Читать онлайн Папа, которого не было бесплатно

Глава 1

Я поднималась пешком на седьмой этаж не потому, что сломался лифт. Мне вдруг захотелось устроить небольшой забег, размяться. Сегодня выходной, никуда спешить не надо и вполне можно прогуляться по лестнице, возвращаясь из магазина, решила я.

Марафона на короткую дистанцию не получилось. На третьем этаже сбилось дыхание. На пятом я сбавила резвый темп и пошла значительно медленнее. К своей квартире я подходила медленно, в нарочитой задумчивости.

Вот так вот. Двадцативосьмилетняя девушка добирается на седьмой этаж совершенно выбившись из сил. А всё почему? Зло спросила я себя. Потому, что веду сидячий образ жизни. И работа в баре по двенадцать часов на ногах, два через два – не считается. Надо хотя бы в выходные больше двигаться, к примеру, вот так, не пользоваться лифтом, а ходить пешком…

– Аурика, привет! – знакомый голос вырвал меня из задумчивости.

Генка, сосед по лестничной клетке, звеня ключами, закрывал свою дверь. Брови его вопросительно поднялись:

– Лифт сломался, что ли?

– Нет, просто решила пешком пройтись, – пояснила я, поставив тяжелые сумки прямо на бетонные ступени.

– Зачем? – непонимающе пожал плечами парень и тут же переключился на мои сумки, – чего набрала? Смотрю, полны торбочки…

– Да, – устало, но довольно улыбнулась я, – почистила кошелёк. Зарплата жжётся.

– Я к тебе вечерком зайду, сейчас бежать надо. Занесу одну вкусняху, сам ещё не пробовал, – многообещающе сказал Генка, входя в кабину подъехавшего лифта.

– Давай, буду ждать, – произнесла я в закрывшиеся двери и направилась к своей квартире.

Научившись читать в шесть лет, я открыла для себя настолько увлекательный мир, что до сих пор так и продолжала поглощать литературу тоннами, нисколько не уставая и не разочаровываясь в чтении. Гена – единственный из всего моего окружения, который всецело поддерживал мою маниакальную любовь к чтению книг. Мы обитали на одной лестничной клетке несколько лет, ещё с тех пор, когда здесь жила моя мама. Гена, журналист в крупном издании, купил квартиру в нашем доме лет пять тому назад.

Тогда же я закончила универ, получив юридическое образование и временно (конечно же, временно!) устроилась работать в бар «Жёлтый крокодил», находящийся недалеко от моего жилья. «Нет ничего более постоянного, чем временное!» – гласит народная мудрость. Вот и я застряла в беспросветной серости будней, всё глубже увязая в безликой работе.

Не скажу, что работа мне не нравилась. Открывались в одиннадцать, по очереди с моим бессменным администратором Максом (он же напарник, он же грузчик), закрывались так же по очереди. После обеда приходил охранник Ибрагим (необходимая единица). Работали мы два через два, в другой смене так же несколько лет трудились Вовик и Жорик, безумно похожие друг на друга, хотя не были родственниками.

Я почти всегда работала с утра до одиннадцати вечера, так меня оберегали ребята, да и Макс по натуре был из семейства совиных и вставать рано утром не мог по определению. А какая работа в баре с утра? Какая-нибудь заблудшая душа, не протрезвевшая после вчерашней гулянки и возжаждавшая продолжения банкета, которая просила вызвать такси после пары рюмок или бокалов. Постоянные клиенты, которые любят именно наш фирменный кофе. Эти обычно забирали с собой.

Ну и подготовка к вечеру: нехитрые закуски делала повариха Лейла, а иногда её сноха Зилола, она же мыла посуду, если осталась с вечера, а я прибиралась в баре и заказывала алкоголь и закуски. Сонное царство часов до шести.

Понятное дело, что специфика работы предполагала общение с разными людьми, бывали и неадекватные, но всегда с нами находился Ибрагим. Бывшему борцу, чемпиону Чего-то-там (я так и не смогла запомнить его титул), в основе своей даже не приходилось применять силу. Достаточно было спрятать телефон в карман, встать со своего высокого стула недалеко от входа и подойти к буянившему гостю.

Он так и делал, по-кошачьи упруго соскакивая со своего места и не спеша приближаясь к нетрезвому человеку. Ибрагим просто подходил: на его обычно скучающем лице появлялась довольная улыбка, голова ритмично и хрустко дергалась из стороны в сторону, тело пластично разминалось. Перекатывались бугры мышц под тонкой тканью чёрной футболки с вышитым жёлтым крокодилом. Зрелище было завораживающим и очень впечатляющим. В сочетании с улыбкой маньяка, дорвавшегося до добычи, оно производило неизменно отрезвляющий и успокаивающий эффект.

– Да ладно, братан, я же пошутил! – говорил со снисходительной улыбкой буян, поднимая руки и садился на место, вмиг растеряв львиную долю своей воинственности и на глазах обрастая пушистой белой шерсткой.

Так было почти всегда.

Лишь четыре раза за пять лет, что я там проработала, произошли действительно серьёзные конфликты, когда мы видели нашего борца в действии. Это было кино, от которого невозможно оторваться, несмотря на невесть откуда появлявшегося Макса, который настойчиво теснил меня вглубь производственных помещений. Сначала Ибрагим на борцовском языке (смеси русского и кавказского акцента) миролюбиво выговаривал хулигану:

– Э, брат, зачэм шумышь? Лучшэ посыды, уыпэй за здороуиэ!

А когда взбешённый человек бросался на него, очертя голову, улыбка на лице борца становилась ещё шире. Неуловимым движением он швырял противника на пол и с тигриной грацией художественно прыгал сверху, придавив локтем горло поверженного врага. Через короткое время тот начинал хрипеть и просить пощады.

– Будэшь уэсты сэбэ тыхо? – спокойно спрашивал Ибрагим, – уэрэн?

И выслушав что-то невнятное, плачуще-сипящее, отпускал бедолагу. После чего тот в секунду становился покладистым кроликом.

Работа с удобным графиком два через два – не просто затягивала. Шли дни, но мне совсем ничего не хотелось менять в своей жизни. Несмотря на своё образование и постоянные уговоры матери переехать к ним, в Калифорнию.

