Читать онлайн Летняя практика бесплатно

Летняя практика

Первая часть. Летние каникулы

Май

Лена сидела перед зеркалом в большом банном полотенце, обернутом вокруг тела, и неторопливо наносила крем на лицо.

Неторопливо – это потому что впервые за долгое время ей некуда было торопиться.

Обычно она все делала на бегу, одновременно собираясь на работу, одевая сына в сад, пытаясь напихать его хоть какой-то едой и перехватить сама немного кофе.

Затем забег в детский сад, и галопом на работу. И вечером все в обратном порядке. Ужин, подготовка к завтрашнему дню, укладывание Вадима спать, быстрый душ, книга и сон.

И так день за днем.

Остановиться, посмотреть на себя катастрофически было некогда.

А стоило бы, стоило.

Лена удрученно размяла небольшую, неизвестно когда появившуюся морщинку у губ.

Это от того, что слишком резко их сжимает все время, мало улыбается.

И кожа стала какая-то тусклая, рыхловатая.

И на шее морщины.

И к парикмахеру бы сходить, хоть концы волос подровнять.

Про маникюры всякие, педикюры и тому подобное она даже не вспоминала. Нет времени. Да и денег тоже.

Ну ничего, уже середина мая, скоро конец учебного года, потом она июнь работает и затем отпуск, наконец.

Летние каникулы.

Поехать, она, конечно, никуда не поедет, но вот просто отдохнуть, отоспаться, отваляться на пляже у речки – все это тоже очень здорово.

Пожалуй, одно из основных преимуществ ее работы в школе – это именно длительный летний отпуск.

Сегодня ей к третьему уроку, сын еще спит, Лена решила отвести его попозже в сад, поэтому время на себя немножко есть.

Лена еще раз с неудовольствием размяла морщинку у губ, со вздохом махнула рукой.

Да уж, тридцать пять…

Как быстро все, надо же…

Вроде вот только ты школьница, волнуешься перед первым экзаменом, потом раз – и уже студентка, переживаешь перед первой сессией. Не успела оглянуться – и уже стоишь и трясешься перед дверью кабинета в свой первый рабочий день в школе.

И потом бац – и где десять лет делись? И где та нежная, испуганная девочка, прерывисто и сбивчиво отвечающая на въедливые вопросы родителей своих учеников, краснеющая от недоверчивых взглядов, упрямо задирающая подбородок, показывая, кто здесь вообще-то учитель.

И кто эта усталая женщина, с тусклым цветом лица и морщинкой у неулыбчивых губ?

Лена отвернулась от зеркала и пошла будить сына.

Школа, как всегда, затянула в свой водоворот моментально.

Лена не успела переступить порог кабинета, поставить сумку на стол, как вереницей потянулись просители. Всем нужно было пересдать. Лена не была тираном, оценки ставила легко, пересдачу всегда разрешала. Ее вообще-то любили. И ученики, и их родители, и ее коллеги.

До начала урока было пять минут, быстро разобравшись с просителями, Лена отвернулась к доске, записывая тему урока.

Десятый класс за ее спиной шумел вполне сдержанно, все-таки люди собрались практически взрослые.

Лена любила работать со старшими классами. Она не то чтобы была на их волне, но договориться с ними было значительно проще, чем, например, с седьмыми и восьмыми.

Прозвенел звонок, Лена повернулась и выдохнула.

Понеслась.

Шесть уроков пролетели со скоростью света, Лена, забежав в соседний кабинет к приятельнице, учительнице русского языка и литературы Кате, застала там еще парочку своих коллег.

Все они были примерно одного возраста, поэтому сдружились и часто по окончании уроков сидели в одном кабинете, болтая, готовясь к завтрашнему дню, а иногда и выпивая чего-нибудь. Вот как сегодня.

Запах спиртного был вполне однозначным, Катя, высокая блондинка, с резкими, жесткими чертами лица, уже заметно раскраснелась, и Лена, мимолетно подумав, сколько ошибок она пропустит в домашних заданиях, что проверяла, приняла свою кружку с кофе, щедро сдобренного коньяком.

– С чего веселье? – уточнила она.

– Да вот, Араметян принес, – Катя усмехнулась, Лена закатила глаза неодобрительно.

Она всегда отрицательно относилась к подаркам родителей учеников. Особенно когда это было не просто так. Сейчас это точно было не просто так.

Араметян отличался хронической неуспеваемостью. По всем предметам. Но с русским у него было совсем плачевно. Тем не менее, выплывал, каким-то образом.

А Катя периодически попивала дорогой армянский коньяк, щедро угощая коллег.

Лена допила кофе, чувствуя приятное тепло, разливающееся по телу, и слегка захмелела даже. Вот что значит, экономить деньги на обедах.

– Ладно, я в библиотеку, и вернусь еще.

До библиотеки было десять минут ходу от школы. Лена, прихватив стопку книг, что необходимо было сдать, вышла на крыльцо школы, счастливо зажмурилась.

Середина мая, солнце, зелень.

Красота-то какая!

Лена легко шагала по улице, улыбаясь солнечным лучам, ласкающим кожу, полностью погруженная в это редко посещающее ее в последнее время ощущение простого наслаждения от самых обыденных, но таких чудесных вещей.

Она обогнула компанию каких-то мрачных парней в косухах, растопырившуюся на весь тротуар и половину проезжей части несколькими мотоциклами самого устрашающего вида, придержала одной рукой рассыпающиеся книги.

В библиотеке было прохладно и темно с улицы.

Лена остановилась у стеллажа с новинками, внимательно изучая, рядом подошел какой-то парень, массивной фигурой загораживая весь свет. Лене стало неуютно, и она отодвинулась чуть дальше.

Прихватила книгу в яркой обложке и пошла к стойке библиотекаря.

На крыльце Лена опять чуть задержалась, подняв лицо и улыбаясь солнцу, когда сбоку раздался мужской голос:

– Елена Николаевна?

Лена обернулась, с удивлением увидела рядом с собой того самого высокого парня, что загораживал ей свет в библиотеке. Прищурилась, не узнавая его.

Парень спустился на две ступеньки вниз, и все равно еще порядочно возвышался над Леной.

У него была невероятно привлекательная, располагающая к себе, улыбка, лохматые волосы, пирсинг в брови, крепкий, массивный разворот плеч, затянутых косухой.

И фантастически подкупающий, искренний взгляд.

Взгляд молодого, довольного собой, окружающим миром, и вообще всем на свете, человека.

Лена машинально улыбнулась в ответ, ловя себя на мысли, что, глядя в такое открытое лицо, нельзя не улыбнуться, и с ожиданием уставилась на него.

Она его совершенно не помнила. Он ее откуда-то знал. Может, бывший ученик. Не ее, конечно, всех своих она помнила, но, может, в школе учился когда-то, видел ее, все-таки десять лет она здесь проработала. А, может, молодой отец первоклашки. Хотя, вряд ли. Слишком молодой…

– Я Данил, – парень наконец-то понял, что она его не узнала, – ну, помните, зимой, на вечере встреч выпускников…

О да! Теперь Лена его вспомнила.

На вечере встреч выпускников она была дежурной, смотрела за порядком на первом этаже. Выпускники уже разбрелись из актового зала по кабинетам, с удовольствием общаясь с учителями, у некоторых в сумках вполне однозначно позвякивало, но директор приказала не препятствовать. Главное, чтоб не до свинства.

Лена стояла в коридоре. Со своими выпускниками она уже пообщалась, и теперь наблюдала, чтоб все было чинно-благородно.

Мимо прошли двое высоченных парней, уже по виду слегка нетрезвых, оглянулись на нее заинтересованно.

Лена немного смутилась. Внимание незнакомых мужчин, да еще и в школе, напрягало.

Лена знала, что выглядит неплохо. На свои года, но вполне еще ничего. В темноте так может и за двадцатипятилетнюю сойти. Особенно для нетрезвого мужчины.

Парни переглянулись и подошли поближе.

Да, они определенно были нетрезвы. И они определенно принимали ее за кого-то другого, потому что один из них облокотился на стену, перекрывая выход, а другой, “дыша духами и туманами”, проворковал:

– Какая красивая девочка, ты чего тут забыла? Практикантка?

Лена, выпавшая в осадок еще на “красивой девочке”, совершенно потеряла дар речи на “практикантке”.

Да уж, парни накидались просто в сопли, если даже с близкого расстояния не могли отличить взрослую тридцатипятилетнюю женщину от студентки.

И ориентиры потеряли, флиртуя в школе!

Лена только открыла рот, чтоб высказать им гневным учительским тоном все, что она о них и об этой ситуации думает, как парень, что спрашивал ее, протянул лапищу к ее лицу, поправил выпавший локон за ухо, мимолетно чуть мазнув по щеке и задев шею:

– Меня Данила зовут. Не скучно тебе здесь? Поехали покатаемся?

Лена просто в ступор впала от его наглости.

И от неожиданности.

Ее нагло клеили! И где? В школе! И кто? Какие-то малолетки! Да им едва за двадцать!

Лена попыталась все-таки что-то ответить, а то ну совсем ведь дурой выглядит, как рыба открывая и закрывая рот и тараща глаза удивленно.

Данила между тем, ободренный ее молчанием, не иначе, как решил, что это все результат его неземного очарования, и решил закрепить успех:

– На байке каталась когда-нибудь?

Это было сказано хрипловатым, тягуче-сексуальным голосом, от которого, в совокупности с потрясающей внешностью и наличием байка, с Лены должны были со свистом слететь трусы.

Лена набрала в грудь побольше воздуха, чтоб отправить, наконец, наглеца туда, куда обычно отправляют зарвавшихся юнцов серьезные взрослые женщины, когда дверь соседнего кабинета открылась и оттуда вышла завуч школы, Людмила Геннадьевна, уже много лет носившая переходящее из поколения в поколение прозвище Таблетка.

– Елена Николаевна, – строго осведомилась она, – все в порядке?

– В полном, – кивнула Лена, с достоинством обошла застывшего Данилу, подойдя к начальству, – мне надо еще один этаж проверить, сюда сейчас Екатерина Петровна придет.

– Шатров? – Таблетка обратила внимание на приставучего Данила, – Востриков? Что-то вы задержались, там ребята вас заждались уже.

– Да, Людмила Геннадьевна, – в унисон пробасили парни и потянулись за завучем, как утята за мамой-уткой.

Данила, впрочем, успел, повернувшись, мазнуть по Лене удивленным взглядом и, чуть заметно улыбнувшись, покачать головой.

Как будто что-то нереальное увидел.

Лена ответила на его взгляд спокойно и уверенно, как и положено взрослой, самодостаточной женщине. Учительнице.

Вот только сердце потом долго поекивало от невольных воспоминаний о случайном касании теплых пальцев к щеке и шее, о тяжелом внимательном взгляде и хрипловатом возбуждающем голосе.

Лена списала это на хроническую нехватку секса и физиологическую примитивную реакцию тела, и успокоилась.

И вот теперь, глядя в открытое приветливое лицо, узнавая тот самый внимательный взгляд, Лена невольно вспомнила те свои тогдашние ощущения, и покраснела непроизвольно.

– Да-да… – как можно более нейтрально и деланно рассеянно ответила Лена, – что-то такое припоминаю… Что же, приятно было увидеться.

Она вежливо кивнула и сделала попытку обойти его, но парень передвинулся так, чтоб заслонить ей дорогу, заулыбался еще шире:

– Может подвезти вас? Вам куда?

– Нет, спасибо, – Лена сделала еще одну попытку спуститься, его близость смущала, хотелось отойти подальше, – я в школу иду, здесь рядом.

– Да, я помню, – кивнул он, опять передвигаясь вместе с ней, не пропуская, – тогда давайте провожу, помогу донести книги.

– Ээээ… – Лена пыталась придумать по-быстрому причину отказа, но Данил уже отбирал сумку с книгами из ее рук, другой рукой подхватывая ее под локоть, аккуратно, но так властно, что понятно было – просто так не вырваться.

