Читать онлайн «Венона». Самая секретная операция американских спецслужб бесплатно

© Лайнер Л.Д., 2022

© ООО «Издательство «Вече», 2022

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2022

Сайт издательства www.veche.ru

Пролог

Ни в одном языке мира нет такого слова, которое по влиянию на характер и судьбу человека, по силе выражения чувств и по употребительности можно было бы сравнить с человеческим именем. Имя может звучать как просьба или приказ, как упрек или одобрение, как пощечина или ласка. Каждое имя несет в себе запас скрытой энергии, помогая выявить те многочисленные возможности, которые заложены в людях.

С языческих времен магия имени привлекала внимание пытливых умов. В ту пору имена людей часто были похожи на прозвища – Малинка, Иголка, Забава… С веками одни из них превратились в фамилии, другие совсем исчезли, а вместо них в нашу жизнь прочно вошли имена греческие, римские и древнееврейские.

Женское имя Венона пришло к нам из «Песни о Гайавате» – поэтическом изложении мифов индейцев Северной Америки доколумбовой эпохи, опубликованном в 1855 году американским писателем-романтиком Генри Лонгфелло. Главным героем этой поэмы является Гайавата – легендарный вождь-полубог индейского племени, жившего в окрестностях Великих озер. Его бабушку по материнской линии звали Нокомис. Согласно легенде, она была «дочь ночных светил», которая «прямо с месяца упала» на землю, где в долине «на мягких мхах и травах» «среди стыдливых лилий» стала матерью и нарекла своего новорожденного ребенка Веноной. Помня о своем печальном опыте, Нокомис умоляла быстро повзрослевшую Венону, чтобы она не гуляла одна в долине и не ложилась на мхах и травах меж лилий. Но все уговоры и заклинания были напрасными. Когда «прекрасная Венона меж цветов одна лежала», к ней подкрался коварный соблазнитель по имени Меджекивис и очаровал Венону «сладкой речью, нежной лаской». Вскоре у Веноны родился сын – Гайавата. А сама Венона, покинутая бессердечным Меджекивисом, умерла в печали. Такая вот грустная история.

Современное толкование влияния, которое женское имя Венона оказывает на характер и поведение его обладательниц, выглядит именно так, как можно было бы предположить, зная о печальной судьбе матери мифического Гайаваты. По мнению специалистов в этой области, женщины, носящие данное имя, весьма эмоциональны, оказывают гармонизирующее влияние на окружающих, являются ценителями изящных искусств, любят знакомиться и общаться с другими людьми. Они стремятся к совершенству во всем – в еде, манере одеваться и в вещах, которыми владеют. Нередко это стремление делает их нетерпимыми по отношению к окружающим. Кроме того, представительницы женского пола, нареченные Венонами, должны следить, чтобы, пытаясь во что бы то ни стало достичь совершенства, они не слишком увлекались, поскольку это может создать дополнительные проблемы, связанные с перееданием, неустроенностью в личной жизни и хронической нехваткой денежных средств. Слабым местом всех Венон является их здоровье, особенно в том, что касается специфических женских болезней.

В 1980-е годы выяснилось, что носительницами имени Венона не являются исключительно особи женского пола. В 1986 году сотрудник американской контрразведки Роберт Ламфир в своих воспоминаниях упомянул о двух советских агентах, которых удалось идентифицировать благодаря прочитанным шифровкам, сообщавшим об их успешной вербовке[1]. В том же году известный английский историк Найджел Вест назвал и кодовое имя операции, целью которой было чтение перехваченных шифровок советской разведки – «Венона»[2], Однако прошло еще девять лет, прежде чем подробности этой операции и материалы, добытые в ходе ее проведения, были преданы огласке[3].

Шпионы, шпионы, кругом одни шпионы

Полковник Картер Кларк не доверял Иосифу Сталину. Веских оснований для этого у Кларка, служившего в Министерстве обороны США, в общем-то, не было. Только догадки. Но одно Кларк знал точно: в 1939 году Сталин уже заключал пакт о ненападении с Гитлером, чтобы получить отсрочку и успеть лучше подготовиться к войне. Теперь, четыре года спустя, в разгар самых кровопролитных и крупномасштабных сражений в истории человечества, Советская Россия вполне могла, по мнению Картера, снова договориться с Германией. И тогда вся мощь немецкой военной машины оказалась бы направлена против англо-американских союзников.

Свою гипотезу Кларк поручил проверить сотрудникам Агентства национальной безопасности (АНБ), работу которого он непосредственно курировал[4]. С самого начала Второй мировой войны почтовое и другие правительственные ведомства Соединенных Штатов Америки осуществляли широкомасштабный перехват всех телеграмм, которые приходили из-за рубежа или отправлялись за пределы страны. В их число, естественно, попали и шифровки, которыми советские дипломаты в Вашингтоне обменивались со своим руководством в Москве. Кларк имел все основания полагать, что, прочтя эти шифровки, он сможет получить больше информации о намерениях Сталина.

Однако легко сказать – прочесть шифровки! Приступив в феврале 1943 года к выполнению задания Кларка, американские взломщики кодов из АНБ вскоре поняли, что для засекречивания своих дипломатических депеш русские использовали очень сложную шифровальную систему (сокращенно – шифрсистему), которая при правильном использовании не поддавалась взлому. Тем не менее напряженная и скрупулезная работа в сочетании с хорошей подготовкой и незаурядными способностями в области криптоанализа – науки о вскрытии шифров, принесли свои плоды. Американцы сумели воспользоваться грубейшей ошибкой, которую совершили советские шифровальщики. Благодаря ей к 1946 году значительную часть перехваченных шифровок удалось прочесть.

К этому времени Вторая мировая война уже успела закончиться, и вопрос о намерениях Советской России заключить сепаратный мир с Германией представлял интерес разве что для историков. Однако напряженный труд американских дешифровальщиков не пропал даром. Оказалось, что многие сообщения, пересылавшиеся между советским генеральным консульством в Нью-Йорке и Москвой, имели лишь весьма косвенное отношение к дипломатии как таковой: это были донесения, которые профессиональные советские разведчики в США отправляли в Москву. Первой прочитанной шифровкой стало сообщение офицеров советской разведки, работавших под дипломатическим прикрытием в Нью-Йорке, о том, что они сумели получить доступ к информации об одном из самых секретных американских проектов того времени – программе создания атомной бомбы.

К 1948 году с помощью дешифрования советской дипломатической переписки были добыты новые данные, которые доказывали, что русские навербовали себе агентов практически в каждом американском правительственном ведомстве. Выяснилось, что, начиная с 1942 года, против США целенаправленно вели работу десятки кадровых советских разведчиков и около пары сотен завербованных ими американских граждан, большинство которых являлись членами Коммунистической партии Америки (КПА). Всего в прочитанных советских шифровках были упомянуты 349 американцев, которые на постоянной основе поддерживали отношения с советской разведкой. Поскольку американские дешифровальщики смогли прочесть лишь часть советской шифрованной переписки, а содержание нескольких тысяч шифровок так и осталось для них тайной, разумно предположить, что в этих непрочитанных шифровках были упоминания множества других агентов советской разведки, работавших на территории США. О некоторых из них стало известно позднее из показаний перебежчиков.

Из дешифрованных в ходе операции «Венона» сообщений также явствовало, что очень многие высокопоставленные американские чиновники тайно поддерживали отношения с советской разведкой и передавали ее агентам крайне деликатную информацию, не подлежавшую широкой огласке. Более того, в ряде случаев эти действия нанесли серьезный урон интересам США. Например, Гарри Уайт, являвшийся вторым по важности лицом в американском Министерстве финансов и входивший в состав делегации США в Организации Объединенных Наций (ООН), неоднократно подсказывал русским способы эффективного противодействия американским стратегическим планам. Личный помощник президента США Франклина Рузвельта Лочлин Керри предупредил русских о том, что Федеральное бюро расследований (ФБР), главное американское контрразведывательное ведомство, начало слежку за ключевым агентом советской разведки в США Натаном Сильвермастером. В результате Сильвермастер, возглавлявший крупную разведывательную сеть, которая действовала на территории США, сумел избавиться от слежки и продолжить свою подрывную деятельность. Моррис Гальперин, начальник «латиноамериканского» отдела Управления стратегических служб (УСС) основной разведывательной организации США в годы Второй мировой войны, передал русским тысячи американских секретных дипломатических депеш. Уильям Перл, блестящий специалист по аэронавтике, поделился с русскими результатами, полученными в ходе секретных испытаний реактивных двигателей и самолетов. Советская Россия сумела в самые короткие сроки ликвидировать свое отставание от США в этой области. Как следствие, в ходе Корейской войны в 1953 году советские реактивные истребители превосходили по своим характеристикам американские, и только форсированное создание в США новейшего реактивного истребителя позволило уравновесить возможности советских и американских Военно-воздушных сил (ВВС).

А были еще и так называемые атомные шпионы. Ученые-физики Клаус Фукс и Теодор Холл, а также техник Давид Грингласс, участвовавшие в разработке Манхэттенского проекта – программы создания атомного оружия в США, помогли русским овладеть сложной формулой превращения простого урана в обогащенный, пригодный для использования в качестве смертоносной начинки атомной бомбы, и в деталях разработать технологический процесс приведения ее в действие.

Большинство советских агентов, разоблаченных американской контрразведкой в конце 40-х – первой половине 50-х годов, были идентифицированы именно благодаря «Веноне». Дешифровки «Веноны» ясно указали на Юлия Розенберга, которому Грингласс приходился шурином, как на главу одной из советских агентурных сетей в США. Благодаря им удалось разоблачить Дональда Маклина, высокопоставленного английского дипломата, работавшего в английском посольстве в США, как основного советского агента в Форин Офис – дипломатическом ведомстве Британии, а заодно и его коллегу Гая Берджесса. Арест и вынесение суровых приговоров по делу таких агентов советской разведки, как Джудит Коплон, Роберт Соблен и Джек Собль, состоялись только потому, что из дешифровок «Веноны» ФБР стало известно об их шпионской деятельности. Американские власти наконец поверили показаниям Элизабет Бентли, раскаявшегося советского агента, о том, что несколько десятков американских чиновников, многие из которых были тайными членами КПА, работают на русских, только тогда, когда ее показания были подкреплены материалами, полученными при проведении операции «Венона».

Однако отнюдь не разоблачение советских агентов, упомянутых в прочитанных в ходе «Веноны» шифровках, представляло основную проблему для американцев. Коплон, Розенберг, Грингласс, Соблен, Собль и другие были своевременно нейтрализованы и перестали представлять угрозу безопасности США. Тем не менее еще порядка 200 американцев, которые были упомянуты в этих шифровках в качестве лиц, поддерживающих тайные сношения с советской разведкой, так и остались не узнанными. Вполне разумно было предположить, что они продолжали занимать государственные посты, дававшие им доступ к секретной информации. А что, если некоторые из них с тех пор продвинулись по служебной лестнице и стали высокопоставленными правительственными чиновниками? Смогла ли советский агент под псевдонимом «Муза»[5] выполнить в середине 40-х годов задание Москвы и перейти из УСС в Государственный департамент США или же она продолжила свою службу в Центральном разведывательном управлении (ЦРУ), наследнике УСС? И на каких еще переговорах в высших эшелонах власти сумел побывать безымянный агент № 19, который присутствовал на секретной встрече между американским президентом Рузвельтом и английским премьер-министром Уинстоном Черчиллем в мае 1943 года в Вашингтоне? Дослужился ли до адмирала таинственный капитан американских Военно-морских сил (ВМС), который фигурировал в одной из прочитанных советских шифровок под псевдонимом «Дональд»? А вдруг «Квант» и «Перс», благодаря которым в 1940-е годы русские выкрали многие американские атомные секреты, еще долго продолжали передавать им тайную информацию о дальнейших американских разработках оружия массового уничтожения? И что стало с ценным советским агентом – дипломатом по кличке «Факир», про которого было известно только то, что он одно время представлял государственные интересы США в Москве? Может быть, этот самый «Факир» потом регулярно принимал участие в работе американских делегаций, которые вели переговоры с русскими по различным вопросам? А передаваемые им сведения, возможно, дополнял агент «Крот», который, согласно «Веноне», в свое время отличился тем, что ознакомил русских с руководящими документами, определявшими отношения Соединенных Штатов с их европейскими союзниками. И всякий раз, когда американские руководители встречались со своими коллегами из Европы, на этих совещаниях присутствовал и «Крот», который затем отправлял подробные отчеты о них в Москву!

Таким образом, операция «Венона» не только помогла правительственным чиновникам в США выяснить, что русские раскрыли самые сокровенные американские секреты, но и лишила их всяческого доверия друг другу. Ведь вполне возможно, что среди этих чиновников продолжали числиться оставшиеся неназванными «Муза», «Квант», «Перс», «Дональд», «Крот», «Факир» и еще пара сотен американцев, которые активно сотрудничали с советской разведкой[6].

«Венона» была отнюдь не единственным источником сведений о широкомасштабной советской разведывательной сети в США. Аналогичные предупреждения содержались и в отчетах ФБР. Однако вначале американское правительство довольно скептически отнеслось к этой информации. В 1947 году его скептицизму пришел конец. Признания Элизабет Бентли и Игоря Гузенко[7] вкупе с накопившимися дешифровками «Веноны» заставили по-иному взглянуть на отчеты ФБР. И, хотя сведения о самой операции «Венона», включая содержание прочитанных в ходе ее проведения советских шифровок, были доступны лишь узкому кругу лиц, полученные данные из рук сотрудников правоохранительных органов вскоре попали сначала к высокопоставленным чиновникам в американском правительстве и конгрессменам, а от них постепенно просочились к журналистам, которые сделали их достоянием широкой общественности.

В конце 40-х – начале 50-х годов каждые пару-тройку месяцев американские газеты выходили под броскими заголовками. В них сообщалось о разоблачении очередной шпионской сети, состоявшей из коммунистов, которые работали в сверхсекретной лаборатории, профсоюзе или правительственной организации. Как следствие, у большинства американцев постепенно крепло убеждение в том, что члены КПА проникли во все учреждения и ведомства США, где ведут подрывную деятельность по заданию из Москвы. К середине 50-х годов после ряда судебных процессов над американскими гражданами, обвинявшимися в шпионской деятельности, общественное мнение в США стало однозначным: шпионаж со стороны Советской России, в ведении которого существенную помощь ей оказывают коммунисты, представляет серьезную угрозу для безопасности страны из-за предательства целого ряда высокопоставленных правительственных чиновников. Неопровержимые факты, доказывающие это, содержались в дешифровках «Веноны». Однако американское правительство твердо решило не предавать огласке прочитанные советские шифровки и по возможности замаскировать настоящий источник, из которого черпалась информация об их шпионской деятельности в США. В результате последовавшие разоблачения как самой этой деятельности, так и активного участия, которое в ней принимали члены КПА, основывались на показаниях перебежчиков и предателей, а также на массе косвенных улик. А эти показания и улики были намного менее весомы, чем содержание донесений советской разведки, перехваченных и прочитанных в ходе операции «Венона».

Решение о том, чтобы скрыть дешифровки «Веноны» от глаз широкой общественности, было принято высшим военным руководством страны по согласованию с ФБР и ЦРУ. За пределами узкого круга дешифровальщиков, работавших над чтением советских шифровок, только весьма ограниченное число сотрудников американской военной разведки, ФБР и ЦРУ знало о «Веноне»[8]. Даже президент США Гарри Трумэн напрямую не получал никакой информации по «Веноне». Добытые благодаря «Веноне» данные включались в сводки, которые Трумэн получал по линии ФБР и ЦРУ, а также в меморандумы Министерства юстиции, в которых освещался ход расследования уголовных дел по обвинению американских граждан в шпионаже. В этих сводках и меморандумах не было даже намека на то, что содержавшаяся в них информация была получена путем чтения советской дипломатической переписки.

Очевидно, что для принятия подобного решения имелись довольно веские основания. К примеру, АНБ категорически возражало против использования дешифровок «Веноны» в качестве улик на судебных процессах против лиц, обвиняемых в шпионаже в пользу Советской России, поскольку не хотело, чтобы на перекрестных допросах сотрудники АНБ отвечали на каверзные вопросы защиты о дешифровальных методах, применявшихся для чтения советской шифрпереписки. Однако, вглядываясь в прошлое с позиций дня сегодняшнего, нельзя не признать, что это решение повлекло за собой ряд весьма негативных последствий. Если бы дешифровки «Веноны» были своевременно опубликованы, то вряд ли у кого возникли бы сомнения в виновности четы Розенбергов. Кроме того, маловероятно, чтобы кампания за их реабилитацию продолжалась бы, то затихая, то разгораясь с новой силой, в течение более 40 лет. Ведь эти дешифровки недвусмысленно свидетельствовали о том, что Юлий Розенберг возглавлял одну из самых эффективных советских шпионских сетей в США. Более того, раз и навсегда были бы развеяны все сомнения в его соучастии в атомном шпионаже в пользу Советской России, поскольку в них упоминалось о том, что Розенберг лично завербовал своего шурина – Давида Грингласса.

