тайны, он понимал, что смелость – это не броский порыв, а расчёт на годы.

Мысленно вздохнув, он медленно провёл взглядом по её лицу – по фарфоровой щеке, по тонким губам, по полузакрытым векам – и в этом взгляде было не сочувствие, а окончательное решение. Пусть она сама примерит своё творение. Пусть она станет инструментом, через который он вытащит из Империи то, что ей не следовало приносить в этот мир. Дисциплину флота… Возможно даже какие-то карты, коды, привычки и – если повезёт – любовь к полю, где металл и магия говорят на одном языке. Он уже слышал, как в его голове складывается весь этот план.

Кирилл поднялся, инстинктивно отряхнул ладонь от пыли и направился к тени, где сейчас лежала, сумка с инструментами, с которой он сюда пришёл. Решение было принято. Он бы не ломал ошейник и не продавал её за считанные монеты. Даже в виде этих самых империалов. Он действовал с расчётом на более длительное “сотрудничество”. Собирал знания… Вскрывал привычки… Плёл связи. Сейрион должна была стать его проводником в этом странном мире, и чем дольше он будет держать контроль над её действиями, тем больше у него будет шансов превратить один острый, сделанный на скорую руку план в целую дорогу.

Снаружи, в тонкой трещине между ярусами, коридор вздохнул, будто соглашаясь с его решением. Тусклые потолочные лампы слегка подмигнули, и воздух вновь собрался в вязкую, готовую к дальнейшим шагам ткань.

Потом Кирилл присел у стены, опершись спиной на её прохладный металл, и позволил себе редкую паузу. Рядом на полу, в полумраке мигающих ламп, всё так же лежала Сейрион – неподвижная, красивая, словно живое противоречие этому коридору. Её дыхание было ровным, хоть и чуть прерывистым, мышцы дрожали под остаточным действием парализатора, но она уже постепенно приходила в себя. И он знал, что уже недолго осталось до того момента, когда её глаза распахнутся. Надо было решить, что дальше. Мысли роились, жгли виски.

“Куда меня вообще занесло?” – В этот момент промелькнуло в голове парня. Он, обычный парень, пусть и с опытом выживания на Дикой планете, теперь стоял на ржавой станции гоблинов, в кишках которой можно было потеряться, как муха в паутине. Снаружи – рынок, странный и опасный, где торгуют всем. От старых винтовочных стволов до живых и даже разумных существ в клетках. А у него – ни денег, ни связей, ни хоть какой-то уверенности в завтрашнем дне. И всё же – шанс был. Он ощупывал его мысленно, как воришка ощупывает ключи от чужого дома в кромешной темноте.

Первым делом – нужны средства. Хоть что-то, чтобы купить паёк, арендовать койку, оплатить мелкие услуги, которые на таких станциях решают всё. Эта эльфийка – офицер, да, но пока от неё не возьмёшь знания, она балласт, а не ресурс. И к тому же она уже “подчистила” даже свои карманы – деньги, что она стащила у стражи на флагмане, почти все ушли. На еду, на жалкие побрякушки, на мелкие расходы. Даже на тот самый ошейник раба. Всё, что осталось – крохи. Значит, придётся продавать. И если не эльфийку, то что?

Он мысленно прошёлся по пространственному карману. Там были кое-какие инструменты, пара примитивных артефактов, обломки с Дикой планеты. Но главную ценность представляли шкуры. Те самые, что он выделывал собственными руками, сидя у костра, сдирая мясо с грубой кожи монстров и вычищая её до последнего слоя. Грубые, да… Не фабричная работа, не гоблинские или эльфийские мастерские. Но каждая такая шкура была уникальна. Несла на себе рисунки и оттенки, которых не воспроизведёт ни один магический пресс. И он сразу решил отложить несколько из них. Одни из первых. Не самой лучшей выделки.

Одна была серая, словно из чистого металла, и при свете лампы давала лёгкий голубоватый отлив. Другая – жёсткая, с узором, похожим на трещины высохшей земли, но при этом прочная, словно кольчуга. Третья и вовсе была полупрозрачной, словно соткана из жил и тончайших нитей, и в ней угадывался странный внутренний свет – остаток животной магии, ещё “теплой”.

Их было не так много, но они были разнообразны, и главное – настоящие. Ручная выделка, без магических ускорителей, без химических ванн. В мире, где везде использовались фабричные методы, ручной труд, особенно связанный с добычей на опасных планетах, ценился куда выше. Торговцы любили такие вещи – за их “историю”. Каждый кусок можно было продать не только как материал для доспеха или украшения, но и как реликвию. Ведь это была шкура монстра, убитого собственноручно в дикой глуши.

Кирилл даже представил, как какой-нибудь толстый перекупщик будет пересчитывать монеты, ворча, но всё же соглашаясь заплатить выше средней цены. Или как мастер-ремесленник проведёт ладонью по грубой коже и пробормочет:

“Такие вещи больше не встретишь.”

Размышляя над этим, он задумчиво прищурился. Да, это могло стать его первым шагом. Продавать все шкуры сразу – глупо. Нужно пустить часть, чтобы получить стартовый капитал. Остальные приберечь. Они ещё сыграют роль – может, как взятка, может, как товар для обмена, а может, как “подарок” тому, кого стоит расположить к себе.

Он откинул голову на холодную стену, слушая, как где-то в глубине станции гудит воздух, и криво усмехнулся. Выходило, что всё, что у него есть для старта новой жизни в этом проклятом переплетении магии и технологий – это шкуры зверей, снятые собственными руками. И – эльфийка в ошейнике, которая скоро откроет глаза.

Он сжал пальцы на металлической дуге ошейника. Средства… Потенциальные враги и даже союзники… Знания… Выход… Всё ещё впереди. Но начинать придётся отсюда. С грязного коридора, с вялых огней ламп, с запаха ржавчины и собственной изобретательности…

……….

Сначала это был лишь дрожащий вдох. Грудь молодой эльфийки медленно вздрогнула, рёбра раздвинулись, и воздух станции – тяжёлый, ржавый, пахнущий озоном и пылью – впервые за долгое время прошёл в её лёгкие. Её веки дрогнули, словно у того, кто спит и никак не может проснуться из дурного сна. Потом раздался резкий выдох, полный боли и раздражения, словно организм сам осознал тот факт, что что-то пошло совсем не так, как планировалось.

Она очнулась как будто медленно выныривая из густого, тягучего тумана. Веки дрогнули, ресницы дрожащей тенью скользнули по коже щёк. Первое ощущение – холод жёсткого пола под спиной, и сырость воздуха, отдающая железом и чем-то гниловатым. Затем пришла вторая волна – боль. Она прошла по телу словно десятки игл, остаточное эхо парализующего заряда. Пальцы дернулись, мышцы послушно не откликались, но она знала – тело постепенно возвращает себе контроль.

И тут, почти одновременно с возвращением сознания, Сейрион почувствовала давление. Оно не было физическим – ни рук, ни оков. Но словно в глубине груди, в самом сердце её сущности, защёлкнулся тугой замок. Она резко вдохнула, глаза распахнулись, и взгляд – прозрачный, зелёный, как весенняя листва – упёрся в металлическое нутро коридора. В углу зрения блеснул тусклый серебристый ободок – и она всё поняла.

Всё ещё не веря в это, Сейрион слегка пошевелилась. Тело отзывалось медленно, с трудом, будто каждое сухожилие обмотали железной проволокой. Ноги не слушались, руки дрожали. Но всё же пальцы сумели согнуться, заскрести по грязному полу, нащупав лишь холодные пятна конденсата и обломки пластика. Она попыталась рывком подняться – и мир качнулся, ударился о неё лампами и звуками. И наконец-то её глаза раскрылись.

И первое, что она увидела, это мрак коридора. Мигающий свет… Ржавые трубы, стекающие чёрными полосами влаги… Второе – он. Кирилл. Сидящий чуть поодаль, в тени, с холодным прищуром и парализатором в руках. Он не скрывал себя. И её память, ещё не до конца собранная, мгновенно сложила всё в цельную картину. Его усмешка в ответ на её провал… Выстрел… Обжигающий свет… Пустота в теле… Он. Он был тем, кто свалил её в эту грязь.

Даже не пытаясь что-то осмыслить, возможно именно из-за вбитых в неё инстинктов, молодая женщина рванулась к нему. Сейрион, несмотря на остатки паралича, попыталась вскочить, броситься на него. Выбить оружие… Хотя бы ударить ногой в это ненавистное лицо… В её движениях всё ещё чувствовалась военная выправка, отточенные рефлексы офицера. Но в тот же миг что-то сжалось вокруг её шеи.

Ошейник. Холодный, тяжёлый, незнакомый металл внезапно обжёг её, будто только что раскалился. Не боль… Нет… Кое-что похуже… Это был внутренний удар. Из глубины. Словно кто-то резко потянул за невидимые нити её сознания. Мысли, ещё секунду назад острые и яркие, зазвенели пустотой, стали вязнуть, как ноги в болоте. Она почувствовала, как гнев в груди вспыхнул – и тут же захлебнулся, превратился в бессильное дрожание. Её тело всё ещё рвалось вперёд, но каждая мышца подчинялась чужому ритму, чужой воле, будто в её движениях теперь проложили новые, невидимые маршруты.

Она дернулась ещё раз, почти вскинула руку, но пальцы сжались в кулак – и… Расслабились. Пальцы разжались сами, предательски, вопреки охватившей её ярости. Колени подогнулись, и она осела на пол. Дыхание сбивалось. Горло перехватывало невидимое давление. Ошейник жил своей собственной жизнью. Он не просто сидел на шее – он словно впивался в её разум, в саму ткань сознания, отсекая гнев, перекраивая приказы тела.

Глаза её расширились. Ярко-зелёные, полные огня, они метнули в Кирилла взгляд, который должен был прожечь насквозь. Взгляд воина, офицера, того, кто привык повелевать, а не подчиняться. Но вместе с этим в глубине вспыхнула тень ужаса. Она почувствовала, что не может сопротивляться. Она могла хотеть, могла рваться, могла проклинать его в мыслях, но её тело уже принадлежало не ей.

Кирилл встретил этот взгляд спокойно. Не отвёл глаз. Не дрогнул. Его лицо было твёрдым, даже жестоким, и в уголке губ мелькнула едва заметная тень ухмылки – не радостной. Нет… Скорее… Холодной. Констатирующей факт случившегося:

“Теперь ты подо мной.”

И сейчас он пристально наблюдал за тем, как её дыхание становится чаще. Как грудь высоко поднимается. Как мышцы борются с невидимой волей ошейника. И он понимал – в этой борьбе она обречена. Ошейник не даст ей шанса.

– Пробуй. – Тихо сказал он, глядя прямо в её глаза, будто проверяя, сколько ещё сил в её сопротивлении. – Дёргайся… Кричи. Всё равно это не изменит сути. Ведь именно это ты хотела сделать со мной? Так что не удивляйся тому, что твои же желания повернулись против тебя. Я только воплотил их в жизнь. Чтобы ты сама прочувствовала это.

Его голос, спокойный и низкий, только усиливал давление. Словно он и сам был продолжением ошейника. Его волей. И Сейрион ощутила это. Её губы дрогнули – она хотела что-то выкрикнуть, оскорбить его, обещать месть. Но рот не открылся. Горло сдавило. Ошейник не позволил проявить то, что могло бы даже просто означать сопротивление.

Она вновь ударила его взглядом – и в этот раз в нём было больше ярости, чем страха. Но за этой яростью уже таилась тень беспомощности. Она знала, что проиграла.

А Кирилл… он сидел так же спокойно, и лишь глаза его чуть блестели – не от злорадства, а от понимания, что с этой минуты расклад изменился. Теперь не он зависел от её воли. Теперь она принадлежала ему.

Осознав это, она снова дёрнулась, резко – насколько позволяли окаменевшие мышцы. Руками потянулась к собственной шее, и кончики её ухоженных пальцев почти коснулись холодного металла. Паника мгновенно заполнила её грудь, дыхание стало резким, учащённым. Она и сама прекрасно понимала, что это за вещь, и понимала, ЧТО теперь значит каждый её вздох.

– Ты… – Голос сорвался, звучал хрипло, но в нём всё ещё чувствовалась ярость. Её взгляд снова резко метнулся на Кирилла. В её глазах сверкнула ненависть, ярость, гордость, уязвлённая до глубины души. Она резко попыталась подняться, шагнуть к нему, рвануться, вцепиться хоть в горло, хоть в руку с оружием. В ней снова взыграла агрессия офицера, бойца, того, кто привык действовать, а не быть жертвой.

