Читать онлайн Юмор правителей России от Керенского до Путина бесплатно

© Замостьянов А.А., 2022

© ООО «Издательство Родина», 2022

Самый серьёзный юмор

Можно ли руководить такой страной, как Советский Союз или Россия, не обладая чувством юмора? На этот вопрос нет и не может быть единственного исчерпывающего ответа. Но пока что в нашей стране правили только остроумные люди. Среди них попадались и настоящие весельчаки, и сторонники саркастического взгляда на мир, но, по-видимому, скучным в президиумах и на престолах не место.

Говорят, что без чувства юмора, без остроумных шуток просто невозможно выжить в долгих экспедициях. На Севере, в космосе… Засохнуть можно от скуки и непонимания, если не оживлять существование острым словом, намеком, комической ситуацией, которые мы, как правило, создаем сами.

XX век был временем анекдотов, главным образом – политических. В Советском Союзе они были особенно популярны – ведь запретный плод всегда сладок. Любили эти хохмы и наши вожди. Как правило, того же Брежнева нисколько не смущали анекдоты «про Леонида Ильича», он ими интересовался. Знал, что его передразнивают, что подчас вышучивают его старческую немощь. И не обижался. Прекрасно понимал суть человеческих слабостей – и легко их прощал. Он ведь и сам по молодости, будучи коммунистом, преданным идее, вполне мог улыбнуться анекдоту про Сталина. Хотя в то время к юмору относились куда строже. «Кто у вас в этой камере? – Те, кто рассказывали политические анекдоты! – А в этой? – Те, кто их слушали!», – это, конечно, преувеличение, но возникло оно не на пустом месте.

Крупный политик должен уметь мыслить и говорить афористично, а значит – остроумно. Конечно, иногда эту работу за них делают советники, помощники, референты, но главное – кто вошёл в историю как автор того или иного крылатого выражения.

Политики шутят всерьёз – и, разумеется, каждый на свой лад. Подчас за их репризами стоят решения, которые оказывают влияние на судьбы миллионов людей.

Эти книга посвящена чувству юмора правителей нашей страны от одного Владимира до другого, от Ленина до Путина.

По этим кратким очеркам мы замечаем, как менялся стиль жизни. И видим, что многое оставалось неизменным. Ничто так не показывает атмосферу времени, как юмор.

Политическая жизнь в последние годы всё в большей степени развивается по законам шоу. А иногда и клоунады. Иначе просто невозможно запомниться и утвердиться в умах граждан. Но мы поведём речь о неслучайных людях на вершине советского и российского управленческого Олимпа. Все они возглавляли нашу страну, задавали тон для миллионов людей, становились законодателями мод. Их шутки повторяли эпигоны и остряки, тиражируя политический юмор. А иногда за юмор наших вождей приходилось краснеть, но чаще они показывали, что достигли «высшей власти» не зря. Юмор как индикатор политического профессионализма – это ещё одна грань проблемы.

Эта книга – как нам кажется, убедительный рассказ о необходимости чувства юмора в политике. Впервые под одной обложкой собраны подлинные истории и байки, в которых проявилось умение острить, свойственное первым лицам России в XX–XXI вв. Да, они умели и умеют шутить, наши политические лидеры!

Великий пересмешник. Ильич шутит…

С чего начать? Пожалуй, с двух цитат, вполне классических:

Это Борис Пастернак. Разумеется о Ленине.

А это – Сергей Есенин:

Пастернак и Есенин точно уловили его природу: постоянный спор, пренебрежение к предрассудкам… Всё это невозможно, если отключить мощно работавший постоянный режим юмора. Да, всё сметавший на своём пути ленинский юмор – это великая страница в истории политической публицистики, да и вообще – в истории. А Есенину даже удалось написать о Ленине одновременно и почтительно, и развязно, что вполне соответствовало стилю Владимира Ильича. Этот стиль улавливали! И панибратское «Ильич», которое к нему прикрепилось – это не пропагандистский ход и не случайное прозвище. Вы заметили, что по отчеству называют обычно юморных людей?

