Читать онлайн Умереть, чтобы выжить. Фронтовые истории, наше время бесплатно

Невероятные спасения командира первой группы питерских добровольцев, уехавших в Донбасс, который на БМП принял бой с двумя танками

Сергей Зинченко – настоящий украинец. В лучшем смысле этого слова. Он родом из Запорожья. Его предки – запорожские казаки. Сергей и сам похож на героя картины «Запорожцы пишут письмо турецкому султану»: крепкий, дерзкий, веселый. Вся его родня живет в тех краях. Исключение – дед и отец. Дед во время Великой Отечественной войны был снайпером, раненый попал в плен, дважды бежал из немецкого концлагеря.

Фото предоставлено Сергеем Зинченко

Потом «искупал вину» в штрафбате, после войны три года работал на поселении в Мурманской области. И конечно, подумать не мог, что внук возьмет себе позывной Штрафбат и тоже пойдет на войну с фашистами, будет переживать примерно то же, что пережил он. Но только проделает обратный путь с Севера на Украину, и воевать ему придется против тех, чьи предки сидели с его дедом в одних окопах.

Тушитель огня

В отличие от деда отец Сергея сам добровольно поехал на Север, в Усинск, зарабатывать на «Жигули» и там остался, потом перевез семью.

– Раньше ж нормальная страна была: куда ни приедешь – тебе везде рады, – говорит Сергей Зинченко. Он в России – с 5-го класса. Хотя срочную службу все равно проходил на Украине, которая тогда уже стала независимым государством.

После армии трудился сталеваром в мартеновском цехе на заводе «Запорожсталь».

– Работа – будь здоров. Я перед входом в наш цех написал: «Добро пожаловать в ад!» И мы, натурально как черти, бегали между котлами.

Вернувшись на Север, стал работать пожарным спасателем. Сергей считал, что почти породнился с огнем. Но не думал, что настоящий огненный ад у него еще впереди…

В 2012 году случился крупный пожар. Горели и взрывались огромные резервуары с горючим. Зинченко, который пытался охлаждать один из них, взрывом отбросило далеко в сторону. Его пожарная машина сгорела. Сергей попал в больницу.

Пока два месяца лежал на больничной койке, подсел на разные группы в соцсетях и в итоге создал свою «Уполномочен заявить».

– В группе пишу, что хочу, – говорит Зинченко. – А поскольку я правдоруб, люди стали ко мне приходить. Группа начала разрастаться.

После выхода из больницы Сергей вынужден был из пожарных уволиться. Нужно было начинать новую жизнь. Он давно мечтал о Петербурге. Даже не о том, чтобы там жить, а просто съездить. Сдал свою однокомнатную квартиру в Усинске, снял жилье в Петербурге и устроился там на работу. Но пожить «новой жизнью» не удалось.

Сергей – боец пожарного спецназа.

Фото предоставлено Сергеем Зинченко

Он приехал в Питер в конце ноября 2013-го. Как раз в это время на Украине случился майдан. Сергей не мог оторваться от новостей с исторической родины. 13 апреля 2014-го показали видеосюжет из его родного Запорожья. Примерно 300 антимайдановцев (которых потом часто сравнивали с 300 спартанцами) несколько часов стояли на Аллее Славы недалеко от горсовета, окруженные многотысячной толпой, которая закидывала их камнями, яйцами, пакетами с мукой. От них требовали петь гимн Украины и снять георгиевские ленточки, а они пели «Вставай, страна огромная!».

Его семья раньше жила недалеко от этого места. В детстве, каждый год в День Победы, прямо под его окнами шли парады и демонстрации, и Сергей, сидя на подоконнике, смотрел на ряды ветеранов-орденоносцев и толпы радостных земляков с флажками и воздушными шариками. А теперь на Украине начались марши под бандеровскими и фашистскими знаменами. Когда перепостил в своей группе фото с этих шествий, некоторые подписчики написали, что это фотомонтаж. Тогда Сергей решил сам поехать на Украину, чтобы увидеть все своими глазами, попытаться понять суть происходящего и рассказать об этом другим. И хоть тогда Украина уже ввела запрет на въезд для российских мужчин от 16 до 60 лет, купил билет. Его предсказуемо сняли с поезда на украинско-белорусской границе. Но все же правдами и неправдами он смог въехать на бывшую родину. Первым делом отправился в «логово» украинского национализма – в Ивано-Франковскую область, потом в Киев – прямиком на майдан.

Активисты-майдановцы так и не убедили его в своей правоте. Наоборот. Во время пребывания Сергея на Украине в Доме профсоюзов в Одессе были сожжены заживо полсотни человек.

В конце мая он вернулся в Петербург и сразу же начал искать способы поехать в Донбасс добровольцем. Тогда еще с этим было непросто. Наконец сумел выйти на нужных людей. Неделю на полигоне на окраине Петербурга их обучал инструктор из «Альфы».

Сергей отправился в Донбасс в самой первой группе питерских добровольцев. А поскольку у него были какая-никакая армейская подготовка и опыт работы спасателем, его сделали старшим.

Добровольцев отправили в Семеновку – самую на тот момент горячую точку. Боевое крещение приняли в психбольнице. Это не шутка. Машина остановилась у ворот пустующей лечебницы – как вскоре выяснилось, на прямой наводке украинского танка.

– Ребята стали выгружать вещи, а я пошел в расположение ополченцев доложить о прибытии. И тут раздался взрыв. Я закричал: «В укрытие!» Но двое – Матвей (позывной Дождь) и Володя (Самурай) – замешкались. Мы везли с собой много серьезной гуманитарки: рации, бинокли, дорогостоящие медикаменты. Они схватили пакет с обезболивающими – тот треснул у них в руках. Ребята стали собирать рассыпавшиеся по земле лекарства. И в этот момент их накрыло вторым снарядом. Ни минуты не успели повоевать. У Матвея в Питере было все: работа программиста, хорошая зарплата, красавица-жена. А в тот день, когда он погиб, родилась его третья дочь…

Приезд добровольцев в Славянск. На фото Матвей (позывной Дождь). Через 40 минут, когда группа въедет в Семеновку, он погибнет

Ополченцы часто сравнивали Семеновку со Сталинградом.

– Как ни крути, против нас была армия. Ты сидишь с карабином, а там у них авиация, артиллерия. И они нормально так долбят. Почти все, кто там был, имеют контузии, – вспоминает Сергей. – Но зато мы стянули на себя все их серьезные силы, дали время Донецку и Луганску выстроить хоть какую-то оборону.

После того, как 3 июля 2014 года ВСУ предприняли полномасштабное наступление на город с разных сторон и взяли Николаевку, ополченцы оказались в кольце.

– Славянск еще можно было удерживать, но у нас заканчивались боеприпасы. Их оставалось на пару дней серьезного боя, – рассказывает Сергей.

Группа Штрафбата из 15 человек удерживала участок в полкилометра. Примерно такая же плотность обороняющихся была по всей линии соприкосновения.

Атаку ВСУ сорвал упреждающий удар. По приказу Игоря Стрелкова, который уже знал, что в ночь на 5 июля ополченцы пойдут на прорыв, были собраны все оставшиеся боеприпасы и открыт плотный минометный огонь по украинской пехоте и бронетехнике, изготовившейся к решающему штурму Семеновки. И противник не выдержал. На участке Штрафбата он начал отступать из села Маньки в лес, допустив при этом серьезную ошибку – выпустил дымовую завесу. Но этой завесой, наоборот, только сам себя обозначил. А потом еще минометы ополченцев били по лесу, над которым взвились клубы черного дыма – верный признак попаданий в бронетехнику.

На видеокадрах Штрафбат с товарищами ликуют, не подозревая, что минометчики на всех направлениях расходуют последний боезапас и что через несколько часов вечером им придется покинуть Славянск.

– Мы не знали, что отступаем. Думали – это с нашей стороны какой-то хитрый маневр. Готовящийся прорыв скрывали не только от противника, но и от своих. У всех даже отобрали мобильники. Потому что, если б люди узнали об отступлении, многие бы взбунтовались, не подчинились приказу и остались в Славянске.

Группа Штрафбата на позициях у Семеновки напротив села Маньки. Фото предоставлено Сергеем Зинченко

В смятых боевых порядках ВСУ правее Маньков образовалась брешь, через которую ополченцы и пошли на прорыв.

– А выходили мы так. Всю ночь противник запускал из минометов «светлячков» – световые мины на парашютах, которые очень медленно опускаются, освещая окрестности. Поэтому двигались мы перебежками. В те промежутки, когда одна мина уже долетела до земли, а следующую еще только запускали, успевали пробежать метров пятьдесят и снова ложились. Причем, странное дело, раньше враг так не светил минами. Только в эту ночь. Будто знал, что мы должны пойти на прорыв.

При отступлении из Славянска ополченцы потеряли свою бронегруппу: два танка, три бронетранспортера и две боевые машины десанта. Ее бросили на один из ключевых блокпостов, и она два часа отвлекала на себя украинскую артиллерию, сосредоточенную на господствующей высоте – горе Карачун.

Штрафбат рассказывает, что в этой бронегруппе чудом остался жив боец с позывным Мастер. Украинцы приняли его за убитого, скинули вместе с трупами с БМП. У него рука на жилах висела. А жилы перекрутило, поэтому кровь из них не вытекла и он не умер от кровопотери.

Прощай, Славянск…

Фото предоставлено Сергеем Зинченко

Узнав, что результатом ночного маневра стало отступление из Славянска, ополченцы пребывали в подавленном настроении. Но оно резко улучшилось, когда входили в Донецк.

– Мы входили строем – грязные, оборванные. Чуть ли не дымились. Многие в старой форме, в советских пилотках, с противотанковыми ружьями времен Великой Отечественной войны. Надо было видеть восторг в глазах у нормальных людей: «Спасены! Наши пришли!» Они несли нам продукты. И надо было видеть перекошенные лица разных мажоров и спекулянтов, которые уже на следующий день стали покидать город. Отступление из Славянска спасло Донецк. Кто бы его защищал, если бы не пришли эти 3600 человек?

Апофеоз войны

Штрафбат и многие его товарищи пробыли в Донецке только два дня. После этого их бросили прорубать выход к границе с Россией, уже блокированной украинской армией. Ситуация ухудшалась стремительно. ВСУ оставалось лишь взять Шахтерск, и тогда Донецк оказался бы в тактическом окружении, участь ДНР и ЛНР была бы предрешена.

И тут произошло событие, о котором нельзя не сказать. У Игоря Стрелкова была «личная гвардия». Человек десять – все очень набожные. И как раз в дни пребывания в Донецке им привезли два десятка флагов с образом Спаса Нерукотворного, освященных не где-нибудь, а на Афоне, на специально устроенной для этого службе.

И вскоре начались самые важные бои.

– С Божьей помощью мы пошли в наступление. Почти никто не сомневался, что нас раздавят, – рассказывает Штрафбат. – ВСУ все-таки взяли Шахтерск – фактически пригород Донецка. Но мы его обратно у них откусали! Это было что-то немыслимое. Сделали засаду на колонну их БТР. Пацаны такое творили: бегали с бензопилой и пилили перед ними на дорогу деревья, а потом бежали обратно и валили деревья уже сзади колонны, чтобы захлопнуть капкан. Захарченко в одиночку с одним пистолетом догонял БТР, запрыгивал на него и брал в плен экипаж! Потом мы пошли дальше на Дмитровку, Степановку, Саур-Могилу…

Два дня в Донецке. С Мотороллой

Штрафбат говорит, что об этих подвигах и о большинстве героев уже позабыли.

Ему достались два из тех флагов. Он продолжал войну водителем БМП – соответствующий опыт у него имелся еще с времен службы в армии и войны в Карабахе (была в его жизни и такая страница).

Те самые флаги с Афона. Фото сделано Сергеем Зинченко

Один из флагов Сергей установил на свою боевую машину, а второй хранил в сумке.

Апофеозом войны для него стали бои за Кожевню. Это село находится меньше чем в километре от российской границы. Его удерживали две украинские аэромобильные бригады численностью порядка 600 человек. Со стороны ополченцев было от силы 150. Выбить противника смогли только на шестой раз. Штрафбат до сих пор не может понять, как это получилось.

