Читать онлайн Невыносимый бесплатно

ISBN 978-5-0059-4943-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

– А что из огнестрельного оружия предпочитаете? – спросил у меня сидевший напротив мужчина. Нравится мне такой разговор – просто, без затей и доходчиво.

И сразу ясно, чего именно от тебя ждут…

– Бэ-Эс-Ка – бесшумный снайперский комплекс. Но в принципе, владею всем, что стреляет. – признался я.

– Гм-м, хорошо, – улыбнулся собеседник. – Бэ-Эс-Ка у нас есть. А что там с особенностью вашего зрения?

– Вам даже об этом рассказали, да? – теперь уже улыбнулся я. – При медосмотре во время устройства в Контору я скрыл тот факт, что являлся дейтеранопом…

– Дальтоник, стало быть…

– Да, это одна из разновидностей дальтонизма. Это когда не различают зеленые и коричневые цвета. У меня средняя степень.

– Понятно. А как вы это скрыли? Там ведь медкомиссия была трёхэтапная, врачи «копали» хорошо.

– Очень просто – заучил таблицы для проверки цветоощущений.

– А тогда еще пользовались таблицами с рисунками?

– Конечно. Это же был восемьдесят седьмой год, еще Комитет существовал. Впрочем, Советский Союз тоже существовал.

– Ну да, конечно. – кивнул механически мой собеседник. – В самом деле, заучить таблицы – что может быть проще… Извините, что перебиваю, продолжайте пожалуйста.

– Впоследствии оказалось, что благодаря этому дефекту зрения я лучше вижу в сумерках. И соответственно, лучше стреляю. Ну и не только – бегаю, ползаю и ориентируюсь в незнакомой обстановке.

– Вы как-то очень скромно об этом говорите. Мне сказали, что вы очень быстрый и очень резкий. Принимая во внимание результативность вашей работы в той же Чечне, я такой оценке верю.

– А что мне перед вами хвалиться, вы и так все знаете! А перед тем, кто не знает, хвалиться, опять-таки, смысла нет – он все равно не поверит.

Мы сидели в просторном светлом кабинете, уставленном стандартной офисной мебелью: ДСП, шпон под орех, стандартная фурнитура – не сказать, чтобы выглядело дешево, но предельно обезличено. Никаких фотографий любимых дочек, жен и собак, хозяин кабинета определенно постарался предоставить о себе как можно меньше информации. Знал я о Павле Михайловиче Калитине лишь то, что это офицер «действующего резерва» Службы Внешней Разведки, ныне прикрывающийся должностью заместителя генерального директора по «общим вопросам». Выглядел он под стать своему кабинету, в том смысле, что предельно стандартно – светлые соломенные волосы, бесцветные серые глаза, темно-серый костюм от «Stefano Ricci», как и положено топ-менеджеру непонятной бизнес-структуры. Единственно броский элемент облика – дорогущий швейцарский хронометр «dewitt», сравнимый ценою с новой автомашиной отечественной сборки. При выборе часов любовь к убедительной солидности, видимо, выпрыгнула из подкорки Павла Михайловича и властно потребовала своё. Разумеется, никаких усов и бороды он не носил, люди этого профиля лишние волосы на лице не носят по определению, ввиду броскости и несолидности этих атрибутов мужественности. В этой обезличенной и преувеличенной скромности чувствовался стиль отечественной госбезопасности – все мы, выросшие там, одинаково пытаемся быть скромны, незаметны и безлики. Хотя кто-то из нас всё же покупает швейцарские «котлы» за пятнадцать тысяч зеленых американских рублей, а кто-то метёт асфальт в кроссовках в триста раз дешевле.

– Скажите, Глеб Евгеньевич, а что это за история с нападением на вас? – задал новый вопрос хозяин кабинета. Интересно, он в самом деле подумал, что я поверю его неосведомленности?

– Во время моей работы инкассатором на нас – то есть меня и напарника – было совершено нападение с целью ограбления. Мы отбились, но допустили нарушение инструкции. И поскольку в результате нападения имелись два трупа, дело дошло до суда.

– А что за нарушения?

– Инкассатору во время дежурства запрещено иметь оружие готовое к бою, то есть, снятое с предохранителя и с досланным патроном.

– Ясно. Суд-то прошел?

– Да.

– Ну, что ж, хорошо… – самое забавное заключалось в том, что Калитин даже не поинтересовался приговором, стало быть, знал его. – Вы имеете примерное представление о том, каков характер нашей работы?

Судя по этому вопросу, моя кандидатура нанимателя уже устроила.

– В общих словах мне обрисовали, но я бы хотел услышать это от вас. Просто для того, чтобы быть уверенным в том, что мы правильно понимаем друг друга. – ответил я.

– Понятное желание. Полное название нашей организации звучит так: инновационная компания «Высокомощные магнито-гистерезисные машины», сокращенно «Вэ-Эм-Га-Эм». Инновационная компания – это компания, которая занимается научно-техническими разработками с высоким… м-м… высоким риском невозврата вложенных средств. Грубо говоря, выбранное направление исследований может оказаться совершенно бесперспективным, а может, наоборот, дать колоссальный экономический эффект. Как правило, заранее судить об этом нельзя. Такого рода компании обычно пользуются разного рода налоговыми льготами и даже порой частично финансируются бюджетом. Наша компания создана немногим более года назад, штат небольшой – всего несколько десятков человек, направление разработок, как следует из самого названия, импульсные магниты высокой мощности. Вроде бы, такого рода изделия будут очень востребованы энергетикой будущего.

– Понятно, – кивнул я, хотя на самом деле, понял совсем немного. Ясно лишь стало, что вербуют меня в какие-то «рога и копыта», прикрытые наукообразной вывеской.

Давно замечено, что в крабовых палочках нет крабов, в греческом салате – греков, а инновационные компании менее всего занимаются инновациями.

– Компания «Вэ-Эм-Га-Эм» заинтересована в охране своего имущества, которое не только весьма дорого, но и зачастую не имеет мировых аналогов. Поэтому мы ищем охранников, имеющих необходимый опыт работы и согласных работать в нестандартных условиях. – закончил свою мысль наниматель.

– Что понимается под «нестандартными условиями»? – осторожно поинтересовался я.

– Работа на выезде, то есть на полигоне, на значительном удалении от дома, в тёмное время суток… разумеется, есть риск применить оружие на поражение противника. Я так понимаю, необходимость применения оружия вас смущать не должна, у вас этого опыта более чем достаточно…

– Когда я применял оружие на поражение людей у меня был немного иной юридический статус. Я являлся офицером спецназа Конторы, самой мощной спецслужбы России, а не охранником частной инновационной компании, – аккуратно поправил я Павла Михайловича.

– Уверяю вас, в данном случае ситуация для вас изменится мало. Против граждан России вам применять оружие не придется никогда.

– Вы хотите сказать, что командировки будут за пределы России?

– Именно.

– Я хотел бы видеть контракт и свою должностную инструкцию.

– Безусловно. Вот они, – мужчина по другую сторону стола как будто бы даже обрадовался. Он запустил руку в один из ящиков стола и извлек оттуда полиэтиленовую папочку с наклеенной на ней алой страничкой-закладкой. На страничке оказались написаны моя фамилия и инициалы: «Ильин Г. Е.».

Нельзя сказать, чтобы из чтения контракта и должностной инструкции я многое узнал. Как и все документы подобного рода они оказались составлены в предельно общих и обтекаемых формулировках, многие вопросы отдавались на «урегулирование по обоюдному согласию», раздел «оплата и премирование» вообще состоял из сплошных пробелов, которые надлежало заполнить от руки. Самое существенное, что следовало из контракта, заключалось в том, что работа моя должна была выглядеть как некие «разовые командировки» неопределенной продолжительности с полным соблюдением норм часовой выработки при непрерывном графике работы. Плюс полный социальный пакет.

– Вопросы будут? – поинтересовался мой vis-a-vis, увидев, что я закончил чтение.

– Вообще-то, да. Я не увидел тут ни слова о необходимости представить лицензию на право заниматься частной охранной деятельностью… ни слова о водительских правах… наконец, ни слова о наличии загранпаспорта. Может, я невыездной, а-а?

– Хм-хм, Глеб Евгеньевич, я осведомлён о вашем допуске и прекрасно знаю, что вы всё ещё невыездной, – в тон мне усмехнулся собеседник. – С таким послужным списком, как у вас… кх-м-м…

– Ну… – признаюсь, тут я запнулся, – как же быть с командировками и стрельбой по иностранцам?

– Во-первых, совсем не факт, что вам придётся в иностранцев стрелять. Начнем с этого. Возможно, вы их вообще никогда не увидите. Во-вторых, вам ничего этого не понадобится – я имею в виду документы, о которых вы упомянули. Автомобили вы водить не будете, таможенный и пограничный контроль проходить – тоже. БСК вы получите у нас без лицензии, я вам обещаю, не сомневайтесь в этом, тем более, что это оружие вообще не является служебным. Так что, Глеб Евгеньевич, вы совсем не о том ломаете голову.

– Хорошо, – согласился я. – Подскажите, о чём я должен ломать голову?

– Например, вам следует поинтересоваться оплатой.

– А что, есть какие-то проблемы с оплатой?

– Никаких. Восемь тысяч пятьсот зеленых американских манатов за сутки командировки. В месяц получается двадцать пять и более тысяч, разумеется, без всякого декларирования, я говорю о деньгах, выдаваемых вам на руки. Кроме того, есть возможность роста, поскольку охранник группы получает меньше остальных специалистов. Ваша зарплата будет подниматься в соответствии с вашим рейтингом.

– Спасибо за исчерпывающие разъяснения, Павел Михайлович, – поблагодарил я. – Не совсем понятно насчет рейтинга, но думаю, что в дальнейшем вы всё объясните. Пока же будем считать, что все мои вопросы сняты. Правильно ли я понимаю, что речь идет о семистах тысячах рваных рублей в месяц?

– Да, если пересчитать по курсу американского доллара, то примерно столько и получится. Даже больше.

– Приятно слышать. Просто песня какая-то! Хотел бы спросить: когда вылетать? Заметьте, я даже не спрашиваю: куда?

– Похвальное рвение, Глеб Евгеньевич. Сейчас подпишем контракт, должностную инструкцию и мы отправим вас в наш лагерь на Карельский перешеек.

– Для чего, простите?

– Набраться сил. Позаниматься спортом, огневой подготовкой, кроме того, получить необходимые прививки под контролем нашего врача.

– Чума-холера?.. – пошутил я.

– Оспа, тиф, яд черного скорпиона, эфы, сколопендры… – поддакнул в тон мне Павел Михайлович и сделал это так, что непонятно стало, то ли он так весело пошутил, то ли всерьёз признался.

– После обещания семисот тысяч рублей в месяц слова эти звучат почти как гимн, – засмеялся я.

Вот чего я точно не боялся, так это прививок. Впрочем, живых скорпионов и сколопендр за такие деньги я не боялся тоже.

Пресловутый «лагерь на Карельском перешейке» оказался ни чем иным, как базой отдыха, оставшейся с советских времен. За минувшие годы место это, думается, поменял немало хозяев, каждый последующий из которых все меньше интересовался возведенными тут щитовыми домиками. Из дюжины местных строений лишь пара построек носила следы недавнего ремонта; в одном из них поселили меня, другой занимала семья местного сторожа, самодовольно именовавшего самого себя «комендантом».

На белом микроавтобусе меня привёз сюда молодой мужчина лет тридцати или моложе. Назвался он Сергеем, сказал, что будет при мне «порученцем». Не составило труда догадался, что приставлен Серёжа присматривать за мною, хотя подобная хитрость представлялась вряд ли оправданной. Видно было, что лагерь Сергей знает хорошо: он провёл меня по территории, показал километровую беговую дорожку, проложенную в лесу, небольшое озерцо, с удобным спуском к воде, большой спортзал, возведенный из дюралевого гофра, стоявший несколько в стороне от жилых домиков. Спортзал меня порадовал – внутри оказался боксерский ринг с набором ростовых и поясных груш, несколько снарядов для работы с тяжестями, а самое главное – с очень даже приличной сауной. Я понял, что спортзал здесь востребован. Видимо, я был далеко не первым, кого привозили сюда подзаняться спортом.

Сергей разместился в домике коменданта, где занял одну из комнат. Свой белый «ford» он поставил на площадке возле ворот и все время, пока я находился здесь, никуда надолго не отлучался.

То, что от меня ждут ответственного подхода к предстоящим занятиям, я понял быстро. В отведенном мне жилье – просторном четырехкомнатном доме, оборудованном для проживания одного человека – я обнаружил новый комплект спортивной формы. Собственно, комплектов было два: один для бега, это был обычный костюм, состоявший из штанов и куртки, а другой – для занятий рукопашным боем. Последний представлял собою зеленое кимоно, в котором традиционно занимался спецназ Конторы. Павел Михайлович не забыл распорядиться насчет черного пояса для меня, каковой я и нашёл в пакете с кимоно вместо обычного зеленого пояса новичка. Даже в этой мелочи «зам. генерального по общим вопросам» продемонстрировал полную осведомленность обо мне.

На дворе стоял прекрасный май. В той степени, в какой может быть прекрасен этот месяц в Карелии. Короткими белыми ночами проливались обильные дожди, однако, к полудню ветер разгонял низкую облачность и устанавливалась солнечная погода.

С утра я совершал пробежку по периметру базы, затем плавал в озере. В послеобеденное время шел заниматься в спортзал; там ко мне присоединялся Сергей, исполнявший роль спарринг-партнера. О каратэ он имел понятие самое поверхностное и сам же быстро понял, что противостоять мне на равных может. Собственно, ему для этого хватило первой же трехминутной схватки, когда он, быстро пропустив с дюжину ударов во все части тела, сел на скамью и подвел итог: «Ну, нафиг, уродоваться, я вообще хулиган по жизни, а вы там в своем эф-эс-бешном спецназе наблавтыкались мослами разбрасываться, а по мне так проще сразу пристрелить, чем драться!» После этого занятия наши обычно протекали в форме так называемых «упражнений по договоренности», в ходе которых накатывались связки ударов без угрозы травмирования. За моими одиночными занятиями – балансировками, на силу, на резкость – Сергей следил хотя и с интересом, но безучастно, не пытаясь повторить увиденное.

Обычно после занятий в спортзале я отправлялся пострелять. Признаюсь, я очень удивился, когда Сергей выдал мне любимый БСК – бесшумный снайперский комплекс. Собственно, БСК состоит из снайперской винтовки, называемой ВСС, и специального малошумного патрона, разработанного под нее. Сережа вручил мне и то, и другое, пали, дескать, вволю. Я не мог поверить, что частная компания – пусть даже и очень богатая – могла получить в свое распоряжение новейшее оружие спецназа. Факт, однако, оставался фактом: «порученец» выдавал мне винтовку, дневной и ночной прицелы и патроны для стрельбы – по три обоймы ежедневно. Я оборудовал себе в лесу огневую позицию, превратив в тир старую, уже изрядно заросшую просеку и с удовольствием постреливал по деревьям и самодельным мишеням.

В душе моей, конечно, зрело ощущение того, что я оказался причастен к чему-то не вполне законному. Все-таки читал я в свое время и закон «Об оружии», и закон «О частной розыскной и охранной деятельности» и потому прекрасно понимал, что БСК никак не может являться служебным оружием, но… обещанные деньги, что называется, застили белый свет. Впрочем, было ещё одно соображение, повлиявшее на мою лояльность. Я почувствовал себя причастным к важному делу; подобного чувства я не испытывал уже давно, года два или около того, с самого момента увольнения из Конторы. Прежде не задумывался над тем, как мне важна такая сопричастность, а теперь вот неожиданно для себя это понял.

Уже после стрельбы я отправлялся в баньку, подготовленную к тому времени Серёжей, где парился подолгу и с удовольствием. Сауна оказалась оборудована очень неплохо: семикиловаттная финская автоматическая печь легко загоняла температуру до ста тридцати градусов – а меньшую для парной я просто не признаю.

В таком режиме прошли семь дней, ровно неделя – с понедельника до понедельника. На второй день под вечер приезжал врач, сделавший мне инъекцию, как он выразился «ото всего». Что это была за вакцина, он объяснить отказался, просто сказав, что вопрос мой выходит за пределы компетенции. Признаться, я не понял чьей – его или моей. Место укола под лопаткой он заклеил пластырем и приказал пару дней его не мочить и не ходить в парную. После вакцинирования меня лихорадило весь следующий день, но я стоически проигнорировал слабость и дал себе физическую нагрузку в том же объеме, что и раньше. Я не умер и не заболел, и уже в пятницу почувствовал себя гораздо лучше, лишь под лопаткой, в месте укола, сильно чесалась кожа.

Без особых усилий за минувшую неделю я сбросил почти четыре килограмма и чувствовал себя прекрасно. Не каждый может сказать о самом себе, что в сорок два года ощущает себя на двадцать, но именно так я себя и чувствовал. Проблемы недавнего прошлого – расследование, суд, потеря работы – всё это легко и незаметно ушло на второй план и как-то подзабылось, словно бы приключились эти неприятности когда-то очень и очень давно. Не в этой жизни и не со мною вовсе.

А на седьмой день под вечер на базу приехал Павел Михайлович.

Прикатил на скромненьком «мерседесе» S-класса, а вовсе не на вычурном «родстере» или огромном внедорожнике, на которых так любят щеголять бизнес-идиоты последней формации. Пообщался сначала с Серёжей, видимо, получил у него отчёт о моём поведении и образе жизни, после чего пригласил прогуляться по лесу. Я понял, что предстоит важный разговор и не ошибся.

– Вы прекрасно выглядите, Глеб Евгеньевич, – начал он. – Вижу, что обстановка подействовала на вас в высшей степени благотворно. По-моему, похудели, или мне только кажется?

– Четыре сто сбросил… как с куста сорвал и выбросил, – признался я.

– Прекрасно, просто замечательно. Хорошая физическая форма вам понадобится. Завтра вы отправитесь в первую командировку в интересах нашей компании, – продолжил Павел Михайлович. – Хотел бы вам дать несколько пояснений относительно организации и проведения такого рода мероприятий.

– Внимательно слушаю.

– Вас повезёт на объект Серёжа. Я вас встречу и проведу куда надо для необходимого инструктажа. Вас представят бригаде, в составе которой вы будете действовать в дальнейшем. Сразу поясню, что режим неразглашения сведений, составляющих коммерческую тайну, действует не только в отношении посторонних бригаде лиц, но и внутри самой бригады. Это понятно?

– Да, коенечно, разделение потоков информации…

– Именно, – кивнул мой собеседник, – каждый знает только то, что необходимо ему в рамках исполнения возложенных на него служебных обязанностей. Все члены бригады имеют условные имена, каждое из которых является буквой дореволюционного алфавита. Вы тоже получите соответствующий псевдоним. Подчёркиваю, что собирать сведения частного порядка о членах бригады категорически запрещается. Вступать во внеслужебные отношения с членами бригады – категорически запрещается. Расспрашивать членов бригады об их персональных обязанностях и круге поставленных задач также категорически запрещается. Каждый решает свою задачу и не лезет к другому с расспросами. Это понятно?

– Безусловно, вы объяснили всё вполне доходчиво!

– Очень хорошо. Бригада состоит из людей двух категорий: специалистов и обеспечивающего персонала. Специалистов всегда двое и их всегда называют цифрами – Первый и Второй. Их приказы подлежат безусловному выполнению и не обсуждаются. Обеспечивающий персонал, как я сказал чуть выше, имеет псевдонимы по буквам старорусского алфавита. Вы, как охранник, будете относиться к обеспечивающему персоналу. Вы находитесь в подчиненном положении в отношении специалистов, но равны остальным лицам обслуживающего персонала. Сразу хочу сказать, что роль охранников весьма важна и это все понимают, поэтому никто вами без нужды помыкать не станет. Однако, если попросят помочь, то помочь надо будет. Обычно такие просьбы возникают на завершающем этапе операции, во время эвакуации.

Павел Михайлович примолк, дожидаясь, моей реакции. Признаюсь, я не совсем понял, почему на завершающем этапе операции могут возникнуть просьбы к охране кому-то в чём-то помочь, но решил не умничать и дурацких вопросов не задавать.

– Я понял. Всё, вроде бы, предельно просто и пока совсем не страшно, – проговорил я.

– Прекрасно, Глеб Евгеньевич, – кивнул Павел Михайлович, – На другой ответ я и не рассчитывал. Вопросы ко мне какие-то имеете?

– Если можно… парочку.

– Да, конечно, спрашивайте!

– Вы говорили о необходимости соблюдения режима неразглашения информации, однако, из реплик Сергея я понял, что он знает о моей службе в спецназе Эф-Эс-Бэ. Это вы ему сообщили?

– Однозначно, нет! – категорично заверил меня Павел Михайлович. – Сергей совершенно незначительное лицо в нашей компании, уверяю вас. Он ничего не знает о характере работы «Выскомощных магнито-гистерезисных машин» вообще и о задействовании вас в этих делах в частности. Его обязанности сугубо хозяйственные: подай, принеси, встреть в аэропорту, проводи на вокзал – только такого уровня. Он служил в нашем питерском ОМОНе, был уволен в связи с утратой доверия по сфабрикованному обвинению – на него повесили чужие грехи. Парень неплохой, физически сильный, очень преданный нашей организации, но ни к каким секретам не допущен. Скажу так, статус его много ниже вашего.

– Понятно, – проговорил я не без скепсиса в голосе, который не укрылся от моего собеседника. Поэтому Павел Михайлович поспешил добавить:

– Он не может знать о вашей прежней принадлежности к спецназу Эф-Эс-Бэ, но он мог догадаться об этом, оценив уровень вашей подготовки. Все-таки, опытному глазу видна школа, согласитесь. Достаточно посмотреть всего пару минут, чтобы понять – человек обучался махать руками-ногами не в подворотне и не в подвале с пьяных глаз. А то, что вы практиковались в стрельбе из БСК тем более всё объясняет. Винтовку, кстати, пристреляли?

