Читать онлайн Ольга и Алексей. Продолжение бесплатно

Глава 1

Алексей Рубцов думал, что Петербург его излечит, вернёт радость жизни, а новые заботы придадут смысла его существованию. Но выходило иначе. Сразу по приезду он навестил Полуниных, ожидая найти их в мрачной обстановке и трауре. К счастью, имея много детей, у них была возможность отвлечься от своего горя и не впасть в отчаяние и вечную скорбь после потери младшей дочери.

Дарья Васильевна только вздыхала за обедом:

– Я так и знала, что это рано или поздно случится… Я говорила ей… Бедная моя девочка!

Следом вздыхал её супруг, и они принимались расспрашивать его о последних днях Ниночки, о её недомоганиях, при чём матушка желала знать все подробности, вероятно, на будущее, чем поставила зятя в тупик. Они даже пригласили Алексея погостить у них недельку, чтобы, так сказать, дать время ему привыкнуть к городской суете, и он согласился. Чем дольше он находился у них в гостях, тем более тяготился своим визитом. Их попеременно навещали сыновья и дочери со своими детьми, коих было шестеро, а у старшего сына недавно родился третий ребёнок, и Полунина с удовольствием нянчилась с ним, находя в нём отраду и отдушину.

Алексей чувствовал себя лишним, ведь вскоре разговоры о Ниночке почти прекратились, Полунины были полны иных забот, а на другие темы Алексей не имел ни желания, ни намерения общаться. Петербургские новости и сплетни его мало интересовали, кипящая жизнь вокруг была ему скучна и казалась не стоящей внимания, он много читал или гулял в одиночестве.

Однажды Аркадий Петрович как-то спросил зятя, думает ли он перевезти сына в Петербург, и как он намерен распорядиться его жизнью.

– Вероятно, в конце лета матушка привезёт его сюда, и он поселится у нас. О его будущем я пока не думал…

– Ох, и тяжело придётся Марье Ефимовне! Ведь она уже немолода, и здоровье её слабое! – посочувствовала сватье Полунина.

– Надобно сделать его военным, – задумчиво произнёс её супруг. – Представляю, как ладно будет смотреться на нём армейская форма. Должно быть, он будет похож на вас, Алексей Павлович, такой же стройный и подтянутый!

Алексей улыбнулся и сказал:

– Полагаю, он прекрасно сойдётся со своими кузенами, когда подрастёт.

На этом беседа прервалась, потому что в комнату влетели два бутуза и забрались к деду на колени. Началась милая возня, Дарья Васильевна пыталась без успеха восстановить былой порядок, но маленькие проказники не желали успокаиваться, и просили дедушку покачать их на коленях. После этого разговоры о Павлуше уже не велись, Полуниным требовалось решить, в какое училище надобно отдать старшего внука.

Алексей вернулся к себе домой. Пустой дом встретил хозяина враждебно и холодно. Слуги, вышколенные матерью, ходили, как тени, ни с кем нельзя было и словом перемолвиться. В этом доме никогда не жила Ниночка Рубцова, но от этого факта её супругу не становилось легче. Он вошёл в детскую, которую только и успели оклеить новыми обоями, и вздохнул. Надобно заказать необходимые вещи для проживания ребёнка, а у него нет никакого желания. Он не чувствовал себя хозяином в этом добротном петербургском особняке, а воспоминания о Ручьях стали неотъемлемой частью его жизни теперь.

Он приступил к своим рабочим обязанностям, но перемены, которые произошли за год, не порадовали его. Хоть ему и восстановили прежнюю должность, и работа была по-прежнему ему знакома, он больше не ощущал себя частью огромного механизма под именем Министерства внутренних дел. Главной проблемой стала отставка прежнего министра и приход ему на смену властолюбивого и высокомерного человека, который, сразу же вступив в должность, сменил почти весь состав своих помощников. Алексей, посетив впервые после отъезда, министерство, был очень удивлён, встретив новые лица, он чувствовал, что ему потребуется время, чтобы сойтись с ними. Выяснилось, что очень многие из них знакомые или родственники самого министра или его приближённых, некоторые вообще не представляли, что им следует делать на своей работе, а другие и вовсе предпочитали не являться на неё без объяснения причин.

Министр был недоволен приходом Рубцова, он уже почитал его должность для другого человека, но за Алексея было кому заступиться, и таким образом он сохранил своё место. Недовольство министра бросалось в глаза, и Алексею советовали делать то, что он не мог по природе своей – лебезить и умасливать. Он надеялся, что своей работой и ответственностью сможет расположить его к себе, но происходило обратное – министр больше выделял своих протеже, которые работать умели меньше, а лицедействовать больше. Кроме того, министру вздумалось искать изъяны в его работе, и, вероятно, у него были небольшие недочёты после возвращения на службу, но не такие чудовищные и не столько, сколько можно было обнаружить у других новых работников в министерстве. Свёкор Алексея, Полунин, недавно вышел в отставку, признавшись зятю, что не смог вынести притеснений министра, и советовал Алексею также уйти со своего поста.

В конце лета 1830 года Марья Ефимовна Рубцова вернулась в Петербург с дочкой и внуком, нужно было многое подготовить к свадьбе Елены, и она со всем рвением и настойчивостью взялась за это дело. На капризы дочери не обращала внимания и всё делала только по своему вкусу и умению. Алексей в подготовке к торжеству не принимал ровно никакого участия, он всё своё внимание и помыслы направил на Павлушу, который изрядно вырос, уже умело сам стоял на ножках и смотрел на мир любопытными голубыми глазками. Рубцову впервые за долгое время хотелось возвращаться домой со службы, потому что его там ждал самый дорогой для него человек – сын. В его душе по-прежнему сидело чувство вины за кончину своей жены, он часто вспоминал её, но в его доме, увы, о бедной Ниночке разговоры уже не велись. Елена, при упоминании её имени, фыркала и поднимала глаза к потолку, её больше интересовал пошив свадебного платья, а мать, кажется, так ни разу и не вспомнила о почившей невестке, хотя во внуке она души не чаяла.

Полунины, приехав в гости, познакомились со своим внуком и нашли его очень похожим на свою покойную дочь.

Дарья Васильевна расплакалась, прижимая ребёнка к груди:

– И глаза, и нос, и даже светлые волосики – всё, как у моей бедной Ниночки!

– Полноте! – прервала её причитания Рубцова. – У моего сына в детстве было всё тоже самое, так что с полной уверенностью можно сказать, что Павел похож на своего отца! Просто вылитый он!

Полунина стала настаивать, что внук похож на свою мать, но её сватья утверждала обратное, они дошли до того, что сильно поссорились, Полунина передала ребёнка няньке и всерьёз взялась спорить с Рубцовой. В итоге родители Ниночки даже не остались на обед, а оскорблённые до глубины души и раскрасневшиеся отбыли к себе раньше времени.

Алексей вошёл в столовую и не обнаружил гостей, на его справедливый вопрос мать ответила:

– Да, что теперь нам эти Полунины? Эта глупая курица утверждала, что Павел похож на её дочь, хотя я вижу, он – копия тебя! Они совсем помешались после кончины дочери. Это, конечно, горе, но у них же есть и другие внуки, уделяли бы внимание им. У меня есть только Павлуша, и он дороже мне всего на свете.

Она взяла мальчика себе на колени и поцеловала его в лоб.

– Матушка, вы забыли, что познакомились с графом Туриным только благодаря связям Дарьи Васильевны? Зачем же вы её обидели? – возмутился Алексей.

– О, Боже, можно подумать, что без этой клуши Борис Петрович не женился бы на мне! – воскликнула Елена. – Полунины теперь нам никто, раз их дочь ушла от нас!

– Елена, не забывай, что Полунины родственники твоего будущего мужа, и после свадьбы ты также породнишься с ними. Как ты будешь смотреть им в глаза после сегодняшнего разговора?

Елена посмотрела прямо в голубые глаза брата.

– Очень просто. У графини Туриной будет иной круг общения, чем у Елены Рубцовой. Я уже не смогу позволить себе пригласить на обед каких-то там Полуниных, Бурминых или Кравцовых. У меня будут лучшие обеды в Петербурге и самое изысканное общество, несомненно.

Алексей тяжело вздохнул, перевоспитать Елену было невозможно, тем более, что мать потакала её лицемерию и надменности. Обед проходил в тягостном молчании, и только Елена была воодушевлена, расписывая в красках своё подвенечное платье и длину фаты.

К слову о молодом графе Турине. В ожидании свадьбы он большую часть времени проводил в своём имении Благое, занимаясь разведением лошадей и засеивая поля. В Петербурге бывал нечасто, и только по уважительной причине, например, для объявления помолвки. Его дед, ворча и обзывая Бориса разными ругательствами, согласился благословить молодых, ибо слухи о невесте графа распространились быстро, все друзья и знакомые ежедневно наносили визиты старику, поздравляя с удачным выбором жены для внука. Все льстиво говорили, что Елена – наилучшая партия для Бориса, другой такой красавицы и не сыскать, и приданое неплохое, могло быть и получше, но что деньги, когда молодожёны станут украшением петербургских балов и светских вечеров!

Алексей хотел избежать присутствия на свадьбе сестры, он всё ещё соблюдал траур в душе, да и отношения с Еленой разладились, но матушка смогла уговорить его.

– Что скажут люди, если тебя не будет в церкви! Ты, как глава семьи обязан вести сестру под венец и передать её жениху!

Ещё одним благоприятным обстоятельством для присутствия на свадьбе был сам граф Борис. Он легко сошёлся с Алексеем, им всегда было о чём поговорить, и граф понимающе относился к некой печали и нежеланию Рубцова смеяться поминутно, он никогда не настаивал на его визитах к себе, и что главное – он уважал его внутреннее состояние. Одного не понимал Алексей – почему граф, такой порядочный и не признающий притворства, выбрал в жёны его своенравную сестру.

Елена наедине с семьёй иногда могла позволить себе нелестно высказаться о своём женихе, а вот он ни разу не сказал о ней грубого слова, даже когда она при всех могла избегать его и уделять внимание другому гостю.

Свадьба прошла достойно, хотя и не была такой шикарной, как мечтала Елена, ведь они всё ещё должны были соблюдать приличия. Она без сожаления собрала свои вещи и переехала в особняк графа Турина. Владимир Алексеевич без особой радости встретил свою невестку, но та была сама любезность и не обращала внимания на снисходительное отношение графа. Её больше интересовал интерьер дворца, картинная галерея и парк с фонтаном за окном. Она могла часами бродить по залам особняка, разглядывая всякие дорогие изысканные вещицы, и не верила своему счастью, и поэтому снова прикасалась к позолоте и дорогим обоям. Однажды её за подобным занятие застал старый граф, она стушевалась, и быстрыми шагами удалилась. “Эта девчонка – действительно просто находка! Скоро будет знать мой дом лучше, чем я сам!”

Вслух он ничего не говорил, но замечал, как Борис ласково смотрит на свою жену и морщился от этой пакостной картины. Любовь – не повод для брака! Так он считал, и эту жизненную философию всем навязывал.

Две недели после свадьбы прошли для Елены, как в тумане. Обеды и приёмы сменяли друг друга, она никак не могла запомнить, сколько визитов назначено на день и даже заставляла свою служанку записывать, и всегда приёмов почему-то было больше, чем она рассчитывала. Она так уставала, что без сил падала на кровать и моментально засыпала. А после одевалась, прихорашивалась, и снова ехала с мужем к очередному родственнику, для которого стало честью принимать её.

Она была счастлива, несмотря на недосып и уставшие ноги, она никогда не принимала у себя столько высоких гостей и ранее её так часто саму не приглашали в гости. Елена рассчитывала, что первое время они поживут у старого графа, а потом заведут свой дом, и обратилась с этим вопросом к мужу. Когда же он начнёт выбирать или строить им дом?

– А зачем это, позвольте спросить? – рассеянно спросил он, читая газету за завтраком.

– Что за вопрос? Или вы желаете всю жизнь прожить вместе с дедушкой?

Елене было неприятно, что он постоянно следит за нею и бросает косые колючие взгляды на неё. Она побаивалась старика и никогда не осмеливалась первой заговорить с ним.

– Конечно, нет. Думаю, что скоро мы уедем отсюда.

