Читать онлайн Чудеса и Чудовища бесплатно

Друг мира, неба и людей,

Восторгов трезвых и печалей,

Брось эту книгу сатурналий,

Бесчинных оргий и скорбей!1

Глава 1

Я ловил каждое слово кудрявой марокканки с жадностью, присущей, разве что, припавшему к ручью неудачнику, который всю последнюю неделю скитался по пустыне. Всё в ней прекрасно – и тёмные волосы, похожие на кудельки кротких овечек, и горящие чёрные глаза, и кожа, бронзовая от загара. А какой у неё профиль! Его должны чеканить на монетах.

Моя прекрасная проводница, гид, как их принято называть, не скупится на слова и жесты, её лицо выражает искреннюю заинтересованность делом. Арабский язык, на котором она изъясняется, красив, мелодичен и совершенно мне непонятен. Да-да, я уже два часа брожу по пыльным улочкам Марракеша, рискуя быть ограбленным и убитым, и даже не понимаю, что рассказывает моя чудесная во всех отношениях спутница.

Этим утром я проснулся в гостинице и решил, что мне жизненно необходимо прогуляться по городу. Очень кстати прямо под моим окном начала собираться группа туристов, полностью разделявших моё желание.

Наскоро запив пережаренную яичницу кофе, я надел свой светлый льняной костюм и спустился в холл. Кивнул администратору за стойкой, поправил шляпу, придающую мне крайне легкомысленный вид, и присоединился к туристам, отчаянно пытаясь влиться в их разномастную компанию. На самом деле, конечно, никакого гида мне не выделили, но, если за руку не поймали, почему бы не воспользоваться шансом?

К сожалению, всё хорошее рано или поздно заканчивается. Вот и моё свидание с кудрявой красавицей подошло к концу – впереди замаячили стены, за которые туристы идти явно не собираются, а мне именно туда и нужно, позарез.

Дождавшись пока группа двинется дальше, я в последний раз посмотрел на марокканку, вздохнул и отступил в тень изнывающих от жары деревьев.

Стоило назначить встречу в садах Менара, там свежо и прохладно, но чёрт меня дёрнул пригласить информатора на старое еврейское кладбище Миара Джевиш. Я тот ещё пижон, когда дело касается работы – пустить пыль в глаза мне жизненно необходимо. Где ещё могут решаться вопросы «особого» толка? Только среди невзрачных холмиков могил, совершенно не похожих на те, к которым привыкли жители Европы.

Заплатив за вход двадцать дирхамов, я спрятал руки в карманы и пошёл вперёд, делая вид, что мне нет дела до окружающих.

Разумеется, на самом деле запомнил лицо каждого, кто прошёл мимо.

По роду деятельности мне положено быть наблюдательным и, что куда важнее, осторожным. Сама по себе моя шкура не так уж и дорога, но информация, которая хранится в голове, стоит немало. И, как не прискорбно это осознавать, есть на свете люди, которые не прочь выбить из меня эту самую информацию.

Кладбище Миара Джевиш разделено на три части – в одной похоронены мужчины, в другой женщины, а третья стала последним приютом для младенцев. Будь я таким злодеем, как обо мне рассказывают, назначил бы встречу именно над могилами детей, но у меня всё же есть сердце, что бы там ни говорили дураки, изрыгающие хулу2.

Одинокий мужчина, застывший над выкрашенным в белый цвет могильным холмом, привлёк моё внимание. Я несколько раз прошёл мимо, дождался, пока все туристы отойдут подальше, и только тогда подошёл к незнакомцу.

– Фарид?

Араб поднял голову, несколько секунд внимательно разглядывал меня, затем спросил:

– Сэр Ганн?

– Лорд Ганн, – поправил я его, расправив плечи.

Имя, конечно же, вымышленное. Никакого Дугласа Ганна в природе не существует, а уж что касается звания лорда, там история совсем смешная.

Один из клиентов в благодарность за предоставленные услуги подарил мне клочок земли в Шотландии. Даже не знаю, какого размера, так ни разу туда и не выбрался. В общем, как оказалось, вместе с землёй я получил и звание лорда, хотя, скорее «лордёныша» или «лордёнка».

Зато теперь с чистой совестью могу выделываться перед малознакомыми людьми, прибавляя своему имени веса с помощью случайно полученного титула.

– Какие новости? – Спросил я.

– Скверные. – Акцент у Фарида ужасный. – Шар всегда находится при графине.

– Она что, в кармане его носит?

– Не в кармане, сэр. Умельцы прикрепили безделушку к штуковине, которую она носит в руке.

– К трости? – Удивился я.

– Нет. Мне жаль, но я не знаю слова, которым можно назвать эту палку. – На лбу араба появились морщины.

– Скипетр? – Вдруг догадался я.

Разговор наш не имеет смысла, как не назови проклятый жезл, самое главное Фарид уже сказал – шар всегда при графине. Намного проще украсть безделушку из сейфа, чем вырвать из цепких лап владельца.

– Надеюсь, ты знаешь, где я смогу встретиться с Софией.

– Обижаете, сэр. Близкий друг графини расположился в «Сияющем ирисе». Мне удалось узнать, что всех постояльцев расселили по другим гостиницам, так что смею думать, что там планируется вечер для исключительных персон.

– Где здесь хороший магазин одежды? – Преувеличенно бодро спросил я. – Готовой, Фарид, шить на заказ времени нет.

– В паре кварталов отсюда, но, сэр, зачем вам…

– Меньше вопросов, мой друг. Предлагаю проводить меня, получить деньги и исчезнуть. Как тебе план?

Фарид кивнул, надел кепку, которую всё это время мял в руках, и поспешил к выходу с кладбища, ловко лавируя меж могил.

Люблю иметь дело с арабами, из них получаются лучшие шпионы. Вёрткие, незаметные и тихие, эти люди появляются из небытия, выполняют поставленную задачу и растворяются в пыльном ветре Марракеша. Всегда бы так.

Не удержался, присел у одной из могил, положил ладонь на нагретый солнцем камень и прикрыл глаза.

Там, в нескольких футах под землёй, лежат останки неизвестного мне человека, много лет назад погибшего не то от чумы, не то ещё от какой-то неизлечимой хвори. Мне кажется, что, прикасаясь к надгробью, я отдаю последние почести незнакомцу, покинувшему этот мир задолго до моего рождения.

Ещё одна пижонская выходка, которая, впрочем, показалась мне весьма уместной.

Фарид уже поймал такси и громко говорит с водителем, размахивая руками.

Я подошёл ближе, открыл заднюю дверь и заметил, что из-под кепки на меня уставились совсем другие глаза. Выходит, не только я соврал, представившись вымышленным именем. Этот темнокожий жук переиграл меня по всем пунктам – не просто выдумал какого-то «Фарида», ещё и создал его буквально из ничего, скорее всего прямо перед нашей встречей.

Поэтому я люблю работать с арабами – только местные шпионы владеют искусством смены лиц, да так профессионально, словно впитали его с молоком матери. Хотя, кто знает, может так оно и есть.

Фарид исчез на пороге магазинчика, в который меня привёл.

Взял причитающиеся ему деньги, коротко кивнул, сделал шаг вперёд и растворился в воздухе, обратившись песчаным вихрем.

Я моргнул, протёр глаза и решил, что буду думать, будто он успел уйти, пока я отвлёкся, стряхивая песок с ботинок. Так моя психика будет намного здоровее.

– Добрый день?

Снаружи магазинчик выглядел совсем крошечным, но внутри оказался настолько роскошным, что мог бы посоперничать с лучшим ателье Лондона, в котором побывать мне довелось всего лишь раз и то в спешке, поэтому доверять моим впечатлениям не стоит.

Натёртый до блеска пол, выложенный чёрно-белой плиткой, белоснежные стены, ровные ряды вешалок с традиционными арабскими одеждами. Как же они называются? Тоба? Кандура? Говорила мне мать, что нужно уделять больше времени образованию, но… Ладно, ладно, ничего такого она мне не говорила.

Из арки выпорхнул темноглазый мужчина с покрытой головой. Несмотря на объёмный живот двигается он так, будто парит в полуметре над землёй.

Не сказав ни слова, он схватил белоснежную тобу (про себя я решил, что буду называть эту одежду именно так) и протянул её опешившему мне.

– Думаете, мне пойдёт? – С сомнением спросил я. – Вы говорите по-английски?

Арабский язык остаётся для меня тайной за семью печатями, зато я могу сносно изъяснятся на французском, немного хуже на немецком, а на русском просто блестяще. Последний, кстати, пару раз выручал меня из довольно скверных ситуаций.

– Знаете, я всё же предпочёл бы что-то менее арабское. – Сказал я, возвращая тобу хозяину магазина.

Пока мы с Фаридом ехали сюда, я оценил свои шансы и решил, что становиться незаметным мне никак нельзя. Успех операции напрямую связан с моим умением эпатировать публику и приводить в восторг дам всех возрастов.

– Мне нужна рубашка, – заявил я. – Рубашка и корсет.

Чтобы одеть меня, Нуфейлю пришлось отправить младшего сына за братом Салимом, который держит магазин одежды в двух кварталах отсюда.

Пока черноволосый Тамим бегал по городу, собирая родственников всех мастей, я сидел в мягком кресле и пил чай, наслаждаясь лёгкой музыкой.

Марракешская жара осталась за стенами, в магазине прохладно и уютно, о чём ещё может мечтать уставший путник?

О шаре, прикреплённом к жезлу графини Софии, конечно же.

Я убедил себя, что достать его будет не труднее, чем отобрать конфетку у не слишком умного ребёнка, но эта уверенность может стоить мне карьеры и репутации. София уже обыграла меня, прихватив драгоценную безделушку с собой вместо того, чтобы хранить её в сейфе или под матрасом.

Мой заказчик серьёзный человек, настолько серьёзный, что, если я вдруг облажаюсь, лучше бы мне освоить арабский фокус со сменой лиц. Спокойная сытая жизнь для меня закончится в тот миг, когда слухи о неудаче достигнут ушей Коллекционеров.

Лёгкий перезвон колокольчиков вернул меня к реальности, я отпил остывший чай и приветливо улыбнулся взмокшему Тамиму.

Следом за мальчишкой в магазин вошёл грузный мужчина, а за ним ещё два араба, несущих сундук, обитый тканью.

Нуфейль громко что-то сказал, раскинул руки и обнял брата. Они расцеловались, перекинулись парой слов и повернулись ко мне. Что ж, пришла пора подобрать костюм для вечера, от исхода которого зависит моя жизнь.

Меня провели в комнату с зеркальными стенами, поставили на небольшой пьедестал и велели замереть. Я с радостью подчинился – обожаю, когда за меня работают другие люди.

Салим осторожно открыл сундук и извлёк из него очередную белоснежную тобу. Я тут же замотал головой и жестом остановил его.

Нуфейль прикрикнул на брата, смею думать, обвинил его в слабоумии, ведь я несколько раз объяснил, что арабская одежда мне не нужна.

Пожав плечами, Салим наклонился к сундуку и вытащил из него рубашку, один вид которой привёл меня в восторг.

Я стащил свой льняной наряд и передал рубаху Тамиму. Мальчишка бережно принял её и положил на диван. Какие аккуратные люди, вы только посмотрите!

«Роскошь», – вот что я подумал, едва прикоснувшись к рубашке. Роскошь на грани разорения.

Лёгкая ткань, не похожая ни на хлопок, ни на шёлк. Полупрозрачная, невесомая, с объёмными рукавами, которые английские портные называют «епископскими». Простой стоячий воротник, элегантный силуэт – я потерял голову как только надел это чудо портняжной мысли.

Жестом потребовал подать мне брюки. Нет сил смотреть как льняные штаны портят неописуемую красоту моего нового одеяния.

Нуфейль и всё его семейство смотрят на меня с ужасом – конечно, никому из них в голову не придёт так вырядиться. Они даже не догадываются, что именно такую реакцию мне нужно вызвать у людей, которые соберутся в «Сияющем ирисе» этим вечером.

Заправив край рубашки за высокий эластичный пояс узких чёрных брюк, я посмотрел в зеркало и томно улыбнулся своему отражению. Юноша из зазеркалья ответил мне тем же, галантно спрятал руку за спину и слегка поклонился.

Выглядеть безупречно я должен всегда, не считая моментов, когда нужно слиться с толпой. Лицо, одежда и манеры – визитная карточка для каждого, кто вхож в дома Коллекционеров. Никто не доверит тысячи долларов безликому отребью. Если собираешься хорошо заработать, перед этим придётся крупно потратиться.

Господь наградил меня нищими родителями и аристократической внешностью. Он такой шутник, правда?

Меня часто называли девчонкой, задирали и пытались унизить, но дрался я как Сатана, как бес, до крови, до исступлённого крика отчаяния. Только после этого слезал с поверженного противника и позволял ему уйти.

Сейчас драться мне приходится редко – лицо нужно беречь. Если возникают проблемы, их решают либо мои покровители, либо люди, которым я заплатил. Как можно заметить, жизнь моя наладилась.

Салим подал мне мягкие кожаные туфли, я без труда надел их и понял, что обуви удобнее у меня ещё не было. Для полноты образа не хватает лишь одной детали, которую как раз достаёт Тамим. Мальчишка замер, сжимая в руках бархатистую ткань.

Отец дал ему увесистый подзатыльник, намекающий на то, что нужно поторапливаться.

Вещица выглядит как половина дамского корсета. Салим приложил его к моему животу, аккуратно расправил и затянул шнуровку на спине.

Юноша из зазеркалья ласково погладил твёрдые косточки корсета, повернулся боком и с нескрываемым наслаждением оглядел меня с ног до головы.

Красота, да и только. Весь мой вид кричит о том, что у меня достаточно денег для того, чтобы выглядеть как последний самодур, но при этом сохранять достоинство.

Элегантно, красиво, вызывающе легкомысленно – вот как я выгляжу. И мне это безумно нравится.

– Куда вы собираетесь идти в этом наряде? – На плохом английском спросил Салим.

– Ничего особенного, просто дружеский ужин, – соврал я. – Упакуйте эти вещи, я беру всё.

Глава 2

Солнце медленно погружается в кровавое марево, я провожаю его взглядом как старого, но порядком надоевшего приятеля. Невыносимый зной Марракеша портит мою причёску и, в куда большей степени, характер.

Узкие улочки, петляющие меж оранжевых, жёлтых и красных домов манят своей тенью. Словно из воздуха на измождённых от зноя тротуарах появились женщины в ярких одеждах – они звонко хохочут, браслеты на загорелых руках издают мелодичный звон. Босые ноги ступают по раскалённым камням без страха.

Да и какой может быть страх, если эти прекрасные богини родились из песка и огня? Этот город, нет, весь этот жаркий край – утроба, породившая златокожих людей, способных обращаться в песчаные вихри.

Удивительный, волшебный Марракеш. Жаркий, душный, неприветливый, но манящий, пропахший сладостями и специями. Сегодня он обнимает меня, впускает в своё лоно, позволяет насладиться невесть откуда взявшимся свежим ветром.

Автомобиль остановился, водитель спешно бросился к двери, чтобы открыть её передо мной.

Найти человека с европейской внешностью оказалось не так легко. Пришлось обзвонить несколько контор и мои вопросы, сказать честно, приводили людей на том конце провода в негодование. Оно и понятно, подбирать персонал исходя из цвета его кожи – это дурной тон, граничащий с оскорблением.

Так или иначе, но мне удалось заполучить Марка. Миловидный мужчина средних лет, вышколенный так, будто готовился прислуживать самому королю. Повезло, что он оказался обучен вождению и даже имеет местные водительские права. Марокканские боги ко мне благосклонны.

Марк распахнул передо мной двойные двери, украшенные затейливой резьбой, а я успел лишь удивиться тому, что нас даже не попытались остановить – двое арабов в национальных одеждах застыли по обе стороны от входа, вытянувшись в струну. Возможно, им дали указание впускать всех, кто выглядит по-европейски, а может, отсеивание незваных гостей просто не входит в их обязанности.

Кивком я отпустил Марка, а сам расправил плечи и вскинул подбородок. Сложно было не заметить, что, стоило мне войти, как разговоры стали затихать. Пока всё идёт по плану.

Внутреннее патио «Свежего ириса» оказалось огромным. Мозаичный пол сверкает в неверном свете масляных ламп, бело-голубая дорожка ведёт к небольшому бассейну, вокруг которого собрались гости. С элегантных перилл второго этажа свисают живые растения, откуда-то раздаются чарующие звуки скрипки и виолончели.

Возле меня остановился слуга с подносом. Я сдержанно улыбнулся ему, взял высокий бокал и пригубил шампанское. Мимо прошли два умудрённых сединами мужчины, один из них кивнул, делая вид, будто узнал меня.

Ответив ему шутовским полупоклоном, я отсалютовал бокалом и пошёл вперёд, любуясь причудливыми арками и растениями, рассаженными в больших разукрашенных кадках.

И тут я увидел её, графиню Софию Адлерберг-Данмор. Она стоит ко мне спиной, но женщины, окружающие её, смотрят на меня во все глаза. Можно не сомневаться, что они уже оповестили звезду вечера о том, что к ним на огонёк явился никому неизвестный, но юный и, несомненно, богатый незнакомец.

Получив заказ, я тут же навёл справки и теперь знаю о графине едва ли не больше, чем она сама.

В семнадцать лет София вышла замуж за английского графа Данмора и покинула родной дом. Родив графу пятерых детей, она заскучала и принялась колесить по свету, посещая самые экзотические уголки. Один из её любовников подарил ей шар из драгоценного камня, как символ своей вечной любви, а затем скончался при странных обстоятельствах.

София считает, что носит при себе память о возлюбленном, но я знаю об этой безделушке намного больше, чем она. Там, в глубинах алого камня, томится сила, заточённая туда много веков назад. Откуда шар взялся у любовника графини неизвестно, да и какая разница? Ходят слухи, что он был военным, так что не исключено, что драгоценность была просто украдена им в какой-нибудь стране, которую наши доблестные воины отправились освобождать.

Медленно, крадучись, я приблизился к стайке женщин. Делая вид, что мне нет до них дела, отпил шампанского и уставился на звёздное небо, раскинувшееся над патио. Здесь очень красиво, даже жаль, что в Марракеше я бываю исключительно по работе.

–…пижон…

–…очень юный…

–…прямо за вашей спиной…

Женщины, окружившие графиню, щебечут на русском языке. Разве это не лучший момент, чтобы вступить в беседу?

– Позвольте юному пижону наполнить ваш бокал, – сказал я без малейшего акцента.

Графиня оценивающе посмотрела на меня через плечо, обернулась и медленно протянула бокал. Беря его, я прикоснулся к её пальцам и одарил Софию самым томным из своих взглядов. Опешившие от такой наглости дамы умолкли, стыдливо краснея.

Сохраняя достоинство и невозмутимость, я поманил слугу, взял с золоченного подноса шампанское и протянул его графине. Она приняла его и спросила:

– Где вы выучили мой родной язык?

– Мне посчастливилось иметь в учителях вашего земляка, – уклончиво ответил я. – Как вы считаете, он мог бы мной гордиться?

– Вполне. – Она пригубила напиток. – Графиня София Адлерберг-Данмор.

– Лорд Мирче Сербан, – с лёгким поклоном ответил я.

Думал, что она подаст мне руку для поцелуя, но графиня решила опустить этот жест. Что ж.

– Сербан… – задумчиво протянула она. – Должно быть, вы из Румынии?

– Так и есть.

– И как вас занесло в такую даль?

– Меня вела дорога приключений, как и вас, полагаю. – Не дав ей опомниться, продолжил: – Скрипач здесь сам Сатана, не находите?

– Вы разбираетесь в музыке? – София сделала шаг ко мне, игнорируя взволнованный шёпот подруг.

– Соната соль минор, Тартини. – Я улыбнулся. – Клянусь, впервые слышу такое страстное исполнение.

София замерла, прислушиваясь к звукам скрипки. Её лицо ещё хранит отпечаток былой красоты, морщинки-лучики разбегаются от уголков поблекших голубых глаз. Линия рта мягкая, смешливая, графиня будто всегда готова рассмеяться или задумчиво улыбнуться. Овал лица, что называется «поплыл», но длинная шея всё ещё достойна резца скульптора. Даже время склоняет голову перед аристократией, в её возрасте любая другая женщина выглядела бы намного хуже, но только не она.

Лёгкое, слишком легкомысленное белое платье обнажило нежные овалы плеч, на загоревшей коже которых я увидел трогательные веснушки.

– Лорд Сербан, – сказала София, – прекратите так нагло меня разглядывать.

– Не смог сдержаться, – ответил я. – Мне перестать?

Большим заблуждением было бы считать, что только мужчины в возрасте падки на красоту юности. За свой короткий век я усвоил, что богатые женщины ничуть не уступают своим мужьям в этих порочных желаниях.

Ни воспитание, ни статус замужней дамы не могут вытравить из души девушки (даже если этой девушке за пятьдесят) мечты о том, как юный незнакомец прижимает ее к себе в страстном танце и припадает горячими губами к лебединой шее.

Пресытившееся властью и деньгами высшее общество всегда ищет развлечений «поострее», таких, чтобы было о чём исповедаться. Осуждаю ли я этих людей? Конечно нет. Уверен, что на закате своих лет буду одним из тех стариков, которые с замиранием сердца наблюдают за тем, как полные груди сиделки мягко покачиваются, когда она наклоняется, чтобы достать их немощное тело из ванной.

– Нет, что вы, – губы графини тронула улыбка, – продолжайте.

Лгать я учился с детства и преуспел на этом поприще как никто. Но сейчас, стоя в полумраке марракешского патио, искренне считаю Софию привлекательной женщиной. Пусть она лишь часть моей работы, но оскорблять её ложью было бы низко даже для меня.

– Вы очень красивый юноша, лорд Сербан. – Графиня одним большим глотком осушила бокал. – Но я гожусь вам в матери.

– Юность – это недостаток, который быстро проходит, – со знанием дела произнёс я и, наклонившись, убрал серебряный локон за её аккуратное ушко.

– Мария, – София повернулась к своим спутницам, – подай мне тирс.

Девушка безропотно передала графине средней длины жезл, увенчанный алым шаром. Она хотела что-то сказать, но стушевалась, неловко поклонилась и вернулась к подругам.

– Тирс? – Я хмыкнул. – Не жезл, не трость… А вы изобретательны.

– Тирсом назывался посох Диониса. – София взяла меня под руку. – Он был сделан из стебля ферулы, а вместо драгоценного камня его навершие украшала сосновая шишка.

– Умна, красива и обаятельна, – заключил я. – Вы – набор положительных качеств.

– Слишком грубая лесть, – отмахнулась она. – Предлагаю прогуляться по ночному городу. Как думаете, лорд Сербан, справитесь ли вы с негодяями, которые решат нас ограбить?

– Легко.

– Знаете, а я в вас верю. – София тихо рассмеялась. – Но охрану всё же возьму с собой.

Мы вышли из патио и погрузились в духоту марракешской ночи. Моя рубашка тут же прилипла к спине, в брюках стало невыносимо жарко, и я понял, почему Салим так настаивал на тобе.

– Вы надели это чтобы меня впечатлить? – Вдруг спросила графиня.

Признаться, я опешил. Мой информатор говорил, что София вовсе не глупа, но такой проницательностью одурманенные собственным превосходством графы и графини обычно не обладают.

– Как вы узнали? – После небольшой паузы спросил я.

– Сперва в город приезжает моя дурная слава, а затем я сама. – Этот разговор Софию явно веселит. – Вы слетаетесь ко мне как птички к кормушке. Юные, дерзкие, уверенные в том, что ночь с графиней сулит большие перемены в жизни.

– Позвольте, – возмутился я, – но моя жизнь и без того достаточно хороша. Пусть я не фаворит императрицы или её мужа, но денег мне хватает.

– Тогда что вы искали в этом патио, Сербан?

– То же, что и вы – приключение, о котором смогу вспоминать на смертном одре. Чувства, которые докажут мне, что я прожил свой век не зря.

– Рановато вы задумались о смерти. – Тонкие браслеты графини мелодично звенят при каждом шаге.

– Вы тоже.

Мы обменялись понимающими взглядами. София осталась довольна ответом, прильнула к моему плечу и надолго замолчала.

Влажная ночь пахнет фруктовыми деревьями и цветами. Звук наших шагов отражается от стен и напоминает шёпот. Два охранника Софии идут следом, словно безмолвные тени.

Я поднял голову и посмотрел на диск луны, отчеканенный на тёмном полотне неба. Эта ночь прекрасна во всех отношениях, начиная с приятной компании образованной, умной женщины, и заканчивая непосредственной близостью к объекту моих поисков.

Алый шар мерцает, отражая огни ночного города, мне могло показаться, но там, внутри драгоценной темницы, будто клубится что-то, напоминающее густой туман.

Знала бы София, что уже много лет рядом с ней находится существо, способное вернуть ей юность и страсть к жизни. Погибший возлюбленный подарил ей не драгоценную безделушку, а переносную тюрьму, внутри которой заточён джинн.

Я не занимаюсь поиском пропавших фамильных ценностей, Коллекционеров не интересуют деньги, только Чудеса. И моя работа – находить их и доставлять заказчикам.

Пальцы Софии ласкают мою ладонь, она увлекает меня в темноту переулка, туда, где в ласковых объятиях тени нас никто не узнает. Ночь будто избавила её от необходимости играть роль богобоязненной жены и матери.

Она прижала меня к стене, и я понял, что с самого начала не мог ни на что повлиять. Если бы София не захотела, я бы не смог к ней приблизиться. И наряд, получается, подбирал зря – явись я хоть в костюме шута, эта женщина могла просто вскинуть подбородок и пройти мимо, делая вид, что меня не существует.

Я припал к её шее и принялся осыпать поцелуями горячую кожу. Пальцы Софии впились в плечо, проклятая палка с джинном упёрлась в бок и с каждым мгновением становится только больнее.

– Твой скипетр, – задыхаясь, прошептал я, – пытается пронзить меня насквозь.

– Прости, я совсем забыла, что скипетр должен быть у тебя.

Я расхохотался.

Таких женщин, как София, невозможно не любить. Нет в них ни ложной скромности, ни напускного кокетства, они знают чего хотят и получают это. А я, в силу своих скромных возможностей, пытаюсь исполнить их желания.

Взявшись за руки словно юные влюблённые сбежавшие ночью из дома, мы побежали к освещённому крыльцу богом забытой гостиницы. Заспанный хозяин подал нам ключ от цокнул языком, когда я наклонился к своей спутнице и жадно вдохнул запах её волос.

На тёмной лестнице я запустил руку под платье Софии, она громко рассмеялась и, схватив меня за рубашку, потянула за собой.

Пока графиня давала указания охране, я вошёл в крошечную комнату, подошёл к окну и распахнул его. Внутрь ворвались ароматный ветер и лунный свет, осветивший толстый цветной ковёр и большую кровать с витыми столбиками.

Сев на узкий подоконник, я подставил лицо ветру и принялся расстёгивать рубашку. В серебристых лучах ночного светила я должен выглядеть очень хорошо, настолько, чтобы графиня растеряла остатки бдительности. С ней, конечно, хорошо, но работа есть работа.

Бесшумно ступая, София приблизилась и бросила тирс на пол. Моё сердце сжалось – не хватало ещё, чтобы темница джинна раскололась и дух вырвался на свободу. От неминуемой катастрофы нас спас ковёр.

Скинув рубашку, я подошёл к графине. Её губы раскрылись, требуя ласки, грудь вздымается под тонкой тканью платья. Даже жаль, что придётся оставить её в таком состоянии, но нарушать внутренний кодекс чести я не стану.

София прильнула ко мне, требуя большего. Как только её язык оказался у меня во рту, крошечная капсула с сонным порошком лопнула. Поцелуй прервался, графиня обмякла в моих руках и начала оседать на пол.

– Что… ты… – Её глаза заволокло туманом.

Не знаю, что хуже – вкус самого порошка или противоядия, которое я выпил ещё в машине. Очень жаль, что последние воспоминания обо мне будут испорчены горечью снотворного.

Я осторожно положил Софию на кровать, накрыл её тонким одеялом и начал раздеваться. Услышав шаги, бросился к окну и помахал рукой Марку. Тот подошёл ближе и, прицелившись, швырнул мне пакет с одеждой. Неловкий от природы, я едва не выронил его, но всё же сумел удержать в руках.

Через несколько минут всё было кончено – я переоделся в неприметную тобу, завязал волосы в низкий хвост и спрятал его под воротник. Вещи, купленные для вечера, сложил в пакет, туда же запихнул тирс.

Впервые за всю свою карьеру почувствовал себя жалким воришкой. Обычно люди знают, какие сокровища хранят в своих сейфах, и понимают, что за ними идёт охота. София же даже не подозревает, какое чудо носила с собой все эти годы. Мой образ в её памяти будет запятнан воровством, простым похищением условно драгоценного камня, прикреплённого к тирсу.

Передав пакет помощнику, я вылез из окна, бросил прощальный взгляд на крепко спящую графиню и спрыгнул вниз.

Марк поддержал меня, за что я мысленно решил увеличить его жалование. После приземления ноги пронзила боль, несколько мгновений мы простояли в темноте переулка, затем я кивнул и заковылял следом за помощником.

Забравшись в салон автомобиля, я достал тирс и придирчиво осмотрел его. Да, сомнений быть не может, это тот самый камень. Заказчик передал мне фотографию и у меня было достаточно времени, чтобы как следует рассмотреть её.

С Марком распрощались во мраке – луна скрылась за облаками давая мне понять, что я не заслуживаю счастья лицезреть её прекрасный лик. Что ж, согласен, сегодня я снова поступил очень скверно. И дело даже не в воровстве, а в том, что мне пришлось обмануть женщину. Мужчин обманывать мне нравится гораздо больше.

– Удачи вам. – Марк махнул рукой и сел в машину.

Да, удача мне понадобится.

Я люблю путешествовать. Корабли, поезда, да хоть лишённые всех удобств экипажи, в которых затекает задница, – мне подходит всё. Но с их помощью человек не может преодолевать немыслимые расстояния за несколько минут. Учитывая род моей деятельности, скрыться с места преступления быстро и без свидетелей – это жизненная необходимость.

На помощь таким, как я, пришла гильдия Пожирателей Времени. И не сойти мне с этого места, если я люблю с ними сотрудничать.

Говорят, чтобы взять под контроль время и пространство, маги гильдии едят людей. Впрочем, это только слухи, но я бы не удивился узнав, что так оно и есть.

Фигура в капюшоне появилась из темноты. Не просто вышла из неё, а буквально обрела плоть прямо на моих глазах. Гоня прочь суеверный страх, я пошёл за ней.

Мы быстро прошли по пропахшему потом и грязным бельём переулку и свернули во внутренний двор. Мой молчаливый спутник открыл неприметную деревянную дверь, схватил меня за руку и переступил порог.

Глаза я открыл в Лондоне. Меня ослепило солнце.

Глава 3

Хотя, я не могу быть уверен, что это именно Лондон. Подобных холлов за свою непродолжительную жизнь мне довелось перевидать немало – одинаковые дешёвые лестницы, жалобно поскрипывающие под человеческим весом, дрожащие перила, паркет, видавший лучшие времена.

Договор с Пожирателями Времени был предельно прост и кристально ясен – меня отправляют в Марракеш, а после доставляют обратно в Лондон. Поэтому я и рассчитывал увидеть перед собой что-то знакомое.

Забрали меня прямо из уборной кафе, в котором я имел неосторожность завтракать. Человек в мантии просто открыл дверь, и я увидел, что за порогом больше нет ни столиков, ни приветливых официантов – только обочина забытой Господом дороги, покрытая слоем песка. Не успел я и глазом моргнуть, как Пожиратель Времени выпихнул меня в жаркий маррракешский день. Хорошо хоть при мне оказались деньги и документы, иначе всё могло закончиться даже не начавшись.

Так или иначе, но гильдия выполнила условия договора – я оказался на марокканской земле. Но где я сейчас?

Прижав к груди пакет с тирсом, я на цыпочках прокрался к лестнице. Одна ступень, вторая, третья предательски скрипнула. В тот же миг на втором этаже хлопнула дверь и до меня донеслись тяжёлые мужские шаги.

Сперва я увидел не новые, но наверняка удобные туфли, затем поднял глаза и отметил, что костюм незнакомца сшит на заказ в не самом хорошем ателье. Лицо его не выражало ничего кроме тупого смирения и ледяного спокойствия.