Вопрос выглядел явно лишним. Если я неделю из неё палил ежедневно, ясно же, что пристрелял.

– Конечно. – ответил я. – Собственно, с винтовкой и связан второй вопрос. Насколько законно иметь современную снайперскую винтовку частной инновационной компании? Я же не мальчик и прекрасно отдаю себе отчет, что подобное оружие не может находиться у вас на законных основаниях…

– Понимаю вашу обеспокоенность, Глеб Евгеньевич, – многозначительно покивал мне в ответ Павел Михайлович. – Поспешу успокоить: ничего незаконного в этом нет. Наша инновационная компания на самом деле является прикрытием государственной структуры – не суть важно её название, просто поверьте, что таковая существует. В силу ряда причин, которые мы не станем обсуждать здесь и сейчас, государству выгоднее не афишировать свое участие в проекте. Но участие это есть. Я понимаю, что для вас, как человека с большим стажем работы в спецслужбе, очень важен вопрос идеологической мотивации своей деятельности. Так вот, я вас уверяю, что ваша работа будет направлена на обеспечение государственного интереса. Хотя до поры замаскированного. Собственно, ведь именно мотивацией работники правоохранительных органов отличаются от преступников, а военные – от убийц. Ведь так?

– Ну… – я запнулся, сообразив, что Павел Михайлович ловко увел разговор в сторону от затронутой мною темы. – Вы, конечно, правы.

Почему-то мне расхотелось продолжать эту беседу.

– Винтовку, из которой стреляли, вы получите перед отправкой в командировку. Это будет ваше персональное оружие. Я надеюсь, вам никогда не придется ею воспользоваться. – проговорил он напоследок, подав мне руку.

Признаюсь, в ту минуту я тоже на это очень надеялся.

На следующий день после обеда двинулись в путь.

Сергей довёл свой беленький «ford-tranzit» до Питера, но в город въезжать не стал. Обогнув его по восточному радиусу кольцевой дороги, он привез меня в конечном итоге куда-то в окрестности Пушкина. Место оказалось мне совершенно незнакомым; более всего увиденное напомнило декорацию к фильму о постапокалиптическом будущем человечества.

В годы развитого социализма на огороженной территории, величиной с городской квартал, не иначе как кипел созидательный труд или его подобие, теперь же тут царили тишина и уныние. Наполовину недостроенное бетонное здание, возвышавшееся над грязным бетонным забором, напоминало полуразложившуюся тушу кита: ни в одном из многочисленных окон на всех его четырёх этажах я не увидел ни единого стекла. Бетонный забор, опоясывавший участок, тоже имел видок весьма мрачный, и то, если описывать его без обсценной лексики.

Я не то чтобы оказался шокирован увиденным, но признаюсь, несколько озадачился. Мне казалось, что будущее мировой энергетики должно коваться в несколько других условиях.

Впрочем, мрачная картина изменилась несколько в лучшую сторону после того, как наш микроавтобус въехал под гостеприимно поднявшийся шлагбаум.

На огороженной территории я увидел два бетонных здания поменьше недостроенного великана. Было очевидно, что они недавно ремонтировались – металлопластиковое остекление и газоны перед входами говорили сами за себя. В просвете между зданиями я разглядел электрическую подстанцию большой мощности. Когда-то – когда только я учился на офицера КГБ – меня учили определять такие вещи по величине трансформаторов и количеству изоляционных тарелок на линиях электропередач, так что ошибиться сейчас я не мог.

Признаюсь, вид подстанции меня приободрил: стало быть, какая-то производственная деятельность здесь всё же теплилась.

– Что это за катакомбы, Серёжа? – не сдержал я своего любопытства.

Имелось у меня опасение, что Серёжа из соображений конспирации уклонится от ответа, но я ошибся – тот простодушно брякнул:

– Да не знаю я точно. Это площадка какого-то института, то ли Физической Химии, то ли Химической Физики. Наша компания выкупила у них. А может, в аренду взяла… Не могу сказать точно.

Машину он остановил перед одним из отремонтированных зданий и кивком указал кивком на крылечко:

– Заходи, Глеб, там тебя встретят.

Никаких вывесок или указателей возле дверей я не увидел. Дверь большая, стальная, из цельного листа, подле – переговорное устройство. Впрочем, переговариваться мне ни с кем ни пришлось – замок щелкнул при моем приближении. Стало быть, тут меня ждали.

Небольшой холл оказался украшен несколькими фикусами и пальмами, вдоль стен стояли новые кресла.

Налево – гардероб, ныне запертый за ненадобностью, прямо – проход вглубь здания. Там пост охраны, П-образные ворота металлодетектора, свободное пространство забрано хромированными поручнями так, что мимо этих ворот никак не пройти и не протиснуться. Я сразу же отметил пару камер видеонаблюдения, установленных таким образом, чтобы видеть холл и металлодетектор. Возле поста охраны, привалившись поясницей к хромированным поручням, стоял Павел Михайлович.

Он приветливо махнул рукой, подзывая:

– Пойдёмте, нас уже ждут.

Проходя мимо охранника, как раз вышедшего из дежурного помещения навстречу, я механически поздоровался. Тот поздоровался в ответ и пристально поглядел на меня. Лишь спустя несколько секунд я понял причину этого взгляда – охранника этого я знал, впрочем, как и он меня. Восемнадцать лет назад он преподавал нам минно-взрывное дело. Память без затруднений выдала мне нужные имя и отчество: Дмитрий Павлович, да именно так, Алтухов Дмитрий Павлович. Я подавил возникший было порыв подойти и пожать ему руку, поскольку сейчас явно не оставалось времени на общение, да и не следовало раскрывать здесь свои прежние знакомства. Как я уже понял из вчерашнего инструктажа, в инновационной компании «Высокомощные магнито-гистерезисные машины» горизонтальные связи между сотрудниками отнюдь не приветствовались.

Мы прошли до конца коридора, повернули за угол и Павел Михайлович толкнул одну из дверей. Мы оказались в помещении, похожем спортивную раздевалку – металлические шкафы вдоль стен, две пары длинный скамеек. В некоторых из шкафов торчали ключики, в других – нет.

– Ваша ячейка под номером семь, – проговорил Павел Михайлович. – Внутри комплект одежды. Полностью переодевайтесь, даже трусы и носки смените. Переобуйтесь, там внизу стоят ботинки. Свою нынешнюю одежду оставьте в ячейке, потом переоденетесь обратно. Ключ заберите с собою.

Мой начальник вышел из помещения, но я не сомневался в том, что без пристрастного внимания оставлен не буду. Две видеокамеры в противоположных углах не оставляли в этом никаких сомнений.

Что ж, по крайней мере теперь происходившее входило в нормальное русло. Павел Михайлович явно не хотел, чтобы я пронёс с собою сотовый телефон или диктофон, для этого и затеивалась вся эта бодяга с переодеванием вплоть до носков. Плевать, главное, чтоб денежки заплатили, а я уж изображу стриптиз, если кому-то интересно…

Процесс переодевания не потребовал много времени – уже через пару минут я вышел из комнаты, засовывая ключик от металлического шкафа в нагрудный карман. Одежда, в которую я облачился, представляла собою типичную военизированную форму чёрного цвета, какую можно обычно видеть на частных охранниках: широкие штаны с накладными карманами и подрезиненным поясом, благодаря чему их можно носить без ремня, разгрузочный жилет с множеством кармашков, под ним – футболка. Хороши оказались ботинки – настоящие бундесверовские, для прыжковой подготовки, с жёсткими, почти стальными задниками, стилизованными парашютами на язычках и чернёными металлическими крючками для шнурков. Что меня по-настоящему приятно порадовало в экипировке, так это тонкая чёрная шапка-балаклава с прорезями для глаз и две пары нитяных перчаток. Для снайпера и первое, и второе – вещи чрезвычайно важные; аккуратно свернув, я до поры рассовал их по карманам.

Павел Михайлович, придирчиво оглядев, неожиданно хлопнул меня по плечу:

– Ор-р-рёл! Ван Дамм нервно курит последнюю сигарету в углу и мысленно прощается с жизнью!

Ничего более он не сказал. Молча мы прошли в конец коридора и там мой провожатый без стука открыл последнюю дверь.

– Здравствуйте, господа… – заговорил он с порога. – Хочу вам представить нового члена вашей группы.

Я шагнул в дверной проем следом за ним. В помещении, похожем на обычный школьный класс, в два ряда стояли письменные столы, по четыре в каждом ряду.

Прямо перед ними находился еще один стол с раскрытым ноутбуком. Столы были обращены к стене, на которой висела обычная стеклянная школьная доска. А перед доской, частично ее загораживая, помещался большой жидкокристаллический телевизор, подключенный к ноутбуку на столе.

В помещении находились пятеро человек, каждый сидел за своим столом. Все оказались одеты точно также, как и я. Народ выглядел хотя и помоложе, но явно пожиже. Пять пар глаз внимательно уставились на меня, не выражая никаких эмоций. Примерно так смотрит селёдка на своего потрошителя…

– Это ваш новый охранник. Отменный ночной стрелок, – продолжил между тем Павел Михайлович, широким жестом указав в мою сторону. – Он побеспокоится насчёт того, чтобы вам не мешали.

Невысокий молодой мужчина, лет тридцати, не старше, сидевший ближе всего к двери, вышел из-за стола и протянул мне руку.

– А я – Первый, – представился он и без лишних проволочек стал называть остальных. – Этот мужчина с контактными линзами – Второй, за ним сидит мужчина с «клубной» бородкой, который откликается на Аз, а последний в этом ряду носит почетное имя Буки.

Я, признаюсь, даже и не понял, что мужчина, названный Вторым, носил контактные линзы. Выглядел он настоящим ботаником и явно таскал на животе и бедрах килограммов восемь лишнего веса. Он дружелюбно махнул мне рукою, привстав со стула. На лице сидевшего позади него Аз действительно красовалась изящно выстриженная бородка клинышком, соединявшаяся с усиками-ниточкой. Что-то педерастическое почудилось мне в его облике, хотя впоследствии я понял, что впечатление это оказалось совершенно ошибочным.

Буки же, напротив, выглядел очень обыденно: конопатое лицо, светлые волосы коренного жителя северной России, крепкие крестьянские запястья. Такие обычно имеют люди, с детства знающие о трудовой усталости не понаслышке. Буки сразу располагал к себе своей внешностью, чувствовалось, что мужчина он надёжный, работящий, без дури в голове и лишних закидонов.

– На втором ряду сидит Веди, – продолжил между тем Первый. – Тоже, говорят, отменный стрелок, хотя он очень это скрывает и постоянно мажет!

Присутствующие заулыбались. Видимо, говоривший апеллировал к чему-то такому, что все понимали, но я ввиду своей неосведомленности шутки не понял.

– Ну, а тебя мы будем звать… – Первый запнулся, подбирая мне псевдоним, но я живо подсказал:

– Ять!

– Точно, Ять! Буква «Глаголь» к человеку с таким лицом не подходит, а уж «Добро» – тем более. Очень такая характерная буква – Ять, вашу мать! – и всем сразу всё ясно. Ну что, господин народ, утверждаем новый псевдоним? – Первый с улыбкой обратился к присутствующим и те дружно закивали: нехай, дескать, будет. – Вот и хорошо, садись Ять, куда хочешь, послушаешь маленькую установочную лекцию.

Я сел за стол позади Веди, а сзади у стеночки стал Павел Михайлович; он, стало быть, тоже решил прослушать лекцию.

Первый выключил свет в помещении, отчего сразу же сделалось очень темно, и присел к столу с ноутбуком. Компьютер и телевизор, стоявший перед доской, оказались заблаговременно включены и стоило только Первому раскрыть ноутбук, как экран телевизора осветился.

Телевизор подключался к компьютеру через видеовыход последнего, так что все мы получили возможность видеть манипуляции Первого на рабочем столе. Тот последовательно раскрыл несколько вложенных папок и, найдя нужную, заговорил.

– Итак, господин народ, сейчас мы посмотрим, как говорят простые сибирские мужики, изучающие английский язык, «позишен намбэр ван»: горизонтальную проекцию интересующего нас места, – Первый открыл картинку, которую я, признаюсь, поначалу совершенно не понял.

Практически в центре изображения находился большой квадрат, пересеченный двумя диагоналями. Вокруг квадрата шла сплошная толстая черная линия. Справа от квадрата был нарисован прямоугольник, испещренный то ли прожилками, то ли какими-то ходами. Больше всего этот прямоугольник напоминал плату на которую должны напаиваться микросхемы. Пониже этого странного прямоугольника находился еще один небольшой квадрат, пересеченный диагоналями. Все три упомянутых элемента находились внутри прямоугольника, нарисованного сплошной толстой черной линией. Однако, этим изображение вовсе не исчерпывалось. Справа от внешнего прямоугольника, вплотную примыкая к нему, находилось еще нечто такое, что опять-таки походило на плату для микросхем, только размером гораздо крупнее той, что помещалась внутри. Помимо сплошных черных линий, на рисунке имелись и штриховые красные, все они находились внутри самого большого квадрата в центре экрана, лишь немного выступая за его верхний край. Смысла изображенного я понять не мог.

– Задача, стоящая перед нами на этот раз не простая, а очень простая. – продолжил между тем Первый. – Перед нами развитый пирамидный комплекс, в котором наибольший интерес представляет самая крупная из пирамид. В отличие от всего того, что мы видели раньше, эта пирамида окружена двумя стенами: наружная окружает заупокойный храм, вспомогательную пирамиду и основную пирамиду, а внутренняя стена, гораздо большей толщины – лишь саму пирамиду. Внутренняя стена идёт по самому краю нижнего ряда кладки, её появление обусловлено землетрясением; возведением стены строители постарались придать конструкции бoльшую жёсткость.

Курсор, двигаясь по телевизионному экрану, обвёл прямоугольник, нарисованный жирной черной линией, а затем такую же черную линию, охватывавшую самый большой квадрат. Я стал понимать рисунок: квадраты, пересеченные диагоналями, изображали пирамиды, а то, что мне показалось похожим на платы для микросхем, являлось горизонтальным сечением зданий. Первый назвал одну такую штуку «заупокойным храмом» – очень хорошо, пусть так и будет… Всё это было совершенно непонятно, но интересно, так что слушал я внимательно.

– Как все вы понимаете, подходить мы будем с запада. – последовало новое движение курсора, обрисовавшее пустое место в левой части рисунка. – Охранникам нашим придется занять места на наружной стене из теменоса…

– Стене из чего? – не понял я. – Прошу прощения, что перебиваю…

– Из теменоса, кирпича из необожженой глины. – пояснил Первый. – Веди займет место на северо-западном углу наружной стены. Ему придется внимательно следить за двумя пирамидами севернее и западнее, там имеются свои заупокойные храмы, хотя и небольшие, и может быть охрана. – курсор указал на место, который должен был занять снайпер. – Ять пройдет по стене в восточном направлении и займёт место ближе к северо-восточному углу. Ты будешь видеть внутренний двор и контролировать его. Твоя задача не допустить того, чтобы в промежуток между наружной и внутренней стенами кто-то вошел со стороны заупокойного храма. Задача ясна?

– Так точно, – синхронно ответили я и Веди. Но последний тут же добавил:

– Что там у нас с естественной освещенностью?

– Луны не будет, если ты об этом…

– Ясно.

– Очень хорошо! Чем мне нравятся наши охранники, так это тем, что им всегда всё ясно, – в сумраке было видно, как Первый, улыбаясь, кивнул. – Теперь рассмотрим, так сказать, «позишен намбэр ту», то бишь вертикальную и горизонтальную проекции подземелий.

На экране появился следующий рисунок, который изображал все те детали, что на первом рисунке обозначались красной штриховой линией.

– Входим мы с уровня земли, – продолжил Первый. – На пирамиду лезть не придется. Ранее вход находился под небольшой молельней, но после землетрясения её разобрали, проложив поверх внутреннюю стену. Поднимаем плиту-заглушку и попадаем в коридор, спускающийся под углом двадцать пять градусов. Длина его шестнадцать метров. Посередине расположена гранитная порткулиса. За коридором – вестибюль. Это наша первая цель. За вестибюлем – горизонтальный коридор длиною тридцать восемь метров. В нем три порткулисы, перегораживающие коридор и разбивающие его на несколько отсеков. В коридоре будет много всякого, думаю, вы это понимаете и без меня. Но мы пойдем дальше. За длинным коридором находится небольшое помещение, условно называемое прихожей. В левой стене, если смотреть по ходу нашего движения, будет находиться вход в погребальную камеру.

Первый примолк, давая возможность присутствующим переварить услышанное.

– Всего-то делов… – пробормотал задумчиво Аз. – Четыре гранитные порткулисы… как два пальца об забор вытереть!

– Вопросы по тексту, господин народ, будут? – поинтересовался Первый.

– Да чего там мудрить-то! – подал голос Буки. – Всё просто. Поехали, что ли!

2

Дальше становилось лишь интереснее. Все мы спустились в подвал, где попали в помещение, служившее одновременно и ружейной комнатой, и складом хозяйственных товаров. Там я получил свою ВСС – винтовку специальную снайперскую – ту самую, что пристреливал предшествующие дни, ночной прицел и десять снаряженных обойм. Последние быстро рассовал по карманам разгрузочного жилета и получил возможность понаблюдать за тем, как экипировались остальные члены нашей команды.

Я оказался не единственным, кому выдали оружие. Такой же БСК, что и у меня получил Веди. Кроме того, бесшумный спецназовский ПСС – пистолет специальный самозарядный – пожилой кладовщик вручил Первому. Таким образом, из шести человек вооружены оказались трое. Затем Первому дали очень странного вида рюкзачок, узкий и длинный, словно в него был засунут чертёжный тубус. Все, кроме охранников повесили на плечи внушительного вида рюкзаки, а кроме того, Аз и Буки взяли треноги, похожие на штативы для фототехники. Только предназначались эти «штативы» для чего-то совсем иного, поскольку выглядели куда более мощными, рассчитанными на значительно больший вес. Второй же взял у кладовщика складную титановую лестницу, знатную такую, затейливо сделанную, мне прежде видеть такую довелось лишь однажды – на выставке передовых технологий в сфере безопасности в нашем питерском экспоцентре лет шесть назад. Лесенку демонстрировали, как это не покажется удивительным, бельгийцы – народ далёкий, в общем-то, от титановых технологий и передовых приблуд для спецслужб.

Процесс экипирования на этом не закончился. Первый получил у кладовщика инфракрасный прожектор от обычного, уже весьма старого стрелкового прицела ППН-2, собранного в положение «для переноски». Прожектор он отдал Веди, со словами «возьми, соберёшь на месте». Затем Первый получил шесть японских радиостанций «yasu» с наушниками-таблетками и шесть небольших фонариков. Всё это богатство он раздал нам и распорядился: «Повключайте, проверьте, работаем на шестом диапазоне».

Некоторое время ушло на возню с наушниками и включение радиостанций. Защёлкали фонарики. Я с удивлением заметил, что лампочки там стоят необычные, дающие насыщенный фиолетово-белый свет. Похоже было на то, что их светимость нарочито сдвинута в голубую область спектра, правда, я не мог понять для чего это сделано. Не сдержав любопытства, поинтересовался у Первого:

– Я так понимаю, фонарики с ультрафиолетом… Для чего?

– Покажу на месте, сам поймёшь, – со странной полуулыбкой ответил тот. К его манере разговора следовало привыкнуть: он не то, чтобы насмехался, а словно бы находился в перманентно благостном состоянии. Укуренный, что ли? Хотя это вряд ли… Амфетаминами, может, объелся или обкололся и прижизненно постиг законы мировой гармонии?

Всё, выданное нам, работало отменно; признаться, другого я от этой компании и не ожидал.

Павел Михайлович немо наблюдал за происходившим. Лишь когда всё необходимое оказалось роздано, надето на плечи и взято в руки, он жестом указал на скамьи, стоявшие вдоль стен, и лаконично предложил:

– Присядем на дорожку.

Все сели. Даже седой кладовщик, отделённый от нас решёткой от пола до потолка, уселся на стульчик в своём загоне.

Помолчали.

– Вода и шоколад… – негромко пробормотал Первый, так что и непонятно было то ли напомнил он, то ли спросил.

– В «яйце», – также негромко отозвался Павел Михайлович.

Посидели немного, затем синхронно поднялись и двинулись на выход. Только пошли не наверх, а далее вглубь подвала. Миновали его быстро – здание-то было не очень большим – и уперлись в железную дверь. Павел Михайлович открыл её, приложив карточку с микрочипом к поверхности считывателя на стене, после чего отдал карточку Первому, а сам отступил в сторону, освободив тем самым проход.

– Ни пуха, ни пера, – пожелал он нам в русской традиции и Первый без затей ответил ему:

– Идите к чёрту, Пал Михалыч!

Спрятал карточку-ключ в кармашек разгрузочного жилета, потянул дверь на себя и шагнул в образовавшуюся щель. За ним, топоча тяжёлыми ботинками, последовали остальные. Я двинулся последним, стараясь не выказать недоумения, всё более и более охватывавшее меня.

За дверью оказался небольшой тамбур, который с другой стороны тоже запирался массивной металлической дверью, сейчас открытой. Я прошёл сквозь тамбур и оказался на самой обычной лестничной площадке, только находилась она не внизу лестницы, а наверху. Другими словами, лестничный пролёт от неё вёл вниз. И мои спутники по нему спускались.

Недоумение моё только возрастало. Если мы хотели направиться куда-то за границы России, следовало ехать в аэропорт, а для этого надо было подняться наверх. Что же может означать вся эта чертовщина?

Первый пролёт, второй, третий… Десятый, одиннадцатый… Это ж какая глубина? Даже если каждый пролёт позволяет спуститься всего на полтора метра… В метро мы, что ли, идём? Какое метро может быть в Пушкине?! Девятнадцатый пролёт, двадцатый, двадцать первый… Бред какой-то, может, я уже сплю? Они здесь – что? – высотный дом закопали в землю? Как такое может быть?!