Если бы сообщения, прочитанные в ходе операции «Венона», были преданы гласности или хотя бы сделаны доступными более широкому кругу американских правительственных чиновников, трудно себе представить, чтобы Этель Розенберг был бы вынесен смертный приговор. Эти сообщения действительно подтверждают, что она вместе с мужем занималась шпионажем и помогала ему вербовать своего брата. Однако степень ее вины удалось бы оценить значительно более точно. Да, Этель ассистировала мужу в его шпионской деятельности, но она никогда не была в ней главным действующим лицом. Будучи использованы в суде, дешифровки «Веноны» показали бы, что Этель была замешана в шпионаже, но одновременно уменьшили бы роль, которая ей приписывалась обвинителями на судебном процессе.

Да и Юлия Розенберга вряд ли казнили бы. Когда состоялся суд над Розенбергами, было известно только о двух советских атомных шпионах – Гринглассе, которого завербовал непосредственно сам Юлий, и Фуксе. Последний находился в Англии, и поэтому все внимание американских средств массовой информации оказалось сосредоточено на Гринглассе. А после того, как Грингласс во всем сознался, из Розенберга и вовсе сделали главного виновника в деле об атомном шпионаже в пользу Советской России.

Однако, как показала «Венона», русские получали секретную информацию о Манхэттенском проекте из рук еще по меньшей мере трех его участников. Молодой ученый-физик Теодор Холл был для советской разведки значительно более ценным источником, чем простой техник Грингласс. В ходе допросов, которые Холлу учинили в ФБР, он так и не признал себя виновным. И поскольку других доказательств работы Холла на советскую разведку помимо прочитанных шифровок у ФБР не было, а упоминать о «Веноне» в суде было нельзя, то Холл сумел избежать наказания.

Двух других советских агентов, скрывавшихся под псевдонимами «Перс» и «Квант», ФБР найти так и не удалось. Характер переданной ими информации явно свидетельствует о том, что «Квант» был ученым, пользовавшимся уважением своих коллег, а «Перс» – или ученым, или инженером. Оба представляли для русских гораздо больший интерес, чем Грингласс. И если бы операция «Венона» была рассекречена на более ранних этапах ее проведения, основными фигурантами в деле об атомном шпионаже оказались бы по крайней мере четверо. А значит, и роль Грингласса в похищении американских атомных секретов была бы менее весомой, что в свою очередь облегчило бы участь Розенберга как вербовщика Грингласса.

Однако историческая наука не знает сослагательного наклонения. Можно долго рассуждать о том, что было бы, если бы открытые тексты шифрованных донесений советских разведчиков и их агентов в США были опубликованы сразу после прочтения этих донесений американскими дешифровальщиками[9]. Тем не менее факт остается фактом: несмотря на то, что «Венона» стала самой значительной операцией за всю историю контрразведывательных спецслужб этой страны, ее детали держались в строгом секрете на протяжении необычайно длительного периода времени. И хотя кое-какие обрывки сведений о «Веноне» стали просачиваться в средства массовой информация, начиная со второй половины 80-х годов, открытые тексты советских шифровок были обнародованы лишь в 1995 году – более чем через полвека после начала самой операции.

Взлом

В период Второй мировой войны советские представительства и организации, находившиеся на территории США, имели в своем распоряжении три способа связи с Москвой. Для передачи большей части сообщений использовалась дипломатическая и курьерская почта. Этот вид связи был весьма надежным, но в условиях военного времени страдал одним существенным недостатком – медлительностью. Часто проходили недели, а то и месяцы, прежде чем послание находило своего адресата.

Для отправки особо срочных депеш русские могли задействовать собственный коротковолновый передатчик, установленный в посольстве в Вашингтоне, или пользоваться услугами коммерческих компаний связи, предоставлявших возможность связываться с Москвой по радио или посредством телеграфа. Однако ни один из этих способов связи не был в достаточной мере надежным.

В начале 40-х годов технология коротковолновой связи была далека от совершенства. Чтобы организовать надежный канал радиосвязи между Москвой и Вашингтоном, необходимо было использовать очень мощный передатчик, который в силу своей мощности обладал весьма внушительными размерами. Однако здание советского посольства было слишком мало, чтобы на его территории можно было смонтировать такой передатчик. Кроме того, согласно американским законам, использование передатчиков подобного рода было запрещено. Поэтому, хотя Советская Россия и оснастила свои представительства и организации в США коротковолновыми станциями, в силу своей малой мощности они задействовались очень редко и рассматривались лишь как резервное коммуникационное средство в случае перебоев в телеграфной связи.

Более того, радиограммы без особого труда мог перехватывать любой, кто обзавелся бы соответствующим оборудованием и квалифицированным персоналом для работы с ним. А доступ к посылаемым телеграммам получала любая страна, по чьей территории были проложены телеграфные кабели. Во время Второй мировой войны и в США, и в других странах копирование всех телеграмм, которые приходили из-за рубежа или отправлялись за пределы страны, стало обыденным делом и повсеместно рассматривалось как разумная предосторожность.

Поэтому для русских единственным реальным способом сохранения содержания их сообщений в тайне было шифрование. Тогда при условии использования надежных шифровальных средств было совершенно неважно, кто имел доступ к защищаемым с помощью этих средств посланиям. Все равно ознакомиться с ними никто не мог, не взломав соответствующий шифр.

Конечно, советские разведчики, работавшие в США под дипломатическим прикрытием, в полной мере осознавали ту опасность, которая грозила и им, и завербованным ими агентам в случае взлома используемого шифра. Тем не менее они регулярно отправляли в Москву весьма деликатную, а иногда и сверхсекретную информацию, касавшуюся их деятельности, по телеграфу. Например, в нарушение всех норм в одном и том же сообщении указывали и настоящее имя своего агента, и присвоенный ему псевдоним. Почему? Во-первых, у них просто не было другого способа поддерживать оперативную связь с Москвой. А во-вторых, они уповали на стойкость применявшейся шифрсистемы. И действительно, эта система была значительно более стойкой, чем те, которые для аналогичных целей задействовали немцы и японцы. При правильном использовании вскрыть ее было невозможно.

Сочиняя свои донесения в Москву, советский разведчик в Вашингтоне должен был писать их как можно лаконичнее, чтобы не перегружать лишней работой посольских шифровальщиков и уменьшить плату за услуги телеграфных компаний. При этом истинные имена агентов заменялись псевдонимами, чтобы надежнее скрыть их от посторонних глаз. Сами тексты донесений писались непосредственно в шифровальной комнате. Там же хранились и сообщения, которые приходили из Москвы. Выносить их за пределы комнаты категорически запрещалось, а при ознакомлении с ними можно было лишь делать для себя краткие пометки.

Донесение, предназначенное для отправки в Москву, посольский шифровальщик сначала превращал в последовательность четырехзначных цифр с использованием так называемой кодовой книги. Кодовая книга представляет собой разновидность словаря, в котором каждой букве, слогу, слову или даже целой фразе сопоставляются числа. Такие же числа зарезервированы и для знаков пунктуации, и для цифр. Если слово или фраза в кодовой книге отсутствуют, то они, как правило, разбиваются на слоги или буквы, которые, в свою очередь, заменяются числами согласно кодовой книге. Для имен и географических названий, для которых в донесении в Москву необходимо было привести их точное написание с использованием латинского алфавита, была предусмотрена отдельная кодовая книга. Ее называли «таблицей произношения»[10].

Получил, скажем, советский резидент пространный отчет от одного из своих агентов – Уильяма Перла. Тот, как стало известно впоследствии, снабжал Советскую Россию сверхсекретной информацией о последних разработках США в области военного самолетостроения. На сей раз полученная от Перла информация касалась новейшего американского реактивного истребителя. Резидент отослал отчет Перла дипломатической почтой, а в Москву отправил телеграмму, чтобы заранее предупредить о том, что отчет уже отослан и скоро туда прибудет. Текст этой телеграммы мог быть примерно таким: «Гном передал отчет об истребителе».

При ее составлении резидент, как и полагалось, заменил настоящее имя своего агента («Перл») на псевдоним («Гном»). Бланк телеграммы он положил в отдельную сумку, которую аккуратно запечатал и отдал охраннику, чтобы он отнес ее в шифровальную комнату.

Там шифровальщик достал телеграмму из принесенной охранником сумки, а из другой запечатанной сумки извлек кодовую книгу. С ее помощью он превратил текст телеграммы в последовательность четырехзначных чисел:

Затем он перегруппировал цифры в этой последовательности, разбив их на группы по пять цифр в каждой – 80453 26822 40498 33277, а после этого взял в руки так называемый одноразовый шифрблокнот, который, как и кодовая книга, хранился в отдельной запечатанной сумке. Одноразовым он назывался потому, что для зашифрования донесения его можно было использовать только один раз[11]. Каждая страница шифрблокнота содержала 60 пятизначных цифр. Шифровальщик выбрал первую пятизначную группу, расположенную в левом верхнем углу страницы шифрблокнота (37584), и записал ее в качестве первой группы шифровки. Эта группа, называемая индикатором, должна была помочь его коллеге в Москве, который занимался расшифрованием присылаемых из Вашингтона донесений с помощью точно такого же шифрблокнота, определить, какую именно страницу этого шифрблокнота следовало использовать[12].

Далее шифровальщик выписал следующие за индикатором пятизначные группы из шифрблокнота под группами, которые у него получились после кодирования телеграммы с помощью кодовой книги. Он сложил все пары чисел между собой слева направо, при этом если в результате сложения у него получалось число большее 9, то 1, обозначающая десяток, отбрасывалась (к примеру, 6 плюс 8 дало 4, а не 14, поскольку 1 была отброшена). В результате шифровальщик вычислил новую последовательность пятизначных групп, которые он записал сразу вслед за индикатором:

На заключительном этапе пятизначные цифровые группы были преобразованы в пятизначные буквенные группы с использованием следующей таблицы:

Преобразование цифр в буквы служило, скорее всего, для того, чтобы сократить расходы на передачу шифровки в виде телеграфного сообщения. Одно время передавать по телеграфу буквы было дешевле, чем цифры. И хотя в 1940-е годы, с точки зрения оплаты, было уже неважно, из букв или же из цифр состояло телеграфное сообщение, русские по-прежнему отправляли свои телеграммы в буквенном виде.

В результате получилась шифровка следующего вида:

ZWRAT TWAAU REEET AEIAI EWOWE RWWEO 12315

В конец этой шифровки была добавлена пятизначная цифровая группа, идущая в шифрблокноте за группой, которую шифровальщик использовал последней (57760 или RWWEO), а также еще пять цифр, первые три из которых обозначали порядковый номер шифровки (123), а последние два – число, которым она датировалась (15).

В Москве шифровальщик преобразовал пятизначные буквенные группы полученной шифровки в пятизначные цифровые группы:

(37584) 47882 56664 86181 67076 (57760)

Первая из этих пятизначных групп подсказала московскому шифровальщику, какую страницу одноразового шифрблокнота следует использовать, а последняя – помогла убедиться, что ни одна пятизначная группа не была пропущена при передаче донесения. Далее он по очереди вычел цифры, приведенные на соответствующей странице шифрблокнота, из цифр шифровки (при этом если вычитаемое оказывалось больше уменьшаемого, последнее увеличивалось на 10). Так им была вычислена исходная цифровая последовательность пятизначных групп:

80453 26822 40498 33277

После разбивки этой последовательности на группы из четырех цифр шифровальщик в Москве восстановил исходный открытый текст донесения, применив обратное преобразование в соответствии с кодовой книгой:

После расшифрования в присланном донесении осталось только поменять псевдоним агента на его настоящее имя (Перл), и оно получило свой первозданный вид, в котором предназначалось резидентом в Вашингтоне для прочтения в далекой Москве.

На самом деле процесс кодирования и шифрования донесения, а также преобразования полученной цифровой последовательности в буквенную не был дискретным. Это была разовая операция, поскольку шифровальщику не разрешалось переписывать как открытый текст донесения, так и пятизначные группы из шифрблокнота, используемые для шифрования. Таким образом, предотвращалось их случайное включение в текст шифровки с последующей передачей в составе телеграфного сообщения. Для опытного шифровальщика здесь не было ничего сложного. Наибольшую трудность представляло отслеживание места, из которого в процессе шифрования следовало брать очередную пятизначную группу. Для этого шифровальщик просто вычеркивал группы в шифрблокноте по мере их использования для зашифрования донесения.

Таким образом, донесения, которые советские разведчики отправляли из Вашингтона в Москву, сначала кодировались с помощью кодовой книги, а затем шифровались с использованием одноразового шифрблокнота. Применение одноразового шифрблокнота делало советскую шифрсистему невскрываемой. Даже если бы американцы каким-либо образом раздобыли кодовую книгу (к примеру, выкрали или купили) и узнали бы в деталях о советской шифрсистеме (например, от перебежчиков или предателей), все равно они мало бы продвинулись в ее вскрытии. Стойкость такой шифрсистемы определяется, во-первых, случайностью (т. е. непредсказуемостью) последовательности знаков, из которых состоит шифрблокнот, а во-вторых, уникальностью этой последовательности. Последнее означает, что каждая страница шифрблокнота используется для зашифрования и расшифрования донесений один и только один раз. При строгом соблюдении обоих этих условий взломать шифрсистему, построенную на основе одноразового шифрблокнота, невозможно.

Однако такая абсолютная стойкость одноразового шифрблокнота дается очень дорогой ценой. Поскольку каждое разведывательное донесение после кодирования приходилось дополнительно шифровать с помощью уникальной цифровой последовательности, для засекречивания сотен тысяч сообщений количество страниц в шифрблокноте должно было исчисляться теми же сотнями тысяч[13]. Ведь чтобы обеспечить абсолютную надежность, каждая страница шифрблокнота могла быть использована только один раз. В 1940-е годы, в отсутствие быстродействующих компьютеров, которые можно было бы использовать для автоматизации процесса создания шифрблокнотов, вручную изготовить совершенно случайную цифровую последовательность длиной несколько сот тысяч знаков оказалось просто невозможно.

Благодаря показаниям перебежчиков, в АНБ получили общее представление о методах, которые применялись при изготовлении шифрблокнотов для нужд советской разведки. Шифровальщик ГРУ Гузенко рассказал, что для этой цели использовалось специальное механическое устройство, больше всего напоминавшее лототрон, из которого периодически выкатывались нумерованные шары. А Владимир Петров, долгое время возглавлявший одно из подразделений шифровального отдела КГБ, которое отвечало за связь с зарубежными резидентурами, поведал о существовании электролампового устройства, генерировавшего электрические импульсы, которые затем преобразовывались в последовательность случайных чисел.

Надо сказать, что и в Японии, и в Германии прекрасно осознавали, что одноразовый шифрблокнот предоставляет наивысшую степень защиты для зашифрованных с его помощью сообщений. Однако при отсутствии достаточного количества квалифицированных специалистов и нехватки материальных ресурсов в суровых условиях военного времени там решили вместо создания огромного числа шифрблокнотов, содержащих уникальные цифровые последовательности, пойти более простым путем. В период между двумя мировыми войнами немецкие и японские специалисты разработали шифрсистемы, которые хотя и являлись менее стойкими, чем одноразовый шифрблокнот, зато были значительно более легкими в производстве и эксплуатации. Наибольшее распространение и известность получила немецкая шифровальная машина «Энигма», снабженная клавиатурой для ввода открытых текстов сообщений и панелью с лампочками для считывания соответствующих им шифрованных текстов. В Германии и Японии обоснованно полагали, что хотя стойкость разработанных ими машинных шифров была далека от абсолютной, при правильном их использовании вскрыть на практике эти шифры не представлялось возможным. Однако и немцы, и японцы оказались не в состоянии внедрить процедуры организации секретной связи, которые бы гарантировали необходимый уровень защиты для своих сообщений. Кроме того, они недооценили способности американских и английских взломщиков кодов, которые сумели выявить бреши в немецких и японских шифрсистемах и воспользоваться ими с максимальной для себя пользой.

