Читать онлайн Анчутка бесплатно

Семаргл – крылатый пес, покровитель огня. Вестник между небесным и земным мирами.

Ведьмак

Ведьмак Триза тронул поводья коня и остановился возле неряшливой покосившейся корчмы, что торчала, словно стыдясь своего вида, с краю леса на границе Южной провинции. Пара оборванцев, покосившись на рукояти мечей за спиной Тризы, встали с лавочки возле корчмы и нетвердой походкой направились к двери.

На приказной доске у корчмы среди выцветших лохмотьев старых объявлений сияло новое, недавно приклеенное, напечатанное ровным красным шрифтом и украшенное контуром скрещенных мечей.

«Старосты Южных провинций наймут ведьмака для избавления от нечисти, что расплодилась в окрестностях Черных Скал. Оплата за каждую голову, по обычаям и тарифам провинций. Обращаться к любому старосте земель, что по Свиному тракту ».

Странное объявление, – подумал Триза. Обычно нанимают на одно дело, и вознаграждение объявляют сразу. А тут никакой ясности – принеси чью-нибудь голову, и кто-то что-то заплатит. Но выбирать было не из чего. Почти год, проведенный в столице, довел Тризу до жесточайшей тоски и едва не стоил жизни.

Поначалу столичные порядки казались чудесными. Триза колесил по ближайшим имениям, по двойному, а кое где и тройному тарифу расправляясь с водяными бабами, сольпугами, вивернами и прочей нечистью. Вечерами заходил в трактиры, а чаще – к экзальтированным столичным барышням, чьи мужья вели торговые дела вдали от дома.

Прослышав, что ведьмаки бесплодны, барышни наперебой приглашали его попить чайку. Была в этих приглашениях некая закономерность – обряд чаепития хитрые барышни организовывали в опочивальнях, и одеты при этом были столь бесхитростно, что Тризе даже пришлось заказать у лучшего портного усиленный гульфик из бычьей кожи. Обычный, как правило, нехитрую процедуру приготовления к чаепитию не переживал.

Однако слава, разнесенная о ведьмаке среди скучающих дам, стала доходить и до их мужей. И если от мелких лавочников Триза отделался заверениями, что присутствовал исключительно ради обряда изгнания суккуба, то посыльный от влиятельного банкира передал срезанные волосы шалуньи банкирши и сообщил, что постриг ее в монахини прошел по укороченной процедуре. И сейчас банкир озабочен поиском головорезов для организации ускоренной процедуры отсечения добродетелей, на которую Триза будет приглашен в качестве почетного гостя в ближайшее время.

Прикинув, сколько добровольных компаньонов для такого дела найдется у банкира, Триза без долгих прощаний отправился в дорогу. И теперь, читая объявление, осознавал, что судьба ведет его прямиком к Черным Скалам.

А куда бы судьба ведьмака ни вела, она приведет его туда, где он нужен.

Триза отпустил поводья, и лошадь бодро пошла по лесной дороге Южных Земель.

***

Староста деревни, где Триза решил разузнать обстоятельства дел поподробнее, ошивался возле корчмы.

– Господин ведьмак! Мы уж заждались! У нас тут самая работа для вашего брата, только успевай поворачиваться!

Как выяснилось, окрестные деревни одолевали привидения, мелкие бесы, а более всего – разносимые полоумными старухами слухи о нечистой силе. Каких либо подробностей староста сообщить не мог, однако послал за одним крестьянином, который точно мог сообщить о встрече полудницы.

– Полудница стоит сто монет. Если рядом есть водоем, то можно поискать водяную бабу. Да и в лесах наверняка без лешего не обходится. Но это будет дороже.

Староста сморщился и покосился на рукояти мечей за спиной ведьмака.

– Ты, мил человек, от полудницы нас избавь, деньги у меня получишь. А вот лешего и кикимору, как ты там ее бабой назвал, трогать не надо. Нам от них вреда никакого, а лес они как-никак берегут.

Триза вздохнул. Это был не первый староста, готовый удавиться на плетне, лишь бы не заплатить лишнюю копейку.

– Кроме полудницы еще будут заказы?

– Нет, мил человек. Как с нашей бедой разберешься, так двигай сразу к Черным Скалам. У них, говорят, лихие дела творятся, не заскучаешь.

Триза наскоро поужинал и пошел в отведенную ему для ночлега комнатку. Отказ старосты избавиться от лешего и водяной бабы выглядел по меньшей мере странно. Для себя он решил, что на обратном пути обязательно навестит эту деревню еще раз, и если староста передумает – тариф будет двойным. И никак иначе. Ведьмак не работает без оплаты.

Барон

На столе барона Перийского Аркадия Четвертого лежало утреннее донесение. Южные провинции, где третий год шла лихая рубка рыцарей метрополии с отрядами Тарских кочевников, находились в полном разорении. И месяц назад к опустошению войны добавились неприятности иного рода.

Началось все с того, что в дальних каменоломнях каторжане устроили побег. В принципе, дело было житейское и даже заурядное, но в этот раз все пошло наперекосяк. Заслоны из местных старост и мужиков каторжников проморгали, и те, пометавшись по ближайшим деревням, ушли отсидеться в одну нехорошую пещеру.

Пещера эта издавна считалась совершенно мрачным местом, и местные к ней не подходили за версту. Ходили слухи, что в древние времена алхимики с колдунами варили в ней какие-то зелья, но что-то пошло не так. Несчастный случай на производстве – вместо философского камня в одном из котлов открылись врата в преисподнюю, и оттуда полезла всяческая нечисть. В силу преклонного возраста никто из присутствующих на тот момент в пещере сопротивления не оказал. По преданиям, врата удалось закрыть, но нечисть облюбовала пещеру и стала в ней жить-поживать и, возможно, даже размножаться. Свидетелей размножения, впрочем, не было, ибо ни одному любопытствующему из этих мест вернуться не удавалось.

Каторжан после ухода в эту пещеру тоже никто больше не видел. Однако нечисть они там разворошили, и изрядно побеспокоили. С тех пор в окрестных землях стало беспокойно.

Начали привидения в сумерках к домам захаживать, а кое где и обживаться.

Видели вечером на закате не то летящего дракона, не то стаю ворон.

А мелочи всякой – анчуток, мороков да шишиг с каждым днем все больше становилось.

И никакого спасения не виделось. Как традиционные, так и нетрадиционные народные рецепты никакого эффекта не имели. Нечисти становилось все больше, и вела она себя все наглей. Если поначалу в сумерках да по ночам шастала, а теперь и днем встречается.

Старосты объявили сбор средств для найма ведьмаков и разослали во все земли объявления о вознаграждении за головы нечисти.

***

Барон неторопливо перечитал донесение и задумчиво посмотрел на бронзовую статуэтку, приобретенную по случаю в столице несколько лет назад.

Статуэтка изображала ведьмака с мужественным лицом, опирающегося на меч, воткнутый в чешуйчатую тушу дракона. Нога в бронированном сапоге попирала отрубленную голову с высунутым раздвоенным языком и огромными зубами. Рядом с тушей лежал полуистлевший человеческий череп, обращенный пустыми глазницами на ведьмака. Табличка, закрепленная на основании статуэтки, гласила: «Ведьмак с драконом острова Шкапо. 18 мая 679 года».

Это был последний убитый дракон острова Шкапо, необитаемого куска скал вдали от всех торговых путей и человеческого жилья.

И это был последний летающий дракон, которого за последние сто лет видели на планете.

Барон потряс старомодным колокольчиком, вызывая секретаря.

– У нас есть кто-нибудь из Южных провинций?

Секретарь сдержанно кивнул.

– Я просмотрел личные дела, один из наших егерей из этих мест.

– Тогда снарядите его и отправляйте немедля. Сдается мне, в этих краях не обойтись без нашего человека.

– Уже собран, господин барон. К вечеру отправим.

***

Человека звали Леха. Он был строевым егерем единственного на планете отряда егерей Семаргла.

Анчутка

В охотничьей заимке царил легкий беспорядок. На сбитом из потемневших досок столе лежал на боку туесок из желтой коры, из которого насыпалась на столешницу кучка желтоватой соли. Рядом с туеском растопырился обломок оленьего рога. Второй обломок валялся в пыли на полу.

Изрядно потертый веник лежал на запыленном широком подоконнике среди кучек высохших мух. Кое где по углам те же мухи висели в коконах густой паутины.

Единственным свежим предметом был приваленный к стенке возле полатей тяжелый штурмовой рюкзак с откинутым верхним клапаном, из которого торчал красный походный термос.

В углу комнаты на простенькой табуретке сидел человек в темно-серой егерской форме с красным шевроном на рукаве, и через затемненные очки смотрел на угол возле печи. В углу, помимо незамысловатой утвари, лежали две крупных перламутровых бусины красного и синего цвета.

За окошком, на небольшой поляне у заимки, маялся средних лет бородатый мужичок в грязной кожаной куртке, таких же грязных штанах и низких сапожках с отворотом. Он то поглядывал в окно, то садился на скамью возле небольшого навеса, потом нарезал круги по поляне. В общем, старательно изнывал. В заимку заходить было не велено.

В сумерках, когда обстановка в доме стала едва различима, одна из бусинок внезапно исчезла. Через затемненные очки было видно, как темный комочек выкатился из-за печи, схватил бусину и замер.

Егерь улыбнулся, достал из кармана еще одну бусинку и аккуратно катнул ее в угол, прямо к темному комочку. Тот отпрыгнул и мгновенно исчез за печкой.

– Я тебя вижу. – Негромко сказал егерь. – Не бойся, я не сделаю тебе вреда.

Пару минут ничего не происходило, потом таинственный гость снова показался. Роста он был невеликого, чуть больше котенка, и на него бы походил, если бы не мохнатые крылышки по подобию летучей мыши, рожки и большие красные глаза. Он неторопливо подошел ко второй бусине, поднял ее и подозрительно посмотрел на егеря.

– Удалось кулику на своем веку. Тебя что ли бояться?

– Я Леха. – Представился егерь. – Егерь Семаргла. А ты чьего племени?

– Ух ты… самого Семаргла? – Гость охнул и попятился в угол.

– Самого, самого. Не бойся, я без умыслов.

– Анчутка я.

– А в доме что делаешь? Другого места не нашел?

Анчутка задумался, тяжело вздохнул и подошел к столу, цокая копытцами. Опасливо покосившись на рассыпанную соль, пристроился с самого краю стола и покатал в ладошке перламутровую бусинку.

– Метил в лукошко, да попал в окошко. Как пещеру нашу спалили, так и разбрелись мы кто куда. Я вот здесь обосновался, благо домовой к этой халупе за версту не подойдет. А другим лихо досталось. Сам знаешь – война, полевики с голоду пухнут, кикиморам да шишигам тож не сахар. Только шиш радуется, ему то у дороги одна забава.

Анчутка засунул бусину за щеку и подозрительно посмотрел на егеря: – а что, этот лишенец, что во дворе лазит, наговорил чего на меня?

– Испугал ты его. Зачем рог в него кинул?

– А чтобы не сквернословил. Не успел зайти – изо рта помои льются. Лес ему не такой, зверь ему не такой, мухи на окошке – и те не так сидят. А теперь еще и рог не такой, об башку сломался, – анчутка хихикнул.

– Дело у меня к тебе… – егерь внимательно посмотрел на собеседника.

Анчутка насторожился. – Ты свои дела при себе держи. У меня с вашим племенем одна речь – на ухват да в печь.

– Уж больно ты грозен… Дело у меня про твое племя, не про мое. Показал бы ты мне пещеру, что спалили. Может, получится вернуть к делу…

– Это с чего такая щедрость? Аль душонку не уберег?

– Мало вас, сам мне сказал. А без вашего племени и наше скудеет, от корней отрывается. Деревня еще как-то держится, а в городах такое творится…

Анчутка подпер щеку рукой и в задумчивости покачал копытцем. – Вот такая канитель, была пурга – теперь метель… А мне с того какой интерес?

Леха рассмеялся.

– Ты что, торговаться надумал? Так это не со мной, со своим племенем торговаться будешь. Если получится, конечно.

Анчутка еще посидел, качая копытом, потом спрыгнул с лавочки и метнулся к печке. Около минуты за печкой слышалась какая-то возня, а потом копытца зацокали в другом углу, за спиной егеря.

– Пошли уж, что расселся. У кого лавка бела, у того жопа гола.

Уйти, однако, удалось не очень далеко, только до двери. Мужичок во дворе заверещал дурным голосом, послышалась пара гулких выстрелов, и на поляну выкатились с десяток оборванцев. Одна из шаек, промышлявших в местных лесах да по удаленным деревням.

Оборона

Когда одинокую лесную заимку окружает шайка мародеров, организовывать круговую оборону имеет смысл только в том случае, если есть шанс дождаться подкрепления. В противном случае осада закончится либо быстро – пожаром и последующей стрельбой по движущейся подкопченной мишени, либо не очень быстрой перестрелкой, в которой у десятка стволов шансов всяко больше, чем у одного.

Подкрепления Лехе ждать не приходилось. Его пребывание в Южных провинциях подразумевало приватность, да и звать на подмогу было некого.

Варианты организовывать оборону заимки тоже были сомнительны. Круговая оборона в одно лицо – это оксюморон. Как ни крутись, а с одной стороны всегда задница.

Поэтому когда главарь шайки осторожно открыл дверь, он увидел сидящего на полатях человека в егерской куртке со штурмовым рюкзаком за спиной. Человек лениво жевал галету с полоской сыра, которую держал в левой руке. Правая рука сжимала рукоять лежащего на коленях автоматического «Вихря», ствол которого смотрел на главаря. За спиной человека, на рюкзаке, сидел угольно-черный демон с красными горящими глазами и внимательно смотрел на главаря.

– А почему не стучишься, иль в свой дом пришел? – строго спросил егерь.

В голове главаря возникла странная пустота. Ноги предательски онемели, и он с тоской почувствовал, что пресловутая медвежья болезнь – это не признак слабости или малодушия. Это попытка организма сделать хоть что-то привычное в ситуации, когда тело застыло от ужаса.

Демон за спиной егеря раскинул мохнатые крылья, ощерился и неожиданно человеческим языком сказал: – человек простой, на пороге постой.

Судорога внутри главаря наконец дошла от горла до желудка, кишечник тоже не остался в стороне, и отчаянный прыжок с порога сопровождался уже отчетливой реактивной тягой. Вся шайка подхватилась, не раздумывая, вслед за вожаком.

– Тебя кто за язык тянул? – Леха покосился на анчутку. – Мы, мля, не на ярмарке, говорящих собачек показывать.

– Вырвалось. – Анчутка спрыгнул с рюкзака. – Судя по запаху, они побежали в сторону вон того оврага. – он махнул рукой в сторону расселины.

– Судя по скорости, скорее всего они побежали в сторону Дальних земель. – Леха принюхался. – Если темп выдержат, то как раз поспеют на раздачу благотворительного ужина Ордена Милосердия у столичных ворот.

***

До пещеры, что затерялась в Черных скалах, пешего ходу было пару дней. Это если без различных оказий и длинных привалов. Но в местах, кишащих нечистью и бандами мародеров, без оказии никак не получается.

На первом же привале, когда егерь решил свернуть к завалившемуся дереву, возле обочины неожиданно закрутилась воронка маленького вихря, разматывая редкие сухие листья. Поднявшись чуть выше колена, листья рассыпались, а вихрь, крутнувшись в сторону дороги, исчез. Егерь чертыхнулся – поляризационные очки, изобретение одного из инженеров барона Аркадия Четвертого, он засунул в рюкзак, а без них нечисть не разглядишь. Особенно, если она не торопиться показаться на глаза.

– Анчутка, – негромко позвал Леха, – что это, шиш балует?

– Минуточку, – попутчик соскочил с рюкзака и исчез в придорожной траве.

Отсутствовал он довольно долго, Леха успел разложиться на стволе дерева с нехитрым перекусом из сухпайка.

Появился анчутка также, как и исчез – внезапно.

– Шиш, кому еще. Только он ушел, не захотел с человеком видеться. А вихрь закрутил, потому что веселый был, из гостей шел. Тут шишига недалеко в камышах, они в дружбе вроде как.

Анчутка снова исчез. Видать, шишигу пошел в камышах вытаптывать.

Появился, когда егерь закончил перекус и уже накидывал на спину рюкзак.

– Шишига болтливая попалась. Говорит, тут недавно ватага мчалась – ну словно лось в тоске. Редко кто в лесу так проворно бегает, на ее то веку немалом и не припомнила. Похоже, наши гости, – анчутка довольно хмыкнул.

– А еще говорит, среди шишей молва идет, что ведьмак к Черным Скалам собрался, награду ему старосты посулили. – Взгляд его стал тоскливым, даже красные искорки в глазках словно покрылись пеплом.

– Порубает всех, до кого дотянется. До войны с кочевниками в этих землях ходил один ведьмак, правда, до Черных Скал не дошел – так всех кикимор извел в округе. Леших в лесу порубал, считай только в Черных Скалах и уцелели. Даже шишигами, и теми не брезговал. Правильно говорят – берегись бед, пока их нет.

Появление ведьмака не сулило ничего хорошего. Ведьмак был идеальной машиной для убийства всякой нечисти. И это сильно осложняло задачу егерей. Обычно ведьмаки и егеря сторонились друг друга, не вступая в открытые стычки. Но получивший задание ведьмак не посчитается с егерем, оказавшимся на пути.

Леха поудобнее поправил рюкзак, махнул головой, приглашая анчутку занять свое место, и двинулся в путь. Анчутка, как любая нечисть, не весил ничего, и ношу не тяжелил. А заставлять его семенить своими копытцами рядом не хотелось. Мало ли кто увидит – так и на Леху еще ведьмака наймут. Как на пособника и соучастника.

Разговор

После разговора с шишигой анчутка сидел как пришибленный. Ради справедливости, он и до того не надоедал Лехе никчемной суетой – сидел себе на рюкзаке и сидел, свои нечистые думы думал. А сейчас крепко загрустил.

– Слышь, Леха, а почему егеря нам помогают? – анчутка впервые за несколько часов вышел из ступора.

– Потому что вы – такие же жильцы на этом свете, как и мы. Ты никогда не задумывался, как земля урожай дает?

– Дает и дает, на то она и земля, – анчутка удивился глупому вопросу.

– Земля потому родит, что все отжившее в нее уходит, силу ей дает. И урожаем возвращается. А всякая нечисть – это тоже земля, только туда души уходят. На другом уровне, чем с землей сравнивать, а смысл один. Без вас и мы беднеем, душой скудеем. Сравни крестьянина, что землю пашет, или охотника, и городского прощелыгу. Охотник лес чует, крестьянин землю слышит. Душа у них полная, там всякому место есть. А у городского душонка как пустая кастрюля. И кинуть в нее нечего – в городе ни леших, ни шишиги. Даше шиш у тротуара не сидит, в толкотне такой ему не прожить – затолкают, заплюют. Наши деды домовых уважали, понимали, что они хату берегут. А в городе уже до того оскотинели, что и домовых начинают крестом гонять. А ты спрашиваешь…

– Так и деревенские ведьмаков нанимают.

– Деревенские редко. В основном всякие приказчики, что из города приехали. Думают, что почести себе найдут, если окрестности от нечисти избавят. Драконов всех извели на потеху богатым дуракам – а какой от драконов вред? Ну утащит овцу, если плотоядный, так и волк таскает. Но волк – зверь обычный, тут ни славы, ни прибыли никакой, а за дракона можно хорошую цену заломить. Я уж молчу о том, что и фруктовых драконов извели, от которых никакого убытку. Уже безобидных ящериц вивернами опасными объявили, а то ведьмакам кормиться не с чего. Потому мы и бережем вас, чтобы нашим корням было на что опереться. Не все в этом мире на солнышке греется, кто-то и в дупле сидит.