– Пойдём.

Голос у него утробный и раздаётся из самых глубин мощного, широкого тела. Лысый череп, испещрённый шрамами, свёрнутый набок нос, бычья шея и маленькие, злые глаза – кем бы ни был мой похититель, охрану он выбирать умеет.

Второй этаж безликий, как и первый – кремовые стены, белые двери, у меня возникло подозрение, что дом либо сдаётся, либо давно стоит пустым. Здесь не пахнет людьми, только пылью и запустением.

Мой угрюмый спутник открыл дверь и остановился на пороге. Я попытался войти, но он преградил мне путь и кивком указал на пакет.

– Эту вещь нельзя передавать кому попало, – возмутился я.

Ничего объяснять мне не стали – он вырвал пакет из моих рук и втолкнул меня в комнату. Так грубо со мной давно не обращались, захотелось высказать этому негодяю всё, что я о нём думаю, но он уже скрылся за чёрной непроницаемой ширмой, которая выглядит в этой комнате совершенно неуместно.

– Достал всё-таки. – Голос говорящего искажён и похож на радиопомехи.

Мой немногословный конвоир вышел из-за ширмы и встал перед ней всем своим видом показывая, что лучше мне не предпринимать попыток взглянуть на того, кто скрывается за ней. Не очень-то и хотелось.

– Кто вы? – Спросил я.

– Молитесь, чтобы вам никогда не пришлось узнать этого, – ответил невидимый собеседник.

– Скажите тогда, что я здесь делаю. – Голос мой должен был звучать требовательно, но на деле походит на блеяние овцы.

– Мне захотелось увидеть того, кто рискует жизнью ради шара с джинном.

– Что ж, надеюсь вы не разочарованы.

– Ничуть. Скажите, мистер Морган, насколько сильно вы заинтересованы в личном обогащении?

– Какая причудливая формулировка вопроса, – заметил я. – Что вы имеете в виду под «личным обогащением»?

– Сколько процентов вашего дохода остаётся в кармане главы Ордена? – Прямо спросил человек за ширмой.

– Не уверен, что могу говорить об этом.

Подписывая договор с Орденом, я не слишком внимательно прочёл перечень правил и запретов, а сейчас, пять лет спустя, не могу вспомнить вообще ничего. Но что-то мне подсказывает, что лучше не называть точных цифр и вообще помалкивать.

– Хорошо, мистер Морган. В таком случае, скажу прямо – я точно знаю, что глава Ордена оставляет себе шестьдесят процентов от суммы. Можете не подтверждать эту информацию.

– К чему вы ведёте? – Не выдержал я. – Неужели вы позвали меня только затем, чтобы выяснить сколько я зарабатываю?

– Я позвал вас, чтобы предложить больше.

Хочу ли я денег? Конечно! Любой, кто в детстве перебивался с хлеба на воду, хочет разбогатеть. Это наш Святой Грааль, наша голубая мечта. Мы поклоняемся хрустящему доллару и блестящим слиткам драгоценных металлов.

Глядя на себя и себе подобных, могу сказать, что нищета изуродовала наши души. Кто-то, дорвавшись до больших денег начинает сорить ими, а кто-то, наоборот, превращается в скрягу. Мне удаётся держаться где-то между этими крайностями, но с переменным успехом – бывают дни, когда я покупаю костюм за несколько сотен фунтов, а потом пытаюсь сдать его обратно в магазин, потому что понимаю, что на эти деньги мог безбедно существовать довольно продолжительное время.

Но сейчас моё желание заработать все деньги мира поджало хвост и забилось в угол. Жадность жадностью, но Орден не щадит тех, кто решает его покинуть. За попытку подзаработать на стороне я могу поплатиться жизнью.

– Боюсь, что я вынужден отказаться. Если вы в курсе внутренней политики Ордена, вам должно быть известно, что предательство карается смертью. – Сказал я.

– Да, я знаю, – ответил мой собеседник. – Но дело действительно интересное. Хотя бы выслушайте меня.

– Не тратьте своё время. – Я сложил руки на груди, подсознательно пытаясь закрыться от этого человека. – Моя жизнь стоит больше, чем…

– Двести тысяч.

Рисковать жизнью мне приходилось и за куда меньшие деньги. Алчность мой порок, я слаб, когда речь заходит о возможности обеспечить себе безбедное существование.

– Раздумываете? Триста тысяч.

Я едва не поперхнулся собственной слюной. Триста тысяч?! В обход Ордена? Это очень большие деньги, такой суммы на моём счету не было никогда и потребуются годы на то, чтобы столько заработать.

– За такие деньги вы потребуете меня кого-то убить? – Насмешливо спросил я.

Голос мой дрожит и звучит жалко.

– Только похитить, – спокойно ответил человек.

– Почему я? И почему вы не хотите заключить договор с Орденом?

Я тяну время, потому что не хочу отказываться от такого предложения. Знаю, что придётся, но упиваюсь призрачной возможностью в один миг стать миллионером.

– Не стану вас обманывать – дело очень щепетильное и сложное. Орден просто не возьмётся за него.

– Неужели речь идёт о Непреложном Правиле? – Мои руки похолодели, кровь отлила от лица.

– Именно так. – Голос собеседника не дрогнул.

– Я отказываюсь, – твёрдо сказал я.

– Это не то, о чём вы…

– Я мог показаться вам достаточно легкомысленным, чтобы согласиться на опасную работу, но вынужден вас разочаровать – похищать мыслящее существо я не стану!

В Ордене Ловцов Чудес есть всего один закон, правило, которое нельзя нарушать. Его придерживаются все люди, имеющие отношение к Изнанке нашего мира – ни при каких обстоятельствах мы не имеем права посягать на свободу существа, которое прежде было человеком.

Например, джинн, которого я приволок из Марракеша, – порождение песка и огня. Он был рождён джинном им и умрёт, если они вообще могут умереть, конечно. Сирены, русалки, гоблины и лепреконы – Орден может достать кого угодно, если получит за это хорошие деньги.

Но есть существа, которые прежде были людьми. Обычно они хорошо прячутся, поскольку обладают интеллектом и понимают, что человек не потерпит рядом с собой подобных тварей. Кровопийцы, гибриды, оборотни всех мастей – Орден не занимается их поимкой, более того, стоит кому-то взяться за подобное дело, как вчерашние братья восстанут против него.

– Мистер Морган, – в искажённом голосе я услышал раздражение, – тварь, за которой я прошу вас отправиться, давно погребена под полуразрушенным замком. Никто о ней не вспомнит, никто не станет о ней скорбеть. Это просто старые кости, которые…

– Которые вам зачем-то нужны, – излишне резко сказал я. – Лучше сразу убейте меня, сэр.

– Полтора миллиона долларов за лёгкое путешествие, прогулку, которая почти не потребует от вас усилий. – Собеседник будто не слышит моих возражений.

– Сколько раз я должен сказать «нет», чтобы вы меня поняли? Просто наймите охотника, они никогда не отказываются от таких дел.

– Мне порекомендовали именно вас, – упрямо сказал человек. – Вам можно доверять, мистер Морган. Сами знаете, в нашем мире доверие стоит куда больше, чем полтора миллиона.

– Что вы хотите этим сказать?

– Об этом деле никто не должен знать. Поэтому я обращаюсь к вам напрямую, рискуя, кстати, своей анонимностью. Мы оба будем молчать, потому что хотим допить свою жизнь до последней капли, а не умереть от рук Карателей.

Мне страшно и любопытно одновременно. Если дело настолько плёвое, как утверждает незнакомец, никто даже не заметит моей отлучки. Нарушение Непреложного Правила свяжет меня с заказчиком крепче, чем материнская утроба близнецов, мы оба будем молчать до последнего вздоха. Да и если речь идёт всего лишь о мешке с костями…

– Что вы хотите достать? – После долгой паузы спросил я.

– Тело моего предка, – ответил человек. – Он стал жертвой проклятия крови и исчез много веков назад. Совсем недавно я наконец узнал, где он нашёл последнее пристанище. Не стану вам лгать – он всё ещё жив, насколько может быть живым хладнокровное чудовище, спящее под могильной плитой.

– То есть, это всё же не мешок с останками? – Насмешливо спросил я.

– Да, я преувеличил, но ведь нужно было вас как-то заинтересовать.

– Продолжайте.

– Руины замка находятся в Татрах. Вам известно где это?

– Нет, впервые слышу это название.

– Север Словакии, это часть Карпатских гор.

– Как предсказуемо! – Вздохнул я. – И почему всех хладнокровных тянет забраться повыше?

– Хотите поговорить об этом? Что же, полагаю, они просто выбирают наиболее отдалённые места. Кому в здравом уме захочется взобраться на горный пик?

– Безопасность. – Я кивнул позабыв, что собеседник меня не видит. – Интересно только кого они хотят защитить – себя или людей?

– Мистер Морган, давайте вернёмся к делу.

– Простите.

– Так что скажете? Я могу на вас положиться?

– Боюсь, что мне понадобится помощь, – нехотя признался я. – Подниматься в горы в одиночку очень опасно. Хотя, если вы обратитесь к Пожирателям Времени…

– Исключено, – отрезал человек. – Я нашёл того, кто переместит вас, но к гильдии обращаться не советую. Чем меньше людей знает о нашем деле, тем лучше. С вами отправится Филипп.

Я посмотрел на бритоголового громилу и понял, что путешествие не будет лёгким.

– Так мы договорились? – Спросил человек.

– Вы умеете уговаривать, – ответил я.

– Когда вы готовы отправиться?

– Мне нужно время, чтобы поддержать образ. Понимаете, чтобы…

– Я дам вам пять дней, – решительно сказал человек. – Потом за вами явится Филипп.

– Что ж, тогда…

– Проводи мистера Моргана.

Я возмущённо уставился на ширму, ошарашенный таким пренебрежением. Филипп не стал со мной церемониться – взял за локоть и повёл к двери.

Упираться смысла нет, если заказчик сказал, что разговор окончен, значит окончен. Но ведь можно было закончить разговор иначе! Получив желаемое, Коллекционер просто потерял ко мне интерес.

Охранник открыл передо мной дверь чёрного входа и застыл словно изваяние. Он даже не взглянул на меня, когда я протиснулся мимо. Хотел сказать ему что-то колкое, но когда обернулся дверь оказалась заперта.

– Проклятье… – выругался я сквозь зубы.

Теперь мне нужно поймать кэб и постараться привлекать поменьше внимания. Интересно, как я это сделаю, будучи одетым как торговец с арабского рынка?

Глава 4

Дома, лёжа в горячей воде, я позволил себе подумать о том, во что решил ввязаться. Душа моя трепещет в предвкушении приключения, а сердце замирает от страха. Сознание же упорно отмалчивается, пребывая в неописуемом ужасе от принятого решения. Умею удивлять сам себя, такова моя натура.

Приключений и признания я жаждал всегда, даже в босоногом детстве. Сидя у давно не мытого окна, разглядывая прохожих сквозь толстый слой налипшей на стекло грязи, я чувствовал, что меня ждёт иная судьба. Вернее, надеялся на это.

Что пугало меня больше всего? Перспектива сгинуть в ненасытной пасти индустриализации, умереть от рака лёгких, работая в шахте, или превратиться в «скрюченного человека» – так моя мать называла работников заводов, которые целыми днями стояли у станков.

Но больше всего, вне всяких сомнений, меня пугала возможность превратиться в собственного отца.

Я всегда принадлежал к породе тех несчастных, которые отрицают существование Всевышнего, и единственным поводом верить в существование Ада для меня была надежда, что рано или поздно в него попадёт мой отец.

К побоям я привык, как привык вздрагивать каждый раз, когда его шаги звучали на лестнице. Психика ребёнка необычайно гибкая – иногда мне казалось, что всё вокруг всего лишь игра, что мне просто нужно найти ключ от волшебной двери и тогда я окажусь в чудесном месте, может быть даже в Англии!

Но каждое утро я просыпался, шёл к окну и видел серую улицу опостылевшего Сливена.

Ели мы в ту пору одну картошку. Серьёзно, одну только проклятую картошку. У нас не было денег даже хлеб, не говоря уже о масле. Яйца на нашем столе появлялись исключительно на Пасху, но трогать их строго запрещалось. Крашеное яйцо, как лакомство, мать давала мне всю следующую неделю – каждый день по половинке.

Мой быт был убогим, но привычным – школа, в которой я получал тумаки за то, что был одет беднее всех, отец, находивший деньги на алкоголь, но не на еду, и потерявшая всякую надежду мать, похожая на тень человека.

Однажды, перед самым побегом, я в ярости вырвал бутылку из отцовских пальцев и спросил, вложив в вопрос весь яд, что копился во мне тринадцать лет:

– Почему ты каждый вечер приносишь домой это гадкое пойло, но никогда не возвращаешься с едой?!

На что мой отец, человек обычно немногословный, поднял на меня осоловевшие глаза и глубокомысленно изрёк:

– Потому что на хлеб деньги просить стыдно.

Помню только, что я опешил, замер, как вмёрзшая в лёд рыба. Стоял, смотрел как он сползает по обивке потрёпанного зелёного кресла на пол, забываясь тяжёлым сном.

Ему стыдно. Ему было стыдно!

Не знаю, почему я не расхохотался ему в лицо.

Он не стыдился ходить в перешитой одежде, которую мы брали в Красном Кресте, не стыдился колотить жену и сына, не стыдился засыпать пьяным под заборами, не стыдился, когда его приводили домой полицейские, не стыдился своей неспособности обеспечить семью, но ему было стыдно просить денег на хлеб! Будто люди и так не видели, в каком плачевном состоянии мы находимся!

Прошло много лет, я сам возмужал и превратился в молодого мужчину, но ненависть всё ещё жжёт меня изнутри, когда перед глазами всплывает его отупевшее от алкоголя лицо.

Он всегда смеялся громче всех, упорнее остальных делал вид, что у него всё в порядке. Хохотал, прощаясь с приятелями после работы, хлопал их по натруженным спинам, а потом шёл к дому, в котором еды не водилось по несколько дней.

Обычно в таких историях единственным лучом света становится мать. Но в моём случае мрак был беспросветным.

Вечно уставшая, померкшая женщина с холодными руками. Когда-то красавица, теперь – слабый отзвук самой себя. Потухшие глаза, тусклые волосы, ранние морщины и отпечаток глубокой нужды на лице. Носила она только старые свитера и чьи-то юбки, пахла всегда мылом и отчаянием.

Иногда мать перешивала одежду для знакомых, чтобы получить хоть какие-то деньги, но однажды, в приступе алкогольного безумия, отец разбил её старую машинку. Тогда я впервые увидел, как ломается человек, как последняя надежда исчезает из его взгляда. Мать плакала над обломками швейной машинки так горько, будто потеряла ребёнка.

Мои безрадостные будни стали совершенно невыносимы в тот момент, когда я увидел материнский округлившийся живот. В то же мгновение я понял, что нужно бежать.

Мне тогда было почти четырнадцать лет, я уже начал подрабатывать на рынке, в кармане появились деньги, которые удавалось прятать от отца. И вот, возвращаясь домой, я увидел, как мать развешивает бельё во дворе нашего старого дома. Что-то в её движениях показалось мне странным, а сердце забилось так быстро, будто я вдруг побежал.

Но я, наоборот, замедлил шаг, а затем и вовсе остановился. Уставился на неё, отказываясь верить собственным глазам.

Мать наклонилась, чтобы поднять таз, свободной рукой обхватила живот и подозрения мои подтвердились – в её чреве растёт ещё один ребёнок от этого старого ублюдка, моего отца.

В то время я уже кое-что знал о том, что происходит между мужчинами и женщинами, меня замутило, остатки скудного обеда подступили к горлу. Как он мог!

Я пролетел мимо оторопевшей матери как ураган, ворвался в дом и кинулся к проклятому креслу. Не помня себя от ярости, развернул его, схватил отца за грудки и принялся трясти словно тряпичную куклу.

– Как ты мог сделать с ней это?! – Орал я. – Мы перебиваемся с воды на хрен собачий, а ты решил завести ещё одного ребёнка?!

Конечно, он меня поколотил, да так, что я едва мог переставлять ноги.

Добравшись до постели, которой мне служил прохудившийся матрас, брошенный на пол, я пообещал себе, что покину дом, как только взойдёт солнце.

И я сдержал обещание.

За четырнадцать прожитых лет я успел понять, что нет ничего страшнее нищеты, а появление ребёнка сулило нам не просто бедность, а тотальное обнищание, голод и, скорее всего, смерть.

Я вылез из воды и накинул на плечи мягкий банный халат. Воспоминания о доме портят мне жизнь и будь у меня шанс загадать желание джинну, я бы попросил его избавить меня от них.

Путь мой оказался тернист и полон лишений, но даже в самые тёмные дни я не жалел, что оставил отчий дом. Наоборот, засыпая на острой гальке под мостом, я успокаивал себя мыслью «зато я не дома». Так или иначе, но я был счастлив. Счастлив, что мрачный Сливен остался далеко позади, что я свободен, что избавился от балласта, который мог утащить меня на дно – от своей семьи.

Погружённый в тоскливые мысли я спустился в столовую, сел за стол и невидящими глазами уставился на золотистую корочку жареной рыбы, лежащей на тарелке. Мой повар, Александр, творит настоящие чудеса, но самым лучшим лакомством для меня остаются печёные яблоки, которые я воровал на рынке.

И зачем я вспомнил о детстве? Только аппетит себе испортил.

Хотя, понятное дело зачем – пытаюсь оправдать свою неуёмную жадность голодным детством. Мать говорила, что алчность – это грех. Если так, то в Аду я буду гореть рядом с отцом.

– Кто-нибудь звонил в моё отсутствие? – Спросил я экономку, застывшую в дверях словно изваяние Святой Марии.

– Мистер Браун, сэр, дважды, – ответила она.

– И всё?

Конечно, меня не было всего четыре дня, но тенденция прискорбная. Нужно возвращаться к активной социальной жизни, даже если мне этого совершенно не хочется.

Когда занимаешься тем, чем занимаюсь я, достоверная легенда – это необходимость. Ловец Чудес должен хранить свои тайны и делать вид, что он такой же, как все вокруг.

Возвращаясь в Лондон, я превращаюсь в Арчи Аддамса, скромного букиниста, который часто уезжает на охоту за очередным древним фолиантом. Откуда деньги на содержание дома? Наследство от деда, который при жизни был тем ещё скрягой.

В легенде всё должно быть продумано до мелочей – имена родителей, дядьёв и их жён, их профессии, образование, учёные степени, если таковые имеются. Очень быстро я понял, что лучше притворятся простым человеком – библиотекарем, букинистом, помощником банкира или лорда. Никого не интересует чем ты занимаешься, никто не расспрашивает тебя о работе. Чем меньше лжи ты нагородил, тем меньше шансов запутаться и выдать себя.

Конечно, первым порывом любого юноши, которому предложили выдумать себе новую жизнь, будет карьера музыканта или писателя, что-то утончённое, приводящее в восторг женщин. Юристы, доктора, творцы – все они рано или поздно выдадут себя.

Что будет, если в твоём присутствии у кого-то случится инфаркт? А если добрый друг попросит прочитать договор, который вручил ему арендодатель? А если одна из твоих дам начнёт упрашивать посвятить ей стихи или сыграть на кларнете?

Лгать нужно так, чтобы ты сам верил каждому своему слову.

А ещё нужно создавать иллюзию обычной жизни. Рано или поздно о нелюдимом соседе поползут слухи, поэтому примерять на себя амплуа мрачного затворника я бы не советовал. Ловец Чудес должен быть таким как все, обычным малым, у которого есть друзья, работа и, что совсем хорошо, дама сердца.

Будто в ответ на мои мысли зазвонил телефон.

Экономка, миссис Стюард, подкатила ко мне тележку с аппаратом, я снял трубку, кивком поблагодарил её и сказал:

– Слушаю.

– Арчи, проклятье, где тебя носило? – Возмущённо выкрикнул мой якобы друг, Вильям Браун. – Когда ты вернулся?

– Меньше двух часов назад, – ответил я, изображая крайнюю степень усталости.

– И как твоя охота? Удалось достать очередной никому ненужный том, годный лишь на то, чтобы разводить огонь в камине? – Вильям расхохотался.

– Да, удалось, – покладисто ответил я. – Спасибо, что спросил. Думаю, звонишь ты мне не для того, чтобы убедиться, что я вернулся в добром здравии.

– Ты чертовски прав, – подтвердил он. – Я приглашён на званый ужин к самой Деборе Миллз и будь я проклят, если пойду туда один.

– Это приглашение?

– Именно оно, дружище. Мне нужна достойная компания, а ты – самый достойный сукин сын из всех, кого я знаю.

– Если ты надеешься произвести впечатление на мисс Миллз, боюсь, тебе придётся отказаться от таких выражений как «сукин сын».

– Вот поэтому ты мне и нужен. Сам знаешь, я бываю слишком порывист, мне нужен тот, кто как следует ударит меня под столом, если я слишком разойдусь.

– Я сделаю это с удовольствием, – искренне ответил я.

– Так и знал, что ты втайне надеешься когда-нибудь намылить мне шею! – Хохотнул Вильям.

– Почему же втайне? – Я позволил себе улыбнуться. – Когда ты заедешь за мной?

– После пяти. Договорились?

– Договорились, Вильям.

Я положил трубку на рычаг и вздохнул.

Что ж, хотел вернуться к активной социальной жизни – получай. Иногда Господь всё же слышит мои молитвы. Спасибо, но не от всей души.

Дома на Окшотт-авеню похожи друг на друга словно единоутробные братья. Однотипная застройка районов мне никогда не нравилась, но у городских архитекторов иное мнение на этот счёт.

Мы с Вильямом выбрались из автомобиля и остановились в тени раскидистого дерева, чтобы перевести дух.

Таксист оказался не в меру разговорчивым и всю дорогу рассказывал о своей дочери, невероятно обаятельной мисс, которая получила стипендию и теперь сможет поступить в колледж и прославить семью. Прерывать воодушевлённую тираду гордого отца нам показалось кощунственным, поэтому мы терпеливо слушали его, изредка переглядываясь.

– Мог так не выряжаться, – проворчал Вильям, щёлкая зажигалкой.

– Выряжаться? Я даже не старался. Так, надел первое, что подвернулось под руку.

Какая бессовестная ложь.

После звонка Вильяма я отправил миссис Стюард в ателье с чётким указанием купить чертовски модный и дорогой костюм. Когда деньги тратит кто-то другой, я не так сильно нервничаю.

Мне нужны друзья. И чем их больше, чем они влиятельнее, тем меньше у людей желания копать под меня. Возможно, я слишком серьёзно отношусь к конспирации, но, как выразился Коллекционер, испить свою жизнь мне хочется до последней капли. Если меня рассекретят, Орден сделает так, чтобы я внезапно исчез. И это ещё один повод ходить на скучные, унылые встречи – чем больше людей знает о моём существовании, тем сложнее стереть меня с лица земли.

– Я уже пожалел, что пригласил именно тебя, – вдруг сказал Вильям. – Успел забыть, какое впечатление ты производишь на женщин.

– На счёт мисс Миллз можешь не переживать, какой из меня друг, если я решу отбить её у тебя. – Я пожал плечами. – Честно сказать, мне было бы куда приятнее провести это время на Хайгейтском кладбище.

– Ты действительно сумасшедший. – Вильям качает головой. – На кладбище? Ты готов променять компанию живых на компанию мёртвых?

– А ты знаешь, кто там похоронен? Такие мертвецы стоят десятков живых мистеров и миссис.

– Прежде мне казалось, что букинисты тихие, невзрачные люди, но должен признать – я ещё никогда так не ошибался. – Вильям бросил окурок на землю и затушил его носком туфли. – Пойдём.

Мне действительно не хочется проводить этот тёплый вечер в компании чванливых снобов, но приходится быть гибким. И зачем я вообще сказал про это проклятое кладбище? Нужно быть таким, как все, не выделяться и уж точно не рассуждать о жизни и смерти.

Дверь нам открыл дворецкий с постным лицом. Я натянуто улыбнулся и прошёл в ярко освещённую гостиную следом за Вильямом.

Паркет под ногами блестит, натёртый трудолюбивыми слугами. Мои новые туфли поскрипывают при ходьбе и этот звук ужасно раздражает. Вильям выпятил грудь и широко улыбается присутствующим, а мне хочется забиться в угол и никогда из него не выбираться.

Можно вывезти человека из маленького города, но заставить его полюбить суету столицы невозможно.

– Мистер Браун! – К нам подошла женщина с собранными в высокий пучок седыми волосами. – Мы уже потеряли надежду на ваше появление.

– Миссис Миллз, – Вильям прикоснулся губами к её пальцам, – как я мог проигнорировать ваше приглашение?

– С вашей профессией никогда нельзя быть уверенным в…

«С вашей профессией», ну да, конечно. Все считают, что Вильям врач и это действительно так. Да только он не хирург, а стоматолог, но об этом мой товарищ тактично умалчивает при знакомстве.

Я взял бокал с подноса, пригубил кислое шампанское и обвёл взглядом собравшихся.

Странно, но во многих лицах угадывается фамильное сходство, на такие вещи глаз у меня намётан. Молодые мужчины пришли на ужин в компании родителей? И почему здесь почти нет женщин?

– Это мой друг, Арчи Аддамс.

Вильям сгрёб меня в охапку и прижал к себе, всем видом показывая, что мы с ним не разлей вода. Я выдавил из себя улыбку и отсалютовал миссис Миллз бокалом.

– Он букинист, – гордо сказал Вильям, будто до знакомства со мной знал, что это такое.

– Правда? Ну надо же. – В голосе женщины нет и намёка на заинтересованность. – Дебора любит книги. Я считаю, что это неподобающее увлечение для леди.

– Отчего же? – Спросил я, делая вид, что мне не плевать.

– Все эти романы, – плечи миссис Миллз непроизвольно свело от отвращения, – развращают юных девушек.

– Я с вами не согласен.

Вильям предупреждающе сжал моё плечо, но я освободился из его хватки и продолжил:

– Книги переносят читателей в иные миры, рассказывают о других странах, о том, чего они не увидят, сидя в своих комнатах. Или вы считаете, что мир ограничивается Окшотт-авеню и Лондоном?

– Я не… – Миссис Миллз растерялась.

– А я согласна с нашим гостем.

К нам подошла юная девушка, одетая, вы только подумайте, в подобие мужского костюма. Серые узкие брюки, жилет и белая рубашка с рукавами, закатанными до локтя. В одной руке она держит бокал, на сгибе другой висит пиджак. Её светлые волосы коротко острижены и кокетливо убраны за ухо с одной стороны.

– Дебора, – миссис Миллз выглядит смущённой, – позволь представить тебе мистера Вильяма Брауна и его друга, Арчи Аддамса.

Вильям галантно поклонился и протянул руку, чтобы прикоснуться губами к пальцам девушки, но она проигнорировала его и подала мне ладонь для рукопожатия.

Я не растерялся, крепко сжал узкую ладошку и сказал:

– Рад знакомству.

– Взаимно, мистер Аддамс. – Дебора не отрываясь смотрит в мои глаза. – Так вы букинист? Значит, много путешествуете?

– Случается, – уклончиво ответил я.

– Он постоянно в разъездах, – вмешался в разговор Вильям.

– Правда? И какую книгу вы разыскивали последней?

Под её пытливым взглядом я чувствую себя неловко. Её мать выглядит раздосадованной, а Вильям всеми силами пытается отвлечь внимание наследницы Миллзов на себя, но без особого успеха.

– Старый трактат о джиннах, – сказал я.

– Для себя? – Кажется, Дебора даже не моргает.

– Нет, для одного из постоянных клиентов. Бедняга помешан на мистике.

– Очень интересно, – пылко сказала она. – А вам интересна работа вашего друга?

– Безусловно, – кивнул Вильям.

Грязный лжец.

– Что вы сейчас читаете, мистер Аддамс? – Дебора поманила пальцем прислугу и передала ей пиджак. – Отнеси в мою комнату, Лиза, спасибо.

Меня приятно удивили её манеры. Настолько, что из головы вылетели все литературные труды, которые мне довелось читать.

От полного краха легенды про букиниста меня спасла миссис Миллз.

– Думаю, нам пора садиться за стол, – с видимым облегчением сказала она. – Пойдёмте.

Едва женщины отошли, как Вильям схватил меня за локоть и прошипел:

– Ты же сказал, что не заинтересован в ней!

– И я не врал. – Я попытался разжать его пальцы. – Отпусти меня, ради Христа, не устраивай сцену.

– Здесь собрались все претенденты на её руку. – Вильям нервно пригладил волосы. – Мне нужно произвести на чету Миллзов хорошее впечатление.

Вот оно что! Это смотрины, ярмарка женихов, поэтому молодые мужчины пришли сюда в компании родителей. Какая вопиющая пошлость.

Слуга провёл нас к столу, я с облегчением сел между Вильямом и каким-то белобрысым громилой, и попытался исчезнуть.

За едой говорили о новых пьесах, о рынке ценных бумаг, пили за здравие королевы. Потенциальные женихи из кожи вон лезли, пытаясь произвести впечатление на Дебору и её родителей – кичились достижениями в спорте, образованием и работой. Их родственники не оставались в стороне – вспоминали все заслуги своих отпрысков вплоть до феноменальных успехов в яслях.

В какой-то момент мне показалось, что мой мозг скукожился до размеров грецкого ореха. Находиться здесь невыносимо скучно, мне едва хватило выдержки, чтобы не закатить глаза, когда очередной лордёныш начал рассказывать о своей лошади, купленной за тысячи фунтов стерлингов.

Я посмотрел на виновницу торжества и тут же опустил голову, чтобы скрыть улыбку – Дебора выглядит так, будто хлебнула скисшего молока.

Судя по одежде, девушка придерживается современных взглядов и вряд ли испытывает удовольствие от происходящего. Но, будучи во всём зависимой от родителей, она должна исполнять их волю, чтобы не быть отлучённой от кормушки.

Вильям же выглядит подавленным. На фоне обеспеченных конкурентов он выглядит бледно – сирота, на приём пришёл в компании странного приятеля, «нормальным» врачом так и не стал, всю жизнь будет ковыряться в чужих ртах и даже внезапного наследства от троюродной тётушки ему не перепадёт.

Мне стало его жаль, но всего на мгновение. Я напомнил себе, что пришёл он сюда с единственной целью – обольстить молодую наследницу и обогатиться за её счёт. Жалеть в этой комнате нужно только Дебору, честь которой пытаются продать с молотка.

Едва дождавшись смены блюд, я извинился и выбрался из-за стола. Слуга шепотом сообщил, что уборная на втором этаже, Вильям проводил меня тяжёлым взглядом.

Дом Миллзов не настолько роскошен, как им бы хотелось. Поднимаясь по лестнице, я услышал, как скрипят ступени, увидел сколы лака на перилах и понял, что, скорее всего, семейство привыкло жить на широкую ногу, но давно не имеет такой возможности, поэтому отец и решил продать дочь – чтобы продолжать вести привычный образ жизни, ничем, по сути, не занимаясь.

На втором этаже я увидел фотографии на стене и подошёл, чтобы рассмотреть их.

В молодости миссис Миллз не была красавицей – лошадиное лицо, длинная шея, на фоне аристократичной внешности мужа она выглядела гадким утёнком. Видимо, их брак тоже стал результатом договора родителей. А может я слишком строг к людям и за несуразной внешностью женщины скрывается прекрасная душа, в которую мистер Миллз безоглядно влюбился.

Дебора пошла в отца, чем объясняется такое количество желающих заполучить её в жёны. Будь она похожа на мать, молодые лордёныши и их родители не стали бы распинаться перед стремительно беднеющей четой Миллзов.

– Что вы здесь делаете?

– Рассматриваю фотографии вашей семьи. – Я обернулся. – А вы?

– Вам настолько неприятно общество внизу? – Дебора сложила руки на груди и прислонилась плечом к стене.

– Вы тоже не выглядели счастливой, сидя за столом.

– Ваш друг намерен жениться на мне? – Дебора неприязненно скривилась, задав вопрос.

– Думаю, он бы этого хотел, – уклончиво ответил я.

– А вы?

– Я? – Мне хватило совести не расхохотаться ей в лицо. – Вы, конечно, красавица, но сюда я приехал исключительно чтобы поддержать Вильяма.

