Читать онлайн Вазифрия бесплатно

Вазифрия

ГЛАВА 1

«Созидание явно оказалось преувеличено».

Герсаид – создатель мироздания

Вселенная, сотворенная Герсаидом, включала в себя тысячи мирных народов в круговороте глубочайших систем. Там жили салдине, прилиты, гурры, жоцаны, сарцы и другие нации с труднопроизносимыми названиями. Наверняка, они их придумывали для того, чтобы их выговор внушал остальным сложность менталитета жителей данных земель. Кто первым изобрел моду на эти непростые жизненные принципы, уже и не вспомнить, но сейчас не об этом речь. Дело было в том, что в этих мирах не случалось никаких чудес. Абсолютно никаких. В отличие от одного мира, расположенного на окраине всего мироздания. Вдали от кишащих червей и холодных гадов, заполонившие и так не особо яркие миры. Мрачность, неуклюжесть вращения на орбите, подобие другим серым мирам не оставляли жителям возможность мыслить иначе.

Вазифрия – вот где действительно происходят настоящие чудеса, не укладывающиеся в головах других народов. Народов, не сумевших сделать свой мир изумительным.

Вазифрия появилась из пролетавшего куска липкой субстанции, пахнущей то ли корицей, то ли лакричным мармеладом. В заботливых объятиях, шероховатых поверхностях наночастиц солей она остановилась. К ней начали прилипать другие вещества, такие как кусочек крылатого насекомого, огромный ствол растения, громадная глыба светящегося камня, овальный плод, выброшенный салдинами словно мусор, плевок жоцана, пробегающего мимо, жевавшего приторную кислотность, собранную с уст мурахива.

Мурахив, пролетая, заметил и схватил еще не готовую Вазифрию и унес в свое логово, хвастаясь остальным блеском шара, излучающим свет. Но мурахивы выбросили его находку наружу вместе с ним, обозвав дурно пахнущим, уколотым ядовитым крастосином на песчаных полях Гурр. Мурахив от отчаяния запустил вдаль кусок липкого шара, прочь от себя подальше, сам же отправился странствовать по мирам. Спасибо Герсаиду, что он наградил его крыльями, уносящие его далеко-далеко в глубины пока еще несозданных миров.

Вазифрия же, благодаря могучей силе мурахива, завертелась в пространстве. Всякие энергетические кусочки прилипали к шару, отчего она все ускорялась и ускорялась. И частицы стремительно образовали огромнейший шар, светящийся вдалеке, на окраине всех миром. Затем она остановилась и рухнула на брошенный кем-то холодный, притягивающий к себе объект. Одинокая, огромная круглая смесь отходов растений и кусочков липких крупиц. Она остановила свое движение. Яркая чарующая поверхность оставалась нетронутой и под воздействием ветра сделалась гладкой… Недолго она пребывала девственной. Вскоре на этой липкой субстанции стала зарождаться жизнь. Небольшой кусочек семени, заостренного с одной стороны, а с другой, словно прозрачное крыло мылетуши, опустилось плавно на поверхность. Вазифрия не брезговала абсолютно ничем. Всякая гадость прилипала к ней, и она ее принимала.

Другие народы заметили вдали необычное свечение. Отправив к свету аркседов на загадочный источник, они не ожидали увидеть того, что заставило их разум воздержаться от матерных слов: кусок липкой массы с кучей грязи и хлама высился огромным шаром изнутри, выдавая свечение. Ослепительный, теплый, мягкий натриево-солевой свет озарил их, и они устремились назад. Среди народов пошла молва, будто этот шар заразен и близиться к нему значит получить большой процент непереносимой доли сотвексиюзии. Тихая молчаливая зараза, насланная Туипнавдлаиром, мучившим и уничтожившим немалое количество своего же народа. Еще до создания отдельных миров. Глупые жители в ту пору думали, что спасаются светом от надоевших аснокме, жужжащих во время погружения в свое сознание. Но, к сожалению, все закончилось очень печально. Туипнавдлаир, испив из тайного источника викцанию, считал, что сможет надолго остаться в своем мире и придумывать для себя иные развлечения. Он ошибся.

Забудем пока о нем и попытаемся более не доверять глупцам, возомнивших себя правителями мира сего. Вернемся к Вазифрии.

Когда аркседы доложили о свете и горе мусора, близлежащие народы приняли решение эмигрировать со своих постоянных мест, словно рогатые ленои во время выброса горячей жидкости из недр, находящихся в рыхлой субстанции их точек обитания. Народы покинули нажитые места, оставив одиноко светиться громадный шар, с каждым мгновением, превращающийся в более могущественный грязный комок.

Так вот, однажды то семя, попавшее на липкую поверхность Вазифрии, видоизменилось. Вначале незначительная деревянная зеленая растительность покрыла малую часть этого шара, но вскоре она становилась все зеленее и больше. На Вазифрии началось размножение. Семена падали на липкую поверхность и, освещенные изнутри благородным светом, давали зеленый росток. Затем он крепчал и становился невысокой растительностью. А дальше множилась и росла. И бессчетное количество всевозможной зелени заполнило этот мир. Из-за чего ее внутренний свет все реже выбивался наружу, оседая плавным воздействием на поверхности листьев этих зеленый деревянных великанов. Издали казалось, будто Вазифрия умирает.

