Читать онлайн Исчезающие люди бесплатно

Глава 1

Могли ли они спасти моего ребенка, если бы прибыли раньше?

Я не могу перестать думать об этом и злиться. Каждое утро, как только открываю глаза, я вспоминаю лицо своей дочери. Рыжие кудряшки. Я чувствую их мягкость, как они струились между моими пальцами. До сих пор слышу, как глухо стучали ее пухлые ножки по паркетному полу, когда она бежала к нам в спальню и запрыгивала на кровать. Я прижимала Нану к себе, наслаждаясь запахом ее тела. Считала её веснушки на курносом носике в виде созвездия Кассиопеи.

«Поцелованная луной», – так говорил муж, и она смеялась.

Господи, как она умела смеяться…

Внутри меня опять что-то обрывается. Сердце сжимает стальными обручами. Я не могу дышать, задыхаюсь и прижимаю кулак к груди. Шарю рукой по простыне рядом с собой и по привычке ищу теплую сильную ладонь, но натыкаюсь только на пустоту и холод.

Прикрываю веки.

Конечно.

«Он ушел, – безжалостно напоминает память. – Стал птицей, как миллионы других людей»…

Сколько прошло времени? Неделя? Месяц?

Или…

Годы?

Сползаю с постели и ковыляю на кухню. За окном еще темно, но в небе ярко мерцают звезды, похожие на драгоценные камни. Я останавливаюсь у раковины с грязной посудой и беру в руки стакан. Мне требуется секунда, чтобы открыть кран и набрать воды.

Я подношу его к глазам и вглядываюсь в прозрачные пузырьки. Через секунду вспыхивает сверкающий золотом завиток, и я замираю, боюсь даже дышать. Терпеливо жду, когда он подрастет.

Еще чуть-чуть.

Он вытягивается, становится похожим на цветок с тремя лепестками и оседает на дно.

Несколько секунд я рассматриваю его. Иной. Если он попадет внутрь меня, я перестану быть человеком. Энгалусы обитают в жидкой форме и заразили всё водоснабжение. Озера. Океан. Моря. Реки. Они дали нам мир без войны. Без бедности. Без дефицитов. Без…

Людей.

Мы превращаемся в огромных птиц без памяти и чувств. Дрожь пробегает по спине, как только я представляю, что забуду красивое лицо Наны.

Забуду все счастливые моменты с ней и…

С ним.

Я безжалостно выплескиваю иного в сливное отверстие и наблюдаю, как он исчезает в канализационных трубах. Обхватив себя руками, я опускаюсь на пол и медленно раскачиваюсь. Пряди моих грязных волос закрывают лицо. Внутри зарождается крик, он скребет когтями горло, и я выпускаю его наружу. Крик заполняет собой все углы пустой квартиры.

Мы купили ее за несколько лет, до того, как явились энгалусы. Три комнаты с огромными окнами в новостройке. Десятый этаж с видом на парк.

«Идеальное место, чтобы растить четырехлетнюю дочь», – радостно думала я.

Но все изменилось, когда ей поставили диагноз – острый лимфобластный лейкоз и наши дни превратились в сплошную борьбу с раком. По статистике на каждые сто тысяч детей приходится три-пять детей больных лейкозом, но я могла думать только об одном:

Почему моя дочь?

Почему Нана?!

Лечение не помогало, и болезнь быстро перетекла в терминальную стадию. Нашей дочери не стало в канун Нового года. Пока остальные отправляли детей на утренники, мы с мужем выбирали гроб и решали, в каком платье ее хоронить.

Я была спокойна и собрана. Затянутая в корсет холодной отстранённости, я сидела в бюро ритуальных услуг и смотрела каталог. Я не подпускала к себе никаких чувств. В день похорон, я надела черное платье и лёгкий плащ. Бросила взгляд на детскую комнату. На двери висела наклейка куклы Братц, которую Нана выпросила у меня в супермаркете.

Что-то внутри меня дрогнуло и начало распускаться.

Ниточка за ниточкой.