Но в тот же миг ошейник также ожил. По её телу прокатилась волна, похожая на сжатый приказ, будто чужая воля скользнула по нервам, и каждая клетка её плоти дрогнула. Сталь чужой команды вошла в неё – подавляюще, хладнокровно. Она почувствовала, как ярость ломается, как гнев сминается в грудной клетке и вязнет, превращаясь в бессильное рычание. Колени подкосились, дыхание сбилось, глаза дрогнули – и в них впервые появилось то, чего у неё никогда не было в бою. Растерянность… И паника…

Она смотрела на него, прикусив губу до крови. Сердце стучало как сумасшедшее. Она хотела плюнуть ему в лицо, выругаться, хоть как-то показать, что не сломана. Но пальцы рук предательски расслабились, тело замерло, подчинившись этому невидимому давлению.

Кирилл же всё также сидел напротив, не отводя от неё своего пристального взгляда. В его глазах не было ни сожаления, ни смущения. Лишь холодное, тяжёлое спокойствие, чуть ироничное, будто он уже заранее предвидел её вспышку. Он наблюдал, как яростная офицер эльфийского флота, гордая, независимая и красивая, в одно мгновение лишается власти над собой. И в его взгляде сквозило то, что её бесило ещё больше: он был хозяином ситуации.

Мгновение тянулось, словно вечность. Её дыхание рвалось в коротких вздохах, глаза метались, и каждый раз, когда она пыталась вновь возмутиться, ошейник мягко, но жёстко вбивал в неё чужую волю. А Кирилл… лишь слегка склонил голову, встретил её взгляд – и ухмыльнулся. Он явно выждал, пока её очередная попытка вырваться окончательно захлебнётся в пустоте, оставленной ошейником. Он видел, как дрожат её губы, как зелёные глаза метают искры, но уже бессильно. Её гордая осанка, ещё секунду назад напоминавшая воина, теперь сломана этим куском металла на шее.

Потом он поднялся и сделал шаг ближе – медленно, нарочито спокойно, словно подчёркивая, что теперь он может позволить себе любую скорость, а она будет вынуждена ждать и терпеть. Поднял руку, но не для удара – просто позволил пальцам лениво скользнуть по ободку ошейника, будто проверяя его прочность.

– Ну вот и всё, красавица. – Сказал он негромко, но голос его прозвучал в гулком коридоре особенно ясно. – Ты хотела примерить это на меня? А в итоге сама стала… Вещью… Или, как там у вас, у эльфов, о подобных разумных говорят? Игрушка? Ну, как? Приятно ощущать себя вещью?

Он прищурился, наблюдая за тем, как она сжимает зубы, не в силах ответить. Её взгляд горел ненавистью, но подчинение всё равно прорывалось сквозь каждую попытку сопротивления.

– Знаешь, что самое забавное? – Продолжил размышлять Кирилл, слегка наклонившись чуть ближе, чтобы видеть каждую тень эмоций на её лице. – Ты ведь офицер Империи эльфов. Умная. Обученная. С кучей полезных знаний… А сейчас – моя собственная помощница. Хочешь ты того или нет.

При этих словах его ухмылка стала немного шире.

– Я могу продать тебя первому встречному торговцу… Могу заставить тебя служить мне… Могу даже использовать твои знания, чтобы управлять этими железными монстрами, что вы зовёте кораблями… И, самое приятное… Всё это будет твоими же руками.

Он чуть отклонился, выпрямляясь. В голосе его появилась ленивость, опасная и насмешливая.

– Так что подумай, Сейрион. Как следует подумай. Лучше тебе быть для меня полезной. Тогда ты проживёшь дольше. А если решишь ломаться… – Его взгляд опустился на ошейник и снова вернулся к её глазам, – …он быстро тебя переубедит.

Он сделал шаг назад, давая ей чуть воздуха, и спокойно добавил:

– Ну, а теперь… давай посмотрим, насколько ты умеешь слушаться приказов.

В её голове всё смешалось в один густой, подвижный ком – обрывки приказов, образы мостиков и приборных щитов, скользящие лица сослуживцев и холодный серпантин корпуса флагмана, где она стояла когда-то с гордо выпрямленной спиной. Сердце колотилось как молот, но удары его были притуплены – ошейник словно ставил каждую мысль на счётчик, взвешивал её и возвращал обратно уже изменённой.

Первые волны ощущений – унижение и шок – накрыли её одновременно. Унижение – потому что всё её тело, выученное командовать, оказалось беспомощным перед бездушной работой чужого, пусть даже магического устройства, которое ещё не так давно сама хотела использовать. Шок – потому что рука, дернувшая спуск, принадлежала не штурмовику без маски, а этому парню с неприметным лицом, чьё имя теперь вонзилось в её память с горечью предательства. Она видела, как он лениво проводит пальцем по ошейнику, слышала его слова – мягкие, но смертельно точные, как детали в сверкающем механизме – и в каждом их звуке чувствовала угрозу не только боли, но и будущего.

Мысль о продаже фактически проломила ей грудную клетку холодом. В глазах молодой эльфийки тут же всплыл нескрываемый ужас. Торговцы, чьи руки промазаны были не только металлом, но и смрадом дешёвой сделки… Места, где разумных швыряют на рынки, как мешки с зерном… Караваны, в которых рабы идут годами, которые отнимают имена, привычки, даже память о семье… Там – не просто потеря свободы. Там – изгнание из мира, где ты – офицер, где у тебя есть статус и честь. Там – превращение в бездушный и бессловесный товар. В инструмент для чужих желаний. И эта мысль в её душе звучала громче, чем вся боль от ошейника:

“Он может продать меня!”

Гнев поднялся мгновенно, вспышкой – яркий, горячий, рождённый не только обидой, но и оскорблённой гордостью. Она вспомнила лицо командующего, запах лакокрасочного отсека, слово “служба”… И желание ударить, выломать, растерзать – всё это вздымалось внутри, и требовало выхода. Она попыталась заговорить. Но слова застряли в горле, сдавленные тонким, но неумолимым давлением ошейника. Голос шёл, но выходил как хрип… Какие-то команды… Шепот проклятья… И всё только неясные фразы.

Попытки борьбы были – быстрые, рефлекторные. Руки рвали воздух, тело пыталось взбрыкнуть, ноги сжимались в жесте побега. Каждый рывок сопровождался фазой внутренней боли. Ошейник реагировал не мгновенно, не театрально – он работал иначе. Он не ломал тело, он перестраивал мысль. Сопротивление давало вспышку – неприятное, но не смертельное – и в ту же секунду какая-то часть её разума начинала тонуть в вязкой бесцветной массе подчинения.

И всё же в ней было не только ярость и страх, но и холодный расчёт офицера. Она знала цену своего знания. Коды, точки состыковки, имена офицеров, мелочи процедур. Она понимала, что если он продаст её – то кто-то всё равно заплатит. Но главный вопрос в том, заплатят ли те, кому она нужна, достаточно, чтобы она выжила – и не только выжила, а сохранила хоть каплю свободы. Продажа – это быстрый конец, быстрые тяжёлые цепи. Удержание – долгий, изнурительный путь, но с шансом вырваться, собрать информацию, организовать побег.

Мысли стали работать как нервы. И в них замелькали план за планом… Но ошейник срезал самые острые углы, как нож трёт наждачный камень. Она понимала, что внешне должна показать покорность – но внутри вправе хранить яд мысли. И она обратила внимание на детали. Прикосновение его руки к металлу… Выражение лица… Голос – есть ли в нём слабость, страх, какие слова он использует, когда говорит с угнетённой? Всё это – данные для будущей игры.

Внутренний голос, служебный и строгий, шептал:

“Не кричи слишком громко… Не дергайся без расчёта… Не позволяй показать, что тебе всё равно… Помни, кто наблюдает, кто платит, какие у тебя шансы…”

Он был хладен и беспощаден, как приказы перед вылетом. Она понимала, что сейчас она просто не может дать вырываться ярости наружу. Ведь это значит подарить ему карточку силы. Дать повод продать её. Показать ценный товар на торгах. А вот спокойная, холодная подлость – куда лучше. Особенно в её положении.

Но молодость, гордость и инстинкт – всё же доминировали в первый миг. Она позволила себе едва заметный взрыв эмоций. Глаза молодой эльфийки вспыхнули, губы шепнули клятву – не слышную Кириллу, но слышную ей самой:

“Я не буду товаром.”

И одновременно она сделала выбор – на виду уступить, в глубине готовить ловушку. Она мысленно сжала пальцы в кулак, но не стала драться. Вместо этого, вполголоса, сквозь зубы, едва различимо произнесла:

– Если ты думаешь, что купишь у меня все ответы дешево… То ты сильно ошибаешься.

Эти слова были не вызовом физическому давлению, а испытанием. Она подала в голос тон, в котором слышалось и обещание, и угроза. Это было поздравлением тому офицеру, кто верит в свою силу. Она пыталась заставить Кирилла переоценить цену – показать, что она не бесценный товар, но и не тот, кого можно сжечь за какие-нибудь медяки.

Кирилл точно видел её реакцию. В его глазах промелькнуло не столько удовлетворение, сколько интерес. Она сохранила разум, несмотря на ошейник. Она умеет играть. И она точно знает себе цену. Он уловил её обрывки мыслей, увидел тень планов, и в этом увидел шанс того, что может начаться большая игра. Его губы растянулись в узкой улыбке, более холодной, чем прежде.

– Правильно. – Сказал он, почти мягко. – Я и не думал покупать ответы дешево. Но и не собирался платить слишком много.

Он наклонился чуть ближе, почти шёпотом, так, чтобы звуки коридора не выдали их разговор. Его лицо было рядом, и он смотрел в её глаза, читая по ним и по цвету живота то, что она не произнесла вслух.

– Ты говоришь, что не будешь товаром? Пусть так и будет. Но сначала – докажи это. Ответь мне на вопрос. Ты знаешь, как открыть шлюз X-17?

Вопрос прозвучал спокойно, но в нём была вся суть сделки. Он не требовал признания, он предлагал шанс – шанс, который она могла принять или отвергнуть. Если она откажется, он отдаст её на откуп рынку. Если она согласится – у неё будет явный шанс выжить, но цена будет проста. Её послушание.

Сейрион почувствовала, как внутри неё разгорелся новый бой – не просто между яростью и подчинением, но между долгом перед Империей и желанием выжить, между честью и прагматизмом. Она поняла, что теперь любое её слово – товар. Любая попытка обмана – риск. Но в глубине, где закаляли офицеров, заговорила та самая тренированная хладнокровность. Выдавай ровно то, что выгодно. Укрывай остальное. Помни, кто-то всё равно может прийти за тобой, и тогда ты за всё с ним рассчитаешься.

Она прикусила губу, сосчитала в уме секунды, и, контролируя голос так, будто давила им на рычаг, ответила ровно, без истерики:

– Да. Знаю. Там есть стандартный механизм открытия. На случай отсутствия энергии.

Эти слова были как знак. Они означали согласие, но не полную капитуляцию. Они были началом игры, которую она теперь должна была вести не только как пленница, но как офицер, который знает, что иногда спасение – это искусство притворства.

Кирилл едва заметно кивнул. Его взгляд стал мягче, но в нём оставалась стальная твердь. Он услышал то, что хотел, и теперь мог планировать следующий ход. Воздух в коридоре перестал трепетать так напряжённо. На миг всё словно затаило дыхание – две воли, спутанные ошейником, вместе начали плести новую цепочку решений.

Рынок

Немного погодя Кирилл уже спокойно шагал по коридору, привычно впитывая в себя гул станции. Сейрион, поверженная и связанная ошейником, оставалась позади – и это давало ему странное чувство свободы, которое он не испытывал уже давно. Его мысли были сосредоточены на другом. На том, как выжить, и как в этом чёртовом месте извлечь из всего максимальную пользу.

Он вышел из мрачного прохода и оказался снова в зоне рынка – обширной кишащий самыми различными разумными улей, где гоблинские торговые ряды шли в три, а то и в четыре яруса, наваленные друг на друга, словно их строили не архитекторы, а дети, лепящие башню из мусора. Запахи здесь были такие густые и тяжёлые, что они вязли в лёгких. Горькая гарь перегоревшего топлива… Резкая пряность специй… Сладкая “тухлятина” гоблинской выпечки… И тяжёлый, почти плотный запах пота, металла и звериных шкур… Всё это перемешивалось в клубящийся туман, под которым мерцали тусклые фонари и гудели старые светильники.

Здесь кричали торговцы – каждый своим голосом. Кто-то визгливо, почти свистом… Кто-то хрипло, словно уговаривал не покупателей, а настоящих духов. Одни суетились с подносами странных деталей, похожих на обломки корабельных панелей, другие предлагали куски мяса, завернутые в промасленную бумагу, третьи демонстрировали цепи, кольца, амулеты, странные склянки с мутной жидкостью.

Кирилл чувствовал, что это место жило не законами Империи или Союза, а собственной логикой – логикой выгоды, выгрызенной у конкурентов зубами. Здесь уважали силу, но ценили редкость. И он понимал, что сейчас в руках у него есть вещь, которая может заинтересовать тех, кто ищет не просто товар, а нечто особенное.

