Читать онлайн Битва в кальсонах бесплатно

Глава1. Красный уголок

Стоит ли упоминать о том, что в ту далёкую эпоху, когда не было автомашин, ты мало куда мог до

браться? Чисто физически. И если и пускался в какие-либо путешествия, то это было чем-то безумно тяжким и нудным, только и ожидая в карете, телеге или омнибусе, трясясь на кочках:

– Ко-гда же о-но у-же за-кон-чит-ся?

И наконец-то даст тебе вздохнуть, встать, отряхнуться от придорожной пыли, грязи навязчивых фантазий о симпатичной соседке, сидевшей напротив тебя в своих кружевных воланах, и нудных размышлений во время глазения в окно о своей нелёгкой доле, заставлявшей тебя всю дорогу покорно опускать глаза.

Под её быстрым взглядом.

Наконец-то прийти в себя, шагнув вслед за ней на улицу, с сожалением оторвать от неё, ускользающей в подворотню, свой восхищённый взгляд, глубоко вздохнув о том, что из-за сопровождавшей её пожилой гувернантки ты так и не решился спросить её новый адрес и наконец-то оглядеться по сторонам.

На убогие одноэтажные дома, живописные лужайки и робкие жидкие стайки пугливо слоняющихся из стороны в сторону деревьев. Бесполезно пытавшихся убежать от настигающего их холодного, пронизывающего осеннего ветра. Обжигая тебе лицо и руки леденящими душу воздушными поцелуями неторопливо приближающейся Снежной Королевы. Со всей её шумной свитой метелей, молодых порывистых ураганных ветров и ледяных дождей, превращающих всё и вся в сияющие кристаллы чистейшего льда. Заставляя деревья, как пажей, склонять перед Королевой свои сверкающие на солнце стеклярусными доспехами ветви до самой земли. А стволы от такой непривычной для них нагрузки внезапно лопаться от подоспевшего вслед за ней трескучего мороза. Громыхая о покрытую толстой ледяной коростой землю всей своей хрустальной массой.

Заставляя главного героя тут же отводить от этих ёлочных и берёзовых украшений свой суетливый взгляд. И чтобы не растерять остатки тепла из омнибуса, торопливо кутаться в пыльные от изматывающего путешествия одежды.

А читателя – в свой тёплый плед. А то и (внезапно продрогнув, как и главный герой, которому непривычно холодный ветер залетал запазуху и овевал бока) сходить за горячим чаем. Прихватив пирог.

В отличии от главного героя, который был измотан долгим путешествием, смертельно голоден, разбит плохой дорогой, сидением на жёсткой деревянной лавке и, почесывая затёкший зад, не имел возможности даже перекусить. Вынужденный, сглатывая от голода и жажды слюну на ваш пирог и чай, тут же отправится по своим делам. Навязанным ему автором чтобы захватить ваше воображение.

То есть, фактически, был постоянно привязан к одной точке повествования. Что и вынуждало писателей то и дело вдумчиво её описывать, заставляя читателя терпеливо выслушивать разливанные бредни автора, пока тот исступленно наслаждался местными красотами. Глазами проходящего мимо них главного героя, пытаясь подчеркнуть местный колорит. Своим неумением ни передать впечатление, ни впечатлить. Заставляя читателя терять терпение и интерес к роману. Точно также, как сейчас.

И Аполлон, учтя негативный опыт других писателей, за рулём своей машины «Спринтер» теперь каждый день осуществлял мечты любого литературного героя предыдущих эпох, меняя одну локацию за другой, наслаждаясь местными красотами со своей красоткой с видовых и заползая на самые-самые вершины местных сопок по разбитым такими же, как и он, энтузиастами грунтовым дорогам. Нещадно шлифуя резину в рытвинах. Чтобы наконец-то заглушить раскалённый двигатель, потрескивавший от возбуждения выхлопной системой, выйти из машины и слегка ошалеть от того, какие шикарные виды с низложенной к твоим ногам панорамой Нахадаки оглушали тебя своим размахом. Уходя в глубокую голубую даль над серебристо-синим морем, испещрённым крошечными корабликами красных, белых, синих, серых и других цветов на этой голубой опушке. И не менее голубыми вершинами стеснительно прятавшихся за спинами друг у друга сопок. Пока солнце смеялось сверху над их глупостями, согревая их своими лучами и улыбками.

Ведь любая мечта вдохновляет. Поэтому Аполлон был буквально окрылён! Не к месту порхая, как бабочка, от места к месту. Особенно – тем, что Елена Прекрасная, пару минут понаслаждавшись местными видами, тут же кидала в кусты окурок, от всей души наплевав… на окурок, а на правила противопожарной безопасности! И осуществляла прямо в машине на той или иной сопке те его мечты, о которых он в море столь исступлённо мечтал, не смея нарушить обед безбрачия.

И не только он. Осуществляя свои мечты с Еленой «за себя и за того парня». А точнее – за целое стадо парней, что толпились за Аполлоном в тесном коридоре желания на судне.

Понимая теперь, насколько мучительно тесные на судах коридоры.

Но не будем забегать вперёд, расталкивая локтями предвкушения других моряков, в объятия Афродиты. Речь о ней зайдёт чуть позже. К нему в каюту. Заставляя других моряков, оставшихся за дверью, строить свои догадки. До гадкой сути их общения и взаимодействия на высокогорном плато похотливых фантазий других членов экипажа, возносивших Аполлона ввысь. До супер-героев! Становившихся у матросов в курилке чуть ли не литературными. Срывая штампы.

Ведь если Аполлон давал в море обет безбрачия сознательно, то все остальные моряки – бессознательно. Только и мечтая его (хоть с кем-нибудь!) нарушить. И выплеснуть на неё котёл с раскалённым маслом своего бессознательного. Обжигая её своими мечтами. День за днём, ночь за ночью… Пока не остынет масло. Твоей души. Заставляя тебя вдохновляться безобразным до той (даже невообразимой на берегу!) степени, которая от постоянного заключения в замкнутом пространстве судна обостряет твой сенсорный голод так, что не просто сносит в море тебе крышу, но и делает даже безобразное по-настоящему прекрасным! Пока ты не сможешь его хоть с кем-нибудь осуществить. Подозревая, что и Аполлон до сих пор, раздувая ноздри, столь же примитивен, как и они. И только об этом и мечтает. Но уже – не на словах, как остальные матросы, а за закрытой на ключ дверью. И более половины безумно долгого рейса обжигали Аполлона своими роскошными фантазиями, вливая в него раскалённую лаву своих энергий.

Которые он теперь и выплёскивал на Елену. Одну за другой. Заставляя её их воплощать, замирая от их восторга! Именно – их. Как любая богиня, чутко улавливая в нём гулкое отражение их страстей. Впрочем, это и называется «коллективное бессознательное», заставлявшее Аполлона теперь толкаться в приёмной Елены всем экипажем судна. Принимавшей их по одному. Как капитанша. Выдавая секс, как честно заработанную ими за рейс плату. Чтобы те не пустили её по кругу. Своих бесконечных фантазий, закольцованных в море на одном и том же. Как могло бы показаться. Когда Аполлон вспоминал, о чём именно мечтал в курилке тот или иной моряк. И тут же блистал в объятиях Елены той или иной гранью своего бессознательного. Желания себя реализовать. Во всей красе! Как и любой матрос. Тем более – на берегу!

Слава богу, что Елена не была Видящей и не замечала между ними особой разницы, постоянно считая его (на пальцах) одним и тем же моряком. Ещё более неистовым, чем прежде!

Ведь не очистившись в горниле раскаяния до конца от возможных корректировок своим прошлым-я актуальной для настоящего момента мифологии поведения, Аполлон изжил свою прежнюю (бесовскую) выпечку не до конца. И этот недо-конец торчал из-под тоги его духа, создавая на ней бугры рельефа местности, на которой местечковые войска его бесовской выпечки под командованием Банана ни в какую не желали покидать захваченный плацдарм, яростным скрежетом возражений заглушая голос разума. Тем более что каждый раз, как только Аполлон твердо решал для себя бросить уже этот неблагодарный литературный труд, заставлявший его собирать материалы в чужих объятиях, архангел тут же спрашивал его: «А вдруг, кто-то ещё не знает? Ты должен им помочь. Чтобы они не наступали уже на твои грабли.»

И опираясь на этот расклад, который был для него более приемлем, нежели несколько туманный и далекий от его чаяний постулат «о взаимотворчестве двух начал, основанный на принципе любви», о котором ему и пытались донести архангелы в труде Клизовского1, но перевернули разнос, споткнувшись о низкий порог его восприятия, Аполлон наивно считал (отворачиваясь и суеверно пятясь от них в догму своей бесовской выпечки), что и на таких позициях сможет удержать любую ситуацию под локоток ото всех её падений на асфальте. Из-за щелей, которые та держала под каблуком, заходясь от двойственности его натуры.

Только и ожидая, когда же он уже там наиграется и наконец-то уже взлетит. Развернув над миром свои гигантские крылья самого совершеннейшего ангела, который только блуждал в этих краях.

Да и то – случайно.

Ну, хотя бы потому, что своими ярко-красными шторами, обоями с тёмно-красными розами и чёрно-красным ковром с восточными арабесками на полу снимаемая им студия сразу же Аполлону понравилась. Навевая ему воспоминания о той самой «красной комнате», которую Аполлон с первого же рейса постоянно пытался бессознательно воссоздать у себя в каюте. Чтобы и в рейсе чувствовать себя в ней, как дома. Ведь после того, как у него всё никак не получалось прыгнуть за борт, Аполлон наконец-то понял, что он, как постоянно вымирающий вид, записан заглавными буквами в «Красную книгу» Вечной Жизни. Предпочитая жить с тех пор в «Красном уголке». Чтобы это подчеркнуть! Хотя, заходившие к нему в гости моряки и находили его дом слегка «публичным». И всё искали, с усмешками, глазами красные фонари. Взахлёб махая воспоминаниями о «Розовых кварталах». И рассказывали ему свои забавные там (та-ра-рам!) истории. Так, что ему по долгу не удавалось их прогнать. Настолько сильно они проникались бодрившей его атмосферой.

Особенно – одну буфетчицу. Которую привлёк постоянно включенный им на полную громкость музыкальный центр и вечный «день открытых дверей». Сквозь проём которых и донёсся до неё, отражаясь по лестничным пролётам на третий этаж в надстройку, пока она мирно шла из кают-компании в душ, глубочайший вокал певицы Анни Муррей, включенный им, как всегда, «на всю катушку». Благо, что звучание его музыкального центра «Шарп» было просто божественным. Заставив её невольно замедлить шаг, прислушаться, найти в её зычном голосе нечто общее со своим музыкальным прошлым и пойти по этой трепетной «нити Ариадны» вниз. Безусловно, рискуя наткнуться в этом полутёмном лабиринте коридоров на какого-нибудь Минотавра.

Но увидев вместо него скромного Аполлона, расслабиться и, играючи постучав в и без того открытую дверь, с улыбкой напроситься в гости:

– Можно? Просто, дослушать песню.

Затем – альбом. И – расцвести душой!

А затем и другие, не менее прекрасные композиции, добытые им в Корее в музыкальных лавках.

И Аполлон, сидя рядом с ней, прекрасно её понимал. Даже глубже, чем она хотела.

Его самого. Ведь в море из-за постоянного давления сенсорного голода твоя психика постепенно становится буквально обнажена к прекрасному. Целиком и полностью! Готовая, в глубине твоей чуткой души, всем сердцем обнажиться перед любым, кто тебе таковым хотя бы просто покажется.

И только потом уже – и телом. Если до этого дойдёт (до этого дурашки).

Тут же получив от хозяина этого заведения – с ней беседы – бесплатный абонемент на его постоянное посещение.

– В качестве музы, разумеется.

– И не более того! – подхватила та.

Но неожиданно для самой себя, так завелась своими же рассказами о своих музыкальных похождениях по ресторанам, за которые тебе ещё и платят, а затем ещё и приплачивают, если ты соглашаешься снизойти со сцены – до одного из не самых простых смертных, чтобы забрать приготовленные им для тебя цветы и прочие знаки внимания на накрытой на столе поляне… Что тут же пожелала-ла-ла-ла завести (себе) хозяина. На высочайшую из вершин!

Который буквально отговаривал своих, столь же неожиданно зашедших к нему друзей, не покидать его:

– Ни в коем случае!

Выйдя с ними в туалет и в трёх словах обсудив сложившуюся у него на диване ситуацию. Поджав ноги. В ожидании того, пока их наконец-то уже оставят. Вдвоём.

Которая пошла после этого принять душ, вернулась и очень удивилась тому, что он их ещё не выгнал.

«Идиот! Я же сказала им всем, что иду в душ. Неужели – непонятно?» – лишь подумала она. Но решила для себя уже не сдаваться и сидеть там до посинения. Мол, не на ту нарвался!

Упрямо высиживая своё «золотое яйцо» женского счастья несколько долгих дней в его каюте за красными шторами. Ровно до тех пор, пока её не покинут остальные матросы. Наконец-то оставив их между штор в спальном отсеке наедине. За столь же красными, но более плотными шторами из красного бархата. Бесконечно выслушивая то, как он добыл их ещё на складе во время работы грузчиком, когда он и его напарник Славик проникли в соседний склад, и каждый взял там то, что ему понравилось. С разрешения завскладом, разумеется! Которой было плевать на такие мелочи (которые нельзя было тут же продать). Особенно после того, как Аполлона однажды пригласили к завскладом на импровизированный в рабочей обстановке юбилей, и он тут же спросил, сколько той лет:

– Неужели – уже сорок?

Завскладом улыбнулась и просто ответила:

– Больше!

– Пятьдесят? – ещё сильнее удивился Аполлон. Искренне вытаращив глаза.

Та только улыбнулась. А её помощница Марина над чем-то своим засмеялась.

– Не может быть! – совершенно искренне отреагировал Аполлон. – Неужели – шестьдесят? Да, ладно. Вы меня разыгрываете! Где торт? Почему нет надписи?

И долго ещё не мог поверить.

Прощая ему после этого всё на свете!

Всегда и во всём с тех пор был виновен Славик. Даже если в тот злополучный день его и вовсе не было на работе. «То есть – как раз именно поэтому!» – подчёркивала завскладом.

А когда Аполлон уже увольнялся через пять с половиной месяцев работы для того чтобы уйти от них в моря, завскладом умудрилась отправить его «в отпуск с последующим увольнением». То есть – насчитав ему каким-то чудесным образом чуть ли не четыре зарплаты. За последние полтора месяца.

Ох, уж это женское сердце! Как легко его подкупить.

Особенно, если ты и не пытался это сделать. А просто наивный балбес, которому «девушки» просто хотят помочь.

И пока Славик возился на складе с каким-то устаревшим оборудованием, Аполлон нашёл для себя и жадно схватил там рулон красного бархата. Из которого затем и сшил в море себе и сожителю шторки. Иглой и ниткой. Таская их из рейса в рейс.

Что просто завораживали матросов! Глядя на маленькие рожицы, образовывавшиеся на барельефе бархата. Этих немых свидетелей из потустороннего мира. Которые смотрели на них столь пристально, что даже матросам становилось жутко от этих взглядов.

Пока он буквально умолял их не покидать каюту! Раньше, чем уйдет буфетчица. Иначе она его тут же изнасилует. На глазах у всех! Буквально заставляя моряков его, ну, блин, никак не понимавших, играть в игру «кто кого пересидит». Рядом с ней.

Не пытаясь уже и объяснить в курилке, что даже у бездетных женщин за тридцать грудь вроде бы всё ещё красивой и правильной формы, исполненной всё того же изящества и обещания захватить тебя новизной переживаний и непередаваемых (твоим товарищам) ощущений (сколько бы ни старался ты им на следующий же день живописать её волнующие очертания со всё столь же высокомерно вздёрнутыми носиками сосков), но что когда ты хватаешь за хвост удачу, словно ускользающую в небо жар-птицу, обдавая тебя лёгким жаром и румянцем на щеках, проникаешь-таки в её «святая-святых» и, целуя её, слегка касаешься одного из округлых приложений к твоему счастью, вдруг обнаруживаешь, что оно уже слегка дрябловато. Как воздушный шарик – через пару дней, проведённых под потолком после дня рождения твоего племянника. Запоздало понимая, когда твои эмоции предвкушения начинают медленно оседать, как и тот шарик, что ты слегка опоздал на праздник её жизни. Что её грудь теряет ту волнующую тебя в юности упругость. Как у всё ещё полной жизненных сил и самых светлых надежд девушки после раннего аборта. Переломившего чужим «жизненным порывом» (перешедшим в страсть) веточку её цветущей юности, сделав женщиной. Раз и навсегда. Буквально выпнув из «юношеской сборной»! Слегка расширив этим «пинком» её тазовые кости. Убивая её внутреннюю суть, а через это и её красоту. Нимфетки. Что становилось ещё более обидно, когда ты пытался её коснуться. Буквально. Ощутив её на своих губах. И столь вероломно разочаровываясь в юношеских ошибках своей избранницы. Невольно начиная относиться к ней уже более поверхностно. Тут же меняя свое отношение к ней на более предвзятое. За жабры. Тем более если после этого пережитого стресса она то внезапно полнела, то опять хваталась за голову и худела, вновь «сдуваясь». То опять расслаблялась и полнела, ещё сильнее растягивая кожу. Начиная, с годами, играть на своём теле, как на гармошке. То расправляя «меха», то вновь сжи-маясь своей мятежной душой. Не желая признаться даже самой себе в том, как печально эти гормональные «игры» отражаются на твоей более нежной, чем у мужчин (которые этого не понимают, но сразу же ощущают руками, а тем более – губами) коже.

– Да нормальная баба! – восхищённо возмущался Дуримар, выслушав в курилке от Аполлона эту «поэзию» в прозе жизни.

– Это зависит от того, что у тебя за нормы. – спокойно отвечал Аполлон. Затушив сигарету.

– Да я бы на твоём месте!… – мечтательно добавлял Каравай. Щепотку соли в беседу.

– Конечно, вы бы все её… будь у вас место – в ложе её сердца. А пока сидите рядом и любуйтесь ею как бы издалека.

– С галёрки?

– Можете даже сесть к ней вплотную. Чтобы она почувствовала себя крайне неуютно и сегодня побыстрее ушла со спектакля.

– Ко мне в каюту?

– Дерзай!

Ведь Аполлону тогда было всего двадцать два, а буфетчице – уже за тридцать. И по всей её пытавшейся быть непринуждённой наружности было видно, что эта бывшая джазовая бэк-вокалистка, которая в молодости, а затем и в самарских ресторанах пользовалась столь бешеной популярностью как исполнитель, если верить её многочисленным «фанатским байкам» о не менее фанатичных байкерах, особенно – после концертов, где она так «отжигала» с подругами – не менее талантливыми певичками из своего музыкального коллектива, что вскружила столько голов своими вокальными данными, меняя микрофон за микрофоном… Уже не более, чем старая беговая лошадь, давно уже проигравшая свой заезд. И потому-то и чувствовавшая себя здесь, у Аполлона в каюте, столь раскованно и свободно, что впереди её уже не ожидало ничего хорошего. Ведь она давно уже выбыла из «Высшей лиги».

Кроме объятий капитана. Для которого она, увы, согласно нерушимому судовому обычаю, была теперь «походной женой». И, по ходу дела, пыталась завести себе ещё и «походного любовника».

Но Аполлон так и не дал ей тогда. Вытащить себя из рюкзака. И отправиться с ним в поход за счастьем. Тут же сплавив её, по перекату, своему юному другу. Другому молодому матросу, стоявшему за штурвалом судна. Который более подходил ей и по столь же одутловатой комплекции и по тому, что у того из двух ящиков, взятых в море, оставались ещё две или даже три, как выяснилось из дальнейшего разговора, недопитых с Аполлоном «на отходе» литровых бутылок водки «Смирнофф». Припрятанных Гиацинтом на день рождения. Куда Аполлон, наконец-то поняв, что она от него так и не отстанет, через пару недель её и пригласил. Просто спросив его:

– У тебя когда днюха?

– Через неделю, а что?

– А то достала уже! Хочешь нереиду? Могу подарить. На днюху!

– Что, опять? – удивился Гиацинт, расплываясь мечтательно в улыбке. Во все стороны, как скинутые за борт самонадувные плотики.

Как и пару месяцев назад в Пусане между летним и зимним рейсами, когда Аполлон «подогнал» Гиацинту, по дружбе, пристававшую к нему в кафе зазывалу с Сахалина. Которая была для Аполлона слишком стара чтобы её хотеть. Ведь той было уже глубоко за тридцать. Даже, слишком глубоко.

Но не для более раскованного матроса, готового повернуть своё судно в любую гавань! Особенно – столь экзотичную, как видавшая виды, но всё ещё симпатичная (а если выпить, то и – красивая!) и умная кореянка с неплохой фигурой (этого у них не отнять, каюсь, даже если ты трезвенник), зазывавшая моряков днём отобедать и слегка расслабиться. А вечером…

Обильно поужинать рядом с ней, потратить (желательно – побольше) денег на спиртное, попеть рядом с этим сияющем золотыми зубами «солнцем» в полукруге твоих друзей караоке. А затем…

Полюбоваться утром роскошным видом из окна её номера!

На глухую стену соседнего отеля. Вспомнив из прочитанного, что это: «Настоящее дерьмо, вам понравится!» Неслышно усмехнуться над этой экономисткой, принять душ, пока она ещё спала. И снова нырнуть в её глубины!

А теперь опять, допив вместе с Гиацинтом водку в его носовой каюте, оставил «молодых» ворковать. И ушел к себе. Подарив этот столь роскошный в открытом море подарок моряку на день рождения! И её два таких воздушных шарика. Со смайликами сосков. Глубоко вздохнув и перекрестившись. Мысленно дав ей пинка под зад, этот уже не менее воздушный от бесконечных абортов шар. Одного взгляда на который хватало… за грудки матросов и уносило теперь одного из них в самые светлые, самые радужные дали.

Где их обоих встречал за барной стойкой из радуги сам Дали, предлагая свои фантастические коктейли из «Сальватора». Опьяняя небесным счастьем!

За что они ещё и после рейса Аполлона от всей души благодарили. И ещё около года всё никак не могли расстаться. Сходив вместе ещё пару самых романтических рейсов в другой организации. Так как обиженный до глубины души на них обоих капитан судна, сделал так, что «молодым» пришлось навсегда его покинуть. Его организацию. Души.

И лишь через год её, обливаясь слезами, в том числе и – благодарности, понимая, что Гиацинт не сможет в силу разницы лет и отсутствия у него жилья на ней жениться, потянуло к себе на родину. Домой. К своим фанатам.

О чём они оба уже и не жалели. Почти. Проведя, на прощание, на берегу ещё один самый светлый, самый медовый месяц! И…

Разорвали этот мир надвое. Навсегда.

Певичку Аполлон больше никогда не видел, а вот морячка встречал. Но выглядел тот уже неважно. Напоминая пустую тряпичную куклу, из которой в конце этого представления вместе с рукой нечаянно вытащили сердце.

Да, что-то в ней, в этой певичке, было. Умение превращать даже случайную связь в столь пронзительную песню, что даже после того, как ты понял и окончательно смирился с тем, что для тебя её «концерт» окончен, она ещё долго звучит у тебя в душе. Никак не желая замирать.

Заставляя тебя снова и снова вспоминать её прощальные слова. Поцелуй на перроне. Её скупые слёзы сквозь вымученную улыбку, что нещадно её душили. Заставляя её в ответ на это с той же силой душить тебя, обнимая на прощанье!

«Господи, я и не знал, до чего она некрасива…»2

Глава2.Продаван кино-би

Елена Прекрасная была чуть ниже Аполлона ростом. Так что когда она одевала красные туфли на шпильках вместе с её любимым красным платьем, то становилась одного с ним роста. Как бы давая понять окружающим, что они буквально созданы друг для друга. И как удивительно пре-красны!

Елене было тогда двадцать один год по местному летоисчислению, а Аполлону – двадцать семь. Именно лето-исчислению, так как оба они родились летом. И так и продолжали излучать его всю жизнь. Всё пышнее расцветая, с каждым годом, прямо на глазах. Так что продавец продуктового павильона во Владивудстоке, куда они вместе каждый день заходили, чтобы Аполлон мог побаловать Елену свежими фруктами и прочими мелкими вкусняшками, восхищенно глядя на столь совершенно летнюю пару, буквально расцветала на глазах и обслуживала их столь трепетно, словно бы это было для неё честью. Улыбалась им и, вскользь, говорила комплименты. Чтобы им приятнее было найти повод выйти из ближайшего дома, где Аполлон снимал студию, и снова зайти в павильон, покупая продукты и всякую ерунду. И ему было чем порадовать свою красавицу. Ведь Аполлон не так давно пришёл из рейса и мог позволить себе всё, что тут было, скупив за одно посещение весь товар. Продавец своим опытным взглядом это видела по снисходительному выражению лица, с которым он с недоверчивой улыбкой осматривал её товары. И для того чтобы он купил своей девушке самые лучшие продукты, старалась на все лады. Чуть ли не кланяясь до земли, если бы в это время так вести себя было всё ещё модно. А потому и старалась это показать на общепринятом тогда языке жестов, улыбок и предельно чутких к их запросам взглядов, предлагая им купить самое лучшее, что у ней было. И встречая и провожая их из магазина самыми восторженными взглядами. За пару недель их совместного проживания выработав у себя рефлекс восхищения.

Оставшийся на её лице даже после того, как его Елена отправилась вожатой в детский лагерь с углублённым изучением английского языка. И Аполлон приходил один. Покупая уже не так уж и много товаров, чтобы вызвать у продавца столь роскошное отношение. Словно бы как к зашедшему в её модный и дорогой бутик миллионеру. За новым «Ролексом». И прочими столь же дорогими безделушками. Не зная на что ещё потратить своё богатство. Души. И ей хватало одной его улыбки чтобы вспомнить его и Елену вместе и снова начать ему столь же радушно улыбаться, радуясь от того, что он снова её посетил. И подарил эту радость. За свои столь незначительные уже покупки.

Не удивительно, что Аполлон стал называть свою Елену Прекрасной. И тут же в неё влюбился.

Хотя, что там врать, она понравилась ему сразу же. Ещё в первый же день знакомства, когда ей было всего восемнадцать. Он зашел к Тесею и не застал того дома. Елена открыла ему и вышла чтобы именно это и сказать. Войдя с порога Аполлону прямиком в душу. И он тут же понял, что Тесей реально крут, раз у него такая нереально красивая девушка. В свои восемнадцать лет показавшись ему настолько ослепительной, что с тех пор он Тесею постоянно завидовал и недоумевал: «Чего она в нем нашла?» Как потом оказалось – отдельную (от рано умерших родителей) квартиру. И влюбился в Ириду только лишь потому, что та была очень и очень на неё похожа. Хотя и не менее красива. И когда через три года они снова встретились, и Елена пригласила Аполлона, Ганимеда и одну свою чуть менее красивую подружку Милу с забавными еле заметными усиками на пикник на пляже, он сразу же это понял. Глядя на выражение её лица. Будто бы Елена и Ирида были как минимум сёстрами. Что ещё больше его к ней привлекло. Отдаваясь гулким эхом любви в его сердце. Которое уже успело о ней забыть. Поняв, что когда он увидел её у Тесея, он влюбился в Елену с первого взгляда, а в Ириду – со второго, после проведённого с ней в одной коммуналке детства. Даже не подозревая о том, что младшая его на пару лет Ирида восхищалась им все эти годы.

Да и – что толку? Ведь он засматривался тогда лишь на сверстниц. Когда вместе с Лысым, Гвоздём и Батоном проводил вечера, беспечно слоняясь по дворам красивых (как им тогда казалось) местных девушек.

Глава3.Тоня

– Привет, – улыбнулся он Тоне уже через много лет, когда она села на пассажирское сиденье рядом с ним. Уже слегка потасканная жизнью, но всё ещё красивая.

– Привет, а ты кто? – не поняла она.

– Я тот, кто любил тебя все эти годы, – признался он. – Начиная с того момента, как я с друзьями часто ходил к твоему дому, в котором расположен «Пятьдесят шестой» магазин с лицевой стороны здания. И мы все общались в твоём дворе чуть ли ни каждый день.

И видя, что Тоня зависла и всё ещё не может ему поверить, добавил:

– Ты жила с родителями на первом этаже, а над тобой жила Светка Соколова из класса Гвоздя. В соседнем подъезде на втором этаже жила немка Хелен, на полтора года нас с тобой старше. А в соседнем доме на первом этаже – твоя более высокая и грудастая подруга Таня, с которой я пробовал тогда даже заигрывать, но это продлилось всего-то пару недель. Потому что ей нравился Гвоздь, а мне – ты.

Тоня резко покраснела от неожиданности выпавшего ей на голову, как снег, признания и спросила:

– А ты кто, как тебя зовут?

– Меня? Ганеша. Но у меня тогда в одной тусовке было прозвище Аполлон, а в вашей – Банан.

