Читать онлайн Кричи громче бесплатно

Пролог

– Давайте с самого начала. И как можно подробнее, – майор прищуривается и поджимает губы, пока те не исчезают за густыми седыми усами. – Когда вы заметили, что ваши дети пропали?

Мы с Градским практически одновременно яростно выдыхаем и напряженно пересекаемся взглядами. Его сын и моя дочь пропали три дня назад, а воз, сука, и ныне там. Только показания по десятому кругу даем.

Ева, моя жена, с выдержанной сухостью повторяет то, что говорила вчера:

– Маша и Ярик исчезли в ночь с первого на второй день свадьбы. Мы собирались ехать в церковь на венчание. Уже подходило время выезжать, а дочь все не появлялась. Я подумала, что она проспала. Поэтому пошла к ней в комнату, чтобы разбудить.

– Вы вошли, но Марии в спальне не оказалось?

– Да.

– Раньше бывало, что она так пропадала?

– Нет.

– Могла не ночевать дома?

– Всегда ночевала. Иногда приходила поздно, но я никогда не беспокоилась, потому как знала, что она приедет с Яриком.

– Сейчас подробнее о нем, пожалуйста. Я буду вносить в протокол.

– Тоже мне рассказывать?

Взглянув на горестно всхлипывающую мать Ярослава, майор кивает.

– Мы с Градскими дружим примерно двадцать пять лет. Практически все это время живем по соседству. Наши дети проводят вместе много времени. У Сережи и Ники два сына, у нас только Машка. Но они все как родные.

– Свадьба была у старшего сына Градских?

– Да, у Никиты. Ярослав – младший. Они с Машей ровесники, родились в один день.

– Какие у них отношения?

– Я же сказала, все трое как родные. Они постоянно, перебежками, носились из дома в дом, вместе играли, ходили в школу. Все праздники тоже вместе.

– Хм… Нет, сейчас только касательно Ярослава и Марии. Могла у них быть любовная связь?

– Нет, – отвечает Ева без заминки.

Но лично я, учитывая некоторые предшествующие события, не настолько уверен.

– Хм… Ладно. По вашему мнению, они могли сбежать?

– Они хорошие дети, – вставляет дрожащим от эмоций голосом Ника. – У них не было причин убегать.

Полицейский качает головой и пожимает плечами.

– К сожалению, очень часто дома и за его стенами наши дети – это разные люди.

– Давайте без вот этой дерьмовой философии. Займитесь лучше поиском, – цежу я, теряя терпение. – Если с ними что-нибудь случится, я этот город с землей сровняю.

– Мы понимаем ваши переживания, Адам Терентьевич, – прокашлявшись, нудит майор все тем же бубняще-бездушным тоном. – И делаем все, что в наших силах, чтобы их найти. В частности, прорабатываем различные версии. Старайтесь сохранять спокойствие…

– Это, мать вашу, мой ребенок! Ее три дня нет дома! Как я могу быть спокоен?!

– Я понимаю… Поверьте мне, понимаю, – с хрипом вздыхает. – Возможно, есть люди, которые желают вам зла?

– Вы знаете, кто я такой. Конечно, есть.

– Хорошо, хорошо… Сейчас давайте так… Что они делали, когда вы видели их в последний раз?

– Танцевали. Перед этим Яр отозвал меня, – проговариваю то, что уже сообщал. – И предупредил, что они с Машей поедут кататься.

– И вы разрешили?

– Почему я должен был не разрешать? Им восемнадцать. Они оба адекватные. И не пьющие.

– То есть алкоголь они точно не употребляли?

– Маша, в принципе, не употребляет алкоголь. У Ярика подготовка к чемпионату.

– А чемпионат у нас по чему?

– Боевое самбо. Он в составе сборной.

– Хорошо. В Instagram Марии последние фотографии у моря. Поймите меня правильно… Мы подключили водолазов. Делаем все, что в наших силах. Но… В общем, это море. Не всех быстро находят.

– Ты, сука, что такое городишь??? – взрываюсь я. – Они живы! Живы! Понятно всем??? – оглядываю находящихся в кабинете. Глаза блестят даже у моей стальной Евы. Приседаю рядом на корточки, начхав на всех и вся. – Если она с Яриком, он ее в обиду не даст.

– А машину Ярика нашли на окраине города. Но нет никаких улик, указывающих на то, что с ним находился кто-то еще. В салоне был только его телефон. Кстати, интересная у них с Марией аудиопереписка. Давайте, послушаем.

Жмет на экран.

– Ты на хрена меня сдала, святоша? Знаешь же, что я захочу, шею тебе сверну!

– Убейся об стену, Ярик! Не сдавала я тебя. Мне, в принципе, посрать, где ты и с кем. Это все Ридер.

– Это последнее. А вот за пару дней до этого… Спортсмен Ярик, кхм… – снова касается экрана.

– Выходи гулять, святоша. Жду во дворе.

– Ты пьян, что ли?

– Совсем чуть-чуть.

– Ладно. Мне как раз скучно. Выйду, если пообещаешь не снимать с меня платье.

– А приподнять?

– Застрелись, Градский!

– Прекращай уже ломаться, святоша. Ты видела мой член, – приглушенно смеется. – Все равно потом женюсь на тебе, Маруся. Так завещал папа Тит. Лет через пятнадцать. Не раньше.

– Сплюнь, Ярик! Папа пошутил. Я за тебя никогда в жизни не выйду. Даже если мы останемся одни на целом свете! Твой член… – громко и прерывисто вздыхает. – Мы же договорились не вспоминать об этом… Сволочь ты, Градский.

Аудиозапись заканчивается, и в кабинете повисает звенящая тишина. Нам всем после такой информации, да и, в принципе, после «живых» голосов наших детей едва удается сохранять невозмутимый вид.

– Тут также много видеозаписей, на которых они вдвоем. И фотографий – тьма. Если они друг друга, судя по всему, не выносят, почему проводят так много времени вместе?

Град, с перекошенным от ярости лицом, нависает над столом майора.

– Телефон сюда отдал!

– Серёжа, прекрати, – одергивает его жена. – Они просто отрабатывают версии. Пусть остается.

Сжимая челюсти, вдыхаю через нос.

– В вас говорят эмоции…

– Конечно, бл*дь, в нас говорят эмоции, – звериным ревом его останавливаю. – Наши дети пропали! Если ты их не найдешь, я тебя, сука, сгною.

Глава 1

Ярослав

Эх, Одесса… Веселый южный край. Свадьбу брата гуляем у моря, в крутом ресторанном комплексе. Первого спихнули, мама от счастья плачет. А мне еще рано, конечно. Ну, на хер… Даже думать о таком не берусь.

Краем глаза цепляю толпу. Назад, назад…. Реактивная перемотка.

Машка Титова. Якорь. Ступор. Падаем.

Твою мать…

С Титовой – главное уметь вовремя сгруппироваться. Я умею. Я думаю, что умею. Ноги сами к ней несут.

Да чё за херня?

Притормаживаю себя. Не дай Бог, подумает, что я за ней волочусь. Широко ухмыляясь, опускаю ладони в карманы. Распрямляю плечи и, выкатив грудь колесом, характерной развязной походкой иду под заводные ритмы «Семь сорок» прямо на Машку.

– Вай, Титова! – присвистываю, нагло оглядывая ее с ног до головы.

– Вай, Градский, – в тон мне отзывается.

И вовсе не ее вздыбленное блестящее платье меня впечатляет настолько, что брюки в паху раздувает.

Ну вот, святоша, теперь мы одинаково нарядные…

Черт, о чем я, бл*дь, думаю?!

И снова ее – с головы до ног. Закоротило.

– Ты зачем такая красивая?

– Чтоб ты заметил!

– Я заметил, – кивком подтверждаю. Чуть прищурившись, смотрю в ее смеющиеся глаза. – Пошли танцевать?

Кладу руки на талию, но она локтями толкается, не позволяя, как положено, притянуть.

Я ее сейчас до хруста, черт…

– Отстань, Ярик.

– Очень вяленько, святоша. Можешь не ломаться. Я знаю, что ты весь вечер этого ждала.

– С тобой танцевать? – от негодования забавно щеки надувает и тут же с возмущением сдувает. – Пффф…

Не сдержавшись, смеюсь, рискуя пустить кровь на подживших ссадинах. От боли почти сразу же морщусь и сдвигаю губы трубочкой.

– Черт… Иди сюда, Маруся ты Титова, – крепче ее хватаю.

Она вроде и сопротивляется, но я-то знаю, что ей это нравится. Специально меня доводит, зараза такая!

– Ненавижу, когда ты меня так называешь! Сейчас лицо тебе расцарапаю.

– А я ненавижу, когда ты шипишь, как перекись водорода.

– Я сказала, отвали, Градский, – на серьезных щах в грудь меня лупит.

– Ну, все-е-е, – протягиваю с утробным гулом, как делал в детстве, желая ее по-настоящему испугать. – Мое терпение закончилось, святоша, – Машка визжит и дергается, а я, разрываясь от смеха, пытаюсь и дальше выглядеть злым Бармалеем. – Сюда иди, на хрен… – скручиваю ее и прижимаю к себе спиной.

Вырваться-то у нее не получится. Я это знаю. Она это знает.

Прижимаю крепче и, на мгновение прикрывая глаза, медленно выдыхаю. Это просто танец такой… Под «Хава Нагила», ага.

Пиздец…

На самом деле, конечно, бессовестно лапаю. Не знаю, зачем… Почему мне так хочется именно ее… Где там папа Тит? Лучше ему этого не видеть.

Я стараюсь не думать о Машке Титовой. Я действительно стараюсь, понятно вам? Но… Коротко, чтобы вы понимали, если мне приходится дрочить, представляю всегда Машку. Хотя голой ее никогда не видел. Почему-то в голову постоянно она лезет. Если порно включаю, ищу похожую. И под конец машинально глаза закрываю. Кончаю с ней. Даже когда другую трахаю, кончаю с ней.

Чертовщина какая-то… Помешательство.

Я помню Машку сопливой, с разбитыми коленками, с уродскими бантами в первом классе, в крапинку ржачную во время ветрянки… Но я помню и то, как у нее выросли сиськи и знатно округлилась задница. Помню, как сам превратился в агрессивного придурка, готового разбить рожу каждому, кто так же, как и я, посмеет это заметить.

Святоша идет к своей великой мечте – стать президентом страны. Да-да, я правильно выразился, а вы правильно прочитали. Именно поэтому она, класса с пятого, рьяно следит за своей репутацией. Я сам от этой информации хренею! Но… Это Маруся Титова. Да, именно такая она. Амбициозная, манерная, правильная, с задатками стервы.

Моя добрая высокоморальная мама часто повторяет: «Ты к Маше должен относиться как к сестре».

Эге-гей, ебаный Гондурас… Вы все, где вообще?

Мне это ни в какое ухо не влетает. Ну что, я виноват, если мой член яростно сопротивляется против этого заявления?

Однако мне, безусловно, на хрен не сдались проблемы. А они обеспечены, если я трону единственную и ненаглядную доченьку Титовых.

– Ярик, прекрати уже… Ярик…

Разжимая ладони, позволяю Машке развернуться. Повторяю попытку обнять нормально, как положено в танце.

– Стой уже. Ничего я тебе не сделаю, – смотрю в широко распахнутые, настороженные глазища.

– Еще бы ты попытался мне что-то сделать!

– Ай-яй-яй… Ты. Меня. Провоцируешь. Святоша.

– Вот это видел? – средний палец мне тычет.

Ну, это мы уже сто раз проходили. Хотя обидно, конечно. Ко всему прочему, увиденное долбаным ором комментирует какая-то расфуфыренная мадам, и гогочет ее пьяный мужик.

Повторить бы Машкин жест в их сторону… Но я же у мамы типа воспитанный. Ах, один хрен, завтра эта пьянь ни черта не вспомнит. Склеив убийственную рожу, повторяю.

– Ярик!

Понимая, что танца у нас никакого не получится, дергаю девчонку за руку и уволакиваю в сторону.

– Поедем, покатаемся, Маруся.

– Меня сейчас папа искать кинется, – придумывает на ходу.

Но я все ее фишки давно просек:

– Не будет он тебя искать. Я предупредил, что ты со мной.

– Предусмотрительный, мерзавец! Не понимаю, почему он тебе так доверяет… – продолжает бубнить Машка, пока я веду ее сквозь толпу к выходу на террасу.

– Может, потому, что видит во мне то, чего не замечаешь ты?

Танцпол разрывает очередная быстрая композиция, и нам приходится изловчиться, чтобы просочиться сквозь гарцующих гостей. Смеясь, прокручиваю Машку и снова, якобы с целью протолкнуться в узкий зазор между гостями, жмусь к ее заднице.

– Как ты меня бесишь, Ярик… – пищит и зажмуривается точно так же, как в тот раз, когда я обманом протащил ее на американские горки.

– Взаимно, святоша, – рвано выдыхаю ей в ухо.

Отпускаю, только когда в дверь просовываемся. Сбегая вниз по мощеным ступеням, веду Машку к морю. Она в своих лаковых туфельках в песок проваливается и едва поспевает. Показываю, чтобы снимала. Тут она благоразумно слушается.

Жара, несмотря на вечер, стоит непереносимая. Свежий морской ветерок никак ее не послабляет. У меня в этих брючках со стрелками уже яйца вспотели. За Марусей обувь скидываю, стягиваю носки, и подкатываю штанины практически до колен. Все это добро на песке оставляем и двигаемся ближе к воде.

Музыка постепенно стихает. Остается за нашими спинами лишь приглушенными басами. Наконец можно нормально разговаривать.

– Пару лет назад ты грозился меня утопить.

– Шесть лет прошло, – уточняю. – Мы повзрослели.

– Повзрослела я. Ты такой же придурок. На прошлой неделе обещал свернуть мне шею.

– Я шутил, ты же знаешь.

Вырывает ладонь. Я, незаметно вздыхая, отпускаю. И за ней иду. Я всегда за ней иду. Да, даже когда мне хочется свернуть ее долбаную изящную шею.

У пенной морской кромки так же позволяю ей шагать чуть впереди. Сам, закладывая руки в карманы, следом двигаюсь. Жадным взглядом ползу вверх по ее ногам. Она оборачивается и ловит момент, когда задницу ее рассматриваю.

– Ярик… Сильно ругали? – спрашивает Машка, меняя тон.

– За что?

– За то, что подрался перед самой свадьбой. Красиво же ты со своей побитой рожей в ЗАГСе смотрелся. Как преступник. Костюм не спасал. Дяде Сереже перед «органами», наверное, очень стыдно было.

