Читать онлайн Полный бред! Скептицизм в мире больших данных бесплатно

Оригинальное название:

Calling Bullshit: The Art of Skepticism in a Data-Driven World

Научный редактор Надежда Чеботкова

Благодарим за помощь в подготовке издания научных консультантов: специалиста в области визуализации данных Александра Богачева и кандидата физико-математических наук Евгения Поникарова

Книга рекомендована к изданию Соной Акопджанян

Все права защищены.

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

В тексте неоднократно упоминаются названия социальных сетей, принадлежащих Meta Platforms Inc., признанной экстремистской организацией на территории РФ.

© 2020 Carl T. Bergstrom and Jevin D. West. All rights reserved

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2022

* * *

Эту книгу мы с благодарностью посвящаем нашим женам, Холли и Хизер, за то, что они выводили нас на чистую воду, когда было нужно, а особенно за то, что этого не делали, когда было не нужно

Предисловие

Наш мир захлестнула чушь[1], и мы в ней утопаем.

Политики не трудятся говорить правду. Наукой заправляют пресс-релизы. Стартапы Кремниевой долины возвели чушь в ранг искусства. Колледжи и университеты ценят ее превыше аналитического мышления. Управленцы, похоже, только тем и заняты, что бесконечно перераспределяют чушь. Рекламщики заговорщически подмигивают нам, предлагая присоединиться к ним в ее разоблачении. А мы подмигиваем в ответ и в этот момент теряем бдительность и поддаемся на второсортную чушь, которую они же нам и подсовывают. Чушь засоряет мир, вводя в заблуждение в частностях и подрывая нашу способность доверять информации в целом. В этой книге мы попытались пусть хотя бы слабо, но нанести чуши ответный удар.

Философ Гарри Франкфурт считал вездесущую чушь определяющей характеристикой нашего времени. Вот как начинается его классический труд «К вопросу о брехне»[2]:

«Одной из наиболее заметных черт нашей культуры стало изобилие брехни. Мы всё это знаем, мы все в этом участвуем, но склонны принимать это как данность… [однако] у нас нет ясного понимания того, что такое брехня, почему ее столько и каковы ее функции. Мы не выработали продуманной оценки всего того, что она для нас значит. Иными словами, у нас нет теории».

Чтобы избавиться от чуши, стоило бы точно выяснить, что это такое. И вот тут возникают сложности.

Прежде всего нам придется говорить одновременно и о действии, и о явлении. Утомившись выслушивать чушь (явление), я могу в ответ начать нести ее сам (действие). Тут пока что всё просто. Нести чушь, на первый взгляд, – это акт создания чуши.

Но что такое чушь сама по себе? Как это часто бывает с попытками приспособить философские концепции к повседневному языку, идея дать определение, которое одновременно включило бы всё необходимое и исключило всё лишнее, обречена на провал. Вместо этого начнем с нескольких примеров и затем попытаемся описать некоторые вещи, которые мы бы квалифицировали как чушь.

Большинство людей полагают, что они довольно хорошо ее распознают. Пожалуй, они правы, когда речь идет о краснобайстве и откровенной брехне, то есть о том, что мы бы назвали старомодной чушью. Рассмотрим несколько примеров.

• Нашей коллективной миссией является функционализация двусторонних решений в сфере использования возможностей портфеля недоохваченных кадровых ресурсов. (Проще говоря, мы агентство по временному трудоустройству.)

• Мы суть посланники. Дабы встать на путь мифа, должно стать с ним одним целым. (Это мы назвали бы старомодной чушью в стиле нью-эйдж.)

• Как и наши праотцы когда-то, мы всматриваемся в бескрайний горизонт нашей великой нации с холодным разумом и горящим сердцем, стремясь заново воспламенить угасший огонь нашего коллективного предначертания. (Короче. Так что конкретно вы будете делать с безработицей в округе?)

Старая добрая чушь, похоже, все еще не сдает свои позиции, но она бледнеет на фоне набирающей обороты новомодной чуши, которая использует язык точных наук и статистических данных, чтобы имитировать реалистичность и сойти за правду. Сомнительные заявления начинают казаться истинными, когда они замаскированы цифрами, таблицами, графиками и статистикой. Чушь нового образца выглядит примерно так.

• С учетом обменного курса наши самые эффективные глобальные фонды показывали результаты выше рынка на протяжении семи из девяти прошедших лет.

(Как именно корректировались данные? Сколько фондов показали результаты ниже рынка и насколько? И кстати, семь лет из девяти обходил рынок какой-то один фонд или каждый год какой-то другой?)

• Наши результаты, несмотря на отсутствие статистической значимости (р = 0,13), подчеркивают клинически важную величину эффекта (относительная вероятность выживания в течение пяти лет – 1,3) избранной нами терапии рака и ставят под вопрос современную терапевтическую парадигму.

(Как результат может быть клинически важным, если он статистически не значим? Является ли выживание в течение пяти лет обычным случаем при данной форме рака или большинство пациентов умирают за три года? Почему мы вообще должны верить, что хоть что-то из вышесказанного «ставит под вопрос современную терапевтическую парадигму»?)

• Сверточный алгоритм нейронной сети, созданный нашей командой, выявляет логику управления, лежащую в основе мультиплексной сети, составленной из метаболома, транскриптома и протеома человека.

(Что такое мультиплексная сеть? Как связаны между собой все эти – омы и как они измеряются? Что автор имеет в виду под логикой управления? Почему мы должны верить, что в основе сети вообще лежит какая-то логика, а если это так, где доказательства, что придуманный алгоритм реально способен ее выявить?)

• Систематический скрининг показал: 34 % второклассников с проблемами поведения признались, что нюхали фломастеры как минимум один раз за последний год.

(И что? Допустим, это важно, но является ли нюхание фломастеров причиной или следствием проблем с поведением? А сколько второклассников, не имеющих проблем с поведением, признались, что нюхали фломастеры? Может быть, их даже больше!)

Поколебать позиции новомодной чуши оказывается особенно сложно, потому что мало кто из нас считает себя экспертом настолько, чтобы оспаривать информацию, приведенную в виде цифр и графиков. Именно на это и полагаются брехуны новой волны. Чтобы дать им отпор, нужно понимать, как и когда подвергать сомнению их заявления.

Мы посвятили свою работу тому, чтобы выработать у студентов логический и количественный подход к анализу информации. Эта книга выросла из академического курса, который мы читаем в Вашингтонском университете. Но чтобы критически относиться к получаемой информации, необязательно быть специалистом по статистике, эконометрике или анализу данных. Не надо сидеть неделями и перелопачивать цифровые массивы. И мы надеемся вам это доказать. Порой вполне достаточно применить обычную логику и подкрепить ее информацией, легко доступной в интернете.

Мы хотим помочь людям научиться распознавать и разоблачать чушь, и побуждения у нас самые благородные. Дело не в левой или правой идеологии, поскольку люди любых политических взглядов доказали, что умело создают и распространяют дезинформацию. Мы замахнулись на большее и убеждены, что умение распознавать чушь критически важно для сохранения либеральной демократии. Демократия всегда полагалась на критически мыслящий электорат, но в наш век фейковых новостей и международного вмешательства в выборный процесс с помощью пропаганды, распространяемой в социальных сетях, это особенно важно. В декабре 2016 года Марк Галеотти[3] написал колонку для New York Times, в которой привел самый важный аргумент против этой формы информационной войны:

«Вместо того чтобы пытаться бороться непосредственно с каждой утечкой, правительство Соединенных Штатов должно обучить общество понимать, когда им манипулируют. С помощью образовательных и неправительственных организаций, общественных кампаний американцы должны освоить базовые навыки, необходимые опытным потребителям информации, начиная с того, как проверять правдивость новостей, заканчивая тем, как изображения могут вводить в заблуждение».