– Нет, не помню, – порывшись в себе, вздохнула Тоня. Совсем как тогда.

– Ну, а Лысого ты помнишь? Ты тогда с ним встречалась.

– Да, его я помню, – оживилась она.

– А Гвоздя, Батона?

– Да, их тоже помню, – блеснули её глаза. – А тебя – нет. – и вновь потухли.

– Я был тогда «серой мышкой», – признался Ганеша, – и почти всё время молчал. То есть носил шапку-невидимку. Так и не решившись о себе заявить даже тогда, когда Лысый ушел от тебя к Гале из дома, в котором был магазин «Турист». А Гвоздь ушел из нашей тусовки к Лизе, что жила в доме, где был расположен с обратной стороны хлебный магазин. Ведь Лысый был старше меня почти на полгода, а Гвоздь – на полтора. И я искренне недоумевал, как Лысый променял ТЕБЯ на более рослую и прыщавую Галю, старшую тебя почти на год. Они, кстати, и до сих пор женаты. Я видел недавно их обоих. С сыном.

– Да, это я помню, – переменилась она в лице, которое стало более напряженным. – Особенно – то, как он от меня ушёл. И знаешь – почему?

– Почему же?

– Потому что Галя ему сразу же дала, – вздохнула Тоня, – повод на что-то надеяться. А я – нет. У меня с ним об этом и речи не было. Я-то думала, что он от меня уже никуда не денется, и всё чего-то ждала, ждала. Родители запрещали мне даже думать об этом до совершеннолетия. И я и не думала. Пока он не ушёл от меня к ней.

– А Кастроба? Всё ещё живёт в том же доме, что и раньше? Через два дома от тебя? – улыбнулся Ганеша, сменив болезненную для неё тему.

– Нет. Она переехала. С Кастробой мы и до сих пор дружим и часто встречаемся, – оживилась Тоня. – Я сейчас именно к ней и еду. У неё уже трое детей и второй муж.

– А у тебя?

– Двое. И третий муж.

И она вдруг схватила его за расстегнутую кожаную куртку с воротником из енота и отвернула меховой подол, затем взяла за рукав, слегка вывернула его наизнанку и погладила пальцем по натуральному меху.

– Что ты делаешь?

– Я просто хотела убедиться в том, что куртка настоящая. Потому что такие куртки, где на рукавах точно такой же мех, как и на подкладке, очень дорогие. Я хотела купить такую куртку мужу в прошлом году, но у меня не хватило денег, и мы купили ему в три раза дешевле. На рынке. А такие – продаются только в магазинах для меховых изделий. Ты что, стал богатым?

– Нет, я ходил в моря, – улыбнулся Ганеша, развеяв её иллюзии. Да и не та это уже была Тоня, о которой он мечтал, пока был ещё зелёным.

– А я смотрю, у тебя дорогая машина, дорогая одежда. Уже и себя начала ощущать… твоей дорогой, – улыбнулась Тоня. Над собой.

– Иначе я не работал бы в такси.

– Я слышала, что некоторые «богатенькие Буратино» работают там только лишь для того чтобы приставать к девушкам. Может, ты мне всё это врешь, что ты бедный? И просто пытаешься ко мне приставать? – всё ещё надеялась Тоня на продолжение этой занимательной уже для неё истории.

– А ты на это уже согласна? – удивился Ганеша, что сможет так запросто закрыть с ней свой юношеский гельштат. Снова став Бананом.

– Если ты пойдёшь со мной к Кастробе. Не звать же тебя домой, к детям: «Здравствуйте, познакомьтесь, это дядя Ганеша, он с детства меня любит. Извините, нам немного некогда, мы закроемся с ним на пол часика в спальне чтобы это обсудить. А то дядя Ганеша уже слегка не в себе, и ему надо немного полежать и прийти в себя. Не брошу же я его одного в таком состоянии?» Так что у Кастробы будет гораздо спокойнее.

– Нет, Кастроба никогда мне не нравилась, – возразил Банан, переменившись в лице. Вспомнив, как Кастроба однажды во дворе ударила его в промежность. Поэтому от неё и сейчас можно было ждать чего угодно. Такого же нежданьчика! Тут же поняв, что его сейчас будут доить на спиртное и прочие вольности, чтобы накрыть за его счёт для себя поляну. – Такие «богатенькие Буратино» выходят вечером, когда такие красавицы, как ты, уже пьяненькие и не знают ни куда податься, ни – кому отдаться. А сейчас день-деньской. Так что я совсем не тот, о ком ты мечтала. Прости. – окончательно разочаровал он её в себе и попытался избавиться от неё у подъезда Кастробы.

– Нет-нет, следующий, – поправила Тоня.

– Прости, – улыбнулся Банан.

– И всё-таки я тебя не помню.

– Вот и хорошо, – улыбнулся он ещё шире. – Прощай, моя мечта!

– Может, всё-таки поднимешься? – снова вздохнула Тоня. Её очаровала его галантность. И так мучительно хотелось вспомнить: «Кто он?» Или – заново узнать: «Что же я потеряла?»

– Извини, в другой раз.

– Сколько я тебе должна?

– А сколько стоит теперь твоё сердце?

– Оно бесценно!

– Тогда – сто двадцать. Кастробе привет! Уж она-то меня точно помнит. Я сидел за одной партой с Ваней, нашим круглым отличником. Пока был круглым дураком и всё не решался признаться тебе в любви. Хотя, Кастроба может этого и не помнить, она ведь всегда была оторвой и плохо училась.

Вспомнив, провожая взглядом её фигурку, что когда настала осень, а затем зима, они стали приглашать этих девушек к себе в подвал, обустроив там «контору». Как они называли диван и лампочку, свисавшую с потолка.

Ну, и что бы он сделал тогда с Иридой, которая была его ещё младше? Он даже не знал тогда толком-то о её существовании, не обращая внимания на таких малявок. Какой он тогда, по сути, был и сам. Ведь и со сверстницами ему тогда ничего не удавалось. Кроме нескольких нежных слов, которые девушки однажды чуть ли не все разом ему подарили у Кастробы дома. За то чтобы выудить у него информацию о Лысом, который очень нравился в тот («ледниковый» для Банана) период одной из самых красивых в их тусовке девушек – Тоне. Что была там «Королевой бала». И поцеловала его в щёку. Так что у него тогда тут же закружилась голова. Снова охладев к нему, как только он всё им необходимое тут же выболтал. На следующий же день услышав от Лысого, что он его предал: «Эх, ты, а я говорил всем своим товарищам, что Банан – могила!» И Банан, поклялся больше так не делать. Поняв для себя, что эти бесовки ничего не делают просто так. Как он наивно думал, замирая от наслаждения. Выуживая из него всё, что им нужно – любой ценой! И старался с тех пор произвести впечатление, записавшись в «качалку» в Спартаке. Чтобы пока он учится в школе и у него ещё нет денег, производить на них положительное впечатление своей фигурой. И был рад тому, что на пляже его подкачанная фигура производила уже на девушек гораздо большее впечатление, чем даже фигура Лысого, который был немного выше, занимаясь с детства волейболом, и уже привык, что все лавры достаются только ему. И с удивлением обнаружил, что теперь и Банану – тоже. Хотя, кроме лавров они от девушек тогда ничего и не получали. Но и это их тогда радовало. Так как особо радоваться тогда было и нечему, кроме как наслаждаться вниманием к себе симпатичных девушек. Радуясь этому, как дети. Каким они, собственно говоря, и были. И поэтому радовались одним общением с девушками во всю прыть! Проявляя её в своих диалогах. Что и заставило Банана заняться литературой и поэзией, дабы производить как можно большее впечатление на прекрасных дам, каковыми он уже начинал тогда их видеть – и в силу всё большего полового созревания и всё более глубокого увлечения поэзией, воспитывавшей у читателей к женщинам самое возвышенное отношение, которого они тогда заслуживали. Когда он на них смотрел. И находил некоторых из них по-настоящему прекрасными. Мечтая о том, чтобы с ними оторваться! От реальности. В чистую поэзию – на полотне постели. Впрочем, тогда ещё – лишь в мечтах!

Глава4.Мила

И увидев перед собой Елену, понял, что эти мечты – реальны! Как только она стала откровенно заигрывать с ним на пляже «Коровий» в посёлке Врунгель, где они устроили пикник.

Он пришёл из рейса и тут же дал почитать Ганимеду то, что успел сотворить в море. Заявив, что хотел бы сделать перевод своей книги «Судный день» для того чтобы издать её по всему миру.

Ганимед (который вслед за Дезом по привычке звал его Аполлоном) чуть подумал и сказал:

– Знаешь, Аполлон, Дэконтес Воронцова, которая раньше жила с Тесеем, сейчас углублённо изучает английский язык. Если что, можно к ней за этим обратиться.

– Воронцова? – не понял Аполлон. Что такую девушку можно бросить. Взял у него номер её домашнего телефона, позвонил Елене и предложил заняться переводом книги.

Встретившись с Аполлоном и полистав рукописный экземпляр книги, Елена сразу же согласилась выполнить перевод. Так как по его к ней – возвышенному – отношению сразу же поняла, что он – голодный матрос, который ещё ни с кем не «сорвался с цепи». И стала периодически названивать и приглашать его и Ганимеда «весело провести время».

А на самом деле – весело провести Аполлона, держа его возле себя на привязи обещания перевода книги. Пока у него есть деньги. Видя, что тот готов потратить на неё всё до цента!

Хотя, казалось бы, ничем не примечательный средний лоб, острый юркий нос, добротные славянские скулы и нордический волевой подбородок, средние губы, светло-русые длинные волосы, голубые, от природы слегка хитровато прищуренные глаза, да и всё тут. Так что могло бы показаться, на первый взгляд, что Елена была не более, чем симпатична. Если бы всё это не дополнялось внутренним богатством её души, что так и вырывалось из неё наружу. В каждом её слове, улыбке, то умном, то хитроватом, а то и подчёркнуто простоватом взгляде. Не говоря уже о её эмоциональном фоне, расцвечивающем каждое её слово или невольный жест такой густой палитрой, как обычную морскую воду – картины Ай!вазовского. Вызывая у каждого, наблюдавшего за ней более двух минут, жажду её выпить. Ну, или хотя бы – воспользоваться её кувшином с узким горлышком. В сексуальном плане, кто не понял. Что для них это было одно и то же. Побуждая Аполлона трепетно следовать их примеру. С первого же дня, как только её увидел, придя с морей. И взалкал! Её солёную влагу. Которую мог теперь ощутить, как только сделает ей солянку. Недаром её так и назвали, тут же понял он: от «соль-». Соль жизни! Пятая и самая высшая нота бытия! Где все эти до, ре, ми, фа… – не более, чем ля-си-м-трясим: брачные игрища, играя которыми на скрипке своей души мы и составляем для себя мелодию своего сердца!

Которой он и спешил поделиться со своими слушательницами, зачарованно внимавшим ему на пляже. Разумеется, уже – методом от противного. Чтобы те не стали задирать нос и вытирать об него ноги, как Сиринга. Входя в образ Аполлона (тем более что в этой музыкальной тусовке этого «умника» именно так и звали):

– Ваш горизонт мышления настолько узок и низок, что постоянно пригибает вас к земле, заставляя жить «одним днем», лишь здесь и сейчас, – усмехнулся Аполлон над Еленой и Милой. – Даже не задумываясь о своем дальнейшем существовании завтра и послезавтра. А тем более – всегда.

– Не строить планов? – не поняла Елена, изучавшая в клубе «перспективное планирование».

– Да не в планах дело, – усмехнулся Аполлон, – а в качестве вашей текущей и всё время изменяющейся от ваших поступков жизни. Планы вы, конечно же, строите. Это ваши, так называемые, мечты. Но вы ни секунды не задумываетесь о том, почему вам всё никак не удается их осуществить.

– И – почему же? – недоверчиво усмехнулась Мила, пытаясь примерить на себя эту «шкуру».

– Да потому, – усмехнулся над ней Аполлон, тут же сдирая с неё эту шкуру, – что в силу того, во что вы себя превращаете, вы становитесь просто-напросто непригодными, как некачественный уже материал для того чтобы быть задействованными другими в сферу реализации ваших планов.

– Другими? – оторопела Елена. – Но при чем тут другие и мои собственные планы?

– Да при том, что ничего из того, о чём ты мечтаешь или только строишь планы, ты не сможешь достичь в робинзонадствующем одиночестве своём вне непосредственного участия в этом других, имеющих сходные устремления. Для того чтобы они могли быть хоть как-то задействованы тобой на том или ином этапе твоего плана. Вот другие невольно и служат средством «естественного отбора» тебя и твоей пригодности в «идеальных мирах» их чаяний и устремлений. То есть – пригодности тебя для твоих же собственных планов! И возможности их совместно с тобой хотя бы частично реализовать. На том этапе твоего плана, который для них сейчас наиболее актуален. Переведя ваши совместные планы из состояния мечты отдельных индивидов о прекрасном, но лишь только возможном бытии, в состояние реальной общей Сказки.

– Сказки? – оторопела Елена. Всё ещё не веря в то, что Сказки (то есть то, в чем ты и сама себе не решаешься, порой, признаться) для него уже настолько актуальны.

– И это касается чего угодно, от самых грандиозных, до самых незначительных событий в твоей жизни. Ведь любая твоя деятельность, хочешь ты того или нет, носит общественный характер. «Нельзя жить в обществе и быть свободным от общества», если верить карлу Марксу. Поэтому всё будет у любого из нас идти «как по маслу», если мы будем пользоваться обратной связью, то есть учитывать мнения и действия других, корректируя своё поведение соответственно новым входящим данным; идти – кое как; либо – вообще ничего не будет получаться, если мы будем думать только лишь о себе и слышать только то, что говорим сами. Не обращая внимания на те знаки (внимания), которые другие нам постоянно посылают.

– Кроме затрещин! – задумчиво усмехнулся Ганимед, вспомнив о своём крутом брате.

– Для того чтобы ты наконец-то начал задумываться о себе и меняться – для своей же пользы, – усмехнулся над ним Аполлон. – Для пригодности обитания в своих же «идеальных мирах». Поэтому девушки и напоминают мне бесят, которые истерично разбрасывают свои игрушки. Наивно полагая, что им никогда не придется их собирать.

– Бесят? – недоверчиво спросила Елена.

– Да, Елена. В этом виноват живущий в каждом из нас так называемый «архетип бесёнка», трансформировавшийся под крылом цивилизации в «беса-играющего». Как написал об этом Хейзинга. Полистай на досуге.

Но когда Елена поняла для себя, о какой именно Сказке Аполлон ей толкует, пытаясь вовлечь её в перевод своей волшебной книги, она стала делать вид, что не особо-то им и интересуется. Свернув с его дорожки в Рай.

Аполлон удивился этому перепаду настроения и легко переключился на другую «Еву», её подружку Милу, которая была чуть беднее фигурой и лицом, что дополняли едва заметные усики. Которые он, заметив их, в шутку поцеловал.

– Это безобразно! – возмутилась Мила.

– Безобразное – это художественный элемент любой Сказки, – усмехнулся над ней Аполлон.

– Сказки любого, – пояснил Ганимед. – Которое мы используем для придания себе комических и трагических эффектов. Думая нарушить этим гармонию чужой Сказки, по тем или иным причинам чуждой духу нашей. Но реально нарушаем лишь свою.

– Зло ужасно, в основном, тем, что превращает твою Сказку в былину. Подрезая Икару крылья и превращая его обратно в беса.

– В обывателя, – усмехнулся над ней Ганимед. – А затем, по мере проникновения в тебя зла – твоей озлобленности и лени – и в животное.

– Каждый твой злой поступок или мысль, взгляд, вздох, жест, не суть важно – создает у тебя установку на зло.

– Создает брешь, – уточнил Ганимед, – через которую в тебя и проникает Зло. И начинает через тебя действовать.

– Разрушая все твои Сказки!

– Из-за того, что все ошибочные или злые действия есть продукты недопонимания ситуации они и являются заблуждениями.

– Так что грешника не случайно именуют развалиной. Ведь, заблуждаясь, он обречён блуждать по развалинам своих Сказок!

Но увидев, как Аполлон и Мила милуются, блуждая по развалинам её Сказок о себе, как о недоступной принцессе, Елена тут же снова распушила свой беличий хвост и стала столь же прекрасной, как была. И Аполлон, проникшись её волшебной игрой в белку, обещавшую погрызть его «орешек», оставил Милу и тут же пошел на абордаж.

Но Елена смогла тут же отбить нападение и не дала ему захватить себя в рабство. Отогнав корму (своей ладьи) от него подальше. Как только он ущипнул её за зад. Как простую деревенскую девку на ярмарке, торговавшую своими аппетитными булочками. А не крутую нравом скандинавскую принцессу, которой – для полноты картины – теперь не хватало лишь секиры!

Но Аполлон не стал с ней биться, а тут же вернулся к очарованию её подружки.

Ему было всё равно, кто будет являться объектом для нападения его любви. Её низкопробковое положение? Видавшие виды одежды? Голодный, усталый от разочарований взгляд, выпавший в осадок тонкой грусти? Напротив, всё это лишь вспахивало векторное поле активности её любви к нему, подающему надежду погасить в ней все эти сигнальные лампочки. И протягивало пульт управления ею.

– Грязно не то, что в сознание входит. А то, что из этого выходит на поле практики, – улыбнулся он Миле.

– В сапогах на босу ногу в поисках обмороженной октябрём несчастья капусты запоздалых выводов, – усмехнулся Ганимед.

– Но стоит лишь вывернуть твою жизненную ситуацию обратно в теорию, как ты, увидев все свои недочеты и исправив их соответствующими выводам поступками, тот час начнёшь жить в Сказке. Если же в тебе недостаточно художественной пластики, открой «мифы и легенды древней Греции» и выработай свою мифологию поведения. Став для себя Зевсом, жестоко карающим тебя за любой проступок, а для других – Гермесом, несущим им благую весть от бога – твоей высшей сущности. Постепенно ты станешь настолько совершенной, что откинешь все эти карнавальные маски, включая и маску бога.

– Чтобы лицо ни натерло ею, как сандаль – большой палец! – усмехнулся Ганимед.

– А второй сандаль дырявый, в нём всегда хорошо!

– А индейцы почему-то вообще не носят сандалий, – улыбнулась Мила.

– Летом они делают вид, что у них копыта, а к зиме они их отбрасывают. – улыбнулся Аполлон. – Как условности. И сливаются с божественным, обсуждая это долгими зимними вечерами у костра.

И положил голову ей на ноги. Целуя руки. Чтобы она начала уже гладить ими его по голове, как своего котёнка.

Ему было всё равно, кого из них очаровывать. Лишь бы – как можно быстрее. И приступить к сладкому. В постели.

На что Елена (как демон искушения, потерпевший полное фиаско) тут же испугалась потерять столь нарасхватного кавалера и начала строить ему свои внезапно вновь волшебные (то глубокие, как небесная синь, то – игривые, как морская гладь) глазки. С быстрыми бурунами эмоций, роившимися от спиртного в её глазах.

Аполлон удивился этому перепаду настроения и снова охотно поддался на её чары. Переложив голову на её колени.

– То, что ты имеешь и умеешь и является причиной возникновения у тебя обмана зрения.

– Который и не дает тебе видеть дальше собственного носа! – усмехнулся Ганимед, намекая на близорукость Елены.

– Зримое всегда обманчиво. Не подстраивайтесь под других. Мир – вот лучший настройщик. Со-настройтесь с миром. Мир по-прежнему чист и прекрасен, как первобытный девственный лес.

– Мы сами запускаем в него волков, – усмехнулся Ганимед, – чтобы было от кого убегать и на кого охотиться.

– Перестань играть в чужие игры. Это Их игры. Ты – не они. Ты – значит – одна. Они – означает – стадо. Преврати себя в заповедник.

– Сызнова стань бесёнком и поиграй в блаж.

– Выколи бесёнку «глаза» предрассудков. Отпусти его в мир. Пусть мир снова станет для тебя полон удивлений и новых открытий!

Но Елена снова к нему внезапно охладела. И Аполлон, недолго думая, опять переключился на Милу, начав её откровенно обнимать. Форсируя события.

И Мила снова охотно пошла ему на уступки. Тут же поняв, что Елена слишком уж высоко задирает нос и у него с ней ничего уже не получится. Начав прорабатывать у себя в голове их совместную вечером программу. Когда они останутся наедине, и она подарит ему всё самое лучшее, что в ней есть. И Аполлон это уже пред-видел: и по её глазам, которые столь выразительно ему сияли; по её улыбке; по рукам, которые стали уже обнимать его в ответ. Безраздельно захватывая Аполлона в свою собственность. В ответ на то, что он стал столь же преданно обнимать свой «утешительный приз». По сравнению с Еленой. Надеясь сегодня же вечером им себя утешить. И не раз!

А Ганимед отвел его в сторону, где они попытались найти туалет на пляже, и сказал:

– Ты уж определись, кто тут твоя, а кто моя. А то ты ластишься то к той, то к этой. Обе они тебе не дадут, уверяю тебя. Так что выбери уже одну из них и оставь мне хотя бы ту, что после тебя останется.

– Тебе? – удивился Аполлон, впервые увидев в нём сатира. А не клоуна, которого они пригласили на этот пикник на обочине моря чтобы поразвлечь дам. – Ты же видишь, как Елена себя ведёт: то подпускает к себе, то отбрасывает. К своей подружке. «Не мужчина выбирает женщину, а женщина – мужчину», как сказал какой-то классик. Разве я виноват, что они выбрали меня обе? И сейчас – просто рвут на части. Классик об этом даже не мечтал!

– Да я понял, что Елена тебя выбрала ещё тогда, когда пригласила нас на этот пляж. Позвав меня и подружку только для компании. Так что оставь её подружку в покое, я её утешу.

– Просто, я пришел с морей и сейчас готов запрыгнуть на первую попавшуюся. Как сказал когда-то Есенин, кажется: «Когда наш [перл], как телеграфный столб, топорщится, нам всё равно, кто под нами лежит, актриса или уборщица!» Мощно сказано, не так ли? Серебряный век! Учись!

– Вот ты и оставь серебряную уборщицу мне, а сам займись этой золотой статуэткой. Вручи себе этот «Оскар»! Она тебе больше подходит.

– Ага, то подходит, то опять отходит.

– Да я бы и сам ею занялся, если бы мы не знали друг друга уже сто лет в обед и давно уже не относились друг к другу исключительно как друзья. Ещё с тех пор, пока она жила с Менелаем. А ты был, в основном, в морях, так что вы редко виделись и не успели так сдружиться. И теперь у тебя есть все шансы ею овладеть. А у меня – уже нет.

– Ну, хорошо, оставлю тебе «уборщицу». Наслаждайся крохами с моего барского стола!

Они вернулись к девушкам и стали вести себя соответствующе выбранной ими мифологии поведения, пытаясь быть героями в их глазах. Настоящими, каковыми они и были на самом деле. Как Творцы. Просто показывая это девушкам, которых пытались очаровать. Проявляя свою высшую сущность. На глазах у всех!

Глава5.Лайза

Почему же он так цеплялся за Елену? Всё просто. Пока он был в рейсе, архангелы послали ему сновидение: фрагмент его будущего.

Ганеша телепортировался в Америку и оглядел себя: он сидел в тёмно-серой рясе у стены многоэтажного здания прямо на тротуаре в Бруклине.

«Да, – понял он, заприметив, что в его длинных волнистых волосах, которые он вынужденно отрастил за время семилетней трансформации в полной изоляции от всего мира, было полно перхоти, – сколько за волосами ни ухаживай, перхоть всё равно будет». Вспомнив, как весь год он тщательно ухаживал за ними, специально моя их каждый день и ополаскивая настойками из трав. И понял, что их снова следует помыть. Так как не был дома уже три дня.

Мимо ходили американцы всеразличных рас, недоверчиво поглядывая на бородатого нищеброда с длинными спутанными волосами в непонятной рясе. И презрительно обходили. А одна изящно одетая афро-американка молодого возраста в белой блузе и голубом пиджаке и юбкой средней длины, проходя мимо, пожалела его и кинула несколько смятых купюр, приняв за нищего.

Он дёрнулся, понял всю унижающую его ситуацию, встал и быстро пошёл оттуда. Девушка посмотрела на кинутые ему на мостовую купюры, от которых тот шарахнулся в сторону, но не стала их подбирать и, недоумевая, пошла прочь. Покачав головой. Мол, эти нищие уже совсем зажрались.

Он набрёл на какой-то книжный магазин и увидел сквозь стеклянную витрину свою книгу, выставленную на деревянных стеллажах лицом к потенциальному покупателю наряду с другими хитами продаж. Автор был указан сверху: Ганеша Шиванович Брахманов. А чуть ниже название: «Судный день». На абсолютно чёрном фоне.

Пока он рассматривал витрину, из магазина вышла продавец с симпатичным лицом афро-американки и, тоже приняв за нищего, попыталась прогнать вон. Но Ганеша указал ей пальцем на свою книгу и сказал, что он её автор. Та поняла, что ряса и длинные волосы с бородой это его сценический имидж, призванный продвинуть книгу и переменилась в лице:

– Проходите в магазин, – пригласила она Ганешу уже тёплым тоном. – У нас тут, после издания вашего бестселлера, появились и другие новинки. Не желаете взглянуть? Вот автор, который недавно вас «затмил», – улыбнулась девушка, указав ему на книгу модного теперь автора.

На что Ганеша не стал даже заходить и лишь презрительно скривился. Мол, у меня-то подлинное искусство, и этот однодневка мне не ровня! На что девушка стала предлагать ему его же книгу:

– Купите один экземпляр, будет что подарить своим знакомым.

– Но я прибыл в Америку только сегодня. Десять минут назад. И ещё никого не знаю. Кроме вас.

– Вот и будет повод хоть с кем-нибудь познакомится, – настаивала девушка на покупке. – Покажете им свою книгу, и вас тут же начнут уважать.

– Но я не взял с собой денег, – возразил Ганеша, пожалев уже, что не подобрал те брошенные ему на асфальт купюры.

– Может быть, карточка? – настаивала девушка.

– В моей рясе нет карманов. – возразил Ганеша и символически похлопал себя по бокам, чтобы та поняла, что он пустой. И наконец-то отстала.

– Но вы же можете продиктовать мне номер своего телефона или счёт в банке, – не сдавалась та, желая во что бы то ни было ему хоть что-нибудь продать.

– Я его не помню, – улыбнулся Ганеша и стал от неё чуть ли не убегать быстрым шагом. Чтобы масоны его не отследили, как только он сделает хоть какую-то покупку.

Прошёл пару кварталов, забрёл в подворотню и увидел там тёмно-синюю спортивную машину. Проходя мимо, он вдруг увидел, что на заднем сидении лежит книга. Именно того автора, который его «затмил». В машине никого не было. Ганеша нерешительно дернул ручку. Машина оказалась не заперта. «Видимо, вышли на пять минут», – понял он. Взял книгу и стал её читать, облокотившись о заднее крыло пятой точкой. Подумав, что тут же отдаст её хозяину, как только тот появится, да и всё тут.

Читать по-английски было немного тяжелее, чем говорить. Тем более что автор активно использовал «герменевтический круг» и другие, используемые им самим литературные приёмы. Которые тот у него «слямзил». Внаглую! И так как никого так и не появилось, Ганеша решил сесть на заднее сидение машины, ногами наружу, так как машина была низкая, как и все спортивки. Открыл на распашку заднюю дверь, уселся и продолжил чтение. А ещё через минуту чтения залез в машину с ногами. Сидеть стало гораздо удобнее.

«Нет, он мне не конкурент», – решил Ганеша, разочарованно закрыв книгу.

И тут появился её хозяин.

– Ты чего это уселся в мою машину?! – воскликнул тот на подступах.

– Да, вот, хотел книгу посмотреть, – стал оправдываться Ганеша, вылезая наружу.

– А кто тебе это разрешал?! – напирал тот, подходя к Ганеше. Явно намереваясь его избить. – Это что, твоя книга?!

Когда он подошел вплотную, Ганеша рефлекторно захотел нанести ему упреждающий удар. Но тут же мысленно стал раскаиваться: «Прости меня, Господи, что я на него разозлился». Так как именно ненависть постепенно и превращает нас в бесов. А раскаяние – в ангелов.

Тот увидел, что Ганеша повесил нос и одобрительно хмыкнул:

– Да, ладно. Не переживай! Я и не хотел тебя бить. Так, пожурил слегка.

– Да я перед Богом каялся, а не перед тобой. За то, что хотел тебя тут же вырубить. – улыбнулся Ганеша, поняв, что тот заметил и неверно истолковал его эмоциональную реакцию,

– Повезло тебе, что ты передумал, – усмехнулся тот.

– Почему это? – не понял Ганеша. – Я последние пару лет активно занимался физическими нагрузками и в прекрасной форме. К тому же, у меня нокаутирующий удар. Которым я и хотел тебя тут же вырубить. Чтоб не драться.