– Да не смеши! – и вовсю ржу. – Пару царапин. Все решили, что это после тренировок. Я – чемпион, помнишь?

– Да уж! Когда это тебя там так метелили?

– Маруся… Меня, в принципе, нельзя отметелить. Нигде, – с чрезмерной снисходительностью поясняю ей. – Вот это все – ерунда.

Вставляю между губ сигарету. Подкуривая, морщусь от саднящей боли в губе.

– Бл*дь… – ерунда, ага.

– Сильно болит? – выдыхает Машка с претензией на волнение.

Черт… Упустил момент, когда она приблизилась. Замираем в клубах дыма, пока ветер не подхватывает его, чтобы унести в темноту.

– Ты поцелуешь, если скажу, что да? – голос отчего-то сильно садится.

Это и меня, и Титову смущает.

– Дурак, – но привычной силы в этом обзывательстве нет.

Вероятно, потому, что она его практически шепотом выдыхает. Слегка наклоняясь, удерживаю ее взгляд и с потрясением отмечаю, как мощно может накручивать банальный визуальный контакт. Горит и грохочет в груди. Наваливает, будь здоров!

Твою мать…

– Все. Поехали, святоша, – поднимая руку, гремлю перед ее лицом ключами от машины. – Крутое место покажу, – докуриваю уже на ходу.

– Правда, крутое? – ведется «сеструля».

Слышу, что идет за мной, и ухмыляюсь.

– Ага. Тебе понравится.

– Очень сомневаюсь… Просто не хочу, чтобы ты куда-то встрял.

– Если не хочешь, поехали.

Ах, Одесса… Город спекулянтов. Я, Ярослав-Божище-Градский, спекулирую чувствами девчонок. Иногда это и с Машкой срабатывает. Я – всемогущий!

– Стой, – машинально оборачиваюсь на этот окрик. – Обними меня. Я фотку сделаю, – опускаю руку поверх ее плеч и неосознанно глубже вдыхаю. Черт, зачем она так пахнет? – Улыбаемся… – вместо этого я на вспышке сильно хмурюсь. Зато Маруся вовсю лыбится. Зашкаливает. – Все!

Прочищаю горло, когда она ускользает.

– Все?

– Теперь поехали, – сама мне в ладонь руку вкладывает.

Ну, поехали, святоша…

Веселье начинается.

Глава 2

Мария

У меня в жизни все расписано. Я люблю порядок. Как в мыслях, так и в душе. Ярослав Градский во все привносит хаос. С ним никакие постулаты не срабатывают. Он играет без правил. Он любому способен вскружить голову. Имя свое забудешь, не то что какие-то там принципы.

Ярик – это тот самый парень в компании, на которого все смотрят, разинув рот. Если вы войдете в помещение, заполненное толпой людей, он станет первым, на кого вы обратите внимание. И, скорее всего, неизбежно продолжите наблюдать за ним, пока будет оставаться такая возможность.

Он – крутой, самоуверенный, вызывающе наглый. И все это не пустое позерство. У Града яркая, по-хорошему агрессивная натура. Он красивый, сильный и… э-э-э, ну, чисто для ясности, он сексуальный. Он – чемпион. Он – лучший. Во всем!

В любой компании к нему, так или иначе, народ тянется – и девчонки, и парни. С ним все хотят дружить.

У Ярика пошлые шутки, но он проговаривает их с такой бешеной харизмой, невозможно не смеяться вместе с ним, даже если этот дурацкий юмор затрагивает непосредственно вас. Он сам по себе много смеется, постоянно выдумывает какие-то пранки и выглядит при этом как самый настоящий придурок. Сексуальный придурок.

Иногда он так сильно бесит меня! Я нападаю, и мы, можно сказать, деремся. Ненавижу, когда он продолжает гнать, когда я вне себя! Пытаюсь ударить или поцарапать его, а он ржет и, демонстрируя свое физическое превосходство, скручивает и обездвиживает меня. Иногда мы, на пике моей злости, деремся настолько яростно, что на грохот сбегаются родители.

На прошлой неделе этот придурок разбил мою любимую настольную лампу. Не случайно! Он выбросил ее в окно, после того, как увидел мою переписку с сокурсником. Переписку по теме семинара! Думаю, оставленные моими ногтями кровавые борозды на плечах этого долбанутого Градского еще не поджили.

Я не умею на него долго злиться. Он никогда не извиняется, но я всегда все ему прощаю.

Порой, конечно, и сама его провоцирую. Не могу объяснить, зачем? Когда он наступает, у меня внутри словно штормовая волна поднимается. Это такие сумасшедшие ощущения! Похоже, у меня от него какая-то нездоровая зависимость. Ярик взывает к моей темной стороне. Вытаскивает то, что я прячу от других. Он знает все мои слабости и секреты. Ну, почти все… С ним я всегда могу быть собой.

В салоне машины, как всегда, грохочет жесткая провокационная рэп-музыка. Я морщусь и наклоняюсь, чтобы переключить на волну повеселее.

– Святоша! – с наигранной грубостью рявкает придурок Ярик.

Почти сразу за этим его хмурое лицо преображает та самая самоуверенная ухмылка. Я лишь глаза закатываю и без слов показываю ему средний палец.

Мы серьезно превышаем скорость, но с ним мне никогда не страшно. Улыбаюсь и, откидываясь удобнее на сиденье, прикрываю веки. Прокручиваю в голове самые разные мысли, пока машина плавно не замедляет ход.

Двигатель с тихим урчанием прекращает работу, и я медленно открываю глаза. За стеклом полная темнота. Никак не сориентироваться, в какой части города мы находимся.

– Святоша, – окликает Ярик, в этот раз с нотками веселья. – Спиной повернись.

– Зачем это?

– Хочу тебя сзади, – ржет он.

– Град…

Хватает и внаглую меня разворачивает.

– Делай, как я говорю, – грубо рычит мне в ухо, повторяя эпизод из триллера, который мы смотрели несколько дней назад.

Блин, мы выросли, оба знаем, что все это не серьезно. Но он все равно продолжает меня пугать. Вот только я не боюсь… Я волнуюсь… Внизу живота знакомая дрожь зарождается. Ощущая на щеке горячее дыхание Ярика, неосознанно жмурюсь и послушно выполняю все его требования.

– Хорошо.

Он завязывает мне глаза.

И прежде, чем начинаю по-настоящему паниковать, толкает меня спиной на себя и производит захват.

– Доверяешь мне, Маруся?

– Ты – козел, спору нет, – как то самое зеркало, вяло отзываюсь. – Но, да, я тебе доверяю.

– Ленту не трогай. Сейчас я выйду и помогу тебе.

– Хорошо, – снова соглашаюсь я.

Тепло и сила его тела исчезают. Я слышу хлопок двери. А потом… Тишина затягивается.

Он там курит, что ли? Я его убью! Содрогаясь, сдавленно и громко сглатываю.

Ярик, блин… Вернись, пожалуйста…

Если он хочет меня испугать, ему это удается. Без Града мне в разы страшнее, чем с ним.

Когда дверь с моей стороны, наконец, открывается, не могу сдержать вздоха облегчения. Градский берет меня за руки и попросту стягивает с сиденья. Я практически падаю в его объятия. Слышу, как Яр шумно втягивает кислород и хрипловато смеется.

– Осторожно, святоша… Вот так… Сюда иди. Не бойся ты так… Не настолько бойся…

– Я не боюсь!

– Угу. Понял. Давай, буду тебя направлять.

Идем мы недолго. Почва под ногами сначала мягкая, как трава. Потом твердая, как асфальт.

– Постой тут, ок?

Я понятие не имею, где мы находимся, и что в этот момент делает Ярик. Распознаю клацанье кнопок. Почти сразу за этим раздается системный писк, и скрипит дверь.

– Ступеньки вниз, – оповещает Град, снова прихватывая ладонями мою талию. – Просто шагай, если что, подстрахую.

Я и шагаю. Машинально считаю количество – двадцать четыре. Пролет, и снова ступеньки вниз. В этот раз уже двадцать семь. Вновь повторяется системный писк и приглушенный лязг двери. Чуть погодя, когда мы ступаем через высокий порог, о котором заранее предупреждает Ярик, следуют глухой стук и отчетливые щелчки множественных замков.

Мы заперты.

Когда Градский снимает с меня повязку, требуется некоторое время, чтобы привыкнуть к свету. Не знаю, на что конкретно рассчитывала, но оценивая небольшое бетонированное помещение, испытываю изумление и разочарование.

А что ты хотела, Титова? Ужин при свечах и фейерверки в твою честь? Так это не к Ярику.

Серость пространства разбавляют красный угловой диван и желтый продолговатый стол. Кажется, на этом все… Град не дает толком осмотреться. Ведет меня по узкому коридору дальше. И мы попадаем в спальню. Небольшую, но хорошо обставленную. Две узкие кровати, тумбочка между ними и шкаф в углу.

– Где мы?

– В секретном бункере, – отзывается Ярик с усмешкой. Он явно доволен произведенным эффектом. – Когда я говорю «секретный», не преувеличиваю, кроме тебя и меня об этом месте, на данный момент, знают только три человека.

– Ого, – верчу головой.

– Здесь есть все необходимое: запас продуктов, одежда, медикаменты…

– А чей он? Кто его построил и оборудовал?

– Ридер. Точнее, его папашка. Он же помешанный на безопасности параноик, помнишь? Все ждет, что Китай на нас ядерную бомбу сбросит.

Ярик смеется, и я за ним.

– А что мы будем здесь делать?

– Представлять, что мы последние выжившие на земле. Управление прислало нам задание.

– Какое? – подхватываю я.

– На нас возложена священная миссия. Мы должны делать новых людей.

– Придурок.

– Это круче, чем быть президентом, святоша. Да это круче, чем быть Юрием Гагариным!

– Я не хочу в космос.

– Но мы обязательно туда полетим, – склоняясь, практически касается губами моей скулы. Приглушает голос: – Сначала мы будем делать это в специальном скафандре, а потом, когда станет получаться идеально… кожа к коже.

– Мечтай дальше, Градский!

В загруженной продуктами кладовой мы находим вино. И, размещаясь на том самом красном диване, откупориваем его.

– Мы тут до утра, правда? – волнуюсь, чтобы он не садился за руль выпившим.

– Часов до пяти точно. Утром у меня тренировка. Тренер за яйца подвесит, если не появлюсь.

Скидывая туфли, подтягиваю ноги под себя. Вино кажется вкусным. И первый бокал я осушаю залпом.

– Когда вы вылетаете в Варшаву? – тщательно скрываю грусть, наперед зная, что буду тосковать.

– Во вторник.

Град пьет с горла. Он не признает бокалы и стаканы. Особенно, когда мы пьем в его машине пиво. Я отказываюсь пить из банки или бутылки, он ржет, обзывает меня «принцесской» и достает из бардачка пластиковые стаканы. В этом весь Ярик. Он вроде как ничего такого не делает, но в то же время всегда помнит о моих заморочках. Если бы мы сейчас вернулись к машине, и я разнылась, что у меня болят ноги, у него в багажнике, стопроцентно, нашлись бы мои шлепки.

– А сколько тебя не будет?

– Дней десять. Чего приуныла, святоша? Скучать будешь?

– Еще чего! Просто… – невольно краснею и отвожу взгляд. – Мне придется одной в универ ездить.

– Не понимаю, в чем проблема? – фыркает Град. – У тебя есть права.

– На улицах полно идиотов, которые ездят не по правилам, а как им хочется. У меня еще нет такого опыта, чтобы на все это безобразие успевать реагировать.

– Нужно больше практиковаться.

– Я практикуюсь, когда езжу с тобой в деревню.

– Это не то. Надо по городу. Завтра после трени заберу тебя. Сядешь, покатаемся.

– Завтра венчание, – напоминаю ему я.

– Точно, бля… Не хочу я в эту церковь… Это же не обязательно? Давай слиняем.

– Если получится.

– Получится.

– Яр… – мой голос резко обрывается.

Потому как… неожиданно тухнет свет, и весь бункер погружается в беспроглядную темноту.

Глава 3

Ярослав

Сижу и слушаю, как стучат у Машки зубы. Нам больше не смешно. Пару часов назад было весело, сейчас даже мое дикое нутро разбивает безотчетная тревога.

Гипнотизирую взглядом застывшую вокруг нас темноту.

Когда питание отключилось, естественно, легла вся система безопасности. Код ввести невозможно. Мы взаперти.

Я. Машка. И тишина.

Сколько времени прошло? Как быстро Ридер додумается явиться? Кроме него ведь ни одна живая душа не в курсах, что мы здесь.

Сука, что за *бучий кретинизм?

Титова в очередной раз воскрешает свой смартфон. Подсветка ненадолго озаряет ее милое перепуганное личико. Святоша проверяет связь. Ее здесь нет. И она не появится, даже если включится свет. Мы оба это понимает, но «сеструля» упорно повторяет бессмысленные попытки.

– Спать хочу, – говорю я. – Появится свет, разбудишь.

Завалившись на одну из коек, отворачиваюсь к стене.

– Ярик, ты серьезно? Как тут спать? Ярик, блин? Ярик? – учащенно дыша, делает огромные паузы между словами и, врубая долбаный фонарик, светит мне в лицо.

– У тебя, бл*дь, есть другие предложения? – грубовато обрываю ее, прикрывая ладонью глаза. – Тоже ложись. Хватит херней страдать. Связи тут нет, и она не появится.

Закрывая глаза, думаю о том, что утреннюю тренировку я, вероятнее всего, все же пропущу. Сверещук по-любому наяривать начнет. Сначала мне. Потом отцу. Очередное попадалово, бля…

Вот на хрена, спрашивается, я сюда ломанулся? Еще и Машку с собой поволок…

Полный пиздец!

Просыпаюсь, будто из-под воды выныриваю. Жадно вдыхаю. Ожидая, что тьма, если хорошенько проморгаться, рассеется, усиленно сдавливаю и разжимаю веки. Ни хрена. Рядом кто-то тихонько поскуливает. Что за нах еще? Спросонья понять не могу, что происходит, и где я нахожусь? Пытаюсь нашарить на тумбочке мобильник. Натыкаюсь ладонью на стену. Не дома.

Машка…

Мозг включается в работу, хаотично подбрасывая в сознание события вчерашнего вечера.

Машка…

Крутанувшись, вижу все ту же беспроглядную темноту.

– Пс-с-с, – не тая волнения, подзываю свою принцесску. – Святоша?

– Яр… – по звукам понимаю, что она подскочила со своей кровати и приблизилась к моей. – Ты проснулся?