Пройдя несколько шагов вперёд, он всё же остановился в стороне, у стены. Где шум был чуть тише. Потом осторожно проверил, что никто не смотрит на него слишком пристально, и только тогда раскрыл свой пространственный карман. Из того магического полумрака, где лежали его припасы, он извлёк аккуратно свёрнутый плащом кусок шкуры. Она была тяжёлая и плотная, и Кирилл знал, что если достанет сразу весь трофей, то вызовет слишком много ненужных вопросов. Поэтому сначала на оценку пойдёт только фрагмент. Так как сейчас ему нужно было прицениться и понять, стоит ли вообще заниматься чем-то подобным. Тем более, в этом месте.

Он развернул её так, чтобы ткань свисала вниз, обнажая мягкий блеск чешуи. Это была шкура огромной змеи – той самой, что когда-то с шипением обвилась вокруг ствола дерева на Дикой планете и пыталась раздавить его в своих кольцах мускулистого и гибкого тела. Даже мёртвая, шкура сохраняла живую красоту. Каждая чешуйка поблёскивала зелёным и медным отливом, словно в неё вплавили искры заката. А если приглядеться, то можно было заметить, как по всей её поверхности пробегали тонкие линии, как будто нарисованные серебром. Они образовывали странный узор, похожий на сеть рун или магический контур, и время от времени вспыхивали слабым светом, когда угол обзора менялся.

Запах от неё был густой, лесной, с примесью сырости и чего-то жгучего, как будто в самой коже остался яд. Кирилл едва заметно поморщился – шкура несла на себе следы дикой, необузданной силы. Но именно это и было её ценностью. Для кого-то она могла стать сырьём для артефакта или основой доспеха. Для кого-то – предметом коллекции… Для третьего – просто редкостью, которая поднимет его статус среди таких же торгашей и наёмников…

Быстро осмотревшись по сторонам, он быстро свернул кусок этой шкуры обратно, закинул его на руку, словно обычный товар, и пошёл вглубь рынка. Его глаза бегали по лицам. Где-то мелькали морды гоблинов с прищуренными глазами… Где-то – угрюмые полукровки с грязными руками… Где-то – серокожие, похожие на камень разумные, чьи взгляды были холоднее стали. Ему нужен был не первый попавшийся покупатель. Нет… Ему нужен был тот, кто сумеет оценить ценность магической шкуры, а значит, и заплатить за неё не жалкие медяки, а то, что действительно позволит ему закрепиться на станции.

Каждый его шаг сопровождался чувством осторожности. Он не держал шкуру слишком открыто, но и не прятал её излишне. Пусть только намёк на редкость попадёт в поле зрения того, кто понимает цену.

Кирилл шагал мимо лавок с оружием, где сияли кривые клинки с насечками рун, мимо прилавков с диковинными животными в клетках – мелкие существа шипели, визжали, или наоборот, смотрели глазами, в которых было слишком много разума. Он видел даже лавку, где продавали кости. Белые… Чернёные… Полупрозрачные… И каждая с подписью, будто это был каталог магической силы.

Он шёл всё дальше, прислушиваясь к крикам, но в то же время высматривал тех, кто не кричал. Торговцы, знающие настоящую цену вещам, обычно молчали – они ждали, пока редкость сама придёт к ним.

И где-то среди этого гула он заметил именно то, что искал. Небольшую лавку, где на стенах висели шкуры и куски панцирей, и всё это выглядело не как барахло, а как выставка. Хозяин был не гоблин, а высокий худой разумный с серой кожей, у которого взгляд был слишком холоден для простого торгаша. Он сидел, не выкрикивая цены, а просто наблюдал, как толпа течёт мимо. И Кирилл понял – это может быть тот, кто действительно оценит его трофей.

Всё также неторопливо, будто совершенно обыденным делом занятый, Кирилл свернул в сторону длинного ряда лавок, где торговали редкими материалами. Здесь пахло сушёными травами, смолой и пылью далёких дорог. Под навесами и тентами лежали связки целебных корней, аккуратно свёрнутые куски меха, шкуры степных ящеров, блестящие на солнце пластины панцирей. Торговцы сидели на циновках или низких скамьях, громко зазывая покупателей, перекрикивая друг друга, словно на городском базаре.

Кирилл прищурился, выбирая подходящую цель. Ему нужен был не просто лавочник, а тот, кто понимал ценность необычного товара и имел средства, чтобы позволить себе подобную покупку. Взгляд его остановился на мужчине средних лет с тяжёлым, но подвижным телом. Лицо обветренное, кожа на руках загрубела от частых поездок и работы с ножом. Перед ним на развале лежали шкуры. От простой лисы и барса до куда более экзотичных – полосатых змееподобных существ и даже фрагмент шкуры болотного крока. Но на всех можно было заметить следы промышленной обработки и заводскую маркировку. Не говоря уже о том, что часть такого товара была искусственного происхождения. Торговец не был простым лавочником. Было видно, что он разбирался в опасных тварях и вёл своё дело очень давно. И даже, вполне возможно, не одно поколение.

Кирилл подошёл к его прилавку вполне спокойно, без лишней торопливости, и, поздоровавшись, опустился на корточки у прилавка.

– Случайно, – произнёс он негромко, почти доверительным тоном, – у меня есть товар, который может тебя заинтересовать. Не слишком часто встречается, и уж точно не здесь, на рынке.

Торговец лениво вскинул бровь, скользнув взглядом по Кириллу. Привычка отсеивать мечтателей и пустословов читалась во всём его облике.

– Хм. Таких разговоров я слышу каждый день. Но раз ты подошёл ко мне, а не к соседу с подделками из окраин… Ладно… Покажи-ка мне, что ты там принёс…

В ответ парень медленно, чтобы не привлекать постороннего внимания, развернул перед ним грубую ткань, в которую был укутан свёрнутый кусок шкуры. Снял её с руки и, будто между делом, вытянул небольшой фрагмент наружу. Это был ровный пласт длиной всего в полметра, но его хватило, чтобы в воздухе будто дрогнуло свечение. По поверхности пробегали тончайшие линии, словно в самой коже змеи были впаяны серебристые жилки. Они то затухали, то вспыхивали при изменении угла падения света, образуя подобие рунной вязи.

Реакция торговца была мгновенной. Лицо его, ещё минуту назад безразличное, тут же изменилось. Глаза широко распахнулись, а губы дрогнули. Он невольно потянулся рукой к выложенному перед ним куску кожи, но тут же одёрнул её, понимая, что к таким вещам лучше не прикасаться без спроса.

– Ты… откуда это достал? – Его голос стал низким, и даже чуть хриплым. – Это же… Шкура магозмеи? Да ещё и с активными жилами! А это возможно только в том случае, если… Обработка была ручная!

Он привстал, будто боясь, что кто-то из соседей тоже увидит находку, и поспешно заслонил прилавок своим телом, тут же накрыв кожу на столе грубой тканью. Потом, уже почти шёпотом, проговорил:

– Парень, ты хоть понимаешь, что это за ценность? Из такой кожи можно выделывать доспехи, которые выдержат удар артефактным клинком и даже энергетическим оружием. А линии… Они ведь не потухли. Значит, шкура с живой магией. За неё мастера-ремесленники глотку перегрызут друг другу.

Он снова взглянул на Кирилла, но теперь взгляд был совсем другой. В нём чётко просматривалась смесь уважения, жадности и опаски. Этот торговец понимал, что перед ним стоит не бедняк с удачей на один день, а разумный, имеющий доступ к вещам, которых простые смертные никогда не видят.

– Слушай, – произнёс он уже мягче, почти угодливо, – давай отойдём, поговорим спокойно. Тут на людях такое не показывают. Если захочешь – я помогу найти покупателя. Или… сам выкуплю, если сойдёмся в цене.

Кирилл уловил в его словах дрожащую ноту желания. Ведь этот торговец теперь явно хотел урвать подобную находку для себя лично, но при этом понимал, что цена будет огромной, и любой неверный шаг банально отпугнёт клиента. Кирилл чуть заметно усмехнулся, когда торговец резко переменился в лице, и, словно на удавке, потянул его за рукав:

– Отойди, парень, тут такие вещи на прилавке не держат…

Они переместились чуть вглубь лавки – за полог, прикрывающий заднюю часть, где на низком столе лежали весы, коробки с клеймами, мешочки с порошками для выделки шкур. Воздух здесь был гуще, пах смолой и старой кожей. Торговец, заметно нервничая, наклонился к Кириллу, опираясь руками о столешницу.

– Ты понимаешь, что держишь? – Его голос почти сорвался на шёпот. – За такой кусок я могу выручить… Не одну сотню империалов. И это только за простой кусок. Тут речь идёт о десятках артефакторов, которые будут молиться, чтобы заполучить её.

Он немного судорожно сглотнул, облизывая пересохшие губы. Но вдруг его взгляд дрогнул и скользнул за плечо Кирилла. Торговец будто застыл. Глаза его расширились не меньше, чем тогда, когда он увидел шкуру. И Кирилл сразу понял причину такой реакции. За его спиной стояла девушка – тонкая, гибкая, с кожей белее утреннего молока и тёмными волосами, собранными в грубый узел. На шее у неё поблёскивал тяжёлый металлический обруч с врезанными в него печатями – рабский ошейник. Но это была эльфийка.

На рынке встречались всякие существа. Зверолюды… Полукровки… И даже редкие драконорожденные… Но эльфов среди рабов почти не бывало. Их роды ревниво хранили кровь, их магия крови и памяти не позволяла им так легко попасть в рабство. Даже разбойники предпочитали держаться подальше. Слишком много было проклятий и преследований. А тут – живая, настоящая, и с ошейником под воротом форменного комбинезона.

Видимо осознав этот факт, торговец невольно отстранился, хрипло втянул воздух сквозь зубы. Его взгляд метнулся от ошейника к Кириллу – и теперь в нём был не просто интерес и жадность, а неподдельное изумление, граничащее с осторожным страхом.

– Ты… – голос его предательски дрогнул, и он поспешно понизил тон, почти шепча. – Парень… нет… господин… Демоны! Да я даже не знаю, как к вам… К тебе обращаться! Ты откуда берёшь такие вещи? Шкура магозмеи – ладно… Может ты охотник, что очень любит риск. Но эльфийка в ошейнике? Да тебя же сам Совет Работорговцев под стражу бы взял, если б подумал, что ты подобный “товар” притащил.

Он снова сглотнул, и теперь глаза его метались, как у зверя, поймавшего запах хищника. В глубине души он понял: перед ним не просто удачливый охотник, а кто-то, кто либо имеет выход к источникам редчайших товаров, либо сам по себе опасен.

– Слушай… – голос его стал мягким, почти заискивающим. – Я вижу, ты не из простых. Такого товара в нашем ряду не найти. Давай так… Я могу выкупить шкуру прямо сейчас. Заплачу щедро – империалами и редкими реагентами. Если хочешь – добавлю связи. У меня есть знакомые в мастерских, куда простого смертного не подпускают.

Он сжал пальцы, будто боясь, что Кирилл отвернётся.

– Но если у тебя таких шкур несколько… – он слегка осёкся, сам пугаясь собственной догадки, – или если ты можешь добывать ещё… тогда, клянусь, тебе стоит подумать о постоянном сотрудничестве. Я готов стать посредником. Я не стану задавать вопросов. Мне не нужно знать, где и как ты это достаёшь.

Торговец снова бросил быстрый взгляд на эльфийку. Его губы дёрнулись. Ему хотелось спросить о ней, но он не рискнул. Сам факт её присутствия означал, что этот парень может позволить себе такие “приобретения”, о которых простым купцам и мечтать не приходится. И спорить с ним – значит рискнуть собственной жизнью. Потом он наконец решился:

– За эту шкуру я дам… триста империалов сразу. И… одну алхимическую кость. Редкая вещь, я хранил её на крайний случай.

Но в его глазах было ясно, что он сам понимал, что это лишь жалкая попытка “зацепиться”, чтобы не упустить столь ценного клиента. Он готов был повышать цену, готов был идти на любые уступки, лишь бы этот странный юноша с эльфийкой-рабыней не ушёл к другому торговцу.

Кирилл почувствовал, как в его груди сгущается расчёт – холодный и ясный. Триста империалов, которые торговец назвал первым, были хорошим началом, но не тем, что позволило бы ему расправиться с делами – койка, еда, заряд для пары инструментов и, самое главное, маленькая сумма на непредвиденные расходы. Ему нужно было больше. Не столько ради роскоши, сколько ради свободы – чтобы не бегать с протянутой рукой, а иметь пространство для манёвра.