Аурикой назвала меня мама. Она родила меня одна, отец был полицейским и погиб в лихие девяностые при перестрелке с бандитами, грабившими и убивавшими водителей-дальнобойщиков. Мама сказала, что они с отцом много раз разговаривали о будущих детях. «Если будет девочка – то непременно Аурика, а мальчику ты имя выбирай», – сказал тогда совсем молодой папа, еще не знавший о том, что под сердцем у мамы уже нетерпеливо бьётся ещё одно, моё. А вскоре после этого разговора ушёл на работу и больше не вернулся. Живым.

Он был детдомовским мальчишкой, мой храбрый папка и совсем не знал, что такое семейная жизнь, не видел материнской ласки и любви. Но я уверена, если бы отец остался жив, то счастливей меня не было бы ребёнка: он холил, баловал и любил бы меня. Папин портрет, обрамлённый траурной рамкой, висел в квартире на видном месте. Я регулярно бережно смахивала с него пыль и мысленно разговаривала с отцом. Точнее, просто задавала какие-нибудь жизненно важные для мня вопросы и представляла, что он мог бы ответить мне.

Серо-голубые глаза смотрели на меня строго и внимательно, немного устало. Я мечтала стать сотрудником полиции, как отец, но мама сильно переживала, что я непременно погибну, как он. Убедить её оказалось невозможно, но я хотя бы отвоевала право пойти учиться на юридический факультет. А там… Кто знает, может быть и в полицию пойду, ведь у мамы всё в порядке, личная жизнь вполне сложилась.

Три года тому назад моя мама уехала в Америку, где обрела долгожданную любовь и идеальную жизнь в уютном доме на побережье океана. С тех пор она считала нужным хотя бы раз в неделю устраивать встряску моему психическому здоровью, небрежно водя смычком уговоров по моим визжащим нервам.

«Вероника, доченька, что ты засела в этой Москве старой девой? Объясни, что тебя там держит? Каторжная работа в баре, где тебя никто не ценит? Одиночество среди книг? Приезжай, оформим тебе семейную визу, а потом грин-кард. Помнишь, к нам приезжал друг Мика, Виктор с сыном Дэвидом? Парень постоянно спрашивает о тебе…»

Мик Коул – мамин муж, всегда потный, в очках с толстыми диоптриями, сквозь которые радостно светились маленькие свинячьи глазки, с кусками сала, колоритно нависающими над шортами. Если это и есть американский идеал мужа, закопайте меня живьём! Для меня так и осталось загадкой, что мама нашла в нём. Я была в гостях у них несколько месяцев тому назад. И… Мне даже понравилось поначалу. Аккуратный домик недалеко от побережья, солнечные пляжи, воздух, буквально пропитанный беззаботностью и счастьем.

Через неделю мне всё надоело: слащавые гримасы окружающих, фальшивая заинтересованность моей жизнью. Вездесущее «хау ар ю тудей», сладкой патокой прилипающее к нёбу. Очень дружелюбные улыбки и пустые взгляды, повергающие иногда в непонятное состояние, близкое к панике, как будто я оказалась среди чужаков на другой планете.

Моя мама была счастлива в этой другой инопланетной жизни, а почему же мне через неделю стало так тошно? Ты мазохистка, Лазарева Аурика Андреевна? Спрашивала я себя. Не нравится наигранное дружелюбие, бесит показное радушие? А восхищает наша родная российская серость, посетители, дай бог, если просто быдловатые, а то ведь и откровенное хамло? Нравится пахать изо дня в день на дядю, не имея никакой великой и пафосной цели, проживая бесконечно мутный день сурка?

Я не смогла найти ответа на эти вопросы. Точнее, не захотела. Проще было задёрнуть глаза шторками век и пробубнить изумлённо вытаращившейся матери: «Мам, не моё это. Домой хочу. В Россию.»

Долго не могла признаться в этом даже себе. А именно – в своих чувствах к Генке, моему соседу по лестничной клетке, который пять лет тому назад купил квартиру в нашем доме и поселился не только на нашей площадке, но и в моём сердце…

Да, я влюбилась в этого странного парня, который был старше меня на шесть лет. Он был когда-то женат, сам рассказал об этом. Детей у них не было, и это обстоятельство странным образом обнадёживало меня. Если когда-нибудь мы будем вместе… Дальше мечтать я страшилась, сознание пряталось, торопливо задёргивая плотную занавеску обыденности и занятости.

Никакой белозубый Дэвид, стоящий у бассейна и поигрывающий в солнечных лучах рельефами подкачанных мышц, не мог заменить мне усталую улыбку вечно небритого бледного Генкиного лица. Его ужасной привычки курить каждые пять минут, жадно поглощая никотин, словно пытаясь заполнить пустой сосуд, находящийся в лёгких.

Я старалась не думать о Гене, но, когда бывала дома, особенно вечерами, часто подходила к входной двери, вслушивалась в напряжённую тишину подъезда, ожидая звука подъехавшего лифта, знакомых шагов, открывающейся с характерным скрипом двери соседской квартиры. Сгорала от стыда, представляя, что сейчас он застукает меня, но продолжала ждать. Не всегда, но очень часто.

А Гена? Он относился ко мне с той искренней дружеской теплотой, которая исключает проявление каких-либо других, более глубоких, чувств. Именно так мне казалось, во всяком случае. Лишь однажды наши руки соприкоснулись, когда Гена протягивал мне очередную книгу, которыми мы постоянно обменивались. Я почувствовала, как загорелись жарким румянцем щёки, а он… Даже не заметил.

Таков уж он был, Геннадий Журбин, весь в своей журналисткой работе, в чтении всевозможной литературы. Мне казалось, развод причинил ему очень большую боль, и он не был готов к отношениям. Всё это были только мои мысли и умозаключения: как-то не принято у нас было копаться в мозгах друг друга, не считая размышлений о книгах.

Когда-нибудь я решусь и признаюсь в своих чувствах, размышляла я, выгружая на стол толстенькие, радующие душу запахом свежей краски, томики. На этот раз я накупила классиков: Гоголя, Куприна, Достоевского. Что-то было уже прочитано давным-давно, что-то ещё маячило в желаниях, но набрала я именно того, чего сейчас просило сердце.

Переделав все домашние дела, я с лёгкой душой уселась за чтение «Вечеров на хуторе, близ Диканьки», читанных мной ещё в школьные годы. Мелькали перед глазами ровные строчки, мягко катилось сказочное повествование… В тот момент, когда Пацюк разинул рот, а вареник, обмакнувшись в сметану, нырнул в его бездонный рот – в мою дверь позвонили.