– Да ладно вам, вы боитесь что ли меня? – улыбался он так по-мальчишески очаровательно, что Лена не смогла устроить разборку прямо сразу, на месте, и подчинилась, позволяя вести себя по улице.

По дороге Данил ни на секунду не закрывал рот, судя по всему, применяя к ней весь свой арсенал для очарования девушек.

Лена отвечала сухо, скованно, не понимая причины такого поведения.

Ну ладно тогда, в полутемном коридоре, он мог принять ее за ровесницу, но теперь-то, теперь!

Почему он так себя ведет? Так, как будто она ему интересна? Чем она может заинтересовать такого, как он?

Немолодая, некрасивая, невеселая.

И не производящая впечатления доступной женщины.

Он издевается над ней? Может, поспорил на нее?

Лена терялась в догадках.

В любом случае, каковы бы ни были причины такого его поведения, Лена не собиралась продолжать с ним общение.

О чем она и заявила Данилу на крыльце школы, в ответ на его предложение встретиться после работы.

Лене казалось, что она была максимально убедительна, и какие бы причины ни были у этого парня, она своим отказом полностью дала понять, что у него ничего не выйдет.

Она зашла в школу, ощущая на спине его тяжелый изучающий взгляд, так мало подходящий к открытой мальчишеской улыбке, успешно поборов в себе желание оглянуться.

В ее жизни не было места глупостям.

Таким, как он.

Июнь

Лето упало на город внезапно, люди просто не успели подготовиться. Буквально вчера стоял не июньский холод, цвели яблони и вишни, и все ходили, кутаясь в ненавистную теплую одежду, а уже на следующий день температура резко поднялась на десять градусов, что воспринималось практически как тропическая жара.

Лена, как и все остальные, такие перепады переносила не очень хорошо, и радовалась, что в школе всегда прохладно летом, в любую жару.

Она любила работать в июне. Тихое, спокойное время. Ученики все на каникулах, только старшеклассники приходят на консультации по ЕГЭ и экзаменам.

По ее предмету, географии, даже этой работы было немного, поэтому освобождалась Лена примерно в двенадцать дня, максимум в час, после чего спокойно шла домой, где напрягаться тоже не приходилось.

Сына она отправила еще в начале июня в деревню к маме, поэтому вопрос отвода в садик отпал.

Лена скучала по Вадимке, переживала, как он там, хотя, в глубине души понимала, что волноваться точно не стоит.

Родители, после выхода на пенсию, купили небольшой домик в деревне, недалеко от города, оставив квартиру дочке. Отец за пару лет из развалюхи сделал чудесный коттеджик в два этажа, с газончиком, теплицей и большим надувным бассейном на территории.

Сама деревня, хоть и была недалеко от города, все же находилась в стороне от оживленной М5, поэтому чужие туда практически не заезжали.

Вадим уже второе лето проводил с бабушкой и дедушкой, и в прошлом году вернулся поправившийся, вытянувшийся, загорелый и довольный.

Заряда здоровья хватило на целый год, Лена забыла, что такое сопли в межсезонье, поэтому вопрос, куда отправить ребенка на лето, даже не задавался.

Дед с бабкой души не чаяли в единственном внуке, глаз с него не сводили, и это было хорошо.

Потому что мало ли что могло взбрести в голову бывшему мужу.

В последний раз, например, под предлогом общения с сыном, не виденным до этого полгода, Виктор украл все немудрящие украшения Лены.

Было не жалко, все равно не носила, но вот за сына до слез обидно.

Отец на эту историю отреагировал однозначно, настаивая на милиции, но Лена не стала давать делу ход. Украшения не вернешь, и нервы тоже.

Да и взял Виктор все то, что когда-то дарил ей, еще в той, прошлой счастливой жизни.

Теперь сын в деревне, куда Виктор точно не приедет, зная отношение к нему ее отца и наличие у того зарегистрированного охотничьего ружья, а значит, никаких дополнительных психологических травм.

Лена закончила с планированием для седьмых классов на следующий год, открыла окно в кабинете. Тут же в помещение ворвалась удушающая полуденная жара, такая, что даже блузка сразу к спине прилипла.

Все, хватит. Сегодня она на пляж. Весь город уже там побывал за эти несколько жарких дней, а она все никак не могла доехать.

Дома Лена переоделась в купальник, осмотрела себя критически. Ну, в целом неплохо.

Фигурка у нее сохранилась практически девичья, что неудивительно при ее-то жизни на ногах и с малопитательными перекусами на бегу. Грудь, значительно увеличившаяся после родов и кормления ребенка, обтянутая ярким лифом купальника, тоже радовала.

Морщинка у губ, так расстраивавшая Лену, была заметна только с близкого расстояния, на которое она, собственно, никого не собиралась допускать.

В целом, если не приглядываться, выглядела она моложе своих лет. Особенно, если в глаза не смотреть. И близко не подходить.

Во второй половине буднего дня на пляже было полно народу.

Вода, конечно же, еще холодновата для купания, но вот позагорать вполне можно было.

Лена улеглась на полотенце, намазалась кремом и блаженно вытянулась с книгой.

Нет, есть все-таки в ее работе очевидные, неоспоримые плюсы! Ну вот где еще можно так, полдня пробездельничать?

Еще бы платили побольше…

Рядом уселся какой-то не особо приятный мужик, с расцвеченной куполами спиной. Лена знала, что это значит, поэтому, поежившись, отвернулась, демонстративно не обращая внимания.

Но мужик тоже ни на кого особо не обращал внимания, быстро выдул полбутылки водки и мирно уснул прямо на песке, укрывшись своим полотенцем. Только храп раздавался.

Лена улыбнулась непонятно чему, почему-то совершенно не раздраженная ни не особо приятным соседством, ни довольно оригинальным храпом, по звуку похожим грохот скатывающейся с металлической крыши картофелины.

Солнышко припекало, волны мерно и усыпляюще накатывали, сосед убаюкивающе храпел. Идиллия.

Когда стало слишком припекать, Лена повернулась, изучающе глядя на воду. Дети плескались вовсю на мелководье, некоторые отчаянные взрослые зашли на глубину.

Лена покосилась на спящего соседа, потом решительно сложила сумку, перебираясь поближе к воде, оставила вещи возле какой-то шумной семейной пары с детьми и, выдохнув, пошла к воде.

Все оказалось не так страшно, если резко заходить и задерживать дыхание.

Вода, конечно, холодновата, но удовольствие от плавания было неописуемым.

Пять минут поплавав, Лена решила, что на первый раз достаточно, и вышла из воды. Подошла к своим вещам, взяла полотенце, чтоб отжать волосы. Откуда-то сверху внезапно раздался восхищенный свист и слова:

– Вот это фигурка!

Голос был знаком. Очень даже знаком. Лена медленно повернулась.

Данил стоял неподалеку, в районе кафешек, вертел в руках темные очки, смотрел с восхищением, и был невероятно, просто возмутительно хорош в футболке с коротким рукавом, открывающей вид на его полностью забитые цветными татуировками руки, и темных мотоциклетных штанах с грубыми высокими ботинками.

Он улыбался все так же, как Лена запомнила, весело и обезоруживающе. Так, что невольно губы растягивались в ответной улыбке.

Пока Лена замирала от неожиданности и разглядывала его, парень уже сбежал с площадки перед кафешками и приблизился к ней.

– Елена Николаевна? Так и думал, что это вы. Сразу вас узнал.

Вот как он так умудрялся?

Слова, вроде бы совершенно невинные, нейтральные, но, в совокупности с очень говорящим плотоядным практически взглядом и тем его возмутительным наглым свистом, приобретали другой, ярко выраженный пошлый окрас.

Лена, чуть вспыхнув (что было очень странным для женщины ее возраста), никак не могла придумать, как бы достойно ему ответить, и не хватало времени вообще задуматься, а с чего это она так разволновалась, с чего это она ищет слова, с чего это она думает о том, как выглядит в его глазах?

Ее хватило только на нейтральное:

– Здравствуйте.

И деланно вопросительный взгляд.

Данил усмехнулся, явно давая понять, что он не дурак, но принял ее игру:

– Данил Шатров, помните, на вечере встречи? И потом я вас провожал от библиотеки…

– Ах, да… Да, что-то такое припоминаю. Как у вас дела?

Лена пыталась говорить как можно более вежливо и нейтрально, чувствуя себя очень неуютно в мокром купальнике, с влажными волосами, с которых стекала вода, и совершенно ненакрашенным, покрасневшим от загара лицом.

Данил смотрел темно и жадно, как-будто прикасался взглядом, оглаживал.

Это было странно и пугающе.

Это возбуждало.

– Да вот, отдыхаю здесь с друзьями. – Он, наконец, оторвал от нее взгляд, мотнул подбородком в сторону кафе, – не хотите присоединиться?

– Нет, – торопливо помотала головой Лена, – я уже ухожу, спасибо.

– Да ладно вам, – Данил не отрывал от нее глаз, опять, будто гипнотизируя, – совсем ненадолго. Мы не кусаемся!

– Нет. – Лена была далека от мысли сидеть в компании незнакомых людей, тем более в таком виде. – Спасибо.

К тому же, если его друзья одного с ним возраста, то она явно там будет не к месту.

– Ну давайте я вас подвезу, – Данил не унимался, по-прежнему сокрушительно улыбаясь, такой уверенный в своей неотразимости, в том, что ни одна женщина ему не откажет, что Лена, внезапно разозлившись, резко шагнула вперед, сокращая расстояние, и тихо, но очень решительно спросила:

– Данил, вы меня вообще слышите? Что вам от меня надо? Я не ваша ровесница, чтоб играть со мной, развлекать вас я не собираюсь. Я несколько раз сказала вам “Нет”, зачем вы настаиваете? Вам мало девушек вашего возраста? Решили поиграть во взрослые игры со взрослой тетенькой?

Данил, немного нахмурившись, удивленно окинул взглядом ее решительное лицо с нахмуренными бровями, затем тоже сделался серьезным:

– А если скажу, что ты мне понравилась? А? И никаких игр?

Лена посмотрела на него с внезапной усталостью, словно этот порыв все ее душевные силы забрал:

– Данил, не говорите ерунды. Мы с вами в разных весовых категориях.

Она отвернулась, достала платье, поискала глазами кабинку для переодевания.

– Прощайте, Данил. И, мой вам совет, найдите себе девушку своего возраста.

Лена развернулась, чтоб уходить, но Данил внезапно схватил ее за руку и со словами: “ Мне твои советы нахуй не нужны”, – дернул к себе и впечатался в испуганно раскрытые губы злым долгим поцелуем.

Лена буквально не смогла устоять на ногах от неожиданности, обвиснув в его руках. Она настолько удивилась, настолько не ожидала ничего подобного, особенно здесь, на пляже, в общественном месте, что даже в первые полминуты не понимала, что делать. Словно мозги напрочь отшибло.

Данил воспользовался этим временным затмением на полную катушку, по-хозяйски скользя руками по ее телу в мокром купальнике, залезая языком в безвольно открытый рот, прерывисто дыша, обволакивая ее своим тяжелым жарким телом.

Лена, к своему стыду, почувствовала, что ее тело очень даже бурно откликается на такое неожиданное ласковое насилие, грудь становится невозможно чувствительной, поддаваясь чужим рукам, талия выгибается послушно, ладони почему-то не отталкивают, а покорно лежат на широких плечах парня.

Это было странно. Это было чудовищно.

Понимание, что она ведет себя, как животное, поддаваясь напору незнакомого и ненужного ей мужчины, ворвалось в мозг, уже практически отключившийся, и отрезвило в момент.

Лена протестующе застонала Данилу в губы, начала извиваться, стараясь вывернуться из его рук.