На кладбище все выражали нам соболезнования. Трогали меня за руку, хотя больше всего на свете, я хотела бы, чтобы они перестали. Все смешалось. Густой снег. Приторный запах лилий. Комья промерзшей земли. Цветы, втоптанные в грязь. Руки мужа на плечах, весящие тонну и жуткое чувство потери, подкрадывающееся все ближе.

Боль в животе разрасталась, она поднималась по пищеводу, перехватывала дыхание. Я теряла своего ребенка. Погружалась на холодное дно, где больше не было ни света, ни жизни.

Я тоже умирала.

Стояла и разлагалась, пока гроб Наны полностью не исчез за толщей земли и снега.

От меня остались только кости, и тогда пришло осознание, но я не готова. Нет. Не готова была сказать ей прощай.

– Неправда, – прошептала я. – Все это неправда, – я издала нервный смешок и оглядела всех, кто стоял рядом со мной.

Их лица расплывались, словно они были сделаны из воска. Влажные капли стекали по их бледным щекам. Я кожей чувствовала направленные на меня сочувственные взгляды. Меня пронзил страх. Страх, что все это правда.

– Оля, – кто-то, похожий на мою маму протянул мне изломанные, как ветви ивы, руки. – Тебе нужно держаться…

– Нет, – я отпрянула от нее, и подняла глаза на мужа. – Пожалуйста, – умоляла я его. – Я не до конца запомнила ее лица… – лепетала я. – Мне нужно увидеть ее…

– Мне жаль, – прохрипел Клим, два слова, как два выстрела, мои ноги подкосились, и он едва успел подхватить меня.

Я судорожно цеплялась за лацканы его черного пальто, чтобы не упасть в эту промозглую пустоту. Перед глазами все расплывалось. Правда, как ржавый гвоздь, вонзилась в мой мозг. Меня всю затрясло. Я смотрела на могилу, где теперь лежала моя маленькая дочь.

"Когда я умру, я смогу летать, мамочка"? – едва слышно спросила меня Нана.

Шафраново-желтое солнце заглядывало сквозь тонкие занавески. В больничной палате стоял стойкий запах лекарств и дезинфекции. Я слышала, как стучало ее сердце, отдаваясь писком в приборах жизнеобеспечения.

Мы лежали на кровати, и я крепко обняла ее.

"Никто не умрет, – глухо ответила я, целуя ее в лоб, в щеки, глаза. – Не сегодня, не завтра, никогда».

Сейчас бы ты могла летать, солнышко и я бы нашла тебя.

Я бы узнала.

Глава 2

Прежде чем выйти наружу, я кладу в нагрудной карман фотографию Наны, как свой личный оберег, и надеваю маску на лицо. Энгалусы могут заражать через секреты птиц и не до конца прошедших модификацию людей. Последним повезло меньше всего. Я стараюсь не думать о наполовину измененных людях, что прячутся в подвалах…

О проклятых.

Сейчас ночь и я могу безопасно передвигаться по улицам. Птицы предпочитают охотиться в лесах, и я не стану их добычей, но я боюсь, что однажды, одна из них нападет на меня, и я узнаю в ней мужа. Почувствую нутром, что это он. Его острые когти будут рвать мою теплую плоть, пока мое сознание не опутает беззвучная темнота…

Меня передергивает от ужаса.

Я беру с собой рюкзак и фонарик. Пистолет засовываю за пояс джинсов. В моих планах достать обеззараживающие таблетки или, на крайний случай, активированный уголь. Я осторожно выхожу из дома и крадучись иду в сторону лестницы. На площадке по четыре квартиры. Но все жители прошли изменения в первый год. Я слышала, как разбивались стекла, когда птицы искали путь на волю. Дрожала от страха, прижимаясь к тёплому боку Клима, когда они бились о стены.

– Они до нас не доберутся, – твердил он, и я ему верила.

Наутро, в соседней квартире, я нашла серо-желтые перья. Они покрывали пол шелковистым ковром.

Включаю фонарик, лестничная клетка похожа на перевернутое домино. Я будто Алиса в стране чудес, потерявшая своего кролика.

Начинаю быстро спускаться вниз. Кеды издают глухой звук. Чересчур громкий для такой вязкой тишины. Без людей мир превратился в аттракцион: брошенные машины, опустевшие кафе, торговые центры, с ненужными никому вещами. Все здания постепенно покроются растительностью. Природа возьмет свое и животные, жившие в лесу, преодолеют километры и выйдут в города.