Жители, покинувшие близлежащие земли, попробовали вернуться обратно, но узнав, что Вазифрия видоизменилась, превратилась в непонятное творение, испугались. И продолжали жить на чужих землях, испытывая непомерную печаль по родным краям. Особенно грустили бзуеики. Они каждый день по пять раз на дню собирались на открытом пространстве всем стадом и громко молились, произнося непонятные звуки на своем бзеуикском слоге. Жоцане, проживавшие неподалеку, грубили бзеуикам, обзывая их трусами, и пытались прогнать обратно домой. Но поголовный жоцанов кормил своих жителей нокефатами, и они успокаивались на неопределенное время. Но вскоре опять выражали свое недовольство.

Пока народы пытались выжить, Вазифрия расцветала. В глубине густых, непроходимых зеленых поверхностях кипела удивительная жизнь. Растения видоизменялись, делаясь, казалось бы, приятными взору. Они принимали другие оттенки: синий, розовый, желтый. На зеленой палочке на самом кончике колыхались мохнатые оттопыренные лепестки. В середине находился семенами наполненный отсек. Подсыхая, сила дуновения ветра раскидывала их. Прорастая, они быстро наполнили пустоты Вазифрии.

Она была первой, кто поселился на этой земле. Она первая, кому так понравился этот мир. Она первой была послана, чтобы дать жизнь. Она первой продолжила размножение. Смыслом ее создания являлся пример, который должны были перенять другие народы. Внутри поверхности кипела жизнь, ни капли не мешающая друг другу в существовании. Вазифрия создавалась для того, чтобы в будущем население смогло избежать разрушения, допущенное мировыми лидерами.

Они отрицали Герсаида. Они превращали в развалины миры, уничтожая народы и делая их виновными в своих неудачах. Эти правители развлекались, скрашивая свое время. Они ожидали вечного существования. Ведь не было понимания в народе истечения времени, данное Герсаидом. Злость, гордость, страх оказаться съеденными другими народами растили этих глупцов, как было сказано, таких как Туипнавдлаир. Они полагали, раз хищные звери и черви пожирают мурахивов, жоцанов и гурр, и им за это выдуманный Герсаид ничего не делает, значит, можно и им вести себя так. Но только более извращенно и глобальнее. Они считали, что если нет высших сил, следовательно, властители они. Герсаиду надоели эти создания, и он отправил Вазифрию изменить все. Абсолютно все!

ГЛАВА 2

«Обезумевшим властителям откроется правда». Герсаид

Мир, закрутившийся в окружении других миров, не понимал, куда движется. Где его пристанище? Кто назначит ему ранг? Останется ли он таким же липким, с торчащим огромным деревянным стволом с одной стороны шара? Или же превратится в пример остальным мирам, удивительным, красивым, где будет процветать безмятежность, порядок, любовь и красота.

Вазифрия готовилась принять всех жителей других миров, но никто не осмеливался попасть на нее. Страшась умереть от влияния яркого ненормального света, распространявшегося изнутри. Так и произошло. Однажды забредшие полуночные два гбатаха решили переночевать неподалеку от этого опасного мира. Укрывшись у подножья серого и холодного камня, они уснули. Спустя некоторое время они вынырнули из сознания, услышав сладостный шепот, дрожь и вибрацию, исходящей от Вазифрии. В состояние дремоты неспешно двинулись к ней. Но приближаясь все ближе и ближе, почувствовали жар, шедший от планеты. Им сделалось больно, и они, раскрыв широкие глаза, страшась, устремились обратно. Молнией запрыгнув на мурахивов, они улетели прочь. Затем, сидя в стероанре, где подливают в бокал ушлым бродягам глоток шлирамо, охмелев от напитка, долго рассказывали про Вазифрию, нехило приукрасив увиденное.

Среди народов прошла молва: приближаться к ней действительно опасно!

***

В гремучее и жестокое правление жадных правителей самохавтов и бривжуеев народы стремительно уменьшались. Смертельные бои случались на пустынных землях, выжженных полях на высотах Ганкру, что находилась в глубине поселений живших ранее здесь смолевинов, выбивающие из твердых камней посуду для поглощения сока транусции, которая покрывала большую поверхность их мира.

Транусция – растение вредное и не могло произрастать, подобно сорняку гвухлабо, повсеместно. Герсаид специально выбрал Ганкру и образовал питательную влажность для благоприятного роста и размножения данного куста. В ней имелись абсолютно все вещества для продолжительной жизни всех народов. Сок транусции начинали давать еще в утробе лобчлематок, вынашивающих потомство родителей. После выброса рожденных из мамоны омертвленную лобчлематку обильно поливали соком из каменных чаш. Затем дитя смачно ее поглощала. При активном поедании детище тотчас поднимало свое морщинистое скомканное тело и передвигалось к своим родителям, на ходу превращаясь в гладкое выпрямленное создание.

Герсаид, творец новой жизни, не мешал производить и мучиться женскому виду, придумав специально произрастающих на каждом повороте в сторону арок мироздания аллеи лобчематок, в которые сбрасывали своих зародышей родители, извлекая их из женского тела на седьмой день после зачатия. Процедуру Герсаид содеял абсолютно несложной и безболезненной, подобное вытягиванию небольшого острого предмета из тела. Пустое пространство мигом затягивалось, не оставляя ни малейшего шрама.