Ни одного из правителей России так не обожествляли и с таким исступлением не демонизировали, как Владимира Ильича Ульянова-Ленина. О нём столь часто пишут и думают экзальтированно, что для других эмоций уже и местечка не остается. Но именно к Ленину такое отношение не идет. Как норковое манто к разношенным лаптям. Он был настолько проще и сложнее этих схем, как и его заразительный смех. Стремясь к кардинальному переустройству мира, которое, собственно, и называется революцией, он презирал старые понятия о славе и регалиях, считая их отчасти буржуазным, отчасти феодальным пережитком. Но последователи, соратники, создатели ленинского культа воспевали его по старым канонам. Как воспевали Петра или даже Владимира Святого. И создавали этот культ не вполне единомышленники, а политики, вступившие в беспощадное сражение за ленинское наследство, ставшие врагами. Это и Иосиф Сталин, и Лев Троцкий, и Карл Радек, и Николай Бухарин, и Владимир Бонч-Бруевич, и, конечно, Надежда Крупская. И – десятки писателей (в особенности – детских), кинематографистов, художников. Ленинский миф обволакивал советского человека с дошкольного детства. Это были настоящие истории о рождественском дедушке – кстати, талантливо написанные… На излете советской власти их часто пародировали – и представительство Ильича в нашей смеховой культуре стало заметным. Но юмор Ленина, его отношение к жизни не вписывается в эту идиллическую картинку.

Владимир Ильич Ульянов (Ленин) правил «как мог страною и людьми» не так уж долго – учитывая болезни, не более четырех лет. Но в Советском Союзе он играл ту же (и даже, быть может, более весомую) роль, что Пётр Великий – в Российской империи до второй половины XIX века. И, как и в случае с Петром, миф о великом правителе оказался влиятельнее и весомее, чем сама его судьба и деятельность. Миф этот начали слагать еще при жизни вождя. Да, его именно так и называли – вождём. Кстати, он с детства любил повести об индейцах и, если верить воспоминаниям родственников, играл в свободолюбивых американских аборигенов.

Вся биография Ульянова-Ленина была разложена на всем известные легенды – от «Мы пойдём другим путём» до траурного поезда на Павелецком вокзале. Миф о великом вожде, больше того – о полубоге, сколотили создатели ленинианы: писатели, художники, кинематографисты… Но это – где-то в фантастической реальности, а в подлинном прошедшем было примерно так, как заметил скульптор Клэр Шеридан: «Ленин то смеялся, то хмурился, казался задумчивым и печальным, грустным и насмешливым, все подряд».

Он был в высшей степени частным человеком, думающим и дерзновенным интеллигентов конца XIX века, которого перепахал Чернышевский, удобрил Тургенев, всполошил Надсон, восхитил Тютчев… Он ни на йоту не был плакатным вождем. Хотя и подавлял однопартийцев волей и разумом. Ленин верил в отмирание государства и относился к его помпезным принадлежностям только как к печальной необходимости. Так, он заставил кремлевского часового читать на посту: так будет больше пользы. Это, конечно, своеобразный театр.

Ленин привык, что во многих газетах его высмеивали нещадно

Об Ульянове-Ленине написаны десятки томов воспоминаний. Еще больше исследований, в том числе разоблачительных. Есть среди них и произведения явно юмористического жанра – как «Моя маленькая лениниана» Венедикта Ерофеева. Правда, автор поэмы «Москва-Петушки» в основном вышучивал Ильича, вырывая из контекста отрывочные высказывания. Если бы Ленина не обожествляли – это не имело бы смысла. Хотя порой Ерофеев выискивал в ленинском наследии и крупицы настоящего юмора. Например – из письма, о брате Дмитрии, угодившем в тюрьму: «А Митя? Во-первых, соблюдает ли он диету в тюрьме? Поди, нет. А там, по-моему, это необходимо. А во-вторых, занимается ли он гимнастикой? Тоже, вероятно, нет. Тоже необходимо. Я по крайней мере по своему опыту знаю и скажу, что с большим удовольствием и пользой занимался на сон грядущий гимнастикой. Разомнешься, бывало, так, что согреешься даже. Могу порекомендовать ему и довольно удобный гимнастический прием (хотя и смехотворный) – 50 земных поклонов». Это характерный ленинский юмор – с антиклерикальным оттенком.