Он глянул на торговца ровно, без спешки, и в голосе его была простая, но бархатистая уверенность:

– Триста империалов – хорошая ставка, но шкура эта живёт магией. Я не продавал бы её кому попало. Дай мне триста пятьдесят сейчас и редкую кость, которую ты упомянул – и я отдам этот фрагмент и уйду. Но полностью весь кусок я не отдаю – он слишком ценен.

Торговец покосился на свёрток, на тонкие серебристые вены, на отлив чешуи, и щурясь, стал перебирать в уме возможные варианты. Его пальцы нервно постукивали по столу. На них виднелись старые рубцы, шрамы от ножа и долгих работ. Он знал цену редкости, знал и риск – но в нём всё же взыграла жадность.

– Триста пятьдесят? – Глухо пробормотал он, будто пытаясь прикусить цифры. – Я могу дать триста, и косточку – ту самую алхимическую, что у меня на чердаке. Но триста пятьдесят… Это много.

Кирилл не суетился. Он обвёл взглядом лавку, прочёл в глазах торговца страх и желание – два рычага, которыми стоило распоряжаться аккуратно. За его спиной, в полумраке, виднелась Сейрион. Ошейник на шее эльфийки блестел, и это молчаливое свидетельство делало покупку страннее и опаснее. Торговец заметил её ещё до того, как Кирилл поводил рукой. Взгляд выдал его. Сначала удивление, потом страх, потом хитрый прищур, как у того, кто увидел редкую птицу и моментально понял, что у неё может быть гнездо, и даже яйца…

Кирилл же тихо добавил, не поднимая голоса:

– Я не торговец рабами. Этого не будет. С ней – другие планы. Мне нужны средства и связи. Если хочешь, я дам тебе эксклюзив на месяц. Ты сперва выкупаешь этот фрагмент, а я дам тебе контакты – ты найдёшь клиента и получишь остальное. Или – платишь сразу так, как я сказал, и я оставляю тебя с частью шкуры.

После этих слов торговец немного нервно заёрзал, и в его голосе появилось торопливое убеждение:

– Эксклюзив? Ты предлагаешь мне рисковать? Здесь на рынке столько глаз. Если что-либо всплывёт, за мной придут… Нет-нет. Давай проще. Триста империалов и кость прямо сейчас. Я дам расписку, и – если найдётся покупатель за большую сумму – я поделюсь процентом. Но только если всё будет тихо.

Кирилл на миг замер. Ему не нравилась идея расписок. Такие документы можно подделать, а контакты могут исчезнуть ещё до того, как он сумеет их проверить. Ему нужны были не пустые обещания, а вещи, которые можно потратить в ближайшие часы. И он знал, что торговец, хоть и опытный, но слаб на слово “тихо” – слухи тут же разнесутся. Но и рисковать – выводить на сцену всю огромную шкуру такого существа, трясти её на виду у всех заинтересованных – тоже не вариант. Именно поэтому он и решил играть средним курсом. Немного денег сейчас… Немного позже… И самые разные полезные вещи вместо части суммы.

– Ладно, – сказал он наконец, спокойно и расчётливо. – Триста империалов сейчас и та кость – забирай. Но ещё мне нужно. Продовольствие, заправка топливом для корвета и одна пачка нейтрализаторов – чтоб старый парализатор не шипел без конца. И ты даёшь мне контакт – один разумный, который способен продать остальное быстро и без лишнего шума. Я же даю тебе этот фрагмент. Полный кусок остаётся у меня – я буду продавать по частям.

Торговец, как и большинство людей, сразу же посчитал – и расчёт показался ему справедливым. В его лице отразились облегчение и выгодное предчувствие. Он тихо отошёл за стол, выхватил из-под прилавка небольшой мешочек с монетами, запах металла ударил по носу Кирилла. Монеты были тёплыми от недавнего пересчёта, их звон был сух и тяжёл; торговец держал их так, будто хотел убедиться, что не потерял ни одной цифры.

– Триста империалов. – Произнёс он, считая медленно вслух. – И кость. Пополнение провианта – договоримся. Контакт я дам тебе немного позже. Тут мало кому можно доверять. Но помни. Про эльфийку – ни слова. Понял? Никаких громких заявлений. А если надумаешь, то я первый на очереди.

Кирилл кивнул. Он считал каждую мелочь. Вес монет, звук их ударов о ладонь, гладкость кожи, и быстро потеющее лицо торговца при обмене, запах благовоний, доносящийся с рынка. Всё это было его новой наукой. Наука торговли в мире, где магия пересекалась с металлом.

– Договорились, – сказал он, и его рука, когда приняла монеты, была ровной и спокойной. Он не открыл пространственный карман, не извлёк все свои шкуры. Наоборот, отделив проданный кусок с помощью обсидианового ножа, он спрятал оставшийся фрагмент, который показал, поглубже, завернул его в тряпку и вернул в карман под плащом. Никто не должен был знать, сколько у него на самом деле есть.

Торговец же, получив монеты и алхимическую кость, заговорил уже с другим тоном – деловым, чуть ли не почтительным. Он достал медный ящик, внутри сложил бланк для получения провианта, мелкие гранулы химикатов и жетон на заправку для корвета. Кладя их в мешок, он то и дело бросал взгляд на Сейрион, и в каждом взгляде метался вопрос – и азарт:

“Что это за разумный такой?”

Но он молчал – и это было хорошо обоим. А перед тем, как расстаться, торговец наклонился чуть ближе и прошептал:

– Если у тебя есть ещё такое – лучше не выносить на свет. Приходи ко мне ночью. У меня есть люди, которые умеют обращаться с магией подобных шкур. Но помни, за эпатаж платят и сторожевые.

Кирилл улыбнулся полуулыбкой – призрачной, безмолвной. Сделка была совершена. Он уже пересчитал монеты, и сложил их в карман. Что вызвало удивление у торговца. Ведь он не видел того, чего можно было ожидать. Тяжесть этих монет была реальна. Но карманы так и не отвисли. Особенно учитывая то, что складывая их в карман Кирилл просто отправлял их в пространственный карман. Но знать об этом торговцу было просто ни к чему. Тем более, что даже эти деньги – не решение всех их насущных проблем, но дверь к решениям. Он положил их в специально выделенный для этого ящик в пространственном кармане, почти не сворачивая головы, бросил короткий взгляд на Сейрион. Она стояла тихо, глаза её прищурились, в них плескалась смесь обиды и изучения – сейчас, даже не смотря на ошейник, эта офицер Империи эльфов, с ледяным спокойствием оценивала возникшую перед ней ситуацию.

Потом он вышел из прилавка на шумную улицу рынка, где жужжание голосов снова поглотило его, и нёс с собой не только монеты, но и обещание. Теперь у него были минимальные средства для того, чтобы действовать. И ещё – одна вещь, важнее денег. Подвешенное обязательство торговца найти для него “тихого” покупателя. Это обязательство было как ниточка – тонкая, но крепкая, что вела в глубь рынка, туда, где решались большие сделки, не афишируемые днём. Хотя… При упоминании ночной встречи у торговца как-то слишком уж явно сверкнули глаза. Что заронило в душу парня некоторые сомнения в необходимости такой встречи. Так как парень ещё не знал, как следует местных реалий. И ему очень сильно не хотелось излишне рисковать.

В толпе он сделал вид, что снова обычный прохожий-хищник, а в голове уже строил следующий ход. Какие шкуры продать следующими… И кому… Как не привлекать лишнего внимания… И как, главное, не дать никому понять, что у него есть пространственный карман. Эта тайна, которую он оставил при себе, как ядро тепловой батареи у закрытого устройства…

………..

Некоторое время после этого странного обмена, старый торговец задумчиво сидел за своим шатким прилавком, а в руках у него лежал свёрток – тот самый, что оставил ему странный парень с холодным взглядом и эльфийкой-рабыней за спиной. Потом он осторожно развернул ткань, как будто боялся, что шкура сама по себе оживёт и цапнет его за пальцы.

И когда серебристые чешуйки снова блеснули под светом мутных ламп, его дыхание сбилось. Глаза зажглись алчным блеском, рот пересох. Он видел перед собой не кусок звериной кожи, а целые караваны с сундуками, набитыми империалами, ссыпавшиеся в его сундуки.

– Ох, да чтоб мне подавиться… – Глухо пробормотал он, но не от страха, а от жадности, которая буквально распирала грудь. Он снова провёл рукой по чешуе, и та отозвалась тихим шорохом, словно в ней всё ещё дышала магия. Линии, словно жилы, тянулись под пальцами, и он почти ощущал, как оттуда идёт слабое тепло. Это было не просто сырьё – это была редкость, настоящая находка. Мысли закрутились, как пыльный вихрь.

"Если я вывезу её хотя бы в центральные миры орков… Там за такие трофеи передерутся купцы и кланы. Там за подобный товар платят горами ресурсов и империалов, чтобы только прикоснуться к подобным материалам. Им нужны такие шкуры для брони, для ритуалов, для создания боевых артефактов. Я смогу получить за неё… О, не меньше трёх тысяч империалов. Нет! Может быть, даже больше. Может, и все пять, если правильно подать такой товар."

Он зажмурился, представляя, как на его счетах “распухают” суммы. И он видел себя уже не простым торговцем в тёмном углу станции, а почтенным купцом с лавками, как минимум, на трёх – четырёх станциях сразу. А то и в каком-нибудь центральном мире какого-нибудь государства. Видел, как сам выбирает, кому и что можно продать, а кого – опустить, заставив платить втридорога.

Но вместе с этим в его голове всплыл образ того самого парня. Не орк… Не гоблин… Не эльф… Лицо странное, черты неуловимые. И взгляд – холодный, внимательный. Такой, у кого есть секреты.

"Что он за зверь такой? Откуда он притащил эти шкуры? Если у него в кармане есть ещё такие – то я с ним сорву куш. Если, конечно, он не догадается, сколько это стоит по-настоящему."

Торговец немного нервно сглотнул ставшей вязкой слюну, чувствуя, как жадность всепоглощающей волной поднимается по горлу.

“Но он не похож на дурака. Раз показал только кусок, значит, держит остальное при себе. И, демоны меня забери, у него точно есть ещё. Иначе зачем таскаться с одной шкурой в руке?”

Мысль об этом заставила его почти физически дрожать от желания. Даже одна такая шкура – вещь не из дешёвых, не доступная обычному проходимцу. И если этот парень мог позволить себе такое, то кто он тогда? Наёмник? Охотник? Или беглец с богатой добычей?

Думая об этом, старый торговец прикусил губу, снова разглядывая переливы чешуи.

"Я должен вытянуть из него ещё. Осторожно, шаг за шагом. Не спугнуть. Пусть думает, что он ведёт игру. Пусть считает, что я ему полезен. А потом… потом у меня будут все его ресурсы. И тогда никакие орки, никакие эльфы – никто не сможет со мной конкурировать."

Его пальцы сжались в кулак, и он едва не порвал тряпицу, в которую была завернута шкура. От жадности во рту стало горько, дыхание сбилось, и в груди гулко забилось сердце. Ему хотелось бежать прямо сейчас к перекупщикам, к связям в теневых доках, к контрабандистам, чтобы немедленно продать этот кусок и сорвать первую награду. Но осторожность удержала его.

"Нет… нельзя торопиться. Надо дождаться. Надо втереться в доверие. Этот парень вернётся. Я сделаю так, чтобы он вернулся именно ко мне. А потом я сниму с него всё подчистую."

И мысль об этом была слаще, чем вкус золота на языке. Да. Сейчас он сидел один, а шкура лежала у него на коленях как запоздавшая звезда, вытянувшаяся по старой коже мира. В тусклом свете ламп её чешуйки бликовали будто страницы, исписанные чужими пожеланиями. Зелёные… Медные… Серебристые… И по ним текли тонкие жилки магии, как реки, которые и не думают останавливаться. Он практически инстинктивно гладил их пальцами. И не так, как разумный гладит мех, а так, как по итогам сделки гладят мешок с деньгами. Осторожно. С явным трепетом. Как будто касание могло вызвать бурю.

“Ох, да чтоб меня, – думал он вслух и чуть ухмылялся, и в его ухе звучало то смешное, родное эхо рынка, где каждый крик – это обещание, шептал он самому себе. – Триста… Нет, не хватает. Тысяча – нет, не рисковал бы. А если продать в центральные миры орков – вот где оценят его настоящую ценность. Они любят вещи, что “дышат”, что пахнут дикой волей. Они купят, и не взирая на законы приличия, заплатят всё то, что я только запрошу. Пять тысяч? Пять тысяч – и у меня в кармане будет уже не только еда, но и собственный причал в распоряжении, и имя, что заставляет склоняться головы вольных капитанов…”

Сейчас он видел не число. Он видел сам вес судьбы, которую можно переложить в сундук и закрыть замком. Ему представлялись грохочущие Звёздные кузницы орков, где боевые корабли ковали из гнева и чести, и как сто миллионов искр от горна отскакивали в глазах торговцев, когда они ловили слух о шкуре, что не только защищает, но и шепчет своему владельцу так, как не шепчут никакие священные догматы.