– Потому что ты уже старый, а я – молодой. – победоносно усмехнулся тот.

– Ну, да, – согласился Ганеша. Поняв, что гораздо старше.

– К тому же, я боец NFC.

– Ты? Боец NFC?! – удивился Ганеша. – Круто! Да, повезло мне, что я не стал пытаться тебя ударить.

– Так ты меня не знаешь? Я в последних боях участвовал. Не узнал?

– Нет. Я уже давно не смотрю телевизор. Я смотрел бои NFC, когда чемпионом мира был Мак-Грегор.

– Да, давно это было. Меня, кстати, Джим зовут. – протянул он руку. – А тебя?

– Ганеша, – пожал он твердую руку спортсмена. – Я, просто, и сам писатель, а в магазине продавец мне сказала, что этот писака, – протянул Ганеша книгу её хозяину, – меня затмил.

– Ещё бы! – усмехнулся Джим, забирая книгу. – Да, я читал твои книги! Но я читал их в электронном виде, а не в бумаге, как ты советовал.

– Ну, и как, понравились?

– Да. Особенно «Искушение Ганеши». Артемида – это просто класс! Ну, и «Судный день». Особенно мне понравился там момент с внезапным появлением Волшебника. Я потом в других книгах только эти моменты и искал, – признался он. – Ну, и «Летучий корабль» тоже… ничего.

– «Летучий корабль»? – спросил Ганеша, так как считал эту книгу самой важной. – Ничего?

– Да. Потому что там я не обнаружил Волшебника. К сожалению. Хотя мне понравилась там Анжелика. Та ещё цыпочка! Ну, и «Ассортир», разумеется!

– Ну, ещё бы! Это моя последняя книга. Поэтому-то и самая лучшая!

– А вот «Второе Пришествие…» мне, если честно, не особо понравилась.

– Почему это? – удивился Ганеша.

– Не помню уже. Еле дочитал её.

– Но я же сделал туда столько занимательных вставок! – понял Ганеша, что над ней надо ещё немного поработать. – Наверное, это дефекты перевода. Мне самому она, если честно, больше всех нравится.

– Возможно. Но она слишком сложная и мне было тяжело её читать. Да и «Слепое кино» тоже мне понравилось.

– «Слепое кино»? – удивился Ганеша. – Это моя самая первая книга. Поэтому я считал её самой слабой.

– Да нет, нормальная. – возразил Джим. – Правда, там, места, где эти твои диалоги с Дезом, я пропускал. Слишком муторные они. Тем более что ты сам написал в «Судном дне», что те, кто не являются поклонниками нон-фика, могут пропускать их. Вот я их и пропускал.

– Так я написал это, чтобы ты прочитал их, когда будешь читать мои книги во второй раз. Но уже – как нон-фикшен. Ты прочитал их ещё раз?

– Нет конечно!

– Значит, ты так ничего и не понял, – вздохнул Ганеша. – Я специально писал так, чтобы всё шутки стали понятны только после повторного прочтения. Это моё ноу-хау!

– Да я и так всё понял! – возразил Джим. И достал из бардачка машины полбутылки бренди. – Будешь?

– Нет, – съежился Ганеша.

– Почему это? – удивился Джим, отвинчивая крышку. И выпил с горла.

– Религия не позволяет, – показал он на рясу. И снова передёрнулся при виде того, как Джим приложился к бутылке. – Это тебя убьёт.

– Не каркай! – усмехнулся тот. Наивно думая, что Ганеша сказал о физической смерти, а не о духовной.

К машине подошла девушка и неодобрительно посмотрела на Ганешу.

– Да не смотри ты на него так, – усмехнулся Джим. – Это его сценический имидж. Он писатель. Ганеша, познакомься с Лайзой.

– Очень приятно, – улыбнулся тот.

– Да, я читала ваши книги.

– Присядем в машину? – предложил Джим.

Лайза села возле Ганеши на заднее сидение, и он почувствовал себя рядом с ней крайне неуютно.

– У тебя зрелый невроз. – сказал он ей. – Поэтому ты видишь мир в негативном ракурсе. Как бесы.

– Да, врачи мне об этом говорили, – подтвердила Лайза. Оглядев его с головы до ног.

– Я мог бы тебя вылечить, но для этого надо дней десять. А я тут всего-то на один-два дня. Поэтому, не успею.

– Ты куда-то спешишь?

– Если честно, не особо. У меня ещё тысячу сто пятьдесят лет впереди. До Жатвы. Но не могу же я с вами тут целых десять дней болтаться?

– Поехали, поедим чего-нибудь, – улыбнулся Джим, заводя машину.

– Но я не взял с собой денег, – возразил Ганеша. И снова пожалел, что не подобрал тех смятых из сострадания к нему купюр, которые через свою избранницу послал ему Господь.

– Да, ладно, я тебя угощу. Или ты думаешь, сколько я зарабатываю на боях?

– Видимо, вполне достаточно.

– Видимо?… Видимо-невидимо! – усмехнулся Джим и нажал на газ.

– Видал? Это он после твоих книжек так заговорил.

– Я называю это «родная речь», – улыбнулся Ганеша.

– Ты давно ел?

– Дня три назад. Поэтому пока не особо-то и хочу.

– Три дня назад? – удивился Джим. И выехал на центральную улицу.

– Я давно уже перешел на питание кишечником и теперь могу не есть дней по десять. Но с удовольствием поел бы, – признался он.

– Ещё бы! – усмехнулся над ним Джим.

– А я думала, что ты всё врал про питание кишечником, – призналась Лайза.

– Да я вообще в своих книгах ничего не врал. Там описаны реальные упражнения, которые я и сам постоянно применяю в жизни. И они реально все работают.

– Так у тебя после Полной Трансформации в андрогина уже реально есть женская грудь? – не поверил Джим.

– Да. Но я этого стесняюсь. И показывать не буду.

– Так вот почему ты в рясе! – засмеялся над ним Джим. – Она напоминает тебе женское платье?

– Так ты реально трансформировался? – не поверила Лайза. – И что, теперь ты бог?

– Да пока не особо, – признался Ганеша. – Сам хочу узнать, что из всего этого выйдет. Если честно, я практикую эти духовные техники для того чтобы не умереть от неизлечимых болезней, а не от хорошей жизни.

– Жёстко она тебя, – посочувствовала Лайза.

– Кто? – не понял Ганеша.

– Джиневра, разумеется! – засмеялся Джим. – Рассчитав твою судьбу именно таким образом, что ты просто вынужден будешь практиковать религию. А не красиво и отвлечённо об этом рассуждать, как священники, которые ничем не болеют. Не понимая, что Учение Монте-Кристо это ключ ото всех болезней.

– Так ты что, сам этого так и не понял? – впервые улыбнулась Лайза. Буквально открыв Ганеше глаза на проделки Навигатора. – Бедненький, – снова посочувствовала ему она. – Ты такой худой, что мне так и хочется тебя откормить. Надо будет заказать тебе в закусочной хорошо прожаренный стейк.

– Я описывал в своих книгах технику восхождения. А для этого вы должны полностью бросить пить алкоголь и есть мясо. Надеюсь, курить вы не начали?

– Бог уберёг, – вздохнула Лайза.

– Ты готова бросить есть мясо? Или оно дороже Бога? А алкоголь? Тяга к нему сильнее горнего мира? Ты просто пойми, что тебе уже не долго выделываться тут осталось. И когда ты попадёшь на суд в горнем мире, Судья спросит: «Ганеша предлагал тебе освоить путь к Богу?» Что ты ответишь на суде?

– «Отныне и во веки веков царство божие берётся силою!» – усмехнулся Джим, показав бицепс. – Я тоже пробовал катать Сизифов-камень!

– Поэтому вначале ответь мне, стоит ли мне тебя лечить или ты так и останешься простой смертной? Пойми, пока ты принадлежишь Сатане, ты для меня – демон искушения. Искушения снова пасть столь же низко. Это не просто слова, это наша жизнь. Прости, забыл, что ты ещё не живёшь, но пребываешь. Как вещь в себе.

– Да хватит тебе уже ей проповедовать, – улыбнулся Джим, сворачивая к закусочной.

– Но готова ли она не просто слушать, а начать применять полученные знания на практике? – улыбнулся Ганеша, выходя из машины. – Я всего лишь предлагаю ей проснуться.

– Как в матрице? – засмеялся Джим, входя в закусочную. – Какую пилюлю ты примешь, синюю или красную? Тебе стейк заказывать?

– Конечно.

– Ты хочешь оставить всё как есть? – удивился Ганеша, усаживаясь за столик. – Искушаться снами наяву? Надо понимать писания чтобы не набивать живот богомерзкой дрянью. Мне картошку-фри, булочку и молочный коктейль.

– Кришна разрешил тебе пить молоко? – усмехнулся над ним Джим, подозвав молоденькую официантку.

– Сказано же: «Ни убий». Чтобы именно ты не ел мясо.

– Видишь, как ты вырос, только не знаю куда.

– Растут только вверх. А ты просто хочешь так и бегать на четырёх ногах и играть в собаку. Проснись, ты гораздо больше!

– Два стейка, два пива, три картофель-фри и молочный коктейль для этого ботаника. С бананом, – подмигнул Джим.

– Что ж, холодильник опять победил Бога, – вздохнул Ганеша. Как только им принесли пищу. И запахло хорошо прожаренным стейком. Сглотнув слюну.

– Бога никто не победит!

– В тебе его победил кусок мяса. Ты не готов отказаться от мяса ради того, что я вам предлагаю. Пойми, – обратился он к Лайзе, которая впилась в стейк зубами, – пока ты ешь мясо, ты духовно мертва. Дух выходит из тебя всякий раз, как только ты поедаешь мясо. Это Создатели нашего тела специально так сделали, чтобы каннибалы не становились духовно продвинутыми сущностями. Как архидемоны, которые смогли эволюционировать из гигантских тараканов ещё до изобретения тела ангела, которым мы сейчас пользуемся в своих социальных играх. Так что мне, как позавтракаем, придётся вас покинуть. К сожалению.

– Ты больше не хочешь с нами кататься? – удивилась Лайза, пережёвывая сочный стейк.

– А я хотел пригласить тебя на бой. Сегодня вечером я выступаю. Мог бы посмотреть! Бесплатно. Я могу провести двоих.

– С бесами – нет. С потенциальными ангелами – сколько угодно! Богу.

– Теперь ты меня обзываешь, да? Я уже для тебя бес?

– Бес – это термин, означающий духовно нищее существо без «прибавочной» энергии, получаемой за месяц катания Сизифова-камня. Которая делает из тебя титана духа. К тому же, если ты ведёшь себя, как исчадье ада, поедая своих ближних, то кто ты?

– «Да, да. Нет, нет. Всё остальное от Лукавого.», – вздохнула Лайза, чувствуя, как стейк комом встал в горле. И взяла пиво.

– Ты определись со своим социальным статусом. Стань богоподобным, перестав пить спиртное и есть мясо. Всё в твоих руках! Ангел и бес это не комплимент и не ругательство. Это термины. Определяющие твоё поведение. Каждого – на этой планете.

– Правильно, я такой и есть, – усмехнулся Джим. – Как сказал Савелий, с такими не водись. Благодарю тебя, ты открыл мне глаза, а то я всё думал, что у меня всё правильно.

– Бог хочет чтобы ты был близок к нему не только на словах, изучая писания, но и на деле.

– «По делам вашим дано вам будет», – улыбнулась Лайза, запивая стейк пивом.

– Так сказать, экзистенциально. На практике. А красиво рассуждать о высоком каждый может, тут ума не надо. Изменить своё бесовское бытие на ангельское – вот в чём вся фишка!

– Основной вопрос экзистенции, – поправила его Лайза. – «Где самый малый больше, нежели Иван-креститель».

– Нет, Ганеша, не каждый сможет, – возразил Джим, доедая стейк. – Очень много тех, которые и рассуждать не могут. Как мы.

– Но это не делает тех, кто умеет рассуждать лучше. Только дела. Твоё конкретное поведение по отношению к себе и твоим близким. Давайте так, попробуете больше не пить спиртное и не есть мясо. Если справитесь, будем работать дальше.

– Но ты же начитался, написался, много думал, вот у тебя и получается, – улыбнулся Джим.

– Докажи (прежде всего – самому себе!), что ты сын Божий. А не на словах.

– Всегда?

– Соблюдать заповеди надо Всегда! – стукнул в нём молотком Верховный Судья.

– Постепенно изменяя свою природу с бесовской на ангельскую, – поняла Лайза. Раздумывая уже над тем, заказывать ли ещё пива. Вертя стакан.

– Или ты думаешь, как я каждый рейс изменял свою бесовскую природу? Я бросал грешить. То есть – пить, курить, рукоблудить и есть мясо. Раскаивался во всех грехах и начинал изучать литературу. Постепенно становясь Аполлоном.

– В свободное от работы время?

– Пока другие бесы недоумевали: «Зачем тебе всё это надо?» И невольно отмечали то, что я постепенно всё больше становился похож на Монте-Кристо. После того, как на меня от Николая-угодника нисходил святой дух.

– Изменяя твоё физическое тело? – удивился Джим.

– А один бес из нашей четырёхместной каюты даже хотел мне набить за это морду! Лица, прости господи.

– По наущению Сатаны, – поняла Лайза и передумала пить пиво. – Молочный коктейль! – крикнула она официантке и посмотрела на Ганешу. – Два! – подняла она два пальца, всё ещё желая его хоть как-то откормить. – И булочку!

– Но я больше не хочу есть, – возразил Ганеша, допивая коктейль чтобы отдать пустой стакан официантке.

– Возьмешь с собой. – твёрдо сказала Лайза.

– Но у меня нет карманов! Я живу в Настоящем Моменте, как и учил Монте-Кристо. Погрузившись в Тотальное Принятие.

– Я положу её в сумочку. Вдруг кто-то во время просмотра шоу рядом с нами станет есть гамбургер? Чтобы ты не искушался и съел булочку.

– Но я теперь снова смогу не есть как минимум три дня.

– Да-да-да, – засмеялся Джим. – А то я не видел, как при виде стейка ты сглотнул слюну.

И после того, как он проснулся на судне и переосознал увиденное в Америке, понял, что надо срочно сделать перевод «Судного дня». Чтобы узнать в реале то, что у него было дальше с Лайзой и Джимом. И больше даже не думать о том, чтобы его ударить. Нокаутирующий удар это, конечно же, хорошо, но в NFC такая мощная физическая подготовка, что с одного удара его не вырубишь. А второй раз ударить себя он уже не даст. Рефлексы не позволят. И вспомнил, как в юности неожиданно для себя отбил удар нападавшего на него одноклассника, после того как стал ходить в спортзал в «Спартаке» и заниматься рукопашным боем. Ренат так опешил от того, что Банан неожиданно поймал его руку и выкрутил её у него за спиной, что после этого боялся даже идти ему навстречу. Ни то, что спорить. Уже понимая, что его ждёт, если он хотя бы попытается ударить. Снова. И понял, что перед тем как отправиться в эту галактику, был, скорее всего, мастером спорта. Потому что стоило чуть оживить свои рефлексы в спаррингах с приятелями, как новое тело тут же освоило все заложенные в его астральное тело навыки. Выигранных боёв его предыдущими телами.

Почему же он воспринял тогда этот вырванный из его будущего фрагмент телепортации в Америку, как послание архангелов? Да потому что архидемоны тоже не сидели сложа руки и время от времени посылали ему свои компиляции его вероятного будущего. Формируя их образы из того, каким он его себе тогда представлял.

Вначале ему посылали во снах моменты, где он договаривался о переводе «Судного дня» на японский. А затем, в другом сне наяву, решал с пожилым переводчиком непереводимые на другой язык стилистические нюансы его манеры изложения. А уже затем, непосредственно перед выходом их в печать, Ганешу вызвали в высокий кабинет и спросили через молоденького переводчика, не собирается ли тот организовать в их стране секту? Так как после чудачеств «Аум Сенрикё», по текущему законодательству в Японии было запрещено издавать какую-либо религиозную литературу. Тем более что Ганеша в кабинете стоял перед ними в своей тёмно-серой рясе. Подтверждая опасения. Тогда как он всего лишь давал ей понять окружающим, что он на этой планете их хозяин – бог из расы Серых.

И твёрдо ответил:

– Я не собираюсь заниматься организацией секты ни в Японии, ни в России, ни где бы то ни было ещё. Моя единственная задача – отомстить Америке за развал моей страны!

Переводчик наклонился к должностному лицу, принимавшему решения, и перевёл ему слова Ганеши. Тот чуть подумал над его словами и молча кивнул. И переводчик поздравил Ганешу с тем, что его книга будет опубликована.

Ганеша проснулся в каюте тогда в холодном поту и долго думал над тем, что это было. Ведь он и не собирался мстить Америке. Даже в страшном сне! А тем более – в столь неотличимом от реальности. В котором он находился в астральном теле. Вспоминая и заново наблюдая за тем, что «он» же говорит. Не в силах внести в происходящее поправки!

И быстро понял, что было всего два возможных варианта:

Либо это был популистский ход с его стороны. Ведь тот, кто его слушал и принимал сложное решение о том, публиковать ли его книги на территории Японии, как представитель более старшего поколения, ещё помнил о том, что это именно Америка скинула атомную бомбу на Хиросиму. В отличии от наивных школьников, которые даже не помнят об этом факте.

Либо же это архидемоны, вложив эти слова в «его» уста, пытались окончательно поссорить между собой эти страны. Когда он эти слова опубликует. Ведь Америка и Россия, «благодаря» тлетворным внушениям архидемонов, и так постоянно находились после Второй мировой войны в состоянии перманентной вражды. Но теперь архидемоны хотели бы поссорить Америку ещё и с Японией!

Тогда как, на самом деле, Америка ведь сбросила бомбу на Хиросиму вовсе не для того чтобы показать той «кто в доме хозяин», а как раз для того чтобы одержимые идеями архидемонов ярчайшие представители Японии перестали втягивать свою страну в проигранную уже войну с Китаем, и навсегда смирить их имперские амбиции. Выбив Японию из обоймы архидемонов. Чтобы те не смогли уже больше угрожать боевым потенциалом Японии ни Китаю, ни Корее, ни каким-либо другим своим соседям. Включая Россию, партнера Америки в те благодатные время. А были бы с тех пор сугубо мирными гражданами. Какими японцы, благодаря Америке, теперь и стали. Подорвав сбросом маломощной атомной бомбы на Хиросиму все дальнейшие планы архидемонов. Которые хотели вовлечь Японию и в другие, уже гораздо более глобальные войны на самоуничтожение. Которые удалось прекратить только отравив Сталина – руками его же медиков. Или вы думаете, почему тогда тело Сталина вынесли из мавзолея и объявили «Культ личности»? Именно из-за того, что он подливал масла в огонь всё той же войны «Севера и Юга», которая была перенесена теперь с территории Америки на территорию Кореи. Воюя друг с другом руками ничего не понимающих в том, чьи интересы они столь исступлённо защищают, корейцев. Разделив, в итоге, Корею, сразу же после смерти Сталина, на Северную и Южную. Символично, не правда ли?

То есть Америка тогда, по сути, оказала Японии услугу, нанеся упреждающий удар. Если понимать о том, что могло (и уже тогда готовилось архидемонами!) произойти с её гражданами в дальнейшем. Ввязав Японию на сторону Южной Кореи. Как они ввязали тогда в эту войну на сторону Северной Кореи Китай и Россию. Что неизбежно произошло бы, не подставь Америка Японии своё братское плечо. То есть раз и навсегда положив – с бомбардировщика на Хиросиму – конец вечной вражды Японии со всем миром. Запретив той иметь ядерное оружие.

Глава6.Учитель

Заставив Ганешу в море после диалогов с Джимом и Лайзой невольно вспомнить то, что и делало его «героизм» таким литературным. До мозга костей. Ведь у Ганеши в молодости был свой учитель, обучивший его мало есть. А не только бедность. Воображения.

Работать учитель не любил. На то он и Учитель. Но ничем хроническим не болел и к тому же у него была первая положительная (в карман) группа крови, которая подходила почти ко всем. Причем – без спросу. Нагло вливаясь в самый неожиданный для них момент. В реанимации.

Однажды Ликий, так звали будущего Учителя, тоже загремел в больницу. Не менее неожиданно, чем любой другой. Не желающий признавать, что ТЫ и, вдруг, чем-то заболел. Наивно думая, что можно есть и пить что попало, вести себя как самая разудалая свинья, повизгивая от восторга собой, не делая ни утренней гимнастики, ни ещё чего столь же вздорного и глупого, как правильное питание и распорядок дня, оставаясь при всём при этом абсолютно во всём здоровым! Последовательно создавая своим незатейливым образом жизни как раз обратное.

И от делавших ему переливание врачей Ликий с удивлением узнал о том, что его кровь – страшный дефицит. Можно сказать, драгоценность! Молча догадавшись о том, что им для него её откровенно жалко. Столь никчемно он тогда выглядел. В их глазах. Поэтому и промолчал. Да и сил возмущаться тогда, если честно, совсем не было.

Которые настоятельно и порекомендовали ему, втыкая капельницы, начать её сдавать.

– Обратно?

– На благо родины!

– Если я выживу?

– За деньги, разумеется! – подчеркнул главврач.

Оживив его интерес. А через это и – его самого.

– Как только ты полностью выздоровеешь и окончательно окрепнешь, – улыбнулась медсестра, с усилием укладывая Ликия рукой на подушку. – А для этого нужно накопить сил, соблюдая режим.

Придав ему столь мощный стимул поскорее выздороветь и включится уже в эту несложную, но затейливую из-за накладывающихся на него ограничений игру по зарабатыванию денег, что он только и ждал, изнывая в постели, пока его окончательно выпишут. И выпнут из больницы.

Пусть и – небольших, но ему стало хватать на житьё-бытьё в своей скромно обставленной комнате в коммуналке.

Ел Ликий и без того мало и скромно. Можно сказать, перебивался. От случая к случаю. Так и не решив ещё, задумчиво глядя вослед уходящим от него годам, чем в этой жизни предстоит ему заняться.

А начав сдавать кровь, стал стараться есть то, что советовали врачи. То есть – без излишеств. Копчёностей и прочих глупостей. И по распорядку дня. Чтобы кровь активно восстанавливалась. Если и употребляя иногда спиртное с друзьями и близкими приятелями, то лишь две-три стопки. Для очистки сосудов. Как и рекомендовали ему врачи. И – за несколько дней до сдачи крови. Однажды уже забраковав его кровь из-за присутствия в ней спирта. И не дав ему ни гроша!

С тех самых пор ни в какую не желая повышать дозу, сколько бы приятели его ни уговаривали. Подняться на их волну! Общения. Закрутив и ударив головой о дно стакана.

Но Ликий лишь молча улыбался, уже пару раз найдя по утру своё сведённое судорогой раскаяния тело на финансовой отмели. Во время отлива разошедшихся по своим делам приятелей. Распухшее с похмелья и слегка посиневшее, как у любого утопленника. Щетина которых, по инерции, некоторое время продолжает ещё расти. Не подозревая о том, что хозяин уже покинул данное (ему на время) тело. Из-за того, что внезапно (кто бы мог подумать?) закончился срок его аренды.

Хозяин которого теперь становился для своих приятелей тем самым джинном, что никак не желал снова влезать в бутылку. Тем более – водки. Сокращая сроки аренды.

Одним из таких вот близких приятелей Банан для него и стал. После пары совместных кутежей. В один из которых Ликий наотрез отказался употреблять спиртное, сославшись на поджимавшие его к сдачи крови сроки. Но продолжая оставаться для ребят самым радушным хозяином, душой компании! И на все их уговоры лишь беспомощно разводил руки, словно бы это именно они и приперли его к этой самой «стенке». А не какие-то высшие по отношению к ним силы. Наказания которых он откровенно побаивался. Суеверно, словно слыша уже за спиной отдалённые раскаты грома. Гнева врачей. Заставляя ребят над этим посмеиваться.

Случилось так, что они очень быстро нашли общий язык. Хотя, это было не мудрено, ведь он валялся невдалеке, в углу. Весь в пыли расхожей фразеологии и мусоре «общих мест». И молча ждал, слегка насупившись, пока его подберут и начнут использовать по назначению, превращая из «вещи в себе» в «вещь для других». Если удавалось блеснуть той или иной нестандартно звучавшей мыслью.

И Сканда, заметив это, тут же предупредил Банана, что за Ликием тянется уже довольно-таки густой шлейф славы любителей мальчиков. Как и за любым Цезарем, развиваясь в общении, словно мантия. Красная от предвкушения.

Хотя Ликий и разуверял их, что всё это глупые слухи. И он равнодушен к противоположному полу из сугубо экономических соображений, ведь все они тут же начинают требовать той или иной компенсации своих услуг. И постоянно перед сексом соблазняют его напиться. Так как пить в одиночестве им, якобы, не позволяет воспитание – братский коллективизм, сплотивший в едином порыве справедливости все советские народы! Банан всё одно был с тех пор настороже и не подпускал к себе руки Ликия и близко! Наслаждаясь исключительно общением. Издалека. Хотя сам ход мыслей Ликия его и забавлял. Сближаясь с ним исключительно интеллектуально. На всякий случай.

«На тонкой грани двух миров

(Здесь на асфальте мокром лужи)

Иду, зажатый с двух сторон.

Где я? Кто ты? Зачем ты нужен?»

Ликию было уже за сорок, так что он объяснил своим более молодым приятелям:

– Тяга к женщинам в моём возрасте усиливается, в основном, у тех, кто вечером любит плотно поужинать.

– Ведь тестостерон вырабатывается у нас ночью, – согласился Банан.

– Ощущая утром охвативший тебя всего прилив бодрости, – подтвердил тот. – Не зная куда его девать. Подчас, заставляя рукоблудить. Если нет рядом лежащей самки.

– Можно сказать, под рукой, – усмехнулся Сканда.

– Обходясь женой, этим подручным средством. Для разгона дурных мыслей. Терзающих тебя, в случае её отсутствия, после «этого» весь день. Мешая сосредоточится. А я легко ужинаю в шесть и в десять вечера уже ложусь спать. Если мне это удается, – улыбнулся Ликий, обводя глазами зашедших к нему на огонёк с бутылкой плодово-ягодной настойки. – Именно поэтому суккубы и приходят ночью.

– Что ещё за суккубы? – оторопел Банан.

– Ну, бабы. Во сне. Или те, кто ими притворяется.

– Бесы?

– В основном, – ещё более загадочно улыбнулся Ликий. – Иногда это даже какие-то метровые тараканы. Но в основном – демоны. Все они внушают тебе, что они такие распрекрасные дамочки, что ты так и жаждешь с ними совокупиться. А когда тебе этого так и не удается, их внушенная тебе иллюзия постепенно рассеивается. И ты наконец-то видишь их истинный облик.

– Ужас!

– Они питаются твоим желанием.

– Джинны, что ли?

– Джинны в сказках. А эти – самые настоящие. Они к тебе уже приходили?

– И не раз! – вспомнил Банан, как уже пытался с ними во сне позабавится. И нервно сплюнул.

– Иногда они принимают облик уже знакомых тебе девушек, – понимающе кивнул Ликий. – А иногда и – прекрасных незнакомок. Женские особи приходят к тебе такими, какими они были ещё при жизни, то есть – какими они сами себе Всегда казались, несмотря на всё время стареющее тело, сформировав свой устойчивый образ астрального тела в ранней молодости. А вот мужские – затейники! – подмигнул Ликий. – Им приходится казаться нам красивыми самками.

– Так они мёртвые, что ли?

– Смерти нет, – усмехнулся над ним Ликий, – это суеверие. Ты слыхал про Творца Монте-Кристо? Он это наглядно доказал. Явившись уже после того, как его физическое тело убили на кресте, истыкав копьями. Как он ученикам и говорил. Временно арендовав для этого постфактум объяснения тело недавно умершего.

– Такие, как Он, это уже умеют?

– Да и Кришна проделывал то же самое. Приходя прощаться в телах других к своим друзьям и любимым жёнам. Мы не есть тело. Мы – больше. Хозяева. А не только его слуги. И суккубы, ещё при жизни овладевшие своим телом, поняли что к чему и даже приноровились за счет ещё живых питаться нашей сексуальной энергией. Которую мы выделяем при виде самки.

– Как слюну – при виде пищи? – начал понимать Банан.

– Это – самое мощное излучение!

– Фрейд сдох бы от зависти! – усмехнулся Банан. – Так может быть именно это и ускоряет нашу гибель?

– В том числе. Всё течёт, всё изменяется, – продолжил отстранённо вести свой пассаж Ликий, – из одного наивного существа – в другое. Более опытное.

И пытаясь объяснить свой отказ от спиртного более внятно, Геннадий рассказал им одну историю.

Про то, как однажды он встретил в ближайшем к нему магазине «Дюймовочка» своего давнего приятеля, пришедшего с морей.