Или – вот такой, явно иронический, приказ: «Тов. Цурюпа! Не захватите ли в Германию Елену Федоровну Размирович? Крыленко очень обеспокоен ее болезнью. Здесь вылечиться трудно, а немцы выправят. По-моему, надо бы ее арестовать и по этапу выслать в германский санаторий. Привет! Ленин».

Опытный спорщик

Семья Ульяновых была степенная, в доме царила немецкая дисциплина. Но отец приучал сына Володю к спорам и шуткам: «Илья Николаевич больше всего любил пикироваться с Володей. Он, шутя, ругал гимназию, гимназическое преподавание, очень остро высмеивал преподавателей. Володя всегда удачно парировал отцовские удары и, в свою очередь, начинал издеваться над народной школой, иногда умея задеть отца за живое. Никто из них при этом, разумеется, серьезно не сердился, и жили они очень дружно». Отец хотел воспитать их него крепкого спорщика. С тех пор Ленин полюбил дружеские «поддевки», нередко провоцировал споры. Считали такую пикировку своеобразной гимнастикой ума.

Был он угрюм или общителен? По-разному случалось. Многое зависело от внутреннего графика «работы». Из детства – ленинское выражение, которым он обеспечивал себе тишину и покой для размышлений и писаний: «Осчастливьте своим неприсутствием!» Это юмор в стиле чеховских героев.

Шалил он нечасто, но достаточно артистично. Сестра товарища Ленина, Анна Ульянова-Елизарова вспоминала такой выразительный эпизод из детства брата. «Маленький братишка Митя, в возрасте трех-пяти лет, был очень жалостливый и не мог никак допеть без слез «Козлика». Его старались приучить, уговаривали. Но только он наберется храбрости и старается пропеть, не моргнув глазом, все грустные места, как Володя поворачивается к нему и с особым ударением, делая страшное лицо, поет:

Митя крепится изо всех сил.

Но шалун Володя не унимается и, сделав страшное лицо, продолжает:

Малыш не выдерживает и заливается в три ручья».

Есть и другой похожий мемуар.

Однажды дети – Ульяновы и их гости – читали вечером «Вия» Гоголя. Владимир заметил, что один из слушателей опасливо отодвигается подальше от темного окна. И обратился к нему замогильным голосом: «Посмотри в окно. Вглядевшись, увидишь освещенную свечами церковь, посередине фоб, у гроба бурсака Хому Брута… Взгляни, какое у него испуганное лицо… Вот начинает носиться по воздуху гроб, чуть не задевая его…» «Клиент» был образцово напуган.

Потом Ульянова «перепахал» не слишком веселый Чернышевский и, наконец, классики марксизма. Главным острословом среди марксистов был и остается Фридрих Энгельс – жизнелюб, мысливший афористически. Ленин брал на вооружение многие его крылатые выражения – например, боролся с врагами с помощью такой риторической комбинации: «Здесь каждое слово – ночной горшок, и притом не пустой».

Но Ильич иногда выпускал в мир и собственные колкости.

– Не мудрствуй лукаво, не важничай коммунизмом, не прикрывай великими словами халатности, безделья, обломовщины, отсталости.

– Были бы трупы, а черви всегда найдутся.

И так далее. А без таких фраз хорошим спорщиком не станешь.