– Так про ведьмаков героические песни поют, – не унимался анчутка. – А мы, бедные, только брань слышим. Живем не пышно, нигде не слышно.

Егерь хотел возразить, но попутчик, похоже, вошел во вкус и страдал, словно мадонна на паперти.

– Всю жизнь тянем лямку, пока не выроют ямку.

Услышав про ямку, Леха аж споткнулся.

– В какую там ямку ты собрался?

Анчутка понял, что чутка переборщил, но самобичевание, похоже, захватило его целиком.

– Так и прозябаем, хоть весла суши, хоть затылок чеши. Нечисть, одним словом.

– Были нечистью, или не были, – а домовых чтят. И духам предков поклоняются. И лешакам урон не чинят, лес берегут.

– Ага, не чинят. Года два назад три мужика в лесу заблудились, так вся деревня вышла лешего гонять. И с топорами, и с факелами, и с колокольчиками – чуть лес не спалили начисто, еле сами выскочить успели.

– А чего лешего извести решили? Может, он мужиков по кругу водил?

– Ну водил. Так в овражке, куда они поперлись, гномы свадьбу играли. – Анчутка разгорячился. – Ну как туда мужиков пускать? Гномы бы их в пещеру и уволокли, чтобы место не выдавать. А так походили три дня по лесу, и целыми в деревню вернулись. Это же, пойми, целая политика перед лешим нарисовалась. Как умеешь, так и разводи две беды, пока третья не пришла. Она ведь, беда, – выпустишь с воробушка, очутится с коровушку.

Леха и без анчутки знал, что леший ради забавы с человеком связываться не станет. У него в лесу своих дел полно. То деревья ураган повалит, то в зверином хозяйстве мор и голод, а то и чужая стая волков заскочит. А волк – он только в своем углу разорения не учиняет, у него каждая заячья тропка на учете, каждая коза в нужном перелеске стоит. Но если голод либо человек с места согнал – волчья стая немногим от мародеров отличается, что схватил – то и твое. Все одно – чужие места, обустраивать толку нет.

Так что лешему не до потехи, успеть бы свои дела решить. То же и кикимора – если дурак либо пьяница, может и в воду макнуть. Глядишь, либо поумнеет, либо протрезвеет. Как ни крути – наука. И обижаться только на себя нужно. Но обижаются почему то на кикимору.

– Леха, – анчутка не унимался, – я вот все не пойму, что так про ведьмаков и сказки, и песни, и былины сочиняют. Они ведь за деньги рубят, на кого покажут. А чью он там голову принес – пойди, разбери. Может, брешет.

– Нет, не брешет. Они так воспитаны, как топор – ни себе, ни другим спуску не дают. Так что кикимору за медузу Горгону выдавать не будет. Другое дело – кикимора в иных землях зовется водяная баба, и характером пожестче бывает. Особенно где воды мало, не любит она, когда в болоте разорение устраивают. А все эти героические рассказы – просто художественный вымысел с элементами, так сказать, коммерческой рекламы.

– Да, реклама. – Анчутка задумался. – Кабы у дятла не нос, кто бы его в лесу знал…

Так в разговорах до Черных Скал и дошли.

Полуденница

Поле, куда крестьянин привел Тризу, раскинулось на пригорке. С одной стороны его подпирало пастбище, с другой – проселочная дорога, плавно уходящая в овраг. Редкие кусты спиреи виднелись по краю оврага, избитого копытами деревенского стада. Для полуденницы места лучше не найти – ни деревца, ни речки.

Триза отпустил коня пощипать чахлую травку, а сам присмотрел себе местечко на краю поля, недалеко от дороги. Солнце стояло в зените, и даже мошкара старалась найти себе место с нижней стороны листьев, в тени.

Полуденница появилась внезапно, из ниоткуда возникшего зыбкого марева. И совсем не там, где ее ждал ведьмак – с краю поля, почти что на бровке оврага.

Высокая, с длинными седыми волосами, в белых одеждах, она медленно приближалась к ведьмаку в плавном танце. Этот танец повторяли колосья вокруг нее, расступаясь волнами перед призраком.

Триза ждал, обнажив серебряный меч. Медальон на груди дрожал все сильней.

Полуденница, приблизившись, протянула загорелую руку, приглашая к танцу.

Ведьмак коротко взмахнул мечом, и уже в конце замаха солнечный блик ударил в глаза, ослепив его на долю секунды.

Одновременно с ударом меча, пришедшегося от плеча призрака до середины груди, Триза почувствовал короткий, почти неощутимый удар в левый бок. Полуденница умела не только танцевать. И серп носила не зря.

Осмотрев рану, Триза выругался. Рана небольшая, с чистыми краями, но глубокая, прямо под ребром. С такой раной придется пару дней полежать перед тем, как отправляться к Черным Скалам.

Сунув в мешок голову полуденницы, ведьмак подозвал коня и поспешил в деревню. Чем быстрей обработаешь рану, тем меньше проблем от нее будет.

А потом надо проанализировать схватку и понять, в чем была его ошибка. Как ни крути, а беззаботная столичная жизнь давала о себе знать. И не самым лучшим образом.

***

Староста, косясь на окровавленный бок ведьмака, отсчитал причитающие деньги и позвал мальчонку.

– Отнеси мешок да прикопай хорошенько за кладбищем, к оврагу, – он пнул ногой мешок с трофеем Тризы. – А вы, господин ведьмак, гостите покуда не поправитесь, комната за счет деревни. Лекаря позвать?

Лекарь Тризе был без надобности, эликсиры Карл-Морхена справятся с раной лучше любого лекаря. Взяв у трактирщицы кружку пива и миску с пшенной кашей, приправленной салом и кусками птицы, он прошел в комнату. Рана болела все сильнее, и с лечением тянуть не стоило.

Во дворе возле старосты стояли мужики, по случаю ведьмачьей победы бросившие свои дела. Староста, проводив мальчонку с мешком задумчивым взглядом, посмотрел на собравшихся.

– Чего стоим, уши греем? Аль день субботний?

– Для интересу, – коренастый мельник почесал бороду. – Сколько живу, а ведьмака впервые вижу. И не слыхал прежде, чтобы полуденница кого серпом резала. Танцем заморить – про то рассказывали, а про серп не слышал.

– Так в нее мечом никто и не тыкал, – влез в разговор один из мужиков.

– Ты смотри, какие знатоки собрались, – старосте не нравился разговор. – Может, кто желает ведьмака сходить ремеслу поучить?

Желающих не нашлось, и мужики потихоньку разошлись. День и вправду был не субботний.

Староста зашел в трактир, спросил кружку квасу и задумался. То ли полуденница в здешних краях завелась особо злобная, серпом начала махать, то ли ведьмак попался зряшный, но эта история ему не нравилась. До появления ведьмака полуденница самое большое – голову могла припечь, да и то если в солнцепек работать удумал. А завтра, глядишь, кикимора кувалдой махать начнет, с такими то историями. Не зря про ведьмаков слухи разные ходят.

Допив квас и выйдя на улицу, он твердо решил: ведьмаку два дня на поправку, и скатертью дорога. Не буди лихо, пока тихо.

Пещера

К пещере Леха подходил уже затемно. Издалека было заметно, что пещера непростая – вход прикрывала тяжелая дверь из толстых досок.

Анчутка заметно приободрился. – Хорошо тому, кто в своем дому. Погодь, не заходи.

Он спрыгнул с рюкзака, но не исчез, по обыкновению, а подошел к камню возле входа, пошарил под ним и достал густой веник.

– В каждой избушке свои игрушки.

– Ну ты даешь, – Леха всего ожидал от нечисти, но вот веник в списке анчуткиных потех не значился.

– Это тебе. Там на пороге соль рассыпали, никак мне нельзя.

Анчутки, как и многая другая нечисть, соль не переносили, поэтому Леха молча взял веник и открыл дверь. Пещера была не то, чтобы большая – огроменная была пещера. Вдоль стен торчали сталактиты со сталагмитами, на некоторых виднелись какие-то надписи. Длинные галереи коридоров тянулись в разные стороны. На полу валялись разбросанные котлы разных размеров, какие-то алхимические реторты прозрачного стекла,

– Ты вроде говорил, что пещеру спалили, а что-то не видно копоти, – егерь повернулся к анчутке.

– Так не огнем палили, огонь то нам не навредит, некоторым даже в радость. – Анчутка подтолкнул егеря. – Мети уже, нам еще внутри разобраться надо.

Сметя полоску соли возле порога, Леха прошел внутрь. Через трещины в своде проникал свет, разгоняя мрак до состояния легкого полумрака в центре. По краям света уже не хватало, и входы в коридоры едва угадывались.

Анчутка протиснулся следом, однако через пару шагов остановился как вкопанный. Даже на крылышках шерсть стояла дыбом.

– Знаки там, в углу. Не могу я.

В углу, слева от входа, и впрямь виднелись нарисованные на полу знаки. Два знака стихий и знак Врат, открывающий дорогу между мирами. Вокруг знаков – огарки свечей. Вдоль стены стояли столы со штативами, ретортами, из которых клубились медные и стеклянные трубки. В углублении стены был выдолблен очаг. Он был почти до краев заполнен черным пеплом, из которого торчал расплавленный медный котел. Видимо, тот самый, откуда и полезла нечисть в гости к облажавшимся алхимикам.

Егерь сгреб в кучу остатки свечей. Знаки стихий, отсыпанные солью, поддались легко, а вот со знаком Врат пришлось повозиться. Краска оттиралась тяжело, пришлось посылать анчутку за водой на улицу. Анчутка с двумя медными котелками, подобранными тут же, скакал как конь по чертополоху, и к концу процедуры от двери до угла бежал прямо-таки ручей.

– Ты, я смотрю, решил кикимору сюда переселить? – Леха закончил со знаками и осмотрел разлившуюся лужу.

– Вот теперь можно и осмотреться, – анчутка взгромоздился на котелок побольше.

– А что тебя то с этих знаков корежило, они ведь нечисти Врата открывают. – Егерь заинтересованно смотрел на нечисть.

– Нечисть нечисти рознь. Ты с каждым из своего мира легко живешь?

– Мир… – Леха задумался. – Мир что огород, в нем все растет. Кого то и стороной обходишь.

– Вот и у нас такая история. Ладно, пошли на экскурсию.

Обойдя по кругу пещеру и послушав рассказы анчутки, Леха понял, что пещера была для всякой нечестивой мелкотни чем-то вроде убежища и санатория одновременно. С элементами ярмарки. Тут знакомились, обменивались новостями, подлечивались после неудачных встреч с деревенскими колдунами, а то и дьяками, меняли у гномов из дальнего коридора всякие украшения на кто-что-стибрит. Короче, жили полноценной жизнью.

Но потом шайка беглых каторжан завалилась в пещеру, закрыли от нечисти ходы-выходы солью, а прихваченного по дороге колдуна заставили вызвать демонов с целью их подчинения. Неизвестно, что было дальше, так как обитатели пещеры стремглав уклонились от подобных экспериментов по окрестностям.

Внезапно анчутка на полуслове оборвал рассказ и прислушался.

– Там, в коридоре, кто-то есть.

Леха скинул рюкзак, достал поляризационные очки и «Вихрь». Кто бы ни был в коридоре, это наверняка не милый белый пони- любимец детворы.

– Погоди, из наших кто-то, – анчутка слегка толкнул егеря назад. – Давай я посмотрю, только убери затвор соляной.

Леха смахнул соль, полоской просыпанную у входа, и отошел. Анчутка метнулся в коридор и исчез. А через минуту появился, таща не то за руку, не то за лапу, не то за копыто маленького шиша. Леха совершенно не ожидал увидеть шиша в пещере – эта мелкая нечисть живет возле дорог, занимаясь мелкими пакостями. В основном – корчит дули путнику, за что и получила свое прозвище. Шиш безуспешно упирался, но анчутка, как паровой буксир, не обращал на это ни малейшего внимания.

– Хлебушка не найдешь? Оголодал он, давно тут сидит.

Хлеба в рюкзаке не было, поэтому Леха распаковал пачку галет.

– Без хлеба куска всегда тоска, – обрадовался анчутка и засунул галету шишу в рот.

Шиш энергично задвигал челюстями, повизгивая от удовольствия, потом неожиданно закатил глаза, опрокинулся на спину и застыл.

– Переваривает, – одобрительно сказал анчутка. – Месяц не жрамши.

Анчуткины хлопоты

Дело шло к ночи, и Леха, оставив шиша на попечение анчутки, наскоро перекусил и уже в полудреме постелил себе спальник. Переходы по проселочным дорогам с рюкзаком за плечами усталость копят, как паутинка мушек. Пока идешь – вроде бодрый, а сел – не встанешь.

Во сне до егеря доносились какие-то писки, шорохи, пару раз что-то упало на пол, и он твердо решил поутру анчутку зашибить.

На рассвете лучик света через трещину в потолке упал егерю прямо на лицо. Потянувшись, Леха открыл глаза и покосился вправо, к стенке. «Вихрь» лежал рядом, прикрытый егерской курткой. Слева же, недалеко от егеря, стоял, переминаясь с копыта на копыто, анчутка, и терпеливо ждал.

– Анчутка, знаешь, что я вот прямо сейчас хочу?

Анчутка навострил ушки и торопливо подошел к егерю: – чего, Леха?

– Чтобы ты проснулся, а вокруг тебя дьяки со святой водой. И с солью. Ты что стоишь, как смертный грех над душой?

– Я, Леха, это… Хлебушка больше нет?

Егерь вздохнул и потянулся к рюкзаку. Достав небольшую, на четыре галеты упаковку, он протянул ее анчутке.

– Благодарствуем, господин егерь, – анчутка схватил галеты и засеменил к коридору неподалеку.

Леха же впал в ступор. Когда общаешься с нечистью, чаще поглядываешь на крестик, чем на собеседника, но чтобы благодарствуем, да еще господин. Леха даже пощупал пальцем зубы – как там, клыки вампирьи еще не режутся? Вроде не резались.

Достав коробку сухпайка, Леха решил перекусить на улице. Заодно пора уже было подумать о дальнейших планах.

Пока он трапезничал, через дверь прошмыгнул шиш и исчез. Вскоре вдалеке затрещала сорока, к ней присоединились сойки. Леха наскоро проглотил кусок рыбной консервы и накинул ремень «Вихря» через плечо, в положение «стрельба одной рукой от живота». Мало ли кого несет.

Птичий балаган вдалеке расходился кругами, однако не приближался в сторону пещеры, а удалялся. Так обычно разбегаются круги по воде от упавшего камня. Послушав, егерь отложил автомат и решил спокойно закончить завтрак.

Насколько он понимал, одна из проблем решалась успешно – пещера почти разблокирована, надо будет еще обойти коридоры и посмотреть, нет ли в них каких-нибудь сюрпризов.

Второй проблемой был залетный ведьмак. Местные старосты, конечно, не кинутся подчищать все леса от леших и кикимор – люди с понятием, традиции и поверья чтят. А с учетом того ценника, что ведьмаки выставляют за каждую голову нечисти, вера в традиции становится просто незыблемой. Но ведьмак может и случайно набрести на нечисть, и устроить рубку. Такое случалось. Поэтому в ближайший день надо будет дойти до ближайших деревень, разузнать планы старост на борьбу с нечистью. Да и провианта прикупить – на одном сухпайке сидеть грустно.

***

В пещере между тем происходила невиданная суета. Анчутка прыгал по углам, расставляя котелки, реторты и прочий алхимический мусор каким-то одному ему ведомым образом. При появлении Лехи он как раз тащил поломанный табурет в угол пещеры, где уже валялась куча хлама.

– Это у нас капитальная уборка или легкий ремонт? – Леха попытался вникнуть в смысл происходящего.

Анчутка приладил табурет ножками вверх возле большого котелка, отошел на пару шагов и бросил, так сказать, ретроспективный взгляд на свою работу.

–Леха, а ты ведь нашего брата любишь?

– Мля, – Леха насторожился. – У меня и без вашего брата родни хватает. Давай, выкладывай, что надумал?

– Мы клич кинули, что пещера снова годная стала. Шиш ходил, сорокам сказал. А сороки – сойкам.

– Понятно. А эти разнесут до Дальних Земель, их не заткнешь.

– Собраться мы хотим. Как в былые времена. Посидеть, поболтать. Может и гномы придут, я себе хочу пряжку на ремень выменять.

– Так я у тебя ремня не видел.

– Не видел. Так если пряжку не сменяю у гномов, то и не увидишь. Какой же ремень без пряжки то?

– Собирайте, чего уж. Для того пещеру и чистили.

– Вот и я думаю – посиделки устроим. А посиделки – это чтобы все могли посидеть. Для кикиморы котел, ей вода нужна. Лесные ауки на табуретках посидят, хухлики в маленьких кастрюльках, они и сами маленькие. Злыдни если придут – по углам разойдутся, они только меж собой сплетничают. А полевики к нам редко заходят, у них забота – поле беречь. Сейчас неспокойно, глаз да глаз нужен. Ну а остальные сами разберутся, кому где сидеть.

В дверь проскочил вчерашний шишок. Анчутка радостно махнул лапкой, подзывая его поближе, и достал утрешнюю пачку галет. Шишок схватил упаковку и запихал ее в рот. Или в рыло, Леха не разглядел.

– Ты что в упаковке то жуешь, там бумага с фольгой, – Леха решил, что свинство в пещере надо пресекать.

– Все полезно, что в рот полезло, – анчутка решил стать на сторону защиты. – Ему силенок надо поднабрать.

– И долго он силенки набирать будет на чужих харчах?

Анчутка задумался на секунду. – Не, еще разок-другой ему поесть – и как новый будет.

– Он мне и старым нравится. Передай – хлеборезка закрывается.

– Совсем не дашь? Ни крошечки? Ни капелюшечки? – Анчутка, если бы мог, так пустил бы слезу. А так просто стоял с безнадежным выражением на морде, заглядывая егерю в глаза.

– А когда меня не было, он как кормился?

– Так шиш с дороги кормится. Кто присядет перекусить – он краюшку и стибрит.

– Ну так пусть и кормится, как все.

– Понял, не дашь. – Анчутка повернулся и пошел в сторону коридора. – Самим надо провиант искать.

И, покосившись на шишка, развел лапками: – нужда да голод выгонят на холод.

Хухлик

Первый гость нарисовался неожиданно и, честно говоря, при совершенно удручающих обстоятельствах.

Леха достал термос и налил кружку чаю. Однако не успел сделать первый глоток, как в горле запершило, чай пошел не туда, и егерь закашлял. Анчутка обернулся, охнул и прыгнул к егерю. Бесцеремонно засунув лапу в кружку, поболтал там, фыркнул и поспешил в угол.

Леха, кашлянув еще разок, надвинул поляризационные очки и увидел, что анчутка тащит за хвост мелкого хухлика. Тот болтался, не сопротивляясь, прижав лапы к брюху и закатив глаза.

Анчутка, хоть и сам был нечистью, но в отношениях с егерем довольно хорошо различал ту грань, где дела людские расходились с нечестивыми. И, видя покровительство со стороны Лехи, старался отношений не портить.

Хухлики были совсем мелкими пакостниками, однако хлопот от них бывало порой побольше, чем от крупных злодеев. Появлялись они обычно из воды, и любимым занятием было залезть в тарелку с едой. И там уж резвились, на что способностей хватало – либо борщом штаны зальют, либо чаем губы обожгут, а то и всю тарелку на ротозея вывалят.