– Ну, и начали ж мы тогда гулять! Как раньше, когда были ещё молодыми и бесшабашными. Наперебой вспоминая куражи своей залихватской юности! И тут же пытаясь все их немедленно повторить. Один за другим. Это стало вопросом чести! Благо, что денег у приятеля было шквал. Доказывать самим себе, что нас не берут годы. За шиворот. И не дают пинка. Постепенно заставляя сгибаться, как стариков, под тяжестью напрасно прожитых лет и невыполненных обещаний. Прежде всего – самому себе. Поэтому!…

Каждый день таская к нему в коммуналку чуть ли не за волосы (столь неистово они их соблазняли) всё новых и новых, ещё более роскошных дриад. Играя в Дон-Жуанов.

А потом у приятеля резко кончились деньги. И он с грустной улыбкой ушёл от него в море. Но обещал вернуться! Как и любой уважающий себя Карлесон. Помахав, на прощание, лопастью ладони.

А Ликий ещё долгое время всё никак не мог восстановиться. Тело нагло требовало вкусной еды, гулящих – по вечерам – девушек и самых что ни на есть и пить горячительных напитков, если удавалось привлечь к себе их внимание. И подстрекало его пойти работать. Чтобы начать удовлетворять его всё возрастающие – «не по дням, а по часам» – потребности. «Эту «дурную бесконечность», – понял он. Что снова стал дураком. Как все. А это Ликию уж совсем не нравилось.

И он тут же поднял восстание! Как и любой тиран, установил через пару дней мучений (после утренних происшествий) жесточайший распорядок дня. Комендантский час, ровно в десять вечера ложась в постель, насильно закрывая уставившиеся в темноту глаза и заставляя себя спать. Полностью выключая ум, наблюдая дыхание. И с огромным трудом, но всё же пересилил уже захватившую в нём власть тела. Разогнал, как участников массовой демонстрации, все эти дурные мысли (на счёт работы), махавших перед его взором лозунгами с призывами стать как все – объединившиеся в едином порыве к самкам с другими пролетариями. И через пару недель ожесточённой борьбы с диктатурой тела невероятным усилием воли вернулся в давно уже накатанную колею – есть один раз в день, перейдя на питание кишечником, подобно волкам и другим животным. Которые благодаря этому «фокусу» могут вообще не есть до десяти суток. А ещё через неделю, ощутив по утру охвативший его прилив сил, снова пошёл сдавать кровь. Так сказать, излив свой «жизненный порыв» в благое русло.

И когда через год приятель, наивно думая, что Ликий – его лучший друг, с полными карманами денег по уже протоптанной дорожке снова к нему явился (замирая от восторга!), Ликий был неожиданно к нему сух. Ел мало, то и дело отказываясь от предлагаемых ему яств. Пил тоже весьма неохотно. А гулять с дриадами и вовсе стал отказываться.

– Да ты что? Жизнь одна! – не понял приятель. – И нужно отрываться!

– От кого?

– По полной!

– Это у тебя она одна, – усмехнулся над ним Ликий. – Когда ты с морей приходишь с вытаращенными на мир глазами.

– Как красный окунь, которого подняли в прилове с морских глубин? – попытался приятель перевести всё в шутку.

– Одноразовая, – без тени улыбки продолжил распекать его Ликий. – А я-то живу тут всегда. Поэтому и надо жить так, как живёшь Всегда. В соответствии с тем образом жизни, который у тебя уже сформировался. Несмотря на попытки небытия выбить тебя из колеи.

– Небытия? – не понял приятель.

– Это у тебя там питание строго по распорядку, – попытался объяснить Ликий. – Больше чем в миску положат, не съешь. А мне потом очень тяжело себя в норму возвращать. Чем больше кормишь тело, тем больше еды оно просит, автоматически вырабатывая уже каждый день необходимую для её расцепления химию, понимаешь?

– Раздуваясь, как морская собака. – кивнул приятель. Вспомнив то, как пинал их по палубе вместо мячиков. Ловко передавая пассы моряку, стоявшему ближе к слипу. Чтобы тот пинал обратно в море эти нежданные и негаданные «дары природы». Пока те ещё живы.

– А когда его кормишь мало, тело постепенно как бы смиряется и привыкает есть то, что ему дают. – продолжил Ликий. Нести всю эту ересь.

– На большее уже и не рассчитывая?

– Наоборот, отвергая уже излишества. Поначалу. Кто меня потом кормить будет, когда ты в рейс уйдёшь?

– Так пошли со мной, в море! – подхватил приятель. И снова принялся расписывать ему прелести быта на судне. – Без забот и хлопот! Там тебя и накормят вдоволь. И обстирают. И спать на чистое бельё уложат!

– Нет! – отрезал Ликий. – Работа – это тяжкий грех! Я давно уже это понял. И чем более ты грешен, тем тяжелее твоя работа. Данная тебе в наказание. За твою неумеренность и неумение организовать свой собственный распорядок дня. Организуя его уже извне. Как у тебя. Так сказать, приучая тебя к порядку. Как собаку Павлова.

– Ты хочешь сказать, что я – глупое животное? – возмутился приятель.

– И я – тоже, – примиряющее улыбнулся Ликий. – Просто, я своё животное умудряюсь усмирять. Чтобы жить за его счёт, сдавая кровь. На нужды других. Деструктивных животных. А ты просто ещё и не пробовал его сознательно ограничивать и контролировать. И потому всё ещё и живёшь для того чтобы быть у него на побегушках. Как другие полу животные. Которые пытаются въехать в животный рай на твоём горбу. – намекнул, подмигивая, Ликий на приглашённых к нему дриад. Откровенно над ними посмеиваясь, когда те начали это замечать. – Нужно становиться цивилизованным! Именно сознательное самоограничение и делает нас всё более культурными. А это совсем не просто. Попробуй! Не делать этого на судне из под палки. Как только снова закончатся все деньги.

Но приятель не хотел его даже слушать! И на утро покинул Ликия, сделав вид, что смертельно обиделся. Навсегда!

Ведь Ликий никак не желал становится таким же ненасытным животным, как и он сам. Даже – по старой дружбе. Переспав с одной из дриад и тут же понуро улёгшись спать в своём углу.

А не встав, словно в молодости, выпив четверть водки и тут же принявшись за вторую. Как ровно год назад. А затем снова вернувшись к первой, успевшей за это время на него обидеться. Глядя на него со стороны. Своих претензий на его сердце. Уже не смея поднять на него свои демонстративно скошенные вбок глаза. И очаровав её ещё больше! Без лишних слов. На языке тела. Намекая ей вкрадчивым шёпотом после этого лишь на то, что если она останется с ним, как только на утро все гости опохмелятся, позавтракают тем, что останется, и наконец-то разойдутся, он докажет ей, что язык дан нам не только для того чтобы нести всякую околесицу, но у его языка есть и другой, более выразительный язык! Мета-язык! Загадочно улыбался он и, подхватив на руки, легко уносил обиженную, покружив под громкую музыку из бобинного магнитофона по комнате, в свой тёплый ещё угол. Показав язык той, что не так давно с него встала. И поигрывая бедрами, ушла в душ. Готовиться к мести! И схлестнуть его язык со своим. Языком страсти! Ещё более искусным. Закалённым в постельных битвах!

Но оставшись на утро совсем один, Ликий постепенно понял, что это был всё ещё живой суккуб, сбивающий его с пути истинного. Демон искушения. Который тут же покинул Ликия, как только потерял клиента.

Нет, конечно, приятель приходил ещё пару-тройку раз. На то он и демон искушения! И среди других приводил ту самую дриаду, которая была знакома с Ликием не только на языке тела, но и на языке сердца, а потому и весьма охотно снова и снова ходила к нему в гости на поводу у его приятеля, каждый раз всё отчаянней надеясь на продолжение банкета. Таская за собой своих подружек. Мало ли чего Ликий, вдруг, там захочет? Готовая уже для него на любые жертвы! Взвалить на алтарь их взаимной любви любую из самых красивых своих подруг. Постоянно вспоминая о том, сколь долго и нежно она в ответ на его «красноречие» демонстрировала свои мета-способности. Глубоко, очень глубоко входя в роль его избранницы. Только его! Императора её величества. Почему-то только с ним ощущая себя императрицей! В ответ на её ласки.

Но Ликий с тех пор был суров и неумолим. Демонстративно уткнувшись наутро лицом в подушку. Пока все не разойдутся. В том числе и – она. Краем глаза исподволь наблюдая, как неохотно она следует за своими весёлыми подружками. Делая вид, что тоже улыбается. Даже не попрощавшись!

Именно потому, что у него с тех пор изменилась сама парадигма восприятия. Что проявилось в его жизни в том, что если до того, как начать сдавать кровь, он жил исключительно для того чтобы снимать и ублажать дриад, как и любое животное мужского пола, с которыми он для этого систематически объединялся в шумные ватаги, называя это проявление бессознательного высокопарным словом «дружба», то после того, как он фактически убедился в том, что не только пьянки-гулянки оттягивают сдачу крови, а следовательно и получение средств от её реализации, но и сами гулянки с дриадами, даже без пьянок, как объяснил ему врач, делают его кровь всё менее качественной. А следовательно – менее привлекательной. По сравнению с другими, более благоразумными уже донорами.

– Так как на восстановление организма после продолжительных соитий, – без тени улыбки заметил врач, – уходит не только колоссальное количество белка, который необходимо для этого дополнительно покупать, разнообразя свой рацион («опять же – минус», – молча понял Ликий и внутренне напрягся), но и всех прочих и без того дефицитных в организме микроэлементов. Постоянная нехватка которых постепенно приводит к общему иммунодефициту. Что и проявляется в возникновении различного рода заболеваний. Так как это бьёт прежде всего по тем болезням, которые тот или иной самец унаследовал от своих недалёких предков – бабушек и дедушек, столь же безалаберно разбазаривавших в своё время свой потенциал здоровья, делая тебя ещё более болезненным и недалёким, чем они сами. Пойдя их неровной походкой по их стопам. Что животные давно уже преодолели, размножаясь почти исключительно весной, всё остальное время года сохраняя к противоположному полу завидное равнодушие, – вздохнул врач. – В отличии от нас, этих самых глупых представителей животного вида, круглый год пускающих свой организм вразнос! Напрягая своей несдержанностью медицину, которая уже не успевает с ними всеми справляться. Переходя в неумеренность в потреблении вредной пищи и самых, надо заметить, случайных соитий. Не говоря уже о распространении венерических заболеваний! Особенно – в праздничные дни. Которые надо все как один просто взять и запретить! На законодательном уровне!

– Ну, это уж ты хватил! – усмехнулся тогда Ликий. И пошёл домой. Оставив врача в кабинете, успокаиваясь, кидать шариками из листов исписанной диагнозами бумаги в стоящую у двери корзину.

Но слова врача заставили его, по дороге, глубоко задуматься. Да так, что с тех пор он стал, фактически, избегать дриад. Что и послужило поводом для распространения слухов о том, что он с тех самых пор интересуется ещё и мальчиками. Которых он просто-напросто пытался наставить на путь истинный! И буквально ввинтить им новое (проверенное на медицинском уровне!) мировоззрение.

Продолжая, втайне ото всех, служить донором на благо родины. Подчинив себе своё животное. Для своего же блага.

– Блага в смысле Платона, а не Аристотеля, – загадочно улыбнулся Ликий.

И Банан лишь усмехнулся ему в ответ, уже давно понимая разницу.

К недоумению остальных приятелей. Которые поняли из этого только то, что что-то тут нечисто. Как и любое животное.

Особенно, когда Ликий показал им свой шальной язычок и, приглушив свет, ровно в десять вечера молча ушел спать. В свой «медвежий угол». Невзирая на остальных.

Оставляя их шумно допивать и расходится. Защёлкнув за собой деревянную дверь на замок с демонстративно скошенным, от обиды, язычком.

Особенно, когда Банан однажды перебрал «плодово-выгодной» настойки и так и уснул за столом прямо в кресле. И на утро боялся, как бы Ликий этим не посмел воспользовался. Отвергая всё утро наплыв его возбуждённого радушия. Пока Ликий настаивал на том, чтобы Банан всенепременно опохмелился:

– Для твоего же блага!

Пошёл с ним за бутылкой вчерашней настойки и заставил Банана выпить. Прямо у магазина. Завернув за угол. И того чуть не вырвало.

– Я же говорил, что никогда не опохмеляюсь, – с виноватой улыбкой признался Банан, еле сдерживая лишь обострившуюся дурноту.

И отказавшись от завтрака, покинул Ликия. Навсегда.

Глава7.Нелли

– Я понимаю, что ты пригласил меня снова в качестве клоуна, но юмор – штука дорогая! – стал жаловаться Ганимед Аполлону на то, что с Милой у него не клеится. Когда Елена пригласила их снова, но уже на пикник к себе на дачу.

– Я-то тут причём? – не понял Аполлон, осматриваясь по сторонам: «Не видят ли девушки?» – Ты хотел усатую? Подкатывай. Хотел переспать с Гитлером? Пожалуйста! Не буду же я разводить её вместо тебя. Тогда она переспит со мной, а не с тобой. Как я смогу заставить её переключиться на тебя? Это слишком интимно. Ты должен её очаровывать, а не изображать из себя клоуна.

– Но как ты это с ними делаешь? – озадачился Ганимед. Мол, бабушка, научи!

– Запомни, тело девушки – это всего лишь вещь среди других вещей. А вещь – понятие динамическое. – убрал он в штаны Банан. – Вещь проявляет свою сущность лишь в процессе её использования. Только тогда вещь становится явлением, переставая быть «вещью в себе». Небытие вещи не бесполезность («вещь в себе»), но её вред для нас, умаление бытия. Вещь изменяется под воздействием того, каким смыслом ты начинаешь её наделять. То есть твоё отношение к вещи полностью меняет её сущность.

– Ты говоришь о действительности?

– Действительность появляется гораздо позже. Исходя из опыта взаимодействия с данной вещью. Как результирующая твоих попыток донести до неё твой новый для неё смысл.

– То есть? – не понял Ганимед. О чём именно он говорит. – Вне нашей разумной деятельности все материальные тела бессмысленны? Как нагромождение камней в горах?

– Они, конечно же, обладают некоторой незначительной самобытностью в меру своей самоорганизации, но её хватает лишь для того чтобы бороться с энтропией. Для того чтобы они могли оставаться вещью в себе. Да и то – ненадолго. И чем сложнее материальное тело, тем сложнее ему бороться с саморазрушением. И обширные пустыни и кладбища – яркий тому пример.

– То есть ты говоришь и об одушевлённом теле?

– О любом. Ведь материальная реальность предполагает использование наличных вещей именно как материал. Вне зависимости от того, чем они являлись до того, как ты вступил в игру с ними. Но для того чтобы одушевленное – тобой – тело смогло принять твой смысл как возможность именно своего собственного бытия, ты должен сделать его для неё как можно более привлекательным.

– Её смыслом, – понял Ганимед. Что он о девушках.

– А для этого тебе нужно либо откликнуться на её социальный запрос, либо самому его вначале сформировать. А потом уже и разрешить ситуацию, используя себя как инструмент, помогающий ей решить её новую не-задачу, – вспомнил Аполлон, как уже проделывал это с Артемидой. – Второй вариант предпочтительнее, так как он позволит тебе её контролировать, держа её на крючке твоего смысла. Полностью отказываясь от неё всякий раз, как только она будет выходить в своём поведении за рамки твоей концепции. Это как на рыбалке, даёшь слабину, когда рыба сопротивляется, а потом, когда она решает, что всё уже закончилось и расслабляется, снова её тянешь. В неведомые дали!

– До тех пор, пока она не окажется в лодке?

– Лодки не существует. Это заблуждение, приводящее к распаду семей. Брак – это эвтопия. Рыбалка происходит всегда. До тех пор, пока тебе это не надоест.

– Пока ты не смотаешь от неё удочки? – усмехнулся Ганимед.

– И не захочешь посвятить себя чему-то более высшему! – осёк его Аполлон. – То есть если ты всё ещё хочешь постоянно удерживать её на крючке, ты должен как можно чаще менять наживку смысла вашего со-присутствия.

– Или находить всё новые совместные хобби, увлечения, – понял это по-своему Ганимед.

– Превращая каждую вашу встречу в маленькое приключение. Любое твоё взаимодействие с любым материальным телом есть процесс. А процесс есть явление динамическое. Который либо ускоряется вами, либо – деградирует. До распада на два независимых составляющих. Понимаемого на обывательском уровне как то, что вы почему-то полностью теряете интерес друг к другу. Так и не поняв – почему?

– Даже если вы уже живете вместе?

– Тем более! Даже если это встреча на кухне. Ты должен полностью изменить её смысл, постоянно «одушевляя» выбранное тобой тело духом интриги. Чтобы её душа трепетала на кончиках твоих пальцев! Чтобы каждое прикосновение к её телу являлось прикосновением к её сердцу! Чтобы она не стала для тебя просто мясом. И не протухла в твоей душевной теплоте.

– В Ганешеньке? – усмехнулся над ним Ганимед.

– Ведь в действительности нас объединяет не наше прошлое и настоящее, а только лишь – наше будущее, заставляя нас действовать. Взаимо-действовать, а не просто быть рядом. Вот ты и должен постоянно заставлять её трепетать в своих объятиях в его предвкушении. И изливать на тебя энергию своей бесконечной преданности, своей любви. Мечтая слиться не столько с твоим телом, это так банально, сколько – с твоей душой. Бесконечно наслаждаясь нектаром твоей чистоты, твоей возвышенной утончённости.

– И – чем же?

– Всем сердцем, всем своим существом, рвущемся к тебе навстречу! Мечтая только лишь быть причастной твоей божественности, твоего духовно-душевного совершенства. Невыразимой красоты твоего внутреннего существа. Пытаясь ею точно так же стать. И вбирая (вдыхая) её стать. Твой (непонятно для неё самой почему) волнующий её аромат.

– Раскрывая себя ей навстречу всего, как цветок – пчеле?

– Прикосновение же к телу, лишённому энергии восхищения, вульгарно. Любовь возникает подобно молнии меж двух наэлектризованных взаимным восхищением тел! Иди и порази её! В самое сердце. Не зря же ты у меня этому столько лет учился, читая мои опусы.

И они вернулись к девушкам.

– Так вы уже были на моём концерте? – пошёл в атаку Ганимед.

– Уже сто раз! – усмехнулась Елена.

– Ну, а ты? – спросил он у Милы. Чтобы та поняла, что он именно у неё это спрашивал.

– Нет, пока ни разу.

– Сходи обязательно! – поддержала его Елена. Чтобы та отстала уже от Аполлона. – Кстати, когда у вас концерт?

– Так надо спросить об этом у нашего арт-директора, – усмехнулся Ганимед. – Который наконец-то пришёл с морей.

– Чего ты сам не сходишь и не договоришься? – вздохнул Аполлон, который ещё в прошлом году мотался по всему краю, устраивая их концерты. Возясь с его группой туда-сюда. На своей машине. Благо, что барабанную установку таскать не пришлось. Барабанщик соглашался играть на чём угодно. А гитары спокойно помещались и в багажник. Вместе со всеми другими их авоськами и небоськами, которые жены рачительно собирали им в дорогу. Словно бы провожая их на войну. Лет на десять.

– Так если я пойду к ним договариваться об этом сам, то они на меня посмотрят, как на нищеброда, который у них что-то вымогает. А вот если к ним заявится наш арт-директор, тем более – весь такой умный и деловитый, то у них сразу же появляется к нам совсем другое отношение. А, соответственно, и – оплата нашего труда. Уже понимая, что и наш арт-директор тоже в доле. Компанэмэ?

– Да панэмэ, панэмэ, – усмехнулся Аполлон. – Куда деваться? От твоей компашки. Так куда и когда идти?

– Мила, куда бы ты хотела пойти бесплатно на мой концерт?

– Пошли в «Метро»! – заявила Елена.

– Когда сходить? – спросил Аполлон у Ганимеда.

– Это ты у девушек спроси. Когда ты хотела бы туда сходить? – спросил он у Милы.

– Как можно скорее! – решила за неё Елена.

– Только добирайтесь теперь сами, – сразу же предупредил Аполлон Ганимеда, – чтобы мне не пришлось снова за вас краснеть, если вы опять не сможете все собраться. Как в тот раз, когда мне пришлось краснеть во Владивудстоке перед арт-директором «Забриски Пойнт» за то, что Крыжовник не смог подмениться с другим механиком на вахте. И выступление из-за него не состоялось. Так что мне стыдно было туда уже снова появляться. И меня из-за вас узнали там не с лучшей стороны. А там так потрясающе готовят! Когда я, перед тем как организовать концерт, пошёл туда на свой день рождения – в разведку боем – со своей младшей двоюродной сестрой Драупади и её красивенькой подружкой Нелли с восхитительным телом, так же как и сестра младшей меня на четыре года. Так Нелли, узнав о том, что в рейсе я бросил есть мясо, специально заказала мне фаршированные баклажаны. И я даже не почувствовал в них вкус мяса! Представляете? А Нелли так смеялась над тем, что я этого даже не заметил! И только поэтому не стал заказывать ещё порцию. Как уже хотел. Я сказал им, что готов потратить там ровно сто баксов. И Нелли постоянно себя сдерживала. Хотя и потратил почти сто пятьдесят. Так как себя я сдерживать и не собирался. Просто, дал ей понять, что пока она не моя девушка, мой бюджет для неё будет жёстко ограничен.

– И что, это помогло? – усмехнулся Ганимед.

– Нет, я так и не смог затащить её в постель. Хотя брал её и её подружку Марго из нашего городка даже в сауну. Но они только помылись, порезвились со мной в джакузи и покатались зачем-то по очереди на велотренажёре. И я решил больше никуда её не приглашать. По крайней мере – с Марго. И позвал Нелли, когда та осталась ночевать у Марго, на следующий же день к Браткам на их день рождения, где громадный Аякс, ну, вы все его знаете, вокалист и гитарист из группы «Легион», в котором Братки тогда играли, заставлял её пить водку, громогласно объяснял ей, что такие расфуфыренные особы из Владивудстока, как она, конченные шалавы! Которые только и бродят там по ночным клубам. «Почему ты меня от него не спас? – спросила меня Нелли, через полчаса вырвавшись в комнаты из кухни. – Что, не мог позвать? Я же столько раз на тебя оглядывалась. Чего ты толкался в коридоре и надо мной хихикал?» «А почему я должен был тебя от него спасать? Ведь ты же не моя девушка, – усмехнулся я, вспомнив, как злорадно я наблюдал из коридора, пока она внутренне корчилась на кухне от душевной боли, которую причинял ей Аякс, прозревая в ней шалаву. – И ты даже не собираешься ею стать. Поэтому и спасай себя сама. Раз уж ты у нас не со мной, а сама по себе». «Я думала, что ты мне друг!» – заявила она обиженно. «Я ни с кем не дружу, пойми. Ты ошиблась в выборе четвероногого друга. На котором собралась ездить. Когда я вижу красивую девушку, то ни о какой дружбе не может быть и речи! Поняла?» «Ну, это ты так думаешь, – ответила она, – а я сразу же делю парней на тех, с кем я сплю, и на тех, кто мне просто друг». «Хорошо, завтра же я отвезу тебя домой. И дружи там, с кем хочешь». Так она потом ещё долго сестре названивала: «Почему твой Ганеша не звонит и никуда меня больше не приглашает?» Вызывая у меня и сестры лишь дикий смех, когда та передавала мне её слова.

– Всё было так печально? – усмехнулась над ним Елена.

– А когда я неделю назад заезжал во Владивудсток чтобы снять там студию, то сестра рассказала мне, что пока я был в рейсе, Нелли тоже не теряла времени даром и заработала за полгода целых пять тысяч баксов во время работы в Корее в хостесе, по ночам подрабатывая в хостеле.

– Кем это? – заинтересовалась Елена.

– Прости…тут…– усмехнулся Аполлон, – я тебе об этом не скажу.

– Так и что ты ответил своей сестре из Владивудстока? – заинтересовался Ганимед. Сходу поняв о …кой он говорит.

– «Вот дура!» «В смысле? – не поняла Драупади. – Сейчас все так делают. Тем более что она такая смазливая». «Да сказала бы мне тогда сразу же, я бы ей даже денег тогда отвалил. А не отвалил от неё подальше. Так сильно она мне тогда понравилась!» «И сколько бы ты ей тогда дал?» «Да, пожалуй, баксов двести бы точно дал. А в сауне – так и все триста! Я бы её там и бесплатно поимел, если бы не убогая грузная Марго, которую она взяла с собой в качестве секьюрити».

– Которая тоже не пожелала подработать ни секс-юрити, ни сосу-рити? – усмехнулся Ганимед.

– «Хорошо, я с ней поговорю», – улыбнулась Драупади. «Нет-нет, не надо!» – остановил её я. «Что, у тебя уже есть девушка? Когда это ты успел?» «Нет, пока ещё нету». «Тогда не переживай, – поняла она, – я начну с пятидесяти, а там, вполне вероятно, она и за сотню согласится. Думаю, что даже не на один час, а на целый вечер. По знакомству. Только я с вами больше не пойду, а то меня не поймёт мой парень». «Дело не в этом. После того, как ты мне о ней всё это рассказала, я её уже и бесплатно не хочу». «А то, что она тут бесплатно до этого давала всем подряд, кроме тебя, это было нормально? Я-то всё о ней знала». «Да она и сама мне о себе всё тогда рассказывала, как другу. Меня это в ней тогда только возбуждало!» «Так послушаешь ещё и новые её рассказы. Про её тысячу и одну ночь. Там у неё такое было…» «Да я ведь уже бывал в Корее и не раз говорил с такими, как она. Так что я имею полное представление и прекрасно понимаю, о каком пионервожатом идёт речь!»

Усмехнулся Аполлон и выразительно посмотрел на Ганимеда, который, заслышав родную речь, тоже выразительно усмехнулся.

– О каком это пионервожатом ты говоришь? – обеспокоилась Елена. Увидев то, как они переглянулись. «Откуда они знают про Менелая?»

– Да это слова из рассказа Ганимеда «Смелый истопник», – усмехнулся Аполлон.

– А, ну, тогда понятно, – облегчённо усмехнулась Елена.

– Ганимед, о ком это ты тогда писал? – спросил его Аполлон, заметив это.

– Сам потом узнаешь, – многозначительно усмехнулся Ганимед. Над Еленой. И подмигнул. Словно бы уже давно всё знает. Тоже заметив, что она от них что-то скрывает. – Или ты вообще уже забыл, о ком я тогда писал?

– Так что там, с Нелли? – переключила Елена его внимание.

– Да, пока ничего. Я всё думаю над тем, сколько ей заплатить. Как надумаю, обязательно тебе это опишу! Во всех подробностях. Если ты тоже захочешь так и оставаться мне просто другом.

– И долго ты собрался над этим думать? – подколол его Ганимед.

– Так это будет зависеть не от меня, а от Елены, – подмигнул он. – Ведь с честными девушками можно делать всё то же самое, но – бесплатно.

– Или сколько тебе за это заплатить? – заржал над её нерешительностью Ганимед.

– Да у вас денег не хватит! – засмеялась Елена. Но эта мысль, сама по себе, жутко ей понравилась. Нет-нет, не о самих деньгах, разумеется, а узнать то, насколько сильно Аполлон её ценит. Хотя она тут же отогнала и эту мысль. Поняв, что теперь и это может выражаться для него в деньгах. Смазливой Нелли. Прости… господи.

И как и все честные девушки, скорчила обиженную гримаску. Разумеется, из ревности. На что Аполлон только и рассчитывал – задушить сопротивление Елены Неллоновой нитью повествования.

Вечером, когда Аполлон уже развёз Ганимеда, которого уже и так развезло, и так и не пожелавшую стать ему милой Милу, он остановил машину возле подъезда Елены, и стал прощаться:

– Ну, спасибо тебе за то, что мы приятно провели время.

– Нет-нет, это тебе спасибо. Ведь это ты купил фрукты и вино. А мы просто были у тебя на подтанцовке!

– Вот и спасибо за то, что вы так волшебно перед нами танцевали, – улыбнулся Аполлон. – Пока!

– А ты не хотел бы ко мне подняться?

– К тебе? – опешил Аполлон.

– На чашечку кофе.

– А твои родители не будут против? В такое время. Ведь уже поздно.

– Мать сегодня как раз на сутках на Хлебокомбинате, а младшая сестрёнка у бабушки. Ведь они не знали, во сколько я вернусь. А отчим опять в морях. Тиндарей бегает на Японию матросом. Так что у меня сегодня никого нет, можешь не опасаться. Что тебя тут же за это женят! – засмеялась над ним Елена.

Что Аполлон расценил как приглашение на секс и тут же согласился.

И когда они поднялись к ней и выпили по чашечке тут же заваренного ею кофе, пошли в зал.

Но Елена вдруг заявила, что не хотела бы делать этого на узком диване. А когда он перенес её на руках на шикарную постель её родителей, то вдруг объявила ему, что она и мать давно уже договорилась, что она никогда и ни с кем не будет делать этого на её кровати. Ни под каким предлогом. И если Леда это заметит, то тут же выгонит её из дома.