Так вот, вначале правители уничтожили транусцию – единственный источник благого питания и размножения населения. Из-за отсутствия сока аллеи лобчематок пустовали. Родители перестали видеть смысл в дальнейшем вынашивании потомства. Те же, кто от безнадежности пытался выносить дитя самостоятельно, оставались разочарованными: их органы не были рассчитаны для продолжительного сохранения и развития плода. Остальные же отчаялись, когда из лобчлематки выползло существо, мрачное, сутулое, не желавшее выпрямляться и становиться гладким и красивым. Оно таращило голодные глаза на лобчлематку, обнюхав ее и не обнаружив питательного сока, переваливаясь на четырех конечностях, рыча и пуская мерзкие липкие слюни, двигалось к родителям, но через несколько активных движений падало бездыханно и высыхало, превращаясь в твердый кусок коряги. Родители, глубоко вдохнув, отправлялись в жалкие покровы, понурив свои верхние головы, нижние же всегда глядели под ноги.

Потеряв пищу, народы попросили Герсаида дать им нечто, заменяющее транусцию. Герсаид молчал. Народы, испив последние запасы, постепенно прекращали существовать. Кто-то пробовал употреблять в пищу горькую массу колючего крастосина, растущего на песках Гурр, смешав его с лирцакией, передающий вкус сладостного ароматного шоколадного динмаля.

Они выжили. Но квелость в тощих ногах и низкая работоспособность не позволяли особо выполнять обязанности. Размножение остановилось, народы слабели, а власть, заранее заполнившая резервы достаточным количеством сока транусции, продолжала уничтожать войска. Сок выдавался лишь служащим, но это означало гибель в смертельных боях, не имеющих смысла. Большинство народов вступало в ряды аркседов, лишь бы испить благой сок, данный Герсаидом. На верхушке по обе стороны боевых полей восседали владыки, смеясь и хлопая в голубые и длинные ладони, глядя, как бойцы умерщвляют друг друга. Затем правители, воеводы и советники собирались у Туипнавдлаира и обсуждали битву, наслаждаясь вкусом и амбровым цветом сока транусции.

ГЛАВА 3

«Когда никто не мог родиться, она была рождена». Герсаид, демиург Вазифрии

Лишь в полной темноте, под тяжким бременем блеющих шабраков в долине мирного Зеора и грозного Сертукла, там, где ввысь уходит гора из камня, на груди которой благим умом и силой любви заботливого Создателя, во влажной щели меж скал, запустивший по ветру мироздания два мизерных семян хранившиеся за пазухой холодной тишины, и те куски, застряв специально, пустились превращаться в существа, наполнив свой пылкий и озорной язык, стрелою устремив к Вазифрии лучи. Вдали на той горе флэш озарился. Пастух заметил тот мгновенный тайный знак. Отбросив прочь свои понты, оставив у подножья стадо шабраков в кругу мурахивов, летающих над ними, уселся на одного из них и ввысь поднялся. И на той горе огромный плод благой транусции сорвал и молнией спустился вниз. В ту пору у его жены последний день в утробе ребенок голодал. Питанием служили нашедшие в песках червивые дома. Они лишь мелким безвкусным рашипом насыщались и жирным грузом величины конечности Туипнавдлаира они размеров достигали, и тот ребенок питался ими через мать. Но перекладывать пора дитя из лона в лобчлематку, которой не было вовек. Всех также уничтожил глупый век. Но вот им повезло. пастух тот сок в чашу налил и женщине своей споил. Ей силы он прибавил, и вверх она без мурахива помощи взошла сквозь тучный звон горящих голодных глаз, кишащих вокруг, и во второй, проросший лобчлематки алый куст, извлекшее дитя перенесла.

Поцелуем закрепила любовь свою и вознесла она молитвы Герсаиду. И отозвался он: назвать ту дочь Вазифрией и в сферу раскольную и опасную, затем начать их путь и там остаться жить. Миры спасти, посеяв в них добро, вот цель Вазифрии была. Через неделю пастух с женой, поднявшись кверху, из чаши каменной полили обильно те кусты. Из лобчлематки стало выползать небольшое существо и пожирать ее. Сморщенный комок, неспешно двигаясь к отцу, вдруг обездвижено упал. Расплакались родители, но мать, к ней подбежав, вновь соком напоила, сорвав с растущего куста плоды. Отец, подняв на руки дитя с земли на ступни поставил, и двинулось оно. И вот под славной каменой скалой, где из щели вьется благородный спасительный куст с прекрасным ароматом свежего озона, раскинув волосы свои и спину выпрямив, морщины разогнав движением и чистое гладкое тело. Оно кругом повернулось. Увидели они: стояла уверенно пред ними, конечностями упираясь в камень, прекрасной внешности, с горящими глазами, родная дочь. Они накинули на плечи ее сотканную из Нилаины ткань и убежали прочь.

ГЛАВА 4

События случаются не зря. Их все продумал я. Герсаид – создатель мироздания

Ушедших в тленность невозможно возвратить, лишь в памяти хранимая их внешность. Слова, похожие на каждого из нас, восходят светлым знаком и знаменьем в наших внутренних сердцах. Их в нас вживили.