Двадцать четвёртый пролёт стал последним. Мы очутились на небольшой площадке, выход с которой блокировала железная дверь в точности повторявшая дверь перед тамбуром наверху. На стене рядом оказался укреплён точно такой же считыватель чипов в чёрном пластиковом корпусе. Со своего места наверху лестницы я видел, как Первый открыл дверь, приложив к считывателю ключ-карту, полученную от Павла Михайловича.

Видимо, почувствовал на себе мой взгляд, Первый неожиданно обернулся. Глаза наши встретились и он ухмыльнулся:

– Ну что, Ять, ты понял, как глубоко мы залезли? А прикинь, каково обратно подниматься! Да причём, не одну ходку сделать придётся.

Я ничего не ответил. А что на это можно было ответить?

Пройдя в дверь, я оказался в точно таком же тамбуре, что и наверху. Ещё пара шагов – и я почувствовал, что стены словно раздались; теперь я стоял в каком-то тёмном и просторном помещении. Не увидел – в полнейшей темноте я ничего такого видеть не мог – а именно почувствовал. Дверь за спиной захлопнулась. На секунду вся наша небольшая команда растворилась в разлитых в воздухе чернилах.

Клаустрофобией я не страдаю и темноты не боюсь. Но снайперскую винтовку на всякий случай с плеча спустил.

Впрочем, через секунду начал зажигаться свет и я понял, что мы находимся в большом – размером со спортивный зал – помещении. Очень странном, надо сказать, помещении, похожем то ли на сборочный цех авиационного завода, то ли на научную лабораторию, то ли на внутренности громадного радиоприёмника. Огромные, в три моих роста высотой, соленоиды, мешали обзору, однако, я мог видеть мостовой кран под потолком, пучки силовых кабелей, распределительные щиты, тельферы и много всякого другого оборудования. Но не это заинтересовало меня больше всего – из-за соленоидов выглядывало нечто по-настоящему необычное, стоявшее в центре зала.

Когда мы приблизились к этому странному изделию, я понял, о каком «яйце» упомянул Павел Михайлович несколько минут назад. То, что я увидел в самом деле напоминало огромное посеребрённое яйцо, лежавшее на боку. Находилась эта странная машина на рифлёном блюдечке, изготовленном из точно такого же блестящего материала.

– Ну-с, Ять, как тебе наш пепелац? – повернулся ко мне Первый.

– Хорош, только дымовой трубы не хватает. – отозвался я.

– А его не надо топить дровами, он – на педальной тяге! – хохотнул Первый.

Лишь подойдя ближе к этому необычному сооружению, я в полной мере оценил его размеры. Здоровенный! Настоящий эллипсоид, точно отлитый из ртути, ни единого шва на поверхности. В высоту метров шесть, никак не меньше, а в длину – двенадцать, а то и тринадцать метров. Настоящий автобус. Как же его затащили сюда? Неужели прямо на месте собирали?

Я поднял глаза вверх, ожидая увидеть зев шахты над головою, через которую «яйцо» опустили на этакую глубину. Но ничего похожего на шахту не увидел. Зато пропустил момент, когда Первый открыл яйцо…

Да-да, острый нос зеркального эллипсоида разделился на две половинки, которые беззвучно разошлись вправо и влево, открыв освещённую тусклым светом внутренность странной капсулы. Из-за округлости «яйца» люк оказался на довольно приличной высоте от пола – метра полтора, если не больше – так просто не запрыгнешь. Второй, который находился ближе всех к люку, запустил руку куда-то внутрь и загремел узким металлическим трапом.

Мои спутники по-одному стали взбираться по этой лесенке. Я ожидал, что «яйцо» качнётся под воздействием нагрузки, всё-таки каждый из нас оказался прилично нагружен и этот вес должен был вывести аппарат из равновесия – но не тут-то было! Зеркальная посудина стояла не шелохнувшись, точно изваянная из камня. Интересно, сколько же эта дура весит?

Меня тронул за локоть Первый.

– Проходи, садись в самом конце. – негромко проговорил он. – Выходить будешь последним. А здесь последним всегда захожу я.

И перехватив мой недоумённый взгляд, пояснил:

– Без меня аппарель не закроется.

– Понятно. – я полез по трапу внутрь «яйца».

Внутри горели всего-то две двадцативаттных лампочки, света они давали не больше, чем в холодильнике, его хватало лишь на то, чтобы только нос не разбить о колени соседа. Внутри оказалось неожиданно тесно, видимо, посудина имела толстые стенки. Интересно, для чего? Под водой, что ли плавать? Типа «йеллоу сабмарин», что ли?

Сиденья располагались по обе стороны в шахматном порядке. Всего их оказалось десять штук, некоторые так и остались незаняты. Над креслами располагались широкие сетчатые полки, предназначенные для груза. К тому моменту, когда я залез внутрь, туда уже оказались уложены лестница, треноги и рюкзаки всей нашей команды, благодаря чему проход оказался свободен.

Я прошёл в самый конец «яйца» и сел на заднее сиденье. Обычное автомобильное сиденье, причём отечественное, без всяких изысков, в точности, как на одиннадцатой «Ладе». Кто-то из ныне живущих помнит отечественную «Ладу» одиннадцатой модели? Я вот, например, помню, будучи в «наружке» я покатался на этом шедевре автопрома достаточно, а потому сиденье узнаю наощупь с завязанными глазами как поясницей, так и местом крепления ног. Имелся тут и ремень безопасности, в точности, как в автомобиле – от плеча к пояснице. Поскольку все сидели пристёгнутые, я тоже, устроив свой зад должным образом в кресле, пристегнулся.

Первый тем временем затворил дверь в носу – я проглядел, как именно он это сделал – и сел в кресле передо мной. Место его оказалось оборудовано особым образом: на откидном штативе помещался жидкокристаллический дисплей, не очень большой, дюймов одиннадцати в диагонали. По виду это был ударостойкий военный дисплей в металлическом корпусе, такие можно видеть в самолётах и вертолётах. Я видел, как повернув пластину дисплея к себе, Первый ввёл пароль, после чего на экране возникло меню с большим количеством кнопок. Со своего места я не успел прочитать их названия – Первый принялся нажимать на кнопки, легко прикасаясь к экрану пальцами.

После нескольких нажатий, он оторвался от экрана и огляделся, точно проверяя, все ли из присутствующих заняли свои места.

– Готовы, что ли? – спросил он со своей характерной ухмылкой. – Пристегнулись, орлы?

– Пристегнулись… давай уж… поехали. – послышались голоса.

На дисплее перед Первым горела надпись: «Запустить протокол активации первого контура» и ниже две больших клавиши: «Да» – «Нет». Наш командир ткнул пальцем в кнопку «Да». После этого повернулся ко мне и хитро щурясь проговорил:

– Ты, смотри только, на затылок мне не сблевни…

– Что-о-о? – не понял я.

Но буквально через секунду внутри вдруг трепетно сжалась диафрагма. Тошнота подкатила к самому горлу, возникло отвратительное чувство падения. Но я не мог падать – ведь оставался пристёгнут к креслу, как и все вокруг. Стало быть, падали все мы вместе с яйцом. Секунда-другая-третья… тошнотворное ощущение никак не проходило. Я точно выскочил из самолёта с нераскрытым парашютом и летел сейчас в затяжном прыжке. Господи, куда можно проваливаться столько времени? Ведь мы и так опустились на самое дно глубоченной шахты.

Неприятное ощущение прекратилось столь же неожиданно, как и началось. Я не ощутил ни малейшего соударения, ни перегрузки – ничего такого, что могло бы указывать на окончание перемещения в пространстве. Просто диафрагма встала вдруг на место и только привкус желчи в горле напоминал о реальности испытанного ощущения.

Все оставались на своих местах. В полной тишине минули минута, потом вторая. Наконец, Первый отстегнул ремень безопасности.

– Ну, что, господин народ, кто не боится заземлить через себя сто пятьдесят киловольт? – проговорил он в своей ироничной манере, так что невозможно было понять, то ли пошутил, то ли сказал всерьёз.

– Веди, конечно… – в тон ему отозвался Второй.

Я тоже отстегнул ремень и поднялся с кресла, но Первый остановил меня движением руки:

– Тс-с-с, тихо! Запомни, Ять, тебе спешить некуда. Ты выходишь последним! Кстати, не забудь про воду и шоколад под креслом.

Действительно, под креслом находился небольшой рюкзак, в точности такой, какие носят школьники начальных классов – смешной такой, только без смайлика. В нём оказалась литровая бутылка газированной «бон-аквы» и плитка шоколада «nestle» с орехами. Я не стал выяснять для чего мне нужна вода и шоколад – раз предлагают взять, значит надо взять.

В носу нашей капсулы распахнулась аппарель – и я снова не смог увидеть, кто и как именно её открыл. Группа стала неспешно выгружаться – Аз, Буки и Веди выпрыгнули наружу, а Первый и Второй принялись подавать им снаряжение. Я смотрел наружу через спины людей и не мог понять, почему в проёме люка ничего не было видно – там словно чёрное бархатное покрывало натянули. Это казалось очень странным, ведь площадка, на которой стояла капсула в подвале, была освещена мощными прожекторами.

Первый и Второй, подав груз стоявшим внизу, выпрыгнули наружу. Я прошёл вдоль опустевших кресел и, остановившись на секунду перед открытой аппарелью, с удивлением увидел внизу песок. Кроме того, неожиданно защипало в носу и я чихнул. Должно быть, получилось это у меня смешно, потому что стоявшие подле моих ног Первый и Второй синхронно засмеялись.

– Это всего лишь озон, – дружелюбно пояснил Второй. – Он образуется из-за большого статического заряда на корпусе.

– Давай уж, спускайся, – добавил Первый.

После того, как я спрыгнул на песок, он похлопал меня по плечу и добавил:

– Добро пожаловать в нашу тихую артель гробокопателей!

3

Нет, я вовсе не чувствовал испуга. Озадаченность, непонимание происходившего – да, это было, а вот испуга – нет.

Первый, не давая опомниться, тронул меня за локоть и внушительно проговорил:

– Если ты включишь ультрафиолетовый фонарик и посветишь вокруг, то увидишь…

Он примолк, включил свой фонарик и направил его луч под ноги, в песок. Иссиня-белый круг хаотично заметался вправо-влево и через пару секунд задержался на небольшом изумрудно-зелёном объекте метрах в четырёх от нас. Поначалу я даже и не понял, что это такое.

– …так вот, если ты направишь свет на песок, – продолжил Первый. – то без труда сможешь увидеть скорпионов. Дело в том, что скорпионы светятся в ультрафиолете зелёным. А по ночам их в здешних песках очень много.

Я удивился: изумрудный комочек действительно оказался живым скорпионом, суетливо бежавшим по каким-то своим ночным скорпионьим делам. Включив собственный фонарик, я очень скоро обнаружил подле ещё нескольких членистоногих, одного из них, подползшего совсем близко, вдавил каблуком в песок.

– Опс! – лишь только этим словом я смог оценить удивительное открытие. – Слышал про такое чудо, но вживую не видел. А почему это они светятся?

– Самок ищут в темноте, – авторитетно пояснил Второй. – У них зрение в десять раз лучше человеческого, кроме того, скорпионы ультрафиолет видят. Тут такой пакости навалом, так что, Ять, имей это в виду и особенно не расслабляйся – ты мужчина крупный, если с тобой что случится – мы тебя не донесём…

Мы быстро выстроились колонной и, заправив наушники радиостанций в уши, двинулись сквозь темноту. Открывал шествие Веди со снайперской винтовкой наперевес, я же шагал замыкающим. Бездонное чёрное небо с невероятным числом звёзд, опрокинутым тазом висело над головой. Ни единого облачка, ни малейшего дуновения ветерка. Несмотря на гроздья ярких звёзд, изукрасивших небесный купол, внизу, на земле, было темно, я практически не различал дороги. Ориентироваться помогали лишь белые пятна лучей света от фонариков, которые периодически включали шедшие впереди.

Мы уходили прочь от «яйца». Его корпус, размером с большой пассажирский автобус, какое-то время был хорошо виден на фоне звёздного неба. Затем он растаял во тьме, но я, обернувшись через пару минут, вдруг с удивлением увидел, что «яйцо» беззвучно рассыпалось во все стороны каскадом искр и стало быстро менять свой цвет – об багрово-красного до оранжевого. Точно нагревающаяся нихромовая спираль в старом утюге – именно такое сравнение пришло мне на ум в ту минуту. Зрелище оказалось очень необычным и красочным, просто ночная феерия какая-то. Принимая во внимание, что «яйцо» меняло свой цвет абсолютно беззвучно, картинка казалась невозможной. Мозг отказывался воспринимать реальность того, что видели глаза.

Я некоторое время смотрел на происходившее, завороженный невероятной красотой и необычностью зрелища, но к реальности меня вернул голос Первого, раздавшийся в наушнике:

– Ять, не отставай. Я всё понимаю, сам по первости таращился во все стороны, но… но ты от колонны не отставай!

Что ж, наблюдательности Первого следовало отдать должное: хоть он и производил впечатление балагура, однако, успевал следить за всеми и видеть всё. Надо бы с этим парнем быть повнимательнее…

Я со всех ног припустил следом за ушедшей вперёд колонной. Когда я с вершины бархана обернулся в следующий раз, то «яйца» уже не увидел. Укатилось оно, исчезло, испарилось – предполагать можно было всякое, ясно лишь стало, что на прежнем месте его уже нет. Вот так, думай, что хочешь.

Всё это, конечно, следовало получше обмозговать, да только события вокруг меня развивались безостановочно, а впечатления сменяли друг друга столь быстро, что на осмысление происходившего времени практически не оставалось. Колонна наша прошла по пустыне совсем немного, может, метров триста, а может, и того меньше, как вдруг пустыня окончилась и мы оказались на краю довольно высокого плато, с которого открывался прекрасный вид на широкую – километров пять – долину. То есть, конечно, вид открывался в солнечный день, а не теперь, но даже в безлунную ночь не составляло труда понять, что в центральной части долины протекает широкая спокойная река, к которой огромным амфитеатром с обеих сторон спускаются пологие берега.

Вся наша колонна остановилась на краю плато, оживлённо обсуждая как лучше двигаться дальше. Аз предлагал собрать лестницу здесь и нести её на руках в собранном виде, Буки же возражал и говорил, что сборкой лучше заняться «уже на месте». Я не сразу понял, что именно послужило причиной дискуссии. По той, единственно, причине, что в темноте не разглядел самого главного.

Буквально в сотне метров от нас, чуть ниже края плато, на котором мы стояли, находились… чёрт знает что такое. Затрудняюсь, как лучше назвать то, что там находилось. Какие-то постройки, скорее даже, целый городок, хотя таких странных населённых пунктов я прежде никогда не видывал. Чтобы лучше понять, что же передо мною, я включил инфракрасный прицел своего БСК и навёл его чёрные постройки.

Прямо в центре посёлка – или того, что я принял за посёлок – высились большущие пирамиды – три из них имели высоту около двадцати метров, а четвёртая, самая крупная, казалась раза в три поболее. С близкого расстояния она выглядела настоящей горой, двадцатиэтажный дом был бы, пожалуй, пониже. Пирамиды выглядели достаточно крутыми – угол наклона их граней явно превышал сорок пять градусов. Кроме того, стороны их были гладкими, так что быстренько забежать на вершину ни одной из них не удалось бы. Впрочем, назвав их гладкими, я, пожалуй, даже покривил душой – пирамиды казались отполированы, так что, думаю, в солнечную погоду они даже свет отражали, подобно зеркалу. У подножия пирамид во множестве размещались довольно крупные, хотя и невысокие постройки. Я мог видеть колоннады, внутренние дворики, высокие стены, разделявшие территорию наподобие кварталов. Всё это имело довольно сложную архитектуру, переплеталось, цеплялось друг за друга, так что взгляд оказывался неспособен разом охватить план посёлка.

Что и говорить – зрелище казалось очень странным. Даже тревожным. Меня сразу смутило то обстоятельство, что нигде не было видно ни единого огонька, ни одного живого звука не доносилось до моих ушей. Даже если сделать поправку на ночное время, такая тишина выглядела очень подозрительной. Какой бы захолустной не была деревенька, там обязательно то звякнет цепь, на которую привязана собака, то стукнет копытом переступающая в конюшне кобыла, то заскрипит на ветру незакрытая калитка. Уж я-то полежал в Чечне в ночных засадах, мне ли не знать о ночных звуках! Здесь я ничего подобного не слышал; не населённый пункт, а прямо кладбище какое-то…

И потом… Ещё какая-то странность ощущалась во всех этих постройках. Нет, дело не только в пирамидах, хотя они сами по себе представлялись весьма необычными сооружениями – ведь никто и никогда не строил их для проживания людей. Я почти полминуты таращился через инфракрасный прицел на приземистые сооружения, пока, наконец, понял почему они показались мне необычными.

Там отсутствовали окна. Речь не о стёклах – о проёмах. Жители пустынь строят жилища глухими стенами наружу, но всё же у них есть оконца, выходящие во двор. А тут… абсолютно гладкие грани! Очень интересные постройки, что и говорить.

Признаюсь, я вдруг заподозрил, что мы вообще находимся не на Земле. Уж больно представший передо мной населённый пункт противоречил всему, виденному ранее. Может, эти ребята перенесли меня на другую планету? О-бал-деть, до чего же это я додумался! А ведь трезвый… сухой, как лист! Чушь собачья, да и только!

Я опустил винтовку и выключил прицел. Городок у моих ног моментально исчез, укрытый плотным одеялом чёрной ночи.

Аз и Буки, придя тем временем к консенсусу, уже собирали лестницу. Кстати, проделали они это на удивление быстро, особенно, если принять во внимание, что работать пришлось в полной темноте. Очень скоро я убедился, что с рабочими навыками – причём куда более сложными – у членов группы всё в полном порядке. Через минуту колонна наша двинулась дальше, в смысле, стала спускаться с плато.

Если наверху можно было хоть что-то видеть, то после того, как мы пошли вниз по склону, всё вокруг погрузилось в полную тьму, словно мы нырнули в чернильницу. Мне пришлось снова включить прицел; более я его уже не выключал. Шла наша группа хорошо – ни единого звука мы не издали. Никто не падал, не кашлял, не сопел. На душе сделалось тревожно; думаю, состояние это испытывал не я один. Хотя, признаюсь, я совершенно не понимал, чего нам следует опасаться в этом странном месте, казавшимся абсолютно пустым.

Группа наша втянулась в нечто, что весьма отдалённо напоминало улицу – справа и слева тянулись странные постройки без окон, дверей и оград. Стены их немного заваливались назад, в силу чего, здания эти напоминали верхушки торчавших из земли бункеров или каких-то иных долговременных оборонительных сооружений. На фасаде каждого здания имелся один дверной проём, но без двери – просто провал, эдакий раскрытый в крике рот. Ясен пень, это нежилые постройки; как можно жить в пустыне в доме без дверей?

Пройдя по этой странной улочке, мы вышли к довольно высокой стене, возведённой вокруг самой большой из здешних пирамид. Две пирамиды поменьше, замеченные мною с вершины плато, находились от меня по левую руку. Их тоже окружала стена, но поменьше той, в которую уперлись мы. Самая большая пирамида – та, что показалась мне шестидесяти или семидесяти метров – находилась прямо перед нами и, признаюсь, поражала размерами. Обычный дом такой же высоты никогда бы не произвёл такого впечатления. Я никогда не бывал на плато Гиза и не видел тамошних гигантов, но если даже эта сравнительно небольшая пирамидка способна так потрясти, то что же говорить о тех рукотворных горах?

«Давайте, что ли тут залезем», – раздался в наушниках голос Первого. – «Веди – первый, Аз страхует!»

Аз приставил лестницу к той стене, что окружала высокую пирамиду, и повис на одной из ступенек, обеспечивая устойчивость. Поскольку высота стенки была метров под десять, предусмотрительность эта оказалась нелишней – было бы очень больно и обидно навернуться с такой верхотуры.

Вся группа поднялась наверх быстро и безо всяких инцидентов. Я пустил Аз перед собой и сам вскарабкался последним. Оказалось, что стенка имела очень даже приличную толщину, превышавшую наверху два метра, так что там можно было улечься, вытянувшись в полный рост.

«Ну, что, господин народ, вот мы и на месте», – хрипло заворковал в наушниках голос Первого. – «Бодры, живы и здоровы, что удивительно… Далее действуем по плану: Аз – собирает инфракрасный прожектор, Буки – перекидывает лестницу во двор, после чего все мы, кроме охраны, спускаемся вниз. Веди – занимает угол на стене, а Ять – прикрывает нас сверху. Если появятся посторонние, вали их на хрен, Ять, никого не жалей, только нас не забудь предупредить.»

Веди по стене зашагал на угол, где и улёгся. Я прошёл в противоположную сторону и тоже лёг на стену. Остальные члены нашей команды оказались между нами; мы прикрывали их каждый со своей полусферы. Я через окуляр прицела оглядывал безлюдный двор, отделявший стену от пирамиды. Впрочем, если быть совсем точным, вокруг самого основания пирамиды оказалась выстроена вторая стена, хотя и пониже той, на которой находился я, но зато гораздо толще. Собственно двор, добротно замощённый огромными плитами и имевший ширину около полусотни метров, разделял именно эти две стены.

БСК имеет прекрасный ночной прицел переменного увеличения и мне, в принципе, через окуляр не составляло труда рассмотреть окружавшую обстановку. Через пару минут за моей спиной заработал инфракрасный прожектор, установленный на стене. В сочной яркой зелени окуляра я увидел расхаживавших по двору членов бригады, благополучно спустившихся со стены, причём – что немаловажно! – совершенно беззвучно. Вот они сбросили с плеч рюкзаки и стали что-то оживлённо, хотя и негромко, обсуждать. О чём именно они говорили, я слышать не мог, поскольку радиостанциями они не пользовались.