– Тогда давай делать это на полу, – улыбнулся Аполлон, не понимая ещё в чём дело. – Как говорил Ганимед: «Я люблю валятся на полу, водку я люблю пить в трусах. Я люблю валяться на полу и играть на рояле в кустах». Где у тебя рояль? Пошли в зал. Говорят, очень заводит играть на рояле чьей-то задницей. Но мы можем даже не открывать крышки. Пока нам не снесёт крышу.

– Знаешь, – вздохнула Елена, поднимаясь с постели родителей. – У меня уже есть парень. И, если честно, я не хотела бы ему изменять. Даже – на рояле.

– Какой ещё парень? Что за подстава?

– Его зовут Амфилох.

– Что ещё за Амфибия?

– Он вокалист группы «Конструкция ветра».

– И где этот лох трётся?

– Я познакомилась с ним в посёлке Врунгель на фестивале «Арго». Ты наверняка его знаешь.

– Да откуда?

– А я думала, ты знаешь всю нашу музыкальную тусовку.

– Выходит, что не всю. И давно ты встречаешься с этим аргонавтом?

– Да уже пару месяцев. После фестиваля.

– Тогда зачем же ты приглашала меня то на пляж, то на дачу? Я расценивал всё это как знаки внимания. С твоей стороны! – подчеркнул он. Жирной линией упрёка всё её поведение.

– Так оно и было, – улыбнулась Елена. Как ни в чём небывало. – Мила попросила меня подобрать ей парня поприличней.

– А я как раз валялся на обочине? – усмехнулся Аполлон. Вспомнив эту сцену из порнофильма.

– Поэтому, как только ты позвонил и предложил мне помочь с переводом, я поняла, что ты, так, ничего себе, и позвала тебя к ней.

– Тогда какого… лешего ты стала отбивать меня у неё, когда мы уже поцеловались?

– Сама не знаю, – вздохнула она. – Ты мне и самой неожиданно так понравился, что я полностью перестала себя контролировать. Поэтому-то когда увидела, что ты уже полностью мой, то успокоилась и меня стала терзать совесть. Ведь я пригласила тебя для неё, а не для себя.

– Тогда для чего ты позвала меня сейчас попить кофе? Тоже себя не контролировала?

– Просто, попить кофе. А ты что подумал? К тому же, я решила… Всё равно, она тебе не понравилась.

– Мила мне «не понравилась» именно потому, что мне понравилась ты! Ты вела себя, как героиня романа «Собака на сене», и буквально заставляла меня думать, что я тебе нравлюсь. Вот я и выбирал на пляже постоянно тебя, а не её. Ты просто не оставляла мне выбора, заставляя метаться туда-сюда.

– Прости, я себя не контролировала. – улыбнулась она от того, что он сравнил её с госпожой, а Милу – с её обслугой. – Когда ты опять начинал с ней заигрывать, я становилась сама не своя. Ведь мы тогда выпили.

– Ты хочешь сказать, что сегодня мало выпила? Или – что ты уже отрезвела? Я понял, ты просто не любишь проигрывать своим подругам. Поздравляю тебя, ты разбила сердце и мне и ей. Прощай! – сказал Аполлон и обиженно вышел из квартиры.

Поэтому когда Елена через пару дней снова ему позвонила, попросив отвезти в ремонт её компьютер и, сев в машину, спросила:

– Когда мы пойдём в «Метро», ты уже договорился?

Аполлон лишь ответил ей:

– Нет. И не собираюсь.

– Почему это? – не поняла она.

– Потому что ты отказалась быть моей девушкой. А я не собираюсь с тобой дружить. Ни под каким соусом! Я об этом уже рассказывал.

– А как же причитающиеся вам за выступление Ганимеда деньги? По-моему, это неплохой предлог.

– Как говорил мой последний старпом: «Не любой ценой, дружочек. Не любой ценой!» Вот, как надумаешь быть моей девушкой, так и начнём веселиться за счёт выступлений Ганимеда и тут и во Владивудстоке. А пока – извини. У меня принципы.

Но она так и не смогла его понять. Или – не захотела? В машине.

Да и какая разница, кого она тогда хотела? Аполлон хотел, чтобы она хотела только его. А не веселиться за его счёт, вовлекая в этот её «фестиваль» по местным ресторанам и клубам весь город.

И как только Елена вышла из «Спринтера», Аполлон тоже вышел чтобы помочь ей донести до мастерской системный блок и… обомлел. Увидев впереди нимфу Эхо!

И тут же вспомнил, опустив руки и снова став её любимым Ганешенькой, как ровно два года тому назад он купил «Корону» и рефлекторно остановился, когда клиентка махнула ластом. Хотя только-только получил за рейс деньги. Та всю дорогу на него поглядывала, а потом, когда он остановился возле её дома, всё-таки сказала, смущаясь своей навязчивости:

– Я, если честно, с удовольствием бы с тобой переспала. Но боюсь, что ты этого не захочешь. Просто, ты так классно выглядишь!…

И Ганеша оглядел тогда эту полную, но богато одетую девушку и с улыбкой ответил:

– Спасибо тебе огромное за комплимент, но я и вправду не смогу себе этого позволить.

– Что, у тебя есть девушка?

– Если бы ты её увидела, ты бы меня поняла. Прости.

Та сунула деньги и ушла. Ведь тогда он считал, что Эхо – самая красивая девушка на свете! Которая, к тому же, была одной-единственной, кто его любила. По-настоящему! Но…

Эхо с не менее очаровательной подружкой легко и непринуждённо двигалась навстречу. Она очень роскошно выглядела в своём лёгком цветном сарафане с юбкой ниже колен. Словно жрица Диониса. Волшебница!

Хотя нет, вру, колдунья. От которой у него остались кипы тетрадей с заклинаниями.

Елена оглянулась и поволокла системный блок наверх, в мастерскую.

А Эхо спросила, как только подошла к нему:

– Это что, твоя девушка?

– Нет… ещё. – замялся Ганеша.

– Да что ты мне врёшь, я по вам обоим вижу, что она твоя девушка. Думаешь, я не вижу, как она не идёт, а пляшет? Меня-то ты не обманешь.

– Да. Я бы очень этого хотел. Но позавчера она пригласила меня к себе домой на кофе и отшила.

– Да не ври! Она не смогла бы тебя отшить. Я-то тебя знаю.

– Но ты же тоже в первый же день мне не дала.

Внезапно вспомнив, как Эхо приходила к нему во сне в астральном теле, пока он был в море. И на протяжении двух недель разворачивала перед ним кожаный чехол, наполненный различными видами холодного оружия. День за днём предлагая выбирать тот или иной клинок, которым ему приходилось с ней сражаться, чувствуя в астральном теле боль от порезов и уколов, когда она, как более умелая фехтовальщица, его то и дело ранила. Приурочивая свои удары к тому, как невыгодно он описал её во «Втором Пришествии…», не желая признавать свою вину за совершаемые ею тогда проступки. Которые в конце концов их тогда и разлучили.

– Да что ты так испугался? – заметила Эхо, как он отшатнулся. Вспомнив, как каждое утро в течении двух недель просыпался в своей каюте весь в слезах. – Ладно, я отпускаю тебя. – усмехнулась Эхо, видя, как сильно он смутился. – Так уж и быть.

– А что, могла бы и не отпустить?

– Конечно могла бы! Ты уже забыл? Или тебя снова приворожить? А то у меня пока что никого нет. Иди уже за своей девушкой! И помни мою доброту!

И они ушли, покачивая бёдрами. От восторга собой.

– Даже Эхо уже увидела, что ты – моя! – объяснил всё ещё смущённый Аполлон Елене своё поведение, когда она через десять минут вернулась и села в «Спринтер». – То, что мы созданы друг для друга! Иначе судьба снова свела бы меня сегодня с Эхо вместе. Даже уйдя в море, я продолжал её любить так сильно, что и Эхо это чувствовала и любила меня в ответ. И я это тоже чувствовал. Её потрясающе красивую душу, непохожую на все остальные. Пока она не явилась в астральном теле во сне и не устроила мне бойню! В течении двух недель регулярно предлагая мне разные виды холодного оружия. Пока не появился архангел Евсевий с мечом в руках и не защитил меня от неё. Сказав Эхо, что я уже достаточно наказан и мне «уже хватит». Чтобы я наконец-то понял, что с ней мне лучше уже не связываться. И всецело переключился на тебя. Если ты не против. Заставив меня потом понять, читая Блаватскую, для чего тела рыцарей одевали в доспехи из стали после их физической смерти.

– Для чего? – не поняла Елена. О чём это он вообще.

– Именно для того чтобы в Аду, такие как нимфа Эхо, уже не смогли причинить им ту же самую боль от холодного оружия, которую ты продолжаешь испытывать и в астральном теле тоже в наказание за твои грехи. А не все эти глупые сковородки и прочее, что нарисовал нам Данте в своём любовном романе, посвящённом Беатриче.

Понятное дело, что дружба с Ганимедом была выше отношений с бабами. Аполлон ходил в «Метро», но его попросили там организовать выступление бесплатно.

– А почему бы вам тогда не начать отпускать бесплатно и спиртное?

– Спиртное? – не понял арт-директор.

– При чём тут это? – подхватил финансовый директор.

– А то вы не знаете, как опьяняет наша музыка всех и каждого в этом городе? – усмехнулся над ними Аполлон. – Это же чистый спирт!

Но они не захотели делиться с Аполлоном деньгами, которые хозяин этого клуба для этих целей регулярно им выделял. Желая снова отчитаться по документам за выступление во всём объёме и распихать деньги по своим карманам.

И лишь использовал эту неудачу в конструктивных целях. Чтобы Елена намотала на ус и закусила удила, помчавшись к нему во весь опор!

Глава8.Ручная кладь

А сам заехал за Ганимедом, который постоянно звонил ему с городского телефона на сотовый и ныл в трубку, ломая голос. И чуть ли не ходил колесом. Выгибая фразы. Подражая герою модного тогда мультфильма. И Аполлон решил забрать его во Владивудсток, где уже снял студию, пока Елена не позовёт его к себе. Чтобы тут же отвезти Ганимеда обратно в Нахадаки.

Тот с юношеским восторгом на всё это тут же согласился и поехал с ним.

Но поехал он не один, заявив Аполлону, что возьмет с собой багаж. Свою ручную кладь.

Ручной для Ганимеда кладью оказался его старинный друг матрос Вуячич. Впервые познакомившись с ним ещё тогда, когда более старший и немыслимо крутой, как тогда показалось Аполлону, брат Ганимеда Ассарак арендовал бомбоубежище, переделанное в «качалку». И куда худой и бледный матрос Вуячич приходил набить пресс, чтобы сделать свой тощий живот более сексуальным. Где Ганимед тогда работал инструктором, да и вообще был за Старшего, так как Ассарак постоянно был на всяких серьёзных «стрелках», где общался с героями такого уровня, что Аполлону тогда ещё и не снилось. И он и в страшном сне не мог представить, что он чуть позже, из-за выступлений Ганимеда, и сам вынужден будет со всеми этими демонами и сатирами пересекаться. И Ганимеда так заинтересовал тогда этот молодой ещё сопливый матрос Вуячич, которому только-только исполнилось восемнадцать, что как только тот входил в бомбоубежище, Ганимед бросал всех своих подопечных и начинал только им и заниматься. Тут же освобождая ему снаряды от других спортсменов.

Аполлон тоже периодически приходил к нему тогда заниматься, так как заметил однажды, что если он месяца за три-четыре до отхода судна начинал тягать железо, вспоминая в разговорах то, как он тягал железо ещё в юности, готовясь к армии, то в рейсе ему было уже гораздо легче работать. Тело не так сильно уставало, да Аполлон и сам не так быстро утомлялся, читая книги. И уже не думал о том чтобы повеситься. Или – прыгнуть за борт. Поэтому затем уже каждый раз месяца за три до ухода в море старался вновь набиваться Ганимеду в друзья, чтобы заниматься там бесплатно. Обещая после рейса отдать всё сполна! Дав почитать то, что он за это время успеет сотворить.

Как и не менее продуманный матрос Вуячич, столь же быстро понявший эту его слабость к талантам, да и просто – к сопливым юнцам, каковым Вуячич к Ганимеду и являлся каждый раз, прося о помощи и «технической поддержке». А затем и прямо днём иногда приглашал его к себе домой, пока родители не вернулись с работы. Следя лишь за тем, чтобы Ганимед оставил хоть что-нибудь покушать его отцу. Мать-то и сама себе приготовить сможет. Так как Ганимед всегда любил прямо-таки пожрать. Готовясь к чемпионату мира, о существовании которого знал только он сам. Ну и – матрос Вуячич, который туда его систематически и приглашал. А то и сам приходил к Ганимеду на тренировку. Даже если в «бомбе» был выходной.

Так как родители Вуячича по выходным были дома, и мешали им в эти дни заниматься спортом, уставившись в зомбоящик и выпучив свои уже квадратные от этого глаза. Как и экран зомбовизора. Чтобы как можно полнее улавливать всё, что им внушали, и не упустить ни самой малой частицы информации! И затем смело утверждать перед бабками на лавочках у подъезда «свою независимую позицию» по любому жизненному вопросу. И посмеиваться над тем, как эти частицы независимой информации вызывали в бабушках целое «броуновское движение». Всю ночь мешая им уснуть и подымая давление. В очередях за продуктами. Которые те принимались судорожно сметать с прилавков, напирая друг друга.

И когда Аполлон привёз этих клоунов во Владивудсток, Ганимед, не видевшийся с матросом Вуячичем уже около двух месяцев, попросил их оставить наедине. Чтобы о многом поговорить и отвести душу, тут же начав жаловаться Вуячичу на то, что Мила его отвергла.

Как только узнала от Елены о том, что Ганимед был удивительно непостоянен, словно та самая «броуновская частица», независимая ни от кого и ни от чего, и драл всё, до чего только мог дотянуться. Если те не били ему по рукам. Как «Адольф», который так Ганимеду и не достался, хотя тот уже и достал её своими шуточками.

Так как «Адольф» любил Аполлона, а не его. Что скрывать? Но судьба-злодейка, надев на лицо обольстительную маску Елены Прекрасной самым коварнейшим образом их разлучила. И теперь оставила её и Аполлона тосковать друг по другу. Но не решаясь друг другу об этом даже заикнуться – из страха перед Еленой. Предстать обнажёнными, когда та их застанет вместе и выгонит из рая. Посадив на одни яблоки.

Вспоминал он, пока таксовал, дабы заработать на то, чтобы Ганимеду и Вуячичу было что пожрать.

Глава9.Эльвира

И однажды вечером, когда он вернулся домой чуть раньше обычного, устав тосковать и таксовать, что для него было уже практически одним и тем же, Аполлон вдруг заметил, что какая-то чудесная девушка плавно выходит из его ванной. В его белом халате, словно ангел, спустившийся с небес. Обвязав его поясом свою соблазнительную талию и вытирая длинные тёмные волосы его же синим, как глубокое море, полотенцем. Словно бы Небо услышало его тоску и ниспослало ему навстречу свою прекраснейшую ангелицу. С лицом ангела. Которую, по ходу дела, вместо Аполлона тут уже успел встретить и поиметь ненасытный Ганимед. Испортив встречу двух заоблачных душ. И отправил в душ. Смывать грехи.

– Так, я не понял, Ганимед? Что тут у вас происходит? Без меня!

– Давай уже, одевайся! – крикнул Ганимед девушке.

– Так уже давай или одевайся? Уточни ей команду!

– Что, прямо при нём? – оторопела девушка, посмотрев на Ганимеда. – Тебя это возбуждает?

– Отдай мне, пожалуйста, мой халат. Сейчас же! Что за вольности? Я тебе этого не разрешал! – протянул Аполлон руку, поняв, что она его даже не слушает. А значит, давать и не собирается.

– Что, прямо здесь? – всё переминалась неизвестная Аполлону девушка, наконец-то обратив на него внимание. – Ты тоже этого так хочешь?

– Можешь выйти из моей студии прямо на улицу! И сделать это там. – усмехнулся Аполлон от её наглости. – Хотя, лучше вначале отдай халат, а потом выйди! Если ты не хочешь меня и считаешь себя Принцессой, то пусть, как в Сказке, тобой воспользуется первый встречный. Красота не должна оставаться безнаказанной. Это знает любой маньяк! – создал он крылатую фразу. – Или ты хочешь выгнать меня из моего же собственного жилья? Откуда ты, вообще, взялась? Еще минута, и я выгоню тебя отсюда прямо в халате!

Девушка молча обиделась, подошла к висевшим на спинке стула джинсам, джинсовой рубашке и джинсовой же курточке, взяла их и зачем-то снова ушла в ванную. А через минуту вышла.

Это был матрос Вуячич!

– Ба-а! – оторопел Аполлон. – Всё это время ты говорил мне, что это просто твой старый друг, – начал он упрекать Ганимеда, – а на самом деле вы всё это время тут беспощадно трахались? Прямо у меня за спиной?

– И даже тогда, когда ты спал! – усмехнулся Ганимед. – Так забавно сложив руки на груди, словно у трупа. Мы ещё хотели воткнуть тебе в руки свечку. Как свидетелю.

– Ты спишь, как мертвый! Мы так и не смогли вчера ночью тебя разбудить, – подтвердил-а Вуячич.

– Оба раза. Перелезая через тебя по пути в ванную. И обратно.

– Тоже мне, друзья называются!

– А что, ты тоже так хочешь? – усмехнулся Ганимед, поняв в чем дело.

– Конечно! И не раз! До сегодняшнего дня, пока я не увидел её в халате, я никогда и не видел в ней женщину. В своих вечных джинсах это был для меня просто ещё один старый друг, который спал возле тебя у стены на нашей двуспальной кровати. Как я никогда не видел женщину и в Дине. В её неубиваемых черных джинсах. И чёрной куртке. Даже тогда, когда она пригласила меня к себе домой послушать песни Егора Летова и, выгнав дога, напоила водкой. А затем, видя моё недо-умение, сама повалила на кровать, расстегнула ширинку и принялась делать мне минет. Так как я упорно продолжал видеть в ней только друга, который зачем-то начал делать мне минет. И так и уснул. От внутреннего конфликта. Который вырубил меня прямо во время её минета. Так сильно я не хотел спать со своим старым другом. И портить уже давно сложившиеся взаимоотношения. Пока утром она не вышла из ванны в своём зелёном халате. И я не увидел её соблазнительную фигурку. Заметив, что я тоже почему-то голый, как Адам, и всё ещё лежу в её постели. Только и ожидая эту свою «Еву». Я тут же захотел исправить вчерашнее недоразумение, обнял её за тонкую талию, прижал к себе её шикарные бёдра, но… Тут в гости пришел Индеец и всё испортил. Так как он давно уже перестал видеть в ней только друга и уже не раз пользовался её дружеским участием. На её кровати. А теперь?

– Что – теперь? – не понял Ганимед.

– Как мне Вуячичу в глаза смотреть? После всего этого.

– В каком смысле?

– Как другу или – как женщине? Что мне теперь с ним делать?

– То же самое. Как ты на это смотришь? – посмотрел Ганимед на Вуячича.

Но Вуячич вдруг покраснел, словно робкая девушка:

– Я думала, что я твоя девушка.

– Раз в два месяца? – усмехнулся Ганимед. – Я думал, что мы просто друзья, которые, как и положено настоящим друзьям, постоянно идут друг другу на взаимовыручку. Или у тебя со мной это не взаимно? А только лишь – из-за выручки?

– Взаимно, – потупилась Вуячич. – И уже давно. Ты сразу же мне понравился, когда я в первый раз пришла в «бомбу», чтобы подкачать пресс и сделать свою фигуру чуть более выразительной. Когда ты сзади стал придерживать меня с боков за талию, пока я нагибалась из стороны в сторону с гантелями в руках. Ощущая тепло твоих сильных рук. А затем и – ещё большее тепло того, что я внезапно ощутила, когда ты придвинулся ко мне вплотную из-за громкой музыки и стал на ухо объяснять необходимый комплекс дальнейших упражнений. В общем душе. Сказав, что это очень полезно для женского здоровья. Так как резко стимулирует сердечную активность, очищая кровь кислородом. Я была так потрясена твоими медицинскими познаниями, что нашла тебя просто потрясающим! И согласилась немного потрястись. Помнишь, как мы там в первый раз заперлись? Как гулко бились наши сердца о холодный кафель? Как пойманные рыбы бьются об лёд на зимней рыбалке.

– Как ты испугалась, когда архангел Михаил чуть не выломал тогда дверь? – усмехнулся Ганимед. – Помню. Как ты забилась тогда в моих руках. Как Рыба – в руках Дэза. Пытаясь встать и одеться. А я тебя всё не выпускал и продолжал доводить комплекс упражнений до самого конца. Крикнув ему, что мы сейчас выйдем. Но он из-за громкой музыки в зале нас не слышал и продолжал тарабанить в дверь. Стараясь попасть нам в такт. Так тебя до сих пор это возбуждает? От одних воспоминаний?

– Так что, – не понял Аполлон, – может быть, продолжим упражнения?

– Я уже сегодня наупражнялась, – заявила Вуячич. – Если тренер не против, можешь продолжить с ним, – кивнула она на Ганимеда.

– Нет, я тоже на сегодня пас, – усмехнулся Ганимед. – Придётся тебе сегодня позаниматься соло. Представь, что ты пришел в спортзал, а сегодня выходной. И ты там совершенно один. Так, что аж слеза наворачивается! Надо же хоть чем-то себя утешить? Тем более что никто этого и не увидит.

– Нет, – скривился Аполлон, – я этим уже давно не занимаюсь. Подожду до завтра. Как ты на это смотришь, матрос? Или тебя разжаловать в юнги?

– Боюсь, что я готова сойти с вашего корабля, капитан, если вы будете на этом настаивать!

– А я думал, что мы уже одна команда, – покачал Аполлон головой в недоумении. – Правильно говорят, что друг познается в беде. Или ты стесняешься Ганимеда? Он может, ненадолго, и прыгнуть за борт. Там, возле причала болтается моя белая яхточка. Сходи-ка, Ганимед, проверь, как она там, а то ещё в открытое море ветром унесёт. Понадбей швартовы.

– Нет-нет, подожди меня! – остановила его Вуячич. – Вместе прогуляемся по причалу. Мне так нравится слушать крики чаек!

– Предатели! Ни на кого нельзя положиться! Я думал положиться хотя бы на тебя, – усмехнулся Аполлон Вуячичу, – и не раз. Иначе не стал бы брать тебя с собой в эту дальнюю экспедицию.

– Возьми с собой Елену, – возразила Вуячич. – В следующий раз. Почему ты её не взял?

– «Женщина на корабле, корабль ко дну!» Слыхала такую поговорку? В море мы должны полагаться исключительно друг на друга. На то она и крепкая дружба, что это делает нас лишь сильней!

– Помогая выдерживать и не такие шторма! – в шутку поддержал его Ганимед. – Ну же, Вуячич, не ломайся. Помоги своему другу, вы же так давно дрюг-дрюга знаете, что уже давно пора начать дрюк с дрюком дрюкаться.

Но Вуячич помотала отрицательно головой и отдала швартовы, хлопнув дверью.

– Ничего, вернётся вечером ночевать, а там продолжим её раскачивать, – усмехнулся Ганимед.

– На все девять баллов! Иначе она извернётся, вывернется, но так и не повернётся к тебе передом, а затем ко мне задом.

Вечером её болтало, как жалкую лоханку во время шторма, но она так и не повернулась к Аполлону своей кормой. Умели же раньше строить суда!

Хотя, ей ведь было всего-то двадцать. Видимо, сказывалась морская закалка! И бутылки с шампанским, которые Аполлон то и дело бил ей о борт чтоб поздравить с постройкой (её новых с Аполлоном отношений), глупо отскакивали от её борта и не хотели разбиваться вдребезги. Отскакивая в Аполлона и вдребезги разбивая его сердце. И он понимал, что с этим судном что-то не так. Но не терял надежды. Тем более что её звали и не Надежда вовсе, а Эль-вира. Поэтому он и не мог её потерять. Не отхлебнув её виртуального эля. Услышав в тот день команду: «Вира! Свистать всех наверх!» Подскочил Банан, как только увидел в ней женщину. Так как даже Эльвира не хотела, чтобы он её хоть когда-нибудь потерял. А для этого не желала даже и начинать их взаимоотношений. Прекрасно осознавая, что её корма заметно уступает корме Елены. Так как Елена выглядела по сравнению с ней, как трехпалубный фрегат – возле рыбацкого баркаса. А потому Эльвира и не спешила накидывать на Аполлона свои сети – в тени «Святой Елены». Оставаясь бодрой и дерзкой, как матрос Вуячич!

Во Владивудстоке Аполлон организовал выступление Ганимеда в «БиЭсБи», где его группа уже успешно выступала в позапрошлом году. Так что их снова тут же пригласили на ближайшие же выходные.

Чему Вуячич был безумно рад. Снова начав относится к ним обоим, как к друзьям.

Хотя помещение в этом клубе было относительно небольшим для таких концертов. Так что на выступление Ганимеда в него набилось столько народу, что там яблоку некуда было упасть.

Хотя яблок Вуячич с собой не брал. Кроме яблока раздора, которым он забавлялся с Аполлоном дома, ни в какую не давая… укусить себя.

А когда Аполлон через пару дней вернулся в Нахадаки и позвонил Миле, та почему-то стала отговариваться. Мол, не хотела бы мешать своей подруге. Помешивая и помешивая (в тайне от Елены) его поварёшку в своей кастрюльке.

– Но у неё же уже есть поварёшка… то есть – парень, – поправился Аполлон. – Она сама мне пару дней назад так и сказала, когда мы были уже у неё в спальне. И она меня отшила.

– Да нет у неё никакого парня, – усмехнулась над ним Мила. – Она встречалась с Амфилохом, да. Но она не относится к этому лоху всерьёз.

– А к чему она относится всерьёз? – озадачился Аполлон. – Может быть, у нас с тобой всё получится? Я серьёзно. А то я уже устал наблюдать, как она бегает то ко мне, то от меня.

– Не переживай, она добегается. Ты должен её загнать, как лошадь. Она ж «Весы» по гороскопу, вот её и шатает туда-сюда. Поэтому она и не может вот так вот сразу.

– А ты бы могла – сразу? – улыбнулся он.

– Ещё недавно – могла. Но теперь – уже нет. Прости. И больше мне не звони. Я не хочу ссориться с Еленой. – и положила трубку.

Оставив его в весьма озадаченном состоянии.

– А потом они ещё и жалуются мне на одиночество, – вздохнул Аполлон. Одев доспехи бога.

Ночью ему приснился Орфей, который снова учил его уму-разуму. Как раньше.

Глава10.Орфей

– От всего в этом мире должна быть конкретная польза. И чем конкретнее тебе нравится вот эта вот девушка, – показывал пальцем Орфей сквозь стекло авто на проходящую мимо них дриаду, – тем пользы от неё должно быть больше. Взять, к примеру, мою жену. Эвридика тебе нравится?

– Ну, допустим, – согласился Аполлон.

– Нет. Ты хотел бы с ней переспать?

– Всякое бывало, а что?

– А то, что и я точно также на неё повёлся, пока служил тут ещё в армии. В соседней части. А оказалось, что любая моя любовница умеет в постели гораздо больше, чем она. И знаешь, почему жена ничего не хочет?

– Ты плохой инструктор?

– Нет. Ей, видите ли, «воспитание не позволяет». А знаешь, кто её мама?

– Почём мне знать?

– Бухгалтер.

– И что?

– Это не выгодно! Я же уже её муж. Толку-то – стараться? Выше головы не прыгнешь! Поэтому перед тем, как жениться, обязательно проверь то, что умеет твоя невеста. Иначе, даже если она что-то и умеет, то после свадьбы будет это от тебя скрывать. И знаешь – почему?

– Чтобы ты не заставлял её это делать?

– Да. Это не выгодно! Ты ведь уже всё равно муж. А если она ещё до свадьбы покажет тебе всё, что уже умеет, она и после свадьбы не сможет от тебя этого таить. Потому что иначе ты ей ничего не купишь. Решив, что она обнаглела. А это ей невыгодно. Поэтому она будет продолжать тебе это делать. Особенно, если о чём-то тебя очень-очень попросит. Но уже не на словах, как моя жена, а попросит так, что ты и сам захочешь всё это ей купить. Как моя любовница. О чём бы она тебя не попросила! И знаешь, почему ты ей это всё купишь?

– Это выгодно? – усмехнулся Аполлон.

– Ещё бы! Особенно, когда перед тобой настоящий мастер! Грех не вознаградить её за теплоту и участие.

– Ну, а если она будет стараться кое-как?

– Так тогда и ты ей купишь кое-что. А не то, что она от тебя хотела. И если у тебя хватит на это смелости, то она это тут же поймёт. И в следующий раз будет стараться с тобой на все лады. Чтобы получить себе именно то, о чём она тебя просила, а не утешительный приз.