Моя тень двигается рядом со мной, и я представляю, что не одна.

Раньше мы все планировали вместе с мужем. Отпуск. Поход в магазин. Ремонт. Даже в первые дни обращения, у нас был план:

Быть вместе. Не сдаваться. Не отпускать друг друга.

В горле саднит, ком в груди растет. Я вспоминаю его теплые руки на своей спине, смех, щекочущий шею, губы, целующие меня с неистовой страстью. В один момент, я лишилась всего, что было и будущего.

Все шло своим чередом. Мир ни на минуту не замедлился. Случались наводнения, ураганы, засуха, сходили лавины. Газеты все так же писали об изменении климата. С телевизора нас пугали надвигающимся кризисом.

А тем временем, за пределами космоса творилось что-то неладное.

Первым, на кого обрушился метеорный поток, было Южное полушарие…

По новостям крутили, что небольшой городок в Новой Зеландии опустел. Некий Иэн Скотт провел выходные в Веллингтоне, а вернувшись в Нельсон, обнаружил, что все жители исчезли.

Все до одного.

"Крыши и окна были разрушены, – говорил растерянный мужчина средних лет, глядя в камеру. – Никогда такого не видел".

Это было где-то далеко, так далеко, что не имело к нам никакого отношения, пока не началось у нас.

Вещание сохранялось несколько месяцев. Нас предупредили, что вода заражена и по возможности лучше использовать угольные фильтры. Власти стран пытались удержать ситуацию под своим контролем. Никто не говорил, что иные, попадая в наш организм, трансформируют тело, поэтому не было никакой паники, люди еще не понимали, что нашей цивилизации пришёл конец.

Я помню день, когда энгалусы явились к нам. На второй год смерти нашей дочери. Два года тишины и боли. Два года Ада. На моих коленях лежала «коробка памяти», где я хранила фотографии Наны, бирку о рождении, рыжие локоны…

Я перебирала снимки. Представляла, какой бы она была сейчас. Каждую секунду мне было тяжело без нее, каждую минуту возникали мысли и воспоминания.

В первое время, муж делал вид, что всё нормально, что ничего не случилось. Предлагал сменить обстановку и слетать куда-нибудь. Сходить в ресторан. Встретиться с друзьями. Но я не могла. Как только я переступала порог квартиры, все внутри сжималось, ужас нарастал, и я возвращалась обратно.

Мне не хватало воздуха. Стены сжимались. В груди что-то давило и жгло.

Я думала, что от боли у меня разорвется сердце.

Я ждала смерти, но она всё не приходила.

Комната Наны стала моей безопасной крепостью. Моим спасением. Я просыпалась и засыпала в кроватке дочери. Постепенно Клим отдалился от меня, и стал жить своей жизнью, но…

Уже без меня.

Мои друзья и родственники считали, что мне уже пора прийти в себя. Стать нормальной. Но они не понимали меня. Я уволилась с работы и почти все время сидела на балконе, пила больше, чем нужно.

Клим поздно приходил с работы, разогревал заказанную из ресторана еду и сразу уходил спать. Хлопала дверь в спальню, и я понимала, что муж вернулся домой.

Я перевела взгляд на тёмное небо.

"Небывалый метеорный поток ожидается сегодня, – восторженно вещал диктор. – Каждый может увидеть это невероятное зрелище"…

«Нана придет в восторг»…– было первой мыслью, и я даже открыла рот, чтобы позвать ее, но тут же плотно сомкнула рот, словно боясь, что слова вырвутся наружу.

Между рёбрами медленно набирала обороты боль. Как физическое напоминание, что Наны больше нет. Я сделала жадный глоток вина. Горечь обожгла внутренности и опустилась жаром на дно желудка. Я кинулась в ванную и едва успела откинуть крышку унитаза, как меня вырвало.

После похорон, меня часто тошнило. Я не могла удержать пищу в желудке. За два года ничего не изменилось. Все анализы были в норме. Я была здорова, но продолжала худеть. Мама настояла, чтобы я обратилась к психологу и мне поставили диагноз:

«Психосоматическая рвота».