Советская Россия, в отличие от Германии и Японии, сделала свой выбор в пользу одноразовых шифрблокнотов. В 1941 году Германия начала военные действия против Советской России, нарушив заключенный двумя годами ранее пакт о ненападении. По сравнению с довоенным периодом количество сообщений, которые советские дипломатические ведомства отправляли в Москву, возросло неимоверно. Имевшийся в их распоряжении запас шифровальных блокнотов начал таять буквально на глазах. Решение проблемы было найдено в начале 1942 года – страницы в шифрблокнотах стали повторяться. Шифрблокноты перестали быть одноразовыми. Сейчас неизвестно, кому первому пришла в голову эта идея – запаниковавшему ли руководителю советской шифровальной службы, которого ждало суровое наказание за неспособность обеспечить дипломатов и разведчиков шифрблокнотами в необходимом количестве, или рядовым сотрудникам, которые физически не справлялись с изготовлением случайных последовательностей для шифрблокнотов. Да это и не так важно. Главное, что за один только 1942 год число повторяющихся страниц в шифрблокнотах составило более 70 тысяч, из которых криптоаналитики АНБ в ходе операции «Венона» сумели выявить примерно половину.

Таким образом, производительность труда советских специалистов, работавших над изготовлением шифрблокнотов, в 1942 году выросла вдвое. И все это только за счет того, что из одноразовых шифрблокноты превратились в двухразовые. В КГБ, скорее всего, посчитали, что простое повторение страницы в шифрблокноте хотя и делало шифрсистему вскрываемой, понижало ее стойкость лишь незначительно. Ведь чтобы воспользоваться этой слабостью, противник должен был научиться отыскивать в потоке перехватываемых сообщений те из них, которые были зашифрованы с использованием одной и той же страницы шифрблокнота. Поэтому для минимизации риска дублировались не шифрблокноты целиком, а лишь их отдельные страницы. Затем сделанные дубликаты распихивались в различные шифрблокноты, которые, в свою очередь, рассылались в советские дипломатические представительства по всему миру. Лишь государство, обладавшее специалистами высокого класса, работавшими в агентстве, которое располагало всеми необходимыми ресурсами, чтобы отслеживать и перехватывать переписку других стран по всему миру, могло надеяться на успешный исход своей криптоаналитической атаки на советский шифр. В США такие специалисты нашлись.

В начале Второй мировой войны возможности, которыми обладало АНБ, были весьма ограниченны. В сентябре 1939 года, когда Германия оккупировала Польшу, в штате АНБ числилось всего 19 человек. А когда два года спустя Япония атаковала американскую военно-морскую базу на тихоокеанском острове Пёрл-Харбор, количество сотрудников АНБ достигло уже 400. Среди них были не только высококвалифицированные специалисты по вскрытию кодов и шифров – криптоаналитики, но и служащие на станциях перехвата, а также обслуживающий персонал.

В 1942 году АНБ получило в свое распоряжение здание школы для девочек в Арлингтоне на противоположном от Вашингтона берегу реки Потомак в Северной Вирджинии. К зданию школы были спешно пристроены еще два больших дома. С тех пор правительственные чиновники в Вашингтоне стали неофициально называть АНБ Арлингтон-Холлом – по имени школы, на территории которой располагалась эта служба.

С началом ведения боевых действий против Японии численность АНБ стала неуклонно расти и к 1945 году достигла более 10 тысяч человек. Несколько профессионалов-криптоаналитиков, которые работали в АНБ в довоенный период, к середине 40-х годов растворились в огромной массе ее сотрудников, мобилизованных на службу в АНБ. Эти новоявленные взломщики кодов и шифров обладали самой разной профессиональной подготовкой. Одни из них были лингвистами со знанием нескольких иностранных языков, другие – математиками, для которых задача взлома шифров представляла собой чисто математическую проблему, третьи – инженерами и техниками, занимавшимися радиоперехватом, а четвертые – просто любителями кроссвордов и головоломок. Ветераны Арлингтон-Холла давно отметили для себя тот факт, что карточные игры, требовавшие математических навыков, вместе с разгадыванием кроссвордов были любимым времяпрепровождением для большинства сотрудников АНБ.

Во время Второй мировой войны примерно две трети служащих АНБ были женщинами, поскольку в условиях военного времени на мужчин был значительно больший спрос, чем на женщин. Для персонала АНБ были организованы разнообразные учебные курсы, чтобы помочь овладеть профессиональными навыками из области взлома шифрсистем. Однако научить всему за отведенный для этого небольшой период времени было невозможно, и поэтому основной упор делался не на курсы, а на самостоятельное изучение криптоанализа и связанных с ним дисциплин. В результате в довольно короткие сроки в Арлингтон-Холле добились значительных успехов во взломе японских и немецких шифров.

В АНБ приступили к перехвату советских шифровок еще в 1939 году. Однако на протяжении нескольких лет почти никакой работы с ними не велось, поскольку первые попытки продвинуться в их прочтении никакого ощутимого результата не дали, а также потому, что более важным считалось чтение немецкой и японской шифрованной переписки. Так продолжалось до 1942 года, когда в Арлингтон-Холле удалось вскрыть японский дипломатический код. Из дешифрованных сообщений, которыми обменивались японские военные атташе в Берлине и Хельсинки с Токио, в АНБ стало известно о результатах работы финских криптоаналитиков над вскрытием советских шифров. Финны обладали сильной криптоаналитической спецслужбой, которая была нацелена исключительно на Советскую Россию, представлявшую, по их мнению, основную военную угрозу для Финляндии. Финским криптоаналитикам не удалось взломать ни одной советской дипломатической шифрсистемы, однако они продвинулись в уяснении характеристик этих шифрсистем. Например, финны научились сортировать шифровки советских дипломатов согласно типам используемых ими шифрсистем. Своими достижениями финны поделились с японцами, также питавшими антипатию по отношению к Советской России.

Информация, почерпнутая из дешифрованной переписки японцев и финнов, помогла американским криптоаналитикам разделить перехваченные советские сообщения на группы, каждая из которых соответствовала определенной шифрсистеме. Такое разделение всегда является первым шагом атаки на шифр. Однако после этого в АНБ ошибочно посчитали, что советские шифрсистемы были обычного типа с ключами, которые использовались для шифрования сразу нескольких сообщений. Поэтому сотрудники АНБ надеялись, что вскроют эти шифрсистемы довольно быстро, в чем сразу же заверили полковника Кларка, едва получив от него задание заняться советской шифрованной перепиской.

Первоначально операция по вскрытию советских шифров не имела названия. Когда о ней заходила речь, то на нее ссылались, используя фразы типа «советская дипломатическая головоломка». По прошествии короткого периода времени после начала этой операции ей было присвоено кодовое наименование – «Нефрит», потом – «Невеста», затем – «Снадобье» и наконец в 1961 году – «Венона». Именно под последним названием она и вошла в историю, хотя в течение довольно продолжительного периода времени слово «Венона» использовалось лишь для обозначения переводов открытых текстов прочитанных шифровок с русского на английский язык. А для обозначения перехваченных советских шифртелеграмм использовались кодовые наименования «Черника», «Бурбон» и «Ротанг».

Путем анализа перехваченных советских сообщений вскоре удалось выяснить, что имелось пять шифрсистем, построенных на основе одноразового шифровального блокнота. Одну из них в АНБ назвали Торговой, поскольку она принадлежала Советской закупочной комиссии – правительственной организации, которая занималась вопросами, связанными с оказанием экономической помощи Советской России со стороны США, и Амторгу – торговому представительству Советской России в США.

История создания Амторга восходит к 1921 году, когда американец Арманд Хаммер приехал в Москву, имея при себе сопроводительное письмо, адресованное вождю большевистской революции в России Ленину. Оно было написано отцом Арманда Юлием, эмигрантом из России, личным другом Ленина. Советское правительство осталось должно ему более 100 тысяч долларов: во время блокады Советской России западными странами Юлий Хаммер поставлял большевикам лекарства. Для погашения этого долга Ленин договорился с Хаммерами о долгосрочном и весьма выгодном деловом сотрудничестве. В 1924 году во исполнение достигнутой договоренности была учреждена совместная Американская торговая организация, сокращенно – Амторг.

Вторая из пяти советских шифрсистем применялась советскими дипломатами для переписки с Москвой. Остальные три шифрсистемы использовались советскими разведчиками в США – сотрудниками Комитета государственной безопасности (КГБ)[14], Главного разведывательного управления (ГРУ) Генерального штаба и военно-морской разведки. Они работали под прикрытием в дипломатических и торговых представительствах Советской России в Вашингтоне, Нью-Йорке и Сан-Франциско.

Первого успеха сотрудники АНБ добились уже осенью 1943 года. На примере Торгового шифра лейтенант Ричард Холлок, мобилизованный из Чикагского университета, где он специализировался в области археологии, продемонстрировал, что русские по несколько раз используют страницы своих шифровальных блокнотов, включая их в состав различных блокнотов. Пользуясь большим объемом советской торговой переписки[15], в октябре 1943 года Холлок и его коллеги набили порядка 10 тысяч перехваченных шифровок на перфокарты, которые затем ввели в специальную машину, предназначенную для их сортировки. С ее помощью и были обнаружены повторения, которые позволили криптоаналитикам АНБ разработать методы вскрытия Торгового шифра, основанные на найденной ими слабости.

Вторая мировая война близилась к завершению, и количество сотрудников АНБ, которые принимали непосредственное участие в операции «Венона», стало быстро расти за счет криптоаналитиков, ранее трудившихся над вскрытием японских и немецких шифрсистем. Одним из таких криптоаналитиков был Самюэль Чу. Переключившись на разработку Торговой шифрсистемы, он вскоре обнаружил, что засекречивавшиеся с ее помощью сообщения включали пассажи, содержание которых можно было предсказывать с большой долей вероятности. Большинство из них представляли собой обычные уведомления о том, что такие-то корабли с таким-то грузом уже отплыли или вскоре отплывут из Америки к российским берегам.

Открытие, сделанное Чу, помогло его коллегам существенно продвинуться в работе над взломом советских шифров. Теперь американские криптоаналитики могли реконструировать отрывки кодовых последовательностей, которые русские дополнительно шифровали при помощи шифрблокнотов. Что скрывалось за этим реконструированным текстом, по-прежнему оставалось тайной, однако его количество неуклонно росло благодаря тому, что все большее количество сотрудников АНБ переключалось с японских и немецких шифрсистем на советские.

Таким образом, повторное использование страниц шифровальных блокнотов позволило американцам вскрыть шифр, который советские разведчики применяли для дополнительного засекречивания кодированных текстов своих донесений в Москву. Но это была только часть дела. Чтобы прочесть донесения советской разведки, криптоаналитикам из АНБ необходимо было восстановить кодовую книгу – определить, какие именно сочетания цифр применялись для замены соответствующих букв, слогов, слов и фраз этих донесений.

В процессе работы с советскими шифрами Чу и его коллеги довольно хорошо изучили русский язык, однако чтобы взломать еще и советский код, их знаний было явно недостаточно. Для этого требовался криптолингвист – специалист по лингвистике, обладающий необходимыми познаниями в области криптологии – науки о шифрах и методах их вскрытия. И такой криптолингвист вскоре нашелся: в 1946 году к участию в операции «Венона» был привлечен Мередит Гарднер. Этот высокий и нескладный южанин отлично владел немецким, литовским, испанским и французским языками, а также санскритом. До Второй мировой войны Гарднер преподавал в Техасском университете. Сразу после нападения Японии на США в 1942 году он был мобилизован на военную службу и принял участие в работе над вскрытием немецких и японских шифрсистем. В ходе этой работы Гарднер выучил японский язык, а в 1946 году переключился на освоение русского языка. Его лингвистические навыки помогли восстановить значительное количество кодовых обозначений из сообщений, которые русские шифровали с использованием повторяющихся страниц из своих шифрблокнотов. Благодаря работе, проделанной Гарднером, стало ясно, что в перехваченных шифровках содержатся донесения советских разведчиков. В конце 1946 года именно в этих донесениях впервые встретилось упоминание об атомном шпионаже – краже американских секретов, касавшихся разработки в США атомной бомбы.

В конце концов, Гарднер сумел почти полностью реконструировать кодовую книгу, которую резидентуры КГБ в США использовали для предварительного кодирования своих донесений в Москву с ноября 1943 года по февраль 1946 года (так называемый код 075-Б). В результате удалось прочесть сотни советских шифровок, оправленных в Москву в этот период. Но одновременно выяснился и тот факт, что с января 1942 года по октябрь 1943 года в КГБ пользовались совсем другой кодовой книгой. 22 июня 1941 года финны конфисковали эту кодовую книгу (так называемый код «Победа») вместе с советским дипломатическим кодом (так называемый код-26), а также кодовыми книгами ГРУ и советской военно-морской разведки при захвате советского консульства в финском городе Петсамо. Сотрудники консульства пытались сжечь кодовые книги, но им помешали ворвавшиеся в здание финны. Некоторое время спустя финны передали конфискованные кодовые книги немцам, а 10 мая 1945 года их нашли американские разведчики из команды подполковника Поля Неффа в архиве немецкой службы радиоразведки в одном из замков в Саксонии. Нефф со своей командой успели вовремя, поскольку уже на следующий день замок с прилегающей территорией, отнесенный к советской зоне оккупации, был занят войсками Красной Армии. В конце 1944 года сотрудники финской радиоразведывательной службы, бежавшие в нейтральную Швецию, чтобы не попасть в плен, продали сотрудникам УСС советские кодовые книги, захваченные в Петсамо, общим объемом порядка полутора тысяч страниц. Об этом факте вскоре стало известно государственному секретарю США Стеттиниусу, который убедил президента Рузвельта, что надо вернуть русским их кодовые книги в качестве жеста доброй воли. Под влиянием Стеттиниуса Рузвельт категорически запретил сотрудникам УСС даже скопировать эти кодовые книги. Согласно одной версии, начальник УСС Донован не посмел ослушаться Рузвельта и вскоре вернул их советскому послу в США Андрею Андреевичу Громыко, даже не известив о своем ценном приобретении другие американские спецслужбы, включая АНБ. По другой, Донован все-таки оставил себе на память фотокопии советских кодовых книг. А легенда про счастливую находку подполковника Неффа в Саксонии была придумана специально, чтобы потом можно было спокойно пользоваться купленными у финнов кодовыми книгами, не рискуя навлечь на себя гнев президента.

Таким образом, в 1945 году в распоряжении Гарднера оказалась кодовая книга КГБ, которая помогла ему в реконструкции кода, действовавшего с января 1942 по октябрь 1943 года. Реконструкция была неполной, поскольку кодовая книга была сильно повреждена пламенем. В результате в АНБ удалось прочесть гораздо меньше шифровок КГБ, перехваченных в этот период, чем это было сделано для шифровок, перехваченных в последующие три года. Из 2600 сообщений, датированных 1942–1943 годами, дешифрованы были лишь 23 за 1942 год и около 200 за 1943 год. Причем сделать это удалось только в 1953 году. Ведущую роль здесь опять-таки сыграл Самюэль Чу, сумевший применить для дешифровальных целей последние достижения математической науки.

Весной 1948 года Гарднер получил из ФБР открытые тексты шифрованных сообщений, которые были отправлены в Москву из Нью-Йорка советским торговым представительством в США. Они были сфотографированы сотрудниками ФБР, тайно проникшими в здание представительства в 1944 году. Аналогичные попытки неоднократно предпринимались и в отношении советских дипломатических представительств в США. Об одной из них сообщается в шифровке, отправленной из Нью-Йорка в Москву 25 июля 1944 года:

«Вчера два человека пришли […] на завод[16] и заявили, что в качестве представителей городского жилищного отдела они уполномочены осмотреть здание завода и соседнее с ним здание. В ответ на вопрос […] о цели осмотра эти люди сказали, что не обязаны перед нами отчитываться. Их удалось выпроводить, однако они грубо намекнули, что, возможно, вернутся в сопровождении людей, которые обеспечат им доступ в здание. […] Предлог проверки состояния лифтовых механизмов является надуманным. Мы договорились, что пошлем нашего специалиста в жилищный отдел, чтобы проинформировать их о лифтах. На этом инцидент исчерпан, однако не приходится сомневаться, что эти люди связаны с избой[17]. У нас нет специальных инструкций относительно обстоятельств, при которых мы должны будем уничтожить шифры, не спрашивая ни у кого разрешения, или сможем применить оружие. Пожалуйста, дайте нам необходимые указания».