Как ученые мы десятилетиями преподавали анализ данных, статистику и сходные дисциплины в университете, поэтому знаем, как натренировать подобное мышление. Мы уверены, что для этого необязательно занимать определенную сторону в политической дискуссии. Возможно, мы с вами не сойдемся во взглядах на то, насколько велико должно быть федеральное правительство, какой уровень вмешательства в частную жизнь считается допустимым или как наше государство должно вести себя на мировой арене, – и ничего страшного. Мы просто хотим помочь людям всех политических предпочтений сопротивляться чуши, потому что считаем: демократия будет крепче, если избиратели научатся разоблачать чушь, атакующую их со всех сторон.

Мы не собираемся, пользуясь случаем, клеймить всё, что нам не нравится, поэтому мы приводим в этой книге в основном менее вопиющие примеры, чем могли бы, и тем более не касаемся того, что нас злит больше всего. Мы подбирали примеры из педагогических соображений, чтобы проиллюстрировать определенные хитрости и подходящие стратегии разоблачения. Мы надеемся, что вы будете читать, размышлять и бороться с чушью самостоятельно.

Более века назад философ Джон Александр Смит обратился к поступившим в Оксфорд студентам со следующими словами:

«Ничто из того, что вы выучите на ваших занятиях, нисколько не пригодится вам [впоследствии], кроме одного – знания, что если вы будете усердно и разумно учиться, то сможете понять, когда человек городит чепуху. И это, на мой взгляд, главная, если не единственная, задача образования».

Несмотря на все достижения точных наук, мы считаем, что тут-то они и сплоховали. В целом мы неплохо учим студентов технике: они оперируют матрицами, трансфицируют клетки, расшифровывают геном и применяют алгоритмы машинного обучения. Но, сконцентрировавшись на фактах и технических навыках, мы упустили из виду искусство критического мышления. В гуманитарных и социальных науках студентов учат противопоставлять спорные идеи и отвечать на противоречивые заявления. Но в области STEM[4] студентам редко предлагают разрешать парадоксы или подбрасывают ложные утверждения, которые необходимо опровергнуть. В результате выпускники, как правило, неплохо оспаривают голословные утверждения и подмечают софизмы, но удивительно доверчивы к цифрам. Конечно, то же касается и среднего образования. Если бы дисциплины STEM использовали практики, уже привычные гуманитариям, то школы могли бы подготовить поколения выпускников, способных выявлять чушь в статистике и анализе искусственного интеллекта так же спокойно, как сегодняшние студенты подмечают ее в политических, творческих и философских заявлениях.

По ряду причин в следующих главах мы будем использовать много примеров из научных исследований, в том числе медицинских. Нам нравится наука, и мы в ней разбираемся. Она полагается именно на тот тип информации, о котором мы будем говорить в книге. Из всех человеческих институтов наука, казалось бы, должна быть особенно устойчива к чуши, но это не так. Мы считаем, что общество должно разбираться в науке, чтобы осознанно принимать политические решения, и хотим указать на многочисленные помехи в этом процессе.

Мы хотели бы подчеркнуть, что ничего из того, что мы скажем, не отменяет значения науки как успешного, законного способа понимания физического мира. Несмотря на все наши жалобы, на все предрассудки, которые мы выявляем, на все проблемы и неистребимую чушь, в конечном счете наука делает свое дело. Благодаря ей мы летаем на самолетах, общаемся по видеосвязи, пересаживаем органы, искореняем инфекционные заболевания и осознаем феномены от первых мгновений после Большого взрыва и до молекулярных основ жизни.

Новые формы информационных технологий изменили методы коммуникации и в науке, и в обществе. По мере расширения доступа к технологиям увеличился и поток информации. Мы надеемся, что эта книга поможет вам выстоять перед натиском чуши и научиться отделять факты от выдумки.

Глава 1. Чушь повсюду

Это книга о чуши. О том, как мы тонем в чуши, о том, как в ней разобраться и как ее одолеть. Но начнем сначала. Мы хотели бы понять, что такое чушь, откуда она берется и почему ее так много. Чтобы ответить на эти вопросы, стоит обратиться к далекому прошлому, к истокам возникновения этого феномена.

Чушь изобрели не в наши дни. В одном из своих диалогов, «Евтидем», Платон сокрушается о том, что философы, известные как софисты, равнодушны к истине и заинтересованы лишь в том, чтобы выигрывать в спорах. Иными словами, они мастера молоть чушь. Но если мы хотим проследить за этим явлением до самых его корней, нам надо изучить более древние источники, чем история человеческой цивилизации. В более широком смысле чушь связана с обманом, а животные обманывали друг друга сотни миллионов лет.

ЛЖИВЫЕ РАКООБРАЗНЫЕ И КОВАРНЫЕ ВРАНОВЫЕ

Океан полон безжалостных и удивительных созданий, но сложно найти кого-то круче морского ракообразного, или, точнее говоря, ротоногого, известного как рак-богомол. Некоторые представители этого вида питаются моллюсками, защищенными толстой и прочной раковиной. Чтобы пробиваться через известковые наслоения, рак-богомол в ходе эволюции обзавелся пружинным механизмом в своих передних конечностях, что позволяет ему наносить удары с необыкновенной силой. Его клешни, словно молоты, в момент удара двигаются со скоростью примерно 80 км/ч. Удар настолько силен, что создает подводный феномен, известный как кавитационные пузырьки. Представьте себе нарисованное в комиксе о Бэтмене слово «БУМ!», но только буквально вызывающее громкий шум и вспышку света. В неволе раки-богомолы иногда пробивают стеклянные стенки аквариумов.

Эта способность помогает не только в охоте. Раки-богомолы живут в мелких рифах и уязвимы перед муренами, осьминогами, акулами и другими хищниками. Чтобы выжить, они большую часть времени прячутся в кораллах, выставляя наружу только мощные передние клешни. Но подходящих укрытий очень мало, что приводит к дракам. Когда чужак нападает на более мелкого жильца, хозяин убежища обычно убегает. Однако если жилец достаточно велик, он яростно размахивает клешнями, демонстрируя их размер и вызывая соперника на бой.

Впрочем, как у многих супергероев, у рака-богомола есть своя ахиллесова пята. Ему приходится линять, чтобы обновить жесткую оболочку клешней-молотов, которая, как вы понимаете, подвергается немалым нагрузкам. В те два или три дня, что длится линька, животное практически беззащитно. Раку нечем атаковать, и у него нет твердой скорлупы, которая обычно оберегает его от хищников. Почти все обитатели рифов поедают друг друга, а рак-богомол – это, по сути, раковая шейка с клешнями впереди.

Если вы линяющий рак-богомол, забившийся в неприметную щель, то меньше всего на свете вы хотите бегать и подвергать себя опасности. Вот тут-то и приходится обманывать. Обычно большие раки-богомолы размахивают клешнями (честная угроза), а маленькие убегают. Но во время линьки раки любого размера ведут себя угрожающе, даже если в сложившейся ситуации они не опаснее разъяренного мармеладного мишки. Подкрепить угрозу нечем, но покидать укрытие слишком рискованно – даже более рискованно, чем вступать в драку. Оккупанты, зная, что им грозит чудовищный удар рака-богомола, не решаются проверять, не блеф ли это.

Пожалуй, ротоногие – те еще ловкачи, их блеф – явно способ навести тень на плетень, но это не очень сложный обман. Начнем с того, что они не придумали такую тактику и не приняли решение вести себя подобным образом. Это просто эволюционное преимущество, своего рода инстинкт или рефлекс.

Искушенному брехуну нужна теория сознания: он должен уметь поставить себя на место своей жертвы. Ему нужна способность думать о том, что знают и чего не знают окружающие. Он должен уметь представлять, какая именно чушь произведет какое впечатление, и, соответственно, выбирать подходящую.

Такой развитый разум – редкость в мире животных. У нас он есть. У наших ближайших родственников среди приматов – шимпанзе и горилл – тоже, вероятно, в какой-то степени есть. У других обезьян, похоже, нет. Но есть одно очень непохожее на нас семейство, которое им обладает, – врановые.