– Очень жаль. – Девушка убрала волосы за уши. – Только вы не поменялись в лице, увидев мой костюм, и только вы пожали мне руку без промедления, тогда как остальные выглядели так, будто я предлагаю им засунуть руку в корзину со змеями. Вас действительно не смутил мой вид или же…

– Вы могли спуститься по лестнице голой, – перебил я её, – и мне было бы решительно наплевать на это обстоятельство.

– Но почему?

– Потому что «быть» и «казаться» – это разные вещи, – жёстко ответил я.

– Так вы решили, будто…

– Будто вы – избалованная дочь некогда богатой семьи, всю жизнь живущая в достатке? Именно так. И, будучи лишённой необходимости с ранних лет работать, вы читаете книги и выдумываете себе проблемы. Пирамида потребностей, слышали о такой?

– Вы удивитесь, но да, – резко ответила Дебора.

– Тогда вы понимаете, к чему я веду.

– К тому, что я сыта, что у меня есть крыша над головой и слишком много свободного времени. Можете назвать мой костюм «нелепым маскарадом» и станете точной копией моего отца.

Сам не знаю, почему сорвался на неё. Возможно, из зависти к тёплому дому и сытому детству. Так или иначе, после её слов мне стало паршиво – превращаться в копию чьего-то отца я точно не хочу.

– Извините. – Я устало потёр переносицу. – Сегодня я сам не свой.

– Вы хотя бы настоящий, – спокойно сказала Дебора. – Не строите из себя чёрт знает кого, пытаясь забраться под мою юбку.

– Поверьте, ваша юбка меня совершенно не интересует. – Я позволил себе робкую улыбку. – Если вы не хотите выходить замуж, боритесь за свою свободу.

– Вы не искренны. – Она вздохнула. – Не верите в то, что говорите.

– Хотите, чтобы я был с вами честен? – Я подошел к ней и сказал, глядя в глаза: – Со мной происходило много скверных вещей, но я всегда был рад, что не родился женщиной.

Она могла вспылить, обозвать меня бранными словами и фурией сбежать вниз по лестнице. Но Дебора поняла, что я имел в виду, серьёзно посмотрела на меня и кивнула, сжав зубы.

Скитаясь по улицам, я видел, что происходит с беспризорными девицами. Многие из них становились шлюхами, некоторых просто похищали, других насиловали прямо в подворотнях. Несколько раз потные руки пытались добраться даже до меня, но я, хоть и выглядел изнеженным женоподобным ребёнком, был мальчишкой, выросшим в Сливене. Я умел драться, умел постоять за себя, меня никогда не учили быть кротким и покорным. А их учили.

Самая большая драма в том, что бедные девушки даже не думали, что могут попытаться отстоять свою честь. Матери секли их розгами, вдалбливая в голову простые правила женской жизни – не перечь сильным, будь хорошей девочкой. Если матерей не было, этим занимались монахини в приютах.

Моя мать была из их породы – кротость, добродетель, смирение. И что с ней стало?

Сейчас, стоя перед юной наследницей Миллзов, я хочу схватить её за плечи, встряхнуть и крикнуть: «Будь плохой! О, Господи, будь плохой!».

– Мне кажется, Всевышний прислал вас в ответ на мои молитвы, – сказала Дебора.

– Вряд ли. – Я засунул руки в карманы и отошёл от неё. – С ним я дел не имею.

– Вы атеист?

– Я верю в то, что видел собственными глазами.

– Мне нравится ваш подход. Не хотите уйти отсюда, Арчи?

«Больше всего на свете», хотел сказать я, но промолчал, вглядываясь в её серые глаза.

Прямо сейчас Дебора Миллз готовится влюбиться в молодого лондонского букиниста Арчи Аддамса. Он достаточно богат, образован и его единственный минус в том, что его не существует.

Этот образ – всего лишь выдумка, он создан мной три года назад, как до этого был создан Кристоф Дюваль, а ещё раньше Отто Рейнхарт.

Я покину Англию и Арчи Аддамс исчезнет, как исчезли его предшественники. На его месте появится какой-нибудь отпрыск итальянской фамилии или кто-то ещё, неважно, важно лишь то, что разбивать женские сердца я не люблю.

– Боюсь, что ваши родители… – начал было я, но Дебора не дала мне договорить.

– Тогда приезжайте завтра. Давайте встретимся на Хайгейтском кладбище, вечером, когда зажгутся фонари.

– Я не хожу на свидания, – упрямо ответил я.

– Вы несвободны? – Девушка прищурилась.

– Если свободен, вы собираетесь исправить это недоразумение?

Чёрт меня возьми.

Ну кто, кто тянул меня за язык? Теперь этот разговор похож на флирт, а я вовсе не собираюсь продолжать общение с Деборой.

– Давайте просто встретимся и проведём вечер в приятной компании друг друга. – Мисс Миллз тряхнула волосами. – Одна встреча ведь ни к чему нас не обяжет?

– Не обяжет, – согласился я.

– Вот и славно. – Дебора дерзко ухмыльнулась. – До встречи, мистер Аддамс.

Я нашёл уборную, плеснул в лицо холодной воды из-под крана и уставился на своё отражение. Хочется схватить этого негодяя за грудки, встряхнуть, спросить, какого чёрта он делает.

Одно дело, завести отношения, ухаживать за кем-то, чтобы образ Арчи стал достовернее. Совсем другое – общаться с девицей на выданье, которую любящие родители пытаются сбагрить тому, кто больше предложит. А если поползут слухи? Если меня заставят жениться на ней?

Жениться никак нельзя, с моей работой брак противопоказан. Дела мои в Англии ещё не закончены, так что исчезнуть я тоже не могу. С другой стороны, я слишком драматизирую. Одна встреча, во время которой Дебора поймёт, что ошиблась во мне – что может быть проще? Достаточно вести себя как Вильям.

Мой друг поджидал меня у лестницы и, когда я спустился, наклонился ко мне и прошипел:

– В следующий раз я возьму с собой Артура, он страшен как тысяча чертей и точно не уведёт у меня невесту.

– Прости, – почти жалобно пробормотал я, – но жениться я всё равно не собираюсь.

– Это не имеет значения. Как только ты ушёл девчонка скисла и даже не смотрела в мою сторону. – Вильям вздохнул. – Пойдём отсюда.

– Вот так просто? Не попрощавшись? Это дурной тон.

– Я сказал Миллзам, что меня ждёт неотложная операция, – отмахнулся приятель. – Давай, пойдём, нужно поймать кэб.

Мне ничего не осталось как застегнуть пиджак, извиниться перед дворецким, и выйти из дома Миллзов в лондонскую ночь.

Глава 5

Утром следующего дня я спустился в столовую и выглядел, должно быть, настолько плохо, что экономка не смогла сдержать удивлённого возгласа.

Махнув рукой, я потребовал кофе и грузно опустился на стул. Голова моя напоминала колокол, в который беспрестанно кто-то бил.

Во всём виновата чертовка мисс Миллз и моё неуёмное желание всем нравиться. Быть может, этой чертой характера я обязан работе, не знаю, но факт, как говорится, на лицо – сегодня я должен явиться к воротам Хайгейтского кладбища и объясниться с Деборой.

– Который час? – Спросил я, залпом выпив половину чашки горячего кофе.

– Скоро полдень, – ответила миссис Стюард.

Я ещё и проспал.

– Нужно позвонить виконту Барлоу и предупредить его, что я опоздаю на встречу.

Экономка коротко кивнула и вышла из столовой, оставив меня наедине с головной болью и скверными предчувствиями.

Грядущая встреча с единственным настоящим другом несколько меня приободрила, но не настолько, чтобы тяжёлые мысли совсем отступили. Тост я ел с мрачной решимостью, глядя прямо перед собой и рискуя распугать прислугу одним своим видом.

– Виконт Барлоу просит передать, что будет ждать вас у церкви Святого Якова, – сказала миссис Стюард, прерывая мою тоскливую трапезу.

– Спасибо. Можете быть свободны.

Покидая Лондон, я буду скучать только по Теодору Барлоу. Нас свёл случай, а развести не смогли ни обстоятельства, ни моя работа, ни знатное происхождение юного виконта. Отец его, впрочем, никогда не пытался препятствовать нашему общению – граф обладает добрым нравом и поистине безграничным терпением.

Стоя перед гардеробом, я вдруг понял, что вчерашний образ мисс Миллз крепко засел в памяти. В шкафу удалось найти и подходящую рубашку, и тёмные узкие брюки, и простого кроя пиджак к ним. Наряд получился, прямо скажем, неофициальный, но и я иду сегодня вовсе не на смотрины к невесте, а на встречу с другом, который радуется каждой моей выходке словно ребёнок.

Водитель кэба странно на меня косился, но ничего не сказал. За его молчаливое смирение я заплатил ему немного больше, чем он запросил за поездку, пожелал на прощание хорошего дня и только потом выбрался из салона.

Теодор назначает встречи в самых неожиданных местах. Иногда кажется, что таким образом он пытается показать мне все самые красивые места Лондона, чтобы я влюбился в этот город и не смог его покинуть. Жаль, что это неизбежно.

Церковь Святого Якова снаружи выглядит скромно – стены из красного кирпича отделаны портлендским камнем, небольшую башню венчает шпиль с часами, которые как раз отбили час дня.

Мой друг стоит у ворот, ветер треплет его рыжие волосы, а он будто не замечает этого – смотрит куда-то вверх, в небо, мечтательный и одухотворённый, как всегда.

Сам не заметил, как на лице моём расцвела широкая улыбка.

– Тео! – Махнул ему рукой, привлекая внимание.

– Арчи! – Улыбка преобразила его лицо, сделав юного виконта ещё более юным. – Как же я рад тебя видеть!

Теодор порывисто обнял меня, а я, счастливый дурак, ответил тем же. Спустя мгновение мы, смущённые, отстранились друг от друга.

– Как твоя поездка? – Рука Теодора лежит на моём плече.

– Прекрасно, – ответил я. – А как твоя нога? Всё ещё болит?

– Доктор говорит, что хромота со мной надолго, – беспечно откликнулся он. – Ну, зато это освободит меня от игры в поло.

– Как же сильно ты ненавидишь спорт, если даже несчастный случай кажется тебе благом?

– Очень, очень сильно. – Теодор придирчиво осмотрел меня. – Хорошо выглядишь. Очень смело.

– Не льсти мне, весь образ нагло украден у одной милой мисс, – честно признался я.

– Милой мисс? – Теодор хитро прищурился. – Расскажешь об этом приключении под сводом церкви или предпочитаешь прогулку?

– Твоя нога…

– Брось, это всего лишь хромота, не нужно делать из меня инвалида. По лицу вижу, что в церковь идти тебе совсем не хочется, дружище. Я и забыл, что ты ярый атеист.

– Я не атеист просто для того, чтобы я поверил во что-то, нужно немного больше фактов, чем старая книга, которая…

– Кстати о книгах!

Мой друг с ловкостью факира вытащил из портфеля небольшой томик и торжественно протянул его мне.

– Что это?

– Шелли, – ответил Теодор. – Я недавно прочитал и остался под впечатлением. Думаю, твоей мрачной душонке эта история придётся по вкусу.

– «Современный Прометей», – прочитал я. – О чём она?

– Разве букинист не должен радоваться, получая в подарок книгу? Слишком много вопросов, mon chéri3.

– Продавать книги и любить книги – это не одно и то же. – Я всё же принял подарок и, покрутив его в руках, вздохнул. – Мистика?

– Почти, – уклончиво ответил Теодор. – А теперь подставь мне руку, друг, и пойдём прогуляемся по Пикадилли.

Он взял меня под локоть, и мы медленно пошли вперёд, стараясь держаться ближе к зданиям, чтобы не мешать спешащим людям. Не многие в Лондоне могут позволить себе неспешную прогулку в разгар рабочего дня – только виконты и такие бездельники как я.

Хромает Теодор сильнее, чем я думал. Незадолго до моей отлучки в Марракеш он упал с лошади и повредил ногу. По телефону утверждал, что ничего серьёзного не случилось, но теперь я вижу, что мой друг сильно преуменьшал серьёзность травмы.

– Как долго ты будешь молчать? – Спросил Теодор. – Расскажи мне о своей поездке, а ещё лучше о девушке, которая имеет смелость так одеваться.

– Мисс Миллз, – коротко ответил я. – Слышал о ней?

– О её родителях. – Теодор кивнул. – Когда ты успел с ней познакомиться? Неужели мой друг перестал быть затворником и вышел в свет? – Притворно ужаснулся он.

– Ты меня переоцениваешь. Если бы не Вильям, ноги бы моей не было в их доме.

– Вильям сам хочет жениться на наследнице с пустым кошельком или тебя подбивал на этот шаг? – Уточнил Теодор.

– Хотел сам, но…

– Но ты увёл девчонку у него из-под носа?

– Никого я не уводил.

– Бедный Вильям, неужели он не видит, кем мы кажемся на твоём фоне? – Теодор покачал головой.

– Ты преувеличиваешь.

– Я преуменьшаю! Взгляни на себя, глупец, и устыдись своего пренебрежения к собственной красоте. Будь я художником…

– О, прекрати! – Я попытался зажать его рот ладонью, но виконт извернулся и продолжил голосить:

– На твоём фоне отпрыски самых знатных домов выглядят как безродные отродья! Я не удивлюсь если узнаю, что твои родители были беглыми детьми какой-нибудь королевской семьи!

– Ты нарочно позоришь меня? – Я потащил его вперёд.

– Как комплименты могут кого-то позорить? Меня иногда поражает твоя неспособность поверить в то, что ты невероятно хорош собой. Я бы даже сказал, мистически.

– Книгам плевать, как я выгляжу.

– Она об этом.

– Что? – Не понял я.

– Книга, которую я тебе дал. Она о том, что внешность человека отвлекает нас от правды о нём.

По моей спине побежали мурашки, но я всё же сумел выдавить из себя улыбку. Знал бы Теодор, как глубоко в меня вонзились его слова! Весь мой образ создан для того, чтобы отвлекать людей от моего неприглядного прошлого.

– Или рассказывай о мисс Миллз, или я продолжу петь оды твоему лицу, – сказал Теодор.

– Она оказалась совсем не такой, какой мне представлялась, – признался я.

– Чтобы тебя удивить нужно быть или древним фолиантом, или человеком с необычными взглядами на жизнь. Сомневаюсь, что под её юбками шелестели страницы, так что… Ай!

Я пихнул его локтем в бок.

– Прости, я просто ревную, – вздохнул Теодор. – Мы и так видимся слишком редко, а если у тебя появится женщина…

– Не появится, – твёрдо сказал я. – В моих планах нет ни скорой женитьбы, ни мисс Миллз. Но я не смог донести до неё эту мысль и теперь чувствую себя виноватым.

– Подарил ей надежду на большее? – Рыжие брови Теодора сочувственно изогнулись. – Коварный похититель девичьих сердец.

– Ты снова смеёшься надо мной?

– Прости. Скажу лишь одно – если ты и впрямь не собираешься проводить с ней время, оборви всё жёстко и уверенно. И ни в коем случае не целуй её, Арчи.

– Я вовсе не…

– Плоть слаба, mon chéri. Давай присядем, проклятое бедро пылает, будто я стою одной ногой в Аду.

Мы вошли в Грин-парк и быстро нашли пустую скамью. Я усадил Теодора, достал из его портфеля пачку сигарет и протянул ему. Мой друг одарил меня широкой улыбкой.

– Какая забота. – Он прикурил и выдохнул дым. – Эта привычка убьёт меня однажды.

– Все мы умрём, кто-то раньше, кто-то позже. – Я пожал плечами.

– Чем безразличнее ты относишься к жизни, тем сильнее держишься за неё, оказавшись перед уродливым ликом неминуемой смерти. – Теодор откинулся на деревянную спинку.

– Ты поумнел пока я отсутствовал.

– Я ужасно скучал по тебе и топил свои печали в книгах, – сообщил он. – Не хочешь приехать в наш загородный дом? Мы проведём там всё лето.

– Через три дня я уезжаю.

– Снова? – Удивился Теодор. – Не слишком ли ты востребован для букиниста?

– Если я начну меньше зарабатывать, твой отец сочтёт меня неподобающей компанией и запретит нам общаться, – отшутился я.

– Отцу ты нравишься. После вашей первой встречи он сказал, что ты выглядишь как благонадёжный юноша.

– Польщён. Слышать такое из уст виконта – великая честь.

– Я говорю тебе об этом постоянно, и ты ни разу не сказал, что это честь для тебя!

– Потому что ты не настоящий виконт, так, виконтик.

– А ты – лордёныш.

– Мы стоим друг друга, Теодор.

Какое-то время мы молчали, наслаждаясь свободным днём и друг другом. Я исподволь рассматривал товарища и мучительно жалел, что не могу поделиться с ним своей тайной.

Одиночество мучительно, а особенно остро оно ощущается в компании людей, от которых ты вынужден что-то скрывать.

Теодор младше меня на полтора года, но ему нравится делать вид, будто он мой старший брат и опекун. В начале наших отношений его забота казалась мне насмешкой, но потом я понял, что он такой от природы и в его покровительстве нет ничего унизительного.

Нас познакомил Вильям. То был январь, мороз загнал нас в средней руки паб, в котором подавали славный эль. Мы пили, болтали и строили планы на будущее, когда пришёл Теодор. И, как только я увидел его золотистые глаза, моё сердце растаяло.

Взгляд, которым он одарил меня, был похож на материнские объятия. Я сам не понял, как расплылся в глупой улыбке, как придвинулся к нему, инстинктивно пытаясь согреть. Тогда Теодор обнял меня за плечи и расхохотался, поражённый моим участием, а я всего лишь пытался прикоснуться к свету, который он источал.

Мне до сих пор тяжело врать ему, когда я уезжаю. Мне кажется, что Тео видит меня насквозь, но молчит, потому что слишком хорошо воспитан.

Несколько раз я порывался рассказать ему правду, хотя бы часть правды, но меня останавливал страх перед Карателями Ордена. Я дорожу своей жизнью, а мысль о том, что из-за меня пострадает Теодор, и вовсе невыносима.

– И надолго ты уезжаешь? – Спросил Теодор.

– На этот раз, возможно, надолго, – кивнул я.

– Порой мне кажется, что ты работаешь под прикрытием.

Он улыбается, а я вцепился в скамью так, что побелели пальцы.

– Так и есть, – нарочито беспечно ответил я, – у меня секретное задание от гильдии Вольных Каменщиков4, только ш-ш-ш, никто не должен об этом знать.

– Я могила, ты же знаешь. А если серьёзно, куда ты отправишься на этот раз?

– В Словакию, – выпалил я и тут же пожалел об этом.

– Ого! – Присвистнул Теодор. – И ради чего ты едешь в такую даль? Тебе достойно заплатят?

– Да, матушка.

– Иди ты к чёрту, Арчи Аддамс. – Он пихнул меня в плечо. – Я просто пытаюсь убедиться, что мой младший товарищ не попадёт в передрягу и не останется голодным.

– Пока ты рядом я не пропаду.

– Наконец-то ты это понял! – Он обнял меня за плечи. – Сама судьба свела нас, не находишь? Ты мой лучший друг, Арчи, и я люблю тебя всем своим сердцем. Поэтому надеюсь, что как только ты вернёшься я увижу тебя на пороге нашего летнего дома. Там чудесно – поля и леса до самого горизонта, озеро, утки, на которых я не позволяю охотиться отцу…

Он не позволяет убивать уток! Воистину Господь вложил в этого юношу свою искру.

– Я обязательно приеду посмотреть на уток, – пообещал я.

– Только посмотреть. – Теодор пригрозил мне пальцем.

– Никаких ружей, сэр.

Мы ещё немного посидели, обсудили общих знакомых и последние сплетни, я клятвенно пообещал юному виконту не обрезать волосы, в которые он то и дело запускал пальцы, затем проводил его к дороге, поймал кэб и крепко обнял друга на прощание.

Когда кэб скрылся за поворотом, я ощутил невыразимую тоску. Какое-то скверное предчувствие испортило мне настроение, дух мой зябко съёжился внутри.

Я бережно прижал роман Шелли к груди и, посмотрев на часы, заторопился к Хайгейтскому кладбищу.

Большую часть пути я преодолел пешком, чтобы потянуть время и немного успокоиться.

В душе моей поселилась тревога. Я переживал обо всём – о своей многолетней лжи, о предстоящей поездке в компании Филиппа, который совершенно точно легко свернёт мне шею, если я вздумаю поступать не так, как ему бы хотелось, о хромоте Теодора, и о предстоящей встрече, конечно же.

Сегодня Лондон кажется мне неприветливым и холодным, точно таким же он был в нашу первую встречу, с той лишь разницей, что оказался я здесь в промозглом ноябре, а сейчас конец мая. Моё лицо ласкает тёплый ветер, но внутри будто застыла глыба льда. Страх сдавил моё бедное сердце холодными пальцами и мне никак не удаётся найти причину мистического ужаса, поглотившего меня целиком.

Остаток пути я проехал в кэбе. Выбираясь из автомобиля, я запоздало вспомнил, что точного места встречи мисс Миллз не назвала.

Я решил, что она не настолько безрассудна, чтобы в одиночестве гулять по западной части кладбища, превратившейся в настоящую чащу, и быстрым шагом направился к восточным воротам.

Едва ступив на землю некрополя, я ощутил, как сгустился воздух. Тёплый ветерок исчез, в ноздри ударил запах пыли и тлена. Мне стало не по себе, но не бежать же отсюда сломя голову из-за мальчишеского страха перед темнотой?

Медленно загораются редкие фонари. Звук моих шагов похож на шёпот. Несколько раз я видел тени меж деревьев и надгробий. Волосы на моих руках встали дыбом, но я, мужественно сжав зубы, продолжал идти вперёд. Как я собрался лезть в руины замка, если меня пугает старое кладбище? Как говорила моя мать, боятся нужно живых, а не мёртвых.

Увидев женский силуэт, я выдохнул. Мисс Миллз сидит на мраморной скамье и что-то читает. Мне стоило большого труда не прибавить шагу, чтобы поскорее оказаться рядом с ней.

– А вот и вы! – Приветствовала меня она. – Мне начало казаться, что вы не придёте.

– Я и не хотел, но отменить встречу не мог – у меня нет вашего номера телефона.

– Он есть в любом справочнике, – удивлённо сообщила девушка.

Я покраснел. Каков дурак!

– Я читаю Бодлера. А вы?

– А я нет, – резко ответил я.

– Я спросила вас не о стихах.

Только сейчас я понял, что держу в руках книгу, подаренную мне Теодором. Так задумался, что сжал мягкую обложку слишком сильно и помял углы. Проклятье.

– Это Шелли. – Я протянул ей книгу.

– Уже читали? – Дебора осторожно взяла роман и принялась разглядывать обложку.

– Нет. – Справа промелькнула тень, и я внутренне сжался.

– Вы можете оставить её мне?

– Это подарок друга.

– Я верну её в целости, – пообещала она.

– Ищите повод встретиться снова? – Прямо спросил я.

Конечно, я собирался поставить точку в нашем странном общении, но быть настолько резким не хотел. Всему виной волнение, а ещё – проклятые тени, снующие туда-сюда! Ну и место она выбрала для встречи, клянусь, более странной женщины я ещё не встречал.

– Вы грубите мне, потому что робеете в моём присутствии, или потому что я настолько вам неприятна? Быть может, вас не интересуют женщины?

– Простите? – Я поперхнулся словами.

– Сейчас это довольно распространённое явление. – Она безразлично пожала плечами. – Просто скажите, что у вас любовь с человеком, подарившим эту книгу, и я тут же…

– Какая чушь! – Искренне возмутился я. – Он мой добрый друг! Не нужно порочить его имя этими отвратительными домыслами!

– Значит, робеете? – Хитро усмехнулась Дебора.

– Вы настоящая дьяволица! – В сердцах выпалил я. – За пять минут разговора умудрились вывести меня из себя, опорочить имя сына виконта и присвоить себе мою книгу.

– Дайте мне десять минут, и вы обязательно захотите встретиться со мной снова. – Дебора встала и положила тонкий сборник стихов в карман брюк, скроенных на мужской манер. – Прогуляемся?

Нужно было махнуть рукой, развернуться и уйти, но я послушно пошёл за ней, словно выдрессированный пёс.

– Здесь так спокойно, не находите? – Спросила Дебора.

Не нахожу – должен был ответить я, но вместо этого просто пожал плечами.

Здесь мрачно и сыро, огромные деревья нависают над тропинками и превращают кладбище в настоящий лес мертвецов. Повсюду мелькают чьи-то силуэты, я отчётливо слышал шёпот, но не сказал об этом своей спутнице. Мне однозначно не нравится это место, но признаваться в трусости я не собираюсь.

– Присмотритесь к надгробиям. – Дебора указала куда-то в темноту. – Там лежит мраморный ангел. Иногда мне кажется, что он плачет.

– Вы часто здесь бываете, верно?

– Я ведь росла неподалёку, конечно, я исследовала это место вдоль и поперёк.

– Разве леди не должна сидеть дома, прилежно учиться и…

– Ах, перестаньте, Арчи. – Она отмахнулась от меня, как от назойливой мухи. – Вы зря стараетесь меня задеть своими колкостями. Пожили бы вы под одной крышей с моим отцом, поняли бы, что меня уже ничем не удивить. Постойте-ка, – она вдруг схватилась за мои потные ледяные пальцы, – так вам страшно! Бедный, бедный мистер букинист!

– Прекратите, – прошипел я, вырывая руку. – Это не смешно!

– Страх – нормальное явление. Зря вы постеснялись сказать мне, что кладбище вселяет в вас суеверный ужас. И, кстати, вам очень идёт сегодняшний образ, кто подбирает вам одежду?

Я густо покраснел. Глупо было приходить сюда в точной копии её вчерашнего наряда и надеяться, что она ничего не заметит.

– Вы хорошо выглядели, – проглотив колючий ком, сказал я. – Решил примерить вашу шкуру.

– Чтобы примерить её, нужно провести целый вечер в компании мужчин, которые хотят купить твою невинность, – беспечно ответила она. – Вас устраивает роль женщины в обществе?

– Нет, – решительно сказал я.

Дебора удивлённо посмотрела на меня. Бьюсь об заклад, она надеялась услышать уверенное «да» и ворох глупых предрассудков, но я слишком хорошо помню мать, даже спустя столько лет. И даже несмотря на то, что искренне пытался забыть о ней.

– Как интересно, – пробормотала она.

– Не только вы умеете удивлять, – вяло огрызнулся я.

Мы шли мимо надгробия в форме рояля и, не сумев побороть искушение, я прикоснулся к нему. Обжигающе ледяной камень, искусная работа и надпись «THORNTON». Белой осталась только крышка инструмента – всё остальное посерело от времени, покрылось трещинами и искрошилось. Кое-где сквозь трещины пророс мох.

– Вот, видите? Вы уже начали замечать красоту.

– Вы любительница декаданса?

– Эстетика упадка, – задумчиво произнесла она. – Не знаю, Арчи, называйте это как хотите, но мне нравится находиться здесь. Я не испытываю страха перед мёртвыми.

– На вашем месте я бы опасался, что в этих зарослях притаился вполне живой сумасшедший, готовый наброситься на вас и разорвать.

– Значит, такова моя судьба.

– Какой фатализм. – Я закатил глаза.

– Вы мне нравитесь, мистер Аддамс, – без долгих предисловий сказала Дебора. – Моя мать назвала вас странным, а вот мне кажется, что вы очень загадочный и совсем не такой, каким хотите показаться.

– Удивительная проницательность, – пробормотал я себе под нос.

– Давайте будем дружны с этой минуты? – Дебора остановилась передо мной и не позволила пройти дальше.

– Вам так не терпится, чтобы соседи начали распускать о вас грязные слухи?

– Боитесь, что отец заставит вас жениться на мне?

Я посмотрел на неё и в очередной раз отметил, что за милым личиком скрывается пытливый ум. Дебора не так проста, как я думал, и совсем не глупа. Общаться с ней опасно – любой прокол с моей стороны может стать фатальным. Мисс Миллз легко поймёт, что я грязный лжец.

– И этого тоже, – спустя мгновение ответил я. – Меня это не интересует.

– Свадьба? Как хорошо всё складывается – меня тоже. – Она улыбается мне и в полумраке кладбищенской аллеи выглядит завораживающе прекрасной. – Ну же, Арчи, кто ещё покажет тебе тайны Хайгейтского кладбища? Кто прочитает тебе стихи Бодлера, кто расскажет о содержании книги, которую ты точно не станешь читать? – После этой фразы я не смог сдержать улыбки. – Войдите в моё положение, мистер, у меня ведь совсем нет друзей.

– Как странно! – Я рассмеялся.

– Вот именно! Я умна, образована и вижу чуть дальше собственного носа. Поэтому с женщинами мне скучно, а мужчины выводят меня из себя.

– И кем я являюсь в этом простом уравнении?

– Иксом, – без промедления ответила она. – Вы, Арчи, неизвестное, которое я собираюсь найти.

Мисс Миллз настолько поразила меня своей страстной речью, что я даже не обратил внимания на то, что она время от времени переходит на «ты». Да и уместно ли думать о таких мелочах, когда тебе предлагают дружбу? Конечно, обычно так не происходит, люди сперва узнают друг друга, затем сближаются, но с этой леди всё не как «обычно». И в этом есть определённый шарм.

– Будь по-вашему, мисс Миллз. Но соглашаюсь я исключительно ради Шелли и её «Прометея», читать которого у меня нет никакого желания.

– Вы чудо, Арчи, – выдохнула она. – Когда мы сможем встретиться снова?

– Через несколько дней я уезжаю, возможно надолго, – ответил я.

– Значит, завтра, – решительно заявила Дебора.

– А вы времени зря не теряете.

– Жизнь слишком коротка чтобы тратить её на скучные книги и пустых людей. Проводите меня до ворот, там и расстанемся, но только до завтрашнего вечера. Я ещё не показала вам могилу Карла Маркса.

Я предложил ей локоть, она, задумавшись на мгновение, взяла меня под руку, и мы направились в сторону выхода.

Суеверный ужас отступил, хайгейтские тени больше не кажутся опасными, на душе вдруг стало хорошо и спокойно. Я увидел, как в свете фонарей сияют капли влаги на мраморных фигурах, как природа пытается поглотить надгробия и склепы, обнимая их ветвями деревьев. Растения крошат камень доказывая, что жизнь сильнее смерти, что рано или поздно всё вернётся в лоно матери-земли и цикл начнётся заново.

– До завтра, Арчи. Я буду ждать вас на том же месте.

– До завтра, – кивнул я. – Доброй ночи.

Хотел пройтись, немного развеяться, но вдруг понял, что очень устал. Пока ловил кэб думал о том, что сказал мне Теодор, и внутренне посмеивался над ним. Каково же будет его удивление, когда он узнает, что никаких поцелуев под луной не было!

Нужно будет их познакомить, решил я. Теодор с ума сойдёт от одного вида Деборы, она наверняка покорит его и тогда я сам смогу советовать ему не целовать её, чтобы окончательно не пропасть.

Странно, но весело от этой мысли мне было недолго. Садясь в кэб, я уже злился и на себя, и на Теодора, и на возможное знакомство моих друзей. Это что, ревность?

– Какая чушь…

– Вы что-то сказали, сэр? – Спросил водитель.

– Нет, простите. Так, мысли вслух, – ответил я.

Глава 6

Филипп встретил меня у ворот, впустил на территорию особняка и, не сказав ни слова, поднялся по рассохшимся ступеням к покосившейся входной двери.

Про себя я отметил, что в таком месте можно легко избавиться от тела. Если Коллекционер прикажет, его бритоголовый помощник просто закопает меня в запущенном саду, и никто никогда не найдёт моих останков.

Надеюсь, до этого не дойдёт.

Я вошёл в заброшенный дом и попытался придать лицу уверенное выражение. Ночные прогулки по Хайгейтскому кладбищу укрепили мой дух, так что каким-то старым особняком меня уже не испугать. Наверное.

– Куда нас отправят? – Спросил я, поднимаясь на второй этаж следом за Филиппом.

– Меньше болтай, – посоветовал он.

Мне пришлось прикусить язык, но в отместку я начал угрюмо топать, выражая своё недовольство. Филипп на провокацию не поддался, даже ни разу не обернулся. Ну и чёрт с ним.