Елена воскликнула от радости и хлопнула рукой по его газете, привлекая к себе внимание. Борис был не очень доволен её настойчивостью.

– И когда же мы заживём своей жизнью?

– Возможно, через неделю…

– И вы уже подобрали нам дом? Я смогу его увидеть? Мне так не терпится! Он большой, скажите же?

Она стала трясти его за рукав от нетерпения, требуя немедленного ответа.

– Зачем нам новый дом, когда у меня уже есть свой. В Благом, вы забыли? – его взгляд был полон невинности, но он знал, что сейчас разразится буря и ждал этого.

– В Благом? Мы, что уедем из Петербурга? – Елена пришла в ужас.

– Конечно! Вы же помните, я говорил вам, что не люблю Петербург, он навевает на меня тоску, мне милее зелёные просторы и заливные луга. К тому же, лошади требуют моего внимания…

Этого его супруга вынести не могла:

– Лошади! Я рассчитывала, что после свадьбы мы заживём здесь, я думала, что вам станет по вкусу светская жизнь, а вы только о своих конях и говорите! Чем вам не по нраву петербургское общество? А медовый месяц? Давайте съездим в Европу! – она умоляюще посмотрела на него, и ему пришлось отложить газету.

– Я уже в своё время исколесил пол Европы и пока в планах подобные путешествия не имею. Возможно, когда забот в Благом будет меньше, мы с вами отправимся куда-нибудь, но сейчас дела зовут меня в своё имение.

– Да я там с ума сойду! Подумайте же и обо мне! – и добавила уже спокойнее. – Хорошо, вы можете ехать в своё Благое, а мне позвольте пока остаться здесь. Я ещё не со всеми вашими родственниками познакомилась, у меня ещё куча пригласительных карточек лежит на столике, не могу же я, не удовлетворив любопытство ваших знакомых, так просто уехать!

– Милая моя супруга, мой долг – быть всегда рядом и заботиться о вас. Так как же я могу оставить вас одну в Петербурге? Уж вам придётся поехать со мной, и как бы вас не страшила мысль о поездке, уверяю, что в моём имении найдётся развлечение и для вас, уж я позабочусь об этом!

Он поднялся, поцеловал её в лоб и удалился, пряча довольную улыбку на устах. Елена же осталась сидеть, не понимая, за что ей такое наказание в виде своевольного мужа.

“Нет, ну, каков, а? Не успели мы пожениться, не прочувствовала я ещё вкус светской жизни, а он, как деспот, уже хочет заточить меня в своей деревне, как в темнице! Только я оттуда вырвалась, и опять мне предстоит там поселиться! И за что мне это? Если бы я знала, что меня ждёт после свадьбы, ни за что бы ни согласилась выйти за него! Что толку от его богатства, если я не могу им никак воспользоваться и употребить по своему усмотрению?”

Елена, согнувшись под тяжестью своей замужней жизни, сложила руки на столе и уткнулась в них лицом.

Глава 2

Новоиспечённая графиня Турина уже полгода жила в имении своего мужа, Благое, и была этому факту не очень рада. И хоть земель у графа было много, его усадьба не производила должного впечатления и ошеломительного эффекта: небольшой двухэтажный деревянный дом располагался на пригорке и был виден за несколько километров проезжающему экипажу, подъездная дорога обсажена липами и упиралась в кованые ворота, у дома был сад и пруд, и никакого парка с фонтанами и каскадами. Старая добрая усадьба в лучшем своём виде представала перед глазами гостей, ничего лишнего и изысканного, таких по России было множество. Елена осталась разочарованной, даже прекрасные виды с балкона своей опочивальни не могли компенсировать ей отсутствие великолепного сада с мраморными фигурами и шикарный интерьер гостиных, подобных тем, что украшали особняк старого графа в Петербурге.

Развлечений в усадьбе для дамы также было немного: граф предлагала жене обучить её верховой езде, но она отказалась, можно было заниматься садоводством и выращивать розы, но ей это было неинтересно, а ещё Елена могла бы возглавить местный сиротский приют, но посчитала это ниже своего достоинства. Единственным её развлечением были субботние обеды, которые они устраивали с мужем, приглашая к себе местных помещиков. Елена, когда ей впервые представилась возможность подготовить подобное мероприятие, с азартом взялась за перо и составила список всего, что требовалось, желая поразить изысканностью застолья всех соседей. Она вспоминала обеды у матушки в Петербурге и мечтала воспроизвести в Благом что-то подобное.

К её разочарованию супруг отнёсся к её идеям прохладно и потребовал втрое сократить список.

– Все эти изыски здесь ни к чему, мы всё же не в столице. У нас здесь люди простые и всяческие излишества почитают за намерение унизить, а я обижать своих соседей не хочу. К тому же, считаю траты на новые ливреи и парики для лакеев и покупку китайских ваз необоснованными и неразумными.

– Но лакеи должны быть в ливреях!

– Всю жизнь они обходились без них, а теперь что же? – Турин улыбнулся. – Дорогая супруга, лучше проследите за стряпнёй кухарки, и чтобы обед был подан вовремя. И не забудьте надеть самое изысканное украшение – вашу чудесную улыбку.

Он поцеловал её в щёку и удалился, она же со злостью порвала длинный список, что с такой тщательностью составляла. “Я когда-нибудь стану хозяйкой в этом доме или нет?”

Соседи Туриных были людьми среднего достатка, они единогласно посчитали графа предводителем местной элиты и частенько приезжали к нему за советом. Они уважали его, но не лебезили, улыбались, но не заискивали, и он в ответ проявлял уважение к ним, приглашая то одного, то другого соседа на охоту или рыбалку. Елена считала местных помещиков скучными и неинтересными людьми, а их жёны и вовсе вызывали у неё усмешку, и она писала матери:

“Эти почтенные матроны в цветастых платьях похожи на кукол, что сажают на чайник. Хорошо, что они ещё не белят лица и не красят свеклой щёки, а то сходство было бы самым разительным! А уж наши беседы! Что только мне не приходится выслушивать за чаем: двенадцать способов накрахмалить воротник, как лучше собирать малину, а ещё я присутствовала при нескольких спорах о том, как надлежащим образом солить огурцы! И это было в моём доме, представьте себе. Эти благопристойные дамы так воспитаны, что могут повысить тон в гостях и не обращать внимания на недовольное лицо хозяйки. А молодые девицы! Это уму непостижимо, какая темнота царит в их головах! Они и слова не знают по-французски или по-немецки, а у некоторых и вовсе не было гувернантки, и они никогда не выезжали дальше уездного города. Молодые люди здесь несколько приятней остальных: хотя бы одно или два милых для глаза лица можно отыскать. Но, что горестно, чрезвычайно скромны и даже улыбкой или добрым словом их нельзя расположить к себе. А уж комплименты из их уст так неуклюжи, что заставляют меня невольно краснеть…”

Граф пытался приобщить супругу к лошадям, пару раз она отказывалась, но после нескольких настоятельных бесед, всё же согласилась с ним пройтись до конюшни.

Длинное кирпичное здание было столь хорошо обустроено, что графу завидовали многие заводчики лошадей, архитектор немало постарался, чтобы со вкусом и изяществом построить эту конюшню. В ней находились самые элитные лошади Турина, поодаль можно было увидеть ещё несколько деревянных зданий, где содержались другие лошади, но гостям всегда демонтировалась эта, как образец для подражания.

Елена, остановившись возле входа, не решалась войти внутрь. Она не любила лошадей, её также смущал запах и возможность запачкать туфли.

– Что же вы там стоите? Зайдите, поздоровайтесь со Стрелкой. Вам оттуда ничего не видно! – прокричал ей супруг, гладя чёрную морду свой кобылы, стоящей в стойле.

– Мне всё чудесно видно и отсюда, благодарю вас.

Борис Петрович вывел лошадь из загона, и, пройдя по проходу, устланному соломой, вывел её на улицу. Погода стояла солнечная и почти безветренная, как раз подходящая для прогулки верхом.

Стрелка, увидев незнакомое лицо, фыркнула и затрясла головой. Елена отскочила на полметра и схватилась за шляпку, которая чуть было не слетела с её головы.

– Не бойтесь её, Елена Павловна, она так знакомится с вами. Если вы погладите её по морде, то она сможет лучше понять вас.

– Нет, спасибо! Кажется, она мне не очень рада, ведь я отнимаю ваше время. Думаю, ей уже не терпится унестись вскачь…

Лошадь действительно била в нетерпении копытом, и Турин лихо вскочил на неё. Через минуту он уже нёсся галопом по зелёному полю, демонстрируя свою крепкую фигуру и отличное умение держаться в седле. Это зрелище, возможно, кого-то и могло впечатлить, но не его жену. Как только он удалился, она развернулась и быстрым шагом пошла по направлению к дому. Прислали от портнихи новые платья, и ей не терпелось их примерить, к тому же нужно было спрятать поскорее счета, пока муж их не обнаружил…

В один из летних дней, сидя на веранде за чаем, граф Борис сказал жене:

– Я пригласил в имение вашего брата, и он в скором времени прибудет сюда.

Елена с удивлением поставила чашку. Алексей никогда ещё не был в Благом.

– Как интересно… Я-то думала, что он никуда не выезжает из Петербурга.

– А также вскоре после него приедет Дмитрий Иванович Юсов, я думаю, вы помните его.

– А ему-то что здесь делать? Ну, ладно, он хотя бы умеет себя прилично вести и может поддержать разговор. Но, признаюсь, я не думала, что вы до сих пор поддерживаете с ним связь…

– Действительно, наши пути разошлись, но он сам написал мне, сообщив, что будет в наших местах проездом и желает встретиться.

– Ну, теперь всё ясно! Вероятно, ему нужна ваша протекция или ходатайство!

Елена нахмурила брови, а граф спокойно ей улыбнулся:

– Даже если и так, то я готов помочь старому приятелю. Но вы лучше подумайте, чем будете подчевать вашего брата.

Елена не считала нужным создавать Алексею какие-то особые условия, она распорядилась только подготовить комнату к его приезду, и больше не утруждала себя мыслями о его комфорте. Ей пришла в голову другая идея – можно пожаловаться брату на деспотизм мужа, глядишь, тот и убедит его отпустить её с ним в Петербург. Ей так хотелось побывать в большом городе и в светском обществе! Она чувствовала себя затворницей и в этом винила собственного мужа.

Алексей действительно приехал через несколько дней, был в хорошем настроении и с надеждой глядел в будущее. Также ему казалось, что перемена обстановки пойдёт ему на пользу, в голове прояснится, и появятся новые, свежие мысли.

Погода благоприятствовала, и они втроём, или вдвоём с графом часто совершали прогулки по владениям Турина, катались на лошадях, которых Рубцов по праву окрестил одними из лучших в России. Елена хотела созвать большое общество, чтобы познакомить соседей с братом, но ему эта идея не пришлась по душе, и граф, поняв это, намекнул супруге, что множество гостей им сейчас ни к чему. Она только поджала губы и предоставила им право бывать на конюшне, сколько душе угодно.

Алексей чувствовал, как в нём прибавляются силы, как крепнет его дух, и от этого становилось легче на душе. Тихая деревенская жизнь, природа – всё ему нравилось и находило положительные отклики в его сердце. Он видел какие-то современные обновления в усадьбе, ему хотелось того же у себя в Ручьях, он находил графа умным и отзывчивым человеком, и вскоре уже можно было сказать, что молодые люди стали настоящими друзьями. Единственное, о чём не говорил граф – о несчастной Ниночке, единственное, о чём жалел Алексей – что не может тот час же отправиться в Ручьи и провести там некоторые изменения, на которые его натолкнула усадьба Благое. В нём вдруг проснулась жажда действовать, и он еле сдерживал себя, чтобы не сорваться в путь.

Елена, видя, что брат более времени уделяет её мужу, чем ей, была страшно огорчена. У них находилось столько занятий в этом богом забытом месте, а она по-прежнему одинока, и жизнь её беспросветна! Наконец, через неделю после приезда Алексея она решилась заговорить с ним о своём вопросе, пока они были на прогулке.

– Я решительно не понимаю твоих претензий, Елена, – он был удивлён её просьбой забрать её в Петербург. – Здесь так всё прекрасно, твой муж такой обходительный, чем же ты недовольна? Конечно, ты привыкла к свету, и тебе может показаться здесь скучно, но если ты приглядишься, то и в Благом найдёшь много радостей для себя. Займись уже чем-нибудь!