Но мысль об это странном парне всё ещё преследовала его. Тугая, неотвязная, как запах дыма от соседней лавки. Кто этот мальчишка? Откуда у него такой товар, что заставляет нервно вздрагивать даже окружающее пространство? Он слышал о подобных трофеях… Кажется, именно у эльфов было эксклюзивное право добывать подобные ценности где-то в Неизведанных регионах? И их цена была просто невероятной. А тут неизвестно откуда взялся странный парень, который прямо говорит о том, что у него может быть ещё подобный товар? Странно… Сейчас всё это звучало в его уме, как колокольный звон на рассвете. Дорого… Рискованно… Редко…

“Если у него есть ещё…” – Думал он, и у него на губах растеклась новая улыбка, но уже не та невинная, а планирующая, как ловушка для птицы, натянутая из шелковых нитей. Он уже начал составлять план, и его разум вдруг превратился в маленький город карт. Улицы – услуги… Дома – долги… Мосты – связи… Всё стало полезным. Сначала – услуга, сладкая как мармелад. Койка… Тёплый угол… Пара запасных заправок… И полный склад провизии. Простая доброта, что оборачивается верёвкой. И тот, кто у тебя в гостях, обычно возвращается.

“Должок – это нитка. – Думал он. – Должок – это обещание, которое надо носить, как пояс.”

Он видел, как даст в долг не бумагу, а вещи… Обеспечить одну заправку – и это уже залог. Мешочек реагентов – и вот уже долг обретает форму. Его воображение рисовало сценарии. Парень приходит… Приносит ещё шкуру… Долг растёт… А потом он берёт работу у торговца, становится нужным, и тогда торговец забирает свою долю. Так просто. Так дешево для него. И так дорого для того, кто привык добывать своими руками. А второй рукав плана – эксклюзив.

“Я предложу месяц тишины. – Думал он, и в голове его уже звучала музыка сделок. – Ты даёшь мне первым шанс – я даю тебе цену выше рыночной. Но месяц – и ты уже не сам себе хозяин: ты зависим.”

Создать у человека ощущения дефицита – значит сделать из него заложника. Он улыбнулся:

“Эксклюзив – это цепь с бархатной подкладкой.”

И была ещё, темная и сладкая, мысль о девушке-эльфийке. Она лежала в голове его как редкая картина, и при мысли о ней у него сжималось в груди что-то опасное и желанное.

“Наложница?” – Проговорил он про себя, и в слове этом было столько ритуального бахвальства, сколько у кого-то в жизни может быть только в мечтах – кресло, ежегодный пир, самые различные разумные, что наклоняются, чтобы заглянуть под низ лампы. Он видел, как появление эльфийки у его террасы вызовет шёпот, зависть, преклонение.

“Она не просто рабыня, – думал он, – она – знак. Кто имеет эльфа у себя в виде раба – тот и король маленького колодца.”

Потом он мысленно разрезал карту ещё тоньше. Телохранители – пара громил, что не задают вопросов и умеют молчать.

“Пару псов, – придумал он, – не самых честных, но тех, кто может перевести нужный мне груз через доки и закрыть глаза на определённые проблемы.”

Контакты – ремесленник в доках, который знает, как спрятать шкуру под слоем лака; перевозчик, что кладёт товар в пустую цистерну и не задаёт вопросов. Всё было как домино. Один толчок – и цепочка двинется.

Теперь он улыбался, и его улыбка была практически оскалом. Сначала маленькая милость – пачка провианта, потом условный долг, затем эксклюзив и уж, наконец, медленный, тихий, но верный захват – “своего” поставщика. А между строк – угроза.

“Если он не подчинится, – думал он, – я продам эльфийку. Кому-нибудь богатому. Те, кто покупает таких рабов, платят не только монеты – они платят властью, и власть – это моя следующая покупка.”

Ему представлялась как сцена, что на террасе у него, под слегка потрескивающим светом потолочных ламп, собрание других лавочников. Они пьют… Крутят монеты на пальцах… А рядом – она… Тихая, как мигрирующая луна… И он – в центре, с новым ореолом.

“Какая власть, – прошептал он себе, – одна наложница – и вот ты уже не мелкий торговец. Ты – человек, к которому приезжают за благоволением.”

Но затем в его рассуждении появился и страх, холодный, как тень под навесом. Совет Работорговцев, имперские чины, агенты – как серые шакалы, что могут в один момент сожрать хозяина.

“Нужно маскироваться, – думал он, – сделать сеть, чтобы никто не видел конца нитки. Сделать так, чтобы все думали, что я лишь перекупщик, посредник, а никак не хозяин. По крайней мере, пока что… А потом и они сами мне уже ничего сделать не смогут!”

И потому на каждую свою милость он планировал отдельную маску:

“Сначала помощь – потом указание, сначала долг – потом закон.”

Немного подумав, он достал старый рабочий планшет, и записал имена в отдельную ведомость. На вид это были мелкие кляксы, и какие-то линии. На каждую кляксу он мысленно повесил цену. Этот ремесленник – десять процентов… Этот перевозчик – пятнадцать… А тот, что в доках – готов дать пропуск за бутылку хорошей настойки… Каждое имя – это ступень, и он видел, как по ним поднимается воронка прибыли.

И когда он снова прикоснулся к шкуре, то ощутил, будто гладит не просто кожу, а свою будущую власть. Внутри него всё цвело и горело. Жадность… Расчёт… Страх… Мечта… Он знал, что игра началась. И знал также и то, что она может кончиться либо хором славы, либо звоном цепей. Но обо всём этом он даже не думал. Сейчас. Сейчас он хранил план, как драгоценную монету, вертел её в пальцах и понимал одну простую вещь. В мире, где магия проскальзывает сквозь швы металла, тот самый разумный, держащий в руках редкость, держа ещё более редкого поставщика – управляет даже Звёздным ветром. И этот ветер он собирался направить в свою собственную, нужную только ему сторону.

Торговец ещё держал на ладонях шкуру, гладил её дрожащими пальцами, как будто боялся отпустить – словно золото могло раствориться в воздухе, если не прижимать к груди. Его мысли всё ещё кружились в сладкой воронке планов. Долг… Эксклюзив… Наложница-эльфийка… Лавры власти… Всё, что сейчас было так близко к исполнению.

И вдруг – случайный звук, словно щелчок косточки, выбил его из грёз. Он обернулся на шум площади, потому что двери лавки были оставлены настежь. Зазывалам нравилось, когда запах товара, сплетни и крики свободно гуляли сквозь проём. И там, в этом прямоугольнике света и движения, он увидел то, от чего у него сжалось горло.

Через площадь, неспешно, с той ленивой самоуверенностью, что присуща только тем, кто чувствует в руках козырь, шёл этот самый чужак – тот самый парень, что и продал ему такую ценность. Его шаги были неторопливы, но в них слышалось не смирение новичка, а холодная размеренность охотника, что проверяет все тропы. За ним, словно тень, следовала эльфийка в ошейнике – тонкая, хрупкая, но своей самой фигурой бьющая по нервам любого, кто хоть немного разбирается в редкостях. Даже издали в ней читалась чуждость и ценность.

А в руках парня… Было то, что заставило опытного торговца вскинуться. Новый рулон! Свернутый, перевязанный грубой верёвкой, он поблёскивал краем чешуек… Это явно была шкура. Ещё одна! Торговец мгновенно узнал эти переливы, тот самый “почерк дикого зверя”. Его дыхание сбилось.

И прямо на его глазах этот странный парень, практически не сбавляя шага, вошёл в лавку, расположенную прямо напротив. В лавку его прямого конкурента.

В этот миг сердце старого торговца будто сжала стальная клешня. Сначала он оцепенел – как тот самый разумный, который увидел, как у него из рук уходит та самая вожделенная монета к власти, и катится прямо в грязь. Потом в нём закипела паника. Не просто тревога. Нет… Это был животный ужас от самого осознания того, что столь желанная добыча ускользает из его рук. Он понял, что этот чужак был вовсе не простак. Ни наивный юнец… Ни случайный бродяга… А достаточно хитрый, и даже осторожный игрок. Он явно проверял рынок, собирал информацию, сравнивал цены.

“Проклятье… – Тут же пронеслось в голове торговца. – Он торгуется! Он ищет, кто даст больше! А если другие – эти стервятники, эти шакалы – предложат ему хоть на сотню больше, он уйдёт к ним. И я не увижу больше ни этих шкур, ни этого… украшения на шее эльфийки!”

Руки его задрожали, и шкура на коленях вдруг показалась тяжёлой, как свинец. Будто она уже стала пустым куском кожи, бесполезным, потому что настоящий клад – сам парень с пространственным карманом и редчайшей рабыней – уходит сквозь пальцы. Губы торговца практически мгновенно пересохли… Он нервно провёл языком по нёбу, и даже ощутил вкус пыли и ржавчины. В голове закрутились лихорадочные мысли:

“Что делать? Как удержать? Как вернуть? Я не могу позволить… Нет, не могу! Если он заключит сделку там, всё кончено. Моя лавка, моя мечта, моя власть – всё разлетится прахом!”

Он почувствовал, как поднимается жар, как пот скатывается по спине. В его воображении уже мелькали картины. Конкурент жмёт руку чужаку… Заключает более выгодную для него сделку… Кладёт в свой собственный сундук столь ценные шкуры… А он, опытный старый торговец, просто остаётся ни с чем. И вся эта толпа на рынке будет смеяться над ним:

“Ах, вот тот жадный болван, что упустил такой редкий товар из своих рук!”

Вспыхнувшая в его душе паника уже рвалась наружу. Он вскакивал мысленно и снова садился, кусал губу, ломал ногти о край скамьи. Ему хотелось выбежать прямо сейчас на площадь, схватить парня за руку, силой затащить обратно, заорать:

“Цена! Я дам любую цену! Твоё место здесь, у меня!”

Но он понимал – одно неверное движение, и чужак почувствует слабость, жадность, отчаяние. И тогда – конец.

И вот он сидел, давясь собственной алчностью, и в груди у него рвалось горячее шипение. Не просто страх потерять сделку – страх потерять целый мир, который он уже успел построить в своей собственной фантазии. Его план рушился, камень за камнем, пока чужак, как ни в чём не бывало, стоял в лавке напротив и улыбался его конкуренту.

Он почувствовал, как паника не просто пришла – она взошла в нём, как пепел, который вдруг заискрил и стал огнём. В одно мгновение лавка, стол, весы и мешочки с реагентами слились в одно горячее желание… Вернуть то, что так стремительно от него ускользает… Торговец встал так резко, что стул под ним достаточно громко заскрипел. Лампа над головой вздрогнула и бросила короткий, чуть ли не сердечный блик на шкуру, словно подтверждая, что время безвозвратно уходило.

Сначала в нём вспыхнул порыв – простой и грубый. Выбежать на площадь… Схватить чужака за рукав… Показательно выставить монеты… Выкрикнуть цену… Ту самую, что он хотел… Но сразу же оцепенел от мысли о том, что именно это могло бы все испортить. На рынке глаза есть у всех. И любой шум создаст слухи. Слюнтяй и отчаянный торгаш, искавший спасения на виду у толпы, только отпугнёт тех, кто платит много и тихо. А если чужак – хитёр и достаточно сообразителен, то рисковать будет не он один. Он сам, торговец, может потерять лавку и даже большее. Даже то самое спокойное дыхание по ночам.

И тогда в его голове родился другой план, тоньше и тверже, как проволока, обмотанная шёлком. Он начал продумывать каждый шаг так, будто раскладывал карты на столе. Не кричать – спланировать… Не хватать – заманить… Не показывать слабость – притвориться мудрецом, который знает цену вещи, но не спешит её раскрывать.

Всё ещё обдумывая свои планы, что так стремительно менялись, он слегка шатко вышел из-за прилавка и, не привлекая внимания, прошмыгнул в узкий проход, где сейчас стояли его “бойцы – охранники” – два больших орка, которых он держал “на стороне”. Гурн и Мато. Их суровые лица – как брикеты… Руки – как молоты. Они сидели, притихшие, с кружками и даже не обращая на старые изношенные комбинезоны. Торговец бросил на них короткий взгляд, и в этом взгляде был приказ, который не требовал слов.

– Вы двое! Бегом на площадь! Тихо. Следите за входом в лавке напротив. Но делайте всё аккуратно. Ваша работа – следить и, если тот парень, что туда только вошёл, выйдет с каким-то грузом, вы должны сделать так, чтобы можно было понять, что у него там. Понимаете? Или нужно дополнительно пояснить? – Шёпотом, но вполне спокойно как деловой разумный, подписывающий договор с судьбой, проговорил он.