– Так, а если она будет уже богатая?

– А ты – бедный?

– Ну, допустим.

– Тогда ты должен использовать «вещи» как приманку. Чтобы вдохновить её на что-либо для тебя ценное.

– А если вы оба богатые?

– Это будет несчастный брак. Вы будете оба изменять друг другу.

– Почему это ты так решил?

– Когда я служил в армии, моя невеста была богаче меня. Сирр купил дом и оставил ей квартиру. А теперь я, малость, разбогател и мне уже всё равно, бросит меня жена или нет. Я с ней уже исключительно из-за дочери. Ну, и ещё из-за того, что я отправляю её с дочкой ночевать к Сирру, когда ты приезжаешь ко мне в гости. Чтобы мы было куда приводить дриад. Ну, что, тебе всё понятно?

– А если вы оба бедные?

– Вот это самое интересное! Вы будете стараться друг для друга в постели. Так как будете хотя бы так набивать свой ценник, становясь друг для друга выше всяких похвал.

– Но – для чего?

– Чтобы ты мог думать, что уж тогда-то ей не будет смысла тебе изменять. А тебе – ей.

– Если ты всем доволен?

– Но это в теории. Так как если вы бедны, то она будет искать богатого и изменять тебе направо и налево, боясь его пропустить. Так как богатые часто делают вид, что они бедны, а бедные, наоборот, из кожи вон лезут, чтобы показать своё мнимое богатство. И она будет клевать и на тех и на этих. Чтобы даже случайно не пропустить своего прыщавого «прынца».

– Короче, пойдёт по рукам.

– Вот поэтому-то я никогда и не покупаю дриадам ничего из того, о чём они меня просят, пока они не дадут гарантию того, что им за это придётся рассчитаться со мной натурой.

– Чтобы это стало выгодно! – усмехался Аполлон.

– И мне и ей. И нормальные дриады это понимают и соглашаются, а те, которые пришли в места для отдыха, чтобы кого-нибудь продинамить, повысив свою самооценку, тут же отсекаются. К тому же, тем, что я ничего не хочу им покупать, а не пускаю пыль в глаза, покупая всё подряд, говорит им именно о том, что я реально богат, раз не сорю деньгами, как нищеброды. И даже если и богатый, то уже не кичусь своим богатством. Как те, кому деньги случайно попали в руки, и они их тут же теряют, транжиря с непривычки. Что только набивает в их глазах мой ценник.

– Выходит, что чем меньше ты на девушку тратишь, тем больше ты от неё получаешь?

– Ещё как выходит! Поехали снимать дриад!

Так поучал его Орфей. О, Учитель! Пока они ездили по соседним с Ромашкой сёлам снимать дриад. Приличного поведения. Потому что это было выгодней! Взаимо-выгодней. И дешевле.

Глава11.Литерамурная слава

А наутро ему позвонил матрос Вуячич. Почему-то представившись Эльвирой, что Аполлона слегка озадачило:

– Привет! Ганимед дал мне номер твоего телефона и сказал, что завтра ты выдвигаешься во Владивудсток.

– И чего ты хотела?

– Я хотела, чтобы ты меня взял … с собой.

– Без Ганимеда? – оторопел Аполлон, уловив паузу: «Что за пошлые намёки?»

– Да, – согласилась она с усмешкой, – он пока не может.

– Ты же знаешь, что я буду к тебе приставать?

– Ну и что.

– Ты точно готова на «ну и что»? – уточнил Аполлон, желая сразу же заручится согласием девушки на секс, как и учил его Орфей.

– Да. Согласна, – равнодушно ответила Вуячич. – Я поеду ночевать к подружке, я с ней уже договорилась. Так что не беспокойся, у нас ничего не будет.

– Но тогда какой смысл мне тебя брать с собой?

– Мне нужно подать документы. Я хочу перевестись в институт во Владивудстоке. И хотела бы, чтобы ты завтра меня немного покатал.

– На чем это? – усмехнулся Банан, грязно намекая развязным тоном.

– На машине.

– И это всё?

– Да.

– Хорошо, я подумаю, – решил он не принимать пока что окончательного решения, – до завтра.

– До завтра! Пока!

«Блин», – понял Аполлон, что Эльвира неправильно его поняла и теперь её придётся брать с собой. Ведь она умозаключила, что он подумает над тем, катать ли её по Владивудстоку, или нет. А не над тем, брать ли её с собой вообще. – Да и ладно. Вдрюк подружка её не пустит. Мало ли?»

По дороге Аполлон стал объяснять Вуячичу, решив обсудить с ней, как с другом, своё уже давно сложившееся мировоззрение, которое вновь начинало в нём доминировать. И просилось выпустить его наружу.

– А ты не думал о том, что если все захотят стать ангелами, занявшись стяжанием святаго духа, то вся планета внезапно опустеет за одно-два поколения? – усмехнулся над ним матрос Вуячич.

– Конечно, думал. Но кто им это позволит-то? Все бесы наивно думают, что абсолютно свободны, но это далеко не так. Точнее даже – абсолютно несвободны. И никто никуда их не отпустит. Да и сами они не смогут оторваться от сиськи системы. Даже если вдруг «наедятся» и захотят чего-то большего. Но это ненадолго. Младенцы не замечают того, что они ещё младенцы. По себе знаю. Младенцы наивно думают, что они точно такие же, как и взрослые, которых они видят вокруг себя. И это нормально. Это позволяет им подражать взрослым для того чтобы учиться взрослеть. Так же и бесы наивно думают, что они демоны, которых они видят у власти. И наивно пытаются им подражать. Отравляя свои души. Система спеленала нас по рукам и ногам.

– Как так? – не поверил матрос Вуячич.

– Проблемы беса возникают от того, что он вынужден взаимодействовать с другими для добычи среди них ресурсов для собственного обеспечения. Другие же, сами того не замечая, либо отравляют его энергетику в силу своей примитивности, либо вообще поглощают её в силу того образа жизни, что их постоянно опустошает для того чтобы они могли «наслаждаться жизнью». Употребляя спиртное, сигареты и беспорядочный секс. Ведь именно в этом они и видят смысл своей незамысловатой жизни. Вместо того чтобы накапливать и очищать свою энергетику, стремительно превращаясь в ангелов. Не замечая того, что они таким вот образом жизни всего лишь компенсируют неудовлетворённость, которая у них постоянно скапливается ровно из-за того образа жизни, который они ведут, взаимодействуя с ещё более примитивными бесами.

– Своеобразная дурная бесконечность, – усмехнулся матрос Вуячич.

– В каждом, кто этого либо не замечает, либо уже всё понимает, но не может изменить свой образ жизни в силу объективных причин – неправильно начатого образа жизни. Который он уже не в силах прекратить из-за того, что уже в это, здорово так, вложился и не в силах уже решиться потерять одним махом все свои вклады – овеществлённый труд. Что равнозначно для него махнуть на всё рукой.

– И вынужден вместо этого махнуть на себя, – с усмешкой понял Вуячич.

– В силу лени и жадности. А точнее – привязанности. Хотя и осознаёт уже, что другие – потребители его труда и ресурсов, то есть сидят у него на шее. Превращая его – для укрепления шеи – в натурального вола.

– И какой же ты сделал вывод? – усмехнулся Вуячич.

– Изменить для себя уже сложившееся положение вещей может либо молодой бес, только вступающий в жизнь, но у них, как правило, нет для этого ни самостоятельности от влияния на их решения их же тела или же их семьи, ни мозгов для того чтобы понять, что только их собственный труд над собой способен будет выделить для автономного уклада максимальное количество входящих к ним ресурсов. Главный из которых – время, потраченное ими для понимания их истинного положения дел, для того чтобы изменить свой образ жизни и в разы повысить собственную эффективность. Либо же – сатир в разводе, который вдруг оказывается на перепутье. Решающий для себя: толи ему завести новую любовницу, чтобы она опустошала его, как раньше делала это её предшественница, либо, в конце-то концов, уже решится наконец-то заняться самим собой, пока он окончательно не отупел и не начал деградировать. Превращаясь в аморфного пенсионера с болезнью Айцгеймера. Чтобы, подобно птице Феникс, вновь возникнуть из пепла! Что я считаю наиболее вероятным вариантом для того чтобы задуматься о себе и переродиться, чем будучи инфантильным субтильным подростком, которые, как и младенцы, наивно думают что они всё уже понимают, не умея ни сдерживать свои позывы, ни обладать самостоятельным мышлением в силу зависимости от родителей и от той среды, которая кажется им не небольшим подспорьем, как оно и есть на самом деле, а апофеозом усилий всех бесов, называя это громко «цивилизация». Бегущих со скалы – в море. И желающих лишь влиться в этот процесс наслаждения тем образом жизни, который им там столь щедро предлагается. Не замечая, что это ловушка для выжирания их главного ресурса – их энергетики, через посредство потребления и добычи необходимых для этого ресурсов, вращающих маховик системы. Что, в отличии от них, более опытный, но всё ещё молодой бес уже осознаёт, будучи внезапно оставлен женой и вынужден задуматься о себе и бессмысленности того образа жизни, что он вынужденно всем своим предыдущим, данным ему ещё в детстве через опыт родителей, вёл и думал продолжать вести. Пока его не выкинуло на обочину. Так что система не вымрет. Юнцы наделают массу ошибок и потомства. И лишь потом единицы из них смогут задуматься ещё и о себе. И стать ангелами. А не пенсионерами, как их однокашники и товарищи. Тем более что только духовно возрождённый ангел и может затем вернуться в мир для того чтобы, подобно Кришне, наделать тут массу идеального потомства. От любой из своих официальных жён, на каждую из которых у него будет уже достаточно духовных и душевных сил. Духовно продвинув всю цивилизацию!

– То есть ты хочешь мне сказать, что тебе с Еленой ничего не светит? И сейчас предлагаешь мне – в отместку ей – наделать тут с тобой идеального потомства? Это самое длинное и запутанное признание в любви, которое я когда-либо слышала, – усмехнулась Эльвира.

– Ну, как вариант, – усмехнулся Аполлон, который и сам только сейчас всё это понял.

– А иначе ты уйдёшь от неё в монахи. И предлагаешь мне тебя от этого «спасти»? Ну, я подумаю.

Такой неожиданный ход её приземлённой мысли Аполлона вполне устроил. Так что он не стал её разочаровывать и говорить, что она неправильно его поняла. «Куда ветер дунет, туда и полетим», – вспомнил он слова Ганимеда.

Аполлон дня три катал Эльвиру от подруги в институт и обратно, пока она утрясала свои бумажные дела, упрямо склоняя её остаться у него жить, пока она будет учиться. Так как вопрос с учёбой был уже решён. Тем более что даже Мила ему отказала. И нужно было любой ветошью спешно заделать пробоину в его кровоточащем сексуальными фантазиями сердце.

И в один из таких вот ни чем не выдающихся вечеров, когда Аполлон забрал Эльвиру после бумажной волокиты по коридорам здания института, она попросила его отвезти её к своему новому избраннику.

Аполлон опешил. Но потом снова сел за руль, выбросил недокуренную сигарету и понуро повёз Эльвиру в один из самых трущобных кварталов. Следуя её указаниям.

Да, ему просто стало интересно посмотреть на того, кого уготовила ей судьба. Но в её случае – на того, кому достался матрос Вуячич на распродаже в этой социальной лотерее. Который снова стал Аполлону просто другом.

Он зашёл за Вуячичем в один из серых обшарпанных домов, поднялся вслед за ним на второй этаж. И с порога увидев этот «супер-приз», был просто в шоке.

Понятное дело, что это был не чистокровный кореец, а уже достаточно давно и кое-как на скорую руку (или чем его там столь спешно делали) обрусевший и потасканный жизнью кореец небольшого роста, невероятно худой, почему-то полностью без передних зубов и с огромной головой. Какая-то смесь лайки и мопса. Который не смог поймать палку для игры в городки и выбил ею все зубы.

– И на «это» ты променяла меня? – удивился Аполлон. Показав пальцем на это «чудо корейской техники» делать детей.

– Да, – смутился Вуячич. – Но зато у него есть своя собственная двухкомнатная квартира, в которой мы сейчас и находимся! – горделиво топнул ногой Вуячич. Начав выделывать пред Аполлоном свою социальную румбу. – А у тебя такой нет. И как только у тебя полностью закончатся все твои деньги за рейс, нас обоих выгонят на улицу. А мне тут ещё три года учиться.

– Ты у него документы на квартиру смотрела?

– Конечно! Первым делом.

– Да, я ей показывал! – подбежал довольный собой недо-кореец. Тем, что увёл Эльвиру у такого франта.

– Поздравляю тебя, ты этого достойна! – «уродца», подумал Аполлон и хмыкнул.

– Спасибо. И это… – смутился Вуячич. – Ты извини, если что не так.

– Да всё нормально, не переживай. Расскажу об этом Ганимеду. Вот он поржёт! Надо будет где-нибудь это обязательно описать. И обстебать! Ладно, пока!

– Пока! – растерялся Вуячич от внезапно обрушившейся на него литерамурной славы.

Больше они не виделись. Никогда.

Вуячич, как заправский матрос, смело нырнул в глубины Владивудстока и остался там жить. На самом дне. В виде обросшей слизью эмоций и тиной привязанностей коряги. Мечтавшей о том, чтобы стать кораллом! Впрочем, как все. Потому что это выгодно!

Глава12.«Китайка»

И тут же набрал Елену.

– Ну и как продвигается перевод моей книги? Ты её хотя бы читала?

– Да, нормальная, только мало действия, – ответила Елена. – И всё немного запутано.

– Это тебе не детектив, это роман, – снисходительно усмехнулся Аполлон. – А в романе время течёт совсем по-другому. Постоянно закручивая тебя в свои водовороты и отбрасывая обратно.

– Возможно, – сухо ответила Елена. Так как в последний раз они… следовало бы сказать: «плохо кончили». Но тогда она этого так и не захотела. С ним кончать.

И теперь сопела в трубку. «Раскаиваясь?» – подумал Аполлон и решил дать ей ещё один шанс. Зная уже от Милы, что по гороскопу она «Весы», которые вечно болтаются туда-сюда, как тот оболтус. Болтаются и болтаются – в поисках болта.

И вернувшись к обеду следующего дня в Нахадаки, перезвонил Елене:

– Не знаешь, где тут можно поесть? А то я, если честно, уже умираю с голоду.

– У меня не получится. Но здесь недалеко, в пятой бане, есть столовая. Можешь сходить туда. Там недорого. И, если хочешь, я могу составить тебе компанию. Я ещё не обедала.

– Фу, столовая, – тут же возразил Аполлон, так как столовые привычно ассоциировались у него с чем-то советским и неряшливым. Общепитовским. С очередями к раздаче, жиром на полу и грязью. – Есть тут какое-нибудь кафе?

– Тут есть рядом одна «китайская кухня», – оживилась Елена. – Мы недавно в ней были… с подружкой из соседнего подъезда.

– И как же её зовут, Амфилох? – усмехнулся Аполлон, уловив паузу.

– Если бы! От него дождёшься… Её зовут Аня.

– Сколько тебе дать на сборы? А то, пока ты спустишься, я уже умру с голоду и успею завоняться. Пяти минут хватит? Если нет, то звони в «Скорую».

– Я постараюсь.

– Хорошо, я пока подъеду к твоему дому.

– Только близко не подъезжай, – испугалась она. – Встань у соседнего. А то мама опять будет ворчать на меня, что у меня «появился новый хахаль!»

– Ха-ха, – сухо сказал Аполлон, – ль. Жду.

– Так из-за чего ты рассталась с Тесеем? – спросил Елену Аполлон, пока повара готовили заказанные ими блюда.

– Из-за моей матери, – призналась Елена. – Однажды, когда мы прожили с Тесеем уже около года, Леда заявила мне по телефону, что «уже устала смотреть на моё… поведение». И сказала мне, что если я сейчас же не вернусь домой, то она лишит меня наследства. Чтобы я наконец-то поняла, что если я с ним однажды расстанусь и я решу вернуться в отчий дом, то она меня в семью уже не примет. Я позвонила бабушке и убедилась в том, что и она – тоже. И поняла, что это – заговор. И я окажусь на улице. Не идти же мне на панель? Я пару дней подумала, поговорила с Тесеем, и ты знаешь, что сказал мне этот панк?

– И – что же?

– Что ему пофигу. Представляешь? «В смысле тебе пофигу? – не поняла я. – И на меня – тоже?» «Да вообще на всё и на всех пофигу. Я же – панк. А ты чего хотела?» Так мне и сказал. А я-то, дура, думала, что он меня всё это время любит. О семье мечтала. А ему, оказывается, на всё пофигу.

– Как и учил его Егор Летов, – кивнул Аполлон. – А чего ты ждала?

– Да ничего я уже потом и не ждала. Мне тоже стало всё пофигу. И он – тоже. Я с ним, ведь, тоже стала панком. Прониклась духом панка, их музыкой, текстами. Смыслом… точнее, тем что такая жизнь, как у них, не имеет смысла. И когда через пару недель снова позвонила мать и повторила приказ прийти домой, но уже для того чтобы забрать свои вещи, которые она уже успела сложить в пакеты и выставить в коридор, я тут же вернулась. Поняв, что она не шутит. И готова уже переписать завещание на мою младшую сестру от второго брака. Был бы повод. Который отчим ей и внушил, постоянно зудя ей на ухо о том, что я мол, уже выросла и скоро выйду замуж, а Пенелопа ещё нет. И я им этот повод не дала, сказав, что рассталась с Тесеем.

– Навсегда?

– Встречались потом, правда, иногда. Где придётся. То он ко мне заедет, когда у меня никого не было, то я – к нему, если у меня появлялось на это время. То – в походы на два-три дня пешком ходили на все выходные. На «Триозёрку», «Окунёвку», «Тацгоу» и на самые дальние бухты чтобы было поинтереснее и подальше ото всех. Даже – в «Голубую лагуну»! И занимались там всё это время в палатке сексом. Вот бы ещё хотя бы разочек хоть с кем-нибудь туда поехать! – вдруг воскликнула она и глаза её возбуждённо забегали. По клавиатуре чувств. – В общем, перебивались кое-как. Помаленьку. – вздохнула она, постеснявшись своего порыва.

– Так вы и до сих пор встречаетесь?

– Уже давно расстались. Он мне уже, если честно, поднадоел. Со своей горькой редькой, – усмехнулась Елена, символически сплюнув. – Однажды я поняла, что в жизни он полный ноль. Нигде не работает, сидит на шее своей тётки, которая его жалеет после погибших в автокатастрофе родителей. И оплачивает оставшуюся ему после смерти родителей квартиру, даёт ему денег на еду и одежду. Что будет, если тётя заболеет или, не дай бог, умрёт? Раньше времени. Я должна буду бросить институт и пойти работать чтобы содержать этого тунеядца? Которому, к тому же, на всё пофигу?

– Ну, а что, неплохая идея, – улыбнулся Аполлон, поняв, что она теперь полностью свободна. Для него. – Это называется «подвиг великомученика». Ты зря отказалась, тебя ждала награда на небесах!

– Я не верю в Бога. Мне пофигу. И на небеса я тоже пока что не готовлюсь. Поэтому пусть как-нибудь без меня. А то шикарная хата – есть, шикарная тёлка – есть, работать – впадлу… Да пошёл он! Пусть начинает уже головой думать. А то, как маленький. Так и не вырастет никогда.

– Ну, так что, ты прочитала мою книгу?

– Не всю. Но мне понравилось.

– Что у нас, там, с переводом?

– Да некогда пока. Но как будет время, я начну. Мне и самой стало интересно попробовать свои силы ещё и на литературном фронте. Лишняя возможность и закрепить свои уже имеющиеся навыки и повысить уровень самоподготовки. Было бы для всего этого ещё и время.

И Аполлон поверил, что Елена возьмётся за его книгу.

Глава13.Прямая передача

Поспешив сообщиться с Ганимедом. Чтобы обсудить с ним произошедшие внутри него перемены, пока он был в море.

И поведал ему, взойдя на сопку, что любые священные тексты, оказывается, это не просто занимательная литература с многослойными смыслами, которые ты постепенно, по мере своего духовного развития с удивлением для себя дешифруешь, но ещё и портал: в Рай. И чем дольше их перечитываешь, тем больше смыслов тебе открывается.

– По крайней мере – мне, тут же их сюда вписывая, – усмехнулся Аполлон и показал на свою толстую рабочую тетрадь. – Каждый рейс читая эту свою книгу как кем-то плохо написанный учебник и с удовольствием исправляя ошибки этого любителя. Пошутить. Тогда как хорор и прочие литературные и кинематографические ужастики – портал в Ад. Который затем и нисходит в вашу жизнь по уже промытой вами же колее испытываемых во время их прочтения и просмотра эмоций. Оживая не только во снах, но и в происходящих с вами реально негативных событиях. Замечаете вы это или нет, не важно. Архидемоны не ваши подчинённые, чтобы тут же об этом вам докладывать. «Уголья горящие», как шутил Савелий. Замечая это на себе.

– Так в чём подвох? – уставился на него Ганимед.

– В смысле, какой подвох?

– Всё это я знал, пусть в общих чертах, и без тебя. Почему тогда бесы прямо сейчас не становятся богами? Или хотя бы – ангелами.

– По той же самой причине, по которой обезьяны уже давно перестали превращаться в бесов.

– Они перестали трудится?

– И уже давно. Дело в том, что вначале нужно немного попотеть. Примерно, с месяц, – вспомнил Аполлон. – Может, чуть больше, если ты ленив.

– Ну-ка, ну-ка…

– Кто-то катает на воображаемый холм круглый камень, как Сизиф. Кто-то поднимает холм Гордхвану, как Кришна. Кто-то держит небо, как атланты. Кто-то передвигает скалы, как Монте-Кристо. Или одолевает гигантского Кракена, как Одиссей.

– В мифологии много подобной ерунды, – усмехнулся Ганимед.

– Если понимать, что всё это вовсе не ерунда. А описание упражнений по «стяжанию духа».

– Так Кришна, что, не поднимал в детстве холм? – удивился Ганимед.

– Конечно поднимал. И не раз! В кинестетическом воображении. В современной науке это называется «идеомоторное напряжение». – вспомнил он слова Сиринги. – Тут главное – ощущать тяжесть холма, камня, неба, сопротивление скал. Это напрягает наше внутримышечное тело, называемое чакрами, которое и преобразует физическую молекулярную энергию, получаемую из пищи, в атомную – энергию духа!

– Но как её почувствовать, тяжесть-то? А то у меня в воображении холм, как из пенопласта.

– Простейший пример. Возьми вон тот камень. Вон тот, серый, он потяжелее. Готов?

– Готов!

– Подними над головой и метни его вниз.

Ганимед подошел к булыжнику и, скривившись, медленно его поднял.

– Уф-ф! – обрадовался он, расставшись с булыжником. – А это весело!

– Теперь сядь на траву и вспомни телом, как ты его поднимал, а потом метал. Всю его тяжесть, сопротивление.

Ганимед вновь натужился и скривился.

– А это тяжело, – признался он.

– Тяжело только первые два-три дня, пока ты не вылезешь из духовной нищеты. А потом – всё легче и легче. Как в бизнесе. Нужно лишь заработать «первоначальный капитал». Дней за десять. Поэтому-то Монте-Кристо и называл бесов «нищими духом». Ещё можно тянуть лямкой судно против течения реки, как бурлак. Можно заняться перетягиванием каната сразу с несколькими противниками, – стал Зевс вспоминать, как развлекался в рейсе. – Можно грести на лодке веслами. Или одним веслом, как на каноэ. Я любил иногда плавать по озеру на плоту и отталкиваться от его каменистого дна длинным шестом. Можно, как циклопы, метать куски скал в море. Но это ты уже проходил…. Главное – сидеть или стоять так, чтобы спина была прямая. И давать максимальную нагрузку на внутренние мышцы. А когда даёшь нагрузку на ноги, то прямо физически чувствуешь разливающееся в пояснице тепло и то, как задействуется копчиковая чакра, приподымая энергию вверх по позвоночнику. Сам попробуй.

(Не сидим, пробуем! Шучу. Можно сидя.)

– Теперь понятно, – усмехнулся Ганимед, попробовав пару минут позаниматься, – почему все хотят только верить в Бога. От всей души! – усмехнулся он. – Надеясь, что Он сам, каким-то чудом, выполнит за них всю эту работу.

– Тем более что уже нельзя будет пить чай, кофе, алкоголь, курить сигареты и употреблять наркотики, есть мясо, яйца, рыбу и морепродукты, жирное, острое, кислое, сладкое…

– Типа, представь, что у тебя гастрит?

– Ага. И все другие болезни. Если хочешь от них навсегда избавиться.

– Так что же тогда есть? Вегетарианскую пищу? Так это ж моя родина!

– Мы солим, перчим и закисляем еду, делая её вкуснее именно для того чтобы побольше её в себя вместить. Думая получить от этого побольше энергии. Но когда ты через месяц занятий зарядишь свой дух, как пауэрбанк, твоя потребность во сне и еде резко сократится. Причём – сама. Не нужно сознательно ни в чём себе отказывать, доказывая самому себе, что ты, якобы, уже другой. Нужно будет лишь перейти – постепенно – на единоразовый прием пищи. На питание кишечником. Как у волков и других животных. Которые иногда могут не есть даже до десяти дней, – вспомнил он слова Геннадия. – Набив кишку! Разумеется, если ты полностью здоров. Иначе больной орган тут же начнёт ныть. Что ему не хватает энергии.

– То есть – как Остап Бендер? Который не ел, бывало, и по три дня. Повышая этим своё красноречие до неописуемых высот!

– Тогда останется лишь стать праведником, чтобы наращивать – через очищение – энергию и дальше. Через интеллектуальные упражнения. Как я. Или ты думаешь, откуда у меня такой стиль?

– Так вот откуда взялись толстые Будды! – усмехнулся Ганимед.

– Да. Потребность в еде резко сократилась. А привычка набить живот – осталась. Настоящий Будда ел всего-то одну кружку рисовой каши в день. У него была вначале только одна проблема – подобрать себе соответствующих размеров кружку. Ведь они не были раньше такими же маленькими, как сейчас, а напоминали небольшой ушат. Которую он очень быстро для себя решил, отказавшись от ряда бессмысленных телодвижений, отнимающих энергию у тела.

– Перейдя в эконом-режим?

– По началу – да. А один Баба из Индии, непонятно когда родившись, вообще лишь иногда пил немного молока и сырую воду из реки. И не мог толком-то вспомнить, сколько лет он уже прожил. Появляясь то в одном мете, то в другом. Во время «Праздника Красок». А то и – в нескольких местах одновременно, наслаждаясь народным гулянием. Тем более что когда мотаешься то в одно время, то в другое, задерживаясь на неопределенный период то там, то сям, подсчёт лет и зим становится не только проблематичным, но и бессмысленным.

– Правильно говорил Монте-Кристо, что «не может бес служить одновременно и богу и мамону», – усмехнулся Ганимед и победоносно хлопнул себя по брюху. – Но одного я все-таки не пойму, как ты докатился до жизни такой?

– Методом проб и ошибок. Благодаря привычке самонаблюдения и самоанализа. Ты же знаешь меня, я ни во что не поверю, пока не проверю.

– Это – да! – засмеялся Ганимед.

– Как ты помнишь, я до сих пор хожу в море простым матросом рыбообработки. То есть работаю сугубо физически. И я очень скоро заметил, что если не совершать так называемых грехов, то у тебя начинает накапливаться дополнительные силы, облегчая физический труд. Начинаешь меньше уставать. Меньше требуется времени для восстановления, сна. Тогда как каждый грех…

– В частности – рукоблудие, – усмехнулся Ганимед. – Другие пороки там просто недоступны.

– Можно ведь и напиться водки, – скривился Аполлон. – Так что любой грех, даже твой, словно клапан-подрывник стравливал у меня эту дополнительную энергию.

– Этот «прибавочный продукт», как заметил бы сейчас карл Маркс.

– Оставляя меня, как в той сказке Пушкина, «у разбитого корыта».

– С «разбитым» телом. То есть ты перестал грешить для того чтобы меньше уставать. Вполне логично. Особенно если учесть, что вы там работаете на износ.

– Да. Не зря начертано, что «Первый Закон – это закон о жертве». Необходимо научиться жертвовать самым любимым ради достижения божественности.

– Но только теперь я понял – чем именно! – засмеялся Ганимед. Над собой.

– И это позволило мне даже подтрунивать над вечно усталыми товарищами. «Вечными грешниками», как я их тогда называл. Работающими, словно в аду. С кривыми лицами.

– А как только ты снова наступал на грабли греха?

– Они уже, в ответ, откровенно надо мной издевались. Мол, наконец-то и ты «сдулся». Что буквально заставляло меня «сжать яйца в кулак» и не грешить. Сублимировать энергию.

– Стяжание духа святаго – более точное определение данного явления. Явления в мир бога, – засмеялся Ганимед. – Бога рыбообработки!

