Читать онлайн Большая игра в маленьком городе. Том 1 бесплатно

-Пролог-

Люди думают, что играют судьбой, а на деле оказывается, что это судьба играет ими. Мы бьёмся о стену, чтобы получить желаемое, а дверь вдруг сама отворяется перед нами. Что ждёт нас за ней — дар или испытание? И если это дар, то окажемся ли мы его достойными? А если испытание, то в состоянии ли мы выдержать его с честью? Но как же мало нас волнуют последствия, когда на кону стоит заветная мечта!

Верхний Зареченск, или в обиходе просто Зареченск, был похож на десятки других крупных провинциальных городов начала «нулевых» и в то же время от них отличался. Похож укладом жизни, общественным устройством, застройкой — элитный современный район, типовые «скворечники» — многоэтажки и островки частных домовладений, — стандартной социальной инфраструктурой и набором развлечений. А отличался прочным и устойчивым механизмом управления: когда в других городах постоянно происходили конфликты и распри между представителями нескольких политических сил, в Зареченске власть пребывала в одних руках. Точнее, в руках одной правящей коалиции, своеобразного делового союза двух самых влиятельных в городе семейств, Левандовских и Черняевых. Официально городом руководили Левандовские: вот уже более десяти лет кресло мэра принадлежало младшему из двух братьев, Игорю. Старший, Николай Александрович, замкнул на себе семейный бизнес, который за последнее десятилетие стал весьма обширен: крупнейшая строительная компания, недвижимость, средства массовой информации, включая телерадиокомпанию, а также «Городской коммерческий банк» — предмет особой гордости и личных надежд Николая Левандовского. Черняевы владели некогда мощным заводом по производству полимеров. Потом, правда, из–за всеобщего экономического кризиса завод потерял свою значимость и немалую часть работников, частично перепрофилировался, а сам клан Черняевых помимо прочего обзавёлся агрохозяйством и торговой сетью. Глава семейства Виктор Черняев, честолюбивый, жёсткий, неуступчивый и наглый, олицетворял собой, пожалуй, самого неудобного партнёра и в прежние времена вряд ли бы вообще пошёл на какое–либо партнёрство. Но финансовые трудности и вытекающие из них неизбежные имиджевые потери сделали его более гибким, что и поспособствовало формированию союза с быстро поднимающимися и набирающими силу Левандовскими, заинтересованными в нейтрализации своего главного конкурента. Пошатнувшееся же здоровье, вдобавок ко всему, вынудило Черняева практически отойти от дел, передав и экономические и политические рычаги дочери Регине — впрочем, под его строгим контролем и наблюдением.

Оба семейства поладили между собой, благоразумно придя к пониманию, что намного выгоднее договориться и мирно сосуществовать, пользуясь всеми выгодами собственного положения, чем тратить силы на изматывающее и затратное противоборство. В этом на первый взгляд абсолютно взаимовыгодном союзе был лишь один недостаток: постепенное ослабевание одного участника на фоне укрепления другого медленно, но неуклонно разрушало их паритет, то есть саму основу и смысл договоренностей. Однако выстроенная система функционировала и приносила плоды: Левандовские и Черняевы процветали, город развивался — в интересах своих «хозяев», а все недовольные и несогласные с положением вещей были настолько слабы и неорганизованы, что не несли никакой реальной угрозы. Так было. И казалось, так будет очень долго. Но всё внезапно изменилось одним дождливым сентябрьским вечером, когда Виктор Черняев пригласил к себе Николая Левандовского и заявил, что положение вещей его больше не устраивает и он требует корректировки. Дескать, сотрудничество — сотрудничеством, но Левандовские прибрали к рукам власть, полагая, видимо, что она принадлежит им навсегда и безраздельно, но теперь, после своего затянувшегося правления, должны отдать кресло мэра тем, с кем сформировали коалицию. В подтверждение союза Черняев потребовал от Николая Левандовского, чтобы ни Игорь, ни кто–либо другой из членов его семьи не баллотировались на предстоящих выборах, предоставив и участие, и победу самим Черняевым. В противном же случае всякие союзнические договорённости незамедлительно станут утратившими силу. По сути это было объявление войны. Даже нет — это было её фактическое начало, ведь не составляло труда понять, что Черняев сознательно идёт на разрыв, только обставляет всё так, чтобы инициатива разрыва легла на союзника.

Подобного Левандовский не ожидал: не сейчас, не вот так — без предупреждения и разумного повода, не настолько грубо — когда прямо по ходу партии фигуры попросту сметают с шахматной доски. Напрасно он пытался объяснять преимущества существующего распределения ролей, напрасно упирал на управленческий опыт брата, его авторитет в вышестоящих кругах и среди горожан. Недавний союзник, а по существу уже враг, оставался непреклонен: либо Левандовские сдадут полномочия добровольно, либо сдадутся, потому что проиграют, и не только пост мэра — Черняев не скрывал агрессивных намерений. «Не уйдёте по–хорошему — уйдёте по–плохому» — этими словами он закончил свою воинственную тираду, и даже много повидавшему Николаю Александровичу стало не по себе: соперник из Черняева был опасный. Но и капитулировать под первым же натиском Левандовский отнюдь не собирался, и не только из эгоизма, просто договариваться заново с этим человеком виделось ему совершенно бессмысленным. Он и раньше не особо верил ему, теперь же только убедился, что был прав: тот всегда жаждал личного господства и только выжидал момент, когда нанести удар. Черняеву не нужны новые договорённости — ему надо убрать соперников, и он постарается сделать это любой ценой, при любом раскладе, даже если бы вдруг Левандовские согласились на его требования. Но согласиться — значит, заведомо обречь себя на крах. Нет, оставался только один выбор: борьба. Война, если так хочется Черняеву. Он примет вызов! И ещё неизвестно, кто в этом противостоянии выйдет победителем. Далеко не всегда объявивший войну её выигрывает.

Левандовский дал свой ответ, не раздумывая и даже не советуясь с братом, — он был уверен, что тот его поймёт и поддержит. Черняев, которого не столь уж неожиданная, в общем–то, развязка тем не менее привела в бешенство, повторил, сорвав с себя последнюю маску вежливости: война будет без пощады, без жалости, до победного конца! До того дня, когда Левандовские не окажутся повержены и отправлены в забытье. Ставки были сделаны, условия определены. Разговор завершился — как и тихая, размеренная жизнь городка. Отныне ему предстояло забыть о спокойствии и привыкать к новой обстановке: нервной, напряжённой, непредсказуемой. Но пока что публично борьба велась лишь на уровне газет, принадлежащих враждующим сторонам, да периодически выливалась в мелкие, но неприятные стычки. Противники накапливали силы и пробовали позиции друг друга.

-1-

— Ну что? Как настроение — в норме?

С такими словами улыбающийся Николай Левандовский бодрым шагом вошёл в свой кабинет, обставленный богато, но не безвкусно. Преобладающие и в декоре, и в предметах мебели золотистые оттенки охры делали комнату, может быть, чересчур «дорогой», но зато светлой и ещё более просторной, чем она была на самом деле. Стены украшали несколько картин–абстракций и гравюр. Наибольшее же впечатление производила хрустальная люстра — роскошное произведение искусства богемских мастеров. Николая Александровича уже дожидались несколько человек: его брат Игорь со своим заместителем Любовью Арефьевой, заместитель директора компании «Строй–Модерн» Андрей Бардин и редактор газеты «Салон» Неонила Виллард. Обычно в отсутствие хозяина в кабинет никто, кроме секретаря, не входил, но для Игоря делалось исключение. Он же привёл с собой и остальных, поскольку всех их связывала общая проблема. Гости, до этого момента пребывающие в подавленном расположении духа, поспешно натянули улыбки.

— По–всякому, — за всех ответил Игорь.

Будучи на семь лет младше брата, он выглядел полноватым, и полнота соответствовала его добродушному лицу. Николай Александрович, чуть выше ростом и худее, отличался чёткими чертами, жёсткой линией рта и волевым подбородком. В свои пятьдесят пять он не утратил классической мужской привлекательности, а обаяние, периодически вспыхивающее яркими искрами, усиливало этот эффект.

— По–всякому — это как? Неважно?

— У нас не было поводов веселиться, — с готовностью включился в разговор Бардин. — Но мы старались не впадать в уныние!

— Хорошо, хоть старались, — с лёгкой насмешкой заметил старший Левандовский. — А дамы что такие хмурые?

Арефьева промолчала, улыбаясь загадочно, как Мона Лиза, а Неонила сообщила:

— Да потому и хмурые, что у дамы, — она жестом указала на себя, — неприятные новости.

— Что ещё случилось? — Левандовский сел во главе стола для переговоров и принял серьёзный вид.

— Вот. — Неонила протянула ему газету.

Левандовский пробежал глазами ту страницу, которая была открыта, после чего сразу же вернул газету редактору.

— Я говорил вам, что писать, просто чтобы не молчать, не имеет смысла. Вот и подтверждение моих слов. Если хотите отвечать на выпады в свой адрес, то по делу и фактами. А рассуждать и читать морали — глупо. Я имею в виду, глупо в данном случае: Черняевым мораль до одного места, знаете ли.

С начала конфликта между Левандовскими и Черняевыми прошло восемь месяцев, и всё это время последние целенаправленно разжигали ситуацию. Война пока велась преимущественно на информационном поле. Главным оружием Черняевых была газета «Прожектор» — популярная ещё лет двадцать назад, когда писала о перестройке и вскрывала связанные с нею же проблемы общества (отсюда происходило и характерное для того времени название), а затем окончательно выдохшаяся и почти задаром выкупленная Виктором Черняевым — на всякий случай. Газета, главным образом, славила своего владельца, его полуживой завод, фермы и магазины. Однако когда коалиция с Левандовскими рухнула, «Прожектор» был срочно преобразован в боевой листок Черняевых, наполнившись оскорбительными заявлениями в адрес Левандовских и его приближенных. Примечательно, что после этого газета приобрела былую популярность среди той части горожан, которые видели в ней едва ли не единственный рупор правды, хотя именно правды там как раз и не было: из–за подтасовки и передёргивания фактов, намеренных искажений и манипуляций общественным сознанием.

В ответ Левандовские были вынуждены активно задействовать «Салон», учредителем которого являлся «Строй–Модерн». Для этого «Салону» также пришлось преобразоваться: прежде газета освещала городские события, светскую жизнь и публиковала материалы культурно–развлекательной тематики, теперь же к его ванильно–карамельному вкусу пришлось добавить остроты. Результат получился так себе. Изданию не хватало хлёсткой резкости — чего было в переизбытке у «Прожектора», — актуальности и злободневности: «Салон» будто всё время боялся уронить лицо, потерять напыщенное достоинство, продемонстрировать недостаточный уровень воспитания и ответить противнику в его же духе. Вместо этого редактор газеты выбрала поучающий, назидательный тон, едва ли не призывая команду «Прожектора» устыдиться своего хамства. И всякий раз получала в ответ ещё более ядовитые, разгромные либо издевательские заметки. Больше всего доставалось Игорю — его склоняли в каждом номере, зачастую по надуманным поводам: на данном этапе целью ставилось сделать мэра карикатурной персоной и объектом всеобщих насмешек. Второй по объёму негатива шла Неонила — частично из–за того, что именно она обслуживала интересы Левандовских, но в большей степени Неонилу травили, считая её «перевёртышем», ведь во времена союза двух семейств она сочиняла оды в честь Черняева точно так же, как и его «придворные» журналисты. На этом её и поймал «Прожектор», представив в одном из материалов сравнительный анализ написанного в настоящее время и годом ранее. Контраст был впечатляющий: Неонила почти в каждом слове противоречила сама себе годичной давности. Неделю же назад редактор по личной инициативе и вопреки позиции Николая Левандовского выступила на страницах своей газеты с отповедью из гнева, обиды и высокопарных фраз. Ответ ей содержался как раз в том выпуске «Прожектора», который она принесла своему шефу: на сей раз Неонилу высмеяли, назвав «салонной» барышней, а заодно и ловко ввернув фразы про древнейшую профессию и журналистику.

— В общем, этого и надо было ожидать, — подвёл итог старший Левандовский. — Зачем с ними объясняться?! Вести какие–то дискуссии!.. Подумать только — с кем?!

— Но Нилу оскорбили. Может, ей подать в суд, как думаете? — спросил Игорь. При посторонних, даже приближённых сотрудниках, они с братом всегда обращались друг к другу на «вы» и по имени отчеству. — За оскорбление достоинства.

— А какой смысл подавать в суд на бульварную жёлтую газетёнку? Привлекать к ней внимание, поднимать ей рейтинг? Много им чести. Мы уже ответили в газете, и что? К чему это привело?

— Так если не получается через газету, значит, надо ставить их на место через суд! — Неонила широко распахнула глаза и в возмущении едва не воздела к небу руки. Достаточно молодая — ей едва исполнилось тридцать, — она от природы была эмоциональна, а характерная для неё тяга к театральности только усиливала эту особенность. — Николай Александрович! Нам надо действовать! И судиться в том числе. Они ведь выиграли у нас суд за ту статью об их магазине! А ведь там и близко не было ничего такого, как в этой сегодняшней статье.

— Ах вон оно что! — Левандовский с деланным простодушием чуть приподнял брови. — Ну да, действовать надо. Только вот получается у нас это как–то беззубо. Вкривь и вкось. Про магазин написали — получили моральный ущерб. На критику ответили — получили порцию грязи. Давайте теперь в суд подадим — ещё получим. Это ведь мы судебное разбирательство не можем обернуть себе на пользу, осветить его так, чтобы выглядеть в нужном свете. — Левандовский сказал «мы», но все поняли, что себя он сюда не включает. — А они смогут, не сомневайтесь. Там, — он кивнул на лежавшую перед ним газету, — у Черняева такие работают, что всё могут, что он им прикажет. Так что нет уж! Хватит, обойдёмся без суда. Потому что если не умеешь — не стоит и браться.

Вспыхнувшая Неонила опустила голову.

— Но ведь в «Прожекторе» действительно написали гадости, — встал на её защиту Бардин. — «Салонная барышня»… «Девица на полном обеспечении»… Это оскорбительно! Низко! И я уверен, что вы со мной сейчас согласитесь.

— Так это их уровень! — Левандовский в раздражении пожал плечами. — Дурак написал по команде другого дурака. Ну давайте повесимся теперь с горя все вместе. Скажи мне лучше, Нила: ты эту переписку с ними затеяла, чтобы спровоцировать их, а потом подать в суд?

Однако вместо редактора заговорила молчавшая до того Арефьева, дородная женщина с пышной укладкой.

— Николай Александрович! Да, получилось, конечно, неудачно. Но Неонилу тоже можно понять. Сколько её уже унижали? И не только в этих статьях. Черняев даже собаку её именем назвал. — На губах Арефьевой играла тонкая, не лишённая лукавства улыбка. — Помните?

Левандовский немного растерялся: он совершенно позабыл о собаке, — но затем снова пришёл в раздражение.

— Так ты что же, из–за этого с ними связалась? — обратился он к Неониле. — Из–за собаки?

— Нет, — ответила та, но по глазам можно было усомниться в правдивости её слов. — Просто не хотела больше молчать. Мы всё время отмалчиваемся. Почему бы нам не огрызнуться?

— Огрызаться мы не будем, — бескомпромиссно пресёк её попытку Левандовский. — И не станем опускаться до уровня черняевских писак! Я говорил это и повторяю ещё раз. Если вас облаял на улице пёс, вы же не станете лаять на него в ответ?

На этот раз никто не возразил, и Левандовский, будучи человеком вспыльчивым, но не злым, заметил уже примирительным, хотя и решительным тоном:

— Наша реакция на «Прожектор» должна быть другой. Если отвечать, то не тем же манером, что они. В общем, с судом мы пока что повременим. А ты, Нила, успокойся и не бери дурного в голову. Не на всё, что происходит, нужно обращать внимание. Цирк мы устраивать не будем, и не будем клоунами, как хочется Виктору Романовичу. Я знаю Черняева, ему только и надо, чтобы нас выставлять дураками и провоцировать на глупости. Но это надо ему — не нам! А нам нужно не вязнуть в болоте, а идти вперёд, своей дорогой, и всем вместе работать на результат.

Игорь энергично поддержал брата:

— Всё правильно! Пора просыпаться, друзья! Вы сами видите, мы теряем время! Черняев, скорей всего, уже начал готовить свою дочку к выборам. — В узких кругах настойчиво ходило мнение, что кандидатом в мэры будет объявлена именно Регина. — А мы всё никак не раскачаемся! Включайтесь в работу. Давайте наработки по предвыборной программе, агитации, контрагитации. В общем, полный расклад.

— Андрей Иванович! — Левандовский взглянул на своего заместителя. — Наших сотрудников тоже подключайте. Я имею в виду рекламную службу. Нам нужно как можно больше предложений. Любой проект должен быть рассмотрен. Это всех касается.

Бардин кивнул, сосредоточенно делая пометки в блокноте. Остальные тоже с озабоченным видом уткнулись в свои ежедневники.

— В общем, очень вас прошу: займитесь тем, что я сказал. Сейчас главное — это идеи. Игорь Александрович, координация за вами, как за самым заинтересованным лицом. Хотя, — директор «Строй–Модерна» обвёл глазами сидящих за столом, — все должны быть заинтересованы не меньше.

Не будь войны за власть, за год до выборов Левандовские могли бы не испытывать особого беспокойства: на самом деле управляли Зареченском они не так уж плохо, и даже простое сравнение с соседними населенными пунктами подтверждало это. Город — крупный, просторный, раскинувшийся на холмах и пролегавших между ними низинах, — не выглядел убого, особенно с учётом своего провинциального статуса. Центральную часть городские службы отделали будто картинку — с поистине роскошным парком, прилегающим к современному гостиничному комплексу, с фонтанами, с декоративными аллеями и Старой площадью, сохранившей отреставрированные следы прежних времён: дорогой, мощёной брусчаткой, улицей, отстроенной в строгом духе классицизма, ротондой и часами с боем на башне здания, занятого ныне городским банком. Отдалённые районы не могли похвастаться ни изысками, ни роскошью, но и сказать, что им вовсе не уделялось внимания, было бы нечестно: по мере сил и возможностей мэр обновлял городское хозяйство, заботился об озеленении и поддерживал в рабочем состоянии дороги.