Они только молча кивнули. Секунды – и что-то тёплое, как шёпот, прошло по рынку. Чей-то кошелёк громко загремел о ларёк… И мальчишка с корзинкой, которого торговец знал как носильщика для мелких услуг, встретил его взгляд и отвлёкся так, будто случайно уронил фрукты прямо перед парнем в лавке напротив. Это была первая ловушка – тихая, деликатная, скользкая.

Но торговец понимал, что силой его не вернуть. Этот странный парень – Кирилл мог ответить силой хуже – у него были трюки, карманы, хитрости. Значит, нужны другие рычаги. Деньги – завершающий аргумент, и иллюзия выбора. Он вытащил из-под прилавка небольшой мешок с монетами, тяжелый и успокаивающий в ладони, и спрятал его в другой мешочек, на виду, как приманку. Сейчас он думал о риске. Дав слишком много – можно потерять прибыль… Дав слишком мало – можно не удержать добычу. Он решил, что даст немного больше, чем конкурент, но с определённым условием. Оплата наличными, и торговля с ним. Наличность сейчас, обещание выплат позже – и “эксклюзив” на все последующие поставки.

На площади он не рванулся в нужном направлении, а вышел шагом, как тот, кто идёт к постели короля. Его движения были ровными, но в самом сердце у него билось прежнее бешенство. Он слышал собственный пульс, как гулкий барабан. Подойдя к проёму лавки, он, не поднимая шума, движением руки подал условный знак. Мальчишке, чтобы тот следил за дверью. Гурну – смотреть направо. Мато – притвориться, что тот чинит стол соседнего, пустующего прилавка. Каждый работник получил роль в маленьком спектакле.

Сам же он направился к лавке конкурента едва заметной тенью. В знойном воздухе рынка запах шкуры смешался с пряностью, и каждый продавец казался ему как возможный сообщник. Он увидел, как Кирилл входит в другую лавку. Его сердце тут же до боли сжалось. Тот всё также держал рулон, не слишком выставляя его напоказ. А эльфийка шла рядом, и её ошейник отражал свет как леденец на палочке. Торговец сначала притворился случайным прохожим. Затем – ближним знакомым, и, втиснувшись в толпу, подошёл ближе.

Что он мог предложить? А главное, как ему всё это можно преподнести? Он решился на обман, разыгранную услугу и заманчивый подарок. Тихая встреча плюс наличные. Он занял позицию близко к входу, заговорил голосом, мягким как масло:

– Друг мой! – Обратился он к Кириллу так, будто они знали друг друга веками. – Малыш, слышал я о твоём трофее. Не хвали себя – я знаю цену такого добра. Но послушай… Я могу дать тебе больше, чем эти ребята. Немного наличными сейчас, и мне нужен только фрагмент – остальное оставь себе на дорогу. Я помогу с перевозкой через доки, и дам контакты разумного, который закроет глаза.

Он говорил так, чтобы не привлекать лишних ушей, водя рукой вокруг мешка, будто это был сундук с мелочью. Но каждое слово было ниточкой. “Нужная цена”… “Безопасность”… “Контакты”… В его голосе было и заискивание, и уверенность. Он подсовывал Кириллу ту самую верёвку долговой зависимости с бархатной обмоткой.

Однако и этого сейчас было мало. Чтобы действительно перехватить такого ценного поставщика – нужен был импульс, маленький эмоциональный удар, который сработает лучше всяких денег. Показать, будто ему доверяют… Что он, “своей”, а затем предложить “безопасность” в обмен на эксклюзив. Он ненавязчиво послал Гурна к двери лавки напротив, с указанием “держать глаза открытыми”. Мато получил приказ – “найди перевозчика на третий проход, скажи, привезут чью-то вещь и скажи, что здесь бомж с золотом”. И мальчишка с корзинкой – тот, что уронил фрукты – подкатил к ногам Кирилла и, как бы невзначай, спросил цену за “шкуру”. За этим аргументом последовал тихий аккорд. Торговец наклонился к Кириллу почти доверительно и бросил фразу, которая была ловушкой и лаской одновременно:

– Я дам сейчас наличными чуть больше, чем торговец там. Триста семьдесят империалов. Наличными. И помощь. И если ты доверишься – я сам займусь контактом в доках, что держат орки. Но мне нужно твоё молчание про товар. Понимаешь? Тот, кто громко будет кричать, лишится и товара, и спокойствия… В лучшем случае.

В этом голосе было и обещание, и угрозы, тонкие как укол. Но этот странный Кирилл, судя по всему, был не тем, кого легко подкупить красивыми фразами. Торговец видел по его лицу, по той самой натянутой, ровной маске, что тот сейчас решает. А торговцу нужно было сыграть ещё одну карту. Он дал знак Гурну – пусть он ненавязчиво “подставит” руку так, будто случайно задевает противника. Пусть создаст иллюзию опасности и одновременно иллюзию защиты:

“Смотри, я могу защитить тебя от тех, кто хочет просто забрать твоё имущество.”

Сцена сплеталась из мелких, острых штрихов. Мальчишка поднял свой товар, а Гурн тихо “упал” у ножек конкурента, создавая сумбур, доки напротив загудели от телодвижений. В этот сумбур торговец вошёл в роль генерального спасителя и вежливо предложил:

– Давай сделаем так – я сразу даю наличные. А ты отдаёшь мне только фрагмент. Прямо здесь. А весь полный рулон ты оставляешь у меня на хранение. Я отвечаю, что никто не тронет твой товар. За охрану отвечаю я.

Это была квинтэссенция его хитрости. Не требовать передачи всей добычи, а посеять у охотника мысль, что здесь и сейчас его подстрахуют. Но суть была тоньше. Пока рулон будет “под его присмотром” – торговец успеет подстроить дальнейший обмен, договориться с перевозчиками, подготовить встречу в ночи, а потом – если понадобится – даже исчезнуть с товаром.

Внутри души старого торговца сейчас буквально бурлили эмоции. Он мысленно рисовал расчёты, чинно прикрывал страх словами “я даю больше”… “я помогу”… “я – твой контакт”… Но ум его подсчитывал иные вещи. Кто заплатит ему комиссию… Сколько стоит перевезти такую ценную шкуру незаметно… Каких связей потребует дело… Кого можно подкупить из стражи на доках… Он знал цену каждого шага, и каждый шаг прибавлял к сумме риска.

Понимал он и иное. Если этот Кирилл всё же откажется, ему нужно будет сделать всё иначе. Можно было запустить слух о том, что “этот парень – мошенник”, “не связывайтесь с ним”, но слухи пойдут и против торговца. Так как в этом случае и он сам рисковал собственной репутацией. Значит, ему нужен был план “второго дна”. Верный перевозчик, обещанный маршрут доставки, и один фальшивый звонок, свидетельствующий о том, что именно у него есть надёжный “клиент” в центральных мирах какого-либо из государств, который ждёт подтверждения. Всё это – коробочки внутри коробочек, и торговец терпеливо открывал каждую по мере необходимости.

Тем временем, когда сумбур усилился, Кирилл всё ещё смотрел на него ровно, как тот, кто тщательно взвешивает сыпучие грузы, и торговец почувствовал в ее взгляде холодную, опасную независимость. Его сердце сжалось – но он уже скроил из себя терпимого купца и тихо сказал, прямо в ухо:

– Триста семьдесят сейчас и та самая алхимическая кость, также я займусь и всем остальным. Двое суток – и я верну тебе остаток или более выгодную сделку. Но – мой прайс – молчание при торгах.

Это была ловушка в обёртке благодатности. И сразу же, в мельчайшей интонации, буквально просвистела нотка. Если этот парень сейчас уйдёт – всё будет потеряно. Если же он согласится, то именно опытный старый торговец получит контроль. И пока Кирилл взвешивал, пока эльфийка стояла неподвижно как росинка, торговец послал Гурна тихим жестом к дверям. Пусть тот проследит, кто выходит… Пусть тот будет готов шагнуть, если чужак посмеет уйти с грузом.

И все эти хитрости – и деньги, и поставленные люди, и мальчишка с фруктами, и шёпоты – были лишь проявлением одной грязной истины. Страх потерять был страшнее желания выиграть. Торговец знал это теперь лучше, чем когда-либо. И он играл на этом страхе, плотно, как тот, кто вязал узел, знания о котором получены не в книгах, а в ночных дилеммах у лампы.

А на площади, под свистом ветра и криками торгашей, два мира столкнулись. Мир хитрости и мир тихой силы. И торговец, схватившись за свой план, шёл дальше – тихо, в маске вежливости, с мешочком монет в руке и с надеждой, которая пахла лавкой и шкурой – сладкая, но горькая.

Старые переборки станции содрогнулись от крика, когда его старый конкурент вылетел из своей лавки, словно его вытолкнул невидимый кулак. Дверь, скрипя ржавыми шарнирами, ударилась о стену, и из тёмного нутра выскочил коренастый, пузатый гоблин с перепачканным мехом и жёлтыми зубами. Его глаза, налитые кровью и жадностью, уставились на Кирилла с эльфийкой – но крик был направлен не к нему, а в сторону давнего соперника.

– Ты что творишь, слизняк?! – Этот вечно крикливый гоблин взревел так, что даже лампы над головами закачались, вспыхнули и снова угасли, будто сама станция недовольно вздохнула. – Думаешь, я позволю тебе увести у меня клиента, да ещё и с товаром такого уровня?!

Торговец, тот самый, что секунду назад строил планы о “долгосрочном сотрудничестве” и уже облизывался, представляя эльфийку в своём доме, мгновенно ощутил, как внутри что-то сжалось. Ведь он уже понял, что его конкурент заметил то же самое, что и он. А значит, сейчас начнётся настоящая охота. И его губы медленно растянулись в злобной ухмылке, но глаза вспыхнули ненавистью.

– Твой клиент? – Он угрожающе проскрипел, упираясь руками в прилавок, как будто хотел оттолкнуться и броситься на соперника. – Ах ты, поганый мусорщик с третьего сектора! Забыл, как три цикла назад украл у меня контейнер с семенами синекрона и продал его по двойной цене орочьему консорциуму?! Забыл?!

Воздух в коридоре задрожал от их голосов. Вентиляция, и без того работающая с перебоями, вдруг затянула гулкий вой, будто сама станция подвывала в такт их ссоре. Ведь она только разгоралась. Так как и конкурент не остался в долгу:

– А ты забыл, как подсунул мне прокисшее мясо хелонгов?! Я три недели отмывал лавку от вони! Думаешь, я забыл?! Думаешь, станция забыла, как ты чуть не отравил половину рынка?!

Толпа зевак начала собираться. Гоблины, уродливые карлики в масляных жилетах, вытаскивали головы из своих закоулков, поднимались по лестницам, свисали с ржавых труб, словно стая крыс. На станции гоблинов драки торговцев всегда становились зрелищем не хуже гладиаторских боёв.

Кирилл же стоял чуть в стороне, наблюдая. В его руке по-прежнему был свернутый рулон шкуры, вторая шкура торчала из-за плеча эльфийки, а ошейник, светящийся тонкими прожилками магии, делал её послушной и неподвижной. Он видел, как оба торговца почти забыли о нём – их ярость теперь направлялась друг на друга, и в этом был шанс.

Торговец, что первым завёл разговор, метнул взгляд в сторону парня и едва не взвыл. Он увидел – сомнение в глазах Кирилла не исчезло. Напротив, парень с интересом слушал перепалку, словно взвешивал, кто из них надёжнее… Кто больше даст… Кто меньше обманет… И вот это было хуже любого оскорбления. Потому что сам факт того, что клиент смотрит и выбирает, а не падает прямо в его лапы – означал только то, что Кирилл вовсе не наивен. Что он играет в их игру. А значит, можно проиграть.

Именно в это мгновение старый торговец ощутил, как паника снова обожгла горло. Внутри всё взвыло:

“Если этот мальчишка уйдёт к нему, я лишусь всего! Шкуры, прибыли, эльфийки! И что обо мне скажет рынок? Что я упустил такой шанс? Меня заклюют! Меня съедят с потрохами!”

Металл станции отозвался стуком – где-то по соседству включился механизм переработки мусора, и это гулкое урчание будто стало насмешкой. Старая гоблинская станция всегда смаковала чужие провалы. Она слышала всё, помнила всё и радовалась чужим поражениям. И именно в этот момент оба торговца одновременно шагнули друг к другу, забыв и про Кирилла, и про товар, и про эльфийку. Их старые обиды, накопленные десятилетиями торговли под гнилыми сводами станции, вырвались наружу – и грозили обернуться настоящей потасовкой прямо на глазах у толпы.