Известно, что, начиная с 40-х годов, сотрудники ФБР неоднократно участвовали в проведении подобных операций, чаще всего выбирая для этого выходные дни, когда здания зарубежных дипломатических представительств были наиболее уязвимыми. В ФБР даже была создана специальная фотолаборатория, чтобы переснимать кодовые книги, не оставляя никаких следов, и восстанавливать печати на сумках, в которых эти книги хранились. Помимо нелегального проникновения в здание советского торгового представительства в Нью-Йорке, на счету у ФБР многочисленные тайные визиты в шифровальную комнату чехословацкого посольства, куда им в течение двух лет помогал регулярно проникать шифровальщик Франтишек Тислер, пока в 1958 году не попросил убежища в США.

С помощью открытых текстов шифрованных сообщений, украденных сотрудниками ФБР в 1944 году, Гарднер сумел значительно продвинуться в работе над вскрытием советских шифрсистем. Прочтенные им шифровки КГБ, в частности, содержали дословное изложение некоторых секретных американских документов, включая телеграммы, которыми президент США Рузвельт и премьер-министр Англии Черчилль обменивались в 1942–1943 годах, и отчеты об американской программе создания атомной бомбы. Это позволило Гарднеру дополнительно реконструировать большое количество кодовых обозначений.

Следующую, третью по счету, советскую шифрсистему, которую американцам удалось вскрыть, использовали советские дипломатические представительства в США для связи с Москвой. Дипломатические депеши, зашифрованные с использованием шифрблокнотов с повторяющимися страницами, были выявлены еще в конце 1946 года. Однако прочесть их не удавалось вплоть до 1950 года, когда криптоаналитик АНБ Ричард Лейблер сумел дополнительно найти еще пару десятков таких депеш и продемонстрировал, что дубликаты некоторых страниц шифрблокнотов, изготовленных для засекречивания дипломатических депеш, можно было найти в шифрблокнотах, предназначенных для шифрования разведывательных донесений. Это открытие в конечном счете явилось решающим шагом на пути к успешному вскрытию шифрсистем ГРУ и советской военно-морской разведки.

Однако шифрсистемы ГРУ и военно-морской разведки оказались более стойкими, чем шифрсистемы, использовавшиеся сотрудниками американских резидентур КГБ и советскими дипломатами. Только в 1952 году при помощи новейшей компьютерной техники криптоаналитик АНБ Хью Джинджерич отыскал небольшое количество донесений советской военно-морской разведки в США, которые были зашифрованы с использованием шифрблокнотов с повторяющимися страницами. Прошло еще целых пять лет, прежде чем удалось прочесть первые разведывательные донесения. Сделали это английские криптоаналитики, которые были привлечены к участию в операции «Венона»[18].

Хотя со второй половины 40-х годов и до конца 70-х в ходе проведения операции «Венона» были целиком или почти целиком прочитаны несколько сотен советских шифровок, текст многих других шифровок был восстановлен лишь частично. Криптоанализ позволил реконструировать в них один или два абзаца, несколько предложений, а остальной текст этих шифровок так и остался тайной за семью печатями. В общей сложности при проведении операции «Венона» в АНБ было перехвачено и расшифровано более 3 тысяч сообщений[19]. Это примерно 5 тысяч страниц текста. Однако какими бы впечатляющими ни казались результаты этой операции, следует отметить, что подавляющее большинство советских шифровок прочесть не удалось: доля расшифрованных в АНБ сообщений, отправленных в Москву из нью-йоркской резидентуры КГБ в 1944 году, составила 49 %, в 1943 году – всего 15 %, а в 1942 году – какие-то жалкие 1,8 % (лишь 23 шифровки из почти 13 тысяч). Похожий результат был достигнут и для донесений вашингтонской резидентуры КГБ в Москву за 1945 год – только 1,5 %. Что касается шифровок советской военно-морской разведки, то расшифрованию поддалась примерно половина посланных в 1943 году сообщений, а остальная переписка так и осела мертвым грузом в архивах АНБ.

Изначально в распоряжении АНБ были только копии советских шифровок, отправленных из советских дипломатических представительств в США. Впоследствии к ним прибавились добытые разными способами дипломатические депеши, которые были отправлены из дипломатических представительств Советской России в Австралии, Англии, Германии, Голландии, Иране, Канаде, Мексике, Турции, Уругвае, Франции, Чехословакии, Чили, Швеции, Эфиопии, Южной Африке, Японии и на Кубе. Операция «Венона» официально завершилась 1 октября 1980 года, но уже в 1970-е годы она велась значительно менее активно, чем в предыдущие десятилетия. В 1980 году было прочитано 39 советских шифровок, однако полученная из них информация оказалась настолько устаревшей, что было принято решение о прекращении операции. Тем не менее данные об операции «Венона» были рассекречены только в 1995 году.

До конца 1947 года АНБ было единственным американским разведывательным агентством, принимавшим участие в операции «Венона». За пределами АНБ лишь несколько высокопоставленных чиновников были осведомлены о ее деталях. Картер Кларк, к тому времени уже дослужившийся до генерала и занимавший должность заместителя начальника Разведывательного управления Министерства обороны США, решил, что информацией, добытой в ходе проведения операции «Венона», непременно следовало поделиться с другими ведомствами, чтобы лучше ее понять и использовать на практике. Например, в середине 1947 года Гарднер прочел несколько советских шифровок, в которых упоминалось об агенте «Либерале». Гарднер не знал, о ком именно шла речь в этих шифровках. Однако из них явствовало, что «Либерал» уже пять лет как женат, что его жену зовут Этель и что ей 29 лет от роду. Чтобы найти, кто скрывался под кличкой «Либерал», надо было проделать определенную, довольно специфическую работу – найти людей, у которых были 29-летние жены по имени Этель, затем отсеять тех из них, которые были женаты более пяти лет или меньше этого срока. Такая работа требовала соответствующих навыков, которыми сотрудники АНБ не обладали.

Генерал Кларк переговорил с С. Рейнольдсом, сотрудником ФБР, отвечавшим за связь с Разведывательным управлением, по поводу более тесного сотрудничества между двумя ведомствами. Это сотрудничество, начатое в порядке эксперимента, переросло в полноценную совместную операцию в октябре 1948 года, когда в АНБ был направлен сотрудник ФБР Роберт Ламфир, основной обязанностью которого стала идентификация лиц, упомянутых в шифровках «Веноны». Гарднер снабжал Ламфира информацией о советских агентах – местах их проживания, профессиях, послужных списках, семейном положении и других личных характеристиках. А Ламфир и его коллеги в свою очередь сверяли эту информацию с данными, имевшимися в делах, заведенных в ФБР на американских граждан, которые подозревались в шпионаже в пользу Советской России. Таким образом, АНБ и ФБР сумели идентифицировать сотни человек, упомянутых в шифровках «Веноны» под различными кличками. Например, в 1950 году им удалось разоблачить советского агента Юлия Розенберга как человека, который в правильный год женился на правильного возраста женщине по имени Этель. Тем самым было доказано, что Розенберг и есть тот самый «Либерал», о котором сообщалось в прочитанных в АНБ советских шифровках как о весьма ценном агенте.

Оперативные псевдонимы использовались советскими разведчиками в основном для того, чтобы понадежнее скрыть истинное происхождение добытой ими информации. Кроме того, применение псевдонимов сокращало длину посылавшихся в Москву донесений и позволяло избавиться от лишних ошибок. Дело в том, что в соответствии с принятыми правилами имена собственные, которые отсутствовали в кодовой книге, сначала необходимо было перевести из латиницы в кириллицу, а потом побуквенно закодировать с помощью другой кодовой книги – так называемой «таблицы произношения». Значительно проще было придумать для агента псевдоним в виде слова, которое уже присутствовало в кодовой книге или хотя бы было значительно короче, чем его настоящее имя. Тем самым уменьшалась и вероятность перепутать двух различных агентов со сходными именами.

Русские обоснованно полагали, что основную стойкость использовавшейся ими шифрсистемы обеспечивал одноразовый шифрблокнот, но отнюдь не код, являвшийся значительно менее надежным средством засекречивания разведывательных донесений в Москву. Поэтому, хотя в подавляющем большинстве случаев советские разведчики упоминали только псевдонимы своих агентов, время от времени в их донесениях все-таки проскальзывали их настоящие имена. Чаще всего это случалось, когда у советской разведки появлялся новый агент. Тогда о нем сообщалось в Москву с указанием настоящего имени и псевдонима, который предполагалось использовать для него в дальнейшем. В отдельных случаях псевдонимы советских агентов были отдаленно связаны с их профессией. Например, Джордж Сильверман, советский агент в американских ВВС, получил псевдоним «Элерон», а работавший на советскую разведку сотрудник Министерства финансов США Гарольд Глассер – «Рубль». Особого рода юмором отличались псевдонимы, придуманные в КГБ для троцкистов и сионистов – первые фигурировали в шифровках как «Хорьки», а вторые – как «Крысы». В своих донесениях советские разведчики называли УСС «Избой», намекая на слабую профессиональную подготовку сотрудников этого разведывательного ведомства США по сравнению с их собственной. Из тех же соображений для ФБР было выбрано кодовое наименование «Хата». Американский город Сан-Франциско был переименован в «Вавилон»[20] с намеком на этническую разобщенность его жителей, а Вашингтон – в «Карфаген»[21] (из истории все, наверное, хорошо помнят, какая печальная участь постигла этот древний город).

В годы холодной войны, когда Советская Россия и США стали относиться друг к другу с повышенным недоверием, в практику вошел случайный выбор кличек для агентов. Американские разведывательные ведомства даже обзавелись специализированными компьютерами, основное назначение которых состояло в том, чтобы как можно более случайным образом выбирать псевдонимы для агентов. Считалось, что в таком случае у противника было значительно меньше шансов идентифицировать человека, который скрывался под этим псевдонимом. Несомненно, что к подобному решению американцев подтолкнули просто вопиющие ошибки русских, которые придумывали кодовые имена, основываясь на отличительных характеристиках своих агентов.

Благодаря «Веноне» ФБР удалось получить ценную информацию, с помощью которой оно сумело нейтрализовать десятки агентов советской разведки и несколько ее крупных агентурных сетей в США[22]. Однако этим дело не ограничилось. «Венона» помогла идентифицировать, хотя и в значительно меньших количествах, советских агентов в Австралии, Англии, Канаде и ряде других стран. Наиболее показательна в этом отношении Австралия, где благодаря «Веноне» американцы и англичане смогли убедить скептически настроенных австралийских политиков предпринять решительные действия, чтобы очистить свое правительство от глубоко укоренившихся в нем агентов советской разведки. Правда, удалось это сделать только после того, как Англия и США пригрозили Австралии, что в случае отсутствия таких действий они лишат ее доступа к последним результатам совместных англо-американских исследований в области разработки ядерного оружия, а также к другой секретной информации. Угроза возымела действие: была создана Австралийская служба разведки и безопасности, которая стала специализироваться исключительно на поимке советских агентов по наводкам, полученным из АНБ.

С помощью «Веноны» ФБР и ЦРУ довольно подробно узнали о профессиональных навыках и приемах советских разведчиков. Из дешифровок «Веноны» также черпалась детальная информация о сотрудниках КГБ и ГРУ, которым вскоре суждено было стать основными противниками разведывательных агентств США в холодной войне. Многие из этих сотрудников, упомянутых в материалах «Веноны», проработали на своих постах вплоть до начала 80-х годов.

Американские разведывательные агентства использовали «Венону» в качестве своеобразного эталона, с которым сверяли информацию, полученную из других, менее надежных источников. Одним из таких источников служили показания советских перебежчиков – бывших чиновников, разведчиков и их агентов. Мотивы их предательства были различными – жадность, неудовлетворенное самолюбие, политические убеждения. Большинство предавали свою Родину добровольно, хотя встречались и такие, причиной бегства которых стал элементарный шантаж со стороны американских спецслужб. Во время допросов многие из них старались быть максимально правдивыми, однако иногда компенсировали свою недостаточную осведомленность за счет догадок и домыслов, которые выдавали за истинные факты. В стремлении подчеркнуть собственную значимость как источника секретной информации они преувеличивали свою роль в некоторых событиях и в то же время не гнушались никакой ложью, чтобы избежать ответственности за свои неблаговидные поступки. Были среди них и фальшивые перебежчики, которые изображали из себя предателей исключительно с целью ввести в заблуждение противника, снабдив его неверной информацией.

На допросах советские перебежчики часто рассказывали о событиях и людях, которые упоминались и в дешифровках «Веноны». Особенно это касалось продвижения советских разведчиков по служебной лестнице и получаемых ими новых назначений в 1940-е годы. Сравнивая показания перебежчиков с информацией, полученной в ходе проведения операции «Венона», можно было судить об их правдивости и искренности. Таким образом, для американской разведки «Венона» служила своеобразным пробным камнем – универсальным ориентиром, который использовался для того, чтобы не запутаться в противоречивой информации, поступавшей из других источников.

Правда или вымысел?

После рассекречивания операции «Венона» нашлось немало людей, которые поставили под сомнение истинность преданных гласности документов. Они назвали дешифровки «Веноны» подделками, состряпанными американскими спецслужбами. Одни объявили эту акцию частью заговора, имевшего целью расширить возможности АНБ по сбору разведывательной информации за счет урезания прав американских граждан на невмешательство в их частную жизнь. Другие просто отказывались верить всему, что исходит от разведывательных агентств, которые, по их мнению, не гнушались никакими методами при достижении своих узковедомственных целей.

Однако сомнения в истинности обнародованных документов, касающихся операции «Венона», выглядят беспочвенными. Известны случаи, когда во время Второй мировой и холодной войн американские разведывательные ведомства изготавливали и распространяли фальшивые документы. Целью этих операций было навязывание противнику ложной информации, которая лишала его возможности принятия правильных решений в критических ситуациях. Документы «Веноны» были обнародованы в 1995 году, уже после окончания холодной войны, и поэтому здесь эти рассуждения неприменимы.

Изготовить фальшивые исторические документы значительно труднее. Слишком велика вероятность совершить ошибку, которая в конечном счете приведет к разоблачению фальшивки. Бывали случаи, когда достаточно было ошибиться в гарнитуре используемого шрифта, терминологии или языковом обороте, и тайное становилось явным. Следует также учесть, что, в отличие от политиков и военачальников, ученые-историки не ограничены во времени и могут обстоятельно исследовать любой документ и соотнести имеющиеся в нем сведения с тем, что уже известно из других проверенных источников. Таким образом, можно подделать один-два документа, но когда речь заходит о фальсификации порядка пяти тысяч страниц текста, как в случае с операцией «Венона», то здесь вероятность разоблачения слишком велика, чтобы ее можно было не принимать во внимание.

Обычно авторы фальшивых исторических документов всячески стараются замаскировать их источник, чтобы избежать критического анализа событий, сопутствовавших появлению этих документов на свет. Что касается «Веноны», то здесь все яснее ясного. Известны имена криптоаналитиков, лингвистов и следователей, которые сделали возможным успешное проведение операции. Некоторые из них, к сожалению, уже умерли, однако многие еще живы и готовы лично засвидетельствовать все исторические факты, связанные с «Веноной». Если бы операция «Венона» была просто мифом, то это означало бы существование массового заговора, в который оказались бы вовлечены сотни людей. За более чем 30 лет ее проведения большинство участников этой операции покинули правительственную службу. Трудно поверить, что кто-нибудь из них не проговорился бы о существовании заговора, имевшего целью исказить реальное положение дел путем подделки исторических документов.

Подлинность дешифровок «Веноны» можно было бы доказать или опровергнуть, если бы был открыт доступ к документам той поры из архивов КГБ. Однако есть и другие архивы, которыми можно воспользоваться для этой цели. Например, архив организации под названием Коммунистический интернационал (сокращенно – Коминтерн). Штаб-квартира Коминтерна с 1919 года до его роспуска в 1943 году находилась в Москве. Оттуда руководство Коминтерна осуществляло контроль за деятельностью коммунистических партий по всему миру.

Конечно, Коминтерн никогда не был филиалом советской разведки. Тем не менее после того, как материалы «Веноны» были преданы гласности, оказалось, что в коминтерновском архиве имеются документы, которые напрямую связаны с этими материалами. Взять, к примеру, дело некоего Анвара Мухаммеда.

В одной из телеграмм, отправленных резидентом КГБ из Нью-Йорка в Москву в июле 1943 года, говорилось, что нью-йоркской резидентуре не удалось собрать какую-либо информацию о Мухаммеде. В подстрочных замечаниях, которыми сотрудники АНБ и ФБР снабдили дешифрованный текст этой телеграммы, было сказано, что они не смогли найти Мухаммеда и не имели представления, почему русские заинтересовались им.