Он почувствовал эту перемену в ее поведении, но еще немного потянул время, показывая ей, кто хозяин положения, продолжая неторопливо целовать, исследовать ее тело жадными руками. Затем оторвался от ее губ, но, не удержавшись, провел языком по шее и ключице, собирая соль и речную воду с кожи.

Лена, опять получив возможность говорить, торопливо и гневно забормотала ему в склоненную к ней шею:

– Данил! Данил! Да что вы себе позволяете? Отпустите меня, слышите? Я сейчас полицию…

Тут ее агрессор, наконец, оторвался от нее, заглянул в испуганные злые глаза:

– Не решай за меня, чего мне надо, а чего нет, поняла? Ты мне не мать и не училка.

– Отпусти, – Лена решительно уперлась руками ему в грудь, отталкивая.

Данил еще пару мгновений постоял, словно размышляя, отпускать или нет, затем нехотя разжал руки.

Лена, подхватив вещи, практически бегом побежала к остановке троллейбуса, наплевав на переодевание.

Только бы от него, только бы подальше! Только бы не пошел следом, не разглядел горящие от возбуждения и страха щеки, торчащие соски, что еще больше подчеркивались мокрым лифом купальника, не понял, как трясутся до сих пор коленки.

Троллейбус как раз подъехал, хоть в этом повезло.

Лена запрыгнула внутрь, уселась на сиденье, и только теперь смогла выдохнуть, откидываясь на спинку в изнеможении.

Мысли в голове прыгали бешеными лягушками, и основной было: “Какого черта она так среагировала???”.

Уже на подъезде к своей остановке, более-менее успокоившись, Лена пришла к выводу, что во всем виновато, как всегда, отсутствие секса.

Правда, она никогда не могла предположить, что так от этого зависима.

Последние годы жизни с мужем, болезненный развод, казалось, навсегда отвратили ее от радостей этой сферы жизни. И, до недавнего времени, Лена и не задумывалась об этом.

Муж был ее первым и единственным мужчиной, ей было с ним хорошо в начале их совместной жизни, но вот затем… Затем стало не до этого. А позже Виктор стал Лене настолько отвратителен, что одна мысль о том, что он к ней прикоснется, вызывала тошноту.

Первый звоночек того, что не совсем ей все безразлично, прозвенел тогда, в вечер встреч, когда Данил прикоснулся к ней, убирая волосы за ухо.

Потом, после встречи возле библиотеки, придя домой, она, стыдливо отводя глаза, стояла возле зеркала, осматривая себя, вспоминая его недвусмысленный тяжелый взгляд, гадая, чем она могла привлечь его, и не находя ответа.

В итоге решила, что ей все привиделось, придумалось, и, может, по совету Кати, все-таки пойти купить вибратор?

Но сейчас, после этого наглого поцелуя на пляже, стали понятны две вещи.

Во-первых, ей не привиделось. Она определенно чем-то заинтересовала Данила. И второе: ей точно нужен вибратор. Потому что тело, похоже, проснулось от многолетней комы и теперь могло подвести ее в самый неожиданный момент. Такой, как сегодня.

Лена вышла из троллейбуса, перешла дорогу, прошла внутрь квартала, к своему дому.

Задумавшись, она не сразу поняла, что уже какое-то время слышит вполне отчетливый рев мотора сзади. Не похожий на машинный. Скорее… Скорее всего, это мотоцикл!

Лена, внутренне вздрогнув, медленно обернулась, уже зная, кого она увидит за спиной.

Данил. Конечно, Данил.

Сидит, зараза, на своем мотоцикле, уже успел мотор заглушить, поняв, что она его увидела. Улыбается своей бесшабашной мальчишеской улыбкой. А глаза-то внимательные, острые. Жадные.

Лена, поежившись и гадая, как она так его проворонила и поздно заметила, лишь вскинула подбородок и пошла к нему.

Надо расставить все точки над i. Ну адекватный же он человек, в конце концов! Должен же слова понимать?

Он встал с байка и пошел ей навстречу.

Лицо Данила было спокойным, все таким же открытым, улыбчивым.

В общем, Лена обманулась его нарочито неопасным видом, и не отшагнула назад, позволив ему подойти близко. Слишком близко.

– Данил…Вы что-то хотите мне еще сказать? – начала она, строго нахмурив брови, призвав на помощь весь свой преподавательский опыт.

Он – мальчик, обычный мальчик, избалованный, привыкший получать все, чего ему захочется. Любой каприз. Сегодня его капризом была она.

Вот только она не готова выступать в роли игрушки. Какие бы ни были у него мотивы – обломается.

Она умеет разговаривать с детьми.

– Хочу.

Тут Данил резко сократил расстояние между ними, прихватил Лену за плечи, подтягивая ближе к себе, одной рукой обхватывая ее за талию, а другой сжав оба ее запястья. Сделал он это до того быстро и ловко, что Лена даже сказать ничего не успела.

Вся ее решительность, весь настрой, весь опыт педагогической деятельности – все эти прекрасные качества сейчас стали неактуальны. Позабыты.

Лена стояла в его объятиях, замерев, как мышонок в тисках удава, сердце билось где-то в районе горла, ноги подкашивались.

– Ты одна живешь? – тихо, прямо в губы, спросил Данил.

Она кивнула, как завороженная, хотя где-то в глубине еще функционирующей части мозга, забилась в истерике мысль: “Дура, дура! Чего ж ты творишь, дура?”

Но тело совершенно не среагировало подступающую паническую атаку, просто отключив мешающий ему орган. За ненадобностью.

Данил повлек ее к подъезду, не выпуская из рук, не прерывая телесный контакт, словно понимая, что, отпусти он ее хоть на секунду, и сразу мозг отвоюет позиции.

– Этаж какой?

– Первый.

Уже в подъезде возле квартиры Лена все-таки актуализировала аварийный режим, правда сил хватило только на затормозить.

– Данил…

– Ты чего, хочешь прямо здесь? Поговорить? Чтоб бабки все из глазков повыпадали?

Он был убедителен. Или ей так хотелось верить в это? Хотелось, чтоб он убедил ее?

Лена кивнула, как в тумане, и открыла дверь, отчетливо понимая той самой, все еще функционирующей частью мозга, что делает она это совершенно зря. Что впускает в дом зверя.

То, что Данил и не собирался разговаривать, было очевидно.

В темной прихожей развернуться было негде, дверь захлопнулась сама, потому что именно к ней Данил и прислонил не стоящую на ногах Лену.

Он притормозил немного, упершись двумя руками по обе стороны от ее лица, вдохнул запах речной воды, исходящий от ее волос:

– Так че ты там насчет поговорить? А?

– Я… Я думаю, в комнате будет удобнее… – Лена облизнула совершенно сухие губы, уперлась руками в грудь парня, стремясь увеличить расстояние между ними, в полумраке коридора глаза Данила сверкнули каким-то совершенно хищническим блеском.

Как не похож он был сейчас на того очаровательного улыбчивого мальчика, что клеился к ней возле библиотеки и потом, на пляже!

От того молодого парня веяло энергией, светом, веселым мальчишеским задором. От мужчины, что стоял так близко от нее сейчас, волнами исходила тяжелая плотная аура секса, подчиняющая, лишающая рассудка.

– Да, – согласно кивнул он, наклоняясь еще ближе, совершенно игнорируя упирающиеся в него руки Лены, – в комнате точно будет удобнее.

Ладони его соскользнули с дерева двери, оказались на талии женщины, затем ниже, на ягодицах, резко приподняли, словно она и не весила ничего, и посадили Лену на бедра.

Платье задралось, через мокрую ткань купальника Лена ощутила жестко врезающуюся прямо ей между ног грубую ткань мотоциклетных штанов, Данил резко двинул бедрами, усаживая ее еще ближе, удобнее, и понес Лену в комнату, безошибочно находя дорогу в спальню.

Лена, которая от трения через ткань трусиков, уже была практически на пределе, не сопротивлялась больше. И поговорить не пыталась.

О чем тут разговаривать?

Она совершает очевидную глупость. Это понятно. Как понятно и то, что в ближайшие часы она точно ни о чем думать не будет.

Мозг печально покрутил пальцем у самого себя и со вздохом отключился. Тело, омываемое предоргазменными волнами, счастливо и свободно гикнуло и нырнуло в пучину удовольствия.

Аккуратно опрокинутая на кровать, Лена сквозь полуприкрытые ресницы наблюдала, как ее нежданный мужчина раздевается, стягивая футболку через голову, открывая потрясающий крепкий расписной торс с широченными плечами и огромными массивными руками, дергает за пряжку ремня, моментально освобождаясь от штанов и обуви, приостанавливается, с огромным удовольствием оглядывая фигуру раскинувшейся перед ним женщины.

И Лена, под этим одобрительным взглядом внезапно начинает чувствовать себя невероятно привлекательной, нереально сексуальной и невозможно молодой.

Она медленно поднимает руки, начинает расстегивать пуговки летнего простенького платьица, открывая вид на все еще мокрый лиф купальника, на грудь с торчащими от возбуждения сосками, отчетливо проглядывающими через влажную ткань.

Пальцы подрагивают, и Лене не с первого раза удается расстегнуть пуговицы дальше, эта задержка просто невозможна для Данила, поэтому он решительно тянется руками к ее платью и рывком распахивает его, не обращая внимания на охнувшую от неожиданности женщину, попутно сдирает все остальные мокрые тряпки с ее тела, обхватывает освобожденные груди широченными ладонями, и Лена стонет, стонет от невероятного, давным давно забытого ощущения сильных уверенных мужских рук на своем теле.

На теле, которое, оказывается, совсем не собиралось уходить в спячку навечно, и теперь ей это доказывает, доказывает каждым бешеным импульсом под кожей, каждым дрожащим мускулом под чужими пальцами, каждым невольным вздохом, вырывающимся из груди.

Лена не соображает совершенно, что происходит, что с ней делает Данил, она только чувствует, только ощущает, только воспринимает. Всей кожей, всеми мускулами, всем телом. Всем сердцем.

Руки скользят, радуясь новым тактильным ощущениям, гладкости кожи, твердости мышц, колкости щетины.

Грубый рывок, сопровождающая его несильная боль, не возвращают с небес на землю, нет. Наоборот, задевают новые, еще не задействованные до этого нервные окончания, которые тоже ноют от радости, от того, что они, наконец-то, понадобились!

Движения, жесткие и размашистые, длинные и неторопливые, постоянно меняющийся темп, абсолютно отключают способность воспринимать реальность. Хоть как-то воспринимать реальность.

Лены здесь нет, нет в этом мире. Она где-то там, в другой, параллельной вселенной, и волны накатывают, накатывают, накатывают, дурманя, сводя с ума, заставляя беспорядочно цепляться за широкие, бугрящиеся мускулами плечи, как за незыблемый оплот в этом море наслаждения. Шепот, жаркий и настойчивый, так совпадает по своей амплитуде с волнами, что только добавляет удовольствия, быстрее приближая к развязке. И Лене страшно подумать, что же это будет за развязка, когда она уже сейчас готова умереть от удовольствия.

Она плотнее прижимается к ее берегу, ее незыблемому проводнику, направляющему ее в мир наслаждения, чувствует мгновенную сладкую боль от впившихся в шею зубов, и мир прекращает свое существование, взрываясь в теле сверхновой.

Это настолько разрушительно прекрасно, что Лена еще минут десять просто лежит, обмякнув в сильных руках Данила, уткнувшись ему в плечо мокрым лицом, и прерывисто дыша. Собирая себя в единое целое.

– А ты пиздец как хороша, малышка, – слышит она восхищенный шепот, и ее даже не коробит мат, и это глупое пошлое “малышка”. Это все неважно. Неважно, в какие формы облечено наслаждение.

Мозг возвращается на родину только под утро, после того, как тело еще два раза испытывает невероятное, нереальное удовольствие.