– Что со светом? – спросонья хриплю.

– Я… Я не знаю… Он не включается… Уже почти четыре утра.

Главное, сохранять спокойствие. Нельзя, чтобы Машку ломанула истерика. И так, судя по всему, уже сопли распустила.

– Ясно, – стараюсь звучать спокойно. – Ложись, поспи. Утром будем разбираться.

– Шутишь, что ли? Ярик, я не могу уснуть. Мне страшно… – признается, а я глаза прикрываю, не зная, что с ней делать. Она скулит и всхлипывает где-то совсем рядом. Это очень и очень хреново. – Я хочу к папе.

Ну, кто бы сомневался…

«Мой папа – самый лучший!»

– Подбери сопли, Маруся… – произношу на самом деле мягко. – Он не может все время быть рядом.

Некоторое время молчим. Я прикрываю глаза и почти расслабляюсь. Но она не отходит. А потом… Она, мать вашу, вновь начинает ныть.

– Яр… Мне очень-очень страшно. Можно я к тебе лягу?

Глаза резко распахиваю. Капитально охреневаю, когда она, не дожидаясь разрешения, подсовывает мне под бок задницу. Мысленно я, конечно, миллион раз с Титовой в одной кровати оказывался. И, как вы понимаете, не затем, чтобы спать… Но в реальности тесного контакта между нами не случалось.

– Нет, нельзя.

Сдавленно сглатываю. Глубоко вдыхая, пытаюсь замедлить легочную вентиляцию.

Она наверняка обидится… Зато, уж точно, оставит меня, на хрен, в покое.

– Пожалуйста, Ярик… Я с краешку…

Чтобы Машка меня когда-то о чем-то упрашивала… Ну, это пиздец, какая дикость! Должно быть, ей взаправду чрезвычайно страшно.

А я ее нытье не перевариваю. Себе же душу сожру, если она реветь продолжит.

– Ладно. Только не щемись близко. Кумарит меня с кем-то спать…

Я не заканчиваю, потому что она ложится и, конечно же, бл*дь, приваливается всем телом.

– Прости…

Святоша пытается отодвинуться, но прогибающаяся сетка упорно возвращает ее обратно ко мне. С краю никак не получается. Слишком узко, мы соприкасаемся по всей длине.

Сглатываю, потому как в результате этого невинного контакта у меня ожидаемо случается стояк.

Чудно, вашу мать, бл*дь…

Отворачиваю лицо к стене, чтобы хотя бы не дышать ею.

Снилось и в пьяном угаре мне являлось всякое, но наяву я никогда не слышал, чтобы Машка дышала так активно и громко. Совсем рядом. Совсем, бл*дь, рядом. Слишком близко. Пиздец, как слишком!

– Яр?

– Чего тебе?

– Спасибо.

Прекрасно, бл*дь… Я этой благодарности охренеть как заслуживаю! Дождался.

– Не за что.

– Знаю, тебе со мной неудобно.

Просто заткнись и спи…

– Нормально.

Охуеть, как нормально. Член упорно требует внимания. И явно не моего. Но накрываю его я. Сдавливая через брюки ладонью, мысленно требую успокоиться.

– Если я повернусь к тебе, может, будет больше места? Попробуем?

Зачем, мать вашу, спрашивать, если не дожидаешься ответа?

Машка смещается на бок и, естественно, скатывается еще ближе. Неловко утыкается губами мне в плечо и через рубашку горячим выдохом пробивается к коже. Меня словно током долбит. Порядочно замыкает. Я даже дышать прекращаю. Сцепляю зубы и каменею.

– Прости.

– Замри, – выталкиваю сдавленно.

– Извини.

– Просто замри, бл*дь, пожалуйста.

– Хорошо.

– И заткнись уже!

Она вздрагивает от резкости моего тона. Несколько секунд выдерживает тишину и неподвижность, а потом, мать вашу, нерешительно ползет ладонью по моей груди. Хватается пальцами за мой бицепс.

– Прости, – повторно пищит свои никчемные извинения. – Так мне не страшно.

Я больше не отвечаю. Знаю, что отпихнуть ее не смогу. Прикрывая ладонью глаза, пытаюсь уснуть. Однако в таком положении это кажется невозможным. Даже когда сама Машка отрубается. И, черт… Во сне она прижимается еще ближе и закидывает на меня ногу.

Ваше благородие, бля…

Прости, папа Тит… Крыша отъехала…

Глава 4

Ярослав

– Ярик… Ярик… – не осознаю, что голос святоши звучит в реальности, а не в моем сне. – Ты… Ты в меня упираешься… Ярик…

Да, упираюсь ей в задницу. Потому что приятно мне так. Офигеть, как приятно…

– Тихо, лежи… – мычу мало разборчивым хрипом.

Веду рукой по ее животу к сиськам. Но едва задеваю божественные холмики, меня оглушает пронзительный вопль.

– Яр, это я! Маруся! – по руке меня лупит. – Проснись, Градский!

Я не то что проснулся. У меня после такого пробуждения психологическая травма.

– Проснулся. Орать перестань, – открываю глаза. Оцениваю обстановку. Все та же беспросветная темень. Все, что я вижу. – Замри уже. Не вертись.

– Как я могу не вертеться? Если мне неудобно…

– Сейчас пошуруешь в свою кровать.

– Когда это мы поделили территорию? Тут нет моей кровати! Где хочу, там и лежу! – толкает меня под ребра локтем.

– Еще одно движение, и ты продолжишь это делать на полу!

– Не посмеешь, – слышу, как цедит возмущенно воздух.

– Ты. Меня. Провоцируешь. Святоша, – выдаю с жесткими расстановками.

Как же она бесит меня!

– Ярик, дорогой мой…

Яркая вспышка света заставляет нас обоих от неожиданности резко зажмуриться. О начатом споре мы, как бывало раньше, вмиг забываем.

– Боже, наконец-то! – Машка резво соскакивает с кровати.

Ее измятое за ночь дизайнерское платье окончательно дыбом встало. Пока «сеструля» поднимается, вижу ее красные труселя. Привставая, подпираю ладонью голову и жду, когда оно обратно упадет. Но у платья настроение точно как у меня – стоит.

– Э-э-э… Святоша, у тебя юбка к спине приклеилась…

Стремительно крутанувшись по своей оси, Титова, пронзая меня пламенным взглядом, принимается судорожно одергивать вздыбленную ткань.

– Придурок, – свирепеет на ровном месте.

Я-то в чем виноват? Надо было промолчать? В следующий раз так и сделаю! Пусть ходит с голой жопой!

– Не за что! – рявкаю в ответ и сползаю с кровати.

Ломка в теле такая, словно меня побили. Все мышцы затекли. А все почему? Пожалел принцесску. Полночи промучился.

Зевая, растираю ладонью лицо. Когда открываю глаза, вижу, что святоша на пах мой смотрит и отчаянно краснеет.

– Это не к тебе. Просто утренняя реакция.

Да, на матрас.

– Ладно… – отвернувшись, включает мобилу. – Давай уже выбираться из этого жуткого места.

– Который час? – снова зеваю.

– Восемь тридцать. Через полтора часа венчание. Мама с папой, наверное, уже кинулись меня… Давай быстрее, Яр. Нужно ехать.

За ночь в этом погребе температура прилично понизилась. Ощутимо перебирает по спине озноб.

Подхожу к системе безопасности. Не переставая зевать и тереть глаза, второй рукой ввожу код. Но вместо щелчка замков прибор вспыхивает красным и рубит по ушам коротким резким звуком.

– Что это? Что случилось? Ярик, проснись. Смотри, что нажимаешь… Вдруг заблокирует!

– Вот не ной ты над душой, – выхожу из себя. – Отойди вообще, не трись об меня. Утром я опасен. Серьезно, святоша. Последнее предупреждение.

– Маньяк, – выпаливает Машка, но расстояние все же увеличивает.

– Да, лично твой, – сам не понимаю, что бубню. – Если мы останемся здесь еще на день, спать ко мне не приходи. Изнасилую.

– Ну, ты и придурок! Не приду, конечно!

Не собираюсь с ней церемониться. Хватит. Вот пусть плачет, не плачет, я ее к себе в кровать никогда не возьму! В конце концов, я ей не папочка. Принцесса, блин.

Стоит и маячит. Шурудит этим своим дурацким платьем. Сжечь его нужно, а не носить.

– Черт… Я все правильно ввел.

Повторно набираю код и к своему ужасу понимаю, что он снова не срабатывает.

– Что не так? Ты забыл, да?

– Нет, не забыл. Я уверен, что вводил вчера – 7471.

– А сейчас?

– Так же!

– Тогда почему он не работает? Попробуй еще!

Пробую. Результат тот же.

– Боже, Яр! Почему он не работает?

– Откуда мне, бл*дь, знать? Перестань верещать на ухо, – начинаю капитально беспокоиться из-за всей этой фигни. Но стараюсь все же не впадать в шабаш, как это любит делать моя изнеженная Машка. – Может, из-за того, что питания не было, код обновился?

Последнее выдвигаю чисто для себя, но Титову прям на месте подбрасывает.

– Ты шутишь? Ты же шутишь? Ты спецом меня пугаешь, да? Скажи! Потому что мне страшно! Признаю!

– Нет, сейчас я все делаю правильно. Не пугаю тебя, – доношу до этой истерички как можно мягче. – Он не работает.

– Но… Как мы тогда выберемся отсюда?

– Не волнуйся, скоро придет Ридер.

– Ты уверен?

Нет, не уверен. Но Машке об этом знать нельзя.

– Я разговаривал с ним вчера, пока ты сидела с завязанными глазами в машине. Он в курсе, что мы тут до утра. По-любому приедет.

– А если нет? Ты же его знаешь! Каких-то колес наглотается и спит потом до вечера. Не раз так было…

– Подождем, Маш. Когда-то же проснется.

Она за голову хватается и, надувая щеки, шумно выдыхает.

– А если нас искать будут, это место, его как-то видно с улицы? Что это вообще такое?

– С улицы это обычный коттедж, каких на ней десятки, – признаюсь. – Но Ридер придет. Не волнуйся.

– А если все же нет? – в ее глазах такое отчаяние горит, едва сдерживаюсь, чтобы не обнять. – Нас смогут как-то найти? Ты далеко машину оставил?

– Не особо, – отвожу взгляд. – Просто… С другой стороны. И тут как бы… В доме вход в бункер… Он порядочно засекречен.

– Черт… Я не хочу здесь сидеть, – паникует. – Ни минуты не хочу!

– Понимаю. Я тоже. У меня вообще час назад тренировка началась. Знаешь, что мне за пропуск будет?

– Ярик… – вздыхает Машка. В глазах уже слезы вижу. – Мне страшно.

– Да перестань ты! Все нормально. Я же с тобой, – приобнимаю все-таки за плечи. – Пошли, давай. Посмотрим, что тут есть пожрать.

– Я не голодна.

– Я голоден. Пойдем, красивая. Давай, – увлекаю ее в подсобное помещение. Стараюсь отвлечь. – Знаешь, что я хочу? Тут по-любому должна быть ореховая паста. Во всех фильмах про апокалипсис в убежище берут такую хрень.

– Да, точно… Должна быть.

Где же чертов Ридер?

– Ну, хоть жрачки тут навалом, – шурша по полкам, довольно выдаю я. – С голодухи точно не помрем. Давай, не стой, Маруся. Что будешь?

– Не знаю… Может, печенье, – ломается моя поникшая «сеструля».

– Ореховое, кокосовое, ягодное, шоколадное…

– Кокосовое.

Протягиваю ей пачку. Себе беру фисташки и пачку чипсов. По дороге из кладовой еще и бутылку колы прихватываю.

– Яр… – мнется Машка в комнате.

Явно не знает, как сказать. Подталкиваю:

– Что опять? Говори уже?

– Я в туалет хочу, – шепчет она, покрываясь красными пятнами. – Давно терплю. Но боюсь. Проводи меня.

Бросаю еду на измятую кровать и беру ее за руку. В другой ситуации я бы, может, и заржал, но сейчас, при виде перепуганной Машки, у меня уже в груди щемит.

– Чего ты боишься? – мягко журю свою принцесску по дороге.

Выступая по направлению к ванной первым, бью по выключателю и вхожу. Я тут уже побывал, и мне даже в голову не пришло оглядываться. Обычная ванная. Не представляю, чего тут можно бояться? Но, это ж Маруся… Девчонка… У нее случаются такие заскоки.

– За… За шторкой никого нет? Посмотри…

Закатывая глаза, отдергиваю шуршащий полиэтилен.

– Никого.

– Ты за дверью постоишь?

– Хорошо, – со вздохом заверяю ее.

– Спасибо.

Исполняя свое обещание, полминуты подпираю спиной стену. О жрачке думаю, в животе так и урчит… Как вдруг слышу приглушенный Машкин вскрик.

Глава 5

Мария

Крик вырывается непроизвольно, когда вижу, что у меня начались месячные. Так и знала! Что я теперь делать буду?

Еще и Ярик… Стоит моему вскрику стихнут, врывается, блин, в ванную. Я чуть трусы на плитку не роняю. Хорошо, что сижу на унитазе, а это взбесившееся платье прикрывает и бедра, и зажатое дрожащими пальцами белье.

– Что случилось? – лихорадочно мечется по помещению взглядом.

– Ты нормальный, вообще? Я в туалете!!!

– Чего орешь тогда? Или ты каждый раз так? Запор? Или золотуха?

– Пошел к черту, – швыряю в него рулоном туалетной бумаги. От расстройства и обиды на глазах выступают слезы. – Выйди немедленно, козел! Я папе все расскажу! Он тебя…

Ярик психует, но выходит. И продолжает меня доставать через дверь:

– Просто объясни, что случилось? Ты же знаешь, что можешь сказать мне все? Манюня? Поговори со мной. Маша?

Он, черт возьми, издевается?

– Ничего я тебе не скажу!

А сама сижу и плачу.

– Я сейчас опять войду.

– Не смей!

– Просто скажи, что случилось?

– Ничего!

– Ну, ты же из-за чего-то плачешь?

– Так мне хочется!

– Выходи тогда. Тут рыдай, блин!

– Не хочу! Ты не достоин моих слез!

– Маруся… – долбит кулаком в дверь. – Предупреждаю. Я вхожу.

И он снова вламывается. Рожа злая, но я тоже на взводе. Если бы не «красные проблемы», вскочила бы и расцарапала всего.

– Говори! Сейчас же!

Что за несносный кретин?! За что мне это? Неужели не понимает, что смущает меня?

Растираю ладонями слезы и понуро опускаю голову.