– Ах, братец, при тебе он, конечно, сама любезность и дружелюбие! Но когда мы наедине, то я слышу в свою сторону только упрёки. Мне ничего нельзя, каждый мой шаг под контролем, за каждую копейку я обязана отчитываться! Это невыносимо, и мне нужно передохнуть. Что такого случится, если я с тобой поеду в Петербург? Представь только, как обрадуется мне матушка!

Она с надеждой смотрела на брата, желая разжалобить его, но тот не решался.

– Сомневаюсь, что матушка обрадуется твоему неожиданному приезду. Да и как ты можешь вот так одна показаться в Петербурге? Пойдут слухи, что у вас в семье что-то нехорошо. Но ты же не хочешь скомпрометировать своего мужа?

Елена стала с раздражением крутить в руках зонтик от солнца.

– Вот так – стоит выйти замуж, и твоей семье уже нет до тебя дела! А если я несчастна здесь? Если я чувствую себя чужой и ненужной? Граф возится только с лошадьми, мы почти нигде не бываем… А если матушка сама пригласит меня в Петербург, то ты же не откажешься меня взять? – Елена хитро посмотрела на него. – Напиши ей и спроси её мнения по этому вопросу.

– Но я уезжаю через пару дней! – воскликнул Алексей, и, подумав, продолжил. – Если хочешь, сама ей напиши, я подожду её ответа. Но сам я против этой идеи. Граф обидится и на тебя, и на меня, выйдет очень некрасивая ситуация.

– Я обязательно напишу ей!

Елена тут же побежала в дом, чтобы найти бумагу и перо для сочинения послания своей матери. Она в красках снова описывала своё тягостное пребывание в Благом и слёзно умоляла принять её в своём доме. В ответ Елена обещала посещать только самых близких родственником, долго не задерживаться в салонах и вести себя крайне прилично, соответствующе её положению.

Это письмо осталось в тайне от графа, и он ничего не подозревал о намерениях жены. Алексей поначалу чувствовал себя виноватым за то, что скрывает от него намерения Елены, по потом, подумав, что мать, вероятно, не разрешит дочери приехать к ней, решил, что тревожить графа не нужно. Пусть думает о своей супруге лучше, чем она есть на самом деле.

Через несколько дней пришёл ответ от Марьи Ефимовны:

“Елена, дорогая, не пойму твоего желания вернуться в Петербург. Ты же так хотела замуж за графа Турина! Помнишь, ещё до того как выйти в свет, ты мне все уши прожужжала, что именно он должен стать твоим мужем! Потом ты, конечно, заупрямилась для вида, но в конце была так рада его предложению! Неужели ты не счастлива от того, что имеешь? К тому же, твой брат прислал недавно мне письмо, где отзывается о Борисе Петровиче очень лестно, они сдружились, а ты настраиваешь его против мужа! Должна тебе сказать, что не смогу принять тебя у себя без супруга, иначе это вызовет сплетни и кривотолки, а нашей семье они не нужны. И ещё… Помнишь, я просила тебя узнать о парижской кузине графа, Марии Бертэ? Она скоро приезжает в Россию, и наверняка посетит Благое. Ты должна разузнать у графа новости об этом. Мои намерения женить твоего брата остаются в силе, и я думаю, что Мария идеально подойдёт для него, я многое о ней слышала… Так что, дорогая тебе следует остаться в Благом и вести это дело, я надеюсь, что твоя протекция перед Марией сослужит Алексею хорошую службу…”

Елена со злостью смяла данное письмо, не дочитав его до конца. Не такого она ожидала от матери. “Она хочет, чтобы я послужила свахой! Я здесь засыхаю, умираю от скуки, а она печётся о сыне!”

Вечером за ужином Елена была хмурой и неразговорчивой. Алексей догадался, в чём дело, ведь утром радостная сестра пронеслась мимо него с письмом в руке, взглянув на штемпель, он понял, откуда оно. Теперь же она сидела подавленная, и он ни о чём её не спрашивал, ведь если бы её затея удалась, то она уже выразила бы свою волю и поставила мужа перед фактом своего отъезда.

Граф пытался понять, что происходит с женой, был необычайно ласков, но она бурчала что-то в ответ и гневно смотрела на брата.

– Вероятно, погода так дурно влияет на мою сестрицу, что у неё упал аппетит. Сегодня очень жарко… – произнёс Алексей.

– Ваше сиятельство, а что слышно о вашей кузине Марии Бертэ? Она соизволит нас посетить по приезду в Россию? – вдруг обратилась Елена к мужу.

Он ответил, подумав:

– Да, мне писал старый граф, что она уже в Москве у своей матери. Потом она посетит его в Петербурге…

– Ах, как было бы чудесно с ней познакомиться! Матушка говорит, что она настоящая красавица и знает толк во французских нарядах! Вы пригласите её сюда, правда же?

– Не знаю, стоит ли? Я наслышан, что она слишком высокого мнения о себе…

Елена склонила голову над тарелкой и снова нахмурилась. Граф всё же сжалился над супругой, ведь в глубине души он не выносил, когда она была чем-то огорчена. Возможно, ей действительно не хватает общения, и её желание – встретиться с Марией Бертэ?

– Ладно, если мы сейчас не бываем в свете, то действительно стоит пригласить её сюда, ведь мы не должны обрывать родственные связи…

Елена сразу же расцвела, и глаза её заблестели. Наконец-то хоть какое-то просветление в её жизни!

– Я так вам благодарна! Её общество нам сейчас необходимо! К тому же, матушка просила меня…

Граф недоумённо посмотрел на жену, и Алексей тоже повернулся к ней.

– Что тебе сказала матушка? – спросил он.

Она захотела сорвать на нём свою злость на несостоявшийся отъезд в Петербург и выпалила:

– Она просила меня сделать тебе протекцию! Ты не знал, что она уже мечтает женить тебя на красавице Марии Бертэ?

– Ты говоришь правду? Она уже это решила?

– Да, так мне и сказала! “Они будут идеальной парой!” – досада брата доставила Елене истинное удовольствие.

Граф с сочувствием посмотрел на Алексея, а тот стал задумчиво крутить в руке чайную ложку. Он не собирался жениться вновь, а намерения матери, которые она планировала за его спиной и вовсе теперь выводили его из себя. Она запросто может после знакомства с этой француженкой распустить слух, что сын имеет на неё виды, и он не сможет отвертеться от свадьбы. Алексей почувствовал, как его загоняют в ловушку. Ему уже не хотелось уезжать из Благого, здесь царил дух свободы, граф никому не подчинялся и делал, что хотел. Алексей желал того же и для себя, но понимал, что менее независим, вдобавок на нём ответственность за сына. Даже если он женится вновь, как его жена отнесётся к пасынку? Станет ли ему хорошей матерью? Он сомневался, что Мария Бертэ с огромным приданым пожелает стать матерью чужому ребёнку.

Вскоре Алексей принял решение съездить в Ручьи навести там порядки. Кроме того, ему не хотелось надолго задерживаться в доме, где царит его мать.

Глава 3

У Вересовых в Ручьях жизнь налаживалась. Под чутким руководством Ильи Ильича Бурцева поднималось хозяйство, он и сам воспрял духом, чувствуя себя здесь важным и нужным, никто не мешал ему вести дела так, как ему казалось правильным, домой его по-прежнему не звали. Он писал, что Вересовы относятся к нему сверх положительно, и сын, довольный этим, не спешил звать отца назад.

Бывшего управляющего Никитина так и не нашли, и недовольная Пелагея Ивановна иногда бурчала:

– Если бы Рубцов был с ним повежливей тогда, то мы бы не остались без управляющего. Он и так бы нам всё возместил, не нужно было его пугать судами!

При этих словах Ольга всегда чувствовала себя неловко, ибо неблагодарность матери по отношению к Алексею, ранила и огорчала её.

Бурцев вознамерился исполнить волю своей сестрицы и постараться выдать замуж Юлию. А если не Юлию, то Ольгу; он считал, что прекрасных качеств сестёр хватит, чтобы привлечь какого-нибудь жениха. Он искренне полагал, что девушки будут рады любому мужу, хоть и без денег и репутации.

В доме починили крышу, обновили кое-какую мебель, и Пелагея Ивановна даже расщедрилась на новый гардероб дочерям. Их в кои-то веки, благодаря стараниям Бурцева, пригласили в гости к родственникам его покойной жены в уездный городок П., и девушкам пошили новые наряды к этому знаменательному событию.

Юлия недовольно ворчала перед зеркалом, рассматривая огромные рукава-буфы:

– И что это такое! Я выгляжу чрезвычайно глупо и несуразно в этом наряде. Не лучше ли нам остаться дома?

Она вопросительно посмотрела на сестру, которой вдруг по вкусу пришлись перемены в их жизни, и она не спешила менять свой новый наряд.

– Сестра, мы уже дали слово, что явимся в означенный день. Так что нам нельзя подвести дядюшку, он так старается нас развлечь. К тому же, разве это не чудесная возможность завести новые знакомства? Мы так давно не были в гостях!

Она взяла сестру за руки, желая приободрить, но Юлия чувствовала себя некомфортно, и многочисленные страхи одолевали её. Она боялась казаться смешной, ей чудилось, что она уже разучилась вести светские беседы, и в гостях все будут осуждать её молчаливость и скромность.

Девушек приняли довольно любезно, и они уселись в уголке, чтобы понаблюдать за окружающими. Гостей в доме собралось довольно много, и сёстрам было несколько непривычно и боязно. Илья Ильич, напротив, был весел, разговорчив, любезничал с хозяйкой дома, с которой не виделся довольно давно. Она отвечала ему взаимностью. Он не забывал и о своих подопечных и постоянно их кому-нибудь представлял, девушки от волнения только кивали, Ольга старалась непринуждённо улыбаться, а Юлия вся сжалась и тихо сидела рядом с нею. К ней перестали обращаться и заговаривать, и только с её сестрою ещё могли что-то кратко обсудить, да и то, через несколько минут девушек оставляли и переходили к более видным гостям. Мужчины смотрели на них косо, высчитывая сумму приданого, мамаши и того хуже, оттесняли своих сыновей, понимая, что в округе найдутся девушке и красивее, и богаче, и с хорошей репутацией.

По возвращении домой Юлия сразу же поднялась к себе и быстро переоделась в своё привычное старенькое платье, а Ольга, хоть и немного разочарованная приёмом, решила, что новая мода ей по вкусу, и что теперь она всегда будет ходить в новых платьях.

Матушка стала выспрашивать у Бурцева о том, как принимали её дочерей, и сколько мужчин набивалось к ним в женихи. Тот был осторожен в своих прогнозах и высказываниях.

– Кажись, двое или трое, беседовали с ними…Но я не слушал. Возможно, что-то и выгорит…

– Ах, это всё так туманно и непонятно! Я уверена, что нужна ещё одна встреча. Кто у вас ещё есть на примете?

Вересова требовала у братца новых знакомств и визитов для дочек, тот лишь вздыхал, потому что перспектива опять к кому-то набиваться в гости его не обрадовала.

На следующее утро сёстры отправились в церковь, и Ольга заметила, как Юлия была взволнована и чем-то озабочена. Но на все вопросы она отнекивалась и смотрела только себе под ноги. После службы Юлия куда-то отлучилась, пока Ольга замешкалась, и та долго искала её глазами в толпе. Весной в церкви было намного больше людей, чем зимой, и с непривычки некоторым становилось дурно или жарко. Ольга подумала, что её сестре также стало дурно, и она вышла, но пробраться к выходу быстро у неё не вышло. Она осторожно оттесняла прихожан, давая себе неширокий проход, когда справа заметила сестру, беседующую с отцом Сергием.

Ольгу эта картина не удивила, она давно заметила, что её сестра полюбила беседы с молодым священником, да и она сама часто приходила к нему за советом, отмечая в нём умение слушать, как одно из самых достойных качеств. Она была рада, что и Юлия прониклась его порядочностью и спокойствием, и стала также доверять ему. Одно только беспокоило Ольгу – сестра не упоминала, о чём они вели разговоры, неужели он стал потакать её идее уйти в монастырь?

Юлия поймала взгляд сестры и немного стушевалась. Затем она кивнула ей, намекая на то, что Ольга может её не ждать и ехать домой с кем-нибудь из соседей.