Но неожиданно вспыхнувшее соперничество с Черняевыми спутало все карты и создало целый ряд сложностей, к которым толком никто не был готов. Во–первых, теперь любые политические действия требовали грамотной стратегии; во–вторых, к новым условиям ведения предвыборной борьбы с большим трудом приспосабливалась команда; в-третьих, сама эта борьба обещала стать не только энергоёмкой, но и ресурсозатратной. Однако главная проблема состояла в том, что Черняевы нашли–таки уязвимое место противника: ею, как ни парадоксально, как раз и оказалась его деловая успешность. Черняевы подчёркивали, что «местные олигархи» уровня Левандовских не в состоянии понять беды рядовых горожан, и эта мысль находила определённый отклик в массах. Лишь собственный аналогичный статус «местных олигархов» не позволял Черняевым во всю мощь использовать своё оружие: в городе уже и так окрестили это противостояние «войной кланов», что вполне соответствовало его сути. Избирательная кампания в любом случае обещала быть крайне злой, скандальной и безжалостной, и это оставалось только принять как неизбежность.

-2-

Лизе Сориной исполнилось двадцать четыре, и она не сомневалась, что на жизнь надо смотреть решительно: если тебе предоставляется удачная возможность — пользуйся ею, откажешься — и всё потеряешь. Это как в игре: выпала одна цифра на кубике — и ты продвинулся на несколько ходов вперёд, а то и сорвал «банк», выпала другая — и ты прогорел, возвращайся на исходную позицию. С тем, что неудачи случаются, Лизе уже довелось столкнуться, однако это не охладило её пыл — скорее, лишь подстегнуло её целеустремленность и честолюбие. Профессиональный успех, признание и статус в обществе — вот что входило в число жизненных приоритетов Лизы. Ни замужество, ни рождение детей её не привлекали, во всяком случае, не в ближайшей перспективе. Умная, гибкая, решительная, лишённая кокетства она без проблем общалась с мужчинами, рассматривая их сугубо как друзей и партнёров — как поклонники они её мало занимали. Впрочем, и они отвечали ей в основном тем же: держались на некотором расстоянии. Одни привыкли к изначально сложившимся чисто приятельским отношениям и принимали это как должное, других отпугивала её внешняя сдержанность и интуитивно угадываемая внутренняя отстранённость Лизы: каждый, кому не хватало уверенности в себе, ни за что бы не решился сделать к ней лишний шаг — из опасения, и небезосновательного, натолкнуться на неприступную стену, острую, как лезвие бритвы, реплику и такой же взгляд. Не меняла ситуацию и её холодная красота. Волосы цвета тёмного шоколада и прозрачные светло–зелёные глаза изумительно сочетались между собой. Идеально правильный овал лица, тонкие черты, хрупкое изящество фигуры — всё это могло бы приводить в трепет сердца, если бы было разбавлено хотя бы каплей тёплой женственности, которой Лизе всё же не хватало. Тем не менее, она не была обделена расположением мужского пола, тогда как с полом женским всё складывалось куда сложнее.

По большому счёту и настоящая подруга у Лизы была только одна — Катя Левандовская, дочка мэра их родного Зареченска. Знакомые с детства, они вместе учились в школе и сохраняли тёплые отношения на протяжении многих лет. Правда, с некоторых пор девушек разделило значительное расстояние: едва окончив второй курс университета, Катя неожиданно бросила учёбу и вопреки протестам родителей уехала за границу покорять далёкий и манящий мир высокой моды. В этом мире она и обосновалась в итоге, начав в качестве модели, а продолжив стилистом, и возвращаться в родные края не собиралась, меняя одну за другой страны: Греция, Италия, Австрия… В настоящий момент Катя обосновалась в Праге, но где бы она ни жила, пару раз в год неизменно наведывалась домой, навестить родственников и многочисленных друзей.

В отличие от взбалмошной Кати прагматичная Лиза отнеслась к собственному образованию куда более взвешенно. Своей специальностью она выбрала престижную отрасль, способную быстро принести отдачу, — рекламу и пиар, училась с большим рвением и проявила отличные способности. После университета Лизе, хоть и не без труда, удалось устроиться в рекламное агентство «Профессионал», с которым она сотрудничала ещё студенткой, и это на тот момент была работа её мечты: агентством предоставлялся обширный комплекс услуг, а среди клиентов нередко попадались звучные и денежные, заказывающие долгосрочные проекты по раскрутке и поддержанию брендов. Обладая стратегическим мышлением и способностью к нестандартным решениям, Лиза справлялась с новыми задачами без проблем, превосходя многих более опытных коллег, и ждала соответствующей отдачи в виде роста авторитета и карьерных перспектив. Однако вопреки её ожиданиям ничего похожего не последовало. Никто не собирался делиться с ней зонами влияния, никто не спешил принимать её в негласный круг равноправных партнёров. В сложных многогранных проектах на первых ролях всегда значились вовсе не те люди, кто корпел над исполнением, продумывая и предлагая детали. Однажды, особо уязвлённая тем, что после весьма успешного и прибыльного заказа её в очередной раз бесцеремонно оставили без лавров и даже без упоминаний перед заказчиком, Лиза высказала своё несогласие хозяйке компании и директору в одном лице. Однако сей рискованный разговор привёл не к признанию заслуг и способностей, а к обострению отношений едва ли не со всеми старожилами коллектива, посчитавшими её наглой зарвавшейся выскочкой, не уважающей коллег и посягающей на устои фирмы. Теперь Лизу затирали ещё бесцеремоннее и откровеннее, чем прежде. Ситуация накалялась, и без того туманные перспективы таяли на глазах. Стоило ли держаться за такую компанию? Лиза, высоко оценивающая себя, однозначно сочла, что нет. Правда, теперь нужно было найти новую работу и, само собой, как минимум не хуже предыдущей. Но как ни удивительно, именно с работой не возникло проблем! Как раз в этот момент свой очередной визит домой нанесла Катя, и Лиза поведала ей о своих несчастьях. Конечно же, та не могла не откликнуться и пообещала выяснить у отца, занимающего пост мэра, нет ли в подчинённых ему структурах подходящей вакансии. Игорь Левандовский, обожающий дочь и знакомый с её подругой, согласился поспособствовать решению вопроса. Уже к отъезду Кати дело было улажено наиболее простым способом: Лизу приняли менеджером по информации и рекламе в компанию «Строй–Модерн», с момента основания возглавляемую братом мэра. Расставание с агентством «Профессионал» прошло холодно и без взаимных сожалений.

В новом коллективе, несмотря на его сложность — здесь каждый считал, что принадлежат к городскому «высшему сословию», — Лиза прижилась на редкость легко. Частично потому что, в общем–то, сходилась в мировоззрении с остальными, частично — потому что слух о том, по чьей протекции она попала в эту организацию, разошёлся ещё до её появления. Коллега Лизы по отделу, Наталья Васильевна, оказалась намного старше неё, но они отлично сработались. Как выяснилось, та была знакома с Николаем Левандовским ещё со времён их общей молодости, когда они оба занимались общественной и партийной деятельностью. Рядом с умудрённой опытом, спокойной и интеллигентной Натальей Васильевной Лиза буквально олицетворяла собой свою эпоху и саму молодость — стремительную, дерзкую, иногда вызывающе самоуверенную, но прагматичную, рациональную и мыслящую вне рамок. Этими качествами она как раз и дополняла свою коллегу, создавая с ней своеобразный уравновешенный тандем.

Долгое время рекламой в «Строй–Модерне» занимались постольку поскольку: особой нужды в этом не было, предприятие в городе и без того хорошо знали. Однако по мере того как Левандовские отвоёвывали всё новые сферы влияния и в политике, и в экономике, потребность в целенаправленном формировании имиджа стала проявляться отчётливее — по этой причине братья обзавелись и собственной газетой, и местной телекомпанией. Когда же разгорелся конфликт с Черняевыми, и пиар, и средства массовой информации вообще вышли на первый план по значимости. Работу информационно–рекламной службы курировал Андрей Бардин, и Лиза, в полной мере понимая, что именно выборы мэра могут стать для неё карьерным трамплином, упорно старалась заручиться его поддержкой в данном вопросе. Впрочем, Бардин, уже оценивший несомненные способности своей подопечной, и сам считал нужным задействовать её в предвыборном процессе — как раз накануне Лиза получила задание разработать собственную концепцию избирательной кампании Левандовских. Именно этим она и планировала заняться в ближайшее время. Но сейчас был перерыв, и Лиза, пройдя через коридор, заглянула в один из кабинетов.

— Уже обед! Ты не забыла, мы договаривались?

— Да–да! Иду! — Из кабинета торопливо вышла Алёна, приятельница Лизы по работе.

— Прости! Не забыла, но срочный звонок: надо было уточнить детали с клиентом.

— Понятно. Пообедаем в кафе?

— Да, как обычно. Возьмем по пицце. И подышим свежим воздухом.

Болтая, девушки вышли из здания. Возле крыльца стояла машина — безупречно стильный чёрный BMW, припаркованный почти под самые ступени. Эту машину знали все в офисе, ведь принадлежала она Эдуарду Левандовскому, сыну генерального директора. Алёна покосилась на автомобиль, сияющий полировкой, а Лиза по–свойски заметила:

— О, Эдик приехал к отцу.

— Надо же, как мило! — шутливо поддела Лизу Алёна. — Значит, для всех сын директора — Эдуард Николаевич, а для тебя — всего лишь Эдик?

— Да ладно! Как будто ты не знаешь, что мы с ним давние знакомые!

— Я знаю, что вы давние знакомые с его двоюродной сестрой.

— Ну да, но её брата тоже я знаю: раньше мы частенько сталкивались. Да и сейчас, когда она приезжает к родителям, я почти всегда застаю его у неё.

— Только застаёшь? Или, может, ты что–то не договариваешь, дорогая? — продолжила подначки Алёна.

Однако Лиза передёрнула плечами:

— Недоговаривать мне нечего. К тому же у него есть девушка.

— Ну, одна девушка другой не помеха.

— Для меня — помеха. И я даже не знаю, бывал ли он обделён вниманием? Помню ещё по школе! Я‑то была маленькой, не интересовались любовью. Но старшие девочки по нему с ума сходили! Если он с кем–то гулял, все остальные умирали от зависти, а та самая избранница задирала нос выше некуда. — Она засмеялась. — На школьные дискотеки они, по–моему, вообще приходили только ради него. Могу догадываться, что творится сейчас.

— Сейчас тоже самое, только котировки выросли.

— Да. Но выбрал он себе Ирку Березину.

— Березину? Это ту, что ли, которая раньше вечно зависала в «Северном Сиянии»?

«Северным Сиянием» — именно так, каждое слово с большой буквы, — назывался самый известный и самый шикарный в городе ночной клуб.

— Да, ту самую. Видимо, у неё тоже высокие котировки, — иронично хмыкнула Лиза.

— У неё–то? Ну да, куда выше? С кем она там уже переспала?

— Только с самыми денежными. Так что она престижная девушка.

— Да уж! Нет, это несправедливо! — Алёну так задела новость, что она от души возмутилась: — Почему всегда везёт таким, как Березина?! Что в ней может нравиться, чтобы на неё велись? Как так получается?..

— Что, думаешь, если б не она, у тебя бы тоже был шанс? — теперь уже поддела подругу Лиза.

— Нет, но всё равно. Просто обидно! — с жаром воскликнула та, но добавила со смехом. — За всех приличных девушек!

— Значит, у приличных девушек такая судьба: довольствоваться тем, что им оставят неприличные. Хотя, может, это не так уж и плохо. — Они вышли за ворота, и Лиза спросила: — Как — посидим немного на бульваре или пойдём сразу обедать?

— Пойдём обедать, а если останется время — посидим.

-3-

Лиза не исказила истину, когда сказала, что знает Эдуарда Левандовского практически с детства, тем не менее, знакомы они были лишь поверхностно, и связующим звеном между ними всегда являлась Катя — даже разговаривали наедине они от силы пару раз. Эдуард был старше Лизы на два с половиной года — разница вроде бы небольшая, но весьма существенная в детском и подростковом возрасте, то есть как раз в тот период, когда они пересекались наиболее часто. К своей двоюродной сестре Эдуард с детства относился с истинно братской теплотой, нередко навещал её в школе, выказывая своё покровительство, но никогда особо не интересовался теми её «девчачьими» забавами, в которых участвовала Лиза. У них были разные компании, разные увлечения, и по мере взросления это расхождение проявлялось всё более явственно. Когда ему исполнилось семнадцать, Лизе ещё было четырнадцать и несмотря на первые порывы пробуждающейся юности во многих своих проявлениях она по–прежнему оставалась ребёнком — объединять их всерьёз в тот момент ничего не могло. После школы он поступил в университет, потом вообще перебрался в Европу… Пару лет назад Эдуард вернулся в Зареченск, где с головой ушёл в новую жизнь, недоступную Лизе, так что их связь, и без того едва уловимая, прервалась почти полностью. Правда, они виделись в редкие приезды Кати домой, но, как и раньше, просто обмениваясь приветствиями и какими–нибудь незначительными фразами. Да иногда, тоже не так уж часто, сталкивались в коридорах «Строй–Модерна» после того, как Лиза устроилась сюда работать.

Эдуард, единственный сын Николая Левандовского и его жены Лилии, рос избалованным вниманием и собственным привилегированным положением, ощущать которое начал довольно рано. Родители обеспечили его широкими возможностями, недоступными для многих, стараясь воспитать глубокой многогранной личностью, но и природа наградила его талантами с редкой щедростью. Он обладал живым и быстрым умом, позволяющим на лету схватывать всё новое, отличался яркими аналитическими способностями и прекрасным художественным вкусом. Ему легко давались иностранные языки. Он увлекался спортом, и у него неплохо получалось, но ещё больше он увлёкся фортепиано (хотя и с подачи матери), и это получалось у него на удивление хорошо.

Со своей одарённостью Эдуард мог бы добиться успехов во многих сферах деятельности, но остановился на финансах и, окончив учёбу, пришёл на отцовское предприятие. Какое–то время он занимался там всем — и ничем конкретно, выполняя поручения, требовавшие максимального доверия к исполнителю: организовывал встречи, которые не хотели афишировать, решал вопросы, не подлежавшие разглашению, готовил предварительные договоренности и занимался некоторыми вопросами безопасности семейного бизнеса. Когда же Левандовские выступили соучредителями «Городского коммерческого банка», Николай Александрович откомандировал сына представлять интересы семьи в наблюдательном совете. Вот уже два года именно банк был его основным занятием, хотя при этом Эдуард по–прежнему значился в «Строй–Модерне» помощником генерального директора по финансовым вопросам и так же, как прежде, в отдельных специфических случаях вёл дела отца. Приятный и располагающий в личном общении, вне этой атмосферы Эдуард оказывался совсем иным. Люди, которым приходилось иметь с ним дело, за исключением близких и друзей, боялись его и откровенно не любили. Железная уверенность в себе, самолюбие и властность стали его отличительными чертами. Он никогда не демонстрировал свою исключительность и превосходство напрямую, но отлично знал себе цену и держался так, что и другие были вынуждены признавать её тоже. Кроме того, он жил на широкую ногу, многое мог позволить и слишком сильно отличался от окружающих, чтобы вызывать у них тёплые чувства.

Старшие Левандовские не исключали, что Эдуард способен проявить себя и в политике — определённые задатки у него действительно были, — и постепенно начали приобщать его и к этому виду деятельности. В результате с некоторых пор он стал обычным гостем не только в «Строй–Модерне», но и в муниципалитете. Для большинства сотрудников визиты Эдуарда стали сущим наказанием: обладая отменной реакцией и острым языком, своими замечаниями — иногда уместными, иногда нет — он без усилий загонял в угол почти любого собеседника. К тому же он на собственный лад и с полной убеждённостью судил о том, о чём далеко не всегда имел представление, считал в порядке вещей раздавать указания и требовать их выполнения, даже если они были невыполнимы в принципе. С этим приходилось мириться, поскольку Игорь Левандовский неизменно поддерживал племянника. Складывалось впечатление, что дядя намеренно даёт ему возможность упражняться в командном мастерстве, чем тот сполна пользовался.

В этот раз всё происходило так, как и обычно: Эдуард вошёл в приёмную мэра, поздоровался и спросил, сопровождая вопрос движением руки в сторону кабинета Игоря:

— У себя?..

Секретарь улыбнулась.

— У себя.

Она была одной из немногих здесь, кто общался с Эдуардом непринуждённо, и кому он отвечал тем же. Объяснялась это не столько взаимной симпатией, сколько здравым смыслом: он знал, что Игорь доверяет ей, в силу специфики работы посвящённой во многое, о чём не подозревают остальные. Секретарь, в свою очередь, просто понимала, что повышенная обходительность с ним будет весьма кстати.

Он подошёл к двери, но, прежде чем открыть, решил уточнить:

— А кто у него?

— Пархоменко, дорожная служба. Насчёт ремонта.

— А!.. Хорошо.

Информация удовлетворила Эдуарда, и он решительно шагнул внутрь. Кабинет Игоря был достаточно большой, но обставленный в духе минимализма: не считая пейзажа работы местного художника, статуэтки слона на тумбочке и большого фикуса в углу — ни особого убранства, ни безделушек. Мэр и два представителя городской дорожной службы что–то оживлённо обсуждали. Обменявшись с присутствующими приветствиями и рукопожатиями, Эдуард подсел к ним, но поближе к дяде, и вслушался в разговор. Говорили о состоянии дорог, которые после зимы требовали ремонта. Начальник службы бодро перечислял места, где ремонт уже был выполнен. Игорь Левандовский то и дело останавливал его, что–нибудь уточняя. Пархоменко объяснял, сверяясь со своими записями: там — ямочный ремонт, там — капитальный, а вот здесь достаточно только подлатать тротуар. Мэр спросил про одну из улиц, начальник службы ответил, что там работы были выполнены ещё осенью, но согласился, что за зиму образовалась одна выбоина.

— Да там не одна выбоина! — заметил Эдуард. — Там их полно.

— Да нет! — Пархоменко попробовал возразить, правда, не слишком настойчиво. — Я же говорю, мы недавно ремонтировали. Там не может такого быть.

Эдуард иронично усмехнулся.

— Не может? Я вчера только там проезжал. Вся дорога разбита.

— Нет, ну как?.. — Пархоменко с деланным недоумением пожал плечами.

— Ну так. — Усмешка не сходила с лица Эдуарда. — Поехали со мной: я покажу, где там ещё выбоины, если вы не знаете.

Его собеседник смешался, не находясь, как лучше ответить, любые возможные варианты ответов выглядели неудачно.

— Я знаю, что на том участке не идеально, — наконец, проговорил Пархоменко. — Просто там мы работали, а есть адреса, где мы ещё не приступали.

— И что теперь? Оставить как есть только потому, что в прошлом году вы там были? И почему после ваших работ уже через полгода разрушился асфальт?

К разговору снова подключился Игорь, обращаясь к Пархоменко:

— Так что там на самом деле? Какое состояние?

— Ну, более–менее нормальное.

— Плохое, — продолжал стоять на своём Эдуард. — Какое нормальное? Дождь пройдёт, кто–нибудь в лужу вскочит — без колёс останется.

Игорь вопросительно посмотрел на Пархоменко, и тот в сердцах выпалил.