Казалось, что даже сами лавки и магазины в этом секторе станции заволновались, как кожа на барабане. Ссора, вспыхнувшая между двумя торговцами, быстро превратилась в прилив – их голоса подхватили другие разумные, и толпа потянулась, щёлкая зубами и рассуждая всегда одинаково. Кому достанется добыча… Кто больше врет… Кто сильнее…

Первым бросился в атаку тот, чей голос слышали первым – коренастый гоблин с мешковатым животом. Он швырнул, неизвестно откуда взятую им, пригоршню грязи прямо в лицо сопернику. И та грязь, смешанная с крошками старой ржавчины и маслом, разлетелась как мелкий салют. Соперник – высокий, с болезненно вытянутым лицом, в мелких шрамах, никак не отреагировал на оскорбление словом. У него были руки, привыкшие к весу вещей, и он схватил гоблина за плечо. И вот понеслись первые удары – не красивые, не отточенные, а сырые… Удар за ударом… Будто молоты били по железному щиту…

Стук по металлу, свист ремней, хруст раздавленных ящиков – всё это смешалось с привычным звуком станции. Приглушённый рёв двигателей далеко в корпусе, шипение клапанов, дребезжание плит перекрытий. Здесь, в огромном теле старого сектора, который кому-то мог показаться целым городом, звук всегда имел другую окраску – пространство отвечало эхом, и эхо делало каждую ругань громче, каждую падшую монету – богаче.

Толпа разделилась. Кто-то аплодировал… Кто-то подталкивал… Кто-то выкрикивал старые обиды, забытые им ещё в юности. Маленькие дети подбирали упавшие с прилавков куски – старые крепления, винтики, даже какие-то платы – то, что на больших мирах пройдёт за голую пыль, а тут станет сокровищем. Станция, у которой было столько жизней, ещё не видела новой – она только слушала и впитывала, как губка, чьи-то гримасы.

Кирилл стоял в эту секунду в нерешимости. Рулон под мышкой, эльфийка позади – образец мощи и риска. Его руки не дрожали. В глазах промелькнул промысел охотника, который в момент охоты не проявляет эмоций. Он видел, как два старых торгаша сейчас дрались между собой, и понимал, что для него это всё – дверь. Мостик в его плане, который уже начал подниматься.

Он не побежал ввязываться в драку. Ну, не свойственно ему было лезть в чужую мясорубку. Вместо этого он сделал то, что делают хищники. Использовал внимание всех к одному объекту, чтобы незаметно забрать другое. Пока толпа шился вокруг кулаков и грязи, он шагнул к прилавку конкурента – тому, что первым выкрикнул – и с быстрыми, отточенными движениями осмотрел место. Ящики были набросаны там слегка небрежно. За ними лежали верёвки, пакеты, и в одном тёмном углу – грубая заплесневевшая ткань, под которой, как он надеялся, мог бы спрятаться рулон.

Его движения были легки и решительны. Одна рука держала свёрток так, чтобы часть отливающей магией шкуры слегка выглядывала, а другой он прикрыл её краем ткани. Он слегка прижал её и сделал вид, будто просто проверяет цену для знакомого ремесленника. Но в глазах у него мелькнуло нечто иное – расчетливость. Ведь теперь ему нужно было не только спрятать рулон, но и найти место, где все эти торгаши и их конкуренты не доберутся. Он вспомнил о том, что в глубине рядов видел небольшой люк – лаз, что вёл в старую камеру для мусора, где низкая гравитация и куча старого обломочного хлама. Там часто складировали вещи на час-два, чтобы убрать их подальше от глаз.

Пока толпа была занята спектаклем, Кирилл мягко оттащил один из мешков, что загораживали этот люк, якобы “незаметно” вытащил свой свёрток, чисто на вид, и, присев коленями прямо на холодный пол, сунул рулон в просвет под прилавком. Материал шуршал так тихо, что его звук потерялся в общей какофонии. Но всё это делалось просто на вид. На самом деле рулон исчез в пространственном кармане. Следующий жест также был слишком показательным. Так как он оставил на том же месте одну мелочь – треснувшую монету, как приманку, как знак для тех, кто придет проверять:

“Здесь что-то было.”

Для того, чтобы осмотреться, немного задержался. Хотя понимал, что ходить по площади в это время – значит привлекать внимание. Его стратегия была иная. Он собирался дать драке разгореться и утихнуть, а затем тихо вернуться и забрать то, что нужно – в то время, когда оскорблённые торговцы будут глотать собственную ярость и шептать о возмездии.

В лавке за это время драка дошла до своего апогея. Стук… Скрежет… И вдруг – раздался свист транспорта приближающегося патруля, пронзительный, как свист предвестника тревоги. Кто-то из старших торговцев – седой, с масляным платком вокруг шеи – вышел на порог и поднял руку. Его голос прозвучал острым колом:

– Хватит! Это станция, а не бойцовская яма! Вы трёте друг на друга грязь старого ряда! Убирайтесь, пока сюда не привели патруль!

Его команда сработала. Толпа, которая любит драму, но боится проблем, тут же отступила, оставив позади себя шепоты и смотрящие глаза. Торговцы, тяжело дыша, растащили в глубь их лавок, и в этой паузе Кирилл почувствовал, что время вернулось к нему. Он уже сделал свой ход. Показательно “спрятав” товар, парень просто вывел весь этот конфликт торговцев на новый уровень. Ведь он понимал, что теперь они кинутся искать рулон, который якобы был им спрятан в том люке. А когда они увидят, что там ничего нет, то начнут обвинять друг друга в краже. Но никто из них даже не поймёт того, что там ничего и не было. Так конфликт между торговцами выйдет на новый уровень. А он получит более честные цены за свой товар. И, в крайнем случае, он всегда может заявить о том, что в этой ситуации и он сам был пострадавшим. Пусть думают и дальше, что он настолько наивен, чтобы оставлять в таком месте что-то достаточно ценное.

Ночь обещала быть долгой. Кирилл же, когда уходил с рыночной площади, бросил ещё один взгляд. На дрожащие под потолком своим неровным светом лампы… На ржавчину, что местами покрывали чуть ли не целые стены… На железный бок станции, который вдалеке отрывал от себя искру за искрой. И в этом вихре искр он видел свой план. Медленный, хитрый, как паутина, которую он распускает с одной целью – выйти отсюда с достатком, с картами, и, возможно, с волей, которую дадут ему знания Сейрион.

И когда он исчез в узких проходах рынка, скрытый тенями и шумом, казалось, что даже сама эта старая станция вдохнула, как будто не заметив шевеления. Но в корнях её, в швах и зазорах, что хранили старые звуки, осталось эхо – эхо маленькой сделки, шум драки, и шаги человека, который умеет использовать чужую ярость как нож.

Но сейчас, воспользовавшись тем, что торговцы между собой сцепились Кирилл тут же схватил эльфийку за руку и бросился прочь от этого беспорядка, который возник на территории рынка. Он прекрасно понимал, что в данной ситуации, кто бы не пострадал, виноватым во всём могут сделать именно его. Всё только по той причине, что в этом случае будут смотреть на то, кто свой, а кто чужой. А он чужой. Причём с очень редким товаром. Это стало понятно по той причине, как быстро торговцы между собой сцепились за кусок кожи. Причём, сразу стоит отметить, что за достаточно небольшой кусок. Ну, откуда бы Кирилл взял большие куски шкуры, да ещё и прямо на виду у этих разумных? Нет, конечно же. Он продавал куски размером с пару локтей. Но даже этого ему хватило, чтобы заработать, как минимум, семь сотен империалов. И уже только поэтому он понимал, насколько может быть великая ценность такого груза. Которого у него сейчас имелось в достатке. Конечно, кто-нибудь предложил бы ему сейчас выложить всё это в продажу? Но сам парень прекрасно понимал, что в данном случае спрос порождает предложение. И пока этот товар редкий, то и цена на него будет держаться весьма значительной. Но стоит только ему хоть кому-то дать понять, что у него такого товара много, тут же возникнет желание купить всё дешевле и оптом. Всё-таки не стоит забывать о том, что стоимость товара оптом и в розницу всегда очень сильно различалась. Что поделаешь, но экономику он тоже изучал, когда учился в университете. Ещё на Земле. И поэтому понимал, насколько может попасть в просак, если возьмёт и всё вывалит единым лотом на продажу.

К тому же, он не забывал ещё и о том, что этим разумным доверять не стоит. Вот он принес им товар на продажу… Пусть купят то, что есть. А все их намёки на то, что они хотят купить больше товара, и чтобы он ночью пришёл к ним в лавки, парень поставил на заметку, но всерьёз не воспринимал. Так как понимал, что в этом случае его может ожидать полноценная ловушка. Вот что он будет делать, если придёт куда-то с таким большим набором товара, хотя бы с несколькими рулонами подобной кожи, которая так всех заинтересовала? Ведь в данном случае стоимость этого товара будет исчисляться уже не сотнями монет подобного номинала, а, как минимум, тысячами… Скорее всего, его будут ждать сюрпризы, вроде каких-нибудь местных бандитов, которые захотят не только забрать то, что он принёс совершенно бесплатно, но и попутно захотят забрать у него и то, что осталось. Включая в этот список и его корабль. А ему больше не хотелось попадать в клетку или подвергаться каким-либо пыткам, про которые он всегда вспоминал, когда видел замершую рядом в виде безмолвной и весьма мрачной тени молодую эльфийку…

Хитрости выживания

Корвет висел над выделенным им причалом, как ребристый наконечник стрелы. Этакий серебристый силуэт кораблика пятого поколения Империи эльфов, который ещё вчера громко пел в звёздах, а сегодня молчал, и даже, казалось, дышал тяжко. Кирилл стоял у обшитой ржавчиной ограды причала, и ладонь скользнула по холодному металлу. Сейчас в его груди медленно тлел вопрос, который требовал не одного ответа. Как выжить так, чтобы не стать меткой на карте Империи? Как избавиться от корвета, не лишившись самого дорогого – мобильности, шанса исчезнуть в ночи, когда за ним придут охотники Империи эльфов?

Наступившая ночь вокруг корабля была пахучая и достаточно шумная. Постоянно доносились какие-либо звуки. Гудки каких-то круглосуточных служб станции… Отдалённые шаги механиков-гоблинов… Тонкий запах машинного масла и даже какой-то смолы, впитавшейся в ранние панели… Этот корвет казался слишком большим для их маленького экипажа, состоявшего всего из двух разумных. Это была хищная машина с геометрией вежливых линий, с крепкой для своего класса бронёй, с печатями и шкалами, что светились тускло, как раны. Пятая генерация технологий – гордость эльфийских конструкторов – хранила в себе память флота. Журналы… Возможно какие-то маячки… Коды посадки… И от всего этого теперь буквально пахло опасностью. Империя эльфов точно не забудет того, что случилось. И не простит.

Он сел в намеренно вынесенное наружу кресло, что стояло у открытого люка аппарели, скрестив ноги, и уже привычно прогнал из головы внешнюю суматоху. Сейчас ему нужно было мыслить холодно, и даже расчётливо. Как тот, кто крадёт у даже у самого времени его ресурсы. Перед ним развернулся ряд вариантов, как карта с узкими тропами. И каждый путь имел свою собственную цену. Как и определённый риск.

Первое, что приходило ему на ум, это мысль продать корвет. Быстро, напрямую – возможно, кому-то из мастеров-добытчиков в доках. Или тем, кто властвует на темной стороне рынка. За такой корвет можно выручить деньги, технику, запасные части и, быть может, маленькую, но работоспособную шлюпку – ту самую мобильность, только в сильно уменьшенном варианте. Но цена была очевидна. Продажа такого оборудования пятой генерации – это ярлык, ведущий прямо к ним. Тот, кто купит – будет иметь документы, следы, бинарные отпечатки. Империя найдёт и покупателя, и путь реализации подобного товара. Да и кто купит целый корвет в этом регионе, если не те, у кого есть связи с флотом? Так что подобное решение было слишком опасным. Хотя и самым быстрым в воплощении.

Второе – разрушить и инсценировать уничтожение этого кораблика. Можно было вылететь куда-нибудь в заброшенную или забытую звёздную систему. Запустить автоматический маяк с сигналом бедствия. Устроить разряд на навигационных узлах, сломав передатчик, и жизненно важное оборудование, и выставить “тело” корабля в ближайшее поле мусора или астероидов, превратив его в жертву случайного пиратского налёта. Это стирает официальный след – но не навсегда. В остатках обязательно останется серийный номер корпуса, коды реактора. Империя вытащит просеивателем всё, что даст цепочку улик. Да и кто станет брать “подбитый” корвет? Риски опять велики, но такая легенда может скрыть место. Хотя бы на какое-то время. Особенно если умело подослать профильный “наём” конечному покупателю, в виде мусорщиков, который и сам не будет связывать заявку с ними.

Третье – разобрать на модули и перепродать. Самый осторожный метод. Снять все идентификационные блоки, переплавить коды, распылить остов по разным “малым рынкам”, пустить в ход сеть перекупщиков, дать небольшие кадры на запчасти и реакторы – и продать. Медленно. Шаг за шагом… Модуль за модулем. Минус – для этого всего нужно время и место, а время в их положении – просто непозволительная роскошь. Кроме того, так они теряют своеобразную целостность и, возможно, саму единственную возможность, которая может им пригодиться для побега.