Ольга помедлила, но так и сделала, ибо подходить и мешать их разговору не хотела, но всю дорогу была задумчивая и не почти не обращала внимания на причитание соседки-старушки, которую пожилой сын вёз домой.

На вопросы матери Ольга не смогла дать вразумительный ответ, обычно Юлия предупреждала, что задержится в церкви и вернётся домой позже самостоятельно. И хотя матушка была против вездесущей добродетели своей старшей дочери, спорить с нею и запрещать ей что-то в полной мере не могла.

– Ох, я же просила отца Сергия не привлекать мою Жюли к работе в церкви! А он опять за своё! Видно, придётся снова с ним говорить. И на этот раз я буду очень строга…

Пелагея Ивановна нахмурилась, и, стуча пальцами по своему маленькому столику, уставилась куда-то в окно. Ольга с нетерпением ждала возвращения сестры домой, у неё к ней тоже были вопросы, и почему-то чутьё подсказывало ей, что у них троих будет большой серьёзный разговор.

Ольга читала книгу в гостиной, когда до её слуха донеслось какое-то невнятное фырканье, и подняла глаза. Непонятные звуки издавала её мать, сидящая по обыкновению у окна. Бурцев, находившийся там же, и Ольга подошли к окну, а затем удивлённо переглянулись. К их воротам подъехала старенькая коляска священника, и он, по-видимому, собирался посетить их дом впервые после своего приезда в Ручьи. Но ещё более присутствующих удивила фигура Юлии, стоящей рядом с экипажем.

– Вот кто, должно быть, решил подвезти вашу дочь до дому… – задумчиво протянул Илья Ильич.

Его сестрица смерила его грозным взглядом и сказала:

– Что бы это ни было, но здесь сейчас состоится серьёзный разговор. Я укажу этому Водиницкому на его место…

Она уселась поудобнее в кресло и снова стала стучать пальцами по столику, выдавая мелодичную дробь. Ольга, недоумённая и озадаченная, вернулась на свой диван. “Неужели сейчас всё и решится? Юлия скажет матери о своём желании уйти в монастырь?” Её сердце учащённо забилось, а руки нервно теребили незаконченную вышивку.

Наконец, Юлия, необычно суровая и безэмоциональная, вошла в гостиную. Она была явно готова к тяжелому разговору, и мысленно набравшись смелости, села на диван рядом с сестрою. За Юлей вошёл отец Сергий в своей чёрной рясе, на его губах играла приветливая улыбка, и он поздоровался поочерёдно со всеми, начиная с хозяйки дома. Та же была не рада его видеть и не скрывала этого, Бурцев и Ольга просто кивнули ему, и девушка пригласила его сесть в кресло, но он отказался, предпочев стоять прямо перед Пелагеей Ивановной.

– Зачем же вы к нам пожаловали, отец Сергий? – с неудовольствием спросила хозяйка дома. – Неужели читать проповеди? Мы этого и в церкви наслушаемся, благодарю вас.

– Нет, сударыня, я здесь не по духовным, а по личным делам.

Вересова подняла брови, а он продолжил со свойственным ему спокойствием и умиротворением.

– Сегодня я предложил вашей дочери, Юлии Николаевне, свою руку и сердце. И она оказала мне честь, согласившись стать моею женой.

Вересова дёрнулась и снова произнесла что-то нечленораздельное, Бурцев, предчувствуя бурю, вжался в кресло, но с любопытством смотрел за происходящем, Ольга повернулась к сестре, но та молчала и глядела в пол.

– Мы всё решили сделать по христианским канонам, поэтому нам требуется ваше благословение для совершения таинства брака, – продолжил Водиницкий и был прерван Вересовой.

– Какой брак? Вы о чём? Жюли, ты белены объелась, что решилась выйти за него? Погоди немного, и у тебя будет лучший муж на свете! Илья Ильич обещал познакомить тебя с…

– Нет, матушка! – Юлия вдруг поднялась и решила взять дело в свои руки. – Я скажу вам, что могу выйти замуж только за отца Сергия, и больше ни за кого. А ежели вы не благословите наш союз, то я, как и задумывала прежде, уйду в монастырь.

Её матушка схватилась за сердце.

– В своём ли ты уме? Погубить свою молодость и красоту в монастыре всё равно, что выйти замуж за нищего священника! Представь, какое жалкое существование в его доме тебя ждёт!

– Я готова к лишениям и знаю, с чем могу столкнуться, и готова к этому, поверьте. Моё сердце ещё недавно твердило, что лучший выход для меня – монашество, но, встретив отца Сергия, я поняла, что могу ещё быть полезной и в мирской жизни. Я очень благодарна ему за участие, за то отношение к моей судьбе, которое он так любезно выражал мне всё это время.

– Ты…благодарна ему? А мне? Я воспитала и вырастила тебя, и вот таков твой ответ? Моё сердце не выдержит этого союза, так и знай!

– Я полагаю, что выйти замуж – всё-таки лучший выбор, чем уйти в монастырь, – робко произнёс Бурцев из своего угла. – К тому же, вы сами просили отца Сергия поговорить с ней о браке, и вот результат…

Вересова бросила уничтожающий взгляд на него и повернулась к Водиницкому:

– Да, вас я просила склонить её к браку, но не с собой! Вы оказались таким хитрым и ловким, что вывернули это дело в свою пользу! – она перевела дух и продолжила. – Ну, я так это не оставлю. Знаю, чем вас, таких ушлых женихов, отпугнуть. Так вот, за Жюли я не дам ничего! Никого приданого вы не получите, отец Сергий, так и знайте!

Она надеялась вызвать ужас на его лице, но, кроме естественного замешательства, ничего более оно не выражало.

– Матушка, и о приданом я с вами хотела поговорить, – сказала Юлия. – Я хочу отказаться вовсе от приданого, нам с отцом Сергием оно не нужно, мы сможем достойно прожить и своими силами.

Она ободряюще посмотрела на своего жениха, и они слегка улыбнулись друг другу.

– Ну, хватит глупых разговоров! Благословения я не дам, и этому дурному браку не быть! – Вересова вышла из себя. – А вас, отец Сергий, я более видеть в своём доме не желаю и попрошу вас удалиться!

Она даже вытянутой рукой указала ему на дверь, и он, не желая и далее усугублять их с Юлией тяжелое положение, решил идти восвояси, тем более, что красноречивый взгляд его невесты говорил, что сейчас нужно взять паузу и дать матери успокоиться. Он всё же поклонился Пелагее Ивановне и её домочадцам и размеренной походкой вышел из комнаты. Через минуту они уже слышали, как колёса его коляски заскрипели, и она медленно двинулась в путь.

– Да где это видано, чтобы священник просил руки дворянской дочери! Я ни за что не приму этот брак!

– Матушка, но у меня нет иного желания, как выйти замуж за того, кто был бы мне близок по духу и христианскому мировоззрению, – ответила Юлия матери. – Успокойтесь и подумайте о том, что в ваших силах теперь устроить моё счастье.

– Счастье? – усмехнулась матушка. – Уверена, что услышав о том, что я не дам за тебя приданое, он и твоё имя забудет! Вот увидишь, через неделю вся его решимость угаснет, а любовь к тебе испарится, как лужа в летний день!

– А я верю ему, и дело тут не в любви, а в том, что мы – родственные души, мы как никто понимаем друг друга. Но если уже вы откажете нам в благословении, но у меня не останется другого выхода, как уйти в монастырь. Я и на это согласна.

– Посмотрим!

Вересова глядела строго в глаза дочери и обмахивалась салфеткой, ей стало невыносимо жарко, и она даже приказала братцу открыть окно.

Юлия удалилась к себе, а Ольга так и осталась сидеть, обдумывая всё, что только что произошло. Новость о желании сестры вступить в брак стала полной неожиданностью, а в то, что её избранником стал отец Сергий, и вовсе было сложно поверить. “Почему же Юлия мне ничего не говорила? Зачем скрывала? Я-то думала, что она собирается в монастырь! Наверное, всё же хорошо, что она изменила свои планы…”

Думы Ольги прервал голос её матери:

– В монастырь она собралась! Не допущу! И что она сказала? Давно уже это задумала! Илья Ильич, а когда же с Водиницким у них всё сладилось? Как же это вы не доглядели? Ведь это вы меня предупреждали, а сами-то проворонили!

Бурцев только развёл руками, перспектива взять на себя ответственность за неосмотрительность Юлии ему не казалась привлекательной, он предпочёл бы остаться в стороне от этого вопроса, но сестрица, кажется, не собиралась оставлять его в покое.

– Погодите-ка! Ольга, а ты ведь, наверняка знала и о её стремлении уйти в монастырь, и о связи с Водиницким! Признавайся!

Ольга не ожидала, что также, как и дядюшка, будет втянута в эту историю, но всё же сказала:

– Мама, Юлия со мной брак не обсуждала. Клянусь! Для меня, так же, как и для всех, это прозвучало, как гром среди ясного неба. Я не знаю, что и сказать…

– О монастыре тоже не знала? – взгляд Вересовой стал очень суров.

Ольга сглотнула, подозревая, что станет главным виновником всех несчастий.

– Знала, но поклялась Юлии молчать об этом. Да и я считала это блажью, что она это несерьёзно говорит и скоро одумается!

– Одумалась! И выдумала такое, отчего у меня волосы встали дыбом! А ты опять скрыла от меня что-то. И как прикажешь мне теперь тебе доверять?

– Но ведь я обещала сестре…

– А мать тебе не дороже всего на свете? И в кого же ты такая, ума не приложу! Понятия не имею, что с тобой делать!

Она откинулась в кресле и прикрыла глаза.

– Ольга, скажи сразу, чего я ещё не знаю, и что мне следует узнать. Учти, если я что-то узнаю потом, то пощады тебе не будет.

Она приоткрыла глаза, наблюдая за дочерью, но та уже взяла в себя в руки и казалась спокойной. О Дуне и Николаше она не могла сказать матери, тем более без участия Юлии, да и знать о бедной крестьянке, соблазнённой Крутовым, матери не надобно.

– Мне больше нечего вам сказать…

Вересова тяжко вздохнула и велела Ольге скрыться с её глаз, что та и поспешила сделать.

Она быстро поднялась в комнату сестры, где та стояла задумчиво у окна. Приход Ольги её ободрил, и они, взявшись за руки, сели на кровать.

– Ах, Оля, тебе, вероятно, досталось от матери?

Ольга улыбнулась:

– Не больше, чем случалось ранее. Мы уже привыкли к манере друг друга, и нас обеих сложно чем-то пронять. Но ты-то какова! Спорила с матушкой и стояла на своём!

Юлия слегка покраснела и опустила глаза.

– Мне тяжко осознавать, что я иду против воли своей родительницы, но разве я не твоя сестра? Твоя бунтарская кровь также и во мне течёт.

Ольга тихонько рассмеялась и сказала:

– Прости, но неужели, у вас с отцом Сергием такая любовь, что вы наперекор всему решили пожениться?

– Да что такое любовь? – сказала задумчиво Юлия. – Она проходит со временем, а уважение и родство духа остаются навсегда. Мы похожи с ним, часами можем говорить о чём-то и с трудом прерываем разговор. Он пообещал сделать меня счастливой, и был так убедителен, что я поверила. Я могу остаться здесь, с вами, и не удаляться от мира, чтобы чувствовать Божий промысел. Отец Сергий также объяснил мне, что я уже многими своими делами искупила вину отца, а остальное от меня не зависит.

Ольга ласково погладила сестру по руке.

– Почему же ты мне ничего не сказала? Я бы сохранила твой секрет…

– Ох, я же знала, что матушка стала бы тебя ругать, на чём свет стоит. Я слышала, как она отчитывала тебя сейчас за то, что хранила мою тайну. А если бы ты держала ответ ещё и за мой брак? Я решила, что хватит с тебя и этих волнений…

– Я не сказала ей о Дуне, хотя она что-то и подозревает…

– О Дуне пока помолчим, сейчас и других забот хватает. Да я и не думаю, что она интересна будет матушке…

– Юлечка, а если мама не даст вам благословение, ты правда уйдёшь в монастырь? – с тревогой спросила Ольга, и сестра улыбнулась ей.