— Да всё равно на этот участок в нынешнем году финансирование не заложено!

Теперь уже рассердился и Игорь: он не выносил, когда подчинённые указывали ему на ограниченность возможностей местной власти. Возможности на самом деле были ограниченными, но судить об этом вслух позволялось только самому главе города.

— Что значит «не заложено»?! А с чего его закладывать, если вы действительно там работали? Значит, в асфальт деньги зарыли или разворовали?! Ну? Хотите, чтобы я сам разобрался? Так я разберусь!

— Просто там такое дело…

— Когда ремонт делали, уже была поздняя осень. — Перепуганные ремонтники побледнели и начали неуклюже оправдываться, поддерживая друг друга. — Раньше, чем мы думали, выпал снег…

— Ну и вот… Не всё получилось качественно…

— А когда готовили бюджет, почему вы не сказали, что получилось некачественно?! Думали так оставить? Или что не заметит никто?

— Нет, мы обсуждали! С финуправлением. Нам сказали, что в этом году пока так…

Начальник службы принялся путанно объяснять, как пытался выбить финансирование, как он управляется с вверенным хозяйством, несмотря на трудности, и как всё сложно решается — только мэр, он один, кто понимает ситуацию и всегда вникнет. К кому всегда можно обратиться. Вот как сейчас! И вообще всё делается только благодаря мэру — это все знают! А уж он сам сколько раз в том убеждался. Игорь Левандовский немного смягчился, выпустив пар. Обсуждение фронта работ продолжилось — до того момента, пока Эдуард не вклинился снова с собственным видением дел. На сей раз, правда, Пархоменко не упорствовал и сразу же с ним согласился: да, всё верно, проблемы есть. И только в одном случае возразил, будучи на сей раз стопроцентно уверен в своей правоте.

— Липовая Аллея? Ну, Эдуард Николаевич! Аллея в порядке! Это мы можем и с вами вместе проехать, если хотите.

— Нет, не надо никуда ехать. — На этот раз Эдуард был благосклонен. — Просто выглядит она как–то непредставительно. А ведёт в центр города! — Липовая Аллея вела ещё и к «Городскому коммерческому банку». — Хорошо бы её реконструировать. Или опять нет финансирования?

— Да нет, здесь не это. Она у нас пока даже в плане не стоит.

— А этот план возможно как–то откорректировать? — Эдуард перевёл вопросительный взгляд с Пархоменко на дядю. Тот ответил:

— Откорректировать, конечно, можно, если есть необходимость. Ты считаешь, она есть?

— Просто спросил. Раз уж работы идут в этом районе…

— По большому счету, у нас всеми районами надо заниматься. Другое дело, что охватить всё сразу не получается. Но в общем, ты прав, Эд: есть смысл запланировать реконструкцию Липовой Аллеи. — Он взглянул на Пархоменко. — Отметьте себе, вернёмся к этому вопросу чуть позже.

Наконец, спустя ещё полчаса дорожников отпустили. Пархоменко и его помощник вышли в приёмную, вид у них был весьма потрёпанный. Секретарь, в одиночестве коротавшая время, окинула их любопытствующим взглядом.

— Ну что, всё?

— Да всё, слава богу! — Начальник дорожной службы вытер лоб.

— Получили задания?

— Получили. И не только задания.

Она засмеялась.

— А чего ты хотел? Работа у тебя такая, чтобы получать. От Эдика тоже?

— А как же! Само собой. Вспомнил мне все улицы, по которым он ездит.

— Вот как? Хорошо бы, чтоб он по всем улицам ездил: тогда бы вы их вовремя ремонтировали. А то правда: ну что у нас за дороги?

— Ещё и ты, Таня! Только что ведь объяснял: мы делаем, сколько денег дают.

— Так, может, вам и денег будут давать больше, раз Эдику надо?

— Да ну тебя! — Пархоменко в сердцах махнул рукой и вышел под её негромкий смех.

-4-

Как ни цинично это звучало, но Лиза, обладающая способностью прозорливо смотреть вперёд, была, возможно, единственным человеком в «Строй–Модерне», кого новость о развернувшейся «войне» заставила испытать не тоску по уходящим спокойным временам, а азарт и оживление: она увидела тот шанс, которого ждала. Как полководец обретает славу на полях сражений, так и пиарщик обретает её в пылу битв идей и приёмов их реализации. Сама она, исходя из собственного опыта, претендовала на агитационное направление в составе руководства избирательного штаба Левандовских. Лиза отнюдь не рассчитывала, что оно свалится на неё без всяких усилий. Нет, она была готова работать на свою цель и работала, впечатляя настойчивостью и самоотдачей. Однако, разобравшись во внутренних раскладах и хитросплетениях, Лиза также поняла, что одного профессионализма и стараний недостаточно: она слишком легковесна, чтобы хоть как–то противостоять конкуренткам. Таковых обнаружилось две — Арефьева и Неонила. Но если первая в силу занимаемой должности, авторитета и прочности положения возвышалась почти нерушимой скалой, то вторую Лиза надеялась отодвинуть. При внимательном изучении у Неонилы обнаружился ряд уязвимостей: во–первых, её переполняла самовлюблённость, мешающая верно оценивать ситуацию. Во–вторых, в вопросах пиара она была очевидно слаба, и, когда со всей остротой возникнет необходимость именно в такой работе, Неонила вряд ли сможет предложить что–нибудь дельное. В-третьих, ходили слухи, что она получила и удерживала редакторскую должность благодаря Андрею Бардину, и значит, стоит ей потерять его протекцию, как её позиции пошатнутся.

И в «Строй–Модерне», и за его пределами Бардин пользовался симпатией и уважением окружающих. Он толково мыслил, умел ладить с людьми, редко кому отказывал в помощи, не имел привычки перекладывать на других собственную ответственность и обладал чувством юмора. Импозантная же внешность успешного зрелого мужчины ещё больше добавляла ему привлекательности. Женщины его обожали — он знал это, но к своей чести, не пользовался их слабостью к своей персоне. Однако сам он, несмотря на то, что уже двадцать пять лет был женат, тоже имел свои слабости в лице отдельных представительниц женского пола. Его увлечением последнего времени как раз и значилась Неонила Виллард.

С какого–то момента Неонила, тогда ещё рядовой корреспондент «Салона», начала освещать деятельность «Строй–Модерна», работая непосредственно с Бардиным, что моментально придало ей напыщенной важности. А уже через год с небольшим в результате какой–то склоки в редакции и последовавшей за ней внутренней перетасовки, она вдруг получила должность редактора. Поскольку никакими блестящими способностями Неонила не обладала (яркой в ней была разве что внешность — не классическая, но интересная), то причину её карьерного взлета многие сразу же усмотрели исключительно во вмешательстве Бардина. После того же, как он стал открыто ей покровительствовать, помогая упрочить положение в коллективе, сомнения развеялись даже у самых отъявленных скептиков. По–настоящему успешного редактора из Неонилы не получилось, в творческом плане с её назначением газета больше проиграла, чем выиграла, что иногда отмечал и сам Николай Левандовский. Однако, вопреки всему, Неонила по–прежнему занимала редакторское кресло. В новых политических условиях её главным козырем стала самозабвенная преданность «семье» и готовность беспрекословно выполнять поставленные новые задачи. Неониле сильно доставалось от Черняевых: они уже дважды судились с ней из–за неосторожных публикаций (причём оба раза выиграли суд) и подвергали её насмешкам и оскорблениям, изыскивая способы, как сделать это максимально болезненно. Ей же приходилось всё сносить, следуя диктуемой свыше политике. Левандовские, понимая, что сами подставляют её под удар, чувствовали себя в какой–то мере ей обязанными и делали скидки на недоработки редактора. Вопросом оставалось, как долго продлится нынешняя ситуация, и не выйдет ли однажды на первый план потребность в компетентности, что автоматически понизит котировку чистой лояльности. Именно на ожидании этого строился, главным образом, расчёт Лизы, знающей свои преимущества перед Неонилой. Вместе с тем, наблюдая за соперницей, она пришла к выводу, что ей и самой не помешало бы содействие какого–нибудь авторитетного лица. Не располагая другими вариантами, она также обратила свой взор на Бардина: как её непосредственный начальник он вполне мог — а частично уже и делал это! — обеспечить ей поддержку. В частности, не единожды брал её в помощники там, где мог бы выбрать кого–то другого, и выступал на её стороне в дискуссиях с Арефьевой, которая со стороны городской администрации отвечала за официальную пропаганду.

Между ними очень быстро установились отношения, близкие к дружественным, в чём сама Лиза, легко заводившая дружбу с мужчинами, не видела ничего для себя необычного. Спустя некоторое время она стала подозревать, что нравится Бардину, и вероятно, нравится больше чем просто толковый работник, однако не придала этой догадке особого значения: ну какой серьёзный интерес может быть у него к ней? Он вот тоже нравится ей — как руководитель и как человек, и что с того? Нет, внимание взрослого солидного мужчины было лестно, но она рассматривала это как приятную, ни к чему не обязывающую игру и со своей, и с его стороны. Для неё он был кем–то вроде личного наставника — умного, грамотного, заинтересованного и доброжелательного. Больше всего ей хотелось оправдать его ожидания и доказать, что он в ней не ошибся, что она способна добиваться результата. В свою очередь, Бардин, словно в подтверждение её мыслей, всегда держал себя по–джентельменски вежливо и корректно, в рамках негласно предложенных ею правил. В обход субординации он позволял ей достаточно много свободы, и её приятельская манера обхождения с ним, не оставшаяся незамеченной окружающими, породила кривотолки. Впрочем, ни она, ни тем более он не обращали на разговоры особого внимания.

«Будь я не такая щепетильная в подобных вопросах, — рассуждала Лиза, — я бы могла попросту увести его у Нилки — не потому, что он мне нужен, а чисто ради собственной выгоды. И оставить её ни с чем! Только зачем мне это? Так что пусть радуется, пока ситуация в её пользу, а я предложу ей партию, в которой она полный профан, и обставлю её. Она освободит мне дорогу, и тогда все увидят, чего я в действительности стою».

Но то всё было в отдалённом будущем. Пока же бороться за свои позиции приходилось не с Неонилой, а с Арефьевой: именно её одобрение требовалось получить для предвыборной концепции, предложенной Лизой и согласованной Бардиным. Дискуссия с участием всех троих как раз и проходила в кабинете заместителя директора «Строй–Модерна». Отношения Лизы с Арефьевой были полной противоположностью её отношениям с шефом, охарактеризовать их можно было кратко: острая взаимная неприязнь. Непосвящённому, тем не менее, заметить это было бы очень непросто, если вообще возможно: обе они не вступали в открытый конфликт и казались просто олицетворением любезности. Объяснялось такое лицемерие тем, что никаких видимых причин для вражды не существовало — только инстинктивная настороженность, предчувствие затаившейся опасности. За время своего знакомства с Арефьевой Лиза уже успела убедиться, что та не слишком жалует молодёжь, в перспективных видя выскочек, заслуживающих превентивных мер наказания, в неперспективных — заведомых неудачников, недостойных внимания. На «превентивные меры» она сама уже нарывалась неоднократно, однако ни робеть, ни заискивать не собиралась. Наоборот, закулисные происки соперницы только подстегивали её, усиливая желание действовать ещё более решительно и гибко.

— То, что вы предлагаете, очень интересно. — Арефьева посмотрела сначала на Бардина, потом на Лизу, и в её глазах действительно отразился интерес. — Необычно и по–новому. Но, с другой стороны, в этом есть риск! Будет такая структура успешно работать? — Она подождала его реакции, но поскольку он не спешил отвечать, продолжила. — Вы ведь не хуже меня знаете, Андрей Иванович, какая в городе обстановка. Так можем ли мы сейчас позволить себе эксперименты?

Лиза собралась возразить, но Бардин остановил её выразительным взглядом и ответил сам.

— Мы, безусловно, понимаем всю сложность сложившейся политической ситуации. — Иногда он любил выражаться книжным языком, чтобы деморализовать собеседника. — Объяснять нам это не нужно. Но мы также допускаем, что неординарная ситуация как раз и требует неординарных мер. Поэтому и предлагаем отойти от привычных стандартов.

— Конечно, то, что вы говорите, не лишено смысла. Проблема только в том, не обойдутся ли нам подобные меры слишком дорого? — Теперь и Арефьева заговорила по–книжному.

Лиза слушала разворачивающийся диалог с удвоенным вниманием. Это был типичный образец того, как Бардин дискутировал с оппонентом, направляя разговор в нужное для себя русло и незаметно контролируя собеседника.

— Дорого нам могут обойтись любые меры, — сказал он, — если на каком–то участке работы будет сбой. Но если вся система работает слаженно, то она должна дать результат. Так что проблема, я думаю, лишь в том, как мы наладим функционирование штаба. Сама по себе структура — это только форма, более или менее удобная, которую нужно наполнить содержанием.

Арефьева кивнула, соглашаясь, но тут же заметила:

— Да, но и от формы зависит функциональность!

— Вы абсолютно правы. — Бардин одарил её улыбкой с едва различимым оттенком снисходительности. — Телега на четырёхугольных колёсах не поедет. Но давайте вернёмся к обсуждению, а то мы что–то слишком увлеклись абстрактными формулировками. Лиза, — обратился он к своей подопечной, — объясни, пожалуйста, из чего ты исходила в разработке.

— Конечно. — Она открыла записи.

Бардину нравилось, как грамотно, ясно и убедительно она умеет говорить, — это не было для неё секретом: при каждом подходящем случае он давал ей возможность блеснуть способностями. Поэтому у неё и создалось впечатление, что он видит в ней не только свою ученицу, но и возможную преемницу. Такое доверие подстёгивало её к действиям.

— Я исходила, в первую очередь, из того, что на всём протяжении избирательной кампании нам нужна оперативность, мобильность и маневренность, — ответила Лиза. Её голос звучал ровно и уверенно — возможно, даже несколько более уверенно, чем следовало, чтобы не вызывать скрытого противодействия. — Этого как раз и требует ситуация. Поэтому я предлагаю создать два равноправных самостоятельных подразделения. Одно — отвечающее за организационные вопросы, другое — за агитацию и контрагитацию.

— Кто же замкнёт на себе эти направления? — Арефьева вскинула брови.

— Руководитель избирательной кампании: к нему сходятся обе линии. Вот, посмотрите, — Лиза пододвинула к ней листок со схемой, — всё выглядит таким образом.

Арефьева внимательно рассмотрела компьютерную графику и наконец признала:

— Да, логика здесь есть. Но две непересекающиеся структуры там, где они должны быть слиты в одно целое… Не знаю, правильно ли это.

— Они работают не изолированно, а параллельно, — подал голос Бардин. — По–моему, это разумно — что обязанности и ответственность обозначены очень конкретно. Общую же координацию и взаимодействие осуществляет руководитель.

— Ну, в принципе, может быть и так — я не исключаю. Но у меня есть и другой вопрос: почему главенствующую роль в ведении агитации вы отдаёте редакции газеты?

— Тут всё очень просто. — Лиза улыбнулась. — Потому что в каком–то смысле будущие выборы — это война газет. Да, в общем, она и сейчас идёт. А кто может эффективно бороться с одной газетой, если не другая? Именно газета располагает массовой аудиторией и имеет влияние на её мнение.

Несмотря на разнообразие источников информации, главенствовали в Зареченске и впрямь газеты. Кто–то из горожан выбирал «Салон», кто–то — «Прожектор», кому–то было достаточно официального «Городского вестника»… Но почти все интересующиеся местной жизнью граждане ориентировались на печатные издания. Радиоэфир, заполненный музыкой, привлекал молодёжь, местное телевидение, пропахшее нафталином и отдающее откровенной скукой, интересовало преимущественно пенсионеров в возрасте. Лиза обозначила существующее положение дел, и Арефьева подтвердила её слова:

— С этим я спорить не буду. Пусть газета занимается агитацией, если согласится. И если справится. Кем в этой схеме видите себя вы? — чуть вздёрнув брови, быстро спросила она у Бардина.

Было очевидно, что её беспокоит его возможная ключевая функция. Но он опроверг эти опасения.

— Я не претендую на штабные должности. Тем более, у нас есть, кому их занимать: вот молодёжь тоже интересуется. — Он с улыбкой посмотрел на Лизу.

Арефьева поймала его взгляд и мгновенно отреагировала вопросом:

— Лиза, ты вроде раньше не занималась выборами?

— Нет. Но я занималась организацией пиар–кампаний.

— У выборов есть своя специфика.

— Лично я не вижу препятствий, — пришёл на выручку своей воспитаннице Бардин. — Всему можно научиться. К тому же иногда свежий взгляд бывает хорошим дополнением многолетнему опыту. Вы согласны со мной, Любовь Александровна?

— Почему нет? Вполне. Мне нравится, когда можно поделиться с кем–нибудь своим опытом. — Арефьева очень натурально изобразила доброжелательность. — Я всегда за то, чтобы поддержать молодые кадры. Так что, Лиза, будем работать в одной команде.

— Конечно. — Против команды Лиза не возражала — главное, как распределятся номера между её участниками.

— Вот и хорошо. Первая задача нами выполнена, не так ли? — Бардин с улыбкой посмотрел на своих собеседниц. — Начало положено.

— Первая задача — это такая малость! — Арефьева улыбнулась, покачав головой. — Но вы правы: самое сложное — начать, а дальше всё покатится.

Ещё некоторое время они обсуждали текущие события. Потом Арефьева ушла, забрав с собой проект Лизы («для более тщательного изучения») и пообещав вскорости дать свою окончательную оценку. Если оценка будет положительной, то разработка попадёт на рассмотрение Игоря Левандовского. Лиза хотела высказаться на этот счёт, но Бардин опередил её, заговорив первым:

— Ну что? Твой дебют состоялся.

— Разве это он и был? — Она изобразила удивление.

— На сцену–то ты уже вышла!

— Теперь осталось дождаться реакции критиков: забросают цветами или помидорами?

Бардин рассмеялся.

— Надо полагать, вперемешку. Не жди одних только оваций. А вообще, критика должна быть! Для того и существуют обсуждения, чтобы увидеть проблему с разных позиций. Так что воспринимай её спокойно.

— Что за предубеждение имеет Арефьева к газете? — поинтересовалась Лиза.

— Не предубеждение, а осторожность. Ты же понимаешь, — сказал он с подчёркнутой выразительностью, — твоя идея выглядит достаточно непривычно. К тому же надо учитывать наших противников: они очень хорошо подготовлены к противостоянию.

— Правда, что за редакцией «Прожектора» стоит Регина? Я не один раз такое слышала.

— Скорее всего, да: похоже, что это больше её игрушка, чем самого Черняева. Хотя во всём своём хозяйстве, включая газету, последнее слово всё равно имеет он.