После одной из первых студенческих революционных историй пристав сказал потомственному дворянину Ульянову:

– Ну что вы бунтуете, молодой человек, – ведь стена! Ответ, однако, получился совершенно неожиданный.

– Стена, да гнилая – ткни, и развалится!

Безусловно, это реприза и недурная. Даже, если легендарная. Впрочем, очень похоже на подлинного Ульянова.

Однажды в эмиграции, в европейской сутолоке, Ульянову пришлось провожать подругу детства Надежды Крупской – Ариадну Тыркову-Вильямс – писательницу, сторонницу кадетской партии:

«Дорогой он стал дразнить меня моим либерализмом, моей буржуазностью. Я в долгу не осталась, напала на марксистов за их непонимание человеческой природы, за их аракчеевское желание загнать всех в казарму. Ленин был зубастый спорщик и не давал мне спуску, тем более что мои слова его задевали, злили. Его улыбка – он улыбался, не разжимая губ, только монгольские глаза слегка щурились – становилась все язвительнее. В глазах замелькало острое, недоброе выражение… Я еще задорнее стала дразнить Надиного мужа, не подозревая в нем будущего самодержца всея России. А он, когда трамвай уже показался, неожиданно дернул головой и, глядя мне прямо в глаза, с кривой усмешкой сказал: – Вот погодите, таких, как вы, мы будем на фонарях вешать.

Я засмеялась. Тогда это звучало как нелепая шутка.

– Нет. Я вам в руки не дамся.

– Это мы посмотрим».

Такие милые издевательские шутки – они из детства, они как настойка домашнего производства.

В Париже Ленин познакомился с популярным французским шансонье Гастоном Монтегюсом. «Рабочие встречали его бешеными аплодисментами, – вспоминала Крупская, – а он, в рабочей куртке, повязав шею платком, как это делали французские рабочие, пел им песни на злобу дня, высмеивал буржуазию, пел о тяжелой рабочей доле и рабочей солидарности».

Они познакомились, однажды заговорились до утра.

Репертуар Монтегюса Ленин знал наизусть и частенько напевал его. Но особенно запомнилась песенка о том, как «депутат ездит собирать голоса в деревню, выпивает вместе с крестьянами, разводит им всякие турусы на колесах, и подвыпившие крестьяне выбирают его и подпевают: «Правильно, парень, говоришь!»» А затем, заполучив нужные ему голоса и 15 тысяч франков депутатского жалования, этот же «народный избранник» преспокойно предает в парламенте интересы избравшего его народа. Поэтому, возвращаясь с предвыборных собраний, Владимир Ильич частенько иронически «мурлыкал монтегюсовскую песенку: «Верно, парень, говоришь!»»

В эмиграции они развлекались, как могли. В Италии его учили ловить рыбу «с пальца» – с помощью выражения «дринь-дринь». В конце концов, он и сам полюбил это итальянское присловье – и местные дети так его и прозвали – синьор Дринь-Дринь. Ленин давно уже уехал, а итальянские дети всё спрашивали Горького:

– Как живет синьор Дринь-Дринь? Царь не схватит его, нет?

Большевик Сергей Багоцкий вспоминал, что дни приезда гостей были для Ленина «настоящим праздником, он оживлялся, молодел, много шутил и смеялся… Он горел желанием приобщиться к непосредственной активной работе, и это хоть в виде суррогата ему давали приезды с мест товарищей, привозивших с собой воздух активной борьбы». Эти мемуары касаются жизни Ульянова в Польше – сравнительно размеренной, но внутренне напряженной, тревожной. Но главное, конечно – «много шутил и смеялся».

Кстати, и Надежда Крупская – в особенности в молодые годы – была не чужда иронии. Да и ее мемуары – столь прямолинейные и пресноватые на первый взгляд – написаны с недурным чувством юмора. На втором плане. А иначе они бы и не ужились. А он потчевал ее (да и её милейшую родительницу) старыми проверенными шутками: «Какое самое большое наказание за двоеженство? – Две тещи».