– Оля, я уверена, что она рано или поздно согласится. Отец Сергий не откажется от меня, и она поймёт, что он достойный, добропорядочный человек, с которым я буду счастлива в браке.

– Как я хочу, чтобы это всё поскорее разрешилось… – сказала Ольга и положила голову на плечо сестре, как делала всегда, когда им нужна была поддержка друг друга.

Глава 4

В конце июня Алексей приехал в Ручьи. И хотя ему тяжело было оставлять маленького сына в Петербурге, он всё же принял решение съездить на малую родину, проверить порядки и кое-что усовершенствовать. Стояла необычайная жара, и ему было тяжело в дороге, но наперекор всему его сердце радовалось, когда он видел знакомые поля, равнины и реку вдали. Ему кивали встречные крестьяне, отрадно было видеть жизнь в деревне и то, как славно всё там устроено, и он уже чувствовал себя вполне свободным и глубоко вдыхал свежий воздух грудью.

Марья Ефимовна не хотела отпускать сына из города, твердила, что в Ручьях ему нечего делать, а в столице обществу будет без него скучно, и он к тому же должен сопровождать её на приёмы. Он необычайно твёрдо стоял на своём, и никакие уговоры матери не смогли его удержать в городе.

Вот уже показался из-за деревьев его дом, и сердце Алексея радостно забилось. Ермолаев был заранее уведомлён о прибытии хозяина, всё подготовил в доме и уже с женою встречал его, стоя на крыльце дома. Деревенский мальчишка ещё с дороги увидел приближающуюся коляску и бросился к усадьбе, где сообщил управляющему о прибытии Рубцова.

Произошла радостная встреча, Ермолаев пожимал руку Алексею и всё спрашивал, удачно ли тот совершил путь, Маша, его супруга пыталась остановить поток из уст мужа и провести скорей хозяина в дом и накормить. Но голос её был слабый и тихий, она не могла совладать с супругом, и они стояли на крыльце, пока из дому не выбежал Макарка. Он был постарше Павлуши, шустрый и неугомонный, матери хватало с ним хлопот, она пыталась приучить его к порядку, но отец всё ему дозволял и баловал без меры. Мальчик налетел на Алексея и произнёс:

– Дядька!

– Побойся Бога, сынок, это наш барин, Алексей Павлович! – поправил сына Никитин, надеясь, что барин не осерчает на него.

Алексей благодушно относился к детям, и, даже приходя к кому-то в гости, с удовольствием мог позабавиться с хозяйскими детьми. Он улыбнулся Макарке и осторожно взял его на руки. Мальчик взвизгнул от восторга, он любил забираться повыше, чтобы лучше рассмотреть окрестности.

– Эдакий бутуз, сладу с ним нет! – ласково проворчал Ермолаев. – Но все говорят, что он похож на меня. То и правда, наверное…

Алексей тут представил, как хорошо было бы расти Павлуше вместе с Макаркой, если бы тот приехал в Ручьи. Алексей помнил, как в детстве ему не разрешали играть с дворовыми детьми, он часто скучал и ждал, когда же приедут гости со своими отпрысками. Но они не были сильно близки, виделись не так уж часто и настоящей детской дружбы у Алексея так и не сложилось. Он бы хотел, чтобы у его сына был друг детства, с которым можно было бы совершать всяческие проказы, бегать на речку или искать клад в лесу.

Его поток мыслей прервал голос управляющего:

– А на кого похож ваш сын? На вас или барыню?…

Жена ткнула его локтем в бок, и он прикусил язык, понимая, что задел болезненную тему для своего хозяина. Тот сразу поник и опустил мальчика на крыльцо. Макар сразу же двинулся вперёд и скрылся за кустами, отчего его матери пришлось последовать за ним, громко прося его вернуться обратно.

– Павлуша похож на свою мать…

Ермолаев победил своё оцепенение и пригласил барина в дом, сказав, что ужин уже скоро будет подан на стол. Алексей, желая сначала привести себя в порядок, поднялся наверх, в старую свою комнату, и, проходя по коридору, остановился у одной двери. Он тяжело дышал, не решаясь войти, и, всё-таки найдя в себе силы, потянул на себя дверную ручку.

Комната Ниночки была такою, как прежде; залитая и согретая вечерним солнцем стороннему наблюдателю она бы показалась очень милой и уютной, из окна открывался замечательный вид на сад. В ней поддерживался порядок, как и во всём доме, вещи хозяйки были давно убраны, и ничто уже не напоминало о событиях полуторогодовалой давности. Алексей тяжело вздохнул, вспоминая, как жена любила сидеть у окна и ждать его возвращения. Как за тем столиком писала она письма…Он закрыл дверь, подумав, что, может быть, зря приехал в Ручьи…

Алексей решил посвятить весь следующий день отдыху: порыбачил, сходил в лес и даже искупался в речке. Постепенно грустные мысли оставили его, и он стал задумываться над улучшениями, которые мог бы произвести в усадьбе. По этому поводу он и стал советоваться с Ермолаевым, который многого не понимал и некоторые вещи считал блажью барина.

За чаем управляющий спросил хозяина:

– А что же вы, к Вересовым не поедете? Кажись, жизнь у них теперь налаживается, когда вы убрали Никитина…

Алексей не собирался к своим родственникам, понимая, что не хочет видеть их сочувствующие взгляды и слышать печальные вздохи. Но по правилам приличия визит стоит нанести. Ему следует подумать об этом…

Слухи в Ручьях распространялись из дома в дом со скоростью водяного потока, и, конечно, Вересовы узнали о приезде Алексея в тот же день.

– Надеюсь, он не надумает нанести нам визит. Иначе скажет что-нибудь не то, и мы лишимся ещё какого-нибудь работника, – недовольно пробурчала Пелагея Ивановна.

– Я предлагаю нам самим нанести ему визит! Как-никак он наш родственник! – воодушевился Бурцев, невольно причислив и себя к родне Алексея Рубцова.

Они ранее не были близко знакомы, при редких встречах только кланялись друг другу, и вот теперь Илья Ильич решился сам нанести визит соседу из Петербурга. Ему было любопытно узнать столичные новости, да и похвастаться хозяйскими делами не мешало бы.

Его сестрица нахмурила брови, глядя на него.

– Ни в коем случае! Я вам запрещаю. Он провинился перед нами, поэтому должен сам приехать к нам. Но пусть лучше этого не делает! Нечего принимать таких…

Она не договорила, понимая, что дальше её слова могут принять за оскорбление, и выглянула в окно.

– Такие тучи собрались, что явно будет дождь! Ах, это опять он!

Бурцев выглянул в окно и заметил у забора Водиницкого, который, взяв уже за привычку, явился к ним просить руки Юлии.

Глашка вбежала в комнату с вопросом: “Что сказать ему?”

– Да что? Пусть ждёт, коли ему хочется! – таков был ответ упрямой Пелагеи Ивановны, которая каждый раз отказывалась принять отца Сергия.

Он же проявлял постоянство и раз в неделю приезжал к дому Юлии, чтобы просить аудиенции у её матушки. Глашке было очень жаль молодого священника, и в первый раз она сказала ему:

– Ждите тут! Она позже вас примет!

В следующий раз была не менее обнадёживающей:

– Она сегодня в хорошем настроении, так что вероятно вас примет. Ждите!

На другой неделе она и вовсе решилась быть откровенной:

– Да на что вы надеетесь? Упрямая она, как баран! Бросьте это дело, да и женитесь на Юлии Николаевне так!

– Так никак нельзя! – улыбнулся ей Водиницкий. – Без благословения родителей брак не может быть настоящим.

Глашка только качала головой, глядя как он иногда по часу стоял на жаре, ожидая, когда барыня соизволит его принять. А она лишь довольно хмыкала, глядя на эту картину из-за занавески, да так и не приняла его ни разу.

Вот и в это раз она заметила всё ту же картину: Водиницкий покорно ожидает её позволения войти в дом. Может, кого-то такой вид из окна и разжалобил бы, но твёрдое сердце Вересовой не дрогнуло. А тучи меж тем становились всё чернее, и дождя было не миновать.

К делу подключился Бурцев, который стал симпатизировать священнику:

– Может, примете его? Или так в дождь и заставите стоять, беднягу?

– Никто его не держит, может ехать до дому, коли желает!

– Так ведь если попадёт под дождь, то простудится! Коляска у него открытая…

– А нечего на меня давить! Он думает, я сжалюсь, коли он промокнет? Как бы не так! Вот увидите, и месяца не пройдёт, как он сдастся!

Вересова более не желала говорить на эту тему и даже отошла от окна, чтобы заняться другими делами. Бурцев вздыхал, стоя у окна и смотрел, как тучи сгущаются над Водиницким.

Ольга тоже наблюдала стойкость священника из окна своей спальни. Ей было его и Юлию неизменно жаль, особенно страдал священник, которого матушка всем соседкам расписывала, как охотника за большим приданым её дочери, и жаловалась на то, что он мешает её отдыху, стоя почти под самым её окном. Ольга давно задумалась над тем, как помочь суженым пожениться, но пока её мысли ни к чему конкретному не привели. Сейчас она решилась идти к сестре, чтобы уговорить её отпустить Водиницкого или пригласить его в дом.

Юлия спокойно выслушала эмоциональную речь сестры в защиту своего жениха и сказала:

– Оля, ты ошибаешься, ни я, ни отец Сергий не страдаем по поводу отсрочки нашей свадьбы. И я уверяю тебя, он принимает испытания, выпавшие на его долю со стойкостью и смирением, понимая, что, возможно, он должен вынести это ради нашего будущего.

Ольга во все глаза смотрела на сестру и не собиралась сдаваться.

– Но своим смирением и терпеливостью вы оба только потакаете капризам нашей матери! Разве ты не видишь, что ей доставляет удовольствие мучать его и смотреть, как он по часу ждёт её позволения войти! Разве не пора этому дать отпор?

– И как? – нахмурилась Юлия. – Ты предлагаешь поругаться с ней и сыграть свадьбу без её благословения? Но для нас с отцом Сергием это невозможно!

– Нет, конечно. Но ты можешь снова с ней поговорить и попросить её принять его. Будь тверда и настойчива, дай ей понять, что ты не отступишь в любом случае.

Ольга выжидательно смотрела на сестру, а та молчала и кусала губы, словно не решаясь что-то сказать. Наконец, она тихо произнесла:

– Я дала себе слово, что если через полгода мама не даст своего одобрения, то я всё же уйду в монастырь… Если мне будет не суждено выйти замуж за отца Сергия, значит, мой путь таков… Мы должны смиренно относиться к нашей участи…

Ольга попыталась сдержать своё возмущение и глубоко вдохнула воздуха в грудь.

– Юлия, посмотри, дождь уже накрапывает, а твой жених стоит на улице! Тебе не жаль его? Выйди же к нему и попроси уехать домой, или позови в дом!

Юлия покосилась на окно и сказала:

– Оля, мы с отцом Сергием стойко вынесем все невзгоды, но не сдадимся. К тому же, возможно, что именно сегодня мама захочет его выслушать…

Ольга махнула рукой на сестру, быстро вышла из комнаты, спустилась вниз, и, не найдя внизу никакой преграды из домочадцев, распахнула входную дверь.

– Отец Сергий, прошу вас, езжайте домой! – громко закричала она священнику, стоявшему у ограды. – Матушка, вас сегодня не примет, она уже поднялась к себе!

Водиницкий с трудом расслышал её слова, но всё же интуитивно понял, о чём она говорила ему. Он постоял ещё немного в нерешительности и, кивнув своей спасительнице, забрался в свою скрипучую коляску и не спеша двинулся в путь. У его неказистого экипажа не было откидного верха, и ему пришлось ехать под начинающимся дождем. Ольга смотрела ему вслед, на его согнутую спину под порывами ветра, и ей стало ещё больше его жаль. Она захлопнула дверь и стала подниматься по лестнице к себе в комнату.

С сестрой она больше говорить не хотела, осознавая, что давно уже не понимает её и не принимает её убеждений. Но оставлять это дело она не собиралась. Мысли в её голове проносились друг за другом, она отвергала одну идею за другой о том, как помочь этим нерадивым пожениться. Хотя она не видела между ними любви и нежности, могло статься, что их близкие по духу души будут довольно счастливы вместе, и к тому же, она понимала, что не может отпустить свою сестру в монастырь. Но чем более проходило времени, тем яснее она понимала, что сестра, уставшая от семейных интриг, всё же может рано или поздно осуществить своё намерение.