Я поморгала, возвращаясь в реальный мир из глубокого омута сказочных историй и ринулась в прихожую. Даже не посмотрев в глазок, распахнула дверь, едва сдерживая радость. На пороге стоял Генка с книгой в руке. Меня немного удивило напряжённое выражение его бледного лица, впрочем, тут же осветившееся милой улыбкой.

– Аурика, привет ещё раз, – он протянул мне увесистый томик, – как обещал. Это новый японский писатель. Я ещё сам не читал. Можешь взять на пару дней, потом обязательно поделись впечатлениями.

Журбин бесцеремонно плюхнулся в кресло, вытянув из кармана пачку сигарет и просительно взглянув на меня.

– Кури, – вздохнула я, пододвинув ближе к нему пепельницу, которую держала на столе специально для Гены.

Я вспомнила, что в квартире у Журбина кажется с обоев сочится никотин и поморщилась, представив такую картину у себя. Посмотрела на обложку книги и состроила гримасу ещё раз, увидев живописно нарисованные отрубленные конечности.

– Ужастик, что ли? Ты же знаешь, я не очень люблю, – начала я, но Генка перебил, окутываясь клубами дыма:

– Узнаешь! Только смотри, прочитай обязательно! – настойчиво и как-то тревожно попросил он, возбуждённо блестя глазами.

– Хорошо, – покорно ответила я. – Ты сегодня на себя непохож.

– Ерунда. Не обращай внимания. На работе проблемы, – Журбин устало потёр лицо руками, затушив докуренную сигарету, – пойду я, устал.

– Ну ладно. Может быть, завтра увидимся, – кивнула я, кладя томик на столик и с сожалением думая о том, что даже поболтать не получилось. Всё-таки сегодня он взъерошенный какой-то.

Я уже собиралась закрывать дверь, когда Журбин резко остановился и посмотрел на меня.

– Аурика, я давно хотел тебя позвать… Завтра вряд ли получится, а вот на следующий твой выходной, то есть через три дня давай сходим в кино? Я правильно подсчитал твои рабочие дни? – обеспокоенно спросил он, видимо потому, что лицо моё перекосилось от изумления и радости. Я смогла только кивнуть.

– Отлично! – широкая улыбка появилась на его губах, – договорились. После-после-послезавтра у нас с тобой будет свидание!

Щёлкая головкой замка, я поняла, что так и не проронила ни единого слова после удивительного предложения Гены. Мы пойдём в кино! У нас будет свидание! Неужели это правда?! Я поскакала в комнату, подпрыгивая, как маленькая девчонка.

Закружилась по комнате, схватив ужастик, который дал Генка, напевая на мотив арии шута:

– Всегда быть рядом – судьба моя!

Отложив в сторону томик Гоголя, решила почитать японца. Юкио Сёкуре – прочитала я имя. Название «Положите голову отдельно» было довольно говорящим, но я решила не заморачиваться и открыла титульную страницу. Прямо передо мной лежала книжная закладка. Плоская, из плотного пластика, она изображала зелёный фон, лужайку, как я поняла и на самом верху – черный домик с белым оконцем и миниатюрной дверью. Заканчивалась эта красота крышей домика, которая должна была торчать над страницами, но видимо по Генкиной забывчивости, оказалась глубоко внутри, поэтому я её и не заметила.

Крыша домика-закладки оказалась довольно объёмной, неудобной, к тому же я привыкла пользоваться своей – обычной пластиковой, без всяких выкрутасов и очень удобной. Пожав плечами, я отложила книжный аксессуар в сторону. Надо будет отдать Журбину, когда он придёт за книгой. За книгой и…

У нас будет свидание!!!

Переодевшись в уютную старенькую пижаму, я съела большой кусок булки с маком, запивая молоком. Пройдя в спальню, расправила двуспальную кровать, бывшую раньше маминой, а теперь по праву перешедшую мне. Легла на одеяло и погрузилась в чтение книги, которая оказалась на удивление, очень интересным психологическим триллером. Как разрозненные кусочки пазла, я складывала намёки автора в единую картину, азартно стараясь не запутаться в хитросплетениях сюжетных спиралей. Очнулась лишь когда закрыла последнюю страницу.

На табло электронных часов горели зелёные цифры: 4-45. Чертыхнувшись, я положила книгу на столик и с наслаждением зевнула, радуясь, что у меня есть ещё один выходной. Чувствуя удовлетворение от исполненного дела и радость от чтения хорошей книги, я натянула одеяло и щёлкнула выключателем настенной лампы.

Глава 2

Второй выходной пролетел под знаком любовных мук. После ночных чтений, я проснулась поздно. Долго смотрела в потолок, вспоминая каждый миг вчерашней короткой встречи и сердце снова наполнялось восторгом. После двух моих рабочих дней, у нас будет самое настоящее свидание!

Я представила, как мы с Геной сидим на последнем ряду, как он сжимает мою руку, а потом прикасается своими губами к моим. На этом месте я оборвала приятные мечты и заставила себя подняться. Кинула в стирку грязные вещи, мысленно расписывая план на предстоящий день. Особых дел не предвиделось, поэтому решила перечитать до конца томик Гоголя, освежить память.

Ещё запланировала на вечер новую книгу неизвестного мне писателя. Аннотация была многообещающей. Я предвкушала, как накроюсь пледом и погружусь в атмосферу антиутопии. Лето в этом году выдалось холодным и сырым, и даже сейчас, в июле люди ходили в куртках.

А ещё я надеялась, что вечером заглянет Журбин. Или я к нему зайду. Отдам книгу и закладку. Мне очень сильно хотелось увидеть его милое лицо, перехватить усталую улыбку… Повинуясь своим желаниям, я то и дело подходила к двери, привычно прислушивалась к звукам в коридоре. Гены не было видно и слышно.

Ближе к вечеру я стала подходить к своему наблюдательному пункту чаще. Постепенно мной овладело раздражение. Интересно, где Журбин таскается весь день? Моё воображение тут же услужливо нарисовало миловидную блондинку с пухлыми губами и пятым размером груди – именно так должна была выглядеть моя соперница. Кожа на лице загорелась от злости. А вдруг, и правда сосед весело проводит свой день с какой-нибудь девицей?!