– Машка… Давай уже, рожай. Я же не просто так кипишую! Слышишь меня? – горланит, как всегда, грубиян. – О тебе волнуюсь! Кипятком все…

Посмотрите, какая цаца! Царевича заставили беспокоиться!

– У меня кровь… – роняю лицо в ладони.

Так стыдно мне еще никогда не было.

– Где? Где?

Ну, что за тормоз?! Убирая руки, вижу, что мой Град все краски утратил. Бледный, как с воспаленным аппендицитом в десять лет.

– Там… – взглядом вниз указываю.

Он, оказывается, умеет еще и смущаться. Набирает яркости, вероятно, не меньше меня.

– Первый раз, что ли?

Ну, дубина…

– Нет, не первый. И не двадцать первый. Но, сам понимаешь, у меня ничего с собой нет…

Он тяжело переваривает эту информацию. Но все же догоняет.

– И ты решила сидеть на унитазе? Ну, правильно, чё? Ридер приедет, отпилим, и с ним домой поедешь.

Что тут скажешь? Неуместные шуточки – конек Градского.

– Ярик… – тоненько тяну я. Мне снова приходится просить его о помощи. Проклятый бункер! Всеми силами сдерживаю новый поток слез. – Яр, миленький, найди мне что-нибудь. Пожалуйста.

– Да, конечно… – прочесывает ладонью затылок и шумно выдыхает. – Сейчас.

Тотчас принимается за поиски. Идет к узкому белому навесному шкафчику. Открывает его и… бинго! Там такой запас! Учитывая, что бункер принадлежит отцу Ридера, я чаяла надежду на какую-нибудь вату и бинт, а тут несколько видов гигиеничных прокладок. Он явно в этот погреб не один планирует заселяться.

– Подойдет? – Градский маячит яркой упаковкой.

Это достаточно популярная марка, я ее использую. Но даже если бы она лично мне не нравилась, сейчас соглашусь на все.

– Да, вполне, – краснея, принимаю у него из рук упаковку. – Спасибо.

И мы застываем, глядя друг другу в глаза. У меня дыхание спирает. И вниз по животу стекает волна непонятного ноющего жара. Это никак не связанно с моим физическим состоянием. А что тогда? Я не знаю.

– Выйдешь?

– А, да… Я за дверью.

Вернувшись в комнату, мы молча принимаемся за перекус. Сил на разговоры не осталось. И это платье, я уже его ненавижу! Колется и раздражает кожу. Можно, конечно, поискать какую-то одежду. Она здесь по-любому есть. Только… Я все надеюсь, что Ридер вот-вот появится, и мы поедем домой.

Закончив с печеньем, взбиваю подушку повыше и ложусь.

– Венчание началось, – грустно оповещаю, судорожно стискивая в ладони мобильный.

Яр едва заметно вздрагивает и, безусловно, привычно отмахивается:

– Пофиг. Даже хорошо, что мы не успели. Сейчас подъедет Ридер, и завалим сразу в ресторан.

– В таком виде?

Растрепанные, помятые, двухдневной свежести…

– Зато представь, какой ажиотаж, – гогочет Градский.

Поднимая опустевшую пачку «Lay’s», высыпает остатки прямо в рот.

– Вообще не смешно.

– Ладно, не дуйся, Маруся. Домой заскочим, впрыгнешь в новое платьишко.

– Обязательно.

Вот только… Час за часом бежит, а Ридер так и не появляется. Ближе к вечеру я сдаюсь и отправляюсь, чтобы принять душ. Града прошу оставаться за дверью. Освежившись, облачаюсь в найденные Яриком чистые вещи. Это пижама, которая по виду больше похожа на термобелье. Очевидно, из-за того, что ночью тут может быть холодно.

Чувствую себя немного лучше. Но надежды на спасение сегодня остается все меньше.

– Ты что, забыл вытереться? – ругаю Яра, когда он брызгает в мою сторону водой. – Что за ребячество?

– Ты такая скучная, святоша, – смеется он. – Если мы тут надолго, как будешь меня развлекать?

– А я обязана тебя развлекать? Сплюнь!

– Ну, я же тебя защищаю, а ты, давай уж, постарайся, сделай мне приятно.

– Иди в жопу, – скрещивая на груди руки, откидываюсь на подушку.

Градский на свою кровать не ложиться. Идет обратно в другой конец комнаты. Шарит там в шкафчике.

– Картишки нашел. Играем?

– Ты жульничаешь! Я с тобой не играю.

– Я не буду, честное слово, – смеется этот балбес.

– Ты всегда так говоришь! И каждый раз жульничаешь!

– А ты будь внимательнее. Вот я вижу, что ты отвлекаешься, концентрируешься не на том. Как не схитрить? Знаешь, какое это искушение? – самоуверенно ухмыляясь, подергивает бровями. – Невозможно удержаться.

– Вот и играй сам! А я с обманщиками не играю.

– Когда же ты поймешь, Маруся, что все обманывают?

– Не все. Не лечи меня.

Замолкает, но долго сохранять тишину не получается.

– Давай же, святоша. Мне скучно.

И я, как всегда, иду на контакт. Знаю ведь, что одурачит, а все равно соглашаюсь! Умею достойно проигрывать, но мухлеж и сопутствующие насмешки Ярика каждый раз бесят неимоверно. Он смеется, еще и «шестерки» мне не плечи кладет.

– Как же ты меня достал! Гнусный обманщик. Клоун. Гороховый шут. Убирайся на свою кровать, – сердито смахиваю с постели карты.

Они по полу разлетаются, а этот нахал Градский только ржет. Поймав меня за запястья, скручивает и на спину опрокидывает. Сам сверху наваливается.

– Сейчас же слезь с меня… Не то я тебя…

– Уймись, святоша… – его хриплый смех неожиданно мягко стихает.

Он смотрит на мои губы, а меня вдруг безумное волнение охватывает. Воздух из легких словно ударом выбивает. Я замираю. Ярик медленно подается ближе. Ощущая на губах его горячее дыхание, вздрагиваю и глаза расширяю.

Секунда, две… И снова, как прошлой ночью, гаснет свет.

Глава 6

Ника Градская

Глотая слезы, листаю альбом с детскими фотографиями. Подолгу на каждой зависаю. Почти на всех снимках рядом с Яриком – Маша. Даже если мы семьями, она все равно рядом с ним. На трети они грозно взирают друг на друга, забывая о просьбах фотографирующего смотреть в кадр. На нескольких – и вовсе дерутся. А мы рядом, такие смешные, с открытыми ртами и выпученными глазами.

Смеюсь сквозь слезы.

Есть, конечно, много фотографий, на которых улыбаются. И чаще всего именно друг другу. Мало, где по-настоящему позируют. Поймать их являлось непосильной задачей. Сколько раз случалось, учительница звонила и жаловалась: час мурыжили весь класс, сделали дюжину снимков, и все равно – Титова с Градским перекошенные. Я, безусловно, расстраивалась и переживала, пыталась разговаривать с Яриком. Но он с самого рождения сам себе Бог. Выслушает и сделает по-своему. До фонаря ему чье-либо мнение.

Яр вращается на своей орбите. Любит шутить, смеяться, громко разговаривать по телефону, слушать музыку, танцевать. Причем танцует именно с кайфом, никого не стесняясь. Когда он дома, его всегда слышно. Я столько раз просила быть потише…

Вернуть бы теперь домой только, Господи…

Маша – хорошая девочка. Вроде тихая такая, послушная. Но с Яриком вдвоем такие проделки устраивали! Оба – как мальчишки! Сын ее, конечно, постоянно подбивал на всякие проказы и искусно провоцировал, если Машка вдруг думала упираться. Но и она за ним везде, куда бы он ни шел, следовала. Если Яр злился, на спину ему запрыгнет и не отпустит, пока он не прекратит обижаться.

– Сильно болит?

Наблюдаю в окно, как сын опускается на колени возле свалившейся с качели Маши.

– Не твое дело!

– Не кричи ты. Дай помогу.

Но девочка продолжает кричать:

– Нет!

Решаю вмешаться. Выйдя на террасу, слышу приглушенный голос Ярика:

– Хочешь, я тебя обниму?

И Маша вдруг сама к нему бросается.

– Да!

В какой-то момент мы просто перестали обращать внимание на то, что они говорят друг другу. Порой, конечно, их споры переходили все грани. Приходилось разнимать. Но не так, чтобы слишком часто это случалось. Или это мне сейчас так кажется…

– Папа сказал, чтобы я сильно тебя не обижала, потому что ты когда-нибудь на мне женишься, – проговаривает семилетняя Мария, не вынимая изо рта чупа-чупс.

Ярик в панике расширяет глаза и ни словом не комментирует это сообщение. А я, взбивая тесто на блины, тихонько смеюсь и продолжаю наблюдение.

– Я не хочу замуж. Я ненавижу замуж. Мне не нравится секс, – проговаривает Маша тоном уставшей от всего, и жизни в том числе, женщины.

У меня глаза на лоб лезут, когда это слышу. А им обоим хоть бы что. Смотрят исключительно друг на друга.

Маша продолжает:

– Я соглашусь за тебя выйти, только если пообещаешь, что тебе секс тоже не нравится.

У сына, очевидно, нет столь же категоричного и точного мнения по этому поводу, но он отвечает:

– Не нравится.

Кажется, он ее в очередной раз обманывает.

– Тогда посмотрим, – важно заключает Маша.

А я качаю головой и смеюсь.

Ярик за ней, куда только не носился. Не дай Бог, Титова с кем-то другим гулять уйдет! Целая катастрофа!

– Что это за запах? Ты что, курил? Я все расскажу дяде Сереже!

– Стой! Мелкая гадина! Стой!

Не успеваю среагировать, как Маша бежит из кухни. Яр нагоняет. Оборачивая вокруг ее талии руку, крепко прижимает спиной к себе и поднимает над полом.

– Пусти, придурок! Сила есть – ума не надо.

А в девятом классе Яр на школьной дискотеке избил парня, посмевшего пригласить Титову на танец. Мол, слышал, что тот говорил о ней гнусные вещи.

Но самый сильный спор между ними случился в десятом классе. Крик стоял на весь дом! Вот только все слова какими-то обрывками неслись. Пока поднималась наверх к комнате Ярика, понять ничего не успела. Маша с плачем мимо меня прошмыгнула и убежала домой. Но и Яр… Хотела его отругать. Вошла в комнату и растерялась. Впервые видела в глазах сына слезы. Как ни допытывались – ни мы, ни Титовы, так и не узнали, из-за чего произошла эта отличительная ссора.

Раньше случалось, что поскандалят и друг другу названивают. Целый день телефон разрывается. Яр примет вызов, она ему что-то прокричит и бросит трубку. Потом он ей так же, слышу же. И несется по кругу. Скажу, чтобы отключил телефон – так нет! Не дай Боже! Мечется по комнате и ждет, когда позвонит.

А тут целую неделю конфликт не разрешался. Не разговаривали совсем. Потом все же, с демонстративным безразличием друг к другу, начали общаться.

Вне дома Ярик Машку всегда чересчур опекал. Чего только не было…

– Перестань меня защищать! Я без тебя справлюсь!

– Ага, как же! Я не для тебя это делаю. Чтобы ты ничего себе не надумала.

Маша выбрала наш университет, и сын, естественно, за ней последовал. Одиннадцать лет вместе в школе. Наверное, им обоим казалось невозможным расстаться в фактически взрослой жизни. Снова вместе. Со скандалами, спорами, бесконечными пикировками и даже настоящими дебошами, но вместе.

Яр всегда Машку ждал по утрам. Она еще, случалось, обиженная, с отцом хочет уехать, но мой сын ждет и настаивает.

– Какой бред! Я еду в то же место, зачем папе Титу делать крюк? Не выделывайся! Давай, садись, святоша!

Адам только улыбался и пожимал плечами, передавая Яру свою ненаглядную принцессу. Да Машка и сама – кричит, кричит и бежит к нему… Смешные такие…

Мне кажется, к их конфликтам привыкли все. Даже соседи. Никто не обращал внимания на круглосуточные крики и ругань.

Не хочу верить в то, что они могли сделать что-то плохое. Они бы никогда не сбежали и не причинили друг другу вред.

Но если они все же в беде, как им помочь? Где искать?

Всех друзей опросили, никто ничего толкового не посоветовал. Остался один Ридер, но с ним самим случилось несчастье. Мы с Сережей были в шоке, когда узнали, что у друга нашего сына передозировка и, как следствие, наркотическая кома.

– Ник!

– Я здесь, – отзываясь на голос мужа, откладываю альбом на стол и поднимаюсь с дивана.

Не успеваю дойти до двери, Сережа ее открывает и заходит в спальню.

– Плохие новости.

У меня сердце обрывается.

– Господи… Говори скорее!

– Ридер умер, не приходя в сознание.

Глава 7

Ярослав

Вторая ночь дается нам куда тяжелее первой. У Машки случается настоящая истерика. Она рыдает навзрыд. Конечно же, пускаю ее к себе в постель. Обнимаю. Манюня судорожно цепляется, опутывает руками и ногами. Я и сам ее в себя вжимаю. Утешаю, как могу. В ней же точку опоры ищу.

Я не знаю, что будет дальше. Я не знаю, как ее успокоить. Я не знаю, когда приедет Ридер. Я ничего не знаю. Я так же, как и она, морально расшатан. Понимаю одно: нужно держаться.

Так странно, но в эту ночь мне, озабоченному придурку, не до похоти. Прям вообще. В другой момент пришел бы в священный ужас. Машка меня всего обслюнявила, всеми частями тела обтерлась, а у меня, вот так удар ниже пояса – не стоит!

Пиздец, я на нерве. Охренеть просто.

На следующий день, самому ведь хуево, но пытаюсь ее веселить. Маруся не поддается. Часами лежим в этой разрушительной тишине.

Ридера все еще нет… Его просто, бл*дь, нет.

Послезавтра самолет в Варшаву. Я, черт подери, не могу пропустить чемпионат. Кроме того, находиться столько времени в компании святоши – то еще испытание. Член стремительно воскресает, медленно съезжает крыша. И даже шифером не шуршит. Почему-то мое дурное нутро Машку, вопреки всем воспитательным мероприятиям, своей считает и, очевидно, во всей этой пошлой оттепели ничего зазорного не находит.

На хрена только выдернул ее с этой свадьбы? Будто черт подбил.

Совершаю еще несколько попыток ввести код. Начиная сомневаться в собственной адекватности, пробую уже разные комбинации цифр. Ничего, мать вашу, не срабатывает. Очередной резкий гонг рубит восприятие, словно контрольный из дробовика.