Водиницкий, приехав домой, поспешил сменить мокрую одежду и приказал слуге накрывать ужин. Он был благодарен Ольге за заботу о нём, но всё же не хотел, чтобы она вмешивалась в их личные с Юлией дела. Он так же, как и она, считал своё нахождение под дождём выпавшим испытанием и уехал лишь потому, что как ему показалось, он промокнувший, представлял нелицеприятную картину для матушки его невесты. Он не собирался отступать и намеревался в скором времени снова нанести визит в дом Вересовых, и готов был ждать аудиенции у матушки Юлии хоть час, хоть два. Он был убеждён, что она рано или поздно поймёт, что его намерения чисты, а желания гоняться за приданым у него нет и в помине.

Он знал, как Вересова любит свою дочь, и ради её счастья должна согласиться на их брак. Он будет терпелив, и станет смиренно выносить все бурчания Пелагеи Ивановны. Затем пройдёт ещё немного времени, и она привыкнет к нему, он станет своим в её семье, и, наконец, наступит мир и покой, и душу Юлии уже не будут волновать заботы о матери. Он и она, пройдя все испытания, наладят свой быт, возможно, у них будут дети, и они пройдут весь жизненный путь рука об руку и сердцем к сердцу, заботясь не только о благополучии своей семьи, но и помогая другим, более слабым и отверженным.

Тем временем, Алексей Рубцов, пробыв в Ручьях уже неделю, решил нанести Вересовым визит вежливости. Он не хотел, чтобы о нём распространяли слухи, как о высокомерном и заносчивом родственнике, к тому же, ему было любопытно самому посмотреть, как теперь живёт Пелагея Ивановна и две её дочки. Он знал, что они так и не вышли замуж, хотя Юлия помолвлена с новым священником. Эта новость удивила Алексея, он не думал, что старшая Вересова настолько религиозна. Несколько дольше его мыслями владела Ольга, он почитал её выше сестры, и ему было жаль, что для неё не нашёлся достойный человек. Но он думал о своей подруге юности не больше, чем о ком-то из своих других соседей, о которых также слышал новости и сплетни. Мыслями он был уже уже в Петербурге, куда собирался возвращаться через неделю. Ему очень хотелось обнять сына и потискать его, услышать звонкий смех и посмотреть в его голубые глазки. Он никогда так надолго не разлучался с ним, не считая своего отъезда из Ручьёв после кончины Ниночки. Его сердце теперь было наполнено любовью к своему сыну и заботами о его будущем.

Глава 5

Пелагея Ивановна исподтишка бросала взгляды на Алексея, сидевшего напротив неё. Она была с ним сухо-вежлива и не проявляла особого внимания. А он выказывал должное её возрасту и положению почтение, но общая обстановка была какая-то гнетущая из-за её хмурости, и ему уже хотелось поскорее уйти домой.

В основном, его развлекал Бурцев, которому страсть как хотелось поделиться с ним своими нововведениями по поводу хозяйства и посоветоваться насчёт ведения домашней бухгалтерии. Алексей отвечал учтиво и искренне желал помочь и просветить этого человека, который в силу своих нерадостных обстоятельств проживает в качестве домоправителя в этом доме.

Юлия была смиренна и тихо разливала всем чай, иногда интересуясь, не надо ли чего-то ещё дорогому гостю.

– А, может, ещё пирогов? – спросил воодушевлённый Бурцев, но, вовремя заметив грозный взгляд своей сестрицы, замялся и не стал звать Глашку.

Ольга казалась спокойной, она тоже иногда участвовала в беседе, но особо сказать ей было нечего, местные сплетни об общих знакомых активно выдавал Илья Ильич, а она боялась сказать что-нибудь, что напомнило бы ему о своём горе. Хотя она видела, что он вполне пришёл в себя и выглядит хорошо. Но определённо в нём что-то изменилось после потери супруги, и многие заботы легли на его плечи.

– Я вижу на столе книги, кто же у вас такой любитель чтения? – в момент неловкой паузы произнёс Алексей.

– Ах, это всё я! – воскликнула Ольга. – В моей комнате читаю одно, в гостиной – другое… Матушка говорит, что это вредная привычка, но если мне хочется что-то прочесть, то чтобы не подниматься в свою комнату, я раскладываю книги везде…

– Что иногда очень мешает. Невозможно пригласить кого-то без того, чтобы гость не сел на её книжку! – Пелагея Ивановна не упустила случая упрекнуть дочь.

Ольга вяло улыбнулась, пытаясь казаться беззаботной и не чувствительной к укорам матери, но Алексей понял, что ей нелегко даётся жизнь в собственном доме. Он не знал всего, что там происходило, но был уверен в том, что Ольгу по-прежнему притесняют и не уважают.

– Я вижу, что книги довольно старые, и, вероятно, прочитаны не один раз. Позвольте, Ольга Николаевна, прислать вам книги, которые пылятся в моей библиотеке, у меня времени на чтение здесь нет совершенно, а в Петербург я их не повезу. Думаю, вам они придутся по вкусу.

Ольга стала сопротивляться и отказываться, доброта Алексея казалась ей слишком большим подарком, и через минуту он перестал настаивать, не желая ставить её в неловкое положение и чувствовать себя в долгу. Он сообщил, что скоро возвращается в Петербург и заранее прощается с ними, вероятно, они больше не увидятся, потому что он почти не покидает свою усадьбу. Вскоре он вышел из дому, оставив Вересовых переживать самые разные эмоции. Более всех разговорчив был дядюшка. Он так нахваливал Рубцова, что стал раздражать хозяйку дома:

– Какой умный и образованный молодой человек! Конечно, жаль, что его супруга так рано почила, но я полагаю, это не конец его жизни. Такие люди надолго не остаются в одиночестве. Я уверен, что он вскоре женится вновь, помяните моё слово!

– Да и слава Богу! Пусть живёт в своём Петербурге и больше не тревожит нас своим присутствием! – негодовала Вересова и обмахивала салфеткой красное лицо. – Это же надо, явился после стольких месяцев! И как ни в чём не бывало! Видно совесть совсем его не мучает. Мало того что избавил нас от управляющего, который канул в лету, так ещё и перед своим отъездом в прошлый раз не соизволил посетить нас и принять наши соболезнования!

– Матушка, я полагаю, в прошлый отъезд ему было не до визитов, – попробовала вставить оправдательное слово Юлия.

– Ладно! Но что за дурная привычка совершать приветственный визит через неделю после приезда? В прошлом году он с женою приехал к нам также через много дней после приезда в Ручьи. И сегодня тоже самое! Уже давно в деревне, и не заглянул к нам! Так лучше и вовсе без визитов, чем визиты с опозданием!

Юлия отошла от неё и села в дальний угол гостиной, занявшись рукоделием, и Бурцев, воспользовавшись возможностью, шёпотом спросил свою сестрицу:

– Позвольте спросить, а что когда-то Рубцов и ваша младшая дочь были близки? Я заметил, как они свободно общались…

– Ах, это было так давно! Они были влюблены друг в друга, но мамаша отправила его в Петербург, и он, видите, как теперь зазнался! А раньше-то бывало, увидит меня где, и улыбается, и спрашивает о моём здоровье. И мать была ему не указ. Но я бы и не позволила ему жениться на Ольге, и Николай Ильич тоже, конечно, не дал бы состояться этому союзу, как бы нас Марья Ефимовна не уговаривала бы! Нет, я бы не позволила…

Вересова, не понижая голоса, рассказывала о делах минувших, и тот, кто хотел, мог услышать все её слова. Юлия подняла голову, чтобы глянуть на реакцию сестры, но та стояла у окна с момента ухода Алексея и не обращала внимания на разговоры домашних, казалось, она даже не слышала их слов. Ольга была мыслями где-то далеко, возможно, в том прошлом, о котором поведала братцу Пелагея Ивановна.

Следующим утром, перед завтраком, Юлия заметила из окна прогуливающуюся в саду сестру, и, накинув шаль, потому что ещё было свежо, уже вскоре была рядом с нею. Они прошлись немного, пока Юлия обдумывала то, что уже давно хотела спросить у неё.

– Я была откровенна с тобой, Оля, надеюсь, что и ты будешь со мной честна. Обещаю в ответ сохранить в тайне наш разговор. Скажи мне, ты до сих пор влюблена в Алексея Рубцова?

– Это не имеет значения! – выпалила Ольга, слегка покраснев.

Она не сильно удивилась вопросу сестры, ибо понимала, что скрывать свои чувства от неё невозможно, и в глубине души знала, что рано или поздно этот разговор состоится.

– Разве? По крайней мере, теперь у вас есть шанс…

– Да о чём ты? – Ольга остановилась. – Это совершенно невозможно, и ты знаешь почему! К тому же, он любил свою супругу, и я сомневаюсь, что в ближайшее время его посетят мысли о женитьбе. – И добавила после паузы. – И сама веская причина в том, что он вскоре уезжает в Петербург, а я остаюсь здесь. Навсегда.

– Но, Оля, скажи мне, если бы он пришёл и сделал тебе предложение, ты бы приняла его?

Юлия выжидательно смотрела на сестру, но та ничего не ответила, и пошла вперёд по садовой дорожке. Юлия вздохнула, двинувшись вслед за нею к дому.

Ольга была уже ни в чём не уверена, не знала, чего хочет, все её чувства, сомнения и тревоги сплелись в один клубок, и, казалось, что распутать его ей уже не под силу. Она только одно знала наверняка – между ними огромная пропасть, через которую протянуть мост будет очень тяжело или вовсе невозможно. Найдутся ли у них силы, возможности и, главное, желание протянуть этот мост от одного края пропасти к другому? Ольга не испытывала иллюзий по поводу себя: она понимала, что её возраст уже не тот, когда могут позвать замуж, красота её увяла да и репутация её семьи не способствовала браку. Она полагала, что её время ушло и предпочитала свои старые надежды и мечтанья оставить в прошлом.

Завтрак прошёл спокойно, Пелагея Ивановна совершенно не заметила, что её младшая дочь молчалива и задумчива, она больше внимания уделяла старшей, заметя, что с весны она похудела, и ей нужно лучше питаться. Илья Ильич между овсяной кашей и блинами с чаем, время от времени погладывал на Ольгу, пытаясь составить мнение о глубине её привязанности к Рубцову. Но так ничего и, не решив, он выпил чаю и удалился к себе в кабинет. Вернее, в кабинет Николая Ильича, каковым тот и оставался до сих пор.

Алексей, решив все свои дела и дав указания Еремееву, отбыл в Петербург. Он уезжал отдохнувшим и вдохновлённым, ему удалось уговорить управляющего ввести некоторые новшества, им предложенные. Также Алексею понравилась ещё одна новость – его управляющий помирился с отцом, и старший Еремеев даже стал иногда бывать в Ручьях. Рубцова это не беспокоило, наоборот, видя, как старик возится с внуком, его охватывало умиротворение и лёгкая зависть. Да, он завидовал своему управляющему – его отец был жив и мог в полной мере насладиться общением с внуком. Алексей иногда представлял, как его отец мог бы проводить время с Павлушей и чему мог бы его научить, и в его сердце пробиралось чувство сожаления.

Ему было жаль сына, у которого не может уже быть доброго деда, а мать, угаснув, как нераспустившийся бутон цветка, так и не смогла подарить ему ни капли своей любви и нежности.

Ольга гадала про себя, когда же уедет Алексей, спрашивать у кого-то она боялась, поднимать эту тему снова с сестрой не хотела. И каково же было её удивление, когда ответ сам попал к ней в руки!

Она вошла в гостиную в тот момент, когда матушка воскликнула, сидя в своём кресле у окна:

– Да вы посмотрите! Что это такое? Илья Ильич, я ничего не понимаю!

Он был осведомлён о происходящем не более своей сестрицы и недоумённо разводил руками, когда двое молодчиков внесли по приказу Глашки в гостиную большую корзину. На вопрос, откуда это и что такое, был дан таков ответ:

– Дак… Барин наш, Алексей Павлович, повелел отвезти это сюда, к вам.

– И что же это?

– Не имею чести знать! – отрапортовал здоровяк, и все с недоумением посмотрели на закрытую покрывалом корзину.