Так, угомонись, осадила я свою чересчур ретивую фантазию. Вы с Журбиным даже не начали ещё встречаться, а ты уже готова запереть парня дома под бдительным надзором. Так не пойдёт. Надо научиться подавлять чувства собственности и ревности, иначе Гена сбежит.

Вздохнув, я включила в прихожей свет и посмотрела на свое отражение в большом зеркале. Высокая, худая, я никогда не воспринимала эти черты, как достоинства, постоянно невольно сутулилась от смущения. Всё дело в какой-то угловатости, нескладности фигуры. Грудь первого размера дополняла длинный список моих комплексов.

Две вещи, которыми я небезосновательно гордилась: нежная кожа и густые каштановые волосы. В остальном, внешность у меня самая заурядная: небольшие серые глаза, нос, который мог бы быть покороче, тонкие губы. Неужели я могу вызвать у кого-либо желание, страсть? Я вновь ощутила мощный прилив неуверенности в себе. А что, если Журбин решил просто посмеяться над соседкой, хронически больной чтением книг?

Так с ума можно сойти, мысленно остерегла я себя, отворачиваясь от зеркала и щелкая выключателем. Собиралась уйти в комнату, когда услышала звук открывающихся дверей лифта и торопливых шагов вкупе с бряцаньем ключей. Наручные часы показывали без пяти одиннадцать, и я решила, что заходить в такое время не стоит, даже если считаешь соседа практически своим бой френдом. Почистив зубы, я взяла под мышку новую книгу и отправилась в постель, твердо пообещав себе, что прочитаю только двадцать страниц, потому что утром надо бежать на работу.

Погружаясь в чтение, я с обидой подумала, что за весь день Журбин мог бы и позвонить хотя бы раз, узнать, как дела, раз уж решил ухаживать за мной. Тяжело вздохнула. Непросто мне с ним будет.

…Очнулась, посмотрела на часы и пришла в ужас, в который раз зарекаясь не читать перед сном. Светящиеся цифры показывали половину третьего ночи. Отложив на тумбу книгу, щёлкнула выключателем лампы и торопливо нырнула под одеяло.

Утром, хмурая и не выспавшаяся, такая же пасмурная, как погода на улице я прибежала в бар.

– Привет! – пробегая мимо Лейлы, кивнула я.

Народу было немного. Почему-то весь день я не могла избавиться от тягучего тревожного предчувствия. Я сама не могла понять, что так гнетёт меня, но едва заметный запах беды, похожий на свежесть озона, беспокоил всё больше. Я давно обратила внимание: перед тем, как у меня случалась какая-нибудь неприятность, в воздухе, а скорее в моём воображении всегда появлялся этот яркий аромат.

Я металась по бару, иногда подходя к окну и надолго застывая, бездумно глядя на моросящий дождь. Ни обычная болтовня Макса, который пришёл, как обычно к двум часам, ни неуклюжие шутки Ибрагима – не могли привести меня в хорошее расположение духа.

Возвращаясь домой вечером, обеспокоенно посмотрела на окна Гены. Оба они были ярко освещены. Решив, что виной всему моя излишняя впечатлительность, я не стала беспокоить соседа.

Уснула, едва коснулась головой подушки. Выматывающее душу предчувствие утомило едва ли не сильнее самой работы.

Я проснулась под утро от женского крика, который раздался далеко внизу. Окно было чуть приоткрыто и звуки снаружи проникали без препятствий. Сквозь сон я слышала истеричные вскрики, кажется, кто-то рыдал. С трудом разлепив веки, я недовольно скосила глаза на часы. Было пять утра. Снова спокойно поспать не получилось, с нарастающим раздражением думала я, поднимаясь с кровати.

Подойдя к балкону, открыла дверь и вышла наружу, зябко поёживаясь от холода. Внизу, в пасмурном полумраке метались две фигурки в ярких дворницких жилетках. Высунувшись в открытое окно балконного остекления, я пристально вгляделась в сумрак и вскрикнула, едва не потеряв равновесие.

Под окнами, лицом вниз лежало распростёртое тело. В той же одежде: толстовке и джинсах, в которых я видела его два дня тому назад, на газоне лежал Журбин Гена. Кажется, я едва не улетела вслед за ним, чудом удержавшись на ногах. Не соображая толком, что делаю, я понеслась на улицу, как была: в пижаме и тапочках. Хаос, поднявшийся изнутри, вынес меня в подъезд подобно урагану. Я забыла про лифт и побежала вниз по лестнице. Велюровые тапочки слетали с ног, словно ожив, своевольно прыгали в стороны. Я подхватывала их, надевала и мчалась дальше, перепрыгивая через несколько ступеней, рискуя сломать себе если не шею, то конечность. В голове билась одна мысль: «Он жив!»

Когда подбежала к телу, столкнулась с дворником-таджиком. Глаза у него были безумные, наверное, как у меня.

– Нельзя! Нельзя туда! – повторял он, оттесняя меня от тела, – Полиция ждём!

– Пусти! – я вырвалась из цепких рук и опустилась на колени рядом с телом.

Слабая надежда, что это окажется не Гена, тут же испарилась. Это был он, его лицо, повёрнутое в сторону под неестественным углом, было заострено, открытые глаза безразлично смотрели в пространство. На губах запеклась кровь.

Я почувствовала, как меня оттаскивают в сторону крепкие руки.

– Нельзя! – вновь увидела перед собой хмурое лицо дворника.

Кивнула, бессильно опускаясь прямо на траву. Мне хотелось закричать во весь голос, и может быть, так и надо было сделать, но мучительный вопль застрял в глубине горла противным комом.

Подъехали машины "неотложки" и полиции. Через некоторое время Гену упаковали в чёрный мешок и увезли. Ко мне подошёл мужчина в чёрной кожаной куртке, показал удостоверение и представился:

– Капитан Глущенко Иван Петрович. Вы знали погибшего?

– Да. Это мой, – я запнулась, но тут же продолжила, – сосед Журбин Геннадий Фёдорович.

– Сосед? – Глущенко недоверчиво взглянул в мои глаза. Его лицо красноречиво говорило о том, что, увидев в окно разбившегося соседа, люди не выбегают на улицу в таком виде.

– Да, сосед, – твердо произнесла я, – мы общались, книгами обменивались. Я услышала под утро крик во дворе, выглянула, а там – Гена лежит. Не заметила, как выскочила на улицу, – пожала плечами. Знобило всё сильнее, холод забирался под просторную пижаму, щекотал тонкими пальцами покрытую мурашками кожу.