Аппетит на нервах даже у меня не особо развивается, а уж Марусю и вовсе ничего не интересует. Но я все равно несу консервы и какие-то сухари. Заставляю ее есть. Сам периодически перекусываю всякой херней, типа чипсов и печенья. Зато сушняк постоянно, будто после конкретного перепоя. Колой заливаюсь. За два дня язва не откроется, дома буду мамины бульоны хлебать.

Вот бы поскорее…

Свет тухнет и на третью ночь. Засекаем время на Машкином мобильнике. Снова это случилось ровно в двенадцать часов. Телефон окончательно садится, но теперь мы знаем, что отключение генератора происходит автоматически. Должно быть, в целях экономии.

Без света что-то делать невозможно. Темно настолько, что никаких очертаний не обнаружить, сколько ты ни лупись в разложившееся пространство. Глухой мрак, словно в аду. Я там, конечно, еще не был, но предполагаю, что этот долбаный бункер – худшее место на всей планете.

В понедельник, от той же скуки, шерстю в кладовой и нахожу мощный фонарик. Если его днем зарядить, ночью можно пользоваться. Вот только нам и днем, имея в распоряжении телевизор с DVD-плеером и магнитофон, ничего особо не хочется. А уж когда тухнет свет, такая безнадега накатывает. С головой накрывает. Горло спазмом душит. Иногда кажется, что кислорода меньше становится. Я понимаю, что это нервы, и накручивать себя до каких-то ебучих панических атак вот вообще не стоит. Но моментами так и кроет…

На четвертый день я, наконец, осознаю, что все же проебываю чемпионат. Не конец света, конечно. Но, сука, досадно, пиздец как.

Едва врубается свет, сдергиваю Марусю с кровати.

– Давай, святоша. Соберись, мля, – убираю с лица растрепанные пряди волос. Надо ее причесать, наверное. Сама же потом, когда Ридер приедет, ныть станет, что вид не товарный. Перфекционистка, черт подери. – Давай, красота! Отнесемся к этому заключению, как к крутому приключению. Мы же о чем-то подобном фантазировали, когда смотрели все эти тупые американские триллеры.

– Еще скажи, что это самое лучшее, что могло с нами случиться, – Машка не разделяет моего энтузиазма. Губы дует. Нижнюю впору пальцами подбирать. Или языком… – Так обычно говорят герои этих самых тупых американских фильмов, перед тем как поехать кукушкой и начать мочить друг друга.

– Стоп. Не туда тебя, Маруся, понесло, – сдавливая пальцами ее подбородок, буром пру, чтобы лицом к ней прижаться. Она от такой резкой облавы прерывисто выдыхает, а я, вдохнув, с трудом сглатываю, но продолжаю клеить самоуверенного придурка. – Это как пионерский лагерь. Только для взрослых, ага, – закусывая губу, подмигиваю. – Веселье начинается!

– Что именно ты предлагаешь?

– Для начала, с сегодняшнего дня я ввожу свод правил. Первое: никаких слез. Никаких, бл*дь, слез! Слышишь меня, Манюня? Мы будем относиться ко всему просто, – довольный тем, как она внимает, продолжаю инструктаж. – У нас есть еда, одежда. Не подохнем! Рано или поздно отсюда выберемся. Так на хрена страдать? – последнее выкрикиваю, как лозунг на гражданской демонстрации.

– Это все к первому правилу?

– Ага.

– А второе какое?

– Ну, второе я пока не придумал.

– Тогда можно я добавлю?

– Конечно.

Упирая ладонями мне в грудь, отстраняется, но все же не отходит.

– Что бы здесь ни произошло, никто об этом не узнает. Никто и никогда.

– Вай, святоша! Звучит страшно интригующе, – выкатывая глаза, ухмыляюсь с предвкушением. – И очень провокационно, – дерзко подергиваю бровями. – Умеешь ты молотить и подмолачивать!

– Ярослав, – остужает тоном моей мамы. И краснеет принцесска. – Не фантазируй слишком бурно. Я не о глупостях сейчас говорила, а вообще… Обо всем! Знаешь, в замкнутом пространстве, как правило, люди с ума сходят, – выдвигает с конкретной такой уверенностью. – Кто знает, что с нами станет?

– Да что с нами станет? Стой. Молчи. Это риторика, если что. Кончай эти депрессивные мысли гнать. Не развивай. Опять не туда двинула. И если ты еще не в курсе, дорогая моя «сеструля», я о тебе и так никогда не треплюсь. Дополнительные предупреждения без надобности.

– Спасибо.

– Что-то ты зачастила с благодарочками. Я прям с ног до головы в лучах твоей доброты…

– Яр!

– Только говоришь так, словно нам здесь месяц сидеть. Это мне не нравится.

– А ты сам как думаешь? – явно надеется, что опровергну ее гнетущие опасения.

И я, Ярослав-Божище-Градский, конечно же, это делаю.

– Пф-ф, еще максимум день. Ладно, ставлю на тридцать шесть часов. А ты? – подбиваю на спор.

– Двадцать четыре! Хочу быстро.

– На что играем?

– На три похода в кино!

– Скучно, – ожесточенно кривлюсь. – Дай что-то кровное, святоша. Что-нибудь, чего жалко. Жадно жалко.

– Варианты?

– Я заберу твою невинность.

– Ты совсем без тормоза?

Ржу, когда она лупит меня по груди и бодрячком отступает. Расшевелил, наконец-то.

– Дай закончить. Я равноценную сделку предлагаю. Ты выставляешь свою невинность, я – свою. Фигурально. Победитель придумает для второго нечто, чего тот еще не пробовал. Это никак не связано с сексом, – вообще никак, ага. – Какие у тебя грязные мысли, ух.

– Ты такой балбес, Ярик! Нет слов!

– Итак, ставки тридцать шесть на двадцать четыре. Суперприз – невинность. Засекаем время.

– Оно уже двадцать минут идет. Осталось двадцать три часа и сорок минут до моего выигрыша.

Чудно! Узнаю этот азарт.

– Умеешь ты, святоша, разгонять кровь, – машинально смотрю на ее губы и хищно облизываюсь.

Да, я тот еще маньяк. На Титову заточен. Что поделать, у каждого своя карма. Она – моя.

Глава 8

Мария

Впервые наш спор заканчивается ничьей. Обычно Ярик делает все возможное, чтобы выиграть. И сейчас я бы радовалась его победе, даже если бы сжульничал. Сделал бы, что угодно! Готова все отдать, только бы покинуть это ужасное место.

– Буууу! Аррр!!!

– ААААА!!! – визжу, отпрыгивая от Градского, выскочившего из-за угла.

Он, продолжая играть роль какого-то неандертальца, обхватывает меня руками и отрывает от пола. Пытаясь «сожрать», с дикими утробными звуками кусает и слюнявит мне шею.

– Аааа! Ярик, блин! Животное!

– Да и ты не божий дар!

Отлепившись от моей шеи, ржет как ненормальный.

– Пусти уже, идиот!

Яр забрасывает меня на диван. Приземляюсь на колени, лицом подушку рою, но, быстро сгруппировавшись, перемещаюсь и хватаю в руки пульт.

– О, нет, нет, – возобновляет Градский наступление. – Дай сюда, женщина.

– Черта с два! Сегодня я выбираю фильм. Моя очередь.

– А ты занимала? – спрашивает этот придурок на полном серьезе. – Я тебя не видел. Изыди!

– Сам ты… – вскрикиваю, когда он наваливается сверху. Зажмуриваясь, визжу и толкаю его ногой в живот. Руку с пультом при этом отвожу как можно дальше за голову. – Пошел ты в жопу!

– Ого, – дергая мои подтянутые колени в стороны, шокирует тем, что оказывается прямо между моих разведенных ног. – Даже так, – выдыхает в ухо, прижимаясь слишком тесно. – Ну, поворачивайся, святоша.

Я чувствую давление его эрекции непосредственно на промежность. Одежда в таком положении абсолютно не спасает. Задыхаюсь на вдохе и на миг замираю. Кажется, что свет мигает, как новогодняя гирлянда… Нет… Это, должно быть, в голове что-то коротит.

– Ты такой кретин! – Ярик ржет. И, прежде чем вырвать у меня пульт, как собака, лижет щеку. – Фу-у-у… Отстань!

Упираясь ладонями в диван, Градский плавно и быстро выпрямляется.

– Вот так вот, – садится и с важным видом воспроизводит вставленный в DVD-плеер диск. Сам же выбирает из списка фильм. – Хорошо, что у моего деда до сих пор есть такая же хрень.

– Типа, много ума нужно, чтобы понять, как им пользоваться, – фыркаю я, порывисто вжимаясь в свой угол.

– Много, не много, а ты поучись для начала у папочки.

– Это ты у нас папочка? Не беси меня, Ярик!

Он лишь ржет и качает головой. Знаю, что любит меня злить. Дурак. Дурак же!

Врубает, как обычно, какую-то пошлую комедию. А я сижу и продолжаю беситься. Делаю вид, что не смотрю. Но от нечего делать тоже, конечно, поглядываю.

– Хватит дуться, святоша, – сдается Градский минут через десять. Подставляет мне, как в детстве, мизинчик. Отвечаю ему факом и, скрещивая на груди руки, прячу пальцы. Знаю, что будет силой лезть. – Ты выбираешь «сопли», а у нас настроение и так «говно».

– Очень красноречиво и понятно изъясняешься, Яр. Мама может тобой гордиться!

– Прекращай. Знаешь же… Когда ты такая правильная, я хочу тебя испортить, – окидывает меня каким-то горячечным взглядом.

– У тебя температура подскочила?

– Нет, другое, – прочесывает ладонью короткий ежик волос. – Скажем так, более материальное, – подмигивает. – Можешь потрогать.

– Сам себя потрогай! Маньяк!

– Да, твой, – заявляет в который раз. Причем с нахрапистой такой невозмутимостью. – И это неизменно, как первый закон Ньютона.

– Первый закон Ньютона – это закон инерции. Яр, у тебя тройка по физике. Кончай умничать, скромник.

– Да, тройка. Формально. Так-то я вообще все годы списывал, – разглагольствует без какого-либо стеснения. – Предпочту просто умно и скромно кончить.

Я, конечно, привыкшая к подобным шуточкам со стороны моего Градского, но в этот момент вспыхиваю, будто пожаром объятая.

– Ну, ты… Скромно! Достал меня своими пошлостями! Смотри фильм лучше.

Он отворачивается и как будто забывает обо мне. Действительно внимательно следит за происходящим на экране, хотя там ни вдумываться, ни всматриваться никакой необходимости нет.

– Яр, – тихо зову его спустя какое-то время. – Ты помнишь, какой сегодня день? – Съезжая ниже на диван, закидываю ему на колени ступни. Мы часто смотрим фильмы именно так. Бывает, меняемся. Я сажусь, а он ложится и кладет мне на ноги голову. Ну, иногда и ноги тоже. Тогда оттягиваю ему резинки носков и стреляю по лодыжкам. Или подразнивая Кинг-Конгом, щипаю волоски. – Нам стоит начать делать какие-то насечки.

– Сегодня пятница, Маш, – так же тихо и мягко отзывается Яр. Проходится ладонями по моим икрам. Сжимает ступню. – Неделя. Прошла, бл*дь, ровно неделя.

– Я отмечу перед сном. Будем считать. Мы успеваем досмотреть фильм?

– Успеваем.

И вновь молчание затягивается. Хотя подмывает орать. До боли. До хрипа. Пока в легких кислород не закончится!

– Ты все еще злишься?

– Нет. Нет, Яр. Конечно же, я не злюсь на тебя, – выдыхаю едва слышно, пытаясь сдержать очередную порцию слез.

– Чего притихла тогда? Мм-м, Маруся?

– Я так устала, Ярик… Домой хочу. Очень-очень! Как ничего на свете… К папе и маме, – резко выпрямляясь, забираюсь к нему на колени. Обнимаю руками за шею, утыкаюсь лицом в грудь. – Порой мне кажется, что мы тут останемся навсегда, и я… Мы никогда не увидим родителей…

– Машка, вот не надо так… – вздыхает мой Градский. Поглаживая ладонями спину, поднимается одной к затылку. Сминает волосы. Трогает пальцами кожу. У меня моментально дрожь по телу проходит. – Я тоже не железный, святоша. Не нагнетай. Надо держаться. Навечно мы тут точно не останемся, – смеется, но как-то сипло и натянуто. – Хотя бы потому, что папашка Ридера периодически здесь появляется, обновляет запасы, следит за работой системы…

– Откуда знаешь?

– Ну, Ридер болтал.

– Ридер… Ну, вот скажи мне, где он? – отстраняясь, в глаза заглядываю. – Он-то в курсе, что мы здесь! Нас неделю нет! Не может быть, чтобы наши к нему не ходили. Как это вообще понимать?

– Не знаю, Маш. Мне тоже непонятно. Устал голову ломать, что могло случиться.

– Он ведь вроде не сволочь, чтобы намеренно нас здесь держать?

– Нет. Намеренно, точно, нет.

– Что же мы будем делать, Яр? – слышу, как голос начинает дрожать.

Градский крепче сжимает мой затылок и толкает совсем близко к своему лицу. Соприкасаемся кожа к коже. И глаза одновременно прикрываем.

– Я не знаю, Манюня. Я не знаю… – чувствую его горячее дыхание на своей щеке. И от этого меня почему-то вновь дрожь разбивает. Он ведь тоже, наверное, ощущает. Тяжело сглатывает и шумно вздыхает. Ведет ладонью по моей шее, ловит всех этих бесноватых мурашек. Добавляет им безумия. – Все будет хорошо. Обещаю. Не плачь больше.

– Мне с тобой… Я рада, что мы здесь вдвоем, – признаюсь почти шепотом.

– Я тоже. Но было бы правильнее, если бы я тебя не брал.

– Нет, нет… Ты что? Если бы осталась дома, умерла бы, не зная, где ты.

– Машка…

– Мы всегда вместе, помнишь, Яр?

– Всегда.

– И здесь…

– Справимся, – заканчивает он за меня.

– Да, справимся. С тобой мне не страшно. А тебе со мной?

– Э-э… Как бы мне, в принципе, не бывает страшно, – привычно хорохорится.

– Ой, ну, конечно… Гроза района, – смеюсь.

– Не, гроза района – это ты, Титова. Я просто Божище Градский.

– Ярополк Великий, блин!

– Ага, – важно кивает. – И весь твой, святоша. Пользуйся.

– Я пользуюсь.

– Мало.

– Кому это мало? Мне хватает.

– Мне – мало.