На втором этаже, прямо напротив лестницы, я увидел чемодан, сундук и походный рюкзак. Похоже, Коллекционер решил позаботиться о том, чтобы наше путешествие прошло наилучшим образом.

Филипп откинул крышку сундука, покопался в нём и поманил меня пальцем. Я подошёл ближе и уставился на своего компаньона.

– Переодевайся, – сказал он.

– Я хорошо одет, – возразил я.

– Руины в горах. Далеко ты уйдёшь по непроходимой чаще в своих новеньких туфлях? – Насмешливо осведомился громила.

– Разве Пожиратель Времени не отправит нас прямо к…

– Переодевайся, – повторил Филипп.

Он достал из сундука пару высоких сапог и бросил мне. Я их не поймал, ещё и портфель выронил, из него выпал роман Шелли.

Громила посмотрел сперва на книгу, затем на меня, и, ухмыльнувшись, сказал:

– У тебя не будет времени на чтение.

– Да, я уже понял.

Внутри всё кипит от злости. Я привык работать один, привык держать всё в своих руках, полагаться только на себя и действовать так, как посчитаю нужным. Цепной пёс, приставленный ко мне Коллекционером, слишком много на себя берёт. Может, от него и будет польза в горах, но пока он только выводит меня из себя.

Возможно, Филипп ждал, что меня смутит необходимость переодеваться при нём, но он не знает, где мне приходилось жить в юности. Проигнорировав его насмешливый взгляд, я стащил с себя жилет и рубашку, сложил их и положил на подоконник. Затем без капли смущения снял брюки.

– Хорошо рассмотрел меня? – Спросил я, застёгивая пуговицы на плотных шерстяных штанах.

– Ага, – кивнул Филипп. – Худоват, как по мне.

– Слов нет, как мне жаль, что я не в твоём вкусе, – огрызнулся я.

С самого утра у меня скверное настроение и с каждой минутой, проведённой в компании громилы, оно становится только хуже.

Я был уверен, что нас доставят к руинам, но, судя по тёплой одежде и высоким сапогам, жестоко ошибался. Похоже, провести какое-то время в горах всё же придётся, и эта перспектива не кажется мне заманчивой.

А ещё беспокойство вызывает человек, который должен переправить нас в Словакию.

Пожиратели Времени никогда не появляются в подозрительных местах. Они могут забрать тебя из уборной в баре, из собственной постели или, на худой конец, поймать в переулке, как случилось в Марракеше, но ни разу за все годы моей работы члены гильдии не зазывали меня в заброшенные дома. Это не похоже на них, слишком высока вероятность того, что Ловец привлечёт ненужное внимание.

– Готов? – Спросил Филипп. Я кивнул. – Тогда бери чемодан и пойдём.

Он взвалил на плечи рюкзак, а я, мысленно ругая его последними словами, подхватил свою ношу и пошёл за ним.

Не успели мы отойти от лестницы, как перед нами появился Пожиратель Времени. Он просто вышел из стены, жестом остановил Филиппа и замер, будто услышал что-то, чего не слышим мы.

Я подавил в себе желание перекреститься, потому что, во-первых, не являюсь истово верующим, а во-вторых, не собираюсь давать Филиппу повода насмехаться надо мной.

Пожиратель Времени подошёл к рассохшейся двери и распахнул её – за порогом начинается грунтовая дорога, ведущая к городку, разглядеть который пока невозможно.

К этому нельзя привыкнуть. Я восхищённо охнул и вцепился в ручку чемодана так, словно он был моим спасательным кругом.

– Вперёд, малыш, – скомандовал Филипп.

Я хмуро взглянул на него и вышел из Лондона в прохладу словацкой весны.

Едва громила оказался рядом, проход за нами закрылся, а я злобно сказал:

– Ещё раз назовёшь меня малышом, я…

– И ты что, малыш? – Филипп ухмыльнулся. – Давай, топай, не задерживайся.

Драка не выход, драка не выход, драка не выход, бубнил я себе под нос, послушно следуя за громилой.

Решив отвлечься от желания раскроить ему череп, я принялся вертеть головой и очень скоро позабыл обо всём, ошарашенный величием гор, которых прежде никогда не видел.

С чем сравнить это чувство? Я не знаю слов, которые в полной мере могли бы описать тот восторг, который я испытал, разглядывая карпатские пики. Огромные, титанических размеров глыбы взирали на меня с высоты, а я готов был разрыдаться от чувства собственной незначительности, от осознания того, что мой век рано или поздно подойдёт к концу, а они, горы, продолжат стоять на том же месте, где стояли веками. Они наверняка видели зарю человечества и, возможно, увидят его закат.

Я развернулся и с восторгом понял, что мы находимся в долине, окружённой горами со всех сторон. Как же здесь красиво! Безграничное небо над головой, зелень леса повсюду, насколько хватает глаз, а там, вдалеке, снежные шапки, сверкающие на майском солнце.

– Господь милостивый… – пробормотал я, позабыв и о задании, и о хмуром охраннике.

– Шевелись, малыш! – Крикнул Филипп, который успел уйти довольно далеко. – Нужно добраться до города!

Будто околдованный Карпатами, я пошёл за ним и понял, что во мне не осталось злости. Это прекрасное место исцелило мою душу.

– Ты знаешь язык, на котором говорят местные? – Спросил я, нагнав Филиппа.

– Я знаю немецкий, – ответил он.

– Словацкий похож скорее на венгерский, чем на немецкий, – заметил я.

– Да что ты? В Чехии мне это не мешало.

– Потому что чешский близок к немецкому.

– Заткнулся бы ты, мистер умник, – беззлобно посоветовал громила. – Сам-то на каком можешь болтать?

– Французский, русский, немецкий, – начал перечислять я, – и английский, конечно.

– Что ж ты родной язык не назвал?

Меня будто молнией ударило. Я постарался сохранить бесстрастное лицо, но ледяные пальцы страха уже забрались под мою рубашку.

– О чём это ты? – Дрожащим голосом спросил я.

– Вы, Ловцы, ловкие брехуны, но неужели ты думал, что Коллекционер не навёл о тебе справки, прежде чем встретиться лично?

Всю жизнь я только и делал, что пытался сжечь мосты, связывающие меня с прошлым. Выходит, в этом деле я не преуспел.

– Болгарский, – прошептал я.

– Да, малыш, – кивнул Филипп. – Знаешь, а ведь твои родители…

– Хватит! – Выкрикнул я. – Не желаю ничего слышать о них, понятно? Мы здесь не для того, чтобы обсуждать мою родословную. Пошевеливайся.

Дело приобретает серьёзный оборот. Коллекционер знает обо мне всё, возможно даже больше, чем знаю я сам. Если в Ордене пронюхают об этом, мне конец.

Проклятая жадность! Я ведь мог просто отказаться от работы, стоять на своём до последнего, спокойно вернуться домой и продолжить жить как Арчи Аддамс. И ведь, нужно заметить, жизнь лондонского букиниста начала налаживаться.

Два последних вечера я провёл на Хайгейтском кладбище в компании мисс Миллз и не согласись я на эту авантюру, пошёл бы туда и сегодня.

Стоило мне прекратить строить из себя уменьшенную копию Вильяма, как Дебора открылась мне с совсем другой стороны – умная, весёлая, дьявольски хитрая, она умеет вести беседу и делает это так виртуозно, словно занималась этим всю свою жизнь. Сама же мисс Миллз утверждает, что проводит время с книгами, а не с людьми, во что я охотно поверил после того, как она вернула мне роман Шелли и пересказала его сюжет.

Мы гуляли до первых лучей солнца, обсуждали архитектуру, историю, искусство. В какой-то момент смеха ради перешли на французский язык и болтали на нём до рассвета.

Признаться, единственный человек, с которым мне так же легко, – это Теодор. Разница лишь в том, что он мужчина, и я не могу полюбить его сильнее, чем друга, а вот Дебора… Да, моё сердце дрогнуло, а нутро распирает от восторга, когда я думаю о ней. И это ужасно.

Возвращаясь домой после последней прогулки, я думал о том, что нам следует перестать видеться. Рано или поздно я уеду – таковы условия работы в Ордене. Если мы продолжим встречаться, репутация Деборы окажется под угрозой и когда я оставлю Лондон, она будет обречена на одинокую жизнь, потому что ни один приличный мужчина не захочет связать с ней свою судьбу.

Сидя в ванне, я раздумывал над тем, готов ли взять на себя такую ответственность, и пришёл к отрицательному ответу. Пока мы не преступили черту, пока наши губы не узнали друг друга, я должен всё прекратить.

– Штребске Плесо, – объявил Филипп. – Мы пришли.

Я уставился на огромное озеро, раскинувшееся перед нами, на дома, окружающие его, и удивлённо спросил:

– Так это не глухая местность?

– Курорт, – пояснил Филипп. – На Татры взбираются. Это как спорт.

Ну надо же! Человек сумел добраться даже до таких отдалённых уголков.

Мы вошли в городок и сразу же слились с потоком разномастных путешественников, спешащих по своим делам. Двухэтажные домики, отделанные камнем и срубом, приветливо распахнутые двери, пикантные запахи раннего ужина – мне нравится здесь всё.

Лавируя между прохожими, Филипп повёл меня вперёд и вскоре я увидел здание с вывеской «Гостиница». Чуть ниже то же самое написали ещё на четырёх языках.

– Добрый вечер, – Филипп обратился к пожилому мужчине за стойкой, – мистер Жанкович с братом.

Я во все глаза уставился на громилу. Назвать нас братьями может только слепой! Внешне мы не то что не близнецы, даже не друзья.

Но старика, похоже, ничего не смутило. Он открыл толстую гостевую книгу, провёл сведённым старческой болезнью пальцем по листу и сказал на плохом английском:

– Клигор Жанкович, нашёл. Сейчас дам вам ключ, минутку.

Я терпеливо дождался пока Филипп отлипнет от стойки, и тихо спросил:

– С братом?

– Тебя что-то не устраивает, малыш Сава? – Громила усмехнулся. – Давай, поднимайся, нужно успеть на ужин.

Значит, теперь мы сербы. Что ж, хорошо, остаётся надеяться, что мы не встретим здесь «земляков», которые решат поговорить с нами на родном языке.

Филипп открыл дверь номера и пропустил меня вперёд. Я с удовольствием бросил проклятый чемодан и потянулся, разминая затёкшие руки.

Увидев две кровати, спросил:

– Мы будем спать в одном номере?

– Туристический сезон, – пожал плечами громила, – нам повезло, что не придётся спать в лесу. Коллекционер уже выдал мне палатки, но, как видишь, обошлось.

– Теперь-то ты мне расскажешь, за кем мы отправились? К чему мне нужно быть готовым?

– Ко всему, – просто ответил Филипп. – Коллекционер сказал, что в чемодане есть то, что тебе понадобится. Больше ничего говорить мне не велели. Пойдёшь ужинать, малыш?

– Нет, будь добр, принеси еду в номер, – попросил я.

– Как скажешь, – неожиданно легко согласился громила и вышел из комнаты.

Я искренне хотел смыть с себя дорожную пыль, но врождённое любопытство взяло своё – тяжёлые шаги Филиппа едва стихли, а я уже открыл чемодан и с удивлением созерцал его содержимое.

Два мотка верёвки, два непромокаемых плаща, крепления для чего-то, коробка длинных, толстых спичек, лампа, старая записная книжка и…

Я извлёк из чемодана металлические наручники и нахмурился. Какого чёрта?

Решив, что обязательно расспрошу о странных находках Филиппа, я взял записную книжку и сел на шаткий трёхногий стул. Скорее всего, именно записи должны объяснить мне, что мы здесь делаем и кого будем искать.

…моё тело. Руки беспрестанно дрожат, а ноги не держат. Я стал бледен и всё время хочу есть, но ни одно блюдо не может меня насытить. Наш семейный врач лишь разводит руками и прописывает мне постельный режим. Я чувствую, что смерть скоро придёт за мной.

13 сентября.

Утреннее солнце опалило мои глаза. С криком и бранью я вскочил с постели и спрятался в тёмный угол, шипя как разгневанный кот. Моя дорогая жена расплакалась и выбежала из комнаты, на наши крики сбежались слуги и, клянусь, в глазах их я видел ужас.

15 сентября.

У меня не осталось сил бороться с болезнью. Тело стало моим врагом, как и солнечный свет. Мой врач говорит, что это лихорадка. Ни настойки, ни аптечные зелья не помогают – с каждым днём я становлюсь слабее.

18 сентября.

Клянусь, Господь услышал мои молитвы! Силы понемногу возвращаются в моё отощавшее тело. Сегодня я хорошо позавтракал и сам смог дойти до уборной. Моя жена молится в нашей часовне и возвращается в дом глубокой ночью.

Я услышал, как открылась дверь, вскинул голову и уставился на Филиппа, застывшего на пороге. Думаю, он всё понял по выражению моего лица, поскольку сразу же запер номер.

– Ты знал? – Требовательно спросил я. – Отвечай!

– Знал что?

По глазам вижу, что этот подлец понимает о чём я говорю!

– Нас отправили искать кровопийцу! – Выпалил я и поднялся на ноги.

– Ты мог отказаться, – пожал плечами Филипп.

– Ты вообще не понимаешь, что нам предстоит?! – Прошипел я. – Это не просто «чудеса»! Меня к такому Орден не готовил!

– Поймёшь всё по ходу дела.

– Как ты можешь быть таким спокойным! Они хитры, быстры и, что самое важное, бессмертны! Как мы…

– Тебе ведь сказали, – Филипп подошёл ближе и угрожающе навис надо мной, – что он много лет спит. Нам нужно всего лишь извлечь его из усыпальницы и перевезти в Лондон. Просто, как свернуть шею цыплёнку.

– Зачем он твоему хозяину? – Спросил я.

– Не твоего ума дело.

– Нельзя передавать такое могущественное существо в руки Коллекционера! – Упрямо сказал я. – Если он проснётся, если вырвется на свободу, то…

– Какая тебе разница, малыш? – Филипп поставил поднос с едой на прикроватную тумбу. – Собирай манатки и проваливай из Лондона, тебе сбегать не впервой.

– А вот это…

– Хватит кипеть. – Филипп положил на моё плечо огромную ладонь и надавил, заставляя меня сесть. – Думаю, Коллекционер увезёт его из города. Скажу по секрету, его коллекция находится далеко за пределами Лондона.

– Спасибо, успокоил, – проворчал я.

– Отступать поздно, малыш. Ешь и ложись спать. Утром у нас восхождение.

– Восхождение? Какое ещё…

– Поднимемся в горы с группой туристов, а потом улизнём. Так что отдыхай, силы тебе понадобятся.

– Но ведь мы можем заблудиться и погибнуть!

– Хорошо, что у тебя есть гид.

– И кто это?

– Я.

Филипп провёл рукой по бритой голове и вышел из комнаты, а я, оставшись один на один с тяжёлыми мыслями, принялся медленно жевать хлеб.

Не могу поверить, что ввязался в это дело. Если в Ордене узнают, нет, если кто-то хотя бы предположит, что я в этом замешан, меня сотрут с лица земли.

Глава 7

Филипп разбудил меня ещё до восхода солнца. Умывшись, я пришёл в себя и приободрился. Всю ночь меня мучили кошмары и даже после пробуждения мне не удалось избавиться от липкого страха, сковывавшего меня во снах.

Мы вышли в предрассветный туман, и я с удивлением обнаружил, что таких же ранних пташек в отеле оказалось немало – перед крыльцом нас ждали ещё семь человек.

Извинившись за опоздание, Филипп кивнул сурового вида мужчине и тот, хлопнув в ладоши, громко сказал:

– Все в сборе. Проверьте ваши рюкзаки – в них должно быть всё необходимое для выживания в лесу. У всех был список необходимых вещей?

Пока инструктор проверял содержимое вещмешков и рюкзаков, я тронул своего спутника за плечо и тихо спросил:

– Как мы уйдём? Нас ведь будут искать.

– Не будут, – заверил меня Филипп. – Я договорился.

– Но как?

Он ничего не ответил. Мне осталось только сверлить его недовольным взглядом и в сотый раз проклинать жадность, которая меня сюда привела.

Ненавижу работать с кем-то!

Мне нравится быть Ловцом Чудес, нравится состоять в Ордене и разъезжать по чужим странам в поисках диковинок. Но здесь я чувствую себя ребёнком, которого отец зачем-то взял на серьёзное дело и теперь очень жалеет об этом.

– Пойдёмте, впереди долгий путь, – сказал инструктор и пошёл вперёд, увлекая за собой туристов.

– Или объясни мне всё, или… – начал было я, но Филипп жестом велел мне закрыть рот.

От возмущения я чуть было не зашипел, но вовремя прикусил язык.

Спокойно, спокойно, очень скоро этот кошмар закончится, я вернусь в Лондон и стану ощутимо богаче. Позвоню мисс Миллз, а затем Теодору, приглашу их в приличное заведение и познакомлю. Думаю, мои дорогие друзья будут рады узнать друг друга – более достойных людей мне встречать ещё не доводилось. А потом, кто знает, быть может, у меня хватит смелости сказать Деборе, что наши прогулки по некрополю пробудили во мне чувства, которые…

– Осторожнее.

Филипп рывком притянул меня к себе, и я успешно миновал столб, в который едва не врезался.

– Всё в порядке? – Спросил инструктор.

– Да! – Выкрикнул громила и осуждающе взглянул на меня. – Будь внимательнее.

Кажется, он уже жалеет, что Коллекционер заставил взять меня с собой. По лицу видно, что Филипп видит во мне не больше, чем навязчивую мошку, которую почему-то нельзя прихлопнуть.

– Сколько времени займёт восхождение? – Спросил я.

– Три дня, – ответил Филипп.

– Ты шутишь?!

Туристы начали шептаться и оборачиваться. Громила предупреждающе шикнул на меня.

Три дня! Я думал, что мы поднимемся в горы, полюбуемся городком с высоты птичьего полёта, затем незаметно улизнём и к вечеру будем в Лондоне!

– А нас не могли доставить прямо к руинам? – Прошипел я, едва сдерживая гнев.

– Что, испугался, малыш? – Губы Филиппа изогнулись в усмешке. – Не бойся, я не дам тебе помереть в горах.

– Хотелось бы верить, – грубо ответил я.

Мы покинули городок и вышли к протоптанной десятками ног тропинке. Несмотря на майское тепло, туман, спустившийся с гор, принёс с собой холод. Спины идущих впереди людей растворились в белоснежном мареве, я засунул руки в карманы тёплых брюк и постарался отвлечься от тяжёлых мыслей.

Природа вокруг медленно просыпается, запели первые птицы. Край неба окрасился розовым, предсказывая скорое появление солнца. До меня доносятся тихие голоса туристов, шёпот наших шагов вторит шелесту листьев. Ветер принёс запах хвои и свежести, на душе у меня вдруг стало неописуемо спокойно. Давешние страхи отступили, я успокоился и даже приободрился.

Да, работа оказалась не такой простой, как обещал Коллекционер, но ведь и заплатят мне куда больше, чем я получаю обычно. Три дня и эти неудобства окажутся в прошлом, а через пару недель я и вовсе о них позабуду. Возможно, даже буду вспоминать это приключение сидя у камина с бокалом вина.

Дорога начала подниматься в гору. Первые несколько часов пути показались мне лёгкой прогулкой, но вскоре я понял, что моё изнеженное тело не было готово к такому приключению – ноги и поясница начали ныть. Я искоса взглянул на Филиппа и увидел, что он выглядит полным сил, будто не было всех этих утомительных часов.

– Что, малыш, устал? – Насмешливо спросил громила.

– Да, – честно признался я. – Когда будет привал?

– А вот это не мне решать. – Филипп указал на проводника. – Когда он скажет, тогда и остановимся.

Мы шли под сенью деревьев, защищённые от солнца их пышными кронами, но я точно знал, что потом лес закончится и мы окажемся один на один с суровой горной породой. Мне доводилось читать о том, как люди покоряли непреступные вершины и, честно сказать, эти истории нравились мне ровно до того момента, как я понял, что стёр мизинец правой ноги.

– Привал! – Выкрикнул инструктор.

Я рухнул было на землю, но Филипп схватил меня за локоть и отволок в сторону. Там он скинул свой огромный рюкзак, достал из него флягу и протянул мне.

– Спасибо, – буркнул я.

– Живи, малыш. – Громила приложил ладонь козырьком к глазам и посмотрел куда-то вперёд. – Идти нам ещё долго.

Туристы вокруг выглядят бодрыми и довольными, мне же, глядя на них, хочется плакать.

– Вы уверены, что ваш брат дойдёт? – Подошедший инструктор окинул меня мрачным взглядом.

– Сомневаетесь в моей компетентности, сэр? – Спросил Филипп. – Наша семья веками взбиралась на горы, мы, можно сказать, потомки горных козлов, а он учился за границей, вот и растерял навыки. Не переживайте, я мигом поставлю его на ноги.

Инструктор с сомнением посмотрел на громилу, пожал плечами и отошёл.

– Что ты ему наплёл? – Прошипел я.

– Что мы потомственные альпинисты. У меня даже, – Филипп достал из кармана сложенную бумагу, – удостоверение есть. Почётный инструктор, такие дела.

– Подделка? – Одними губами спросил я.

Ответом мне стала кривая ухмылка.

Теперь никто нас точно не хватится – зачем искать в горах профессионала? Покинув группу, мы сможем спокойно отправиться по своему маршруту, не вызывая подозрений.

– Вставай, пора идти. – Филипп надел на спину рюкзак.

– Уже?! А как же завтрак?

– Ты что, не поел? – Удивился Громила. – Я же оставил еду в комнате.

– Тогда я не хотел.

– Теперь понятно, почему Коллекционер отправил меня с тобой. Один ты бы сдох по дороге.

Я мрачно взглянул на него, поднялся и, прихрамывая, пошёл следом за группой. И угораздило же меня так вляпаться!

Глава 8

Два дня назад мне казалось, что я готов плюнуть на всё и в одиночку спуститься с проклятой горы.

Сегодня я понял, что у меня нет сил даже на то, чтобы скатиться по склону.

Мы оставили группу вчера утром. Филипп терпеливо выслушал наставления инструктора, заверил его, что мы не пропадём, и уверенно пошёл по узкой тропе, уходящей, как ни странно, вниз.

Я шёл за ним, терзаемый скверными мыслями, но упорно молчал. В правом ботинке хлюпало, пальцы мои превратились в кровавое месиво ещё полтора дня назад. Умри я от заражения крови, Филипп просто закопал бы меня под деревом.

В какой-то момент тропа снова начала подниматься, и я едва не застонал.

Этой ночью мы ночевали на скалистой пустоши под брезентовым навесом.

Проснулся я от чувства тревоги, резко сел и уставился в серое небо. Слух мой обострился до предела, но ничего кроме воя ветра не уловил. Так я и сидел, обхватив себя руками, до тех пор, пока не проснулся Филипп.

– Замёрз? – Он протянул мне своё одеяло. – Держи. Твоя смерть в план не входит.

– Я хочу есть.

– Придётся подождать, малыш.

Он умело развёл огонь на месте вчерашнего костра, собрал треногу и достал металлический тросик. Прикрепил удавку, на крюк подвесил походный котелок с водой.

– Чаю хочешь? – Спросил Филипп.

– Только поесть и убраться отсюда, – ответил я.

Последние дни я беспрестанно спрашивал себя, стоит ли игра свеч. За годы работы в Ордене тело моё привыкло к комфорту, я совершенно забыл, что такое лишения. Не представляю, что со мной стало бы, не будь у меня хоть какого-то опыта выживания на улице.

Обещанные полтора миллиона маячат впереди, словно свет в конце тоннеля, но с каждым мгновением, проведённым на безжизненной каменистой пустоши, я всё больше убеждаюсь, что нужно было просить больше.

– Как ты здесь оказался? – Неожиданно спросил Филипп.

Я моргнул и пожал плечами.

– Не здесь, – громила обвёл рукой редеющий лес, – а в Ордене.

– Историю своей жизни рассказывать не стану, – сказал я.

– И не надо. Расскажи, когда узнал, что мир не так прост, как тебе говорил отец, мне хватит.

Хотел отмахнуться, закатить глаза и продолжить сверлить хмурым взглядом котелок, но от молчания уже саднит горло, да и говорить об этом мне ни с кем ещё не доводилось. Филипп, хоть он и грубиян, прекрасно знает, что творится под покровом ночи, так с кем кроме него можно такое обсудить?

– К тому моменту я был уже в Пловдиве и надеялся найти дураков, которые довезут меня до Софии. Денег на поезд у меня, разумеется, не было. Две недели я шатался по улицам, пытался подзаработать, но меня гнали прочь. В конце концов судьба свела меня с чумазыми мальчишками, которым были чужды честь, раскаяние и страх. Они научили меня воровать.

– И долго ты там пробыл? В Пловдиве, – спросил Филипп, наливая воду в жестяную кружку.

– Полгода. Закончилось всё так же внезапно, как и началось – мы пришли на железнодорожную станцию, чтобы разжиться деньгами, я увидел в толпе богато одетого джентльмена и пошёл за ним. Сам не заметил, как мы оказались в безлюдном переулке у вокзала. Тогда-то он и обернулся, а я застыл, пойманный на месте преступления.

– Ты ведь не обокрал его.

– Но собирался. И это намерение было написано на моём лице. – Вздохнув, я принял кружку и немного отпил. – Он обладал каким-то гипнотическим взглядом, тот человек. Приказал подойти к нему, и я повиновался. Безропотно, что твой агнец. Твёрдой рукой он взял меня за подбородок и заставил посмотреть на него. Помолчав, он сказал: «Пойдёшь со мной». И я, ты только подумай…

– Пошёл, – закончил за меня Филипп.

– Да. Мы вернулись на станцию, прошли мимо моих приятелей и вошли в поезд. Никто не спрашивал кто я, проводник не спросил билета. Мы расположились в купе на две персоны, джентльмен достал из портфеля газету и положил её на столик. Читать не стал, просто сел на сидение и долго смотрел в окно. Как только поезд отъехал достаточно далеко от Пловдива, он…

– А ты? – Спросил Филипп. – Что ты делал всё это время? Просто глазел на него?

– Ты не поверишь, – устало выдохнул я. – Просто глазел. Я был словно одурманен, даже сейчас не могу точно сказать, что произошло в том переулке. Пока мой спутник молчал, я гладил мягкую обивку сидения, разглядывал его начищенные туфли, дорогой костюм… Так на чём я остановился?

– Вы отъехали от Пловдива, – подсказал громила, неожиданно ловко нарезая сухие грибы на крошечной разделочной доске.

– Точно. И тогда он заговорил. Спросил, знаю ли я, что таится во тьме. А потом рассказал всё.

– Вот так просто?

– Вот так просто. Думаю, он уже тогда знал, что я никуда от него не денусь.

– И что было дальше?

– Мы много путешествовали. Джентльмен оказался Ловцом Чудес, он посвятил меня в тонкости своей работы, сделал оруженосцем. Позже я узнал, что он болен.

– Так он преемника искал? – Догадался Филипп.

Я кивнул.

– Меня к чудесам не готовили. Однажды нас просто встретил Пожиратель Времени и открыл дверь, ведущую в китайскую провинцию. Признаться, я опеш…

– Да ладно, малыш, могу поспорить, что ты едва не обмочил штаны.

– Можно и так сказать, – нехотя согласился я. – Со мной случилась истерика, мой разум оказался не готов принять всё то, что рассказал учитель. Увесистая оплеуха привела меня в чувство. С того момента начался мой путь Ловца.

– Твой учитель умер?

– Да, через два года. К тому моменту меня уже приняли в Орден, я прошёл обряд посвящения и брал первые заказы.

– Лихо у тебя судьба закрутилась. С грязной улицы Пловдива за пазуху Ордена – это уметь надо.

– Вот и вся история.

– Натаскали тебя Ловцы, – вдруг сказал Филипп, – рассказал много, а по факту – почти ничего.

– Я старался.

Громила разлил суп по металлическим мискам и надолго замолчал, а я, прихлёбывая на удивление вкусное варево, полностью погрузился в воспоминания.

Жить беспризорником оказалось куда сложнее, чем я думал, сбегая из Сливена. Полицейские то и дело пытались поймать меня и выяснить, почему я скитаюсь один. Странное дело – им было совершенно плевать на то, что отец избивал меня, но как только я начал спать на лавке в парке, они стали проявлять ко мне нездоровое внимание.

Из города я ушёл быстро, добрался до какого-то села, потом – до минеральных бань. Какое-то время обитал там, втёрся в доверие к паре милых стариков – они держали цветочный магазинчик, а я подрабатывал у них грузчиком. Когда лето сменилось осенью, мне пришлось признаться им, что всё это время я спал на чердаке заброшенного дома. Старики пожалели меня, позволили пожить с ними, но потом заявился их сын, который и вытолкал меня взашей, угрожая полицией.

До Старо-Загоры добирался на попутках, иногда пешком, пару раз едва не замёрз в снегу. Пришёл в город, встал как вкопанный и подумал: «Что я здесь делаю?».

Там было совсем плохо. Приходилось побираться, постоянно удирать от полиции, пить воду из городских фонтанов. Работать меня не брали и в какой-то момент я так отчаялся, что хотел шагнуть с моста, но вовремя одумался.

До Пловдива добрался, спрятавшись в пустом купе поезда, а там дела начали налаживаться. Конечно, промышлять воровством грешно, но есть хотелось так, что я готов был продать собственную мать за кусок хлеба.

Другие беспризорники никогда не рассказывали о своём прошлом, но иногда, украв где-нибудь бутылку прогорклого пойла, они пускались в пространные объяснения перипетий своей судьбы. Так странно было видеть пьяных детей – они превращались в уменьшенные копии тех, от кого бежали, но не понимали этого. Сам я никогда не пил.

Некоторые девочки из разношёрстной компании иногда продавали себя, а потом, вернувшись в наше убежище на старом заводе, рассказывали мерзкие подробности своих приключений. Слушать их было противно и интересно одновременно. Помню, как у меня горели уши, а в животе что-то оживало.

Одна из них предложила мне себя. Ей тогда едва исполнилось тринадцать и меня чуть не вырвало, когда я попытался отказаться от столь щедрого предложения. Она смертельно обиделась и больше никогда со мной не говорила.

Что-то подсказывало мне, что всё дело в их отцах, в мужчинах, которые либо бросили их, либо вели себя как последние мерзавцы. У мальчишек не было достойного примера, у девчонок – защиты. В итоге мы все оказались на улице.

– Эй, малыш, – голос Филиппа вывел меня из глубокой задумчивости, – ты в порядке?

– Да. – Я передал ему миску. – Очень вкусно, спасибо.

– Я в прошлом повар, – будто бы между прочим бросил громила.

– Это видно по тому, как ты обращаешься с ножом. – Я даже улыбнулся ему. – И как же тебя…

– Не спрашивай обо мне, – перебил меня Филипп. – Я всё равно не отвечу.

Вот у кого нужно поучиться соблюдать конспирацию.

– Вставай, малыш. Впереди долгий путь.

– Ты говорил это три дня назад. Неужели наша цель не приблизилась с тех пор?

– Ты почувствуешь, – неожиданно холодно сказал Филипп. – Почувствуешь, когда мы будем рядом.

И он оказался прав.

Лес стал редеть, я ощутил смутное беспокойство. Тело моё отяжелело, на лбу выступил пот. Филипп тоже замедлился, его шаги стали громкими, шаркающими. Нас будто придавило к земле самим воздухом, атмосферой этого места.

– Доводилось ли тебе нарушать Непреложное Правило, малыш? – вдруг спросил громила.

– Никогда.

– Кого ты ловил? Какая охота была самой запоминающейся?

– Фей в одном Ирландском городке, а что?

Мысли в голове превратились в липкий ком. Я замотал головой, пытаясь прийти в себя, но стало только хуже – лес перед глазами завертелся и вспыхнул сотней огней.

– И что думаешь о них?

– О ком? – Мне стало тяжело дышать. – О феях?

– И о них, и о других. Почему на одних можно охотиться, а на других нельзя?

– Во-первых, я Ловец, а не Охотник. А во-вторых, существа эти не больше, чем шутка природы. Как… Как неудачный эксперимент.

Филипп обернулся и бросил на меня удивлённый взгляд через плечо.

– Так вот ты каков. Я-то думал, что…

– Что я признаю все эти «малые народцы» равными людям?

– У них ведь тоже есть иерархия, дома, законы…

– Ты издеваться вздумал? – Я в изнеможении привалился к стволу. – Они ничем не отличаются от собак и кошек.