– Кто плут, для того и кнут, – анчутка тряс хухлика, словно хотел стрясти его с позвоночника.

– Сюда иди. И эту скотину тащи. – У Лехи зародилась мысль, что ведьмаки, возможно, не такие уж и кровожадные. И порой бывают весьма полезными.

Анчутка подошел, таща хухлика на вытянутой лапе за хвост, как престарелая дама дохлую крысу. Хухлик хоть и висел вниз головой, но при приближении к Лехе извернул голову набок и смотрел почти прямо.

– С какой целью залез в кружку, проходимец? – Леха размышлял, как себя вести. Злобиться бессмысленно – нечисть она и есть нечисть. Но и спускать с рук тоже не хотелось.

– Я ведь ради шутки, – хухлик смотрел совершенно чистыми глазами и, кажется, недоумевал, что за такое внимание к его персоне.

– За такие шутки в зубах бывают промежутки.

Анчутка оживился, шмякнул хухлика на пол, залез ему в пасть и протянул Лехе лапу, – Держи, Лех.

В лапке лежали два маленьких острых зуба.

– Это что, подарок такой от чистого сердца? – Леха искренне недоумевал. – У него же зубы к утру новые вырастут.

– Не к утру, а к жавташнему вешеру, – прошепелявил хухлик.

– Еще одна такая шутка, и ты до обеда не доживешь, – пообещал Леха. – Принесу петуха, и посмотрим, кто из вас шутник.

Анчутка забеспокоился, – Лех, не надо петуха. Он орать начнет, все же разбегутся.

– Тогда у нас распорядок будет следующим, – егерь понял, что без вертикали власти в пещере никак не обойтись.

– Берешь этого пакостника, инструктируешь, и ставишь у входа. Чтобы каждый входящий знал, что я – егерь Семаргла. И при первой же шутке, а тем паче мелкой пакости, прикрою я вашу лавочку немедля. Да и вообще, устрою здесь курятник и сдам в аренду мужикам из ближайшей деревни. Пусть петухи орут, чтобы вы и близко не подходили.

Анчутка стоял смирно, выкатив глаза и выражая крайнее внимание. Хухлик же на всякий случай снова притворился дохлым, повиснув вниз головой в анчуткиной лапе.

– Вопросы есть? – Леха смерил застывшую парочку самым строгим взглядом, на который был способен.

– Нету у нас вопросов, господин егерь, – анчутка взял под козырек.

– Тогда немедля организовать дежурство у входа. И мне список гостей по всей форме на стандартном листе бумаги. Кто, с какой целью, имена подельников и все такое.

Хухлик открыл глаза, поднял голову вбок и удивленно спросил: – каком листе, господин егерь?

Леха понял, что маленько переборщил. Если хухлик и вправду решит пропускать всех по инструкции, то долго ему не жить. Превратят в болотный туман и задуют через соломинку какой-нибудь болотной жабе в задницу. В целях воспитания и уразумения.

– Еще раз: стоишь у входа, всех входящих предупреждаешь, что в мою сторону даже не смотреть. За любую пакость карать буду по всей строгости. А за шутки – еще строже.

– Понял, – пропищал хухлик с облегчением. – За шутки до обеда не доживут.

– До обеда, может, и доживут. В качестве второго блюда.

На какие кулинарные рецепты могла сгодиться нечисть, Леха не знал, но угроза произвела сильное впечатление. Анчутка снова взял под козырек, что-то прошептал хухлику в ухо, показывая при этом то на дверь, то на Леху, то на россыпь алхимических реторт. Хухлик висел вниз головой, старательно кивая.

Получив самые подробные инструкции, хухлик был отпущен и умчался к двери в пещеру.

***

После инцидента с хухликом егерь сполоснул кружку, долил в нее остатки чая и, достав галету, присел на рюкзак. Пока нечисть собирается, делать в пещере нечего. Не ровен час, еще какой-нибудь шутник нарисуется. В то же время коридоры он так и не обошел, а надо. Слишком много в этой пещере творилось разных историй, и желательно получить хотя бы приблизительное представление об этом месте.

Допив чай, Леха встал с рюкзака и едва обернулся, собираясь убрать кружку, как нос к носу столкнулся к анчуткой, стоящим за спиной.

– Млин, – Леха от неожиданности вздрогнул, – ты что, в призрака пещеры со мной поиграть решил? Я ведь могу и ушибить от неожиданности.

– Лех, а Лех… – анчутка стоял, переминаясь. Леха с одного взгляда понял, что нечисть снова решила что-то клянчить. – А дашь хлебца чуток. А то гости придут, угостить бы…

Леха в уме прикинул, что сухпайка у него осталось от силы дней на пять, а дальше хоть самому у шиша крошку хлеба выпрашивай.

– Анчутка, у меня что, хлебоприемный пункт? Или вы когда в пещере обитали – может, к вам булочник приезжал? Твои гости – твои и кости.

Анчутка обреченно вздохнул и, бормоча что-то под нос, побрел в угол за очередным мусором. Леха прислушался.

– Дожили. Дома ни корки, а к нам гости с горки.

Посиделки

Уяснив, что канючить у егеря провиант больше не удастся, анчутка продолжил приготовления к посиделкам.

Хухлик стоял у дверей, ожидая гостей.

Леха, достав из рюкзака масляную лампу, зажег фитиль и пошел на осмотр коридоров. Надо разобраться, какие неожиданности могут вылезти из этих углов, а заодно определиться, где можно пересидеть, в случае чего, эти анчуткины посиделки.

Обход коридоров занял почти весь день.

Леха насчитал семь коридоров различной протяженности, ширины и внутренних особенностей. В некоторых были оборудованы лаборатории, и различная утварь была разбросана и расставлена в изобилии. Судя по снопам высохшей травы – алхимики не жалея сил занимались выпариванием, возгонкой и смешением различных масел и эликсиров. В обвалившихся деревянных ящиках лежали различные минералы всевозможного цвета и структуры. В баночках на столах виднелось еще что-то, по прошествии времени превратившееся в коричневую спекшуюся массу.

Два коридора когда-то были жилыми. Там стояли полати, а в отгороженных уголках – сбитые из истлевших досок кровати, видимо для начальствующего состава. В нишах возле кроватей лежали стопки древних книг в кожаных переплетах. Леха из любопытства потянул одну книгу, что лежала у изголовья кровати, но она при прикосновении рассыпалась в прах.

В целом, все выглядело в крайней степени обветшалым и древним, и трогать что-либо егерь не стал. Того и гляди рассыплется, превратившись в пыль.

В одном коридоре, на удивление, пыли было поменьше, стены поровнее, он упирался в огромный камень. Судя по бороздам на полу, камень неоднократно откатывали в сторону. Вспомнив рассказ анчутки про гномов, Леха решил исследование закончить. Гномы сильно не любят, когда кто-то сует нос в их дела. Можно остаться и без носа. Утащат в свои пещеры, и никто тебя больше не увидит, и не услышит. Поэтому Леха, не раздумывая, развернулся и пошел к выходу из коридора.

***

Тем временем в пещере посиделки развернулись с таким размахом, что егерь даже опешил.

В углу, где анчутка организовал места для прибывающих, яблоку некуда было упасть. Леха насчитал с десяток шишей, которые сидели кружочком на полу и неторопливо отщипывали кусочки от принесенной кем-то краюшки хлеба.

Семь или восемь шишиг расположились неподалеку, возле реторт, время от времени плеская из них водичку на комочки болотного мха и протирая мордочки. Они кокетливо поглядывали на шишей.

Шиши, в свою очередь, пялились на них во все глаза, пуская слюни и толкая друг друга в бока.

Ауков, мелких лесных бесов, на глаза попалось не менее дюжины.

Количество хухликов учету не поддавалось, так как они гроздьями толпились возле котлов и реторт.

Возле самого большого котелка сидели две кикиморы и разматывали моток пряжи, о чем-то оживленно беседуя с луговиком.

В самом темном углу проскальзывали какие-то зыбкие тени, которые Леха даже через поляризационные очки разглядел с большим трудом. Это, вроде бы, были злыдни, но более детально рассмотреть не удалось.

Поодаль за перевернутым сундуком сидели трое домовых и один полевик, неторопливо кидая из маленькой кружки игральные кости.

Вообще, ни домовые, ни полевики без крайней нужды от своего жилья не отходят. Это ауки, мелкие лесные бесенята, мечутся по всему лесу и могут собираться группами, путая заплутавшего путника. Домовые же дом стерегут, и коль пришли в пещеру, значит, дом их разорила либо война, либо пожар. Будут отсиживаться в пещере, покуда в новый дом не пригласят. У полевика тоже забот хватает, и уйти он мог только с разоренного поля.

В центре посиделок на перевернутой табуретке сидел анчутка и оживленно что-то рассказывал, махая лапами, крыльями, делая страшные глаза и крутя хвостом.

Леха подошел поближе и тихонько присел возле стены, чтобы не смущать никого из присутствующих, да и самого рассказчика тоже.

Как выяснилось, анчутка рассказывал про героическую защиту лесного замка, который они с господином егерем обороняли от конной армии разбойников. Судя по тому, что анчутка называл ее второй армией, первая сгинула где-то на подступах к замку, пока Леха бродил по коридорам пещеры.

Исходя из повествования, героическая осада находилась где-то на второй неделе. Анчутка, войдя в раж, описывал подробности стрельбы из пушек, ружейных залпов и накатывающихся атакующих волн. Егерю в рассказе, ради справедливости, отводилась роль руководителя обороны, анчутка же стрелял из всего, что смотрело в сторону неприятеля, подносил патроны, катил ядра, лил на головы со стен кипящую смолу, а в перерывах перевязывал раненых и хоронил убитых.

Повествование производило на публику сильное впечатление. Шишиги тайком вытирали слезы комочками водорослей, в них же время от времени и сморкаясь. Шиши, отводя взгляд от шишиг и вытирая слюни, закатывали глаза и грызли на нервяке копытца. Хухлики сидели застывши, как статуи, в наиболее трагические моменты падая в обморок. Ауки закрывали мордочки лапками, ухая и аукая в знак одобрения.

В общем, в пещере царила атмосфера творческого экстаза с полным погружением. Леха поймал себя на мысли, что любой ярмарочный фокусник повесился бы от зависти на ближайшем суку, окажись он сейчас в пещере.

Когда анчутка сделал очередную драматическую паузу, Леха деликатно покашлял и постарался удержать его от неминуемой кровавой расправы над третьей конной армией разбойников.

– Ты насчет убитых не перегибай, у нас столько народу в провинции не живет.

– Не любо – не слушай, а врать не мешай. – анчутка покосился на егеря и как заправский оратор сделал театральную паузу.

– Господин егерь, прошу проникнуться, – обратился он к сидящим, поведя в сторону Лехи лапкой и крылом одновременно.

Слушатели взорвались бурными, продолжительными аплодисментами, местами переходящими в овации. В связи с тем, что у доброй половины вместо ладоней были копыта, овации больше походили на работу карьерной камнедробильной установки.

Поклонившись почтенной публике, Леха накинул на плечо рюкзак и пошел в один из коридоров, где заранее присмотрел себе тихий уголок. Назавтра нужно дойти до деревни, и ночные посиделки ему были ни к чему.

Сборы

Наутро в пещере было тихо. Нечисть, нагостившись, наобщавшись и кое где даже наоттопырившись, к рассвету разбрелась по домам. Как ни веселись, а до первых петухов надо успеть, чтобы не отсиживаться в дороге под сомнительными корягами и кустами.

Анчутку Леха застал недалеко от входа. Тот сидел в углу, сияя от счастья, и натирал об шерсть на крылышке медную пряжку.

– Глянь, Леха, какая пряжка! – Анчутка послюнявил коготь и поковырял на пряжке какое-то пятнышко.

Пряжка и впрямь была хороша. Медная, кованая массивная рамка сияла благородным металлом, а медный шпенек был украшен красной бусинкой.

– Ну, с таким приданным ты у нас теперь первый парень. – Егерь порадовался за анчутку. – Сбылась мечта.

– Ты представляешь, Леха, они даже менять не стали на кто-что-стибрит. Сказали – держи, за выдающийся вклад в культурную жизнь пещеры и личные творческие заслуги.

– Ну хоть не за боевые, – вздохнул егерь. – А то ты вчера размотал уйму народу. Целых две конные армии, не хухры-мухры.

– Так, Леха, брехать – не пахать, брехнул, да отдохнул. – Анчутка наслаждался минутами славы.

– А еще, Леха, шишига одна обещала знакомой кикиморе про нас рассказать, как мы разбойников то одолели. А то она не пришла, у нее какие-то проходимцы на озере задумали бобров ловить.

– Ну, если у шишиги воображение хоть каплю от твоего, то вскорости две конные армии превратятся в рать, которой нет числа. А ты из скромного анчутки превратишься в Великого Воина, покорителя миров. Причем сразу всех.

Леха даже не догадывался, насколько он был близок к истине.

***

Вскипятив чайник и наполнив термос, егерь быстро перекусил у входа и вернулся в пещеру за рюкзаком.

Анчутка, закончив полировать пряжку, сидел возле сундука в компании двух домовых и постигал премудрости игры в кости. Тот факт, что каждый раз на костях выпадало разное число, приводил его в легкое замешательство, временами переходящее в бешенство.

– Мне до деревни надо дойти, расскажите, какая из ближайших с постоялым двором, – обратился Леха к домовым. Ибо домовые, хоть и не сильны в географии, но все дома и деревни округи знали наперечет.

– Тьфу, проказа, – плюнул один из них. – Вроде добрый человек, а про никчемное дело упросил.

Леха знал, что домовые недолюбливают трактиры и постоялые дворы по множеству причин, главная из которых – постоянная суета. Домовому забота – дом сохранить в спокойствии и благополучии, по этой причине он привязывается к хозяину и домочадцам. А какое спокойствие может быть в трактире – одно беспокойство, да еще народец ходит не всегда с чистой душой. Поэтому если кто из домовых и селится в постоялом дворе или трактире, то обитает на кухне да в хозяйской части, не заглядывая в съемные комнаты.

– Мне постоялый двор для того нужен, что обычно там все новости собираются. – Леха решил внеси ясность. – Так что не думайте понапраслину, не для баловства иду. На службе я.

Домовые посмотрели на егеря, потом друг на дружку, и, похоже, подобрели. Пошептавшись между собой, они сгребли с пола пыль, рассыпали ее по сундуку и начали обстоятельно чертить по пыли замысловатую линию.

– Ты, мил человек, вот так пошел-те, до развилки как дошел-те, так сюда и повернул. Тут ходьбы получается ежели конным, то к полудню пришел-те, а пешим к вечеру. И третья хата, тьфу, он как раз тот постоялый двор и будет. В энтом дворе наша родня живет, на хозяйской части. Только беспутная – как поселилась при трактире, так и забыла про хозяйство да про честный труд. Промышляет, понимаешь, разными, тьфу, городскими изворотами.

– Спасибо, дедушки, уважили. – Леха достал из кармана заранее припасенную баночку с вареньем, что от сухпайка, и положил на сундук. – Угощайтесь, от всего сердца.

При виде варенья всякая степенность из домовых улетучилась в секунду и они, словно шаловливые школяры возле незапертого буфета, наперегонки засовывали в баночку пальцы, облизывали и жмурились от удовольствия.

Закончив с вареньем, вылизали баночку дочиста и обернулись к Лехе.

– Уважил так уважил. Ежели кого из наших встретишь – от евсеевой родни привет передавай-те.

***

После беседы с домовыми рассиживаться не следовало, и Леха, закинув рюкзак на плечи, двинулся к выходу. Однако возле самой двери сзади послышался отчаянный стук копытец и запыхавшийся анчутка схватил его за штанину.

– Леха, ты куда?

– До постоялого двора дойти надо. Разузнать последние новости, может кто про ведьмака слышал. Да и провиантом запастись.

– Леха, я с тобой. – Анчутка решительно вскарабкался на рюкзак и занял привычное место.

– Слезай. Если ведьмака встречу, он тебя моментально увидит. Это для людей ты можешь невидимым быть, а у ведьмаков свое зрение.

– Господин егерь, – анчутка удрученно сгорбился, – как же без меня? Мы же вон как разбойников прогнали. Как же я тут один то буду?

– Ты разбойников с ведьмаком не путай.

– Так если ведьмак, я прикинусь хухликом, за хухликов то им никто не платит. Зато я караулить буду, если поспать захочется. – И, уткнувшись Лехе в затылок, снова попросил, – не прогоняй, Леха.

Леха задумался. Как ни крути, а к анчутке он начал привыкать. Да и веселей вдвоем в дороге, хоть будет с кем словом обмолвиться. И своих анчутка видит издалека, не будут шиши да ауки шутковать в дороге.

– Ладно, идем.

– УРРРААААА!!!! Пошли!!!! – анчутка взбодрился и даже замахал крыльями в восторге.

Однако перед дверью возникла новая проблема – карауливший вход хухлик жалобно посмотрел на Леху, анчутку и спросил, – господин егерь, а вы куда?

Анчутка смерил его строгим взглядом, – ты с какой целью интересуешься?

– Все ушли, а мне что делать?

Леха только открыл рот, чтобы ответить, но анчутка его опередил.

– Сиди и жди, когда придут вожди.

– А когда они придут? – Хухлик сильно удивился.

Анчутка смерил хухлика страдальческим взглядом, посмотрел на егеря, – дурачок он у нас сызмальства. Из неблагополучных, так сказать, слоев общества.

Кикимора

Дорога до постоялого двора, если верить объяснениям домовых, шла почти прямо. На деле же, как любая дорога среди скал, крутилась словно блоха под частым гребешком. Только к обеду Черные Скалы остались позади, и дорога наконец выпрямилась, уходя в дремучий лес.

Леха, приободрившись, поглядывал по сторонам, шагая ровным шагом человека, привычного к переходам. Анчутка временами соскакивал с рюкзака, рыскал по кустам, заглядывал под старые пни – в общем, что-то вынюхивал.

– Ты что высматриваешь? – Леха заинтересовался анчуткиными поисками.

– Говорят, в здешнем лесу гномы ключик потеряли. А ключик непростой, а от какой-то двери, которая запирает дверь в подземный замок. Вот найти бы.

Леха задумался. Про потерянный ключ слухи ходили давно, причем не только среди нечисти. Но от какой он двери – версии ходили самые противоречивые.

– Если ключ найдешь, что ты с ним делать будешь?

Анчутка даже опешил от такого странного вопроса.

– Как что делать, Леха? Дверь в замок открою.

– А где она, эта дверь?

Вопрос был, как говорится, не в бровь, а в глаз. Анчутка завошкался на рюкзаке, и Леха даже не оборачиваясь слышал, как он скребет затылок.

– Э… ну… наверное в Черных Скалах, где же еще.

– Гениально. А как ты узнаешь, что это тот самый ключ? Может, кто от амбара обронил?

Анчутка задумался и, подумав минутку, вдруг спросил.

– Леха, вот откуда у тебя столько ненависти?

Егерь чуть не подпрыгнул от неожиданности.

– Ты сейчас что такое меня спросил?

– Вот так вот взял и разбил мечту. Я, может, с детства мечтал, как этот ключик найду, а теперь что? Найду я ключик, а радости уже не будет. Буду смотреть и думать – либо от замка, либо от амбара. Так и сгрызут меня мрачные сомнения. Такая уж моя горькая доля: мне бы золотом шить, а меня молотом бить.

– Мрачные сомнения? – Леха развеселился. – А у нечисти бывают разве мрачные сомнения?

Но анчутка не ответил. Похоже, загоревал в предчувствии мрачных сомнений.