— Значит, вот с кем предстоит воевать! Почему вы не хотите участвовать в избирательной кампании? — спросила она, резко меняя тему. — Я имею в виду штаб.

Лиза с ожиданием смотрела в лицо Бардину. Он выдержал её взгляд и улыбнулся.

— Я буду участвовать, но у меня немного другие задачи. Так сказать, не штабные.

— Жаль: я бы предпочла работать с вами!

— Приятно слышать. — Он продолжал улыбаться. — Но не нужно комплиментов.

— Это правда, — возразила Лиза и добавила с шутливым упрёком. — Я надеялась на вас, а вы меня бросаете!

— Я не бросаю тебя. — Бардин покачал головой. — Я же всё равно буду в курсе всех дел. И ты в любой момент можешь рассчитывать на мой совет.

— Хорошо, хоть так. Но я рассчитывала на другое.

— Ты справишься и без меня. Чтобы чему–то научиться, самостоятельность — лучший способ.

— Да уж. Тем более, вы не оставляете мне выбора! — Она усмехнулась и поднялась, взяв в руки блокнот: главный вопрос выяснен, задерживаться больше не за чем.

— Просто я в тебе уверен, — ответил Бардин, и Лиза так и не поняла — шутит он так же, как она, или говорит серьёзно.

-5-

На вечер пятницы в планах Лизы значилось отдохнуть и развлечься. Возвращаясь с работы, она не рассчитывала застать дома мать, но та по какой–то причине вернулась непривычно рано. То, что наводить красоту теперь приходится в её присутствии, привело Лизу в лёгкое раздражение: куда удобнее делать это без посторонних. Небрежно бросив в кресло простую белую сумку, с которой она ходила на работу, Лиза достала из шкафа другую, нарядно декорированную цветами — подарок Кати. В прихожей перед зеркалом на трюмо она распустила по плечам тёмные волосы и брызнула на себя парфюмом.

— Ты куда–то собралась? — Мать остановилась на пороге комнаты.

— В «Северное Сияние», — ответила Лиза её отражению в зеркале.

— По какому–то поводу?

— Нет, просто так. Хочу развеяться.

— С кем идёшь?

— Ни с кем. В смысле, меня будут ждать уже там.

— И когда вернёшься?

— Не знаю. — Она чуть дёрнула плечом. — Наверное, поздно. Там главное веселье начинается ближе к ночи.

— Ладно, но не слишком задерживайся, — сказала мать, исчезая в спальне. Просьба прозвучала как формальность — по крайней мере, в восприятии Лизы.

— Ну, я постараюсь. — Её собственный ответ получился в той же степени формальным.

Она грустно вздохнула: всё как всегда… Ей не хватало матери, не хватало её тепла и участия, но едва только — в редкие моменты — та проявляла это участие, как Лиза тут же приходила в смятение и раздражение. Почему мать задаёт вопросы, почему вдруг пытается вмешиваться в её дела, если обычно занята своими? С чего это внезапное внимание? Просто чтобы продемонстрировать неравнодушие? Вовсе и не нужно! — делала вывод Лиза и замыкалась. Наталкиваясь на неприятие, мать отступала и закрывалась тоже.

Родители Лизы развелись, когда ей едва исполнилось семь лет: по их собственным словам, они просто оказались слишком разными людьми. Стремились к разным целям, расходились во взглядах и мироощущении и в какой–то момент, устав от противоречий, сочли за лучшее расстаться. Случай не столь уж редкий, но, в отличие от многих, их расставание получилось на удивление мирным. Они не делили имущество, не конфликтовали из–за дочери — отец навещал её при любой возможности, — не поливали один другого грязью и не стали врагами. Однако после развода каждый пошёл своей дорогой. Сергей Сорин довольно скоро снова женился, Алиса же замуж больше не вышла, не стремилась к этому и вообще не завела никаких новых отношений. Насколько могла судить Лиза, мать раз и навсегда закрыла для себя данную сторону жизни, с головой уйдя в другие её проявления и закрывая тем самым зиявшую после развода пустоту. Искусствовед по специальности, она всегда хотела реализоваться в этой области и осуществила желаемое, посвятив себя частной художественной галерее. Владелица, подруга Алисы ещё по институту искусств, бывала в Зареченске лишь наездами и передала ей всё оперативное руководство. Выставлялись в основном работы современных художников, но регулярно организовывались и экспозиции того, что считалось классикой, — в этом смысле хозяйка галереи вкладывала в своё детище и деньги, и душу.

Поглощённая галереей Алиса разве что не ночевала на работе, нередко обходясь вообще без выходных. Что касается Лизы, то её воспитанием она занималась как–то мимоходом, в перерывах между одной выставкой и подготовкой следующей. Не то чтобы она обделяла дочь заботой — она позаботилась о том, чтобы дать ей качественное образование, разностороннее развитие и обеспечивать материально, — но уж точно обделила материнским теплом и лаской. Складывалось впечатление, что в отношении дочери она руководствуется только лишь долгом, необходимостью и привязанностью, а не любовью. По какой–то не вполне понятной Лизе причине она попала в список второстепенных для Алисы категорий, — возможно, как горькое напоминание о неудачном замужестве, ставшим самым большим разочарованием в её жизни. Будучи подростком, Лиза злилась и ревновала мать к картинам, к художникам, к посетителям галереи, которым в своей совокупности доставалось куда больше внимания, чем ей самой. Повзрослев, она стала реагировать менее остро, но зато начала отвечать матери собственной демонстративной холодностью и упрямо держать дистанцию. Не в отместку, а просто приняв такое поведение за модель. Лиза не сомневалась, что Алиса её не понимает и не сможет понять: ей не до того, да и уж слишком они непохожи — честолюбивая, напористая, устремлённая к своим целям дочь и сдержанная, несущая себя с прохладным достоинством классической аристократки, мать. Иногда она удивлялась, что они вообще родные люди: «Мы живём, как соседи по коммуналке. Увиделись утром — поздоровались и разбежались, увиделись вечером — пожелали спокойной ночи и разошлись по своим углам. Кажется, ей достаточно знать, что я жива, здорова и не испытываю нужды». Втайне Лизе страстно хотелось иного. Вплоть до порыва самой сделать первый шаг. И всякий раз, как и сегодня, привычка, сомнения и глубоко затаённая, въевшаяся в душу обида вставали перед ней непреодолимым препятствием. Будет ли когда–то иначе? Риторический вопрос повис в воздухе и растворился.

Закончив сборы и бросив напоследок ещё один оценивающий взгляд в зеркало, — чёрная свободного кроя блузка из атласа и узкие брюки по фигуре смотрелись отлично, — Лиза поспешно покинула квартиру.

Ночной клуб «Северное Сияние» находился на выезде из города. Такое расположение было призвано не только отсекать любопытствующих прохожих, но и создавать лёгкую, расслабленную и настраивающую на отдых атмосферу, однако, чтобы добраться туда, требовалось брать такси. Лиза выбралась из доставившей её машины и направилась к нарядному светлому зданию за высоким стрельчатым забором на фундаменте из природного камня. Контраст светлых стен и затемнённых тонированных окон вкупе с угольно–чёрным мраморным крыльцом не резал глаз, как можно было ожидать, но создавал элемент холодной роскоши и стиля. Клубный вечер уже начал потихоньку набирать обороты: на стоянке было припарковано несколько иномарок, за столиками на террасе кафе и в беседках, спрятанными за лозой дикого винограда, можжевельником и пышными розовыми кустами, расположились пока ещё немногочисленные посетители с сигаретами или прохладительными напитками. Окружающее пространство заполнял чувственный женский вокал, в музыкальном сопровождении льющийся из мощных динамиков. Войдя внутрь, Лиза на ходу кивнула охраннику и по боковой лестнице, прячущейся за поворотом, поднялась на второй этаж: в этом крыле коридора размещалась администрация. Она секунду помедлила у самой внушительной двери, но потом решительно толкнула её и шагнула в кабинет.

— Можно? — Ярко накрашенные губы Лизы растянулись в ироничной улыбке.

— Блин, Лиза! Ты бы хоть стучалась! А если бы я был не один? — Мужчина чуть за тридцать с нарочито богемной внешностью вышел из–за просто громадного письменного стола и направился к ней. — Заходи.

Впрочем, позволение было запоздалым: она и так уже вошла. С Дмитрием Тарановым, владельцем ресторана и клуба, Лиза поддерживала те непринуждённые отношения, которые позволяли ей держаться по–свойски.

Он поцеловал ее в щёку.

— Деловой этикет тебе, конечно, неведом, — насмешливо заметила она. — Дима, в рабочий кабинет не принято стучаться! Даже если ты не один, это твои проблемы: на работе обычно принято заниматься делами, а не чем–нибудь ещё.

— Это смотря какая работа! — Он коротко хохотнул. — На твоей, может быть, и да. А моя имеет несколько иной характер. К тому же рабочий день уже закончился.

— Я не знала, что ты работаешь с восьми до пяти.

— Ладно, не придирайся. Ну да, мы здесь не так строго придерживаемся этикета. Или нет: у нас свой этикет. Так что лучше бы ты всё–таки учла мою просьбу. Будешь что–нибудь? Чай, кофе? Или может, шампанское? — Таранов подмигнул ей. — Мартини?

Она улыбнулась.

— Я не пью мартини, мог бы и запомнить. Давай что–нибудь полегче. Какой–нибудь сок, только не очень сладкий.

— Ладно. Грейпфрут подойдёт?

— Вполне.

Пока Таранов по телефону отдавал распоряжение принести фрэш, Лиза уселась на кожаном диване, чувствуя, как утопает в его глубине. Положив трубку, хозяин кабинета расположился напротив своей гостьи — в кресле из одного комплекта с диваном.

— Ну, что расскажешь?

— А я рассчитывала, что это ты мне будешь рассказывать.

— Что же ты хочешь услышать?

— Да есть кое–что. — Она немного помолчала, прежде чем продолжить. — Меня интересует Регина Черняева.

— Хорошее начало разговора! — Таранов громко и заливисто засмеялся, откинувшись в кресле. После чего потянулся к столу, взял с него пачку сигарет и, вытряхнув одну, закурил. Глотнув дым, Лиза поморщилась. Таранов заметил это, поднялся и подошёл к окну, распахнув его пошире.

— У тебя вечно какие–то странные идеи. Зачем тебе понадобилась Регина?

— Просто она вроде как задаёт тон газете, а для меня это важно: я ведь тоже делаю ставку на газету. Значит, мне надо знать своих противников.

— Да уж, нашла ты себе противника! Не позавидую тебе.

— Неужели всё так ужасно?

Девушка из бара принесла сок и, поставив графин и стаканы, вышла.

— Ну, хорошего мало. Я не хочу говорить о ней плохо, и вообще не хочу говорить о ней: это не очень — обсуждать своих бывших. Но могу тебя предупредить, что противостоять ей будет нелегко. Регина считает, что противники для того и существуют, чтобы быть уничтоженными, а для этого все средства хороши.

— Вот как? Суровая дама! — Лиза глотнула сок.

— Просто она ставит себя в центр всего, и уверена, что остальные должны думать так же. — Он вернулся в кресло и погасил недокуренную сигарету в пепельнице на своём громадном почти пустом столе. — Но характер у неё правда тяжёлый. Радость моя, ты бы подумала хорошенько, стоит ли тебе с этим связываться. Или подыскала бы себе занятие поспокойнее.

— Я уже подумала. Мне нужно именно это занятие, чтобы чего–то добиться. Газета — мой козырь: наша нынешняя редактор, Неонила, просто мокрая курица. Я вполне могу составить ей конкуренцию и подняться на этой волне.

— А что «святое семейство»? Они тоже так думают?

С лёгкой руки Таранова между собой они называли семью Левандовских «святым семейством».

— Не могу ничего сказать. Они, похоже, ещё ничего об этом не думали. Хотя движение началось: Игорь уже озадачил всех выборами. И я всё же надеюсь, что мой сценарий сработает. — Лиза допила сок и отставила стакан.

— Тот, где ты отводишь себе главную роль? — Таранов хитровато поднял бровь.

— Не главную, но и не последнюю.

— И когда же кастинг? Я так понимаю, есть и другие претенденты.

— Есть. Та же Неонила и ещё некоторые… Всё так неопределённо, что я даже не хочу сейчас об этом говорить.

— И как ты планируешь обскакать нынешнюю редакторшу?

— Я же говорю, всё пока слишком неопределённо! Планировать я буду, когда хоть что–то прояснится.

— Тогда будет поздно. Тебе надо заранее заручиться поддержкой Левандовских.

— Ага, я же встречаюсь с ними каждый день за чашечкой чая и обсуждаю текущие дела, — иронично заметила Лиза.

— Ну, значит, встреться. И обсуди. Тогда у тебя будет самый реальный шанс. Я тоже немного знаю эту кухню: всё–таки много вопросов приходится решать с властями, и как они работает, я представляю.

Она усмехнулась.

— Буду иметь в виду: как только — так сразу.

— Я серьёзно. Для тебя же будет лучше. Подумай, как к ним подкатить.

— Надеюсь, если что, ты не откажешь мне в помощи?

— Ты меня обижаешь! Конечно, нет — но с расчётом на взаимность.

— Что?

— Я говорю, что рассчитываю на ответную выгоду. — Таранов подошёл к ней и, наклонившись к её лицу, приобнял за плечи. — А ты что подумала?

— То и подумала. — Она увернулась, выскользнув из его некрепкого объятия. — Что если мы друзья, то должны помогать друг другу. Или ты не согласен?

— С чем именно? — Он пристально, хотя и с насмешкой, смотрел на неё, и его слишком откровенный взгляд заставил её почувствовать неловкость. — С тем, что мы друзья, или с тем, что должны помогать друг другу?

— И с тем, и с тем, — пробормотала Лиза, глядя на стену с золотистыми обоями. Иногда он позволял себе такие вольности, которые она считала дурачеством, чтобы подразнить её.

— Согласен. — Его игривость улетучилась, и он снова стал таким, как был до этого. — Если ты подбросишь задание, которое будет мне по силам, я тебе помогу.

— Ловлю тебя на слове. Может быть, пойдём вниз? — Внизу располагался ресторан.

— Можно. Поужинаем, до того как начнётся программа. Как ты смотришь?

— Я, если честно, не отказалась бы от ужина.

— Ну, значит, так и сделаем.

Он пошёл вперед и открыл дверь, она поднялась и заторопилась за ним.

Со стороны могло показаться, что они знают друг друга давно и достаточно близко, однако это не соответствовало действительности: их знакомство длилось около года и не было отмечено никакой иной близостью, кроме дружеской. Впервые в клуб «Северное Сияние» Лиза попала только прошлой весной, в последний приезд Кати в Зареченск: кто–то расхваливал здешние вечеринки, и она загорелась на них побывать. Осуществить задуманное ей помог двоюродный брат, как оказалось, хорошо знакомый с хозяином клуба. Именно Эдуард попросил Таранова организовать для сестры и её подруг хороший отдых, что тот в полной мере и сделал. Все, включая «светскую львицу» Катю, остались довольны. Похвалы гостей польстили Таранову, хотя он, по всей вероятности, и не ожидал ничего иного, однако его клуб действительно заслуживал высокой оценки. «Северное Сияние» не походило на другие провинциальные заведения подобного типа: здесь всё было по–настоящему шикарно и качественно. Музыка, ди–джеи, коктейли, танцы приглашённых девушек–профессионалок, освещение, интерьер — ничего не отдавало дешёвой имитацией роскоши. Осматриваясь вокруг, Лиза невольно задавалась вопросом, сумму со сколькими нулями всё это могло стоить? Было очевидно, что Таранов высоко поднял планку и стремится держать эту высоту. В какой–то момент вся девичья компания вдруг разлетелась, и Лиза осталась за столом одна с хозяином клуба. Она растерялась: его взлохмаченные в художественном беспорядке волосы, блестящий пиджак, браслет и цепи, небрежность в жестах, подчёркнуто раскованная манера держаться выглядели непривычно. Однако он улыбнулся ей широкой дружелюбной улыбкой и немного придвинулся: громкая музыка сильно затрудняла разговор.

— Хорошо провела время?

— Да, отлично!

— Я рад это слышать. Не удивляйся: мне нравится радовать своих гостей. Потому я и сделал именно такой клуб, где бы все отдыхали с удовольствием.

Она кивнула.

— Ты бывала здесь раньше?

— Нет, не приходилось.

— Ну, я надеюсь, теперь ты придёшь ещё? — Он сопроводил свои слова всё той же подкупающей улыбкой, и она не удержалась, чтобы не улыбнуться ему в ответ.

— Наверное. — На самом деле ходить сюда она не планировала: её смущали вероятные расходы — и плата за вход, и бар. Сама она зарабатывала не так много, а просить деньги на развлечения у матери не считала правильным.

Его ответ оказался ответом на её мысли:

— Приходи, как будет настроение. Скажешь на входе, что ты по моему личному приглашению, и тебя пропустят свободно.

— Этого будет достаточно? — Лизу удивили и насторожили его слова: какое личное приглашение? И с чего вдруг её станут впускать бесплатно?

— Конечно. У меня так заведено. — Таранов посмотрел в её лицо и, догадавшись, о чём она думает, поспешил развеять её сомнения. — Да нет же! Это ни к чему тебя не обязывает: личное приглашение — это просто свободный вход. Клуб приносит достаточно прибыли, чтобы мои гости отдыхали свободно. Я обеспечу тебе приём не хуже сегодняшнего, это тоже моё правило. И не только тебе: можешь взять себе в компанию кого–нибудь из знакомых, чтобы было веселее.

— Спасибо. — Теперь она улыбнулась искренне. — Постараюсь выбраться.

Прошло две недели, Катя уехала, и в какой–то момент, Лиза, заскучав, вспомнила о том, что ей говорил Таранов. Сначала она колебалась, но потом вдруг подумала: а почему, собственно, не воспользоваться его приглашением? Тем не менее, пойти одна Лиза не рискнула и позвала с собой одну из приятельниц. Таранов, как и обещал, уделил девушкам достаточно внимания. Его болтовня была лёгкой, но в то же время разумной: несмотря на «богемность», он оказался весьма здравомыслящим. Одолеваемая любопытством, Лиза не поленилась навести о нём справки, расспросив своих знакомых, и вот что узнала. Он был на десять лет старше неё, материально обеспечен, разведён, имел дочь (бывшая жена с ребёнком после развода уехала из города) и образ жизни вёл весьма свободный — за несколько лет в его любовницах успели походить многие. Поговаривали и о Регине — впоследствии выяснилось, что это было правдой. Последней его пассией на тот момент значилась Ирка Березина, двадцатиоднолетняя местная звезда «полусвета», с которой Таранов то ли расстался, то ли намеревался расстаться, — слухи на этот счёт противоречили друг другу. Рассказывали также о его конфликте с Виктором Черняевым, о каких–то тёмных делах, творящихся под прикрытием клуба, связях с местным криминалом, но, с одной стороны, хозяину «Северного Сияния» вроде как покровительствовали Левандовские, с другой — никто не поймал его за руку на чём–то нечистом, так что разговоры оставались разговорами.