– Собаки и кошки не способны мыслить, а те же феи очень умны. Они разговаривать умеют, слышал об этом?

– К чему ты ведёшь?

– А эльфы? – Филипп достал платок и прижал его к влажному лбу. – Они даже внешне похожи на людей.

– Их ловить мне не приходилось.

– А если бы пришлось?

– Что ты хочешь от меня услышать?! – Разозлившись, выкрикнул я. – Согласился бы я отправиться на поиски эльфов? Согласился бы, не раздумывая!

– Значит, Коллекционер не ошибся, – заключил Филипп.

– О чём ты?

– Говорят, что у Охотников нет принципов, но Ловцы их переплюнули.

– Не сравнивай Орден с этими псами! – Возмутился я.

– Эти псы, как ты изволил выразиться, хотя бы не прикрываются высшей целью. Они зарабатывают деньги и хранят артефакты, а ты – обычный чистоплюй, которому кажется, что его шкура стоит дороже, чем шкура древнего существа, порождённого самой матушкой Природой.

Поражённый переменой в настроении Филиппа я замер, но через мгновение меня осенило.

– Отрава!

– Что?

– Это не наши мысли, это чужая воля. Сам воздух здесь будто отравлен, разве ты не чувствуешь?

Филипп скинул рюкзак с плеча и достал из него бархатный мешочек.

– Держи, – он протянул его мне. – Надевай.

Дрожащими пальцами я достал серебряный крест и проворчал:

– Я не верю в Бога.

– Это не имеет значения. – Филипп надел второй крест. – Давай, малыш, мы почти у цели.

Я внутренне воспротивился, но всё-таки пересилил себя и надел цепочку на шею. Дышать стало легче, пульсация в голове сперва стихла, а затем вовсе исчезла.

– Крест работает, даже если ты в него не веришь, – пояснил Филипп. – Существо, за которым мы идём, боится распятий, зеркал и рек.

– И чеснока? – Насмешливо спросил я.

– Зря смеёшься, мистер Ловец. Чеснок здорово помогает.

– Ты говоришь так, словно уже охотился на кровопийц.

– Кто знает. – Громила пожал плечами. – Не отставай.

Когда мы вышли из леса я сразу увидел башни, растущие из горы. Они нависли над скалистой пустошью – серые, потемневшие от времени, устрашающие. Острые пики крыш вонзились в небо, облака рвутся в клочья, пронзённые ими.

Снизу я сумел разглядеть узкие окна-бойницы и больше ничего – тёмная громада замка выглядит непреступной и пугающей.

– Вы сказали мне, что это развалины, – возмутился я. – А это целый замок!

– Какая разница? – Филипп поправил рюкзак и прибавил шагу. – Нужно подняться до заката. Если не успеем…

Он замолчал.

– Что будет, если мы не успеем? – С замиранием сердца спросил я.

– Не снимай крест и держись за мной. Пойдём.

Я должен был стоять на своём и требовать ответа. При встрече Коллекционер сказал, что ему нужны жалкие останки его предка, но теперь-то я понимаю, что он обманул меня. Стоило понять это ещё там, стоя перед ширмой, в то самое мгновение, когда была озвучена цена – никто в здравом уме не станет платить триста тысяч за транспортировку останков.

Громада замка нависла над нами внезапно – только что она была ещё достаточно далеко, и вдруг появилась прямо над нашими головами. Повеяло холодом и могильным смрадом. Я закрыл лицо рукавом и спросил:

– Что за вонь?

– Я знаю не больше твоего, малыш, – откликнулся Филипп.

Мне показалось, что тень, отбрасываемая замком, слишком густая и чёрная, но я постарался прогнать эти мысли.

Глупости, тень есть тень, моё воображение просто слишком разыгралось. Куда сильнее мне следует бояться Ордена, если слухи об этом путешествии дойдут до Главы или его прихлебателей.

Мы поднялись по узкой тропе к старым воротам. Странно видеть такую искусную работу в этой глуши – металлическая ковка похожа на кружева, мастер постарался над ней на славу.

Прижавшись к тонким прутьям, я разглядел уходящую к замку тропинку. Деревьев вокруг почти нет, только заскорузлые мёртвые стволы с мучительно изогнутыми ветвями. Кое-где растут кусты, напоминающие мотки проволоки. И камни, повсюду камни.

Ворота заперты с помощью толстой цепи. Филипп несколько раз дёрнул её, вздохнул и достал из рюкзака инструмент, внешне напоминающий большие плоскогубцы. Острые лезвия легко перекусили звенья и цепь упала на землю.

– Пойдём. – Громила открыл створку и махнул рукой, предлагая мне войти первым.

Я задрал подбородок и прошёл мимо делая вид, что совсем не волнуюсь. На самом деле всё моё нутро сковало льдом от ужаса.

Даже воздух по ту сторону ворот оказался другим – я вдохнул его и закашлялся, в горло будто набили песка. Или земли.

Едва Филипп закрыл за нами ворота (петли которых оказались удивительно хорошо смазаны), температура вокруг упала. Сперва я подумал, что мне мерещится, что бледное облачко пара всего лишь игра моего воспалённого воображения, но нет, выдохнув снова я убедился в его реальности.

Спрятав руки поглубже в карманы, я пошёл вперёд. Сзади раздаются тяжёлые шаги Филиппа, над нашими головами кричат вороны. Унылый пейзаж напомнил мне стихи о ядовитом дереве, растущем в пустыне. Кажется, оно называется анчар и один из поэтов воспел его образ в своих стихах.

Как только я переступил порог одной из квартир Ордена, ко мне приставили трёх милых леди, главной задачей которых стало моё образование. Леди Сибилла отвечала за этикет, леди Даная за точные науки, а леди Лилия – за литературу и искусство. Тогда их уроки казались мне наказанием, но сейчас я вспоминаю их с теплом. Если бы не эти женщины, я бы так и остался неучем, который понятия не имеет, в какой руке держать нож, а в какой вилку.

Леди Лилия рассказывала об искусстве с любовью, с трепетом, её объёмная, тяжёлая грудь вздымалась и опадала, поблекшие глаза затягивала мечтательная поволока, когда она начинала знакомить меня с новыми авторами и художниками. Лилия любила поэзию во всех её проявлениях и отдавала предпочтение именно ей, игнорируя крупную прозу. Потом, конечно, ей пришлось рассказать и о писателях, но это случилось только после того, как я с треском провалил экзамен и едва не вылетел из Ордена.

Воспоминания о почти беззаботных днях ранней юности помогли мне отвлечься от мрачной атмосферы проклятого замка. Лишь очутившись в его тени я вскинул голову и, кто бы мог подумать, снова чуть не перекрестился.

Замок действительно растёт из скалы – одна его часть утопает в скальной породе, тогда как другая висит над пропастью. У земли тёмные камни покрылись мхом и плесенью, по грубо сложенным стенам ползёт едва живой плющ. Тёмные провалы окон застеклены причудливыми витражами, но разглядеть их я не смог. Над острыми шпилями крыш вьются птицы, где-то на ветру поскрипывает незапертая калитка.

Кажется, вокруг замка когда-то был небольшой сад – теперь от деревьев остались только почерневшие остовы. Сама земля выглядит больной – она не похожа на плодородный чернозём, скорее на песок, насыпанный прямо на скальный склон.

Проглотив горькую слюну, я перевёл взгляд на мрачные двери из чёрного дерева. От входа в замок веет опасностью, тревогой, моё сердце забилось в ритме скерцо, я отступил на шаг назад и наткнулся на Филиппа, застывшего в нерешительности за моей спиной.

– Мрачноватое местечко, – сказал он.

– Вынужден согласиться, – ответил я.

– И эта проклятая вонь, – громила скривился, – будто кто-то сдох и довольно давно.

– Если бы он, как ты выразился, сдох давно, то запаха бы не было.

– Шагай, умник.

Филипп толкнул меня в спину, и я по инерции сделал пару шагов. Стоило мне приблизиться к входу, как желудок сжал болезненный спазм – ветер донёс до нас отвратительный запах гниющего мяса.

По коже побежали мурашки. Всё моё существо протестует против того, чтобы я входил в замок, но поворачивать назад глупо. В конце концов, самое сложное позади, верно? Сейчас мы вытащим останки кровопийцы из укрытия и навсегда покинем это место.

Громко каркнула ворона, я вздрогнул и выругался. Спокойно, спокойно. Это всего лишь давно покинутое человеческое жилище, в нём нет ничего страшного.

«Кроме столетнего вампира, спящего под полом», – услужливо подсказал внутренний голос.

Я поднялся по каменным ступеням к дверям и застыл, делая вид, что разглядываю искусную резьбу. На самом деле мне пришлось остановиться, потому что колени вот-вот подогнутся, и я упаду на землю. По виску ползёт капля пота.

– Открывай, – сказал Филипп.

Я бы и рад открыть проклятые двери, но страх сковал меня по рукам и ногам. Тело превратилось в соляной столб, такого суеверного ужаса испытывать мне ещё не приходилось. И пусть я всё это время пытался убедить себя в том, что это просто давно заброшенное место, где-то глубоко внутри я знал – земля вокруг умерла по какой-то причине, прекрасный сад погиб по той же причине, и причина эта – зло, которое поселилось под сводами замка.

Я толкнул дверь. Она с тихим скрипом открылась.

Глава 9

Мы исследовали весь первый этаж замка и в изнеможении опустились на покрытый истлевшей тканью диван. Филипп закурил и предложил мне сигарету. Я отказался.

Это место не покидали в спешке – всё внутреннее убранство заботливо укутано некогда белоснежными простынями и отрезами ткани. Даже картины попытались уберечь от досадного влияния времени, но, кажется, хозяева сюда так и не вернулись. Всё вокруг пропахло тленом и пылью, я могу только догадываться, сколько десятков лет здесь не было людей.

Чехлы на креслах истлели, обивка под ними источена молью и насекомыми, предпочитающими ткани дерево. Стены потемнели, в углах от сырости завелась чёрная плесень. Находиться здесь не страшно, скорее неуютно и немного больно – что-то подсказывает мне, что ничего хорошего с обитателями замка не произошло.

– Осмотрим второй этаж? – Предложил я, поднимаясь с дивана.

– Нет, – Филипп бросил взгляд на пыльное окно, – такие существа любят быть поближе к земле.

Озабоченный собственным страхом я успел забыть за кем мы сюда явились.

– Нужно найти вход в подвал. У нас почти не осталось времени.

– Что будем делать, если не успеем до заката? – Я едва поспеваю за уверенно шагающим громилой.

– Пойдём наверх, забаррикадируем дверь и будем молиться, – серьёзно ответил он.

– Надеюсь, это шутка?

– По-твоему, я часто шучу?

Вопрос риторический.

Мы вышли в просторный холл, я снова затаил дыхание глядя на огромную лестницу из тёмного дерева. Когда-то давно, должно быть, она была отполирована до блеска и по ней спускались счастливые владельцы замка.

С потолка свисает старая люстра. Она едва заметно раскачивается, словно наверху гуляет сквозняк.

– Пошевеливайся, – нетерпеливо крикнул Филипп, – хватит тратить время, которого у нас нет!

Пусть его характер оказался куда лучше, чем мне казалось в Лондоне, он всё ещё невыносим.

Филипп почему-то решил, что дверь, ведущая в подвал, должна быть на кухне, тогда как мне казалось, что она находится в одном из коридоров первого этажа. Громила отмёл мои предположения грубым жестом и потопал к небольшой лесенке, спрятанной от посторонних глаз за фальшивой каменной стеной. Нужно будет спросить откуда у него такие обширные познания в области древних замков.

Кухня произвела на меня удручающее впечатление. Люди, ответственные за порядок, своё дело знали – вся посуда убрана в ящики, менее хрупкая утварь осталась на настенных полках. Очаг забит невесть откуда взявшейся листвой и грязью, над ним всё ещё висит старый почерневший котёл. На длинных столах лежит толстый слой пыли, с потолка свисает паутина, превратившаяся из тонкого кружева в неопрятные серые лохмотья.

Мне почудилось какое-то движение, я резко обернулся, но мой взгляд упёрся в тяжёлую деревянную дверь.

– Что там? – Филипп с любопытством уставился на меня.

– Мне показалось… Нет, я уверен, что мы не закрывали за собой дверь, – сказал я.

– Сквозняк, только и всего.

В голосе громилы я уверенности не услышал, да и его маленькие злобные глаза на мгновение расширились, когда он услышал мои слова. Он тоже знает, что закрыть такую дверь можно только как следует поднажав, ветру это не под силу.

– Ищи дверь, – скомандовал Филипп. – Она должна быть где-то здесь.

– Откуда такая уверенность?

– Ищи молча.

У евреев есть легенда о големе. Один из раввинов оживил каменного истукана с помощью тетраграмматона, чтобы защитить свой народ. Существо просыпается каждые тридцать три года и верно служит хозяину.

Вспомнил я об этом глядя на широкую спину Филиппа. Буду надеяться, что его всё-таки родила женщина, а не слепил из крови и глины Коллекционер.

Через крошечное окошко под потолком в кухню проникли алые лучи заходящего солнца. Мне стало сильно не по себе, но я сумел сдержать малодушный порыв и не сбежал. Наоборот, сжал зубы и принялся ощупывать стены с ещё большим упорством. Где-то ведь должна быть эта проклятая дверь?!

Разозлившись, я пнул высокий горшок, пол под ногами содрогнулся, послышался характерный звук трения камня о камень.

Филипп подскочил ко мне, схватил за грудки и встряхнул.

– Как ты это сделал?

– Я просто пнул…

Горшок наклонился в сторону и замер, отказываясь повиноваться законам физики, по которым он должен был упасть и расколоться. Громила присел и осторожно надавил на испещрённый трещинами бок огромной ладонью. В то же мгновение две плиты опустились, открыв тёмный спуск.

– Кажется, хозяева не хотели, чтобы подвал кто-то нашёл, – заметил я.

– Как хорошо, что их здесь нет, – откликнулся Филипп.

Мы замерли на краю скрытой лестницы, вглядываясь в непроницаемую черноту. Через несколько минут мне снова померещилось какое-то движение, но на этот раз я не обернулся. Внутренний голос подсказал мне, что я совсем не хочу увидеть то, что может стоять за моей спиной.

– У нас почти не осталось времени, – тихо сказал я.

– Знаю, – прорычал Филипп. – Нужно…

Из темноты донёсся отчётливый звук. Я вздрогнул и весь обратился в слух. Такое чувство, что там, внизу, кто-то двигает тяжёлый каменный предмет, волочит его по полу.

Звук резко оборвался.

– Наверх, – скомандовал Филипп.

– Что? Но мы…

– Наверх, быстро!

Он крепко схватил меня за запястье и поволок прочь из кухни. Я попытался вырвать руку из его пальцев, но услышал, – клянусь! – услышал шаги за спиной. Меня прошиб холодный пот.

Филипп в три прыжка добрался до лестницы и, перешагивая через две ступеньки, устремился к галерее второго этажа. Я, лишённый возможности выбирать, бежал за ним, стараясь не отставать, чтобы не лишиться руки. Могу поспорить, что он скорее оторвёт её, чем отпустит.

Мы ворвались в первую попавшуюся комнату, Филипп захлопнул дверь, кинул рюкзак на пол и принялся копаться в нём.

– Что это? – Я удивлённо уставился на небольшой пучок сухих цветов в его руке.

– Чеснок, – серьёзно ответил громила и принялся раскладывать его под дверью. – На, возьми. Положи на подоконник.

Я взял протянутый пучок сухоцветов и с сомнением покрутил его в пальцах.

– Но ведь мы на втором этаже, под нами пропасть. Зачем…

– Каким образом ты дожил до этого момента – вот самая большая загадка человечества, – злобно прошипел Филипп. – Положи проклятые цветы на подоконник!

Внизу раздался грохот – кто-то распахнул дверь с такой силой, что она врезалась в стену. Я замер, боясь пошевелиться. Филипп громко дышит, но продолжает раскладывать чеснок. Он взглянул на меня и нетерпеливо мотнул головой в сторону окна.

Стараясь ступать как можно тише, я подобрался к подоконнику и начал подтыкать цветы под рассохшуюся раму. От волнения пальцы стали деревянным и совсем не слушаются, но отчего-то мне стало казаться, что сейчас нужно слушаться Филиппа во всём, даже если мне это не нравится. В замке что-то есть, и оно наверняка попытается найти нас.

Залаяли собаки. Я удивлённо уставился в окно, но ничего не увидел из-за слоя грязи и пыли. Филипп бесшумно подошёл ко мне и прошептал:

– Не верь тому, что слышишь.

– Что это значит? – Так же тихо спросил я.

– Мистер Морган, должен признать, что вы удивительно глупый человек для вора.

– Я Ловец.

– Ты вор, – повторил Филипп. – Имей мужество признаться в этом хотя бы себе. Ты дочитал дневник, который я передал тебе в гостинице?

Я нехотя покачал головой.

– Так Орден учит вас готовиться к делу? – Громила хмыкнул. – Всегда знал, что Ловцы бесполезны.

– Ты был Охотником, – вдруг понял я. – Как же я раньше не догадался!

– Ш-ш-ш! – Филипп пихнул меня в живот, и я едва не вскрикнул от неожиданности. – Если не хочешь умереть здесь, прекрати орать.

Стоило нам замолчать, как я начал слышать странные шорохи. Могу поклясться, что прямо за дверью что-то происходит – мне кажется, что там что-то дышит, вздыхает и стонет. Волосы на моём затылке зашевелились, мурашки поползли по спине.

Ещё пара минут и комната погрузится в кромешную темноту – солнце почти зашло.

Филипп присел на корточки и сложил руки в молитве. В его ладонях я разглядел чётки.

Последние лучи солнца пробились сквозь грязное стекло и осветили стены, обитые некогда дорогими деревянными панелями и синей тканью. На скрытой под балдахином кровати лежит покрывало того же оттенка.

Солнце опустилось за пики Карпат, в комнате стало темно. Мне пришлось присесть рядом с Филиппом – простоять всю ночь на ногах не под силу даже этому голему. Он тихо шепчет молитву.

Снова залаяли собаки. Где-то открылась дверь, ветер, ворвавшись в замок, принялся стенать под потолком. Его скорбный плачь разнёсся по пустым комнатам и эхом отразился от каменных стен. Псы на улице ответили ему воем.

– Вы не верите в Бога, верно, Морган? – Спросил Филипп.

– Не верю, – ответил я, но без обычной уверенности.

– Тогда взгляните в окно и постарайтесь объяснить это с помощью науки.

Кровь резко прилила к лицу, руки похолодели, а сердце, кажется, и вовсе замерло. В темноте я вижу лишь поблёскивающие глаза Филиппа, которые уставились на что-то за моей спиной.

Нет, нет, он просто издевается надо мной. Ведь не может это существо, эта тварь, забраться на второй этаж по отвесной стене? Не может же оно…

Скрежет когтей по стеклу стал мне ответом.

– Не оборачивайся, – прошептал Филипп.

Оно стучало, стонало и выло, скребло по раме, било по ней кулаком. Я слышал, как оно рычит, как раздражённо шипит не то на нас, не то на цветы чеснока. Могу поклясться, что существо ползало вокруг окна, цепляясь за камни когтями.

Издав скорбный крик, оно уползло прочь.

– Хорошо, что ты не обернулся, – прошептал Филипп.

– Ты… Ты видел его? – Мой голос дрожит.

– Лишь очертания, – подтвердил он. – Надо же, столько лет прошло, а он всё ещё способен выбираться из гроба.

– Вы сказали мне, что кровопийца давно ссохся! – Злобно прошипел я, едва сдержавшись, чтобы не повысить голос.

– Должен был, – спокойно ответил Филипп. – Обычно к этому возрасту они теряют интерес к жизни и впадают в спячку.

– Обычно?! – Едва не закричал я. – Так ты не в первый раз нарушаешь Непреложное Правило?

– Для меня Правило – всего лишь корявые буквы, выведенные на странице старой книги. Ордену на верность я не присягал, поэтому оставь нравоучения при себе.

– На кого ещё ты охотился? – Спросил я, справившись с душившим меня гневом.

– Почти на всех, на кого запрещают охотиться Ловцам. Мы не такие разные, как тебе кажется, малыш.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты сказал, что не чувствуешь жалости к порождениям природы и колдовства. А я не чувствую её даже к тем, кто прежде был человеком.

– Ты убийца, – прошептал я.

– А ты – вор, и, честно сказать, будучи запертым в замке с кровопийцей, я бы предпочёл общество Охотника, а не Ловца. От вас нет толку, Правило запрещает наставникам даже готовить вас к встрече с такими, как он.

– Так зачем ты взял меня с собой? – Не выдержал я.

– Одному путешествовать опасно, – спокойно ответил Филипп. – Если я погибну, информацию об этом нужно передать Коллекционеру.

– А если погибну я?

Громила не ответил.

Я прижался спиной к комоду и прикрыл глаза. Теперь мне понятно, зачем Коллекционеру Ловец – в случае опасности Филипп должен просто швырнуть меня в пасть твари, выбравшейся из гроба, и сбежать.

– Так вам нужно было пушечное мясо?

– Называй как хочешь.

– Зачем Коллекционеру вампир?

– Ты действительно думаешь, что я…

За дверью кто-то возится – до меня доносятся скрежет и стоны. Как бы не хотелось устроить кровавую потасовку, стоит признать, что Филипп прав – Орден не просто запрещает охотиться на этих существ, он никак не готовит Ловцов к встрече с ними, будто столкнуться с кровопийцей почти невозможно.

На дверную ручку надавили со стороны галереи.

К горлу подступила тошнота, я непроизвольно схватил Филиппа за плечо и отполз к кровати.

– Он не войдёт, – твёрдо сказал громила.

Во-первых, я не доверяю ему, а во-вторых, дело не только в страхе перед мучительной смертью в лапах мечущегося за дверью существа.

Мне ещё не доводилось видеть мертвецов. Если кто-то спросит, я никогда не признаюсь в этом, но от себя правду не скроешь – Арчи Аддамс (или мистер Морган, как угодно) ни разу не сталкивался со смертью лицом к лицу.

Неизвестность неподъёмным грузом придавила меня к полу. Не будь здесь Филиппа, я бы заскулил, принялся умолять высшие силы помочь мне. Рубашка давно стала мокрой от пота и прилипла к спине, волосы выбились из хвоста, руки холодны как мраморные ладони ангелов, охраняющих покой мертвецов на Хайгейтском кладбище.

Дверь приоткрылась.

Я вскрикнул – пришлось зажать рот ладонями, ногти впились в кожу щёк, на глазах выступили слёзы, помешавшие мне отчётливо разглядеть бледное пятно, мелькнувшее на фоне тёмного провала, в который превратилась галерея второго этажа.

– Господи, – прошептал я, – Господи…

Тонкие белые пальцы, кажется, источают едва заметное сияние. Неестественно длинные, изломанные, они движутся будто бы сами по себе, неторопливо исследуют дверной косяк и напоминают паучьи лапы.

Вампир попытался прикоснуться к цветам чеснока, послышалось тихое шипение, и руки исчезли, растворились в темноте.

Тьма движется, вдруг понял я, он никуда не ушёл! Остался там, на галерее, слился с мраком и поджидает нас. У него в запасе сотни лет, а мы, два неудачника, погибнем здесь, умрём от голода, а может Филипп убьёт меня и съест, расставив прямо в комнате свою походную кухню.

– Он всё ещё там, – зачем-то сказал я.

– Я знаю, – откликнулся Филипп.

– И долго он…

– До первых петухов. Попробуй поспать, я подежурю.

Мне чудом удалось сдержать неуместный истеричный хохот. Поспать?! Здесь, когда за порогом вампир, а рядом со мной человек, которому было приказано бросить меня и бежать, если что-то пойдёт не так?

– Мы нашли его логово, – будто прочитав мои мысли, сказал Филипп, – на рассвете спустимся туда и достанем его.

– Но вдруг он уйдёт? Глупо оставаться здесь зная, что солнце рано или поздно взойдёт.

– Он не сможет уйти. Вампир не может отходить от своей могилы слишком далеко.

– Не так уж сладко им живётся, – с притворной жалостью сказал я.

– У них есть главное – бессмертие. Этот старик не сумел распорядиться им как следует. Только представь, малыш – перед тобой весь мир, ты силён, умеешь обращаться в животных, очаровывать людей, взглядом вводя их в гипноз, – Филипп хмыкнул, – и всё, чего тебе следует избегать – церквей да зеркал.

– И чеснока, – невпопад добавил я.

– Мир живёт в темноте. Теперь лавки не закрываются на закате, теперь тебе нальют выпить в любое время, улицы городов больше не превращаются в пустые альковы с наступлением ночи. Этому старику мог принадлежать весь мир.

– Думаешь, он сам решил от всего отказаться и запереться здесь?

– Я уверен. Мы следим за стариком уже двадцать три года.

– Двадцать три?! – Я ушам своим не поверил. – Но зачем?

– Коллекционеру нужен вампир, а схватить особь, которая регулярно питается, почти невозможно, – со знанием дела пояснил Филипп. – Мы ждали, и он, наконец, окончательно утратил вкус к жизни.

– И давно это случилось?

– Лет пятнадцать назад. Старик долго искал место, а потом исчез, просто лёг в гроб и больше не вставал.

– А вы?

– Ждали. Мы были уверены, что спустя пятнадцать лет он превратился в высохшую мумию, но…

Я услышал, как зашелестела ткань его куртки и понял, что Филипп обвёл комнату рукой показывая, как сильно они ошиблись.

Коллекционер одержим вампирами, раз ждал двадцать три года, чтобы поймать одного из них.

Вкусы и интересы состоятельных людей никогда не были мне понятны – за это я получил от учителя прозвище «Простак», когда проходил обучение в Ордене. Я никак не мог уловить суть, не мог постичь причину, по которой богачи готовы расстаться с доброй половиной своего состояния ради проклятой безделушки вроде шара с джинном или неувядающего цветка с могилы девушки, умершей в ночь перед свадьбой.

«Мышление бедняка», – говорил учитель и закатывал глаза.

Он много лет втолковывал мне, что для наших заказчиков их коллекции – ещё один повод похвастаться перед приятелями, они добавляют им статуса, веса в обществе, как конюшня, полная чистокровных лошадей. Только лошадьми, даже самыми прекрасными, уже никого не удивить, а вот мумифицированную голову персидского царя, прослывшего при жизни колдуном, точно никто не видел.

С самого детства я мечтал о деньгах, они казались мне ответом на любой вопрос. Если у тебя есть деньги, ты можешь покупать еду, хорошую одежду, ходить в больницу, оплачивать достойное жильё. Мне казалось, и кажется до сих пор, что этого достаточно. Что так и выглядит безбедная жизнь. Но люди, у которых еда никогда не заканчивалась, мыслят иначе.

Поэтому я налетел на Дебору во время нашей первой встречи – мне показалось, что она всего лишь дочь некогда богатых родителей, пустая, как их банковский счёт. Вдруг подумалось, что, пока я бросал школу, чтобы найти работу, она выбирала платья, что на её тарелке всегда была еда, что она каталась на лошади, пока я, намазанный мазью от чесотки, спал на прохудившемся матрасе. Дебора любила литературу, искусство, разбиралась в живописи и музыке, а я искал возможность заработать на хлеб. Вот она, разница в мышлении – человек, у которого нет денег, просто не имеет возможности чем-то интересоваться, он пытается выжить.

Много ли тех, кто способен оценить Ван Гога на голодный желудок? А если он ел в последний раз несколько дней назад?

Пресытившись деньгами, комфортом, путешествиями и женщинами (а иногда и мужчинами), Коллекционеры начали собирать Чудеса в надежде, что они вернут им вкус к жизни. Не знаю, удаётся ли им.

Впервые узнав, чем занимается Орден, я расхохотался и предложил учителю вывезти богачей в трущобы и оставить там без денег, чтобы они получили незабываемые впечатления. С серьёзным лицом он ответил, что подобный досуг для Коллекционеров организует другое Общество.

Веки отяжелели, обессиливший от нервного напряжения я привалился спиной к кровати и, как мне показалось, просто моргнул, однако открыть глаза уже не сумел.

Мой разум оказался в плену навязчивых образов и тревоги, пот струился по спине, но руки оставались ледяными. Пытаясь вырваться из болезненной дрёмы, я звал Филиппа, силуэт которого нечётко вырисовывался на фоне окна, но он не оборачивался. Позже я понял, что кричал не вслух, а внутри себя, что взывал к нему мысленно, потому что не мог открыть рот.

Существо за порогом ликовало – я ощущал его злобное торжество. Оно было голодно, ужасно голодно, но не уходило в надежде, что рано или поздно мы покинем комнату, обложенную цветами чеснока.

В дрожащей темноте я видел его фигуру – изломанную, закутанную в истлевший саван. Бледное лицо расплывалось и, сколько бы я ни пытался его рассмотреть, мне не удавалось сосредоточиться на нём.

Внезапно Филипп отошёл от окна и склонился надо мной. Я почувствовал, что он одержим злой волей, и попытался вытянуть перед собой руки, но ничего не вышло – тело словно превратилось в камень. Его огромные пальцы тянутся к моему горлу, а я ничего не могу сделать.

– Просыпайся, – донеслось до меня, – давай, нужно идти.

Я вскрикнул и открыл глаза, Филипп отпрянул и удивлённо уставился на меня.

– Вставай, – подозрительно прищурившись, сказал он, – рассвет наступил.

– Уже? – Я уставился на разлившуюся за окном серость. – Оно ушло?

– Несколько минут назад. – Филипп поднял с пола рюкзак и спросил: – Тебе что-то снилось?

– Нет, – соврал я, – ничего.

Глава 10

Ничто в замке не выдавало присутствия ночного гостя – пыль толстым слоем покрывала лестницу, но на ней я увидел только наши следы. У двери комнаты, ставшей для нас укрытием, тоже ничего не изменилось, будто ночь была выдумкой, а кошмар, порождённый ею, – лишь плодом нашей фантазии.

Филипп спускается первым, а я, предоставленный сам себе, остановился, чтобы рассмотреть старые картины, накрытые тканью.

Под истлевшей материей обнаружился портрет мужчины. Ничего особенного, просто привлекательный человек средних лет с седыми висками и носом, напоминающим орлиный клюв. На нём надета старинная одежда, не пиджак, а, скорее, камзол со стоячим воротником. Фон портретист выбрал мрачный – чёрно-серый, напомнивший мне тьму, клубившуюся ночью у двери. Одежда на мужчине тёмно-красная, цвет красок насыщенный, будто художник только вчера заглядывал сюда, чтобы обновить работу.

Решив, что уделил достаточно внимания портрету, я приподнял покров над следующей картиной. Ткань рассыпается в моих пальцах, распадается на крошечные частички. Замок лишился хозяев очень давно, возможно, прошла не одна сотня лет.

Мрачный пейзаж на второй картине отвлёк меня от мыслей о скоротечности времени. Я оценил мастерство художника и перешёл к следующему полотну. Интересно, заключена ли в этих работах какая-то ценность? Быть может, какой-нибудь музей захочет принять их в свою коллекцию?

На посеревшем от времени полотне я заметил следы грязных пальцев. Влекомый врождённым любопытством, я отбросил ткань. Горестный вздох сам собой сорвался с моих губ.

Если бы на картине была изображена прекрасная женщина, я бы смело причислил историю кровопийцы к списку любовных трагедий. Но художник изобразил вовсе не волоокую жену вампира, погибшую при странных обстоятельствах, а девочку, почти ребёнка. Судя по чертам лица, ей было около девяти лет, когда она позировала для портрета.

Невооружённым глазом видно её сходство с мужчиной, которого я разглядывал первым. Возможно, она приходилась ему дочерью или сестрой. Те же серые глаза, нос, прямая линия рта, упрямый подбородок и бледность, граничащая с болезненностью.

– Ты идёшь? – Нетерпеливо спросил Филипп.

Я вздрогнул и опустил полотно. Громила стоит внизу и сверлит меня недовольным взглядом.

– Ты знаешь что-то о владельцах замка?

– Я охотник, а не риелтор.

– Ладно, – покорно согласился я. – А что на счёт вампира? Как ты собрался переправить его в Лондон?

– Вызову Пожирателя Времени, когда мы будем готовы.

– Вызовешь? Как?