– Адрес подскажете? – быстро спросил Глущенко, – он один жил?

Я ответила. Несколько человек отправились к Журбину домой, а капитан всё задавал вопросы. Моё сознание раскололось надвое. Одна половина погрузилась во мрак отчаяния, рыдала и завывала. Другая – хладнокровно, почти равнодушно отмечала все события, происходящие вокруг. Я не проронила и слезинки в реальности, но мной владело одно желание. Поскорее вернуться домой, уткнуться лицом в подушку и долго плакать, пока сон не накроет мягким одеялом покоя.

А потом проснуться и обнаружить, что это был обычный кошмар. Услышать звонок в дверь, побежать в прихожую и увидеть на пороге Журбина, его бледное лицо и усталую улыбку. Это ведь мне только снится, убежала я себя, стараясь не смотреть на то место, где только что лежало распростертое тело Гены. А дотошный капитан всё задавал бесконечные вопросы. Наконец, меня отпустили домой.

Поднявшись на лифте, я увидела приоткрытую дверь в квартиру Журбина, суетящихся внутри людей, что-то негромко обсуждающих. Сердце сжалось в маленький трепыхающийся комочек, в подбитого воробья, бьющегося в агонии. Войдя к себе, я упала на развороченную постель и завыла, уткнувшись в подушку так плотно, что нечем стало дышать. Он стоял перед глазами, такой, каким я запомнила его в последний раз.

– Аурика, я давно хотел тебя позвать… – я увидела в глазах Гены именно то, что много лет пыталась разглядеть.

Любовь и нежность. А может быть, это была дружеская симпатия?

Я вздрогнула, как от сильного толчка и проснулась. Телефон надрывался, выдавая рулады популярной музыки, поставленной на звонок. Рванувшись к гаджету, мимоходом успела подумать, что даже не услышала будильник.

Звонил Максим, начальник, напарник и подчинённый в одном лице.

– Аурика, привет! Проспала, что ли? Мне Лейла позвонила, говорит, тебя ещё нет, – с тревогой спросил он.

– Я не… – голос был хриплый, низкий, я с трудом узнала его. Откашлявшись, заговорила: – Макс, привет. Я не смогу сегодня выйти на работу. И завтра тоже.

– Блин. Заболела? – ахнул он.

– Нет, – я замотала головой, как будто Максим мог меня увидеть, – я приду, может быть завтра, может послезавтра, заявление напишу. Я увольняюсь.

– Да чё случилось-то, объясни! – потрясённый напарник попытался расспросить о произошедшем, но я не могла больше говорить.

Воспоминание о теле Гены, неподвижно лежащем на газоне, накатило с такой силой, что горло сдавило спазмом. Я нажала на кнопку завершения разговора и встала с постели.

Пошатываясь, как пьяная, направилась на кухню. Механическим движением поставила чайник на плиту. Вздрогнула, вновь услышав мелодию звонка. Где-то в глубине души всё ещё таилась надежда, что утренний ужас был всего лишь моим кошмарным сном, и я рванулась в комнату так, что с ходу ударилась плечом о косяк.

Звонила мама и, как всегда, вовремя. Я добрую сотню раз скидывала ей график своей работы, но она всё равно звонила тогда, когда ей было удобно. Учитывая, что мамуля в Америке относилась к касте домохозяек, свободного времени у неё было – несколько вагонов.

– Мама, – тихо сказала я, переборов желание не отвечать.

– Аурика! – заверещала трубка и я невольно отставила руку с телефоном подальше от уха, – ты почему не отвечаешь?! Я тебе по видеосвязи два дня звоню! Не могу дозвониться! Специально решила перед работой тебя поймать! Даже спать не ложусь, хотя у нас уже ночь!

– Мама! – перекрикивая её, заорала я, – Гена погиб!

В трубке воцарилась тишина. Потом, тоном ниже, мама уточнила:

– Гена? Журбин? Наш сосед?

– Да, мама, – я всхлипнула, по щекам покатились горячие слёзы, – он лежал утром внизу, под балконом. Я слышала, как говорили, что это вероятно самоубийство. Но он не мог, я точно знаю…

– Успокойся, доченька. Я понимаю, вы были друзьями. Ох, не зря уже третий день места себе не нахожу. Сердце чуяло, что с тобой что-то произошло, – расстроенно проговорила мама.

– Да не со мной, мама! – раздражённо выпалила я, – Гена погиб!

– Нет, материнское сердце не обманешь. Я очень за тебя беспокоюсь, – серьёзно заявила она, – береги себя. Будь бдительна и осторожна. Мне кажется, тебе угрожает опасность.

Глава 3

Я подошла к большой фотографии в чёрной рамке. У мамы совсем не осталось снимков отца, кроме этого. Такое же изображение было и на памятнике. Когда я спрашивала, почему нет фотографий, где они изображены вдвоём, мама объясняла, что они совсем мало были вместе. Просто не успели. Это всегда удручало. Хотелось взять фотоальбом и увидеть лица родителей, запечатленных в мгновение счастья. Сейчас совсем не в моде альбомы для фотографий, а ведь это память, которая хранится в бумаге. Так я размышляла, бережно обмахивая фото от пыли.

Папа. Самый родной и одновременно незнакомый человек. Я родилась, когда после его гибели прошло несколько месяцев. Мама говорила, что он даже не знал обо мне, иначе бы они поженились. Папа был полицейским и погиб при задержании банды, коих в девяностые было как рыбы в море. Он навсегда остался двадцатилетним юнцом, как на фото, так и в моем сердце. Мой отец – смелый, бесстрашный, стал образцом для подражания.

Именно поэтому, окончив школу, я поступила в институт на юридический факультет. Изначально я планировала пойти в школу милиции, но мама внезапно воспротивилась:

– Хочешь, как отец, погибнуть и оставить меня одну?!!! Даже не думай о службе в полиции! – со слезами на глазах, кричала она, – иди в юридический! Адвокатом будешь.

 Напрасно я пыталась убедить родительницу, что в наше время проще погибнуть, будучи охранником в школе. Она была непреклонна. Чтобы не расстраивать маму, пришлось забыть о службе в полиции. Быть адвокатом я тоже не собиралась.

– Хочу, как отец, бороться с преступниками, а не защищать их, понимаешь ты или нет! – вспылила я и мама успокоилась.