Лиза стала наведываться в клуб, чтобы провести время и пообщаться с хозяином, потому что с ним было весело: обладая бездной артистического обаяния, он не стеснялся вести себя как шут, — собственно, таковым его часто и считали. Да и вообще по части организации развлечений Таранов был мастер. Однако общение с ним оказалось не только приятным, но и полезным. От Таранова Лиза узнавала новости, которые не узнала бы ни от кого другого: у него было немало эксклюзивной информации практически о каждом известном человеке в городе. Время от времени она тоже делилась с ним сведениями о событиях, и обычно он давал или свою оценку, или какой–нибудь совет. При этом она изучила его характер и не питала насчёт него больших иллюзий: Таранов отличался эгоизмом, любил порисоваться, во всём искал выгоду, а окружающих людей словно делил на касты, каждая из которых предполагала соответствующее к себе отношение. Тех, кто был ему безразличен в силу своей ненадобности, он не отличал от стенки, а уважал только тех, от кого зависел сам. К тому же он был не чужд хамства к тем, кого ставил ниже себя. На далеко не лучшие характеристики своего нового друга Лиза закрыла глаза из–за его весёлого нрава и изворотливой изобретательности ума: последнее в её глазах было особенно ценным качеством. Лиза полагала, что по его градации она близка к высокой «касте», потому что симпатична ему — он сам не раз ненавязчиво давал ей это понять. Какое–то время ей втайне хотелось, чтобы они по–настоящему начали встречаться — пусть бы ей позавидовали, но потом сочла такое развитие событий ненадёжным: вряд ли он бы стал удерживать её долго. И она решила не поощрять его к сближению, пусть будет так, как есть.

-6-

Если бы у Эдуарда спросили, почему в его жизни присутствует именно эта девушка, он, скорей всего, и сам бы затруднился с ответом: пламенных чувств у него к ней не было, прочной привязанности тоже. Тем не менее, они провели друг с другом уже почти год. Точнее сказать, провели год, встречаясь более–менее регулярно. Довольно часто она оставалась у него дома, но больше чем на два дня обычно не задерживалась, не считая совместно проведённого отдыха.

Он познакомился с Ириной Березиной в «Северном Сиянии», куда иногда захаживал по делам: она подсела к нему, но при всём том не набивала себе цену и не навязывалась, как бы давая ему возможность самому решить, как поступить дальше. Ему пришлось по душе такое её поведение. А после нескольких встреч, присмотревшись, Эдуард решил, что не против постоянных отношений с ней. Всё это было бы вполне обыденно, если б не одно обстоятельство: на момент знакомства Ирина ходила в статусе любовницы владельца этого же клуба, Дмитрия Таранова. Таких подробностей Эдуард тогда не знал, а когда узнал, всё уже само собой сложилось, и бойкая девушка перекочевала от Таранова к нему, пояснив, что «бывший» ей наскучил, и вообще она подумывала о расставании. Позже, однако, выяснилась ещё одна деталь: отношения между Ириной Березиной и Тарановым к тому моменту были не безоблачны, и она, ещё не лишившись благ нахождения при нём, поспешила подняться на следующую ступеньку, отчего и направила взор больших и круглых, как у Барби, глаз на нового избранника. Таранов отнёсся к своей потере так же спокойно, как и Эдуард — к своему приобретению. Ирина, в свою очередь, легко отказалась от первого ради второго, но и от второго отказалась бы так же легко, откройся перед ней новая заманчивая перспектива. В общем и целом, «обмен» прошёл спокойно и без осложнений.

Эдуард никогда не считал, что она чем–то держит его, просто в данный конкретный момент с ней было приятно и удобно: без скандалов, ревности и раздражающих капризов. Для лёгкой, ни к чему не обязывающей связи Ирина подходила идеально. Однако для прочных отношений она была слишком уж недалёкой: из той категории женщин, для которых единственное развлечение — это ночной клуб, а единственное переживание — выгодная распродажа. Как личности Ирине катастрофически не хватало глубины. Тем не менее, Эдуард относился к ней с приязнью и теплотой. Её же в нём больше всего привлекала присущая ему решительная твёрдость в сочетании с мягкостью его с ней обращения.

Как это обычно бывало, он заехал за ней после работы, однако, устав за день, предпочёл провести вечер дома, а не за светскими развлечениями. Телевизор показывал всякую ерунду: смешное видео, сплетни из жизни шоу–бизнеса, кулинарную передачу — количество каналов не гарантирует качества их продукции. Эдуард приглушил звук кнопкой на пульте и поудобнее устроился на широком диване. Ирина, сидевшая рядом, потянулась движением, не лишённым грации. Она была, безусловно, хороша и сразу приковывала к себе внимание: длинные, искусно выкрашенные в нежные кремовые оттенки волосы, мягкие скулы, выразительный рот, по–кукольному круглые тёмно–серые глаза. Одежда — джинсовые шорты, кружевной белый топ и белая же кофточка, отороченная смешным, чересчур лохматым искусственным мехом — оттеняла золотистый загар, результат регулярных посещений солярия, и подчёркивала стройную, ладную фигуру.

— Маше подарили собачку, тойтерьера. — Маша была старшей сестрой Ирины. Кроме неё, была ещё младшая сестра Алла. Все три отличались яркой внешностью и не особым благочестием — своеобразная семейная черта: мать девочек, старший администратор загородной гостиницы, также не характеризовалась строгостью нравов, на чём и построила карьеру, а теперь тем же способом намеревалась пристроить дочерей. — Она назвала его Мэтти. Такой хорошенький! Эд, может, и мы заведём собаку? — У Ирины загорелись глаза.

Эдуард улыбнулся.

— Тойтерьера?

— Ну, можно какую–нибудь другую. — Она не заметила доли иронии в его вопросе и осталась серьёзной. — Но не очень большую.

— Подозреваю, что собаке будет с нами скучно, Ириша. Ей нжно внимание и забота. А меня целыми днями нет дома, и ходить с тобой по магазинам она не сможет: собаки не интересуются шопингом.

На этот раз Ирина весело засмеялась, представив себе картину: она в модном магазине с собакой на поводке. Перестав смеяться, она вздохнула.

— Да, жалко. Тогда, может, кота?

— Думаешь, коту одному будет веселее, чем собаке?

— Наверное, нет. — Подумав немного, Ирина сообщила. — Но когда Маша переедет к Славику, я всё–таки заведу кота! А то сейчас как они уживутся с Мэтти?

— Если ты заведёшь котёнка, то они, скорее всего, уживутся нормально. Мэтти же тоже маленький? В смысле, щенок?

— Да, ему всего три месяца. Совсем малыш!

— Тогда они должны поладить. А может, и подружиться.

— Не знаю даже: Маша вряд ли согласится, она так переживает за своего Мэтти. Лучше потом!

— Она собирается переехать?

— Да вроде. Они обсуждали это со Славиком. Он сам ей предложил съехаться.

— Если они так решили, то конечно.

— Ну да, они уже два года вместе! Сейчас у него ремонт — он хочет всё поменять: и технику, и мебель… Маша выбрала керамику для ванной. Такую классную! Золотистую, розовую… Будет красиво. После ремонта она и переселится.

«Другая на её месте уже начала бы нытьё: а может, и мы тоже? Мы же с тобой долго встречаемся, давай попробуем жить вместе. А Ирка в этом смысле вполне благоразумна: ни с чем таким не надоедает и не пытается устанавливать свои правила», — с удовлетворением подумал Эдуард. За эту покладистость он её и ценил: редко какая девушка будет довольствоваться тем, что есть, ничем не досаждая. Хотя справедливости ради нужно было заметить, что Ирина отнюдь не оказывалась внакладе и получала своё сполна: Эдуард был неизменно щедр к ней, без придирок и нравоучений оплачивая её расходы на наряды, салоны и развлечения. Прижимистость вообще не являлась его чертой, к деньгам он относился легко и тратил их без сожаления, особенно зная, что это кому–то доставит удовольствие.

— Как вы вчера погуляли с сестричками? — спросил он.

— Ой, всё супер! Сделали выход в свет.

— И куда ходили?

— Ну, сначала заглянули в пару бутиков, я купила серьги и сумку… Завтра покажу. Потом посмотрели что–нибудь на лето для мамы. Аллочка подобрала ей платье. Такое, вишневое, винный цвет, и с принтом… ну, как носят в этом сезоне. Алла такая стильная, она никогда не ошибается с нарядом! А потом мы пошли в «Венецию». Эд, там так классно! — восторженно протянула она, закатив глаза. — Ну вот просто вообще! Хорошо, что мы туда сходили. И в рекламе сказали всё правильно! Представляешь, это правда обалденно шикарный спа–салон. Бассейн с джакузи — это что–то! Так расслабляет!..

— Тебе понравилось?

— Очень!

— Ну, и отлично. Молодец, что сходила.

— Я хочу ещё туда пойти.

— Конечно, пойди, раз там так хорошо.

— Ага! Совсем как в Италии.

— Даже так? — Он добродушно усмехнулся. — Ну надо же!

— Да. — Она посмотрела на него наивным бесхитростным взглядом своих круглых глаз. — Венеция — это же Италия? Или то Флоренция? Я опять перепутала?

— Нет, не перепутала. И Венеция, и Флоренция — это всё Италия.

— Подожди… А Милан?

— И Милан.

— Правда? Обалдеть! — Ирина не без удивления покачала головой. — Ты столько всего помнишь, а у меня сразу всё из головы вылетает! Но видишь, Венецию я тоже запомнила!

— Ирка! — Эдуард рассмеялся. — Да это серьёзный успех! Может, нам с тобой его стоит как–нибудь отметить? — Он обнял её, приблизившись к её лицу.

— Да, мой сладкий. — Полуприкрыв глаза, она с готовностью подставила ему губы для поцелуя и томно вздохнула. — Обожаю тебя.

-7-

Почти всё утро Бардин провёл в мэрии у Игоря Левандовского. Правда, на этот раз его привела сюда не политика, а совещание по городскому строительству. Обсуждение затянулось, заняв больше времени, чем ожидалось. Наконец, ближе к обеду все самые горящие вопросы были рассмотрены, и участники совещания начали расходиться. Бардин вышел в приёмную, тоже собираясь уходить, когда его окликнула Арефьева. Её кабинет был напротив кабинета мэра, и она, похоже, специально дожидалась, когда он освободится, оставив открытой свою дверь.

— Да, Любовь Александровна! — Он дежурно изобразил любезную улыбку.

— Андрей Иванович! — Арефьева поспешно подошла к нему. — Хотела с вами кое–что обсудить. Можно вас задержать на минуточку?

— На дольше вряд ли получится: я тороплюсь. Но на минуточку можно.

— Тогда пройдёмте.

Она вернулась в кабинет, увлекая его за собой. Из дипломатических соображений, подчёркивая своё равенство с ним, а не превосходство, она села не за свой стол, а за приставной, Бардин расположился там же, напротив неё.

— Я что хотела сказать… — начала она, но тут же остановилась. — Правда, дело деликатное. Я надеюсь, вы отнесётесь с пониманием?

— Вы сомневаетесь во мне? — улыбнулся он. — Постараюсь развеять ваши сомнения. Меня не так легко шокировать, как вам, возможно, показалось. Конечно, я с пониманием отнесусь к вашему деликатному делу.

— Оно не совсем моё, вот в чём вся тонкость. Скорее, даже больше ваше.

— Так вы сейчас проявляете заботу обо мне? Неожиданный поступок, должен заметить! — Усмешка давала понять, что в благородство её намерений он ни на грамм не верит. — Тогда я выслушаю вас вдвойне внимательно.

— И всё–таки не сочтите, что я лезу, куда не следует! — Он кивнул, выражая согласие, и она продолжила. — Я тут размышляла над ситуацией с предвыборным штабом, и обратила внимание на одну вещь. Ваша подчиненная, эта Сорина, она не слишком вызывающе себя держит? Много хочет, много требует?

— Да, она высоко метит. Но кто из нас не был таким в её возрасте? А кто–то остается таким и в зрелости. — Намёк был на саму Арефьеву. — Я не против высоких запросов молодости: они создают хороший стимул для работы.

— Не спорю. Но всякие амбиции несут в себе потенциальную опасность для остальных. Эта девушка, несомненно, карьеристка.

— Я не считаю это грехом. А в чём, собственно, вопрос? Мы здесь, чтобы поговорить о карьеризме Сориной?

— Не только. И не столько. Вы, конечно, согласитесь с тем, что она метит на более высокое место, чем занимает. А вам не приходило в голову, на чьё?

— Неужели на моё? — В его усмешке была неприкрытая ирония. — Или, упаси Бог, на ваше?

— Нет, — Арефьева улыбнулась, — ни на моё и ни на ваше. Пока, во всяком случае. А вот на место Виллард — да. Она хочет стать редактором газеты, я на девяносто девять процентов уверена в этом.

Усмешка сошла с его лица: разговор действительно принимал серьёзный оборот.

— Почему вы так решили?

— Просто попыталась поставить себя на её место и понять, чего она добивается. Подумайте, с чего вдруг Сорина предусмотрела для редактора роль руководителя агитационного направления? Разве она так старается ради Неонилы? У них, кажется, достаточно напряжённые отношения — до меня долетают кое–какие слухи.

— Да, у них непростые отношения, — согласился Бардин. — Они не слишком жалуют друг друга, но, согласитесь, это вполне естественно: две женщины, обе молодые и честолюбивые, работают, так сказать, на одном поле…

— Вот именно. Женщин две, а руководящая должность одна. За это они и дерутся.

— Я могу согласиться, что Лиза хочет отвоевать себе больше полномочий. И даже могу это понять. Но сейчас редактор — Нила. Чем ей может помешать Лиза?

— Вы недооцениваете эту девочку. — Арефьева с улыбкой покачала головой.

— А мне кажется, вы её переоцениваете.

— Вот увидите: моя оценка окажется более точной.

— Может быть, потому что видите в ней себя? — снова поддел Арефьеву Бардин.

Та, однако, не ответила на колкость и продолжила развивать свою мысль.

— Сорина приложит все силы и сделает всё для того, чтобы получить это место: когда ей ещё представится такой случай? А вы её на это же и провоцируете своей поддержкой.

— Я поддерживаю её в делах, а не в интригах, — сухо заметил Бардин. — Вы знаете, я сам этого не люблю, и тем более не буду потворствовать другим.

— Совсем не обязательно интриговать. Открытые методы тоже иногда способны давать результат. Например, проявляя себя в работе. Разве Неонила настолько прочно сидит в своём кресле, чтобы в один прекрасный момент из него не вылететь?

— Ну, настолько прочно в своих креслах не сидим даже мы с вами. Под любым оно может зашататься.

— Оно зашатается ещё быстрее, если этому креслу подпилить ножки.

Некоторое время Бардин обдумывал то, что услышал, потом сказал:

— Я, конечно, не могу полностью отбросить ваши аргументы. Но и не уверен, что всё именно так, как вы говорите.

— Я и не собиралась вас ни в чем убеждать. Просто хотела поделиться своим мнением. А дальше решать вам, соглашаться со мной или нет, и чью сторону принять. Если вы хотите протолкнуть вперёд Лизу, тогда подогревайте и дальше её стремления. А если хотите защитить Неонилу, тогда обезопасьте её от конкурентки.

— Считаете, конкуренция носит угрожающий характер?

— Вы же помните последнее совещание у Левандовского: он был недоволен. Неонила провалилась — с неудачной статьёй, и с этими собаками… — Он промолчал, что реплику о собаках вбросила именно она, тем самым обострив ситуацию. — А ещё и проигранные суды!.. Нила делает много ошибок, чтобы не опасаться за свою карьеру. Но вы можете её подстраховать — если, конечно, захотите.

Бардин поднял на неё глаза.

— А почему вы так беспокоитесь за Нилу? Ведь не ради же неё самой? Какой вам интерес?

— Чисто профессиональный.

— В смысле? Поясните.

— Я хочу спокойно работать. Мне не нужны лишние сложности. А эта Сорина… — Арефьева покачала головой, подбирая нужное определение. — Она потенциальный источник многих проблем. И если этому можно воспрепятствовать — я воспрепятствую.

— А может, всё проще? Вы не любите таких, как она?

— О, если бы я руководствовалась этим!.. — Она негромко засмеялась. — Нет, я умею работать с разными людьми. Хотя и предпочитаю с теми, с кем удобно. Главное, что я вас предупредила.

— Что ж, спасибо за предупреждение. — Он взглянул на часы. — Вы задержали меня несколько больше, чем обещали.

— Ну, извините! — Арефьева развела руками. — Я старалась, но — как получилось!

Приехав в «Строй–Модерн», Бардин попросил, чтобы его не беспокоили, и заперся у себя. Хотя он не признался в этом Арефьевой, её слова показались ему справедливыми: скорей всего, она верно уловила суть. Предстояло только решить, стоит ли вмешиваться и если да, то чью сторону принять. Это было трудное решение.

Ему нравилась Лиза. Нравилась её активность, целеустремлённость, и ещё больше — кошачья цепкость и готовность стоять за себя. Нередко он сам бросал её в ситуации, где требовалось сражаться, и всякий раз с удовольствием наблюдал, как она с этим справляется. Она не боялась ни чьих–то заслуг, ни авторитетов, ни перед кем не робела и шла напропалую, если видела перед собой цель. Безусловно, она была умна, а он предпочитал умных людей и многое мог им простить. Была неординарна и перспективна. Но также она была красива. Бардин и сам не вполне мог определить суть своей симпатии к Лизе. Иногда он видел в ней напоминание о собственной ушедшей молодости, которую всё ещё хотелось удержать, пусть даже таким путём — соприкоснувшись с ней. Иногда он смотрел на неё как отец — с гордостью и радостью: всё–таки в какой–то мере она и его воспитанница, почему бы ему ею не гордиться? Его собственная дочь, на пять лет старше Лизы, не отличалась ни честолюбием, ни твёрдым характером. Она рано вышла замуж, родила сына, из неё вышла хорошая жена и заботливая мать, и он любил её, всячески поддерживал. Но ему, как человеку, ценящему общественное признание, хотелось, чтобы она отметилась и на профессиональном попроще, стала заметной фигурой хотя бы для Зареченска. Но к сожалению, это было неосуществимо: у неё нет пристрастия к подобному. А в Лизе всего в избытке. В те моменты, когда в нём говорило только здравомыслие и ничего больше, он действительно видел в ней специалиста, способного добиться успеха, покоряя новые вершины. Как бы ни было, в любом из собственных проявлений — мужчины, отца или начальника, он испытывал к ней непреодолимую симпатию.