– Ярик… Какой же ты… Ярик!

– Ага.

Глава 9

Ярослав

Распечатываем вторую неделю. Скручивается восьмой день, девятый, десятый… Сука, десять суток! Десять чертовых суток! Оставаться вменяемым становится очень сложно. На мозги давит все и сразу. Замкнутое пространство, тишина, темнота… Стены будто сжимаются. Кислорода словно все меньше. Накручивает? Когда мы с ума сходить начнем? Или уже?

– Ярик… Яр… – шелестит Машка в шею.

Дыхание спирает, когда обнимает со спины. Всем своим идеальным телом прижимается.

Рота, подъем, бл*дь!

– Мм-м? – отзываюсь бессвязно.

– Не спишь?

Она совсем ни хрена не соображает, когда вот так касается губами моего затылка? Все волоски по телу дыбом встают. И не только волоски, да… Эрекции болезненная, раскаленная, ноющая. Член явно готовится к прочим херам отвалиться, если в ближайшее время не поместить его в благоприятную среду. Очень влажную, тесную и горячую благоприятную среду…

Просто жесть, так встрять!

– Яр?

– Не сплю, Маш, – произношу на выдохе, почти не размыкая губ. – Как я могу уснуть, если ты бубнишь в ухо?

– Ярик, миленький, я не могу уснуть. Поговори со мной.

Лбом в холодную стену негромко впечатываюсь. А хочется уже с размаху! Чтобы мозги наружу полезли. Если мое напряженное тело до «откидки» не разобьет какой-нибудь эпилептический тремор, поистине чудно будет!

Нервы на износе, но я, как обычно, уступаю святоше.

– Задавай тему.

– Может, в города сыграем?

Какие, нахрен, города?! Нам что, по пять лет?!

– Ха-ха, если только на раздевание.

– Яр…

– Одесса-ёб-ее-мама, – раздраженно даю старт.

– Анталия, – отбивает Машка с повышенным восторгом.

Горячим дыханием шею мне лижет.

– Ялта.

– Алжир!

– Рио-де-Жанейро, бл*дь.

– Олюдениз, – смеется и жмется еще ближе.

Ощущаю, как ее мягкие сиськи на моей спине расплющивает. Соски ее, черт возьми, чувствую.

Прикрывая веки, мысленно какие-то мудреные молитвы воспроизвожу. Главная из которых: «Не дай зафиналить в штаны».

– Яр! Так долго думать нельзя!

Я ее… Сейчас как втрамбую в матрас, все свои географические познание потеряет, Энштейн, мля!

– Десять, девять, восемь, семь, шесть… Думай-думай!!! Пять, четыре, три, два…

– Зверево!

– О-о-о… А это где?

– Хрен его знает. Где-то.

– Выдумывать нельзя, помнишь?

– Ничего я не выдумывал. Это небольшой российский город, – встретилось в сети и отложилось в памяти. – Играешь дальше, или спим?

– Играю! – почти верещит. В застывшей тишине этот звук как будто эхом расходится. – Оран!

– Неаполь.

– Мм-м, Люксембург.

И снова в меня сиськами бьется. Ладошками грудь сдавливает – аж дыхание выбивает.

Какие города? Не соображаю. Особенно, когда одна ее рука дерзко, типа, щекотно, отправляется в поход по моему животу.

– Я-я-я-ярик… – дразнит и торопит, гуляя пальцами все ниже. На автомате задерживаю дыхание и мышцы напрягаю. – Ого, ну у тебя и пресс, Градский! Можно под футболкой потрогать? Ты такой твердый… – да, пиздец, какой твердый! Ты даже не представляешь, какая радость… – Можно? Я-я-яр-р-р…

– Нет, нельзя, – шиплю со скрипом.

Перехватывая ее пальцы, машинально сжимаю.

– А-а-а-у, – вскрикивает Машка. – Больно, придурок… – и кусает меня за плечо.

Перед глазами скоростным паровозом калейдоскоп мигающих лампочек летит. Убивает, на хрен. Резко разворачиваясь, не владея примитивным набором приличных слов, пытаюсь что-то сказать ей. Вот только из-за смещения наших тел это долбаное ложе прогибается, и я, право слово, нехотя на Машку наваливаюсь.

И тут-то… Мириада звезд такая несется, словно на ковре-самолете в Бангладеш слетал!

Я понимаю, что продолжения не будет… Понимаю… Шутки шутками, но Машку трахать нельзя. Сука… Мне даже думать о таком не велено. И тем более такими словами, потому что… Это ведь Маруся Титова, мать ее…

– Ярик… – сдергиваю себя с кровати быстрее, чем она успевает закончить. – Ты куда?

Замираю в темноте.

Куда тут двинуться? Опускаюсь на Машкину постель.

– Напомни, святоша, на какой букве закончили? – стараюсь, чтобы голос звучал легко, мол, мне чрезвычайно весело.

– Я сказала: Люксембург… – растерянно тянет «сеструля».

Кодовое слово, черт возьми!

– Гамбург, – оживает мозг.

Запах ее все еще стоит в легких, но хоть тактильный контакт разорван.

– Гётеборг!

Что, блин? Ладно…

– Гонконг.

– Грюнберг!

– Ты решила меня выбесить этой буквой? – шиплю в темноту.

– Разорви, – и хихикает, зараза. – Вспомни с другим окончанием.

Напрягаюсь сильнее, чем на экзамене по географии, и выдаю победно:

– Грозный!

– Йёнчёпинг! – орет Машка на весь бункер и вовсю хохочет.

– Я тебя сейчас… – выдыхаю вкрадчиво, больше для себя, прежде чем подорваться на ноги.

Когда хватаю ее на руки, она от неожиданности визжит, как потерпевшая.

– Ярик, дурак, блин, – возмущается дребезжащим голоском. – Здесь же темно и страшно… Я испугалась!

Подбрасывая в темноте, ржу, когда она вновь орет. Встряхиваю и на плечо закидываю.

– Трусы хоть сухие?

– Пошел ты в жопу!

– Не ответишь, сам проверю.

Двигаю ладонью по задней поверхности ее бедра вверх, целюсь к развилке ног. Машка вдруг вместо того, чтобы визжать и извиваться, резко цепенеет. Кажется, что и дышать перестает. Я так точно… Веду выше и выше. Ощущая округлость ягодицы, глаза прикрываю. Сдвигаю ладонь внутрь… Слышу, с каким надрывным шумом задержанное дыхание из груди вырывается. И… С этим звуком отмирает святоша. Лупит меня по спине и принимается отчаянно елозить.

– Маньяк… Извращенец… Озабоченный придурок! Немедленно отпусти меня, козел!

Я смеюсь ровно до момента, когда она впивается зубами мне в спину. Рычу от боли и злости. Проворачиваю ее, но скинуть на кровать не решаюсь. Темно все же, могу не рассчитать.

– Уймись, Семирамида[1], – рявкаю, прижимая к груди ближе, чем требуется. – Не доводи меня.

– А то что, блин?

– Лучше тебе не знать, святоша!

– Ха-ха, как круто и угрожающе! Дрожу! Прям вся вспотела! Мокрая как мышь…

– Слезай с меня, блин.

– Вообще-то, я на тебе не сижу! Ты держишь меня!

– Потому что не хочу уронить куда попало, дура! Опускай ноги медленно, и я отпущу.

– Вот, – выпрямляется, наконец. – Доволен теперь?

– Очень! – рявкаю напоследок, прежде чем отойти.

Как слепец, шарю по воздуху руками, натыкаясь на предметы мебели, добираюсь до кровати. Машка, конечно, ни на шаг не отстает. В футболку сзади вцепилась и паровозом двигается.

– Яр… Ты же не злишься? Я просто шутила… – пищит, когда на кровать заваливаюсь.

Пошла на попятную, блатата. Боится, что прогоню.

– Ложись уже, – бросаю сердито и отворачиваюсь.

В сложившейся ситуации Титову дважды приглашать не нужно. Запрыгивает и снова меня, черт возьми, обвивает руками.

– Надеюсь, ты наигралась и теперь дашь мне, на хрен, поспать.

– Да… Спокойной ночи, Ярик.

– Спи уже.

– Сам спи, – эта переговорка у нее наверняка вырывается случайно.

Так мы делали в детстве, когда нас троих – меня, ее и Никиту – укладывали в одной комнате. Постоянно соревновались, кто первый уснет.

Моя Машка… Моя же…

– Спокойно ночи, Маруся, – выдыхаю мягче.

– Завтра ведь будет лучше?

– Обязательно.

– Хорошо.

Как всегда, верит мне.

– Все, святоша. Сейчас реальный спок. Устал я.

– Спок.

Глава 10

Мария

С каждым днем, проведенным в бункере, Ярик становится все более отчужденным и раздражительным. Не понимаю, чем его так злю. Нет, иногда, конечно, умышленно кровь из него сосу. Но тут уже, даже когда я зайка-паинька, смотрит с укором, обличая в каких-то надуманных провокациях.

Вероятно, мы попросту, как я и предполагала, дуреем от чертовой психоделики. В этом жутком месте трудно оставаться нормальным, даже если у тебя с головой никаких проблем изначально не возникало. А если еще какие-то мелкие тараканы и незначительные сдвиги – ловите мою крышу! Аж в ушах свистит, так летит.

У каждого человека есть свой жизненный ориентир. Мой – Градский. В бункере… Хочу быть ближе к нему. Хочу приклеиться. Ни на секунду не отпускать. Он – мой якорь, только за него держусь. Без него вообще никак. Не справлюсь. Все, что угодно, лишь бы с Яриком! Вот только он, напротив, все чаще умышленно увеличивает между нами дистанцию. Замечаю ведь… Садится дальше, чем обычно. Подолгу зависает в ванной на перекурах. Ночью сразу же отворачивается к стене.

А мне бы хотелось, чтобы обнял. Как папа… Ну, не совсем как папа. Это же Ярик… Он – мой самый близкий друг. Никого ближе нет. Даже там, на воле, братьев и сестер не числится. Никиту в расчет не беру. Он на шесть лет старше нас. У него, как правило, совсем другие интересы находились. Не мы. Я же во всем всегда рассчитывала на Яра. Знала, что он в самую худшую минуту придет на помощь. И развеселит, и утешит, и защитит… Просто будет рядом.

Папе все не расскажешь. А Ярику – можно. Ему и с ним – очень многое позволено.

Как сейчас, блин…

Град в одних трусах вошел в чат.

– Э-э-э…

Ну, у него и тело, черт возьми… Мышцы объемные и выпуклые, отчетливо сепарируются. На вид кажутся твердыми, будто из стали вылитыми. Пресс идеально прочерчен, все шесть кубиков просматриваются. Они зовут проверить их на плотность… Еще эта смущающая V-образная линия, ведущая к паху под боксеры. Пояс Адониса, я читала. Действительно красиво.

Мотаю головой и отворачиваюсь, когда Яр заканчивает промокать полотенцем затылок.

– Вода горячая?

– Регулируется, если что, – не разбирая посыла, в удивлении брови вздергивает. – По-прежнему.

– У-у, хорошо. Чем будем сегодня заниматься? – спрашиваю, соскальзывая с кровати.

Градский в этот момент поворачивается к шкафу, а мой взгляд сам собой соскальзывает на его крепкую задницу.

Ходит тут!

Отворачиваясь, скрещиваю на груди руки.

– Можешь, пожалуйста, впредь одеваться в ванной? – пыхчу и негодую. – Все-таки ты тут не один живешь.

– Я что, голый вышел? – отбивает снисходительно-раздраженно.

– Нет… Но… – не могу же сказать ему, что через трусы все очертания рассмотрела. Ненужная мне информация! И напоминание того, что уже однажды видела. – Я же не хожу перед тобой в трусах.

– А могла бы, – придурковато усмехается Яр. – В одних трусах. Готов заценить твои сиськи. Кажется, они снова подросли.

Я отчаянно краснею. Помимо гнева, наполняюсь волнением неясной природы.

Ух, этот бункер сведет меня с ума!

– Ты нормальный вообще?

– Нет, – и дальше лыбится.

Хвала Богу, уже практически одет.

– Ты напился, что ли?

– С чего ты взяла?

– Пошлишь. Прям в ударе, смотрю!

– Ты же в курсе, мне не нужно напиваться, чтобы хотеть увидеть тебя голой.

– А ты в курсе, что это никогда не случится? – заявляю крайне взвинченным тоном.

Градский пожимает плечами и ложится на кровать. Я тут же к нему под бок мощусь.

– Никогда не случится? Чего тогда постоянно ко мне ломишься? – заводится. – Сейчас день. Дай продохнуть!

– Ну и отдыхай, – обратно на ноги вскакиваю. – Сам звать будешь! Дурак…

Укладываясь в свою постель, отворачиваюсь к стене и подушкой голову накрываю.

Тишина длится от силы пять минут. Потом меня начинает долбить обида, что не зовет. Внимания не обращает!

Да и холодно становится. Согрел бы… Из-за него не успела переодеться из пижамы во флисовый комбинезон.

Просто вселенский мрак!

Осторожно выползаю. Смотрю с укоризной. Вот только ему дела нет, играет на карманной приставке.

– Я тут страдаю, между прочим!

– И что? – имеет наглость ухмыляться.

– По твоей вине.

– Да ну?! И что я сделал в этот раз? – и дальше рубится.

– Ты меня не замечаешь!

– Нет, – тянет с той же ухмылкой. – Я тебя намеренно игнорирую. Это разные вещи.

– И зачем?

В этот раз и не смотрит в мою сторону, прежде чем грубо ответить:

– Так надо. Отвали, Титова.

– Сам отвали! Придурок… – Яр шумно выдыхает и продолжает играть. Ненадолго замолкаем. Не могу выдержать. – Мне что, поплакать, чтобы ты обратил на меня внимание?

Не отзывается! Увлеченно мочит чертовых зомби!

Ну и хорошо! Прекрасно!

Поднимаюсь и гордо удаляюсь. Пусть сам сидит, а я…

Чем же я займусь?

Бесцельно двигаюсь по узкому коридору. В ванной умываюсь, чищу зубы и переодеваюсь в комбинезон.

Ничего интереснее, кроме как смотреть в одиночку фильм, не придумываю. Веселье, конечно, сомнительное. Назло Ярику включаю самую драматическую мелодраму! Все еще надеюсь, что он придет и будет злиться на мой выбор. А я буду хохотать и припоминать, что так получилось только потому, что он, козел, меня игнорировал.

Но фильм отматывает больше чем за середину, а Градский так не появляется. Я не хочу плакать, но от всей этой ситуации нервы взвинчены до предела. Слезы сами собой начинают катиться по щекам.