– Вперёд, Морган, – Филипп грубо взял меня за локоть и потащил вперёд. – Мы и так задержались.

Мне бы хотелось идти медленнее, но Филипп будто с цепи сорвался. Возможно, он уверен в том, что вампиры совершенно безобидны при свете дня, но я такой уверенности не испытываю. От воспоминаний о ночных кошмарах по коже побежали мурашки, к горлу подступил горький ком. Хорошо, что мы ещё не завтракали.

Горшок стоит на том же месте, что и вчера. Филипп надавил на него ботинком, каменная плита в полу отъехала в сторону, открывая спуск. Мы замерли в нерешительности перед зияющей бездной, я уловил едва заметный сладковатый запах разложения.

– Пойду первым, – наконец сказал Филипп. – Не отставай и неси лампу.

Он запалил фитиль и передал лампу мне. Наши пальцы встретились и, к своему ужасу, я почувствовал, что его руки тоже дрожат.

Спуск круто уходит вниз, лестница сложена спиралью. Стены подземелья сперва были выложены камнем, а потом превратились в скальную породу. Кое-где по ней стекает вода, неизвестно откуда взявшаяся в таком месте. Ступени скользкие от влаги, на них, вопреки здравому смыслу, растёт мох.

Едва уловимый дух тлена превратился в смрадную вонь. Я прижал руку к лицу, но всё равно чувствую запах смерти. Он такой густой, что забивает ноздри.

Меня охватил необъяснимый ужас, всё моё существо взвилось, оно громко протестует против спуска, но Филипп упрямо идёт вперёд, а я, едва живой от страха, следую за ним. Проход становится всё уже и мне кажется, что мы останемся здесь навсегда, погребённые под старым замком.

Спуск наконец закончился и превратился в узкий тёмный коридор. Он похож на глотку, хотел сказать я, но предусмотрительно промолчал, не желая нагнетать и без того напряжённую атмосферу.

Наши шаги поглощает тьма, стук сердец превратился в набат. Всё вокруг кричит «Бегите! Бегите!», но мы упорно идём вперёд. По моей спине ручьями бежит пот, рука, сжимающая кольцо лампы, выглядит обескровленной. Она такая бледная, что я могу разглядеть вены, затейливыми узорами разбегающиеся под кожей.

Филипп резко остановился, и я едва не налетел на него.

Перед нами выросла дверь – две сомкнутые каменные плиты. На них вырезаны символы и руны, я присмотрелся, но не увидел ничего хоть сколько-нибудь знакомого. Поверхность плит поросла мхом, она блестит от влаги в неверном свете масляной лампы.

– Как мы её откроем? – Тихо спросил я и удивился страху, сквозящему в моём голосе.

– У меня есть лом.

Мне начинает казаться, что в рюкзаке громилы спрятан пространственный карман, в котором он носит целую Вселенную.

Филипп вытащил лом и приладил его к стыку плит, а затем навалился на него. Ничего не произошло, только заскрежетал металл, соприкоснувшись с камнем. Раз за разом громила пытался открыть дверь, но она не поддалась ни на дюйм.

– Проклятье, – негромко выругался он. – Давай руку, Морган.

– Что ты собрался делать? – Я инстинктивно спрятал свободную руку за спину.

– Скорее всего здесь заговор на крови. Нужно открыть дверь.

– Ты хочешь пустить мне кровь?

– Именно.

– Используй свою.

– Моя не подойдёт.

Филипп повернулся ко мне и требовательно потянул за рукав. Я подумал, что дверь может быть проклята, но послушно протянул руку в надежде, что всё это скоро закончится и мы поднимемся на поверхность. Это проклятое подземелье подавляет мою волю.

Лезвие прочертило ровную полосу на моей ладони так быстро, что кровь выступила лишь спустя несколько мгновений. Филипп посторонился и кивнул на дверь.

– Приложи руку.

Услужливый внутренний голос тут же нарисовал нелицеприятную картину смерти от заражения крови, но я, стиснув зубы, всё же прижал кровоточащую ладонь к шершавой поверхности камня.

Плиты тут же дрогнули и медленно разъехались в стороны. Поражённый, я открыл было рот, чтобы узнать у громилы, как такое возможно, но он протиснулся мимо меня и смело вошёл в темноту скрытого от посторонних глаз помещения.

Переборов иррациональный страх, я переступил порог и…ничего не произошло.

Не знаю, чего я ждал – нападения или сонма стенающих душ, но, в любом случае, опасения мои не оправдались. Мягкий свет огня осветил каменные стены и выдолбленные в них альковы.

Я подошёл к одному из них и воскликнул прежде, чем сумел себя остановить:

– Здесь гроб!

– Чего ты ждал от склепа? – Спросил Филипп.

– Кому в здравом уме придёт в голову хоронить родственников под домом?

– Тому, чьи родственники восстают по ночам? Иди сюда, Морган, помоги мне.

Я поморщился. Имя, которое я назвал хозяину громилы, нравится мне меньше всех прочих. Ну, он хотя бы перестал называть меня малышом.

Мы в нерешительности замерли перед большим каменным гробом. На плите нет ни пыли, ни паутины, я провёл рукой по строкам эпитафии и прочитал вслух:

– Любимому отцу и мужу. Скоро мы снова встретимся. Жутковато, да?

– Нужно открыть его.

Глаза Филиппа поблёскивают от предвкушения. Возможно, это всего лишь игры моего воображения, но даже его лицо изменилось – черты заострились, губы изогнулись в хитрой усмешке. Охотник настиг добычу.

Он попытался сдвинуть плиту – безуспешно. Попробовал отодвинуть её с помощью лома, но тоже не преуспел. Наблюдать за его потугами одно удовольствие – он так и не начал мне нравиться, так что в душе я упивался злорадством.

– Может, здесь тоже есть рычаг? – Он упёр руки в бока и огляделся.

– Тогда как он открывает его по ночам?

– Ты недооцениваешь этих существ. Он силён как дюжина мужчин. Твоя рука ещё кровоточит? – Вдруг спросил Филипп.

– Думаешь, здесь…

– Клади руку на крышку, – приказал он.

На ладони действительно ещё поблёскивает кровь. Вернувшись в Лондон, первым делом пойду к доктору, чтобы он проверил не попала ли в рану инфекция.

– Живее.

Едва кровоточащая рука коснулась плиты, камень дрогнул. Он будто вдохнул, это движение так похоже на то, как вздымается человеческая грудь, что я затаил дыхание. Таинство, старинный колдовской обряд на крови – вот, что это такое. Ничего подобного я никогда не видел.

Судя по всему, Филипп перемены не заметил. Он принялся расхаживать туда-сюда, явно стараясь придумать, что делать дальше. А я молчал.

– Открой его, – вдруг сказал Филипп.

– Что?

– Открой проклятый гроб! – Рявкнул он. – Замок ведь открылся, верно? Почему ты молчишь, чёрт бы тебя…

Он толкнул плиту и наружу вырвался рой огромных, жирных насекомых. Комната наполнилась жужжанием крыльев, эхо усилило его в сотню раз. Я закрыл голову руками и отошёл к стене, но рой плотным коконом облепил меня, насекомые наполнили склеп, их крошечные лапки повсюду – на лице, на одежде, в волосах!

Я хотел закричать, но только сильнее сжал губы, чтобы ни одна из тварей не залезла внутрь. Одной рукой закрыл нос, второй заткнул ухо, Филипп что-то кричит, но его почти не слышно из-за шума крыльев.

Рой ринулся прочь сквозь открытые двери, я увидел, что Филипп побежал следом и кинулся вдогонку. Мы поднялись наверх невероятно быстро, лампа потухла в середине пути, так что бежать мне пришлось буквально наощупь.

Насекомые вырвались из подземелья, заполнили кухню и полетели дальше. Я, задыхаясь, нагнал Филиппа у входной двери, которая оказалась распахнутой настежь. Он, наконец, остановился и замер, подняв лицо к небу.

Я вышел из замка, чтобы увидеть, на что он смотрит, и взору моему открылось поистине удивительное зрелище – насекомые сгорали в солнечных лучах. Сотни алых мух вспыхивали искрами, становились крошечными тлеющими угольками, а затем падали на землю, на лету превращаясь в хлопья невесомого пепла.

– Что это было? – Потрясённо спросил я.

– Наша добыча, – прорычал Филипп. – Он выбрал смерть.

– О чём ты говоришь?

– О вампире, Морган. Он обратился роем и обвёл нас вокруг пальца.

– Хочешь сказать…

– Хочу сказать, что мы крупно влипли. Пошли, мы должны немедленно вернуться в Лондон.

– Но…

– Быстрее, Морган! Как же мне надоело постоянно тебя подгонять.

«Мне тоже это надоело!» – хотел сказать я, но смолчал. Это самая провальная миссия за всю мою карьеру. Хорошо, что в Ордене об этом не узнают.

Почёсывая шею, я пошёл за Филиппом, мечтая о тёплой ванне и чашке крепкого кофе.

Глава 11

Швейцар услужливо открыл дверь и поклонился. Яркий свет ламп ослепил меня, пришлось остановиться и проморгаться, чтобы привыкнуть к нему. Голова напоминает улей – мысли жужжат как сотни пчёл, из-за них я не слышу ничего вокруг и едва не угодил под машину.

Холл только ухудшил моё и без того скверное самочувствие – люди, музыка, яркий свет и громкие голоса впиваются в мозг иглами. Со вчерашнего вечера не отпускает чувство тошноты, утром пришлось отказаться от завтрака, чтобы без риска добраться до главного здания, принадлежащего Ордену.

Проскользнув мимо знакомых, я вошёл в лифт, кивнул оператору и тот незамедлительно нажал на кнопку верхнего этажа, жестом остановив женщину, которая хотела присоединиться к нашей поездке.

«Скрывайся у всех на виду» – говорил мой учитель. Члены Ордена всегда находятся среди обычных людей, транслируя единственную мысль – «я такой же как вы, мне нечего скрывать». Поэтому главный офис лондонского отделения перенесли из старого особняка в новое здание.

Я взглянул на своё отражение в зеркальной стене и подавил разочарованный стон.

– Ваш этаж, – сообщил оператор.

– Спасибо, – прохрипел я и торопливо вышел в коридор.

Подобные встречи происходят регулярно – Ловцов вызывают в офис и за чашкой чая объясняют, чем им предстоит заниматься во время следующего задания. Я бывал здесь десятки раз.

Но прежде ни разу не нарушал Непреложного Правила.

Мои колени дрожат, но я не могу ничего с этим поделать. Массивная двустворчатая дверь нависает надо мной, словно лезвие гильотины.

Громко сглотнув, я положил вспотевшую ладонь на ручку и надавил на неё. Дверь открылась, до меня донёсся приглушённый голос Куратора:

– Арчи? Входи.

Он встретил меня, сидя на кожаном диване в общей гостиной. Отсалютовал крошечной чашкой и жестом предложил сесть в кресло.

На негнущихся ногах я прошёл вглубь комнаты, выдавил из себя улыбку и грузно сел.

– Неважно выглядишь, – заметил Куратор. – Заболел?

– Думаю да.

Его небольшие глаза сузились ещё больше, я заметил это даже через затемнённые стёкла очков.

Куратор всегда напоминал мне крысу из-за длинного острого носа, жадных глаз и беспрестанно двигающихся губ. Всё в его облике вызывает если не отвращение, то стойкое нежелание иметь с ним какие-либо отношения. Но именно этот тщедушный человечек средних лет имеет в Лондоне почти безграничную власть.

– Как поездка? Хотя, о чём это я, всё написано на твоём лице. – Он налил в чашку чай и протянул её мне. – Что ты подхватил? Обращался к доктору? Выглядишь так, словно сегодня-завтра умрёшь.

– Ещё не…

– Ты должен будешь поправиться к началу миссии. Мы получили хороший заказ, дело плёвое, справишься за пару дней.

– Когда мне…

– Как прошло в Марракеше? Мы ведь не виделись после твоего возвращения? Слышал, ты лично доставил джинна заказчику.

По позвоночнику скатилась капля пота.

Я медленно отпил чай и, откинувшись на спинку кресла, спокойно сказал:

– Да, меня встретил помощник Коллекционера.

– Значит, помощник. – Куратор задумчиво жуёт нижнюю губу. – И всё?

Может ли он что-то знать?

– Да, и всё.

Лучшая позиция – всё отрицать. Встречи Ловцов с Коллекционерами возможны, но не желательны.

– Он прислал мне письмо, твой заказчик. Сказал, что ты прекрасно себя зарекомендовал.

Моя улыбка дрогнула.

После того, как мы с Филиппом вернулись в Лондон без вампира, Коллекционер со мной не связывался. Я думал, что придётся оправдываться, но, видимо, громила сам объяснил всё хозяину. Через три дня ко мне пришёл невзрачный человек и передал конверт, в котором я обнаружил ключ.

В банке выяснилось, что богаче я стал на сто пятьдесят тысяч. Конечно, не на миллион, но и задание было бездарно провалено.

Стоя перед ячейкой, наполненной деньгами, я впервые ощутил что-то похожее на уверенность в завтрашнем дне.

– Арчи?

– Да?

– Мне показалось, что ты вот-вот уснёшь. Мне очень жаль, что моё общество оказывает на тебя такое…

– Я плохо себя чувствую, извините.

Даже врать не пришлось, тошнота действительно накатывает волнами, грозясь захлестнуть меня с головой.

– До меня дошли слухи, – вкрадчиво начал Куратор, – что ты сблизился с мисс Миллз. Дебора, верно?

Проклятье.

– Верно.

– Прекрасная юная особа. Образованная, дерзкая, она совсем не похожа на свою постную мать. – Куратор хмыкнул, явно довольный собой. – Мы одобряем ваше общение.

– Спасибо, – сказал я и тут же почувствовал себя последним дураком. – То есть…

– Ты красивый юноша, Арчи. И если ты продолжишь появляться повсюду в компании мужчин, могут поползти слухи, которые привлекут к тебе ненужное внимание. К нам, Арчи. Понимаешь о чём я?

– Безусловно.

– Но не переходи черту. Женитьба для Ловца – закат карьеры. Да и с нашими жёнами часто происходят…странные случаи.

Это ещё не угроза, только предостережение.

Несколько лет назад один из Ловцов женился вопреки желаниям Ордена и через два месяца его жену нашли мёртвой в бассейне. Заинтересовавшись, я полез в архив и обнаружил, что похожие случаи происходят с завидной регулярностью. Более того, каждый женившийся Ловец рано или поздно становился вдовцом. Эта участь постигла всех без исключения.

– Я не собираюсь жениться.

– Рад это слышать. Впереди у Деборы долгая и, я надеюсь, счастливая жизнь.

«Без меня», хотел добавить я, но вовремя спохватился и припал губами к чашке. Этому человеку лучше не грубить.

– Подробности нового заказа передаст посыльный, как всегда. И, пожалуйста, Арчи, обратись к доктору. Я переживаю о твоём здоровье.

Куратор развернул газету и углубился в чтение, всем своим видом показывая, что разговор окончен.

Я поставил чашку на столик, обвёл взглядом ярко освещённую гостиную и увидел своё отражение в стеклянной дверце книжного шкафа.

Вид истощённый, скулы заострились, глаза запали. Даже волосы утратили блеск. И как у Куратора язык повернулся назвать меня «красивым юношей»? Я похож на покойника.

Спускаясь в лифте, вспомнил, что должен встретиться с Деборой. Совсем не хочется пугать её своим видом, но (в этом страшно признаваться даже самому себе), я ужасно по ней соскучился. Только мысли о предстоящей встрече поддерживали меня во время путешествия в Карпаты.

Теперь я достаточно богат, чтобы выглядеть достойной парой для дочери старика Миллза, вот только ничем хорошим для неё наше общение не закончится. Жаль, что я понятия не имею, как объяснить ей своё нежелание сближаться.

Возможно, мои переживания беспочвенны и Дебора не испытывает ко мне ничего, кроме привязанности. В таком случае, в конце нашей дружбы разобьётся только одно сердце.

Её тонкий силуэт я заметил издалека. Мне вдруг стало мучительно стыдно за свой болезненный вид, за помятые брюки и влажные ладони. Но не могу же я просто уйти? Оставить её одну в этом жутком месте – это настоящее преступление.

Но если говорить честно, Дебора наверняка намного смелее меня. Её точно не пугают старые надгробия и темнота, тогда как моё сердце в ужасе замирает от каждого шороха.

Только когда она вскинула голову и робко мне улыбнулась, я понял, что…

– Я ничего не привёз вам.

– А должны были? – Удивилась она. – Что с вами, Арчи? Вы так побледнели, садитесь, осторожно…

Она помогла мне сесть на мраморную скамейку и участливо заглянула в глаза.

– Вам плохо?

– Должен признаться, что вот-вот упаду в обморок.

– Зачем же вы приехали? Арчи, боже мой, вы ведь могли позвонить и отменить встречу.

– Я не хотел отменять её. Не думал, что в такси мне станет настолько плохо. Извините за мой вид, я не должен был…

– Вы были у доктора?

– Завтра утром он навестит меня.

– Судя по всему, вы серьёзно больны. – Она сжала пальцами мои ледяные ладони. – Я могу помочь вам добраться домой.

– Давайте просто посидим немного. Мне уже лучше, правда.

Не знаю, что стало тому причиной, но болезнь действительно отступила. Глаза перестали слезиться, сердце забилось медленнее, ноги перестали дрожать.

Последние лучи солнца скрылись за деревьями, ветер донёс до нас запах прелой листвы и вечернюю прохладу.

Дебора не отпустила моих рук, придвинулась ближе и положила голову на моё плечо. Мы вместе проводили солнце и встретили тонкий серп луны.

– Теперь вы дышите спокойнее, – сказала Дебора. – Вам правда лучше?

– Намного, – искренне ответил я.

– И на прогулку силы найдутся?

– Да, думаю да.

Она помогла мне подняться и подставила локоть, предлагая взять её под руку. Взгляд у неё при этом был таким игривым, что я невольно рассмеялся, но предложение её принял. На кладбище нет никого кроме нас, эту странную смену ролей всё равно никто не увидит.

– Вы отрезали волосы, – заметил я.

– Вам не нравится? – С вызовом спросила она.

– Будто бы вас волнует ответ на этот вопрос.

– Вы правы, не волнует, я спросила, чтобы сообщить вам об этом.

Она улыбается.

– Я понимаю, что вам совершенно плевать, но мне очень нравится. Вы совсем не…

– Только не говорите, что я совсем не похожа на других женщин, – взмолилась Дебора.

– Как же я предсказуем.

– Не только вы.

Она не сердится, по лицу видно, что этот разговор её скорее забавляет. При первой встрече я переживал, что она превратится в домашнюю кошечку невесту, но теперь вижу, что её выходки вовсе не ребячество и не протест, Дебора искренне презирает тот факт, что от женщин ничего не ждут. И пусть порой кажется, что её поведение слишком нарочитое, только так она может дать понять окружающим, что запереть её дома с нелюбимым мужем не выйдет.

– Прогулка идёт вам на пользу, – заметила Дебора. – Вы оживаете на глазах.

– Довольно странно слышать это здесь. – Я обвёл рукой окружающие нас памятники.

– Кстати, в этом месте находятся самые старые захоронения, – сказала Дебора. – Видишь клетки над могилами?

Я с удовольствием отметил, что она снова обращается ко мне на «ты».

– Эпидемия суеверий, – продолжила Дебора. – Что думаешь?

– О попытках заставить мертвецов оставаться в могилах? Обаятельная традиция.

– Обаятельная? Ты правда это сказал? – Она почему-то рассмеялась. – Думаю, никогда ещё мортсейфы5 не слышали таких комплиментов в свой адрес. Но в Англии их использовали вовсе не для того, чтобы не позволить мертвецу восстать. Ты не знал? О, не смущайся, многие приезжие… Что?

– Как ты узнала?

Никто никогда не сомневался в том, что я англичанин. Все знакомые с удовольствием проглотили историю о скромном букинисте и никогда не сомневались в том, что я родился в пригороде Лондона.

– Это что, тайна? – Дебора с интересом смотрит на меня. – Как мне кажется, всё очевидно. Даже твоё лицо совсем не такое, как у англичан. Неужели никто не замечал? Я не хотела тебя обидеть, Арчи. Если тебя это успокоит, я считаю тебя намного симпатичнее местных джентльменов.

Она слишком умна и наблюдательна. Чем больше информации обо мне всплывает, тем скорее я должен буду уехать из Лондона.

Выдавив из себя жалкое подобие улыбки, я сказал:

– Теперь ты спросишь откуда я родом?

– Я просто хочу рассказать тебе жуткую историю появления мортсейфов, секреты можешь оставить себе. – Она пожала плечами.

Пока Дебора рассказывала о развитии медицины и попытках людей изучить человеческое тело, я рассматривал накрытые клетками могилы. Хорошо, что мисс Миллз не знает о том, что подобные предосторожности действительно защищали горожан от восставших мертвецов. В мире Деборы есть только наука и проблема неравенства полов, а мой кишмя кишит проклятыми артефактами и чудовищами. Только подумайте – несколько дней назад я стоял перед древним саркофагом и пытался достать из него вампира, а сегодня стою в центре Лондона и делаю вид, что ничего не произошло.

– На что ты смотришь? – Дебора тронула меня за руку.

– Под той клеткой ещё и каменная плита. Как же сильно этот человек боялся, что его тело используют для опытов.

– Я ничего не вижу.

– Как же? Вон та могила, прямо перед нами.

– Там темно, Арчи. Ты смеёшься надо мной?

Я посмотрел на Дебору, она ответила мне взглядом полным тревоги. Её страх передался мне – ладони снова вспотели, желудок скрутило жгутом.

Что за глупости, я ведь отчётливо вижу три могилы под проржавевшими клетками! Вот они, прямо…

–…перед нами, – прошептал я, вглядываясь в темноту.

Там, где мгновение назад я отчётливо видел старый мортсейф, теперь стелется мрак.

– Дебора? Ты куда?

Не слушая меня, она уверенно пошла вперёд. Охваченный самыми скверными предчувствиями, я поплёлся за ней.

– Откуда ты узнал о них? – Требовательно спросила Дебора.

Если бы мне предложили описать ужас, охвативший меня в тот момент, я бы не нашёл нужных слов.

Три проклятые могилы укрытые мортсейфами. Под одним из них каменная плита. Стоя на тропинке, я не мог разглядеть её, никак не мог! Но разглядел.

– Я просто приметил их во время одной из прогулок, – неуверенно сказал я. – Запомнил, где они находятся.

– Мы никогда здесь не были, – заявила Дебора. – Что происходит, Арчи?

Я будто снова оказался в комнате старого замка, а там, за порогом, клубится живая тьма с бледным лицом. Руки вампира тянутся ко мне, я вижу его длинные острые ногти, ломкие пальцы, мрак стелется за ними, ещё немного и он окажется в комнате, вот сейчас, ещё один шаг и он схватит меня!

– Арчи! Да подожди ты!

Я опомнился, замедлили шаг, понял, что запыхался. Как быстро бьётся сердце!

– Арчи!

Дебора нагнала меня и попыталась взять за руку, но я отпрянул.

– Ты вдруг побежал, – растерянно сказала она. – Что…

– Мне лучше уехать, – резко сказал я. – Кажется, я действительно серьёзно болен.

– Друг моего отца хороший врач, я могу попросить его осмотреть тебя.

– Не надо! – Я едва не сорвался на крик. – Не надо.

– Можно мне хотя бы навестить тебя?

Вся её бравада испарилась, Дебора выглядит испуганной и встревоженной. Не выдержав, я подошёл к ней, чтобы объясниться, но как только наши взгляды встретились, она обмякла, её колени подогнулись, и я чудом успел подхватить её под руки.

Хайгейтское кладбище пропало, вокруг не осталось ничего, только её распахнутые глаза. Против своей воли я увидел всё, что она скрывала, её чувства нахлынули на меня и едва не сбили с ног.

Мне потребовалась вся воля, чтобы заставить себя отпустить её. Как только я отвёл взгляд, Дебора опомнилась и оттолкнула мои руки.

– Что это было?! – Выкрикнула она. – Ты… Ты будто проник в мою голову!

– Не говори глупостей. – Я отвернулся от неё. – Это невозможно.

– Тебе лучше уйти, – твёрдо сказала Дебора.

Я не сумел ничего ответить, просто сделал шаг, затем ещё один, и медленно пошёл к восточным воротам.

Болезнь отступила, я чувствую себя лучше чем когда-либо, моя походка лёгкая и уверенная. Кажется, даже кэб мне сегодня не понадобится – я смогу дойти до своего дома пешком. Странно, ведь всего несколько часов назад само существование давалось мне с трудом.

Думать о том, что произошло, не хочется. Слишком велика вероятность того, что я сойду с ума.

На языке всё ещё сохранился вкус её страха и любви. Дебора Миллз влюблена в Арчи Аддамса, это робкое чувство похоже на сладкие, вязкие сливки. Как странно, я ощущаю вкус чужих мыслей. Разве это нормально?

Мне очень хочется есть. Утром я отказался от завтрака, потом выпил чашку чая у Куратора, не удивительно, что меня подташнивает.

Я прочитал её мысли. Я ясно видел сквозь плотную завесу тьмы.

Боже. О, Боже.

Глава 12

Мисс Стюард склонилась надо мной и покачала головой. Я протяжно застонал и замахал руками, указывая на окно.

– Ради Бога, закройте проклятые шторы!

Её шаркающие шаги никогда ещё не казались такими раздражающими. Четыре до окна, четыре обратно, несколько секунд она переминалась с ноги на ногу, затем сказала:

– Звонил доктор.

– И что он сказал? – Каждое слово врезается в мой мозг раскалённым до бела прутом.

– Что прибудет к одиннадцати часам. Вы будете завтракать?

– Не сегодня. Который час?

– Девять двадцать.

– Проводите доктора ко мне, когда он приедет. Можете идти.

Едва за ней закрылась дверь, я откинул одеяло и застонал. Как же здесь жарко! Меня словно варят в собственном соку!

Я сел и попытался отдышаться. Простыня подо мной промокла, пижамные штаны прилипли к телу. Пот течёт по спине, по лбу, крупная капля сорвалась с кончика носа.

Как я добрался домой? Не могу вспомнить.

Кладбище, Дебора… Проклятье, Дебора! Что, чёрт возьми, со мной происходит?!

Комната медленно вращается. Покачиваясь словно пьяный, я подошёл к окну и остановился напротив. Нужно просто открыть форточку, мне нечем дышать. Давай, просто протяни руку и…

– Чёрт!

Что-то обожгло меня! Едва я прикоснулся к шторе, что-то горячее коснулось пальцев!

Какая глупость, там ведь ничего нет. Мой разум затеял странные игры, я наверняка подхватил какую-то болезнь, пока находился в Штребске Плесо. Не удивительно, ведь там столько людей! Я просто заразился. Да, наверняка всё так и было.

Удовлетворившись этим выводом, я забрался под одеяло и попытался уснуть, игнорируя внезапно охвативший меня озноб.

– Похоже на лихорадку, – задумчиво сообщил доктор Ванштейн. – Вы никуда не ездили в последнее время?

– В командировку, – шёпотом ответил я.

– Далеко? В тропические страны? Может, в Индию?

– Нет.

– Хорошо, просто отлично. Я слышал, там новая вспышка холеры. А её нам, приподнимите руку, пожалуйста, только и не хватало. Я присяду?

Доктор придвинул стул к кровати, сел и принялся поглаживать пышные белые усы. За стёклами крошечных очков его глаза похожи на совиные. По круглому раскрасневшемуся лицу то и дело пробегает беспокойная рябь, но я не могу понять, волнуется он обо мне или о том, что заразится сам.

– Давайте градусник, Арчи. Так, ага…

Он резко замолчал. Широкие седые брови сошлись над переносицей, бакенбарды мелко задрожали.

– Какая чушь, – раздражённо сказал доктор. – Можете себе представить? Я рукой чувствую, что у вас жар, а эта проклятая вещица утверждает, что температура вашего тела едва дотягивает до тридцати трёх градусов!

– Мне и правда холодно, – признался я.

– Озноб – частое явление при высокой температуре. Не переживайте, вы молодой крепкий мужчина, если это не холера, мы мигом поставим вас на ноги. – Доктор Ванштейн рассмеялся.

Видимо, шутки про холеру кажутся ему очень смешными.

– Садитесь, раздевайтесь. Я послушаю ваше сердце, потом проведу осмотр кожных покровов.

Я кое-как расстегнул пижамную рубашку и отложил её в сторону. Каждое движение даётся с трудом, мышцы стали твёрдыми и неподатливыми.

– Давайте, ну-ка…

Доктор прижал акустическую головку стетоскопа к моей груди, я постарался успокоиться и дышать ровно, чтобы не мешать ему.

Не знаю сколько прошло времени, прежде чем доктор Ванштейн отнял прибор от моего тела и, задумчиво покусывая нижнюю губу, откинулся на спинку стула. Взгляд его больших глаз задумчиво блуждал по комнате, грудь медленно вздымалась и опадала.

– Ну что? – Не выдержал я.

– Странное дело, – медленно начал доктор, – ваше сердце бьётся очень медленно. Настолько, что я услышал всего несколько ударов.

– Мои дела плохи?

– Не делайте поспешных…

– Говорите прямо!

– Давайте закончим осмотр. Не могли бы вы встать?

Превозмогая боль и головокружение, я встал с постели. Доктор Ванштейн открыл саквояж и вытащил из него шпатель.

– Откройте рот.

Даже это простое движение далось мне с трудом. Металлический шпатель надавил на корень языка, меня чуть не вырвало.

– Дёсны воспалены, – сообщил доктор. – Вы давно посещали зубного врача?

– Давно, – признался я.

– После выздоровления обязательно загляните к чете Фарко, я оставлю вам адрес. Чудесная пара, французы, они уже несколько лет ведут практику в Лондоне. Не могли бы вы… Да, спасибо.

Я наклонился, чтобы ему было легче осматривать моё лицо.

– Слизистые очень бледные. Вас что-то беспокоит? Жжение? Зуд?

– Нет.

– Я всё же осмотрю кожу, вы не против?

Я начал сомневаться в его компетентности. Неужели так сложно определить, что со мной не так? Наверняка существует болезнь, симптомы которой в точности соответствуют моему состоянию. Думаю, у доктора Ванштейна просто не хватает опыта. Да и где он мог его набраться, сидя за дубовым столом в Лондоне?

– Погодите-ка, – взволнованно произнёс доктор. – Если я нажму здесь, вы…

– Ай! – Затылок пронзила острая боль.

– Простите, прошу прощения! У вас здесь, хм, сложно сказать… Рана, мистер Аддамс.

– Рана?

Я попытался дотронуться до места на шее, от которого волнами расходится боль, но доктор легко ударил меня по пальцам.

– Не трогайте, я наложу повязку. Возможно, это заражение крови, отсюда и симптомы. Да, да, наверняка! Вам может потребоваться переливание.

– Но как… – Я нахмурился пытаясь вспомнить, когда мог получить эту царапину. – Я не помню, когда это случилось.

– Если вы присядете, я смогу лучше рассмотреть рану. Мой рост, сами понимаете…

Я сел и задумался. Быть может, оцарапался в горах? Но чем? Веткой?

– Простите мне этот вопрос, но нет ли в вашем доме крыс? – Осторожно спросил доктор.

– Нет, я совершенно в этом уверен. Вы думаете, что у меня чума? – Неудачно пошутил я.

– Надеюсь, что нет, – с притворным весельем откликнулся он.

– Так что там, доктор? Говорите прямо.

– Рана мокнет. Она явно не заживает уже несколько дней. Это не порез, скорее… Укус.

– Укус?!

– Да, я почти полностью в этом уверен.

– Этого не может быть, я не приближался к животным, мне…

– Вас ужалили, мистер Аддамс

– У… – я запнулся. – Ужалили? Не может быть!

Я вскочил и заметался по комнате, превозмогая боль. Ужалили! Да что он вообще понимает, этот глупый человек?! Ужалили, нет, это же надо, это же…

Сотни маленьких наполненных кровью мух снова окружили меня. Их жужжание оглушает, они облепили меня плотным коконом, я чувствую их лапки на своём лице!

– Нет!

– Мистер Аддамс? – Доктор Ванштейн отшатнулся. – Что с вами?

– Вы думаете, что это заражение крови? – Я готов поверить во что угодно.