Поскольку он ей благоволил, у них сложилось почти приятельское общение. Всё это время Бардин поддерживал Лизу, приобщая к множеству вопросов, давал ей различные поручения, радуясь, что она справляется со своими задачами. Он проявлял к ней столько участия, что в «Строй–Модерне» о них начали сплетничать. Однако Бардин совсем не был уверен, что Лиза придаёт значение его участию в её судьбе. Размытость ролей — её и его — и то, что она не помогает ему более чётко их обозначить, останавливали его, не давая к ней приблизиться. Наверное, если бы она хотя бы намёком прояснила своё отношение к нему, и если бы это отношение дало ему хоть каплю надежды, он бы бросился к ней очертя голову, забыв об условностях, здравомыслии и осторожности. Но она никак себя не проявляла, ничем его к себе не подталкивала. Так какое он имеет право рваться в её жизнь? Пытаться ей навязываться? Вымаливать крохи внимания? Ведь он давно не мальчишка: то, что простительно молодости, для зрелости — смех и позор. Нет, он не станет выставлять себя на смех, прежде всего перед нею же, без цели и смысла.

Но то была только одна чаша весов, тогда как существовала и вторая. С Неонилой Бардин поддерживал связь уже пару лет. Их отношения не отличались стабильностью: они ссорились, вроде бы расставались, но через время мирились и сходились снова. Она была несколько вычурной, но страстной и эмоциональной, и это его полностью устраивало. Но ещё она была пылко в него влюблена, и это усложняло их связь. Собственно, и все их ссоры рождались отсюда: периодически Неонила начинала требовать то повышенного внимания, то горячего проявления чувств, что неизбежно обернулось бы для него более прочными узами, а он не собирался ничем себя сковывать и отказывал ей в этих настойчивых просьбах. Она начала ревновать его к Лизе, он жестоко высмеял её, и они снова рассорились. Но потом, в очередной раз столкнувшись с безразличием Лизы, выплеснул своё недовольство уже на неё и опять повернулся к Неониле — такой получился своеобразный треугольник. Слава Богу, что жена смотрела на его похождения сквозь пальцы, вполне удовлетворяясь тем, что имела благодаря ему, — положением в обществе и деньгами. Так что хотя бы дома не приходилось сталкиваться со скандалами и истериками.

Неониле Бардин тоже покровительствовал: его стараниями она стала редактором, пользовалась авторитетом и могла теперь позволить себе держаться так вольно, как держалась. В отличие от Лизы, которая любые проявления заботы воспринимала как должное или не замечала вовсе, Неонила ценила его поддержку и не скупилась на выражения признательности. Верная, всецело ему преданная и влюблённая — на неё всегда можно было рассчитывать, не опасаясь, что однажды она, помахав на прощание, сбежит к другому, более высокому покровителю. А Лиза? Не будучи в ней полностью уверен, Бардин не мог целиком полагаться на Лизу. Конечно, она интересная личность и во всех смыслах необычайно притягательна. В ней есть что–то элитное, высокое, какой–то утончённый аристократизм, тогда как Неонила, в этом смысле ничем не примечательная, и крепостью телосложения, и своими слишком крупными кистями рук больше напоминает крестьянку, но так ли это принципиально на самом деле?

Сопоставляя одно с другим, он всё отчетливее понимал, что Арефьева по–своему права: Лиза — это возможный источник нестабильности и проблем не только для неё и Неонилы, но и для него. Можно просто отойти в сторону, дав женщинам самим выяснить, кто из них чего заслуживает. Но ведь потом они сами разыграют его, поставив на кон в своей борьбе! Нет, наблюдать со стороны — плохой вариант. Значит, надо всё–таки вмешаться. Бардин шёл на это с тяжёлым сердцем, но оправдывался тем, что так диктует необходимость. «Я должен позаботиться о собственной безопасности — это абсолютно нормально. И это разумно, тогда как иное — глупость. Ничем не оправданная глупость», — сказал он себе. Тем не менее, его не оставляло чувство, что сейчас он совершает свой далеко не самый лучший поступок…

Бардин снял трубку внутреннего телефона.

— Лиза, зайди, пожалуйста.

Пока она шла к нему, он подыскивал не столько слова для неё, сколько новые доводы для себя и ненавидел в этот момент Арефьеву, из–за которой делает то, что делает. «Чёртова баба! — со злостью подумал он. — Вот же где пропасть зла! И так всё у неё обставлено, что не подкопаешься! Сделает гадость, а как будто милостью одарила».

Дверь открылась, и она вошла. В короткой клетчатой юбочке, чёрном джемпере по фигуре и в туфлях — «балетках», с волосами, собранными в «хвост», Лиза напоминала старшеклассницу. Несомненно, она умела перевоплощаться под влиянием настроения либо ещё каких мотивов, воплощая в своём облике то яркую изысканную элегантность, то естественную непосредственность юности. В данный момент перед ним была очаровательная, милая девочка, смотрящая на мир с ожиданием наград, которые должны пасть к её ногам. И непременно падут: когда–нибудь она всё равно возьмёт своё — с его помощью или без.

— Привет, — поздоровался он с ней, как будто был её ровесником.

Она улыбнулась и ответила нарочито официально.

— Здравствуйте, Андрей Иванович.

— Присаживайся.

Лиза села, сложив на столе свои тонкие изящные руки, и всё с той же улыбкой выжидающе смотрела на него. Он незаметно вздохнул.

— А у меня есть для тебя новости. — После этого сообщения её взгляд стал чуть более напряжённым, но совсем чуть–чуть. — Я говорил сегодня с Арефьевой, так вот, она всё–таки не решилась полностью одобрить твою схему. Она ей кажется излишне рискованной… — Бардин неловко замялся и поправился. — Даже нет: потенциально дестабилизирующей при всей своей привлекательности.

От его слов она сникла.

— Вы тоже так считаете?

— Возможно — в отдельных моментах. В какой–то степени. Хотя в целом, в этой разработке есть много позитива — я говорил это сразу, и не отказываюсь от своих слов. Но у неё своё мнение, и к нему тоже есть смысл прислушаться. Тем более, на её стороне опыт в подобных делах.

— Но ведь это не окончательное решение?

— Нет, конечно. Окончательное будет приниматься ближе к избирательной кампании. И опять же, не нами. Так что всякое ещё может быть! — добавил он ободряюще. — В любом случае, не рассматривай всё как своё поражение: это твой первый проект подобного рода, естественно, в нём могут быть недочёты.

— В чём же конкретно вы их видите?

— Да хотя бы в той же редакции! Я не уверен в её способности вытянуть на себе агитационное направление.

— А может, в способности редактора?

Её откровенная насмешка вывела его из себя.

— Дело не в персоналиях! Дело в самом подходе, — с напором проговорил он. — Как бы ни было, агитация — не задача прессы. Пресса — сама всего лишь инструмент агитации, она внутри процесса, а не над ним. Путая элементы и функции, мы ломаем всю систему.

— Если это так, почему же вы сразу мне не сказали?

— Потому что по сути ты права, и я обратил внимание именно на это. Да, я переоценил твою схему. И что касается концепции в целом — здесь всё нормально, проблема в отдельных деталях. Кстати, Арефьева считает так же.

— Я так понимаю, главная проблемная деталь — редакция?

— Главная проблемная деталь — подход. Ты нарушила последовательность элементов.

— И всё же я не могу с вами согласиться. — Лиза продолжала упорствовать.

— Я не требую, чтобы ты соглашалась. Тем более я не требую, чтобы ты отказалась от своих идей. Давай так: ты ещё подумаешь над этой схемой и попробуешь её доработать. Пойми, — сказал он уже мягче, — оформление структуры может быть каким угодно, но оно не должно идти в ущерб содержанию. У тебя получится, я не сомневаюсь в твоих способностях.

— Я тоже в них не сомневаюсь.

— Тогда не останавливайся на достигнутом. Знаешь, как говорят: нет предела совершенству. Вот и стремись к самосовершенствованию — оно вознаградится.

Он верил в то, что сказал, и его слова прозвучали искренне.

-8-

Вот уже третий день Николай Левандовский был в деловой поездке в Германии. Никто из его подчинённых не знал, когда ожидать возвращения «генерального»: в принципе, он мог вернуться в любой момент, а мог задержаться ещё на какое–то время. Как шёпотом и по большому секрету сообщала секретарша Ксюша, у Левандовского вроде бы были ещё какие–то личные дела, и вполне возможно, что после встречи с партнёрами он устроил себе непродолжительный отпуск.

— Лиля, в смысле, Левандовская, отдыхает, сколько хочет, по четыре раз в год ездит на курорты. А что же наш директор? Ему тоже хоть иногда надо развеяться! — Ксюша отлично умела в любой ситуации преподнести себя самой рьяной защитницей и радетельницей шефа. В принципе, с её стороны это было вполне оправдано, поскольку сама она была вхожа в дом Левандовских и поддерживала с Лилией приятельские отношения. — Так что пусть он там не торопится, всё благополучно решает, и просто отдохнёт: нам всем от этого будет только лучше.

Тем временем, пользуясь отсутствием руководителя, народ в «Строй–Модерне» тоже чувствовал себя довольно расслабленно. Бардин, замещавший Левандовского, похоже, и сам ушёл в загул: на работе бывал лишь наскоками, подписывал текущие документы, устраивал пару–тройку «разгонов» для острастки и снова исчезал. Для работников фирмы не было тайной, что о времени приезда шефа Бардин узнает первым, после чего молниеносно придаст себе соответствующе озабоченный вид, а заодно и весь коллектив поставит на уши, дабы наглядно продемонстрировать, что никто не бездельничал. Но пока этот момент не наступил, можно было не слишком напрягаться: рабочие дни текли неспешно и лениво, ровно же в пять часов — момент его официального окончания — жизнь в офисе попросту прекращалась.

Лиза, не тревожимая Бардиным, решила воспользоваться представившимся благоприятным моментом и заняться тем, чем собиралась уже давно, но из–за занятости не находила возможности: изучить содержимое газеты Черняевых за последний год. Понимание, что она пока не преуспела в соперничестве с Неонилой, не вынудило Лизу опустить руки, а наоборот добавило ей азарта: настоящая борьба только начинается. Исследуя страницы «Прожектора», она с головой ушла в этот процесс. Пробило пять, по коридору шумно пронеслись спешащие домой сотрудники, попрощавшись, ушла Наталья Васильевна, но Лизе не хотелось бросать начатое. «Задержусь ещё минут на пятнадцать», — решила она. Пятнадцать минут растянулись на тридцать. Потом и тридцать тоже остались позади. Часы показывали почти шесть вечера, когда она оторвалась от подшивки и устало расправила плечи: пожалуй, ей всё–таки тоже пора уходить, тем более что работы оставалось ещё не на один час.

В безлюдном офисе стояла необычная, давящая тишина, которая вкупе с подступающей со всех сторон пустотой заставила Лизу почувствовать себя неуютно: будто её забросили на пустынную планету. Она протерла влажными салфетками руки, очистив их от газетной пыли и следов типографской краски, убрала в стол бумаги, повесила на плечо сумку и, мыслями всё ещё находясь на страницах «Прожектора», вышла из кабинета в уверенности, что находится в полном одиночестве. Она повернулась, чтобы замкнуть дверь, как вдруг увидела недалеко от себя чью–то фигуру. То был Эдуард Левандовский — он шёл в её сторону по пустому коридору. Однако прежде чем Лиза поняла, кто это, она оказалась настолько застигнутой врасплох и сбитой с толку его внезапным появлением, что от неожиданности резко вздрогнула и замерла. Рука сама собой разжалась, и ключи со звоном упали к её ногам. Не в силах собрать свои вмиг разлетевшиеся мысли, Лиза стояла в полной растерянности, едва ли не с открытым ртом и смотрела на Эдуарда со смесью испуга и изумления в широко распахнутых глазах. Он шагнул к ней, наклонился и поднял валявшиеся на полу ключи.

Она немного пришла в себя, но по–прежнему не сводила с него растерянного взгляда: бледно–голубая рубашка и брюки цвета «мокрого асфальта» с кожаным ремнём, светлые пепельные волосы зачесаны назад и чуть набок. Она видела его нечасто, но давно уже обратила внимание, что он носит по–настоящему дорогую, изысканную одежду и тщательно следит за своей внешностью. Однако при всём при этом ему удавалось сохранять непринуждённую лёгкость и свободу движений — в самой его манере держаться присутствовало то, что принято называть «небрежностью роскоши». В нём не было выраженной брутальности, однако и сомневаться в его мужской природе не приходилось.

— Я не привидение, — с улыбкой сказал он, протягивая ей ключи. — В первый раз вижу, чтобы моё появление произвело такое впечатление.

У Эдуарда был приятный выразительный голос.

Принимая у него ключи, Лиза непроизвольно отметила взглядом часы на его слегка загорелом запястье — тоже дорогие, массивные, но не лишённые изящества. Ей всегда импонировали наручные часы, в особенности у мужчин: она видела в этом элемент стиля, — в то время как их отсутствие воспринималось ею пусть как и несущественное, но всё же упущение.

Её испуг уже окончательно отступил, и она смогла рассмеяться.

— Дело не в тебе. Я просто никак не ожидала кого–нибудь здесь увидеть. И вообще я, похоже, немного перетрудилась.

— Помочь в этом может только одно средство, зато безотказное: отдых.

— Именно этим я и планировала заняться. — Она замкнула кабинет. — Почему ты здесь так поздно? Всё равно ведь никого уже нет.

— Нужно было оставить документы для бухгалтерии к завтрашнему утру. А ключ от приёмной у меня есть. Так что это не проблема. А тебя что так задержало?

— Доделывала одно дело: не хотелось бросать на полпути.

— Как видишь, иногда лучше уйти вовремя, чтобы потом не оказаться в безлюдном коридоре наедине с какой–нибудь подозрительной личностью.

— Я учту это. — Его самоирония ей понравилась, и она улыбнулась ему с искренней теплотой.

— Ты домой? — спросил он. — Могу подвезти, чтобы реабилитироваться.

— Не откажусь.

Они спустились вниз и вышли на улицу. Его шикарный чёрный BMW был припаркован как обычно — не на общей стоянке, а прямо возле крыльца. Пискнула сигнализация, и машина приветливо мигнула фарами. Эдуард открыл Лизе переднюю дверцу.

— Садись.

— Спасибо.

Усевшись, она поправила подол своего летнего светло–оранжевого с крупными белыми цветами платья.

Эдуард сел за руль и завёл машину, мягко и почти бесшумно тронувшуюся с места.

— Тебе куда сейчас?

— Даже не знаю… — Она пожала плечами. — Вот думаю: если уж отдыхать, так может, выпить где–нибудь кофе? Не составишь мне компанию?

— Почему нет? Ничего не имею против.

— Тогда куда–нибудь на твоё усмотрение. Как дела у Кати?

— У неё всё, как всегда: полно всяких бурных событий.

— Давно с ней не виделись! Она не собирается приехать домой?

— Не могу сказать ничего определенного. Планы моей сестры неизвестны даже ей самой. Ты же знаешь, какая она непредсказуемая. По–моему, все решения она принимает на ходу.

— Да уж! Я помню, как она меня ошарашила своей новостью, что уезжает, чтобы поступить в какую–то школу моделей. Бросила из–за этого университет! Я была в шоке. — Вместе со спокойствием, окончательно вернувшимся к Лизе, на неё нахлынула чрезмерная разговорчивость — как следствие недавнего стресса.

— Не только ты. Можешь представить себе, что за переполох случился дома: какие модели?! Родители очень хотели, чтобы она стала финансистом.

— Понимаю их состояние. Как они только согласились?

— О, — он усмехнулся, — понадобился длительный и трудный процесс переговоров. Конечно, сестру интересовала только какая–нибудь европейская страна, и это создавало дополнительную трудность. Но, к общему счастью, всё разрешилось.

— Это хорошо, что разрешилось. Если честно, я не совсем представляю Катю в роли финансиста.

— Если честно, то я тоже — с её непосредственностью и любовью к развлечениям!.. Так что хорошо, наверное, что она сделала по–своему. Вся это ей точно подходит больше.

Одной рукой Эдуард без усилий чуть повернул послушный руль. Машина мгновенно откликнулась на это его движение и на неспешном мягком ходу плавно вошла в поток машин в центральной части города с её широким проспектом, упирающимся в Старую площадь.

— В развлечениях Катя с детства знала толк: с ней никогда не было скучно, она постоянно придумывала какие–то игры… Вроде бы абсурдные, но такие захватывающие! Я помню, мы играли в «Бабу–Ягу», а потом ещё в «дом на дереве». Залезали на дерево и сидели там часами. Что–нибудь рассказывали, пели песни. — Эдуард слушал Лизу, чуть улыбаясь, и она продолжала болтать. — Самого дома, правда, вообще не было, но мы представляли, что он есть. И как ни странно, нам было ужасно весело! Даже не знаю, как с Катей могло бы быть не весело. Летом мы часто просто сидели на качелях и ели какие–нибудь фрукты, и всегда при этом покатывались со смеху. Зато когда она уезжала с родителями отдыхать, мне её ужасно не хватало. Да и сейчас тоже не хватает!.. Если будешь с ней разговаривать, скажи, пожалуйста, что я по ней соскучилась и очень хочу её увидеть.

— Обязательно скажу, — пообещал он. — То, что с ней не заскучаешь, это уж точно! Она и сейчас не очень–то изменилась.

Эдуард остановил автомобиль у кафе с претенциозной обстановкой, соответствующей его названию, — «Орхидея». Хотя только недавно начался июнь, солнце палило не хуже июльского. Однако внутри кафе, где работал кондиционер, было вполне комфортно. Уютные диванчики с малиново–розовой плюшевой обивкой будто приглашали располагаться поудобнее и, уж конечно, не отказываться от десерта. Лиза заказала пирожное и кофе, Эдуард ограничился чашкой «американо».

Она вернулась к прерванному разговору, мысленно подивившись тому, насколько свободно чувствует себя в его обществе. Вероятно, к этому располагала его манера держаться: как будто в самом их общении заключено что–то особенно доверительное, то, что есть только между ними двоими, и никем больше. Да, конечно, это только иллюзия, но создать такую иллюзию — редкий дар.

— Ты ведь тоже учился на финансовом? Катя говорила, что вы вроде должны были учиться вместе, и шутила ещё, что под твоим присмотром ей предписано продолжить семейную традицию.

— Была такая задумка. — Эдуард улыбнулся. — Мы учились на одном факультете, правда, в отличие от неё, я его закончил. Хотя и не скажу, что я посвящал учёбе очень много времени — тоже больше бездельничал и развлекался. Просто учиться мне как–то всегда давалась без проблем. А у тебя какая специальность?