Лёжа на стене, я наконец-то понял, где именно нахожусь. Не в том смысле, что узнал пейзаж, а в том, что в расположении пирамид, зданий, дворов и стен опознал ту самую схему, которую Первый демонстрировал в комнате инструктажей. Квадраты, пересечённые диагоналями, являлись пирамидами, то, что мне показалось тогда похожим на платы микросхем на самом деле оказалось зданиями без окон. Первый сказал во время инструктажа, что наибольший интерес представляет пирамида, обнесёнными двумя стенами. Так вот она – передо мною! Нет, это явно не плато Гиза, и вообще не Египет… Разве египетские пирамиды кто-то обносил стенами, тем более двумя?

Я не забывал время от времени поглядывать на то, чем были заняты спустившиеся во двор члены нашей бригады. Признаюсь, чем дальше, тем становилось интереснее. Покончив с обсуждением, Аз и Буки принялись распаковывать принесённый багаж. Поскольку все члены бригады имели на лицах инфракрасные очки, а пулемётный прожектор давал вполне достаточную подсветку, работа эта не представила особенных затруднений. Они быстро собрали странного вида конструкцию, соединив штангой две опоры, похожие на штативы для фотоаппаратов. Правда, каждый из этих «штативов» имел не три упора, а четыре. Впоследствии я узнал, что собранная конструкция в просторечии именуется «вешалкой». Под соединительной штангой подвесили хитроумную систему из трёх скользящих блоков. Явно собирались поднимать что-то тяжёлое, хотя я не мог понять что именно.

Мне приходилось наблюдать за обстановкой как во дворе, так и снаружи стены, благо моя позиция позволяла это делать без особых затруднений. Поэтому при всём желании я не мог постоянно следить за действиями своих коллег, хотя, признаюсь, любопытство разбирало меня всерьёз. Через пару минут до меня донёсся странный звук непонятной природы, похожий на тот, который издаёт работающей электродвигатель, только очень тихий. Мне пришлось в который уже раз развернуться на своём месте и навести прицел на копошившиеся во дворе фигурки людей. Я не сразу догадался, чем именно они заняты: потребовалось повысить увеличение прицела, чтобы получше рассмотреть происходившее и понять распределение ролей. Аз склонился над копошившейся перед ним бесформенной кучей и удерживал её руками, а Первый и Второй стояли подле «вешалки». Через десяток секунд я понял, что Аз на самом деле держит одеяло, под которым Буки мощным перфоратором сверлит плиту мостовой. Процесс этот много времени не занял – не прошло и минуты, как звук электродвигателя стих, Аз отбросил одеяло, а Первый и Второй поднесли «вешалку» к тому самому месту, где на корточках сидел Буки.

Тут я снова отвлёкся на обзор прилегающей территории, а когда вернулся к наблюдению за работой во дворе, оказалось, что плита, уже вынута из кладки и висит под опорами «штатива». Причём, массивную плиту вынимали отнюдь не вручную, а включив электромотор, укреплённый на «штативе»: тот намотал трос, пропущенный через полиспаст и вытащил плиту, словно гнилой зуб. Признаюсь, я восхитился увиденному – у моих товарищей, надо думать, даже спины не вспотели.

Отодвинув «штатив» с подвешенной под ним плитой в сторону, Первый и Второй принялись рассматривать то, что находилось под плитой. Затем Первый ногами вперёд стал аккуратно влезать в эту дыру; за ним последовал Второй. Я понял, что под плитой находится то ли подземный ход, то ли большое помещение. Аз и Буки принялись подавать спустившимся вниз рюкзаки, затем влезли сами. На поверхности остался лишь четырёхногий «штатив» с огромной плитой, подвешенной под ним.

С того момента, как группа спустилась во двор не прошло и четверти часа. Ловко сработано, что ж тут можно сказать! Ребятки безошибочно нашли подземелье, вынули нужную каменюку и попали куда хотели. Ай да компания «Высокомощные магнито-гистерезисные машины», какие замечательные мастера собрались под её крышей!

Включилась связь – это Веди вызвал меня, чтобы проверить, как дела. Затем прорезался Первый, приказал мне выключить инфракрасный прожектор на стене, поскольку тот стал уже не нужен.

Потянулись минуты долгого ожидания. Минул, должно быть, час, когда я увидел на дороге снаружи стены неясное шевеление – и скоро убедился, что там движется группа людей. Предупредил по рации Веди, тот посоветовал стрельбу не начинать, а спокойно пропустить людей мимо себя. Затем, обращаясь к Первому, сообщил о появлении «ночного патруля». В принципе, эта группа не могла знать о нашем присутствии и угрозы не представляла. Пока, во всяком случае.

Люди, шагавшие вдоль стены, явно старались не обнаружить себя. Если бы не инфракрасная оптика, я, скорее всего, ещё бы долго не заподозрил их присутствия так как двигались они совершенно беззвучно. Поскольку место, занятое мною, располагалось много выше их голов, я получил возможность хорошенько рассмотреть идущих. Компашка оказалась интересной.

В состав группы входили двенадцать человек. Все они были мужчинами и, судя по экипировке, воинами. Надо признать, выглядели эти ребята на редкость архаично – в левых руках большие и лёгкие щиты, в правых – копья чуть выше роста человека. Голые торсы, не сказать, чтобы сильно мускулистые, впрочем, несколько человек оказались облачены в меховые безрукавки; на талиях – ремни, к которым крепились длинные ножи. Компания, прямо скажу, выглядела совсем неубедительно, против человека с одной-единственной снайперской винтовкой у этих ребят не было ни единого шанса; меня особенно смутило примитивное оружие этих людей. Против кого, собственно, они собрались сражаться копьями?

Группа эта, разбившись на шесть пар, шествовала в ночи соблюдая полное безмолвие. Дорога, видимо, была всем им хорошо знакома – внизу, под стеною, висела такая тьма, что хоть глаз коли, но ребятки шли сноровисто, не спотыкаясь и не теряя строй. Интересно, куда же и зачем они идут?

Прошла пара минут, мужчины с голыми торсами благополучно удалились и Веди, обратившись к Первому, сообщил, что работу можно продолжить. Стало быть, спустившиеся в подземелье люди занимались там какой-то работой. Ну-ну, интересно какой? Признаюсь, я так и не смог этого вообразить, как ни напрягал своё воображение.

Время шло. Я постепенно стал замерзать; не потому, что действительно похолjдало, а в силу того, что уже слишком долго оставался неподвижен. Стена подо мною остыла, лежать стало совсем некомфортно. Пришлось аккуратно отложить винтовку и отжаться на кулаках полста раз. Физическая нагрузка немного разогнала кровь и я почувствовал себя бодрее.

Так повторялось несколько раз. Думаю, в безмолвном ожидании минуло часа четыре, не меньше. Спать совершенно не хотелось – я чувствовал себя слишком возбуждённым для этого. Съел шоколадку, обычную плитку «nestle», взятую под сиденьем в «яйце», запил её водой из бутылки.

Наконец, из ямы, в которой скрылись члены нашей бригады, донеслись какие-то звуки. Посмотрев в ту сторону через окуляр прицела, я увидел Первого, вылезшего наверх и принимающего подаваемые снизу рюкзаки. По всему чувствовалось, что поклажа тяжела: каждый рюкзак он хватал двумя руками и поднимал с видимым напряжением. Самое забавное в происходившем заключалось в том, под землю группа спускалась имея всего четыре рюкзака, теперь же их оказалось в два раза больше. Стало быть, часть из них была пуста и до того помещалась внутри других. Теперь, видать, их наполнили, чем-то, что находилось в подземелье.

– Ну как? – сдержанно поинтересовался Веди, обратившись к Первому по рации.

– Всё отлично! – лаконично отозвался тот. – Сняли «целочку», как и обещал Второй.

Я не усёк смысла сказанного, понял только, что всё получилось как надо.

Один за другим из лаза вылезли остальные участники нашей экспедиции. Пока Второй и Первый перетаскивали тяжеленые рюкзаки к стене и поднимали их по лестнице, Аз и Буки вернули на место «вешалку» и опустили поднятую плиту, придав тем самым двору первоначальный облик. После этого они сноровисто разобрали конструкцию и вместе с нею влезли на стену. Там уже находились Первый и Второй.

– Ять и Веди, ко мне! – скомандовал Первый.

Подле его ног лежали рюкзаки, разнообразные элементы оснастки, которыми они пользовались в ходе работ, ставший ненужным инфракрасный прожектор и ещё какая-то мелочёвка.

– До рассвета у нас ещё больше двух часов, – негромко заговорил Первый, – Так что времени навалом. Отсюда, господа народ, два вопроса. Вопрос «намбэр ван»: привал тут сделаем или уйдём в пустыню?

– Здесь… В пустыню. – раздалось с разных сторон.

Я промолчал и от Первого, видимо, сие не укрылось.

– А ты что скажешь, Ять? – обратился он прямо ко мне. – Ты у нас новичок, человек с, так сказать, незамутнённым восприятием событий…

– Лучше уйти в пустыню. – ответил я. – Там, конечно, скорпионы, зато здесь караул вокруг стены ходит.

– Что ж, принято единогласно, – заключил Первый со своей странной усмешкой. – Уходим в пустыню! Вопрос «намбэр ту»: как потащим груз? У нас восемь рюкзаков и шесть человек из состава, так сказать, творческого коллектива. Сделаем две ходки или понесём «как гроб»?

– До хрена вы набрали, ребята, – только и проговорил Веди, озадаченно.

– Я могу взять два рюкзака, – вызвался я.

– Ты не смотри на то, что они кажутся полупустыми, – ответил Превый. – В каждом почти по пятьдесят кило… Ты не утащишь центнер.

– Я его не только утащу, я с ним даже бегом побегу, – теперь пришла моя очередь усмехаться. – Могу какое угодно пари заключить.

– Ну-ну… – не без скепсиса буркнул Первый, однако, от пари отказался.

После небольшого обсуждения было решено перенести весь груз за одну ходку. Я должен был взять два рюкзака, а остальные следовало сложить на лестницу, которую надлежало нести четверым на плечах, как гроб, или носилки, если угодно. Признаюсь, я не думал, что такие носилки, дадут заметный выигрыш с точки зрения физики, но мнения своего высказывать не стал, благо, его на этот раз никто и не спросил.

В течение последовавших пяти минут все мы спустились со стены на ту самую дорогу, которой пришли сюда, и отправились в обратный путь. Я как и прежде, двигался замыкающим колонны, с той только разницей, что теперь нёс на своих плечах два рюкзака.

Кстати, весили они никак не центнер, а думаю, килограммов девяносто, так что нагрузка моя оказалась даже легче, нежели я рассчитывал. Обратная дорога далась значительно труднее, но в этом ничего необычного не было: любой диверсант знает, что отход от объекта сложнее подхода. В силу хотя бы банальной усталости. Шедшие с носилками стали шаркать ногами, несколько раз кто-то сдержанно матерился, спотыкаясь в темноте, и тогда Первый раздражённо шипел. На узкой дороге меж двух высоких стен мы были очень уязвимы и я боялся, что если тут на нас наткнётся патруль, то всем нам живо придёт полный трындец.

Я встал на колено, оборотившись в лицом в ту сторону, откуда пришёл патруль. Признаюсь, если бы кто-то появился в те минуты с того направления – завалил бы без раздумий. Однако, никого убивать не пришлось – когда мы покинули странное место оно оставалось таким же безлюдным, как и в момент нашего появления.

Через пару минут я догнал ушедшую вперёд колонну. Некоторое время понадобилось всем нам на то, чтобы подняться по каменистому склону на плато. На самом его краю, я остановился и, приблизив окуляр прицела к глазу, ещё раз внимательно осмотрел панораму того диковинного места, где мне довелось побывать. Вот она, громадная пирамида размером с двадцатиэтажный дом, вокруг неё две стены, рядом, через узкий проход – две пирамиды поменьше, обнесённые каждая своей стеной, с другой стороны – ещё одна похожая пирамида, возле каждой пирамиды какие-то замысловатые здания с плоскими крышами… Что же это такое?

Немного отойдя от края плато, вся наша колонна остановилась, чтобы перевести дыхание. Лестницу положили на грунт, люди расселись на рюкзаках. Тут же включились ультрафиолетовые фонарики – видно было, что мои товарищи испытывают некое предубеждение против скорпионов.

Я стал метрах в тридцати от остановившихся людей, как и положено часовому, но Первый подозвал меня: «Иди к нам, нечего там столбом стоять!»

Когда я, наконец-то, сбросил с плеч оба рюкзака и сел на них сверху, Второй одобрительно проговорил:

– Здоров же ты, однако… тяжесть такую на горбу таскать…

– Это просто-напросто стандартное упражнение, – коротко пояснил я.

– В каком смысле? – не понял Второй.

– В прямом. Называется «переноска раненого». Здоровый мужчина должен уметь унести на плечах раненого товарища. Если точнее – убежать вместе с ним из-под огня. Мой товарищ имел вес сто десять килограммов, я с ним на плечах дважды в неделю пробегал четыреста метров – это окружность стадиона.

– Круто, – кивнул озадаченно Второй; мне показалось, что он не очень-то поверил услышанному. – Я бы от такой нагрузки просто умер.

– Это всего лишь вопрос привычки.

Помолчали.

– Ты бы фонарик включил, – посоветовал Первый. – Скорпионы – хладнокровные, тепло чуют, а потому могут на тебя залезть в темноте. Или на рюкзак, спиной согретый. Ты встанешь, за лямку схватишься – и бац! – эта сволочь тебя цапнет.

– Да-а уж, был у нас прецедент, – негромко добавил Аз.

Я посветил вокруг себя фонариком. Никаких зелёных комочков поблизости не заметил. Затем взялся за винтовку, оглядел окрестности. Всё было спокойно, мы находились в пустыне одни, лишь только верхушка пирамиды, выглядывавшая из долины, напоминала о том странном месте, из которого мы только что ушли.

– Первый, ты можешь сказать, где мы находимся? – обратился я к начальнику, воспользовавшись тем, что возник общий разговор.

– Спроси об этом лучше Павла Михайловича, – флегматично отозвался тот.

– Спасибо за совет.

– Да, пожалуйста.

Минут пять все мы сидели на рюкзаках, допивая воду и доедая шоколад. Затем Первый подскочил на ноги, схватил свой тубусообразный рюкзак и принялся его распаковывать. Из него он вытащил круглый металлический пенал больше всего похожий на контейнер с выстрелом «Шмеля» и расстегнул два замочка на его боку. Внутри пенала оказался довольно необычный предмет, похожий на большую подзорную трубу. Я видел, как в свете фонарика, блеснула линза, укреплённая в торце трубки почти метровой длины. Аккуратно удерживая странный предмет обеими руками, Первый направился прочь от нас, в пустыню. Я поднялся было, чтобы отправиться следом, но Второй меня остановил:

– Не ходи туда. Он сейчас вернётся.

Через пару минут в том направлении, в котором удалился Первый, в небо ударил тоненький луч фиолетового лазера. А затем из темноты вышел Первый, проговоривший негромко: «Пойдёмте, уже скоро…»

Что именно означала эта фраза окружающие, видимо, прекрасно поняли, во всяком случае никто никаких вопросов задавать не стал. Все живо вскочили, схватили лестницу, на которой по-прежнему лежали рюкзаки с неведомым мне грузом, и наша странная процессия устремилась дальше вглубь пустыни.

Я понял, что мы шли прямо на лазерный луч, нацеленный в зенит. Что это могло означать, я решительно не понимал. Если это ориентир для нас, то зачем он нам нужен? Если для кого-то другого, то для кого именно? Поскольку шагал я последним, то вперёд почти не смотрел: всё моё внимание было приковано к тому, что сзади. Каково же было моё изумление, когда бросив через минуту взгляд на лазерный луч я увидел зрелище воистину необыкновенное: фиолетовая струна очень медленно колебалась из стороны в сторону, описывая синусоиду. Поскольку облака в пустыне отсутствовали по определению, то эта дрожавшая в воздухе кривая, казалось, тянется до самых звёзд, на много-много километров вверх. В какое-то мгновение колебания прекратились и многократно изогнутый луч застыл неподвижно.

Такого не могло быть, поскольку лазерный луч – не шнурок, не верёвка и в воздухе он всегда распространяется прямолинейно. Однако секунду или две многогорбая фиолетовая загогулина неподвижно стояла прямо перед моими глазами, пока не раздался громоподобный сухой щелчок и в пятидесяти метрах впереди не возник иссиня-белый корпус «яйца». Того самого, в котором мы сюда пожаловали. Корпус «яйца» был раскалён добела и сыпал искрами, будто его только что вытащили из мартеновской печи. Принимая во внимание, что эта дура была размером с автобус, назвать увиденное мною зрелище потрясающим значило бы проявить эмоциональную тупость. То, что я видел, в голове моей не укладывалось, точно я голливудский боевик смотрел, нарисованный на компьютере.

Точно дуновение ветра коснулось моего лица. Защипало в носу от озона и несколько сухих щелчков одежды оповестили меня о появлении сильного статического электричества.

Шедшие впереди меня люди остановились. Я мог всех их хорошо видеть – белый корпус раскалённого «яйца» освещал пустыню лучше любой осветительной бомбы. Концы платков-бандан, которыми мои спутники замотали головы, из-за появившегося сильного электрического заряда взметнулись вверх и стояли торчком, точно рога.

– Вы словно бесы, – проговорил я, приблизившись к ним.

– Что? – не понял Первый.

– Концы платков торчат, как бесовские рожки, – пояснил я.

– А-а… это из-за статического электричества.

«Яйцо» быстро меняло свой цвет, видимо, охлаждаясь. Вот оно сделалось малиновым, вот – побурело. Это противоречило всем законам физики – охлаждение столь массивного предмета должно было потребовать многих и многих часов, однако, я сегодня уже насмотрелся столько всяческих чудес, что удивляться почти перестал. Жар, который исходил от появившегося из воздуха предмета, быстро спадал, хотя раскалённый песок остывал много медленнее и тихо потрескивал.

– Почему он так быстро остывает? – спросил я ни к кому конкретно не обращаясь. Я думал, мне не ответят, но Аз неожиданно дружелюбно проговорил:

– Внутри «яйца» имеются мощные криогенные магниты с оч-чень большой теплоёмкостью. Если бы не этот теплообменник, мы бы полдня ждали, пока «яйцо» можно будет открыть.

– Никакой мистики, – со своей странной полуулыбкой добавил Первый. – От начала до конца тут работают законы физики… Хотя я до сих пор не могу в это поверить.

Последняя оговорка показалась мне очень важной. Я тоже не мог поверить в реальность происходившего.

Между тем, по прошествии небольшого промежутка времени – минуты, может, чуть более – «яйцо» полностью восстановило свой естественный цвет, сделавшись зеркально чистым. Первый неторопливо приблизился к нему и через секунду-другую створки аппарели в носу удивительного транспортного средства разъехались в стороны. Прошло ещё несколько минут и все мы, побросав в проход между креслами тяжеленные рюкзаки, расселись на тех же самых местах, которые занимали всего несколько часов тому назад. Последним в «яйцо» вошёл Первый, он затворил аппарель и уселся передо мною. Также, как и раньше, он развернул к себе небольшой жидкокристаллический дисплей на складной опоре и ввёл пароль, который я смог со своего места увидеть. Поскольку клавиатура на экране состояла только из цифр, то и пароль оказался исключительно цифровым: 12041961.

Я хорошо запомнил эти цифры и мне хватило нескольких секунд, чтобы понять заложенный в них мнемонический смысл. Число это символизировало День Космонавтики, то бишь 12 апреля тысяча девятьсот шестьдесят первого года. Прямо скажем, пароль простенький, совсем даже не оригинальный.

Дальше последовал уже знакомый мне приступ тошноты, ощущение длительного падения, странное головокружение и долгожданная реплика Первого, произнесённая с видимым облегчением :

– Ну вот, кажется, мы и дома.

И в самом деле, мы оказались дома.

4

В том смысле, что в подвале странного института Химической Физики. Или Физической Химии – кто там разберётся какого именно?

После долгого и утомительного подъёма рюкзаков наверх, мы сдали загадочный груз, оружие и амуницию на склад и оказалась, наконец, в раздевалке. Только здесь люди расслабились, видимо, сознание хорошо выполненного дела повлияло определённым образом на всех. Ну, и конечно, горячий душ сделал своё дело. И возможность, сбросив униформу, облачиться в цивильное, тоже подействовала на всех расхолаживающе.

Уже приняв душ и переодевшись, все мы остались сидеть в раздевалке. Я поначалу не понял, чего же именно мы дожидались, но примерно через четверть часа ситуация прояснилась: по внутренней трансляции Первого и Второго пригласили пройти в «кабинет инструктажа».

– Что ж, момент истины близится, – проговорил с видимым удовлетворением Аз, поглаживая рукой свою тонкую «клубную» бородку.

– Что за «момент истины»? – не понял я и решил нарочито затупить ситуацию.

– То, ради чего мы живём. Угадай с трёх раз! Даю подсказку: это не оргазм…

– Ну, не знаю, – я и правда не понял подтекста произнесённой Аз фразы. – Если не оргазм, то может быть, феерический оргазм?

– Сейчас Первый и Второй отчитаются о проделанной работе, выставят каждому индивидуальный рейтинг и нам выдадут зарплату, – пояснил Веди, лежавший с ногами на длинной низкой лавке.

Спокойно так сказал, без эмоций, даже глаз не открыл, дескать, везде и всегда деньги выдают через четверть часа после окончания командировки.

– В первый раз мне отсчитали пачку баксов во-о-о-т такой толщины, – Буки показал пальцами какого именно размера оказалась полученная им пачка. – Дали почему-то двадцатидолларовыми банкнотами… уж не знаю, почему… мне потом звук машинки по пересчёту денег приснился.