– И буду так думать, пока не доказано обратное. Успокойтесь, вам нельзя нервничать. Я вызову карету «Скорой помощи», и мы…

– Я сам приеду в больницу. Но не сейчас. Мне… Нужно собрать вещи и приготовиться.

– Да, конечно, но ваше состояние может ухудшиться в любой момент. Арчи, мистер Аддамс, это очень серьёзно, я не могу оставить вас в таком состоянии. Я ведь давал клятву Гиппократа, понимаете?

– Боюсь, вам придётся её нарушить. Наложите повязку и оставьте адрес больницы, в которой меня смогут принять.

– Вы обещаете явиться? – Серьёзно спросил он.

– Конечно, – соврал я. – Обязательно.

Этот проклятый день мог закончиться в больнице, в окружении добрых медсестёр и озабоченных врачей. Всё, что мне нужно было сделать – собрать вещи, поймать кэб и уехать из дома. Вместо этого, как только дверь за доктором Ванштейном закрылась, я забрался под одеяло и проспал до вечера.

Во сне я видел алые разводы на полу, яркие брызги на стенах, видел свои руки, испачканные красным. Кровь. Повсюду кровь. Её тяжёлый запах забивал ноздри, боль в воспалённых дёснах сводила с ума.

Кошмар закончился внезапно – глаза открылись сами собой, я ощутил прилив небывалой бодрости и резко сел. Ни сонливости, ни боли, озноб тоже прошёл. Болезнь снова отступила.

В комнате слишком жарко, пахнет потом и страхом. Я потянулся, подошёл к окну и открыл шторы. Последние лучи солнца скрылись за крышей старинного особняка напротив.

Лучше не думать об этом. Мне просто полегчало и закат здесь совершенно ни при чём. Как и вчера.

Рука непроизвольно потянулась к повязке, туго обхватившей горло. Тварь оставила свою отметину сзади, прямо под линией роста волос. Неудивительно, что рана так долго оставалась незамеченной.

Какую болезнь я подхватил от этого существа? Какой яд теперь течёт по моим жилам? И что мне делать?

Пытаясь сохранять спокойствие, я принял ванну, насухо вытерся, вернулся в комнату и открыл шкаф. Сегодня хочется надеть чёрное. Этот траурный цвет лучше всего подходит моему настроению.

Внизу царил полумрак, которому я несказанно обрадовался. Мои глаза всё ещё болели, да и света напольной лампы вполне хватило, чтобы в деталях рассмотреть небольшой холл.

Так странно, я будто впервые вижу собственный дом. Конечно, считать его в полной мере своим глупо – он принадлежит Ордену, и когда я съеду, его передадут другому Ловцу, а может, сдадут в аренду, чтобы не вызывать лишних подозрений.

Я сел на последнюю ступеньку лестницы и прислонился головой к балясине. Судя по всему, повар уже ушёл – из кухни не доносится ни звука. Зато мисс Стюард слушает радио в своей крошечной комнате и, кажется, вяжет.

Тот факт, что я услышал всё это, сидя в центре дома, меня почти не удивил.

По улице проехал дилижанс. Терпкий запах лошадей повис в воздухе.

Боже.

– Вам лучше?

Я вздрогнул и поспешно поднялся на ноги. Задумался так крепко, что не услышал шагов экономки, а ведь мгновение назад мог разобрать, что бормочет её радиоприёмник.

– Намного, мисс Стюард.

– Доктор Ванштейн оставил для вас записку с адресом и просил позвонить ему, как только вы придёте в себя.

– Что-то ещё?

– Звонили из поместья Барлоу. Виконт хотел услышать вас.

– Что вы ему сказали?

– Что вы вернулись из поездки больным и отдыхаете. Он просил перезвонить. Куда вы? Сэр?

Я открыл входную дверь, вдохнул запах лондонской ночи и сказал:

– Если мне снова позвонят, скажите, что я сам свяжусь с ними, когда у меня будет время.

– А как же больница? Мистер Аддамс!

Бедная, бедная мисс Стюард. Она никогда не узнает, что мне не сможет помочь ни один врач, что зараза, которую я привёз из «путешествия» не поддаётся лечению. Тёмное существо, жившее в замке, отравило меня и, скорее всего, жить мне осталось недолго.

Я шёл по тёмному Лондону и пытался вспомнить всё, что мне известно о вампирах. Информацию о них можно найти в библиотеке Ордена, но, если я ввалюсь туда ночью обезумевший от страха, любой человек, с которым я столкнусь, поймёт, что дело нечисто.

Как долго я смогу скрывать своё плачевное положение? Доктор Ванштейн будет молчать, в этом можно не сомневаться, мисс Стюард тоже не из болтливых, но я Ловец и за мной, так или иначе, наблюдает Орден. Они знают, что я встречаюсь с Деборой, они решают, как мне лучше себя вести, и, если они захотят, я бесследно исчезну.

Если болезнь не убьёт меня раньше.

Мимо прошла пара, и я остановился, поражённый запахом мускуса, шлейфом тянущимся за джентльменом. Прежде я не замечал, насколько многогранен этот аромат, а теперь… Настоящее наслаждение.

Не отдавая себе отчёта в том, что делаю, я развернулся и пошёл за парой, одурманенный телесным, тёплым запахом парфюма.

В этом ведь нет ничего подозрительного, верно? На улице полно прохожих, все они куда-то идут, к тому же я не делаю ничего плохого, просто наслаждаюсь обществом незнакомых людей, слушаю их спокойный разговор, наслаждаюсь запахом…

Я остановился и уставился в спину медленно удаляющегося мужчины.

На мгновение, – всего на мгновение! – мне показалось, что запах мускуса исчез. Я почувствовал аромат разгорячённой плоти, услышал, нет, невозможно…

Услышал его сердце!

Резко повернув вправо, я сошёл с главной улицы и оказался зажат в переулке двумя угрюмыми домами.

У меня галлюцинации? Да, наверняка, ведь стук чужого сердца услышать невозможно. Просто почудилось, я, в конце концов, болен, несколько часов назад мне казалось, что я вот-вот умру, так что доверять собственным чувствам пока не стоит.

Галлюцинация. Морок. Наваждение. Я ничего не слышал. Мне показалось.

Убрав волосы за уши, я вышел из переулка и пошёл дальше, как ни в чём не бывало. Прелесть больших городов в том, что никому нет до тебя дела, никто даже не взглянул на меня, и совершенно точно ни в чём не заподозрил.

Проходя мимо витрины антикварного магазина, я остановился, чтобы полюбоваться прелестной статуэткой ангела. Его умиротворённое лицо напомнило мне о Хайгейтском кладбище и безобразной сцене, которую я устроил прошлым вечером. Дебора наверняка что-то заподозрила, не стоило с ней сближаться. Наблюдательные люди – угроза для Ловцов, они могут легко раскусить нас, разрушить легенду, которую мы, словно пауки, плетём годами.

Стоило мне подумать о том, что с Деборой придётся проститься, как сердце тоскливо сжалось. Я всё-таки пал жертвой красоты, не сумел противостоять её сверхъестественному обаянию. Мне не хватит мужества продолжить эти отношения зная, что однажды они станут опасными для нас обоих.

Хотя, о чём это я? Неизвестно, чем заразил меня проклятый кровопийца, быть может, я просто не доживу до момента, когда придётся объясняться с Деборой.

Выпрямившись, я взглянул в старое зеркало, висящее над фигурой спящего ангела, и не увидел в нём своего лица.

Глава 13

Несколько лет мне объясняли как жить не привлекая к себе внимания. Я учился этому искусству у лучших Ловцов, чтобы в конце концов запереться дома, игнорировать звонки друзей и знакомых, в общем, пустить коту под хвост все уроки, полученные от менторов.

Мисс Стюард до последнего сопротивлялась и не хотела брать выходные, но мне удалось переубедить её с помощью чека. Они с поваром удалились два дня назад и я, наконец, сумел отдохнуть – мой чуткий слух улавливал их разговоры, шум на кухне, любые звуки и это сводило меня с ума.

Добившись тишины, я занялся светом – завесил окна шторами, простынями и пледами, превратил некогда уютный дом в убежище безумца, но остался доволен. Переживать дни стало легче, но меня всё равно лихорадило.

Болезнь отступала на закате и мгновение, когда боль исчезала, было похоже на настоящее счастье.

Посыльный Ордена навестил меня утром. Я услышал его шаги задолго до того, как он оказался перед дверью.

Деликатный стук прозвучал набатом. Измождённый болезнью, я медленно спустился на первый этаж и остановился на последней ступени лестницы. Если посыльный увидит, во что превратился мой дом, Куратор обязательно заявится сюда и дни мои будут сочтены.

– Мистер Аддамс? – Раздалось из-за двери.

Я подошёл ближе и громко сказал:

– Оставь пакет на пороге и уходи.

– Но… Здесь очень старая книга, сэр. Вряд ли ей пойдёт на пользу…

– Я болен и это заразно, – сообщил я. – Ради твоей безопасности, оставь её на пороге. Как только ты отойдёшь, я заберу её.

– Но я не могу. – Неуверенно сказал посыльный. – Сэр, если эта книга…

– Оставь. Её. На. Пороге.

Он всё-таки послушал меня – я услышал, как бумажный пакет опустился на крыльцо.

Когда шаги посыльного удалились, мне пришлось открыть дверь. Юноша стоял у дороги и сверлил меня серьёзным взглядом.

Я махнул ему рукой, схватил посылку и вернулся в спасительную тень дома. Сердце моё неистово колотилось – мальчишка наверняка расскажет об этом Куратору. Мне на руку может сыграть только то, что тот уже видел меня больным, и эта история не покажется ему странной. Наверное.

В бумажном пакете не книга, а документы. Видимо, только смерть станет достойным поводом, чтобы отказаться от задания.

Сев на диван, я достал исписанные листы и нехотя начал читать. Через несколько минут понял, что это бесполезно – от боли и тошноты буквы расплываются перед глазами.

Зазвонил телефон. Я почти уверен, что это Теодор. Мисс Стюард проговорилась ему о моей болезни и теперь этот прекрасный во всех отношениях человек пытается достучаться до меня и выяснить, чем может помочь. Я упорно не беру трубку.

Дебора же о себе знать не давала. Молчание с её стороны легко объяснить, но мне всё равно горько из-за того, что она начала избегать меня. Наверное, я всё-таки немного влюбился. Совсем чуть-чуть. Будь проклят Вильям и его глупые идеи! Не притащи он меня на смотрины, я бы не…

Он, кстати, передавал через мисс Стюард, что отбывает в Шотландию. Не удивлюсь, если он вернётся оттуда лордом в компании богатой жены.

Я накрылся пледом с головой и закрыл воспалённые глаза. Вернусь к документам вечером, когда проклятие перестанет терзать моё тело.

Сколько ещё я смогу скрывать его? Рано или поздно Ордену станет известно о неведомой хвори, и тогда… Как же я влип.

Помпейская реликвия – вот что я должен достать.

Тридцать два года назад молодой грек Павлос Раптис вывез из Италии окаменевшие останки ребёнка и скрылся с ними. Через три года известие о его скоропостижной кончине взволновало сообщество Коллекционеров. Выбранные ими Ловцы раздобыли артефакт, который Павлос попытался уничтожить – то ли в приступе безумия, то ли сам не свой от последствий тяжёлой болезни, грек засунул окаменелость в сейф и сбросил его в море.

Следующим владельцем «каменного ребёнка» стал Аль-Адиль Аббас, который увёз его в Египет. В приложенных документах я нашёл письмо его брата, в котором он писал отцу, отдыхающему в ту пору далеко от дома, что «Аль-Адиль сам на себя не похож и сильно похудел». Через полгода мужчина скончался от остановки сердца.

Даже после этой смерти Коллекционеры ничего не заподозрили и продолжили перекупать Помпейскую реликвию друг у друга. Так погибли ещё шестеро почётных членов Общества, и только после этого «каменного ребёнка» внесли в список проклятых артефактов и запретили перепродавать. Но ненадолго.

На чёрном рынке цена на Помпейские реликвии растёт ежегодно. Жалкие крошки мозаичного пола из погребённого под пеплом Везувия города стоят баснословных денег. Окаменевшие части тел жителей уходят с молотка. Ребёнок, украденный Павлосом Раптисом, стоит полтора миллиона. На него объявлен аукцион, так что, скорее всего, эта цифра увеличится вдвое, а то и в трое.

Но есть одна загвоздка – сейчас «каменный ребёнок» находится в коллекции некоего Ганца Коха, ничем не примечательного мужчины шестидесяти лет. Орден не нашёл о нём ничего интересного – родился, учился, женился, овдовел, уехал в Люксембург, где и проживает в настоящее время. Занятно то, что богатым Ганц никогда не был – его отец был поваром, мать не работала, жена тоже не носила титулов. Как артефакт попал в его руки неизвестно, но в том, что он у него, можно не сомневаться.

Сейчас Ганц владеет старым особняком в Эш-сюр-Альзетте, часто устраивает приёмы для друзей и знакомых, ведёт активную социальную жизнь. На его банковском счёте приличная сумма, заработать которую плотник не сумел бы и за две жизни. Каким образом Кох разбогател информаторам Ордена узнать тоже не удалось.

Сдаётся мне, что ребёнок оказался у старика вовсе не случайно, но, раз подтверждённой информации нет, остаётся только гадать и надеяться, что во время работы я не влипну ещё сильнее.

Орден приготовил для меня имя – Одо Шварц. Завтра в три часа дня я должен переступить порог особняка в Эш-сюр-Альзетте и выкрасть артефакт, пока хозяин будет развлекаться на приёме, устроенном в честь его шестидесятилетия.

Три часа дня. Самый пик лихорадки.

Мучимый тяжёлыми мыслями, я открыл окно и посмотрел на тёмную улицу. В соседнем доме что-то празднуют, до меня доносятся звуки фортепиано. Музыкант либо любитель, либо ребёнок – играет он из рук вон плохо.

Телефонный звонок вернул меня к реальности. Сперва я не хотел отвечать, но вдруг подумал, что это может быть Дебора. Если её страх прошёл, если она даст мне ещё один шанс…

– Арчи?

– Теодор, – разочарованно выдохнул я.

– Я начал думать, что ты избегаешь меня. И, похоже, не ошибся. Твоя экономка сказала, что ты болен. Это правда?

– К сожалению.

– Может, свежий воздух тебя исцелит? Я ведь приглашал тебя в наш загородный дом, и это предложение всё ещё в силе.

– Я не могу, работа.

– Снова? Судя по голосу мисс Стюард, ты был едва ли не при смерти.

– Как видишь всё прошло, – раздражённо сказал я.

– Я хочу увидеть тебя, Арчи. Пожалуйста, приезжай. Неужели в твоём плотном графике не найдётся пары дней для старого друга?

– Прости, Теодор, но у некоторых людей нет отца виконта, и им приходится работать, чтобы не умереть от голода.

Сказал и тут же прикусил язык.

Дурак, дурак!

– Тео…

– Я совсем забыл об этом, – неожиданно печально сказал он. – И впрямь, живя под крылышком богатого отца я многого не замечаю. Прости за беспокойство, Арчи. Надеюсь, мы всё же встретимся этим летом.

– Подожди! – Выкрикнул я в трубку. – Я навещу тебя когда вернусь, обещаю. Болезнь вымотала меня, сам не понимаю, что говорю. Прости, Тео, эти дни… Я сам не свой.

– Вот это больше похоже на моего дорогого товарища. – Я услышал его улыбку. – Можешь приезжать без предупреждения, только скорее, ладно? Я ужасно по тебе тоскую.

Довольно долго я стоял у телефона, сжимая трубку в руке. Разговор получился скомканным и странным, в голосе Теодора сквозила такая печаль, что у меня защемило сердце. Может, с ним что-то случилось? Он всегда был ласков и щедр на добрые слова, но сегодня я точно услышал в его голосе что-то странное и пугающее.

Если бы я мог всё бросить и поехать к нему! Но я, как минимум, болен, и не знаю, может ли зараза передаться.

Охваченный дурными предчувствиями и невесть откуда взявшимся страхом, я до самого утра изучал бумаги, а с первыми лучами солнца удалился в комнату, где неброско оделся и кое-как привёл себя в порядок.

Хотел дождаться Пожирателя Времени, но уснул, едва вернулась лихорадка.

Сны мои были сумбурными и непоследовательными, в них то и дело возникали пугающие образы странных тварей и неведомых чудовищ. Я снова видел кровь на своих руках, я весь был залит ею. И всё вокруг превращалось в кровавое марево, в клубящийся алый туман, который обволакивал меня, проникал в нос и рот, а я задыхался и никак не мог проснуться.

Глава 14

Пожиратель Времени заявился прямо ко мне домой – он просто вошёл в комнату и застыл словно изваяние. К тому моменту я проснулся и чувствовал себя ещё хуже, чем утром.

Впервые мне не было страшно находиться в компании этого человека. Возможно, всему виной смирение, с которым я принял свою дальнейшую судьбу. Не осталось ни надежды, ни желания бороться, осознание собственной смертности накрыло меня с головой. Я знал, чувствовал каждой клеточкой тела, что мою болезнь вылечить никому не удастся.

За дверью в ванную оказалась незнакомая тёмная комната. Поблагодарив Господа за то, что Пожиратель не вышвырнул меня под палящее солнце, я перешагнул порог и огляделся.

Здесь давно никто не останавливался, комната не пахнет людьми. На первом этаже играет музыка, смеются гости, Пожиратель либо опоздал, либо распоряжения Ордена оказались ошибочными. Приём явно уже начался, а я не получил форму и не имею даже шанса слиться с толпой безликих официантов.

Осторожно выскользнув в коридор, я прошёл к лестнице и замер, прислушиваясь к разговорам внизу. Не передать словами каким облегчением для меня стала беззаботная болтовня прислуги. Это вовсе не гости – это официанты и горничные, а музыканты, судя по всему, просто разогреваются. Значит, Пожиратель Времени не промахнулся.

Люди говорят по-немецки, но в их речи то и дело проскальзывают французские словечки. Город находится на границе с Францией, так что в этом нет ничего удивительного. Теодор говорит так же, но выглядит при этом последним пижоном. Любимым мной пижоном.

– Привет! – Я вышел из укрытия и помахал прислуге внизу. – Я заблудился в этом проклятом доме. Где мне взять форму?

– Спускайся! – Одна из горничных упёрла руки в бока и требовательно повторила: – Немедленно спускайся! Если хозяин увидит тебя наверху нам всем не поздоровится!

– Да ладно тебе, я ведь случайно там оказался.

– Как твоё имя?

– Одо, – уверенно ответил я. – А твоё?

– Пойдём, тебе давно пора переодеться, гости начнут пребывать с минуты на минуту. И почему они вечно нанимают таких как ты…

Чтобы вжиться в роль Одо Шварца достаточно забыть о манерах и вести себя так, как ведут себя все бедные люди, вынужденные прислужить богачам – грязно выражаться, всем своим видом показывать, что ты достоин большего, и, самое главное, сохранять на лице выражение крайнего недовольства происходящим.

– Заходи. – Горничная открыла неприметную дверь и почти втолкнула меня в крошечную коморку. – И пошевеливайся.

Оставшись наедине с собой, я начал переодеваться, попутно обдумывая с чего начать поиски артефакта. В документах Ордена не было ни слова о том, где Кох может хранить «каменного ребёнка». Это первое дело, в котором информаторы сработали из рук вон плохо, придётся вести поиски вслепую. На всё про всё у меня есть пять-шесть часов, а я даже не знаю, как выглядит проклятая реликвия.

Форма оказалась мне велика – видимо тот, для кого её заказывали, был обладателем внушительного живота. Пришлось заправить рубашку в брюки и прикрыть это безобразие крошечным передником с кармашками. В одном из них я нашёл блокнот и карандаш.

Я вышел из комнаты, махнул рукой торопливо семенящему к веранде скрипачу, сально подмигнул молодой официантке и, заложив большие пальцы за ремень, вразвалку направился к горничной, которая показалась мне главной среди прислуги.

– Так лучше? – Осведомился я.

– Твою наглую рожу ничем не украсить, – фыркнула она. – Будешь отвечать за улиток.

– Разносить, что ли?

– Что ли… Господь свидетель, с каждым годом ваше воспитание становится только хуже. Да, именно так, ты должен будешь разносить улиток. И что с твоими волосами? Из какого захолустья тебя сюда вообще притащили?

– А что с ними не так? – Искренне оскорбился я.

– Надеюсь, ты не принёс вшей. Иди сюда, быстрее! Ну что ты встал, давай…

Она вцепилась в меня железной хваткой и оттащила в сторону. С мастерством факира достала из кармана передника ленту и принялась завязывать мои волосы в тугой низкий хвост. Я молчал и позволил ей истязать себя.

– Так-то лучше. Одо, да? Спустись в винный погреб и помоги Йохану.

– А как же улитки?

– Ступай! – Рявкнула горничная. – Когда гости прибудут, мне придётся уйти на кухню с остальными девушками, но не дай Бог я узнаю, что ты что-то натворил – напишу такое рекомендательное письмо, что тебя с ним даже в тюрьму не примут.

– Как скажете, фрау, как скажете.

Последние силы я растратил на шутовской поклон. Стоило мне отвернуться от разгневанной горничной, как перед глазами заметались алые пятна, а к горлу подступила тошнота.

Всё ещё слишком светло. Солнце уже клонится к закату, но до него ещё добрых три часа. Хорошо, что я нахожусь в доме, а не на веранде, ещё лучше то, что окна занавешены плотными портьерами. Будь здесь хотя бы немного светлее…

Нужную дверь я нашёл под лестницей. Спасительная прохлада погреба приняла меня в свои объятия и мне вдруг стало так хорошо, что впору было расплакаться.

– Кто здесь? – Раздался голос снизу.

– Одо, – ответил я. – А ты Йохан? Меня прислала эта, как её… Главная.

– Диана слишком много на себя берёт, – юноша протянул мне руку. – Да, я Йохан. Будем знакомы.

– И чего это она так взвилась? – Мы начали вытаскивать бутылки из сот и складывать их в корзину.

– Всё пытается выслужиться перед стариком. Слышал, у него не все дома. Может, она хочет стать домоправительницей и получить всё это в наследство, когда Кох отдаст Богу душу.

– Толку ей от дома, если нет ни имени, ни титула? – Фыркнул я.

– Да кто их разберёт, – проворчал в ответ Йохан.

– Их? Горничных?

– Женщин, братишка, женщин. Хотя, будь у меня лицо посимпатичнее, я бы и сам запрыгнул в койку к богачу, лишь бы выбраться из формы официанта.

Я мельком взглянул на изрытое оспинами лицо Йохана и пожал плечами. С его поросячьим носом надеяться на благосклонность богатой фрау или герра точно не приходится, но как жить без мечты?

Мы вытащили две корзины из погреба и отнесли их на кухню. Пока с бутылок стирали пыль, я разглядывал помещение в попытках найти что-то странное, что-то вроде горшка в замке – рычаг, который откроет для меня проход в сокровищницу.

– Если собрался что-то украсть, то это плохая идея.

Девушка в поварском колпаке сурово смотрит на меня. Из-за детского личика и россыпи веснушек на носу она выглядит скорее комично, чем строго.

– Да было бы здесь что брать, – нарочито беззаботно откликнулся я. – Дом большой, но старый, вина в погребе не самые лучшие, а уж если официантом наняли такого бестолкового парня как я, значит не так уж много денег у этого герра Коха.

– Поддерживаю, – сказал Йохан.

– Да что вы говорите, – девушка поварёнок закатила глаза. – Вы вообще видели господина Ганца? О, я прямо вижу как ваши наглые рожи вытягиваются от удивления.

– Чем нас может удивить старик?

Я прислонился плечом к стене, принимая легкомысленную позу. Надеюсь, никто из присутствующих не понял, что без опоры я бы просто упал на пол.

– Ему сегодня шестьдесят лет, но выглядит он…

– Эльза! – Рявкнула невесть откуда взявшаяся Диана. – Хватит болтать, принимайся за работу! А вы двое – взяли подносы и марш в зал!

С ней будут проблемы. Куда бы я ни пошёл, зоркий глаз старшей горничной будет преследовать меня.

Улитки подаются на маленьких блюдцах для лилипутов. Из каждой раковины торчит крошечная вилочка, чтобы гостям было удобно есть закуску.

Раньше я тоже любил этот деликатес, но теперь его вид вызывает дурноту.

– Ты болеешь, что ли? – Меня нагнал Йохан. – Пил вчера?

– Да, похмелье. – Я несказанно обрадовался предложенному объяснению моего скверного вида.

– Это ты зря, мы же тут до самой ночи. Достать тебе пива? В погребе есть, я видел.

Мы вошли в большую комнату, освещённую по меньшей мере сотней разных ламп. Их искусственный свет больно резанул по глазам, я зажмурился, стараясь сдержать слёзы, и налетел на кого-то.

– Осторожнее, парень!

Меня подхватили сильные руки, я чудом сумел устоять на ногах и даже не уронил поднос.

– Что это у тебя? Улитки? Обожаю улиток.

С трудом открыв глаза, я увидел бритый череп и насмешливую улыбку Филиппа. Мои внутренности мгновенно ссохлись, на лбу выступил пот, а руки задрожали так, что многострадальные улитки начали подпрыгивать на блюдцах.

– И-извините, – выдавил я.

– Да ладно, парень, с кем не бывает. Я тоже в шоке от этой иллюминации, слепит глаза как фары кэба! – Филипп громко расхохотался.

Какого чёрта происходит? Что он здесь делает?!

Филипп сгрёб с подноса сразу трёх улиток и отошёл, пританцовывая, к группе молодых мужчин.

Я подошёл к Йозефу и спросил:

– Кто это?

– Друг герра Коха, я слышал, что он приехал на юбилей из Америки. Это ж как надо любить этого старика, чтобы потратить столько времени на дорогу?

Филипп не потратил ни минуты на путешествие, о, я в этом уверен. Проклятый громила воспользовался услугами нашего общего знакомого – беглеца из гильдии Пожирателей Времени. Но зачем?

– А вот и он! Ну-ка, иди сюда, старый ты чёрт!

Филипп, натужно кривляясь, кинулся к вошедшему в зал мужчине и сгрёб его в охапку. Тот широко улыбнулся, ответил на объятия и, схватив бокал с подноса проходящей мимо официантке, громко крикнул:

– Наконец-то я собрал вас всех в одном месте! Будь я проклят, если не скучал по вашим постным рожам!

Кажется, от изумления я открыл рот. И это мои манеры смутили Диану?!

– Что за похоронный марш играют на террасе?! – Громко возмутился герр Кох. – Пусть найдут в своём репертуаре что-то поживее или проваливают отсюда!

Хозяин дома оказался не только грубияном, но и полным невеждой в музыке – ну какой похоронный марш в Ре мажоре? Маленький оркестр на террасе и так играет нечто жизнеутверждающее и бодрящее, но этому мужчине, похоже, подойдут только кабацкие песнопения пьяных бардов.

Получив задание, я представлял себе старика, который прозябает в старом доме с кучкой друзей по шахматам. Но Ганц Кох оказался скорее скандинавским полубогом, чем стариком.

Высокий, с идеальной выправкой военного, он выше всех гостей на полголовы. Его длинные седые волосы завязаны в косу, на лице нет ни одной лишней морщины. На его фоне другие мужчины выглядят обрюзгшими и рано постаревшими.

– Ему исполнилось шестьдесят?! – Прошипел за моей спиной Йозеф. – Не может быть!

Во мне проснулись сомнения. Неужели всё это просто совпадение? И Филипп появился здесь случайно, и старик оказался вовсе не стариком, а, не побоюсь этого слова, воином, шагнувшим в этот мир прямо из Вальхаллы?

Когда все улитки были съедены, я вышел из зала и попытался улизнуть, но был пойман на лестнице Дианой.

Едва сдержавшись, чтобы не ударить её подносом, я обернулся и язвительно сказал:

– Снова заблудился.

– Только попробуй что-то украсть, – пригрозила она. – Возвращайся в зал!

– Улитки закончились.

– Тогда иди и возьми что-то другое.

Чем ближе закат, тем лучше я себя чувствую. Сейчас во мне достаточно сил, чтобы вступить с ней в словесную перепалку, но, боюсь, она закончится дракой.

После неудавшейся попытки побега мне пришлось пережить несколько мучительных часов в обществе Йозефа, прислуживая гостям за столом. В Ордене меня обучили этому, поэтому справился я лучше прочих.

Герр Кох хохотал, громко разговаривал и отпускал сальные шуточки, вспоминая всех женщин, которых ему довелось повидать на своём веку. Как мне удалось понять из разговора, многие из гостей сопровождали его в путешествиях, о которых, кстати, не было ни слова в документах, которые я получил от Ордена.

Когда гости в достаточной мере напились, я всё-таки сумел выскользнуть из зала незамеченным.

Тенью взметнувшись наверх, я вошёл в первую попавшуюся дверь и бесшумно закрыл её за собой. Хорошо, теперь нужно искать… Если бы я знал, что именно!

Думай, думай!

Я умудрился забрести в библиотеку – высокие шкафы подпирают потолок, к одному из них приставлена лестница. Такого количества книг я не видел даже в доме Теодора.

Кох мог организовать тайник буквально где угодно! Не в моих правилах сдаваться, но это задание кажется невыполнимым.

Я бесшумно обшарил каждый угол комнаты, проверил книжные полки на предмет скрытых рычагов – ничего. Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем я вышел в коридор и открыл следующую дверь. Если так пойдёт и дальше, я просто не успею отыскать артефакт.

Проверив три гостевые спальни и крошечный кабинет, я начал подозревать, что поступил глупо с самого начала – если человек хочет что-то спрятать, он пытается это закопать, то есть, нужно было начинать с подвала, а не со второго этажа.

Внизу меня наверняка уже ищут. Удивительно, что Диана всё ещё не устроила переполох. Музыка заглушает все звуки, доносящиеся из столовой, мой слух не может уловить ни голосов, ни стука приборов.

И вдруг дверь открылась. Я попытался спрятаться в тени портьеры, но не успел – Кох ударил кулаком по выключателю, и комната озарилась ярким светом.

– Выходи, – скомандовал мужчина.

– Я заблудился, клянусь, я…

– Выходи, Ловец, – без тени раздражения повторил он.

Невидимые тиски сдавили горло, мне ничего не оставалось, кроме как повиноваться. Пытаясь сохранять спокойствие, я выбрался из укрытия, перешагнул порог комнаты и с ужасом понял, что вдоль стен коридора выстроились все гости, приглашённые на торжество. Среди них я увидел Диану – она сменила форму горничной на простой костюм и сверлит меня взглядом.

– Нашёл то, за чем тебя отправили? – Осведомился Кох.

– Нет, – признался я.

– Не там искал.

– Нужно было начинать с подвала?

– Почти.

Наша мрачная процессия спустилась на первый этаж и двинулась по узкому коридору. Хозяин дома открыл дверь, ведущую в винный погреб, и я мысленно выругался.

– Всё гениальное просто, верно? – Кох будто читает мои мысли. – Мы сразу отправили тебя сюда, а ты даже не понял, насколько близок был к Проклятому Дитя.

– Нюха на проклятые безделушки у меня, к сожалению, нет, – вяло огрызнулся я.

Ганц Кох потянул на себя одну из бутылок и соседний стеллаж отъехал в сторону. Он жестом предложил мне войти первым и я, как агнец, послушно нырнул в темноту.

Мы недолго шли по совершенно тёмному коридору, затем Ганц обогнал меня, щёлкнул замок, и я увидел свет.

По периметру полукруглой комнаты расставлены витрины, шкафы и стеллажи. Почти все они пустуют, но на некоторых полках стоят незатейливые сундучки и шкатулки. Единственная лампа висит под потолком и даёт слишком мало света, чтобы я мог в деталях что-то рассмотреть.

– Подойди. – Ганц поманил меня к себе.

Гости встали полукругом, а в центре оказались я, хозяин дома и высокая подставка, на которой покоится совершенно обыкновенная деревянная шкатулка, которая выглядит настолько непримечательно, что, если бы она не была спрятана под землёй, мне бы и в голову не пришло искать артефакт в ней.

– Что тебе известно обо мне? – Спросил Ганц.

– Что вы овдовевший плотник, который внезапно разбогател, – нехотя ответил я.

– Внезапно… Идиоты из Ордена так и не научились обучать своих информаторов. Посмотри на эту вещицу, парень. Что ты видишь?