Мы знаем, что врановые (вороны, вороны, сойки) – чрезвычайно умные птицы. Из всех неродственных человеку видов они создают наиболее сложные инструменты. Они используют найденные предметы, чтобы решать всевозможные головоломки. Эзопова басня о вороне, которая кидала камушки в кувшин, чтобы поднять уровень воды, скорее всего, основана на реальном наблюдении. Вороны, живущие в неволе, способны разобраться, как это сделать. Эти птицы строят планы, выбирая предметы, которые могут пригодиться им позже. Они узнают лица людей и мстят тем, кто угрожал им или вредил. Они даже сообщают о затаенных обидах своим сородичам.

Мы не знаем, почему именно врановые так умны, но их образ жизни вознаграждает сообразительных. Они живут долго, очень социальны и изобретательно исследуют окружающий мир в поисках всего, что может оказаться съедобным. Вероятно, конкретно вороны эволюционировали бок о бок со стайными животными, такими как волки и мы с вами, и потому исключительно хорошо умеют обманывать млекопитающих, чтобы выманивать у них пищу.

Поскольку еды то много, то мало, большинство видов врановых запасают ее, надежно укрывая там, куда за ней потом можно вернуться. Но делать тайники бесполезно, если за тобой наблюдают другие. Если одна птица видит, как другая прячет что-то вкусное, то наблюдатель обычно ворует еду. Поэтому врановые стараются прятать пищу, пока никто не видит. Если за ними следят, вороны действуют быстро или перебираются в другое место, чтобы пристроить запас там. Они также делают обманные тайники, притворяясь, что оставили там кусочек еды, а на самом деле держат пищу в клюве или лапе, чтобы как следует припрятать попозже.

Можно ли считать, что ворон морочит голову другим птицам, имитируя, что прячет перекус? С нашей точки зрения, это зависит от того, почему ворон притворяется и задумывается ли он о впечатлении, которое его хитрость может произвести на сородичей. Полноценная чушь должна отвлекать, путать, вводить в заблуждение, а это значит, что обманщик должен иметь ментальную модель того эффекта, который его действия производят на сознание наблюдателя. Есть ли у врановых теория сознания? Понимают ли они, что другие птицы видят, как они делают запас, и, скорее всего, его украдут? Или они всего лишь следуют некому простому правилу, например «прятать еду, только когда вокруг нет других воронов», понятия не имея, почему они так поступают? Исследователям, которые изучают поведение животных, пока что не удавалось доказать, что у неродственных человеку видов есть теория сознания. Но недавние исследования наводят на мысль, что вороны могут быть исключением. Когда они прячут угощение, они и правда думают о том, что знают другие вороны. И они пытаются обмануть не только других птиц, которые сидят прямо перед ними, – они догадываются, что поблизости могут оказаться и другие, невидимые им птицы, которых также можно обмануть[5]. Это очень похоже на то, как мы морочим людям голову в интернете. Мы их не видим, но рассчитываем, что наши слова достигнут своей аудитории.

Вороны – сообразительные птицы, но мы, люди, вывели хитрость на новый уровень. Как и у воронов, у нас есть теория сознания. Мы можем заранее обдумать, как другие интерпретируют наши действия, и используем эту способность себе на благо. В отличие от воронов, у нас также есть богатая языковая система. Человеческий язык крайне выразителен: мы умеем соединять слова множеством способов, чтобы передавать различные идеи. Сочетание языка и теории сознания позволяет нам передавать широкий ряд сообщений и моделировать в сознании, какое влияние эти сообщения окажут на тех, кто их слышит. Отличный навык для тех, кто хочет эффективно общаться, и он не менее удобен, если мы хотим манипулировать убеждениями или действиями другого лица с помощью коммуникации.

К слову, о коммуникации. Это обоюдоострый меч. С ее помощью мы можем замечательно сотрудничать. Но одновременно, обращая пристальное внимание на то, что нам передают другие люди, мы даем им рычаг, который они могут использовать, чтобы влиять на наше поведение. Животные с ограниченными коммуникационными системами – скажем, парой сигнальных криков – имеют всего несколько рычагов, которыми можно манипулировать. Капуцины предупреждают друг друга с помощью сигналов тревоги. Это спасает жизнь многим из них. Но такие сигналы еще и позволяют обезьянам низшего ранга отпугивать более высокоранговых от ценной пищи. Всё, что им нужно, – издать сигнал тревоги, когда нет опасности. Тем не менее капуцины мало что еще могут друг другу сообщить, поэтому и способов обдурить собратьев у них не так уж много. Капуцин мог бы сказать, что мне нужно убежать, – пусть это на самом деле не в моих интересах. Но ему не удалось бы, например, убедить меня, что у него – честное слово – есть подружка в Канаде, которую я никогда не встречал. И уж тем более он не способен развести меня на десять тысяч долларов, написав мне «нигерийское письмо» от имени вдовы миллионера, которая просто умоляет меня помочь ей отмыть капиталы.

Так почему же вокруг столько чуши? Отчасти ответ в том, что все – ракообразные, вороны или окружающие нас люди – пытаются вам что-то всучить. Отчасти в том, что люди обладают инструментами познания, позволяющими понимать, какой именно род обмана будет эффективнее. Наконец, дело в том, что наш сложный язык позволяет нам производить бесконечное разнообразие чуши.

СЛОВА-ХАМЕЛЕОНЫ И ЮРИДИЧЕСКАЯ ЗАУМЬ

Мы применяем против лжецов суровые социальные санкции. Если вас поймают на серьезном вранье, вы можете потерять друга. Вам могут дать в нос. Или засудить. Вполне вероятно, что ваше двуличие станет предметом обсуждения среди друзей и знакомых. Скорее всего, вы обнаружите, что вам больше не доверяют ни в дружбе, ни в любви, ни в бизнесе.

Учитывая все эти потенциальные кары, часто лучше вводить в заблуждение не напрямую. Это еще называют подтасовкой. Если я осознанно подведу вас к неверному выводу, сообщив вам то, что технически является правдой, я подтасую факты. Знаменитое заявление Билла Клинтона в программе NewsHour, пожалуй, стало классическим примером из современной истории: тогда бывший президент сказал ведущему Джиму Лереру, что он «не имеет сексуальных отношений [с Моникой Левински]». Когда всплыли новые подробности, Клинтон оправдывался тем, что его заявление было верным. Ведь он говорил, что не имеет отношений в настоящем времени. Конечно, они были в прошлом, но его изначальное утверждение никак этого не касалось.

Подтасовка фактов оставляет нам возможность оправдываться и формально, и в принципе. Если вас поймают за передергиванием фактов, это может повредить вашей репутации, но большинство людей считают, что это не такой тяжкий проступок, как прямая ложь. Обычно, когда человека ловят на подтасовке, ему не приходится выкручиваться настолько абсурдным образом, как Биллу Клинтону: «Все зависит от того, что вы понимаете под словами “не иметь”».

Подтасовка фактов возможна благодаря тому, как мы используем язык. Зачастую то, что люди говорят буквально, – это совсем не то, что они хотят сообщить. Предположим, вы спросите меня, что я думаю о перезапуске «Твин Пикс» Дэвида Линча двадцать пять лет спустя, и я отвечу: «Не так уж плохо». Вы можете интерпретировать это как «не так уж и хорошо», хотя я этого и не говорил. Или, предположим, во время обсуждения досуга моего коллеги я скажу: «На работе Джон не пьет». В буквальном смысле это означает лишь то, что Джон не употребляет спиртное в рабочее время, и у вас нет оснований подозревать, что он делает это вне офиса. Но подразумевает эта фраза совсем иное. Она означает, что Джон – алкоголик, но еще способен держать себя в руках.

В рамках лингвистики наличие подразумеваемого смысла рассматривается в разделе прагматики языка. Философ языка Герберт Пол Грайс ввел понятие «импликатура», чтобы описать, для чего используется предложение, вместо того, что оно означает буквально. Импликатура позволяет нам эффективно общаться. Если вы спросите, где можно выпить чашку кофе, и я отвечу: «Есть кафешка в квартале отсюда», вы интерпретируете мои слова как ответ на ваш вопрос. Вы сделаете вывод, что кафе открыто, что там продают кофе и так далее. Мне не придется проговаривать всё это подробно.