Пастух, собрав свои сбережения из теплых шкур шабраков и лумин, а также нескольких живых шабраков с собою захватив, пустился со своей семьей в далекий путь. Мурахива оседлав, они отправились туда, где ярким излучением дышала грудью и создавала каждый раз что-то великое и непонятное Вазифрия.

К миру злому для всех остальных они приближались. И вот она, раскрыв свои растительности, их приняла. Но мурахив немного был испуган и крылья острые защитные распустил, но, увидав красоты те, покорно приземлился, не желая улетать. И понял, что лучше им и его семье продолжить обитать именно здесь. И пустился он в обратный путь, чтоб рассказать про новый мир.

Пастух же, очутившись здесь, был поражен твореньем этим, и пищи оказалось здесь полно. Транусция цвела на каждом шаге, и пали под ноги отмершие листы, и новые на их местах вырастали. Вазифрия, так девочку назвали пастух и мать. Она, отбросив одеяния, горящими глазами наблюдала мир и улыбалась. Затем устремилась вглубь лесов и там увидела, что снизу повсюду яркий свет горел, но не слепил немного. Ступни ей он грел. Здесь на ветвях свисали невиданные ранее творения. Их Герсаид не создавал, они тем миром были сформированы желаньем жизни.

Герсаид лишь радовался им. Вазифрия – вершина его любви. Он горячо стремился к ней, но только одним прикосновением к дыханью мира понимал, что вот она, раскольница миров и хранительница мирозданья. Ту девочку он силой наградил, касаясь или взмахом рук, любая вещь раскалывалась на две части и также с ее прикосновеньем могла вновь цельной стать. Создатель свысока гордился своим решением неурядиц в порядке построения миров. Он сам не мог поделать более со злом, и лишь через посредника ему это удалось. Но без трудностей не наведешь порядок во Вселенной, без потерь не создашь того, чего так просит этот мир. Пришлось непросто жить Вазифрии, раскольнице миров.

ГЛАВА 5

На новом месте посреди больших деревьев пастух выпустил шабраков в поисках еды. Они растительность за миг расчистили, создав пространство для строительства жилищ. Пастух, его жена напились сока, набрались сил, и вскоре деревья молодые порубили инструментами, привезенных из прежнего жилья, и начали строить дом. Вокруг стоял аромат сладостных цветов из массы крепкой, но благородной и волшебной, липкой, что местами под ногами их была. Они промазывали стволы, и друг на друга ложились, так Герсаид велел. И вскоре возвели они большую коробку, и подлетала стая мурахивов и помогала им. Оставим их, отыщем девочку в лесу.

Вазифрия услышав шепот в глубинных недрах той земли, от аромата почуяв головокружение, она стремилась что-то найти. Вокруг летали мурахивы, розестки сеяли в траву остатки семени и пели голосистые палекалы на ветвях. Но напев чей-то золотистый, дыханье теплое, чье она искала и бродила в густой растительности той. Создание с волосами длинными и горящими глазами. она попала к месту, где ярко сиял тот камень, который жизнью мира сего был. К красочному свету подошла и вдруг услышала слова.

"Вазифрия! Тебя назвали так не зря! В твоей крови не только сок транусции и страсть родителей течет. В груди твоей есть сила, которая изменит все. В твоих ладонях мощь Вселенной, глаза наполнены любовью, а в волосах зеленый гений. Он мысль найти поможет тебе. Сам Герсаид, отец твой дальний, желавший в сей мир добро вернуть. Я – твоя внутренняя сила. Питать тебя – вот моя цель. Забвеньем скоро я усну, а продолжать вселять в умы жильцов добро и, помогая видеть ночь, я более не мочь. Со злом ты справишься в два счета, но только не смотри в сердца созданий мимолетных. Влюбиться можешь, и тогда забудешь ты предназначение, отдашь ему все до конца. Погибнет этот мир, он еле дышит, и ты погибнешь вместе с ним. У Герсаида поедет крыша, и он исчезнет. Рухнет мир! Но чтобы это не случилось, Вазифрия, внимай словам. В твоих руках сила могучая! Раскольница ты! Это знай! Твои прикосновения к предметам разделят пополам. Ты коснись твердой поверхности и произнеси имя свое. Из недр вырвется свет, мощный и жидкий жизненный металл".

Вазифрия растерянно смотрела, искала того, кто говорил, но только шепот этот нежный и густой пар стремился ввысь. Она рукою прикоснулась к земле, той, что теплою была, и голосом молодой Кизори имя свое негромко произнесла. Глубокий вдох и дикий визг, гул и тряска. Встряхнуло сильно, и земля на равные две части раскололась. Потоком хлынула вода.

Наполнились низины мира, закрылись ямы, и река, подобно в венах соку транусции, так мило, нежно потекла. Вазифрия на мир глядела, удивлялась тому, как быстро он изменился, лишь прикоснулась единожды к нему. Она в той теплой жидкости умылась всем телом, погружаясь ямы вглубь, что наполнялась рядом. Но все же вопросы терзали ее.

Так что же будет со мною дальше? Что значит надо спасти мир? И как это вообще влюбиться? И кем окажется кумир? Какой еще мир расколоть мне? Поверит ли народ словам? Хотят ли они жизни тихой? И надоела ли им война?