***

Когда лес начал редеть и потянуло болотом, анчутка тронул егеря за плечо.

– Леха, подожди. Там что-то непонятное. Вроде пыхтит кто-то, но не человек.

Леха остановился, надел очки и прислушался. Кроме птиц да лягушек ничего не было слышно. Однако у анчутки слух другой, он хорошо слышит недоступные для человека звуки. И не только звуки – чутье у него тоже странное и необыкновенное. Уксус может не учуять, а вот шиша или хухлика найдет безошибочно.

Анчутка соскочил с рюкзака и исчез в траве. Егерь никак не мог привыкнуть к мгновенным переходам нечисти из видимого состояния в невидимое, и какое-то время вглядывался в густую траву, которая становилась все выше в сторону болота.

Едва Леха скинул рюкзак, как анчутка появился прямо под ногами и замахал лапами.

– Там кикимора в сетке запуталась, не может выбраться. Ругается, на чем свет стоит.

Кикимора сидела на кочке возле болота и издали напоминала муху в уголке заботливого паучка. Леха достал нож, примерился и начал осторожно обрезать сеть. Кикимора трещала без умолку, словно сорока.

– Понаставили силков, зайца отловить им надо. Я бы знала такое дело – притопила бы их немедля, пока беда не пришла. Да меня, понимаешь, дернуло спросонья – увидела веревочку, дай, думаю, спряду. А оно потянуло, поплутало, да вот и врасплох застало. Оно, лихо, не лежит тихо: либо катится, либо валится, либо по плечам рассыпается.

Освободив кикимору от силков, Леха убрал нож и присел рядом с ней на кочку. Все кикиморы имели одну тайную страсть – они не могли пройти мимо клубка пряжи. Очень любили прясть, хотя умения не было в этом деле никакого. Поэтому просто путали нити. Возможно, они пытались плести милые их сердцу заросли водорослей, но любое хозяйство после тайного визита кикиморы терпело нешуточный убыток в пряже.

Освободившись от пут, кикимора стала немного успокаиваться.

– Спасибо, господин егерь, не зря про тебя и твои подвиги анчутка нам всю ночь рассказывал. А то сидела бы я в силках, покуда веревочки бы не сгнили. А хозяйство бы тем временем в поруху пришло. И так одни убытки, никакой радости.

– Это анчутку благодари, не меня. Я бы и не услышал, мимо прошел. А он у нас такой – ничего не скроется, никого не упустит.

Анчутка от таких слов так расправил плечи, словно ему в спину вставили кол. И, само собой, нос задрал.

Егерь усмехнулся, но решил, что немного авторитета среди местной нечисти анчутке не помешает.

– Ладно, уважаемая, доброго тебе здравия, да лезь больше в силки спросонья. А то подумают, что заяц, да зажарят на вертеле. Ну а нам пора.

– И куда путь держите?

– До постоялого двора. Надо там новости деревенские разузнать, да провиантом запастись. А там уж по месту видно будет.

Кикимора пристально посмотрела на егеря, на анчутку и загадочно усмехнулась: – Не загадывай наперед, куда Бог приведет.

– Так загад не бывает богат, – Лехе нравилась кикимора. Рассудительная. – До двора дойдем, а там посмотрим.

– Погодь, ноги сбить еще успеешь. – Кикимора плюхнулась в воду и через минуту вылезла с маленьким корешком в руке.

– Возьми. Это аир, в воду положишь – так она долго не испортится. И очистится.

Корешок был совершенно невзрачный, но от него шел тонкий приятный аромат.

– А тебя чем одарить? – кикимора повернулась к анчутке.

Тот развел руками и задумался.

– Ключик он ищет, гномий. Не попадался?

Кикимора снова плюхнулась в воду. На этот раз ее не было довольно долго, и Леха уже начал подумывать о том, чтобы собираться и идти. Но кикимора, вынырнув чуть не с другого края болота, задрала юбку и бодро побежала к ним по кочкам.

– Я ведь помню, валялся у меня на дне всякий хлам. Чего только в болоте не найдешь – кто котенка принесет, кто ножик обронит, а кто и сам ляжет. Держи, нашла среди хлама. – Она протянула егерю почерневший от болотной воды ключ.

Леха с интересом взял его в руки и покрутил. С первого взгляда ключик был непростой. Такой тонкой ковки в здешних краях не знали. Да и механизм замка, судя по расходящимся в виде лепестков бородок, был совершенно непонятный. Во всяком случае, Леха таких никогда не встречал.

Он протянул его анчутке, – не хочу врать, но точно не амбарный. А скорее всего то, что ты искал. Не потеряй.

Анчутка схватил ключ и крепко сжал в ладошке, – спасибо, многоуважаемая, добра твоему дому.

– И вам легкой дороги, да хороших посиделок, – кикимора помахала рукой.

– Пошли, – егерь накинул рюкзак и повернулся к анчутке. – У меня такое предчувствие, что можно обойтись без мрачных сомнений. Похоже, нашел ты свою мечту.

На постое

Деревня, куда егерь с анчуткой заходили к вечеру, раскинулась по берегу небольшой речки и насчитывала дворов тридцать. Как гномы и говорили, третьим домом со стороны леса был постоялый двор.

Хозяин, похоже, крепко держал в руках свое хозяйство – двор был чистый, конюшня для постоя белела свежими досками, сам дом выглядел ухоженным. На стене возле входной двери даже виднелся листок с приглашением посетить постоялый двор «Сенцы», где гарантируется хороший стол и спокойный ночлег.

Внутри все было устроено как в любом подобном заведении – обеденный зал с пятью столами, стойка трактирщика, она же и конторка портье с ключами от комнат. Сами комнаты располагались на втором этаже.

За стойкой стоял пожилой крепкий мужичек и ножом разделывал ароматное дымящееся мясо на железном подносе.

Изрядно уставший от сухпайка желудок Лехи от запаха горячего мяса издал тонкий жалобный стон, и егерь решил, что разговоры подождут. Заказав тарелку мяса с вареной картошкой и тарелку зелени, добавив к этому стаканчик простого хозяйского самогона, Леха расположился за ближайшим к стойке столом и приступил к ужину.

– Я вижу, человек ты правильный, – хозяин одобрительно посмотрел на Лехин ужин. – Ничего лишнего, но и не упустил ничего.

Леха проглотил кусок мяса, который перед этим засунул в рот, – упустил. Не найдется ли горчицы, а лучше – хрена, к мясу самое оно.

Хозяин громко рассмеялся, – это не ты упустил, это я упустил. Сейчас принесу.

Принеся хрен, хозяин вернулся за стойку. Не следует хозяину гостя отвлекать от ужина, даже если очень хочется поболтать. Леха решил не томить хозяина и жестом показал на стул напротив.

– Сам то ужинал? Иль хлопоты есть не дают?

Хозяин с готовностью достал из-за конторки тарелку, кинул на нее кусок мяса, пару картофелин и неспешно подошел к столу.

– Сидором меня кличут.

– Я Леха, егерь.

Хозяин хитро прищурился, – Вижу, из городских ты, егерь, да корни деревенские. Ешь по-деревенски, пьешь деревенское, но по городскому.

Леха понимал, к чему клонит Сидор. Это в городе пили кто с размаху, а кто и мелкими глотками, торопясь есть. В деревне же перед ужином, коль собрались выпить, наливали по стакану, выпивали, да сидели – судачили о жизни. А когда почесали языки, принимались за тарелки. К тому времени и пить было ни к чему, на голодный желудок некоторые уже и в тарелку ложкой не попадали. Зато наутро никто не вставал с дурной головой. Деревенская мудрость – и пьяные, и выпили мало. Городские то забыли это правило, порой наперегонки пьют, а потом себя не помнят. А в деревне как раз уходит поллитровая бутыль на троих – всем хватает, и голова не страдает.

– Можно и по деревенски выпить, но не хочу сонным ходить. Мне расслабиться чуток, да организм встряхнуть. Неделю уж топаю по дороге.

– От судьбы лытаешь иль судьбу пытаешь?

Леха рассмеялся, – по работе, начальство сильно интересуется, что за беда у вас. Говорят, ведьмаков старосты нанимают.

Сидор махнул рукой, – бей дурака в три кулака, а он дурак однак. Чтобы серьезного ущербу от нечисти – уж годов пять не припомню. Но с месяц назад, как прошли каторжане беглые, да сгинули в Черных Скалах, одной бабе у колодца привидение привиделось. Мол, из ведра выскочил маленький бес, да шмыгнул в кусты. Баба ведро пролила и пошла по деревне голосить.

– Это, похоже, хухлик был, его забава такая, – Леха с интересом слушал Сидора.

– Хухлик, пухлик, я там свечку не держал, но в деревне народ начал судачить. В основном, конечно, бабы. И в соседних деревнях тоже где-то что-то кому-то мерещилось. А в основном из-за того, что все знают – нельзя в пещеру входить, нечисть нам живет. Как каторжане сгинули, так народ все и ждал, когда нечисть полезет. Ждал, ждал, да на любой никчемный морок начал про нечисть вспоминать. Объявят любую оказию нечистью – и довольны, вроде как не зря ждали.

– Самосбывающееся пророчество, – подвел итог Леха.

– А то. Ты скажи, что вечером по деревне черт пройдет, так наутро тебе пол-деревни будет рассказывать, что черта видели.

– Так говорят, на ведьмака деньги собирают.

– Деньги на что хочешь можно собирать. Хоть на вечную молодость столетней старухи. Тут ведь главное, чтобы собирающий точно понимал, сколько себе оставит.

– Ну а если заявится? Скажет – вы звали, я и пришел.

Сидор задумался.

– Вроде говорили, что двое старост собрали казну для ведьмака. Уж не знаю, на кого грешат, что там за нечисть, но старосты эти ушлые. Хорошо, если ведьмаку четверть отдадут от казны. А мы и не собирали. Дьяк пришел, колодец освятил, с бабой той хлеб преломил.

И, подмигнув егерю, Сидор добавил, – до утра хлеб преломляли. Говорят, баба на поправку пошла, не боится больше нечисти.

– Понятно, – Леха усмехнулся, – дурные мысли сменились приятными воспоминаниями.

– Типа того. А ты егерь, говоришь. По каким делам? Нашивка у тебя чудная, не встречал.

– Егерь Семаргла.

Хозяин призадумался, дожевал картофелину и внимательно посмотрел на егеря.

– Говорят, вы нечисть бережете, не даете извести.

– Верно говорят. Не всю, конечно, но домовые, лешаки, кикиморы – это под нашим вниманием. Стараемся, чтобы ни людям от нечисти убытку не было, ни нечисти от дураков. Там, где дьяк прогонит, незачем ведьмака звать.

Сидор снова примолк. Потом встал, собрал опустевшие тарелки и принес Лехе стакан компота.

– Стало быть, ты в нечисти разбираешься?

– Разбираюсь. По работе положено.

– Через часок не дойдешь до меня, если не устал? Я тут, у стойки буду. Консультация нужна.

Кум

Спустившись через час, егерь застал в обеденном зале средних лет купца, из постояльцев, вдумчиво уплетавшего цыпленка с картошкой. У стойки возле Сидора терся какой-то никчемушный мужичек.

– Доброго вечера, – Леха поприветсвовал Сидора.

– Доброго! Мы тебя и ждем, хотим ясность внести.

Мужичек смотрел на Леху глазами побитой собаки. Нехороший взгляд. Не пристало нормальному мужику так смотреть на незнакомого человека.

Анчутка, крутившейся у ног егеря в невидимом обличье, при виде мужичка охнул и уставился ему куда-то в районе пупка.

– Тут, понимаешь, такое дело, – Сидор явно не знал, как начать разговор. – Это кум мой, Апраксий. И зимой, аккурат на святки, попал он в переделку.

Сидор обернулся к куму, – давай, расскажи.

Тот поежился, взгляд стал совсем уж нехорошим – словно сейчас расплачется.

– Да вот на святки, зимой, сплю я, значит. Печку протопил, жарко стало, ну и встал я воды испить. И кто-то мне на шею – шасть. Шею сжал, дыхнуть не могу. А он говорит: «Пошли». Я на улицу. Тот понукает: «В Слободу пошли». Идем, он ерзает, приговаривает, слышу: «Не успеем, не успеем. Побежали». Я бегом, бегу, ног не чую. Бежал, бежал, и тут петухи в Слободке заорали. Энтот говорит: «Эх, не успели». И пропал, значит. А с меня словно морок сошел. Оглянулся – стою в одном исподнем, босиком, посреди поля. И мороз такой, что белье прямо на мне застывает колом. Не помню, как до дома добежал, сутки в беспамятстве валялся. Такая вот история.

История для егеря была понятная. Злыдень, больше некому. Это они любят кататься на том, в чей дом поселились. И еще злыдень приносит в дом нищету.

Анчутка вскарабкался на плечо егерю и зашептал на ухо: – Леха, у него душонка как трухлявый пень, он и сам себя поедом ест. И следы на шее от злыдней, они с него, похоже, и не слезают. Таким макаром скоро седло приладят.

– Припомни, ты последний год ничего в дом из найденного не приносил? – Спросил Леха кума.

Апраксий задумался, и как-то замялся. – Было дело, нашел шкатулку железную. Кто-то видать оборонил на дороге.

– И оборонил, видать, на перекрестке, – все для Лехи уже было понятно.

– Точно. На перекрестке, как на Слободку идти. А что?

– Перво-наперво, – Леха посмотрел на Апраксия, – никогда ничего не поднимай с перекрестка дорог. Верное дело проблем нажить. Второе – когда домового последний раз угощал?

Кум закатил глаза и неуверенно сказал , – ну, это, на Успенье вроде, баба кошке молоко ставила, а кошка, дура, ушла. Так молоко у печки день и простояло. Домовые то тоже молоко пьют?

– Я не про кошку спрашивал, я про домового.

– Да чего домовому, он сам что хочешь возьмет, – Апраксий начал горячиться. – Ему что, свою миску заводить? Это же нечисть, из кошкиной пусть пьет.

Леха задумался. Не хотелось Сидора обижать, а то давно бы этот кум катился по дороге, не оглядываясь.

– Руку то на жену поднимаешь?

– Ну, так, бей бабу молотом, будет баба золотом, – Апраксий глупо улыбнулся.

– Иди, – Леха чувствовал, что нервы как-то разболтались. – Мы с Сидором подумаем, поболтаем, а ты иди. Вот просто иди и иди.

– А куда итить то? – Апраксий, похоже, окончательно затупил.

– Тебе маршрут нарисовать или на словах объяснить? – Сидор, похоже, тоже начал терять терпение.

Апраксий бросил на Сидора обиженный взгляд и пошел к двери.

Анчутка на плече хихикнул: – ждала сова галку, а выждала палку.

Леха повернулся к Сидору.

– Злыдни у него поселились. Причем он сам их притащил, в шкатулке подобранной. Обычно злыдней домовой прогоняет, не пускает в дом. Но у кума твоего, похоже, домовой слабый. Когда в доме ни согласия, ни порядка, домовому плохо. И пока он в своей башке порядок не наведет, никто ему не поможет.

– Так что делать то? – Сидор, похоже, переживал за непутевого кума.

– Давай подумаю. Он говорил, что злыдня петух с него согнал. Так если злыдень не обернулся до дому, и если их в доме осталось меньше дюжины, может что и придумаю. Злыдни в гнезде, если обжились, по дюжинам живут.

– Спасибо, егерь. – Сидор задумался. – Ты говоришь, домовой слабеть может?

– Может. Может слабеть, может дурным стать. Может и обидеться.

– А если по мелочи что пропадает – это кто может шалить?

– А что пропало?

– Да не то чтобы пропало, – Сидор стал подбирать слова, – то в комнате постояльцев тарелка меда пустая, то сливки в стакане наполовину уйдут. Я вот думаю – может и у меня кто завелся?

Леха рассмеялся, – никто не завелся, не переживай. Похоже, домовой у тебя чудит. Посмотрю, что с ним.

По дороге в комнату анчутка сидел на плече Лехи и удивленно бубнил: – ты смотри, не зря домовые про этого отщепенца говорили, что приворотами промышляет. Тать не тать, а на ту же стать.

– Не приворотами, а изворотами.

– Невелика разница. Как до жизни такой дошли? Домовой, дому защитник, а начинает по тарелкам мед воровать. Довели страну. Ждали обозу, а дождались навозу.

Зайдя в комнату, егерь достал из рюкзака очки, зажег фитиль стоявшей на столе масляной лампы и посмотрел на анчутку.

– Разыщи как мне этого домового, да если начнет шалить – скажи, что шутковать с ним никто не будет. – И, вспомнив наставления хухлику, добавил, – превращу в болотный пар и жабе в задницу задую. Через соломинку.

Модник

Анчутка появился через полчаса. Появился шумно, пыхтя и упираясь, таща за собой домового.

С первого взгляда егерь понял, что разговор будет трудным. Домовой не просто промышлял городскими изворотами – перед Лехой стоял дистиллированный городской фрик. Волосы были покрашены в модный рыжий цвет, уложены какой-то прической, борода заплетена косичкой. Ноготки были аккуратно обточены, только что не покрашены.

Такому домовому самое подходящее место в будуаре какой-нибудь богемной актрисульки, но никак не в честной деревенской избе.

– Что вы себе позволяете? – Пыхтел домовой, пытаясь вырваться из цепких анчуткиных лап. – Уберите лапы, ваши грязные, противные лапы.

Процесс морального разложения, похоже, зашел далеко, поэтому Леха решил не церемониться. Поставив стул перед отчаянно брыкающимся в анчуткиных объятьях домовым, он вытащил из рюкзака небольшой кнут с железным наконечником и сел.

Домовой, увидев кнут, притих.

– Это у тебя борода или ты от цыганской лошади хвост в зубах держишь?

– Дичь! Деревенщина! – заверещал домовой. – Развели домострой и всех под свою гребенку стрижете!

– Я тебя сейчас постригу, – Леха похлопал кнутом по ладони, – ты у меня с козлиной головой в обнимку под порогом спать будешь.

Анчутка встряхнул домового за шкирку, поставил перед егерем и заорал ему прямо в ухо:

– В глаза смотреть! Руки по швам! Здесь вопросы задаем мы!

Егерь от анчуткиного напора даже оторопел. Да что уж греха таить – совершенно и недвусмысленно офигел. Домовой, похоже, тоже смекнул, что ссылки на индивидуальную свободу не работают, и обескуражено замолчал.

– Рано пташечка запела, кабы кошечка не съела. – Анчутка продолжал держать домового за шкирку и, переведя дух, заорал в ухо домовому еще громче:

– Кто весь хозяйский мед пожрал, паскуда? Почему хозяйского кума злыдни зажрали, и все молчат? Отмолчаться захотел, за печкой отсидеться?

– Какого кума?– домовой оторопело смотрел то на кнут в руках егеря, то на анчутку.

– Хозяйского! Апраксия! Кум! Он! Сидору! – Анчутка не просто катил бочку на домового. Катилась никак не менее, чем паровозная цистерна, залитая доверху кипящей смолой.

Леха в душе просто давился от смеха, однако серьезность момента не позволяла ржать в открытую. Поэтому он нагнул голову, чтобы скрыть судорожные гримасы, и сжал зубы.

Домовой, окончательно сбитый с толку, пискнул, – так у него своя хата.

– Что, в несознанку играть будем?!!– Анчутка был великолепен.

– Почему не сигнализировал? – Анчутка потряс домового за шиворот и умудрился как-то даже раскрыть над ним крылья, словно ястреб над зазевавшейся курицей.

– Куда сигнализировал? – Домовой, похоже, окончательно утратил присутствие духа. А заодно нить разговора, связь с реальностью и понимание происходящего.