Лена смотрит на спящего мужчину, широко и привольно раскинувшего сильные руки в ее постели, на его цветную татуировку на спине, что-то с черепами, волком, воющим на луну и замком, стоящим на горе.

Это до невозможности брутально, красиво, мощно. И так, по-детски, наивно…

Сколько ему лет? Она даже не спросила вчера. Она вообще ни о чем не спросила у него.

Учительница, умеющая разговаривать с детьми.

Во сне лицо его еще более открытое, слегка наивное, красивое. Детское. Щетина смотрится пушком на щеках. Нежные чувственные губы.

Красивый мальчик.

Захотел новую игрушку.

Ну что же, поиграл на славу.

Игрушке тоже понравилось.

Данил, словно почувствовав ее взгляд, открывает глаза, сонно и сыто улыбается.

– Ты чего там, малыш, иди ко мне, – голос его со сна хриплый и томный. Обещающий.

Неутомимый какой.

Лена отводит взгляд.

– Данил, мне на работу надо, да и тебе пора, наверно.

– Лады, – он рывком садится на жалобно скрипнувшей кровати.

Да уж, до этой ночи она не скрипела…

– Я после работы заеду за тобой, прокатимся на пляж, или еще куда захочешь… – голос уверенный, не спрашивающий. Уведомляющий.

– Нет, я не смогу сегодня, – Лена старается звучать безэмоционально, отстраненно.

– Ну вечером тогда. – Данил находит белье и брюки, одевается.

Лена отворачивается. Хорош, зараза, аж скулы сводит.

– Нет.

Данил останавливается, держа в руках футболку, смотрит на нее. Взгляд его, до этого безмятежный и спокойный, наливается знакомой тяжестью, злостью.

Лена, поборов дикое желание сглотнуть внезапно набежавшую слюну, продолжает:

– Я думаю, нам не стоит больше видеться. Я замужем. Муж в отъезде сейчас. Ребенок в деревне у бабушки.

И добавляет, глядя насколько возможно твердо и прямо в темные яростные глаза:

– Я очень хорошо провела время с тобой. Спасибо.

По его лицу понятно, что лучше бы ударила. Потому что теперь он еле сдерживается, чтоб не ударить самому.

Но, надо отдать должное, берет себя в руки быстро, усмехается, оглядывая ее опять, как в первый раз, медленно-тягуче. Нахально.

– Всегда пожалуйста, малыш. Звони, если что.

Делает движение, чтоб подойти, но Лена отшатывается еле заметно. Она опасается, что, если опять почувствует его жаркое тело рядом с собой, то растечется лужицей по паласу, вцепится в него всеми конечностями, и будет умолять не уходить. Проклятая память тела, которому сделали так хорошо, как никогда до этого.

Данил понимает это движение по своему, потому что зло поводит шеей и проходит мимо, к выходу.

Лена стоит, смотрит в кровать, на то место, где только что лежал Данил, не вздрагивая от звука захлопнувшейся двери, от рева мотора байка.

Потом, вздохнув, собирается на работу.

Разные весовые, да.

Июль

Новый ночной клуб, открытый совсем недавно, как раз к сезону, особо не впечатлял.

Нет, само собой, он был неплох.

Музыка, модный нынче дизайн в стиле Великого Гетсби… Нихрена оригинального с претензией на оригинальность. И название тоже… С претензией. Гетсби.

Но, как и всякое, с размахом открытое, новое, модное заведение, в пятницу вечером оно было переполнено.

Наряду с уже до блевоты знакомыми рожами, которые кочевали из одного клуба в другой, было много нового и интересного.

Данил, лениво облокотившись на перила возле столика, позволяющие с высоты видеть танцпол, расположенный вокруг барной стойки и сцены, дымил кальяном и разглядывал танцующих людей.

Времени было уже много, бесплатный коктейль для всех девушек на входе сделал свое дело, и теперь оставалось только чуть подождать. Скоро телки, что пришли сюда в поисках приключений, перепьются и начнут искать эти самые приключения.

Будут извиваться призывно в танце, поглядывая на всех, мало мальски симпатичных и свободных мужиков, самые отбитые и пьяные полезут на стойку(ее, кстати, именно для этого и делали такой крепкой и широкой, да еще и лесенки приставили с двух сторон). И их прямо оттуда можно будет брать и везти домой трахать. Ну, или брать и вести в туалет. Или на улицу. Или в машину. Короче, у кого на что хватит бабок и фантазии.

Данил не был особым любителем такого вида спорта, но иногда пользовался. В охотку.

Вообще, пьяных баб он не любил. Всегда сложно соблюсти тонкую грань между веселой подвыпившей женщиной, которую спиртное только раскрепощает и заставляет вытворять в постели безумные вещи (а их потом так стыдно и сладко вспоминать), и пьяным бревном, пытающимся быть изящной лодочкой. Это выглядело смешно и странно. Само собой, если ты сам не ужратый в хлам. Тогда все пофиг уже. Сегодня он не хотел нажираться. Настроения не было совершенно. У него вообще последние пару недель не было настроения.

Вот как вылетел тогда злой, как черт, из квартирки этой бабы, так и ходил, с недовольной мордой, пугая приятелей. Уж они-то прекрасно знали, что значит перекошенная рожа солнечного мальчика Данила.

Это его так одна девчонка прозвала, из их компании, еще лет шесть назад, когда он реально был солнечным веселым мальчиком, распространяющим лучи света и позитива вокруг.

Данил даже улыбнулся воспоминаниям. Было весело, офигеть как весело! Школа, старшие классы, спорт, первые отвязные тусовки, первые заработанные самостоятельно бабки. И девчонки. Много девчонок, вешающихся на веселого солнечного мальчика пачками.

Кстати, о девчонках.

Данил выпустил струю дыма и начал лениво скользить взглядом по двигающимся в танце фигурам. Некоторые были очень даже ничего. Но пока напрягаться не хотелось.

Может, потом.

Вообще, как заметил Данил, последнее время красивых баб вокруг стало больше. Он с усмешкой вспомнил реакцию своего партнера по бизнесу, американца, впервые попавшего в русский ночной клуб.

Он тогда едва без головы не остался, бедолага, так разглядывал дефилирующих мимо телок. И все вскрикивал восхищенно, заставляя непроизвольно морщиться от громкого голоса и от жуткого южного диалекта, из-за которого разобрать его востроги было сложно.

– Дэниэл, – кричал он в ухо Данилу, перекрикивая басы, – Дэниэл, боже мой! Да они тут все супермодели! Ты только посмотри, какие фигуры! Какие волосы! Они все как Мисс Мира, Дэниэл!

А Данил тогда задумался, чего у них там такое с бабами, что америкоса так расперло.

Сам он как-то пока до Штатов не добрался, но, судя по фильмам, там вроде все нормально должно быть…

Данил тогда, помнится, снял американцу сразу двух телочек, чем добил партнера окончательно.

От приятных воспоминаний стало тепло и легко, и Данил начал уже более пристально вглядываться в танцующих девушек, выбирая.

Внимательно изучая фигуристую невысокую блондинку, с пухлыми чувственными губками, и уже практически останавливая свой выбор, он внезапно притормозил от некстати мелькнувшей мысли, что она очень похожа на Лену.

На Елену, блядь, Николаевну.

Не она, конечно, но типаж тот же.

И фигурка и рост и цвет волос.

Вот только губы у Лены были другой формы, как-то посочнее что ли, и сама она поизящнее, потоньше, без блядского вульгарного налета.

И волосы подлиннее…

Как от нее пахло тогда свежестью речной воды вперемешку с жаром песка…

Так, стоп, блядь! Это уже не в ту степь куда-то…

Какого хера он вообще про нее вспомнил?

Не, нахер ее, нахер… Женаты и с детьми… Не наш вариант, не его.

Но как обломала его, виртуозно просто!

Скромная училка, блядь!

Он-то думал, это он играет, а оказалось, наоборот.

Данил задумчиво втянул ароматный кальянный дым, забыв уже, что собирался поплотнее пообщаться с заинтересовавшей его девкой, и опять, уже в который раз за эти две недели, прокрутил в голове свое фиаско, гадая, где он просел.

Что удивительно, до Лены, Елены Николаевны, блядь, его бабы постарше не интересовали.

Да и ее возраст он не считывал.

Пьяный был очень, просто удивился: красивая грудастенькая девочка. Стоит, смущается. Прикольно.

А она, оказывается, не девочка, а Елена Николаевна. Училка, блядь.

Потом увидел ее на улице, в мае. Они с парнями чего-то терли, несущественное, а она мимо прошла.

Красиво так прошла, задом повиливая в узкой юбке.

Он ее даже не узнал. Сначала. Проводил взглядом. Пощурился на аппетитный зад, порылся в памяти.

И пошел следом, не обращая внимания на прикалывающихся друзей.

И имя ведь ее вспомнил, хотя Таблетка тогда только один раз сказала, да и нажрат был изрядно.

Елена Николаевна. Лена.

Оказывается, люди еще ходят в библиотеку! В век интернета, когда все абсолютно можно получить, не выходя из дома. Уж он-то в теме, не было бы интернета, не было бы бизнеса.

В полумраке читального зала она казалась настолько далекой, неприступной и погруженной в свои мысли, что Данил, впервые в жизни, слегка напрягся, и не смог просто подойти поздороваться.

Вышел на крыльцо, прикурил, посмеялся с удивлением над собой, а тут и она вышла.

На свету, само собой, она девочкой не выглядела. Да и неприступной сухой дамочкой тоже.

Особенно Данилу понравилась ее внезапная дрожь ресниц, когда она его вспомнила.

Сразу вспомнила, хоть и шифровалась.

Не, все-таки хватка у него, как у бульдога, ни одна девочка не забывает, если хоть раз с ним пересекается.

Солнечный мальчик, блядь. Запоминающийся.

Дальше дело техники. Подхватить под локоток, не обращая внимания на неловкие возражения, проявить галантность, женщины это любят, проводить, не прекращая молоть языком. И улыбаться, улыбаться, зная, как ему это идет, как бабы тают от этого, как ведутся, и не могут потом отказать.

Ну как откажешь такому лапе?

Но тут вышел прокол. Лена сказала твердое “нет”, махнула хвостом и свалила, не оглядываясь.

Может и хорошо, что не оглянулась, а то бы удивилась сильно. Потому что злость он тогда еле сдержал.

И, отслеживая ее удаляющуюся аппетитную фигурку, решил, что непременно наведается сюда вечерком, подождет.

И подождал бы, но приятели своими подколами сначала выбесили, а потом уговорили отдохнуть в новом клубешнике в соседнем городке.

А потом работа, все как-то недосуг было, не до того.

А потом он решил, что ему это все нахер не надо.

Ну смешно же: какая-то баба, училка, тридцатник ей точно, а может и больше.

Не, любители на это дело есть, он даже как-то пил с одним таким. Так тот клялся, что тридцатилетние бабы, а особенно разведенки, трахаются так, что дым из ушей валит.

Типа последний всплеск перед финалом.

Он поржал тогда. Но не проникся. Ему всегда хватало молодых девочек. И секс вполне устраивал. Часто даже очень устраивал.

В июне на пляже он ее заметил сразу.

Она как раз из воды выходила, и он пожалел, что не успел сделать видео. Чтоб потом в слоу мо прокрутить. Потому что это было охренеть, как красиво.

И какого, спрашивается, хера, она все время в эти мешки рядится? Такую фигурку скрывать, это преступление просто!

Ноги его сами понесли поближе. И не зря, не зря!

Как только удалось оторвать глаза от затвердевших сосков, очень отчетливо проглядывающих через мокрую ткань купальника(а это было непросто, совсем непросто!), Данил удивился, насколько юным и нежным было ее покрасневшее лицо с ярко проявившимися от солнца веснушками.

Она стояла совсем рядом, вода капала с мокрых волос, стекала по груди на живот и бедра, и Данил подумал, что было бы очень кайфово попробовать поймать прозрачные капельки. Губами.