И в размышлениях глобальных, незаметно для себя укутавшись в мох бархатистый, уснула сладостно она.

Родители, достроив жилище и обустроив там уют, отправились искать Вазифрию и усмотрели рядом пруд. В нем плавали чудесные творения, хвостами двигали и ввысь выпрыгивали, с плеском опускаясь вниз. Родители смотрели странно, затем руками прикоснулись к той жидкости голубой и теплой, и телом в воду низошли. Улыбка украсила их лица, они очистились душой. Пусть мир ломается хоть с хрустом. Им это было нипочем. Все мысли в воду погрузились, забыли разом о войне. Лишь Герсаида благодарили за эти блага на их земле.

Пролетело время дико, смысла мало было в нем. Вазифрия искала другие лица, чистые. И вот, забыв на фразе разговоры, все прыгая по лужам, здесь, в мирах оставленных и неприятных, вершилась лютая смерть.

Они смеялись над народом, сидели в лаврах в высоте, раскинув руки, словно Боги, бросали в небо гроуцы. Они растили их с тех пор, когда закончилась еда, и сильный властитель тот, все с каждым днем сходил с ума. В его обшарпанном жилище, что в глубинах темных, томился в лунках эксцентричных арестом загнанный чужак. Там, скомкавшись, жители лежали в подвалах темных и превращались в пыль души. Создания вчера шумели, кидали в небо дочерей, их сыновья играли в круг патрульный, и жизнь казалась им милей. Собрав последний черпак надежды, что силуэты в них добры, мужчины, женщины и дети не стали больше жить в тени. Их руки властелинов гадких схватили за грудки и вдаль отправили, на пустырь ужасный, где оставляли умирать. Ни самовольности, ни злости, ни тяжести порочных лет не понимали эти дети, что уничтожит их Совет. Совет, собравшийся на склоне миров, где белый Наричак, сменявшийся восходом ловким, перерождался в темный палисад. Под духом абулии мерзкой, не ведая другую знать, те главы, что стояли выше, решили жителей усмирять. Не накормили, всех убили, придали боли вражеской вины. Они огромным пальцем указывали: Вон они!

Существ, мучительною смертью пытали. Бывших в плену детей от голода в стаканы из камня загоняли, утоляя суть, вселяя в головы, больные мысли и идеи. Они их послушно выполняли. Безвыходность и выходом была. Они их молча убивали. Смех событиями разносится кругом, мир вливать в историю. Они не знали об одном, что то те игрушки в их руках, создания Герсаида, мысли обиженных, убитых птах. Ответ держать придется им же. Но даже если и тогда существование ничтожно, так для чего эта война? И почему так происходит? Герасид доверил им решения и путь народов. Вначале он был един, теперь же это невозможно. Система рухнула! Она против Создателя навострилась, и острый штык в виде народов пронзили мироздания. Огни здесь вечность не горели, все жили в сумраке глухом. На теле отпечаток лени властителей и след судьбы.

***

Заройтесь вглубь, народы, срочно! Не зрите более войны! На смерть накладывать печати и ставить пломбы на замки! Сверх множества ходячих, громких, кольчатой чешуей гремя в пружинах. В песках нетленных, сгорит житейская душа. Она смазливо плачет в ворот, по шерсти кровью бьет раба. Тогда безшейные создания в спираль свернули малыша. Он плохо стыд переносил, умевший протирать те ниши, в них жуткий гадкий Туипнавдлаир сливал протухшие кишки. В долине платье выбирая, на смотровые времена, учудил влететь на два столетия, глобально бремя теребя. Сужение протока ткани, снабжавшей лик его дурной, позволило понять прекрасно, что править будет он войной.

Неважно это, но так больно сражение ему не избежать! Он слышал в голове кого-то, не Герсаида! Как же знать. Тараньей поступью в Такиртеке он молодостью выступал. Доверье, у аксердов заслужив, поил он их смолой гирсар, летающих под самым низом Туипнавдлаира пыльный рост. Он доставал их из могилы своих умерших праотцов. Но их он сам похоронил же. Когда родился без зубов. Теперь клыками обзавелся. Они росли по всей спине, во рту сменялся оскал злобный на сумасшедший лык в боке. Он очень сильно им гордился. Терзаясь все же и боясь: однажды мир его погибнет, и он исчезнет без следа. Так для правления народом, бойцами, миром и войной оскал держал он чаще страшимый, перед огромною толпой. Его боялись и хотели его снести в далекий лун. Закопать в отверстия Далекуна и отпустить скитаться прочь.

Пусть его личностная травма не отравляет этот мир, ее бы вырезать и в тайне огнем очистить, устроив пир. Глазами злобными, черней той плоти, что лижет в пыли, с отсутствием больных коленей и недоеденных ремней, смотрел на жителей и видел, как биться будут за еду, за свет вдали, горящий, теплый, за лес зеленый, за воду. Сок ценный мог бы стать началом для целей, пробирающих до костей, для плана, что процветал в больной душе.

Отравлен мозг, глаза потухли, народа нет. Идея-тьма, ниц падать, но ради молитвы просить Создателя-отца. Что Герсаид мог здесь построить? Что мог предотвратить один? Он не сумел собраться с мыслями и сохранить своих детей.