Минула ещё четверть часа и всё по той же внутренней трансляции меня, вслед за Первым и Вторым, пригласили явиться в «кабинет инструктажа». Дорогу я туда забыть не успел – прошёл в конец коридора и постучал в последнюю дверь. В кабинете сидели двое – Павел Михайлович и незнакомый мне мужчина лет шестидесяти с одутловатым лицом и редеющими седыми волосами. Калитин на фоне незнакомца смотрелся настоящим пижоном; костюм последнего выглядел мятым, а ослабленный узел галстука небрежно съехал набок. Синие склеротические сосуды, испещрившие баклажанистый нос незнакомца и его щёки, придавали ему вид банального алкоголика. И хотя одет он был очень богато – один только хронометр «omega» в корпусе из красного золота стоил, наверное, половину моей ещё невыкупленной до конца квартиры – всё же чувствовалась в его облике какая-то бомжеватая беспородность. Принца можно одеть в лохмотья и он всё равно останется принцем; здесь же всё было как раз наоборот.

– Заходите, Глеб Евгеньевич, заходите смелее, – поманил меня рукой Калитин и, повернувшись лицом к незнакомцу, представил его. – Познакомьтесь с нашим исполнительным директором: это – Аркадий Соломонович…

– Здравствуйте, Аркадий Соломонович, – поприветствовал я обладателя носа-баклажана.

– Здравствуйте, здравствуйте, – механически отозвался тот с характерным для астматиков свистящим придыханием. – Это вы, стало быть, тот новичок, что перетащили в одиночку два рюкзака весом восемьдесят девять килограммов…

Что ж, стало быть за время с момента нашего возращения, доставленный груз оказался тщательно взвешен. Оперативно работает руководство компании «Высокомощные магнито-гистерезисные машины»! Я не успел ничего ответить, как исполнительный директор продолжил:

– Нам нужны такие богатыри! Это вы его нашли?

Последний вопрос был адресован Калитину и тот живо отозвался:

– Так точно, Аркадий Соломонович. Господин Ильин – тот самый инкассатор, который застрелил двоих грабителей.

– А-а, да-да, помню эту историю. Читал в «Коммерсанте», – последовал короткий астматический вздох. – Что ж, с почином, Глеб Евгеньевич… – рука с часами из красного золота нырнула в портфель, лежавший на столе, и извлекла оттуда конверт и пару листов бумаги с каким-то текстом. – Получите, распишитесь. Приходите ещё!

– Это ваш гонорар, – пояснил Павел Михайлович и протянул мне авторучку.

– Позвольте взглянуть? – поинтересовался я. – Имею, знаете ли, привычку читать всё, что подписываю.

– Очень правильная привычка, – кивнул Аркадий Соломонович. – Я сам такой же… Мы вас не обманываем, все финансовые «проводки» осуществляются через казначейство, мы ведь казенное предприятие, как-никак…

Одна бумажка оказалась отпечатанным на лазерном принтере расходным кассовым ордером. Получателем оказался поименован я собственной персоной – Глеб Евгеньевич Ильин. Сумма, указанная в ордере, составляла восемь тысяч пятьсот долларов США. Основание выплаты – договор оказания возмездных услуг номер такой-то. Второй листок как раз и представлял собой тот самый договор, на основании которого мне и выплачивались эти деньги. Шесть пунктов, составленных предельно казуистически и невнятно: я обязался выполнить некую неназванную работу в указанных пределах и с качеством, удовлетворяющим требованиям заказчика. Примерно так. И на основании всего этого заказчик обязался выплатить мне восемь тысяч пятьсот долларов США. Ох-ре-неть, не может быть, какая красота, дайте два таких договора! У меня на секунду даже голова закружилась.

Аркадий Соломонович, похоже, внимательно следил за моей реакцией. Убедившись, что я закончил читать, он спросил с полуулыбкой :

– Вопросы есть?

– Никаких.

– Вот и хорошо, – и после короткой паузы зачем-то добавил сакраментальную фразу Остапа Бендера. – Вы не в храме, вас не обманут.

Сказанное неожиданно резануло слух, даже не знаю почему. Что-то очень скабрезное и неприятное почудилось мне в словах моего vis-a-vis, может быть, потому, что не любил я ни Остапа Бендера, ни тех, кто цитирует чужие шутки. Подняв глаза и встретившись взглядом с Аркадием Соломоновичем, я негромко произнёс:

– Звучит так, будто вы предлагаете мне продать душу.

Соломон Аркадьевич за словом в карман не полез и моментально парировал:

– Ваша душа останется с вами, за всё содеянное, вам придётся в своё время ответить лично! Так не пытайтесь переложить ответственность на старика бухгалтера!

Я подписался под обеими бумажками, взял конверт с долларами и механически сунул его во внутренний карман куртки-ветровки.

– Считать не станете? – не без ехидства полюбопытствовал Аркадий Соломонович.

– Я почему-то вам верю.

– Это просто замечательно, – улыбнулся Павел Михайлович. – Сейчас вы идите на выход, надеюсь, помните дорогу, да? Выходите из здания, во дворе вас ждёт знакомый уже шофёр Сергей – он отвезёт вас куда пожелаете: домой или куда ещё. Товарищей по бригаде ждать не надо – каждый покидает нашу площадку самостоятельно. Сегодня и завтра отдыхайте, а четырнадцатого мая до обеда я вам позвоню и мы определимся с перспективным планом.

– Я понял, спасибо, – мне, конечно же, очень хотелось поговорить с Павлом Михайловичем наедине, но сейчас об этом не могло быть и речи, ситуация явно не располагала к доверительному общению.

– Будьте готовы к тому, что охранник на выходе проверит вас металлоискателем. На всякий случай – дабы не было соблазна что-то вынести из здания.

– Спасибо, что предупредили. Я ничего вынести не пытаюсь, – и это была чистая правда; оружие я сдал, а груза, который носил на плечах, даже в глаза не видел.

Я вернулся чуть назад, повернул за угол и оказался в начале коридора, в противоположном конце которого виднелись П-образные ворота металлодетектора и металлопластиковая будка охранника. При моём приближении охранник вышел навстречу; в руках он держал ручной металлоискатель. Я ещё раз внимательно вгляделся в его лицо и решил, что не ошибся – передо мной действительно стоял Дмитрий Павлович Алтухов, восемнадцать лет назад читавший мне, тогда ещё слушателю школы подготовки оперативного состава КГБ, курс минно-взрывного дела. Разумеется, он постарел и поседел, немного сгорбился и высох телом, но черты лица и фигура в целом остались узнаваемы.

– Дмитрий Павлович, если не ошибаюсь? – я остановился перед Алтуховым и поспешил представиться сам, поскольку не был уверен, что тот вспомнит мои имя и отчество. – Ильин Глеб Евгеньевич. Ленинградская школа, второй семестр, восемьдесят девятый год…

– А-а-а, – радостно заулыбался охранник. – То-то меня торкнуло: лицо знакомое! Так и подумал, что кто-то из слушателей школы.

– Ленинград город маленький, – произнёс я фразу из кинофильма «Осенний марафон» давно ставшую поговоркой. – Куда ни ткнёшься – везде встречаешь нашего брата. Теперь вот здесь – в инновационной компании.

– Да уж, что есть – то есть. – Алтухов повернулся и положил на пластиковую полку возле будки свой металлоискатель; он словно бы устыдился того, что собирался им воспользоваться. – Я вас видел в составе «Града», посылаемого в Чечню. Повоевали, стало быть?

– Где я только не побывал, помимо «Града». Четыре с половиной года отдал «наружке»; затем – в управлении «К» бился, вплоть до его расформирования; потом – в «Град» угодил. Побегал с ружьецом по горам, хлебнул лиха под самую пенсию.

Мы оживлённо заговорили, что называется, зацепились языками. Но через несколько минут Алтухов сделал предостерегающий жест, остановив тем самым разговор:

– Не хочу вас задерживать, Глеб Евгеньевич. Вам лучше сейчас идти, не задерживаясь. Местное руководство очень насторожённо относится к контактам между рядовыми сотрудниками.

– Да, меня предупредили насчёт «горизонтальных связей», – кивнул я в ответ.

– Если есть ключи, металлическая расчёска, какие-то ещё мелкие металлические вещи, то лучше сразу выкладывайте из карманов, поскольку «ворота» пищать начнут, – посоветовал Алтухов.

– Стало быть, металлодетектор ваш не отрегулирован, надо чувствительность понизить.

– Отрегулирован, не сомневайтесь! Это специально сделано. Для чего – не знаю, не я его настраивал.

Признаюсь, я несколько озадачился, однако, выгреб из карманов металлические деньги и связку ключей, положил их небольшую полочку возле ворот, благополучно прошёл через металлодетектор и забрал выложенные вещи. Помахав на прощание Алтухову, миновал холл и вышел из здания.

На улице оказалось довольно много машин, гораздо более дюжины. Я узнал знакомый уже серебристый «мерседес» Калитина, кроме него, тут же находилась пара дорогих внедорожников. Скромненький «ford-tranzit» Серёжи терялся на их фоне, зато стоял ближе всех к крыльцу. Едва я вышел из здания, Серёжа нажал на клаксон, привлекая моё внимание, и приветливо распахнул дверь.

– Куда покатим, Глеб? – спросил он, когда я уселся в соседнее кресло.

– Точный адрес я тебе называть не стану, но вот пальцем покажу…

И мы покатили домой.

Проснулся я хорошо отдохнувшим, но против обыкновения долго не поднимался с дивана. Мысли мои витали в эмпиреях, разбиваясь на несколько параллельных потоков, несвязанных, хаотичных, полных всяческого сумбура. И в порядок привести их никак не получалось.

По пути домой я попросил Сергея остановиться перед отделением банка, где благополучно поменял на рубли пару тысяч долларов. Теперь на моей кухне лежала пачка баксов и ворох рублей. Приличный, кстати, ворох. И заработано всё это оказалось всего за одну ночь.

Только ночь ли?

Днём двенадцатого мая две тысячи седьмого года я вошёл в здание, расположенное на территории Ленинградской области. Спустился в подвал. Сел в серебристое «яйцо». Вышел из него глубокой ночью совершенно в другом месте. Провёл там четыре или пять часов. Затем опять сел в «яйцо» и вышел из него опять-таки днём двенадцатого мая две тысячи седьмого года. Когда я снимал часы в раздевалке, они показывали час пополудни. Когда же я обратно их надевал, то половину третьего. Минуло всего полтора часа, однако, эти полтора часа вместили намного больше времени.

Хренота какая-то, так не бывает! Чушь собачья…

А как «яйцо» могло переместиться из очень глубокого подвала – настоящего подземелья! – в пустыню? Пустыня-то оказалась настоящей, со скорпионами, светящимися в ультрафиолете!

Обалдеть! Такого быть не может, потому что так не бывает!

А чувство падения! Когда я сел в «яйцо», возникло специфическое ощущение падения. Уж я-то прыгал с парашютом, уж мне-то знакомо это ощущение, когда ты чувствуешь простату вне всякой связи с половым актом. Кто-нибудь может мне объяснить, куда мы могли падать, находясь в подвале?!

А может, ничего не было? Вернее, ничего из пережитого со мной на самом деле не происходило? Привиделось? Или имело место какое-то внушение? Воспоминание, внедрённое извне… Кем-то был осуществлён хитроумный эксперимент по изменению сознания и я оказался на положении подопытного кролика?

Чушь! Кто заплатит подопытному кролику восемь с половиной «косарей» зелёных американских манатов?! Красная плата за участие в таком эксперименте пятьсот рублей в зубы – и всё! гуляй, Вася, приходи ещё… Как там пел бессмертный Владимир Высоцкий – «гуляй, рванина, от рубля и выше» – так, кажется?

Признаюсь, не без внутреннего трепета я вылез из-под одеяла и прошёл на кухню. Копошился в духе скверный такой червячок, опасение, что денег на столе я не увижу и всё случившееся окажется странным необъяснимым наваждением.

Но нет! Стопка стодолларовых банкнот и рубли россыпью лежали на столе точно в том же виде, в каком я их бросил здесь вчера вечером. Самое интересное заключалось в том, что я никому никогда не смогу рассказать о происшедшем – это же клиническая картина шизофренического бреда. Чётко прописанные детали, строгая внутренняя логика развития сюжета, но при этом изначальный посыл предельно безумен – путешествие из подвала в другие земли, в иные миры или измерения! Можно читать фантастические книжки про это, но нельзя сознаваться в том, что подобное приключилось с тобой. Ибо такое признание – это готовый диагноз.

Я заварил крепкий кофе – с лимоном, чёрным перцем и сахаром. Кофеёк чин-чинарём, специально, чтобы простимулировать кору головного мозга должным образом и перевести рассуждения в конструктивное русло.

В самом деле, сколько можно растекаться мыслью по древу?! Что я имею фактически?

По-моему, на мою голову свалилась куча денег. Если так пойдёт и дальше, я спокойно расплачусь с долгами, набранными под покупку квартиры, закончу ремонт и куплю приличную машину. Даже новую и причём не в кредит.

С кружкой кофе я ходил по своему жилищу, которое ради справедливости следовало бы именовать берлогой. Относительно жилая обстановка имелась лишь в маленькой комнате. Все остальные помещения – большая комната, прихожая и кухня – пребывали в состоянии перманентного развала. Мешки с «плитонитом», штукатуркой, кафель, плинтуса, наличники – всё это давно было выстроено вдоль стен и уже целый год придавало моему жилищу вид строительного склада. Дом сдан почти два года назад, а я всё никак не могу довести квартиру «до ума». Даже телевизора в доме нет, хотя, с другой стороны, разумному человеку он сейчас просто и не нужен.

Но ничего, теперь-то всё сделаю как надо. Дай Бог здоровья Павлу Михайловичу и Аркадию Соломоновичу!

Я смотрел на город с высоты семнадцатого этажа, попивал свой кофеёк с лимоном и перцем и пытался сообразить, чем же сегодня мне надлежит заняться. Положить деньги на телефонный счёт, купить продукты… Досужим размышлениям положило конец настойчивое пиликанье сотового телефона – позвонила Надежда.

– Глебушка, я тебя ищу целую неделю, ты куда пропал? – заворковал в трубке знакомый голос; Надежда, начала разговор как всегда динамично, сразу взяв быка за рога.

– Здравствуй, Наденька.

– Здравствуй! Куда пропал, спрашиваю?

– Пребывал в отсутствии.

– Ну-ну… Дашь письменный отчёт большими печатными буквами, синими чернилами на белой бумаге в трёх экземплярах!

– Яволь, мон женераль!

– Чем занят сегодня?

– Если ты предлагаешь встретиться, то просто скажи где и когда. – я сократил время разговора, сразу переведя его в русло конструктивного обсуждения деталей.

– М-м… давай в половине девятого в «Норд-Весте». Я как раз с дачи буду возвращаться, Никиту домой повезу.

Упоминание о сыне прозвучало неслучайно – в жизни Надежды вообще ничего случайно не происходит. Посредством этого штриха Надежда дала понять мне, что поскольку рядом с нею будет находиться сын, встреча наша не будет иметь характер интимно-лирический.

Что ж, хорошо! Я допил кофе и отправился бриться. Следовало привести себя в порядок, да и заняться, пожалуй, шоппингом, благо деньги теперь у меня были.

Отношения наши – я имею в виду между мной, Надеждой и её мужем Виктором – давно уже носили характер беспросветно-запутанный. Даже самый сумасшедший психоаналитик не разобрал бы что откуда и почему в этом треугольнике выросло. Вообще-то, Наденька некогда была моей женою и пребывала в этом статусе без малого четыре года. Затем ушла к Виктору, сыну генерала КГБ, стремительно делавшему карьеру в системе отечественных органов госбезопасности, сотрясаемых в первой половине девяностых годов постоянными реформами. В отличие от меня, карьера Витьки Моторина складывалась успешно, работал он «под прикрытием» в богатом экспортно-ориентированном холдинге, официально получал две зарплаты, причём, вторая была намного больше той, что ему начислялась Конторой. Так что можно сказать, что Витька наставил мне рога и увёл жену. Я человек не гордый, нелицеприятную правду признавать не боюсь и не стесняюсь.

М-да, так вот. Увёл у меня Витя жену и гордился, видимо, собой. Мо-ло-дец, огурец, гордись и дальше! Однако, минула пара лет и вдруг в жизни моей опять возникла Надежда. Она родила к тому времени сыночка Никитку, купила свою первую автомашину (кажется, это был серебристый «мерсюк» двухсотой серии), сделала ремонт в своей первой квартире и поняла… Бог её знает, что именно она поняла. По её словам, она поняла, что настоящий мужик – это я, а Витька – это всего лишь кошелёк.

Я на сей счёт никогда не обольщался. Врала Надька мне, наверное. Врёт она если не постоянно, то всё же много, так сказать, на постоянной основе. Делает это легко, органично, я бы даже сказал, буднично. На собственной лжи не зацикливается и по этому поводу душевных мук не испытывает.

В общем, отношения наши возобновились. Причём, не я был тому инициатором. Теперь вот даже и не знаю какими словами охарактеризовать статус Надежды: любовница от первого брака, так что ли? Умора, да и только.

Но Надины «фишечки» на этом не кончились. Спустя некоторое время оказалось, что Витя в курсе моих отношений с его женою. Допускаю даже, что он против подобного распутства громко возражал, да только плевать хотела Надюша на его возражения. Во всяком случае, наши эпизодические интимные встречи продолжались, а Витя Моторин тихо страдал за кулисами. Жену, однако, не выгонял и что самое забавное, сексуальных отношений с нею не прервал. Получился у нас такой вот своеобразный полигинический брак, семья-конкубинат, как называют такую форму отношений продвинутые психологи. Надежда рассказывала обо мне мужу, мне, соответственно, о муже, не забывая при этом издеваться над ним. Хотя, если рассуждать объективно, издевалась она над нами обоими. Думаю, что Витя её искренне любил.

Блин, наверное, почти как и я.

Было в Надежде что-то такое… привораживающее. Дело не в банальной плотской красоте, хотя Надюшу может не заметить только слепой. Помимо шикарной груди и высокой талии обладала она и удивительным обаянием, и темпераментом, да и умом недюженным. Последнее вообще нетипично для сколь-нибудь красивых женщин.

Когда я работал в управлении «К», занимавшимся разработкой организованных преступных группировок, мне довелось несколько раз встречаться с Виктором Моториным в рабочем, так сказать, порядке. Признаюсь, мы оба были предельно корректны. Никаких личных выпадов, никаких двусмысленностей или колкостей. М-да-а, смешно вспоминать. А если и рассказывать кому-то, то только с пьяных глаз.

За истекшие десять лет Надежда поменяла штук десять, если не больше, автомашин, переехала вместе с мужем в сногсшибательный пентхаус с видом на Финский залив, состоялась как бизнес-вумен. Ещё бы ей не «состояться» при такой-то «прикрышке», как её муженёк. Сейчас она являлась финансовым директором в крупной компании, предоставлявшей услуги связи и доступ в интернет. Её месячная зарплата, думаю, если и была меньше моего годового дохода инкассатора, то совсем ненамного. И если оставалось что-то постоянное в её жизни, так это – я, вечный неудачник и дуболом. Встречались мы не очень часто – может, раз, может, два в месяц. Толком даже не могу объяснить для чего; разумеется, отношения наши заключали в себе нечто большее, нежели просто любовные свидания.

Психотерапия какая-то в этом крылась, что ли? Бес её поймёт, Надюху.

Моя бывшая жена подкатила к торговому комплексу «Норд-Вест» на новеньком внедорожнике BMW X5. И то сказать, на чём же ещё должен выезжать за город преуспевающий финансовый директор, правда? Вместе с нею из автомашины вылез её сынок Никита. За тот год, что я его не видел, он здорово подрос. Поздоровался со мною за руку важно и серьёзно: «Здравствуйте, Глеб Евгеньевич…". Забавно это выглядело, раньше он называл меня «дядя Глеб».

– Ненавижу возвращаться в воскресенье в город! – выдала Надежда в ответ на моё приветствие. – Дороги забиты, народ за рулём просто безумный… Отвал башки какой-то!

– Поехала бы завтра… – ответил я.

– Орлу в гимназию завтра к «нулевому» уроку, – последовал кивок в сторону Никиты. – Ты с нами поешь? Мы решили в здешний ресторан зайти, чтобы дома не готовить.

– Что ж, в ресторацию, так в ресторацию, – согласился я, – накормить раздраженную женщину завсегда полезно для мужского здоровья!

Мы поднялись в уютный семейный ресторанчик на втором этаже, сделали заказ. Разговор крутился вокруг совершенно незначительных тем: погода, курс доллара, цены на бензин – одним словом вокруг той чепухи, обсуждением которой жители Петербурга с некоторых пор стали заполнять паузы в разговорах. Никита вёл себя на удивление пристойно: в разговор взрослых не мешался, внимание на себя глупыми выходками не обращал и даже майонез в волосы втирать не пытался, что следовало признать совсем уж ни на что не похожим.

Надежда несколько раз начинала расспрашивать о моих делах, но ответов до конца не выслушивала. Подобное невнимание было для неё крайне нехарактерно и я понял, что сидит у неё внутри какая-то заноза. Присутствие сына, видимо, мешало бывшей жене высказаться начистоту, между тем, потребность такая существовала, иначе бы Надежда не назначила эту встречу.

Несколько раз она начинала рассказывать о собственных буднях – очередном ремонте, затеянном в очередной квартире, переменах в дачном хозяйстве. Мне пришлось выслушать эпический сказ о засеянном газоне и новом канадском триммере, разумеется, самом лучшем, поскольку, другого Надежда просто не могла купить. В ответ я покивал с интересом, хотя ясен пень, газон перед чужим коттеджем мне был абсолютно ортогонален. Затем речь зашла об успехах сына. Какая же мать устоит против соблазна поделиться такого рода новостями! Никита же, оторвавшись от жевания принесённой ему в солёной корке дорады, царапнул ногтём мозоли на суставах моего кулака и горделиво произнёс:

– Я теперь тоже восточными единоборствами занимаюсь. Мама меня отправила тэквондо изучать.

– Это замечательно, – похвалил я.

– Вы сколько раз на кулаках отжимаетесь?

– Я на кулаках не отжимаюсь. Я на них прыгаю. Сто пятьдесят раз.