Я сидела в мягком кресле, рядом со мной на низком столике стояли коробка с салфетками и стакан с минеральной воды. Небольшой кабинет заливал золотой свет, лучи солнца скользили по картинам с изображением морского пейзажа, перекидывались на шкаф с набитыми учебниками по психологии и терялся в ковре с модным рисунком. Все здесь должно было успокаивать, но мне хотелось сбежать отсюда.

– На уровни психики организм пытается освободиться от нежелательной ситуации, – объяснила мое состояние ухоженная женщина средних лет.

– Для вас смерть ребенка нежелательная ситуация? – разозлилась я, но она только поправила очки в тонкой золотистой оправе.

– Я на вашей стороне, – спокойно отреагировала женщина. – Будьте честны с собой и со своим партнером. Поговорите о вашей утрате. Признайте ее. Иначе вы застрянете в вашем горе, и выйти из него будет непросто, а порой, невозможно.

Я не тянула из мужа болезненные откровения, потому что сама не могла говорить, хотя помнила тот день по минутам. Ее уставший, полный боли взгляд. Последнюю улыбку, подаренную мне. Ее хрупкую ладошку в моей руке. А потом она впала в кому и две недели превратились в сплошную агонию.

Я не знала, как дышать и что делать. Приходила в палату и растирала ее тельце. Хрупкие ручки, тоненькие ножки.

«Твое сердечко бьется – и мое тоже», – шептала я, и была готова заключить с богом сделку, да с кем угодно, даже с самим дьяволом, если бы это помогло спасти ей жизнь, но все было тщетно.

Болезнь пожирала ее изнутри.

Я вытерла рукой губы и включила кран. Умыла горящее лицо. Достала из шкафчика Валиум. Было бы проще выпить больше, чем нужно, тогда бы все закончилось. Я смотрела на маленькие таблетки. Они затягивали меня. Становились больше, пока не закрыли своей синевой мою черноту.

Раздался стук в дверь, от неожиданности, я выронила пузырек в раковину.

«Черт».

– Ты в порядке? – тихий голос мужа.

Нет. У нас умерла дочь, помнишь?

– Все хорошо, – выдавила я из себя, потому что надо было что-то сказать. – Сейчас выйду.

Он продолжал стоять за дверью. Половицы под его ногами издавали легкий скрип.

– Оль? – позвал Клим после продолжительной паузы. – Давай поужинаем вместе? – его неуверенное предложение вызвало у меня грустную улыбку.

Я не помнила, когда мы в последний раз проводили вместе время без ощущения чувства вины.

– Ты приготовил ужин? – трясущимися руками я начала собирать таблетки обратно в пластмассовый пузырек.

– Разложил по тарелкам, это считается? – последовал насмешливый ответ.

– Если при этом ты ничего не разбил, – подхватила я.

– К несчастью, сервиз моей бабушки уцелел, – сокрушенно проговорил Клим.

– О, нет, – простонала я.

– Да, – подтвердил он, смеясь. – У тебя было целых десять лет смириться с ее свадебным подарком.

На мгновение, короткое мгновение, мне показалось, что все, как раньше. Наша дочь не умерла, а спит в своей кроватке. Но такая желанная картинка испарилась , стоило только посмотреть на свое отражение. Я ощутила, как на лбу собирается пот и стекает по виску, теряясь в рыжих спутанных кудрях.

Казалось еще мгновение, и я закричу.

– Ты просишь невозможного, – что-то в моих словах, а может быть тоне, заставило его смех стихнуть.

– Я буду ждать тебя в гостиной, – без прежнего энтузиазма сказал Клим и ушел.

Я схватилась деревянными пальцами за раковину и часто дышала. Вдох-выдох, вдох-выдох. Мне нужно было успокоиться. Сердце стучало все громче и чаще. Я засунула Валиум в рот, чувствуя, как все мышцы постепенно расслабляются. Выключила кран и привела себя в порядок.