Ошибка на одном творении сломала мирозданье и хаос, сеющий столетия, не смотрит ввысь, не верит в сон. Его забытые молитвы, его зловещие слова звучат по всей земле выжженной, и тишина вселилась в те покровы горькие, картины кровью наполнять и грубым идолом хворое эго потешать. Пустая вся, черви шепчут, где-то лопается шар, и в камень превратилось место, что раньше называлось Рай.

ГЛАВА 6

Вазифрия в своей постели проснулась рано, открыла очи и, пробравшись к высокому оконцу, вдаль устремила зоркий взгляд. Над миром, что зеленым был, глаза переводили дух. Ее дыханье наполнялось озоном спелых динмалей. Она их ела довольно много, лишь для того, чтоб быть стройней. С долговязых прутьев свисали тени, то раштымаки вели игру, цепляясь цепкими зубами и прыгая по всей длине. Они раскачивались долго, искали место, где б упасть и, отпуская ветку онга, стремились на дерево попасть. В окно она смотреть любила и наблюдала их игру, и очарованная светом, мечтала повстречать судьбу. Она училась быть прилежной, свое предназначение отвергала, раскольницей быть не желая. Она устала все делить. Не понимала: зачем ей это надо? Ну воду то оно пустить и так могла без заклинаний. Какой ей толк, что дан ей дар? Какие земли расколоть ей? Орехи делила пополам – вот и была ее забота. Созданием была прекрасным, росла стремительно она, глазами удивляясь миру. Ловила в воздухе огни, их в ладони собирала и на подушке разместив, играла.

Отец поутру уходил. Его заботила охота и выпас шабраков. Одних он отпускать их не привык. Хотя они его послушнее были, их становилось больше с каждым днем. Кормились той растительностью нежной, которая росла кругом. Шабраки служили пастуху питанием, так Герсаид велел. И чтобы вкус был интереснее, он передал пастуху соль. Но вкус вначале горьким показался. Пастух, жена Вазифрия плевались бранными словами, споласкивая рот водой. Но вскоре поняли они, что добавлять тот мелкий камень умеренней бы надо. Пища становилась та вкуснее. Вот она награда. Огонь из глины добывал, пастух в нее палочки макал, и подсыхали они вмиг. Затем он проводил по камню и загорался фитилек. Он дров сухих, закладывая вглубь каменистого котла, нагрев в нем воду, мясо шабрака клал в него. Оно варилось. Мать, собрав растений, что Герсаид указывал, нарезав аккуратно металлом острым, бросала овощи туда. Спустя немного времени была готовая еда. Семейство наслаждалось пищей, благодаря Создателя. И попивая сок транусции, отец, обняв семью покрепче, вникал в Герсаида посулы. Он толковал им:

"Создания мои прекрасные, занятный мир придумал я. Мои глаза вас видеть рады, мои уста шептать слова. Лишь благородные поступки творите нынче и чудеса. Стихия будет плыть на гору, слизывая с нее народ. Советом мрачным встанут злодеи, уничтожая этот род. Под тенью красными зарождались, втянули глубоко живот. С взмахом мурахива крыльев падет тот нынче небосвод.

Смотреть внимательней Вазифрия тебе придется. Слух храни по звукам дальним. Зов тревоги раздастся в тишине ночной. Его услышишь – и беги. Собрав все нужное в дорогу, тебе бы путь пройти. Ногами трогая бездорожье, ты обретешь успех в дали. Там, между грозными камнями, стих нынче жизненный покров. Рыданием адским лишь заполнен глубокий, хитрый черный ход.

В той яме Туипнавдлаир родился. Он должен там и умереть. Самостоятельная сила хранит его уж столько лет. Он богат. В его рядах больные жители. Народы, питаясь соком по режиму, готовы все ему отдать. И свою жизнь. Сохранилась ли та вера в великий разум мой или нет, я центром мира был и есть! Но он сломал то мировоззренье. Разрушил тот большой союз. Он утолять готовый жажду свою, но не отцов. Раздеты нынче вы не телом, нагие вы своей душой. Она привольем быть хотела, осталась в клетке запертой. Позор! Позор мне! Добротой наполнен, молитвой успокой народ. Дрожащим ртом пою припевы, собрав свои слова вокруг. Они бальзамом заживляют. Так было изначально все, кто первым жизнь создать пытался, но никому не удалось. Я также не велик, я беден. Меня швырнул под шум копыт лохматых дней. Круговоротом я забываю свой язык. Я табунами ложью загнан. Надев суровый вид на взор повязкой из сотканных моей чумной седой сестрой. Набросив джовиер на плечи, я плотно завязал подол и, чудесами наполняясь, поверил злым словам его. Я так дышал со страстью долгой, желаньем свет творить добро, посеяв где-то в мирозданье отдельный мир лишь для него. Но я не выполнил обещаний…