– Вы не шутите, Глеб Евгеньевич? – усомнился мальчик. – Я столько не могу… А точку «чи» качаете?

Видно было, что в его душе взыграл спортивный интерес.

– А чего её качать? – отмахнулся я. – Она у меня двадцать лет уже прокачана.

– М-да? – Никита снова как будто бы усомнился в моих словах. – А сколько же раз вы можете это упражнение сделать?

– Ну, раз двести…

– Обманываете, Глеб Евгеньевич! Столько даже наш тренер не может!

– Верю, что тренер ваш не может, а вот я – могу.

– А если я вас в живот сейчас ударю… – предложил мальчик.

– Да, пожалуйста, – я откинулся на спинку стула, предлагая Никите ударить меня в живот. – Можешь даже взять ножик у мамы, не бойся, он всё равно тупой!

– А если два раза тупым ножиком?

– Да хоть двадцать два…

– Прикалываетесь, да? А если ногой?

– Да хоть бейсбольной битой, Никитушка. Ты знаешь, какие у меня мышцы брюшины, если я «чи» могу качнуть двести раз? О мой пресс иглы шприцев гнутся и хирургический скальпель ломается…

– Ну вы шутник, Глеб Евгеньевич!

– Я – реалист.

Пока продолжалась эта милая и, в общем-то, совершенно невинная беседа Надежда молчала и с умилением поглядывала то на меня, то на сына. В какой-то момент мне даже показалось, будто она готова расплакаться, до того влажными и печальными стали её глаза. То как Надежда притихла, меня очень насторожило – я прямо-таки кожей чувствовал, что она в эти минуты пребывала не в своей тарелке. Что же такое с нею приключилось?

– А что мне надо сделать, чтобы тоже прыгать на кулаках сто пятьдесят раз? – пытал меня между тем Никита. – Больше кушать, да?

– Тут дело не в еде, Никита, а в гормонах, темпераменте и злости.

Никитушка над моим ответом задумался, затем, покончив с полулитровым стаканом грейпфрутового сока, провозгласил:

– Я на минутку…

Он слез с дивана и отправился в туалет, а Надежда, воспользовавшись уходом сына, наклонилась ко мне.

– Я просто не знаю, что делать, – зашептала она, стиснув моё запястье холодной ладонью. – Мне кажется, я схожу с ума…

Мне пришлось взять стакан с пивом другой рукой, поскольку она крепко удерживала запястье. Неужели Надежда думала, что я от неё убегу?

– Это не похоже на тебя, – только и проговорил я в ответ. – Может, ты найдёшь пару фраз, чтобы рассказать, что случилось?

– Каждому линкору – свою торпеду, так кажется? Я свою торпеду уже получила…

– Неужели Витя нашёл другую женщину? – брякнул я.

– Тебе смешно, да?

– Гм-м, стало быть, я угадал, – мне оставалось только покачать головой. – Вообще-то, мне действительно немного смешно. Мне казалось, что Виктору имело смысл сделать это лет десять тому назад.

– Ну-ну, Глебушка, ну-ну… ты можешь торжествовать, – она отпустила мою руку и отстранилась.

Я с расспросами не полез, поскольку всегда считал, что идиотский вопрос рождает идиотский ответ. Лучше по возможности ни о чём не спрашивать – если человек пожелает, то всё расскажет сам.

– Я смотрела на то, как ты разговаривал сейчас с Никитой… – Надежда неожиданно заговорила совсем о другом.

– И что же ты увидела?

– Отец с ним так никогда не разговаривал. Ни раньше, ни теперь. У него никогда не находятся простейшие человеческие слова. У него есть годовой доход в сотню или две тысячи баксов – и это только официально! – а вот слов душевных для сына у него никогда нет. У него тот отдел мозга, что за любовь к сыну отвечает, напрочь отморожен.

– К чему ты это, собственно, говоришь? – признаюсь, я не угадал извивов женской логики.

– Я подумала… я подумала, почему не ты стал отцом моего сына?

Оп-с, как интересно повернулся разговор. Я промолчал, считая вопрос риторическим; кроме того, мне не хотелось говорить Надежде гадости. Между тем, собеседница моя явно рассчитывала получить ответ; она ласково погладила мне руку и заглянула в глаза. Я руку отодвинул и буркнул в ответ довольно нелюбезно, хотя и вполне искренне:

– Вопрос твой звучит пафосно и неуместно. Он лет на двенадцать запоздал, не находишь? Странно, что ты подумала об этом только сейчас.

Надежда, впрочем, на тон мой не обиделась. Наверное, демонстрация характера не входила в её планы.

– Я знаю, что сама виновата во всём. Я причинила тебе обиду и, наверное, сделала больно… – выдавила она из себя. – Теперь эта боль ударила меня же…

Я снова промолчал, не желая говорить нелицеприятное, но Надежда опять тронула мою руку:

– Что ж ты молчишь, Глеб? Мои слова не находят никакого отклика?

– Эко ты попрала собственную гордыню! В твоих устах такая интонация дорогого стоит. За все эти годы ты ни разу не нашла возможности произнести что-то подобное.

– Да-да, поёрничай! Он нашёл себе молодуху, в два раза младше. Ей двадцать два года. Она клещом вцепилась в Виктора. – заметив мою ироничную ухмылку, Надежда вспылила. – Ты никогда не поймёшь, что испытывает отвергнутая женщина!

– Разумеется, куда уж мне! Отвергнутый мужчина никогда понять этого не сможет, – кивнул я в ответ.

В зале появился Никита, возвращавшийся к столу из комнаты мужского уединения, и Надежда, вновь наклонившись ко мне, торопливо зашептала:

– Я хочу, чтобы ты её убил!

Нет, я не поперхнулся пивом, но мне стало очень не по себе. Для того, чтобы окончательно испортить собственную старость мне только не хватало участия в сцене африканской ревности чужой жены! Интересно, это намерение оформилось в голове Надежды спонтанно или оно представляло собой плод продолжительного мыслительного процесса или того, что этот процесс заменяет? Если руководствоваться логикой, то такого рода предложения женщина должна делать мужчине в постели после жаркого секса и бутылки хорошего вина. Но женщины не всегда руководствуются логикой, так что я вполне мог допустить, что желание подтолкнуть меня к убийству созрело в Надькиной голове под влиянием минуты, в состоянии аффекта, испытанного ею негодования, если хотите. Впрочем, это, по большому счёту, в моих глазах её ничуть не оправдывало.

– О ком это ты говоришь? – уточнил я у собеседницы, хотя прекрасно понимал, кого она имела в виду.

– Эту гадину, которая вцепилась в Виктора.

– Не рассчитывай на это! Даже в самом фантастическом своём сне! – отрезал я категорично.

На этом разговор оборвался. Никита вернулся на своё место, подмигнул маме и проговорил негромко: «Я готов, можно ехать».

Через десять минут мы покинули ресторан и неспешно двинулись к выходу. Надежда явно не хотела расставаться со мною, так толком и не договорив, но присутствие сына мешало ей повернуть разговор в нужное русло. Я же оказался очень доволен таким раскладом, потому что не испытывал ни малейшего желания продолжать в высшей степени неприятную беседу.

Уже на стоянке, усадив сына в машину, Надя взяла меня за рукав ветровки и отвела на пару шагов в сторону.

– Я хочу, чтобы ты подумал над моими словами, – строго проговорила она, буравя меня своими карими глазищами. – Тебе не составит труда выполнить мою просьбу. Ты это сделаешь лучше, чем кто-либо другой.

– Нет, это абсолютно исключено! – твёрдо ответил я.

– Я заплачу любые деньги! Я пойду ради тебя на всё. Я соглашусь на любые твои условия… Подумай, я никогда не говорила тебе этого… – Надежда вновь схватила меня за руку, так что я оказался вынужден погладить её пальцы, чтобы освободиться от захвата.

– Тише-тише, сын услышит.

– Не услышит, у меня хорошая машина и у неё прекрасная звукоизоляция.

– Я хочу дать тебе один совет…

– Ну?

– Ты со своими дурными бабьими просьбами не вздумай обращаться к бандитам! Они с тебя денег снимут и тебя же «сольют». Хорошо, если «законникам», а то ведь могут и муженьку. Последнее грозит тебе куда большими неприятностями.

Надежда гневно посмотрела на меня, словно намереваясь испепелить взглядом. Видимо, совет мой здорово ей не понравился; уж и не знаю, что она рассчитывала услышать.

– Знаешь что, Глеб… – Надюша желчно поджала губы и я понял, что сейчас услышу какую-то гадость. – Хочешь, я тебе скажу, кого ты мне напоминаешь?

– Вообще-то, нет.

– А я всё-таки скажу! Ты похож на большого, сильного, доброго пса, но… но при этом совершенно глупого и… и абсолютно беспородного.

– Спасибо, Надежда, я к тебе тоже очень хорошо отношусь.

– И ещё, Глебушка: никогда не произноси слов «ресторация» и «покушать», – язвительно продолжила Надежда.

– А что так, типа, не гламурно, что ли?

– Это лакейские слова, Глеб. Образованные люди слов таких не произносят!

– Да откуда ж ты такого политесу набралась? Я-то думал, что мы с тобой из одного хлева! – признаюсь, тут я не сдержал улыбки. – Спасибо тебе, Наденька, за доброту, внимание и ласку. Поговорил сейчас с тобою – и словно дерьма лаптём похлебал!

Она яростно крутанулась на взвизгнувших каблуках и направилась к машине. Я же побрёл в противоположную сторону.

Чувствовал я себя после разговора с Надеждой отвратительно.

Медленным шагом, наслаждаясь тёплым майским вечером, обогнул я длинное здание «Норд-Веста» и двинулся в сторону станции метро. В принципе, домой я мог вернуться и пешком, а мог проехать и на метро одну станцию. Наверное, имело смысл купить пива и пару дисков с малоосмысленными голливудскими фильмами, дабы скоротать вечер в компании с ноутбуком.

Покупки эти можно было сделать не здесь, а где-нибудь поближе к дому, а потому я, срезая углы кварталов, двинулся в нужном направлении.

Север Петербурга – район Проспекта Просвещения и Озерков – оказался застроен ещё три десятилетия назад, а потому ныне сделался хорошо обжитым и очень зелёным. Не сказать, чтобы часто я гулял этими дворами, но мне нравилось здесь бывать, особенно в эту пору. Город уже пребывал во власти белых ночей. Уличное освещение не включалось, возле разного рода торговых и злачных мест, перешедших к круглосуточной работе, роилась праздная публика всех возрастов и степеней достатка. Впрочем, активная вечерняя и ночная жизнь концентрировалась в заведениях, расположенных вдоль проспектов, внутри же жилых массивов в десятом часов вечера становилось уже намного тише и спокойнее.

Я миновал один зелёный двор, затем второй, краем глаза обратил внимание на сухопарого высокого мужчину, вышедшего из небольшого круглосуточного магазинчика с бутылкой пива в руке. Мы двигались по параллельным дорожкам, сухопарый – вдоль дома, а я – несколько в стороне, в десяти метрах, отделённый стеною кустов. Не обратил бы я на этого человека особого внимания, если бы тот не оглянулся нервно пару раз через плечо.

Ему не следовало так оглядываться – ничего опасного или просто подозрительного за его спиной не было. Однако, он это сделал, а потом суетно и как-то ненатурально отхлебнул пива из раскрытой бутылки. Всё это я отметил краем глаза, можно сказать, подспудно, просто сработал неустранимый инстинкт офицера наружного наблюдения со стажем. Я даже не притормозил, шёл, как шёл.

Однако, через секунду сухопарый заступил дорогу мальчишке, шагавшему навстречу и что-то ему сделал – я не понял что именно, потому что кусты мешали разглядеть. Мальчишка пискнул, мужчина буркнул что-то нечленораздельное и повёл его с собою, в направлении противоположном тому, которым мальчик шёл до того.

Тут я остановился. Мне очень не понравилось увиденное. Мужчина снова нервно оглянулся на пустую дорожку позади себя и ускорил шаг. Самое забавное заключалось в том, что он не подозревал о моём присутствии.

Мужчина повёл мальчика по дорожке вдоль дома, а я беззвучно двинулся ему наперерез через кусты. Когда надо, я хожу очень тихо, и бегаю, кстати, тихо, и плаваю тоже. Но тут мне даже не пришлось особенно таиться, поскольку внимание незнакомца оказалось приковано к тому, что происходило впереди и позади него. Пригнувшись, я смог рассмотреть сквозь ветки, что мужчина одной рукой держит мальчика за ухо, а другой зажимает ему рот, охватив растопыренными пальцами нижнюю челюсть, губы и нос.

Я шагнул на дорожку, загородив проход мужчине и тот, явно сбитый с толку моим появлением, отпрянул.

– Стоять! – строго приказал я. Есть в арсенале моих способов общения особая такая интонация, к которой разумные люди всегда прислушиваются.

– Это мой сын! – огрызнулся мужик.– Здристни отсюда!

– Как зовут твоего сына?

– Колей его зовут! Сказал тебе, пшёл нах, мужик… – незнакомец повысил голос.

А мальчишка несогласно что-то буркнул, но непонятно что именно, поскольку рот его по-прежнему оставался зажат. Я подался дальше на дорожку и худосочный, сообразив, что уже никак не сможет пройти мимо, вдруг оттолкнул от себя мальчонку и быстрым движением выхватил из внутреннего кармана узкий, похожий на скальпель, нож-бабочку. Мелькнула в воздухе отброшенная половинка ручки, блеснуло лезвие…

Мужик, конечно, оказался чуваком быстрым, но не настолько, чтобы тыкать меня своим ножиком. Сильному разминка не нужна, а слабому она не поможет! В чём я сейчас точно не нуждался, так это в разминке. Худосочный ещё не успел перехватить ручку раскрываемого ножа, как мой смачный плевок угодил ему прямо в глаза, заставив потянуться свободной рукой к лицу, чтобы вытереться. А через десятую долю секунды внешний край моей стопы с силой воткнулся ему в голень пониже колена.

Мой противник лишь успел сдавленно закричать, как я уже жёстко стиснул его за запястье одной ладонью, а второй – охватил пальцы, сжимавшие нож. Сделано это было на всякий случай, чтобы мой хитроумный противник не перехватил свою «бабочку» другой рукой. Не люблю я этих кривляний с ножами, палками и табуретками. Настоящий мужик должен быть оружием сам по себе – для этого у него есть руки, ноги и голова. Голова – самое страшное оружие, если, конечно, она с мозгами.

Худосочный ещё не понял, что произошло, как я потянул его на себя и наддал ногой «на противоходе» в печень, и сразу же, не опуская ноги – довесил в лицо. Оба удара прошли вчистую. Если бы мы бились на татами, мне бы сейчас засчитали чистую победу. Иппон, на самурайском языке. Но мы были не на татами…

Мужик завалился назад – это называется нокаут. Но я покуда не считал нужным останавливаться.

Жёстко закрутив руку с ножом на болевой приём, я придавил своего противника к земле, а сам повернулся к мальчику, ошарашенному всем увиденным.

– Тебя действительно зовут Коля? – на всякий случай поинтересовался я у него.

– Нет, – затряс он головой. – Меня зовут Прохор.

– И этот дятел – не твой папа?

– Не-е-е-а!

Я придавил локоть худосочного коленом и с силой завернул руку против движения сустава. Кости затрещали с узнаваемым хрустом, а мой поверженный противник заорал в голос: «А-а-а!!! Бля-я-я-я!!! Пусти-и-и!!!» Не удовлетворившись этим, я максимально загнул кисть руки, отчего она сделалась похожей на букву «Г» и ударил уже сломанным локтём о землю. Хрупкие пястные кости захрустели, точно сухие макароны – звук, кстати, получается очень похожим! – и худосочный мужик вновь завопил. На его пальцах я увидел два татуированных кольца – сие означало, что на счету дворового героя имелись две тюремные «ходки». Эта сволота, стало быть, из лагерных сидельцев!

Из его ослабевших пальцев я аккуратно вытащил нож-бабочку и отбросил оружие в кусты. Образцово-показательное выступление пора было заканчивать.

Перевернув изувеченного противника на спину, я трижды ударил его сверху вниз кулаком в пах. Теперь уже при всём своём желании он никогда не сможет любить мальчиков. Девочек, кстати, тоже. Выпрямившись, я снова плюнул в лицо поверженного врага – просто в силу того, что посчитал нужным выразить таким вот образом своё презрение.

– Ступай домой, Проша, и никому об этом не рассказывай, – посоветовал я мальчику и огляделся по сторонам. С одного из балконов пятнадцатого этажа на меня во все глаза таращилась юная парочка, вышедшая покурить и ставшая свидетелем стремительной расправы. Явно, что мне пора было отчаливать.

Я зашагал сквозь кусты той же самой дорогой, какой пришёл сюда. Мальчонка побежал следом. Я ускорил шаг, делая вид, будто не замечаю его. Мой маленький спутник оказался вынужден припустить вприпрыжку. Так мы миновали двор и под аркой дома, я наконец, остановился:

– Не ходи за мной, Прохор!

– Дядя, а… – мальчонка запнулся.

– Ну же, говори, – разрешил я.

– Вы могли бы купить мне булку?

– Ты голодный, что ли?

– Да, я… – он опять полурастерянно-полуиспуганно примолк, не закончив фразы.

Через десять минут мы сидели на открытой террасе кафе и Проша вовсю наворачивал разогретую в микроволновке пиццу. Перед ним стоял запотевший полулитровый стакан с пепси-колой. Я же заказал пива.

– Здорово вы ему наваляли – бам! бам! – как в кино, – мальчишка ёрзал на стуле, заново переживая сцену, невольным свидетелем которой ему довелось стать.

– Не разговаривай с набитым ртом, – посоветовал ему я. – А то вся твоя пицца окажется на рубашке соседа.

Прохор отпил пепси-колы, блаженно прикрыв глаза:

– Я думал, так только Джеки Чан умеет драться! А вы, значит, тоже!

– Джеки Чан не дерётся, Джеки Чан – кривляется.

– А где вы так научились драться, дядя…

– …дядя Глеб, – подсказал я. – А дерусь я так потому, что в детстве манную кашу ел и рыбий жир пил.

– Манную кашу… рыбий жир… – мальчик захлопал глазами, уставившись на свою пиццу и стакан с пепси-колой.

– Я шучу, давай-давай, кушай, – успокоил я мальца, дабы тот не особенно ломал голову над особенностями моей алкоголической диеты.

Время от времени Прохор прикладывал ладонь к уху – оказалось, что худосочный уголовник крепко дёрнул за мочку, когда схватил мальчонку на дорожке. Впрочем, довольно скоро Проша об ухе позабыл, увлёкшись едой и беседой.

Из разговора с мальчиком я выяснил, что Прохору восемь лет; все эти годы его воспитывала мать-одиночка, с периодичностью раз в полгода приводившая в дом нового «папу». Не знаю, правда, можно ли было такую педагогику считать воспитанием. Всё своё свободное время мальчик проводил в интернет-клубе «Парадигма», расположенном где-то неподалёку; там он бился по локальной сети в «Counter strike» и «Commandos» с такими же полубеспризорными мальцами. В рассказах Прохора о его жизни и друзьях, наполненных сочными и парадоксальными характеристиками, угадывались живость ума и здравый смысл, разумеется, с поправкой на возраст. Общение с ним меня неожиданно позабавило, даром, что обоюдная разница в возрасте превышала тридцать лет.

– Мы – «невозможные» – собираемся в «Парадигме», там у нас штаб-квартира. Мальчишки все у нас такие креативные, умом горбатые, в общем, весело живём…

– А почему «невозможные»?

– Мамка моя так нас называет. Невозможный, говорит, ты, Прохор. А ещё она называет меня отщепенец – это отколотая щепа.

– Экий ты филолог, Проша.

– Я словарь Ожегова в туалете читаю.

Вот так посмеиваясь, мы и болтали. Затем мальчишка неожиданно вернулся к недавним событиям:

– А вы, дядя Глеб, не убили этого дядьку с ножиком?

– Думаю, нет. Убиваю я обычно иначе.

– Да? – глаза Прохора округлились, он явно не знал как воспринимать мои слова. – А что надо делать, чтобы вырасти таким, как вы?

– Хорошо учиться в школе, Проша, затем получить высшее образование и кушать больше манной каши.

– И рыбьего жира пить… ну да, вы говорили!

Расстались мы почти друзьями, пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Прохор долго смотрел мне вслед, я же делал вид, будто не заметил этого. Мальчишка, конечно, остался под сильным впечатлением всего случившегося, хотя я, понятное дело, отнёсся к инциденту совсем не так, как он.

Возле дома я купил пару бутылок пива и поднявшись на свой семнадцатый этаж, выпил одну из них, усевшись на лоджии. Город затихал, уходил в ясную белую ночь, в которой громадными светящимися кораблями плыли высотные дома на Поклонной горе и в Коломягах. Со своего места я мог отлично видеть далёкий купол Исаакия, шпиль Адмиралтейства и изукрашенную разноцветными гирляндами вышку телебашни. Думал я о Надежде и её сыне, о том странном жизненном жребии, что предопределил мою неудачную семейную жизнь и последующее одиночество. Думал, разумеется, и о другом мальчишке, с которым столь неожиданно довелось познакомиться сегодня. Таким же живым и непосредственным мог бы быть мой собственный сын, если бы распорядилась жизнь немного по-другому и не встретил бы я на своём пути роковую женщину, пустившую меня под откос, точно вражеский бронепоезд.

Впрочем, жалеть самого себя – дело непродуктивное и совершенно бессмысленное. Отправился я спать с твёрдой уверенностью, что никогда более не придётся мне повстречаться с восьмилетним Прошей.

Однако, не зря в умных книжках написано, что человек всего лишь предполагает…

5

Павел Михайлович Калитин сдержал обещание и позвонил мне четырнадцатого мая ровно в полдень.

– Как настроение, тонус, потенция? – весело пророкотал в трубке его голос и по интонации, с какой оказался задан этот вопрос я понял, что меня ждут хорошие новости.