Четвёртое, и его сердце на секунду сжалось при мысли об этом, взять и переоформить его. Найти фиктивного покупателя, сделать документальную тягу – зарегистрировать корвет на чужое имя, переписать навигационные записи, сменить маячки, возможно даже изменить корпус, и таким образом вывести из-под потенциальный поисков. Это могло бы оставить корвет работающим, но уже не “их” собственностью. Но кто займётся этим? Нужно веское прикрытие. Юрист в доках… Фальшивые коды… Подкупленные бюрократы… Возможно даже наёмники, которые могут нести такой риск. Это дорого и рискованно, хотя и сохраняет главное – мобильность. И ещё, нужно будет перевести контроль на “слепой” узел. Чтобы убрать из систем все персональные ключи, которые связывают корабль с именем Сейрион или с его собственными биометрическими отпечатками. Для этого потребовалась бы её помощь – и это было одновременно и шансом, и ножом в спину. Так как эта эльфийка сейчас знала куда больше, чем кто-либо, не только о корабле и его возможностях, но и о том, что может ожидать тех, кто выступил против интересов флота Империи.

Пятое – оставить корвет, но уменьшить след – превратив его в нечто иное, переоборудовав, например, под какой-то грузовик… Сменить подписи в бортовом журнале и затереть все логи о старых маршрутах в его архивах. Технически сложно, но выгодно. Корвет остаётся в их руках, но с новой легендой. Риск – высокий, ибо при первой же проверке, особенно специальных служб Империи, старые журналы всё равно всплывут.

Задумчиво восседая в этом кресле, он пробовал поочерёдно прогнать все эти сценарии один за другим, словно развертывая крошечные нити, которые вели его в будущее. И все они ломались о две реальности. Во-первых, сама эта Эльфийская Империя будет искать подобную пропажу. Этот корабль был слишком уж современным, чтобы они позволили хоть кому-то на стороне им владеть. И её охотники, как свора акул, будут старательно выискивать все возможные следы… Во-вторых, он не хотел терять мобильность. Маленький шлюп, который можно было бы купить здесь в удобоваримом виде – это не корвет. На нём проще скрыться, но проще и поймать такого беглеца. Корвет давал определённый простор для манёвра. Он давал шанс пробраться даже через ионный шторм, и уйти в пространство, где они смогут просто пропасть с экранов сенсорных комплексов потенциальных охотников.

Также он думал и о Сейрион. О её молчании… О взглядах, которые таили больше, чем простое подчинение… Её знания сейчас для него были весьма серьёзной валютой. Но и её свобода – продукт риска. Он не мог позволить себе расстаться с ней ради железа, но и не мог позволить, чтобы корвет стал причиной их гибели. Внутренне он торговался с совестью. Сохранить эльфийку – значит иметь шанс открыть её знания, и в конце – концов переписать маршруты. Узнать, где безопаснее прятать такой корабль… Продать корвет – значит получить капитал и исчезнуть, но как перевозить тогда саму эту эльфийку? Она слишком сильно привлекает к себе внимание. А если избавляться и от неё, то кому её продать? Эти вопросы сейчас бились в его голове словно камни, во время камнепада.

Тяжело вздохнув, он встал и прошёлся по корпусу пальцами, ощупал дефлектор, щёлкнул выключателем – бортовой журнал отозвался мягким гудением. На экране мелькнула строка:

“Последняя активность – вход 03:42.”

Всё это было как отпечатки его собственной руки. Он понял, что ему всё равно нельзя оставлять следов. Надо вырезать даже само сердце корабля – выгрузить или перепрограммировать “черный ящик”, и имеющийся на борту ИИ. Тот самый модуль, что бережно хранит маршрут и сигнатуры. Без него корвет – просто гроб с двигателями, но без этих данных – след исчезает, или, по крайней мере, становится не таким явным для охотников Империи. И ещё… Надо убрать маячок. Который здесь все именуют – идентификатор. Сжечь… Сломать… Перекодировать… Не суть важно что, но его нужно либо уничтожить, либо изменить до неузнаваемости.

И тут, как свет в тёмной комнате, пришла идея, которую он поначалу оттолкнул как слишком дерзкую. Фрагментированная ликвидация. Он мог бы устроить “продажу по частям” – отдать корпус кому-то… Кто-то возможно захочет лишь двигатель… Можно продать систему жизнеобеспечения ремесленникам… Отдать вооружение на склад в доках за мелкие услуги… И при этом сохранить одну маленькую съемную шлюпку – то самое ядро мобильности. Если шлюпка останется под его контролем, он не теряет шанс отлететь в нужную ночь. Также корвет можно было бы превратить в “подарок” для кого-то другого. Поставить его в приёмный ангар, где его переправят дальше, а самим снять всё, что может выдать их. Биометрические ключи, логи, личные вещи. Это будет дорого по времени, но экономно по безопасности. И – если все части уйдут к разным разумным – Империи будет сложнее восстановить всю цепочку.

Другая мысль, ещё более дерзкая, некоторое время провисела в воздухе, словно осваиваясь его разумом. Не продавать, а сдать корвет “в аренду” хитрому покупателю, предварительно “сломав” часть систем и назначив цену ниже рынка. Таким покупателем мог стать кто-то из тех, кто давно мечтал о паре рабочих реакторов, но не о регистрации. Торговец в доках – тот самый, с которым он уже договорился о – мог дать нужные контакты. Он позволит “снять” корвет, он же организует перевоз, а Кирилл получит в обмен фальшивые документы и маленькую шлюпку. Минусом в этой ситуации будет именно то, что имя как самого парня, так и сопровождающей его эльфийки, будут рядом с покупкой. А ему была нужна хорошая легенда.

Обдумывая всё это, Кирилл записывал мысли на полупрозрачной панели, каждая строка – это шаг, каждая пометка – потенциальная ловушка. Он отмечал, что для реализации любого плана потребуется минимум три вещи. Доступ к специалисту по архивам, чтобы вырезать логи… Контакт у перевозчиков, чтобы увести или сам корвет, или беглецов, куда-то в ночь… А также суметь преподнести корвет как “конфискованный” или “законно полученный”. Что стало бы той самой легендой, скрывающей следы. Все три вещи – находились в списке возможных услуг тех самых торговцев, чьи имена уже мелькали в его усталых мыслях.

Он посмотрел на Сейрион, которая снова выглянула из открытого люка корвета. Её лицо в этом открытом проёме корпуса было бледным, и даже каким-то зелёным от бледного света приборов. И в нём читалась усталость не только тела, но и души. Он думал о том, чтобы привлечь её к делу. Она знала коды. Понимала, какие строчки в журнале нужно стереть. Как спрятать пройденный ими маршрут. Но это делало её соучастницей – и подставляло под потенциальный удар. Ему не хотелось втягивать её в преступления против Империи просто ради своей свободы. И всё же, без её рук, он был слеп. Превратить корвет в легенду – это работа, что требовала мастера.

Устало вдохнув холодного ночного воздуха, Кирилл ощутил, как его сердце замедляет шаг. План требовал скорости и осторожности. Ему нужно было действовать до тех пор, пока на станцию не пришёл сигнал о том, что корвет был похищен. И пока не начнётся официальный розыск беглецов. С другой стороны, торговать и делить – это значит оставлять следы в даже в сети этой вроде бы Вольной станции. И он уже видел, как торговец с жаром в глазах готов был продать их обоих ради собственной выгоды.

Он снова прошёлся вдоль корпуса корвета. Под ногами хрустнул старый, и кем-то забытый здесь кусок обшивки – напоминание о хрупкости даже этого мира. Корвет – их билет и их ловушка одновременно. И где-то глубже, в его груди, горел маленький огонь. Который разжигал желание не только выжить, но и стать тем, кто сам ставит правила. Он подошёл к Сейрион, тихо, не спеша, и посмотрел на её глаза. В их отражении он видел теперь не только себя, но и карту своих возможных дорог. Долги… Сделки… Тайные перевозки… И в конце – свободу, купленную ценой хитрости.

– Завтра на рассвете, – сказал он тихо, – мы начнём переборку. Ты поможешь мне стереть то, что может связать нас с этим судном. А потом – выбор… Либо держим шлюпку и уходим, либо продаём корвет по частям. Если ничего другого не придумаем…

Она слегка задумчиво прикусила губу, и в её взгляде мелькнула не покорность, а то, что он давно видел в ней – служебная холодность, смешанная с упрямым огнём. Это была сделка между двумя разумными, склеенная опасностью и надеждой. Он знал, что делает шаг по краю лезвия ножа. Станция за их спинами, со своими трубами и рычагами, шептала свои старые сказки о тех, кто думал, что может улизнуть. Но корвет давал ему шанс. И шанс этот он собирался вырезать и спрятать в ладони, как тёплую, но обжигающую монету.

Немного погодя, после долгих размышлений, он повернулся к кораблю не с решением уничтожить или разбирать его – а с другой мыслью. В чём-то даже теплой и коварной. Обменять. Отдать пятую генерацию технологий эльфов в обмен. Именно тому, кто захочет блистать в небе. И взять взамен что-то тихое, старое и даже возможно списанное. Судно, которое не просигналит о себе красным маркером в списках Империи. Ну, и получить немного полезностей… В довесок… Немного доплаты… Немного ресурсов, для возможных модификаций. И мобильность у них всё же останется, а риска станет куда меньше.

В ту ночь он сел в кресло у люка корвета и, будто изучая карту старой реки, начал проговаривать вслух классы кораблей – от крошек до великанов, представляя, что каждое судно – это персонаж с характером, привычками и слабостями. Ему нужно было понять суть модификаций и размеров, чтобы найти именно то, что спрячется в шуме станции и даст шанс уйти без следа. Ведь ему нужно было хотя бы понимать, с чем он вообще может иметь дело. А потом он просто втянулся, и начал банально проверять и изучать всю возможную информацию, что вообще мог найти в базах данных ИИ корвета. А там было много интересного…

И первыми в этом списке шли малые суда. Эти свирепые стрекозы межсталевого марева живут своей скорой, сжатой жизнью. Их нельзя назвать кораблями в полном смысле слова. Скорее, это этакие дикие, скоропалительные существа, спроектированные под одну мысль. Быстро исчезнуть. Пятнадцатиметровые “скейты” и двадцатипятиметровые “шаттлы” – похожие как родственники, но отличающиеся пропорциями да назначением, но объединённые одним общим призывом. Не задерживаться на месте.

Скейты – это скоростные аппараты, с слегка согнутой носовой частью, как клюв хищной птицы. У них низкая, плоская рама, почти как скейтборд, с широкими боковыми стабилизаторами. Длина – пятнадцать метров, но ощущение от них шло плотное и даже какое-то плотоядное. Их нос узкий, как у моторной лодки, кормовая часть сглажена под короткий, резкий импульс. Внутри – одно полное сиденье, иногда два, но в тесной колыбели, где колени пилота упираются в панель управления. Управление таким аппаратом практически интуитивно. Ручки, педали, пара сенсорных панелей – всё для того, чтобы пальцы и мышцы могли забыть о теории и могли просто делать.

Шаттлы – более “широкие” и грузоподъёмные. Двадцать пять метров даются им для того, чтобы взять немного груза, пару пассажиров или дополнительный модуль оборудования. Их нос короче, кабина выше. Там можно стоять и дышать полной грудью. И даже можно было прилечь, откинувшись на разложенное кресло, чувствуя вибрацию двигателя под собой. Шаттл – это не только побег, это платформа. Он может взять на борт какие-то грузы, запчасти, и даже нескольких пассажиров. Но “может” – в пределах короткого маршрута.

Они почти всегда сделаны из лёгких композитов – пульсирующий углепласт или тонкий сплав, где каждая панель не столько защищает, сколько маскирует. Внешность – не глянцевая, а собранная. Ведь на станции гоблинов речь идёт о старье. Пятна потёртостей, следы сварки, наклеенные латки. На борту нет лишней помпы – всё утилитарно. Кронштейны для навесного оборудования, петли для крепления контейнеров, маленькие выдвижные платформы для вскрытия шлюзов.

Двигатели – короткие, сердитые “импульсники”, рассчитаны на бросок, на всплеск тяги, а не на разгон до крейсерской скорости. Их пульс слышен как дыхание. Короткое “ху-тух”, затем снова тишина. Управление их реактивной струёй – настоящее искусство. Резкий поворот или даже полный разворот стоит миллиметров и миллисекунд, и пилот подстраивает корпус по инерции и по звуку. Встроенные форсажные камеры дают ускорение на момент, но после их работы “скейт” лениво ползает, бак для топлива у него не резиновый.