Я не сумел создать его. Но в долгих выжженных прострациях она образовалась сама собой. Вазифрия, ты плакать будешь, и плач раздастся далеко, но слезы эти вытереть сможет лишь дальний потомок его отцов. Спешу закончить боль потери своих детей, испит народ. Браниться длительно не стану. Давать совет – вот мой конек. Но сам я слаб. Мой мир разрушен, и тысяча молчаливых ртов лежат закрытыми снаружи, но распотрошенными изнутри. Какая прелесть для Совета, сидящего на высоте, наевшись соком и войною, переводя людскую смерть в зловещий смех. Я так прошу наплакать море горячих, жгучих слез любви по занесенными бойцами в записки милых и родных. Пусть слезы из недр твоих, Вазифрия, прольются и очистят мир, забрав с собой злодеев шутливых. Тогда освободится мир! Ты продолжать начнешь наш род. Ты, дочь моя, вы мои дети! Нам стоит крепко держать отвагу, и впереди увидим дождь! Тогда, потоком смыв народы, убрав с горы немилый люд, который от скуки никчемной всему созданию только врут. Мир изменениями полон, получим мы, когда помрет Туипнавдлаир, уничтожитель мирозданья, и править будем только мы. Вазифрия, твои дела тебя пугают, это знаю, но скоро ты все поймешь сама, когда наденешь одеянья".

Тут Герсаид спустил одежды, что полноценно защитят их от вражды суровой и плача мира. Да будет так! Вазифрия, надев наряд и в руки взяв тяжелый меч, собрав на голове лохмотья, натянула шлем с расколом в лоб. Она к воде ногой ступила и в отражении своем увидела себя богиней жестокой, правящей войной. Она нахмурилась, но вскоре глаза наполнились слезой. Но не заплакала Вазифрия, такое было ей впервой.

Трещит в камнях огонь отцовский, на бедрах сотканный кафтан, дым от полена ввысь бормочет, за тенью двигаясь по пятам. Событиями день был полон. Они в кругу семьи сидят в одеждах новых Герсаида и что-то мило говорят. За спинами во тьме великой стоит высокая гора. За листьями густыми прикрепленными к ветвям, пронизывая мысли мраком. В глубине морщин таинства на лице пастух хранил, и ветер, колыхая травы и колосья, нашептывал нелепо что-то. Абстрактно. Дом стоял, и ввысь смотрели длинные стволы, на них гуденьем дрожали стрелы, на них струной натянута мечта далекого правителя. Усладами привыкший утешаться и лоном. Полно ли было задумок, что с облаков кидали тени на лица вздернутых людей. Камнями окруженный дом. Жужжанием атмосфера звучно тянула медленный мотив. Рисованными петлями в небе отмечен путь в далекий мир. Пастух, невольным движением, Вазифрию с глазами, полными слез, притянул ее и обнял. Мать обняли они. Плач раздался громкий. Но тут же стих. И ввысь, из-под глубоких недр вырвался горячий свет и плавно наземь опустился. Ярко озарил миры, отправив луч надежды в далекие миры. Народы, что оставались жить, испуганно глядели ввысь. Их взгляд смотрел и в отражении глаз чужих, они молились. В руках держали стоящих рядом руки. В ожидании. Им было уже и неважно, когда настигнет их конец. Неполнота воспоминаний и пустота их слов. Лишь грустное выражение лиц всех объединяла. Тогда в мышлении народов бессодержательность была. И потому, разинув рты, массой смыслов непонятых наполнились миры.

Слои в спокойствии лежали, и с каждым разом Клов Мохнатый их поедал смачной слюной. Походкой жадного ританта поглаживая пузо, шел домой. Соединяли точки, бросив во тьму горловых псоропят, и по их громкому визжанью определяли верный ряд, в каком стояли. Вперед, откинувшись главой, и супинатор подставляли, тростью помогая всход. Кормили турникетом моду, на двигатель – писать закон, но исчезающие дети заставили порвать канон. Задав коллекцию заданий на сожжение подруг, кричащим тоном поднимали на крышу городских ворот загадочного радикала, умерщвляя на ходу, подвесив под шею беднягу. Глядел народ, жевал еду. Когтями, свесив головку плесени, уткнувшись носом в грозный пах, что ночь грудастая в покрытии затмевала туманов взгляд. Урвать двуликих самодельным локтем проводим по спине. Присниться же такое в детстве при спорном возгласе в еде. Прожевывая плотность пищи, сливая ткани вглубь трубы, широким балом, кружевами укрыв монету во дворе. Нашедшему воздастся. Может, принявшему уйти в загул, лупить награду по бутылкам и цедить шлирамо там вдвоем.

Над закатанным столетьем мирским покоем Битый шар, крутящийся в темноте морозной, обрушился на твой диван, что смастерил сам и примыкая к нему, словно в объятия отца. Но изменение сознанья тебя опять свела с ума. Так размышляем и итожим в разгадках, радости найдя. На смотровых площадках платим один, а то и два. Друг быстро тянет на посадку полынью, закрывая дом, лобзанием куста по телу, рычащим голосом поем. Ждать более невмоготу, но шепот так не важен. Такого пережили все, а ты сдаешься, надев рубаху. Рассказом длинным плыть в глубинах подземных и играя в ложь дыханьем пряным, немая, с затылка вниз стекает нежно дрожь. Она в клубок свернула косы, сдавила горькую слезу, надрезом небольшим в запястье пустила кровь, очистив путь, и над ее главой прекрасной тут же возник ореол, и простыней пролетев белой, туман промчался над водой. Дым издали прошел, и внутрь растений, что росли вдали, стекала призрачная пена и устремлялась в открытый мир и грешным проходом утекала прочь.