– Куда положено! – Анчутка похлопал крыльями и посмотрел на егеря.

– Господин егерь, предлагаю обрить, остричь и в штрафные роты. Пожизненно. А потом, это, задуть. Через соломинку.

При слове «задуть» домовой плюхнулся на задницу и полными ужаса глазами уставился на Леху.

Егерь понимал, что надо брать разговор в свои руки, однако единственное, на что его хватало – удержаться от смеха. Он встал, через зубы бросил: – всем ждать, – и выскочил за дверь, кубарем скатясь по лестнице к стойке.

К счастью, обеденный зал был пуст. Леха смеялся до слез, до колик в боку, опершись рукой о стенку. Внезапно прорезавшиеся таланты анчутки на почве дознания с пристрастием потрясли его до глубины души.

Переведя дух и умывшись холодной водой из тазика, что стоял у дверей, Леха поднялся обратно в комнату. Домовой по прежнему сидел на заднице, только левый глаз у него смотрел на анчутку, а правый – на дверь.

Анчутка же ходил взад-вперед возле домового, заложив лапки за спину, и бормотал:

– разговаривать еще с ним… мы к нему оком, а он к нам боком… вот погоди, у нас тут без апелляции…

Егерь усилием воли сделал серьезное лицо и сел на стул.

– Давай по порядку. Хозяйство ты развалил, за хатой не смотришь, тянешь хозяйский мед да сливки. Родня евсеева хоть тебе привет и передает, но надежды на тебя никакой.

– Какая родня? – Домовой начал выходить из оцепенения.

– Евсеева. Они сейчас в Черных Скалах, дома лишились.

Домовой опустил голову и тяжело не то вздохнул, не то всхлипнул.

– Рассказывай, как жить дальше собираешься? – Леха сидел и смотрел на домового в упор.

– Жил, никому не мешал… в этот двор никто идти не хотел, все гребовали… а я пошел.

– Не ной. Ты домовой, и дело свое должен делать. А не мед жрать, да бороду завивать.

– Так я это… кикимора зашла в гости, да посмеялась. – Домовой встал на ноги. – Ты, говорит, больно неказист, с тобой тоска. Вот я и подглядел, когда городские постояльцы приезжали.

Леха с досады крякнул. Домовой был не только ленив, но и придурковат. Но оно и понятно – крепкий хозяин на проходном месте жить не станет.

Анчутка, посмотрев на домового, всплеснул лапками.

– Снаряди пень в красный день, так и он хорош. И как кикимора, небось засохла с тоски, как твою бороду увидала?

Домовой сгорбился и совсем загоревал, – не, еще пуще насмехалась. Ты, говорит, был просто дурак, а теперь крашеный. А у меня может депрессия на почве неразделенной любви.

– Это мы лечим, – Леха решил не рассусоливать. – И пропишу я тебе лечебное голодание, это раз. И физические упражнения, это два. Поэтому есть будет только то, чем хозяин угостит, и сегодня за ночь все углы в доме обойдешь, за порядком поглядишь. А завтра с утра тебе дорога – в Черные Скалы. Евсееву родню проведаешь. Но перед тем – в порядок себя приведи, бороду хоть отмой. Остальное – как вернешься.

Анчутка выслушал наставления егеря и, повернувшись к Лехе, спросил разочарованно, – может, для начала через соломинку?

– Соломинка подождет. – И, повернувшись в домовому, поинтересовался, – возражения, замечания, вопросы по существу будут?

– Нет, господин егерь, не будут, – домовой заторопился в угол.

– Стоять!!! – Анчутка снова схватил его за шкирку. – Повторить наставление, порядок действий и сроки исполнения!

Домовой покорно повторил. При этом Леха отметил, что руками он уже принялся распутывать косичку. Ну да ладно, с чего-то надо было начинать.

После ухода домового Леха с интересом посмотрел на анчутку.

– Откуда, милый друг, у тебя такие познания в проведении допросов? Включая терминологию?

Анчутка хихикнул, – как, нормально я его прессанул?

– Да не то слово. Я сам чуть не раскололся.

– Да в пещере, пока каторжане соль не насыпали, я поглядывал. И там главарь однажды учинил допрос. Дивесранта искал.

– Может диверсанта?

– Не, дивесранта. Кто-то по нужде в угол сходил, а он вляпался.

Заказ

Путь по Свиному тракту утомлял ведьмака тем больше, чем ближе подходили Черные Скалы. Если от границы провинций тракт был вымощен камнем и шириной позволял разъехаться двум подводам, то постепенно камень менялся на мелкий щебень, а где-то и откровенно утоптанную землю, и дорога становилась все уже. Тем более, рана в боку хоть и затянулась, но к полудню начала побаливать, и дальнейшая тряска могла привести либо к тому, что она вновь откроется, либо к внутреннему кровоизлиянию, что еще хуже. Поэтому, завидев впереди деревеньку, Триза решил искать постоя.

Как в любой придорожной деревне, постоялый двор выходил крыльцом прямо к дороге. И захочешь – не проедешь мимо. Триза не стал привязывать поводья к коновязи, а отпустил лошадь пощипать траву, сам же пошел внутрь.

Хозяйка, увидев ведьмака, немедля подошла и указала на стул.

– Доброго дня, господин ведьмак. Староста говорил, что вы в наших краях объявились, поэтому присядьте, откушайте чего пожелаете, а я за старостой вмиг пошлю.

Триза подумал, что если староста ждет – может случиться, что заказ будет пощедрей, чем у предыдущего скупердяя.

Хозяйка обернулась быстро и, с интересом рассматривая ведьмака, подошла за заказом. Триза с удивлением обнаружил, что фраза «откушайте чего пожелаете» была фигурой речи и не имела не малейшего отношения к меню. Пожелал он в итоге то, что дали – какую-то кашу с жареной мелкой рыбой, которая состояла преимущественно из головы и хвоста. Все, что умещалось между ними, состояло из кусочка мякоти размером с фасолину и нескольких косточек, которые и составляли основное содержимое. Глядя на тарелку, от заказа напитков Триза благоразумно воздержался.

– Вы, господин ведьмак, сразу видно – справный мужчина. – Хозяйка, похоже, личной скромностью не страдала. – Не то что наши деревенские ушлепки. Придут, возьмут пива кружку, а чтобы поесть, брюхо потешить – все им денег жалко. И бегай перед ними весь вечер за грош. А чего бегать то?

Триза уныло ковырялся в тарелке, понимая, что с подобным общепитом он долго не протянет. Вернее, протянет то быстро, но только ноги.

Поиски чего-нибудь съедобного в тарелке прервал появившийся староста. Высокий тощий мужик в потрепанном кафтане подошел к столику и строго посмотрел на хозяйку.

– Уйди, клекотунья, не порть гостю аппетит.

Триза удивленно посмотрел на старосту: – аппетит? Мне кажется, это блюдо ничем не испортишь.

Староста бросил взгляд на тарелку и задумчиво сказал: – ну, пиво надо испросить. Рыба воду любит, ха-ха.

– Сдается мне, что если я запью эту рыбу пивом, он надумает внутри меня пожить еще немного. Хозяйка говорила, есть заказ?

Староста бросил косой взгляд на хозяйку и уставился на тарелку ведьмака.

– Да вот у нас тут нарисовалась неприятность. Уж не знаю, по вашей ли части, господин ведьмак…

Староста оторвал взгляд от тарелки Тризы, посмотрел на рукояти мечей, точащие из-за спины, и продолжил.

– Разбойники нас одолели. Намедни завелась в лесу шайка. У Клима бычка свели с выпаса, другие овцы не досчитались. А главное – сказывают, что бежали они от великой нечисти, что их застукала за Черными Скалами.

– Кто сказывает? – Похоже, Тризе в руки плыл неплохой заказ.

– Так один к травнице заходил, отвар спрашивал от постыдной болезни.

– Это что же получается, нечисть их того, – Триза хлопнул ладонью по кулаку, – обесчестила?

Староста рассмеялся.

– Ну, господин ведьмак, вы и шутник. Не, от человеческой болезни отвар просил. Не уберег, как говорится, честь спереду.

– Может, смолоду?

– Может и смолоду, – охотно согласился староста. – Но не уберег точно спереду.

– И что он там рассказывал?

Староста подозвал хозяйку, спросил пива и принялся рассказывать.

По рассказу выходило, что шайка разбойников, имея на руках пару охотничьих ружей да дюжину пуль на десятерых, решила разорить охотничий домик за Черными Скалами. Охотник при их приближении дал деру, а главаря в домике ждала крепкая засада. Огроменный мужик целился в главаря из пулемету, а за его спиной сидел черный крылатый дракон с горящими глазами. И, раскинув черные крылья во всю стену, человеческим голосом требовал человеческого же мяса. Главарь, не будь дурак, отстреливался до последнего патрона, после чего вся шайка организованно и без промедления отступила в лес. Верст этак за сто.

Триза задумался. По описанию, речь могла идти о вампире, хотя мужик с пулеметом в этот образ не умещался. Но, как ни крути, для войны с вампиром нужны очень серьезные мотивы и соответствующее вознаграждение. Триза в уме покрутил цену, после чего аккуратно вернулся к разговору.

– Боюсь, что эти разбойники попали в очень опасную историю.

– Так вот я и говорю, господин ведьмак. Мы деньги то собрали, вы бы прогнали этих лиходеев из нашего лесу. А то одно беспокойство. Сегодня бычка свели, а завтра еще чего удумают.

Триза оторопело посмотрел на старосту. Тугой кошель с деньгами, который он мысленно покачал на ладони за бой с вампиром, таял до размера невеликой щепотки медяков. На душе было как-то пакостно и очень обидно.

– Так речь идет о разбойниках?

– А об ком же еще! – Староста закивал головой. – Нам их тут терпеть никакого резону.

– Их десять человек, говоришь?

– Сказывали, десять. Ты нас избавь от них, господин ведьмак. За деньги не горюй – собрали мы деньги.

– Десять разбойников обойдутся в триста монет.

Услышав сумму, староста булькнул пивом и застыл, смотря круглыми глазами на Тризу.

– Господин ведьмак, мы ваших столичных расценков не знаем, но за триста монет я бы нанял этих разбойников целый год гонять от деревни всякую шваль. Да вот беда – у нас окромя них швали то и не замечали. Сто пятьдесят – красная цена.

Триза уныло поковырял кучу голов и хвостов на тарелке. Харчеваться здесь еще пару дней, покуда разберешься с разбойниками – это смертельно обидеть свой желудок. Да и плата показалась оскорбительной. С другой стороны, с разбойниками надо повидаться, порасспросить. Такая нечисть, как вампир, может сильно докучать окрестным деревням, где старосты не станут давиться за копейку. Хотя, знакомясь с Южными провинциями, Триза убеждался в том, что местный уклад не способствует героическим похождениям. Тут, как говорится, не жди толку, положа зубы на полку.

– Ладно, разберусь я с разбойниками. Завтра с утра поеду, только место укажи.

– Вот и ладненько, – обрадовался староста. Тогда утречком я туточки, сопровожу, как говорится.

Больше говорить было не о чем, да и не хотелось. Триза, взяв у хозяйки ключи, пошел в комнату.

Староста, задумчиво проводив его взглядом, отставил недопитую кружку с пивом и посмотрел на хозяйку.

– Клекотунья, твою же мать, ты постояльцев уморить решила? Что за харчи принесла, у чайки отобрала?

– А что мне, каждому свое готовить? На всех не угодишь, только себе навредишь.

Спал Триза плохо. Желудок категорически отказывался мириться с обедом и в знак протеста издавал различные звуки. Не душе было беспокойно.

Под утро ведьмаку приснился огромный вампир с черными крыльями и горящими красными глазами. Он молча смотрел на ведьмака, а затем достал пулемет и сказал:

– В чужой прудок не кидай неводок, браток.

Овинник

Ночь у егеря прошла на удивление спокойно, хотя постояльцев, судя по суете в обеденном зале, прибавилось. Поутру было накрыто четыре стола из пяти, и Сидор с молодой помощницей занимался сервировкой.

– Доброе утро, – Леха сел за столик, за которым сидел вечером.

– Доброе, – Сидор подошел и присел на краешек стула. – Вы с домовым, что ли, вечером разговоры учиняли?

– Учиняли, – Леха удивился. – Неужели слышно было?

– Не, не слышно. Только всю ночь за печкой как бы кто-то возился, а поутру обмылок я на пороге нашел, с черного хода. В чем-то коричневом. А там ходить некому, кроме меня да домового.

Леха усмехнулся и повеселел, – похоже, дошло до твоего хозяина, что с разными изворотами сам может выворотнем стать. Надеюсь, родню проведает, да там ему по-родственному извилины то распрядут как надо.

– Спасибо, уважил, – Сидор встал. – А что он у меня, чудной оказался?

– Маленько. Кикимора его не поймала, да опряла.

Сидор тоже усмехнулся: – ну, это нам знакомо. С такой тоски – только кнут да труд, – и пошел дольше хлопотать к стойке.

Анчутка, сидя на плече егеря, ехидно заметил: – Плакал, бился, колотился, да жены и не добился.

Егерь, подцепив с тарелки кусок яичницы, покосился на него и тихонько сказал, – ты лучше подумай, кого на пару дней приставить двери в дом сторожить. Без домового, какого-никакого, дом оставлять не дело.

Анчутка повозился и предложил, – овинника да банника, больше то некого. Овинник за дверьми посмотрит, а банник и в дом может зайти. Только опасаюсь я, банники народец суровый. Да и овинник не сахар.

Закончив завтрак, Леха подошел к Сидору.

– Банька то топится во дворе? Я бы сходил.

– К вечеру стоплю, не вопрос.

***

Выйдя во двор, Леха решил разыскать овинника, поговорить. Нашелся тот, где и ожидалось – в конюшне. Едва войдя, егерь через очки увидел катящийся ему под ноги серый клубок. Овинник, представший в обличье кота, был крепко не в духе.

– Доброго здравия, хозяин, – Леха отступил в сторону.

– Ты здравия своему выродку сейчас желать будешь, – овинник шипел, выгнув спину дугой, и глядел на анчутку.

Анчутка, вцепившись в плечо егеря, бормотал: – ты посмотри, какая бестия. Зайти не успели, как нас за волоса, да под небеса. Каков кулик – в своем болоте велик.

– Не для пакости пришли, с великой просьбой. Не гони, порухи не будет. – Егерь присел на корточки перед овинником.

Тот в упор глядел на анчутку, хотя шипеть перестал. И тут вдруг анчутка соскочил с плеча егеря прямо перед мордой кота, протянул лапку ему чуть не под нос и с пафосом произнес; – бей, но выслушай!

Овинник от такого совершенно очумел. Влепить то нечисти он был готов и без уговоров, но потом, получается, надо слушать. А если надо слушать, то и бить лучше потом – хоть узнаешь, за что и сколько отвесить.

Овинник задумался, потом метнулся в стойло.

Воспользовавшись паузой, егерь спросил у анчутки, – за что же он так вашего брата не любит?

– Исключительно старорежимные предрассудки. – Анчутка потер нос, – неприкрытая ксенофобия и нравственная деградация.

В этот момент овинник появился уже в обличье мужичка.

– Я ничего не понял, что тут у меня за посольство, и нахрена. И кому тут бить пятак, а кого слушать.

Егерь открыл было рот, но тут анчутка выступил на шаг вперед.

– Какой знатный двор. И мы сразу видим, что со всех сторон крепкое и надежное хозяйство. И дело свое, уважаемый хозяин, ты знаешь крепко.

Овинник удивленно смотрел на анчутку, и даже понемногу переставал хмуриться.

– Но скажите мне на милость вот что, уважаемый, крепкий и надежный хозяин. – Анчутка отставил копыто в строну, упер лапку в бок и театрально откинул мордочку.

– Почему мы, два уставших путника, всю ночь должны выслушивать сексуальные фантазии вашего домового недоразумения? И я вместе с господином егерем, между прочим – …

Анчутка вытянулся и набрал в грудь побольше воздуха…

– СЕМАРГЛА!!! – …

– должен терпеть унижения и угрозы, пытаясь привести в чувство одного воспаленного охотника до кикимор, и просить о ничтожном одолжении любителя чесать пятаки на конюшне?

Анчутка закатил глаза, опустил голову и застыл.

Овинник смотрел то на анчутку, то на егеря, явно пребывая в интеллектуальном шоке, а по простому – офигев.

– Еще раз, но чтобы я понял, – попросил он.

Леха решил, что пора брать бразды правления в свои руки, пока внезапно проснувшееся красноречие не завело анчутку в дебри повествования.

– Мы к тебе с просьбой. Домовой, как ты слышал, впал в любовную горячку и начал страдать всяким непотребством. Поэтому мы ему вчера сделали внушение, а сегодня он направился в Черные Скалы к родне. И не будет его пару дней. Мы бы хотели попросить тебя, если можешь – посмотри за входом в дом. Домового нет, всяко может случиться.

– Ты вправду егерь Семаргла? – овинник посмотрел на Леху с уважением.

– Правда.

Анчутка встрепенулся, – да, правда, и надо смотреть, на кого руки поднял. Чтобы не попасть впросак.

– Я не в просак, я в морду, – овинник мельком глянул на анчутку и задумался. – Ну ладно, чего уж, посмотрю за избой. Но только снаружи, внутрь мне хода нет.

Егерь достал из кармана припасенную галету.

– Спасибо, хозяин, уважил. Угостись.

– Пригляжу, – овинник взял галету, понюхал и не торопясь ушел в дальний угол.

***

– Анчутка, – Леха после разговора с овинником был поражен красноречием нечисти, – откуда у тебя это берется? Нравственная деградация, фобия какая-то. Я и слов таких не слышал.

– Да я гостил как-то у шишиги, в графских прудах. Там молодая графиня вечно уроки брала то театрального искусства, то ораторского мастерства, то исторических деяний. Я и запомнил.

– Во как, графиня, – удивился Леха. – И что там, были фобии?

– Не, в основном беспутство и непотребство. Из фобий только папенька граф, который шлялся возле пруда и мог нарушить уроки в самый неподходящий момент.

– Ладно, пошли в деревню, поищем тебе ремень. А то ходишь как охряпка.

Банник

Скорняк, как и везде по деревням, жил у околицы. Да и где ему жить, если не каждый честной народ готов мириться с запахом киснущей кожи и химикатов. Калитка была открыта, и во дворе у огромных чанов хлопотал пожилой бородатый мужик.

– Доброго здоровьица, – Леха остановился у калитки.

Скорняк отложил рамку для вытягивания шкур, вытер руки о тряпку и не торопясь подошел к Лехе.

– И тебе здоровья. Что интересует?

– Ремень нужен, небольшой. – Егерь показал анчуткину пряжку.

Скорняк аккуратно взял ее, с интересом рассмотрел и вернул, – чудная работа. Я таких по мастерству здесь и не встречал. Пошли, посмотрим кожи.

В сарае он подошел к висящим связкам ременной кожи, перебрал и вытянул одну полоску.

– Сколько отрезать?

Леха показал, сколько. Скорняк удивленно посмотрел на лехины руки, потом на пряжку.

– Ошейник, что ли?

– Ну вроде того.

Скорняк молча отрезал кусок, протянул его Лехе и с интересом поглядел на егеря.

– Такую пряжку на кобеля, небось, и граф не наденет. Видать, крепко ты его уважаешь.

– Для него и дарена, – егерь расплатился и вышел на улицу.

Анчутка сидел на плече и возмущенно фыркал.

– Не, Лех, ты глянь на него, ценитель нашелся, на кобеля ошейник. Как же некоторых берут завидки на чужие пожитки.