– Ты можешь быть прокурором, в конце концов можешь консультировать людей в какой-нибудь юридической фирме, вон их сколько развелось, – примирительно произнесла она.

Я согласилась, в глубине души, не теряя надежды стать настоящим борцом с преступностью. Как отец. Девичий романтизм сыграл со мной злую шутку. После окончания института, получив на руки диплом с отличием, я устроилась в небольшую юридическую контору. Радость от трудоустройства быстро сменилась тяжёлым разочарованием.

Потому что наша контора занималась ничем иным, как банальным обманом населения. Задача юриста здесь заключалась в том, чтобы найти "тёплого" клиента, озабоченного юридическим вопросом (неважно, уголовным, гражданским) и посадить его на крючок заинтересованности, убедив, что наша фирма сможет решить все его проблемы (даже если это было нереально сделать). А потом доить, вытягивая деньги…

Такое положение дел меня убило. Уничтожило мою веру в профессию и свою благородную мечту. Получается, я стала юристом для того, чтобы обманывать людей?!!! Конечно, я уволилась. Подруга Жанна, с которой в последние годы общались всё реже, собиралась в декретный отпуск. Она и предложила работу в баре неподалёку, где я благополучно осела на долгих пять лет.

Я была разочарована и послушно плыла по течению, равнодушно взирая на мелькающие великолепные пейзажи и недостижимые высоты обрывистых берегов. Мне не хотелось карьерного роста, движения вперёд, покорений вершин. Достаточно было спокойно работать в баре, в выходные читать книги, погружаясь в выдуманные миры и изредка общаться с Геной, в глубине души лелея надежду, что когда-нибудь мы будем вместе.

Смерть соседа, разрушенная на корню красивая мечта о любви стала своеобразным катализатором, побуждающим изменить свою спокойную жизнь и вырваться из объятий лениво катящейся реки. Теперь мне хотелось действовать. Гена погиб не по своей воле, я твердо была убеждена в этом.

Разговоры с полицейскими и родителями соседа помогли понять, что смерть его совсем не была несчастным случаем.

Полицейские допрашивали меня ещё раз после того кошмарного утра. Пришёл следователь, представился Валерием Павловичем Красновым и долго задавал по сути все те же вопросы, что и в первый день.

– Скажите, – улучив момент, спросила я, – что-нибудь удалось выяснить? Я не верю, что Гена мог выброситься из окна. Он выглядел очень довольным жизнью…

– Ну это вы так считаете, – небрежно произнёс следователь, – вы не можете знать, что было на душе у соседа, которого едва знали. Разве нет?

Он внимательно посмотрел на меня, а я запнулась, ощущая, как рдеет кожа на лице.

– Всё равно, – упрямо сказала я, – я знала его неплохо. Не мог он выброситься с балкона.

– Ещё раз повторяю: чужая душа – потёмки. Напился человек, мысли разные в голову полезли: жены нет, работы нет, надоело всё…

– Кто напился, Гена?! – вскинулась я, – он не пил вообще!

– Откуда вы знаете? Пустую бутылку из-под водки нашли, отпечатки на ней его и анализ крови показал наличие лошадиной дозы алкоголя в крови, – Краснов покачал головой, – вы не видели, как он пил. Но это не обозначает, что он действительно не пил. Плохо, что у вас камер на входе нет. Сейчас они есть даже в захолустных домах.

– А как же дверь? – я вдруг вспомнила, как утром после трагедии в квартире Гены суетились оперативники, – он оставил дверь открытой и пошёл прыгать с балкона? Вам не кажется это странным?

– Не кажется. Вы удивитесь, если узнаете, какие вещи вытворяют люди в алкогольном опьянении, – следователь сунул исписанную бумагу мне под нос. – Распишитесь, пожалуйста.

Ставя закорючку, я почувствовала странную бессильную ярость. Я знала, что Гена не пил, просто знала и всё. Но следователь с беспристрастием равнодушного человека пытался убедить меня, что Журбин напился и выбросился с седьмого этажа. Назначив перед этим мне свидание, про которое я не стала даже рассказывать, чтобы этот неприятный человек не вздумал залезть своими грязными лапами ещё и в наши отношения. Которых и не было по большому счёту…

Интуиция твердила, что всё случившееся слишком сильно напоминает плохо инсценированное самоубийство. Но полицию похоже вполне устраивала именно такая версия. Очень удобно: закрыл дело и никаких хлопот! Я вновь почувствовала, как сжимаются кулаки в бессильной злости. Разговор со следователем оставил лишь неприятное ощущение, как будто надо мной прилюдно посмеялись.

Потом был разговор с матерью Гены, Верой Ильиничной. Его родители приехали на следующий день после трагедии. До этого я их никогда не видела и несмотря на столь трагический повод для знакомства, мы быстро подружились, особенно с мамой. На похоронах я была всё время рядом с Верой Ильиничной. Мы поддерживали друг друга под руки и как будто сроднились в едином порыве горя. Хоронили Гену в Подмосковье, в Балашихе, на местном кладбище.

– Здесь наши все лежат: отец мой, мама, бабушка. Да у мужа родня тоже, – как будто оправдываясь, сказала женщина.

С тех пор мы часто встречались с Верой Ильиничной. Я заходила к ней в гости, мы пили чай, много разговаривали, вспоминали Гену. Оказалось, родители практически не знали своего взрослого сына:

– Гена ведь как поступил на журналистский факультет, так из дома ушёл. Живём мы небогато, сами видели, а Геночка всё к роскоши рвался, – говорила Генина мама, несколько дней спустя после похорон. Мы встретились на лестничной клетке (каюсь, я встречу подстроила!) и я напросилась на чашку чая.

Его отца дома не было, и мы, уютно устроившись на Гениной кухне, пили чай и болтали. Было видно, что этим помещением совсем не пользовались и оно, в отличие от комнаты, не было прокуренным.

– А Геночка всё столичной жизни хотел. Поступил в университет, да и уехал в Москву. Говорил, что снимает квартиру. А потом вдруг учебу бросил, на третьем курсе, работать начал…

– Как бросил? – ошарашенно спросила я, – он же журналистом был. Я и статьи его всегда читала в газете! Геннадия Московского! Он сказал, это его псевдоним.

– Статьи? – Вера Ильинична удивлённо посмотрела, – ну может и писал, не говорил он. А знаю только, что работал он охранником у какого-то шишки. Очень хорошо зарабатывал. Эту квартиру Геночка сам купил, без нашей помощи.