Вазифрия, набрав с коленей расколотые нимдали, их поедая, и при этом прощалась с матерью своей. Пастух шабраков, согнав в стадо, усыпал свежею травой, и сном укутались мгновенно, и он обратно пошел домой. Собрал Вазифрии в дорогу припасов, хлеба и воды, сок транусции прохладной и с солью, мясо шабраков. Ей предстояло стать сильнее, храбрее боли, не боясь ударом расколоть другие миры и уничтожить псов, что охраняют Туипнавдлаира и весь Совет, устроив потоп. Она могла. Но не хотела. Но в путь пустилась оттого, что Герсаид ей это вмыслил. Но не марионетка она его!

ГЛАВА 7

Там, среди долгих переулков, под тишиной грозных ровлов, смущенный сын рожден был в поле, остроконечный мальчик гроз. Родить смогла его лобчлематка, но проглотить ее не смог. Оставили на смерть, но йокоты нашли его. Хотели растерзать беднягу, но он глубокий сделал вдох, и в жилах его жизнь забилась. Не видел это Герсаид. Он мхом покрыт был и неряшлив. Рисунок на его спине от не разглаженных морщинок напоминал Рай на Земле. Могилой бы ему служили желудки этих злых существ. Но громко закричал он во вдохе, уничтожая мерзких псов. Крик раздавался вдаль и шире, и содрогались стены скал, округа гулом наполнялась, и разрушались камни там.

Там не было духовной знати, там не было святых отцов, там восемь раз уничтожали и дважды задвигали засов. Про поцелуй провозглашали творения мирским сердцам и бдительно взирать пытались на помутнения в глазах. А было их достаточно, чтобы следить и выбирать по тяжелому дыханью и по раскрытым рукам, класть по каменной солонке на плиты круги и дуги, птенцам сворачивая головы, мурлыча, словно кот Дарзи. Когтями, исполняя скрежет и вникнув в суть создания зла, противником считав народы, давая дочкам имена. По должному. Так, значит, надо. Пусть радость длится вечно здесь, черпая глубоко руками, испить бы сока на столе. Ключами двери отворяя, но не находят входа тут, следы, что уводили в дальность, терялись вскоре в темноте. Пустыми, длинными. Прохладой, наполнив путь, дорогу, троп.

Явления исчезли после тех долгих и горячих слов, что исходили из уст ребенка, нечаянно громкость не убрав, по передачам, переходам раздавшейся и вдаль, и в хлам. Там Герсаид, заботами полон, искал в идеях выход тот, что привел его к Вазифрии. И он не слышал этот рев. Он не видел разрушений. Не смог узреть он и того, кто, умирая, все же выжил. И он бы мог исправить все. На каждого урода в жизни найдется и другой урод. Один со злостью на народы, другой на радость, что живет. По громкой связи передал бы, что хочет слышать детвора, чистейшие мотивы мамок и суматошную песнь отца. Наследие делить с друзьями – какая жалкая игра. Что оставляют они, нам не важно. Его семья немного унывала и вскоре, уничтожив быт, отправившись к Туипнавдлаиру, приняла сок и пустилась в бой. Со смертью им дружить пришлось, и вспоминали лишь о том, что не спасли своего младенца, оставив на земле сырой. Отчаяньем полны их мысли, в сердцах колючая игла, и давит больно в это место, в клубнях дыма закрутят. Собрание устроить стоит тому, кому есть что сказать, но на том собрании может услышать тот, кто захочет знать. Они погибли. Настрой погас, и, взглядом слезы выжимая, они уснули навсегда, противоречием наполняясь. Что же сын свой дар не знал, куда девать и для чего ему защита. Скитался он туда-сюда. И вскоре оказался где-то вдали от дома своего, который называл он в тайне Артамахама – Дикий Склон. Он там, на свет явился. И им гордился.

ГЛАВА 8

Был рад он хищникам в ночи. Питался ими он. Они же прочь сбегали, завидев его. Он был опаснее йокотов. Он был ужаснее ночи. Он монстр и чудак. Его бесстыжие ручища хватали псов и рвали пасть, и под неспешным шумом крыльев их он смачно поедал. Но больше не хотел так делать. Но безнадежная душа кидала под рассвет столетий ему лишь кукиш, ни гроша. Он поджидал за поворотом очередную жертву. Вдруг на него летит безмолвно опасный враг, ему не друг. То, скинув в поле горсть лотоза и поднимая в небо дар, Раскольница, сама Вазифрия стояла перед ним в лучах отражающегося камня, что посреди дорог упал и плохо, еле-еле, но все же местность освещал.

Молчала Герсаида, дочь и незнакомый сын молчал. Застыли их позы без движения и смотрели друг на друга. Такие же одинокие сердца, мечтатели, что затерялись в своих обыденных стихах и теплых снах. Соткала где-то паутину, воспела в воздухе души и, словно тощая старуха, пролезла в головы и сердца их. Она там тихо, на скрипучем, дряхлой поступью ловца, неспешно походила, молча, порядок в доме наводя и растопырив пальцы, соединила их сердца. Влюбилась! Что же теперь с ней будет? Какая польза от того? Она гнать прочь ее хотела, но та стояла на своем! Гигантским, тяжким грузом спадая на плечи голые ее, с мешком внимания и доли своей любимой и родной. Теперь прошения Герсаида

Читать далее