О, рассмейтесь, смехачи!

Из некоторых воспоминаний о Ленине складывается образ эдакого фанатика, преданного своей политической звезде и мало о чем думающего, кроме борьбы за социалистическую революцию. Это угрюмая личность, способная к острому сарказму, но далекая от добродушного юмора.

В подтверждение этой схемы обычно приводят случай, по-видимому, достоверный, известный в разных пересказал – о прогулке Ленина в Альпах вместе с одной соратницей: «Ландшафт беспредельный, нестерпимо ярко сияет снег… я настраиваюсь на высокий стиль… уже готова декламировать Шекспира, Байрона. Смотрю на Владимира Ильича – он сидит, крепко задумавшись. И вдруг выпаливает: «А все-таки здорово гадят нам меньшевики!»

Конечно, жизнь его была подчинена политике и революции. Но ведь не отказался он от прогулки в Альпы! И в России любил бродить по лесам. И воспоминания о Волге всегда вызывали в нем ностальгию. А в этой истории про реплику о меньшевиках явно сказался и юмор Ленина. Ведь опытный революционер отлично понимал, что его спутница на фоне горной красоты ждала от него не такой реплики…

Роботом он не был – и Есенин во многом прав в своем определении Ленина: «Застенчивый, простой и милый, он вроде сфинкса предо мной. Я не пойму, какою силой сумел потрясть он шар земной». Милый – это, конечно, кому как. Но простота и естественность были ему свойственны. По крайней мере, природу и музыку он любил – и, например, Бетховеном восхищался вполне квалифицированно.

«Ничего не знаю лучше «Apassionata», готов слушать ее каждый день. Изумительная, нечеловеческая музыка. Я всегда с гордостью, может быть, наивной, думаю: вот какие чудеса могут делать люди!.. Но часто слушать музыку не могу, действует на нервы, хочется милые глупости говорить и гладить по головкам людей, которые, живя в грязном аду, могут создавать такую красоту. А сегодня гладить по головке никого нельзя – руку откусят, и надобно бить по головкам, бить безжалостно, хотя мы, в идеале, против всякого насилия над людьми», – это одно из самых известных ленинских признаний.

Рассказ о любви вождя к бетховенской «Апассионате» однажды даже экранизировали… Ленин беседует с Горьким, они ведут добродушный, хотя и принципиальный, спор, и тут в квартиру заходит известный пианист Исайя Добровейн – и начинает играть Бетховена. Ленин наслаждается и произносит тираду, которую мы уже знаем…

Но основой его неуемного характера, а также политического стиля, был, конечно же, юмор. Недаром в кино и на сцене Ленина чаще всего играли комики, характерные актеры!

А Александр Куприн, который Ленина, скажем, несколько демонизировал, после разговора с ним дал ему такую характеристику: «Реплики в разговоре всегда носят иронический, снисходительный, пренебрежительный оттенок – давняя привычка, приобретенная в бесчисленных словесных битвах». Эту искушенность в поддевках и пикировках писатель уловил очень точно.

Ульянов создавал в партии смеховую, игровую атмосферу, которая сочеталась с железной дисциплиной. Очень важный сплав! Смех сопутствовал большевикам всегда – на заседаниях, на съездах, на митингах. Тон задавал вождь.

Один из лучших словесных портретов Ленина принадлежит Максиму Горькому – отнюдь не юмористу и не апологету иронического отношения к жизни. Он толковал:

«Никогда я не встречал человека, который умел бы так заразительно смеяться, как смеялся Владимир Ильич. Было даже странно видеть, что такой суровый реалист, человек, который так хорошо видит, глубоко чувствует неизбежность великих социальных трагедий, непримиримый, непоколебимый в своей ненависти к миру капитализма, может смеяться по-детски, до слез, захлебываясь смехом. Большое, крепкое душевное здоровье нужно было иметь, чтобы так смеяться…» Ленин говорил Горькому – как будто хотел обратить его в свою веру: «Это – хорошо, что вы можете относиться к неудачам юмористически. Юмор – прекрасное, здоровое качество».