– Мне было велено отвезти её в дом Вересовых, и больше ничего-то я не знаю…

Слуга стал мять шапку, намекая на то, что пора бы ему откланяться, ибо он уже ничем не может быть им полезен.

– Ладно, ступай, – процедила Пелагея Ивановна, и когда он удалился, она резким движением сорвала покрывало с корзины. Под ним обнаружилось, что корзина наполнена доверху книгами. Для кого предназначался подарок было понятно, но сама владелица не могла подойти к нему, ибо корзина была окружена со всех сторон: Бурцев, матушка, Юлия и даже Глашка с молодой служанкой столпились возле неё.

– Так, так! Это интересно… Столько книг – на всю жизнь хватит! – воскликнул Бурцев.

– Вот именно! И куда их все разместить? Нечего сказать – угодил нам Алексей Павлович, прибавил забот! Рухляди в доме и так полно, так теперь ещё и для этих книжек шкаф нужен! Да, Ольга?

Все обернулись к девушке, ожидая от неё какого-то ответа, но та, не обращая на них внимания, подошла и взяла одну книгу в руки. Это был довольно новый томик стихов Рылеева, также на верхних книгах виднелись имена авторов: Вяземский, Карамзин, Анненков. Сердце Ольги гулко забилось, лицо раскраснелось, она обозревала эту гору книг и не знала даже, что сказать озадаченным родственникам.

– Алексей Павлович говорил же, что желает оставить свои книги Ольге, ему они без надобности, так вот… – начала было Юлия и запнулась.

– Да, Жюли, спасибо. Я вижу, что это книги, – сказала матушка, пристально глядя на Ольгу. – Ольга, скажи на милость, что нам со всем этим делать и куда разместить?

Ольга, наконец, подняла голову и обратилась матери:

– Я готова их все оставить у себя, чтобы не занимать место здесь.

– А разве в библиотеке нету места? Кажется, там есть… – попробовал вмешаться Бурцев.

– Тот шкаф я собираюсь переместить в другую комнату! – закричала Пелагея Ивановна. Так что у нас нет места для всего этого, Ольга.

– Хорошо, я прикажу отнести эту корзину к себе в комнату, – тихо сказала Ольга и вышла из гостиной.

Матушка, обмахиваясь салфеткой, переместилась к себе в кресло.

– Вот скажите на милость, к чему мне все эти заботы? Разве я не заслужила покой на старости лет? А у Ольги теперь будет повод целыми днями сидеть в своей комнате, когда ей нужно думать о замужестве!

– Какая щедрость от вашего родственника! Возможно, за это внимание его стоит поблагодарить? – спросил её Бурцев.

– Ну, уж нет! – фыркнула Вересова и приказала Глашке накрывать на стол.

Ольге составило немалых трудов в разгар летнего дня найти двух мужиков, свободных и способных донести её сокровище до опочивальни. И вот она сидела на кровати и глядела на корзину, полную чудес, так внезапно появившуюся у неё в комнате. Корзина занимала много места в небольшой комнате. Но это не тревожило Ольгу, она теперь даже была рада, что все эти книги будут жить у неё, и она в любой момент будет иметь доступ к ним. Не нужно будет спускаться в библиотеку или кабинет, чтобы полюбоваться на красивые обложки или пролистать с любопытством несколько страниц. Она бы поблагодарила своего дарителя, но тот выехал рано утром из деревни и стался не осведомлённым о том, какую реакцию вызвал в её доме его подарок. Ей очень захотелось рассказать ему, что она начнёт читать в первую очередь, но, к сожалению, не имела такой возможности.

Она уселась на пол, подогнула колени и стала перебирать книги, вытаскивать их из корзины и к своему удивлению, среди них, она обнаружила новый подарок – белый сложенный листок бумаги. С трепетом и волнением Ольга развернула его и с замиранием сердца стала читать строчки, написанные почерком, который тут же узнала, хоть и не видела его уже много лет.

“Ольга Николаевна, хоть вы и проявили тактичность и отказались принять мой подарок, я всё же взял на себя смелость вам его преподнести. Не обижайтесь, что я сделал из всего этого тайну, если бы я сказал вам, то вы снова стали бы упорствовать. Зная, как вы любите чтение и в нём находите отраду, я решил, возможно, против вашей воли отправить вам эту посылку. Прошу простить меня, если я уязвил вас в чём-то, всё делалось мною только из самых добрых и дружеских побуждений. Также простите, что я пишу к вам, я не имею на это право, но у меня нет другого способа донести до вас причины моего поступка. Думаю, эти книги придутся вам по вкусу. Прощайте, и пусть Бог благословит вас!”

Когда Ольга дочитала это письмо, на её глаза навернулись слёзы, и она прижала листок к своей груди. Потом слёзы потекли по её щекам, и она даже не пыталась сдерживать их.

Когда в комнату постучали, девушка встрепенулась и быстро вытерла мокрые щёки. Послышался голос сестры:

– Оля, ты собираешься обедать? Мы ожидаем только тебя!

Ольга засунула письмо в нижний ящик комода, намереваясь вскоре прочесть его снова, и открыла дверь. Юлия заметила, что сестра выглядит странно: румянец на щеках, влажные блестящие глаза, но следов печали или горя на её лице нет. Они молча спустились вниз. Юлия подозревала, что подарок мог таким образом повлиять на сестру, неужели она растрогалась и плакала по этому поводу? Или что-то другое явилось причиной её слёз?

– Ах, Ольга Николаевна вся светится! Это чудесно! – восхитился румянцем Ольги её дядюшка.

– Конечно, только такая дурочка, как Ольга Николаевна может радоваться десятку книг! – проворчала матушка.

– Там двадцать пять книг, – тихо сказала Ольга, садясь за стол.

Матушка фыркнула, Бурцев улыбнулся, а Юлия насторожилась. Двадцать пять! Что за цифра! В этом году её младшей сестре исполняется двадцать пять лет. Кажется, даже сама Ольга не поняла каламбура ситуации, а её сестра задумалась над этим вопросом.

Глава 6

Мария Бертэ, восхитительная красавица, сидела в гостиной графа Турина и пила чай. Она привыкла ловить восхищённые взгляды, и теперь восторг и комплименты, даруемые ей хозяевами Благого, нисколько не трогали её. Она с любопытством осматривала комнату и молодую графиню. Елена была поражена не только внешними данными Марии: прекрасный овал лица выдавал её аристократичность, фарфоровая кожа светилась, а ясные глаза сверкали, как алмазы, но и дорогими французскими нарядами. Знакомые и приятельницы почитали Елену модницей и транжирой, когда она жила в Петербурге, но теперь, увидев эту молодую женщину, она поняла, что французская мода – это не то, что она знала до сих пор. Мало того, что её платье было украшено богатой вышивкой, так ещё и сидело на её фигуре отменно, подчёркивая тончайшую талию. Елена сбилась со счёта, пытаясь в уме подсчитать, в какую сумму вылился этот наряд своей хозяйке. Но мадемуазель Бертэ была богата и свободна, могла делать, что угодно и одеваться, как нравится.

Её матушка – русская, вышла замуж за француза, но почти сразу после приезда во Францию их брак распался, и она вернулась домой, оставив малолетнюю дочь с отцом. Тот не имел намерения воспитывать ребёнка и передал дочь своим родственникам. Когда девочка подросла, её по обыкновению отдали в пансион, где она изучала светские манеры, музыку и искусства. Когда отец скончался, то оставил Марии прекрасное состояние, и она стала нарасхват у родителей, желавших заключить выгодный брак своих сыновей.

Но тут вдруг, неожиданно, матушка Марии объявилась, излила на дочь материнские чувства и потребовала её приезда в Россию. Марии было любопытно взглянуть на мать, и она, отличающаяся умом и желанием обучаться, выучила кое-как русский язык, и приехала в Россию. Матушка так тепло встретила дочь, что та на миг поверила в её искренность и желание исправить ошибки молодости. Но вскоре девушка убедилась в корыстных мотивах своей родительницы и предпочла совершить знакомство с другими своими родственника, о многих из которых она даже и не слыхивала раньше.

Так постепенно она добралась и до Турина, приехав вместе со своей престарелой тёткой, которая везде сопровождала двадцатилетнюю наследницу, была крайне молчалива и только могла поддакивать воспитаннице. С Марией прибыло и несколько служанок-француженок, которые ни слова не знали по-русски, везде ходили вместе и на всё смотрели искоса, а на заведённые порядки в русской усадьбе – с некоей долей ужаса и презрения. Мария не могла одна погулять – её постоянно сопровождала или тётка, или трёхглавый дракон, как называла трио служанок Елена. Более того, Мария никогда не оставалась в комнате одна, ей всегда требовалась компания, и эта ответственность легла на плечи молодой хозяйки усадьбы.

Она ходила всегда степенно, с прямой спиной и даже сидела, не позволяя себе откинуться на спинку кресла. Она не занималась рукоделием, но любила играть на фортепиано и петь, чем всегда радовала собравшиеся у Туриных небольшое общество. Граф не мог держать в тайне приезд кузины, и соседи вскоре узнали об этом событии, и потянулись вереницы экипажей к воротам усадьбы, все желали поприветствовать французскую леди и выразить своё почтение. Елену это несказанно радовало, она могла часами расписывать соседкам наряды и нравы Марии, вызывая у них восхищение, её слушали как никогда внимательно, но внимание, прикованное к Марии, ей не удалось перетянуть на себя. Дамы любовались ею и шептались о ней за спиной, она оставалась спокойной при этом и снисходительно смотрела на них. Но ни с мужчинами, ни с женщинами она долго не беседовала, ибо почитала их про себя чересчур провинциальными и невежественными, а их манеры оставляли желать лучшего. Они же в свою очередь терпеливо относились к её высокомерию и нежеланию сближаться, ибо такой ход вещей считали естественным для её положения и состояния, которым она обладала.

Елена не знала, как такая высокородная девица сможет стать супругой её брата, ей казалось, что они ничем совершенно не похожи, и кроме того, считала, что Алексей совершенно не достоин Марии Бертэ. Но Марья Ефимовна думала по-другому, она уже планировала пригласить наследницу к себе в особняк после приезда в Петербург, а Елену в письмах постоянно просила сделать протекцию своему брату, и та не могла отказать матушке, к тому же, идея породниться с Бертэ пришлась и самой Елене по вкусу.

Надо отдать должное Марии, она была внимательной слушательницей, и, конечно, понимала, что дифирамбы брату от сестры намного преувеличены. Но всегда неизменно улыбалась и говорила, что хотела бы познакомиться с этим bel homme1.

Единственное, что досаждало Елене – её посредственный французский, она нещадно коверкала слова и путала формы, но её утешало то, что у Марии был отвратительный русский, и она облегченно вздыхала, когда француженка произносила “шаник” вместо “чайник”. Также Мария путала слова “завтрак” и “завтра”, разницу между которыми с трудом могла уловить.

Турин посмеивался в кулак, когда за чаем слушал их разговор:

– Сафтра2 чудесный! Встать в окно и смотреть вдаль! Сафтра будет пикник в траве, надеюсь дождь мимо нас!

– J'ai peur que vous apprécierez nos endroits et vous voudrez rester longtemps!3

Такие милые несуразицы развлекали его и придавали разнообразие мирному течению жизни. Вскоре Елена взялась обучить Марию русскому языку, та в ответ предложила свои услуги по французскому, но графиня Турина отказалась:

– Боже правый, мне это ни к чему! Мой французский достаточно хорош, чтобы появиться в любом салоне или на балу. Но ваш русский! Если вы, мадемуазель, желаете удачно выйти замуж в России, то знать русский язык вам просто необходимо!

Мария сомневалась в этом, но делать в Благом ей было нечего, и она с рвением принялась за уроки. Служанки-француженки только укоризненно качали головами – им больно было видеть свою утончённую барышню, терпеливо изучавшую варварский язык, он им казался грубым и непоэтичным, они искренне сочувствовали её доле – выйти замуж за русского.

Турин прекрасно говорил по-французски и по-английски, поэтому Мария в минуты отдыха могла побеседовать с ним на своём родном языке. Она находила его умным и благородным человеком и даже слегка флиртовала с ним, но граф отнёсся к этому спокойно, ибо знал, что флирт в обычной манере общения для каждой француженки.

Мария Бертэ гостила в Благом уже около месяца, когда Елена решилась поговорить со своим супругом.