Однако в архиве Коминтерна есть документ, который проливает свет на этот эпизод. В 1943 году в Коминтерн поступил запрос от чиновника по фамилии Шария. В каком именно государственном ведомстве служил Шария, неизвестно. Возможно, это был КГБ. Шария утверждал, что его ведомство получило уведомление из Кабула о том, что директор одной из кабульских школ Анвар Мухаммед желает посетить Москву. Шария хотел знать, насколько обоснованно утверждение Мухаммеда о том, что он коммунист со значительным стажем и вступил в Коммунистическую партию по рекомендации некоего Альберта Блумберга, еще будучи студентом Балтиморского университета. Также Мухаммед заявил, что его жена является гражданкой США и состоит в КПА. Таким образом, документ, найденный в архиве Коминтерна, помог прояснить вопрос о том, почему в КГБ заинтересовались Мухаммедом: одновременно с запросом, направленным в Коминтерн, резиденту в Нью-Йорке послали из Москвы шифровку с приказом проверить историю, рассказанную Мухаммедом.

Еще один довод, которым оперируют люди, сомневающиеся в истинности дешифровок «Веноны», состоит в том, что с целью произвести впечатление на свое начальство советские разведчики могли сообщать в Москву о якобы произведенной ими удачной вербовке американских граждан, которые в действительности никакими агентами становиться не собирались. Этот довод не выдерживает никакой критики. Сотрудник КГБ не мог просто так сообщить в Москву о том, что он завербовал некоего Джона Смита в качестве агента. На этот счет существовали строгие инструкции, определявшие правила вербовки.

Найдя подходящую кандидатуру на роль агента, разведчик должен был обсудить ее с резидентом и получить от него разрешение на дальнейшие вербовочные действия. Прежде всего необходимо было произвести так называемую «обработку» потенциального агента – получить подтверждение его биографическим данным из независимых источников и оценить его пригодность для выполнения агентурных заданий. Часто для «обработки» кандидата в агенты привлекались люди, работавшие связниками между КГБ и КПА. Иногда случалось так, что предложенная кандидатура не выдерживала проверки и отклонялась. Если этого не происходило, резидент запрашивал разрешение Москвы на вербовку.

В Москве к этому запросу относились со всей серьезностью. Зачастую оттуда следовал ответный запрос в резидентуру с целью уточнить некоторые данные. Время от времени Москва проводила собственную проверку и обращалась за дополнительной информацией в КПА. Так случилось с американским дипломатом Мэрион Дэвис, которую КГБ наметил для вербовки в качестве своего агента. В рапорте, отправленном резидентом в Москву, говорилось, что Дэвис одно время работала в американском посольстве в Мехико и имела контакты с советскими дипломатами. Руководство в Москве не только обратилось в Коминтерн за данными на Дэвис, но отказалось санкционировать ее вербовку до тех пор, пока не получило отчет резидента КГБ в Мехико.

Коль скоро Москва давала добро на вербовку, кадровый офицер КГБ назначал кандидату встречу, на которой объявлял ему о принятом в Москве решении привлечь его к работе в качестве агента[23]. По итогам встречи советский разведчик отправлял в Москву донесение, в котором подтверждал факт вербовки. Впоследствии от него требовалось посылать в Москву регулярные отчеты о работе с агентом. А резидент время от времени поручал курировать этого агента другим своим подчиненным. Отсюда следует, что любые попытки составить отчет, в котором упоминался бы несуществующий агент, или значение какого-либо агента было бы сильно преувеличено, или имелись бы другие не соответствующие действительности «факты», были бы очень скоро пресечены с самыми суровыми для обманщика последствиями.

В большинстве случаев Москва требовала от сотрудников резидентуры отправки копий документальных материалов или отчетов, написанных самим агентом, дипломатической почтой. В случае их отсутствия куратор должен был дать письменное объяснение этому факту. В особых случаях разведчику разрешалось ограничиваться изложением устной беседы, проведенной с источником. Однако чаще всего это было не так. Например, в 1945 году Москва была очень недовольна тем фактом, что работа с таким ценным источником информации в правительстве США, как помощник президента Лочлин Керри, ведется исключительно через посредников. Кроме того, свои данные Керри предоставлял им только в устном виде. Москва в категоричной форме приказала резиденту КГБ выйти на прямой контакт с Керри. Поэтому весьма маловероятно, чтобы сотрудники американской резидентуры специально «пудрили мозги» своему руководству в Москве, в массовых количествах поставляя туда не соответствующую действительности информацию.

7 августа 1943 года директор ФБР Эдгар Гувер получил анонимное письмо, написанное по-русски[24]. В нем перечислялись офицеры КГБ, работавшие под дипломатическим прикрытием в советских представительствах в США, Канаде и Мексике. В письме утверждалось, что всей разведывательной работой КГБ в США руководил Василий Зубилин (настоящая фамилия – Зарубин[25]). Согласно письму, его жена Елизавета также была офицером КГБ. Среди других офицеров КГБ, названных в письме, были Павел Кларин и Семен Семенов, сотрудники советского консульства в Нью-Йорке, Василий Долгов, работник советского посольства в США, Григорий Хейфец, советский вице-консул в Сан-Франциско, Леонид Квасников, инженер Амторга, Андрей Шевченко и Сергей Луканов, сотрудники Советской закупочной комиссии, Владимир Павлов, второй секретарь советского посольства в Канаде и Лев Тарасов, работник советского посольства в Мексике.

Ознакомившись с письмом, сотрудники ФБР совершенно растерялись, а когда пришли в себя, то первым делом подумали, что это фальшивка. Однако последовавшее расследование деятельности сотрудников советского посольства и консульства в США подтвердило многое из того, о чем было сказано в письме. Спустя годы, благодаря «Веноне», были получены дополнительные подтверждения правильности изложенного в этом письме.

Мотивы, которыми руководствовался автор анонимного письма Гуверу, были ясны: он ненавидел Зарубина и обвинял его во всех смертных грехах, включая шпионаж в пользу Германии и Японии. В письме содержался призыв довести информацию о предательстве Зарубина до сведения советских властей. После этого, по мнению автора письма, Зарубин будет расстрелян на месте Василием Мироновым, еще одним офицером КГБ, работавшим в США под дипломатическим прикрытием.

В ФБР предположили, что автором анонимки был какой-то из сверхбдительных подчиненных Зарубина, недовольный своим начальником, но «вычислить» его так и не смогли. Впоследствии стало известно, что им, скорее всего, был Василий Миронов. В 1943 году этот человек написал в Москву письмо, в котором утверждал, что Василий Зарубин и его жена Елизавета были завербованы ФБР. Такой вывод Миронов сделал на основе негласного наблюдения, которое он вел за своим начальником, когда тот встречался со своими агентами. Проверка Зарубиных в Москве заняла полгода. Все обвинения, выдвинутые Мироновым, были отметены. Миронов же предстал перед судом за злостную клевету, и от тюрьмы его спасло лишь заключение судебно-психиатрической экспертизы, признавшей его невменяемым. Тем не менее, если исключить надуманные обвинения Зарубина в предательстве, практически все, изложенное в его письмах в ФБР и в Москву, нашло документальное подтверждение из других источников, в частности – из дешифровок «Веноны».

Важным является также вопрос о том, когда в Москве узнали об операции «Венона». Там, похоже, возлагали слишком большие надежды на абсолютную стойкость одноразового шифрблокнота. В конце 1941 года советский агент в Берлине сообщил в Москву о том, что немцы получили копию кодовой книги, которую финны захватили в Петсамо. Учитывая сложное положение, в котором Советская Россия оказалась после нападения на нее Германии, а также уверенность советских криптологов в том, что дополнительное шифрование кодированных сообщений с помощью одноразового шифрблокнота надежно защищает их от глаз противника, неудивительно, что русские не удосужились сменить код вплоть до 1943 года. А первую информацию о самой операции «Венона» в Советской России получили только примерно через полтора года после ее начала. Согласно свидетельским показаниям Элизабет Бентли, весной 1943 года помощник американского президента Лочлин Керри сообщил русским, что США вот-вот вскроют какую-то из их шифрсистем. Об этом событии он мог узнать, например, из отчета о ходе операции, который АНБ отправило в Белый дом.

Тогда в качестве ответной защитной меры Москва распорядилась с 1 мая 1944 года сменить индикатор. Отныне вместо номера страницы шифрблокнота, использовавшейся для зашифрования донесения, надлежало задействовать первую пятизначную группу, располагавшуюся в левом верхнем углу страницы. Эта незначительная поправка, скорее всего, должна была послужить для того, чтобы можно было быстрее отрапортовать столичному начальству о принятии необходимых мер, призванных повысить стойкость применявшихся шифрсистем. Однако вне зависимости от причин, побудивших русских сменить индикатор, это решение привело к катастрофическим последствиям для советской разведки.

В ноябре 1944 года 19-летний криптоаналитик из АНБ Сесил Филлипс, недавно подключившийся к участию в операции «Венона», заметил изменение формата советских шифровок и тщательно изучил пятизначные цифровые группы, стоявшие в начале и в конце нескольких сотен шифровок. Выяснилось, что в них преобладала цифра 6. Если бы эти группы были чисто случайными, то количество шестерок составляло бы примерно одну десятую часть от суммарного числа цифр в группах. Филлипс пришел к выводу, что пятизначные цифровые группы в начале и в конце каждого сообщения не были зашифрованы, то есть вставлялись туда непосредственно из одноразового шифрблокнота. Криптоаналитики АНБ так и не смогли найти разумное объяснение такому явному преобладанию шестерок – ведь последовательность цифр в одноразовом шифрблокноте по определению должна быть случайной.

Филлипс предположил, что первая пятизначная группа шифрованного сообщения служила указателем используемой страницы шифрблокнота. Совпадение индикаторов у двух сообщений означало, что для шифрования этих сообщений использовалась одна и та же страница. Открытие, сделанное Филлипсом, позволило его коллегам быстро найти пары телеграмм, зашифрованных с помощью повторяющихся страниц. Более того, выяснилось, что такие телеграммы отправлялись в Москву как резидентурой КГБ, так и советским торговым представительством в США[26].

Примерно в это же время полковник Кларк получил из Белого дома приказ приостановить операцию «Венона». Аналогичное распоряжение поступило из Белого дома и начальнику УСС генералу Уильяму Доновану: от него потребовали прекратить сбор информации обо всех советских разведывательных операциях. Кларк полученный им приказ по поводу «Веноны» попросту проигнорировал. Донован же отнесся к распоряжению, поступившему из Белого дома, гораздо более серьезно, и вскоре его подчиненные в качестве жеста доброй воли передали русским их кодовые книги, которые незадолго до этого приобрели по случаю у финнов. Никаких документальных свидетельств, которые позволили бы однозначно идентифицировать должностное лицо в вашингтонской администрации, инициировавшее эти приказы, до наших дней не дошло. Однако свидетельские показания Элизабет Бентли относительно Лочлина Керри позволяют обоснованно предположить, что этим лицом был именно он.

Вскоре после окончания Второй мировой войны русские получили еще два предупреждения, касавшиеся слабости их шифров. Первое поступило от Уильяма Вейсбанда. Этот человек очень редко упоминается в книгах, посвященных советским разведывательным операциям в США. Тем не менее Вейсбанд сыграл значительно более важную роль, чем многие советские предатели и перебежчики, чье имя у всех на слуху. По мнению экспертов АНБ, он и Маклин являются наиболее важными советскими агентами, о которых говорится в дешифровках «Веноны».

Владимир Вейсбанд родился в 1908 году в Одессе, хотя в его американском паспорте в качестве места рождения был ошибочно указан город Александрия в Египте. В 1924 году Володя с родителями эмигрировал в США. Там он сменил имя на Уильям и в 1938 году получил американское гражданство. В 1942 году его призвали в армию. Благодаря своим лингвистическим способностям, Вейсбанд попал в АНБ. Сначала он проходил службу в Италии и Северной Африке. В конце 1944 года Вейсбанд вернулся обратно в США, где в начале 1945 года стал переводчиком в АНБ. К Вейсбанду обращались за лингвистическими консультациями криптоаналитики, участвовавшие в различных операциях, в том числе и в операции «Венона». Мередит Гарднер, возглавлявший группу криптоаналитиков АНБ, которые занимались вскрытием советских шифров, позднее вспоминал, что нередко обращался к Вейсбанду за разъяснениями по поводу сложностей грамматики русского языка. Гарднер также припомнил, что Вейсбанд был среди сотрудников АНБ, которым он зачитал открытый текст шифровки, где резидент КГБ сообщал в Москву о проекте создания атомной бомбы в США. И хотя прямого участия в операции «Венона» Вейсбанд не принимал, он имел о ней некоторое представление благодаря занимаемой им должности. Другой криптоаналитик из АНБ, Сесил Филлипс, припомнил, что Вейсбанд умудрялся легко находить предлог, чтобы всегда быть где-то поблизости. Он дорожил своей дружбой с информированными людьми и очень часто просиживал рядом с секретаршей начальника, которая печатала отчеты о ходе операции «Венона».

В дешифровках «Веноны» нет прямого указания на Вейсбанда как на советского агента. В трех из них упоминается агент «Факел». Две были прочитаны лишь частично и содержали мало полезной информации. В третьей, датированной 23 июня 1943 года, резидентура КГБ в Нью-Йорке сообщала в Москву, что «Факел» закончил курсы итальянского языка в Арлингтоне в штате Вирджиния и в ближайшее время должен отправиться за границу. Там же был указан пароль, который следовало довести до сведения лондонской резидентуры КГБ, чтобы ее сотрудники могли связаться с «Факелом», когда он будет проездом в Лондоне. Все это соответствует известным фактам из биографии Вейсбанда: тот закончил армейские языковые курсы в Арлингтоне в июне 1943 года и отбыл в Англию в июле того же года. Однако шифртелеграмма от 23 июня 1943 года была прочитана только в 1979 году и не сыграла никакой роли в разоблачении Вейсбанда.

ФБР вышло на Вейсбанда благодаря 14 другим сообщениям, дешифрованным в ходе операции «Венона». В них содержались сведения о еще одном агенте КГБ в США – «Шлице». Этих сведений оказалось достаточно, чтобы выяснить настоящее имя «Шлица». Им оказался Амадей Сабатини. ФБР взяло Сабатини на заметку, когда во время слежки за советским дипломатом Григорием Хейфицем было замечено, как тот обменялся какими-то свертками с Сабатини. Хейфиц был офицером КГБ, который работал под дипломатическим прикрытием в советском консульстве в Сан-Франциско. Однако достаточных оснований для задержания Сабатини и предъявления ему обвинений у ФБР в то время не было.

Сабатини вступил в КПА в 1930 году и вскоре был избран в бюро одного из районных комитетов КПА в Сан-Франциско. В 1935 году Сабатини был привлечен к работе на Коминтерн в качестве курьера. Затем он принял участие в гражданской войне в Испании, а вернувшись с войны, стал штатным агентом КГБ. Сабатини занимался, в частности, слежкой за Вальтером Кривицким[27].

Дешифровки «Веноны» показали, что в 1940 году Сабатини служил связником между советской разведкой и ее агентами в США. КГБ выплачивал Сабатини командировочные, а также ежемесячное жалованье и ему, и его жене. Кроме того, Сабатини работал в металлургической компании, которая производила комплектующие части для американской авиационной промышленности. Там по заданию КГБ он установил контакты для ведения промышленного шпионажа в пользу Советской России. Первый допрос Сабатини сотрудники ФБР провели в 1949 году. Сначала он все отрицал, но затем под давлением улик сознался и выдал другого агента КГБ – авиационного инженера Джоунса Йорка, который фигурировал в дешифровках «Веноны» как «Шприц».

На допросах Йорк сознался, что работал на советскую разведку, с которой поддерживал контакт через нескольких связников. Об одном из этих связников Йорк сумел поведать довольно интересные детали. Звали его Билл. Он десять раз встречался с Йорком, причем четыре встречи происходили на квартире у Йорка. У них успели сложиться довольно дружеские и теплые отношения. Йорк припомнил, с каким восхищением Билл высказался о сочиненном им стихотворении, посвященном героическому сопротивлению, которое русский народ оказал вероломно напавшим на него нацистам и их прихвостням. Кроме того, в одной из задушевных бесед с Йорком Билл назвал ему свою фамилию – что-то вроде Виллесбэнд.