Но импликатура также позволяет подтасовывать факты. Импликатура заявления «на работе Джон не пьет» состоит в том, что он пьянствует в остальное время. В противном случае почему я не сказал просто, что Джон вообще не употребляет алкоголь?

Импликатура оставляет огромное пространство для маневра людям, которые говорят нечто, что вводит остальных в заблуждение, а потом заявляют, что они тут ни при чем. Представьте, что Джон попытался подать на меня в суд за клевету, потому что я сказал, что он не пьянствует на работе. Есть ли у него хоть какой-то шанс выиграть? Моя фраза корректна, и не в его интересах заявлять, что это не так. Люди частенько пользуются разрывом между буквальным значением и импликатурой, чтобы дурачить друг друга. «Из тех, кого я знаю, он не самый ответственный отец», – говорю я. Это верно, потому что я знаю одного отца еще лучше, но вы подумаете, что я назвал его ужасным отцом. «Он возвращает долги, стоит ему об этом напомнить». На самом деле он честный парень, который быстро выплачивает долги и без напоминаний, но вы подумаете, что я назвал его жмотом. «Я получил стипендию и играл в футбол». Правда, вот только это была стипендия National Merit[6], а в футбол играл во дворе с приятелями по утрам в воскресенье. А звучит это так, словно я был спортивной звездой университета.

Один из ключевых инструментов чуши, известный как слова-хамелеоны или слова-ловушки, опирается на разрыв между буквальным значением и импликатурой, который помогает избегать ответственности. Похоже, этим инструментом пользуются во многих профессиональных сферах. С помощью слов-хамелеонов рекламщики намекают на выгоды так, чтобы не выполнять обещания. Если вы заявите, что ваша зубная паста «до 50 %» снижает риск кариеса, то соврете, только если паста сработает слишком хорошо. Политик может избежать обвинений в клевете, если начнет со слов «говорят, что», заявляя о связях оппонента с организованной преступностью. С помощью классической фразы «были допущены ошибки»[7] менеджер имитирует извинения, но в итоге никто не несет ответственности.

Гомер Симпсон[8] знал в этом толк. Защищая своего сына Барта, он, как известно, заявил: «Мардж, не расхолаживай мальчишку. Ему надо научиться выбираться из передряг, как хамелеону. Это то, чем мы отличаемся от животных… Кроме хамелеона».

Шутки шутками, но корпоративные слова-ловушки позволяют избавляться от ответственности, прикрываясь дымовой завесой эвфемизмов и пассивных оборотов. Канал NBC News сообщил в 2019 году, что многие мировые производители, скорее всего, используют сырье, для добычи которого на Мадагаскаре эксплуатируют детский труд. Вот что выдал представитель Fiat Chrysler: его компания «в сотрудничестве с заинтересованными лицами из различных отраслей по всему миру на протяжении всей цепочки создания стоимости принимает меры по продвижению и развитию нашей цепочки поставок сырья». Сотрудничество? Заинтересованные лица? Цепочка создания стоимости? Вообще-то речь идет о четырехлетних детях, обрабатывающих слюду, добытую в убогих шахтах. Речь идет о целых семьях, которые работают под палящим солнцем и спят под открытым небом за сорок центов в день. Эта чушь скрывает чудовищные человеческие жертвы за фасадом корпоративного жаргона.

Некоторые лжецы пытаются активно вводить в заблуждение, увлекая слушателей в глубокие дебри. Другие, по сути, равнодушны к правде. Чтобы объяснить разницу, вернемся от хамелеонов к историям о сигналах животных, с которых начали эту главу. Когда животные общаются, они, как правило, посылают «эгоистичные» сигналы, говорящие что-то о том, кто их посылает, а не о внешнем мире. Например: «я голодный», «я злой», «я сексуальный», «я ядовитый» и «я член группы» – всё это «эгоистичные» сигналы, потому что они сообщают нечто о том, кто их передает.

«Альтруистичные» сигналы несут информацию об элементах внешнего мира. Среди животных такие сигналы редки, если не брать явное исключение – сигналы тревоги. У большинства животных просто нет способов описать внешние объекты. Люди иные. Одна из новых (или относительно новых) особенностей человеческого языка состоит в том, что он дает нам словарь и грамматику, позволяющие говорить не только о себе, но и о других людях и внешних объектах.

Но даже когда люди, на первый взгляд, говорят об элементах внешнего мира, они могут сообщать о себе больше, чем кажется. Представьте человека, оказавшегося новичком на вечеринке или другом общественном мероприятии и вступившего в беседу. Почему вы рассказываете именно такие истории? Почему вы вообще разговариваете, раз уж на то пошло? Ваши байки не просто сообщают людям о каких-то аспектах мира. Они рассказывают о том, кто вы такие или, точнее, кем хотите казаться. Возможно, вы хотите выглядеть смелым и азартным. Или, может быть, чувствительным и печальным. Может быть, вы бунтарь. А может, мастер шутить над собой. Мы рассказываем истории, чтобы сформировать впечатление о себе в глазах других.

Этот импульс порождает активное производство чуши. Рассказывая о безумном приключении во время путешествия по Азии, не обязательно говорить правду, чтобы создать нужное впечатление. И зачастую правда действительно для вас неважна – лишь бы получилось интересно, выразительно или захватывающе. Просто встретьтесь с друзьями за кружкой пива, и вы сами это поймете. Подумайте об историях, которые становятся виральными в социальных сетях: смешные детские фразочки, ужасные первые свидания, проделки домашних питомцев. Для большинства читателей не имеет значения, правдивы они или нет.

То, что люди способны нести чушь, не значит, что они будут это делать, но и не значит, что от чуши так уж легко избавиться с помощью правды. Почему же чушь так распространена?

ЛОЖЬ ЛЕТИТ, А ИСТИНА ХРОМАЕТ

Пожалуй, самый важный принцип в исследованиях чуши – это принцип Брандолини. Сформулированный итальянским программистом Альберто Брандолини в 2013 году[9], он гласит: «Количество энергии, необходимое для опровержения чуши, на порядок больше, чем требуется для ее производства».

Нести чушь куда проще, чем от нее избавляться, да еще и куда дешевле. За несколько лет до того, как Брандолини изложил свой принцип, итальянский блогер Уриэль Фанелли выразил похожую мысль: «Идиот может выдать больше чепухи, чем вы когда-либо сумеете разоблачить». Конспирологу и радиоведущему Алексу Джонсу не нужно быть злым гением, чтобы распространять ядовитые небылицы (например, отрицая события в начальной школе Сэнди Хук[10] или твердя о «Пиццагейте»[11]). Он вполне может быть злобным тупицей или заблуждаться по глупости.

В области медицины принцип Брандолини иллюстрирует вредное заблуждение о том, что вакцины вызывают аутизм. За двадцать с лишним лет исследований не было подтверждено, что вакцины вызывают расстройства аутистического спектра, – мало того, существует множество доказательств того, что они этого не делают. Тем не менее предрассудки, касающиеся вакцин, сохраняются в основном благодаря шокирующе слабой научной работе 1998 года, опубликованной в Lancet британским врачом Эндрю Уэйкфилдом с соавторами. В этой статье и на множестве последующих пресс-конференций команда Уэйкфилда заявляла, что, вероятно, синдром, включающий аутизм в сочетании с воспалительной болезнью кишечника, связан с комплексной вакциной от кори, паротита и краснухи[12].

Работа Уэйкфилда активизировала современное антипрививочное движение, привела к удивительно устойчивому страху перед вакцинами и внесла свой вклад в рост случаев заболевания корью во всем мире. Мало какое еще исследование во всей истории науки так тщательно разоблачали. Миллионы долларов и бесчисленные часы работы ученых ушли на то, чтобы проверить и перепроверить его методику и результаты. Его выводы были полностью и безоговорочно опровергнуты[13].