– Океюшки, Павел Михайлович, – ответил я. – Готов к подвигам и безумствам плоти.

– Вот и хорошо. Завтра ровно в полдень будьте на станции метро «Московская», идите через выход, ближайший к аэропорту «Пулково». На Московском проспекте, в направлении выезда из города вас будет ждать Серёжа на своём «форде». Номер автомашины помните?

– Помню. И самого Серёжу тоже помню.

– Очень хорошо. Садитесь к нему, он вас доставит по адресу.

– Понял. Пятнадцатого, в двенадцать часов дня, на метро «Московская», выход в направлении аэропорта, отыскать Серёжу, – повторил я существенную часть задания. – С собой что-то иметь?

– Оптимизм, бодрость, пустой желудок.

– Понял.

– Тогда до встречи…

На следующий день я отыскал белый «ford» Сергея метрах в пятидесяти от выхода из метро – ближе он просто никак не мог припарковаться. Как я и предполагал путь наш лежал на юг. Через пятьдесят минут путешествия мы въехали в уже знакомые мне ворота Института Физической Химии (или всё же Химической Физики?). Серёжа, заложив крутой вираж на асфальтовом пятачке между двумя корпусами, остановился на том же самом месте, где и в прошлый раз.

– Возвращайся, Глеб, с победой, – напутствовал он меня. Почему-то мне эти слова не понравились и я огрызнулся:

– Ты тоже не хромай…

Едва я вошёл в здание, в точности повторяя свой прежний маршрут, как зазвенел мой сотовый телефон и я услышал голос Калитина: «Глеб Евгеньевич, проходите в раздевалку и далее в комнату инструктажа. Дорогу вы знаете, так что действуйте без меня…»

Действительно, Павел Михайлович меня возле будки охранника не встретил, но я спокойно прошёл через ворота металлоискателя и никто не потребовал от меня пропуска. Сквозь остекление будки я увидел лицо охранника – и это был не Алтухов, а совершенно незнакомый мне молодой человек. Мы обменялись короткими формальными кивками и я направился вглубь здания.

В раздевалке я увидел Аз и незнакомого мне бородатого мужчину довольно необычной наружности. Торс его поражал странной диспропорцией – одно плечо было явно выше другого и торчавшая лопатка придавал ему вид горбуна, хотя как такового позвоночного горба он не имел. Руки незнакомца выглядели натруженными и мускулистыми – похоже, на определённом этапе своего жизненного пути он имел близкое знакомство с лопатой и гаечным ключом – а вот тело оказалось лишено крепкой рельефной мускулатуры. На самом деле это вовсе не означало, что незнакомец слаб физически, скорее, он просто никогда не развивал свою мускулатуру в спортзале, а наработал крепость мышц трудом и напругой. Походил этот мужчина на монаха – как длинной густой бородой, так и странно сосредоточенным взглядом. Казалось, его жгла какая-то мысль, всецело поглощавшая разум.

– Меня зовут Ять, – представился я, протянув незнакомцу руку.

Тот прямо-таки отшатнулся, уж и не знаю, что его так напугало.

– Меня… я – Рцы, – промямлил он после секундного замешательства.

– Рцы обычно действует отдельно, – пояснил Аз, – но сегодня его, видимо, решили включить в нашу бригаду.

Закончив с переодеванием, мы прошли в комнату для инструктажа. Там находились уже Первый, Второй, Буки и Веди, после нас появился Павел Михайлович, но инструктаж всё не начинался. Ждали кого-то ещё. Разговор вёлся на нейтральные темы – цены на недвижимость, уплотнительная застройка. Второй рассказал анекдот в тему, про бетон и сало, все вежливо посмеялись. Наконец, появился ещё один мужчина, незнакомый мне. Одет он оказался точно также, как и все мы, из чего я заключил, что ему предстоит отправиться вместе с нами. Калитин, увидав незнакомца, сразу поднялся со своего места и заговорил:

– Что ж, господа, поскольку все в сборе, предлагаю сразу перейти к делу…

– Да, скорее сядем, скорее выйдем, – кивнул Второй.

– Сегодня бригада ваша будет действовать в расширенном составе. Это обусловлено характером задачи, которую предстоит вам решить. Для усиления вам приданы Рцы, – последовал жест, указующий на мужчину с перекошенными плечами, – и Фита. Таким образом, бригада будет действовать в составе двух стрелков-охранников – Веди и Ять, и трёх рабочих пар. – подвёл итог Павел Михайлович. – Сейчас Первый сообщит вам детальную диспозицию.

Поднялся Первый, прошёл к ноутбуку, поставленном на отдельном столе, и откинул крышку. Тут же осветился экран подключённого к нему телевизора, на котором я увидел сложную схему, испещрённую красными и чёрными штриховыми и сплошными линиями. В центре рисунка находился большой квадрат, пересечённый диагоналями, который, видимо, символизировал пирамиду. Вокруг него, на некотором удалении шла жирная сплошная линия, означавшая, наверное, стену теменоса. Если считать, что схема верно передавала ориентацию по сторонам света – то есть север был сверху, а юг – снизу – то с востока к стене теменоса подходила широкая дорога, вдоль которой была выстроена некая большая постройка. Красные линии означали подземелья и их тут оказалось очень много, причём распределялись они по карте как-то неупорядоченно и нелогично, как будто проектировал их некий сумасшедший.

Признаюсь, я порадовался тому, что в отличие от предыдущего раза, сумел самостоятельно понять, что же именно изображает представленная схема. Первый выдержал паузу, предоставив нам возможность как следует рассмотреть рисунок.

– Итак, господа народ, – начал он в присущей ему ироничной манере, – мы имеем весьма широкое поле для своей созидательной деятельности. Пирамида со стороной сто метров окружена квадратной стеной теменоса длиною сто восемьдесят четыре метра, так что со всех сторон имеется широкий мощёный двор. Или проход, если кому-то это слово больше нравится! Под пирамидой развитая система подземных ходов – они-то и будут нас интересовать. Подземелье, фактически распадается на две части – мужскую и женскую – в каждую из которых ведёт свой собственный вход. Нас интересует вход на западе – именно с той стороны мы и зайдём. Вход находится в самом нижнем ряду кладки и закрывается тонкой поворотной плитой облицовки. Проход перегораживает всего одна порткулиса – мы её отожмём играючи, главное пальцы размять. В подземелье нас будут интересовать три так называемые «южные» могилы – там похоронены принцессы – и два захоронения цариц к северу. Кроме того, в женском подземелье имеются по крайней мере пять помещений, которые могут оказаться кладовыми.

Первый указал курсором на нужные детали схемы и примолк, давая присутствующим возможность обдумать услышанное.

– Вопросы по тексту имеются, господа народ? – спросил он, выдержав паузу, и поскольку все промолчали, продолжил. – Отлично, тогда давайте по порядку. «Позишен намбэр ван»: наши ночные снайперы Веди и Ять располагаются на южном и северном углах стены теменоса. Вот тут и тут… Их задача – не допустить подхода посторонних с северной и южной сторон пирамиды. А посторонние там могут оказаться, поскольку хотя комплекс и представляет собою одиночное строение в пустыне, всё же с восточной его части имеется целый квартал, занятый обслугой. Конечно, в ночное время вряд ли кто-то отправится гулять по двору, но тем не менее, нам всем следует проявить максимум осторожности. Поскольку ночь будет прохладной, охранники получат на складе куртки. Остальным они не понадобятся, по крайней мере, теоретически. Ибо будет жарко! Далее, «позишен намбэр ту»…

Говорящий снова умолк, словно предлагая каждому из нас что-то сказать, но поскольку никаких вопросов у присутствующих не возникло, продолжил:

– После преодоления порткулисы в нисходящем коридоре мы – я имею в виду вошедших внутрь – разделимся на три пары. Это позволит нам осмотреть в три раза большую площадь. Как вы можете сами видеть, там будет что осматривать. Я работаю вместе с Аз, Второй – вместе с Буки, Рцы – вместе в Фита. Это понятно?

– Понятно… – отозвались несколько голосов.

– Отлично. Тогда «позишен намбэр сри», как говорят каннибалы острова Бали, вспоминая добрым словом вкусного учителя английского языка… Так вот, высаживаемся мы довольно далеко от нужного нам места, примерно в восьмистах метрах к юго-западу. Мы никак не можем высадиться ближе, поскольку там имеется ещё один пирамидный комплекс, который вы увидите. Нам надо будет его обойти. Если мы осуществим высадку по обычной схеме, то окажемся в непосредственной от него близости, что нежелательно, так как это может демаскировать нас. Вот, пожалуй, и всё. Замечания по тексту, претензии к колонтитулам, набору, гранкам, а также вопросы и пожелания по содержанию имеются?

– Какое время года? – спросил густым баритоном кривоплечий по кличке Рцы. Вопрос мне показался странным, я решил даже, что это какая-то шутка, однако, Первый отнёсся к услышанному совершенно серьёзно.

– Зима, – ответил он в несвойственной ему деловой манере, – но мёрзнуть придётся нашей охране на стене, а не тебе.

Принимая во внимание, но на дворе стояла середина мая две тысячи седьмого года, вопрос и ответ звучали, мягко говоря, необычно.

– Я не о холоде беспокоюсь, – пояснил Рцы, – а о пылевых бурях. У меня астма.

– Можешь одеть респиратор. Возьми с собой «беродуал» или «беклазон», чем ты там дышишь?

– Я немного не том. Изолирующий противогаз…

– Хорошо, возьми изолирующий противогаз, если хочешь его тащить.

Затем возник короткий спор о том, следует ли иметь при себе свистки, поскольку в глубоких, узких и извилистых подземельях радиус действия радиостанций оказывался весьма невелик. После острой полемики предложение использовать свистки для подачи разного рода экстренных сигналов было отклонено как лишающее группу всякой скрытности.

После окончания инструктажа бригада в сопровождении Калитина отправилась в подвал, на склад. Знакомый уже седой кладовщик снарядил нас также, как и прежде, только вот складные опоры-штативы, с помощью которых в прошлый раз так ловко оказалась выдернута плита мощения, сейчас не понадобились. Я получил свою ВСС и десять снаряженных обойм к ней. Некоторое время ушло на распределение полученного груза и проверку работоспособности радиостанций.

Наконец, наша бригада в количестве восьми человек покинула склад и двинулась к двери, за которой находился спуск в шахту с «яйцом». Как и в прошлый раз, Калитин своей карточкой открыл замок, передал ключ-карту Первому и остановился, не проходя далее.

Спускаясь в эту минуту под землю, я вдруг с особенной силой ощутил невозможность и абсолютную ирреальность происходившего со мной. В прошлый раз такого чувства я не испытывал, возможно, оттого, что не знал и даже не догадывался, что же именно последует дальше. Теперь цепочка событий представлялась хорошо знакомой, но от этого ощущение бреда только усиливалось. Здравый смысл подсказывал мне, что спустившись в подвал я никак не смогу перенестись в зимнюю пустыню. Однако полученный прежде опыт подсказывал, что именно и произойдёт со мною в ближайшие десять минут. Наверное, что-то подобное переживают смертники идущие на казнь: они сознают, что умрут через несколько минут, но мозг отказывается этому верить. Ибо жизненный опыт подсказывает – они не могут умереть, поскольку не умирали ранее.

Впрочем – стоп! – тут мои размышления следовало прервать. С мыслями о смерти нельзя идти на дело, примета есть такая у людей, рискующих жизнью.

Наверное, не я один подумал о чём-то нехорошем, потому что Аз, шедший впереди меня, вдруг заговорил громко и нарочито бодро:

– Слушайте анекдот, господа народ! Плывёт белоснежная яхта по океану, принадлежащая отечественному олигарху, скажем, Абрамовичу. На борту куча девиц – блондинки, брюнетки, рыжие, шатенки – с большими грудями и не очень, загорают кто топлесс, кто нагишом. Стюарды снуют, шампанское подают по пятнадцать тыщ «баксов» бутыль…

– Короче, всё в шоколаде, мы уже поняли, – подал голос Второй. – Дальше-то что?

– На баке сидит владелец яхты: в одной руке бокал шампанского, в другой – титановый спиннинг на акул. Раз в час он с самым горестным видом вытягивает удочку, снимает с крючка какую-то мелочь, типа морского ежа. Затем цепляет наживку и снова забрасывает удочку…

– Короче, рыбачит. – подвёл итог Второй. – Дальше-то что?

– Заткнись, паршивец, ты портишь мой анекдот! – немедленно парировал Аз. – Тут по океану проносится грязный ржавый траулер. На палубе мокрые от пота рыболовы, все из себя такие измученные, в рыбьей чешуе, с ладонями, изрезанными тросами. Матюгаясь, они вытаскивают трал и вываливают на палубу пару тонн рыбы. Абрамович, как увидел это, так и залился горючими слезами. Набежали стюарды, охранники, девицы – топлесс и нагишом… Короче, все начали его утешать, сопли-слюни утирать, подгузник менять и всё такое, а он слезами заливается пуще прежнего.

– Слушай, Аз, тебе бы только в Конгрессе Сэ-Шэ-А с речами о социальной политике выступать. Или в украинской Верховной Раде, там тоже такие рассказчики востребованы, – не вытерпел Второй. – Не томи душу, рассказывай, дальше что?

– Короче, одна из девиц, вытирая лицо, спрашивает, чего, мол, ты плачешь-то? А олигарх пинает своё пластиковое ведёрко с парой морских ежей или другой какой мелочёвкой и, кивая на траулер, рыдая говорит: вот так всегда в нашей сволочной жизни, одним – всё, а другим – хрен, да ни хрена!

Никто не засмеялся, видно интонация рассказчика показалась слушателям неуместной. Бригада продолжала мерно шагать, отмеряя пролёты. Уже в самом конце пути Первый, остановившись перед металлической дверью, повернулся к Аз и проговорил, точно припечатал:

– Петросян может спать спокойно. Кусок хлеба ты у него изо рта не вытащишь.

А я, проходя мимо него, тоже остановился на секунду и припечатал:

– Смешные вы мальчишки, а главное – морды у всех серьёзные!

На этот раз я нарочито расположился за спиной Первого таким образом, чтобы подсмотреть, как он открывает «яйцо». Мне это удалось; оказалось, что для этого он прикладывает к носовой оконечности аппарата ту самую ключ-карту, которую ему вручил Павел Михайлович. Получалось, что один и тот же ключ открывал сразу несколько замков – и тамбуры вверху и внизу лестницы, и аппарель «яйца». Это было против логики, против всех правил конспирации и здравого смысла. Хотя, допускаю, что ключ имел некий секрет, не позволявший использовать его постороннему.

Как и в прошлый раз я полез в «яйцо» предпоследним.

– Куда мне сесть? – спросил на всякий случай у Первого.

– Как в прошлый раз, – распорядился тот. Он влез последним, втянул за собой трапик и, используя всё ту же карту-ключ, закрыл аппарель.

Несколько минут ушли на рассаживание по местам, пристёгивания. Чувствовалось, что люди немного взволнованы, если кто-то что-то говорил, то только шёпотом и предельно лаконично. Это состояние общего напряжения, которое я почему-то не ощущал прежде, теперь передалось и мне. Чувствовал я себя немного не в своей тарелке, помнится, даже когда парашютной подготовкой занимался, то испытывал куда меньший мандраж. Может, это я к старости сделался таким мнительным?

Первый, усевшись в кресло передо мной, развернул к себе монитор и прежде чем активировать его произнёс:

– Господа народ, напоследок: первым двигается Веди, Ять – замыкающий. Вода и шоколад – под креслами, не забывайте! Ну, поехали, что ли?

Вроде бы было и не холодно, градусов десять по Цельсию, но ветер задувал колючий и неприятный. Ветер этот я сразу почувствовал, едва только соскочил на песок. Посмотрел на небо – там, как и следовало ожидать, я увидел фантастический вид: Млечный Путь через весь небосвод, тысячи звёзд, рассыпанные горстями в самых невообразимых конфигурациях. Стоп! почему же я не подумал об этом раньше? Надо сориентироваться по звёздам и я сразу пойму где именно нахожусь!

Мысль эта до такой степени поразила меня своей простотой и очевидностью, что мне потребовалось сделать над собой усилие, чтобы вернуться к реальности. Группа уже уходила от «яйца», вытянувшись колонной; впереди мигнули фонарики, пискнула рация в наушнике: «Помним про дистанцию, смотрим под ноги!» – скомандовал Первый.

Я посмотрел на то, как он закрыл раздвинутые створки аппарели, воспользовавшись всё той же ключ-картой. Проём закрылся автоматически, видимо, створки имели некий привод, сдвигавший и раздвигавший их на фиксированный угол. Впрочем, иначе и быть не могло, принимая во внимание сильный разогрев корпуса, «яйцо» необходимо было надёжно герметизировать, а сие могло обеспечить только автоматическое запирание аппарели. Пользуясь тем, что в эту минуту мы остались одни, я обратился к Первому:

– Вопрос можно?

– Валяй, – разрешил начальник.

– Если с тобой что-то произойдёт, как будет производиться эвакуация группы?

– Хороший вопрос, Ять, – усмехнулся Первый. – Кроме тебя никто покуда не додумался спросить об этом. Ответ же очень прост: эвакуацию осуществит Второй. Он полностью владеет технологией, знает, что и как делать… и чего не делать. Хм-м, в нашем случае последнее даже важнее.

Он снова усмехнулся в своей странной полуиздевательской манере. Он побежал вперёд, а я постоял на месте, предоставляя колонне возможность удалиться.

Группа находилась на пустынном всхолмленном плато. Я посветил вокруг – пейзаж оказался по-настоящему марсианским: мелкие камни, обтёсанные ветром, песок. Скорпионов на грунте я не заметил, должно быть, им сейчас было холодно и они залегли в спячку. Правда, я не был уверен в том, спят ли они. Убедившись, что группа достаточно ушла вперёд, я двинулся следом; повернул раз-два, и «яйцо» пропало из вида. Жаль, хотелось бы ещё раз посмотреть, как оно исчезнет…

Прошли мы довольно много, метров, может быть, четыреста, а может, и больше, как вдруг, в очередной раз посмотрев по сторонам, я увидел нечто воистину необычное. Впереди по левую руку движения колонны, на краю плато высилось огромное сооружение, прямо-таки настоящая гора довольно необычной формы. Я в эту минуту находился ниже и смотрел на сооружение снизу вверх, поэтому прекрасно мог видеть его очертания на фоне ясного звёздного неба. Наверное, это была пирамида, но какая-то в высшей степени необычная, я таких прежде не видывал. Её боковые грани имели излом; круто поднимаясь от земли, они примерно на половине высоты делались более пологими, отчего сооружение приобретало ещё большее сходство с горой. Рукотворность этой постройки не вызывала сомнений – уж больно ровными казались её грани, слишком точно выдерживались углы их возвышения, но вот высота пирамиды поражала. Метров сто, никак не меньше, а может, и намного больше. Темнота мешала определить расстояние до этого необычного объекта и оценить его высоту, кроме того, определённое влияние на восприятие сооружения могло оказать то обстоятельство, что я находился ниже по склону опускавшегося плато. Но никаких сомнений у меня быть не могло – пирамида являлась очень и очень большой. Огромной!

Я вскинул винтовку и включил ночной прицел. Последние сомнения рассеялись – это действительно была колоссальных размеров пирамида, я увидел ровные плиты облицовки её поверхности. Неужели такие пирамиды существовали на земле? Я ничего не знал об этом. Надо определённо последить за движением звёзд по небосводу и понять, где же именно я нахожусь?

Подняв глаза к небу, я постарался отыскать там хоть что-то знакомое. В конце-концов, мне удалось найти Кассиопею, Большую и Малую Медведицы. Что ж, сие означало, я нахожусь всё-таки на Земле и притом в северном полушарии, а не на каком-нибудь Глапидопусе возле звезды йота-Волопаса. Уже хорошо! В течение ночи надо будет понаблюдать, как станут двигаться эти созвездия.

Группа наша двигалась отнюдь не в сторону громадной кривобокой пирамиды, как поначалу решил я. Мы прошли мимо неё, причём на весьма приличном расстоянии, может в трёхстах метрах, а может, и больше. Я понял, что мы спускаемся в широкую долину, только протекала там отнюдь не река, а скорее всего канал. С высоты своего положения я мог видеть его прямые участки, прямые настолько, что вопрос их рукотворного происхождения не вызывал сомнений. Канал впадал в озеро или, наоборот, вытекал из него; я видел, как в широком водоёме отражалось небо.

В общем, пейзаж даже близко не напоминал тот, что я наблюдал в прошлый раз. Кроме того, находились мы никак не в Египте, поскольку ничего похожего на Нил я не тут не видел.

По мере того, как мы спускались ниже, ветер пустыни заметно ослаб и стало намного комфортнее. Но по этому поводу я не особенно обольщался, ясен пень, пока мне придётся пластаться на стене я ещё десять раз успею замёрзнуть. Идею одеть охранников в куртки нельзя было не признать продуктивной и даже гуманной.

Вскоре я понял, куда наша колонна держала путь. Мы направлялись к довольно высокой пирамиде, которая поначалу не привлекла моего внимания. Она выглядела гораздо меньше той, что имела ломаные грани, да и располагалась ближе к долине, в которой протекал канал. Собственно, пирамида эта оказалась построена на последнем высоком отроге плато; далее следовало резкое понижение почвы, благодаря чему визуально постройка эта выглядела намного более массивной, нежели являлась на самом деле.

По мере нашего приближения, пирамида вырастала несколько жутковатым угольно-чёрным массивом. Наведя на неё прицел и задав шестикратное увеличение, я получил возможность рассмотреть детали. Гладкие грани постройки казались отполированы до зеркальной чистоты и я не в первый уже раз поймал себя на мысли, способна ли эта пирамида отражать лунный свет? Если да, то лунные ночи здесь, должно быть, выглядят совершенно фантастически: тёмная долина, высокие отроги плато над нею, а на самом краю – призрачные треугольники пирамид, отбрасывающие громадные световые пятна на многие сотни метров перед собою.