Он решил не играть больше, не строить из себя тупенького веселого мальчика, тем более, что она задала вопрос в лоб.

Вот только ответ ей почему-то не понравился.

А Данил чего-то разозлился. Опять. Сильно. То ли от отказа, то ли от ее покровительственных интонаций. Учительских.

Он не хотел пугать, по-хорошему хотел. Не сложилось.

Губы у Лены были свежие, вкусные, от волос пахло речной водой, и этот прозрачный чистый аромат с каленой примесью песка взбудоражил не на шутку.

Она не сразу начала сопротивляться, и Данил поставил себе в мозгу плюсик.

Да и после отбивалась довольно невнятно. И взгляд был говорящим.

Поплыла Елена Николаевна.

Уж это он очень чётко считал. Все-таки опыт – вещь великая.

Он щурился на ее стремительно удаляющуюся фигурку, и улыбался.

Пусть побегает.

А он посмотрит.

Ночь обещала быть любопытной.

Данил вспомнил, как она подходила к нему, забавно и решительно сдвинув брови, явно желая отшить окончательно.

Было смешно.

Потому что он уже увидел все, что хотел, в глубине её глаз.

И только удивился мельком, что она не знает, чего реально хочет. Вроде должна бы уже разобраться в себе.

Но, судя по всему, разобраться самой не получалось.

Ну ничего, он помог.

Когда уже утаскивал ее в сторону квартиры, мелькнула мысль, которая, по идее, должна бы мелькнуть намного раньше. О том, с кем она живет, эта Елена Николаевна.

Хотя, внутренний голос очень отчетливо твердил, что нет у нее никого, одна. Иначе не велась бы на него так дико.

Внутренний голос, как всегда, оказался прав.

Данил оказался прав в своих прогнозах.

Ночь получилась очень интересная. И горячая до невозможности.

Лена оказалась до такой степени открытой, жадной и искренней в своих эмоциях, настолько полностью, без остатка отдавалась, что он просто потерял на время голову.

Определенно, это самая чувственная женщина, что у него была.

Самая чувственная, самая жаркая, самая сладкая. Самая доверчивая.

Ну все, хватит! Данил опять, как и каждый раз, вспоминая те свои ощущения, нехило возбудился.

Как мальчик, даже смешно самому.

Так, где там блондиночка? Ей сегодня повезет.

Данил привстал, поискал глазами сегодняшнюю свою жертву, не нашел, и слегка даже расстроился.

Но потом решил, что она, наверно, ушла за столик, и надо бы просто поприглядываться.

И пригляделся, на свою голову.

Прямо на ловца. Сюрприз, мать его.

Лена в очередной раз посмотрела на часы, решая, достаточно ли прошло времени, чтоб тактично смыться, или все-таки посидеть еще чуть-чуть?

Она не то чтобы жалела, что пришла сюда, в этот новый пафосный клуб, с таким интересным, стильным интерьером. Просто не ее. Не в своей тарелке она себя тут ощущала.

Слишком дорого, слишком роскошно, слишком громкая музыка, слишком… Да все было слишком.

Впрочем, опыта хождения по подобным заведениям у нее было очень мало, и поэтому, вполне возможно, что сейчас везде так, просто она не в курсе.

Последний раз она выбиралась куда-то в октябре, на день учителя, с коллегами. Но это было какое-то странное кафе, где под вечер начиналась живая музыка (играла какая-то группа, солист перепевал песни Лепса, Михайлова и кого-то еще, кого она не могла опознать), и под нее танцевали. Лене не понравилось. Да и за Вадимку, за которым присматривала соседская девочка, переживала.

Сейчас дома ее никто не ждал. Вадимка, за месяц жизни на природе вытянулся еще больше и поправился на бабушкиных пирогах, а подруга, отмечавшая круглую дату (но про это нельзя, нельзя, нам всегда восемнадцать! ну, максимум, двадцать пять!), настаивала. У нее, заведовавшей сетью небольших кофеен в городе, все было в порядке с деньгами, и уж хороший столик, в хорошем клубе она могла себе позволить.

Подруга умотала танцевать практически сразу же, две другие, малознакомые женщины, с которыми они отмечали это событие, тоже испарились, и Лена сидела в одиночестве.

Салат был доеден, коктейль допит, в ушах гремело, а танцевать Лена под такую музыку не умела и не любила.

Пора собираться домой.

Лена как раз изучала экран телефона, когда диван рядом с ней чуть просел под весом еще одного человека. Немаленьким весом, потому что она, неожиданно для себя, скатилась в образовавшееся углубление, под бок к пришельцу.

К Данилу.

Лена оторопела. Она совершенно не была готова к тому, что встретит его еще раз.

И что он будет так близко. Слишком близко. Опять.

Сердце застучало сильно и неровно, от невольного испуга в животе все сжалось.

– Ну привет, Елена Николаевна.

Музыка грохотала, Лена практически не слышала его голос, угадывая сказанное по губам.

Ох, не надо бы ей смотреть на его губы так пристально, не надо!

– Здравствуй, Данил.

Хорошо, что музыка грохочет, и он не слышит дрожь в ее голосе.

– Как ты? Что здесь делаешь?

Лена не поняла, что он спросил, отрицательно помотала головой, с улыбкой показывая на уши и надеясь, что он, может быть, уйдет…

Но он, наоборот, наклонился еще ближе и, касаясь губами ее уха, повторил вопрос. Совершенно нейтральный вопрос. Обычный. Чего же она так загорелась-то?

– Я тут на дне рождения. Уже ухожу.

Она решительно произнесла последнюю фразу, обозначая завершение общения, но Данил, так же, как и она до этого, с улыбкой покачал головой, дескать, не слышит.

Лене пришлось повторить сказанное ему в ухо.

Борясь с диким желанием вдохнуть глубоко его запах, дотронуться губами до щеки. Небритой. С колкой щетиной.

О да, она помнит!

– Посиди еще, – так же, в ухо говорит он ей, и его голос, его горячее дыхание, процарапывают внутри нее колкую жаркую дорожку, от шеи до самого низа живота, где рассыпаются острыми жалящими осколками.

От этого ноги гудят, руки дрожат, голова дуреет.

Плохие признаки, очень плохие признаки! Лена уже знает их, помнит их, помнит, чем в прошлый раз все закончилось!

Ей такого больше не надо!

И так еле отошла!

Заставила себя не думать, забыть.

Особенно после того, как поддалась соблазну и нашла его страницу в вк.

Типичную мужскую, мальчишескую даже, страницу, с фотографиями себя, любимого, во всех ракурсах и с разными девушками, фотоотчетами путешествий по России, по Европе, ссылками на свои интернет-магазины(что-то связанное с автомобилями, мотоциклами и запчастями), какой-то привлекательной рекламой. И невероятным количеством лайков и комментариев от девушек.

Она тогда словно в замочную скважину подглядела. На другую жизнь. Свободную, безбедную, веселую, не ограниченную никакими рамками. Полную энергии и планов на будущее.

И лишний раз уверилась, что все правильно сделала.

Откусила сладкий кусочек, полакомилась, и хватит ей.

У нее сын, у нее ипотека за квартиру, у нее работа. У нее своя жизнь. Их жизни не пересекутся. И не надо. И дразнить не надо.

Но он дразнит, так дразнит!

Он сидит совсем близко, говорит еще что-то, чего она не слышит, и не пытается больше прислушиваться, потому что ей это не надо. Она уже уходит. Вот только не уходится никак.

Потому что Данил близко, практически прижимается к ней, и это не от слишком мягкого дивана!

Он делает знак официанту, и перед Леной оказывается еще один коктейль.

Он улыбается, этой своей очаровательной, обескураживающей улыбкой, от которой низ живота тянет так сладко и предвкушающе.

Он опять наклоняется к ней, говорит на ухо:

– Как там твой муж?

Лена, уже успевшая машинально пригубить коктейль, от неожиданности замирает.

Точно.

Она же ему тогда про мужа говорила. Судорожно собирается с уже практически растекшимися по всей поверхности головного мозга, мыслями, и начинает что-то говорить, сама не соображая, что, но он, покачав головой, опять говорит, прислоняясь уже внаглую губами к ушной раковине:

– Да расслабься. Нет у тебя никакого мужа. Я же не дурак.

Лена опять пытается что-то просипеть, невнятное, переубедить его, но чувствует горячее влажное прикосновение его языка в своему уху, и все слова просто со свистом вылетают из головы.

– Ты – чистый секс, ты знаешь об этом? – урчит он ей на ухо, в перерыве между облизыванием и покусыванием.

Нет, она не знает.

Она ничего не знает. Что она делает. Опять. Что он делает.

Мозг, судя по всему, окончательно отключается, потому что никаких сигналов бедствия не поступает.

Лена, чуть слышно застонав, извивается от невероятно приятных, колких ощущений, не находит себе места буквально.

Данил, похоже, окончательно потеряв всякий стыд, прижимается к ней все плотнее, лезет лапами под юбку, нашаривает резинку тонких чулок, жарко дышит ей в шею.

– Хочу тебя, ты ведь знаешь? – опять шепчет он, и Лена не слышит грохот музыки. Он полностью забивается гулом крови, ревущей в ушах.

Нет, она не знает.

Но узнает об этом, Данил ей очень отчетливо дает это понять своими действиями.

Он кладет ее ладонь на ширинку своих джинсов, и Лена опять стонет, ощущая его готовность, вспоминая, телом вспоминая, каково это, когда он в ней. И сходя с ума от одного только воспоминания.

И не имея сил сопротивляться, сил вообще хоть что-то сказать ему, хоть как-то возразить, и забывая все свои, так твердо и окончательно принятые решения, когда Данил встает, подхватывает ее под локоть, приобнимает за талию и ведет вниз, куда-то в сторону, к служебным помещениям.

Лена едва переставляет ноги, позволяя ему увлечь себя в полутемную комнату. Только на мгновение она трезвеет, с удивлением осматриваясь. Это, похоже, чей-то кабинет. Стол, заваленный бумагами, кресло, шкаф.

Данил не дает опомниться, задать вопрос, просто сажает ее на стол, сдвигая документы в сторону. Задирает платье, на секунду замирая, оглядывая открывшуюся ему картину ног в тонких телесного цвета чулках с широкой резинкой, бежевых кружевных трусиков, с легким хрипом втягивает воздух, восхищенно улыбается.

Лена совершенно дуреет от этой улыбки, от невероятно развратной своей позы и вообще ситуации, в которой она оказалась, неосознанно выгибается ему навстречу.

И Данил срывается на нее ураганом, все сминающим вокруг.

Лена может только послушно следовать в его водовороте, только отвечать, только принимать его силу, его желание.

Звенит пряжка ремня, тонкие трусики просто сдвигаются в сторону, жесткие руки впиваются каменно в бедра, дергая на себя, ближе. Максимально близко.

Лена вскрикивает, чувствуя его в себе, откидывается назад, на стол, с которого листопадом летят бумаги, планируя по всему кабинету.

Размашистые, сильные движения, хриплое бормотание, стук столешницы о подоконник.

И полное, абсолютное ощущение нереальности происходящего. Словно она спит и видит сладкий, развратный сон, где можно быть любой. Где можно делать все.

Можно подаваться бесстыдно бедрами ему навстречу, можно шептать невероятно пошлые, глупые слова, можно упрашивать, молить, командовать даже! Все можно.

И Лена двигается навстречу Данилу, и обхватывает его руками, прижимает, с радостью чувствуя на себе его тяжесть, его горячие ладони, исследующие, мучающие ее, его настойчивые губы, его жар, его силу, его бешеный напор.

Движения все грубее, стол скрипит все сильнее, и Лена, уже не имея сил сдерживаться(да и зачем сдерживаться?), кричит от невозможного, нереального удовольствия, яростно сжимая Данила бедрами, выгибаясь и окончательно сбрасывая остатки документов со стола.