В 1950 году сотрудники ФБР показали Йорку мужчину, шедшего по улице, и попросили идентифицировать его. Йорк опознал мужчину как Билла, своего связника, которому он передавал секретные сведения. Это был Уильям Вейсбанд. На последовавших допросах Вейсбанд категорически отрицал свое участие в шпионской деятельности, однако отказался подписывать заявления на этот счет. Он также проигнорировал повестку с вызовом в суд, где должно было слушаться его дело. За это правонарушение Вейсбанд был приговорен к тюремному заключению сроком на один год и уволен из АНБ. На одном из повторных допросов в 1950 году Вейсбанд признался, что был знаком с Йорком, но отказался пояснить, при каких обстоятельствах состоялось их знакомство. Он снова заявил, что никогда не занимался шпионажем против США. Несомненно, Вейсбанд обладал информацией о ходе операции «Венона» в 1944–1945 годах. Однако он был отстранен от работы, прежде чем криптоаналитикам АНБ удалось добиться своих основных успехов во вскрытии советских шифрсистем. В 1967 году Вейсбанд умер от сердечного приступа за рулем своего автомобиля.

Вторым источником сведений об операции «Венона» для русских стал их агент в английской разведке Гарольд Филби. В 1949 году он был командирован в Вашингтон в качестве ответственного за связь с американскими спецслужбами. Филби регулярно получал отчеты об операции «Венона» и посещал Арлингтон-Холл для участия в проходивших там совещаниях. Филби незамедлительно проинформировал советскую разведку об успехах американских и английских дешифровальщиков. Одно из донесений, отправленных лондонской резидентурой КГБ в Москву в феврале 1950 года, гласило:

«Стэнли»[28] попросил сообщить, что американцы и англичане сконструировали дешифровальную машину, за один день выполняющую работу тысячи человек, которые непрерывно трудились в течение тысячи лет. Работа по дешифрованию ускоряется за счет трех факторов: (1) шифровальный блокнот использовался дважды; (2) наш шифр напоминает шифр, применяемый торговым представительством в США; (3) наполовину сгоревшая кодовая книга была найдена в Финляндии, передана англичанам и используется ими для дешифрования наших сообщений. Они получат результат в течение ближайших месяцев. Дело «Чарльза»[29] продемонстрировало контрразведке всю важность знания прошлого государственных служащих… «Стэнли», «Пол»[30] и «Ян»[31] полагают, что ситуация внушает опасение».

Эта информация, полученная от Филби, хотя и была вполне пригодна для того, чтобы предупредить русских о чтении их шифртелеграмм американцами и англичанами, отражала дилетантизм Филби в том, что касалось криптоаналитической стороны дела. Здесь слишком преувеличена роль, которую при вскрытии советских шифрсистем играли компьютеры, чрезмерное значение придается наличию у противника (кстати, вовсе не у англичан, а у американцев) поврежденной огнем советской кодовой книги (она лишь помогла американским криптоаналитикам понять общие принципы, которыми пользовались русские при построении своих кодов). Нет у Филби и ясного понимания того, как шифртелеграммы советского торгового представительства в США помогли при вскрытии других шифрсистем.

Однако ситуация действительно внушала опасения. Филби прекрасно это осознавал, знакомясь с отчетами по «Веноне», которые показывали, что его собственное разоблачение не за горами. Сам Филби, а также Дональд Маклин, Гай Берджесс, Джон Кернкросс и Энтони Блант были прозваны в КГБ «великолепной пятеркой», поскольку являлись самыми ценными советскими агентами на Западе. Первые четверо окончили в 1930-е годы Кембриджский университет, а пятый был профессором этого университета и по совместительству вербовал для советской разведки агентов из числа его студентов. После окончания учебы Филби стал высокопоставленным сотрудником разведки, Маклин – крупной фигурой в дипломатическом ведомстве, Берджесс занимал различные посты то в разведке, то в Министерстве иностранных дел, Кернкросс работал на разведку и на Министерство финансов. Что касается Бланта, то кроме вербовки агентов для советской разведки во время войны он успел поработать на военную контрразведку (МИ-5), а после ее окончания стал главным королевским советником по вопросам искусства и одновременно служил посредником между Берджессом и КГБ.

Филби прибыл в Вашингтон в 1949 году. На первом же совещании в ФБР, в котором он принял участие, обсуждалась личность агента КГБ по кличке «Гомер»[32], упоминавшегося в дешифровках «Веноны». Про «Гомера» было известно только, что с 1945 по 1946 год он работал в английском посольстве в США. Таких людей набралось около 300, однако Филби сразу понял, что речь идет о его друге и напарнике по шпионской деятельности Маклине, и предупредил об этом Москву.

Сын известного английского политика Дональд Маклин стал коммунистом в 1933 году и вскоре после этого был завербован КГБ. В 1935 году он блестяще сдал экзамен, которому подвергались все желающие поступить на дипломатическую службу. На собеседовании Маклин заявил, что старается избавиться от своих радикальных политических взглядов, но сделать это полностью ему пока не удалось. Экзаменаторы поверили в искренность слов Маклина. В 1944 году он был переведен на службу в английское посольство в США, где по большей части исполнял обязанности первого секретаря. В этом качестве он имел доступ ко всем посольским документам.

Куратором Маклина был Владимир Правдин, офицер КГБ, работавший под журналистским прикрытием. 28 июня 1944 года нью-йоркская резидентура КГБ сообщила в Москву о том, что Правдин встретился с Маклином три дня назад и собирается снова увидеться с ним в Нью-Йорке, где в тот момент проживали жена и теща Маклина. Хотя сам Маклин жил и работал в Вашингтоне, его беременная жена обитала в Нью-Йорке, и у Маклина был хороший предлог, чтобы, время от времени навещая ее, встречаться там с Правдиным.

В материалах «Веноны» имеется 12 телеграмм, в которых излагается разведывательная информация, добытая Маклином. Благодаря ему КГБ получил доступ к секретной переписке между президентом США Рузвельтом и премьер-министром Англии Черчиллем, в которой обсуждались совместные англо-американские военные планы, и к краткому изложению беседы между ними на встрече в Квебеке. Маклин также проинформировал КГБ о том как Англия собиралась поступить с Грецией, территория которой контролировалась немцами вплоть до конца 1944 года. После того как немцы ее покинули, там воцарился хаос вследствие яростного противоборства, в которое в борьбе за власть вступили различные политические группировки. Англичане ввели в Грецию войска с тем, чтобы не позволить прийти к власти коммунистам. В шифровке, отправленной из Нью-Йорка в Москву, в частности, говорилось: «Гомер» надеется, что мы воспользуемся этой ситуацией с тем, чтобы сорвать планы англичан».

Одна из этих 12 телеграмм датирована августом 1944 года и выделяется среди остальных своей длиной. Она служит хорошей иллюстрацией разнообразия сведений, которые Маклин поставлял КГБ. В телеграмме сообщалось о том, что США и Англия учредили совместную комиссию для решения вопросов, связанных с послевоенным политическим и экономическим укладом в странах Западной Европы, в которые вступали американские и английские войска. В ней, в частности, было сказано, что в этой комиссии «всю работу выполняет «Гомер», который присутствует на каждом заседании. В связи с выполняемой работой «Гомер» получает доступ к секретным документам […], включая телеграммы, которыми лично обмениваются «Кабан»[33] и «Капитан»[34] […]. «Гомеру» было доверено шифрование конфиденциальной телеграммы «Кабана» «Капитану», в которой говорится, что Вильсон[35] и другие генералы «Острова»[36] настаивают на внесении изменений в план вторжения на юге Франции, предлагая взамен вторжение через Адриатическое море, Триест и далее в северо-восточном направлении. «Кабан» поддержал этот план. Из телеграммы следует, что «Кабану» не удалось преодолеть принципиальные возражения со стороны «Капитана» и генералов «Страны»[37]. Вчера «Гомер» узнал об изменении в планах […], и «Наковальня»[38], возможно, начнется в середине августа».

Еще одной обязанностью Маклина в 1944–1948 годах была координация работ по созданию атомной бомбы, которые велись в Англии и США. Он неоднократно участвовал в совещаниях, которые проводились американской Комиссией по атомной энергии. На одном из них, например, обсуждался вопрос о том, какие данные относительно атомного оружия не подлежали рассекречиванию. Вплоть до сентября 1948 года Маклин также регулярно снабжал КГБ информацией о политических планах Англии и США.

Хотя первая прочитанная в АНБ шифровка, в которой упоминался агент КГБ «Гомер», содержала мало данных, которые могли бы помочь его идентифицировать, с ростом числа таких шифровок круг подозреваемых начал неуклонно сужаться. Вскоре, благодаря сотрудничеству между ФБР и английской контрразведкой в лице МИ-5, их число уменьшилось сначала до 35 в 1950 году, а на следующий год – до 10. В апреле 1951 года в одной из дешифровок «Веноны» было сказано, что в июне 1944 года «Гомер» совершал частые поездки из Вашингтона в Нью-Йорк и обратно, чтобы проведать свою беременную жену. В результате в списке ФБР и МИ-5 остался всего один человек. – Дональд Маклин. Узнав об этом, Филби немедленно предупредил Маклина об опасности. Гай Берджесс, в то время работавший в английском посольстве в Вашингтоне, должен был возвращаться в Лондон, и Филби попросил его там немедленно связаться с их куратором КГБ, чтобы организовать бегство Маклина. 25 мая 1951 года Маклин и Берджесс отбыли в Москву с фальшивыми документами.

После того как Маклин и Берджесс скрылись, в ФБР и МИ-5 задумались над вопросом о том, кто мог их предупредить. Подозрение пало на Филби, который поддерживал дружеские отношения с обоими. Улики против Филби были косвенными, однако их оказалось достаточно, чтобы отозвать его в Лондон, где в декабре 1951 года он был отправлен в отставку. Филби стал работать журналистом, но оставался под подозрением, которое росло по мере того, как продолжали накапливаться улики против него. В 1961 году Филби нашел себе убежище в Москве. Доступа к материалам, полученным при проведении операции «Венона», Филби лишился летом 1951 года. Таким образом, как Вейсбанд, так и Филби смогли сообщить русским только о том, что АНБ добилось успеха в чтении шифртелеграмм, перехваченных в 1944 году, и что более ранние шифртелеграммы, а также шифрпереписку ГРУ и военно-морской разведки там прочесть пока не удавалось.

Русские не внесли никаких существенных изменений в свои шифрсистемы. Да это было и необязательно. Слабость этих шифрсистем заключалась в массовом повторном использовании страниц шифрблокнотов, изготовленных в 1942 году. К 1946 году, когда русские узнали об этом факте от Вейсбанда и Филби, почти все «дефективные» шифрблокноты были уже использованы, хотя некоторые продолжали применяться вплоть до 1948 года. Благодаря информации, полученной от Керри, Вейсбанда и Филби, КГБ смогло послать своим агентам предупреждения о грозившей им опасности, чтобы те подготовились к возможным допросам и прекратили заниматься шпионской деятельностью, из-за которой они могли быть арестованы и признаны виновными в американском суде.

Например, Филби уведомил Москву, что американские и английские контрразведчики идентифицировали английского ученого-атомщика Клауса Фукса как одного из советских агентов, упомянутых в дешифровках «Веноны». Это позволило КГБ вовремя отозвать нескольких своих нелегалов, которые работали на Западе и могли быть пойманы в случае ареста Фукса[39]. Также Москва сумела предупредить некоторых своих агентов в США, которые так или иначе были связаны с Фуксом. Одни из них сбежали в Москву (Моррис и Леонтина Коэн, Джоэл Барр, Альфред Сарант), другие были арестованы при попытке к бегству (Мортон Собелл), третьи задержаны в процессе подготовки к нему (Юлий и Этель Розенберг), четвертые попытались перехитрить допрашивавших их следователей (Давид и Руфь Грингласс, Уильям Перл).

Даже когда в середине 50-х годов до АНБ наконец дошло, что сведения об операции «Венона» через Вейсбанда и Филби просочились к русским, там продолжали держать эту операцию в строжайшем секрете. Во-первых, АНБ не хотело, чтобы в Москве узнали, что американским криптоаналитикам удалось добиться успехов в чтении шифровок ГРУ и военно-морской разведки, а также более ранней шифрпереписки КГБ. Во-вторых, Москва должна была пребывать в неведении относительно того, какие сообщения АНБ удалось прочесть, а какие нет. Степень осведомленности американской контрразведки относительно операций и агентуры советских спецслужб в США должна была оставаться тайной для последних. Завеса неопределенности позволяла американским разведывательным и контрразведывательным агентствам использовать материалы «Веноны» в качестве эталона для оценки того, насколько соответствует действительности шпионская информация, полученная ими из других источников.

Итак, в КГБ довольно быстро стало известно о том, что АНБ читает шифровки зарубежных резидентур КГБ и информирует о прочитанном ФБР, которое идет по следу агентов, упомянутых в этих шифровках. Однако в КГБ столкнулись с той же дилеммой, с которой ранее уже успело столкнуться ФБР. Нельзя было, чтобы противник понял, что его секреты стали известны, и в то же самое время ничего не предпринимать тоже было невозможно. КГБ требовалось решить, кого из своих агентов следовало предупредить о грозившей им опасности, а кто должен был продолжать оставаться в неведении. Ведь в ФБР, заметив, что контрразведывательные операции по разоблачению агентов, информация о которых была получена из дешифровок «Веноны», перестали приносить результат, сразу бы заподозрили утечку данных. И такое решение, судя по всему, в КГБ было принято. В результате, например, семейная пара агентов Коэнов, относительно использования которых в КГБ строили большие планы на будущее, была спасена от провала и своевременно вывезена за пределы США. А члены разведывательной группы Юлия Розенберга, к которым в конце 40-х годов советская разведка потеряла интерес из-за второсортности поставляемых ими данных, угодили за решетку и на электрический стул.

В 1990-е годы ветераны советской разведки с большим недоверием отнеслись к публичным заявлениям об успехах, достигнутых американскими криптоаналитиками в ходе проведения операции «Венона». По мнению Судоплатова[40], в АНБ удалось дешифровать переписку советских зарубежных резидентур в значительной мере потому, что в 1992 году Россия сама передала американской стороне ряд материалов Коминтерна, включая полный текст шифртелеграмм на русском языке, отправленных по каналам внешней разведки КГБ. А ФБР, как считает Судоплатов, в стремлении скрыть свои агентурные источники специально раздуло историю о дешифровании переписки КГБ и ГРУ. Судоплатова поддержал другой бывший советский разведчик, Прелин[41], который заявил, что и он сам, и многие его коллеги пришли к твердому заключению о том, что у американцев был в советском посольстве в Вашингтоне агент, который передал им кодовую книгу, позволившую читать шифрованную переписку КГБ. В свою очередь, Яцков[42] и Феклисов[43] припомнили историю о перехваченной шифртелеграмме, отправленной в Москву из советского консульства в Нью-Йорке и послужившей основанием для выхода американской контрразведки на Клауса Фукса. По их мнению, сотрудники ФБР попросту сфабриковали текст этой телеграммы, в которой якобы докладывалось в Москву о встрече Фукса и его связника Гарри Голда в январе 1945 года в доме сестры Фукса Кристель. Сделано это было с единственной целью – заставить Фукса во всем признаться.

Примерно в том же духе, что и Судоплатов, Прелин, Феклисов и Яцков, высказался Чиков[44]. Он напомнил, что, начиная с 1939 года, американцы перехватили несколько тысяч разведывательных сообщений КГБ и ГРУ, но вскрыть советские шифры, как ни бились, так и не смогли. И вдруг судьба преподносит им такой щедрый подарок – шифровальщик советского посольства! Лейтенант Гузенко был сотрудником ГРУ и к побегу подготовился заранее, накопив значительный материал, чтобы предстать перед своими новыми хозяевами не с пустыми руками. С собой он даже захватил записную книжку начальника резидентуры ГРУ в Канаде Заботина[45].

На допросах Гузенко подробно рассказал о том, как была организована шифрованная связь между резидентурой ГРУ в Канаде и Москвой. По словам Гузенко, он занимался зашифрованием и расшифрованием сообщений в одиночку в крохотной комнате, окна в которой были зарешечены и закрыты ставнями. Через узкую прорезь в двойной стальной двери он забирал телеграммы, предназначенные для отправки в Москву, от своего коллеги по фамилии Алексашин. Гузенко рассказывает: «Полковник Заботин писал текст телеграммы по-русски, и я кодировал ее, сначала на черновик, который затем перепечатывал на телеграфный бланк и передавал Алексашину, чтобы он отнес этот бланк на телеграф. Написанный Заботиным текст помещался в сумку, запечатывался и передавался Алексашину».