– Но тогда меня занимало не абстрактное на тот момент «царствие божие», а конкретное доминирование над окружающими. И возможность реально облегчить свой непосильный труд. Главное, что это резко повышает функциональную подготовку!

– Да, я смотрел бои NFC с мексиканцами и подозреваю теперь, что им известен этот секрет. И они его успешно применяют. Не даром, что Кастанеда пошёл именно из тех мест.

– Тогда как наши бойцы быстро «сдуваются» и нередко им проигрывают.

– Так это же мощнее любого допинга!

– И притом, совершенно легально. Или ты думаешь, как именно армии Александра Македонского удалось захватить почти весь мир? Да потому что все македонцы были изначально «прокачаны». Именно поэтому они, как и спартанцы, и славились среди греков как непобедимые воины. Александр просто посвящал правителей захваченных им территорий в свой секрет. И они, освоив данный метод и почувствовав его реальную мощь на своей шкуре, тут же становились его искренними приверженцами. Щедро поставляя ему в войска уже «прокаченных» ими воинов.

Ганимед некоторое время молчал, а потом произнес:

– Так вот как ты вляпался в религию?

– Тут не всё так просто. Оказывается, метод «силачей» это только первый этап. Хотя и самый трудный в доведении его до победного конца.

– Какого ещё конца? Я думал, что чем больше таскаешь гири или камни, тем больше у тебя энергии.

– Этим ты заряжаешь свой дух, но до определенного уровня. Дальше этот метод перестает работать. Великие Посвященные называют это «щит Гермеса». Дальше надо пройти процедуру Глубокого Раскаяния. А затем подключать другую мышцу, её ещё называют «щит Аполлона». Если и дальше хочешь пополняться энергией, а не работать на унитаз, нужно включать мозги.

– Мозговой бицепс! – усмехнулся Ганимед. – Или что это?

– Ведь если бы Симон-маг не спустился в прошлое и не заставил там апостолов взяться за описание подвигов Монте-Кристо, они так и не обрели бы «щиты Аполлона», достигнув, в итоге, даже большего могущества, чем Он сам. Который, как известно, не умел писать и, как начинающий юнит, до самой смерти гонял по полю брани с фарисеями со «щитом Гермеса». Но даже и с ним достиг того, что обычному бесу (мне, ещё до погружения в религию, не думаешь же ты, что я себя превозношу, хотя, нет, думаешь, кого я обманываю) казалось настолько сказочным и нереально крутым, что никто, абсолютно никто не мог во всё это поверить. Даже столь отвлечённые существа, как поэты и литераторы. Кроме Булгакова. Ни то что молча принять это как данность и тут же начать заниматься. А уж тем более – как начальную ступень практического освоения теософии. По сравнению с апостолами. Подвиги которых подёрнуты плотным слоем исторической дымки только из-за того, что апостолы так и не смогли достучаться до своих учеников. Без палки дзенского учителя. Превратив её в обычный стилус. И живописав нам ещё и Их подвиги. Обретая для себя на этом пути те самые щиты, которые даруют нам потенциал ковра-самолёта. Чтобы шнырять туда-сюда не только в пространстве, но и во времени. А у особо талантливых и – скатерти-самобранки. Хотя, это так банально, что описано ещё самими апостолами, как Монте-Кристо накормил пять тысяч своей аудитории парой кусков хлеба. Используя себя как три-дэ-принтер, подключившись к розетке Абсолюта. Не зная после этого пиршества духа куда им девать семь корзин остатков после того, как все наелись буквально до отвала. И куда-то, втихаря, поотваливались. Неспешно покинув данную им тусовку в самом прекрасном расположении духа у себя на лавочке возле дома. Чтобы передохнуть от изобилия информации, которую обрушил на них Монте-Кристо. Агитируя и их тоже точно также, как и Он, взять свою жизнь в именно свои руки и начать уже заниматься. Поясняя, что никакие это не чудеса. А всё, абсолютно всё в этом мире становится настолько же реально, как и их дырявые лапти, стоит тебе только как следует вообразить на их месте самые роскошные сапоги-скороходы и попросить Господа поучаствовать в их трансформации, заручившись поддержкой доверяющего вам товарища. Особенно, если ты попросишь Его сделать это не ради меркантильных интересов тела или же продвижения в социальном плане, а исключительно «во имя Моё». То есть – встанешь на путь саморазвития, как то и написано апостолами.

– Согласно букве древнего закона, – подтвердил Ганимед.

– Ведь чем древнее закон, тем задействованные в его исполнении силы древнее и могущественнее. Поэтому их писания никогда не потеряют своей актуальности. Пока за ними стоят (и хотя бы иногда заглядывают тебе через плечо, пока ты их читаешь) более высшие, чем обычные ангелы и демоны Силы. Света. Всепроникающего в каждую щелку твоего недо-бытия. Чтобы, при твоём со-участии, начать её трансформировать. На радость твоим близким. Которые тут же поймут, что ты наконец-то «взялся за ум». А не за первое, что подвернулось под руку. С ура пораньше. Ну, ты понимаешь.

– И как же его качать? – так и не понял Ганимед. – Этот «Щит»?

– Если ты всё ещё не понял, что все мои речи к тебе это и есть «щит Аполлона», то попытаюсь объяснить поконкретней. Как ты любишь, – улыбнулся Аполлон. – Как ты уже знаешь, в море я стал меньше уставать, меньше спать, а значит у меня появилось больше свободного времени для активного отдыха, который я стал использовать для создания своей книги. Где я, критически переоценивая свое недавнее прошлое, снова загнавшее меня в море, высмеивал себя и других за их и свои ошибки, придавая своему прошлому литературные формы.

– То есть, можно не только раскаиваться, но и высмеивать себя? Звучит более заманчиво.

– Но ещё больнее изнутри, – горько усмехнулся Аполлон. – Когда ты неожиданно понимаешь, где и как тебя обманывали. А ты, идиот, этого даже не замечал! Либо даже сам помогал им себя кинуть, идя у них на поводу. Как я описал это в «Судном дне». Сделав литературные выводы лишь когда ушел в море. Сам процесс понимания заставляет шевелиться что-то в мозгах. В теменной области. Я, в шутку, называю это «понимательная железа». Именно она своей работой и позволяет накапливать энергию до бесконечности, подымая энергию вверх по позвоночному столбу. А потом – всё выше! – вспомнил он свой «голубой карбункул» над головой.

Только теперь понимая, почему именно Конан Дойль назвал так свой рассказ, случайно обнаружив у себя над головой сияющий голубой карбункул, бесконечно размышляя над своими новыми рассказами. «Ну, ты и гусь», – усмехнулся над собой Конан, внезапно ощутив спиной свою гордую осанку, а над головой – корону Короля Артура. И тут же зашифровал всё это, описав в рассказе.

– Как говорится, убиваешь двух зайцев. И делаешь работу над ошибками, очищая себя, и подымаешь энергетический уровень.

– Причем, чем ты чище внутри, тем твоя энергия тоньше и мощнее. И тем большие способности тебе открываются. Помогающие тебе творить так называемые пока ещё «чудеса». Поэтому-то Раскаяние – это самый действенный метод восхождения. Который и позволяет нам достигать уровня Монте-Кристо – подлинной божественности. Но тогда я, к сожалению, этого не понимал. Я просто стремился облегчить свой непосильный труд и написать книгу. А наличие дополнительной энергии весьма облегчало обе эти задачи. Тогда как редкие рецидивы греха резко тормозили обе эти задачи, заставляя вновь судорожно наращивать энергию, «качаясь» в воображении. Не раз я тогда вспоминал Петрарку, лишившему себя гениталий.

– Вот идиот! – усмехнулся Ганимед.

– Но это дало ему возможность спокойно заниматься литературным трудом.

– Как говорил Маяковский, если они «существуют, значит это кому-нибудь нужно».

– Я тоже надеялся, что они мне ещё пригодятся. Для сбора материала для книги. Ведь я наивно пытался создать формулу любви. Как я её тогда понимал. Думая, что без них ни о какой любви не может быть и речи. Не зная истинной её природы.

– Наивный, – усмехнулся Ганимед. – Любовь – это идеологическая надстройка над инстинктом размножения, позволяющая, если кто-то сопротивляется ему доводами разума, посредством резкого гормонального выброса снести ему «крышу» и перевести человека в бессознательное полу животное состояние, сделав его био-приставкой к механизму семьи. Вот тебе и вся формула.

– Я это понимал. Но, как и ты – в теории. А потому и пытался опровергнуть это опытным путем. Посмотрев, что действительно скрывается за этими словами.

– Все ты врёшь! Ты идеализировал мир бесов. И тебя просто питала надежда, что это совсем не так. Я-то тебя знаю.

– И я стремился это доказать. – горько вздохнул Аполлон.

– Методом «от противного»? – усмехнулся Ганимед.

– Оказалось, к моему сожалению, что пока у тебя есть «прибавочная» энергия, ты способен любить. Изливая её через сердечную чакру. Искренне и по-настоящему! Когда же она заканчивается – только размножаться. Всё менее и менее активно.

– И ты снова шел в море и копил энергию?

– Увы. Чтобы любить по-настоящему. Пытаясь снова стать ангелом. И пока я не узнал то, чем я на самом-то деле там занимался и каких высот достигал, я не понимал того, какой я был идиот, бегая как белка в колесе сансары. Безалаберно транжиря свою энергию, своё единственное богатство! Открывающее, словно «золотой ключик» Буратино, двери в мир реальных чудес, которые творили святые и прочие Учителя.

– Звучит неплохо. И сколько минут в день нужно заниматься?

– А сколько минут в сутках?

– Что, весь день?

– Весь месяц! Это типичное «Социальное моделирование». Нужно полностью перестроить свой организм. Не оставив от животного «камня на камне». А для этого нужны тотальные усилия. В течении сорока дней.

– А спать? – вытаращил глаза Ганимед.

– Чем меньше, тем лучше. Но не ограничивать сон будильником. Не насиловать себя. Так как во сне происходит самоисцеление организма. Лучше лечь пораньше, не позже полуночи. Чтобы пораньше встать. Считается, что без Учителя сделать это крайне трудно, а то и невозможно. Моим учителем был труд.

– А точнее – нежелание трудиться. – усмехнулся Ганимед.

– Которое и превращало меня (из такой же обезьяны, как и ты сейчас) в ангела-во-плоти.

– Я тоже хочу стать ангелом! – возмутился Ганимед.

– Ты не помнишь откуда ты пришел и зачем, – улыбнулся Аполлон. – Поэтому смотри на реальность как на онлайн-игру. А на тело – как на аватара, в которого ты помещён. Который ты должен освоить и научиться полностью им управлять. Всегда помни, что ты не местный туземец, не такой как все бесы – персонажи твоей игры, то есть – не умеющие управлять своим телом и его идеологической надстройкой – умом, этой полевой функцией физического мозга. Смотри на ум как на помощника, как на внешний по отношению к тебе механизм, помогающий тебе решать жизненно важные задачи социального выживания в стае. Желания – это функции инстинктивного ума, стимулирующие тебя на выполнения тех или иных рефлекторных действий, если ты увлекся и потерял бдительность. «Поплыл» по течению бреда жизни. В канализационном «потоке сознания». Чем глубже твоё внимание, тем шире твое восприятие и в конечном итоге – кругозор. Развить внимание очень просто. Наблюдай за своим дыханием, пресекая бред ума – возникающие мысли и желания. Внимание – это умение контролировать выполнение одного процесса. Поэтому гораздо эффективнее наращивать внимание читая сложную литературу, можно – техническую. Тут, теряя внимание, ты автоматически теряешь нить повествования. И можешь это чётко отслеживать. И пересиливать себя, возвращаясь к чтению, наращивать свою волю. А заодно и энергию, понимая прочитанное. Ты ошибаешься только действуя автоматически, по привычке, то есть не всегда адекватно, когда чем-то занят и тебе не хватает внимания. Если возникнет какое-либо желание, помни, что это – нечто внешнее, оно пытается вовлечь тебя – как животное – в выполнение твоей социальной программы – размножения и взаимодействия в стаде. Следи за происходящим в организме, никак не вмешиваясь, и желание растает, как снег на ладони. Постепенно твоё внимание станет глубже и желания перестанут до тебя долетать. Они будут таять как только ты будешь их замечать. Как осенний снег не долетает до тёплого асфальта.

– Тут всё понятно. Так значит, если Бог это не просто слово, то кто такой тогда Сатана? Или это хлыст Бога?

– Сатана алчно драматизирует ситуацию. Это один из его художественных приёмов. Но он не только прекрасный драматург, но и ходячий фильм ужасов.

– Поэтому-то его сценки и пользуются в народе такой популярностью!

– Это очень древнее существо. Уже давно благодаря подобным упражнениям по накачке себя энергией духа перешедшее после смерти тела в полевую форму. Организовавшее свой паразитический уклад существования за счет тех, кто ещё жив. Подстрекая их на отрицательные эмоции. И постепенно образовав вокруг себя кольцо единомышленников. Которое мы знаем как Ад. Где мы с тобой сейчас и находимся, – усмехнулся Аполлон. – И которым он правит. Находясь в полевой форме. Просто, у него было совсем другое тело. И оно не позволяло ему подняться выше бытового меркантильного рассудка – третьей чакры. В отличии от Бога, организовавшего вокруг себя Рай. Ведь тело современного нам беса устроено уже несколько иначе. И в отличии от архидемонов, мы уже можем продолжить эволюцию через соблюдение нравственных норм и высоких принципов. Снова став ангелами. А затем – богами.

– То есть, – дошло до Ганимеда, – наше тело – это новейшая разработка ученых?

– До которых нашим ученым, как ты понимаешь, ещё как до луны пешком. И через самоочищение раскаянием подняться до четвертой чакры – источника истинной любви. А затем и ещё выше! У Сатаны психотип «Манипулятора», достигшего в этом совершенства. Поэтому для него и его последователей в воплощённой форме и важен плюрализм мнений – как открытое поле для манипуляций при помощи их же мнений конкретными бесами. Пользуясь тем, что бесы, как гораздо более примитивные существа, наивно не верят в архидемонов, так как те, как и искушающие нас суккубы, живут уже в полевой форме. Внушая каждому бесу то одни, то другие мнения и идеи в зависимости от текущей ситуации. В строгой зависимости от того финала, к которому они и пытаются привести как того или иного беса, так и всё общество в целом. Формируя общественное мнение через манипуляцию разностью этих самых мнений для следования данного общества в нужном им русле. Подводя всех его членов к определенной цели. Чтобы бесы потом думали, что они сами же к этому и подошли. А потому и сами полностью виноваты в произошедшем.

– Не замечая, что их тупо разводят. – усмехнулся Ганимед.

– Только потому что каждый из них пошел на поводу у архидемонов и сделал неверный моральный выбор. Не следуют к своей нравственной чистоте все как один, а позволили раздробить себя на отдельные веточки своих мнений.

– Которых, в отличии от связки, можно спокойно гнуть в нужную кому угодно сторону!

– Ведь каждый из них – индивидуум! – усмехнулся Аполлон. – Проблема всех религиозных деятелей в том, что они все как один ратуют за Бога. Тогда как нужно призывать исключительно к чистоте и совершенству, к нашей всеобщей – подлинной – божественности! Ведь Бог – это не просто коллективный Высший Разум всех сверхразумных существ, которых мы знаем в этой галактике как архангелов, и даже не их ипостась, как апофеоз сверх-возможностей беса, но ещё и просто место. Силовое поле, откуда все мы пришли с тех пор, как эта Малая галактика изменила свою структуру и приняла форму Большой. После исчерпания ресурсов. И все, кто не успел к тому времени уже стать ангелами и богами, просто исчезли. Навсегда. Снова став одной из мириад элементарных частиц. Как и прошлый Сатана и его архидемоны. Подождав пока они, словно бактерии пожирая друг друга, не растают в пространстве. Ведь энергия богов и ангелов тоньше, а значит и – гораздо мощнее! И уже лишь тогда организовав галактику в новой форме. И мы должны быть готовы в любой момент туда снова вернуться, если этой галактике будет угрожать опасность вновь разлететься вдребезги. Где Сатане и его подельникам просто не будет места в этом «ноевом ковчеге».

– Но – почему? – не понял Ганимед. – Если он уже «прокачан».

– Да потому, – усмехнулся Аполлон, – что он владеет в относительном совершенстве оказывать влияние на других страхом и прочими отрицательными эмоциями, научившись внушать их бесам и животным, наивно воспринимающим их как свои собственные, раз они их чувствуют. И владеет методом манипуляции, досконально описанном в «Древнем завете». Но так как он не пошёл выше третьего уровня – рассудка, хотя и прокачал силу воли и внушения до абсолютных на данном уровне максимумов, остановил на этом уровне свое саморазвитие. В то время как любой из нас, двигаясь по Пути Любви, может пойти ещё дальше. И достичь того, что архидемонам даже и не снилось. Постепенно став воплощенными богами – Логосами Платона – уже в этой жизни. Если с самого детства пойдёт по сугубо положительной стезе саморазвития. Где ангелы – это такие же сущности, исполненные божественной любви, ранее бывшие вполне разумными бесами, будут с удовольствием помогать каждому из нас. Ведь потом уже вы сверху, с Летучего Корабля, будете точно также помогать уже и им. Когда они спустятся для воплощения. Для того чтобы продолжить свою эволюцию и достичь ещё больших высот. Чем прежде. Чтобы практически навсегда – для беса – однажды зависнуть высоко-высоко над этой галактикой. В силовом поле. Как Монада. Не просто наслаждаясь своим абсолютным совершенством, но еще и периодически посылая действенные импульсы. Помогая тем, кто уже давно помогает каждому из нас в его эволюционном развитии – архангелам, координирующим работу ангелов на Летучем Корабле. Без которых «нам смерть, смерть, смерть». Как и завещал Сталин.

– Так и что же нам теперь делать? – не понял Ганимед. – Становится богами? А что будет с нашей родиной, если мы все как один отсюда убежим на небо?

– Бес постоянно преувеличивает свою роль на подмостках истории, – усмехнулся Аполлон. – Это заметил ещё Оскар Уайльд. Эго беса подстрекает его к гипертрофии. Каждому из нас надо понять простую истину, что нужно смотреть не куда-то в даль, а себе под ноги. «Родина» – это идеологический штамп, сформированный для того чтобы манипулировать массами. Заставляя их гнуть спину. Но не каждый сам на себя или на свою страну, это уж слишком, а «во благо всей цивилизации!» А конкретно – тех, кто давно уже управляет всеми странами. Со времён семейства Медичи. Древних аристократических семейств, сплочённых в элиту жизни. У которых уже столько денег, что они для них уже давно ничего не значат. Их волнует только власть – над теми, кто всё ещё слепо верит в деньги. Опьяняя их учебниками по экономике. Или ты думал, что учебники по экономике пишут дураки? Как могло бы показаться. Ты даже не представляешь, что за архидемоны стоят за теми, кто их пишет. Понимая, в отличии от того, кто их пишет, для чего они создаются. Именно теперь. И именно такими. Выполняя над всеми бесами свою работу. Искусно погружая их всех во всю эту псевдо-правду. Которую они и создают. Контекстуальные связи именно вашей жизни. Которыми они вас и опутывают, как паутиной. Чтобы вы им наивно верили и делали ровно то, что им и нужно. Данте гулял по Аду, я – по Раю, но результат этих прогулок гулок, но один и тот же: никто так ничему и не научился. Отделять работу архангелов от работы архидемонов.

– Как и узнавать вокруг себя их слуг, слыша из телевизора или из интернета их восторженные речи, – усмехнулся Ганимед. – Тех и других.

– Твоя, именно твоя «родина» – это зона твоего непосредственного влияния. То есть то, чем ты непосредственно владеешь и на что ты можешь непосредственно повлиять. То место, где ты – полновластный хозяин.

– Поэтому-то Будда и выгонял из своего храма тех, кто уже достиг Просветления.

– А именно – твой участок земли. И не более того.

– А если у меня даже этого нет? – оторопел Ганимед.

– Если «твоё» жилище стоит на муниципальной земле, то поздравляю тебя! Тебе развели, как лоха. Ты раб на галере. У которого нет ничего, кроме его весла – специальности. Да и то – на то время, пока ты им ещё в состоянии работать. Как только ты от этого откажешься, тебя забьют этим же веслом твои надсмотрщики. Коммунальными платежами. Которые будут сыпаться на твою спину, как удары кнута. А если ты не одумаешься и снова не возьмешься за весло, тебя просто прогонят в шею. И продадут «твою» квартиру через суд. Для компенсации издержек.

– Чтобы в ней смог поселиться исправный раб?

– И работать «на благо цивилизации». Все эти разводки не имеют под собой никакого юридического основания. Потому что все планеты принадлежит Творцу Галактики – Богу-Отцу. А не тем, кто подвязался тут – на его планете – присматривать за стадами его мирных овец.

– И тут же распоясался! – усмехнулся Ганимед.

– Да так, что убили его Бога-Сына – планетарного Творца. Как только он прилетел на Ассортир, воплотился как Монте-Кристо и стал наводить Порядок.

– Да. Вообще, обнаглели, – усмехнулся Ганимед.

– Вот в этом-то и состоит теперь моя главная историческая миссия – освободить тех, кого архидемоны превратили на Ассортире в своих рабов. Пользуясь их неосведомленностью и нежеланием вникать в их грязные махинации.

– Тем более что те родились уже готовыми «рабами». Которых уже не надо было даже «об-рабатывать».

– Они уже с самого детства были «окуклены» идеологией, вплетенной в культурный контекст через массовое искусство и агитационные речи ораторов.

– Которых они всё ещё слушают, открыв рты, – усмехнулся Ганимед.

– Не осознавая, что это не абстрактные юридические законы, которыми их опутали в своих интересах власть имущие своим «римским правом», а только лишь невидимые, но вполне себе ощутимые, как дойдет до дела, силовые прутья твоей клетки. А там пускай делают со своими бывшими хозяевами то, что им вздумается.

– А чтобы этого не произошло в ближайшее же время, нужен новый «декрет о земле», – понял Ганимед.

– Чтобы каждый смог организовать на своём участке земли независимый ни от кого и ни от чего сугубо свой персональный быт. По образу и подобию своей изначальной природы. У каждого из которых она сугубо своя. Используя автономные источники энергии. Которые от нас сознательно скрывают. Изменив официальную науку таким образом, чтобы можно было всякий раз объяснять далеким от науки бесам их полнейшую необоснованность.

– А Теслу – нелепым шарлатаном и колдуном, – усмехнулся Ганимед.

– Хотя он и не делал никаких открытий. Он просто был одним из ученых того времени. Просто, наука в его время была немного другая, чем теперь. И на электротяге тогда двигались даже многотонные трамваи. Без всяких внешних источников энергии.

– Так это означает, что нам нужен ещё и «декрет о науке»?

– Ну, хотя бы «декрет об энергетике», – усмехнулся Аполлон. – Благо, что солнышко над нами всё еще светит. И мы можем пока обойтись и солнечными панелями.

– Было бы где их устанавливать, – понял Ганимед. – И мощные аккумуляторы, чтобы накапливать энергию про запас.

– Я, помню, ещё будучи подростком вычитал в журнале «Техника молодежи», что можно сделать солнечную панель просто сняв верхние крышечки с транзисторов и спаяв их в единую цепь. И там были указаны номера пригодных (и не особо пригодных) для этого транзисторов.

– И что, ты её сделал?

– Обижаешь! – усмехнулся Аполлон. – Правда, мне для этих целей пришлось раскурочить два бобинных магнитофона отчима, которые к тому времени уже пару лет как пылились под диваном. И Кронос был крайне недоволен, мягко выражаясь, когда узнал, ради чего ему придется теперь их выкинуть. Когда попытался на одном из них «покрутить» песни Высоцкого.

– И что же ты ему сказал?

– Что наука требует жертв! Он лишь покачал головой и подумал вслух, что я конченный идиот.

– Так она хотя бы работала?

– Панель? Конечно работала. Но слабо. Маловато там было транзисторов. Ведь я тогда ещё учился в школе и у меня не было на покупки денег. Она выдавала всего полтора вольта. И от неё даже в солнечный день еле-еле горела одна лампочка на два с половиной вольта. А когда я узнал, что уже появились гораздо более совершенные виды солнечных панелей, то эта тема с транзисторами отпала как архаизм.

– Как хвост у ящерицы. – усмехнулся Ганимед.

– Видишь ли, проблема семьи существует лишь в современных нам реалиях. Когда бесу фактически нечего передать своим потомкам.

– Кроме своей котомки. – усмехнулся Ганимед.

– Поэтому и вопрос о потомках автоматически теряет смысл. Не для чего создавать семью, а тем более – как у Льва Толстого. Только когда у тебя будет своя, пусть и не такая уж и большая земля с возведенными на ней именно твоим трудом постройками, только тогда ты захочешь того, чтобы твое дело продолжил именно твой потомок.

– У которого к этому будут задатки твоих же навыков.

– А чтобы все твои труды не были бы уничтожены после твоей смерти, то передать ему «дело» только на том юридическом условии, чтобы он ни при каких обстоятельствах не смог бы всё это продать.

– Чтобы ни его жизненные обстоятельства, ни его, якобы, друзья или подруги не смогли его к этому склонить.

– Для чего и жену нужно будет брать только предварительно составив с ней брачный контракт именно таким образом, чтобы все твои дети, в случае развода, остались бы с тобой.

– Ведь это твои «рабочие руки». – с усмешкой понял Ганимед.

– Чтобы у ней не было соблазна подать на тебя «на алименты». И в случае развода она не могла бы претендовать ни на какое твоё, якобы «совместно нажитое», имущество. Чтобы у ней не было соблазна тебя покинуть.

– И искать поводы для ссор.

– Напротив же, лишь пытаться тут же сгладить конфликт. Что автоматически отсечёт от тебя всех жаждущих лишь наживы.

– И тех, которые хотят всё и сразу!

– Когда твоя избранница поймёт, что не сможет на тебе паразитировать, только тогда она начнёт думать ещё и о том чтобы начать «шевелить задницей» самостоятельно. И копить на «черный день». Создавая вам обоим «кассу взаимопомощи». Где вы сможете занимать и отдавать деньги для реализации своих проектов. И вы оба будете кровно заинтересованы в её размерах. Создавая ей небольшой, поначалу, депозит. А себе – возможность периодически брать из него средства.

– В беспроцентный кредит?

– С последующим погашением за не особо строго определенный период времени. Только это сможет побудить бесов не только бесконечно потреблять уже готовые товары, но и создавать себе адекватные условия для существования. При которых большая часть выпускаемых сейчас товаров становится вам обоим просто не нужна. Прекратив таким образом бессмысленную переработку полезных ископаемых и других ресурсов. Ведь тогда каждый будет заинтересован в том чтобы приобретать, а значит – и стимулировать производство предельно износостойких товаров. Которые ему действительно насущно необходимы.

– А не для того чтобы кому-то пускать пыль в глаза, – усмехнулся Ганимед, – как сейчас.

– Живя уже, в отличии от нашего современника, не одним днём. И не просто в слепом расчёте на будущие поколения, а на то, что ты потом переродишься в данном роду и снова продолжишь свое же собственное дело.

– Но уже – не с ноля!

– А в более молодом и сильном теле. Это и есть действительная эволюция рода. С общинным строем мышления. Где все твои будущие родственники – твои подельники, кровно заинтересованные в продолжении начатой тобой линии поведения. Где тот, кто положил ей начало – безусловно Патриарх. Которым ты уже прямо сейчас можешь стать. Бросив всё то, чем тебе вместо этого сейчас приходится заниматься.

– От безысходности и безделья. – усмехнулся Ганимед. Над собой. – Где ты – полный ноль! Если не ничтожество. В глазах своих близких.

– Это наш шанс! Стать всемогущим отцом будущих поколений. По сути – Абсолютом.

– По сравнению с точно такими же никчемностями, каковыми мы являемся прямо сейчас.

– Я понимаю твой скепсис и нежелание меняться, – усмехнулся Аполлон, видя что Ганимед практически ничего из сказанного так и не понял. Точнее – не смог. Принять это как (свою новую) данность. – Проблема этой культуры в том, что она подавляет в нас настойчивость. Принимая ее за один из видов хамства.

– Или – за упёртость осла.

– В то время как это – одно из главнейших условий освоения своего потенциала на практике. Умения проявить настойчивость и преодолеть чужую, но навязанную нам, инертность. Чужие чувства и эмоции, заблуждения и стереотипы поведения. Сделав для себя их действительно чуждыми.

– Для чего некоторые, вообще-то, и осваивают медитацию.

– И нужна не просто решимость, а именно наглость доказать то, что ты считаешь истиной. К которой ты мучительно пришел, анализируя собственные ошибки и заблуждения других, которые тебя к этому подвели и спровоцировали на ошибку. А точнее – на заблуждение в лабиринте чужих ошибок поведения. Которые становились твоими, выйдя «из под пера» твоих поступков. Нужно иметь большую наглость чтобы проработать чёткий план по реализации выхода из создавшейся ситуации и жёстко ему следовать. Не взирая на сопли и эмоции тех, кто всё еще хочет продолжать заблуждаться и ошибаться. И самый «наглый» – это Бог, помогающий нам, несмотря на наши сопли и слёзы.