– Наверное, у них духу не хватило. А мы просто лезли, грызли их. Потеряли больше половины личного состава.

Для штурма ополченцы собрали всю свою технику: два танка, два БТР, две БМП и две «зушки» (зенитные установки на грузовиках).

У Кожевни Сергей на своей БМП под флагом с ликом Христа принял бой с двумя танками. Рассказ об этом лучше читать в прямой речи:

– 22 июля наша пехота дошла до середины Кожевни и не смогла дальше продвинуться. Противник начал ее выдавливать. Но ребятам удалось закрепиться на самом краю села. Они кричат по рации, что у них 70 процентов раненых. Самурай, который командовал штурмом, подбегает к нам: «Делай что хочешь, но их надо вывозить». А мы – в Дмитровке. До Кожевни – несколько километров по открытому полю. Объясняю, что это самоубийство: если ехать напрямую, мы будем как кабаны в тире. Наши танки к тому моменту уже подбили. К тому же у нашей «бэхи» после утреннего боя заклинило башню – она не вращалась. Решили объехать село по «зеленке», зайти с тыла и дальше промчаться на всех парах по улице до окраины, где еще держались ребята. Помимо моей БМП была еще одна и два БТР. И мы понеслись.

В машине были стрелок-радист Петрович из Горловки, наводчик-оператор Лось из Подмосковья и пехотинец Сюрприз, который напросился с нами таскать раненых. По дороге наша колонна заблудилась. То на одну позицию вэсэушников выскочим, то на другую. И все это, считай, в их тылу. Они, перепуганные, лупят по нам из чего только можно, пули с искрами отлетают от брони: вокруг моей «бэхи» – настоящий фейерверк. Наконец въехали в какую-то ложбинку. Остановились. Один местный, вроде как проводник, вместе с командиром другой БМП (позывной Матрос) вылезли и пошли осмотреться. Вернулся только местный – Матроса снял снайпер. Такая вот жопа! Что делать? Поехали наудачу по грунтовке между полями. Я шел последним. В клубах пыли через триплексы ничего не видать. Поэтому шел по-походному с открытым люком. Высунусь из него, посмотрю, правильно ли еду за колонной, и опять ныряю, потому что по нам ведут огонь и по броне долбят осколки. Ну и прозевал поворот. Вылезаю в очередной раз из люка – передо мной уже нет никого. Наша колонна под прямым углом направо ушла, а я проскочил, и впереди – два украинских танка. Так быстро я никогда в жизни не соображал. Думаю, если я сейчас начну разворачиваться, танки даже стрелять по мне не станут – сначала перещелкают нашу колонну, а когда уже я к ней подъеду, накроют и меня.

И тогда я решил поступить нестандартно – прямо на них попер. А там, в танках, живые же люди, не знают, что у меня в голове. Над моей БМП развевается Спас Нерукотворный. Может, я смертник, религиозный фанатик, и машина моя начинена взрывчаткой? Танкисты весь огонь перенесли на меня. Тут уже непонятно было, кто на кого нападал. Расстояние между нами сокращалось. Они «бегом» перезаряжали орудия и, поскольку, видимо, тоже были на нервах, не очень тщательно целились. Ну и так получилось, что благодаря этому моему маневру наша колонна спаслась. Я маневрировал, крутился, как мог. После каждого выстрела танка отсчитывал в уме секунды, которые должны были у танкистов уйти на перезарядку, и сворачивал. А когда метров 300 до них оставалось, решил применить один прием. Им сейчас водители БМП редко пользуются, а многие про него, может, и не знают. У этой машины есть такая штука, как ручной тормоз. Он действует только на одну правую гусеницу, и, если ты дернешь его на большой скорости, машину резко развернет вправо. Поймав нужное тебе направление, ты жмешь уже на педаль тормоза, добавляешь газ – БМП, задрав нос кверху, как моторная лодка, мчится дальше. Таким маневром я не столько хотел от танков уйти, сколько подставить под выстрел зад своей «бэхи». Если бы танк попал мне снарядом в лоб, никаких шансов на спасение не было бы, а так они появлялись. И еще я молил Бога, чтобы снаряд оказался кумулятивным, а не фугасным. Если кумулятивный снаряд попадет внутрь бронемашины и там все закрыто, то образуется вакуум – человека так сжимает, что его внутренности выдавливаются через глаза, уши и другие отверстия. Но я, опытный водитель, ехал с открытыми люками, и кумулятивный снаряд не мог причинить мне большого урона. В отличие от фугасного, который, даже если бы просто рядом разорвался, нас бы осколками поразил… Но Бог спас. В нас попал кумулятивный снаряд. Он угодил в отсек десанта и, прошив мою «бэху» насквозь, вылетел с другого борта. Пехотинец Сюрприз находившийся в этом отсеке, погиб на месте. Я врезался лицом в штурвал. Оно было все залито кровью. «Ты был прекрасно ужасен», – сказал потом Петрович. Сам он спиной сломал стальную спинку сидения, въехал под башню – увидел вокруг нее огненный круг и ноги Лося, как из катапульты вылетающего наружу. Лось перекувырнулся по броне, на скорости рухнул на землю, умудрившись ничего себе не сломать, и побежал за «бэхой». Машина загорелась, но по инерции мы, преодолев еще 50 метров, смогли дотянуть до «зеленки» и въехать в нее. Забрались подальше в кустарник и залегли.

Начался минометный обстрел. Там был глубокий овраг, мы потихоньку сползли в него. На троих – только один автомат с двумя магазинами, две гранаты и штык-нож. Подошла пехота противника, стала прочесывать овраг, простреливать из автоматов. Они шли в открытую, разговаривали по-украински. Это было в их тылу. Они знали, что нас мало и мы не дернемся. А мы лежали в кустарнике и старались не дышать. И тут я вспомнил рассказ своего деда. Когда он убежал из концлагеря, вот так же лежал, прятался, а немцы искали его – шли, переговаривались. Я будто перенесся в прошлое и оказался на его месте, чувствовал то же самое, что когда-то чувствовал он. Это было очень сильное ощущение. Я хорошо знаю украинский язык, для меня он второй родной, но с 22 июля 2014 года я не могу его слышать.

«Зеленка» в овраге бал очень густой, и организовать нормальное прочесывание в ней было нельзя – сквозь кустарник было трудно продраться. К тому же смеркалось.

Дождавшись темноты, они выползли к полю подсолнухов. Но куда идти, не знали, потому что заблудились. Шли наугад.

Сгоревшая БМП Штрафбата.

Фото предоставлено Сергеем Зинченко

Лось вспомнил, что в один из предыдущих дней вел из БМП огонь по какой-то вышке. Сказал, что, если снова увидит ее, сможет сориентироваться. Отползли в поле под одиноко стоящее дерево, под ним ждали рассвета. И действительно, с первыми лучами солнца увидели эту вышку. Когда выходили к своим, Штрафбат чуть не напоролся на растяжку, поставленную ополченцами. Граната была приделана к проволоке между двумя палками, воткнутыми в зарослях кукурузы.

– Я не заметил ее, потому что уже плохо видел – глаза заплыли. Но увидели ребята, закричали: «Штраф, растяжка!» И в этот момент я ее сам почувствовал – прямо грудью на проволоку надавил. Отступил назад, мы пролезли под проволокой. Я шел, сжимая гранату в руке. Когда благополучно добрались до наших, еще долго не мог эту руку разжать.

И вот тут, когда самое страшное осталось уже позади, Штрафбату было явлено то, чего ни один атеист никогда не поймет.

Чудо всей жизни

Петрович рассказал, что в момент попадания в их БМП снаряда у него остановились ручные часы. Стрелки застыли ровно на 17 часах. А когда они пролезли под растяжкой, часы снова пошли.

Штрафбат не поверил своим ушам. Только сейчас до него дошло, что на самом деле случилось:

– 22 июля 2014 года меня подбили на БМП во второй раз. А впервые это произошло в 1992 году в районе Агдама (город в 26 километрах от столицы Карабаха). И тоже 22 июля в 17 часов! Почему я это знаю? Потому что тогда у одного человека в «бэхе» – адьютанта начальника штаба Гянджинского батальона – тоже остановились часы! Есть такой феномен, который на протяжении истории был замечен уже не раз, и о нем даже написано в учебниках по криминалистике: в момент смерти человека его механические часы останавливаются. Лично я часов никогда не ношу. Но в обоих случаях, когда меня подбивали, часы останавливались у тех, кто не погибал, а оставался жив. А в истории под Кожевней они у Петровича еще и пошли – сразу после того, как мы чудом не подорвались на растяжке. Мой вывод: мы должны были погибнуть, но снова начали жить.

Один из двадцати флагов с Афона, защитивших Донбасс, хранится теперь у Сергея.

Фото автора

Память о двух этих случаях отпечаталась у Сергея Зинченко на лице. На его лбу два шрама. Первый справа: когда 22 июля в 1992 году он выбрался из подбитой БМП, поблизости разорвалась минометная мина и один из осколков застрял в лобной кости. Второй шрам слева над бровью – от удара о штурвал 22 июля в 2014-м.

Штрафбат – крупный план.

Шрамы остались на память о чуде. Фото автора

Один флаг с ликом Спаса Нерукотворного сгорел вместе с «бэхой». А второй жив. Сергей хранит его как святыню.

На следующий день, 23 июля, ополченцы взяли Кожевню. Сергей с товарищами в том бою уже не участвовали – их отвезли в госпиталь. Но свой вклад в победу они внесли: их безумная отвлекающая атака помогла сохранить для решающего штурма два БТР и одну БМП. Другой техники у ополченцев на тот момент не было. А раненых, из-за которых был предпринят этот обреченный на неудачу рейд бронетехники, с темнотой спокойно доставили на машинах…

Потом, отыскав на карте место своего боя, Штрафбат сильно был удивлен. Оказывается, их «бэха» мчалась на два украинских танка прямо вдоль российской границы, вблизи от нее.

Отдых Штрафбата.

Фото предоставлено Сергеем Зинченко

Свидетелем их подвига стал военкор Сергей Кореченков из интернет-издания «Информационный корпус». Он находился в одной из машин той спасенной колонны, и 26 июля, разыскав Штрафбата с Лосем, по горячим следам взял у них интервью. А через 10 дней Кореченков погиб вместе с коллегами Сергеем Стениным и Андреем Вячало по пути в Дмитровку. Колонну беженцев, в которой они ехали, расстреляли танк и БМП 79-й аэромобильной бригады ВСУ. Для Кореченкова то интервью со Штрафбатом оказалось последним…

Бои за выход к российской границе открыли для ополчения сезон побед и «котлов». Собственно, первый котел (его еще называют «Южным») там на границе и случился. 438 украинских десантников, чтобы спастись, были вынуждены уйти на российскую территорию.

Потом в августе начались бои за Иловайск, обернувшиеся для вэсэушников вторым котлом. А в январе 2015-го случился и третий – дебальцевский. Враги сдавались целыми подразделениями.

За бой с танками у Кожевни Штрафбата обещали представить к Георгиевскому кресту. Но в суматохе об этом забыли, и в итоге он получил другой крест – «За спецоперацию», а Георгиевский ему вручили лишь через несколько лет. Всего у Штрафбата пять наград за эту войну.

Горечь мира и тыла

В сентябре 2014-го ополченцы могли легко взять Мариуполь. Но им не дали это сделать, хотя ВСУ уже фактически оставили город. Вооруженные силы ДНР получили приказ в Мариуполь не входить. Штрафбат считает, что тому могли быть две причины. Первая – договоренность с украинским олигархом Ринатом Ахметовым, чьи главные активы находятся как раз в Мариуполе. Вторая – командование посчитало, что ополчение не сможет удерживать такую большую территорию.

– Оно тогда насчитывало 30–35 тысяч человек. А Мариуполь – не маленький город. Плюс – коммуникации, которые к нему ведут. В то время Донецк-то контролировали с грехом пополам. Надо было наводить порядок в своих рядах. Ополченцы особенно на первом, самом трудном этапе войны в основном все-таки были идейные, чистые. Когда мы в Шапошникове в одном доме квартировали, даже лук не рвали в огороде без разрешения хозяев, хотя те приезжали только раз в три дня проведать свое имущество… Но махновщины все равно хватало. Приходилось разоружать целые отряды. И ты пойди-объясни мужикам, реальным героям этой войны, что партизанское движение закончилось и надо создавать армию.