Женщина тяжело вздохнула, задумчиво помешивая ложечкой остывающий чай.

– Наш сын был очень скрытным, – после паузы произнесла она, – клещами не вытянешь. Знаю только, что в последние месяца два он собирался увольняться, ходил очень мрачный. Может быть и уволился, только нам ничего не сказал. Молчун был. Вот Катя, дочка, та, наоборот, вся нараспашку, никаких секретов, – мама оживилась и начала рассказывать про неведомую и совсем не интересную мне Катю.

– А жена у него была? – перебив Веру Ильиничну, невпопад спросила я.

– У кого, Гены? – изумилась она, – нет! Вроде девушка была в одно время, а потом расстались. Так бобылём и жил, сколько с мужем на внуков намекали, всё зря. А ведь какая соседка хорошая рядом с ним была!

Мама Гены ласково улыбнулась, а я почувствовала, что заливаюсь краской. Мой мозг между тем продолжал свою аналитическую деятельность, как будто тело жило само по себе.

– А когда эта девушка была? Он уже к тому времени купил эту квартиру? – уточнила я.

– Нет, это давно было, – женщина махнула рукой.

– А вот полицейские говорят, что в организме Гены было большое количество алкоголя, – мягко начала я, – никогда не видела, чтобы он употреблял. Курил – да, но не пил.

– Кто ж его знает. При нас тоже никогда не пил. А в одиночестве человек портиться начинает, тосковать. Может быть, и выпивал, – завздыхала она.

– Слушайте, я вот подумала, а что, если в ноутбуке у него какая-нибудь информация есть? – с надеждой поинтересовалась я, – не верю я, что Гена сам спрыгнул.

– Ой, ноутбук сгорел! – огорчённо сказала женщина, – муж не так давно полез, а экран чёрный. Он и в сервис носил, а там сказали, сгорело что-то, не подлежит ремонту.

Ага! Я задумалась ещё глубже. Сколько совпадений! Непьющий Журбин напился, оставил дверь открытой и прыгнул с балкона, перед этим спалив ноутбук.

Не вернее ли предположить, что тот, кому Гена сильно мешал, проник в квартиру, опоил Журбина и скинул с балкона? Перед этим как-то спалив ноутбук и потом оставив дверь открытой?

Покидая квартиру Гены, я уже твёрдо была уверена, что упасть с седьмого этажа соседу помогли. Уже уходя, вспомнила, что не спросила ещё кое-что:

– А у кого он работал, скажите, пожалуйста?

– Аурика, милая, вы прямо как детектив, – улыбнулась женщина, – всё вопросы задаёте, как полицейские. Вроде Тихомиров у его начальника фамилия была. Бизнесмен какой-то шибко крутой.

– Спасибо за чай, Вера Ильинична! – улыбнувшись на все тридцать два зуба, я вложила в свои слова всё имеющееся обаяние.

Мы тепло попрощались, и я ушла к себе. Сев перед ноутбуком я набрала на экране фамилию «Тихомиров» и крепко задумалась. Тихомировых в Москве примерно столько же, сколько Лазаревых.

Меня терзали вопросы без ответа, намекая на предстоящую бессонную ночь. Кто такой загадочный Тихомиров? Почему Гена мне лгал о том, что работает журналистом? Кому и чем мог помешать охранник (если Журбин на самом деле работал именно им).

Но больше всего меня глодала обида. Журбин много лет врал мне про работу, бывшую жену. Получается, он был лицемером? Есть ли вера такому человеку?

Глава 4

На улице было тепло и солнечно. Холод, державшийся почти месяц, скорее напоминающий осенний, отступил, и в свои законные права вступило лето. Заворачивая за угол, я оглянулась. Снова возникло неприятное ощущение, что за мной внимательно наблюдают.

Сзади никого не было. Во дворе стояли машины, но людей в них не было видно. Не подходить же, проверять каждую? Настроение, улучшившееся было при виде хорошей погоды, огорчённо скрипнув зубами, вновь ушло в минус. Очень бы не хотелось становиться пациентом психиатрической больницы. Но судя по постоянному навязчивому чувству, что за мной следят, вывод напрашивался сам собой.

Я смутно была знакома с признаками психических заболеваний, но где-то вычитала, что паранойя – это мания преследования. Изучать глубже медицину совсем не хотелось. В моём нынешнем состоянии мне вообще ничего не было интересно. Настроение было безнадёжно испорчено, не спасали мысли о покупке новой книги, захотелось вернуться домой, в свой уютный кокон. Ноги по инерции несли меня вперёд, в магазин, хотя сознание уже рванулось обратно в квартиру на седьмом этаже. Шла я дворами, привычной дорогой, по которой ходила много лет, но сейчас меня с бешеной силой влекла назад чья-то невидимая, но очень властная рука.

Оборвав размышления, я резко остановилась. Получилось нелепо, потому что встала я, нелепо подняв ногу над дорожным покрытием. Выехавшая из подворотни серебристая «Ниссан Альмера», взвизгнув, резко вильнула в мою сторону. Если бы не моя реакция, а скорее, неведомая сила, как будто оттолкнувшая от дороги, меня неминуемо должно было сбить с ног взбеленившейся техникой. Или водителем?

Отлетев в сторону, я больно ударилась ногой о забор, огораживающий клумбу, и упала, нелепо раскорячившись на тротуаре. Только сейчас я сообразила, что произошло всё в полной тишине и тогда раздался мой запоздалый вскрик. Боль разлилась по щиколотке.

– Надеюсь, не сломала, – вслух произнесла я.

Покряхтывая, поднялась. Как и следовало ожидать, бюджетная иномарка, коих немеряно бегает по столице, исчезла. Как любят говорить представители пресс-службы МВД: «скрылась в неизвестном направлении». В этот будничный полдень двор был пустым. Никто не видел, как меня только что пытались убить.

Только сейчас накатил страх, удушливый, мгновенно покрывший спину липкой плёнкой пота. Прихрамывая, я торопливо и оттого ещё более нелепо заспешила обратно домой.

– Сходила за хлебушком! – пытаясь перебороть ужас, временами окутывающий сознание, шептала я, как мантру, – дура!

Странное дело: путь, который я прошла, даже не заметив, в обратную сторону казался бесконечно длинным. Боль вспыхивала в щиколотке, отдаваясь в пятку, высекая в глазах слёзы, но – я уже это поняла – перелома не было. Иначе бы вообще не смогла наступать на ногу.