– Ладно, пошли примерять, – Леха шутя щелкнул анчутку по носу и направился к постоялому двору.

***

Ремень на анчутку сел как бриллиантовое колье на шею светской красавицы. Ровный свет благородного металла подчеркивал линии пряжки, а красная бусинка оживляла общий вид просто неимоверно. Анчутка вытягивал шею, пытаясь рассмотреть ремень со стороны, крутился, как девка перед сватами, и в целом остался доволен. Под конец проделал сбоку ремня дырку и повесил на него дареный кикиморой ключ.

– Пошли, красавец, баня вон топится, только ты на улице постой.

Анчутка закивал, – да, Леха, я лучше на улице. Овинник вон, и то в пятак лез, а у банника злобы – от семи собак на распутье отгрызется.

Испросив у Сидора полотенце, Леха зашел в баню. Анчутка, как и решили, пошел бродить неподалеку.

Предбанник встретил умопомрачительным запахом горячего дерева и березового веника. Леха не стал томиться и, сложив вещи на лавку, пошел в парную. Посидел, и когда по коже побежали мурашки, вышел немного поостыть. Суета в бане до добра не доводит, и в первый заход лучше не спешить с паром, а тем более с веником.

Пока Леха остывал, в печке что-то треснуло и в зольник ссыпались густые искры. Через минуту – снова затрещало. Леха надел очки, однако в предбаннике ничего не рассмотрел. Пришлось шарить по карманам куртки.

Достав краюху припасенного хлеба с солью, Леха аккуратно положил ее на лавку и негромко сказал: – угостись, хозяин.

В печке снова что-то треснуло и Леха услышал, как в парной упал из каменки камень. Дело было дрянь. Камень может пожечь пол, и следовало его убрать. Но банник, если сердится, может и в парной запереть да запарить до смерти. Или шкуру содрать тяжелым паром.

Леха подумал, решил пока в парную не идти и снова обратился к печке: – хозяин, третий пар твой, я порядок знаю. Покажись, поговорить надо.

В печке снова треснуло, и на лавке возник худой старичок с длинной седой бородой, с ног до головы покрытый банными березовыми листочками. Вид у него был крайне недоброжелательный.

Покосившись на краюху хлеба, банник повернулся к егерю.

– От приблуды угощения не требуется, хозяйским сыт. – И Леху обдало жестким, почти твердым паром. – Твоя нечисть возле бани околачивается?

Леха понял, что с банником придется очень вдумчиво подбирать слова. Норов у него и вправду был жесткий.

– Нечисть не своей волей пришла, и порядок знает. И уважает.

– Ты что, пришел в чужую клеть про свои порядки петь?

Леха примолк. Разговор явно не клеился. Он встал и направился в парную.

– Камень с каменки упал, пойду на место положу. Иль оставить, где лежит?

Банник промолчал. Леха зашел в парную, прихватив полотенце, и быстрым движением закинул камень на каменку. Приглядевшись, нашел его место и поправил.

Вернувшись в предбанник, он застал старичка на прежнем месте.

– Разговор хотел? Говори.

– Домовой в хате в дурь попер, от хозяйства отлынивал. Мы ему чуток мозги поправили, и он сейчас пошел к Черным Скалам, до родни. Не будет его пару дней. Овинник согласился со двора двери постеречь, а сенцы без пригляду остались.

Леха замолчал. Банник в упор смотрел на егеря.

– Ты кто таков, чтобы домовому мозги поправлять?

– Егерь Семаргла. Потому и анчутка со мной – по своим делам поглядывает.

Банник задумался. Помолчав, бережно взял краюху хлеба и кивнул в сторону парной.

– Иди, парься.

***

Попарился Леха на удивление спокойно. В печи больше не трещало, камни тоже лежали на своих местах. Да и пар шел от каменки легкий, грел, но не жег. И веники не драли кожу.

Попарившись и помывшись, Леха завернулся в полотенце и сел поостыть да подождать банника. Явился то на удивление скоро.

– За сенцами посмотрю. За угощение благодарствуй.

И исчез.

Леха оделся и вышел из бани. Анчутка сидел на крылечке, подперев мордочку ладонью, и внимательно разглядывал, как курица разгребает пыль в поисках чего–нибудь интересного с гастрономической точки зрения.

– Пошли, повечеряем да отдохнем.

***

За ужином к столику подсел Сидор. Леха вкратце рассказал о договоре с овинником и банником.

– Как же ты с банником договорился? – Сидор был удивлен. – Он у меня характером не пряник, не одного постояльца к травнице за мазями отправил.

– Видимо, попал под доброе расположение духа.

– Чудны дела твои. – Сидор покачал головой. – А насчет кума не решил, как злыдней вывести?

– Схожу завтра, посмотрю, что за беда. Но я тебе уже говорил – из башки надо дурь вывести, а потом по углам смотреть.

Сидор на радостях выставил перед Лехой штофчик отменного самогона, как он сказал, «за счет заведения». Так что ужин прошел не торопясь, и даже анчутке перепало несколько печений с соседнего столика. Леха, конечно, был не против поделиться с ним и своим куском, но анчутка гордо отверг это предложение, заявив, что в состоянии добыть себе хлеб насущный.

Добыча этого самого насущного хлеба заключалась в том, что кушающие за соседним столиком постояльцы неловко опрокинули на пол вазу с печеньем. И пока сидорова помощница выметала битую вазу, анчутка сидел, довольный собой, на соседнем стуле и набивал рот печеньем.

– Что ты здесь устроил? – Леха пристыдил анчутку. – Я что, печенье бы тебе не дал?

– Господин егерь, – отозвался довольный анчутка с набитым ртом, – мне же надо поддерживать профессиональные навыки… – хы… кхе…

Понятно, с набитым ртом лучше жевать, чем говорить. Леха кинул в рот недоеденный кусок, схватил анчутку за копыто и пошел по лестнице в свою комнату.

Пока анчутка болтался вниз головой, кусок из горла вышел, и в комнату оба заходили в добром здравии. Леха посмотрел на нечисть, покачал головой и пошел к кровати. Анчутка сел в уголок, подпер мордочку лапкой и загоревал. Леха прислушался.

– Спишь – колотишься, идешь – торопишься, ешь – давишься. Как тут поправишься?

Разбойники

Лес, на который указал староста, поднимался темной стеной верстах в пятнадцати от деревни. Перед едва набитой тропкой, идущей в лес, Триза слез с лошади и присел возле дерева. Сосредоточившись, он пробуждал в себе ведьмачье зрение. И ведьмачье чутье, которое будет совсем не лишним в лесу, где с любой стороны можно ожидать неожиданностей.

Открывшееся его глазам картина пестрила обычной лесной жизнью. По тропинке петляли заячьи следы, разбегающиеся в стороны и пропадающие среди деревьев. Видны были следы волчьей стаи, прошедшей ночью. Стая была немаленькая, десятка полтора зверей, которые недалеко от края леса свернули в заросший порослью овражек и там затерялись.

С разных сторон виднелись и слышались звуки птиц и зверей – кто-то кого-то ел, кто-то убегал, кто-то ковырял не то желуди, не то жуков из под лесной подстилки.

Не обнаружив человеческого следа, Триза аккуратно, не шумя, пошел вперед. Пройдя около версты, он нашел то, что искал – человеческие следы, идущие по едва заметной лесной стежке мимо тропинки. Три человека, пересекши тропинку не позднее пары часов назад, прошли через лесную поляну и спустились в овраг. Триза усмехнулся, взвел арбалет и в обход поляны аккуратно пошел за ними.

Далеко идти не пришлось – сначала до ведьмака донесся запах дыма от костра, а через четверть часа глазам открылся и сам лагерь разбойников. Два небрежно сооруженных шалаша из елового лапника, дымящееся кострище между ними, и пятеро неряшливых худых мужичков у котелка. Еще три пары босых ног торчали из шалаша. Два видавших виды ружья лежали у входа одного из шалашей.

Разбойники были сильно заняты выскребанием остатков какого-то варева из котелка, и Тризу заметили только тогда, когда он вышел из-за шалаша. Трое, завидев ведьмака, вскочили, схватившись за ножи, а двое остались сидеть в оцепенении.

Оценив соперников, Триза закинул арбалет за плечо. Драться тут было не с кем. Разбойники, поразмышляв минуту, пришли к такому же выводу. Засапожный нож против меча – так себе идея, не перспективная. До ружья же бежать слишком долго – за это время ведьмак не торопясь нашинкует как повариха кочан капусты.

– Где главарь? – Тризу тяготило полученное задание, и он не был расположен к разговорам.

Один из разбойников сделал шаг вперед, – ну я. А ты что за напасть, на нашу голову свалился?

– Триза, ведьмак.

– Ох ты еж… – охнул один из разбойников. – Ведьмака по нашу душу наняли, словно мы нечисть какая.

– У меня к тебе разговор. – Триза смотрел на главаря. – И предложение, которое тебе наверняка понравится.

Главарь потоптался на месте, окинул взглядом торчащие из-за спины ведьмака рукояти мечей, посмотрел на свое воинство и, видимо, оценил шансы победы в бесконечно малую величину.

– А если не понравится?

– Ну тогда придется засунуть твою голову в мешок. Как ты понимаешь, все остальное останется здесь.

– Так какой у тебя ко мне разговор? – Главарь рассудил, что любое предложение всяко лучше мешка.

– Расскажи о встрече за Черными Скалами. Не торопясь и с подробностями, все что видел.

Главарь задумался, припоминая подробности, и начал рассказ. Триза слушал молча, не перебивая. Дождавшись конца истории, в которой главарь опустил некоторые ненужные подробности, ведьмак спросил:

– Какая одежда была на человеке?

– Ну, серая, как куртка.

– Шеврон, знаки различия были?

– Вроде был какой-то на рукаве, но я не рассмотрел. Какой-то красный рисунок. Квадратик, либо треугольник.

Триза ножом нарисовал на земле знак крылатого пса.– Такой?

– Да не припомню я. Я же говорю – не рассмотрел. Может и такой.

– И пулемет, говоришь, был? Опиши пулемет.

Главарь, сбиваясь, рассказал про пулемет. И с первых слов Триза понял, что за пулемет был у мужика. И что это за мужик. Среди немногочисленных образцов огнестрельного оружия, ходившего по рукам, штатный «Вихрь» строевых егерей Семаргла не спутаешь ни с чем. И, самое главное, по случайным рукам он не ходил.

***

Много было охотников до «Вихря», и однажды даже страстный коллекционер оружия граф Пасик купил его у шайки разбойников за какие-то умопомрачительные деньги. Разбойники на радостях, ошалев от добычи, отправились в далекий лес прятать нажитое. Собственно, на этом история про них и закончилась. Никого упоминания о них больше не было. Совсем.

Граф же недолго хвастался знакомым приобретением. Через две недели к барону Перийскому Аркадию Четвертому, командиру строевого отряда егерей Семаргла, явился от графа посыльный и вручил оружие. А также письмо от графа, в котором он умолял к милосердию и клялся во всем, о чем господин барон пожелает взять клятву.

Сам же граф уединился в своем замке и более месяца не показывался никому на глаза. В нарушение всех традиций и устоев, он даже не явился на рыцарский стол, устраиваемый королем, сославшись на то, в нынешнем состоянии совершенно не способен ни на какие променады – не только публичные, но и в уединении. По слухам от прислуги, граф ошпарился в бане, по ночам его душили кошмары и прочие к ним примкнувшие, и даже попытка погулять по саду едва не окончилась утонутием в пруду, где и утки то скребли брюхом по дну.

В общем, барон Аркадий Четвертый был тем человеком, в устах которого фраза «из под земли достану» была не фигурой речи, а прообразом самого ближайшего будущего.

***

– Расскажи про нечисть.

– Да страх один. Черный, глаза красным огнем горят, крылья черные, словно мелкой шерстью покрыты. И слышь, говорит мне: «Ты, тварь без роду и племени, за порогом оставайся, покуда я тебя сожрать не захочу».

– Размером каков был этот черт?

Главарь замялся. – Ну, ежели начистоту, чуток пониже меня. Но ты ж понимаешь, глаза красные, огнем горят, и человеческим языком меня поносит. И крыльями как взмахнул – сейчас, думаю, схватит да и унесет в гнездо.

Триза задумался. Из всей нечисти больше всего описание походило на вампира. Но егеря до этого времени с вампирами дел не вели. Хотя, если подумать, ведьмаки регулярно водили знакомства с вампирами, почему бы егерям нос воротить.

– День вам на то, чтобы уйти из провинций. Услышу, что ошиваетесь поблизости – не обижайся, разговоров не будет.

Главарь торопливо закивал и кинулся к шалашам, умудряясь по пути раздавать пинки и оплеухи подельникам.

***

Возвращаться на постоялый двор Тризе не хотелось, но деньги следовало забрать.

Староста, подробнейшим образом расспросив ведьмаках о встрече с разбойниками, отсчитал трясущимися руками обещанные деньги и ушел.

Хозяйка было направилась с предложением откушать очередного экспериментального блюда, но Триза молча ушел в свою комнату и лег спать.

Егерь Семаргла – плохой попутчик для ведьмака. Там, где можно рубить за хорошие деньги нечисть, егеря умудряются договариваться. И, что самое обидное, в прибытке и нечисть, и люди. Только ведьмак живет по поговорке – ложись спать, коль нечего жрать.

Ночь опять была беспокойной. Хозяйка со злости гремела какими-то ведрами, рана на боку чесалась, заживая, а под утро приснился тот самый вампир, что и в прошлую ночь. Вампир задумчиво смотрел на ведьмака, потом достал печеньку, протянул Тризе и задумчиво сказал:

– Жуй, сердешный. Бывает и хуже, да не в этой луже.

Мешок злыдней

Поутру за завтраком Леха расспросил у Сидора дорогу до кума, испросил мешок, пару пятаков, захватил из рюкзака кнут с железным наконечником и двинулся на осмотр апраксиного жилья. Едва подойдя ко двору, Леха понял, что беречь у Апраксия в хозяйстве особо и нечего.

Изгородь едва не заваливалась на улицу, что-то было огорожено разнокалиберными досками, что-то плетнем. Во дворе уныло бродил пяток каких-то грязных и глубоко несчастных кур, да худосочный поросенок что-то рыл пятаком возле навозной кучи.

Хозяин сидел на пеньке во дворе, строгая какую-то деревяшку. Завидев егеря, он вскочил, похлопал по штанам, отряхиваясь от опилок, и засеменил навстречу.

– Доброго утра, господин егерь. Пойдемте в дом, покажу вам свою беду.

Леха надвинул на глаза поляризационные очки и пошел за хозяином в хату.

Говорят, что злыдни приносят в дом нищету. Но, глядя на жилье, Леха подумал, что злыдням тут особо радоваться не пришлось. Стол, два стула, лавка возле стены да полати у печки. У полатей валялась куча какого-то тряпья, видно – сменная одежда.

– Небогато живешь, – заметил егерь.

– Дык, где ж взять то, богатство енто, – меланхолично ответил Апраксий и обвел хату рукой, – вот все мои пожитки. Как поселились энти злыдни, так и валятся на меня несчастья. То кура запаршивеет, то поросенок убежит…

– Ты поросенка кормить не пробовал? – Леха посмотрел на Апраксия.

– Дык кормлю же, так он все жреть и жреть. А как его прокормить то, если он все жреть и жреть. Наварю ему варева, присесть не успел – он уж все пожрал, разве же набегаешься за такой прорвой?

Леха вздохнул и осмотрел помещение. Злыдни, похоже, устроились тут совершенно вольготно. Трое кувыркались по куче тряпья, один сидел на столе и что-то сосредоточенно отколупывал от столешницы, парочка сидела на полу и катала какой-то шарик, остальные, видимо, возились за печкой.

– Анчут, посмотри, сколько за печью, – Леха присел на корточки.

Анчутка шмыгнул за печь, потом позаглядывал по углам, – за печью пять. Всего, стало быть, до дюжины одного не хватает.

Леха задумался. Злыдни обычно живут гнездами, и самое крепкое гнездо – это дюжина. Но, как до этого рассказывал Апраксий, одного злыдня с него согнал петух. И, видимо, где-то он затерялся. Значит, заманить их в мешок будет полегче.

Леха открыл мешок, положил его на пол, но тут анчутка потянул его за рукав.

– Леха, а можно я попробую?

– Попробуй, – Леха немного удивился.

Хотя, помня анчуткино красноречие и неожиданные таланты, решил посмотреть. Во-первых, было интересно, как он управиться. А во вторых, надо давать дорогу молодым дарованиям.

– Тогда дай пятак, – анчутка развеселился и засопел.

Схватив протянутый пятак, он вскарабкался на стол и начал энергично тереть монету о шерсть. Злыдень, сидевший на столе, бросил ковыряться и, уставившись на пятак, подошел поближе. Остальные тоже притихли и заинтересованно смотрели на анчутку.

Анчутка потер пятак, подышал на него, и посмотрел на монетку на вытянутой лапке, словно ювелир на редкий алмаз.

Злыдни, словно загипнотизированные, столпились возле стола и наблюдали.

– Хорошая денежка, – сказал один из злыдней.

– Поживи с наше, увидишь еще краше, – снисходительно заметил анчутка и убрал монетку за ремень.

Злыдни стояли возле стола, не отрывая взгляда от анчутки.

– Чего рты раззявили? – Анчутка сел на край стола и поболтал копытцами. – Мужик я богатый, гребу деньгу лопатой.

Леха, улыбаясь, смотрел на нечисть. Похоже, анчутка сильно окреп в переговорах, да еще вдобавок к ораторскому мастерству в нем открывался дар убеждения.

– Вы своего то от дюжины потеряли, а он теперь словно кот – все скребет себе на хребет. Вот интересуется, как вы тут, не зажрались ли?

Один из злыдней протянул худую руку к анчутке: – где он, не пристал ли к другой дюжине?

Анчутка соскочил со стола.

– Не пристал. Но место себе отыскал – краше не бывает. Только, говорит, – скучаю по гнезду, да обижен. Пропал – а никто и не хватился.

Злыдень, который спрашивал, снова протянул руку к анчутке: – где он?

Анчутка кивнул на мешок, лежащий на полу: – могу отнести. Только не всех, больно тяжело вас тащить.

– А как выбирать будешь? – злыдни были немало озадачены.

– А так и буду, после личного собеседования. – Анчутка задумался.

Один из злыдней подошел к анчутке и недоверчиво посмотрел на мешок.

– Что за беседа?

Анчутка довольно хмыкнул, подмигнул егерю и строго сказал: – Приступим.

– Рассказывай, – он наступил ногой на мешок, словно загораживая его.

– Что рассказывать? – Злыдень был озадачен.

– Все рассказывать. Приходим мы в гости к человеку, и что мы тут наблюдаем? – Анчутка выдержал театральную паузу.

– Что наблюдаем? – Злыдень совсем стушевался и смотрел на анчутку виноватым взглядом.

– Мы наблюдаем, – назидательным тоном сказал анчутка, – как группа лиц… по предварительному сговору… с целью наживы… подломила хату гражданина Апраксия и учинила разруху.

Злыдень замотал головой: – не, мы не чинили. Тут хата до нас поломана была.

Егерь, едва сдерживая смех, вышел на улицу. Великий анчуткин талант – гнать пургу без руля и ветрил – расцветал просто махровым цветом.

Апраксий терся возле егеря и заискивающе заглядывал в глаза.

– Апраксий, – Леха снял очки и положил в карман. – Со злыднями мы разберемся. А ты угости домового, только перед тем в избе порядок наведи. И завтра берешь шкатулку железную, которую на перекрестке подобрал, и относишь туда, где взял.

Апраксий замялся: – дорогая вещица, хорошая.

– Узнаю, что не отнес – привяжу на день к приказному столбу. И Сидору накажу, чтобы не вздумал воды принести, а тем более жалеть тебя начал. Вопросы есть?

Апраксий шмыгнул носом и ушел к пеньку, на котором строгал деревяшку.

Через полчаса анчутка вывалился из хаты с завязанным мешком и шмякнул его к ногам егеря.

– Леха, ты бы видел – до драки дошло, кому первому в мешок лезть. Они ведь такие, злыдни – кто кого сможет, тот того и гложет.

Прикопав мешок в неблизком овраге за полем, Леха с анчуткой уже к вечеру подошли к постоялому двору. День прошел на голодный желудок, и егерь мечтал о сытном горячем ужине. Да и Сидору надо рассказать, что его непутевый кум избавлен от злыдней, хотя эта проблема в хозяйстве Апраксия была не главной.

Анчутка, расположившись на стуле, наблюдал за ужином и был очень доволен собой.

– Лех, а хорошо мы за пятак злыдней в мешок засунули.

Леха шутливо развел руками: – жадность и не до того доводит.

Анчутка задумался. – Да, Леха, жадничать плохо. Скупой платит дважды. Дурак – трижды. А лох – всю жизнь.

Дорога

Проснулся Триза в препакостнейшем настроении. Наскоро собравшись и заплатив за ночлег, он отказался от завтрака, оседлал лошадь и двинулся к Черным Скалам под возмущенное фырканье хозяйки.

Проехав около часа, Триза начал обретать спокойное присутствие духа. Немало этому способствовала дорога, меланхолично вьющаяся среди полей и пастбищ. Изредка на обочине мелькала какая-то совсем мелкая и не опасная нечисть, вроде шишей, да ведьмачье зрение подметило одинокого полевика, что-то ковырявшего возле кустов.

Впереди дорога уходила в пойму мелкой речушки, и недалеко от деревянного мостика виднелись заросли невысокой ольхи, и оттуда тянулся дымок костра вперемежку с запахом копченой рыбы. От запаха дыма и еды желудок Тризы запел такую унылую песню, что ведьмак не раздумывая направился к ольшанику.

Среди молодых деревьев раскинулась рыбачья стоянка. Шалаш, прикрытый сверху куском парусины, кострище с котелком да небольшая коптильня. Молодой парень с темным от солнца и воды лицом чинил небольшой невод.

– Доброго промысла.

Парень с интересом посмотрел на ведьмака.

– И тебе доброго дня. Какая нужда привела?

– Уж больно хорошо рыбой пахнет. Не найдется на продажу?

– За пару монет найдется.

– Ну тогда и перекушу, если не будешь возражать. – Триза достал две монеты и протянул рыбаку.

Парень повеселел, откинул коптильню и достал огромного линя. Положил его на деревянную дощечку, пристроил на камень возле костра и, нырнув в шалаш, добавил к блюду кусок хлеба и пучок зелени.

– Давно в пути? – Рыбак присел рядом и бросил себе на дощечку маленькую рыбешку.

– Да нет, с час еду. Проголодался. – Триза собрал всю волю в кулак, чтобы не впиться в рыбу зубами, а ломать по такому кусочку, который хотя бы влезет в рот. Рыба была не просто вкусной – о такой рыбе можно писать стихи и слагать песни, про нее можно рассказывать легенды. Если, конечно, перед этим два дня почти что и не есть.

– Это ты что же, у клекочихи ночевал?

– Да, на постоялом дворе.

Рыбак посмотрел на Тризу, что-то прикинул в голове и протянул две монеты обратно.

– После такого постоя брать с людей деньги за еду – это совести не иметь.

Триза посмотрел на парня в недоумении.

– Ты же не для меня рыбу ловил. Я случайно пришел, и ты кормить меня не обещал, а кормишь.

Рыбак замотал головой,

– Не объешь, возьми.

– Слушай, я от двух монет не обеднею. И ты от двух монет не разбогатеешь. Не обижай, хорошо? – Триза отвел руку с монетами в сторону. – А вот лучше налей чаю. Будем считать, что я рассчитался с тобой за обслуживание.

***

После обеда дорога заиграла новыми красками.

Рыбак рассказал, что на постой лучше остановиться в «Сенцах», где с постояльцев шкуру не дерут, да и кормят честной едой. И до Черных Скал это ближайший постоялый двор по эту сторону, а по другую сторону уже идут разоренные войной земли.

Насчет нечисти и ведьмачьих заказов рыбак усмехнулся и сослался на то, что традиции предков в этих землях чтут, «а ежели дурака макнет кикимора в лужу, так то на пользу и дураку, и кикиморе».

– А ежели не терпится нечисть извести – воротись до клекотуньи, да изведи, тебе любой спасибо скажет. Такую нечисть поискать – не найдешь.

На том и расстались. По всему выходило, что местный народ не торопится за ведьмаком при любом шорохе в углу. Проще и надежней уразуметь, как обойтись своими силами, да замирить либо нечисть, либо свою дурь.

И, надо признать, нечисть в этих провинциях тоже не лютовала. Кикимора самое большое – в воду дурака макнет, лешак – по лесу покрутит, опять же не с целью уморить. Про шишей, шишиг и прочих и говорить нечего – Триза даже не смог представить причину, по которой кто-то начнет искать ведьмака для искоренения.

Единственным серьезным соперником был, пожалуй, только вампир из рассказов разбойников. Но тут таился какой-то подвох. Егерь Семаргла не будет водить знакомство с вампиром, не та порода. Но они были вдвоем – загадка, которая не давала Тризе покоя.

И другая загадка – сны. Вампир может многое, в том числе и посетить человека во сне. Но предпочитает, как правило, личную встречу. И опять – зачем он пугал ведьмака пулеметом? В арсенале вампира есть более эффективные способы.

А потом – печенька. Может, это тайный знак? Ведь известная традиция – преломи хлеб с врагом, и помиритесь. Но хлеб он и есть хлеб, а вот чтобы кто-то с врагом переламывал печеньку, Тризе слышать не доводилось.

Как ни крутил Триза это в голове, никак картина не складывалась. Одни загадки. И еще – единодушное неприятие решения проблем при помощи ведьмака.

Если так дела пойдут и дальше – можно докатиться до того, что мечом придется махать не перед драконом, а перед ротозеями на ярмарке. С целью прокорма.

Чтобы отвлечься от грустных мыслей, Триза напряг ведьмачье зрение и начал разглядывать окрестности вдоль дороги. Картина была обычная – следы мелкой и крупной живности, птичьи посиделки, нечастая нечисть на полях и у дороги.

Возле леса, где дорога пересекалась с тянущейся из леса неприметной тропкой, сидел шиш и старательно крутил подъезжающему ведьмаку фиги. Триза усмехнулся – нечисть была чрезвычайно увлечена, выкручивая каждую фигу, как скульптор затейливую статую. Он увлеченно пыхтел, высовывал от стараний язык, пускал слюни и скреб ногами по дорожной пыли.

Выкрутив очередное творение, шиш одобрительно разглядывал его со всех сторон, потом тыкал ею в сторону ведьмака и принимался за новую фигу. Шиш не догадывался, что его видят, и наслаждался как мог.

Триза, сняв с седла ремешок, нагнулся и несильно шлепнул шиша по лапе с фигой. Тот от неожиданности подпрыгнул и укатился с дороги в траву.

Оглянувшись, ведьмак увидел обалдевшего шиша, выбирающегося из репьев. Посмотрев на всадника, шиш прищурился и сказал вдогонку:

– Если что, я тебя запомнил.

Возвращение модника

С утра Леха, расспросив Сидора о дороге в сторону столицы, решил запастись провиантом. Как ни крути, а следовало найти след ведьмака, да уточнить у старост о том, кого они собрались воевать с его помощью. И куда бы не завела дорожка, всегда веселее бродить на сытый желудок.

В деревне, на удивление, промыслы насчет пожрать были разнообразными. Сидор объяснил егерю дорогу к сыроварне, неподалеку был двор колбасника, а зелень и свежую лепешку могли разыскать почти в любом дворе.

Сыровар и вправду оказался мужиком продуманным и обстоятельным. Уточнив, для какой нужды сыр, он сразу повел Леху в каменную пристройку и выложил на стол два круга соленого твердого сыра. Сыр был интересный, на срезе кусок слоился тонкими волокнами, и не имел сильного сырного запаха.

– В дорогу возьми, он не портится, ежели только подсохнуть может. Но он и сухим на пользу пойдет.

Походив с час по пристройке и подивившись мастерству сыровара, Леха взял один круг соленого сыра и, для интереса, ломоть желтого, с огромными дырками. По словам сыровара, желтый сыр хранился день – два, но от него шел такой умопомрачительный запах, что Леха не смог пройти мимо.

Во дворе колбасника испытание для нервной системы было посерьезней. Каждое кольцо колбасы, представленной егерю на пробу, источало такой аромат, что Леха обреченно махнул рукой, отказался от всяких проб и на усмотрение колбасника запросил колечко колбасы на короткий путь и колечко про запас.

Упаковав в бумагу кольцо копченой и палку твердой как доска вяленой колбасы, колбасник ушел в погреб и вернулся с двумя горшочками тушенки.

– Это в дороге первое дело. Хочешь – на суп наковыряешь, а не хочешь – прямо в горшке на костре и подогреешь. Тут горшок как раз на один день одному.

Анчутка, сидя на плече, беспокоился, дергал Леху за плечо и время от времени напоминал, – Лех, ты главное хлебушка не забудь Ладно, Лех? Не забудешь?

Забрав мясное, Леха пообещал анчутке хлебушка не забыть, прошелся по дворам, добавил к покупкам еще туесок с чищеными орехами и баночку меда. Все остальное для дорожного пропитания обещал добавить Сидор.

***

В комнате Леха вытряхнул рюкзак и начал перекладывать его заново, распределяя провиант по длительности хранения, а заодно проведя ревизию остатков сухпайка. Анчутка сидел на столике и с нескрываемым интересом разглядывал Лехины пожитки. Особый интерес вызвал «Вихрь», а также, как ни странно, сам рюкзак. Впрочем, такому интересу к рюкзаку Леха не удивился – он сам, впервые получив личный штурмовой рюкзак, долго удивлялся его удобству, продуманности вплоть до мелочей, а также непривычному каркасу из гибких пластин и поясничной разгрузке.

От созерцания егерских пожиток анчутку отвлекла возня в углу. Он, по обыкновению, мгновенно исчез. Леха, надев очки, увидел в углу старого знакомого – домового.

Если точнее, то Леха увидел старого нового знакомого. Перед анчуткой стоял обычный, нормальный домовой. Кое-где еще борода поблескивала рыжим цветом, не до конца отмытым, но только это и напоминало беспокойные времена любовного угара.

– Быстро обернулся. Как родня? – Леха помахал рукой.

Домовой подошел к Лехе и изобразил какой-то полупоклон – полуприседание.

– От евсеевой родни поклон передаю, велели. За то, что пещеру открыл. Им то теперь до осени ждать, пока новую избу поставят погорельцы.

Анчутка сложил лапки на груди, как херувимчик: – дождались почтения! Так подойди поближе да поклонись пониже.

Леха показал анчутке кулак. Анчутка замер, потом поводил носом, засопел и шмыгнул в угол, откуда пришел домовой. И, поковырявшись в углу, вернулся с мокрым цветком кувшинки в лапке.

– Леха, ты смотри, цветочек то какой. Бороду то отмыл, а до мозгов, похоже, не добрался.

Домовой повернулся к анчутке: – не твое – не трогай! Мне кикимора по дороге подарила.

– Куда хрен – туда и ноги, – анчутка сунул домовому кувшинку в руку и полез на стол.

– Уймитесь, – Леха повернулся к домовому. – Какие планы на жизнь?

– Хозяйство вести – не задом трясти. – Домовой развел руками. – Я родню в гости пригласил, на днях обещались. Вот от хозяйского угощенья меду им припас, им то нужнее. А мне порядок навести, а то от постояльцев, бывает, всякая нечисть лезет. Давеча вон хухлик в комнату влез, так купец всю кровать обкашлял.

– В постоялом дворе беспокойства много, – Леха покачал головой.

– О том и речь, – домовой развел руками. – По дому пройду, а потом к овиннику. Он за услугу попросил помочь лошадей расчесать.

– Ты ежели хухлика найдешь, сюда тащи, – анчутка оживился. – Я его обучу у дверей стоять. Они знаешь какие старательные? Если, конечно, сначала за хвост потрясти, а потом напугать вусмерть.

Домовой задумался, а потом ответил, – не, не надо стоять. Я их обычно за хвост и в окно. Пусть на улице веселятся, а в хате без них управимся.

– Ну смотри, я от чистого сердца, так сказать, курс молодого бойца. – Анчутка был разочарован.

– У нас таких бойцов – как зайцов. Благодарствуем.

– Если передумаешь – ты знаешь, где меня найти, – анчутка обижено засопел и отвернулся.

– Ну, не буду отвлекать. – Леха помахал домовому рукой и вернулся к рюкзаку.

Анчутка перебирал сухпай, придирчиво разглядывая пакеты с галетами, потом ойкнул и посмотрел на егеря.

– Леха, а хлебушек то мы и забыли!!!

– Успокойся уже, хлебушек нам Сидор испечет. Не останешься без хлебушка, оголодавший ты наш.

Собрав рюкзак, Леха подтянул ремни, достал термос и пошел к двери. Надобно и вправду Сидору напомнить про хлеб да зелень. И термос чаю к утру налить, все в дороге веселей.

***

Спустившись в обеденный зал, он в упор столкнулся с внимательным взглядом ведьмачьих глаз. Крепкий седой человек сидел за столом перед тарелкой с картошкой и огромным куском тушеного мяса, и внимательно смотрел в глаза Лехи.

Анчутка вцепился Лехе в волосы.

– Леха, ты давай, отвлеки его, а я за пулеметом сбегаю.

– Сиди спокойно, пулеметчик. И отпусти волосы, больно же.

Разговор

Взгляд ведьмака говорил о том, что появление егеря для него не стало неожиданностью. Леха, впрочем, тоже понимал, что эта встреча по любому должна была состояться, но в данный момент требовалось привести мысли в порядок.

Черту под неловкой паузой, как всегда, подвел анчутка.

– О волке речь, а волк навстречь.

Егерь подошел к стойке, попросил у Сидора ужин и присел к столу ведьмака.

– Триза, ведьмак. – Прищурившись, Триза посмотрел на анчутку.

– Леха, егерь. – Леха уловил взгляд ведьмака и кивнул в сторону анчутки, – а это анчутка.

– Странная нечисть. Медальон не реагирует.

– Ну и хорошо. А то сотрется о доспехи, пока поужинаем.

Подошел Сидор, поставил тарелку с ужином перед Лехой, затем отошел и вернулся с тремя стаканами.

– Когда еще посидишь в такой замечательной кампании, – Сидор разлил из кувшина по стаканам компот. – Могу предложить самогону, а то вы какие-то напряженные.

Леха с ведьмаком одновременно покачали головами.

– Ну нет, так нет.

Леха кинул в рот кусок мяса и посмотрел на ведьмака. Самому начинать разговор не хотелось. Ведьмак тоже не торопился к разговору.

Сидор, уловив напряжение, деловито предложил: – Учитывая кампанию, которая собралась за нашим… э… дружеским столом, можем поговорить о нечисти.

Ведьмак задумчиво посмотрел на Сидора, потом на анчутку.

– В ваших краях о нечисти говорить язык не поворачивается. Все озабочены исключительно тем, как бы не обидеть кикимору или водяного. О более мелких экземплярах я вообще промолчу.

Сидор покачал головой: – я больших бед от нечисти не припомню. От дураков то хлопот поболее бывало. Но на дураков почему-то ведьмаки не берут заказов.

– У каждого свой хлеб, – Триза уже жалел, что поддался на этот разговор.

– В наших краях драконов давненько не встречали, а с остальным сами управляемся. Так что хлеба на дороге не валяются. – Сидор допил компот и пошел за стойку, где уже крутилась помощница.

Анчутка, услышав про хлеб и поняв, что немедленной драки не будет, забеспокоился и потряс Леху за плечо.

– Лех, ты про хлебушек точно не забудешь?

Триза, усмехнувшись, посмотрел на анчутку, потом перевел взгляд на егеря.

– Мне рассказывали, что ты в кампании с вампиром.

Анчутка возмущенно фыркнул.

– Я попрошу выбирать выражения! Мы кровопролития не приемлем!

Леха оторвался от тарелки.

– Это кто со мною вампира углядел?

– Попалась мне по дороге одна шайка, они и углядели. Между прочим, под большим впечатлением находятся.

– Их впечатления до сих пор под кустами мухи доедают, – Леха усмехнулся. – Нервный какой-то разбойник пошел.

– Последствия дурного образования и морального разложения, – ввернул анчутка.

– Я думаю, насчет самогона мы погорячились. – Леха махнул Сидору. – Есть предложение по рюмочке за встречу.

Заказав графинчик самогону, егерь с ведьмаком выпили за встречу. И, как водится после первой, разговор зашел о делах. Леха вкратце обрисовал Тризе перспективы.

– Тут, ежели с нечистью добром не разошелся, так сам дурак. И, собственно говоря, так оно и есть. Из откровенно лихих созданий тут только что злыдни. Но порубать их в капусту – так прилетит навья, а от нее мечом не отмашешься. Проще их в мешок, да прикопать. Как ты понимаешь, с этим и без ведьмаков управляются. А вся остальная нечисть большой беды не делает, а зачастую и к хозяйству приставлена. Овинники, дворовые, банники, полевики. Про домового сам понимаешь – куда без него. Кикиморы и лешаки – у тех вообще хозяйство такое, что без пригляду ни в лесу, ни в болоте порядку не будет.

– Это я уже понял. – Триза задумался. – Ну а тебя не по мою душу прислали?

– Поглядеть, конечно, требовалось, чтобы без нужды не рубил трофеи, но главная беда была в пещере.

Леха обстоятельно рассказал Тризе про пещеру, ее непростую историю и беду, которую учинили беглые каторжники. Триза слушал с интересом, особенно когда Леха рассказывал про книги алхимиков и коридоры с колбами, ретортами и иной хитрой посудой.

– Ремень то у друга твоего хитрый, – Триза посмотрел на анчуткину пряжку. – Не от гномов?

– От них, конечно.

– Я и вижу, не человеческих рук дело. В нашей кузнице такого не скуют. Очень хитрая пряжка.

– И что в ней хитрого? – Не утерпел анчутка.

– Не знаю, – пожал плечами Триза. – Но что-то в ней есть. Сила в ней какая-то, для меня не очень понятная.

– Ну, если до гномов доберемся – у них и спросишь. – Леха посмотрел на анчутку.

Триза задумался.

– А вы в пещеру не собирались? Мне бы книги алхимиков посмотреть.

– Думаю, что завтра и пойдем. Собирались, конечно, в другую дорогу, тебя искать, но встретились без мытарства.

– Не помешаю вашей компании?

– Не помешаешь. Как раз к вечеру доберемся. Да и провиантом я запасся, честно говоря – одному не пожрать. Так что будешь спасать продукт.

– Нам еще хлебушка Сидор обещал, – анчутка подозрительно посмотрел на ведьмака.

– Хлебушек нужен. – рассудил Триза. – Я вот думаю, схожу с вами в пещеру, а потом в столицу буду собираться. Южные провинции ведьмака не прокормят.

– Не загадывай вперед, как Бог приведет.

– Знаю. Загад не бывает богат.

Доев ужин и выпив еще по рюмке, егерь с ведьмаком засобирались по своим делам. Договорились с рассвета перекусить и двигаться в дорогу. Напоследок. Уже уходя, Триза обернулся и посмотрел на анчутку.

– Спасибо за печенье. Честно сказать, меня раньше нечисть не угощала.

Леха удивленно посмотрел на анчутку, но тот, помахав ведьмаку лапкой, полез на стол за краюхой хлеба.

Дойдя до комнаты, Леха сел на кровать и в упор посмотрел на анчутку.

– Что за печенье? Ты что, раньше его видел?

Анчутка засмущался.

– Да я во сне к нему подошел, а он совсем голодный. У меня печенька была, я ему и дал.

Леха уже давно понял, что удивляться с анчуткиных выходок – дело дурное. Шишу хлебушка, ведьмаку вон – печенье. Впору открывать раздачу благотворительных ужинов, как у Ордена Милосердия.

Егерь лег спать, а задумчивый анчутка сидел на столе и разглядывал пряжку на ремне.

– Видишь, Леха, у него мечи такие и доспехи, а печеньку ему никто не давал. Довели страну.

Этимология Кощея

С утра, позавтракав и добавив в рюкзак пару краюх еще горячего хлеба от Сидора, Леха вышел во двор. Триза уже ждал, ковыряясь в седельной сумке.

– Утро доброе!

– Доброе, егерь. В путь?

– Ну а куда еще.

Триза забрал у егеря рюкзак и приторочил к седлу.

– Сегодня у нас верхом рюкзак поедет, а мы с тобой пеше прогуляемся.

Первое время они шли неторопливо, примеряясь к шагу друг друга, а потом, поймав ритм движения, пошли уже спокойно, споро, привычным походным шагом.

Роста и телосложения егерь и ведьмак были ровней, ухватки тоже были похожими и выдавали в них людей, с которыми шутковать незнакомцу дороже обойдется. У Тризы, ясное дело, торчащие из-за спины рукояти мечей настраивали любого встречного на уважение издалека. Однако подойдя поближе, любой встречный понимал, что в сторону егеря тоже плевать дороже обойдется.

Но так как дорога к Черным Скалам была пустынная, ни разглядывать Леху с Тризой издалека, ни тем более плевать вблизи было совершенно некому.

Анчутка же сидел верхом на рюкзаке, время от времени с упоением нюхая лежащие под верхним клапаном теплые караваи хлеба и созерцая окрестности.

Леха с Тризой обсуждали разных тварей и их ухватки. Триза рассказывал особенности поведения русалок и кикимор в далеких землях, где в результате ведьмачьей селекции выживали только совершенно суровые разновидности. Леха недоумевал.

– Ты такие ужасы рассказываешь… Чтобы русалка прохожего топила, или кикимора на кого бросалась – такого я вообще не припоминаю.

– Так у них там жизнь не сахар. Сам посуди – как увидят, так бегут за ведьмаком. Тут ваши кикиморы – как овечки, сидят да лягушкам щелбаны раздают для порядку. А там, например, водяная баба имеет ядовитые зубы, и сразу притопит. А если не притопит – так от яда долго все равно не протянешь.

– Откуда же у кикиморы зубы ядовитые?

– Естественный отбор, понимаешь ли. Они и топят прохожих с той целью, чтобы свидетелей не оставлять. Концы, так сказать, в воду. А если не притопят, так к ним либо ведьмак придет, либо всем селом соберутся и будут молотить чем попало. Я же говорю – жизнь не сахар.

– Да уж, довести кикимору до состояния водяной бабы – это там народец очень постарался, я тебе скажу.

– Так культурно продвинутое общество, однако. Друг другу должны улыбаться, уважение преподносить, даже если тошнит с души. Вот и отрываются на всех, кто под руку попадется.

В общем, дорога была не скучная. Шли, точили лясы, перебирая различную нечисть. Перед Лехой представал совершенно жуткий естественный отбор, в результате которого даже хухлик мог запросто отвертеть голову зазевавшемуся ротозею. В общем, без осинового кола и ведра святой воды отходить от дома в поле или, не приведи Господь, в лес, было положительно невозможно. Да и осиновый кол совершенно не гарантировал от тяжелых телесных, а то и летального исхода.

– Да, я сводки читал из ваших земель, там нечисть на рану крепкая, а то и бессмертная. А от кого Кощей Бессмертный пошел? И вправду он бессмертный? Там, говорят, какой-то сложный алгоритм.

Триза рассмеялся.

– Почти бессмертный. А пошел он от одной дамы, как говорится, с пониженной социальной ответственностью.

***

Как известно, вампиры неотличимы от человека ни внешне, ни ухватками. И нередко в их душе пылают чувства не только гневные и темные, но и совершенно светлые и чистые, что поэты называют любовью, а деревенские грубые мужики – похотью.

И вампир Кощей под влиянием этого светлого и чистого чувства крепко повадился захаживать к одной скучающей даме. Ну там, стихи почитать ей перед сном, или просто попить чаю.

Но по своим делам вампир время от времени отлучался, так как вел обширную торговлю в ближайших и отдаленных провинциях. И при этом дама оставалась в одиночестве то на неделю, то на две.

И дама, не будь дурой, быстро смекнула, что скучать две недели в ожидании Кощея совершенно неинтересно, и это время она может провести с пользой для личного духовного или еще какого-нибудь развития.

По иронии судьбы, читать на ночь стихи или попить чайку в свободные от Кощея вечера повадился один ведьмак, маявшийся в то время в ожидании какого-то крупного заказа.

По законам жанра, дорожки ведьмака и Кощея должны были пересечься. Точнее, дорожка была одна, и совпасть должны были только место и время.

И вот в один из вечеров ведьмак, наконец получивший заказ, решил сделать даме сюрприз – явиться с корзиной изысканных заморских сладостей, в тяжелых доспехах, и устроить прощальный ужин, по местному – отходняк.

Дама же, совершенно не ожидая ведьмака, встречала в опочивальне Кощея.

Ведьмак, зайдя с корзиной в опочивальню, увидел свою даму в объятиях какого-то ушлепка и, недолго думая, выхватил меч.

Вампир же, увидев перед собой ведьмака, решил, что это происки конкурентов, и решил сделать ноги. И в тот момент, когда он сиганул к окну, ведьмак сделал стальным мечом «туше», которое пришлось вампиру в то место, которое ведьмак в жизни бы не разглядел, будь на Кощее штаны. Или хотя бы гульфик.

Собственно, на том бы история могла и закончиться, но Кощей понимал, что оставленные в руках ведьмака органы могут пригодиться для приготовления эликсиров, от которых вампирам не будет совершенно никакого спасения. Поэтому он не стал прыгать в окно, а вернулся в комнату и схватил ночной горшок, куда упало по случайности все отсеченное имущество.

Ведьмак при этом сделал еще два выпада, поразив Кощея в печень, но тот, разумеется, не обратил на это совершенно никакого внимания. Как позже написал трубадур, «схватил яйцо и был таков».

Дама же, не растерявшись ни на секунду, поведала ведьмаку душераздирающую историю о том, как страшный демон пытался ее опорочить и, возможно, даже обесчестить. И только благодаря ведьмаку она сохранила все вышеперечисленное.

Рассказав эту историю знакомому трубадуру, ведьмак отправился на исполнение заказа. Трубадур же, находясь в состоянии эйфории от необыкновенной истории и многодневной выпивки, описал схватку почти что не привирая, лишь заменив неблагозвучный ночной горшок на утку, и непонятно зачем приплетя туда зайца.

Впоследствии же история про Кощея ввиду многочисленных неточностей при пересказах обрастала совершенно уж фантастическими подробностями, дойдя до наших дней в виде устоявшегося сказочного образа.

***

Анчутка, вытянув шею, внимательно слушал историю про незадачливого вампира. Потом, подумав, спросил Тризу: – а если бы ведьмак первым пришел, что бы вампир делал?

– Не знаю. Скорее всего, пришел бы в бешенство и полез драться.

– Ясно. В этот вечер без членовредительства бы никак не обошлось.

– Конечно. Но вампир пришел первым, и именно поэтому родилась легенда про утку, яйцо и Кощея Бессмертного.

Анчутка задумался, ущипнул кусочек от краюхи хлеба и поудобнее устроился на рюкзаке.

– Ранняя птичка больше клюет. Но дурак тот червячок, что встал раньше птички.

Ауки

За неспешным разговором кампания углубилась в лес. Когда солнце, просвечивая сквозь кроны деревьев, поднялось в зенит, решили устроить привал и перекусить. Местечко было Лехе знакомое, невдалеке как раз обитала кикимора, чей подарок болтался у анчутки на поясе.

Облюбовав ствол упавшего дерева, Леха скинул с лошади рюкзак и достал сыр с колбасой, краюху хлеба и термос. Триза, одобрительно поглядывая на приготовления, отошел к краю поляны, поискал что-то и добавил к столу пяток стеблей ревеня и еще каких-то зеленых побегов.

Пешая дорога всегда пробуждает хороший аппетит, и кампания неторопливо жевала изрядного размера бутерброды, между кусками похрустывая зеленью и прихлебывая чай из кружек.

Анчутка, сидя на рюкзаке, пощипывал краюшку хлеба.

Идиллию обеда нарушил дикий вопль в лесу. Егерь с ведьмаком захлопнули рты и прислушались. Вопль повторился, приблизившись, а через несколько мгновений на поляну вылетела сойка, роняя перья из изрядно ощипанного хвоста.

Увидев людей и лошадь, сойка сделала какой-то совершенно умопомрачительный пируэт, вопль перешел в непрерывное стрекотание и, отчаянно работая крыльями, птица полетела в заросли.

Анчутка отложил краюшку в сторону и прислушался. Ведьмак тоже насторожился, повернув голову в ту сторону, откуда прилетела птица.

Леха не обладал ведьмачьим чутьем, поэтому проглотил очередной кусок бутерброда и поднялся.

– Что там учуяли, братья по нюху?

– Какой-то шум, вроде визжит кто-то, – Триза тоже поднялся.

Анчутка залез егерю на плечо. – Пошли, Леха, там какой-то шум у ауков, кричат.

***

Открывшуюся глазам путешественников картину нельзя было назвать лесной идиллией.

По поляне носилось полтора десятка ауков, визжа и ухая. Один с заплывшим глазом сидел в сторонке, аукая и ухая особенно жалобно. А в центре поляны на пне стоял аука с пучками перьев на плечах и бросался в бегающих сосновыми шишками.

– Ну, с сойкой мы разобрались, похоже это ауки у нее хвост дернули, – Леха обвел поляну взглядом.

Анчутка соскочил с плеча егеря, – Леха, погодь, сейчас разберемся.

Выйдя на середину поляны, он отобрал у сстоявшего на пне ауки шишки и свистнул в два пальца. Беготня на поляне замедлилась, а потом совсем остановилась.

– Так… крокозяблики… сюда все идем, – анчутка непринужденно смахнул с пенька ауку с перьями и сел, заложив нога за ногу.

Ауки столпились возле пня и, не отрываясь, смотрели на анчутку.

Леха подмигнул ведьмаку и прошептал: – на это стоит посмотреть. У анчутки просто талант устраивать разборки с нечистью.

– Кто обидел птичку? – Анчутка посмотрел на ауку с перьями на плечах.

– Мы не обижали, нам крылья были нужны, – пропищал тот.

– Какие крылья?

– Ну, эти, анчуткины. Мы играем. Анчутка же не бывает без крыльев.

Анчутка был слегка обескуражен.

– А при чем здесь анчутка?

– Мы играем в анчутку, победителя разбойников. – Аука с крыльями терпеливо объяснял слегка притупившему анчутке происходящее. – По поляне разбойники бегают, а анчутка замок защищает. В кого шишкой попал – тот убит.

Анчутка кивнул в сторону ауку с заплывшим глазом, – а по этому, похоже, из пушки стреляли?

– Нет, – аука потупил глаза. – У него крыльев не было, а он захотел анчуткой быть.

– Ты посмотри, – анчутка хмыкнул. – Всякая козявка лезет в букашки.

– Я не в букашки, – пропищал аука с заплывшим глазом. – Я тоже хочу героем быть. Про него вон какие истории рассказывают, а еще кикимора сказала, что он ее из плена освободил.

Анчутка загордился, посмотрел на собравшихся орлиным взглядом и театрально откашлялся в кулачок.

– Крокозяблики, во первых, нас было двое – я и господин егерь. Историческая правда должна присутствовать.

– Во вторых, война народная имеет цели благородные.

– И в третьих – солдат ребенка не обидит. Поэтому не драться, порухи гражданским не учинять, и у птичек хвосты не дергать. Анчутку играть по очереди, чтобы никому обидно не было. Вопросы будут?

Аука с крыльями забеспокоился.

– А если я крылья сделал, то как они без крыльев анчутку будут играть? Я им крылья не отдам.

Анчутка похлопал своими крылышками, разглядывая их, задумался и посоветовал:

– Крылья каждый может сделать из листьев лопуха. Они у меня вон какие – из кожи, а не из перьев. И тогда у всех получится играть анчутку.

Ауки оживленно заохали, заухали, а кое-кто даже и зааукал.

– А теперь построились! – Анчутка вытянулся на пеньке во фрунт.

Ауки забеспокоились, сбились в кучку поплотнее и на всякий случай отошли от пенька на пару шагов.

Пришлось анчутке хватать этих бесенят за лапки и строить в шеренгу вручную. Когда с построением было покончено, анчутка снова залез на пенек, осмотрел кривоватую шеренгу и волевым решением объявил порядок выбора анчуток.

– Ты – анчутка первый. В первой игре играешь. Ты – анчутка второй. Во второй игре играешь. Ты – третий.

Всего набралось шестнадцать номерных анчуток.

– Всем все понятно?

Понятно было всем все. Во всяком случае, шеренга вразнобой закивала.

– Замечания, предложения, личные просьбы будут?

Просьба была одна, и та коллективная – послушать рассказ про схватку с разбойниками, так сказать, из первоисточника.

Анчутка покосился на егеря с ведьмаком, грустно вздохнул и сослался на срочные дела.

– Если кто не понял или не расслышал – играть без членовредительства и ущерба для окружающих. Начали, крокозяблики!

И, подойдя к ауку с подбитым глазом, протянул ему лапку: – Пойдем, найдем лопух да сделаем тебе крылья.

Вернувшись от ауков, егерь с ведьмаком доели бутерброды и двинулись дальше. На Тризу анчуткин бенефис произвел впечатление.

– Мне что-то подсказывает, что в этом лесу в ближайшее время разбойникам лучше не появляться. Ауки, конечно, пока что шишками кидаются, а вот кикимора может и притопить. – Триза был в прекрасном расположении духа.

– Да, после разорения пещеры алхимиков у местной нечисти сложные отношения с разбойниками. – Ответил Леха. И, покосившись на анчутку, добавил: – И, к счастью, с нами легенда борьбы с организованной преступностью.

Триза хмыкнул.

– Хочу заметить, что со слов потерпевших, легенды про ужасного демона – победителя разбойников ходят не только среди ауков.

И, обернувшись к анчутке, спросил: – Я надеюсь, войнушка в анчутку у ауков не нанесет большого ущерба окружающим? Может, надо было им найти более мирную игру?

Анчутка почесал ухо, посмотрел на валяющиеся вдоль дороги сосновые шишки и помотал головой.

– Если армия не воюет, то она разлагается.

Пропажа

Барон Перийский Аркадий Четвертый сидел на кожаном диване в каминном зале и принимал посыльного. Долговязый прохиндей с нехорошим взглядом принес от графа Мандрита письмо, а также устные разъяснения.

Письмо, по обыкновению, гласило, что податель сего письма наделен милостию обсудить вопросы, которые граф, к несчастию, лишен возможности обсудить с глубокоуважаемым господином бароном с глазу на глаз, по ряду серьезнейших обстоятельств.

Серьезнейшим обстоятельством, препятствующим встрече, было то, что барона невыносимо мутило в присутствии графа. Смотреть на напыщенного брехуна, жмота и прощелыгу барон не мог более пяти минут. А в случае попыток заговорить – и того меньше. Как барон ни крепился при последней встрече, как ни старался соблюдать этикет, но ужимки графа и его привычка хватать собеседника влажными руками за руки пробуждала в бароне неуемную тошноту.

Граф в ту встречу, насколько мог, старался расположить барона.

– Хе-хе, барон, не устали с вашей нечистью возиться? Может я приставлю вас к более приличным делам при дворе, хе-хе? А то, понимаете ли, в свете начинают болтать всякий вздор, хе-хе.

Барон лаконично ответил, что к своим приличным, равно как и неприличным делам граф может приставить швабру, чтобы не упало при дворе, а если кому-то хочется нести всякий вздор, то барон может прислать дюжину благодарных слушателей. Которые будут беспрестанно находиться подле болтунов, и выгнать их порой не представляется никакой возможности.

Засим, как говорится, барон откланялся, а побледневший граф предпочел не провожать гостя до порога, махая ему платочком из окна.

***

Барон указал посыльному на кресло и повернулся к камину.

– Граф спешит донести до сведения господина барона, что недалеко от столицы накануне были схвачены разбойники. Дело, конечно, заурядное, но они на допросе с пристрастием показали на вашего егеря, которого встретили у Черных Скал.

Барон бросил скучающий взгляд на посыльного.

– И они рассказали немало интересного про вашего егеря. Я бы сказал, весьма интересного.

– Передайте графу, что его мнение о егерях меня совершенно не заботит. А истории разбойников, что рассказывают на допросе, интересуют и того меньше.

Посыльный развел руками: – Это со стороны графа был жест доброй воли, господин барон.

– Любезнейший, если вы заговорили о жестах, то хочу вам сказать, что насчет жестов я большой мастак. Но, боюсь, после них ваша жизнь может круто измениться. И, как вы понимаете, не в лучшую сторону.

Посыльный побледнел, утер платочком под со лба, потом повозил под носом, и попытался выдавить из себя улыбку. Барон слыл человеком сдержанным и рассудительным, но оказаться после его жестов в жарких объятия банника или овинника можно было запросто. И сильно повезет, если изрядно попорченная шкура останется на хозяине.

Впрочем, за барона могла вступиться и не столь суровая нечисть. Бывало, что люди просто давились за едой. Случалось, правда, что и насмерть.

Посыльный сжал кулаки, чтобы унять дрожь, и перешел к делу.

– Я к вам с совершенно деликатнейшим поручением. Дело в том, что у графа некоторое время назад пропала семейная реликвия. И, судя по расследованию, она могла оказаться с большой долей вероятности у Черных Скал. Граф нижайше интересовался – не будет ли у кого-то из ваших людей возможности, если случайно будут у пещеры, посмотреть эту вещицу.

– Что за вещица, которую надо искать столь деликатным образом?

Посыльный замялся. – Э… неразменный пятак. – И снова промокнул под носом платочком.

Барон откинулся и внимательно посмотрел на стушевавшегося посыльного.

– Я надеюсь, граф в курсе Высочайшего Повеления, которое запрещает хранить и тем более использовать неразменные пятаки и неизводные рубли?

Посыльный помялся и промямлил: – разумеется. Поэтому граф и обратился к вам, так сказать, приватно. В надежде, так сказать…

– Граф объяснил, каким образом неразменный пятак не вернулся к хозяину?

Посыльный тер платком под носом столь ожесточенно, словно собирался добыть огонь.

– Граф говорил, что возле церкви этот пятак нищему бросил. А лихой человек подобрал, да убежал.

– Граф неразменный пятак не в руки отдал, не за покупку, а на землю бросил? – Барон посмотрел на посыльного очень недобрым взглядом. – Нищему?