Пирамиду окружала высокая стена. Если принять её высоту равной, скажем, восьми метрам – а это была довольно скромная и правдоподобная оценка – то используя градуировку прицела можно было весьма точно определить высоту пирамиды. Я быстро проделал необходимые вычисления и пришёл к выводу, что от подошвы до вершины это сооружение имело около семидесяти метров. Что ж, это был почти что двадцатиэтажный дом, ничуть не меньше той пирамиды, которую я видел во время прошлого путешествия.

Зашипел наушник, закреплённый на моём левом ухе, и через секунду я услышал голос Веди: «Обращаю внимание всех на свет в долине. Расстояние до источника два с половиной километра». Действительно, далеко внизу и в стороне от нас появился слабый мерцающий огонёк. источником его явно являлся открытый огонь. причём, довольно слабый – фитиль или пучок травы. Я тут же включил рацию: «Воздух чист и прозрачен, свет наших фонарей могут заметить издалека». Прорезался и Первый: «Я подумал о том же. Запрещаю пользоваться фонарями вплоть до особого разрешения!»

Последнюю пару сотен метров до стены мы прошли в полной темноте. Шагать стало крайне неудобно, я слышал, как впереди кто-то пару раз звучно матюгнулся, споткнувшись о камни, которые попадались здесь на каждом шагу.

Достигнув стены, мы двинулись вдоль неё в направлении от долины. Вспомнив схему, продемонстрированную нам во время инструктажа, я понял, что колонна наша приблизилась к пирамиде с юга. Сейчас мы двинулись на запад, а долина с каналом, стало быть, располагалась на востоке. Теперь, когда я сориентировался по сторонам света, мне будет проще понять куда же именно нас занесло.

Зашипел динамик в ухе: «Внимание всем!» – послышался голос Первого. – «Мы идём по дороге, которой пользуется караул при обходе комплекса. Снайперам – максимальная бдительность! Посторонних уничтожать без предупреждения и помнить, что в случае чего, эти люди нас не пожалеют! От прочих членов бригады требую максимальной скрытности и быстроты!» Колонна наша припустила бегом. Побежал и я, не забывая через каждые тридцать-пятьдесят метров припадать на колено и осматривать через прицел сектор, находившийся у меня за спиною.

Добежав до угла стены, все повернули и остановились, чтобы перевести дыхание. Я присел, просматривая пути подхода к нам через прицел, а Аз и Буки принялись собирать титановую лестницу. Проделали они это практически моментально, минуты не прошло; как я понял в этой лестнице не было ни одной детали, требующей свинчивания.

Первым полез по лестнице Веди. Заняв позицию на стене, он прикрывал нас сверху, пока не вскарабкались остальные. Оказавшись на гребне, я и Веди разбежались в противоположные стороны и заняли места на углах. Лестницу между тем перекинули на противоположную сторону стены и остальные шестеро членов нашей команды спустились во двор.

Заняв место на углу, я огляделся. Стена у основания достигала толщины четырёх метров, кверху она сужалась, но всё равно оставалась достаточно толстой для того, чтобы я мог лежать поперёк неё не доставая руками и ногами противоположных скатов. Несмотря на внушительны размеры, стена явно не являлась оборонительным сооружением: с внутренней стороны на её поверхности оказались укреплены внушительные панно с рельефными рисунками. Интересно, что они изображали – через прицел я не мог этого рассмотреть из-за низкой тепловой контрастности поверхности панно и стен. Верхушки стен не имели зубцов, которые могли бы закрывать защитников во время штурма. Отсутствовали и башни, с которых можно было бы простреливать «мёртвую» зону под стенами. В общем, мне стало ясно, что никто из создателей этого внушительного сооружения не рассматривал его как рубеж обороны.

Для чего же тогда их построили? Элемент декора? Хренасики себе, декор! Обнести два стадиона такой вот стеночкой просто для красоты, кто бы дачу моей мамы огородил таким заборчиком?… И очень я бы хотел знать, кто на эту красоту любуется в дневное время? Что это за музей и как сюда попасть на экскурсию? В свободное от бытового пьянства время…

Я должным образом оборудовал себе огневую позицию: смёл мелкие камушки из-под рук, вытащил из разгрузочного жилета запасную обойму и уложил её рядом, потом вторую, застегнул куртку, поискал опору под пятками для быстрого подскока. Время от времени поглядывал сквозь прицел на то, чем заняты мои коллеги во дворе.

Они времени не теряли: собрали инфракрасный прожектор, одели на глаза ночные бинокуляры, благодаря чему получили возможность перемещаться и работать как днём. Первый и Второй бегали вдоль пирамиды, что-то обсуждая и тыча пальцами в камни нижнего ряда облицовки. Затем они свинтили из двух половинок каждый три прута, которыми начали толкать эти самые камни. Впрочем, нет, не толкать. Они явно пытались их поддеть. Причём, как я скоро убедился, их интересовали отнюдь не все камни облицовки, а всего-то три или четыре, расположенные один подле другого. Специалисты явно намеревались подвинуть какой-то из этих камушков, хотя я совершенно не представлял, как же именно это можно сделать. В самом деле, ну как вытащить камень из кладки, без разрушения?

Не забывал я поглядывать и на небо. Созвездия, привлекавшие моё внимание прежде, заметно подвинулись по небосводу, хотя я пока и не мог понять, как же именно.

Суета во дворе продолжалась недолго, от силы десять минут. Затем произошло нечто такое, чего я не ожидал. Вообще-то, мне пора уже было бы привыкнуть к неожиданностям, но честное слово, пока это у меня не очень-то получалось и потому удивляться я не переставал.

Первый и Второй подвели свои металлические прутья под один из камней, нажали на них сверху вниз и камень отчётливо шевельнулся. Затем последовало несколько простых манипуляций, новое нажатие и камень явно приподнялся. Я даже увидел образовавшуюся щель под ним. Причём верхний край камня из облицовки не выходил, а отклонялся вглубь, в толщу пирамиды. Фактически плита поворачивалась на месте. Секунда-другая-третья, и вот камень оказался поставлен горизонтально, его подперли половинкой разборного металлического прута. В теле пирамиды открылся зияющий провал хода.

Любопытство – плохая черта, но тут моё любопытство преодолело сдержанность и я включил рацию:

– Первый, извини, я понимаю, что это не моё дело, но всё же объясни…

– Ну? – буркнул недовольно начальник.

– …как ты умудрился так поднять плиту? Левитация, что ли? Или бабка нашептала?

– Какая на хрен, левитация?! – засмеялся Первый. – Ну ты даёшь, разведка! Дурной фантастики начитался? Это специальная плита, она изначально сделана поворотной.

– Для чего? – я искренне не понимал этого.

– Чтобы заносить гробы в эту часть подземелья!

– Гробы?!

– Ну, а что же ещё? Не казан же с чанахами… не отвлекай меня больше глупыми вопросами!

Минуту или две все шестеро спустившихся во двор стояли перед открывшимся проходом. Часть его просвета была занята телом самой плиты, но под нею всё равно оставалось довольно много свободного места – сантиметров восемьдесят в высоту и более метра в ширину. Мужчина на корточках мог пролезть внутрь без особых проблем. Специалисты что-то обсуждали, подсвечивая внутрь фонариками, затем в зев прохода полез Первый. За ним последовали Аз и Фита. Через минуту стоявшие во дворе принялись передавать внутрь рюкзаки, после чего полезли сами.

Последним внутрь пирамиды отправился Второй. Уже усевшись на корточки, он включил радиостанцию и обратился к нам, охранникам: «Веди и Ять, мы уходим в подземелье, запирающую плиту оставляем поднятой. Смотрите, никому не позволяйте её опустить, поскольку нам изнутри будет очень трудно её снова поднять – там просто не во что упереться, подземный ход опускается круче, чем в метро. Если кто-то появится возле плиты, валите его нахрен и держите оборону пока мы не выскочим! Понятно?»

Он нырнул внутрь и я остался полностью предоставлен самому себе.

Шло время. Постепенно начинал пробирать холод. Чтобы согреться, я то отжимался на кулаках, то приседал, то садился в шпагат. Каждые четверть часа со мной по рации связывался Веди, произносил несколько общих фраз, чтобы проверить, всё ли у меня в порядке. Примерно через час с того момента, как члены нашей бригады вошли в пирамиду, Веди сообщил: «С наружной стороны стен движется ночной дозор с двумя факелами, будь внимателен.»

И действительно, я вскоре увидел, как от того угла стены, где находился напарник, в мою сторону неспешно вышагивает группа вооружённых холодным оружием мужчин. Все они оказались облачены в одежду из шкур и примитивные доспехи, головные уборы – отсутствовали. Во главе группы из двенадцати человек двигался факельщик, освещавший дорогу. Колонну замыкал другой факельщик.

Смешно, конечно…

Поскольку им предстояло преодолеть более ста восьмидесяти метров, я получил возможность хорошенько рассмотреть этот ограниченный воинский контингент. Народец, прямо скажу, выглядел жидковато – все едва выше ста семидесяти сантиметров. И никакой мужской стати. О мускулатуре особо и говорить нечего, таковая отсутствовала по определению. В общем, инвалидная команда, таким богатырям только в пейнтбол играть с врождённо-убогими девочками из начальных классов интерната-лепрозория. Потенциальный противник при ближайшем рассмотрении нисколько не впечатлил меня. Все они оказались вооружены лёгкими копьями, очевидно, приспособленными для метания, и большими ножами весьма устрашающего вида. Неужели такие, как эти калеки, построили колоссальные пирамиды?

Я тихонько лежал на стене, дожидаясь, пока мужчины пройдут мимо, внимание к себе ничем не привлёк и ночная экспедиция прошагала под стеной, даже не заподозрив о моём существовании.

Время потянулось дальше. В какие-то мгновенья я терял связь с реальностью: не то, чтобы засыпал, а просто терял ощущение времени. Такое бывает, когда сидишь в засаде достаточно долго. В принципе, это даже неплохо – тебя перестаёт мучить вынужденное безделье и ограниченность в движении.

Снайперский дзэн…

Я вытащил шоколадку, развернул, обёртку спрятал в карман штанов. Поднял глаза к небу, чтобы посмотреть, насколько повернулись созвездия на небосводе.

И чуть не поперхнулся шоколадом. Я увидел то, чего не могло быть в принципе. Полярная звезда теперь находилась совсем не там, где я наблюдал её прежде. Она явственно описала большую дугу, а ведь этого никак не могло быть. Она потому и называется «Полярной», что висит над северным полюсом Земли, прямо на оси вращения планеты и потому в отличие от всех других звёзд по небосводу в течение ночи не движется!

Честное слово, у меня словно бомба в голове разорвалась. Я насмотрелся уже много всяческих чудес и пора бы уже было покончить с удивительными открытиями! На Земле нет такого места, глядя с которого на небо можно было бы видеть вращение Полярной звезды. Стало быть, полярная звезда в Малой Медведице в этом месте вовсе не Полярная? А значит, я нахожусь не на Земле? Но почему тогда я вижу земное небо? Пусть видоизменённое, не такое, как на широте Санкт-Петербурга, но всё же явно земное?

Я в полном замешательстве смотрел вверх, сознавая, что вопросов в моей голове копится прямо-таки неприлично много. Я немало поучился на своём веку – в школе и институте, школе оперсостава КГБ и курсах переподготовки – я получил массу полезных и не очень знаний, но никогда прежде мои представления о физических законах материального мира не подвергались такой всеобъемлющей ревизии. Во время этих двух путешествий я повидал уже несколько явлений, явно нарушавших фундаментальные законы физики – стремительно остывающее «яйцо», застывающий в воздухе изогнутый лазерный луч, теперь вот Полярная звезда, кочующая по небосводу… Следовало признать, что либо я что-то всерьёз напутал и крепко подзабыл, либо попал в такое место, где законы нашей физики почему-то перестали действовать.

Вот те, бабушка, и Юрьев день!

Первым показался из-под плиты Аз. Он уселся перед проходом и потащил верёвку, брошенную вниз. Через четверть минуты вытащил рюкзак, отвязал его и сразу же бросил конец обратно. Не прошло и минуты, как он вытащил второй рюкзак, затем третий. Таким макаром он поднял восемь рюкзаков. Все они, видимо, были тяжелы, а уклон подземного коридора слишком крут, чтобы поднимать их на спине. После того, как этот груз оказался извлечён наверх, стали вылезать остальные рабочие.

После того, как все шестеро благополучно покинули подземелье, поднятая плита была аккуратно, без единого стука, опущена в прежнее положение. Затем мои коллеги выключили и разобрали инфракрасный прожектор, сложили «по-походному» свой инструментарий, распределили рюкзаки и стали подниматься на стену.

Тут все они присели перевести дыхание. Народ, похоже, здорово устал и явно нуждался в пятиминутном перерыве для поднятия тонуса. У кого-то зашуршала шоколадная фольга, у других – зашипела вода в открываемых бутылках. Я решил воспользоваться всеобщим умиротворением и поинтересовался:

– Кто-нибудь может мне объяснить, почему полярная звезда Малой Медведицы не является здесь полярной?

Я поднял палец к небу, чтобы меня лучше поняли. Слова мои оказались услышаны – все задрали головы вверх и посмотрели в указанном направлении.

– Правда, что ли? – изумился Буки. – А что это значит?

– Как такое может быть? – не сдержал удивления и Первый. – Или это шутка?

Второй очень странно посмотрел мне в лицо – словно никогда не видел раньше, покачал головой и даже цокнул языком:

– Ай да Ять! Ты умный перец, как я погляжу. Ты знаешь… кхм-м… эти орлы (последовал кивок в сторону остальных мужчин) путешествовали намного больше тебя, но ни один из них не задумался над тем, что ты сейчас сказал. Браво, Ять! У тебя какое, вообще-то, образование?

– Я узкий специалист широкого профиля в области машинного доения козлов.

– Ну-ну, узкий специалист, ну-ну… Голова у тебя, вижу, работает. Хвалю! – проговорил задумчиво Второй, хотя мне показалось, что он не очень-то обрадовался моей наблюдательности.

Он отвернулся от меня, явно рассчитывая заняться своим делом, но тут Первый, явно сбитый с толку нашим диалогом, дёрнул его за рукав:

– Обожди, куда пошёл?! Объясни насчёт полярной звезды…

– Полярная звезда – вон!… – Второй указал пальцем куда-то в сторону от созвездия Малой Медведицы. – Это альфа-Дракона. И всё, закончили на этом астрономический съезд!

Восемь рюкзаков были распределены между восемью членами бригады, после чего Первый перебросил титановую лестницу со стороны двора наружу и мы спустились со стены. Без долгих разговоров группа построилась уже привычным порядком – Веди впереди, я – замыкающим – и со всей возможной быстротой двинулась прочь от пирамиды.

Рюкзак оказался не очень тяжёлым, может, килограммов тридцать пять, может, чуть больше. Признаться, я даже обрадовался этой нагрузке: от длительного лежания на стене кровь застоялась в конечностях до ломоты в суставах. Теперь же организм быстро пришёл в тонус и я испытал явственное физическое облегчение, то состояние, которое профессор Павлов называл «мышечной радостью». Быстрым шагом, иногда переходя на бег трусцой, мы сначала спустились с отрога плато, на котором стояла пирамида, а потом стали подниматься вверх, на то плато, где находилась пирамида с изломанными гранями.

Долина с каналом осталась далеко за спиной. Там сейчас царила полная темнота – ни единого звука не доносилось, ни единого огонька не было видно, словно место это являлось совершенно необжитым.

Мы поднялись на господствовавшее над местностью плато. Сразу же задул пронизывающий ветер пустыни, нёсший мелкий гадкий песочек, скорее даже пыль. Дело шло к рассвету, так что температура теперь стояла наименьшая из возможных. Думаю, что-то около восьми градусов по Цельсию. Мы с Веди имели куртки, а вот остальным тут стало совсем невесело. Я слышал, как Первый по рации обратился ко всем с просьбой потерпеть ещё пять минут. «Сейчас отойдём метров на триста в пустыню и я вызову „яйцо“!» – пообещал он.

Слова эти мне многое объяснили. Я понял, что за «тубус» носил с собою наш начальник – это был знак, на который наводился транспортировавший нас аппарат. Лазерный луч, направленный в небосвод, служил ему ориентиром. Луч этот как раз и излучал круглый пенал, спрятанный в узком рюкзаке за спиною Первого. Видимо, вызов «яйца» и выбор места его посадки являлся прерогативой командира бригады, что в общем-то, представлялось вполне логичным.

Минули минута-другая-третья. Я слышал пыхтенье идущих впереди, сопение, шмыганье носами, однообразный стук подошв о грунт и похрустывание щебня под ногами. Я совершенно перестал опасаться погони или какой-то случайной встречи: в такую неприветливую ночь даже самый самый злой хозяин собаку со двора не выгонит.

Наконец, Первый решил, что мы достаточно далеко удалились в пустыню. Он приказал колонне остановиться и принялся распаковывать свой узкий рюкзак. Я не сдержал любопытства и навёл на него прицел с максимальным увеличением, стремясь разобраться в манипуляциях начальника. Хотя нас разделяли не меньше тридцати метров, я прекрасно мог видеть как Первый извлёк «тубус», точнее говоря, длинный круглый металлический пенал, отомкнул два замочка на корпусе, разделил половинки и вытащил прибор, который прежде мне показался похож на подзорную трубу. Первый немного покрутил две половинки, добиваясь совмещения рисок на их боках, после чего, удовлетворившись достигнутым результатом, поднялся и направился в пустыню.

Я следил за ним через прицел. Мне хорошо было видно, как отойдя метров на восемьдесят, Первый наклонился, укрепил трубку на грунте, после чего включил прибор. Тут же из трубки ударил в небосвод тонкий лазерный лучик. Что ж, всё происходило как в прошлый раз. С той только разницей, что теперь я лучше понимал увиденное.

Прошло какое-то время, секунд, может быть, десять или двадцать, как вдруг произошло нечто такое, чего я поначалу даже и не понял. Где-то в вышине беззвучно сверкнула молния, да так, что я отчётливо увидел тени на песке, которые отбросили фигуры моих коллег, стоявшие метрах в тридцати от меня. Присев на колено, чтобы не так возвышаться на ровной местности, я запрокинул голову в безоблачное ночное небо и увидел четыре жёлтых огня, стремительно валившихся на нас сверху. Я решил поначалу, что это какой-то летающий аппарат с бортовыми сигналами, но уже через секунду сообразил, что ошибся, потому что каждый из огней двигался по своей собственной траектории, никак не связанной с другими. Прошла секунда, вторая и вот огни с явственным треском ударили в грунт, рассыпались живописными снопами искр и в их коротких вспышках я увидел фигуры людей, облачённых в какую-то немыслимую одежду. В каждом упавшем с неба огне, точно в коконе, находился один человек. Видимо, людей этих увидел не я один, потому что до ушей моих донёсся испуганный, прямо-таки нечеловеческий вопль Первого: «Ять и Веди, стреляйте в них, стреля-я-я-яйте …!»

Уж и не знаю, что так напугало Первого, да видно основания к тому имелись. Точно мощная басовая струна лопнула где-то в небесах и заревела, да с такой чудовищной силой, что у меня желудок и печень задрожали. Я не понял, что это было, мне только стало ясно, что против нас применили какое-то акустическое оружие. Уж больно сильным оказался эффект! Я повалился на грунт и перекатами стал уходить в сторону от основной нашей группы. Быстро-быстро-быстро, насколько мог быстро, а я ведь парень сноровистый! Откатившись метров на десять, я припустил дальше «крокодилом», упираясь в грунт только руками и ногами. Винтовка волочилась по земле, ударялась о камни, но за неё я не беспокоился, ВСС – очень надёжная штука, она и не такое вынесет.

Опять лопнула басовая струна в небе, но теперь намного слабее, чем прежде. Стало быть, я выскочил из эпицентра её воздействия.

Я – молодец! Я – такой! Меня вашими страхами и рёвом с неба не испугаешь! Я и сам напугать могу…

Теперь можно осмотреться… полторы секунды на обзор обеих полусфер. Я упал на живот и рывком поднял в глазам окуляр прицела винтовки. Включил ночную подсветку. И ничего в прицеле не увидел.

Ни хрена вообще! Полная засветка! Ровное зелёное поле, на нём прицельные риски – и ничего более! О-бал-деть, как же они это сделали? Я нажал кнопку рации, намереваясь спросить у Веди, как работает его прицел. И снова крякнул, услыхав мощный «белый» шум, забивавший рабочий диапазон. Я не сомневался, что и запасные частоты тоже забиты поставленной помехой. Стало быть, вырубили нашу связь. Уж и не знаю, чья эта работа, но нас явно навестили мастера своего дела. Мо-ло-дцы…

А вот всем нам, кажись, пришёл крындец. Не детский, настоящий, серьёзный. Серьёзнее не бывает!

6

Я выключил прицел за ненадобностью. Приподнял голову повыше, обратившись в слух. Сейчас это была единственная сигнальная система, способная подсказать местонахождение неизвестных. На зрение полагаться не следовало – я не кошка и не скорпион и в безлунную ночь человек не очень-то повоюет без инфракрасной оптики.

Где-то недалеко впереди – метрах в двадцати, а может, и того меньше – забухали тяжёлые шаги, противно заскрипела каменная крошка под ботинками. Там никак не могли находиться наши люди – все они сейчас оставались метрах в пятидесяти правее…

Не раздумывая, я навёл ствол на звук и выстрелил раз, а затем второй. Выстрел у ВСС практически бесшумен и на выстрел огнестрельного оружия не похож – специальный патрон устроен так, что пороховые газы, толкнув пулю, остаются заперты в гильзе и в ствол не попадают. Кроме того, интегрированный глушитель винтовки очень хитро сделан – мало того, что он поглощает газ у дульного среза, так ещё и тепло от разогревающегося ствола отбирает, тем самым повышая скрытность стрелка. Хорошая штука ВСС, всё-таки есть в России золотые головы и руки, что б там русофобы ни болтали!

Вход для пользователей

Меню