Правда, в 1919 году тот же Горький как-то раз с раздражением говорил Корнею Чуковскому о Ленине: «Хохочет. Этот человек всегда хохочет». Но обыкновенно ленинская смешливость его все-таки умиляла.

Вторила Горькому и женщина, которая знала товарища Ульянова лучше других – Надежда Константиновна Крупская: «Улыбался очень часто… Ух, как умел хохотать. До слез. Отбрасывался назад при хохоте…» Как часто этот прием отрабатывали актеры, загримированные под вождя мирового пролетариата…

И Анатолий Луначарский – человек неглупый, с писательским взглядом – отмечал в Ильиче именно склонность к комикованию: «Улыбка на его лице появлялась чаще, чем у любого другого… Работали в Совнаркоме споро, работали бодро, работали с шутками. Ленин добродушно принимался хохотать, когда ловил кого-нибудь на курьезном противоречии, а за ним смеялся и весь длинный стол крупнейших революционеров и новых людей нашего времени – над шутками самого ли председателя, который очень любил сострить, или кого-либо из докладчиков. Но сейчас же после этого бурного смеха наступала вновь та же бодрая серьезность и так же быстро-быстро текла река докладов, обмена мнений, решений».

Ленин в пылу дискуссии. Рисунок Юрия Арцыбушева

Наркомпрос так объяснял эту черту своего товарища по партии: «В смехе Ильича было много беззаветно-детского, а беззаветность смеха – это его победоносность, это показывает наличие и в натуре и в сознании привычки чувствовать себя силою…»

Ильича! Это очень важно, что чаще всего его называли по отчеству. И это надолго вошло в мифологию. Тут можно разглядеть только игру в рабоче-крестьянскую демократию. Ульянова (в зрелые годы) трудно представить в цилиндре. Только кепка, рабочая кепка простого покроя! Так и с Ильичом. Конечно, подобным образом называли уважаемых рабочих. И степенные крестьяне часто окликали друг друга по отчествам. Имен, фамилий, псевдонимов у него было – море. Даже специалисты по Ленину сходу не назовут все имена этого активнейшего политика и литератора. Образение «Ильич» порождало шутливую, карнавальную атмосферу вокруг строгого партийного вождя.

«Если Владимир Ильич смеялся, то смеялся от души, до слез, невольно заражая своим смехом окружающих, а гаев его немедленно принимал также выразительные формы», – вспоминал Глеб Кржижановский, тесно сошедшийся с Лениным в ссылке и тоже не лишенный литературных способностей.

«Владимир Ильич – центр всеобщего веселья, – писал лучший врач из большевиков Николай Семашко. – Его юмор, жизнерадостность, клокочущая энергия проявляются и здесь; вокруг него стон стоит от смеха».

Владимир Бонч-Бруевич вспоминал декабрь 1903 года в Женеве. Товарищи Ленина тогда сидели, погруженные в дела, а в городе бурлил праздничный женевский карнавал. «Не до веселья было нам. На улицу даже не тянуло. Вдруг звонок. Входит Владимир Ильич, оживленный, веселый».

И что дальше? Старик затеял подлинный уличный бал.