– Скажите, как вы находите вашу кузину? Правда, она очаровательна?

– О, да! Она не только красива, но и умна, что является редким сочетанием качеств не только для женщины, но и для мужчины.

– Она вам что-нибудь говорила о том, за какого мужчину хотела бы выйти замуж? – Елена хитро посмотрела на мужа.

– Ну, что вы! Такое не обсуждают…

– А вы как сами думаете?

Турин ответил, немного поразмыслив:

– Полагаю, ей нужен мужчина, обладающий такими же качествами, что и она: умный, богатый и приятной внешности. Если хотя бы в одном муж будет ей уступать, то она задушит его своим высокомерием. К тому же, какому мужчине понравится смотреть на свою супругу снизу вверх?

– Вы всё верно говорите, и я того же мнения! У меня на примете есть достойный жених для вашей кузины!

Турин удивлённо поднял брови, а его жена воскликнула:

– Мой братец!

– Не спорю, он отвечает всем этим качествам, но разве он имеет виды на Марию?

Граф не стал упоминать, что Алексей не имеет столько денег, сколько хотелось бы Марии и её родственникам, но с другой стороны – она свободна и вольна сама принимать решения, возможно, Алексей будет ей по нраву?

– Видов он, конечно, пока не имеет, ведь они не знакомы, но матушка собирается пригласить её к себе, вот тогда-то они и сойдутся. Ваше сиятельство, мы должны всеми силами способствовать этому союзу!

– Я бы на вашем месте пока не спешил с выводами… Возможно, ваш брат и вовсе не намерен жениться?

– Что за глупость! Если матушка будет настаивать, то женится! Вы, может быть, не знаете, но брат всегда подчиняется воле матери. Да, после кончины супруги он мог где-то проявить упрямство и даже вспылить, но время идёт, и он становится прежним. Так что за его душевные волнения переживать не стоит. Матушка сможет повлиять на него, а уж если мы с вами будем на её стороне, то никаких препятствий для этого брака и вовсе не будет!

Турин сомневался, что это хорошая идея. Со стороны Марии он не видел особого интереса к Алексею, она почти ничего не расспрашивала о нём у Елены, а со стороны Рубцова в его приезд он не заметил желания снова вступать в брак. Возможно, былая рана в его сердце от потери жены ещё не зажила, так зачем же тревожить его?

Следующие слова супруги заставили его нахмуриться.

– Нам надобно ехать в Петербург, чтобы своими глазами наблюдать за происходящим и своими руками творить судьбу моего брата и Марии!

Турин сказал, что спешить не стоит, к тому же, у него много дел здесь, и он не собирается в ближайшее время ехать в столицу. Елена выслушала эти слова довольно спокойно, хотя обыкновенно подобные разговоры вызывали у неё раздражение и приступы презрения к мужу. Но на этот раз она знала, что исход дела будет в её пользу, и через пару дней это подтвердилось. Матушка прислала письмо, где приглашала семью Туриных в Петербург к себе на именины и настоятельно просила привезти с собою Марию Бертэ. Пока Борис Петрович читал это письмо вслух, его жена, даже не дослушав до конца, побежала к Марии и с горящими глазами передала ей приглашение своей матери.

Тётка девушки недовольно покосилась на Елену, у неё были совсем другие планы на племянницу, но перечить ей она не решилась. Мария выразила желание совершить поездку в Петербург и познакомиться с драгоценной матушкой графини.

– Я полагать, ваша maman очень любит гостей и большое общество, – улыбнулась Мария.

Вскоре она снова отправилась в путешествие, правда недолгое, но её служанки в унисон вздыхали и перекидывались недобрыми взглядами. Они уже и желали бы осесть где-нибудь, но так ведь их неугомонной хозяйке не сиделось на месте! Им понравилась Москва, они рассчитывали, что их путь там и закончится, но мадемуазель Бертэ решила по-другому. Столица привлекала её своей монументальной архитектурой, великолепием балов и самым светским обществом в стране. Она была так много наслышана об этом городе, что приехав туда, не сильно удивилась, ей казалось, что она уже видела эти здания и церкви, так хорошо воображение рисовало ей эти архитектурные шедевры.

Марья Ефимовна была сама любезность, она сразу же расположила к себе кузину графа и предложила ей лучшие комнаты в своём небольшом особняке. Мария называла это дом на французский манер “шато”4, и хотя особняк не очень походил на французский образец, это прозвище несказанно льстило хозяйке и её дочери. Рубцова неплохо знала французский, пребывая в Петербурге она многое вспомнила и заполнила пробелы в своей памяти, поэтому почти на равных общалась с мадемуазель.

Её ожидания по поводу знакомства девушки с сыном оказались успешными, она заметила, как Мария сразу же внимательно окинула его взглядом и, несомненно, оценила высокий уровень его французского. Он также был с ней в высшей степени любезен и приветлив, стремился оказать внимание и даже угодить, так что матушка с полным правом думала, что всё идёт по её плану.

Елена с супругом остановились в доме старого графа на своей половине и почти с ним не виделись. У Турина нашлись какие-то дела в городе, к тому же, знакомые неустанно зазывали его в гости, и у него не оставалось времени, чтобы уделить его своему деду. Елена, как птичка, порхала из дома в дом, посещала своих давних приятельниц, а также салоны, куда ей несколько раз удалось заманить супруга. Графиня наслаждалась жизнью, и, кажется, никогда ещё не была такой счастливой и окрылённой. Воистину, только покинув Петербург и вернувшись туда после долго отсутствия, она со всей полнотой смогла вкусить радость жизни.

Обыкновенно утро она проводила у матери, где проводилась наступательная операция под названием “Завоевание француженки”. Они с матушкой в два голоса воспевали достоинства Алексея и не могли не заметить, что их атака имеет успех – Мария явно заинтересовалась молодым человеком. Если день был свободен, то Елена могла остаться и на обед, где внимательным взглядом осматривала Марию и своего брата. Она считала, что он покорён красотой кузины её мужа, по-другому и быть не могло, в каждом его слове она видела намёк на ухаживания, а в движениях – желание угодить. Об этом она откровенно рассказала матери, и та, доверившись наблюдениям дочери, мысленно потирала руки, но помалкивала, боясь спугнуть удачу.

Правда, Марью Ефимовну беспокоило, что иногда её сын больше уделял внимания Павлуше, чем гостье. Комната мальчика располагалась в дальнем конце дома, и его крики или смех не могли никому помешать, но всё же Рубцова боялась, как бы шаловливый внук не выскочил как-нибудь из-за дверей и не налетел на мадемуазель. Она приказала служанкам и няньке вдвойне смотреть за мальчиком, а сама, перестав вовсе заходить к нему, всецело уделяла внимание своей гостье.

Тем удивительней и неприятней для неё было застать Алексея с сыном на руках в большой гостиной. Мальчик играл с золотыми часами отца, то открывая, то закрывая крышку и что-то тихо лепетал. Напротив, в кресле сидели прямая и утончённая Мария Бертэ и её тётка с недовольным лицом.

– Алексей, не лучше ли увести Павлушу в его комнату? Думаю, нашей гостье может помешать шум, – предложила Рубцова, садясь рядом с сыном на диван.

– Ах, что вы! – подала голос Мария. – Чудесный ребёнок не может помешать! Так, tante5?

– Да, дорогая, если дети спокойны и никому не мешают, то они и вправду чудесны, – согласилась её тётка, но глаза выдавали её противоположные чувства.

Марья Ефимовна всё же решила увести Павлушу и сама взяла его к себе на руки, отчего он исказил своё личико, а затем издал истошный вопль. Алексей быстро вернул себе ребёнка, но тот не прекращал плакать, ведь ему не дали полюбоваться на бегущие стрелки часов и хотят снова увести от отца. Видя недовольный взгляд старушки и лицо Марии, пытающейся скрыть своё презрение, он решил, что лучше ему самому отнести сына в комнату. Он извинился и вышел, а тётка многозначительно глянула на свою племянницу. Но та осталась спокойна.

– Прошу простить нас за этот небольшой скандал, – улыбнулась примирительно Рубцова. – Но Алексей так привязан к сыну, что первым делом после службы идёт к нему. Надеюсь, маленький проказник вас не очень утомил?

– Признаюсь, это неожиданно, что отец столько времени уделяет воспитанию ребёнка, – произнесла тётка. – Кажется, недостатка в прислуге у вас нет…

– Tante, это всё временно. Вскоре месье Рубцов переживёт свою трагедию и подготовит себя к новой жизни.

Тётка удивлённо посмотрела на девушку, а та обратилась к Рубцовой.

– Прошу простить меня за вопрос, но какое будущее мальчика? Думаю, разумно вскоре отправить его в пансион или колледж.

Марья Ефимовна не стала развивать эту тему, прекрасно поняв, что Мария решится выйти замуж за Алексея только, если в доме не будет ребёнка. Она никогда не проявила к нему интерес, хотя и была терпелива, если Алексей вдруг при ней заводил разговор о Павлуше.

Глава 7

В один из дней, когда стояла прекрасная солнечная погода, Мария прогуливалась с Алексеем в саду. Она уже призналась себе, что он ей нравится, и хоть его состояние не столь огромно, как она рассчитывала, всё же решила поощрить его к решительному шагу. Она и представить не могла, что он не рассматривает её в качестве своей жены, что видит в ней множество недостатков, главный из которых – полное равнодушие к Павлуше, и что был любезен с нею всё это время только из вежливости и нежелания обижать свою мать. Он не собирался разлучаться с сыном, и даже если станет жить своим домом, то планировал забрать ребёнка с собой. Мария была убеждена, что работа, проведённая Рубцовой и её дочерью для расположения к ней Алексея, была успешной. Осталось только намекнуть ему.

– Месье Алексей, я полагаю, что ваше сердце ещё не свободно от горечи и тоски? Это печально, когда случается подобная трагедия, и человек вынужден жить прошлым очень долгое время, и ждать, когда же боль его отпустит.

– Уверяю вас, я отпустил своё прошлое, все раны мои зажили. Шрамы остались, но они не беспокоят меня, и я готов идти в будущее с гордо поднятой головой.

– Вы не представляете, как это радует меня! Зная вашу историю, я предполагала, что рана ваша глубока, но я не понимала, насколько вы сильный человек! Вы восхищаете меня! Что же толкает вас вперёд?

Она надеялась, что сейчас-то услышит долгожданное признание и предложение, но его слова поразили её:

– Мой сын… Признаюсь, я никогда ни к кому не был так привязан, как к нему. Его будущее зависит от меня, и я не имею права опускать руки. Возможно, это и спасло меня от погружения в пучину уныния. Дети – это цветы жизни, вы согласны с этим?

– Да…конечно. Но в том случае, если они свои. Чужих детей мало кто сможет принять, как своих. Возможно, так правильно. Ведь когда появляются свои дети, чужие уходят на второй план, и лучшее, что можно для них сделать – отстраниться сразу, чтобы потом не причинять боль. Позвольте спросить, если у вас когда-нибудь будут ещё дети, сможете ли вы дать гарантию, что будете относиться к своему старшему сыну так же, как и прежде?

– Да, я убеждён, что ничто не сможет умерить мою любовь и привязанность к Павлуше. Он навсегда останется моим первенцем, и его значение для меня неумолимо.

Они умолкли, приближаясь к дому. Марии было жаль, что с Алексеем у них ничего не выходит. Он слишком привязан к ребёнку, а она не сможет его принять и жить с ним в одном доме.

Они вошли в дом, как ни в чём не бывало. И хоть предложение не состоялось, Мария никому не показала своего разочарования и была по обыкновению любезна с Рубцовым. Хотя в душе ей было обидно, что он предпочёл её – светскую львицу, богатую невесту и ту, за которой охотились десятки кавалеров, маленькому ребёнку, она не подала виду. Мария не привыкла видеть, что отцы много времени уделяют своим детям, она знала лишь, что мужчины не годятся для воспитания детей и предпочитают ухаживать за женщинами или заниматься своими мужскими делами. Картина в доме Рубцовых заставила её удивиться отношениям мужчины и ребёнка, она долго думала над этим вопросом и даже посоветовалась с тётушкой, и в итоге они обе согласились во мнении, что вскоре Алексей забудет эту блажь, предастся делам, а заботу о сыне передаст женской половине дома.