Когда накопились доказательства против гипотезы о связи комплексной вакцины и расстройств аутистического спектра и проявился конфликт интересов Уэйкфилда, большая часть его соавторов потеряла доверие к своему исследованию. В 2004 году десять из них официально отказались от раздела «Интерпретация» из статьи 1998 года. Уэйкфилд не подписал отзыв. В 2010 году Lancet полностью отозвал статью.

В том же году Генеральный медицинский совет (GMC) Британии признал Уэйкфилда виновным в серьезном нарушении профессиональной этики. Ему вынесли выговор за нарушения, связанные со статьей 1998 года, за то, что он подвергал пациентов ненужным вмешательствам, включая колоноскопию и спинномозговую пункцию, и за то, что он не сообщил о финансовом конфликте интересов[14]. В итоге слушания Уэйкфилд лишился медицинской лицензии в Великобритании. В 2011 году выпускающий редактор British Medical Journal Фиона Годли официально объявила изначальное исследование мошенничеством и заявила, что, вероятно, автор умышленно обманул читателей, потому что одна лишь некомпетентность не может объяснить многочисленные проблемы со статьей.

Этические нарушения не являются серьезным аргументом против заявления Уэйкфилда о связи аутизма и вакцин. Да, возможно, ему не хватило данных, чтобы обосновать свои выводы. Да, он мог некорректно обращаться с материалами, или хуже того: вполне может быть, что он грубейшим образом нарушал этический кодекс своей профессии. Всё его исследование, наверное, и правда «изощренное надувательство», сплошные конфликты интересов и сфабрикованные находки. Даже при всем этом его вывод мог бы быть корректным. Но он не корректен. Мы знаем об этом, потому что были проведены тщательнейшие и многочисленные масштабные научные исследования. Дело не в слабостях работы Уэйкфилда (не они доказывают, что между вакциной и аутизмом нет связи), дело в превосходящем весе последующих научных доказательств.

Уточним, что нет ничего дурного в том, чтобы проверить, нет ли связи между расстройствами аутистического спектра и вакцинацией. Проблема в том, что исходное исследование было в лучшем случае проведено безответственно, а затем, когда его пугающие выводы были окончательно опровергнуты, антипрививочники придумали историю о заговоре «большой фармы», желающей скрыть правду. Уэйкфилд в конце концов снял документальный фильм под названием «Вакцинированные: от подлога к катастрофе», в котором обвинил Центры по контролю и профилактике заболеваний (США) в том, что они скрывают данные об опасности вакцин. Фильм привлек большое внимание прессы и заново оживил страх перед прививками. Несмотря на все новые данные об Уэйкфилде и колоссальную лавину опровержений его гипотезы, он сохранил репутацию у определенных групп населения, и необоснованные опасения о связи вакцин с расстройствами аутистического спектра также сохранились.

Два десятилетия спустя афера Уэйкфилда привела к катастрофическим последствиям для общественного здравоохранения. Уровень вакцинации слегка поднялся после своего падения вскоре после публикации статьи Уэйкфилда, но остался опасно низким – все еще ниже, чем был в начале 1990-х годов. В первые шесть месяцев 2018 года в Европе стало известно о рекордно высоком числе заболеваний корью – 41 тысяча случаев. В США, где почти полностью избавились от кори, теперь ежегодно страдают от крупных вспышек. Другие болезни, такие как паротит и коклюш, также возвращаются. В частности, скептически относятся к безопасности вакцин американцы из зажиточных прибрежных городов. Среди свежих родительских трендов – эксперименты с отложенным планом вакцинации. Эта стратегия не имеет научного обоснования, и дети дольше остаются подверженными риску детских болезней. Родители полагаются на «коллективный иммунитет», который возникает, когда все вокруг привиты.

Итак, существует гипотеза, которая дискредитирована так убедительно, как, пожалуй, никакая другая в научной литературе. Она принесла существенный вред здоровью населения. И тем не менее от нее никак не избавиться. Почему так тяжело разоблачить слухи о связи между вакцинами и аутизмом? Принцип Брандолини в действии. Исследователям приходится тратить куда больше времени на разоблачение аргументов Уэйкфилда, чем он изначально потратил на их создание.

Конкретно эта ложная гипотеза имеет дополнительные характеристики, которые делают ее более живучей, чем другие. Аутизм пугает родителей, но мы все еще не знаем, что его вызывает. Как и большинство успешных городских легенд, идея, лежащая в основе гипотезы, незамысловата и захватывает дух: «Слабое детское тело колет игла и заражает странной субстанцией. Ребенок кажется совершенно здоровым несколько дней или даже недель, а затем неожиданно наступает серьезный и порой непоправимый регресс в его поведении». Эта история вызывает глубинные страхи, в данном случае связанные с брезгливостью и заражением, а также тревогу из-за здоровья и безопасности детей. Этот миф отвечает нашей потребности в объяснениях и тенденции подозревать причинно-следственную связь, если два события происходят друг за другом. Он также подсказывает, как себя защитить. Разоблачать нечто подобное – значит неизбежно бороться с превосходящим противником.

Чушь легко не только создавать, но и распространять. Сатирик Джонатан Свифт писал в 1710 году, что «молва летит на крыльях, правда, прихрамывая, плетется вослед»[15]. Это высказывание пережило множество воплощений, но наш любимый вариант принадлежит Корделлу Халлу, госсекретарю Франклина Д. Рузвельта: «Ложь облетит полмира, прежде чем правда успеет натянуть штаны». Мы воображаем себе беспомощную Правду, которая бежит по коридору, спотыкаясь и путаясь в брюках, в безнадежной попытке догнать давно убежавшую Ложь.

Совместив принцип Брандолини, принцип Фанелли и наблюдение Свифта, мы приходим к выводу, что: 1) на чушь уходит меньше работы, чем на разоблачение; 2) чтобы создавать чушь, требуется меньше интеллекта, чем чтобы ее оспаривать; 3) чушь распространяется быстрее, чем ее опровержения. Конечно, все это просто афоризмы. Они хорошо звучат, они кажутся правдивыми, но они могут быть очередной чушью. Чтобы измерить распространение чуши, нам нужна среда, где ее записывают, хранят и сортируют для масштабного анализа. Facebook^◆[16], Twitter и другие социальные сети – именно такая среда. Многие из сообщений, публикуемых на этих платформах, – слухи, которые передают от человека к человеку. Слухи – не совсем то же самое, что чушь, но и то и другое может быть результатом умышленного обмана.

Чтобы проследить, как распространяется слух, нужно просто посмотреть, кто с кем поделился и в каком порядке. Всю эту информацию запросто можно получить, если у вас есть необходимый доступ к системе. Особенно актуальны в этом плане твиты о катастрофах. Концентрация внимания во время таких событий создает как стимул производить чушь, так и насущную потребность от нее отбиваться.

Одной из таких катастроф был теракт во время Бостонского марафона в 2013 году. Вскоре после атаки в Twitter всплыла трагическая история. Оказывается, во время теракта погибла восьмилетняя девочка. Эта маленькая девочка была ученицей начальной школы Сэнди Хук и бежала марафон в память о своих одноклассниках, которых несколько месяцев назад застрелили во время чудовищного массового убийства. Ужасная ирония судьбы (пережить трагедию в Сэнди Хук лишь затем, чтобы погибнуть во время Бостонского марафона) заставила историю разлететься по Twitter со скоростью лесного пожара. Портрет девочки (стартовый номер 1035 на кислотно-розовой футболке, за спиной развеваются волосы, убранные в хвостик) заставил тысячи читателей отреагировать с состраданием и грустью.

Однако были и те, кто засомневался. Некоторые вспомнили, что на Бостонский марафон не записывают детей. Другие обратили внимание, что стартовый номер относится к другому забегу – гонке Джо Кассела на пять километров. Сайт Snopes.com, созданный для отслеживания слухов, быстро разоблачил эту новость, к тому же выводу пришли и другие организации, оценивающие достоверность сведений. Девочка не погибла – она даже не участвовала в марафоне. Пользователи Twitter пытались исправить ситуацию, исходное сообщение опровергали более двух тысяч твитов. Но все было впустую. Более девяноста двух тысяч людей поделились лживой историей. О ней написали крупнейшие новостные агентства. Слух продолжал жить, несмотря на множество попыток его остановить. Брандолини снова оказался прав.