Чертов обманщик… Обещал ведь, что мы вместе… Что весело будет… Что все хорошо закончится… Обещал, что нас быстро найдут…

Еще и незаслуженно обижает меня!

А ведь все его вина, что мы тут сидим! Почти две недели…

«Это как пионерский лагерь. Только для взрослых…»

«И здесь справимся… Вместе…»

«… Я весь твой, святоша. Пользуйся…»

На кой черт мне его утешения и обещания, если все это обман?! Вернемся домой, месяц с ним разговаривать не буду!

– Ты что, плачешь?

Пришел все-таки… Когда я уже все слезы выплакала! Сижу, наверное, с покрасневшим носом и воспаленным глазами.

– Да, плачу! Тебе какое дело?! – растирая остатки горячей влаги, не смотрю в его сторону.

Как он!

– И откуда столько эмоций?

– Фильм очень трогательный, – вру, захлебываясь порцией рваных вдохов.

– Зачем такой смотришь? Я же просил, Машка…

– Мало ли, что ты просил! Хочу и смотрю! Захочу… вообще порно включу. И буду смотреть! Ты мне папа, что ли?!

– Ого. Порно, – вздыхает и присаживается перед диваном на корточки. Заглядывает в глаза, не тая насмешки. – Смотри, сознание не потеряй, святоша.

– Не думаю, что там все настолько страшно… – ерничаю я. – Без твоего беспокойства обойдусь. Со своим порно!

– Ну-ну, – внаглую усмехается. – Я впечатлен. И все же хочу контролировать… просмотр.

– Еще чего! Вот теперь ты отвали, Градский!

– Ладно тебе, святоша, – протяжно вздыхает. – Мир.

Меня только разобрало, а ему мириться вдумалось.

Ни фига!

– Большой банан тебе, Кинг-Конг, а не мир!

– Я тебе сейчас покажу большой банан, – с угрозой рычит Яр, прежде чем бесцеремонно сдернуть меня на ковер. Я оказываюсь в неудобном положении, зажатой между ним и основанием дивана. – Ну? – грубо рявкает мне в лицо. Надвигаясь, упирается в переносицу лбом. – Что дальше придумаешь, Маруся?

Внутри живота зарождается какой-то огонек. Он несется, словно вспышка, через все мое тело. Разрывает обжигающим теплом грудь. Осыпая искрами плечи, наполняет тело странным теплом.

Начинаю дышать чаще и громче. Непроизвольно жмурюсь. А распахнув глаза, почему-то смотрю на губы Ярика. Он так близко…

– Почему ты постоянно доводишь меня?

– Ничего я не довожу!

– Мириться будешь, твою мать?

– Буду, черт тебя дери!!! Буду!

– Так-то! И не ной больше, – отступает, но возможность полноценно вдохнуть не возвращается. – Ты нарушаешь правила.

– Которые ты придумал?

– Введу штрафные, Маруся, – заявляет, словно он здесь, блин, главный. – Будешь отрабатывать.

– Да ты сам нарушаешь!

– Поподробнее?

– Вместе, – криком бросаю ему его обещания. – Справимся вместе!

– А я куда-то вышел? – нагло ударяется в иронию.

– Ты знаешь, о чем я. Хочу с тобой быть.

– Ты и так со мной, – выдыхает значительно мягче. – Просто… Есть вещи, которые немного усложняют процесс нахождения здесь.

– Какие?

Ярик не отвечает. Поднимается и помогает мне встать.

– Не обижайся. Я не со зла, если что… – бросает, как будто между делом, и выходит.

Я снова остаюсь одна.

Черт возьми…

Глава 11

Ярослав

Машка подбирается все ближе. Одно дело, если так поступаю я, врываясь, когда вздумается, в зону ее личного пространства. И совсем другое, если это делает она. Особенно, учитывая то, что мы круглые сутки находимся один на один, а я на ней сто лет повернут.

– Почему я не могу спать с тобой? Что ты опять начинаешь? – слышу, как ее голос становится выше, начинает на выдохе дрожать. – Я здесь сама не справлюсь. Ты обещал…

«Сеструля» ведь не знает, что это все не просто шутки, «братишка» крайне озабоченный, помешанный на ней придурок. У меня уже две недели не было секса. А стои́т, хоть гвозди заколачивай! Кажется, что круглые сутки. Я, конечно, помогаю себе в душе рукой, но это совсем слабо спасает. Гормоны долбят.

Хочу по-настоящему.

Хочу ее.

Хочу именно ее.

Святоша ведь постоянно рядом. Чувствую ее запах, он уже живет в легких. Смотрю на нее: такую доступную, такую доверчивую, такую мою… Зависаю… Слушаю ее дыхание. Наблюдаю. Часами, бл*дь, наблюдаю, как именно вздымается ее грудь, когда соски натягивают футболку. Торчу от того, как бьется жилка на шее.

Животная похоть. Встрял по самое не могу… Просто полный пиздец.

Уже не знаю, как с этим справляться.

Ведь Титова не догадывается, почему мне временами тяжело выдерживать, когда она об меня трется. Лезет и лезет.

Поднимаюсь с кровати.

– Куда ты собрался?

– Покурю.

– Но сейчас свет выключится, – прилетает уже в спину.

– У тебя есть фонарик.

– А у тебя?

– Я справлюсь.

– Яр… Мне все равно страшно. Давай быстро, хорошо? – взволнованный голос Машки эхом по периметру бункера идет.

Захожу в ванную и, едва прикрыв дверь, шумно перевожу дыхание.

Хватаю со стиралки пачку с сигаретами. Хорошо, что папашка Ридера – заядлый курильщик. Запас приличный. Даже если мы здесь на полгода застрянем.

Сука…

Подкурив сигарету, оседаю прямо на пол у стены. Затягиваюсь, как можно сильнее. Прижимая ладонь ко лбу, медленно-медленно выдыхаю.

И тухнет свет.

Некоторое время бесцельно таращусь на тлеющий кончик сигареты. Снова подношу фильтр к губам. Втягиваю терпкий яд.

Жду, когда застывшую тишину разобьют торопливые шаги. Знаю, что прибежит. Не выдержит. Психологически готовлюсь. Однако на коротком стуке все же вздрагиваю.

Дверь распахивается, и святоша врывается в темноту вместе с ярким светом фонаря.

– Ты долго?

– Долго. Хочу еще в душ.

– Ты же был уже.

– И что? Я не могу дважды помыться? У нас, бл*дь, лимит и экономия?

Маруся моментально улавливает мое хреновое настроение и старается миролюбиво решить.

– Не думаю, что без света будет горячая вода, – тихо подсказывает.

Капитан Очевидность, нах.

Я знаю, что ее не будет.

– Мне и холодная сойдет.

– Но… Я буду бояться одна. Потерпи до утра.

– Ты всегда можешь залезть в душ со мной, м? – едко и хрипловато смеюсь, словно обдолбанный. – Рядом постоять. Голая. Знаешь же, что мне пофиг. Чего мелочиться? Член мой ты уже видела.

– Ты опять? – задыхается Маруся возмущением. – Зачем вспоминаешь и дразнишься? Я и так на нервах!

Сам себя удивляю, когда рявкаю:

– А я, бл*дь, не на нервах?

– Не кричи на меня!

– А ты не доводи меня!

Яростно трамбую «бычок» в пепельницу и сразу же подкуриваю вторую сигарету. Машка, потоптавшись на месте, бурно вздыхает и подходит ближе. Опускается рядом на пол.

– Прости.

Молчу. Не потому, что виновата лишь она одна. Я не умею извиняться. Прямым текстом не умею. Всегда стараюсь загладить вину иным способом. Но сейчас ни на что не способен.

Хочу, чтобы Титова просто оставила меня в покое.

Вместо этого она вдруг подается вперед и, почти касаясь сиськами моего плеча, миленьким голоском выпрашивает:

– Дай мне попробовать.

– Что, блин?

– Покурить.

– Дура, что ли? – мигом завожусь. Еще не хватало, чтобы моя Маруся пыхтела, как паровоз. – Хрен!

Обычно, когда ору, святоша обижается и быстро отваливает. Но тут вдруг лишь пожимает плечами и заводит тему, к которой я вообще не готов:

– Ярик… А помнишь, когда нам было по четырнадцать, ты меня поцеловал?

Поцеловал… Детский лепет, конечно. Так, губами прижался. Но тряхануло прилично. Это же Машка. До сих пор помню. Колошматило от нее. Первое время только и делал, что гонял эти секунды на замедленной перемотке.

Хочу ее по-настоящему. Хочу.

– Помнишь?

– Помню.

– Это был мой первый поцелуй.

И зачем она мне это сообщает? Я знаю. Загибаюсь.

– Ага, а потом ты лизалась с этим пидором Масюковым!

Непрошенные воспоминания такую волну эмоций поднимают… Зубами фильтр крошу.

– Отбиваешь или загребаешь? – зажимая уголком рта сигарету, склоняю голову на бок, чтобы увернуться от ползущей струйки дыма, и подкидываю Ридеру еще одну «десятку».

– Сука, вот на х*я? – с психом собирает тот карты.

Я ржу и машинально ищу глазами Машку. Она неподалеку танцует, в компании своих подружек-подпевал. Они поглядывают в мою сторону, а вот святоша явно ищет глазами кого-то другого.

Пофиг. Я просто присматриваю за ней по поручению папы Тита. Ничего более.

Какое-то время сам в непогрешимость этой отмазки верю.

Пока к Марусе не подходит чувак из параллельного. И у меня одномоментно внутри огненная волна поднимается. Они разговаривают, а я себя уговариваю не встревать. Не бить ему рожу.

Насчет последнего у нас уже был разговор, Машка не хочет, чтобы я разгонял этих мудаков. Держусь. Просто наблюдаю. Глаз практически не отвожу.

Игра мимо идет. Теперь я загребаю.

Да какие, на хрен, карты?

Сердце о ребра разбивается. В голове шумом затягивает. Глаза кровью наливаются.

Но я держусь.

А потом вижу, как этот зализанный пидор Масюков наклоняется и прижимается своим слюнявым ртом ко рту моей святоши.

И все.

Я так резко вскакиваю на ноги, что стол опрокидываю.

Конечно, бью ему морду. В мясо. У самого по кисти кровь течет, но остановиться не могу. Пока Ридер не оттягивает.

Машка кричит. Долго кричит. Домой пешком идем, потому что я весь в крови, а она – в слезах. Голосит, как ненормальная.

– Я не думала, что он меня поцелует… Не ожидала… Ярик…

Пытаюсь оторваться, но она упорно волочится, за руку хватает и тарахтит. Тарахтит без остановки.

Видеть ее не хочу. Не готов. Голову склоняю и отворачиваюсь.

– Давай, входи! Скройся с глаз, – ору перед домом.

– Зачем ты так?

Потому что мне, мать твою, больно. И я к этому оказался охренеть как не готов.

Обхватываю руками голову. Не заботясь о том, что, вероятно, размазываю кровь, прочесываю пятерней волосы.

– Входи, чтобы я видел. Пошла, бл*дь, в дом. Сейчас же!

– Ну и пойду! Достал ты меня… Достал! Звонить тебе не буду! Никогда! Ненормальный…

Эти воспоминания затягивают, словно воронка. В губительную черноту. В добавку к нынешнему настроению – убийственная комбинация.

– Мне он даже не нравился, – слышу, как Титова оправдывается. – Так получилось. Я не ожидала, что поцелует.

– Ну да, глазки строить и крутить хвостом – это ты всегда пожалуйста… А как к делу – не ожидала!

Сам не верю, что это говорю. Ненавижу ее обижать. А сейчас, получается, делаю это намеренно.

– Считаешь, я его спровоцировала? – уточняет святоша, пыхтя от негодования.

– Считаю, да, – резко выталкиваю.

– Это очень обидно! Если ты не извинишься, мы поссоримся так же сильно, как и тогда… В то утро…

– Мои извинения ничего не изменят, Маруся, – зажимая между пальцами сигарету, сотрясаю руками воздух. – Когда до тебя уже дойдет, что извинения ни хрена не лечат?

– Так, значит? Ты у нас самый умный? Сам извиняться не умеешь и обесцениваешь, когда это делают другие? Ну-ну… – вскакивает на ноги. Светит фонариком мне в глаза. – Я ухожу!

– Давно пора! Проваливай скорее, – ладонью ослепляющий луч отражаю. – Не я тебя за собой притащил.

– Не ты, – соглашается тем же высоким и возмущенным тоном. – Знаешь что… Мне страшно, но терпеть, когда ты такой, я не собираюсь.

– Прекрасно. Молодец. Одобряю.

– Кретин! Полный кретин.

– Ага.

Как ни удивительно, она действительно уходит. Растолкав потоками воздух, вылетает из ванной. Слышу, как в коридоре темп сбавляет, но не возвращается.

Я дыхание задерживаю, прислушиваясь.

Тишина. Лишь сердце по-прежнему в ребра долбит.

Знаю, что Машка дрожит там, в комнате… Но не могу туда войти. Не могу к ней приблизиться. Эмоциями размазало. Злоба дикая, на нее в том числе. Но больше на себя, конечно.

И желание это бешеное, дурное, отчаянное… Чтобы моей была. Только моей.

Зачем?

Понимаю же, что с Титовой нельзя просто поиграть. Так чего добиваюсь? У меня что, яйца лишние?

Упорно хочу ее. Хочу больше всего на этом проклятом свете! Вот уж дичь несусветная…

Вернувшись в комнату, слышу, что все еще не спит. Вертится. Учащенно дышит. Громко сопит.

И все же не делаю попыток помириться.

Впервые оставляю ее спать в одиночку.

Глава 12

Мария

Напряжение нарастает. И я не знаю, что с этим делать. Хочу быть ближе к Яру. А он, напротив, как будто все дальше и дальше отстраняется. Даже, когда шутит, выдерживает какую-то незримую дистанцию между нами.

От этого так больно.

Если бы мы были на свободе, я бы страдала. Здесь же и подавно. Ни одной близкой души рядом нет. Хочу его обнять, тянусь всей душой, а он только ворчит и бесконечно грубит.

– Я приготовила суп, – заглядываю в ванную, где Ярик целыми днями дымит сигаретой.

Как промышленный завод, блин.

– Страшно представить.

Снова намеренно обижает.

– Почему ты такой?

– Какой?

– Кажется, что ты умышленно меня отталкиваешь.

Отводит взгляд. Крепко затягивается. А у меня возникает желание: вырвать у него из руки эту сигарету. Все в унитаз смыть!