После Дебальцева в Донбассе вплоть до февраля 2022 года – начала СВО – больше не было крупных военных операций и серьезных боев. 90 процентов самых идейных добровольцев из России покинули ДНР. В местную армию стало приходить много людей, которые шли служить, чтобы кормить свои семьи. Возвращались беженцы, во время войны уехавшие на Украину, занимали свои прежние должности. Если в Крыму после его присоединения к России прошла чистка среди руководителей разного уровня, то в Донбассе все было иначе. Возвращенцам не предъявляли претензий из-за того, что они не защищали свой дом и сбежали на территорию врага. Ведь причины у всех объективные – люди вывозили свои семьи куда могли. Кто-то в Россию, кто-то на Украину. К родственникам, к друзьям. Тех, кто уехал «не на ту сторону», не преследовали. Отсортировать, отделить своих от чужих, сторонников России от сторонников Украины, завербованных агентов СБУ от нормальных людей все равно бы не получилось.

А вот тем жителям Украины, которые приехали защищать Донбасс, дорога домой оказалась заказана. Один из боевых товарищей Штрафбата, тот самый Мастер, который был в бронегруппе, прикрывавшей отход всех остальных из Славянска, и чудом выжил, как раз из таких. До войны у него были свой успешный бизнес в Донецкой области, красавица жена, хороший дом. Мастер был среди самых первых добровольцев – пришел в Славянск со Стрелковым из Крыма и захватывал в этом городе здание СБУ. Но по итогам войны 2014–2015 годов он не мог вернуться в свой город, оставшийся на территории, подконтрольной Киеву. В итоге бизнес Мастера рухнул, дом «отжали», а жена ушла от него. Сам доброволец встретил мирную жизнь с тяжелым ранением, без документов, да еще к нему приехала пожилая мама, о которой нужно было заботиться. Он получил в итоге российское гражданство, нашел в Донбассе девушку, но иногда по старой памяти звонит Штрафбату, просит закинуть денег на сигареты. Его рука не работает до сих пор. Для Штрафбата война тоже не обошлась без последствий – после контузии потерял обоняние, получил проблемы со слухом, с давлением. У тех, кто первыми в 2014 году встал на защиту Донбасса, нет статуса ветерана боевых действий и миллионных выплат за ранения и сам их фронтовой путь. Да еще их медали и ордена после вхождения республик в состав России обесценили – перевели из госнаград в статус значков.

Принято считать, что у участников войн, вернувшихся к мирной жизни, наступает посттравматическое стрессовое расстройство. Сергей Зинченко ничего такого за собой не заметил. Но мировоззрение его изменилось. Ему надо было заново учиться жить.

– Мирный город живет по своим законам, в которые, побывав на войне, не сразу врубаешься. Чувствуешь себя чужаком. В большом мирном городе, чтобы выжить, нередко надо отбирать у других. Многие так и делают. А на войне, чтобы выжить, надо, наоборот, отдавать и делиться. Той же банкой тушенки. И чем большему числу людей ты что-то отдал и чем-то помог, тем больше шансов, что и тебя выручат в трудную минуту. Там – коллективизм, здесь – индивидуализм. Там человек быстро проявляется и сразу видно, хороший он или плохой. А здесь можно и ошибиться. Вроде и одет красиво, и часы дорогие, и машина хорошая. И все думают – умный, успешный, нормальный. А на самом деле кусок дерьма.

Сергей на таких насмотрелся. Одно время работал охранником в элитном закрытом жилом городке рядом со Смольным.

– Контингент там был – бизнесмены, хоккеисты, артисты и прочая публика, охреневшая сама от себя, относившаяся ко всем остальным как к собакам. А к нам, охранникам, – как к своим овчаркам. Нервов там потратил больше, чем на войне, – усмехается Штрафбат. И добавляет: – Мы не победим наших врагов, пока не победим сами себя.

Довелось Сергею сторожить и другой дурдом – специальную психбольницу на Пряжке. За охрану сумасшедших преступников нормально платили, но работать приходилось вахтовым методом – месяц безотлучно находиться на территории больницы. Атмосфера гнетущая – везде колючая проволока, замки и спецконтингент – сумасшедшие убийцы, людоеды, маньяки.

– Там нельзя было ни на секунду расслабиться. Ты выходишь с этими «удивительными» людьми гулять в крытый двор, стоишь посредине, держишь в руке тревожную кнопку, а они, как акулы, вокруг тебя нарезают круги, – вспоминает с улыбкой Штрафбат.

Отработав свой вахтовый месяц, получал деньги и шел снимать накопившееся напряжение – спускал их в каком-нибудь кабаке. Сергей признается, что у него от такой жизни болела душа. Единственной отдушиной оставалась его группа «Уполномочен заявить» в соцсети, которую он продолжал вести, и она все эти годы обрастала подписчиками.

Спасательный круг

– Я очень просил Бога, чтобы дал мне в жизни моего человека, – говорит Сергей, – чтобы было с кем и для кого жить. Я боялся, что это уже никогда не случится.

Но Спас Нерукотворный опять его спас. Сергей не поклонник гороскопов, да и не богоугодное это дело. Но под Новый, 2021 год на глаза случайно попался прогноз: «Стрельцы, вы зря переживаете. Скоро вся грусть улетучится, и в вашей жизни появится человек, который подарит вам счастье. Истинное счастье».

Фото предоставлено Сергем Зинченко

Эти слова запали в душу, они были будто посланием, адресованным лично ему. Штрафбат даже сохранил их на память. И они сбылись. Сергей встретил Наташу.

– Мне так повезло. Мы вместе с 2021 года. Она красивая, интеллигентная, стеснительная. Как ребенок. Она изменила мою жизнь. С ней я убедился, что души соединяются на небесах и все настоящее – от Господа Бога.

Для Дмитрия Борисова 2023 год выдался хорошим. Он поступил на юрфак Петербургского университета, занял первое место в Кубке города по пауэрлифтингу, стал капитаном хоккейной команды, даже снялся в финальной серии популярного сериала. А 2022 год был совсем другим – в мае в бою капитан Дмитрий Борисов лишился ног. Он был одним из первых наших офицеров, получивших столь тяжелое ранение на СВО.

Фото предоставлено Дмитрием Борисовым

Отдавал приказы, истекая кровью

Дмитрий Борисов – кадровый военный, выпускник Московского общевойскового командного училища – входил на Украину в первом эшелоне наших войск 24 февраля 2022 года. Командовал мотострелковой ротой, выполнял боевые задачи у поселка Веселое в Харьковской области. В конце мая с группой бойцов пошел в разведку и в лесу подорвался на противопехотной мине.

– Потом меня некоторые спрашивали, как можно было днем не увидеть мину под ногами и нельзя ли было отпрыгнуть в последний момент? – говорит Дмитрий Борисов. – Но, во‑первых, когда идут активные боевые действия с перестрелками, ты всегда смотришь вперед на противника, а не под ноги. Во-вторых, мину, заложенную относительно давно, ты никогда не обнаружишь без миноискателя – земля в этом месте покрылась грязью, поросла травой. По щелчку можно услышать только срабатывание растяжки, а мы с товарищем подорвались на мине направленного действия «МОН-50».

В той ситуации все решали минуты. Его бойцы действовали оперативно и грамотно. Быстро оказали помощь, быстро приехала боевая машина МТ-ЛБ. Дмитрий истекал кровью, но был в сознании и контролировал ситуацию, отдавал приказы. Сказал группе занять позиции в лесопосадке. А когда понял, что его собираются поместить в десантное отделение машины, не дал это сделать.

– Я понимал, что мои ноги раздроблены, висят на сухожилиях. И если бы положили в «десант», то разрывов было бы еще больше, меня было бы трудно оттуда потом доставать.

Их срочно вывезли в Белгород в медицинский отряд специального назначения. Там разрезали одежду, обработали раны, сделали профессиональную перевязку. Но из-за большой кровопотери экстренно самолетом отправили в Петербург, в Военно-медицинскую академию. Там из Дмитрия достали 12 осколков и… одну пулю калибра 5,45.

Оказалось, она за месяц до этого попала ему в незащищенное место между шеей и бронежилетом – в подшейный отдел. И застряла в мягких тканях, а он даже не заметил.

– У меня образовалась шишка. Думал, может, ударился где-то или осколком камня от какого-то здания чиркануло и от этого мышцы болят, – вспоминает он. – На адреналине в бою все, что угодно, может случиться, а ты и не поймешь что. Рана так заросла, что, когда врачи увидели пулю на рентгене, спросили: «А где входное отверстие?»

Дмитрий (в центре) в своем подразделении.

Фото предоставлено Дмитрием Борисовым

Оказалось, Дмитрию в тот раз повезло. Угоди пуля чуть выше, попала бы в шейную артерию. А ситуация в том бою сложилась такая, что оказать помощь было бы невозможно.

– Мы отстреливались из горящего здания, и оно уже конкретно начало прогорать. Чтобы сменить позицию, нам нужно было выходить на противника лицом, так как сзади была бетонная стена. Так и сделали. Я пропустил вперед четырех стрелков, чтобы враг не успел на них среагировать, а сам, как командир, шел последним. Когда противник заметил движение, то открыл по нам гонь, и, видимо, одна из пуль в меня и попала.

Тому счастливому случаю можно было бы и порадоваться, если бы после второго ранения Дмитрию Борисову в Военно-медицинской академии не ампутировали обе ноги.

«Нет ног – нет проблем»

На второй день после наркоза и переливания крови он очнулся в одной палате с майором из штаба армии из Москвы и подполковником, командиром батальона спецназа из Питера.

– У них были небольшие пулевые ранения. И тут я – без ног. Оба смотрели на меня с жалостью. Я на их взгляды ответил шутками: «Нет ног – нет проблем. Дурная голова ногам покоя не дает».

В этом весь Дмитрий. Он из тех людей, которые в любой ситуации стараются смотреть на жизнь позитивно.

– У меня никогда не было глупых мыслей: «Где мои ноги, как дальше жить?» Я понимал, что новое свое состояние мне нужно принять и совершенствовать то, что есть.

Дмитрий сразу попросил врачей дать ему коляску, чтобы ездить на ней в туалет. Не хотел ходить в утку. Ему дали, и он стал кататься в нормальный туалет – ставил коляску на стопор и выпрыгивал из нее.

– Жене я сказал, чтобы первое время никому не давала мой номер телефона, не хотел, чтобы кто-то ко мне приезжал. Понимал: такие визиты могут негативно повлиять на мое становление. Приезжающие стали бы ныть, а мне в госпитале нужна была только поддержка. Там я находился в своей среде – у кого-то из ребят глаза нет, у кого-то руки, но мы все понимали – это СВО, где с каждым всякое может случиться. Плюс я за три месяца боевых действий много чего повидал, приходилось и в пакет собирать парней. Находясь на фронте, никогда не исключал, что такое может произойти и со мной.

Как показывает опыт СВО, да и других военных компаний, в ситуациях, схожих с той, в какой оказался Дмитрий Борисов, жены часто не выдерживают, оставляют мужей-инвалидов – не хотят быть при них до конца жизни сиделками. Но Дмитрию повезло с супругой Ксенией (как и ей с ним). Она приняла его новое состояние. К тому же сама работала медсестрой и, подобно ему, повидала всякое.

Вместе они уже давно и прошли через многое. Познакомились, когда Ксении было 14, а Дмитрию 16. Она училась в школе, а он – в Ульяновском суворовском училище. Ксения ждала Дмитрия, пока он был курсантом Московского командного училища. Поженившись, уехали в воинскую часть под Петербургом, где у них не было никого из близких – вся родня осталась в Ульяновске.

Когда началась СВО, Дмитрию было 27, Ксении – 25, их сыну – три года, дочке – два. Дмитрий предупреждал жену, что может вернуться с серьезным ранением или вообще не вернуться.

– Я считаю, все в нашей жизни предопределено. Где-то прочел теорию, которая запала в душу, – о том, что человек перед тем, как появиться на свет, подписывает контракт, в котором указано, что его ждет. И, проживая земную жизнь, он где-то в глубине души знает свое будущее. За два года до СВО, неизвестно почему, я завел с женой разговор на тему: чего лучше лишиться – рук или ног? И мы оба решили, что ног. Потому что руками человек работает, а отсутствие ноги влияет только на скорость передвижения.

После возвращения из зоны СВО война для Дмитрия Борисова не закончилась. Просто перешла в другое качество. Теперь ему нужно было бороться за себя, за свое будущее.

Дмитрию повезло с женой Ксенией. Они через многое вместе прошли.

Фото предоставлено Дмитрием Борисовым

Из Петербурга его отправили в Москву в госпиталь Вишневского, там сделали протезы, и он три месяца обучался на них ходить. Как и у любого человека, поначалу протезы вызывали отторжение.

– Во-первых, больно, во вторых, после коляски ноги привыкают к сидячему положению и образуется мышечная контрактура, которая не позволяет им разгибаться, – объясняет Дмитрий. – Человек, стоя, испытывает дискомфорт, ему все время хочется находиться немного полусидя. Отсутствует необходимость разгибаться до конца. К тому же от частого передвижения на протезах ноги потеют, натираются. Мышцы, необходимые для ходьбы, атрофируются. Другое дело коляска: когда сидишь в ней, ничего не болит, не трет, не напрягает. Мягко, удобно. По словам Дмитрия, коляска – это соблазн не ходить на протезах. Хочется вообще отказаться от этой затеи. Что многие и делают. Но не он.

– Тут все зависит от собственного волевого решения. Я привык ставить перед собой цели и добиваться их с упорством и рвением. Утром встаю, и мне надо обязательно надеть «ноги», чтобы куда-то идти, а не сидеть дома. Стараюсь так распланировать день, чтобы двигаться и быть в тонусе. Когда возвращаюсь домой, снимаю протезы – ногам нужно отдыхать. Но даже дома я в коляску не сажусь – передвигаюсь на руках. Знаю, что коляска – это дорога в один конец: если сел, то и будешь на ней сидеть все время.

Противостоять «соблазну коляски» можно только хождением, ежедневным напряжением мышц. Например, чтобы ровно стоять, Дмитрию нужно напрягать мышцы спины. Чем чаще их задействовать, тем крепче они становятся.

С Дмитрием часто хотят сфотографироваться ветераны Великой Отечественной войны.

Фото предоставлено Дмитрием Борисовым

Дмитрия Борисова часто сравнивают с летчиком Алексеем Маресьевым, который с протезами в Великую Отечественную войну даже летал и сбивал немецкие самолеты. Но с точки зрения ходьбы на протезах сравнения некорректны.

– У Маресьева были колени. А они позволяют регулировать постановку ноги. У меня их нет, – говорит Дмитрий. – Получается, я за счет бедра просто бросаю ногу вперед, а дальше она уже как сама встанет. Хотя в результате многих повторений ходьба совершенствуется. Я уже психологически понимаю, как после определенных усилий встанут ноги.

Уроки мужества

Дмитрий был одним из первых военнослужащих, получивших столь серьезные ранения на СВО – можно сказать, тестировал систему оказания помощи таким, как он. По его словам, сейчас не 1940–1950-е годы, когда инвалиды войны ездили на деревянных каталках, и даже не 1980–1990-е, когда герои, чтобы заработать копейку, вынуждены были петь у станций метро. Министерство обороны старается сделать так, чтобы тяжелораненые продолжали службу, оставались в военной системе инструкторами, работали с документами, становились сотрудниками военкоматов. Если, конечно, они сами этого хотят.

Сам Дмитрий получил назначение в военкомат Приморского района Петербурга. На момент нашего знакомства он отвечал за 10-дневные сборы, которые раз в полгода проводятся для будущих призывников. Ребята из школ и колледжей проходили на них подготовку в военных частях или вузах. И еще Дмитрий проводил для подростков уроки мужества, на которые приглашались живущие в районе генералы. Выступал он перед молодежью и сам – рассказывал об СВО. Считал это первостепенной задачей. Объяснял, что спецоперация началась не потому, что России «захотелось повоевать», а потому, что нам навязали это противостояние. Что противник – наш обманутый брат, и в Америке хлопают в ладоши, обманув и стравив русских друг с другом.

– Есть подростки, которым происходящее неинтересно, они живут своими проблемами. А кто-то, наоборот, «поджигается», задает вопросы, после занятия провожает меня до дверей, хочет сфотографироваться, добавляется в друзья в интернете. Меня называют дядей-терминатором, – улыбается Дмитрий. – Я этому даже отчасти рад, ведь у них сейчас подменены многие понятия о жизни, о героях. Для них герои – это всякие бэтмены, человеки-пауки. Но все-таки хочу сказать, у сегодняшней молодежи есть запал и патриотизм. Это радует – не все потеряно!

Дмитрий с юнармейцами в парке «Патриот» (Тула).

Фото предоставлено Дмитрием Борисовым

Дмитрий давал и другие уроки мужества – ездил в госпитали, укреплял дух раненых.

– Мы с ними не делились историями, у кого как было на СВО. Мы делились тем, как разбираться в тылу со своими медицинскими проблемами, – говорит он.

Дмитрий одним из первых прошел путь, который раненым только еще предстоял. Рассказывал о протезировании, о том, какие положены выплаты и как их можно было получить. Он закатывал штанины и показывал раненым свои ноги. Объяснял, как работают протезы и как он ходит. Рассказывал, что добрался в госпиталь сам – его никто не подвозил, что продолжает жить, ни в чем себя не ограничивая: работает, учится в университете, занимается спортом, путешествует. Говорил: «И у вас так же будет». И вот это для раненых было самое интересное.

– Бывало, ребята не верили мне – уж «слишком красиво» рассказывал. Привыкли искать во всем подвох. Кто-то думал, что у меня есть влиятельные или богатые знакомые, которые мне помогли. Приходилось переубеждать, объяснять, что я самый простой офицер и у меня нет таких знакомых. Показывал фото и видео о том, как я проходил этот путь. Как заново учился ходить, падал и старался вставать без посторонней помощи. Демонстрировал свои способности. Особенно это вдохновляло ребят, у которых ситуация чуть получше, допустим, нет только одной ноги. А то ведь бывает, человек целый, но просто контуженный и спивается от того, что «видел столько смертей». Мы таких разыскивали и пытались вернуть к жизни спортом, психологическими беседами, собственным примером. Я говорю им всегда: «У меня было так же и еще даже хуже».

Еще одна тема его бесед с ранеными фронтовиками – женщины. Как укреплять дух тех, кого после серьезных ранений бросили их любимые?

– В таких случаях стараюсь донести до ребят: если жена отсеялась, значит, не очень-то тебе такая была и нужна. Да, сейчас больно на душе, но это не значит, что потом на твоем пути не встретится человек, который примет тебя таким, какой есть, и оценит не внешние, а внутренние твои достоинства.

Дмитрий в госпитале сам был свидетелем такой истории. К одному раненому без двух ног и руки, который был еще даже не протезирован, ходила симпатичная девушка-волонтер. Они разговаривали. И девушка предложила ему пожениться. На парня надели пиджак и прямо на коляске из госпиталя увезли под венец.

– Я разговаривал с ним. Он признался, что спросил эту девушку: «Зачем я тебе нужен такой?» Она ответила: «В тебе больше мужского, чем в тех, кто ходит на улице».

Была и другая история. Когда Дмитрий приехал в Москву на замену протезов (со временем их гильзы надо было менять, так как не задействованные при ходьбе мышцы атрофируются), познакомился с совсем молодым раненым, который был в очень подавленном состоянии. У него, как и у Дмитрия, незадолго до СВО родился второй ребенок. А после ранения жена подала на развод. Дмитрий привел его в спорт – в свою команду по следж-хоккею.

– Он так вдохновился тренировками, что стал ездить в Питер три раза в неделю из Гатчины. И нормально «акклиматизируется» – команда не дает ему раскиснуть, – говорит Дмитрий.

Сам он капитан этой команды.

Реальные парни

Следж-хоккей – паралимпийский вид спорта, набирающий популярность в России и в мире. Он очень похож на обычный хоккей, только играют в него люди без ног – вместо коньков специальные санки, вместо одной длинной клюшки – две укороченные, на задней стороне которых – металлические зубцы, позволяющие отталкиваться и тормозить. Скорости приличные – чуть выше скорости бега. Правила – те же, что и в обычном хоккее. Та же силовая борьба, столкновения, удаления. Синяки и кровоподтеки после игры и тренировок – норма. Случаются переломы ребер и рук.

Фото предоставлено Дмитрием Борисовым

И в то же время это хорошая реабилитация. Дмитрий Борисов раньше не играл в хоккей. А когда летом 2023 года его пригласили попробовать свои силы в следж-хоккее, оказалось, что и никто в команде раньше не играл. С его упорством и рвением Дмитрий скоро стал капитаном.

Команда называется «Звезда», ее особенность в том, что все игроки – участники СВО.

Кроме этого, Дмитрий Борисов занялся пауэрлифтингом. В конце 2022 года, приехав в Питер после всех своих госпиталей, он осознанно искал тренажерный зал – понимал, что ему нужны физические нагрузки. В 2023 году Дмитрий занял 1-е место на Кубке города. Он выжимает, лежа, от груди 101 кг (притом что его собственный вес без протезов 65 кг).

Так что три дня в неделю – в понедельник, среду и пятницу – у него двойные тренировки: по утрам следж-хоккей, по вечерам – пауэрлифтинг.

А еще летом 2023 года Дмитрий поступил на юрфак Петербургского университета в магистратуру. Взял себе направление – «гражданское и семейное право».

– Незнание законов не освобождает от ответственности. А как ты их узнаешь? Лучше всего – на юрфаке, – рассуждает он. – Гражданское право – это вся наша жизнь. Элементарный пример. Человек застрял в лифте и из-за этого опоздал на работу. Когда его оттуда достанут, он, как правило, просто радуется и не знает о том, что может взыскать ущерб с жилконторы.

Фото предоставлено Дмитрием Борисовым

Благодаря ветеранским льготам Дмитрий поступил на юрфак, благодаря выплатам от Минобороны купил для своей семьи квартиру в Петербурге. Он работает, учится, растит детей, занимается спортом – живет полной жизнью.

– Врачи сказали, что у меня мощный мотор – с таким сердцем можно спокойно жить до 105 лет. Ни один орган не задет. Единственный недостаток – невысокая скорость передвижения. Иногда я шучу, что моя жизнь после ранения стала только лучше. В ней появилось много плюсов. Когда наряжаешь новогоднюю елку, колени не затекают. Или вот ставил дома плинтусы: обычно это неудобное занятие – ноги устают находиться в полуприсяде: то одну согнешь, то другую. А у меня уставать нечему, и я быстро закончил работу.

Существует много приспособлений, облегчающих жизнь людей, которых принято называть маломобильными. Но Дмитрий говорит, что ему они ни к чему: главное приспособление – протезы, а все остальное он может сделать руками. И язык не поворачивается назвать его маломобильным.

Фото предоставлены Дмитрием Борисовым

Товарищи и коллеги по военкомату порой забывали, что у него нет ног. Посидели в ресторане, собрались уходить – они встали из-за стола и смотрят на Дмитрия: «А ты чего?» И только потом вспоминали, что он не может так же быстро подняться.

Дмитрий, Ксения и их малыши.

Фото предоставлено Дмитрием Борисовым

Бывшие бойцы его роты, возвращаясь с СВО, старались с ним увидеться.

– Я и на фронте не отсиживался за их спинам. А сейчас приятно слышать, когда они, глядя, как я хожу на своих железных ногах, говорят: «Крутой у нас командир!»

Съемочная группа «Реальных пацанов» приехала в госпиталь.

Фото предоставлено Дмитрием Борисовым

По жизни на коне. Фото предоставлено Дмитрием Борисовым

Осенью 2023 года Дмитрия сняли для сериала «Реальные пацаны». Именно встречей с ним и другими ранеными ребятами закончился его последний, 10-й сезон. В финальной сцене главный герой приезжает к ним в госпиталь и под песню «Вечно молодой» из фильма «Брат-2» произносит такую фразу: «Вот это и есть реальность, какая есть. И живут в ней вот такие реальные настоящие пацаны».

– Мне кажется, слово «инвалид» больше подходит к тем, у кого с головой не все в порядке. А если у человека есть хотя бы одна рука и правильные мысли, он всегда сможет вернуться к жизни за счет своего духа. У нас страна для сильных людей. В ней и здоровые порой чувствуют себя беспомощными. А значит, нужно самому брать в руки свою судьбу и вершить ее, – убежден Дмитрий Борисов, кавалер ордена Мужества. Он ходячий пример для всех нытиков, которые по малейшему пустяку жалуются, что у них в стране и в судьбе что-то не так, как им хочется.

6 сентября 2022 года ВСУ начали штурм Балаклеи – свое первое контрнаступление в ходе СВО, закончившееся «перегруппировкой» российских войск в Харьковской области. Петербуржец, чей позывной Тур, был последним, кто покидал этот город, прикрывал отход товарищей: за те события у него орден Мужества… А в декабре 1996-го Тур был последним, кто покидал Чечню после Хасавюртовских соглашений… На момент нашей встречи ему было под 60 лет. Помимо первой и второй чеченских кампаний за его плечами – Южная Осетия в 1992-м, Ингушетия в 1993-м, Сирия и, наконец, Украина, откуда он родом и где у него похоронена мать. После своей первой войны – в Южной Осетии – Тур крестился. С тех пор в его военной судьбе произошло много такого, что иначе как чудом не назовешь.

Солнце в дыму после взрыва.

Кадр из фильма «Они сражались за Родину». Под Балаклеей Тур увидел эту картину наяву

Необъяснимое

Так получилось, что их подразделение оказалось в столице Южной Осетии – Цхинвале – в 1992 году незадолго до грузинского штурма.

– Тогда я впервые в жизни столкнулся с чем-то необъяснимом, – вспоминает Тур. – Мы занимали позицию на крыше пятиэтажки. Нас обстреливали так, что было не высунуть головы. Я все-таки высунулся, и вдруг что-то дернуло меня обернуться назад: в этот момент, наверное, в каких-нибудь миллиметрах пролетела трассирующая пуля. Если б не обернулся, она попала бы точно мне в голову.

После этого случая при первой же возможности Тур крестился. А спустя два года сразу несколько незабываемых эпизодов были у него в Чечне.

Тур заходил туда в числе первых – 11 декабря 1994 года в составе сводного полка бригады оперативного назначения внутренних войск. По соседству в пяти километрах стоял ангарский полк. Сибиряков очень доставал снайпер боевиков. Он перемещался по холмам в «зеленке», бил из винтовки с глушителем, положил много людей. Особенно охотился на командно-штабные машины – в расположении полка находился штаб одной из трех входивших в Чечню группировок. Все попытки выследить и уничтожить стрелка были тщетны.

Обратились к Туру, на тот момент командиру батареи «зушек» – скорострельных зенитных установок «ЗУ-23–2». Они давно уже используются не только по воздушным целям, но и как подвижные огневые точки в обычных боях. Тур попросил бойцов пострелять в сторону снайпера – отвлечь его, а сам в это время в другом месте выкатил на позицию одну из зениток и хорошенько обработал примерное место, откуда велся огонь. Бил почти наугад. Но снайпер стрелять прекратил, а утром его принесли в плащ-палатке. За это попадание у Тура – медаль «За отвагу».

А орден Мужества – за 9 дней боев в окружении в декабре 1995-го в Гудермесе. Полевой командир Салман Радуев повторил в этом городе маневр Шамиля Басаева с захватом больницы. Поступил приказ ее деблокировать. Тур на тот момент был уже замначальника штаба бригады – входил в Гудермес во главе колонны. Но больница была приманкой. Боевики накануне в большом количестве просочились в город и устроили засаду. И первым подбили именно головной БТР. А ведь Тур изначально не должен был в нем находиться, в последний момент они поменялись с командиром разведроты – тот пересел на его место в кабину «Урала». Но парадокс судьбы: Тур в подорванном БТР остался цел, а в кабину машины попала пуля. Разведчик получил тяжелое ранение и умер у него на руках.

В первую чеченскую войну происходило много необъяснимого.

Было известно, например, где именно в 17 километрах от Гудермеса находится база Радуева и сколько там боевиков. Ее можно было накрыть авиацией, артиллерией. Координаты передавались наверх. Но базу почему-то не трогали.

Тур говорит, что кто-то сливал противнику их радиочастоты. А когда русская армия вопреки всему фактически довела первую чеченскую войну до победы, были заключены Хасавюртовские соглашения, которые все обнулили.

– Я как начальник штаба знал оперативную обстановку. Мы к тому моменту взяли уже практически всю Чечню, начиналась партизанская война, да и то не слишком активная. И вдруг мы добровольно сдали врагу все, что можно, – блок-посты, комендатуры.

Хасавюртовские соглашения генерал Лебедь подписал в конце августа 1996-го. А в октябре Тур вернулся в Чечню из отпуска.

– Меня просто колбасило от того, что увидел. Еще недавно мы все контролировали, а теперь, согласно этим соглашениям, каждый выезд – например, за водой или едой, были обязаны согласовывать с боевиками. С ними связывались по рации, они приезжали на «уазике», наши командиры должны были сообщить им, куда едем, зачем, сколько у нас людей, какое вооружение.

Их бригада выходила последней – прикрывала железную дорогу в Моздок, по которой осуществлялся вывод войск. Покидали Чечню без оружия – у Тура была при себе лишь граната. Каждый задавался вопросом: зачем все это было, за что гибли товарищи? Почему у победителей украли победу? Получается, два года войны свелись к дискредитации и утилизации армии?

Боевики получили от команды Ельцина фактическую независимость. Но не успокоились, как надеялись миротворцы. Стали устраивать по всей России теракты, а в 1999 году напали на Дагестан.

Уходя из Чечни после первой войны, Тур знал, что будет вторая.

– Я в Гудермесе свою зубную щетку забыл – а это верная примета, что придется вернуться, – улыбается он.

И точно: 1 октября 1999 года их бригада заходила в Чечню во второй раз тем же самым маршрутом с ощущением дежавю, натыкаясь тут и там на следы своего предыдущего пребывания…

Тур признается, что простые чеченцы дважды спасли ему жизнь – предупреждали о фугасах, заложенных на дороге боевиками. Например, во вторую чеченскую войну была такая история:

– Когда активная фаза боевых действий закончилась, у нас существовала негласная договоренность с боевиками – не воевать в населенных пунктах. Но они ее нарушили. Нам нужно было провести колонну. Предварительно дорогу, как всегда, обследовали саперы, в зоне видимости друг друга были выставлены блокпосты. Понимая, что незаметно установить взрывчатку вне населенного пункта нет шансов, боевики заложили фугас прямо в селе, через которое должна была пройти наша колонна – рядом с домами таких же чеченцев, на которых им было плевать. Но жители села предупредили нас о засаде.

Главное, что Тур понял о войнах – в них всегда страдает простой народ. В Чене население нахлебалось от джихадистов примерно так же, как спустя 10 лет Украина от бандеровцев.

Донбасс – встреча врага на дальних подступах

Вторую чеченскую войну Тур закончил в 2006 году, после 2010-го вышел на пенсию. В Питере у него все было в порядке, а в 2017-м он взял и уехал в Донбасс рядовым добровольцем на мизерную зарплату. Вспомнил 1990-е. Тогда им тоже почти не платили, но они с товарищами считали, что кто-то же должен защищать Родину. Поехал помогать создавать в ДНР нормальную армию. Прибыл в Донецк 8 мая, накануне Дня Победы, и вскоре убыл на передовую.

– Наш полк морской пехоты стоял напротив 36-й бригады морпехов ВСУ на расстоянии 500 метров. Мы видели друг друга. Мы копаемся, и они копаются, мы не стреляем, и они не стреляют. Но как только на их позицию заходили нацики или иностранные наемники, начиналась жуткая пальба. Потому я в Донбасс и поехал – встречать врага на дальних подступах, – говорит Тур.

Он не сомневается, что, начав СВО, наши войска упредили украинское наступление на Донбасс. ВСУ сконцентрировали там столько людей и техники, что реально могли смять ополченцев и за два часа дойти до границы с Россией. Собственно, и задачей-то у сформированного армейского корпуса ДНР было в случае украинского наступления продержаться два часа до подхода русской армии. Вот только насколько она была выполнима, неизвестно, ведь нечто подобное повторилось потом в Балаклее – Изюме – Купянске в Харьковской области: эти города в сентябре 2022-го наши оставили за считаные дни в ходе «перегруппировки», о которой речь пойдет впереди. И они так и не были освобождены в последующие два года.

В отличие от украинцев в Донецкой Народной Республике не было сил создать и держать сплошную линию обороны – подразделения стояли на опорниках. Бреши в защитных порядках составляли сотни метров, через которые многочисленный враг при желании мог незаметно пройти. А потом попробуй выбей его с занятых рубежей – все-таки фактор внезапности очень много значит. ВСУ же, по словам Тура, за восемь лет передышки, подаренной Минскими соглашениями, смогли создать в Донбассе сплошную линию обороны и даже не одну.

В ноябре 2017 года Тур был ранен в лицо. Часть осколков врачи достали, а часть оставили, потому что было рискованно их удалять, можно было задеть нервы, и тогда лицо бы перекосило. Осколки перемещаются, и теперь ему иногда больно бриться. Но это сущий пустяк по сравнению с тем, что Тур тогда на месяц ослеп. Зрение вернулось после операции на глазах.

А в феврале 2019 года ему поступило предложение отправиться в Сирию – охранять работающих там русских специалистов. В 2022 году, когда началась СВО, товарищи из 9-го Мариупольского штурмового полка морской пехоты ДНР попросили 55-летнего ветерана приехать поучить личный состав работать на «зушках», подготовить расчеты.

«Зушки» были сняты с вооружения, но потом их стали возвращать со складов. Они оказались очень эффективны для такой войны, которая началась на Украине. Бьют на два километра. Ими можно сбивать дроны, поражать пехоту и легкую бронетехнику. Тур в Чечне даже выводил из строя чеченские танки. «Зушка» не может пробить броню, но от частых ударов снарядов по ней выбиваются триплексы – трехслойные стекла в смотровых щелях, и танк «слепнет».

Тур прибыл на Украину на месяц, а задержался на семь. Да еще оказался в самом пекле украинского контрнаступления.

– Когда мы вошли в Харьковскую область, народ нас встречал как своих. Не все, конечно, были и косые взгляды и стукачи: один ездил на мотоцикле на украинскую сторону, а потом по нам начинались прилеты. Но именно местные первыми нас стали предупреждать: парни, вас обходят. Хотя мы уже и сами это почувствовали – прилеты пошли не только спереди, но справа и слева.

Причиной отступления Тур называет превосходство в личном составе и технике, которое смогли создать ВСУ на их участке – под Балаклеей. Сконцентрировали там три бригады, а это 9 тысяч человек. Их же сводная рота насчитывала 70 бойцов. Плюс сколько-то десантуры, луганчане, но тоже немного. Одна украинская бригада атаковала их в лоб, две другие – справа и слева. Враг создал троекратное превосходство в артиллерии.

При этом никакой паники или бегства с нашей стороны не было – отходили планомерно от рубежа к рубежу. Сдерживали фронт, отбивали атаки, но приходилось отступать, чтобы не попасть в окружение – ВСУ очень быстро обходили их с флангов. Дело в том, что в сентябре 2022-го тоже не было сплошной линии обороны – русская армия даже окопов не рыла. Между подразделениями существовали большие разрывы, как и до этого в течение восьми лет на линии соприкосновения в ДНР и ЛНР.

– Поначалу на СВО использовался опыт чеченской войны, где тоже не было линии фронта, а тут другая ситуация. Украина – вторая по величине страна Европы после России. С большим населением, у которого к тому же пробиты мозги. Тут надо было опираться на опыт Великой Отечественной войны, когда СССР воевал на огромных просторах с идеологически мотивированным врагом, – считает Тур.

«Газуй, петляй! Даст Бог, выживем!»

Первоначальной задачей их сводному добровольческому отряду было зайти в Балаклею и укрепить там позиции, помочь защитникам города – десантникам, бойцам из 2-го корпуса ЛНР. Несколько групп отправились в саму Балаклею, а Тур прикрывал дорогу на левом фланге. Их «зушка» была установлена на «КамАЗе».

– Где-то впереди перед нами стояли «БАРСы» – вечером слышали, как у них идет стрелковый бой, – рассказывает Тур. – Мы занимали вторую линию обороны, кроме нашего расчета из троих человек на участке протяженностью 800 метров никого не было. Мы хорошо спрятались – встали под березками да еще натянули маскировочную сеть. Утром над нашей позицией летала «птичка», но нас не заметила. И, наверное, противник решил, что в этом месте можно пройти.

Их участок сначала обработала вражеская артиллерия, но снаряды ложились на значительном удалении перед «зушкой» и сзади нее. Тур сказал заряжающему Кувалде и водителю Моряку спрятаться в небольшом окопчике, а сам остался дежурить возле зенитки. Хотя, по идее, мог укрыться вместе с товарищами, ведь впереди стояли наши и, если бы что-то там началось, они бы услышали.

– У меня было какое-то нехорошее предчувствие. Будто кто-то сверху мне подсказал. Вдруг резко артобстрел прекратился. И метрах в 30 из подлеска выползли россыпью человек пятнадцать хохлов. Пришлось поработать по ним.

Позже выяснилось, что наши бойцы, находившиеся впереди, покинули позицию, а Тур об этом не знал. Вэсэушники были застигнуты огнем «зушки» врасплох – те, кто выжил, залегли. Стало ясно: сейчас будет нанесен артиллерийский удар. Надо было срочно менять позицию. В тот момент, когда заводили машины, в спину Кувалде попала пуля.

Отъехали назад на 400 метров. Туда же на подмогу подтянулось какое-то армейское подразделение. С Кувалды сняли бронежилет, перебинтовали, сделали обезболивающий укол, и Тур повез его в ближайшую гражданскую больницу. Там к ним выбежали два местных медика, но Кувалда был уже мертв…

Тур получил приказ занять новую позицию – на южной окраине села Бородоярское, что в 4 километрах за Балаклеей на трассе в Изюм. Вообще-то штатно в расчете «зушки» должно быть пять человек, но Тур остался вдвоем с Моряком, стал сам заряжающем, работал за себя и за погибшего Кувалду. Помимо «КамАЗа» с «зушкой» в его распоряжении было еще три машины: на одной находился боекомплект, две другие предназначались для подвоза боеприпасов. Но их водителей Тур отправил в укрытие, знал из опыта Чечни: чем больше людей на зенитке, тем больше шансов их потерять.

И опять местные жители предупредили: вас обходят, слева идет очень много пехоты и техники. А вскоре они и сами увидели врага. Их разделяла река Северский Донец. Переправься вэсэушники через нее, могли бы отрезать их от своих. Но мост, к счастью, был взорван, а наводить переправу у украинцев не было времени, они торопились выйти к Изюму.

Тем временем в Балаклее шел бой, подразделения Минобороны практически покинули город, они проходили мимо Бородоярского. Товарищи предлагали Туру: «Давай и мы уйдем вместе с армейцами». Но он отвечал: «Нельзя». В Балаклее еще оставались группы их полка. Наконец две из них тоже вышли. Но только для того, чтобы вернуться назад. Туру поступил приказ выдвинуться вместе с ними назад в Балаклею, чтобы помочь эвакуировать остальных.

– Я ехал с открытым бортом, чтобы парни – а они были все в снаряжении – могли быстро выпрыгнуть. Сказал им: выскакивайте, как только развернусь стволами в сторону противника. Так и сделали. Въехали в город, на линии соприкосновения развернулись, они выпрыгнули, а я их прикрывал. Работал по вражеской БМП, которая пыталась помешать выводу наших оставшихся – она была в километре. Мне было даже не нужно подбивать ее, главное – сбить прицел. Поверьте, когда снаряды «зушки» молотят тебе по броне, наводчику совсем не до того, чтобы целиться.

Приехавшие с Туром бойцы прикрывали отход последних защитников Балаклеи – не только своих сослуживцев, но и армейцев, и луганчан, запрыгивавших на машины. Когда «зушка» израсходовала боекомплект, Тур крикнул Моряку: «Газуй и петляй! Даст Бог, выживем!» Уходили на максимальной скорости, виляя, но так, чтобы не занесло. Слева и справа от машины были прилеты, но они вышли из этой гонки целыми и невредимыми.

Следующая остановка – блокпост на перекрестке у села Веселого. Там действительно было весело. На блокпосту – почти никаких укрытий, лишь несколько бетонных плит. Только успели поесть, начался артобстрел. Остатки их сводной роты ушли в подвал ближайшего дома, а Тур остался на улице – в небольшой ямке в десяти метрах от спрятанной среди деревьев «зушки» – вдруг опять, как тогда под Балаклеей, внезапно появится ДРГ. И еще он поддерживал связь, потому что в подвале, куда все ушли, рация не брала. А без связи в любой ситуации дело – дрянь.

И тут прилетел вражеский дрон и завис над ним на высоте метрах в десяти.

– Мы несколько минут смотрели глаза в глаза с оператором. Потом дрон улетел дальше осматривать территорию. А я понял: сейчас артиллерия начнет работать конкретно по мне. И точно. Они сделали вилку: первый снаряд – 200 метров перелет, второй – 200 метров недолет. Следующий должен быть мой. Убегать бесполезно – укрытий нет. Стал бы бегать – добегался бы, дрон продолжил бы наводить на меня огонь. Главное в такой ситуации – не дергаться. Недергание и спасло.

Тур лежал и отсчитывал время. Понял, что по ним работает артиллерийский взвод – 6 или 8 орудий, которые вели беглый огонь. По нему ударили не один, а три снаряда!

– Меня всегда впечатляла сцена из фильма «Они сражались за Родину!», тот момент, когда дым от взрыва застилает солнечное небо. И тут я поднимаю глаза и вижу наяву эту самую сцену – солнце в дыму, – вспоминает Тур.

Все снаряды легли кучно в 5–6 метрах от Тура. Если бы они были фугасные, он в своей яме оказался бы просто погребен под слоем земли. Но снаряды были осколочными, рассчитанными на поражение живой силы. Осколки изрешетили «зушку», полностью вывели ее из строя. Но по Туру ни один из них не попал!

– Я многое повидал в своей военной жизни, но чтобы так… У меня нет рационального объяснения случившемуся, – говорит он.

Обстрел стих, наступила тишина, остатки роты двинулись дальше на Изюм, который уже находился в полукольце. А Тур с Моряком остались менять колесо одного из «КамАЗов» – его пробило осколком. Стемнело. Они были одни на дороге. Ставили запаску, напряженно вглядываясь и вслушиваясь в окружившую их со всех сторон темноту, из которой в любой момент мог появиться наступающий враг. На горизонте стояли зарева пожаров.

Наконец колесо поменяли. Ехали, не включая фар. Но потрясения этого дня еще не закончились.

На въезде в Изюм справа от дороги разорвался снаряд, водитель дернул руль, «КамАЗ» занесло, и он перевернулся. Моряку сломало руку, а с Туром произошло новое чудо. Стойка смятой кабины не дошла двух сантиметров до его головы. Зажало так, что он не мог выбраться. К счастью, все случилось перед блокпостом. Оттуда прибежали военные полицейские, смогли немного отжать кабину и освободили его.

Армейцы помогли оттянуть их «КамАЗ» в центр Изюма. Он не подлежал восстановлению, но имущество как-никак. Их командир по рации обещал прислать за ними эвакуатор.

Шло время. Села рация, и они остались без связи. Артиллерийская канонада и автоматная стрельба приближалась, на улицы посыпались мины-«лепестки». Вокруг суетились армейцы: «Уходим, уходим». Город пустел на глазах. Эвакуатора не было.

Наступил момент, когда они остались одни. В 12 часов проезжавший мимо на гражданской машине полковник спросил: «Чего ждем?» Тур объяснил ситуацию и услышал:

– Бросайте вы это железо и уходите как можно быстрее. Осталась одна дорога на Красный Лиман. Сейчас мы уйдем, и вы останетесь вообще одни.

Изюм покидали пешком. Заблудились. Хорошо, по пути встретился местный дедушка, подсказавший нужное направление…

Из всех этих событий, по словам Тура, были сделаны нужные выводы. Произошли кардинальные перемены. Появилась сплошная линия фронта, начали наконец рыть окопы, строить фортификационные сооружения. Поменяли тактику: боевые действия стали вести малыми группами, выросла мобильность, а главное – многократно усилилась разведка.

При этом Тур не считает, что сам ввод войск в феврале 2022-го осуществлялся бездарно. Наоборот. Многие расчеты оказались верны, что и позволило без больших потерь дойти до Киева. В этом плане начало СВО, по мнению Тура, складывалось удачнее первого этапа войны в Чечне.

На Украину заходили так же, как в Чечню – с трех сторон тремя группировками. В Чечне все изначально пошло не по плану: только на одном направлении удалось выйти на заданные рубежи. А на Украине быстро были заняты значительные территории. Насколько Тур может судить по рассказам парней, которые заходили в феврале 2022-го, они шли спокойно, хотя и не везде. Это свидетельствует о том, что поначалу не было серьезного сопротивления. А потом враг подтянул резервы.

– На той стороне тоже не дураки командуют, они учились в тех же самых военных училищах и академиях, что и наши военачальники. И учились уже по ходу войны. На первом этапе они быстрее делали выводы из складывающейся обстановки.

Боевой опыт – великое дело. В Чечне, по словам Тура, поначалу тоже было много ошибок и потерь. Но со временем ошибки были преодолены, а потери сведены к минимуму. И потом одно дело, когда ты несешь потери и побеждаешь, и другое, когда проигрываешь.

По наблюдениям Тура, наши парни на СВО были такими же, как в Чечне. Как и тогда, делали все, что могли. Знали, за что воевали.

– Лично я воевал за свою семью, свой дом, свою страну. И еще за нормальную, а не сошедшую с ума Украину, – признается он.

Тур сам украинец, его детство и юность прошли в Сумах, и он помнит еще ту, нормальную Украину. В последний раз был на родине в 2010 году. И для него большая трагедия, что его земляки, и в том числе родственники оказались такими упоротыми.

– Самые непримиримые там – люди старшего, а не среднего поколения. Те, кто учился в советских школах и вузах. Кто видит разницу между прежними и нынешними временами. Но в своих неудачах и в том, что они в основной своей массе стали жить хуже, чем во времена СССР, они винят всех, кроме себя. Может, менталитет такой? Недовольство собственной жизнью кипело внутри них много лет, а в итоге его выплеснули на Россию и русских.

Счастье – лучшая награда

После оставления Изюма Тур воевал в районе Сватова и Кременной, в Макеевке, где у него в батарее находились и неплохо себя зарекомендовали узбеки с таджиками. Он пробыл на Украине до февраля 2023 года. Потом снова уехал в Сирию охранять работающих в пустыне наших специалистов.

Незадолго до очередной командировки в Сирию в Доме офицеров Петербурга Туру вручили второй орден Мужества – за храбрость, проявленную в боях в Харьковской области. А незадолго до этого в его жизни произошло событие, которое тоже можно расценивать как награду – небесную: Тур женился! Произошло удивительное стечение обстоятельств. Оцените, какие красивые узлы вяжет Господь в судьбах защитников Родины!

10 мая на «Царьграде» была опубликована история спасения морпеха Евгения, в которого попало больше ста осколков при одновременном взрыве двух мин (читайте главу «Ангелы с обожженными крыльями»). Он выжил и встал на ноги благодаря самоотверженности и любви своей жены Вики. И еще благодаря военному психологу Светлане Лазаревой, которая помогла их семье преодолеть период отчаяния.

Евгений был командиром Тура в 2017 году, когда тот приехал на Донбасс добровольцем. А когда в мае 2023-го Женю после тяжелого ранения привезли в Петербург, в Военно-медицинскую академию, старый товарищ постоянно его навещал. Однажды Евгений и Вика рассказали Туру о психологе Светлане Лазаревой, которая с ними работает, и показали статью о ней, написанную автором этих строк. И Тур с удивлением узнал Светлану – когда-то они служили в одной бригаде, в составе которой оба находились в Чечне. Но тогда особо не пересекались. Тур взял у Вики и Жени номер Светланы. А когда они созвонились и договорились встретиться, выяснился еще один поразительный факт – в Петербурге оба вот уже несколько лет живут в соседних домах, в 50 шагах друг от друга, ходят в одни и те же магазины и за это время ни разу не пересеклись! Они встретились благодаря СВО и благодаря людям, которым одновременно, сами не зная того, помогали.

Военный психолог Светлана Лазарева в кителе Тура. Читайте о ней главу «Побывать в бою – как заново родиться»

Вскоре после встречи, 13 июня они расписались.

Утром в день заключения брака Туру позвонили и пригласили на церемонию награждения орденом Мужества. Еще одно счастливое совпадение? Нет. Высшая закономерность.

В мае 2023 года интернет облетело видео гибели двух российских солдат под Бахмутом, снятое украинским БПЛА. Оба бойца, преследуемые дронами, оказавшись в безвыходной ситуации, поступили как герои. В одной и той же траншее, в одном и том же бою – один выстрелил в себя из автомата, другой подорвался гранатой. Как позже выяснилось, это случилось 9 мая, когда Россия праздновала День Победы.

Фото из семейного архива

Стояли теплые майские дни, кафе и рестораны были забиты народом, в Петербурге проходил фестиваль корюшки, афиши зазывали на матчи «Зенита», на бесконечные сменяющие друг друга мюзиклы, юмористические шоу, стендапы. А у меня не выходили из головы кадры гибели наших солдат. Контраст между комедией здесь и трагедией там, под Бахмутом, был так резок, что я написал статью «Две России: одна умирает за вторую», которая вышла на одном не слишком раскрученном интернет-сайте. Особенно было обидно, что нигде не звучали имена погибших героев, хотя в других случаях, например, когда бойцы удачно отбивали сброшенные на них дронами сверху гранаты и оставались живы, их фамилии сразу гремели на всю страну. Мне повезло. После выхода статьи на мою страницу в соцсети написала мама одного из двух этих погибших парней – жительница маленького городка Опочки в Псковской области. Наталья Евгеньевна рассказала историю своего сына Димы, которого не стало в 21 год. А сам бой, как выяснилось, был примечателен не только гибелью двух бойцов в одной траншее, но и тем, что их третий товарищ сдался в плен украинскому дрону.

Детские мечты

На теле у Димы Иванова было много родинок, таких людей считают счастливыми. Но, по словам Натальи Евгеньевны, сын, наоборот, считал себя невезунчиком. В семь лет упал в костер и обжег руки. В другой раз его сбила машина – подкинула вверх, и он упал на обочину. Однажды в Новый год умудрился сломать ключицу.

Дима как-то рано повзрослел. Наталья Евгеньевна говорит, что с ним было легко.

– Помогать мне он начал, наверное, уже лет с десяти. Если я шла в огород или еще по каким-то делам, Дима не отставал – был рядом. Когда младшего сына Егора родила, он всегда говорил: «Мама, ты иди, а я с ним побуду». И мог сутками с маленьким ребенком сидеть или гулять. Всегда переживал за младших. Хотел для них быть примером, воспитывал, объяснял им, что надо не по инерции жить, а стремиться к какой-то хорошей цели. Купил гитару сестре. А чтобы научить ее играть на ней, сначала сам научился по компьютеру.

У самого Дмитрия цель была. Его любимым предметом в школе стала история, ему нравились советские фильмы о Великой Отечественной войне, у него на странице в соцсети много ссылок на события чеченской войны. Он мечтал служить в армии, защищать Родину и с детства начал себя к этому готовить.

В 8 классе записался в военно-патриотический клуб «Беркут». Ради этого даже сменил школу: клуб был при другой школе, и в него принимали только ее учеников. Уже в 9 классе он стал командиром «Беркута», хотя в нем занимались ребята и старше его – из 10-го и 11-го классов.

– Хороший, настоящий русский парень, для которого долг, мужество, честь – не пустые слова, – говорит о нем руководитель клуба Сергей Кузнечков.

В «Беркуте» подростки – мальчишки и девчонки – проходили военную подготовку. Занимались стрельбой, метанием ножей, тактическими играми, страйкболом. Ходили в походы. Дмитрий ездил в Псков на совместные показательные выступления со спецназом «Гром».

Дима был обстоятельным, основательным. Одно из самых ярких воспоминаний для Натальи Евгеньевны – сборы сына в лесные походы, которые он очень любил и всегда к ним серьезно готовился. Однажды решил надеть старые кирзачи. Но не умел накручивать портянки. Поэтому специально попросил приехать знакомого – тот провел ему мастер-класс. Так же серьезно подходил ко всему, будь то репетиции выступлений в КВН или исторический бал в Пушкинских Горах – мог сутками не спать, готовиться, «чтобы не опозориться». Также тщательно всегда подгонял экипировку для страйкбола или форму для занятий в «Беркуте».

Ради занятий в «Беркуте» Дима сменил школу.

Фото из семейного архива

Заниматься с ребятами приезжал офицер из Псковской воздушно-десантной дивизии. Он пригласил Диму Иванова сняться в сериале «Отставник. Один за всех» (с Борисом Галкиным), где Дмитрий сыграл командира военно-патриотического клуба.

– В съемках участвовали десантники, Дима со всеми перезнакомился. Он был счастлив, – вспоминает Наталья Евгеньевна.

В «Беркуте» Дмитрий встретил свою любовь – Полину. Она тоже занималась в «Беркуте».

– Дима был старше меня всего на год, – вспоминает девушка. – Но казалось, что между нами большая разница в возрасте.

В фильме «Оставник» Дмитрий сыграл самого себя

Клуб подарил им с Димой немало счастливых моментов. В 2017 году они вместе ездили в военно-исторический лагерь «Бородино». В 2019-м – в Москву на КВН юнармейских клубов. Команда из Опочки прошла этот отборочный тур и попала в пятерку сильнейших. Следующий тур должен был пройти в Петербурге, но началась пандемия.

Примерно тогда же, когда Дмитрий пришел в «Беркут», его родители расстались. Он тяжело это переживал. Для семьи наступили трудные времена. Наталья Евгеньевна жила с тремя детьми на съемной квартире. Работала в такси. Дима стал ей поддержкой – после уроков в школе шел подрабатывать на пилораме. Присматривал за младшими – братом Егором и сестрой Василисой. А еще охранял маму: ездил с ней вечерами в такси – мало ли какой пассажир попадется.

– Дима всегда говорил, что нужно стоять за свою семью, – вспоминает Полина. – Он был очень общителен, знакомых имел очень много, а вот друзей – очень мало. Учил меня не доверять кому попало.

Дима и Егор.

Фото из семейного архива

Дима в свой выпускной с мамой и Василисой.

Фото из семейного архива

Одним из его друзей была мама.

– Он мне все о себе рассказывал, а я – ему, – говорит Наталья Евгеньевна.

По окончании школы Дмитрия призвали в армию. Служил он в артиллерии, в Наро-Фоминске, в Кантемировской дивизии. И хоть она считается образцово-показательной, внутри самой части не раз случались конфликты с чеченцами, дагестанцами, тувинцами. На странице Дмитрия Иванова в соцсети «ВКонтакте» есть фото, сделанное после одной из таких драк: лицо окровавлено – это тувинец рассек ему бровь. Но, несмотря на это, служить ему нравилось. Он нашел в армии несколько новых хороших друзей, с которыми общался до своих последних дней.

Придя из армии, Дмитрий снова немного поработал на пилораме в Опочке, а потом вместе с Полиной они уехали в Петербург и прожили там почти год.

– Дима делал тафтинговые ковры, а еще мы вдвоем работали в кофейне, – вспоминает Полина. – Ему нравилось и то и другое. И очень нравился Петербург – красота и возможности этого города. В кофейне дела шли хорошо. Мы начинали бариста, потом я стала администратором, Диму тоже должны были повысить. Мы строили планы. Мечтали открыть свою кофейню.

Проводы на войну.

Фото из семейного архива

Но Дмитрию был уготован другой путь, и он не мог по нему не пойти. С первого дня спецоперации на Украине мысли Дмитрия устремились на фронт. Он подписался на все группы, освещающие ход боевых действий. И как-то невольно обращаешь внимание на то, что в Петербурге поселились они с Полиной на улице Победы, любили гулять в парке Победы. И геройски погибнет он в День Победы.

В мае 2022 года Дмитрий едва не уехал на Украину – через Чечню.

– Тогда еще сложно было уйти в добровольцы, – говорит Полина. – Существовало много всяких препон. А в Чечню, в кадыровский отряд попасть было намного проще. Но в тот раз мы с Диминой мамой смогли его удержать.

А в сентябре была объявлена мобилизация. Уже на следующее утро Дмитрий позвонил руководителю «Беркута» Сергею Кузнечкову, знал, что у того хорошие связи в военкомате. Сообщил, что находится в Питере и готов быстро приехать. Дмитрию и нескольким его друзьям пришли повестки. И они с Полиной вернулись в Опочку.

За что он воевал

Дмитрий был мобилизован 25 сентября 2022 года, попал в воинскую часть № 38838, которая базируется в Калининградской области. Сначала он и еще несколько ребят из Опочки находились в учебке под Тверью, потом их направили в Троицкое Луганской Народной Республики – у самой границы с Россией. Дмитрий служил в комендантском взводе роты управления.

Троицкое не обстреливалось, и связь была постоянно. Дмитрий звонил каждый день. Мама и Полина ставили телефон на громкую связь и могли проговорить с Димой всю ночь.

На своей странице в соцсети «ВКонтакте» мама Димы стала выставлять стихи, созвучные ее переживаниям:

– Через три с половиной месяца, в январе, их привязали к какой-то штурмовой части и отправили под Сватово, – рассказывает Полина. – Там они все начали сильно уставать. Там у Димы появилась настоящая мотивация воевать. Поначалу он шел на войну просто с азартом, не понимая, что происходит на самом деле. Судил о спецоперации по новостям и ток-шоу. Но этот азарт прошел. Здесь, на гражданке, некоторые не понимали смысла войны, задавали вопросы: зачем нам эти территории, за что на Украине гибнут наши парни? И я раньше тоже их задавала. Но Дима спустя месяца четыре, как побыл на войне, сказал, что все понял, и мне объяснил. Когда они выезжали в Сватово, встретили на улице мальчишку лет пяти. «Видела бы ты, с какой радостью он нас встречал», – рассказывал Дима потом. Он увидел в этом ребенке своего младшего брата. Говорил, что воюет вот за этих детей, за мирных жителей, которые не хотят войны, но не имеют возможности спастись от нее. Им некуда ехать.

Первые месяцы на СВО.

Фото из семейного архива

В штурмовой части под Сватовом они стали сильно уставать.

Фото из семейного архива

После Сватова их подразделение перебросили в Маньковку. Там бойцы поняли, что среди них, видимо, завелась крыса, выдававшая их позиции. Только сделали карту местности, а на следующий день начался точечный артиллерийский обстрел – враг бил прямо по блиндажам.

После Маньковки отправили в Кривошеевку, где отряд должен был идти в наступление. Дима рассказал позже Полине, что в тот день, наверное, стал бы «двухсотым». Он должен был идти первым. Но буквально за 15 минут все поменялось. Начальство отменило приказ, выяснив, что атакующих поджидала засада.

А дальше был Бахмут.

Кошки-мышки со смертью

Мобилизованным обещали через полгода службы отпуска. Мама и Полина считали дни и ждали Дмитрия в конце марта. Сослуживцы, остававшиеся в Троицком, отпуска, действительно, получили. Но Дмитрия отправили на передовую на усиление флангов ЧВК «Вагнер» – о необходимости этого не уставал кричать на всю страну «дирижер» этого «оркестра» Евгений Пригожин.

– Из-за того, что не давали отпусков, у командира Димы, можно сказать, «съехала крыша», – продолжает Полина. – Он воевал уже около года (скорее всего, был контрактником), ему сначала пообещали, что он съездит в отпуск к семье, а потом сказали, что пойдет в отпуск последним, когда сходят все. И у человека сдали нервы. До этого момента, по словам Димы, он был замечательным, очень надежным, ответственным командиром, дружил с ребятами и многому их научил. А после этой истории с отпуском стал просто неадекватен – Дима говорил, что с ним уже было невозможно нормально общаться.

В последний раз Дмитрий написал Полине 6 мая: «Все, нас отправляют». Пообещал дней через десять по возвращении с боевого задания выйти на связь.

А вот его последняя переписка с мамой тогда же, 6 мая:

«– Люблю тебя, солнышко.

– И я тебя, мамуль. Я сегодня на новые позиции еду. Там будет связь или не будет, не знаю.

– Хорошо. Будем ждать весточки от тебя, береги себя, солнышко.

– Конечно, мамуль.

– Я люблю тебя очень сильно.

– Сиди дома и жди сына. Я тоже».

Последняя переписка с мамой

Больше мама не получит писем от Димы – только видео о его смерти. Это большое горе видеть последние минуты жизни своего сына. Но это большое счастье – прочесть от него на прощание слова любви.

6 мая их привезли на север Бахмут, рядом с участком трассы Часов Яр – Хромово, который еще называли «Дорогой смерти».

Та самая траншея.

Скриншот с видео

8 мая подразделению поставили задачу выделить трех человек и удерживать окоп, который покажет проводник из «Вагнера». Командир выбрал Дмитрия, Виктора и Руслана. На позицию – в бывшую украинскую траншею, отбитую вагнеровцами, выдвинулись после полуночи. С собой взяли рацию, аптечку, саперные лопатки, бутылки с водой, сухпайки. До позиции шли около двух часов. Им надо было сначала добраться до одного окопа, а потом до другого, где и предстояло остаться. В первом окопе попали под минометный огонь и 20 минут пережидали его. Следующий открытый участок простреливался вражеским пулеметчиком. Чтобы проскочить эту местность, проводник-вагнеровец с кем-то связался по рации, и по пулеметчику открыла огонь артиллерия. Под ее прикрытием добрались до нужного второго окопа.

Дмитрий, по словам мамы, был в восторге от вагнеровцев, мечтал попасть к ним. И попал. Хотя и вовсе не так, как хотел. Окоп, куда они пришли, был усеян мертвыми телами вагнеровцев и украинцев – лишь некоторые присыпаны землей. Проводник сказал им искать укрытия, норы, а сам ушел обратно. В случае атаки противника три человека вряд ли смогли бы ее удержать, тем более имея на вооружении только по автомату с тремя рожками патронов и по одной гранате «Ф-1». Смысл нахождения на позиции им объяснили необходимостью противодействия возможному появлению украинской ДРГ.

В этом жутком, полном трупов окопе троим мобилизованным предстояло провести остаток ночи на 9 мая. Для двоих из них эта ночь стала последней в жизни. А утром у них началась игра в кошки-мышки со смертью.

Это был трагический бой, хорошо показывающий реалии СВО и современной войны. В ходе этого боя двое из троих – Дмитрий и Виктор – совершили свой подвиг. А Руслан сдался в плен украинскому дрону.

Когда рассказываешь, что именно случилось 9 мая, нельзя не привести его слова – он дал большое интервью, находясь в плену. А кроме того, происходившее в том окопе снимали дроны противника, и эти видеокадры были выложены в Сеть.

Сослуживец и земляк Дмитрия Иванова – ефрейтор Руслан Анитин, бывший охранник исправительной колонии № 3 Псковской области – тоже мобилизованный.

– Дима из всех своих сослуживцев этому Руслану больше всех доверял, – говорит Полина. – И я тоже общалась с ним, когда мы с Димой говорили по видеосвязи. И с его бабушкой мы познакомились, когда передавали ребятам посылки.

По словам Анитина, на рассвете 9 мая в небе появились дроны и начался минометный обстрел. Поскольку нормальных укрытий в траншее не было, им приходилось много бегать, чтобы не дать минометам нанести прицельный удар. Они пытались стрелять в дроны-корректировщики, но с тремя магазинами много не постреляешь. К тому же дроны не только корректировали огонь, но и сами сбрасывали гранаты. Все трое получили ранения. На видео Виктор пытается подняться после очередного сброса гранаты и тут же теряет равновесие – перебитая правая нога сгибается в нескольких местах, как резиновая. Он лежит какое-то время, потом подтягивает к себе автомат, упирает ствол в подбородок и нажимает на спусковой крючок.

К тому моменту, по словам Руслана Анитина, они с Дмитрием Ивановым тоже были ранены, но легко – могли двигаться. Пробовали по рации из разных точек окопа связаться со своими, хотели сообщить, что ранены, запросить эвакуацию. Но «либо никто не отвечал, либо рация не доставала». Либо Анитин не рассказывает всего.

На видеонарезке Дмитрий Иванов сначала стреляет по дронам. Стреляет спокойно, не суетясь. Потом бежит по окопу, усеянному трупами. Останавливается, отдыхает, смотрит вверх, замечает зависший над ним дрон и бежит дальше. За его спиной видны взрывы. За ним гонится смерть.

Дима действовал совершенно осмысленно – пытался уйти от ударов с воздуха. Но во время такого забега (по одной из версий, он бежал к прятавшемуся в норе Руслану, который его зачем-то позвал) сброшенный боеприпас все-таки его настиг.

Дмитрий упал рядом с укрытием Анитина, перевернулся на бок. Его не слушались ноги. На видео заметны шевеления Анитина в норе – они с Ивановым находились очень близко друг к другу. Дрон сбросил на него еще одну гранату – Дмитрия спас бронежилет. Дальше на видео он достает ручную гранату, подносит к горлу и рвет зубами чеку…

– Мы с Димой не раз обсуждали подобную ситуацию, – вспоминает руководитель клуба «Беркут» Сергей Кузнечков. – Он не видел ничего постыдного в том, что человек при определенных обстоятельствах, например, раненым, потеряв сознание, может попасть в плен. Но при этом Дима говорил, что исключает для себя даже такое развитие событий: «Я точно не сдамся. Для меня это позор». Он всегда был предельно рационален – начинал действовать, только оценив обстановку. И в том бою он тоже ее оценил. Не дал себе потерять сознание…

«Братан, мне очень плохо», – если верить Анитину, это были последние слова, произнесенные Дмитрием Ивановым. Ему был 21 год.

Остаться в живых

А его 31-летний товарищ и земляк Руслан Анитин после гибели Дмитрия выполз из норы и вступил в переговоры с дроном. Отбросил автомат, характерным движением дал понять, что готов сорвать свои шевроны и сдаться. Ему скинули сверху камень с запиской «Следуй за дроном». И он следовал – сам пришел в украинский плен.

Уникальный на тот момент случай – сдачи в плен дрону – враг постарался использовать по максимуму. Из этой истории украинцы раздули медийную компанию на весь мир.

Руслан Анитин тянется за запиской, сброшенной с дрона. Скриншот с видео

Поступок Руслана Анитина они подали как миссию по спасению его жизни, как высшее проявление человечности со своей стороны и призвали всех остальных российских солдат поступать так же. Оператор дронов, выводивший Анитина, назвал случившееся символичным: дескать, так же и будет в этой войне – «одна часть России взорвет себе башку, а другая капитулирует».

Сам Руслан Анитин так объяснил в интервью свой поступок: «Ситуация была безвыходная. Наша маленькая группа все равно бы эту позицию не удержала». Он сказал, что не вернулся к своим, опасаясь расстрела (выходит, все-таки мог, например, ночью покинуть окоп). И еще признался: «Дочери накануне, 8 мая, четыре года исполнилось, и, честно сказать, как бы меня люди потом ни осуждали, жить очень сильно хотелось. Очень хочу вернуться к семье, и именно это подвигло меня в том окопе остаться в живых».

Ночные кошмары

Ночью 6 мая мама Дмитрия написала на своей странице в соцсети «ВКонтакте»:

Наталья Евгеньевна говорит, что незадолго до гибели сына его фотография, висящая стене, вдруг «помертвела» – посинела в области горла.

В 5 часов 9 мая – в последнее утро жизни Димы Иванова – Полина вдруг проснулась «с очень плохим ощущением», хотя обычно всегда крепко спит. Было дурное предчувствие и у Диминой мамы.

Фото, изменившее цвет.

Фото из семейного архива

А ночью 13 мая семья узнала, что Димы больше нет.

По словам Натальи Евгеньевны, в полночь явился его отец, который уже много лет не жил с семьей, стал тарабанить в дверь, рассказал о появившемся видео и стал кричать: «Вот посмотри. Это ты во всем виновата. Лучше бы он в плен сдался».

Проснулись дети. Все плакали, даже маленький Егор. Он плакал и одновременно утирал маме слезы. Твердил: «С Димой будет все хорошо».

Сергей Кузнечков называет себя человеком, не склонным к мистике. Но незадолго до гибели Дмитрия Иванова у него было предчувствие, что тот совершит какой-то героический поступок. Было и предчувствие встречи. Все мобилизованные из Опочки к тому моменту уже побывали дома в отпусках. Кроме Димы. Кузнечков думал, что и он скоро приедет.

– И наша встреча действительно состоялась – говорит Сергей Кузнечков. – Раньше после занятий в «Беркуте», когда все ребята расходились, мы с ним любили посидеть, поговорить. И в последние дни перед гибелью мне несколько раз снилось, что Дима в отпуске и мы с ним вот так же сидим, разговариваем. Теперь я понимаю, что он приходил попрощаться.

…Через несколько месяцев после гибели Димы Полина проснулась в слезах и долго не могла успокоиться. Дима к ней явился во сне, и чей-то голос со стороны сказал про них: «Вы очень красивая пара. Не расходитесь никогда». Полина ответила: «Мы и не разойдемся». А Дима произнес: «Нет. Не судьба уже нам быть вместе. Не судьба».

Сергей Кузнечков: «Перед гибелью Дима мне снился».

Фото из семейного архива

Сегодня, оглядываясь назад, в прошлое Дмитрия Иванова, невольно обращаешь внимание на некие параллели в его судьбе, на предчувствия, которые посещали близких ему людей.

Например, Дима никогда не видел своего дедушку – тот умер до его рождения, но почему-то часто снился внуку. Они общались во сне, а наутро Дима рассказывал, что ему дедушка говорил. Мало того, в доме даже не было фотографии деда, но, когда в шесть лет на Троицу Наталья Евгеньевна привезла сына на кладбище, он сразу сам отыскал нужную могилу: «Так вот же дедушка мой!» Дима не раз заявлял: «Буду как дедушка». А тот был охотником. И внук тоже часто ходил в лес в походы с друзьями, любил лесные игры в страйкбол.

– И еще дедушка тоже все рвался на войну (тогда шла первая чеченская), – рассказывает Наталья Евгеньевна. – Но того бабушка не пускала.

А вот Дима все-таки нашел свою войну. Или, скорее, она – его.

Вспоминается и еще одно таинственное событие в его жизни. Однажды в 17 лет Дмитрий с друзьями поехал в поход на гору Коновалиха в 11 километрах от Опочки. Когда-то в этом месте размещалось русское городище Коложе. В 1406 году оно подверглось жестокому нападению литовского князя Витовта, который уничтожил крепость – тогда погибло много людей.

С этим местом связаны легенды. Рассказывают о группе туристов, однажды остановившихся там. Ночью они были разбужены звуками боя – звоном оружия, ржанием лошадей, криками умирающих. К этому можно было бы не относиться серьезно, если бы то же самое не произошло с Дмитрием и его друзьями. В том своем походе они набрали воды из местной реки Кудки у подножия горы, а когда выпили ее, у них начались видения – им стали мерещиться мертвецы «в старой одежде». Дима даже позвонил домой.