Исследователи в Facebook^◆ наблюдали за сходным феноменом на своей платформе. Отслеживая слухи, изученные Snopes, они выяснили, что ложные сведения распространяются дальше, чем правдивые, даже после того, как Snopes их опровергает. После вмешательства Snopes сообщения, содержавшие сфабрикованные сведения, часто удаляли, но редко удавалось сделать это достаточно быстро, чтобы остановить распространение фейка.

Другие исследователи искали причины такого каскадного распространения слухов. Когда они сравнивали конспирологические теории с постами на другие темы, выяснилось, что первые имеют куда больший охват. Это создает дополнительные сложности, если надо опровергнуть некорректное утверждение. Интуитивная догадка Джонатана Свифта полностью подтвердилась. Люди, которые вычищают чушь, находятся в куда более невыгодном положении, чем те, кто ее производит.

У тех, кто говорит правду, есть и другая проблема. Способы получения и распространения информации постоянно изменяются. За семьдесят пять лет мы перешли от газет к новостным лентам, от программы Face the Nation[17] к Facebook^◆, от разговоров у костра к жгучим твитам в четыре утра. Новые медиа стали плодотворной почвой для псевдопроблем, дезинформации, чуши и фейковых новостей. В следующей главе мы рассмотрим, как и почему это произошло.

Глава 2. Источники, истории и недостоверная информация

Если бы в 1990 году нам сказали, что к 2020 году почти половина жителей планеты будет носить с собой устройство размером с портмоне – то есть смартфон, – с помощью которого можно моментально проверить любой факт на свете, мы бы предположили, что чуши настанет конец. Как можно одурачить человека, который способен легко, быстро и бесплатно подтвердить или опровергнуть ваши слова?

Но очевидно, что у людей нет ни времени, ни желания использовать смартфоны подобным образом. Вместо этого гаджеты стали очередным инструментом распространения чуши. С одной стороны, вы можете спокойно вести застольную беседу, не опасаясь, что ваши слова станут проверять по тридцать раз за обед. С другой стороны, чушь расходится почти беспрепятственно.

Инновационные технологии не избавили нас от брехни – они только усугубили проблему. В этой главе мы разберемся, как это произошло. Если коротко, то появление интернета изменило процесс создания и поиска информации и обмена ею. И хотя цифровая революция принесла нам немало пользы, у нее есть и серьезные отрицательные стороны. Освещение новостей стало куда более односторонним. Повсюду дезинформация, недостоверные сведения и фейковые новости. Рассмотрим все эти темы по очереди.

БОРДЕЛЬ ПЕЧАТНОЙ ПРЕССЫ

Тому, кто пытается остановить поступь революции информационных технологий, можно только посочувствовать. Филиппо де Страта – монах и переписчик рукописей – пережил такую революцию. В 1474 году он обличал последствия изобретения печатного станка. Печатники, заявлял де Страта, «за гроши бессовестно печатают тексты, которые могут воспламенить впечатлительную молодежь, в то время как честный писатель умирает от голода». Из-за использования печатного станка стоимость производства существенно снизилась. Косвенным образом это привело к снижению ценности и авторитета текста. Когда книги делались вручную, только аристократия и церковь могли заказать изготовление нового экземпляра хорошо обученным переписчикам, таким как де Страта. Высокая стоимость их работы оказывалась своеобразным фильтром. Спрос на сугубо развлекательные книги был невелик. В основном создавались новые экземпляры Библии и другие творения большой важности. Массовое производство печатной продукции стало каналом, через который на рынок начали выплескиваться менее серьезные произведения. В публичных выступлениях Филиппо де Страта возмущался тем, что «бордель печатного станка» подтолкнет к дешевым, похабным развлечениям, – возможно, даже к чтению Овидия. На самом деле он, наверное, больше тревожился о том, чтобы сохранить свое рабочее место.

Не он один волновался из-за избытка ерунды, способной затмить важную информацию. Пионеры систематизации человеческих знаний, такие как Конрад Геснер[18] в XVI веке и Адриан Байе[19] в XVII веке, считали, что печать уничтожит образование, потому что читатели будут подавлены открывшимся разнообразием информации. Они ошибались. Мы можем оглянуться на несколько веков назад и убедиться, что изобретение Гутенберга принесло больше пользы, чем вреда. Печатный станок, позже в сочетании с публичными библиотеками, демократизировал мир письменности. Вот как описал эту перемену в 1500 году немецкий писатель Себастьян Брант:

«В наши дни… появилось невероятное число книг. Книгу, которая когда-то принадлежала только богатым, а то и одним королям, теперь можно увидеть под крышей бедняков… Сегодня нет ничего такого, чего наши дети… не могли бы узнать».

И все же Филиппо де Страта был прав в том, что падение стоимости распространения информации приводит к изменениям как в природе доступной информации, так и в том, как люди взаимодействуют с этой информацией[20].

Примерно спустя пятьсот лет после того, как Филиппо де Страта забил тревогу по поводу печатного станка, ему вторил социолог Нил Постман[21]:

«Изобретение новых и разнообразных средств коммуникации дало голос и аудиторию многим людям, чье мнение в противном случае не было бы услышано, тем, кто на самом деле мало что может предложить вниманию публики, кроме словесных экскрементов».

Если бы мы хотели осудить блоги, форумы в интернете и социальные медиаплатформы, то вряд ли смогли бы выразиться лучше. Но Постман не имел в виду социальные медиа и даже интернет. Он высказался полвека назад. В лекции 1969 года он сокрушался на тему примитивных телепередач, бессодержательных статей в газетах и журналах и в целом по поводу поверхностности массмедиа. Он утверждал, что подобный стиль подачи отвлекает потребителей от по-настоящему важного и эти помехи сами по себе могут быть формой дезинформации. Если религия – это опиум для народа, то сериалы «Пляж» и «Остров искушений»[22] – это тюбики клея, откуда массы втягивают едкие пары.

После лекции Постмана мы пережили еще одну революцию. Интернет изменил то, как мы создаем, распространяем и потребляем информацию. Он повлиял на то, как мы проводим исследования, узнаем о текущих событиях, общаемся со знакомыми, развлекаемся и даже думаем. Но почему же интернет еще и породил беспрецедентную пандемию чуши?

Давайте начнем с создания информации. В 1980-х годах печать требовала денег, и немалых. Типографский способ обходился дорого, текст нужно было подготовить загодя, а чтобы его распространить, требовалось буквально передать экземпляры изданий в руки читателей. Сегодня любой человек, имеющий персональный компьютер и соединение с интернетом, может создать профессионально выглядящий документ и делиться им со всем миром бесплатно. И все это не вылезая из пижамы.

Интернет обещал сделать информацию всеобщей, позволить бесчисленным новым голосам влиться в мировой разговор. Представители маргинализированных групп, которым раньше могло не хватать денег или социального капитала, чтобы опубликовать и распространить свои работы, теперь обретают голоса. Одновременно новые технологии охватывают всевозможные интересы и позволяют объединяться вокруг самых редких увлечений. Вы хотите сконструировать собственную Каллиопу? Изучить мультфильм «Скуби-Ду» с точки зрения критической теории? Научиться играть в кости, как герои «Кентерберийских рассказов»? Интернет вам в помощь.

Но у этой демократизации есть и темная сторона. Благодаря вирусному распространению в социальных сетях начинающие авторы могут получить столь же широкую аудиторию, как и профессиональные журналисты. Но отличия в качестве подачи информации могут быть разительными. Типичный пользователь интернета не обучен, да и не имеет стимула излагать беспристрастно. У нас появился доступ к куда большему объему информации, но она куда менее достоверна.