Дойдя до подъезда, встретила Генину маму. Увидев меня, женщина обрадовалась:

– Здравствуй, Аурика! Пойдём к нам, чайку попьём. Ты чего хромаешь?

Улыбнувшись через силу, я хотела отказаться, но сама мысль о том, чтобы остаться сейчас в одиночестве пугала не меньше, чем осознание того, что меня только что пытались убить.

– Упала неудачно, – задрав штанину джинсов, я показала немного опухшую щиколотку. По ней расплывался сизо-красный синяк.

– Ой-ой, срочно пойдём ко мне! Буду тебя лечить! – деловито заявила женщина, заботливо взяв меня под руку. Мы вошли в подъезд, войдя в лифт, поднялись на свой этаж.

Вера Ильинична, как заправский доктор более пристально осмотрела мою ногу, осторожно ощупав её. Удовлетворенно кивнула:

– Перелома нет, скорее всего. Но если хочешь, можем вызвать «неотложку».

От вызова «скорой помощи» я отказалась. Тем более, Генина мама очень быстро и квалифицированно наложила мне повязку с какой-то пахучей мазью и мне сразу стало легче.

– Спасибо большое, Вера Ильинична! – с благодарностью произнесла я, отхлебывая щедрый глоток ароматного чая с травами.

– Да не за что. Мама у меня старенькая была, я поздний ребенок. Сколько не просила её, но она всегда любила ходить в магазин сама. Я сама и всё тут. И в гололёд тоже. Падала, конечно. Вот я и научилась всем премудростям. А потом она так упала, что шейку бедра сломала… На том и кончились её похождения, только летом на даче выходила с палочкой, – со вздохом закончила женщина свои воспоминания.

Мы посидели ещё немного, вяло обсуждая малозначащие темы и я ушла к себе. Мне было плохо, хотелось побыть одной.

Остаток дня я бесцельно слонялась по квартире, иногда выглядывая из окон. Как будто тот, кто пытался сбить меня на машине, находился где-то рядом с домом, выжидая. Я понимала, что подобные мысли очень напоминают паранойю. Даже если происшествие было не случайностью, а запланированным нападением – вряд ли злодей сидит где-то рядом, ожидая моего появления.

Но… Ощущение, что человек, желающий мне зла находится близко, не давало покоя, вынуждая метаться из угла в угол. Лишь к вечеру, напившись валерьянки, я включила комедию по ноутбуку и немного успокоилась. Настолько, что уснула почти сразу, едва коснувшись головой подушки.

Мне снился Журбин. Дымилась медленно тлеющая сигарета, зажатая между двух длинных пальцев. Он стоял на балконе, задумчиво глядя на алеющее закатное небо. Меня охватило смутное беспокойство. Что-то было неправильное в остановившемся взгляде Гены, в его безмятежном выражении лица, даже в закручивающихся спиралью кольцах дыма.

– Ты же умер! – нелепая фраза вырвалась из меня внезапно.

Вот в чем неправильность происходящего! Журбин не может стоять рядом со мной в моей квартире, потому что его похоронили…

Гена перевёл взгляд на меня, улыбнулся грустно и светло:

– Не меня, Аурика. На самом деле, я жив.

Мгновенно вспыхнула в душе радость. Конечно, Гена жив, а похоронили кого-то другого! Я словно ждала этих слов, охотно приняла их. Вот же сосед, стоит рядом и смотрит прямо на меня!

По телу Журбина пробежала дрожь, как будто он был голограммой. В следующий момент на его месте оказался Дэвид. Парень белозубо улыбнулся и протянул ко мне руки:

– Давай намажу спину кремом? – по-русски и почему-то голосом Гены произнёс он.

Я проснулась с радостным возбуждением. По мере того, как пробуждалось сознание, таяла эйфория. Гены нет. Я сама видела его неподвижно лежащим, с головой, вывернутой набок под неестественным углом. Это был сон, всего лишь видение. Скорбь, охватившая всё существо, была такой сильной, что даже горчило во рту. Гены нет…

Я поднялась с кровати, сдерживая слезы. Вчерашний жутковатый день, наполненный тревогой, канул в Лету. Утро казалось напоенным безмятежностью и солнечным светом. Чувствуя себя отдохнувшей, выспавшейся, первым делом я осмотрела травмированную ногу. Опухоль спала, хотя синяк болел, но наступать было значительно легче.

Обследовав холодильник и кухонные запасы, я поняла, что сходить в магазин придётся. К тому же нога позволяла. Решив быть максимально осмотрительной и осторожно, я взяла с собой пару сумок и не спеша вышла на лестничную клетку.

На улице действовала не менее осторожно. Страшный двор обошла по широкой дуге, невзирая на солидный крюк. Часто оглядывалась, внезапно останавливалась, если кто-то, идущий позади казался подозрительным, пропускала, выжидала и вновь шла дальше.

В магазине тоже не расслаблялась, внимательно разглядывая окружающих. И вот ведь незадача: мужской пол, никогда особо мной не интересовавшийся (даже на работе в баре мужчины относились ко мне, как к «своему парню»), сейчас как будто сговорившись, решил уделить мне максимум внимания. Вполне допускаю, что раньше я и сама не обращала внимания на окружающих. Возможно, виной тому был как раз мой взгляд, притягивающий внимание, но факт был налицо: за время, пока я находилась в гипермаркете, ко мне пристали трижды.

Сначала худой парень лет, примерно моих лет, почувствовав мой взгляд, вскинулся, всмотрелся заинтересованно. Подошёл ко мне:

– Привет! Мы вроде у Машки дома виделись?

Я помотала головой, пугливо отходя в сторону:

– Не знаю никакой Маши…

Через некоторое время мой взгляд встретился со взором коренастого мужчины лет сорока. Он подмигнул. Осознав свою оплошность, я поспешно отвела глаза в сторону, но было уже поздно. Мужчина подошёл ко мне:

– Здравствуйте, девушка. Может быть, вам помощь нужна? Сумки донести? – галантно предложил он.

– Не надо! Спасибо! – я ещё пыталась изображать вежливость, хотя мне хотелось послать всех назойливых незнакомцев по всем известному адресу. Протиснувшись мимо мужика к кассе, я дождалась своей очереди, расплатилась, исподлобья продолжая изучать окружающих. Подхватив сумки, торопливо направилась к выходу.