Когда я вышла, Клим стоял на балконе. Такой одинокий. Я видела его статную фигуру и макушку черных спутанных волос. Накрытый стол освещали свечи. Огоньки играли в высоких бокалах. Сложенные салфетки лежали на белых тарелках и напоминали чистые листы. Внутри меня что-то сжалось. Я подошла к мужу и нежно обняла сзади, прильнув щекой к его плечу. Вобрала в легкие его запах.

– Прости, – шепнула я.

– Потрясающее зрелище, – не поворачивая головы, произнес он. – Никогда такого не видел.

Я перевела взгляд в окно. В черном небе светились тысячи золотистых росчерков звездного дождя. Это и вправду было красиво. Впоследствии, иных нарекли энгуласами в честь водных растений. Очень символично, если подумать, ведь они и вправду похожи на цветы. Только ядовитые. Отнимающие у людей их сущность. Ученые всего мира пытались найти способ, как бороться с ними, но было слишком поздно.

Птицы не могли думать.

Глава 3

На улице осенняя прохлада. Дует северный ветер, и я плотнее запахиваю куртку. Я стараюсь держаться в тени и иду, опустив голову. В каждом районе скрываются группы выживших и не все из них сохранили хоть какие-то моральные принципы.

Когда поняли, что все серьезно, прибыли военные и создали карантинные лагеря, где разворачивалась крупномасштабная помощь необращенным. Каждому человеку был положен паек. Макароны. Мясные консервы. Сахар. Чай. Но со временем, продовольствия на всех не хватало. Поля, засеянные сельскохозяйственными культурами, так и стояли нетронутыми. Птицы не давали собирать урожай, и наступил голод.

Он толкал людей на зверства. Менял что-то в голове.

Всем хотелось есть, и пить очищенную воду.

Люди поджигали дома, убивали друг друга голыми руками за кусок хлеба.

Один карантинный лагерь все-таки уцелел и находится в трех часах езды от нашего города. Отгороженный со всех сторон остров, где есть всё, что нужно для жизни. Но выжившие предпочтут выстрел в голову, чем переступят его порог.

Почти каждый день меня встречает одна и та же женщина. Она носит светоотражающий плащ, он хоть как-то отпугивает птиц и позволяет перебежками перемещаться по городу в светлое время суток. Позади нее вооружённая охрана. Женщина держит перед собой плакат:

«Мы против проклятых. Присоединяйтесь к нам и обретите спасение».

Еще одна причина, почему я выхожу ночью – не встречаться с ними.

Конечно, бродить в одиночестве, да еще в темноте, не самая лучшая идея, но все аптеки, супермаркеты и магазины были разграблены в первую волну. Сейчас больше всего ценится вода и люди готовы пойти на все, лишь бы пополнить свои запасы. Мне приходится идти в соседние поселки, где вероятность встретить психа сводится к минимуму.

Наш город назван в честь железнодорожных путей, которые раньше соединяли между собой окраины. От него остались только старые рельсы и ретро-вагон, что стоял на площади. Летом в нем размещалось кафе-мороженое. Владельцами были немолодая бездетная пара, они любили угощать Нану горячим шоколадом.

Я останавливаюсь в переулке. Ветер гоняет мусор между проржавевшими машинами. Где-то начинают лаять собаки. Нужно уходить отсюда, пока меня не заметили, но я продолжаю стоять неподвижно, вглядываясь в темноту, и, наконец, вижу очертания пустого брюха вагона. Сознание рисует, как я наклоняюсь к дочери, и прошу пить шоколад осторожно.

Жаль, что я не могу обнять свои воспоминания.

Мускулы вокруг моего рта дергаются.

Нана боролась за каждый свой вдох, я же пытаюсь ее не забыть.

Я уверенно возобновляю шаг и прохожу мимо сгоревших задний. Сохранившиеся стены и перекрытия превратились в скелеты. Под ногами скрипит стекло от выбитых окон. В первое время мародеры тащили к себе все, что могли унести: технику, украшения, все то, как им казалось, они смогут продать, когда это закончится.

Но нельзя остановить то, что уже было внутри.

Я перехожу дорогу и удаляюсь все дальше от центральной части города. Улицы становятся похожи одна на другую. Дома были выстроены параллельно рядам низких гаражей. Тощие кошки выгибают спины, завидев меня. Их глаза яростно сверкают и провожают меня голодным взглядом. Я стараюсь ступать как можно тише, боясь, что кто-то может услышать меня.