— Реклама и пиар. Для меня это очень интересно! Я два года занималась рекламными кампаниями в агентстве — до того как перешла в «Строй–Модерн» с содействия Кати, за что я очень ей признательна. Мне не очень там нравилось: хоть и работа по профилю, и фирма известная в своей области, но сложные отношения в коллективе, неравные возможности, отсутствие перспектив… Вот и не сложилось. А ты начал работать у отца сразу после университета?

— Да, и это даже не обсуждалось. Ещё когда я поступал учиться, я знал, что буду работать с отцом.

— Тебе это нравится? Многие говорят, что родственникам тяжело работать вместе. — Лиза отделила ложечкой кусочек пирожного.

— Меня устраивает то, чем я занимаюсь. Может, потому что у меня есть достаточная широта и свобода действий. Если я что–то и переношу с трудом, так это рутину и скуку — мне нужно свободное пространство. Да, обычно считается, что родственникам сложно вместе работать, но у меня это не вызывает особых затруднений. Ощущение общности… Мне нравится знать, что я причастен к семейному делу, что я могу быть полезен своей семье и привносить в неё что–то.

— И у вас не происходит разногласий?

— Нет, почему же? У нас тоже случается всякое — и споры, и разногласия. Просто они не имеют определяющего значения.

— Как раз насчёт семьи. Так сложилось, что мне часто приходилось чувствовать себя недооценённой — так, как будто от меня ничего не требуют, но и ничего не ждут. С одной стороны, это подхлёстывает, но с другой — угнетает. У тебя такого нет?

— Не то, что нет… — он несколько замялся. — Или даже не то, что я чувствую себя недооценённым… Наверное, неправильно было бы так говорить. Может быть, точнее сказать, что я хочу, чтобы и отец, и Игорь относились ко мне на равных, а не с высоты возраста и опыта. Не знаю, насколько это достижимо. Но в этом смысле я бы хотел в чём–нибудь проявить себя так, чтобы доказать свою состоятельность. Ты понимаешь, о чём я?

— Да, конечно я тебя понимаю, потому что я сама постоянно доказываю свою состоятельность — себе и другим. Хотя мне кажется, что те, кому мы что–то доказываем, не всегда хотят нас увидеть и услышать.

— Может, и так — в силу сложившегося положения вещей. Или мы приводим не те аргументы. Но, наверное, какая–нибудь встряска могла существенно изменить расклады.

— Скажи, а ты хорошо знаком с Черняевыми? — полюбопытствовала она.

— Конечно. Я часто пересекался с ними до этой «войны». Правда, в основном, с Региной — она бывала и у отца, и в банке. — Он усмехнулся. — С ней тяжеловато, но можно найти подход. Ей всегда нужно командовать, требовать, упорствовать, лишь бы показывать, что она главная. То, что она делает сейчас, вполне в её характере. И ещё больше в характере её отца.

— Как с ней в таком случае ладил Таранов?

— Таранов? — Эдуард засмеялся. — Он поладит и с чёртом, если ему это будет выгодно. Но здесь, кажется, и он просчитался: Регина тоже не промах. Хотя я не вдавался в подробности их отношений.

— Нет, я спросила об этом не из интереса к подробностям, — поспешно пояснила Лиза. — Просто я занимаюсь сейчас анализом ситуации с Черняевыми в разрезе выборов. Как раз сегодня пришлось просматривать все выпуски «Прожектора» за последний год, потому и застряла на работе. Пытаюсь понять, как они поведут себя дальше.

— Дальше? Они пойдут на выборы против Игоря. Думаю, что кандидатом будет Регина: вряд ли сам Черняев захочет в это ввязываться. Он оставит себе бизнес, а её попробует толкнуть во власть.

— Да, я слышала эту версию. Вероятно, так и будет. Но это общая линия, а мне бы хотелось разгадать их стратегию. В смысле, на что они будут ориентироваться, на чём будут строить агитацию. От этого нам следовало бы отталкиваться в собственной избирательной кампании. Поэтому меня и интересует Регина.

— Не могу сейчас подсказать тебе что–то конкретное. Раньше, до этого конфликта, она никогда не выставляла себя именно как претендента на мэра. Она жёсткая, амбициозная, как и её отец, сама атакует, а не обороняется, и если заводится, идёт напролом, любыми средствами. Чего–то такого и нужно ожидать от их тактики. Ей нужна эта власть не только, чтобы оправдать надежды отца, но и для удовлетворения собственного тщеславия.

— Все говорят, что бороться с такой конкуренткой будет нелегко.

— Но придётся, и нет другого выхода. Черняевы могли сохранить прежнюю коалицию: она давала им достаточно. Даже очень много. Но они пошли на раскол, потому что захотели взять себе всё.

— Я думаю, они решили ударить первыми. Боялись, что иначе это сделаете вы.

— Возможно — хотя мы не имели таких планов. Но теперь и мы заинтересованы отодвинуть их как можно дальше и лишить влияния. Иначе они не оставят нам места.

Лиза молчала, в задумчивости вертя ложечку.

— Эд, а ты не думал, что эти выборы как раз и могли бы стать тем твоим шансом проявить себя, о котором ты говорил? — вдруг спросила она. Мысль, некоторое время назад мелькнувшая у неё в голове слабым лучиком, вдруг начала обретать очертания, пока не вполне ясные.

— Шансом для меня? Но я не собираюсь баллотироваться в мэры, — засмеялся Эдуард.

— Можно обойтись и без того. Просто на волне выборов, да ещё с учетом всех обстоятельств, ты бы как раз и мог проявить себя больше, чем от тебя ожидают. Например, взять на себя какую–то серьёзную роль. Это был бы и твой вклад в семью, и возможность для собственного роста.

Эдуард бросил на неё быстрый испытывающий взгляд, и хотя сразу вслед за этим он опустил глаза, Лиза успела заметить в них неподдельный, острый интерес — подброшенная ею идея его зацепила. С её стороны сказать то, что она сказала, было пробным шаром, но теперь она удостоверилась, что он достиг цели.

— Может быть, и да, — сказал он. — Не знаю пока. Я как–то не думал об этом.

Он произнёс это подчёркнуто небрежно, явно не желая показывать заинтересованность, что натолкнуло Лизу на ещё одно предположение: вероятно, её слова отвечали его собственным мыслям. На самом деле он хочет возвыситься намного больше, чем об этом говорит. Хотя, с другой стороны, почему он должен ей об этом говорить? Он и без того сказал достаточно много. А свои честолюбивые стремления, вполне возможно, не озвучивает даже себе. Интересно, так настолько ли он на самом деле отличается от Регины Черняевой?

В любом случае, с этого момента Лиза знала, что у него есть тайная уязвимость, и что на этой уязвимости можно сыграть в собственных интересах. Она начала рассуждать: «У меня тоже есть цели и честолюбие. И мне нужен союзник. Он бы мог стать им — если я буду направлять его к этому. Он самолюбивый, амбициозный и при этом влиятельный — намного влиятельнее всех, с кем мне приходится сталкиваться. И Арефьева, и Бардин стоят ниже него в этом ранжире. И его семья в его распоряжении, а значит, при умелом обращении в какой–то степени могла бы быть и в моём. Если он захочет подняться наверх, он вытянет и меня. Точнее, я сама сделаю всё для того, чтобы подняться с ним вместе. Только нужно не дать ему уйти от меня сейчас — потом я буду держать его достаточно крепко».

Каждый из них размышлял о чём–то своем, и за столом повисло молчание. Лиза прервала его первой.

— Я ведь и дальше буду заниматься вопросами выборов. — Эдуард посмотрел на неё, но теперь его взгляд снова был спокойным. — Для меня это просто–таки захватывающе! Я занималась разными пиар–кампаниями, но не избирательными. Кому–то может казаться, что это тяжело и скучно, но я вижу здесь новый профессиональный опыт и пространство для самореализации. Работать в полсилы я не стану: для меня это не имеет смысла. Нет, чтобы добиваться успеха, нужна полная самоотдача. А успех — это победа на выборах. Если у меня появятся какие–нибудь соображения насчёт стратегии, тактики и всего прочего, мне бы хотелось иметь возможность с тобой поделиться. Иногда для объективности и точности суждений нужно ещё чьё–нибудь мнение, кроме своего, — сказала она и добавила с простодушным видом. — Конечно, только если ты сам не будешь против того, чтобы я тебя отвлекала по такому незначительному поводу.

«Если он под каким–нибудь предлогом скажет «нет», то он либо дурак, либо я ошиблась в своём понимании ситуации относительно него, — подумала она. — И то, и другое будет означать, что обо всех моих планах можно сразу же забыть».

— Нет, я не буду против. Ты всегда можешь ко мне обращаться. — В сопровождение своих слов Эдуард подарил ей самую чарующую улыбку за весь вечер. Но тут же сменил тон, снова разбавив его лёгкой небрежностью. — Просто скажешь, когда тебе будет нужно, а я постараюсь найти время послушать твои соображения.

Она поняла, что они играют в одну и ту же игру. Больше у неё не осталось никаких сомнений: «Он далеко не дурак. Возможно, он даже умней, чем я думала. Тем лучше! И я не ошиблась в предположениях. А это значит, что у меня появится шанс отодвинуть всех, кто мне мешает!». Стараясь, как и Эдуард, внешне оставаться бесстрастной, внутренне Лиза ликовала. Её мысли принимали более чёткое направление. Теперь требовалось облечь их во что–то конкретное, но конкретика тоже начинала просматриваться. Под влиянием своих размышлений Лиза оказалась слишком взвинченной, чтобы оставаться в кафе дольше. Ей срочно требовался покой, а ещё лучше — освежающий душ, способный остудить не только тело, но и разгорячённый разум: вода всегда благотворно действовала на неё. К тому же она опасалась, что Эдуарда насторожит её неумеренно возбуждённый вид, прятать который становилось совсем нелегко.

— Спасибо тебе, Эд. — Она тоже ему улыбнулась. — Отвезёшь меня домой? Мне уже пора, я совсем засиделась!

— Да, конечно, отвезу. Кстати, мне тоже пора. — Он бросил взгляд на часы.

На обратном пути они говорили мало и в основном о всяких пустяках вроде установившейся жары и музыки, негромко льющаяся из радиоприёмника через стереофоническую систему. Сменяющие друг друга мелодии сами собой устраняли необходимость в разговоре. Отрешённо глядя в лобовое стекло, Лиза мысленно подводила итог: день, изначально не обещавший ничего кроме обычной работы, открыл ей возможность фантастической удачи — а в то, что перед ней маячит именно удача, она поверила безоговорочно.

-9-

Мобильник в спальне звонил громко и настойчиво.

— Ир, принеси мой телефон! — Эдуард снял с плиты кипящий кофейник. — И в субботу нет покоя.

— Сейчас, дорогой. — В дверях кухни появилась Ирина в розовом атласном халатике. — Держи. Это твой папа.

— Да, пап, привет. Что? …Нет, не видел я ничего. …Сейчас что ли? …Ну, ладно… Ладно, я же сказал. Приеду.

Он отключил телефон и налил кофе в чашку.

— Отец просил приехать.

— Что–то случилось?

— Да непонятно. — Эдуард с сомнением пожал плечами. — Он ничего не объяснил. Что–то там про газету Черняевых говорил… Видел я сегодняшний номер или нет.

— Кажется, твой отец думает, что утро должно начинаться с этой паршивой газеты. — Она вылила остатки кофе из кофейника себе в чашку и сделала глоток. — Почему ты на меня не заварил? Дай мне булочку.

— Ириш, мне некогда. Возьми сама. — Эдуард наспех допил кофе. — Но он правильно говорит: мы не можем игнорировать эту газету. Хотя она и правда паршивая.

— Так ты что, уходишь? — Она чуть поджала губы.

— Да, я обещал отцу.

— И когда вернёшься?

— Не знаю. Как освобожусь.

— Эдик! Ты мне тоже обещал. Ты обещал, что мы проведём эти выходные вместе, помнишь?

— Помню. Сейчас только утро, у нас ещё будет время.

— Ты говорил, что мы поедем на корт. — Ирина подошла к нему почти вплотную и, заглядывая ему в глаза, начала игриво гладить его плечи. — Я так ждала этой поездки.

Он усмехнулся и слегка обнял её.

— Ты всё равно не умеешь играть.

— Но ты же умеешь! А я буду на тебя смотреть. Мне нравится смотреть на тебя.

— Я закончу дела — и мы съездим на корт. Пойду переоденусь.

Эдуард вышел, забрав с собой телефон.

— Вот так всегда. Все планы теперь меняй! — Она сполоснула кофейник и крикнула. — Ну хотя бы возвращайся побыстрей!

Николай Левандовский уже ждал сына в своём домашнем кабинете, когда тот приехал.

— Наконец–то! Долго спишь, — иронично заметил он вместо приветствия.

— Ничего не долго. Я что, в пять утра должен был встать?

Несмотря на этот обмен колкостями, они по–родственному обнялись.

— А ничего бы с тобой не случилось. Если нужно, то и в пять люди встают.

— А что, было нужно? Что всё–таки произошло?

— Ничего особенного — кроме того, что про тебя в газете пишут. На, почитай. — Левандовский протянул Эдуарду «Прожектор». — А я вот сегодня совсем не выспался: плохо спал. Наверное, с дороги.

— Что это? — Эдуард с недоумением кивнул на развёрнутую газету. — Что за бред?

— Ну, ты же видишь: «сенсационные разоблачения». — Николай Александрович напустил на себя подчёркнуто ядовитую язвительность, адресованную то ли сыну, то ли автору статьи.

— Какие разоблачения?! Это что, Шибаев, что ли, разоблачает? Эта поганая сволочь?

— Ну, сволочь не сволочь, а наговорил он про тебя с три короба. И про всех нас тоже наговорил. Сейчас Игорь подъедет. Обсудим все вместе. — Левандовский поднялся и начал ходить по комнате, заложив руки за спину.

— А что обсуждать? Черняевы пишут про нас не в первый раз — уже почти год как пишут. Ты же сам говорил не обращать внимания!

— Не обращать внимания — да. Но ещё я говорил не провоцировать их на то, чтобы о нас писали. Не подкидывать им темы! И что? Кто меня слушает? То Неонила, теперь ты…

— Хочешь сказать, что это я подкинул им тему?

— А ты хочешь сказать, что нет? Разве не ты устроил разнос с пристрастием этому м***у?

— Он то и заслужил, — хмуро ответил Эдуард.

— Ну да. А подумать о последствиях для начала можно было? Что он тут говорит?.. — Николай Александрович снова развернул «Прожектор» и пробежал глазами материал. — «Младший Левандовский уволил, а, говоря своими словами, вышвырнул честного сотрудника с принципиальной позицией». Или вот: «Под “крышей” Эдуарда Левандовского практикуются неоднозначные операции с кредитами для малого бизнеса…», «интересы семьи на первом месте, но всё ли так однозначно, если мэр — тоже из семьи?»… Что это?! Не ты подтолкнул его к этим «откровениям»?

— Да он мразь последняя! Я что, любоваться на него должен был? Или слова ему поперёк не сказать?

— Просто не надо было делать так, как ты сделал! Ну, мразь он, ну, выкинул ты его, и что в итоге? Чем он пострадал? Он ещё бабла себе отхватил за это! А пострадал ты!

— Что за шум, что за крики? Доброе утро всем! — только что вошедший Игорь Левандовский поздоровался с братом и племянником. — Чего вы кричите? Аж во дворе слышно — я сейчас шёл, слышал.

— Обсуждаем последние новости. — У Эдуарда был всё тот же хмурый вид. — Отец не в духе.

— Конечно! Потому что отцу приходится за всех отдуваться! — Старший Левандовский повернулся к брату. — Вот, опять в «Прожекторе» херню написали. Про банк, про Эда почти страница… Тот дурачок, которого уволили недавно, там ещё скандал был, помнишь?.. Ну, он написал. В смысле, интервью дал. Рассказывает, как банк работает, типа, он раскрыл схемы кредитования малого бизнеса… Тебя там вспомнил, Игорь: что предпринимателей вроде как наклоняют у нас кредиты брать. Бред, в общем… Кто их наклоняет?

— Ну да. — Игорь энергично потёр ладонью лоб и поднял глаза на остальных. — Заказной материал. Однозначно. Черняевы купили этого, как его?.. Шибаева?

— Купили, конечно! Ты потом почитаешь, там много всего, не хочу пересказывать.

— Ладно, я возьму с собой. Почитаю. Что ты думаешь, Коля?

— А что думаю… Что Черняев идёт во атаку и расширяет фронт. До этого они только про город писали — то не так и это… Ну, тебе доставалось, — он кивнул на брата.

— Да я уже привык.

— А теперь всем достанется, это первый звоночек. Пройдутся по каждому.

— Значит, и вы скоро привыкнете. Чего ты его выгнал вообще, кренделя этого? — Игорь обернулся на племянника. — И чего он скулит? Выходное пособие не получил?

— Всё он получил! Сам же и сидел на кредитном департаменте! И сам же левые схемы пытался мутить: думал, что самый умный. Люди приходили, рассказывали, что он перегибает палку. Паша с «Телекоммуникаций» жаловался, ещё другие. Ну что за херня?! Я сказал Шибаеву, чтобы прекратил это и не выделывался. Он мне начал: «да я всё знаю, у вас разные типы клиентов, одних можно трогать, других нельзя, а у меня собственная политика, и я прибыль приношу». Своих людей в отдел поставил… Потому и решили отдел его вычистить. А он пришёл скандалить: не трогайте меня, вам же будет хуже. Сука.

— «Разные типы клиентов»… Надо же! Да, паскудный малый.

— Да если бы я мог всё переиграть, я бы всё равно его выгнал!

— Откуда он взялся там вообще у вас?

— Он с самого начала работает… работал. Вроде был нормальный. А потом, когда освоился, стал наглеть. Денег захотел.

— Черняевы сориентировались, а? — подмигнул Игорь. — Быстро его подобрали. Это когда он от вас ушёл?

— С неделю назад.

— Хорошо сработано!

— Да он, скорее всего, сам к Регине побежал! Ещё как только узнал, что может вылететь.

— Ну, ребята, случилось — так случилось. — Игорь не терял присущей ему бодрости духа. — Конечно, здесь можно было сделать и поаккуратнее: Эдик, какого хрена ты ввязался в эту разборку? Есть же управляющий!.. Пусть бы он и занимался.

— Да я Эду сразу говорил: не светись ты в этом паскудном деле! — вклинился Левандовский. — Это что, твой вопрос? Нет. Так чего самому было пачкаться?

— Я ввязался, потому что он прикрывался нами же!

— Ладно, проехали. И с другой стороны, — продолжил Игорь, — раз это была такая сволочь — то избавились и хорошо. Давайте лучше решать, что дальше делать. Понятно же — ты правильно говоришь, Коля, — что эта газетка теперь с нас не слезет.