Ее еще трясет от последних всплесков оргазма, когда Данил, сделав несколько совсем уже бешеных по своей силе движений, рычит и придавливает ее к столешнице тяжелым торсом.

Они какое-то время не двигаются, унимая дыхание, затем Данил приподнимается на локтях, заглядывает Лене в лицо жадными горящими глазами, целует щеку, скулу, шепчет горячо в ушко:

– Офигеть, как круто, малыш, ты просто супер.

И Лену опять ничего не коробит в этих банальных, но таких нужных и правильных сейчас словах.

Потому что он говорит то, что думает. И говорит с таким искренним восхищением, что просто прорывает на эмоции, на слезы, на нежность.

Может, это последствия пережитого, остатки подаренной телу радости, не важно. Лена обнимает Данила за шею, садится, прислоняясь к нему всем телом, целует в губы, легко и аккуратно. Невесомо. И смотрит в глаза. И видит там подтверждение его слов. И буквально умирает от нежности. И…

– Бляяяяяя, да ну бля! Даня, ебаный ты скот! Ну просил же, ну предупреждал же!

Голос, раздраженный и злой, раздается внезапно. Мужчина, примерно Лениного возраста, стоит на пороге и матерится, тоскливо разглядывая последствия урагана по имени Данил.

– Ну какого хуя! Ну ведь все разложено было для проверки!

Данил, посмеиваясь и совершенно не смущаясь, застегивает ширинку, поправляет на Лене задравшуюся юбку, ссаживает ее со стола:

– Серег, ну ты же знаешь, все возмещу, не кипишуй, – весело говорит он, беря Лену за руку и проходя мимо разъяренного хозяина кабинета.

Тот только машет рукой и злобно захлопывает за ними дверь.

Лена вздрагивает, и словно приходит в себя, пытаясь вырвать руку у Данила.

Боже, как стыдно-то! Опять! Опять!

Она краснеет, бледнеет, поправляет на себе юбку в запоздалой и неактуальной уже попытке соблюсти приличия.

Данил смотрит на нее, смеется и качает головой. А затем, наклонившись, сладко и долго целует, не обращая внимание на жалкое протестующее копошение женщины в своих руках.

И тащит ее прочь из клуба.

Ночь в самом разгаре.

Август

– Да, мама, конечно, – тихо говорит Лена, выглядывая в окно. – Да, я очень рада, спасибо вам.

На лавочке перед подъездом с самого утра обосновались соседки, до Лены доносятся их ворчливые голоса, обсуждающие все на свете, моментально переключаясь с одной темы на другую, и тут же забывая начало разговора. Начало деменции, это точно…

На построенной весной детской площадке полно малышей, визг и крики долетают и даже иногда перекрывают гомон старушек.

Мама весело щебечет о том, как им повезло, как все хорошо сложилось, так удачно.

Лена вяло соглашается.

Ее планы уехать на весь август в деревню к родителям ломаются, как карточный домик.

– Надеюсь, ты хоть отдыхаешь там? – голос мамы звучит бодро, настойчиво.

– Да, конечно…

– На пляж ходи, плавай…

– Да, конечно… На пляж, да…

Лена, испытывая внезапное желание положить трубку, только тихо поддакивает, не сумев отогнать от себя навязчивые воспоминания.

Пляж… Она очень хорошо съездила на пляж в последний раз, да.

Феерично. Ровно как и до этого отдохнула.

В клубе, ага.

Она неосознанно прижимает ладонь к опять загоревшейся щеке. Температура, не иначе.

– Сейчас как раз хорошая погода… – Словно сквозь вату доносится голос мамы из трубки, – но лучше всего вечером купаться, солнце не такое активное…

Вечером, да. А еще лучше ночью.

Ночью там никого нет, песок прохладный, уже успевший остыть после дневной жарищи, лежак под голой спиной жесткий, и брошенная небрежно мотоциклетная куртка очень кстати.

Его руки накатывают в такт волнам, не оставляют ни одного нетронутого местечка на коже. Его губы обжигают мучительно-сладко, клеймят, и это клеймо до сих пор ярко горит на коже. Его шепот сливается с шепотом реки, он еле различим, но Лена помнит каждое слово, и эта память заставляет щеки гореть лихорадочным болезненным румянцем. Его взгляд темен, он не дает закрыть глаза, заставляя смотреть на него все время, и Лене кажется, что она летит в пропасть.

Она ошибается. Она уже на дне.

– А кто это был? Там, в клубе? – она лежит на Даниле, укрытая его курткой от свежего бодрящего ветерка с реки, наслаждаясь ощущением тяжелых рук, лениво скользящих по ее спине, перебирающих распущенные волосы.

– Это Серега, – голос Данила глуховат, Лена с удовольствием слушает, как вибрирует звук в горле, – владелец.

– Твой друг? Он явно был расстроен…

– Да, друг. Да не, не бери в голову, – опять глухой смешок, дрожь удовольствия по телу, – ему не привыкать…

– Ты … И раньше так делал?

Лена замирает. Не надо было спрашивать. Зачем? Конечно, делал! И, судя по реакции Сереги, не раз…

Стыд накатывает волной, заставляет замереть, закаменеть.

Данил не замечает перемены, слишком хорошо ему, сыто и лениво.

– Бывало…

Тут он ощущает руками ее напряжение, понимает причину, и пытается исправить ситуацию.

– Да ладно тебе, ну ты чего?

Сильные руки подтягивают по телу выше, к лицу, Данил целует, нежно и настойчиво, ловя губы отворачивающейся Лены, фиксируя ладонью затылок.

Лена какое-то время сопротивляется, пытается смыкать рот протестующе, но Данил слишком опытен, он умело обходит преграды, добиваясь своего. И опять увлекаясь.

Резкий переворот. Лежак слишком узок, а песок мягок и сыпуч.

Он забивается в волосы, ощущается на горячей коже, покрытой потом, но не раздражает, не мешает, а добавляет остроты ощущений.

Лена, выгибаясь покорно от умелых ласк парня, забывает свои обиды.

На время.

Осознание приходит утром, когда, стоя под душем, глядя на песок на дне ванны, Лена намыливает и намыливает тело, и все никак не может почувствовать себя чистой.

Ей надо успокоиться, надо найти укрытие, забиться в нору и пережить произошедшее.

Принять себя новую.

Такую, какой она никогда не была. И не думала, что будет.

Нужно время.

Данил ей его не даст, Лена это прекрасно понимает.

Он привез ее домой под утро, разбудив ревом байка всех окрестных собак, и сказал, что днем заедет. Это было заявлено не терпящим возражения тоном, уведомляющим.

Хозяин положения, как же.

Лена только головой покачала, осознавая, что он вполне может позволить так себя вести с ней.

Он далеко не дурак, просек ситуацию сразу.

Для него это игра, всего лишь игра, интересная своей новизной.

А вот она попала. Увязла. И все больше и больше увязает.

Еще немного и она потеряет все. Себя потеряет.

Лена позвонила маме. В конце концов, она все равно планировала уехать на август в деревню. Уедет чуть пораньше. Побудет подольше с Вадимкой.

Но мама сразу огорошила радостной новостью. Профсоюз непонятно почему расщедрился и выделил путевки в санаторий от завода, в Анапе.

Заезд через два дня, и они хотели бы забрать внука с собой. Лена не придумала, что возразить. Вадим будет просто счастлив, родителям она доверяла полностью. Такой случай нельзя упускать, да.

И она не обижается, нет. И она спокойно побудет в городе, отдохнет, выспится, да.

Они могут спокойно ехать. Она справится.

Лена смотрит, как Данил подъезжает прямо к подъезду, с шиком, вызывая нездоровый ажиотаж у соседок и малышни.

Как идёт к двери, невозможно привлекательный с своей молодости и уверенности.

Как весело подмигивает ошалевшим от такой наглости бабкам. Ноги слабеют, голова дуреет, тело горит.

Она не справится.

Не справится.

Данил сидит на своём привычном месте, в Гэтсби, дымит кальяном и наблюдает за танцполом. Вернее, за одним человеком на танцполе.

За одной.

Лена движется плавно, раскованно, глаза полузакрыты, распущенные волосы струятся вдоль спины, колышутся, как водоросли.

Она максимально расслаблена, лицо в мерцающих вспышках танцпола нереально красивое и молодое. Нежное.

Он и не знал, что она может двигаться так. Хотя мог бы догадаться, ведь в постели Лена огонь просто.

И дело даже не в технике, здесь её ещё учить и учить, дело в том, как она отдаётся процессу.

Полностью. Абсолютно. Ничего не оставляя себе.

И это заводит похлеще любой техничности. Это понимание, что твоя женщина – полностью твоя. И душой и телом.

Такого у него ещё не было.

И Данил с удовольствием наблюдает за Леной, вспоминая прошедший месяц.

Как один день пролетевший.

Сладким кальянным дурманом.

Лена полюбила кальян. До этого она его даже не пробовала никогда.

Лена полюбила быструю езду на байке. Раньше она не садилась на него. Лена полюбила спонтанный секс. Хоть она особо и не делилась, но по её реакциям становилось понятно, что этого она тоже никогда не пробовала.

Данилу нереально нравится её непосредственная чистая реакция на него, на то, что он делает с ней. Ему нравится роль первооткрывателя.

Лена чище, чем все девки, что были у него раньше.

Он с удовольствием глубоко затягивается, ощущая, как сладкий дурман кружит голову. Это совсем лёгкая дрянь, практически незаметная.

Ему что слону дробина, учитывая общажный опыт, когда чего только не пробовал, а Лену унесло с одной затяжки.

Легко так унесло, приятно, и теперь Данил наслаждается своим новым открытием: Лена умеет и любит танцевать.

Причём так танцует, что, если б не лёгкий расслабон, то уже давно бы прекратил это все, утащил её куда-нибудь, в местечко поукромней, и вытрахал всю душу.

Но это можно потом, потом… Потом обязательно.

А пока что он получает удовольствие, наблюдая.

Данил ловит себя на том, что улыбается. Непроизвольно. Как раньше. Он вообще стал больше улыбаться за этот месяц.

Практически, как тогда. Когда мир был добрым и открытым, а родители – живыми.

Когда он был солнечным мальчиком.

Данил иногда думает, а что бы было, если б они тогда остались с ним, как он просил, не поехали никуда? Каким бы он был сейчас?

Баловнем судьбы, золотым ребёнком, которому так легко все удаётся? А, может, наоборот, быстро бы разочаровался, или влип, по своей неистребимой вере в то, что с ним никогда ничего плохого не произойдёт, в какую-нибудь хрень?

Привык полагаться на каменную стену за своей спиной?

На подушку безопасности?

Его мир изменился в одну секунду, и ему ничего не оставалось, как приспосабливаться. Давить тоску и обиду на несправедливость. И включать голову.

Хотя, поначалу, без дерьма не обошлось, конечно.

Всё отцовские активы оказались внезапно на партнёре, его доля переписана за несколько дней до аварии.

И нет, это никому не показалось странным.

Семнадцатилетнего парня, только окончившего школу, слушать никто не стал.

Хорошо, хоть хватило ума свалить. И не отсвечивать. Без денег, зато живой.

Каблуха порадовала новыми знакомствами. И новым жизненным опытом.

Жрать хотелось постоянно, деньги нашлись быстро и не особо законно. Он всегда был на короткой ноге с техникой. И умел смотреть шире на мир. Это помогло.

Ну а затем удача, помноженная на природное обаяние и приобретенную жестокость. Теперь у него было все, о чем может мечтать парень его возраста. Его магазины работали без его участия, процесс отлажен идеально. Его партнёры ценили его как человека слова, несмотря на возраст. Впрочем, в той сфере, где он крутился, все были примерно одного возраста. Плюс минус пять лет.

У него было любимое увлечение, его байк, и место среди байкерской тусовки.

И планы тоже были.