Даже Заботину не разрешалось входить в шифровальную комнату до тех пор, пока Гузенко не завершал процесс шифрования донесения в Москву. Оригиналы всех донесений подлежали отсылке в Москву вместе с другой почтой, которую забирали курьеры, два-три раза в неделю отправлявшиеся в Советскую Россию на морских судах, отплывавших от берегов Северной Америки. В условиях военного времени на это путешествие иногда уходило до пяти месяцев.

И хотя Гузенко заявил, что дезертировал по политическим мотивам, основной причиной его бегства стала допущенная им оплошность, в наказание за которую его было приказано отозвать обратно в Москву. Опасаясь возможных последствий и не желая менять относительный комфорт, к которому он привык в Канаде, на трудности и лишения, характерные для жизни в советской столице, в ночь на 5 сентября 1945 года Гузенко бежал, прихватив с собой из шифровальной комнаты самые ценные, по его мнению, документы.

Вклад, внесенный Гузенко в операцию «Венона», был двояким. Во-первых, для американских криптоаналитиков значительный интерес представляли украденные им материалы, среди которых были открытые тексты более ста шифртелеграмм, отправленных канадской резидентурой ГРУ в Москву и полученных ею оттуда. Во-вторых, Гузенко был довольно хорошо знаком с шифрсистемами, которые использовала резидентура ГРУ в Оттаве.

Однако знания, которыми поделился Гузенко, мало помогли сотрудникам АНБ при криптоанализе шифрсистем ГРУ. А среди шифртелеграмм, перехваченных при проведении операции «Венона», американским криптоаналитикам не удалось найти ни одной, которой можно было бы поставить в соответствие какой-то из открытых текстов, похищенных Гузенко. В этом не было ничего удивительного, поскольку в распоряжении АНБ были только шифртелеграммы канадской резидентуры КГБ, к переписке которой с Москвой у Гузенко не было доступа[46].

Таким образом, предательство Гузенко не позволило американцам существенно продвинуться в решении проблемы вскрытия советских шифров. Поэтому соотнесение масштаба потерь, понесенных советской разведкой в 1940-е годы, и реальной значимости рядового шифровальщика заставило Чикова заподозрить неладное. Внимательно изучив документы и сопоставив факты, он пришел к выводу о том, что, помимо Гузенко, был еще один предатель, причем в иерархии советской разведки этот изменник явно занимал не самую низшую ступень. Но вычислить его не удалось до сих пор…

Американское коммунистическое подполье в 1930-е годы

Тот размах, с которым советская разведка действовала в 1940-е годы в США, в значительной степени основывался на подготовительной работе, проведенной американскими коммунистами в предыдущее десятилетие. Американская коммунистическая партия изначально была основана именно как руководящий орган революционного движения в стране. На партийном съезде, на котором в 1919 году был принят манифест о создании партии, в частности, отмечалось, что «коммунизм ставит своей задачей не захватить власть в буржуазном парламентском государстве, а завоевать и уничтожить его… Необходимо, чтобы пролетариат создал свое собственное государство для сдерживания и подавления буржуазии».

Сначала американские коммунисты действовали на вполне легальных основаниях. Они публично заявили о своих намерениях на открытом съезде. Гонения на коммунистов, собравшихся на свой учредительный съезд, со стороны правительства США выразились лишь в том, что полицейские конфисковали у участников съезда букеты из алых роз и портреты коммунистических вождей. Однако через несколько месяцев, когда по США прокатилась серия террористических актов, в качестве ответной меры правительство отдало приказ о задержании и выдворении из страны радикально настроенных коммунистов, не являвшихся американскими гражданами. И поскольку коммунистическое движение в США объединяло главным образом иммигрантов, не имевших американского гражданства, эта ответная мера представляла для него серьезную угрозу. Американские коммунисты ушли в подполье. Членов КПА не надо было особо уговаривать перейти на нелегальное положение. Имея перед собой в качестве примера для подражания глубоко законспирированную партию большевиков в царской России, американские коммунисты считали заговорщицкую деятельность естественной линией поведения для участников революционного движения.

К 1921 году всеобщие опасения относительно мировых масштабов коммунистической угрозы понемногу сошли на нет, и правительство США перестало уделять особое внимание коммунистам, которые тем не менее, скрупулезно следуя опыту, накопленному их единомышленниками в Советской России, продолжали оставаться в подполье. В 1922 году Коминтерн – партийный орган, осуществлявший из Москвы контроль за деятельностью коммунистических партий за рубежом, отдал американским коммунистам приказ легализоваться. К этому времени лишь в немногих странах продолжались преследования людей за коммунистические убеждения. В большинстве случаев члены компартий могли действовать довольно свободно, не вступая в противоречие с законом. И это несмотря на то, что они продолжали провозглашать захват власти в ходе революционного восстания в качестве одной из основных целей своего движения.

В 1928 году кандидат в президенты от КПА Уильям Фостер, который занимал руководящие партийные посты вплоть до своей смерти в 1961 году, заявил собравшимся на митинг коммунистам: «Когда коммунист возглавит правительство Соединенных Штатов, а этот день придет с такой же неизбежностью, как наступает восход солнца, оно будет не капиталистическим, а Советским, и поддерживать его будет Красная Армия, чтобы установить диктатуру пролетариата».

Впоследствии американские коммунисты перестали акцентировать внимание на своей приверженности революционным идеям и даже принялись открещиваться от них. Однако в начале 30-х годов эти идеи открыто провозглашались на коммунистических митингах и съездах. В 1932 году Уильям Фостер, повторно баллотировавшийся в президенты от КПА, пророчил коммунистическое будущее своим согражданам:

«Однажды, несмотря на неверие капиталистов… американские рабочие продемонстрируют, что они, подобно своим русским собратьям, обладают смекалкой, смелостью и организованностью для того, чтобы довести революцию до конца…

Под термином «ликвидация» капитализма мы понимаем его ниспровержение в ходе открытой борьбы трудящихся масс, возглавляемых пролетариатом… Чтобы положить конец капиталистической системе, необходимы сознательные революционные действия со стороны огромных трудящихся масс под руководством Коммунистической партии, то есть завоевание государственной власти, слом государственной машины, созданной правящим классом, и установление пролетарской диктатуры…

При этой диктатуре все капиталистические партии – Республиканская, Демократическая, Прогрессивная, Социалистическая и т. д. – будут ликвидированы, будет существовать одна только Коммунистическая партия в качестве партии трудящихся масс. Аналогично будут распущены все другие организации, которые являются политическими опорами буржуазной власти, включая торговые палаты, предпринимательские союзы, клубы «Ротари»[47], Американский Легион, Христианский союз молодежи и такие тайные общества, как масоны…»

Американское правительство довольно равнодушно относилось к заявлениям Фостера. Тем не менее руководство КПА опасалось, что власти в любой момент могут изменить свое отношение к движению, лидеры которого открыто заявляли о намерении завоевать власть революционным путем. Поэтому в КПА никогда не забывали о необходимости готовиться к работе в условиях подполья. К этому же их призывали директивы, полученные от Коминтерна. В соответствии с руководящими указаниями из Москвы американские коммунисты организовали так называемые подпольные отделы, которые занимались вопросами обеспечения партийной безопасности, подготовкой к переходу на нелегальное положение, а также проникновением в ряды других партий и движений. Эта конспиративная работа преследовала исключительно политические цели и никак не была связана с разведывательной деятельностью Советской России против США. Однако в любой момент вместо содействия мировому революционному процессу нелегальные партийные органы КПА могли быть нацелены на оказание помощи колыбели мировой революции путем банального шпионажа.

Сам Коминтерн не был разведывательной организацией, однако он поддерживал тесные связи с советской разведкой. В рамках Коминтерна существовал Отдел международных связей (ОМС), который ведал оказанием финансовой помощи зарубежным компартиям и деятельностью заграничных эмиссаров Коминтерна. Многие американские коммунисты регулярно выполняли различные поручения ОМС, который среди прочего занимался вопросами тайной переброски своих агентов и денежных средств по всему миру, включая изготовление фальшивых паспортов, организацию явок и создание разветвленной сети шифрованной связи с Москвой. Курировала деятельность ОМС так называемая «Подпольная комиссия», в которую в основном входили руководители Коминтерна, однако помимо них туда обычно включался представитель внешней разведки КГБ. Например, в 1923 году в работе этой комиссии участвовал Михаил Трилиссер, в 1920-е годы возглавлявший внешнюю разведку КГБ. В мае 1923 года комиссия провела важное заседание по вопросу поддержания правильного баланса между легальной и подпольной работой американских коммунистов. После консультаций с Израэлем Амтером, представлявшим КПА в Коминтерне, комиссия отправила руководству КПА несколько директив, призванных расширить партийные возможности по ведению «секретной работы». Но прошло еще шесть лет, прежде чем главный печатный орган КПА «Дейли уокер» опубликовал официальное заявление о том, что «партия закончила все необходимые приготовления для перехода руководящих партийных органов на нелегальное положение».

Возглавил секретный аппарат КПА Иосиф Петерс. Еврей по национальности, он родился в Австро-Венгрии в семье рабочего. Во время Первой мировой войны Петерс проходил службу в австро-венгерской армии, в которой дослужился до офицера. В 1924 году он эмигрировал в США. Там Петерс вступил в КПА и в 1931 году был отправлен на стажировку в Москву. Оттуда он два года спустя вернулся обратно в США, где, согласно документам, сохранившимся в архиве Коминтерна, Центральный комитет КПА «поручил ему работу в секретном аппарате. Он проработал там до июня 1938 года».

Под руководством Петерса секретный аппарат занимался вопросами обеспечения партийной безопасности – своевременным обнаружением слежки со стороны полиции, разоблачением вражеских лазутчиков в партии и защитой партийного имущества, включая протоколы собраний и регистрационные документы членов партии, от конфискации. При Петерсе секретный аппарат также отвечал за подготовку к переходу компартии на нелегальное положение. Например, Петерс закупал и прятал в тайники типографское оборудование, предназначенное для печати воззваний и прокламаций в случае введения в США чрезвычайного положения. Еще одной задачей секретного аппарата было ведение наблюдения за партиями, являвшимися политическими конкурентами КПА, проникновение в их ряды и внесение раскола в их деятельность.

Помимо перечисленного, Петерс должен был поддерживать связь с тайными членами КПА в правительственных кругах в Вашингтоне. В 1930-е годы членами компартии стали несколько сотен человек из числа чиновников, нанятых федеральным правительством для реализации многочисленных правительственных программ в ходе экономических реформ, проводимых американским президентом Ф. Рузвельтом. И хотя в эти годы КПА действовала на вполне легальных основаниях, законодательство США запрещало правительственным служащим заниматься политической деятельностью: открытое членство в какой-либо партии влекло за собой незамедлительное увольнение с государственной службы. Поэтому КПА организовала тайные ячейки из своих приверженцев из числа вашингтонских чиновников. На секретных заседаниях они изучали партийную литературу, платили членские взносы и выслушивали доклады партийных функционеров, которые разъясняли им политику партии.

Одной из самых крупных операций, которые секретный аппарат КПА провел под руководством Петерса в 1930-е годы, стала масштабная охота за американскими паспортами, которые предназначались для членов КПА, нелегально отправлявшихся за границу, и для нужд советской разведки. Дело в том, что американские паспорта весьма высоко ценились среди шпионов всех мастей, поскольку повсеместно признавались в качестве документов, удостоверяющих личность, на пограничных контрольных пунктах. Кроме того, поскольку население США в своей массе было многонациональным, ни у кого не возникало подозрений, когда человек неопределенной национальности, говоривший по-английски с заметным акцентом, предъявлял американский паспорт.

Отсутствие в США строгой системы контроля за выдачей паспортов делало их незаконное получение относительно простым делом. Еще в 1932 году в Нью-Йорк из России прибыл агент КГБ латвийского происхождения Арнольд Икал. Там у него состоялась встреча с Петерсом, на которой они заключили взаимовыгодную сделку: секретный аппарат КПА снабжал Икала американскими паспортами, а также документами, необходимыми для получения американского гражданства, а Икал, в свою очередь, обязывался наладить финансирование деятельности секретного аппарата КПА.

Подручные Петерса отыскивали в отделе генеалогии нью-йоркской публичной библиотеки фамилии детей, которые умерли, не достигнув совершеннолетия. Копия свидетельства о рождении такого ребенка затем использовалась для написания официального прошения о выдаче паспорта на его имя. Тут же находились два свидетеля, которые клятвенно удостоверяли личность автора этого обращения. Эффективность данного метода получения фальшивых американских паспортов хорошо иллюстрирует арест в 1935 году в Дании Джорджа Минка, Леона Джозефсона и Николаса Шермана.

Минк эмигрировал из России в США в 1912 году. В 1920-е и 1930-е годы, будучи членом КПА, он возглавлял американский профсоюз работников морской промышленности. Когда Минка задержали в Дании, у него изъяли четыре американских паспорта, три из которых были фальшивыми.

Арестованный вместе с Минком Джозефсон был вскоре отпущен на свободу за отсутствием в его действиях состава преступления, хотя проведенная почерковедческая экспертиза показала, что прошение о выдаче одного из фальшивых паспортов, изъятых у Минка, написал не кто иной, как Джозефсон. Этот человек вступил в КПА в 1926 году. Адвокат по профессии, в 1930 году он защищал профсоюзных деятелей, обвиненных в убийстве шерифа в ходе забастовки работников текстильной промышленности в 1930 году в Северной Каролине. Один из этих деятелей заявил, что получил от Джозефсона фальшивый паспорт, который предполагалось использовать для побега из США в Советскую Россию.

У еще одного человека, задержанного в Дании вместе с Минком и Джозефсоном, были найдены сразу три паспорта – один на имя американца Николаса Шермана, второй принадлежал гражданину Канады Аврааму Гольдману, а третий – немецкому подданному Вильгельму Бреттшнейдеру. Паспорт на имя Шермана был поддельным – для его получения были использованы документы человека, умершего в 1926 году. Фальшивыми оказались и два других паспорта. Позднее этот Шерман, он же Гольдман, он же Бреттшнейдер, был идентифицирован как Александр Петрович Уланский, офицер ГРУ.

Таким образом, арест Минка, Джозефсона и Шермана-Уланского не только наглядно продемонстрировал продуктивность операции по добыванию американских паспортов. Вместе путешествовали и оказались арестованы крупный профсоюзный деятель (Минк), адвокат, работавший в секретном аппарате КПА (Джозефсон), и советский разведчик (Уланский). Такое смешение различных аспектов деятельности, которая велась на территории США в интересах России, позволяло получать максимальную отдачу от каждого из них. И хотя в 1935 году Государственный департамент США обратил внимание на аресты в Дании и даже начал собственное расследование их обстоятельств, оно продвигалось очень медленно. К тому же Министерство юстиции США не проявило к нему никакого интереса, и это дело было вскоре забыто.

Скандал вокруг фальшивых американских паспортов получил продолжение в 1937 году. В посольство США в Москве обратилась за помощью некая миссис Робинсон, проживавшая в столичной гостинице «Националь». Навестившим ее американским дипломатам она заявила, что пропал ее муж. Те отправились обратно в посольство, чтобы навести справки о мистере Робинсоне. Когда они вернулись в гостиницу, в номер, в котором проживала миссис Робинсон, уже вселился новый постоялец. Персонал гостиницы утверждал, что она в спешке уехала, не сказав куда. Американский поверенный в делах Рой Хендерсон отказался принять на веру эту версию и обратился к властям с просьбой принять меры к розыску пропавшей миссис Робинсон. Через некоторое время миссис Робинсон нашлась в одной из московских тюрем. Посетившему ее Хендерсону она сказала, что ни в малейшей степени не нуждается в помощи с его стороны.

В ходе проведенного в США расследования выяснилось, что у мистера Робинсона имелся еще один американский паспорт – на имя мистера Рубенса, а у миссис Робинсон – на имя миссис Рубенс. Паспорта Робинсонов и Рубенсов были фальшивыми, поскольку для их получения были использованы документы давно умерших людей. Выяснилось, что под этими именами скрывался Арнольд Икал, руководивший совместной операцией советской разведки и секретного аппарата КПА по добыванию американских паспортов. Его отозвали в Москву, где арестовали, обвинив в антиправительственном заговоре. Жена Икала была американской коммунисткой Руфь Бергер. После визита Хендерсона она была выпущена из московской тюрьмы. Ее родители, проживавшие в США, вскоре получили письмо, в котором Руфь просила их не предпринимать никаких попыток ее найти и вернуть на родину.