До интернета массмедиа заполняли наши гостиные далекими голосами. Но эти голоса были нам знакомы. Мы слушали Эда Марроу[23], мы читали, что пишут известные газетные колумнисты, мы смотрели на Уолтера Кронкайта[24], «самого надежного человека в Америке», и погружались в вымышленные миры, созданные знаменитыми авторами. В сегодняшнем мире социальных медиа друзья угощают нас приторными похвалами своим новым возлюбленным, квадратными снимками своих перекусов – из органических и местных продуктов – и утомительным перечислением спортивных, творческих или учебных достижений их детей. Наши дома заполняются и голосами незнакомцев, часто анонимными голосами, которыми друзья решили с нами поделиться. Мы не знаем этих людей. Они редко пишут с тем же вниманием к фактам, которое можно ожидать от коммерческого СМИ. А некоторые из этих «авторов» и вовсе чьи-то агенты влияния или компьютерные программы, распространяющие дезинформацию по заказу корпораций или зарубежных властей.

Раньше, когда новости напоминали ручей, мы могли эффективно оценить поступающую информацию. Но теперь на нас надвигается лавина. Пока мы писали эту главу, у нас было открыто по несколько окон браузера. А в каждом окне – около десятка вкладок. И в каждой вкладке – новостной репортаж, журнальная статья, пост в блоге или другой источник информации, к которому мы хотели бы вернуться, но уже никогда не вернемся. Даже если бы мы специально ничего не искали, истории и отрывки новостей мелькают в лентах наших социальных сетей быстрее, чем мы успеваем их изучать. Поскольку поток информации так велик, а фильтров так мало, нам вспоминается ученик чародея: ошеломленный, выбившийся из сил, теряющий волю, необходимую для борьбы с течением, которое становится быстрее с каждым минувшим часом[25].

НЕПРИВЛЕКАТЕЛЬНОСТЬ ПРАВДЫ БЕЗ ПРИКРАС

Филиппо де Страта боялся, что труды Овидия могут потеснить Библию. Мы боимся, что бессмысленные списки, тесты, мемы и сплетни о звездах, процветающие в социальных сетях, могут вытеснить вдумчивый анализ того рода, что вы видите в The New York Times или The Wall Street Journal. Каждое поколение убеждено, что лень потомков приведет к культурному и интеллектуальному спаду. Возможно, мы ретрограды, присоединившиеся к стенаниям, которым уже тысяча лет, но настала наша очередь, так что мы не собираемся упустить свой шанс поворчать.

До интернета газеты и журналы зарабатывали с помощью подписок[26]. Подписавшись на периодическое издание, вы вступали в долгосрочные отношения. Вас волновало качество информации, предлагаемой источником, ее точность и то, имеет ли она отношение к вашей повседневной жизни. Чтобы привлечь и сохранить подписчиков, издатели предлагали им свежую и хорошо отобранную информацию.

Экономика интернета зависит от кликов. Когда вы щелкаете ссылку и переходите на страницу, ваш клик приносит владельцу сайта доход от рекламы. Интернет-ресурс далеко не всегда нуждается в долгосрочных отношениях с вами. Страницы устроены так, чтобы вызвать у вас желание пойти по ссылке прямо сейчас. Не так важно, чтобы информация была точной, – главное, чтобы она разжигала интерес. Ссылка должна бросаться в глаза и притягивать вас. Интернет-издатели больше не ищут Вудворда и Бернстайна[27]. Им нужны «Семь кошек, похожих на диснеевских принцесс», «Восемь сумасшедших рецептов, которые скрывает ваш личный тренер», «Девять никогда ранее не публиковавшихся фото Элвиса, найденных на чердаке пенсионерки» и «Десять способов, с помощью которых эксперты распознают чушь в данных».

Издатели генерируют этот бред, потому что мы по нему кликаем. Мы можем льстить себе, думая, что нам важнее качественные источники информации, предлагающие глубокий анализ. Но обычно, когда перед нами возникает соблазн щелкнуть по информационному эквиваленту пустых калорий, ментальный фастфуд выигрывает.

Вы могли обратить внимание, как этот тренд проявляется в заголовках. Именно они привлекают наше внимание. В социальных медиа, где многие пользователи никогда не идут дальше заголовка, это важнейший источник информации. Один сатирический сайт опубликовал статью под названием «70 % пользователей Facebook^◆ читают только заголовки, прежде чем комментировать». Сама статья начиналась с того, что большинство людей не изучают статьи, прежде чем поделиться ими в социальных сетях. После пары предложений был вставлен стандартный шаблон Lorem ipsum dolor… (это текст, которым обычно заполняют макеты интернет-страниц). В социальных сетях статьей поделились десятки тысяч раз, и мы не знаем, сколько людей из тех, кто это сделал, оценили юмор ситуации.

Заголовки, которые пишут редакторы, а не журналисты, нередко не вполне согласуются с содержанием статей. Но, например, в пределах одного выпуска The New York Times статьи не соревнуются друг с другом за ваше внимание. Газета пытается сформировать набор историй так, чтобы они все вместе были как можно более ценными. Медиа, зависящие от кликов, с другой стороны, устраивают гонку заголовков. На сайтах социальных медиа и в новостных лентах соседствуют заголовки конкурирующих изданий. Читатели редко читают всё, что видят, ведь доступной информации просто слишком много. Они выбирают самую заманчивую или дразнящую формулировку.

Как победить в гонке кричащих заголовков? С помощью сенсационности. Таблоиды давно используют сенсационные заголовки, чтобы привлекать внимание к газетам, стоящим на полке киоска, но солидные подписные издания, как правило, избегали этой практики. Однако сенсационность не единственный способ. Предприниматель Стив Райсон изучил 100 миллионов статей, опубликованных в 2017 году, чтобы выяснить, какие фразы чаще всего встречались в самых популярных из них. Вы удивитесь! Если, конечно, в последние года два не провели в интернете хотя бы пару минут.

Исследование показало, что самые успешные заголовки не излагают факты, а сулят эмоциональный опыт. Самая распространенная конструкция в кликабельных заголовках Facebook^◆, которая встречается почти в два раза чаще второй по популярности, – это «нечто… вызовет у вас такую-то реакцию». Например: «Это разобьет вам сердце», «Вы влюбитесь», «Вы не сможете оторваться» или «Это заставит вас ахнуть от изумления». Подобная конструкция также крайне востребована и в Twitter. В список самых популярных выражений также вошли: «заставит расплакаться», «побегут мурашки» и «растопит ваше сердце». Никакой интеллектуальный опыт не может с этим соперничать. Остановимся на секунду и подумаем о том, какой серьезный сдвиг произошел. Можете ли вы вообразить, чтобы The New York Times или ваша местная газета взывала к тому, как вы будете себя чувствовать после каждой истории, а не к тому, о чем на самом деле написано в статьях?

Когда-то целью заголовка было кратко передать суть истории. «Снайпер убил Кеннеди, когда тот проезжал по Далласу на машине». «Джонсон принес присягу в самолете». «Человек ступил на Луну. Астронавты сели на лунную поверхность, собрали камни и установили флаг». «Восточная Германия открывает границы, позволяя гражданам свободно выезжать на Запад».

Самые популярные фразы из заголовков

В случае с рекламой, зависящей от кликов, если заголовок расскажет слишком много, у человека вообще не будет причин переходить по ссылке. Сегодня заголовки бьются в конвульсиях, лишь бы не выдать вам суть истории. Обычно те из них, что одновременно представляют собой ссылки, используются интернет-медиа, но и традиционные медиа также вступают в игру. «Каждый пятый представитель этой профессии имеет серьезные проблемы с алкоголем», – заявляет The Washington Post. «Как избежать ведущей причины смертности в Соединенных Штатах», – обещает рассказать CNN. «Когда-то туры в Исландию были самым горячим направлением. Что произошло?» – задается вопросом USA Today. (Чтобы вас не мучила неизвестность, подскажем ответы: юристы; не попадайте в автомобильные аварии; этого никто не знает.)