— Что бы мы с ней ни сделали, завтра скажут, что мэр давит журналистов в угоду своим родственникам. Как сказали про банк. Чего мы добьёмся? Ничего, только сплетни плодить.

— Ну, а что тогда? Что предлагаешь, Коля?

— Да пока… — Левандовский замялся. — Как–то себя подавать поактивнее, проработать это. А с ними, я думаю, не связываться — самое лучшее. Не пороть горячку. И на будущее надо быть осторожнее. — Он со значением посмотрел на Эдуарда.

Тот, скривив губы, отвернулся и также, не глядя, проговорил:

— Прости, что подбросил тебе проблем.

Николай Александрович снова вскинулся, готовый броситься в атаку. Видя, что конфликт грозит новой вспышкой, Игорь поспешил предотвратить её и перевёл разговор в более мирное русло:

— Вы вообще как, друзья, завтракали уже, нет?

— Я нет, — отозвался Эдуард.

— Я малость перекусил, но с этими проблемами что–то снова аппетит разыгрался.

— О, животрепещущий вопрос! — Старший брат иронично усмехнулся, но обстановка действительно несколько разрядилась.

— Ну, а как ты хотел, Коля? На голодный желудок оно как–то и не думается!

— И правда, пап! — теперь улыбнулся и Эдуард. — Война войной, а обед по расписанию.

— Какой же ты умный у меня бываешь! Лиля! — Левандовский позвал жену, выглянув в коридор. — Ты занята? Организуй, пожалуйста, что–нибудь поесть.

* * *

Лиза отличалась замечательной способностью не просто анализировать ситуацию, но и из множества самых разных событий, причин, следствий и сопутствующих им факторов создавать в голове некую финальную картину — итог, к которому можно прийти. Научным языком это принято называть стратегическим мышлением; Бардин, заметивший в ней сей талант, со своей склонностью к образности назвал его «умением видеть свет в конце тоннеля». Такое его определение отличалось достаточной точностью: она действительно могла обозначить конечную цель, иногда весьма неожиданную, но отнюдь не лишённую смысла. А вот увидеть в деталях тот путь, который мог бы привести к этой цели, давалось ей намного труднее, если давалось вообще: в дополнение к хорошему стратегу обычно требуется не менее хороший тактик. Действуя в одиночку, Лиза нередко сталкивалась с ситуацией, когда не могла чего–то добиться как раз из–за своей тактической слабости. Она путалась в вариантах решений, не зная, чему отдать предпочтение, и, поняв, что ошиблась в расчётах, увязала где–нибудь посреди дороги. Однако в случае с Эдуардом Левандовским совершенно неожиданно всё произошло совсем по–другому. Да, изначально Лиза, как и всегда, увидела свою цель — сделать из него союзника в борьбе за собственное максимально высокое положение. Но буквально вслед за тем ей вдруг со всей ясностью представился и путь, который вёл к этой цели наиболее успешным образом.

Фантазия, нарисованная ею в кафе «Орхидея», была столь невероятной, что даже напугала Лизу. Первым её порывом было отогнать возникшую мысль как абсолютную глупость. В общем, она так и поступила, запретив себе выдумывать. Тем не менее, через время, уже в спокойном состоянии та же самая мысль появилась снова и маячила, словно призрак, оказывая на неё всё более сильное воздействие. Постепенно эта навязчивая идея перестала быть пугающей и начала казаться даже привлекательной. В конце концов, Лиза решила дать себе ещё несколько дней: возможно, её стремление действовать пойдёт на спад, а возможно, события примут новый оборот и перечеркнут расчёты.

События, тем временем, и в самом деле приняли непредвиденный оборот.

В силу своих рабочих обязанностей Лизе полагалось читать и анализировать каждый выпуск «Прожектора» сразу после его выхода. Нередко получалось так, что в розничной продаже через сеть черняевских магазинов газета появлялась раньше, чем доставлялась в почтовые отделения. Поэтому газету Лиза обычно покупала. Вот и этим субботним утром она, как обычно, приобрела в ближайшем продуктовом минимаркете свежий выпуск злосчастного «Прожектора» вместе с булочкой для бургера и пакетом йогурта себе на завтрак и направилась в сквер неподалёку. Выбрав скамейку в тени деревьев, она уселась и развернула «боевой листок» Черняевых в поисках очередной провокации. Уже на первой полосе ей бросилось в глаза фото Эдуарда Левандовского и заголовок, набранный внушительным шрифтом: «Пауки в банке». Ниже шла аннотация, чуть помельче: «Сенсационное разоблачение местных банкиров незаконно уволенным сотрудником — читайте на следующей странице».

Она заглянула на указанную страницу. Там была ещё одна фотография — теперь Эдуард был запечатлен вместе с Игорем Левандовским, а подпись под ней поясняла: «Мэр и его племянник. Как делать деньги на городе». Половину площади второй страницы занимало интервью с неким Евгением Шибаевым, которого, как сообщалось, неделю назад «вышвырнул на улицу» Эдуард Левандовский. Якобы по причине несогласия Шибаева с кредитной политикой, проводимой «Городским коммерческим банком». Охваченная волнением Лиза пробежала глазами статью и поняла: новый поворот дел не только не перечёркивал её намерения, но и давал фундамент, на котором можно развернуться.

Теперь уже точно она должна была действовать, ведь только что сама судьба одобряюще прошептала ей: «Да!».

-10-

После той публикации в газете Лиза приступила к обдумыванию реализации своего плана. Ей не хотелось никого в это посвящать, однако получалось так, что одна она бы никак не смогла осуществить задуманное — ей требовался помощник. Таковым мог стать Таранов: ушлый, хитрый, амбициозный, беспринципный и безбашенный — он отлично подходил на отводимую ему роль. К тому же Лизе был нужен человек, не просто способный выполнить свою часть дела, но и вызывающий доверие, а в этом плане кроме как на Таранова ей было не на кого рассчитывать. Хотя и по нему у неё возникало множество вопросов: его сильные стороны легко оборачивались недостатками, а с доверием вообще всё выглядело сомнительно. Где гарантия, что он не соскочит в самый неподходящий момент или, воспользовавшись самой Лизой, не попытается повернуть ситуацию в свою сторону? Но всё–таки соблазн был слишком большим, чтобы из–за одного лишь Таранова отказаться от задуманного. Во–первых, собственный план виделся ей почти идеальным, во–вторых, с Димкой они как никак считались друзьями, да и прежде он не подводил её, в-третьих, возможный успех сулил ей новые, совершенно необъятные перспективы. И в конце концов она отважилась рискнуть.

Выяснив, что Таранов весь день собирается провести на работе, Лиза отправилась в «Северное Сияние». Его она нашла в пустом зале ночного клуба, где он в дневные часы предпочитал принимать гостей: там было тихо, никто не мешал, и разговаривать можно было без свидетелей. В каком–то растянутом пёстром, как лоскутное одеяло, свитере, с всколоченными волосами и тусклыми запавшими глазами Таранов произвёл на неё не лучшее впечатление. Может, ей всё–таки не стоило бы с ним связываться? Не хватало ещё, чтобы он ушел в депрессию или загул — неизвестно, что хуже.

— Привет. — Он поднял на неё глаза от мобильного телефона, с которым возился с равнодушным видом.

— Здравствуй. Что с тобой? — Она отодвинула стул и села напротив. — Ты случайно не заболел?

— Нет, всё нормально.

— Ты уверен? У тебя неважный вид.

— Вчера пришлось прокантоваться всю ночь в клубе: люди одни заезжали стоящие. Был разговор. Ничего, — он улыбнулся, — посплю и буду в форме.

— Если ты сейчас совсем не в форме, я оставлю тебя в покое: зайду в другой раз.

— Как я могу отказать даме? Для женщин я в форме всегда.

Его шутка приободрила её: вроде бы он не настолько плох.

— Чего–нибудь хочешь? Ну, там, поесть, выпить?..

— Пожалуй, воды. — Лиза промокнула лоб бумажной салфеткой. — На улице, наверное, все тридцать пять.

— Девчонки! — Он повернулся в сторону служебных помещений. — Принесите минералки!

Одна из девушек прибежала на его зов и так же быстро исчезла.

Лиза скрестила пальцы под подбородком.

— Я пришла не просто так.

— Могла бы и просто так.

Таранов отложил телефон.

— Как–нибудь в другой раз. Мне нужно поговорить с тобой. Очень серьёзно.

— Серьёзно так серьёзно. Не возражаешь?.. — Он достал новую пачку сигарет и распечатал её, придвинув к себе пепельницу.

— Вообще–то возражаю.

— Не сердись. Зато я буду слушать тебя очень внимательно.

— Хотя бы не дыми на меня. — Она недовольно поморщилась и, напряжённо сжавшись, замолчала.

Повисла пауза.

Таранов посмотрел на Лизу, в его глазах явственно читался вопрос. Она собралась с духом и бросилась с места в карьер.

— Дима, я хочу выйти замуж за Эдуарда Левандовского.

Таранов поперхнулся сигаретным дымом и закашлялся. Вид у него был совершенно опешивший. Наверное, взорвись сейчас в зале граната, это произвело бы на него меньшее впечатление, чем заявление Лизы.

— Я всё правильно услышал? — спросил он, приходя в себя. — За кого ты хочешь замуж?..

— За Левандовского.

Теперь он начал смеяться — громко и заливисто, тем мальчишеским смехом, который каким–то странным образом сохранился при его пристрастии к сигаретам. Она подождала, пока он замолчит, и сердито сказала:

— Хватит ржать. Мне не до шуток.

Таранов уставился на неё как на не вполне вменяемую.

— Да ты в своём уме, радость моя? В этом замечательном городишке ещё как минимум несколько сотен очаровательных юных барышень только и мечтают, как бы выйти замуж за Левандовского. Ты хочешь влиться в их ряды? Но зачем?

— А ты не понимаешь? Мне до смерти надоело перебиваться на вторых и третьих ролях только потому, что передо мной непробиваемой стеной стоят всякие авторитеты, родственники, любовницы, друзья и просто нужные люди. Так было на моей прежней работе, так получается и здесь. Я уже думала: честным путём их не сдвинешь с места. Значит, нужно идти в обход. Я ведь мозговой центр, Дима. Это я разрабатываю стратегии! И что же? Все пользуются моими трудами, но как только доходит до распределения доходных или престижных мест, я оказываюсь на задворках! Негласно мы готовимся к выборам, ты знаешь. Я из кожи вон лезу, чтобы отвоевать себе нормальное место. Это ведь я им придумала всю схему по организации предвыборного штаба! И естественно, я ждала вознаграждения в виде руководящей должности: кто мог бы лучше воплотить то, что существует в моей голове? Но никто и не думает давать мне такую должность. Меня даже не рассматривают на неё! Не потому что я неспособна, а потому что есть другие, которым это нужнее.

Лиза выговорилась, выложив всё, что накопилось, и умолкла. Таранов не подгонял её, но по его глазам Лиза поняла, что он ждёт продолжения, и сказала тем тоном, которым сообщают окончательно принятое решение.

— Если я стану его женой и войду в их семью, я получу то, что мне надо, и достигну таких высот, как никто другой! Я переверну этот город. И я добьюсь этого!

Он внимательно посмотрел на неё.

— Ну, в общем–то, я могу тебя понять. Я и сам через многое прошёл, прежде чем чего–то добился, и шёл к этому разными путями — не всегда они были безупречными. Но то, что ты затеваешь… Не проще ли попробовать получить руководящую должность по–другому? Неужели никак нельзя?

— Можно. Например, потратив на это десятилетия. Когда я буду в возрасте Арефьевой, я, само собой, получу место у кормушки. И, вероятно, превращусь в такую же старую крысу, с аппетитом пожирающую молодых конкуренток. Она же на дух меня не выносит! И я трачу кучу времени на то, чтобы разгадывать и нейтрализовывать её интриги. Но я ни капли не сомневаюсь: получи я фамилию Левандовская — и Арефьева в тот же день сама предложит мою кандидатуру в руководство штаба!

— Но выйти замуж за Эда… Честно, я не знаю, как это можно сделать!

— Зато я знаю! Я всё продумала — это тоже часть избирательной стратегии. — Она усмехнулась. — Но мне нужна твоя помощь, Дима! Без этого мой план не сработает.

Он покрутил в руках пачку с сигаретами, однако так и не закурил очередную.

— И чем же я могу тебе помочь?

— Очисти мне дорогу. Убери от него Березину.

— Что?! — вскричал Таранов, подскочив на месте. — Ты понимаешь, что ты говоришь? Как я её уберу?!

— Не паникуй, я не имею в виду радикальные меры. — Лиза усмехнулась и попила воды. — Просто придумай что–нибудь, чтобы в ближайшее время её здесь не было. Пусть она исчезнет: уедет, улетит, испарится — всё равно. Но если её не будет нигде поблизости, с остальным я справлюсь сама.

— Ты считаешь, что я имею на Ирку такое влияние?

— Считаю. Ты знаешь её как никто, и найдёшь, чем её взять.

— Ну ладно. Пусть так. Ты хочешь обеспечить своё будущее. Но мне–то это зачем? Почему ты решила, что я стану тебе помогать, рискуя собственной головой?

— Потому что ты тоже хочешь обеспечить своё будущее, — сказала она, мило улыбаясь. — Я ведь не ошибаюсь, нет? У нас с тобой общая проблема, Дима. Ты ведь тоже прокладываешь себе дорогу к «святому семейству». У тебя вроде бы получается, но не преувеличен ли твой успех? Ты ведь и сам задумываешься об этом. — Он смотрел на неё, а она говорила — спокойно и убедительно, как проповедник перед новообращенным. — Ты точно также разбиваешься в лепёшку, доказывая свою лояльность, но ты всё равно не стал для них стопроцентно своим. К тебе нет полного доверия. А значит, тебя легко могут подставить и сбросить со счетов. Это ты цепляешься за них, Дима, а не они за тебя. Им не страшно тебя потерять, а тебе их — совсем наоборот. Сейчас ты вроде бы нужен, но когда превратишься в балласт, они с лёгкостью от тебя избавятся, не так ли?

— Допустим. Ну, допустим, ты права, — сказал он осевшим голосом и глотнул из её стакана. — Но что даст твой брак с Эдом мне?

— Я предлагаю тебе сделку. Если ты поможешь мне добиться своей цели, я тоже помогу тебе. Подумай: как жена Левандовского я буду владеть какой–то внутренней информацией. Я буду входить в узкий круг, а значит, по мере возможности смогу информировать и тебя. Ты обезопасишь себя тем, что будешь получать информацию из первых рук и сможешь избежать некоторых сложностей. Плюс новые возможности. Я предлагаю тебе работать в команде. И ты не можешь не понимать всей выгоды этого — если только не будешь прятаться, как страус.

Таранов обхватил голову руками. Он находился в сомнении, но Лиза чувствовала, что он всё–таки проглотил наживку: её речь произвела на него то впечатление, на которое она и рассчитывала.

— Может, и так. Подожди! — Он упреждающе вскинул руку. — Я ещё ничего не говорю. Это просто рассуждения вслух, не больше. Может, и так, как ты сказала. Но я не могу поверить, что ты сможешь настолько войти в их круг доверия, что они станут с тобой делиться даже частью информации.

— А почему нет? Во–первых, я не подам повода к подозрениям. А во–вторых, какая–то часть информации станет мне доступна сама по себе, даже без моего участия. Это просто неизбежно! И что же, ты не заинтересован в таком варианте?

— Я должен всё обдумать. Не знаю.

— Ты сомневаешься во мне или в успехе того, что я задумала?

— Я хочу оценить все моменты. То, что ты предлагаешь, достаточно опасно. И тебе я бы посоветовал ещё раз обо всём подумать. Ты работаешь у Левандовских, но не знаешь их с той стороны, о которой сейчас говоришь.

— Не сочти это самомнением, но я не думаю о поражении. С такими мыслями лучше вообще не браться за дело. А оно обещает слишком большие преимущества, чтобы вот так запросто от него отказаться.

— Может, твой план и работоспособен, но проясни мне ситуацию. — Он ещё отхлебнул воды и снова наполнил стакан минералкой. — Ты правда считаешь, что если я уберу Ирку, Эд женится на тебе?

— Есть такая вероятность. У них же там не любовь?

— Да ну! Они и не живут вместе. Ну, привозит он её к себе периодически, бывают иногда они где–нибудь. Весной вместе отдыхали… В Италии, что ли. Но ничего больше. Это любовь?

— Вроде нет. Я бы, пожалуй, не смогла разрушать настоящие отношения.

— Ничего себе, какая сентиментальность! — Он засмеялся. — Ты меня даже удивила.

— Я не такое чудовище, каким ты меня представляешь. Он же не будет её удерживать, если она надумает уехать?

— Вот насчёт этого я просто уверен, что нет. Не слышал, чтобы он кого–то удерживал.

— Ну и хорошо. Главное, чтобы она согласилась: тогда и мне путь открыт.

— Хочешь, что ли, «залететь» от него? — Таранов хмыкнул.

— Фу! — Лиза скривилась. — Ты дурак вообще?

— Имей в виду, моя радость: даже «залёт» тебе ничего не гарантирует. Очень сомневаюсь, что Эд на это поведётся.

— Я же сказала, что я не собираюсь ни от кого «залетать»! Это вообще будет фиктивный брак.

— В смысле?

— Я просто предложу ему сотрудничество.

— Как и мне? — Он снова хмыкнул. — Но мне ты брак не предложила.

— Иногда брак — это наиболее подходящая форма. Я сделаю ему выгодное предложение, понимаешь?

— Предложение, от которого он не сможет отказаться? Ну–ну. Допустим. Но чем ты сможешь его заинтересовать?

— У меня есть кое–что в запасе. — Она лукаво прищурилась. — Ты забываешь: я ведь по специальности рекламный агент. А значит, какая моя задача? Рекламировать и продавать. Именно это и сделаю. Я предложу ему идею — идею жениться. Я сделаю ей самую лучшую рекламу, и если мой профессионализм меня не подведёт, он её купит, вот увидишь!

— Прости, но в данном случае я не верю во всесилие твоего профессионализма. Это авантюра.

Лиза и сама знала, что он прав. Но не подала виду, что согласна с ним: тогда он точно не станет ей помогать.

— Давай проверим. Хочешь поспорить? Что ты готов поставить на неверие в меня?

— Да всё что угодно! У тебя ничего не выгорит, я знаю этого человека.

— И что же ты такое знаешь?

— Много чего. Даже такое, что неизвестно другим. Он ведь бывал у меня в клубе.

— И что, устраивал там оргии? — Она вспомнила Эдуарда в кафе. Светлые глаза, пепельные волосы. Обаятельная улыбка. Мягкий голос, подчёркнуто правильная речь. Какой же он в действительности?