– Ведь мы так хотим остаться детьми, о которых бы только и заботились, – усмехнулся Ганимед.

– Не желая самостоятельно преодолевать жизненные трудности и становится взрослее и ответственней. Для чего они все и воспевают высшие силы.

– Чтобы Бог сам «каким-то чудом» исправлял их грехи и ошибки, ничего не требуя взамен?

– Кроме как раздать всё свое имущество, – усмехнулся Аполлон. – И начать жить с ноля. Взяв свою жизнь только в свои руки. Без опоры на родителей. Говоря, что «мать и братья мои – те, кто слушает меня». Без опоры на родное поселение. Говоря, что «нет пророка в своем отечестве». Так что апостолы, поверив ему, но так его и не поняв до-конца, пытались даже уклоняться от выплаты налогов. Что он делал с собой и сам, и учил этому своих многочисленных учеников и особенно – апостолов. И только Петрарх смог его до-конца понять и реализовать его учение о самостоятельности на практике. Не даром он назвал в его честь город «Большой Камень». Легший во главу угла Его мира здания. А скидку на незрелость и нежелание его правильно понимать Монте-Кристо делал бесам исключительно по их слабости. О чём он неоднократно и заявлял. Так сказать – в качестве демо-версии своего учения. Чтобы бесы могли позволить себе его услышать и дать им время выработать к нему положительный трансферт. «Не жертвы прошу, но – милости». Чтобы всё, что он будет говорить и дальше, принять и хотя бы попробовать осознать. А не шарахаться от него, как от Ивана-крестителя. Прямо называвшего бесов «порождениями ехидны» и «детьми дьявола».

– Чтобы они перестали себя идеализировать и тут же начали воспринимать себя всерьез, – понял Ганимед. – И со всей суровостью к себе относиться.

– Благо, за примером им далеко ходить не надо было. Ведь Иван-креститель почти ничего не ел и одевался в рубище. И бесы приняли слова Монте-Кристо, но так их и не осознали. Того, что он был одним из учеников Ивана. Попытавшись преподнести бесам его учение в более удобоваримом виде. И бесы до сих пор наивно путают наглость и хамство. Считая наглостью умение настоять на своём. Не взирая на лица.

– То есть – отрицательной чертой характера, – понял Ганимед.

– А не необходимым навыком в борьбе с самим собой. Ведь это идёт вразрез с современной «религией» конформизма. Который бесы трепетно исповедуют в каждом своём поступке в современной нам цивилизации. Этой Сказке о любви к ближнему, как самому себе. Из которой бесы поспешно сделали столь очевидные для себя выводы. Чтобы шантажировать друг друга этой верой в Этику: любить себя и только себя. Не имеющей с подлинной любовью к себе ничего общего. Ницше это чувствовал и понимал, но не мог внятно передать это на бумаге. А потому и являл себя в восприятии других мыслителей как борец с ветряными мельницами заблуждений современного ему общества. Так и не осознав самой сути истинной религии – дороге к Творцу Галактики. Поэтому-то так и не нашёл для себя подлинной дороги в Рай и умер, как обычный бродяга и сумасшедший. Наглядно показав всему миру самой своей смертью (как и завещал Сартр), к чему приводят подобные измышления. Которого тут же высмеяли Ильф и Петров в сценке, где Остап Бендер попал под лошадь. Попытавшись в редакции, опубликовавшей об этом отчёт, тут же поставить всё с ног на голову. То есть его заявлением о том, что это он сбил лошадь, доказав нам, что Остап не просто повредил ногу, а ещё и повредился головой.3 Как Ницше, перед тем как умереть.

– И в чем же суть истинной религии? – не понял Ганимед.

– Не знаю, готов ли ты к тому, чтобы это уже не только переварить, но и начать это использовать, – вздохнул Аполлон. – Это слишком уж мощное оружие.

– Да, ладно. Говори, не томи.

– Как ты думаешь, почему до нас дошла только одна фраза Монте-Кристо: «Пусть мертвые хоронят своих мертвецов»? И почему Будда постоянно таскал своих учеников на кладбища? Да чтобы показать им, насколько духовно мертвые бесы быстрее умирают, чем уже прокаченные – его ученики. Так сказать, на контрасте. Мрут как мухи. От первой же болезни. Тогда как Монте-Кристо постоянно отвечал фарисеям, что его ученикам даже руки мыть не надо, их никакая дизентерия уже не берёт. Второе. Главный закон психогигиены гласит: о духовно мёртвых либо хорошо, либо – ничего. Лучше если ничего, но этому надо долго учится. Медитировать. Поэтому гораздо проще думать о других Всегда только хорошо. Культивируя в себе ангела. И постоянно их для себя оправдывать, мол, это они по незнанию и недо-умению такие. И постоянно давать бесам «скидку» на их низкопробное происхождение. Откуда и «не суди и не судим будешь» и «возлюби врага своего» и «подставь щеку» Монте-Кристо лишь закономерные следствия освоения равнодушия к бесам, как необходимого навыка для сохранения чистоты своего духа.

– Которую, конечно же, намного проще сохранять, удалившись от мира.

– Но не многие могут позволить себе такую роскошь! Пока ты не в силах вести независимый уклад на своей земле. Поэтому-то нам и приходится осваивать Его психическое айкидо. Третье. Диалектичность материи (как и любого явления) и накопление до пороговой массы предпосылок для изменения твоей сущности определяют возможность изменения. Тогда как субъект изменения степенью эффективности своего воздействия на себя увеличивает вероятность данного изменения.

– Это понятно.

– В самом субъекте изменения всегда есть ряд факторов помогающих как более эффективно совершить данное изменение, так и отвлекающих его от этого, мешающих ему. Это его внутренняя стабильность, равная разности опыта и глупости. В глупость входит произведение наивности на рассеянность. Знание же есть произведение информации на внимание (постижение). Опыт есть произведение суммы знания и действия на критическое переосмысление произошедших с тобой перемен. Именно переосмысление духовной практики является причиной опыта, который и позволяет стать субъектом будущего воздействия. А бог – это такой субъект, у которого глупость (наивность и невнимательность) равна нулю. Поэтому он всеведущ и вездесущ, виртуально путешествуя всюду и получая знания. В астральном теле.

– Ну, и как же мне начать производить эти изменения?

– Опираясь на триалектику природы.

– То есть? – не понял Ганимед.

– Четвёртое. Всегда разделяй любой объект изменения на три аспекта: Вещь-в-себе, вещь-для-себя и вещь-для-иного. Вещь-для-всех и вещь-для-иного это лишь две ипостаси одного и того же явления, где вещь для всех – общее, а вещь для иного – частное. И разнятся лишь масштабами твоего воздействия.

– Например?

– Вон, видишь, парень дорогу переходит? Так, переходящий дорогу бес является одновременно в трёх ипостасях. Но если он будет более внимателен, то вероятность того, что его собьёт машина (то есть как вещь-для-иного – водителя) резко уменьшается по сравнению с тем, как если он наденет наушники и будет переходить не спеша, слепо доверяясь правилам, то есть став вещью-для-себя. Опыт подсказывает нам, что в таких ситуациях нужно быть очень внимательным и не особо надеяться на соблюдение другими обычая соблюдать правила (вещь-для-всех), так как водитель может на секунду отвлечься, став на мгновение вещью-для-себя, тут же сделав переходящего дорогу пешехода вещью-в-себе.

– То есть – трупом, – усмехнулся Ганимед.

– Откуда следует, что вещь-для-всех и вещь-для-иного не всегда совпадают, и на это не стоит особо рассчитывать. Так как вещь-для-иного это частный случай вещи-для-всех. А потому и более индивидуальный и сакральный. Поэтому далеко не все те, кто стремятся обрести божественность через различные школы и религии непременно попадут в Рай. Ведь у каждого туда своя дорога. И каждый должен прежде всего раскрыть для себя эту дремлющую в каждом вещь-в-себе. И избежать соблазна продавать в миру эту открывшуюся вдруг только для него дорогу – вещь-для-иного. Сделав её из вещи-для-себя вещью-для-всех. Потому что это будет только мешать тебе совершить внутреннее самоизменение. Лишь отвлекая тебя от твоей сущности. И не давая тебе уйти во внутрь. В инаковость. Поэтому-то раньше подобные знания и передавались только из уст в уста, сугубо как вещь-для-иного. А в писаниях апостолов так мало сказано о пути к Богу. Ведь самое важное происходило между Творцом Галактики и Монте-Кристо именно в те моменты, когда он удалялся от учеников и апостолов в пустошь. И Творец Галактики передавал ему свои знания «из уст в уста» – по каналу Высшего Разума. По мере его способности их постигать. Как и мне на судне – архангелы. Или ты думаешь, что я сам всё это выдумал? Поэтому самое важное – это отделиться ото всех и создать себе место для самоизменения, где никто не смог бы оборвать вашу Высшую связь. Тебя и архангелов. Нарушить таинство алхимии превращения души в дух.

И положив руку на голову Ганимеду, как своему ученику, передал ему по Каналу Любви часть своей лучистой энергии, до краёв наполнив его «пустой сосуд».

Глава14.Ёлка

Позже Елена так и сказала Аполлону, что именно это посещение ими «китайки» и склонило её на нечто большее, чем просто использование его в качестве личного водителя. Милостиво склонив её принять его предложение поселиться у него во Владивудстоке (куда он переехал после того, как понял, что от Елены ему ждать нечего) в снятую им студию. И после не самого удачного минетолога, позвонил Елене:

– Чтобы услышать твой голос. И сказать тебе, что мы уже не сможем быть вместе, так как я теперь живу во Владивудстоке. Прощай!

Но Елена тут же сообщила ему, что давно уже хотела навестить свою подружку, которую она называла: «Ёлка!». Так как её звали точно так же, как и её – Елена, правда, не такая прекрасная… И чтобы парни их не путали (даже – в мыслях), Елена и решила её слегка приукрасить, принарядить, как ёлку, придав ей более новогоднее настроение.

– Елена, Ель, Ёлка! – засмеялась она в трубку. – Но только вот я не знаю, где я буду всё это время жить.

– Так ты к ней надолго? – понял Аполлон, что она напрашивается к нему в гости.

– Она приглашала меня пару недель назад, чтобы я сразу же от неё переехала затем работать в детский лагерь. Как и в прошлом году. Только она позавчера позвонила и сказала, когда я уже хотела ехать, что я уже не смогу у неё жить, так как мы в том году здорово, так, покуражились. А сейчас она разводит родителей на машину и делает вид, что вся такая честная, чтобы они, не дай бог, не передумали. Она и машину уже выбрала. И договорилась с хозяином о цене. И даже о том, чтобы он подождал, пока её родители наконец-то подкопят всю сумму. И вот тогда… Можно будет хоть на ушах ходить!

– Для чего же тогда тебе к ней ехать? – не понял Аполлон её женской логики. – Пока «тогда» не наступило. Чтобы обломать ей весь кайф?

– Чтобы проведать её, – возразила Елена. – А то она уже замучилась дома сидеть одна.

– Тогда, если хочешь, можешь пока что пожить у меня, – предложил Аполлон. – Пока Ёлка не купит себе машину. Сказав матери, что поедешь к ней. А там и детский лагерь…

– Отлично! – согласилась Елена. – Когда ты за мной заедешь?

– Ну, завтра я собираюсь за деньгами.

– В банке?

– Ага, в стеклянной. Под кроватью. Поэтому-то и позвонил тебе. Думал встретиться с тобой на прощанье. Сходить куда-нибудь. И поставить точку. Чтобы больше не тешить себя иллюзиями.

– Хорошо, приезжай завтра. Обо всём поговорим, – голос Елены стал сухим. Наконец-то осознав, что она его теряет.

– Хорошо, до завтра, – улыбнулся Аполлон, тут же поняв, что задел её за живое.

И вначале хотел было поехать прямо тот же день, пока она не остыла. Чтобы воспользоваться ею «с пылу с жару». Но решил не спешить, пока судьба не соединит их сама. У него в спальне. Так как кровать у него была одна. Улыбаясь от одной мысли, что это уже неизбежно.

Глава15.Янка

– Давай ты не будешь ко мне приставать, а? – сразу же осекла его Елена, как только они приехали во Владивудсток. – Я так устала. Дорога утомила меня.

– Но – почему?

– Ну, хотя бы потому, что у меня есть парень.

– Но Мила сказала мне, что ты не придаешь этому серьёзного значения, – улыбнулся Аполлон и снова попытался её поцеловать.

Но она снова от него увернулась.

– Мало ли что она там тебе сказала?

– В чём дело? По дороге от павильона к подъезду я влил в тебя бутылку пива – ты пьяна. Мы не в спальне твоей матери. Отмазка с парнем тоже уже не работает. Что ещё у тебя там в гардеробе? В шкафу от меня прячется. Любовник? Тащи его сюда!

Но она молчала. Не хотела вытаскивать Менелая на повестку дня.

– Тем более что после того, как ты меня отшила, я позвонил Миле, и она сказала мне, что не хочет нам мешать. То есть ты дала ей понять, что я теперь только твой. А Амфилох – был просто ширмой. И сказала мне, что ты просто строптивая и тебя надо укрощать. Она тебя сдала!

– Если честно, – вздохнула Елена, – с Амфилохом я действительно встречалась. Но потом я быстро поняла, что он мне не подходит. Я просто…– не знала она, что ещё ему соврать.

– Не хочешь обременять себя новыми отношениями, готовясь к своим очередным куражам с Ёлкой? – догадался Аполлон. – Чтобы тебе не пришлось мне изменять, и я не начал крутить тебе мозги?

– Нет, что ты. Я совсем не такая…

– Жду трамвая, – усмехнулся он.

– Я просто не готова сейчас к серьёзным отношениям.

– Да я тебе их и не предлагаю, – усмехнулся Аполлон. – Я просто хочу с тобой переспать. И всё. А дальше… Как получится. Я веду себя, как самый заурядный самец. Просто, глядя на мою вечно серьёзную морду Вечного вы почему-то рассматриваете и меня всерьёз тоже, – пожаловался он, вздохнув. – Тогда как я всего лишь озорной Банан! Хочешь посмотреть на воплощение моего Банана? Это Удав. Он, как ты знаешь, конченный бабник. Он даже Ириду поимел несколько раз. За что Дез с ним пару раз дрался. Чего я от Деза и вовсе не ожидал

– Дез? Дрался?

– В душе я точно такой же, как Удав, поверь. Я называю этот свой психотип Банан. Это – моя куражная рожа! Просто, мягкотелый Ганеша, как толковый евнух, мешает мне таким быть. А Аполлон постоянно умничает и не даёт Банану расслабиться. Вот и всё.

– Дело не в тебе. Это я секс рассматриваю как нечто большее, чем просто перепихон. И если мы начнём с тобой заниматься сексом, то – я уже это чувствую – я свешу перед тобой лапки и стану, как все. Эти… домашние животные, – улыбнулась она, дав понять, что она имеет в виду «добропорядочных бюргерш», которых так презирал Ницше. – Я-то себя знаю, поверь мне. Что я ничем не лучше. Со мной такое уже было. С Тесеем. Но закалка панка помогает мне вновь такой не стать.

– Для чего же тогда ты стала встречаться с Амфилохом? – не понял он её явного логического противоречия.

– Да, вначале я тоже так думала. А потом посмотрела на то, какой он несерьезный, и решила с ним расстаться. Просто, уступала ему ещё несколько раз, когда он приезжал. По инерции. Когда он подходил близко, во мне снова внезапно оживала эта страсть. Сама не знаю почему. Поэтому Мила и говорила тебе, что я не отношусь к нему всерьёз.

– Заменив его – на меня? – окончательно запутался Аполлон в её логических вихляниях. – Так в чём же дело? Я готов на всё!

– Всё дело в том, что я не так давно поговорила с матерью о моём легкомысленном поведении, и мы решили, что пока я не окончу институт, у меня не будет серьёзных отношений.

– С серьёзным Аполлоном? – усмехнулся он. – И ты, ради неё, решила завязать с сексом?

– Да. Потому что она сказала, что иначе выгонит меня из дома. Поэтому я и решила на это лето снова пойти работать в детский лагерь вожатой, видя, как я её уже достала. Чтобы она там без меня остыла и не думала про меня всякую ерунду.

– Это ты обо мне?

– Обо всех парнях, – вздохнула она.

– В смысле? Ёлка твоя любовница?!

– Нет конечно! – засмеялась Елена. – Ей и парней хватает.

– Так что же нам делать? – задумчиво почесал Аполлон подбородок. Не скрывая иронии. – Давай тогда и не будем заниматься сексом. Облегчим задачу твоей матери.

– Так я тебе об этом только и толкую, – облегчённо вздохнула Елена и отвернулась, натягивая одеяло. – Давай спать.

– Спать? Ты хочешь, чтобы я лёг спать рядом с красивой девушкой и думаешь, что у меня это получится? Как однажды Дэз, – усмехнулся Аполлон, – напоил меня, а затем и зашедшую к Ириде соседку водкой, положил нас на матрас на полу, а затем, наутро, ещё и обвинил меня в том, что я всю ночь напролёт не давал ей спать и в полусне постоянно пытался изнасиловать! Её, добропорядочную бюргершу! Которая просто постеснялась возвращаться домой в нетрезвом виде, сказав по телефону мужу, что сегодня остаётся ночевать у подруги.

– А она головой подумала? – усмехнулась Елена, невольно развернувшись. – Перед тем, как к пьяному парню в постель лезть?

– Вот и я тебе – о том же! – усмехнулся над ней Аполлон. – Ты хочешь получить такую же бессонную ночь? Хотя, не могу гарантировать только это, потому что во сне я себя не контролирую. Как ты понимаешь. Не один раз уже проверял.

– С кем это? – усмехнулась Елена.

– Подожди, – остановил её смех Аполлон. – Сядь и послушай. Я буду говорить долго и счастливо! Как и подобает в подобных случаях.

И рассказал Елене, как Янка, с которой у него тогда всё ещё не было секса, устав уже просто так ночевать с ним в неудобном «Левине», пригласила его однажды ночевать в частный дом одного своего знакомого. Который попытался с ней, на радостях, переспать. Но чтобы доказать ему, что её сердце уже занято, Янка разделась и легла с Ганешей. В одну постель. И они, как двое влюблённых, показательно стали спать в обнимку. Крепко-крепко обнявшись, так как Ганеша её не выпускал ни на секунду. Чтобы она не сбежала от него посреди ночи к своему знакомому, который периодически заглядывал в их комнату. Мол, ну, ты скоро? И всю ночь бессознательно приставал к потрясающе красивой тогда ещё Янке в полусне, не дав, в итоге ни ей, ни себе выспаться. Так ему и не дав. Сопротивляясь до утра. И только после того, как тот переспал с её подружкой Эддой, только тогда роскошная грудью, бёдрами и длинными черными волосами Янка пригласила его на квартиру одной своей пожилой знакомой. Чтобы затмить Эдду! Так как у Янки тоже не было своего жилья. И та, предоставив им комнату, все время подсматривала за ним и за Янкой через дырку в стенке в ветхом уже тогда деревянном доме, предназначенном под снос. И как Янка вначале стеснялась этого немого свидетеля и все обрывала секс. Когда слышала, как та хихикает. И закрывала столом дырку. Но та находила новую, так как проделывала такое (в стене, приглашая молодые пары) уже не в первый раз. Пока та не заявила, что если они не дадут ей смотреть на них при свете луны, она их просто выгонит!

– Занимайтесь этим тогда на улице!

«А что, это идея», – подумал Ганеша, но сказал Янке:

– Да, пофигу на неё, пусть наслаждается! Я так сильно тебя хочу, что мне уже всё равно, смотрят на меня или нет.

– А мне – нет!

– Тогда закрой глаза и представь, что мы звёздной ночью лежим на необитаемом острове под пальмами.

– Возле моря? – улыбнулась она. – Тогда, давай!

И, вдохновившись тем, что на них смотрели, показал Янке такой секс, что, случайно встретив его через два года, Янка тут же пригласила его на пляж. Где он (с незабываемым всю свою жизнь восторгом!) реально ощутил то, как сильно она всё это время, пока он был в море, тосковала – по тому, что не захотела отдаться ему в тот первый раз! Пока они, источая бурю желания, делали вид, что спят в обнимку. Наслаждаясь друг другом, как два насекомых, до самого утра. Одним непрекращающимся экстазом – так сильно Янка ему тогда нравилось! И он её всё пытался, и так и эдак, но так и не смог, она так и не решилась ему поддаться. Глупая! Вспоминая это снова и снова. В разных позах. На протяжении пары месяцев бегая за ним, как болонка во время течки. Потому что она неудачно коротко постриглась, и нравилась ему уже не так сильно. Как пару лет назад. Когда ей было всего-то двадцать! Пытаясь найти его даже тогда, когда он переехал от неё жить во Владивудсток. Наконец-то настигнув! И… Ему пришлось убежать от неё в моря. На отходящем судне.

– Так что же тогда мне делать? – озадачилась Елена. Понимая уже, на что она себя обрекает. Если его желание овладеть и ею окажется, вдруг, не менее страстным. – Может, мне пойти спать на пол?

– Размечталась! Давай займемся не сексом, а невинным петтингом.

– Как это? – не поняла она.

– Ты минет делать умеешь?

– А это разве не секс?

– Говорю же тебе – это петтинг. Тебе что, энциклопедию принести? Раньше врачи даже официально делали пальцами в перчатках массаж влагалища, вызывая оргазм для снятия стресса и стабилизации женской психики. Пока не появились таблетки. И я могу продолжить с тобой данную практику.

– А диплом у тебя есть? – улыбнулась Елена.

– Ты мою книгу читала? Это и есть мой диплом о самом «Высшем постельном образовании»!

– Я ещё до этого места не добралась, – улыбнулась Елена.

– Но сегодня я могу даже не прикасаться к твоему влагалищу. Чтоб тебя не смущать. И снять тебе стресс другим методом.

– Ну, слава богу, – вздохнула Елена.

– Тебе куни уже делали?

– Да было пару раз, – призналась она. – Я только потому и рассталась с Тесеем, что он наотрез отказывался это делать.

– Я именно и предлагаю тебе перевести наши взаимоотношения из социальной в межиндивидуальную плоскость!

– Как это? Просто общаться?

– Да. На мета-языке! Перестав заниматься банальным сексом и строго-настрого ограничиться одними поцелуями. И оральными ласками. Не давая нашим высоким любовным взаимоотношениям пасть с вершин минета в долину животных страстей. И твоя мама будет довольна, как слон. И я, как розовый слонёнок – Ганешенька. И даже твой парень, если ты всё-таки надумаешь к нему вернуться, не будет иметь ни малейшего повода чтобы тебя хоть в чём-то упрекнуть. Как тебе такой вариант?

– Иначе ты, как и мать, выгонишь меня из дома? – улыбнулась Елена, давая ему ещё один аргумент, чтобы он смог победить её сомнения. – В нижнем белье? – откинула она одеяло для наглядности.

– Конечно! – подхватил он её пас. И отправил этот мяч в её ворота, начав с неё всё это стягивать. – Я уже просто обязан буду выгнать тебя на улицу. Голую! Иначе я тебя здесь уже просто изнасилую! И твоя мама будет очень тобою недовольна. Узнав от меня, что ты легко могла бы этого избежать. Решив, что ты специально меня на это и спровоцировала, только и ожидая моей сум-бурной реакции! Итак, начнём вместо всего этого с минета. Мне надо, сперва, убедиться, что ты уже умеешь это делать. Иначе насилия нам не избежать!

– А ты в этом сомневаешься? – удивилась она, раздув зоб высокомерия. Уже рассчитывая на куни.

– Что нам не избежать насилия?

– Что я умею делать минет.

– Пока что – да. Как говорят на уроках повышения писательского мастерства: «Не рассказывай, а – показывай!» – усмехнулся Аполлон, предъявляя Елене свой уже весьма весомый аргумент.

И Елена стала кропотливо разбирать для себя ситуацию, уходя во все её перипетии буквально с головой. Чтобы занять свой ум во время минета. Мысленно уже предвкушая куни. Повернувшись к нему боком. Чтобы он во время минета массированно атаковал пальцами её объективную искренность. С механической точностью и равнодушием уже опытного в таких делах специалиста. Чтобы, ощутив, что начинает терять доспехи аргументов и уже вот-вот готов будет излить… ей душу, прервать её и, засучив рукава, заняться приготовлением солянки. Чуть ли не с белым колпаком на голове. Смакуя уже давно готовое к этому блюдо, истекавшее подливкой. Чтобы, как только она кончит… наслаждаться этим блюдом, после этого – именно за это(!) – снова вынудить делать минет.

Глава16.Преображение

И тут она вдруг заметила, что лицо его как-то помолодело и засияло изнутри. Да и весь он буквально засиял.

– Господи, – оторопела она, – что это с тобой?

– А что такое?

– У тебя лицо вдруг помолодело! Как будто бы тебе сейчас двадцать семь, а восемнадцать.

– Это мой вечный возраст, – улыбнулся Аполлон, наблюдая, как она любуется его лицом Вечного, подымая на него глаза, пока делает минет. И не могла отвести глаз! Всё никак не решаясь принять это чудо. – Это бывает со мной постоянно, когда я прихожу с морей и начинаю заниматься с девушкой любовью и проявляю свою божественность. Которая и делает богов Прекрасными. Если ты заметила, – усмехнулся Аполлон. – В каждом из нас находится юноша, даже если ты уже старик. Думаю, именно это и пытался передать Уайльд в своём романе «Портрет Дориана Грея». Если ты хочешь испытать нечто подобное на себе, сходи в моря обработчицей, я дам тебе технику становления титаном духа, которую тебе нужно будет месяца полтора попрактиковать. В море делать нечего, а времени там «вагон и маленькая тележка», вот я постоянно там этим и занимаюсь. Тем более что это облегчает там мой непосильный труд.

Но Елена всё равно не могла это принять. Слишком уж это было для неё необычайно. А точнее – она никогда этого ещё не видела. И поэтому была в лёгком шоке. И не могла отвести глаз от его «горящих» глаз.

– Чем дольше ты будешь делать мне минет, тем дольше я буду таким и оставаться. Так что не останавливайся, прошу тебя. Мне и самому быть в этом состоянии безумно нравится. К тому же, это состояние очень омолаживает не только моё лицо, но и всё тело.

– А можно так омолаживаться постоянно?

– Можно. Но тогда мне придётся заниматься сексом не более, чем один раз в месяц. Чтобы не потерять эту – божественную – энергию.

– Но у Уайльда же ничего этого нет, – заметила Елена, оторвавшись от минета, – я знакома с его творчеством в подлиннике. Он очень красиво писал.

– Уайльд не был Посвящённым, – вернул Аполлон её голову в рабочее состояние. – Он создавал свой роман вслепую. Но всегда искал и старался творить именно в том божественном состоянии, которое обычно именуют вдохновением. Поэтому-то тебя столь восхищали его тексты, что они и передавали тебе то его внутреннее состояние, которым ты, читая их, и проникалась. Это магия творчества! Оно передает нам внутреннее состояние творца. В подлиннике. А в переводе – состояние переводчика. Поэтому мне изначально творчество Уайльда и не понравилось, читая его в переводе. Так как я тогда ещё не был Посвящённым и всего этого тогда не понимал. Что автор пытается выразить на полотне не столько свои мысли, сколько свою прекраснейшую душу. Но во время Уайльда это мало кто ещё понимал. Кроме тех, кто всерьёз увлекался спиритизмом. Такие как Блаватская и другие Посвящённые в тайное знание обо всём об этом. Пока духовно нищие считали их чудаками и просто чокнутыми. Ведь те, периодически, как в романе Булгакова, собирались в сакральном месте и омолаживали себя изнутри. Даже без секса, едва касаясь друг друга, дабы не терять на это много энергии, как я – с тобой. Наполняя «пустой сосуд» твоего тела. По выражению Блаватской.

– Безо всех этих придуманных Булгаковым кремов и полётов на метле? – на секунду подняла она голову.

– Пытаясь передать нам в этой метафоре то возвышающее состояние внутренней лёгкости, когда ты буквально «паришь над землёй». На самом же деле от неё даже не отрываясь. Пока не научишься левитировать.

– Блин, мне так понравилось тебя слушать.

– Не отвлекайся, – улыбнулся Аполлон и погладил её плечи. Так как уже давно заметил, что девушки не любят, когда их гладят во время минета по голове.

«Как будто бы ты меня жалеешь, а я делаю нечто постыдное, – признавалась ему Анжелика, – а ведь я доставляю тебе это удовольствие, чувствуя, как эта радость наполняет и меня тоже. Каким-то невероятным образом!»

И продолжил Посвящать Елену в перипетии оккультных знаний, пока та закрепляла его знания на практике: