Читать онлайн Не мой парень бесплатно

Не мой парень

Современный любовный роман, Романтическая эротика

#встреча через время #разница в возрасте #первая любовь

* * *

1

– Просим оставаться на своих местах и не отстегивать ремни безопасности до полной остановки самолета, – информирует приятный женский голос в динамике.

В ответ на произнесенную фразу по салону моментально разлетаются щелчки металлических карабинов. Наверное, после семичасового перелета пассажирам не терпится ступить на жаркую калифорнийскую землю и обнять близких. Я им завидую, потому что хочу испытать хоть малую толику ностальгии по дому, в котором не появлялась несколько лет, а вместо нее чувствую лишь настойчивое желание как можно дольше оставаться в темно-синем кресле, чтобы отсрочить свое возвращение.

Когда происходит что-то плохое, единственная возможность забыться – это провалиться в сон. И вот сейчас я ворочаюсь в полудреме, отчаянно сопротивляясь окончательному пробуждению, потому что не желаю встречаться лицом к лицу с реальностью. Реальность в моем случае – возвращение в родной Лос-Анджелес после четырехлетнего обучения в Массачусетском университете. Рано или поздно это бы все равно случилось, но думать об этом, как о далеком будущем, было гораздо проще.

Едва самолет останавливается, разноцветные затылки, всколыхнувшись, выстраиваются в шеренгу, забивая узкий проход. Я распахиваю багажное отделение над собой и извлекаю оттуда бумажный пакет с логотипом швейцарского косметического бренда. Этот наспех купленный в зоне дьюти-фри набор клеточной косметики, призванный превратить кожу в нестареющий кусок каучука, – подарок моей старшей сестре Кимберли, которая сегодня празднует свой двадцать шестой день рождения.

Наверное, со мной что-то не так, если за время отсутствия, непродолжительных разговоров по скайпу и встреч дважды в год я совсем не соскучилась по семье. Я по-своему люблю каждого из них, вот только отчего-то мне комфортнее существовать отдельно. И это странно, потому что семья у меня замечательная: мама и отец счастливо живут вместе вот уже двадцать восемь лет, а сестра, несмотря на четырехлетнюю разницу в возрасте, никогда не относилась ко мне как к путающейся под ее роскошными ногами соплячке. Возможно, я просто родилась с каким-то эмоциональным дефектом, а возможно (и этим я утешаю свою совесть), потому что всю жизнь меня не покидало ощущение, что в глазах родителей я лишь бледная тень своей красавицы-сестры.

Кимберли принадлежит к нынешнему поколению интернет-знаменитостей – идеальные пропорции ее ухоженного лица и тренированного тела, запечатленные в самых выгодных ракурсах, ежедневно лайкают более двухсот пятидесяти тысяч пользователей инстаграм, а ее бьюти-влог входит в сотню самых просматриваемых каналов ютуба, принося внушительный доход, который позволяет Ким вести активную светскую деятельность, не утомляя себя ежедневным хождением на работу.

На фоне ее глянцевой, идущей в ногу со временем жизни моя собственная выглядит бесцветной, и это при том, что я не считаю себя унылым синим чулком: в Бостоне я регулярно посещала вечеринки, не была обделена вниманием парней и даже непродолжительное время работала в качестве фотомодели в паре модных интернет-изданий, потому что, по мнению фотографов, являюсь обладательницей «стильного лица».

– Милая, – улыбается встречающий меня отец, забирая чемодан. – Ты всегда была такой высокой, или я с возрастом становлюсь ниже?

– Привет, пап, – чмокаю сухую шершавую щеку, слабо пахнущую средством после бритья. – Это все высокая подошва кроссовок.

У нас с папой сложились стабильные ровные отношения. Выдающейся привязанности, в которой я бы могла прослыть «папиной дочкой», между нами не наблюдалось, но Хейден Эллис всегда старался быть примерным отцом: уделял положенное время на помощь со школьными заданиями и никогда не жалел денег на карманные расходы. Вряд ли многие семьи могут похвастаться большим.

Дорогой отец расспрашивает меня о жизни в Бостоне и по-дружески пихает локтем в бок, когда как бы невзначай интересуется, не остался ли там умирать от любви какой-нибудь парень. Отрицательно мотаю головой, потому что такого парня нет. За годы учебы я встречалась с тремя парнями, но наши отношения никогда не длились столько, чтобы кто-то из них стал писать мне душещипательные СМС и уж тем более умирать от любви. И это очередной повод вспомнить о моем эмоциональном дефекте: как бы мне ни хотелось с головой уйти в любовь и романтику, чтобы напрочь лишиться сна, этого не происходило. Все мои поступки всегда были продиктованы голосом разума: если я шла на свидание, мой внешний вид в первую очередь определялся погодными условиями, а уж потом желанием понравиться спутнику, и черта с два я бы пошла в кино на поздний сеанс, если мне нужно было рано вставать на учебу. Тони скучна и предсказуема.

– Кого Ким пригласила на день рождения? – спрашиваю больше для того, чтобы поддержать разговор.

Сегодняшнее празднование – это дань семейной традиции: обычное застолье в кругу близких родственников с возможным присутствием очередного ухажера сестры. Основной вертеп случится в выходные в каком-нибудь ультрапопулярном месте с толпой фотографов, золотыми бокалами Moet и сливками клубной тусовки Лос-Анджелеса. По крайней мере, так происходило два года назад, когда я еще пользовалась социальными сетями, откуда могла наблюдать за тщательно отретушированными буднями сестры и знакомых.

– Никого, кто бы мог тебя удивить: тетя Энж с Полом, бабушка, ваш кузен Эндрю со своей невестой и парень Ким.

– Еще один наследник медийной империи? – беззлобно ехидничаю.

Я бы никогда не назвала сестру охотницей за капиталами, но так уж складывается, что все ее парни – выходцы из очень влиятельных семей. Хотя, возможно, что-то и поменялось за последние годы.

– Увидишь, – загадочно улыбается отец и возвращает взгляд на дорогу.

Я откидываюсь на спинку кресла и поправляю футболку, выбившуюся из-за пояса вылинявших джинсовых шорт. Может быть, на этот раз сестра отхватила какого-нибудь актера. Если так, то, пожалуйста, пусть им окажется Эзра Миллер или Кэмерон Монахэн.

На пороге нас встречает мама. Кидается мне на шею, покрывая помадными поцелуями щеки, приговаривая, что меня нужно откормить и что я ростом почти с отца. Следы помады на коже раздражают, но внутри все равно теплеет. Мамина радость от встречи со мной кажется искренней, и это не может не подкупать.

Быстро пригладив растрепанные русые пряди, как если бы это могло избавить меня от вида человека, который провел в полете полдня, я натягиваю на лицо приветливую маску и иду в гостиную, откуда доносятся оживленные разговоры гостей.

– Всем привет! – окидываю воодушевленным взглядом присутствующих. – Рада вас всех… – слова прилипают к небу, как некачественная жевательная резинка, и не желают литься дальше, потому что в этот момент я замечаю его. Того, из-за которого я разорвала письмо о зачислении в Калифорнийский Университет и соврала родителям, что смогла поступить лишь в Массачусетский. Из-за которого на протяжении долгих четырех лет меня мучила совесть. Единственный человек, чье присутствие лишало меня здравого смысла и превращало в заикающийся предмет интерьера, Финн Кейдж, наследник табачной империи, герой скандальных светских хроник и бывший парень моей сестры, за которого она собиралась замуж четыре года назад, с ухмылкой разглядывает меня, небрежно развалившись на стуле рядом с Ким.

«Какого черта он здесь делает?» – почти вырывается из меня, но я вовремя захлопываю рот, не позволяя окружающим стать свидетелями своего постыдного замешательства.

– Тони! – сестра широко распахивает голубые глаза и грациозно выпархивает из-за стола. Кимберли выглядит так, словно мое появление для нее сюрприз, и я не понимаю почему: уже месяц назад было известно, что я прилечу на ее день рождения.

Несколько секунд я дрейфую в облаке умопомрачительного парфюма и изящных сестринских объятий, прежде чем отстраниться и протянуть свой подарок.

– С днем рождения, Ким.

Сестра заглядывает в пакет и прикладывает два загорелых пальца к розовому бутону рта, настолько привлекательно демонстрируя радость напополам с удивлением, что меня посещает мысль, что этот жест блестяще отрепетирован.

– Суисс Программ! Я их обожаю! Великолепные средства! Совершенно нежирные по текстуре. Спасибо, Тони, чудесный подарок.

Я снова чувствую прикосновение гладкости ее рук к шее и невольно морщусь, потому что в этот момент кожу на щеке начинает ощутимо печь. Я знаю, что это он смотрит на меня.

– Думаю, тебе не нужно представлять Финна, – журчит голос сестры, когда она обхватывает мягкой ладонью мою руку и разворачивает к столу. – Сюрприз-сюрприз, мы снова вместе.

Все-таки я не зря с детства ненавижу сюрпризы. Если бы знала, что Финн будет здесь, – ни за что бы не приехала. Сослалась бы на задержку рейса, погодные условия, отравление или даже беременность, лишь бы никогда больше с ним не встречаться.

Задушив сиюминутный порыв выбежать из гостиной и спрятаться в своей комнате, я перевожу взгляд на Финна. Он и не пытается скрыть, что не переставал на меня смотреть. Темные глаза цепко сканируют мой незамысловатый уличный образ, и за игрой желваков на резных скулах и по тому, как слегка подрагивает яркое пятно его рта, я не могу разгадать, о чем он думает в этот момент. Одно вижу точно – Финн Кейдж стал еще более привлекательным, если такое вообще возможно: заматерел и раздался в плечах, доведя свою без того кричащую сексуальность до состояния обложки «Men’s Health». И это плохо. Очень.

Плотно сцепив губы, чтобы в гостиную не просочился звук моего грохочущего сердца, я натягиваю улыбку и слегка киваю головой:

– Привет, Финн.

– Ты изменилась, Тони, – негромко произносит тот вместо ответного приветствия. – Только пока не могу решить: в лучшую или худшую сторону.

Лицо мгновенно обжигает кровавый румянец. Я и забыла, с какой легкостью он умеет плевать на мнение окружающих, и что такие понятия, как деликатность и такт, ему несвойственны.

Всего пара минут, проведенных с ним в комнате, стирают годы вдали. Я больше не модель Тони со стильным лицом, а восемнадцатилетний худощавый подросток с чересчур крупным ртом и слишком густыми бровями, теряющий дар речи при виде красивого парня своей популярной сестры.

– Ты наверняка проголодалась с дороги, Тони, – воркует мама, вытягивая для меня стул. – Проходи к столу. Теперь, когда ты дома, я позабочусь, чтобы ты набрала вес.

Если маминому плану откормить меня и суждено сбыться, то явно не сегодня – я с трудом могу запихнуть в себя даже пару ложек салата. Потому что Финн не сводит с меня пристального взгляда остаток вечера.

2

4 года назад

– Правда Тони хорошенькая? – щебечет сестра, постукивая перламутровым полированным ногтем по моему плечу.

Мне некомфортно и хочется оказаться как можно дальше отсюда, потому что три пары глаз, среди которых есть и темные омуты Финна, устремляются прямо на меня. Я, может, и не страшная, но благодаря блистательному соседству Ким могу догадаться, что испытывает Ники Хилтон каждый раз, когда ее фотографируют рядом с Пэрис. Как бы ее ни накрасили и в какой бы изысканный туалет ни втиснули, она навсегда останется лишь фоном, выгодно оттеняющим уникальность своей старшей сестры.

Кимберли встряхивает тугими пшеничными локонами, и я почти жду, что с них посыплется волшебная звездная пыль – настолько сказочно это движение. Она молчит и не отпускает мое плечо, словно действительно хочет дождаться ответа на свой вопрос. Ее богемные подружки заискивающе улыбаются мне и кивают тщательно уложенными головами.

– Через пару лет сможет работать моделью, – говорит одна из них. – Тони высокая и худая. Бедра узкие, но она ведь на ангела «Виктории Сикрет» и не претендует. И в лице, – переводит оценивающий взгляд на мой рот, – определенно есть какая-то изюминка.

Я густо краснею, потому что ее слова об «изюминке» звучат как издевка. Мой рот непропорционально большой для моего лица, и даже тысячный просмотр «Красотки» не способен убедить меня в том, что в нем заключается мое персональное очарование.

Невидимая сила тянет мой подбородок вверх, и уже через мгновение я встречаюсь с мерцающим взглядом Финна. Во рту становится сухо, так что из горла вырываются беззвучные хрипы, потому что это впервые, когда мы смотрим друг на друга.

Финн Кейдж встречается с моей сестрой почти полгода. Он частый гость у нас в доме: мама и отец всячески поощряют их с Ким отношения. Мама нахваливает его на всех семейных мероприятиях, а отец при встрече называет не иначе как «сынок». Не знаю, чем Финн заслужил подобное расположение, потому что, если быть честной, он никогда не делал ничего для того, чтобы им понравиться. Не носил цветов маме, не обсуждал бейсбольные матчи с отцом, не вел задушевные кухонные беседы за чашкой кофе – лишь сухо здоровался и закрывался в комнате Ким. В те редкие разы, когда мы сталкивались с ним на этаже или в гостиной, смотрел сквозь меня, будто я была стеклянной душевой перегородкой.

В ушах стоит гул, словно от врезающегося в дерево сверла, когда он настойчиво буравит меня взглядом. Я бы и рада отвести глаза, но не могу. Финн имеет надо мной какую-то особую власть: рядом с ним я немею и утрачиваю контроль над естественными рефлексами, превращаясь в неуклюжее подобие зомби. И сейчас погонщик зомби требует смотреть на него.

Финн и моя сестра – идеальная пара: красивые и популярные. На школьном балу их бы обязательно выбрали королем и королевой, оставив простых смертных завистливо вздыхать над великолепием этого союза. Финн высокий и смуглый, с темными бровями, которые по какой-то причине всегда сведены к переносице, и густыми черными волосами. Кажется, что на ощупь они жесткие, но вряд ли мне когда-то удастся это проверить.

– Ладно! Давайте выпьем! – переливчатым колокольчиком объявляет голос сестры. В этот момент мне требуется вся моя собранность, чтобы удержаться на подкашивающихся ногах, потому что Финн, наконец, отрывает от меня пронзительный взгляд.

Сегодня сестра празднует свое двадцатидвухлетие. Родители улетели на выходные в Сан-Франциско навестить тетю Энж, и дом целиком предоставлен в ее распоряжение. Вся золотая молодежь и самые главные завсегдатаи гламурных сборищ здесь, поздравляют сестру под звон бокалов, наполненных дорогим алкоголем, и звуки известных лаунж-хитов.

– Это текила, Тони, – ослепительно улыбается сестра, пихая мне в руку прозрачную стопку жидкостью соломенного цвета. – Выпей за мое здоровье. Это тебе не попробовать дерьмовый виски в ржавой тачке твоих одноклассников.

Я хочу отказаться. Не для того, чтобы выглядеть лучше, чем есть, а потому, что до сегодняшнего дня никогда не пробовала алкоголь и боюсь ударить лицом в грязь на глазах глянцевой толпы. И особенно Финна. Вдруг я закашляюсь, и текила польется у меня из носа? Вдруг опьянею так быстро, что грохнусь в бассейн или, того хуже, начну раздеваться на глазах гостей, как в каком-нибудь тупом молодежном фильме?

Но вместо этого осторожно зажимаю пальцами прохладное стекло и подношу к губам.

– Если уж решила пить, делай это правильно, – раздается надо мной холодный низкий голос, и в ту же секунду длинные пальцы толкают мне в руку дольку лайма. Сок обжигает маленькую ранку на коже, и я вопросительно поднимаю глаза. Финн смотрит на меня сверху вниз, энергично потряхивая солонкой над тыльной стороной своей широкой ладони.

– Слизываешь соль, пьешь, закусываешь лаймом, поняла?

Я пытаюсь проглотить сухость в горле, но безуспешно: она застряла шипастым комком, мешая вздохнуть.

– Где соль? – хриплю, старательно пряча глаза.

– Здесь, – летит ледяное мне в висок. – Прямо перед тобой.

Я быстро вскидываю взгляд вверх, чтобы убедиться, что Финн разговаривает именно со мной, и тотчас же опускаю на его ладонь, висящую в воздухе рядом с моим плечом. На ней между большим и указательным пальцем серебрится горка соли.

Пульс долбит в ушах, когда я осознаю, что все поняла правильно: он хочет, чтобы я собрала соль с его ладони. Языком. На глазах сестры и минимум десяти человек. Растерянно смотрю на Ким в поисках поддержки, но она лишь слегка улыбается, неспешно вращая в ладони точно такую же рюмку.

– Ничего страшного не произойдет, Тони. Это всего-то одна стопка, – произносит успокаивающе и наглядно демонстрирует мне, что делать: быстро припадает ртом к своей ладони, эффектно тряхнув волосами, опрокидывает в себя рюмку и вонзается фарфоровыми зубами в заготовленную дольку лайма.

– Видишь, Тони, не так уж и сложно, – раздается рядом, и я вдруг понимаю, что Финн впервые назвал меня по имени.

Решив, что тянуть больше некуда, я делаю глубокий вдох и наклоняюсь к его руке. В конце концов, какой у меня выбор? Показать себя трусливой ханжой-малолеткой и позорно сбежать? Ну уж нет. Лучше спустить эту рюмку носом. К тому же сестра реагирует на все спокойно – возможно, в компании тех, кто старше, это обычное развлечение.

Я разглядываю горстку белых крупинок, так контрастирующих с оливковой кожей, и понимаю, что вдыхаю его запах: легкий аромат грейпфрута и дерева, от которого на глазах почему-то выступают слезы.

Хочу вытащить лишь кончик языка, но вместо этого плотно присасываюсь ртом к ладони Финна, собирая соль до последней крупинки. Убеждаю себя, что это лишь игра моего воображения, когда слышу низкий задушенный стон рядом со своим ухом, который эхом резонирует во внутренностях, ударяя мощным разрядом тока между бедер.

Я быстро опрокидываю в себя мерзко пахнущую жижу и всасываю влажную мякоть, но вкуса так и не чувствую. Единственный вкус, играющий на моем языке, – это пряная горечь его теплой кожи, отравившая мои рецепторы.

– Пойду в дом, – выпаливаю, сжимая в трясущемся кулаке рюмку. Сердце грохочет, как несущийся по рельсам поезд, тело полыхает огнем, и голова кружится, как от часовой езды по кругу.

Меня, разумеется, никто не останавливает. Я забегаю в дом и, оглушительно хлопнув дверью своей спальни, забираюсь под одеяло. Мне жарко, но зубы отчего-то стучат, словно я окунулась в ледяной бассейн. Мысли путаются, не позволяя сконцентрироваться даже на секунду. Наверное, оттого, что пару минут назад я пережила самые волнительные мгновения за всю свою восемнадцатилетнюю жизнь.

3

Я просыпаюсь от сильного жжения в гортани. Хочется пить. Выскальзываю из постели и шлепаю на кухню как есть: босоногой, в отцовской футболке «Доджерс», которую использую вместо пижамы. В доме стоит гробовая тишина: электронные часы в гостиной показывают три ночи, веселье окончено, гости давно ушли. Возможно, поехали продолжать празднование в какое-нибудь модное неоновое прибежище для популярной молодежи.

Не включаю свет, чтобы не растворять собственную атмосферу сна, на цыпочках подкрадываюсь к холодильнику и тяну на себя металлическую ручку. Полоска желтого света бьет по заспанным глазам, на секунду заставляя зажмуриться. Быстро моргаю, дав себе время привыкнуть, и, сощурившись, начинаю высматривать на сверкающих полках графин с апельсиновым соком, который сестра всегда держит для восполнения запасов витамина С.

– Ты не похожа на человека, потрошащего ночами холодильник, – разбивает темноту кухни холодный голос.

Сердце екает так сильно, что забирает у меня как минимум год жизни. Столбенею на месте без малейшего шанса повернуться, потому что не знаю, как после недавнего распития текилы взглянуть на Финна снова и не грохнуться в обморок.

– Хочу пить, – сиплю еле слышно, невидящим взглядом уставившись в разноцветные ряды банок. – Искала… сок.

За спиной раздается какой-то шорох, и с каждой долей секунды мое тело наэлектризовывается ожиданием: я знаю, что Финн идет ко мне. Сжимаю ручку холодильника так сильно, что на ней вполне могут остаться мои отпечатки, когда чувствую, как он встает позади меня, опаляя теплом своего тела кожу через футболку. Ощущаю его мерное дыхание на шее, доносящее аромат дерева и текилы, и вздрагиваю, как от удара, когда его твердая грудь прижимается к моей спине и пряное дуновение перемещается на висок.

– Вот же он, – раздается мне в ухо, и я вижу, что крупная загорелая кисть вытягивает с полки графин, наполовину заполненный оранжевой жидкостью.

Раскаленное касание покидает спину, оставляя покалывание ожогов на коже, но я по-прежнему не могу заставить себя обернуться. Продолжаю смотреть в освещенный ящик, короткими рывками втягивая в легкие воздух. Я стою так, даже когда дверца захлопывается перед моим носом и кухня погружается в кромешный мрак.

– Ты хотела пить, разве нет?

Умом я понимаю, что не могу продолжать вести себя как оглушенная идиотка, но ноги совсем меня не слушаются. Наверное, потому что Финн стоит слишком близко и, повернувшись, я обязательно встречусь с ним глазами.

– Повернись, – холодно командует голос.

Ледяные иглы вонзаются мне в кожу, медленно вращая меня против часовой стрелки до тех пор, пока я не упираюсь в мерцающие в темноте ониксы.

– Пей, – уже более мягко произносит Финн, толкая мне в грудь графин с соком.

Послушно беру его двумя руками и начинаю глотать прямо из горла – я действительно мало соображаю в этот момент. Не останавливаюсь, даже когда стенки желудка ломит от наполненности, потому что знаю, что он наблюдает за мной.

– Кажется, тебе хватит.

Я слышу в его голосе улыбку, но я вполне могу ошибаться. Я ни разу не видела, чтобы Финн улыбался. Он забирает у меня графин и идет к барной стойке. Ставит его на стол и застывает, привалившись к стулу. Несмотря на царящий мрак, я вижу светлое пятно его обнаженного торса, отчего щеки ярко вспыхивают. Я пару раз видела Финна раздетым у бассейна, но всегда отводила глаза, боясь быть уличенной в подглядывании. К счастью, сегодня темнота играет мне на руку.

– Где Ким? – мысленно ругаю себя за то, что голос звучит так хрипло и грубо.

– Уехала с подругами праздновать дальше.

– Ты не поехал?

– Устал от толпы.

В этот момент меня вдруг поражает мысль, что мы с ним разговариваем. Что Финн Кейдж способен общаться как самый простой человек, и что он также, как и я, утомляется большими сборищами. И это удивительно, учитывая его репутацию тусовщика и героя скандальных светских хроник.

– Я тебя смущаю, Тони?

Я снова дергаюсь, вдавливая пальцы ног в керамическую гладкость пола. Можно ли назвать смущением то, когда теряешь дар речи и способность соображать при виде одного-единственного человека? Когда наедине с собой представляешь, что рассказываешь ему, как прошел твой день, и воображаешь его ответные реплики. И когда рука сама тянется разгладить залегшую складку между его бровей, и ты придумываешь тысячи способов сделать так, чтобы она никогда там больше не появлялась.

– Смущаешь, – натужно выметаю из горла трудное слово.

– Почему?

Я не могу ему ответить. Потому что между нами не та ситуация, чтобы безнаказанно очистить свою совесть и сказать, что он нравится мне. Что я влюблена в него до дрожи в коленях, и что для меня он недостижимое лицо с экрана, которое по какому-то удивительному стечению обстоятельств почти каждый день появляется у нас в доме.

Поэтому я говорю ему только часть правды:

– Я не слишком сильна в общении с противоположным полом. Да и вообще в общении. Я не Ким, как ты, конечно, успел заметить.

Финн игнорирует мое замечание и продолжает односторонний допрос:

– У тебя никогда не было парня?

Я мотаю головой.

– Не было.

Эти слова даются непросто, потому что все мои сверстницы с четырнадцати лет встречаются с парнями, да и, сколько себя помню, под окнами Кимберли вечно ошивались толпы поклонников, а у меня не было никого. Я никогда не ходила на свидание и даже свою единственную валентинку получила в пятом классе от соседа по парте.

В тишине слышится шаркающий звук: темный силуэт отрывается от барной стойки и направляется ко мне. Я затаиваю дыхание, как если бы это могло унять тяжелые удары сердца, пульсирующие в грудной клетке. Бесполезно. Уверена, Финн тоже их слышит.

– Это все объясняет, – разносится над моей головой.

– Объясняет что? – я почти шепчу, заглядывая в устремленные на меня глаза.

Низкий вибрирующий звук его голоса густым нектаром проникает в уши, растекаясь по телу странной негой:

– Почему ты так смотришь на меня.

Я не успеваю спросить, как я смотрю на него, потому что ладонь Финна ложится на мои скулы и подтягивает мое лицо к своему, так что мы делим один глоток воздух на двоих.

– Какого черта ты смотришь на меня так, словно хочешь сожрать, Тони? – и через мгновение я чувствую влажное давление на своих губах.

Ноги слабеют, но Финн успевает поймать меня за талию, второй рукой толкая мой затылок к себе. Его дыхание во мне, жаркий язык между приоткрытыми губами, в ушах – глухой стон. Я не понимаю, кому он принадлежит, потому что земля ускользает из-под ног, и я цепляюсь за его плечи, как за единственное, что может меня удержать.

– Это твой первый поцелуй, так ведь? – требовательный вопрос на моей щеке.

Я успеваю кивнуть, прежде чем мои губы снова запечатываются страстным клеймом его рта. Через каждое нервное окончание простреливает искра, отдаваясь внизу живота эхом огненного взрыва.

– У меня кружится голова, – успеваю пролепетать, когда на секунду отстраняюсь, чтобы глотнуть воздуха. – И тело горит.

– Так и должно быть, – шепчет Финн, проводя большим пальцем за моей ушной раковиной. Он тяжело дышит, пока смотрит на меня, вдавливая каждый вдох мне в грудь, и через тонкую ткань футболки я чувствую прикосновение его затвердевшего паха. Я не настолько невинна, чтобы не знать, что такое мужская эрекция, но мне кажется совершенно невероятным, что я послужила этому причиной.

Осмелев, я запускаю ладони в его растрепанные волосы, про себя отмечая, что они и правда жесткие. В ответ рука, удерживающая мою талию, скользит вниз, туда, где задравшаяся футболка оголяет бедра, и жадно стискивает ягодицы. От соприкосновения жесткости ладони с пылающей кожей из меня вырывается протяжный стон, и в тот же миг, как по сигналу, ладонь вновь возвращается на мою талию.

– Перестань издавать эти звуки, – Финн упирается головой в мой лоб. – Я же, блядь, не железный.

Мы тяжело дышим, глядя друг в другу в глаза, словно ведем немую беседу. Затем Финн кладет ладони мне на плечи и отодвигает от себя, насколько позволяет длина его рук.

– Иди спать, Тони, – говорит будто раздраженно. – Это просто поцелуй. Как сказала твоя сестра, первый раз лучше со мной, чем в ржавой колымаге твоих одноклассников.

Мое лицо пылает в огне сумасшествия и страсти, но упоминание Ким, словно ледяная струя из шланга, опрокидывает меня на землю. Я самый ужасный человек на земле. Целовалась с парнем своей сестры, даже на секунду не подумав о ней. Не подумав, что поступаю плохо. Отдалась порыву, словно животное. Финн парень, и он выпил, а о чем думала я?

Чувствуя, как к глазам подкатывают слезы стыда и осознания собственной аморальности, избавляюсь от рук на своих плечах и уношусь в комнату, оставив Финна одиноко стоять посреди кухни.

4

Я не сплю всю ночь, прислушиваясь к каждому шороху в доме. Кимберли возвращается под утро: несмотря на то, что она старается не шуметь, я слышу, как скрипит дверь в комнате напротив. В которой спит Финн. Интересно, он проснется? Поцелует ее после того, как целовал меня? Хотя, возможно, он даже не вспомнит о том, что произошло. Вдруг он был пьян сильнее, чем выглядел.

Зря говорят, что утро вечера мудренее. При дневном свете произошедшее ночью кажется еще более ужасным. Я не представляю, как буду смотреть в глаза сестре и как вести себя с Финном. Поэтому делаю то, что привыкла делать в любой непонятной ситуации: достаю из гаража велосипед и еду к Софи.

Софи моя школьная подруга и моя вторая семья. Она единственная, кто знает о моих чувствах к Финну. Я бы и ей не рассказала, но она догадалась обо всем сама, когда однажды осталась у нас на ужин и увидела, в какого овоща превращает меня одно его присутствие за столом. Честно говоря, когда я выговорилась, стало немного легче – тяжело изо дня в день чувствовать себя преступницей в собственном доме без возможности облегчить совесть.

Если бы меня спросили, почему мне нравится Финн, я бы не смогла ответить. Наверное, потому что он красивый и молчаливый. Немного пугающий, потому что никогда нельзя угадать, о чем он думает, и отчего ведет себя так, словно ему нет дела до того, что о нем говорят. А еще мне кажется, что за этой броней скрывается человек, который всегда поступает по совести.

Я не виню Финна в том, что случилось. Я и не мечтала, что он когда-то посмотрит в мою сторону, а он подарил мне мой первый поцелуй. Я одна виновата перед сестрой – могла уйти или попросить его остановиться, но не сделала этого. И повторись это заново, не уверена, что смогла бы, потому что еще никогда не испытывала таких противоречивых чувств: кружащий голову трепет и сжигающий стыд.

А еще завтра возвращаются родители, значит, Финн снова начнет исчезать в комнате Ким, и мы практически не будем видеться.

– Финн поцеловал меня, – выпаливаю, едва дверь в комнату Софи захлопывается за мной.

– Финн чего? – взвизгивает та, от возбуждения хлопая руками по кровати.

– Мой первый поцелуй, – повторяю, краснея до корней волос. – Ночью я встала выпить воды, Финн оказался на кухне, и мы поцеловались.

– Ни хрена себе! А где была Мисс Космо в этот момент?

Мисс Космо – так Софи зовет Кимберли. Я догадываюсь, что она ее не слишком жалует, но никогда открыто этого не выражает: просто невзначай ехидничает над ее образом жизни и придумывает разные псевдогламурные прозвища.

– Поехала с друзьями в клуб, кажется. Финн сказал, что устал и решил никуда не ехать.

Софи заливисто смеется и играет светлыми бровями.

– Остался, чтобы провести время с сестренкой, которая интереснее его отфотошопленной Барби, а?

– Это была случайность. И не должно повториться, – говорю больше себе, чем ей. – Финн встречается с Ким, и я чувствую себя ужасно из-за того, что произошло.

– А я бы вот хотела, чтобы у вас получилось, – мечтательно закатывает глаза подруга. – Ты лучше, чем Кимберли. Ты настоящая.

В такие моменты я начинаю любить Софи еще сильнее, потому что она, пожалуй, единственная, кто произносит эти слова искренне и не кривя душой.

– Эй, не парься. Не каждая может похвастаться, что ее первый поцелуй был с Финном Кейджем. Ничего же страшного не произошло.

Перед глазами черно-белой лентой проносятся события минувшей ночи: жаркое дыхание Финна на моем лице, его руки на моем теле, твердость, упирающаяся мне в живот. Это было больше, чем поцелуй, но я не смогу рассказать о своих чувствах ни одной живой душе, даже Софи.

– Я не имела права так поступать с Кимберли, – говорю вслух и заодно убеждаю в этом себя, выставляя внутренний ограничитель для собственных фантазий. – Он ее парень.

– Убудет от нее, что ли, – беспечно парирует Софи. – Она уж точно не скучала в компании своих расфуфыренных прихвостней.

Софи не славится деликатностью, у нее в жизни все просто: надо – бери. Я ее теорию не разделяю, но, варясь в котле мук совести, сложно не испытать небольшое облегчение, когда подливают ковш холодной воды.

До позднего вечера мы с Соф смотрим «Флэша» и жуем приготовленный попкорн в ее спальне. Когда за окном темнеет, я спешно начинаю собираться домой, потому что мне предстоит крутить педали еще четыре мили.

Закатив велосипед в гараж, оглядываюсь в поисках Тойоты Ким, но ее нигде нет. Зато черный Кадиллак Финна стоит, небрежно припаркованный на бетонной дорожке. Он никуда не уехал? Или, возможно, они с Кимберли вдвоем укатили на ее машине?

С колотящимся сердцем я врываюсь в дом и сразу же закрываюсь в спальне. Слышу звук распахивающейся двери напротив и тяжелые шаги. Нет сомнений, Финн здесь. Ладони предательски потеют, и в горле снова становится сухо, и в попытке успокоиться я начинаю убеждать себя, что, скорее всего, он ничего не помнит. И эта мысль нелогично меня огорчает.

Чтобы немного охладить пылающую голову, я раздеваюсь и иду в душ. Стою под ледяными струями воды, пока зубы не начинают стучать, а кожа на руках не синеет, обматываюсь полотенцем и подхожу к зеркалу: на бледном лицо яркими росчерками выделяются испуганные зеленые глаза, черные брови, на несколько тонов темнее, чем волосы, и широкий, от холода ставший фиолетовым рот. Минуту оцениваю свое отражение и раздраженно встряхиваю головой. Глупо даже мимолетно надеяться, что я могу нравиться Финну.

Я ворочаюсь без сна двадцать минут, тридцать, сорок, вздрагивая каждый раз от малейшего шороха. Через час устоявшейся тишины понемногу расслабляюсь и начинаю проваливаться в забытие, и тогда под дверью раздаются тяжелые шаги. Забыв, как дышать, я слушаю, как они замирают около двери моей спальни. Мне кажется, что я улавливаю звук прерывистого мужского дыхания, но долго размышлять над этим не удается, потому что в темноту спальни проникает тусклый свет коридорного светильника.

Я превращаюсь в окаменевшую скульптуру, и только барабанящий в горле пульс напоминает о том, что я еще жива. Позади раздается тяжелый вдох, и комната вновь погружается в темноту, потому что дверь с грохотом захлопывается.

С шумом выпускаю из легких воздух облегчения и горького разочарования. Ушел. И тут же вздрагиваю, потому что матрас пружинит под тяжестью опустившегося тела. Его тела. Лишаюсь дара речи и вновь застываю безмолвным камнем на простынях.

Финн откидывает одеяло и ложится рядом, прижимаясь ко мне. Он в мягком спортивном трико и без футболки, и это слишком для моего помраченного чувствами рассудка. У меня нет сил ему сопротивляться. Я не хочу ему сопротивляться. Не тогда, когда я чувствую каждый его выступающий мускул, и когда его прерывистое дыхание играет в моих волосах.

Негромкие слова вонзаются в тишину комнаты будто через динамик громкоговорителя:

– У тебя сердце колотится как у зайца. Ты меня боишься?

Я его не боюсь. Я боюсь своих чувств к нему. Того, как он на меня действует.

Слегка мотнув головой, шепчу:

– Нет.

Я словно назвала волшебный пароль: в ту же секунду теплые руки скользят по моему животу, сгребают край футболки и тянут ее вверх. Дыхание перехватывает, и внизу живота снова становится жарко, но я молча повинуюсь этому движению и задираю руки. С тихим шелестом футболка приземляется на пол, и теперь я чувствую Финна кожей. Он горячий и твердый. Я жажду повернуться к нему лицом, потому что хочу, чтобы как можно больше частей меня были обласканы его прикосновением, но не делаю этого, с замиранием сердца ожидая его дальнейших действий. Боюсь и мечтаю о них одновременно.

Голос за спиной щекочет мне шею, в то время как пальцы приходят в движение, начиная выводить неровные круги на моем животе:

– Ничего не будет, Тони.

Не знаю, понимает ли Финн, насколько чувствительно для меня его самое легкое прикосновение, и что оно рождает желание большего. Огонь во мне разгорается все сильнее, и я невольно прогибаю спину навстречу его бедрам. Утыкаюсь ягодицами в выпирающую твердость, и это распаляет еще больше, отчего с губ срывается глухой хрип.

Финн сдавленно чертыхается за моей спиной, и я чувствую обжигающее прикосновение его рта к позвоночнику. Комната начинает бешено вращаться, в животе взрываются горячие фейерверки, потому что его руки перемещаются мне на грудь, мягко ее сминая. Я вонзаюсь зубами в губу, ведь то, что происходит во мне, не поддается описанию. Мне страшно оттого, что я не могу себя контролировать, потому что все, что происходит сейчас, для меня ново. В трусиках влажно, и грудь сладко тянет, и я совершенно не представляю, что с этим делать. Но кажется, знает Финн, потому что его теплые пальцы обхватывают соски и слегка оттягивают их. Я выгибаюсь сильнее, упираясь головой ему в плечо, и не сдерживаю громкий стон.

– Финн… – бормочу, вонзаясь ногтями в простыню, – пожалуйста…

Не знаю, о чем прошу: я просто хочу, чтобы он сделал что-то, что облегчит это томление внизу живота, что-то, от чего мое тело перестанут окатывать эти горячие волны, лишающие рассудка.

– Повернись, Тони, – не дожидаясь повиновения, Финн перемещает ладонь на мое плечо и разворачивает к себе. Я успеваю заметить жаркое пламя в его глазах перед тем, как он впечатывает мою грудь в свои напряженные мышцы и ловит ртом мои губы.

Я готова кричать от двойного удовольствия, потому что эффект от соприкосновения с его горячей кожей, прижатой к моей набухшей груди, окончательно сносит мой шаткий барьер стыдливости. Я впиваюсь в его волосы пальцами и жадно отдаюсь напору его поцелуя.

– Блядь, я не должен был… – хрипит Финн, наваливаясь на меня сверху.

Мне кажется, что все, что мы делаем, – правильно. Его тяжелое, вжимающее меня в матрас тело, его горячие поцелуи и его жаркое дыхание, его твердый пах, ударяющийся в мои бедра. Я хочу его. Хочу всего, что он способен мне дать.

– Ничего не будет, Тони. Ты маленькая… а я не должен был приходить.

– Тогда почему ты здесь? – вырывается из меня.

– Если бы я знал, – глухо бормочет он, перед тем как снова вторгнуться в мой рот языком.

Мы целуемся умопомрачительно долго, и с каждой минутой мое тело нагревается все больше, и я, сама того не замечая, начинаю тереться трусиками о его пах.

– Черт, Тони… тебе нужно прекратить…

– Я хочу, чтобы стало легче… – лепечу я, краснея от собственной распущенности. – Внизу все горит.

Несколько секунд Финн молчит, тяжело дыша мне в лицо, а затем, словно приняв непростое решение, скатывается с меня и ложится на бок.

– Раздвинь ноги, Тони. Ты доверяешь мне?

Я пытаюсь проглотить восставший в горле ком, и когда не получается, молча киваю. Теплая ладонь ложится мне на живот и скатывается вниз, к резинке моих простых хлопковых шорт. Тело бьет дрожь, но я послушно развожу бедра.

Финн поднимается на локте и, не отрывая от меня горящего взгляда, проникает пальцами в трусики. Едва он касается моей раскрытой плоти, я громко вскрикиваю. Это легкое касание подобно самому сильному разряду тока, бьющему прямиком в голову.

– Господи, ты такая мокрая, – измученно стонет он надо мной и опять повторяет движение. И снова, и снова, пока мое тело не выгибается напряженной дугой и все чувства не сосредотачиваются в том месте, где он так умело меня касается.

– Кончи, малышка, – он то ли приказывает, то ли умоляет. – Избавь меня от мучений. Моей выдержки надолго не хватит.

Сквозь ширму собственной похоти я инстинктивно скольжу рукой по его бедру и прижимаюсь к взбугрившейся ширинке. Финн глухо шипит, но возбуждение добавляет мне смелости, поэтому я не останавливаюсь. Оттягиваю резинку его спортивных штанов и обхватываю горячую эрекцию.

– Тони… ты…

Слова Финна тонут в моем стоне, потому что ощущение от его члена в моей руке творит что-то совершенно непередаваемое с телом: ноги сотрясает сильнейшая дрожь, перед глазами темнеет, и напряжение внизу живота становится настолько мощным, что пугает. И уже через пару секунд я разлетаюсь на мелкие звенящие осколки под музыку собственных стонов. В руке становится влажно, и сквозь шелест обрывков мыслей я понимаю, что не только получила свой первый оргазм, но и довела до него мужчину.

Мы лежим молча целую вечность, пытаясь восстановить дыхание.

Рассудок постепенно возвращается в реальность, где есть моя сестра и мое чувство вины, которое многократно усилилось из-за произошедшего, и я понимаю, что одной мне с ним не справиться. Это не просто рядовой поцелуй: мы с Финном едва не занялись сексом в доме моих родителей, когда его девушка, моя сестра, была в отлучке. И он сам пришел ко мне.

– Что теперь, Финн? – спрашиваю тихо.

– Я что-нибудь решу, Тони.

Я ему поверила. А на следующем семейном ужине Кимберли, сияя улыбкой, сообщила, что они с Финном решили пожениться.

5

Наше время

Я не выхожу провожать гостей, ссылаясь на то, что нужно помочь маме с посудой. Финн и Кимберли уезжают вместе, из чего я делаю вывод, что они, скорее всего, съехались. И это логично, ведь Финну двадцать семь. Глупо думать, что они по-прежнему будут зависать в комнате Ким после учебы и изредка ночевать вместе в отсутствие родителей. Логично, но до металлического скрежета в груди неприятно.

Говорят, время лечит. Это еще одно утверждение, которое не работает в моем случае. Потому что в тот момент, как мы встретилась взглядами, все вернулось снова: дикое уханье сердца, смущение и канувшая в Лету способность связно изъясняться. Четыре года я убеждала себя, что стала взрослее, мудрее, привлекательнее и все те мои чувства – не более, чем подростковый восторг от красивой картинки его внешности, облаченной в выкованные мною же рыцарские доспехи. И понадобилось меньше минуты, чтобы вернуться в далекое прошлое и из всего хорошего, что там находилось, прихватить лишь пыльную шкатулку моих чувств к нему.

Но несмотря на это, я больше не девочка, которая готова была отдать все за один только взгляд и поцелуй со своим идеалом. Потому что за четыре года вдали от дома, помимо высшего образования, я обрела чувство собственного достоинства. Из общения с людьми, будь то мои однокурсники, преподаватели или работодатели в модных туалетах из флагманских бутиков, я поняла, что никто не станет тебя уважать до тех пор, пока ты сам не начнешь. Люди, как лакмусовые бумажки, ныряют в тебя, сканируя нутро и, где чувствуют слабину и неуверенность, давят посильнее, чтобы проверить, насколько глубокую смогут оставить вмятину. Делают это неосознанно, потому что такова уж человеческая сущность – уважать силу и презирать слабость. Хочется верить, что я научилась быть сильной и не подставлять свои слабости под удар, поэтому рассчитываю, что моего уважения к себе хватит, чтобы держать шкатулку своих чувств плотно запертой.

– Правда Финн и Ким красивая пара? – улыбается мама, полируя кухонным полотенцем винный фужер. – Рада, что они снова вместе.

– Возможно, их вторая попытка пожениться будет удачнее, – уклоняюсь от прямого ответа.

Я до сих пор не знаю, почему Финн и Кимберли не поженились четыре года назад, и, если быть честной, никогда этим не интересовалась. Финн Кейдж стал моей собственной запретной темой: я не позволяла себе надеяться, что оказалась причиной, почему свадьба не состоялась. На самом деле причина и не имела значения, ведь факт оставался фактом: он собирался жениться на ней, после того как чуть не занялся со мной сексом.

– Дай-то бог, – всплескивает руками мама. – Ким уже двадцать шесть, молодое поколение наступает на пятки.

– Какие пятки, мам? – не удерживаюсь от ехидства.

– Конкуренция, милая. Везде сплошная конкуренция. В бизнесе, карьере, в личной жизни. Ким скоро тридцать, а смазливых мордашек повсюду много. Хоть бы с Финном у нее все получилось – хороший парень, и дети красивые родятся.

Я чувствую, как во мне поднимается раздражение, и не понимаю, откуда оно берет корни. Кажется, мне обидно за сестру. Что в двадцать шесть ее списывают, как стареющий хлам, удел которого успеть запрыгнуть в последний золотящийся вагон, пока не пришлось катить в алюминиевом. Словно ее не существует как личности, а есть только ее привлекательное лицо и тело, которым от рождения суждено было быть проданными подороже.

– А чем хорош Финн, мам? – спрашиваю, потому что этот вопрос вертелся на языке годами. Я правда хочу понять, что они с отцом видят в нем, отчего считают его идеальной партией для Ким едва ли не с первого дня знакомства, ведь его репутация скорее говорила против него, чем за.

Маме не нужно времени, чтобы подумать:

– Финн из хорошей семьи, родители – уважаемые в Лос-Анджелесе люди. Сейчас у него свой бизнес, независимый от отца, что доказывает – он целеустремленный парень. И он любит Ким.

– Тебе тоже обязательно встретится такой, Тони, – ласково улыбается мама. – Кимберли часто приглашают на разные светские мероприятия, может быть, она и тебя возьмет с собой. Ты у меня какой красавицей стала, от женихов отбоя не будет.

Эхо ностальгии режущей волной бьет по нервам. На секунду я снова тусклый придаток своей звездной сестры, благодаря которой у меня появляется шанс испить искрящийся глоток ненастоящей жизни.

– Обойдусь, мам. Я, может быть, вообще замуж не выйду.

Я знаю, для чего это сказала: чтобы увидеть на ее лице именно то выражение, какое вижу сейчас: испуг и непонимание. Испытываю от этого странный триумф, старательно пряча его за натиранием фарфоровой тарелки.

– Секретничаете с мамой? – вклинивается в повисшее молчание бодрый голос отца. – Финн снова поменял машину, представляешь, Лил?

– Он может себе это позволить, – гордо заявляет мама, вызывая во мне новую волну раздражения. – У него успешный бизнес.

– Кстати, о бизнесе, – отцовский взгляд устремляется на меня. – Когда готова приступить?

Это основная причина, почему я вернулась из Бостона: отец посулил мне должность в своем рекламном агентстве. Точнее, сказал, что заказов стало в разы больше и надежные семейные мозги пришлись бы очень кстати. Что Кимберли не заинтересована в том, чтобы работать в офисе, а моя специальность вписывается в рабочую концепцию как нельзя лучше. Я согласилась. Во-первых, потому что перспективы работы в четырехмиллионном Лос-Анджелесе значительно привлекательнее, чем в маленьком Бостоне, а во-вторых, потому что я не могу всю жизнь прятаться. Ну и к тому же отцу нужна моя помощь, а я, при существующем эмоциональном дефекте, все же считаю себя благодарной дочерью.

– Думаю, в понедельник будет в самый раз. Мне нужно время, чтобы подыскать себе жилье.

Звон упавшей на столешницу ложки эффектно аккомпанирует окончанию моей фразы.

– Ты не будешь жить с нами? – округляет глаза мама. – Чем плоха твоя комната?

– Тем, что мне больше не восемнадцать, мам, – стараясь сильно не задеть ее материнские чувства, я смягчаю дочерний приговор хитрой улыбкой: – Вдруг я захочу привести к себе парня?

Это сомнительное успокоение немного расслабляет маму, но она тем не менее продолжает удерживать оборонительные позиции:

– Зачем тебе это, Тони? Дом большой и, после того как Ким съехала, кажется таким пустым. К тому же снимать жилье в Лос-Анджелесе дорого.

– У меня есть кое-какие сбережения. Ты знаешь, в Бостоне я не прохлаждалась. И папа собирается платить мне зарплату, так ведь?

– И очень неплохую, – хмыкает отец. – Дела идут прекрасно.

Кажется, в бизнесе отца действительно наступила светлая полоса. Сколько себя помню, фирма перебивалась мелкими заказами, но последний год ситуация улучшилась: он поменял побитый Шевроле на дорогой внедорожник и перевез агентство в новый офис.

– Эх, Тони, – вздыхает мама. – Ты всегда отличалась от Ким. Закрытая, молчаливая. И семья словно не важна для тебя. Иногда я думаю, случись что со мной – тебе будет плевать.

– Это не так, мам. На Ким я и правда не похожа, но это не значит, что вы мне безразличны.

Остаток вечера мама молчит, а отец за чашкой кофе вводит меня в курс дел в агентстве. За неимением опыта я начну с рядового менеджера, а затем попробую взять собственный проект, который буду курировать от начала и до конца. При условии, что у меня начнет получаться, перейду в разряд управленцев. Такая перспектива меня устраивает: не хочу выглядеть в глазах других сотрудников отцовским хвостом, по инерции тянущимся в теплое место. Хочу, чтобы меня уважали.

На следующий день я активно занимаюсь поиском жилья недалеко от места работы и уже к вечеру становлюсь владелицей ключей от недорогой студии в новом доме. В ней почти нет мебели, кроме кровати, кожаного дивана и глянцевого кухонного гарнитура, но меня устраивает: наличие большого количества чужих вещей утомляло бы.

Отец помогает мне перевезти вещи, и я все же получаю благословение на свободное плавание от заплаканной мамы. Кажется, я в очередной раз не оправдала ее ожиданий, но ничем помочь не могу. В многодетности можно найти свою прелесть – родителям есть из кого выбирать. Своим существованием Ким наполнила мамину чашу ожиданий до отказа. А если выйдет замуж за Финна – польется пеной через край.

К первому рабочему дню я подготовилась с вечера воскресенья: шелковая рубашка и кремовые брюки, строгие черные лодочки. Минимум макияжа и гладкий хвост – то, что нужно для правильного рабочего настроя.

В офис вхожу ровно в восемь – мы договорились встретиться с отцом пораньше, чтобы обсудить рабочие нюансы. Папа целует меня в щеку и проводит в свой кабинет.

– А он что здесь делает? – не успеваю осадить дребезжащую фразу, застыв в дверном проеме.

Сцепив зубы, я глазею на широкоплечую фигуру в темно-синей рубашке и модных брюках. Финн усмехается, открыто наслаждаясь моим изумлением, пока скользит по мне пристальным взглядом и, опершись на стол, ждет, когда отец мне все объяснит.

И я, черт побери, тоже этого жду.

– Я думал рассказать тебе по ходу дела, милая, – немного смущаясь, произносит отец. – Фактически наше агентство теперь входит в «Кейдж Групп»: заказы распределяются головным офисом между другими рекламными фирмами. Бизнес шел плохо, и Финн сделал мне выгодное предложение: я остаюсь владельцем, работая за процент от завершенной сделки. Не нужно заморачиваться с поиском заказов и собственной рекламой. Я был бы дураком, если бы отказался.

Мне требуется все мое мужество, чтобы содрать с лица смятение и сдержанно кивнуть:

– Разумный ход, пап. Но ведь агентство остается самостоятельной единицей и свободно от вмешательства головного офиса, правда?

– Безусловно, – раздается звучный голос Финна. – Но я никогда не премину лично удостовериться в слаженной работе каждой своей инвестиции. Поэтому, – делает паузу и щурит глаза, давая понять, что отвечает на мой незаданный вопрос, – я буду здесь частым гостем, Тони.

6

Первую половину дня отец знакомит меня с подчиненными, после чего вручает смарт-карту от отдельного углового кабинета: он скромных размеров, но с большим панорамным окном и теплыми персиковыми стенами. Мой личный уголок уединения, где я могу скинуть надоевшие каблуки и удобно вытянуться в крутящемся бежевом кресле.

Как только дверь за отцом захлопывается и я остаюсь одна, плотину мыслей, заблокированную рабочей рутиной, прорывает: в голову обжигающим фонтаном льются вопросы о Финне. Он основал «Кейдж Групп»? В разговорах сестры с мамой на домашних ужинах я часто слышала, что Финну, как единственному сыну Дугласа Кейджа, предстоит в скором будущем взять на себя бразды правления табачными фабриками, разбросанными по стране. Неужели он оказался от всего, чтобы начать собственный бизнес?

Здорово, что дела отца пошли на лад благодаря их сотрудничеству, но, если быть честной, при наличии на руках такого расклада я бы вряд ли согласилась вернуться. Хотя бы потому, что с момента встречи с Финном прошло уже несколько часов, а мое сердцебиение все еще превышает норму минимум в два раза.

Раздраженно встряхиваю головой и устремляю взгляд в ноутбук. Мне нужно взять себя в руки. В конце концов, если Финн действительно решит наведываться сюда чаще, я не могу позволить себе терять по полдня, чтобы привести растрепанные чувства в порядок.

Делаю кофе и на несколько часов утыкаюсь в монитор, пытаясь разобраться со спецификой обработки поступающего заказа. Оказывается, что ничего сложного в этом нет. Почти тот же самый алгоритм действий, который я освоила еще на стажировке в рекламном агентстве в Бостоне.

– Милая, я собираюсь на обед, – сообщает появившаяся в проеме голова отца. – Ты со мной?

– Я не голодна, пап. Посижу еще чуть-чуть. Мне во многом предстоит разобраться, если я хочу стать полноценным членом команды.

– Захвачу тебе сэндвич. Финн просил проследить, чтобы ты хорошо питалась.

Сердце снова пускается вскачь при упоминании его имени. Какое ему вообще есть дело, как я питаюсь? И тем более, зачем просить об этом моего отца? Злюсь на себя, злюсь на Финна, что за один день ему уже дважды удалось вывести меня из равновесия всего лишь парой фраз, одна из которых даже не была сказана мне лично.

Мое самобичевание прерывает настойчивый стук в дверь.

– Войдите, – бубню, не отрывая невидящего взгляда от ноутбука. Дверь распахивается, впуская волну древесно-цитрусового аромата, который заставляет впиться рукой в ни в чем не повинную мышку.

– Насколько я знаю, обеденное время называется обеденным, потому что в это время сотрудники обедают, – без тени усмешки объявляет Финн с порога. – Набираешь очки в новом коллективе, Тони?

Я крепко обнимаю плечи руками, концентрируя спокойствие, и заставляю себя встретиться с ним взглядом:

– Побиваешь рекорды в тавтологии, Финн? Я просто не голодна.

Финн не удостаивает вниманием язвительность и делает шаг к столу, продавливая брешь в облаке моей фальшивой невозмутимости.

– На самом деле, я зашел сказать, что поговорил с твоим отцом и пришел к выводу, что лучший способ адаптироваться на новом месте – сразу попробовать себя в самостоятельном проекте. Ни к чему начинать с низов. Ты получила прекрасное образование и, насколько мне известно, была одной из лучших студенток курса. У тебя есть шанс заявить о себе.

– Спасибо, Финн, но думаю, это преждевременно. У меня совсем недостаточно…

– Уверен, что ты справишься, – по тому, как вздернута его бровь и напряжены желваки, я понимаю, что спорить с ним бесполезно.

– Хорошо. Что-то еще?

– Хотел узнать, как твои дела.

Его лицо остается столь же суровым, но голос звучит на полтона мягче, и этого достаточно, чтобы в груди предательски заныло.

– Мои дела прекрасно, – говорю сухо. Чересчур сухо, потому что никак не могу подобрать правильный голосовой диапазон, чтобы не выдать свою нервозность. – Еще какие-то вопросы, мистер Кейдж?

– Мистер Кейдж? Серьезно?

– Просто соблюдаю субординацию. Эта фирма ведь твоя инвестиция, правильно? Отец номинальный владелец, а значит, мы здесь все твои подчиненные.

Я не сказала ровным счетом ничего, чтобы его разозлить, но в этот момент в небосводе темных глаз ярко взрываются фейерверки гнева.

– Ты и правда изменилась, Тони. Отрастила клыки и когти.

– Четыре года прошло, – смотрю на него с вызовом. – Было бы странно остаться прежней восемнадцатилетней дурочкой.

Я осознаю, что говорю лишнее, но уже ничего не могу с собой поделать: надежно замороженные обида и боль с каждой встречей с ним начинают откалываться от ледяной глыбы маленькими острыми осколками.

– Мне нравилась та восемнадцатилетняя дурочка, – тихо говорит Финн.

К горлу подступает удушающий спазм, толкающий влагу к глазам, и мне приходится со всей силы вонзиться маникюром в ладони, чтобы себя отвлечь. Боль отрезвляет, и благодаря этому мне удается звучать ровно:

– Я не хочу вспоминать прошлое, Финн. Я вернулась домой, чтобы помочь отцу. И если говорить начистоту, с тобой я бы предпочла видеться как можно реже и только по действительно важному поводу. Например, на вашей с сестрой свадьбе или на дне рождения вашего первенца. В остальном, ты последний человек на земле, с которым я бы хотела встречаться.

На долю секунды точеные черты его лица искажается, словно от боли, но затем на губах Финна появляется кривая усмешка:

– Ревнуешь к Кимберли, Тони?

Огненный ком гнева во мне мгновенно разрастается и взмывает вверх, гулко вибрируя в ушах и затмевая взятое под контроль спокойствие. Мне требуется несколько секунд, недюжинные усилия и пара глубоких вдохов, чтобы опустить его под ребра и зло улыбнуться:

– Похоже, что я ревную, Финн? Думаешь, я все еще немеющий от одного твоего взгляда подросток? Что за четыре года не нашлось парня, который вытравил тебя из моей головы? Или ты думаешь, что все это время я лелеяла твой светлый лик и ждала встречи? Просто к сведению: я забыла о тебе примерно через неделю. Подростки очень ветрены в своих привязанностях, знаешь ли.

Лицо Финна каменеет, не оставляя ни малейшей возможности себя прочитать. Слегка наклонив голову, он играет челюстью, разглядывая меня, словно видит впервые.

– Да, ты отлично над собой потрудилась Тони. Из тебя получилась образцовая стерва.

Я не испытываю триумфа оттого, что, кажется, записала один раунд на свой счет. Отчего-то на душе становится тоскливо, и чтобы не раскиснуть окончательно, продолжаю вовсю козырять показной бравадой:

– Ты, кажется, расстроен по этому поводу, Финн? К счастью, тебе не придется иметь со мной дел. Я всего лишь младшая сестра твоей девушки. И уж будь уверен, на этот раз…

– Сколько парней у тебя было, Тони? – хриплые нотки в его голосе на миг вышибают меня из кожаного кресла и переносят на четыре года назад, на узкую кровать в родительском доме, в которой он отчаянно целовал меня.

– Что? Какое вообще тебе до этого есть дело?

– Это простой вопрос.

Самоуверенный вид, с которым он разглядывает меня, словно действительно ждет, что получит ответ, в очередной раз приводит в ярость. Кажется, он всерьез полагает, что спустя столько лет имеет право задавать такие вопросы. Выворачивать мою душу наизнанку своей бесцеремонностью.

– Ты мне никто, чтобы отвечать на него. Но дабы удовлетворить твое любопытство, скажу, что достаточно, – с поистине садистским триумфом я замечаю, как сжимаются его кулаки, и с издевкой тяну: – Неужели жалеешь, что не решился стать первым, Финн?

Ответа решаю не дожидаться, потому что для дальнейших словесных баталий моей выдержки точно не хватит. Поднимаюсь из кресла и, высоко задрав голову, шагаю к двери.

– Нет, Тони, – рявкает Финн, перехватывая мою руку. – Глядя на тебя сейчас, я ни о чем не жалею.

– Какого черта ты делаешь? – я пытаюсь высвободиться из болезненных тисков ладоней, прижимающих меня к его телу.

– Проверяю кое-что. Ты все еще смотришь на меня так, словно хочешь сожрать, Тони. Теперь, раз уж ты такая опытная, не вижу смысла играть в джентльменство. Я трахну тебя во всех позах, какие только придут мне в голову. Будешь стонать подо мной, как не стонала ни под одним из своих сопляков. А теперь, – сжав локоть, Финн резко отталкивает меня от себя, – можешь идти, куда собиралась.

7

Финн

Я выхожу из офиса «Агенда» и, найдя глазами припаркованный автомобиль, разбитым телом падаю в водительское кресло. Рука сама тянется к бардачку, где спрятана пачка сигарет на случай, если срочно понадобится успокоить нервы. И вот этот случай наступил. Тони Эллис.

Прикуриваю сигарету, вторую за последние пять дней, выпуская густую терпкую струю в приоткрытое окно. Дым царапает горло, не принося ни малейшего расслабления, поэтому я затягиваюсь снова и снова, пытаясь вытравить из головы ее образ. Но вместо этого вспоминаю, как увидел ее впервые.

Это случилось в доме родителей Ким. Мы с Кимберли вернулись с какой-то очередной громкой тусовки, кажется, я был немного пьян. Худенькая девчонка закатывала велосипед в гараж, а я буквально застыл на пассажирском сиденье и не мог оторвать глаз от стройных ног, облаченных в простые белые конверсы, и от того, как она прятала голову в капюшон розовой толстовки. Я даже впервые пристегнул ремень безопасности, потому что до боли в костях захотел подойти и разглядеть ее ближе. Естественно, я этого не сделал: знал, что у Ким есть застенчивая восемнадцатилетняя сестренка, а юный возраст и родственные связи – это двойное табу.

С Кимберли меня познакомила мать на одном из семейных ужинов в каком-то новомодном ресторане. Они сошлись на почве общения в соцсетях и умудрились стать виртуальными подругами. Ким уже в то время успешно вела свой микроблог, и моя мать занималась тем же: из-за отсутствия потребности зарабатывать себе на жизнь и благодаря наличию большого количества свободного времени вела инстаграм-дневник моей младшей сестры Эмили, в котором каждый день выкладывала новые фотографии ее красочной подростковой жизни, сдобренные советами женщины, умудренной двойным материнством: какой марке детской одежды следует отдавать предпочтение, во сколько лучше учить ребенка читать, стоит ли с детства прививать потребность в маникюре и прочие мелочи, которые только могут заинтересовать помешанных на воспитании мамаш. Ее страница была очень популярна: мать, словно эппловская Сири, имела ответ на любой вопрос касательно детского развития. Читательницы ее боготворили, а меня не покидало ощущение, что малышку Эм поместили в высокобюджетное реалити-шоу вне ее ведома. Кто смотрел фильм «Шоу Трумана» – поймет.

Мы с Ким стали встречаться. Она была той, кто идеально подходил глянцевой жизни скандального сына миллионера: красивая и популярная. Таблоиды обожали нас: «Светская львица, приручившая плейбоя» – такие пестрели заголовки. Еще одно вранье в моей показушной жизни. Ким никого не приручила – я не переставал трахаться на стороне.

Как бы пафосно ни звучало, к двадцати трем годам я чувствовал себя стариком: поимел всех самых красивых телок Лос-Анджелеса, посетил все самые яркие тусовки, объездил самые дорогие курорты. Это как жрать икру каждый день – через месяц она становится на вкус как бумага. И ты рыщешь в поисках нового удовольствия для вкусовых рецепторов, а выясняется, что попробовал все: от трюфелей до гребаной фуа-гра. К счастью, на пути к высшему кайфу я, как многие мои золотые кореша, не скатился до наркоты и мужских задниц.

А потом я увидел ее.

Красота бывает разной. Как-то я выбирал матери кольцо на день рождения. Пока сканировал взглядом многомиллионную витрину, глаза сами выхватили замысловатый перстень, украшенный переливающимися камнями. Яркий и кричащий, мимо такого не пройдешь. Отличный выбор, сказала подлиза-консультант. Перстень стоил дорого. Достаточно дорого, чтобы угодить маман. Я уже собирался его купить, когда обратил внимание на другое кольцо: тонкий платиновый ободок и три бриллианта. Ничего лишнего. Изящное и идеальное. Я спросил, сколько оно стоит, и оказалось, что его цена вдвое превышает тяжеловесный булыжник, на который я изначально положил глаз. Все закономерно – знаменитый ювелирный дом знает свое дело. Я купил именно это кольцо, а позже узнал, что мать его вернула, обменяв на тот самый кричащий перстень. Не каждый способен оценить тихую красоту.

Именно такой была Тони. Ноль макияжа, волосы, иногда забранные в небрежный хвост или разбросанные по плечам, плюшевые толстовки и рубашки, джинсовые шорты и кроссовки – казалось, ее не слишком заботит то, во что она одевается. Но даже самый простой тряпичный ансамбль на ней заставлял оборачиваться. Словно поймал взглядом что-то неуловимо прекрасное: хочется рассмотреть и понять, что именно. Ким такого желания не вызывала. Ее красота была точно выверена рукой стилиста и не подвергалась сомнению. Как и ее толстозадая армянская тезка по цеху, Ким никогда не позволяла себе выглядеть неидеально. Лицо всегда отштукатурено до приторного свечения, одежда сексуальна и соответствует всем модными тенденциям. Словно влез в дорогой костюм без возможности его снять. Мечтаешь переодеться в комфортные джинсы и мягкую футболку, но вместо этого каждый день засыпаешь в отглаженных брюках с дорогим ремнем, впившимся в живот.

Я чувствовал себя педофилом. Пять лет разницы звучит ничтожно, когда тебе тридцать, но для прожженного говнюка вроде меня восемнадцатилетняя школьница – это почти извращение. Конечно, в клубах я встречал восемнадцатилеток, выглядящих на десять лет старше, и, уверен, имеющих за плечами не меньший опыт, но Тони была не из таких. Трогательная и невинная, смущающаяся при моем появлении, но незаметно бросающая настолько жаркие взгляды, что лопалась ширинка.

Сходил по ней с ума, поэтому дистанцировался как мог. Думал расстаться с Кимберли, чтобы не изводить себя запретными мыслями, но это означало совсем перестать видеть Тони, а я не мог.

На дне рождения Ким у меня сорвало крышу. Черт дернул предложить Тони слизать соль с моей руки. Ее язык на ладони, теплое дыхание, робкая близость – виагра для одержимого извращенца вроде меня. Я эгоистично украл ее первый поцелуй и до боли хотел стать ее первым. Разумеется, не мог им стать и вместо этого кончил ей в руку, как подросток. Я не знал, есть ли у нас будущее, но все же принял решение расстаться с Ким. Каким бы ублюдком ни был, я не мог продолжать и дальше вести себя так, словно ничего не происходит. Я никогда не хотел видеть боль в глазах Тони. Не уверен, что то, что она испытывала ко мне, было любовью, но она точно что-то чувствовала, раз доверилась мне той ночью.

А спустя три дня за очередным традиционным ужином в ресторане отец объявил мне, что я должен жениться на Ким. Причина проста: мне нужно взрослеть, ему хочется внуков, и, что очень кстати, Ким беременна. Они, блядь, настолько сдружились с моей матерью, что та узнала об этом раньше меня. Или то был искусно подготовленный плацдарм, в котором шансы на получение предложения руки и сердца были максимальны.

Становиться отцом и жениться никак не входило в мои планы, о чем я открыто и заявил. Даже не будь Тони, я бы отказался. Я тот урод, который наплевал на своего ребенка, потому что честно предлагал Ким использовать презервативы, на что она ответила, что с шестнадцати лет принимает противозачаточные. Так что ее беременность – не мой косяк, да и джентльменства во мне – кот наплакал.

Тот вечер стал для меня откровением. Отец наговорил многого: что я эгоистичный щенок, прожигатель жизни, не заработавший ни цента. Что для того, чтобы иметь право голоса, я должен хоть что-то сделать, а пока этого не произошло – буду прыгать по его команде. И что мне пора браться за ум, потому что от моей никчемности его тошнит. И что свадьба состоится, а в противном случае он лишит меня наследства.

Я встал и ушел. В запой на неделю. Потому что знал, что отец прав. Я был лишь претенциозным ничтожеством в своей насквозь фальшивой жизни, где родная мать помогает тысячам матерей воспитывать здоровых детей, лишая полноценной жизни собственную дочь, а отец жертвует деньги в фонды смертельно больных, убивая миллионы.

Через неделю я встретился с Ким и сказал, что не женюсь на ней, и предложил найти клинику, чтобы сделать аборт. Она ответила, что в этом нет необходимости, потому что потеряла ребенка, и между делом сообщила, что сестра поступила в Массачусетский и уезжает в конце недели.

Я не увиделся с Тони. В жизни творилась полная жопа. Отец остался верен своему слову и перекрыл долларовый фонтан. Я продал тачку и начал судорожно думать, чем могу заниматься, чтобы никогда больше не чувствовать себя жалким, как в тот вечер, попутно убеждая себя, что Тони будет без меня лучше. Год рвал задницу, занимаясь делами, что даже на трах времени не оставалось. По крайней мере, этим я успокаивал себя, потому что в действительности никого не хотел.

Думал о ней почти каждый день. Через подругу Ким нашел номер Тони, но она, ожидаемо, им больше не пользовалась. Я придумал себе какое-то смехотворное дело и полетел в Бостон. Нашел ее. И уже через пару часов сел в самолет и улетел обратно, потому что то, что я увидел, слабо напоминало малышку Тони. Она выходила из начищенного мерседеса в дизайнерских шмотках, и ее целовал какой-то хмырь. Прилетев домой, я полез в интернет и узнал, что помимо учебы она работает моделью. Пошла по стопам своей глянцевой сестры. И я решил о ней забыть.

Три года я впахивал как проклятый, чтобы уверенно показать отцу средний палец. До его раковой империи мне, конечно, далеко, но я зарабатываю достаточно, чтобы менять тачки каждый месяц и не бояться сдохнуть от голода, если он решит лишить меня наследства. Я благодарен тому случаю и благодарен восемнадцатилетней малышке Тони за то, что помогла открыть глаза на дерьмо, в котором я варился.

Мой нынешний союз с Ким не более, чем фарс – мы встретились на одном из благотворительных вечеров, куда ее пригласили в качестве гламурного манекена. Разговорились, а по окончании мероприятия поехали к ней. После того как мы трахнулись, Кимберли попросила об одолжении: ей нужно подогреть интерес прессы, а воссоединение со скандальным бывшим, выросшим в удачливую акулу бизнеса, получит резонанс не меньше, чем повторный союз Хейли и Джастина, и станет хорошей рекламой для нас обоих. К тому же мать донимает ее замужеством, а наша мнимая связь – способ получить желанную передышку. Я немного подумал и согласился: в конце концов, я не связан отношениями, а Ким моя старая приятельница. Но на задворках памяти екнула мысль о Тони. Что присутствие на семейных ужинах у Эллисов – хоть какой-то шанс узнать о ней больше. Разумеется, без всяких притязаний – все-таки четыре года прошло, все изменилось. Я изменился, она изменилась. И провальную фирму Хейдена я взял под крыло только из-за нее. Надеялся, что Тони окончит учебу и старик предложит ей работу. Но этого не происходило: на языках Лили и Хейдена Эллис всегда крутилось только имя Ким, а имя Тони всплывало лишь мимоходом. Эти двое словно два бесталанных фотографа: всю жизнь берут в фокус набивший оскомину предмет, оставляя уникальную красоту фоном. Тогда я сам предложил Хейдену пригласить Тони на работу. Старик сказал, что это отличная идея. Словно это я должен ему говорить, что необходимо думать о будущем младшей дочери. Лишнее напоминание о том, почему он мне не нравился еще четыре года назад.

Я готовил себя к встрече с Тони, но в конечном итоге оказался совсем не готов. Она стала еще красивее и увереннее, вот только от наивной милоты и правда ничего не осталось. Тони Эллис превратилась в язвительную стерву. Не знаю, чего я ждал, наверное, той же робкой малышки. Я бы сделал все, чтобы ее завоевать. Но к этой мегере не подступиться. Да я уже и не хочу. Вернее, очень хочу. Трахнуть ее. Довести начатое много лет назад до конца, перемолоть ее светлый образ и двигаться дальше. Меня и так слишком долго на ней клинило.

8

Финн

– Я недалеко от твоего дома, заскочу на чашку кофе? – непринужденным тоном осведомляется голос Ким в динамике моего смартфона.

Я вытряхиваю очередную сигарету из пачки и выхожу на балкон, вливаясь в атмосферу вечернего Лос-Анджелеса с шумом проезжающих автомобилей, теплым влажным воздухом и миллиардами огней. Выпускаю в неоновую темноту струю дыма и уточняю:

– Не поздно для кофе?

– Всего десять вечера, старичок. Или ты не один?

– Один.

И останусь один, даже если ты приедешь.

– Так я заеду? – осведомляется она уже более осторожно.

Мне не хочется никого видеть, потому что такие свободные и тихие вечера для меня большая редкость. Обычно среди недели я допоздна торчу в офисе, а в выходные встречаюсь с приятелями, либо заезжаю к родителям, чтобы проведать Эмили. Но, возможно, для визита Ким есть причина, поэтому я спрашиваю:

– Папарацци висят у тебя на хвосте?

– Да. Следуют за мной всю дорогу от ресторана.

– Заезжай ненадолго. Мне завтра рано вставать.

– Было бы хорошо, если бы ты встретил меня во дворе… – заискивающим тоном добавляет Ким. – Классные бы фотки получились.

Даже немного забавно, что Кимберли всерьез думает, что я опущусь до такого смехотворного позерства. В действительности, для меня наш союз имеет два неоспоримых преимущества: отсутствие необходимости искать себе пару на приемы, которые мне часто приходится посещать для поддержания имиджа и расширения деловых связей; и возможность узнать о Тони. Правда, в нынешней ситуации пункт под номером два становится неактуален, потому что фактически Тони работает на меня. Разыгрывать влюбленного бойфренда, чтобы порадовать толпу пятнадцатилеток, подписанных на порталы бульварных сплетен, в моем возрасте как минимум смешно.

– Скажи им, что я умираю как хочу встретить свою возлюбленную, но подвернул ногу и не имею возможности встретить ее внизу, – усмехаюсь в ответ. – Консьерж тебя пропустит.

По тону слышу, что Ким немного разочарована, но тем не менее старается не подавать вида:

– Буду через пять минут.

Докуриваю сигарету и успеваю натянуть футболку, когда в дверь раздается звонок. Кимберли впархивает в мой холостяцкий лофт, привнося аромат последних парфюмерных тенденций, стук каблуков и чрезмерный энтузиазм.

– У-у, как у тебя тут уныло, – эффектно вышагивает в гостиную, щелкая по пути выключателем. Потолочные светильники яркими брызгами уничтожают мой комфортный полумрак, вызывая желание зажмуриться и вытолкать Ким за дверь.

– Кофе в кофемашине, – киваю на черную махину, громоздящуюся на кухонной столешнице, на что Ким презрительно морщит лоснящийся перламутром нос, словно почувствовала запах тухлятины.

– Кофе на ночь вредно для кожи. Я веду бьюти-влог, забыл? О – Обезвоживание. После чашки кофе нужно выпить минимум два стакана воды, а у меня на восемь запланирован пост «Доброе утро». Хороша же я буду с мешками под глазами.

– Ты сама говорила про кофе, – пожимаю плечами. Подхожу к кофемашине и слишком агрессивно тычу в кнопку с надписью «американо».

– На самом деле я заехала сказать: в конце недели меня пригласили на презентацию нового аромата. Думаю, как паре, нам следует появиться вместе.

– Не уверен, что смогу на этой неделе, – сообщаю без сожаления. – Договорился с парнями слетать на игру Клипперс в Сакраменто.

В чертах Кимберли появляется намек на разочарование, какое только может передать ее скупая мимика. Я давно заметил, что с каждым годом ее лицо теряет способность красочно передавать эмоции. Возможно, виной тому какие-то волшебные инъекции, а возможно, она дала себе установку не морщиться.

– Так… одной мне появляться нельзя… Поползут слухи о нашем расставании… хотя в какой-то мере это, может быть, и неплохо… хотя нет, нет… слишком рано. Можно взять Тони… она сестра, и вопросов не возникнет…

При упоминании ее имени кофейная горечь вязнет в горле, и мне приходится откашляться. Ким пригласит на мероприятие Тони? Интересно, она придет?

– Если получится ее уговорить, отведу ее к Эмбер. Пусть приведет в порядок ее волосы… ей давно нужно вытравить этот мышиный цвет и выкраситься в блондинку. Да, медовый блонд… Немного загара…

Поток раздражения врезается в грудь, словно вагон тележек из супермаркета. Меня физически корежит от мысли, что она хочет превратить Тони в салонную копию себя, чтобы получить, по ее мнению, идеальную спутницу на один вечер. Словно красота – это точная наука, обязательные атрибуты которой – выкрашенные в правильный цвет волосы и загорелая кожа.

– Ты ведь знаешь, что она была в тебя влюблена? – голос Ким вклинивается в ауру моего негодования.

– Кто? – спрашиваю на автомате.

– Тони, конечно. Четыре года назад.

Мне требуется усилие, чтобы не выдать своего смятения. О влюбленности Тони я догадывался, но почему-то, когда Ким произнесла это вслух, внутри что-то больно заныло. Может быть, потому что она сказала об этом в прошедшем времени. Или потому что…

– Ты знала, что твоя младшая сестренка в меня влюблена, и оставляла нас наедине?

– Думаешь, Тони набросилась бы на тебя? – заливается Ким, рекламным движением взмахивая уложенными прядями. – Да она даже заговорить с тобой не могла, не то что подойти.

Я не знаю, что происходит со мной в этот момент. Мне до скрежета зубов и ломоты в мышцах неприятно, что она высмеивает чувства Тони. Да, сейчас она та еще стерва, но тогда не была, и именно ту восемнадцатилетнюю девочку я пытаюсь защитить, когда говорю:

– С чего ты взяла, что это она могла наброситься на меня, а не я?

Кимберли непонимающе хлопает чересчур длинными ресницами и позволяет себе немного нахмуриться.

– Ты и Тони? – ее голос становится на октаву выше. – Моя Тони? Не смешно, Финн.

– Что тебя удивляет? – с наслаждением продолжаю подогревать ее недоумение. – Тони красавица.

Ким идет на попятную, словно вспомнив, что она хорошая старшая сестра, а сестры никогда не должны говорить друг о друге плохо:

– Нет, она симпатичная…

– Проехали, Ким. Просто со следующим своим парнем не списывай малышку со счетов. Тем более что сейчас не существует препятствия в виде возрастного ценза.

Выражение лица Кимберли достойно того, чтобы быть увековеченным в каком-нибудь стебном меме. Наверное, так выглядела мачеха Белоснежки, когда зеркало впервые открыло ей досадную правду о том, что не она на свете всех милее.

Решив дать ей время переварить свалившуюся информацию о кровной конкуренции, я иду в гостиную. Плюхаюсь на диван и закуриваю еще одну сигарету. Сегодня я купил уже вторую пачку.

Спустя минуту раздумий Ким грациозно соскальзывает со стула и, нарисовав на лице безукоризненную улыбку, направляется ко мне.

– Держись подальше, Кими, – ухмыляюсь, выпуская неровное кольцо дыма. – Никотин вряд ли положительно скажется на состоянии твоей кожи.

– Выпью кислородный коктейль, – подойдя вплотную, Кимберли задирает узкую юбку до талии и уверенно седлает мои колени.

Я откидываюсь на спинку дивана и выдуваю сизое облако в ее надушенные волосы.

– Чего ты хочешь, Ким?

– Хочу пошалить, – низко мурлыча, она ерзает раскрытой промежностью на моем паху.

У нас с Кимберли всегда был хороший секс: добротный и качественный трах без ограничения в фантазиях. Единственными ее условиями были не слишком портить прическу и не оставлять синяки и засосы на теле. Последнего я, кстати, никогда не понимал: она же все равно фотошопит каждый свой снимок.

Ким пробирается мне под футболку и зажимает мягкими пальцами соски. За время, что мы были вместе, она изучила мои эрогенные зоны – волна крови быстро приливает к паху, заставляя член твердеть. Кимберли чувствует это и, похотливо облизав губы, издает глубокий эротичный звук.

В рамках нашего делового союза мы трахались раза три, и нет причин не повторить в четвертый раз, тем более что у меня стоит. Но вместо этого я приклеиваю сигарету в уголок рта и, придерживая Ким за плечи обеими руками, встаю с дивана.

– Уже поздно, Кимберли, – вдавливаю окурок в стоящую на подоконнике пепельницу. – Тебе пора.

Если ее и задел мой незавуалированный отказ, то она не подает вида. Поправляет юбку и гордо шагает на кухню, стягивая с барной стойки свой брендовый клатч.

– Дай мне знать, если передумаешь по поводу вечера, Финн. Мне нужно время, чтобы подготовить Тони.

Я киваю и взмахиваю рукой ей на прощание. Я уже решил, что буду на этом вечере, но пока не считаю нужным сообщать ей о своем намерении. Тони должна быть там.

9

Финн

Достать приглашение на парфюмерное мероприятие вышло проще, чем я думал, – оказывается, оно уже давно лежит на столе у моего секретаря. Не знаю, что это: отголоски скандального золотого прошлого или заслуга четырехлетнего трудоголизма, но меня приглашают почти на все громкие светские события Лос-Анджелеса. Я не обольщаюсь на этот счет. Для организаторов мое присутствие не более, чем еще один статусный атрибут праздника, вроде логотипа элитного алкоголя, мелькающего на заднем плане в фотоотчетах.

От Кимберли я знаю, что Тони будет там. Я рад этому и не рад одновременно – та Тони, что я знал, избегала толпы и глянца. Каждый раз, когда Ким организовывала очередную пати у бассейна с диджеем, подружками в бикини и пенным шампанским, она оставалась в своей комнате. Мне всегда было интересно, что она делает за закрытыми дверями: смотрит в ноутбук, читает книгу или, может быть, рисует.

Но Тони идет. Лишнее напоминание о том, что все изменилось. Но, по крайней мере, это на руку моему плану заполучить ее в свою постель.

К месту проведения мероприятия я намеренно прибываю на час позже назначенного: гости к этому времени уже под завязку залиты халявным шампанским и не стремятся поболтать на входе. Среди какофонии клубных хитов, звона фужеров и пустых разговоров чувствую ее. Что она находится где-то в зале, с бокалом в руке, возможно, улыбается кому-то.

Ищу ее глазами и нахожу почти сразу же. Тони стоит в компании Ким, в длинном платье цвета мерло с открытой спиной, изящно перетянутой тесемками. Сердце сбивается с размеренного ритма, пока я вбираю глазами ее совершенство – горделивую осанку, заостренный выступ лопаток и изящный изгиб поясницы. На этом празднике она словно золотая статуэтка Оскар в окружении наспех вырубленных фигурок деревянных божков – привлекает внимание каждого.

Глубоко вздыхаю, чтобы подавить растущее жжение в груди, и шагаю вперед. Высокая стройная фигура тянет меня к себе, как путеводный маяк заблудшего мореплавателя.

Ким замечает меня почти сразу: в идеальных чертах мелькает удивление вперемешку с радостью. Машет рукой и звонко восклицает:

– Финн здесь!

Тони не оборачивается, но я вижу, как напрягаются ее плечи. Застываю за ее спиной, потому что не могу оторвать взгляд от карамельных капель родинок, разбросанных по гладкой коже. Желание прикоснуться к каждой почти мучительно, поэтому я засовываю руки в карманы брюк и обхожу ее.

– Ты все-таки пришел! Почему не предупредил, малыш? – щебечет Ким, на несколько секунд приклеиваясь к моей щеке.

Машинально стираю пальцами розовую липкость и вопросительно смотрю на нее, красноречиво телеграфируя взглядом: «Ты переигрываешь».

Кимберли не замечает или делает вид, что не замечает моего молчаливого посыла, и прижимается ко мне всем телом так, что я уверен – на рукаве смокинга останется мерцающий масляный след. Глаза тут же слепят молнии фотокамер. Вездесущие папарацци знают свою работу.

Отстранившись, перевожу взгляд на Тони: взгляд зарывается в гладкость ее прически, ища в них намек на химическое вмешательство. Душа по-детски ликует – его нет. Ее натуральный цвет, как и четыре года назад: пепельно-русый с тропинками выгоревших прядей. Отчего-то я испытываю за нее гордость.

– Привет, Тони, – здороваюсь, чтобы не выглядеть примерзшим к месту идиотом. Хотя, видит Бог, есть от чего. Своей спокойной красотой Тони заглушает даже громко звучащую музыку: полные чувственные губы, яркие зеленые глаза под темными бровями и редкая россыпь веснушек на носу. Произведение искусства – нечего добавить и нечего убрать.

– Привет, Финн, – отвечает холодно и переводит взгляд на галдящую толпу, словно мое присутствие ее тяготит.

– Нас с Тони сфотографировали много раз, – звенит голос Ким. – Сестры Эллис произвели фурор, – она переводит горящий взгляд на застывшую Тони и приобнимает ее за плечо: – Мы просто обязаны сделать совместную фотосессию, как Кайли и Кендалл, знаешь? Это же бомба! Сейчас тема сестер очень популярна: Белла и ДжиДжи, Ким и Кортни… Ты станешь известной благодаря мне! Конечно, придется немного с тобой поработать…

– Пойду возьму себе выпить, – резко обрывает восторженные излияния Тони, выныривая из сестринских объятий. – Не скучайте.

Я провожаю глазами ее удаляющуюся фигуру, борясь с желанием пойти за ней следом, пока та не скрывается из виду. Знаю, что это ни к чему – Тони в очередной раз доказала, что не нуждается ни в защите, ни в жалости. Чего стоит изумленное лицо Ким, когда она напряженно прикусывает стекло бокала.

– Тяжело ей придется с таким характером, – изрекает она, после того как залпом выпивает свой напиток. – Холодная и нелюдимая. Публика таких не любит.

Мне многое хочется ей сказать, что собственная значимость не измеряется одобрением публики, и что будь я на месте Тони, то послал бы ее на хер. Но вместо этого говорю:

– Начинай готовить мифическую историю о нашем расставании, Ким. Думаю, трехмесячный фарс принес тебе достаточно пиара и теперь с этим можно завязывать.

Кимберли с силой вдавливает пальцы в стеклянную ножку, так что костяшки белеют:

– Сейчас не время, Финн. У меня интервью для «Скай» через неделю – там много вопросов о нас. Да меня туда и пригласили только из-за нашего романа. Это большой прорыв, мое первое интервью для крупного издания. Прошу, не порть все.

Ее нарумяненный подбородок начинает дрожать – кажется, что она вот-вот заплачет. В этот момент мне становится искренне ее жаль. Не потому что из-за меня она может потерять желанное внимание прессы, а потому что за все время, что мы знакомы, я ни разу не видел, чтобы она была близка к слезам. Даже когда мы расставались, Кимберли повела себя как профессиональный покерист – не проронила ни единой эмоции. И вот премьерой ее слезоизъявления стал тот факт, что она не сможет навалить три короба ванильной лжи какой-то иллюстрированной газетенке.

– Две недели, Ким, – говорю твердо, чтобы она поняла, что я не шучу. Не собираюсь задерживаться в роли тестостеронового аксессуара ни днем дольше.

Ким элегантно шмыгает носом, и на ее лице появляется благодарная улыбка.

– Спасибо, Финн. Для меня это много значит.

Киваю и разворачиваюсь к ней спиной, высматривая Тони. Мне не требуется много времени, чтобы найти в кишащей гонором толпе ее точеный силуэт. Она стоит в компании двух напыщенных петухов, которых, судя по их похотливым взглядам, явно не интересует, как пройти в туалет.

– Возьму выпить, – бросаю через плечо в дань воспитанию и направляюсь к ним. Никто сегодня не подступится к Тони. Не тогда, когда я присутствую здесь.

Я едва успеваю преодолеть пару шагов, как один из петухов в черном галантно предлагает ей руку, и вот они вместе направляются в сторону балконной террасы, оставив второго с двумя бокалами в руке и расстроенным клювом.

Ярость ударяет по вискам красным молотом: какого черта она уединяется с незнакомцем? И это чувство, погребенное под пыльным слоем прожитых дней, возвращается вновь. Ревность. Жгучая, мучительная, раскатывающая внутренности в лепешку. Перед глазами зреет ненавистная картина, как придурок опускает руку ей на поясницу и касается своими липкими пальцами ее родинок.

Ноги сами выносят меня на балкон, где я застаю не менее неприятную зарисовку: Тони сидит в широком кресле, а петух устроился в ее ногах, жадно ловя каждое падающее из ее рта слово.

С грохотом двери две пары глаз мгновенно устремляются на меня. Во взгляде Тони мелькает смятение, которое через секунду сменяется холодностью. Во взгляде петуха я не замечаю ничего, просто потому что на него не смотрю.

– Выйди, парень, – фокусируюсь взглядом на Тони. Мне не приходится долго размышлять над формулировкой, я просто озвучиваю свое желание.

Петух поднимается, поправляя перья смокинга, и с вызовом смотрит на меня.

– С какой стати? И вы кто такой?

– Я Финн Кейдж, если тебе это о чем-то говорит. Вижу, что говорит. А теперь просто уйди отсюда. Мне нужно побеседовать с девушкой.

Я прекрасно осознаю, что веду себя как законченный мудак, но сейчас мы с ним на ринге по имени Тони, и единственный способ выйти победителем – это изувечить соперника до неузнаваемости. Так чтобы носу больше не смел показать от стыда.

– Мы разговариваем… – хорохорится курообразный.

– Я разобью тебе рожу так, что в зал ты сможешь выйти только после того, как все уйдут. Последний раз предлагаю: съебись отсюда.

По глазам петуха вижу, что он заключает сделку с гордостью, после чего бормочет что-то вроде: «Кто-то должен быть умнее» – и стремительно ретируется. Слабак. Побоялся схлопотать в нос. Лишнее доказательство, что он недостоин ее внимания.

Как только дверь за ним закрывается, отрезая тянущийся шлейф позора, Тони поднимается с кресла.

– Какого черта происходит? – зло щурит глаза, обхватив себя руками. – Тебе, как всегда, стало скучно, и ты решил поразвлечься?

– Сомнительное развлечение наблюдать, как трусливый лузер лапает твои колени, – усмехаюсь, идя ей навстречу.

С каждым моим шагом Тони вжимается в балконную перегородку, словно пытается слиться с ней в одно целое, и я замечаю, как ее шея нервно дергается.

– Так возвращайся в зал.

Я не могу вернуться в зал. Не тогда, когда ее нежный лавандовый аромат проникает в ноздри и когда я вижу, как пульсирует голубая вена на ее виске. И как ее грудь, прикрытая тонкой тканью, быстро поднимается и отпускается, когда я завожу руку ей за спину.

– Что ты делаешь?

– Считаю родинки, – говорю, прежде чем провести ладонью по ее позвоночнику.

На ощупь она такая же, как четыре года назад: теплый бархат, будоражащий сердце и кровь. Я бы хотел сказать, что возбудился, но правда в том, что у меня стоит с минуты, как я увидел ее в зале. Надавливаю рукой на ее талию и толкаю к себе, так что округлая грудь утыкается в лацканы моего пиджака. Этого достаточно, чтобы у меня перехватило дыхание, а остальное доигрывает память: ее соски между моими пальцами и ее возбужденные стоны в воздухе.

Молния брюк врезается в член, причиняя мне боль. Я завороженно пялюсь на ее губы напротив моего лица, мечтая о влажности ее языка на каждой части своего тела. Тони дрожит в моих руках, когда я наклоняюсь, чтобы преодолеть последние дюймы, отделяющие меня от погружения в нирвану, и в этот же момент ее ладони упираются мне в плечи и отталкивают от себя, так что от неожиданности я едва не валюсь на пол.

– Ты, верно, из ума выжил, Финн, если думаешь, что еще когда-нибудь сможешь меня поцеловать, – рычит Тони, сжимая маленькие кулаки. – Ты мне противен, неужели не ясно?

Черт, почему так больно? Грудь пылает огнем, от эрекции не осталось и следа. Я словно сгораю в агонии собственной боли.

Стук ее каблуков ледяным эхом разносится по каменным полам, но я успеваю швырнуть ей в спину:

– Я знаю, что ты хочешь меня, Тони, и следующим твоим мужчиной буду я. Никто больше. Запомни.

– Ошибаешься, Финн, – летит через захлопывающуюся дверь. – У меня грандиозные планы на этот вечер, и тебя в меню точно нет.

Стерва.

10

Тони

Я возвращаюсь в зал и, игнорируя вопросительный взгляд Кимберли, молнией поражающий меня с другого конца зала, мчусь к туалетам. Мне необходимо время, чтобы стереть с кожи пятна волнения и стыда и вернуть себе способность трезво соображать. Минутная близость с Финном стойким дежавю опрокидывает меня в переживания четырехгодичной давности: трепет, смущение, адреналин, дрожащие пальцы, колотящееся сердце, приправленные всепоглощающим чувством вины. Я могла его поцеловать. Мечтала его поцеловать. Поддаться минутной слабости, чтобы стереть из памяти образ их идеальной с сестрой пары его же губами.

Захлопываю туалетную дверь, погружаясь в холодную тишину уединения и самобичевания. Опершись о каменный пьедестал раковины, смотрю на себя в зеркало. «Мне не восемнадцать, и у меня стильное лицо, мне не восемнадцать, и у меня стильное лицо», – повторяю, чтобы вернуть себе уверенность, дарованную Бостоном и успешно рассеиваемую родным Лос-Анджелесом. Но то ли от неудачно падающего света, то ли от кривизны самого зеркала сегодня это внушение не работает. Я снова тот гадкий утенок, над которым потешается неотразимый парень сестры.

Промакиваю холодной водой лоб и виски и жду, когда сойдет краснота. Это была еще одна ошибка – прийти сюда. Ким очень просила составить ей компанию, потому что Финн, по каким-то серьезным обстоятельствам, не смог присутствовать на этом вечере. Во мне достаточно эгоизма, чтобы проигнорировать ее просьбу, но меня в конце концов подкупило то, что я смогу воочию лицезреть работу лучших рекламных пиар-агентств Лос-Анджелеса.

Дыхание постепенно приходит в норму, я снова владею собой. Я больше не позволю ему приблизиться к себе и не потеряю бдительность. Я больше никогда не буду жалкой. Немного приглаживаю выбившиеся из прически пряди и, вобрав в легкие кислород уверенности, покидаю свое убежище.

– Ты куда пропала? – Ким внимательно оглядывает меня с ног до головы, словно за время недолгого отсутствия я могла измениться. Такой взгляд мне знаком: так на меня смотрели представители модельных агентств на кастинге.

– От шампанского бросило в жар, пришлось пойти в туалет, чтобы освежиться, – говорю полуправду и чудом не заикаюсь, потому что достойно лгать за двадцать два года жизни так и не научилась.

– Побудем еще минут тридцать и можем ехать домой. Сегодня здесь как-то скучно.

Как ни стараюсь, мне не удается скрыть свой очевидный энтузиазм от ее слов:

– Я бы поехала прямо сейчас. Раз уж Финн все равно здесь, я тебе не нужна…

– Финн уехал, – перебивает меня сестра, – возникли срочные дела в офисе. Он много работает, знаешь, – ее голос становится слегка капризным и раздраженным. – Честно говоря, я от этого уже немного устала. Не знаю, сколько еще выдержу в таком ритме. Иногда его постоянная занятость меня настолько бесит, что я подумываю с ним расстаться. Мне необходим мужчина рядом, а не вечно занятый трудоголик.

Кимберли так легко озвучивает свои мысли о расставании, словно говорит о чем-то совершенно обыденном, и внутри что-то тоскливо щемит. Она хочет бросить Финна? Вот так просто? Из-за того, что он много работает?

Наверное, я должна испытать как минимум укол радости, что не нужно изводить себя виной за прошлые и нынешние чувства к парню своей сестры, но ничего такого не происходит. Вместо этого меня гложет тревога: от Ким я знаю, что Финн почти не общается со своими родителями. Каково ему будет оказаться брошенным? В том, что он испытывает чувства к Ким, я не сомневаюсь, в противном случае не стал бы с ней встречаться. Я на собственном опыте знаю, что такое быть отвергнутым, будучи влюбленным, и не пожелаю этого никому. Даже Финну.

– Может быть, тебе стоит организовать романтический уик-энд для вас двоих? – насильно глушу жалобный стон сердца. – Финн отдохнет, заодно побудете вместе.

Ким на секунду замирает, не донеся бокал до рта, и впивается в меня глазами.

– Он тебе все еще нравится, Тони?

Если бы она плеснула мне в лицо шампанским – и то такого бы эффекта не было. Кожа леденеет, и я вонзаюсь ногтями в подол платья, чтобы справиться с последствиями разоблачения. Все эти годы я думала, что Соф единственная, кто знает о моих чувствах к нему. Мне было стыдно, что я такая слабая, что ничего не могу поделать с этой неправильной зависимостью, для которой даже родная сестра не является достаточной помехой. И теперь выясняется, что она всегда об этом знала.

– С чего ты взяла, что он мне нравился? – я не в силах посмотреть Кимберли в глаза, пока неуверенно разыгрываю заранее обреченную на провал партию.

– Я не дура, Тони. Видела, как ты смотришь на него. Просто знай, что я не виню тебя ни в чем. В конце концов, мы не выбираем тех, кто нам нравится, а Финн Кейдж идеальная кандидатура, чтобы впервые влюбиться. Красивый, загадочный, молчаливый. Смотришь на него и думаешь о том, что скрывается за мрачным выражением его лица, и тешишь себя надеждой, что сможешь стать именно той, кто заставит его наконец улыбнуться.

Я ощущаю, как на руках собираются мурашки и к горлу подступает ком. Ее слова идеально подходят тому, что я чувствовала к нему все эти годы. С меня будто содрали платье, оставив стоять на глазах у толпы в одном неприглядном нижнем белье, которое совсем не предназначено для того, чтобы когда-нибудь быть увиденным.

Читать далее