Но пока что не особо оформившиеся.

Лене повезло угодить в тот период, когда он решил отдохнуть. Развлечься. В сентябре он планировал большое путешествие по Европе на байках. В составе группы.

И хотел, чтоб Лена поехала с ним.

Она об этом ещё не знала, но скоро узнает.

А пока…

Данил прищурился на какого-то мужика, уже несколько кругов нарезавшего вокруг его женщины.

Данил не мог его винить. За месяц общения с ним в Лене мало осталось от той зажатой училки, что была когда-то. Она раскрылась, как цветок, и конечно же, манила к себе.

Сексуальность, скрытая под слоями наносного, которую Данил углядел сразу же, сквозила в каждом движении, особенно сейчас, когда она была так расслаблена и спокойна.

Данил не мог винить. Но и спускать такие подкаты не был намерен.

Сбегая вниз, на танцпол и машинально подводя плечами, он мельком подумал, что Серёга будет опять орать.

Ну да и хер с ним.

Сентябрь

Данил притормозил возле МакДональдса, который во Франции ничем не отличался от российского, устало снял шлем.

Жарища, блядь, не сентябрьская. Духота, смог, и дикое количество арабов на улицах. – Лен, малыш, дай попить, – попросил он, не оборачиваясь, разглядывая Эйфелеву башню.

– Да какая Лена! – капризный высокий голосок за спиной заставил вздрогнуть, – зая, ну опять!

Он мотнул головой с досадой.

Блядь. Как же ее? В голове было пусто. Ладно, как обычно тогда.

– Котенок, ну прости, – он притянул к себе надувшуюся девушку, шлепнул по упругой попке, – давай сгоняй за водой мне.

И поморщился, глядя на удаляющуюся длинноногую фигурку. Как же ее зовут? Блядь.

Десять раз пожалел уже, что взял ее. Уж лучше бы один. Ну посмеялась бы братва, поподкалывали. Все легче, чем каждый раз в мучениях ее имя вспоминать. Или называть ее Леной.

Но хотелось отомстить. Мелко, пакостно, глупо. Показать глупой бабе, что она потеряла. Кого она потеряла.

Хотелось больно сделать. Сделал. Себе.

Данил устало вытер мокрый лоб, покосился на подрулившего Серегу.

– Чего, Дашку за водой отправил?

Точно, Дашка!

– Ага…

Серега посмотрел в лицо приятеля, сплюнул.

– Дебил ты… Нахуй было брать вообще? Только девчонку мучишь и сам мучишься.

– Заткнись, знаток, бля…

Данил опять непроизвольно поморщился. Очень жалко это прозвучало. По-детски.

Он себя вообще по-детски ведет. Как идиот неполноценный. Особенно на фоне Лены.

Вот она, блядь, взрослая. Если решение принимает, то идет до конца.

Так решительно его выбросила из своей жизни. По-взрослому. Круто.

Он не поверил сначала.

Реально не поверил, когда она отказалась с ним ехать. Психанул. Попробовал надавить.

Она же слабая, легко поддавалась всегда его напору. А тут ни в какую.

Потом попробовал договориться. Решить вопрос.

Какая, бля, работа? Это у нее работа? Да ну нахер! Какая ипотека? Да смешно же, все решаемо!

Сына тоже можно пристроить. Ведь жил же он где-то все это время? Вот и дальше поживет.

Последнего озвучивать не стоило. Это он позже понял.

А тогда охерел просто, наблюдая превращение нежной и податливой, жадной до секса и до его тела Леночки в бешеную бабу.

Заработал по морде.

Был послан нахер.

Обиделся до глубины души.

И пошел, куда послала. С твердым намерением проучить эту сучку. Показать, кто есть кто.

Плюнул, злобно оскалившись, сел на своего зверя и рванул в клуб, где нажрался и долго изливал душу попавшему под горячую руку Серёге.

А потом отправился завершать ночь с случайной бабой.

Потому что хватит.

Потому что нехер.

И на следующий день, мучаясь головной болью, глядел на незнакомую бабу в своей постели чуть ли не с отвращением. Он мало того, что ни хера не помнил, что с ней делал, так ещё и даже особенного послесексового расслабона не чувствовал.

Только омерзение.

Поискал презерватив, нашёл, порадовался, что вчера с ума окончательно не сошёл все – таки.

И вечером начал серьёзную подготовку к поездке. Пока суть да дело… Лена не дура все же, взвесит ситуацию, обдумает.

И согласится.

Подуется немного и прибежит. Сама. Она же по нему, как кошка, с ума сходит. Не сможет долго морозиться.

Через два дня он начал беспокоиться. Лена не звонила, никак не проявлялась. Может, случилось что?

Он приехал к дому, пропас её.

Издалека, так, чтоб не видела.

Лена не выглядела расстроенной. Шла себе, с мальчишкой лет шести, тёмноволосым и крепеньким, совершенно на неё не похожим, улыбалась.

Нет, не выглядела расстроенной. Довольной выглядела.

Данил скрипнул зубами. Дождался, пока зайдут в подъезд, и свалил.

Не скучает, значит. Не думает. Живёт, как раньше. Как будто не было ничего. Как будто его не было. И этих каникул летних не было.

Данил с трудом сдерживал злость.

На себя.

Какого хера? Ну как щенок ведь!

На ситуацию. Глупую, мелодраматичную до невозможности.

На неё.

На неё больше всего. Сучка, вот сучка!

Да как она может быть такой спокойной, такой довольной, такой… Сексуальной. Без него.

На следующий день ноги сами принесли его к её дому. Он залез на сайт школы, выяснил расписание. Она сегодня должна закончить в час.

Поставил байк на видном месте, облокотился. В конце концов он не собирается её караулить, как зверь.

Просто надо поставить точку. И забыть.

Лена увлеклась разглядыванием чего-то у себя в сумочке, поэтому заметила его не сразу.

Остановилась, видно собираясь с силами.

И пошла навстречу.

Он смотрел, как она идёт, цокая каблучками. Строгий костюм. Аккуратная прическа. Очень спокойная. Очень решительная. Очень сексуальная.

– Привет. – Голос сухой и строгий.

Бля, а он завёлся ведь.

Интересно, сколько литров спермы надрочила на её строгий образ школота?

Она и сама не знает, насколько сложно с ней просто стоять и разговаривать.

– Привет. В дом пригласишь?

– А стоит?

– Ну… Может и нет… Я смотрю, соседки вон повыползали…

Лена растерянно оглянулась, поджала губы.

– Данил… Ну зачем ты приехал?

– Поговорить хотел. Узнать, как дела.

– Данил… – Лена подошла ближе, мягко положила руку на его предплечье. – Не надо, Данил. Не надо.

Она развернулась и все так же решительно пошла прочь.

А Данил смотрел ей вслед, ощущая как её прикосновение жжёт через рукав мотоциклетной куртки, и чувствуя, как затапливает, разливается через край, неконтролируемая злость, мешая оценить нормально ситуацию, толкая на необдуманные поступки.

Если б рядом в этот момент по недоразумению оказались люди, неплохо его знающие, то уже по выражению лица поняли бы, что надвигается тотальный пиздец. И сваливать с линии обстрела надо как можно быстрее.

Лена вскрикивает тихо от неожиданности, когда он разворачивает её за локоть возле двери, смотрит в глаза, слегка расширенные и испуганные. И этот испуг, а ещё таящееся в глубине жадное тёмное предвкушение, так легко прочитываемое им, окончательно сносят уже основательно поехавшую от злости крышу.

Данил уже мало что соображает, все силы направляя на то, чтоб сдержаться. Чтоб не накинуться на неё прямо в подъезде.

Вынимает ключи из ослабевших рук, открывает дверь, заталкивает Лену внутрь.

История повторяется, да? Только страшнее и больнее. Пронзительнее.

Лена, как и в прошлый раз, не сопротивляется.

А может, он просто не замечает.

В любом случае, думать он будет потом. А сейчас он только чувствует.

Голод.

Оказывается, он дико голоден. Как зверь, готов сожрать её всю, целиком. Это понимается только рядом с ней. Потому что, коснувшись, остановиться невозможно.

Боль.

Её тело горячее под его руками, он обжигается, касаясь, сжимая, направляя, и удовольствие от боли нереальное.

Сладость.

Её губы, её кожа, её дыхание… Её сбивчивый, упрашивающий одуматься, шепот:

– Даня, зачем? Даня… Ну это же ничего не решит…

Всё это такое сладкое, такое манящее, что хочется вгрызться в эти губы, прикусить эту кожу, поймать это дыхание.

Что он и делает, отвечая на еле слышную сладкую прерывистую мольбу злобным и окончательным:

– Похуй.

Лена больше ничего не говорит, а, может, он уже просто не слышит?

Тряпки рвутся легко, как бумажные, Данил не может отказать себе в удовольствии провести обеими руками от плеч до выступающих косточек таза, по звериному, на осязательном, тактильном уровне оживляя воспоминания о её коже, о подрагивающих под его пальцами мышцах живота.

И не выдерживая, и срываясь окончательно в диком желании ощутить её всем своим телом, сразу, полностью.

Лена вздрагивает и закусывает губу, когда он дёргает её на себя и резко входит. Выгибается, так сладко-мучительно, и тоже не сдерживается больше, стонет, поддаваясь, как всегда поддаваясь его напору.

Он движется медленно, неторопливо, желая продлить, прочувствовать как можно полнее её, обстоятельно ответить на все касания, на все поцелуи, на каждый вздох, каждый стон.

И как можно глубже заглянуть в омут глаз.

Найти там ответ на свой вопрос, свое невысказанное предложение.

Но Лена отворачивается. Занавешивается ресницами. Прячется. Даже сейчас – прячется.

И Данил снова звереет.

И наращивает темп, уже не спрашивая – наказывая. Заставляя смотреть в глаза. Не отворачиваясь. Заставляя дать ответ.

Легко шлепает по щеке, глаза женщины от неожиданности распахиваются сильнее, губы дрожат, но он ловит эту дрожь поцелуем, переплавляя обиду в болезненное наслаждение.

Это особый вид кайфа, звериный, ощущение полного подчинения, ощущение своей власти.

Такого он с ней ещё не делал.

А сейчас… Может, больше никогда…

И, хоть остаток мозга кричит, что не надо, не время, нельзя, Данил уже все решил.

Лена стонет от резкого переворота на живот.

Данил берет обе её руки, заставляет охватить прутья спинки уже основательно разьебанной кровати, накрывая сжавшиеся на металле кулачки своими широкими ладонями.

– Не убирай руки, – шепчет на ушко, накрывая её всем телом, одновременно делая рывок вперёд, в неё, получая острое удовольствие от внезапной тесноты.

Лена немного испугана таким обращением, резкой сменой эмоций и позы, непроизвольно сокращает мышцы, доставляя дополнительный кайф Данилу. Он не выпускает её кулачки из своих рук, полностью обездвиживая, не позволяя не то что двинуться по своей воле, но даже и вздохнуть свободно.

Это практически насилие, практически страх. На тонкой грани. На режущей кромке острейшего наслаждения.

Спинка кровати бьётся о стену все сильнее, все чаще. Данил прерывисто дышит, поглаживая кисти Лены, не позволяя расцепить пальцы, наклоняется, целуя, прикусывая, облизывая мокрую от пота, беззащитно согнувшуюся шею, втягивая дрожащими ноздрями сладкий, такой дурманящий запах возбуждения, перемешанного со страхом.

Он, как наркоман, не может остановиться, желая увеличивать и увеличивать дозу, и не думая, что будет, если переборщит.

Спина её извивается под ним, такая узкая, влажная, голова мечется из стороны в сторону, финал близок, и Данил ускоряет его приход, кусая её в шею, сильно, заставляя боль спровоцировать мощнейший спазм оргазма.