Стаи голодных псов, например.

Вдруг за спиной раздается приглушенный звук шагов, и я замираю на месте, затаив дыхание. Напряженно прислушиваюсь. Шум повторяется, и я озираюсь по сторонам. Меня окатывает горячей волной страха. Я ныряю в первый попавшийся овраг. Даже сквозь защитную маску я чувствую запах гниющих листьев и сырой земли. Дрожащими руками, достаю пистолет и подползаю к краю. Сквозь ветви сухой жимолости мне все хорошо видно.

Темные силуэты двигаются прямо в мою сторону. Я почти перестаю дышать, пульс бьется в горле и от напряжения пальцы немеют. Даже зубы ноют. Как можно тише передергиваю затвор пистолета. Холодная луна позволяет мне разглядеть двух рослых мужчин в защитных костюмах, на плече одного из них рыбачья сеть, в которой кто-то есть.

Противные мурашки ползут по телу. Пот собирается на затылке, стекая по позвоночнику. Кожа жутко чешется. Я несколько раз моргаю, но образ не пропадает. Там и вправду ребенок. Наполовину обращенный с крыльями вместо рук.

Проклятый.

– Как думаешь, эта тварь еще жива? – приглушенно спрашивает мужчина, слегка повернув голову, стекла его очков сверкают белым светом.

– Перестань болтать, и смотри в оба, – отзывается другой. – До рассвета нужно успеть сделать еще одну ходку.

С тошнотворной уверенностью я понимаю, что они хотят с ним сделать. Внутри меня скапливается что-то горькое и твердое. Сожаление. Мужчины проходят мимо меня. Я смотрю на ребенка, не знаю, девочка это или мальчик. Я вижу только его крылья. Он не издает ни звука. Не плачет. Не хнычет. Просто молча ждет своего конца.

Сейчас слишком много насилия и я не должна испытывать вину перед ним. Но, черт возьми, она не позволяет мне отвернуться. На раздумья у меня несколько секунд. Мне никто не поможет, если что-то пойдет не так. Чтобы успокоиться, я набираю полную грудь воздуха, и медленно выдыхаю. Перехватываю пистолет обеими руками и принимаю более удобную позу для стрельбы. Палец ложится на спусковой крючок.

Выстрел потрясает даже меня. Выпущенная пуля пробивает бедро одного из мужчин. На штанине костюма темнеет пулевое отверстие. Его ноги подгибаются. Кровь хлещет из раны, и он заходится в крике. Рыбачья сеть валится на землю с мягким звуком и остается лежать неподвижно.

– Вынимай ствол! – орет мужчина. – Засада!

Его друг тут же падает на живот и принимает позицию для стрельбы, которую минуту назад занимала я. От всплеска адреналина сердце бешено колотиться в груди. Паника и страх подхлестывают меня. Луна скрывается за тучами и меня накрывает спасительной темнотой.

Я выбираюсь из укрытия, продолжая нажимать на спусковой крючок. В моей обойме всего семь патронов. Я не перестаю считать. Шесть. Пять. Четыре. Ответные выстрелы заставляют меня пригибаться к земле. Левая рука взрывается от боли, и наливается тяжестью.

Я спотыкаюсь, но каким-то чудом мне удается удержаться на ногах. Прикусываю губу и выпускаю последнюю пулю. Она настигает голову мужчины. Защитный шлем раскалывается на части и его голова утыкается в землю без единого звука.

– Тебе конец, сука! – плюется раненый, когда я подбегаю к неподвижному ребенку. – Я тебя запомнил.

– Если не хочешь, чтобы я тебя пристрелила, закрой свой рот, – цежу я сквозь зубы и быстро осматриваю свое плечо. Пуля прошла навылет, не задев кость, рану стоит обработать, но об этом я позабочусь позже.

– Думаешь, перед тобой человек? – чувствую, как он смотрит на меня сверху вниз. – Готова ради этого сдохнуть?