– Что это мы все сидим за книгами, – задорно спросил он, – угрюмые, серьезные? Смотрите, какое веселье на улицах!.. Смех, шутки, пляски… Идемте гулять!.. Все важные вопросы отложим до завтра…

Как ещё бывало? Компания большевиков вышла на улицу, стала разбрасывать серпантин и конфетти. Ленин лихо заломил свою кепку на затылок. «Кое-кто принялся танцевать. Вдруг Владимир Ильич быстро, энергично схватив нас за руки, мгновенно образовал круг около нескольких девушек, одетых в маски, и мы запели, закружились, заплясали вокруг них. Те ответили песней и тоже стали танцевать. Круг наш увеличился, и в общем веселье мы неслись по улице гирляндой, окружая то одних, то других, увлекали всех на своем пути». Ленин был запевалой и заводилой в этой неистовой пляске. По обычаю карнавала большевики не выпускали девушек из круга, пока те не соглашались с ними поцеловаться… «Всю ночь мы так проканителились на улице, – писал большевик Мартын Лядов. – Как хохотал Ильич, заразительно весело, и мы все чувствовали себя точно дети».

Лев Троцкий писал: «Он был очень смешлив, особенно когда уставал. Это в нем была детская черта». Когда Ленин уже возглавлял правительство, Троцкий на заседаниях иногда отправлял ему деловые записочки, написанные в шутливом тоне. «Я с торжеством наблюдал, – вспоминал он, – как он забавно борется с приступом смеха, продолжая строго председательствовать. Его скулы выдавались тогда от напряжения еще более».

Троцкий вспоминал, что и после захвата власти, утомленный от бессонных ночей в Смольном, он, обессиленный, признался, что сейчас у него несколько кружится голова. После конспирации, после преследования – оказаться у власти… И… засмеялся, глядя на своего вечного противника-союзника. Засмеялся и Троцкий. Быть может, Лев Давидович придумал этот эпизод? Вполне возможно. Но фантазировал он все-таки в меру своего понимания Ленина, которого знал коротко. И смешливость его (как и юмор) упоминал не раз и не два. Актеры, которым вообще-то не стоит верить, все-таки не зря играли вождя смешливым и в известной степени потешным!

А в народе Ленина с Троцким в первые послевоенные годы воспринимали как неразлучную пару. Фольклор любит «тандемы». В ход пошли частушки и куплетцы о двух вождях революции:

Но продолжим о ленинской смешливости.

«Всех поражала необыкновенная активность Ленина… Никогда не видел его на заседаниях хмурым или даже суровым. Такова уж была жизнерадостная натура Ленина», – говаривал опытный партиец Андрей Андреевич Андреев.

Кстати, Луначарский с его сентиментальностью и богоискательством не раз становился жертвой ленинского сарказма и даже вспыльчивости. Вождь на словах даже готов был его повесить. Правда, гневался он на него по большей части в дореволюционные времена, когда Луначарский пытался совместить идею революции с идеей Бога. Если верить меньшевику Георгию Соломону, который, между нами говоря, злобствовал, в то время Владимир Ильич рассуждал о своем будущем наркоме так: «Это, знаете, настоящий фигляр, не имеющий ничего общего с покойным братом Платоном. По своим убеждениям и литературно-художественным вкусам он мог бы сказать устами Репетилова: «Да, водевиль есть нечто, а прочее все гниль…» Да и в политике он типичный Репетилов: «Шумим, братец, шумим!» Не так давно его укусила муха богоискательства, конечно, так же фиглярно, как весь он фиглярен, то есть просто стал в новую позу. Но, знаете, как тонко посмеялся над ним по этому поводу Плеханов… Это было во время партийного съезда… Плеханов в кулуарах, конечно, вдруг подходит к нему какими-то кротко-монашескими мелкими шажками, останавливается около него, крестится на него и тоненьким дискантом пропел ему: «Святой отче Анатолий, моли Бога о нас!»… Скажу прямо – это совершенно грязный тип, кутила и выпивоха, и развратник, на Бога поглядывает, а по земле пошаривает, моральный альфонс, а впрочем, черт его знает, может быть, не только моральный».

Это – взрывы ленинского сарказма. И все-таки он считал Луначарского человеком необыкновенно одаренным – и доверил ему важнейший пост наркома Просвещения. Луначарский занялся ликвидацией безграмотности и спасением творческой и научной интеллигенции от голода и прочих неудобств Гражданской войны.

Русское слово

Смешливость мы установили. А умел ли Ильич шутить – экспромтом, по-энгельсовски? Бывало. Вскоре после Октября, когда большевики делили в левыми эсерами государственные посты, последние предложили на пост наркома по продовольствию Ивана Теодоровича – неглупого теоретика, автора дельных статей. Ленин пошутил: «Ну, надо кого-нибудь похуже, а то его всё равно через неделю в Мойке утопят».

Не будучи вертопрахом и гулякой, он немало повидал в революционных кругах. И потому, приметив разгульный нрав своих соратников, однажды пошутил, что даже расстрел был бы для Александры Коллонтай и Николая Дыбенко не столь суровым наказанием, как принуждение к пятилетней супружеской верности.

Первое качество остроумного человека – развитое чувство языка. Ленин, несомненно, обладал им – это сразу видно по его публицистике и переписке. Он писал торопливо, но знал толк в поговорках, фразеологизмах, шутках, дразнилках. Корней Чуковский восхищался (конечно, Лениным в те годы восхищались все) тем, как Владимир Ильич перевел на русский французскую поговорку «На войне, как на войне». Ленин писал насобицу: «Война, так по-военному!». Хорошо построена и настояна на просторечии и такая фраза: «Владивосток далеко, но ведь это город-то нашенский!».

И Ленин как будто вторил Чуковскому (которого, скорее всего, не слишком любил – как и Надежда Константиновна, как и Лев Давыдович): «Русский язык мы портим. Иностранные слова употребляем без надобности. Употребляем их неправильно. К чему говорить «дефекты», когда можно сказать недочеты, или недостатки, или пробелы?.. Не пора ли нам объявить войну употреблению иностранных слов без надобности?».

Ленин, пожалуй, как никто из наших политиков, умел ругаться. Изобретательно, иногда грязновато. Он умел обижать. Но ни в коем случае нельзя воспринимать его цветистую брань слишком всерьёз. Если Ленин кипятился: «Расстрелять! Дерьмо! Расстрелять десять раз!» – это означало только то, что он кипятился. Трагических последствий, всяческих расправ после этого никогда не было. Тех людей, которые Ленина знали, никогда не бросало в дрожь от его угроз. Быть может, поэтому соратники, которых он честил на все корки, подчас умилялись Ильичу. Уж такой темперамент! С этими замашками связано одно из самых известных высказываний Владимира Ильича.

Тут целая история!

Горький написал ему строгую депешу: «Владимир Ильич! Я становлюсь на их сторону и предпочитаю арест и тюремное заключение участию – хотя бы и молчаливому – в истреблении лучших, ценнейших сил русского народа. Для меня стало ясно, что “красные” такие же враги народа, как и “белые”. Лично я, разумеется, предпочитаю быть уничтоженным “белыми”, но “красные” тоже не товарищи мне».

Прочитав письмо, Ленин рассмеялся и сказал: “Горький как был ребенком в политике, так и остался… Ну, как его здоровье?.. Передайте ему привет”

И все-таки он ответил не только приветом. Он сочинил Горькому настоящий манифест с модными и в наше время антиинтеллигенскими мотивами:

«Интеллектуальные силы» народа смешивать с «силами» буржуазных интеллигентов неправильно. За образец их возьму Короленко: я недавно прочел его, писанную в августе 1917 г., брошюру «Война, отечество и человечество». Короленко ведь лучший из «околокадетских», почти меньшевик. А какая гнусная, подлая, мерзкая защита империалистской войны, прикрытая слащавыми фразами! Жалкий мещанин, плененный буржуазными предрассудками! Для таких господ 10 000 000 убитых на империалистской войне – дело, заслуживающее поддержки (делами, при слащавых фразах «против» войны), а гибель сотен тысяч в справедливой гражданской войне против помещиков и капиталистов вызывает ахи, охи, вздохи, истерики.