Расследование длилось более двух лет. Только в 1939 году Министерство юстиции предъявило несколько обвинений по этому делу. В частности, судебному преследованию за использование поддельных паспортов подвергся Эрл Браудер, возглавлявший КПА. В октябре 1939 года он был арестован, предан суду, осужден и после того, как в 1941 году его апелляция была отклонена, заключен в тюрьму. Приговоренный к четырем годам тюремного заключения, Браудер отсидел всего 14 месяцев, после чего в качестве жеста доброй воли со стороны США по отношению к Советской России, являвшейся союзницей американцев по антигитлеровской коалиции, был освобожден из-под стражи. Вместе с Браудером были осуждены еще двое партийных функционеров, один из которых скоропостижно скончался еще до суда, а другой по состоянию здоровья получил условное наказание. Остальные члены КПА, уличенные в использовании фальшивых паспортов и в заговоре с целью их получения, избежали уголовной ответственности.

Секретный аппарат, которым в 1930-е годы руководил Петерс, был составной частью КПА, и поэтому о результатах своей работы Петерс отчитывался непосредственно перед Эрлом Браудером. Именно по распоряжению Браудера Петерс вступил в тесный контакт с советской разведкой. В 1930-е годы основным советским разведывательным агентством, которое действовало на территории США, было ГРУ. Петерс прекрасно осознавал, каким колоссальным шпионским потенциалом обладали тайные члены КПА из среды правительственных служащих в Вашингтоне. Он даже отобрал нескольких чиновников, которые благодаря занимаемым ими должностям могли оказаться особенно полезными советской разведке. Помимо прочего, Петерс надеялся, что русские щедро заплатят за переданную им информацию и полученные от них деньги помогут в финансировании подпольной партийной работы. В самом начале 1937 года Петерс добыл через тайных членов КПА – Джулиана Уодлея из Государственного департамента и Уода Питмена из Национального бюро стандартов – два правительственных документа, которые показал своему связнику из ГРУ Биллу. Тот особого энтузиазма не выказал, однако согласился отправить их в Москву на ознакомление.

В 1937 году Билла отозвали в Москву, а ему на смену прислали другого офицера ГРУ – полковника Бориса Быкова, который одобрительно отнесся к шпионским планам Петерса. Однако им не суждено было сбыться. В апреле 1938 года Уиттейкер Чэмберс, один из подопечных агентов Быкова, сбежал вместе со своей семьей во Флориду и через посредников дал понять своим бывшим сообщникам, что, если против него будут предприняты какие-либо злонамеренные шаги, он предаст гласности компрометирующие их материалы, имевшиеся в его распоряжении.

Дезертирство Чэмберса заставило изрядно поволноваться и агентов советской разведки, и американских подпольщиков-коммунистов. Над ними нависла прямая угроза разоблачения. Вся полнота ответственности за провал была возложена на Петерса. В результате в июне 1938 года Петерса сменил на посту главы секретного аппарата КПА Руди Бейкер. А после того как в 1948 году история Чэмберса была обнародована в американской прессе, Петерс был вызван повесткой на заседание сенатского комитета, занимавшегося расследованием этого дела. Он отказался отвечать на любые вопросы и был депортирован в Венгрию.

Бейкер пребывал на посту руководителя секретного аппарата КПА вплоть до конца Второй мировой войны. В отличие от его предшественника Бейкера ни разу не вызывали для дачи показаний ни в какие сенатские комитеты. Средства массовой информации обошли его персону своим вниманием. Не был он и насильно выдворен за пределы США. В конце 40-х годов Бейкер незаметно покинул страну и через некоторое время объявился в Югославии, где стал работать переводчиком в одном из местных издательств.

Анонимность Бейкера была хорошо спланированной акцией. Еще в 1939 году в своем отчете, отправленном в Москву, он отметил весьма существенный, по его мнению, недостаток в работе секретного партийного аппарата: «Проблема состоит в том, что стало слишком широко известно, что этой работой руководит Петерс».

Тогда же Бейкер отметил, что, выбрав его в качестве нового руководителя секретного аппарата, Браудер «прежде всего беспокоился о том, чтобы передать ему руководство этой работой таким образом, чтобы его участие в ней не стало столь же широко известно, как в случае с Петерсом».

Чтобы скрыть истинный характер его партийной работы, Браудер давал Бейкеру другие поручения, служившие прикрытием.

Как и Петерс, Бейкер был эмигрантом из Восточной Европы. Он родился в Хорватии в 1898 году. Его настоящие имя и фамилия – Рудольф Блюм. В 1909 году вместе с родителями Бейкер переехал жить в США. В 1919 году он вступил в КПА, и с 1927 по 1930 год проходил стажировку в Москве. По возвращении из Советской России Бейкер выполнял ряд партийных поручений по налаживанию подпольной работы в Канаде и Англии. Детальные сведения о том, как был устроен секретный аппарат КПА при Бейкере, отсутствуют. Однако из рассекреченных архивов ФБР и дешифровок «Веноны» в общих чертах известна структура этого аппарата, равно как имеются данные о некоторых его сотрудниках и методах работы.

В январе 1939 года Бейкер посетил Москву, где провел серию встреч с руководством Коминтерна, на которых обсуждались основные направления его деятельности на новом посту. Поддержание шифрованной связи с Москвой стало одной из основных обязанностей Бейкера. После возвращения из Москвы он активно занялся решением этой проблемы. В результате к радиопередатчикам, которые в 1930-е годы активно использовались для обмена сообщениями с руководством Коминтерна, добавились другие виды связи. В 1930-е годы в США отсутствовала отлаженная система тотальной слежки за международными почтовыми отправлениями. Власти редко обращали на них свое внимание. Исключение составляла почта, отправитель или получатель которой подозревались властями в противозаконной деятельности. Рядовые американские коммунисты могли, не вызывая ни у кого подозрений, получать любую почтовую корреспонденцию из Москвы. Все изменилось с началом Второй мировой войны. Поэтому в 1940 году Бейкер сообщил в Москву о том, что вынужден перейти на использование микроточек[48], и попросил обязательно подтверждать их обнаружение в получаемых от него сообщениях, а также подвергать всю почту тщательному изучению на предмет выявления микроточек, особенно под почтовыми марками и на внутренней стороне клапанов почтовых конвертов.

Во время Второй мировой войны Бейкер также посылал свои отчеты о проделанной работе дипломатической почтой через резидентуру КГБ. В дешифровках «Веноны» можно найти два упоминания о Бейкере. В одном из отчетов, которые резидентура КГБ в Нью-Йорке регулярно отправляла в Москву, сообщается о том, что письмо, полученное от Бейкера, при первой возможности будет переправлено в Москву. А в другом говорится, что из Москвы пришло сообщение для Бейкера, и спрашивается, каким способом оно должно быть доведено до его сведения – через сотрудников резидентуры или через кого-то из дипломатических работников советского консульства.

В 1939 году неугомонный Чэмберс решил довести до сведения властей все, что ему было известно о советской разведке в США и о ее тесных связях с американскими коммунистами. Он связался с секретарем президента Марвином Макинтайром, вкратце рассказал ему свою историю и попросил об аудиенции у самого Рузвельта. Во встрече с Рузвельтом Чэмберсу было отказано, однако Макинтайр договорился, чтобы его принял и выслушал помощник государственного секретаря Адольф Берль.

2 сентября 1939 года Чэмберс рассказал Берлю большую часть из того, что ему было известно о советской разведывательной сети. Опасаясь судебного преследования со стороны американских властей, Чэмберс умолчал о том, что сам одно время был частью этой сети. Тем не менее Берль правильно интерпретировал сказанное ему Чэмберсом. Об этом свидетельствуют записи, сделанные им в ходе беседы. Озаглавленные «Тайный агент-шпион», они содержат имена и краткие описания ряда государственных чиновников, являвшихся, по заверению Чэмберса, членами тайной коммунистической фракции в правительстве США. Там же приведены имена и других лиц, которые, как считал Чэмберс, участвовали в подпольных операциях КПА. Согласно этим записям, про некоторых из них Чэмберс сказал, что они, предположительно, вовлечены в шпионскую деятельность.

Дешифровки «Веноны» подтверждают, что восемь упомянутых на встрече с Берлем должностных лиц в президентской администрации действительно в разное время сотрудничали с советской разведкой. Это дипломаты Элджер Хисс и Лоренс Дагген, Фрэнк Кэу из Министерства финансов, Чарльз Крамер, работавший в Национальной комиссии по трудовым взаимоотношениям[49], Джон Абт, известный адвокат, Исаак Фолкофф, один из руководителей КПА в Калифорнии, Лочлин Керри, личный помощник президента Рузвельта, и Гарри Уайт, заместитель министра финансов. Подтверждение участия остальных пяти человек, названных Чэмберсом в беседе с Берлем, в советских операциях на территории США впоследствии было получено из других источников.

Конечно же, Макинтайр должен был отправить Чэмберса не к Берлю, а прямиком в ФБР. Точно так же должен был поступить и Берль, осознав, что речь идет о шпионаже. Почему он этого не сделал, неясно до сих пор. Вечером 2 сентября 1939 года Берль сделал запись в своем дневнике о том, что он встречался с Чэмберсом по поводу «русских шпионов» и что «необходимо принять ряд простых мер».

Принятые им меры действительно были просты, однако весьма неэффективны. Только в марте 1941 года Берль обратился в ФБР с запросом о том, ведется ли в этом ведомстве расследование в отношении Чэмберса и имеется ли там какой-либо компромат на него. ФБР ответило отрицательно на оба вопроса. Вскоре ФБР получило из собственных источников информацию о том, что Чэмберс обладает какими-то ценными данными. В мае 1942 года на допросе в ФБР Чэмберс заявил, что три года назад он уже рассказал Берлю все, что знал. ФБР связалось с Берлем, которому после этого понадобилось больше года, чтобы передать свои записи, сделанные в ходе беседы с Чэмберсом, в ФБР. Расследование велось ни шатко ни валко вплоть до осени 1945 года, когда факты, изложенные Чэмберсом, были подтверждены признаниями, сделанными Элизабет Бентли.

Таким образом, в 1939 году Чэмберс передал в распоряжение американского правительства список чертовой дюжины лиц, сотрудничавших с советской разведкой, причем больше половины из них были высокопоставленными правительственными чиновниками. Поначалу правительство никак не отреагировало на признания Чэмберса – понадобилось более трех лет, чтобы переданная им информация достигла ФБР. Однако и после этого дело так и не было доведено до конца. А ведь будь американское правительство порасторопнее, значительного урона, который в 1940-е годы был нанесен государственным интересам США действиями советской разведки, можно было бы избежать, равно как и глубокого внутреннего раскола самой американской нации по вопросам отношения к коммунистическому движению.

Наши люди в американской разведке

После нападения Германии на Россию в 1941 году многие сотрудники подпольного аппарата КПА вместо партийных поручений стали главным образом выполнять задания советской разведки. Большую часть этих заданий они получали через Якова Голоса и его помощницу Элизабет Бентли.

Настоящая фамилия Голоса – Райзен. Он родился на Украине в 1890 году. С юношеских лет Райзен принимал активное участие в революционном движении в России, за что был осужден и сослан в Сибирь. После нескольких лет ссылки он сумел сбежать в Японию, откуда в 1908 году попал в США, получив там статус полноправного американского гражданина в 1915 году. Будучи одним из основателей КПА, Райзен в соответствии со сложившейся традицией сменил фамилию[50].

В 1920-е годы Голос выполнял ряд партийных поручений, в том числе работал секретарем Общества технического содействия Советской России, которое набирало в США специалистов для работы в России и поставляло туда различное промышленное оборудование. В 1927 году Голос возглавил агентство «Туристический мир», в котором проработал вплоть до своей смерти от сердечного приступа в 1943 году. Все служащие «Туристического мира» были коммунистами. Само агентство было создано на деньги, полученные из фондов КПА, но согласно документам единственным владельцем его пакета акций был Голос.

С советским туристическим агентством «Интурист» у Голоса было подписано эксклюзивное соглашение, согласно которому «Туристический мир» представлял интересы «Интуриста» в США. Сюда входили продажа билетов, оказание таможенных услуг, оформление выездных виз, а также бронирование жилья и формирование экскурсионных маршрутов для американских граждан, желавших совершить путешествие по Советской России. Со своей стороны Амторг старался сделать так, чтобы американские бизнесмены, отправлявшиеся в деловые поездки в Советскую Россию, обращались именно в «Туристический мир». Агентство также занималось доставкой посылок, которые многочисленные эмигранты из Советской России отправляли своим родственникам, оставшимся на Родине. И если учесть, что, помимо прочего, «Туристический мир» организовывал своим клиентам поездки не только в Советскую Россию, но и в другие страны мира, то можно сказать, что агентство служило отличным секретным источником финансирования КПА – ведь именно компартия являлась его тайным владельцем.

Но КПА нашла «Туристическому миру» еще одно применение, весьма далекое от легального туристического бизнеса. Чтобы не привлекать к себе внимание со стороны властей США и правительств других стран, американские коммунисты, исполняя партийные поручения, часто путешествовали по всему миру с фальшивыми документами. «Туристический мир» не только не подвергал сомнению подлинность таких документов, но и помогал их добывать. Причем подобные услуги «Туристический мир» оказывал еще и коммунистам из других стран, а также агентам советской разведки.

В 1939 году в ходе расследования, затеянного властями по следам скандалов, которые разгорелись вокруг фальшивых американских паспортов, в «Туристическом мире» был проведен обыск. Изъятые в ходе этого обыска документы позволили выявить по крайней мере 16 случаев, когда агентство Голоса обслуживало людей, имевших на руках фальшивые американские паспорта. В результате в марте 1940 года в ходе судебного слушания Голос был вынужден заключить сделку с американским правосудием, признав себя виновным в том, что он своевременно не зарегистрировался в качестве доверенного лица иностранного государства. В результате ему удалось довольно легко отделаться: Голоса оштрафовали всего на 500 долларов и дали пять лет тюрьмы условно.

Уголовное преследование со стороны американских властей явственно показало, что они не хотят закрывать глаза на противоправные деяния и самого Голоса, и руководимого им туристического агентства. Поэтому Голос решил внести ряд существенных изменений в методы своей подпольной работы. Во-первых, он создал новое прикрытие своей тайной деятельности – на деньги КПА была открыта еще одна контора под названием «Американская мореплавательная и эксплуатационная корпорация» (сокращенно – АМЭК). Во-вторых, Голос переложил большую часть обязанностей по ведению подпольной работы на свою любовницу Элизабет Бентли, на которую у ФБР в то время не было никаких компрометирующих данных.

АМЭК номинально возглавлял некий Джон Рейнольдс. В качестве начального капитала КПА передала ему 15 тысяч долларов наличными. Проведя их через свои счета, Рейнольдс «отмыл» эти деньги и, добавив к ним 5 тысяч долларов собственного капитала, в конечном счете стал владельцем всех акций корпорации.

В роли фиктивного президента АМЭК Рейнольдс выглядел куда лучше Голоса, эмигранта из России, коммуниста и уголовника в одном лице. Рейнольдс происходил из богатой американской семьи, его отец был судьей в Нью-Йорке, а жена Грей – наследницей очень богатых родителей. Однако, несмотря на такие биографические данные, Рейнольдс тайно симпатизировал Советской России и неоднократно оказывал помощь КПА, пользуясь своим именем и богатым состоянием.

Позднее, на допросе в ФБР в 1947 году, Рейнольдс изложил историю АМЭК в более мягких тонах. Он заявил, что рассматривал создание АМЭК как чисто деловое предприятие. Денег из фондов КПА на эти цели он не получил ни цента, а те 15 тысяч долларов, которые Рейнольдс привлек в АМЭК со стороны, были взяты взаймы у знакомого. Однако никаких документов, подтверждавших факт взятия денег взаймы, он представить не смог.

В ФБР Рейнольдсу не поверили. В первую очередь потому, что фактическое руководство АМЭК с самого начала осуществлял не сам Рейнольдс, а вице-президент этой корпорации Элизабет Бентли, которая к тому времени уже успела много чего рассказать ФБР про свои дела. Вдобавок в распоряжении ФБР оказались тексты двух телеграмм, датированных концом 1944 года и дешифрованных в ходе операции «Венона». Дело в том, что сразу несколько человек, так или иначе связанных с оказанием военной помощи Советской России со стороны США, обратились в Амторг с просьбой разрешить другим американским фирмам предоставление услуг, оказанием которых до сих пор занимались на пару только «Туристический мир» и АМЭК. В упомянутых выше телеграммах резидент КГБ в Нью-Йорке просил Москву как можно скорее категорически отвергнуть это предложение, поскольку оно напрямую угрожает существованию прикрытия «Мирны» и поскольку, по мнению резидента, «контракт с фирмой «Мирны» весьма важен и его необходимо продлить».