Я надеваю резиновые перчатки и встаю на колени. Боль разливается в плече. Кровь течет из раны, и рука постепенно теряет чувствительность. Я зажмуриваюсь, боясь разрыдаться, и прикусываю нижнюю губу. Приходится сделать над собой усилие, чтобы коснуться его крыльев.

– Оно внутри него… – не унимается мужчина, и я жалею, что не пристрелила его. – Такие, как они, заражают нас…

Я его не слушаю. Трясущимися руками пытаюсь распутать темно-фиолетового цвета крылья. Кое-как мне это удается. Я переворачиваю ребенка. Мальчик. Его глаза закрыты, и пухлый рот слегка приоткрыт, обнажая полоску белых зубов. Светлая челка падает на лоб. На вид ему не больше шести лет. Мои подушечки пальцев прижимаются к его тонкой шее. Я нащупываю учащенное биение его сердца.

Хорошо. Он не ранен.

– Эта тварь выглядит как ангел, но ты заблуждаешься на его счет, – задыхаясь, шепчет мужчина. – Скоро от людей ничего не останется.

– Вы убиваете детей, – ничего не выражающим голосом отвечаю я.

– У детей не бывает крыльев… – его голос затихает, и он теряет сознание.

Мальчик открывает голубые, как январское небо глаза и они наполняются диким ужасом. Он резко садится, испуганно взмахнув крыльями. Перья касаются меня, и я отшатываюсь от него, застонав от боли в плече. Ничего не могу с собой поделать, но страх заразиться пульсирует в моей душе.

– Все хорошо, – нахожу в себе силы улыбнуться, хотя могла бы этого не делать, маска скрывает половину моего лицо. – Никто не причинит тебе вреда.

Он смотрит на лежащих рядом мужчин. Мне жаль, что все, что мальчик теперь видит – жестокость и зверства.

– … – мертвы? – его голос едва слышен, он смотрит на раненого, который, к сожалению, все еще дышит.

– Почти, – с усилием поднимаюсь на ноги. – Здесь может быть опасно, тебе лучше уйти и…

Мальчик переводит взгляд на меня, в котором отражается страх, и я замолкаю на полуслове.

– Можно мне пойти с тобой? – неуверенно спрашивает он, но сам не верит, что я возьму его с собой.

Я и сама не верю, но мои губы сами собой складывают слова:

– Ладно.

Не оборачиваясь, я иду обратно, тот же самый путь занимает у меня больше времени. Рана в плече пульсирует, и рука совсем не шевелится. Меня бросает в пот. Стискиваю зубы и сосредотачиваюсь на своих шагах. У меня нет сил, посмотреть следует ли мальчик за мной.

О чем я думала, когда так опрометчиво решила помочь проклятому?

Все это время мне удавалось избегать их. Не смотреть в сторону теней, которые вынуждены прятаться в темноте, и напоминали жертв какого-то злобного эксперимента. Не хочу думать, что причина в его возрасте и в том, что он – ребенок.

Но я знаю ответ, и он мне не нравится.

Глава 4

Лобби первого этажа дома встречает меня тишиной. Высокие потолки, мраморный пол, роскошные люстры и изысканная мебель. Все покрыто паутиной. Странно, как быстро вещи перестают тебя волновать. Все то, за чем ты гнался почти всю жизнь, в итоге просто бесполезный мусор. Сейчас это место принадлежит летучим мышам, если прислушаться, то можно услышать скрип их крыльев.

Я с тоской смотрю в сторону лифта. После отключения электричества, он перестал работать и я жалею, что мы не выбрали этаж пониже. Подниматься по лестнице целая пытка. Я будто пытаюсь покорить Эверест. Перед глазами все расплывается. Я опираюсь о стену и тащу свое тело наверх, освещая путь фонариком.

– Меня зовут Лука, – нарушает молчание мальчик, и я вздрагиваю, он все-таки идет за мной. – Мое имя означает свет, так мама раньше говорила…– он резко замолкает и меня пробирает озноб.

– Где твои родители? – выдержав небольшую паузу, спрашиваю я. – Стали птицами?

– Папа выгнал меня, как только увидел крылья, – Лука вздыхает совсем как взрослый. – Они сказали, что я больше не их сын, сказали, он умер....