– Нет, не отталкиваю. С чего бы? – от этого равнодушного тона мне еще больнее становится. – Не обращай внимания. Просто я придурок, помни об этом.

– Помню. А в бункере ты решил напоминать мне об этом каждую минуту?

– Нет… – вновь взгляд отводит, а когда смотрит, какие-то такие эмоции выдает, все внутри переворачивается. Не знаю, что это значит, но меня очень сильно волнует. По коже озноб ползет. – Так получается. Держись подальше.

– Не могу держаться подальше. Ты обещал, что мы справимся вместе. И… Я без тебя не могу, правда. Яр, мне так тяжело… – чувствую, что вот-вот расплачусь. – Когда у тебя уже закончится это обострение?

Градский качает головой и глаза прикрывает, окончательно от меня открещиваясь.

– Когда выйдем. Я просто… Не думал, что мы проторчим здесь две недели. Уже четырнадцать дней! Сколько еще? Неизвестно, сука.

Заламывая руки, отчаянно ищу, чем еще его выманить на контакт.

– Ты говорил, мы будем развлекаться… Давай. Я готова. Пожалуйста, Ярик… – ненавижу то, как дрожит голос, но ничего с этим не поделаешь.

Я психологически измотана.

Град тихо смеется, прежде чем открыть глаза и взглянуть на меня.

– Нет, не готова.

– Яр… Пожалуйста… Давай, хоть что-нибудь поделаем…

– Я сказал, не хочу, – выталкивает жестко.

Затягивается, а я с изумлением отмечаю, что у него дрожат руки.

– Давай… Хоть что-нибудь придумаем. Давай, вместе… Я скучаю по тебе.

На эти унизительные упрашивания он реагирует хохотом. Натужным и горьким.

– Я целыми днями рядом. Все как обычно.

– Да что за бред?! Ты рядом, но не со мной! Давай, поговорим… Ты переживаешь? Тебе сложно? Ты же знаешь, что со мной не нужно быть суперменом. О страхах и проблемах тоже можно говорить. Я выслушаю. Правда, Яр…

– Да оставь ты меня, на хрен, в покое, – рявкает так, что на шаг отскакиваю. Потом тише, с трудом выговаривает: – Пожалуйста, Машка… Уходи.

Киваю, глотая обиду. Долго стою, настолько трудно заставить себя двигаться. А когда ухожу, дверью с такой силой трескаю, если бы окна были, точно бы вылетели.

Выплакав все слезы, давлюсь своим супом в одиночестве. Убираю грязную посуду и, снимая с зарядки телефон, подключаю к нему гарнитуру. Сажусь на табурет у стены и жму на кнопку включения.

Сети по-прежнему нет, но можно хотя бы просматривать фото мамы с папой, прослушивать их голосовые сообщения. По сто двадцатому кругу.

«Привет, цветочек! Я тут заскочила в ТЦ, увидела одно платье… В общем, купила тебе. Вроде как не слишком розовое и не слишком кукольное, – мама смеется. – Ладно, шутки в сторону. Оно черное и с крутыми камнями на лифе. Тебе понравится! Дуй скорее домой. Хочу, чтобы ты примерила».

«Маш, что за юмор? Ты где так поздно? Папа нервничает».

«Ладно, если с Яром… Окей. Передавай ему привет».

Сама не замечаю, как снова плачу. Стараюсь делать это тихо, хотя Градскому в любом случае плевать.

Нахожу переписку с папой и еще горше захлебываюсь.

«Почему я не могу называть тебя «Сахарная кукуруза»?»

У папы даже смех особенный. Такой… По силе эмоций, которые во мне разбиваются при его звучании, такой эффект дает лишь голос Ярика. Мурашечный у Градского голос. Сильнее, чем у папы… Да, скорее всего. Такой только у Ярика.

«Я знаю, что мы не индейцы. Но это не помешает мне называть тебя «Сахарная кукуруза»».

«Ты когда освободишься, позвони. Есть серьезный разговор».

И вдогонку:

«Слушай… Я не пугаю. Просто позвони. Ругать не буду».

Папа никогда не ругал. Что бы я ни вытворяла. Всегда вправлял мозги долгой воспитательной беседой. Меня это не бесило, как случалось у сверстников. Постоянно все на проповеди родителей жаловались. Тот же Ярик… Опять я о нем…

Я обожала с папой разговаривать. У него на все находятся самые веские аргументы и самые крутые примеры. Всегда с открытым ртом его слушала. И старалась не подводить. Для меня самой худший кошмар – разочаровать родителей.

Не хочу дальше ковырять раны, но упорно тянет смахнуть ленту «входящих» на самый верх. Там находится наша переписка с Ярославом. Он у меня всегда первым был. По частоте всех перебивал. Мог «наговорить» что-то, даже когда мы в одной комнате находились. А уж когда разбредались по домам, смартфон, не умолкая, пиликал, оповещая о новых сообщениях.

Листаю и жму пальцем, чтобы открыть.

Смеюсь сквозь слезы, проигрывая видеозапись, где он снимает себя в зеркале с обнаженным торсом. Пыхтит сигаретой, корчит лицо и мышцы надувает. Под видео приписка: «Сладких снов, святоша».

На следующей – Ярик, пошло двигая бедрами, танцует под латину. Камера, должно быть, установлена на штативе. В кадре он во весь рост и, как всегда, с зажатой в зубах сигаретой.

Прижимая ладонь к разнывшемуся животу, чувствую, как безотчетно ускоряется сердцебиение и учащается дыхание. Чтобы добить себя, нахожу нашу августовскую переписку.

Ярик: Ну, ты как там, святоша? Догоняешь?

Я: Да-да-да! Одна минута десять секунд, как мне восемнадцать!

Ярик: Аллилуйя!

Я: Ты выходишь?

Ярик: Угу. Сейчас заберу, Маруся. Выскакивай.

Я: Забирай меня скорей, увози за сто морей и целуй меня везде – я ведь взрослая уже!

Ярик: Охотно. Весьма. Только помни, у меня язык шершавый. Не прекращай обо мне фантазировать. Смочи дозревшие лепесточки, как следует. Проверю.

Я: Фу! Ярик! Гад ты!

Ярик: Ты же меня любишь?

Я: Нет!

Ярик: Лгунья. Жду под воротами.

Я: Спускаюсь.

В кухню входит сам Градский, и я от неожиданности подскакиваю. Дышу взволнованно, словно застигнутая за чем-то постыдным. Хорошо, что слезы высохли. Пытаюсь склеить невозмутимое лицо, пока он, угрюмый, гремит посудой.

– Что ты ищешь?

– Вчерашний день.

– Ну, и оставайся голодным! Жри свои чипсы! – взрываюсь я. – Раз ты такой придурок…

Вылетаю из кухни и в сторону ванной несусь.

Хватаю первый блок сигарет. Вскрываю пачки, одну за другой. Яростно кроша, сыплю табак прямо на кафель.

Каким-то отчаянием горю… Пока не распахивается дверь, с грохотом влетая в стену.

– Ты что, мать твою, вытворяешь?

Глава 13

Ярослав

Внутри меня какие-то высоковольтные лампочки загораются. Мозги из головы выносит. Взор безумной пеленой затягивает. И я уже ни хрена не соображаю, просто надвигаюсь на Машку.

Вырвать оставшиеся сигареты не удается. Она сама их мне в лицо швыряет. И, мать ее, нападает. Толкает в грудь.

– Ты такой придурок! Достал! Как же ты меня своим скотским поведением достал!

Адский гормональный выброс, он не дает мне никаких шансов.

Обхватываю пальцами запястье Титовой и грубо дергаю ее хрупкое тело на себя. Она вскрикивает и предпринимает попытку заехать мне между ног. Я этот прием научился отражать еще в двенадцать. Так что мимо, святоша.

Ярость ожидаемо лишь углубляется. Эмоции становятся абсолютно неконтролируемыми. Естественно, первой волной наружу толкается именно агрессия.

Выпуская Машкины руки, стискиваю ладонями обтянутые гладким трикотажем бедра. Рывком взваливаю девчонку себе на плечо и, игнорируя сердитые выкрики и град безумных ударов, тащу в спальню.

Вопли и активное сопротивление Титовой только сильнее разжигают бушующую во мне бурю. Нахально и хлестко шлепаю ее по заднице.

– Ах ты, скотина дикая! Животное!

Добираясь до спальни, бросаю ее на кровать и, препятствуя попыткам подняться, наваливаюсь сверху. Сетка под матрасом глухо скрипит, и мы будто в топь проваливаемся.

Ловлю Машкины запястья. Завожу за голову и втрамбовываю ее еще глубже.

– Градский, ты, блин, очумел? – вижу, что теряется от такого напора. Но орать не прекращает, конечно же. – Сейчас же пусти меня! Придурок ты непереносимый!

– Не рыпайся! Сейчас, мать твою, не рыпайся! Не хочу делать тебе больно.

По-настоящему больно…

– Я тебя… Это я тебя, черт возьми, уничтожу!

Два зверя среди бетонных джунглей.

Дышим рот в рот практически. Едва губами не соприкасаемся. Если вдруг столкнемся, судя по накалу, зубами сцепимся. Ведь тут некому нас разнять.

– Захлопни рот, Маруся!

– Ты меня бесишь! Как же ты меня бесишь!

– А ты меня! Худшее наказание – застрять здесь именно с тобой!

– Чё, блин? Да пошел ты после этого! Пошел ты… Ненавижу… – орет, обжигая прерывистым и частым дыханием.

Я его глотаю. Жадно глотаю.

Просто наваждение…

Мотаю головой, чтобы не податься подбивающему мое испорченное нутро искушению: стереть последние ничтожные сантиметры между нами. Взглядом все равно то и дело к ее губам смещаюсь. Хватает ведь извилин, чтобы думать о том, какие они розовые, мягкие, пухлые… Какого ж хрена все разумное из головы вынесло?

– Как ты со мной обращаешься? Как разговариваешь? Как смеешь так со мной поступать? Сейчас! В этой коробке… – продолжает разрываться Титова.

– Прекрати доводить меня!

На инстинкте толкаюсь в нее. Слышу, что вскрикивает и тоненько пищит, какими-то возмущениями яростно захлебывается… Такая мягкая, такая теплая, так охуительно пахнет… В моей полной власти.

Не вырваться из этой западни. Нам обоим.

– Да что я тебе сделала?! Это ты… Чуть что, орешь и рычишь! Но больше из-за тебя не собираюсь расстраиваться и плакать! Слова тебе не скажу! Пока не выйдем отсюда…

– Так сейчас стартуй! Со своим молчанием, сука… Заткнись и перестань меня злить!

– Вот пошел ты в жопу, Ярик! Пошел ты, мать твою, в жопу! Вместе со своей злостью… – бомбит дальше, зараза. – Потому что мне плевать. Понятно тебе, животное?

– Нет, не понятно. Поорешь и спать ко мне прибежишь!

– А вот и нет! Не прибегу больше. Никогда к тебе не прикоснусь. Ты скотина и агрессор! Так что слезай с меня, черт тебя подери!

– Я агрессор? А ты?

– Я нормальная. Провоцируешь ты!

– Провоцирую? Я?

Ну, все, на хрен! Агрессор? Сейчас выдам ей полный тираж. Раздам, бл*дь, как вай-фай!

Вот только бесконтактно не получается. Едва я надвигаюсь и, как тот самый агрессивный придурок, вдавливаю лоб ей в лоб, Титова мне навстречу ломится. Пытается ухватить за щеку зубами, озверевшая дикарка.

Со вздохом прикрываю веки и смещаюсь, пока она не впивается ими в мою нижнюю губу.

Разрывает все шаблоны. Привычный мирской уклад сносит.

Что мы делаем? Что это?

Больно? Физически, наверное. У святоши ведь преступный мотив. Она хочет причинить мне боль. Стерва… Сердце обрывается и расходится по груди от других ощущений.

Внешне каменею. Внутри же – столько всего там разбивается. На осколки. Вдребезги.

Когда Машка выпускает из захвата мою губу и, отстраняясь, опадает обратно на подушку, по инерции двигаюсь за ней.

На короткое мгновение встречаемся глазами.

Искра. С четким чиркающим звуком и последующим будоражащим треском разрывает чертову тишину этого саркофага. По фитилю стремительно бежит огонек пламени.

Припечатываю ее губы ртом. Казалось бы, что такого… Полный контакт, мать вашу. Взрыв.

Святоша не двигается. Не отталкивает. Никак не сопротивляется. И я, усиливая давление, размыкаю ее губы своими – нетерпеливыми и отчего-то дрожащими.

Позволяет… Она, мать вашу, мне позволяет.

Что за хрень?

Каждую секунду готов к отпору, и все же, наглотавшись ее дурманящего дыхания, углубляю поцелуй. Осторожно скольжу между мягких губ языком. Пробую ее на ощупь. Пробую на вкус. Пробую… И меня попросту разносит в щепки.

Совсем другая страсть между нами разгорается. Совсем иная… Ослепленный вспышкой одуряющего голода, со стоном касаюсь ее языка своим. И Машка отвечает. Она, мать вашу, отвечает… Ее движения неопытные, жадные, страстные. И все – мои. Для меня.

Черт возьми…

Машка… Моя Машка… Титова…

Что все это значит?

После злости, которая как кислота разъела мозги, никакого четкого плана у меня нет. С надрывом понимаю лишь то, что наши с Титовой отношения после этого не будут прежними. Такое не забудется. Нет… Не получится сделать вид, что ничего не было.

Вот только… Я отчаянно хочу, чтобы это не заканчивалось. Хочу еще больше. Все, что можно. Похоть нутро скручивает. Простреливает огненными судорогами. Я вздрагиваю. Из груди прорывается хриплый стон. Прямо в Машкин сладкий рот, потому что не могу ни на секунду от нее оторваться.

Титова… Святоша… Моя Маруся…

Вашу мать…

Она ощущает мое безудержное возбуждение. Стоит качнуть бедрами, мне в рот перетекает ее резкий вздох, а следом – низкий дрожащий стон. И все же расслабляется и предоставляет возможность полноценно чувствовать ее тело. Рвусь твердокаменным членом ей между ног. Толкаясь в девственную промежность, норовлю пробить не только разделяющие нас слои ткани.

Я, мать вашу, хочу лишить ее невинности. Хочу завладеть ею. На всех правах себе забрать.

«Сайонара, бой[2]», – проскальзывает в пустой голове голосом папы Тита.

Выходит и заходит, да.

Выпуская Машкины руки, ловлю обратно ладонями, едва она их только начинает опускать. Припечатываю к матрасу по бокам.