Лена выгибается, бёдрами подаваясь назад, кричит, не в силах сдерживаться, и это крик звучит нереальной сладкой музыкой в ушах Данила, приближая собственное удовольствие.

Он наклоняется, ложась практически полностью на судорожно пытающуюся вздохнуть женщину, шепчет хрипло:

– Потерпи, потерпи, малыш, сейчас, я сейчас…

Сильнее сжимает пальцы на её уже побелевших от напряжения пальцах на спинке кровати, и в пару жёстких размашистых движений догоняет её, прикусив напоследок все то же многострадальное, так полюбившееся ему плечо, глухо рыча от охренительного, нереального просто удовольствия.

Потом ему приходится потратить некоторое время, расцепляя растирая её сведенные пальцы.

Лена уходит в душ, возвращается, но не ложится рядом, как раньше, а садится на краешек кресла напротив.

В расслабленном, наконец-то получившем то, чего так долго был лишён из-за разлуки с ней, мозгу нарастает опять оно.

Ощущение будущего краха.

Тотального пиздеца.

Данил вскидывается, стремясь предотвратить. Закрыть ей опять рот. Поцелуем, рукой, членом – не важно! Главное, успеть… Хотя бы вдох перед погружением.

Но не успевает.

И, слушая её спокойный, учительский голос, понимает, что уже дно. Воздуха нет и не будет.

– Зай, – тонкий голосок противно бьёт по ушам, – вот вода.

– Блядь, просил же негазированную, – он рычит, не может сдержаться, да и не хочет, с удовольствием вымещая на девчонке накопившиеся раздражение и неудовлетворение.

Всем: поездкой, что так долго и с удовольствием планировала с и предвкушалась, погодой, что не даёт вздохнуть полной грудью, своей спутницей. Потому что она заняла место Лены.

И в первую очередь, собой.

Потому что прав Серёга.

Дебил он.

И ничего уже не изменить.

И на дне привыкаешь к отсутствию воздуха, приноравливаясь дышать жабрами.

Данил смотрел на Эйфелеву башню и ничего, вообще ничего не чувствовал.

Лена строго постучала карандашом по столу, призывая к порядку разговорившиеся задние парты.

Тест был несложный, на проверку и обновление знаний прошлого года. На раскачку.

И все равно некоторые бестолочи умудрялись его заваливать.

А это значило, что после уроков опять потянутся на пересдачу.

И домой она попадёт значительно позже.

Но это как раз и хорошо. С некоторых пор сложновато ей стало дома одной находиться. Переживать эти несколько часов до того, как идти в сад за Вадимкой. Стены давили, воспоминания мучили. Хотелось подойти к ноуту, залезть в вк, перейти опять по ссылке, любезно присланной его новой девушкой.

Она переходила, и не раз.

Мучая себя, растревоживая.

Разглядывая постоянно пополняющийся фотоотчёт о путешествии.

Прекрасные виды, новые страны. Красивая девушка. Очень красивая.

И довольный Данил.

Своей невероятно располагающей, обезоруживающей по-мальчишески улыбкой, своими шикарными цветными татуировками, своим начищенным, глянцевым байком, своей чудесной молодой спутницей, в общем, всем своим видом показывающий, как он доволен жизнью. Счастлив.

И Лена верила. Потому что хотела поверить. Хотела радоваться за него.

Она очень, очень надеялась, что у него все сложится.

Она для этого старалась.

Лена те свои слова до сих пор помнила. Все передумала, переосмысливала. И приходила к выводу, что все сделала правильно.

Отрезать надо сразу, не тянуть. А то будет больнее.

Это она ещё по своему браку неудавшемуся поняла. Научилась. Сразу.

Она тогда и отрезала. Говорила, стараясь не отводить взгляд. И в то же время держаться на плаву, не нырять в его глаза, не тонуть в них.

Он мотал головой, сделал движение навстречу.

Если бы он успел тогда, обнять, прижать, закрыть рот, наконец, то она бы так и не собралась с духом. Не смогла.

Слишком сильно. Слишком сладко. Слишком её.

Но она успела.

Он слушал про возраст, про работу, про сына, про все то, что она так складно, так легко говорила, и все больше мрачнел.

И не перебивал больше.

Потом собрался, подхватил куртку, резанул её, сжавшуюся на кресле, напоследок, острым злым взглядом и ушёл. Она надеялась, что окончательно.

Потому что, после того, что произошло сегодня, становилось совершенно понятно, что сопротивляться ему она не сможет.

Как бы ни хотела.

Лена почувствовала, как к щекам приливает кровь, при воспоминании об их последнем разе. О том, как было горячо, больно, сладко, страшно, невероятно.

О том, что она, оказывается, вообще, совершенно себя не знала. И только-только начала узнавать в отношениях с ним.

О том, что вряд ли с кем-либо ещё будет так.

И хорошо. Хорошо.

Слишком беспомощной она себя чувствовала с ним, слишком уязвимой.

Расслабленной.

А этого допускать нельзя.

Её жизнь, в которую она вернулась после каникул, осталась прежней.

Сын, работа, дом. Планы на будущее. Реальные планы. В которых не было места мечтам. Не было места безумству. Не было места ему.

Она смотрела фотографии, проводила пальцами по экрану, словно пытаясь почувствовать опять тепло его тела, гладкость его кожи, смотрела на его счастливое лицо, на его реальность, в которой ей никогда не было места. И знала, что поступила правильно. Разумно. Как и всегда.

– Елена Николаевна, – голос второгодника Кирсанова прозвучал неожиданно громко в тишине класса, заставил вздрогнуть, – у вас такое лицо задумчивое. Вспоминаете, как каникулы провели?

Лена поежилась от бесцеремонности вопроса(ох уж эти дети!), и от проницательности, уже не детской.

– Кирсанов, ты закончил тест уже, такой разговорчивый? Пиши давай.

Потом опять отвернулась к окну. И проговорила тихо:

– Нечего вспоминать. Каникулы как каникулы. Ничего особенного.

Вторая часть. Летняя практика

Глава 1

– Лена Николавна, хотите прогуляться по набережной с нами?

Дробный стук в дверь заставил Лену поднять голову от подушки и скосить взгляд на телефон. Черт… Половина девятого вечера… Ничего себе, ее вынесло… Но на такой жаре это не удивительно.

– Нет, Кирюш, спасибо, я отдохну.

– Ну, Елена Николаааевна… Сколько можно? Третий вечер сидите в номере… Пойдемте прогуляемся…

Приставучий какой ребенок… Но неудобно кричать из-за закрытой двери.

Пришлось вставать, запахивать халатик и открывать.

Они, не церемонясь, ввалились в помещение, сделав его из маленького совсем крошечным.

Лена даже отступила в сторону сначала, но потом, сурово сдвинув брови, кивнула на выход.

Трое парней, каждый выше ее минимум на голову, веселые, загорелые, переполненные оптимизмом и хорошим настроением, дружно сделали вид, что вообще не всекают, в чем дело, и принялись наперебой уговаривать ее прогуляться по набережной Анапы с ними.

Лена сначала отказывалась тихо, потом громче, а потом, уже не выдержав, включила командный голос:

– Да чего вы пристали ко мне, балбесы? Зачем вам, трем молодым парнягам, старая корзинка? Идите одни, с таким напором все девочки ваши будут!

Парни, сначала опешившие от внезапно прорезавшегося учительского тона, потом опомнились и опять загомонили наперебой:

– Да, блин, Лена Николавна… Ну че вы, как не родная? Ну хватит сидеть уже по вечерам одной!

– Да, и че это за тема про корзинку? Да вам больше двадцатника в жизни не дашь! Это мы вас просто отпускать одну боимся, украдут, нафиг!

– Ну да, конечно… – усомнилась Лена, нисколько не доверяя этим хитрецам. Что угодно ляпнут, чтоб на своем настоять… Не больше двадцати ей… Ага, в каком это измерении тридцатипятилетняя женщина вдруг стала выглядеть на двадцать? Только в мире девятнадцатилетних дуболомов, вчерашних школьников и сегодняшних студентов факультета археологии из Питера.

– Да точно! Вот точно-точно! – хитрый лис Кирюшка, наверняка и подбивший остальных на эту глупую авантюру – позвать ее на прогулку, глядел влюбленными щенячьими глазами и глупо, но на редкость очаровательно лыбился.

– А Дмитрий Семенович где? – спросила Лена, надеясь отвести от себя грозу.

– Да он с образцами закопался! На нас вообще не реагирует!

– Мальчики… – Лена сделала последнюю попытку убедить парней не дурить и оставить ее в покое, – завтра тяжелый день, обещают жару, мы с вами с самого утра на раскопки… Ну что вы выдумали? Мы же не отдыхать сюда приехали, в конце концов!

– Да мы всего разочек, Лен Николавна… Посмотрим, что тут есть, и назад скоренько…

– Ну а я вам зачем? Без меня интереснее…

– Нифига! Вот, нифига!!! – опять загомонили, перебивая друг друга, парни, – пойдемте! Прогульнемся! И назад! Спать! А завтра – черепки!

– Монетки!

– Брусочки!

– Чурочки!

– Все-все-всеооо! – не выдержала Лена напора, – ладно, ждите, сейчас спущусь. Дмитрия Семеновича предупрежу только.

Парни, довольно похлопывая счастливого Кирюшу по плечам, вывалились прочь, Лена только головой покачала. Да, первая влюбленность, она такая… Беспощадная…

Надела летний длинный сарафан, единственную приличную вещь из прихваченных с собой, завязала волосы в высокий хвост. Взяла рюкзачок. Мельком глянула в зеркало, усмехнулась. Ну да, двадцать лет… В темноте только разве что. Хотя, может, она и не объективна. Может, темный цвет волос молодит? Да и похудела вроде… Сарафан, что прошлым летом покупала, болтается сильно. Сама мысль о прошлом лете привычно резанула болью. Но уже не серьезной. Приглушенной и привычной. Ничего, еще пару лет… Ага, мечтай, Лена, мечтай…

Вышла из комнаты, в конце коридора стукнула к Диме.

– Дим, мы с ребятами на набережную, хочешь с нами?

– Ленчик, – ее бывший однокурсник, а теперь целый кандидат исторических наук Санкт-Петербургского инженерно-технического центра специальных работ, Дмитрий Семенович Чернов, выглядел усталым и осунувшимся. Неудивительно, на раскопках больше всех вкалывал, – давай, заходи! Тут такое!!!

Он держал в руках какую-то странной формы железяку, в которой уже далекая от темы археологии Лена даже при всей своей фантазии ничего не могла опознать.

– Дим, – заторопилась она, понимая, что, если Дима сейчас сядет на любимого конька, то едва ли она его остановит. – Давай потом, нас ребята ждут… Пока не стемнело, пошли на закат полюбуемся. Третий день здесь уже, ничего, кроме камней и пыли не видели.

– Нет, Ленкин, я не могу, у меня тут такое дело, если б ты знала… А ты иди. За ребятами присмотришь заодно.

– Да им по девятнадцать лет, чего за ними смотреть?

– Вот потому, что девятнадцать, и надо смотреть…

Лена усмехнулась и вышла из комнаты.

Внизу получила кучу комплиментов от ожидавших ее студентов, покраснела, не подозревая даже, насколько это ее реально молодит, и пошла, стараясь успевать за своими длинноногими подопечными.

Маленький домашний отель, где они разместились, был совсем недалеко от набережной. Буквально в паре улиц. Шумных, веселых, южных.

Лена неожиданно начала получать удовольствие от приятного вечернего ветерка с моря, аромата цветов, смешанного с запахами шашлыков и апельсинов, от такого будоражащего после дневной жары южного воздуха. На улицах бродило полно народу, пищали дети, смеялись отдыхающие. Все это отчего-то радовало, настраивало на легкий, немного сумасшедший лад. И чего это она два дня потеряла, отсыпаясь в номере после дневного нахождения под палящим солнцем на раскопках? Непонятно совершенно.

Читать далее