Заголовки также заманивают нас, делая вид, что история нас касается. В мире социальных медиа новости – это двусторонняя дорога, на которой все одновременно и производители, и потребители. Пока мы писали этот раздел, в новостных лентах проскочили следующие заголовки:

• «Люди в шоке от фотографии, которая доказывает, что Амелия Эрхарт пережила крушение самолета» (Buzzfeed);

• «“Это настоящая бомба”, – пишут в Twitter об арестах ФБР в NCAA» (IndyStar);

• «McDonald’s изобрел “картошковилки”, и в интернете все только их и обсуждают» (HuffPost).

То, что мы говорим, становится интереснее происходящего. Но вся эта милота и блестки не просто делают общественный диалог глупее. Они прокладывают дорогу чуши. Неприкрашенная правда стала недостаточно хороша. Правдивая информация неконкурентоспособна на этом новом рынке.

ПРИСТРАСТНОСТЬ, ПЕРСОНАЛИЗАЦИЯ И ПОЛЯРИЗАЦИЯ

Так же как изобретение печатного станка дало нам более богатый выбор книг, появление кабельного телевидения позволило людям выбирать те каналы информации, которые были ближе их взглядам. До 1987 года «Доктрина справедливости» Федеральной комиссии связи США (FCC) требовала соблюдать баланс в освещении противоречивых тем в программах новостей. Но она была отменена при президенте Рональде Рейгане. Подстегиваемые зарождением 24-часового новостного цикла, кабельные новостные телеканалы начали процветать и специализироваться на определенных политических пристрастиях. Последние двадцать лет ведущие новостные медиа в США двигались ко все более одностороннему изложению фактов. На графике ниже можно увидеть, как разошлись идеологические позиции трех ведущих кабельных новостных каналов, судя по записям их программ.

В онлайн-режиме всё еще хуже. Даже ведущие новостные издания подают информацию не беспристрастно. Мы попадаем в изолированные эхокамеры. А такие издатели, как Breitbart News Network или The Other 98 %, заходят еще дальше, публикуя новости, которые можно назвать суперпристрастными. Их истории могут основываться и на фактах, но они настолько тщательно пропущены сквозь идеологическое сито, что часто включают существенные элементы неправды.

Издатели выдают на поток односторонние и сверхпристрастные статьи, потому что они окупаются. Социальные медиа предпочитают идеологизированные публикации. Ими делятся чаще, чем нейтральными новостями, а еще люди чаще переходят по таким ссылкам. Обострение политических противоречий превратилось в прибыльный бизнес.

Профессор Массачусетского технологического института Джуди Донат заметила, что, когда люди говорят о других вещах, они часто говорят о себе. Например, я захожу на Facebook^◆ и делюсь лживой – и даже абсурдной – теорией, согласно которой инверсионные следы самолетов – это потоки химических веществ, нарушающих работу желез внутренней секреции. Их разбрызгивают коварные либералы, чтобы снизить уровень тестостерона у американской молодежи. Я не столько заинтересован в том, чтобы вы поверили моему мнению, сколько желаю продемонстрировать мои политические убеждения. Поделившись такой статьей, я подаю знак, что принадлежу к тем, кто верит конспирологическим теориям и не доверяет «либеральной повестке» в Америке. И если моя цель в этом, то мне не важно, правдива или лжива история. Возможно, я ее и не читал, и для меня не имеет значения, читаете ли ее вы, но я хочу, чтобы вы знали: я состою в братстве любителей шапочек из фольги.

Сигнал и есть сообщение. Если я поделюсь историей о том, что налоговые органы расследуют сделки Дональда Трампа, совершенные до выборов 2016 года, то мои политические пристрастия будут неясны. Но если я выберу текст о том, как тот продал памятник Вашингтону русским олигархам, сразу станет ясно, что я ненавижу Трампа. И что я настолько лоялен к своей группе, что способен подавить подозрительность, читая истории о его злодеяниях.

Вывод профессора Донат следует из более общей области знаний, которую изучает теория коммуникации. Мы часто думаем о коммуникации лишь как о передаче информации от отправителя получателю. Но при этом мы игнорируем ее второй, более широкий, аспект, который раскрывает смысл латинского глагола communicare – «делать общим, совместным».

Коммуникация – то, как мы создаем, укрепляем и поощряем наш общий способ описания мира. Вообразите церковную службу или структурированную, заранее продуманную последовательность вечерних новостей. Коммуникации в социальных сетях очень похожи: они формируют и структурируют социальные группы. Отправляя твит, публикуя пост в Facebook^◆, загружая фото в Instagram^◆[28], мы подтверждаем нашу приверженность ценностям и убеждениям определенного онлайн-сообщества. Сообщество реагирует, и эти общие ценности еще раз укрепляются с помощью лайков, репостов, комментариев и ретвитов.

Если я прыгну в бассейн с завязанными глазами, крикну «Марко!» и сделаю это правильно, то моя сеть знакомых откликнется одобрительным хором: «Поло! Поло! Поло!»[29] Обмен новой информацией – вторичная цель при вступлении в социальные сети. В первую очередь они созданы для поддержания и укрепления общих связей. Опасность заключается в том, что в процессе общественный диалог настолько распадается на фрагменты, что восстановлению уже не подлежит. Люди скатываются к племенной эпистемологии, в которой истинность сообщения зависит не столько от фактов и эмпирических наблюдений, сколько от того, кто доносит его до других и насколько оно соответствует мировоззрению сообщества.

Алгоритмы только ухудшают ситуацию. Facebook^◆, Twitter и другие социальные платформы используют алгоритмы, чтобы искать для вас «подходящие» публикации, персонализируя вашу ленту новостей. Эти алгоритмы разработаны не затем, чтобы вы были в курсе событий, – они созданы для того, чтобы вы оставались активными участниками платформы. Их задача – скормить вам информацию, которая достаточно привлекательна, чтобы вы не отправились бродить по другим сайтам или, упаси господь, не легли спать пораньше. Проблема в том, что алгоритмы запускают порочный цикл, предлагая вам всё больше того, что, с точки зрения программы, вы хотите получить, и ограничивая доступ к другим точкам зрения. Как именно устроены алгоритмы, вам не показывают, но ваши лайки, прочитанные вами посты, список друзей, ваши геолокация и политические предпочтения – всё влияет на то, что вам покажут дальше. Алгоритмы выделяют информацию, которая соответствует их представлению о вашей социополитической ориентации, и подавляют альтернативные точки зрения.

Во Всемирной сети мы все подопытные кролики. Коммерческие сайты постоянно ставят крупномасштабные эксперименты, чтобы узнать, что удерживает нас онлайн и повышает вовлеченность. Медиакомпании в интернете экспериментируют с разными видами заголовков, сопутствующими изображениями, даже со шрифтами и с вариантами кнопки «Читать дальше». И в то же время Facebook^◆ и другие платформы предлагают рекламодателям – включая и политиков – функцию обращения к конкретным группам пользователей с сообщениями, составленными так, чтобы учесть их интересы. И эти сообщения даже не всегда явно помечаются как рекламные.

Подумайте о том, чему может научиться YouTube, экспериментируя с рекомендациями различных видео и наблюдая за тем, что выбирают пользователи. Благодаря миллиардам видео, которые смотрят каждый день, и огромным вычислительным ресурсам компания может узнать о человеческой психологии за день больше, чем ученый – за всю жизнь. Проблема в том, что их компьютерным алгоритмам известен лишь один способ удерживать зрителей – рекомендовать им с каждым разом все более экстремальные материалы. Пользователи, которые смотрели ролики левого содержания, будут быстро перенаправлены к экстремально левым конспирологическим теориям. Пользователи, которые предпочитали материалы правой направленности, скоро получат рекомендации посмотреть на белых шовинистов или отрицателей холокоста. Мы столкнулись с этим лично. Пока Джевин и его шестилетний сын в режиме реального времени смотрели видео с Международной космической станции, летающей в 254 милях от шарообразной Земли, YouTube заполнял боковое меню, предлагая ролики о том, что Земля на самом деле плоская.