– Деревянную шкатулку.

– Присмотрись к ней внимательно.

Я искренне попытался увидеть больше, но заметил только тонкую руновязь, искусно вырезанную на крышке.

– Ганц Коф разбогател не «внезапно». Я придумал способ запечатывать проклятые артефакты в ларях из благословенного древа Сахаби.

– Древесина фисташкового дерева? – Я нахмурился. – Так вот почему…

– Да. Проклятое Дитя мне оставил его последний владелец, он так боялся за свою жизнь, что не стал забирать шкатулку. Он же упомянул меня в завещании, – сообщил Ганц. – Бедняга умер через три месяца после нашей последней встречи.

Я медленно обернулся и всмотрелся в суровые лица людей, окруживших нас. Филипп смотрел на меня волком, так же как остальные.

– Вы все – Охотники, – выдохнул я. – Все до единого.

– Мы не просто Охотники, мы – хранители проклятых артефактов. И мы не позволим Ловцам снова выпустить в мир чудовищную силу, заключённую в этих вещицах, – громко сказал Ганц.

– В Ордене знают кто вы? – Спросил я.

– Знают.

Земля ушла из-под ног, я зашатался, но никто из присутствующих даже не попытался мне помочь.

Орден предал меня, бросил прямо в пасть Охотникам. Они точно знали, что достать Дитя я не смогу. Но, погодите-ка…

– Вы убьёте меня?

– Мы охотимся на монстров и чудовищ, – спокойно сказал Ганц. – А ты всего лишь вор.

– Но вы показали мне хранилище. Вы…

– И что ты сделаешь? Расскажешь об этом Куратору? Валяй. А что сделает он? Вы – трусы и лжецы, у вас не хватит духу заявиться сюда и попытаться нас убить, чтобы отобрать артефакты. К тому же, я единственный, кто способен сдерживать их разрушительную мощь. Ловцы не убьют меня, более того, если я закопаю тебя на заднем дворе, никто из них и бровью не поведёт. Не на той стороне воюешь, мальчик.

– Ты не первый вор, который пытается выкрасть Дитя, – сказала Диана. – Я переловила десяток таких как ты и вышвырнула их вон. Может, однажды Орден поймёт, что вы – всего лишь назойливые мухи.

– А ещё ты испортил мне праздник. – Ганц ласково провёл пальцем по крышке шкатулки. – Но я всё равно отпущу тебя. Уходи и подумай о людях, которые отдают тебе приказы. Они собирались выпустить в мир ужасное проклятие, которое неминуемо убивает каждого, в чьих руках оказывается Дитя. Все смерти были бы на твоей совести, мальчик. – Он повернулся к собравшимся. – Пусть Пожиратель откроет дверь в Лондон, больше ему здесь делать нечего.

Я недоверчиво уставился на Ганца, затем перевёл взгляд на остальных Охотников. Они расступились, освобождая проход. На их лицах застыли уверенность и презрение. Под их взглядами я чувствую себя как муравей под увеличительным стеклом.

От Охотников отделился угрюмый мужчина. Он взялся за ручку двери, а затем резко распахнул её – за ней оказался задний двор моего лондонского дома.

Я почувствовал знакомые запахи, услышал привычный соседский шум и, кажется, повернулся к Ганцу, чтобы что-то сказать, но внезапно мир передо мной померк, превратился в зияющую чёрную дыру, в которой то и дело вспыхивают алые пятна.

Прежде чем упасть я сказал:

– Мне очень плохо.

Глава 15

Пробуждение оказалось внезапным и болезненным. Каждая мышца, каждая клетка горели огнём. Долгое время я просто лежал на спине не в силах даже перевернуться. Меня била мелкая дрожь, горло сдавил спазм, каждый вдох давался с трудом. Тошнота, слабость, лихорадка – не знаю, сколько времени мне понадобилось, чтобы открыть глаза и понять, что вокруг кромешная тьма.

К и без того скверному самочувствию прибавился страх. Я попытался сесть, но врезался лбом в низко висящую полку. Выругался, попытался вытянуть руку и тут же наткнулся на деревянное нечто, нависшее надо мной. Меня прошиб холодный пот.

Медленно, едва справляясь с болью в окаменевшем теле, я начал разводить руки в стороны и почти сразу нащупал стенки ящика.

Они попытались от меня избавиться! Проклятые Охотники солгали мне и всё-таки попытались убить! И где я теперь? Заперт в одном из подвалов Коха?

Проклятье!

Что делать? Как выбраться?

От страха закружилась голова. Я всё-таки попался, как одно из Чудес, на которое охотился сам. Вот она, расплата, карма, если угодно.

И Филипп! Предал, подставил, наверняка это он выдал меня Коху! Не будь здесь так душно, я бы… Я бы наверняка…

Наверное, я уснул, потому что, проснувшись во второй раз, почувствовал себя значительно лучше. Тело перестало болеть, мысли стали ясными и упорядоченными. Недолго думая, я начал колотить в крышку ящика, прилагая все имеющиеся в запасе силы. Очень скоро одна из досок треснула, и я почувствовал, как что-то упало на лицо.

Какого…

Я заплакал от ужаса. Даже в самые тёмные дни со мной не поступали так скверно.

Земля. Я растёр в пальцах рыхлый комок и зажмурился. Этого не может быть, верно? Не могли же они… Нет, однозначно не могли. Они Охотники, но ведь ничто человеческое им не чуждо. Неужели они могли похоронить меня заживо?!

Жаль, что я не знаю ни одной молитвы. В таком положении остаётся только взывать к Господу и надеяться, что он существует.

Через сломанную доску внутрь продолжает сыпаться земля. Я закрыл отверстие ладонью и попытался взять себя в руки.

Воздух в ящике ещё остался, значит, лежу я здесь не так уж и давно. Если дождя на поверхности не было, земля должна быть свежей и рыхлой. Можно попробовать сломать крышку и, заталкивая излишки земли внутрь ящика, выбраться на поверхность.

Приободрившись, я начал расстёгивать рубашку. Немалых трудов мне стоило обвязать её вокруг головы, чтобы защитить лицо от земли и пыли.

Похоже, на поверхности ночь – сил у меня прибавилось, болезнь отступила. Исполненный уверенности, я принялся колотить по крышке руками и ногами. Дерево поддалось быстро, земля начала падать сначала на ноги, а затем и на лицо. Я сделал несколько взмахов руками, словно пловец, утрамбовывая её в освободившееся пространство, и резко сел.

Продолжая работать руками и ногами, начал пробираться вверх, стараясь не думать о комичности своего положения. Почему-то вспомнилась басня о лягушке, взбившей молоко в масло, чтобы выбраться из кувшина.

Наполненный необъяснимой силой, я, наконец, отбросил в сторону последний ком земли и кожей ощутил прохладный ветерок. Рассмеявшись сквозь слёзы, сделал ещё несколько неловких гребков, подтянулся и вцепился пальцами в землю на поверхности.

Ещё немного, ещё совсем немного…

Зарычав, я подтянулся и выбрался из могилы.

Из горла вырвался истеричный смех, гомерический хохот, столь неуместный в моём положении.

Отсмеявшись, я перевернулся на спину, стащил с головы рубашку и уставился в тёмное небо, частично заслонённое от меня деревьями.

Я жив. Всё ещё жив.

Встав, я подошёл к могиле и поёжился – сомнений нет, Охотники меня похоронили. Только зачем, интересно, они воткнули палку вместо креста и повесили на неё венок? Им стоит научиться скрывать свои преступления.

Рубашка безнадёжно испорчена, но лучше выйти к людям в грязной одежде, чем совсем без неё.

Застёгивая пуговицы, я обнаружил на перемазанной грязью ткани кровавые разводы. Озабоченно ощупав себя, заключил, что ран на мне нет, так что, если это действительно кровь, то она не моя. Тогда чья? Что вообще произошло в подвале?

Какое-то время я медленно брёл по лесу, ориентируясь на звуки автомобилей и голоса людей. Звучали они приглушённо, будто бы издалека, и сколько бы миль не оставалось позади, ближе не становились.

Луна стояла высоко над головой, когда я, наконец, выбрался из леса на дорогу. Судя по огням на горизонте, там находится город. Где я?

Я шёл вперёд с несвойственным мне упрямством. Казалось, ничто на свете не способно остановить меня. Всё, чего я хотел, – уйти подальше от леса и могилы, в которую меня положили.

Моя могила. Моя.

Ужас накатывал волнами. Какая-то часть моего разума никак не могла поверить в то, что произошло. Как же легко человек может сойти с ума! Благоразумие ускользало от меня каждый раз, когда я опускал глаза и видел грязные разводы на рубашке.

Я побежал.

Опомнился уже в городе и с удивлением отметил, что луна почти не сдвинулась с места. Как же так? Город был очень, очень далеко. Как я…

Попытался вспомнить свой путь и не сумел. Вот я иду вдоль дороги, вот бросаюсь вперёд и вдруг, по щелчку, оказываюсь на тёмной городской улице.

– Какого чёрта?! – Заорал я.

Мне никто не ответил. Жители уже спят, а те, кто всё ещё бодрствует, предпочли сделать вид, что ничего не слышали.

Старые особнячки окраины Лондона ни с чем не спутать. Выходит, Охотники всё же протащили моё бесчувственное тело сквозь портал. Но зачем? Чтобы усложнить мои поиски? Чтобы Орден не сумел найти доказательств моего убийства?

Я снова побежал. Дома вокруг превратились в размытые пятна с яркими всполохами подсвеченных изнутри окон. В теле столько силы, будто я вот-вот взлечу, будто стоит мне подпрыгнуть, как неведомая сила вознесёт меня к небу.

Если бы я был уверен в том, что Куратор сидит в своём дорогущем кресле в главном здании, точно не поленился бы заглянуть к нему и выяснить, за какую провинность Орден решил отправить меня прямо в логово Коха. Обида душит, как затянутый петлёй шарф. Все эти годы я старательно взбирался по карьерной лестнице, чтобы быть брошенным в пасть Охотникам.

Сам не заметил, как добрался до знакомого района, пронёсся через дворы и, перепрыгнув через три ступени перед крыльцом, ворвался в дом.

Внутри темно и тихо, судя по запаху сюда никто не приходил.

Я с отвращением сорвал с себя рубашку и бросил её на пол. По пути на второй этаж расстегнул брюки и попытался выбраться из них на ходу. Всё провоняло свежей землёй и кровью, меня тошнит от этой вони!

Мне казалось, что ничего хуже со мной уже не произойдёт, но то, что я обнаружил в ванной, повергло меня в ужас, растоптало, уничтожило.

В отражении большого зеркала я увидел свою дорогую ванну, деревянную стойку с полотенцами, шкафчик с чистым бельём, флакон с душистым мылом и прочие мелочи. Единственным, что не отразило зеркало, был я.

Наверное, я умер и всё это – агония мозга, последние образы, всплывающие в сознании перед смертью. Так ведь бывает, верно?

Ощущение, будто я рассыпался сотней осколков. На деле же, я просто осел на пол и схватился за голову.

Больше бежать некуда. Неделю мне удавалось обманывать себя, делать вид, что я ничего не понимаю, но теперь, выкопав своё окоченевшее тело из могилы, нужно признаться хотя бы себе в том, что мерзкие мухи из склепа заразили меня проклятием крови.

С самого начала я знал это. Так сложилось, что Господь наделили меня пытливым умом и трусливым сердцем. Просто знать было недостаточно, мне нужны были такие доказательства, которые я не мог опровергнуть. И вот они, пожалуйста – я не вижу своего отражения, не ем уже несколько дней, засыпаю, как только встаёт солнце, и сил во мне намного больше, чем в других людях. Выбраться из ямы глубиной шесть футов человеку почти не под силу. А мои руки разгребали грязь словно воду.

А ещё я не задохнулся.

Прижав ладонь к груди, я в страхе замер. Минута, две, чёрт знает, сколько времени прошло, прежде чем я смирился с тем, что не почувствую ударов сердца. Более того, задержав дыхание я не ощутил дискомфорта. Выходит, там, в могиле, я просто-напросто не дышал и сам этого не заметил.

– Но как же… – Пробормотал я. – Это ведь невозможно!

Разум и сердце борются во мне, грозясь разорвать на части. Я чувствую, что со мной произошло нечто ужасное, но не могу понять и принять этот факт. Всё моё существо протестует против смирения, разум лихорадочно ищет объяснения тому, что я добрался до дома за считанные минуты, но не находит его.

Ещё и это проклятое сердце.

Я снова прижал руки к груди и принялся молиться, игнорируя тот факт, что всю свою жизнь обходил стороной дома Господа и никогда не подавал на постройку церквей. Если высшая сила существует, если Бог есть, то он должен уничтожить меня прямо сейчас или позволить моему сердцу удариться о рёбра! Всего один удар и я забуду всё, что произошло, сделаю вид, что забыл о могиле, о пролетающих мимо домах, о том, как я разрезал собой ночной город, выпущенной стрелой пронзая темноту.

Но Господь снова промолчал. Как и моё сердце.

Опустошённый, вывернутый наизнанку, я на коленях выполз из ванной и забрался в постель. Нет сил даже на то, чтобы смыть с себя кровь и грязь. Если повезёт, если проклятая Фортуна будет милосердна, утром я просто не проснусь.

Утром, кстати, я действительно не проснулся.

Зато проснулся вечером, едва солнце скрылось за соседними домами.

Не знаю, что за сила заставила меня подняться, но я словно восстал – полный сил и энергии, пышущий здоровьем и желанием творить. Воодушевление, одухотворённость, страсть и необъяснимое жизнелюбие закружили меня в своём пёстром хороводе.

Но вскоре я опомнился. Увидел свои серые руки и землю под ногтями, грязное постельное бельё и вспомнил, что ещё вчера лежал в сырой могиле.

Взбесившись, я содрал с кровати постельное бельё, скомкал и, топая ногами, спустился в прачечную, набрал воды в таз, поставил в него ребристую доску и принялся остервенело тереть простыню, намереваясь избавиться от следов несостоявшегося погребения.

Решив, что с пятнами покончено, я достал скомканную ткань, развернул её, чтобы повесить, и обнаружил огромную дыру прямо в центре.

Не рассчитав силы, я просто протёр простыню насквозь.

– Проклятье!

Игнорировать произошедшие со мной изменения становится всё сложнее, ещё и этот проклятый голод, накатывающий волнами! Он так силён, будто я не ел несколько дней.

Хотя, если вспомнить, так оно и есть.

Оставив испорченную простыню на полу в прачечной, я, продолжая громко топать, пошёл на кухню, где наскоро соорудил себе сэндвич из зачерствевшего хлеба и джема. Нарочито громко дыша я сел на стул и впился зубами в напоминающую наждак мякоть, оторвал кусок и принялся жевать.

Тошнота появилась после первого же проглоченного куска.

Меня скрутило, я упал на пол и принялся натужно кашлять и кашлял до тех пор, пока не исторг из себя мерзкий комок слюны, смешанной с джемом. От этого зрелища мне стало до того противно, что я отполз в сторону и прикрыл глаза, искренне надеясь, что учинённый мной беспорядок исчезнет сам собой.

Нужно что-то предпринять, отправиться в библиотеку Ордена и выяснить всё, что известно о проклятье крови и его последствиях. Слово «вампир» лезвием гильотины висит над моей головой, но я упорно не желаю его замечать.

Часы пробили восемь раз. Что ж, рабочий день закончился несколько часов назад, истовыми работниками Ловцы никогда не были, а это значит, что сейчас самое подходящее время для того, чтобы наведаться в архив.

Стараясь не смотреть на комок слизи на полу, я выскользнул из кухни и опрометью бросился к лестнице.

Мои действия и жесты слишком порывисты – я это понял, случайно разорвав рубашку, которую хотел надеть. Пришлось успокоиться и сосредоточиться на процессе расстёгивания пуговиц. Стоит мне задумать и начать делать что-то машинально, как происходит маленький бардак.

Кое-как собравшись, я вышел из дома и воровато огляделся. Поздно вспомнил, что не умыл лицо и вообще не знаю, как оно выглядит после всего, что со мной случилось. Зеркала, как стало понятно ещё вчера, больше не желают отражать меня.

Впрочем, по пути я заметил себя в стеклянной витрине булочной и как же я обрадовался!

Лицо осунулось и приобрело восковую бледность. Лихорадочный блеск глаз только подчёркивает общий измождённый вид. Однако, в целом я выгляжу как обычно, белки не налились кровью, да и грязных разводов на коже нет.

Повинуясь внезапному порыву, я оттянул верхнюю губу и тут же зажал рот рукой. Попятился, налетел на пожилого джентльмена, рассыпался в извинениях и бросился прочь, расталкивая прохожих.

Из верхней десны совершенно точно показался зуб, прямо как в детстве, когда молочные сменяются коренными. Вот только лишний клык прорезался сверху, совсем не там, где должны быть обычные человеческие зубы. Я осторожно провёл языком по десне и обнаружил, что второй вот-вот прорежется с другой стороны.

Будь прокляты Коллекционер, Филипп и моя неуёмная жадность! Я превращаюсь в монстра и деньги, лежащие в банковской ячейке, не могут остановить эту ужасную метаморфозу.

Пока я торопливо шагал по улице, то и дело налетая на прохожих, подленький голосок в голове услужливо напоминал, что в свалившихся на мою голову бедах виноват один единственный человек – Арчи, чёрт бы меня побрал, Аддамс.

Вернее тот, кто скрывается под его именем.

«Если бы не твоя жадность, – шептал голос, – ты бы проводил время с Деборой, водил её в рестораны и на выставки, но теперь всё пропало. Тебя не отражают зеркала, твои зубы… Однажды ты тоже превратишься в рой жирных кровавых мух».

Я схватился за дверцу кэба и дёрнул ручку. Автомобиль покачнулся, водитель обернулся и уставился на меня. К его нижней губе прилипла сигарета. Мужчина попытался что-то сказать, но вместо этого только открывал и закрывал рот.

– Ваша сигарета вот-вот упадёт на сидение. – Делая вид, что ничего не произошло, я забрался в салон. – Вы свободны?

Водитель кивнул. Пепел упал на обивку.

Я назвал адрес и прижался к дверце опасаясь, что водитель посмотрит в зеркало заднего вида и будет страшно удивлён, не обнаружив в нём моего отражения. Погибнуть в автомобильной аварии в мои планы пока не входит.

Я приложил массу усилий, чтобы аккуратно закрыть дверцу кэба. Водитель смотрел на меня выжидающе, будто боялся, что от хлопка машина перевернётся. Что-то внутри подсказывало, что я могу это устроить.

Проводив взглядом петляющий кэб, я поправил одежду и направился к зданию. Главное сохранять спокойствие, тогда охрана точно ничего не заподозрит. Конечно, прежде я никогда не посещал архив и библиотеку Ордена, но разве эти угрюмые типы у входа знают об этом? Или же…

На лбу выступил пот.

«Это паранойя, – успокаивает меня внутренний голос, – ты просто сходишь с ума».

Ноги стали ватными, но я упорно продолжал подниматься по лестнице. Ступень, ещё одна, вот сейчас, сейчас один из громил в костюме спросит, кто я и куда направляюсь, а я отвечу, что это не его дело и, если он продолжит настаивать, разобью ему голову, а затем вцеплюсь в горло его напарника.

– Хорошего вечера, сэр.

– Арчи Аддамс, но это не ваше… – Я замолчал. – Спасибо.

Громила открыл дверь, пропуская меня в здание. В моём горле застрял ком размером с апельсин.

Если я продолжу так странно себя вести, любой Ловец поймёт, что со мной что-то не так. С тем же успехом можно просто повесить на шею табличку с надписью «Я заражён кровавой чумой» и встать у входа. В конце концов меня убьют или Ловцы, или Охотники.

В противоположной стороне от основных лифтов находится скромного вида дверь с табличкой «Служебное помещение». О том, что за ней спрятан спуск в подвал, знают только члены Ордена.

«Подвал» – слишком простое слово, когда дело касается четырёх подземных этажей с залами для собраний, библиотекой и комнатами отдыха, но Ловцы привыкли использовать его, чтобы не вызывать интереса у любопытствующих.

По пути на минус третий этаж я не встретил ни одной живой души. Ловцы никогда не славились любовью к работе, а уж в архивы нас не загнать даже палками. В прошлом году Куратор нанял двенадцать человек, работа которых заключается в том, чтобы находить необходимые документы и поднимать их наверх – вот настолько мои коллеги презирают работу с бумагами.

Все хотят быть авантюристами и героями, роль книжных червей им не по вкусу.

Дверь библиотеки бесшумно открылась, я замер на пороге и прислушался – никого. Мой острый слух уловил какие-то шорохи, но, скорее всего, это крысы. В огромном помещении не пахнет людьми, только бумагой и плесенью. Архивариус плохо следит за сохранностью книг, стоило бы сказать ему об этом.

Несмотря на твёрдую уверенность в том, что в библиотеке никого нет, я крался между стеллажами, стараясь производить как можно меньше шума. Хотелось бы сказать, что моё сердце колотилось как безумное, но нет – оно словно обратилось в камень.

Ещё дома я решил, что начну с медицинской секции. В конце концов, кровавая чума – это болезнь, верно?

Более распространённое название «проклятие крови» я предпочёл игнорировать.

Я снял с полок несколько увесистых томов, положил их на пол и сел рядом, надёжно спрятавшись в тени стеллажа. Если кто-то войдёт, у меня будет возможность остаться незамеченным.

Первый справочник оказался написанным от руки – писарь обладал каллиграфическим почерком непередаваемой красоты. Я с жалостью отметил, что страницы пожелтели от времени, а уголки рассыпаются под пальцами.

Вскоре стало понятно, что я ошибся с выбором книги – автор писал только про чуму, не скупился на описания гниющей плоти и меня начало мутить. Голод вновь напомнил о себе, но я всё ещё не имел ни малейшего понятия о том, чем его утолить.

«Ты знаешь», – ехидно произнёс внутренний голос.

Отложив книги, я поднялся на ноги и пошёл вперёд, разглядывая корешки разномастных изданий. Некоторые из них выглядели новыми, другие – настолько ветхими, что брать их в руки было попросту страшно.

Интересно, у Ордена есть собственная типография? Кому Куратор мог доверить печать сакральных текстов?

Я глубоко вдохнул и постарался прогнать прочь неуместные мысли. Нужно сосредоточиться на поиске, в том, как расставлены книги, есть какая-то система, нужно только понять, как архивариус…

У дальней стены я разглядел высокий стеллаж, закрытый стеклянными дверцами. Между ручек висит внушительных размеров замок и будь я проклят, если там не хранятся самые важные книги и документы. Но где же ключ?

Поддавшись малодушному порыву, я сжал замок в руке и дёрнул, почти не прилагая усилий. Несколько звеньев цепи лопнули и упали на пол.

– Ну и что ты наделал? – Спросил я себя и с сожалением уставился на обломки замка.

Глупец! Теперь скрыть следы своего присутствия не удастся. Как только архивариус увидит этот бардак, он отправится к охране, а те, в свою очередь, с удовольствием расскажут ему о моём визите.

Начав творить глупости, остановиться бывает трудно.

Чувствуя себя мальчишкой, я снял цепь с ручек и забросил её на самый высокий стеллаж вместе с обломками замка. Вот так. Старику туда ни за что не достать, так что пусть считает, что сам забыл запереть шкаф. Гордость не позволит ему признаться начальству, что склероз окончательно доконал его и дело, возможно, замнут.

По крайней мере, я надеюсь на это.

Подрагивающими от волнения руками я открыл дверцы.

Всё здесь в беспорядке – книги свалены на полках, из-под них торчат листы бумаги, исписанные неразборчивым почерком. Огарки свечей, сточенные до основания карандаши, чернильница с засохшим содержимым…

Я провёл пальцами по пыльной полке и горько вздохнул – кто-то искал в этих книгах что-то важное и, судя по всему, довольно давно. Интересно, нашёл ли он ответ на свой вопрос? И найдётся ли ответ на мой?

Я взял несколько книг, оставленный моим предшественником карандаш, и отнёс всё это на самый дальний стол.

Где-то наверху трижды пробили часы. Усилием воли я оторвался от открытой книги и отложил в сторону лист пожелтевшей бумаги.

Направляясь сюда, я надеялся отыскать сведения о кровавой чуме, но был совершенно не готов узнать то, что изложил в своём многостраничном труде мужчина, столкнувшийся с «безжалостной хворью».

Автор предпочёл остаться неизвестным, а в тексте обращался к читателям не иначе как к «братьям».

Он начал писать книгу в 1772 году, сразу после того, как напуганный новостями о заживо погребённых людях герцог Мекленбургский ввёл обязательную отсрочку похорон. Умершего не разрешалось предавать земле трое суток на случай, если смерть констатировали ошибочно.

«В ту пору я помогал при строительстве аббатства. Архитектор и заказчик никак не могли договориться, мы месяцами не видели денег, а зимой потеряли четверых товарищей – они замёрзли во сне. С наступлением весны ситуация улучшилась, но работы не прибавилось, поэтому я начал подрабатывать могильщиком. Вскоре ко мне присоединились ещё трое мужчин. Служители церкви были добры к нам и позволили построить небольшой домик неподалёку от святой земли, чтобы мы могли там спать и согреваться по ночам. Думаю, прошло несколько недель, прежде чем мы заметили, что Карл болен – он стал раздражителен и груб, ночами стонал и ворочался, а днём вовсе отказывался выходить на улицу. Мы не могли работать за него, Грегор пытался поговорить с ним и образумить, настаивал на том, чтобы он обратился к доктору, но тщетно – несколько раз они даже дрались и, как ни странно, больной Карл укладывал беднягу Грегора на лопатки за считанные секунды.

Однажды утром я нашёл бездыханного Карла на полу, перекрестился и отправился за священником. Вернувшись, мы со стариком обнаружили живого и невредимого Карла, сидящего за столом. Я искренне обрадовался, потому что не желал ему зла. На следующий день заболел Грегор.

Те же симптомы – раздражение, светобоязнь и потливость. Не выдержав, мы с Виктором и Леоном вызвали доктора. Явившись, седовласый шарлатан обследовал наших товарищей и сказал, что у них болезнь лёгких и жить им осталось недолго.

Они умерли в одну ночь – Грегор сдался болезни намного быстрее.

Готовя тела к погребению, я заметил странные точки на их посеревшей коже. Тогда мне показалось, что это укусы насекомых и я не предал этому значения.

На третий день после похорон мы проснулись от странного звука, напоминавшего жужжание сотен насекомых. Леон кинулся к окну, но было слишком поздно – в дом ворвалось облако отвратительных жирных мух. Они облепили беднягу словно вторая кожа, я не сумел их согнать, а Виктор сбежал, бросив нас погибать.

Леон упал замертво, а я сумел выбраться через окно и кинулся к церкви. По пути споткнулся о тело Виктора – он лежал, уставившись в небо невидящими глазами, всё его лицо было покрыто алыми нарывами, из которых сочилась кровь.

Утром мы с монахами похоронили моих друзей, я своими руками забивал гвозди в крышки их гробов, а потом напился, опустошённый случившимся кошмаром.

Возвращаясь из паба, я увидел их у двери нашего дома. Леон, Грегор, Виктор и даже Карл – они ждали меня. Их лица светились в сумраке, а глаза горели адским пламенем. Грегор поманил меня к себе. Я закричал и в ту же секунду их тела распались обратились в рой насекомых, и они взмыли в воздух плотным жужжащим облаком».

За последние четыре часа я успел бегло ознакомиться с большей частью книги. Через три года после смерти товарищей, неизвестный автор встретил Охотника, который предложил ему работу и объяснил, что он вовсе не сошёл с ума.

Именно он рассказал о «кровавой чуме», которую переносят существа, ошибочно принимаемые за мух.

«…их тела способны распадаться на части, а затем собираться в единое целое. Нет твари хитрее, чем кровопийца – он сохраняет разум и сеет зло во славу Дьявола».

Не сдержавшись, я фыркнул – средневековые глупости. Нет ни Бога, ни Дьявола, а существование разного рода «чудесных существ» просто факт, с которым нужно смириться. Это первое, чему меня научил наставник.

На одной из страниц я нашёл упоминание зеркал. Как оказалось, они не отражают лиц проклятых, поскольку в них есть серебро, губительное для кровопийц.

Слово «вампир» появилось в тексте намного позже, после того как автор описал вспышку жалоб на нападения вампиров в 1721 году в Восточной Пруссии. Об этом он узнал от старика, которого встретил, путешествуя по Европе.

Во Франции автор ознакомился с «Трактатом о явлении духов и о вампирах или призраках», принадлежавшем перу некоего Антуана Огюстена Кальме. Аббат не подтверждал существование вампиров, но и не отрицал его.

«Чтобы убить кровопийцу нужно вонзить ему в грудь деревянный кол, но лучшим способом считается сожжение тела. Отсечение головы может быть неэффективным, особенно когда дело касается долгожителей. Живут проклятые сотни лет – они не стареют, не страдают человеческими болезнями и ничего не чувствуют. Встретив вампира, нужно узнать, где он спит, пробраться туда на рассвете и расправиться с ним».

Перспектива жить вечно всегда меня привлекала, цинично подумал я и тут же себя одёрнул.

Часы ударили четыре раза.

Я выпрямился и устало потёр переносицу. Всё, что описал неизвестный Охотник, я так или иначе знал. Даже о традиции подрезать мертвецам сухожилия и класть их в могилу лицом вниз. Многие главы показались мне выдумками и тёмными суевериями, но теперь я точно уверен в том, что зараза, превращающая человека в живого мертвеца, передаётся даже через укусы кровавых мух. Именно так я и заразился.

Единственным способом избавиться от проклятия охотник назвал смерть. Я криво усмехнулся.

«Тебе придётся есть», – услужливо напомнил мерзкий голос.

Возвращая книгу на место, я посмотрел на своё отражение в стеклянных дверцах.

Ничего не изменилось. Это всё ещё я – тот, кто называет себя Арчи Аддамсом. И я не чувствую в себе адского пламени или желания вырезать целый город, чтобы угодить Дьяволу.

Мне просто не повезло, я оказался не в том месте не в то время. Неужели это делает меня чудовищем?

«Нет, чудовищем тебя сделает жажда», – сообщил внутренний голос.

– Заткнись, – устало пробормотал я и бесшумно покинул библиотеку.

Глава 16

– Кто-то должен был попытаться. Прошло больше десяти лет с тех пор, как Ловец переступал порог дома Коха, мы думали…

– Думали, что он утратил бдительность? Вы ошиблись.

– Я чувствую, что ты расстроен, но это твоя работа.

– Вы могли предупредить меня. Это выглядело так, словно Орден решил от меня избавиться, – прямо сказал я и отодвинул от себя стакан с виски, от одного вида которого к горлу подкатывает тошнота.

– Ты мог выдать себя. Мы долго обсуждали это и выбрали тебя, потому что ты заслужил наше доверие. Доверие всего Ордена, Арчи.

Губы Куратора кривит усмешка, которую он всеми силами пытается выдать за доброжелательную улыбку. Я слышу стук его сердца – неровный ритм, ускоряющийся каждый раз, когда мерзавец лжёт. За последние полчаса он не солгал лишь однажды – приветствуя меня сухим «здравствуй».

Понятия не имею, откуда во мне взялось мужество, но проснувшись этим вечером, я твёрдо вознамерился явиться к Куратору и потребовать объяснений. В конце концов, что он мог сделать? Закопать меня заживо?

Последние три дня я провёл заточённым в стенах собственного дома. Я отказался от услуг миссис Стюард и повара, отменил подписку на газету и даже собирался вырвать из стены телефонный шнур, но передумал, вспомнив о Деборе. Затем, повинуясь внезапному порыву, я сорвал с кровати матрас и потащил его вниз, в подвал, посчитав, что монстр, подобный мне, не заслуживает удобств. Как оказалось позже, вся эта паническая беготня была совершенно ни к чему – мне одинаково сладко спится как в постели, так и на голом полу. Акт самобичевания провалился.

Позавчера снова звонил Теодор. Он сказал своим мягким, исполненным печали голосом:

– Мне не суждено тебя увидеть, Арчи.

А я, обезумевший от осознания происходящих со мной метаморфоз, рявкнул:

– Тебе нужно всего лишь подождать!

Он молчал несколько долгих, пронзительно тихих секунд, а потом произнёс:

– Боюсь, что сын виконта не приучен ждать. Прости мне моё нетерпение.